СОБРАНИЕ

СОЧИНЕНИЙ
в ЧЕТЬ1РН/»ДЦ/1ТИ ГОРЛАХ
ТО
м
БИБЛИОТЕКА «ОГОНЕК»

ИЗДАТЕЛЬСТВО «ПРАВДА» • МОСКВА • 1961

Собрание сочинений

выходит под общей редакцией
Р. М. Самарина.

ми
>
ин
ид

ГЛАВА ПЕРВАЯ
Тот, ЧТО шел впереди, отпер дверь французским клю¬

чом. Молодой парень, шагавший следом, прежде чем пе¬

реступить порог, неловко сдернул кепку с головы. На нем

была простая, грубая одежда, пахнувшая морем; в про¬

сторном холле он как-то сразу оказался не на месте. Он

не знал, что делать со своей кепкой, и собрался уже за¬

пихнуть ее в карман, но в это время спутник взял кепку

у него из рук и сделал это так просто и естественно, что

парень был тронут. «Он понимает,—^пронеслооь у него

в голове,— он меня не выдаст».
Раскачиваясь на ходу, широко расставляя ноги, слов¬

но пол под ним опускался и поднимался на морской вол¬

не, он шел за своим спутником. Огромные ком1наты, ка¬

залось, были слишком тесны для его размашистой по¬

ходки,—он все время боялся зацепить плечом» за дверной

косяк или смахнуть какую-нибудь безделушку с камина.

Он шарахался из стороны в сторону и тем увеличивал

опасность, существовавшую больше в его воображении.

Между роялем и столом, заваленным книгами, могли сво¬

бодно пройти шесть человек, но он отважился на это

лишь с замиранием сердца. Его большие руки беспомощ¬

но болтались, он не знал, куда их деть. И когда вдруг

ему показалось, что он вот-вот заденет книги на столе,

он отпрянул, как испуганный «конь, и едва не повалил

табурет у рояля. Он взглянул на своего уверенно шагав¬

шего спутника и впервые в жизни подумал о том, как

неуклюжа его собственная походка и как она отличается

от походки других людей. На мгновение его обожгло
5

стыдом от этой мысли. Капли пота выступили у него на

лбу, и, остановившись» он вытер свое бронзовое лицо но¬

совым платком).
—	Артур, дружище, погодите немножко,— сказал

он, пытаясь шутливым тоном замаскировать свое смуще¬

ние.— Слишком уж для меня М)ного на первый раз. Дай¬

те собраться с духом. Вы ведь знаете, что я не хотел

идти, да и вашим-то едва ли так уж не терпится посмот¬

реть на М!еня.
—	Пустяки!—последовал успокоительный ответ.—

Вам нечего бояться нас. Мы люди простые... Эге! Ка¬

жется, мне писькю!
Артур подошел к столу, вскрыл конверт и стал чи¬

тать, предоставляя гостю возможнос'пь прийти в себя.

И гость это понял и оценил. Он был от природы чутск и

отзывчив и, несмотря на внешнюю растерянность, не

утратил этих чувств и сейчас. Он снова вытер лоб и об¬

вел комнату сосредоточенным взглядом, но в этом взгля¬

де все еще была тревога, как у дикого животного, опа¬

сающегося западни. Он был окружен неведомым, он бо¬

ялся того, что его ожидало, он не знал, что ему делать,

и понимал, что держится нескладно и что, вероятно, не¬

складность эта проявляется не только в походке и же¬

стах. Чувствительность его была обострена, смущение до¬

шло до предела, и лукавый взгляд, который украдкой

бросил на него Артур поверх письма, поразил его. как

удар ножом. Он поймал этот взгляд, но не подал виду,

так как многому уже успел научиться, и прежде всего

дисциплине. Однако его гордость была ранена. Он выру¬

гал себя за то, что пришел, но тут же решил: будь что

будет, но раз уж он здесь, то выдержит все до конца. Ли¬

цо его приняло суровое выражение, и в глазах сверкнул

сердитый огонь. Он снова огляделся, теперь уже более

уверенно, стараясь запечатлеть в своем мозгу все детали

окружающей обстановки. Ничто не ускользнуло от его

широко раскрытых глаз: и по мере того как он глядел

на эти красивые вещи, сердитый огонь в его глазах уга¬

сал, сменяясь теплым блеском». Он всегда живо откли¬

кался на красоту, а здесь было на что откликнуться.
Его внимание привлекла картина на стене, писанная

маслом. Могучий вал разбивался о прибрежную скалу;

низкие, грозовые облака покрывали небо, а по бушую¬
6

щим волнам, освещенная закатными лучами, неслась ма¬

ленькая шхуна, сильно накренившись, так, что вся ее па¬

луба была открыта взгляду. Это было красиво, а красота

неодолимо влекла его. Он забыл о своей неуклюжей

походке и подошел к картине вплотную. Красоты как не

бывало. Он с недоумевием взирал на то, что теперь ка¬

залось грубой мазней. Затем он отошел. И тотчас же

картина снова стала прекрасной. «Картина с фокусом»»,—

решил он, отворачиваясь, и среди новых нахлынувших

впечатлений успел с негодованием подумать о том, что

столько красоты принесено в жертву ради глупого фоку¬

са. Он не имел понятия о живописи. До сих пор он знал

лишь хромолитографии, которые были одинаково глад¬

ки и отчетливы издали и вблизи. Правда, в витринах ма¬

газинов он видал картины, написанные красками, но

стекло не позволяло разглядеть их как следует.
Он оглянулся на своего друга, читавшего письмо, и

взгляд его упал на лежавшие на столе книги. Его глаза

загорелись жадностью, как у голодного при виде пищи.

Он невольно шагнул к столу и начал с волнением пере¬

бирать книги. Он глядел на заглавия и имена авторов,

читал отдельные фразы в тексте, ласкал книги взглядом,

любовно поглаживал и вдруг узнал книгу, которую не¬

давно прочел. Но все другие книги были ему совершен¬

но неизвестны, так же как и их авторы. Ему попался то¬

мик Суинберна, он стал читать и забыл, где находится;

лицо его разгорелось. Дважды он закрывал книгу, чтоб

посмотреть имя автора, указательным пальцем заложив

страницу. Суинберн! Он запомнит имя. У этого Суинбер¬

на был, видно, наметанный взгляд, он умел видеть очер¬

тания и краски. Но кто он такой? Умер он лет сто тому

назад, как большинство поэтов, или жив и еще пишет?

Он перевернул заглавную страницу. Да, этот Суинберн

написал и другие книги. Ладно, завтра же утром он пой¬

дет в публичную библиотеку и попробует достать что-^ни-

будь из его сочинений.
Он так увлекся чтением, что не заметил, как в комна¬

ту вошла молодая девушка. Его заставил опомниться го^

лос Артура:
—	Руфь! Это мистер Иден.
Книга захлопнулась, и сразу же его пронизало но¬

вое, еще незнакомое ощущение, вызванное, однако, не
7

появлением девушки, а словами ее брата. В этом му¬

скулистом теле жила обостренная чувствительность.

Под м»алейшим воздействием внешнего мира его чувства

и мысли вспыхивали и играли, как пламя. Он был не¬

обычайно восприимчив и впечатлителен, а его пылкое

воображение все время работало, устанавливая связь

между вещами, их сходство и различие. Слова «ми¬

стер Иден» — вот что заставило его вздрогнуть. Он,

которого всю жизнь звали «Иден», или «Мартин Иден»,

или просто «Мартин»,—вдруг «мистер». «Это уже кое-

чего стоит»,— отметил он про себя. Его сознание вдруг

словно превратилось в огромную камеру-обскуру, и пе¬

ред ним, обгоняя друг друга, замелькали знакомые кар¬

тины: кочегарки, трюмы, доки, пристани, тюрьмы и трак¬

тиры, больницы и мрачные трущобы; все это нанизалось

на один стержень — форму обращения, к которой он при¬

вык в жизни.
Но тут он обернулся я увидел девушку. Беспорядоч¬

ные видения, роившиеся в его памяти, сразу исчезли.

Перед ним было бледное, воздушное существо с боль¬

шими одухотворенными голубыми глазами, с массой

золотых волос. Он не знал, как она одета,— знал лишь,

что наряд на ней такой же чудесный, как и она сама. Он

мысленно сравнил ее с бледно-золотым цветком на тон¬

ком стебле. Нет, скорей она дух, божество, богиня,—^та¬

кая возвышенная красота не может быгь земной. Или

в самом деле правду говорят книги, и в других, высших

кругах общества много таких, как она? Вот ее бы вос¬

петь этому Суинберну. Может быть, он и думал о ком-

нибудь, похожем на нее, когда описывал Изольду в кни¬

ге, которая лежит там, на столе. Вся эта смена мыслей,

образов и чувств заняла одно мгновение. А внешние со¬

бытия шли своей непрерывной чередой. Руфь протянула

ему руку, и он заметил, как прямо смотрела она ему в

глаза во время крепкого, совсем мужского рукопожатия.

Женщины, которых он знавал, не так пожимали руку.

Они вообще редко здоровались за руку. Его снова за¬

хлестнул поток пестрых картин, воспоминаний о встре¬

чах и знакомствах с разными женщинами. Но он ото¬

гнал все эти воспоминания и смотрел на нее. Такой он

никогда не видел. Женщины, которых он знавал... Не¬

медленно рядом с нею выстроились «те» женщины.
8

в течение секунды, показавшейся вечноспью^ он словно

стоял посреди портретной галереи, в которой она зани¬

мала центральное место, а вокруг теснилось множество

женщин, и каждую надо было оценить беглым» взглядам,

сравнить с нею. Он увидел худые, болезненные лица фаб¬

ричных работниц и задорных девчонок городской ули¬

цы; увидел батрачек с огромных скотоводческих ранчо

и смуглых жительниц Мексики с неизменной сигаре¬

той в зубах. Потом замелькали похожие на кукол японки,

семенящие на деревянных подошвах; женщины Евразии

с тонкими чертами лица, уже отмеченные признаками

вырождения; за ними пышнотелые женщины островов

Тихого океана, в венках из цветов, оттеняющих их тем¬

ную кожу. И, наконец, всех оттеснила чудовищная, кош¬

марная толпа — растрепанные потаскухи с панелей

Уайтчепела, пропитанные джином ведьмы из темных

притонов, целая вереница исчадий ада, грязных и раз¬

вратных, жалкие подобия женщин^ подстерегающие мо¬

ряков на стоянках, отбросы гаваней, пена и накипь люд¬

ского котла.
—	Садитесь, мистер Иден,— сказала девушка.— Мне

так хотелось познаком1иться с вами, после того что нам

рассказал Артур. Это был такой смелый постзоюк.
Он остановил ее движением руки и пробормотал, что

в»се это сущий вздор, что всякий поступил бы так же на

его месте. Она заметила, что рука, которую он поднял,

покрыта свежими, заживающими ссадинами; посмотре¬

ла на другую руку и увидела то же самое. Потом, скольз¬

нув быстрым испытующим взглядом по его лицу, она

заметила шрам на щеке, другой на лбу, под самыми во¬

лосами, и, наконец, третий, исчезавший за крахмальным

воротничком. Она подавила улыбку, увидав красную по¬

лоску, натертую воротничком на его бронзовой шее. Он,

видимо, не привык носить воротнички. Ее женский глаз

отметил и дурной, мешковатый покрой его костюма,

складки у плеч, мюрщины на рукавах, под которыми об¬

рисовывались могучие бицепсы.
Повторяя, что в его поступке нет ничего особенного,

он послушно^ шагнул к креслу. При этом он успел полю¬

боваться той непринужденной грацией, с которой села

она, и слоился еще больше, представив себе свою не¬

складную фигуру. Это было ново для него. Ни разу в
9

жизни не задумывался он над тем, ловок он или не*

уклюж. Ему никогда в голову не приходило смот¬

реть на себя с такой точки зрения. Он осторожно при¬

сел на край кресла, не зная, куда деть свои руки. Как

он их ни клал, они все время мешали ему. А тут еще

Артур вышел из комнаты, и Мартин Иден с невольной

тоской посмютрел ему вслед. Оставшись в комнате наеди¬

не с этим бледным духом в женском облике, он оконча¬

тельно растерялся. Тут не было ни стойки, где можно

спросить джину, ни мальчишки, которого можно послать

за пивом, чтобы дружеская беседа потекла свободно,

смоченная этими располагающими к общению напит¬

ками.
—	У вас шрам на шее, мистер Иден,— сказала де¬

вушка.— Откуда он? Наверно, это след какого-нибудь

необычайного приключения?
—	Мексиканец меня хватил ножом, мисс,— отвечал

он, проведя язьжом по губам) и кашлянув, чтобы прочи¬

стить горло.— Была потасовка. А потом, когда я вырвал

у него нож из рук, он хотел откусить мие нос.
Он сказал это совершенно просто, а перед его глаза¬

ми возникла картина той душной звездной ночи в Сали-

на-Круц: белая полоска берега, огни груженных сахаром

пароходов, голоса пьяных матросов в отдалении, толкот^

ня грузчиков, искаженное яростью лицо мексиканца, зве«

риный блеск его глаз при звездном свете, холод стали

на шее, струя крови, толпа и крики, два тела, сплетен¬

ные вместе и катающиеся на песке, и мелодичный звон

гитары где-то вдали. Так это было, и, вздрогнув при

одном воспоминании, он подумал о том^ сумел ли бы изо¬

бразить все это красками тот, кто написал картину, ви¬

севшую на стене? Белый берег, звезды, огни грузовых

пароходов — все это должно бы здорово получиться,—

а посредине, на песке, темная толпа вокруг дерущихся.

Он решил, что и нож следовало изобразить на карти¬

не,— сталь так красиво блестела бы при свете зовезд.
Но обо всем ЭТОМ) он не сказал ни слова.
—	Да, он хотел откусить мне нос,— повторил он

только.
—	О! — воскликнула девушка, и в тоне ее голоса и

в выражении лица он почувствовал замешательство.

Он и сам смешался,, легкая краска разлилась по его за¬
10

горелым щекам, но ему показалось, что они пылают, как

будто он целый час провел у открытой топки котла. О та¬

ких неприглядных предметах, как поножовщина, едва

ли удобно беседовать со светской дамой. В книгах люди

ее круга никогда таких разговоров не вели,— может

быть, они даже не знали о подобных вещах.
Произошла легкая заминка в едва успевшей завя¬

заться беседе. Тогда Руфь снова задала вопрос, на этот

раз о шраме у него на щеке. Когда она сделала это, он

понял, что она старается говорит с ним) о том, что ещ

близко, и тут же решил, ответив, перевести затем раз¬

говор на то, что близко ей.
—	Случай такой вышел,— сказал он, проводя рукой

по щеке.— Однажды ночью, в большую волну, сорвало

грот со всеми снастями. Трос-то был проволочный, он

и стал хлестать кругом, как змея. Вся вахта старалась

его поймать. Ну, я бросился и закрепил его, только при

этом меня звездануло по щеке.
—	OI — воскликнула она опять, на этот раз с неко¬

торым участием, хотя все эти «гроты» и «тросы» были

для нее настоящей китайской грамотой.
—	Этот... Свайнберн,— начал он, осуществляя свой

план, но при этом делая ошибку в произношении^
—	Кто?
—	Свайнберн,— повторил он,— поэт.^
—	Суинберн,— поправила она его.
—	Да, он самый,— проговорил он, снова покр(Аснев.—

Давно он умер?
—	Я не слыхала, чтобы он умер.— Она посмотрела

на него с любопытством.— А где вы с ним познакоми¬

лись?
—	Да я его и в глаза не видал,— отвечал он.— Я

прочитал кое-что из его стишков вон в той книжке на

столе, как раз перед тем, как вы пришли. Вам его cthxih

нравятся?
Она заговорила свободно и легко об интересовавшем

его предмете. Он почувствовал себя лучше и даже

поудобнее уселся, продолжая, однако, крепко держаться

за ручки кресла, словно опасался, что оно уйдет из-под

него и он шлепнется на пол. Ему удалось подсказать

тему, ей близкую, и теперь он напряженно слушал,

удивляясь то1^, как много знаний укладывается в ее
11

хорошенькой головке, и наслаждаясь созерцанием ее

хрупкой красоты. Он старался понять то, что слышал,

хотя незнакомые слова, так просто слетавшие с ее губ,

повергали его в недоумение, да и весь ход ее мысли был

ему совершенно чужд. Однако все это заставляло рабо¬

тать его мозг. Вот где умственная жизнь, думал он. вот

где красота, яркая и чудесная, какая даже не снилась

ему. Он забыл все окружающее и жадными глазами

влился в девушку. Да, вот это — то, для чего стоит жить,

чего стоит добиваться, из-за чего стоит бороться и ради

чего стоит умереть. Книги говорили правду. Бывают на

свете такие женщины. Вот одна из них. Она окрылила

его воображение, и огромные яркие полотна возникали

перед ним, и на них роились таинственные, романтиче¬

ские образы, сцены любви и героических подвигов во имя

женщины— бледной женщины, золотого цветка. И сквозь

эти зыбкие, трепетные видения, как чудесный мираж,

он видел живую женщину, говорившую ему об искус¬

стве и литературе. Он слушал и смотрел, не подо¬

зревая, что в его глазах, в устремленном на нее присталь¬

ном взгляде отражается вся мужская сущность его на¬

туры. Но она, мало знавшая о жизни и о мужчинах,

вдруг по-женски насторожилась, поймав его пылающий

взгляд. Еще ни один мужчина не смотрел на нее так, и

этот взгляд смутил ее. Она запнулась и умолкла, поте¬

ряв нить рассуждений. Этот человек пугал ее, и в то же

время ей почему-то было приятно, что он так на нее смот¬

рит. Привитые воспитанием навыки предостерегали ее

против опасности и силы этого таинственного, коварно¬

го обаяния; но инстинкт звенел в крови, требуя, чтобы

она забыла, кто она и что она, и устремилась навстречу

этому гостю из другого мира, этому неуклюжему юноше

с израненными руками и красной полоской на непри¬

вычной к воротничку шее,— юноше, носившему на себе

явный и неприглядный отпечаток грубой жизни среди

грубых людей. Она была чиста, и вся чистота ее возму¬

щалась; но она была женщина, и к тому же только что

начавшая познавать удивительный парадокс женской

природы.
—	Значит, как я говорила... А что я говорила? —

вдруг воскликнула она, оборвав фразу, и сама весело

рассмеялась.
12

—	Вы говорили, что этот Суинберн не сделался вели¬

ким поэтом, noTOMiy что... да... вот на этом вы как раз и

остановились, мисс...
Он сказал это и почувствовал точно приступ внезап¬

ного голода. От ее смеха приятные мурашки забегали у

него по спине. Точно серебро, подумал он, точно малень¬

кие серебряные колокольчики; и в то же мгновение, и

только на одно мгновение, он перенесся в далекую стра¬

ну — сидел там под вишней, осыпанной розовым цветом,

курил и слушал звон колокольчиков остроконечной паго¬

ды, призывающий на молитву богомольцев в соломенных

сандалиях.
—	Да, да... благодарю вас,— отвечала она.— Суин¬

берн потому не сделался великим поэтом, что, по правде

говоря, он иногда бывает грубоват. У него есть такие

стихотворения, которые просто не стоит читать. У на¬

стоящего поэта каждая строчка исполнена прекрасной

истины и взывает к самюму высокому и благородному

в человеке. У великого поэта нельзя выкинуть ни одной

строчки. Это было бы огромной потерей для мира.
—	А мне это показалось очень хорошо,— сказал он

нерешительно,— то, что я вот тут прочел... Мне и в го¬

лову не приходило, что он такой... такой дурной. Должно

быть, это по другим его книгам видно.
—	Ив той книге, которую вы читали, есть много

строк, которые можно было бы выкинуть без всякого

ущерба,— заявила она твердым и безапелляционным

тоном.
—	Мне они, верно, не попались,— сказал он.—То,

что я читал, было уж очень здорово. Точно свет какой-

то тебе в душу светит, вроде солнца или прожектора.

Так мне показалось, мисс; да ведь я, должно быть, ни

черта в стихах не смыслю.
Он вдруг умолк, мучительно сознавая свое косноязы¬

чие. В том, что он только что прочел, он почувствовал

силу и теплое дыхание жизни, но ему не хватало слов,

чтобы рассказать об этом). Он чувствовал себя, точно

м>атрос на чужом судне, который темною ночью путает¬

ся в незнакомой оснастке. Хорошо, решил он, значит,

нужно во что бы то ни стало освоиться в этом чужом

мире. Еще никогда не бывало, чтобы он не смог достиг¬

нуть того, чего хотел, а сейчас он страстно хотел на¬
13

учиться выражать свои чувства и мысли так, чтобы она

его понимала. Она уже затмила для него весь гориаонт,
—	Вот, например, Лонгфелло...— начала она.
—	Да, да. Я его читал,— живо перебил он, желая по¬

скорей проявить все свои хоть и малые познания в

области литературы. Пусть она убедится, что он не та¬

кой уж круглый невежда.— Я читал «Псалом жизни»,

«Эксцельсиор»... Да вот, кажется, и все.
Она улыбнулась, кивнула головой, и он почувствовал

в ее улыбке снисходительность, жалостливую снисходи¬

тельность. Он сглупил, вздумав похваляться своими

уб>гими познаниями. Ведь этот Лонгфелло написал,

наверно, несчетное м»ножество книг.
—	Простите меня, мисс, что я к вам полез с разгово¬

рами,— сказал он*—Правду сказать, я мало см1ыслю в

таких вещах. Это не моего ума дело... Но я добьюсь того,

что это будет моего ума дело.
Последние слова прозвучали как угроза. Голос его

звенел, глаза сверкали, складки в углах рта обозначились

резче. Ей даже показалось, что челюсть у него выдвину¬

лась вперед, отчего все лицо приняло какое-то неприят¬

ное, вызывающее выражение. И в то же врем1я мощная

волна мужественности, исходящая от него, захлестнула ее.
—	Я верю, вы добьетесь того, чтобы... чтобы это ста¬

ло вашего ума дело,— подтвердила она, смеясь.— Вы

такой сильный!
Ее взгляд на миг остановился на его мускулистой,

почти бычьей шее, бронзовой от солнца, пышущей здо¬

ровьем и силой. И хотя он сидел перед ней такой смущен¬

ный и робкий, ее снова потянуло к нему. У нее вдруг

мелькнула сумасбродная мысль. Ей представилось, что

если б она обняла эту шею. вся его сила и мощь пере¬

дались бы ей. Эта мысль устыдила ее. Точно вдруг про¬

явилась какая-то скрытая порочность ее натуры. Кро¬

ме того, физическая сила всегда казалась ей чемито низ¬

менным и грубым. Ее идеалом м»ужской красоты была

до сих пор элегантная стройность. Однако странная

мысль не оставляла ее. Она не понимала, как мюгло у

нее явиться желание обнять эту загорелую шею. Д меж¬

ду тем все было просто. Она была хрупка от природы и

потому телом и душой тянулась к силе, которой ей не

хватало. Но она не сознавала этого, она знала лишь,
14

что ни один мужчина еще не затрагивал ее так сильно,

как этот парень, чья неправильная речь то и дело реза¬

ла ее слух.
—	Да, я вообще здоров, как бык,— сказал он,—еже¬

ли понадобится, могу переварить ржавое железо. Но

сейчас вот у меня что-то вроде несварения. Многое из

того, что вы говорите, мне не переварить. Меня, видите

ли, никогда ничему такому не обучали. Я люблю книги

и стихи и читаю их, как только выдастся время. Но

только я никогда про них так не думаю, как вы. Оттого

мне и говорить о них трудновато. Я вроде моряка в не¬

знакомом море, без карты и без компаса. А мне хочется

сообразить, что тут к чему. Может, вы мне поможете?

Откуда вы сами столько знаете?
—	Я училась, ходила в школу,— отвечала она.
—	В школу и я ходил, когда был мальчишкой,— воз¬

разил он.
—	Да, но я окончила среднюю школу, а потом ходила

в университет, слушала лекции.
—	Вы учились в университете? — переспросил он с

неприкрытым! изумлением. И сразу между ними легло

пространство в миллионы миль.
—	Я и сейчас там учусь. Я слушаю специальный курс

по английской филологии.
Он не знал, что значит «филология», и, отметив свое

невежество в этом пункте, спросил:
—	А сколько времени нужно было бы мне учиться,

чтобы попасть в университет?
Она решила ободрить его в этом стремлении к зна¬

нию.
—	Зависит от того, сколько вы учились раньше. Вы

совсем! не были в средней школе? Ну, да, конечно, нет...

Но начальную школу вы окончили?
—	Мне оставалось до конца всего два года,— отве¬

чал он,— да я ушел... Но учился я всегда с наградами.
И тотчас же, браня себя за это хвастовство, он так

вцепился в ручки кресла, что у него заныли пальцы. В то

же мгновение он увидел, что в ком1нату вошла какая-то

дама. Девура тотчас же встала и пошла ей навстречу.

Они поцеловались и, обнявшись, вместе направились к

нему. Наверно, ее мать, решил он. Это была высокая бе¬

локурая щ^|[щина, стройная, величественная и красивая,
J5

одетая нарядно, как и подобает хозяйке такого дома.

Изящные линии ее платья радовали глаз. Весь ее облик

напомнил Мартину Идену жшщин, виденных им на сце¬

не. Потом он вспомнил, что таких же важных дам, так

же одетых, он видел в вестибюлях лондонских театров,

где, бывало, пялил на них глаза, пока полисмен не выго¬

нит его на улицу под дождь. Вслед за этим воображе¬

ние перенесло его в Иокогаму, к Гранд-Отелю, где ему

тоже случалось видеть издали подобных дам. И тотчас

же замелькали перед ним сотни картин Иокогамы — го¬

рода и гавани. Но он принудил себя закрьггь калейдо¬

скоп памяти и сосредоточить все внимание на настоящем.

Он догадался, что должен встать, чтоб быть ей пред¬

ставленным, и с трудом поднялся с кресла, чувствуя, как

безобразно пузырятся у него брюки на коленях. Руки

его беспомощно повисли, а лицо при мысли о предстоя¬

щем испыгании приняло мрачное выражение.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Переход в столовую был сплошньш кошмаром. Про¬

двигаясь среди всех этих предметов, на которые можно

было ежесекундно натолкнуться, он медлил, спотыкался,

останавливался, и подчас ему казалось, что он никогда

не доберется до цели. Но в конце концов он проделал

опасный путь и теперь сидел рядом с нею. Обилие но¬

жей и вилок испугало его. Они грозили неведомыми опас¬

ностями, и он, как зачарованный, смотрел на них, пока

в глазах у него не зарябило от блеска, и на этом свер¬

кающем фоне всплыла знакомая картина матросского

кубрика, где он и его товарищи ели солонину, действуя

складными ножами, а то и просто пальцам«и, или хлебали

густой гороховый суп из общей миски пом1Ятыми желез¬

ными ложками. В ноздрях у него стоял запах тухлого

М1яса, в ушах раздавалось громкое чавканье матросов,

которому аккомпанировал скрип снастей. Он решил, что

они ели, как свиньи. Ладно, тут уж он последят за со¬

бой. Постарается жевать без шума, все время будет по¬

мнить об ЭТОМ).
Он окинул взглядом СТОЛ. Против него сидели Артур

и второй брат, Норман. Ее братья, сказал он себе, и по¬

чувствовал к ним искреннее расположение. Как они лю¬
16

бят друг друга, члены этой семьи! Ему вспомнилось, как

Руфь встретила свою мать, как о«и поцеловались, как,

обнлвшись, направились к нему. В том Minpe, из которого

он вь1шел, не в обычае были подобные нежности меж¬

ду родителями и детьми. Для него это послужило своего

рода откровением, доказательством той утонченности

чувств, которой достигли высшие классы. Из всего, что

ему пришлось увидеть в этом новом для него мире, это

было самое прекрасное. Он был глубоко трон)пг, и серд¬

це его исполнилось нежностью. Всю свою жизнь Мартин

искал любви. Его натура жаждала любви. Это было

органическою потребностью его существа. Но жил он без

любви, и душа его все больше и больше ожесточалась в

одиночестве. Впрочем», сам он никогда не сознавал, что

нуждается в любви. Не сознавал он этого и теперь. Он

только видел перед собой проявления любви, и они вол¬

новали его, казались ему благородными, возвышенными,

прекрасными.
Он был рад, что за столом нет мистера Морза. До¬

статочно с него знакомства с Руфью, с ее матерью и бра¬

том Норманом,— Артура он уже нем1Ного знал. Знако¬

миться еще и с отцом — это было бы слишком. Ему ка¬

залось, что еще никогда он так не трудился. 01мая тя¬

желая работа была детской игрой по сравнению с тем,

что приходилось делать сейчас. На лбу у него выступи¬

ли мелкие капли пота, а рубашка взмокла от усилий, ко¬

торых требовало решение стольких непривычных задач

сразу. Надо было есть так, как он никогда прежде не

ел, пользоваться предметами, с назначением которых

он не был знаком, украдкой поглядывать на других,

чтобы понять, как все это делается, и в то же время вби¬

рать в себя непрерывный поток новых впечатлений,— он

едва успевал классифицировать их в своем сознании; и

при этом он еще испытывал неодолимое влечение к Ру¬

фи, наполнявшее его смутной и болезненной тревогой;

томился страстным желанием подняться до той жизни,

которой жила она, и напряженно и непрестанно размыш¬

лял о том, как достичь этого. Искоса посматривая на

Нормана, сидевшего напротив, или еще на кого-нибудь

из обедающих, чтобы узнать, какой нож или вилку на¬

до брать в TOMI или ином случае, он старался в то же

время ясно запечатлеть в своем сознании черты каждо-
2.	Джек Лондон. Т. VII.	17.

го и определить его место по отношению к Руфи. Кроме

того, он должен был говорить, слушать то, что говорйли

ем1у, или то, что говорилось вокруг, отвечать, когда это

было нужно, заботясь о том, чтобы язык, привыкший к

распущенным речам, не сболтнул чего-нибудь неподхо¬

дящего. В довершение всего существовала еще постоян¬

ная угроза в виде слуги, который бесшумно появлялся

за его стулом и, подобно некоеМ1у сфинксу, задавал за¬

гадки, требуя немедленного ответа. И все время Мар¬

тину не давала покоя мысль о чашках для ополаскива¬

ния пальцев. Против воли он то и дело вспоминал об

этих чашках, думал о том, какие они из себя и когда их

подадут. До сих пор он знал о них только понаслышке,

и вот теперь, может бьггь, через минуту-две, он их уви¬

дит,— ведь он сидит за одним столом с высшими суще¬

ствами, которые привыкли ополаскивать пальцы после

еды, и должен будет сам — да, сам — это продела’пь.

Но больше всего его занимала неотступная мысль: как

ему держаться с этими людьми? Как себя вести? Он

мучительно и напряженно старался разрешить эту про¬

блему. Иногда его соблазняло желание притвориться не

тем1, что он есть на самом деле, но тотчас являлась опас¬

ливая мысль, что ничего у него не выйдет, что он не при¬

вык к притворству и легко мюжет оказаться в дураках.
Занятый этими размышлениями, Мартин первую по¬

ловину обеда просидел очень тихо. Он не знал, что тем

сам1ым опровергает слова Артура, предупредившего

родных, что приведет обедать дикаря, но чтобы они не

пугались, так как дикарь этот очень интересный. Марти¬

ну никогда не пришло бы в голову, что брат Руфи может

быть способен «а такое предательство, в особенности по¬

сле того, как он этого брата выручил из беды. И он си¬

дел за столом, угнетенный сознанием собственного ничто¬

жества и очарованный всем, что свершалось вокруг него.
Впервые он понял, что еда не просто удовлетворе¬

ние физической потребности. Раньше он никогда не за¬

мечал того, что ел. Это была пища, и только. Здесь же,

за этим столом, он находил удовлетворение своему чув¬

ству прекрасного, потому что еда здесь являлась эсте¬

тической функцией. И не только эстетической, «о и интел¬

лектуальной. Ум его усиленно ра1ботал. Вокруг него про¬

износили сл5|вл, непонятные ему или же та^сие, KQTQiPbxe
18

он встречал только в книгах и которые никто из людей

его мира не мог бы даже выговорить. И слушая, как лег-«

ко перебрасываются подобными словами члены этой уди-

влтел|?^ной семьи, ее семьи, он дрожал от восторга. Все

увлекательное, высокое и прекрасное, о чем он читал в

книгах, оказалось правдой. Он находился в блаженном

состоянии человека, мечты которого вдруг перестали быть

мечтами и воплотились в жизнь.
Никогда еще не поднимался он на такие жизненные

высоты и потому старался поменьше обращать на себя

общее внимание, наблюдая и слушая, отвечая одно¬

сложно: «да, м!исс» и «нет, мисс», если к нему обраща¬

лась она; «да, мэм» и «нет, мэм1», если к нему обраща¬

лась ее мать. Он едва удерживался, чтобы не говорить

ее братьям: «слушаю, сэр», как полагалось по правилам

морской дисциплины. Он чувствовал, что тем самым по¬

ставил бы себя в приниженное положение, а этого не

должно быть, если он хочет завоевать ее. Да и гордость

его восставала против этого. Ей-богу, думал он, я не

хуже их; и если они знают многое, чего я не знаю, то и я

их тоже мог бы кой-чему научить. Но в следующий миг,

когда она или ее М1ать говорили ему: «мистер Иден»,—

он забывал свою строптивую гордость и сиял от восторга.

Он был сейчас цивилизованным человеком — да, да, вот

именно — и обедал в обществе людей, о которых раньше

только читал в книжках. Он словно сам попал в книгу и

странствовал по страницам переплетенного тома.
Но, сидя за столом и уподобляясь скорее кроткому

ягненку, чем изображенному Артуром дикарю, Мартин

не переставал ломать голову над тем, как ему быть. Он

вовсе не был кротким ягненком, и его властная натура

не мирилась со второстепенной ролью. Он говорил толь¬

ко тогда, когда это было необходимо, и речь его очень

напоминала его переход из гостиной в столовую — он

так же поминутно спотыкался и останавливался, роясь

в своем многоязычном лексиконе и опасаясь, что нужные

слова он не сумеет произнести как следует, а иные, зна¬

комые ему, окажутся грубьши или непонятными. Все

время его угнетала М1ысль, что эта скованность речи

вредит ему, мешает выразить то, что он на самом! деле

чувствует и думает. Кроме того, словесная узда стесня¬

ла его независимый дух точно так же, как крахмальный
19

воротничок давил его шею. Он знал, что долго не выдер¬

жит. Чувства и мысли, обуревавшие его, настоятельно

стремились вылиться наружу и принять определенную

форму; и в конце концов он забыл,.где находится, и ста¬

рое, знакомое слово, одно из тех, которыми он привык

пользоваться, сорвалось с его языка.
Мартин отстранил блюдо, которое назойливо предла¬

гал ему лакей, торчавший у него за спиной, и сказал

кратко и выразительно:
—	Пау.
Все за столом мгновенно застыли в ожидании, слуга

с трудом сдержал злорадную ухмылку, а сам Мартин

оцепенел, объятый ужасом. Но он быстро овладел собою.
—	Это канакское слово,— сказал он,— означает:

«хватит», «довольно». Так уж у меня вырвалось, неча¬

янно.
Он поймал любопытный взгляд Руфи, устремленный

на его руки, и, придя в разговорчивое настроение, про¬

должал:
—	Я недавно приплыл на одном из пароходов тихо¬

океанской почтовой линии. Он опаздывал, и нам при¬

шлось здорово поработать на погрузке в портах залива

Пюджет. Вот я и поободрал себе шкуру.
—	А я вовсе не на то смотрела,— поспешно сказала

она.— У вас очень маленькие руки для такого крупного

мужчины.
Он покраснел, словно ему указали еще на один его

недостаток.
—	Да,— сказал он огорченно,— кулаки у меня мало¬

ваты, это верно. Но бицепсы здоровые и удар что надо.

Как заеду кому-нибудь в зубы, так непременно руки

в кровь расшибу.
Мартин был недоволен тем, что сказал. Он почув¬

ствовал отвращение к себе: перестал следить за собой

и сразу наболтал лишнего о вещах не очень красивых.
—	Как см1ело было с вашей стороны прийти на по¬

мощь Артуру, тем более что он вам совсем чужой,— ска¬

зала Руфь деликатно, заметив его смущение, но не по¬

няв причины.
Он же вполне понял и оценил ее тактичность и, увле¬

ченный порывом благодарности, опять дал волю своему

языку.
20

—	Ерунда,— сказал он,— каждый сделал бы то же

на моем месте. Эта шайка мерзавцев просто лезла на

скандал. Артур их и не трогал. Они набросились на не¬

го, а я на них,— ну и отдул их порядком. Правда,

руки у меня пострадали, ну да зато кое-кто из них не

досчитался зубов. Я очень рад, что так вышло. Я когда

вижу...
Он вдруг умолк, с раскрытым! ртом, потрясенный соб¬

ственным ничтожеством, чувствуя, что недостоин даже

дышать одним воздухом с нею. И в то время как Артур,

подхватив разговор, в двадцатый раз стал рассказывать

о приключении на пароме,— как на него напали какие-

то ш>яные хулиганы и как Мартин Иден бросился на них

и спас его,— герой этого приключения, насупив брови,

молча думал о том, что выставил себя болваном!, и еще

больше прежнего терзался вопросом, как же нужно вести

себя в обществе этих людей. Он явно делал все время не

то, что надо. Он был не их породы и не умел говорить

их языком. Это для него было несомненно. Подделывать¬

ся под них? Но из этого ничего бы не вышло, да и во¬

обще притворство было не в его натуре. В нем не было

места для обмана и фальши. Будь что будет, но он дол¬

жен оставаться самим собою. Сейчас он не может гово¬

рить так, как говорят они, но со временем сможет: это

он решил твердо. А пока — не молчать же ему! — он бу¬

дет говорить своим языком, разумеется, смягчая выра¬

жения, чтобы его речь не шокировала их и была им по¬

нятна. Больше того, он не хочет своим молчанием дать

повод думать, будто ему ясно то, что на самом деле ему

совершенно неясно. Поэтому, когда братья, говоря об

университетских делах, несколько раз употребили слово

«триг», Мартин Иден, следуя своему решению, спро¬

сил их:
—	Что такое «триг»?
—	Тригонометрия,— отвечал Норман.— Часть выс¬

шей «матики».
—	А «матика» что такое?—был следующий вопрос, и

на этот раз почему-то все засмеялись, глядя на Нормана.
—	Математика — ну, арифметика,— отвечал тот.
Мартин Иден кивнул головой. Он заглянул в беско¬

нечные, на первый взгляд, дали мудрости. Но то, что он

увидел, приняло для него осязаемые формы. Необычай¬
21

ная сила его воображения воплощала абстрактные по¬

нятия в конкретные образы. В алхимическом приборе

его мозга тригонометрия и м1атематика и вся область

знания, обозначением! которой служили эти слова, пре¬

вратилась в яркий ландшафт. Он видел, как на карти¬

не, зеленую листву, лесные прогалины, то ярко освещен¬

ные, То лишь пронизанные золотистыми лучами. Издале¬

ка все казалось окутанным легкой пурпурной дымкой, но

за этой дымкой, он знал твердо, лежала страна неведо¬

мого, страна романтических чудес. Все это пьянило его,

как вино. Тут была почва для подвига, простор для мыс¬

лей и дел, мир, который можно было завоевать,— и тот¬

час же из глубины сознания всплыла мысль: завоевать

ради нее, бледной, как лилия, девушки, сидящей рядом

с ним.
Сверкающее видение было разрушено Артуром, кото¬

рый прилагал все старания, чтобы в Мартине Идене

проявился наконец дикарь. Мартин помнил свое реше¬

ние. Впервые за весь вечер он стал самим собою и сна¬

чала с усилием, а потом свободно, увлекшись радостью

творчества, стал рассказывать, стараясь представить

жизнь такой, какою он ее знал. Он был матросом на

контрабандистской шхуне «Алкион», когда ее захватил

таможенный катер. Мартин умел видеть и вдобавок умел

рассказать о том, что видел. Он описывал бурное мюре,

корабли и людей команды и силой своего воображе¬

ния заставлял слушателей смотреть его глазами. С

чутьем настоящего художника он выбирал из множества

подробностей самюе яркое и разительное, создавал кар¬

тины, полные света, красок и движения, увлекая слу¬

шателей своим самобытным красноречием, вдохнове¬

нием и силой. Иногда их шокировала реал1ьн0сть описа¬

ний или отдельные обороты речи, но грубое в его расска¬

зе неизменно чередовалось с прекрасным, а трагизм

смягчался юмором!, причудливыми и веселыми образца¬

ми остроумия моряков.
И пока Мартин Иден говорил, Руфа> смотрела на не¬

го с восхищением. Его огонь согревал ее. Она впервые

почувствовала, что все эти годы жила, не зная тепда*

Ей хотелось прял1?руть к этому могучему, пылкоа^ ч'^о-

веку, в котором клокотал вулкан силы и здоровья. Же¬

лание это было так сильно, что она с трудом сдержива¬
22

ла себя. Но в то же время что-то и отталкивало ее от

Мартина. Отталкивали эти израненные мозолистые ру¬

ки, в кожу которых словно въелась житейская грязь, эти

вздувшиеся мускулы, эта шея, натертая воротничком.

Его грубость пугала ее. Каждое грубое слово оскорбля¬

ло ее слух, каждая грубая подробность его жизни оскорб¬

ляла ее чувства. И все-таки ее влекла к нему какая-то, как

ей казалось, сатанинская сила. Все, что так твердо устоя¬

лось в ее сознании, вдруг стало колебаться. Его жизнь,

полная романтики и приключений, опрокидывала все

привычные ей условные представления. Она слушала его

смех, его веселые рассказы об опасностях, и жизнь, уже

не казалась ей чем-то серьезным и трудным, а скорее

игрушкой, которой приятно поиграть, повертеть во все

стороны, но которую можно и отдать без особого сожа¬

ления. «Вот и ты играй,— говорил ей внутренний го¬

лос,— прижмись к нему, если тебе так хочется, обними

его за шею». Ее ужаснула легком^ысленность этих по¬

буждений, но напрасно заставляла она себя думать о

своей чистоте, своей культуре — обо всем том, что отли¬

чало ее от него. Посмотрев кругом!, Руфь увидела, что и

остальные слушают его, как завороженные, но в глазах

своей матери она прочла тот же ужас,— восторженный,

но Есе-таки ужас,— и это придало ей силы. Да, этот че¬

ловек, пришедший из М1рака,— порождение зла. Ее мать

также видит это,— значит, так и есть. Руфь была готова

положиться на суждение матери, как привыкла пола¬

гаться всегда. Пламя Мартина перестало жечь ее, и

страх, который он ей внушал, потерял свою остроту.
После обеда она играла ему на рояле, с тайньш

вызовом, с неосознанным желанием еще увеличить про¬

пасть, их разделявшую. Ее музыка ошеломила Марти¬

на, подействовала на него, как жестокий удар по голо¬

ве, но, ошеломив и сокрушив, в то же время всколыхну¬

ла его душу. Он смотрел на Руфь с благоговением. Как

и она, он почувствовал, что пропасть м>ежду ними еще

увеличилась, но тем сильнее хотелось ему перешагнуть че¬

рез нее. Он был слишком полон жизни и энергии, чтобы

целый вечер покорно созерцать эту пропасть, в особенно¬

сти когда еще при этом звучала музыка. Музыка на него

всегда сильно действовала. Она, точно крепкое вино, го¬

рячила его чувства, опьяняла воображение и уносила в
23

заоблачную высь. У него словно вырастали крылья. Не¬

приглядная действительность переставала существовать,

уступая мёсто прекрасному и необычайном^^. Он, конеч¬

но, не поним1ал того, что играла Руфь. Это было совсем

не похоже на звуки разбитого пианино, которые он слы¬

шал на матросских танцульках, или на оглушительную

М1едь духового оркестра. Но в книгах ему случалось чи¬

тать о такой музыке, и он принимал на веру игру Руфи,

не находя в ней простого и четкого ритма, к котором»у

привыкло его ухо. Иногда ему казалось, что он уловил

ритмический рисунок, и он уже готов был подчинить ему

строй образов, встававших перед ним, но тотчас же сно¬

ва терялся в хаосе звуков, и его воображение беспомощ¬

но низвергалось на землю, как лишенная опоры тяжесть.
Один раз Мартину даже пришло в голову,— уж не

смеется ли она над ним. В ее игре ему чудилось нечто

враждебное, и он старался угадать, что хотели сказать

ее руки, ударявшие по клавишам. Но он поспешно ото¬

гнал эту недостойную мысль и постарался свободно от¬

даться музыке. Прежнее очарование постепенно опять

овладело им. Его ноги словно отделились от земли,

плоть стала духом, лучезарное сияние разлилось перед

глазами. Все, что было вокруг, исчезло, он парил над

каким-то неведомым миром, мечту о котором лелеял

давно. Знакомое и незнакомое смешалось в ярком и не¬

отступном видении. Он входил в гавани неведомых

жарких стран, блуждал по людным площадям! в селе¬

ниях никому не известных диких племен. Он снова чув¬

ствовал пряный аромат южных островов, который при¬

вык вдыхать в знойные ночи на море, снова долгие тро¬

пические дни боролся с пассатным ветром среди увен¬

чанных пальмами коралловых рифов, то исчезавших, то

вновь появлявшихся на бирюзовой поверхности океана.

Картины возникали и исчезали быстро, как мысли. То он

скакал на коне по выжженной солнцем пустыне Ари¬

зоны, то, в следующее мгновение, сквозь радужную дым¬

ку раскаленного воздуха заглядывал в белую гробницу

калифорнийской Долины Смерти или ударял веслами по

волнам Ледовитого океана, где сверкали на солнце ледя¬

ные громады. То лежал на коралловом острове под коко¬

совой пальмой, прислушиваясь к мерному шуму прибоя.

Остов старого, потерпевшего крушение судна пылал
24

синеватым пламенем, и при этом таинственном свете тан¬

цоры плйсали «гулу» под страстные завывания певцов,

под звон гавайской гитары и грохот тамтама. Стояла

полная истомы тропическая ночь. Вдали, на фоне звезд-*

ного неба, вырисовывался силуэт вулкана. Вверху над

головой медленно плыл бледный месяц, и низко над го¬

ризонтом сияли звезды Южного Креста.
Он словно превратился в эолову арфу. То, что он

пережил и изведал на своем веку, было струнами, а му¬

зыка— ветром, который колебал эти струны, и они ви¬

брировали, порождая воспоминания и мечты. Он не про¬

сто чувствовал. Каждое ощущение принимало у него

форму и окраску и претворялось в образы каким-то чу¬

десным и таинственным путем. Прошедшее, настоящее

и будущее сливалось в одно; он уносился в огром>ный,

жаркий, прекрасный М1ир, совершал великие подвиги,

добиваясь Ее. И вот он с ней, он владеет ею, заключает

ее в свои объятия, увлекает в царство своих грез.
Руфь, взглянув на Мартина через плечо, прочла на

его лице то, что он чувствовал. Это было совсем другое

лицо, с большими сверкающими глазами, взгляд кото¬

рых будто проникал за пелену звуков и там ловил биение

живой жизни и исполинские призраки фантазии. Она

была потрясена. Грубый, неуклюжий парень исчез. Пло¬

хо сшитый костюм, израненные руки и обожженное солн¬

цем лицо по-прежнему были перед ней, но теперь все это

казалось ей лишь тюремной решеткой, сквозь которую

она видела великую душу, беспомощную и немую, ибо

не было ело©, которые могли выразить волновавшие ее

чувства. Но все это Руфь видела лишь один миг; не¬

уклюжий парень появился снова, и она рассмеялась

своей фантазии. Однако впечатление от этого мига со¬

хранилось, и когда Мартин неловко подошел к ней, что¬

бы проститься, она дала ему tomihk Суинберна и еще

томик Браунинга,— как раз сейчас она изучала Браунин¬

га в курсе английской литературы. Мартин вдруг пока¬

зался ей совсем мальчиком!, когда стоял перед нею и

бормотал слова благодарности, и она невольно почув¬

ствовала к нему почти материнскую нежностть и жалостть.

Она забыла и грубого парня, и пленную душу, и мужчи¬

ну, который так по-мужски смотрел на нее, волнуя и в

то же время пугая своим взглядом*. Она видела перед
25

собою лишь мальчика, и этот мальчик, пожимая ее руку,

своей рукой, такой жесткой и огрубевшей, что она цара¬

пала кожу, говорил ей, запинаясь:
—	Самый замечательный день в моей жизни. Види¬

те ли, я не очень привык ко всему этому,— он растерян¬

но оглянулся,— к таким людям и к таким домам. Это все

совсем/ ново для меня... и это мне нравится.
—	Надеюсь, вы к нам еще придете,— сказала она,

когда он прощался с ее братьям1И.
Он напялил кепку, неловко споткнулся о порог и вы¬

шел.
—	Ну, как он тебе понравился? — спросил Артур.
—	Очень занятный. Для нас это—словно струя

свежего воздуха,— ответила она.— Сколько ему лет?
—	Двадцать, скоро двадцать один. Я спрашивал его

сегодня. Никак не предполагал, что он так молод.
«Значит, я на целых три года старше его»,— поду¬

мала Руфь, целуя братьев и желая им спокойной ночи.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Сойдя с лестницы, Мартин Иден запустил руку в

карман и, вытащив лоскуток коричневой рисовой бумаги

и щепотку мексиканского табаку, скрутил папироску. Он

с наслаждением затянулся и медленно выпустил дым.
—	Черт побери! — воскликнул он, и в этом возгласе

было и удивление и благоговейный восторг.— Черт побе¬

ри! — повтодил он и, помолчав, пробормотал еще раз:—

Черт побери! — Потом он отстегнул воротничок и сунул

его в карман. Моросил холодный дождь, но Мартин шел

с непокрытой головой и в расстегнутом пиджаке, ниче¬

го не замечая вокруг. Лишь смутно до его сознания до¬

ходило, что идет дождь. Он был в каком-то экстазе, гре¬

зил наяву, м«лсленно переживая снова все, что толоько

что с ним произошло.
Наконец-то он встретил ту самую женщину, о кото¬

рой он, правда, думал редко,— задумываться о женщи¬

нах ему было несвойственно,— но которую всегда смут¬

но надеялся встретить на своем пути. Он сидел с нею

рядом за столом, пожимал ее руку, смотрел ей в глаза и

видел в них красоту ее души, равную красоте этих глаз,
26

в которых она светилась, этого тела, в котором она оби¬

тала. Но о теле ее Мартин не думал,— и это было ново

для него, потому что до сих пор он о женщинах думал

только так. Е1е тело было чем-то особым; казалось даже,

что оно не подвержено обыкновенным телесным недугам

и слабостям. Оно было не только обиталищем ее души,—

оно было эманацией духа, чистейшим и прекраснейшим

воплощением) ее божественной сущности. Это впечатле¬

ние божественности поразило Мартина и, рассеяв мечты,

обратило его к более трезвым мыслям». До сих пор ни

одно слово, ни одно указание, ни один намек на боже¬

ственное не задевали его сознания. Мартин никогда не

верил в божественное. Он всегда был человеком без ре¬

лигии и добродушно посмеивался над священниками,

толкующими о бессмертии души. Никакой жизни «там»,

говорил он себе, нет и быть не может; вся жизнь здесь,

а дальше — вечный мрак. Но то, что он увидел в ее гла¬

зах, была HMieHHo душа; бессмертная душа, которая не

мюжет умереть. Ни один М1ужчина, ни одна женщина не

внушали ему прежде мыслей о бессмертии. А она вы¬

звала! Она безмолвно подсказала ему эту мысль сра¬

зу, как только взглянула на него. Ее лицо и теперь сия¬

ло перед ним, бледное и серьезное, ласковое и вырази¬

тельное, улыбающееся так нежно и сострадательно, как

могут улыбаться только ангелы, и озаренное светом та¬

кой чистоты, о какой он и не подозревал никогда. Чистота

ее ошеломила его и потрясла. Он знал, что существуют

добро и зло, но мысль о чистоте, как об одном из атри¬

бутов живой жизни, никогда не приходила ему в голову.

А теперь — в ней — он видел эту чистоту, высшую сте¬

пень доброты и непорочности, в сочетании которых и есть

вечная жизнь.
И его вдруг охватило честолюбивое желание приоб¬

щиться к этой вечной жизни. Он отлично знал, что не

достоин и воду таскать для такой девушки, как Руфь;

уже то, что он весь вечер сидел с нею и беседовал, было

неожиданной и фантастической удачей. Конечно, это

была только случайность. Его заслуги тут не было. Он

не был достоин такого счастья. Религиозное настроение

овладело им». Он стал кротким и см«иренным, готовым к

самоотречению и самоунижению. В таком состоянии

идет грешник к исповеди. Он был обличен во грехе.
27

Но как всякий грешник, каясь и скорбя о своих прегре¬

шениях, прозревает будущее блаженство, так и он видел

впереди то счастье, которое даст ему обладание ею. Но

мысль об этом обладании была окутана каким-то тума¬

ном и совсем не похожа на те мысли, которые возникали

обычно. Честолюбивые мечты окрыляли его, ему пред¬

ставлялось, что он парит вместе с нею на высотах духа,

наслаждается всем прекрасным и возвышенным, делит

с нею ее мысли. Это было какое-то духовное обладание,

освобожденное от всего грубого, вольное содружество

душ, которое он никак не мог осмыслить до конца. Да он

и не думал об этом. Он вообще ни о чем не думал. Ощу¬

щения . в нем1 взяли верх над рассудком, и он отдался

эмоциям, которых никогда прежде не испытывал, плыл

по течению в океане чувств, возвышенных и утонченных,

уносясь за пределы действительной жизни. Он шел ша¬

таясь, как пьяный, и бормотал вполголоса:
—	Черт побери! О, черт побери!
Полисмен на углу посмотрел на него подозритель¬

но и по походке признал в нем матроса.
—	Где это ты нагрузился? —спросил полисмен.
Мартин Иден возвратился на землю. Он был от при¬

роды наделен внутренней гибкостью, умением быстро

приспособляться к обстоятельствам. Как только по¬

лисмен окликнул его, он тотчас же опомнился.
—	Здорово! — воскликнул он со смехом.— А я и не

заметил, что разговариваю вслух.
—	Еще немножко, и ты начнешь петь,— определил

его состояние полисмен.
—	А вот не начну. Дайте-ка мне спичку, я сейчас сяду

в трамвай и поеду домой.
Он закурил папироску, пожелал полисмену доброй

ночи и зашагал дальше.
—	Как вам это нравится,— пробормотал он себе под

нос,— этот олух принял меня за пьяного! — Он усмех¬

нулся про себя и подумал: «А ведь я вправду пьян, вот

не думал, что могу опьянет от женского лица».
На Телеграф-авеню он вскочил в трамвай, шедший

в Беркли. Вагон был набит молодыми людьми, распевав¬

шими студен-ческие песни. Он с любопытством наблю¬

дал их. То были студенты университета. Они посещали те

же лекции, которые посещала она, принадлежали к то^
28

му же обществу, могли водить с ней знакомство, могли

видеть ее каждый день, если бы захотели. Он удивлял¬

ся, что они этого не хотят, что они прошатались гдр-то

весь вечер, вместо того чтобы провести этот вечер с нею,

беседовать с нею, любоваться ею восхищенно и почти¬

тельно. Он заметил одного юношу с узенькими глазкам«и

и отвислой губой. Дрянной, порочный мальчишка, решил

он. На корабле это был бы трус, слюнтяй и доносчик.

Мысль, что он, Мартин, куда лучше этого юнца, чрезвы¬

чайно обрадовала его. Она как будто приблизила его

к ней. Он стал сравнивать себя с этими студентам1И. Он

подумал о своем крепком, мускулистом теле и решил, что

в физическом отношении всем им далеко до него. Но их

головы были наполнены знаниями, которые позволяли

»им говорить одним языком с нею, и вот эта-то мысль

угнетала его. Но для чего же мне дан мюзг, с горячно¬

стью подумал он. В самом деле, разве не мог он до¬

стичь того, чего достигли они? Они изучали жизнь по

книгам, в то время как он был занят тем, что жил. Его

голова тоже была наполнена знаниями, только это бы¬

ли знания иного рода. Кто из них сумел бы натянуть

парус, править рулем, отстоять вахту? Его жизнь про¬

неслась перед ним, полная опасностей, отваги, лишений

и трудов. Он вспомнил все, что ему пришлось пережить

когда он проходил школу жизни. Что ж, а все-таки он

не в проигрыше. Когда-нибудь и им придется столкнуть¬

ся с живою жизнью и испытать все, что испытал он.

И прекрасно. Пока они будут узнавать то, что ему уже

давно известно, он станет по книгам изучать другую сто¬

рону жизни.
Трамвай шел мимо пустырей, которых много между

Оклендом и Беркли, и Мартин Иден ждал, когда он

поравняется с хорошо знакомым двухэтажным домом,

украшенным горделивой вывеской: «Розничная торговля

Хиггинботама». Возле этого дома он соскочил с трамвая

и с минуту смотрел на вывеску. Она говорила ему больше,

чем можно было на ней прочесть. Мелочностью, себялю¬

бием» и ничтожеством веяло, казалось, от самих букв.

Бернард Хиггинботам был мужем сестры Мартина, и

Мартин достаточно хорошо успел изучить его. Он отпер

дверь своим ключом и поднялся по лестнице во втсГрой

этаж. Тут жил его зять. Лавка находилась внизу, но
29

запах гнилых овощей проникал , и сюда. Пробираясь по

темной прихожей, он споткнулся об игрушечную тележ¬

ку, забытую кем-то из его многочисленных племянников

и племянниц, и с грохотом налетел на дверь. «Скряга,—

подумал он,— жалеет уплатить два лишних цента за газ,

чтобы жильцы не разбивали себе носов».
Нащупав ручку, он открыл дверь и вошел в освещен¬

ную комнату, где сидели его сестра и Бернард Хиггин¬

ботам». Она чинила его брюки, а он читал газету, распо¬

ложившись на двух стульях и вытянув костлявые ноги в

стоптанных ковровых туфлях. Когда Мартин вошел в

комнату, он взглянул на него поверх газеты темными,

пронзительными, хитрыми глазками. В Мартине Идене

Бернард всегда вызывал инстинктивное отвращение. Что

могло привлечь сестру в этом человеке? Он ему казался

каким-то гадом и вызывал непреодолимое желание раз¬

давить его каблуком. «Когда-нибудь я набью ему мор-

ДУ»,— утешал он себя, и только эта мысль помогала ему

терпеть присутствие зятя. Сейчас злые и хищные глазки

смотрели на Мартина неодобрительно.
—	Ну,.— спросил Мартин, —^в чем дело?
—	Эту дверь только на прошлой неделе окрасили,—

произнес мистер Хиггинботам не то жалобно, не то злоб¬

но,— а ты знаешь, какую плату теперь дерут союзы. Мо¬

жно было бы поосторожнее!
Мартин хотел было ответить, но раздумал, решив,

что это все равно бесполезно. Чтобы отделаться от гад¬

ливого чувства, он посмотрел на хромолитографию, ви¬

севшую на стене. Он удивился. Всегда эта картина нра¬

вилась ему, но теперь он словно впервые ее заметил. Это

была дешевка, третий сорт, как и все в этой лачуге. Ему

вдруг представился тот дом, который он только что по¬

кинул, и он увидел сначала картины на стенах, а по¬

том Eie, с ласковой улыбкой пожимающую ему руку на

прощание. Он забыл, где находится, забыл о существо¬

вании Бернарда Хиггинботама и опомнился только, ко¬

гда названный джентльмен спросил его;
—	Привидение ты увидел, что ли?
Мартин пришел в себя и, взглянув в злые, хитрые

глазки зятя, вдруг вспомнил, какие они бывают, когда

обладатель их отпускает товар в лавке,— масляные, сла¬

щавые, с заискивающим, рабски-угодливым выражением.
30

—	Да,— отвечал Мартин,— я увидел приведение. По¬

койной ночи! Покойной ночи, Гертруда!
Он направился к двери и по дороге опять споткнулся

и чуть не упал, зацепившись за складку пыльного

ковра.
—	Не хлопай дверью,— предостерегающе окликд1ул

мистер Хиггинботам.
Мартину кровь бросилась в голову, но он сдержал¬

ся и осторожно затворил за собою дверь.
Мистер Хиггинботам торжествующе поглядел на жену.
—	Пьян,— объявил он хриплым шепотом.— Я тебе

говорил, что он налижется!
Жена покорно кивнула головой.
—	У него, правда, глаза блестят,— признала она,—

и воротничок куда-то девался, а пошел он из дому в во¬

ротничке. Но, может, он не так уж м«ого выпил.
—	Он еле на ногах держится,— возразил ее супруг,—

я наблюдал за ним. Шагу не мог ступить, чтобы не спотк¬

нуться. Ты слышала, как он чуть не свалился в перед¬

ней?
—	Верно, наскочил на тележку Алисы,— отвечала

она,— не заметил ее в темноте.
Мистер Хиггинботам повысил голос, давая волю на¬

растающему раздражению. Весь день он скромно сту¬

шевывался перед покупателями в ожидании вечера, ко¬

гда в кругу семьи сможет наконец позволить себе стать

сам1им собою.	'
—	Я тебе говорю, что твой прекрасный братец пьян!
Он говорил резким, холодным, решительным) тоном,
чеканя слова, точно штампуя их на станке. Жена грустно

умолкла. Это была толстая, рыхлая женщина, всегда не¬

брежно одетая, всегда изнемогающая под бременем

своего тела, своей работы и вздорного характера своего

супруга.
—	Это у него наследственное, от папаши,— продол¬

жал тот прокурорским тоном.— Тоже кончит где-нибудь

под забором. Так и знай!
Она опять кивнула и со вздохом принялась шить. Оба

были убеждены, что Мартин пришел домой пьяный. Их

души были глухи ко всему прекрасному, иначе они бы

поняли, что эти сверкающие глаза и сияющее лицо бы¬

ли отражением первой юношеской любви.
31

—	Хорош пример для детей! — закричал вдруг ми¬

стер Хиггинботам, раздраженный молчанием жены. Ино¬

гда ему хотелось, чтобы она почаще возражала ему.—

Если это случится еще раз, пусть убирается вон. Поняла?

Я не желаю, чтобы невинные дети развращались, гля¬

дя на его пьяную харю! — Мистер Хиггинботам любил

употреблять слова, только что вычитанные в газете.—

Да, развращались. Иначе не скажешь.
Но жена по-прежнему только вздыхала, качала го¬

ловой и продолжала шить. Мистер Хиггинботам снова

взял газету.
—	А он заплатил за прошлую неделю? — спросил он

вдруг, выглядывая из-за газетного листа.
Она утвердительно наклонила голову.
—	У него еще есть деньги.
—	А скоро он опять отправится в плавание?
—	Должно быть, как все истратит,— отвечала она.—

Он уж вчера ездил в Сан-Франциско — посмотреть, нет

ли подходящего судна. Но пока у него деньги есть, он,

конечно, не наймется на первое попавшееся. Он очень

разборчив.
—	Еще чего! Палубной швабре не пристало зада¬

ваться! — Мистер Хиггинботам усмехнулся.— Разбор¬

чив! Подумаешь!
—	Он тут рассказывал про одну шхуну, которая от¬

правляется в далекие края какой-то клад искать. Вот

он на ней хочет идти, если только хватит денег ее до¬

ждаться.
—	Если бы он хотел устроиться здесь, я бы его взял

к себе возчиком,— сказал муж, без тени доброжелатель¬

ства впрочем.— Том взял расчет.
Жена посмотрела на него тревожно и вопросительно.
—	Сегодня взял расчет. Он переходит к Каррузер-

сам. Они платят больше. Я столько не могу платить.
—	Вот видишь! — вскричала она.— Я тебе говорила.

Ты ем1у платил слишком мало по его работе.
—	Вот что, старуха,— огрызнулся мистер Хиггинбо¬

там.— Я тебе тысячу раз говорил, чтобы ты не совала нос

не в свое дело. Больше повторять не буду.
—	Мне-то все равно,—проворчала она,г-А только

Том> был хорощ^й малый.
32

Сзппруг метнул на нее яростный взгляд. С се стороны

это было большой дерзостью.
—	Е1сли бы твой братец не был лодырем, он мог бы

ездить с подводой.
—	Он платит исправно за стол и квартиру,— возра¬

зила жена.— Он мой брат, и покуда он тебе ничего не

должен, нечего придираться к нему. Я ведь еще тоже

человек, даром что прожила с тобою целых семь лет.
—	А ты заявила ему, что он должен платить за газ,

если будет читать по ночам? —спросил он.
Миссис Хиггинботам ничего не ответила. Ее негодо¬

вание уже остыло, ее дух снова забился в недра утом¬

ленного тела. Супруг торжествовал. Он одержал верх.

И его бусинки-глазки сверкнули злобной радостью. Ему

доставляло большое удовольствие смирять ее; и, по прав¬

де говоря, теперь это было совсек® нетрудно, не то что в

первые годы их супружеской жизни, когда ежегодные

роды и его постоянные придирки еще не подорвали ее

сил.
—	Так вот, заяви завтра,— сказал он.— И еще, чтоб

не забыть: пошли с утра за Мэриен, пусть присмотрит

за детьми. А то теперь, раз Том ушел, м«не самому при¬

дется ездить за товаром, а ты будешь торговать в лав¬

ке вместо меня.
—	Завтра у меня стирка,— возразила она нереши¬

тельно.
—	Встань пораньше, только и всего... Я раньше Де¬

сяти не выберусь.
Он сердито перевернул газетный лист и снова погру¬

зился в чтение.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Мартин Иден, все еще содрогаясь после столкнове¬

ния с зятем, ощупью пробрался через темную переднюю

и вошел в свою комнату — тесную каморку, где поме¬

щалась толькб кровать, умяявальник и один стул. Мистер

Хиггинботам был слишком скуп, чтобы держать служан¬

ку, раз жена его могла работать. К тому же лишняя коми

ната позволяла иметь двух жильцов вместо одного.

Мартин положил Суинберна и Броунинга на стул, снял

пиджак и сел на кровать. Пружины жалобно застона-
3.	Джек Лондой. Т. УП.	33

ли под тяжестью его тела, но он не обратил «а это вни¬

мания. Нагнувшись, чтобы снять башмаки, он вдруг

уставился на противоположную стену, где на белой шту¬

катурке виднелись темные полосы от просочившегося

сквозь крышу дождя, и замер- На этом грязном фоне

стали возникать и таять разные видения. Он забыл про

башм)аки и долго смотрел на стену, потом у него зашеве¬

лились губы, и он прошептал: «Руфь!»
«Руфь!» Мартин никогда и не дум)ал, что простой звук

может быть так прекрасен. Этот звук ласкал его

слух, и он повторял с упоением: «Руфь. Руфь». Ее имя

было талисманом, магическим заклинанием; и каждый

раз, когда он произносил его, ее лицо являлось перед

ним, озаряя стену золотым сиянием. И не только сте¬

ку— оно уходило в бесконечность, и где-то там, в зо¬

лотом просторе, его душа искала ее душу. Все лучшее,

что было заложено в нем, хлынуло наружу могучим по¬

током. Самая мысль о ней облагораживала и возвыша¬

ла его, делала лучше и вызывала желание стать еще

лучше. Это было для него внове. Мартин никогда еще

не встречал женщин, с которыми он становился бы

лучше. Напротав, все они обычно превращали его в гру¬

бое животное. Он не знал, что многие из них все же от¬

давали ему свое самое лучшее, как ни убого это лучшее

было. Он никогда не задумывался о себе и не подозре¬

вал, что в нем есть нечто, вызывающее в сердцах любовь,

и что именно потому многие женщины так упорно добива¬

лись его внимания. Он их никогда не искал, они сами его

искали; и ему не приходило в голову, что некоторые из

них становились лучше благодаря ему. До сих пор он

относился к женщинам с беспечной небрежностью и те¬

перь был убежден, что это они всегда хватали его и

старались удержать своими нечистыми руками. Он был

несправедлив к ним, несправедлив и к самому себе. Но

этого он не мог понять, потому что не привык еще заду¬

мываться о себе, и только сгорал от стыда, вспоминая

то, что теперь казалось ему позорным.
Он вдруг встал и заглянул в засиженное мухами зер¬

кало над умывальником. Он тщательно протер его по¬

лотенцем и смотрел на себя долго и внимательно. В сзгщ-

ности, он [>ассматривал себя впервые в жизни. У него

был зоркий и наблюдательный взгляд, но до сих пор он
34

слишком был поглощен пестрым разнообразием внешне-

ГО мира, и у него не оставалось времени взглянуть на се¬

бя. Теперь он видел перед собой лицо молодого, двадца¬

тилетнего парня, но никак не мог решить, красиво оно

или нет, так как у него не было критерия для подобной

оценки. Он увидел копну каштановых волос, вьющихся

над высоким крутым лбом. Его кудри нравились женщи¬

нам, они любили перебирать их и гладить. Но он не

стал приглядываться к волосам, считая, что для Нее они

не могут иметь никакого значения, и сосредоточенно и

вдумчиво смотрел на свой лоб, точно пытаясь просвер¬

лить его взглядом, узнать, что за ним скрывается. Он на¬

стойчиво спрашивал себя: какой у него мозг? Что может

этот мозг дать ему? Чего он добьется с его помощью?

Добьется ли он Ее?
Он спрашивал себя, видна ли душа в этих серых

глазах, которые часто становились совсем голубыми, точ¬

но вбирали в себя синеву морской глади, озаренной солн¬

цем. Он гадал, могут ли его глаза пан1равиться ей. Он

попытался взглянуть на них со стороны, ее взглядом».

Но из этого ничего не вышло. Он обычно легко проникал

в мысли других людей, но то были люди, жизнь которых

он хорошо знал. А ее жизни он не знал совсем. Она была

тайна и чудо,— где ж ему было угадать хоть одну ее

мысль? Ну что ж, решил он, наконец, это честные гла¬

за, ни подлости, ни коварства в них нет. Его удивил тем¬

ный цвет его лица; никогда он не думал, что так черен.

Он засучил рукава рубашки и сравнил белую кожу по¬

выше локтя с кожей лица. Нет, он все-таки белый. Но

руки тоже были покрыты загаром. Тогда он согнул руку

и постарался разглядеть те части рук, которых вовсе

Не касалось солнце. Они были очень белы. Он рассмеял¬

ся при мысли, что и это бронзовое лицо в зеркале было

некогда таким же белым1; ему не приходило в голову,

что не так уж много на свете женщин, которые могут

похвастать такой же белой кожей, как у него,— там, где

она не обожжена солнц'ем.
Рот у него был бы совсем как у херувима, если бы он

не имел обыкновения, когда сердился, крепко сжимать

свои чувственные губы, что придавало ему какую-то су¬

ровость, строгость почти аскетическую. Это были губы

воина и любовника. Они знали всю полноту наслажде¬
35

ния жизнью, но умели при случае и принять властный

изгиб. Подбородок и чуть тяжеловатая нижняя челюсть

подчеркивали это властное выражение. Сила уравнове¬

шивала в нем чувственность, и потому он любил здоро¬

вую красоту и откликался на здоровые чувства. А между

губами блестели зубы, которые ни разу еще не нуж¬

дались в услугах дантиста. Они были белые, крепкие и

ровные,— так он решил, рассмотрев их. Но тотчас же

он почувствовал смущение. Где-то в его памяти ше¬

вельнулось смутное представление о том, что некоторые

люди ежедневно чистят зубы. То были люди высшего

круга, ее круга. Она, вероятно, тоже чистит зубы каж¬

дый день. Что она подумала бы о нем, если бы узнала,

что он ни разу в жизни не чистил зубов. Он решил завт¬

ра же купить зубную щетку и ввести это в обычай. Одни¬

ми подвигами ее не завоюешь. Он должен произвести из¬

менения во всем, что касалось его внешности, начиная

с чистки зубов и кончая ношением воротничка,'хотя, на¬

девая крахмальный воротничок, он всегда чувствовал

себя так, будто его лишили свободы.
Мартин поднял руку и поскреб пальцем мозолистую

ладонь, где грязь, казалось, настолько въелась в кожу,

что ее не соскоблишь и щеткой. Какая ладонь у нее!

Даже вспомнить и то было приятно. Нежная, точ¬

но лепесток розы; прохладная и легкая, как снежинка.

Он никогда и не подозревал, что женская рука может

быть такой М1ЯГКОЙ и нежной. Он подумал о том, как

чудесна должна быть ласка такой руки, и, пойм>ав се¬

бя на этой мысли, покраснел и смутился. Эта мысль бы¬

ла слишком дерзкой и оскорбляла ее духовную красоту.

Ведь она — бледный дух, бесплотный призрак, паря¬

щий где-то далеко от всего земного. И все же он не мог

отогнать воспоминания о ее мягкой ладони. Он привык

к жестким, огрубевшим в труде рукам фабричных ра¬

ботниц и' женщин, измученных домашней работой. Да,

конечно, он понимал, почему так грубы их руки. Ее рука...

она была нежной и мягкой потому, что ей был незнаком

труд. Пропасть снова разверзлась между ними, как

только он подумал о tomi, что есть люди, которым не нуж¬

но работать для того, чтобы жить. Он вдруг увидел

перёд собою образ аристократии, людей, не знающих

труда. Этот образ возник на грязно-белой стене в виде
36

бронзовой статуи, надменной и величавой. Мартин ра-|

ботал всю жизнь, с тех пор как он себя помнил; и вся

его семья трудом добывала себе пропитание. Взятоь хоть

Гертруду. Ее натруженные руки от стирки распухали и

делались красными, как вареное м»ясо. Или другая его

сестра, Мэриен. Она работала на консервном! заводе, и

ее маленькие, хорошеиькие ручки были сплошь в ссади¬

нах от ножей, которыми резали помидоры. Кроме того,

прошлой зимой, когда она работала на картонажной фаб¬

рике, ей машиной отхватило суставы двух пальцев на ру-*

ке. Он вспомнил шершавые руки своей матери, сложен¬

ные крест-накрест в гробу. Отец его тоже работал до

конца дней, и на его ладонях наросли мозоли чуть не в

полдюйма толщиною. А у Руфи руки были нежные, и не

только у нее, но и у ее матери и братьев. Последнее осо¬

бенно поразило его; это был красноречивый знак касты,

доказательство огромности расстояния, их разделявшего.
Мартин с горькой усмешкой опять сел на кровать и

снял наконец башмаки. С ума он сошел — опьянел от

женского лица, от нежных женских рук. И вдруг перед

его глазами всплыло новое видение. Он стоит перед

огром1Ным мрачным домом» в лондонском Ист-энде, но¬

чью, а рядом с ним Марджи, девчонка-работница лет

пятнадцати. Он провожал ее домой после гулянья. Она

жила в этом грязном доме, похожем на большой хлев.

Прощаясь, Мартин протянул ей руку. Она подставила

губы^для поцелуя, но ему не хотелось целовать ее. Что-то

в ней его отпугивало. Тогда она с лихорадочным трепе-

том сжала ему руку. Мартия почувствовал мозоли «а

ее маленшой ладони, и его вдруг захлестнула волна

жалости. Он видел ее молящие, голодные глаза, ее тще¬

душное, полудетское тело, в котором уже проснулся не¬

смелый, но жадный инстинкт женщины. Тогда, в порыве

сострадания, он обнял ее и поцеловал в губы. Он услы¬

хал ее радостный возглас и почувствовал, как она, слов-

йо кошка, прижалась к нему. Бедный маленький замо¬

рыш Мартин смотрел на эту картину далекого прошло¬

го. У него побежали мурашки по телу, как тогда, в ту

минуту, когда она прильнула к нему, и сердце его сжа¬

лось от сострадания. Это была серая картина: небо в

тот день оыло серо, и серый дождь моросил над грязны¬

ми плитами мостовой. Но вдруг яркий свет озарил стену,
37

и, затмевая все образы и видения, перед ним снова за¬

сияло Ее бледное лицо в короне золотых волос, далекое

и недостижимое, как звезда.
Он взял со стула томики Суинберна и Браунинга и

поцеловал их. А все-таки она звала меня приходить, по¬

думал он. Потом) снова взглянул на себя в зеркало и

сказал громисо и торжественно:
—	Мартин 1^ден, первое, что ты сделаешь завтра

утром,— это пойдешь в бесплатную читальню и почи¬

таешь что-нибудь о правилах хорошего тона. Понял?
После этого он погасил свет, и пружины заскрипели,

приняв груз его тела.
—	А главное, Мартин, ты должен поменьше черты¬

хаться. Слышишь, старина! Заруби это себе на носу1
С этими словами он заснул, и сны его по смелости

и необычайности могли сравниться с грезами курильщи¬

ка опиума.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Проснувшись на другое утро, он почувствовал запах

мыла и грязного белья и забыл свои розовые сны. Уши

сразу наполнил нестройный шум» тяжелой, безрадостной

жизйи. Выйдя из своей комнаты, он услыхал сердитый

окрик и звук затрещины, которой его сестра наградила

кого-то из детей, чтобы дать выход своему раздражению*

Визг ребенка резнул его, словно ножом. Все здесь каза¬

лось ем1у отвратительным, даже сам»ый воздух, которым

он дышал. Как не похоже на покой и гармонию, царив¬

шие в доме, где жила Руфь! Там все было возвышенно

и духовно; здесь — материально, грубо материально.
—	Иди сюда, Альфред! — крикнул он плачущему ре¬

бенку л опустил руку в карман, где у него лежали день¬

ги. К деньгам он относился небрежно, в этом сказыва¬

лась его широкая натура. Он сунул мальчугану два¬

дцатипятицентовую монету и взял его на руки, чтобы

успокоить.
—	Ну, а теперь беги купи себе леденцов да поделись

с братьяхми и сестрами. Выбери такие, чтоб подольше

не таяли во рту.
Его сестра на миг распрямилась над лоханью и по-

смютрела на него.
38

—	Довольно было бы и десяти центов,— сказала

она,— ты не знаешь цены деньгам. Мальчишка теперь

обт>естся.
—	Ничего,—ответил он весело,— мои денежки сами

знают себе цену. Доброе утро, сестренка, если бы ты не

была так занята, ей-богу, поцеловал бы тебя.
Ему хотелось быть поласковее с сестрой; сердце у нее

было доброе, и она по-своему — он это знал — любила

его. Правда, с годами она все больше и больше теряла

свой прежний облик, становилась сварливой и раздра¬

жительной. Он решил, что эта перемена объясняется тя¬

желым» трудом, большой семьей и нудным характером

супруга. И вдруг ему пришло в голову, что за это время

она словно вся пропиталась запахом) гнилых овощей,

грязного белья и захватанных медяков, которые она счи¬

тала за прилавком.
—	Ступай-ка лучше завтракать,— сказала она внеш¬

не сурово, но в глубине души довольная; из всех ее стран¬

ствующих по миру братьев Мартин всегда был самым

любимым.
—	Ну, иди ко мне, я тебя поцелую,— прибавила она,

поддавшись неожиданному порыву.
Она обобрала пальцами пену сначала с одной руки,

потом с другой. Мартин обнял ее тяжеловесный стан и

поцеловал влажные, распаренные губы. Слезы наверну¬

лись у нее на глазах, не столько от полноты чувства,

сколько от слабости, вызванной постоянным переутоми

лением. Она оттолкнула его, но он все-таки успел за¬

метить ее слезы.
—	Завтрак в печке,— торопливо проговорила она.—

Джим, наверное, уже встал. Я сегодня из-за стирки под¬

нялась ни свет ни заря. Иди скорей поешь, да и уходи

из дощ; у нас сегодня тяжелый денек. Том ушел, стало

быть, Бернарду самому придется ехать с подводой.
Мартин с тяжелым) сердцем отправился на кухню.

Красное лицо сестры и весь ее неряшливый облик стояли

у него перед глазами. Она бы любила меня, если бы

у нее нашлось время, подумал Мартин. Но она надры¬

вается от работы. Скотина этот Бернард Хиггинботам,

что заставляет ее так работать. И в то же врем1я Мар¬

тин никак не мог отделаться от мысли, что в поцелуе се¬

стры не было ничего красивого. Правда, этот поцелуй
39

сам по себе был необычен. Уже много лет она целовала

его лишь когда провожала в плавание или встречала

по возвращении домой. Но в этом) поцелуе чувствовался

вкус мыльной пены, а губы ее были дряблы. Они не при¬

жимались быстро и упруго к его губам, как должно быть

в поцелуе. Это был поцелуй женщины настолько уста¬

лой, что она забыла даже, как целуются. Он невольно

вспомнил, как до замужества она могла плясать всю

ночь напролет после дня тяжелой р;аботы и как ни в чем

не бывало прямо с taнцeв отправлялась опять в свою

прачечную. Тут Мартин снова подумал о Руфи и о том,

что губы у нее, должно быть, такие же свежие, как и вся

она. Она целует, вероятно, так же, как смотрит, как

жмет руку: крепко и искренне. Он даже дерзнул пред¬

ставить себе, как ее губы прикасаются к его губам, и

представил это так живо, что у него закружилась го¬

лова. Ему казалось, что он медленно плывет в облаке из

розовых лепестков, опьяняющих его своим ароматом.
В кухне он нашел Джима, второго жильца, который

не спеша ел овсяную кашу, уставясь в пространство ту¬

пым, отсутствующим взглядом. Он был подмастерьем

слесаря, и его вялый нрав и безвольный подбородок в

сочетании с некоторой ум»ственной отсталостью не су¬

лили ему удачи в борьбе за существование.
—	Ты почему не ешь?—спросил он, видя, как не¬

охотно ковыряет Мартин свою остывшую недоваренную

овсянку.— Опять, что лИ, напился вчера?
Мартин отрицательно покачал головой. Он был по¬

давлен убожеством всего, что его окружало. Руфь Морз

казалась теперь еще дальше;
—	А я напился,— сказал Джим с нервным смеш¬

ком,—нализался в доску. Эх, хороша же была девочка!

Билл приволок меня домой.
Мартин кивнул головой в знак того, что слушает,—

у него была бессознательная привычка проявлять таким

образом внимание к собеседнику, к любому собеседни¬

ку. Потом он налил себе чашку едва теплого кофе.
—	Пойдем сегодня потанцевать в «Лотос»? — спро¬

сил Джим.— Будет пиво. А если явится компания из

Темескаля, то без драки не обойдется. Мне, конечно, нач¬

хать. Я все равно притащу туда свою девчонку.

Фу!.. Ну и вкус у меня во рту. Черт знает что такое!
40

Он скорчил гримасу и поспешил прополоскать рот

глотком кофе.
—	Ты Джулию знаешь?
Мартин покачал головой.
—	Она теперь со мной,— объяснил Джим.— Конфет¬

ка, а не девочка! Я бы тебя познакомил, да ты отобьешь.

Ей-богу, я не понимаю, из-за чего девчонки так вешают¬

ся тебе на шею. Даже зло берет, когда видишь, как тебе

ничего не стоит отбить любую.
—	У тебя я еще ни одной не отбил,— заметил Мар¬

тин равнодушно.— Пока не кончишь завтрак, все равно

не уйдешь.
—	Как же так,— возразил тот,— а Мэгги?
—	Да у меня с ней не было ничего. Я даже и не тан¬

цевал с нею после того раза.
—	Вот то-то и оно,— вскричал Джим,— ты только

потанцевал с нею да глянул на нее разок-другой — и го¬

тово дело! Ты, может, ничего такого и не думал. А она

после на меня и смотреть не стала. Все время только

про тебя и спрашивала. Если бы ты захотел, она бы

.тебе сразу же назначила свидание.
—	Но я ведь не захотел.
—	Неважно. Я все равно получил отставку.— Джим

посмотрел на него с восхищением.— И как это тебе

удается. Март?
—	Мало ими интересуюсь, вот и все.
—	Ты, стало быть, делаешь вид, что тебе на них на¬

плевать? — допытывался Джим.
Мартин с минуту раздумывал над ответом.
—	Может, и это подействовало бы. Но мне-то в са¬

мом деле на них наплевать. А ты попробуй сделать вид,

может, что и выйдет.
—	Жаль, тебя вчера не было у Райли,— объявил

вдруг Джим без всякой логики и связи,— там был один

красавчик из Западного Окленда, по прозванию Крыса.

Ох, и увертлив в драке! Никому из наших ребят не уда¬

лось свалить его. Все жалели, что тебя нет! Где ты вче¬

ра шатался?
—	Был в Окленде,— отвечал Мартин.
—	В театре, что ли?
Мартин отодвинул свою тарелку и пошел к двери.
41

—	Так что ж, придешь на танцульку? — крикнул

Джим ему вслед.
—	Да нет, едва ли,—ответил Мартин.
Он сбежал с лестницы и вышел на улицу, чувствуя

потребность в свежем) воздухе. Он и так задыхался в

атмюсфере этого дома, а болтовня Джима окончатель¬

но привела его в ярость. Было мгновение, когда он чуть-

чуть не вскочил и не ткнул его носом в тарелку с кашей.

Чем больше болтал Джим, тем дальше уходила Руфь.

Разве, живя среди таких скотов, он может надеяться,

ста-пь когда-нибудь с нею рядом? Его приводила в от¬

чаяние трудность стоящей перед ним задачи, он чув¬

ствовал безвыходность своего положения, положения че¬

ловека из рабочего класса. Казалось, все кругом висело

на нем мертвым грузом и не давало подняться— сестра,

ее дом, ее семья, слесарь Джим,— все, к чему он при¬

вык, куда уходили корни его существования. Жизнь для

него утратила вкус. До сих пор он принимал жизнь, как

она есть. Он никогда не задумывался над вопросом,

хороша она или плоха, разве лишь когда читал книги.

Но ведь то были только книги, прекрасные сказки о пре¬

красном несуществующем мире. А теперь он увидел этот

мир существующим в действительности и в центре

его — женщину-цветок по имени Руфь. И отныне он

обречен на тоску и безнадежность, особенно мучитель¬

ную оттого, что надежда питает ее.
Мартин долго решал, куда пойти: в Берклейскую об¬

щедоступную читальню или в Оклендскую, и остано¬

вился на Оклендской, потому что в Окленде жила Руфь.

Как знать! Читальня — самое подходящее для нее место,

и вполне возможно, что он встретит ее там. Он совер¬

шенно не был знаком с расположением отделов и ски¬

тался среди бесконечных полок беллетристики, пока,

наконец, худенькая, похожая на француженку девушка

не сказала ему, что справочная библиотека находится

наверху. Он не догадался обратиться к человеку, сидев¬

шему за столом, и, двинувшись наугад, попал в отдел

философии. Он слыхал о существовании философских

книг, но никак не подозревал, что об этой науке столько

написано. Вид высоких шкафов, набитых толстыми то¬

мами, подавлял его и в то же время распалял его вообра¬

жение. Здесь было над чем» поработать мозгу. В матема¬
42

тическом отделе он нашел книги по тригонометрии и дол¬

го рассматривал казавшиеся ему бессмысленными фор-

м»улы и чертежи. Он читал английские слова, но значе^

кие их от него ускользало. Это был какой-то особенный

язык. Норман и Артур знали этот язык. Он слышал,

как они говорили на нем. А они были ее братья. Мартин

ушел из отдела философии с чувством безнадежности.

Книги, казалось, надвигались со всех сторон и хотели

задавить его. Он никогда не подозревал, что человече¬

ские знания так огромны. Его охватил страх: сумеет ли

он одолеть все это? Но тут же он вспомнил, что были

люди — и много людей,— которые одолели. И он горячо

поклялся, что сумеет постичь все то, что постигли другие.

Так он блуждал, переходя от отчаяния к восторгу,

среди полок, уставленных сокровищами мудрости. В об¬

щем отделе он нашел «Конспективный курс» Норри.
С благоговением он перелистал его. Здесь по крайней

мере было что-то родное. Автор, как и он, был моряком».

Потом! он нашел «Навигационный справочник» Боудича

и сочинения Лекки и Маршала. Вот, отлично. Он зай¬

мется изучением навигации. Бросит пить, начнет усилен¬

но работать и станет капитаном». В этот миг Руфь ка¬

залась ему совсем близкой. Капитаном он уже может

жениться на ней, если она захочет. А если не захо¬

чет— что ж, благодаря ей он будет житш хорошей, до¬

стойной жизнью, а пить, во всяком случае, бросит. Потом

он вспомнил о страховщике и судовладельце, этих двух

хозяевах капитана, интересы которых никогда не совпа¬

дают, и подумал о том», что каждый из них может погу¬

бить его, и наверняка погубит. Оглядев комнату, он да¬

же зажмурился перед внушительным зрелищем десяти

тысяч томов. Нет, с морем покончено. Здесь, в этом мно¬

жестве книг, заключена огромная сила, и если он хо¬

чет совершать великие дела, то должен совершать их

на суше! А к|ром>е того, капитанам не разрешается брать

с собою в плавание жен.
Наступил полдень. Время шло. Мартин забыл о еде

и все рассматривал заглавия книг, отыскивая руковод¬

ство по правилам; хорошего тона. Его ум, помимо мыслей

о карьере, был занят решением) простой задачи: если

молодая леди, прощаясь с вами, просит зайти еще раз, .

то как скоро «можно это сделать? Но когда он набрел
43

наконец на нужную книгу, он все же не получил ответа.

Он пришел в ужас от сложности и многообразия правил

этикета, запутался во всех этих наставлениях о поряд¬

ке обмена визитными карточками, пр»нятом1 в светском

обществе, и отошел с грустью. Он не нашел того, что

искал, но зато понял, что соблюдение всех форм веж¬

ливости требует огромного количества времени и для

усвоения всех этих форм ему пришлось бы предвари^

тельно прожить целую жизнь.
—	Ну что же, нашли вы, что вам1 нужно? — спросил

его при выходе человек, сидевший за столом.
—	Да, сэр, у вас отличная библиотека,— отвечал

Мартин.
Человек кивнул головой.
—	Приходите к нам почаще. Вы моряк?
—	Да, сэр. Я приду еще как-нибудь.
«Как он узнал, что я моряк?» — спрашивал он себя,

спустившись с лестницы.
И, выйдя на улицу, он постарался идти прямо, без

неуклюжего раскачивания. Он помнил об этом, пока не

задумался, а тогда зашагал своей обычной походкой.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Беспокойное томление, похожее на муки голода, овла¬

дело Мартином. Он изнывал от желания увидет1ь вновь

девушку, чьи нежные руки с неожиданной цепкостью

захватили всю его жизнь. Пойти к ней он не решался.

Он боялся, что это будет слишком скоро и он таким об¬

разом нарушит страшный свод правил, именуемый хо¬

рошим» тоном». Он проводил долгие часы в Оклендской и

Берклейской библиотеках, где записался на свое имя,

на имя Гертруды, Мэриен и даже Джима,, который дал

согласие после того, как Мартин щедро угостил его пи¬

вом. На все четыре абонемента он набрал книг, и в его ка¬

морке теперь почти всю ночь горел газ, за что мистер Хиг¬

гинботам брал с него лишних пятьдесят центов в неделю.
Но книги, которые он читал, только усиливали его

беспокойство. Каждая страница в новой книге казалась

ему лазейкой в сады знаний. Его голод становился еще

острее от чтения этих книг. К тому же он не знал, с чего
44

следовало начинать, и, конечно, ему очень мешало от¬

сутствие подготовки. Он не знал даже самых простых

вещей, которые, очевидно, должен был знать всякий бе¬

рущийся за книгу. Это относилось и к поэзии, которую

Мартин читал с необычайным увлечением). Из Суинбер¬

на он прочел не только то, что было в томике, данном

ему Руфью. Он прочел и «Долорес» и отлично понял

все. Руфь, вероятно, не понимала этого произведения,

решил он. Как могла она понять, живя такой утонченной

жизнью? Потом! ему попались под руку стихотворения

Киплинга, и он был заворожен музыкой, ритмом, вол¬

шебной образностью строк, говоривших о таких знако¬

мых ему вещах. Его поразила та любовь к жизни, та

тонкость психологии, которая отличала все стихи Кип¬

линга. «Психология» была новым словом» в лексиконе

Мартина Идена. Он приобрел толковый словарь, чем по*

дорвал свои финансы и сократил срок пребывания на

суше, а кроме того, привел в ярость мистера Хиггинбо¬

тама, который предпочел бы получить эти деньги в упла¬

ту за комнату.
Днем он не решался даже приближаться к обитали¬

щу Руфи, но по ночам!, словно вор, бродил вокруг дома

Морзов, украдкой глядя на освещенные окна и испыты¬

вая нежность к сам1им стенам, которые ее окружали.

Несколько раз он чуть не наткнулся на ее братьев, а од¬

нажды долго шел за мистером Морзом, на поворотах изу¬

чая его лицо при свете уличных фонарей и страстно же¬

лая, чтобы почтенный джентльмен подвергся какой-

нибудь смертельной опасности и предоставил Мартину

случай спасти его жизнь. В другой раз он вдруг увидел

Руфь в окне второго этажа. Видна была лишь ее голова,

плечи и руки, по движениям которых он решил, что она

причесывается. Это длилось одно мгновение, но и мгно¬

вения было достаточно, чтобы вся кровь заклокотала в

нем и превратилась в пьянящее вино. Она, правда, тот¬

час же опустила штору, но он узнал, где ее комната, и

после этого уже часами простаивал под деревом) на про¬

тивоположном тротуаре, выкуривая бесчисленное коли¬

чество папирос. Однажды он увидел, как ее мать выхо¬

дила из банка, и лишний раз убедился в неизмеримо¬

сти расстояния, их разделяющего. Руфь принадлежа¬

ла к тем, кто держит деньги в банке! Он за всю свою
45

жизиь ни разу не переступил порога банка и был убеж-,'

ден, что подобные учреждения посещаются лишь очень

богатыми и очень могущественными людьми.
В известном смысле он переживал целую бытовую ре¬

волюцию. Чистота и непорочность Руфи произвели на

него такое впечатление, что он теперь был положитель¬

но одержим потребностью в чистоте. Он должен стать

чистым», если хочет быть достойным дышать одним! с

нею воздухом. Он чистил зубы и беспрестанно скреб ру¬

ки кухонной щеткой, пока в окне магазина не увидел

щеточки для ногтей и не угадал ее назначения. Приказ¬

чик, взглянув на его ногти, предложил ему еще и ногте-

чистку, и, таким образом, его набор туалетных принад¬

лежностей обогатился еще одним предметом. Он достал

в библиотеке книгу о личной гигиене и вычитал в ней со¬

вет каждое утро обливаться холодной водой — что и

стал делать, к большому восторгу Джима и смущению

мистера Хиггинботама, который, не сочувствуя подоб¬

ным причудам, всерьез призадумался, не следует ли

брать с Мартина особую плату за воду. Следующим ша¬

гом по пути прогресса была забота о брюках. Начав

интересоваться этим вопросом, Мартин скоро заметил

разницу между мешковатыми штанами рабочих и брю¬

ками людей высшего класса, с прямою складкою от коле¬

на до ступни. Догадавшись, в чем тут секрет, Мартин

отправился на кухню за утюгом и гладильной доской;

но первая попытка окончилась неудачей, он только про¬

жег свои бркжи и должен был купить новые, чем еще

больше приблизил день ухода в плавание.
Но внешними реформами дело не ограничилось. Ку¬

рить он все еще продолжал, однако пить бросил. До сих

пор он считал выпивку самым подходящим занятием

для мужчины и даже очень гордился тем, что у него

крепкая голова и он может продолжать пить, когда

большинство собутыльников давно уже валяется под

столом. В Сан-Франциско у него было много товарищей

по прежним плаваниям, и при встречах он по-прежнему

ставил им угощение, но себе заказывал только кружку

легкого пива или имбирного лимюнада и добродушно сно¬

сил все насмешки. Он с любопытством наблюдал за тем,

как они, напиваясь, постепенно доходили до скотского

состояния, и радовался, что сам он уже не таков. У каж¬
46

дого из них были свои горести, и вино помогало им за-

бьггь действителадость и перенестись в страну грез и

фантазий. Но Мартину уже не нужен был алкоголь.

Он изведал опьянение более глубокое,— он был пьян

Руфью, которая зажгла в нем любовь и стремление к

новой, лучшей жизни; пьян книгами, которые пробуди¬

ли в нем мириады неиспытанных желаний; пьян своей

вновь обретенной чистотой, которая^ дала ему еще более

полное, чем раньше, ощущение здоровья и заста;ЕШла в<се

его тело трепетать от физической радости существования.
Однажды Мартин отправился в театр в смутной на¬

дежде увидетть Руфь, и с балкона второго яруса он и в

самом деле увидел ее. Она прошла по партеру в сопро¬

вождении Артура и еще какого-то незнакомого, стри¬

женного бобриком молодого человека в очках, который

тотчас возбудил в Мартине тревогу и ревность. Она се¬

ла в первом ряду, и он уже почти ничего не видал в те¬

чение всего вечера, кроме ее стройных плеч и золотых

волос, издали словно подернутых дымкой. Но все же раз

или два он оглянулся по сторонам и успел заметить двух

девушек, сидевших через несколько мест от него; де¬

вушки эти улыбались и строили ему глазки. Он всегда

был общителен, и не в его привычках было оставлять без

ответа подобные проявления благосклонности. Еще не¬

давно он непременно улыбнулся бы, в свою очередь, а за¬

тем пошел бы и дальше. Но теперь все переменилось.

Он, правда, ответил улыбкой, но тотчас же после этого

отвернулся и старался больше не смотреть в ту сЛ)рону.

Однако не один еще раз, совсем» позабыв об этих девуш¬

ках, он случайно ловил их улыбки. Трудно измениться за

один день, да к тому же он от природы был ласков и при¬

ветлив и поэтому невольно улыбался девушкам в ответ,

улыбался просто, по-приятельски. Все это было «е ново

для него. Он знал, что они ведут с ним обычную женскую

игру. Но для него теперь все стало иными Там, далеко, в

первом ряду, сидела женщина, единственная на свете,

столь не похожая, столь бесконечно не похожая на этих

двух девушек его класса, что к ним он уже не мог чув¬

ствовать ничего, кроме жалости. Он от души желал им

обладать хоть крохотной долей ее красоты и душевного

величия. Ни за что на свете он не бросил бы им упрека

в СЛИШКОМ) смелом! заигрывании. Но оно не льстило ему;
47

напротив, оно как бы подчеркивало его низкое положе¬

ние, и это было неприятно. Он отлично понимал, что,

принадлежи он к миру Руфи, эти девушки не посмели

бы заигрывать с ним. И при каждом их взгляде он чув¬

ствовал, как сжимаются вокруг него цепкие щупальца

его мира и тянут его вниз.
Мартин покинул свое место незадолго до конца пред¬

ставления, надеясь увидеть Руфь, когда она будет выхо¬

дить. У театрального подъезда всегда толпилось множе¬

ство ротозеев, и легко можно было остаться незамечен¬

ным, если пониже надвинуть кепку на лоб и спрятаться

за чьей-нибудь спиной. Он вышел одним из первых и

смешался с толпой, но едва он занял удобное место на

краю тротуара,— появились те две девушки. Он знал,

что они ищут его, и проклинал ту силу, которая притяги¬

вала к нему женщин. Сначала они как будто не замети¬

ли его, но он понимал, что это только маневр. Подходя

ближе, они замедлили шаг, и наконец одна из них, про¬

ходя мимо, задела его плечом и оглянулась, делая вид,

словно только сейчас его узнала. Это была стройная

брюнетка с черными лукавыми глазами. Обе девушки

опять улыбнулись ему, и он тоже улыбнулся им» в ответ.
—	Мое почтение,— сказал он.
Это было сказано совершенно машинально,— так ча¬

сто случалось ему начинать знакомство подобным обра¬

зом. Впрочем, природная общительность и доброду¬

шие не позволили бы ему поступить иначе. Черноглазая

девушка улыбнулась весело и вызывающе и, взяв под ру¬

ку свою подругу, выразила желание остановиться; под¬

руга хихикнула в знак согласия. Мартин испугался,

что вот сейчас выйдет Руфь и увидит его разговариваю¬

щим с этими девушками. Нужно было помешать этом;у.

Он-просто, как будто так и нужно было, шагнул к черно¬

глазой и пошел рядом с нею. В этом обществе он не чув¬

ствовал себя ни скованным, ни косноязычным). Здесь он

был в своей стихии, мог и проявить остроумие и щеголь¬

нуть жаргонными словечками, мог смеяться и болтать о

чем угодно, как это водится на первой стадии быстрого

и случайного знакомства. Дойдя до. угла, он сделал по¬

пытку отстать и свернуть в переулок. Но черноглазая де¬

вушка схватила его за локоть, не выпуская руки своей

подруги, и крикнула: ^
48

—	Постой, Билл. Что за спешка? Уж не хочешь ли

ты удрать от нас?
Мартин остановился и, смеясь, повернулся к ним ли¬

цом. Позади них, под ярким светом уличных фона¬

рей, струился людской поток. Там, где он стоял, было

сравнительно темио, и он мог, оставаясь незамеченным,

увидеть Ее, если бы она прошла мимо. А пройти она

должна была непременнр, потому что эта дорога вела

к ее дому.
—	Как ее зовут? — спросил он, указывая «а черно¬

глазую и обращаясь к ее хихикающей подруге.
—	Это уж вы ее спросите,— отвечала та, фыркнув.
—	Ну, как же? —спросил он, оборачиваясь к черно¬

глазой.
—	А вы мие сказали, как вас зовут? — возразила она.
—	Да вы и не спрашивали,— улыбнулся он,— впро¬

чем, вы угадали. Меня и в самом деле зовут Билл. Вер¬

но, верно!
—	Да ну вас! — Она посмотрела на него долгим,

взглядом, зовущим и откровенно страстным.— Нет, прав¬

да? Скажите!
И посмотрела снова. Вся женская сущность, неизмен¬

ная от века, отражалась в ее взгляде. И Мартин уже

знал, что будет дальше: теперь она начнет отступать

смиренно и робко, готовая в любой миг перейти в на¬

ступление, как только почувствует, что в нем остывает

пыл погони. Как-никак он был мужчина, не мог не оце¬

нить ее привлекательности, и ее страстные взоры льсти¬

ли его самолюбию. О, он прекрасно знал этих девчонок,

знал их насквозь! Славные, хорошие девушки — насколь¬

ко могли быть хорошими девушки этого класса. Привык¬

шие добывать себе пропитание тяжелым трудом и слиш¬

ком гордые, чтобы продавать свои ласки, они искали

хоть немножко счаслья в житейской пустыне, стараясь

не заглядывать в будущее и отсрочить выбор меж¬

ду безысходной рутиной труда и бездной падения * ку¬

да вела хотя и лучше оплачиваемая, но страшная

дорога.
—	Билл,— отвечал он снова.— Ей-богу! Билл и никак

не иначе.
—	Шутите?—переспросила она.
—	И вовсе не Билл,— вмешалась другая,
4.	Джек Лондон. Т. VH.	49

—	А вы почем знаете? Вы меня никогда и в глаза

не видали.
—	Ну и что ж, ’гго не видала! И так знаю, что врете!
—	Ну, как же — Билл? — спрашивала первая.
—	Пусть будет Билл,— дружедк)6но сказал он.
Она ухватила его за плечо и весело тряхнула.
—	Так и знала, что врете. А все-^аки вы ничего себе.
Он пожал ее ищущую руку и на ладони нащупал
знакомые царапины и шрам1Ы.
—	Давно ушли с консервного завода? — спросил он.
—	Вы почем знаете? Уж не ясновидящий ли вы? —

вскричали обе девушки.
И, обмениваясь с ним»и убогими плоскими шутками,

он вдруг мысленно увидел перед собой многоярусные

библиотечные полки, хранящие мудрость веков. Он с го¬

речью улыбнулся неуместному сейчас видению, и опять

сомнения охватили его. Но за всем этим — болтовней и

раздум!ь€м — он не упускал из виду потока уличной тол¬

пы. И вот в ярком) свете фонарей он увидел Ее; она шла

между братом и незнакомым! юношей в очках. Сердце

его замерло. Он долго ждал этого мгновения. Он успел

разглядеть что-то легкое и воздушное вокруг ее царствен¬

ной головы, стройные контуры фигуры, изящество поход¬

ки, грациозное движение, которым она подобрала юбку,

когда переходила через улицу. И вот она прошла, а он

остался с этими двумя фабричными работницами, стоял

и смотрел на их платья, носившие следы жалких и отчаян¬

ных попьггок принарядиться, их дешевые ботинки, душе¬

вые ленточки, дешевые колечки на грубых пальцах. Кто-

то тронул его за руку, и он услыхал голос, говоривший:
—	Проснитесь, Билл. Что такое с вами?
—	Вы что-то сказали? — переспросил он.
—	Да так, ничего особенного,— отвечала черногла¬

зая, тряхнув головой,— просто мне пришло в голову...
—	Что?
—	Было бы недурно, если бы вы подыскали кавале¬

ра для нее,— она указала на подругу,— и м)ы бы пошли

куда-нибудь выпить кофе или поесть мороженого.
Он вдруг почувствовал приступ какой-то духовной

тошноты. Уж очень груб был переход от Руфи ко всему

этому. Рядом с дерзкими, откровенно зовущими гла¬

зами этой девушки Мартин увидел вдрзо' лучезарные,
' 50

ясные глаза Руфи, глаза святой, взиравшие на него с

недосягаемых высот чистоты. И он почувствовал в себе

могучую силу. Он выше всего этого. Жизнь для него

нечто большее, чем для этих девушек, мечты которых не

идут дальше кавалеров и мороженого. В сущности, он

ведь и раньше жил в своих мыслях особой, тайной жиз¬

нью. Он пробовал иногда поверять эти мысли другим,

но до сих пор не встретил ни одной женщины, способной

их понять, да и ни одного .мужчины тоже. Когда он вы¬

сказывал их вслух, слушатели смотрели на него с недо¬

умением. Что ж, если его мысли им недоступны — зна¬

чит, и сам он выше их. Ощущение силы радовало его; он

сжал кулаки. Если жизнь для него нечто большее, то он

вправе и требовать от нее большего, но только, конечно,

не здесь, не в общении с этими людьми. Эти черные

глаза ничего не могли дать ему. Он знал, какие мечты

отражены в их взгляде,— о мороженом и еще, пожалуй,

кое о чем. Тогда как Ее неземной взор обещал ем>у все,

к чем!у он стремился, и еще бесконечно многое. Книги,

картины, красоту и гармонию, изящество возвышен¬

ной и утонченной жизни — вот что обещал этот взор.

Та работа мысли, которая отражалась в черных глазах,

смотревших на него, была известна ему во всех под¬

робностях. Это был как бы часовой механизм, и он мог

наблюдать в нем каждое колесико. Эти глаза звали к

пошлым, низменныхм утехам, ведущим к пресыщению, в

конце которых зияла могила. А тот, неземной взор звал

к проникновению в непостижимую тайну, в чудо вечной

жизни. В нем он видел отражение ее души и отражение

своей души также.
—	В программе одна ошибка,— сказал он громко,—

я сегодня занят.
Девушка не пыталась скрыть свое разочарование.
—	Вздумали навестить больного друга?—съязвила

она.
—	Нет, зачем... У меня свидание...— он запнулся,—

с одной девушкой.
—	Не врете? — спросила она строго.
Он поглядел ей в глаза и ответил:
—	Честное слово, правда. Но мы можем встретиться

в другой раз. Как все-таки вас зовут? Где вы жи¬

вете?
51

—	Меня зовут Лиззи,— отвечала она, взяв его под

руку и всем» телом прижимаясь к нему.— Лиззи Конолли.

Я живу на углу Маркет-стрит и пятой.
Они еще поболтали несколько минут, прежде чем» про¬

ститься. Мартин не хотел сразу идти домой. Он пошел к

знакомому дереву, встал на привычное место под Ее

окном и прошептал взволнованно:
—	У меня свидание с вами, Руфь. Я не хочу других

свиданий.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Прошла неделя с того дня, как Мартин познакомился

с Руфью, а он все еще не решался пойти к ней. Иногда

он уже совсем готов был решиться, но всякий раз сомне¬

ния од.ерживали верх. Он не знал, спустя какой срок

прилично повторить посещение, и не было никого, кто бы

мог ему сказать это, а он боялся совершить непоправи¬

мый промах. Он отошел от всех своих прежних товари¬

щей и порвал с прежними привычками, а новых дру¬

зей у него не было, и ему оставались только книги. Читал

он столько, что обыкновенные человеческие глаза давно

уже не выдержали бы такой нагрузки. Но у него были

выносливые глаза и крепкий, выносливый организм. Кро¬

ме того, до сих пор он жил, не Зная абстрактных книж¬

ных мыслей, и мозг его представлял собой нетрону¬

тую целину, благодатную почву для посева. Он не был

утомлен науками и теперь мертвой хваткой вцеплялся в

книжную прем1удрость.
К концу недели Мартину показалось, что он прожил

целые столетия,— так далека была прежняя жизнь и

прежнее отношение к миру. Но ему все время мешал не¬

достаток подготовки. Он брался за книги, которые тре¬

бовали М1Н0ГИХ лет предварительных специальных заня¬

тий. Сегодня он читал книги по античной, завтра—по нб-

вейшей философии, так что в голове у него царила по¬

стоянная путаница. То же самое было и с экономиче¬

скими учениями. На одной и той же полке в библиотеке

он нашел Карла Маркса, Рикардо, Адама Смита и Мил¬

ля, и непонятные ему формулы одного не опровергали

утверждений другого. Он совершенно растерялся и все-

таки хотел все знать. Он увлекся вопросами экономики,
52

промФлшленности и политики. Однажды, проходя через

Сити-Холл-парк, он увидел толпу, окружившую человек

пять или шесть, которые, по всей видимости, были заня¬

ты каким-то горячим спором. Он подошел поближе и тут

в первый раз услыхал еще незнакомый ему язык народ¬

ных философов. Один из споривших был бродяга, дру¬

гой — профсоюзный агитатор, третий — студент-юрист,

а остальные — просто любители дискуссий из рабо¬

чих. Впервые он услыхал об анархизме, социализме, о

едином налоге, узнал, что существуют различные, враж¬

дебные друг другу системы социальной философии. Он

услыхал сотни совершенно новых для него терминов из

таких областей науки, которые еще не вошли в его скуд¬

ный запас знаний. В силу этого он не мог следить за

развитием спора и лишь чутьем угадывал идеи, выра¬

женные в этих странных словах. Был среди спорщиков

черноглазый лакей из ресторана—теософ; член проф¬

союза пекарей — агностик, какой-то старик, сразивший

всех своей удивительной философией, основанной на

утверждении, что все сущее справедливо, и еще один

старик, пространно рассуждавший о космосе, об атоме-

отце и об атоме-матери.
У Мартина Идена голова распухла от всех этих

рассуждений, и он поспешил в библиотеку посмотреть

значение десятка врезавшихся в его память слов. Уходя

из библиотеки, он нес под мышкой четыре толстых тома:

«Тайная доктрина» госпожи Блаватской, «Прогресс и ни¬

щета», «Квинтэссенция социализма», «Война религии и

науки». К несчастью, он начал с «Тайной доктрины».

Каждая строчка в этой книге изобиловала многослож¬

ными словами, которых он не понимал. Он сидел на кро¬

вати и чаще смотрел в словарь, чем в книгу. Слов было

так много, что, запоминая одни, он забывал другие и

должен был снова искать в словаре. Он решил записы¬

вать слова в особую тетрадку и в короткий срок исписал

десятка два страниц. И все-таки он ничего не мог по¬

нять. Он читал до трех часов утра; у него уже ум за ра¬

зум» зашел, а все же он не сумел ухватить в прочитан¬

ном ни одной существенной М1ысли. Он поднял голову, и

ему показалось, что стены и потолок ходят ходуном, как

на корабле во время качки. Тогда он выругался, отшвыр¬

нул «Тайную доктрину», погасил свет и решил заснуть.
53

Не лучше пошло дело и с остальными тремя книга¬

ми. И не то чтобы мозг его был слаб или невосприим-*

чив — он мог бы усвоить все, о чем шла речь в этих кни¬

гах,— но ему недоставало привычки мыслить и не хва¬

тало словесного запаса. Он, наконец, понял это и одно

время «носился даже с мыслью читать один только ело-»

варь, пока он «е выучит наизусть все незнакомые слова*
Единственньш утешением была для Мартина поэзия;

он с восторгом читал тех поэтов, у которых каждая строч¬

ка была ему понятна. Он любил красоту, а здесь он на¬

ходил ее в изобилии. Поэзия действовала на него так

же сильно, как и музыка, и незаметным образом подго¬

товляла его ум к будущей, более трудной работе. Стра¬

ницы его памяти были чисты, и он без всякого усилия

запоминал стрюфу за строфой, так что скоро мюг уже де-

клалФировать наизусть целые стихотворения, наслажда¬

ясь гармоническим звучанием! оживших печатных строк.

Однажды он случайно наткнулся на «Классические ми¬

фы» Гэйли и «Мифический век» Булфинча. Словно луч

яркого света прорезал вдруг М1рак его невежества, и его

еще больше потянуло к поэзии.
Человек за столом уже знал Мартина, был очень

ветлив с ним и дружелюбно кивал головой, когда Мар¬

тин приходил в библиотеку. Поэтому Мартин решился

однажды на смелый поступок. Он взял несколько книг и,

когда библиотекарь штемпелевал его карточки, пробор¬

мотал:
—	Послушайте, можно вас спросить кой о чем?
Библиотекарь улыбнулся и ободряюще кивнул голо¬

вой.
—	Если вы познакомились с молодой леди и она при¬

гласила вас.зайти... так вот... когда мюжно это сделать?
Мартин почувствовал, что рубашка прилипла к его

спине, вспотевшей от волнения.
—	Да когда угодно, по-моему,— отвечал библиоте¬

карь.
—	Нет, вы не понимаете,— возразил Мартин.—

Она... видите ли, в чем штука: ее может не бьггь дома.

Она учится в университете.
—	Ну, другой раз зайдете.
—	Собственно, дело даже не в этом,— признался Мар¬

тин, решившись, наконец, отдаться на милость собесед¬
54

ника,— я, видите ли, простой матрос и не очень-то при¬

вык к светскому обществу. Эта девушка совсем не то, что

я, а я совсем) не то, что она... Вы не подумайте, что я ду¬

рака ломаю,— перебил он вдоуг сам себя.
—	Нет, нет, что вы,— успокоил его библиотекарь.—

Правда, ваш запрос не в комиетенции справочного отде¬

ла, но я с удовольствием постараюсь помочь вам.
Мартин посмотрел на него с восхищением.
—	Эх, если бы я ум1ел так шпарить, вот это было бы

дело,— сказал он.
—	Виноват...
—	Я хочу сказать, что было бы хорошо, если бы я

умел так складно и вежливо говорить, как вы.
—	А! — сочувственно отозвался библиотекарь.
—	Когда лучше прийти? Днем? Только так, чтобы

не угодить к обеду, да? Или вечером? А может, в во¬

скресенье?
—	Знаете, что я вам посоветую,— сказал, улыбаясь,

библиотекарь,— вы ей позвоните по телефону и спросите.
—	А ведь верно! — вскричал Мартин, собрал книги

и пошел к выходу.
На пороге он обернулся и спросил;
—	Когда вы разговариваете с молодой леди —

ну, скажем, мисс Лиззи Смит,— как надо говорить: мисс

Лиззи или мисс Смит?
—	Говорите «мисс Смит»,— сказал библиотекарь ав¬

торитетным тоном,— говорите «мисс Смит», пока не по¬

знакомитесь с ней поближе.
Итак, проблема была разрешена.
—	Приходите когда угодно. Я всегда дома пос\е

обеда,— отвечала по телефону Руфь на его робкий во¬

прос, когда М0Ж1Н0 возвратить взятые у нее книги.
Она сама встретила его у двери, и ее женский глаз

сразу отметил и отутюженную складку брюк и какую-то

общую неуловимую перемену к лучшему. Но удивитель¬

нее всего было выражение его лица. Казалось, здоро¬

вая сила переливалась через край в этом юноше и вол¬

ною захлестывала ее, Руфь. Снова она почувствовала

й^елание прижаться к нему, ощутить теплоту его тела и

снова поразилась тому, как действовало на нее его при¬

сутствие. А он, в свою очередь, вновь ощутил блаженный

трепет, когда пожимал ей рутсу. Разница между ними бы¬
55

ла в том, что она внешне ничем не обнаруживала своего

волнения» в то время как он покраснел до корней воло€.
Он последовал за нею, по-старому неуклюже раска¬

чиваясь на ходу. Но когда они уселись в гостиной, Мар¬

тин, против ожидания, почувствовал себя довольно не¬

принужденно. Она всячески старалась создать у него

это ощущение непринужденности и делала это так де¬

ликатно и бережно, что стала ему еще во сто крат милее.

Сначала они поговорили о книгах, о Суинберне, которым

он восхищался, и о Браунинге, который был ему непоня¬

тен. Руфь направляла разговор, а сама все думала о том,

как бы ему помочь. Она часто думала об этом после их

первой встречи. Ей непременно хотелось помочь ему. Она

чувствовала к нему нежность и жалость, но в этой жа¬

лости не заключалось'ничего обидного: это было нико¬

гда не испытанное ею прежде, почти материнское чувст¬

во. Да и могла ли это быть простая, обычная жалость,

если в человеке, ее вызывавшем, было столько мужест*

венной силы, что одна его близость порождала в ней

безотчетный девический страх и заставляла сердце бить¬

ся от странных мыслей и чувств. Опять возник¬

ло у нее желание обнять его за шею или положить

руки ему на плечи. И по-прежнему это желание смуща*

ло ее, но она уже к нему привыкла. Ей не приходило

в голову, что зарождающаяся любовь может принимать

такие формы. Но ей не приходило в голову также и то,

что чувство, охватившее ее, можно назвать любовью.

Ей казалось, что Мартин просто заинтересовал ее как

личность незаурядная, с огромными скрытыми возмож¬

ностями и что ею руководит Лишь обыкновенное чело¬

веколюбие.
Она не понимала, что желает его; но с ним дело об¬

стояло иначе. Мартин знал, что любит Руфь; и знал,

что желает ее так, как никогда ничего не желал в своей

жизни. Он и прежде любил поэзию, как любил все пре¬

красное, но после встречи с нею перед ним открылись

ворота в огромный мир любовной лирики. Она дала

ему гораздо больше, чем Булфинч и Гэйли. Неделю то¬

му назад он не стал бы задумываться над такой, напри¬

мер, строчкой: «Блаженный юноша, он одержим любовью

и в поцелуе умереть готов»,—но теперь слова эти не вы¬

ходили у него из головы. Он восхищался ими, как вели¬
56

чайшим откровением; он смотрел на Руфь и думал, что

с радостью умер бы в поцелуе. Он чувствовал себя тем

самым блаженным юношей, который ^содержим лю>*

бовью», и гордился этим больше, чем мог бы гордить¬

ся возведением в рыцарское достоинство. Он постиг

наконец смысл жизни и цель своего существования на

земле.
Когда он смотрел на нее и слушал ее, его мысли ста¬

новились смелее. Он вспоминал наслаждение, испьгган-

ное при пожатии ее руки, и жаждал почувствовать его

снова. Порою он с жадным томлением смотрел на ее гу¬

бы. Но ничего грубого и земного в этом томлении не бы¬

ло. Ему доставляло невыразимое наслаждение ловить

каждое движение ее губ в то время, как она говорила;

это не были обычные губы, какие бывают у всех жен¬

щин и мужчин. Они были не из плоти и крови. Это бы¬

ли уста бесплотного духа, и желание их поцеловать со¬

вершенно не было похоже на желание, которое про¬

буждали в нем губы других женщин. Он, конечно, охот¬

но прижал бы к этим небесным устам свои губы, но это

было бы все равно, как если бы он приложился к свя¬

тыне. Он не мог разобраться в той своеобразной пере¬

оценке ценностей, которая в нем происходила, и не

понимал, что, когда он смотрит на нее, глаза его горят

тем самым огнем, которым горят глаза всякого мужчи¬

ны, жаждущего любви. Он не подозревал, как пылок и

мужествен его взгляд, как сильно он волнует ее душу.

Ее девственная непорочность облагораживала его соб¬

ственные чувства и возносила их на высоту холодного

целомудрия звезд. Он был бы поражен, узнав, что его

глаза излучают таинственное тепло, которое проникает

в глубину ее существа и там зажигает ответный огонь.

Смущенная, встревоженная его взглядом, она несколь¬

ко раз теряла нить разговора и с немалым трудом вновь

собирала обрывки мыслей. Обычно она не затрудня¬

лась в разговоре и теперь, не понимая, что с ней, реш#!-

ла, что просто ей никогда не приходилось иметь дело с

таким своеобразным собеседником. Она очень впечатли¬

тельна по натуре, и нет ничего странного, если этот при¬

шелец из другого мира смущает ее.
Она думала, как помочь ему, и хотела повернуть раз¬

говор в этом направлении, но Мартин опередил ее.
57

—	Хочется мне попросить у вас совета,— начал он

и едва не задохнулся от радости, когда она выразила го-^

товность сделать для него все, что будет в ее силах.—

Помните, я в тот раз говорил, что не умею говорить о

книгах, о всяких таких вещах, ничего у меня из этого

не получается. Ну вот, я с тех пор много передумал.

Стал ходить в библиотеку, набрал там всяких книг, но

только все они не моего ума дело. Может, лучше начать

с самого начала? Я ведь по-настоящему и не учился ни¬

когда. Мне пришлось работать с самого детства, а вот

теперь я пошел в библиотеку, посмотрел на книги, по¬

читал — и вижу, что раньше читал я совсем не то, что

нужно. Понимаете, где-нибудь на ферме или в пароход¬

ном кубрике таких книг не найдешь, как, скажем, у вас

в доме. Там чтение другое, и вот к такому-то чтению я

как раз и привык. А между тем, скажу, не хвастаясь, я

не такой, как те, с кем я водил компанию. Не то что¬

бы я был лучше других матросов и ковбоев,— я и ков¬

боем тоже был,— но я, видите ли, всегда любил кни¬

ги и всегда читал все, что попадалось под руку, и мае

кажется, у меня голова работает на иной манер, чем у

моих товарищей. Но дело-то еще не в этом. Дело вот

в чем. Я никогда не бывал в таких домах, «сак ваш. Ко¬

гда я к вам пришел на той неделе и увидел вас, и вашу

мать, и ваших братьев, и как тут у вас все,— мне очень

понравилось. Я раньше только в книжках читал про

такое, но тут вот оказалось, что книги не врут. И мне

понравилось. Мне захотелось всего этого, да и теперь

хочется. Я хотел бы дышать таким воздухом, как у вас

в доме, чтобы кругом были книги, картины и всякие

красивые вещи, и чтобы люди говорили спокойно и ти¬

хо и были чисто одеты, и мысли чтоб у них были чис¬

тые. Тот воздух, которым я всю жизнь дышал, пропи¬

тан запахом кухни, спиртным духом, руганью и разго¬

ворами о квартирной плате. Когда вы подошли к своей

матери и поцеловали ее, мне это показалось так краси¬

во,— ничего красивее, кажется, на свете не видел. А я

повидал немало и могу сказать — всегда видел больше,

чем другие. Я очень люблю смотреть, и мне всегда хо¬

чется увидеть что-нибудь еще и еще.
Но это все не то. Самое главное вот: мне бы хоте¬

лось подняться до такой жизни, какою живете вы здесь,
58

в этом доме. Жизнь — это ведь не только пьянство,

драка, тяжелая работа. Теперь вот вопрос: как это

сделать? С чего мне начать? Работы я не боюсь; если уж

говорить об этом, то я в работе любого заткну за пояс.

Мне бы только начать, а там буду работать день и ночь.

Вам, может, смешно, что я с вами об этом говорю? Я

знаю, не следует докучать вам своими расспросами, но

мне больше некого спросить — вот разве что Артура?

Может, мне к нему и надо было пойти? Ехли я был...
Он вдруг замолчал. Его испугала мысль, что надо

было в самом деле спросить Артура и что он выставил

себя дураком. Руфь ответила не сразу. Она была погло¬

щена тем, что пыталась связать воедино его несклад-

ную речь и примитивные мысли с тем, что она читала

в его глазах. Она никогда не видела глаз, в которых

отражалась бы такая несокрушимая сила. Этот человек

все может,— вот о чем говорил его взгляд, и это плохо

вязалось с его неумением распоряжаться словами. К то¬

му же ее собственный ум был так изощрен и сложен,

что она не могла по-настоящему оценить простоту и не-'

посредственность. И все же даже в этом косноязычии

мысли угадывалась сила. Мартин представлялся ей ве¬

ликаном, силящимся сорвать с себя оковы. Ее лицо ды¬

шало лаской, когда она заговорила.
—	Вы сами знаете, чего вам не хватает,— сказала

она,— вам не хватает образо-вания. Вам бы следовало на¬

чать сначала — кончить школу, а потом пройти курс в

университете.
—	Для этого нужны деньги,— прервал он ее.
—	О,— воскликнула она,— я не подумала об этой

стороне дела! Но разве никто из ваших родных не мог

бы поддержать вас?
Он отрицательно покачал головой.
—	Отец и мать мои умерли. У меня две сестры: од¬

на замужняя, другая, вероятно, скоро выйдет замуж.

Братьев целая куча, я младший, но они никому никогда

не помогали. И все давно уже разбрелись по свету ис¬

кать счастья, каждый сам по себе. Старший умер в Ин¬

дии. Двое сейчас в Южной Африке, третий плавает

на китобойном судне, а четвертый разъезжает с бродя¬

чим цирком — он акробат. Вот и я такой же. С одиннад¬

цати лет я живу своим трудом, с тех пор как умерла
59

мать. Так что придется мне самому, без школы, дохо¬

дить до всего. Я только хочу знать, с чего начать.
—	Вам, во-первых, надо бы обратить внимание на

свою речь. Вы иногда выражаетесь (она хотела сказать

«ужасно», но удержалась) не совсем правильно.
Лоб его покрылся испариной.
—	Я знаю, что иногда отпускаю такие словечки, ко¬

торых вам не понять. Но эти-то я хоть знаю, как выго¬

варивать. Я держу в голове кое-какие слова из книг,

но я не знаю, как они произносятся, потому-то и не го¬

ворю их.
—	Дело тут не только в словах, а в общем стрэе

речи. Можно говорить с вами откровенно? Вы не обиди¬

тесь на меня?
—	Нет, нет! — воскликнул он, благословляя в душе

ее доброту.— Жарьте! Уж лучше мне узнать все это от

вас, чем от кого-нибудь другого!
—	Так вот. Вы очень часто неправильно строите фра¬

зу. Употребляете обороты, непринятые в литературной

речи. Я многое отметила в вашем, разговоре, от чего

вам надо отвыкать. Но лучше всего вам начать с грам¬

матики. Я вам сейчас принесу учебник.
Когда Руфь встала, Мартину вспомнилось одно пра¬

вило, вычитанное им из руководства по хорошему тону,

и он неуклюже вскочил со своего места, но тут же испу¬

гался — не подумала бы она, что он собирается уходить.
Руфь принесла учебник грамматики, придвинула свой

стул к его стулу,— он тут же подумал, что, вероятно,

нужно было помочь ей. Она раскрыла книгу, и головы

их сблизились. Ему трудно было следить за ее объясне-

НИЯМ.И — так волновала его эта близость. Но когда она

начала объяснять тайны спряжений, он забыл все на

свете. Он никогда не слыхал о спряжениях, и это первое

проникновение в таинственные законы речи заворожило

его. Он ниже пригнулся к книге, и вдруг ее волосы кос¬

нулись его щеки.
Только раз в жизни Мартин Иден терял сознание,

но тут он подумал, что сейчас это случится снова. У не¬

го перехватило дыхание, а сердце забилось так сильно,

что, казалось, вот-вот выскочит. Никогда она не каза¬

лась ему столь доступной. На одно мгновение через

бездну, их разделявшую, был перекинут мост. Но его
60

чувства не стали от этого более низменными. Это не она

опустилась до него. Это он поднялся за облака и при¬

близился к ней. Его любовь, как и прежде, была полна

почти религиозного благоговения. Ему почудилось, что

он вторгся в святая сбятых некоего храма, и он осто¬

рожно отвел голову, чтобы избежать этого прикоснове¬

ния, действовавшего на него, как электрический ток. Но

Руфь ничего не заметила.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Много недель прошло, а Мартин Иден все учил грам¬

матику, штудировал руководства по хорошему тону и

пожирал каждую книгу, которая увлекала его воображе¬

ние. От своего прежнего круга он отошел совершенно.

Девушки из «Лотоса» не понимали, что с ним приключи¬

лось, и забрасывали Джима вопросами, а многие моло¬

дые люди были рады, что он больше не появляется на

состязаниях у Райли. Он сделал еще одну драгоценную

находку в сокровищнице библиотеки. Как грамматика

открыла ему основы языка, так эта новая книга указа¬

ла «а правила, лежащие в основе поэзии. Он начал

изучать размеры, формы и законы стихосложения

и понял, как создается восхищающая его красота. Один

новейший трактат рассматривал поэзию как изобрази¬

тельное искусство, причем теория в нем была подкреп¬

лена многими ссылками на лучшие литературные образ¬

цы. Ни одного романа Мартин не читал с таким увлече¬

нием. И его свежий, нетронутый двадцатилетний ум,

подстрекаемый жаждой знания, усваивал все с актив¬

ностью и энергией, несвойственной восприятию сту¬

дента.
Когда Мартин оглядывался на прежний свой мир —

мир далеких стран, морей, кораблей, матросов и уличных

женщин,— этот мир представлялся ему очень маленьким;

и все-таки какими-то своими гранями он соприкасался

с большим, вновь открывшимся Мартину миром. Ум его

инстинктивно искал во всем единства; однако он был

удивлен, когда впервые обнаружил, что эти два мира

связаны между собой. Возвышенные мысли и чувства,

почерпнутые из книг, облагораживали его. Он был те¬
61

перь уверен, что в том высшем круге, к которому при¬

надлежат Руфь и ее семья, эсе мужчины и все женщи¬

ны думают и чувствуют именно так. До сих пор он жил

в каком-то грязном болоте и теперь хотел очиститься и

подняться в высшую сферу. Уже в детстве и юности

какая-то смутная тревога постоянно томила его; он гнал¬

ся за чем-то, но сам не понимал, за чем гонится, пока

не встретил Руфи. И теперь его томление сделалось

острым и болезненным, он понял ясно и твердо, что

искал красоты, ума и любви.
За эти недели он несколько раз встречался с Руфью,

и каждый раз свидание с нею вдохновляло его. Она ис¬

правляла его язык и произношение, занималась с ним

арифметикой. Но их беседы не ограничивались одними

учебными занятиями. Он слишком много видел в жизни,

его ум был слишком зрелым, чтобы удовлетвориться

дробями, кубическими корнями, грамматическим разбо¬

ром и спряжениями. Бывали минуты, когда их разговор

касался совсем других тем,— они говорили о стихах, ко¬

торые он только что прочел, о поэте, которого она те¬

перь изучала. И когда она читала ему вслух свои лю¬

бимые строчки, он испытывал несказанное блаженство.

Никогда, ни у одной женщины на свете он не слыхал

такого голоса. От одного звука ее речи расцветала его

любовь, каждое слово заставляло его трепетать. Пле¬

нительной была музыкальность этого голоса, его гибкие,

богатые интонации — качества, которые даются куль¬

турой и душевным благородством. Слушая ее, он не¬

вольно вспоминал гортанные голоса женщин из диких

племен, крикливую речь портовых потаскух, неблагозвуч¬

ный говор фабричных работниц, женщин и девушек

его класса. Тотчас же его воображение начинало рабо¬

тать, вереницы женских образов возникали в мозгу, и

от сравнения с ними ореол, окружавший Руфь, сверкал

еще ослепительнее. Но он не только любил слушать ее

голос, ему бесконечно приятно было сознавать, что Руфь

глубоко проникает в сущность читаемого й живо откли¬

кается на красоту поэтической мысли. Она много читала

ему из «Принцессы», и часто он видел при этом слезы

у нее на глазах,— так тонко чувствовала она красоту.

В такие минуты ему казалось, что он поднимается

до божественного всевидения; глядя на нее и слушая ее
62

голос, он словно созерцал самое жизнь и читал ее со¬

кровеннейшие тайны. И, достигнув этих вершин чувст¬

ва, он начинал понимать, что это и есть любовь и ^rгo

любовь — самое великое в мире. Перед его внутренним

взором проходили все радости, испытанные им неко¬

гда,— опьянение, ласки женщин, игра, задор физической

борьбы,— и все это казалось невыносимо пошлым и низ»*

КИМ по сравнению с чувствами, овладевшими им теперь.
Руфь не отдавала себе отчета в происходившем. У нее

не было еще никакого опыта в сердечных делах. Все,

410 она знала, она почерпнула из книг, где творческая

фантазия автора всегда преображала события обыден¬

ной жизни в нечто нереальное и прекрасное; ей не при¬

ходило в голову, что этот грубый матрос заронил в ее

сердце искру, которая в один прекрасный день разго¬

рится ярким испепеляющим пламенем. До сих пор это

пламя еще ни разу не опалило ее. Ее представления о

любви были чисто умозрительными, и самое слово «лю¬

бовь» напоминало ей о кротком сиянии звезд, легкой

зыби, колеблющей морскую гладь, прохладной росе на

исходе бархатной летней ночи. Любовь представлялась

ей как нежная привязанность, служение любимому в су¬

меречной тишине, напоенной ароматом цветов и испол¬

ненной благостного покоя. Она и не подозревала о вулка¬

нических бурях любви, о ее страшном зное, превращаю¬

щем сердце в пустыню горячего пепла. Она не знала ни¬

чего о силах, сокрытых в мире, сокрытых в ней самой;

глубины жизни терялись за дымкой иллюзий. Супруже¬

ская привязанность отца и матери была для нее идеа¬

лом любовного единения, и она спокойно ждала, где-то

в будущем, дня, когда без всяких волнений и потрясе¬

ний войдет в такую же -мирную совместную жизнь с лю¬

бимым человеком.
Таким образом, на Мартина Идена она смотрела, как

на что-то новое для нее, как на странное, исключитель¬

ное существо, и этой новизне и исключительности

приписывала те необыкновенные ощущения, которые он

в ней вызывал. Это было естественно. Того же порядка

чувства испытывала она, когда смотрела в зверинце

на диких зверей или когда видела, как гнутся деревья

в бурю, и вздрагивала от вспышек молнии. Было что-то

космическое в подобного рода явлениях, и было, несом¬
63

ненно, что-то космическое и в нем. Он ей принес дыха¬

ние моря, бесконечность земных просторов. Блеск тро¬

пического солнца запечатлелся на его лице, а в его же¬

лезных мускулах была первобытная жизненная сила. Он

весь был в рубцах и шрамах, полученных в том неве¬

домом мире жестоких людей и жестоких деяний, кото¬

рый начинался за пределами ее кругозора. Это был ди¬

карь, еще не прирученный, и втайне она чувствовала се¬

бя польщенной его покорностью. И у нее возникло есте¬

ственное желание приручить дикаря. Желание это бы¬

ло бессознательно, и ей не приходило в голову, что

она хочет сделать из Мартина подобие своего отца,

который ей казался образцом совершенства. В своем

неведении она не могла понять, что космическое чувст¬

во, которое он в ней вызывал, есть любовь, та непреодо¬

лимая сила, что влечет мужчину и женщину друг к дру¬

гу через целый мир, заставляет оленей в период течкя

убивать друг друга и все живое побуждает стремиться

к соединению.
Быстрые успехи Мартина чрезвычайно удивляли и за¬

нимали ее. Она встретила в «ем способности, о которых

не могла и подозревать; и они раскрывались полнее день

ото дня, как цветы на благодатной почве. Она читала

ему вслух Браунинга, и сплошь да рядом он изумлял ее

неожиданными истолкованиями неясных мест. Она не по¬

нимала, что его истолкования, основанные на знании жиз¬

ни и людей, были часто гораздо правильнее, чем ее. Ей

казалось, что он рассуждает наивно, хотя иногда ее увле¬

кал смелый полет его мысли, уносившей его в такие

надзвездные дали, куда она не могла следовать за ним

и только трепетала от столкновения с какою-то непонят¬

ной силой. Иногда она играла ему на рояле, и музыка

проникала в глубины его существа, которых ей было не

измерить. Он весь раскрывался навстречу звукам, как

цветок раскрывается навстречу солнечным лучам; он

очень скоро позабыл дробные ритмы и резкие созвучия

музыки матросских танцулек и научился ценить излюб¬

ленный Руфью классический репертуар. Но все же он

испыгьгоал какое-то демократическое пристрастие к Ваг¬

неру, и увертюра к «Тангейзеру», особенно после объяс¬

нений Руфи, ему нравилась больше всего. Увертюра эта

как бы служила иллюстрацией к его жизни. Его про¬
64

шлое было для него олицетворено в лейтмотиве Венери¬

на грота, а Руфь он связывал с хором пилигримов; и,-

казалось, вагнеровские мелодии уносили его в призрач¬

ное царство духа, где добро и зло ведут извечную

борьбу.
Иногда он задавал вопросы, и ей вдруг начинало ка¬

заться, что она сама неправильно понимает музыку. За¬

то, когда она пела, он ни о чем не спрашивал. В бла¬

гоговейном молчании прислушивался он к ее высоко¬

му чистому сопрано, и ему казалось, что он слышит ее

душу. И снова по контрасту он вспоминал визглйвые

лесенки фабричных девушек и хриплые завывания пья¬

ных мегер в портовых кабачках. Ей нравилось играть и

петь ему. В сущности, она в первый раз имела дело с жи¬

вой человеческой душой, и такой податливой и гибкой,

что формировать ее было одно наслаждение,— Руфи ка¬

залось, что она формирует душу Мартина, и она де¬

лала это с самыми лучшими намерениями. А кроме то¬

го, ей просто было приятно его общество. Он больше

не пугал ее. Сначала она действительно испытывала

смутный страх — не перед ним, а перед чем-то, вдруг

шевельнувшихмся в ее собственной душе,— но теперь этот

страх улегся. Сама того не подозревая, она уже предъяв¬

ляла какие-то права на него. С другой стороны, он ока¬

зывал на нее живительное действие. Она очень много вре^

мени отдавала университетским занятиям, и ей, очевидно^

было полезно иногда отвернуться от книжной пыли и

вдохнуть свежую струю морского ветра, которым он был

пропитан. Сила! Да, ей нужна была сила, и он велико¬

душно делился с нею своим неисчерпаемым запасом. Быть

с ним в одной комнате, встречать его в дверях — уже

значило дышать полной грудью. И когда он уходил,

она бралась за свои книги с удвоенной энергией.
Руфь прекрасно знала Браунинга, но ей никогда не

приходило в голову, что игра с человеческой душой опас¬

на. Чем больше она интересовалась Мартином, тем силь-*

мее хотелось ей переделать его жизнь.
■— Вот возьмите мистера Бэтлера,— сказала она од¬

нажды, после того как они отдали должное и грамматике,

и арифметике, и поэзии,— ему сначала ни в чем не было

удачи. Его отец был банковским кассиром, но, прохво¬

рав несколько лет, умер от чахотки в Аризоне, так что

Джек Лондон* т. VII.	65

мистер Бэтлер — тогда еще он был просто Чарльз Бэт-

лер — остался совершенно один. Его отец был выходцем

из Австралии, и родных у него в Калифорнии нет. Он

подступил в типографию,— он мне несколько раз об

этом рассказывал,— и на первых порах зарабатывал три

доллара в неделю. А теперь у него тридцать тысяч

годового дохода. Как он достиг этого? Он был честен,

трудолюбив и бережлив. Он отказывал себе в удоволь¬

ствиях, которые обычно так любят молодые люди. Он

положил себе за правило откладывать сколько-нибудь

каждую неделю, ценою любых лишений. Конечно, ско¬

ро он стал получать больше трех долларов, и по мере

того как увеличивался его заработок, росли и сбереже¬

ния. Днем он работал, а после работы ходил в вечер¬

нюю школу. Он постоянно думал о будущем. Потом

он стал посещать вечерние курсы. Семнадцати лет он

уже был наборщиком и получал хорошее жалованье,

но он был честолюбив. Он хотел сделать карьеру, а ае

просто иметь обеспеченный кусок хлеба, и готов был на

всякие жертвы ради будущего. Он решил стать

адвокатом и поступил в контору моего отца рассыль¬

ным— подумайте!—на четыре доллара в неделю. Но

он научился быть экономным и даже из этих четырех

долларов ухитрялся откладывать.
Руфь остановилась на мгновение, чтобы перевести

дыхание и посмотреть, как Мартин воспринимает рас¬

сказ. На его лице отражался живой интерес к судьбе

мистера Бэтлера, но брови были слегка нахмурены.
—	Верно, туговато ему приходилось,— сказал он.—

Четыре доллара в неделю! С этого не разгуляешься.

Я вот плачу пять долларов в неделю за квартиру и стол

и, ей-богу, ничего хорошего не имею. Он, вероятно, жил,

как собака. Питался, должно быть...
—	Он сам себе готовил на керосинке,— прервала

она его.
—	Питался, должно быть, так же скверно, как маг-

росы на рыболовных судах, а это уж значит — хуже

нельзя.
—	Но подумайте, чего он достиг теперь! — вскричав

ла она с воодушевлением.— Ведь он с лихвой может воз¬

наградить себя за все лишения юности!
Мартин посмотрел на нее испытующе.
66

—	А вы знаете, что я вам скажу,— возразил он.—

Едва ли вашему мистеру Бэтлеру так уж весело жить

теперь. Он настолько плохо питался все прошлые го¬

ды, что желудок у него, надо думать, ни к черту не

годится.
Она отвела глаза, не выдержав его взгляда.
—	Пари держу, что у него катар.
—	Да,— согласилась она,— но...
—	И, наверно,— продолжал Мартин,— он теперь сер¬

дитый и скучный, как старый филин, и никакой радосги

нет ему от его тридцати тысяч. И, наверно, он не лю¬

бит смотреть, когда вокруг него веселятся. Так или не

так?
Она кивнула утвердительно и поторопилась объяс¬

нить:
—	Но ему это и не нужно. Он по натуре человек за¬

мкнутый и серьезный. Он всегда был таким.
—	Еще бы ему не быть! — воскликнул Мартин.—

На три да на четыре доллара в неделю! Молодой па¬

рень сам стряпает, чтобы отложить деньги! Днем работа¬

ет, ночью учится, только и знает, что трудиться, и нико¬

гда не поразвлечется, никогда не Погуляет даже и поня¬

тия, должно быть, ни о чем таком не имеет. Хо! Слиш¬

ком поздно пришли эти его тридцать тысяч.
Услужливое воображение тотчас же нарисовало ему

во всех подробностях жизнь этого бережливого юноши

и ту узенькую дорожку, которая в конечном счете при¬

вела его к тридцатитысячному годовому доходу. Все

мысли и поступки Чарльза Бэтлера прошли перед ним,

словно на экране.
—	Знаете,— прибавил он,— мне жалко его, вашего

мистера Бэтлера. Он тогда был слишком молод и не

понимал, что сам украл у себя всю жизнь ради этих

тридцати тысяч, от которых ему теперь никакой радости.

Сейчас уж он на эти тридцать тысяч не купит того, что

мог бы тогда купить на свои отложенные десять цен-

’гов,— ну, там леденцов каких-нибудь, когда был маль¬

чишкой, или орехов, или билет на галерку!
Такой ход мыслей ошеломлял Руфь. Это было не

только ново для нее и не соответствовало ее взглядам»

но она смутно угадывала здесь долю правды, которая

грозила опрокинуть или в корне изменить все ее пред-
67

ставленое о мире. Будь ей не двадцать четыре года, а

четырнадцать, она, «может быть, изменила бы свои взгля¬

ды под влиянйем Мартина. Но ей было двадцать четы¬

ре, и вдобавок по натуре она была консервативна и

слишком привыкла к образу жизни и мыслей тЪй сре¬

ды, в которой родилась и выросла. Правда, своеоб¬

разные суждения Мартина иногда смущали ее во время

разговора, но она объясняла их оригинальностью его

личности и судьбы й старалась поскорее выбросить из

памяти. И все-таки, хотя она и не соглашалась с ним,

убедительность его тона, блеск глаз и серьезное выраже¬

ние лица, всегда волновали ее и влекли к нему. Ей и в

голову не приходило, что этот человек, пришедший из

чуждого ей мира, высказывал очень часто мысли, слиш¬

ком глубокие для нее и выходящие за пределы ее кру¬

гозора. Мир для нее исчерпывался пределами этого

кругозора, но ограниченные умы замечают ограничен¬

ность только в других. Таким образом, она считала свой

кругозор очень широким и в каждом своем разногласии

с Мартином видела доказательство его ограниченности

и мечтала научить его смотреть на вещи ее глазами и

расширить его кругозор до пределов своего.
—	Погодите, я еще не докончила рассказа,— сказала

она.— Мистер Бэтлер работал, по словам отца, с редко¬

стным рвением и усердием. Он всегда отличался необы¬

чайной работоспособностью, никогда не опаздывал иа

службу, наоборот — очень часто являлся раньше, чем

было нужно. И все-таки он ухитрялсл экономить время.

Каждую свободную минуту он посвящал учению. Он изу¬

чал бухгалтерию, научился писать на машинке, брал

уроки стенографии и в уплату за них диктовал по ночам

своему преподавателю, судебному репортеру, нуждав¬

шемуся в практике. Он скоро из рассыльного сделался

клерком и сумел стать в своем роде незаменимым. Отец

мой вполне оценил его и увидал, что это человек с боль¬

шим будущим. По совету отца он поступил в юридиче**

скую школу, сделался адвокатом и вернулся в контору

уже в качестве младшего компаньона. Это выдающийся

человек. Он уже несколько раз отказывался от места в

сенате Соединенных Штатов и мог бы стать, если бы за¬

хотел, членом Верховного суда. Такой пример должна

всех нас вдохновлять. Он доказывает, что человек с упэр-
68

ством и с волей мажет высоко подняться над своим

окружением.
—	Да, он выдающийся человек,— согласился Мар¬

тин совершенно искренне.
И все же что-то в этч>м рассказе плохо вязалось с

его представлениями о жизни и о красоте. Он никак не

мог найти достаточного оправдания для всех тех лише¬

ний и тягот, которые претерпел мистер Бэтлер. Если бы

он это делал из-за любви к женщине или из-за влечения

к прекрасному — Мартин бы его понял. Юноша, одержи¬

мый любовью, мог умереть за поцелуй, но не за трид¬

цать тысяч долла^юв в год! Было что-то жалкое, мелко¬

травчатое в карьере мистера Бэтлера. Тридцать тысяч

долларов — это, конечно, неплохо, но катар и неспособ¬

ность радоваться жизни уничтожали их ценность.
Многие из этих сооб^ражений Мартин высказал Руфи,

чем лишний раз убедил ее, что необходимо заняться его

перевоспитанием. Ей была свойственна та характерная

узость мысли, которая заставляет людей думать, что

только их раса, религия и политические убеждения хо¬

роши и правильны и что все остальные человеческие су¬

щества, рассеянные по миру, стоят гораздо ниже их. Эго

была та же узость мысли, которая заставляла древнего

еврея благодарить бога за то, что он не родился жен¬

щиной, а теперь заставляет миссионеров путешествовать

по земному шару, чтобы навязать всем своего бога.

И она же внушала Руфи желание взять этого человека,

выросшего в совершенно иных условиях жизо1и, и пере¬

кроить его по образцу людей ее круга.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Мартин Иден возвращался из плавания, спеша в Ка¬

лифорнию с нетерпением влюбленного. Восемь месяцев

назад, истратив все свои деньги, он нанялся на судно,

отправлявшееся на поиски клада, зарытого где-то на Со¬

ломоновых островах. После долгих и безуспешных по¬

исков предприятие было признано неудавшимся. В Авст¬

ралии экипаж получил расчет, и Мартин немедленно

Нанялся на судно, идущее в Сан-Франциско. За эти во¬

семь месяцев он не только заработал достаточно де-
69

Her, чтобы подольше продержаться на суше, но, кроме

того, значительно подвинулся в своих занятиях, для ко¬

торых всегда умел выкраивать время.
У него был восприимчивый ум, к тому же ему помо¬

гали природное упорство и любовь к Руфи. Он несколько

раз проштудировал полученный от Руфи учебник грам¬

матики и в конце концов основательно овладел предме¬

том. Он теперь замечал неправильности речи матросов и

мысленно исправлял их ошибки в произношении и по¬

строении фраз. С радостью он замечал, что его ухо

стало очень чувствительно к слову и что у него развилось

особое грамматическое чутье. Всякая неправильность ре¬

чи резала его слух, как фальшивый аккорд, хотя с не¬

привычки бывало еще, что и у него самого срывались

с языка неправильные обороты. Видимо, нужно было

время для того, чтобы освободиться от них навсегда.
Покончив с грамматикой, он принялся за словарь и

взял за правило каждый день прибавлять двадцать

слов к своему лексикону. Это была нелегкая задача. Стоя

ка вахте или у штурвала, он повторял выученные сло¬

ва и старался произносить их как следует. Он вспоми¬

нал все наставления Руфи и, к своему изумлению, скоро

обнаружил, что начал говорить по-английски чище и

правильнее самих офицеров и тех сидевших в каютах

джентльменов, которые финансировали всю авантюру.
У капитана, норвежца с рыбьими глазами, нашлось

случайно полное собрание сочинений Шекспира, в кото¬

рое он, конечно, никогда не заглядывал, и Мартин по¬

лучил разрешение пользоваться драгоценными книгами

за то, что взялся стирать белье их, владельцу. Отдель¬

ные, особенно полюбившиеся ему места трагедий он без

всякого труда запоминал наизусть и некоторое время

был одержим Шекспиром так, что весь мир предстан-

лялся ему в образах и формах елизаветинского театра,

а мысли сами собой укладывались в белые стихи. Это

послужило полезной тренировкой для его слуха и на¬

учило его ценить благородство английского языка, хотя

в то же время внесло в его речь много устаревших и

редких оборотов.
Мартин хорошо провел эти восемь месяцев. Он обога¬

тил свой словарь и свой умственный багаж и лучше

узнал самого себя. С одной стороны, он смиренно созна-«
70

вал свое невежество, с другой — чувствовал в себе вели¬

кие силы. Он видел огромную разницу между собою и

своими товарищами и понимал, что разница эта не

столько в достигнутом, сколько в возможном. То, что

он делал, могли делать и они, но какое-то внутреннее

чувство говорило ему, что он способен на большее. Он

мучительно остро воспринимал красоту мира^ и ему хо¬

телось, чтобы Руфь могла любоваться этой красотою

вместе с ним. Он решил описать ей величие Тихого океа¬

на. Эта мысль пробудила в нем творческий импульс,

ему захотелось передать красоту мира не одной толь¬

ко Руфи. И вот ослепительная идея осенила его: он бу¬

дет писать. Он будет одним из тех людей, чьими глаза¬

ми мир видит, чьими ушами слышит, чьим сердцем чув¬

ствует. Он будет писать все: поэзию и прозу, романы

и очерки, и пьесы, как Шекспир. Это настоящая карье¬

ра, и это — путь к сердцу Руфи. Ведь писатели —

гиганты мира, куда до них какому-нибудь мистеру Бэт-

леру, который имеет тридцать тысяч годового дохода и

мог бы стать членом Верховного суда, если б захотел.
Едва возникнув, эта идея всецело овладела им, и

весь обратный путь в Сан-Франциско он проделал как

во сне. Он был опьянен сознанием своей силы и ощуще¬

нием, что может все. На пустынных просторах Великого

океана вещи приобрели перспективу. Впервые он ясно

увидел и Руфь и мир, в котором она жила. Этот мир

стал для него чем-то осязаемым, конкретным, он словно

мог взять его в руки, повертывать во все стороны и рас¬

сматривать. Много было непонятного и туманного в этом

мире, но он глядел на целое, а не на детали, и в го

же время видел способ овладеть всем этим. Писать!

Эта мысль жгла его, как огонь. Он начнет писать

немедленно по возвращении. Прежде всего он опи¬

шет экспедицию искателей клада. Он пошлет рас-»

сказ в какой-нибудь журнал в Сан-Франциско, ни¬

чего не сказав об этом Руфи, и она будет удивлена и об¬

радована, увидев его имя в печати. Он может одновре¬

менно и писать и учиться. Ведь в сутках двадцать четы¬

ре часа. Он непобедим, потому что умеет работать, и

все твердыни рушатся перед ним. Ему уже не нужно бу¬

дет плавать по морю простым матросом; в воображении

он вдруг увидел собственную яхту. Есть же писатели,
71

которые имеют собственные яхты! Конечно, останавливал

он себя, успех приходат не сразу, хорошо если на пер¬

вых порах он заработает своим писанием столько, сколь¬

ко надо, чтоб продолжать учение. А потом, через неко¬

торое время—очень неопределенное время,—когда

он выучится и подготовится, он напишет великие про¬

изведения, и его имя будет у всех на устах. Но важ¬

нее этого, бесконечно важнее всего самого важного,—

что тогда он станет наконец^ достойным Руфи.- Слава

хороша, но не ради славы, а ради Руфи лелеял он эти

мечты. Он был не искатель славы, а только юноша,

одержимый любовью.
Явившись в Окленд с туго набитым карманом,

Мартин опять водворился в своей каморке в доме Бер¬

нарда Хиггинботама и засел за работу. Он не сообщил

Руфи о своем возвращёяии. Он решил^ что пойдет к ней;

лишь окончив свой очерк об искателях сокровищ. Твор¬

ческая лихорадка, охватившая его, помогала переносить

эту отсрочку. Кроме того, каждая написанная им фраза

приближала ее к нему. Он не знал, какой длины дол¬

жен быть его очерк, но сосчитал количество слов в очер¬

ке, занимавшем две страницы в воскресном приложении к^

«Обозревателю Сан-Фралциско», и решил этим руковод¬

ствоваться. В три дня, работая без передышки, закончил

Мартин свой очерк, потом тщательно переписал его круп¬

ными буквами, чтоб легче было читать,— и тут вдруг

узнал из взятого в библиотеке учебника словесности, чго

существуют абзацы и кавычки. А он и не подумал об

этом! Мартин тотчас снова сел за переписку очерка,

то и дело справляясь с учебником, и в один день приоб¬

рел столько сведений о том, как писать сочинение, сколь¬

ко обыкновенный школьник не приобретает и за год.

Переписав вторично очерк и осторожно свернув его

трубкой, он вдруг прочел в одной газете правила для

«ачинающих авторов, гласившие, что рукопись нель¬

зя свертывать трубкой и что писать надо на одной

стороне листа. Он нарушил оба правила. Но он прочел

еще, что в лучших журналах платят не менее десяти

долларов за столбец. Переписывая в третий раз, Мар¬

тин утешался тем, что без конца помножал десять столб¬

цов на десять долларов. Результат получался всег¬

да один и тот же,— сто долларов,— и он решил, что это
72

куда выгоднее матросской службы. Е1сли бы он дважды

не дал маху, рассказ за три дня .был бы готов. Сто дол¬

ларов в три дня1 Ему пришлось бы три месяца ски>

таться по морям, чтобы заработать такую сумму. На¬

до быть дураком, чтобы тянуть матросскую лямку, если

можешь писать. Впрочем, деньги сами по себе не пред¬

ставляли для Мартина особенной ценности. Их значение

было только в том, что они давали • досуг, возможность

купить приличный костюм, а все это вместе взятое

должно было приблизить его к стройной бледной девуш*»

ке, которая перевернула всю его жизнь и наполнила ее

вдохновением.
Мартин вложил рукопись в большой конверт, запе¬

чатал и адресовал редактору «Обозревателя СангФран-

циско». Он представлял себе, что все присылаемое, в

редакцию немедленно печатается, и так как поедал очерк

в пятницу, то ожидал его появления в.воскресенье. При¬

ятно будет таким способом известить Руфь о своем

возвращении. В это же воскресенье он и , пойдет к ней,

Между тем его уже захватила новая идея, которая казат

лась ему необыкновенно удачной, правильной, здравой и

в то же время непритязательной: написать приключен*

ческий рассказ для мальчиков и послать его в «Спут¬

ник юношества». Он .пошел в читальню и просмотрел не¬

сколько комплектов «Спутника юношества». Выяснилось,

что большие рассказы и повести печатаются в ежене¬

дельнике частями, примерно по три тысячи слов. Каж¬

дая повесть тянулась в пяти номерах, а некоторые да¬

же в семи, и он решил исходить из этого расчета.
Мартин однажды плавал в Арктику на китобойном,

судне; плавание было рассчитано на три года, но закончи¬

лось через полгода, потому что корабль потерпел. кру¬

шение. Хотя он и обладал пылкой фантазией, в нем бы¬

ла сильна любовь к правде, и ему хотелось писать лишь,

о вещах ему известных. Он отлично знал китобойный

промысел и, основываясь иа фактическом материале,

решил.повествовать о вымышленных приключениях двух,

мальчиков-подростков. Это было нетрудно, и в субботу

вечером он уже написал первую часть в три тысячи

слов, чем доставил великое удовольствие Джиму и вы¬

звал со стороны мистера Хиггинботама немало насме¬

шек по поводу объявившегося в их семье «писаки».
73

Мартин молчал и только с наслаждением представ¬

лял, как удивится зять, когда, развернув воскресный

номер «Обозревателя», прочтет очерк об искателях со¬

кровищ. В воскресенье он рано утром сам спустился к

парадной двери за газетой.
Просмотрев номер внимательно несколько раз, он

свернул его и положил на место, радуясь, что никому

не сказал о своей попытке. Потом, поразмыслив, ре¬

шил, что ошибся относительно срока появления расска¬

зов в печати. К тому же в его очерке не было ничего

злободневного, и возможно, что редактор решил пред¬

варительно написать ему свои соображения.
После завтрака он снова занялся повестью. Слова так

и текли из-под его пера, хотя он часто прерывал рабо

ту, чтобы справиться со словарем или с учебником ело

весности. Иногда во время таких пауз он читал и пере

читывал написанную главу, утешая себя тем, что, отвле

каясь от великого дела творчества, он зато усваивает пра

вила сочинения и учится выражать и излагать свои мыс

ли. Он писал до темноты, затем шел в читальню и

рылся в еженедельных и ежемесячных журналах до де¬

сяти часов вечера, то есть до самого закрытия. Такова

была его программа на эту неделю. Каждый день он пи¬

сал три тысячи слов и каждый вечер шел в читальню,

листал журналы, стараясь уяснить себе, какие стихи, по¬

вести, рассказы нравятся издателям. Одно было несом¬

ненно, он бы мог написать все, что написали эти бесчис¬

ленные писатели, и более того: дайте срок, и он напи¬

шет много такого, чего им не написать. Ему было прият¬

но прочитать в «Книжном бюллетене» статью о гонора¬

рах, где между прочим было сказано, что Киплинг полу¬

чает доллар за слово, а для начинающих писателей — что

особенно заинтересовало его — минимальная ставка в

первоклассных журналах два цента. «Спутник юноше¬

ства» был, несомненно, первоклассным журналом, и, та¬

ким образом, за каждые три тысячи слов, которые он

писал в день, он должен был получить по шестьдесят

долларов — заработок за два месяца плавания.
В пятницу вечером Мартин закончил свою повесть.

В ней было ровно двадцать одна тысяча слов. По два

цента за слово — и то это уже даст ему четыреста двад¬

цать долларов. Недурная плата за недедьну^ работу*
74

у него еще никогда в жизни не было столько денег сразу.

Он даже не понимал, на что можно истратить так много.

Ведь это же золотое дно! Неиссякаемый источник бла¬

гополучия! Он решил приодеться, выписать кучу газет

и журналов, купить все необходимые справочники, за ко¬

торыми теперь приходилось бегать в библиотеку. И все

же от четырехсот двадцати долларов оставалась еще до¬

вольно крупная сумма, и он ломал голову, как исполь¬

зовать ее, пока наконец не решил нанять служанку для

Гертруды и купить велосипед Мэриен.
Мартин отослал объемистую рукопись в «Спутник

юношества» и в субботу вечером, обдумав план очерка

о ловцах жемчуга, отправился к Руфи. Он предвари¬

тельно позвонил ей по телефону, и она сама вышла

встретить его. И сразу же ее обдало знакомым, исхо¬

дящим от него ощущением силы и здоровья. Казалось,

эта сила передавалась и ей, горячей волной разли¬

валась по ее жилам и заставляла трепетать от волне¬

ния. Он вспыхнул, коснувшись ее руки и взглянув в ее

голубые глаза, но она не заметила этого под темным

загаром, покрывшим его лицо за восемь месяцев плава¬

ния под солнцем. Но полосу, натертую воротничком на

шее, не скрыл и загар, и, заметив ее, Руфь едва удер¬

жалась от улыбки. Впрочем, у нее прошла охота улы¬

баться, когда она взглянула на его костюм. Брюки на

этот раз сидели отлично,— это был его первый костюм,

сшитый на заказ, и Мартин казался в нем стройнее и

тоньше. Вдобавок вместо кепки он держал в руке мяг¬

кую шляпу, которую она тут же велела ему примерить,

и похвалила его внешний вид. Руфь была счастлива,

как никогда. Эта перемена в Мартине была делом ее рук,

ее гордостью, и она уже мечтала о том, как будет и даль¬

ше направлять его.
Но в особенности радовало ее одно обстоятельство,

казавшееся самым важным: перемена в его речи. Он те¬

перь говорил не только правильнее, но гораздо свобод¬

нее, и его лексикон значительно обогатился. Правда, в

моменты увлечения он забывался и опять начинал упо¬

треблять жаргонные словечки и комкать окончания;

иногда он запинался, произнося слово, которое только

недавно выучил.^ Но дело было не только в правиль-

выражении. В разговоре его появилась легкость,

75

живое остроумие, чрезвычайно обрадовавшее Руфь. Это

сказывался природный юмор, за который его всегда лю¬

били товарищи, но который он раньше не мог проявить

при ней. за недостатком подходящих слов. Теперь

он понемногу осваивался и уже не чувствовал себя чу¬

жаком в ее мире. Но все же он был преувеличенно ос¬

торожен и, предоставив Руфи вести беседу в веселом,

непринужденном тоне, старался, правда, не отставать от

нее, «о ни разу не брал на себя инициативу.
Он рассказал ей о своем сочинительстве, изложил

сэой план — писать для заработка и продолжать учить¬

ся. Но его ждало разочаро-вание: Руфь отнеслась к этому

плану скептически.
—	Видите ли,— откровенно сказала она,:—литерату¬

ра такое же ремесло, как и. всякое другое. Я не знаток,

конечно, я просто высказываю общеизвестные истины.

Ведь нельзя же стать кузнецом, не проучившись предва¬

рительно года три, а то, пожалуй, и все пять. Но писа¬

тели зарабатывают лучше кузнецов, и потому, вероятно,

очень многие хотели бы стать писателями и даже про¬

буют писать.
—	А почему вы не допускаете мысли, что у меня

есть к этому способности? — спросил Мартин, раду¬

ясь втайне, что так складно выразился; и тотчас же

заработало его воображение, и он как бы со стороны

увидел этот разговор в гостиной, а рядом сотни кар¬

тин его прежней жизни, грубых и' отвратительных.
Но все эти пестрые видения пронеслись перед ним

в один миг, не прерывая течения его мыслей, не замед¬

ляя темпа разговора. На экране своей фантазии видел

Мартин эту прелестную, милую девушку и себя самого,

беседующих на хорошем английском языке, среди книг и

картин, в уютной комнате, где на всем лежала, печать

культуры и хорошего воспитания. Эта сцена, озаренная

ровным, ясным светом, как бы занимала середину эк¬

рана. А кругом, по краям экрана, возникали и исчезали

совсем иные сцены, и он, как зритель, мог смотреть

на любую из них по выбору. Они сменялись перед ним,

выхватываемые лучами яркого красноватого света из

зыбкой сумеречной пены тумана. Он видел ковбоев, пив¬

ших в кабаке огненное виски, кругом раздавалась гру¬

бая речь, пересыпанная непристойностями, а сам он тоже
76

стоял у стойки, пил и бранился, не отставая от самых

отъявленных забулдыг и буянов, или сидел с «ими за

столом под коптящей керосиновой лампой, сдавая кар¬

ты и звеня фишками. Потом видел себя обнаженным

до пояса со сжатыми кулаками, перед началом знамени¬

той схватки с рыжим ливерпульцем на баке «Сасквеган-

ны»; потом он увидел окровавленную палубу «Джона

РодЖерса» в то серое утрю, когда вспыхнул мятеж, увидел

старшего помощника, корчившегося в предсмертных судо¬

рогах, дымящийся револьвер в руках капитана, толпу ма¬

тросов вокруг, с искаженными от ярости лицами, раненых,

изрыгающих проклятья,— и от этих картин он вновь

вернулся к центральной сцене, спокойной и тихой, оза¬

ренной ярким светом, вновь увидел Руфь, беседующую с

ним среди книг и картин; увидел большой рояль, на ко¬

тором она позже будет играть ему; услышал свою соб¬

ственную правильно построенную и произнесенную фра¬

зу: «А почему вы не допускаете мысли, что у меня есть к

этому способности?»
—	Даже если у человека есть способности к кузнеч¬

ному ремеслу,— возразила она со смехом,— разве этого

достаточно? Я никогда не слыхала, чтобы кто-нибудь

стал кузнецом, не побывав сначала в обучении.
—	Что же вы мне посоветуете? — спросил он.— Но

только помните, я действительно чувствую, что могу пи¬

сать. Это трудно объяснить, но это так.
—	Вам надо учиться,— последовал ответ,— незави¬

симо от того, станете вы писателем или нет. Образова¬

ние необходимо вам, какую бы карьеру вы ни избрали,

и оно должно быть систематическим, а не случайным.

Вам надо пойти в школу.
—	Да...— начал он, но она прервала его:
—	Вы можете и тогда продолжать писать.
Поневоле придется,— отвечал он грубо.
Почему же?
Она посмотрела на «его почти недовольно: ей не^ра-

вилось^орство, с которым он стоял на овоем.
Потому что без этого не будет и ученья. Ведь

нужно же мне есть, покупать книги, одеваться,

п Я все забываю об этом,— сказала она смеясь.—

Почему вы не родились с готовым доходом!
—	Предпочитаю иметь здоровье и воображение,—
77

отвечал он,— а доходы придут. Я бы много делов наде¬

лал ради...— и он чуть не сказал «ради вас»,— ради...

другого чего-нибудь.
—	Не говорите «делов»! — воскликнула она с шут¬

ливым ужасом.— Это ужасно вульгарно.
Мартин смутился.
—	Вы правы,— сказал он,— поправляйте меня, по¬

жалуйста, всегда.
—	Я... я с удовольствием,— отвечала Руфь неуверен¬

но.— В вас очень много хорошего, и мне бы хотелось,

чтобы этого стало еще больше.
Он тотчас опять превратился в глину в ее руках и

страстно желал, чтобы она лепила из него что ей угод¬

но, а она так же страстно желала вылепить из него муж¬

чину по тому образцу, который ей представлялся иде¬

алом. Когда она сказала ему, что приемные экзамены

в среднюю школу начнутся в понедельник, он тут же объ¬

явил, что пойдет экзаменоваться.
После этого она уселась за рояль и долго играла и

пела ему, а он смотрел на нее жадными глазами, востор¬

гаясь ею и удивляясь, почему вокруг нее не толпятся

сотни обожателей, внимая ей . и томясь по ней так же,

как внимал и томился он.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
в этот вечер Мартин остался обедать у Морзов и,

к великому удовольствию Руфи, произвел очень благо¬

приятное впечатление на ее отца. Разговор шел о про¬

фессии моряка — предмете, который Мартин знал как

свои пять пальцев; и мистер Морз отозвался о нем пос¬

ле как об очень сообразительном и здравомыслящем

молодом человеке. Мартин старался избегать грубых слов

и неправильных выражений и поэтому говорил мед¬

ленно и лучше формулировал свои мысли. Он держался

за обедом гораздо непринужденнее, чем в первый раз,

почти год тому назад, но сохранил скромность и неко¬

торую застенчивость, что очень понравилось миссис

Морз, которая была приятно поражена происшедшей в

нем переменой.
7д

—	Это первый мужчина, который удостоился внима¬

ния Руфи,— говорила она потом мужу.— Она всегда так

равнодушно относилась к мужчинам, что меня это даже

начало тревожить.
Мистер Морз взглянул на нее с удивлением.
—	Ты хочешь, чтобы этот молодой матрос пробу-^

дил в ней женщину? — спросил он.
—	Я не хочу, чтобы она умерла старой девой. Если

благодаря Мартину 'Идену она заинтересуется мужчина¬

ми вообще, это будет очень хорошо.
—	Очень хорошо!—согласился мистер Морз.— Но

предположим,— а иногда, моя дорогая, приходится за¬

ниматься предположениями— предположим, что она

заинтересуется не вообще, а в частности?
—	Это невозможно,— смеясь, сказала м)иссис Морз.—

Он «а три года моложе ее, и потом это просто невоз¬

можно! Ничего плохого не будет. Положись на меня.
Таким образом, роль Мартина Идена была опреде¬

лена вполне точно. Между тем сам он обдум1ывал одну

довольно экстравагантную затею, на которую его на¬

толкнули Артур и Норман. Речь шла о воскресной

загородной прогулке на велосипедах, которая, конечно,

едва ли заинтересовала бы Мартина, если бы он не

узнал, что и Руфь тоже собирается ехать. Он никогда не

ездил на велосипеде, но раз Руфь ездит, для него не ос¬

тавалось уже сомнений в том, что и он должен научиться*

Поэтому по дороге домюй он зашел в магазин и купил

за сорок долларов велосипед. Эту сумму он и в месяц

не мог бы заработать самым тяжелым трудом, и такой

расход был весьма чувствителен для его кармана.

Но, прибавив к ста долларам, которые он должен был

получить с «Обозревателя», те четыреста двадцать, ко¬

торые ему заплатит «Спутник юношества», он даже об¬

радовался, что нашел разумное применение хотя бы для

части этих денег. Не смутило его и то обстоятельство,

что при первой попытке научиться ездить на велоси¬

педе он порвал брюки и пиджак. Он тут же позвонил

портному по телефону из лавки Хиггинботама и зака¬

зал себе новый костюм». Потом он втащил велосипед по

узенькой наружной лестнице к себе в каморку, и когда

отодвинул кровать от стены, то в комиате осталось

место только для- него и для велосипеда.
79

Воскресенье он решил посвятить подготовке к приеми

ным,, экзаменам, но рассказ о ловцах жемчуга так

увлек его, что он провел весь день в лихорадке творчест¬

ва, пытаясь передать на бумаге красоту картин, кото¬

рые горели в его мозгу. В это воскресенье «Обозрева¬

тель» опять не напечатал его рассказа об искателях

сокровищ, но это нисколько его не смутило. Он слишком)

высоко взлетел на крыльях своего воображения и

даже не слыхал, как его два раза звали обедать. Так ему

и не пришлось попробовать изысканного обеда, кото¬

рым мистер Хиггинботам имел обыкновение отмечать

воскресные дни. Для мистера Хиггинботама такие обе¬

ды были вещественным доказательством! его жизненног

го успеха, и он всегда сопровождал их пошлейшими раз¬

глагольствованиями о мудрости американ<жого укла¬

да 2КИЗНИ и тех^ богатых, возможностях, которые этот

уклад, предоставляет, людям: например, возможности

возвыситься,— он это особенно подчеркивал,— от при¬

казчика овощной лавки до хозяина торгового предприя¬

тия.
В понедельник утром Мартин Иден печально погля¬

дел на свой неоконченный очерк о ловле жемчуга и от¬

правился в оклендскую школу. Когда он несколько дней

спустя явился, чтобы узнать результаты, ему соо'бщили,

что он провалился по всем предметам, за исключением,

грамматики.
—	Ваши познания по грамматике превосходны,— со¬

общил ему профессор. Хилтон, глядя на него сквозь тол¬

стые очки,— но по другим предметам вы ничего не

знаете, положительно ничего не знаете, а ваши ответы

по истории Соединенных Штатов чудовищны,— именно

чудовищны, другого слова не придумаешь. Я бы вам по¬

советовал...
Профессор Хилтон умолк и посмотрел на него не¬

приязненно я равнодушно, как на одну из своих про¬

бирок. Он преподавал в школе физику, имел большую

семью, получал маленькое жалованье и обладал запа¬

сом знаний, затверженных, как затверживает слова по¬

пугай.
—	Да, сэр? — смиренно сказал Мартин, жалея, что

вместо профессора Хилтона с ним не беседует, библио¬

текарь из справочного отдела.
80,

—	я бы вак® посоветовал еще года два поучиться в

начальной школе. Всего хорошего!
Мартин до-больно легко отнесся к этой неудаче, но он

^Ыл поражен, увидав, как огорчилась Руфь, когда он

передал ей слова профессора Хилтона, Огорчение Ру¬

фи было так очевидно, что и он пожалел о своем про¬

вале — не из-за себя, а из-за нее.
—	Вот видите,—сказала она,— я была права. Вы

знаете гораздо больше иных студентов, а экзамена

выдержать не можете. Эго потому, что вы учились урыв¬

ками и без всякой системы. Вам нужно систематическое

обучение, а это невозможно без хорошего учителя. Зна¬

ния должны бы*га> основательными. Профессор Хилтон

прав, и на вашем месте я бы поступила в вечернюю

начальную школу. Вы пройдете курс года в полтора и

сэкономите шесть месяцев. Кроме того, днем у вас будет

время для писания или другой работы, если вам не удаст¬

ся зарабатывать деньги своим пером.
«Но если днем я буду работать, а по вечерам ходить

в школу, то когда же я буду видеться с вами?» — была

первая мысль Мартина, которую он, впрочем, побоялся

высказать. Вместо этого он сказал:
—	Уж очень это детское занятие — ходить в вечер¬

нюю школу. Я бы, конечно, на это не посмотрел, если

бы знал, что дело стоит того. Но только, по-мюему, не

стоит. Я сам могу изучить все гораздо быстрее, чем со

школьными учителями. Это было бы пустой тратой

времени (он думал о ней, о своем желании добиться ее),

а я не могу тратить время! У меня его нет!
—	Но ведь вам» так много нужно сделать.
Она ласково посмотрела на него. И Мартин мыслен¬

но назвал себя грубой скотиной за то, что решился про¬

тиворечить ей.
—	Для физики и химии нужны лаборатории,— ска¬

зала она.— С алгеброй и геометрией вам никогда не спра¬

виться самостоятельно. Вам необходим руководитель,

опытные педагоги-специалисты.
Он молчал с минуту, обдумывая тщательно, как бы

получше ответить ей.
—	Не думайте, что я хвастаюсь,— сКазал он,— дело

совсем не в этом. Но у меня есть чувство, что я могу лег-

в. Джек Лондон. Т. VII,	81

ко всему научиться. Я сам могу всему научиться. Меня

тянет к учению, как з^ку к воде. Вы видели, как я одолел

грамматику. И я изучил еще много других вещей, вы се¬

бе и представить не можете, как много... А ведь я толь¬

ко начал учиться. Мне еще не хватает...— Он запнулся

на мгновение и потом твердо выговорил: — Инерции. Я

ведь только начинаю становиться на линию.
—	Что значит становиться на линию? — прервала

она его.
—	Ну, разбираться, что к чему,— проговорил он.
—	Эта фраза ничего не означает,— опять сказала

Руфь.
Он решил тогда выразиться иначе:
—	Я только теперь начинаю в себе понимать направ¬

ление.
На этот раз она из жалости промолчала, и он про¬

должал:
—	Наука представляется мне штурманской рубкой,

где хранятся морские карты. Когда я прихожу в

библиотеку, я об этом -всегда думаю. Дело учителя —

познакомить ученика со всеми картами по порядку. Вот

и все. Он вроде проводника. Он ничего не может вы¬

думать из головы. Он ничего нового не создает. На кар¬

тах все есть, и он только должен показать новичку, где

что лежит, чтобы тот не заплутался. А я не заплутаюсь.

Я умею распознавать местность. И обычно соображаю,

чего делать. Опять не так что-нибудь?
—	Не «чего делать», а «что делать»,— сказала Руфь.
—	Верно, что делать,— повторил он с благодарно¬

стью.— О чем это я? Да, о морских картах. Ну, так вот:

иным людям...
—	Людям,— поправила она опять.
—	Иным ЛЮДЯ1М нужны проводники. Это так. А мне

вот кажется, что я могу обойтись и без них. Я уже до¬

вольно повертелся возле этих карт и знаю, которые мне

нужны, и какие берега мне исследовать, я тоже знаю.

Один я гораздо скорее исследую их. Скорость флота ме¬

ряется всегда по скорости самого тихоходного судна. Ну

вот, то же самое и со школой. Учителя должны рав¬

няться по отстающим ученикам, а я один могу идти бы¬

стрее.
82

—	«Тот всех быстрей идет вперед, кто в путь идет

один»,— процитировала она.
«Но я бы желал идти не один, а с вами»,— чуть не

выпалил он в отвег. Перед ним возникла величественная

картина безграничных, озаренных солнцем пространств

и звездных путей, по которым он летит рука об руку с

нею, и ее бледно-золотые волосы, развеваясь, касаются

его щеки. И тотчас же он почувствовал все свое словес¬

ное бессилие. Боже правый! Если бы он мог рассказать

ей обо всем так, чтобы и она увидела то, что сейчас ви¬

дел он! Как острая боль, пронзило его страстное непре¬

одолимое желание нарисовать ей те видения, которые

возникли так неожиданно в зеркале его мысли. И вдруг

он понял! Так вот ключ к тайне! Ведь именно это и дела¬

ют великие мастера поэты и писатели! В этом! их величие.

Они умеют передать словами все то, что видят, думают

и чувствуют. Собака, дремлющая на солнце, часто по¬

визгивает и лает во сне, но она не может объяснить,

что заставляло ее визжать и лаять! Вот и он — собака,

уснувшая на солнцепеке; он тоже видит чудесные, сказоч¬

ные сны, но бессилен передать их Руфи. Но теперь до¬

вольно спать. Он будет учиться, будет работать до тех

пор, пока у него не откроются глаза и не развяжется

язык, пока он не сможет поделиться с ней сказочным

сокровищем своих видений. Есть же люди, которые вла¬

деют тайной выражения мыслей, умеют делать слова

своими послушными рабами, сочетать их так, что возни¬

кает нечто новое, й это новое больше, чем простая сумма

отдельных значений. Он был глубоко потрясен мыслью»

что проник на мгновение в тайну, давно его мучившую, и

опять перед ним засияли солнечные и звездные прост¬

ранства. Наконец он пришел в себя, пораженный на-»

ступившей тишиной, и увидел, что Руфь смотрит на не¬

го с веселой улыбкой.
—	Я только что грезил наяву,— сказал Мартин, и

при этих словах его сердце сильно забилось.
Как нашел он такие слова? Они правильно объясни¬

ли, почему он замолчал. Это было чудо! Никогда он так

прекрасно не выражал прекрасных мыслей. Но ведь

он никогда и не пробовал. Ну, конечно. Теперь все

ясно. Он не пробовал. Суинберн, Теннисон, Киплинг и

другие великие поэты — они пробовали, и у них выхо¬
83

дило. Ему вспомнились его «Ловцы жемчуга». Он ведь

яикогда не пытался изобразить словами ту красоту, ко¬

торая жила в нем. Если бы он сделал это, рассказ был

бы совершенно иным. Ему стало почти страшно при мыс¬

ли о том, сколько прекрасного он мюг бы описать; а

воображение несЛо его дальше, и он вдруг подумал: по¬

чему бы ему не выразить всю волновавшую его красоту

в стихах, звучных, благородных стихах, как это делают

великие поэты? Выразить хотя бы его любовь к Руфи,

таинственную прелесть и высокую духовность этой

любви. Почему он не может сделать то, что делают

поэ1*ы? Они йоют о любви. И он будет петь! Черт по¬

бери!..
Эти слова, как удар грома, прозвучали в его ушах.

Увлеченный мечтами, он произнес их вслух. Кровь бро¬

силась ему в лицо, и он покраснел до корней волос под

бронзовым загаром.
—	Я... я... простите, пожалуйста,— прошептал он,-г-

я задумался...
—	Вы сказали это таким тоном, как говорят: «Я мо¬

лился»,— храбро попробовала она пошутить, но внутри

у нее все дрожало.
В первый раз в жизни Руфь услышала брань в

устах знакомого ей челов*ека и была глубоко потрясе¬

на, не только потому, что это оскорбило ее слух и чувст¬

во благопристойности,— ее испугал резкий порыв ветра,

ворвавшийся вдруг в заботливо, укрытую теплицу ее де¬

вичества.
И все же она простила его, и сама удивилась своей

снисходительности. Его почему-то было нетрудно про¬

щать. Жизнь не дала ему многого, что давала другим, но

он старался наверстать упущенное и уже достиг боль¬

ших успехов. Ей «е приходило в голову, что есть и дру¬

гие причины, еще проще объясняющие ее снисходитель¬

ность. Она испытывала к нему настоящую нежность, но

сама не догадывалась об этом. Да она и не могла дога¬

даться. Она спокойно прожила свои двадцать четыре го¬

да, ни разу не испытав даже легкого любовного увле¬

чения, не умела разбираться в своих чувствах и.

до сих пор ни разу не согретая любовью, не понимала,

что это любовь согревает ее теперь.
84

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Мартин снова принялся за своих «Ловцов жемчуга»

и, вероятно, очень скоро кончил бы их, если бы его не

отвлекало желание писать стихи. Это были любовные

стихи, вдохновительницей которых являлась Руфь. Но ни

одного стихотворения он не мог закончить. Нельзя овла¬

деть в такой короткий срок благородным искусством

поэзии. Ритм, М)8тр, общая структура стиха сами по се¬

бе представляли достаточные сложности, но, помимо все¬

го этого, было еще нечто неуловимое, что он находил в

стихах великих поэтов, но чего никак не мог вложить

в свои собственные. То был дух поэзии, который никак

не давался ему. Мартину он представлялся каким-то си¬

янием», вьющейся радужной дымкой, которая всегда раз¬

леталась у него под руками, и в лучшем случае ему

удавалось поймать лишь клочья, сложить отдельные кра¬

сивые строки, которые звучали в мозгу, как музьпса, или

проносились перед глазами призрачными видениями.

Это было мучительно. Прекрасные чувства просились на

язык, а выходили прозаические, обыденные фразы. Мар¬

тин вслух читал себе свои стихи. Размер был выдержан

по всем правилам, с рифмами и с ритмом дело тоже об¬

стояло благополучно, но не было, увы, ни огня, ни истин¬

ного вдохновения. Он никак не мог понять, отчего это

происходит, и, временами приходя в отчаяние, возвра¬

щался к своему очерку. Проза была более послушным

инструментом.
После очерка о ловцах жемчуга Мартин написал еще

несколько — о профессии моряка, о ловле черепах, о се¬

веро-восточном пассате. Затем, в виде опыта, он попро¬

бовал написать небольшой сюжетный рассказ и, увлек¬

шись, написал вместо одного целых шесть и разослал их

в различные журналы. Он работал напряженно и пло¬

дотворно с утра до вечера и даже до глубокой ночи, за

исключением тех часов, когда ходил в библиотеку или

навещал Руфь. Мартин был в эти дни необычайно счаст¬

лив, его жизнь была полна и прекрасна, творческая

лихорадка никогда не оставляла его. Радость созидания,

которую прежде он считал привилегией богов, теперь и

ему была доступна. Все окружавшее его — запах прелых

овощей и мыльной воды, расплывшаяся фигура сестры и

ехидная физиономия мистера Хиггинботама — все это
85

представлялось каким-то сном. Реальный м>ир существо¬

вал только в его мозгу, и те рассказы, которые он пи¬

сал, были частицами этого мира.
Дни казались слишком! короткими,— уж очень многое

ему хотелось узнать. Он сократил время сна до пяти ча¬

сов и нашел, что этого вполне достаточно. Он даже про¬

бовал спать только четыре с половиной часа, но все же

с сожалением должен был вернуться к пятичасовой нор¬

ме. Все остальное время он с восторгом посвящал своим

занятиям, неохотно прерывал писание, чтобы сесть за

учебники, откладывал учебники, чтобы пойти в биб¬

лиотеку, с сожалением! покидал штурманскую рубку на¬

уки или отрывался от чтения журналов, наполненных

рассказами тех писателей, которые каким-то образом су¬

мели пристроить свои произведения. Когда Мартин бы¬

вал у Руфи, то всякий раз, чтобы подняться и уйти, ему

приходилось словно отрывать ее от своего сердца; а

уйдя, он опрометью бежал по темным улицам, чтобы как

можно скорее вернуться к книгам. Но труднее всего бы¬

ло закрьггь учебник алгебры или физики, отложить в

сторону перо и тетрадь и решиться сомкнуть усталые

глаза. Выбыть из жизни хотя бы на такой короткий срок

казалось Мартину невыносимым, и его утешало лишь со¬

знание, что через пять часов будильник снова разбу¬

дит его. Он потеряет только пять часов, а там прон-

31ггельный трезвон вырвет его из бесплодного за¬

бытья, и перед ним будет снова целых девятнадцать ча¬

сов работы.
Между тем1 время шло, деньги у Мартина были на

исходе, а гонорары пока что не поступали. Рукопись, от¬

правленную в «Спутник юношества», он через месяц по¬

лучил обратно. Отказ был написан в очень деликатной

форме, так что Мартин даже почувствовал расположение

к издателю. Но не то было с «Обозревателем Сан-Фран-

циско». Прождав две недели, Мартин написал туда; еще

через неделю написал снова. В конце концов он отпра¬

вился в редакцию, чтобы лично побеседовать с редакто¬

ром. Но цербер в образе рыжеволосого юнца, охранявший,

двери, не допустил его до лицезрения столь значитель¬

ной особы. В конце пятой недели рукопись была возвра¬

щена по почте без всяких объяснений. Не было ни отка¬

за, ни объяснительного письма — ничего. Так же были
86

вскоре возвращены и другие рукописи, посланные им в

•крупные газеты Сан-Франциско. Тогда Мартин отпра-

^вил свои творения в журналы восточных штатов, но не

успел оглянуться, как получил их все обратно,— праеда,

каждый раз с печатным уведомлением! о невозможности

использовать.
Та же судьба постигла и рассказы. Мартин перечел

их несколько раз подряд, и они ему так понравились, что

он никак не мог понять, почему журналы столь реши¬

тельно отклоняют их, пока не прочел в одной газете, что

рукописи должны быть непременно переписаны на ма¬

шинке. Все объяснилось. Редакторы, несомненно, были

так заняты, что не могли тратить время на изучение не¬

разборчивых почерков. Мартин взял напрокат пишущую

машинку и целый день учился писать на ней. Теперь он

каждый вечер перепечатывал все, что написал за день, и,

кроме того, постепенно перепечатал все свои прежние

произведения. Каково же было его изумление, когда и

перепечатанное стало возвращаться обратно. Лицо Мар¬

тина приняло упрямое выражение, челюсть воинственно

выдвинулась вперед, и он упорно продолжал рассылать

рукописи все по новым и новым адресам».
Наконец, ему пришло в голову, что самому очень

трудно судить о своих произведениях. Он решил испы¬

тать их на Гертруде и прочитал ей некоторые свои рас¬

сказы. У нее заблестели глаза, и она сказала, с гор¬

достью посмотрев на него:
—	А ведь здорово, что ты пишешь такие штуки.
—	Да, да,— нетерпеливо перебил он.— Но ты ска¬

жи, тебе нравится?
—	Господи помилуй! — воскликнула она.— Еще бы

не нравилось. Меня так разобрало, что просто страсть!
Но Мартин видел, что не все в его рассказе вполне

ясно сестре. Ее добродушное лицо выражало недоуме¬

ние. Он ждал.
—	А скажи-ка. Март,— промолвила она после

долгой паузы,— чем же у них дело кончилось? Что ж,

этот парень, который так ловко чешет язьжом... что ж -

он женился нц, ней?
И после того как Мартин объяснил ей конец, казав¬

шийся ему вполне понятным из развития сюжета,

она промолвила:
87

—	Ну то-то же. Почему ж ты так прямо не написал?
Прочтя Гертруде с десяток рассказов, он понял, .что
ей нравятся только счастливые концы.
—	Рассказ хорош, что и говорить,— объявила она,

выпрямляясь над корытом и со вздохом. вытирая лоб

красной, распаренной рукой,— только уж очень от него

мне тяжело стало. Плакать захотелось. А кругом и так

грустного много. Когда я слушаю про хорошее, мне и

самой становится лучше. Вот если бы они поженились,

да... Ты не сердишься на меня. Март?—спросила она

с тревогой.— Может быть, мне это кажется, потому. что

я очень устала. А так рассказ — прелесть, ну просто пре¬

лесть. Куда ты думаешь пристроить его?
. — Это уж другой вопрос,— усмехнулся он.
—	Но если 6 удалось пристроить, сколько бы ты

за него получил?
—	Да уж сотню долларов, не меньше.
—	Ого! Хоть бы ты его в самом) деле пристроил!
—	Не плохие денежки, а? — И он прибавил с гордо¬

стью: — Заметь, я это накатал в два дня. Пятьдесят

долларов в день!
Мартину страстно хотелось прочесть свои рассказы

Руфи, но он не отваживался. Он решил подождать, пока

что-нибудь будет напечатано,— по крайней мере тогда

она лучше оценит его старания. Тем временем он про¬

должал учиться. Ни одно приключение не казалось ему

таким заманчивым, как это путешествие по неисследо¬

ванным дебрям знаний. Он купил учебники физики и

химии и наряду с алгеброй изучал физические законы

и их доказательства. Экспериментальную часть приходи¬

лось принимать на веру, но могучее воображение помо¬

гало ему видеть как бы воочию всякие химические реак¬

ции, и он понимал их лучше, чем студентьь присутству¬

ющие при опытах. Сквозь страницы учебников Мартин

начинал постепенно проникать в тайны природы и ми¬

ра. Раньше он воспринимал мир как нечто данное, те¬

перь он начал понимать его устройство, взаимодействие

и соотношение энергии и материи. Его ум постоянно на¬

ходил теперь объяснение давно знакомым вещам. Ры¬

чаги и блоки сразу привели на память лебедки и подъ¬

емные краны, с которыми ем1у приходилось иметь дело

на мюре. Теория навигации, дающая возможность судам
86

не сбиваться с пути в открытом мюре, стала вдруг про¬

стой и понятной ^ он постиг тайну бурь, дождей, прили¬

вов, у:»нал причину возникновения пассатных ветров й

дазке подумал, не поторопился ли он со своим очерком

о северо-восточном пассате. Во всяком случае, он чувство¬

вал, что теперь мог бы написать его лучше. Однажды он

отправился с Артурам в университет и, затаив дух, с

чувством религиозного благоговения смотрел на произ¬

водившиеся в лаборатории опыты и слушал леК1£й^Ь

профессора физики.
Но он не забросил и своих литературных занятий.

Очерки и рассказы так и текли из-под его пера, и он еще"

находил время писать простенькие стихотворения — вро¬

де тех, которые печатались в журналах; потом вдруг за¬

кусил удила и в две недели написал белым» стихом тра¬

гедию, которую, к его изумлению, немедленно забрако¬

вали с полдюжины издателей. Однажды, начитавшись

Гэнли, он написал цикл стихов о море по образцу «Поэм

с больничной койки»^. Это были простые стихи, светлые

и красочные, полные романтики и боевого духа.' Мар¬

тин назвал их «Песни мюря» и решил, что это самое

лучшее из всего им написанного. Цикл состоял из три¬

дцати стихотворений; он написал их за месяц по одному

в вечер, после целого дня работы над прозой — работы,

на которую любой модный писатель затратил бы не мень¬

ше недели. Но Мартину такой труд был нипочем. Он

даже и не считал это за труд. Просто он обрел дар речи,*

и все мечты, все мысли о прекрасном, которые долгие

годы безгласно жили в нем, хлынули наружу неудержи¬

мым, мющным, звенящим потоком.
Мартин никому не показал своих «Песен моря» и ни¬

куда не послал их. Он потерял доверие к редакторам!.

Впрочем, не из недоверия воздержался он на этот раз

от посылки своего творения. Оно радовало его заклю¬

ченной в нем красотой, и этой радостью ему хотелось*

поделиться с одной только Руфью в тот блаженный миг,

когда он осмелится наконец прочесть ей свои произведе¬

ния. А до тех пор он решил держать их при себе, читал

и перечитывал вслух, пока наконец не выучил наизусть.
Он интенсивно жид каждое мгновение, когда бодрст¬

вовал, и продолжал жить даже во сне; его сознание, про¬

тестуя против вынужденного пятичасового бездействия,
89

цеплялось за все передум»анное и пережитое в течение

дня, рождая невероятные и нелепые грезы. Таким об¬

разом, он никогда не отдыхал, и на его месте другой,

менее крепкий телом и менее здоровый духом, давно бы

свалился с ног. Его свидания с Руфью становились все

реже и реже: приближался июнь, а с ним экзам1ены, ко¬

торые должны были дать ей университетский диплом.

Бакалавр искусств! Когда Мартин думал об этом зва¬

нии, ему казалось, что Руфь улетает от него на такие

высоты, где ему уже не достичь ее.
Один день в неделю Руфь все же посвящала Мар¬

тину, и он обычно в этот день оставался у Морзов обе¬

дать и после обеда слушал музыку. Это были его празд¬

ники. Вся атмосфера дома Морзов была так не похожа на

ту, в которой жил Мартин, и близость Руфи так окрыля¬

ла его, что всякий раз, возвращаясь домой, он М1ыслен-

но давал себе клятву достичь этих высот во что бы то

ни стало. Несмотря на неуемный пыл творчества и жажду

красоты, томившую его, он в конце концов трудился толь¬

ко ради Руфи. Он прежде всего был влюбленным и все

остальное подчинял своей любви. Мечта о любви была

для него важнее мечты о знании. Мир казался удиви¬

тельным вовсе не потому, что состоял из мюлекул и ато-

мюв, подчинявшихся действию каких-то таинственных

законов,— мир казался удивительным потому, что в нем

жила Руфь. Она была чудом, какое никогда раньше не

являлось ему даже в мечтах.
Но Мартина все время приводила в. уныние мысль

о расстоянии между ними. Руфь была бесконечно дале¬

ка, и он никак не мог придумать, что сделать, чтобы

приблизиться к ней. Он всегда пользовался успехом у

женщин и девушек своего класса. Но ни одной из них

он не любил, а ее полюбил. Дело было не в том,

что Руфь принадлежала к другому классу. Его любовь

вознесла ее превыше всяких классов. Она была особым

существом, настолько отличным от всех, что он не знал

даже, как подойти к ней со своей любовью. Правда, те¬

перь, когда он больше знал и лучше умел говорить, она

как будто стала ближе, у них появился общий язьпс, об¬

щие темы, вкусы и интересы, но любовная жажда этим

не удовлетворялась. Его воображение влюбленного наде¬

лило ее такой святостью, такой бесплотной чистотой,
90

что исключило всякую мысль о телесной близости. Сама

любовь отнимала у него то, чего он так страстно желал.
И БОТ в один прекрасный день через бездну, их раз¬

делявшую, на мгновение был перекинут мост, и после

этого мгновения бездна уже не казалась такой непрео¬

долимой. Они сидели и ели вишни, большие черные виш¬

ни, сок которых напоминал терпкое вино. И после, когда

она стала читать ему «Принцессу», он заметил следы

вишневого сока у нее на губах. На мгновение она пере¬

стала быть божеством. Она была созданием! из плоти

и крови, ее тело было подчинено тем же законам, что и

его собственное и тело всякого человека. Ее, губы были

так же телесны, как и его, и вишни оставляли на них

такие же следы. А если таковы были ее губы, то такова

была она вся. Она была женщина — женщина, как и вся¬

кая другая. Эта мысль поразила его, точно удар гро¬

ма. Это было для него настоящим откровением. Он слов¬

но увидел, как солнце падает с неба, или присутствовал

при кощунственном осквернении божества.
Когда Мартин вполне уяснил себе смысл этого от¬

крытия, сердце бурно заколотилось у него в груди, по¬

буждая его домогаться любви этой женщины, которая

вовсе не была Духом, слетевшим с неба, а обыкновенной

женщиной, с губами, запачканными вишневым соком. Он

содрогнулся от этих дерзких мыслей, но голос разума

и голос сердца, сливаясь в победном) гимне, твердили

eMiy, что он прав. Должно быть, Руфь почувствовала

эту внезапную перемену в настроении Мартина, так как/

вдруг перестала читать, взглянула на него и улыбну¬

лась. Его взгляд скользнул по ее лицу от голубых глаз

к губам, где виднелся след вишневого сока — неболь¬

шое пятнышко, сводившее его с ума. Его руки готовы

были протянуться к ней, как часто тянулись к другим

женщинам в дни его прежней беспутной жизни. А она

как будто ждала, слегка склонясь к нему, и Мартину

пришлось напрячь всю свою волю, чтобы сдержаться.
—	Вы не слышали ни одного слова,— сказала она

обиженно.
И тут же улыбнулась ему, наслаждаясь его смуще¬

нием. Мартин взглянул в ее ясные глаза и понял, что

она ничуть не догадывалась о том, что в нем происхо¬

дило, и ему стало стыдно. В мыслях он посм1ел слишком
91

далеко зайги! Всякая другая женщина догадалась бы —

всякая, кроме Руфи. А она не догадалась. Вот тут-то и

заключалась разница! Она была не такая, как все! Мар¬

тин смотрел на нее, совершенно уничтоженный сознани¬

ем своей грубости и ее невинности, и снова между ними

разверзлась бездна. Мост был разрушен.
И все-таки этот случай приблизил его к ней. Воспо¬

минание о нем не исчезло и утешало Мартина в момен¬

ты разочарований и сомнений. Бездна уже не была так

нёпреодолима, как прежде. Он проделал путь куда боль¬

ший, чем тот, что давал право на звание бакалавра ис¬

кусств. Правда, она была чиста, так чиста, что раньше он

даже и не знал о существовании такой чистоты. Но виш¬

ни оставляли пятна у нее на губах. Она была подчине¬

на физическим законам, как и все в мире, она должна бы¬

ла есть, чтобы жить, и могла простуживаться и хворать.

Но не это было важно. Важно было то, что она могла

испытывать голод и жажду, страдать от зноя и холода,

а стало быть — могла чувствовать и любовь, любовь

к мужчине. А он был мужчина! Почему бы в таком слу¬

чае ему не стать ее избранником»? «Я добьюсь счастья,—

шептал он лихорадочно.— Я стану им! Сумею стать. Я

добьюсь счастья!»
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Однажды вечером, когда Мартин мучился над соне¬

том, в который, тщетно старался вложить прекрасные,

но туманные образы, теснившиеся в его мозгу, его вызва¬

ли к телефону.
—	Тебя дама спрашивает. По голосу слышно, что

настоящая дама,— сказал насмешливо мистер Хиггин¬

ботам.
Мартин подошел к телефону, находившемуся в углу,

и горячая волна словно захлестнула его, когда он услы¬

шал голос Руфи. Возясь со своим сонетом, он забыл

о ее существовании, но при звуке знакомого голоса лю¬

бовь пронзила его с новой силой, сокрушительной, как

удар молнии. Какой это был голос! Нежный и мелоди-

чный, словно далекая музыка, словно звон серебряных

колокольчиков кристальной чистоты! Нет! Не могла обы»-
92

кновенная, смертная женщина обладать таким голосом!.

В нем было что-то небесное, что-то не от мира сего. Под¬

давшись наплыву чувств, Мартин едва мог разобрать,

что Руфь ему говорила, хотя старался внешне сохранить

спокойствие, зная, что м»ышиные глазки мистера Хиггин¬

ботама так и впиваются в него.
Никакого дела к нему у Руфи не было; просто она

собиралась сегодня вечером на публичную лекцию с

Норманом, но у Нормана — такая досада! — началась

мигрень, а поскольку билеты уже взяты, то не хочет ли

Мартин пойти с нею, если он не занят.
Если он не занят! Мартин едва мог скрыть дрожь

в голосе. Он не верил своим ушам! До сих пор он встре¬

чался с Руфью только у них дома и ни разу не осмели¬

вался пригласить ее куда-нибудь! Стоя с телефонной

трубкой в руке, он вдруг почувствовал непреоборимое

желание умереть за нее, и перед его мысленным взором

возникли героические образы, сцены самопожертвования

во имя любви. Он любил ее так сильно, так страшно, так

безнадежно. Его охватила такая сумасшедшая радость

при мысли, что она пойдет на лекцию с ним, с Мартином

Иденом, что ему захотелось тут же умереть за нее. Ни¬

чего лучшего он не мог придумать. Это было единствен¬

ное, чем он мог доказать свое безграничное и бескорыст¬

ное чувство. Это был великий порыв самоотречения,

знакомый каждом1у истинно влюбленному, и он подхва¬

тил Мартина, точно огненный вихрь, во время коротко¬

го разговора по телефону. Умереть за нее, думал он, это

значило бы, что он жил и любил по-настоящему. А ему

было всего двадцать один год, и это была его первая

.\юбовь!
Дрожащей рукой Мартин повесил трубку, обессилев

после только что пережитого потрясения. Глаза у него

сияли каким-то ангельским светом, лицо преобразилось,

точно он очистился от земной скверны и стал святым

и безгрешным.
—	Свидание на стороне а?—ехидно прошипел

зять.— А знаешь, чем это кончается? Как раз угодишь

в п^ицейский суд, голубчик мой.
Но Мартин не мог сразу спусти^я с высот. Даже

эти гнусные намеки не могли вернуть его на землю. Он

был выше и гнева и раздражения. Он еще весь был
93

во власти прекрасного видения «и, точно божество, не мог

испьггьгвать к ничтожным созданиям, вроде зятя,

ничего, кроме жалости. Он и не замечал мистера Хиггин¬

ботама, его глаза смотрели сквозь него, и, как во сне, он

вышел из комнаты, чтобы переодеться. Только когда

он уже завязывал галстук перед своим зеркальцем, дэ

его сознания дошел какой<^о раздражающий звук. Это

было застрявшее у него в ушах глупое гоготание Бер¬

нарда Хиггинботама, которое он словно сейчас только

услыхал.
Когда дверь дом)а Морзов закрылась за ними и Map*

тин стал спускаться со ступенек крыльца вместе с Руфью,

он вдруг почувствовал замешательство. Радость этой про¬

гулки омрачилась непредвиденными сомнениям1И. Он не

знал, как держать себя. Он не раз видал, что люди ее

круга, выходя на улицу, берут даму под руку. Но это бы¬

вало не всегда, и он не знал, принято ли ходить под ру¬

ку только по вечерам) или, быть может, так ходят лишь

мужья с женами или братья с сестрами.
Ставя ногу на последнюю ступеньку, он вдруг вспо¬

мнил Минни. Минни была большая модница, и при вто¬

рой встрече она сделала ему выговор за то, что он шел

с внутренней стороны тротуара, тогда как истинный

джентльмен, прогуливаясь с дамой, должен идти всегда

с внешней стороны. И Минни завела манеру наступать

ему на ноги, когда они переходили улицу, чтобы он не

забывал держаться внешней стороны. Но он не знал,

откуда она выкопала такое правило и в самом ли деле

так принято в высшем обществе.
В конце концов Мартин решил, что беды от этого, во

всяком случае, не будет, и, выйдя на улицу, он пропустил

Руфь вперед, а сам пошел рядом, с внешней сторо¬

ны тротуара. Но тут возникла вторая проблема: нужно

ли предложить ей руку? До сих пор он никогда не пред¬

лагал руку спутнице. Девушки, с которыми он привык

иметь дело, не гуляли с кавалерами под руку. В начале

знакомства девушка обычно просто ходила рядом, а поз¬

же старалась выбирать темные переулки и шла, поло¬

жив голову на плечо спутника, который при этом1 об¬

нимал ее за талию. Но здесь дело обстояло иначе. Руфь

была совсем не такая, как те девушки. И Мартин не знал,

как ему бытр
94

Елоу пришло в голову слегка согнуть свою правую

руку, как будто случайно, по привычке. И тут произо¬

шло чудо* Мартин почувствовал, как ее рука легла на его

руку. Сладостная дрожь пронизала его, и несколько мгно¬

вений ему казалось, что ноги его отделились от земли, а

за спиной выросли крылья. Но новое осложнение вер¬

нуло его к действительности. Они перешли улицу, и те¬

перь он очутился не с внешней, а с внутренней стороны

тротуара. Что же теперь делать? Выпустить ее руку и пе-

рем)гнить место? А что делать, когда им придется пере¬

ходить улицу вторично? И в третий раз? Что-то было

тут не совсем ясно, и Мартин решил, что не будет валять

дурака, прыгая взад и вперед. Но такое решение не

вполне удовлетворяло его, и, очутившись с внутренней

стороны, он начал быстро и с увлечением говорить о чем-

то. Пусть в случае чего она думает, что в пылу беседы он

просто забыл перейти на другую сторону.
На Бродвее Мартина ожидало новое испьггание. При

свет-е уличных фонарей он вдруг увидел Лиззи Конол-

ли и ее см»ешливую подругу. На одно, только одно М1ГНо-

вение ОН заколебался, но тотчас же снял шляпу и покло¬

нился. Он не намерен был стыдиться своей среды, и

его поклон относился не только к Лиззи Конолли. Девуш¬

ка кивнула в ответ, быстро глянув на него красивы¬

ми, задорно блестящими глазами, так не похожими на

светлые и ясные глаза Руфи. Она оглядела Руфь и сразу,

по-видимому, оценила ее наружность и платье и угадала

ее положение в обществе. Мартин заметил, что и Руфь

бросила на девушку ответный взгляд, и этот взгляд,

мимолетный и исполненный голубиной кротости, все же

успел отметить дешевый наряд и затейливую шляпку, ка-

ким>и любили щеголять молодые работницы.
—	Какая красивая девушка,— сказала Руфь минуту

спустя.
Мартин готов был благословить ее за эту фразу, но

сказал только:
—	Не знаю. Дело вкуса, должно быть; я не нахожу

ее особенно красивой.
—	Ну, что вы! Такие правильные черты встречают¬

ся один раз на тысячу. У нее лицо, точно камея. И глаза

чудесные!
* Вы находите? — равнодушно сказал Мартин, ибо
95

для него существовала на свете только одна красивая

женщина, и она шла рядом с ним., опираясь на егр руку.
—	Если 6 эту девушку одеть как следует и йаучйть

ее держаться, уверяю вас, она покорила бы всех мужчин

и вас в том числе, мистер Иден.
—	Прежде всего нужно было бы научить ее правиль¬

но говорить,— отвечал он,— а то большинство мужчин и

не поняли бы ее. Я уверен, что вы и половины не поняли

бы из ее речи, если б она говорила так, как привыкла.
—	Глупости! Вы так же упрямы, как Артур, когда

хотите доказать что-нибудь.
—	А вы забыли, как я говорил, когда мы встрети¬

лись первый раз? Сейчас я говорю совсем иначе. Я то¬

гда говорил так же, как эта девушка. Но за это вре¬

мя я кое-чему выучился и могу утверждать понятным

для вас языком, что ее язык для вас не понятен. Вот вы

обратили внимание, что она некрасиво держится. А.знае>

те^ почему? Я ведь теперь все время думаю о таких ве¬

щах, которые раньше мне и в голову не приходили,—

и я многое начинаю понимать.
—	Почему же она так держится?
—	Она уже несколько лет работает на фабрике. Мо¬

лодое тело податливо, как воск, и тяжелый труд форми¬

рует его; оно невольно привыкает к положению, удобному

для данной работы. Я с одного взгляда могу опредег

лить, чем занимается рабочий, которого я встретил на

улице. Посмотрите на меня. Почему я так раскачиваюсь

при ходьбе? Да потому, что я почти всю жизнь провел

на море. Если бы все эти годы я был не матросом, а

ковбоем!, я бы не ходил враскачку, но у меня были бы

кривые ноги. Вот и с этой девушкой так. Вы заметили,

какой у нее, если можно так выразиться, жесткий взгляд?

Ведь она никогда не жила под чьим<-нибуд(ь крылышком!.

Она все время сама должна думать о себе, а когда де¬

вушке приходится самой о себе думать и заботиться, у

нее не может быть такого нежного, кроткого взгляда,

как... как у вас, например.
Вы, пожалуй, правы,— тихо сказала Руфь.— Как

это ужасно! Она такая красивая...
Мартин, взглянув на нее, увидел, что в ее глазах

светится сострадание. И тут же он подумал о том, как

ой любит ее и какое необычайное счастье выпало ему —
96

любить ее и идти с нею вдвоем, под руку, направляясь

на лекцию.
«Кто ты такой, Мартин Иден? — спрашивал он себя

в этот вечер, вернувшись домой и глядя на себя в зер¬

кало. Он глядел долго и с любопытством.— Кто ты и

что ты? Где твое место? Твое место подле такой девуш¬

ки, как Лиззи Конолли. Твое место среди миллионов лю¬

дей труда,—там, где все вульгарно, грубо и некрасиво.

Твое место в хлеву, на конюшне, среди грязи и навоза.

Чувствуешь запах прели? Это гниет картофель. Нюхай

же, черт тебя побери, нюхай хорошенько! А ты смеешь

совать нос в книги, слушать красивую музыку, любовать¬

ся прекрасньши картинам!и, заботиться о своем языке,

думать о том, о чем не думает никто из твоих товари¬

щей, отмахиваться от Лиззи Конолли и любить девуш¬

ку, которая неизмеримо далека от тебя и живет среди

звезд! Кто ты и что ты, черт тебя возьми! Добьешься ли

ты того, к чему стремишься?»
Он погрозил себе в зеркале кулаком и сел на край

кровати, глядя перед собой широко открытыми, невидя¬

щими глазами. Потом» нем)ного спустя достал свою тет¬

радку, учебник алгебры и углубился в квадратные урав¬

нения. А часы летели, меркли звезды, и за окном сере¬

ли уже предрассветные сумерки.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ.
Кружок словоохотливых социалистов и философов из

рабочих, который собирался в Сити-Холл-парке в жар¬

кие дни, случайно натолкнул Мартина на одно великое

открытие. Раза два в месяц, проезжая через парк по пу¬

ти в библиотеку, Мартин слезал с велосипеда, прислу¬

шивался к спорам, и всякий раз ему стоило труда ото¬

рваться от них. Общий тон этих дискуссий был иной, чем

за столом М1истера Морза. Спорщики не были важными

и преисполнёнными достоинства. Они давали волю сво¬

ему тем1перам!енту и осыпали друг друга обидными про¬

звищами, ругательствами и ядовитыми намеками. Раза

два дело доходило до потасовки. И все же, не отдавая се¬

бе ясного отчета—почему, Мартин чувствовал какую-то

живую основу во всех этих словопрениях; они сильнее

действовали на него, чем спокойный и уравновешенный

Джек Лондон, т. VH.	97

догматизм) мистера Морза. В этих людях, которые не¬

милосердно к€*веркали английский язык, -жестикулирр-

вали, как помешанные, и с первобытной яростью напа¬

дали на своих противников,— в них, казалось ему, было

куда больше жиз'ни, чем в л^истере Морзе и его друге ми¬

стере Бэтлере.
На сборищах в парке Мартин несколько раз слышал

имя Герберта Спенсера, но вот однажды появился там

ёго ученик и последователь, жалкий бродяга в рваной

куртке, застегнутой наглухо, чтобы скрыть отсутствие ру¬

башки. Началось генеральное сражение в дыму бесконеч¬

ных папирос, среди беспрестанно сплевываемой табач¬

ной жвачки, причем бродяга ловко парировал все уда¬

ры, даже когда один из рабочих-социалистов крикнул

насмешливо: «Нет бога, кроме Непознаваемюго, и Герберт

Спенсер пророк его!» Мартин не мюг уяснить себе, о чем

идет спор, но он заинтересовался Гербертом Спенсером

и, явившись в библиотеку, спросил «Основные начала»,

так как бродяга в разгаре спора часто упоминал это со¬

чинение.
И это было начало великого открытия. Мартин уже

однажды пытался читать Спенсера, но он выбрал «Ос¬

новы психологии» и потерпел фиаско, так же как и с гос¬

пожой Блаватской. Он ничего не мог понять в этой кни¬

ге и вернул ее непрочитанной. Но в этот вечер, после

алгебры и физики и долгой борьбы с сонетом, он лег в по¬

стель и раскрыл «Основные начала». Утро застало его

еще за чтением. Спать он не мог. В этот день, он даже не

писал. Он лежал и читал до тех пор, пока у него не за¬

болели бока; тогда он слез с постели, улегся на голый

пол и продолжал читать, держа книгу над головой или

облокотясь на руку. Следующую ночь он все-таки уснул

и утром уселся писать, но соблазн был так велик, что

вскоре он снова принялся за чтение, позабыв все на

свете, даже то, что в этот вечер он должен был пойти к

Руфи. Он опомнился только тогда, когда, Бернард Хиг¬

гинботам распахнул дверь и спросил, не думает ли он,

что у них тут ресторан.
Мартин Иден всегда отличался любознательностью.

Он хотел все знать и отчасти из-за этого увдекся про¬

фессией всесветного бродяги-моряка. Но теперь, читая

Спенсера, он понял, что не знает ничего, что никогда ни¬
98

чего и не узнал бы, сколько бы ни странствовал по *морлм.

Он лишь скользил по поверхности вещей, наблюдая раз¬

розненные явления, накопляя отдельные факты, делая

иногда небольшие частные обобщения,—все это без вся¬

кой попытки установить связь, привести в систему мир,

который представлялся ему прихотливым сцеплением

случайностей. Наблюдая летящих птиц, он часто раз¬

мышлял над механизмом их полета; но ни разу он не

задумался о том процессе развития, который привел к

появлению живых летающих существ. Он даже и не по¬

дозревал о существовании такого процесса. Что птицы

могли «появиться», не приходило ему в голову. Они «бы¬

ли»—вот и все, были всегда.
И как обстояло дело с птицам1и, так обстояло и со

всем остальным. Все его попытки философских умоза¬

ключений были обречены на неудачу из-за отсутствия зна¬

ний и навыка мысли. Средневековая метафизика Канта

ничего не открыла ему, а лишь заставила усомниться в

своих умственных силах. Такую же неудачу он потерпел,

начав изучать теорию эволюции по слишком» специальной

книге Ром18нса. Единственное, что он вынес из этого чте¬

ния,—это представление об эволюции как о беспочвен¬

ной теоретической выдумке сухих педантов, изъясняю¬

щихся тарабарским языком. А теперь он увидал, что это

вовсе не голая теория, но общепризнанный закон раз¬

вития; что если между учеными и возникают еще по

BTOMiy поводу споры, то лишь по частным вопросам о фор¬

мах эволюции.
И вот явился человек — Спенсер, который привел все

это в систему, объединил, сделал выводы и представил

изумленному взору Мартина конкретный и упорядочен¬

ный мир во всех деталях и с полной наглядностью, как

те маленькие модели кораблей в стеклянных банках, ко¬

торые мастерят на досуге матросы. Не было тут ни не-

ржиданностей, ни случайностей. Во всем был закон.

Подчиняясь этому закону, птица летала; подчиняясь то¬

му же закону, бесформенная плазма стала двигаться, из¬

виваться, у нее выросли крылья и Лапки — и появилась

на свет птица.
Мартин в своей умственной жизни шел от одной вер¬

шины к другой и теперь достиг са)мой высокой. Он вдруг

проник в тайную сущность вещей, и познание опьянило
99

его. Ночью, во сне, он жил среди богов, преследуемый

величественными видениями. Днем бродил, как лунатик,

и перед его блуждающим взором» был только тот мир,

который открыл ему Спенсер. За столом) во время обеда

он не слышал разговоров и споров о разных житейских

мелочах, так как ум его все время напряженно работал,

вскрывая причинную связь во всем1, что он видел. В мясе,

лежащем на тарелке, он прозревал анергию солнечных

лучей, и в обратном порядке, через все превращения,

прослеживал их путь до первоисточника, отстоящего на

миллионы миль, или же мысленно продолжал этот путь

и думал о той силе, которая движет м*ускулы его руки,

заставляя ее резать мясо, и о мозге, посылающем) прика¬

зание мускулам, так что в конечном счете находил в сво¬

ем мозге ту же энергию солнечных лучей. Мартин на¬

столько ушел в свои мысли, что не слыхал, как Джим

пробормотал: «Спятил парень»,— не замечал тревожных

взглядов сестры и не обращал внимания на Бернарда

Хиггинботама, который уже несколько раз выразительно

покрутил пальцем! около своего лба.
Больше всего поразила Мартина взаимосвязь М1ежду

науками — всеми науками. Он всегда был жаден до зна¬

ний, но те знания, которые ему удавалось приобрести, от¬

кладывались у него как бы в отдельные клетки памяти.

•Так, в одной клетке скопилось много отрывочных сведе¬

ний о мореплавании, в другой — о женщинах. Но эти

две клетки никак не сообщались М1ежду собой. Мысль,

что можно установить связь между женщиной в истери¬

ке и судном, подхваченным бурей, показалась бы Мар¬

тину нелепой и невозможной. Но Герберт Спенсер дока¬

зал ему не только, что в этом нет ничего нелепого, но

что, напротив, между этими двумя явлениями не может

не быть связи. Все связано в мире, от самой далекой звез¬

ды в небесных просторах и до мельчайшего атом)а в пес¬

чинке под ногой человека.
Для Мартина это было постоянным источником) изум¬

ления, и он теперь все время был занят тем, что старал¬

ся устанавливать связь вещей и явлений на этой пла¬

нете — да и не только на этой. Он составлял целые спис¬

ки самых разнородных вещей и не успокаивался до тех

пор, пока не находил между ними связи. Так, оказалось,

что существует связь между любовью, поэзией, землетря¬
100

сениями, огнем, гремучими змеями, радугой, драгоцен¬

ными камнями, уродством, солнечными закатами, льви¬

ным рыком, светильным газом, каннибализмом, красо¬

тою, убийством!, рычагами, точкой опоры и табаком. Те¬

перь вселенная предстала перед ним как единое целое,

и он странствовал по ее закоулкам, тупикам и дебрям не

как заблуди'вшийся путник, сквозь таинственную чащу

продирающийся к неведомой цели, а как опытный путе¬

шественник-наблюдатель, старающийся ничего не упу¬

стить из виду и все заносящий на карту. И чем больше

он узнавал, тем боЛ)ьше восхищался миром и собствен¬

ной жизнью в этом мире.
—	Эх ты, болван! — кричал он своему изображению

в зеркале.— Тебе хотелось писать, и ты писал, а писать-

то было не о чем! Ну что у тебя было? Детские понятия,

недозрелые чувства, смутное представление о красоте,

огромная черная масса невежества, сердце, готовое ра^

зорваться от любви, да самолюбие, такое же огромное,

как твоя любовь, и такое же безнадежное, как твое не¬

вежество. И ты хотел писать? Но ведь только теперь ты

начинаешь находить, о чем писать. Ты хотел создавать

красоту, а сам ничего не знал о природе красоты. Ты

хотел писать о жизни, а сам не имел понятия о ее сущ¬

ности. Ты хотел писать о мире, а мир был для тебя ки¬

тайской головоломкой; и что бы ты ни писал, ты бы

только лишний раз расписался в своем невежестве. Но не

падай духом, Мартин, мой мальчик! Ты еще будешь пи¬

сать. Ты уже кое-что знаешь; правда, еще очень мало, но

ты теперь держишь правильный курс и скоро будешь

знать больше. Если тебе повезет, то. когда-нибудь ты

узнаешь почти все, что можно узнать. И вот тогда ты

будешь писать!
Он сообщил Руфи о своем великом открытии, чувст¬

вуя потребность поделиться с ней своей радостью и удив¬

лением. Но она отнеслась к этому очень спокойно, так

как, по-видимому, знала все это раньше. И его не удивило

такое бесстрастное отношение к тому, что так взбудора¬

жило все его существо,— он понимал, что для нее тут нет

ничего нового. Артур и Норман, как удалось ему выяс¬

нить, были сторонниками.эволюционной теории, и оба чи¬

тали Герберта Спенсера, хотя на них он, по-видимому,

не произвел такого ошеломляющего впечатления; а лох¬
101

матый молодой человек в очках, которого звали Вилл

Олни, язвительно засмеялся при упоминании имюни Спен¬

сера и повторил уже слышанную Мартином остроту:

«Нет бога, кроме Непознаваемого, и Герберт Спенсер

пророк его».
Но Мартин простил ему эту насмешку, так как уже

начал догадываться, что Олни вовсе не влюблен в Руфь»

Впоследствии по разным мелким фактам он убедился,

что Олни не только не влюблен в нее, но относится к ней

с явною неприязнью. Мартину это казалось непонятным.

Это был феномен, который он никак не мог связать с

прочими явлениями вселенной. Ему даже стало жаль

этого юношу, которому, очевидно, какой-то природный не¬

достаток мешал оценить прелесть и красоту Руфи. Они

очень часто по воскресеньям все вместе катались на це^

лосипедах, и Мартин убедился во время этих поездок,

что Руфь и Олни находятся в состоянии вооруженного

мира. Олни больше дружил с Норманом, предоставляя

Руфь, Артура и Мартина обществу друг друга, за что

Мартин был ему очень благодарен.
Эти воскресенья были для Мартина праздниками

вдвойне, потому что они давали ему возможность встре¬

чаться с Руфью,, а кроме того, ставили его в один ряд с

молодыми людьми ее класса. Хотя эти люди и получили

систематическое образование, Мартин видел, что в умст¬

венном отношении он не уступает им; разговор же с ними

был для него, Мартина, прекрасной практикой устной

речи. Он давно перестал читать руководства по прави¬

лам поведения в обществе, решив положиться на свою

наблюдательность. За исключением тех случаев, когда он

забывал обо всем, увлекшись предметом разговора, он

всегда внимательно следил за поведением своих спутни¬

ков, стараясь запомнить разные мелочи в их обращении

друг с другом.
То обстоятельство, что Спенсера вообще очень мало

читали, изумляло Мартина. «Герберт Спенсер,— сказал

библиотекарь в справочном отделе,— о, это великий ум».

Но, по-видимому^ сам библиотекарь очень мало знал о

творениях этого великого ума. Однажды за обедом у Мор-

зов, в присутствии мистера Бэтлера,, Мартин завел раз¬

говор о Спенсере. Мистер Морз резко осудил агности¬

цизм английского философа, сознавшись, впрочем, что не
102

читал «Основных начал», а мистер Бэтлер объявил, что

Спенсер нагоняет на него тоску, что он не прочел ни

строчки из его сочинений и отлично обходится без этого.

Мартина стали одолева-гь сомнения, и не будь он так

резко самобытен, он, пожалуй, подчинился бы общему

мнению и отказался от дальнейшего знакомства со Спен¬

сером. Но взгляды Спенсера на мир казались ему не¬

обычайно убедительными, и отказаться от них было для

него все равно, что для мореплавателя выбросить за борт

компас и карты. Поэтому Мартин продолжал изучать тео¬

рию эволюции, все более и более овладевая предметом»

и находя подтверждение взглядов Спенсера у тысячи

других писателей. Чем дальше он шел в своих занятиях,

тем больше открывалось перед ним неисследованных об-

лайей знания, и он все чаще сожалел, что в сутках всего

дйадйать четыре часа.
Однажды, в погоне за временем, он решил бросить

алгебру и геометрию. К тригонометрии он даже и не при¬

ступал. Потом он вычеркнул из своего расписания и хи¬

мию, оставив лишь физику.
—	Я же не специалист,— сказал он Руфи в свое

оправдание,— и я не собираюсь стать специалистом. Ведь

наук так MiHoro, что одному человеку не хватит жизни

изучит!) их все. Я хочу получить общее образование. Ко¬

гда мне понадобятся специальные знания, я мюгу обра¬

титься к книгам».
—	Но это совсем не то, что самому обладать этими

знаниями,— возразила она.
—	А зачем! нужно ими обладать? Мы всегда поль¬

зуемся трудами специалистов. Для того они л сущест¬

вуют. Вот сегодня, входя к вам в дом, я видел, что у вас

работают трубочисты. Они тоже специалисты, и когда

они сделают свое дело, вы будете пользоваться вычищен¬

ными трубами, даже и не зная ничего о строении печей.
—	Ну, это явная натяжка!
Она посмотрела на него неодобрительно, и он про¬

чел упрек в ее взгляде и тоне. Но он был убежден в

своей правоте.
—	Все мыслители, задумывавшиеся над общими про¬

блемами, все величайшие умы фактически всегда полага¬

лись в отдельных вопросах на суждения специалистов.

И Герберт Спенсер поступал точно так же. Он обобщал
103

открытия многих тысяч исследователей. Ему надо было

бы прожить тысячи жизней, чтобы дойти до всего само¬

му. То же самое было с Дарвином. Он использовал то,

что было изучено садовниками и скотоводам)и.
—	Вы правы, Мартин,— сказал Олни,— вы знаете,

что вам нужно, а Руфь не знает. Она не знает даже, что

ей самюй нужно. Да, да,— продолжал он, не давая Ру¬

фи времени возразить.— Я знаю, вы называете это об¬

щей культурой. Но если добиваться этой общей культуры,

TG не все ли равно, что изучать? Вы мюжете изучать

французский язык, можете изучать немецкий или эспе¬

ранто,— вы все равно приобретете так называемую «об¬

щую культуру». Или займитесь латынью и греческим,—

правда, ни тот, ни другой язык никогда вам не приго¬

дится, но культуру это вам», несомненно, даст. Изучала

же Руфь два года назад староанглийский язык, и даже

очень успешно, а теперь ничего не помнит, кроме одной

строчки: «Когда апрель обильньши дождями». Так, ка¬

жется? И это дало вам «общую культуру»,— засмеялся

он, опять не давая ей возможности возразить,— знаю,

знаю. Мы ведь с вам)и были на одном курсе.
—	Вы так говорите о культуре, как будто это сред¬

ство, а не цель! — воскликнула Руфь. Глаза ее засвер¬

кали, а на щеках выступили два красных пятна.— Куль¬

тура самоценна!
—	Но Мартину не это нужно.
—	А вы откуда знаете?
—	Что вам нужно, Мартин? —спросил Олни, круто

поворачиваясь к нему.
Мартин почувствовал себя крайне неловко и умоляю¬

ще поглядел на Руфь.
—	Да, скажите, что вам нужно,— сказала Руфь.—

Это разрешит наш спор..
—	Конечно, мне нужна культура,— сказал Мартин

нерешительно.— Я люблю красоту, а культура дает м^не

возможность лучше понять и оценить ее.
Руфь кивнула головой с торжествующим видом.
—	Чепуха! И вы сами это прекрасно знаете,— объ¬

явил Олни.— Мартин добивается карьеры, а не культу¬

ры. То, что в его случае карьера связана с культурой,—

простое совпадение. Если бы он хотел стать химиком,

культура была бы ему ни к чему. Мартин хочет стать пи¬
104

к?
сателем», но боитея сказать это, чтобы вы не потерпели

фиаско в нашем споре. А почему Мартин хочет стать пи¬

сателем? — продолжал он.— Потому что у него нет денег.

Почему вы забивали себе голову, староанглийским язы¬

ком и всей этой вашей «общей культурой»? Да потому,

что вам не надо пробивать себе дороги. Об этом заботится

ваш отец. Он платит за ваши наряды, он сделает для

вас и все остальное. Что проку в том» образовании, кото-

ое мы все получили — и вы, и я, и Артур, и Норман?

’ы напичканы «общей культурой», а разорись завтра на¬

ши отцы — нам только и осталось бы, пожалуй, что дер¬

жать экзамен на школьного учителя. Самое большее, на

что Руфь могла бы тогда рассчитывать,— это стать сель¬

ской учительницей или преподавательницей музыки в

женском пансионе.
—	А вы бы что делали? — спросила Руфь.
—	Ничего путного. Пошел бы на черную работу дол¬

лара за полтора в день или рискнул бы наняться репети¬

тором в заведении Хэнли, натаскивать тупиц к экзаме¬

нам; говорю: «рискнул бы», потому что,через неделю ме¬

ня бы, вероятно, выгнали за полной негодностью. .
Мартин молча прислушивался к разговору; он чув¬

ствовал, что Олни прав, но в то же время осуждал его

за бесцеремюнность по отношению к Руфи. В его голове

во время этого спора складывались новые взгляды на

любовь. Разум не должен вмешиваться в любовные де¬

ла. Правильно рассуждает любимая женщина или не¬

правильно — это безразлично. Любовь выше разума.

Руфь, очевидно, не понимала, как важна для него карье¬

ра, но от этого она, разумеется, не стала менее прелест¬

ной. Она была прелестна, и то, что она думала, не имело

никакого отношения к ее прелести.
—	Что вы сказали? — переспросил он Олни, который

неожиданным! вопросом прервал течение его мыслей.
—	Я спросил, неужели у вас хватит глупости взяться

за изучение латыни.
—	Латынь не только дает культуру,— прервала

Руфь,— это тренировка ума.
—	Ну, так как же, Мартин, будете вы изучать ла¬

тынь? — настаивал Олни.
Мартин был прижат к стене. Он видел, что Руфь с

нетерпением ждет его ответа.
105

—	Боюсь, что у меня не хватит времени,— ответил он

наконец.— Я бы стал изучать, но у меня не хватит

времени.
—	Видите, Мартину вовсе не нужна ваша «общая

культура»! — торжествовал Олни.— Он хочет чего-то до¬

биться в жизни, выйти в люди.
—	Да, но ведь это же тренировка ума, это дисципли¬

на! Латынь дисциплинирует ум!—При этих словах Руфь

посмотрела на Мартина, словно прося его переменить

свое суждение.—Вы видели, как футболисты тренируют¬

ся перед игрою? То же самое латынь для мыслителей.

Это тренировка.
—	Какой вздор! Это нам в детстве вбивали в голову!

Но есть одна истина, которую забыли нам внушить свое¬

временно. Пришлось доходить до нее своим умом.— Олни

сделал паузу для вящего эффекта и сказал торжествен¬

но: — Джентльмену следует изучать латынь, но джентль¬

мену не следует ее знать.
—	Это нечестно! — вскричала Руфь.—Я так и знала,

что вы сведете весь разговор к шутке.
—	Но согласитесь, что шутка остроумна!— возразил

он.— И к тому же это верно. Единственные люди, кото¬

рые знают латынь,— это аптекари, адвокаты и преподава¬

тели латыни. Если Мартин хочет стать аптекарем или

адвокатом, я умолкаю. Но тогда при чем тут Герберт

Спенсер? Мартин только что открыл Спенсера и пришел

от него в дикий восторг. Почему? Потому что Спенсер

дает ему что-то. Вам Спенсер ничего не может дать и мне

тоже. Да нам ничего и не нужно. Вы в один прекрасный

день выйдете замуж, а мне вообще нечего будет делать,

так как все за м)еня будут делать разные поверенные и

управляющие, которые позаботятся о капитале, который

я получу от отца.
Олни направился было к двери, но, остановившиоь,

выпустил свой последний заряд:
—	Оставьте Мартина в покое, Руфь. Он сам! прекрас¬

но знает, что ему нужно. Посмотрите, как многого он уже

сумел добиться. Иногда я краснею и стыжусь за себя.

Он и сейчас знает о жизни и о назначении человека куда

больше, чем Артур, Норман, я или вы, несмотря на всю

кашу латынь, французский и староанглийский, несмот¬

ря на всю нашу так называемую культуру.
106

—	Но Руфь моя учительница,— рыцарски возразил

Мартин,— если я и знаю что-нибудь, то только благо¬

даря ей.
—	Чепуха!—Олин посмотрел на Руфь с каким-то

недоброжелательством.— Вы еще скажете, что стали

читать Спенсера по ее совету. Так я и поверил! Руфь зна¬

ет о Дарвине и об эволюции столько же, сколько я об

алмазных копях царя Соломюна. Пом1Ните, несколько дней

тому назад вы огорошили нас своим толкованием одного

места у Спенсера — относительно неопределенного, не¬

уловимого и однородного. Попробуйте растолковать ей

это — и посмотрите, поймет она вас или нет. Это, видите

ли, не «культура»! Словом, Мартин, если вы начнете

зу1брить латынь, я просто потеряю к вам уважение.
С интересом прислушиваясь к этому разговору, Мар¬

тин в то же время чувствовал какой-то неприятный оса¬

док. Речь шла об учении и уроках, о начатках знания,

и общий школьнический тон спора не соответствовал тем

0ольшим1 вопросам», которые волновали Мартина, застав¬

ляли его цепко ухватывать все жизненные явления и

трепетать каким-то космическим» трепетом от сознания

своей пробуждающейся силы. Он мысленно сравнивал

себя с поэтом, выброшенньш на берег неведомой страны,

который потрясен окружающей красотою и тщетно ста¬

рается воспеть ее на чуждом ему языке диких туземцев.

Так было и с ним. Он чувствовал в себе мучительное

стремление познать великие мировые истины,—а вместо

этого должен был слушать детские пререкания о том,

нужно изучать латынь или не нужно.
—	На кой дьявол тут припуталась эта латынь! —го¬

ворил он себе в этот вечер, стоя перед зеркалом».— Пусть

мертвецы остаются мертвецами. Какое имею я отноше-

ни к ЭТИМ) мертвецам»? Красота вечна и всегда жива.

Языки создаются и исчезают. Они прах мертвецов.
Он тут же подумал, что научился хорошо формулиро¬

вать свои мысли, и, ложась в постель, старался понять,

почему он теряет эту способность в присутствии Руфи.

При ней он превращался в школьника и говорил язы¬

ком школьника.
—	Дайте М1|^ время,— сказал он вслух.— Данте

мне только времЯр
Время! Время! Это была его вечная мольба.
107

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Несмотря на свою любовь к Руфи, Мартин не стал

изучать латынь. Советы Олни были тут ни при чем. Вре-

ЛФЯ была для него все равно что деньги, а многие науки,

куда важнее латыни, повелительно требовали его внима¬

ния. К тому же он должен был писать. Ему нужно было

зарабатывать деньги. Но, увы, его нигде не печата¬

ли. Рукописи грустно странствовали по редакциям. По¬

чему же печатали других писателей? Мартин, подолгу

просиживая в читальне, читал чужие произведения,

изучал их внимательно и критически, сравнивая со

своими собственными и тщетно стараясь раскрыть се¬

крет, помогавший этим писателям пристраивать свои

творения.
Он удивлялся надуманности большей части того, что

попадало на страницы печати. Ни света, ни красок не

было в этих рассказах. От них не веяло дыханием» жиз¬

ни, а между тем они оплачивались по два цента за сло¬

во, пб двадцати долларов за тысячу слов — так было

сказано в статье, которую он вырезал из газеты. С недо¬

умением он читал и перечитывал бесчисленные расска¬

зы, написанные (он не мюг не признать этого) легко и

остроумно, но далекие от того, что составляет существо

жизни. Ведь жизнь сама по себе так удивительна, так

чудесна, так много в ней нерешенных задач, грез, геро¬

ических поступков, а эти рассказы касались только жи¬

тейской обыденщины. Мартин чувствовал силу и величие

жизни, ее жар и трепет, ее мятежный дух — вот о чем

стоило писать! Ему хотелось воспеть смельчаков, стре¬

мящихся навстречу опасности, юношей, одержимых лю¬

бовью, гигантов, борющихся среди ужасов и страданий,

заставляющих жизнь трещать под их могучим» напором.

А между тем в журнальных рассказах прославлялись

всевозможные мистеры Батлеры, жалкие охотники за дол¬

ларами, изображались мелкие любовные треволнения

мелких, ничтожных людишек. «Быть может, это потому,

что сами редакторы — мелкие людишки? — спрашивал

он себя,— Или же все эти редакторы, писатели и чи¬

татели просто-напросто боятся жизни?»
Больше всего его смущало то, что он не был знаком

«и с редакторами, ни с писателями. Он не только не знал

ни одного писателя, но даже не знал никого, кто бы когда-
108

нибудь пытался писать. Некому было поговорить с ним,

направить его, дать ему хороший совет. Он даже начал

сом1неваться в том, что редакторы — живые люди. Они

стали представляться ему винтиками или рычажками

какой-то машины. Да, да, именно так. В рассказах, очер¬

ках и поэмах он изливал свою душу, и эти излияния от¬

давал на суд машине. Он запечатывал рукопись в боль¬

шой конверт, вкладывал в него марку для ответа и опус¬

кал в почтовый ящик. Пространствовав известное число

дней по континенту, рукопись возвращалась к нему, при»

чем была уже запечатана в другой конверт, а марка, вло¬

женная им внутрь, была наклеена снаружи. По всей ве¬

роятности, никакого редактора не существовало, а был

просто хитро устроенный механизм, который переклады¬

вал рукопись из одного конверта в другой и наклеивал

марку. Нечто вроде тех автоматов, в которые опускают

мо-нетку,— оттуда тотчас выскакивает кусок жевательной

резины или плитка шоколада. Опустишь монетку в одно

отверстие — получишь резину, опустишь в другое — по¬

лучишь шоколад. И точно так же обстояло дело здесь.

Из одного отверк:тия выскакивают чеки на гонорар, из

другого — письма с отказом. До сих пор он все время по¬

падал во второе отверстие.
Пресловутые письма дополняли сходство с машиной.

Это были стандартные печатные бланки, на которых про¬

ставлялись только имена и названия. Мартин их получил

уже сотни — штук по десяти на каждую рукопись. Если

бы он получил хоть одну живую строчку, написанную от

руки, обращенную лично к нему, он был бы счастлив.

Но ни один редактор не подавал признаков жизни.

Оставалось только предположить, что никаких живых ре¬

дакторов на свете не бывает, а есть только хорошо сма¬

занные и исправно действующие автоматы.
Мартин был прирожденным борцом, смелым и вынос¬

ливым, и у него хватило бы упорства в течение долгих

лет питать эти бездушные машины. Но он истекал кро¬

вью, и не годы, а недели должны были решить исход

борьбы. Еженедельная плата за содержание прибли¬

жала миг банкротства, а почтовые расходы еще больше

способствовали этому. Он уже не мог покупать книги и

решил экономить на мелочах,, чтобы отдалить роковой

конец; но он не умел экономить и на целую неделю ус-
109

корил развязку, подарив своей гестре Мэриен пять дол¬

ларов на платье.
Мартин боролся во мраке, без совета, без поощрения;

все кругом словно сговорились подтачивать его м>ужест-

во. Даже Гертруда стала коситься н^г^ него; сначала она,

как добрая сестра, смотрела сквозь пальцы на то, что ей

казалось ребяческой дурью; но потом!, опять-таки как

добрая сестра, начала беспокоиться. Ей казалось, что

ребяческая дурь уже переходит в сумасшествие. Мартин

замечал ее тревожные взгляды и страдал от них больше,

чем от бесцеремонных и наглых насмешек мистера Хиг¬

гинботама. Он верил в себя, но он был одинок в этом*

Даже Руфь не разделяла его веры. Ей хотелось, чтобы

он занимался только самообразованием», и хотя она ни¬

когда открыто не осуждала его литературных увлечений,

но никогда и не поощряла их.
Мартин ни разу не показывал ей того, что писал. Ка¬

кая-то особая щепетильность удерживала его; кроме то¬

го, зная, как она занята в университете, он стеснялся от¬

нимать у нее время. Но когда все экзам)ены были сданы,

Руфь сама сказала, что хочет почитать что-нибудь из его

произведений. Мартин и обрадовался и оробел. Руфь —

настоящий судья. Она бакалавр искусств. Она изучала

литературу под руководством профессоров. Может быть,

и редакторы—опытные судьи, но она по-другому отнесет¬

ся к его произведениям. Она не пошлет ему печатного

бланка с отказом, не сообщит, что при всех своих досто¬

инствах его рассказы, к сожалению, не подходят для на¬

печатания в данном издании. Она выскажет ему свое

мнение в живых, человеческих словах, и, что всего важ¬

нее, она узнает наконец подлинного Мартина Идена.

В его творениях она почувствует его душу и сердце и

хоть немного, хоть чуть-чутть поймет, о чем» он мечтает и

на что он способен.
Мартин отобрал несколько рассказов и присоединил

к ним, после некоторого колебания, «Песни моря». В

один из жарких июньских дней он и Руфь на велосипе¬

дах поехали за город, к ее любимым холмам. Это была

их вторая прогулка вдвоем, и, когда они мчались по до¬

роге, овеваемые морским ветерком, умерявшим дневную

жару, он глубоко, всем своим существом ощущал, что

мир прекрасен и что хорошо жить и любить. Они оста¬
110

вили велосипеды у дороги, а сами взобрались на бурую

вершину хол)ма, где от выжженной солнцем травы шел

сухой и пряный запах свежего сена.
—	Она сделала свое дело,— сказал Мартин, когда

они уселись — Руфь на его куртке, а он сам прямо на

теплой земле.
Вдыхая сладкий, дурманящий аромат, он тотчас, по

привычке, начал размышлять, переходя от частного к об¬

щему и основному.
—	Она исполнила свое жизненное назначение,— про¬

должал он, ласково гладя сухую траву,— питалась вла¬

гою зимних ливней, боролась с первыми весенними ура¬

ганами, цвела и привлекала насекомых и пчел, разбра¬

сывала свои семена, а теперь, свершив свой долг перед

миром...
—	Почему вы смотрите иа все с такой противной

практической точки зрения? — прервала его Руфь.
—	Вероятно, потому, что я изучаю теорию эволюции.

Говоря по правде, я только недавно начал видеть все в

настоящем свете.
—	Но мне кажется, что вы перестаете понимать кра¬

соту из-за этого практического подхода. Вы разрушаете

красоту, как мальчик уничтожает бабочек, стирая пыль¬

цу с их красивых крылышек.
Он отрицательно покачал головой:
—	У красоты есть свое значение, но я до сих пор не

ощущал этого значения. Мне нравилось красивое просто

потому, что оно красиво, вот и все. Я не понимал сущ¬

ности красоты. А теперь понимаю или, вернее, начинаю

понимать. Эта трава для меня гораздо прекраснее те¬

перь, когда я знаю, почему она такая, знаю все то слож¬

ное воздействие солнца, дождей и соков земли, которое

понадобилось, чтобы она выросла на этом холме. Есть

много ром»антического в истории каждой травинки; она

пережила немало приключений. Одна эта мысль вдох¬

новляет М1еня. Когда я думаю об игре энергии и мате¬

рии, обо всей великой жизненной борьбе, я чувствую, что

я мог бы написать про эту траву целую поэму, и не

одну.
—	Как хорошо вы говорите,— сказал Руфь рассеян¬

но, и Мартин вдруг поймал на себе ее странный, испы¬
111

тующий взгляд. Он сразу смутился, даже растерллся» и

румянец залил его щеки.
—	Ох, если б я в самом деле умел хорошо говорить,—

начал он, запинаясь.— Столько во мне всяких мыслей и

так хочется их высказать. Но все это такое большое, что

я не могу найти подходящих слов. Иногда М)не кажется,

что веоь мир, все живые существа взывают ко мне и тре¬

буют, чтобы я говорил за них. Я чувствую — ну как бы

мне выразить это? — я чувствую величие всего; но, ко¬

гда я начинаю говорить, получается детский лепет. Это

огромная задача — суметь воплотить свои мысли и чув¬

ства в слова и написать или сказать эти слова так,

чтобы слушател1Ь или читатель понял их, чтобы в нем

они снова перевоплотились в те же мысли и в те же чув¬

ства. Это задача, которая ни с чем не может сравниться.

Вот смотрите, я зарываюсь лицом в траву, и этот запах,

который я вдыхаю, рождает во мне тысячи мыслей и

образов. Ведь я вдохнул запах вселенной. Я слышу пес¬

ни и смех, вижу счастье и горе, борьбу, смерть. Бесконеч¬

ные видения возникают в моем мозгу, и мне бы хотелось

поведать о них вам, всему миру! Но как это сделать?

Язык мой скован. Вот я хотел словами передать ©ам все,

что я чувствовал сейчас, вдыхая аромат травы. И ничего

у меня не вышло. Получились неуклюжие, бледные на-

шки. Какой-то бессвязный набор слов... а между тем

мне так хочется высказаться. О...— он с отчаянием зало¬

мил руки,— это невозможно! Нельзя рассказать! Нельзя

передать!
—	Но вы отлично говорите,— утверждала Руфь,—

просто удивительно, как вы научились говорить за это

короткое время. Мистер Бэтлер—всеми признанный ора¬

тор. Комитет штата всегда приглашает его выступать

с речами во время предвыборной кампании. А тогда, за

о^дом, вы говорили не хуже его. Только у него больше

выдержки. Вы СЛИШКОМ! горячитесь; но это постепенно

пройдет. Из вас может выработаться отличный оратор.

Вы далеко пойдете.... если захотите. В вас есть какая-то

сила. И вы способны вести людей за собой, я уверена в

этом. Вы мюжете одолеть любые трудности на пути, так

же как вы одолели грамматику. Можете стать извест¬

ным адвокатом. Или политическим деятелем. Ничто

не мещаегг вам добиться такого же успеха, как мистер
112

Бэтлер. И притом без катара,— прибавила она с

улыбкой.
Они продолжали беседовать; Руфь, по своему обык¬

новению, ласково, но настойчиво говорила о необходи¬

мости учиться, указывала на латынь, как на один из

краеугольных камней в любой области знания. Она на¬

рисовала ему свой идеал человека и мужчины, который

был целиком списан с ее отца и дополнен кое-какими

черточками, явно заимствованными у мистера Бэтлера.

Мартин слушал ее, лежа на спине и наслаждаясь каж¬

дым движением ее губ, но то, что она говорила, не на¬

ходило в нем отклика. Нарисованные ею перспективы

не влекли его, и он чувствовал глухую горечь разочаро¬

вания, соединенную с острым томлением! любви. Она ни

словом не упомянула о его литературной работе, и ру¬

кописи, которые он захватил с собой, лежали забытые

на земле.
Наконец, во время одной паузы, он взглянул на солн¬

це, прикинул его высоту над горизонтом и стал собирать

свои рукописи, тем самым напомнив о них.
—	Ах, я и забыла,— живо сказала Руфь,— а мне так

хочется послушать!
Мартин прочел ей рассказ, казавшийся ему одним

из лучших. Он назвал его «Вино жизни»; и это вино,

опьянявшее Мартина, когда он писал рассказ, снова

бросилось ему в голову теперь, во время чтения. Было

своеобразное очарование в оригинальном замысле рас¬

сказа, а он еще постарался усилить это очарование яр¬

кими словам1и и оборотами. Вдохновенный огонь, горев¬

ший в нем Eq время писания, охватил его снова, и он

читал самозабвенно, не замечая недостатков. Но не то

было с Руфью. Ее изощренное ухо сразу заметило все

слабые стороны, все преувеличения, чрезмерный пафос,

характерный для новичка, частые нарушения ритмиче¬

ского строя фразы. Она вообще не улавливала ритма в

его рассказе, за исключением тех мест, которые звучали

претенциозно-размеренно, и это неприятно поразило ее,

как дурной дилетантизм. «Дилетантизм» — таков был ее

окончательный приговор, но она не произнесла его. На¬

против, она сделала всего несколько мелких замечаний,

сказав, что в общем рассказ ей нравится.
Но Мартин был разочарован. Ее критика была спра-
8.	Джек Лондон. Т. VII.	-|-|3

ведлива, он не мог не признать этого, но веда не для

школьных поправок он читал ей свое произведение. Дело

не в деталях. Это все поправимо. Рано или поздно он,

конечно, сам научится замечать мелкие погрешности, да¬

же вовсе избегать их. Но ведь он постарался вместить

в свой рассказ кусок большой, живой жизни. Этот кусок

жизни он хотел показать ей, а вовсе не ряд фраз, разде¬

ленных точками и запятыми. Он хотел, чтобы она почув¬

ствовала то большое и важное, что он видел своими

глазами, охватил своим разумом и cbohmih руками вло^

жил вот в эти напечатанные на машинке строки. Оче¬

видно, это не удалось, подумал он. Может быть, редак¬

торы и правы в конце концов. Он видел большое и важ¬

ное, но не умел выразить это в словах. И, скрыв свое

разочарование, Мартин так легко согласился с ее крити¬

кой, что ей и в голову не пришло, какую бурю протеста

она в нем подняла.
—	Вот эту вещицу я назвал «Котел»,— сказал он,

развертывая другую рукопись.— Ее отвергли четыре или

пять журналов, а мне рассказ все-таки нравится. Ко¬

нечно, самому судить трудно, но, по-моему, в нем кое-что

есть. Может быть, вас это не захватит так, как захватило

меня, но рассказ коротенький, всего две тысячи слов.
—	Какой ужас! — вскричала она, когда он кончил

читать.— Это просто страшно!
Мартин с тайным удовлетворением смотрел на ее блед¬

ное дицо, блестящие глаза и судорожно сцепленные ру¬

ки. Он достиг своей цели. Он сумел передать ей чувства

и образы, владевшие им. Все равно, понравился ей

рассказ или нет,— важно, что он произв%\ на нее впе¬

чатление, заставил ее слушать внимательно, так, что

она даже не заметила мелочей.
—	Это жизнь,— возразил он,— а жизнь не всегда

привлекательна. А впрочем, может быть, я очень стран¬

но устроен, но я и здесь нахожу красоту. Она мне даже

кажется еще в десять раз более ценной в таком...
—	Но почему же эта несчастная женщина не мог¬

ла...—^прервала его Руфь и, не договорив, снова вос¬

кликнула с возмущением: —О! Это безо'бразно! Это гад¬

ко! Это грязно!
На мгновение ему показалось, что у него останови¬

лось сердце. Грязно! Он никогда не думал 'этого, ни
114

когда не предполагал. Весь рассказ горел перед ним

огненными буквами, и, ослепленный сиянием, он не за¬

мечал в нем никакой грязи. Но вот сердце снова заби¬

лось у него в груди. Совесть его была спокойна.
—	Почему вы не взяли более красивого сюжета?—

говорила она.— Мы знаем, что в мире миого грязи, но

это вовсе не значит...
Руфь продолжала говорить что-то с негодованием в

голосе, но он ее не слушал. Он смотрел на ее девичье

личико, озаренное такой трогательной невинностью, что,

казалось, невинность эта проникла в самое сердце Мар¬

тина, очищая и омывая его эфирным сиянием, прохлад¬

ным, нежным и ласковым, как сияние звезд. «Мы зна¬

ем, что в мире много грязи». Он подумал о том, что она

могла «знать», и улыбнулся про себя радостно, словно

‘она шутила с ним. В мгновенной вспышке перед ним

возникло видение бесконечного океана житейской гря¬

зи, который он избороздил вдоль и поперек, и он простил

ей, что она не поняла его рассказа. Она была не вино¬

вата, что не поняла его. Слава богу, что она родилась

и выросла в стороне от всего этого. Но он — он знал

жизнь, знал в ней все низкое и все великое, знал, что

она прекрасна, несмотря на всю грязь, ее покрывающую,

и — черт побери! — он скажет об этом) свое слово миру.

Не удивительно, что святые на небесах чисты и непо¬

рочны. Тут нет заслуги. Но святые среди грязи — вот

это чудо! И ради этого чуда стоит жить! Видеть высокий

нравственный идеал, вырастающий из клоаки несправед¬

ливости; расти самому и глазами, еще залепленными

грязью, ловить первые проблески красоты; видеть, как из

слабости, порочности, ничтожества и скотской грубости

рождается сила, и правда, и благородство духа.
До слуха Мартина вдруг донесся голос Руфи:
—	Весь тон какой-то низменный! А есть так много

прекрасного и высокого: вспомните «1п Memoriam»
Он хотел сказать ей: «А Локсли Холл?» — и сказал

бы, если бы снова его не отвлекли видения. Он глядел

на нее и думал, какими сложными путям'и, взбираясь

в течение сотен тысяч веков по лестнице жизни, достиг¬

ла наконец женщина высшей ступени совершенства и
' Памяти, в память (лат.).
115

стала Руфью, образцом творенья, чистьгм и прекрасным»,

одаренным божественной силой, и сумела вдохнуть в не¬

го любовь и стремление к чистоте и желание изведать

эту божественную силу — в него, Мартина Идена, кото¬

рый тоже непостижимым образом поднялся из глубин

первобытной жизни, из хаоса бесчисленных ошибок и не¬

удач вечного процесса созидания. Вот где и романтика,

и красота, и чудо! Вот о чем надо писать; только бы най¬

ти слова. Святые на небесах — они всего только святые.

А он человек.
—	В вас очень много силы,— услышал он голос Ру¬

фи,— но эта сила какая-то необузданная.
—	Похож на бегемота в посудной лавке,— пошутил

он и был награжден улыбкой.
—	Нельзя так — писать обо всем, без разбора. Вы

должны выработать в себе вкус, изящество, стиль.
—	Я, должно быть, слишком много на себя беру,—

пробормотал он.
Руфь ответила ему ободряющей улыбкой и пригото¬

вилась слушать следующий рассказ.
—	Не знаю, как вам понравится,— сказал Мартин,

словно оправдываясь.— Это странный рассказ! Может

быть, я тут слишком размахнулся, но, право, замысел

у меня был хороший. Постарайтесь не обращать внима¬

ния на мелочи. Главное, чтобы вам1 удалось уловить ос¬

новную мысль. Это важная мысль и верная, не знаю

только, сум»ел ли я сделать ее понятной.
Он начал читать; читая, поглядывал на Руфь. Нако¬

нец ему показалось, чтр рассказ захватил ее. Она сиде¬

ла неподвижно, не сводя с него глаз, затаив дыхание,

точно зачарованная созданными им образам1и. Он назвал

рассказ «Приключение», и это был в самом деле апо¬

феоз приключения — не книжного, а настоящего. Прик¬

лючения с большой буквы, грозного повелителя, одина¬

ково щедрого на взыскания и награды, прихотливого и

вероломного, требующего рабской покорности и неустан¬

ного труда, который то выводит на ослепительные сол¬

нечные просторы, то обрекает мукам жажды, голода, то¬

мительного долгого пути или жестокой лихорадки, несу¬

щей смерть, и через пот, кровь, укусы ядовитых насеко¬

мых, через длинную цепь мелких и неприглядных собы¬

тий приводит к великолепному, победному финалу.
116

Все это и еще многое другое, изобразил Мартин в сво¬

ем рассказе; все это, казалось ему, заставляло Руфь слу¬

шать его с горящими глазами; щеки ее разрумянились,

и к концу чтения он испугался, .что она вот-вот упадет

в обморок. Она действительно была взволнована, но, не

рассказом, а самим Мартином. Дело было не в расска¬

зе; она снова испытала на себе действие той знакомой

уже ей силы, которая исходила от Мартина и захваты¬

вала ее всю. Но, странным образом, рассказ тоже был

насыщен этой силой, и Руфь сейчас воспринимала ее

именно через рассказ. Она ощущала лишь эту силу, поч¬

ти не замечая того, что служило посредником; и хотя ее

как будто увлекло услышанное, на самом деле она была

увлечена совсем посторонней, страшной, невероятной мы¬

слью, внезапно возникшей в ее мозгу. Она вдруг заду¬

малась о замужестве,-и прихотливая настойчивость этой

мысли испугала ее. Это было нескром1Но. Это было так

чуждо ей. Ее еще никогда не мучила пробуждающаяся

женственность, и до сих пор она жила в мире снов, на¬

веянных поэзией Теннисона, оставаясь глухой даже к де¬

ликатным намекам этого деликатнейшего поэта относи¬

тельно истинных взаимоотношений' рыцарей и королев.

Она спала,— и вдруг жизиь властно постучалась у ее

двери. Объятая ужасом, она хотела было запереться на

все запоры, но пробуждающийся инстинкт ,требовал,

чтобы она широко распахнула дверь перед странным и

прекрасным гостем.
Мартин ждал ее приговора с чувством удовлетворе¬

ния. Он не сомневался в том, каков будет этот приговор,

и был ошеломлен, когда Руфь сказала только:
—	Это красиво.
После м)аленькой паузы она с жаром повторила;
—	Очень красиво!
Конечно, это было красиво; но в рассказе было нечто

большее, нечто такое, чему красота лишь служила и под¬

чинялась. Мартин лежал, растянувшись на земле, и зло¬

вещая туча сомнения надвигалась на него... Опять не уда¬

лось. Он не владеет словом. Он видит величайшие чуде¬

са мира, но не. в силах описать их.
—	А что вы скажете о...— он помедлил, не решаясь

произнести новое слово,— об идее?
—	Она недостаточно ясна,— отвечала она,— таково
117

мое общее впечатление. Я старалась следить за основ¬

ной линией сюжета, но это трудно. Вы слишком много¬

словны. Вы затемняете действие введением совершенно

постороннего м)атериала.
—	Но ведь все это подчинено основной идее,—пото¬

ропился он объяснить.— Центральная идея — космиче¬

ского, мирового значения. Я хотел насытить ею весь рас¬

сказ. Он для нее только внешняя оболочка. Я шел по

верному пути, но, видно, плохо справился с задачей. Мне

не удалось высказать то, что я хотел. Может быть, со

врем1енем я научусь.
Руфь не могла уследитть за ходом! его М!ыслей. Они

были недоступны ей, хотя она и была бакалавром ис¬

кусств. Она не понимала их и свое непонимание припи¬

сывала его неумению выразить желаемое.
—	Вы слишком многословны,— повторила она,— но

м1естами это прекрасно.
Ее голос доносился до Мартина как будто издалека,

ибо он в это время раздумывал, читать ли ей «Песни

моря». Он лежал мюлча, чувствуя тоску и отчаяние, а она

смотрела на него, и в голове ее носились все те же незва¬

ные и упорные М1ЫСЛИ о замужестве.
—	Вы хотите стать знаменитым? — вдруг спросила*

она.
—	Да, пожалуй,— согласился он,— но это не глав¬

ное. Меня занимает не столько слава, сколько путь

к ней. А кроме того, слава мне помогла бы в другом.

Я очень хочу стать знаменитым, если на то пошло, ра¬

ди одной причины.
Он хотел прибавить «ради вас», и, вероятно, приба¬

вил бы, если бы Руфь более горячо отнеслась |с его про¬

изведениям.
Но она слишком была занята в этот миг мыслями

о какой-либо мало-мальски приемлемой карьере для

него и потому не спросила даже, на что он намекает.

Что писателя из него не выйдет, Руфь была твердо уве¬

рена. Он только что доказал это своими дилетантски¬

ми, наивными сочинениями. Он научился хорошо гово¬

рить, но совершенно не владел литературным слогом. Она

сравнивала его с Теннисоном, Браунингом и с любимей-

шими своими писателями-прозаиками, и сравнение ока¬

зывалось для него более чем невыгодным. Но она на
118

стала говорить ему все, что думала. Странное чувст*'

во, которое тянуло ее к нему, умеряло ее взыскатель¬

ность. В конце концов его стремление писать было ма¬

ленькой слабостью, которая со временем, вероятно, ис¬

чезнет. Тогда он, несомненно, попробует свои силы на

каком-нибудь другом, более серьезном жизненном поп¬

рище и добьется успеха. В этом Руфь была уверена. Он

так силен, что, наверное, добьется всего... лишь бы он

скорей бросил писать.
—	Я хочу, чтобы вы читали мне все, что вы пишете,

мистер Иден,— сказала она.
Мартин вспыхнул от радости. Она заинтересова¬

лась,—это несомненно. В конце концов она ведь не за¬

браковала его произведений. Ока даже нашла отдельные

места прекрасными, от нее первой он услыхал ободряю¬

щие слова.
—	Хорошо,— пылко сказал он,— и вот вам мое сло¬

во, мисс Морз, я стану хорошим писателем. Я пришел из¬

далека, я знаю, и мне еще предстоит долгий путь, но я

пройду его, хотя бы пришлось ползти на четверень¬

ках.— Он протянул ей пачку отпечатанных на машинке

листков:— Вот это «Песни моря». Я вам дам их, а вы

прочитаете дома, когда будет время. Но только потом

скажите откровенно свое мнение. Мне так нужна кри¬

тика! Пожалуйста, скажите всю правду!
—	Я ничего не зпгаю,— обещала она, чувствуя, одна¬

ко, в глубине души, что не была с ним откровенна се¬

годня, и Не зная, сможет ли быть откровенной и впос¬

ледствии.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
—	Первая схватка состоялась,— говорил Мартин

своему изображению в зеркале дней десять спустя,— но

будет вторая, третья, и так до тех пор, пока...
Не докончив фразы, он оглядел свою жалкую комна¬

тенку, и взгляд его с грустью остановился на воро¬

хе длинных конвертов, валявшихся в углу. Все это были

возвращенные рукописи. Ему не на что было купить ма¬

рок для отправки их по новым адресам, и вот за неде¬

лю набралась целая груда. Они будут приходить и завтра

и послезавтра, пока все не вернутся к своему владель¬
119

цу. и он уже не в состоянии рассылать их дальше. Он

целый месяц не платил за прокат машинки и не мог

заплатить, потому что у него едва хватало денег для

недельной платы за свое содержание и взноса в посредни¬

ческую контору, через которую он рассчитывал получить

работу. Он сел и задумчиво посмотрел на свой стол. На

нем виднелись чернильные пятна, и Мартин вдруг по-

чувотвов«ал к нему нежность.
—	Милый старый стол,— сказал он,— много счаст¬

ливых часов я провел за тобой, и ты был всегда вер¬

ным другом. Ты никогда не отталкивал меня, никогда

не обижал незаслуженными отказами, никогда не сето¬

вал на тяжесть работы.
Он облокотился на стол и закрыл лицо руками. Что-то

подступило к горлу, хотелось заплакать. Ему вспомни¬

лась его первая драка, когда он, шестилетний мальчу¬

ган, весь в слезах, отбивался от другого мальчика, на два

года старше, который бил его кулаками что есть си\ы.

Он видел тесный круг мальчишек, поднявших дикий вой,

когда он наконец упал, глотая кровь, которая текла из

носа и смешивалась со слезами, лившимися из глаз.
—	Бедный малыш,— бормотал он,— и теперь те¬

бя снова побили! Так побили, что и не встать.
Воспоминание об этой первой битве исчезло не сра¬

зу. За нею последовало тогда много других битв, и все

они постепенно всплывали в памяти Мартина. Полгода

спустя Масляная Рожа (это было прозвище того са¬

мого мальчишки) опять напал на него. Но на этот раз и

Мартин посадил ему синяк под глазом. Это чего-нибудь

да стоило! Он вспомнил все их схватки, одну за другой.

Масляная Рожа всегда побеждал. Но Мартин ни разу

не обратился в бегство. Он почувствовал гордость при

мысли об этом. Он всегда стойко держался до конца,

хотя ему и приходилось туго. Масляная Рожа был под¬

лым противником и никому не давал пощады. Но Мар¬

тин держался. Он всегда держался до конца!
Потом Мартин увидал узкий переулок между ряда¬

ми ветхих каркасных Домов. В конце переулка находи¬

лось одноэтажное кирпичное здание, из которого доносил¬

ся глухой ритмичный шум машин, печатающих дневной

выпуск газеты «Вестник». Мартину было тогда один¬

надцать л^, а Масляной Роже тринадцать; оба они
120

продавали газеты. Потому-то они и стояли в ожидании

у ворот типографии. Масляная Рожа, разумеется, тот¬

час придрался к Мартину, и завязался бой, исход кото¬

рого остался нерешенным, так как без четверти четыре

ворота типографии распахнулись и вся толпа мальчишек:

устремилась за газетами.
—	Я тебя вздую завтра,— пообещал ему Масляная

Рожа, и Мартин дрожащим от слез голосом заявил, что

завтра будет на месте.
На следующий день, удрав из школы, он прибежал

на место битвы за две минуты до Масляной Рожи. Дру¬

гие мальчишки хвалили Мартина и давали ему советы,

следуя которым он непременно должен был побить про¬

тивника: Но те же мальчишки давали такие же советы

и Масляной Роже. Как наслаждались эти бесплатные

зрители! Сейчас Мартин даже позавидовал им, вспо¬

миная о том, сколько, удовольствия они тогда получили.

Битва началась и продолжалась целых полчаса, пока не

открылись ворота типографии. Снова и снова Мартин

видел себя мальчишкой, каждый день торопящимся

из школы к воротам типографии. Бегать он не мог. Он

горбился, он прихрамывал от постоянных драк. Те¬

ло у него было сплошь в синяках, руки исцарапаны, и не¬

которые царапины начинали гноиться. У него болели бо¬

ка, болела спина, болели плечи; в голове, точно нали¬

той свинцом, стоял туман. Б школе он не мог играть,

забросил учение. Для него было мукой сидеть целый день

за партой. Казалось, прошли века с тех пор, как на¬

чались эти ежедневные драки, и время тянулось, как

кошмар, в непрестанном ожидании новой стычки. «По¬

чему нельзя побить Масляную Рожу?»— думал Мартин.

Это сразу избавило бы его от всех мучений. Но никог¬

да ему не приходило в голову сдаться и признать, что

Масляная Рожа сильнее его.
Так он день за днем таскался к воротам типогра¬

фии, истерзанный душой и телом, учась великой нау¬

ке долготерпения, и там встречал своего вечного врага—

Масляную Рожу, который был истерзан так же, как и он,

и охотно прекратил бы эти побоища, если бы не подстре¬

кательства мальчишек-газетчиков, перед которыми ему

не хотелось осрамиться. Однажды, после двадцатими¬

нутной отчаянной схватки с соблюдением всех правил
121

борьбы (не драться ногами, не давать подножек и не

бить лежачего), Масляная Рожа, шатаясь, едва пере¬

водя дух, предложил кончить дело вничью. Мартин

вздрогнул от сладости этого воспоминания: зады¬

хаясь и дайвясь кровью, бегущей из его разбитой губы, он

кинулся к Масляной Роже, выплюнул кровь, мешавшую

ему говорить, и крикнул, что на ничью он не согласен, и

если Масляная Рожа выдохся, пусть сдается. Но Масля¬

ная Рожа сдаться не захотел, и драка продолжалась.
На следующий день драка возобновилась и возобно¬

влялась по-прежнему изо дня в день. Каждый раз в на¬

чале побоища Мартин сильно страдал от боли, но потом

боль притуплялась, и он дрался, ослепленный яростью,

как во сне, видя перед собою лишь широкие скулы Мас¬

ляной Рожи и горящие, как у зверя, глаза. Он сосредо¬

точил все свое внимание на этой роже, все остальное

перестало существовать. В мире не было ничего, кроме

этой рожи, и Мартин знал, что успокоится он лишь то¬

гда, когда превратит ее в кровавое месиво или когда в

кровавое месиво превратится его собственная физионо¬

мия. Тогда можно будет прекратить состязание. Но со¬

гласиться ему, Мартину, на ничью — это было невоз¬

можно!
И вот настал день, когда, придя к воротам типографии

в обычное время, Мартин не нашел Масляной Рожи. Он

так и не пришел. Мальчишки поздравляли Мартина,

утверждая, что Масляная Рожа сдался. Но Мар¬

тин не был удовлетворен таким исходом. Он не победил

Масляную Рожу, и Масляная Рожа не победил его.

Спор не был решен. Впоследствии выяснилось, что в тот

самый день у Масляной Рожи внезапно умер отец.
Мартин мысленно перескочил через несколько лет и

увидел себя сидящим на галерке в театре. Он только

что вернулся из плавания, ему уже шел семнадцатый

год. Среди зрителей вспыхнула ссора. Кто-то кого-то

толкнул. Мартин вмешался и встретился со сверкающими

глазами своего старинного врага — Масляной Рожи.
—	После спектакля я тебе всыплю,— прошипел Мар¬

тину его враг.
Мартин кивнул головой. К месту скандала спешил

блюститель порядка.
—• Встретимся у выхода после конца,— шепнул Мар¬
122

тин, делая вид, что поглощен происходящим на

сцене.
Блюститель порядка посмотрел на них и отошел.
—	Ты с компанией?—спросил Мартин Масляную

Рожу по окончании действия.
—	Конечно!
—	Тогда я тоже кое-кого позову,— объявил Мартин.
Во время антракта он навербовал себе партию: трех
приятелей с гвоздильного завода, одного пожарного,

полдюжины матросов и столько же молодцов из знаме¬

нитой шайки с Маркет-стрит.
По окончании спектакля обе партии пошли по разным

сторонам улицы. В тихом переулке неподалеку они со¬

шлись и устроили военный совет.
—	Самое подходящее место — это мост Восьмой

улицы,— сказал рыжий парень из шайки Масляной Ро¬

жи,— драться будете посередке, под электрическим фо¬

нарем, а мы будем смотреть, не идут ли фараоны. Елли

с одной стороны покажутся, мы удерехМ в другую сторону.
—	Ладно. Идет,— сказал Мартин, посоветовавшись

со своими.
Мост Восьмой улицы, перекинутый через рукав устья

Сан-Антонио, по длине равен трем городским кварта¬

лам. Посредине моста и на обоих концах его горели элек¬

трические фонари. Ни один полисмен не мог подойти

незамеченным. Перед закрытыми глазами Мартина воз¬

никло во всех подробностях это удобное для боя место.

Он увидел обе шайки, хмурые и враждебные, стоявшие

друг против друга, каждая позади своего бойца. Мар¬

тин и Масляная Рожа разделись до пояса. Дозорные

заняли свои наблюдательные посты на концах моста.

Один из матросов взял у Мартина куртку, рубашку и

шапку, чтобы в случае появления полиции удрать с ними

в безо1пасное место. Мартин ясно увидел самого себя:

как он выходит на середину круга, смотрит прямо в гла¬

за Масляной Роже и говорит, подняв кулак:
—	Никаких церемоний разводить не будем! Понял?

Драться До конца! Без уверток. У нас с тобой ста¬

рые счеты, и надо свести их вчистую! Понял?
Противник заколебался — Мартин заметил это,— но

Масляная Рожа был самолюбив и не хотел ударить ли¬

цом в грязь перед столькими зрителями.
123

—	Ну что же, выходи,— крикнул он,— чего разбол¬

тался! До конца так до конца!
И тут, сжав кулаки, они бросились друг на друга,

как два молодых бычка, со. всем пылом юности, охвачен^

ные желанием бить, ломать, калечить. Все, что было до¬

стигнуто человечеством на его тысячелетнем трудном

пути к совершенству, рухнуло в один миг. Только элек¬

трический фонарь торчал, как забытая веха прогресса.

Мартин и Масляная Рожа были дикарями каменного

века, обитающими в пещерах и на деревьях. Они все

глубже и глубже погружались в трясину первобытного

существования, сталкивались слепо, непроизвольно, как

осколки небесных тел, как атомы, вечно притягивающие и

вечно отталкивающие друг друга.
—	Боже! Что за скоты мы были! Что за дикие зве¬

ри!— простонал Мартин, вспоминая подробности этого

боя. .Благодаря необычайной силе своего воображения он

видел все так живо, словно сидел в кинематографе. Он

был одновременно и участником и зрителем. Все, чему он

научился за эти долгие месяцы, заставляло его содро¬

гаться от этого зрелища; но вскоре прошлое вытеснило

настоящее из его сознания, и он снова стал былым Мар¬

тином Иденом и, только что вернувшись из плавания,

дрался с Масляной Рожей посреди моста на Восьмой ули¬

це. Он напрягал силы, потел, обливался кровью, ликовал,

когда кулаки его попадали в цель.
Казалось, то были не люди, а два буйных вихря, на¬

летевшие друг на друга. Время шло, и обе партии стоя¬

ли, присмирев и затаив дыхание. Подобной ярости они

не видели, и она внушала им страх. Перед ними боролись

два зверя, более свирепые, чем они сами.
Когда остыл первый порыв, противники стали драть¬

ся осторожнее и обдуманнее. Ни один не брал верх,
—	Ничья будет,— долетели до Мартина слова.
Он сделал нечаянно обманное движение, но в тот

же миг получил страшный удар в щеку, рассекший

ее до кости. Голый кулак не мог нанести такой раны.

Мартин услыхал возгласы изумления и почувствовал, что

из щеки у него хлещет крю«эь. Но он не подал и виду. Он

тотчас же насторожился, так как хорошо знал, с

кем имел дело, и мог ожидать всякой низости. Он стал

внимательно следить за противником и, уловив блеск
124

металла, сделал лоокии маневр и поймал его за

руку.
—	Разожми кулак! — гаркнул он.— Ты меня хватил

кастетом!
Обе партии с ревом и руганью бросились друг на дру¬

га; еще секунда—и произошла бы общая свалка и Мар¬

тин не утолил бы своей жажды мести. Он был вне себя.
—	А ну назад!— загремел он.— Все назад! Понят¬

но?
Они расступились. Они были звери, но он был сверх-

зверь, внушавший ужас, и этот ужас заставил их подчи¬

ниться.
—	Это мое дело, и никто пусть не мешается. Эй, ты!

Давай сюда кастет.
Масляная Рожа повиновался, немного испуганный, и

отдал предательское оружие.
—	Это ты ему дал железку, рыжая сволочь,— продол¬

жал Мартин, швырнув кастет в воду,— я видел, как ты

тут терся, не догадался только, что тебе нужно. Если

ты еще раз сунешься, я изобью тебя до смерти. Понял?
Бой возобновился, и хотя оба противника дошли до

полного изнеможения, они все же продолжали осыпать

друг друга ударами, пока, наконец, окружавшая их зве¬

риная стая, насытив свою жажду крови, не почувство¬

вала страха и не начала уговаривать их прекратить дра¬

ку. Масляная Рожа, едва державшийся на ногах, изби¬

тый до потери человеческого облика и превратившийся в

какое-то страшное чудовище, остановился в нерешитель¬

ности, но Мартин кинулся на него, снова и снова осы¬

пая ударами.
Казалось, они боролись уже целую вечность, и Мас¬

ляная Рожа заметно стал сдавать, как вдруг послы¬

шался громкий хруст, и правая рука Мартина беспомощ¬

но повисла. Кость была сломана. Все слышали, и все

поняли. Понял и Масляная Рожа и, как тигр, набро¬

сился на раненого противника, колотя изо всех сил. Пар¬

тия Мартина бросилась на выручку. Но Мартин, одурев

от сыпавшихся на него ударов, не переставая изры¬

гать прокляггия вперемежку со стонами боли и злобы,

крикнул, чтобы они не вмешивал'ись, и все бил одной

левой рукой, ничего не сознавая, колотил и коло¬

тил. Словно издалека доносились до него испуганные пе¬
125

решептывания, потом он услышал, как кто-то сказал

дрожащим голосом: «Ребята, это не драка! Это убий¬

ство! Надо растащить их!»
Но ни один не решился подсггулиться, а он все бил

и бил своей левой рукой, попадая каждый раз во что-

то мягкое, кровавое, отвратительное и не имеющее ниче¬

го общего с человеческим лицом, и это что-то не под¬

давалось и продолжало маячить перед его помутившим¬

ся взором. И он все бил и бил, все слабее, и слабее, по¬

степенно теряя последние остатки жизненной энергии,

бил, казалось, целые века, целые тысячелетия, пока, нако¬

нец, бесформенная кровавая масса не рухнула на доски

моста. И тогда он встал над ней, шатаясь, как пьяный,

ища опоры в воздухе и спрашивая изменившимся голосом:
—	Еще хочешь? Говори... Еще хочешь?
Он все спрашивал, настойчиво требуя ответа, и вдруг

почувствовал, что товарищи хватают его, тащат, пыта¬

ются надеть на него куртку. И тут внезапно сознание

покинуло его.
Будильник на столе зазвонил, но Мартин не слыхал

его и продолжал сидеть, закрыв лицо руками. Он ничего

не слышал. Он ни о чем не думал. Так живо он пережил

все опять, что вновь потерял сознание, как в ту ночь,

на мосту Восьмой улицы. Мрак и пустота окутывали его

в течение нескольких минут. Потом, точно оживший мерт¬

вец, он вскочил, сверкая глазами, весь взмокший от пота,
—	Я все-таки побил тебя. Масляная Рожа! — вскри¬

чал он.— Мне понадобилось для этого одиннадцать

лет, но я побил тебя!
Ноги у него дрожали, голова кружилась, и, пошат¬

нувшись, он должен был сесть на постель. Он все еще

был во власти прошлого. Он недоуменно озирался по

сторонам, словно не понимая, где он находится, пока,

наконец, не увидел груду рукописей в углу. Тогда

колеса его памяти завертелись быстрее, промчали его че¬

рез четырехлетний промежуток, и он вспомнил книги,

вспомнил мир, который они открыли ему, вспомнил свои

гордые мечты и свою любовь к бледной девушке, впечат¬

лительной и нежной, которая умерла бы от ужаса,

если бы хоть на миг стала свидетельницей того, что он

только что заново пережил, хоть на миг увидала бы ту

грязь жизни, через которую он прошел!
126

Он поднялся и поглядел на себя в зеркало.
—	Теперь ты выкарабкался из этой грязи, Мартин,—

торжественно сказал он себе,— в глазах у тебя про¬

яснилось, ты касаешься звезд плечами, живешь полной

жизнью и отвоевываешь ценнейшее наследие веков у

тех, кто им владеет.
Он внимательно поглядел на себя и рассмеялся.
—	Немножко истерики и мелодрамы? Ну что ж1 Это

не страшно. Ты когда-то одолел Масляную Рожу,— так

же ты одолеешь и издателей, даже если придется потра*

тить и больше, чем одиннадцать лет! Только не взду^

май останавливаться, иди вперед. Бороться так бо¬

роться до конца!
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Будильник разбудил Мартина так внезапно, что у че¬

ловека с менее здоровым организмам это наверняка вы¬

звало бы головную боль. Хотя он спал очень крепко, но

проснулся мгновенно, как кошка, радуясь, что минова¬

ли пять часов забытья. Он ненавидел сон. Так много

нужно было сделать, так много испыгать в жизни! Он

жалел о каждом миге, похищенном у него сном г бу¬

дильник не перестал еще трещать, а Мартин окунул го¬

лову в таз с водой, наслаждаясь ощущением холода.
Но день не пошел по обычной программе. Не бы¬

ло начатого рассказа, который ждал бы окончания, не

было нового замысла, который просился бы на бумагу.

Мартин очень поздно кончил заниматься накануне, и те¬

перь время уже приближалось к завтраку. Он хотел было

прочитать гл1ву из Фиска, но голова его была занята

другим, и книгу пришлось отложить. Сегодня ему пред¬

стояло вступить в новую схватку с жизнью, и на неко¬

торое время он решил прервать свое писание. Ему было

грустно, как бывает грустно человеку при расставании

с семьей и с родным домом. Он поглядел на рукописи

в углу. Да, он должен покинуть своих бедных, опозорен¬

ных детей, которым никто не хотел дать пргаота. Он

наклонился и начал разбирать рукописи, перечитывал

свои любимые места. «Котел» и «Приключение» он удо¬

стоил даже чтения вслух. Особенно он остался доволен
127

рассказом «Радость», написанным накануне и брошен¬

ным в угол за отсутствием марки.
—	Не понимаю,— бормотал он,— а может быть, это

редакторы не понимают. Чего им еще нужно? Они пе¬

чатают вещи куда хуже. Да все, что они печатают, го¬

раздо хуже этого... почти все.
После завтрака он уложил в футляр пишущую ма¬

шинку и отвез ее в Окленд.
—	Я задолжал за месяц,— сказал он приказчику.—

Скажите хозяину, что я уезжаю на работу и расплачусь

по возвращении. Через месяц или около того.
Он переправился на пароме в Сан-Франциско и по¬

шел в посредническую контору.
—	Любую работу, все равно какую,— начал он, но

его прервал приход нового посетителя, одетого с тем де¬

шевым шиком, с каким одеваются рабочие, имеющие

склонность к «изящной жизни».
Человек, сидевший за сголом, безнадежно покачал

головой.
—	Неужели никого?— спросил вновь пришедший.—

Но мне до зарезу необходимо найти кого-нибудь сего¬

дня.
Он повернулся и посмотрел на Мартина, а Мартин

посмотрел на него и увидел довольно красивое лицо,* но

бледное и помятое, как бывает после бурно проведенной

ночи.
—	Ищешь работы?—спросил он у Мартина.— Что

умеешь делать?
—	Любую тяжелую работу, знаю морское дело, пишу

на машинке, стенографии не знаю; могу ездить верхом —

вообще могу делать все, что угодно.
Тот кивнул головой.
—	Ну что ж, подходит. Меня зовут Доусон, Джо

Доусон, и я ищу себе помощника в прачечную.
—	В прачечную?— мысль, что он будет гладить вся¬

кие там женские кружевные финтифлюшки, показалась

Мартину забавной. Но наниматель чем-то понравился

ему, и потому он прибавил:— Стирать я вообще-то умею

Научился в плавании.
Джо Доусон на минуту призадумался.
—	Слушай, мы. пожалуй, можем столковаться. Хо¬

чешь узнать, о чем речь идет?
128

Мартин утвердительно кивнул головой.
—	Есть такая маленькая прачечная при гостинице

в курортном местечке «Горячие Ключи». Для работы

нужны двое: старший и помощник. Я старший.

Каждый делает свое дело, но ты мне подчиняешься.

Как, согласен?
Мартин задумался. Перспектива была заманчива. Не¬

сколько месяцев работы— и у него появится опять время

для занятий. А он умел и работать и учиться на со¬

весть.
—	Хорошие харчи и отдельная комната,— сказал

Джо.
Это решило вопрос. Отдельная комната, где никто

не будет мешать жечь лампу по ночам.
—	Но работа адова,— прибавил Джо.
Мартин погладил свои мускулы, вздувавшиеся под

рукавом.
—	Мне к работе не привыкать.
—	Так по рукам!
Джо пощупал свой лоб,
—	Фу, черт! До сих пор перед глазами круги идут.

Уж больно я вчера перехватил... Да, так условия та¬

кие: на двоих полагается сотня долларов и квартира. Я

получал шестьдесят, а помощник — сорок. Но тот парень

знал дело, а ты новичок. На первых порах мне придет¬

ся много работать за тебя. Положим, ты начнешь с

тридцати и постепенно дойдешь до сорока. Я не надую.

Как только ты приладишься и начнешь работ*^ть по-

настоящему, станешь получать свои сорок.
—	Согласен,— заявил Мартин и протянул руку, кото¬

рую тот пожал.— Только хорошо бы задаток. На доро¬

гу и другие расходы.
—	Все просадил,—грустно отвечал Джо, снова поти¬

рая лоб,— только и осталось, что обратный билет.
—	А я все до последнего цента должен отдать за

квартиру.
—	А ты плюнь,— посоветовал Джо.
—	Не могу.-Родной сестре должен.
Джо сочувственно присвистнул и принял глубокомыс¬

ленный вид.
—	У меня на полбутылки наберется. Пойдем. Может,

что и придумаем.
9.	Джек Лондон; Т. VU,	129

Мартин отклонил это предложение.
—	Не употребляешь?—спросил Джо.
Мартин качнул головой, и Джо тут же заметил уны¬

лым голосом:
—	Завидую, у меня вот не выходит. Проработаешь

целую неделю как черт, поневоле пойдешь в кабак. Если

бы я не напивался, то давно перерезал бы себе глотку

или подпалил все заведение. Но я рад, что ты из непью¬

щих. Продолжай в том же духе.
Мартин видел, какая огромная пропасть лежит меж¬

ду ним и этим человеком — пропасть, созданная книгами;

но ему нетрудно было вновь перешагнуть через нее.

Всю жизнь он прожил среди людей рабочего класса, и

чувство трудового товарищества было его второй нату¬

рой. Мартин быстро разрешил вопрос о переезде — за¬

дачу, чересчур затруднительную для одурманенной голо¬

вы Джо. Он пошлет свой чемодан багажом по билету

Джо, а сам приедет в «Горячие Ключи» на велосипеде.

Семьдесят миль вполне можно осилить за воскресенье,

чтобы уже с понедельника стать на работу. А теперь

он пойдет домой и уложит вещи. Прощаться ему было

не с кем. Руфь и вся ее семья уехали на лето в Сиерру,

к озеру Тэхо.
Мартин явился в «Горячие Ключи» в воскресенье ве¬

чером, усталый и весь в пыли. Джо восторженно встре¬

тил его. Голова Джо была обвязана мокрым полотенцем,

так как он проработал целый день.
—	Часть белья оставалась еще с прошлой недели,—

пояснил он,— когда я ездил нанимать тебя. Твой ба¬

гаж прибыл в сохранности. Он у тебя в комнате. Ну,

скажу тебе, я тяжесть же. Что там напихано? Слитки

золота?
Пока Мартин распаковывал чемодан, Джо присел на

его кровать. Это был, собственно говоря, не чемодан, а

просто ящик из-под консервов, за который мистер Хиг¬

гинботам взял с Мартина полдоллара. Приколотив к

ящику две веревочные ручки, Мартин преобразил его в

некоторое подобие чемодана. Джо вытаращил глаза, ко¬

гда после нескольких смен белья из ящика начали появ¬

ляться книги, книги и книги.
—	Как! До самого дна все книги? — спросил он.
Мартин утвердительно кивнул и продолжал выкла-
130

дьгвать том за томом на кухонный стол, зам!енявший умы¬

вальник.
—	Ну и ну!
Отведя душу ЭТИМ1 восклицанием, Джо замолчал, и в

его мозгу начала, тю-видимому, складываться какая-то

мысль. Наконец он спросил:
—	Скажи, ты как насчет девочек? Слаб? — спро¬

сил он.
—	Нет,—ответил Мартин,—раньше случалось, пока

я не начал читать книги. А теперь у меня нет времени.
—	Ну, здесь у тебя не будет времени и на книги —

только работать и спать.
Мартин ВСП0М1НИЛ о своей пятичасовой норме сна и

улыбнулся. Его ком»ната 4ыла расположена над прачеч¬

ной, И в этом же здании помещался мотор, который ка¬

чал воду, подавал свет и приводил в движение М)ашины

в прачечной. Механик, живший в соседней комнате, за¬

шел познаком1ИТься с новым работником и помог Мар¬

тину приспособить электрическую лампочку на длинном

проводе, так что ее можно было переносить от стола

к постели.
На следующее утро Мартин встал в четверть седь¬

мого— ему сказали, что завтрак подается без четверти

семь. В дом1е оказалась ванная для служащих, и Мар¬

тин, JC великому изумлению Джо, принял холодную

ванну.
—	Ну и чудило же ты! — воскликнул Джо, когда они

уселись завтракать на кухне.
С ними завтракали механик, садовник^ помощник са¬

довника и два или три конюха. Все они ели мрачно и то¬

ропливо, изредка перекидываясь отдельными словами, и

Мартин, прислушиваясь к этом1у лесложному разговору,

думал о том, как далеко он ушел от таких людей. Убо¬

жество их кругозора казалось ему «невыносимым, и хо¬

телось поскорее избавиться от их общества. Поэтому он

так же торопливо, как и они, проглотил свою порцию

жидкой безвкусной каши и вздохнул свободно, лишь вый¬

дя за кухонную дверь.
Маленькая паровая прачечная была превосходно обо¬

рудована новейшими мапшнами, которые делали все, что

только могли делать машины. Получив краткие настав-

Мартин стал разбирать и сортировать огромные

.131

груды грязного белья, а Джо тем временем запускал м>а-

шины и разводил жидкое мыло, составленное из едких

химикалий, так что он принужден был закутать полотен¬

цем глаза, нос и рот и стал похож на мумию. Покончив

с разборкой, Мартин приступил к выжиманию уже вы¬

стиранного бел1ья. Для этого белье закладывалось в осо¬

бый вращающийся барабан, делавший несколько тысяч

оборотов в минуту и удалявший из белья влагу с по¬

мощью центробежной силы. Мартину то и дело приходи¬

лось бегать от сушилки к выжималке, а в промежутках

еще отбирать чулки и носки. После обеда, пока нагрева¬

лись утюги, они занялись катаньем носков и чулок. По¬

том гладили нижнее белье до шести часов, но когда про¬

било шесть, Джо с сомнением покачал головой.
—	Не управились!-г- сказал он.— Придется работать

и после ужина.
И после ужина они работали до десяти при слепя¬

щем электрическом свете, пока последняя пара нижнего

белья не была выглажена и приготовлена к выдаче. Была

знойная калифорнийская ночь, и, несмотря на распах¬

нутые настежь окна, в комнате от раскаленной плиты и

утюгов стояла невыносимая жара. Мартин и Джо, в од¬

них рубашках, с засученными рукавами, обливались по-

TOMI и задыхались.
—	Точно на погрузке в тропическом! порту! —сказал

Мартин, когда они поднимались по лестнице.
—	У тебя дело пойдет,— говорил Джо.— Ты рабо¬

таешь молодцом. Ехли и дальше так будет, ты только пер-

выц месяц просидишь на тридцати долларах. В следую¬

щий месяц получишь уже все сорок. Но не может быть,

чтобы ты раньше никогда не гладил. Меня не проведешь.
—	Ей-богу, не выгладил за всю свою жизнь ни од¬

ной тряпки!
Мартин чувствовал сильную усталость и удивлялся

этому, позабыв, что проработал, стоя на ногах, четыр¬

надцать часов подряд! Он поставил будильник на шесть

и, отсчитав пять часов, решил читать до часу. Сняв баш¬

маки, чтобы дать отдохнуть ногам, он сел за стол и об¬

ложился книгами. Он раскрыл Фиска на том самом ме¬

сте, на котором прервал чтение два дня назад. Но голо¬

ва работала плохо, и ему пришлось два раза прочесть

один и тот же абзац. Потом он вдруг проснулся от бола
.132

в затек1йих мышцах и от холодного ветра, который дул с

гор в открьггое окно. Часы показывали два. Он проспал

[четыре часа. Тогда он разделся, лег в постель и заснул,

едва коснувшись головой подушки.
Вторник прошел в такой же напряженной работе. Бы¬

строта, с которой работал Джо, приводила Мартина

•в восторг. Сам черт не мог бы за ним угнаться. Он не

терял »и одного мгновения в течение всего долгого дня,

сосредоточивал на работе все свое внимание и то и дело

указывал Мартину, где вместо пяти движений можно

сделать три и вместо трех — два. Мартин смотрел и ста¬

рался подражать ему. Он и сам был прекрасным работ¬

ником, ловким, сообразительным и всегда гордился тем,

что никто не мог превзойти его в работе. Теперь он тоже

решил полностью сосредоточиться на работе и следовать

всем наставлениям Джо. Он так ловко растирал крахмал

на воротничках и манжетах, чтобы на них не образовались

пузыри во время глажения, что Джо даже похвалил его.
Работа шла без всяких перерывов. Кончив одно де¬

ло, Джо тотчас же переходил к другому, ничего не дожи¬

даясь, ничего не откладывая. Они накрахмалили двести

белых сорочек, правой рукой погружая в горячий крах¬

мал воротничок, грудь и манжеты, а левой придержи¬

вая рубашку, чтобы другие части ее не касались крах¬

мала, а крахмал был такой горячий, что, отжимая его,

им каждый раз приходилось опускать руку в холодную

воду. В этот вечер они работали до половины одинна¬

дцатого, подкрахмаливая оборки на тонком женском

белье.
—	В тропиках и то легче,— со смехом сказал Мартин.
—	Только не для меня,— серьезно возразил Джо,—

я ничего не умею делать, кроме этого.
—	Но это ты делаешь здорово.
—	Еще бы. Я начал работать одиннадцати лет, в Ок¬

ленде. Стоял у парового катка. С тех пор прошло восем¬

надцать лет, и все врем1Я я только этим и занимался. Но

такой каторжной работы, как тут, мне еще не попада¬

лось. Сюда надо бы по крайней мере троих. Завтра при¬

дется работать r ночью. По средам всегда приходится ра¬

ботать ночью: воротнички и манжеты.
Мартин опять завел будильник, сел за стол и раскрыл

Фиска. Но он не мог прочитать и одного абзаца. Строчки
133

плясали перед глазами, и он клевал носом. Он стал

расхаживать из угла в угол, колотя себя кулаками по

голове, чтобы разогнать сон, но все было напрасно. По¬

том он положил книгу перед собой и попробовал читать,

придерживая веки пальцами, но тотчас же заснул с рас¬

крытыми глазами. Тогда, не в силах больше бороться с

усталостью, он разделся, едва сознавая, что делает, и

бросился на кровать. Он проспал семь часов тяжелым

животным сном и проснулся от звона будильника с ощу¬

щением, что все еще не выспался.
—	Много прочитал? — спросил его Джо.
Мартин отрицательно покачал головой.
—	Ничего! — утешил его Джо.— Мы сегодня пустим

каток ночью, зато завтра кончим в шесть. У тебя будет

тогда время для чтения.
Мартин в этот день полоскал шерстяные вещи в боль¬

шой лохани, наполненной раствором едкого мыла, при¬

чем полоскание производилось с помощью особого при¬

способления, состоявшего из колесной втулки и порш¬

ня, укрепленных на перекладине над лохалью.
—	Мое изобретение,— с гордостью сказал Джо.—

Заменяет и валек и руки и сберегает к тому же по крайней

мере пятнадцать минут в неделю! А ты знаешь, чего сто¬

ит каждая минута в этом чертовом пекле!
Пропускание через каток воротничков и манжет было

тоже его выдумкой, и вечером, когда они продолжали

работу при электрическом свете, Джо объяснил:
—	В других прачечных еще не додумались до этого.

А я таким образом получаю возможность в субботу кон¬

чать работу в три часа. Только надо умело это делать—

вот и все. Нужна особая тем)пература, особое давление, и

пропускать надо три раза. Посмотри-ка.
Он взял манжету.
—	Так и вручную не сделаешь, верно?
В четверг Джо пришел в ярость: был прислан целый

узел тонкого крахмального белья сверх нормы.
—	К черту,— заорал он,— к дьяволу! Не хочу боль¬

ше. Я работал, как скотина, целую неделю, экономил

каждую минуту, и вдруг, извольте радоваться, узел

крахмального белья сверх нормы! Я живу в свободной

стране, и я скажу этому голландскому борову все, что я

о нем думаю! Я не стану с ним изъясняться по-француз¬
134

ски. Найдутся и на языке Соединенных Штатов подхо¬

дящие словечки. Целый узел сверх нормы!
—	Придется опять работать до полуночи,— сказал

он через минуту, забыв свою вспышку и покоряясь судьбе.
И в эту ночь Мартину опять не пришлось читать. Уже

неделю он не видал газеты и, к собственном1у удивлению,

не чувствовал охоты ее увидеть. Новости его не интересо¬

вали. Он был слишком утомлен, чтобы чем-нибудь инте¬

ресоваться, но все-таки решил в субботу, если они дей¬

ствительно кончат в три, съездить на велосипеде в Ок¬

ленд. Семьдесят миль туда и семьдесят М1иль обратно —

это значило, что ему не придется вовсе отдохнуть и за¬

пастись силами на предстоящую неделю. Было бы луч¬

ше поехать поездом, но это обошлось бы в два с полови¬

ной доллара, а Мартин твердо решил копить деньги.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ.
Мартин приобрел много новых познаний. На первой

неделе был один день, когда они с Джо пропустили

двести белых рубашек. Джо управлял машиной, к пере¬

кладине которой был привешен утюг на стальной пру¬

жине, регулирующей давление. Так он разглаживал

накрахмаленные части рубашки, потом) кидал ее Мар¬

тину. Тот на доске доглаживал все остальное.
Это была тяжелая, изнурительная работа, продол¬

жавшаяся к TOMiy же беспрерывно, час за часом. На от¬

крытых верандах гостиницы мужчины и дамы, одетые в

белое, прогуливались для моциона или сидели за столи¬

ками и пили прохладительные напитки. Но в прачечной

стояла нестерпимая духота. Раскаленная докрасна

плита полыхала жаром, а из-под утюгов, прикасавших¬

ся к сырому белью, клубился пар. Утюги нагревались го¬

раздо сильнее, чем их обычно нагревают домашние хо¬

зяйки. Утюг, который пробуют, послюнив палец, пока¬

зался бы Мартину и Джо холодным. Они определяли

степень нагретости утюга, просто поднося его к щеке, и

угадывали температуру каким-то особым чутьем, которое

казалось Мартину совершенно необъяснимым». Если утюг

был слишком горячим, его погружали в холодную воду.

Это тоже требовало большого навыка и ловкости. Доволь¬

но было продержать утюг в воде лишнюю секуаду, чтобы
135

остудить его больше, чем нужно; и Мартин сам) изумлял¬

ся своей точности — безупречной точности автомата, с

которой он выполнял этот трудный маневр.
Впрочем, изумляться было некогда. Все внимание

Мартин сосредоточил на работе. Не останавливаясь, ра¬

ботал он головой и руками, как живая машина, и ра¬

бота поглощала все, что в нем1 было человеческого. В го¬

лове не оставалось места для разм1ышлений о мире и

его загадках. Все широкие, просторные помещения в его

мозгу были заперты и опечатаны. Сознание его посели¬

лось в тесной комнатке, в штурманской рубке, из которой

оно посылало указания его рукам и пальцам— как во¬

дить утюгом по дымящейся ткани, как в строгой после¬

довательности размеренных движений разглаживать бес¬

конечные рукава, спины, полы, бока, не уклоняясь ни на

один дюйм, как отбрасывать выглаженную рубашку, не

измяв ее. И тут же его внимание переключалось на сле¬

дующую рубашку. Так шли долгие часы. Снаружи вся

жизнь зам1ирала под жарким солнцем» Калифорнии, но

в душной прачечной она не замирала ни на мгновение.

Тем, кто прохлаждался на верандах гостиницы, постоян¬

но требовалось чистое белье.
Пот градом катился с Мартина. Он пил неимоверное

количество воды, но зной был так велик, что влага не

задерживалась в теле и выступала изо всех пор. Во вре¬

мя плаваний самая тяжкая работа не мешала ему от¬

даваться своим мыслям. Владелец судна был только гос¬

подином его времени; а хозяин гостиницы был еще и

господином его мыслей. Мартин не мог думать ни о чем,

кроме труда, равно изнурительного и для ума и для тела.

Других мыслей у него не было. Он даже не знал, любит

ли он Руфь. Она как бы перестала существовать, потому

что измученному работой Мартину было не до воспоми¬

наний, и только вечером, когда он ложился в постель, или

утром, за завтраком, она мелькала перед ним туманным

видением.
—	Хуже чем» в аду, верно? —спросил однажды Джо.
Мартин кивнул, но почувствовал вдруг приступ раз¬

дражения. Это было ясно и без напоминаний. Они обыч¬

но не разговаривали во время работы. Разговор выби¬

вал из pHTMia, вот и теперь, отвлеченный вопросом Джо,

Мартин сделал утюгом два лишних движения.
136

в пятницу утром запустили стиральную машину. Два

раза в неделю приходилось стирать белье гостиницы:

Скатерти, салфетки, простыни и наволочки. Покончив со

этим, они принимались за тонкое белье. Это была

работа чрезвычайно кропотливая и утомительная, требу¬

ющая большой осторожности, и у Мартина дело шло

медленнее; к тому же он боялся промахов, в данном слу¬

чае пагубных.
—	Видишь эту штуку?—сказал Джо, показывая лиф¬

чик, такой тонкий, что его можно было спрятать в кула¬

ке.— Спали его — и с тебя вычтут двадцать долларов.
Но Мартин ничего не спалил; он сумел ослабить на¬

пряжение мускулов за счет еще большего напряжения

нервов и, работая, с удовольствием слушал ругань, ко¬

торой Джо осыпал дам, носящих тонкое белье,— ко¬

нечно, только потому, что им не приходится самим сти¬

рать его. Тонкое белье было проклятием! для Мартина, да

и для Джо тоже. Это тонкое белье похищало у них дра¬

гоценные минуты. Они возились с ним целый день. В семь

часов они прервали стирку, чтобы прокатать простыни,

скатерти и салфетки, а в десять, когда все в гостинице

уже спали, снова взялись за тонкое белье и потели над

ним до полуночи, до часу, до двух! Они кончили в поло¬

вине третьего.
В субботу с утра опять было тонкое белье и всякие

мелочи, и, наконец, в три часа недельная работа была

кончена.
—	На этот раз, надеюсь, ты не поедешь в Окленд? —

спросил Джо, когда они уселись на ступеньках и с на¬

слаждением закурили.
—	Нет, поеду,— ответил Мартин.
—	За каким» чертом ты туда таскаешься? К девчон¬

ке, что ли?
—	Нет, мне нужно обменять книги в библиотеке. А

чтобы сэкономить два с половиной доллара, я езжу на

велосипеде.
—	Пошли книги по почте. Это обойдется в четверть

доллара.
Мартин задумался.
—	Ты лучше отдохни завтра,— продолжал Джо,—

Тебе это не^ходимо. Я по себе сужу. Я совсем разбит.
Эго было видно. Неутомимый борец за секунды и ми¬
137

нуты, враг промедлений и сокрушитель препятствий, не¬

иссякаемый источник энергии, человеческий мотор пре¬

дельной мощности, сущий дьявол на работе—теперь,

окончив свою трудовую неделю, он находился в состоя¬

нии полнейшего изнеможения. Он был угрюм и изм»учен,

красивое лицо его осунулось. Он рассеянно курил папи¬

роску, и голос его звучал тускло и монотонно. Не было

уже в нем ни огня, ни энергии, и даже заслуженный от¬

дых не радовал его.
—	Ас понедельника опять все сначала,— уныло ска¬

зал он.— И на кой черт это в конце концов! А? Иногда

я, право, завидую бродягам!. Они не работают, а ведь как-

то живут. Ох, ох! Я бы с удовольствием выпил стаканчик

пива, но ведь для этого надо тащиться в деревню. А ты

дурака не ломай. Пошли свои книги по почте, а сам

оставайся здесь.
—	А что я буду делать тут целый день? — спросил

Мартин.
—	Отдыхать. Ты сам1 не поним1аешь, как ты устал. Я,

например, так устаю к воскресенью, что даже газету

прочесть не могу. Я однажды тифом болел. Пролежал в

больнице два с половиной месяца — и ни черта не делал

все это время. Вот здорово было!
—	Да, это было здорово! — повторил он мечтатель¬

но минуту спустя.
Мартин пошел принимать ванну, а по возвращении

обнаружил, что Джо куда-то исчез. Мартин решил, что

он, наверное, отправился выпить стаканчик пива, но пой¬

ти в деревню, чтобы разыскать его, у Мартина не хватило

духу. Он улегся на кровать, не снимая башмаков, и по¬

пробовал собраться с мыслями. До книг он так и не до¬

тронулся. Он был слишком утомлен и лежал в полуза-

бьггьи, ни о чем не думая, пока не пришло время ужи¬

нать. Джо и тут не явился. На вопрос Мартина садовник

заметил, что Джо, наберное, пустил корни у стойки бара.

После ужина Мартин пошел спать и проснулся на дру¬

гое утро, как ему показалось, вполне отдохнувшим. Джо

все еще не было. Мартин, развернув воскресную газету,

лег в тени под деревьями. Он и не заметил, как прошло

утро. Никто ему не мешал, он не спал и тем не менее

не мог дочитать газеты. После обеда он снова принялся

было за чтение, но очень скоро так и заснул над газетой.
138

Так прошло воскресенье, а в понедельник зи^ром он

уже сортировал белье, в то время как Джо, обвязав го¬

лову полотенцем, с проклятиями разводил мыло и запу¬

скал стиральную машину.
—	Ничего «е могу поделать,—объяснил он,— как на¬

ступит субботний вечер, меня так и тянет напиться.
Прошла еще неделя беспрерывного труда, причем

опят1ь работали до глубокой ночи, при ярком) электри¬

ческом свете, а в субботу, не успев даже как следует

порадоваться тому, что удалось закончить работу к трем

часам дня, Джо снова отправился в деревню, чтобы за¬

быться. Мартин провел это воскресенье так же, как и

предыдущее. Он немного поспал в тени деревьев, потом

рассеянно просмотрел газету, потом несколько часов ле¬

жал, ничего не делая, ни о чем1 не думая. Он был слиш¬

ком утомлен, чтобы думать, и чувствовал к самому себе

отвращение, как будто чем-то унизил и непоправимо ос¬

квернил себя. Все возвышенное было в нем подавлено,

честолюбие притупилось, а жизненная сила настолько

ослабела, что он уже не испытывал никаких стремлений.

Он был мертв. Его душа была мертва. Он стал просто

скотиной, рабочей скотиной. Он ^льше не замечал ни¬

какой красоты в солнечном сиянии, пронизывавшем! зе¬

леную листву, и глубина небесной лазури больше не вол¬

новала его и не вызывала мыслей о космюсе, исполнен¬

ном таинственных загадок, которые так хотелось разга¬

дать. Жизнь была нестерпимо скучна и бессмысленна,

и казалось, только набивала оскомину. Черное покрыва¬

ло было накинуто на экран его воображения, а фанта¬

зия томилась, загнанная в темную каморку, куда не

проникал ни один луч света. Он уже начал завидовать

Джо, который регулярно напивался в деревне каждую

субботу и в пьяной одури забывал о предстоящей неделе

мучительного труда.
Потянулась четвертая неделя; Мартин проклинал се¬

бя, проклинал жизнь. С тоской сознавал он свое пора¬

жение. Редакторы были правы, отвергая его рассказы.

Он теперь ясно понимал это и сам, смеялся над собой и

над своими недавним1и мечтаниями. Руфь по почте вер¬

нула ему «Песни моря». Он равнодушно прочел ее пись¬

мо. Она, по-види'Мом)у, приложила все усилия, чтобы вы¬

разить свое восхищение его сти«ам1и. Но Руфь не умела
139

лгать, а скрыть правду от самой себя ей тоже было

трудно. Стихи ей не понравились, и это сквозило в каж¬

дой строчке ее натянутых, вымученных похвал. И она,

конечно, была права. Мартин убедился в этом, перечи¬

тав стихи; он больше не находил в них.красоты и никак

не мог понять теперь, что побудило его написать их. Сме¬

лые обороты речи теперь показались ем1у смешными, срав¬

нения чудовищными и нелепыми, все в целом было глупо

и неправдоподобно. Он бы охотно тотчас сжег «Песни

моря», но от одного его желания они не воспламенились

бы, а сойти в машинное отделение у него не было сил:

все его силы уходили на стирку чужого белья, и для

своих личных дел их уже не оставалось.
Мартин решил в воскресенье во что бы то ни стало

написать Руфи письмо. Но в субботу вечером, окончив

работу и приняв ванну, он почувствовал непреодолимое

^желание забыгься. «Пойду посмотрю, как таМ1 Джо

развлекается»,— сказал он себе и тотчас понял, что лжет;

но у него не хватило сил задуматься об этом,— да и

все равно он не стал бы изобличать себя во лжи, пото¬

му что больше всего ему хотелось именно забыться. Не

спеша, как бы прогуливаясь, он направился в деревню,

но, приближаясь к кабачку, невольно ускорил шаги.
—	А я думал, ты одну водицу употребляешь!—встре¬

тил его Джо.
Мартин не удостоил его объяснением, а заказал виски,

налил себе полный стакан и передал бутылку Джо.
—	Только пошевеливайся,— грубо сказал он.
Но так как Джо мешкал, Мартин не стал его дожи¬

даться, залпом) выпил стакан и налил второй!
—	Теперь я могу подождать,— угрюмо произнес он,—^

но ты все-таки поживее.
Джо не заставил себя уговаривать, и они выпила

вместе.
—	Доконало-таки? — сказал Джо.
Но Мартин не пожелал вступать в обсуждение этого

вопроса.
—	Я же тебе говорил, что это ад, а не работа,— про¬

должал Джо.— Мне, по правде сказать, не нравится,

что ты сдал позиции. Март. А в общем к черту! Выпьем,
Мартин пил мюлча, отрывисто заказывал еще и еще,

приводя в трепет буфетчика — деревенского паренька,
.140

похожего на девушку, с голубыми глазами и волосами,

расчесанными на прямой ряд.
—	Это прямо свинство, так загонять людей на рабо¬

те,— говорил Джо.— Если бы я не напивался, я уже дав¬

но подпалил бы ихнее заведение. Их счастье, что я пью,

ей-богу.
Но Мартин ничего не ответил. Еще два-три стакана,

и пьяный угар начал обволакивать его мозг. А, наконец-

то он почувствовал дыхание жизни — впервые за эти не¬

дели. Elro мечты вернулись к нему. Фантазия вырвалась

из тем1ной каморки и манила его к сверкающим высо¬

там. Экран его воображения стал вновь светлым и се¬

ребристым), и яркие видения замелькали, обгоняя друг

друга. Прекрасное и необычайное шло с ним рука об ру¬

ку, он снова все знал и все мог. Он хотел объяснить это

Джо, но у Джо были свои мечты—о том, как он переста¬

нет тянуть лямку и стане'г сам хозяином большой паровой

прачечной.
—	Да, Март, и ребятишки у меня работать не будут,

это уж можешь мне поверить. Ни под каким видом*.

И после шести часов вечера—ни живой души во всей

прачечной. Слышишь? Машин будет много, и людей то¬

же будет много, так чтобы рабочий день кончался, когда

положено. А тебя. Март, я сделаю своим помощником.

План у меня вот какой. Бросаю пить, начинаю копить

деньги и через два года...
Но Мартин не слушал, предоставив Джо излагать

свои мечты буфетчику, пока того не отозвали новые посе¬

тители— два местных ферм>ера. Мартин с королевской

щедростью угостил и их и всех, кто был в трактире,—

нескольких батраков, помощника садовника и конюха

из гостиницы, самого буфетчика и еще какого-то бродя¬

гу, который проскользнул в кабачок как тень и маячил

у дальнего конца стойки.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
В понедельник утром Джо с руганью загрузил пер¬

вую партию белйья в стиральную машину.
—	Вот я и говорю...—начал он.
—	Отстань! — зарычал на него Мартин.
141

—	Прости, Джо,— сказал он позже, когда они сели

обедать.
У Джо слезы навернулись на глаза.
—	Ладно, старина,— отвечал он,— мы живем в аду,,

так мудрено ли иной раз окрыситься. А только я тебя

за это время полюбил, ей-богу. Оттого-то мяе и было не¬

множко обидно. Я как-то сразу привязался к тебе.
Мартин пожал ему руку.
—	Бросим все к черту,—предложил Джо,— пойдем

бродяжничать. Я никогда не пробовал, но это, долж¬

но быть, здорово. Подутй только: ничего не делать!

Я раз в тифу провалялся в больнице, так даже вспом¬

нить приятно. Хоть бы опять заболеть!
Шли недели. Гостиница была полна, и тонкого белья

поступало все больше и больше. Они проявляли чудеса

мужества, работали до полуночи при электрическом све¬

те, сократили врем'я еды, начинали работать еще до

завтрака. Мартин больше не брал холодных ванн: не

хватало времени. Джо заботливо распоряжался мину¬

тами, никогда не терял ни одной, считал их, как скряга

считает золото; работал яростно, неистово, как машина,

в постоянном контакте с другой машиной, которая неко¬

гда была человеком) по имени Мартин Иден.
Мартину редко приходилось думать. Обитель мысли

была заперта, окна заколочены, а сам» он был лишь при¬

зрачным стражем у ворот этой обители. Да, он стал при¬

зраком. Джо был прав. Они оба были призраками в цар¬

стве нескончаемюго труда. А может быть, все это был

только сон? Иногда, водя тяжелыми утюгами по бело¬

снежной ткани, утопая в клубах горячего пара, Мартин

убеждал себя, что все это в самом деле только сон.

Быть может, очень скоро, а быть может, через тысячу

лет он проснется снова в своей маленькой комнатке за

столом, запачканным чернилами, и возобновит прерван¬

ную накануне работу. А может быть, все его сочини¬

тельство было сном, и он проснется, чтобы заступить на

вахту, и, соскочив со своей койки, выйдет на палубу и

встанет к штурвалу под усеянным звездами тропическим

небом, и свежее дыхание пассата будет холодить ему кожу.
Опять наступила суббота, и в три часа работа была

кончена.
—	Не пойти ли выпить стаканчик пива? —спросил
142

Джо равнодушным голосом, потому что им1 уже овладела

обычная субботняя апатия.
Но Мартин как будто проснулся. Он привел в поря¬

док велосипед, смазал колеса, проверил руль и вычистил

передачу. Джо сидел в салуне, когда Мартин промчал¬

ся МИМ10, низко пригнувшись к рулю, ритмически нажи¬

мая ногами на педали, гдядя вперед, на пыльную до¬

рогу, по которой ему предстояло проехать семьдесят миль.

Он переночевал в Окленде, а в воскресенье приехал об¬

ратно и принялся в понедельник за работу, усталый, но

зато с приятным сознанием, что на этот раз не был пьян.
Прошла пятая неделя, за нею шестая, а Мартин все

жил и работал, как м)ашина, и только в глубине его души

сохранялась какая-то маленькая искорка, заставлявшая

его в конце каждой недели совершать на велосипеде

стосорокамильный путь. Но это не было отдыхом. Это

было таким же механическим напряжением, и в конце

концов в душе Мартина погасла даже эта последняя

искорка — все, что оставалось от его былой жизни. В кон¬

це седьмой недели, не пытаясь даже сопротивляться,

он отправился в деревню вместе с Джо и опять вернул

себе ощущение жизни и жил до понедельника.
Однако в следующую субботу он снова проехал семь¬

десят миль, прогоняя оцепенение, вызванное усталостью,

другим оцепенением, вызванным усталостью еще боль¬

шей. И только в конце третьего месяца он в третий раз

отправился в деревню вместе с Джо. Забывшись, он сно¬

ва ожил, а ожив, увидал, словно при внезапной вспыш¬

ке молнии, каким» он стал животным),— не потому, что

пил, а потому, что так работал. Пьянство было следстви¬

ем, а не причиной. Оно следовало за работой с такою

же закономерностью, с какою ночь следует за днем.

Став вьючной скотиной, никогда не достигнешь светлых

высот: виски подсказало ему эту мысль, и он согласил¬

ся с нею. Виски проявило великую мудрость. Оно откры¬

ло ему важную истину.
Мартин велел подать себе бумагу и карандаш, зака¬

зал виски для всей компании, и, пока все пили за его

здоровье, он, прислонясь к стойке, написал что-то на

бумаге.
—	Телеграмма, Джо,— сказал он.— Прочти-ка.
Джо стал читать с глупой, пьяной усмешкой. Но то,
143

что он прочел, вдруг отрезвило его. Он с упреком» посмо¬

трел на Мартина, и слезы заблестели у него на глазах.
^ Ты меня бросаешь. Март? — спросил он печально.
Мартин утвердительно кивнул головой и, подозвав ка-

кого-то мальчишку, велел ему сбегать на телеграф.
—	Стой!—заплетающимся языком выговорил Джо.—

Я хочу обмюзговать кое-что.
Он ухватился за стойку, чтобы не упасть, а Мартин

обнял его за плечи и поддерживал, пока он не собрался

с мыслями.
—	Напиши, что оба работника уходят,— внезапно

выпалил Джо.— Пиши.
—	Но почему же ты-то уходишь? — спросил Мартин.
—	Потому же, почему и ты.
—	Я отправляюсь в плавание, а ты не можешь»
—	Верно,— отвечал Джо,-т- но я стану бродягой.

Очень даже отлично.
Мартин с минуту испытующе смотрел на него и на¬

конец воскликнул:
—	Ей-богу, ты прав! Лучше быть бродягой, чем вьюч¬

ным животным. По крайней мере будешь жить. А до

сих пор у тебя жизни не было.
—	Была,— запротестовал Джо,— я раз лежал в боль¬

нице. Тифом болел, я тебе, кажется, говорил. Эх, и здо¬

рово было!
И пока Мартин исправлял в тексте телеграммы «вто¬

рой рабочий» на «оба рабочих прачечной», Джо продол¬

жал:
—	Пока я лежал в больнице, мне совсем не хотелось

пить. Чудно, а? Но когда я всю неделю работаю, как

лошадь, я должен напиться под конец. Все знают, что

повара пьют, как черти... и пекари тоже... Работа такая.

Стой! Я плачу половину за телеграмму.
—	Ладно, сочтемся,— сказал Мартин.
—	Эй, все сюда, я угощаю! — крикнул Джо, высы¬

пая на стойку деньги.
В понедельник утром Джо был сам не свой от волне¬

ния. Он не обращал внимания на головную боль и не

интересовался работой. Немало было потеряно драгоцен¬

ных минут, пока он сидел и беспечно глазел в окна, лю¬

буясь солнцем и деревьями.
—	Посмотрите! — кричал он,— Ведь это все мое. Эго
И4

свобода! Я могу лежать под деревьями и проспать хоть

тысячу лет, если захочу. Пошли, Март. Плюнем на все.

Ну их к черту! Чего нам) ждать? Впереди страна без¬

делья, и туда я теперь возьму билет,— только не обрат¬

ный.
Несколько минут спустя, закладывая белье в стираль¬

ную машину, Джо увидел рубашку хозяина гостиницы,—

он знал его метку. В упоении вновь обретенной свобо¬

ды он кинул рубашку на пол и начал топтать ее ногами.
—	Я бы хотел, чтобы это была твоя морда, голланд¬

ский боров! — кричал он.— На тебе! Получай! Вот! Вот

тебе! Пусть-ка кто-нибудь удержит меня! Пусть попро¬

бует!..
Мартин, смеясь, пытался его образумить. Во втор¬

ник вечером явились два новых работника, и до конца

недели Джо и Мартин были заняты тем, что приучали

их ко всем< порядкам. Джо сидел и давал наставления,

но сам ничего не делал.
—	Дудки!—объявил он.— Я и пальцем не пошевелю.

Пускай увольняют раньше срока, а я все-таки не поше¬

велю пальцем!. Я работать кончил. Буду разъезжать в то¬

варных вагонах и спать в тени, под деревьями. Эй вы,

работнички! Нажимайте! Потейте! Потейте, черт вас

возьми! А когда вы околеете, то сгниете так же, как и я

огнию,— и не все ли равно, как вы жили? А? Ну, ска¬

жите мне на милость, не все ли равно в конце концов?
В субботу они получили расчет и BMiecTe дошли до

перекрестка.
—	Ты, конечно, со м>ной не пойдешь, не стоит и уго¬

варивать? — спросил Джо с видом полной безнадеж¬

ности.
Мартин отрицательно покачал головой. Он пригото¬

вился уже сесть на велосипед. Они пожали друг другу

руки, и Джо, удержав на мгновение руку Мартина, ска¬

зал:
—	Мы с тобой еще увидимся на этом свете. Март.

Такое у меня предчувствие. Прощай, Март, будь счаст¬

лив. Я тебя люблю, ей-богу люблю!
Он беспомощно стоял посреди дороги, глядя вслед

Мартину, пока тот не скрылся за поворотом.
—	Славный малый,— пробормютал он,— очень слав¬

ный.
10.	Джек Лондон. Т. VH.	145

Потом он побрел вдоль дороги к водокачка, где на

запасном пути стояло с полдюжины пустых товарных

вагонов в ожидании, когда их прицепят к поезду.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Руфь СО всей своей семьей вернулась в Окленд, и

Мартин снова стал встречаться с нею. Окончив курс и

получив степень, она уже не отдавала все время учению,

а он, израсходовав на работе свои душевные и физиче¬

ские силы, уже не писал. Это давало им возможность

чаще видеться, и они сближались все больше и больше.
Сначала Мартин только отдыхал и ничего не делал.

Он мйого спал, много думал, вообще жил как человек,

постепенно приходящий в себя после сильного потрясе¬

ния. Но вот постепенно у него появился интерес к газе¬

те, которую последние недели он только лениво пробегал

глазами,— и это послужило первым признаком пробуж¬

дения. rioTOMi он начал снова читать, сначала стихи и бел¬

летристику, но прошло еще несколько дней, и он с голо¬

вой погрузился в давно забытого Фиска. Его изумитель¬

ное здоровье помогло ему восстановить утраченную

было жизненную энергию, и он вновь обрел весь свой

юношеский пыл и задор.
Руфь была явно огорчена, когда Мартин сообщил ей,

что отправится в плавание, как только вполне отдохнет,
—	Зачем? — спросила она.
—	Деньги нужны,— отвечал он,— мне нужны деньги

для новой атаки на издателей. Деньги и выдержка —

лучшее оружие в этой борьбе.
—	Но если вам нужны только деньги, почему же вы

не остались в прачечной?
—	Потому что в прачечной я превращаюсь в жи¬

вотное. Когда так работаешь, недолго и спиться.
Она посмотрела на него с ужасом.
—	Вы хотите сказать...— начала она.
Мартин мог бы легко уклониться от ответа, но его на¬

тура не терпела лжи, да к TOMiy же ему вспомнилось

давнее решение всегда говорить правду, к чему бы это

ни вело.
—	Да,— отвечал он,— несколько раз случалось.
Руфь вздрогнула и отодвинулась от него,
146

—	Ни с кем из моих знакомых этого не случается.
—	Вероятно, никто из них не работал в прачечной

«Горячих Ключей»,— возразил он с горьким смехом.—

Труд — дело хорошее, он даже полезен человеку — это

говорят проповедники; и, видит бог, я никогда не бо¬

ялся труда. Но все хорошо в меру. А в прачечной этой

меры не было. Потому-то я и решил отправиться в пла¬

вание. Это будет мой последний рейс. А вернувшись, я

сумею пробиться на страницы журналов. Я уверен в этом.
Руфь молчала, грустная и недовольная, и Мартин

чувствовал, что ей не понять того, что он пережил.
—	Когда-нибудь я опишу все это в книге, которая бу¬

дет называться «Унижение труда», или «Психология

пьянства в рабочем классе», или что-нибудь в этом роде.
Никогда еще, если не считать первого дня знаком¬

ства, они не были так далеки друг от друга. Его откро¬

венная исповедь, за которой таился дух возмущения, от¬

толкнула Руфь. Но самое это отдаление поразило ее ку¬

да больше, чем причина, его вызвавшая. Оно показало,

как близки они стали друг другу, и ей захотелось еще

большей близости. Кроме того, ей было жал1Ь Мартина,

и в душе ее возникали наивные мечты об его исправлении.

Она хотела спасти этого юношу, сбившегося с дороги,

спасти от окружающей среды, спасти от него самого, хо¬

тя бы против его воли. Ей казалось, что ею руководят

отвлеченные и благородные побуждения, и она не подо¬

зревала, что за всем этим таится лишь ревность и жела¬

ние любви,
В ясные осенние дни они часто ездили на велосипе¬

дах далеко за город и там, на холмах, поочередно чита¬

ли вслух благородные, вдохновенные поэтические произ¬

ведения, располагавшие к возвышенным мыслям. Само¬

пожертвование, терпение, трудолюбие — вот принципы,

которые косвенным образом старалась внушить ему Руфь,

видя воплощение этих принципов в своем отце, мистере

Бэтлере и Эндрю Карнеги, который из бедного мальчи-

ка-иммигранта превратился в «короля книг», снабжаю¬

щего ими весь мир.
Старания Руфи были оценены Мартином. Он теперь

гораздо лучше понимал ее мысли, и ее душа не была уже

для него книгой за семью печатями. Они беседовали и де¬

лились мыслями, как равный с равньщ. Возникавшие при
147

этом разногласия не влияли на любовь Мартина. Его

любовь становилась все глубже и сильнее, потому что

он любил Руфь такою, какой она была, и даже физиче¬

ская хрупкость придавала ей в его глазах особое оча¬

рование. Он читал о болезненной Элизабет Баррет, ко¬

торая много лет не касалась ногами земли, пока нако¬

нец не наступил тот памятный день, когда она бежала с

Браунингом и твердо встала на землю под открытым

небом!. Мартин решил, что он может сделать для Руфи

то, что Браунинг сделал для своей возлюбленной. Но

прежде всего Руфь должна его полюбить. Все остальное

уже просто. Он даст ей здоровье и силу. Ему часто рисо¬

валась в мечтах их будущая совместная жизнь. Он видел

себя и Руфь среди комфорта и благосостояния, созданного

трудом. Они читают и говорят о поэзии. Она полулежит

на груде пестрых подушек и читает ему вслух. Всегда

ему виделась одна и та же картина — сим1Вол всей их

жизни. Иногда не она, а он читал, обняв ее за талию,

причем ее головка покоилась у него на плече, иногда они

вдвоем читали одну и ту же книгу молча, одними глаза¬

ми вбирая в себя всю красоту, которой дышали печатные

строчки. Руфь любила природу, и щедрое воображение

Мартина позволяло ему менять декорацию, на фоне ко¬

торой происходила эта излюбленная им1 сцена. То они

находились в долине, окруженной высокими отвесными

скалами, то это была зеленая лужайка где-то в горах

или же серые песчаные дюны, у подножия которых пле¬

щутся морские волны; порою он видел себя вместе с нею

где-нибудь на вулканическом острове, под тропиками, где

с грохотом) низвергаются водопады и брызги их доле¬

тают до моря, подхваченные порывами ветра. Но на пер¬

вом плане всегда были они, Мартин и Руфь, властители

прекрасной мечты, вместе склонившиеся над книгой,—

красоты природы лишь служили им фоном, а где-то в глу¬

бине картины, словно в тумане, рисовались образы труда

и успеха и нажитого трудом богатства, позволявшего им

наслаждаться всеми сокровищами мира.
—	Я бы советовала моей девочке бьпъ поосторож^

ней,— сказала однажды Miaiib Руфи предостерегающим
ТОНОМ).
—	Я знаю, о чем ты говоришь, но это невозможно.

Он не...
14а

Руфь смутилась и покраснела: это было смущение де¬

вушки, впервые заговорившей о священных тайнах жиз¬

ни с матерью, которая тоже для нее священна.
—	Он не ровня тебе,— докончила мать ее фразу.
Руфь кивнула головой.
—	Я не хотела этого сказать, но это так. Он груб, не¬

отесан, в нем много силы... слишком много. Он жил не...
Она запнулась. Слишком ново было для нее гово¬

рить с матерью о подобных вещах. И снова мать дого¬

ворила за нее:
—	Он жил не вполне добродетельной жизнью. Ты это

хотела сказать?
Руфь опять кивнула, и румянец залил ее щеки.
—	Да, я как раз это хотела сказать. Это, конечно,

не его вина, но он слишком» много соприкасался с...
—	С житейской грязью?
—	Да. И что-то в нем отпугивает меня. Мне иногда

просто страшно слышать, как он спокойно говорит о

своих поступках. Как будто в этом нет ничего особенного.

Но ведь так нельзя. Правда?
Они сидели обнявшись, и когда Руфь умолкла, мать

ласково погладила ее руку, ожидая, чтобы дочь снова

заговорила.
'— Но мне с ним интересно,— продолжала Руфь,—

во-первых, он в некотором роде мой подопечный. А по¬

том... у меня никогда не было друзей-мужчин, хотя он

не совсем друг. Он и друг и подопечный одновременно.

Иногда он пугает меня, мне тогда кажется, что я словно

играю с бульдогом, большим таким бульдогом, кото¬

рый рычит и скалит зубы и вот-вот готов сорваться с

цепи.
Опять Руфь умолкла, а мать ждала.
—	У меня й интерес к нему, как... как к бульдогу. Но

в нем очень много хорошего, а м!Ного и такого, что мне ме¬

шало бы... ну, относиться к нему иначе. Ты видишь, я ду¬

мала обо всем этом. Он ругается, курит, пьет, он дерется

на кулаках, он сам рассказывал Mine об этом и даже

говорил, что любит драться. Это совсем не такой чело¬

век, какого я бы хотела иметь...— Ее голос осекся, и она

докончила тихо: — своим мужем. А кроме того, в нем

слишком, уж много грубой силы. Мой возлюбленный дол¬

жен бы-гь похож на волшебного принца — тонкий, строй¬
149

ный, изящный, с темнымш волрсами. Нет, ие бойся, я не

влюблюсь в Мартина Идена, это было бы для меня са¬

мым большим несчастьем.
—	Я не об этом говорю,— уклончиво сказала мать,—

но думала ли ты о нем»? Такой человек, во всех отноше¬

ниях для тебя неподходящий... что, если он полюбит
• тебя?
—	Но он... он давно меня любит! — вскричала Руфь.
—	Этого надо было ожидать,— ласково сказала мис¬

сис Морз.— Разве тот, кто тебя знает, может не полю¬

бить тебя?
—	Вот Олни меня ненавидит! — пылко воскликнула

Руфь.— И я ненавижу Олни. Когда он подходит ко мне,

мне хочется царапаться, как кошка, я знаю, 4to против¬

на ему,— и уж во всяком случае он противен мне. А с

Мартином Иденом мне хорошо. Меня еще никто не лю¬

бил, «так» не любил. А ведь приятно быть любимой

«так». Ты понимаешь, милая мама, что я хочу сказать?

Приятно чувствовать себя настоящей женщиной...—Руфь

спрятала лицо на груди у матери.— Я знаю, я ужасно

дурная, но я не хочу кривить душой и откровенно говорю

тебе то, что чувствую.
Миссис Морз была и огорчена и обрадована. Дочпь-

девочка с университетским дипломюм исчезла; рядом» с

«ей была дочь^женщина. Опыт удался. Странный про¬

бел .в характере Руфи был заполнен, и заполнен безо¬

пасно и безболезненно. Этот неуклюжий матрос выпол¬

нил свою функцию, н хотя Руфь не любила его, он все же

пробудил в ней женщину.
—	У него руки дрожат,—говорила Руфь, стыдливо

пряча лицо,— это смешно и нелепо, и мне даже жаль его.

А когда руки его дрожат слишком сильно, а глаза свер¬

кают слишком ярко, я читаю ему наставления и указы¬

ваю на все его ошибки. Он боготворит М)еня, я знаю, его
. руки и глаза не лгут. И оттого я сама становлюсь взрос¬

лой — уже от одной мысли об этом^. Я начинаю чувство¬

вать, что во мне есть что-то, присущее моей природе,

и я похожа на других девушек... и... и... молодых жен¬

щин. Я знаю, что раньше я не была на них похожа, и это

тревожило тебя. То есть ты не подавала виду, но я за¬

мечала... и я хотела «встать на линию», как говорит

Мартин Иден.
15Q

Это были святые минуты и для матери и для доче¬

ри, и глаза их были влажны в вечерних сумерках. Руфь—

невинная, откровенная и неопытная; мать — любящая,

понимающая и поучающая.
—	Он на три года моложе тебя,— сказала миссис

Морз,— у него нет положения в свете. Он нигде не слу¬

жит и не получает жалованья. Он очень непрактичен.

Если он тебя любит, он должен был бы подумать о ка-

ROMhTo занятии, которое дало бы ему возмюжность и пра¬

во жениться на тебе, а не забавляться писанием расска¬

зов и детскими мечтами. Боюсь, он никогда и не сделает¬

ся взрослым. У него нет чувства ответственности, нет

стремления найти себе настоящее дело, подобающее

мужчине,— как было у твоего отца, у мистера Бэтлера и

вообще у всех людей нашего круга. Мартин Иден, мне

кажется, никогда не будет зарабатывать деньги. А мир

так устроен, что деньги необходимы: без них не бывает

счастья,— я не говорю о каком-нибудь огромном состоя¬

нии, но просто о твердом доходе, дающем) возможность

прилично существовать. Он тебе никогда не говорил о

своих чувствах?
—	Ни одного слова. Даже не пытался; да я бы и не

стала слушать. Ведь я-то его не люблю.
—	Я рада этому. Я бы не хотела, чтобы моя дочь,

моя чистая девочка, полюбила такого человека. Ведь

есть на свете много настоящих мужчин, благородных и

чистых. Подожди немного. В один прекрасный день ты

встретишь такого человека и полюбишь его, и он тебя

полюбит. И ты будешь счастлива с ним1 так, как я ^1ла

счастлива с твоим отцом. Об одном ты должна всегда
ПОМ'НИТЬ...
—	Да, мама?
Голос миссис Морз сделался ткхи^ и нежным:
—	О детях.
—	Я... я думала об этом,— призналась Руфь, вспом¬

нив непрошеные мечты, овладевавшие ею подчас, и сно¬

ва покраснела от стыда.
—	Мистер Иден не может бьггь твоим мужем имен¬

но из-за детей,— многозначительно произнесла миссис

Морз.— Они должны унаследовать чистую кровъ, а это

он едва ли сможет дать им. Твой отец рассказывал мне

о жизни матросов, и... и ты понимаешь?
.151

Руфь с волнением сжала руку матери, чувств^^я, что

все понимает, хотя то стр^ашное и смутное, что ей пред¬

ставлялось, никак не могло принять форму четкой и опре¬

деленной М1ЫСЛИ.
—	Ты знаешь, мама, я тебе всегда все говорю,—на¬

чала она,— только иногда ты должна сама спрашивать

меня — ну, вот так, как сегодня. Я давно уже хотела

рассказать тебе об этом, а как начать — не знала. Это,

конечно, ложный стыд, но тебе ведь так легко помочь

мне! Иногда ты должна расспрашивать меня, давать

М'не возможность высказаться. Ты тоже ведь женщина,

мама! — вскричала вдруг Руфь, схватив мать за руки и

радостно ощущая это новое, еще незнакомое равенство

между ними.— Я бы никогда не думала об этом, если б

ты не начала такого разговора. Нужно было М1не сперва

почувствовать себя женщиной, чтобы понять, что и ты

женщина тоже.
—	Мы обе женщины,— сказала мать, обнимая и це¬

луя ее.— Мы обе женщины,— повторила она, когда они

обнявшись, выходили из комнаты, взволнованные вновь

возникшим ощущением общности своих судеб.
—	Наша маленькая девочка стала, наконец, жен¬

щиной,— час спустя с гордостью объявила миссис Морз

своему мужу.
—	То есть ты хочешь сказать, что она влюблена? —

спросил тот, вопросительно посмотрев на жену.
—	Нет, я хочу сказать, что она любима,— отвечала та

с улыбкой.— Опыт удался. В ней проснулась женщина.
—	Тогда надо отвадить Идена,— кратко, деловым то¬

ном заключил мистер Морз.
Но его жена покачала головой:
—	Нет надобности: через несколько дней он отправ¬

ляется в плавание. А когда он вернется, Руфи здесь не

будет. Мы пошлем ее к тете Кларе. Ей будет полезно про¬

вести год на востоке страны, повидать других людей, дру¬

гую жизнь, переменить климат, обстановку.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Желание писать снова охватило Мартина. Замыслы

рассказов, стихотворений беспрестанно рождались у

него в мозгу, и он делал беглые наброски, чтобы когда^
152

нибудь, в будущем, вернуться к ним. Но писать не писал.

Это были его каникулы, и он решил посвятить их любви и

отдыху, что удалось вполне. Жизнь снова била в нем

КЛЮЧОМ!, и каждый раз при встрече с ним Руфь, как пре¬

жде, поддавалась могучему обаянию его здоровья и силы.
—	Будь осторожна,— предостерегающе сказала ей од¬

нажды мать,— не слишком ли ты часто видишься с

Мартином! Иденом?
Но Руфь лишь улыбнулась в ответ. Она была слиш¬

ком уверена в себе, к тому же через несколько дней ему

предстояло уйти в плавание. А когда он вернется, она

будет уже далеко на Востоке. И все-таки в силе и здо-

poBibe Мартина таилась для нее неотразимая привлека¬

тельность.
Ма,ртин знал о ее предполагаемой поездке на Восток

и понимал, что надо торопиться. Но он совершенно не

представлял себе, как подойти к девушке, подобной Ру¬

фи. Весь его прежний опыт только затруднял положение.

Женщины и девушки, с которыми он привык иметь дело,

были совсем другие. Они знали жизнь, хорошо понима¬

ли, что такое любовь, ухаживание, флирт, а Руфь ниче¬

го этого не знала. удивительная невинность ошелом¬

ляла его, лишала дара речи, невольно внушала мысль

о том, что он ее недостоин. Было и еще одно обстоятель¬

ство, осложнявшее дело. Он сам еще ни разу не любил

до сих пор. Бывало, что женщины нравились ему, ины¬

ми он даже увлекался, но те увлечения отнюдь нельзя

было назвать любовью. Просто ему стоило небрежно, по-

хозяйски свистнуть — и женщина сдавалась. Это было

для него минутной забавой, случайностью, элементам

сложной игры, из которой состоит жизнь мужчины, и

притом второстепенным, элементом. А теперь в первый

раз он был робок, смущен, застенчив. Он не знал, как

приступить, что говорить, теряясь перед безмятежной чи¬

стотой своей возлюбленной.
В своих скитаниях по пестрому, изменчивому миру

Мартин научился одному мудрому правилу: играя в не¬

знакомую игру, никогда не делать первого хода. Это пра¬

вило тысячу раз оправдало себя на деле; к тому же оно

развивало наблюдательность. Мартин научился ориен-

тароваться, соразм1ерять свои силы, выжидать, пока об¬

наружится слабое MiecTo противника. Так и в кулачном
153

бою он всегда старался нащупать у противника сла¬

бое место. А тогда уже опыт помогал ему, и он бил навер¬

няка.
И теперь, с Руфью, он тоже выжидал, желая и т ре¬

шаясь заговорить о своей любви. Он боялся оскорбить ее

и не был уверен в себе. Но, сам того не подозревая, он

выбрал правильный путь. Любовь явилась в мир рань¬

ше членораздельной речи, и на заре существования она

усвоила приемы и способы, которых никогда уже не за¬

бывала. Именно этими первобытными способам>и Мартин

добивался благосклонности Руфи. Сначала он делал это

бессознательно, и лишь впоследствии истина открылась

ему. Прикосновение его руки к ее руке было красноречи¬

вее любых слов, непосредственное ощущение его силы

оказывалось могущественнее, чем строчки и рифмы, чем

пламенные излияния сотен поколений влюбленных. Сло¬

весные объяснения затронули бы прежде всего разум

Руфи, тогда как прикосновение руки, мимолетная бли¬

зость действовали непосредственно на таившийся в ней

инстинкт женщины. Разум ее был юным, как она сама.

Но инстинкт был стар, как человечество, и даже стар¬

ше. Он родился в те давние времена, когда родилась

сама любовь, и силе этой древней мудрости уступали все

тонкости и условности позднейших веков. Разум Руфи

мюлчал. Мартин не обращался к нему; он взывал без

слов к той стороне ее существа, которая томилась о люб¬

ви, и Руфь еще не осознала всей властной силы этого

призыва. Что Мартин любит ее, было ясно, как день, и

она наслаждалась проявлениями его любви — блеском

глаз, дрожанием! рук, краской, то и дело заливавшей его

щеки под загаром. Иногда Руфь даже как будто раз¬

жигала Мартина, но делала это так робко и так наивно,

что ни он, ни она сама не замечали этого. Она замирала

от радостного сознания своей женской силы и, подобно

Еве, наслаждалась, играя с ним и дразня его.
А Мартин молчал, потому что не знал, как загово¬

рить, и потому что чувства, переполнявшие его, были

слишком сильны, молчал и продолжал искать выход в

несмелых и безыскусных попытках сближения. Прикос¬

новение его руки доставляло ей удовольствие, и даже не¬

что большее, чем простое удовольствие. Мартин не знал

этого, но он чувствовал, что не противен ей. Правда,
154

они пожимали друг другу руки только здороваясь и про¬

щаясь, но очень часто пальцы их сталкивались, когда они

брались за велосипеды, передавали друг другу книжку

или вместе листали ее. Случалось, что ее волосы каса¬

лись его щеки или она на миг прижималась к нему пле¬

чом, склоняясь над понравившимся местом в книге. Руфоь

застенчиво улыбалась про себя тем странным чувствам,

которые при этом охватывали ее: иногда, например, ей

хотелось потрепать его волосы; а он, в свою очередь, стра¬

стно желал, устав от чтения, положить голову к ней на

колени и с закрытыми глазами мечтать о будущем! —

их общем» будущем. Сколько раз, бывало, во время вос¬

кресных пикииков Мартин клал свою голову на колени

какой-нибудь девушке и спокойно засыпал, предостав¬

ляя ей защищать его от солнца и влюбленно глядеть

на него, удивляясь его величественному равнодушию к

любви. Положить голову девушке на колени всегда пред¬

ставлялось Мартину самым простым делом в мире, а те¬

перь, глядя на Руфь, он сознавал, что это невозможно,

немыслимо. Но им1енно сдержанность незаметно для са¬

мого Мартина вела его к цели. Благодаря своей сдержан¬

ности он ни разу не возбудил в Руфи тревоги. Неопытная

и застенчивая, она не понимала, какой опасный обо¬

рот начинают принимать их встречи. Ее бессознательно

влекло к нему, а он, чувствуя растущую близость, хотел

и не решался быть смелее.
Но однажды Мартин проявил смелость. Придя к Ру¬

фи, он застал ее в комнате со спущенными шторами; она

пожаловалась на сильную головную боль.
—	Ничего не помогает,— сказал она в ответ на его

расспросы.— А порошки мне доктор Холл запретил при¬

нимать.
—	Я вас вылечу без всякого лекарства,— отвечал

Мартин.— Не уверен, конечно, но, если хотите, можно

попробовать. Мое средство —самый простой массаж.

Меня научили ему в Японии. Ведь японцы — первокласс¬

ные массажисты. А потом я видел, как то же самое, толь¬

ко с некоторьши изменениями, делают и гавайцы. Они

называют этот массаж «ломи-лом1и». Он иногда дей¬

ствует гораздо лучше всякого лекарства.
Едва его руки коснулись ее лба, Руфь сказала со

ВЗДОХОМ1:
155

—	Как хорошо!
Через полчаса она спросила его:
—	А вы не устали?
Вопрос был излишний, ибо она знала, какой после»

дует ответ. И Руфь, впав в полудремотное состояние, под¬

чинилась ему. Целительная сила истекала из его паль¬

цев, отгоняя боль,— так по крайней мере ей казалось.

Наконец боль настолько утихла, что Руфь спокойно усну¬

ла, и Мартин потихоньку удалился.
Вечером она позвонила ему по телефону.
—	Я спала до ужина,— сказала она,— вы меня со¬

вершенно исцелили, мистер Иден; не знаю, как и благо¬

дарить вас.
Мартин от радости и смущения едва нашел слова для

ответа, а в его мозгу все время плясало воспоминание о

Браунинге и Элизабет Баррет. Что сделал Браунинг для

своей возлюбленной, может сделать и он, Мартин

Иден, для Руфи Морз. Вернувшись в свою комнату, он

лег на постель и принялся за спенсерову «Социологию».

Но чтение не шло на ум. Любовь всецело владела его

МЫСЛЯМ1И, и вскоре, сам не заметив как, он очутился

у своего столика, испачканного чернилами. И сонет, на¬

писанный им в этот вечер, был первым из цикла пяти¬

десяти «Сонетов о любви», который он завершил через

два месяца. Идея цикла была навеяна «Сонетами с пор-,

тугальского» Элизабет Баррет. Он писал при самых бла¬

гоприятных для создания великого произведения обстоя¬

тельствах,— писал, одержимый любовью.
То время, в которое он не виделся с Руфью, Мартин

посвящал «Сонетам о любви» и чтению у себя дома

или в читальне, где внимательно изучал текущие номе¬

ра журналов, стараясь проникнуть в тайну издательских

вкусов. В те часы, которые Мартин проводил с Руфью, на¬

дежды чередовались с неопределенностью, и то и другое

было одинаково мучительно. Через неделю, после того

как Мартин вылечил Руфь от головной боли, Норман

предложил прокатиться в лунную ночь на лодке по

озеру Меррит, а Артур и Олни охотно поддержали этот

план. Никто, кроме Мартина, не умел управлять парус¬

ной лодкой, а потому его и попросили взять на себя обя¬

занности капитана. Руфь села рядом с ним на корме, а

трое молодых людей, разместившись на средних ска- ^
156

мьях, завели нескончаемый спор о каких-то своих сту¬

денческих делах.
Луна еще не взошла, и Руфь, молча смютревшая в

звездное небо, вдруг почувствовала себя одинокой. Она

взглянула на Мартина. Порыв ветра слегка накренил

лодку, и Мартин, держа одной рукой рум(пел1Ь, а дру¬

гой гроташкот, слегка изменил курс, стараясь обогнуть

выступ берега. Он не замечал ее взгляда, а она вни¬

мательно смютрела на него, размышляя о странной при¬

хоти, которая побуждает его, юношу незаурядных спо¬

собностей, тратить время на писание посредственных рас¬

сказов и стихов, заведомо обреченных на неуспех.
Взгляд Руфи скользнул по его красиво посаженной

голове, по могучей шее, смутно обрисовывавшейся при

свете звезд, и знакомое желание — обвить руками эту

шею — снова овладело ею. Та присущая ему сила, ко¬

торая казалась ей неприятной, в то же время влекла ее.

Чувство одиночества усилилось, и Руфь ощутила уста¬

лость. Качание лодки раздражало ее. Она вспом)нила,

как Мартин вылечил ее от головной боли одним! своим*

прикосновением. Он сидел рядом» с нею, совсем рядом), и

лодка, накренясь, как бы подталкивала ее к нему. И Ру¬

фи вдруг захотелось прислониться к Мартину, найти в

нем опору — и, не успев еще осознать это желание, она

уже клонилась, подчиняясь ему. А может быть, в этом

была виновата качка? Руфь не знала. Она и не узнала

никогда. Она знала лишь, что прислонилась к нему, что

ей теперь хорошо и спокойно. Пусть даже все дело было

в качке, но Руфь не хотела отодвинуться от Мартина.

Она оперлась на его плечо, оперлась очень легко, но не

отодвинулась даже тогда, когда он переменил позу, что¬

бы ей было удобнее сидеть.
Это было безумием, но ей не хотелось ни о чем1 ду¬

мать. Она уже не была прежней Руфью, она была жен¬

щиной, и женская потребность опоры говорила в ней;

правда, она только слегка прислонилась к Мартину, но

потребность была удовлетворена. Ее усталости как не бы¬

вало. Мартин молчал. Он боялся рассеять чары. Бла¬

годаря его сдержанности и робости очарование дли¬

лось, но у него кружилась голова и путались мысли.

Он никак не мог понять, что случилось. Это было слиш¬

ком чудесно, это не могло случиться наяву. Он с трудом
157

преодолевал желание выпустить шкот и румпель и сжать

ее в объятиях. Но он инстинктивно чувствовал, что это

испортило бы дело, и мысленно благодарил судьбу за то,

что у него заняты руки. Однако он сознательно замедлил

ход лодки, без зазрения совести отпуская парус, чтобы

подольше затянзггь галс. Он знал, что при перемене гал¬

са ему придется пересесть, и их близость будет нарушена.

Все это он проделывал опытной рукой, не возбуждая в

спорщиках ни малейшего подозрения. Он благословлял

всю свою трудную М1атросскую жизнь за то, что она дала

ему умение подчинять своей воле море, лодку и ветер

и теперь позволяла продлить эту драгоценную близость

с любимой в чудесную лунную ночь.
Когда первый луч луны озарил их жем1чужным1 сия¬

нием, Руфь отодвинулась от Мартина и, отодвигаясь, по¬

чувствовала, что и он сделал то же. Им обоим хотелось

скрыть все от других. Это должно было остаться их тай¬

ной. Руфь сидела теперь в стороне, с пылающими ще¬

ками, только сейчас осознав, что произошло. Она сделала

что-то такое, чего не хотела обнаружить ни перед бра¬

тьями, ни перед Олни. Как могла она решиться? Никогда

еще этого с ней не случалось, хотя она много раз ката¬

лась в лунные ночи на лодке с молодьши людьми. У нее

даже желаний таких не появлялось. Она стыдилась и

страшилась этой пробуждающейся женственности. Она

поглядела украдкой на Мартина, который в этот момент

был занят переменой галса, и готова была возненавидеть

его за то, что он вызвал ее на такой необдуманный и бес¬

стыдный поступок. И именно он — Мартин Иден! Быть

может, ее мать в самом деле права, и они слишком ча¬

сто видятся. Руфь тут же твердо решила, что это ни¬

когда не повторится, а в дальнейшем она постарается ре¬

же встречаться с ним. У нее даже явилась нелепая мысль

солгать ему, вскользь сказать как-нибудь при случае, что

ее укачало в лодке и она почувствовала себя нехорошо

как раз перед тем, как взошла луна. Но тут она вспом¬

нила, как они отодвинулись друг от друга перед лицом

обличительницм-луны, и поняла, что Мартин ей не по¬

верит.
Все последующие дни Руфь была сама не своя; она

не хотела анализировать свои чувства, перестала дум»ать

о TOMI, что с нею происходит и что ее ждет; точно в лихо-
158

радке прислушивалась она к тайному зову природы, то

страшному, то чарующему. Но одно она решила твердо,

и это решение придавало ей уверенности: не дать

Мартину заговорить о любви. Пока он молчит, все об¬

стоит благополучно. Через несколько дней он уйдет в

плавание. А впрочем, если он и заговорит, все равно ни¬

чего не случится. Ведь она-то не любит его. Конечно, это

будут мучительные полчаса для него и довольно затруд¬

нительные для нее, так как ей впервые придется выслу¬

шать объяснение в любви. От одной этой мысли сердце

ее сладко забилось. Она стала настоящей женщиной, и

мужчина добивается ее руки. Все женское в ней готово-

было откликнуться на зов. Трепет охватил все ее сущест¬

во, одна и та же мысль назойливо кружилась в голове,

как мотылек над огнем. Она зашла так далеко, что уже

представляла себе, как Мартин делает ей формальное

предложение: она вкладывала слова в его уста, а сама

по нескольку раз повторяла свой отказ, стараясь по воз¬

можности см1ягчить его, взывая к присущем1у Мартину

благородному мужеству. Прежде всего он должен бро¬

сить курить. На этом она будет особенно настаивать.

Но нет, кет, она совсем не разрешит ему говорить о люб¬

ви. Это в ее власти, и она обещала это своей матери.

Краснея и вся дрожа, Руфь с сожалением отгоняла не¬

дозволенные мечты. Придется отложить ее первое любов¬

ное объяснение до более подходящего времени и до встре¬

чи с более достойным претендентом.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Наступили чудесные дни, теплые и полные неги, ка¬

кие часто бывают в Калифорнии в пору бабьего лета, ко¬

гда солнце словно окутано дымкой и слабый ветерок едва

колеблет дремотный воздух. Легкий лиловатый туман,

словно сотканный из цветных нитей, прятался в склад¬

ках холмов, а по ту сторону залива дымным пятном рас¬

кинулся город Сан-Франциско. Залив блестел, словно

полоса расплавленного металла, и на нем кое-где белели

паруса судов, то неподвижных, то лениво скользящих по

Течению. Вдалеке, в серебристом тумане, высился Та-

мальпайс; Золотые Ворота и в самом! деле золотились

в лучах заходящего солнца, а за ними открывались без¬
159

мерные просторы Тихого океана, окаймленные на гори¬

зонте густыми облаками — первыми предвестниками

надвигающейся зимы.
Лету пора было уходить. Но оно все еще м*едлило

здесь, среди холмов, сгущая лиловые тени в долинах, и

под дымчатым саваном удовлетворенности и утомления

умирало спокойно и тихо, радуясь, что жило и что жизнь

его была плодотворна. На склоне своего любимого хол¬

ма сидели Мартин и Руфь, совсем рядом, склонив голо¬

вы над страницами книги; он читал ей вслух стихи люб¬

ви, написанные женщиной, которая любила Браунинга

так, как умеют любитть лишь немногие женщины.
Но чтение подвигалось плохо. Слишком» сильны были

чары угасающей красоты в природе. Золотая пора года

умирала так, как жила,— прекрасной и нераскаянной

грешницей, и, казалось, самый воздух вокруг был напоен

истомой сладких воспоминаний. Эта истома проникала в

кровь Мартина и Руфи, лишала их воли, радужным тума¬

ном обволакивала мысли и решения. Мартин поддавал¬

ся разнеживающей слабости, и временами его словно

окатывало теплой волной. Их головы совсем сблизились, и

когда от случайного порыва ветра волосы Руфи касались

его щеки, печатные строчки плыли у него перед глазами.
—	По-моему, вы не слушаете того, что читаете,—

сказала Руфь, когда он вдруг сбился, потеряв место, ко¬

торое читал.
Мартин поглядел на нее горящими глазам», но, не

выдав себя, ответил:
—	И вы тоже не слушаете. О чем говорилось в по¬

следнем сонете?
—	Не знаю,— засмеялась она.— Я уже забыла. Не

стоит больше читать. Уж очень хорош день.
—	Нам теперь долго не придется гулять,— сказал он

серьезно,— вон там, на горизонте, собирается буря.
Книга выскользнула из его рук, и они молча сидели,

глядя на дремлющий залив мечтательными, невидящими

глазами. Руфь мельком взглянула на шею Мартина. Ка¬

кая-то сила, более властная, чем закон тяготения, могу¬

чая, как судьба, вдруг повлекла ее. Всего на один дюйм

ей надо было склониться, чтобы коснуться плечом его

плеча, и это случилось помимо eie воли. Она коснулась

его так легко, как бабочка касается цветка, и тут же по-
160

♦МАРТИН ИДЕН*

«МЛРТНН идкн*

чувствовала ответное прикосновение, такое же легкое,

почувствовала, как при этом прикосновении дрожь про¬

шла у него по телу. Ей надо было отодвинуться в эту

минуту. Но она уже не могла совладать с собой. Все, что

она делала, делалось автоматически, без участия ее во¬

ли, да она и не заботилась уже ни о чем, охваченная

радостным! безумием.
Рука Мартина нерешительно протянулась и обняла

талию Руфи. Она ждала с мучительным наслаждением,

ждала, сама не зная чего; губы ее пересохли, сердце сту¬

чало, кровь горела в ней. Объятие Мартина стало крепче,

он медленно и нежно привлекал ее к себе. Она не могла

больше ждать. Она судорожно вздохнула и безотчетным

движением уронила голову к нему на грудь. Мартин бы¬

стро наклонился, и губы их встретились.
Это, должно быть, любовь, подумала Руфь, когда на

один миг к ней вернулось сознание. Если это не любовь,

это слишком постыдно. Конечно, это мюгла быть только

любовь. Она любила этого человека, руки которого обни¬

мали ее, а губы прижимались к ее губам*. Она прильнула

к нем1у еще крепче инстинктивным, прилаживающимся

движением, и вдруг, почти вырвавшись из его объятий,

решительно и самозабвенно обхватила руками загоре¬

лую шею Мартина Идена. И так сильна, так остра была

радость удовлетворенного желания, что в следующее

мгновение она с тихим стоном разжала руки и почти

без чувств поникла в его объятиях.
Еще долго не было сказано ни одного слова. Дваж¬

ды он наклонялся и целовал ее, и каждый раз ее губы

робко тянулись навстречу и тело инстинктивно искало

уютной покойной позы. Она была не в силах оторваться

от него, и Мартин молча сидел, держа ее в объятиях и

устремив невидящий взгляд на огромный город по ту

сторону залива. На этот раз никакие видения не возни¬

кали перед ним. Он видел только краски и яркие лучи,

жаркие, как этот чудесный день, горячие, как его любовь.

Он склонился к ней; она заговорила.
—	Когда вы полюбили м»еня? — спросила она шепо¬

том.
—	С первого дня, с самой первой минуты, как только

я вас увидел. Еще тогда полюбил и с тех пор с каждым

днем» любил все сильнее. А теперь еще сильнее люблю,
11.	Джек Лондон. Т. VH.	161

дорогая. Я совсем сошел с ума. У меня голова кружится

от счастья.
—	Мартин... дорогой! Как хорошо быть женщиной,—

сказала она, глубоко вздохнув.
Он снова крепко сжал ее в объятиях, потом тихо спро¬

сил:
—	А вы, когда вы поняли впервые?
—	я поняла это давно, почти сразу!
—	Значит, я был слеп, как летучая мышь!—вскричал

Мартин, и в его голосе прозвучала досада.— Я догадал¬

ся об этом только теперь, когда поцеловал вас.
—	Я не то хотела сказать.— Она слегка отодвинулась

и взглянула на него.— Я поняла уже давно, что вы меня

любите.
—	А вы? — спросил он.
—	Мне это открылось как-то вдруг.— Она говорила

очень тихо, взгляд ее потеплел и затуманился, щеки по¬

розовели.— Я не понимала до тех пор, пока... пока вы не

обняли меня. И я никогда до этой минуты не думала, что

могу стать вашей женой, Мартин. Чем вы приворожи¬

ли М1еня?
—	Не знаю,— улыбнулся он.— Разве только своей

любовью. Моя любовь могла бы растопить камень, не то

что сердце живой женщины.
—	Это так все не похоже на любовь, как я ее себе

представляла,— растерянно произнесла она.
—	Как же вы себе ее представляли?
—	Я не думала, что она такая.
Она секунду смотрела в его глаза и потом оказала,

потупившись:
—	Я совсем ничего не понимала.
Ем»у снова захотелось привлечь Руфь к себе, но он

медлил, боясь испугать ее, и только рука, обнимавшая

ее, невольно чуть дрогнула. Тогда она сама потяну¬

лась к нему, и губы их опять слились в долгом поцелуе.
—	Что скажут мои родители? —спросила она вдруг

с внезапной тревогой.
—	Не знаю. Но это нетрудно узнать, как только мы

пожелаем».
—	А если мама не согласится? Я ни за что не решусь

сказать ей.
—	Давайте я скажу,— храбро предложил он.— Мне
162

почему-то кажется, что ваша мать меня недолюбливает.,

но Э10 ничего, я сумею покорить ее. Тот, кто покорил вас,

может покорить кого угодно. А если это не удастся..,
—	Что тогда?
—	Мы все равно не расстанемся. Но только я уверен,

что ваша мать согласится. Она слишком сильно вас

любит.
—	Я боюсь разбить ее сердце,— задумчиво сказала

Руфь.
Мартин хотел сказать, что материнские сердца не

так-то легко разбиваются, но вместо этого произнес:
—	Ведь любовь — самое великое, что есть в мире!
—	Вы знаете, Мартин, я иногда боюоь вас. Я и те¬

перь боюсь, когда думаю о том, кто вы и кем вы были

раньше. Вы должны быть очень, очень хорошим) со мной.

Помните, что я, в сущности, еще дитя! Я ведь еще никого

не любила!
—	Ия тоже. Мы оба дети. И мы очень счастливы.

Ведь наша первая любовь оказалась взаимной!
—	Но этого не может быть,— вскричала она вдруг,

высвобождаясь из его рук быстрым, порывистым движе¬

нием,— не может быть, чтобы вы... Ведь вы были мат¬

росом, а матросы, я знаю...
Голос ее осекся.
—	Привыкли иметь жен в каждом) порту,— закончил

он за нее.— Вы это хотели сказать?
—	Да,— тихо отвечала она.
—	Но ведь это не любовь,—^ возразил он авторитет¬

ным) тоном.— Я побывал во многих портах, но я никогда

не испытывал ничего похожего на любовь, пока не встре¬

тился с вами. Знаете, когда я возвращался от вас в пер¬

вый раз, меня чуть-чуть не забрали.
—	Как забрали?
—	Очень просто. Полисмен подумал, что я пьян. Я

был и в самом деле пьян... от любви!
—	Но мы уклоняемся. Вы сказали, что мы оба дети,

а я сказала, что этого не может быть. Вот о чем шла речь.
—	Я же вам ответил, что никого раньше не любил,—

возразил он,— вы моя первая, моя самая первая любовь.
—	А все-таки вы были матросом,— настаивала она.
—	И тем не менее полюбил я вас первую.
—	Да, но ведь были женщины... другие женщины...
163

О! — И. к великому удивлению Мартина, Руфь вдруг за¬

лилась слезами, так что понадобилось немало поцелуев,

чтобы успокоить ее.
Мартину невольно пришли на память слова Киплин¬

га: «Но знатная леди и Джуди ОТреди во всем осталь¬

ном равны». Он подумал, как, в сущности, это верно, хотя

романы, читанные им, заставляли его думать иначе. По

этим романам он составил себе представление, что в выс¬

шем обществе единственный путь к женщине—формаль¬

ное предложение руки и сердца. В том кругу, из которого

он вышел, для девушек и юношей объятия и поцелуи были

обыкновенным делом. Но среди утонченных представите¬

лей высшего класса подобные способы выражения любви

каз.ались ему невозможными. Значит, романы лгали. Он

только что получил этому доказательство. Одни и те же

безмолвные ласки производят одинаковое впечатление и

на бедных работниц и на девушек высшего общества.

Несмотря на несходство положений, они «во всем осталь¬

ном равны». Он мог бы и сам додуматься до этого, если

бы вспомнил Герберта Спенсера. И, утешая Руфь ла¬

сками и поцелуями, Мартин с удовольствием возвращался

к мысли о том, что знатная леди и Джуди ОТреди, в сущ¬

ности, равны во всем. Эта мысль приближала к нему

Руфь, делала ее доступнее. Ее прекрасное тело было та¬

ким же, как и у всех людей. Ничего невозможного не

было в их браке. Классовое различие оставалось един¬

ственным различием между ними, но и оно было в кон¬

це концов чисто внешним. Им можно было пренебречь.

Читал же Мартин об одном римском рабе, который воз¬

высился до пурпурной тоги. Почему же бы и ему не воз¬

выситься до Руфи? При всей своей чистоте, непороч¬

ности, образованности и душевном изяществе она была

самой настоящей женщиной, такой же, как Лиззи Ко-

нолли и все Лиззи Конолли на свете. Все, что было свой¬

ственно им, было свойственно и ей. Она могла любить,

ненавидеть; быть может, ей даже случалось биться в

истерике; наконец, она могла ревновать, уже ревновала,

думая о его недавних портовых любовницах.
—	А кроме того, я старше вас,—вдруг сказала она,

взглянув ему в глаза,— я старше вас на три года.
—	И все-таки вы дитя. По житейскому опыту я стар¬

ше вас на тридцать три года,— возразил Мартин.
164

в действительности оба они были детьми во всем, что

касалось любви; и по-детски неумело и наивно выража¬

ли свои чувства, несмотря на ее университетский диплом

и ученую степень и несмотря на его философские позна¬

ния и суровый жизненный опыт.
Они сидели, озаренные сиянием меркнущего дня, раз¬

говаривая так, как обычно разговаривают влюбленные;

дивились могучему чуду любви и судьбе, которая свела

их, и твердо верили, что любят так, как никто еще не лю¬

бил на свете. Они беспрестанно вспоминали свою первую

встречу, стараясь воскресить свои впечатления друг от

друга, стараясь точно восстановить, что они тогда подума¬

ли и почувствовали.
Облака на западе поглотили заходящее солнце. Небо

над горизонтом стало розовым, все кругом потонуло в

этом розовом свете, и Руфь тихонько запела «Прощай,

счастливый день». Она пела, положив голову ему на пле¬

чо, и руки ее были в его руках, и каждый из них в этот

миг держал в своей руке сердце другого.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Даже если бы миссис Морз не обладала материнской

чуткостью, она и тогда бы легко догадалась обо всем,

только взглянув на Руфь. Достаточно было взглянуть на

румянец, заливавший ее щеки, и блестящие глаза, в ко¬

торых светилась радость и победное ликование.
—	Что случилось? —спросила миссис Морз, дождав¬

шись, когда Руфь легла в постель.
—	Ты догадалась? — спросила, в свою очередь, Руфь

дрожащим голосом.
Вместо ответа мать нежно обняла ее и провела ру¬

кой по ее волосам.
—	Он ничего не сказал! — воскликнула Руфь.— Я со¬

всем не хотела, чтобы это случилось, и я бы ни за что не

позволила ему говорить,— но он ничего не сказал.
—	Но если он ничего не сказал, то ничего и не могло

случиться.
—	И все-таки случилось.
—	Ради бога, дитя мое, что ты болтаешь!—произ¬

несла миссис Морз.— В чем дело? Что такое случилось?
165

Руфь с изумлением посмотрела на мать*
—	Я думала, что ты уже догадалась,— сказала она.—

Мы с Мартином жених и невеста.
Миссис Морз разразилась смехом, в котором слыша¬

лись недоверие и досада.
—	Но он ничего не сказал,— продолж1ала Руфь.— Он

просто любит меня, вот и все. Для меня это было так же

неожиданно, как для тебя. Он не сказал ни слова. Он про¬

сто обнял меня, и я... я совсем потеряла голову. Он

поцеловал меня, и я его поцеловала... Я не могда иначе.

Я должна была его поцеловать. И тут я поняла, что

люблю его.
Руфь умолкла, ожидая, что мать ее приласкает, но

миссис Морз хранила зловещее молчание.
—	Конечно, это ужасно, я понимаю,— снова начала

Руфь упавшим голосом.— Не знаю, сможешь ли ты про¬

стить меия. Но я не могла иначе. Я до той минуты не

подозревала, что люблю его. Только ты сама скажи об

этом отцу.
—	А может быть, лучше ничего не говорить отцу? Я

сама поговорю с Мартином Иденом и объясню ему все.

Он поймет и освободит тебя от данного слова.
—	Нет, нет! — вскричала Руфь с живостью.— Я не

хочу, чтобы он освобождал меня. Я люблю его, а любить

так хорошо. Я выйду за него замуж, конечно, если вы

мне позволите.
—	У нас с твоим отцом несколько другие планы, Руфь,

милая... нет, нет, нет, ты не думай, что мы тебе кого-

нибудь навязываем. Мы просто хотим, чтобы ты вышла

за человека нашего крупа, за настоящего джентльмена,

почтенного и уважаемого, которого ты сама выберешь и

полюбишь.
—	Но ведь я уже люблю Мартина,— жалобно возра¬

зила Руфь.
—	Мы вовсе не хотим влиять на твой выбор; но ты

наша дочь, и мы не можем позволить тебе выйти замуж

за такого человека. Ничем, кроме грубости и невоспитан¬

ности, он не может ответить на всю твою нежность и

деликатность. Он тебе не пара ни в каком отношении. Ему

не на что даже содержать тебя. Мы не гонимся за бо¬

гатством, но комфорт и известное благосостояние муж

обязан дать жене; и наша дочь должна выйти замуж за
166

человека, который может ей это обеспечить, а не за ни¬

щего авантюриста, матроса, ковбоя, контрабандиста и

бог знает, кто он там еще. К тому же это необыкновенно

легкомысленный человек, совершенно лишенный чувства

ответственности.
Руфь молчала, сознавая, что мать говорит правду.
—	Он тратит время на свои писания и хочет достигнуть

того, чего редко достигают даже особо одаренные и вы¬

сокообразованные люди. Человек, думающий о же¬

нитьбе, должен как-то подготовиться к такому шагу. А у

него этого и в мыслях нет. Я уже сказала — «я знаю,

ты согласишься со мной,— что у него нет чувства ответ¬

ственности. Да и откуда оно возьмется? Все матросы та¬

ковы. Он никогда не старался быть бережливым и воз¬

держанным. Привык тратить не считая, и это уже вошло

у него в плоть и кровь. Конечно, тут не его вина, но это не

меняет дела. А подумала ли ты о его прежней жизни,

разгульной и распущенной,— она не могла быть иной.

А ты знаешь, моя девочка, что такое брак?
Руфь вздрогнула и прижалась к матери.
—	Я думала...— Руфь надолго замолчала, подыскивая

слова.— Это, конечно, ужасно. Мне так тяжело об этом

думать. Я сознаю, что моя любовь — большое несчастье,

но я ничего не могу поделать с собою. Могла ты не по¬

любить папу? Вот и со мной то же самое, Что-^ есть та¬

кое в нем и во мне — до сегодняшнего дня я не понимала

этого, но что-то есть, что заставляет меня любить его.

Я никак не думала, что полюблю его, а вот полюби¬

ла,— заключила она с оттенком торжества в голосе.
Еще долго тянулся этот бесплодный разговор, и в кон¬

це концов они решили подождать некоторое время, ни¬

чего не предпринимая.
С этим решением согласился час спустя и мистер Морз,

после того, как жена рассказала ему о неожиданном

результате, к которому привела ее хитрость.
—	Иначе и быть не могло,—заяаил мистер Морз,—

ведь, кроме этого матроса, она не знала близко ни

одного мужчины. Рано или поздно женщина должна

была проснуться в ней. Она проснулась, и, извольте ра¬

доваться, рядом оказался этот малый... Ясно, что она не¬

медленно влюбилась в него или по крайней мере вбила это

себе в голову, что в конце концов одно и то же.
167

, Миссис Морз сказала; что попробует воздействовать

на Руфь косвенным путем, вместо того чтобы прямо про¬

тивиться ее желанию. Времени для этого достаточно, так

как Мартин в данный момент не может и думать о же¬

нитьбе.
—	Пусть себе видится с ним, сколько хочет,— решил

мистер Морз.—Чем ближе она его узнает, тем вернее раз¬

любит. Надо дать ей возможность сравнить его с кем-ни¬

будь. Надо собирать у нас в доме побольше молодежи,

девушек и молодых людей нашего круга, культурных и

воспитанных, настоящих джентльменов. Рядом с ними он

будет выглядеть иначе. Она увидит его в настоящем све¬

те. А потом в конце концов он просто мальчишка. Ведь

ему всего двадцать один год. Руфь тоже совершенный ре¬

бенок. Это просто детская влюбленность, и со временем

она пройдет.
На том и порешили. В семейном кругу признали, что

Мартин и Руфь помолвлены, но оглашения не делали.

Родители втайне считали, что это и не понадобится. Само

собою разумелось, что помолвка будет весьма продол¬

жительной. Мартину ничего не говорили о необходи¬

мости изменить образ жизни и приняться за серьезную

работу; ему никто не советовал прекратить писать. В пла¬

ны семьи не входило способствовать его жизненным

успехам. А сам Мартин только лил воду на мельницу

своих недоброжелателей, так как меньше всего думал о

приискании солидного занятия.
—	Не знаю, одобрите ли вы мои начинания,— сказал

Мартин Руфи несколько дней спустя.— Я решил, что

жить у сестры мне не по карману, и хочу устроиться са¬

мостоятельно. Я уже снял комнату в Северном Окленде,

в очень тйхом доме, и купил керосинку — буду сам себе

стряпать.
Руфь пришла в восторг. Особенно ей понравилась ке¬

росинка.
—	Вот и мистер Бэтлер с этого начал,— сказала она.
Мартин слегка нахмурился при упоминании имени до¬

стопочтенного джентльмена и продолжал:
—	Я наклеил марки на все свои рукописи и разослал

их опять по редакциям. Сегодня перееду на новую квар¬

тиру, а с завтрашнего дня начинаю работать.
—	Вы поступили на службу!—вскричала она, всем
168

своим существом откликаясь на радостную весть, придви¬

гаясь ближе, улыбаясь, сжимая его руку.— Что же вы мне

ничего не сказали! Что это за служба?
Но Мартин отрицательно покачал головой.
—	Я хотел сказать, что с завтрашнего дня опять нач¬

ну писать.— Ее лицо вытянулось, и он торопливо продол¬

жал:— Поймите меня правильно. На этот раз я не буду

предаваться радужным мечтам. Мною руководит холод¬

ный, прозаический, чисто деловой расчет. Это лучше, чем

снова отправляться в плавание, и я уверен, что зарабо¬

таю гораздо больше, чем рядовой оклендский служа¬

щий. За последние месяцы у меня было время многое

обдумать. Я не работал, как ломовая лошадь, и я почти

ничего не писал, а если и писал, то не для печати. Все

свое время я отдавал любви к вам и размышлениям о

разных вещах. Кое-что, правда, читал, но это было не¬

посредственно связано с моими размышлениями — читал

главным образом журналы. Я думал о себе, о мире, о

своем месте в нем и о том, какие у меня есть шансы до¬

биться положения, которое я мог бы предложить вам.

Кроме того, я прочел «Философию стиля» Спенсера и на¬

шел там очень много интересного, имеющего прямое от¬

ношение ко мне, вернее, к моим писаниям, а также и к

той литературе, которая каждый месяц печатается в жур¬

налах. И вот к чему я пришел в результате всего этого —

размышлений, чтения и любви к вам: я решил сделать¬

ся литературным ремесленником. Hji время забуду о ше¬

деврах и буду писать всякий вздор: фельетоны, анекдоты,

стишки на злобу дня, юмористику,— вообще все, на что

есть спрос. Ведь существуют же литературные агентства,

которые поставляют материал для газет, для страниц

юмора, для воскресных приложений. Я буду мастерить то,

что им требуется, и, уверяю вас, начну неплохо зараба¬

тывать. Есть молодчики, которые выгоняют в месяц че¬

тыреста, а то и пятьсот долларов. Я не собираюсь уподоб¬

ляться им; но. во всяком случае, я заработаю на жизнь,

и у меня еще будет время для своей работы и для учения,

чего никакая служба не даст. Понемногу я начну про¬

бовать свои силы на настоящих вещах и буду учиться и

готовиться к настоящей работе. Знаете, я сам изумляюсь,

как сильно я подвинулся. Когда я в первый раз взялся

за перо, мне, в сущности, и писать было не о чем. Я про¬
169

сто описывал разные происшествия, не умея даже понять

их по-настоящему. Никаких идей, никаких мыслей у меня

не было. У меня не было даже слов, которыми я бы мог

мыслить. Все, что я пережил, рисовалось мне в виде ряда

картин, лишенных всякого значения. Но когда я начал

учиться и пополнил свой словарь, я стал прозревать во

всех этих картинах многое такое, чего раньше не замечал.

Вот тогда-то я начал писать настоящие вещи: я написал

«Приключение», «Радость», «Котел», «Вино жизни», «Ве¬

селую улицу», «Сонеты о любви» и «Песни моря». Я на¬

пишу еще очень многое в таком роде, и даже гораздо луч¬

ше, но я буду заниматься этим лишь в свободное время.

Я теперь больше не витаю в облаках. Сначала черная

работа для заработка, а уж потом шедевры. Вчера вече¬

ром, специально чтобы доказать вам, что я прав, я напи¬

сал с полдюжины мелочей для юмористических еже¬

недельников, а когда уже ложился спать, мне пришло в

голову попробовать силы на шуточных куплетах, и в ка¬

кой-нибудь час я написал целых четыре штуки. Можно по¬

лучить по доллару за каждый. Заработать четыре дол¬

лара между делом, укладываясь спать,— право, это не так

уж плохо. Конечно, такая работа сама по себе не имеет

никакой ценности. Это скучно и однообразно, но не скуч¬

нее, чем всю жизнь вести конторские книги и складывать

бесконечные столбцы цифр за шестьдесят долларов в ме¬

сяц. Притом эта работа все-таки имеет отношение к

литературе и даст мне возможность писать настоящие

вещи.
—	Но какой смысл писать эти настоящие вещи, эти

шедевры? — спросила Руфь.— Ведь вы же не можете про¬

дать их?
—	Не скажите...— начал он.
Она перебила его:
—	Из всего того, что вы перечислили и что вам так

нравится самому, вы до сих пор не продали ни одной

строчки. Мы не можем пожениться в расчете на шедевры,

которых никто не покупает.
—	Ну, так мы поженимся в расчете на куплеты, кото¬

рые будут покупать все,—упрямо сказал Мартин и обнял

ее. Но Руфь на этот раз не была расположена к ласкам.—

Вот, послушайте,— намеренно весело сказал он,— это не

искусство, но это долл1ар:
170

Меня не было дома,
Когда мой знакомый

Зашел ко мне денег занять.
Меня не было дома,
И мой знакомый
Стал тут же меня ругать.
Но раз меня не было дома,
Я об этом не мог узнать.
Веселый, приплясывающий ритм стихов не вязался с

обескураженным выражением, которое постепенно при¬

нимало его лицо. Руфь не улыбнулась. Она смотрела на

него сумрачно.
—	Может быть, за это и дадут доллар,— сказала

она,— но это доллар рыжего в цирке. Как вы не понимае¬

те, Мартин, что это унизительно для вас! Мне бы хоте¬

лось, чтобы любимый и уважаемый мною человек был за¬

нят более серьезным и достойным делом, чем сочинение

рифмованного вздора.
—	Вы бы хотели, чтобы он был похож на мистера

Бэтлера? — спросил Мартин.
—	Я знаю, что вы не любите мистера Бэтлера,— на¬

чала она.
—	Мистер Бэтлер — прекрасный человек,— перебил

он.— В нем все хорошо, кроме несварения желудка. Но,

право, я не понимаю, почему сочинять куплеты хуже, чем

стучать на машинке или потеть над конторскими кни¬

гами? И то и другое лишь средство для достижения цели.

Вы хотите, чтобы я начал с корпенья над книгами и в

конце концов сделался каким-нибудь адвокатом или ком¬

мерсантом. А я хочу начать с мелкой газетной работы и

стать впоследствии большим писателем.
—	Тут есть разница,— настаивала Руфь.
—	В чем же?
—	Да хотя бы в том, что вы никак не можете продать

те свои произведения, которые считаете удачными. Вы

ведь пробовали неоднократно, а редакторы не покупают

у вас ничего.
—	Дайте мне время, дорогая,— сказал Мартин умо¬

ляюще.— Эта работа — только пока, и я ее всерьез не

принимаю. Дайте мне года два. За эти два года я достиг¬

ну успеха, и мои произведения будут нарасхват. Я знаю,

что говорю. Я верю в себя, и мне известно, на что я спо¬

собен. Я знаю, что такое литература, я знаю, какой дря-
171

НЬЮ ничтожные писаки наводняют газеты и журналы. И

я уверен, что через два года я буду на пути к успеху и к

славе. А деловой карьеры я никогда не сделаю. У меня к

ней не лежит сердце. Она представляется мне чем-то скуч¬

ным, мелочным, тупым и бессмысленным. Во всяком слу¬

чае, я для нее не гожусь. Мне никогда не пойти дальше

простого клерка, а разве мы можем быть счастливы, жи¬

вя на жалкое конторское жалованье? Я хочу добиться

для вас самого лучшего, что только есть на свете, и

добьюсь во что бы то ни стало. Добьюсь!* Знаменитый

писатель своими заработками даст десять очков вперед

всякому мистеру Бэтлеру. Знаете ли вы, что книга, кото¬

рая «пошла», может дать автору пятьдесят тысяч дол¬

ларов, а то и все сто. Иногда немножко больше, иногда

немножко меньше, но в среднем около этого.
Руфь молчала. Она была очень огорчена и не скрыва¬

ла своего огорчения.
—	Плохо ли? — спросил он.
—	У меня были совсем другие надежды и планы.

Я считала и сейчас считаю, что вам всего лучше было бы

научиться стенографии — писать на машинке вы умеете—

и поступить в папину контору. У вас большие способно¬

сти, и я уверена, что вы могли бы стать хорошим юри¬

стом.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Мартин не стал меньше любить и уважать Руфь от

того, что она проявляла такое недоверие к его писатель¬

скому дару. За время своих «каникул» Мартин очень мно¬

го думал о себе и анализировал свои чувства. Он окон¬

чательно убедился, что красота ему дороже славы

и что прославиться ему хотелось лишь для Руфи. Ради

нее он так настойчиво стремился к славе. Он мечтал воз¬

величиться в глазах мира, чтобы любимая женщина мог¬

ла гордиться им и счесть его достойным.
Мартин настолько любил красоту, что находил удов¬

летворение в служении ей. И еще больше он любил Руфь.

Любовь казалась ему прекраснее всего в мире. Не она ли

произвела в его душе этот великий переворот, превратив *

его из неотесанного матроса в мыслителя и художника?

Что ж удивительного, что любовь представлялась ему
172

выше, и наук и искусств, Мартин начинал уже сознавать,

что в области мысли он сильней Руфи, сильней ее братьев

и отца. Несмотря на преимущества университетского об¬

разования, несмотря на звание бакалавра искусств, Руфь

не могла и мечтать о таком понимании мира, искусства,

жизни, каким обладал Мартин, самоучка, еще с год назад

не знавший ничего.
Все это он понимал, но это никак не влияло ни на

его любовь к ней, ни на ее любовь к нему. Любовь была

слишком прекрасным, слишком благородным чувством, и

Мартин, как истый влюбленный, считал невозможным

оскорблять его критикой. Какое дело любви до взглядов

Руфи на искусство, на французскую революцию или на

всеобщее избирательное право? Все это относится к об¬

ласти рассудка, а любовь выше рассудка. Мартин не мог

унижать любовь, потому что боготворил ее. Любовь

обитала на недосягаемых вершинах, высоко над долинами

разума. Она была квинтэссенцией жизни, высшей фор¬

мой существования и не всякому выпадала на долю.

Научная философия его любимых авторов раскрыла ему

биологическое значение любви; но, продолжая развивать

для себя их основные положения, он пришел к выводу, что

именно в любви человеческий организм вполне оправды¬

вает свое назначение, а потому любовь должна принимать¬

ся без всяких оговорок, как высшее благо жизни. Влюб¬

ленный представлялся Мартину существом, отмеченным

благодатью, и ему приятен был образ «юноши, одержи¬

мого любовью», для которого не имеют цены земные бла¬

га— богатство, знания, успех,— не имеет цены сама

жизнь, ибо он в «поцелуе умереть готов».
Мысли подобного рода приходили Мартину в голову

и раньше, до многого же он додумался лишь потом. А

пока что он не переставал работать, ведя спартанский

образ жизни и позволяя себе отвлекаться от занятий

лишь для того, чтобы повидаться с Руфью. За комна¬

ту, которую он снимал у португалки по имени Мария

Сильва, он платил два с половиной доллара в месяц.

Португалка, особа довольно сварливого нрава, была вдо¬

вой и неустанно трудилась, чтобы прокормить многочис¬

ленных детишек, заливая подчас горе бутылкой кислого

вина, купленного в соседнем погребке за пятнадцать цен¬

тов. Сначала Мартин возненавидел эту женщину, в осо¬
173

бенности^ его раздражал ее язык, но потом он начал вос¬

хищаться мужеством и упорстшм, с каким она вела тяж¬

кую борьбу за существование. В домике было всего четы¬

ре маленьких комнатки, и одну из них занял Мартин.

Другая комната служила гостиной, ей придавал веселый

вид пестрый половик, покрывавший пол, но фотография

одного из умерших малюток в гробу вносила скорбную

коту. Гостиная предназначалась только для гостей, став¬

ни в ней всегда были затворены, и босоногая команда до¬

пускалась туда лишь в особо торжественных случаях. Ма¬

рия стряпала на кухне, там же все семейство ело, и там

же она стирала, гладила, трудилась не покладая рук изо

дня в день, кроме воскресенья. Она стирала на соседей,

и это служило главным источником ее дохода. Спальня

была так же мала, как и комната, занимаемая Мартином,

и в ней ютилась сама Мария И семеро ребятишек. Марти¬

ну казалось совершенно необъяснимым, как они там все

размещались; по вечерам он слышал за тонкой перего¬

родкой возню, визг и писк, напоминавший чириканье

птенцов. Другим источником дохода Марии были две ко¬

ровы, которых она доила утром и вечером и которые пас¬

лись на пустыре или контрабандой пощипывали травку,

растущую по обочинам дороги. Два оборванных мальчуга¬

на, дети хозяйки, пасли коров — иначе говоря, зорко

смотрели, чтобы они не попались на глаза полисменам.
В своей тесной каморке Мартин спал, учился, писал,

думал, занимался хозяйством. Перед единственным ок¬

ном, выходящим на крыльцо, стоял кухонный стол, ко¬

торый служил и письменным столом, и библиотекой, и

подставкой для пишущей машинки. Кровать, поставлен¬

ная у задней стены, занимала две трети комнаты. Со сто¬

лом соседствовал шкафчик для белья, который, видно, из¬

готовляли, заботясь больше о прибыли, чем об удобст¬

вах потребителя; покрывающий его тонкий слой фанеры

весь покоробился. Шкафчик этот помещался в одном углу,

а в другом была кухня — ящик из-^под мыла, на котором

стояла керосинка, а внутри хранились посуда и кухон¬

ные принадлежности, над ним полка для провизии и ря¬

дом ведро с водой; в. комнате не было водопроводного

крана, за водою нужно было ходить на кухню. Дни боль¬

шой стряпни, когда горячий пар наполнял комнату, осо¬

бенно болезненно отзывались на поверхности шкафчика.
174

Над кроватью Мартин повесил велосипед. Сначала он

его оставлял внизу, но ребятишки Сильвы отвинчивали

педали и прокалывали шины. Тогда он попробовал при¬

строить его на крылечке, но крылечко было крошечное и

не могло служить надежной защитой от дождя, а пото¬

му в конце концов MtapTHHy пришлось перетащить вело¬

сипед в комнату и подвесить под потолком.
В узеньком стенном шкафу висела одежда и лежа¬

ли книги, которые не помещались уже ни на столе, ни

под столом. .Читая, Мартин имел обыкновение делать за¬

метки, и их накопилось так много, что пришлось протя¬

нуть через всю комнату веревки и развесить на них тет¬

радки наподобие сохнущего белья. Вследствие этого пе¬

редвигаться по комнате стало довольно затруднительно.

Он не мог отворить двери, не затворив прежде дверцу

стенного шкафа, и наоборот. Пройти черкез комнату по

прямой линии было невозможно. Чтобы от двери дойти

до изголовья кровати, надо было совершить сложный,

зигзагообразный путь, и в темноте Мартин всегда на что-

нибудь натыкался. После маневра с входной дверью

и дверцей шкафа приходилось круто забрать вправо, что¬

бы не наткнуться на кухонный ящик; потом повернуть

влево, огибая кровать, причем малейшее отклонение от

курса грозило столкновением со столом. Искусно лавируя,

можно было войти в канал, одним берегом которого яв¬

лялся стол, а другим кровать. Но когда единственный стул

стоял на своем месте, перед столом, этот канал становил¬

ся несудоходным. Когда стул не был в употреблении,

он стоял на кровати; впрочем, Мартин нередко стряпал

сидя, так как, пока кипела вода или жарилось мясо, он

успевал прочесть две-три страницы. Угол, занимаемый

кухней, был так мал, что Мартин мог, не вставая со стула,

достать все необходимое. Стряпать сидя было даже удоб¬

нее: стоя, Мартин загораживал себе свет.
Мартин знал несколько блюд, пигательных и дешевых

в одно и то же время, да кроме того его могучий желудок

переваривал что угодно. Основой его питания был горо¬

ховый суп, картофель и крупные коричневые бобы, приго¬

товленные по мексиканскому способу. Рис, сваренный

так, как не сумела бы сварить ни одна американская

хозяйка, появлялся на столе непременно хоть раз в день.

Вместо масла Мартин варил и ел с хлебом сушеные
175

фрукты, которые-были вдвое дешевле свежих. Иногда он

разнообразил меню куском мяса или супом из костей. Два

раза в день он пил кофе без сливок или молока^ а вечеро-м

пил чай; но и тот и другой напиток был приготовлен

артистически.
Мартину поневоле приходилось быть расчетливым.

Его каникулы поглотили почти все, что он заработал в

прачечной, а свои «ремесленные» произведения он отпра¬

вил так далеко, что ответ мог прийти лишь через несколь¬

ко недель. Он жил затворником и нарушал свор уединение

лишь для того, чтобы навестить сестру или повидаться с

Руфью. Работал он за троих; Спал по-прежнему всего

пять часов, и только железное здоровье давало ему воз¬

можность выносить ежедневное девятнадцатичасовое на¬

пряжение труда. Мартин не.терял ни одной минуты. За

рамку зеркала он затыкал листочки с объяснениями неко¬

торых слов и с обозначением их произношения: когда он

брился или причесывался, он повторял эти слова. Такие

же листочки висели над керосинкой, и он заучивал их, ко¬

гда стряпал или мыл посуду. Листки все время сменялись.

Встретив при чтении непонятное слово, он немедленно лез

в словарь и выписывал слово на листочек, который выве¬

шивал на стене или на зеркале. Листочки со словами Мар¬

тин носил и в кармане и заглядывал в них на улице

или дожидаясь очереди в лавке.
Эту систему Мартин применял не только к словам.

Читая произведения авторов, достигших известности, он

отмечал особенности их стиля, изложения, построения сю¬

жета, характерные выражения, сравнения, остроты—од-

Ним словом, все, что могло способствовать успеху. И все

это он выписывал и изучал. Он не стремился подражать.

Он только искал каких-то общих принципов. Он составлял

длинные списки литературных приемов, подмеченных у

разных писателей, что позволяло ему делать общие йы-

воды о природе литературного приема, и, отталкиваясь от

них, он вырабатывал собственные, новые и оригинальные

приемы и учился применять их с тактом и мерой. Точно

так же он собирал и записывал удачные и красочные

выражения из живой речи — выражения, которые жгли,

как огонь, или, напротиб, нежно ласкали слух, яркими

пятнами выделяясь среди унылой пустыни обывательской

болтовни. Мартин всегда и везде искал принципов, ле¬
176

жащих в осноэе явления. Он старался понять, как явле-.

ние создается, чтобы иметь возможность самому созда¬

вать его. Он не довольствовался созерцанием дивного ли¬

ка красоты; в своей тесной каморке, наполненной кухон¬

ным чадом и криками хозяйских ребятишек, он, как хи¬

мик в лаборатории, старался разложить красоту на со¬

ставные части, понять ее строение. Это должно было по¬

мочь ему творить красоту.
Мартин мог работать только сознательно. Такова бы¬

ла его натура; он не мог работать^ вслепую, не зная, что

выходит из-под его рук, полагаясь только на случай и на

звезду своего таланта. Случайные удачи не удовлетво¬

ряли его. Он хотел знать, «как» и «почему». Его твор¬

чество было творчеством осмысленным, и, принимаясь за

рассказ или стихи, Мартин держал в голове план всего

произведения, ясно представлял себе и свою цель и те

художественные средства, которыми он располагает для

достижения этой цели. Он был убежден, что без этого его

попытки обречены на неудачу. С другой стороны, он воз¬

давал должное и тем случайным словам и сочетаниям слов,

которые вдруг ярко вспыхивали в его мозгу и впослед-.

ствии с честью выдерживали испытание. н€ только не вре¬

дя, но даже способствуя красоте и цельности произведе¬

ния. Перед подобными находками Мартин благоговел, ви¬

дя в них нечто большее, чем результат сознательного

творческого усилия. Но, исследуя красоту и стараясь до¬

искаться до законов прекрасного, Мартин чувствовал, что

есть в ней что-то сокровенное, куда ему не удастся про-,

никнуть и куда не проникал еще ни один человек. Он

твердо усвоил из сочинений Спенсера, что конечной

сущности вещей человеку не дано познать, и тайна кра¬

соты столь же непостижима, как и тайна жизни, может,

быть, даже еще непостижимее; что красота и жизнь спле¬

таются между собою, а сам человек — частица этого уди¬

вительного сплетения звездной пыли, солнечных лучей и

еще чего-то неведомого.
Под влиянием этих мыслей Мартин написал однажды

статью, озаглавленную «Звездная пыль», в которой он.

нападал не на критику, а на критиков. Это было блестя¬

щее, глубокомысленное произведение, исполненное изяще¬

ства и юмора. Впрочем, и оно было немедленно отклоне¬

но всеми журналами, куда он послал его. Но Мартин,
12.	Джек Лондон. Т. VH.	177

освободившись от волновавших его мыслей, продолжал

идти своей дорогой. Он давно уже приучил себя хоро¬

шенько вынашивать, додумывать до конца каждую рож¬

давшуюся у него мысль и затем излагать ее на бумаге. Его

не слишком огорчало, что ни одна его строчка до сих пор

не была напечатана. Писание было для него заключитель¬

ным звеном сложного умственного процесса, последним

узлом, которым связывались отдельные, разрозненные

мысли, подытоживанием накопившихся фактов и положе¬

ний. Написав статью, он освобождал в своем мозгу место

для новых идей и проблем. В конце концов это было нечто

рроде присущей многим привычки время от времени «об¬

легчать свою душу словами»—привычки, которая помо¬

гает иногда людям переносить и забывать подлинные или

вымышленные страдания.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Шли недели. Деньги у Мартина были на исходе, а

издательские чеки все не появлялись. Серьезные расска¬

зы неизменно возвращались обратно, не лучше обстояло

дело и с произведениями «ремесленными». Разнообраз¬

ные кушанья ул1е не готовились в его маленькой кухне,

так как у него оставалось всего с полмешочка рису и

немного сушеных абрикосов. Этим он и питался в

течение пяти дней. Потом он решил прибегнуть к кредиту.

Лавочник-португалец перестал отпускать провизию, как

только долг Мартина достиг внушительной суммы в три

доллара и восемьдесят пять центов.
—	Потому что,— сказал лавочник,— у вас нэт рабо¬

та. Как вы мнэ будет заплатить?
Мартин ничего не мог возразить на это. Рассужде¬

ния лавочника были вполне логичны. Как можно откры¬

вать кредит молодому здоровому малому из рабочих, по

лени не желающему искать работы.
—	Заработаешь дэньга — будет обэд,— говорил ла¬

вочник.—Нэт монэт—^нэт обэд. Такая дэла...
И чтобы доказать Мартину, что тут нет личного пред¬

убеждения, португалец прибавил:
—	Давай выпэй. Одна стакана. Я угощай. Ты друг,

я друг.
178

и Мартин выпил стаканчик в подтверждение дружбы

и лег cmiTb» не поужинав.
Овощи Мартин покупал в другой лавке, и хозяин аме¬

риканец, будучи менее тверд в своих коммерческих прин¬

ципах, довел кредит Мартина до пяти долларов, после

чего тоже прекратил отпуск товара в долг. Булочник оста¬

новился на двух долларах, а мясник — на четырех. Сло¬

жив все свои долги, Мартин определил их общую сумму

в четырнадцать долларов и восемьдесят пять пенсов. По¬

дошел и срок платежа за пишущую машинку, но Мартин

решил, что два месяца вполне сможет пользоваться ею в

долг, что составит еще восемь долларов. Когда пройдет и

этот срок, все кредитные возможности будут исчерпаны.
Последней его покупкой в овощной лавке был ме¬

шок картофеля, и целую неделю Мартин ел одну картош¬

ку по три раза в день. Время от времени он обедал у Мор-

зов и этим поддерживал немного свои силы, хотя, глядя

на множество расставленных на столе яств и из вежли¬

вости отказываясь от лишнего куска, он испытывал тан¬

таловы муки. Иногда, поборов стыд, Мартин отправлял¬

ся в обеденное время к своей сестре и там ел столько,

сколько осмеливался,— впечем, все-таки больше, чем у

Морзов.
День за днем продолжал он все так же упорно ра¬

ботать, и день за днем почтальон приносил ему отвергну¬

тые рукописи. Денег на марки не было, и возвращенные

рукописи грудой валялись под столом. Однажды случи¬

лось так, что у него почти двое суток не было куска во

рту. На обед у Морзов он не мог рассчитывать, так как

Руфь на две недели уехала гостить в Сан-Рафаэль,

а пойти к сестре ему мешал стыд. В довершение бед

почтальон принес ему пять рукописей сразу. Тогда Мар¬

тин взял свое пальто, поехал в Окленд и через некото¬

рое время вернулся домой уже без пальто, но с пятью

долларами в кармане. Каждому из лавочников он упла¬

тил по доллару, и в кухне у него опять зашипело поджа¬

риваемое с луком мясо, закипел кофе и появился боль¬

шой горшок вареного чернослива. Пообедав, Мартин сел

за стол, и в полночь у него была готова статья под на-

з»ванием «Сила ростовщичества». Кончив писать, он швыр¬

нул рукопись под стол, потому что от пяти долларов

уже ничего не оставалось: купить марок было не на что.
179

Несколько дней спустя Мартин заложил часы, а по¬

том и велосипед; сэкономив на провизии, он накупил ма¬

рок и снова разослал все свои рукописи. «Доходные» про¬

изведения обманули ожидания Мартина. Никто не поку¬

пал их. Сравнивая их с тем, что печаталось в газетах и

дешевых еженедельных журнальчиках, он по-прежнему

находил, что сам пишет гораздо лучше. Однако все-таки

он не мог продать ни одной строчки. Узнав, что большин¬

ство газет получает готовый материал из специальных

агентств — «синдикатов», он отправил несколько заметок

в одно такое агентство, но очень скоро получил их обрат¬

но вместе с печатным бланком, в котором говорилось, что

синдикат организует материал силами своих штатных со¬

трудников.
В одном журнале для юношества он увидел целые

столбцы анекдотов и маленьких рассказиков, то, что на¬

зывается «смесью». Вот еще способ заработать деньги!

Но и тут Мартин потерпел полную неудачу: все ему было,

по обыкновению, возвращено. Впоследствии, когда это

уже не имело для него значения, он узнал, что обычно со¬

трудники редакции пишут такие мелочи сами, ради до¬

полнительного заработка. Юмористические еженедельни¬

ки возвращали все его шутки и стишки; не находили сбы¬

та и стихотворные фельетоны, которые Мартин посылал

в крупные журналы. Оставался еще газетный фельетон.

Мартин прекрасно знал, что может написать гораздо луч¬

ше, чем то, что печатается, и, узнав адрес двух литератур¬

ных агентств, буквально завалил их очерками и небольши»-

ми рассказами. Но, написав двадцать и не пристроив ни

одного, Мартин перестал писать. А между тем изо дня в

день он читал десятки рассказов и фельетонов, которые не

выдерживали никакого сравнения с его попьггками в этом

жанре. Доведенный до отчаяния, он решил, наконец, что

загипнотизированный обоими произведениями, потерял

всякое критическое чутье и способность здраво судить о

своем творчестве.
Бесчеловечная издательская машина продолжала свою

работу. Мартин вкладывал рукопись в пакет вместе с мар¬

кой для ответа и опускал ее в почтовый ящик, а недели

три-четыре спустя почтальон звонил у дверей и воз¬

вращал ему рукопись. Очевидно, никаких живых людей

по указанным адресам не было. Были просто хорошо сла¬
180

женные, смазанные маслом автоматы., Впав в полное от¬

чаяние, Мартин, начал вообще сомневаться в существовав

НИИ редакторов. Ни один еще не подал признака жизни,

а то обстоятельство, что все им написанное неизменно от¬

вергалось без объяснений, как будто подтверждало ту

мысль, что редактор — миф, созданный и поддерживае¬

мый усилиями наборщиков, метранпажей и редакцион¬

ных курьеров.
Часы, которые Мартин проводил в обществе Руфи, бы¬

ли единственными счастливыми часами в его жизни, да

и то не всегда. Тревога, постоянно владевшая им, стала

еще мучительнее после того, как Руфь открыла ему свою

любовь, потому что сама Руфь оставалась такой же не¬

достижимой, как и прежде. Мартин просил ее подождать

два года, но время шло, а он ничего еще не добился. Кро¬

ме того, он постоянно чувствовал, что Руфь не одобряет

его занятий. Она, правда, не говорила этого прямо, зато

косвенно давала понять достаточно определенно. Она не

возмущалась, она именно не одобряла, хотя женщина ме¬

нее кроткого нрава наверняка возмутилась бы тем, что ей

доставляло только огорчение. Ее огорчало, что человек,

которого она решила перевоспитать, не поддается перевос¬

питанию. Вначале он показался ей довольно податливым,

но потом вдруг заупрямился и не пожелал походить ни на

мистера Морза, ни на мистера Бэтлера.
Самого достойного и значительного в Мартине она

не замечала или, что еще хуже, не понимала. Этого

человека, настолько гибкого, что он мог приспособлять¬

ся к любым формам человеческого существования, Руфь

считала упрямым и своенравным, потому что не умела пе¬

рекроить его по своей мерке—единственной, которую зна¬

ла. Она не могла следовать за полетом его мысли, и когда

он достигал высот, ей недоступных, она просто считала,

что он заблуждается. Рассуждения отца, матери, братьев

и даже Олни ей всегда были понятны,— и потому, не по¬

нимая Мартина, она считала, что в этом его вина. По¬

вторялась исконная трагедия одиночки, пытающегося вну¬

шить истину миру.
—	Вы привыкли преклоняться перед всем, что поль¬

зуется признанием,— сказал однажды Мартин, поспорив

с Руфью о Прайсе и Вандеруотере.— Я согласен, что это

надежные и устойчивые авторитеты, их считают лучшими
181

литературными критиками Соединенных Штатов. Каж¬

дый школьный учитель видит в Вандеруотере вождя аме¬

риканской критики. Но я его прочел, и мне он показался

типичным образцом блестящего пустословия. Одни ба¬

нальности, прикрытые высокопарными фразами. И Прапс

не лучше. Его «Лесные мхи», например, написаны превос¬

ходно. Ни одной запятой нельзя выкинуть, а общий

тон — ах, какой торжественный тон! Он самый высоко¬

оплачиваемый критик в Соединенных Штатах. Но, да

простит мне господь эту дерзость, он, собственно, вообще

не критик. В Англии искусство критики стоит выше. Дело

в том, что подобные критики все время повторяют изби¬

тые истины, которые звучат у них и благородно, и высо¬

конравственно, и возвышенно. Рупор ходячих мнений—вот

что они такое. Их критические статьи напоминают вос¬

кресные проповеди. Они всячески поддерживают препо¬

давателей английской филологии, а те, в свою очередь,

поддерживают их. И ни у тех, ни у других не гнездится

под черепной коробкой ни одной оригинальной идеи. Они

знают только то, что общепризнано,— да, собственно,

общепризнанное — это они и есть. Все утвердившиеся

идеи приклеиваются к ним так же легко, как этикетки к

пивным бутылкам. И главная их обязанность состоит в

том, чтобы вытравить из университетской молодежи вся¬

кую оригинальность мышления и заставить мыслить по

определенному трафарету.
—	Мне кажется,— возразила Руфь,— что я ближе к

истине, придерживаясь общепризнанного, чем вы, нападая

на авторитеты, как дикарь на священные изображения.
—	Священные изображения низвергают не дикари, а

миссионеры,— засмеялся Мартин,— но, к сожалению, все

миссионеры разъехались по языческим странам, и у нас

не осталось ни одного, который noiMor бы низвергнуть

мистера Вандеруотера и мистера Прайса.
—	А заодно и всех университетских профессоров,—

прибавила она.
Он энергично закачал головой.
—	Нет. Преподаватели естественных наук пусть оста¬

ются. Они действительно делают дело. Но из преподава¬

телей английской филологии — этих попугайчиков с ми¬

кроскопическими мозгами — девять десятых не вредно

было бы выгнать вон.
182

Столь суровое отношение к филологам казалось Руфи

просто кощунственным. Она невольно сравнивала сте¬

пенных, элегантно одетых университетских преподавате¬

лей, говорящих размеренным голосом, проникнутых утон¬

ченной культурой, с этим невозможным человеком, которо¬

го она почему-то полюбила, вчерашним матросом в дурно

сшитом костюме, со стальными мускулами чернорабо¬

чего—человеком, который ни о чем не умеет говорить спо¬

койно, горячится, вместо того чтобы тактично изложить

свою точку зрения, и кричит, когда нужно проявлять до¬

стоинство и выдержку. Преподаватели по крайней мере

получали хорошее жалованье и были—да, этого нельзя

было не признать—настоящими джентльменами, тогда

как Мартин не мог заработать ни одного пенса и на

джентльмена походил очень мало.
Руфь даже не считала нужным вникать в аргументы

Мартина. Что они были ошибочны, в этом ее убеждало

положение вещей. Преподаватели, несомненно, были

правы в своих суждениях о литературе, ибо они доби¬

лись успеха в жизни, а Мартин ошибался уже потому, что

не мог продать ни одного своего произведения. Говоря его

языком, у них «вышло», а у него не выходило. И разве

мог он судить правильно о литературе,— он, который еще

так недавно стоял посреди этой самой комнаты, красный

от смущения, неуклюжий, озираясь в страхе, как бы не

уронить какой-нибудь безделушки, спрашивая, давно ли

умер «Свайнберн», и глупо хвастаясь, что читал «Все

выше и выше» и «Псалом жизни».
Таким образом, Руфь сама подтверждала свое прекло¬

нение перед общепризнанным. Мартин отлично понимал

ее мысли, но не желал придавать этому значения. Он

любил ее независимо от того, как она относилась к Прай¬

су, Вандеруотеру и преподавателям английской филоло¬

гии, но все больше убеждался, что сумел проникнуть

в области мышления, для нее совершенно недоступные,

о существовании* которых она даже и не подозревает.
Руфь, в свою очередь, считала, что Мартин ничего не

понимает в музыке, а суждения его об опере она находила

не только неверными, но намеренно парадоксальными.
—	Вам понравилось? — спросила однажды Руфь, ко¬

гда они возвращались из оперы.
В этот вечер, ценою целого месяца суровой экономии
183

на еде, он смог пригласить ее в театр. Тщетно прождав,

что Мартин сам заговорит о спектакле, который на нее

произвел сильное впечатление, она, наконец, решила спро¬

сить его.
—	Мне очень понравилась увертюра,— отвечал он,—

это было превосходно.
—	Ну, а сама опера?
—	Опера тоже, то есть оркестр, разумеется. Но было

бы еще лучше, если бы эти шуты гороховые поменьше ло¬

мались илй вовсе бы ушли со сцены.
Руфь была ошеломлена.
—	Вы говорите о Тетралани и Барильо? —спросила

она.
—	Да, и о них и обо всех других тоже.
—	Но ведь это же великие артисты!
—	Все равно. Они своим глупым кривляньем только

портили музыку.
—	Так неужели вам не нравится голос Барильо?!—

воскликнула Руфь.— Ведь он считается вторым после

Карузо.
—	Нет, отчего же, нравится, а Тетралани нравится ,

еще больше. У нее исключительный голос, насколько я

могу судить.
—	Но... но...— Руфь не находила слов.— Я тогда ни¬

чего не понимаю. Вы восхищаетесь их голосами, а гово¬

рите, что они портили музыку.
—	Вот именно. Я бы много дал, чтобы послушать их

в концерте, и дал бы еще больше, чтобы не слышать их,

когда играет оркестр. Видно, я безнадежный реалист.

Великие певцы не всегда великие актеры. Конечно, пре¬

красно, когда Барильо ангельским голосом поет любов¬

ную арию, а Тетралани вторит ему голосом, еще более

ангельским, и все это на фоне яркой, сверкающей всеми

красками оркестровой музыки. Не спорю, это огромное на¬

слаждение. Но все впечатление мгновенно разбивается,

как только я взгляну на сцену и увижу даму гренадерского

роста весом фунтов в двести, и рядом маленького квад¬

ратного человечка, с обрюзгшей физиономией и грудной

клеткой кузнеца, которые становятся в позы, хватают¬

ся за сердце и размахивают руками, словно обитатели

сумасшедшего дома. А я должен верить, что это любовная

сцена между юным принцем и прекрасной принцессой.
184

.Нет, я не верю. Это.чушь, глупость,. Это неестественно.

Вот в чем все дело: это совершенно неестественно. Неуже¬

ли хоть кто-нибудь объясняется в любви таким образом?

Да если бы я вздумал вам так объясняться, вы надавали

бы мне пощечин!
—	Вы не понимаете,— негодовала Руфь,— каждый

вид искусства имеет свои ограничения. (Она вспомнила

лекцию об условности искусства, слышанную недавно в

университете.) Вот живопись двухмерна. Однако вы при¬

нимаете иллюзию трех измерений, которую художник со¬

здает силой своего таланта. В литературе автор всемогущ

и всезнающ. Ведь вы признаете за ним право сообщать о

тайных помыслах героини, хотя, когда эта героиня дума¬

ла, никто не мог подслушать ее мысли? То же самое в те¬

атре, в скульптуре, в опере — всюду. С некоторыми про¬

тиворечиями приходится мириться.
—	Да, я понимаю,— отвечал Мартин,— всякое искус¬

ство условно. (Руфь изумилась, как правильно он выра¬

зился: как будто это был человек с университетским обра¬

зованием, а не самоучка, читавший в библиотеке все, что

попадалось под руку.) Но и в условности должна быть

реальность. Деревья, намалеванные на картоне и стоя¬

щие по бокам сцены, мы считаем лесом. Это условность,

но достаточно реальная. Но ведь изображение моря мы

не будем принимать за лес. Мы не можем этого сделать.

Это значило бы насиловать свои чувства. И потому-то все

ужимки и гримасы двух сумасшедших, которых мы только

что видели, никак нельзя принять за выражение любов¬

ных чувств и настроений.
—	Неужели вы и в музыке считаете себя выше авто¬

ритетов? — возмущенно сказала Руфь.
—	О нет, нет. Просто я позволяю себе иметь собст¬

венное мнение. Я говорю все это для того, чтобы объяс¬

нить вам, почему слоновая грация госпожи Тетралани ис¬

портила мне все впечатление от оркестра. Может быть,

музыкальные авторитеты совершенно правы. Но у меня

есть свое мнение, и я не подчиню его приговору всех ав¬

торитетов на свете, вместе взятых. Что мне не нравится,

то не нравится, и с какой стати я должен делать вид,

что мне это понравилось! Только потому, что это нра¬

вится, или будто бы нравится, большинству? Я не желаю

подчинять свои вкусы моде.
185

—	Но музыка требует подготовки,—возразила

Руфь,—а опера требует особой подготовки. Может быть...
—	...я еще недостаточно подготовлен, чтобы слушать

оперу?..— договорил Мартин,
Она кивнула.
—	Возможно,— согласился он,— но я даже рад этому.

Если бы меня смолоду приучили к опере, я, вероятно, се¬

годня проливал бы слезы умиления, глядя на эту парочку,

и от ее ужимок пение и музыка казались бы мне еще пре¬

краснее. Но вы правы. Это все — дело воспитания, а

меня уже воспитывать поздно. Мне нужно или нечто

реальное, или совсем ничего. Иллюзия, в которой нет и

намека на правду, не трогает меня, и опера кажется

мне сплошной фальшью, в особенности когда я вижу,

как маленький Барильо судорожно хватает в объятия

огромную Тетралани и говорит ей о том, как он ее любит.
Но Руфь, как всегда, судила о взглядах Мартина, ис¬

ходя из внешних признаков и из своего преклонения перед

общепризнанным. Кто он такой, в конце концов, чтобы

считать правым только себя, а весь культурный мир об¬

винять в непонимании? Высказывания Мартина не про¬

извели на нее никакого впечатления. Руфь слишком при¬

выкла ко всему общепризнанному и не сочувствовала

мятежным мыслям; к тому же музыкой она занималась

с детства, с детства любила оперу, так же как и все

люди ее круга. По какому же праву этот Мартин Иден,

еще вчера не слышавший ничего, кроме рэгтаймов и улич¬

ных песенок, берется судить о мировых сокрювищах му¬

зыки? Руфь была задета в своем самолюбии и, продол¬

жая идти рядом с Мартином, испытывала смутное чув¬

ство обиды. В лучшем случае его суждения можно было

великодушно признать капризом или нелепой шуткой. Но

когда, прощаясь с ней у дверей дома, Мартин обнял ее

и нежно поцеловал, Руфь забыла все, вновь охваченная

любовью. После, лежа в* постели без сна, Руфь все раз¬

думывала, как могло случиться, что она полюбила такого

странного человека, полюбила вопреки желанию всей

своей семьи.
На следующий день Мартин Иден отложил в сторону

свои «доходные» литературные поделки и одним духом

написал стг^ью под названием «Философия иллюзий».

Украшенный маркой конверт с рукописью отправился в
186

путешествие, но бедной «Философии» суждено было пере¬

менить еще очень много марок и совершить очень много

длительных путешествий.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
Мария Сильва была бедна и хорошо знала, что такое

бедность. Для Руфи слово «бедность» означало просто

известные неудобства существования. Этим исчерпыва¬

лось ее представление о бедности. Она знала, что Мар¬

тин Иден беден, и мысленно сравнивала его жизнь с

жизнью юного Авраама Линкольна или мистера Бат¬

лера — вообще всех тех, кто, начав с лишений, достиг

под конец успеха и благополучия. Признавая, что быть

бедным неприятно, Руфь в то же время разделяла уте¬

шительное буржуазное представление о том, что бед¬

ность—превосходный стимул для карьеры, сулящей успех

всякому, кто не лишен ума и способностей. Поэтому Руфь

не слишком огорчилась, узнав, что Мартину пришлось

заложить часы и пальто. Наоборот, она даже была до¬

вольна, надеясь, что тем скорее он образумится и бросит

свои литературные начинания.
Видя худое и осунувшееся лицо Мартина, Руфь не по¬

дозревала, что он голодает. Она даже радовалась пере¬

мене в нем, находя, что его облик стал одухотвореннее,

тоньше, утратил ту мощь здорового животного, которая

одновременно и влекла и отталкивала ее. Иногда Руфь

восхищалась каким-то особенным блеском его глаз, делав¬

шим его похожим на поэта или ученого, то есть на того,

кем он хотел бы быть и кем она хотела его видеть. Но

Марии Сильве ввалившиеся щеки и горящие глаза Мар¬

тина говорили совсем другое, и по этим признакам она

изо дня в день отмечала перемены в благосостоянии

своего жильца. Она видела, как он однажды вышел из до¬

му в пальто, а вернулся без пальто, хотя день был холод¬

ный и дождливый. Потом на некоторое время щеки его

слегка округлились и голодный огонь в глазах погас. Ма¬

рия заметила также исчезновение часов и велосипеда, по¬

влекшие за собой снова некоторый прилив жизненных сил.

Кроме того, Мария знала, как много Мартин трудится,

так как ей было точно известно, сколько керосина он сжи¬

гает за ночь. Работа! Мария отлично понимала, что Мар¬
187

тин работает не меньше ее, хотя его работа совсем ино¬

го свойства. Ее очень удивляло, что чем меньше он ест,

тем усерднее трудится. Иной раз, когда ей казалось, что

Мартин голодает особенно сильно, она посылала ему с

одним из ребятишек свежий хлебец, под нехитрым пред¬

логом, что ему самому не испечь такого вкусного. Иногда

она посылала и миску горячего супа, мучаясь в то же вре¬

мя сомнением, имеет ли она право отнимать этот суп у

детей, у своей плоти и крови. И Мартин был полон са¬

мой горячей благодарности, ибо умел ценить милосер¬

дие бедняков.
Однажды, накормив свое многочисленное потомство

остатками запасов, имевшихся в доме, Мария истратила

последние пятнадцать центов на галлон дешевого вина и

угостила Мартина, зашедшего в кухню за водой. Он вы¬

пил за ее здоровье, а она — за его. Потом она выпила

за благополучие в его делах, а он за то, чтобы Джемс

Грант поскорее явился и заплатил за стирку. Джемс

Грант был плотничий подмастерье, который неаккуратно

платили задолжал Марии целых три доллара.
И Мартин и Мария пили на пустой желудок, и обоим

кислое молодое вино сразу бросилось в голову. При всем

своем несходстве, они оба были нищи и одиноки, и эта

нищета, о которой всегда умалчивалось, связывала их

прочными узами. Мария обрадовалась, узнав, что Мар¬

тин бывал на Азорских островах, где она прожила до

одиннадцати лет. Еще больше она обрадовалась, услыхав,

что он бывал и на Гавайских островах, куда потом пере¬

брались ее родители. Но ее восторг перешел всякие гра¬

ницы, когда Мартин сообщил ей, что бывал на острове

Мауйи, где она вышла замуж. А на Кагулуи, где она

впервые познакомилась со своим будущим мужем, Мар¬

тин был два раза. Еще бы ей не помнить груженных

сахаром судов! Так он плавал на них? Ну скажите^ по¬

жалуйста, до чего же тесен мир! А Вайлуку? Мартин

и там побывал! Знавал ли он главного надсмотрщика

плантации? Ну как же, он даже пропустил за его здо¬

ровье стаканчик.
Так, предаваясь воспоминаниям, они топили свой го¬

лод в кислом вине. Впрочем, Мартину будущее не пред¬

ставлялось слишком мрачным. Рано или поздно он до¬

бьется успеха и славы. Он уже чувствует их дыхание ря¬

дом. Еще немножко — и он сможет схватить их рукой.

Тут он стал пытливо вглядываться в изможденное лицо

женщины, сидящей перед ним, вспомнил хлеб и суп, кото¬

рые она ему присылала, и ощутил порыв великой благо¬

дарности, желание облагодетельствовать ее.
—	Мария,— вскричал он вдруг,— чего бы вы больше

всего хотели?
Она с недоумением посмотрела на него.
—	Ну, чего бы вы больше всего хотели именно сей¬

час?
—	Семь пара башмака — для рэбята.
—	Вы их получите,—объявил он, и она торжественно

кивнула головой.—Ну, а еще чего-нибудь, поважнее?
В глазах Марии мелькнула добродушная радость.

Мартин шутил с ней — с ней, с которой уже давно никто

не шутил.
—	Подумайте, не спешите,— сказал он предостере¬

гающе, когда она открыла было рот, чтобы заговорить.
—	Корошо,— сказала она,— я подумала. Минэ надо

дом, своя дом,— бесплатна жить. Нэ платить семь дол¬

лара на месяц.
—	Вы его получите,— пообещал он,— и очень скоро.

Ну, а самое ваше большое желание? Вообразите, что я

бог и что я все могу исполнить. Ну, говорите, я слушаю.
Мария сосредоточенно помолчала минуту.
—	Вы будэтэ пугацца.
—	Нет, нет,— засмеялся он,— я не испугаюсь. Ну,

говорите?
—	Большой вещь, ах, большой,— предупредила она.
—	Ладно, ладно. Говорите.
—	Корошо.— Она глубоко, по-детски вздохнула, гото¬

вясь высказать свое самое заветное, сокровенное же¬

лание.— Минэ хочется фэрма — молочна фэрма. Много

корова, много луг, много трава. Около Сан-Лиана. В Сан-

Лиана живет мой сестра. Буду продавать молоко в Ок¬

ленд. Много дэньга. Джо и Ник нэ будэт пасти коров.

Они пойдет в короша школа. Будэт важный инженер

строить дорога. Да, хочется молочна фэрма.
Мария умолкла и блестящими глазами поглядела на

Мартина.-
—	Вы. ее получите,—быстро отвечал он.
Она кивнула и выпила за великодушного дарителя,
189

хотя и прекрасно знала, что никогда не получит обещан¬

ных даров. Но она была благодарна Мартину за его доб¬

рое сердце и умела ценить обещание, как ценила бы са¬

мый дар.
—	Да, да, Мария,— продолжал Мартин.— Нику и

Джо не придется пасти коров. Ребята будут учиться в

школе весь год, ходить в хороших, крепких башмаках.

У вас будет первоклассная ферма с домом, с конюшней, с

хлевом. У вас будут свиньи, куры, огород, фруктовый

сад — одним словом, все, что нужно; у вас хватит средств,

чтобы нанять работника, даже двух работников. И вам

не придется ничего делать, кроме как воспитывать детей.

А если подвернется хороший человек, вы выйдете за него

замуж, и он станет хозяйничать на ферме, а вы будете от¬

дыхать.
И, щедрой рукой отмерив ей долю из своих будущих

благ, Мартин встал и пошел закладывать свой единствен¬

ный выходной костюм. Ему было не легко решиться на

это, потому что таким образом он лишал себя возможно¬

сти видеться с Руфью. Другого приличного костюма у

Мартина не было, а в матросской заплатанной куртке он

мог заходить к булочнику и мяснику, мог наведываться к

сестре, но о том, чтобы являться в таком виде к Морзам,

разумеется, нечего было и думать.
Мартин продолжал трудиться, испытывая треку,

близкую к полному отчаянию. Все чаще ему приходило на

ум, что и второе сражение проиграно и что в самом деле

нужно снова идти работать. Все были бы довольны этим:

лавочники, сестра, Руфь и даже Мария, которой он задол¬

жал за целый месяц. Он уже два месяца не платил за

прокат пишущей машинки, и магазин требовал, чтобы он

или уплатил, или вернул машинку. Готовый покориться

и отложить борьбу до более подходящего времени, Мар¬

тин отправился держать экзамен на железнодорожного

почтальона. К своему изумлению, он выдержал первым.

Правда, неизвестно было, когда откроется вакансия.
И вот в эту особенно тяжелую пору издательская ма¬

шина вдруг нарушила свой обычный ход. То ли в ней со¬

скользнуло какое-нибудь колесико, то ли она была просто

плохо смазана, но в одно прекрасное утро почтальон при¬

нес маленький запечатанный конверт. В углу конвер¬

та Мартин увидел штамп «Трансконтинентального еже¬
190

месячника». Сердце у него рванулось и замерло, он

почувствовал слабость во всем теле, колени как-то стран¬

но задрожали. Пройдя к себе в комнату, он уселся на

кровать с нераспечатанным конвертом в руке и в этот миг

ясно понял, как люди умирают от радостного известия.
Конечно, это было радостное известие. В таком ма¬

леньком конверте не могла бы поместиться рукопись.

Мартин помнил, что в «Трансконтинентальный ежемесяч¬

ник» он послал «Колокольный звон», «страшный» рас¬

сказ, в котором было пять тысяч слов. А так как лучшие

журналы всегда платят по приеме рукописи, то в конвер¬

те, очевидно, таился чек. Два цента за слово — стало

бьггь, двадцать долларов за тысячу слов; чек, значит,

должен быть на сто долларов. Сто долларов! Разрывая

конверт, он уже подсчитал мысленно все свои долги: 3 дол¬

лара 85 центов в бакалейную лавку; 4.00 — мяснику;

2.00 — булочнику; за овощи — 5.00; всего 14.85. Далее,

за комнату — 2.50, за месяц вперед — 2.50; за двухмесяч¬

ный прокат машинки — 8.00, за месяц вперед — 4.00; все¬

го 31.85. Кроме того, надо выкупить вещи из заклада:

часы — 5.50; пальто — 5.50; велосипед — 7.75; костюм —

5.50 (60% ростовщику — но не все ли равно!). Общий

итог — 56.10. Эта сумма словно была выписана перед

ним в воздухе светящимися цифрами. Остаток в 43 дол¬

лара 90 центов представлял необычайное богатство, при¬

нимая во внимание, что будет уплачено вперед и за ком¬

нату и за машинку.
Тем временем он наконец вскрыл конверт и вынул от¬

печатанное на машинке письмо. Чека не было. Он потряс

конверт, поглядел его на свет, не доверяя глазам, разо¬

рвал. Чека не было. Тогда он начал читать письмо, ста¬

раясь сквозь похвалы редактора добраться до сути дела,

найти объяснение, почему не прислан чек. Объяснения он

не нашел, но зато прочел нечто такое, что поразило его,

как удар грома. Письмо выпало у него из рук. В глазах

помутилось, он упал головой на подушку и судорожно

потянул на себя одеяло.
Пять долларов за «Колокольный звон». Пять долла¬

ров за пять тысяч слов! Вместо двух центов за слово—

один цент за десять слов! А издатель еще расточает ему

похвалы, сообщая, что чек будет выслан немедленно по

напечатании рассказа! Значит, все это было вранье—и то,
191

что минимальная ставка два цента за слово, и то, что

платят по приеме рукописи. Все было вранье, и он про¬

сто-напросто попался на удочку. Знай он это раньше, он

не стал бы писать. Он пошел бы работать — работать ра¬

ди Руфи. Он ужаснулся, подумав о том, сколько времени

было потрачено на писание. Ради того, чтобы в конце

концов получить по центу за десять слов! И другие блага

и почести, которые, по словам газет, сыпались на писа¬

телей, вероятно, тоже существовали лишь в воображении

газетчиков. Все его полученные из вторых рук представ¬

ления о писательской карьере были неверны: доказатель¬

ство налицо. «Трансконтинентальный ежемесячник» сто¬

ит двадцать пять центов номер, и красивая обложка ука¬

зывает на его принадлежность к первоклассным журна¬

лам. Это старый, почтенный журнал, начавший издавать¬

ся задолго до того, как Мартин Иден появился на свет.

На его обложке неизменно печатается изречение одного

всемирно известного писателя, указывающее на высокие

задачи «Трансконтинентального ежемесячника», на стра¬

ницах которого начало свою карьеру упомянутое литера¬

турное светило. И вот этот-то вдохновляемый высокими

задачами журнал платит пять долларов за пять тысяч

слов! Тут Мартин вспомнил, чтр автор изречения недав¬

но умер на чужбине в страшной нищете,— и решил, что

ничего удивительного в этом не было.
Да. Он попался на удочку. Газеты наврали ему с три

короба про писательские гонорары, а он из-за этого по¬

терял целых два года! Но теперь довольно. Больше он не

напишет ни одной строчки! Он сделает то, чего хочет

Руфь, чего хотят все кругом,—и поступит на службу. Мар¬

тин вдруг вспомнил Джо—Джо, который где-то там коле¬

сит по дорогам страны безделья. Мартин вздохнул с за¬

вистью. Ежедневная девятнадцатичасовая работа внезап¬

но дала себя почувствовать. Но Джо не был влюблен,

не знал ответственности, которую налагает любовь, и, сле¬

довательно, имел право шататься по миру и бездельни¬

чать. А у него, у Мартина, есть ради чего работать, и

потому он будет работать. Завтра же с раннего утра он

начнет искать службу и завтра же известит Руфь о то.м,

что намерен переменить образ жизни и готов поступить

в контору к ее отцу.
Пять долларов за пять тысяч слов, за десять слов
192

«МЛРТНН ИДЕН».

мМАРТИН ИДЕН*.

один цент—вот рыночная цена искусства! Несправедли¬

вость, ложь, подлость, таившиеся в этом, не давали ему

покоя. А сквозь закрытые веки глаза его жгла цифра
3.85	— сумма его долга бакалейщику. Мартина знобило,

и все кости у него ныли. В особенности ломило поясницу.

Голова болела—темя болело, затылок болел, самый

мозг, казалось, болел под черепною коробкой; особенно

невыносима была боль над бровями. А перед глазами по-

прежнему сверкала беспощадная, терзающая цифра 3.85.

Чтобы избавиться от этого назойливого видения, Мартин

открыл глаза, но яркий дневной свет причинил ему нестер¬

пимое страдание; пришлось снова закрыть глаза, и цифра
3.85	вспыхнула с прежней силой.
Пять долларов за пять тысяч слов, за десять слов—

один цент!—эта мысль сверлила мозг, и он не мог от

нее избавиться, так же как не мог избавиться от цифры
3.85, горевшей перед глазами. Наконец, в цифре нача¬

лись какие-то изменения, за которыми Мартин наблюдал

с любопытством, и постепенно она превратилась в 2.00.

А, догадался он, это долг булочнику! Следующая цифра

была 2.50. Эта цифра так заинтриговала его, словно реша¬

ла для него вопрос жизни и смерти. Кому-то он, в самом

деле, должен два с половиной доллара, но кому?

Ему необходимо было решить эту задачу, решить во что

бы то ни стало, и он бродил по длинным темным коридо¬

рам памяти, шарил в ее углах и закоулках, загроможден¬

ных обрывками ненужных сведений и воспоминаний, отча¬

янно стараясь найти ответ. Казалось, прошли целые сто¬

летия, прежде чем он вспомнил, что должен эти деньги

Марии. С чувством огромного облегчения Мартин поду¬

мал, что теперь может отдохнуть, решив эту сложную за¬

дачу. Но не тут-то было. Исчезла цифра 2.50, а вместо нее

зажглась другая — 8.00. Кому он должен восемь долла¬

ров? Опять нужно было пускаться в утомительные ски¬

тания по лабиринтам памяти.
Сколько длились эти скитания, Мартин не знал (ему

казалось, что бесконечно долго), но вдруг он пришел в

себя от стука в дверь и услыхал голос Марии, спрашивав¬

шей, не болен ли он. Глухим, незнакомым голосом Мар¬

тин ответил, что просто вздремнул. Его удивила темнота

в комнате. Письмо пришло в два часа дня, а теперь

был уже вечер. Видно, он заболел.
13.	Джек Лондон. Т. VH.	193

Тут опять перед ним появилась цифра 8.00, и он снова

начал напряженно думать. Впрочем, теперь он стал хит¬

рее. Вовсе незачем блуждать среди хаоса воспоминаний.

Как он был глуп! Нужно просто повернуть наудачу ог¬

ромное колесо памяти; оно повернулось — и вдруг, завер¬

тевшись с необычайной скоростью, втянуло его в свое

движение и понесло в черную пустоту.
Мартин нисколько не удивился, увидав себя в прачеч¬

ной подкладывающим крахмальные манжеты под каток.

На манжетах были напечатаны какие-то Цифры. Должно

быть, новый способ метить белье, подумал Мартин и вгля¬

делся в метку: на манжете стояла цифра 5.85. Он вспо¬

мнил, что эта счет бакалейщика и что счета необходимо

пропускать через каток. Коварная мысль пришла ему в го¬

лову. Он побросает все счета на пол и не станет пла¬

тить по ним. Сказано —сделано. И вот он бесцеремонно

мнет манжеты и швыряет на необыкновенно грязный пол.

Куча неимоверно растет, каждый счет удвоился, удесяте¬

рился^ разбился на тысячи таких же счетов, и только счет

Марии в два с половиною доллара не множился. Это озна¬

чало, что Мария не станет притеснять его, и Мартин вели¬

кодушно решил, что уплатит только по ее счету. Решив

так, он начал разыскивать этот счет в груде на полу; он

искал его много веков, но тут дверь вдруг отворилась и

в комнату вошел хозяин гостиницы —толстый голландец.

Лицо его пылало гневом, и громовым голосом он заорал

на весь мир: «Я вычту стоимость манжет из вашего жа¬

лованья!» Груда сразу превратилась в целую гору, и Мар¬

тин понял, что ему придется работать тысячу лет, чтобы

заплатить за эти манжеты. Ничего не оставалось, как

только убить хозяина гостиницы и поджечь прачечную.

Но толстый голландец схватил его за шиворот и стал

трясти. Потом перебросил его через стол с утюгами, через

плиту, каток, стиральную машину, выжималку. Мартин

так кувыркался на лету, что у него стучали зубы и звене¬

ло в голоэе, и все удивлялся силе голландца.
Затем он опять очутился перед катком, на этот раз

принимая выстиранные и выкатанные манжеты, которые

подкладывал с другой стороны издатель ежемесячного

журнала. Каждая манжета превращалась в чек, и Мартин

с тревожным любопытством рассматривал их, но чеки бы¬

ли пустые. Он стоял у катка миллионы лет и все вынимал
194

чеки, боясь пропустить хоть один,— а вдруг именно этот

будет заполнен на его имя? Наконец такой чек появил¬

ся. Дрожащею рукою Мартин взял его и поднес к свету.

Чек был на пять долларов. <сХа-ха-ха»,— хохотал изда¬

тель, прячась за каток. «Ладно, я тебя сейчас убью»,—

сказал Мартин. Он пошел в соседнюю комнату за топо¬

ром и увидал там Джо, который крахмалил рукописи.

Мартин, желая спасти рукописи, швырнул в Джо топо¬

ром, но топор повис в воздухе. Мартин побежал назад к

катку и увидел, что там свирепствует снежная буря. Нет,

это был не снег, а бесконечное количество чеков, каждый

не меньше чем на тысячу долларов. Он начал собирать

их и раскладывать пачками по сто штук, и каждую сотню

заботливо перевязывал ленточкой.
Вдруг перед Мартином появился Джо. Джо стоял и

жонглировал утюгами, сорочками, рукописями. Иногда он

хватал пачки чеков и лодбрасывал их вверх, так что они.

пробив крышу, исчезали в пространстве. Мартин кинулся

на Джо, но тот вырвал у него топор и тоже подбросил

вверх. За топором он подбросил и самого Мартина. Мар¬

тин пролетел сквозь крышу и успел поймать много руко¬

писей, так что упал на землю с целой охапкой в руках.

Но его снова понесло вверх, и он помчался по воздуху,

описывая бесконечные круги. А в отдалении детский го¬

лосок напевал: «Протанцуй со мною, Вилли, протанцуй

еще разок!»
Топор торчал среди Млечного Пути чеков, крахмаль¬

ных сорочек и рукописей, и Мартин, взяв его, решил убить

Джо немедленно по возвращении на землю. Но он так и

Не возвратился на землю. В два часа ночи Мария, услы¬

хав из-за перегородки его стоны, вошла к нему в комнат/,

обложила его горячими утюгами, а воспаленные глаза

накрыла мокрым полотенцем.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Мартин Иден не пошел на следующее утро искать ра^*

боты. Было уже за полдень, когда он очнулся от забытья

и оглядел комнату. Восьмилетняя Мэри, одна из дочерей

Сильвы, дежурила подле него и, как только он очнулся,

с визгом побежала за матерью. Мария пришла из кухни,
195

где занималась стряпней. Она дотронулась мозолистой

рукой до его горячего лба и пощупала пульс.
—	Кушать будэт? —спросила она.
Мартин отрицательно покачал головой. Меньше всего

ему хотелось есть, и он даже удивился, что когда-то испы¬

тывал чувство голода.
—	Я болен, Мария,—сказал он слабым голосом.—Что

со мной? Не знаете?
—	Грипп,— отвечала она,— три дня, и будэт хорошо.

Лучше без еда. Потом кушать. Завтра.
Мартин не привык хворать, и когда Мария и ее дочка

вышли, он попытался одеться. Глаза его так болели, что

он то и дело должен был опускать веки. Крайним напря¬

жением воли он заставил себя встать с кровати и сел за

стол, но тут силы изменили ему, он уронил на стол голо¬

ву и долго не мог подняться. Через полчаса он кое-как до¬

брался опять до постели и лежал неподвижно, закрыв

глаза и пьггаясь разобраться в своих болезненных ощуще¬

ниях. Мария несколько раз входила к нему и меняла хо¬

лодный компресс на лбу. Но заговаривать с ним не пыта¬

лась, мудро решив не надоедать ему болтовней. Испол¬

ненный благодарности, он пробормотал:
—	Мария, у вас будет молочна ферма, хороша мо-

лочна ферма.
Затем ему вспомнился вчерашний день, уже отошед¬

ший в далекое прошлое. Казалось, целый век миновал с

тех пор, как он получил письмо из «Трансконтиненталь¬

ного ежемесячника»,—с тех пор, как он понял свое заблу¬

ждение и решил покончить с этим делом и перевернул

страницу книги жизни. Он слишком сильно натягивал те¬

тиву, и она в конце концов лопнула. Если б он не изнурял

себя так голодом и лишениями, болезнь не одолела бы

его. У него недостало силы бороться с микробом, про¬

никшим в организм. И вот теперь он лежит и не может

подняться.
«Какой смысл, если бы я написал даже целую библи¬

отеку книг, раз за это надо расплачиваться жизнью? —

спрашивал он себя.— Нет, это не для меня. К черту лите¬

ратуру! Моя судьба — вести конторские книги, получать

ежемесячно жалованье и жить в маленьком домике

вдвоем с Руфью».
Через два дня Мартин съел яйцо с двумя ломтиками
Л96 .

хлеба и, выпив чашку чаю, попросил принести ему полу¬

ченную за это время почту. Но глаза у него все еще бо¬

лели, и читать было трудно.
—	Прочитайте мне письма, Мария,— сказал он.—

Большие, толстые конверты не вскрывайте. Швыряйте их

под стол. Прочтите те письма, что в маленьких конвертах.
—	Не умей,— отвечала она.— Тереза умей, она ходит

в школа.
Тереза Сильва—девочка лет девяти—вскрыла кон¬

верты и принялась читать. Мартин рассеянно слушал

настойчивые требования уплаты за прокат пишущей ма¬

шинки,— голова у него была занята мыслями о прииска¬

нии работы. Внезапно до его слуха долетели следующие

слова:
—	«Мы предлагаем вам сорок долларов за исключи¬

тельное право публикации вашего рассказа,— читала по

складам Тереза,— если вы согласитесь на предлагаемые

сокращения и изменения...»
—	Откуда это, из какого журнала? — вскричал Мар¬

тин. —Дай сюда письмо.
Он сразу забыл о боли в глазах и с жадностью стал

читать. «Белая мышь» предлагала ему сорок долларов за

«Водоворот»—один из его ранних «страшных» рассказов.

Мартин несколько раз перечитал письмо. Редактор прямо

и откровенно говорил ему, что замысел рассказа разрабо¬

тан недостаточно четко, но самый этот замысел понра¬

вился им своей оригинальностью, и они готовы напеча¬

тать рассказ. Ехли он разрешит сократить «Водоворот»

на одну треть, ему немедленно будет выслан чек на сорок

долларов.
Мартин взял перо и написал редактору, что разрешает

сократить рассказ хоть на три четверти, но чтобы чек вы¬

слали как можно скорее.
Тереза побежала опускать письмо, а Мартин отки¬

нулся на подушку и задумался. Значит, все-таки это не

ложь. «Белая мышь» готова платить по принятии рукопи¬

си. В рассказе «Водоворот» было три тысячи слов. Если

отбросить треть, останется две тысячи. Выходит как раз

два цента за слово. Оплата по принятий рукописи и два

цента за слово,— газеты говорили правду! А он-то счи¬

тал «Белую мышь» третьесортным журнальчиком. Оче¬

видно, он просто не имел о журналах никакого понятия.
ч197

Он считал первоклассным «Трансконтинентальный еже¬

месячник», а там платят цент за десять слов! Он относил¬

ся к «Белой мыши» с пренебрежением, а там платят в

двадцать раз дороже, и притом не дожидаясь выхода из

печати!
Одно было ясно: когда он поправится, ему незачем бе¬

гать в поисках работы. В голове у него целая сотня рас¬

сказав не хуже «Водоворота», и если считать по со«*

рок долларов за штуку, он может заработать на них го¬

раздо больше, чем ему даст любая служба. Он выиграл

сражение в тот самый миг, когда оно казалось проигран¬

ным. Его выбор оправдал себя. Дорога перед ним откры¬

та. После «Белой мыши» список журналов, готовых его пе¬

чатать, будет все расти и расти. Писание «доходных»

мелочей можно теперь бросить. Все равно они не при¬

несут ему и доллара. Он займется работой, настоящей ра¬

ботой, и будет вкладывать в нее все, что в н-ем есть

действительно ценного. Мартину захотелось, чтобы Руфь

была тут и могла разделить его радость. Вдруг среди пи¬

сем, разбросанных на постели, он нашел одно от нее.

Руфь нежно упрекала его за то, что он вдруг пропал и уже

который день не дает о себе знать. Мартин с восторгом

перечитывал письмо, рассматривал почерк, любовался ка¬

ждой буквой, нежно целовал подпись.
В ответ он написал ей откровенно, что заложил свой

единственный хороший костюм и потому не мог прийти.

Он сообщил о своей болезни, которая, впрочем, уже почти

прошла, и прибавил, что недели через две (время, до¬

статочное для получения чека из Нью-Йорка) он выку¬

пит костюм и в тот же день будет у нее.
Но Руфь не собиралась ждать две недели. Ведь ее воз¬

любленный был болен. На другой же день она приехала

к нему вместе с Артуром в коляске, к великому удоволь¬

ствию ребятишек Сильвы и всей окрестной детворы и к

полному ужасу Марии. Мария надавала пощечин детям,

обступившим яеобьжновенных посетителей и, немилосерд¬

но коверкая язык, стала извиняться за свой неряшливый

вид. На руках у нее засохла мыльная пена, а мокрая

рогожа, подвязанная вместо передника, ясно говорила

гостям, за какой работой они ее застали. Появление

нарядных молодых людей в коляске, спрашивавших ее

жильца, до того потрясло Марию, что она даже не дога-
198

далась пригласить их в свою крошечную гостиную. Чтобы

‘добраться до комнаты Мартина, им пришлось пройти че¬

рез жаркую кухню, наполненную паром по случаю боль¬

шой стирки. От волнения Мария никак не могла осущест¬

вить сложный маневр с дверью комнаты и дверцей шкафа,

и в комнату больного ворвались облака пара, запах мыль¬

ной воды и грязного белья.
Руфь ловко повернула направо, потом налево, потом

опять направо и прошла по узкому каналу между столом

Мартина и его кроватью. Артур не проявил достаточной

осторожности и с грохотом опрокинул горшки и сковород¬

ки в кухонном углу. Впрочем, Артур недолго оставался в

комнате. Единственный стул заняла Руфь, и ее брат,

считая свои обязанности исполненными, вышел на крыль¬

цо, где его немедленно обступило многочисленное потом¬

ство Сильвы, крайне заинтересованное его особой. Вокруг

экипажа толпились ребятишки со всего квартала, ожи¬

дая какой-нибудь страшной, драматической развязки. Ко¬

ляски появлялись в округе только в дни свадеб или по¬

хорон; но в данном случае никто не женился и не умер—

следовательно, должно было произойти нечто из ряда

вон выходящее, на что стоило посмотреть.
Все эти дни Мартин изнывал от желания видеть Руфь.

Обладая горячо любящим сердцем, он больше чем кто-

либо нуждался в сочувствии, и не в простом сочувст¬

вии, а в глубоком и чутком понимании; но он еще не знал,

что сочувствие Руфи основывается не на понимании его,

Мартина Идена, стремлений, а просто на ее природной,

несколько сентиментальной нежности. Пока Мартин го¬

ворил с нею, держа ее за руку, Руфь, в порыве любви,

отвечала ему ласковым пожатием и со слезами на глазах

глядела на его осунувшееся лицо, думая о том, какой

он несчастный и беспомощный.
Мартин поспешил рассказать Руфи о том, в какое

отчаяние он пришел, получив письмо «Трансконтинен¬

тального ежемесячника», и как обрадовался предложению

^елой мыши», но Руфь отнеслась к этому безучастно.

Она слышала слова, им произносимые, и понимала смысл,

но не разделяла ни его радости, ни его отчаяния. Она

оставалась верна себе. Ее очень мало интересовали рас¬

сказы, журналы и редакторы. Она думала только об од¬

ном: когда им с Мартином можно будет пожениться.
199

Правда, сама она этого не понимала, как не понимала и

того, что ее желание заставить Мартина «устроиться» вы¬

зывалось подсознательным материнским инстинктом. Ко¬

нечно, если бы Руфи сказали об этом прямо, она бы, во-

первых, смутилась, во-вторых, вознегодовала и стала бы

уверять, что ею руководит лишь забота о благе любимого

человека. Но, так или иначе, пока Мартин, взволнован¬

ный первым успехом на избранном пути, изливал перед

Руфью свою душу, она, слушая и не слыша, оглядыва¬

лась по сторонам, пораженная тем, что видела.
В первый раз Руфь лицом к лицу столкнулась с ни¬

щетой. Ей всегда казалось, что любовь и голод—очень

романтическое сочетание, но она совершенно не представ¬

ляла себе, как выглядит эта романтика в жизни. Такой

картины она во всяком случае не ожидала. Ее тошнило

от запаха грязного белья, который проникал сюда из

кухни. Мартин, должно быть, весь пропитался этим запа¬

хом, думала Руфь, если эта ужасная женщина часто сти¬

рает. Нищета заразительна. Руфи начинало казаться, что

к Мартину пристала грязь окружающей обстановки. Его

небритое лицо (Руфь в первый раз видела Мартина не¬

бритым) вызывало в ней неприязнь. От щетины на под¬

бородке и щеках оно казалось таким же мрачным и гряз¬

ным, как все жилище Сильвы, и это еще подчеркивало в

нем ненавистное Руфи выражение животной силы. И надо

же было, чтобы два рассказа Мартина приняли к напеча¬

танию! Теперь он еще больше утвердится в своих безум¬

ных планах. Еще немного — и он бы сдался и поступил

на службу. А сейчас он с новым усердием примется за

свое сочинительство, продолжая голодать и жить в этом

ужасном доме.
—	Чем это пахнет? — вдруг спросила Руфь.
—	Вероятно, бельем. Мария стирает,— отвечал он.—

Я уже привык к этому запаху.
—	Нет, нет. Еще какой-то противный, застоявшийся

запах!
Мартин, прежде чем ответить, понюхал воздух.
—	Я ничего не чувствую, кроме запаха табака,— объ¬

явил он.
—	Вот именно. Какая гадость! Зачем вы так много

курите, Мартин?
—	Сам не знаю. Когда у меня тоскливо на душе, я
200

и курю больше. А вообще это старая привычка. Я начал

Окурить еще мальчишкой.
—	Нехорошая привычка,—укоризненно сказала

Руфь.— Здесь просто дышать невозможно.
—	Это уж табак виноват. Я курю самый дешевый.

Вот подождите, получу чек на сорок долларов, тогда куп¬

лю такого табаку, что его можно будет курить даже в об¬

ществе ангелов. А ведь это недурно! За три дня две при¬

нятых рукописи! Этими сорока пятью долларами я по¬

крою почти все свои долги.
—	Это за два года работы?— спросила Руфь.
—	Нет, меньше чем за неделю. Пожалуйста, дайте мне

ту книжечку в сером переплете. Вон лежит, на углу стола.
Мартин открыл книжку и быстро перелистал ее.
—	Да, совершенно верно. Четыре дня «Колокольный

звон», два дня «Водоворот». Сорок пять долларов за не¬

дельную работу. Сто восемьдесят долларов в месяц! Где

бы я мог получить такое жалованье? А ведь это только

начало. Мне понадобится не меньше тысячи долларов,

чтобы как следует обставить вашу жизнь. Жалованье в

пятьсот долларов меня бы никак не удовлетворило. Но

для начала хорошо и сорок пять долларов. Дайте мне

выйти на дорогу. Вот тогда задымим изо всех труб.
Руфи это выражение напомнило о прежнем разго¬

воре.
—	Вы и теперь слишком много дымите,— сказала

она.— Дело не в качестве табака. Курение само по себе —

дурная привычка, независимо от того, что вы курите. Вы

точно ходячая дымовая труба или живой вулкан. Это

ужасно! Милый Мартин, ведь вы знаете, что это ужасно!
Взгляд Руфи был полон любви и ласки, и Мартин,

смотря в ее чистые голубые глаза и «ежное лицо, опять,

как встарь, почувствовал, что недостоин ее.
—	Я хочу, чтобы вы бросили курить,—прошептала

она,— сделайте это ради меня.
—	Хорошо,—воскликнул он,—я брошу курить! Я

сделаю для вас все, что вы пожелаете, милая моя, до¬

рогая!
Руфью вдруг овладело искушение. Увидев, как легко

и покорно он идет на уступки, она подумала: если сейчас

потребовать, чтобы он бросил писать, он не откажет ей.

Но слова замерли у нее на устах. Она не смогла их выго¬
201

ворить. Не решалась. Вместо этого она склонилась ниже
и,	положив голову ему на грудь, прошептала:
—	Мартин, милый, ведь это я не ради себя, а ради

вас. Вам, наверно, вредно курить, и потом — нехорошо

быт^ рабом, даже рабом привычки.
—	Я буду вашим рабом,— улыбнулся он.
—	Ну, в таком случае я буду повелевать,
Руфь коварно посмотрела на него, в глубине души со¬

жалея уже, что не высказала своего главного желания.
—	Готов повиноваться* вашему величеству.
—	Хорошо. Вот вам моя первая заповедь: не забывай

ежедневно бриться. Посмотрите, как вы исцарапали мне

щеку.
Таким образом, все закончилось ласками и веселым

смехом. Но кой-чего она все же добилась, а за один раз

нельзя было рассчитывать на большее. Руфь чисто по-

женски гордилась тем, что заставила Мартина отказать¬

ся от курения. В следующий раз ока убедит его поступить

на службу: ведь он обещал исполнять все ее желания.
Руфь встала и занялась осмотром ком1наты. Она обра¬

тила внимание на заметки, развешанные на бельевых

веревках, ознакомилась с таинственным приспособлением,

на котором подвешивался велосипед, с огорчением уви¬

дела груду рукописей под столом: как много времени по¬

трачено зря! Керосинка привела ее в восторг, но при

дальнейшем осмотре обнаружилось, что полки для прови¬

зии пусты.
—	У вас тут нет ничего съестного! Ах, бедняжка,—

воскликнула она с состраданием,—вы, наверно, голо¬

даете!
—	Я держу свою провизию у Марии,— солгал Мар¬

тин,— там удобнее. Не бойтесь, я не голодаю. Посмотри¬

те-ка!
Руфь подошла к нему и увидела, как Мартин согнул

руку в локте, и твердые, как железо, мускулы вздулись

под рубашкой. Это зрелище вызвало в ней отвращение.

Ее чувства были оскорблены им. Но сердце, кровь, каж¬

дый фибр ее существа стремились к этим могучим мыш¬

цам», и, повинуясь знакомой непонятной силе, она, вме¬

сто того чтобы отшатнуться от Мартина, склонилась к

нему. Некогда Мартин сжал ее в объятиях, ее рассудок,

знающий лишь внешние проявления жизни, негодовал
202

и возмущался, зато сердце, женское сердце, которого

коснулась сама жизнь, победно ликовало. В такие мгно¬

вения Руфь начинала поним)ать всю силу своей любви

к Мартину, потому чтЧ), когда его могучие руки смыкались

вокруг нее, до боли сжимая ее в неудержимом страстном

порыве, у нее начинала кружиться голова от счастья.

В такие мгновения все казалось ей оправданным: нару¬

шение правил, измена идеалам, даже молчаливое непо¬

виновение отцу и матери. Они не хотели, чтобы она вы¬

шла замуж за этого человека. Ее любовь к нему ка¬

залась им чем-то постыдным. Эта любовь порой казалась

постыдной и ей самой, когда, вдали от него, она снова пре¬

вращалась в холодную и рассудительную Руфь. Но когда

Мартин был рядом, она любила его; правда, временами

любовь была полна огорчений, но все-таки это была

любовь — властная и непобедимая.
—	Этот грипп пустяки,—говорил Мартин,— прав¬

да, немного болит голова и знобит, но в сравнении с

тропической лихорадкой это сущие пустяки.
—	А вы болели тропической лихорадкой? — спроси¬

ла Руфь рассеянно, стараясь продлить блаженное чув¬

ство забвения, которое она испытывала в его объятиях.
Она почти не прислушивалась к тому, что он отвечал,

но вдруг одна фраза привлекла ее внимание. Мартин

упомянул, что перенес тропическую лихорадку в тайной

колонии прокаженных на одном! из Гавайских островов.
—	А каким образом вы туда попали?—спросила

Руф|Ь. Такое царственное равнодушие к себе казалось ей

преступным.
—	Случайно,—отвечал Мартин,— я и не думал ни о

каких прокаженных. Однажды я сбежал со шхуны, до-

плыл до берега и отправился в глубь острова, чтобы най¬

ти себе безопасное убежище. Три дня я питался плода-

М1И гуавы, дикими яблоками и бананами — вообще всем»,

что растет в джунглях. На четвертый день я вышел на

тропинку. Она вела в гору, и на йей были свежие чело¬

веческие следы. В одном месте тропинка проходила по

гребню горы, острому, как лезвие ножа. Ширина там бы¬

ла не более трех футов, а с обеих сторон зияли пропасти

глубиною в несколько сот футов. Один хорошо вооружен¬

ный человек мог бы тут сдержать наступление стотысяч¬

ной армии. Это был единственный путь в глубь острова.
203

Часа через три я очутился в маленькой долине, среди

нагромождений застывшей лавы. В ней росли фруктовые

деревья и стояло сешъ или восемь тростниковых хижин.

Как только я увидел жителей, я понял, куда попал. До¬

вольно было одного взгляда.
—	Что же вы сделали? —спросила Руфь, слушая, как

Дездемона, испуганная, но завороженная.
—	А что же я мог сделать? Старшим! у них был доб¬

родушный старикашка, весь изъеденный проказой, кото¬

рый правил, как полновластный король. Он открыл эту

долину и основал в ней колонию, что было, разумеется,

противозаконно. Но у них имелись ружья и патроны к

ним, кстати, канаки дьявольски метко стреляют. При¬

выкли охотиться на кабанов и диких кошек. Так что

бежать нечего было и думать. Пришлось Мартину Идену

остаться и прожить там три месяца.
—	Но как же вам удалось спастись?
—	Я бы сидел там и сейчас, если бы не одна девуш¬

ка, наполовину китаянка, на четверто белая и на четверть

гавайянка. Она была очень красива, бедняжка, и при¬

том образованна. У ее матери в Гонолулу было состоя¬

ние по меньшей мере в миллион. Вот эта девушка меня

в конце концов и выручила. Понимаете, ее мать давала

деньги на содержание колонии, и девушка, стало быть,

не боялась, что ее накажут. Но она взяла с меня клятву

йикому не открывать убежища. И я сдержал эту клятву.

Сейчас я впервые заговорил об этом1. У бедной девушки

тогда появились только первые признаки проказы. Паль¬

цы правой руки у нее были сведены, и выше локтя видне¬

лось маленькое пятнышко. Больше ничего. Теперь уж она,

наверное, умерла.
—	Но как же вы не боялись? И какое счастье, что

вы не заразились этой ужасной болезнью!
—	Вначале мне было порядком не по себе,— признал¬

ся он.— Но потом я привык. К тому же мне очень

было жаль эту несчастную девушку, и я забывал о том,

что нужно быть осторожным. Она была так хороша и ду¬

шой и телом, болезнь еще едва-едва коснулась ее. И она

знала, что обречена никогда больше не видеть людей,

вести жизнь первобытного дикаря и постепенно заживо

разлагаться. Вы даже вообразить не можете, до чего

ужасна проказа.
204

—	Бедная девушка! — прошептала Руфь.— Все-таки

странно, что она вас так отпустила.
—	Почему странно?—спросил Мартин, не поняв.
—	Да потому что она, наверно, любила вас,—^продол¬

жала Руфь так же тихо.— Ну скажите прямо: любила?
Загар давно сошел с лица Мартина из-за работы

в прачечной и затворнической жизни, а в последнее

время он еще побледнел от голода и болезни; теперь

сквозь эту бледность стал медленно проступать румянец.

0« открыл pot и хотел заговорить, но Руфь перебила его.
—	О, не отвечайте, пожалуйста! В этом нет необходи¬

мости! — воскликнула она, смеясь.
Но Мартину показалось, что в смехе ее прозвучали

какие-то металлические нотки, а глаза блеснули ледяным

блеском. И ему вспомнилась буря, которая однажды за¬

стигла его в северной части Тихого океана. На мгновение

перед его глазами возникло видение грозных валов, оза¬

ренных холодным лунным светом». Вслед за тем он уви¬

дел девушку из колонии прокаженных и подумал, что она

дала ему возможность бежать именно noTOMiy, что лю¬

била его.
—	Она была благородна,— сказал он просто,— она

спасла мне жизнь.
Казалось, этим инцидент был исчерпан, но Мартин

вдруг услышал подавленное рыдание и увидел, что

Руфь, отвернувшись от него, глядит в окно. Когда она

снова взглянула Мартину в глаза, в ее лице ничто уже

не напоминало о морской буре.
—	Я такая дурная,— жалобно сказала Руфь,— но я

ничего не могу с собой поделать. Я так люблю вас, Мар¬

тин, так люблю. Может быть, я привыкну постепенно, но

теперь я невольно ревную вас ко всем призракам про*

шлого. А ваше прошлое полно призраков!.. Да, да, иначе

и быть не может,— быстро продолжала она, не давая

ему возразить.— Ну, Артур уже делает мне знаки. Ему,

бедному, надоело ждать. -Прощайте, мой дорогой. Есть

какой-то порошок, который помогает отвыкнуть от куре¬

ния,— сказала Руфь уже в дверях,— я вам его пришлю.
Руфь затворила за собой дверь и затем снова при¬

открыла ее.
—	Люблю, люблю,— шепнула она и только пос¬

ле этого ушла.

Мария почтительно проводила Руфь к экипажу, ста¬

раясь по дороге разглядеть все детали ее костюма. (Ма¬

рия никогда не видела такого покроя, и он ей казался

необыкновенно красивым.) Толпа ребятишек разочаро¬

ванно смотрела вслед коляске, пока та , не скрылась за

поворотом. В следующий миг все внимание сосредоточи¬

лось на Марии, которая сразу стала самым» важным ли¬

цом в квартале. Но кто-то из ее собственных отпрысков

испортил дело, объявив, что знатные гости приезжали во¬

все не к Марии, а к ее жильцу. После этого Мария вновь

впала в ничтожество, зато Мартин стал замечать пре¬

увеличенное почтение к своей особе со стороны всех со¬

седей.
В глазах Марии он возвысился безмерно, а если бы

лавочник тоже видел ту чудесную коляску, он, несомнен¬

но, открыл бы Мартину кредит еще на три доллара и во¬

семьдесят пять центов.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Солнце удачи взошло для Мартина. На другой же

день после посещения Руфи он ползгчил чек на три дол¬

лара из бульварного нью-йоркского журнальчика в упла¬

ту за три триолета. Еще через два дня одна чикагская га¬

зета приняла «Искателей сокровищ», обещая упла-

титпь десять долларов по напечатании. Цена была неве¬

лика, но ведь это было его первое произведение — пер¬

вая попытка выразить на бумаге волновавшие его мысли.

В довершение успеха и приключенческая повесть для юно¬

шества была принята ежемесячным журналом «Юность

и зрелость». Правда, в повести была двадцать одна

тысяча слов, а ему предложили за нее всего шестнадцать

долларов, что составляло прим1ерно семьдесят пять цен¬

тов за тысячу слов, да и то по напечатании,— но ведь

это была только вторая его литературная попытка, и

Мартин сам теперь отлично видел, сколько в «ей недо¬

статков.
Впрочем, даже в самых ранних его произведениях не

было ничего от посредственности. В них скорее было

слишком много силы—избыточ!ной силы новичка, готово¬

го стрелять из пушек по воробьям. Мартин был рад, что

ему удалось хоть по дешевке продать свои ранние про¬
206

изведения. Он знал им цену, и не так уж много времени

ем;у понадобилось, чтобы это узнать. Все надежды он

возлагал на свои последние произведения. Ему хотелось

стать чемито большим, чем автор журнальных расска¬

зов и повестей. Он стремился вооружиться всеми при¬

емами настоящего художника. Но силой жертвовать он

не хотел. Напротив, он старался достигнуть еще большей

силы, научившись обуздывать ее проявления. И любви к

реализм1у он тоже не утратил. Во всех своих произведе¬

ниях он стремился сочетать реализм с вымыслом» и кра¬

сотами, созданными фантазией. Он добивался вдохно¬

венного реализма, проникнутого верой в человека и его

стремления. Он хотел показать жизнь, как она есть, со

всеми исканиями мятущегося духа.
Читая книги, Мартин обнаружил, что существуют две

литературные школы. Одна изображала человека какими

то божеством, совершенно игнорируя его зем»ную при¬

роду; другая, напротив, видела в человеке только зверя и

не хотела признавать его духовных устремлений и вели¬

ких возможностей. Мартин не разделял установок ни

той, ни другой школы, считая их слишком» односторонни¬

ми. По его мнению, истина находилась где-то посредине,

и как ни далека была от этой истины школа «божества»,

школа «зверя», с ее животной грубостью, оказывалась

не ближе.
В рассказе «Приключение», не вызвавшем! когда-то

восхищения у Руфи, Мартин попытался осуществить свой

идеал художественной правды, а в статье «Бог и зверь»

он изложил свои теоретические взгляды на этот предмет.
Но «Приключение» и другие рассказы, которые он

считал лучшими, продолжали странствовать из одной

редакции в другую, а своим ранним вещам Мартин не

придавал никакого значения и радовался лишь получае¬

мому за них гонорару; не слишком высоко он расценивал

и «страшные» рассказы, из которых два были только что

приняты журналами. Рассказы эти представляли чи¬

стейшую выдумку, которой была придана видимость ре¬

ального,—в этом» и заключалась их сила. Правдоподоб¬

ное изображение нелепого и невероятного Мартин считал

ловким трюком, и только. Такие произведения нельзя

было причислять к большой литературе. Их художествен¬

ная выразительность могла быть велика, но Мартин не¬
207

высоко ставил художественную выразительность, если она

расходилась с жизненной правдой. Трюк заключался

в том, чтобы облечь выдумку в маску живой жизни, и

к этому приему Мартин прибегнул в полдюжине «страш¬

ных» рассказов, которые писал до того, как достиг

высот «Приключения», «Радости», «Котла» и «Вина

жизни».
На три доллара, полученные за триолеты, можно бы¬

ло кое-как протянуть до получения чека из «Белой мы¬

ши». Мартин разменял трехдолларовый чек у недоверчи¬

вого португальца, уплатив ему один доллар в счет долга,

и разделил два других доллара между булочником и тор¬

говцем овощами. Он был еще не настолько богат, чтобы

есть М1ЯС0, и питался довольно скудно, как вдруг при¬

шел долгожданный чек «Белой мыши». Мартин не знал,

как ему бьггь. Он ни разу в жизни не бывал в банке, а тем

более по денежным делам, и теперь им овладело детское

желание во что бы то ни стало пойти в один из больших

оклендских банков и небрежно бросить в окошечко свой

чек на сорок долларов. Но здравый смысл советовал ему

разменять чек у бакалейщика и таким образом поддер¬

жать свою репутацию на тот случай, если снова придет¬

ся брать в кредит. Скрепя сердце отправился Мартин

к бакалейщику и, разменяв чек, расплатился с ним спол¬

на. Он вышел от него с карманом, набитым деньгами, и

пошел рассчитываться с другими долгами: расплатился

с булочником и мясником, уплатил Марии за прошлый

месяц и за месяц вперед, выкупил велосипед, заплатил

за пишущую машинку. После всех этих платежей у него

осталось в кармане всего три доллара.
Но и эта маленькая сумма казалась Мартину целым

состоянием. Выкупив костюм, он тотчас же отправился к

Руфи и по дороге не мог удержаться от удовольствия

время от времени позвякивать в кармане пригоршнею

серебра. Как голодный человек не может отвести взоров

от пищи, так и Мартин, у которого давно не было ни цен¬

та в кармане, не мог выпустить монеты из рук. Он не

был ни жаден, ни скуп, но деньги для него означали

нечто большее, чем известное количество долларов и цен¬

тов. -Они означали успех, и чеканные орлы на монетах

казались Мартину крылатыми вестниками победы.
Незаметно к Мартину вернулось убеждение в том, что
208

м<ир прекрасен. Он даже казался ему теперь еще прекрас¬

нее. В течение долгих недель это был тем«ый и унылый

мир; но теперь, когда все долги были выплачены, в icap-

мане еще звенели три доллара, а в сердце крепла вера

в успех, солнце снова показалось Мартину горячим и

ярким и даже ливень, хлынувший внезапно, вызвал у не¬

го только веселую улыбку. В голодные дни Мартин все

время думал о тысячах голодных, разбросанных по

всему миру, но теперь, когда он был сыт, мысль о них

уже не тревожила его,— теперь, полный своей любовью,

он стал думать о бесчисленных влюбленных, живущих на

земле. В его мозгу смутно зашевелились строчки любов¬

ных стихов, и, увлеченный творческим порывом, он не за¬

метил, как проехал на трамвае два лишних квартала.
В дом1е Морзов Мартин застал многочисленное обще¬

ство. Из Сан-Рафаэля приехали к Руфи гостить две ее

двоюродные сестры, и под предлогом развлечения го¬

стей миссис Морз решила привести в исполнение свой

план — окружить Руфь молодежью. Она развернула кам¬

панию во время вынужденного отсутствия Мартина, н

теперь военные действия были в полном разгаре. Миссис

Морз задалась целью приглашать в свой дом людей пре-.

успевших или преуспевавших. Таким образом, кроме ку¬

зин, Дороти и Флоренс, в гостиной находились два уни¬

верситетских преподавателя: один — латинист, а дру¬

гой— специалист по английской филологии; молодой ар¬

мейский офицер, школьный товарищ Руфи, только что

вернувшийся с Филиппин; молодой человек по фамилии

Мелвилл, личный секретарь Джозефа Перкинса, главы

кредитного общества Сан-Франциско; наконец, главный

бухгалтер одного банка, Чарльз Хэпгуд, элегантный муж¬

чина тридцати пяти лет, воспитанник Стэнфордского уни¬

верситета, член Нильского и Соединенного клубов, при¬

сяжный оратор республиканской партии во время вы¬

борных кампаний —^ словом», молодой человек, многообе¬

щающий во всех отношениях. Из дам одна была худож-

ница-портретистка, другая — профессиональная музы¬

кантша и третья — со степенью доктора социологических

наук, прославившаяся своей благотворительной деятель-,

ностью в трущобах Сан-Франциско. Впрочем, в плане

миссис Морз женщины не играли особенной роли. Они ^

являлись чем-то вроде необходимого аксессуара, Ведь
14.	Джек Лондон» т. VH,	209 ..

НУЖНО же было чем-нибудь привлекать в дом преуспева¬

ющих мужчин.
—	Не горячитесь во время разговора,—шепнула Мар¬

тину Руфь, прежде чем познакомить его с присутствую¬

щими.
Мартин вначале чувствовал себя очень неловко: к не¬

му ве-рнулся давнишний его страх зацепить при движе¬

нии что-нибудь из мебели или безделушек. Кроме того,

его стесняло общество. Он никогда раньше не сталки¬

вался со столькими выдающимися личностями сразу.

Особенно сильное впечатление произвел на него главный

бухгалтер Хэпгуд, и Мартин решил при случае позна¬

комиться с ним поближе. Под внешней робостью в Мар¬

тине было все так же действенно его могучее «я», и ему

не терпелось помериться силами с этими мужчинами и

женщинами и узнать, что почерпнули они из книг и из

жизни такого, чего еще не успел почерпнуть он.
Руфь посматривала на Мартина и была очень удивле¬

на и обрадована той непринужденностью, с какой он

беседовал с ее кузинами. Он в самом деле чувствовал

себя непринужденно,, но только пока сидел, ибо тогда мог

не опасаться разрушений. Руфь знала, что обе ее кузи¬

ны—умные и не лишенные блеска собеседницы, и ночью^

ложась спать, удивлялась, слыша, как они расхваливали

Мартина. А он, привыкнув в своем кругу быть завзятьш

остряком и душою общества на всех вечеринках и вос¬

кресных пикниках, неожиданно обнаружил, что и здесь

тоже можно быгь веселым и отпускать меткие словечки.

Успех словно уже стоял у него за спиной и одобритель¬

но похлопывал по плечу; вот почему Мартин, нисколько

не смущаясь, смеялся сам) и заставлял смеяться других.
Под конец вечера опасения Руфи все-таки оправда¬

лись. Мартин вступил в беседу с профессором Колдуэл¬

лом и хотя руками не размахивал, но Руфь придирчиво

отметила особый блеск в его глазах, отметила, что голос

его постепенно начинает повышаться и краска приливает

к щекам. Не умея владеть собою и укрощать свой пыл,

Мартин представлял резкий контраст с выдержанным

молодым профессором.
Но Мартин меньше всего думал сейчас о внешних

приличиях! Он сразу увидел, с каким сведущим и широко

образованным собеседником имеет дело. Профессор Кол-г
210

дуэлл к тому Ж€^ вовсе не соответствовал отвлеченным

представлениям Мартина о преподавателях английской

•фид^^огии. Мартин нейрёмеяно хотел заставить профес¬

сора ’заговорить о своей специальнокти, и, хотл тот сна-

.чала от этого уклонялся, Мартину в конце концов удалось

добиться своего, Мартин не понимал, почему в обще¬

стве не лринято говорить на профессиональные темы.
—	Ведь это же нелепо,— говорил он Руфи еще за¬

долго до этого вечера,— почему нельзя говорить на про¬

фессиональные темы? Для чего же тогда и собираются

вместе, как не для того, чтобы каждый проявлял себя с

самой сильной стороны. А сильней всего человек всегда

в TOMI, чем он больше всего интересуется, что составляет

его основное занятие, чему он посвятил жизнь, о чем ду-

AiaeT и даже мечтает днем и ночью. Вообразите, что ми¬

стер Бэтлер, подчиняясь светским правилам, вдруг бы на¬

чал излагать свои взгляды на Поля Верлэна, на немец¬

кую драму или на романы д’Аннунцио. Все бы со скуки

умерли. Я, например, если уж мне слушать мистера Бэт-

лера, предпочту, чтоб он говорил о своей юриспруден¬

ции. В этой сфере он лучше всего, а жизнь коротка, и

М1не всегда хочется взять от человека все самое лучшее,

что в нем есть.
—	Однако,— возражала Руфь,— есть такие темы, ко¬

торые одинаково интересны для всех.
—	Нет, в этом вы ошибаетесь,— в свою очередь, воз¬

разил Мартин,—почти каждый человек и каждая груп¬

па общества подражают тем, кто выше их по положе¬

нию. А кто занимает самое высокое положение в обще¬

стве? Бездельники, богатьхе бездельники. Они обычно и

понятия им1еют о вещах, которые хорошо известны лю¬

дям, занятым каким-нибудь делом. Им попросту скучно

слушате разговоры о таких вещах, и вот они объявляют,

что это профессиональный разговор, который в обществе

вести неприлично. И они же устанавливают, о чем можно

беседовать в обществе. О новой опере, новых романах^

картах, бильярдах, коктейлях, автомобилях, яхтах, кон¬

ских выставках, охоте, ловле форелей и так далее,— то

есть, заметьте, обо всем, что хорошо известно бездельни¬

кам. В сущности говоря, это профессиональный разговор

бездельников. Смешнее всего, что люди умные или пре¬

тендующие на то, чтобы их считали таковыми, подчиняют¬
211

ся в данном случае мнению глупцов и лентяев. Что до ме¬

ня, то я непрем!енно хочу взять от человека то, что в нем

самое лучшее. Называйте это профессиональным разго¬

вором, вульгарностью или как вам будет угодно.
Но Руфь не понимала Мартина. Его нападки на об¬

щепринятое она объясняла своенравием и упрямством.
Так или иначе, Мартин заразил профессора Колдуэл¬

ла своей серьезностью и заставил его заговорить на те¬

мы, ему близкие. Руфь, подойдя к ним, услыхала, как

Мартин сказал:
—	Но в Калифорнийском» университете вы, вероятно,

не решаетесь высказывать подобную ересь!
Профессор Колдуэлл пожал плечами.
—	Каждый честный налогоплательщик должен быть

немного политиком. Сакраменто ^ ассигнует средства, и

приходится считаться с Сакраменто, считаться с прав¬

лением университета, с партийной прессой, точнее ска¬

зать — с прессой обеих партий.
—	Это ясно, но вам-то каково! — воскликнул Мар-

тии.— Вы должны чувствовать себя, как рыба, выброшен¬

ная на берег!
—	У нас в университетском пруду не много наберет¬

ся таких, как я. Иногда мне кажется, что я в самом деле

рыба, выброшенная на сушу, и я начинаю думать,

что мне было бы лучше и вольнее где-нибудь в Париже,

в среде писак-строчкогонов или буйных завсегдатаев

Латинского квартала. Я бы обедал в дешевых ресторанчи¬

ках, пил кларет и высказывал отчаянно смелые взгляды

на мироздание. Мне иногда кажется, что по натуре я ра¬

дикал. Но, увы, так много вопросов, в которых я не чув¬

ствую себя уверенным! Я просто робею, когда вижу свою

человеческую ограниченность, мешающую мне охваты¬

вать все стороны проблемы, в особенности когда речь

идет о коренных проблемах жизни.
Слушая его, Мартин невольно вспомнил «Песнь пас--

сата»:
Вздуваю ночью я и днем

Все паруса.
Мартин чуть не произнес этих слов вслух. Он глядел

на профессора и находил в нем что-то общее с северо-
* Сакраменто — столица штата Калифорния.
212

восточным пассатом, упорным», холодным и сильмым. Он

был так же ровен и надежен, и, бднако, в нем было что-

то смущающее. Мартин подумал, что профессор, ве¬

роятно, никогда не высказывается до конца, так же как

и северо-восточный пассат никогда не дует в полную си¬

лу, а оставляет себе резервы, которыми, однако, никогда

не пользуется. Мартин не утратил своей способности к об¬

разному видению. Его мозг был как бы огромным скла¬

дом воспоминаний и вым1ысл0в, куда доступ был всегда

открыт. Что бы ни произошло, воображение Мартина

мгновенно извлекало из этого оклада что-либо сходное

или, наоборот, противоположное и воплощало это в

ярких образах. Делалось это совершенно непроизвольно,

и каждому событию реальной жизни неизменно сопут¬

ствовали картины, создаваемые фантазией. Как тогда рев¬

нивый блеск в глазах Руфи напом>нил ему бурю при лун¬

ном свете, так теперь профессор Колдуэлл вызвал перед

ним картину багряного в закатных лучах моря, по которо¬

му северо-восточный пассат гонит белые барашки волн.

Так ежеминутно возникали перед ним различные виде¬

ния и не только не нарушали хода его мыслей, но, на¬

против, делали его стройнее. Эти видения были отголос¬

ком всего того, что пережил некогда Мартин, всего, что

он видел и вычитал из книг, и они постоянно, наяву и

во сне, теснились в его мозгу.
И вот теперь, слушая плавную речь профессора Кол¬

дуэлла— речь умного и образованного человека,— Мар¬

тин невольно вспоминал свое прошлое. Он видел себя

на заре своей юности, гулякой-парнем с размашистой по¬

ходкой, в лихо заломленной стетсоновской шляпе и дву¬

бортной куртке, идеалом которого было бесшабашное

озорство, насколько оно дозволялось полицией. Мартин и

не пытался что-либо смягчать или сглаживать в этих вос¬

поминаниях. Да, в известный период своей жизни он

был самым обыкновенным! забиякой, предводителем шай¬

ки, которая вечно воевала с полицией и терроризирова¬

ла честных жителей рабочего квартала. Но теперь его

идеалы изменились. Он поглядывал вокруг себя, на бла¬

говоспитанных и хорошо одетых мужчин и дам», вдыхал

атмосферу утонченной культуры, а в это время призрак

его юности в широкополой шляпе и двубортной куртке

враскачку шел к нему по ковру гостиной. Ведь это он,
213

озорной предводитель уличной шайки, превратился в то¬

го Мартина Идена, который сидит теперь в мягком кресле

и М!Ирно беседует с профессором университета.
В сущности говоря, Мартин так до сих пор и не нашел

своего настоящего места в жизни. Он легко и быстро

осваивался всюду, был всегда общим любимцем, по¬

тому что не отставал ни в работе, ни в игре, умел по¬

стоять за себя и внушить к себе уважение. Но никогда и

нигде он не пускал корней. Вполне удовлетворяя своих

сотоварищей, сам он никогда не был удовлетворен. Его

все время томила какая-то тревога, ему все время слы¬

шался голос, звавший куда-то, и он странствовал по жиз¬

ни, не зная покоя, пока не нашел наконец книги, искус¬

ство и любовь. И вот теперь он сидит в этой светской го¬

стиной — единственный из всего своего прежнего круга,

кто запросто мог прийти в гости к таким людям, как

Морзы.
Все эти размышления отнюдь не мешали Мартину

внимательно слушать. Он видел, насколько обширны по¬

знания его собеседника, и врем1я от времени чувствовал

недостатки и пробелы в своем образований, хотя благо¬

даря Спенсеру ему все же были известны общие основы

знания. Нужно было только время, чтобы заполнить про¬

белы. «Вот тогда потягаемся!» — думал он. Но пока он

как бы сидел у ног профессора, благоговейно внимая

всему, что тот изрекал. Однако постепенно Мартин на¬

чал замечать и слабую сторону суждений своего собесед¬

ника, кotopaя чувствовалась при любом повороте разго¬

вора, хотя определить ее было и не так легко. И когда

Мартин понял наконец, в чем заключается эта слабая

сторона, у него сразу исчезло чувство неравенства.
Руфь подошла к ним вторично как раз в тот мюмент,

когда Мартин начал говорить.
—	Я скажу вам, в чем вы заблуждаетесь или, вернее,

в чем1 слабость ваших суждений,— сказал он.— Вы пре¬

небрегаете биологией. Она отсутствует в ваших концеп¬

циях. То есть я разумею подлинную, всепроникающую на¬

учную биологию, начиная с лабораторных опытов по

оживлению неорганического вещества и кончая сам1ыми

широкими социологическими и эстетическими обобщени¬

ями.
Руфь была совершенно ошеломлена. Она в продолже¬
214

ние двух лет слушала лекции профессора Колдуэлла, и

он казался ей живым кладезем мудрости.
—	Я не совсем понимаю вас,— нерешительно сказал

профессор.
—	Попытаюсь объяснить,— произнес Мартин.— По¬

мнится, я читал в истории Египта, что нельзя понять еги¬

петское искусство, не изучив предварительно характер

страны.
—	Совершенно верно,— согласился профессор.
—	И вот мне кажется,— продолжал Мартин,— что, в

свою очередь, характер страны нельзя изучать, если не

знаешь прежде всего, из чего и как создавалась жизнь.

Как мы можем понять законы, учреждения, нравы и ре¬

лигию, не зная людей, их создавших, не зная даже

природы этих людей? А разве литература не такое

же создание человека, как египетские храм1Ы и ста¬

туи? Разве во вселенной существует что-нибудь, не под¬

чиняющееся всемирному закону эволюции? Я знаю, что

история эволюции отдельных искусств разработана, но

М1не кажется, что она разработана чисто механически.

Человек остается при этом» в стороне. Великолепно раз¬

работана эволюция инструментов — арфы, скрипки, эво¬

люция музыки, танца, песни. Но что можно сказать об

эволюции самого человека, о тех органах, которые разви¬

вались в нем, прежде чем он смастерил первый инстру¬

мент или пропел первую песню? Вот об этом-то вы забы¬

ваете, а это именно я и называю биологией. Это биология

в самом широком смысле слова. Я говорю довольно бес¬

связно, но М!не хочется, чтобы вы поняли мою мысль. Она

пришла мне в голову, пока вы говорили, и мне трудно

сразу найти ей четкое выражение. Вы упомянули об огра¬

ниченности человека, мешающей ему охватить все сторо¬

ны проблемы — все факторы. Вот вы как раз — по край¬

ней мере мне так кажется—упускаете биологический

фактор, то есть именно то, на чем строится в конечном

счете всякое искусство, основу основ всех человеческих

дел и свершений.
К изумлению Руфи, Мартин не был мгновенно унич¬

тожен, и профессор Колдуэлл даже, отнесся вниматель¬

но к его словам, очевидно, считаясь с молодостью собе¬

седника. После недолгого молчания профессор начал

говорить, поигрывая золотой цепочкой от часов.
215

—	Вы знаете,— сказал ан,— мне уже делал однажды

подобные упреки один великий человек, ученый-эво-

люционист Жозеф Леконт. Но он умер, и я думал, что не¬

кому больше обличать меня, а вот теперь вижу в ва¬

шем лице нового обвинителя. Вероятно,— не могу не при¬

знать этого,— в ваших обвинениях есть доля истины, и

даже очень большая доля. Я слишком ушел в классику

и недостаточно следил за развитием естественных наук;

быть может, это объясняется просто недостатком» энер¬

гии и работоспособности. Вы, вероятно, очень удивитесь,

если узнаете, что я никогда не был ни в одной физиче¬

ской или vlfмичecкoй лаборатории. Однако это факт. Ле¬

конт был **гЛВ, так же как и вы, мистер Идея, хоть я и

не знаю, насколько.
Под каким-то предлогом Руфь отвела Мартина в сто¬

рону и шепнула ему:
—	Вы совсем завладели профессором Колдуэллом.

Может бьггь, еще кто-нибудь хочет побеседовать с

ним.
—	Простите,— смущенно пробормотал Мартин,— я

заставил его разговориться, и это оказалось настолько

интересно, что я забыл о других. Просто мне до сих пор

не приходилось встречать такого умного и образованно¬

го собеседника. И, между прочим, знаете что? Я преж¬

де думал, что все, кто окончил университет или занимает

важное общественное положение, так же умны и обра¬

зованны...
—	Он человек исключительный,— возразила Руфь.
—	Очевидно. С кем же вы хотите, чтобы я поговорил

теперь? Вот что, сведите меня с этим Хэпгудом.
Мартин беседовал с главным бухгалтером М1инут пят¬

надцать, и Руфь не могла нарадоваться на своего возлюб¬

ленного. Его глаза ни разу не засверкали, щеки ни разу

не вспыхнули, и Руфь изумлялась спокойствию, с каким

он вел беседу. Но зато в глазах Мартина сословие бан¬

ковских деятелей потеряло всякий престиж, и под конец

вечера у него сложилось убеждение, что банковский дея¬

тель— синоним пошляка. Армейский офицер оказался

очень добродушным, здоровым и уравновешенным чело¬

веком, вполне ДОВОЛЬНЫМ! своей судьбой. Узнав, что он то¬

же учился в университете целых два года, Мартин

был очень удивлен и никак не мог понять, куда же делись
216

все его познания. Но все же офицер понравился Мар¬

тину гораздо больше, чем Чарльз Хэпгуд.
—	Меня не пошлости его возмущают,— говорил по¬

том Мартин Руфи,— меня злит тот напыщенный, самодо¬

вольный, снисходительный тон, которым эти пошлости из¬

рекаются. А сколько времени на это уходит! Я мог бы

изложить всю историю Реформации, пока этот делец

объяснял мне, что рабочая партия слилась с демократиче¬

ской. Слова для него все равно, что карты для профессио¬

нального игрока в покер. Когда-нибудь я вам покажу

это на примере.
—	Мне очень жаль, что он вам» не понравился,— от¬

вечала Руфь.— Он любимец мистера Бэтлера. Мистер

Бэтлер говорит, что это самый честный и надежный че¬

ловек; он называет его скалой, кам1нем, который может

служить надежной опорой для любого банковского учре¬

ждения.
—	Я в ЭТОМ! и не сомневаюсь, даже судя по тому не¬

многому, что я от него слышал. Но я утратил теперь вся¬

кое уважение к банкам. Вы не сердитесь, дорогая, что я

так прямо высказываю свое мнение?
—	Нисколько! Это очень интересно.
—	Да,— подтвердил Мартин,— ведь я варвар, полу¬

чающий первые впечатления от цивилизации. Цивилизо¬

ванному человеку эти мои впечатления должны, несом¬

ненно, показаться очень любопытными.
—	А что вы скажете о моих кузинах? — спросила

Руфь.
—	Они мне понравились больше других женщин.

Очень веселые и держатся просто, без претензий.
—	Значит, другие женщины вам тоже понравились?
Мартин покачал головой.
—	Эта общественная деятельница — просто попу¬

гай, болтающий о социальных проблемах. Готов покля¬

сться, что если б выпотрошить ее мозг, в нем не нашлось

бы ни одной самостоятельной идеи. Портретистка невы¬

носимо скучна. Вот была бы отличная пара для Хэпгу-

Да. А уж музыкантша! Не знаю, может быть, у нее вели¬

колепная техника, й беглость, и туше,— но только в музы¬

ке она ничего не смыслит.
—	Но ведь она превосходно играет,— попробовала

протестовать Руфь.
217

—	Да, играет она как будто виртуозно, но истинная

сущность музыки ей совершенно недоступна. Я спросил,

какой внутренний смысл находит она в музыке,— вы знае¬

те, меня всегда интересует этот вопрос,— и она ничего не

могла ответить, кроме того, что она обожает музыку, что

музыка—величайшее из всех искусств, что музыка для

нее дороже жизни.
—	Вы всех заставили говорить на профессиональные

темы,— сказала Руфь с упреком.
—	Не отрицаю. Но уж если они и тут не могли ска¬

зать ничего путного, то вообразите мои мучения, если бы

они стали разговаривать на какие-нибуд|ь общие темы.

А я-то думал, что здесь, где люди пользуются всеми пре-

имуществам!и культуры...— Мартин на секунду умолк: он

снова увидел, как в комнату раскачивающейся походкой

вошел парень в стетсоне и двубортной куртке.— Да, а я-

то думал раньше, что здесь все так и блещут умом и зна¬

ниями. Но из своего недолгого общения с ними я уже

могу сделать вывод: большинство этих людей — круглые

невежды, а девяносто процентов остал1ЬНых невыносимо

скучны. Вот профессор Колдуэлл — это совсем другое де¬

ло. Он настоящий человек, весь до последней клеточки

своего мозгового вещества.
Руфь просияла.
—	Расскажите мне о нем,— сказала она,— не об его

блестящих качествах,— я и так их прекрасно знаю,—

а о том, что вам в нем- не понравилось. Мне очень инте¬

ресно знать.
—	А вдруг я попаду впросак,— шутливо протестовал

Мартин, —расскажите сначала вы. Или вы в нем видите

только одно хорошее?
—	Я прослушала у него два курса лекций и знаю его

больше двух лет, потому-то мне и интересно ваше впе¬

чатление.
—	В особенности — отрицательное? Ну что же, из¬

вольте! Я думаю, что он вполне заслуживает вашего вос¬

хищения и уважения. Это самый умиый и развитой че¬

ловек, которого я когда-либо встречал, но у него не спо¬

койна совесть. О, не подумайте чего-нибудь дурного! —

воскликнул Мартин.— Я хочу сказать, что он производит

впечатление человека, который заглянул в глубь вещей и

так напугался, что самого себя хочет уверить в том, что
218

ничего не видел. Может быть, я не ясно выразил свою

мысль? Попытаюсь объяснить иначе. Вообразите себе че¬

ловека, который нашел тропу к скрытому в чаще храму

и не пошел по ней. Он, может быть, даже видел м»2Л!ЬК0м

и самый храм, но потом убедил себя, что это был просто

мираж. Или вот еще. Человек мог бы совершить прекрас¬

ный поступок, но не счел это нужным и теперь все время

жалеет, что не сделал того, что мюг сделать. В глубине

души он смеется над наградой, которую мог получить

за свои деяния, но где-то еще глубже тоскует по этой на¬

граде и по великой радости свершения.
—	Я его таким не воспринимаю,— сказала Руфь,— и,

откровенно говоря, я все-таки не совсем» понимаю, что вы

хотите сказать.
—	Потому что я сам еще до конца не разобрался,—

говорил Мартин, как бы оправдываясь,— и не могу обо¬

сновать логически. Это только чувство, и очень может

бьггь, оно меня обманывает. Вы, наверное, знаете профес¬

сора Колдуэлла лучше меня.
Из этого вечера у Морзов Мартин вынес странные и

противоречивые чувства. Он несколько разочаровался в

своих намерениях, разочаровался в людях, до уровня

которых хотел подняться. С другой стороны, успех обод¬

рил его. Подняться оказалось легче, чем» он дум>ал. Мар-

тин не только преодолел трудности подъема, но (он не ста¬

рался из ложной скромиости скрыть это от себя) оказал¬

ся выше тех, с кем старался сравняться, исключая, ра¬

зумеется, профессора Колдуэлла. И жизнь и книги он

знал гораздо лучше, чем все эти люди, и мог только недо¬

умевать, в какие углы и подвалы запрятали они свое об¬

разование. Ему пока не приходило в голову, что он наде¬

лен исключительным умом, не знал он и того, что истин¬

ных и глубоких мыслителей нужно искать никак не в го¬

стиных Морзов; что эти мыслители подобны орлам, оди¬

ноко парящим в небесной лазури, высоко над зем»лею,

вдали от суеты и пошлости обыденной жизни.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Удача потеряла адрес Мартина Идена, и посланцы ее

больше не стучались к нему в дверь. Двадцать пять

дней, не отдыхая даже по воскресеньям и праздникам,
219

Мартин работал над «Позором солнца» — большой ста¬

тьей, почти в тридцать тысяч слов. Это была хорошо про¬

думанная атака на мистицизм школы Метерлинка,— вы¬

лазка из цитадели позитивных знаний, направленная

против фантазеров, мечтающих о чудесах; правда, и в са¬

мой статье содержались элементы чудесного, но только

такого, что не противоречило фактам. К этой большой

статье Мартин немного позже присоединил две неболь¬

ших: «Жрецы чудесного» и «Мерило нашего «я». И все

три отправились путешествовать по редакциям на его счет.
За двадцать пять дней, потраченных на «Позор солн¬

ца», Мартину удалось продать на шесть с половиной дол¬

ларов своих «доходных» произведений. За одну вещицу

он получил пятьдесят центов, за другую, посланную в

юмористический еженедельник,— целый доллар. Кроме

того, были проданы еще два юмористических стихотво¬

рения, одно за два, другое за три доллара. В конце кон¬

цов, исчерпав свой кредит (хотя бакалейщик увеличил

его до пяти долларов), Мартин опять вынужден был

снести в заклад велосипед и пальто. За прокат пишу¬

щей машинки снова требовали денег, напоминая Мар¬

тину, что по условию он обязан платить за месяц вперед.
Ободренный сбытом нескольких мелочей, Мартин ре¬

шил вновь заняться «ремесленничеством». Может быть,

на это все-таки удастся жить. У него под столом» было

сложено десятка два небольших рассказов, отвергнутых

литературными агентствами. Мартин перечитал их, что¬

бы уяснить себе, как не надо писать газетные рассказы,
и,	таким образом, выработать идеальную формулу. Он

установил, что газетный рассказ не должен содержать

трагического элемента, не должен иметь плохой конец и

не должен отличаться ни красотой слога, ни оригинально¬

стью мысли, ни утонченностью чувств. Но чувства в нем

должны быть непременно, даже в избытке и притом са¬

мые возвышенные и благородные, вроде тех, которые за¬

ставляли его некогда аплодировать с галерки ура-патри¬

отическим мелодрамам! и пьесам на тему «хоть беден,

да честен».
Уяснив себе это, Мартин принялся за изготовление

рассказов по выработанной им формуле. Формула была

трехчленная: 1) двум влюбленным приходится разлу¬

читься; 2) благодаря какому-то событию они соединя-
220

ются снова; 3) звон свадебных колоколов. Третий член

был постоянной величиной, но первый и второй могли

варьироваться бесконечно. Разлучить влюбленных могло

роковое, недоразумение, стечение обстоятельств, ревнивые

соперники, жестокие родители, хитрые опекуны и т. д.

и т. п.; соединить их мог какой-нибудь доблестный по¬

ступок влюбленного или влюбленной, вынужденное ли¬

бо добровольное согласие опекуна, родителей или сопер¬

ников, неожиданное разоблачение какой-нибудь тайны,

самопожертвование влюбленного — и так далее, до бес¬

конечности. Очень эффектно было заставить девушку

сделать первый шаг, и еще много других эффектных

приемов и. ловких трюков придумал Мартин, разраба-

тьгеая эту тему. Одним только не мог он распоряжаться

по своему усмотрению: в конце каждого рассказа непре¬

менно должны были звонить свадебные колокола, хотя

бы небеса рухнули или земля разверзлась. Дозировка

была также совершенно точная: максимум — полторы ты¬

сячи слов, и минихмум — тысяча двести.
Прежде чем окончательно овладеть искусствам сочи¬

нения подобных рассказов, Мартину пришлось вырабо¬

тать пять или шесть схем, и с ними он всегда сообразо¬

вывался в процессе писания. Это было вроде тех мате¬

матических таблиц, которые можно читать сверху, сни¬

зу, справа налево, слева направо и с помощью которых

можно без всякого умственного напряжения получать

какие угодно решения, всегда одинаково правильные и

точные. По этим схемам Мартин в полчаса набрасывал

штук десять сюжетов, которые откладывал и затем в сво¬

бодное время обрабатывал. Обычно он делал это перед

сном, после целого дня серьезной работы. Впоследствии

он признавался Руфи, что мог сочинять такие рассказы

даже во сне. Главная работа — составить схему, осталь¬

ное все делалось чисто механически. .
Мартин Иден не сомневался в действенности своей

формулы и, посылая первые два рассказа, был уверен,

что они принесут ему деньги. И в самюм деле, дней через

десять Мартин получил два чека, на четыре доллара

каждый.
Тем временем он сделал новые печальные открытия,

касающиеся журналов. «Трансконтинентальный, ежеме¬

сячник», напечатал^ его «Колокольный звон», но чека не
.221

прислал. Мартин очень нуждался в деньгах и написал

в редакцию. Вместо чека он получил уклончивый ответ

и прюсьбу прислать еще что-нибудь. Проголодав два для,

Мартин принужден был опять заложить велосипед. Ре¬

гулярно два раза в неделю он напоминал «Ежемесячни¬

ку» о своих пяти долларах, но, по-видимом«у, первый от¬

вет был получен по чистой случайности. Мартин не знал,

что «Ежемесячник» уже в течение нескольких лет едва

сводит концы с концами, что он не имеет ни подписчиков,

ни покупателей и существует только объявлениями, кото¬

рые ему даются скорее всего из чисто благотворитель-

ских соображений. Не знал он и того, что «Ежемесячник»

является единственным! источником дохода для издате¬

ля и редактора и что этот доход они ухитряются извле¬

кать лишь благодаря тому, что систематически не пла¬

тят авторам. Разве мог Мартин подозревать, что на его

пять долларов издатель выкрасил свой дом в Аламеде,

и выкрасил его сам, так как ему была не по карману пла¬

та, установленная союзом маляров, а первый же нанятый

им штрейкбрехер свалился с лестницы, которую кто-то

нарочно подтолкнул, и его отвезли в больницу со сломан¬

ной ногой.
Не получил Мартин и десяти долларов за очерк

«Искатели сокровищ», принятый чикагской газетой.

Очерк был напечатан, в этом он убедился, просмотрев

комплект газеты в городской читальне, но никакого отве¬

та от издателя он добиться не смог. Е1го письма ост-ав-

ляли без внимания. Желая быть уверенным в том, что они

доходят по назначению, Мартин отправлял их заказны¬

ми. Это грабеж, р>ешил он, хладнокровный грабеж сре¬

ди белого дня,—он голодает, а у него крадут его товар,

его единственную возможность заработать на кусо»к

хлеба. _
Еженедельник «Юность и зрелость» напечатал две

трети его повести в двадцать одну тысячу слов, после че¬

го вдруг перестал выходить. Таким образом», пропала

всякая надежда на получение шестнадцати долларов.
В довершение всего «Котел», который он считал своим

лучшим рассказом, пропал зря. В отчаянии, перебрав

множество журналов, Мартин послал его в Сан-Фран¬

циско, в журнал «Волна». Выбрал он этот журнал лишь

потому, что можно было быстро получить ответ: редак¬
222

ция была близка, на другом берегу залива. Недели че¬

рез две оя с радостью увидел свой рассказ напечатан^

ным на видном месте да еще с иллюстрациями. Вернув¬

шись домой со сладко бьющимся сердцем, Мартин ста¬

рался угадать, сколько заплатят ему за этот лучший его

рассказ. Его радовала та быстрота, с которой рассказ был

принят и напечатан. Правда, издатель не уведомил его

о принятии рукописи, но тем приятнее был неожидан¬

ный сюрприз. Прождав неделю, две и еще несколько

дней, Мартин, поборов ложный стыд, написал редак¬

тору «Волны», высказывая предположение, что его Mia-

ленький счет был забыт по недосмотру управляющего де¬

лами.
«Даже если мне заплатят всего пять долларов,— раз-

М1ЫШЛЯЛ Мартин,—и то я смогу купить на эти деньги

бобов и гороху и напишу еще с полдюжины таких же

рассказов».
Наконец, пришел ответ, который привел Мартина в

восторг своей великолепной наглостью:
«Мы очень благодарны вам за ваш прекрасный рас¬

сказ. Мы все в редакции с наслаждением читали его и,

как видите, напечатали на почетном месте. Надеемся,

что вам понравились иллюстрации.
Как видно из вашего письма, вы рассчитываете на

авторский гонорар. К сожалению, у нас не принято пла¬

тить за произведения, написанные не по нашему заказу,

а ваш рассказ заказан не был. Принимая его к печати,

мы, разумеется, полагали, что это условие вам известно.

Нам остается только пожалеть, что произошло такое

печальное недоразумение. Еще раз благодарим! вас и на¬

деемся получить от вас еще что-нибудь. Примите и проч.».
В постскриптуме было сказано, что хо.тя, как правило^

«Волна» никому бесплатно не высылается, тем не менее

редакция считает для себя за чес-пь включить Мартина

Идена в число подписчиков на следующий год.
После этого печального опыга Мартин всегда подпи¬

сывал на первом листе каждой рукописи: «Оплата по ва¬

шей обычной ставке».
«Когда-нибудь,— утешал он себя,.— они будут мне

платить по моей обычной ставкеI»
Мартина в этот период времени охватила горячка са¬

мосовершенствования, и он без конца исправлял и пере-
223

делывал «Веселую улицу», «Вино жизни», «Радость»,

«Песни меря» и другие свои ранние произведения. Ему

по-прежнему не хватало девятнадцатичасового рабоче¬

го дня. Он усердно писал и читал, стараясь трудом

заглушить муки курильщика, отказавшегося от долгой

привычки. Средство, присланное Руфью, он засунул в

самый дальний угол ящика письменного стола. Особен¬

но трудно было обходиться без табака во врем1я голодо¬

вок; как он ни старался подавить желание курить, оно

не проходило. Мартин считал это своим величайшим под¬

вигом, а Руфь находила, что он поступает правильно, и

только. Она купила ему обещанное средство из денег,

которые получала на булавки, и через несколько дней *

совершенно забыла об этом.
Мартин ненавидел свои написанные по схеме расска¬

зы, см!бялся над ними, но как раз они-то неизм>енно на¬

ходили сбьгг. Благодаря им он расплатился с долгами

и даже купил новые велосипедные шины. Эти рассказы

кормили и поили его, и у него еще оставалось время для

серьезной работы. Кроме того, Мартина постоянно окры¬

ляло воспоминание о сорока “ долларах, получённых от

«Белой мыши». Как знать, может бьггь, и другие перво¬

классные журналы платят неизвестным авторам столь¬

ко же, а может быть, и еще больше. Но задача состоя¬

ла в том, чтобы проникнуть в эти первоклассные жур¬

налы. Они последовательно отвергали все его лучшие

рассказы и стихи, а между тем» из номера в номер печа¬

тали десятки безвкусных и пошлых вещей.
«Если бы кто-нибудь из этих важных издателей,— ду¬

мал иногда Мартин,— снизошел и написал мне хоть

одну ободряющую строчку! Может быть, мое творчество

слишком необычно, может быть, оно им не подходит по

различным соображениям, но неужели нет в моих про¬

изведениях ничего, что могло бы хоть вызвать желание

ответить!»
И вот Мартин снова брал «Приключение» или другой

такой же рассказ и в сотый раз перечитывал его, ста¬

раясь угадать причину молчания издателей.
С наступлением теплой калифорнийской весны для

Мартина кончился период благоденствия. В течение не¬

скольких недель его тревожило непонятное молчание

литературного агентства. Наконец, в один прекрасный
224

день ему вернули сразу десять его сделанных по схем<е

рассказов. При них было сопроводительное письмо, оно*

вещавшее Мартина о том, что агентство завалено мате¬

риалом) и раньше чем через несколько месяцев не может

принять ни одной новой рукописи. А Мартин, рассчиты¬

вая на эти десять рассказов, был в последнее время да¬

же расточителен. Агентство обычно платило ему по пять

долларов за рассказ и до сих пор не отвергло ни одного;

поэтому Мартин вел себя так, как если бы у него на теку¬

щем счету уже лежало пятьдесят долларов. Таким об¬

разом, для него сразу наступил период тяжелых испы¬

таний, и он снова начал с отчаянием рассылать свои

старые рассказы по мелким изданиям, которые их печа¬

тали, но не платили, а новые отправлял в солидные жур¬

налы, которые и не платили и не печатали. Он возобно¬

вил посещения закладной лавки. Несколько шуточ¬

ных стихотворений, принятые нью-йоркскими еженедель¬

никами, дали ему возможность кое-как перебиться. Тогда

он решился и написал во все крупные журналы: почему

не печатают его произведения? Ему ответили, что ру¬

кописи, поступающие самотеком, обычно не рассматри¬

ваются, что большая часть публикуемого материала пи¬

шется по заказу журналов авторами, которые уже имеют

имя и опыт.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
Это было тяжелое лето для Мартина Идена. Редак¬

торы и рецензенты разъехались на отдых, и рукописи,

возвращавшиеся обычно через три недели, теперь валя¬

лись в редакциях по три месяца. Единственным утеше¬

нием было то, что не приходилось тратиться на марки.

Только пиратские . журнальчики продолжали жить

интенсивной жизнью. И Мартин послал им все свой

ранние произведения: «Ловцов жемчуга», «Профессию

л«Ьряка», «Ловлю черепах», «Северо-восточный пассат».

Ни за одну из этих рукописей ему не было уплачено.

Правда, после шестимесячной переписки Мартин полу¬

чил в качестве гонорара за «Ловлю черепах» безопасную

бритву, а за «Северо-восточный пассат» «Акрополь» обе-

Щ(ал ему пять долларов и пять годовых подписок, но ис¬

полнил лишь вторую часть обещания.
15. Джек Лондон. Т. УП.	225

За сонет о Стивенсоне Мартину удалось выжать два

доллара из тощего кошелька одного бостб-нского издате¬

ля с утонченным вкусом, но ограниченными возможно¬

стями. «Пери и жемчуг», остроумная сатирическая поэ¬

ма в двести строк, только что законченная Мартином,

очень понравилась редактору одного журнала в Сан-

Франциско, издававшегося на средства крупной железно¬

дорожной компании. Редактор предложил Мартину в

уплату за поэму даровой проезд по железной дороге.

Мартин запросил, может ли он передать это право

другому лицу. Узнав, что передавать право на даровой

проезд нельзя и, следовательно, нет надежды зарабо¬

тать на этом, Мартин потребовал возврата рукописи. Он

ее вскоре получил вместе с письменными сожалениями

редактора по поводу того, что поэму не пришлось на¬

печатать. Мартин снова отправил ее в Сан-Франциско,

на этот раз в журнал под названием «Шершень», когда-

то основанный блестящим журналистом, сумевшим бы¬

стро раздуть его популярность. К несчастью, звезда

«Шершня» начала меркнуть еще задолго до рождения

Мартина. Редактор предложил Мартину за поэму

пятнадцать долларов, но когда поэма была напечатана,

по-видимому, забыл о своем обещании. Не получив от¬

вета на многие запросы, Мартин написал, наконец, рез¬

кое письмо и получил от нового редактора холодное из¬

вещение, что он не отвечает за ошибки своего предшест¬

венника и что сам он весьма невысокого мнения о поэме

«Пери и жем)чуг».
Но хуже всего поступил с Мартином чикагский жур¬

нал «Глобус». После долгих колебаний Мартин все-

таки решил напечатать «Песни моря», чтобы не умереть с

голоду. Отвергнутые десятком журналов, стихи эти обре¬

ли наконец тихую пристань в редакции «Глобуса». В цик¬

ле было тридцать стихотворений, и Мартин должен был

получить по доллару за каждое. В первый же месяц бы¬

ли напечатаны четыре стихотворения, и Мартин незамед¬

лительно получил чек на четыре доллара; но, заглянув

в журнал, он ужаснулся. Заглавия стихотворений были

изменены: вместо «Finis» было напечатано «Ф»ниш» ^

вместо «Песня одинокого утеса» стояло «Песня корал-
*	Finis (лат») — конец; финиш (англ.) — конечный пункт про¬

бега в спорте.
226

ловаго утеса». Одно заглавие было просто заменено дру¬

гим*, совершенно неподходящим!: вместо «Свет медузы»

редактор написал «Обратный путь». Самые стихи под¬

верглись еще большим искажениям. Мартин скрежетал

зубам»и и рвал на себе волосы. Фразы, строчки, целые

строфы были выпущены, спутаны, переставлены так, что

иногда ничего нельзя было понять. Иные строчки были

просто заменены чужими. Мартин не мог представить

себе, что здравомыслящий редактор может быть пови¬

нен в подобных злодействах, и решил, что это проделки

какого-либо типографского курьера или переписчика.

Мартин немедленно потребовал прекратить печатание

и вернуть ему рукопись, он писал письмо за письмом!,

умоляя, требуя, угрожая. Но все его письма были остав¬

лены без внимания. Ежемесячно появлялись эти исковер¬

канные стихи, и ежемесячно Мартин получал чек.
Во всех этих неудачах Мартина утешало воспомина¬

ние о сорока долларах «Белой мыши», но он все больше

и больше времени отдавал сочинению доходных мело¬

чей. Он неожиданно нашел «хлебное место» в сель¬

скохозяйственных и торговых журналах, попробовал да¬

же иметь дело с религиозным еженедельником, но понял,

что тут ему обеспечена голодная смерть.
В самый критический момент, когда снова был зало¬

жен черный костюм, Мартину вдруг повезло «а конкурсе,

объявленном окружным komihtctomi республиканской пар¬

тии. Собственно, это был даже не один конкурк:, а три,

и Мартин во всех трех оказался победителем. Он горько

смеялся над самим собою, над тем1, что ему приходится

выкручиваться подобными способами. Его поэма удосто¬

илась первой премии в десять долларов, его агитацион¬

ная песня получила вторую премию в пять долларов и,

наконец, статья о задачах республиканской партии по¬

лучила опять-таки первую премию в двадцать пять

долларов. Он радовался, пока не пришло врем»я получать

деньги. Что-то, видно, случилось в комитете, и хотя

среди его членов был один банкир и один сенатор, денег

у комитета не оказалось. Пока продолжалась волокита,

Мартин доказал, что не хуже разбирается в задачах де¬

мократической партии, получив первую премию за ста¬

тью, написанную для такого же конкурса. Мало того,

здесь он даже получил свои двадцать пять долларов.
227

Сорока долларов, следуемых по республиканскому конг

курсу, он так и не увидел.
Чтобы встречаться с Руфью, Мартин вынужден был

пуститьсй на хитрость. Так как путь пешком от Север¬

ного Окленда до дома Морзов и обратно отнимал слиш¬

ком М1Н0Г0 времени, то Мартин решил выкупить велоси¬

пед, а черный костюм оставить в закладе. Поездки к Ру¬

фи на велосипеде сберегали время и служили прекрас¬

ным физическим упражнением. Кроме того, короткие

парусиновые брюки и старый свитер могли отлично сой¬

ти за велосипедный костюм. Мартин стал снова , совер¬

шать послеобеденные прогулки вдвоем с Руфью. У них

дома ему теперь почти не удавалось перемолвиться

с нею словом, ибо миссис Морз продолжала осуществлять

свой план светских развлечений. Избранное общество,

которое Мартин встречал в гостиной Морзов и на пред¬

ставителей которого он еще недавно смотрел с уваже¬

нием, теперь раздражало его. Оно уже не казалось ему

избранным. Тяжелая жизнь, напряженная работа и по¬

стоянные неудачи сделали Мартина нервным и раздра¬

жительным, и болтовня этих людей приводила его в бе¬

шенство. Это не было чрезмерное самомнение. Людей он

судил, сравнивая их с великими мыслителями, чьи кни¬

ги читал с таким благоговением. В доме Руфи он не

встретил пока ни одного по-настоящему умного человека,

за исключением профессора Колдуэлла, который, впро¬

чем, больше там не показывался. Все остальные были

жалкие догматики, ничтожные людишки с ничтожными

мыслями. Их невежество поражало Мартина. Почецу

они все так левежественны? Где они растеряли свои

знания? Ведь они читали те же книги, что и он. Как

могло случиться, что эти книги ничему не научили их?
Мартин знал, что великие умы, настоящие, глубокие

мыслители существуют. Лучшим тому доказательством

были книги, которые помогли ему возвыситься над сре¬

дою Морзов. И он знал, что даже в так называемом «об¬

ществе» можно встретить людей умней и куда интересней

всех тех, которые заполняли гостиную Морзов. Мартин

читал английские романы, персонажи которых спорили

в светских гостиных на политические и философские те¬

мы. Он знал, что в больших городах, не только англий¬

ских, но даже американских, существуют салоны, где схо-
228

дятся представители искусства и научной мысли. Раньше

он по глупости воображал, что каждый хорошо одетый

человек, не принадлежавший к рабочему сословию, об¬

ладает тонким умом и чувством прекрасного. Крахмаль¬

ный воротничок казался ем>у признаком культуры, и он

не знал, что университетский диплом и истинное обра¬

зование далеко не одно и то же.
Ну что ж! Он будет прокладывать себе дорогу наверх.

И Руфь он поведет за собою. Мартин горячо любил ее

и был уверен, что она повсюду будет блистать. Он теперь

понимал, что среда, в которой Руфь выросла, во многом

мешала ей, так же как ему, Мартину, мешала в свое

время его среда. До сих пор у нее не было возможности

по-настоящему расширить свой кругозор. Книги в каби¬

нете ее отца, картины на стенах, ноты на рояле^—все это

было лишь показное, внешнее. К настоящей Литературе,

настоящей живописи, настоящей музыке Морзы и все

их знакомые были слепы и г\ухи. Но еще важнее была

жизнь, о которой они и вовсе не имели никакого пред¬

ставления. Они называли себя унитариями, носили мас¬

ку умеренного вольнодумства и при всем том отстали по

крайней мере на два века от позитивной науки; они мыс¬

лили по^редневежовому, а их взгляды на мироздание и

на происхождение жизни представляли собой чистейшую

метафизику, столь же древнюю, как пещерный век> и да¬

же древнее. Это была та самая метафизика, которая за¬

ставляла первого, обезьяноподобного человека бояться

темноты, первых иудеев привела к мысли о происхожде¬

нии Евы из Адамюва ребра, Декарту внушила идеалисти¬

ческое представление о мире, как проекции его собствен¬

ного ничтожного «я», а одного знаменитого английского

священника побудила осмеять эволюцию в уничто¬

жающей сатире, которая вызвала бури восторга и запе¬

чатлела его им)я в виде жирной каракули на страницах

истории.
Чем больше Мартин размышлял, тем сильнее креп¬

ло в нем) убеждение, что вся разница между этими адво¬

катами, офицерами, дел1ьцами, банкирами, с одной сторо¬

ны, и людьми рабочего сословия—с другой, основана на

ток®, что они по-разному едят, живут и одеваются. Им

одинаково не хватало того самого главного, что он нахо¬

дил в книгах и чувствовал в себе. Морзы показали Мар¬
229

тину сливки своего общества, и он не пришел от них в

восхищение. Нищий раб ростовщика, он все же был на

голову выше тех, кого встречал в гостиной у Морэов. А

когда Мартин выкупил из заклада свой единственный ко¬

стюм, в обществе этих людей он стал неизменно испы¬

тывать чувство оскорбленного достоинства, точно принц,

вынужденный жить среди пастухов.
—	Вы ненавидите и боитесь социалистов,— сказал он

однажды за обедом мистеру Морзу,— но почему? Вы

ведь не знаете ни их самих, ни их взглядов.
Разговор о социализме возник после того, как миссис

Морз пропела очередной дифирамб М1истеру Хэпгуду.

Мартин не выносил этого самодовольного пошляка, и вся¬

кое упоминание о нем выводило его из равновесия.
—	Да,—сказал Мартин,—Чарли Хэпгуд подает боль¬

шие надежды, об этом все говорят, и это правда. Я ду¬

маю, что он еще задолго до смерти сядет в губернатор¬

ское кресло, а то и сенатором Соединенных Штатов

сделается.
—	Почему вы так думаете?—спросила миссис

Морз.
—	Я слушал его речь во время предвыборной кам¬

пании. Она была так умно-глупа и банальна и в то же

время так убедительна, что лидеры должны считать его

абсолютно надежным и безопасным человеком, а пошло¬

сти, которые он говорит, вполне соответствуют пошлости

рядового избирателя. Всякому лестно услышать с трибу¬

ны свои собственные мысли, приглаженные и приукра¬

шенные.
—	Мне положительно кажется, что вы завидуете ми¬

стеру Хэпгуду,— сказала Руфь.
—	Боже меня упаси!
На лице у Мартина был написан такой ужас, что мис¬

сис Морз настроилась на воинственный лад.
—	Не хотите же вы сказать, что мистер Хэпгуд

глуп?—спросила она ледяным тоном.
—	Не глупее рядового республиканца,— возразил

Мартин,— или рядового демократа. Они все или хитры,

или глупы, причем хитрых меньшинство. Единственные

умные республиканцы — это миллионеры и их сознатель¬

ные прислужники. Эти-то отлично знают, где жареным

пахнет.
230

—	Вот я республиканец,— сказал с улыбкой мистер

Морз,— интересно, как вы меня классифицируете?
—	Вы бессознательный прислужник.
—	Прислужник?!
—	Ну, разумеется. Вы ведь работаете на корпора¬

цию. У вас нет клиентуры среди рабочих, и уголовных дел

вы тоже не ведете. Ваш доход не зависит от мужей, из¬

бивающих своих жен, или от карманных воров. Вы пи¬

таетесь за счет людей, играющих главную роль в обще¬

стве; а всякий человек служит тому, кто его кормит. Ко¬

нечно, вы прислужник! Вы заинтересованы в защите ин¬

тересов тех капиталистических организаций, которым вы

служите.
Мистер Морз слегка покраснел.
—	Должен вам! заметить, сэр,— сказал он,— что вы

говорите, как самый заядлый социалист.
Вот тогда-то Мартин и сделал свое замечание по по¬

воду социализма.
—	Вы ненавидите и боитесь социалистов. Почему?

Ведь вы не знаете ни их самих, ни их взглядов.
—	Ну, ваши взгляды во всяком случае совпадают со

взглядами социалистов,— возразил мистер Морз.
Руфь с тревогой поглядывала на собеседников, а мис¬

сис Морз радовалась в душе, что Мартин навлекает на

себя немилость главы дома.
—	Если я называю республиканцев глупыми и гово¬

рю, что свобода, равенство и братство —лопнувшие

мыльные пузыри, то из этого еще не следует, что я

социалист,— сказал Мартин, улыбаясь.— Если я не со¬

гласен с Джефферсоном и с тем ненаучно мыслившим)

французом, который влиял на его мировоззрение, то

опять-таки этого недостаточно, чтобы называться социа-

ЛИСТ0М1. Уверяю вас, мистер Морз, что вы гораздо ближе

меня к социализму; я ему, в сущности, заклятый враг.
—	Вы, конечно, изволите шутить? — холодно спро¬

сил мистер Морз.
—	Ничуть. Я говорю совершенно серьезно. Вы верите

в равенство, а сами служите капиталистическим корпора¬

циям!, которые только и думают о том^ как бы похоронить

это равенство. А меня вы называете социалистом только

потому, что я отрицаю равенство и утверждаю. как раз

Тот принцип, который вы, в сущности говоря, доказы¬
231

ваете всей своей деятельностью. Республиканцы — са¬

мые лютые враги равенства, хотя они и провозглашают

его где только возможно. Во имя равенства они уничто¬

жают равенство. Поэтому-то я говорю, что они глупы.

А я индивидуалист. Я верю, что в беге побеждает бы¬

стрейший, а в борьбе сильнейший. Эту истину я почер¬

пнул из биологии, или по крайней мере М1не так кажется*

Повторяю, что я индивидуалист, а индивидуалисты—веч¬

ные, исконные враги социалистов.
—	Однако вы бываете на социалистических митин¬

гах,— раздраженно произнес мистер Морз.
—	Конечно. Так же, как лазутчик бывает во враже¬

ском лагере. Как же иначе изучить противника? А кроме

того, мне очень весело на этих митингах. Социалисты —

прекрасные спорщики, и хорошо ли, плохо ли, но они

многое читали. Любой из них знает о социологии и о

всяких других «логиях» гораздо больше, чем рядовой

капиталист. Да, я раз десять бывал на социалистиче¬

ских М1итингах, но от этого не стал социалистом, так

же как от разглагольствований Чарли Хэпгуда не стал

республиканцем.
—	Не знаю, не знаю,— нерешительно сказал мистер

;Морз,— но мне почем?у-то кажется, что вы все-таки скло¬

няетесь к социализму.
«Черт побери,— подумал Мартин,— он не понял ни

одного слова! Точно я говорил с каменной стеной! Куда

же делось все его образование?»
Так на своем пути Мартйн столкнулся лицом к лицу

с моралью, основанной на экономике,— классовой мюра-

лью; и вскоре она сделалась для него настоящим пуга¬

лом. Его собственная мораль опиралась на интеллект, и

моральный кодекс окружающих его людей раздражал

его даже больше, чем их напыщенная пошлость; это бы¬

ла какая-то удивительная смесь экономики, метафизики,

сентиментальности и подражательности.
Образчик этой курьезной смеси М?1ртину неожидан¬

но пришлось встретить в поведении своих близких. Его

сестра Мэриен познакомилась с одним трудолюбивым

молодым немцем, механиком, который, основательно изу¬

чив свое ремгсло, открыл велосипедную мастерскую;

кроме того, он взял представительство по продаже де¬

шевых велосипедов и зажил очень недурно. Мэриен, зай¬
232

дя к Мартину, сообщила ему о своей помолвке, а потом

шутя взяла его за руку и стала по линиям ладони пред¬

сказывать его судьбу.
В следующий раз она привела с собою и Германа

Шмидта. Мартин поздравил обоих в сам»ых изысканных

выражениях, что, по-видимому, не.слишком понравилось

туповатому жениху. Дурное впечатление еще усилилось,

когда Мартин прочел стихи, написанные им» после про¬

шлого посещения Мэрией. Это было изящное стихотво¬

рение, посвященное сестре и названное «Гадалка». Про¬

чтя его вслух, Мартин был очень удивлен, что гости не

выразили никакого удовол1ьствия. Напротив, глаза се¬

стры с тревогой устремились на жениха, на топорной фи¬

зиономии которого были ясно написаны досада и раз¬

дражение. Инцидент, впрочем, был этим исчерпан, го¬

сти скоро ушли, и Мартин забыл о нем, хотя ему было

непонятно, как могла женщина, хотя бы и из рабочего

сословия, не почувствовать себя польщенной, что в ее

честь написаны стихи.
Через несколько дней Мэриен снова зашла к Мар¬

тину, на этот раз одна. Едва успела она войти, как на¬

чала горько упрекать его за неуместный поступок.
—	В чем дело, Мэриен? —спросил Мартин с удивле¬

нием.—^Ты говоришь таким тоном, словно стыдишься сво¬

их родных или по крайней мере своего брата!
—	Конечно, стыжусь,— объявила она. .
Мартин был окончательно сбит с толку, увидев сле¬

зы обиды в ее глазах. Обида, во всяком случае, была

искренняя.
—	Неужели твой Герман ревнует из-за того, что брат

написал о сестре стихи?
—	0« вовсе не ревнует,— всхлипнула она,— он гово¬

рит, что это неприлично, непри... непристойно.
Мартин недоверчиво свистнул, полез в ящик и достал

экземпляр «Гадалки».
—	Не понимаю,— сказал он, передавая листок се¬

стре,— прочти сама и скажи, что тут непристойного?

Ведь ты так сказала?
—	Раз он говорит, значит есть,—возразила Мэриен,

с отвращением отстраняя бумагу.— Он требует, чтобы ты

разорвал это. Он не хочет, чтобы про его жену писали
233

подоблые вещи, и так, чтоб всякий мог прочитать. Он го¬

ворит, что это срам... и он этого не потерпит.
—	Но послушай, Мэриен, это же просто глупо,— на¬

чал было Мартин, но передумал.
Перед ним сидела несчастная девушка, которую не¬

возможно было переубедить так же, как и ее жениха.

Сознавая всю нелепость случившегося, Мартин тем

не менее решил покориться.
—	Ладно,—сказал он и, разорвав рукопись на мел¬

кие кусочки, бросил их в корзинку.
Его утешала мысль, что оригинал «Гадалки» уже ле¬

жит в редакции одного из нью-йоркских журналов. Мэ¬

риен и ее супруг никогда не узнают этого, и ни они, ни он,

ни мир не пострадают от того, что невинное маленькое

стихотворение будет напечатано.
Мэриен нерешительно потянулась к корзине.
—	Можно?— спросила она.
Мартин кивнул головой и молча глядел, как сестра со¬

бирала и прятала в карман кусочки разорванной руко¬

писи — вещественное доказательство удачно выполнен¬

ной миссии. Мэриен чем-то напоминала Мартину Лиззи

Конолли, хотя ей не хватало того огня и жизненного за¬

дора, которыми полна была молоденькая работница,

встреченная им в театре. Но у них было много общего —

в одежде, в манерах, в поведении. Мартин не мог удер¬

жаться от улыбки, представив себе вдруг этих девушек

в гостиной Морзов. Но забавная картина исчезла, и чув¬

ство бесконечного одиночества охватило Мартина. И его

сестра и гостиная Морзов были только вехами на его пу¬

ти. Все это уже осталось позади. Мартин с любовью по¬

глядел на свои книги. Это были его единственные, все¬

гда верные товарищи.
—	Как? Что ты сказала?— вдруг переспросил он в

изумлении.
Мэриен повторила свой вопрос.
—	Почему я не работаю? — Мартин засмеялся, но

смех его звучал не слишком искренне.— Это твой Герман

велел спросить?
Мэриен отрицательно покачала головой.
—	Не лги,— строго сказал Мартин, и она смущенно

опустила голову.— Так скажи своему Герману, чтобы он

не лез не в свои дела. Еще когда я пишу стихи, посвящен-
234

ные его невесте, это, пожалуй, его касается, но дальше

пусть он не сует своего носа. Поняла? Ты думаешь, стало

быть, что из меня не выйдет писателя? — продолжал

он.— Ты считаешь, что я сбился с пути, что я позорю

свою семью? Да?
—	Я считаю, что тебе бы лучше подыскать себе ка¬

кую-нибудь работу,— твердо сказала Мэриен, и Мартин

видел, что она говорит искренне.— Герман находит...
—	К черту Германа! —добродушно прервал ее Мар¬

тин.— Ты мне лучше скажи, когда ваша свадьба. И спро¬

си своего Германа, соблаговолит ли он разрешить тебе

принять от меня свадебный подарбк.
После ее ухода Мартин долго думал об этом инци¬

денте, горько усм)ехаясь. Да, все они — его сестра и ее

жених, люди его круга и люди, окружающие Руфь,— все

они одинаково приспособляются к общим меркам, все

строят свою убогую жизнь по готовому, убогому образ¬

цу. И постоянно оглядываясь друг на друга, подражая

друг другу, эти жалкие существа готовы стереть свои

индивидуальные особенности, отказаться от живой жиз¬

ни, чтоб только не нарушить нелепых правил, у которых

они с детства в плену. Вереница знакомых образов потя¬

нулась перед мысленным взором Мартина: 'Бернард Хиг¬

гинботам под руку с мистером Бэтлером. Герман Шмидт,

обнявшись с Чарли Хэпгудоми Всех их попарно и пооди¬

ночке внимательно оглядел Мартин, всех меряя, той ме¬

рой интеллектуальной и моральной ценности, которую

почерпнул из книг, и ни один не выдержал испытания.

Напрасно спрашивал он: где же великие сердца, вели¬

кие умы? Их не было видно среди толпы пошлых, тупых

и вульгарных призраков, заполнивших его тесную камор¬

ку. А к этой толпе он чувствовал такое же презрение, ка¬

кое, вероятно, чувствовала Цирцея к своим свиньям.
Когда последний из призраков исчез, явился вдруг

еще один, нежданный и незванный,— гуляка-парень в

шляпе с огромными полями, в двубортной куртке, раска¬

чивающийся на ходу — Мартин Иден далекого про¬

шлого.
—	И ты был не лучше, приятель,—насмешливо ска¬

зал ему Мартин.—У тебя были такие же моральные

представления, и знал ты не больше остальных. Ты ни о

чем не задум1ьгвался и не заботился. Взгляды ты приоб¬
235

ретал готовыми, как и платья. Ты делал то, что одобряли

другие. Ты стал коноводом» своей шайки, потому, что тебя

сочли подходящим для этого. Ты дрался и командовал

шайкой не потому, что тебе так нравилось,— на самом

деле тебе это было противно,— а потому, что другие

поощрительно похлопывали тебя по плечу. Ты побил

Масленую Рожу потому, что не хотел уступить ему, а

уступить не хотел потому, что в тебе сидел первобытный

зверь и вдобавок тебе прожужжали уши, что мужчина

должен быть свиреп, кровожаден и безжалостен, что

бить и калечить — достойно мужчины. А зачем ты, ще¬

нок, отбивал подружек у своих товарищей? Вовсе не по*

тому, что они тебе нравились, а просто потому, что в тех,

кто тебя окружал, определял твое поведение, сил(ьней

всего были инстинкты жеребца и дикого козла! Ну вот,

с тех пор прошло немало времени. Что же ты теперь обо

всем этом думаешь?
И, как бы в ответ на это, в видении стала совершать¬

ся быстрая перемена. Г рубая куртка и широкополая шля¬

па исчезли, их заменил простой скромный костюм; ли¬

цо утратило жестокое выражение и озарилось внутрен¬

ним светом, одухотворенное общением с истиной п кра¬

сотой. Видение теперь было очень похоже на нынеш¬

него Мартина; оно стояло у стола, склонясь над раскры¬

той книгой, на которую падал свет лампы. Мартин взгля¬

нул на заголовок. Это были «Основы эстетики». И тотчас

же Мартин вошел в видение, слился с ним и, сев за стол,

погрузился в чтение.
ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ
В солнечный осенний день, такой же прекрасный день

бабьего лета, как год назад, когда они впервые при¬

знались, что любят друг друга, Мартин читал Руфи свои

«Сонеты о любви». Так же, как и тогда, они сидели на

своем любимом месте, среди холмов. Руфь то и дело

прерывала чтение восторженными возгласами, и Мар¬

тин, отложив последний лист рукописи, с волнением

ждал, что она скажет.
Руфь долго молчала, потом, наконец начала с запин¬

кой, словно не решаясь облечь в слова то, что решила

сказать;
236

—	Эти стихи прекрасны»—сказала она,— да, кояеч?

но, они прекрасны. Но ведь вы не можете получить за них

деньги. То есть, вы понимаете, что я хочу сказать,— она

произнесла это почти умоляюще,— все, что вы пишете,

не имеет практической ценности. Я не знаю, в чем тут

причина,— вероятно, виноваты условия спроса,— но вы не

можете заработать на жизнь своими произведениями.

Поймите меня правильно, дорогой мой. Я очень гор¬

жусь — иначе я не была бы женщиной,— я горжусь и

радуюсь, что эти чудесные стихи посвящены мне. Но ведь

дня нашей свадьбы они не приближают, правда, Мар¬

тин? Не сочтите меня корыстолюбивой. Я вас люблю и

постоянно думаю о нашем будущем. Ведь целый год про¬

шел с тех пор, как мы поведали друг другу о нашей люб¬

ви, а до свад1ьбы так же далеко, как и раньше. Пусть вам

не покажется нескромным этот разговор: вспомните, что

речь идет о моем сердце, обо всей моей жизни. Уж если

вам» непрем!енно хочется писать—ну, найдите работу в

{сакой^нибудь газете. Почему бы вам не сделаться репор¬

тером? Хотя бы ненадолго?
—	Я испорчу свой стиль,— глухо отвечал Мартин,—

вы не представляете, сколько труда я положил, чтобы

выработать этот стиль.
—	Но писали же вы газетные фельетоны ради де¬

нег? Они вам не испортили стиля?
—	Это совсем другое дело. Я их вымучивал, выжимал

из себя после целого дня серьезной работы. А стать ре¬

портером— это значит заниматься ремесленничеством с

утра до ночи, отдать ему всего себя! Жизнь превратит¬

ся в какой-то вихрь, придется жить минутой, без прошло¬

го и без будущего. Репортеру и думать некогда ни о ка¬

ком стиле, кроме репортерского. А это не литература.

Сделаться репортером имеино теперь, когда стиль у меня

только что начал складываться,— да это было бы ли¬

тературным самоубийством. И сейчас каждый фелье¬

тон, каждое слово там для меня мука, насилие над со¬

бой, над чувством прекрасного. Вы не представляете, как

мне тяжело. Я чувствовал себя преступником. Я даже

радовался втайне, когда мои «ремесленные» рассказы

перестали покупато, хотя из-за этого м«е пришлось за¬

ложить костюм. Но зато какое наслаждение я испытал,

когда писал «Сонеты о любви»! Ведь радость творчест¬
237

ва—благороднейшая радость на земле. Она меня воз¬

наградила за все лишения.
Мартин не знал, что для Руфи «радость творчества»

пустой звук. Она, правда, часто употребляла эти сло¬

ва в беседе, и впервые Мартин услыхал о радости твор¬

чества из ее уст. Она читала об этом, слышала на лек¬

циях университетских профессоров, даже упом1инала, сда¬

вая экзамен на степень бакалавра искусств. Но сама

она была лишена всякой оригинальности мысли, всяко¬

го творческого порыва и могла лишь повторять то, что

заучила с чужих слов.
—	А может быть, редактор был прав, исправляя ва¬

ши «Песни моря»? — спросила Руфь.— Екли бы редактор

•не умел правильно оценивать литературное произведение,

он не был бы редактором.
—	Вот еще одно доказательство устойчивости обще¬

принятых мнений,— запальчиво возразил Мартин, раз¬

драженный упоминанием о ненавистном ему племени ре¬

дакторов.— То, что существует, считается не только пра¬

вильным, но и лучшим. Самый факт какого-нибудь явле¬

ния рассматривается как доказательство п|>авомер-

ности этого явления, и заметьте, не только при данных

условиях, а на веки вечные. Конечно, рядовой человек

верит в эту чепуху только из-за своего закоснелого неве¬

жества. Мыслительный процесс таких людей превосход¬

но описал Вейнингер. Не умеющие мыслить воображают,

что они мыслят, и распоряжаются судьбами тех, которые

мыслят на самом деле.
Мартин вдруг остановился, испуганный догадкой, что

Руфь еще не доросла до всего этого.
—	Я не знаю, кто такой Вейнингер,— возразила

она,— вы так ужасно склонны все обобщать, что я пере¬

стаю по.нимать ваши мысли. Я говорю, что если ре¬

дактор...
—	А я вам говорю,— перебил он,— что по крайней

мере девяносто девять процентов редакторов — это про¬

сто неудачники. Неудавшиеся писатели. Не думайте, что

им приятнее тянуть лямку в редакции и сознавать свою

рабскую зависимость от распространения журнала и от

оборотливости издателя, чем предаваться радостям твор¬

чества. Они пробовали писать, но потерпели неудачу. И

вот тут-то и получается нелепейший парадокс: все двери
238

к литературному успеху охраняются этими сторожевыми

собаками, литературными неудачниками. Редакторы, их

помощники, рецензенты, вообще все те, кто читает руко¬

писи,— это люди, которые некогда сами хотели стать пи¬

сателями, но не смогли. И вот они-то, казалось бы, по¬

следние, кто имеет право вершить судьбы литературы,

решают, что нужно и что не нужно печатать. Они, зауряд¬

ные и бесталанные, судят об оригинальности и таланте.

А за ними следуют критики, обычно такие же неудачни¬

ки. Не говорите мне, что они никогда не мечтали и не про¬

бовали писать стихи или прозу,—пробовали, только у них

ни черта не вышло. От журнальных критических статей

тошнит, как от рыбьего жира. Впрочем, вы знаете мою

точку зрения на всех этих рецензентов и так называе-

М1ЫХ критиков. Есть, конечно, великие критики, но они

редки, как кометы. Если из меня не выйдет писателя, пой¬

ду в редакторы. В конце концов, это кусок хлеба. И даже

с MacAoii.
Однако быстрый ум Руфи тотчас подметил противо¬

речие в рассуждениях ее возлюбленного.
—	Ну, хорошо, Мартин, если это так, и для талант¬

ливых людей все двери закрыты, то как Же выдвинулись

великие писатели ?
—	Они совершили невозможное,— ответил он,— они

создали такие пламенные, блестящие произведения, что

их враги были испепелены и уничтожены. Они достигли

успеха благодаря чуду, выпадающему на долю одного

из тысячи. Они вроде гигантов Карлейля, которых нель¬

зя одолеть. И я сделаю то же. Я добьюсь невозможного.
—	А если вы потерпите неудачу? Вы должны поду¬

мать и обо мне, Мартин!
—	Е1сли я потерплю неудачу? — Он поглядел на нее

с минуту, словно она сказала нечто немьхслимое. Затем

глаза его лукаво блеснули.— Тогда я стану редактором,

и вы будете редакторской женой!
Руфь состроила недовольную, очаровательную грима¬

су, которую Мартин тут же согнал поцелуями.
—■ Ну, ну, довольно,— протестовала Руфь, стараясь

«апряжением воли освободиться от обаяния его силы.— Я

говорила с йапой и с мамюй. Я никогда так с ними не

воевала. Я требовала, я была непочтительна и непослуш¬

на. Они оба настроены против вас, но я так твердо го-
239

ворила им-о моей любви к вам, что папа наконец согла¬

сился принять вас к себе в кантору. Он даже решил

положить вам сразу приличное жалованье, чтобы мы мог<*

ли пожениться и жить самостоятельно где-нибудь в ма¬

леньком коттедже. Это очень великодушно с его сторюиы,

не правда ли, Мартин?
Мартин почувствовал, как тупое отчаяние сдавило

ем1у сердце. Он машинально полез в карман за табаком

и бумагой (которых давно уже не носил при себе) и про¬

бормотал что-то невнятное.
Руфь продолжала:
—	Откровенно говоря,— только, пожалуйста, не оби¬

жайтесь, я просто хочу, чтобы вы знали, как обстоит

дело,— папе очень не нравятся ваши радикальные взгля¬

ды, и, кроме того, он считает вас лентяем. Я-то знаю, ко¬

нечно, что вы не лентяй. Я знаю, как вы м«ого работаете.
«Нет, ЭТ0Г9 даже и она не знает»,— подумал Мартин,

но вслух спросил:
—	Ну, а вы как думаете? Вам тоже мои взгляды ка¬

жутся чересчур радикаль-ными? Он смотрел ей прямо

в глаза и ждал ответа.
—	Мне они кажутся... сомнительньши,— ответила

она наконец.
Этим было все сказано, и жизнь вдруг показалась

Мартину такой унылой, что он совсем забыл об осторож¬

но сделанном Руфью предложении—поступить на служ¬

бу в контору ее отца. А она, чувствуя, что не надо пока

настаивать, готова была терпеливо ждать удобного слу¬

чая, чтобы вернуться к этому вопросу.
Но ждать пришлось недолго: Мартин, в свою очередь,

решил кое-что спросить у Руфи. Ему хотелось испытать,

насколько сильна ее вера в него, И через неделю каждый

получил ответ на свой вопрос.
Мартин ускорил дело, прочтя Руфи «Позор солнца».
—	Почему вы не хотите заняться репортерской рабо¬

той? — воскликнула Руфь, когда Мартин кончил чи¬

тать.— Вы так любите писать, и. вы, наверное, добились

бы успеха, могли бы выдвинуться, стать журналистом с

именем, специальным корреспондентом какой-нибудь газе¬

ты. Ведь некоторд)1е специальные, корреспонденты зараба-

тьшают огромные деньги, и, кроме того, они ездят по все¬

му миру. Их посылают в Африку,—вот как Стэнли,—они
240

интервьюируют папу в Ватикане, исследуют таинственные

уголки Тибета.
—	Значит, вам не нравится мюя статья? — спросил

Мартин.— Вы, стало быть, предполагаете, что я мог бы

стат1Ь журналистом», но никак не писателем?
—	О, нет! Мне очень понравилась ваша статья. Она

прекрасно написана. Но только я боюсь, что все это не

по плечу публике. По крайней мере для меня это слиш¬

ком трудно. Звучит очень хорошо, но я почти ничего не

поняла. Слишком много специальной научной термино¬

логии прежде всего. Вы любите крайности, дорогой мой,

и то, что вам1 кажется понятным, совершенно непонятно

для всех нас.
—	Да, в статье много философских терминов,— про¬

бормотал Мартин.
Он еще был взволнован — ведь он только что читал

вслух самые свои зрелые мысли,— и ее суждение оше¬

ломило его.
—	Ну, пусть это неудачно по форме,— пытался наста¬

ивать Мартин,— но неужели сам« мысли в вас не встре¬

чают сочувствия?
Руфь покачала головой.
—	Нет. Это так не похоже на все, что я читала рань¬

ше... Я читала Метерлинка, и он был мне вполне понятен.
—	Вам понятен его мистицизм? — вскричал Мартин.
—	Да. А вот ваша статья, где вы на него напа¬

даете, мне совершенно непонятна. Конечно, если гово¬

рить об оригинальности...
Мартин сделал нетерпеливое движение, но промол¬

чал. Потом вдруг до его сознания дошли слова Руфи.
—	В конце концов творчество было для вас игруш¬

кой,— говорила она,— вы достаточно долго забавлялись

ею. Пора теперь отнестись серьезно к жизни, к нашей

жизни, Мартин. До сих пор вы жили только для себя.
—	Вы хотите, чтобы я поступил на службу?
—	Да. Папа предлагает вам...
—	Знаю, знаю,— прервал он резко,— но скажите мне

прямю: вы в меня больше не верите?
Руфь молча сжала ему руку. Глаза ее затуманились.
Не в вас... в ваше сочинительство, мой м«лый,—

почти шепотом сказала она.
—	Вы прочли почти все мои произведения,— с той
Джек Лондон т. VII.	241

же беспощадйой прямотой продолжал Мартин,— что вы

о «их думаете? Вам кажется, что это очень плохо? Хуже

того, что пишут другие?
—	Другие получают деиьги за свои произведения.
—	Это не ответ. Итак, вы считаете, что литература

не мое призвание?
—	Ну, хорошо, я вам отвечу.— Руфь сделала над со¬

бой усилие.— Я не думаю, что вы можете стать писате¬

лем. Не сердитесь на меня, дорогой! Вы же сами меня

спросили. Вы знаете, что я больше вашего понимаю в

литературе.
—	Да, вы бакалавр искусств,— проговорил Мартин

задумчиво,— вы должны понимать... Но это еще не все,—

продолжал он после мучительной для обоих паузы.—

Я знаю, в чем моя сила. Никто не может знать этого луч¬

ше меня. Я знаю, что добьюсь успеха. Я преодолею все

препятствия. Во мне так и кипит все то, что должно

найти отражение в стихах, статьях, рассказах. Но я вас

не про1цу верить в это. Не верьте ни в меня, ни в мой

литературный талант. Единственное, о чем я вас про¬

шу,— это верить в мою любовь и любить меня по-преж-

нему. Год тому назад я умолял дать мне два года сроку.

Один год уже прошел, но я твердо верю, что, прежде чем

пройдет второй год, я добьюсь успеха. Помните, когда-

то вы сказали мне: чтобы стать писателем, нужно прой¬

ти ученичество. Что ж, я прошел его. Я спешил, я уло¬

жился в короткий срок. Вы были конечной целью всех

моих стрем1лений, и мысль о вас поддерживала мою энер¬

гию. Знаете ли вы, что я давно забыл, что значит уснуть

спокойно и безмятежно? Мне иногда кажется, что мил¬

лионы лет прошли с той поры, когда я спал столько,

сколько мне нужно, и просыпался просто оттого, что вы¬

спался. Теперь меня поднимает будильник. Я ставлю его

на определенный час, в зависимости от того, когда я раз¬

решаю себе уснуть. Это — последнее сознатель^ное усилие,

которое я делаю перед сном: завожу будильник и гашу

свет. Когда я чувствую, что меня клонит ко сну, я за¬

меняю трудную книгу более легкой. Д если я и над этой

книгой начинаю клевать носом, то бью себя кулаком) по

голове, чтобы прогнать сон. Помните, у Киплинга — о че¬

ловеке, который боялся спать? Он пристраивал в посте¬

ли шпору так, что, если он засыпал, стальной шип вон¬
242

зался ему в тело, Я делал то же самюе. Я решал, что не

должен заснуть до полуночи, до часу, до двух... И шпора

не давала мне засыпать до положенного времени. Я не

расставался с этой шпорой в течение многих М1есяцев. Я

дошел до того, что сон в пять с половиной часов стал

уже для меня недопустимой роскошью. Теперь я сплю

всего четыре часа. Я весь извелся от постоянного недо¬

сыпания. Иногда у меня кружится голова и путаются

мысли — до такой степени хочется М1не уснуть; могиль¬

ный покой кажется мне иногда блаженством.. Мне вспо¬

минаются стихи Лонгфелло:
В морской холодной глубине

Все спит в спокойном, тихом сне.
Один лишь шаг — плеснет вода,
И все исчезнет навсегда.
Конечно, это вздор. Это от усталости, от нервного пе¬

реутомления. Но вот вопрос: ради чего я старался? Ради

вас. Чтобы сократить срок ученичества, чтобы поторопить

Успех. И теперь мое ученичество позади. Я знаю, на что

я способен. Уверяю вас, ни один студент в год не выучит

того, что я выучиваю в один месяц. Я знаю. Вы уж мне

поверьте. Я бы не стал говорить об этом, если бы мне так

страстно не хотелось, чтобы вы меня поняли. Тут нет

хвастовства. Я сужу по книгам, которые я прочел. Ваши

братья — невежественные дикари в сравнении со м»ной,

со всем тем, что я узнал из книг в те часы, когда они

М1ирно спали. Когда-то я хотел прославиться. Теперь сла¬

ва для меня ничего не значит. Я хочу только вас. Вы мне

нужны больше пищи, больше одежды, больше призна¬

ния. Я мечтаю только о том, чтоб уснуть наконец, по¬

ложив голову к вам на грудь. Не пройдет и года, как

мечта эта сбудется.
Опять ощущение его силы захлестнуло Руфь; и чем

упорнее она противилась, тем больше ее влекло «к Марти¬

ну. Эта покорявшая ее сила теперь сверкала в его взгля¬

де, слышалась в его страстной речи, бурлила и клокотала

во всем его существе. И вот на один миг, на один только

миг, прочный, устойчивый мир Руфи заколебался, и она

вдруг увидела перед собой настоящего Мартина Идена,

великолепного и непобедимюго! И как на укротителей зве¬

рей минутами находит сомнение, так и она усомнилась

в возможности смирить непокорный дух этого человека.
243

—	и вот ведь еще что,—продолжал он.—Вы меня лю¬

бите. Но почему вы меня любите? Ведь именно то, что

заставляет меня писать, заставляет вас любить меня.

Вы любите М1еня потому, что я не похож на людей, ко¬

торые вас окружают и одному из которых вы мюгли бы

подарить свою любовь. Я не создан для конторы, для

бухгалтерских книг, для м)елкого крючкотворства. За¬

ставьте мюня делать то же, что делают все эти люди,

дышать одним с ними воздухом, разделять их взгляды,—

и вы уничтожите разницу между мною и ими, уничтожи¬

те меня, уничтожите то, что вы любите. Самое живое, что

только есть во мне,—это страсть к творчеству. Будь я

какой-нибудь заурядный олух, я не мечтал бы стать пи¬

сателем, но и вы вряд ли захотели бы стать моей женой.
—	Но почему же,— прервала его Руфь, поверхност¬

ный, но живой ум которой сразу усмотрел возможность

параллели.— Ведь бывали и раньше чудаки, которые всю

жизнь бились над изобретением какого-нибудь вечного

двигателя, обрекая свою семью на нужду и лишения. Их

жены, разумеется, любили их и страдали вместе с ними,

но не за их чудачества, а скорее несмотря на эти чуда¬

чества.
—	Верно,—; возразил он.— Но ведь были и другие

изобретатели, не чудаки, те, что всю жизнь бились над

изобретением вполне реальных и полезных вещей и в кон¬

це концов добивались своего. Я ведь не хочу ничего не¬

возможного...
—	Вы сам1и сказали, что хотите «добиться невозмож¬

ного».
—	Я выразился фигурально. Я стремлюсь, в сущно-

ности говоря, достичь того, чего достигли до меня очень

и очень многие: писать и жить литературным трудоми
Молчание Руфи раздражало Мартина.
—	Стало бьггь, вы считаете, что это такая же химера,

как вечный двигатель? — спросил он.
Ответом послужило пожатие ее руки, нежное мате¬

ринское пожатие, словно мать успокаивала капризного

ребенка. Для нее Мартин и в самом деле был только

капризный ребенок, чудак, желающий добиться невоз¬

можного.
Руфь еще раз напомнила Мартину о том, как враж-

‘дебно относятся к нему ее родители.
244

—	Но ведь вы-то меня любите? — спросил он;
—	Люблю, люблю! —воскликнула onai
—	Ия вас люблю, и ничего они мие не могут сде¬

лать.— Голос его звучал торжествующе.— Раз я верю в

вашу любовь, то м«е нет дела до их ненависти. Все в

мире непрочно, кроме любви. Любовь не может сбиться

с пути, если только это настоящая любовь, а не хилый

уродец, спотыкающийся и падающий на каждом шагу.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Как-то раз случай свел Мартина на Бродвее с его се¬

строй Гертрудой — случай, несомненно, счастливый, не¬

смотря на возникшую при этом неловкость. Ожидая на

углу трамвая, Гертруда первая увидела Мартина, и ей

сразу бросилось в глаза мрачное выражение его измож¬

денного, осунувшегося лица. Мартин и в самом! деле

был М1рачен. Он возвращался после неудачной беседы

с ростовщиком, у которого хотел выторговать добавочную

ссуду под велосипед. Наступила осенняя распутица, и

поэтому Мартин давно уже заложил велосипед, но чер¬

ный КОСТЮМ' он непременно хотел сохранить.
—	Ведь у вас есть черный костюм,— сказал ростов¬

щик, знавший наперечет все имущество Мартина.— Уж

не заложили ли вы его у этого еврея Липке? Ну, если

только...
Он так грозно посмотрел на Мартина, что тот поспе¬

шил воскликнуть:
—	Нет, нет! Я не закладывал костюма. Просто я не

могу без него обойтись.
—	Отлично,— сказал ростовщик, смягчившись немно¬

го.— Но я тоже не могу без него обойтись, если вы

хотите, чтобы я дал вам еще денег. Ведь я занимаюсь

ЭТИМ! делом не ради развлечения.
—	Мой велосипед стоит по крайней мере сорок дол¬

ларов, и к тому же он в полной исправности,— возразил

Мартин.— А вы мие.дали за него только семь долларов!

И даже не семь! Шесть с четвертью! Ведь вы берете

вперед проценты!
—	Хотите получить еще денег, так принесите ко¬

стюм,— последовал хладнокровный ответ, и Мартин в
245

полном отчаянии выбежал из душной, тесной лавчонки.

Вот откуда взялось мрачное выражение его лица, которое

так огорчило Гертруду.
Не успели они поздороваться, как подошел трамвай,

идущий на Телеграф-авеню. Мартин поддержал сестру

под локотть, чтобы помочь ей сесть, и та поняла, что сам

он хочет идти пешком. Стоя на ступеньке, Гертруда обер¬

нулась к нему, и сердце ее сжалось, когда она у»видела

его ввалившиеся глаза.
—	А ты разве не поедешь? — спросила она.
И тотчас же сошла с трамвая и очутилась рядом с ним.
—	Я всегда хожу пешком, для моциона,—^ъяснил он.
—	Ну что ж, я тоже пройдусь немножко,— сказала

Гертруда,— мие это полезно. Я что-то себя плохо чувст¬

вую последнее время.
Мартин взглянул на сестру, и только сейчас заметил

происшедшую в ней перемену. Вид у нее был утомлен¬

ный и какой-то неряшливый, лицо безобразили отечные

складки, и вся она как-то обрюзгла, расплылась, а тяже¬

лая, неуклюжая походка была словно карикатурой на

эластичную, бодрую поступь здоровой и веселой жен¬

щины.
—	Уж лучше подожди трамвая,— сказал Мартин, ко¬

гда они дошли до следующей остановки. Он заметил,

что Гертруда начала задыхаться.
—	Господи помилуй! И верно, ведь я устала,— сказа¬

ла она.— Но и тебе тоже не мешало бы сесть на трак»-

вай. Подошвы у твоих башмаков такие, что, пожалуй,

протрутся, прежде чем ты дойдешь до Северного Окленда.
—	У м)еня дома есть еще одна пара башмаков,— отве¬

чал Мартин.
—	Приходи завтра обедать,— сказала Гертруда не¬

ожиданно.—Бернарда не будет, он едет по делам в Сая-

Леандро.
Мартин отрицательно покачал головой, но не сумел

скрыть жадный огонек, сверкнувший у него в глазах при

упоминания об обеде.
—	У тебя нет ни пенса, MiipT, вот отчего ты ходишь

пешком. Моцион, как же!
Она хотела презрительно фыркнуть, но из этого ниче¬

го не вышло.
—	Погоди-4са..*
246

и, порывшись в сумочке, Гертруда сунула Мартину в

руку пятидолларовую монету.
—	Я забыла, что на днях было твое рождение,— про¬

бормотала она.
Мартин инстинктивно зажал в руке монету и тут же

понял, что не должен принимать этого подарка, но зако¬

лебался. Ведь этот золотой кружочек означал пищу,

жизнь, возвращение сил духовных и телесных, новый

прилив творческой энергии, и — как знать! — может

быть, он напишет что-нибудь такое, что принесет ему мно¬

го таких же золотых монет. Ему ясно представились две

его последние статьи, которые валялись под столом среди

груды рукописей, так как не на что было купить марок.

Печатные заголовки так и горели у него перед глазами.

Статьи назывались «Жрецы чудесного» и «Колыбель кра¬

соты». Он еще никуда не посылал их, но знал, что это —

лучшее из всего написанного им) в этом роде. Только бы

купить марки. Уверенность в успехе вдруг возникла в нем

и довершила то, что начал голод: быстрым движением он

сунул в карман монету.
—	Я тебе верну в сто раз больше, Гертруда,— прого¬

ворил он с трудом, потому что судорога сдавила ему гор¬

ло, и на глазах у него блеснули слезы.— Запомни мои

слова! — воскликнул он твердо и убежденно.— Не прой¬

дет года, как я принесу тебе ровно сотню таких золо¬

тых кругляков. Я не прошу тебя веритть мне. Ты должна

только ждать. А там) увидишь!
Она и не верила. Но ей самой почему-то стало неловко

от этого, и, не зная, как выйти из положения, она сказала:
—	Я знаю, что ты голодаешь. Март. У тебя на ли¬

це написано. Приходи обедать в любое время. Когда Хиг¬

гинботам уйдет из дому по делам, я сумею известить те¬

бя. Кто-нибудь из ребят всегда может сбегать. А что.

Март...
Мартин наперед знал, что скажет сестра, так как ход

ее мыслей был достаточно ясен.
—	Не пора ли тебе поступить на какое-нибудь место?
—	Ты думаешь, что я ничего не добьюсь? —спро¬

сил он.
Гертруда покачала головой.
—	Никто в меня не верит, Гертруда, кроме меня са¬

мого.— Он сказал это с каким-то страстным задором.— Я
247

написал уже очень много хороших вещей и рано или позд¬

но получу за них деньги..
—	А почемо^ ты знаешь, что они хороши?
—	Да потому, что...— Все его познания по литерату¬

ре, по истории литературы вдруг ожили в его мозгу, и он

понял, что сестре не объяснишь, на чем основывается его

вера в себя.— Да потому, что мои рассказы лучше, чем де¬

вяносто девять процентов всего того, что печатается в

журналах.
—	А все-таки послушай разумного совета,— сказала

Гертруда, твердо уверенная в своей правоте.—Да, по¬

слушай разумного совета,—^повторила она,—а завтра при¬

ходи обедати>.
Мартин усадил ее в трамвай, а сам побежал на почту

и на три доллара из пяти накупил марок. Позднее, по

дороге к Морзам, он зашел в почтовое отделение и от¬

правил множество толстых пакетов, на что ушли все его

марки, за исключением трех двухцентовых.
Это был памятный вечер для Мартина, ибо он позна¬

комился с Рэссом Бриссенденом. Как Бриссенден попал к

Морзам, кто его привел туда, Мартин так и не узнал. Он

даже не полюбопытствовал спросить об этом Руфь, так

как Бриссенден показался ему человеком бледным и неин¬

тересным. Час спустя Мартин решил, что он еще и не¬

вежа: уж очень бесцеремонно слонялся он из одной ком¬

наты в другую, глазел на картины и совал нос в книги и

журналы, лежавшие на столах или стоявшие на полках.

Наконец, не обращая внимания на прочее общество, он,

точно у себя дома, удобно устроился в моррисовском

кресле, вытащил из кармана какую-ою книжку и принял¬

ся читать. Читая, он то и дело рассеянно проводил рукою

по волосам. Потом Мартин забыл о нем и вспомнил толь¬

ко в конце вечера, когда увидел его в кружке молодых

женщин, которые явно наслаждались беседой с ним.
По дороге домой Мартин случайно нагнал Брис-

сендена.
—	А, это вы,— окликнул он.
Тот что-то не очень любезно проворчал в ответ, но

все же пошел рядом!. Мартин больше не делал попыток

завязать беседу, и так они, молча, прошли несколько

кварталов.
—	Старый самодовольный осел!
248

Неожиданность и энергичность этого возгласа пора¬

зила Мартина. стало смешно, но в то же время он

почувствовал растущую неприязнь к Бриссендену.
—	Какого черта вы туда таскаетесь?—услышал Мар¬

тин, после того как они прошли еще квартал в мол¬

чании.
—	А вы? —спросил Мартин в свою очередь.
—	Убейте меня, если я знаю,— отвечал Бриссенден.—

Впрочем, это я там был в первый раз. В конце концов

в сутках двадцать четыре часа. Надо же их как-нибудь

проводить. Пойдемте выпьем.
—	Пойдемте,— отвечал Мартин.
Он тут же мысленно выругал себя за свою сговорчи¬

вость. Дома его ждала «ремесленная» работа; кроме то¬

го, на ночь он решил почитать томик Вейсмана, не говоря

уже об автобиографии Герберта Спенсера, которая для

него была увлекательнее любого романа. Зачем тратить

время на этого вовсе не симпатичного человека, думал

Мартин. Но его привлек не спутник и не выпивка, а все

то, что было связано с этим: яркий свет, зеркала, звон

и блеск бокалов, разгоряченные лица и громкие голоса.

Да, да, голоса людей веселых и беззаботных, которые

добились жизненного успеха и могли с легким) сердцем

пропивать свои деньги. Мартин был одинок — вот в чем

заключалась его беда. ПотЪму-то он и принял с такой

охотой приглашение Бриссендена. С тех пор как Мартин

покинул «Горячие Ключи» и расстался с Джо, он ни разу

не был в питейном заведении, за исключением того слу¬

чая, когда его угостил португалец лавочник. Ум)ственное

утомление не вызывает такой тяги к алкоголю, как фи¬

зическая усталость, и Мартина не тянуло к вину. Но сей¬

час ему захотелось выпить, вернее, очутиться в шумном

кабачке, где пьют, кричат и хохочут. Таким именно ка¬

бачком оказалась «Пещера». Бриссенден и Мартин, раз¬

валившись в удобных кожаных креслах, принялись потя¬

гивать шотландское виски с содовой.
Они разговорились: говорили о разных вещах и пре¬

рывали беседу для того, чтобы по очереди заказывать

новые порции. Мартин, обладавший необычайнъ креп¬

кой головой, все же не мог не удивляться выносливости

своего собутыльника. Но еще больше он удивлялся мыс¬

лям, которые тот высказывал. Вскоре Мартин пришел к
249

убеждению, что Бриссенден все знает и что это вообще

вгорой настоящий интеллигент, повстречавшийся ему на

пути.
Но Бриссенден к тому же обладал тем, чего не хва¬

тало профессору Колдуэллу. В нем) был огонь, необычай¬

ная проницательность и восприимчивость, какая-то осо¬

бая свобода полета мысли. Говорил он превосходно. С его

тонких губ срывались острые, словно на станке отточен¬

ные слова. Они кололи и резали. А в следующий миг их

сменяли плавные, льющиеся фразы, расцвеченные яркими

пленител1ьными образами, словно бы таившими в себе от¬

блеск непостижимой красоты бытия. Иногда его речь зву¬

чала, как боевой рог, зовущий к буре и грохоту космиче¬

ской борьбы, звенела, как серебро, сверкала холодным

блеском звездных пространств. В ней кратко и четко

форм|улировались последние завоевания науки. И в то же

время это была речь поэта, проникнутая тем высоким! и

неуловимым, чего нельзя выразить словами, но можно

только дать почувствовать в тех тонких и сложных ассо¬

циациях, которые эти слова порождают. Его умственный

взор проникал словно чудом в какие-то далекие, недо¬

ступные человеческому опыту области, о которых, каза¬

лось, нельзя было рассказывать обыкновенным языком.

Но поистине магическое искусство речи помогало ему

вкладывать в обычные слова необычные значения, кото¬

рых не уловил бы заурядный ум, но которые, однако, бы¬

ли близки и понятны Мартину.
Мартин быстро забыл о своей неприязни к Бриссен-

дену. Перед ним было то, о чем до сих пор он только чи¬

тал в книгах. Перед ним был воплощенный идеал мысли¬

теля, человек, достойный поклонения. «Я должен поверг¬

нуться в прах перед ним»,— повторял он самому себе, с

восторгом слушая своего собеседника.
—	Вы, очевидно, изучали биологию! — воскликнул

наконец Мартин, многозначительно намекая, что и он

кое в чем разбирается.
К его удивлению, Бриссенден отрицательно покачал

головой.
—	Но ведь вы высказываете положения, к которым

■немыслимо прийти без знания биологии,— продолжал

Мартин, заметив удивленный взгляд Бриссендена.— Ва¬

ши выводы совпадают со всем ходом рассуждения вели¬
250

ких ученых. Не мюжет быть, чтобы вы не читали их

трудов!
—	Очень рад это слышать,—отвечал тот,—очень рад,

что мои поверх!ростные познания открыли мне кратчай¬

ший путь к постижению истины. Но мне в конце концов

безразлично, прав я или нет. Это не имеет никакого зна¬

чения. Ведь абсолютной истины человек никогда не по¬

стигнет.
—	Вы ученик и последователь Спенсера!— с торжест¬

вом воскликнул Мартин.
—	Я с юных лет не заглядывал в Спенсера. Да и то¬

гда-то читал только «Воспитание».
—	Хотел бы я приобретать знания с такой же лег¬

костью,— говорил Мартин полчаса спустя, подвергнув

тщательному аналйзу весь умственный багаж Бриссен-

дена.— Вы не допускаете возражений — вот что самюе

удивительное. Вы категорически утверждаете то, что нау¬

ка могла установить только а posteriori Вы как-то сразу

делаете правильные выводы. Вам и в самом деле посча-’

стливилось найти кратчайший путь к истине, и вы проле¬

таете этот путь со скоростью света. Это какая-то сверхъ¬

естественная способность.
—	Да, это всегда смущало моих учителей, отца Джо¬

зефа и брата Дэттона,—заметил Бриссенден.—^Но тут ни¬

каких чудес нет. Благодаря счастливой случайности я

попал с ранних лет в католический колледж. А вы-то са¬

ми где получили образование?
Рассказывая ему о себе, Мартин в то же время вни¬

мательно рассматривал Бриссендена, аристократически

тонкие черты его лица, покатые плечи, брошенное им на

соседний стул пальто, из карманов которого торчали кни¬

ги. Лицо Бриссендена и тонкие руки были покрыты тем¬

ным загаром, и это удивило Мартина. Едва ли Бриссен¬

ден любитель прогулок на свежем воздухе. Где же он так

загорел? Что-то болезнешюе, противоестественное чуди¬

лось Мартину в его загаре, и он все время думал об этом,

вглядываясь в лицо Бриссендена — узкое, худощавое ли¬

цо, со впалыми щеками и красивым орлиным носом.

В разрезе его глаз не было ничего замечательного. Они

были не слишком велики и не слишком малы, карие, не¬
*	Исходя из опыта (лат.).
251

определенного оттенк^а; но в них горел затаенный огонь,

и выражение было какое-то странное, двойственное и

противоречивое. Они смотрели гордо, вызывающе, подчас

даже сердито и в то же вр^емя почему-то вызывали' жа¬

лость. Мартину было безотчетно жаль Бриссендена, и, он

скоро понял, откуда возникло это чувство.
—	Ведь у меня чахотка,— объявил Бриссенден, по¬

сле того как сказал, что недавно приехал из Аризоны.—

Я жил там около двух лет; правел курс климатического

лечения.
—	А вам не боязно возвращаться теперь в наш

климат?
—	Боязно?
Он просто повторил слово, сказанное Мартином, но

тот сразу понял, что Бриссенден ничего на свете не бо¬

ится. Г лаза его сузились, ноздри раздулись, в лице появи¬

лось что-то орлиное, гордое и решительное. У Марти¬

на сердце забилось от восхищения этим человеком. «До

чего хорош»,— подумал он и затем вслух продеклами¬

ровал:
Под гнетом яростного рока

Окровавленного я не склоню чела.
—	Вы любите Гэнли?—спросил Бриссенден, и выра¬

жение его глаз сразу сделалось нежным и ласковьш.—

Ну, конечно, разве можно не любить его. Ах, Гэнли!

Великий дух! Он высится среди современных журнальных

рифмоплетов, как гладиатор среди евнухов.
—	Вам) не нравится то, что печатают в журналах?—

осторожно спросил Мартин.
—	А вам нравится? —рявкнул Бриссенден, так что

Мартин даже вздрогнул.
—	Я... я пишу, или, вернее, пробую писать для жур¬

налов,—пробормотал Мартин.
—	Ну, это еще туда-сюда,— более миролюбиво сказал

Бриссенден.— Вы пробуете писать, но вам это не удается.

Я ценю и уважаю ваши неудачи. Я представляю себе, что

вы пишете. Для этого мне не нужно даже читать ваши

произведения. В них есть один недостаток, который за¬

крывает перед вами все двери. В них есть глубина, а это

не требуется журналам. Журналам нужен всяки» хлам, и

они его получают в изобилии— только не от вас* конечно.
252

—	я. не чуждаюсь ремесле11Ной работы,—возразив

Мартин.
—	Напротив...—Бриссенден замолчал на мгновение и

дерзко оглядел Мартина, его поношенный галстук, jvoc-

нящиеся рукава, обтрепанные манжеты — красноречивые

свидетельства нищеты; затем долго созерцал его впа¬

лые, худые щеки.— Напротив, ремесленная работа чу¬

ждается вас, и так упорно, что вам ни за что не пре¬

успеть в этой области. Слушайте, дорогой мой, вы, на¬

верно, обиделись бы, если б я предложил вам поесть?
Мартин почувствовал, что неудержимо краснеет, а

Бриссенден торжествующе расхохотался.
—	Сытый человек не обижается на такие предложе¬

ния,— заявил он.
—	Вы дьявол! — раздраженно вскричал. Мартин.
—	Да ведь я вам) и не предлагал!
—	Еще бы вы посмели!
—	Вот как? В таком случае приглашай) вас поужи¬

нать со мною.
Бриссенден, говоря это, привстал, как бы намереваясь

тотчас же идти в ресторан.
Мартин сжал кулаки, кровь застучала у него в висках.
—	Знаменитый пожиратель змей! Глотает их живьем!

Глотает их живьем! — воскликнул Бриссенден, подражая

зазывале в ярмарочном б^агане.
—	Вас я и в самом деле мог бы проглотить живьем,—

сказал Мартин, в свою очередь дерзко оглядев истощен¬

ного болезнью Бриссендена.
—	Только я того не стою.
—	Не вы, а дело того не стоит,— произнес Мартин и

тут же рассмеялся от всего сердца.— Признаюсь, Брис¬

сенден, вы оставили шня в дураках. То, что я голоден,

явление естественное, и ничего тут для меня постыдного

нет. Вот видите — я презираю мелкие условности и пред¬

рассудки, но стоило вам< сказать самаые простые слова,

назвать вещи своими именами, и я мгновенно превратился

в раба этих самых предрассудков.
т- Да, вы обиделись,— подтвердил Бриссенден.
—	Обиделся, сознаюсь. Есть предрассудки, впитан¬

ные с детства. Хоть я многому успел научиться, а все-

таки иногда срываюсь. У каждого , свое слабое место-г-

свой, как говорится, скелет в шкафу.
253

—	Но сейчас вы уже заперли дверцы шкафа?
—	Ну, конечно.
—	Наверное?
—	Наверное.
—	Тогда идемгге ужинать.
—	Идемте.
Мартин хотел заплатить за виски и вытащил свои по¬

следние два доллара, но Бриссенден не позволил офи¬

цианту взять их и заплатил сам.
• Мартин состроил было недовольную гримасу, но

Бриссенден мягко и дружелюбно положил ему руку на

плечо, и он покорно положил деньги в карман.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ
На следующий день Марии пришлось испытать новое

потрясение: к Мартину опять явился необычайный гость.

Но на этот раз она настолько сохранила самообладание,

что даже чинно пригласила гостя подождать в гостиной.
—	Вы не возражаете, что я вторгся к вам? — спросил

Бриссенден.
—	Нет, нет, что вы! — воскликнул Мартин, крепко

пожимая ему руку, и, подвинув гостю единственный

стул, сам сел на кровать.— Но как вы узнали мой адрес?
—	Позвонил к Морзам. Мисс Морз сама подошла к

телефону. И вот я здесь.
Бриссенден запустил руку в карман пальто и вытащил

небольшой томик.
—	Вот вам книжка стихов одного поэта,— сказал он,

кладя книгу на стол,— прочтите и оставьте себе. Бери¬

те! — вскричал он в ответ на протестующий жест Марти¬

на.— На что мне книги? У меня сегодня утром опять шла

горлом кровь. Есть у вас виски? Ну, конечно, нет! Подо¬

ждите минутку.
Он быстро встал и вышел. Мартин посм!отрел eMiy

вслед и с грустью увидел, как сутулятся над впалой

грудью его когда-то, должно быть, мюгучие плечи. Достав

два стакана, Мартин углубился в подаренную книгу. Это

был последний сборник стихов Генри Вогана Марлоу.
—	Шотландского нет,— объявил вернувшийся Брис¬

сенден,— каналья торгует только американским. Но я.

все-таки взял бутылку.
254

—	я сейчас пошлю кого-нибудь из ребятишек за ли¬

монами, и мы сделаем грог,— предложил Мартин. —

Интересно, сколько получает Марлоу за такую книгу?
—	Долларов пятьдесят,—отвечал Бриссенден,—и это

еще хорошо. Пусть скажет спасибо, что ему удалось найти

издателя, который захотел рискнуть.
—	Значит, поэзией нельзя прожить?
В голосе Мартина прозвучало глубокое огорчение.
—	Конечно, нет! Какой же дурак на это рассчитыва¬

ет? Рифмоплетство — другое дело. Вот такие, как Брюс,

Виржиния Спринг или Седжвик, делают хорошие дела.

Но настоящие поэты... Вы знаете, чем живет Марлоу?

Преподает в Пенсильвании, в школе для отсталых учени¬

ков, а из всех филиалов ада на земле это, несомненно,

самый м<рачный. Я бы не поменялся с ним, даже если

бы он предложил мне за это пятьдесят лет жизни. А ведь

его стихи блещут среди виршей современных стихотвор¬

цев, как рубины среди стекляшек. А что о нем пишут

критики! Черт бы побрал этих критиков, эти надутые ни¬

чтожества!
—	Вообще люди, неспособные сами стать писателями,

слишком много судят о настоящих писателях,— восклик¬

нул Мартин.— Чего, например, не плели про Стивенсона!
—	Болотные ехидны!—проговорил Бриссенден, с пре¬

зрением стиснув зубы.— Я знаю эту породу. Всю жизнь

они клевали Стивенсона за его письмо в защиту отца

Дамьена, разбирали его по косточкам, и взвешивали, и...
—	И мерили его меркой собственного жалкого «я»,—

вставил Мартин.
—	Хорошо сказано. Ну, конечно! Трепали и поганили

все прекрасное, истинное и доброе в нвм, а потом поощ¬

рительно похлопывали его по плечу и говорили: «Хоро¬

ший пес Фидо!» Тьфу! «Жалкие сороки человеческого ро¬

да»,— сказал про них на смертном одре Ричард Рилф.
—	Они клюют звездную пыль,— страстно подхватил

Мартин,— хотят ухватить мысль гения в ее метеориче¬

ском полете Я как-то написал статью о критиках,— вер¬

нее, о рецензентах.
Давайте ее сюда! — быстро сказал Бриссенден.
Мартин вытащил из-под стола экземпляр «Звездной

пыли», и Бриссенден тотчас начал читать, то и дело фыр¬

кая, потирая руки и забыв даже про свой грог.
255

—	Да ведь вы сами частица звездной пыли, залетев¬

шая в страну слепых карликов! — закричал Бриссенден,

дочитав статью.— Разумеется, в первом же журнале ухва¬

тились за это рукам1и и ногами?
Мартин заглянул в свою записную книжку.
—	Эту статью отвергли двадцать семь журналов.
Бриссенден начал было хохотать, но тотчас закаш¬

лялся.
—	А скажите,— прохрипел он наконец,— вы, навер¬

ное, пишете стихи? Дайте мне почитать.
—	Только не читайте здесь,— попросил его Мартин,

мне хочется поговорить с вами. А стихи я вам* дам, и вы

их прочтете дома.
Бриссенден ушел, захватив с собою «Сонеты о любви»

и «Пери и жемчуг». На следующий день он снова пришел

к Мартину и сказал только:
—	Давайте еще.
Прочтя все, он заявил, что Мартин настоящий поэт.

Оказалось, что он и сам пишет стихи.
Мартин пришел в восторг от стихов Бриссендена

и очень удивился, узнав, что тот ни разу не сделал даже

попытки напечатать их
—	Чума на все ваши журналы! — сказал Бриссенден

в ответ на предложение Мартина послать стихи в какую-

нибудь редакцию.— Любите красоту ради самой красоты,

а о журналах бросьте думать. Ах, Мартин Иден! Воз¬

вращайтесь-ка вы снова к кораблям, к морю — вот вам

мой совет. Чего вам здесь нужно, в этой городской кло¬

аке? Ведь вы каждый день совершаете самоубийство, про¬

ституируя красоту на потребу журналам|! Как это вы на

днях сказали? Да... «Человек — последняя из эфемерид».

Ведь слава для вас яд. Вы слишком самобытны, слиш*

ком непосредственны и слишком умны, чтобы питаться

манной кашкой похвал. Надеюсь, что вы никогда не про¬

дадите журналам ни одной строчки. Нужно, служить толь¬

ко Красоте. Служите ей — и к черту толпу! Успех? Како¬

го вам1 еще надо успеха! Ведь вы же достигли его и в ва¬

шем сонете о Стивенсоне,— который, кстати сказать, мно¬

го выше гэнлиевского «Видения»,— и в «Сонетах о любв¬

ей», и в морских стихах! Радость поэта в самом творчест¬

ве, а не в достигнутом успехе. Не спорьте со мной. Я’

знаю, что говорю. Вы и сами это понимаете. Вы ранены
256

красотой. Это незаживающая рана, неизлечимая болезнь,

раскаленный нож в сердце. К чему заигрывать с журна¬

лами? Пусть вашей целью будет только одна Красота.

Зачем вы стараетесь чеканить из нее монету? Впрочем,

все равно из этого ничего не выйдет. Можно не беспоко¬

иться. Прочитайте журналы хоть за тысячу лет, и вы не

найдете в них ничего равного хотя бы одной строке Кит-

еа. Забудьте о славе и золоте и завтра же отправляйтесь

в плавание.
—	Я тружусь не ради славы, а ради любви,— засме¬

ялся Мартин.— В вашем мироздании любовь не имеет,

как видно, места. А в моем красота — прислужница

любви.
Бриссенден посмотрел на него с восторгом и жалостью.
—	Как вы еще молоды, Мартин! Ах, как вы еще мо¬

лоды! Вы высоко залетите, но смотрите — крылья у вас

уж очень нежные. Не опалите их. Впрочем, вы их уже

опалили. И эти «Сонеты о любви» воспевают какую-то

юбчонку... Позор!
—	Они воспевают любовь, а не просто юбчонку,—

возразил Мартин и опять засмеялся.
—	Философия безумия!—горячился Бриссенден.— Я

убедился в этом, когда предавался грезам после хорошей

дозы гашиша. Берегитесь! Эти буржуазные города погу¬

бят вас. Возьмите для примера тот притон торгашей, где

м)ы с вами познакомились. Ей-богу, это хуже мусорной

ЯМ1Ы. В такой атмосфере нельзя оставаться здоровым. Там

невольно задохнешься. И ведь никто—ни один мужчина,

ни одна женщина—Не возвышается над всей этой мер¬

зостью. Все это ходячие утробы, утробы с идейными и

художественными запросами моллюсков...
Он вдруг остановился и взглянул на Мартина. Вне¬

запная догадка, как молния, озарила его. И лицо выра¬

зило ужас и удивление.
—	И вы написали свои изумительные «Сонеты о люб¬

ви» в честь этой бледной и ничтожной самочки?
В ту же М1инуту правой рукой Мартин схватил Брис-

сендена за горло и встряхнул так, что у того застучали

зубы. Однако в глазах его Мартин не увидел страха:

Только какое-то любопытство и дьявольскую насмешку.

И тогда, опомиившиссь, Мартин разжал пальцы и швыр¬

нул Бриссендена на постель.
17.	Джек Лондон. Т. VH.	257

Бриссенден долго не мог отдышаться. Отдышавшись;,

он засмеялся.
—	Вы бы сделали меня своим вечным должником, ес¬

ли бы вытряхнули из меня остатки жизни,— сказал он.
—	У меня последнее вре^я что-то нервы не в поряд¬

ке,— оправдывался Мартин,— надеюсь, я не сделал вам

очень больно? Сейчас приготовлю свежий грог.
—	Ах вы, юный эллин! —воскликнул Бриссенден.—

Вы недостаточно цените свое тело. Вы невероятно силь¬

ны. Прямо молодая пантера! Львенок! Ну, ну! Это вам

дорого обойдется в жизни.
—	Как так?—с любопытством спросил Мартин, пода¬

вая ему стакан.— Выпейте и не сердитесь.
—	А очень просто,—Бриссенден стал потягивать грог,

одобрительно улыбаясь,—все из-за женщин. Они вам не

дадут покоя до самой смерти, как не дают и сейчас. Я

ведь не вчера родился. И не вздумайте опять душить

меня. Я все равно выскажусь до конца. Понимаю, что это

ваша первая любовь, но ради Красоты будьте в следую¬

щий раз разборчивее. Ну, на кой черт вам эти буржуаз¬

ные девицы? Бросьте, не путайтесь с ними. Найдите се¬

бе настоящую женщину, пылкую, страстную,— знаете*

из тех, что «над жизнью и смертью смеются и любят,

пока есть любовь». Есть на свете подобные женщины,

и они, поверьте, полюбят вас так же охотно, как и

эта убогая душонка, порождение сытой буржуазной

жизни.
—	Убогая душонка?— вскричал Мартин с негодова¬

нием.
—	Именно, убогая душонка! Она будет лепетать вам

прописные истины, которые ей вдолбили с детства, и бу¬

дет бояться настоящей жизн^1. Она будет по-своему лю^

бить вас, Мартин, но свою жалкую мораль она будет лю¬

бить еще больше. А вам нужна великая, самозабвенная

любовь, вам нужна свободная душа, сверкающий краска¬

ми мотылек, а не серая моль. А впрочем, в конце концов

вам все женщины наскучат, если только, на свое несча¬

стье, вы заживетесь на этом свете. Но вы не заживетесь!

Вы ведь не захотите вернуться к морю! Будете таскать¬

ся по этим гнилым городам, пока не сгниете сами.
—	Говорите, что хотите,— сказал Мартин,— вам все

равно не удастся меня переубедить! В конце концов у вас
258

своя жизненная мудрость, а у меня своя, и каждый из

нас по-своем1у прав.
Они не сходились во взглядах на любовь, на журналы

и на многое другое, но тем не менее их влекло друг к дру¬

гу, и Мартин чувствовал к Бриссендену нечто большее,

нежели простую привязанность. Они стали видеться еже¬

дневно, хотя Бриссенден не мог и часа высидеть в душ¬

ной комнате Мартина.
Бриссенден никогда не забывал захватить с собою бу¬

тылку виски, а когда они обедали в каком-нибудь ресто¬

ранчике, он заказывал шотландское виски с содовой во¬

дой. Он неизменно платил за обоих, и благодаря ему Мар¬

тин познакомился со многими тонкими блюдами, впер¬

вые изведал прелесть шампанского и букет рейнвейна.
И все же Бриссенден оставался загадкой для Мар¬

тина. Аскет с виду, он, несмотря на свою болезноь, знал

цену жизненным наслаждениям. Он не боялся смерти,

с горькой насмешкой относился ко всем формам челове¬

ческого существования, но в то же время страстно любил

жизнь до сам1ых мельчайших ее проявлений. Он был

одержим жаждой жизни, стремлением ощущать ее трепет,

«шевелиться крохотным комочком среди космической пы¬

ли, из которой я возник»,—сказал он однажды. Бриссен¬

ден пробовал на себе действие наркотиков и проделывал

странные вещи только ради того, чтобы изведать новые

ощущения. Он рассказал Мартину, как три дня подряд

не пил воды, чтобы на четвертый насладиться утолением

жажды. Мартин так никогда и не узнал, кто он и откуда.

Это был человек без прошлого, его будущее обрывалось

близкой могилой, а в настоящем его сжигала горячка

жизни.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Мартину приходилось туго. Как ни старался он эко¬

номить, заработка от его литературных поделок не хвата¬

ло даже на насущные расходы. В конце концов он вынуж¬

ден был заложить черный костюм, тем1 самым лищив себя

возможности принять приглашение Морзов к обеду в

День благодарения. Руфь очень огорчилась, узнав причи¬

ну отказа, и это толкнуло его на отчаянный шаг. Он по¬

обещал ей прийти, сказав, что сам отправится в редакцию
259

«Трансконтинентального ежемесячника» за своими :пятью

долларами и выкупит костюм.
Утрюм он занял у Марии д^ять центов. Он предпочел

бы занять у Бриссендена, но этот чудак внезапно куда-то

исчез: уже две недели он не появлялся у Мартина, и тот

тщетно ломал голову, стараясь припомнить, не дал ли он

ему повода для обиды. Десять центов, нужны были Мар¬

тину, чтобы переправиться на пароме через залив, и вско¬

ре он уже шагал по Маркет-стрит, раздумывая, как быть,

если не удастся получить деньги. Даже возвращение , в

Окленд грозило стать проблемой в этом случае, так как

в Сан-Франциско ему не у кого было занять десять цен¬

тов на переправу.
Дверь редакции «Трансконтинентального ежемесяч¬

ника» была приотворена, и Мартин невольно остановился,

услыхав следующий разговор:
—	Да не в этом дело, мистер Форд. (Мартин знал,

что Форд — фамилия редактора.) Дело в гом, в состоя-

яии ли вы м»не уплатить? То есть, разумеется, уплатить

наличными деньгами. Мне напле^вать, какие виды у ваше¬

го журнала на будущий год. Я требую, чтобы вы мне за¬

платили за мою работу, и ничего больше. Предупреждаю,

что, пока вы мне не заплатите все до цента, рождествен¬

ский номер не будет спущен в машину. До свидания! Ког¬

да у вас появятся деньги, заходите.
Дверь распахнулась, и мимо Мартина промчался ка-

кой-то человек, сжимая кулаки и бормоча ругательства.

Мартин почел за благо выждать минут пятнадцать. По¬

бродив немного по улице, он вернулся, толкнул дверь и

первый раз в жизни переступил порог редакционного по¬

мещения. Визитных карточек здесь явно не требовалось—

мальчик просто-напросто пошел за перегородку и сказал,

что кто-то спрашивает мистера Форда. Вернувшись, он

провел Мартина в кабинет редактора. Первое, что порази¬

ло Мартина, был необыкновенный беспорядок, царивший

в комнате. Затем он увидел сидевшего за столом» моложа¬

вого господина с бакенбардами, который смотрел на него

с любопытством. Мартин был поражен невозмутимым вы¬

ражением его лица. Ссора с типографом, очевидно, ни¬

сколько не повлияла на его настроение.
—	Я... я — Мартин Иден,— начал Мартин («и я при-,

шел получить свои пять долларов»,—хотел он сказать).
260

Но это был первый редактор, с которым ему довелось

столкнуться ЛИЦОМ! к лицу, и он решил, чта не стоит начи¬

нать с резкостей. К его изумлению, мистер Форд вскочил

с возгласом:
—	Да что вы говорите!— и в следующий миг уже вос¬

торженно тряс его руку.— Если бы вы знали, как я рад

с вами познако1М«ться, мистер Иден. Я так часто о вас

думал, старался вообразить себе, какой вы.
Отступив немного, мистер Форд с восхищением огля¬

дел будничный и в данное время единственный костюм

Мартина, который уже явно не поддавался штопке и чий-

ке,— правда, складка на брюках была старательно от¬

глажена утюгами Марии Сильвы.
—	Я полагал, что вы много старше. Ваш рассказ по¬

лон таких зрелых мыслей и так крепко написан. Это на¬

стоящий шедевр,— я понял это, прочтя первые три-четы-

ре строчки. Хотите, я расскажу вам; как я прочел в пер¬

вый раз ваш рассказ? Нет! Я хочу сначала познако¬

мить вас с нашйми сотрудниками.
Продолжая говорить, мистер Форд провел его в об¬

щую комнату, где представил своему заместителю, мйсте-

ру Уайту, маленькому худенькому человечку с ледяными

руками, имевшему такой вид, словно его трясла лихорадка.
—	А это мистер Эндс. Мистер Эндс — наш управля¬

ющий делами.
Мартин пожал руку плешивом;у господину с блужда¬

ющим взглядом, еще не старому, хотя лицо его было ук¬

рашено белоснежной борюдою, которую его супруга акку¬

ратно подстригала по воскресеньям, а заодно и брила

ему затылок.
Все трое обступили Мартина и затараторили напере¬

бой, осыпая его похвалам», так что в конце концов у него

явилась мысль, что они просто стараются заговорить ему

зубы.
—	Мы часто удивлялись, почему вы не показываетесь

в редакции! — воскликнул мистер Уайт.
—	У меня не было денег на паром,— отвечал Мартин,

решив таким об]разом дать им понять, насколько остро он

нуждается в деньгах.
«Мой «парадный» костк)м,— подумал он при этом,—

достаточно красноречиво свидетельствует о моей нужде».
Во время дальнейшего разговора он то и дело намекал
261

на цель своего посещения. Но почитатели его таланта ока¬

зались глухи Ко всем намеками Они продолжали расска¬

зывать ему о том, как они восхищались рассказом, как

восхищались их жены и родственники. Но ни один из

троих не выказал ни малейшего намерения заплатить ему

причитающиеся деньги.
—	Я так и не рассказал вам, при каких обстоятельст¬

вах я впервые прочел ваш рассказ?— говорил мистер

Форд.— Я ехал из Нью-Йорка, и когда поезд остановил¬

ся в Огдене, в вагон вошел газетчик, и у него оказался

последний номер «Трансконтинентального ежемесяч¬

ника».
«Боже мой,— подумал Мартин,— эта каналья разъез¬

жает в пульмановских вагонах, а я голодаю и не могу

выудить у него своих кровных пяти долларов!» Ярость

охватила его. Обида, нанесенная «Трансконтиненталь¬

ным ежемесячником», вдруг выросла до чудовищных раз¬

меров; он вспомнил долгие месяцы томительного ожида¬

ния, лишений и голодовок, вспомнил, что и вчера он лег

полуголодным, а сегодня и вовсе крошки во рту не было.

Гнев ударил ему в голову. Это даже не разбойники; про¬

сто мелкие жулики! Они выманили у него рассказ лжи¬

выми обещаниями и прямым надувательством. Ну, хоро¬

шо! Он нм покажет!
И Мартин мысленно поклялся не выходить из редак¬

ции, пока не получит все, что ему причитается. Тем более

что ему все равно не на что вернуться в Окленд. Мартин

все еще сдерживался, но в его лице появилось хищное

выражение, которое смутило и даже испугало собесед¬

ников.
Они стали расточать похвалы с еще большим рвени¬

ем. Мистер Форд опять начал рассказывать о том, как он

впервые прочел «Колокольный звон», а мистер Эндс со¬

общил, что его племянница без ума от этого рассказа, а

его племянница не кто-нибудь, — школьная учительница

в Аламеде!
—	Я пришел получить с вас деньги,— вдруг выпалил

Мартин,— за этот рассказ, который вам всем так нравит¬

ся, вы должны были заплатить мне по напечатании пять

долларов.
Мистер Форд изобразил на своем лице полную готов¬

ность уплатить немедленно, ощупал карманы и, повернув¬
262

шись к мистеру Ундсу, объявил, что забыл деньги дома.

Мистер Эндс с досадой взглянул на него, и по тому, как

он инстинктивно защитил рукою карман брюк, Мартин

понял, что там лежат деньги.
—	Очень сожалею,— произнес мистер Эндс,— но я

только что расплатился с типографией, и на это ушла вся

моя наличность. Конечно, было очень необдуманно с мо¬

ей стороны захватить с собой так мало денег, но... вы

понимаете, вдруг пришел типограф и попросил в виде

одолжения выдать ему. аванс, хотя срок уплаты еще не

наступил.
Оба посмотрели на мистера Уайта, но тот рассмеялся

и пожал плечами. Его совесть во всяком случае чиста. Он

поступил в «Трансконтинентальный ежемесячник», чтобы

изучить журнальное дело, а изучать ему приходилось пре¬

имущественно финансовую политику. «Ежемесячник» че¬

тыре месяца не платил ему жалованья, но он успел

узнать, что важнее умиротворить типографию, чем рас¬

платиться с заместителем редактора.
—	Досадно, что так получилось,— развязно сказал

мистер Форд.— Вы, мистер Иден, застали нас врасплох.

Но мы вот что сделаем. Завтра же утром пошлем чек по

почте. Мистер Эндс, у вас записан адрес мистера Идена?
О, разумеется, адрес мистера Идена был записан, и

чек будет выслан завтра утром1, Мартин плохо разбирал¬

ся в финансовых и банковских делах, но он решил, что ес¬

ли они собираются дать ему чек завтра» то отлично могут

сделать это и сегодня.
—	Итак, решено, мистер Иден, завтра вам будет вы¬

слан чек.
—	Деньги мне нужны сегодня, а не завтра,— твердо

сказал Мартин.
—	Несчастное стечение обстоятельств! Если бы вы

попали к нам в любой другой день...— начал было мистер

Форд, но мистер Эндс, обладавший, по-видимому, более

нетерпеливым характером, внезапно прервал его.
—	Мистер Форд уже объяснил вам, как обстоит де¬

ло,— резко сказал он,— и я тоже. Чек будет вам выслан

завтра.
—	Я тоже объяснил вам,— сказал Мартин,— что

деньги нужны мне сегодня.
Грубый тон управляющего делами задел Мартина за
263

живое; он решил не спускать с него глаз, тем бблее что

касса «Ежемесячника», несомненно, находилась у него в

кармане.
—	Я в отчаянии...— начал было опять мистер Форд.
Мистер Эндс нетерпеливым движением повернулся на
каблуках и, по-видимому, возымел намерение уйти из

комнаты. В то же мгновение Мартин бросился на него и

схватил за горло, так что белоснежная борода, не теряя

своей безукоризненной формы, задралась кверху под

углом в сорок пять градусов. Мистер Форд и мистер

Уайт, онемев от ужаса, глядели, как Мартин трясет

управляющего делами, точно персидский ковер.
—	Эй вы, почтенный эксплуататор молодых талан¬

тов,— орал Мартин,— раскошеливайтесь, а не то я сам из

вас повытрясу все до последнего цента!
Затем!, обращаясь к испуганным зрителям, он приба**

вил:
—	А вы лучше не суйтесь... не то и вам влетит так,

что своих не узнаете.
Мистер Эндс задыхался, и Мартину пришлось слегка

разжать пальцы, чтобы дать ему возможность изъявить

согласие на предложенные условия. После исследования

собственного кармана управляющий делами извлек, нако**

нец, четыре доллара и пятнадцать центов.
—	Выворачивайте карман! — приказал ему Мартин.
Появились еще десять центов, Мартин для верности
дважды пересчитал добычу.
—	Теперь за вами дело! — крикнул он мистеру

Форду.— Мне следует еще семьдесят пять центов!
Мистер Форд с готовностью выложил содержимое

своих карманов, но у него набралось лишь шестьдесят

центов.
—	Ищите лучше,—сказал ему Мартин с угрозой,—

что у вас там) торчит из жилетного кармана?
В доказательство своей добросовестности мистер

Форд вывернул оба кармана наизнанку. Из одного выпал

картонный квадратик. Мистер Форд поднял его и хотел

сунуть обратно в карман, но Мартин воскликнул:
—	Что это? Билет на паром? Давайте сюда. Он стоит

десять центов. Значит, теперь у меня, если считать вместе

с билетом, четыре доллара девянок:то пять центов. Ну,

еще пять центов!
264

Он так посмотрел на мистера Уайта, что этот субтиль¬

ный джентльмен мгновенно извлек из кармана никеле¬

вую монетку.
—	Благодарю вас,— произнес Мартин, обращаясь ко

всей компании,— всего хорошего!
—	Грабитель! — прошипел ему вслед мистер Эндс.
—	Жулик! — ответил Мартин, захлопывая за собою

дверь.
Мартин был упоен своей победой, до такой стёпени

упоен, что, вспомнив о пятнадцати долларах, которые eMiy

должен был «Шершень» за «Пери и жемчуг», решил неза¬

медлительно взыскать л этот долг. Но в редакции «Шер¬

шня» сидели какие-то гладко выбритые молодые люди,

сущие разбойники, которые, видно, привыкли грабить

всех и каждого, в том числе и друг друга. Мартин, прав¬

да, успел поломать кое-что из мебели, но в конце концов

редактор (в студенческие годы бравший призы по атле¬

тике) с помрщью управляющего делами, агента по сбору

объявлений и швейцара выставил Мартина за дверь и

даже помог ему очень быстро спуститься с лестницы.
—	Заходите, мистер Иден, всегда рады вас видеть! —

весело кричали ему вдогонку.
Мартин поднялся с зем1ли, тоже улыбаясь.
—	Фу,— пробормотал он,— ну и молодцы ребята! Не

то что эти трансконтинентальные гниды!
В ответ снова послышался хохот.
—	Нужно вам сказать, мистер Иден,— сказал редак¬

тор «Шершня»,— что для поэта вы недурно умеете посто¬

ять за себя. Где это вы научились этому бра руле?
.— Там же^,где вы научились двойному нельсону,—

отвечал Мартин.—Во всяком случае синяк под глазом вам

обеспечен!
—	Надеюсь, что и у вас почешется шея,— любезно

возразил редактор.— А знаете что, не выпит\ь ли нам в

честь этого? Разумеется, не в честь поврежденной шеи, а

в честь нашего знакомства.
—	Я побежден — стало быть, надо соглашаться,— от-

ветил Мартин.
И все вместе, грабители и ограбленный, распили бу¬

тылочку, дружески согласившись, что битва выиграна

сильяейшим1и, а потому пятнадцать долларов за «Пери и

Жемчуг» по праву принадлежат «Шершню».
265

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Артур остался у калитки, а Руфь быстро взбежала по

ступенькам крыльца Марии Сильвы. Она услышала то¬

ропливый стрекот пишущей машинки и, войдя, застала

Мартина дописывающилф последнюю страницу какой-то

рукописи. Руфь специально приехала узнать, придет ли

Мартин к обеду в День благодарения, но Мартин, в твор¬

ческом порыве, не дал ей рта раскрыть.
—	Позвольте прочесть вам это! — воскликнул он, вы¬

нимая из машинки страницу и откладывая копии.— Это

мой последний рассказ. Он до того не похож на все дру¬

гие, что мне даже страшно немного, но почему-то мне ка¬

жется, что это хорошо. Вот, судите сами. Рассказ из га¬

вайской жизни. Я назвал его «Вики-Вики».
Лицо Мартина пылало от возбуждения, хотя Руфь

дрожала в его холодной каморке и у него самого руки

были ледяные.
Руфь внимательно слушала, но на лице ее все врем1Я

было написано явное неодобрение. Кончив читать, Мар¬

тин спросил ее:
—	Скажите откровенно, нравится вам или нет?
—	Н-не знаю,— отвечала она,— по-вашему, это мож¬

но будет пристроить?
—	Думаю, что нет,— сознался он.— Это не по плечу

журналам). Но зато это чистая правда.
—	Зачем же вы упорно пишете такие вещи, которые

невозможно продать? — безжалостно настаивала Руфь.—

Ведь вы же пишете ради того, чтобы зарабатызать на

жизнь?
—	Да, конечно. Но мой герой оказался сильнее меня.

Я ничего не мог поделать. Он требовал, чтобы история

кончилась так, а не иначе.
—	Но почему ваш Вики-Вики так ужасно выражает¬

ся? Ведь всякий, кто прочтет это, будет шокирован его

лексиконом, и, конечно, редакторы будут правы, если от¬

вергнут рассказ.
—	Потому, что настоящий Вики-Вики говорил бы

им»анно так.
—	Это дурной вкус.
—	Это жизнь! — воскликнул Мартин.— Это реаль¬

но. Это правда. Я должен описывать жизнь такой, как я

ее вижу.
266

Руфь ничего не ответила, и на секунду воцарилось не¬

ловкое молчание. Мартин слишком любил ее и потому не

понимал, а она не понимала его потому, что он не умещал¬

ся в ограниченном) круге ее представлений о людях.
—	А вы знаете, я получил деньги с «Трансконтинен¬

тального ежемесячника»,— сказал Мартин, желая переве¬

сти разговор на более безобидную тему, и весело рас¬

хохотался, вспомнив о том, как он изъял у редакцион¬

ного трио четыре доллара девяносто центов и билет на

паром.
—	Чудесно! Значит, вы придете? — радостно вос¬

кликнула Руфь.— Я ведь это и хотела узнать.
—	Приду? — переспросил он недоуменно.— Куда?
—	К нам на обед завтра. Вы ведь сказали, что выку¬

пите костюм, как только получите деньги.
—	Я совсем забыл об этом,— смущенно проговорил

Мартин.— Видите ли, в чем» дело... Сегодня утром полис¬

мен забрал двух коров Марии и теленка за потраву, а у

нее как раз не было денег на уплату штрафа... Ну, я за н§е

и заплатил. Так что весь мой гонорар за «Колокольный

звон» ушел на выкуп коров Марии.
—	Значит, вы не придете?
Мартин оглядел свою поношенную одежду.
—	Не могу.
Голубые глаза Руфи наполнились слезами, она укориз¬

ненно посмотрела на него, но ничего не сказала.
—	На будущий год мы с вами отпразднуем День бла¬

годарения у Дельмонико, или в Лондоне, или в Париже,

или где вам захочется. Я в этом! уверен.
—	Я читала на днях в газетах,— заметила Руфь вме¬

сто ответа,— что в почтовом ведомстве открываются ва¬

кансии. Ведь вы у них числились первым на очереди?
Мартин принужден был сознаться, что получил пове¬

стку, но не пошел.
—	Я так уверен в себе, в своем успехе,— оправдывал¬

ся он.— Через год я буду зарабатывать в десять раз

больше, чем любой почтовик. Вот увидите.
—	Ах! — только и сказала Руфь. Она встала и приня¬

лась натягивать перчатки.— Мне пора уходить, Мартин.

Артур ждет меня.
Мартин крепко обнял ее и поцеловал, но Руфь безуча¬

стно приняла его ласку. Дрожь не прошла по ее телу, как
267

обычно, она не обхватила руками его шею и не прижа¬

лась губами к его губам.
«Рассердилась,— подумал Мартин, проводив ее и

возвращаясь домой.— Но почему? Конечно, жаль, что

полисмен именно сегодня поймал коров, но ведь это про¬

сто досадная случайность. Никто не виноват в этом».

Мартину не пришло в голову, что он мог бы поступить

иначе, чем поступил. «Ну, конечно,— решил он, нако¬

нец,— я в ее глазах немножко виноват и в том, что отка¬

зался от места на почте. И потом ей не понравился «Ви-

ки-Вики».
Сзади послышались шаги. Мартин обернулся и увидел

подходившего к крыльцу почтальона. С привычным вол¬

нением Мартин принял от него стопку больших продолго¬

ватых конвертов. Среди них был один маленький. На нем

стоял штамп «Нью-йоркского обозрения». Мартин немно¬

го помедлил, прежде чем решился распечатать его. Это не

могло быть извещение о принятии материала. Он не по¬

сылал ни одной рукописи в этот журнал. «Может быть,—

он весь замер при этой мысли,— они хотят заказать мне

статью?» Но тотчас отогнал от себя эту дерзкую, несбы¬

точную надежду.
В конверте было коротенькое официальное письмо ре¬

дактора, извещавшее его о получении прилагаемого ано¬

нимного письма, причем редактор просил Мартина не бес¬

покоиться, ибо никаким анонимным! письмам! редакция не

придает значения.
Прилагаемое анонимное письмо было написано от ру¬

ки печатными буквами. Это был нелепый, безграмотный

донос, где говорилось, что «так называемый Мартин

Иден», посылающий в журналы свои рассказы и стихи,

вовсе не писатель, что он просто крадет рассказы из ста¬

рых журналов, перепечатывает на машинке и отправляет

от своего имени. На конверте был штемпель «Сан-Леанд-

ро». Мартин сразу угадал автора. Грамматика Хиггин¬

ботама, словечки Хиггинботама, мысли Хиггинботама

сквозили в каждой строчке. Письмо явно было сработано

грубыми руками его любезного свойственника.
Но зачем это ему понадобилось? — спрашивал он

себя. Что сделал он дурного Бернарду Хиггинботаму?

Это было так нелепо, так бессмысленно. Нельзя было

найти этому никакого здравого объяснения. В течение не¬
268

дели пришло еще с десяток подобных же писем из разных

журналов восточных штатов. Очень благородно со сторо¬

ны редакторов, решил Мартин. Совершенно его не зная,

многие из них даже выражали ему сочувствие. Было оче¬

видно, что к анонимным! доносам они относятся с отвра¬

щением. Глупая попытка повредить ему явно не удалась.

Напротив, это мюгло даже пойти на пользу, так как при¬

влекло внимание редакторов к его имени. Иной из них,

читая теперь его рассказ, вспомнит, что это написал тот

самый Мартин Иден, о котором говорилось в анонимном

письме. И — как знать — может быть, это благоприятно

повлияет на судьбу его произведений!
Приблизительно тогда же прюизошел случай, после ко¬

торого Мартин значительно упал в глазах Марии Сильвы.

Однажды он застал ее на кухне в слезах, стонущую от

боли; она была не в силах ворочать тяжелыми утюгами.

Он тотчас же решил, что у нее грипп, дал ей хлебнуть ви¬

ски, оставшегося на дне одной из бутылок, принесенных

Бриссенденом, и велел лечь в постель. Но Мария ни за

что не соглашалась. Она упрямо твердила, что ей необ¬

ходимо догладить белье и сдать его сегодня же вечером,

иначе завтра ее семерым ребятишкам нечего будет есть.
К своему великому удивлению (она не переставала

рассказывать об этом до самой своей смерти), она увиде¬

ла, как Мартин схватил утюг и швырнул на гладильную

доску тонкую батистовую кофточку. Это была лучшая

праздничная кофточка Кэт Фленаган, самой большой

франтихи в квартале. Мисс Фленаган требовала, чтобы

кофточка во что бы то ни стало была доставлена к вечеру.

Все знали, что она водит дружбу с кузнецом Джоном

Коллинзом, и, по частным сведениям Марии, они собира¬

лись завтра на прогулку в парк Золотых Ворот. Напрас¬

но хотела Мария спасти кофточку. Мартин силою усадил

ее на стул, и Мария, выпучив глаза от ужаоа, следила за

тем, как он яростно работает утюгами. Через десять ми¬

нут Мартин подал Марии кофточку, выглаженную так,

как самой Марии никогда не выгладить,— в этом Мартин

заставил ее признаться.
—	Я бы мог справитьс/1 еще быстрее, если бы утюги

были погорячей,— объяснил он.
Но, по мнению Марии, он и так уже раскалил утюги

до последней возможности.
269

—	Вы неправильно сбрызгиваете,— сказал он ей в до¬

вершение всего,— давайте-ка я вам покажу, как это де¬

лается. Если хотите гладить быстро, надо держать сбрыз-

нутое белье под прессом.
Мартин притащил из погреба ящик, приладил к нему

крышку и запасся кускам*и железного лома, который ре¬

бятишки собирали для сдачи. Сбрызнутое белье было

уложено в ящик и накрыто крышкой с грузом железа.

На этом приготовления закончились.
—	А теперь смотрите,— воскликнул Мартин, раздев¬

шись до пояса, и схватил утюг, накаленный чуть не до¬

красна.
Мария потом всем рассказывала, как, кончив гладить,

Мартин учил ее стирать шерстяные вещи.
—	Он говорит: «Мария, больша дура, я буду учити

вас». И он учил. В дэсят минута он строил уна машина.

Бочка, два палка и колесна ступица. Вот!
Это приспособление, Мартин заимствовал у Джо, в

прачечной «Горячих Ключей». Ступица от старого коле¬

са, приделанная к палке, служила поршнем. К другому

концу была привязана веревка, пропущенная через стро¬

пило кухонного потолка, что давало возможность приво¬

дить поршень в движение одной рукой; шерстяные вещи

положенные в бочку, прекрасно вьпсолачивались с помо¬

щью этого устройства. Мария даже приспособила одного

из мальчиков дергать веревку и только удивлялась хитро¬

умию Мартина Идена.
Тем не менее, показав свое искусство и облегчив сво¬

ими усовершенствованиям>и труд Марии, Мартин сильно

упал в ее М1нении. Романтический ореол, окружавший его,

развеялся, как дым, после того как выяснилось, что он

бывший прачечник. Его книги, важные посетители, являв¬

шиеся в колясках или оставлявшие после себя бутылки

из-под виски,— все сразу потеряло в глазах Марии вся¬

кое очарование. Он, оказывается, был простой рабочий,

такой же рабочий, как и она сама, и они оба принадлежа¬

ли к одному классу. От этого Мартин стал ей ближе, по¬

нятнее, но обаяние тайны рассеялось.
От своих родных Мартин отходил все дальше и даль¬

ше. После неудачного выступления мистера Хиггинботама

показал себя и будущий зять — Герман Шмидт. Мартину

удалось однажды пристроить несколько стишков и расска¬
270

зиков и отчасти восстановитть свое благосостояние. Он

расплатился кое с кем из кредиторов, выкупил костюм и

велосипед. Убедившись, что велосипед нуждается в по¬

чинке, Мартин решил в знак дружелюбного отношения к

будущему родственнику отправить его в мастерскую Гер¬

мана Шмидта.
В тот же вечер Мартин, к своему удивлению и удо¬

вольствию, получил велосипед обратно. Очевидно,

Шмидт решил проявить такое же дружеское расположе¬

ние и починил велосипед вне очереди, да вдобавок еще

прислал его на дом, чего обычно не делает ни одна ма¬

стерская. Но, осмотрев велосипед, Мартин убедился, что

никакой починки произведено не было. Он позвонил в мас¬

терскую по телефону и узнал, что Герман Шмидт «не же¬

лает с ним иметь никакого дела».
—	Господин Герман Шмидт,— спокойно сказал Мар¬

тин,— я, пожалуй, зайду к вам, чтобы разочек дернуть

вас хорошенько за нос.
—	Если вы придете ко мне в мастерскую,— был

ответ,— я пошлю за полицией! Я вам покажу! Не

беспокойтесь, вам со мной не удастся затеять драку.

С такими, как вы, мне не по дороге. Вы лодырь,

вот вы кто, но только меня вы не проведете. Если я

женюсь на вашей сестре, то из этого еще не следует,

что вы можете обдирать меня. Почему вы не хотите за¬

няться делом и честно зарабатывать себе на хлеб? А?

Ну-ка, ответьте!
Мартин, как истинный философ, сдержал свой гнев и

повесил трубку, только свистнув в ответ. Сначала ему бы¬

ло смешно, но постепенно чувство одиночества больно сда¬

вило ему сердце.
Никто не понимал его, никому не был он нужен, кроме

разве только Бриссендена, но и Бриссенден исчез бог

знает куда.
Уже смеркалось, когда Мартин вышел из овощной

лавки с покупкам1И в руках. На углу остановился трамвай,

и знакомая долговязая фигура соскочила с поднонжи.

Сердце Мартина встрепенулось от радости. Это был

Бриссенден собственной персоной, и при свете, падавшем

из освещенных окон, Мартин успел разглядеть оттопы¬

ренные карманы его пальто. В одном были книги, а в дру¬

гом» бутылка.
271

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ
Бриссенден не дал Мартину никаких объяснений по

поводу своего долгого отсутствия, да Мартин и не рас¬

спрашивал его. Сквозь пар, клубившийся над стаканакш с

грогом, он с удовольствием созерцал бледное и худое лицо

своего друга.
—	Я тоже не сидел сложа руки,— объявил Бриссен-

ден, после того каю Мартин рассказал ему о своих по¬

следних работах.
Он вынул из кармана рукопись и передал ее Мартину,

который, прочтя заглавие, вопросительно взглянул на

Бриссендена.
—	Да, да,— усмехнулся Бриссенден,— недурное за¬

главие, не правда ли? «Эфемерида»... лучше не скажешь.

А слово это ваше,— помните, как вы говорили о человеке

как о «последней из эфемерид», ожившей материи, теплом

комочке, борющемся за свое место под солнцем. Мне это

засело в голову, и я должен был написать целую поэмгу,

чтобы наконец освободиться! Ну-ка, прочтите и скажите,

что вы об этом думаете?
Читая, Мартин то краснел, то бледнел от волнения.

Это было совершеннейшее художественное произведение.

Здесь форма торжествовала над содержанием), если мож¬

но было говорить о торжестве там, где каждый тончайший

оттенок мысли находил словесное выражение, настолько

совершенное, что у Мартина перехватывало дыхание от

восторга и слезы закипали на глазах. Это была длинная

поэма в шестьсот или семьсот стихов. Поэма странная,

фантастическая, пугающая. Казалось, невозможно, немыс¬

лимо создать нечто подобное, и все же это существовало

и было написано черным по белому. В этой поэме изобра¬

жался человек со всеми его исканиями, с его неутолимым

стремлением преодолеть бесконечное пространство, при¬

близиться к сферам отдаленнейших солнц. Это был су¬

масшедший разгул фантазии в черепе умирающего, кото¬

рый еще жил и сердце которого билось последними сла¬

беющими ударами. В торжественном ритме поэмы слы¬

шался гул планет, треск сталкивающихся метеоров, шум

битвы звездных ратей среди мрачных пространств, оза¬

ряемых светом огневых облаков, а сквозь все это хлы-

шалея слабый человеческий голос, как неумолчная тихая

жалоба в грозном грохоте рушащихся миров.
272

—	Ничего подобного еще не было написано,— вымол¬

вил Мартин, когда наконец в состоянии был загово¬

рить.—Это изумительно! Изумительно! Я ошеломлен!

Этот великий вечный вопрос не выходит у меня из голо¬

вы. В моих ушах всегда будет звучать этот слабый, неза¬

тихающий голос человека, пытающегося постичь непости¬

жимое! Точно предсмертный писк комара среди мощного

рева слонов и рыканья львов. Но в этом писке звучит

ненасытная страсть. Я, вероятно, говорю глупости, но

эта вещь совершенно завладела мною. Вы... Я не знаю,

что сказать, вы просто гениальны. Но как вы это созда¬

ли? Как могли вы это создать?
Мартин прервал свой панегирик только для того, что¬

бы перевести дух.
—	Я больше не пишу. Я просто жалкий пачкун. Вы

мне показали, что такое настоящее мастерство. Вы ге¬

ний! Нет, больше, чем гений! Это истина, рожденная бе-

зум>|1ем. Это истина в самой своей сокровенной сущности.

Вы, догматик, понимаете ли вы это? Даже наука не может

опровергнуть вас. Это истина провидца, выкованная из

черноты космоса мощньш ритмом стиха, превращенная в

чудо красоты и величия. Больше я ничего не скажу! Я по¬

давлен, уничтожен! Нет, я все-таки скажу еще кое-что:

позвольте мне устроить поэму в какой-нибудь журнал.
Бриссенден расхохотался.
—	Да ведь во всем христианском мире не найдется

журнала, который решится напечатать такую штуку! Вы

сами прекрасно это знаете!
—	Нет, не знаю! Я убежден, что во всем мире не най¬

дется журнала, который бы не ухватился за это. Ведь

такие произведения рождаются раз в сто лет. Это поэма

не на день и не на год. Это поэма века.
—	Вот именно — века!
—	Не разыгрывайте циника! — возразил Мартин.—

Редакторы не совсем уж кретины. Я знаю это. Хотите

держать пари, что «Эфемериду» возьмут если не в первом

же, то во втором месте, куда я ее предложу?
—	Есть одно обстоятельство, мешающее мне принять

ваше пари,— произнес Бриссенден и, немного помолчав,

добавил: — Это лучшее из всего, что я написал. Я отлич¬

но это знаю. Это моя лебединая песня. Я чрезвычайно

горжусь этой поэмой. Я преклоняюсь перед ней. Она мне
18.	Джек Лондон. Т. VH,	273

милее виски. Это то совершенное творение, о котором я

мечтал в дни своей юности, когда человек еще стремит¬

ся к идеалам и строит иллюзии. И вот я осуществил свою

мечту, осуществил ее на краю могилы. Так неужели я от¬

дам ее на поругание свиньям! Я «е стану с вами держать

пари! Это мое! Я создал это и делюсь им только с вами.
—	Но подумайте об остальном мире! — воскликнул

Мартин.— Ведь цель красоты — радовать и услаждать!
—	Вот пусть это радует и услаждает меня.
—	Не будьте эгоистом»!
—	Я вовсе не эгоист! — Бриссенден усмехнулся, слов¬

но заранее смакуя то, что он собирался сказать.— Я альт¬

руистичен, как голодная свинья.
Напрасно Мартин пытался поколебать его в приня¬

том решении. Мартин уверял Бриссендена, что его нена¬

висть к журналам нелепа и фанатична и что он поступает

в тысячу раз бессмысленнее Герострата, сжегшего храм

Дианы Эфесской. Бриссенден слушал, попивая грог, ки¬

вал головой и даже соглашался, что его собеседник прав

во всем — за исключением того, что касалось журналов.

Его ненависть к редакторам не знала границ, и он ругал

их гораздо ожесточеннее, чем Мартин.
—	Пожалуйста, перепечатайте мне поэму,— сказал

он,— вы сделаете это в тысячу раз лучше любой маши¬

нистки. А теперь я хочу дать вам один полезный совет.—

Бриссенден вытащил из кармана объемистую рукопись.—

Вот ваш «Позор солнца». Я три раза перечитывал его!

Это самая большая похвала, на которую я способен.

После того, что вы наговорили про «Эфемериду», я, разу¬

меется, должен молчать. Но вот что я вам скажу: если

«Позор солнца» будет напечатан, он наделает невероят¬

ного шуму. Из-за него поднимется жесточайшая полеми¬

ка, и это будет для вас лучше всякой рекламы.
Мартин расхохотался.
—	Уж не посоветуете ли вы М1не послать эту статью

в какой-нибудь журнал?
—	Ни в коем случае, если только хотите, чтобы ее на¬

печатали. Предложите ее одному из крупных издательств.

Может быть, ее прочтет там какой-нибудь сумасшедший

или основательно пьяный рецензент и даст о ней благо¬

приятный отзыв. Да, видно, что вы читали книги! Все они

переварились в мозгу Мартина Идена и излились в «По¬
274

зоре солнца». Когда-нибудь Мартин Иден станет знаме¬

нит, и немалая доля его славы будет создана этой вещью.

Ищите издателя, и чем скорее вы его найдете, тем» лучше!
Бриссендея поздно засиделся у Мартина в этот вечер.

Мартин проводил его до трамвая, и когда Бриссенден са¬

дился в вагон, то неожиданно сунул своему другу измя¬

тую бумажку.
—	Возьмите это,— сказал он,— мне сегодня повезло

на скачках!
Прозвенел звонок, и трамвай трюнулся, оставив Мар¬

тина в П0ЛН0М1 недоумении, с измлтой бумажкой в руках.

Возвратившись к себе в комнату, он развернул бумаж'

ку — это был банковый билет в сто долларов.
Мартин воспользовался им без всякого стеснения. Он

отлично знал, что у его друга много денег, а кроме того,

был уверен, что сможет отдать долг в очень скором вре¬

мени. На следующее утро он расплатился с долгами, за¬

платил Марии вперед за три месяца и выкупил из заклада

все свои вещи. Он купил свадебный подарок для Мэриен,

рождественские подарки для Руфи и Гертруды. В довер¬

шение всего он отправился со всем! семейством Сильва в

Окленд и, во исполнение своего обещания (правда, опоз¬

дав на год), купил башмаки и Марии и всем ее ребятиш¬

кам. Мало того, он накупил им игрушек и сластей, так что

свертки едва помещались в детских ручонках.
Входя в кондитерскую во главе этой необыкновенной

процессии, Мартин случайно повстречал Руфь и ее мать.

Миссис Морз была чрезвычайно шокирована, и даже

Руфь смутилась. Она придавала большое значение внеш¬

ним приличиям, и ей было не очень приятно видеть своего

возлюбленного в обществе целой оравы португальских

оборвышей. Такое отсутствие гордости и самоуважения

задело ее. И что самое скверное — Руфь увидела в этом

инциденте лишнее доказательство того, что Мартин не в

состоянии подняться над своей средою. Это было доста¬

точно неприятно само по себе, и совсем уж не следовало

хвастать этим перед, всем миром — ее миром. Хотя по¬

молвка Руфи с Мартином до сих пор держалась в тайне,

их отношения ни для кого не составляли секрета, а в кон¬

дитерской, как нарочно, было много знакомых, и все они

с любопытством поглядывали на удивительное окруже¬

ние нареченного мисс Морз. Руфь, верная дочь своей сре¬
275

ды, не умела понять широкую натуру Мартина. Со свой¬

ственной ей чувствительностью она воспринимала этот

случай как нечто позорное. Мартин, придя к Морзам в

этот день, застал Руфь в таком волнении, что даже не ре¬

шился вытащить из кармана свой подарок. Он в первый

раз видел ее в слезах — слезах гнева и обиды, и зрелище

это так потрясло его, что он М1Ысленно назвал себя скоти¬

ной, хотя не вполне ясно понимал, в чем1 его вина. Марти¬

ну и £ голову не приходило стыдиться людей своего круга,

и он не видел ничего унизительного для Руфи в том, что

ходил покупать рождественские подарки детям) Марии

Сильвы. Но он готов был понять обиду Руфи, выслушав

ее объяснения и истолковав весь эпизод как проявление

женской слабости, которая, очевидно, свойственна даже

сам1ым лучшим женщинам.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ
—	Пойдемте, я покажу вам «настоящих людей»,—

сказал Мартину Бриссенден в один январский вечер.
Они пообедали в Сан-Франциско и собирались уже са¬

диться на оклендский паром, когда Бриссендену пришла

фантазия показать Мартину «настоящих людей». Он по¬

вернул назад и зашагал от пристани, похожий на тень в

своем развевающемся плаще; Мартин едва поспевал за

ним. По дороге Бриссенден купил два галлона старого

портвейна в оплетенных флягах и, держа их в руках, вско^

чил в трам1вай, идущий по Мишен-стрит; то же сделал и

Мартин, нагруженный несколькими бутылками виски.

«Что бы сказала Руфь, если бы увидела меня сейчас»,—

на мгновение мелькнуло у Мартина в голове, но мысли

его были заняты иным: что же это за «настоящие люди»?
—	Может быль, сегодня там никого не будет,— ска¬

зал Бриссенден, когда они сошли с трамвая и нырнули

в темный переулок рабочего квартала к югу от Маркет-

стрит.— Тогда вам не придется увидеть то, что вы давно

ищете!
—	А что же это такое?— спросил Мартин.
—	Люди, настоящие умные люди, а не болтуны, вро¬

де тех, которые толкутся в торгашеском! логове, где я

вас встретил. Вы читали книги и страдали от одиночества!
276

Ну вот, я познакомлю вас с людьми, которые тоже кое-

чгго читали, и вы больше не будете так одиноки.
—	Я не очень интересуюсь их бесконечными спора¬

ми,— прибавил Бриссенден, пройдя один квартал,— я во¬

обще терпеть не могу книжной философии, но зато это,

несомненно, настоящие интеллигенты, а не буржуазные

свиньи! Но смотрите, они вас заговорят насмерть, о чем

бы ни зашла речь!
—	Надеюсь, мы застанем Нортона,—продолжал он не¬

кого спустя, задыхаясь от ходьбы, но не позволяя Мар¬

тину взять у него из рук фляги с портвейном.—Нортон—

идеалист. Он кончил Гарвардский университет! Изуми¬

тельная память! Идеализм привел его к философскому

анархизм1у, и семья отреклась от него. Его папаша—пре¬

зидент железнодорожной компании, сверхмиллионер, а

сын влачит во Фриско полуголодное существование, ре¬

дактируя анархический журнальчик за двадцать пять

долларов в месяц.
Мартин плохо знал Сан-Франциско, в особенности

эту часть города, а потому никак не мог сообразить, ку¬

да, собственно, Бриссенден ведет его.
—	Расскажите мне о них еще,—^говорил он,—я хочу

знать, что это за люди. Чем они живут? Как сюда попали?
—	Хорошо бы застать и Гамильтона,—сказал Брис¬

сенден, останавливаясь, чтобы перевести дух.— Собствен¬

но, у него двойная фамилия: Страун-Гамильтон; он из

старинной семьи южан, но по характеру бродяга и лентяй,

каких свет не видел, хоть и служит—вернее, пытается слу¬

жить—в каком-то кооперативе за шесть долларов в неде¬

лю. Неисправимый бродяга! Он и з Сан-Франциско-то

попал бродяжничая. Как-то раз он целый день просидел

на скамье в парке, причем у него с утра куска во рту не

было, а когда я предложил ему пойти пообедать в ресто¬

ран, который находился за два квартала,— знаете, что он

на это ответил? «Слишком много беспокойства, старина.

Купите мне лучше пачку папирос!» Он был спенсерианец,

как и вы, пока Крейс не обратил его на стезю материали¬

стического монизма. Надо попытаться вызвать его на

разговор о монизме. Нортон тоже монист, но его манизм

идеалистический. У него вечные схватки с Гамильтоном

и с Крейсом.
—	А кто такой Крейс?—спросил Маотин.
277

—	А вот к нему мы и идем. Бывший профессор... вы¬

гнали из университета,—самая обычная история. Ум ост¬

рый, как бритва. Зарабатывает себе пропитание чем при¬

дется. Был даже уличным разносчиком». Абсолютно без

предрассудков. Без зазрения совести снимет саван с по¬

койника. Разница между ним и буржуа та, что он ворует,

не занимаясь при этом самообманом. Он может говорить

о Ницше, о Шопенгауэре, о Канте, о чем угодно, но инте¬

ресуется он, в сущности говоря, только монизмом. Даже о

своей Мэри он думает гораздо меньше, чем о монизме.

Геккель для него божество. Единственный способ оскор¬

бить его — это задеть Геккеля. Ну, вот мы и пришли.
Бриссенден поставил фляги на ступеньку лестницы,

чтобы отдышаться перед подъемом. Дом был самый

обыкновенный, угловой двухэтажный дом, с салуном и ба¬

калейной лавкой в первом этаже.
—	Вся компания здесь и живет, занимает весь второй

этаж,—сказал Бриссенден,—^но только один Крейс имеет

две комнаты. Идемте!
Наверху не горела лампочка, но Бриссенден ориен¬

тировался в темноте, словно домовой. Он остановился,

чтобы сказать Мартину:
—	Есть тут еще Стивенс, теософ. Когда разойдется,

так кого хочешь собьет с толку. Недавно устроился мыть

посуду в ресторане. Любитель хороших сигар, может

пообедать в обжорке за десять центов, а потом купить си¬

гару за пятьдесят. Я на всякий случай захватил для него

парочку. А еще есть австралиец по фамилии Парри,—

это статистик и ходячая спортивная энциклопедия. Спро¬

сите его, какой был урожай зерна в Парагвае в тысяча

девятьсот третьем году, или сколько английского холста

ввезено в Китай в тысяча восемьсот девяностом году, или

сколько весил Джимми Брайт, когда побил Баттлинга-

Нельсона, или кто был чемпион Соединенных Штатов в

среднем весе в тысяча восемьсот шестьдесят восьмюм году,

он на все вам ответит с быстротой и точностью автом)ата.

Есть некий Энди, каменщик,— имеет на все свои взгляды

и прекрасно играет в шахматы; затем — Гарри, пекарь,

ярый социалист и профсоюзный деятель. Кстати, пом1Ните

стачку поваров и официантов? Ее устроил Гамильтон. Он

организовал союз и выработал план стачки, сидя здесь,

в ком1нате Крейса. Сделал это для собственного развлече¬
276

ния и больше не принимал никакого участия в делах сою¬

за из-за лени. Ехли бы он хотел, он бы давно занимал

видный пост. В этом человеке заложены бесконечные воз¬

можности, но ленив он невообразимо.
Бриссенден продолжал продвигаться в темноте, пока

не показалась полоска света из-под двери. Стук, ответ¬

ное «войдите!» — и Мартин уже пожимал руку Крейсу,

KpacHBOMiy белозубому брюнету с черными усам1И и боль¬

шими выразительными черными глазами. Мэри,степенная

молодая блондинка, М1ыла посуду в небольшой комнатке,

служившей одновреме^нно кухней и столовой. Первая ком¬

ната была спальней и гостиной. Через всю комнату про¬

тянуты были веревки с выстиранным бельем, так что

Мартин в первую минуту не заметил двух людей, о чем-то

беседовавших в углу. Бриссендена и его фляги они встре¬

тили радостньши восклицаниями, и Мартин, знакомясь

с ними, узнал, что это Энди и Парри. Мартин с любопыт¬

ством» стал слушать рассказ Парри о вчерашнем боксе. А

Бриссенден с азартом) занялся раскупориванием бутылок

и приготовлением пунша. По его команде «собрать всех

сюда» Энди отправился по комнатам созывать жильцов.
—	Нам повезло, почти все в сборе,—шепнул Бриссен¬

ден Мартину.— Вот Нортон и Гамильтон. Пойдемте, я

вас познакомлю. Стивенса, к сожалению, пока нет. Я по¬

пробую затеять разговор о монизме. Нужно только дать

им немного разойтись.
Сначала разговор не вязался, но Мартин сразу же

мог оценить своеобразие и живость ума этих людей. У

каждого были свои определенные взгляды, иногда проти¬

воречивые, и, несмотря на юмор и остроумие, эти люди

отнюдь не были поверхностны. Мартин заметил, что они

(о чем бы ни шла беседа) обнаруживали большие науч¬

ные познания и имели свои твердые и ясные воззрения

на мир и на общество. Они не заимствовали готовых мне¬

ний: это были настоящие мятежник.и духа, и им чужда

была всякая пошлость. Никогда у Морзов не встречался

Мартин с таким разнообразием тем и интересов. Каза¬

лось, не было в мире вещи, о которой здесь не могли бы

рассуждать без конца. Разговор перескакивал с послед¬

ней книги миссис Хэмфри Уорд на новую комедию Шоу,

с будущего драмы на воспоминания о Мэнсфилде. Они

хвалили или высмеивали утренние передовицы, говорили
279

р положении рабочих в Новой Зеландии, о Генри Джеймн

се и Брэндере Мэтьюзе, рассуждали о политике Герма¬

нии на Дальнем Востоке и экономических последствиях

Желтой Опасности, спорили о выборах в Германии и о

последней речи Бебеля, толковали о местной политике, о

последних разногласиях в руководстве социалистической

партии и о том, что послужило поводом к забастовке пор¬

товых грузчиков.
Мартин был поражен их необыкновенной осведомлен¬

ностью во всех делах. Им было известно то, что никогда

не печаталось в газетах, очи знали все тайные пружи¬

ны, все нити. К удивлению Мартина, Мэри тоже прини¬

мала участие в этих беседах и при этом показала такой

ум и знания, каких Мартин не встречал ни у одной зна*

комой ему женщины.
Они поговорили о Суинберне и Россетти, после чего

перешли на французскую литературу. И Мэри завела его

сразу в такие дебри, где он оказался профаном. Зато

Мартин, узнав, что она любит Метерлинка, двинул про¬

тив нее продуманную аргументацию, послужившую осно¬

вой «Позора солнца».
Пришло еще несколько человек, и в комнате было.уже

темно от табачного дыма, когда Бриссенден решил нако¬

нец начать битву.
—	Тут есть свежий материал для обработки,

Крейс,— сказал он,—зеленый юноша, со всем пылом

молодости влюбленный в Герберта Спенсера. Ну-ка, по¬

пробуйте сделать из него геккельянца!
Крейс внезапно встрепенулся, словно сквозь него про¬

пустили электрический ток, а Нортон сочувственно по¬

смотрел на Мартина и ободряюще улыбнулся ему, как

бы обещая свою защиту.
Крейс сразу напустился на Мартина, но постепенно

и Нортон начал вставлять словечки, и, наконец, разговор

превратился в настоящее единоборство между ним и

Крейсом. Мартин слушал, не веря своим ушам», ему ка¬

залось просто нем)ыслимым, что все это происходит на¬

яву, да еще где — в рабочем квартале, к югу от Маркет-

стрит. В. этих людях словно ожили все книги, которые он

читал. Они говорили с жаром и увлечением, игра ума воз¬

буждала их так, как других возбуждает гнев или спирт¬

ное. Это не была сухая философия печатного слова, со-
280

-3данная мифическими полубогами вроде Канта и Спен¬

сера. Это была живая философия, она вошла в плоть и

кровь спорщиков, кипела и бушевала в их речах. По¬

степенно и другие втянулись в спор и . следили за ним с

напряженным! вним1анием!, дымя папиросами.
Мартин никогда не увлекался идеализмом, но в изло¬

жении Нортона он явился для него откровением». Одна¬

ко Крейса и Гамильтона не убеждала та логика, которая

Мартину казалась неопровержимой, они смеялись над

Нортоном, называя его метафизиком, а тот, в свою оче¬

редь, называл м1етафизиками их самих.
«Феномены» и «ноумены» так и носились в воздухе.

Крейс и Гамильтон обвиняли Нортона в попытках объяс¬

нить сознание из самого сознания. А тот, в свою очередь,

обвинял их в TOiM, что они жонглируют словами и строят

обобщения не на основе фактов, а на основе понятий.

Это их бесило. Их основной принцип к тому и сводился,

что следует начинать с фактов и фактам давать наимено¬

вание.
Когда Нортон углубился в сложные построения Кан¬

та, Крейс сказал, что всякий добропорядочный немец¬

кий философ старой школы после смерти попадает в

Оксфорд. Когда Нортон упомянул о гамильтоновском за¬

коне условного, его противники немедленно объявили, что

именно они основываются на этом законе. А Мартин слу¬

шал, обхватив колени руками и дрожа от восторга. Нор¬

тон не был истинным сторонником Спенсера, и потому он

часто в разгаре спора обращался к Мартину, полемизи¬

руя с ним так же, как и с другим»и противниками.
—	Вы знаете, что Беркли еще никто по-настоящему

не ответил,— говорил он, обращаясь к Мартину.— Гер¬

берт Спенсер подошел ближе других, но и он. в сущно¬

сти говоря, не дал исчерпывающего ответа. Самые сме¬

лые из его последователей не могут пойти дальше. Я чи¬

тал статью Салиби о Спенсере. Даже он говорит, что

Спенсеру «почти» удалось ответить Беркли.
—	А вы помните, что сказал Юм?! — воскликнул Га¬

мильтон.
Нортон кивнул головой, но Гам1Ильтон счел нужным

пояснить остальным:
—	Юм сказал, что аргументы Беркли не допускают

никакого ответа и совершенно неубедительны.
281

—	Неубедительны для Юма;—возразил Нортон.—

А Юм мыслил точно так же, как и вы, с одной только

разницей: у него хватало ума признать, что Беркли отве¬

тить невозможно.
Нортон был очень горяч и вспыльчив, хотя не терял

самообладания, а Крейс и Гамильтон напоминали хлад¬

нокровных дикарей, которые спокойно и неторопливо изу¬

чают слабые места противника. Под конец вечера Нор¬

тон, обозленный непрестанными упреками в том, что он

метафизик, вцепился обеими руками в стул, чтобы не

вскочить на ноги в пылу спора, и, сверкая глазами, пред¬

принял решительный натиск на своих противников.
—	Ладно, геккельянцы,— закричал он,— может

быть, я рассуждаю, как колдун и знахарь, но хотел бы я

знать, вы-то как рассуждаете? Ведь вам же не на что

опереться, хотя вы и кричите о позитивной науке где надо

и где не надо. Вы невежественные догматики! Ведь еще

задолго до возникновения школы материалистического

монизма вся почва была до того перерыта, что никакого

фундамента уже нельзя было заложить. Локк — вот кто

сделал это! Джон Локк! Двести лет назад, даже больше,

он в своем «Опыте о человеческом разуме» доказал неле¬

пость понятия врожденной идеи. А вы этим занимаетесь

до сих пор. Доказываете мне сегодня в продолжение це¬

лого вечера, что никаких врожденных идей не существует.

А что это значит? Это значит, что человек не может по¬

стичь высшей реальности. Когда вы рождаетесь, у вас

в мозгу нет ничего. Все дальнейшее познание зиждется

только на феном*енах, на восприятиях, получаемых вами

с помощью пяти чувств. Ноумены, которых не было у вас

в мозгу при рождении, не могут никак попасть туда и

после.
—	Неверно...— перебил его Крейс.
—	Дайте мне договорить! — воскликнул Нортон.—

Вашему познанию доступны только те проявления вза¬

имодействия силы и материи, которые так или иначе вли¬

яют на ваши чувства. Видите, ради удобства спора я го¬

тов даже признать, что материя существует! Но я вас

сейчас уничтожу вашим же собственным аргументом. Дру¬

гого пути у меня нет, так как, к сожалению, вам обоим!

недоступно абстрактное М1ышление. Так вот, скажите,

исходя из положений высшей позитивной науки, что вы
282

знаете о материи? Вы знаете только то, что восприни*»

маете, то есть опять-таки только феномены. Вам до¬

ступны только изменения материи, вернее, даже только

то, что воспринимается вами как ее изменение. Позитив¬

ная наука имеет дело только с феноменами, а вы, безум¬

цы, воображаете, что имеете дело с ноуменами, и считае¬

те себя онтологами. Да, позитивная наука оперирует

только с внешними явлениями. Кто-то уже сказал од¬

нажды, что наука о явлениях не может возвыситься над

явлениями. Вы не можете ответить Беркли, даже если

сумеете опровергнуть Канта; однако вы утверждаете, что

Беркли не прав, ибо ваша наука, отрицая существование

бога, не сомневается в существовании материи. Я признал

сейчас существование материи только для того, чтобы вы

поняли ход моих мыслей. Сделайте одолжение, будьте по¬

зитивистами, но онтологии нет места среди позитивных

наук. Стало быгь, оставьте ее в покое. Спенсер прав, как

агностик, но если Спенсер...
Однако приближалось время отхода последнего

оклендского парома, и Бриссенден с Мартином вынужде¬

ны были уйти. Они выскользнули незамеченными, пока

Нортон продолжал говорить, а Крейс и Гамильтон жда¬

ли случая, чтобы наброситься на негр, как пара разъярен¬

ных гончих.
—	Вы открыли мне волшебную страну,— сказал Мар¬

тин Бриссендену, когда они оба взошли на паром.— По¬

говорив с такими людьми, чувствуешь, что жить стоит!

У меня голова идет кругом»! Я до сих пор не понимал тол¬

ком, что такое идеализм». Я и теперь не мюгу принять его.

Я знаю, что всегда останусь реалистом,— так уж создан,

должно быть. Но я охотно поспорил бы с Крейсом и Га¬

мильтоном, и для Нортона у меня тоже нашлось бы

два-три словечка. Не вижу, чтобы Спенсеру были

сделаны серьезные возражения. Я взволнован, как

ребенок, впервые побывавший в цирке. Теперь я ви¬

жу, что мне еще очень многое нужно прочитать. На¬

до будет достать книгу Салиби! Я убежден, что Спен¬

сер неуязвим. В следующий раз я тоже приму участие

в споре...
Но Бриссенден дремал, тяжело дыша, уткнувшись

худым подбородком в теплый шарф, и его тощее тело

вздрагивало при каждом обороте винта.
283

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
На следующее утро Мартин, вопреки советам Брис-

сендена, отправил в. «Акрополь» «Позор солнца». Он

не терял надежды на то, что какой-нибудь журнал, на¬

печатает статью, а добившись успеха в журналах, ему

легче будет пробивать себе дорогу в книгоиздательства.

«Эфемериду» он также переписал на машинке и отпра¬

вил. Несмотря на почти маниакальную ненависть Брис-

сендена к редакторам и журналам, Мартин твердо ре¬

шил, что поэма должна увидеть свет. Он, конечно,, не

предполагал печатать ее без разрешения автора. Ему хо¬

телось, чтобы какой-нибудь крупный журнал принял ее,

а тогда, думал Мартин, можно будет добиться согласия

Бриссендена.
И в то же утро Мартин начал писать повесть, кото¬

рую задумал уже недели три тому назад и которая с тех

самых пор настойчиво просилась на бумагу. Это долж¬

на была быть повесть из мюрской жизни, образец роман¬

тики двадцатого века, с увлекательным сюж^м, с реаль¬

ными характерами и реальной обстановкой. Но под за¬

нимательной фабулой должно было скрываться нечто та-

коё, чего поверхностный читатель не мог заметить, но что,

впрочем, не мешало бы и такому читателю получать удо¬

вольствие при чтении. Им1енно это «что-то», а не перипе¬

тии сюжета, было для Мартина самьш главным в пове¬

сти. Его всегда увлекала в произведении идея, и сюжет

зависел от нее. Определив для себя .эту идею, он искал

такие образы и такие ситуации, в которых она могла по¬

лучить наиболее яркое выражение. Повесть должна бы¬

ла называться «Запоздалый» и по объему не превышать

шестидесяти тысяч слов,— а при работоспосой&ности и

творческой энергии Мартина это были, разумеется, су¬

щие пустяки. В первый же день, начав писать, он испы¬

тал глубокое наслаждение мастера. Он уже не опасал¬

ся, что неловкость, беспомощность литературной формы

обеднит его мысль. Долгие месяцы упорного, напряжен¬

ного труда принесли, наконец, желанные плоды. Теперь

он мог идти твердо и неуклонно к своей цели, и, само¬

забвенно отдаваясь работе, он чувствовал, как никогда

прежде, что правильно понимает жизнь и умеет показать

ее. В «Запоздалом» Мартину хотелось изобразить дей¬

ствительные происшествия и вывести реальных людей,
284

реально мыслящих и чувствующих. Но, кроме того, в по¬

вести должен был заключаться великий тайный смысл,

идея, равно справедливая для всех стран, всех времен и

народов. «И все это благодаря Герберту Спенсеру,— по-

дум1ал Мартин, откинувшись на спинку стула.— Да, бла¬

годаря Герберту Спенсеру и тому великому ключу к ми¬

розданию, который он дал мне в руки и который зовется

эволюцией!»
Мартин отчетливо сознавал значительность того, что

он создавал сейчас, «Дело пойдет! Пойдет!» — мысленно

твердил он себе. Да, дело пошло. Наконец-то он напишет

такую вещь, за которую тотчас же ухватится любой жур¬

нал. Вся повесть целиком словно горела перед ним огнен¬

ными буквами. Мартин оторвался от работы и набросал

в записной книжке заключительный отрывок. Вся ком¬

позиция вещи была настолько ясна ему, что он вполне

мог написать конец задолго до того, как подошло время

его написания. Он сравнивал свою еще не законченную

повесть с мюрскими рассказами других писателей и при¬

шел к убеждению, что его произведение неизмеримо

выше.
—	Только один человек мог бы написать нечто подоб¬

ное,— пробормотал Мартин,— это Конрад. Но и Конрад

вполне бы мог пожать мне руку за эту повесть и ска¬

зать: «Хорошо сработано, Мартин, дружище!»
Проработав почти весь день, Мартин вдруг вспомнил,

что приглашен обедать к Морзам. Благодаря Бриссен-

дену его черный костюм был выкуплен из заклада, и Мар¬

тин мог теперь снова появляться в обществе. По дороге

он забежал в библиотеку и взял там книгу Салиби «Цикл

жизни». Он решил еще в трамвае прочесть ту статью, о

которой упоминал Нортон. Читая, Мартин пришел в

ярость. Лицо его пылало, глаза сверкали, он бессозна¬

тельно сжимал кулаки, словно угрожая кому-то. Выйдя

из трамвая, он зашагал по улице торопливым шагом

человека, доведенного до последней степени неистов¬

ства, и с такой злостью надавил звонок у двери

Морзов, что тут же опомнился и добродушно расхохо¬

тался. Но как только он вошел в дом, его тотчас охва;

тила глубокая тоска. У него словно подломились крылья^

и он сразу упал с тех высот, на которые занесло его

вдохновение. ,
285.

«Буржуа! Торгаши!» — вспомнил он любимые выра¬

жения Бриссендена. «Ну и что же?—сердито перебил

он сам себя.— Ведь я женюсь на Руфи, а не на ее семье!»
Казалось, Руфь никогда еще не была такой прекрас¬

ной, такой одухотворенной и в то же время такой здоро¬

вой и свежей. Ее щеки слегка зарум1янились, и Мартин не

мог отвести взгляда от ее глаз — синих глаз, в которых

он впервые увидел отблеск бессм1ертия. Правда, за по¬

следнее время он забыл о бессмертии, увлеченный чте¬

нием научной литературы, но теперь в глазах Руфи он

прочел безмолвный аргумент, который был убедитель¬

нее всех словесных аргументов. Мартин прочел в них лю¬

бовь. Та же любовь сияла и в его глазах, а любовь бес¬

спорна. Таково было его глубочайшее пламенное убе¬

ждение.
Те полчаса, которые он провел с Руфью перед обедом,

сделали его опять счастливым и довольным жизнью. Но

во время обеда Мартин почувствовал необычайное

утомление,— оно явилось как естественная реакция пос¬

ле дня напряженной работы. Глаза у него устали и боле¬

ли, все вызывало раздражение. Мартину вспом»нилось,

как за этихм самым столом, где теперь ему не раз быва¬

ло см1ешно и скучно, он впервые оказался в обществе ци¬

вилизованных людей, в атмосфере высокой, как ему пред¬

ставлялось, и утонченной культуры. Должно быть, он яв¬

лял тогда собой забавное и трогательное зрелище. Полу¬

дикарь, обливающийся потом от страха и смущения, сби¬

тый с толку сложностью обеденного ритуала, угнетаемый

величественным лакеем, мучител1ьно старающийся ока¬

заться на высоте того положения, в которое его поставил

случай, пока, наконец, он не пришел в отчаянному реше^

нию: быть самим собой, не пытаясь блеснуть ни зна¬

ниями, ни изысканностью манер, которых у него не

было.
Мартин бросил на Руфь мимолетный взгляд; таким

взглядом пассажир на судне при мысли о возможной

опасности проверяет, на месте ли спасательный круг. Дат!

Только это и выдержало испытание временем: любовь й

Руфь. Все остальное развеялось, как мираж, едва он на¬

чал читать книги. Но Руфь и любовь не были миражем.

Для них он нашел биологическое оправдание. Лю¬

бовь была высшим проявлением жизни. Природа пред¬
286

писывала ему любить и готовила его для этого, как и вся¬

кого нормального человека. Десятки тысяч, сотни ты¬

сяч— нет! — миллионы веков она билась над совершен¬

ствованием человеческой породы для этой цели, и он,

Мартин, несомненно, явился венцом ее творения. Она

вдохнула в Мартина любовь, в мириады раз увеличила

ее силу, наделив его даром фантазии, и послала его в мир,

чтобы он изведал волнение, и трепет, и радость сверше¬

ний. Он пожал под столом руку Руфи. Ответом было та¬

кое же жаркое пожатие. Они быстро переглянулись, и ее

глаза блеснули любовно и ласково. Глаза Мартина тоже

блестели, и он даже не подозревал, что блеск в глазах

Руфи был, в сущности говоря, лишь отражением того

огня, который горел в его взоре.
Наискосок от него, по правую руку мистера Морза, си¬

дел судья Блоунт, член верховного суда штата. Мартия

уже не раз встречался с ним и, по правде говоря, не чув¬

ствовал к нему особенного расположения. Судья беседо¬

вал с отцом Руфи о профсоюзах, о политическом поло¬

жении и о социализме. Мистер Морз, стараясь втянуть

Мартияа в разговор, назвал его сторонником социалисти¬

ческого учения. Судья Блоунт посмютрел на него с отече¬

ским состраданием. Мартин усмехнулся про себя.
—	Это у вас пройдет, молодой человек,— сказал су¬

дья ласкЬво,— детские болезни лучше всего излечивают¬

ся временем! (Говоря так, судья повернулся к мистеру

Морзу.) Я никогда не спорю в таких случаях: это только

возбуждает в пациенте упрямство.
—	Совершенно справедливо,— важно ответил ми¬

стер Морз,— но иногда все же полезно бывает предупре¬

дить пациента о возможных последствиях болезни.
Мартин засмеялся, хотя не без некоторого усилия.

День был таким долгим, работа такой напряженной, что

усталость давала себя знать.
—	Несомненно, вы превосходные доктора,— сказал

он,— но, если вы хоть немножко интересуетесь мнением

пациента, позвольте ему сказать, что вы ошиблись в Ди¬

агнозе. На самом деле это вы оба страдаете той болезнью,

которую приписываете мне. Я же совершенно невосприим¬

чив к ней. Социалистическая философия, которая вас так

волнует, меня ничуть не затронула.
—	Ловко, ловко^— пробормотал судья,— прекрасный
287

прием в споре — обращать обвинение против обвинцг

теля.
—	А я говорю на основании ваших-слав!—сказал

Мартин. Глаза его сверкнули, но он пока сдерживал¬

ся.— Видите ли, господин судья, я слышал ваши .предвы¬

борные речи. Благодаря особой мыслительной передерж¬

ке,— это мое любимое выражение, хотя оно не всем по¬

нятно,— вы убедили себя в том, что вы сторонник прин¬

ципов конкуренции и выживания сильнейшего, но в то

же время вы принимаете все меры к тому, чтобы обес¬

силить сильного.
—	Молодой человек!..
—	Не забудьте, что я слышал ваши речи! — перебил

Мартин.— Ваша позиция в вопросе о регламентации тор¬

говли меи«ду штатами, об урегулировании деятельности

компании «Стандарт Ойл» и железнодорожного треста,

о планомерной эксплуатации лесов и так далее и то¬

му подобное сводится к требованию ограничительных

мер, то есть по существу совпадает с позицией социа¬

листов.
—	Но разве, по-вашему, не следует обуздывать все

эти непомерные притязания на власть?
—	Не о том речь. Я хочу только доказать вам, что вы

ошиблись в диагнозе и что я нисколько не заражен бак¬

терией социализма. Я хочу доказать вам, что вы сами,

именно вы, заражены этой вредоносной бактерией! Что

касается меня, то я исконный враг социализма так же,

впрочем, как и вашей ублюдочной демократии, которая,

в сущности говоря, есть псевдосоциализм, только пря¬

чущийся под сложной игрой пустых слов, я реакционер,

настолько убежденный реакционер, что вам, живущим

под колпаком фальшивых общественных отношений, ни¬

когда не понять моих взглядов, ибо вы слишком близору¬

ки, чтобы разглядеть что-нибудь сквозь этот колпак. Вы

делаете вид, что вы верите в победу сильнейшего, а я дей¬

ствительно в это верю. Вот в чем разница. Когда я был

чуть моложе — всего несколько месяцев тому назад,—

я думал так же, как и вы. Поним1аете, в свое время ваши

идеи произвели на меня известное впечатление. Но тор¬

гаши и лавочники — трусливые правители; их стремле¬

ния не идут дальше наживы, и мне оказалась больше по

душе аристократия, если уж на то пошло; В этой ком¬
28д

нате я единственный индивидуалист. Я ничего не жду

от государства. Только сильная личность, всадник на

коне может спасти государство от неизбежного разло¬

жения. Ницше был прав. Я не буду терять время и объ¬

яснять вам, кто такой Ницше, но он был прав! Мир при¬

надлежит сильным, которые так же благородны, как и

могучи, и они не барахтаются в болоте купли и прода¬

жи. Мир принадлежит истинньш аристократам, бело¬

курым бестиям, тем, кто не идет ни на какие компромис¬

сы и всегда говорит жизни только «да». И они поглотят

вас — вас, социалистов, боящихся социализма и вообра¬

жающих себя индивидуалистами. Ваша рабья мораль

золотой середины не спасет вас! Ну, конечно, все это для

вас китайская грамота, и я не буду больше надоедать

вам. Но помните одно! В Окленде не наберется и полдю¬

жины настоящих индивидуалистов, но один из них —

ваш покорный слуга Мартин Иден.
И Мартин повернулся к Руфи, как бы давая понять,

что он считает спор законченным.
—	Я сегодня устал,— сказал он,— мне хочется любви,

а не разговоров.
Он оставил без ответа замечание М!истера Морза, ко¬

торый сказал:
—	Вы меня не убедили. Все социалисты — иезуиты.

Это их отличительный признак.
—	Ничего! Мы еще сделаем! из вас доброго республи¬

канца,— сказал судья Блоунт.
—	Всадник на коне явится раньше, чем это случит¬

ся,— добродушно возразил Мартин и опять повернулся

к Руфи.
Но мистер Морз был недоволен. Ему не нравились ле¬

ность и презрение к нормальным, разумным видам дея¬

тельности, проявляемые его будущим зятем, образ мыс¬

лей которого был ему чужд, а натура — непонятна. И ми¬

стер Морз решил направить беседу на учение Герберта

Спенсера. Мистер Блоунт поддержал этот разговор, и

Мартин, навостривший уши, как только было произнесе¬

но ИМ1Я философа, услыхал, что судья с самодовольной

важностью критикует идеи Спенсера. Мистер Морз вре¬

менами поглядывал на Мартина, словно желая сказать:

«Слышите, дитя мое?»
19.	Джек Лондон. Т. VII.	289

—	Болтливая сорока,— проворчал Мартин и продол¬

жал говорить с Руфью и Артуром.
Но дневная усталость и вчерашние споры с «настоя¬

щими людьми» взяли свое; к тому же он еще не излил

вполне раздражения, которое вызвала в нем) статья, про¬

читанная в трамвае.
—	В чем» дело? — встревоженно спросила Руфь, за¬

метив, с каким усилием Мартин пытается сдержать

себя.
—	«Нет бога, кроме Непознаваемого, и Герберт

Спенсер пророк его»^— произнес судья.
Мартин тотчас же повернулся к нему.
—	Дешевая острота,— заметил он спокойно,— впер¬

вые я услыхал ее в Сити-Холл-парке из уст одного рабо¬

чего, которому следовало, пожалуй, быть умнее. С тех пор

я часто слышал эти слова, и всякий раз меня тошнило от

их пошлости. Как вам не стыдно! Имя великого и бла¬

городного человека среди ваших словоизлияний — словно

капля росы в стоячей луже. Вы внушаете мне отвраще¬

ние!
Слова Мартина поразили присутствующих точно удар

rpoMia. Судья Блоунт побагровел, и за столом воцарилось

зловещее молчание. Мистер Морз втайне радовался. Он

видел, что его дочь шокирована. Он добился своего: вы¬

звал вспышку природной грубости у этого ненавистного

ему человека.
Руфь с молйэбой сжала под столом руку Мартина, но

в нехМ уже закипела кровь. Его возмущали самомнение и

тупость людей, занимающих высокое положение. Член

верховного суда! Подумать только, каких-нибудь два-три

года назад он готов был преклоняться перед такими

людьми, видя в них существа чуть ли не божественной

породы.
Судья Блоунт пришел в себя и даже попытался про¬

должать разговор, обращаясь к Мартину с нарочитой

вежливостью, но тот понял, что это делается исклю¬

чительно ради присутствующих дам. Это окончатель¬

но взбесило Мартина. Неужели в мире вовсе нет чест¬

ности?
—	Не вам спорить со М1Ною о Спенсере! — крикнул

он.— Вы так же мало знаете Спенсера, как и его сооте¬

чественники. Я знаю, это не ваша вина! В этом виновато
290

всеобщее современное невежество. С образчиком, такого

невежества я имел случай познакомиться только что,

когда ехал сюда! Я читал статью Салиби о Герберте

Спенсере. Вам1 бы следовало это прочесть. Книга доступ¬

на для всех. Вы можете найти ее в любом магазине и в

любой библиотеке. Когда вы прочтете то, что написал

Салиби про этого великого человека, даже вам» я уверен,

станет неловко. Это такой рекорд пошлости, перед кото¬

рым ваша пошлость бледнеет. Академический философ,

недостойный дыыьать одним воздухом! со Спенсером, на¬

зывает его «философом недоучек». Я уверен, что вы не

прочли и десяти страниц из сочинений Спенсера, но бы¬

ли критики и поумнее вас, которые читали не больше,

однако имели наглость во всеуслышание указывать по¬

следователям Спенсера на ложность его идей! Понимае¬

те? Идей человека, гений которого охватил все стороны

научного познания; он был отцом психологии; он произ¬

вел целый переворот в области педагогики, так что де¬

ревенские ребята где-нибудь во Франции теперь учат*

ся читать, писать и считать по методам, предложенным

Спенсером». Жалкие людишки, оскорбляющие его па¬

мять, добывают себе в то же время кусок хлеба практи¬

ческим применением его идей. Ведь если у них есть хоть

что-нибудь в голове, то этим они обязаны ему! Ведь если

бы его не было, они не имели бы и тех ничтожных зна¬

ний, которые они затвердили, как попугаи. А какой-ни¬

будь господин вроде оксфордского ректора Фэрбэнкса»

который занимает место повыше вашего, судья Блоунт,

смеет говорить, что потомство назовет Спенсера скорее

поэтом и мечтателем, нежели мыслителем. Тявкающие

шавки — вот это кто! Один изрек, что «основные начала»

не лишены литературных красот». Другие кричат, что

он труженик ума^ но не оригинальный мыслитель. Тяв¬

кающие шавки! Свора тявкающих шавок!
Мартин умолк среди гробовой тишины. В семье Руфи

уважали судью Блоунта как человека почтенного и за¬

служенного, и выходка Мартина повергла всех в ужас.

Конец обеда прошел в самом погребальном настроении.

Судья и мистер Морз вполголоса беседовали между со¬

бой; у других разговор вовсе не клеился.
Когда Мартин и Руфь после обеда остались вдвоем,

произошла бурная сцена.
.291

—	Вы невозможный человек,— говорила Руфь, вся в

слезах.
Но его гнев еще не утих, и он грозно бормотал:
—	Скоты! Какие скоты!..
Когда Руфь сказала, что Мартин оскорбил судью, он

возразил:
. — Чем же я его, по-вашем*у, оскорбил? Тем, что ска¬

зал правду?
—	Мне все равно, правда это или нет,— продолжала

Руфь,— есть известные границы приличий, и вам никто

не давал права оскорблять людей!
—	А кто дал судье Блоунту право оскорблять исти¬

ну?— воскликнул Мартин.— Оскорбить истину гораздо

хуже, чем оскорбить какого-то жалкого человечишку. Но

он сделал еще хуже! Он очернил имя величайшего и бла¬

городнейшего мыслителя, которого уже нет в живых. Ах,

скоты! Ах, скоты!
Ярость Мартина испугала Руфь. Она впервые видела

его в таком неистовстве и не могла понять причины этого

безрассудного, с ее точки зрения, гнева. И в то же время

Руфь по-прежнему неотразимо влекло к нему, так что

она не удержалась и в самый неожиданный момент об¬

хватила руками его шею. Она была оскорблена и возму¬

щена всем», что случилось, и тем не м»енее голова ее лежа¬

ла у него на груди, и, прижимаясь к нему, она слушала,

как он бормотал:
—	Скоты, ах, скоты!
И не подняла головы, даже когда он сказал:
—	Я больше не буду портить вам званых обедов, до¬

рогая. Ваши друзья не любят меня, и я не хочу им навя¬

зываться. Они так же противны М1не, как я им. Фу! Они

просто отвратительны! Подумать только, что я когда-то

смотрел снизу вверх на людей, которые занимают важ¬

ные посты, живут в роскошных домах, имеют универси¬

тетский диплом и банковский счет! Я по своей наивно¬

сти воображал, что они в самом деле достойны уваже¬

ния.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
—	Пойдемте в социалистический клуб!—сказал

Бриссенден, едва оправившись после кровохарканья, ко¬

торое случилось у него полчаса назад — второе за послед¬
292

ние три дня. В дрожащих руках он держал неизменный

стакан виски.
—	А что мне там1 делать? — спросил Мартин.
—	Посторонним разрешается брать слово на пять ми¬

нут,— сказал больной,— вот вы и выступите. Скажите

им, почему вы против социализма. Скажите им; что вы

думаете о них и об их трущобной этике. Бросьте им в

лицо Ницше, пусть заварится каша. Им полезны такие

споры, да и вам тоже! Мне бы очень хотелось, чтобы вы

стали социалистом, прежде чем я умру. Это придаст

смысл вашей жизни и спасет в час разочарования, ко¬

торый, несомненно, наступит.
—	Не понимаю, как вы, именно вы, можете быть со¬

циалистом»,— заметил Мартин,— ведь вы ненавидите тол¬

пу. И правда, какое дело вам*, эстету, до ее интересов и

стремлений?— Мартин с укоризной показал на виски:—

Вас, по-видимому, социализм не спасает.
—	Я очень болен,— отвечал Бриссенден.— Вы дру¬

гое дело. Вы человек здоровый, у вас все впереди, и вам

надо иметь какую-нибудь цель в жизни. Вы удивляетесь,

почему я социалист? Ну что ж, скажу. Потому что социа¬

лизм неизбежен; потому что современный строй про¬

гнил и не может продержаться долго; потому что время

вашего всадника на коне прошло. Рабы не пойдут за ним.

Рабов слишком много, и они стащат его на землю, едва

он успеет занести ногу в стремя. От этого не уйти, вам

придется проглотить их мораль. Конечно, это не очень

сладко. Но тут уже ничего не поделаешь. Вы с вашими

•ницшеанскими идеями просто троглодит, Мартин. Что

прошло — прошло, и тот, кто говорит, что история повто¬

ряется, лжет. Вы правы, я не люблю толпу, но как же

быть? Всадника на коне не дождаться, а я предпочту

что угодно, только не власть трусливых буржуазных сви¬

ней. Идемте. Если я останусь здесь хоть ненадолго, я

напьюсь вдребезги! А вы знаете, что говорит доктор?

Впрочем, к черту доктора! Мне ужасно хочется оставить

его в дураках.
Был воскресный вечер, и небольшой зал оклендского

социалистического клуба был битком набит, главным об¬

разом рабочим1И. Оратор, умный еврей, понравился Мар¬

тину, хоть своими речами сразу вызвал в нем» чувство про¬

теста. Узкие плечи и впалая грудь оратора изобличали
293

кстикного сына гетто, и, глядя на него, Мартин ясно пред¬

ставил себе вечную войну жалких и слабых рабов против

горсточки сильных мира сего, которые правили ими иско¬

ни и всегда будут править. Для Мартина в этом тщедуш¬

ном человеке заключался символ. Он был воплощением

кассы хилых и неприспособленных людей, гибнущих

по неизбежному биологическому закону на тернистых пу¬

тях жизни. Они были обречены. Несмотря на хитроумную

философию и муравьиную склонность к коллективизму,

природа отвергла их ради м»огучих и сильных людей.

Природа отбирала лучшие свои создания, и люди стали

подражать ей, разводя сортовые овощи и породистых

лошадей. Конечно, творец М1ира мог придумать кое-что

получше, но людям приходится считаться с приня¬

тым порядком вещей. Разумеется, перед гибелью они

могут извиваться и корчиться, как это делают социа¬

листы, могут собираться и толковать о том, как умень¬

шить тяготы земного существования и перехитрить все¬

ленную.
Так думал Мартин, и эти свои соображения он вы¬

сказал, когда Бриссенден наконец убедил его выступить

и задать жару присутствующим. Он взошел на трибуну

и, как полагалось, обратился к председателю. Он заго¬

ворил сначала очень тихо, слегка запинаясь, стараясь

привести в порядок мысли, которые нахлынули на него

во время речи того еврея. Каждому оратору на таких ми¬

тингах предоставлялось пять м>инут. Но когда истекли

положенные пятсь минут, Мартин только еще успел войти

во вкус своей речи, только развертывал критику социа¬

листических доктрин, а так как он возбудил в слушате¬

лях большой интерес, то они единогласно потребовали у

председателя продлить врем1Я. Оаи увидели в этом не¬

известном молодом человеке достойного противника и

напряженно следили за каждым его словом. Мартин

говорил с необычайным увлечением^ не прибегая к око¬

личностям», и, нападая на рабскую мораль, прямо указы¬

вал, что под рабами он разумеет именно своих слуша¬

телей. Он цитировал Спенсера и Мальтуса и прославлял

биологический закон мирового развития.
—	Итак,— резюмировал он свою речь,— не мюжет су¬

ществовать государство, состоящее только из рабов!

Основной закон эволюции действует и здесь! В борьбе
294

за существование, как я уже показал, выживает силь¬

ный и ПОТО.МСТВО сильного, а слабый и его потомство обре¬

чены на гибель, И в результате этого процесса сила силь¬

ных увеличивается с каждым поколением. Вот что такое

эволюция! А вы, рабы,—сознавать себя рабом) непри¬

ятно, согласен,— вы, рабы, мечтаете об обществе, не под¬

чиняющемся великому закону эволюции. Вы хотите, что¬

бы хилые и неприспособленные не погибали. Вы хотите,

чтобы слабые ели так же, как и сильные, и столько, сколь¬

ко им хочется. Вы хотите, чтобы слабые наравне с силь¬

ными вступали в брак и производили hotomictbo. Каков

же будет результат? Сила и жизнеспособность человече¬

ства не будет возрастать с каждым поколением. Напро¬

тив. Она будет уменьшаться. Вот Немезида вашей «раб¬

ской философии». Ваше общество — общество, созданное

рабами, для рабов, именем рабов,— начнет постепенно

слабеть и разрушаться, пока наконец совсем не погиб¬

нет. Помните, я исхожу из биологических законов, а не

сентим1ентальной морали. Государство рабов существо¬

вать не может.
—	Ну, а Соединенные Штаты?—крикнул кто-то*
—	Соединенные Штаты? — возразил Мартин.—

Тринадцать колоний изгнали своих правителей и обра¬

зовали так называемую республику. Рабы стали сами себе

господами. Господ, правящих с помощью меча, больше не

было. Но рабы не могли оставаться без господ, и вот воз¬

ник новый вид правителей — не см)елые, благородные и

сильные люди, а жалкие пауки, торгаши и ростовщики!

И они поработили вас снова, но не открыто, по праву

сильного, а незаметно, разными махинациями, хитростью,

обманом и ложью. Они подкупили ваших судей, изврати¬

ли ваши законы и держат ваших сыновей и дочерей под

гнетом), перед которым» побледнели все ужасы узаконен¬

ного рабства. Два миллиона ваших детей трудятся сей¬

час под игом промышленной олигархии Соединенных

Штатов. Десять миллионов рабов живут, не имея ни кро¬

ва, ни хлеба. Нет, государство рабов не может существо¬

вать, ибо это противоречит биологическому закону эво¬

люции. Как только организуется общество рабов, немед¬

ленно наступает упадок и вырождение. Вы отрицаете

законы эволюции? Хорошо! Где же тот новый, другой

закон, на который вы рассчитываете опереться? Форму¬
295

лируйте его. Или это уже сделано? Ну, тогда скажите

мне его.
Мартин сел на свое место под оглушительный шум

всей аудитории. Человек двадцать повскакало с мест,

требуя слова. Один за другим, с жаром» и воодушевле¬

нием, усиленно жестикулируя, они под аплодисменты

отражали атаку Мартина. Это было настоящее побоище,

ожесточенная схватка идей. Многие из ораторов сбива¬

лись на общие темы, но большинство непосредственно

возражало Мартину. Они кидали ему новые для него

мысли; открывали перед ним новые возможности при¬

менения старых биологических законов. Они слишком

были увлечены, чтобы помнить о вежливости, и предсе¬

дателю несколько раз пришлось призывать их к порядку.
Случилось, что на собрании присутствовал молодой

репортер из начинающих, истомившийся в погоне за сен¬

сацией. Он не обладал ни умом, ни опытом. Он обладал

только развязностью газетчика. Он был слишком» не¬

вежествен, чтобы следить за смыслом спора. Но в нем

жила приятная уверенность, что он гораздо выше всех

этих болтливых маньяков из рабочего класса. К тому же

он весьма уважал сильных м«ра сего, занимающих вы¬

сокие посты и определяющих политику наций и газет.

У него был даже свой идеал: он мечтал стать первокласс¬

ным» репортером, таким, который умеет из ничего созда¬

вать очень многое.
Он так и не понял, о чем, в сущности, шел разговор.

Да ему и не нужно было знать этого. Он руководство¬

вался отдельными словами, вроде «революция». Как па¬

леонтолог по одной найденной кости восстанавливает це¬

лый скелет, так и этот репортер надеялся воспроизвести

целую речь по одному только запомнившемуся слову «ре¬

волюция». Этим он и занялся в тот же вечер, и занялся

весьма успешно, а так как выступление Мартина вызвало

больше всего шума, то репортер решил вложить эту речь

ему в уста, изобразив его анархистом, а его реакционный

индивидуализм превратив в самый крайний красный со¬

циализм. Молодой репортер был не лишен литературного

дара и очень живописно изобразил свирепых длинно¬

волосых людей, неврастеников и дегенератов, потрясаю¬

щих кулаками и издающих злобные возгласы под нестрой¬

ный гул разъяренной толпы.
296

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
На следующий день, за утренним кофе, Мартин по

обыкновению читал газету. В первый раз в жизни уви¬

дал он свое имя, напечатанное крупным шрифтом на пер¬

вой странице. С изумлением он узнал, что является одним

из виднейших лидеров оклендских социалистов. Он про¬

бежал глазами пламенную речь, сочиненную за него мо¬

лодым репортером, и сначала был возмущен этим бес¬

стыдным измышлением, но в конце концов со смехом от¬

швырнул газету.
—	Или это писал пьяный, или за этим скрывается

какой-то преступный умысел,— сказал он Бриссенде-

ну, который пришел к нему после обеда и устало опустил¬

ся на единственный стул. Сам Мартин по обыкновению

сидел на кровати.
—	А вам не все ли равно? — сказал Бриссенден.—

Неужели вы придаете значение мнению буржуазных сви¬

ней, которые читают газеты?
Мартин на минуту задумался.
—	Конечно, мне нет до них никакого дела. Я только

боюсь, как бы это не о'сложнило моих отношений с семьею

Руфи. Ее отец уверен, что я социалист, а эта писанина

послужит подтверждением. Мне напЛевать, что он ду¬

мает, но все-таки... А впрочем, какая разница? Я хочу

прочесть вам то, что я сегодня написал. Все тот же «За¬

поздалый», конечно. Уже около половины готово.
Мартин только что начал читать, как вдруг Мария

отворила дверь и впустила прилично одетого молодого

человека, который быстро огляделся по сторонам, задер¬

жал взгляд на керосинке и кухонном ящике и наконец

обратил его на Мартина.
—	Садитесь!—сказал Бриссенден.
Мартин подвинулся, чтобы дать гостю место, и во¬

просительно посмотрел на него.
—	Я слышал вашу вчерашнюю речь, мистер Иден,—

начал молодой человек после непродолжительного мол¬

чания.— Я бы хотел проинтервьюировать вас.
Бриссенден разразился хохотом».
—	Собрат-социалист? —спросил репортер, кидая бы¬

стрый взгляд «а Бриссендена и словно мысленно прики¬

дывая, какой эффект будет иметь описание этого живо¬

го мертвеца.
297

—	и он написал этот отчет,— задумчиво произнес

Мартин,— такой мальчишка?
—	Почему бы вам не вздуть его? — спросил Бриссен-

ден.— Я бы отдал сейчас тысячу долларов за то, чтобы

на пять минут вернуть себе здоровые легкие.
Юный журналист был несколько ошелом1лен этим раз¬

говором, который велся так, будто его тут не было. Но он

только что удостоился дохвалы редактора за блестящий

отчет о социалистическом митинге и получил задание про¬

интервьюировать Мартина Идена, лидера организован¬

ных врагов существующего порядка.
—	Вы не возражаете, если мы вас сфотографируем,

мистер Иден?—спросил он.— Я захватил с собой фото¬

графа, и он говорит, что нужно поторопиться. А то солн¬

це сядет. Мы можем побеседовать с вами после.
—	Фотограф? — протянул Бриссенден.— Ну, что же

вы, Мартин? Вздуйте его!
—	Старею я, видно,— отвечал Мартин.— Вот знаю,

что его нужно вздуть, но как-то энергии не хватаег. Да

и ради чего?
—	Ради его бедной матери,— возразил Бриссенден.
—	Пожалуй, это веское соображение,— согласился

Мартин,— но все равно оно не вызывает у меня прилива

энергии. Ведь для того, чтобы вздуть кого-нибудь, необ¬

ходимо затратить энергию. Да и стоит ли?
—	Вот именно, не стоит,— веселым тоном подхватил

репортер, хотя опасливо оглянулся на дверь.
—	Конечно, в том, что он написал, не было ни слова

правды,— продолжал Мартин, обращаясь к Бриссен-

дену.
—	Видите ли, это было как бы описание в общих чер¬

тах...— рискнул объяснить юноша.— Но для вас это,

между прочим, великолепная реклама... Согласитесь сами.
—	Учтите, Мартин, это для вас реклама! — торже¬

ственно провозгласил Бриссенден.
—	Да, да!.. И я должен с этим согласиться.
—	Разрешите узнать, мистер Иден, где вы роди¬

лись? — спросил репортер, изображая на своем» лице на¬

пряженное внимание.
—	Заметьте, он ничего не записывает,— ввернул

Бриссенден,— он все запоминает.
—	Для меня этого вполне достаточно.— Юноша вся¬
298

чески старался скрыть свою тревогу.— Опытный репор¬

тер обходится без всяких записей.
—	Это сразу видно... по вашему вчерашнему отчету.
Бриссенден не был сторонником идеи непротивления

злу, а потому вскричал вдруг, сразу переменив тон:
—	Мартин! Если вы не изобьете его, то я изобью!

Умру, но изобью!
—	Отшлепать, пожалуй, будет достаточно? — спро¬

сил Мартин.
Бриссенден подумал, затем кивнул головой.
В следующий миг репортер уже лежал лицом вниз на

коленях у Мартина.
—	Только не кусаться,— предупредил Мартин,— не

то я должен буду разбить вашу симпатичную мордочку.

А это будет жаль.
Его правая рука стала мерно подниматься и опускать¬

ся. Юноша визжал, вырывался, ругался, но кусаться не

смел. Бриссенден спокойно наблюдал эту сцену. Только

один раз он не выдержал, схватил пустую бутылку и вос¬

кликнул:
—	Дайте мне тоже разок ударить!
—	К сожалению, я больше не в состоянии,— ска¬

зал наконец Мартин.— Рука совсем онемела.
Он схватил репортера за шиворот, встряхнул и поса¬

дил на кровать.
—	Я заявлю в полицию! Вас арестуют!—кричал

тот. Слезы негодования текли по его горящим щекам.—

Вы ответите за это. Берегитесь!
—	Вот тебе и раз,— сказал Мартин,— он так и не по¬

нимает, что пошел по скользкой дорожке. Он почему-то

не понимает, что нечестно, неприлично, недостойно муж¬

чины лгать про своего ближнего так, как он это сделал.
—	Ну что ж, вот он и пришел, чтобы вы ему это объ¬

яснили,— вставил Бриссенден.
—	Да, он пришел ко мне, оклеветав и осрамив меня

предварительно. Теперь мой лавочник наверняка отка¬

жет мне в кредите. Но хуже всего, что бедный мальчик

никогда уже не сойдет с этого пути, пока из него не вы¬

работается первоклассный журналист и первоклассный

негодяй.
—	Еще есть время,— возразил Бриссенден.— Мо¬

жет быть, именно вам суждено обратит его на путь
299

истинный. Ах, почему вы мне не дали ударить его хоть ра¬

зочек. Мне так хотелось принять участие в этом добром

деле!
—	Вас обоих посадят в тюрьму! — всхлипывала за¬

блудшая душа.— С-с-скоты!
—	У него слишком смазливая рожица,—произнес

Мартин, покачав головой,—боюсь, что я зря натрудил

себе руку. Этого молодого человека не исправишь. Он,

несом!ненно, станет первоклассным журналистом. У него

совершенно нет совести! Одно это поможет ему выдви¬

нуться.
Тут М10Л0Д0Й человек стремительно вылетел из комна¬

ты, со страхом прошмыгнув мимо Бриссендена, который

продолжал держать в руке бутылку.
На следующий день Мартин узнал о себе много ново¬

го и интересного. «Да, мы враги общества,— оказывается,

сказал он в беседе с представителем прессы,— но мы не

анархисты! Мы социалисты!» Когда репортер заметил

ему, что между двумя этими школами нет особенной

разницы, Мартин пожал плечам1и в знак Mloлчaливo^'o со¬

гласия. Выяснилось, что лицо у него резко асимметричное

и носит все признаки вырождения. Особенно характерны

узловатые руки и кровожадно сверкающие глаза.
Мартин прочел также, что почти каждый вечер он

выступает на рабочих митингах в Сити-Холл-парке и из

всех анархистов и агитаторов, отравляющих там умы на¬

рода, пользуется наибольшим успехом и произносит на¬

иболее революционные речи. Репортер подробно живо¬

писал его каморку, не забыл упомянуть о керосинке, об

единственном стуле и изобразил также в ярких красках

его приятеля — бродягу с лицом мертвеца, весь вид ко¬

торого наводил на мысль, что его только что выпустили

из тюрьмы после двадцатилетнего заключения.
Молодой репортер проявил большую расторопность.

Он разнюхал всю семейную историю Мартина Идена и

сумел добыть фотографию лавки мистера Хиггинботама

и самого мистера Бернарда Хиггинботама, стоящего у

дверей. Упомянутый джентльмен был рписан как по¬

чтенный и здравомыслящий коммерсант, который не толь¬

ко не разделяет социалистических взглядов своего шури¬

на, но и вообще не желает иметь с этим шурином ничего

общего. По его словам, Мартин Иден был просто лентяй,
300

бездельник, который не хотел работать, хотя ему не раз

делали выгодные предложения, и, без сомнения, должен

был рано или поздно угодить в тюрьму. Был проинтер¬

вьюирован и Герман фон Шмидт. Он назвал Мартина

«уродом в семье» и тоже отказался от всякой родствен¬

ной связи с ним. «Он хотел было сесть мне на шею,—

сказал между прочим Герман фон Шмидт,— но этот но¬

мер не прошел. Я отучил его шляться сюда. От такого

бездельника нельзя ожидать ничего путного!»
На этот раз Мартин рассердился всерьез. Бриссенден

смотрел на происшествие как на забавную шутку, но не

мог успокоить Мартина. Мартин знал, что объяснение с

Руфью будет нелегким! делом. Что же до ее отца, так тот,

наверное, постарается воспользоваться этой нелепой вы-

думжой, чтобы расстроить помюлвку. Мрачные предпо¬

ложения Мартина не замедлили подтвердиться. На дру¬

гой день почтальон принес письмо от Руфи. Мартин,

предчувствуя недоброе, тут же вскрыл конверт и начал

читать, даже не затворив дверь за почтальоном.
Читая, Мартин машинально шарил рукою в кармане,

ища табак и курительную бумагу, которые прежде всегда

носил при себе. Он не сознавал, что карман его давно уже

пуст, не отдавал себе даже отчета в том, чего он там

ищет.
Письмо было выдержано в спокойном тоне. Никаких

следов гнева в нем не было, но от первой до последней

строчки оно дышало обидой и разочарованием. Он не

оправдал ее надежд, писала Руфь. Она думала, что он

покончит со своими ужасными замашками, что ради люб¬

ви к «ей он в самом деле готов зажить скромной и бла¬

гопристойной жизнью. А теперь папа и м1ама решитель¬

но потребовали, чтобы помолвка была расторгнута.

И она не могла не признать их доводов основательными.

Ничего хорошего из их отношений не получится. Это с са¬

мого начала было ошибкой. В письме был только один

упрек, и он показался Мартину особенно горьким. «Если

бы вы захотели поступить на службу, постарались най¬

ти себе какое-то место в жизни!—писала Руфь.— Но

это невозможно. Вы слишком привыкли к разгульной и

беспорядочной жизни. Я понимаю, что вы не виноваты.

Вы действовали согласно своей природе и своему вос¬

питанию. Я и не виню вас, Мартин, помните это. Папа и
. 301

мама оказались правы: мы не подходим» друг к другу, и

надо радоваться, что это обнаружилось не слишком по¬

здно... Не пытайтесь увидеться со мной,— заканчивала

она,— это свидание было бы тяжело и для нас обоих и

для мюей мамы. Я и так чувствую, что причинила ей нема¬

ло огорчений, и не скоро удастся мие загладить свою

вину».
Мартин дочитал письмо до конца, внимательно пере¬

чел еще раз. Затем он сел и стал писать ответ. Он изло¬

жил все то, что говорил на социалистическом митинге, об¬

виняя газету в самюй бессовестной клевете. В конце пись¬

ма объяснения и оправдания переходили в страстную речь

влюбленного, молящего о любви. «Ответьте мне непре¬

менно,— писал он,— напишите только одно — любите вы

меня или нет? Это — самое главное».
Но прошел день, другой, ответа не было. «Запозда¬

лый» лежал раскрытым все на той же странице, а груда

возвращенных рукописей под столом! продолжала ра¬

сти. Впервые за всю свою жизнь испытал Мартин муки

бессонницы. Три раза приходил он к Морзам, но все три

раза лакей не пускал его дальше двери. Бриссенден ле¬

жал больной, и Мартин, навещая его, не решался посвя¬

тить его в свои горести.
А горестей у Мартина было немало. Последствия ре¬

портерской проделки превзошли все его ожидания. Пор¬

тугалец-бакалейщик отказал ему в кредите, а зеленщик,

любивший похваляться своим! чисто ам«ериканским про¬

исхождением, объявил Мартина изменником родины и в

припадке патриотизма даже уничтожил его счет, запре¬

тив ему являться для уплаты долга. Соседи были настрое¬

ны против Мартина, и негодование их с каждым днем

возрастало. Никто не желал поддерживать отношения с

предателем-социалистом. Бедную Марию терзали страхи

•и сомнения, но она оставалась верна Мартину. Сосед¬

ские ребятишки, у которых уже изгладилось впечатле¬

ние от роскошной коляски, некогда привозившей гостей

к Мартину, теперь кричали ему издали «Лодырь!» и

«Бродяга!». Только детвора Марии держалась твердо,

защищала Мартина, не раз вступала в битвы из-за не¬

го, а Мария, видя синяки и разбитые носы своих дети¬

шек, приходила в еще большее отчаяние.
Встретив однажды на улице Гертруду, Мартин узнал
302

от нее то, в чем и раньше не сомневался: что Бернард

Хиггинботам вне себя от возмущения, считает, что Мар¬

тин опозорил всю семью, и запретил ему бывать у них

в доме.
—	Уехал бы ты куда-нибудь, Мартин,— просила Гер¬

труда.— Уезжай и постарайся устроиться на какое-ни¬

будь приличное место. А там, когда все уляжется, мо¬

жешь и вернуться.
Мартин покачал головой и не стал вдаваться в объяс¬

нения. Да и как мог он объяснить! Между ним и его род¬

ными зияла пропасть. Он уже не способен перескочить

через нее! Смешно объяснять Гертруде свое отношение

к социализму — отношение ницшеанца! Не было таких

слов в языке, которыми он мог бы растолковать этим лю¬

дям! свои взгляды и свои поступки. Все их рассуждения

сводились к одному: найти себе место. Это было первое и

последнее слово. Этим исчерпывался их кругозор. Найди

себе место! Поступи на службу! Бедные, тупые рабы, ду¬

мал Мартин, слушая Гертруду. Не удивительно, что силь¬

ные завладели миром! Рабы не могли вырваться из кру¬

га своих рабских представлений. «Служба» была для них

золотым фетишем, предметом обожествления, перед ко¬

торым они смиренно повергались ниц.
Гертруда предложила ему денег, но Мартин отрица¬

тельно покачал головою, хотя знал, что через несколько

дней ем1у опять придется закладывать костюм.
—	Бернарду ты пока на глаза не попадайся,— наста¬

вляла его Гертруда.— Пройдет месяц-другой, он успо¬

коится, и тогда можешь даже попроситься к нему возчи¬

ком, если захочешь. А если я тебе понадоблюсь, присы¬

лай за мной в любое время, и я к тебе приду. Слышишь?
Гертруда расплакалась и пошла прочь, а Мартин, ви¬

дя ее тяжелую, усталую походку, чувствовал, как сжалось

у него сердце от невыносимой тоски. И когда он глядел

вслед сестре, здание ницшеанства вдруг дрогнуло и за¬

шаталось. Хорошо было рассуждать о какой-то абстракт¬

ной категории рабов, но не так-то легко оказалось прила¬

гать теории к своим близким. А М1ежду тем1, если нужен

пример слабого, угнетаемого сильным существа, то лучше

Гертруды «е найти. Мартин даже утрюмю усмехнулся

этому парадоксу. Хорош же он ницшеанец, если начинает

колебаться в своих взглядах, как только у него дрогнет
303

сердце; да в конце концов разве в данную минуту не та

же рабская мораль сказывается в нем, разве его жа¬

лость к сестре не рабское чувство? Настоящий сильный

человек должен быть выше жалости и сострадания. Эти

чувства родились в подземельях, где обитали рабы, и бы¬

ли лишь жалким уделом слабых и несчастных.
ГЛАВА СОРОКОВАЯ
Работа над «Запоздалым» не двигалась. Рукописи, ко¬

торые Мартин посылал в редакции, валялись под столом».

Только одна рукопись еще продолжала странствовать. То

была «Эфемерида» Бриссендена. Велосипед и черный ко¬

стюм Мартина снова отправились в заклад, а за пишу¬

щую машинку, по обыкновению, был просрочен платеж.

Но это уже нисколько не тревожило Мартина. Он дол¬

жен был найти себе новую цель в жизни, и пока эта опора

не была найдена, жизнь как будто остановилась.
Прошло несколько недель, и вот однажды случилось

то, чего Мартин давно ожидал. Он встретил на улице

Руфь. Правда, она шла не одна, а со своим братом Нор¬

маном; правда, они оба сделали вид, что не узнали Мар¬

тина, а когда он хотел подойти, Норман попытался не

подпустить его.
—	Если вы осмелитесь приставать к моей сестре,—

сказал он,— я позову полисм1ена; она не желает с вами

разговаривать, и ваша навязчивость оскорбительна.
—	Лучше не затевайте спора,— мрачно ответил Мар¬

тин,— не то вам в самом» деле придется звать полисме¬

на, и тогда ваше имя попадет в газеты. Посторонитесь и

не мешайте. Мне нужно поговорить с Руфью.
—	Я хочу слышать это из ваших уст,— сказал он ей.
Она побледнела и задрожала, но остановилась и
взглянула на него вопросительно.
—	Ответьте мне на вопрос, который я задал вам в

письме,— настаивал он.
Норман сделал было нетерпеливое движение, но Мар¬

тин ВЗГЛЯДОМ! смирил его.
Руфь покачала головой.
—	Вы действовали по доброй воле? —спросил Мар¬

тин.
—. Да,— проговорила она тихо, но твердо,— действо¬
304

вала по доброй воле; Вы опозорили шня, мне стыдно

встречаться со знакомыми. Все теперь толкуют обо м»не.

Вот все^ что я могу вам сказать. Вы сделали меня не¬

счастной, и я больше не хочу вас видеть.
—	Знакомые! Сплетни! Газетное вранье! Такие вещи

не могут оказаться сильнее любви! Значит, вы никогда не

любили меня.
Бледное лицо Руфи вспыхнуло.
—	После всего того, что произошло? — произнесла

она.— Мартин, вы сами не знаете, что говорите! За кого

вы меня принимаете?
—	Вы видите, она не хочет с вами разговаривать!—

воскликнул Норман, взяв сестру под руку, чтобы уве¬

сти ее.
Мартин поглядел им вслед и машин;ал1ьн0 полез в

карман за папиросной бумагой и табаком, которых там

не было.
До Северного Окленда путь был не близок; но Мар¬

тин не заметил, как прошел этот путь. Опомнился он в

своей комнате на кровати и огляделся растерянно, как

проснувшийся лунатик. В глаза бросилась рукопись «За¬

поздалого», лежавшая на столе; он придвинул стул и

взялся за перо. Его натуре свойственно было стремление

доводить начатое до конца. А тут перед ним была неокон¬

ченная работа. В свое время он отложил ее, чтобы за¬

няться другим делом. Теперь это другое дело было кон¬

чено, и надо было опять вернуться к «Запоздалому».

Что будет он делать потом, Мартин не знал. Он знал

только одно: какой-то этап в его жизни пришел к концу

и нужно было закруглить фразу, прежде чем поставить

точку. Будущее не интересовало его. Вероятно, он скоро

узнает, что ждет его. Но это было не так уж важно. Все

было неважно.
Пять дней Мартин работал над «Запоздалым», нику¬

да не выходя, никого не видя и едва отрываясь, чтобы

кое-как поесть. На шестой день утром почтальон принес

ем1у письмо от редактора «Парфенона». Вскрыв конверт,

он сразу увидел, что «Эфемерида» принята.
«Мы дали поэму для прочтения мистеру Картрайту

Брюсу,— писал редактор,— и он так благоприятно ото¬

звался о ней, что мы сочтем за удовольствие напечатать

ее в нашем журнале. Если мы откладываем печатание
20.	Джек Лондон. Т. VII.	305

поэмы до августовского номера, то толъко потом'у, что

июльский уже набран. Передайте мистеру Бриссендену

нашу глубочайшую признательность и наше восхищение.

Не откажите прислать его портрет и биографические

данные. Е1сли предлагаемый нами гонорар покажется не¬

достаточным, благоволите телеграфировать, какие усло¬

вия вы сочли бы приемлемыми».
Так как предложенный гонорар составлял триста

пятьдесят долларов, то Мартин решил, ч.то телеграфиро¬

вать не стоит. Оставалось лишь добиться согласия Брис-

сендена. В конце концов Мартин оказался прав. Нашел¬

ся редактор, который понимал кое-что в истинной поэзии.

И гонорар был блестящий, даже для «поэмы века». Кро-»

ме того, Мартин знал, что Бриссенден считал Картрайта

Брюса единственным из всех критиков, заслуживающим

уважения.
Мартин вышел из дому, сел в трамвай и, глядя на

мелькавшие мимо дома и перекрестки, с грустью ду¬

мал о том, что его не волнует ни успех друга, ни одержан¬

ная победа. Лучший критик в Соединенных Штатах оце¬

нил поэму по достоинству, и, следовательно, Мартин не

ошибался, утверждая, что настоящее произведение искус¬

ства в конечном счете пробьет себе дорогу в печать. Но

прежнего энтузиазма не было, и Мартин отлично созна¬

вал, что ему скорее хотелось просто повидать Бриссенде-

на, чем сообщить радостную новость. Только теперь Мар¬

тину пришло в голову, что за все пять дней, прове¬

денных в работе над «Запоздалым», он не имел от Брис-

сендена никаких известий и даже ни разу не вспомнил о

нем». Мартин понял, что находится в состоянии какого-то

духовного оцепенения, и ему стало стыдно перед другом.

Но и стыд он ощущал как-то вяло. Ничто не волнова¬

ло его, кроме творческого подъема, который он испытывал

над рукописью «Запоздалого». Все остальное было ему

безразлично. Он находился словно в каком-то трансе.

Жизнь, кипевшая на улицах, по которым бежал трамивай,

казалась ему далекой и призрачной, и он не очень бы

удивился, если бы церковная колокольня вдруг рассы¬

палась у него на глазах.
Войдя в гостиницу, он торопливо поднялся в номер

Бриссендена и через минуту так же торопливо спустился

вниз. Комната была пуста. Все вещи были вынесены.
306

*— Разве мистер Бриссенден уехал? — спросил Мар-

тиц у портье.— Он не оставил своего адреса?
Тот как-то странно посмотрел на него.
—	Да разве вы ничего не слыхали? —сказал он.
Мартин отрицательно покачал головой.
—	Все газеты писали об этом. Его нашли мертвым

в постели. Самоубийство! Выстрелил себе в голову.
—	Его уже похоронили?
Мартину показалось, что этот вопрос задал чей-то чу¬

жой, незнакомый голос.
—	Нет. После следствия тело было отправлено на Во¬

сток. Адвокаты, приглашенные его родными, уладили все

это дело.
—	А почему они так спешили?—проговорил Мартин.
—	Как спешили? Да ведь это произошло пять дней

тому назад!
—	Пять дней тому назад?
—	Да, пять дней.
—	Ах, вот оно что! — пробормотал Мартин и вышел

из гостиницы.
По дороге он зашел на телеграф и известил издателя

«Парфенона», что он может печатать поэму. Телеграмму

он послал наложенным платежом, потому что в кармане

у него оставалось всего пять центов на обратный проезд.
Вернувшись к себе, Мартин опять принялся за рабо¬

ту. Шли дни и ночи, а он все сидел за столом и писал.

Он почти не выходил из дому, равнодушно ел, если было

из чего сварить похлебку или кашу, и так же равнодушно

обходился без еды, когда варить было нечего. Хотя вся

повесть была заранее продумана во всех подробностях,

он решил по-иному строить экспозицию, что удлинило ее

на двадцать тысяч слов. Не было, казалось, никакой не¬

обходимости так тщательно отделывать рукопись, но

иначе он работать уже не мог. Он писал, словно в оцепе¬

нении, перестав воспринимать окружающий мир, он об¬

ращался к творческим навыкам своей прошлой жизни,

подобно тому как привидение бродит среди знакомых

мест. Ему вспомнились чьи-то слова о том, что привиде¬

ние— это дух человека, который умер, хотя сам не со¬

знает этого. И на какое-то мгновение Мартин задумался:

не происходит ли и с ним нечто подобное?.
Наконец пришел день, когда «Запоздалый» был окон¬
307

чен. Агент прокатйой конторы пришел за пишущей ма*

шинкой и, сидя на кровати Мартина, дожидался, когда

он допишет последнюю страницу. «Конец» — выстукал на

машинке Мартин, и для него это был в самом деле конец.

С чувством некоторого облегчения он смотрел, как агент

взял машинку и унес ее. После этого он упал на кро¬

вать. Он совершенно ослаб от голода. Он не ел уже

тридцать шесть часов и даже ни разу не вспомнил о пи¬

ще. Он лежал на спине, забсрыв глаза, и како^то туман

постепенно заволакивал его сознание. В полусне он бор¬

мотал какое-то стихотворение, которое часто читал Брис-

сенден. Мария, стоя за дверью, с тревогой прислушива¬

лась к монотонному бормотанию своего жильца. Слова

стихотворения не им1ели для нее никакого см1ысла, но ее

пугало, что Мартин говорит сам с собой.
Лира, прочь!
Я песню спел!
Тихо песни отзвучали,
Словно призраки печали,
Утонули в светлой дали.
Лира, прочь!
Я песню спел!
Я когда-то пел под кленом.
Пел в лесу темно-зеленом,
Я был счастлив, юн и смел.
А теперь я петь бессилен,
Слезы горло мне сдавили.
Молча я бреду к могиле.
Лира, прочь!
Я песню спел!
Мария не выдержала; она кинулась к печке, на¬

лила полную миску супа, щедро зачерпнув со дна ка-

стрюли крошеного мяса и овощей, и побежала к Мартину.

Приподнявшись на локте, он начал есть, уверяя ее, что

вовсе не бредит и что совершенно здоров.
Когда Маряя ушла, Мартин сел на кровать и долго

сидел так, сгорбившись и бессмысленно глядя в одну

точку, пока не заметил, что перед ним лежит номер жур*

нала, присланный с утренней почтой. «Это «Парфе-

нон»,— подумал он,— августовский «Парфенон», и в нем

должна быть напечатана «Эфемерида». Ах, если бы

Бриссенден был жив!»
Он стал перелистывать страницы журнала и вдруг
308

остолбенел: «Эфемерида» была украшена пышным за¬

головком и заставками в стиле Бердсли; с одной сто¬

роны заголовка находился портрет Бриссендена, а с дру¬

гой— сэра Джона Вэлью, британского посла. В преди¬

словии от редакции сообщалось, что сэр Джон Вэлью

недавно сказал, будто в Ам»ерике нет поэтов, и, печатая

«Эфемериду», «Парфенон» как бы отвечает ему: «Нате¬

ка, получите, сэр Джон Вэлью!» О Картрайте Брюсе го¬

ворилось как о величайшем американском критике и при¬

водились его слова: «Эфемерида» — величайшее произ¬

ведение американской поэзии». Заканчивалось предисло¬

вие так: «Мы еще не можем» оценитть все красоты «Эфе¬

мериды»; быть может, нам никогда не удастся вполне оце¬

нить ее. Но, читая и перечитывая поэм1у, мы изумлялись

необычайному словесному богатству м*истера Бриссендена

и не раз спрашивали себя, как и откуда мог мистер Брис-

сенден почерпнуть такое сокроэище слов и так искусно

скомпоновать их».
Затем следовала сама поэм«а.
«Хорошо, что ты умер, бедный Брис!» — подумал

Мартин, уронив журнал на пол.
Все было пошло и мерзко до тошноты, но настоящего

омерзения Мартин не почувствовал. Ему хотелось рассер¬

диться, но не хватало энергии. Он словно отупел. Кровь

застыла в его жилах и не могла бурлить от возмуще¬

ния. В конце концов что тут особенного? Вполне в духе

буржуазного общества, которое так глубоко ненавидел

Бриссенден.
—	Бедный Брис!— пробормотал Мартин.— Он нико¬

гда бы не простил мне этого!
С усилием поднявшись, Мартин выдвинул ящик, где

прежде у него хранилась бумага для машинки. Порыв¬

шись в нем, он извлек одиннадцать стихотворений, напи¬

санных его другом. Он медленно разорвал их одно за дру¬

гим и бросил в корзинку. Потом опять сел на кровать и

невидящим взглядом уставился в пустоту.
Сколько времени просидел он так, он не знал; нако¬

нец из туманного пространства возникла перед ним длин¬

ная ярко-белая полоса. Это было очень странно. Но,

вглядевшись, Мартин увидел, что это линия прибоя у

кораллового рифа где-то в Тихом океане. Мгновение спу¬

стя он разглядел в белой пене челнок, мtaлeнький, утлый
309

челнок. Молодой бронзовокожий бог, опоясанный пурпур¬

ной тканью, сидел на корме, погружая в волны свер¬

кающее весло. Мартин узнал его, Это был Моти, М1ладший

сын вождя Тами,—стало быть, это происходило у бере¬

гов Таити, и за коралловым рифом лежала чудесная стра¬

на Папара, где возле самого устья реки стояла тростни¬

ковая хижина вождя.
Наступил вечер, и Моти возвращался с рыбной лов¬

ли. Он ждал большой волны, которая перенесла бы его

через риф. Мартин увидел и самого себя сидящим в чел¬

ноке, как бывало не раз, и готовым, по сигналу Моти,

бешено заработать веслами, как только встанет над ни¬

ми бирюзовая громада волны. В следующий миг он пе¬

рестал быть зрителем; он на самом деле сидел в чел¬

ноке и с ожесточением греб под дикие возгласы Моти.'

Они пронеслись вперед, среди грохота и шипения, обда-,

ваемые брызгами, и вдруг очутились в тихой, неподвиж¬

ной лагуне. Моти, см>еясь, протирал глаза, залитые соле¬

ной водой, а челнок скользил к коралловому берегу, где

среди стройных кокосовых пальм видна была хижина Та¬

ми, вся золотая в лучах заходящего солнца.
Но видение вдруг затуманилось, и перед глазами Мар¬

тина возник опять беспорядок его тесной каморки. На¬

прасно силился он снова увидеть Таити. Он знал, что

теперь в пальмювой роще звучат песни и девушки пля¬

шут при лунном свете. Но он ничего не видел больше,

кроме стола, заваленного бум1агами, и тусклого, давно

не мытого окна. Он со стоном закрыл глаза и погрузился

в сонное забытье.
ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ
Всю ночь Мартин проспал тяжелым chomi, а утроМ!

его разбудил стук почтальона. Усталый и безучастный

ко всему Мартин вскрывал полученные письма. В одном

из них, со штампом! известного «пиратского» журнала на

конверте, оказался чек на двадцать два доллара. Этих

денег он добивался почти полтора года. Но теперь, полу-

чив их, он остался равнодушным. Он уже неспособен был

замирать от восторга при виде издательских чеков. Пре¬

жде чеки казались ему залогом будущих великих успе-
310

хов, а сейчас перед ним лежали .просто двадцать два дол¬

лара, на которые можно было купить чего-нибудь по¬

есть. Вот и все.
С этой же почтой пришел еще чек на десять долла-

ро-в — от одного нью-йоркского журнала за юмористиче¬

ские стишки, принятые уже давно. Мартину пришла в

голову идея, которую он тут же хладнокровно обдумал.

Он не знал, что будет делать дальше, и не испытывал же¬

лания что-нибудь делать. А между тем Н|ДДо было жить,

надо было платить долги. Не выгоднее ли истратить эти

десять долларов на марки и вновь отправить в путеше¬

ствие валявшуюся под столом груду рукописей? Может

быть, одну или две где-нибудь примут. А это даст ему

возможность просуществовать. Мартин так и сделал.

Получив по чекам в оклендском банке, он купил марок.

Но мысль вернуться в свою каморку и приняться за

. стряпню показалась ему невыносимой. В первый раз он

решил пренебречь долгами. Он отлично знал, что дома

можно сытно пообедать за пятнадцать— двадцать цен¬

тов. Но вместо этого отправился в кафе «Форум» и зака¬

зал обед, обошедшийся в два доллара. Он дал двадцать

пять центов на чай и пятьдесят истратил на египетские

папиросы. Он не курил с тех пор, как Руфь запретила ему.

Но теперь у него не было никаких причин отказывать

себе в удовольствии, а курить очень хотелось. И стоит ли

беречь деньги? Конечно, за пять центов он мог купить

табаку и бумаги на сорок самокруток, но какой смысл?

Деньги не имели для него никакого значения, кроме того,

что на них сейчас, сегодня можно было что-то купить!

Он остался без руля и без компаса, и торопиться ему

было некуда. Плывя по течению, он меньше ощущал

жизнь; а ощущение жизни причиняло боль.
Дни проходили за днями, похожие один на другой;

спал Мартин теперь по восьми часов в сутки. Хотя в ожи¬

дании новых чеков он корм»1лся в японских ресторанчи¬

ках, где можно поесть за десять центов, он даже попол¬

нел. Щеки его округлились, потому что он не изнуряд

себя недосыпанием и напряженной работой. Он ничего

не писал, его книги мирно отдыхали на полке, Мартин

часто уходил за город на холмы, долгие часы проводил

в парке. У него не было ни друзей, ни знаком1Ых, да и не

хотелось их заводить. К чему? Он безотчетно ожидал
311

какого-нибудь толчка извне, который вновь привел бы в

движение его остановившуюся жизнь. А пока существо¬

вание оставалось томительным, однообразным, пустым и

лишенным всякого смысла.
Однажды он вздумал съездить в Сан-Франциско, по¬

видаться с «настоящими людьми». Но у самых дверей

он вдруг круто повернулся и торопливо пошел назад по

людньш улицам гетто. Мысль, что он услышит сейчас фи¬

лософские спорны, так испугала его, что он почти бежал,

боясь, как бы не повстречался ему кто-нибудь из «на¬

стоящих людей» и не признал его.
Иногда он просм1атривал журналы и газеты, чтобы

осведомиться, что пишут об «Эфемериде». Поэма надела¬

ла шуму. Но какого шуму! Все прочли, и все спорили о

том, поэзия это или нет. Местные газеты были полны уче¬

ных статей, иронических рецензий, взволнованных чита¬

тельских писем — все по поводу этой поэмы. Элен Дел¬

ла Дельмар (под звуки труб и бой барабанов провозгла¬

шенная величайшей поэтессой Соединенных Штатов) не

пожелала освободить для Бриссендена место рядом* с со¬

бой на Пегасе и писала многословные письма к читаю¬

щей публике, доказывая, что он вовсе не поэт.
«Парфенон» в очередном номере самодовольно пожи¬

нал плоды поднятого им шума, издевался над сэром

Джоном Вэлью и бессовестно использовал смерть Брис¬

сендена в целях рекламы. Одна газета, имевшая будто

бы больше полум1иллиона подписчиков, напечатала поэ¬

му Элен Деллы Дел1ьмар, где высмеивался Бриссенден.

Не -успокоившись на этом, поэтесса написала еще и паро¬

дию на «Эфемериду».
Мартин не раз радовался, что друг его не дожил до

этого часа. Он «енавидел толпу, а теперь толпе было бро¬

шено на поругание самое для него святое и сокровенное.

Сотворенная им красота ежедневно подвергалась ви¬

висекции. Каждый ничтожный щелкопер радовался слу¬

чаю покрасоваться перед публикой в лучах величия Брис¬

сендена. Одна газета писала: «Мы получили письмо от

одного джентльмена, который сообщает, что сочинил в

точности такую же поэм»у, только лучше, уже несколько

лет тому назад». Другая газета совершенно серьезно за¬

мечала, упрекая Элен Деллу Дельмар за ее пародию:

«Мисс Дельм1ар, написав эту пародию, очевидно, забы¬
312

ла о том», что великий поэт всегда должен уважать дру-,

гого, быть может, еще более великого. Но несомненно

одно: хотя мисс Дельмар несколько ревниво относится,

к успеху «Эфем1ериды», она, как и все, находится под впе¬

чатлением этого произведения, и, быть может, настанет

день, когда она сама попробует написать нечто подоб¬

ное».
Проповедники избрали «Эфемериду» темою для своих

проповедей, и один из них, пытавшийся защищать ее,

был обвинен в ереси. Великая поэм1а послужила увесе¬

лению почтеннейшей публики. Поставщики комических

стишков и карикатуристы наперебой старались рассме¬

шить читателей, фельетонисты тоже упражнялись в ост¬

роумии, рассказывая, как некий Чарли Френшэм по се¬

крету сказал Арчи Дженнингсу, что от пяти строк из

«Эфемериды» человек способен прибить калеку, а от де¬

сяти — броситься в реку вниз головой.
Мартин не смеялся, но и не скрежетал зубами от яро¬

сти. Ему было лишь невыносимо грустно. После того как

рухнул его мир, увенчанный любовью, крушение веры в

печать и в публику уже не казалось катастрофой. Брис*;

сенден был прав в своем мнении о журналах, и Мартин

зря потратил столько времени, чтобы убедиться в его

правоте. Журналы не только подтвердили опасения Брис-

сендена, они их превзошли. Ну что ж, это конец, мрачно

утешал себя Мартин. Он хотел взлететь в заоблачную

высь, а свалился в зловонное болото.
И опять перед ним» возникли прекрасные, светлые кар¬

тины далекого Таити! Вот равнинные Паумоту, вот гори¬

стые Маркизские острова, Мартину часто казалось,

что он стоит на палубе торговой шхуны или на маленьком,

хрупком катере, плывущем) мимо рифов Папеэты или

вдоль жемчужных отмелей Нукухивы к бухте Тайохаэ,

где, он знал, Тамари заколет кабана в честь его прибы¬

тия, а дочери Тамари окружат его со смехом и песнями

и украсят цветочными гирляндам1и. Тихий океан настой¬

чиво звал его, и Мартин знал, что рано или поздно он

откликнется на этот зов. А пока он продолжал плыть по

течению, отдыхая после своего долгого утомительного пу¬

тешествия по великому царству знания.
Получив от «Парфенона» чек на триста пятьдесят

долларов, Мартин передал его под расписку душепри¬
313

казчику Бриосендена и, в свою очередь, дал ему, распис-.

ку в том, что остался должен Бриссендену сто дол-,

ларов.
Однако время японских ресторанчиков уже конча¬

лось для Мартина. Как раз в тот миг, когда он прекратил

борьбу, колесо фортуны повернулось. Но оно поверну¬

лось слишком поздно. Без всякого волнения он вскрыл

конверт «Миллениума»,, из которого выпал чек на три¬

ста долларов. Это был гонорар за «Приключение». Дол¬

ги Мартина, включая ссуду под заклад со всеми процен¬

тами, не достигали и ста долларов. Уплатив их и пере¬

слав сто долларов душеприказчику Бриссендена, Мартин

оказался обладателем огромной для него суммы в сто

долларов. Он заказал себе хороший костюм) и начал обе-,

дать в лучших кафе города. 2Кил он в той же маленькой

комнатке у Марии, но его новый костюм произвел на со¬

седей столь сильное впечатление, что мальчишки боль¬

ше не решались кричать ему с крыш и заборов, что он

бродяга и лодырь.
«Вики-Вики», его «гавайский» рассказ, был куплен

«Ежемесячником* Уоррена» за двести пятьдесят долла¬

ров. «Северное обозрение» напечатало «Колыбель кра¬

соты», а «Журнал Макинтоша» принял «Гадалку» — сти¬

хотворение, написанное hmi в честь Мэриен. Редакторы и

рецензенты вернулись после летнего отдыха, и руко^

писи оборачивались необыкновенно быстро. Мартин ни¬

как не мог понять, почему все то, что так упорно отверга¬

лось в продолжение двух лет, теперь принималось почти

без разбора. Ведь ни одна из его вещей еще не успела по¬

ка увидеть света. Он по-прежнему не был известен за пре¬

делами Окленда, а те немногие жители Окленда, которые

о нем слыхали, считали его ярьш социалистом из «крас^*

ных». Ничем нельзя было объяснить такую внезапную пе¬

ремену. Это была просто прихоть судьбы.
После того как несколько журналов подряд отвергли

«Позор солнца», Мартин, памятуя совет своего покойного

друга, решил предложить его какомуннибудь книгоизда¬

тельству. После нескольких неудач рукопись была нако¬

нец принята к изданию одной из крупнейших фирм—*

«Синглтри, Дарнлей и К®». В ответ на просьбу Мартина

об авансе издатель написал ему, что это у них не приня¬

то, что подобного рода книги обычно не окупаются и
314

вряд ли удастся продать более тысячи экземпляров. Мар¬

тин вычислил, что если книга будет продаваться по цене

один доллар, то, считая из пятнадцати процентов, он по¬

лучит сто пятьдесят долларов. После этого он решил, что

если будет когда-нибудь писать, то только беллетристику.

«Приключение» было в четыре раза короче «Позора солн¬

ца», а принесло ему вдвое больше. В конце концов вычи¬

танные когда-то из газет сведения о писательских гоно¬

рарах оказались верными. Первоклассные журналы дей¬

ствительно платили по принятии рукописи, и платили

очень хорошо. «Миллениум»» заплатил ему даже не по

два, а по четыре цента за слово. А кроме того, настоящая

литература все-таки находила сбыт — ведь купили же его

произведения. При этой мысли Мартин печально усмех¬

нулся.
Он написал «Синглтри, Дарнлею и К°», что согласен

продать им «Позор солнца» в полную собственность за

сто долларов, но издательство не пожелало рискнуть.

Впрочем, Мартин не нуждался в деньгах, так как за по¬

следнее время были приняты к печати и оплачены еще

пять или шесть его рассказов. Мартин даже открыл в бан¬

ке текущий счет на несколько сот долларов. «Запозда¬

лый» после недолгого путешествия обрел пристанище в

издательстве Мередит-Лоуэл. Вспомнив о своем обеща¬

нии возвратить Гертруде пять долларов сторицею,

Мартин написал в издательство письмо с просьбой вы¬

слать аванс в размере пятисот долларов. К его удивле¬

нию, чек на эту сумму был немедленно выслан. Марти я

разменял его на золото и позвонил Гертруде, что хотел

бы повидать ее.
Гертруда пришла запыхавшись, так как очень торо¬

пилась. Предчувствуя недоброе, она положила в сумочку

весь свой скудный наличный капитал; она была настоль¬

ко уверена, что с Мартином! стряслась беда, что сразу

же расплакалась у него на груди и стала совать ему в

руку принесенные деньги.
—	Я бы сам1 пришел к тебе,— сказал Мартин,— но я

не хотел ругаться с мистером Хиггинботамом! А без ссо¬

ры, наверное, не обошлось бы!
—	Ничего, он скоро успокоится,— уверяла его сестра,

стараясь угадать, что именно случилось с Мартином.—

Но только ты поскорей поступай на службу. Бернард лю¬
315

бит, чтобы люди занимались честным трудом. Эта ста¬

тья в газете совсем взбесила его. Я никогда не видела его

в таком остервенении.
—	Я не хочу поступать на службу,— с улыбкой ска¬

зал ей Мартин,— можешь передать ему это от моего име¬

ни, Мне никакая служба не нужна. Вот тебе доказатель¬

ство.
И он высыпал ей на колени сто сверкающих и звеня¬

щих золотых пятидолларовых монет.
—	Помнишь, ты м«е дала пять долларов, когда у ме¬

ня не было на трамвай? Вот тебе эти пять долларов и

еще девяносто девять братьев, разного возраста, но оди¬

накового достоинства.
Если Гертруда спешила к Мартину в тревоге, то те¬

перь ею овладел панический ужас. Сомнениям не оста¬

валось места. Она не подозревала, она была увере¬

на. В страхе она смотрела на Мартина, дрожа всем

телом, словно эти золотые кружочки жгли ее адским

огнем.
—	Это все твое! — сказал Мартин со смехом.
Гертруда разразилась громким!И рыданиями.
—	Бедный мой мальчик! Бедный мой мальчик! — за¬

причитала она.
На мгновение Мартин опешил. Но тут же он попял

причину волнения сестры и показал-ей письмо книгоиз-

дателяьства. Гертруда с трудом прочла его, вытерла гла¬

за и наконец неуверенно спросила:
—	Значит, ты получил эти деньги честным» путем?
—	Еще бы! Я даже не выиграл их, а заработал.
Сестрин взгляд понемногу прояснился, и она внима¬

тельно перечла письмо. Мартин не без труда объяснил

ей, за что он получил такую большую сумму денег. Еще

трудней было объяснить, что деньги эти принадлежат

ей, что он в них не нуждается.
—	Я положу их в банк на твое имя,— решила Герт-

руда.
—	Нет! Если ты не возьмешь их, я отдам их Марии.

Она сумеет их использовать. Я требую, чтобы ты наняла

служанку и отдохнула как следует.
—	Пойду расскажу ^ Бернарду,— сказала Гертруда,

вставая.
Мартин слегка нахмурился, но тотчас же рассмеялся.
316

—	Расскажи, расскажи,— сказал он.— Может быть,

теперь он пригласит меня обедать.
—	Конечно, пригласит! То есть я просто уверена в

этом!—с жаром воскликнула сестра, бросаясь ему на

шею.
ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ
Прошло некоторое время, и Мартин затосковал. Он

был здоровый и сильный мужчина, а делать ему бы¬

ло решительно нечего. После того как он перестал писать

и забросил книги, после смерти Бриссендена и разрыва

с Руфью в жизни его образовалась зияющая пустота. На¬

прасно пытался он заполнить эту пустоту ресторанами и

египетскими папиросами. Правда, его неодолимо влекли

к себе южные моря, но ему казалось, что здесь, в Соеди¬

ненных Штатах, игра еще не закончена. Скоро будут на¬

печатаны две его книги, может быть, и другие найдут себе

издателей. А это означало — деньги; стоило подождать,

чтобы отправиться в южные моря с полным мешком зо¬

лота. Он знал на Маркизских островах одну прелестную

долину, которую можно было купить за тысячу чилийских

долларов. Долина тянулась от подковообразного залив¬

чика до высоких гор, вершинам»и уткнувшихся в облака.

Там цвели тропические цветы, в диких зарослях води¬

лись куропатки и кабаны, а на горах паслись стада ди¬

ких коз, преследуемые стаями диких собак. Это был

уголок девственной природы. Ни единая человеческая

душа не обитала там. И все — долину Вхместе с зали¬

вом — можно было купить за тысячу чилийских долларов.
Залив, помнилось ему, был хорошо защищен от вет¬

ров и глубоководен, в нем могли бросать якорь большие

океанские суда, и Тихоокеанский маршрутный справоч¬

ник рекомендовал его как лучшую гавань в той части

океана. Мартин купит шхуну, быстроходное суденышко

типа яхты, и будет заниматься ловлей жемчуга и торго¬

вать копрой. В долине будет его база. Там1 он построит

себе тростниковую хижину, вроде той, в которой жил

вождь Тами, и наймет к себе на службу черных тузем¬

цев. Он будет принимать у себя факторов из Тайохаэ,

капитанов торговых судов, контрабандистов и благород¬

ных морских бродяг. Он будет жить открыто и по-коро-

левски принимать гостей. И, быть может, там он забудет
317

читанные когда-то книги и мир, который оказался сплош¬

ной иллюзией.
Но для этого нужно было сидеть в Калифорнии и

ждать, пока мешок наполнится золотом. Деньги уже на¬

чали стекаться к нему. Если пойдет хотя бы одна книга,

то он легко продаст остальные рукописи. Можно соста¬

вить сборники из мелких рассказов и стихов, чтобы ско¬

рей стали доступными и долина, и залив, и шхуна. Пи¬

сать он больше никогда не будет* Эго. Л^ртин решил

твердо и бесповоротно. Но пока книги печатаются, надо

что-нибудь придумать. Нельзя жить в таком оцепенении

и равнодушии.
Как-то раз он узнал, что в воскресенье должно со¬

стояться в Шелл-Моунд-парке гулянье каменщиков, и ре¬

шил отправиться туда. В прежние годы он частенько бы¬

вал на подобных гуляньях, отлично знал, что они собой

представляют, и теперь, войдя в парк, почувствовал, как

проснулись в нем давно забытые ощущения. В конце кон¬

цов он был своим среди рабочего люда. Он родился и

вырос в этой среде и был рад после недолгого отчуждения

снова в нее вернуться.
—	Да ведь это Март! — услыхал он вдруг, и чья-то

рука дружески легла ему на плечо.— Где тебя носило, ста¬

рина? В плаванье ты был, что ли? Ну, садись, разопьем

бутылочку!
Тут оказалась вся его старая компания, только кое-

где мелькали новые лица да кой-кого из прежних не хва¬

тало. К каменщикам они не имели никакого отношения,

но, как и встарь, не пропускали ни одного воскресного

гулянья, где можно было потанцевать, погалдеть и поме¬

риться силами. Мартин выпил с ними и сразу ожил. Ду¬

рак он был, что отстал от них! Он твердо верил в эту ми¬

нуту, что был бы гораздо счастливее, если б не уходил

из своей среды, не гнался бы за книжными знаниями и

обществом людей, которые считали себя выше него. Одна¬

ко пиво было не так вкусно, как в былые годы! Вкус

был совсем не тот. Видно, Бриссенден отучил его от про¬

стого пива; может быть, книги отучили его от дружбы с

весельши товарищами его юности? Решив доказать са¬

мому себе, что это не так, он отправился танцевать в па¬

вильон. Тут он наткнулся на жильца своей сестры, во¬

допроводчика Джимми, в обществе какой-то высокой
318

блондинки, которая не замедлила оказать предпочтение

Мартину.
—	Ас ним всегда так! — сказал Джим в ответ на

поддразнивания приятелей, когда Мартин и блондинка

закружились в вальсе.— Я даже и не сержусь. Уж очень

рад опять его повидать! Ну и ловко же танцует, черт

его побери! Тут никакая девчонка не устоит!
Но Мартин честно возвратил блондинку Джимми, и

все трое продолжали хохотать и веселиться вместе с

полдюжиной друзей. Все были рады возвращению Мар¬

тина. Еще ни одна его книга не вышла в свет, и, стало

быгь, он еще не имел в их глазах никакой ложной ценно¬

сти. Они любили его ради него самого. Он чувствовал се¬

бя, словно принц, вернувшийся из изгнания, и его одино¬

кое сердце отогревалось среди этого искреннего и непо¬

средственного веселья. Он. разошелся вовсю. В карма*

нах у него звенели доллары, и он тратил их щедрой рукой,

совсем как в прежние времена, вернувшись из плавания.
Вдруг среди танцующих Мартин заметил Лиззи Ко-

нолли: она кружилась в объятиях какого-то рабочего пар¬

ня. Несколько позже, бродя по павильону, ой увидел ее

за столиком, где пили прохладительные напитки, и подо¬

шел. Лиззи Конолли очень удивилась и обрадовалась

встрече. После первых приветствий они пошли в парк,

где можно было поговорить, не стараясь перекричать му¬

зыку. С первой же минуты Мартин понял, что она вся

в его власти. Об этом можно было догадаться и по влаж¬

ному блеску ее глаз, и по горделивой покорности движе¬

ний, и по тому, как жадно ловила она каждое его слово.

Перед Мартином была не та молоденькая девчонка, ко¬

торую он когда-то повстречал в театре. Лиззи Конолли

стала женщиной, и Мартин сразу отметил, как расцвела

ее живая, задорная красота; живость была все та же, но

задор она, видимо, научилась умерять.
—	Красавица, настоящая красавица,— про себя шеп¬

тал Мартин с невольным восхищением. И он знал, что

стоит ему только позвать, и она пойдет с ним хоть на

край света.
В этот самый миг он получил вдруг такой удар по го¬

лове, что едва устоял на месте. Удар был нанесен кула¬

ком, и человек целил, должно быть, в челюсть, но в спеш¬

ке и ярости промахнулся. Мартин повернулся как раз в
319

то время, когда нападавшии занес кулак для второго

удара. Он ловко уклонился, удар не попал в цель, и Мар¬

тин левой сбил противника с ног. Но тот сейчас же вско¬

чил. Мартин увидел перед собой перекошенное от бешен¬

ства лицо и удивился: чем он мог так рассердить этого

человека? Однако удивление не помешало ему снова от¬

разить атаку и сильным ударом! свалить нападавшего на

землю. Джим и другие, уже бежали к месту драки.
Мартин дрожал от упоения. Вернулись былые сча¬

стливые деньки: танцы, веселье, драки! Не теряя из виду

своего противника, он кинул быстрый взгляд на Лиззи

Конолли. Обычно девушки принимались визжать, когда

случались подобные схватки, но эта не завизжала. Она

смотрела, затаив дыхание, наклонившись вперед всем

телом, прижав руку к груди, щеки ее горели и в глазах

светилось восхищение.
Человек, напавший на Мартина, между тем вскочил

на ноги и старался вырваться из рук Джима и его при¬

ятелей.
—	Она дожидалась меня! — кричал он гневно.— Она

дожидалась м.еня, а этот нахал увел ее! Пустите! Я по¬

кажу ему, где раки зимуют!
—	Да ты спятил! — говорил Джимми, удерживая

юношу.— Ведь это же Март Иден! Ты лучше с ним не

связывайся. Он тебе так всыплет, что от тебя мокрое ме¬

сто останется.
—	А зачем он увел ее? — кричал тот.
—	Он побил Летучего Голландца, а ты помнишь,

что это был за парень! И он побил его на пятом раунде!

Ты и минуты не выстоишь против него. Понял?
Это сообщение, по-видимому, немного утихомирило

парня; он смерил Мартина внимательным взглядом и про¬

изнес, все еще хорохорясь, но уже без прежней запаль¬

чивости:
—	Что-то не верится.
—	Вот и Летучем»у Голландцу не верилось,— возра¬

зил Джимми.— Пойдем! Брось это дело! Что, других

девчонок здесь нет, что ли?
Тот наконец послушался, и вся компания двинулась

по направлению к павильону.
—	Кто это? — спросил Мартин у Лиззи.— И чего он

разбушевался?
320

♦МАРТИН ИДЕН».

«МЛРТИН ИДЕН»

Пыл драки не в пример прежним дням уже остывал

в нем, и он с грустью убеждался, что привычка к самоана¬

лизу лишила его непосредственности чувств и мыслей.
Лиззи тряхнула головой.
—	Да так, один парень,— сказала она,— я с ним

гуляла последнее время.
Помолчав немного, она прибавила:
—	Просто мне скучно было... но я никогда не забы¬

вала...— Она понизила голос и устремила взгляд в про¬

странство.— Я бы на него и не взглянула при вас!..
Мартин смотрел на нее и понимал, что ему сейчас

нужно только протянуть руку; но, слушая ее простые сло¬

ва, он задумался над тем, стоит ли придавать такое

большое значение изысканной книжной речи, и... забыл

ей ответить.
—	Вы здорово отделали его,— сказала она со смехом.
—	Он парень крепкий,— великодушно возразил Мар¬

тин.— Если бы его не увели, мне бы, пожалуй, при¬

шлось с НИМ1 повозиться.
—	Кто была та молодая дама, с которой я вас встре¬

тила?— спросила вдруг Лиззи.
—	Так, одна знакомая,— ответил он.
—	Давно это было,— задумчиво произнесла девуш¬

ка,— как будто тысячу лет тому назад!
Мартин ничего не ответил и переменил тему разгово¬

ра. Они пошли в ресторан, Мартин заказал вина и доро¬

гих закусок, потом» он танцевал с ней, только с ней, дс

тех пор, пока она, наконец, не устала. Мартин был пре¬

красный танцор, и девушка кружилась, не чуя под собой

ног от блаженства; она склонила голову к нему на пле¬

чо, и ей хотелось, чтобы так продолжалось вечно. Потом

они пошли снова в парк, где, по старому доброму обы¬

чаю, она села на траву, а Мартин лег и положил голову

ей на колени. Он скоро задремал, а она нежно погла¬

живала его волосы, всей душой отдаваясь охватившему

ее чувству.
Мартин вдруг открыл глаза и прочел в ее взгляде

нежное признание. Она было смутилась, но тотчас опра¬

вилась и посмотрела на него решительно и смело.
—	Я ждала все эти годы,— сказала она чуть слышно.
И Мартин почувствовал, что это правда, удивитель¬

ная, чудесная правда. Великое искушение овладело им; в

21. Джек Лондон, т. Vn.	321

его власти было сделать эту девушку счастливой. Если

самому ему не суждено счастье, почему не дать счастье

другому человеку? Он мог бы жениться на ней и увезти

ее с собою на Маркизские острова. Ему очень хотелось

поддаться искушению, но какой-то внутренний голос

приказывал не делать этого. Наперекор самому себе, он

оставался верен своей Любви. Дни вольностей и легко¬

мыслия миновали. Вернуть их было невозможно. Он из-

М13НИЛСЯ и только сейчас понял, насколько он изменился.
—	Я не гожусь в мужья, Лиззи,— сказал он, улы¬

баясь.
Ее рука на мгновение остановилась, но hotomi паль¬

цы ее снова стали нежно перебирать его волосы. Мар¬

тин заметил, что ее лицо вдруг приняло суровое, реши¬

тельное выражение, которое, впрочем, быстро исчезло,

и опять щеки ее нежно зарумянились, а глаза смотрели

М1ЯГК0 и ласково.
—	Я не то хотела сказатть...— начала она и запну¬

лась.— Во всяком случае, мне это все равно. Да, да, мне

все равно,— повторила она.— Я горжусь вашей друж¬

бой. Я на все готова для вас. Такая уж я, верно, уро¬

дилась.
Мартин сел. Он взял ее руку и тепло пожал ее, но в

его пожатии не было страсти,— от этого тепла на Лиззи

повеяло холодом.
—	Не будем- говорить об этом,— сказала она,
—	Вы хорошая, благородная девушка,— произнес

Мартин,— это я должен гордиться вашей дружбой. Я и

горжусь, да, да! Вы для меня точно луч света в темном

и мрачном мире, и я буду с вами так же честен, как и

вы были со м>ною.
—	Мне все равно, честны вы со миой или нет. Вы мо¬

жете делать со мной, что хотите. Можете швырнуть меня

в грязь и растоптать, если хотите. Но это можете только

вы,— сказала она, гордо вскинув голову,— недаром я с

детских лет привыкла сама собой распоряжаться!
—	Вот потому-то я и должен быть честен с вами,—

ласково сказал он.— Вы такая славная и благородная,

что и я должен поступить с вами благородно. Я не мюгу

жениться и не могу... ну да, и не могу любить просто

так, хотя прежде это со миой бывало. Я очень жалею,

что повстречал вас сегодня. Но теперь ничего не поде¬
322

лаешь. Не думал я, что все так получится. Я веда к вам

очень хорошо отношусь, Лиззи, вы даже не представляе¬

те, как хорошо. Больше того, я восхищаюсь и преклоняюсь

перед вами. Вы замечательная, поистине замечательная

девушка! Но что пользы говорить вам об этом»? Мне бы

хотелось сделать только одно. Ваша жизнь была тяже¬

ла. Позвольте мне облегчить ее! — Радостный блеск

вспыхнул в ее глазах и тотчас же угас.— Я скоро получу

много денег! Очень много!
И в этот миг он забыл о долине и о заливе, о тростни¬

ковой хижине и о белой яхте. В конце концов зачем все

это? Ведь он отлично может отправиться в плавание

на любом судне и куда eMiy вздумается.
—	Мне бы хотелось отдать эти деньги вам. Вы мо¬

жете поступить на курсы, изучить какую-нибудь профес¬

сию. Можете стать стенографисткой. Я помогу вам в

этом. А мюжет быть, у вас еще живы родители? Я бы мог,

например, купить им бакалейную лавку. Скажите толь¬

ко, чего вы хотите, и я все для вас сделаю.
Лиззи сидела неподвижно, глядя перед собой сухи¬

ми глазами, и ничего не отвечала. Какой-то ком в горле

мешал ей дышать, и Мартин вдруг ясно понял, что она

чувствует, и у него самого болезненно сдавило горло. Не

надо было заводить этот разговор. То, что он предлагал

ей, было ничтожно в сравнении с тем, что она готова

была отдать ему. Он предлагал ей то, что у него было

лишним, без чего он мог обойтись,— а она отдавала

ему всю себя, не боясь ни позора, ни греха, ни веч¬

ных мук.
—	Не будем говорить об этом,— сказала она и каш¬

лянула, словно стараясь освободиться от этого мешавше¬

го ей комка в горле.— Пора идти! Я устала!
Гулянье кончилось, и публика почти уже разошлась.

Но когда Мартин и Лиззи вышли из-за деревьев, то они

увидели поджидавшую их кучку людей. Мартин сразу

понял, в чем» дело. Готовилась потасовка. Это были их

телохранители. Все вместе они пошли к воротам! пар¬

ка, а в некотором отдалении двигалась туда же другая

компания — это незадачливый поклонник Лиззи, гото¬

вясь отомстить за обиду, уже успел собрать своих сторон¬

ников. Несколько полисменов, предвидя столкновение,

проводили обе компании до поезда, идущего в Сан-Фран¬
323

циско. Мартин предупредил Джимми, что сойдет на оста¬

новке Шестнадцатой улицы и пересядет в оклендский

трамвай. Лиззи оставалась безучастной к происходя'

щем»у.
Поезд остановился у Шестнадцатой улицы. Кондук¬

тор трамвая, дожидавшегося на остановке, нетерпеливо

бил в гонг.
—	Ну, бери ее и давай ходу!— крикнул Джимми.—

Живо! А мы тут их задержим.
Враждебная партия была в первую минуту озадачена

этим маневром, но тотчас, выскочив из вагона, пустилась

вдогонку убегавшим.
Сидевшие в трамвае пассажиры не обратили особого

внимания на молодого человека и девушку, которые бы¬

стро подбежали к трам1ваю и заняли два свободных места

в углу. Никто не подозревал, что эта парочка имела ка¬

кое-то отношение к Джимми, который, вскочив на сту¬

пеньку, закричал вагоновожатому:
—	Давай, давай, приятель, жарь вовсю!
В следующий момент Джимми уже отбивался кула¬

ками от первого преследователя, пытавшегося вскочить

в трамвай. Кулаки заработали вовсю: товарищи Джимами

заняли длинную ступеньку открытого вагона и геройски

отбивали атаку. Трамвай тронулся под громкие удары

гонга, и друзья Джимми соскочили со ступеньки. Поле

сражения осталось далеко позади, и пассажирам даже

в голову не пришло, что сидевшие в уголке элегантный

молодой человек и хорошенькая работница были при¬

чиной происшедшего скандала.
Стычка взволновала Мартина, в нем1 проснулся бьь

лой воинственный задор. Но вскоре им снова овладела

привычная тоска. Он был стар, на целые века старше

беззаботных товарищей своей беззаботной юности. Слиш¬

ком большой путь он прошел, и о возвращении назад

нельзя было и думать. Его не привлекал тот образ жиз¬

ни, который он некогда вел. Прежние друзья стали чу¬

жими. Их жизнь была ему противна, как вкус дешевого

пива, от которого он отвык. Он слишком далеко ушел.

Тысячи прочитанных книг, как стена, разделяли их. Он

добровольно обрек себя на изгнание. Его увлекло путе¬

шествие по безгра!Шчным просторам разума, откуда не

было возврата к тому, что осталось позади. Однако че¬
324

ловеком- он не перестал быть, и его по-прежнему тянуло

к людям.
Но новой родины он пока еще не обрел. Ни друзья,

ни родные, ни новые знакомые из буржуазного круга, ни

даже эта девушка, которую он высоко ценил и ува¬

жал, не могли поня-пь его. Он думал об этом с грустью и с

горечью.
—	Помиритесь с ним»,— посоветовал Мартин на про¬

щание Лиззи, проводив ее до рабочего квартала, где она

жила, между Шестой и Маркет-стрит.
Он имел в виду того молодого парня, чье место он се¬

годня невольно занял.
—	Не могу... теперь,— отвечала она.
—	Пустяки! — весело воскликнул он.— Вам стоит

только свистнуть, и он прибежит.
—	Не в этом, дело,—просто сказала она.
И Мартин понял, что хотела она сказать.
Лиззи в-друг потянулась к нему. В этом движении не

было ничего властного и вызывающего. Оно было робко

и смиренно, и тронуло Мартина до глубины души. При¬

родная доброта заговорила в нем. Он обнял Лиззи и

крепко поцеловал, и не было в мире поцелуя чище и цело¬

мудреннее, чем тот, которым ответили ее губы.
—	Боже мой,— всхлипнула она.— Я с радостью

умерла бы за вас!.. Умерла бы за вас!
Она вдруг вырвалась от него и исчезла в воротах. Сле¬

зы выступили у него на глазах.
—	Мартин Иден,— пробормотал он,— ты никакой не

зверь и никудышный ницшеанец. Ты бы должен женить¬

ся на этой девушке и дать ей то счастье, к которому она

так рвется. Но ты не можешь. И это стыд и позор! «Ста¬

рик бродяга жалуется горько»,— пробормотал он, вспо¬

миная Гэнли: — «Вся наша жизмь — ошибка и позор!»

Да, наша жизнь —ошибка и позор!
ГЛАВА СОРОК ТРЕТЬЯ
«Позор солнца» вышел в октябре. Когда Мартин

вскрывал почтовую бандероль с шестью авторскими эк¬

земплярами, присланными ему издателем, на душе у него

было тяжело и грустно. Он думал о том, какой огром»ной

радостью явилось бы для него это событие несколько ме¬
325

сяцев назад и как не похоже на ту радость холодное рав¬

нодушие, которое он испытывал сейчас. Его книга, его

первая книга, лежала перед ним на столе, а сердце его

билось ровно, и он не чувствовал ничего, кроме тоски. Те¬

перь это уже не имело значения. В лучшем случае это

означало, что он получит деньги, но зачем ему теперь

деньги?..
Взяв один экземпляр, он вышел на кухню и препод¬

нес его Марии.
—	Эту книгу сочинил я,— объяснил он, видя ее изу¬

мление.— Я написал ее вот в этой каморке и думаю, что

ваш суп сыграл тут немаловажную роль. Возьмите ее и

сохраните. Будете смотреть на нее и вспом1Инать м>еня.
У Мартина и в мыслях не было хвастаться перед Ма¬

рией. Ему просто хотелооь доставить ей удовольствие,

оправдать ее долголетнюю веру в него. Мария положила

книгу в гостиной рядом с семейной библией. Эта книга,

написанная ее жильцом, была для нее священной релик¬

вией, СИМВОЛОМ! дружбы. Теперь Мария примирилась да¬

же с тем, что Мартин прежде был простым рабочим в

прачечной. Хотя она не могла понять в книге ни одной

строчки, она была твердо убеждена, что каждая строчка

в ней замечательна. Простая, неискушенная, привык¬

шая к тяжелому труду женщина обладала одной дра¬

гоценной способностью — верить.
Так же равнодушно, как и к авторским экземплярам»,

относился Мартин к отзывам, которые ему каждую неде¬

лю присылали из бюро вырезок. Книга наделала много

шуму, это было очевидно. Ну что ж, значит, его мешок

с золотом наполнится быстрее. Можно будет устроить

Лиззи, исполнить все обещания и поселиться наконец

в тростниковом дворце.
Издательство «Синглтри, Дарнлей и К®» из осторож-'

ности напечатало всего тысячу пятьсот экземпляров, но

первые же рецензии побудили его выпустить второй ти¬

раж— в три тысячи; а вскоре последовал и третий,— на

этот раз в пять тысяч. Одна лондонская фирма начала

переговоры об английском издании, а из Франции, Гер¬

мании и Скандинавских стран приходили запросы об

условиях перевода. Критика школы Метерлинка оказа¬

лась как нельзя более своевременной. Началась ожесто¬

ченная полемика. Салиби и Геккель поддерживали и за¬
326

щищали «Позор солнца», впервые оказавшись едино"

мышленниками. Крукс и Уоллес выступили против, а сэр

Оливер Лодж пытался найти компромисс в пользу соб¬

ственной космической философии. Сторонники Метер¬

линка сплотились под знаменем мистицизма. Честертон

заставил смеяться весь мир серией статей, якобы беспри¬

страстно трактовавших модную тем1у, а Бернард Шоу

обрушил на публику лавину своего остроум«ия, которая

едва не погребла под собой и споривших и самый пред¬

мет спора. Нечего и говорить, что, кроме этих великих

светил, на сцену выступили и менее крупные звезды,—

словом, шум1 принял грандиозные размеры.
«Это совершенно небывалое событие,— писала Мар¬

тину фирма «Синглтри, Дарнлей и К°»,— критико-фило¬

софская книга расходится, как poMian. Трудно было удач¬

нее выбрать тему, к тому .же успеху способствует необы¬

чайно благоприятное стечение обстоятельств. Можете

быть уверены, что мы стараемся как можно лучше исполь¬

зовать момент. В Соединенных Штатах и Канаде разо¬

шлось сорок тысяч экземпляров вашей книги, и в настоя¬

щее время уже печатается новое издание, тиражом в

двадцать тысяч. Мы едва успеваем удовлетворить спрос.

С другой стороны, мы не мало способствовали увеличе¬

нию этого спроса. Мы истратили на рекламу более пяти

тысяч долларов. Книга эта побьет все рекорды.
При сем имеем честь препроводить проект договора

на вашу следующую книгу. Заметьте, что мы увеличили

ваш гонорар до двадцати процентов,— это высшая став¬

ка, возможная для такой солидной фирмы, как наша.

Если вы находите условия подходящими, благоволите про¬

ставить на бланке договора заглавие книги. Мы не выдви¬

гаем никаких условий относительно ее содержания. Лю¬

бая книга, на любую тему. Если у вас уже есть что-либо

готовое, тем лучше. Не следует медлить. «Куй железо,

пока горячо».
Тотчас же по получении подписанного вам!И догово¬

ра вам будет выслан аванс в размере пяти тысяч дол¬

ларов. Как видите, мы верим в вас и не боимся риска.

Может быть, мы договорились бы с вами относительно

исключительного права издания всех ваших сочинений

на известный срок — ну, скажем!, на десять лет. Впрочем»

к этому вопросу мы еще вернемся»*
327

Отложив письмо, Мартин занялся арифметикой и, по¬

множив пятнадцать центов на шестьдесят тысяч, по¬

лучил результат—девять тысяч долларов. Он подписал

договор, проставив заглавие новой книги — «Дьш радо¬

сти», и отправил его издателю вместе с двадцатью не¬

большими рассказами, написанными еще до того» как он

нашел рецепт сочинения газетных фельетонов. И со всей

быстротой, на которую только способна американская

почта, пришел чек на пять тысяч долларов.
—	Я бы хотел, чтобы вы сегодня пошли со мною в

город, Мария, часа в два,— сказал Мартин, получив

чек,— или лучше так: встретимся с вами ровно в два

часа на углу Четырнадцатой улицы и Бродвея.
Мария явилась в назначенное время; она была очень

заинтересована, но ее догадки дальше новых башмаков

не шли. Поэтому она испытала даже некоторое разоча¬

рование, когда Мартин, миновав обувной магазин, при¬

вел ее в какую-то контору.	^
То, что случилось потом, навсегда осталось у нее,

в памяти, как чудесный сон. Элегантные джентль¬

мены, вежливо улыбаясь ей, беседовали с Мартином и

друг с другом. Стучала М)ашинка. Была подписана ка-

кая-то важная на вид бумага. Тут же был и домохозяин

Марии, и он тоже поставил свою подпись.
Когда они вышли на улицу, домохозяин сказал ей:
—	Ну, Мария, в ЭТОМ! месяце вам уж не придется

платить мне семь с половиной долларов.
Мария онемела от удивления.
—	Да и в следующие месяцы тоже,— продолжал он.
Мария стала благодарить его. словно он оказал ей,
милость. И только вернувшись домой и потолковав с со¬

седями, в первую очередь с лавочннком-португальцем,

она поняла, что этот маленький домик, в котором она

прожила столько лет, платя за наем, отныне стал ее соб¬

ственностью.
—	Почему вы теперь ничего не покупаете у меня? —

дружелюбно окликнул португалец Мартина, когда тот,

сойдя с трамвая, шел домой.
Мартин объяснил ему, что он уже не стряпает сам,

и тогда лавочник пригласил его распить с ним бутылоч¬

ку. Он угостил его самым лучшим вином», какое только

нашлось в лавке.
328

—	Мария,— объявил Мартин в тот же вечер,— я уез¬

жаю от вас. Да вы и сами скоро отсюда уедете. Можете

теперь сдать кому-нибудь дом и получать за него поме¬

сячную плату. У вас, кажется, есть брат в Сан-Леанд-

ро или Хэйуордсе, который заним1ается молочным хо¬

зяйством? Так вот, верните клиентам белье нестира¬

ным— понимаете? нестираным! — и поезжайте в Сан-

Леандро или в Хэйуордс,— одним словом, к вашему бра¬

ту... Скажите ему, что мне надо поговорить с ним. Я бу¬

ду жить в Окленде, в «Метрополе». Может быть, у него

есть на примете подходящая молочная ферма.
И вот Мария сделалась домовладелицей и хозяйкой

фермы; у нее было два работника, исполнявшие тяже¬

лую работу, а ее текущий счет в банке все возрастал,

несмотря на то, что дети были теперь обуты и хо¬

дили в школу. Редко кому удается встретить в жизни

сказочного принца. Но Мария, отупевшая от тяжкой ра¬

боты и никогда не мечтавшая ни о каких принцах, встре¬

тила такого принца в лице бывшего рабочего из пра¬

чечной.
Между тем публика начала интересоваться, кто же

такой этот Мартин Иден. Он отказался дать издателям

биографические сведения о себе, но от газет было не так-

то легко отделаться. Он был уроженцем Окленда, и ре¬

портеры разыскали достаточно людей, знавших Мар¬

тина Идена с детства. Таким образом, в газетах появи¬

лись подробные описания, кем он был и кем он не был,

чем он занимался и чем не занимался. Статьи иллюстри¬

рованы рисункам)и и фотографиями — нашелся предпри¬

имчивый фотограф, у которого Мартин когда-то снимался,

и теперь он бойко вел торговлю его карточками. Сначала

Мартин боролся с этой шумихой: в нем еще сильна бы¬

ла неприязнь к журналам! и к буржуазному обществу.

Но в конце концов он примирился — так было спокой¬

нее. Ему неловко было отказывать в интервью коррес¬

пондентам специально приехавшим издалека. Кроме того,

с тех пор, как он перестал писать и забросил книги, дни

стали тянуться невыносимо медленно и надо было чем-

нибудь заполнить время. Поэтому он разрешил себе эту

маленькую прихоть: беседовал с журналистами, излагал

свои литературные и философские взгляды и даже при¬

нимал приглашения в богатые буржуазные дома. Он об-
329

рел вдруг необычайное спокойствие. Ничто не трогало

его. Он простил всем и все — простил даже молодому ре¬

портеру, некогда изобразившему его в виде опасного со¬

циалиста, и дал ему интервью на целую полосу с при¬

ложением фотографического снимка.
Время от времени Мартин виделся с Лиззи и понимал,

что она жалеет о его возвеличении. Пропасть между ни¬

ми теперь стала еще^ больше. Может быть, в надежде

перебросить мостик через эту пропасть, Лиззи согласи¬

лась на его уговоры, стала посещать вечернюю школу и

курсы стенографии и сшила платье у лучшей порт¬

нихи, содравшей огромные деньги. Ее быстрые ус¬

пехи заставили наконец Мартина призадуматься над техМ,

правильно ли он поступает. Все, что делала Лиззи, она

делала ради него, и он знал это. И ей хотелось подняться

в его глазах, приобрести те качества, которые, как ей ка¬

залось, он особенно ценит. А он между тем не давал ей

никакой надежды, виделся с ней редко и обращался все¬

гда только как брат с сестрой.
«Запоздалый» был выпущен издательством Мередит-

Лоуэл, когда Мартин находился в зените славы, а так

как это была беллетристика, то повесть имела даже

больший успех, чем «Позор солнца». Обе книги Мартина

занимали первое место в списке бестселлеров — факт

почти небывалый. И любители занимательного чтения и

серьезные читатели, поклонники «Позора солнца», зачи¬

тывались повестью, восхищались ее силою и необычай¬

ным мастерством автора. Мартин Иден только что с ус¬

пехом атаковал мистицизм теоретически; теперь он и на

практике доказал, что такое настоящая литература. В

нем, таким образом, счастливо сочетался талант крити¬

ческий с талантом художественным.
Мартин, словно ком!ета, проносился по горизонтам

большой литературы. Деньги так и текли к нему, слава

росла непомерно, но это скорее забавляло его, не¬

жели радовало. Один ничтожный факт привел его в пол¬

ное недоумение, и факт этот, наверное, немало удивил бы

и публику. Впрочем, публика удивилась бы не Самому

факту, а скорее тому, что он привел Мартина в недо¬

умение... Судья Блоунт пригласил Мартина к себе обе¬

дать! Это событие, самю по себе ничтожное, должно бы¬

ло вскоре приобрести для Мартина огромное значение.
330

Веда он оскорбил судью Блоунта, разговаривал с ним

непозволительным образом, а теперь судья Блоунт,

встретившись с ним на улице, пригласил его обедать.

Мартин вспомнил, как часто встречался он с судьею в до¬

ме Морзов и тот ни разу не подумал пригласить его

обедать. «Почему же он тогда не приглашал меня?» —

спрашивал себя Мартин. Ведь он ничуть не изменился.

Он все тот же Мартин Иден. В чем же дело? Только

в том, что его произведения теперь напечатаны? Но ведь

написал он их давно. С тех пор ничего не написал. Все

лучшее было создано им именно тогда, когда судья Бло¬

унт, присоединяясь к общему мнению, высмеивал его

взгляды и его увлечение Спенсером». Значит, судья Бло¬

унт пригласил его не ради настоящих его заслуг, а ради

того, что было, в сущности, только их отражением.
Мартин с улыбкой принял приглашение, сам* изум1ля-

ясь своей сговорчивости. За обедом, где присутствовало

шесть или семь важных особ с женами и дочерьми, Мар¬

тин сразу же почувствовал себя центром внимания. Судья

Блоунт, которого горячо поддержал судья Хэнуэл,

просил у Мартина разрешения записать его в члены свое¬

го клуба «Стикс»: доступ туда был открыт только лю¬

дям не просто богатым, но чем-либо выдающимся.
Мартин еще больше удивился, но предложение от¬

клонил.
Он по-прежнему был занят распределением своих ру¬

кописей. Издатели положительно осаждали его письма¬

ми. Все единогласно решили, что он превосходный сти¬

лист и что под красотою форм1Ы у него скрывается бо¬

гатое содержание. «Северное обозрение», напечатав «Ко¬

лыбель красоты», обратилось к нему с просьбой при¬

слать еще несколько подобных статей, и Мартин со¬

бирался уже исполнить эту просьбу, переворошив свой

запас, как тут «Журнал Бэртона», войдя в азарт, пред¬

ложил напечатать пять его статей с оплатой по пятьсот

долларов за каждую.
Мартин написал, что согласен, но не по пятьсот, а по

тысяче. Он очень хорошо помнил, что рукописи

были в свое время отвергнуты теми самыми журнала¬

ми, которые теперь спорили из-за них. Он помнил их

равнодушные, стандартные отказы. Они немало помучи¬

ли его, и теперь ему хотелось помучить их. «Журнал Бэр-
331

тона» уплатил ему назначенную цену за пять статей, а

оставшиеся четыре были подхвачены на тех же услови¬

ях «Ежемесячником Макинтоша». «Северное обозрение»

было слишком бедно и не могло тягаться с ними. Так

увидели свет: «Жрецы чудесного», «Мечтатели», «Мери¬

ло нашего «я», «Философия иллюзий», «Бог и зверъ»,

«Искусство и биология», «Критики и пробирки», «Звезд¬

ная пылйь», «Сила ростовщичества». Все эти вещи вы¬

звали надолго шум.
Издатели просили Мартина самого назначать усло¬

вия, что он охотно делал. Но печатал он только то, что

был написано раньше. От всякой новой работы он кате¬

горически отказывался. Мысль снова взяться за перо ка¬

залась ему невыносимой. Он слишком хорошо помнил

Бриссендена, который пал жертвой толпы, и потому

он продолжал презирать и ненавидеть толпу, хотя она

и рукоплескала ему. Даже популярность Мартин считал

оскорблением памяти Бриссендена. Он морщился, но не

отступал, твердо решив наполнить свой мешок золотом.
Неоднократно приходилось Мартину получать от из¬

дателей письма такого содержания:
«Около года тому назад мы им)ели несчастье отка¬

заться от цикла ваших лирических стихотворений. Они

и тогда произвели на нас огромное впечатление, но не¬

которые обстоятельства помешали нам» в то время «х ис¬

пользовать. Если стихи эти еще не напечатаны и вы бу¬

дете настолько добры, что согласитесь прислать их нам»,

то мы немедленно напечатаем весь цикл, уплатив вам> го¬

норар, который вы сами соблаговолите назначить. Мы

согласны были бы издать их и отдельной книгой на вы¬

годнейших для вас условиях».
Мартин вспомнил про свою стихотворную трагедию

и послал ее вместо стихов. Перечитав это произведе¬

ние перед отправкой, он был поражен его слабостью и

напыщенностью. Однако он все-таки послал трагедию, а

журнал напечатал, в чем потом немало раскаивался.

Публика была возмущена и отказывалась верить, что

прославленный Мартин Иден написал такую чушь. Ста¬

ли кричать, что это грубая подделка или же Мартин

Иден, подражая Дюма-отцу, поручает другим писать за

себя. Но когда Мартин разъяснил, что произведение
332

это было, что называется, грехом его литературной юно¬

сти и появилось в печати только потому, что к нему

очень уж приставали, поднялся общий хохот, и журналу

пришлось переменить редактора. Трагедия не вышла от¬

дельным изданием, но Мартин Иден, без всякого со¬

страдания к издателю, оставил у себя полученный аванс.
«Еженедельник Колмэна» прислал Мартину длинней¬

шую телеграмму, которая обошлась по меньшей мере в

триста долларов, предлагая написать двадцать очерков,

по тысяче долларов за каждый. Для этого Мартин дол¬

жен был за счет издательства совершить путешествие по

Соединенным Штатам и выбрать темы, которые покажут¬

ся ему интересными. В телеграмме было перечислено не¬

сколько примерных тем, чтобы показать наглядно, на¬

сколько широки и разнообразны замыслы издательст¬

ва. Единственное условие, которое ставилось Мартину—

писать на материале Соединенных Штатов.
Мартин в телеграмме, посланной наложенным пла¬

тежом, выразил свое глубокое сожаление, что не может

воспользоваться этим лестным предложением.
Повесть «Вики-Вики», напечатанная в «Ежемесячни¬

ке Уоррена», имела необычайный успех. Выпущенная

вскоре отдельным роскошным изданием, она разошлась

чуть ли не в несколько дней. Все критики единогласно

призналн, что это произведение может стать в ряд. с

такими классическими шедеврами, как «Дух в бутылке» и

«Шагреневая кожа».
Однако сборник «Дым радости» был встречен с не¬

которым недоумением и даже холодком. Буржуазное об¬

щество было шокировано слишком смелой моралью и

полным пренебрежением к предрассудкам. Но когда Па¬

риж положительно сошел с ума по только что выпущен¬

ному французскому переводу книги, то Англия и

Америка тоже набросились на сборник, и Мартин потре¬

бовал с издательства «Синглтри, Дарнлей и К®» за

третью книгу двадцать пять, а за четвертую —^тридцать

процентов. В эти две книги вошли все рассказы Марти¬

на, напечатанные в различных журналах. «Колоколь¬

ный звон» и все «страшные» рассказы составили пер¬

вый том. Во второй том вошли: «Приключение», «Котел»,

«Вино жизни», «Водоворот», «Веселая улица» и еще не¬

сколько рассказов. Кроме того, вышел сборник всех его
333

статей, а так же том стихотворений, куда вошли «Песни

моря» и «Сонеты о любви»,— последние были предва¬

рительно напечатаны в «Спутнике женщин», заплатив¬

шем Мартину неслыханный гонорар.
Мартин вздохнул с облегчением», когда последняя

рукопись была, наконец, пристроена. И тростниковый

дворец и белая шхуна стали вполне досягаемы. В кон¬

це концов он все-таки опроверг мнение Бриссендена,

будто ни одно истинно художественное произведение не

попадает в журналы. Его собственный пример блестяще

доказал, что Бриссенден ошибался. И все-таки втайне

Мартин чувствовал, что друг его был прав. Ведь главной

причиной его успехов был «Позор солнца», остальное

пошло в ход чисто случайно. Ведь эти самые вещи мно¬

го лет подряд отвергались всеми журналами. Но появ¬

ление «Позора солнца» вызвало сенсацию и оживлен¬

ную полемику, что и создало ему имя. Не появись «По¬

зор солнца», не возникла бы полемика; успех книги был,

в сущности говоря, чудом. Это признавали даже «Сингл-

три, Дарнлей и К%. Они не решились на первый раз

выпустить больше тысячи пятисот экземпляров; опыт¬

ные издатели, они сам1И были изум>лены ycnexoMi книги.

Им этот успех действительно казался чудом. Они и впо¬

следствии не могли отделаться от этого ощущения, и в

каждом их письме сквозило благоговейное удивление

перед таинственной удачей. Они и не пытались объяснить

ее себе. Объяснения тут быгь не могло. Уж так случилось,

вот и все. Случилось вопреки всем вероятиям и расчетам.
Мартин не слишком обольщался своей популярностью.

Книги его читала буржуазия, и это она набивала его

мешок золотом, а Мартин знал буржуазию и не понимал,

что может ее привлекать в его произведениях. Для тех

сотен тысяч, которые прославляли его и нарасхват по¬

купали его книги, красота их и смысл не им*ели реши¬

тельно никакой ценности. Он был просто баловнем судь¬

бы, выскочкой, который вторгся на Парнас, воспользовав¬

шись тем, что боги зазевались. Эти сотни тысяч читают

его и восхищаются им с тем же скотским непониманием,

с каким они накинулись на «Эфемериду» Бриссендена и

растерзали ее в клочки,— подлая стая волков, которые

перед одним виляют хвостом, а другому вонзают клыки

в горло. Все дело случая! Мартин по-прежнему был твер¬
334

до уверен, что «Эфемерида» неизмеримо выше всего со¬

зданного им. Она была выше всего того, что он мог со¬

здать,— это была поэма, делающая эпоху. Так многого

ли стоило преклонение толпы, той самой толпы, которая

еще так недавно втоптала в грязь «Эфемериду»? Мар¬

тин вздохнул с облегчением и удовлетворением. Послед¬

няя рукопись продана, и скоро можно будет покончить

со всем этим.
ГЛАВА СОРОК ЧЕТВЕРТАЯ
Мистер Морз повстречался с Мартином в вестибю¬

ле гостиницы «Метрополь». Случайно ли он пришел ту¬

да, или он втайне надеялся встретить Мартина Идена,—

Мартин склонялся в пользу второго предположения,—

но, как бы то пи было, мистер Морз пригласил его обе¬

дать— мистер Морз, отец Руфи, который отказал ему от

дома и расстроил его помолвку!
Мартин не рассердился. Он даже не чувствовал себя

задетым. Он терпеливо выслушал мистера Морза, ду¬

мая, что тому не сладко, должно быть, идти на такое

унижение. Он не отклонил приглашения, но ограничился

тем, что поблагодарил довольно неопределенно и спра¬

вился о здоровье всей семьи, в первую очередь миссис

Морз и Руфи. Мартин произнес это имя спокойно, без

запинки и втайне изумился, что кровь не бросилась ему

в голову, а сердце не забилось быстрее.
Приглашения сыпались со всех сторон. Искали

случая познакомиться с Мартином только для того, что¬

бы пригласить его к обеду. И Мартин продолжал недо¬

умевать по поводу этого ничтожного обстоятельства,

которое постепенно приобретало, казалось, огромное

значение. Даже Бернард Хиггинботам вдруг пригласил

его. Это озадачило Мартина еще больше. Он вспоминал

то время, когда он едва не умирал с голоду, и никто не

приглашал его обедать. А тогда ему так пригодилось бы

такое приглашение, ведь он с каждым днем худел, блед¬

нел, терял последние силы от голода! Тут был какой-то

глупейший парадокс. Когда он неделями сидел без обе¬

да, никому в голову не приходило приглашать его, а те¬

перь, когда у него хватило бы денег на сто тысяч обе¬

дов и к тому же он вовсе потерял аппетит, его звали
335

обедать направо и налево. Почему? В том не было ня

справедливости, ни его заслуги. Он остался тем же Мар«г

тином Иденом. Все его произведения были написаны

давным-давно, в те голодные дни, когда мистер и мис¬

сис Морз называли его лентяем и бездельником и через

Руфь предлагали ему поступить клерком в контору. А

ведь они и тогда знали о его работе. Руфь показывала

им каждую рукопись, которую он давал ей читать. И они

сами читали эти рукописи. А теперь благодаря тем1 же

самым произведениям его имя попало в газеты, и бла¬

годаря тому, что его им1Я попало в газеты, он стал для

них желанным гостем.
Одно было совершенно очевидно: Морзам не былб

никакого дела ни до самого Мартина Идена, ни до его

творчества. И если они искали его общества, то не ради

него самого и не ради его произведений, а ради славы,

которая теперь окружила ореолом его имя,—а может

быть, и рад^ тех ста тысяч долларов, которые лежали у

него на текущем счету в банке.Что ж, это была обычная

оценка человека в буржуазном обществе, и странно бы¬

ло бы ожидать от этих людей другого. Но Мартин был

горд. Ему не нужно было такой.оценки. Он хотел, чтобы

ценили его самого или его творчество, что было, в сущно¬

сти, одно и то же. Так именно ценила его Лиззи. Даже

его произведения не имели для нее особого значения; все

дело было в нем самом. Так же относился к нему и Джим¬

ми и вся его старая компания. Они не раз доказывали

ему свою бескорыстную преданность в былые дни, дока¬

зали ее и теперь, на воскресном гулянье в Шелл-Моунд-

парке. На все его писания им было наплевать. Они люби¬

ли его. Марта Идена, славного малого и своего парня, и

за него были готовы пойти в огонь и в воду.
Иное дело—Руфь. Она полюбила его ради него са¬

мого, это было вне всякого сом1нения. Но как ни дорог

был он ей, буржуазные предрассудки оказались силь¬

нее. Она не одобряла его занятий главным образом пото¬

му, что они не приносили ему дохода. С этой точки зре¬

ния она оценила его «Сонеты о любви». И она тоже тре¬

бовала, чтобы он поступил на службу. Правда, на ее язы¬

ке это называлось «занят* положение», но ведь сущность

от этого не меняется, а слово «служба» было для Мартина

более привычным. Мартин читал ей все свои вещи: читал
336

поэмы, рассказы, статьи, «Вики-Вики», «Позор солн¬

ца»,— все. А она с неизменным упорством советовала ему

поступить на службу, нантв себе работу. Всемогущий

боже! Как будто он не работал, как вол, лишая себя сна;

перенапрягая силы только для того, чтобы стать, нако¬

нец, достойным ее!
Так ничтожное обстоятельство превращалось в боль¬

шое и значительное. Мартин чувствовал себя здоровым

и бодрым, ел вовремя, спал вволю, но ничтожное обсто¬

ятельство не давало ему покоя. Давным-^давно! Эта мысль

сверлила его мозг. Сидя напротив Бернарда Хиггинбо¬

тама за одним из воскресных обедов, Мартин едва удер¬

живался, чтобы не закричать:
«Ведь все это было написано давнымидавно! Вот ты

теперь угощаешь меня, а когда-то предоставлял мие уми¬

рать с голоду, отказывал от дома, знать меня не хотел

только за то, что я не шел служить. А все мои вещи уже

тогда были написаны; Теперь, когда я говорю, ты почти¬

тельно молчишь, не спускаешь с меня благоговейного

взора, ловишь каждое мое слово. Я говорю тебе, что

твоя партия состоит из взяточников и проходимцев, а

ТЫ| вместо того чтобы возмутиться, сочувственно кива¬

ешь головой и чуть ли не поддакиваешь мне. А почему?

Потому что я знаменит! Потому что у меня много денег!

А вовсе не потому, что я Мартин Иден, славный ма¬

лый и не совсем дурак! Если бы я сказал, что

луна сделана из зеленого сыра, ты немедленно согласил¬

ся бы с этим, во всяком случае, не стал бы противоре¬

чить, noTOMiy что у меня есть груда золота. А ведь рабо¬

та, за которую я их получил, была сделана давным-дав-

но, в те самые дни, когда ты не ставил меня ни в грош и

плевал на меня».
Но Мартин не выкрикнул этого. Тоска грЫзла его, но

с губ не сходила терпеливая улыбка. Видя, что он мол¬

чит, Хиггинботам заговорил. Он, Бернард Хиггинбо¬

там, добился всего сам и гордится этим. Никто не по¬

могал ему, и он никому не обязан. Он добропорядоч¬

ный гражданин, содержит большую семью. А эта лавка,

«Розничная торговля Хиггинботама»—венец его усилий

и добродетелей. Он любил «Розничную торговлю Хиггин¬

ботама», как иной муж любит свою жену. Он разоткро¬

венничался с Мартином, стал рассказывать, чего
22.	Джек Лондон. Т. VII,	337

ему стоило оборудовать лавку и поставить дело. А кро¬

ме того, у него есть планы, широкие планы. Население

в квартале увеличивается. Лавка не может обслуживать

всех. Будь у него побольше помещение, он мог бы ввести

некоторые новшества и увеличить доход. И он это сде¬

лает, но прежде всего ему необходимо купить соседний

участок и построить еще один двухэтажный дом. Верх¬

ний этаж он будет сдавать, а нижний присоединит к лав¬

ке. Даже глаза у него заблестели, когда он заговорил о

новой вывеске, которая протянется по фасаду обоих до¬

мов.
Мартин почти не слушал. Слова «давным-давно» про¬

должали звенеть у него в ушах. Этот припев положи¬

тельно сводил его с ума, необходимо было от него отде¬

латься.
—	Сколько, ты сказал, это должно стоить?—спро¬

сил он вдруг.
Зять прервал свои разглагольствования о коммерче¬

ских перспективах квартала и выпучил на него глаза.

Он вовсе и не говорил о том, сколько это будет стоить,

но если Мартину интересно, он может сказать. У него все

высчитано.
—	По теперешним ценам,— сказал он,— это обо¬

шлось бы тысячи в четыре.
—	Включая вывеску?
—	Вывески я не считал, был бы дом, а вывеска бу¬

дет!
—	А земля?
—	Еще тысячи три.
Облизывая пересохшие губы и нервно шевеля паль¬

цами, смотрел Бернард Хиггинботам, как Мартин писал

чек. Написав, Мартин передал его Хиггинботаму. Чек

был на семь тысяч долларов.
—	Я... я могу предложить тебе не более шести про¬

центов,—пробормотал Хиггинботам хриплым от волнения

голосом.
Мартин хотел рассмеяться, но вместо этого спросил:
'— А сколько это будет?
—	А вот сейчас подсчитаем. Шесть процентов... ше¬

стью семь — четыреста двадцать.
—	Значит, в месяц придется тридцать пять дол¬

ларов?
338

Хиггинботам! кивнул утвердительно.
—	Ну-с, если ты не возражаешь, то мы сделаем

так.—Мартин при этих словах взглянул на Гертруду.—

Можешь оставить себе основную сумму безвозвратно, но

с условием! тратить тридцать пятть долларов в месяц

на кухарку и прачку. Одним словом, семь тысяч твои,

если ты гарантируешь мне, что Гертруда не будет боль¬

ше делать всю грязную работу в доме. Согласен?
Мистер Хиггинботам с шумом перевел дух. Требова¬

ние, чтобы его жена не занималась черным трудом, пока¬

залось ему оскорбительным. Великолепный подарок был

только средством позолотить пилюлю, и горькую пилю¬

лю! Чтобы жена не работала! Это его взбесило.
—	Как хочешь,— сказал Мартин.— Тогда эти три¬

дцать пять долларов в месяц буду платить я, но...
Он потянулся за чеком, но Бернард Хиггинботам по¬

спешно накрыл его рукой и воскликнул:
—	Я согласен! Согласен!
Садясь в трамвай, Мартин чувствовал усталость и

отвращение. Он оглянулся на крикливую вывеску.

«Свинья,— пробормотал он,— какая свинья!»
Когда в «Журнале Макинтоша» появилась «Гадалка»,

украшенная рисунками первоклассных художников, то

Герман Шмидт вдруг забыл, что он назвал некогда это

стихотворение непристойным. Он рассказывал всем и

каждому, что стихотворение было написано в честь его

жены, и постарался, чтобы слух этот не миновал ушей

газетного репортера. Репортер не замедлил явиться в со¬

провождении фотографа и зарисовщика. В результате на

одной из страниц воскресного приложения появился зна¬

чительно приукрашенный портрет Мэриен, множество

интимных подробностей из жизни Мартина Идена и

его семьи и с полным текстом «Гадалки», перепечатан¬

ным с особого разрешения журнала. Это произвело фу¬

рор во всей округе, и окрестные домохозяйки гордились

знакомством с сестрой великого писателя, а те, которые

до сих пор не удостоились такого знакомства, торопились

восполнить этот пробел. Герман Шмидт довольно по¬

тирал руки и даже заказал новый станок для мастер¬

ской.
—	Это лучше всякой рекламы,— говорил он,— и де¬

нег не стоит. •
339

—	Надо бы пригласить его обедать,— предложила

Мэриен.
Мартин пришел к обеду и старался быть любезным

с жирным мясоторговцем-аптовиком и с его еще более

жирной супругой,— это были важные люди и могли ока¬

заться очень полезными молодому человеку, пробиваю¬

щему себе дорогу, каким был, например, Герман Шмидт.

Конечно, они бы никогда не удостоили последнего визи¬

том, если бы им не обещали, что на обеде будет присутст¬

вовать знаменитый писатель. На ту же приманку по¬

пался и главный управляющий агентством Тихоокеан¬

ской велосипедной компании. Герман Шмидт заискивал

перед ним, так как надеялся получить от него предста¬

вительство в Окленде. Одним словом, Герман готов

был занести родство с Мартином! Иденом и свой жиз¬

ненный актив, но в глубине души он решительно не по¬

нимал, как все это случилось. Очень часто середь ночи

он вставал и, стараясь не разбудить жену, читал со¬

чинения Мартина, и всякий раз убеждался, что толь¬

ко дураки могут платить за них деньги.
Мартин отлично понимал, что думал о нем свойствен¬

ник: откинувшись на спинку стула и рассматривая

Германа Шмидта, он мысленно награждал его здо¬

ровыми подзатыльниками — ах, самодовольная не¬

мецкая рожа! И все-таки кое-что Мартину в нем

нравилось. Как он ни был беден, как ни хотел по¬

скорее разбогатеть, он все же нанимал служанку, чтобы

облегчить Мэриен домашнюю работу. Переговорив пос¬

ле обеда с управляющим велосипедной компании, Мар¬

тин отозвал Германа в сторону и предложил финанси¬

ровать оборудование лучшего в Окленде магазина по

продаже велосипедов и принадлежностей к ним. Он до то¬

го расщедрился, что велел Герману присмотреть заодно

гараж и автомобильную мастерскую, так как Герман, не¬

сомненно, отлично справится и с двумя предприятиями.
Обняв Мартина со слезами на глазах, Мэриен на

прощание шепнула ему о том, как она его любит и как

всегда любила. Правда, при последних словах она

слегка запнулась, слезы и поцелуи стали обильнее, и Мар¬

тин понял, что она просит прощения за то, что когда-

то сомневалась в нем и убеждала поступить на службу.
—	Ну, у него деньги долго не удержатся,—сказал
340

вечером жене Герман Шмидт.— Он так и вскипел, когда

я заговорил о процентах! Знаешь, что он мне сказал?

Ему и капитала не нужно, не то что процентов. И ес¬

ли я еще раз заговорю об этом, он расшибет мою немец¬

кую башку. Так и сказал: «немецкую башку». Но он все-

таки молодец, хотя и не деловой человек. А главное — он

здорово выручил меня!
Приглашения к обеду сыпались со всех сторон, и чем

больше их было, тем больше недоумевал Мартин. Он

был почетным гостем на банкете одного старейшего клу¬

ба, сидел в окружении людей, о которых слыхал и читал

почти всю свою жизнь. Эти люди говорили ему, что, про¬

читав в «Трансконтинентальном ежемесячнике» «Коло¬

кольный звон», а в «Шершне» «Пери и жемчуг», они сра¬

зу поняли, что появился великий писатель. «Боже мой,—

думал Мартин,— а я голодал и ходил оборванцем! По¬

чему они меня в то время ни разу не пригласили обедать?

Тогда это пришлось бы кстати. Ведь обе вещи написа¬

ны давным-давно. Если вы теперь кормите меня обедами

за то, что я сделал прежде, то почему вы не кормили ме¬

ня тогда, когда я действительно в этом нуждался? Ведь

ни в «Колокольном звоне», ни в «Пери и жемчуге» я не

изменил ни одного слова. Нет, вы меня угощаете вовсе не

за мою работу, а потому, что меня угощают все, и по¬

тому, что угощать меня почитается теперь за честь. Вы

меня угощаете потому, что вы животные, стадные живот¬

ные! Потому, что вы повинуетесь слепому и тупому

стадному чувству, а это чувство сейчас подсказывает одно:

надо угостить обедом Мартина Идена. Но никому из

вас нет дела ни до самого Мартина Идена, ни до его

работы»,— печально говорил он себе и вставал, чтобы

остроумно и эффектно ответить на остроумный и эффект¬

ный тост.
И так было везде. Где бы он ни был: в фешенебель¬

ных клубах, в светских гостиных и на литературных вече¬

рах,— всюду ему говорили одно и то же, когда вышли из

печати «Колокольный звон» и «Пери и жемчуг», сразу

стало ясно, что появился великий писатель. И всегда в

глубине души Мартина копошился все тот же неотвязный

вопрос: «Почему же вы меня тогда не кормили обедами?

Ведь эти вещи написаны давным-давно. «Колокольный

звон» «Пери и жемчуг» не изменились ни на йоту. Они
341

тогда были так же хороши, так же мастерски написаны,

как и теперь. Но вы угощаете меня не за эти и не за дру¬

гие мои произведения. Вы меня угощаете потому, что это

теперь в моде, потому что все стадо помешалось на одном:

угощать Мартина Ид-ена».
И часто в такие минуты среди блестящего общества

перед ним вдруг вырастал гуляка-парень в двубортной

куртке и надвинутом стетсоне. Так случилось однажды в

Окленде, на литературном утреннике в дамском клубе.

Выходя на эстраду, Мартин вдруг увидел вдали, в глу¬

бине зала, гуляку-парня в знакомой куртке и шляпе.

Пятьсот разодетых дам разом оглянулись, чтобы посмот¬

реть, на что устремил свой пристальный взгляд Мар¬

тин Иден. Но они ничего не увидели в пустом проходе. А

Мартин смотрел и думал, догадается ли парень снять

шляпу, которая словно приросла к его голове. Призрак

направился к эстраде и взошел на нее. Мартин чуть не

расплакался от тоски, глядя на тень своей юности, думая

о том, чем он мог стать и чем стал. Призрак прошел по

эстраде, подошел вплотную к Мартину и исчез, словно

растворился в нем. Все пятьсот дам зааплодировали свои¬

ми изящными, затянутыми в перчатки ручками. Они хоте¬

ли подбодрить знаменитого гостя, вдруг проявившего та¬

кую застенчивость. Мартин усилием воли отогнал от себя

видение, улыбнулся и начал говорить.
Директор школы, почтенный добродушный человек,

встретив однажды Мартина на улице, напомнил ему,

какие сцены происходили в его канцелярии, когда Марти¬

на выгнали из школы за буйство и драки.
—	Я читал ваш «Колокольный звон»,— сказал он,—

еще когда он первый раз был напечатан. Прекрасно! Это

не хуже Эдгара По! Я тогда, прочтя, сказал: прекрасно!
«Да? А вы в ту пору два раза встретились со мною

на улице и даже не узнали меня,— чуть-чуть не сказал

Мартин.— Оба раза я, голодный, бежал закладывать

свой единственный костюм! Вы меня не узнавали! А все

мои вещи были написаны уже тогда. Почему же вы теперь

узнали меня?»
—	Я как раз на днях говорил жене, что было бы

очень хорошо, если бы вы пришли к нам обедать,— про¬

должал директор,— и она очень просила меня пригласить

вас. Да, очень, очень просила.
342

—	Обедать! — неожиданно резко выкрикнул Мартин.
—	Да... да... обедать,— забормотал тот растерян¬

но,—запросто, знаете.... со старым учителем... Ах вы плут

этакий!—Он похлопал Мартина по плечу, стараясь

скрыть робость под шутливой фамильярностью.
Мартин сделал несколько шагов, остановился и погля¬

дел вслед старику.
—	Черт знает что! — пробормотал он.— Я, кажется,

здорово напугал его!
ГЛАВА СОРОК ПЯТАЯ
Однажды к Мартину пришел Крейз — тот самый

Крейз, из числа «настоящих людей». Мартин искренне

обрадовался ему и выслушал проект необычайного по

фантастичности предприятия, которое могло заинтересо¬

вать его как писателя, но отнюдь не как финансиста. По¬

среди изложения проекта Крейз вдруг заговорил о «По¬

зоре солнца» и сказал, что это бред сумасшедшего.
—	Впрочем, я пришел сюда не философствовать,—

прервал он сам себя.— Все, что я хочу знать, это —

вложите вы тысячу долларов в мое предприятие или нет?
—	Нет, для этого я недостаточно сумасшедший,—

сказал Мартин,— но я сделаю другое. Вы дали мне воз¬

можность провести интереснейший вечер в моей жизни.

Вы дали мне то, чего нельзя купить ни за какие деньги.

Теперь деньги для меня ничего не значат. Я с удо¬

вольствием дам вам тысячу долларов просто так, в бла¬

годарность за тот незабываемый вечер. Вам нужны день¬

ги, а у меня их слишком много. Вы хотите их получить?

Не нужно никаких ухищрений. Получайте!
Крейз не проявил ни малейшего удивления. Он взял

чек и сунул в карман.
—	На таких условиях я готов вам устраивать подоб¬

ные вечера каждую неделю.
—	Слишком поздно,— покачал головой Мартин,—

это был для меня первый и последний такой вечер. Я

словно очутился в другом мире. Для вас там не было ни¬

чего особенного, я знаю. Но для меня все было особен¬

ное. Это уже не повторится. Я покончил с философией.

Я больше не желаю о ней слышать.
—	Первый раз в жизни я нажил деньги на филосо¬
343

фии,— заметил Крейз, направляясь к двери.— й то

акции сразу упали.
Однажды на улице мимо Мартина проехала в ко¬

ляске миссис Морз и с улыбкой кивнула ему. Он тоже

улыбнулся и снял шляпу. Случай этот не про¬

извел на него никакого впечатления. Еще месяц тому

назад ему стало бы неприятно, а может быть, смешно, и

он постарался бы представить, что чувствовала при этом

миссис Морз. Но теперь эта встреча прошла мимо его

сознания. Он сейчас же забыл о ней, как забыл бы, напри¬

мер, о том, что проходил мимо здания центрального бан¬

ка или ратуши. А между тем в его мозгу шла непрерыв¬

ная, сверхнапряженная работа. Все та же неотступная

мысль сверлила его: «давным-давно». С этой мыслью

Мартин просыпался по утрам, эта мысль преследовала его

во сне. Все, что он видел, слышал, чувствовал, тотчас же

связывалось в его сознании с этим «давным-давно». Логи¬

чески рассуждая, Мартин пришел к беспощадному выво¬

ду, что теперь он никто, ничто. Март Иден-гуляка и Март

Иден-моряк были реальными лицами, они сущест¬

вовали на самом деле. Но Мартин Иден — великий

писатель никогда не существовал. Мартин Иден — вели¬

кий писатель был измышлением толпы, и толпа воплоти¬

ла его в телесной оболочке Марта Идена, гуляки и моря¬

ка. Но он-то знал, что это все обман. Он совсем не был

тем легендарным героем, перед которым преклонялась

толпа, изощряясь в служении его желудку. Ему-то было

виднее.
Мартин читал о себе в журналах, рассматривал свои

портреты, которые постоянно печатались в них, и не уз¬

навал себя. Это он вырос в рабочем предместье, жил,

любил и радовался жизни. Это он хорошо относился к

людям и с легким сердцем встречал превратности судьбы.

Это он странствовал по чужим краям, стоял на вахте

в любую погоду и предводительствовал шайкой таких

же, как он, сорванцов. Это он был ошеломлен и подав¬

лен бесконечными рядами книг, когда впервые пришел

в библиотеку, а потом прочел эти книги и научился пони¬

мать их. Это он до глубокой ночи не гасил лампы, клал

гвозди в постель, чтобы не спать, и сам писал книги.

Но тот ненасытный обжора, которого люди наперерыв спе¬

шили теперь накормить, был не он.
344

Некоторые вещи все , же забавляли его. Все журна¬

лы оспаривали честь открытия Мартина Идена. «Еже¬

месячник Уоррена» уверял своих подписчиков, что, посто¬

янно ища новых талантов, он первый набрел на Мартина

Идена. «Белая мышь» приписывала эту заслугу себе;

то же делали «Северное обозрение» и «Журнал Макинто¬

ша», пока, наконец, не выступил «Глобус» и не указал

с торжеством на изувеченные «Песни моря», которые

впервые были напечатаны на его страницах. Журнал

«Юность и зрелость», который, ухитрившись отделаться

от кредиторов, снова начал выходить, тоже предъявил

свои права на Мартина Идена. Впрочем, кроме фермер¬

ских ребятишек, никто этого журнала не читал. «Транс¬

континентальный ежемесячник» опубликовал статью, в

которой рассказывалось, как журнал открыл знаменитого

автора. Редакция «Шершня» выступила с горячим опро¬

вержением, ссылаясь на то, что именно она напечатала

«Пери и жемчуг». Скромный голос «Синглтри, Дарнлея

и К®» вовсе не был слышен за шумом. У издательства не

было своего журнала, в котором оно могло бы громко

заявить о своих правах.
Газеты подсчитывали гонорары Мартина. Каким-то

образом щедрые условия, предложенные ему некоторы¬

ми журналами, сделались достоянием гласности; окленд¬

ские проповедники взывали к его милосердию, а разные

мелкие вымогатели осаждали его устными и письмен¬

ными просьбами. Но хуже всего были женщины. Фото¬

графии Мартина Идена расходились по всей стране, а

репортеры старались поярче расписать его «бронзовое

лицо», «могучие плечи», «ясный, спокойный взгляд»,

«впалые щеки аскета». Эти «щеки аскета» особенно рас¬

смешили Мартина, когда он припомнил бурные годы своей

юности. Очень часто, бывая в обществе женщин, он

ловил их красноречивые, оценивающие, одобряющие

взгляды. Мартин смеялся, вспоминая предостережения

Бриссендена. Нет, женщины не причинят ему страданий.

С этим покончено.
Однажды, когда Мартин провожал Лиззи в вечер¬

нюю школу, Лиззи перехватила взгляд, брошенный на

него проходившей мимо красивой, хорошо одетой дамой.

Этот взгляд был чуть-чуть более пристальным, чуть-чуть

дольше на нем задержался, чем положено, и Лиззи за¬
345

трепетала от гнева, так как сразу поняла, что значит этот

взгляд. Мартин, узнав причину ее гнева, сказал ей, что он

давно привык уже к таким взглядам и они его не тро¬

гают.
—	Этого быть не может!— вскричала она, сверкнув

глазами.— Значит, вы больны!
—	Я здоров, как никогда. Даже прибавился в весе

на пять фунтов.
—	Я не гоборю, что вы телом больны; я говорю про

вашу душу. У вас внутри что-то неладно! Я и то вижу!

А что я такое!
Мартнн задумчиво шел рядом.
—	Я бы очень хотела, чтобы это у вас поскорее про¬

шло!— воскликнула она вдруг.— Не может этого быть,

чтобы такого мужчину, как вы, не трогало, когда женщи¬

ны на него так смотрят. Это неестественно. Вы

ведь не маленький мальчик. Честное слово, я была Ъы

рада, если бы явилась наконец женщина, которая рас¬

шевелила бы вас.
Проводив Лиззи, Мартин вернулся в «Метрополь».
Он сидел в кресле, уставясь перед собой, не дви¬

гаясь и ни о чем не думая. Только время от времени в па¬

мяти вдруг возникали какие-то видения далекого про¬

шлого. Он созерцал эти видения без участия мысли, как

бывает во сне. Но он не спал. Вдруг он встрепенулся и

посмотрел на часы. Было ровно восемь. Делать было нече¬

го, а ложиться спать рано. И опять мысли его смешались,

и видения опять поплыли перед ним, сменяя друг друга.

Ничего примечательного в этих видениях не было. Посто¬

янно повторялся один образ: густая листва, пронизанная

солнечными лучами.
Стук в дверь заставил его очнуться. Он не спал, и

стук тотчас вызвал в его мозгу представление о телеграм-

м.е, письме, слуге, принесшем белье из прачечной. Ему

почему-то вспомнился Джо, и, спрашивая себя, где сей¬

час может быть Джо, Мартин крикнул:
—	Войдите!
Продолжая думать о Джо, он даже не оглянулся на

дверь. Она тихо отворилась, но Мартин словно забыл о

стуке и по-прежнему смотрел в пространство аевидящим

взглядом. Вдруг сзади явственно послышалось короткое
346

подавленное женское рыдание. Мартин мгновенно вско¬

чил на наги.
—	Руфь!— воскликнул он с удивлением и почти с ис¬

пугом.
Лицо ее было бледно и печально. Она стояла на поро¬

ге, одной рукой держалась за дверь, а другую прижима¬

ла к груди. Потом Она с мольбой протянула обе руки к

нему и шагнула вперед. Усаживая Руфь в кресло, Мар¬

тин заметил, как холодны ее пальцы. Себе он подвинул

другое кресло и присел на ручку. От смятения он не мог

говорить. Роман с Руфью был давно уже похоронен в его

сердце. Он испьггывал такое же чувство, как если бы

вдруг на месте отеля «Метрополь» оказалась прачечная

«Горячих Ключей» с кучей белья, скопившегося за не¬

делю. Несколько раз он хотел заговорить, но никак не

мог решиться.
—	Никто не знает, что я здесь,— сказала Руфь тихо,

с молящей улыбкой.
—	Что вы сказали? — спросил он.
Его удивил зву^с собственного голоса.
Руфь повторила свои слова.
—	О! — сказал он; это было все, что он нашелся

сказать.
—	Я видела, как вы вошли в гостиницу; я подожда¬

ла немного и вошла тоже.
—	О!—повторил он.
Никогда еще язык его не был таким скованным. По¬

ложительно все мысли сразу выскочили у него из голо¬

вы. Он чувствовал, что молчание начинает становиться

неловким, но даже под угрозой смерти он не мог при¬

думать, с чего начать разговор. Уж лучше бы в самом

деле он очутился в прачечной «Горячих Ключей»,— он бы

молча засучил рукава и принялся за работу.
—	Значит, немного подождали и вошли,— наконец

проговорил он.
Руфь кивнула головой с некоторым лукавством и раз¬

вязала на груди шарф.
—	Я сначала видела вас на улице с той девушкой...
—	Да,— сказал он просто,— я провожал ее в вечер¬

нюю школу.
—	Разве вы не рады меня видеть?—спросила она

после новой паузы.
347

—	Рад, конечно, рад,— отвечал он поспешно,— но

благоразумно ли, что вы пришли сюда одна?
—	Я проскользнула незаметно. Никто не знает, что

я здесь. Мне очень хотелось вас видеть. Я пришла

сказать вам, что понимаю, как я была глупа. Я пришла,

потому что я не могла больше, потому что мое сердце

приказывало мне прийти... потому что я хотела прийти!
Руфь встала и подошла к Мартину. Она положила

ему руку на плечо и мгновение стояла так, глубоко и

часто дыша, потом быстрым движением склонилась к не¬

му. Добрый и отзывчивый по природе, Мартин понял,

что оттолкнуть ее невозможно, что, не ответив на ее по¬

рыв, он оскорбит ее так глубоко, как только может муж¬

чина оскорбить женщину. Он обнял ее, но в его объяти¬

ях не было ни теплоты, ни ласки. Он просто обхватил

ее руками, и все. Она торопливо прижалась к нему, и ла¬

дони ее легли ему на шею, но от того прикосновения го¬

рячая волна не прошла по его телу, как бывало прежде,

и ему было неловко и стыдно.
—	Почему вы так дрожите? — спросил он.— Вам хо¬

лодно? Не затопить ли камин?
Мартин сделал движение, как бы желая освободить¬

ся, но она еще крепче прильнула к нему.
—	Это нервное,— отвечала она, стуча зубами,— сей¬

час все пройдет. Мне уже лучше.
Ее дрожь мало-помалу унялась. Он продолжал дер¬

жать ее в объятиях, но больше не удивлялся. Он уже

знал, для чего она пришла.
—	Мама хотела, чтобы я вышла за Чарли Хэпгуда,—

объявила она.
—	Чарли Хэпгуд? Это тот молодой человек, который

всегда говорит пошлости?— пробормотал Мартин.

Помолчав, он прибавил: —.А теперь ваша мама хочет,

чтобы вы вышли за меня.
Он сказал это без вопросительной интонации.

Он сказал это совершенно уверенно, и перед его

глазами заплясали многозначные цифры полученных им

гонораров.
—	Мама не будет теперь противиться*— сказала

Руфь.
—	Она считает меня подходящим мужем для вас?
348

Руфь наклонила голову.
—	А ведь я не стал лучше с тех пор, как она рас¬

торгла нашу помолвку^— задумчиво проговорил он.—

Я не переменился. Я все тот же Мартин Иден. Я даже

стал хуже, я теперь опять курю. Вы чувствуете, как от

Меня пахнет дымом?
Вместо ответа она кокетливо приложила ладонь к его

губам, ожидая привычного поцелуя. Но губы Мартина

не шевелились. Он подождал, пока Руфь опустила руку,

и потом продолжал:
—	Я не переменился. Я не поступил на службу.

Я и не ищу службы. И даже не намерен ее искать. И я по-

прежнему утверждаю, что Герберт Спенсер — великий

и благородный человек, а судья Блоунт — пошлый осел.

Я вчера обедал у него, так что имел случай убедиться

еще раз.
—	А почему вы не приняли папиного приглашения?—

укоризненно спросила Руфь.
—	Откуда вы знаете? Кто подослал его? Ваша мать?
Руфь молчала.
—	Ну, конечно, она! Я так и думал. Да и вы теперь,

наверно, пришли по ее настоянию.
—	Никто не знает, что я здесь,—горячо возразила

Руфь.— Неужели вы думаете, что моя мать позволила

бы мне такую вещь?
—	Ну, что она позволила бы вам выйти за меня за¬

муж, в этом я не сомневаюсь.
Руфь жалобно вскрикнула:
—	О Мартин, не будьте жестоким! Вы даже ни разу

не поцеловали меня. Вы точно камень. Только подумай¬

те, на что я решилась!—Она оглянулась со страхом, но

в то же время с любопытством.— Подумайте, куда я

пришла!
«Я с радостью умерла бы за вас! Умерла бы за вас!»—

вспомнились ему слова Лиззи.
—	Отчего же вы раньше на это не решились?— спро¬

сил он сурово.— Когда я жил в каморке. Когда я голо¬

дал. Ведь, тогда я был тем же самым Мартином Иде¬

ном — и как человек и как писатель. Этот вопрос я очень

часто задаю себе последнее время, и не только по от¬

ношению к вам, но и по отношению ко всем. Вы видите,

я не переменился, хотя мое внезапное возвышение за¬
349

ставляет подчас меня самого сомневаться в этом. Но я тот

же! У меня та же голова, плечи, те же десять пальцев

Hia руках и на ногах. Никакими новыми талантами или

добродетелями я не могу похвалиться. Мой мозг остал¬

ся таким же, как был. У меня даже не появилось ника¬

ких новых литературных или философских взглядов. Цен¬

ность моей личности не увеличилась с тех пор, как я

жил безвестным и одиноким. Так почему же теперь я

вдруг стал всюду желанным гостем? Несомненно, что ну¬

жен людям не я сам по себе,— потому что я тот же

Мартин Иден, которого они прежде знать не хотели.

Значит, они ценят во мне нечто другое, что вовсе не от¬

носится к моим личным качествам, что не имеет со мной

ничего общего. Сказать вам, что во мне ценится? То,

что я получил всеобщее признание. Но ведь это призна¬

ние вне меня. Оно существует в чужих умах. Кроме то¬

го, меня уважают за деньги, которые у меня теперь есть.

Но и деньги эти тоже вне меня. Они лежат в банках,

в карманах всяких Джонов, Томов и Джеков. Так что

же, вам я тоже стал нужен из-за этого, из-за славы и

денег?
—	Вы разбиваете мне сердце,— простонала Руфь.—

Вы знаете, что я люблю вас, что я пришла сюда толь¬

ко потому, что люблю вас!
—	Я боюсь, что вы меня не совсем поняли,— мягко

заметил Мартин.—Скажите мне вот что: почему вы лю¬

бите меня теперь сильнее, чем в те дни, когда у вас хва¬

тило решимости от меня отказаться?
—	Простите и забудьте! — пылко вскричала она.—

Я все время любила вас! Слышите: все время! Вот поче¬

му я здесь, в ваших объятиях.
—	Я теперь стал очень недоверчив, все словно взве¬

шиваю на весах. Вот и вашу любовь я хочу взвесить и

узнать, что это такое.
Руфь освободилась из его объятий, выпрямилась и

внимательно посмотрела на рего. Она хотела что-то ска¬

зать, но промолчала.
—	Хотите знать, что я об этом думаю? — продол¬

жал он.— Когда я уже стал тем, что я есть теперь, ни¬

кто не хотел знать меня, кроме людей моего класса.

Когда книги мои были уже написаны, никто из

читавших рукописи не сказал мне ни единого слова одо¬
350

брения. Наоборот, меня бранили за то, что я вообще

пишу, как будто я занимался чем-то постыдным по

меньшей мере. Все твердили только одно: «Иди рабо¬

тать».
Руфь сделала протестующее движение.
—	Да, да,— продолжал он,— только вы говорили не

о работе, а о положении в обществе. Слово «работа», так

же как и то, что я писал, не нравилось вам. Оно, прав¬

да, грубовато! Но, уверяю вас, еще грубее было, с моей

точки зрения, то, что все убеждали меня идти работать,

словно хотели наставить на путь истинный какого-то за¬

коренелого преступника. И что же? Появление моих книг

в печати и признание публики вызвали перемену в ваших

чувствах. Тогда вы отказались выйти замуж за Марти¬

на Идена, хотя все его произведения уже были на¬

писаны. Ваша любовь к нему была недостаточно силь¬

на, и вы не решились стать его женой! А теперь ваша

любовь оказалась достаточно сильна, и, очевидно, объ¬

яснения этому удивительному факту надо искать

именно в пришедшей ко мне славе. О моих доходах в

данном случае я не говорю, вы, может бьггь, не думали

о них, хотя для ваших родителей, вероятно, это главное.
Все это не слишком для меня лестно! Но хуже все¬

го, что это заставляет меня усомниться в любви, в свя¬

щенной любви! Неужели любовь должна питаться сла¬

вой и признанием толпы? Очевидно, да! Я так

много думал об этом, что у меня наконец голова закру¬

жилась.
—	Бедная голова!—Руфь нежно провела рукой по

его волосам.— Пусть она больше не кружится. Начнем

сначала, Мартин! Я знаю, что проявила слабость, усту¬

пив настояниям мамы. Я не должна была уступать. Но

ведь вы так часто говорили о снисхождении к челове¬

ческим слабостям. Будьте же ко мне снисходительны.

Я совершила ошибку. Простите меня!
—	О, я прощаю!—^воскликнул он нетерпеливо.— Лег¬

ко простить, когда нечего прощать! Ваш поступок

не нуждается в прощении. Каждый поступает, как ему

кажется лучше. Ведь не стану же я просить у

вас прощения за то, что не захотел поступать на

службу.
—	Я ведь желала вам добра,— возразила она с жи¬
351

востью.— я не могла не желать вам добра, раз я лю¬

била вас!
—	Верно, но вы чуть не погубили меня, желая мне

добра. Да, да! Чуть не погубили мое творчество, мое бу¬

дущее! Я по натуре реалист, а буржуазная культура не

выносит реализма. Буржуазия труслива. Она боится

жизни. И вы хотели и меня заставить бояться жизни. Вы

стремились запереть меня в тесную клетку, навязать мне

неверный, ограниченный, пошлый взгляд на жизнь.—

Она хотела возразить, но он остановил ее жестом.— По¬

шлость — пусть вполне искренняя, но все же пошлость

есть основа буржуазной культуры, буржуазной утончен¬

ной цивилизации. А вы хотели вытравить из меня жи¬

вую душу, сделать меня одним из своих, внушить мне

ваши классовые идеалы, классовую мораль, классовые

предрассудки.
Он печально покачал головой. .
—	Вы и теперь меня не понимаете. Вы придаете

моим словам совсем не тот смысл, который я в них вкла¬

дываю. Для вас все, что я говорю,— чистая фантазия.

А для меня это реальность. В лучшем случае вас забав¬

ляет и изумляет, что вот неотесанный малый, вылезший

из грязи, из низов, осмеливается критиковать ваш класс

и называть его пошлым.
Руфь устало прислонилась головой к его плечу, и ее

опять охватила нервная дрожь. Он выждал минуту, не

заговорит ли она, и затем продолжал:
—	А теперь вы хотите возродить нашу любовь! Вы

хотите, чтобы мы стали мужем и женой. Вы хотите меня!

А ведь могло случиться так — постарайтесь понять ме¬

ня,— могло случиться, что мои книги не увидели бы

света и не заслужили бы признания, и тем не менее я

был бы тем, что я есть! Но вы бы никогда не пришли ко

мне! Только эти книги... чтоб их черт...
—	Не бранитесь,—прервала она его,
Мартин язвительно рассмеялся.
—	Вот, вот! — сказал он.— В тот миг, когда на карту

поставлено все счастье вашей жизни, вы боитесь

услышать грубое слово. Вы по-прежнему боитесь

жизни.
Руфь вздрогнула при этих словах, как бы обесце¬

нивавших ее решимость прийти сюда; ей казалось, что
352

ЛЮТЕРЯВШИП ЛТ1Ц0».

«ИСЧЕЗНОВЕНИЕ МАРКУСА О БРАЙЕНА»

Мартин несправедлив к ней, и она почувствовала

обиду.
Некоторое время они сидели молча: она— мучительно

соображая, что ей делать; а он — раздумывая о своей

ушедшей любви. Он теперь ясно понял, что никогда не

любил Руфь на самом деле. Он любил некую идеальную

Руфь, небесное существо, созданное его воображением,

светлый и лучезарный образ, вдохновлявший его поэзию.

Настоящую Руфь, буржуазную девушку с буржуазной

психологией и ограниченным буржуазным кругозором,

он не любил никогда.
Внезапно она заговорила:
—	Я признаю, что многое из того, что вы говорите,

верно. Я действительно боялась жизни. Я недостаточно

сильно любила вас. Но теперь я научилась сильнее лю¬

бить. Я люблю вас за то, что вы есть, за то, чем вы бы¬

ли, за то, что вас сделало таким, какой вы есть. Я люб¬

лю вас за все то, чем вы отличаетесь от людей моего

класса. Пусть ваши взгляды иногда непонятны мне. Я на¬

учусь их понимать. Я сделаю все, чтобы научиться их по¬

нимать! Ваше курение, ваша брань — все это часть ваше¬

го существа, и я люблю вас и за это. Я многому научусь;

За последние десять минут я уже многому научилась.

Разве когда-нибудь раньше я решилась бы прийти сюда

к вам? О Мартин!..
Руфь заплакала, спрятав лицо у него на груди. Он

ласково обнял ее, первый раз за весь вечер. Она по¬

чувствовала это и подняла на него просиявшие глаза.
—	Слишком поздно,— сказал он. Он вспомнил сло¬

ва Лиззи.— Я болен, Руфь... Нет, не телом. Душа у меня

больна, мозг. Все для меня потеряло ценность. Я ничего

не хочу. Если бы вы пришли полгода тому назад, все мо¬

гло быть по-другому. Но теперь уже поздно, слишком

поздно!
—	Нет, не поздно! — вскричала она.— Я докажу вам

ВТО. Я докажу, что моя любовь теперь крепка, что она

мне дороже всего, что мне до сих пор было дорого в жиз¬

ни. Я готова отречься от всего, чему поклоняется буржу¬

азия. Я больше не боюсь жизни. Я покину отца и мать,

отдам свое имя на поношение. Я готова остаться с вами

здесь, сейчас же, и пусть это будет свободный союз

любви, если вы хотите, и я сумею найти в этом гордость
23.	Джек Лондон. Т. VII.	353

и радость. Если я раньше изменила своей любви, сейчас

я готова ради любви изменить всему, что тогда толкнуло

меня на измену.
Руфь стояла перед Мартином, глаза ее сверкали.
—	Я жду!— прошептала она.—Я жду, Мартин, чтобы

вы сказали «да». Взгляните на меня.
«Как это прекрасно,— думал он, глядя на нее,— она

искупила свои прежние ошибки, она сделалась настоя¬

щей женщиной, сорвала с себя наконец железные це¬

пи буржуазных условностей. Все это прекрасно, вели¬

колепно, благородно... Но что же такое со мной?»
Ее решимость не взволновала, не потрясла его. Он

только умом отдавал ей должное. Вместо пожара — хо¬

лодное одобрение. Сердце его не забилось сильнее, же¬

лание не загорелось в крови. Ему снова вспомнились сло¬

ва Лиззи.
—	Я болен, очень болен,— сказал Мартин, безнадеж¬

но махнув рукой.— Я даже не подозревал до сих пор,

что так сильно болен. Что-то во мне ушло. Я никогда

не боялся жизни, но не мог себе представить, что поте¬

ряю вкус к ней. А теперь я оказался пресыщен жизнью.

У меня не осталось никаких желаний. Я даже вас не хо¬

чу! Видите, как я болен!
Он откинул голову на спинку кресла и закрыл глаза;

и подобно тому, как плачущий ребенок сразу забывает

все свои горести, глядя на солнце сквозь радужную заве¬

су слез, так забыл Мартин и болезнь, и присутствие Ру¬

фи, и все на свете, созерцая внезапно возникшее виде¬

ние — густую листву, пронизанную солнечными лучами.

Она была слишком зелена и слепила глаза, эта листва,

Ему было больно смотреть на нее, но он, сам не зная

почему, смотрел.
Скрип дверной ручки заставил его опомниться. Руфь

стояла у двери.
—	Как мне выйти отсюда?— жалобно спросила

она.— Я боюсь.
—	О, простите меня! — вскричал он, вскакивая.—

Я сам не знаю, что со мною! Я забыл, что вы здесь.
Он провел рукою по лбу.
—	Вы видите, я совсем нездоров. Я вас провожу до¬

мой. Мы можем пройти черным ходом. Никто не заметит.

Только опустите вуаль.
354

Руфь крепко держалась за его руку, пока они шли по

узким коридорам и полутемным лестницам.
—	Ну, теперь я в безопасности,— сказала она, выйдя

на улицу, и хотела высвободить руку.
—	Я провожу вас до дому,— сказал он
—	Нет, нет,— возразила она,— не нужно!
Она снова сделала попытку высвободить руку. Это

сразу возбудило его любопытство. Казалось, она боится

чего-то именно теперь, когда всякая опасность миновала.

Ей словно хотелось поскорее отделаться от него, и Мар¬

тин приписывал это просто расстроенным нервам. По¬

этому он удержал ее руку и повернул по направлению к

ее дому. Когда они подходили к углу, Мартин вдруг уви¬

дел какого-^о человека в длинном пальто, который по¬

спешно нырнул в подъезд. Проходя мимо, Мартин загля¬

нул туда и, несмотря на то, что воротник у незнакомца

был поднят, узнал брата Руфи— Нормана.
По дороге Мартин и Руфь почти не разговаривали.

Она была грустна, а он безучастен ко всему. Он сказал

ей, что уезжает на острова Тихого океана, а она попро¬

сила у него прощения за свой неожиданный приход.

Вот и все. Они расстались у дверей ее дома, как будто

ничего не произошло. Пожали друг другу руки, пожелали

спокойной ночи, причем он церемонно приподнял шляпу.

Дверь захлопнулась. Мартин 3)акурил папиросу и пошел

обратно в гостиницу. Проходя мимо того подъезда, в ко¬

тором прятался Норман, Мартин остановился и с минуту

постоял в раздумье.
—	Она солгала,— сказал он вслух.— Она хотела уве¬

рить меня, что поступила решительно и смело, а между

тем брат все время ожидал ее, чтобы отвести обратно

домой.—Он расхохотался.—Ах, эти буржуа! Когда я был

беден, я не смел даже приблизиться к его сестре. А ко¬

гда у меня завелся текущий счет в банке, он са^м приво¬

дит ее ко мне!
Мартин хотел продолжать свой путь, как вдруг какой-

то брюдяга, поравнявшись с ним, тронул его за локоть.
—	Одолжите четвертак, хозяин! За ночлег запла¬

тить,— сказал он.
Голос заставил Мартина мгновенно оглянуться. В сле¬

дующий миг он уже крепко пожимал руку Джо.
—	Помнишь, я тебе сказал, что мы встретимся,— го-
355

эррил Джо,— Я предчувствовал это. Вот мы и встрети¬

лись!
—	Ты смотришь молодцом!—сказал Мартин с вос¬

хищением.— Даже как будто пополнел.
—	Так оно и есть,—- подтвердил Джо, сияя.— С тех

пор как я стал бродягой, я понял, что значит жить! Три¬

дцать фунтов прибавил и чувствую себя великолепно!

Ведь в прежние времена я до того доработался, что ко¬

жа да кости остались. Видно, бродячая жизнь по мне!
—	Однако ты просишь на ночлег,—поддразнил его

!\4артин,—а ночь не очень теплая!
—	Гм! Прошу на ночлег! —Джо вьггащил из карма¬

на горсть мелочи.— Мне бы этого хватило,— признался

он,— да у тебя был очень уж располагающий вид. Вог

я тебя и взял на прицел.
Мартин расхохотался.
—	Да тут у тебя еще и на выпивку хватит,— заме¬

нил он,
Джо важно спрятал деньги в карман.
—	Не по моей части!—объявил он.—Я теперь не пью.

Нет охоты. Я только раз напился после того, как мы с

тобой расстались, да и то потому, что сдуру хлебнул

на пустой желудок. Когда я зверски работал, я

и пил зверски. Теперь, когда живу по-человечески, то

и пью по-человечески! Иногда перехвачу стаканчик — и

баста!
Мартин условился встретиться с ним на другой день

и пошел в гостиницу. В вестибюле он взглянул на распи¬

сание пароходов. Через пять дней на Таити отправлялась

«Марипоза».
—	Закажите мне по телефону каюту,—сказал он

портье,—но не наверху, а внизу, с левого борта. За¬

помните. Вы лучше запишите: с левого борта.
Придя к себе в комнату, он лег в постель и заснул

мгновенно, как ребенок. События вечера не оставили

в нем никакого следа. Его мозг уже не воспринимал впе-

ч^атлевий. Даже порыв радо^сти, вызванный встречей с

Джо, оказался мимолетным. Он продолжался один миг,

а в следующий миг Мартин уже сожалел, что встретил

своего бывшего товарища, так как ему не хотелось даже

разговаривать. То, что через пять дней он уплывет в свой
356

милый океан» тоже не радовало его. Он с наслаждением

сомкнул глаза и спокойно спал восемь часов. Он не
*	метался» не видел снов. Сон помогал забыться, и, про¬

сыпаясь, Мартин неизменно испытывал сожаление.

Жизнь томила и угнетала его, а время стало настоящей

пыткой.
ГЛАВА СОРОК ШЕСТАЯ
—	Так вот какое дело, Джо,— начал Мартин раз¬

говор на следующий день,—есть тут один француз на

Двадцать восьмой улице. Он сколотил деньжонок и соби¬

рается возвращаться во Францию. У него маленькая

отлично оборудованная п21ровая прачечная. Для тебя это

просто находка, если только ты хочешь вернуться к осед¬

лому образу жизни. Вот тебе деньги; купи себе прилич¬

ный «остюм и ступай вот по этому адресу. Это комисси¬

онер, которому я поручил подыскать для тебя что-нибудь

подходящее. Он с тобой- пойдет и все покажет. Если

прачечная тебе понравится и ты найдешь, что она стоит

того, что за нее просят,—двенадцать тысяч,—скажи мне,

и она твоя. А теперь проваливай! Я занят. Мы с тобой

после потолкуем.
—	Вот что. Март,— медленно прюговорил Джо, сдер¬

живая закипавший в нем гнев,— я пришел сюда для то¬

го, чтобы с тобой повидаться. Понял? А вовсе не затем,

чтобы получать от тебя в подарок прачечную! Я к тебе

как к другу, по старой памяти, а ты мне прачечную су¬

ешь! Я тебе на это вот что скажу. Возьми свою прачеч¬

ную и катись вместе с ней к дьяволу!
Он встал и хотел выйти, но Мартин схватил его

за плечи и повернул лицом к себе.
—	Вот что, Джо,—сказал он,— если ты мне будешь

откалывать такие штуки, я тебя так вздую по старой па¬

мяти, что своих не узнаешь! Понял? Ну! Хочешь?
Джо рванулся и хотел оттолкнуть Мартина, но ру¬

ки, схватившие его^ были слишком сильны. Вцепившись

друг в друга, они закружили по комнате, сломали по до¬

роге стул, обрушившись на него всей тяжестью, и свали¬

лись наконец на пол. Джо лежал' на спине, а Мартин

сидел на нем, упираясь ему в грудь коленом. Он едва

отдышался, когда Мартин отпустил его.
23* Джек Лондон. Т, VII.	357

—	Ну вот, теперь можно разговаривать,— сказал

Мартин.—Как видишь, со мной лучше не связываться.

Я хочу в первую голову покончить с. прачечной. А по¬

том уж придешь, и мы поговорим о чем-нибудь другом,

по старой памяти. Я же тебе сказал, сейчас я занят. По¬

смотри сам.
Как раз в этот миг лакей принес утреннюю почту:

целую кипу писем и журналов.
—	Разве можно читать все это и разговаривать? Пой¬

ди выясни дело с прачечной и возвращайся сюда.
—	Ладно,— неохотно согласился Джо.—Я думал,

что ты просто от меня откупиться хочешь, но теперь

вижу, что ошибся. Только в боксе тебе меня не побить,

Март. Ставлю что угодно.
—	Хорошо, мы потом наденем перчатки и попробу¬

ем,— со смехом сказал Мартин.
—	Непременно! Как только я куплю прачечную.—

Джо протянул кулак.— Видал? Я тебя уложу в два

счета.
Когда он наконец ушел, Мартин вздохнул с облегче¬

нием. Он становился нелюдим. Ему с каждым днем бы¬

ло все труднее и труднее общаться с людьми. Присут¬

ствие их тяготило, а необходимость поддерживать раз-

. говор раздражала его. Люди действовали ему на нервы,

и, не успев встретиться с человеком, он уже искал пред¬

лога от него отделаться.
После ухода Джо Мартин не сразу принялся за почту.

Около получаса сидел он в кресле, ничего не делая, и в

голове у него лишь изредка проносились какие-то обрыв¬

ки мыслей, короткие прюблески погруженного в сон

ума.
Наконец он встал и начал разбирать почту. Около

дюжины писем заключали в себе просьбы о присылке

автографа,— он узнавал такие письма с первого взгляда;

далее шли стандартные просьбы о вспомоществовании,

письма разных чудаков и прожектеров, начиная от изобре¬

тателя, построившего модель вечного двигателя, и мате¬

матика, доказывавшего, что земная поверхность есть

внутренняя часть полого шара, и кончая человеком, про¬

сившим финансовой поддержки на предмет приобрете¬

ния полуострова Калифорния в Мексике, где он хо¬

тел устроить коммунистическую колонию. Были письма от
358

женщин, желавших с ним познакомиться; одно из пи¬

сем вызвало улыбку: корреспондентка, желая доказать

свою до'бропорядочность и благочестие, приложила

к письму квитанцию об уплате за постоянное место в

церкви.
Издатели и редакторы заваливали его письмами: жур-*

налы выпрашивали у него статьи, книгоиздательства

молили о новых книгах,— все жаждали его рукописей,

бедных рукописей, для рассылки которых он некогда

закладывал все свои пожитки. Были тут неожиданные

чеки — плата за английские издания, авансы от загра-*

ничных издательств. Е1го английский агент сообщал ему,

что в Германии приобретено право перевода на три его

книги; его произведения переводились и в Швеции, но

Швеция не участвовала в Бернской конвенции, и за эти

переводы ничего нельзя было получить. Был запрос и из

России, тоже чисто формальный, так как и эта страна не

участвовала в Бернской конвенции.
Мартин вскрыл кучу пакетов, доставленных из бюро

газетных вырезок, и стал читать то, что говорилось о нем

и о его славе, возраставшей с непомерной быстротой.

Великолепным жестом он выбросил толпе сразу все свои

сочинения. Очевидно, этим и объяснялась такая внезап¬

ная слава. Он взял толпу натиском, как было с Киплин¬

гом, когда тот лежал при смерти и толпа, повинуясь стад¬

ному чувству, вдруг начала запоем читать его книги. Тут

Мартин вспомнил, что та же толпа полгода спустя, не

поняв ничего из прочитанного, втоптала Киплинга в

грязь. Он усмехнулся этой мысли. Как знать! Может

быть, и его через полгода ждет такая же участь. Но он

перехитрит толпу. Он будет тогда далеко в южных морях,

будет строить свою тростниковую хижину, торговать жем¬

чугом и копрой, перелетать на волне через подводные

рифы, ловить акул, охотиться на диких коз в долине,

что лежит рядом с долиной Тайохаэ.
И в эту минуту вся безнадежность его положения

ясно открылась ему. Он вдруг понял, что находится в

Долине Теней, теней смерти. Жизнь его прошла; она уга¬

сала, меркла и склонялась к закату. Он подумал о том,

как много он теперь спит и как хочется ему все время

спать. А недавно еще он ненавидел сон. Сон похищал у

него драгоценнейшие часы жизни. Спать четыре часа
359

из двадцати четырех, значило на четыре часа меньше

жить. Как ОН'тогда тяготился сном! Н как он теперь тя¬

готится жизнью! Л1изнь была томительна и горька. .Вот

где таилась его гибель. Человек, не стремящийся к жиз¬

ни, ищет путей к смерти. Старый инстинкт самосохране¬

ния пробудился в Мартине. Да, ему надо поторопиться с

отъездом. Он оглядел комнату и расстроился от мысли,

что нужно укладывать вещи. А впрочем, это не к спеху.

Пока можно заняться покупками.
Надев шляпу, он вышел и все утро провел в оружей¬

ном магазине, выбирая ружья, патроны и рыболовную

снасть. Что касается товаров для торговли, то он решил

выписать их по приезде на Таити, так как спрос на това¬

ры часто меняется. Их можно будет выписать также из

Австралии. Эта мысль обрадовала его. Сознание, что нуж¬

но что-то делать и предпринимать, было теперь нестер¬

пимо. Возвращаясь в гостиницу, он с наслаждением ду¬

мал о своем покойном кресле, готовом принять его, и

чуть не завыл от злости, увидев, что в этом кресле рас¬

положился Джо.
Джо был в восторге от прачечной. Обо всем было

договорено, и с завтрашнего дня он становился ее полно¬

правным владельцем. Мартин лег на кровать и с полу¬

закрытыми глазами слушал Джо. Мысли Мартина витали

далеко, почти за пределами сознания. Время от време¬

ни он делал над собой усилие, чтобы хоть что-нибудь от¬

ветить Джо. А ведь он любил Джо. Но Джо был слиш¬

ком полон жизни, и это болезненно действовало на Мар¬

тина, чересчур большим грузом ложилось на его усталую

душу. Когда Джо сказал, что когда-нибудь они еще на¬

денут перчатки и побоксируют, Мартин чуть не вскрикнул

от боли.
—	Помни, Джо! Ты должен завести в своей прачеч¬

ной такие порядки, о которых говорил в «Горячих Клю¬

чах»,—сказал он.— Никаких сверхурочных. Никакой ра¬

боты по ночам. Приличная плата. И ни в коем случае не

нанимай детей! Ни под каким видом!
Джо кивнул головой и вынул записную книжку.
—	Я сегодня перед завтраком набросал правила. Вот,

слушай.
Он стал читать, а Мартин одобрительно мычал, все

время^ думая об одном: когда наконец Джо уберется?
360

Было уже довольно поздно, когда Мартин проснулся.

Постепенно его сознание вернулось к фактам действи¬

тельной жизни. Комната была пуста. Очевидно, Джо

ушел незаметно, увидав, что Мартин уснул. «Очень дели¬

катно с его стороны»,— подумал Мартин. Потом он за¬

крыл глаза и снова заснул.
В следующие дни Джо был занят устройством сво¬

их дел и не слишком надоедал ему. Накануне отъезда в га¬

зетах появилось сообщение, что Мартин Иден отплывает

на «Марипозе». Повинуясь все тому же инстинкту са¬

мосохранения, он отправился к доктору, и тот тщатель¬

но осмотрел его. Все оказалось в полном порядке. Лег¬

кие и сердце были великолепны. С медицинской точки

зрения все органы были совершенно здоровы и функци¬

онировали вполне нормально.
—	У вас нет никакой болезни, мистер Иден,— сказал

врач,— положительно никакой. Ваш организм изумителен.

Я вам просто завидую. У вас великолепное здоровье

Какая грудная клетка! При вашем могучем желудке — это

залог несокрушимого здоровья и силы. Такой человече¬

ский экземпляр попадается один на тысячу, даже на де¬

сять тысяч. Вы можете прожить до ста лет, если не ка-

кой-нибудь несчастный случай.
Мартин убедился, что диагноз Лиззи был правилен.

Физически он совершенно здоров. Но внутри у него что-

то неладно, и только в южных морях он мог надеяться

обрести исцеление. Хуже всего было то, что теперь, перед

самым отъездом, у Мартина вдруг пропала всякая охо*

та ехать. Тихий океан казался ему ничуть не лучше бур¬

жуазной цивилизации. Никакого подъема при мысли

о путешествии он не испыгывал,— напротив, его

угнетал предстоящий отъезд, и он предпочел бы уже на¬

ходиться на судне и ни о чем более не хлопотать и не

думать.
Последний день был поистине мучением для Мартина.

Прочтя в газетах о его отъезде, Бернард Хиггинботам

и Гертруда со всем семейством, а также Герман Шмидт

и Мэрнен пришли с ним проститься. Потом пришлось за¬

кончить некоторые дела, уплатить по счетам, удо¬

влетворить назойливых репортеров. С Лиззи Конолли он

коротко простился у дверей вечерней школы. Вернувшись

в гостиницу, он. застал там Джо, который весь день во-
361

зился в прачечной и только к вечеру освободился и за¬

бежал к нему. Это переполнило чашу терпения, но Мар¬

тин все же заставил себя полчаса слушать болтовню

приятеля, нервно стискивая ручки кресла.
—	Имей в виду, Джо,—сказал он, между прочим,—

тебя ничто не привязывает к этой прачечной. В любой

момент можешь продать ее и развеять деньги по вет¬

ру. Как только тебе все это надоест и захочется опять

бродяжничать, собирайся и уходи. Старайся жить так,

как тебе нравится!
Джо покачал головой:
—	Нет уж, больше я не стану колесить по большим

дорогам. Бродягой быть хорошо во всех отношениях, за

исключением одного — это я насчет девушек. Не могу без

них! Что хочешь, то и делай. А бродить, сам понимаешь,

надо одному. Иногда проходишь мимо дома, где играет

музыка; заглянешь в окошко — барышни танцуют, хоро¬

шенькие, в белых платьях, улыбаются! Ах, чтоб тебе!

Прямо жизнь не мила становится. Я ведь люблю пикни¬

ки, танцы, прогулки под луной и все прочее. То ли дело

прачечная, приличный костюм, горсточка долларов в кар¬

мане ^la всякий случай! Я тут повстречал вчера одну де¬

вицу. Вот, кажется, так бы сейчас и женился, честное сло¬

во. Целый день, как вспомню, на душе веселей стано¬

вится. Г лаза такие ласковые, а голос — просто музыка.

Ах, Март, ну какого черта ты не женишься? С такими-то

деньгами — да ты можешь жениться на первейшей кра¬

савице!
Мартин усмехнулся и в глубине души удивился, по¬

чему вообще человеку приходит желание жениться? Это

казалось ему странным и непонятным.
Стоя на палубе «Марипозы» перед самым отплытием,

Мартин заметил в толпе провожающих Лиззи Конолли.

«Возьми ее с собою»,— шептал ему внутренний голос.

«Ведь так легко быть великодушным, а она была бы без¬

мерно счастлива». На секунду он почувствовал искушение,

ко тотчас оно сменилось паническим ужасом. Усталая

душа громко протестовала. Он отошел от борта парохода

и прошептал: «Нет, мой милый, ты слишком тяжко бо¬

лен».
Мартин заперся в своей каюте и сидел там, пока па¬

роход не вышел в открытое море. За обедом в кают-ком¬
362

пании ему отвели гючетное место, по правую руку от ка¬

питана; и он тут же убедился, что все пассажиры «Ма-

рипозы» смотрят на него, как полагается смотреть на пу¬

тешествующую знаменитость. Но ни одна знаменитость

так не разочаровывала окружающую публику. Большую

часть времени великий человек лежал на палубе с полуза-

крьггыми глазами, а вечером первый уходил спать.
Дня через два пассажиры оправились от морской бо¬

лезни и с утра до вечера толкались в салонах и на палу¬

бе. Чем больше времени Мартин проводил в их общест¬

ве, тем больше они раздражали его. Впрочем, он понимал,

что несправедлив. В конце концов это были милые и доб¬

родушные люди, он заставлял себя признать это и все-та-

ки мысленно прибавлял: ^ак и вся буржуазия с ее ду¬

шевной ограниченностью и интеллектуальным убожест¬

вом. Мартину становилось скучно от разговоров с эти¬

ми людьми,— они казались глупыми и пустыми. А шум¬

ное веселье молодежи действовало ему на нервы. Мо¬

лодые люди не могли сидеть спокойно: они носились по

палубе, играли в серк:о, восхищались дельфинами, привет¬

ствовали восторженными кликами стаи летучих рыб.
Мартин много спал. После утреннего завтрака он

устраивался в шезлонге с журналом, которого никак не

мог дочитать до конца. Печатные строки утомляли его.

Он удивлялся, как это люди находят, о чем писать, и,

удивляясь, мирно засыпал в своем кресле. Гонг, звав¬

ший ко второму завтраку, будил его, и он сердился,

что нужно просыпаться.
Однажды, пытаясь стряхнуть с себя это сонное оце¬

пенение, Мартин пошел в кубрик к матросам. Но и мат¬

росы, казалось, изменились с тех времен, когда он сам

спал на матросской койке. Он не мог найти в себе ничего

общего с этими тупыми, скучными, скотоподобными

людьми. Он был в отчаянии. Там, наверху, Мартин Иден

сам по себе никому не был нужен, а вернуться к людям

своего класса, которых он знал и которых некогда любил,

он тоже не мог. Они были не нужны ему. Они раздражали

его так же, как и безмозглые пассажиры первого класса!
Жизнь стала мучительна, как яркий свет для челове¬

ка с больными глазами. Она сверкала перед ним и пере¬

ливалась всеми цветами радуги, и ему было больно.

Нестерпимо больно.
363

в первый раз за всю свою жизнь Мартин Иден путе*»

шествовал в первом классе. Прежде во время плаваний на

таких судах ой или стоял на вахте, или обливался потом в

кочегарке. В те дни он нередко высовывал голову из люка

и смотрел на толпу разодетых пассажиров, которые гуля¬

ли по палубе» смеялись, разговаривали, бездельничали;

натянутый над палубой тент защищал их от солнца и вет¬

ра, а малейшее их желание мгновенно исполнялось рас¬

торопными стюардами. Ему, вылезавшему из душной

угольной ямы, все это представлялось каким-то piaeM.

А вот теперь он сам в качестве почетного пассажи¬

ра сидит за столом по правую руку от капитана, все

смотрят на него с благоговением, а между тем он тос¬

кует о кубрике и кочегарке, как о потерянном рае. Но¬

вого рая он не нашел, а старый был безвозвратно

утрачен.
В поисках чего-нибудь, что хоть немного заинтересо¬

вало бы его, Мартин решил попытать счастья в среде

пароходных служ)ащих. Он заговорил с помощником ме¬

ханика, интеллигентным человеком, который сразу на¬

кинулся на него с социалистической пропагандой и набил

ему карманы памфлетами и листовками. Мартин лениво

слушал его рассуждения о рабской морали и вспоминал

ницшеанскую философию, которую когда-то сам испове¬

довал. В конце концов какой во всем этом толк? Он

вспомнил одно из безумнейших положений безумца

Ницше, которым тот подвергал сомнению все, даже саму

истину. Что ж, может быть, Ницше и прав. Может быть,

самое понятие истины нелепо. Но его мозг быстро

утомился, и он рад был снова улечься в кресло и по¬

дремать.
Как ни тягостно было его существование на парохо¬

де, впереди ожидали еще большие тяготы. Что будет, ко¬

гда пароход придет на Таити? Сколько хлопот, сколько

усилий воли! Надо будет позаботиться о товарах, найти

шхуну, идущую на Маркизские острова, проделать тыся¬

чу разных необходимых и утомительных вещей. И каж¬

дый раз, заставляя себя думать о делах, он начинал

ясно понимать, что ему угрожает. Да, он уже находил¬

ся в Долине Теней, и самое ужасное было, что он не чув¬

ствовал cTpiaxa.. Если бы он хоть немного боялся, он

мог бы вернуться к жизни, но он не боялся и потому
364

все глубже погружался во мрак. Ничто уже не радова¬

ло его, даже то, что он так любил когда-то. Вот навстре¬

чу «Маригюзе» подул давно знакомый северо-восточный

пассат, но этот ветер, некогда пьянивший его, как вино,

теперь только раздражал. Он велел передвинуть свое

кресло, чтобы избежать непрошеных ласк этого доб¬

рого товарища былых дней и ночей.
Но особенно несчастным почувствовал себя Мартин

в тот день, когда «Марипоза» вступила в тропики. Сон

покинул его. Он слишком много спал и теперь поневоле

должен был бодрствовать, глядеть на жизнь и. жмурить¬

ся от ее невыносимого блеска. Он беспокойно метался по

палубе. Воздух был влажен и горяч, и частые ливни

не освежали. Мартину было больно жить. Иногда

в изнеможении он падал в кресло, но, отдохнув немно-го,

вставал и снова начинал бродить взад и вперед. Он за¬

ставил себя дочитать наконец журнал и взял в библи¬

отеке несколько томиков стихов. Но не мог сосредото¬

читься и предпочел продолжать свои прогулки.
Вечером Мартин спустился к себе в каюту последним,

но, несмотря на поздний час, не мог уснуть. Единствен¬

ное средство отдохнуть от жизни перестало действовать.

Это было уж слишком! Он зажег свет и взял книгу.

То был томик стихотворений Суинберна. Мартин неко¬

торое время перелистывал страницы и вдруг заметил,

что читает с интересом. Он дочитал стихотворение, начал

читать дальше, но опять вернулся к прочитанному.

Уронив наконец книгу к себе на грудь, он задумался.

Да! Вот оно! То самое! Как странно, что он сразу не

подумал об этом раньше. Это был ключ ко всему; он

все время бессознательно плутал, а теперь Суинберн ука¬

зал ему самый лучший выход. Ему нужен покой, а по¬

кой был здесь, рядом. Мартин взглянул на иллюминатор.

Да, он достаточно широк. В первый раз за много-много

дней сердце его радостно забилось. Наконец-то он на¬

шел средство от своего недуга. Он поднял книжку и мед¬

ленно прочел вслух:
Устав от вечных упований,
Устав от радостных пиров,
Не зная страхов и желаний,
Благословляем мы- богов

За то, что сердце в человеке^
365

Не вечно будет трепетать.
За то, что все вольются реки

Когда-нибудь в морскую гладь.
Мартин снова поглядел на иллюминатор. Суинберн

указал ему выход. Жизнь томительна, вернее, она ста¬

ла невыносимо томительна и скучна.
За то, что сердце в человеке

Не вечно будет трепетать!..
Да, за это стоит поблагодарить богов. Это их един¬

ственное благодеяние в мире. Когда жизнь стала мучи¬

тельной и невыносимой, как просто избавиться от нее,

забывшись в вечном сне.
Чего он ждет? Пора.
Высунув голову из иллюминатора, Мартин посмотрел

вниз на молочно-белую пену. «Марипоза» сидела очень

глубоко, и, повиснув на руках, он может ногами коснуть¬

ся воды. Всплеска не будет. Никто не услышит. Водяные

брызги смочили ему лицо. Он с удовольствием почув¬

ствовал на губах соленый привкус. Он даже подумал,

не написать ли свою лебединую песню! Но тут же высме¬

ял себя за это. Да и времени не было. Так хотелось по¬

кончить поскорее.
Погасив свет в каюте для большей безопасности, Мар¬

тин пролез в иллюминатор ногами вперед. Плечи его за¬

стряли было, и ему пришлось протискиваться, плотно

прижав одну руку к телу. Внезапный толчок парохода

помог ему, он выскользнул и повис на руках. В тот миг,

когда ноги его коснулись воды, он разжал руки. Белая

теплая вода подхватила его. «Марипоза» прошла мимо,

как огромная черная ^тена, кое-где прорезанная осве¬

щенными дисками иллюминаторов. Пароход шел быстро.

И едва Мартин успел опомниться, как очутился далеко

за кормой и спокойно поплыл по вспененной поверх¬

ности океана.
Бонита, привлеченная белизной его тела, кольнула его,

и Мартин рассмеялся. Боль напомнила ему, зачем он

в воде. В своих стараниях выбраться он совсем было за¬

был о главной цели. Огни «Марипозы» уже терялись

вдали, а он все плыл и плыл, словно хотел допльггь

до ближайшего берега, который был за сотни миль

отсюда.
366

Это был бессознательный инстинкт жизни. Мартин

перестал плыть, но, как только вода стала заливать рот,

он снова заработал руками. «Воля к жизни»,— подумал

он и презрительно усмехнулся. Да, у него есть воля, и во¬

ля достаточно твердая, чтобы пюследним усилием пре¬

сечь свое бытие.
Мартин принял вертикальное положение. Он взгля¬

нул на тихие звезды и в то же время выдохнул из лег¬

ких весь воздух. Быстрым, могучим движением ног и рук

он наполовину высунулся из воды, чтобы сильнее и быст¬

рее погрузиться. Он должен скользнуть в глубину без

единого движения, как белая статуя. Погрузившись, он

начал вдыхать воду, как больной вдыхает наркотическое

средство, чтобы скорей забыться. Но когда вода хлыну¬

ла в горло и стала душить его, он непроизвольно, ин¬

стинктивным усилием вынырнул на поверхность и снова

увидел над собой яркие звезды.
«Воля к жизни»,—думал он с презрением, тщетно ста¬

раясь не вдыхать свежий ночной воздух наболевшими

легкими. Хорошо, он попробует по-другому! Он глубо¬

ко вздохнул несколько раз. Набрав как можно больше

воздуха, он нырнул, нырнул головою вниз, со всею си¬

лою, на какую только был способен. Он плыл ко дну,

погружаясь все глубже и глубже. Он видел голубова¬

тый фосфорический свет. Бониты, как привидения, проно¬

сились мимо. Он надеялся, что они не тронут его, потому

что это могло разрядить напряжение его воли. Они не

тронули, и он мысленно поблагодарил жизнь за эту по¬

следнюю милость.
Все глубже и глубже погружался он, чувствуя, как

немеют руки и ноги. Он понимал, что находится на

большой глубине. Давление на барабанные перепонки

становилось нестерпимым, и голова, казалось, раскалы¬

валась на части. Невероятным усилием воли он заставил

себя погрузиться еще глубже, но тут остатки воздуха

вырвались вдруг из его легких. Пузырьки скользнули у

него по щекам и по глазам и быстро помчались кверху.

Начались муки удушья. Но своим угасающим сознанием

он понял, что эти муки еще не смерть. Смерть не причиня¬

ет боли. Это была еще жизнь, последнее содрогание,

последние муки жизни. Это был последний удар, который

наносила ему жизнь.
367

Его руки и ноги начали делать судорожные, слабые

движения. Поздно! Он перехитрил волю к жизни! Он

был слипжом глубоко. Ему уже не выпльггь на поверх-*

ность. Казалось, он спокойно и мерно скользит по без¬

брежному морю каких-то видений. А это что? Словно

маяк! И он горел в его мозгу — яркий, белый свет. Он

сверкал ярче и ярче. Где-то страшный гул прокатился,

и Мартину показалось, что он летит стремглав с крутой

гигантской лестницы вниз, в темную бездну. Это он

ясно понял! Он летит в темную бездну, и в тот самый

миг, когда он понял это, сознание навсегда покинуло

его.

ОТЕРЛВШИЙ

МО

ПОТЕРЯВШИЙ ЛИЦО
Это был конец. Стремясь, подобно перелетным пти¬

цам, домой, в европейские столицы, Субьенков проделал

длинный путь, отмеченный страданиями и ужасами. И вот

здесь, в русской Америке, дальше, чем» когда-либо, от же¬

ланной цели, этот путь оборвался. Он сидел на снегу со

связанными за спиной руками и ожидал пытки. Он с

ужасом смютрел на распростертого перед ним огромного

казака, стонущего от боли. Мужчинам надоело возиться

с этим гигантом, и они передали его в руки женщин.

И женщины, как о том свидетельствовали вопли жерт¬

вы, сумели превзойти мужчин в своей дьявольской же¬

стокости.
Субьенков наблюдал за этим и содрогался от отвра¬

щения. Он не боялся CMtepTH. Он слишком часто рисковал

жизнью на протяжении тягостного пути от Варша¬

вы до Нулато, чтобы испытывать страх при мысли о

смерти. Но все его существо восставало против пытки. Это

вызывало отвращение — не потому, что придется пере¬

нести нечеловеческие страдания,— вызывало отвращение

то жалкое зрелище, когда он, корчась от боли, будет про¬

сить, умолять, выпрашивать, точно так же, как это дела¬

ли Большой Иван и другие. Это отвратительно. Встре¬

тить смерть мужественно, оставаясь самим собой, с улыб¬

кой и шуткой на устах — вот это было бы достойно! Но

потерять самообладание, когда дух твой раздавлен фи¬

зической болью, визжать и корчиться, как обезьяна,

превратиться в животное — вот что ужасно.
Никаких шансов спастись «е было. С самого начала,
371

загоревшись страстной мечтой о свободе Польши, он ока¬

зался игрушкой в руках судьбы. И с самого начала — в

Варшаве, в Санкт-Петербурге, в сибирских рудниках, на

Камчатке, на утлых суденышках охотников за пушньш

зверем — судьба вела его к этому концу. Поистине еще

при сотворении мира ему была назначена именно такая

смерть — ем1у, такому утонченному и чувствительному ко

всему, что окружало его, для него, который был мечтате¬

лем, поэтом и художником. Он еще не родился на свет,

а уже было предопределено, что трепещущий комок нер¬

вов, который он собой представлял, будет обречен жить

среди звериной вопиющей жестокости и умереть в этой

далекой стране северной ночи, в этом* мрачном угол¬

ке на самом краю света.
Он вздохнул. Неужели то, что он видит сейчас перед

собой, и было Большим Иваном — человеком без нервов,

словно выкованным из железа, казаком, ставшим) мор¬

ским) грабителем, существом флегматичным, как бык, со

столь примитивной нервной системой, что какой-«ибудь

удар, причинявший нормальному человеку боль, воспри¬

нимался им едва ли не как простая щекотка. И все-таки

эти индейцы из Нулато нашли у Большого Ивана нервы

я прощупали их до самых корней его трепещущей души.

Они добились своего. Казалось непостижимым, что чело¬

век может перенести такое и еще оставаться живымс

Большой Иван дорого расплачивался за примитивность

своей нервной системы. Он продержался вдвое дольше,

чем все остальные.
Субьенков чувствовал, что ему не вынести мучений

казака. Почему Иван не умирает? Субьенкову казалось,

что он сойдет с ума, если не прекратится этот душераз¬

дирающий вопль. Но ведь когда вопль прекратится, на-

станет его, Субьенкова, очередь. А вон там стоит, ожи¬

дая того момента, Якага, уже ухмыляющийся в предвку¬

шении пытки, тот самый Якага, которого какую-нибудь

неделю назад он выгнал из форта, хлестнув по лицу би¬

чом. Якага о нем позаботится. Якага, конечно, припас

для него самые изощренные пытки, самые утонченные

мучения. Очевидно, эта новая пытка была особенно хо¬

роша, судя по тому, как взвыл Иван. Женщины, склонив¬

шиеся над ним, расступились, смеясь и хлопая в ладоши.

Субьенков увидел чудовищное дело, которое они сдела¬
372

ли, и начал истерически хохотать. Индейцы смотрели на

него, изумляясь, что он способен смеяться. Но. Субьен-

ков не мог сдержаться.
Нет, этого делать нельзя. Он кое-как справился с со¬

бой, спазматические судороги в горле постепенно затих¬

ли. Он заставил себя думать о чем-нибудь постороннем

и принялся вспоминать свою прошлую жизнь. Он пред¬

ставил себе мать и отца, своего маленького, в яблоках,

пони, гувернера-француза, который- учил его танцам и

однажды тайком принес ему старый, затрепанный томик

Вольтера. Вновь Субьенков видел перед собой Париж,

сумрачный Лондон, веселую Вену, Рим. Вновь ему пред¬

ставилась компания отчаянных молодых людей, которые,

как и он, мечтали о свободной Польше с польским коро¬

лем на троне в Варшаве. Вот откуда начался этот дол¬

гий путь. Что ж, он остался последним из всех. Одного за

другим вспоминал Субьенков этих погибших в пути храб¬

рецов, начиная с тех двух, которые были казнены в Санкт-

Петербурге. Один был забит тасмерть тюремщиком, дру¬

гой, отправленный по этапу, свалился где-то на далеком,

кровью политом тракте, которым они шагали бесконеч¬

ные месяцы, подгоняемые ударами казаков-конвоиров.

И всегда их окружала жестокость, дикая, звериная же¬

стокость. Они умирали — от лихорадки, в рудниках, под

кнутом. Последние двое погибли уже после побега, во

время схватки с казаками, и только он один добрался до

Камчатки,, украв у какого-то путника документы и день¬

ги и оставив его умирать на снегу.
Он не видел ничего, кроме жестокости. Все эти годы,

когда сердце его жило прошлым,— в мастерских худож¬

ников, в театрах, на светских приемах — его окружа¬

ла жестокость. Он покупал свою жизнь ценой крови.

Убивали все. И он убил того путника ради документов.

Он показал, на что способен, когда в один и тот же

день дрался на дуэли с двумя русскими офицерами.

Ему приходилось как-то проявлять себя, чтобы занять

достойное место среди охотников за мехами. Он должен

был завоевать себе это место. Позади лежал долгий, от¬

нявший, казалось, тысячу лет, путь через всю Сибирь и

всю. Россию. Тем путем бежать было невозможно. Он

мог идти только вперед — через мрачное, покрытое льда-

.ми Берингово море на Аляску. Путь этот вел в мир, где
373 .

дикость с каждым шагом становилась все более ужа¬

сающей. На суденышках охотников за мехами, среди сви¬

репствующей цинги, без пищи и воды, в борьбе с беско¬

нечными морскими штормами люди превращались в жи¬

вотных. Трижды он отплывал на восток от Камчатки.

И трижды, после невероятных трудностей и страданий,

оставшиеся в живых возвращались назад. Путь к бегству

был закрыт, а идти назад тем путем, которым он попал

сюда, Субьенков не мюг, ибо там его ждали рудники и

кнут.
Наконец в четвертый и последний раз он поплыл на

восток. Он отправился с теми, кто впервые открыл леген¬

дарные Котиковые острова, но он не вернулся с ними,

чтобы принять участие в дележе добычи и в диких оргиях

на Камчатке. Он поклялся никогда не возвращаться ту¬

да. Он знал: чтобы добраться до дорогих его сердцу евро¬

пейских столиц, о5н должен идти вперед. Поэтому он

переходил на другие суда и остался в этих незнакомых

полуночных краях. Его спутниками были охотники-сла¬

вяне и русские — искатели приключений, монголы, тата¬

ры и исконные жители Сибири; они кровью прокладыва*

ли путь среди дикарей этого нового света. Они выреза¬

ли целые становища за то, что эскимосы отказывались

платить им дань мехами, а на них, в свою очередь, на¬

падали команды других кораблей. Субьенков вместе с

одним финном оказался единственным, кто в конце кон¬

цов спасся из всей их шайки. Они провели одинокую и

голодную зиму на одном из пустынных Алеутских остро¬

вов, а весной им выпал один шанс из тысячи — их подо¬

брало какое-то судно охотников за пушниной.
Но всегда его окружали ужасающая жестокость и

дикость. Переходя с одного судна на другое и ни за

что не желая возвращаться назад, он попал, наконец, на

судно, отправившееся на юг. Они шли вдоль побережья

Аляски и всюду наталкивались на толпы дикарей. Каж¬

дый раз, когда они бросали якорь у островов или у мрач¬

ных утесов материка, их встречала битва или шторм. Ли¬

бо на них обрушивалась буря, угрожая разбить судно,

либо появлялись боевые каноэ, переполненные завываю¬

щими туземцами с раскрашенными боевой краской лица¬

ми, которые подплывали, чтобы испытать на себе убой¬

ную силу ружей пиратов. Так они пробирались на юг, в
374

сказочную страну Калифорнию. Говорили, что там

обретаются испанцы, искатели приключений, пробив¬

шиеся туда из Мехико. Он возлагал свои надежды

на этих испанцев. Только бы удрать к ним, дальше

уже будет проще: через год или два — это уже не

имеет значения,— но рано или поздно он доберется да

Мехико, затем корабль — и он в Европе. Но они не встре¬

тили испанцев. Вновь и вновь они наталкивались на ту же

неприступную стену дикости. Обитатели этого края, с ли¬

цами, раскрашенными для войны, отгоняли их прочь от

берега. Под конец, когда одно судно было захвачено и

вся команда перебита, капитан решил прекратить поиски

и повернул обратно на север.
Шли годы. Субьенков служил под началом Тебенкова,

когда строился Михайловский редут. Два года он провел

в низовьях Кускоквима. Два раза летом, в июне месяце,

ему удавалось побывать в устье залива Коцебу, где в

такую пору собирались племена для меновой торговли.

Здесь можно было найти шкуры пятнистых оленей из Си¬

бири, кость с островов Диомида, моржовые шкуры с бе¬

регов Северного океана, какие-то удивительные, неизве¬

стно откуда, каменные светильники, переходившие от

одного племени к другому, однажды ему даже попался

охотничий нож английской работы. Субьенков знал, что

здесь та школа, где можно изучить географию. Ведь

здесь он встречал эскимюсов из пролива Нортон, с остро¬

ва Кинг и с островов Святого Лаврентия, с мыса Принца

Уэльского и с мыса Барроу. Здесь эти места именова¬

лись по-иному и расстояние до них мерилось не километ¬

рами, а днями пути.
Туземцы сходились сюда для торговли с огромной тер-?

ритории, а каменные светильники или этот стальной

яож, переходя из рук в руки, попадали из еще более

отдаленных мест. Субьенков запугивал эскимосов, уле¬

щивал, подкупал. Каждого дальнего путника или пред¬

ставителя неизвестного племени приводили к нему. Они

рассказывали ему о несчетных и невероятных опасностях,

подстерегавших путешественника, о диких зверях,

враждебных племенах, непроходимых лесах и высо¬

ких горных хребтах, но во всех этих рассказах непремен¬

но фигурировали белые люди с голубыми глазами и

белокурыми волосам», которые сражались, как дьяволы,
375

и постоянно искали меха. Они находились на востоке,

далеко-далеко на востоке. Никто не видел их. Это

были только слухи, которые передавались из уст в

уста.
Тяжелой была эта школа. Нельзя изучать геогра¬

фию через посредство непонятных диалектов, от людей, в

Ч1ьем темиом мозгу факты мешаются с вымыслом, людей,

измеряющих расстояния ночевками, колеблющимися в

зависимости от трудности перехода. В конце концов

Субьенков узнал то, что придало ему мужества. На во¬

стоке есть большая река, где и обретаются эти голубогла¬

зые люди. Река эта называется Юконом. Южнее Михай¬

ловского редута в море впадала большая река, известная

русским под названием» Куикпак. Ходили слухи, что это

одна и та же река.
Субьенков вернулся на Михайловский редут. В тече¬

ние года он добивался, чтобы организовали экспедицию

вверх по Куикпаку. Тут выделился Малахов, наполовину

русский, возглавивший отряд самых отчаянных и жесто¬

ких авантюристов, которые когда-либо переправлялись

сюда с Камчатки. Субьенков стал его помощником. Они

пробрались сквозь лабиринт дельты Куикпака, миновали

первые невысокие холмы на северном берегу и в обитых

кожей каноэ, груженных до планшира товарами и бое¬

выми припасами, на протяжении пятисот миль плыли

против сильного, в пять узлов, течения по реке, ширина

которой колебалась от двух до десяти миль, и глубиной

в много сажен. Малахов решил построить форт в Нула-

то. Субьенков поначалу уговаривал плыть дальше, но по¬

том примирился с Нулато. Приближалась долгая зима*

Лучше было переждать. Как только наступит лето и

сойдет лед, он отправится вверх по Куикпаку и будет про¬

биваться к факториям Компании Гудзонова залива. До

Малахова никогда не доходили слухи о том, что Куикпак

и есть Юкон, а Субьенков не рассказывал ему об этом.
Началось строительство форта. Они заставили рабо¬

тать местных жителей. Стены из тесаных бревен выра¬

стали под аккомпанемент вздохов и стонов нулатских ин¬

дейцев. По их спинам гулял бич, и держала этот бич же¬

лезная рука морских грабителей. Кое-кто из индейцев

убегал, но когда их ловили, то возвращали назад и рас¬

кладывали перед фортом, и тут они вместе с соплеменни¬
376

ками узнавали на своей шкуре силу кнута. Двое индей¬

цев умерли под кнутом, другие остались калеками на всю

жизнь. А остальные усвоили этот урок и больше не пы¬

тались бежать. Снег выпал еще до того, как был закон¬

чен форт, и настало врем1я для добычи пушнины. На пле¬

мя была наложена тяжелая дань. Индейцев продолжа¬

ли избивать и пороть кнутами, а для того, чтобы дань по¬

ступала, женщин и детей взяли в качестве заложников

и обращались с ними с той жестокостью, на которую спо¬

собны только охотники за мехами.
Что ж, то был кровавый посев, а теперь пришла пора

жатвы. Форт был спален. При зловещем свете пожара

половина партии была перебита. Остальные были под¬

вергнуты пыткам. Остался только Субьенков, или, точ¬

нее, Субьенков и Большой Иван, если это стонущее и виз¬

жащее существо на снегу можно было назвать Большим

Иваном. Субьенков заметил, как ухмыляется, глядя на

него, Якага. Ему нечего было сказать Якаге. На лице у

того до сих пор виднелся след от бича. В конце концов

Субьенков не мог осуждать его, но ему была противна

мысль о том, что с ним сделает Якага. Он подумал было

просить вождя племени Макамука, но разум подсказал

ему, что такая просьба окажется бесполезной. Тогда он

решил разорвать ремни и погибнуть в схватке. Такой

конец был бы скорым. Но разорвать их он не мог. Ремни

из оленьей кожи оказались сильнее его. Он продолжал

искать выход, и в голову ему пришла новая идея. Он сде¬

лал знак Макамуку, чтобы привели переводчика, знаю¬

щего наречие прибрежных жителей.
—	О, Макамук,— сказал Субьенков,— я не собира¬

юсь умирать. Я великий человек, и глупо было бы мне

умирать. Да я и не умру. Я ведь не то, что вся эта па¬

даль.
Он глянул на стонущее существо, которое когда-то бы¬

ло Большим Иваном, и презрительно пнул его ногой.
—	Я слишком мудр^ чтобы умереть. Я знаю великое

лечебное снадобье. Только я один знаю это снадобье.

Поскольку я не собираюсь умирать, я готов в обмен дать

тебе это средство..
—	Что это за средство? — потребовал ответа Мака¬

мук.
—	Это особенное средство.
.377

Субьенков сделал вид, словно он колеблется, стоит

ли делиться своим секретом.
—	Ладно, тебе я скажу. Если каплей этого зелья по¬

мазать кожу, то она становится твердой, как скала, и

прочной, как железо, и никакое оружие не может его

рассечь. Самый сильный удар ничего не может с

ней сделать. Костяной нож против нее все равно, что

комок грязи, от нее отскочит даже стальной нож, какие

мы ]раздавали вам. Что ты мне дашь за секрет этого

зелья?
—	Я подарю тебе жизнь,— ответил Макам)ук через

переводчика.
Субьенков презрительно расхохотался.
—	И ты будешь до смерти рабом в моем доме,— про¬

должал Макамук.
Поляк расхохотался еще более презрительно.
—	Пусть мне развяжут руки и ноги, и тогда мы бу¬

дем разговаривать.
Вождь сделал знак, и когда Субьенкову освободили

руки, он сделал самокрутку и закурил.
—	Это глупые слова,— сказал Макамук,— нет такого

зелья. Не может быть. Нож сильнее любого зелья.
Вождь был настроен скептически, но все-таки он ко¬

лебался. Он не раз видел, как охотникам за мехами уда¬

вались всякие дьявольские фокусы. Он не мог ни в чем

быть уверен.
—	Я сохраню тебе жизнь, и ты не будешь рабом,—

заявил он.
—	Этого мало.
Субьенков играл свою роль абсолютно хладнокровно,

как будто торговался за лисий мех.
—	Это великое снадобье. Много раз оно спасало мне

жизнь. Я хочу получить нарты и собак, и чтобы шестеро

твоих охотников сопровождали меня вниз по реке .и в

безопасности проводили до последней ночевки перед Ми¬

хайловским редутом.
—	Ты должен жить здесь и обучить нас всем твоим

ДЬЯВОЛЬСКИМ) штукам,— был ответ.
Субьенков молча пожал плечами. Or вьгаускал та¬

бачный дым в мюрозный воздз^х и с любопытством рас¬

сматривал то, что осталось от казака-гиганта.
—	А это? —неожиданно сказал Макамук, показывая
378

на шею Субьенкава, где виднелся синеватый шрам от

ножевого удара, который ему нанесли на Камчатке во

время какой-то ссоры.— Твое зелье — плохое зелье. Лез¬

вие было сильнее, чем твое средство.
—	Тот, кто нанес удар, был очень сильный человек.—

Субьенков оценивающе взглянул на Макамука.— Силь¬

нее, чем ты, сильнее самого сильного твоего охотника,

сильнее, чем был он.
И опять он пнул носком своего мокасина казака; тот

являл собой отвратительное зрелище. Хотя Большой

Иван и потерял сознание, его измученное пытками тело

еще цеплялось за жизнь.
—	И, кроме того, зелье было слабым. В тех местах не

было нужных мне ягод, которых полно, как я вижу, в ва¬

ших краях. Здесь средство будет сильным.
—	Я отпущу тебя вниз по реке,— сказал Макамук,—

и дам тебе нарты, собак и шестерых охотников.
—	Ты слишком долго раздумываешь,— последовал

холодный ответ.— Ты оскорбил мое средство тем, что не

сразу принял мои условия. Слушай же, теперь я требую

большего. Я хочу получить сотню бобровых шкур.— Ма¬

камук ласмюшливо усмехнулся.— Я хочу получить сотню

фунтов сушеной рыбы.— Макамук кивнул головой, рыбы

было вдоволь, и она мало чего стоила.— Я хочу получить

двое нарт, одни для меня и вторые для моих мехов и

рыбы. Кроме того, пусть мне вернут ружье. Если тебя не

устраивает моя цена, то имей в виду, что она вскоре уве¬

личится.
Якага что-то шепнул на ухо вождю.
—	А как я узнаю, что твое зелье настоящее? —спро¬

сил Макамук.
—	Это очень легко. Прежде всего, я пойду в лес...
Якага опять стал шептать на ухо Макамуку, который
недоверчиво покачал головой.
—	Ты можешь послать со мной двадцать охотни¬

ков,— продолжал Субьенков.— Я должен найти ягоды и

корни, из которых варится средство. Потом ты пригото¬

вишь нарты, нагрузишь их рыбой и бобровыми шкура¬

ми, положишь туда ружье и отберешь шестерых охот¬

ников, которые пойдут со мной, а когда все будет готово,

я натру зельем! шею и положу голову вот на это бревно.

И тогда пусть самый сильный твой охотник зозьмет то-
379

nop и трижды ударит меня по шее. Ты-- сам можешь

трижды ударить м»еня.
Макамук стоял с разинутым pTOMv дивясь этому ново¬

му для него и самому удивительному чуду охотников за

мехами.
—	Но имей в виду,— торопливо добавил поляк,—

что перед каждым! ударом я должен заново смазывать

шею своим зельем. Топор — штука, тяжелая и острая,

и я не хочу, чтобы произошла ошибка.
—	Ты получишь все, что требуешь,—торопливо за¬

кричал Макамук.— Готовь свое зелье.
Суб(ьенков постарался скрыть свою радость. Он вел

отчаянную игру и оступиться было нельзя. Он высоко¬

мерно произнес:
—Ты слишком медлил. Мое средство оскорблено. Что¬

бы стать это оскорбление, ты должен отдать мне свою

дочь.
И он показал пальцем на девушку, несчастное созда¬

ние, у которой был кривой глаз и торчащие по-вол¬

чьи зубы. Макамук был рассержен, но поляк невозмути¬

мо свернул и закурил новую самокрутку.
—	Поспеши,— с угрозой в голосе сказал он,— если

ты будешь медлить, я потребую большего.
В наступившем молчании Субьенков перенесся мыс¬

ленным взором от мрачной картины северной природы,

расстилавшейся перед ним, к своей родине и к Франции

и, взглянув на эту девушку с торчащими зубами, он

вспомнил другую девушку, певицу и балерину, которую

знал, когда юношей впервые попал в Париж.
—	Зачем тебе нужна девушка? — спросил Мака¬

мук.
—	Чтобы она поплыла вместе со мной вниз по ре¬

ке.— Субьенков критически оглядел ее.—Из нее выйдет

хорошая жена, и честь жениться на девушке твоей кро¬

ви— достаточная плата за мое средство.
Он вновь вспомнил певицу и балерину и принялся

мурлыкать песню, которой та научила его. Он заново пе¬

реживал всю свою жизнь, но на . этот раз рассматривая

сцены из своего прошлого как будто со сто-роны, словно

это были картинки в.книге, рассказывающей о чьей-то чу¬

жой судьбе.-Голос вождя неожиданно нарушил молча¬

ние, и он вздрогнул.
380

—	Все будет сделано,— сказал Макамук.— Девушка

отправится вместе с тобой вниз по реке. Но имей в виду,

что я сам трижды ударю топором но твоей шее.
—	Но я .каждый раз буду заново намазываться своим-

средством,— отозвался Субьенков, изображая плохо

скрытое беспокойство.
—	Ты будешь намазываться своим зельем перед каж¬

дым ударом. Вот охотники, которые будут следить, чтобы

ты не сбежал. Отправляйся в лес и собирай свое зелье.
Макамука убедила в ценности зелья именно жадность

поляка. Конечно, только величайшее средство могло дать

силу человеку, над которым) нависла тень смерти, упор¬

ствовать и торговаться, как старая баба.
—	Кроме того,— шепнул Якага, когда поляк вместе

со своей стражей исчез среди елей,— когда ты узнаешь

средство, ты легко сможешь убить его.
—	Как же это я смогу убить его? — спросил Мака-

мук.— Средство не даст мне убить.
—	Будут какие-то MiecTa, которые он не натрет своим

зельем,— ответил Якага.— Мы и умертвим его через та¬

кое место. Может быть, это будут его уши. Тогда мы

воткнем ему копье в одно ухо, а выйдет оно в другое.

Очень хорошо. А может быть, это будут глаза. Навер¬

няка зелье слишком сильное, чтобы он намазал им глаза.
Вождь кивнул головой.
—Ты мудр, Якага. Если у него в запасе нет дру¬

гих дьявольских штук, мы убьем его.
Субьенков не тратил много времени для сбора состав¬

ных частей для своего зелья. Он поднимал все, что попа¬

дется под руку,— еловую хвою, ивовую кору, бересту и

множество клюквы, которую он заставлял охотников вы¬

капывать из-под снега. К своим запасам он добавил не¬

сколько зам»ерзших корней и направился обратно в ла¬

герь.
Макамук и Якага не отходили ни на шаг, тщательно

запоминая количество и вид составных частей, которые

он кидал в чан с кипящей водой.
*	— Заметьте, клюкву надо класть в первую очередь,—

объяснил Субьенков.— Ах, да, еще одна вещь, человече¬

ский палец. Дай-каг Якага, я отрежу у тебя палец.
Но Якага спрятал руки за спину и сердито посмотрел

на него.	' *
381

—	Всего только Авизинец,— просил Субьенков.
—	Якага, дай ему свой палец,— приказал Макамук.
—	Здесь вокруг много пальцев,— проворчал Якага,

показывая «а валявшиеся на снегу остатки зам!ученных

насмерть.
—	Это должен быть палец живого человека,— воз¬

разил поляк.
—	Ну так ты получишь палец живого человека,—

Якага нагнулся над казаком и отсек у него палец.
—	Он еще не умер,— объяснил Якага, швыряя свой

кровавый трофей к ногам поляка.— И вообще это хоро¬

ший палец, потому что он большой.
Субьенков бросил палец в пламя под чаном, и начал

петь. Это была французская любовная песенка, и он ис¬

полнял ее с необычайной торжественностью.
—	Без этих слов зелье не будет иметь силы,— пояс¬

нил он.— Эти слова составляют его главную силу. Ну

вот, готово!
—	Повтори слова медленно, чтобы я мог запомнить

их,— приказал Макамук.
—	Только после испыгания. Когда топор трижды от¬

скочит от моей шеи, тогда я раскрою тебе секрет этих

слов.
—	А если средство окажется плохим средством?

с беспокойством спросил Макамук.
Субьенков в гневе обернулся к нему. •
—	Мое средство не может оказаться плохим. А если

оно окажется плохим!, тогда сделайте со мной то же, что

вы сделали с остальными. Разрежьте меня на куски, как

вы разрезали его.— Он кивнул на казака.— Зелье уже

остыло. Итак, я натираю им шею и говорю при этом за¬

клинания.
Субьенков с caMibiM серьезным лицом медленно про¬

пел строку из «Марсельезы», одновременно натирая себе

шею отвратительным варевом.
Его представление было прервано диким воплем.

Огромный казак, в котЬрюм в последний раз вспыхнула

его чудовищная жизненная сила, приподнялся на колени.

Индейцы принялись смеяться, кричать от удивления,

хлопать в ладоши, а Большой Ива« бился на снегу в

страшных судорогах.
Субьенкову стало нехорошо от этого зрелища, но оа
382

справился с приступом тошноты и притворился рассер¬

женными
—	Так дело не пойдет,— сказал он,— прикончите его,

и тогда мы приступим) к испытанию. Ну-ка, Якага, пре¬

крати этот шум.
Когда это было исполнено, Субьенков повернулся к

Макамуку.
—	И помни, что ты должен бить изо всех сил. &го

занятие не для детей. Возьми-ка топор и ударь по брев¬

ну, чтобы я мог видеть, что ты делаешь это как мужчина.
Макамук повиновался и дважды со всего Miaxy ударил

по бревну, отколов порядочный кусок.
—	Хорошо! — Субьенков оглядел лица туземцев, ко*

торые словно символизировали ту стену варварства, ко¬

торая окружала его с тех пор, как царская полиция аре¬

стовала его в Варшаве.
—	Бери топор, Макамук и стань вот здесь. Я лягу.

Когда я махну рукой, бей что есть мочи. И смотри, что¬

бы никто не стоял позади тебя. Мое средство крепкое, и

топор может отскочить от моей шеи и вылететь у тебя из

рук.
Он посмотрел на две собачьи упряжки с нартами, на¬

груженными мехами и рыбой. Сверху на бобровых шку¬

рах лежало его ружье. Шестеро охотников, которые долж¬

ны были составлять его охрану, стояли у нарт.
—	А где девушка? — спросил поляк.— Приведите ее

сюда прежде, чем мы приступим к испытанию.
Когда девушку привели, Субьенков опустился на

снег и положил голову на бревно, словно усталый ребе¬

нок, собирающийся уснуть. Он пережил столько тяже¬

лых лет, что и в самом деле чувствовал себя смертельно

уставшим.
—	Я смеюсь над тобой и над твоей силой, о Мака¬

мук,— сказал он,— бей, бей изо всех сил!
Он поднял руку. Макамук поднял топор, огром!Ный то¬

пор, которым обтесывают бревна. Блестящая сталь сверк¬

нула в морозном воздухе, на какое-то едва уловимое

мгновение топор задержался над головой Макамука и

затем обрушился на обнаженную шею Субьенкова. То¬

пор рассек мышцы и позвоночник и глубоко вонзился в

бревно. Изумленные дикари увидели, как голова отско¬

чила на добрый ярд от кровоточащего туловища.
383

Все стояли в страшном замешательстве и молчали, по¬

ка постепенно не начали соображать, что никакого сред¬

ства и не было. Охотник за мехами перехитрил их.

Единственный из всех пленников он избежал пытки. Та¬

кова была ставка, ради которой он вел игру. И тут все

разразились хохотом. Макамук от стыда дпустил голову.

Охотник за мехами обманул его. Макамук потерял лицо,

потерял уважение в глазах своих соплеменников. Они

продолжали хохотать. Маюамук повернулся и побрел

прочь. Он знал, что отныне он никогда не будет зваться

Макамуком. Его будут зва’пь Потерявший лицо, и eMiy не

искупить своего позора до самой смерти, и когда бы ни

собирались окрестные племена,— весной ли для лова

лосося или летом» для меновой торговли,— повсюду, у

всех костров, будут вновь и вновь рассказывать историю

о том, как спокойно, с одного удара умер охотник за ме¬

хами от руки Потерявшего лицо.
И он словно заранее слышал, как какой-нибудь на¬

глый юнец будет спрашивать:
—	А кто такой Потерявший лицо?
—	Потерявший лицо? — скажут в ответ.— Его зва¬

ли Макамуком до того, как он отрубил голову охотнику за

мехат.

ПОРУЧЕНИЕ
Отдали швартовы, и «Сиэтл-4» стал медленно отхо¬

дить от берега. Его палубы были битком забиты груза¬

ми и багажом, на них кишела разношерстная толпа ин¬

дейцев, собак, погонщиков, торговцев и возвращающих¬

ся домой золотоискателей. Добрая часть населения До¬

усона выстроилась на берегу, провожая отъезжающих. Ко¬

гда сходни были убраны и пароход начал выходить на

фарватер, прощальные возгласы стали еще оглушитель¬

нее. Все в последний момент вспомнили, что не сказали

еще чего-то важного, и громко кричали, стараясь, чтобы

их услышали по ту сторону разделявшей их полосы воды,

которая с кал«дой минутой становилась шире. Луи Бон-

делл, подкручивая одной рукой свои рыжие усы, а дру¬

гой вяло махая друзьям, остающимся на берегу, внезап¬

но что-то вспомнил и бросился к борту.
—	Эй, Фред!— завопил он.— Фред!
Фред растолкал плечами стоящую на берегу толпу и

протиснулся вперед, стараясь разобрать, что хочет пере¬

дать ему Луи Бонделл. У того уже лицо побагровело от

крика, но слов все равно не было слышно. Между тем поло¬

са воды между пароходом и берегом становилась все шире.
—	Эй, капитан Скотт! — крикнул Бонделл, обернув¬

шись к капитанской рубке.— Остановите пароход!
Звякнул сигнальный колокол, большое колесо под

кормой крутанулось в обратную сторону и остановилось.

Все находившиеся на борту и на пристани воспользова¬

лись этой задержкой, чтобы прокричать друг другу по¬

следние и уже окончательные пожелания. Тщетно Луи
Джек Лондон. Т. VH.	385

Бонделл пытался, чтобы его услышали. «Сиэтл-4» поте¬

рял ход, его начало сносить течением, капитан Скотт вы¬

нужден был дать передний ход и во второй раз остано¬

вить машины. Голова его скрылась в капитанской рубке,

и через мгновение он вынырнул с большим мегафоном в

руках.
Теперь у капитана Скотта голос приобрел необычай¬

ную силу, и когда он рявкнул толпе на палубе и на берегу

«Заткнитесь!», то его, вероятно, было слышно на вер¬

шине Оленьей горы и даже на улицах Клондайка. От

этого официального призыва из капитанской рубки шум

стих.
—	А теперь говорите, что вы хотите передать,— при¬

казал капитан Скотт.
—	Передайте Фреду Черчиллю... Он там, на берегу...

Скажите ему, чтобы он зашел к Мак-Дональду. У него на

хранении мой маленький саквояж. Передайте ему, чтобы

он захватил его и привез с собой.
В наступившем молчании капитан Скотт проревел

это сообщение через мегафон на берег:
—	Эй, вы, Фред Черчилль, пойдите к Мак-Дональ¬

ду... У него на сохранении маленький саквояж... Принад¬

лежит Луи Бонделлу... Это очень важно... Привезите его

с собой... Поняли?
Черчилль помахал рукой в знак того, что понял.

Впрочем, если бы Мак-Дональд, живший в полумиле от¬

сюда, открыл окно, он бы тоже разо'брал, в чем дело.

Вновь воздух огласился прощальными приветствиями,

раздался удар судового колокола, «Сиэтл-4» двинулся

вперед, развернулся на стремнине и пошел вниз по Юко¬

ну. Бонделл и Черчилль до последней минуты махали друг

другу, выказывая свою взаимную симпатию.
^о происходило летом. А в конце года двинулся

вверх по Юкону «У. X. Уиллис» с двумя сотнями воз¬

вращающихся домой путников на борту. Среди них

был и Черчилль. В его каюте в мешке с одеждой лежал

и саквояж Луи Бонделла. Это был небольшой прочный

кожаный чемоданчик, весил он фунтов сорок, и это об¬

стоятельство заставляло Черчилля нервничать каждый

раз, когда ему приходилось хоть ненадолго отлучаться от

саквояжа. Человек в соседней каюте вез с собой уйму зо¬

лотого песка, спрятанного просто в чемодане с бельем, и
306

они в конце концов договорились караулить поочередно.

Если один из них спускался поесть, другой не спускал

глаз с дверей обеих кают. Когда Черчиллю хотелось сы¬

грать в вист, его сосед оставался на посту, а когда тому

хотелось отвести душу, Черчилль принимался за чтение

газет четырехмесячной давности, сидя на откидном стуль¬

чике в проходе между двумя дверьми.
Зима, судя по всем признакам, сулила быть ранней, и

пассажиры с утра и до темноты и еще далеко за пол¬

ночь толковали об одном: удастся ли им1 выбраться до то¬

го, как река станет, или они вынуждены будут оставить

пароход и двинуться дальше по льду. А тут еще случа¬

лись всякие раздражающие задержки. Дважды ло¬

малась машина, и ее приходилось чинить на скорую руку,

и оба раза начинался снегопад, предупреждая их о ско¬

ром приходе зимы. Девять раз «У. X. Уиллис» пытался

со своей слабенькой машиной преодолеть пороги Пяти

Пальцев, а когда это наконец удалось, выяснилось, что

пароход опаздывает на четыре дня даже против своего

весьма приблизительного расписания. Тогда встал вопрос,

будет ли пароход «Флора» дожидаться их повыше Ящич¬

ного ущелья. Отрезок реки М1ежду Ящичным! ущельем и

порогами Белой Лошади был недоступен для судов, и

пассажиры перебирались здесь в обход порогов пешком,

чтобы пересесть с одного парохода на другой. В ту пору

телефона в этих местах не существовало, и поэтому пре¬

дупредить «Флору» о том, что «Уиллис» хотя и с опозда¬

нием на четыре дня, но все же подходит, никакой возмож¬

ности не было.
Когда «Уиллис» вошел в Белую Лошадь, стало извест¬

но, что «Флора» ожидала его три дня сверх положенного

срока и ушла всего несколько часов назад. Передали так¬

же, что «Флора» будет стоять у поста Тагиш до девяти

часов утра воскресенья. Дело происходило в четыре ча¬

са дня в субботу. Пассажиры собрали м)ит»нг. На борту

«Уиллиса» находилось большое канадское каноэ, пред¬

назначавшееся для полицейского поста у входа в озеро

Беннет. Пассажиры договорились, что они берут на себя

ответственность за это каноэ и за его доставку. После

этого стали вызывать добровольцев. Для того, чтобы до¬

гнать «Флору», решено было выбрать двоих. Тотчас же

вызвалось десятка два желающих. Среди них был и Чер-
387

чилль, уж такой у него характер, что он вызвался

прежде, чем подумал о саквояже Бонделла. Когда же

он вспомнил о нем, то у него затеплилась надежда, что

его не выберут, но человек, прославившийся, как капитан

футбольной команды в колледже, как президент атлети¬

ческого клуба, считавшийся одним из лучших погонщи¬

ков собак и ходоков на Юконе, да еще обладавший та¬

кими плечами, как он, не мюг рассчитывать, что ему не

окажут чести быть избранным. Поручение было возло¬

жено на него и на гиганта-нем1ца Ника Антонсена.
Пока толпа пассажиров поспешно тащила на своих

плечах каноэ, Черчилль бросился в каюту. Он вытряхнул

содержимое своего чемодана на пол и схватил саквояж,

намереваясь передать его на сохранение соседу. Но тут

же его взяло сомнение:^ ведь это была чужая вещь,-

и он, пожалуй, не имел права выпускать ее из рук. По¬

этому он схватил саквояж и побежал по берегу, то

и дело перекладывая его из одной руки в другую и гадая

про себя, не весит ли саквояж в действительности боль¬

ше сорока фунтов.
Была половина пятого пополудни, когда Черчилль и

Антонсен отправились в путь. Течение на Тридцатимиль¬

ной было настолько сильным, что им почти не удавалось

пользоваться веслами. Им приходилось идти по берегу с

бечевой на плече, спотыкаясь о камни, продираясь сквозь

поросль кустарника, пробираясь по колено и по пояс в

воде, то и дело срываясь и падая, а когда на пути вста¬

вали непреодолимые скалы, приходилось опять са¬

диться в каноэ, стремительно грести к другому берегу, по¬

ка не снесло течением, и вновь тащить лодку на бечеве.

Это была изнуряющая работа. Антонсен трудился изо

всех сил, безропотно и упорно, как и подобает таком«у ги¬

ганту, но Черчилль, наделенный мощным телом и неукро¬

тимой волей, вконец загонял его. Они ни разу не остано¬

вились на отдых. Они шли и шли вперед и только впе¬

ред. В лицо дул резкий ветер, руки стыли, и приходи¬

лось времкя от времени колотить рука об руку, чтобы вос¬

становить кровообращение в онемевших пальцах.
Когда наступила ночь, пришлось положиться на волю

случая. Они то и дело были вынуждены высаживаться

на берег и брести по бездорожью, разрывая в клочья

одежду о кустарник. У обоих все тело было исцарапано -и
388

•кровоточило. Раз десять пе[>еплывая от берега к берегу,

они напарывались на коряги, и лодку опрокидывало. Кь-

гда это случилось в первый раз, Черчилль нырял и на

глубине в три фута искал в воде саквояж. Он потерял

полчаса на поиски и в конце концов для сохранности

привязал его к лодке. Таким образом», пока- каноэ сохра¬

няло плавучесть, саквояж находился в безопасности.

Антонсен издевался по поводу саквояжа, а к утру начал

проклинать его, но Черчилль не удостаивал спутника

объяснениями.
Задержки и неудачи преследовали их на каждом ша*-

гу. На одной излучине реки, перерезанной мощным по¬

рогом, они потеряли два часа на бесчисленные попытки

преодолеть стрем-нину, и лодка дважды переворачи¬

валась. По обоим берегам здесь вздымались из глуби¬

ны воды отвесные скалы, так что не было никакой воз¬

можности ни протащить лодку на канате, ни. пройти с по¬

мощью багра, а преодолеть течение на всслах никак не

удавалось. Они напрягали все силы, так налегая на вес¬

ла, что, казалось, сердце выскочит из груди от напряже¬

ния, но каждый раз их сносило назад. В конце концов им

удалось одолеть этот порог только благодаря чистой слу¬

чайности. На самой стремнине, когда они терпели очеред¬

ную неудачу, течение вырвало рулевое весло из рук Чер¬

чилля и швырнуло лодку к утесу. Черчилль наугад прыг¬

нул на скалу и, ухватившись одной рукой за расщели¬

ну. другой придерживал тонущую лодку, пока Антонсен

выбирался из воды. Затем они вытащили каноэ и пере¬

дохнули. Двинувшись со свежими силами с этого крити¬

ческого места, они перешли пороги. Ohi^ пристали к бе¬

регу чуть повыше, немедленно выбрались на сушу и по¬

брели через кустарник, волоча за собой лодку на бечеве.
Рассвет застал их еще далеко от поста Тагиш. В де¬

вять часов утра они услышали прощальный гудок «Фло¬

ры». А когда в десять часов они добрались до поста, то

увидели лишь дымок парохода, уходящего на юг. Капи¬

тан Джонс из конной полиции принял этих двух совер¬

шенно изнуренных оборванцев и накормил, а впослед¬

ствии уверял, что никогда в жизни не видел, чтобы люди

ели с таким чудовищным аппетитом. Поев, они свалились

тут же у плиты, не снимая своих лохмотьев, и заснули.

Через два часа Черчилль встал, отнес саквояж Бондел-
389

ла, служивший ему подушкой, в каноэ, растолкал /\нтон-

сена, и они снова пустились вдогонку за «Флорой».
—	Мало ли что может случиться?—отвечал Чер-»

чилль на все уговоры капитана Джонса.— Машина может

сломаться или еще что-нибудь. Я должен догнать паро¬

ход и вернуть его, чтобы забрать ребят.
Озеро Тагиш побелело от сильного, по-осеннему,

встречного ветра. Волны обрушивались на лодку, застав¬

ляя одного из них все время вычерпывать воду, и на вес¬

лах, таким; образом, мюг сидеть только один гребец.

Двигаться вперед при таких обстоятельствах было невоз¬

можно. Они прибились к пологому берегу, вылезли из

каноэ, один взялся за бечеву, а второй подталкивал лод¬

ку. Они боролись с ветром, пробираясь по пояс в ледяной

воде, частенько по самую шею; огромные валы то и дело

покрывали их с головой. Они не знали ни отдыха, ни

минутной передышки в той нечеловеческой, жестокой

схватке. В эту ночь у выхода из озера Тагиш во врем)я

снежной бури они нагнали «Флору». Антонсен свалился

на палубу и тут же захрапел. Черчилль выглядел совер¬

шенно ужасно. Одежда едва держалась на плечах, ли¬

цо было отморожено и распухло, после непрерывной ра¬

боты в течение двадцати четырех часов вены на руках

вздулись, и он не мог сжать кулак. Ноги болели так, что

стоять было невероятным мучением.
Капитан «Флоры» ни за что не соглашался возвра¬

щаться обратно к Белой Лошади. Черчилль был настой¬

чив и решителен, но капитан заупрямился. В качестве

последнего аргумента он заявил, что ничего они не до¬

стигнут, даже если «Флора» вернется, потому что един¬

ственный океанский пароход в Дайе, «Афинянин», дол¬

жен отплыть во вторник утром и «Флора» не успеет по¬

добрать застрявших в Белой Лошади путешественников

и обернуться до ухода «Афинянина».
—	Когда отплывает «Афинянин»?—спросил Чер¬

чилль.
—	Во вторник, в семь часов утра.
—	Ладно! — сказал Черчилль, отбивая ногой сигнал

подъема по ребрам храпящего Антонсена.— Возвращай¬

тесь к Белой Лошади. Мы отправимся вперед и задержим

«Афинянина».
Обалдевшего от она и ничего толком не соображав¬
390

шего Антонсена спихнули в каноэ, и немец не мог со¬

образить, что происходит, до тех пор, пока его не окатила

огромная ледяная волна и он не услышал крик Черчилля:
—	Ты что, разучился грести? Или хочешь, чтобы нас

затопило?
Рассвет застал их у Оленьего перевала, ветер стих,

но Антонсен был уже совершенно неспособен работать

веслами. Черчилль вытащил каноэ на пологий берег, и

они решили поспать. Черчилль подвернул руку под голо¬

ву так, что каждые несколько минут рука немела; тогда

он просыпался от боли, смотрел на часы и подкладывал

другую руку. Через два часа он растолкал Антонсена, и

они двинулись дальше. Озеро Беннет, тридцати миль в

длину, было спокойным, словно пруд, но на полпути на¬

летел южный ветер, и вода побелела от пены. Час за часом

вели они ту же борьбу, что и на озере Тагиш, волоча и

подталкивая каноэ по пояс и по шею в ледяной воде,

которая то и дело окатывала их с головой, пока здоро¬

венный Антонсен не выбился из сил совершенно. Чер¬

чилль безжалостно подгонял его, но когда Антонсен шаг¬

нул вперед и чуть не захлебнулся на глубине трех фу¬

тов, Черчилль втащил его в каноэ. Черчилль продолжал

борьбу один и около полудня добрался до полицейского

поста у входа в озеро Беннет. Он пьггался вытащить

Антонсена из каноэ, но не смог. Он прислушивался к тя¬

желому дыханию совершенно измученного товарища и

позавидовал ему, когда подумал, что предстоит ему са¬

мому впереди. Антонсен может лежать и спать, а он, что¬

бы не опоздать, должен еще подняться на высоченный

Чилкут и спуститься к морю. Настоящие трудности бы¬

ли еще впереди, и Черчилль почти пожалел о том, что в

теле у него еще достаточно сил, потому что из-за этого

его телу предстояли немалые муки.
Черчилль вытащил каноэ на берег, подхватил сакво¬

яж Бонделла и, прихрамывая, рысцой направился к

полицейскому посту.
—	Там внизу каноэ из Доусона, предназначенное

для вас,— выпалил он офицеру, открывшему на его стук

дверь,— и человек в нем, еле живой. Ничего опасного,

просто выбился из сил. Позаботьтесь о нем. А я должен

спешить. До свидания. Хочу захватить «Афинянина».
Между озером Беннет и озером» Линдерман лежит пе¬
391

ремычка в милю длиной, и последние слова Черчилль бро¬

сил через плечо, почти на бегу. Бежать было очень

больно, но он сжал зубы и несся вперед. Он даже забы¬

вал о боли, настолько его переполняла жгучая не¬

нависть к саквояжу. Это было тяжкое испытание. Чер¬

чилль перекладьгоал саквояж из руки в руку. Он засо¬

вывал его под мышки. Он закидывал руку с саквояжем

через плечо, и тот при каждом шаге колотил его по спине.

Было ужасно трудно держать саквояж разбитыми и рас*

пухшими руками, и он несколько раз ронял его. Один

раз, когда он перекладывал саквояж из руки в руку, тот

выскользнул и упал, Черчилль споткнулся и тоже сва¬

лился. на землю.
Добравшись до конца перемычки, Черчилль купил за

доллар старые ремни и привязал саквояж к спине. Там

же он нанял баркас, который доставил его за шесть миль

к верхней оконечности озера Линдерман, куда Черчилль

добрался к четырем часам дня. «Афинянинз» должен был

отплыть из Дайн в семь часов утра на следующей день.

До Дайн было двадцать восемь миль, и перед ним вы¬

сился Чилкут. Черчилль присел, чтобы поправить обувь

перед долгим подъемом, и проснулся. Он заснул в ту же

секунду, как только присел. Хотя спал он не больше три¬

дцати секунд, он испугался, что в следующий раз за¬

дремлет надолго, и кончал приводить обувь в порядок

уже стоя. И даже стоя он не мог побороть слабость

сразу. На какое-то мгновение он потерял сознание; он

понял 8Т0, когда ослабевшее тело начало валиться на

»емлю, но тут же вернул себя в чувство судорожным

усилием мышц и удержался на ногах. Этот рез¬

кий переход от состояния бессознательности оставил по

себе тошноту и дрожь. Черчилль принялся бить себл

кулаком по голове,, возвращая бодрость отупевшим

мозгам.
Вьючный караван Джека Бэрнса возвращался на¬

легке к озеру Кратер, и Черчиллю предложили ехать на

муле. Бэрнс хотел погрузить саквояж на другого мула,

но Черчилль оставил его при себе, пристроив на луке

седла. Однако то и дело дремота охватывала его, и сак¬

вояж упорно соскальзывал то на одну сторону седла,

то на другую, и каждый раз Черчилль мучительно про¬

сыпался. Затем» когда уже начало темнеть, мул задел за
392

выступавшую ветку, и Черяиллю разодрало щеку, В до¬

вершение всего мул сбился с дороги и упал, сбросив се^

дока и саквояж на скалы. Дальше Черчилль предпочел

идти, точнее сказать, тащиться, по отвратительной, едва

ли достойной своего названия тропе, ведя за собой мула.

Ужасающий смрад, доносившийся с обочин, говорил о

том, сколько лошадей полегло тут жертвами людской по¬

гони за золотом. Но Черчилль ничего не чувствовал.

Он слишком хотел спать. Однако к тому времени, ко¬

гда они добрались до Долгого озера, он оправился

от сонливости; у Глубокого озера он поручил сакво¬

яж Бэрнсу, с которого при тусклом свете звезд' не

спускал глаз. С саквояжем не должно было ничего слу¬

читься.
У озера Кратер караван остался в лагере, а Чер¬

чилль, привязав саквояж к спине, принялся карабкать¬

ся по склону к перевалу. На этой почти отвесной крутиз¬

не он впервые почувствовал, как он устал. Он полз на

четвереньках, как краб, явственно ощущая тяжесть сво¬

их рук и ног. Каждый раз для того, чтобы поднять ногу,

ему приходилось до боли напрягать всю волю. Чер¬

чиллю начало казаться, что на ногах у него свинцовые

башмаки, как у водолаза, и он едва перебарывал жела¬

ние нагнуться и пощупать свинец руками. Что касается

саквояжа Бонделла, то казалось непостижим1ЫМ, как мо¬

гут сорок фунтов весить так много. Саквояж давил на

него так, словно он тащил на спине гору, и Черчилль не

верил сам себе, вспоминая, как год назад он поднимал¬

ся на этот самый перевал с грузом в сто пятьдесят фун¬

тов за плечами! Если в тот раз он тащил сто пятьдесят

фунтов, то саквояж Бонделла весил, наверное, фунтов

пятьсот.
Первый подъем от озера Кратер к перевалу пролегал

через небольшой ледник. Тропа здесь была хорошо вид¬

на. Но выше, за ледником, являвшимся границей лесной

зоны, не было ничего, кроме хаоса голых скал и огром¬

ных валунов. Тропинку в темноте не было видно, и он

двигался вслепую, ощупью, затрачивая раза в три

больше усилий, чем обычно. Он добрался до перевала в

разгар снежной бури и,, на свое счастье, натолкнулся на.

маленькую заброшенную палатку, в которую немедлен- ^

но заполз. Там он нашел несколько старых и засохших ^
25*. Джек Лондон. Т, VII,	393

картофелин и полдюжины сырых яиц, которые с аппети¬

том проглотил.
Когда снег и ветер стихли, он начал почти немысли¬

мый спуск. Тропинки здесь не было, и он брел наугад,

спотыкаясь, то и. дело в самый последний кюмент обна¬

руживая, что находится у края какого-нибудь обрыва

или ущелья, глубину, которых он даже представить не

мог. Вскоре тучи вновь закрыли звезды, и в наступившем

мраке он поскользнулся и катился вниз футов сто, очу¬

тившись исцарапанным и окровавленным на дне боль*

той ямы. Здесь стояло зловоние от лошадиных трупов.

Яма была поблизости от тропинки, и погонщики обыч¬

но сбрасывали сюда разбитых и умирающих лоша¬

дей. От зловония Черчилля затошнило и, словно в ка¬

ком-то кошмаре, он стал карабкаться наверх. На полпу*

ти он вспомнил о саквояже. Саквояж свалился в яму

вместе с Черчиллем, ремни, видимо, лопнули, и он совсем

забыл про него. Опять ему пришлось .лезть в эту воню¬

чую яму и полчаса ползать на коленях, на ощупь отыски¬

вая саквояж. Прежде чем он наткнулся на саквояж, он

насчитал семнадцать дохлых лошадей и одну живую, ко¬

торую пристрелил из револьвера. Оглядываясь на про¬

шлое, в котором он не раз проявлял храбрость и одержи¬

вал победы, Черчилль, не задумываясь, заявил сам себе,

что это возвращение за саквояжем было самым героиче¬

ским поступком в его жизни. Настолько героическим, что

прежде чем выбраться из ямы, он дважды оказывался на

грани обморока.
Когда наконец он добрался до ступеней' и крутой спуск

Чилкута остался позади, дорога стала легче. Нельзя ска¬

зать, чтоб уж очень хорошая дорога даже в лучших ме¬

стах, но это была вполне приемлемая тропинка, по ко¬

торой ой мюг бы идти нормально, если бы не был изнурен

до последней степени, если бы у него оказался фонарь,

vro6bi светить под ноги, и если бы не саквояж Бонделла.

Черчилль находился в таком состоянии, когда саквояж

оказался для него той солом1инкой, которая, как говорит

пословица, переломила спину верблюду. У него едва

хватало сил нести самого себя, но добавочный вес ва¬

лил его на земАю почти каждый раз, когда он спотыкал¬

ся. А когда удавалось удержаться яа ногах, откуда-то
394

из темноты высовывались ветки, цеплялись за саквояж

на спине и тащили Черчилля назад.
Постепенно у Черчилля крепло убеждение, что если

он упустит «Афинянина», то только из-за саквояжа. Во¬

обще в сознании у него осталось только два предмета:

саквояж и пароход. Он думал только о двух этих пред¬

метах, и они казались почему-то неотделимы от некой су¬

ровой миссии, ради которой он странствовал и трудился

в течение долгих столетий. Он шел и боролся, как будто

во сне. Словно во сне вошел он в Овечий Лагерь. Он

ввалился в салун, высвободил плечи от ремней и начал

опускать саквояж на пол. Тот выскользнул у него из

пальцев и упал на пол с тяжелым стуком», который не

остался незамеченным двумя м>ужчинами, собиравши¬

мися уходить. Черчилль выпил стакан виски, сказал хо¬

зяину бара, чтобы тот разбудил его через десять минут,

и уселся, поставив ногу на саквояж и опустив голову

на колени.
Его измученное тело так было сковано от усталости,

что, когда его разбудили, потребовалось еще десять ми¬

нут и еще один стакан виски, чтобы он смог распрямить

члены и расправить мускулы.
. — Эй, да не туда пошел! — крикнул ему хозяин ба¬

ра, потом вышел вслед за Черчиллем и в темноте вывел

его на дорогу на Каньон-сити. Какие-то проблески созна-

ния подсказали ему, что он идет в правильном направле¬

нии, и по-прежнему, как во сне, Черчилль брел по тро¬

пинке через ущелье. Он сам не знал, что его насторожи¬

ло, но в этот момент путешествия, прошагав, казалось,

уже несколько столетий, он почуял опасность и вытащил

револьвер. Все еще будто во сне он увидел, как на тро¬

пинку вышли двое мужчин и потребовали, чтобы он оста¬

новился. Его револьвер выстрелил четыре раза, и он уви¬

дел вспышки их револьверов и услышал выстрелы. Кроме

того, он понял, что ранен в бедро. Он увидел, как один из

мужчин упал, а когда второй подбежал поближе, Чер¬

чилль ударил его тяжелым револьвером в лицо. Потом

повернулся и бросился бежать. Вскоре он очнулся от сво¬

его полусонного состояния и обнаружил, что бежит, при¬

храмывая, по тропинке. Он был уверен, что все это ему

только приснилось, пока он не стал шарить в поисках ре¬

вольвера и убедился, что револьвер пропал. Потом он по-

25*. Джек Лондон. Т. УП.	395

чувствовал острую боль в бедре и ощупал себя: рука у

него была влажная от крови. Да, он ранен, правда, рана

оказалась несерьезной. Тогда он окончательно проснул¬

ся и припустился к Каньон-сити.
Там он нашел человека с лошадьми и фургоном, ко¬

торый за двадцатпь долларов выбрался из постели и по¬

шел запрягать. Черчилль свалился в фургоне на лавку

и заснул, не снимая саквояжа со спины. Фургон с гро¬

хотом катился по скользким от дождя валунам» вниз, по

долине, ведущей к Дайе, но просыпался Черчилль толь¬

ко в тех случаях, когда колеса наскакивали на самые

высокие валуны. Когда же его подбрасывало ниже,

чем на фут, это его ничуть не беспокоило. Послед¬

няя миля дороги оказалась более ровной, и он крепко

заснул.
Когда на рассвете они прибыли на место, возчик вар¬

варски растолкал Черчилля и прокричал ему в ухо, что

«Афинянин» ушел. Черчилль тупо смотрел на опустев¬

шую гавань.
—	Вон там виден дымок у Скагуэя,— сказал возчик.
Черчилль ничего не видел, так как веки у него распух¬

ли, но он сказал:
—	Это он, достаньте мне лодку.
Возчик оказался человеком обязательным, раздобыл

ялик и нашел человека, который за десять долларов —

деньги вперед—взялся грести. Черчилль заплатил, и ему

помогли сойти в ялик. Сам^ он сойти был не в состоянии.

До Скагуэя было шесть миль, и у него была блаженная

мечта поспать. Но человек, поехавший с ним, не умел гре¬

сти, и Черчилль сам еще несколько столетий работал вес¬

лами. Шесть миль никогда прежде не оказывались та¬

кими длинными и мучительными. Не сильный, но свежий ,

бриз дул им навстречу и гнал ялик назад. Черчилль ощу¬

щал слабость в желудке, его мучила тошнота, руки и но¬

ги совершенно окоченели. По его приказанию спутник за¬

черпнул соленой воды и плеснул ему в лицо.
Когда они подплыли к «Афинянину», якорь уже был

поднят, а Черчилль вконец выбился из сил.
—	Остановите! Остановите! — хрипло закричал он.—

Важное сообщение! Остановите!
И он уронил голову на грудь и уснул. Когда шесть

человек переносили его* вверх по сходням, он проснулся,
396

потянулся за саквояжем и уцепился за него, как утопаю¬

щий цепляется за соломинку.
На палубе все смотрели на Черчилля с ужасом и лю¬

бопытством. Одежда, в которой он отправился из Белой

Лошади, превратилась в жалкие лохмотья, да и сам он

был не в лучшем состоянии. Он находился в пути пятьде¬

сят пять часов при невероятном напряжении сил. За это

время он спал всего шесть часов и потерял двадцать

фунтов в весе. Лицо, руки и все тело его были исцарапа¬

ны и избиты, глаза почти ничего не видели. Черчилль по¬

пытался встать, но не смог удержаться на ногах, сва¬

лился на палубу, не выпуская из рук саквояж, и пере¬

дал свое сообщение.
—	А теперь положите меня спать,— закончил он,—

есть я буду, когда проснусь.
Черчиллю оказали честь и пом»естили грязного, в ло¬

хмотьях в каюте для новобрачных, которая была самой

большой и самой роскошной каютой на пароходе. Он

проспал двое суток, потом принял ванну, побрился, поел

и стоял у поручней, покуривая сигару, когда прибыли

двести путников из Белой Лошади.
К тому времени, когда «Афинянин» прибыл в Сиетл,

Черчилль вполне оправился и бодро сошел на берег с

саквояжем Бонделла в руках. Он гордился этим саквоя¬

жем. В нем для Черчилля воплощалось представление

о подвиге, честности и доверии. «Я выполнил поруче¬

ние» — такими словами выражал он для себя эти высо¬

кие понятия. Было еще не поздно, и Черчилль направил¬

ся прямо к дому Бонделла. Луи Бонделл встретил его

радостно, обеими руками пожал ему руку и потащил в

дом.
—	О, спасибо, старик, хорошо, что ты привез его,—

сказал Бонделл, получая саквояж.
Он небрежно бросил саквояж на кушетку, и Черчилль

понимающе заметил, как саквояж всей тяжестью под¬

прыгнул на пружинах. Бонделл закидал Черчилля во¬

просами.
—	Как ты живешь? Как там ребята? Что случилось

с Биллом Смитерсом? Что, Дел Бишоп все еще в ком¬

пании с Пьерсом? Продал он моих собак? Как на Сер¬

ном Ручье, нашли что-нибудь? Ты прекрасно выгля¬

дишь. На каком пароходе ты приехал?
397

Черчилль обстоятельно отвечал на все вопросы; так

прошло полчаса, и в разговоре наметилась первая пауза.
—	Не лучше ли тебе посмотреть его? — предложил

Черчилль, кивая на саквояж.
—	Да там все в порядке,— ответил Бонделл.— Ска¬

жи мне, что, россыпь Митчелла действительно дала так

много, как ожидали?
—	Я все-таки думаю, что тебе следует посмот¬

реть,— настаивал Черчилль.— Когда я передаю доверен¬

ную мне вещь, я хочу быть уверен, что все в порядке.

Могло случиться, что кто-нибудь залез в твой саквояж,

пока я спал, или еще что-нибудь.
—	А там нет ничего важного, старик,— со смехом

ответил Бондел
—	Ничего важного,— повторил Черчилль едва слыш¬

но. Потом решительно сказал: — Луи, что находится в

этом, саквояже? Я хочу знать.
Луи с удивлением посмотрел на него, вышел из ком¬

наты и вернулся со связкой ключей. Он запустил руку

в саквояж и вытащил оттуда кольт 44-го калибра. За

ним последовало несколько коробок с патронами для

револьвера и для винчестера.
Черчилль взял саквояж и заглянул в него. Затем, он

перевернул и легонько потряс.
—	Револьвер заржавел,— заметил Бонделл.— Навер¬

ное, попал под дождь.
—	Да,— ответил Черчилль.— Жаль, что туда проник¬

ла сырость. Видимо, я был неосторожен.
Он поднялся и вышел. Через десять минут вышел из

дома и Луи Бонделл. Черчилль сидел на ступеньках,

подперев подбородок руками, и пристально смотрел в

темноту.

МЕЧЕНЫЙ
Не очень-то я теперь высокого мнения о Стивене Мак-

кэе, а ведь когда-то божился его именем. Да, было вре¬

мя, когда я любил его, как родного брата. А попадись

мне теперь этот Стивен Маккэй — я не отвечаю за себя!

Просто не верится, чтобы человек, деливший со мной пи¬

щу и одеяло, человек, с которым м«ы перемахнули через

Чилкутский перевал, мог поступить так, как он. Я всегда

считал Стива честным парнем, добрым товарищем; злобы

или мстительности у него в натуре и в пом»ине не было.

Нет у меня теперь веры в людей! Еще бы! Я выходил

этого человека, когда он помирал от тифа, мы вместе дох¬

ли с голоду у истоков Стюарта, и кто, как не он, спас

мне жизнь на Малом Лососе! А теперь, после стольких

лет, когда мы были неразлучны, я могу сказать про Сти¬

вена Маккэя только одно: в жизни не видал второго та¬

кого негодяя!
Мы собрались с ним на Клондайк в самый разгар

золотой горячки, осенью 1897 года, но тронулись с м^ста

слишком поздно и че успели перевалить через Чилкут до

заморозков. Мы протащили наше снаряжение на спинах

часть пути, как вдруг пошел снег. Пришлось купить со¬

бак и продолжать путть на нартах. Вот тут и попал к

нам этот Меченый. Собаки были в цене, и мы уплатили

за него сто десять долларов. Он стоил этого — с виду,

Я говорю «с виду», потому что более красивого пса мне

еще не доводилось встречать. Он весил шестьдесят фун¬

тов и был словно создан для упряжки. Эскимосская со¬

бака? Нет, и не мэлмут и не канадская лайка. В нем
399

было что-то от всех этих пород, а вдобавок и от евро¬

пейской собаки, так как на одном боку у него посреди

желто-рыжих и грязновато-белых разводов — преобла¬

дающая окраска этого пса — красовалось угольно-чер¬

ное пятно величиной со сковородку. Потому мы и про¬

звали его «Меченый».
Ничего не скажешь,— на первый взгляд пес был что

надо. Когда он был в теле, мускулы так и перекатыва¬

лись у него под кожей. Во всей Аляске не сыскалось

бы пса более сил1ЬНого с виду. И более умиого — тоже с

виду. Попадись этот Меченый вам) на глаза, вы бы ска¬

зали, что в любой упряжке он пе^ретянет трех собак

одного с ним веса. Может, и так, только видеть этого

мне не приходилось. Его ум» не на то был направлен.

Вот воровать и таскать что ни попало — это он умел в

совершенстве. Кое в чем у него был особый, прямо-та¬

ки необъяснимый нюх; он всегда знал заранее, ко¬

гда предстояла работа, и всегда успевал улизнуть. На¬

счет того, чтобы вовремя пропасти и вовремя найтись, у

Меченого был положительно какой-то дар свыше. Зато

когда доходило до работы, весь его ум мгновенно испа¬

рялся и вместо собаки перед вами была жалкая тварь,

дрожащая, как кусок студня,— просто сердце облива¬

лось кровью, на него глядя.
Иной раз мне кажется, что не в глупости тут дело.

Быть может, подобно некоторым, хорошо знакомым мие

людям. Меченый был слишком» умен, чтобы работать.

Не удивлюсь, если при своей необыкновенной сметливо¬

сти он просто-напросто нас дурачил. Может, он прики¬

нул все «за» и «против» и решил, что лучше уж треп¬

ка раз-другой и никакой работы, чем работа с утра до

ночи, хоть и без трепки. На это у него ума хватило бы.

Говорю вам, иной раз сижу я и смотрю в глаза этому

псу — и такой в них светится ум, что мурашки по спине

побегут и дрожь пробирает до самых костей. Не могу

даже объяснить, что это такое, словами не передашь.

Я видел это — вот и все. Да, посмотреть ему в

глаза было все равно, как заглянуть в человеческую ду¬

шу. И от того, что я там видел, на меня нападал

страх и всякие мысли начинали лезть в голову — о пе¬

реселении душ и прочей ерунде. Говорю вам, я чув¬

ствовал нечто очень значительное в глазах у этого пса:
400

они говорили со мной, но во мне самом не хватало че¬

го-то, чтобы их понять. Как бы там ни было (знаю сам,

что, верно, кажусь дураком), но, как бы там ни было,

эти глаза сбивали меня с толку. Не могу, ну вот никак

не могу объяснить, что я в них видел. Не то чтобы гла¬

за у Меченого как-то особенно светились: нет, в них

словно появлялось что-то и уходило в глубину, а гла¬

за-то сами оставались неподвижными. По правде

сказать, я не видел даже, как там что-нибудь появля¬

лось, а только чувствовал, что появляется. Говоря¬

щие глаза — вот как это надо назвать. И они действо¬

вали на меня... Нет, не то, не могу я этого выразитаь.

Одним словом, у меня возникало какое-то чувство срод¬

ства с ним. Нет, нет, дело тут не в сентиментах. Скорее

это было чувство равенства. У этого пса глаза никогда

не молили, как, например, у оленя. В них был вы¬

зов. Да нет, не вызов. Просто спокойное утверждение

равенства. И вряд ли он сам» это сознавал. А все же

факт остается фактом: было что-то в его взгляде, что-

то там светилось. Нет, не светилось, а появлялось. Сам

знаю, что несу чепуху, но если бы вы посмотрели

ему в глаза, как это случалось делать мне, вы бы меня

поняли. Со Стивом происходило то же, что со М1Н0Й.

Короче, я пытался однажды убить Меченого — он нику¬

да не был годен — и провалился с этим делом. Завел я

его в чащу,— он шел медленно и неохотно, знал, верно,

какая участь его ждет. Я остановился в подходя¬

щем местечке, наступил ногой на веревку и вынул свой

большой кольт. А Меченый сел и стал на меня смот¬

реть. Говорю вам, он не просил пощады,— он просто

смотрел. И я увидел, как нечто непостижимое появи¬

лось — да, да, появилось — в глазах у этого пса.

Не то чтобы я в самом деле что-нибудь видел,— должно

быть, просто у меня было такое ощущение. И ска¬

жу вам напрямик: я спасовал. Это было все равно, как

убить человека — храброго, сознающего свою участь че¬

ловека, который спокойно смотрит в дуло твоего револь¬

вера и словно хочет сказать: «Ну, кто из нас струсит?»

И потом мне все казалось: вот-вот я уловлю то, что бы¬

ло в его взгляде. Надо бы поскорее спустить курок, а я

медлил. Вот, вот оно — прямо передо \мной, светится и

мелькает в его глазах. А потом было уже поздно.
26, Джек Лондон. Т. VII,	401

я струсил, дрожь пробрала меня с головы до пят, под

ложечкой засосало, и тошнота подступила к горлу. Тогда

я сел и стал смотреть на Меченого, и он тоже на меня

смотрит. Чувствую, еще немного, и я свихнусь. Хотите

знать, что я сделал? Швырнул револьвер и со всех ног

помчался в лагерь — такого страху нагнал на меня этот

пес, Стив поднял меня на смех. Однако я приметил, что

неделю спустя Стив повел Меченого в лес, как видно,

с той же целью, и вернулся назад один, а немного пого¬

дя приплелся домой и Меченый.
Как бы там ни было, а только Меченый не желал

работать. Мы заплатили за него сто десять долларов,

последние деньги наскребли, а он не желал работать,

даже постромки не хотел натянуть. Стив пробовал уго¬

ворить Меченого, когда мы первый раз надели на него

упряжь, но пес только задрожал слегка,— тем дело и

кончилось. Хоть бы постромки натянул! Нет! Стоит се¬

бе как вкопанный и трясется, точно кусок студня.

Стив стегнул его бичом. Он взвизгнул — и ни с места,

Стив хлестнул еще раз, посильнее. И Меченый

завыл— долго, протяжно, словно волк. Тут уж Стив

взбесился и всыпал ему еще с полдюжины, а я выско¬

чил из палатки и со всех ног бросился к ним.
Я сказал Стиву, что нельзя так грубо обращаться

с животными, и мы немного повздорили — первый

раз за всю жизнь. Стив швырнул бич на снег и ушел

злой, как черт. А я поднял бич и принялся за дело. Ме¬

ченый задрожал, затрясся весь и припал к земле, преж¬

де даже чем я взмахнул бичом. А когда я огрел его

разочек, он взвыл, словно грешная душа в аду, и лег

на снег. Я погнал собак, и они потащили Меченого за

собой, а я продолжал лупить его. Он перекатился

на спину и волочился по снегу, дрыгая всеми четырь¬

мя лапами и воя так, словно его пропускали через м»я-

сорубку. Стив вернулся и давай хохотать надо мной.

Пришлось мне попросить у него прощения за свои

слова.
Никакими силами нельзя было заставить Мече¬

ного работать, но зато я еще сроду не видал более про¬

жорливой свиньи в собачьей шкуре. И в довершение

всего это был ловкий вор. Перехитрить его было невоз¬

можно. Не раз оставались мы без копченой грудинки на
402

завтрак, потому что Меченый успевал позавтракать

раньше .нас. По его вине мы чуть не подохли с

голоду в верховьях Стюарта; он ухитрился добраться

до наших мясных запасов и чего не смог сожрать

сам, прикончила сообща вся упряжка. Впрочем, его не¬

льзя было упрекнуть в пристрастии— он крал у всех.

Это была беспокойная собака, вечно рыскавшая вокруг

да около или спешившая куда-то с деловым видом. Не

было ни одного лагеря на пять миль в окружности, ко¬

торый не подвергся бы его набегам. Хуже всего было

то, что к нам поступали счета за его трапезы, кото¬

рые, по справедливости, приходилось оплачивать, ибо та¬

ков был закон страны. И нас это прямю-таки разоряло,

особенно в первую зиму на Чилкуте,— мы тогда

сразу вылетели в трубу, платя за все свиные окорока и

копченую грудинку, которых никто из нас не отведал.

Драться этот Меченый тоже умел неплохо. Он ум1ел де¬

лать все что угодно, только не работать. Сроду

не натянул постромок, но верховодил всей упряжкой.

А как он заставлял собак держаться от него на почти¬

тельном расстоянии! На это стоило посмотреть — поучи¬

тельное было зрелище. Он вечно нагонял на них

страху, и то одна, то другая собака всегда носила свежие

отметины его клыков. Но Меченый был не просто зади¬

ра. Никакое четвероногое существо не могло внушить

ему страха. Я видел, как он один-одинешенек ринулся

на чужую упряжку, без малейшего повода с ее сторо¬

ны, и расшвырял вверх тормашками всех собак. Я, ка¬

жется, говорил вам, какой он был обжора? Так

вот, как-то раз я поймал его, когда он жрал бич. Да,

да, именно так. Начал с самого кончика и, когда я за¬

стал его за этим занятием, добрался уже до рукоятки и

продолжал ее обрабатывать.
Но с виду Меченый был хорош. В конце первой

недели мы продали его отряду конной полиции за

семьдесят пять долларов. У них были опытные погон¬

щики, и мы думали, что к тому врем1ени, когда Меченый

покроет шестьсот миль до Доусона, из него выйдет при¬

личная упряжная собака. Я говорю «мы думали», по¬

тому что в то время наше знакомство с Меченым» только

начиналось. Потом уже у нас не хватало наглости что-

нибудь «думать», когда дело касалось этого пса. Через
403

неделю мы проснулись утром от такой неистовой со¬

бачьей грызни, какой мне ни разу не приходилось слы¬

шать. Это Меченый возвратился домой и наводил поря¬

док в упряжке. Смею вас уверить, что М1Ы позавтра¬

кали без особого аппетита, но часа через два снова вос¬

прянули духом, продав Меченого правительственному

курьеру, отправлявшемуся в Доусон с депешами. На сей

раз пес пробыл в отлучке всего трое суток и, как водит¬

ся, отпраздновал свое возвращение хорошей собачьей

свалкой.
Переправив наше снаряжение через перевал, мы всю

зиму и весну занимались тем, что помогали переправ¬

ляться всем желающим», и здорово на этом заработали.

Кроме того, неплохой доход приносил нам Меченый:

мы продавали его не раз и не два, а все двадцать.
Он всегда возвращался к нам, и ни один покупатель

не потребовал своих денег. Да нам эти деньги тоже бы¬

ли не нужны,— мы сами рады были хорошо заплатить

всякому, кто помог бы нам навсегда сбыть Меченого с

рук. Нам нужно было отделаться от него, но ведь даром

собаку не отдашь — сразу покажется подозрительным.

Впрочем, Меченый был такой красавец, что найти на не¬

го покупателя не составляло никакого труда.
—	Не обломался еще,—говорили мы, и нам пла¬

тили за него, не торгуяоь. Иной раз мы продавали его

всего за двадцать пять долларов, а однажды выручи¬

ли целых сто пятьдесят. Так вот, этот сам»ый покупа¬

тель возвратил нам нашего пса лично и даже деньги

отказался взять обратно. И уж как он нас поносил —

страшно вспомнить! Это совсем недорогая плата,

сказал он, за удовольствие выложить напрямик все,

что он о нас думает. Да мы и сами понимали, что он

прав, и крыть нам было нечем. Но только с того дня,

выслушав все, что говорил этот человек, я навсегда по¬

терял уважение к самому себе.
Когда с рек и озер сошел лед, мы погрузили наше

снаряжение в лодку на озере Беннет и поплыли в Доу¬

сон. У нас была неплохая упряжка, и мы, разумеется,

и ее погрузили в лодку. Меченый был тут же, от¬

делаться от него не представлялось никакой возможно¬

сти. В первый же день он раз десять затевал с собака¬

ми драку и сбрасывал в воду всех своих противников по
404

очереди,— в лодке было тесновато, а он не любил, когда

его толкают.
—	Этой собаке необходим простор,— сказал Стив

на следующий день.— Давай-ка высадим его на берег.
Так мы и сделали, причалив ради этого к берегу у

Оленьего перевала. Еще две собаки — очень хорошие

собаки — последовали за ним, и мы потеряли целых два

дня на их розыски. Так мы этих собак больше и не ви¬

дели. Но у нас словно гора с плеч свалилась: мы на¬

слаждались покоем и, как тот человек, который отка¬

зался взять обратно свои сто пятьдесят долларов, счи¬

тали, что дешево отделались. Впервые за несколько ме¬

сяцев мы со Стивом снова смеялись, насвистывали, пе¬

ли. Мы были счастливы, беспечны, как мотыльки. Чер¬

ные дни остались позади. Кошмар рассеялся. Меченого

больше не было.
Три недели спустя, как-то утром мы со Стивом стоя¬

ли на берегу реки в Доусоне. Подошла небольшая

лодка, только что прибывшая с озера Беннет. Я увидел,

что Стив вздрогнул, и услышал, как он произнес нечто

не вполне цензурное и притом отнюдь не вполголоса.

Смотрю на лодку и вижу: на корме, навострив уши, си¬

дит Меченый. Мы со' Стивом немедленно дали тягу»

как трусы, как побитые дворняжки, как преступники,

скрывающиеся от правосудия. Верно, это последнее при¬

шло в голову и полицейскому сержанту, который видел*,

как мы улепетывали. Он решил, что в лодке прибыли

представители закона и что они охотятся за нами. Не

теряя ни минуты на выяснения, сержант погнался за

преступниками и в салуне припер нас к стенке. Произо¬

шел довольно веселый разговор, так как мы наотрез от¬

казались спуститься к лодке и встретится с Меченым.

В конце концов сержант приставил к нам другого по¬

лисмена, а сам пошел к лодке. Отделавшись наконец от

полиции, мы направились к своей хижине. Подошли—

и видим: Меченый уже поджидает нас, сидя на крылеч¬

ке. Ну как он узнал, что мы тут живем? В то лето в

Доусоне было тысяч сорок жителей. Как же .ухитрился

он среди всех других хижин разыскать именно нашу?

И откуда, черт возьм1И, мог он знать, что М1Ы вообще на¬

ходимся в Доусоне? Предоставляю вам решить это са¬

мим. Не забудьте только то, что я говорил о его уме.
405

Недаром что-то светилось в его глазах, словно этот пес

был наделен бессмертной душой.
Теперь уж мы потеряли всякую надежду избавить¬

ся от Меченого: в Доусоне было слишком много людей,

покупавших его в Чилкуте, и молва о нем быстро

распространилась повсюду. Раз шесть мы сажали его на

пароход, спускавшийся вниз по Юкону, но он просто-

напросто сходил на берег на первом же причале и не

спеша трусил обратно. Мы не могли ни продать его, ни

убить (оба пробовали, да ничего не вышло). Никому не

удавалось убить Меченого, он был точно заколдован.

Я видел как-то его на главной улице, в самюй гуще со¬

бачьей свалки. На него налетело штук пятьдесят разъ¬

яренных псов, а когда эти псы рассыпались в разные

стороны, Меченый стоял на всех четырех лапах, целый

и невредимый, а две собаки из своры валялись на земле

без всяких признаков жизни.
Я видел, как Меченый стащил из погреба у майора

Динвидди такой тяжеленный кусок оленины, что еле-

еле ухитрялся прыгать с ним на шаг впереди красноко¬

жей кухарки, гнавшейся за похитителем, с топором в ру¬

ке. Когда он взобрался на холм (после того как кухар¬

ка отказалась от преследования), сам майор Динвид¬

ди вышел из дому и разрядил свой винчестер в рассти¬

лавшийся перед ним пейзаж. Он дважды заряжал

•ружье, расстрелял все патроны—и ни разу не попал в

Меченого. А потом прибежал полисмен и аресто¬

вал майора за стрельбу из огнестрельного оружия в

черте города. Майор Динвидди уплатил положенный

штраф, а мяы со Стивом уплатили ему за оленину по

одному доллару за фунт вместе с костями. Он сам поку¬

пал ее по такой цене,— мясо в тот год было дорогое.
Я рассказываю только то, что видел собственными

глазами. И сейчас расскажу вам еще кое-что. Я видел,

как этот пес провалился в прорубь. Лед был толщиной

в три с половиной фута, и Меченого, как соломинку, сра¬

зу затянуло течением вниз. Ярдов на триста ниже бы¬

ла другая прорубь, из которой брали воду для больни¬

цы. Меченый вылез из этой больничной проруби, обли¬

зал с себя воду, обкусал сосульки меЖду пальцами, вы¬

брался на берег и задал трепку большому ньюфаундлен¬

ду, принадлежавшему приисковому комисСару.
406

Осенью 1898 года, перед тем как стать рекам, Стив

и я поднимались на баграх вверх по Юко^у, направля¬

ясь к реке Стюарт. Собаки были с нами — все, кроме

Меченого. Мы решили: хватит кормить его! С ним было

столько хлопот, мы столько потратили на него времени,

денег, корма... Особенно корма, <а ведь этого ничем не

окупишь, хоть мы и немало выручили, продавая этого

пса на Чилкуте. И вот мы со Стивом привязали Мечено¬

го в хижине, а сами погрузили в лодку наше снаряжение.

В эту ночь мы сделали привал в устье Индейской реки

и вдоволь повеселились, на радостях, что наконец-то

избавились от Меченого. Стив был мастер на всякие

штуки, а я сидел, завернувшись в одеяло, и помирал со

смеху. Вдруг в лагерь ворвался ураган. У нас волосы

встали дыбом, когда мы увидели, как Меченый налетал

на собак и разносил всю стаю в клочья. Ну как, скажи¬

те на милость, как удалось ему освободиться? Гадайте

сами — у меня нет никаких соображений на этот счет.

А как он переправился через Клондайк? Вот вам1 еще

одна загадка. И главное, откуда он мог знать, что мы от¬

правились вверх по Юкону? Ведь мы плыли по воде,

значит, нас нельзя было найти по следу. Мы со Стивом

сделались прямо-таки суеверньши из-за этого пса. К то¬

му же он действовал нам на нервы, и, признаться вам

по секрету, мы его немножко побаивались.
Когда мы прибыли к ручью Гендерсона, реки стали,

и нам удалось продать Меченого за два мешка муки од¬

ной группе, направлявшейся вверх по реке Белой за

медью. Так вот, вся эта группа пропала. Сгинула бес¬

следно: никто больше не видел ни людей, ни собак, ни

нарт — ничего. Все они словно сквозь землю провали¬

лись. Это было одно из самых таинственных происшест¬

вий в здешних местах. Стив и я двинулись дальше, вверх

по реке Стюарт, а шесть недель спустя Меченый прита¬

щился к нам в лагерь. Пес был похож на скелет, он еле

волочил ноги, а все же добрался до нас. А теперь пусть

мне скажут: кто это сообщил ему, что мы отправились

вверх по Стюарту? Мы могли направиться в тыся¬

чу других мест. Как он узнал? Ну, что вы на это ска¬

жете?
Нет, избавиться от Меченого было невозможно. В

Мэйо он затеял драку с одной собакой. Ее хозяин-ин¬
407

деец бросился на него с топором, промахнулся и убил

свою собственную собаку. Вот и толкуйте о разной там

магии и колдовстве, которыми отводят в сторону пули!

На мой взгляд, куда трудней отвести в сторону топор, в

особенности если за его рукоятку уцепился здоровен¬

ный индеец. И вот я видел, своими глазами видел, как

Меченый это сделал. Тот индеец вовсе не хотел убивать

собственную собаку, можете м«е поверить.
Я рассказывал вам, как Меченый добрался до наших

мясных запасов? Вот тут уж нам1 прямю конец пришел.

Охота кончилась; кроме этого мяса, у нас ничего не бы¬

ло. Лоси ушли за сотни миль, индейцы со всеми припа¬

сами— следом за ними. Прямо хоть ложись и поми¬

рай. Приближалась весна. Оставалось только ждать, ко¬

гда вскроются реки. Мы здорово отощали, прежде чем

решились съесть собак, и в первую очередь решено было

съесть Меченого. Так что же вы думаете, как поступил

этот пес? Он улизнул. Ну как он мог знать, что было у

нас на ум>е? Мы просиживали ночи напролет, подстере¬

гая его, но он не вернулся, и мы съели остальных собак,

съели всю упряжку.
Теперь послушайте, чем все это кончилось. Видели вы

когда-нибудь, как вскрывается большая река и миллио¬

ны тонн льда несутся вниз по течению, теснясь, пере-

М1алываясь и наползая друг на друга? И вот, когда река

Стюарт с ревом! и грохотом ломала лед, в самой гуще ле¬

дяного М!есива мы углядели Меченого. Он, должно быть,

пытался переправиться через (>еку где-нибудь выше по

течению, и в эту минуту лед тронулся. Мы со Стивом но¬

сились по берегу взад и вперед, вопя и улюлюкая что

было мочи и размахивая шапками. Потом останавлива¬

лись и душили друг друга в объятиях; мы бесновались

от радости, видя, что Меченому пришел конец. У него не

было ни единого шанса выбраться оттуда! Как только

лед сошел, М!Ы сели в челнок и поплыли вниз по течению

до Юкона и вниз по Юкону до Доусона, остановившись

всего лишь раз — в поселке у ручья Гендерсона, что¬

бы немного подкормиться* А когда в Доусоне мы при¬

чалили к берегу, на пристани, навострив уши и привет¬

ливо помахивая хвостом, сидел Меченый и скалил зу¬

бы, словно говорил нам: «Добро пожаловать!» Ну как он

выбрался? И откуда мог узнать, когда мы приплывем s
408

Доусон? А ведь встретил нас на пристани минута в

минуту!
Чем больше я думаю об этом Меченом, тем беспо-

воротнее прихожу к убеждению, что ес*гь такие вещи на

свете, которые не по плечу науке. Никакая наука не в

силах объяснить Меченого. Это совсем особое физическое

явление, или даже мистическое, или еще что-нибудь б

этом» роде, и, насколько я понимаю, с прибавлением со¬

лидной доли теософии. Клондайк — хорошая страна. Я

мог бы и сейчас жить там и стать миллионером, если б

не этот пес. Он действовал м«е на нервы. Я терпел эту

собаку целых два года, а потом>, как видно, силы мои

истощились. Летом 1899 года мне пришлось выйти

из игры. Я ничего не сказал Стиву. Я просто удрал, ос¬

тавив ему записку и приложив к ней пакетик «Смерть '

крысам», с объяснением, что с этим надо делать. Я со¬

всем отощал из-за этого Меченого и стал таким нервным,

что вскакивал и оглядывался по сторонам, когда кругом

не было ни души. И просто удивительно, как быстро я

пришел в себя, стоило мне только избавиться от этого

пса. Двадцать фунтов прибавил, прежде чем попал в Сан-

Франциско, а когда сел на паром, чтобы добраться до

Окленда, то уже настолько оправился, что даже моя же¬

на тщетно старалась найти во мне хоть какую-нибудь

перемену.
Как-то раз я получил письмю от Стива, и в этом

письме сквозило некоторое раздражение: Стив принял до¬

вольно близко к сердцу то, что я оставил его с Меченым.

Между прочим, он писал, что использовал «Смерть кры¬

сам» согласно инструкции, но ничего путного из этого не

вышло.
Прошел год. Я опять вернулся в свою контору и пре¬

успевал как нельзя лучше, даже раздобрел слегка. И

вот тут-то и объявился Стив. Он не зашел повидаться

со мной. Я прочел его имя в списке пассажиров, при¬

бывших с пароходом, и был удивлен, почему он не пока¬

зывается. Но долго удивляться мне не пришлось. Как-то

утром я вышел из дому и увидел Меченого: он был при¬

вязан к столбу калитки и держал молочника на почти¬

тельном расстоянии от себя. В то же утро я узнал, что

Стив уехал на Север в Сиэтл. С тех пор я уже не прибав¬

лял в весе. Моя жена заставила меня купить Меченому
409

ошеиник с номерком>, и не прошло и часа, как он выра¬

зил ей свою признательность, придушив ее любимую пер¬

сидскую кошку. Никакие силы теперь не освободят меня

больше от Меченого. Этот пес будет со мной до самой

моей смерти, ибо он-то никогда не издохнет. С тех пор

как он объявился, у меня испортился аппетит, и жена го¬

ворит, что я чахну на глазах. Прошлой ночью Меченый

забрался в курятник к мистеру Харвею (Харвей — это

мой сосед) и задушил у него девятнадцать самых поро¬

дистых кур. Мне придется заплатить за них. Другие на¬

ши соседи поссорились с моей женой и съехали с кварти¬

ры: причиной ссоры был Меченый. Вот почему я разоча¬

ровался в Стивене Маккэе. Никак не думал, что он ока¬

жется таким подлецом.

КОСТЕР
День только занялся, холодный и серый — очень хо¬

лодный и серый,— когда человек свернул с тропы, про¬

ложенной по замерзшему Юкону, и стал подниматься

на высокий берег, где едва заметная тропинка вела на

восток сквозь густой ел1ьник. Подъем был крутой, и, взоб¬

равшись наверх, он остановился перевести дух, а что¬

бы скрыть от самюго себя эту слабость, деловито посмот¬

рел на часы. Стрелки показывали девять. Солнца не бы¬

ло, ни намека на солнце в безоблачном небе, и потому,

хотя день был ясный, все кругом! казалось подернутым

неуловимой дымкой, словно прозрачная мгла затемнила

дневной свет. Но человека это не тревожило. Он привык

к отсутствию солнца. Оно давно уже не показывалось,

и человек знал, что пройдет еще несколько дней, преж¬

де чем лучезарный диск на своем пути к югу на мгно¬

вение выглянет из-за горизонта и тут же скроется с

глаз.
Человек посмотрел через плечо в ту сторону, откуда

пришел. Юкон, раскинувшись на милю в ширину, застыл

под трехфутовым) слоем льда. А лед был прикрыт такою

же толстой пеленой снега. Девственно белый покров ло¬

жился волнистыми складками в местах ледяных заторов.

К югу и к северу, насколько хватал глаз, была сплош¬

ная белизна; только очень тонкая темная линия, обог¬

нув поросший ельником остров, извиваясь, уходила на

юг и, так же извиваясь, уходила на север, где исчезала

за другим, поросшим ельником островом. Это была тро-
411

па, снежная тропа, проложенная по Юкону, которая тя¬

нулась на пятьсот миль к югу до Чилкутского перевала,

до Дайн и Соленой Воды, и на семьдесят милйь к северу

до Доусона, и еще на тысячу миль до Нулато, и дальше

до Сент-Майкла на Беринговом море,— полторы тысячи

миль снежного пути.
Но все это — таинственная, уходящая в бесконечную

даль снежная тропа, чистое небо без солнца, трескучий

мороз, необычный и зловещий колорит пейзажа — не

пугало человека. Не потому, что он к этом»у привык. Он

был чечако, новичок в этой стране, и проводил здесь

первую зиму. Просто он, на свою беду, не обладал во¬

ображением. Он зорко видел и быстро схватывал явле¬

ния жизни, но только явления, а не их внутренний

смысл. Пятьдесят градусов ниже нуля означали восемь¬

десят с лишним градусов мороза. Такой факт говорил

ему, что в пути будет очень холодно и трудно и больше

ничего. Он не задумывался ни над своей уязвимостью,

ни над уязвимостью всякого живого существа, способно¬

го жить только в строго ограниченных температурных

пределах, и не пускался в догадки о возможном бессмер¬

тии или о месте человека во вселенной. Пятьдесят граду*

сов ниже нуля предвещали жестокий холод, от которого

нужно защитить себя рукавицами,^ наушниками, мокаси¬

нами и толстыми носками. Пятьдесят градусов ниже ну¬

ля были для него просто пятьдесят градусов ниже нуля.

Мысль о том, что это может означать нечто большее, да¬

же не приходила ему в голову.
Повернувшись лицом к тропинке, он задумчиво сплю¬

нул длинным плевком. Раздался резкий внезапный треск,

удививший его. Он сплюнул опять. И опять, еще в воз¬

духе, прежде чем упасть на снег, слюна затрещала. Че¬

ловек знал, что при пятидесяти градусах ниже нуля пле¬

вок трещит на снегу, но сейчас он затрещал в воздухе.

Значит, мороз стал еще сильнее; насколько сильнее —

он не знал. Но это не важно. Цель его пути — знакомый

участок на левом рукаве ручья Гендерсона, где его под¬

жидают товарищи. Они пришли туда по перевалу с бе¬

регов Индейской реки, а он пошел в обход, чтобы по¬

смотреть, можно ли будет весной переправить сплавной

лес с островов на Юконе. Он доберется до лагеря к ше¬

сти часам). Правда, к этому врем)ени уже стемнеет, но там)
412

его будут ждать товарищи, ярко пылающий костер и

горячий ужин. А завтрак — здесь; он положил руку на

сверток, оттопыривавший борт меховой куртки. Завтрак

был завернут в носовой платок и засунут под рубаш¬

ку. Иначе лепешки замерзнут. Он улыбнулся про себя,

с удовольствием думая о вкусном. завтраке: пропитан¬

ные жиром! лепешки были разрезаны пополам и пере¬

ложены толстыми ломтями поджаренного сала.
Он вошел в густой еловый лес. Тропинка была еле

видна. Должно быть, здесь давно никто не проезжал —

снегу намело на целый фут, и он радовался, что не взял

нарт, а идет налегке и что вообще ничего при нем нет,

кроме завтрака, завернутого в носовой платок. Однако

его удивляло, что так холодно. Очень скоро он почув¬

ствовал, что у него немеют нос и скулы. Мороз нешуточ¬

ный, что и говорить, подумал он, растирая лицо рукави¬

цей. Густые усы и борода предохраняли щеки и подбо¬

родок, но не защищали широкие скулы и нос, вызываю¬

ще выставленный навстречу морозу.
За человеком по пятам бежала ездовая собака MiecT-

ной породы, рослая, с серой шерстью, ни внешним ви¬

дом, ни повадками не отличавшаяся от своего брата, ди¬

кого волка. Лютый мороз угнетал животное. Соба¬

ка знала, что в такую стужу не годится быть в пути.

Ее инстинкт вернее подсказывал ей истину, чем челове¬

ку его разум. Ведь было не только больше пятидесяти

градусов, было больше шестидесяти, больше семидеся¬

ти. Было ровно семьдесят пять градусов ниже нуля. Так

как точка замерзания по Фаренгейту находится на три¬

дцать втором» градусе выше нуля, то было полных сто

семь градусов мороза. Собака ничего не знала о тер¬

мометрах. Вероятно, в ее мюзгу отсутствовало то ясное

представление о сильном холоде, которое существует в

человеческом мозгу. Но собаку предостерегал инстинкт.

Ее охватывало смутное, но острое чувство страха; она

понуро шла за человеком, ловя каждое его движение,

словно ожидая, что он вернется в лагерь или укроет¬

ся где-нибудь и разведет костер. Собака знала, что

такое огонь, она жаждала огня, а уж если его нет — за¬

рыться в снег и, свернувшись клубочком, сберечь свое

тепло.
Пар от дыхания кристаллической пыл1ью оседал на
413

шерсти собаки; вся морда была густо покрыта инеем, да¬

же ресницы побелели. Рыжая борода и усы человека то¬

же замерзли, но их покрывал не иней, а плотная ледя¬

ная корка, и с каждым выдохом она утолщалась. К то¬

му же он жевал табак, и намордник изо льда так крепко

стягивал ему губы, что он не мог сплюнуть, и табачный

сок примерзал к нижней губе. Ледяная борода, плотная

и желтая, как янтарь, становилась все длинней; если

он упадет, она, точно стеклянная, рассыплется мелкими

осколками. Но этот привесок на подбородке не смущал

его. Такую дань в этом краю платили все жующие та¬

бак, а он уже дважды делал переходы в сильный мюроз.

Правда, не в такой сильный, как сегодня, однако спир¬

товой термометр на Шестидесятой Миле в первый раз

показывал пятьдесят, а во второй — пятьдесят пять гра¬

дусов ниже нуля.
Несколько МПЛ1} он шел лесом по ровной местности,

потом пересек широкое поле, заросшее темным кустар¬

ником, и спустился к узкой замерзшей речке. Это и был

ручей Гендерсона, отсюда до развилины оставалось де¬

сять миль. Он посмотрел на часы. Было ровно десять.

Он делает четыре мили в час, значит, у развилины будет

в половине первого. Он решил отпраздновать там это

событие — сделать привал и позавтракать.
Собака, уныло опустив хвост, покорно поплелась за

человеком, когда тот зашагал по замерзшему руслу.

Старые борозды, оставленные нартами, были ясно вид¬

ны, но свежие следы полозьев дюймов на десять занесло

снегом. Вероятно, целый месяц никто не проходил здесь

ни вверх, ни вниз по течению. Человек уверенно шел впе¬

ред. Он не имел привычки предаваться размышлениям, и

сейчас ему решительно не о чем> было думать, кроме как

о том, что, добравшись до развилины, он позавтракает,

а в шесть часов будет в лагере среди товарищей. Раз¬

говаривать было не с кем; и все равно он не мог бы раз¬

жать губы, скованные ледяным намордником. Поэтому

он продолжал молча жевать табак, и его янтарная бо¬

рода становилась все длиннее.
Время о г времени в его мюзгу всплывала мысль, что

мороз очень сильный, такой сильный, какого ему еще не

приходилось переносить. На ходу он то и дело растирал

рукавицей щеки и нос. Он делал это машинально, то од¬
414

ной рукой, то другой. Но стоило ему только опустить ру¬

ку, как в ту же секунду щёки немели, а еще через се¬

кунду немел кончик носа. Щеки будут отморожены, он

знал это и жалел, что не запасся повязкой для носа,

вроде той, которую надевал Бэд, собираясь в дорогу.

Такая повязка и щеки защищает от мороза. Но это, в

сущности, не так важно. Ну, отморозит щеки, что ж тут

такого? Поболят и перестанут, вот и все; от этого еще

никто не умер.
Хотя человек шел, ни о чем не думая, он зорко сле¬

дил за дорогой, отмечая каждое отклонение русла, все

изгибы, повороты, все заторы сплавного леса, и тщатель¬

но выбирал место, куда поставить ногу. Однажды, оги¬

бая поворот, он шарахнулся в сторону, как испугавшая¬

ся лошадь, сделал крюк и вернулся обратно на тропу.

Он знал, что ручей Гендерсона замерз до самого дна —

ни один ручей не устоит перед арктической зимой, но

он знал и то, что есть ключи, которые бьют из горных

склонов и протекают под снегом>, по ледяной поверхно¬

сти ручья. Самый лютый мороз бессилен перед этими

ключами, и он знал, какая опасность таится в них. Это

были ловушки. Под снегом скоплялись озерца глубиной

в три дюйма, а то и в три фута. Иногда их покрывала

ледяная корка в полдюйма толщиной, а корку, в свою

очередь, покрывал снег. Иногда ледяная корка и вода

перемежались, так что если путник проваливался, то oti

проваливался постепенно и, погружаясь все глубже и

глубже, случалось, промокал до пояса.
Вот почему человек так испуганно шарахнулся. Он

почувствовал, что наст поддается под ногами, и услышал

треск скрытой под снегом ледяной корки. А промочить

ноги в такую стужу не только неприятно, но и опасно.

В лучшем случае это вызовет задержку, потому что при¬

дется разложить костер, чтобы разуться и высушить нос¬

ки и мокасины. Оглядев русло реки и берега, он решил,

что ключ бежит справа. Он постоял немного в раздумье,

потирая нос и щеки, потом) взял влево, осторожно сту¬

пая, перед каждым шагом* ногой проверяя крепость на¬

ста. Миновав опасное место, он засунул в рот свежую

порцию табака и зашагал дальше со скоростью четырех

миль в час.
В ближайшие два часа он несколько раз натыкался
415

на такие ловушки. Обычно его предостерегал внешний

вид снежного покрова: снег над озерцами был ноздрева^

тый и словно засахаренный. И все-таки один раз он чуть

было не провалился, а в другой раз, заподозрив опас¬

ность, заставил собаку идти вперед. Собака не хотела

идти. Она пятилась назад до тех пор, пока человек не

подогнал ее пинком. И тогда она быстро побежала по

белому сплошному снегу. Вдруг ее передние лапы глубо¬

ко ушли в снег, она забарахталась и вылезла на безо¬

пасное место. Мокрые лапы мгновенно покрылись льдом.

Собака стала торопливо лизать их, стараясь снять ле¬

дяную корку, потом легла в снег и принялась выкусывать

лед между когтями. Она делала это, повинуясь инстинк¬

ту. Если оставить лед между когтями, то лапы будут

болеть. Она этого не знала, она просто подчинялась та¬

инственному велению, идущему из сокровенных глубин

ее существа. Но человек знал, ибо составил себе суж¬

дение об этом на основании опыта, и, скинув рукавицу

с правой руки, он помог собаке выломать кусочки льда.

Пальцы его оставались неприкрытыми не больше мину¬

ты, и он поразился, как быстро они закоченели. Мороз

нешуточный, что и говорить. Он поспешил натянуть ру¬

кавицу и начал яростно колотить рукой по груди.
К двенадцати часам стало совсем светло. Но солнце,

совершая свой зим1ний путь, слишком далеко ушло к югу

и не показывалось над горизонтом!. Горб земного шара

заслонял солнце от человека, который шел, не отбрасы¬

вая тени, по руслу ручья Гендерсона под полдневным

безоблачным небом. В половине первого, минута в ми¬

нуту, он достиг развилины ручья. Он порадовался тому,

что так хорошо идет. Если не убавлять хода, то к шести

часам наверняка мюжно добраться до товарищей. Он

расстегнул куртку, полез за пазуху и достал свой завт¬

рак. Это заняло не больше пятнадцати секунд, и все

же его пальцы онемели. Он несколько раз сильно ударил

голой рукой по ноге. Потом сел на покрытое снегом» брев¬

но и приготовился завтракать. Но боль в пальцах так

скоро прошла, что он испугался. Не успев поднести ле¬

пешку ко рту, он опять заколотил рукой по колену, потом

надел рукавицу и оголил другую руку. Он взял ею ле¬

пешку, поднес ко рту, хотел откусить, но не мог — ме¬

шал ледяной намордник. Как же это он забыл, что нуж¬
416

но разложить костер и оттаять у огня. Он засмеялся

над собственной глупостью и тут же почувствовал, что

пальцы левой руки коченеют. И еще он заметил, что

пальцы ног, которые больно заныли, когда он сел, уже

почти не болят. Он не знал, отчего прошла боль: оттого

ли, что ноги согрелись, или оттого, что они онемели. Он

пошевелил пальцами в мокасинах и решил, что это оне¬

мение.
Ему стало не по себе, и, торопливо натянув рукави¬

цу, он поднялся с бревна. Потом зашагал взад и вперед,

сильно топая, чтобы отогреть пальцы ног. Мороз нешу¬

точный, что и говорить, думал он. Тот старик с Серного

ручья не соврал, когда рассказывал, какие здесь бывают

холода, А он еще посмеялся над ним! Никогда не нуж¬

но быть слишком уверенным в себе. Что правда, то прав¬

да — мороз лютый. Он топтался на месте и молотил ру¬

ками, пока возвращающееся тепло не рассеяло его тре¬

воги. Потом достал спички и начал раскладывать костер.

Топливо было под рукой: в подлесок во время весенне¬

го разлива нанесло много валежника. Он действовал

осторожно, бережно поддерживая слабый огонек, пока

костер не запылал ярким пламенем. Ледяная корка на

его лице растаяла, и, греясь у костра, он позавтракал.

Он перехитрил мороз хотя бы на время. Собака, радуясь

огню, растянулась у костра как раз на таком расстоянии,

чтобы пламя грело ее, но не обжигало.
Кончив есть, человек набил трубку и спокойно, не

спеша выкурил ее. Потом натянул рукавицы, поплотнее

завязал тесемки наушников и пошел по левому рукаву

ручья. Собака была недовольна, она не хотела уходить

от костра. Этот человек явно не знал, что такое мороз.

Может быть, все поколения его предков не знали, что

такое мороз, мороз в сто семь градусов. Но собака зна¬

ла, все ее предки знали, и она унаследовала от них это

знание. И она знала, что не годится быть в пути в та¬

кую лютую стужу. В эту пору надо лежать, свернувшись

клубочком, в норке под снегом, дожидаясь, пока без¬

брежное пространство, откуда идет мороз, не затянется

тучами. Но между человеком и собакой не было друж¬

бы. Она была его слугой, его рабом и никогда не видела

от него ласки — только удары бича и хриплые, угрожа¬

ющие звуки, предшествующие ударам. Поэтому собака

27. Джек Лондон. Т. VII,	417

не делала попыток поделиться с человеком своими опа¬

сениями. Она не заботилась о его. благополучии, ра¬

ди, своего блага не хотела она уходить от костра. Но че¬

ловек свистнул и заговорил с нею голосом, напомнившим

ей о биче, и собака, повернувшись, пошла, за ним по пя¬

там.
Человек сунул в рот свежую жвачку и начал отра¬

щивать новую янтарную бороду. От его влажного ды¬

хания усы, брови и ресницы мгновенно заиндевели. На

левом рукаве ручья Гендерсона,,по-видимому, было мень¬

ше горных ключей, и с полчаса путник не видел уг¬

рожающих примет.
А потом случилась беда. На ровном сплошном* сне¬

гу, где ничто не предвещало опасности, где снежный

покров, казалось, лежал толстым, плотным слоем, чело¬

век провалился. Здесь было не очень глубоко. Он про¬

мочил ноги до середины икр, пока выбирался на твер¬

дый наст.
Неудача разозлила его, и он выругался вслух. Он на¬

деялся быть в лагере среди товарищей к шести часам,

а теперь запоздает на целый час, потому что придется

разложить костер и высушить обувь. Иначе нельзя при

такой низкой температуре — это он по крайней мере

знал твердо; он повернул к высокому берегу и вскараб¬

кался на него. В молодом ельнике, среди кустов, нашлось

хорошее топливо — не только прутья и ветки, но и мно¬

го сухих сучьев и высохшей прошлогодней травы. Он бро¬

сил на снег несколько палок потолще, чтобы дать ко¬

стру прочное основание и чтобы слабое, еще не разго¬

ревшееся пламя не погасло в растаявшем под ним сне¬

гу. Потом достал из кармана завиток березовой коры

и поднес к нему спичку. Кора вспыхнула, как бумага.

Положив ее на толстые сучья, он стал подклады-

вать в огонь сухие травинки и самые тонкие сухие пру¬

тики.
Он работал медленно и осторожно, ясно понимая гро¬

зившую ему опасность. Мало-помалу, по Mispe того как

пламя разгоралось, он стал подкладывать прутья потол¬

ще. Он сидел в снегу на корточках, выдергивал хврростин-

ки из кустарника и клал их в костер. Он знал, что дол¬

жен с первого раза развести огонь^. Когда термюметр по¬

казывает семьдесят поть ниже нуля, человек должен
418

без задержки разжечь костер, если у него мокрые

ноги. Если ноги сухие, он может пробежать с полмили

и восстановить кровообращение. Но никакой пробежкой

не восстановишь кровообращения в мокрых, коченеющих

ногах при сем!идесяти пяти градусах ниже нуля. Как

быстро ни беги, мокрые ноги будут только еще пуще

мерзнуть.
Все это человек знал. Тот старик с Серного ручья го¬

ворил ему об этом осенью, и теперь он оценил его совет.

Он уже совсем не чувствовал ног. Чтобы разложить ко¬

стер, ему пришлось снять рукавицы, и пальцы тотчас

же онемели. При быстрой ходьбе со скоростью четырех

миль в час сердце накачивало кровью все сосуды, тепло

было и рукам и ногам. Но как только он остановился,

подача крови прекратилась. Полярный холод обрушил¬

ся на незащищенную точку земного шара, и человек, на¬

ходясь в этой незащищенной точке, принял на себя всю

силу ударов Кровь в его жилах отступала перед ними.

Кровь была живая, так же как его собака, и, так же,

как собаку, ее тянуло спрятаться, укрыться от страшно¬

го холода. Пока он делал четыре мили в час, кров* во¬

лей-неволей приливала к конечностям, но теперь она от¬

хлынула, ушла в тайники его тела. Пальцы рук и ног

первые почувствовали отлив крови. Мокрые ноги стыли

все сильнее, пальцы оголенных рук все сильнее мерзли,

хотя он еще мог двигать ими. Нос и щеки уже мертвели,

и по всему телу, не согреваемому кровью, пробегала

дрожь.
Но он спасен. Пальцы ног, щеки и йос будут только

обморожены,— ведь костер уже разгорается. Теперь он

подбрасывал ветки толщиной с палец. Еще минута — и

можно будет класть сучья толщиной с запястье, и тогда

ой скинет мокрую обувь и, пока она будет сохнуть, ото¬

греет ноги у костра, после того, конечно, как разотрет

их снегом. Костер удался на славу. Он спасен. Он вспом¬

нил советы старика на Серном ручье и улыбнулся. Как

упрямо он твердил, что нельзя в одиночку пускаться в

путь по Клондайку, если мороз сильнее пятидесяти

градусов! И что же? Лед под ним проломился, он совсем

один и все-таки спасся. Эти бывалые старики, подумал

ок, частенько трусливы, как бабы. Нужно только не те¬

рять головы, и все будет в порядке. Настоящий мужчина
41$

и один всегда справится. Но странно, что щеки и нос так

быстро мерзнут. И он никак не думал, что руки мгновен¬

но омертвеют. Он едва шевелил пальцами, с большим

трудом удерживал в них сучья, и ему казалось, что руки

где-то очень далеко от него и не принадлежат к его

телу. Когда он хватался за сучок, ему приходилось смот¬

реть на руку, чтобы убедиться, что он действительно

подобрал его. Связь между hhmi и кончикам)и его паль¬

цев была прервана.
Но все это не важно. Перед ним костер, он шипит и

потрескивает, и каждый пляшущий язычок сулит жизнь.

Он принялся развязывать мокасины. Они покрылись

ледяной коркой, толстые шерстяные носки, словно желез¬

ные ножны, сжимали икры, а завязки мокасин походи¬

ли на клубок побывавших в огне, исковерканных сталь¬

ных прутьев. С минуту он дергал их онемевшими паль¬

цами, потом, поняв, что это бессмысленно, вытащил

нож.
Но он не успел перерезать завязки — беда случилась

раньше. Это была его вина, вернее, оплошность. Напрас¬

но он разложил костер под елью. Следовало разложить

его на открытом! месте. Правда, так было удобнее выта¬

скивать хворост из кустарника и прямо класть в огонь.

Но на ветках ели, под которой он развел огонь, лежал

снег. Ветра не было очень давно, и снегу на ветвях ско¬

пилось много. Каждый раз, когда он выдергивал хво¬

рост из кустов, ель слегка сотрясалась — едва замет¬

но для него, но достаточно сильно, чтобы вызвать ка¬

тастрофу. Одна из верхних ветвей сбросила свой груз

снега. Он упал на ветви пониже, увлекая за собой их

груз. Так продолжалось до тех пор, пока снег не посы¬

пался со всего дерева. Этот онежный обвал внезапно

обрушился на человека и на костер, и костер погас! Там,

где трАъко что горел огонь, лежал свежий слой рыхлого

снега.
Человеку стало страшно. Словно он услышал свой

CMiepTHbm приговор, С м)инуту он сидел не шевелясь, при¬

стально глядя на засыпанный снегом костер. Потом вдруг

сделался очень спокоен. Быть может, старик на Серном

ручье все^^таки быд прав. Будь у него спутник, ему не гро¬

зила бы опасность. Спутник развел бы костер. Что ж,

значит, надо самому сызнова приниматься за дело, и
420

на этот раз ошибки быть не должно. Даже если ему

удастся развести огонь, он, вероятно, лишится несколь¬

ких пальцев на яогах. Ноги, наверно, сильно обмороже¬

ны, а новый костер разгорится не скоро.
Таковы были его мысли, но он не предавался им в

бездействии. Он усердно работал, пока они мелькали

у него в голове. Он сложил новое основание для костра,

теперь уже на открытом месте, где ни одна предатель¬

ская ель не могла загасить его. Потом набрал прошло¬

годней травы и сушняку из подлеска. Пальцы его не

двигались, поэтому он не выдергивал отдельные веточ¬

ки, а собирал их горстям1И. Попадалось много гнилушек

и комков зеленого мха, которые для костра не годились,

по другого выхода у него не было. Он работал методиче¬

ски, даже набрал охапку толстых сучьев, чтобы подкла-

дывать в огонь, когда костер разгорится. А собака сиде¬

ла на снегу и неотступно следила за человеком тоскли¬

вым взглядом, ибо она ждала, что он даст ей огонь, а

огня все не было.
Приготовив топливо, человек полез в карман за вто¬

рым завитком березовой коры. Он знал, что кора в кар¬

мане, и, хотя не м»ог осязать ее пальцам>и, все же слы¬

шал, как она шуршит под рукой. Сколько он ни бился,

он не мог схватить ее. И все врем«я его мучила мысль,

что ноги у него коченеют сильней и сильней. От этой мыс¬

ли становилось нестерпимо страшно, но он гнал ее и пре¬

одолевал страх. Он зубами натянул рукавицы и, снача¬

ла сидя, а потом стоя, принялся изо всех сил колотить

руками по бедрам; а собака сидела на снегу, обвив пу¬

шистым волчьим хвостом передние лапы, насторожив

острые волчьи уши, и пристально глядела на человека.

И человек, размахивая руками и колотя ладонями по

бедрам, чувствовал, как в нем подымается жгучая за¬

висть к животному, которому было тепло и надежно в

его природном! одеянии.
Немного погодя он ощутил первые отдаленные при¬

знаки чувствительности в кончиках пальцев. Слабое по¬

калывание становилось все сильнее, пока не превратилось

в невыносимую боль, но он обрадовался ей. Он скинул

рукавицу с правой руки и вытащил кору из кармана. Го¬

лые пальцы тотчас же стали неметь. Потом он достал

связку серных спичек. Но леденящее дыхание мороза
421

уже сковало его пальцы. Пока он тщетно пытался от¬

делить одну спичку, вся связка упала в снег. Он хотел

поднять ее, но не мог. Омертвевшие пальцы не могли

ни нащупать спички, ни схватить их. Он старался не

спешить. Он заставил себя не думать об отмороженных

ногах, скулах и носе и сосредоточил все внимание на

спичках. Он следил глазами за своей рукой, пользуясь

зрением» вместо осязания, и, увидев, что пальцы обхва¬

тили связку, сжал их, вернее, захотел сжать; но связь

была прервана, и пальцы не повиновались его воле. Он

натянул рукавицу и яростно начал бить рукой по бедру.

Потом обеими руками сгреб спички вместе со снегом се¬

бе на колени. Но этого было мало.
После долгой возни ему удалось зажать спички меж¬

ду ладонями и поднести их ко рту. Лед затрещал, раз¬

ламываясь, когда он нечеловеческим усилием! разжал

челюсти. Он втянул нижнюю губу, приподнял верхнюю

и зубами стал отделять спичку. Наконец, это удалось,

и спичка упала ему на колени. Но и этого было мало.

Он не мог подобрать ее. Потом» выход нашелся. Он схва¬

тил спичку зубами и стал тереть о штанину. Раз два¬

дцать провел он спичкой по ноге, раньше чем1 она заж¬

глась. Когда пламя вспыхнуло, он, все еще держа спич¬

ку в зубах, поднес ее к березовой коре. Но едкий дьш

горящей серы попал ему в ноздри и в легкие, и он

судорожно закашлялся. Спичка упала в снег и по¬

гасла.
Старик был прав, подумал он, подавляя отчаяние:

если температура ниже пятидесяти градусов, нужно идти

вдвоем. Он снова заколотил руками, но они не ожи¬

вали. Тогда он зубами стащил рукавицы с обеих рук,

и подобрал ладонями всю связку спичек. Мышцы пред¬

плечья не замерзли, и, напрягая их, он крепко сжал спич--

ки в ладонях. Потом провел всей связкой по штанине.

Вспыхнуло яркое пламя — семьдесят серных спичек за¬

пылали, как одна! И ни малейшего ветра, можно было

не опасаться, что ветер задует огонь. Он отвернул голо¬

ву, чтобы не вдохнуть удушливый дым, и поднес пыла¬

ющую связку к березовой коре. Вдруг он почувствовал,

что пальцы правой руки оживают. Запахло горелым мя¬

сом. Где-то глубоко под кожбй он ощущал жжение. По¬

том жжение превр^1тилрсь в острую боль. Но он терпел,
422 ■ • '

стиснув зубы, неловко прижимая горящие спички к коре;

его собственные руки заслоняли пламя, и кора не

вспыхивала.
Наконец, когда боль стала нестерпима, он разжал

руки. Пылающая связка с шипением упала в снег, но

кора уже горела. Он начал подкладывать в огонь сухие

травинки и тончайшие прутики. Выбирать топливо он

не мог, потому что ему приходилось поднимать его ла¬

донями. Замечая на хворосте налипший мох или труху,

он отгрызал их зубами. Он бережно и неловко выхажи¬

вал огонь. Огонь—это жизнь, и его нельзя упускать. От¬

лив крови от поверхности тела вызвал озноб, и движе¬

ния человека становились все более неловкими. И вот

большой ком зеленого мха придавил едва разгорев¬

шийся огонек. Он хотел сбросить его, но руки дрожали

от озноба, и он, ковырнув слишком глубоко, разрушил

слабый зародыш костра — тлеющие травинки, и прутики

рассыпались во все стороны. Оч хотел снова сложить

их, но, как ни старался, не мюг преодолеть дрожи, и кро¬

хотный костер разваливался. Хворостинки одна за дру¬

гой, пыхнув дьшком, угасали. Податель огня не выпол¬

нил своей задачи. Когда человек с равнодушием от¬

чаяния посмотрел вокруг, взгляд его случайно упал

на собаку, сидевшую в снегу напротив него, по

другую сторону остатков костра; сгорбившись, она

беспокойно ерзала, поднимая то одну, то другую

переднюю лапу, и выжидательно, с тоской смотрела на

него.
Вид собаки навел его на безумную мысль. Он вспом¬

нил рассказ о человеке, который был застигнут пургой и

спасся тем, что убил вола и забрался внутрь туши. Он

убьет собаку и погрузит руки в ее теплое тело, чтобы

они согрелись и ожили. Тогда он разложит новый костер.

Он заговорил с собакой, подзывая ее; но его голос зву¬

чал боязливо, и это испугало животное, потому что че¬

ловек никогда не говорил с ней таким голосом. Что-то

было неладно, врожденная подозрительность помогла

ей почуять опасность. Она не знала, какая это опасность,

но где-то в глубине ее сознания зашевелился смутный

страх перед человеком. Она опустила уши и еще беспо-

крйнее заерзала, переступая передними лапами, но с

жста не трогалась. Тогда человек стал на четвереньки
423

и пополз к собаке. Это еще больше испугало ее, и она

опасливо подалась в сторону.
Человек сел на снегу, стараясь вернуть себе спокой¬

ствие. Потом зубами стянул рукавицы и встал. Прежде

всего он посмотрел вниз, чтобы убедиться, что он дейст¬

вительно стоит, потому что онемевшие ноги не чувство¬

вали земли. Стоило ему встать на ноги, как подозре¬

ния собаки рассеялись, а когда он повелительно заго¬

ворил с ней* голосом, напомнившим ей о биче, она вы¬

полнила привычный долг и подошла к нему. Как только

она очутилась в двух шагах от него, самообладание по¬

кинуло человека. Он бросился на собаку — и искренне

удивился, когда оказалось, что руки его не могут хватать,

пальцы не сгибаются и не держат. Он забыл, что они

отморожены и все больше и больше мертвеют. Но в ту

же секунду, прежде чем собака успела убежать, он

стиснул ее в объятиях. Потом сел на снег, прижимая ее

к себе, а животное вырывалось, рыча № взвизгивая.
Но это было все, что он мог сделать: сидеть на сне¬

гу и сжим1ат1ь собаку в объятиях* Он понимал, что ему не

убить ее. Это было невозможно. Своими обессиленными

руками он не мог ни ударить ее ножом, ни задушить.

Он выпустил собаку, и она кинулась прочь, поджав хвост

и все еще рыча. Шагах в двадцати она остановилась и

с любопытством, подняв уши, оглянулась на него. Он

искал глазами свои руки и, только скользнув взглядом!

от локтя к запястью, нашел их. Странно, что приходит¬

ся полагаться на зрение, чтобы найти свои руки. Он на¬

чал неистово размахивать ими, колотя себя ладонями

по бедрам. Через пять М1инут кровь быстрее побежала по

жилам и озноб прекратился. Но кисти рук по-прежнем«у

не действовали; у него было такое ощущение, словно они

гирями висят на запястьях. Откуда взялось это ощу¬

щение, он не мог бы сказать.
Гнетущая мысль о грозящей гибели сначала лишь

смутно и тупо шевельнулась в его мозгу. Но очень скоро

этот неопределенный страх превратился в мучительное

сознание смертельной опасности: речь шла уже не о том,

отморозит ли он пальцы на руках и ногах, и даже не о

том>, лишится ли он рук и ног,— теперь это был вопрос

жизни и смерти, и надежды на спасение почти не было.

Его охватил панический ужас. Он повернулся и побежал
424

по занесенной снегом тропе. Собака последовала за

ним. Он бежал без мысли, без цели, во власти такого

страха, какого ему еще никогда не приходилось испыты¬

вать. Мало-помалу, пока он бежал, спотыкаясь и увязая

в снегу, он снова начал различать окружающее: берега

реки, заторы сплавного леса, голые осины, небо над голо¬

вой. От бега ему стало легче. Он уже не дрожал от хо¬

лода. Может быть, если и дальше так бежать, ноги

отойдут; мюжет быть, он даже сумеет добежать до ла¬

геря, где его ждут товарищи. Конечно, несколько паль¬

цев на руках и ногах пропали, и лицо обморожено, но то¬

варищи позаботятся о нем и спасут, что еще можно спа¬

сти. И в то же время сознание говорило ему, что никогда

он не доберется до товарищей, что до лагеря слишком да¬

леко, что ноги его слишком закоченели и что скоро он

будет мертв и недвижим. Но он не позволял этой мысли

всплыть на поверхность и отказывался верить ей. Ино¬

гда она вырывалась наружу и требовала внимания, но

он отталкивал ее и изо всех сил старался думать о

другом.
Его удивляло, что он вообще может бежать, потому

что ноги совсем омертвели и он не чувствовал, как они

несут его тяжесть и как касаются земли. Тело словно

скользило по тропе, не задевая ее. Он как-то ви¬

дел на картинке крылатого Меркурия, и ему пришло в

голову, что, должно быть, у Меркурия было такое же

ощущение, когда он скользил над землей.
В его плане добежать до лагеря имелся существен¬

ный изъян — у него не было сил выполнить его. Он то и

дело оступался, потом ноги стали заплетаться, и, нако¬

нец, он свалился в снег. Встать он уже не мог. Надо

посидеть и отдохнуть, решил он, а потом просто пойти

шагом. Посидев и отдышавшись, он почувствовал, что хо¬

рошо согрелся. Его не знобило, и в груди даже разлива¬

лось приятное тепло. Но, дотронувшись до щек и носа,

он убедился, что они все еще бесчувственны. Даже от

бега они не отошли. Не отошли и руки и ноги. Потом его

поразила мысль, что отмороженных мест на его теле,

вероятно, становится все больше. Он хотел отогнать эту

М1ысль, забыть ее, старался думать о другом; он пони¬

мал, что это внушает ему ужас, и боялся поддаться

ужасу. Но мысль ие уходила, она сверлила мозг, пока
425

он не увидел себя полностью закоченевшим. Это было

свыше его сил, и он снова, как безумный, бросился бе¬

жать по снежной тропе. Потом перешел было на шаг,

но мысль о том, что он замерзнет насмерть, подгоня¬

ла его.
А собака неотступно бежала за ним» по пятам. Когда

он упал во второй раз, она села против него, обвив

хвостом передние лапы, зорко и настороженно пригляды¬

ваясь к нему. Увидев собаку, которой было тепло и

надежно в ее шкуре, он пришел в ярость и до тех пор не¬

истово ругал ее, пока она не повесила уши, словно про¬

ся прощения. На атот раз озноб охватил его быстрее,

чем после первого падения. Мороз брал верх над ним,

вползал в его тело со всех сторон. Он принудил себя

встать, но, не пробежав и ста футов, зашатался и со

всего роста грохнулся оземь. Это был его последний при¬

ступ страха. Отдышавшись и придя в себя, он сел на

снег и стал готовиться к тому, чтобы встретить смерть

с достоинством. Впрочем, он думал об этом не в таких

выражениях. Он говорил себе, что нет ничего глупее, чем

бегать, как курица с отрезанной головой,— именно это

сравнение пришло ему на ум. Ну что же, раз все равно

суждено замерзнуть, то лучше уж держать себя при¬

стойно. Вместе с этим внезапно обретенным покоем при¬

шли первые предвестники сонливости. Неплохо, поду¬

мал он, заснуть насмерть. Точно под наркозом. Замерз¬

нуть вовсе не так страшно, как думают. Бывает смерть

куда хуже.
Он представил себе, как товарищи завтра найдут его,

и вдруг увидел самого себя: он идет вместе с ними по

тропе, разыскивая свое тело. И вместе с ними он огибает

поворот дороги и видит себя лежащим на снегу. Он от¬

делился от самого себя и, стоя среди товарищей, смот-,

рит на свое распростертое тело. А мороз нешуточный,

что и говорить. Вот вернусь в Штаты и расскажу дома,

что такое настоящий холод, подумал он. Потом ему

примерещился старик с Серного ручья. Он ясно видел

его: тот сидел, греясь у огня, и спокойно покуривал

трубку.
—	Ты был прав, старый хрыч, безусловно прав,—про¬

бормотал он, обращаясь к старику.
Потом он погрузился в такой сладостный и успокои¬
426

тельный соя, какого не знавал за всю свою жизнь. Со¬

бака сидела против него и ждала. Короткий день угасал

в долгих, медлительных сумерках. Костра не предвиден

лось, и, кроме того, опыт подсказывал собаке, что не бы¬

вает так, чтобы человек сидел на снегу и не разводил

огня. Когда сумерки сгустились, тоска по огню с такой

силой овладела собакой, что она, горбясь и беспокойно

переступая лапами, тихонько заскулила и тут же при¬

жала уши в ожидании сердитого окрика. Но человек мол¬

чал. Нем«ого погодя собака заскулила громче. Потом,

подождав еще немного, подползла к человеку и почуяла

запах смерти. Собака попятилась от него, шерсть у нее

встала дыбом. Она еще помедлила, протяжно воя под

яркими звездами, которые кувыркались и приплясывали

в морозном небе. Потом повернулась и быстро побежала

по снежной тропе к знакомом1у лагерю, где были другие

податели корма и огня.

ЗОЛОТАЯ ЗОРЬКА
Лон Мак-Фейн был несколько раздражен из-за того,

лто потерял свой кисет, иначе он рассказал бы мне хотъ

что-нибудь о хижине у Нежданного озера до того, как

м>ы добрались туда. Весь день напролет, вновь и вновь

сменяя друг друга, шли мы впереди нарт, утаптывая в

снегу тропинку для собак. Это тяжелая работа — утап¬

тывать снег, и она не располагает к болтливости, но все-

таки в полдень, когда мы сделали остановку, чтобы сва¬

рить кофе, Лон Мак-Фейн мог бы перевести дух и кое-что

рассказать мне. Однако он этого не сделал. Нежданное

озеро? Для меня это оказалась Нежданная хижина. Я

ничего до тех пор о ней не слышал. Признаться, я немно¬

го устал. Я все ждал, когда Лон устроит привал на ча¬

сок, но я был слишком горд, чтобы самому предложить

передохнуть или спросить, что он намеревается делать,

хотя, между прочим, он служил у меня и я пла¬

тил ему немалые деньги за то, чтобы он погонял моих

собак и выполнял мои приказания. Пожалуй, я и сам

был немного раздражен. Он ничего не говорил, а я ре¬

шил ничего не спрашивать у него, даже если придется

идти всю ночь.
Мы наткнулись на хижину совершенно неожиданно

для меня. За неделю нашего путешествия мы не встре¬

тили ни одной живой души, и что касается меня, то я

полагал, что у нас весьм>а мало шансов встретить кого-

нибудь и в предстоящую неделю. И вдруг прямо перед

носом оказалась хижина, в окошке пробивается слабый

свет, а из трубы вьется дымок.
428

—	Почему же вы мне не сказали?..— начал я, но Лон

прервал М1еня, проворчав:
—	Нежданное озеро... Оно в полумиле отсюда, за

небольшой речкой. Это всего-навсего пруд.
—	Но эта хижина... кто в ней живет?
—	Женщина,— услышал я в ответ.
В ту же минуту Лон постучал в дверь, и женский го¬

лос пригласил его войти.
—	Вы не встречали за последнее время Дэйва? —

спросила она.
—	Нет,— небрежно отозвался Лон,— я был в дру¬

гих краях, за Сёрклом. А Дэйв ведь ушел вверх, к Доу¬

сону?
Женщина кивнула, и Лон принялся распрягать со¬

бак, а я развязал нарты и перенес спальные мешки в

хижину. Хижина представляла собой одну большую

ком-нату, и женщина была здесь одна. Она показала

■на печку, где кипела вода, и Лон . занялся приготовле¬

нием ужина, а я открыл мешок с сушеной рыбой и стал

кормить собак. Я ожидал, что Лон представит меня хо¬

зяйке, и был раздосадован, что он этого не делает,—

ведь совершенно очевидно, что они были старыми

друзьями.
—	Вы ведь Лон Мак-Фейн?—услышал я ее во¬

прос.—Я припоминаю вас. Последний раз я, кажется,

видела вас на пароходе. Я помню...
Она внезапно запнулась, словно увидела нечто ужас¬

нувшее ее. Я понял это по тому страху, который мель¬

кнул у нее в глазах. К мюему удивлению, слова и пове¬

дение женщины сильно взволновали Лона. На лице у

пего появилось отчаяние, но голос прозвучал очень сер¬

дечно и мягко.
—	Последний раз мы с вами виделись в Доусоне, ко¬

гда отмечался не то юбилей бракосочетания королевы,

не то день ее рождения. Разве вы не помните: на реке

устраивались гонки каноэ и были еще гонки на собаках

с препятствиями по глав-ной улице?
Ужас, исчез из ее глаз, и вся она словно обмякла.
—	Ах да, теперь я припоминаю,— сказала она.— И

вы выиграли один заплыв.
—	Как дела у Дэйва за последнее время? Навер¬
27 Джек Лондон. Т. VII.	429

ное, напал на новую жилу?—спросил Лон без всякой

связи.
Женщина улыбнулась и кивнула, потом», заметив, что

я развязал спальный мешок, показала в дальний конец

комнаты, где я мог разложитть его. Ее собственная кой-

кг, я заметил, находилась в другом углу.
—	Когда я услышала лай собак, я подумала, что это

Дэйв приехал,— сказала она.
Больше она не сказала ни слова и только смютрела,

как Лон готовит ужин, и словно прислушивалась, н^

раздастся ли на тропе лай. Я растянулся на одеялах,

курил и ждал. Здесь была какая-то тайна, это я сообра¬

зил, но больше ничего не мог понять. Какого черта Лон

ничего мне не намекнул до того, как мы приехали? Она

не видела, что я разглядываю ее, а я смотрел на ее лицо,

и чем дольше я смотрел, тем труднее было отвести гла¬

за. Это было необыкновенно красивое лицо. Я бы сказал,

в нем было что-то неземиое, оно озарялось каким-то

светом, особенным выражением или чем-то, чего «не

встретишь ни на суше, ни на море». Страх и ужас со¬

вершенно исчезли, и сейчас оно было безмятежно и

прекрасно, если словом «безмятежность» можно охарак¬

теризовать то неуловимое и таинственное, что не назо¬

вешь ни сиянием, ни озаренностью, ни выражением.
Неожиданно она повернулась, словно впервые заме¬

тив мое присутствие.
—	Вы видели последнее время Дэйва? — спросила

она.
У М1еня с языка уж готов был сорваться вопрос: «А

кто такой Дэйв?» — как вдруг Лон, окутанный дымом

от жарящегося сала, кашлянул. Может быть, он закаш¬

лялся от дыма, но я воспринял это как намек и прогло¬

тил свой вопрос.
—	Нет, не видел,— ответил я,— я новый человек в

этих краях...
—	Вы на самом деле не слышали о Дэйве, о Боль¬

шом Дэйве Уолше? — прервала она меня.
—	Видите ли,— сказал я извиняющимся тоном,— я

новичок в этих краях. И жил я большей частью в Низовь¬

ях, поближе к Ному.
—	Расскажите ему про Дэйва*—обратилась она к

Лону.
430

Лона эта просьба, видимю, вывела иэ себя» но он

принялся рассказывать с той же сердечной и мягкой

интонацией, которую я заметил и раньше. Она показа-*

лась мие чересчур сердечной и мягкой, и это меня раз-»

дражало.
—	О, Дэйв — это замечательный парень,— рассказы¬

вал Лон.— Настоящий м«ужчина с ног до головы, а росту

в нем шесть футов и четыре дюйма — без башмаков.

Слово его нерушимо, что долговое обязательство. И если

кто-нибудь попробует утверждать, что Дэйв хоть раз со*'

лгал, то он сам лжец. И этому человеку придется им1еть

дело со мной, конечно, если от него хоть что-нибудь ос¬

танется после того, как с ним разделается сам Дэйв.

Потому что Дэйв^—это боец. Да, да, он боец, каких те¬

перь не встретишь! Он добйл гризли с хлопушкой три¬

дцать восьмого калибра. Тот его, правда, немного по¬

рвал, но Дэйв знал, на что идет. Он нарочно полез в

пещеру, чтобы выкурить оттуда этого гризли. Он ниче¬

го не боится. С деньгами он не жмется, а если у него

нет денег, так готов поделиться последней рубашкой,

последней спичкой. Разве он за три недели не осушил

Нежданное озеро и не вьпсачал из него золота на девя¬

носто тысяч?
Женщина вспыхнула от гордости и закивала. Она с

глубочайшим интересом! следила за каждым» словом» рас¬

сказчика.
—	И должен еще сказать,— продолжал Лон,— что я

очень огорчен, что не встретил здесь сегодня Дэйва.
Лон поставил ужин на стол из струганых еловых

досок, и мы принялись за еду. Женщина услышала

лай собак, пошла к двери и, приоткрыв ее, стала при¬

слушиваться.
—	А где Дэйв Уолш? — тихо спросил я.
—	Умер,— ответил Лон.— Может быть, в аду. Я не

знаю. Заткнитесь.
—	Но вы ведь только что сказали, что надеялись

встретить его^десь сегодня? — настаивал я.
—	Да заткнитесь вы наконец,— так же тихо отозвал¬

ся Лон.
Женщина прикрыла дверь и вернулась, а я сидел и

размышлял над тем, что человек, только что предло-
431

живший мне заткнуться, получает у меня жалованья

двести пятьдесят долларов в месяц да eifie питание.
Лон взялся мыть посуду, а я курил и наблюдал за

женщиной. Она казалась еще обворожительнее, хотя

красота ее была удивительной и необычной. Я, не отры¬

ваясь, в течение пяти М1инут смотрел на нее и лишь по¬

том заставил себя вернуться в мир реального и взгля¬

нуть на Лона Мак-Фейна. Это дало мине возможность

бесспорно осознать тот факт, что женщина тоже суще¬

ство реальное. Сначала я принял ее за жену Дэйва

Уолша, но если, как сказал Лон, Дэйв Уолш умер, то она

м>эгла быть только его вдовой.
Мы рано улеглись спать, ибо наутро нам предстоял

трудный день. Как только Лон заполз под одеяла рядом

со мной, я отважился задать ему вопрос.
—	Эта женщина помешанная?
—	Она вроде лунатика,— ответил он.
И прежде чем я успел сформулировать следующий

вопрос, Лон Мак-Фейн, могу в том поклясться, уже спал.

Он всегда засыпал таким образом: заберется под оде*

яло, закроет глаза — и готов, только легкий пар от дыха¬

ния виден. Лон никогда не храпел.
Утром мы на скорую руку позавтракали, накормили

собак, нагрузили опят^ь нарты и двинулись в путь. Мы

попрощались с женщиной, она долго стояла в дверях,

провожая нас взглядом. Я унес с собой образ этой незем¬

ной красоты; он словно запечатлелся в моих глазах, и

для того, чтобы увидеть ее, мне стоило только опустить

1векй. Нежданное озеро лежало вдалеке от обычных до¬

рог, я тропа здесь была не протоптана. Лон и я по оче¬

реди уминали нашими широкими плетеными лыжами пу¬

шистый снег, чтобы собаки не проваливались. Множество

раз у меня на языке вертелся вопрос: «Но ведь вы ска¬

зали, что думали встретить Дэйва Уолша в хижине?»

Я удержался. Я решил подождать, пока мы сделаем

привал в середине дня. Но когда наступила середина

дня, мы продолжали идти, потому что, как объяснил Лон,

у соединения Тили с другой речкой находится лагерь

охотников за лосями и мы можем добраться туда за¬

светло. Однако добраться туда до темноты нам не уда¬

лось, так как наш вожак Брайт сломал себе лопатку и

мы, провозившись с ним целый час» вынуждены были
432

пристрелить беднягу. Потом, когда мы пробирались че:

рез завал бревен на замерзшей Тили, опрокинулись нар¬

ты, и пришлось устраивать стоянку и чинить полозья.

Я приготовил ужин и накормил собак, пока Лон заниг

мался починкой, а потом мы вместе отправились собрать

дров и льда на ночь. После этого мы уселись на своих

одеялах, наши мокасины сушились на веточках перед ог¬

нем!, и закурили.
—	Вы не знали ее? — неожиданно спросил Лон.
Я отрицательно покачал головой.
—	Вы обратили внимание на цвет ее волос и глаз,

на ее фигуру? Так вот отсюда она и получила свое имя.

Она вся была, как первая теплая зорька золотого восхо¬

да. Ее так и прозвали — Золотой Зорькой. Неужели вы

никогда не слышали о ней?
Где-То в глубине памяти у меня было смутное и не¬

ясное ощущение, что я когда-то слышал это имя, и все

же оно ничего не говорило мне.
—	Золотая Зорька?—повторил я.— Это похоже на

имя какой-нибудь танцовщицы.
Лон покачал головой.
—	Нет, она была порядочной женщиной, во вся¬

ком случае, в том смысле, хотя и совершила ужасный

грех.
—	Но почему вы говорите о ней в прошедшем времени,

как будто она умерла?
—	Потому что ее сознание покрыто мраком, а это все

равно, как мрак смерти. Золотая Зорька, которую я знал,

которую знал Доусон, а еще раньше — Сороковая Миля,

умерла. Молчаливое, рехнувшееся существо, которое мы

вчера видели, не Золотая Зорька.
—	А Дэйв?—спросил я.
—	Он построил э'гу хижину,— ответил Лон.— Он по¬

строил эту хижину для нее... и для себя. Он умер. А она

ждет его. Она наполовину уверена, что он жив. Кто мо¬

жет понять капризы безумного ума? А может, она и впол¬

не уверена, что он не ум-ер. Во всяком случае, она ждет

его там, в хижине, которую он построил. Зачем трево¬

жить мертвых? И кто станет будить живого, который,

по существу, умер? Мне это, во всяком случае, ни к

чему, и поэтому я сделал вид, будто думал встретить

Дэйва Уолша вчера вечером. Держу пари, что я уди¬
28. Джек Лондон. Т. УП.	433

вился бы гораздо больше, чем она, если бы действитель¬

но встретил его. <
—	Я ничего не понимаю,— сказал я.— Расскажите

мне всю историю с самого начала, как подобает белому

человеку.
И Лон начал рассказывать.
—	Был такой старик француз, Виктор Шове, родил¬

ся он на юге Франции. В Калифорнию он приехал в дни

золотой лихорадки. Был из пионеров. Золота он не

нашел, но вместо этого стал вырабатывать золото в бу¬

тылках, короче говоря, он стал разводить виноград и

делать вино. Он шел за золотоискателями. Поэтом»у он

перевалил через Чилкут и отправился вниз по Юкону

на Аляску задолго до находки Кармака. Участок, где

стоит старый поселок Десятой Мили, был открыт Шо¬

ве. Он привез первую почту в Арктик-сити. Он сделал

заявку на угольные копи в Поркьюпайне лет двена¬

дцать назад. Он открыл прииск Лофтус в стране Нип-

пеннука. Надо сказать, что Виктор Шове был ревност¬

ным католиком, который любил в жизни две вещи — ви¬

но и женщину. Вино он любил всех сортов, а женщину

только одну, и это была мать Мари Шове.
Тут я громко вздохнул, теряя самюобладание при

мысли, что плачу э'гощ человеку двести пятьдесят дол¬

ларов в месяц.
—	В чем дело? — спросил Лон.
—	В чем дело, в чем дело? —недовольно проворчал

я.— Я думал, вы расскажете мне историю Золотой Зорь¬

ки. Мне не нужно жизнеописание вашего старого пьяни¬

цы француза!
Лон спокойно раскурил трубку, глубоко затянулся и

отложил ее.
—	А вы ведь просили меня начинать с самого нача¬

ла,— сказал он.
—	Да,— подтвердил я,— с самого начала.
—	А начало истории Золотой Зорьки и есть старый

пьяница француз, потому что он отец Мари Шове, а

Мари Шове — Золотая Зорька. Что вы еще хотите? Вик¬

тору Шове никогда по-настоящему не везло. Он кое-как

сводил концы с концами и воспитывал Мари, которая на¬

поминала ему единственную и любимую им женщину. Он

души в ней не чаял. Он-то и прозвал ее ласково Золотой
434

Зорькой. Ручей Золотой Зорьки назван в ее честь, и по¬

селок Золотая Зорька тоже. Старик был великим масте¬

ром находить места для поселков, только он никогда не

заселял их.
А теперь скажите честно,— продолжал Лон, по

своему обыкновению неожиданно меняя тон,— вы вот

видели ее, что вы о ней думаете, о ее внешности, я имею

в виду? Как она с точки зрения вашего чувства прек¬

расного?
—	Она удивительно прекрасна,— отвечал я.— Нико¬

гда в жизни не видел ничего подобного. Вчера вечером,

хотя я й предполагал, что она сумасшедшая, я не мог от¬

вести от нее глаз. И это было не любопьггство. Это было

изумление, абсолютное изумление, она так необычайно

красива.
—	Она была еще красивее до того, как мрак завла¬

дел ее сознанием,— мягко сказал Лон.— Она воистину

была Золотой Зорькой. Она разбивала сердца мужчин

и кружила им головы. Она едва вспомнила, что од¬

нажды я выиграл гонку на каноэ в Доусоне, а ведь я лю¬

бил ее, и она говорила мне, что любит меня. Ее красота

покоряла всех мужчин. Парис наверняка присудил бы

ей яблоко Эриды, и никакой Троянской войны не было

бы, а она ко всему бросила бы Париса. А теперь эта

женщина живет во мраке. Та, которая всегда была са¬

мо непостоянство, впервые хранит верность — вернЬсть

тени, мертвецу, человеку, в чью смерть она не верит.
Вот как это все случилось. Вы помните, что я вчера

рассказывал о Дэйве Уолше, о Большом Дэйве Уолше?

Он был именно таким, как я говорил, и еще во много раз

лучше. Он приехал в эти края в конце восьмидесятых

годов, для вас он пионер. Ему тогда было двадцать лет.

Он был здоров и смел, как бык. Когда ему исполнилось

двадцать пять, он мог поднять тринадцать пятидеся¬

тифунтовых мешков с мукой. Поначалу голод гнал его

отсюда каждый раз на исходе года. В те времена это

была пустынная страна. Ни речных пароходов, ни продо¬

вольствия, ничего, кроме лососей и кроличьих следов на

енегу. Но после того, как голод трижды выгонял его, он

заявил, что с него хватит, и на следующий год остался.

Дэйв питался одним мясом, когда выпадало счастье на

охоте. В ту зиму он съел одиннадцать собак, но не уехал.
435

Остался он и на следующую-зи-му-и еще^йа одну. С тех

пор он не уезжал отсюда. Здоров он был, как бык. Он

мог работать так, что самые сильные мужчины в стране

валились с ног. Он мог тащить на себе больше груза, чем

любой чнлкутский индеец, умел работать веслами лучше

любого индейца стика, мог находиться в пути целый день

с промокшими ногами, когда термометр показывал пять-

десят ниже нуля, а это, должен вам сказать, кое о чем

говорит. Вы отморозите себе ноги при двадцати пяти

ниже нуля, если промочите их и не переобуетесь.
Дэйв Уолш был силен, как бык. И при этом он был

мягким и простодушным человеком. Любой мюг надуть

его, последний прохвост в лагере мог вытянуть из него

последний доллар. «Это меня не огорчает,—смеялся

Дэйв, когда ему говорили, что он рохля,— от этого я не

просыпаюсь по ночам.> Только не подумайте, что у него

не было характера. Помните, я рассказывал, как он по¬

лез на медведя с какимнто паршивым ружьишком? Ко¬

гда дело доходило до схватки, Дэйв бывал неукротим.

Остановить его, когда он вступал в бой, было невозмож¬

но. Со слабыми он бывал мягок и добр, но сильный дол¬

жен был уступать ему дорогу. Словом, он был таким

мужчиной, которых любят мужчины, а это наивысшая

похвала.
Дэйв не ринулся за всем1И к Доусону, когда Кармак

наткнулся на жилу в Бонанзе. Дэйв в ту пору промышлял

на Маммон>пкрик. Там он открыл золотые россьщи; В ту

виму он намыл золота на восем»ьдесят четыре тысячи и

застолбил участок, который обещал на следующую зи¬

му дать пару сот тысяч. А когда пришло лето и почва

раскисла, он отправился вверх по Юкону, в Доусон, что¬

бы посмотреть, что представляет собой участок Карма¬

ка. Там-то он и увидел Золотую Зорьку. Я помню эту

«очь. Я ее никогда не забуду. Это произошло совершен¬

но неожиданно. Страшно подумать, что такой могучий

человек стал совершенно беспомощным при одном лас¬

ковом взгляде слабой белокурой женщины, какой была

Золотая Зорька. Это произошло в хижине ее отца, ста¬

рого Виктора Шове. Какой-то приятель затащил туда

Дэйва, чтобы потолковать о расположении поселков на

Маммон-крик. Однако Дэйв говорил нехотя и маловра-

зум-нтельно. Я вам говорю, один вид Золотой Зорьки
436

совершенно лишил Дэйва разума. Старик Виктор Шове

уверял после ухода Дэйва, что тот был пьян. А он и

вправду был пьян. Но крепким напитком, вскружившим

ему голову, была Золотая Зорька.
Это решило дело, тот первый взгляд, который он

бросил на нее. Дэйв не отправился через неделю вниз

по Юкону, как собирался. Он задержался на месяц, на

два месяца, на все лето. А мы, пострадавшие от ее чар,

все понимали и гадали, чем» же это кончится. Мы не

сомневались, что Золотая Зорька обрела, наконец, сво¬

его господина. А почему бы и нет? О Дэйве Уолше ходи¬

ли легенды. Он был король Маммон-Крика, человек,

открывший золотые россыпи Маммон*Крика, старатель

старой закваски, один из пионеров в этих краях. Муж¬

чины оборачивались, когда он проходил, и почтительно

шептали: «Это Дэйв Уолш». Почему бы и нет? В нем

было шесть футов и четыре дюйма роста, белокурые во¬

лосы спадали ему на плечи, и он был великолепным

белокурым гигантом, которому только что пошел три¬

дцать первый год.
Дэйв пришелся по сердцу Золотой Зор1Ьке, она тан¬

цевала с НИМ1 на вечеринках, и к концу лета стало из¬

вестно об их помолвке. Настала осень, и Дэйв должен

был возвращаться, чтобы вести зимние работы на Мам-

мон-Крике, но Золотая Зорька захотела повременить со

свадьбой. Дэйв послал Даски Бэрнса заниматься раз¬

работкой россыпей на Маммон-Крике и сам остался в До¬

усоне. Толку от этого было мало. Ей взбрело в голову

еще на некоторое время сохранитть свою свободу, и она

решила отложить замужество до следующего года. В ре¬

зультате Дэйв отправился по первом>у льду со своей уп¬

ряжкой вниз по Юкону в уверенности, что свадьба со¬

стоится, когда на следующий год он вернется с первым

пароходом.
Дэйв был постоянен, как Полярная звезда, а она пе¬

ременчива, как магнитная стрелка подле железного гру¬

за. Дэйв был настолько же устойчив и верен, насколько

она была непостоянна и ветрена, и вот он, который всем

верил, стал сомневаться в ней. Может быть, это была

ревность, а может, он что-то предчувствовал, но только

Дэйв боялся ее непостоянства. Он опасался, что она не

будет ему верна до будущего года, боялся доверять ей
437

и был внг себя. Кое-что я узнал потом от старого

Виктора Шове и, сопоставив все сведения, понял, что пе¬

ред тем, как Дэйв тронулся на север со своими собака¬

ми, там произошла какая-то сцена. Стоя рядом с Золо¬

той Зорькой, Дэйв заявил старому французу, что они

принадлежат друг другу. Старик Виктор гово¬

рил, что вид у Дэйва был весьма драматический, глаза

сверкали. Он говорил что-т’о вроде того, что «разлучит

их только смерть», и особенно запомнилось Виктору, как

Дэйв, схватив Мари своей огромной лапищей за плечо,

притянул ее к себе так, что она чуть не упала, и сказал:

«Даже после смерти ты будешь принадлежать мне, и я

приду за тобой из могилы». Старик отчетливо зaпo^fflил

эти слова: «Даже после смерти ты будешь принадле¬

жать мне, и я приду за тобой из мюгилы». Он говорил

мне потом, что Золотая Зорька была ужасно испугана

и что он после этого отвел Дэйва в сторонку и сказал

ему, что таким путем нельзя завоевать Золотую Зорь¬

ку, что если он хочет удержать ее, то должен принорав¬

ливаться к ней и быть помягче.
Я ничуть не сомневаюсь, что Золотая Зора>ка была

перепугана. Она жестоко обращалась с мужчинами, а

мужчины носились с ней, считали ее существом мяг¬

ким, нежным, которое уж никоим образом нельзя оби¬

деть. Она не знала, что такое грубость, пока Дэйв Уолш,

этот здоровяк шести с лишним футов ростом, не схватил

ее своей ручищей и не поклялся, что она будет принад¬

лежать ему до самой смерти и даже после. Между

тем в ту зиму в Доусоне был музыкант-итальяшка, один

из этих макаронников со слащавым голосишком, и Зо¬

лотая Зорька влюбилась в него. Может быть, она толь¬

ко воображала, что влюбилась, я уж не знаю. Иногда

М1не кажется, что в действительности-то она любила

Дэйва Уолша. Быть может, так случилось потому, что

Дэйв перепугал ее, заявив, что она принадлежит ему до

самой смерти и что он придет за ней из могилы, но как

бы там ни было, она в результате подарила свою бла¬

госклонность тому итальяшке-музыканту. Впрочем, все

это были догадки, а нам известны факты. Он был вовсе

не итальянец, а русский граф. Это точно, и никаким про¬

фессиональным) пианистом не был. Да, он играл на скрип¬

ке, на пианино, пел, пел хорошо, но только ради соб¬
438

ственного удовольствия и ради того, чтобы доставить

удо'вольствие другим. Кроме того, у него водились день¬

жата, но здесь я должен оговориться, что Золотая Зорь¬

ка не гналась за деньгами. Она была непостоянна, это

верно, но не корыстолюбива.
Но слушайте дальше. Она была о(5ручена с Дэйвом»,

и Дэйв должен был приехать с первым рейсом, чтобы

жениться на ней. Это было летом девяносто восьмого

года, и первый пароход ожидали в середине июня.

А Золотая Зорька боялась порвать с Дэйвом и после это¬

го встретиться с ним. Вот тут-то она и задумала одну

штуку. Русский музыкант, граф, был ее послушным ра¬

бом. Так что это она все придумала, я знаю. Потом я

все выяснил у старого Виктора. Граф, выполняя ее рас¬

поряжения, взял билеты на первый пароход, идущий вниз

по реке. Это была «Золотая ракета». На этот же паро¬

ход села и Золотая Зорька. Там же оказался и я.

Я направлялся в Серкл-сити и был совершенно пора¬

жен, когда на борту встретил Золотую Зорьку. В спис¬

ке пассажиров я не видел ее фамилии. Она все время

была вместе с графом, счастливая и веселая, и я «узнал,

что в списке пассажиров граф значится с женой. Там

был указан номер каюты и все такое прочее. Тогда я

впервые узнал, что он женат, только я не видел никакой

^ены... если не считать таковой Золотую Зорьку. Я по¬

думал, что, может быть, они успели пожениться до того,

как отправились путешествовать. Понимаете, в Доусо¬

не о них ходили разные слухи, кое-кто даже держал па¬

ри, что граф-таки отбил ее у Дэйва.
Я поговорил с пароходным экономом!. Однако он

знал не больше моего, он вообще ничего не слышал о

Золотой Зорьке и был до смерти замучен своими обязан¬

ностями. Вы ведь знаете, что такое юконские пароходы,

но вы и представить не можете, что творилось на «Зо¬

лотой ракете», когда она вышла из Доусона в июне

1898 года. Чистый улей! Поскольку это был первый

рейс, то на пароход собрали всех цинготных больных и

покалеченных из больницы. Кроме того, на нем» везли

миллиона на два клондайкского золотого песку и само¬

родков, не говоря, уже о пассажирах, набившихся в каю¬

тах, как сельди в бочке, о невероятном количестве па¬

лубных пассажиров, о бесчисленных индейцах со своими
439

скво и €обакам>и. А трюмы были загромождены това-

рам^и и багажом. Горы багажа высились и на нижней

палубе, и с каждой остановкой на пути парохода эти

горы росли. Я видел, как на перекате Тили на борт по¬

грузили ящик, и догадался, для чего он, хотя меньше

всего я мог предполагать, что за сюрприз скрыт там.

Ящик затолкали на самый верх багажа на нижней па»

лубе и даже не привязали как следует. Помощник

капитана собирался заняться им потом, но запамято¬

вал. Мне тогда еще чудилось что-то знакомое в боль¬

шой эскимосской собаке, которая вскарабкалась на¬

верх и улеглась рядом с ящиком. Вскоре мы встретили

«Глендейль», который шел вверх к Доусону. Когда «Глен-

дейль» приветствовал нас гудком, я подумал о Дэйве,

который спешит на нем в Доусон к Золотой Зорьке. Я

обернулся и посмотрел на нее. Она стояла у борта. Гла¬

за ее блестели, но при виде того парохода она, видимо,

слегка испугалась и прижалась к графу, словно прося

защитить ее. Ей незачем» было так прижиматься к не¬

му, а мне не. следовало с такой уверенностью думать о

том разочаровании, которое постигнет Дэйва, когда он

приедет в Доусон. Дело в том, что Дэйва Уолша на

«Глендейле» не было. Я не знал тогда многого, что мне

предстояло узнать впоследствии. Не знал, например, ч1о

эти двое вовсе не были женаты. Не прошло, однако, и

получаса, как начались приготовления для бракосочета¬

ния. В центральной каюте лежали больные, и при пере¬

населенности «Золотой ракеты» единственным подходя¬

щим местом для этой церемонии оказалась передняя

часть нижней палубы, где было свободное место, а рядом

возвышалась гора багажа, на самой верхушке которой на¬

ходились тот большой ящик и рядом спящая собака. На

борту парохода нашелся миссионер, направлявшийся в

Игл, а так как до Игла оставался один перегон, то надо

было торопиться. Вот, оказывается, что они задумали —

обвенчаться на пароходе!
Однако я забегаю вперед. Дэйв Уолш не был на

борту «Глендейля» по той простой причине, что он на¬

ходился на «Золотой ракете». Вот как это произошло.

Задержавшись в Доусоне из-за Золотой Зорьки, Дэйв

по льду отправился на Маммон-крик. Там он обнаружил,

что Даски Бэрнс так отлично справляется с делом, что
440

ему самому нет никакой необходимости торчать на при¬

иске. Тогда он нагрузил нарты продовольствием, запряг

собак» взял с собой индейца и двинулся к Нежданному

озеру. Его всегда привлекали те места. Вы, наверное, не

знаете, что ручей оказался пустышкой, но тогда думали,

что за ним большое будущее, и Дэйв решил построить

там хижину для себя и для Золотой Зорьки. Это та са¬

мая хижина, в которой мы с вами ночевали. Закончив

хижину, Дэйв с индейцем отправился к развилине Тили

охотиться на лосей.
И вот что случилось. Ударил трескучий мороз. Ртуть

в термометре упала до сорока ниже нуля, потом до пя¬

тидесяти, потом до шестидесяти. Как сейчас помию этот

мороз — я был тогда на Сороковой Миле,— даже день

запомнился. К одиннадцати часам утра термометр на

лавке Компании Н. А. Т. и Т. показывал семьдесят пять

ниже нуля. В это утро Дэйв вместе с индейцем — будь

он проклят — охотился за лосем) у развилки Тили. Я уз¬

нал все это потом от этого индейца, нам1 случилось вме¬

сте путешествовать по льду до Дайи. Так вот в то утро

этот господин индеец провалился сквозь лед и промок

по пояс. Конечно, он сразу начал замерзать. По-настоя-

щему надо было тут же развести костер. Но ведь Дэйв

Уолш был упрям. До стоянки, где полыхал костер, оста¬

валось всего полмили. Так зачем было раскладывать

«овый костер? Он взвалил господина индейца на спину

и бежал полмили, когда термометр показывал семьде¬

сят пять ниже нуля. Вы знаете, что это означает. Само¬

убийство— вот что! Иначе не назовешь. Паршивый ин¬

деец весил больше двухсот фунтов, и Дэйв бежал с ним

полмили. Естественно, что он застудил себе легкие. Они,

наверное, просто смерзлись в ледышку. Это была непро¬

стительная глупость. Во всяком случае, провалявшись не¬

сколько недель, Дэйв Уолш умер.
Индеец понятия не имел, как ем1у поступить. Если

бы он имел дело с обычным человеком, он бы его просто

закопал, и все тут. Но индеец знал, что Дэйв Уолш боль¬

шой человек, у него много денег, важная фигура среди

белых людей. Ему уже не раз приходилось видеть, как

везли через всю страну трупы умерших белых людей,

как будто они представляли какую-то ценность. Вот он

и решил привезти труп Дэйва на Сороковую Милю, где
441

была главная стоянка Дэйва. Знаете, как здесь промер¬

зает дерн? Так вот индеец накрыл тело Дэйва слоем зем¬

ли толщиной в фут, иначе говоря, положил его в лед.

Дэйв мог оставаться там тысячу лет и ни капельки не

измениться. Это все равно что холодильник. Потом этот

индеец притащил из хижины на Нежданном озере пи¬

лу и напилил досок. Ожидая оттепели, он продолжал

охотиться и добыл десять тысяч фунтов лосиного

мяса, которое он тоже положил на лед. Началась отте¬

пель, Тили вскрылся. Тогда он сколотил плот, погру¬

зил мороженое М1ясо, ящик с телом Дэйва, упряжку со¬

бак, принадлежавшую Дэйву, и поплыл вниз по Тили.
Плот застрял у завала леса и сидел там двое суток.

Началась жара, и у господина индейца чуть не пропало

©се его мясо. Так что, когда он добрался до переката

Тили, он сообразил, что на пароходе он попадет на Соро¬

ковую Милю быстрее, чем на своем плоту. Он погрузил

все имущество на пароход. Так вот оно получилось: на

нижней палубе «Золотой ракеты» Золотая Зорька со¬

бирается венчаться, а на нее падает тень от большого

ящика с телом Дэйва Уолша. Еще одну штуку я забыл

вам рассказать. Ничего удивительного, что эскимосская

собака, которую погрузили на борт у переката Тили,

показалась мне знакомой. Это был Пилат, вожак в уп¬

ряжке Дэйва и его любимец, к тому же отчаянный дра¬

чун. Он лежал рядом с ящиком..
Золотая Зорька, заметив меня, подозвала к себе, по¬

здоровалась и представила меня графу. Она была восхи¬

тительна. Я был так же без ума от нее, как и прежде. Она

улыбнулась мйне и сказала, что я должен расписаться в

качестве одного из свидетелей. Отказать ей было невоз¬

можно. Она всегда оставалась ребенком, жестоким ре*

бенком, как все дети. Кроме того, она тут же сообщила

мне, что является счастливой обладательницей двух бу¬

тылок шампанского — единственных в Доусоне, вернее,

тех, которые были в Доусоне накануне вечером; и не ус¬

пел я оглянуться, как уже был включен в число тех, кто

должен был выпить за здоровье новобрачных. Все пас¬

сажиры столпились вокруг, во главе с капитаном паро¬

хода, который все старался пролезть вперед, верно, ра¬

ди вина. Странная это была свадьба. На верхней па¬

лубе столпились больные, стоящие одной ногой, а кто и
442

двумя, в могиле, и глазели вниз. Вокруг сгрудились

индейцы — мужчины, женщины, дети,—не говоря уже

о рычащих собаках, которых тут насчитывалось штук

двадцать пять. Миссионер попросил обоих бракосочетаю¬

щихся стать рядом и начал церемонию. И как. раз в этот

момент наверху, на груде багажа, началась драка меж¬

ду Пилатом), лежавшим у большого ящика, и свирепой

белой собакой, принадлежавшей кому-то из индейцев.

Драка началась не сразу. Собаки издали рычали друг

на друга, ну, знаете, как это у нм бывает, словно вызы¬

вая друг друга. Шум этот, конечно, мешал, но голос мис¬

сионера тем не менее был слышен.
Прогнать собак было нелегко, до них можно было

добраться только с другого края груды. Но там никого

не было: все, конечно, столпились здесь, чтобы поглазеть

на церемонию. И даже тогда все обошлось бы, не швыр¬

ни капитан в собак дубинкой. С этого началось. Да,

если бы капитан не швырнул в собак дубинкой, ничего

бы не случилось.
Миссионер только начал произносить слова: «...в бо¬

лезни и в здравии» и потом: «пока смерть не разлучит

нас». И как раз в этот момент капитан швырнул дубин¬

ку. Я все видел своими глазами. Дубинка попала в Пи¬

лата, и в ту же секунду белый пес бросился на него.

Дубинка словно подстегнула их. Собаки, схватившись,

толкнули ящик, и он начал медленно сползать одним кон¬

цом вниз. Это был большой длинный ящик, он медленно

сползал, пока не принял вертикального положения, упе¬

ревшись в пол. Зрители, толпившиеся с этого края,

успели отскочить в сторону. Золотая Зорька и граф

стояли на противоположной стороне круга, лицом к

ящику, а миссионер спиной к нему. Ящик съехал с высо¬

ты в десять футов и встал торчком на палубу.
Заметьте, никто не знал, что Дэйв Уолш умер. Мы

были- уверены, что он находится на «Глендейле», иду¬

щем в Доусон. Миссионер отскочил в сторону, и таким

образом Золотая Зорька оказалась прямо перед ящи¬

ком. Так чисто вышло, как в театре. Лучше не приду¬

мать. Ящик встал на торец и как раз на тот торец, ка¬

кой нужно, крышка ящика отлетела, и оттуда вывалился

Дэйв Уолш,— он был завернут в одеяло, белокурые воло¬

сы развевались и сверкали в солнечных лучах. Он словно
443

выскочил из ящика на Золотую Зорьку. Она не знала,

что он умер, но это было несокшенно: он ведь пролежал

два дня у затора и теперь восстал из мертвых, пришел

за ней из могилы. Возможно, так она и подум)ала. Во

всяком случае, она окаменела, увидев его. Она не мог¬

ла двинуться с места, только растерянно смотрела, как

Дэйв Уолш двигался к ней. Он пришел за ней. Это вы¬

глядело так, словно он обхватил ее руками, и было это

или не было, но на палубу они упали вместе. Чтобы ос¬

вободить ее, нам пришлось сначала оттащить тело Дэйва

Уолша. Она была в обмороке, и, пожалуй, было бы луч¬

ше, если бы она никогда не приходила в себя, потому

что, придя в себя, она начала[ кричать, как безумная.

Она кричала несколько часов, пока не выбилась из сил.

Да, теперь она выздоровела. Вы видели ее вчера и зна¬

ете, насколько она выздоровела. Она не буйная, но она

живет во мраке. Она уверена, что Дэйв Уолш жив, и

ждет его в хижине, которую он построил для нее. Те¬

перь она удивительно постоянна. Вот уже девять лет,

как она верна Дэйву Уолшу, и похоже на то, что она

будет верна ему до конца дней своих.
Лон Мак-Фейн отогнул край одеяла и приготовился

залезть в постель,
—	Мы каждый год привозим ей продукты,— добавил

он,— и вообще присматриваем за ней. Хотя вчера она

впервые узнала меня.
—	Кто это мы? — спросил я.
—	Гм... тот граф, старый Виктор Шове и я,— после¬

довал ответ.— Знаете, я думаю, что граф — единствен¬

ный человек, который пострадал во всей этой истории.

Ведь Дэйв Уолш так и не узнал, что она обманула его.

Да и она не страдает. Безумие спасает ее.
Несколько минут я молча лежал под одеялом.
—	А что, граф все еще живет здесь?—спросил я.
В ответ я услышал ровное, глубокое дыхание и понял,
что Лон Мак-Фейн уже спит.

ИСЧЕЗНОВЕНИЕ

МАРКУСА О’БРАЙЕНА
—	Итак, суд выносит решение, что вы должны поки¬

нуть лагерь... обычным путем, сэр, обычным путем.
Судья Маркус ОЪрайен несколько замечтался, и

Муклук Чарли легонько толкнул его в бок. Маркус

ОЪрайен откашлялся и продолжал:
—	Взвесив всю тяжесть преступления, сэр, и смяг¬

чающие обстоятельства, суд пришел к решению и вы¬

нес приговор, что вы получите с собой трехдневный за¬

пас продовольствия. Этого, я думаю, будет достаточно.
Аризона Джек бросил мрачный взгляд на Юкон —

вздувшийся, мутно-шоколадный поток шириною в милю

и с глубиной, которую никто не мерял. Берег, где стоял

Аризона Джек, обычно возвышался на дюжину футов над

водой, но сейчас река бурлила уже у самого края, каж¬

дую минуту отрывая и унося куски верхнего слоя почвы.

Эта куски земли попадали в широко разинутые пасти

бесчисленных бурых водоворотов и исчезали в них. Если

вода поднимется еще на несколько дюймов, Ред Кау

затопит.
—	Нет, недостаточно,— с горечью возразил Аризона

Джек.— На три дня продовольствия — это мало.
—	А как было с Манчестером? — важно ответил

Маркус ОЪрайен.— Он вообще не получил никакого

продовольствия.
—	Ну да, и его останки нашли у Нижней реки, напо¬

ловину обглоданные собаками,— отпарировал Аризона

Джек.— И, кроме того, когда он убил, то это было без
445

всякого повода. Джо Диве ничего худого не делал, ни¬

когда не пытался петь. Только из-за того, что у Манче¬

стера был не в порядке желудок, он взорвался и всадил

нож в Джо. Я тебе прямо заявляю, что ты несправед¬

лив ко мне. Дайте Mine продовольствия на неделю, и я

попробую выиграть. А на три дня — это я наверняка

загнусь.
—	Ну за что ты укокошил Фергюсона? — потребовал

ответа ОЪрайен.— Терпения моего уже не хватает, то и

дело убивают без всякого повода. Пора с этим покончить.

В Рёд Кау не так уж много жителей. У нас хороший

лагерь, и никогда здесь не случалось убийств. А теперь

просто эпидемия какая-w. Мне жаль тебя, Джек, но

этот случай с тобой должен стать примером. Фергюсон

не провоцировал тебя настолько, чтобы убивать его.
—	Провоцировал! — фыркнул Аризона Джек.— Да

ведь ты просто ничего не понимаешь, О’Брайен. У тебя

нет никакого артистического чутья. Зачем Фергюсон пел

«Я хотел бы стать маленькой птичкой»? Вот что я хочу

знать. Ответь мне. Зачем он пел «маленькой птичкой,

маленькой птичкой»? Одной птички было вполне доста¬

точно. Одну птичку я еще мог выдержать. Я ведь дал ему

возможность подумат. Я подошел к нему и совершенно

вежливо и ласково попросил его выбросить одну птичку.

Я умолял его. Были же свидетели, которые подтвердят

это.
—	А голос у Фергюсона был совсем не как у соло¬

вья,— добавил кто-то из толпы.
ОЪрайен заметно заколебался.
—	Разве человек «е имеет права иметь музыкальный

слух? — настаивал Аризона Джек.— Я ведь предупреж¬

дал Фергюсона. Его маленькие птички оскорбляли все

мое существо. Тонкие ценители музыки могут убить и не

зэ такое. Ну что ж, я готов расплачиваться за свое ар¬

тистическое чувство. Я могу принять лекарство и обли¬

зать ложку, но давать продовольствия на три дня — это

значит прямым ходом отправлять меня на тот свет.. Ва¬

ляйте, хороните меня, чего уж там!
ОЪрайен колебался. Он вопросительно посмотрел на

Муклука Чарли.
—	Я бы сказал, судья, что на три дня продоволь¬

ствия—это несколько сурово,— высказался МуклукЧар-
446

ли,— но здесь вы решаете. Когда мы избрали вас судь¬

ей, ьш договорились подчиняться вашим решениям, и,

видит бог, мы им подчинялись и будем подчиняться и

дальше.
—	Может, я действительно был слишком строг,

Джек,— извиняющимся голосом начал ОЪрайен,— но я

не собираюсь больше терпеть этих убийств. Я согласен,

чтобы продовольствия было на неделю.— Он торжест¬

венно откашлялся и быстро огляделся вокруг.— А теперь

мы можем покончить с этим делом. Лодка готова. Лек-

лер, пойди принеси продовольствие. Остальное мы ре¬

шим потом.
Аризона Джек с благодарностью глянул на него и,

бормоча что-то насчет «этих проклятых маленьких пти¬

чек», шагнул в лодку, бившуюся о берег. Это была до¬

вольно большая лодка, сколоченная из неотесанных сос¬

новых досок, распиленных вручную из сосен у озера Лин-

дерман за несколько сот миль отсюда, у подножия Чил-

кута. В лодке лежали пара весел и одеяла Аризоны Дже¬

ка. Леклер притащил продовольствие, увязал его в ме¬

шок из-под муки и положил в лодку, шепнув:
—	Я положил тебе хорошую порцию, Джек. Тебя вы¬

звали на это.
—	Отпускайте!—крикнул Аризона Джек.
Кто-то отвязал конец и бросил в лодку. Течение под¬

хватило ее и понесло прочь. Убийца не собирался брать¬

ся за весла, он сидел на корме и сворачивал себе само¬

крутку. Потом он зажег спичку и прикурил.

Стоявшие на берегу могли видеть тонкий дымок. Они

стояли на берегу до тех пор, пока лодка, обогнув из¬

лучину реки полумилей ниже, не исчезла из виду. Право¬

судие свершилось.
Жители Ред Кау сами устанавливали законы и приво**

ДИЛИ приговоры в исполнение без проволочек, свойствен¬

ных мягкотелому цивилизованному обществу. На Юко¬

не не было других законов, кроме тех, что они сами уста¬

навливали для себя. Они были вынуждены это делать.

Расцвет Ред Кау относился к 1887 году — к тем) ранним

дням, когда еще никто не предполагал, что будет открыт

Клондайк и м«оголюдные толпы устремятся туда. Жите¬

ли Ред Кау не знали даже, находится ли их лагерь в

Аляске или на Северо-Западной территории и под сенью
447

какого флага они живут — звездно-полосатого или бри¬

танского. Топографы не добирались сюда/'чтобы сказать,

на какой широте и доЛготе они расположены. Ред Кау

находился где-то на Юконе, и этого для них было доста¬

точно. Что касается государственных флагов, то жители

здесь.были вне всякой юрисдикции. Что касается законов,

то они жили на Ничейной земле.
Они установили свой собственный закон, и закон

этот был весьма прост. Юкон исполнял их приговоры.

Где-то тысячи за две миль вниз от Ред Кау Юкон впа¬

дал в Берингово море, разливаясь дельтой шириной в

сотни миль. Каждая миля из этих двух тысяч представ¬

ляла собой совершенно дикую страну. Правда, за По¬

лярным кругом, там, где Поркьюпайн впадал в Юкон,

имелась фактория Компании Гудзонова залива. Но до нее

было много сотен мила>. Ходили также слухи, что на

много сотен миль ниже есть миссии. Но это были толь¬

ко слухи, люди из Ред Кау никогда там не были. Они

попадали в эту заброшенную страну через Чилкут и вер¬

ховья Юкона.
Всякие мелкие преступления обитатели Ред Кау не

считали за преступления. Напиваться, буянить и ругать¬

ся последними словами считалось здесь естественным и

неотъемлемым правом каждого. Жители Ред Кау были

ярыми индивидуалистами и почитали только две вещи —

собственность и жизнь. Здесь не было женщин, которые

могли бы усложнить их простую мораль. В Ред Кау бы¬

ло всего три хижины — большинство населения, состо¬

явшего из сорока человек, жило в палатках или шала¬

шах. Здесь не было тюрьмы, в которой можно было

бы держать злоумышленников, а жители были слишком

заняты добычей или поисками золота, чтобы потратить

хоть день на строительство тюрьм1Ы. Кроме того, перво¬

степенной важности вопрос о продовольствии исключал

возАФожность такой сложнейшей процедуры. Поэтомо^,

когда человек нарушал права собственности или жизни,

его швыряли в лодку и отправляли вниз по Юкону. За¬

пас продовольствия, который он получал, зависел от тя¬

жести содеянного hmi преступления. Таким образом, обыч¬

ный воришка мог получить продовольствия недели на две,

крупный же вор — не больше половины такого запаса.

Убийца вообще не получал ничего. Человек, виновный в
448

непредумышленном убийстве, получал продовольствие на

срок от трех дней до недели. Маркус ОЪрайен, избран’

ный судьей, определял, на сколько дней давать продо"

вольствие. Человек, нарушивший закон, знал, на что он

идет. Юкон уносил его прочь, и ему или удавалось или

не удавалось добраться до Берингова моря. .Запас про-

довол1ьствия давал ещ возможность бороться за свою

жизнь. Отказ в продовольствии означал практически

смертную казнь, хотя и тогда оставался ничтожный шанс

на спасение — все зависело от времени года.
Избавившись от Аризоны Джека и поглазев вслед,

пока он не скрылся из виду, обитатели Ред Кау покину¬

ли берег и вернулись к работе на своих участках, за ис¬

ключением Кэрли Джима, который владел единствен¬

ной на всем севере колодой карт для фараона и спекули¬

ровал золотоносными участками.
В этот день произошли два крупных события. К сере¬

дине дня Маркусу ОЪрайену повезло. С одного лотка

он намыл золотого песку на доллар, со второго — на пол¬

тора, с третьего — на два доллара. Он напал на жилу.

Кэрли Джим заглянул в шурф, самолично промыл не¬

сколько лотков и предложил ОЪрайену за все права на

участок десять тысяч долларов — пять, тысяч в золотом»

песке, а вместо остальных пяти тысяч — половинное уча¬

стие в прибылях от фараона. ОЪрайен отказался. Он с

жаром заявил, что находится здесь для того, чтобы вы¬

живать деньги из земли, а не из своих товарищей. И во¬

обще, он не любит фараон. Кроме того, он оценивает

свой участок немиого больше, чем> в десять тысяч.
А второе событие произошло к концу дня, когда Сис-

кью Перли причалил на своей лодке к берегу. Он только

что прибыл из цивилизованного мира и имел в своем рас¬

поряжении газету четырехмесячной давности. Кроме то¬

го, он привез полдюжины бочек виски, предназначав¬

шихся для Кэрли Джима. Жители Ред Кау тут же по¬

бросали работу. Они опробовали виски — по доллару

за порцию, отвешивая золотой песок на весах Кэрли

Джима и обсуждая новости. И все было бы в порядке,

если бы Кэрли Джим не замыслил подлый план, который

заключался, во-первых, в том, чтобы напоить Маркуса

О Брайена, а во-вторых,— выкупить у него участок.
Первая половина плана удалась блестяще. Начали
29. Джек Лондон. Т. VH.	449

они ранним вечером^ а к девяти часам» ОЪрайен достиг

той стадии, когда горланят песни. Он обнимал. Кэрли

Джима за шею и дошел до того, что во всю глотку рас¬

певал ту самую песню покойного Фергюсона о малень*

ких птичках. Он полагал, что может распевать ее совер¬

шенно спокойно, ибо единственного в лагере человека с

артистическим чутьем несло сейчас вниз по Юкону со

скоростью пять миль в час.
Но вторая половина плана не сработала. Сколько бы

виски ни вливалось в его глотку, ОЪрайен никак не мог

осознать, что его святой и дружеский долг заключается

в том, что он должен продать свой участок. По правде

сказать, он колебался и порой готов был согласиться.

В глубине своего затуманенного сознания он посмеивался.

Он понимал игру Кэрли Джима и б1>1л доволен своими

картами. Виски было отличным. Его наливали из особой

бочки, и оно было раз в десять лучше того, которое пили

из остальных пяти.
Сискью Перли бойко продавал в баре виски осталь¬

ному населению Ред Кау, в то время как ОЪрайен и

Кэрли за стаканчиком решали свои дела на кухне. Но

у ОЪрайена была широкая душа. Он пошел в бар ц вер¬

нулся вместе с Муклуком Чарли и Перси Леклером.
—	Мои компаньоны, М!0И компаньоны,— заявил он,

подмигнув своим приятелям и выдав невинную улыбку

в сторону Кэрли.—Я всегда прислушиваюсь к их мне¬

нию, всегда доверяюсь им. Хорошие люди! Налей им

огненной водицы, Кэрли, и давай поговорим.
Компаньоны явно напрашивались на угощение, но

Кэрли Джим, памятуя о заявке и о том, что с последне¬

го лотка он намыл на семь долларов, сообразил, что де¬

ло стоит того, чтобы потратиться на лишнее виски, даже

когда в соседней комнате оно идет по доллару за порцию.
—	Я даже не хочу обсуждать это,—икая, объяснил

ОЪрайен своим друзьям существо дела.— Кто, я? Про¬

дать за десять тысяч долларов? Да никогда! Я сам» буду

добывать золото, а потбм я поеду в эту райскую страну,

6 Южную Калифорнию... вот место, где я хочу провести

остаток своих дней... а потом я начну... как я уже говорил,

я начну... а что я говорил вам, что я начну?
—	Заведешь страусовую ферму,— предположил Мук-

лук Чарли.
450

—	Вот именно, вот это я и собираюсь завести,—

О’Брайен словно протрезвел и с благоговейным ужасом

взглянул на Муклу ка Чарли.— А откуда ты знаешь?

Я ведь никогда не говорил об этом. Я только думал

сказать. Чарли, ты умеешь читать мысли. Давай еще

по одной.
Кэрли Джим наполнил стаканы и имел удовольствие

видеть, как виски на сумму в четыре доллара было про¬

глочено вмиг, причем на один доллар он наказывал сам

себя, потому что ОЪрайен настаивал, чтобы хозяин пил

наравне с гостями.
—	Бери лучше, деньги сейчас,— убеждал его Ле-

клер.— Ведь у тебя уйдет два года на то, чтобы начисто

выбрать эту дыру, а тем временем ты преспокойненько

будешь выводить малюток-страусят и выщипывать перья

из больших страусов.
О'Брайен взвесил это предложение и кивнул в знак

согласия. Кэрли Джим с благодарностью глянул на Лек-

лера и BHOBib наполнил стаканы.
—	Нет, постойте,— пробормотал Муклук Чарли, у

которого язык уже совершенно заплетался,— как твой

духовный отец... я должен... как твой брат... а, черт! —

Он замолк и собрался с духом.— В качестве твоего дру¬

га... я бы сказал, в качестве твоего товарища по делу,

я скорее предложил бы тебе... я позволил бы себе заме¬

тить... я хочу заметить, что там может быть больше стра¬

усов... А, черт! — Он опрокинул еще один стаканчик и

продолжал, более тщательно подбирая слова.— Я хочу

сказать, что... А что я, собственно, хочу сказать? — Тут

он несколько раз стукнул себя рукой по затылку, чтобы

выколотить оттуда свою мысль.— Поймал! — торжеству¬

юще заорал он.— А вдруг в этой заявке больше, чем на

десять тысяч?
Тут О'Брайен, который, судя по всему, был уже готов

заключить сделку, неожиданно повернул курс.
—	Правильно!— воскликнул он.— Блестящая идея!

Мне она в голову не пришла.— Он нежно обнял Муклука

Чарли.— Дружище! Хороший товарищ!—И он с воин¬

ственным видом обернулся к Кэрли Джиму.— Может,

в этом шурфе долларов тысяч на сто. Ты ведь не захо¬

чешь обокрасть своего старого друга, Кэрли, так ведь?

Конечно, не захочешь. Я тебя знаю... лучше, чем сам се-
451

6я знаехйь, да-да, лучше. Давай**ка выпьем еще по одной.

Мы все здесь хорошие друзья, все, говорю я, все!
Так оно и шло, внски убывало, а надежды Кэрли

Джима то возрастали, то падали. Снова Леклер

доказывал необходимость немедленно заключать сделку

и почти убедил ОЪрайена, но и на этот раз, его блестя¬

щие доводы натолкнулись на еще более блестящие дово¬

ды Муклука Чарли. А потом Муклук Чарли выдвигал

убедительные аргументы в пользу продажи, а Перси Лек¬

лер упрямо тянул в другую сторону. Через некоторое вре¬

мя сам) ОЪрайен настаивал на продаже своего участка,

а оба друга со слезами и проклятиями старались разубе¬

дить его. Чем больше виски они поглощали, те*м не¬

обузданнее становилась их фантазия. Против любого

трезвого довода за или против продажи они находили

множество пьяных возражений, и им так легко удава¬

лось каждый раз убедить друг друга, что они непре¬

рывно меняли свои позиции.
Наконец наступил такой момент, когда и Муклук Чар¬

ли и Леклер оба настаивали на продаже и с легкостью

разбивали любое возражение ОЪрайена тут же, как толь¬

ко он его выдвигал. ОЪрайен уже приходил в отчаяние.

Он исчерпал свои последние аргументы и сидел молча.

Он только умоляюще поглядывал на своих друзей, ко¬

торые покинули его в трудную минуту. Он толкнул под

столом Муклука Чарли, но этот ренегат немедленно вы¬

двинул еще один, самый разумный довод в пользу про¬

дажи. Кэрли Джим принес чернила, бумагу и составил

купчую. ОЪрайен сидел в нерешительности с пером в

руке.
—	Налей-ка нам еще по одной,— попросил он.— Еще

по одной, прежде чем я подпишу и откажусь от ста

тысяч долларов.
Торжествующий Кэрли Джим! наполнил стаканы.

ОЪрайен опрокинул свою порцию и придвинулся, гото¬

вясь поставить трепещущей рукой свою подпись. Он ус¬

пел только посадить кляксу, как вдруг поднялся на ноги,

словно его подбросила мысль, внезапно озарившая его

сознание^ Он стоял, покачиваясь из стороны в сторону,

и в его растерянных глазах отражался мыслительный

прюцесс, происходивший у «его в голове. Наконец он при¬

шел к выводу. Весь он засветился доброжелательно¬
452

стью. Он повернулся к владельцу карточной колоды, взял

его за руку и торжественно произнес:
—	Кэрли, ты мой друг. Вот тебе моя рука. Пожми ее.

Старик, я это не сделаю. Не продам. Я не могу ограбить

друга. Ни один прохвост не скажет, что Маркус ОЪрай-

ен ограбил друга, когда тот был пьян. Ты пьян, Кэрли, и

я не стану грабить тебя. Я только что подумал... до сих

пор мне это в голову не приходило. Не знаю, что со мной

случилось, но мне это и в голову не приходило. Ты пред-

ставд> себе, Кэрли, ты только представь себе, а если во

всем этом проклятом участке нет десяти тысяч! Ты же

будешь разорен. Нет, сэр, я этого не сделаю. Маркус

ОЪрайен добывает деньги из земли, а не из своих друзей!
Перси Леклер и Муклук Чарли заглушили все возра¬

жения владельца фараона аплодисментами по поводу

благородства друга. Они с двух сторон упали на О’Брай-

ена^ любовно обнимая его за шею; им так много хоте¬

лось сказать, что они не слышали предложения Кэрли

внести в документ оговорку, что если в шурфе окажется

меньше, чем на десять тысяч, то он получит разницу

между продажной ценой и добычей. Чем дальше они

говорили, тем более сентим1ентальньш и благородным

становился спор. Всякие корыстные соображения были

отброшены прочь. Сейчас они являли собой трио филан¬

тропов, стремившихся уберечь Кэрли Джима от него са¬

мого и его филантропических побуждений. Они настаива¬

ли на том, что он филантроп. Они отказывались даже

на мгновение предположить, что в мире могут иметь

место хоть какие-нибудь низменные чувства. Они подни¬

мались, карабкались и забирались в недосягаемые сфе¬

ры этики или тонули в метафизическом море сентимен¬

тальности.
Кэрли Джим потел, пыхтел и вновь и вновь наливал

©иски. Его завалили доводами, и ни один из них не имел

ничего общего с золотоносным участком, который он хо¬

тел приобрести. Чем больше они говорили, тем дальше

они удалялись от золотого участка, и к двум часам ночи

Кэрли Джим понял, что он потерпел поражение. Одного

за другим! он вывел своих беспомощных гостей через

кухню и вытолкал на улицу. Последним! вышел ОЪрайен,

и все трое, покачиваясь и уцепившись друг за друга,

чтобы не упасть, смело ступили на крыльцо.
453

—	Ты деловой парень, Кэрли,— говорил ОЪрай-

ен,— я должен сказать, что мне нравится твой стиль в

делах... деликатный и благородный, твое щедрое госте...

госте... гостеприимство. Это делает тебе честь. В твоих

поступках нет ни тени низменного или корыстного. Я уже

говорил...
Но тут владелец фараона захлопнул дверь. Все трое

захохотали, стоя на крыльце. Они долго смеялись. Потом

Муклук Чарли произнес речь.
—	Смешно... посмеялись на славу... но я не то хотел

сказать. Я хотел сказать... что же я хотел сказать? А,

поймал! Чудно, как ускользают мысли. Мысль удирает...

поймать ее... это трудное дело. Перси, друг мой, ты ко¬

гда-нибудь охотился на кроликов? Была у мюня собака...

замечательная собака для охоты на кроликов. Как же

ее звали? Не помню... никогда не запоминаю имен... за¬

был имя... Удрало имя... поймать ускользнувшее имя...

нет, мысль... удрала мысль... но я поймаю ее... что же й

хотел сказать?.. Ах, дьявол!
После этого наступило долгое молчание. ОЪрайен вы¬

скользнул из их объятий и тихо заснул, сидя на крылеч¬

ке. Муклук Чарли разыскивал ускользнувшую мысль по

всем извилинам и закоулкам! своего мозга. Леклер, слов¬

но очарованный, ждал, когда же он вновь заговорит.

Вдруг приятель стукнул его по спине.
^— Нашел!—громовым голосом возопил Муклук

Чарли.
Встряска от удара прервала мыслительный процесс

Леклера.
—	Сколько с лотка? — спросил он.
—	Лоток здесь ни при чем! — рассердился Муклук

Чарли.—Мысль... я поймал ее... поймал плутовку... до¬

гнал ее...
На лице Леклера появилось восхищение и обожание,

и он весь обратился в слух.
—	Ах, дьявол!— пробормотал Муклук Чарли.
В этот момент кухонная дверь открылась и Кэрли

Джим заорал:
—	Убирайтесь домой!
—	Смешно,— сказал Муклук Чарли,— та же идея...

именно та же идея, что й у меня. Пойдем домой.
Они с двух сторон подхватили ОЪрайена и тронулись
454

в путь. Муклук Чарли во весь голос припустился за но¬

вой мыслью. Лекдер с восторгом» следил за погоней. Один

только О’Брайен никак не мог уследить за мй>1Слью сво¬

его друга. Он ничего не слышал, ничего не говорил и ни¬

чего не знал. Он представлял собой просто покачиваю¬

щийся автомат, любовно и бережно поддерживаемый сво¬

ими компаньонами.
Они шли по тропинке, которая вела по берегу Юкона.

Их дома были в противоположной стороне, но идея ус¬

кользала, видимо, по этой тропинке. Муклук Чарли хи¬

хикал над идеей, но никак не мог ее поймать, чтобы вы¬

сказать в назидание Леклеру. Они дошли до того места,

где стояла лодка Сискью Перли. Канат, которым она бы¬

ла привязана, тянулся поперек тропинки к сосновому

пню. Трое друзей споткнулись о канат и повалились,

причем ОЪрайен оказался внизу. Слабый проблеск со¬

знания озарил его мозг. Он почувствовал на себе тяжесть

тел и в тот же момент принялся, как безумный, работать

кулаками. Потом он тут же опять заснул. Окрестности

огласились легким храпом, Муклук Чарли вдруг захи¬

хикал.
—	Новая идея,— предложил он,— колоссальная но¬

вая идея. Только что поймал ее... без всякого труда. Шла

прямо на меня, и я ухватил ее в голову. Теперь она моя.

ОЪрайен пьян... нализался, как скот. Позор... стыд и по¬

зор... надо его проучить. Вон лодка Перли. Положим

О’Брайена в лодку Перли. Отвяжем ее... пусть плывет

вниз по Юкону. О’Брайен проснется утром. Течение

слишком сильное, на веслах против течения не пойдешь...

придется ему пешком топать! Придет злой, как черт. Мы

с тобой проявим себя как люди высоких моральных ка¬

честв. Пусть это будет ему хорошим уроком.
В лодке Сискью Перли не было ничего, кроме пары

весел. Она терлась бортом о берег как раз у того места,

где свалился О’Брайен. Друзья перекатили его в лодку.

Муклук Чарли отвязал канат, а Леклер оттолкнул лод¬

ку на стремнину. После чего, утомленные трудами, они

свалились тут же на берегу и захрапели.
На следующее утро весь поселок знал о шутке, кото¬

рую сыграли с Маркусом О’Брайеном!. Заключались да-

. же крупные пари насчет того, что будет с обоими озор¬

никами, когда вернется их жертва. После полудня вы¬
455

ставили наблюдательный пост, чтобы узнать заранее, ко¬

гда он покажется. Всем хотелось увидеть, как он будет

возвращаться. Но Маркус ОЪрайен не появился, хотя

они ждали до полуночи. Не появился и на следующий

день и через день. Ред Кау никогда больше не видел

Маркуса О’Брайена, и хотя строилось множество пред¬

положений, ключ к разгадке тайны его исчезновения

так никогда и не был найден.
Знал тайну один только Маркус О’Брайен, но он не

вернулся, чтобы раскрыть ее. Он проснулся на следую¬

щее утро в ужасных мучениях. Желудок у него был обож¬

жен невероятным количеством, выпитого накануне вис¬

ки, все внутри пересохло и горело. Голова раскалыва¬

лась на части, и, что, пожалуй, хуже всего, страшно бо¬

лело лицо. Б течение шести часов мириады москитов пи¬

тались им, и лицо чудовищно опухло от укусов. Только

невероятным напряжением воли, сумел он приоткрыть

узенькие щелочки, сквозь которые мог глянуть на белый

свет. Он случайно пошевелил руками и почувствовал, как

они болят. Скосил глаза и не узнал своих рук, настолько

они распухли от укусов москитов. Он потерял себя или,

вернее сказать, потерял свое обличье. Он не находил в

себе ничего знакомого, такого, что помогло бы ему путем

ассоциаций восстановить в сознании свое существование.

Он оказался абсолютно отрезан от своего прошлого, ибо

ничто в нем не напоминало о том прошлом. Кроме того,

он чувствовал себя таким больным и несчастным, что у

него не хватало ни сил, ни желания выяснить, кем и чем

он был.
Так продолжалось до тех пор, пока он не обнаружил

у себя кривой мизинец — результат перелома, и тогда он

начал догадываться, что является Маркусом ОЪрайеном.

'В то же мгновение он стал быстро припоминать прошлое.

А когда он нашел кровоподтек под ногтем на большом

пальце, который он посадил на прошлой неделе, он уже

не сомневался в том, кто он такой, и достоверно знал,

что эти незнакомые руки принадлежат Маркусу О'Брайе¬

ну, или, наоборот, что Маркус О’Брайен принадлежит

этим рукам. Первая его мысль была, что он болен, что

у него лихорадка. Было мучительно больно открывать
456

глаза, и он лежал с закрытыми глазами. Проплывавшая

мимо ветка стукнула по борту лодки. Он решил, что кто-

то стучит в дверь хижины, и сказал: «Войдите». Подо¬

ждав немного, он раздраженно сказал: «Тогда оставай¬

тесь там, черт вас побери». Но все-таки ему хотелось,

чтобы они вошли и сказали ему, чем он болен.
Пока он так лежал, в мозгу у него начали восста¬

навливаться события прошлой ночи. Ем1у пришла в го«

лову мысль, что он вовсе не болен, а просто напился и

что пора вставать и приниматься за дело. Дело было

связано с представлением о шурфе, и он вспомнил, что

отказался продать свой участок за десять тысяч долла¬

ров. Он резко приподнялся, сел и через силу открыл гла¬

за. Он увидел, что находится в лодке посреди бурного

и вздувшегося Юкона. Поросшие хвойным лесом берега

и острова были незнакомы ему. Некоторое время он си¬

дел, совершенно ошеломленный. Он не мог ничего по¬

нять. Он помнил вчерашнюю выпивку, но между ней л

его нынешним положением не находил никакой связи.
* Он сомкнул глаза и уронил ноющую голову на руки.

Что же произошло? Постепенно в голову ему закралась

страшная мысл1Ь. Он сопротивлялся ей, старался отогнать

ее прочь, но она настойчиво возвращалась: он кого-то

убил. Только этим можно было объяснить, почему он на¬

ходился в лодке, которую несет вниз по Юкону. Закон

Ред Кау, который он так долго прим1енял в отношении

других, теперь был применен к нему. Он кого-то убил,

и его отправили вниз по течению. Но кого? Он напрягал

память, но единственное, что всплыло в его затуманен¬

ном мозгу, было воспоминание о телах, навалившихся на

него, и о том, как он отбивался, выбираясь из-под них.

Но кто это был? Быть может, он убил не одного, а не¬

скольких. Он потянулся к поясу. Ножа там не оказалось.

Сомнений не оставалось, он прикончил кого-то ножом.

Но должны же были быть какие-то причины для убий¬

ства. Он открыл глаза и в панике начал осматривать

лодку. Продовольствия в ней не было, ни одной унции

продовольствия. Он опустился на дно лодки со стоном.

Это значило, что он убил кого-то без всякого повода. К

нему применили закон во всей его строгости.
С полчаса сидел он неподвижно, держась руками за

разлам1ывающуюся от боли голову и пытаясь сообразить
457

что-нибудь. Затем он успокоил свой желудок глотком во¬

ды из-за борта и почувствовал себя лучше. Он поднял¬

ся на ноги и, стоя в лодке посреди широко разлившего¬

ся Юкона, где некому было услышать его, кроме перво¬

бытной дикой природы, проклял алкогольные напитки.

Потом он прицепился к проплывавшей мимо большой сос¬

не, которую течение несло быстрее, потому что она глуб¬

же сидела в воде. Он вымыл лицо и руки, уселся на кор¬

ме и принялся размышлять. Был конец июня. Расстоя¬

ние до Берингова моря составляло две тысячи миль.

Лодка делала в среднем пять миль в час. В это время

года здесь, на этих высоких широтах, было светло круг¬

лые сутки, и он мог плыть все двадцать четыре часа.

Таким образом, за сутки он будет делать сто двадцать

миль. Отбросим двадцать миль на всякие задержки,

остается сто миль в сутки. За двадцать дней он доплывет

до Берингова моря. И ему не потребуется тратить ника¬

кой энергии, работать за него будет река. Он может ле¬

жать на дне лодки и беречь силы.
В течение двух дней он ничего не ел. Потом он прича¬

лил к одному из пологих островков и набрал яиц диких

гусей и уток. Спичек не было, и он яйца ел сырыми. Они

были довольно питательны и поддерживали в нем силы.

Когда он пересек Полярный круг, он натолкнулся на фак¬

торию Компании Гудзонова залива. Отряд еще не при¬

был из Маккензи, и в фактории не оказалось ни крошки

продовольствия. Ему предложили яйца диких уток, но он

в ответ сообщил, что у него в лодке имеется целый бу»

шель такой еды. Предложили выпить виски, но он отка¬

зался, и на лице его выразилось неподдельное отвраще¬

ние. Однако он достал спички и теперь мог варить яйца.

В низовьях реки встречные ветры задержали его, и он

пробыл на яичной диете двадцать четыре дня. К несча¬

стью, он оба раза спал, когда проплывал мимо миссий

Святого Павла и Святого Креста. Поэтому он мог со всей

искренностью уверять и уверял впоследствии, что все

разговоры о миссиях на Юконе — пустые слухи. Никаких

миссий там нет, уж он-то это точно знает.
Попав в Берингово море, он получил возможность

сменить яичную диету на тюленью и никак не мог ре¬

шить, которая же из них хуже. К концу года его подобрал

таможенный катер Соединенных Штатов, и на следую¬
458

щую зиму он завоевал своими лекциями в Сан-Франци¬

ско «репутацию рьяного поборника трезвенно^тл. На этом

поприще он обрел свое призвание. «Избегайге бутыл-

ки> — таков его лозунг и боевой клич. Он намекает, что

в его собственной жизни бутылка послужила причиной

ужасной катастрофы. Он даже упоминает о потере со¬

стояния из-за этой приманки дьявола, но слушатели чув¬

ствуют, что за рассказом об этом случае кроется какое-

то ужасное и загадочное злодеяние, причиной которого

послужила бутылка. Он делает большие успехи на этом

поприще, поседел в крестовом походе против крепких

напитков и заслужил всеобщее уважение. Но на Юконе

исчезновение Маркуса ОЪрайена так и осталось леген¬

дой. Это тайна, которая стоит в одном ряду с исчезнове¬

нием сэра Джона Франклина.

ШУТКА ПОРПОРТУКА
Эл-Су выросла в миссии. Ее мать умерла, когда она

была совсем крошкой, и сестра Альберта однажды лет¬

ним днем подобрала ее, как головню, выхваченную из по¬

жара, увела в миссию Святого Креста и посвятила слу¬

жению богу. Эл‘Су была чистокровной индианкой, но

превзошла в успехах всех девочек, в которых текла поло¬

вина или четверть белой крови. Сестрам миссии никогда

еще не приходилось иметь дела с такой легко приспосаб¬

ливающейся и в то же время такой одаренной девочкой.
Зл-Су была живой, способной и умной девочкой, но

самое главное — она была как огонь, в ней билось пла¬

мя жизни, светилась яркая индивидуальность, сочетав¬

шая в себе волю, нежность и смелость. Ее отец был вож¬

дем, и кровь его текла в ее жилах. Эл-Су повиновалась

только тогда, когда добровольно соглашалась на это.

Она ко всем относилась как к равным, и, быть может, по¬

этому она преуспевала в математике.
Впрочем, она преуспевала и по другим предметам. Она

выучилась читать и писать по-английски так, как не уда¬

валось ни одной девочке в миссии. Она пела лучше дру¬

гих, и в пение она вкладывала свою страсть к справед¬

ливости. Она была художественной натурой, и огонь ее

души стремился к творчеству. Родись она в более благо¬

приятной среде, она, наверное, посвятила бы себя лите¬

ратуре или музыке.
Но ее звали Эл-Су, и она была дочерью Клаки-На,

вождя, и жила она в миссии Святого Креста, где не было

людей искусства, а только непорочные сестры, интересо-
460

вавщнеся чистотой, праведностью и благополучием души

в мире бессмертия, там, на небесах.
Шли годы. Эл-Су было восемь лет, когда она попа¬

ла в миссию, теперь ей исполнилось шестнадцать, и се¬

стры как раз вступили в переписку со своим начальством

по Ордену, хлопоча о том, чтобы послать одаренную уче¬

ницу в Соединенные Штаты для завершения образования,

когда в миссию прибыл человек из ее родного племени и

пожелал поговорить с ней.
Вид его несколько напугал Эл-Су. Он был грязен. Он

смахивал на Калибана — этакое безобразное существо

с копной никогда не чесанных волос. Он посмотрел на

нее неодобрительно и отказался сесть.
—	Твой брат умер,— кратко сказал приезжий.
Эл-Су не была особенно потрясена этим известием.
Она почти не помнила своего брата.
—	Твой отец — старый человек, и он одинок,— про¬

должал посланец,— его большой дом пустует, и он хо¬

чет слышать твой голос и смотреть на тебя.
Отца, Клаки-На, она помнила — он был вождем де¬

ревни, приятелем миссионеров и торговцев, огромным

мул^ч;иной, обладавшим гигантской силой, добрыми гла¬

зами и властным характером, поведение которого отли¬

чала примитивная величественность.
—	Передай ему, что я приду,— таков был ответ

Эл-Су.
К великому огорчению сестер-миссионерок, головешка,

выхваченная из пожара, возвращалась обратно на свое

пепелище. Все попытки отговорить Эл-Су оказались

тщетными. Было много увещеваний, разговоров и слез.

Сестра Альберта даже сообщила Эл*Су, что ее думают

послать в Соединенные Штаты. Широко раскрытыми

глазами глядела Эл-Су на открывающиеся перед ней

блестящие дали и качала головой. Перед ней стояло дру¬

гое видение. Это была мощная излучина Юкона у Тана-

на, где по одну сторону стоит миссия Святого Георгия, а

по другую — фактория, и между ними индейская дере-

. вушка и знакомый большой бревенчатый дом, в котором

живет старик, обслуживаемый слугами.
Все обитатели берегов Юкона на две тысячи миль зна¬

ли этот большой бревенчатый дом, старика, живущего в

нем, и ухаживающих за ним рабов; сестры-миссионерки

29 Джек Лондон. Т. VH. 461

тоже прекрасно знали этот дом, царящий там нескончае¬

мый разгул, пиры и веселье. Вот почему поднялся плач в

миссии Святого Креста, когда уезжала Эл-Су.
С приездом Эл-Су в доме была устроена грандиозная

уборка. Клаки-На, который привык сам быть хозяином,

поначалу протестовал против порядков, устанавливаемых

его властной юной дочерью, но, в конце концов, на свой

варварский манер мечтая о величии, занял тысячу долла¬

ров у старого Порпортука, самого богатого индейца на

Юконе. Кроме того, он на большую сумму набрал в фак¬

тории товаров. Эл-Су словно возродила старый дом. Она

придала ему новое великолепие, в то время как Клаки-На

поддерживал здесь древние традиции гостеприимства и

разгула.
Все это было необычным для юконских индейцев, но

Клаки-На недаром был необычным индейцем. Он не

только любил щедрое гостеприимство, он мог и позволить

себе это, будучи вождем и имея много денег. В те дни,

когда здесь шла еще меновая торговля, он был владыкой

своего народа и выгодно торговал с белыми. Впоследст¬

вии вместе с Порпортуком он открыл золотую россыпь

на Коюкуке. По натуре и по привычкам Клаки-На был

аристократом. Порпортук же был типичным буржуа, и он

выкупил у Клаки-На золотую россыпь. Порпортук до¬

вольствовался тем, что упорно трудился и копил деньгу,

а Клаки-На вернулся в свой большой дом и продолжал

тратить их. Порпортук был известен как самый богатый

индеец на Аляске. Клаки-На был известен как самый

благородный. Порпортук занимался ростовщичеством.

Клаки-На был анахронизмом — осколком средневековья,

любителем боев и пиров, поклонником вина и песен.
Эл-Су привыкла к большому дому и к его порядкам с

такой же легкостью, с какой она до того привыкла к мис¬

сии Святого Креста и тамошним порядкам. Она не пыта¬

лась переделать своего отца и направить его на стезю го¬

спода бога. Правда, она корила его, когда он слишком

много пил, но делала она это ради его здоровья и во имя

благополучного пребывания на грешной земле.
Двери большого дома никогда не запирались. Жизнь

в нем не замирала ни на минуту: люди то приезжали, то

уезжали. Стропила просторной комнаты постоянно со¬

трясались от шума пирушек и песен. За столом сидели
462

вожди далеких племен и люди со всех концов света: ан¬

гличане и жители колоний, худощавые торговцы-янки и

толстяки — чиновники крупных компаний, ковбои с За¬

пада, моряки, охотники и погонщики собак самых раз¬

ных национальностей.
Эл-Су дышала этой атмосферой космополитизма. По-

английски она говорила так же хорошо, как и на родном

языке, пела английские песни и баллады. Она знала ухо¬

дящие в прошлое индейские обряды и умирающие тради¬

ции. Если случалась необходимость, она умела нарядить¬

ся в традиционную одежду дочери вождя. Но обычно она

одевалась на манер белых женщин. Ведь не напрасно ее

учили в миссии шить, и не зря она обладала художествен¬

ным вкусом. Она носила свои платья, как носят их белые

женщины, и шила себе такие, которые шли ей.
Эл-Су была по-своему столь же необычным явле¬

нием, как и ее отец, и положение, которое она занимала,

было столь же необычным, как и его положение. Она бы¬

ла единственной индианкой, с которой держались как с

равной те немногие белые женщины, что жили в Танане.

Она была единственной индианкой, которой белые муж¬

чины делали предложения руки и сердца. И, наконец, она

была единственной индианкой, которую никогда не пы¬

тался оскорбить ни один белый.
Дело в том, что Эл-Су была очень красива — не так,

как бывают красивы белые женщины, и не так, как бы¬

вают красивы индианки. Красота ее была в том внутрен¬

нем огне, который не зависит от черт лица. Если же гово¬

рить о чертах лица, то она являла собой классический тип

индианки. У нее были черные волосы и кожа цвета брон¬

зы, черные глаза, блестящие и смелые, острые, как отблеск

стали, маленький орлиный нос с тонкими трепещущими

ноздрями, чуть выдающиеся, но не слишком широкие ску¬

лы и в меру тонкие губы. Но что было в ней главным—это

внутренний огонь, то необъяснимое пламя в душе, что

наполняло теплым светом ее глаза или сверкало в них,

пробивалось румянцем щек, раздувало ноздри, срывалось

смехом с губ и даже, если она была серьезна, пряталось

в уголках рта, всегда готовое рассыпаться веселым

смехом.
Эл-Су была остроумна, шутки ее редко бывали обид¬

ными, но она быстро подмечала маленькие слабости у ок¬
463

ружающих. Ее веселый смех, как искрящийся огонек, за¬

жигал людей, и они отвечали ей такими же веселыми улыб¬

ками. И тем не менее она никогда не оказывалась в центре

внимания. Этого она не допускала. И самый дом и его

слава были созданы ее отцом, радушным хозяином, пове¬

лителем пирушек, законодателем, и его героическая фигу¬

ра царила здесь до последних его дней. Правда, по мере

того, как силы оставляли его, она понемногу принимала

всю тяжесть дел из слабеющих рук отца. Но внешне все

оставалось по-прежнему, он правил, как и встарь, хотя

частенько дремал, даже за столом,— былой гуляка лишь

по видимости оставался еще хозяином пирушек.
А по большому дому между тем бродила зловещая фи¬

гура Порпортука, который неодобрительно покачивал го¬

ловой, осуждая этот разгул, но платил за все. Нельвй

сказать, что он особенно тратился, ибо какими-то таин¬

ственными путями ему удавалось соблюдать собствен¬

ные интересы и постепенно год за годом прибирать к ру¬

кам имущество Клаки-На. Один-единственный раз Пор-

портук взял на себя смелость упрекнуть Эл-Су за расто¬

чительный образ жизни, царящий в большом доме,— это

произошло как раз тогда, когда он поглотил уже почти

все богатство Клаки-На, но больше он никогда не отва¬

живался попрекать ее. Эл-Су, как и ее отец, была аристо¬

краткой, подобно своему родителю, она с презрением от¬

носилась к деньгам и ставила честь превыше всего.
Порпортук продолжал с неохотой одалживать деньги,

но деньги эти тут же таяли золотой пеной. Эл-Су твердо

решила одно: отец должен умереть так же, как и жил.

Он не должен ощущать падения своего величия, пиры не

должны стихать, не должно иссякать щедрое гостеприим¬

ство. Когда случался голод, страдающие индейцы, как и

в былые времена, приходили к большому дому и уходили

оттуда сытые. Если в доме не было денег, их занимали у

Порпортука, и индейцы все равно уходили довольные.

Эл-Су могла бы повторить вслед за аристократами иных

времен и иных стран, что после нее хоть потоп. В данном

случае для нее потопом был старый Порпортук. С каждым

разом, одалживая деньги, он смотрел на нее с растущим

чувством собственника и ощущал, как разгораются в нем

старые, как мир, желания.
Но Эл-Су не смотрела на него. Впрочем, точно так же
464

она не смотрела и на белых мужчйн, которые предлагали

обвенчаться с ней, как принято среди белых — с кольца¬

ми, священником и клятвой на библии. Дело в том, что в

Танане жил. юноша по имени Акун, одной крови с ней,

одного племени и из одного селения. Ей он казался са¬

мым сильным и самым красивым, он был великий охот¬

ник, но так как часто и далеко путешествовал, то не на¬

жил богатств. Он побывал в неизведанных и диких ме¬

стах, путешествовал на Ситху и даже в Соединенные

Штаты, пересекал материк до Гудзонова залива и обрат¬

но, охотился на тюленей и доплывал на судне до Сибири

и Японии.
Вернувшись с золотых приисков в Клондайке, он, как

обычно, пришел в большой дом, чтобы рассказать старо¬

му Клаки-На обо всем, что повидал на белом свете, и там

он впервые встретил Эл-Су, которая вот. уже три года как

приехала из миссии. После этого Акун больше не уходил

в странствия. Он отказался работать лоцманом на боль¬

ших пароходах, хотя ему предлагали двадцать долларов

вдень. Он понемногу охотился и удил рыбу, но никогда

не забирался далеко от Тананы и часто и подолгу бывал в

большом доме. Эл-Су сравнивала его со. многими мужчи¬

нами и нашла, что он лучше всех. Он пел для нее песни,

загорался и пылал страстью, и скоро все селение знало,

что он влюблен в Эл-Су. Порпортук только щерил зубы

и давал еще денег на содержание большого дома.
И вот наступил последний предсмертный пир Клаки-

На. Он сидел за столом, и в горле у него застряла смерть,

которую нельзя было залить вином. Вокруг него раздава¬

лись смех, шутки и песни, Акун рассказал такую историю,

что стропила дрогнули от хохота. За этим столом не было

ни слез, ни вздохов. Всем казалось совершенно естествен¬

ным, что Клаки-На должен умереть так, как жил, и никто

не знал этого лучше, чем Эл-Су с ее артистическим

чутьем. На пир, как и в былые времена, собралась вся ста¬

рая компания и, кроме того, трое пообмороженных матро¬

сов, только-только вернувшихся из далекого путешествия

в Арктику, единственных спасшихся из команды в семь:

десят четыре человека^ "Позади Клаки-На стояли четве¬

ро стариков —последние из слуг, которые прислуживали

ему в молодости. Слезящимися глазами они следили за ка¬

ждым жестом вождя, дрожащими руками наполняли ему

30. Джек Лондон. Т. VH,	465

стакан и колотили его между лопатками, когда смерть

поднимала голову и тот начинал кашлять и задыхаться.
Это была разгульная ночь, шли часы, кругом царило

веселье и хохот, но вот смерть снова зашевелилась в горле

у Клаки-На. Тогда он послал за Порпортуком. И Порпор-

тук пришел сюда с мороза и неодобрительно смотрел на

стол, уставленный мясом и вином, за которые он заплатил.

Но когда он обвел глазами длинный ряд разгоряченных

лиц и в дальнем конце стола увидел лицо Эл-Су, глаза

его загорелись и на миг осуждение исчезло с его лица.
Его посадили рядом с Клаки-На и поставили перед

ним стакан. Собственной рукой Клаки-На наполнил ему

стакан огненным напитком.
—	Пей! — закричал он.— Разве он не хорош?
И глаза у Порпортука увлажнились, он склонил голо¬

ву в знак согласия и причмокнул губами.
—	Разве ты в своем доме пил когда-нибудь такой на¬

питок? —спросил Клаки-На.
—	Я не буду отрицать, что этот напиток хорош для

моего старого горла, но...—ответил Порпортук и помед¬

лил, словно не желая высказываться до конца.
—	Но он слишком дорого стоит,—расхохотался Кла-

ки-На, заканчивая за него.
Порпортук вздрогнул от хохота, который прокатился

вдоль всего стола. Глаза его вспыхнули недобрым огонь¬

ком.
—	Мы росли вместе, и мы с тобой одного возраста,—

сказал он,—но в твоем горле сидит смерть, а я жив и по¬

лон сил.
Среди собравшихся послышался угрожающий ропот.

Клаки-На закашлялся, начал задыхаться, и старики-слу¬

ги принялись колотить его между лопатками. Он с тру¬

дом перевел дух и поднял руку, чтобы успокоить раздра¬

женных гостей.
—	Тебе было жалко разводить огонь в своем собствен¬

ном доме, потому что дрова были слишком дороги!—крик¬

нул он.—Ты скупился жить. Жизнь стоит слишком доро¬

го, а ты не хотел платить эту цену. Твоя жизнь похожа на

хижину, в которой нет огня и нет одеял на полу.—Он

подал слугам знак наполнить стакан и поднял его.—А

я жил! И жизнь согревала меня, как никогда не согревала

тебя. Это правда, ты проживешь долго. Но самые длин¬
466

ные ночи — холодные ночи, и тогда человек дрожит и не

может уснуть. Мои ночи были короткими, но я спал в

тепле.
Он осушил свой стакан. Дрожащие руки слуг не успе¬

ли подхватить стакан, и он упал на пол. Клаки-На от¬

кинулся назад, тяжело дыша и следил глазами, как все

осушают свои стаканы, и губы его слегка улыбались в

ответ на крикп одобрения. Он подал знак, и двое слуг по¬

пытались вновь посадить его прямо. Но они были стары¬

ми и слабыми, а он был могуч телом, и тогда на помощь

пришли еще двое слуг и вчетвером они с трудом усадили

его.
—	Но мы говорим не о том, кто как живет,—продол¬

жал КлакИ‘На.— У нас с тобой, Порпортук, сегодня есть

другое дело. Долги — это несчастье, а я тебе должен.

Сколько же я задолжал тебе?
Порпортук порылся в своей сумке и вытащил оттуда

бумажку. Он отхлебнул из стакана и начал:
—	Вот расписка от августа 1889 года на триста долла¬

ров. Проценты не были уплачены. Расписка за следующий

год на пятьсот долларов. Этот долг был включен в

расписку, которую ты выдал мне через два месяца на

тысячу долларов. Потом есть расписка...
—	К дьяволу все эти расписки! — нетерпеливо закри¬

чал Клаки-На.— У меня от* них голова идет кругом, и все-

в ней путается. Сколько всего? Сколько я тебе должен?
Порпортук заглянул в свои записи.
—	Пятнадцать тысяч девятьсот шестьдесят семь дол¬

ларов и семьдесят центов,—прочитал он.
—	Пусть будет шестнадцать тысяч,— великодушно

бросил Клаки-На,— считай, что шестнадцать тысяч. Не¬

круглые числа меня путают. А теперь — для этого я и по¬

звал тебя — пиши новую расписку на шестнадцать тысяч,

и я подпишу ее. Мне все равно, какие проценты ты бу¬

дешь брать с меня. Пиши, какие хочешь, и пометь, что

этот долг я верну тебе в том мире, где мы встретимся с

тобой у костра Великого Отца всех индейцев. Там я за¬

плачу тебе по этой расписке. Это я тебе обещаю. Даю

слово Клаки-На.
Порпортук был озадачен, а громкий хохот присутст¬

вующих потряс стены комнаты. Клаки-На поднял руку.
—	Нет! —воскликнул он.— Это не шутка. Я честно
467

говорю, я для этого и послал за тобой, Порпортук. Пиши

расписку.
—Я не веду никаких дел с тем миром,— медленно про¬

изнес Порпортук.
—	Разве ты не уверен, что встретишь меня перед ли¬

цом Великого Отца?—потребовал ответа Клаки-На и до¬

бавил:—Я наверняка буду там.
—	Я не веду дел с тем миром,—раздраженно повто¬

рил Порпортук.
Умирающий смотрел на него с искренним изумлением.
—	Я ничего не знаю про тот мир,— пояснил Порпор¬

тук.— Я делаю дела здесь, на земле.
Лицо Клаки-На прояснилось.
—	Это оттого, что ночи твои холодны,— рассмеялся

он, помолчал некоторое время и потом сказал:— Значит,

ты хочешь получить свой долг здесь, на земле. Ну что ж,

у меня остается этот дом. Бери его и сожги долговые рас¬

писки на свече.
—	Это старый дом, он не стоит таких денег,— ото¬

звался Порпортук.
—	У меня есть еще прииск у Кривого Лосося.
—	Он никогда не окупал себя.
—	Тогда у меня есть доля в пароходе «Коюкук».

Я владею половиной его.
—	Он лежит на дне Юкона.
Клаки-На вздрогнул.
—	Правда, я забыл об этом. Это случилось прошлой

весной, когда сошел лед.
Клаки-На задумался, никто не притрагивался к стака¬

нам, ожидая, пока он заговорит.
—	Выходит, что я должен тебе такие деньги, которые

я не могу заплатить... здесь, на земле?
Порпортук кивнул головой и огляделся,
—	Тогда получается, что ты, Порпортук, плохой де¬

лец,— насмешливо сказал Клаки-На.
Порпортук нагло ответил:
—	Нет, это не так. У тебя есть еще собственность.
—	Как? — воскликнул Клаки-На.— У меня есть еще

имущество? Назови его, и оно твое, и долг будет погашен.
—	Вот оно.— Порпортук показал на Эл-Су.
Клаки-На не понял. Он посмотрел туда, куда пока¬

зывал Порпортук, протер глаза и опять посмотрел.
465

—	Твоя дочь Эл-Су... Отдай ев мне, и долг будет за¬

плачен. Я тут же сожгу твои расписки на этой свече.
Могучая грудь Клаки-На заколыхалась.
—	Ха! Ха! Вот так шутка! Ха-ха-ха! — Клаки-На

разразился гомерическим хохотом.—Это с твоей-то хо¬

лодной постелью и с дочерьми, которые годятся в матери

Эл-Су! Ха-ха-ха!
Он закашлялся, начал задыхаться, и старики-слуги

принялись похлопывать его по спине.
—	Ха-ха-ха! — вновь захохотал Клаки-На, и опять

его схватило удушье.
Порпортук терпеливо ждал, потягивая из своего ста¬

кана и изучая лица сидевших по обе стороны стола. На¬

конец он сказал:
—	Это не шутка. Я говорю дело.
Тут Клаки-На протрезвел, глянул на Порпортука и

дотянулся за своим стаканом, но не сумел достать его.

Один из слуг подал ему стакан, и Клаки-На швырнул

этот стакан вместе с содержимым в лицо Порпортука.
—	Вытолкайте его вон! — загремел Клаки-На, обра¬

щаясь к сидевшим за столом^ которые подобно своре охот¬

ничьих собак, рвущихся с поводка, только и ждали его

сигнала.— И вываляйте его в снегу!
Когда взбесившийся клубок людей прокатился мимо

него и вывалился за дверь, Клаки-На подал знак своим

слугам, и четверо трясущихся стариков помогли ему

встать на ноги и встретить возвращающихся бражников

стоя, с поднятым стаканом, провозглашающим тост за

короткие ночи, когда человек спит в тепле.
Для того, чтобы разобраться в запутанных делах Кла-

ки-На, потребовалось совсем немного времени. Эл-Су при¬

гласила для помощи англичанина Томми, младшего аген¬

та фактории. От Клаки-На не осталось ничего, кроме

долгов, просроченных долговых расписок, залоговых кви¬

танций на собственность и заложенной собственности, ко¬

торая ничего не стоила. Все долговые расписки и залого¬

вые квитанции находились у Порпортука. Томми, изу¬

чая проценты, которые брал Порпортук, каждый раз об¬

зывал его ворюгой.
—	Это долг, Томми?—спрашивала Эл-Су,
469

—	Это грабеж,— отвечал Томми.
—	И все-таки это долг,— настаивала Эл-Су.
Кончилась зима, наступила весна, а долг Порпортуку
все еще не был уплачен. Он частенько заходил к Эл-Су и

каждый раз пространно объяснял ей, как объяснял од<*

нажды ее отцу, каким путем может быть погашен этот

долг. Он даже привел с собой старого шамана, который

растолковал ей, что если долг не будет уплачен, то ее

отцу суждено вечное проклятие. И наконец после одного

такого посещения Эл-Су объявила Порпортуку свое окон¬

чательное решение.
—	Я скажу тебе две вещи,—сказала она.—Во-первых,

я никогда не буду твоей женой. Запомни это. А во-вто¬

рых, ты получишь свои шестнадцать тысяч долларов —

все, до последнего цента...
—	Пятнадцать тысяч девятьсот шестьдесят семь дол¬

ларов и семьдесят пять центов,— поправил Порпортук.
—	Мой отец сказал, шестнадцать тысяч,— был ее от¬

вет,— ты их получишь.
—	Каким образом?
—	Я сейчас еще не знаю, каким образом, но я найду

способ. А теперь уходи и не надоедай мне больше. А

если будешь приставать ко мне...— она помедлила, при¬

думывая подходящее наказание,— если ты будешь при¬

ставать ко мне, я прикажу опять вывалять тебя в снегу,

как только выпадет первый снег.
Разговор этот происходил ранней весной, и вскоре Эл-

Су удивила всю страну.
В июне, когда пойдет лосось, Эл-Су, дочь Клаки-На,

будет продавать себя с аукциона, чтобы расплатиться с

долгом Порпортуку. Слух об этом разнесся по всему

Юкону, от Чилкута до дельты Юкона, его передавали от

лагеря к лагерю, до самых отдаленных стоянок. Попытки

разубедить ее были напрасны. Священник из миссии

Святого Георга долго и горячо убеждал ее, но она отве¬

тила:
—	На том свете расплачиваются с долгами только пе¬

ред господом богом. Долги людям должны уплачивать¬

ся здесь, на земле,—здесь они и будут уплачены.
Акун пытался переубедить ее, но она ему ответила:
—	Да, я люблю тебя, Акун, но честь выше любви.

Разве я могу опозорить моего отца?
470

Сестра Альберта прибыла на первом пароходе из мис¬

сии Святого Креста, но тоже ничего не добилась.
—	Мой отец блуждает в дремучем и бесконечном ле¬

су,— ответила ей Эл-Су,— и ему суждено блуждать там

среди рыдающих и неприкаянных душ до тех пор, по^

не будет выплачен долг. Тогда, только тогда, сможет вой¬

ти он в дом Великого Отца.
—	И ты веришь в это? — спросила сестра Альберта.
—	Не знаю,— ответила Эл-Су,—в это верил мой

отец.
Сестра Альберта недоверчиво пожала плечами.
—	А кто знает,— продолжала Эл-Су,— может быть,

иной мир и в самом деле окажется таким, как мы ве¬

рим? Почему бы и нет? Для вас иной мир — небеса, где

играют на арфах... гготому что вы верите в небеса с ар¬

фами. А для моего отца иной мир—это большой дом, где

он вечно будет пировать вместе с богом.
—	А ты? — спросила сестра Альберта.—Каким ты

представляешь иной мир?
Эл-Су на мгновение помедлила с ответом.
—	Мне бы хотелось и того и другого понемногу,—ска¬

зала она,— мне хотелось бы встретить там и вас и мо¬

его отца.
Настал день аукциона. Танана стала весьма много¬

людной. Согласно обычаю, здесь в эту пору собирались

индейские племена и ожидали, когда пойдет лосось, а по¬

ка что развлекались танцами и играми, торговали и сплет¬

ничали. Сюда .съехались искатели приключений, торгов¬

цы, золотоискатели и, помимо них, еще множество белых,

которых привело сюда любопытство или свой расчет.
Весна в этом году была поздней, и лосось запоздал.

Эта задержка только разжигала всеобщий интерес. А в

день аукциона напряженность стала еще больше благо¬

даря Акуну. Он в присутствии множества людей торже¬

ственно заявил, что тот, кто купит Эл-Су, немедленно ум¬

рет. При этом он потряс в руке своим винчестером, пока¬

зывая, откуда придет эта смерть. Эл-Су рассердилась, но

он отказался разговаривать с ней и отправился в факто¬

рию, чтобы запастись патронами.
Первого лосося выловили в десять часов вечера, а в

полночь начался аукцион. Он происходил на высоком бе¬

регу Юкона. Скрытое за горизонтом солнце спешило на
471

север, и небо было зловеще-багрового цвета. У самого

обрыва поставили стол и два стула, а вокруг собралась

огромная толпа. В первых рядах расположились много¬

численные белые и несколько вождей племен. А на самом

видном месте в первом ряду стоял Акун с ружьем в ру¬

ке. Томми по просьбе Эл-Су взял на себя обязанности

аукционера, но открыла аукцион сама Эл-Су, которая

ояисала товар, выставленный для продажи. Одетая в на¬

циональный костюм, в одежду дочери вождя, по-варвар¬

ски великолепную, она поднялась на стул, чтобы все мог¬

ли хорошенько рассмотреть ее.
—	Кто хочет купить себе жену?— обратилась она к

толпе.—Посмотрите на меня. Мне двадцать лет, и я де¬

вушка. Я буду хорошей женой тому, кто купит меня. Если

это будет белый мужчина, я буду одеваться, как одева¬

ются белые женщины, если он будет индеец, я буду оде¬

ваться...— она заколебалась на мгновение,— как скво. Я

умею шить себе платья, умею стирать и штопать. Меня

восемь лет учили всему этому в миссии Святого Креста.

Я умею читать и писать по-английски и играю на органе.

Кроме того, я знаю арифметику и немного алгебру, со¬

всем немножко. Меня купит тот, кто предложит самую

высокую цену, и я выдам ему расписку, что продала себя.

Да, забыла сказать, что хорошо пою и ни разу в жизни

не болела. Вес мой— сто тридцать два фунта, отец умер,

других родственников нет. Кто хочет купить меня?
Горяцшм и смелым .взглядом она обвела толпу и сошла

со стула. Томми предложил ей опять стать на стул, а сам

он вскарабкался на другой и открыл аукцион.
Вокруг Эл-Су стояли четверо старых слуг ее отца. Ста¬

рость скрючила их, сделала беспомощными; представите¬

ли давно ушедшего поколения, которые без всякого инте¬

реса взирали на проделки молодости, они думали только

о пище. Впереди толпы заняли места несколько королей

Бонанзы и Эльдорадо, рядом с ними, на костылях, распух¬

шие от цинги, стояли двое неудачливых золотоискателей.

Вот из гущи толпы высунулась, широко раскрыв от любо¬

пытства глаза, скво с Верхней Тананы, забредший с по¬

бережья ситка был рядом со стиком с озера Ле-Барж, а

неподалеку от них особняком стояли человек шест1^ про-

водников-канадцев. Издалека доносился приглушенный

гомон бесчисленных диких птиц с их гнездовий. Ласточки
472

проносились низко над головами и над спокойной поверх¬

ностью Юкона, пели зорянки. Косые лучи невидимого

солнца пробивались сквозь дым, поднимавшийся от лес¬

ных пожаров где-то за тысячу миль отсюда, и окрашива¬

ли небо в мрачно-багровые тона; отраженный свет солн¬

ца делал и землю красноватой. Этот отраженный свет ло¬

жился на лица собравшихся и придавал всему сборищу

какой-то потусторонний и фантастический вид.
Поначалу ставки поднимались весьма туго. Ситка,

который был впервые в этих краях и прибыл сюда всего

за полчаса до начала аукциона, уверенно предложил сто

долларов и был крайне удивлен, когда Акун с ружьем в

руке угрожающе обернулся к нему. Никто не назначал

новую цену. Потом индеец-лоцман с Тоцикакаты предло¬

жил сто пятьдесят долларов, а через некоторое время не¬

кий игрок, изгнанный с Верховий Юкона, поднял цену до

двухсот долларов. Эл-Су переживала, самолюбие ее было

уязвлено, но она и виду не подала, а лишь еще более вы¬

зывающе оглядывала толпу.
Толпа зрителей зашевелилась, когда вперед пробился

Порпортук.
—	Пятьсот долларов! — громко выкрикнул он и огля¬

нулся с гордостью, чтобы посмотреть, какой эффект про¬

извела его сумма.
Он решил использовать свое огромное богатство в ка¬

честве дубинки, с помощью которой он мог пришибить

всех соперников, с самого начала. Но один из проводников,

глядя на Эл-Су горящими глазами, повысил ставку еще

на сотню,
—	Семьсот! — немедленно отозвался Порпортук.
И с той же готовностью ему ответил проводник:
—	Восемьсот!
Тогда Порпортук вновь пустил в ход свою тяже¬

лую дубину:
—	Тысяча двести! —выкрикнул он.
На лице проводника отразилось горькое разочарова¬

ние, и он вынужден был признать себя побежденным.

Никто не повышал ставок. Томми старался изо всех сил,

но не мог добиться новых предложений.
Эл-Су обратилась к Порпортуку:
г- Порпортук, тебе следует хорошенько взвесить то,
473

что ты делаешь. Разве ты забыл, что я тебе сказала,—что

я никогда не буду твоей женой?
—	Это публичный аукцион,—возразил Порпортук,—

и я куплю тебя как полагается. Я предложил тысячу две¬

сти долларов. Ты пока что ценишься дешево.
—	Слишком дешево, черт побери! — выкрикнул Том¬

ми.—Что из того, что я аукционер? Никто не запретит

мне самому принять участие в торге. Я предлагаю тысячу

триста.
—	Тысяча четыреста,— отозвался Порпортук.
—	Я куплю тебя, и ты будешь мне сестрой,— шепнул

Томми Эл-Су и громко сказал:
—	Тысяча пятьсот!
Когда ставка дошла до двух тысяч, в торг вступил

один из королей Эльдорадо, а Томми вышел из игры.
В третий раз Порпортук пустил в ход тяжелую ду¬

бинку своего богатства и поднял ставку сразу на пятьсот

долларов. Гордость короля Эльдорадо оказалась задетой.

Кто посмел перебить его? И он поднял ставку еще на

пятьсот долларов.
Теперь за Эл-Су давали три тысячи долларов. Пор¬

портук поднял ставку до трех тысяч пятисот и раскрыл

от изумления рот, когда король Эльдорадо накинул сразу

тысячу долларов. Порпортук опять набавил пятьсот дол¬

ларов и опять ахнул, когда король Эльдорадо прибавил

еще тысячу долларов.
Порпортук начинал злиться. Его задело, что кто-то

бросил вызов его могуществу, которое для него воплоща¬

лось в богатстве. Он не мог позволить, чтобы его унизи¬

ли перед лицом людей. Дело было уже не в Эл-Су. Он го¬

тов был бросить на ветер все, что скопил за все холодные

долгие ночи своей жизни. Цена Эл-Су поднялась уже до

шести тысяч. Порпортук назвал семь тысяч. После этого

ставки стали расти по тысяче с такой быстротой, что

участники торга едва успевали называть сумму. Когда це¬

на подскочила до четырнадцати тысяч, оба замолчали,

чтобы перевести дыхание.
Но тут произошло нечто неожиданное. В борьбу всту¬

пила еще более увесистая дубинка. Игрок с Верховий

Юкона, который почуял выгодное дельце, организовал в

наступившей паузе синдикат из нескольких своих прияте*^

лей и поднял цену до шестнадцати тысяч долларов.
474

—	Семнадцать тысяч,— слабеющим голосом произнес

Порпортук.
—	Восемнадцать тысяч,— парировал король.
Порпортук собрался с силами,
—	Двадцать тысяч.
Синдикат выбыл из игры. Король Эльдорадо поднял

ставку еще на тысячу, Порпортук тоже, и пока они попе¬

ременно повышали цену, Акун поворачивался то к одно¬

му, то к другому, он посматривал на них угрожающе и од¬

новременно с любопытством, словно желая выяснить, что

же представляет собой человек, которого он должен сей¬

час убить. Король собирался назвать очередную надбав¬

ку, Акун стал пробираться поближе к нему, и тот, прежде

чем назвать сумму, сначала высвободил висевший на боку

револьвер.
—	Двадцать три тысячи.
—	Двадцать четыре тысячи,— ответил Порпортук.

При этом он злорадно ухмыльнулся, заметив, что его

уверенность, с которой он поднимал цену, поколебала ко¬

роля. Тот подошел поближе к Эл-Су и долго и вниматель¬

но рассматривал ее.
—	И еще пятьсот,— наконец сказал он.
—	Двадцать пять тысяч,— вновь поднял цену Порпор¬

тук.
Король долго смотрел на Эл-Су и покачал головой.

Потом глянул еще раз и неохотно процедил:
—	И еще пятьсот.
—	Двадцать шесть тысяч!— выпалил Порпортук.
Король отвернулся, чтобы не видеть умоляющих глаз
Томми. Между тем Акун стал пробираться поближе к

Порпортуку. Острые глаза Эл-Су заметили это, и пока

Тсгмми убеждал короля Эльдорадо еще раз повысить

ставку, она нагнулась и сказала что-то на ухо старому слу¬

ге. И в то время, пока слова Томми «Продается... Про¬

дается... Продается» звучали в воздухе, слуга подошел к

Акуну и тоже шепнул ему что-то на ухо. И хотя Эл-Су

с нетерпением смотрела на него, но Акун не подал вида,

что расслышал хоть что-нибудь.
—	Продана!—прозвучал голос Томми.— Продана

Порпортуку за двадцать шесть тысяч долларов.
Порпортук с опаской посмотрел на Акуна. Все глаза

были устремлены туда же, но он стоял недвижимо.
. 475

	Пусть принесут весы,— сказала Эл-Су.
—	Я буду расплачиваться у себя в доме,— произнес

Порпортук.
—	Пусть принесут весы,—повторила Эл-Су.—Оплата

должна быть произведена здесь, чтобы все видели.
Из фактории принесли весы, а Порпортук тем време^

нем сходил к себе и вернулся в сопровождении человека,

который тащил на спине мешки из лососиной кожи, наби¬

тые золотым песком. Кроме него, за Порпортуком следо¬

вал еще один человек с ружьем в руках, который не сво¬

дил глаз с Акуна.
—	Вот здесь долговые расписки и закладные на пят¬

надцать тысяч девятьсот шестьдесят семь долларов и

семьдесят пять центов.
Эл-Су взяла документы у него из рук и сказала

Томми:
—	Пусть они считаются за шестнадцать тысяч.
—	Остается выплатить еще десять тысяч золотым пе¬

ском,— сказал Томми.
Порпортук кивнул в знак согласия и развязал свои

мешки. Эл-Су, стоя у самой воды, разорвала бумаги

на клочки и пустила их по ветру, дувшему вдоль Юко¬

на. Начали отвешивать золото, но тут произошла за¬

минка.
—	Считать будем, конечно, по семнадцати долла¬

ров,—сказал Порпортук Томми, когда тот начал регули¬

ровать весы.
—	Нет, по шестнадцати долларов,— резко сказала

Эл-Су.
—	Повсюду принято считать золотой песок по семна¬

дцать долларов за унцию,—ответил Порпортук,— у нас

здесь деловая сделка.
Эл-Су рассмеялась.
—	А это новый обычай,— сказала она,— он заведен

с этой весны. В прошлом году и раньше считали по ше¬

стнадцати долларов за унцию. Когда мой отец одалжи¬

вал деньги, считали по шестнадцати долларов. Когда он

покупал в лавке товары, то за унцию золотого песка, ко¬

торый он одалживал у тебя, он получал муки на шестна¬

дцать долларов, а не на семнадцать. Поэтому и ты дол¬

жен считать мне по шестнадцати долларов, а не по сем¬

надцати.
476

Порпортук проворчал что-то и приказал отвешивать

песок.
—	Развешивай его на три части, Томми,— сказала

Эл-Су,— сюда на тысячу долларов, сюда на три тысячи,

а сюда на шесть.
Это была медленная процедура, и пока развешивали

песок, присутствующие не сводили глаз с Акуна.
—	Он ждет, когда будут отданы деньги,— предполо¬

жил кто-то, и эти слова облетели всех, и толпа ждала, что

же будет делать Акун.
Наконец Томми закончил развешивать, и золотой пе¬

сок лежал на столе тремя темно-желтыми кучками.
—	Мой отец остался должен Компании три тысячи

долларов,— сказала Эл-Су,— возьми их, Томми, и пере¬

дай Компании. Теперь здесь остаются четверо стариков.

Ты их знаешь. Вот тысяча долларов. Возьми ее и сделай

так, чтобы старики всегда были сыты и у них всегда был

табак.
Томми высыпал золото в отдельные мешки. На столе

осталась кучка песка на шесть тысяч долларов. Эл-Су

подхватила его совком и, неожиданно повернувшись, вы¬

сыпала золотым дождем в Юкон. Когда она во второй

раз воткнула совок в золотой песок, Порпортук схватил

ее за кисть.
—	Это мое,— спокойно сказала она, и он отпустил ее

руку, но пока она швыряла песок в реку, Порпортук смот¬

рел на нее и скрежетал зубами, весь почернев от злости.
Толпа смотрела только на Акуна; слуга Порпортука,

стоявший в ярде от Акуна, направил ружье на него,

держа палец на спуске. Но Акун стоял спокойно.
—	Пишите бумагу о продаже,— мрачно сказал Пор¬

портук.
И Томми составил купчую, согласно которой все пра¬

ва на женщину по имени Эл-Су получал человек по име¬

ни Порпортук. Эл-Су подписала документ, Порпортук

сложил его и спрятал в мешочек. Вдруг глаза его вспых¬

нули, и он обратился к Эл-Су с неожиданной речью.
—	Это не был долг твоего отца,—сказал он,— то, что

я заплатил, я заплатил за тебя. Ты продавала себя се¬

годня, а не вчера, не в прошлом году или еще раньше.

За каждую унцию песка, которым я заплатил за тебя,

сегодня в фактории дают муки на семнадцать долларов.
477

я потерял доллар на каждой унции. Я потерял шестьсот

двадцать пять долларов.
Эл-Су раздумывала мгновение и поняла, что ошиб¬

лась. Она рассмеялась.
—	Ты прав,— смеясь, сказала она,— я ошиблась. Но

теперь уже поздно. Ты заплатил, и золота уже больше

нет. Ты стал тугодумом. И потому прогадал. Твой хит¬

рый ум стал неповоротлив. Ты стареешь, Порпортук.
Порпортук ничего не ответил. Он опасливо посмотрел

на Акуна и успокоился. Потом поджал губы, и в лице по¬

явилась жестокость.
—	Пойдем,— сказал он,— пойдем в мой дом.
—	Разве ты забыл те две вещи, которые я сказала те¬

бе весной? — спросила Эл-Су, не выказывая желания

следовать за ним.
—	Я бы давно свихнулся, если бы помнил все^ что

говорят женщины,—ответил он.
—	Я сказала, чтр ты получишь свой долг,— стара¬

тельно продолжала Эл-Су,—и я еще сказала, что ни¬

когда не буду твоей женой.
—	Но это было до того, как ты подписала купчую,—

ответил Порпортук и потрогал пальцами хрустящую бу¬

магу.— Я купил тебя на глазах у всех. Ты принадлежишь

мне. Ты не можешь отрицать, что ты моя.
—	Да, я твоя,— спокойно подтвердила Эл-Су.
—	Ты принадлежишь мне.
—	Я принадлежу тебе.
Голос Порпортука зазвучал чуть громче, в нем послы¬

шались торжествующие нотки.
—	Ты принадлежишь мне, как собака принадлежит

хозяину.
—	Я принадлежу тебе, как собака принадлежит хо¬

зяину,— спокойно сказала Эл-Су,— но ты, Порпортук,

забыл то, что я тебе говорила. Если бы меня купил любой

другой мужчина, я стала бы его женой. Я была бы хоро¬

шей женой. Так я решила. Но твоей женой я никогда не

буду. Поэтому я только твоя собака.
Порпортук знал, что играет с огнем, и решил быть

твердым.
—	Тогда я буду говорить с тобой не как с Эл-Су, а

как с собакой,— сказал он,— и я приказываю тебе идти

со мной.
478

Он хотел было взять ее за руку, но Эл-Су оттолкнула

его.
—	Не спеши, погоди, Порпортук. Ты купил собаку. А

собака убегает. Я ведь только твоя собака. Что, если я

убегу?
—	Я побью тебя, как хозяин бьет собаку...
—	Когда поймаешь меня?
—	Когда поймаю тебя.
—	Тогда лови меня.
Порпортук быстро подскочил к ней, но Эл-Су уверну¬

лась. Она смеялась, бегая вокруг стола.
—	Лови ее!— крикнул Порпортук индейцу с ружьем,

который оказался неподалеку от Эл-Су.
Но как только индеец пытался схватить ее, король

Эльдорадо сбил его с ног ударом кулака по скуле. Ружье

звякнуло о землю. Тут, казалось бы, наступил черед Аку¬

на. Глаза его сверкнули, но он остался на месте.
Порпортук был старый человек, но холодные ночи по¬

могли ему сохранить силы. Он не стал бегать вокруг

стола. Он неожиданно перескочил прямо через стол. Эл-

Су оказалась застигнутой врасплох. Она отскочила

назад с испуганным криком, и Порпортук поймал бы

ее, если бы не Томми. Тот вьггянул ногу, Порпортук

споткнулся и свалился на землю. Эл-Су бросилась бе¬

жать.
—	Тогда лови меня,— смеясь, бросила она ему через

плечо, убегая.
Она бежала легко и быстро. Порпортук был в ярости.

Он бежал быстрее ее. В молодости он считался самым

лучшим бегуном среди юношей. Но Эл-Су была хитрее

и изворотливее. Она была в туземном костюме, и юбка

не путалась у нее в ногах, а ее гибкое тело оказалось

слишком увертливым для цепких пальцев Порпортука.
С хохотом и шумом огромная толпа рассыпалась, что¬

бы поглазеть за погоней. Эл-Су и Порпортук бежали по

становищу и, делая круги, то исчезали, то вновь появля¬

лись среди палаток. Эл-Су размахивала руками, чтобы со¬

хранить равновесие при беге, и временами ее тело, каза¬

лось, отрывалось от земли, когда она делала крутые

повороты. А Порпортук все бежал в каком-ни¬

будь шаге позади или сбоку от нее, как тощая гон¬

чая собака.
479

Они миновали открытое место позади становища и

скрылись в лесу. Танана ждала их возвращения, ждала

долго, но тщетно.
Тем временем Акун ел, спал и подолгу шатался у паро¬

ходной пристани, оставаясь глух к растущему возмуще¬

нию обитателей становища по поводу того, что он ничего

не предпринимал. Через сутки Порпортук вернулся. Он

устал и был в ярости. Он не стал разговаривать ни с кем,

кроме Акуна, и попытался вызвать его на ссору. Но Акун

пожал плечами и ушел прочь. Порпортук не терял време¬

ни. Он нанял шесть юношей, отобрав лучших следопытов

и проводников, и вместе с ними отправился в лес.
На следующий день пароход «Сиэтл», направлявший¬

ся вверх по реке, пристал к берегу, чтобы запастись топ¬

ливом. Когда концы отдали и пароход отошел от берега,

Акун находился в лоцманской рубке. Прошло немного ча¬

сов, и, встав на вахту у руля, он увидел маленькое каноэ^

из березовой коры, отчалившее от берега. В каноэ видне¬

лась одна-единственная человеческая фигура. Акун при¬

стально вглядывался, повернул руль и скомандовал за¬

медлить ход.
В рубку вошел капитан парохода.
—	Что случилось?—спросил он.— Здесь нет мелей.
Акун проворчал что-то. Он увидел, как от берега от¬

валило большое каноэ, в котором было несколько чело¬

век. Как только «Сиэтл» отклонился от фарватера, Акун

повернул рулевое колесо еще круче. Капитан рассер¬

дился.
—	Там всего-навсего скво,— запротестовал он.
Акун не отвечал. Он, не отрываясь, смотрел на женщи¬

ну и преследующее ее каноэ. Там шесть человек сидели на

веслах; женщина гребла куда медленнее.
—	Ты посадишь пароход на мель! — заорал капитан,

хватаясь за рулевое колесо.
Но руки Акуна с железной силой держали рулевое ко¬

лесо, а сам он посмотрел капитану прямо в глаза. Тот

медленно отпустил колесо.
—	Чудак человек,— пробормотал он.
Акун держал пароход у самого мелководья и выжидал,

пока не увидел, как женщина уцепилась за передние по<«

ручни. Тогда он скомандовал полный вперед и завертел

рулевое колесо обратно. Большое каноэ было уже совсем
48Q

рядом, но расстояние между ним и пароходом стало бы¬

стро увеличиваться.
Женщина расхохоталась и перевесилась через поручни.
—	Так лови меня, Порпортук!— крикнула она.
Акун сошел с парохода в Форт-Юконе. Он нанял не¬

большую лодку и отправился вверх по реке Поркьюпайн.

С ним была Эл-Су. Это было тяжелое путешествие, путь

их лежал через хребет, пересекавший страну, но Акун

раньше путешествовал этим путем. Когда они добрались

до истоков Поркьюпайна, они оставили лодку и пешком

отправились через Скалистые горы.
Акуну очень нравилось идти позади Эл-Су и любо¬

ваться ее походкой. В ней была музыка, которую он лю¬

бил. И особенно он любил смотреть на ее округлые икры,

завернутые в мягко выделанную кожу, стройные лодыж¬

ки и маленькие, одетые в мокасины ножки, не знающие

усталости на протяжении многих дней пути.
—	Ты легкая, как воздух,— говорил Акун, глядя на

нее,— тебе совсем не трудно идти. Ты словно плывешь,

так плавно поднимаются и ступают твои ноги. Ты похожа

на лань, Эл-Су, ты похожа на лань, и глаза у тебя, ко¬

гда ты смотришь на меня или когда оглядываешься на

шорох, тоже как у лани. Вот и сейчас, когда ты смот¬

ришь на меня, глаза твои похожи на глаза лани.
И Эл-Су, сияющая и растроганная^ поворачивалась и

целовала Акуна.
—	Когда мы доберемся* до индейцев маккензи, мы не

будем задерживаться,— сказал Акун,— мы двинемся на

юг раньше, чем зима застанет нас. Мы пойдем с тобой на

солнечные земли, где нет снега. Но мы вернемся. Я ви¬

дел много стран, но нет другой такой земли, как Аляска,

нигде нет такого солнца, как наше солнце, и после долго¬

го лета хорошо увидеть снег.
—	И ты научишься читать,— сказала Эл-Су.
И Акун ответил:
—	Конечно, я научусь читать.
Однако, когда они добрались до озера Маккензи, им

пришлось задержаться. Они встретились с группой индей¬

цев, и во время охоты Акуна случайно ранили. Стрелял

юноша, пуля пробила Акуну правую руку и сломала два

ребра. Акун знал примитивную медицину индейцев, а

Эл-Су в миссии Святого Креста немного научилась ока¬
31. Джек Лондон, Т, УП.	481

зывать помощь пострадавшим. В конце концов кости

вправили, и Акун лежал у огня, ожидая, пока кости сра¬

стутся. Он лежал у огня так, чтобы дымом табака отго¬

нять москитов.
И вот сюда добрался Порпортук со своими шестью мо¬

лодцами. Акун стонал, сознавая свое бессилие, и обра¬

тился за помощью к индейцам-маккензи. Но Порпортук

предъявил свои претензии, н маккензи были озадачены.

Порпортук ^сотел увести Эл-Су, но маккензи воспроти¬

вились. Спор нужно было рассудить, и поскольку дело ка¬

салось мужчины и женщины, был созван совет из стари¬

ков: молодые, у которых горячие сердца, могли вынести

несправедливое решение.
Старики уселись вокруг костра. Лица у них были худы

и изборождены морщинами, они тяжело дышали, хватая

ртом воздух. Дым мешал им дышать. Время от времени

они дрожащими руками били москитов, которые отважи¬

вались лететь на дым. После таких упражнений они глу¬

хо и надрывно кашляли. Некоторые из них отхаркива¬

лись кровью, а у одного старика, сидевшего чуть поодаль

с опущенной головой, безостановочно текла изо рта

кровь: у всех у них была горловая чахотка. Это были

умирающие люди, жить им оставалось совсем немного.

Это был совет мертвецов.
—	Ия заплатил за нее огромную цену,— заключил

Порпортук свою жалобу,— таких денег вы никогда не ви¬

дели. Продайте все, что у вас есть,—продайте ваши копья,

стрелы и ружья, продайте ваши шкуры и меха, продайте

ваши палатки, лодки и собак — продайте все, и вы вряд

ли наберете тысячу долларов. А я заплатил за эту жен¬

щину Эл-Су цену в двадцать шесть раз большую, чем

стоят все ваши копья, стрелы и ружья, ваши шкуры и

меха, ваши палатки, лодки и собаки. Это очень высокая

цена.
Старики важно кивали головами, хотя их ссохшиеся

глазные щелочки расширялись от удивления, что какая-

то женщина вообще может стоить таких денег. Тот, у ко¬

торого изо рта шла кровь, выгер губы.
—	Это правда?—спросил он по очереди каждого из

молодых охотников, сопровождавших Порпортука. И ка¬

ждый ответил, что это правда.
—	Это правда? — спросил он у Эл-Су, и та ответила:
482

—	Это правда.
—	Но Порпортук не сказал, что он старик,— вмешал¬

ся Акун,— и что дочери у него старше, чем Эл-Су-
—	Это правда, Порпортук старый человек,— сказала

Эл-Су.
—	Это уже дело Порпортука мерить силы своего воз¬

раста,— сказал старик, у которого текла изо рта кровь.—

Все мы стареем. Но помни, старость никогда не бывает

настолько слаба, как это кажется юности.
И все старики, сидевшие кругом,, жевали беззубыми

деснами, одобрительно кивая и кашляя.
—	Я сказала ему, что никогда не буду его женой,—

настаивала Эл-Су.
—	И все-таки ты взяла у него в двадцать шесть раз

больше, чем все, что мы имеем? — спросил одноглазый

старик.
Эл-Су молчала.
—	Это правда? — И его единственный глаз вонзился

в нее, как буравчик.
—	Это правда,— сказала она.
Но через мгновение ее взорвало, и она со страстью

воскликнула:
—	Я все равно опять убегу! Я всегда буду убегать от

него!
—	Это уже забота Порпортука,— заметил другой ста¬

рик,— наше дело—вынести решение.
—	А какую цену ты за нее уплатил? — спросила у

Акуна.
—	Я ничего за liee не платил,— ответил он,— ибо она

дороже любых денег. Я не могу оценить ее ни на золотой

песок, ни на собак» ни на палатки или меха.
Старики принялись спорить о чем-то между собой

приглушенными голосами.
~ Эти старики, как лед,— сказал Акун по-англий¬

ски,— я не буду слушать их решения, Порпортук. Если

ты возьмешь Эл-Су, я непременно убью тебя.
Старики перестали разговаривать и подозрительно по¬

смотрели на Акуна.
—	Мы не понимаем языка, на котором ты говоришь,—

сказал один из них.
—	Он сказал, что убьет меня,— поспешил ответить

Порпортук^— так что лучше отобрать у него ружье и по
483

садить рядом кого-нибудь из ваших юношей, чтобы он не

причинил мне вреда. Он молод, а что такое для молодого

поломанные кости!
У беспомощного Акуна отобрали ружье и нож, и по

бокам сели два молодых индейца-маккензи. Одноглазый

старик встал и выпрямился.
—	Нас поражает цеиа, которая уплачена за женщи¬

ну,— начал он,— но разумность этой цены нас не ка¬

сается. Мы здесь для того, чтобы вынести решение, и мы

выносим решение. У нас нет никаких сомнений. Всем

известно, что Порпортук заплатил высокую цену за жен¬

щину Эл-Су. Поэтому женщина Эл-Су принадлежит Пор-

портуку и никому другому.
Он тяжело опустился на землю и закашлялся. Ста¬

рики закивали и тоже закашлялись.
—	Я убью тебя! — закричал по-английски Акун.
Порпортук усмехнулся и встал.
—	Вы вынесли справедливое решение,— сказал он

судьям,—и мои люди дадут вам много табаку. А теперь

пусть подведут ко мне эту женщину.
Акун заскрежетал зубами. Молодые индейцы схвати¬

ли Эл-Су — она не сопротивлялась, только лицо ее горело

мрачным огнем — и притащили к Порпортуку.
—	Сиди здесь, у моих ног, пока я буду говорить,—

приказал он. Потом он помолчал мгновение.— Это прав¬

да,— сказал он,— что я старый человек. Но я еще могу

понять пути молодости. Огонь еще не погас во мне.

И все-таки я уже не молод и не собираюсь все годы, кото¬

рые мне осталось прожить, гоняться на своих старых но¬

гах за Эл-Су. Она бегает быстро и хорошо. Она похожа

на лань. Я это хорошо знаю, потому что я видел это и

гнался за ней. Плохо, когда жена бегает так быстро.

Я заплатил за нее большую цену, а она убегает от меня.

Акун ничего не заплатил за нее, а она бежит к нему.
Когда я пришел к вам, люди маккензи, у меня была од¬

на мысль в голове. Когда я слушал ваш суд и думал о

быстрых ногах Эл-Су, у меня было много мыслей в го¬

лове. Теперь у меня опять только одна мысль, но совсем

не та, с которой я пришел сюда. Я скажу вам, о чем я ду¬

маю. Если собака однажды убежала от хозяина, она все¬

гда будет убегать от него. Сколько бы раз ее ни возвра¬

щали, она каждый раз будет убегать. Когда нам попа¬
484

дается такая собака, мы ее продаем. Эл-Су вроде такой

собаки, которая убегает. Я продам ее. Кто из совета ку¬

пит ее?
Старики кашляли и молчали.
—	Акун купил бы Эл-Су,—продолжал Порпортук,—

но у него нет денег. Поэтому я отдам ему эту женщину без

всякой платы. Я отдам ему ее сейчас же.
Нагнувшись, он взял Эл-Су за руку и повел ее че¬

рез круг, туда, где лежал на спине Акун.
—	У нее есть дурная привычка, Акун,— сказал он,

усаживая Эл-Су у ног Акуна.— Раньше она убегаЛа от

меня, а впредь она может убежать и от тебя. Но ты мо¬

жешь. не бояться, Акун, что она когда-нибудь убежит

от тебя. Я позабочусь, чтобы она не сделала этого. Она

никогда не убежит от тебя, даю слово Порпортука. Она

очень любит шутить. Я знаю это, она часто шутила на¬

до мной. И все-таки я решил один раз тоже пошутить.

И благодаря этой шутке я сохраню ее для тебя, Акун.
Нагнувшись, Порпортук скрестил ноги Эл-Су так, что

одна нога лежала на другой, и, прежде чем успели раз¬

гадать его замысел, разрядил свое ружье так, что пуля

лрошла через обе лодыжки. Когда Акун пьггался под¬

няться под тяжестью двух навалившихся на него юношей,

послышался хруст вновь ломающихся костей.
—	Это справедливо,— сказал один старик другому.
Эл-Су не издала ни звука. Она сидела и смотрела
на свои раздробленные ноги, на которых она уже никогда

не сможет ходить.
—	У меня крепкие ноги, Эл-Су,— сказал Акун,— но

они никогда не унесут меня прочь от тебя.
Эл-Су посмотрела на него, и в первый раз за все вре¬

мя, что он ее знал, Акун увидел в ее глазах слезы.
—	У тебя глаза, как у лани, Эл-Су,— сказал он.
—	Это ведь справедливо?—спросил Порпортук, со¬

бираясь уход1|;гь и злобно ухмыляясь сквозь дым.
—	Это спр'аведливо,—сказали старики и продолжали

сидеть молча.

ПРИМЕЧАНИЯ

МАРТИН ИДЕН
Роман «Мартин Иден» печатался в журнале «Пасифик манс<*

ли» с сентября 1908 года по сентябрь 1909 года и в сентябре

1909 года вышел отдельным изданием (Нью-Йорк). В нашем изда¬

нии роман печатается по тексту Гослитиздата (1955)^ с некото¬

рыми исправлениями.
Стр. 7. Суинберн, Алджернон Чарльз (1837—1909) — ан¬

глийский поэт. В своих сборниках «Песни перед восходом солн¬

ца», «Поэмы и баллады», в драматической трилогии, посвящен¬

ной Марии Стюарт («Шестеляр», «Босуэл», «Мария Стюарт»)

и других произведениях протестовал против лицемерия и ханже¬

ства современной ему действительности буржуазной, викториан¬

ской Англии. Однако в своей критике Суинберн не шел дальше

мелкобуржуазного радикализма; в последние годы жизни стал

петь гимны британскому империализму, прославляя англо-бур«

скую войну. Произведения Суинберна высоко ценились на рубеже

XIX—XX веков в Англии и США.
Стр. 25. Браунинг, Роберт (1812—1889) — английский поэт.

Эпигон реакционного романтизма. Его драматические поэмы

«Парацельз». «Сорделло», «Страфорд» и другие отличаются на¬

рочитой усложненностью формы.
Стр. 43. Лекки, Уильям (1838—1903) — английский бур¬

жуазный историк. Основной его труд «История Англии в

XVIII в.» содержит значительный фактический материал, но на¬

писан с идеалистических позиций.
Маршал, Альфред (1842—1924) —английский вульгарный

экономист. Работы Маршала «Начала политической эко¬

номии», «Промышленность и торговля», «Деньги, кредит и

коммерция» представляют собой эклектическую смесь из положе¬

ний различных вульгарных школ буржуазной политической эко¬

номии.
Стр. 52. Рикардо, Давид (1772 — 1823) — английский эконо-г
486

мист. Идеолог промышленной буржуазии в ее борьбе с землевла¬

дельческой аристократией в период промышленного переворота.

Главное произведение Рикардо — «Начала политической эконо¬

мии и налогового обложения». К. Маркс, дав последовательную и

всестороннюю критику теории Рикардо, показал историческое зна¬

чение его теории стоимости.
Смит, Адам (1723—1790) — английский экономист. Один из

выдающихся представителей классической буржуазной политиче-

ской экономии. Основное произведение — «Исследование о приро¬

де и причинах богатства народов».
Милль, Джеймс (1773—1836) — английский экономист, пуб¬

лицист и философа идеолог либерализма. Основная работа —

«Принципы политической экономии», где он, выступив в защиту

теории Рикардо, вместе с тем вульгаризировал ее, прийдя к явно

апологетическим выводам. Взгляды Милля были подвергнуты

уничтожающей критике со стороны К. Маркса.
Стр. 53. Блаватская, Елена Петровна (1831 — 1891) — писа¬

тельница (псевдоним Радда-Бай), создательница т. н. современной

теософии, то есть реакционного религиозного учения, признающего

источником познания мистическую интуицию, откровение. В

1875 году основала «теософическое общество» с центром в Нью-

Йорке, окружала себя таинственностью и производила «феноме¬

ны», долгое время интересовавшие ученый мир; впоследствии они

были разоблачены как самое грубое шарлатанство.
Стр. 64. ...он испытывал какое-то демократическое пристрастие

к Вагнеру,,. Вагнер Рихард (1813 — 1883)—немецкий компози¬

тор. Опера «Тангейзер» (1843 — 1845) — выдающееся произве¬

дение мирового искусства — написана в период, когда на Вагне¬

ра заметное воздействие оказывали философские и социально-эко¬

номические идеи Фейербаха,. Бакунина, Прудона. В ней, как и в

других операх этого периода—«Летучий голландец» (1841), «Ло-

энгрин» (1848),— ярко отражена идейно-художественная противо¬

речивость творческого развития композитора.
Стр. 83. Теннисон — см. примеч. к стр. 115.
Стр. 98. Спенсер. Герберт (1820—1903) — английский фило¬

соф, социолог и психолог, представитель позитивизма. В филосо¬

фии выступал как агностик, утверждал, что всякая попытка вый¬

ти за пределы субъективного человеческого опьгга является «ме¬

тафизикой» и задача исследователя поэтому заключается в поло¬

жительном описании явлений. В. И. Ленин подверг критике взгля¬

ды Спенсера как врага материализма.
Стр. 99. Ромене, Джорж Джон (1848—1894) — английский

биолог, современник и друг Ч. Дарвина.
Стр. 107. Соломон (960 — 935 до н. э.) — царь объединенного

Израильско-Иудейского царства. В литературе (Среднего Востока
487

и средневековья — премудрый, справедливый царь, повелитель ду¬

хов и т. д. Соломону ошибочно приписывается ряд произведений,

вошедших в библию: «Книга притчей», «Книга премудрости»,

«Песнь песней» и др.
Стр. 115. «In Memoriam» — поэма английского поэта Альфре¬

да Теннисона (1809— 1892). В ней сказалась попытка поэта при¬

мирить религию с наукой. Теннисон в своем творчестве продолжал

традиции реакционных романтиков, воспевал патриархальные нра¬

вы, религиозное самоотречение. Приверженность к буржуазному

строю, отсутствие каких-либо отступлений от ханжески-пуритан-

ской морали снискали поэту быстрое признание.
Стр. 127. Фиск, Джон (1842— 1901) — американский бур¬

жуазный историк и социолог; был идеологом нарождавшегося аме¬

риканского империализма.
Стр. 220. Метерлинк, Морис (1862 — 1949) — бельгийский

писатель-символист.
В основе философских взглядов и эстетики писателя лежат

идеалистические идеи приоритета «высшего» духовного мира над

миром реальным, утверждения мистической иррациональности

жизни и обреченности всего существующего, отрицания роли ра¬

зума и науки. Эти взгляды выражены в книгах «Сокровище сми¬

ренных», «Жизнь пчел» и в драмах «рока»: «Слепые», «Пелеас и

Мелисанда» и др.
Стр. 231. Джефферсон, Томас (1743— 1826) — выдающийся

американский просветитель XVIИ в., идеолог буржуазно-демокра¬

тического направления во время войны за независимость в Север¬

ной Америке 1775— 1783. В 1801 — 1809 — президент США.

Общественный идеал Джефферсона был близок к мелкобуржуаз¬

ному утопическому идеалу Ж.-Ж. Руссо и предусматривал бесплат¬

ное наделение землей «сех трудящихся. Джефферсон осуждал ги¬

гантскую концентрацию собственности в руках немногих, с одной

стороны, и разорение и обнищание трудящегося большинства об¬

щества — с другой.
Стр. 235. Цирцея — в древнегреческой мифологии дочь Гелио-

са и нимфы Персы, волшебница. Цир:цея обратила в свиней спут¬

ников Одиссея, крторый вынудил ее, однако, вернуть им челове¬

ческий образ.
Стр. 249. Вейсман, Август (1834—1914) — немецкий биолог,

один из основателей идеалистического учения о «веществе наслед¬

ственности» и независимости наследственности организмов от

условий их жизни. К. А. Тимирязев резко критиковал ряд теоре¬

тических положений Вейсмана.
Стр. 257. Ките, Джон (1795—1821) — английский поэт-ро¬

мантик. Подобно Шелли и Байрону, критически относился к

буржуазному обществу. Идеал общественного устройства видел в
488

античной Греции. Поэмы «Эндимион», «Ламия» и «Гиперион» пе>

редают общественные и эстетические воззрения поэта в символиче¬

ских и мифологических образах. Лирика Китса —одно из сокровищ

английской национальной поэзии. «Ода к осени» — образец высо¬

кого мастерства Китса.
Стр. 280. Джеймс, Генри (1843—1916) — американский пи¬

сатель, непопулярный в широкой публике, так как его произведе¬

ния были лишены фабульной занимательности, а утонченный ана¬

лиз человеческой психики, художественная техника и изобре¬

тательные приемы оставляли равнодушными его современни¬

ков Вместе с тем Джеймс — любимый писатель американских

эстетских кругов. Лондон относился к романам Джеймса кри¬

тически.
Россетти^ Данте Габриель (1828—1882) — английский живо¬

писец и поэт. Основатель и главный представитель «Братства пре¬

рафаэлитов», зачинатель .символизма в английском искусстве,

обращался к религиозным и мифологическим темам, средневеко¬

вым легендам, поэзии Данте.
Стр. 281. Беркли, Джордж (1685— 1735) — реакционный

английский философ, субъективный идеалист, епископ. Отстаивал

взгляд, будто вещи — это лишь совокупность ощущений, что «су¬

ществовать — значит быть воспринимаемым» и что понятия —

лишь условные знаки, не имеющие объективного содержания. Его

философия послужила одним из теоретических источников эмпи¬

риокритицизма.
Юм, Дэвид (1711 —1776) — английский философ, психолог, ис¬

торик и экономист, в философии выступал и как агностик, утвер¬

ждая непознаваемость сущего, и как идеалист, не признавая суще¬

ствования независимого от человека материального мира; за един¬

ственную реальность принимал лишь психические переживания че¬

ловека. Юм — предшественник психологического направления бур¬

жуазной политической экономии.
Стр. 282. Локк, Джон (1632—1704)—английский философ-

деист. Основная заслуга Локка в области философии состоит в

том, что он детально, ь основном с материалистических позиций,

обосновал принцип происхождения знаний и идей из чувственно¬

го опыта, отвергая идеалистическую теорию врожденных идей и

моральных принципов. Идеи Локка в дальнейшем были использо*

ваны представителями как материалистической, так и идеалистиче¬

ской философии. Идеалистические стороны учения Локка, в част¬

ности т. н. учение о вторичных качествах, использовали субъектив¬

ные идеалисты Беркли и Юм.
Стр. 285. Конрад, Джозеф (1857—1924) — псевдоним Юзефа

Конрада Коженевского, английского писателя, автора мастерски

написанных приключенческих новелл и романов.
489

ПОТЕРЯВШИЙ ЛИЦО
Сборник «Потерявший лицо» впервые издан в 1910 го¬

ду (Нью-Йорк. изд. Макмиллан).
Рассказ «Потерявший лицо» впервые опубликован в периоди¬

ческом издании «Нью-Йорк Гералд» 19 декабря 1908 года.
«Поручение»—в журнале «Сэнчури мэгэзин» в январе

1908 года.
«Меченый» — в журнале «Сансет мэгэзин» в феврале

1908 года.
«Костер» — в периодическом издании «Юс компэнион» в

мае 1902 года.
«Золотая Зорька»—в журнале «Хэмптоне Бродвэй мэгэзин»

в октябре 1908 года.
«Исчезновение Маркуса Обрайена» — в журнале «Ридер» в

январе 1908 года.
«Шутка Порпортука»— в журнале «Таймс мэгйзин» в декаб¬

ре 1906 года.
Стр. 434. „.задолго до находки Кармака,— 16 августа 1896 го¬

да Джорджем Кармаком в районе Клондайка было открыто бога¬

тейшее месторождение золота, послужившее сигналом для нача¬

ла «золотой лихорадки».
Стр. 461. Калибан — получеловек, полу чудовище; в перенос¬

ном смысле — неуклюжее, неряшливое существо.

СОДЕРЖАНИЕ
МАРТИН ИДЕН		5
ПОТЕРЯВШИЙ ЛИЦО
Потерявший лицо. Перевод Б. Грибанова	371
Поручение. Перевод Б. Грибанова	385
Меченый. Перевод Г. Озерской, . . 		399
Костер. Перевод В. Топер	411
Золотая Зорька. Перевод Б, Грибанова 		428
Исчезновение Маркуса ОЪрайена. Перевод Б, Г рибанова . ,	445
Шутка Порпортука. Перевод Б, Грибанова	460
Примечания . 		* . . .	486

ДЖЕК ЛОНДОН

Собрание сочинений

в 14 томах. Том VII.
Редактор

Г. Злобин.
Иллюстрации художника

П. Пинкисевича.
Оформление художника

В. Маркевича.
Технический редактор

А. Шагарина.
Подп. к печ. 6/VI 1961 г. Тираж

351 600 экз. Изд. № 1177. Заказ 1346.

Формат бум. 84х 1081/я,. Бум. л. 7,69.

Печ. л. 25,2 + 4 вклейки (0,41 печ. л.),

Уч.'Изд. л. 26,66. Цена 90 коп.
О^эдена Ленина типография газеты

«Правда» имени И. В. Сталина,

осква. улица «Правды», 24.