л /01—т
Книга II
МЕДИКИ И БЛОКАДА ВЗГЛЯД сквозь годы
" Per aspera ad astrd' ("Через трудности к звездам")
Международная ассоциация блокадников города-героя Ленинграда
Составители: доктор мед.наук Т . М. Голубева Н. Б. Ветошникова
серия “БЛОКАДА РАССЕКРЕЧЕННАЯ”
Книга II
МЕДИКИ И БЛОКАДА: взгляд сквозь годы.
Воспоминания, фрагменты дневников, свидетельства очевидцев, документальные материалы.
Санкт-Петербург 1997 г.
ББК 85.31
Б70
Составители: доктор мед.наук Т . М. Голубева Н. Б. Ветошникова
Научный консультант: доктор мед. наук, профессор М П. Ф. Гладких
Книга издана при участии:
•	АО "Петровский мост"
° Агентства "Нево"
•	Государственного добровольного общества "Жители блокадного Ленинграда"
© Международная ассоциация
блокадников города-героя Ленинграда	1997
© Т.М.Голубева, Н.Б.Ветошникова. Составление.	1997
© А.Я.Гребенщиков. Литературная обработка.	1997
© Е.Л.Сумароков. Компьютерный набор.	1997
ISBN 577320007-Х
ОГЛАВЛЕНИЕ.
В. И. Леоненко. Вступительное слово.	8
Ф. И. Машанский. В ответе за жизнь людей.	9
Портрет (вспоминают Е. П. Никитина, В. Ф. Машанский). 36
Неожиданный совет (свидетельствует В. Ф. Машанский).	37
Часть первая. ЕДИНСТВО НАУКИ И ПРАКТИКИ.
В. В. Ставская. Это был тоже передний край.	39
М. С. Греймер, В. К. Карелин, А. И. Штейнцайг.
Туберкулез в блокадном Ленинграде.	51
Л. С. Шулутко, Е. А. Сенчилло, Л. К. Николаева. “Фабрика" крови.	53
К.	В.	Белецкая. Подвиг ученого-хирурга.	55
М.	В.	Гликина. Тайны препарата ‘ П .	58
Т. В. Попова. Из ВИЭМа - в клиники и госпитали.	59
Е. П. Шварцвальд-Хмызникова. Витамины - это жизнь.	61
С. Е. Манойлов. Навсегда останется в памяти.	63
Л. П. Комиссарова. Санитарная организация Ленинграда.	64
Г. А. Владимирова. За санитарную грамотность.	70
О. И. Базан. Патологоанатомы помогают живым.	72
Н. Ф. Карпова. (Данилина)
Из блокадного кольца на Синявинские болота.	76
Н. Н. Самарин. Отрывки из дневника.	78
Часть вторая. МЫ ВЫПОЛНЯЛИ КЛЯТВУ ГИППОКРАТА.
С. С. Поггенполь. Полевой госпиталь на Васильевском острове. 84
Н. Д. Васильева (Марковская). От санинструктора до медсестры. 88
И. Э. Габер. Рядом с Морским экипажем.	89
К. А. Харчева. В эвакогоспитале на Литовской улице.	91
Э. С. Фишкова. "Антонов огонь”.	93
П. М. Каган. На Большую землю.	94
Л. ф. Овчинникова. Сила духа.	98
Т. М. Шакрецкая. Приказ есть приказ.	101
Л. Л. Мачковский. Санитаром в операционной.	102
Ф. И. Геллер.
Исповедь начальника зубоврачебного кабинета.	105
А. Ф. Федоров. Во втором эшелоне фронта.	106
Р. И. Малюкова. Сандружинницы.	108
М. П. Семенова. "Мы выстоим до конца!"	112
С. А. Юревич (Яковлева).
Меня берегла Смоленская Божья Матерь.	115
Н. В. Рыбина. Уродливые гримасы блокадного бытия.	119
6___________________________i5
Е. М. Былинкина. Так мы воевали с инфекциями.	123
О. Л. Петровичева (Судакова), М. Е. Чумакова, А. Б. Сапегина, Н. А. Егорова (Королева), Е. П. Платунова (Штейнберг)
Многому учились на ходу.	125
О. В.	Мальченко. Два эпизода.	128
Б. Н.	Коган-Филиппова. В армейском госпитале.	130
Е. С.	Николаева (Иванова). И в театр ходили...	132
Е. А.	Борисова (Дробина). Война - это изнурительный труд.	134
С. П. Глазунова. Светлые воспоминания.	135
А.	А. Клигерман. Скупые строки документов.	136
А. И. Смирнова. Мое боевое крещение.	137
Г. И. Амов. Провожая в последний путь...	139
Б. Л. Бородулина. Мы плакали и смеялись.	141
Н. Н. Стрункина (Богданова). На Каменном острове.	143
Н. В. Вераксо. Заботы врача-диэтолога.	144
Л. В. Бродинова. Не перестаешь удивляться.	145
Т. В. Пинаева (Перцева). Светлое и страшное.	146
Ю. Н. Гаврилова. Недалеко от Шлиссельбурга.	148
А. А. Афанасьева. Стационар - это спасение.	149
В.	Н. Болтунова (Денисова).В эвакопункте и на участке.	152
К. П. Денисова. В ответе за детей.	154
Т. Н. Шемшученко. В блокадных яслях.	157
14. Я. Ривлин. Из блокадного далека.	158
Н. Ф. Соколова. Горькая память.	163
Борис Рейн (Б. В. Рубинштейн).
Кружки на вражеской карте.	167
В. И. Леоненко. Не забыть блокадные годы.	171
М. В. Крачковская. В отделении новорожденных.	174
Д. Г. Баланевская.Т епло души - детям.	181
В. Г. Буракова. Среди хороших людей.	183
А.	И. Плинер. Не захотелось быть “счастливчиком”.	185
Л. П. Баумгартен. Я довольна прожитой жизнью.	187
В.	В. Морозова. Сил хватало на все.	188
А.	А. Филиппова. Мы были еще совсем девочки.	189
Т. А. Костина. ’’Надо!”	191
В.	П. Поддубская (Малеина). Нам было девятнадцать.	193
Б. Л. Муратова.” Если не мы, то кто же?”	196
М. Н. Тырса. Из Университета - в госпиталь.	200
Из архива Е. И. Акинфиевой-Виноградовой.
О нас писала блокадная пресса.	204
Из архива 3. С. Замчук. Выдержки из статьи А. Розен (1942).	205
Е. П. Глинская. Ветер бодрости.	207
И. К. Башурова. Мой блокадный дневник.	209
Часть третья. РЯДОМ С МЕДИКАМИ.
В. В. Курепин. Оценка “отлично”.	214
Т. И. Краснощекова. Мы делали пищевые дрожжи.	217
В. И. Астапович, Г. П. Белоновская.
Жили надеждой, жили мечтой.	217
:_____________________________________________________________________________________________________________________________________________i
Т. П. Доронина. Почетный донор СССР.	220
Т. И. Горская-Кулагина. В госпиталь пришли артисты.	222
П. С. Хейфец. Возвращали желание жить.	228
Часть четвертая. БЛАГОДАРНАЯ ПАМЯТЬ.
М. И. Виноградова. Слово о моем отце.	225
В. Ю. Макиенко. Возвращение к жизни.	227
К. Г. Лосина, О. Г. Богданова (Лосина), О. Г. Крайнова (Лосина). Не забудьте про нашу сестру!	228
О. Н. Володимерова. Посвящение маме.	228
Н. Б. Залькиндсон. При свете коптилок.	230
Н. А. Довтян. Круглосуточно.	230
Г. А. Хотина. Как спасли моего сына.	231
С. С. Чернов. Доктор Чернов.	231
Е. И. Глаз. Врач от Бога.	232
О. В. Ольконе. Участковый врач.	233
В. Д. Чебанов. О тех, кто меня спасал.	234
А.	В. Васильева. Доктор Вера Яновна.	236
В.	14. Кулина. Где Вы, Антонина Михайловна?	237
П. А. Кулиш. Как к святому человеку.	238
Н. Б. Ветошникова. Дядя Петя.	238
Часть пятая. ЭПИЗОДЫ. СИТУАЦИИ. ПОРТРЕТЫ.
3.	С. Горбунова. Здравствуй, сестренка!	240
Г. И. Лукашевич. Нас спасал храм.	241
Н. Г. Панова (Леженко).
Из “Корабелки” - в рентгенотехники.	242
Л. В. Сурнина. Даже дети седели.	242
А.	А. Курпатова (Мурик). Из Текстильного - в медицину.	243
О. А. Базаркина. Сын родился!	244
В.	А. Герцекова. Мои хождения по мукам.	245
Г. Я. Красильникова. Папин "эксперимент”.	246
К. В. Велецкая, Е. В. Карастелина. Столетие блокадного хирурга.	248
М. Б. Кривошеина. Добрый след.	248
Э. А. Бельская. Муза автора “Занимательной физики”	249
М. В. Зеленцова. Две врачебные семьи.	250
И. Н. Владимирская, В. Н. Тамбовцева. О нашем отце.	252
Е. В. Бутник-Северская, Памяти В. И. Мордвинкиной.	252
Ю. Е. Конев.
Сотрудники института антибиотиков в годы блокады. 253
В. А. Конева. Со студенческой скамьи - в военный госпиталь. 253
ЗАКЛЮЧЕНИЕ.
П. Ф. Гладких.
Блокадное здравоохранение как феномен в истории медицины. 255
8__________________________________f
УВАЖАЕМЫЕ ЧИТАТЕЛИ!
Перед вами еще одна книга о подвиге блокадного Ленинграда в годы Великой Отечественной войны. Но книга необычная, не повторяющая изданных ранее, открывающая малоизвестные или совсем неизвестные страницы нашей героической истории.
Устами ученых, врачей, медсестер в ней рассказывается о том, как в условиях города-фронта, под бомбежками и артобстрелами, еле живые от голода, медицинские работники лечили, выхаживали, спасали ленинградцев. В мировой истории еще не было ситуации, подобной той, в которой оказались медики блокады. Они с честью оправдали высокое звание подлинно профессиональных, мужественных и милосердных врачевателей людских душ и ран. Об этом в книге - взволнованные, идущие от глубины сердец слова благодарности спасенных, вернувшихся к жизни.
Эта книга - издание поистине многоплановое. Статьи руководителей городского здравоохранения, научных институтов и клиник, врачей, вершивших сложнейшие операции под грохот очередного обстрела, санитарок и нянечек, чье доброе слово тоже помогало людям подняться на ноги. Архивные документы, уникальные статистические материалы впервые нашедшие дорогу к современному читателю. И те личные воспоминания о пережитом, которые сегодня, спустя полвека с лишним после окончания войны, на вес золота - в них такие эпизоды, факты, что не могут, не должны остаться безвестными.
Так со страниц книги возникает общая картина подвига десятков и сотен уже умудренных жизненным опытом и совсем еще юных людей в белых халатах. Ла, блокада - это горе, страдания, братские могилы... Но это и атмосфера великой духовности, при которой доброта, человечность, отзывчивость становились нравственным законом, мерилом всей жизни осажденного города, той традицией, что вошла в плоть и кровь блокадников на всю их последующую жизнь. И сколько же сердечных сил вложили в создание этой традиции те, кому посвящена эта книга.
Это не только и не столько обращение в историю. Опыт научной и практической медицины тех лет - бесценное достояние и сегодня. Этот опыт напоминает, что даже в самых экстремальных условиях надо до последнего бороться за спасение человека, как боролись тогда.
Книга, которую вы сейчас раскроете, - подлинно коллективное творчество. Не только авторов, но и тех, кто собирал материалы, документы, воспоминания, многочисленных активистов добровольного общества “Жители блокадного Ленинграда". Спасибо им за это!
Надеемся, что книга эта будет полезной и интересной для медиков, для историков, для всех, кому дороги честь и слава блокадного Ленинграда - города-воина, города-победителя.
Председатель правления Добровольного общества “Жители блокадного Ленинграда” В. И. Леоненко.
Федор Исаакович Машанский
В ответе за жизнь людей
В начале марта 1942г. меня пригласили в Смольный к секретарю Горкома партии Я.ф.Капустину. Усадив меня против широкого, как зеленое поле, стола, секретарь Горкома сказал:
- На протяжении последних лет Вам уже дважды предлагали занять должность заведующего городским отделом здравоохранения. Всякий раз Вы категорически отказывались, и мы не настаи--вали. Теперь положение изменилось. Идет жестокая война с фашизмом. Город в осаде. Опасность эпидемических заболеваний приняла угрожающие размеры. Среди гражданского населения много раненых. Появились болезни, которых не было раньше, и врачи не знают, как с ними справиться. Словом, перед горздравом возникли чрезвычайно трудные задачи, и Городской комитет партии просит Вас взять на себя руководство отделом.
После такого вступления отказываться от хлопотной должности я не мог. Но согласился с условием, что это только до окончания войны.
-	При этом, - добавил я, - надеюсь, не встречу возражений против моей дальнейшей работе в институте.
-	Конечно, - кивнул Капустин, - Мы уже говорили об этом с товарищами Ждановым и Кузнецовым. Они тоже считают, что нецелесообразно лишать Вас возможности продолжать практическую и научную работу. Вынужденное отстранение от нее может повлечь и деквалификацию, не правда ли?
Он встал. Я счел визит законченным. Однако секретарь Горкома продолжил:
-	А к работе в горздраве приступайте немедленно. Сегодня. Не буду перечислять задачи, стоящие перед Вами, Вы в них сами раз
10
беретесь. Скажу только, что нас очень беспокоят проблемы предупреждения в городе эпидемий...
Прямо из Смольного я отправился в горздрав. Пешком - трамваи не ходили. Отдел здравоохранения Ленгорисполкома находился, как и сейчас, на Малой Садовой, тогда ул. Пролеткульта Дорога была долгой, ее вполне хватало и для раздумий о сложности моей новой работы, и для живых иллюстраций - любая, даже менее продолжительная прогулка по осажденному городу, предоставляла их в избытке.
Каким был Ленинград в то время знают не только мои земляки пережившие блокаду. Эго страницы истории, которые касаются сердце каждого советского человека, даже послевоенных поколений.
Городу не хватало электроэнергии. Даже работа промышленных предприятий велась в ограниченных размерах. В жилых домах электрическое освещение вообще отсутствовало. Керосина ж« купить было негде. Из-за недостатка топлива в зданиях, неотапливаемых уже несколько месяцев, было сыро и холодно. Фанера заменявшая выбитые стекла, не сохраняла тепла и не пропускала света. Люди находились в доме в верхней одежде. Белье постирап было негде - водопровод не действовал, бани не работали. Водч же, с большим трудом добытую в прорубях рек и каналов, расходовали чрезвычайно экономно. Не работала канализация, дворы г лестницы были загрязнены нечистотами. Все это на фоне отчаянногс голода, постоянных бомбежек и артобстрелов, о них радио сообщало по многу раз в день, да и без объявлений гром войны бы; хорошо слышен.
Чудес на свете не бывает - в этих условиях люди гибли и болелг страшно. А в нетопленных больницах, промороженных кабинета? поликлиник и амбулаторий даже нельзя было раздеть больного Частые артналеты, воздушные тревоги и запрещенные в связи < ними движения по улицам затрудняли своевременное посещение больных на дому.
И вот при всем при этом следовало быстро наладить систему мер для действенного лечения “блокадных” болезней и в первук очередь эпидемических заболеваний - впереди была весна.
Коллеги
Когда приступаешь к любому новому делу, наибольшую трудность вызывает первый вопрос: с чего начинать? Мне ответ нг него подсказала сама обстановка в горздраве. Она была удручающая, хотя и объяснимая тяжелыми временами.
Здание на Малой Садовой, как и все учреждения, не отапливалось. В холодном, захламленном помещении слонялись небритые
давно не мывшиеся, одетые кто во что люди. Мрачный блокадный быт. Никакого анализа не требовалось - мне сразу стало ясно: в этой обстановке решение масштабных задач, стоящих перед отделом, немыслимо.
И первое, что я сделал, вступив в должность, велел своему секретарю не пускать ко мне в кабинет небритых сотрудников, без галстука и чистого воротничка. Подчиненных такое распоряжение удивило, некоторых даже возмутило, но я оставался непреклонен в этом требовании и добился своего.
Был у нас один инспектор, “гроза главврачей”, из той категории службистов, которая вне службы жизнь свою не мыслила, да по существу и не имела личной жизни. Отличаясь абсолютным равнодушием ко всему, что касалось его собственного быта, он - сколько его помнили - всегда ходил в косоворотке. Ею, очевидно, перечень его нарядов и исчерпывался. Так вот даже этот инспектор явился на работу в костюме и при галстуке. Непонятно было, откуда он это все взял и как решился изменить свой привычный облик.
Теперь я думаю, что он, опытный административный работник, может быть, острее других понял, насколько требование нового начальника не профессорский каприз, а служебная необходимость. Мне, действительно, нужны были подтянутые, опрятные сотрудники не для антуража, а для дела. Ведь трудностями блокадного быта можно многое объяснить, многое оправдать, от запущенной внешности до запущенной работы. Нам же, ленинградским врачам, предстояло провести широкомасштабную операцию по спасению жизней жителей города вопреки тем условиям, в которые поставила Ленинград вражеская блокада. Это противостояние следовало сделать заметным даже внешне, а с кого же начинать, как не с аппарата управления медицинской службы города?
К чести сотрудников горздрава, им не пришлось долго приспосабливаться к новым задачам. Люди, исполненные высокого чувства долга, они сердцем воспринимали выпавшую на их долю сложную миссию. На всю жизнь я сохранил благодарное чувство к своим соратникам по работе времен блокады. Каждый из них был по-своему интересной личностью, каждый вложил свою лепту в успех общего дела.
Вот мой первый заместитель П.Д.Никифоров, человек исключительного мужества и честности. В годы первой мировой войны он был летчиком. После демобилизации работал заведующим хозяйством одной из крупных больниц. Там с ним произошла такая история. Как-то Павел Дмитриевич, наняв извозчика, вез из банка в больницу казенные деньги. На него напали грабители. У начхоза пистолет, вооружены и бандиты - завязалась перестрелка. Но Никифоров, даже раненый, деньги из рук не выпустил...
12
Позже Павел Дмитриевич работал заместителем заведующего Пе троградским райздравом, а после окончания медицинского институ та стал врачом. Во время блокады он возглавлял санитарную служб дивизии на Ленинградском фронте, но был отозван из армии aaj работы в горздраве. Талантливый организатор, П.Д.Никифоров поль зовался большим авторитетом среди ленинградских врачей.
Санитарное управление возглавлял М.Я.Никитин. Михаил Яков левич был опытным санитарным врачом, знающим санитарньи нормы, умеющим добиваться их осуществления. Никитин сыгра важную роль в организации и проведении работы, имевшей ре шающее значение для предотвращения эпидемий в Ленинграде генеральной очистке города весной 1942 года.
Высококвалифицированный педиатр (впоследствии он воз главлял кафедру педиатрии в Педиатрическом институте) Э.И.Вол чек ведал в горздравотделе управлением детства. Сотрудники это го управления относились к своим обязанностям так, будто в дет ских домах, детсадах, яслях и больницах были их родные дети. I стремлении облегчить участь маленьких ленинградцев они не жалели ни сил своих, ни здоровья, даже болели одними с ними болезнями. Так, сама заразилась сыпняком, гася очаг сыпного тифа 1 детском доме, заведующая сектором подростков управления Л.Д.Борисова. В заслугу управлению следует поставить важную реорганизацию педиатрической службы, способствовавшую объединения врачебных сил. До войны в Ленинграде раздельно обслуживалиа дети до трехлетнего возраста и после трех лет. Управление организовало своего рода референдум по поводу целесообразности стол1 узкой специализации, и в результате опроса было решено объединить работу макро- и микропедиатров.
Незаменимым на своем месте был мой заместитель по планово-финансовым вопросам Г.С.Левин. Он ведал хозяйством, снабжением медицинских учреждений города. Г.С.Левин всегда знал сколько одеял, подушек, белья требуется системе горздрава, сколько всего этого имеется в каждой больнице и поликлинике. Я, надо сказать, данными вопросами совершенно не владел и даже н< пытался овладеть, понимая, что мне все равно не осилить начхо-зовских премудростей. К нему часто обращались работники райз-дравов, и этот мягкий, культурный человек всегда находил наиболее справедливые решения. Г.С.Левина можно было найти в горздраве утром, днем, ночью, в то же время он хорошо знал положение дел в поликлиниках, больницах, яслях, институтах города, а ведь для этого там надо было бывать.
Громадную работу по предупреждению и ликвидации вспышек эпидемических заболеваний провел заведующий противоэпидемическим управлением И.М.Аншелес - большой специалист в своей области.
13
Хлопотная должность - начальник больничного управления. Троих одного за другим пришлось освободить, прежде чем ее занял А.А.Кондрашов. Знающий дело врач, спокойный, уравновешенный человек, в работе он был педантично настойчив. Ему приходилось труднее многих. Больницы не отапливались, больные голодали, белье стирать было почти невозможно из-за отсутствия горячей воды, особенно в первую блокадную зиму. Кондрашов и его помощники трудились на пределе возможного.
Высокий, стройный, молодой мужчина с неизменной папиросой во рту - И.В.Назимов, начальник внебольничной помощи. Он руководил работой диспансеров, поликлиник, медико-санитарных частей промышленных предприятий. Многих врачей этих учреждений Назимов знал не только по фамилии, но и по имени-отчеству, знал их деловые качества, а с наиболее квалифицированными постоянно советовался. У него должность тоже была несладкая, ведь он и подведомственные ему врачи находились, как принято говорить, на переднем крае. Во время блокады количество больных резко увеличилось, болело почти все население Ленинграда, но И.В.Назимов сумел так наладить работу поликлиник, что каждый больной точно знал, когда ему надо пойти к врачу, и время ожидания приема не превышало пяти-десяти минут. Да, Назимов не мог сделать нетопленные кабинеты врачей теплыми, не мог их хорошо осветить. Он многого не мог тогда сделать по независящим от него причинам, но то, что было в его силах, он делал хорошо.
Среди работников горздрава были судебно-медицинские эксперты. Их задача заключалась в том, чтобы определять правомерность того или иного способа лечения, добросовестность медиков (бывает, и на врачей обращаются в суд). Упомяну одного из экспертов - доктора Н.И.Ижевского. Уважением он пользовался огромным. Это было известно, однако, зимой 1942 г. представилось трагичное, но очень убедительное тому подтверждение. В ту самую страшную первую блокадную зиму Ижевский умер, по-видимому от голода. Никакого оповещения о его смерти сделано не было. И все же на похороны пришло много народу, в большинстве - врачей. День, помнится, выдался ужасный: дул холодный ветер, метель так и подхватывала идущих за гробом. А тут еще - до Волкова кладбища оставалось не более двух-трех километров -начался ожесточенный артиллерийский обстрел Московского района. Когда разрывы снарядов приближались, похоронная процессия останавливалась, гроб (его несли на руках) опускали на землю и ложились вокруг него, пережидая обстрел. Потом гроб вновь поднимали, несли торжественно, не торопясь. И так до самого кладбища. Ни один человек не ушел до захоронения.
Меня окружали преданные долгу, честные, благородные люди. Чем ближе я узнавал их, тем меньше оставалось во мне сомнений
14
по поводу выполнимости стоящих перед нами задач. Ну, а случая проверить себя в деле нам долго ждать не пришлось. Опасность эпидемий вставала реально, во весь рост.
В борьбе с эпидемиями
К весне 1942 года тифозная вошь представляла, пожалуй, не меньшую опасность в городе, чем вражеские войска на подступах к нему. Долгие месяцы без воды, тепла, света и пищи даром не прошли даже для тех, кто выжил. Фашисты рассчитывали, что эпидемии смогут сделать то, чего не удалось добиться их авиации и дальнобойной артиллерии. Они не гнушались методами бактериологической диверсии - пропускали через линию фронта в Ленинград больных сыпным тифом. Первый такой случай привел к трагическим последствиям, но и приучил к осторожности. Четырнадцатилетний мальчик, пришедший с оккупированной территории в город, был помещен в детский дом Фрунзенского района. Как потом выяснилось, он был болен сыпняком. В детском доме вспыхнул тиф. Многие из воспитанников умерли.
Впредь каждого пропущенного через линию фронта мы выдерживали в карантине. Гитлеровцам не удалось таким образом создать в Ленинграде новые очаги инфекции. Но положение оставалось очень серьезным. В конце марта Городской комитет партии предложил мне дать исчерпывающий отчет о состоянии дел с эпидемическими заболеваниями. Общими усилиями начальников управлений и секторов горздравотдела такой документ был создан. В нем содержались обширные цифровые данные, анализ тенденций развития эпидемических заболеваний, - тифов, дизентерии, детских инфекции. Сгущать краски нам не было нужды, но и скрывать правды не имело смысла. И конечно, картина получилась весьма удручающей.
Обзор был послан руководителю Ленинградской партийной организации А.А.Жданову, секретарю горкома ВКП(б), председателю горисполкома и командующему войсками Ленинградского фронта. Копия этого отчета попала и к военному прокурору Ленинграда.
Каждый реагировал по-своему. Прокурор решил принять меры немедля: на следующий день он приказал начать следствие по делу о привлечении меня к ответственности за эпидемическое неблагополучие города. Далее последовал вызов на допрос. Я ознакомился с обвинительным заключением, но обсуждать его отказался - оно все было основано на нашем обзоре. Сказал только, что доклад написан и подписан мной, он соответствует истинному положению дел, значит и обвинение составлено правильно - ничего добавить или опровергнуть не могу. Сколько следователь не бился, так
15
обвинение и не пополнилось ничем. Меня отпустили домой до утра с тем, чтобы “одумался” и назвал других виновных по делу.
Я понимал мотивы прокурорской настойчивости. Наш отчет действительно не мог не взволновать. В нем было прямо указано, что большое количество находящихся в Ленинграде заразных больных представляет угрозу существованию всего населения Ленинграда и войск Ленинградского фронта. Военный прокурор не мог пренебречь таким сигналом, однако, немедленное наказание виновных мне представлялось не самым радикальным методом борьбы с эпидемиями.
Я отправился в Смольный к А.А.Кузнецову и спросил его, не рано ли меня собираются судить? Разобравшись в ситуации, секретарь горкома пообещал, что больше мне не придется ходить на допросы в прокуратуру. Действительно, больше меня туда не вызывали.
Но вскоре поздно ночью позвонил начальник милиции города комиссар 2-го ранга Е.С.Грушко и попросил явиться к нему. Еще свежи были в памяти беседы с прокурором, так что от вызова в милицию ничего хорошего я не ждал. Полный мрачных мыслей отправился на Дворцовую площадь, где размещалось тогда городское управление милиции.
В кабинете кроме Грушко находился его заместитель комиссар милиции 3-го ранга Аверкиев. Беседа завязывалась трудно. Я все ждал обвинений в каких-либо преступлениях и потому долго не мог понять, чего от меня хотят милицейские начальники. Наконец выяснилось: пригласили, чтобы узнать, какая помощь от милиции потребуется в борьбе с эпидемиями.
Это уже было совсем другое дело. Забегая вперед, скажу, что органы охраны правопорядка оказали нам неоценимую помощь. Без этого вряд ли удалось бы развернуть эффективную работу санпропускников, сыгравших решающую роль в локализации распространения заразных заболеваний, выявления больных. А в ту ночь, когда мы с комиссаром вырабатывали совместный план действий, наша беседа затянулась надолго. Расстались мы довольные друг другом.
К слову, моих собеседников очень удивило, что я хожу без личного оружия. Они подобрали, и даже пристреляли пистолет и вручили мне. Однако пистолет был так велик и тяжел, что мне пришлось бы нацепить на свой гражданский пиджак портупею с кобурой. Находчивый Грушко предложил отличный с его точки зрения выход; “Вы ведь можете носить военный костюм, пусть без погон, а уж к нему кобуру с пистолетом”. Этот вариант меня явно не устраивал, но отказываться от подарка было неловко. Сошлись на компромиссном решении: я взял самый маленький револьвер, положил его в карман и носил до тех пор, пока и карман, и брюки над ним не порвались, что случилось, кстати, довольно быстро. Поместил я свое оружие в стоящий у меня в служебном
16
кабинете сейф, где хранились бритвенные принадлежности. Вот когда этот сейф оказался мне действительно нужен.
Наступление на „сыпняк”
Для ликвидации очагов сыпного тифа требовалось полное уничтожение источника заразы - тифозной вши. Проведение этого мероприятия в крупных населенных пунктах в короткий срок считалось органами здравоохранения нереальным. Однако понятия о границах реального в осажденном Ленинграде уже претерпели значительные изменения. Мы за дело взялись и в успех верили.
Прежде всего следовало обеспечить своевременную изоляцию всех больных сыпняком. Было развернуто достаточное количество коек. Несмотря на громадные разрушения, свободных помещений было в избытке. Мы выбирали пустующее здание - и через несколько дней здесь уже функционировал более или менее налаженный стационар. Горисполком постоянно оказывал нам помощь. Видно, наш обзор все-таки сыграл свою роль - тратить понапрасну силы на доказывание нужд санитарной службы нам не приходилось. По распоряжению исполкома действующие предприятия выпускали кровати, больничную мебель, белье. Мы получили возможность госпитализировать всех заразных больных с подозрением на такие заболевания. Досконально выявлялись источники инфекции, контакты больных.
На словах все выглядит просто, но как трудно было это осуществить. Чего стоило хотя бы своевременное выявление контактов заразных больных в условиях колоссальной внутригородской миграции населения - многие ленинградцы имели квартиры в одном месте, но по ряду причин жили в другом. Вспоминаю характерный случай, происшедший на центральном телеграфе. Сотрудница отработала смену, утром ушла домой, и в тот же день у нее был обнаружен сыпной тиф. Следовало немедленно осмотреть всех служащих телеграфа, с которыми больная общалась, а они ведь тоже разошлись по домам, кто куда - неизвестно. Но путем тщательных опросов врачи сумели отыскать и осмотреть всех - около ста человек.
Сколь большую роль ни сыграло решение задачи своевременной изоляции больных сыпным тифом, это означало лишь полдела. Далее следовало ликвидировать условия возникновения и распространения инфекций. Здесь определяющее значение имела проведенная по инициативе партийной организации Ленинграда и Ленгорисполкома генеральная очистка города. В ней участвовало все население города, способное двигаться. В первый день, 27 марта 1942 г. за работу взялись 143 тысячи ленинградцев, на следующий день - на сто тысяч больше. Ломами и лопатами ослабев-
17
шие после блокадной зимы люди кололи лед, сгребали снег, свозили его на фанерных волокушах к рекам и каналам. Освобождались от снега и нечистот улицы, площади, парки, дворы, домовые лестницы, квартиры. Контроль за генеральной очисткой осуществляли санитарные врачи во главе с моим заместителем, главным санитарным инспектором города М.Я.Никитиным. И когда весеннее солнце согнало остатки снега, а первый дождь омыл улицы, Ленинград стал чистым, опрятным, сверкающим неповторимой красотой.
Первая блокадная зима со всей суровостью предупредила о необходимости заготовки топлива. Но где его взять? Объемы лесозаготовок и добычи на торфопредприятиях обеспечить Ленинград не могли. Сгоряча возникла идея спилить на дрова деревья садов и парков города. Вековые дубы, клены, лиственницы, липы Елагина, Каменного, Петровского, Крестовского островов, парков и садов, всегда украшавших Ленинград, оказались под угрозой. К счастью, этот проект отпал: главный архитектор города Николай Варфоломеевич Баранов предложил использовать на топливо деревянные дома, с дореволюционных времен в большом количестве лепившиеся по окраинам.
Н.В.Баранов сумел настоять на своем решении. Оно позволяло и топливо добыть, и сохранить великолепные парки, и - думаю, опытный градостроитель Баранов предполагал освободить “строительную площадку” под будущие архитектурные ансамбли, новые, отвечающие духу времени кварталы, в которых жить послевоенным поколениям ленинградцев. Так и случилось: на месте разобранных в годы блокады деревянных домов в Петроградском, Выборгском, Володарском (ныне Невском), Московском и других районах ныне стоят современные многоэтажные здания, школы, клубы, больницы, стадионы, магазины.
Трудно добытое топливо требовало иного, чем прежде, более экономного его использования. В течении весны и лета 1942 г. ленинградцы быстро научились строить печи, их изготовили тысячи, различных конструкций. Материалом служили кирпичи от разрушенных зданий. Такие печи ставили, в основном, в учреждениях и на предприятиях. В квартирах предпочтение отдавалось известным еще со времен гражданской войны “буржуйкам”, существенные недостатки которых перечеркивались одним неоспоримым достоинством: они не требовали много топлива. Таким образом, осенью 1942 г. жители большинства домов Ленинграда имели горячую воду и не так мерзли в квартирах. Шло восстановление водоснабжения и канализации. Люди получили возможность мыться. В домах открылись душевые общего пользования, прачечные. Понемногу налаживалась работа бань. Для обеззараживания белья, одежды, матрасов и одеял использовали специальные по-
18
движные сооружения, прозванные в народе “вошебойками”, - их в большом количестве выпускал вагоностроительный завод им. И. Е. Егорова.
В результате к осени 1942 г., как мы и планировали, Ленинград был полностью избавлен от тифозной вши. Эпидемию удалось погасить. Однако угроза возникновения новых вспышек существовала в течении всего времени блокады. Опасная инфекция требовала постоянного внимания, постоянной борьбы с ней. И' санитарные врачи всегда были начеку, очаги сыпняка больше не возникали. Но оставался брюшной тиф...
“Опасная” прививка
Естественно, всему населению Ленинграда были сделаны прививки от брюшного тифа. Полной гарантии от заболевания они, правда, не давали, но вероятность заражения резко снижалась, а сама болезнь протекала значительно легче.
И вот, изучая оперативную статистику, я обратил внимание не такой факт: при небольшом в сравнении со взрослым населением количестве детей в Ленинграде число заболевших и умерших от брюшного тифа было необоснованно велико. Объяснялось же все удручающе просто: детям запрещалось делать противотифозные прививки.
Сам собой напрашивался вывод - нарушить запрет. Это я и предложил заведующему противоэпидемическим управлением. И.М.Аншелес ответил категорическим отказом.
- Ни в СССР, ни на Западе такие прививки детям производить не разрешается, - пояснил он.
Но смириться не хотелось. Тем более, я чувствовал, что говорю с единомышленником. В конце концов Аншелес же и подсказал выход из положения:
- Напишите строго секретный приказ, обязывающий противоэпидемическое управление произвести прививки. Он будет выполнен.
Наступил мой черед глубоко задуматься. Легко сказать, отдать приказ о прививках, прекрасно зная, что они противозаконны. Этот вопрос обсуждали специалисты, знающие люди установили такой запрет. Кто дал нам право сомневаться в правильности их решения?.. И в то же время - где и когда была такая ситуация, как в блокадном Ленинграде? Значит, стоит рискнуть? Но риск касается здоровья, жизни детей, нам доверенных. Можем ли мы этим доверием злоупотребить? Однако, избавившись от риска, мы не избавим детей от тяжкого заболевания, от смертей, которых и так на их долю досталось немало. Мириться с этим? Мы же врачи...
19
И я решился.
Но возникла новая проблема. Прежде чем предпринять такой серьезный шаг, требовалось получить разрешение у руководителей города, в частности, Алексея Александровича Кузнецова. Возможно, он бы и дал добро. Он нам верил. Но имеем ли мы моральное право в таком специальном вопросе перекладывать ответственность на него? Кузнецов не биолог, не врач. Я решил: дело будем делать мы, мы же за него и ответим.
И вот строго секретный приказ подписан. Первые прививки сделаны. Сначала небольшому количеству детей, находящихся в учреждениях горздравотдела. Когда выяснилось, что маленькие пациенты перенесли прививки удовлетворительно, вновь провели эксперимент, тоже очень ограниченный. Затем сделали прививки нескольким группам детей. Разумеется, за детьми было установлено строгое врачебное наблюдение. Несколько раз в сутки мне поступала информация об их состоянии.
Выяснилось, что дети переносят “запретные” прививки вполне удовлетворительно. С легким сердцем я издал открытый приказ о проведении обязательных прививок против брюшного тифа всем детям с двухлетнего возраста. И маленькие ленинградцы первыми в нашей стране были избавлены от распространенного тогда и во многих случаях смертельного заболевания.
Вот теперь уже можно было идти к Кузнецову. Нечасто мне приходилось видеть Алексея Александровича в таком радостном возбуждении.
- Эту победу надо тут же отпраздновать, - смеялся он. - Вы, насколько я знаю, поклонник сухого закона?
Я утвердительно кивнул головой.
-	Ну тогда нам остается любезный Вашему сердцу чай.
Нам принесли горячий чай с лимоном, мы подсели к маленькому столику и секретарь Горкома, все еще переживая счастливую новость, говорил:
-	Теперь противотифозные прививки будут делать по всей стране, а потом этот метод станет планетарным. Вы не только детей спасли, Вы подтвердили высокое звание ленинградских врачей!
Вопреки резолюции
Из огорчений и редких радостей складывались наши будни. Не успевали мы перевести дух после решения одной проблемы, как наваливалась следующая, требующая двойных усилий. Так, лишь справились с брюшным тифом, возникла еще более страшная угроза: холера.
Скорость распространения этой инфекции трудно предугадать. У А.С.Пушкина есть запись, как за шахматами один дерптский студент сказал ему, что холера подошла к границам империи, зна-
20
чит, через пять лет она будет в Москве. И действительно, через пять лет в Москве возникла эпидемия холеры. Дерптский студент в расчетах не ошибся. Дав холере пять лет на дорогу от границы до сердца России, он, разумеется, учитывал и расстояние, и скорость движения транспорта в то время, и, надо думать, плотность населения. Ну, а в 1942 году, когда крестьянскую телегу заменил самолет, за сутки-двое инфекция могла перенестись из одного конца страны в другой. Так что, получив известие о возникновении вспышек холеры в низовьях Волги, мы понимали: надо быть готовым вести борьбу с опаснейшей болезнью уже завтра.
Необходимыми препаратами Ленинград не располагал вообще. Я связался по телефону с наркомом здравоохранения СССР Г.А.Митеревым, попросил прислать пять-десять тонн холерного бактериофага. Беседа была краткой, но ясной: наркомат ничем помочь не может. “Выходите из положения сами”, - посоветовал Митерев. А как? Надо изготовить препарат самостоятельно.
В принципе, это не проблема, если бы не блокада, не постоянные артобстрелы и бомбежки. Дело в том, что при изготовлении холерного бактериофага необходимо работать с живым холерным вибрионом. В любую минуту бомба или снаряд могут попасть в лабораторию, где готовят бактериофаг, и тогда холерная эпидемия возникнет в Ленинграде вне зависимости от того, завезут нам инфекцию или нет.
С другой стороны, сидеть сложа руки тоже нельзя. Не имея этого препарата, мы безоружны, и появление холеры ставит под угрозу страшнейшей эпидемии население города, войска фронта. Вдоволь намучившись над выбором, мы решили все-таки бактериофаг делать. Приняв, естественно, все меры предосторожности.
Следовало, однако, получить на это разрешение. В Горкоме ВКП(б) вопросами здравоохранения в то время ведал А.П.Смирнов. Выслушав меня, Александр Петрович сказал:
- Приходите завтра, примерно в это же время, и я дам ответ.
Было три часа ночи. Тогда это время считалось рабочим, и я решил ждать. Через несколько часов меня пригласили в особый сектор Горкома и дали прочесть документ. В нем со стенографической точностью было изложено мое сообщение А.П.Смирнову и по диагонали - резолюция: “Делать бактериофаг категорически запрещаю, так как в ленинградских условиях это представляет очень большую опасность”. Подпись четкая: “А.А.Кузнецов”.
Я расписался в том, что с докладной запиской А.П.Смирнова и резолюцией А.А.Кузнецова ознакомлен. Положение теперь еще более осложнилось. Был большой соблазн подчиниться, так оно спокойнее. Но возникни холерная эпидемия, кто из нас сможет успокоить себя тем, что он точно соблюдал инструкцию?
21
Собственная совесть - самый строгий судья. Вернувшись в горздрав, я пригласил директора Института вакцин и сывороток доктора А.А.Синицкого и поручил ему производство бактериофага. Правда, прежде чем окончательно решить вопрос, мы втроем с Синицким и Аншелесом отправились в институт и на месте определили меры предосторожности.
Сейф, в котором хранились холерные микробы, был опущен в подвал. Туда же отправились лаборанты, которым предстояло находиться там в течении всего времени работы и сверх того - в инкубационный период. Им подали необходимое оборудование, препараты, мясо (бактериофаг готовится на мясном бульоне), которое в условиях блокады достать было делом, мягко говоря, непростым. В общем, нам удалось свести вероятность заражения до минимума. Даже если бы поблизости от института разорвались бомба или снаряд, в подвале разрушений не произошло бы. Но гарантировать полную безопасность мы, конечно, не могли, и все время, пока продолжалась работа, никто из нас, к ней причастных, не спал спокойно.
Мне доводилось очень часто бывать у Кузнецова. Однако в период производства бактериофага я не являлся к нему ни разу. Решился на это лишь когда препарат был изготовлен и доставлен на склад.
Прийдя к А.А.Кузнецову и, как обычно, доложив о текущих делах, я попросил освободить меня от работы в горздраве.
- Почему? - удивился Кузнецов.
- Вы докладную записку товарища Смирнова помните?
- Как же, отлично помню. Я категорически запретил изготовлять холерный бактериофаг.
- Меня ознакомили с Вашей резолюцией. И тем не менее в тот же день я приказал бактериофаг готовить. Сегодня пять тонн препарата находятся на складе и в любую минуту могут быть использованы в деле...
До сих пор помню, какая повисла тишина. Долго молча смотрел на меня секретарь Горкома, потом сказал:
- Вы знаете, что прокурор у нас военный? Случись в лаборатории какой-нибудь “проскок’, Вас бы расстреляли!
- Знаю, - ответил я. - Знаю также и то, что если бы в Ленинград завезли холеру, я отлично укрылся бы за вашей спиной. А куда бы спрятались население города и войска фронта? Вы, конечно, должны наказать меня за невыполнение Вашего приказа, а от работы в горздраве, прошу, увольте. Я ведь и в следующий раз поступлю также.
Я не кокетничал, когда говорил о наказании. Хоть победителей, говорят, не судят, но время было не такое, чтобы невыполнение приказа прощалось. Однако то, что после долгого раздумья сказал
22'f>
Кузнецов, все же удивило, и чувство безграничного уважения, которое я всегда испытывал к этому человеку, еще больше укрепилось во мне.
- Вы поступили правильно, - твердо произнес он. - Я бы, наверное, поступил также. На Вашей работе иначе нельзя. И в дальнейшем делайте все, что посчитаете необходимым, исходя из научных соображений и практической целесообразности. Мы Вас всегда поддержим. Так что инцидент исчерпан. Будем и дальше работать вместе.
...Надо сказать, злополучный бактериофаг нам так и не понадобился. Вспышки эпидемии были погашены на месте их возникновения, в Ленинград холерных больных не завезли. Но дело не в этом. История с бактериофагом многому научила, многое прояснила в отношении руководителей Ленинграда к вопросам охраны здоровья жителей осажденного города. Вскоре после беседы с Кузнецовым у меня состоялась встреча с А.А.Ждановым. Он собирался принять меня минут на тридцать-сорок, но мы проговорили более трех часов. Из кабинета я вышел окрыленный: наши нужды понимали, нам готовы были оказать полную поддержку, в нас верили.
При таком отношении можно было сворачивать горы. Впрочем, нечто подобное от ленинградских врачей и требовалось.
Главные специалисты
Борьба с эпидемиями во все времена требовала колоссальной мобилизации медицинских сил. Уникальность нашей работы заключалась не в этом, и даже не в том, что блокадная обстановка делала необычайно сложным решение и более простых задач, чем ликвидация эпидемий. Гораздо большее значение имело то, что в условиях блокады мы были поставлены перед необходимостью осуществлять крупные практические мероприятия по охране здоровья и спасению жизней ленинградцев одновременно с решением важнейших научно-методических проблем. В обычных условиях на это требовались годы, а нам обстановка уделяла дни, не оставляя времени на промедление - от этого зависела судьба не отдельных больных, а всего населения города.
В момент моего назначения на работу в горздрав в качестве первоочередной ставилась задача борьбы с так называемыми блокадными болезнями. Однако не ошибусь, если скажу, что в 1942 году все болезни ленинградцев были блокадными. Около 90 процентов населения страдало алиментарной дистрофией, авитаминозами, почти 90 процентов женщин - нарушением функций половых желез (аменорреей). Все остальные недуги, в том числе и появившиеся вследствие блокадных же условий эпидемические
f*23
заболевания, протекали уже на этом фоне и получали соответствующую окраску. Любую болезнь мы должны были научиться лечить с учетом блокадных условий. А новые заболевания вообще требовали разработки методик лечения с самых азов.
Работа медицинской службы осажденного города связана была не только с колоссальным напряжением сил врачей, медсестер, санитарок и сандружинниц. Начинать следовало со становления теоретических основ практической деятельности. Казалось бы, до теорий ли, когда в каждой еще не опустевшей ленинградской квартире больные, порой смертельно больные, когда по несколько раз на дню в городе рвутся снаряды и бомбы, когда смертность уже выросла в 19.7 раза по сравнению с довоенным уровнем, когда медикам и так дел выше головы? Но без теории, без научно обоснованных методик, высококвалифицированных рекомендаций медицинская практика слепа.
Направление в работе должно дать руководящее звено, то есть горздравотдел. Но можно ли требовать этого от инспекторов гор-здрава? Инспектор далеко не всегда врач высокого класса, да и в любом случае нельзя быть специалистом во всех отраслях медицинских знаний. Однако для успешного осуществления поставленных задач необходимо было привлечь именно лучших медиков города. С одной стороны, задача нереальная, а с другой - кое-какой опыт в данном отношении у меня уже имелся.
Над созданием методической системы мне уже приходилось работать. Когда я возглавлял Травматологический институт, довелось столкнуться с парадоксальной, на первый взгляд, ситуацией. В институте работали видные специалисты, они могли творить чудеса, и в то же время в поликлиниках и больницах, где, в основном, и вершилось наше главное дело, врачи трудились кто во что горазд - не было единых, наиболее рациональных методик. Вот тогда и родилась мысль создать в институте ученый совет по травматологии - из лучших, самых авторитетных специалистов, в чью задачу входило бы создание рекомендаций практическим врачам по лечению всех основных видов травм.
Такие рекомендации были созданы. Каждая из них - строка за строкой, до запятой, до точки - обсуждалась в присутствии виднейших хирургов страны, причем представителей разных хирургических школ (это соблюдалось строго). Окончательные тексты рекомендаций рассылались по всей стране и сразу становились авторитетными документами. На первой странице были помещены имена специалистов, участвовавших в разработке, и врачи, приверженцы самых разных школ, видя на титульном листе имя лидера своего направления, верили новым методикам безоговорочно.
В результате достижения хирургической науки быстро вошли в хирургическую практику. Потом наш институт организовал в Ле
24
нинграде первый травматологический пункт, затем подобные во всех районах города, систематически проводил учебу и стажировку врачей травмопунктов, они, таким образом, были в курсе последних достижений травматологии.
Помня этот положительный опыт, нечто вроде ученого совета - институт главных специалистов - организовал я и в горздравот-деле. Ведь в городе оставались огромные научные силы. Их следовало максимально и быстро привлечь к практической деятельности, их опыт и знания сделать достоянием всех врачей. У нас не было времени ждать - умирали люди.
Первым я пригласил для этой цели видного хирурга И.П.Виноградова. Не освободив от основных обязанностей по руководству крупной больницей, назначил его главным хирургом Ленинграда. Уже из беседы с ним, я понял, что долго уговаривать людей взять на себя столь высокую ответственность, не придется. Шла война, и каждый врач, каждый ученый был готов принести как можно больше пользы Родине.
Главными специалистами должны были стать первые люди в своей отрасли знаний. Должность главного педиатра города занял профессор, в скором будущем действительный член Академии медицинских наук СССР А.Ф.Тур, ведущий специалист по детским болезням. Главным терапевтом был назначен профессор М.Д.Тушинский, который тоже вскоре стал академиком; главным акушером - действительный член Академии медицинских наук К.К.Скробанский и т.д. Так впервые в гражданском здравоохранении страны возник институт главных специалистов.
Для приближения научных сил города к массе медиков мы создали институт старших районных специалистов - терапевтов, хирургов, педиатров, акушеров и других. После создания этого звена в аппарате горздравотдела стало возможным своевременное выявление вновь возникших заболеваний. Мы смогли определять их причины, знакомить тысячи врачей с характером и течением этих заболеваний, методами лечения и профилактики. Без изысканий ученых деятельность практических врачей была бы в условиях блокады по существу безуспешной.
Распознанная дизентерия
Во врачебной работе профилактические мероприятия, методы и характер лечения больных, как известно, зависят от тех или иных научных концепций по каждому конкретному вопросу. Это красноречиво подтвердилось и в диагностике, а, следовательно, и лечении больных дизентерией в 1942 году.
Заболевание само по себе не легкое, а на фоне алиментарной
25
дистрофии оно приняло и вовсе угрожающий характер, резко увеличило смертность в Ленинграде. Для широкого распространения дизентерии имелись все предпосылки, и прежде всего самая простая - грязные руки. Слишком долгое время было не до мытья. Кроме того, суровой зимой 1941/42 годов бактериологические лаборатории не могли своевременно выявить в посевах больных возбудителей дизентерии. Не находя источников инфекции, стали отмахиваться и от самой болезни, а явные ее признаки называли “голодными поносами”. Эта вредная “теория” сослужила худшую службу. Ведь коли нет дизентерии, незачем с ней и бороться. Иммунизация населения в должном объеме не проводилась.
Но в годы блокады в Ленинграде действовал Бактериологический институт имени Пастера. Именно там бактериолог Эмма Михайловна Новгородская обнаружила в посевах у больных, страдающих “голодными поносами’ , очень высокий процент дизентерийных возбудителей. Э.М.Новгородская вынесла полученные результаты на обсуждение бактериологов города. Тогда и начались энергичные поиски в этом направлении. Они подтвердили правильность утверждений Новгородской о дизентерийной природе распространенного заболевания.
После этого была развернута массовая многократная иммунизация населения против дизентерии и обязательная срочная госпитализация дизентерийных больных. Количество заболеваний резко сократилось. Так относительно быстрое решение острой проблемы, ликвидация угрозы опасной эпидемии были достигнуты благодаря настойчивости убежденной в своей правоте доктора Э.М.Новгородской.
“За” и “против”
Однако, были случаи, когда уверенность специалистов в своей правоте не помогала, а мешала. Один такого рода пример приведу, завершая рассказ о противоэпидемических мероприятиях Лен-горздравотдела.
Во время блокады в городе появилось так много крыс, что они’ стали внушать определенные опасения. Прежде всего они были страшны как разносчики заразы. Ведь крыса - потенциальный носитель чумной блохи. К тому же эти грызуны уничтожали большое количество продовольствия.
Конечно, крыс энергично отлавливали. Ленинградские предприятия выпускали много различных конструкций крысоловок. Но механическим путем избавиться от обилия крыс не представлялось возможным. Тогда возникла мысль уничтожить их, заразив крысиным тифом. Нами было установлено, что при наличии хорошей микробной культуры, одна тифозная крыса, находясь в контакте с десятью здоровыми, заражает смертельной болезнью
восемь своих соседей. Однако по закону, прежде чем вводить практику этот метод, требовалось разрешение специальной ко миссии. Применяя болезнетворные бактерии, нужно точно знап нет ли опасности заражения ими людей.
Но как часто бывает, когда можно разрешить рискуя или отка зать без риска, комиссия склонилась ко второму варианту и санк ции на применение крысиного тифа в санитарных целях не дам
Основательно ознакомившись с литературой по данному во просу, я попросил комиссию собраться вновь и каждому входящ« му в нее специалисту предложил ответить на два вопроса: есть м при применении крысиного яда опасность для людей, и, если есп то когда пострадали люди, где, сколько и имелись ли при это/ смертельные исходы?
Все, кроме одного, ответили, что им такие факты не известно Один член комиссии назвал книгу, где было сказано, что когда-т в Кронштадте на корабле во время применения, подобно нашем случаю, крысиного тифа заболели два матроса. Однако обошлос без смертельных исходов, не было точно установлено действител* но ли от крысиного тифа заболели матросы. Когда я обратил ш» мание единственного оппонента на эти обстоятельства, он, вслс за другими членами комиссии, вьпгужден был согласиться, что не оснований считать опасным для жизни людей использование кры синего тифа.
Увидев, как легко приняли мои доводы члены комиссии, я п ->
интересовался, почему раньше они единогласно проголосовали против. Оказалось, никто не считал бактериологический мето/ борьбы с грызунами неприемлемым, но “все голосовали против, я присоединился к общему мнению”. Довелось лишний раз убе диться, что коллективное мнение не всегда является в достаточно мере объективным. Вместе с тем я понял, что прежде, чем вывд сить решение вопроса на обсуждение, надо самому его основа тельно изучить.
Бактериологический метод борьбы с грызунами был использ ван и дал хорошие результаты - проблема крысиного нашествш исчезла.
Благодаря последовательному выполнению всех противоэпиде мических мероприятий уже летом 1942 года кривая заразных за болеваний пошла на снижение и к концу года они были в осно
ном ликвидированы.
История войн не знает примеров, когда бы защитники крепо стей и городов, выдерживая длительную осаду, не несли коло сальных жертв от эпидемий. Есть немало исторических примеров
когда крепости сдавались именно по этой причине. В Ленинград сгвие науки с медицинской практикой. В лечении блокадных болез-во время блокады имелись все предпосылки для возникновени ней это сыграло решающую роль. Мы ведь столкнулись с проблема-жестоких эпидемий. Однако волей Ленинградской партийной ор, ми> которые не возникали и не могли возникнуть прежде.
ганизации, исполкома Ленсовета, были мобилизованы все силы, псе трудящиеся, все медицинская система и пожар эпидемий удалось предотвратить.
Эта беспримерная акция удивила, впрочем, не только специалистов по военной истории. С тифозными заболеваниями уже было покончено, когда я получил вызов в Совнарком РСФСР для объяснения по поводу... широкого распространения тифа в Ленинграде. До этого меня в Совнарком еще не вызывали, я, естественно, волновался, а сама постановка вопроса попросту обескураживала. В Москву привез таблицы, из которых было ясно видно, что тифозных и дизентерийных больных в Ленинграде по существу нет, и очень удивился, заметив на столе у высокой комиссии точно такие таблицы. В чем дело? Оказывается причиной был наш метод немедленной госпитализации всех, у кого имелось хоть малейшее подозрение на тиф до точного установления диагноза (а высокой температуры уже достаточно для подозрений). Работников Совнаркома встревожили огромные цифры госпитализированных, и на то, что в графе подтвержденного диагноза - единицы, они не обратили внимания.
Когда недоразумение разрешилось, я вместо возможного наказания получил благодарность, а Наркомздраву РСФСР было рекомендовано распространять опыт Ленинграда на всю Российскую Федерацию.
Чтобы город выжил
Когда говорят об эпидемиях, обычно имеют в виду вспышки <аразных заболеваний. Но распространение в осажденном Ленинграде не заразных, а “блокадных” болезней сродни эпидемиям. Недуги, порожденные условиями блокадного быта, проникали жтивнее любой инфекции. А значит, требовали столь же активных и массированных методов борьбы. Но бороться с ними было, пожалуй, труднее, чем с заразными болезнями. Инфекцию мы могли обнаружить и уничтожить, а вот изменить условия быта не могли. Это, конечно, не основание для того, чтобы складывать оружие. Наоборот, особые условия способствовали полной моби
лизации всех сил и средств.
Я уже говорил о том, что именно в блокадные годы было обеспечено вызванное необходимостью исключительно тесное взаимодей-
28
“Ленинградская” гипертония
В начале лета 1942 года сотрудники Научно-исследовательск го института глазных болезней стали выявлять необычно больше число заболеваний ретинитом - воспалением сетчатой оболочк глаза. Директор института специально пришел ко мне в горздрая чтобы обратить на это внимание. Когда я спросил, чем объясняю окулисты неожиданную аномалию, он откровенно развел рукамт
- Не понимаем!
После такого ответа ничего другого не оставалось, как прт влечь к изучению новой проблемы группу различных специалис тов. И они установили, что причиной ретинитов является гипер тония.
Оказалось, уровень гипертонии не только высок, но и в разны районах города различен. Больше всего с града . от гипертони жители районов, близких к фронту, подвергавшихся наиболее ч; стым обстрелам, - Кировского, Московского... Причиной вознш новения и широкого распространения гипертонии было непр кращающееся ощущение смертельной опасности. Это новая фо, ма заболевания и вошла в медицинскую литературу как “лентш градская” гипертония.
Таким образом, устрашающее влияние войны на 1 ражданско население, на нервную систему проявлялось в повышении артерг ального давления. И только. Я бы назвал это сугубо медицински^ свидетельством мужества ленинградцев. От фронта их отделяли и реки, не моря, не мощные укрепрайоны, а несколько киломгтро простреливаемой суши. Постоянное напряжение не могло не ска заться, но острых психозов не было.
Казалось бы, что ж здесь такого. Через почти шесть десятил. тий, да еще людям, не знающим войны, может быть, трудно ув< деть крепость духа в скромном факте отсутствия о< грых психозов Но нам тогда так не казалось, у нас было с чем сравнивать.
Однажды меня пригласили к председателю горисполкома для участия в пресс-конференции. Смольный (горисполком тогда на ходился там) - одно из немногих зданий, где было отн.х ительн тепло и имелось электрическое освещение, лишь уходящие вда коридоры утопали в полутьме. В кабинете кроме председате/ находились его заместители и секретарь. Через несколько мин} вошли два английских журналиста.
Насколько мне известно, это были первые иностранные гости в осажденном Ленинграде. Следовало отдать им должное: сообщение с Большой землей осуществлялось в ту пору только по в< духу, где еще хозяйничали “мессершмитты”. Я обратил внимание сколь непритязательно были одеты заграничные корреспондент Их мятые костюмы неопределенного цвета выглядели доволън
29
странно. Как стало понятным из по< ледующих встреч с прибывавшими в Ленинград иностранцами, это считалось своего рода актом вежливости. Потом я уже не удивлялся, видя, как скромно одеты члены палаты лордов, составившие парламентскую делегацию во время визита в Ленинград. Помнится, на официальном приеме идеолог английских лейбористов Гарольд Ласки щеголял выразительной заплатой на брюках, как раз на том месте, на котором принято сидеть.
Председатель горисполкома сделал обширный и очень откроенный доклад о положении дел на Ленинградском фронте с момента его образования до начала осады города, обрисовал существующую таенную обстановку Его рассказ произвел тяжелое впечатление. На несколько минут воцарилась тишина. Наконец ее нарушил один из журналистов (оба они хорошо владели русским), обратившись с вопросом ко мне:
-	Скажите, доктор, будут ли жизнеспособны ленинградцы, которые останутся в живых после блокады?
-	Несомненно, - ответил я.
-	Как живет население Ленинграда в условиях блокады? - спросил второй корреспондент.
-	Трудно, - сказал я. - Очень трудно. Народ голодает. Нет топлива. Нет света. Прибавьте к этому беспрерывные обстрелы враг жеской артиллерии, авианалеты и Вам станет ясно, каковы условия жизни населения города. Они предельно трудны.
Посыпались еще вопросы, но мне не понравился их тон Зарубежные журналисты, как показалось, настойчиво подталкивали меня к мрачным, пессимистическим ответам. И я, не выдержав, сказал:
-	Ленинградцам сейчас тяжело, но ведь и жителям Лондона трудно приходится от воздушных налетов противника.
Это вызвало явное раздражение моих собеседников.
-	Как Вы можете сравнивать, - возмутились они один голос, -ведь Лондон не осажден?!
- Верно, - согласился я, - вас от противника отделяет водная преграда шириной в несколько десятков километров - Ла-Манш. Нас - всего несколько километров суши. Если мы сейчас поедем на автомашине в сторону фронта, то через пятнадцать минут ус-. .ышим автоматную стрельбу. И все же я утверждаю, что лондонцы не легче, чем мы, если, разумеется, исключить наши бытовые беды, переносят условия войны.
Вновь корреспонденты срываются с места и значительно громче, нежели принято в спокойной беседе, требуют доказательств, подтверждающих мою уверенность в тяжелом положении населения Лондона. Вижу, и председатель исполкома несколько смущен возникшим спором - пресс-конференция приобрела явно непред
30 Т1
виденный характер. Но деваться некуда, даю доказательства:
- По данным вашей же печати, в Лондоне наблюдается очеш много психозов, вызванных не голодом, не холодом, не тяжким» бытовыми условиями, а налетами вражеской авиации. А в Ленинграде острых психозов почти нет.
- И Вы смажете это доказать?
- Нет ничего проще. Сегодня утром (было уже далеко за полночь) мы с вами поедем в психиатрические больницы, и вы сами убедитесь, посмотрев там журналы поступления больных.
Уже куда более спокойным тоном англичане попросили меня пояснить причины этого явления. Я не был готов к ответу и скорее размышлял вслух, чем излагал какую-либо теорию.
Я рассказал о том, что с самого начала войны во всех парках, садах, скверах, на площадях города велось активное обучение невоеннообязанных военному делу. Если сейчас проехать по улицам города, повсюду, от окраин до центра, видна готовность к обороне - бойницы в домах и заборах, доты на перекрестках, противотанковые сооружения, пулеметы, а то и пушки торчат из бойниц. Фашисты знают, что даже прорвав линию фронта, им пришлась бы драться за каждую улицу, каждый дом, каждый метр ленинградской земли. И мы это знаем. Каждый из нас 7 защитник Ленинграда.
- Вы, конечно, понимаете, - сказал я, - что в случае вражеского штурма мне вряд ли придется с оружием в руках защищать Ленинград. Как у руководителя медицинской службы города у меня совсем другие обязанности. Но тем не менее и я обучен стрельбе из винтовки, автомата, пулемета, умею бросать гранаты и делать многое другое, полезное на войне. Словом, я такой же воин, как все способные держать оружие ленинградцы. Мы спокойны от сознания, что сможем постоять за себя. Вероятно, этой уверенности у населения Лондона нет. Таково мое объяснение. Можете ли вы предложить другое?
Английские журналисты, очевидно, не усомнились в справедливости моих доводов. Во всяком случае в психиатрические больницы они не поехали.
Вспоминая ту ночную пресс-конференцию в Смольном, думаю: был ли я до конца правдив в своем утверждении об отсутствии в Ленинграде острых психозов? Действительно, в сводках, приходивших ко мне каждую декаду, не отмечалось поступление таких больных. Однако, ретроспективно осмысливая этот вопрос, я понимаю, что такие больные должны были быть. Но не только в связи с устрашающим влиянием войны.
К войне гражданское население быстро привыкло. Даже свист пролетающих снарядов мало кого пугал. “Свистит - значит, пролетел, значит, бояться нечего”, - спокойно рассуждали привычные

31
уже ко всему ленинградцы. Во время налетов вражеской авиации милиционерам приходилось с трудом заставлять жителей города уйти с улицы в убежище.
Но, повторяю, нарушения психики должны были быть. Однако по иным, чем в том же Лондоне, причинам, - на почве голода. Структурные и функциональные изменения в человеческом организме тем резче выражены, чем дольше длится голодание. При этом сначала уменьшаются жировые запасы организма, затем объем мышц и других тканей, желудочно-кишечного тракта, сердца, печени, эндокринных желез и нервной системы. Нарушается высшая нервная деятельность. Если эти нарушения не доходили до стадии психозов, то лишь потому, что не успевали дойти - их опережала смерть от дистрофии.
Но ощущая себя необходимыми защитниками города, ленинградцы черпали в этом свои силы, преодолевая и естественный страх, и голод.
Запомнилось посещение Кировского завода. Расположенный в непосредственной близости от фронта, он очень часто обстреливался фашистами. Я был поражен, когда увидел, в каких условиях работали люди. В стенах зияли пробитые снарядами дыры, сквозь которые свободно мог пролезть человек. Температура в цехах не выше, чем на улице. Рабочие - по преимуществу женщины и пожилые мужчины - в толстых одеялах, неповоротливые до одеревенелости.
Я видел много дистрофиков, во всех стадиях болезни, вплоть до момента гибели от истощения. Однако они лежали в больницах, специальных стационарах, у себя дома в постели. Тут же дистрофики работали. Работали сосредоточенно, молча.
В цехе, куда я пришел, работницы обтачивали болванки для артиллерийских снарядов и переносили их в ящики. Запавшие глаза людей глядели, казалось, прямо в душу. Истонченная, землистого цвета кожа обтягивала лица.
Самое поразительное, что любой из этих рабочих мог без всяких затруднений получить больничный лист, и, уйдя домой, получать ту же зарплату, продовольственную карточку. Но эти люди жили сознанием своей необходимости родному городу, Родине. Они не жалели себя. Но и Родина давала им все, что могла.
Помощь - со всех сторон
Как ни трудна была работа горздрава в годы блокады, одной сложности мы не знали совсем - городские организации, руководство предприятий никогда не приходилось подолгу убеждать, что нам необходима помощь. Наши просьбы выполнялись не только охотно, но и оперативно.
32
Врачи Ленинграда располагали достаточным количеством ле карств. Ведь до войны городское аптечное управление снабжал, медикаментами и медицинским оборудованием не только Ленинград, но и другие города Северо-Запада. А условия блокады за трудняли как ввоз, так и вывоз, в том числе и медикаментов.
Если же оказывалась нехватка каких-либо лекарств, нам :тоил только обратиться в Горком партии, и выделялось предприятие, которое могло изготовить препарат или оборудование.
Так был исчерпан запас диуретина. Ранее это лекарство в Ленинграде не производилось, насколько мне известно, его импор тировали. Но лишь только возникла нужда, и препарат был изготовлен в достаточном количестве и в короткий срок на одной и шоколадных фабрик города. Таким же образом удалось восполнить запас сульфаниламидных препаратов, которые в то время еще широко применялись.
В крайне затруднительном положении мы оказались, когда был! исчерпаны ресурсы наперстянки - растения, отвар которого широко применяется при лечении сердечных заболеваний. На помощь пришли сотрудники Ботанического института Академии наук СССР. Здесь профессор Н.Н.Монтеверде в один сезон сумел вырастить двухлетнее растение. А ведь оранжереи института были разрушены, отсутствовало топливо. Отличное лекарственное растение мы получили в количестве, значительно превышавшем напн нужды.
Или такой факт. “Ломбардская проказа” - пеллагра - был известна ленинградским врачам только по учебникам. И вот эт страшная болезнь, выражающаяся в воспалительных изменения кожи, рвоте, поносе, судорогах, психических расстройствах, обнаруживается в городе. Мы к этому совершенно не были готовы. Препарата, необходимого для лечения пеллагры, - никотиновой кислоты - у нас нет Я обратился за помощью в Горком ВКП(б). Уже на следующий день - звонок: из Смольного мне везут баша этого лекарства. Оказывается, в Москву был послан специал! ный самолет за никотиновой кислотой.
Могу привести еще массу примеров, когда работники партий ного аппарата, вплоть до секретарей лично, изыскивали возможности ленинградской промышленности для производства необхо димого нам оборудования, аппаратуры, инструментов и препаратов. Словом, потребности населения города в медикаментах v медицинской технике удовлетворялись полностью. Но дело бь’лс не в них: люди гибли от нехватки продовольствия.
Особенно сказывалось отсутствие свежих овощей, авитамино зы приводили к очень серьезным расстройствам. У раненых расходились швы на, казалось, уже заживших ранах. Врачам пришлось научиться лечить почти не встречавшихся ранее цицготньи
33
вольных - их теперь было великое множество. Но разве здесь только I карствами поможешь?
Помню, сразу после посещения Кировского завода, я поехал in1 Питейный, в больницу имени В.В.Куйбышева, разбираться по письму. Рабочие, там лечившиеся, жаловались на плохой уход. Но, как выяснилось с самого начала нашей беседы, мотивы обращения к заведующему горздравом были другие.
Когда пришел в палату, мне не потребовалось беседовать с лечащими врачами и смотреть истории болезней. Алиментарная дистрофия читалась, как в раскрытой книге. Сел на табурет у одной из кроватей. Кто мог передвигаться, расположились вокруг меня, остальные повернулись в нашу сторону. Разговор шел в тоне доброжелательном, спокойном. Больные сказали мне, что питание р больнице не содействует выздоровлению, что при таких нормах-люди продолжают умирать от голода. Они не могут понять, почему им, потерявшим работоспособность, выдают на 50 граммов хлеба меньше, чем прежде, хотя их положили в больницу лечить ОТ истощения. Люди хотели знать, какие меры намерен предпринять горздравотдел для улучшения питания больных.
Что я мог им ответить? Обо всем, что мне рассказывали, я знал. I In помочь был не в силах.
Вскоре после той беседы меня пригласили в Смольный на совещание о продовольственном снабжении города. В кабинете Жданова собрались председатель горисполкома П.С.Попков, его заме-гитель Е.Т.Федорова, заведующий отделом Горкома партии П.Г.Ла-зутин, руководители общепита.
До обсуждения основного вопроса я доложил о положении дел С питанием в больницах.
- Чего Вы хотите? - спросил Жданов.
- Добавить на каждого больного в день по сто граммов хлеба, двадцать граммов масла, пятьдесят граммов сахара, пятьдесят граммов мяса.
Об овощах я не говорил, понимая, что эта просьба не выполнима, но остальное, мне казалось, нужно изыскать. А.А.Жданов поручил П.Г.Лазутину подсчитать общую сумму необходимого для увеличения больничного пайка продовольствия. Цифра получилась по тому времени такая огромная, что Жданов тут же ответил:
- Не можем дать.
Я несколько раз снижал требования, Лазутин подсчитывал, и • аждый раз Андрей Александрович глухо итожил: “Не можем дать...”
После очередного “не можем...” меня помимо воли подняло с места.
- Не вижу смысла, - сказал я, - принимать больных в больницы, если там их не кормить. При таком питании вообще не вижу
34
смысла лечить больных. Лекарства без необходимой еды - вес бесполезная.
Тон, очевидно, был более резкий, чем принято на таких со  щаниях. Стало тихо, но не надолго: Жданов вспылил, вскочи грохнул кулаком по столу:
- Кто Вам дал право думать будто только Вы отвечаете за бол ных, за здоровье ленинградцев? И мы за это отвечаем! Не у В одного душа болит! Но запас продовольствия для войск фронта всего на несколько дней. Нам неоткуда взять дополпител.ьный па для больных.
Я понял, что обидел человека, однако видел перед собой только гневное лицо секретаря, но и глаза рабочих из больниц Они смотрели на меня, не на кого-либо другого, и я сказал:
- Снабжение продовольствием войск фронта находится вне мо< компетенции, и Вам, конечно, лучше знать общее положение. : я обязан заботиться о больных, особенно в больницах. И это I вит меня перед необходимостью требовать хотя бы увеличен! хлебного пайка до нормы, которую получают рабочие предприяп
И недостающие 50 граммов хлеба было решено добавить те кто лежал в больницах.
Через несколько дней, когда я уже по другому поводу был А.А.Жданова, он сказал:
- Вы правильно настаивали на своих требованиях, правиль спорили. Если с нами не будут спорить, мы не сможем узка истинное положение дел. Спорьте и впредь.
Приятная новость!
мальчишки дерутся
Сейчас трудно представить, с каким восторгом были встрече] в больницах эти добавочные 50 граммов. Почти невесомый, нынешним временам, ломтик хлеба значил куда больше, чем з ключенные в нем граммы и калории. Огромную психологическ роль сыграло столь красноречивое свидетельство заботы о бод ных, внимания к ним. Думаю, вернувшись на производство, бь шие наши больные помнили, что в трудную минуту руководст города изыскало возможность помочь им, и самоотверженной । ботой отплатили за это.
Вообще же спасение ленинградцев от истощения во многс определило такое исключительно важное в то время мероприят как открытие столовых усиленного питания. Их развернули, ког решением председателя Совнаркома СССР ленинградцам бы выделено сто тысяч сверхнормативных пайков, сказочно богап по блокадным условиям: мясо, жиры, сахар, крупы, сухофрукты даже - подумать только! - виноградное вино. Конечно, не для в:
т*35
Нуждения аппетита. Вино ведь, по сути дела, “испорченный” виноградный сок и в условиях блокады служило источником витаминов, важных питательных веществ.
Наличие столь ценных продуктов позволяло надеяться на быс-рый терапевтический эффект в лечении голодающих. В столовые усиленного питания врачи поликлиник направляли людей, находившихся в состоянии особо тяжелой дистрофии. Курс такого своеобразного лечения длился в зависимости от состояния больного от двух до четырех недель. Питание в этих столовых давало возможность отчасти восстановить силы, так сказать, перевести дух после длительного голодания. И хоть усиленных пайков было явно Недостаточно, чтобы прокормить всех нуждающихся, но по очереди около трехсот тысяч ленинградцев получили возможность укрепить свое здоровье, а вернее - спастись от гибели.
Тогда же и все население города получило возможность улучшить питание в, так называемых, рационных столовых. Здесь нормы были ниже необходимого уровня, но от жестокой дистрофии эти столовые спасали.
Осенью 1942 года ленинградцы сняли первый урожай овощей на городских огородах - заболевания авитаминозом прекратились.
Положение на фронтах внушало надежду, что скоро проблема-питания будет решена кардинально. По многим признакам, не только по сводкам, поступающим в горздрав, видно было, как оживает город.
Остался в памяти теплый апрельский день 1943 года. Мы с шофером Иваном Алексеевичем Селезневым едем из Смольного. Машина быстро катит по Садовой, слева Летний сад, справа Марсово поле, где газоны распаханы под грядки... Вдруг вижу стайку школьников -И тут дыхание перехватило: двое из них во всю бутузят друг друга, стальные шумно “болеют”.
- Стоп! - кричу шоферу. Селезнев нажимает на тормоз и недоуменно поворачивается ко мне. - Смотрите!
- Что ж тут такого? Один мальчишка дал другому подзатыльник, - пожимает плечами шофер.
- Запомните этот день, Иван Алексеевич, - говорю я. - Год назад Вы видели дерущихся мальчишек?
- Да год назад они не только драться, ходить-то не могли.
- В том и суть, Иван Алексеевич, что наступило другое время. Раз мальчишки начали драться, значит, дело идет на лад.
- А ведь правда, - смеется Селезнев, - больные дети драться не будут.
Лишь только приехали в горздрав, я позвонил Евгении Тихоновне Федоровой, сообщил об увиденном. Она сразу все поняла:
- Спасибо за приятную весть - очень обрадовали.
Каждый из нас, на ком лежала огромная ответственность за
36
жизни ленинградцев, испытывал ни с чем не сравнимую радо< по поводу любого нового факта, свидетельствующего, что на! усилия дают результаты.
Портрет
(вспоминают Е.П.Никитина и В.Ф.Машанский)
Расскажем короткую поучительную историю, произошедшую сра после войны, когда позади были ужасы блокады, когда участии! обороны города могли законно гордиться хорошо выполнены ь долгом, а их заслуги были оценены по достоинству.
Профессор ф. И.Машанский получил ордена, был избран деп татом Верховного Совета Республики, его портрет был помещ на видном месте в Музее обороны Ленинграда.
В один из дней 1947 года к нему в Травматологический инет тут, в котором он занимал пост директора и заведующего клин кой нейрохирургии, пришел известный художник-портретист предложил сделать портрет. Он добавил, что это не только е инициатива, но и прямое задание Центрального Комитета па тии, в том числе и лично А.А.Жданова. Имя этого художни хорошо известно, но по причинам, которые будут ясны далее, л не будем называть его.
Портрет был в известной степени “парадным” - в служебнп кабинете, на фоне научных книг, на большом письменном сто среди прочих аксессуаров - человеческий череп, как признак не рохирургической специальности.
Предполагалось закончить в короткий срок, но художник 6: не доволен своим результатом, и сеансы продолжались несколы месяцев. В кабинете, в отведенном для того месте, хранились мол берт, краски, кисти. Наконец, спустя долгое время, портрет бь близок к завершению. Художник был действительно высоко уровня, и портрет вышел удачным Оставалось довершить мелю детали - дописать на письменном столе, помимо черепа, письме» ный прибор, кисть левой руки.
Ф. И.Машанский хотел приобрести свой портрет - зарплата пр фессора, директора Института и заведующего Горздравом позволя это. Однако художник был непреклонен. Этот портрет он пре назначал для столичного музея - Третьяковской галереи, где ул были написанные им портреты. Там, говорил он, мою работу увид тысячи людей, а не одна Ваша семья.
37
Подошел 1949 год. Началось известное “Ленинградское дело” • реди других руководителей города пострадал и Ф.И.Машанский.
Что касается художника, то он учел обстановку одним из первых. 11едаром он писал портреты руководителей. Сразу же прекратились . |нсы. Портрет стоял в нише кабинета с недописанной левой рукой. Сохли кисти, брошены были краски. Художник ни разу не позвонил, не интересовался и судьбой своей практически готовой картины. После своего увольнения из института, Ф.И.Машанский унес портрет, натянутый на переносной каркас из тонких жердочек, домой. Уже не шло речи об оплате: у Ф.И.Машанского не было денег, И у художника желания как-то показывать свою причастность к этой кпртине (она же была не подписана).
Сейчас картина находится в нашей семье. Единственное, что ее отличает от того, что осталось после последнего взмаха кисти художника - у нее есть рама.
Неожиданный совет
(Свидетельствует В.Ф.Машанский).
Я считаю нужным дополнить воспоминания проф. ф.И.Машанского ис-горией, происшедшей с ним уже после завершения блокады, но непосредственно связанной с его деятельностью как руководителя Горздравотдела.
Как известно, в 1949 году было сфабриковано так называемое “Ленинградское дело”, по которому большинство руководителей города, прошедших блокаду, были сняты с работы, исключены из партии, многие из них арестованы. Не обошли вниманием и Ф.И.Машанского. Он был Спят с постов заведующего Горздравотделом, директора Травматологического института им. Р.Р.Вредена (который он занимал до того 21 год); клиника нейрохирургии этого института была закрыта, и он полностью остался без работы.
Как и многие в то время, он считал, что произошла ошибка, что скоро вышестоящие руководители “разберутся” и ошибка будет исправлена. Поэтому какое-то время он находился без работы, что-то выяснял, пытался получить предложения на консультации как невропатолог. Но на консультации его не приглашали как “опального”, и мы жили, в основном, на мою стипендию.
В это время к нам домой пришел посетитель, который сказал следующее: “Вы меня не знаете. Вы в свое время оперировали мою жену и спасли ей жизнь, за что я Вам благодарен. Мне известно, что Вы назначены к аресту и самое ближайшее время”. На замечание отца, что же он может сделать, посетитель ответил: “Подготовлены к аресту и обыску сотни и даже тысячи
38
Немедленно уезжайте и устраивайтесь на работу в другом городе. Пока Ваших документов дойдет время, пока их перешлют в другой город, п| дет время, а может их и не перешлют - дел тысячи.”
На следующий день отец уехал в Москву, в Минздрав. Туда в время приехал директор Института травматологии из Еревана. Он и( специалиста - нейрохирурга для вновь открываемой там клиники, заезжая в Ленинград, отец туда и уехал.
В Ереване он спокойно работал приблизительно год, после чего почу вовал, что “папка” с его делом прибыла в Ереван. Стали вызывать его ( трудников на “собеседование”, после которого окружающие стали явно сторониться. Уже наученный предыдущим опытом, он не стал ждать не бежного ареста, быстро уволился и получил в Минздраве новое назначен благо нейрохирургия после войны была дефицитной специальностью.
Назначение - по своему выбору - он получил в Новосибирск, в ней Институт восстановительной хирургии. С гордостью до последних жизни он показывал письма учеников, демонстрирующие, что им 61 создана школа сибирских нейрохирургов.
Полтора года “папка" добиралась до Новосибирска. Прибыла он тому времени, уже после смерти Сталина, когда “Ленинградское де ушло в прошлое, стали возвращаться оставшиеся в живых его жерп Все же два-три месяца его вызывали на допросы, которые называла “собеседованием”. Вызовы обставлялись уже по новой программе: и ходила машина, весьма вежливо просили приехать и дать консультац, тяжелому больному. Эти “консультации” продолжались обычно до . дующего утра, а утром предстояла настоящая операция - его отвоз| прямо в клинику. Это было тяжело, но мы с оптимизмом полагали, опасности ареста уже нет. Так оно и оказалось.
О
Часть I
ЕДИНСТВО НАУКИ И ПРАКТИКИ
Вероника Владимировна Ставская
Это был тоже передний край
В разные периоды войны характер и объем работы медицин-ких учреждений Ленинграда значительно менялся. В июле и авгу-те 1941 г. производились главным образом необходимые для ра-иты в военных условиях организационные мероприятия.
Сразу после сообщения о нападении фашистских войск на нашу грану началось формирование медицинской службы местной про-ивовоздушной обороны (МПВО), развертывание военных госпи-галей в школах и других подходящих для этого зданиях, перепрофилирование отделений в больницах для увеличения числа хирур-нческих коек. Часть из них предназначалась для приема в случае я'обходимости пострадавшего во время воздушных налетов граж-гйпского населения, часть была предоставлена военнослужащим и сивана “оперативными”. Их число менялось в зависимости от ггребностей фронта.
В 1-м Ленинградском медицинском институте имени акад. 1.П. Павлова (1-й ЛМИ), в котором в это время я заканчивала 3-। курс, они занимали в течении всей войны полностью клинику икультетской хирургии, периодически развертывались в госпи-лльной хирургической и акушерско-гинекологических клиниках, ^делении челюстно-лицевой хирургии.
В конце июня в 1-м ЛМИ была сформирована медико-сани-
40
41
тарная дружина для оказания первой помощи и выноса пост] давших в случае возникновения очага поражения на нашей тер тории. Зачисленные в нее приказом ректора студенты дежурил июле посменно по 12 часов, с августа по суткам раз в 3 дня счастью, необходимость в срочной эвакуации больных возни» только один раз после падения неразорвавшейся бомбы у одн из зданий.
Уход большого числа медиков всех рангов в армию, на фл- i в подразделения МПВО резко уменьшил число сотрудников по клиник и больниц. В связи с этим и для пополнения необратим потерь медицинских работников на фронте в августе перешед: п на 5-й курс студентов выпустили досрочно без диплома (“заур врачами ’), институт они заканчивали после войны. Наш чета тый курс стал самым старшим (обучение было тогда 5-летши Прием новых студентов проводился в 1941 и 1942 гг. без всту:1 тельных экзаменов.
Во всех медицинских ВУЗах страны был введен ускоренн учебный план. Занятия начались 1 августа, велись по 8 часо день, каникулы были отменены. С конца декабря мы сдавали замены за 4-й, с октября 1942 г. за 5-й курс и госэкзамены. Г скольку с весны 1942 г. из всех ВУЗов Ленинграда занятия п должались лишь в 1-м, 2-м медицинских и в Педиатриче институте, выпуск осенью 1942 г. около 400 новых врачей (227 них в I-м ЛМИ) стал важным событием не только для коллекп этих институтов, но и для всего города.
С декабря 1941 г. я совмещала занятия в институте с ра той участкового врача 31-й поликлиники, после окончания 1 ЛМЙ стала ординатором больницы им. Эрисмана в клини проф. М.Д.Тушинского. Все изложенное ниже касается, поэт му, главным образом, наиболее известной мне работы терап тов.
8 сентября 1941 г. Ленинград был полностью окружен, и • новной задачей медицинских служб стало оказание первой п<. щи раненым при бомбежках и артиллерийских обстрелах горо В последующих тяжелых боях попытки немецких войск овлад. Ленинградом успеха не имели, и к 19 сентября фронт стабили: ровался.
Убедившись в безуспешности штурма города фашистское i мандование решило овладеть Ленинградом другим путем. В дп менте оперативного отдела немецкого штаба от 21 сентября 19 г., называвшегося “О блокаде Ленинграда”, говорилось: “. .Сна
Живого, в глубь России или возьмем в плен, сравняем Ленинград с млей...”.
Соответственно этим приказам осенью 1941 г. ежедневно бы-шо несколько артиллерийских обстрелов и по 5-7 воздушных Налетов на город. Всего за врем я блокады на Ленинград было сброшено 4 653 фугасных и 102 520 зажигательных бомб, выпущено ИО нему более 150 тысяч снарядов. При этом убито 16 747 и игено 33 782 мирных жителя. Количество пострадавших было наиболее велико осенью 1941 г., в период самых интенсивных за Нею осаду бомбежек.
Нарисованные на крышах медицинских учреждений Красные кресты немецкие войска в расчет не принимали. 19 сентября и 17 октября 1*741 г. были нанесены комбинированные бомбовые и и>1'иллерийские удары по госпиталям и больницам. Был уничтожен большой эвакогоспиталь на Суворовском проспекте (погибло или ранено более 160 его сотрудников), пострадало много больниц, в том числе Александровская, имени В.В.Куйбышева, ряд Клиник Военно-медицинской академии имени С.М.Кирова. За время блокады на больницу им.Эрисмана упало 35 снарядов, мно-П зажигательных и 2 фугасных бомбы. Одна из них, весом в тонну, не разорвалась и была передана в дальнейшем в Музей города.
В связи с постоянным дефицитом персонала работа во время и,-летов и обстрелов не прекращалась. Продолжение поен; их поъявления при«ма в поликлиниках и выполнения квартирных вызовов было регламентировано специальным приказом. Д ля про-.ивовоздушной обороны медицинских учреждений к ряду из них I ыли прикреплены подразделения противопожарного комсомоль-кого полка и батальонов МПВО.
После наступления холодов воздушные налеты были прекращены до весны. Ведущее место в заболеваемости населения начали занимать отдельные, обусловленные условиями блокады заболевания, частота которых менялась. Первое из этих заболеваний было вызвано количественным и качественным недоеданием, но отли-члось от имеющихся в литературе описаний “голодной болезни” Специальная комиссия Ленгорздравотдела назвала его “алиментарная дистрофия”. Быстроту ее развития и тяжесть течения усу-. /бляли рано наступившие сильные морозы, большая физическая нагрузка (из-за полного прекращения движения общественного гранспорта, замерзших водопровода и канализации), неизбежные в осажденном городе психические травмы.
Поскольку основным источником питания в блокированном
ла мы блокируем Ленинград (герметически) и разрушаем го Ленинграде были продуктовые карточки, алиментарная дистро-артиллерией и авиацией... Когда террор и голод сделают в го|Х) |)ия развилась практически у всех жителей города. В этот период свое дело, откроем отдельные ворота и выпустим безоружны । арточки рабочей категории, по которым теоретически рассчи-людей... Весной мы проникнем в город, вывезем все, что остзл ганный суточный рацион составлял 420 г (1088 ккал), имели из
42
числа медицинских работников поликлиник и больниц толы хирурги, участковые врачи и санитарки. Все остальные получги до февраля 1942 г. служащие карточки, выдачи на которые о ставляли 226.5г. (581 ккал).
С середины февраля благодаря успешной работе Дороги Жи ни количество получаемых продуктов увеличилось, но оставало недостаточным для быстрого восстановления людей с уменьши шейся до 34-40 кг массой тела, а по качественному составу : могло остановить прогрессирование различных авитаминозов. Вс ной, на фоне уже “подострой алиментарной дистрофии” увелич, лось число больных с ранее редкими или никогда не встречавш мися в нашем городе цингой, пеллагрой, авитаминозами В1 и; А.
Следующим резко участившимся заболеванием была пеобыч протекавшая гипертоническая болезнь. В 1943 году она регистр ровалась у 50-60% поступавших в терапевтические стационар больных и была причиной смерти у 30.2% умерших в больниц города пациентов. В 1944 году после снятия блокады число бол ных с гипертонической болезнью быстро уменьшилось, но в 3 ра по сравнению с довоенными годами возросла частота язвенна болезни.
Необьино протекали во время блокады, особенно у больных алиментарной дистрофией и авитаминозами, не только терапе тические, но и другие заболевания, в том числе хирургическое профиля. Симптомы острых воспалительных и гнойных процесс< были мало выражены, раны любого происхождения (послеопер ционные, огнестрельные и прочие) заживали медленно и плох нередко превращались в трофические язвы.
Перечисленные изменения частоты и характера наблюдавших! в разные периоды блокады заболеваний вызывали необходимое в быстром их изучении и ознакомлении практических врачей с । диагностикой и методами лечения. Эти задачи были успешно j1 шены благодаря интенсивно проводившимся с конца 1941 го. исследованиям клиницистов и представителей теоретических ди циплин, созданию при Ленгорздравотделе института главных районных специалистов и работе комитетов по изучению алиме тарной дистрофии и гипертонической болезни (председатели про М.В.Черноруцкий и проф. Д.М.Гротэль). Главными специалист ми Ленинграда стали видный хирург, главный врач крупной бол ницы И.П.Виноградов, проф. М.Д.Тушинский (главный терапевт проф. А.Ф.Тур (главный педиатр), проф. К.К.Скробанский (гла ный акушер-гинеколог), проф. В.Г.Гаршин (главный патологоаи том) и некоторые другие известные профессора. В числе главнь районных терапевтов были проф. С.М.Рысс, проф. М.И.Хвиливи кая, доц. С.А.Гаухман.
43
Консультации, лекции, разборы больных в поликлиниках и ста-пионарах, районные и общегородские научные конференции (в 1942 г. по алиментарной дистрофии, в 1943 г. по гипертонической болезни и по кишечным инфекциям), издание в виде брошюр тематических приказов Ленгорздравотдела существенно облегчали введение в повседневную работу номенклатуры, методов диагностики и схем лечения новой и необычной патологии. Организаторами и исполнителями этой огромной работы были главные и районные специалисты. С мая 1942 г. возобновились заседания Ленинградского общества терапевтов, на которых бывало 200-300 гражданских и военных врачей.
С декабря 1941 г. электрический ток подавали только на самые необходимые для обороны объекты. Работа на многих предприятиях была из-за этого сокращена или прервана, но в медицинских учреждениях стала более интенсивной. Делалось все возможное, чтобы преодолеть трудности, вызванные сильными (до 25-ЗОоС) стойко державшимися морозами, замерзшими водопроводом и канализацией и отсутствием электроснабжения.
Из-за холода и для обеспечения быстрой эвакуации в случае попадания снаряда (обстрелы продолжались всю зиму) больные лежали в переполненных палатах полуодетыми, укрытыми собственными пальто. Доставку на отделения воды и вынос нечистот производили ведрами. Для освещения использовали самодельные светильники, лучины, керосиновые лампы или фонари типа “летучая мышь”. В лабораториях ограниченное число наиболее необходимых исследований выполняли в дневные часы.
В больничных зданиях с центральным отоплением в палатах, перевязочных, операционных были срочно поставлены небольшие печурки. На них же кипятили шприцы, инструменты, воду для чая, который больные алиментарной дистрофией пили в большом количестве.
Несмотря на такие трудности в клиниках продолжалась не только лечебная, но и учебная работа. Б.М.Хромов приводит следующие воспоминания профессора кафедры госпитальной хирургии 1-го ЛМИ Е.В.Усольцевой: В феврале 1942 г. “первоклассная образцовая госпитальная хирургическая клиника, руководимая проф. Ю.Ю.Джанелидзе, лишившись воды, канализации, отопления и света стала похожа на ночлежный дом... Мест в клинике давно не было, а раненые и больные продолжали поступать. И вот при таких обстоятельствах учебная часть института уведомила нас о начале занятий со студентами 5-го курса. В первый момент мне показалось, что это задание переполняет чашу испытываемых тягот и невыполнимо. Но вскоре пришла худенькая, одутловатая “старушка”, закутанная в платок, напоминающий одеяло, и заявила, что она за старосту 5-го курса и ей нужно знать, где я завтра буду
44
читать им лекцию... Лекция состоялась в наиболее обжитом обогреваемом ‘ буржуйками” первом этаже клиники. На лекщ пришло 48 студентов-блокадников, у которых было горячее же ние скорее закончить институт”. “Старушка” была Е.А.Чехари в последующем блестящий хирург, доктор медицинских наук, щ фессор, много лет работавшая в Онкологическом институте.
В больницах с печным отоплением поддерживать санитарщ Тежим было легче. Так, в больнице им.Видемана, где 31 декаб 941 года мы сдавали экзамен по акушерству и гинекологии, ] ботал гардероб, в котором надо было оставить пальто и валени была хотя и не высокая, но вполне терпимая температура. Эк: мен проходил в сохранившем довоенный вид кабинете, силь похудевший профессор К.Н.Рабинович и его ассистент были в б зупречно чистых халатах.
Большие трудности возникали и в работе поликлиник. С кон ноября увеличилось число обращающихся в них больных, и учас ковыми врачами начали работать студенты, заканчивавшие 4 курс, врачи других специальностей (ларингологи, стоматологи др.). Это позволило, однако, лишь с трудом обеспечить амбул торный прием, который из-за отсутствия электричества провод ли только в светлое время дня. В большинстве поликлиник печ< не было, железные времянки, одну на 2-3 смежных кабинет удалось поставить лишь в конце февраля. В промерзших, полуте ных кабинетах (выбитые стекла заменяла фанера) истощенные, трудом доходившие до работы врачи принимали 85-115 больнь в день. Работали в варежках или перчатках, истории болезни 1 заполняли, рецепты и даты освобождения от работы писали  рандашом на специальных листках, с которых они переносили на бланки больничных листов в страховом столе, где для обогрет ния чернил и пальцев сотрудников время горела керосинов лампа.
На приеме диагноз ставили по результатам опроса и внешнее виду пациента. У больных с поносом обязательно проводился 1 осмотр медсестрой. При наличии слизи или крови пациента го питализировали в инфекционное отделение.
Наиболее крепкие и молодые врачи вместо приема выполнял квартирные вызовы, короткие записи в историях болезни делан дома. Количество выполненных вызовов зависело от физическ,-возможностей врача, предельно делали 12-15 посещений. Обяз: тельно осматривали в первый день, при необходимости в послед ющие только лихорадящих больных. При выявлении инфекцион ной патологии, подозрении на ее наличие больных госпитализирк вали, в квартире проводили дезинфекцию и посещали ее в поем дующие дни для выявления контактных заболеваний.
Необходимые для симптоматической терапии и лечения о<
45
ложнений лекарства выписывали в таблетках или порошках, трапы, например адонис, в навесках, так как из-за отсутствия воды и электротока аптеки отвары и настойки не готовили.
Разрушения и пожары при осенних интенсивных бомбардировках, продолжавшиеся и зимой артиллерийские обстрелы, голод и тяжелейшие бытовые условия вызывали у большинства жителей не страх, а гнев, стремление к сопротивлению. Удивительно Точно формулировала этот настрой с трудом ходившая, опираясь, как и многие ленинградцы, на палку больная тяжелой дистрофией III степени, похожая на обтянутый кожей скелет. Входя в январе-феврале 1942 года в кабинет (из-за травмированного при падении Колена я временно вела только амбулаторный прием) она говорила: “Доктор, на зло им я еще не умерла и не умру”. Она поправилась, летом зашла попрощаться перед отъездом в эвакуированный филиал ее предприятия, куда ее вызвали как специалиста. Выходя ИЗ кабинета она сказала: ‘ Все-таки они меня не смогли победить, к не умерла”.
Проф. В.Г.Гаршин, с трудом доходивший в январе 1942 года до института, писал в своих воспоминаниях: “У меня была только Поля, и эта воля заставила работать... Сосредоточие на интересах общих, на интересах дела создало особую атмосферу, переделало, людей”.
Именно воля, верность врачебному долгу заставили в тяжелых условиях осажденного города искать возможные пути оказания помощи страдавшим алиментарной дистрофией больным. В числе результатов этих исследований были методы выведения больных из голодной комы, изысканные совместно с химиками и фармакологами способы использования в пищу имевшихся в городе для технических нужд казеина, желатина, некоторых масел. С участием сотрудников Витаминного института была разработана методика приготовления водного экстракта сосновой хвои, который стал основным средством лечения цинги. Пакеты сосновых игл с напечатанной на обертке инструкцией, как их употреблять, продавались во всех магазинах.
Самым важным результатом изучения алиментарной дистрофии оказалась обнаруженная патологоанатомами еще в декабре 1941 г. зависимость летального исхода главным образом не от истощения как такового, а от атипично протекавших, большей частью не распознанных при жизни осложнений. В декабре 1941 г. -инваре 1942 г. у 85% умерших больных на секции находили пневмонии, в феврале - у 70-80% энтероколиты различной, большей частью инфекционной этиологии, в марте-апреле - у многих ави-т:1минозы, в мае-июне - у 45% бурно протекавший туберкулез.
На основании этих данных госпитализацию стали производить дифференцированно. Пациентов с тяжелым истощением, весьма
46
вероятной пневмонией или другим осложнением помещали в тЛ рапевтические отделения. Больных неосложненной дистрофией i или III степени направляли на 2-3 недели в стационары, органиЛ ванные по решению Ленгорисполкома и Горкома ВКП(б) на ряЛ предприятий, при некоторых учреждениях, поликлиниках, в г. 4] тинице “Астория” (на 200 коек для работников науки и культ» ры) В штате подобных стационаров врачей большей частью м было. Прекращение физической нагрузки, пребывание в тепле, Я х разовое горячее питание существенно улучшили состояние J 700 жителей города.
Помимо уточнения роли осложнений в летальном исходе аля ментарной дистрофии клинико-анатомические конференции д вали возможность на основании выявленных ошибок совершенс вовать диагностику атипично протекавших у ленинградцев забол ваний. В течении всей войны их регулярно проводили в больн цах, госпиталях, даже поликлиниках. Вполне обоснованно, поэт, му, статью о значении клинико-анатомических конференций время блокады Ленинграда р ГД^ршин назвал “Там, где смер помогает жизни”.
Восстановлению сил жителей города способствовало улучшен бытовых условий (возобновление работы водопровода и канализ ции, с 15 апреля - трамвайного движения) и выделение в апре 1942 г. Ленинграду ста тысяч дополнительных сверхнормативш пайков. Для их использования по инициативе медиков были оргаш зованы столовые усиленного питания. Направление в них выдавай больным алиментарной дистрофией I или II степени врачи поликл ник. Взамен сданных талонов на крупу, жиры и мясные продукт давалось 3-х разовое горячее питание, значительно превышавшее | калорийности полагавшиеся нормы. Столовые работали до серед! ны лета, в них поправили здоровье около 300 000 человек. Специал ным приказом в эти столовые были направлены сотрудники хиру гических отделений и поликлиник.
Благотворное влияние оказывало не только питание, но и d становка в этих столовых. Входившая в их число наша институ ская столовая выглядела лучше, чем перед войной. Чистота, бель скатерти на столах, свежие занавеси на окнах, хорошо организ< ванное обслуживание создавали удивительно теплую атмосфер позволяли хотя бы на короткое время забыть обстановку фронт, вого города.
Покончить с авитаминозами помогло широкое употребление пищу дикорастущих съедобных растений. Весной их собирали везд где появлялась трава - в скверах, парках, на газонах, пока их i превратили в огородные грядки.
Для уменьшения бытовых нагрузок у часто дежуривших, раб< тавших в вечерние или ночные смены и одиноких ленинградцев
47
осени 1942 г. было введено для желающих “рационное” питание. Полагающиеся на карточки крупы, жиры, мясные продукты заменяли готовыми, выдаваемыми чаще 1, реже 2 раза в день готовыми блюдами. Для рабочих оборонных предприятий в них входили дополнительные, выделенные Аенфронтом, продукты. В нашей больнице в рационное питание входили блюда из ненорми-|х>в:1нных, изготовлявшихся к этому времени в Ленинграде продуктов - биточки из пищевых дрожжей (ничего общего с употребляемыми для теста эти дрожжи не имели), соевое молоко, соевая сметана, запеканка из отжимок сои.
Гипертоническая болезнь в осажденном Ленинграде имела ряд > собенностей, из-за которых ее иногда называют блокадной гипертонией. Особых трудностей в ее диагностике не было, но лечение при отсутствии в то время гипотензивных препаратов (они 1.ыли созданы только через 20 лет) представляло значительные трудности. Были введены обязательное измерение артериального давления при любом обращении в поликлинику, освобождение больных гипертонической болезнью от добавочных и связанных с физической нагрузкой работ, госпитализация при высокой гипертонии. Для этих пациентов с помощью Ленгорисполкома были организованы ночные санатории на предприятиях и дома отдыха Па Крестовском и Елагином островах.
В годы блокады полностью удовлетворялись потребности в медикаментах и медицинской аппаратуре. При отсутствии необходимого лекарства его срочно доставляли самолетом или начинали производить в городе. Так, например, достаточные количества диуретина и сульфидина были изготовлены на одной из шоколадных фабрик.
Когда весной 1942 года обнаружилась низкая эффективность перезимовавшего в неотапливаемых помещениях сердечного препарата дигиталиса, профессор Ботанического института Н.Н.Мон-теверде впервые вырастил его в Ленинграде на открытом грунте. I [слученные листья были высушены на чердаке одного из зданий 1-го ЛМИ и проверены врачами на токсичность на себе, так как лабораторий для стандартизации препарата на лягушках в городе не было. Выращенный дигиталис обладал сильным действием и часть его отправили в другие города страны.
Чрезвычайно важным разделом работы учреждений здравоохранения была во время войны борьба с инфекционными болезнями. Хотя в приведенных выше приказах немецкого командования говорилось об уничтожении жителей Ленинграда бомбами, снарядами и голодом, несомненно имелись в виду и всегда возникавшие в осажденных городах тяжелые эпидемии. О надеждах на их развитие откровенно сказал взятый в плен при полном освобождении города немецкий врач-эпидемиолог: “В начале блокады
48
мы были оптимистами, мы были уверены, что половина нас ния Ленинграда вымрет от эпидемий, а вторую добьют го снаряды, бомбы. Мы очень надеялись на сыпной тиф и кишеч: инфекции. Наше настроение стало портиться с лета сорок btoj года. Блокада себя не оправдала. Эпидемий не было, а голод к чился”.
Отсутствие эпидемий было достигнуто благодаря интенсив! совместной работе противоэпидемических служб органов ядра охранения города, армии и флота, которая проводилась в песке ких направлениях. Важными профилактическими мероприятии были постоянный строгий контроль за качеством водоснабже! и регулярная иммунизация населения. Ежегодно проводились л совые вакцинации всего населения против брюшного тифа и зентерии, детей добавочно против дифтерии. При контакте с бс ными корью детям проводили серопрофилактику.
Беспрецедентной по масштабам была борьба с неизбежн при притоке беженцев и в условиях первой блокадной зимы дикулезом. Уже в феврале 1942 года началось восстановление боты бань, парикмахерских, прачечных, быстро стало увеличиват число санпропускников, дезинфекционных пунктов и отрядов апреля несколько раз было проведено поквартирное обследова!
населения силами поликлинического персонала, направленны командованием Ленфронта военно-санитарными и сформиров ными Красным Крестом отрядами. В дальнейшем чистоту в кв тирах контролировали санитарно-бытовые комиссии каждого до Специальным постановлением Ленгорисполкома была реглам, тирована принудительная в случае необходимости санобрабо-завшивленных граждан.
В больницах санобработка включала обязательную стрижку во. и последующий строгий контроль с участием лечащего врача Е> дневно приходящий на работу средний и младший медперсо!
осматривался на педикулез дежурным врачом.
Уникальной по результатам, объему выполненной работы и о ганизации была проведенная с 27 марта по 15 апреля 1942 го по решению Ленгорсовета генеральная очистка города. Получ мобилизационные листки, еще истощенные жители работали ел дневно по 2 часа сверх своего служебного времени и сумели оч
стить улицы, дворы, подъезды от скопившихся за зиму снега, лт и нечистот. Врачи поликлиник вместо работы ломом и лопат контролировали ход уборки на своих участках и обходили для ; тивного выявления нуждающихся в медицинской помощи ква тиры, вызовы в которые в январе и феврале выполнены не был Все нуждавшиеся в госпитализации бодьные были помещены
стационар.
Большое значение для предупреждения массовых инфекцио
49
пых заболеваний имела эпидемиологическая настороженность всех медицинских работников. Первоочередной задачей было выявление инфекционной или подозрительной в этом отношении патологии, быстрое ограничение и ликвидация каждого обнаруженного очага. Благодаря этому заболевания сыпным или брюшным тифом носили единичный или гнездный характер, а инфекционная Заболеваемость (на 1000 человек) оказалась в блокированном Ленинграде меньшей, чем в 1940 году.
Очаги сыпного тифа чаще возникали в детских домах, куда поступали дети, лишившиеся родителей.
Осенью 1942 года начавшееся учащение ранее редкой лептоспирозной желтухи было быстро купировано успешной борьбой с Крысами, проводившейся механическими и бактериологическим методами.
Во время блокады все практические рекомендации разрабатывали на основании тщательного всестороннего изучения каждого необычного заболевания. По заданию Ленгорздравотдела одно из подобных исследований проводилось в нашей клинике совместно С кишечным отделом (зав. Э.М.Новгородская) института им.Пас-тера и было посвящено изучению наблюдавшихся в 1943-1944 годах поносов
Оснащение этого отделения может вызывать удивление и в настоящее время - каждый больной имел отдельный горшок, каждая порция кала осматривалась медсестрой, его характер и наличие слизи или крови фиксировались в специальных листах. Тщательные сопоставления клинических и бактериологических данных выявили, что в эти годы треть случаев дизентерии в Ленинграде была обусловлена ранее не встречавшимися в нашей стране возбудителями и хорошо поддавалась лечению сульфидином. Поскольку во всемирно известном справочнике Бойда имелось краткое описание культуральных особенностей этих возбудителей, они были названы шигеллы Бойд-Новгородской. К сожалению при очередном пересмотре номенклатуры бактериальных возбудителей в 80-х годах фамилия Э.М.Новгородской, впервые показавшей роль этих палочек в развитии заболеваний у человека, из их названия исчезла.
Трудная задача возникла перед противоэпидемическими службами города, армии и флота во второй половине декабря 1943 года во время уже начавшейся подготовки к снятию блокады. Необходимо было предупредить развитие в Ленинграде эпидемии гриппа В, которая уже началась в Москве и других городах и протекала довольно тяжело. Противогриппозных вакцин и сывороток тогда еще не существовало.
В связи с тем, что из-за близости к передовой железнодорожной ветки и временного моста в верховьях Невы в Ленинград
50
приходили один, реже два пассажирских поезда, был введен ci образный карантинный досмотр. Его проводили на Финляндск вокзале, куда в разные, зависящие от обстановки на фронте ча
ночи приходил этот поезд, направленные по специальному paci
санию врач и две медсестры.
Моя очередь участвовать в нем была в первых числах января началу комендантского часа (21 час) мы пришли на вокзал и бы проведены в имевшую все необходимое для отдыха комнату. Ок ло 4-х часов утра нас провели на перрон к единственному оста ленному открытым выходу, через который пассажиры проходи, по одному. Прибывших, у которых по внешнему виду можно бы.
заподозрить лихорадку или поражение верхних дыхательных п
теи, одна из медсестер отводила в расположенную рядом санита ную комнату. После детального осмотра двое приехавших бы
прямо с вокзала направлены в гриппозное отделение. HecMi
на несовершенство подобного
карантинного
досмотра эпидеми
гриппа в Ленинграде началась значительно позднее, чем предпо галось по опыту ее распространения в мирное время. Она про-
кала у гражданского населения довольно тяжело, но наступлени наших войск не помешала.
Суммируя все сказанное, необходимо подчеркнуть, что им< но благодаря интенсивной работе всех медицинских служб Л нинград оказался единственным в мировой истории блокировл ным городом, в котором не было эпидемий.
» Профессор Ф.И.Машанский, заведовавший в 1942-1945 год Ленгорздравотделом и лучше всех знавший трудности, достиж ния и неудачи в оказании медицинской помощи населению, п сал: “Работа на войне требовала от медиков не только высоко профессионализма, привычки к сверхнагрузкам, но и большо мужества как на передовой, так и в самом Ленинграде... Лени градским медикам выпала особая роль - они спасали не прос жизни, они спасали город”.

51
Мария Сергеевна Греймер Виталий Константинович Карелиц Аркадий Исаакович Штейнцайг
Туберкулез
в блокадном Ленинграде
Нарушенный войной и блокадой уклад жизни, высокое нервное напряжение, тяжелые алиментарная дистрофия и пвитаминозы, ухудшение санитарно-эпидемиологических условий привели к изменению морфологии и клиники туберкулеза органов дыхания в блокадном Ленинграде. Резко нарушились количественные соотношения, характеризующие эпидемиологию и клинику туберкулеза: возросла заболеваемость, болезнь стала протекать более остро и злокачественно. Особенно неблагоприятным было течение туберкулеза у ленинградцев в наиболее тяжелый период блокады - с декабря 1941 года до лета 1942 года.
В условиях резкого нарушения обменных процессов, обусловленного жесточайшей алиментарной дистрофией и витаминной недостаточностью, даже при самых тяжелых формах туберкулеза нередко отсутствовали выраженные клинико-лабораторные примаки специфического воспалительного процесса. Такие формы протекали часто под маской тифоидного синдрома и сопровождались выраженной диарреей и гипохромной анемией. Одним из последствий голодания оказалось нарастание числа больных туберкулезом, смертность от которого в этот период была наиболее высокой.
Решающим фактором, позволившим органам здравоохранения, в том числе и противотуберкулезной службе, в невероятно трудных условиях блокады обеспечить население медицинской помощью, являлась постоянная забота Городского комитета партии и Ленгорисполкома и удовлетворение ими в возможных пределах нужд здравоохранения.
Несмотря на нехватку продуктов питания, нормы его в туберкулезных стационарах на одного больного были почти в 1.5 раза больше, чем в общесоматических больницах. Значение этого факта в один из самых трудных периодов блокады вряд ли можно
переоценить. Большое внимание уделялось также улучшению ni тания амбулаторных больных туберкулезом, которым выдавало (апрель-август 1942 года) дополнительное усиленное питание, последующем при противотуберкулезных диспансерах были а крыты диетические столовые.
В июле 1942 года была проведена общегородская конференци врачей Ленинграда, посвященная особенностям туберкулеза в у( ловиях блокады. В августе разработаны конкретные противот беркулезные мероприятия, специальная комиссия составила пл борьбы с туберкулезом. Число врачебных и сестринских посещ ний туберкулезных больных на дому в самом тяжелом году блоки ды не уменьшилось.
Около 1/5 туберкулезных больных находились в общесомаи ческих больницах, главным образом в тех случаях, когда туберк лез протекал под маской дистрофии и авитаминоза. Летальное! среди больных туберкулезом, осложненным алиментарным ист щением, была высокой и достигла в 1942 году 37.5%.
В годы войны и блокады продолжалась научно-исследовател ская деятельность фтизиатров Ленинграда. Сотрудниками Ная но-исследовательского института туберкулеза в 1941-1943 гол.ц было защищено 10 диссертаций, из них две - докторские, выпо нено 16 научных работ. Основное внимание ученых было обращ< но на изучение особенностей течения туберкулеза в условиях бла кады, его раннее выявление.
Научная деятельность, несмотря на необычно трудные услови работы, была проникнута оптимизмом и верой в Победу. Тя одна из 16 работ, выполненных в этом институте в период блока ды, была посвящена важной и перспективной теме “Законода тельные, административные и общественные мероприятия по борь бе с туберкулезом в военное и ближайшее послевоенное время"
Успешному решению задач в области борьбы с туберкулезом годы войны и блокады способствовала тесная связь фтизиатре практических и научных учреждений города с фтизиатрами меди цинских учреждений Ленинградского фронта и Краснознаменни го Балтийского флота.
В результате деятельности всех звеньев системы здравоохране ния Ленинграда, в том числе противотуберкулезной службы, ту беркулез в городе не получил широкого распространения, хотя этому имелись все предпосылки, порожденные условиями блока ДЫ.
53
Аюбовь Самойловна Шулутко Елена Андреевна Сенчилло Аюдмила Константцновна Николаева
“Фабрика” крови
До войны в клиниках и лабораториях Института переливания крови велась плановая лечебная и научно-исследовательская работа. В день в тот период заготавливалось около 30 литров крови от 50-40 доноров.
К концу первого дня войны было получено от доноров-добровольцев 70 литров консервированной крови. С этого момента целью деятельности института являлось бесперебойное снабжение кровью госпиталей и гражданских учреждений города. Первоочередной задачей в реализации этой цели было комплектование и медицинское обследование донорских кадров. Ряд помещений были переоборудованы под кабинеты и лаборатории для обследования доноров и донорской крови, операционные - для взятия крови у доноров. К производственной работе приспосабливается подвал. Экстренная реорганизация была завершена уже к 23 июня, на следующий день после объявления войны.
В условиях осажденного города особое значение приобретали режим питания и взятия крови у доноров. 10 декабря 1941 года Военным советом Ленинградского фронта было принято решение о спецпайке для доноров. Карточки выдавались подекадно. И только в августе 1943 года ленинградские доноры были переведены на общесоюзный паек.
Медицинское освидетельствование доноров, несмотря на чрезвычайность положения, было тщательным и осуществлялось на высоком уровне Консультировали профессора С.М.Рысс, Е.С.Зал-кинд и другие. Каждый донор осматривался терапевтом и венерологом, а также, консультативно, гинекологом, стоматологом, оториноларингологом, проводилось рентгенологическое обследование. Было введено обязательное рентгенологическое обследование всех первичных кадровых доноров и периодическое - систематически сдающих кровь. А начиналось все с санпропускника, который был развернут в начале 1942 и просуществовал до 1944 года.
Чтобы избавить доноров от лишних хождений по городу, кровь па анализы и консервацию брали в один день. Донор затрачивал па все от 2 до 4 часов.
Когда бомбежки не давали возможности донорам пройти к институту, ими становились сами сотрудники. Родилось понятие “дежурный донор”.
В 1943 году Министр здравоохранения А.Ф.Третьяков сказал,
54
что Ленинград дал Красной Армии одну пятую часть всего объ< крови, заготовленного по стране. Вскоре Верховным Советом СО был утвержден знак “Почетный донор СССР”.
Для улучшения здоровья истощенных доноров и сотрудники января по май 1942 года при институте функционировал стаци нар на 25 коек. Здесь сами больные проводили исследования наблюдения за клиникой и результатами лечения алиментарн дистрофии. При этом, кроме дополнительного питания, больн получали специальные курсы лечения, разработанные в институ общее ультрафиолетовое облучение, аутогсмотерапию, перели! ние облученной и необлученной крови, так называемой “жь ной” крови от сытых доноров. Проведение указанных исследо! ний послужило толчком к возрождению одного из направлен научной деятельности института - клинических исследований.
Первоначальные предположения, что во время войны рабе института ограничится только производством, то есть заготовк крови, были опровергнуты жизнью, и уже в январе 1942 го возобновил работу Ученый совет. Начался новый этап в науч» деятельности коллектива, в крайне неблагоприятных и трудн условиях. Естественно, что разработке подлежали проблемы / норства в экстремальных условиях, улучшения качества консер! рованной крови и создания противошоковых растворов. “Рож^ лись” будущие ученые.
Из-за отсутствия морских свинок, которые погибли от голо, серологической лабораторией было проведено около 1.5 ты< опытов и доказана возможность использования для постанов реакции на сифилис человеческого комплемента. В 1942-1943 лаборатория института была единственной, работающей в горо, где ставилась реакция Вассермана. С конца 1942 г., после докм на заседании общества дермато-венерологов, методику стали oci ивать и другие лаборатории Ленинграда, а потом и на Болып земле. При этом было сэкономлено в ценах 1941 рг. свыше О миллиона рублей.
Следует отметить, что все исследования велись вечерами и н чами теми же людьми, которые днем осуществляли возросшую десятки раз работу по заготовке крови, голодными и замерзшим В день приходило и обслуживалось от 300 до 2000 доноров, зависимости от напряженности обстановки на фронте. Опьц ставились при свечах.
Заслуживает особого упоминания тот факт, что руководите/ института первыми узнавали о подготовке той или иной войск вой операции, что давало возможность оперативно вызывать д норов и обеспечивать весь технологический процесс.
Сотрудники института постоянно проводили консультативш выезды в другие лечебные учреждения. Постоянно проводили
55
щшятия по повышению квалификации персонала, обучению новым методам, а также политзанятия, партийные собрания и даже, но праздникам, вечера самодеятельности.
Вся эта работа проделывалась при активном и непосредственном участии ведущих специалистов и руководителей института II В.Кухарчика, А.Н.Филатова, Л.Г.Богомоловой, М.Е.Депп, ' И.Струковой, Н.Р.Петрова, К.Н.Климовой, Д.С.Кузьмина, Д.И.Рафальсон и других. Все они внесли свой большой вклад в оьорону осажденного города.
Спустя 50 лет после войны, мы счастливы вспомнить, что судьба связала нас в блокадные годы с Институтом переливания крови.
Ксения Владимировна Белецкая
Подвиг ученого-хирурга
Чем больше проходит времени с того незабываемого, врезавшегося в память периода войны - блокады Ленинграда, тем более удивляет и восхищает единение людей и отдача сил для достижения Победы. Порою пережитое кажется неправдоподобным.
С первых дней войны в 1-й средней школе Выборгского района Ленинграда развернулся эвакогоспиталь № 1359, куда я - 15-летняя девочка пошла работать санитаркой. Окончив после войны школу, институт и проработав более 40 лет врачом по костному туберкулезу, сталкиваясь с трудностями, уже с позиции врача невольно сопоставляю людей того периода и их поступки с нынешним временем, анализирую пережитое. Ведь не имея помощи ниоткуда, а только благодаря стойкости и милосердию людей в белых халатах был столь высок процент возвращения в строй раненых. И жаль, что опыт медиков периода Великой Отечественной войны почти не востребован.
Из хирургов в нашем госпитале в начале войны было всего несколько человек. Это И.А.Устюгов (главный хирург госпиталя), Я.П.Андреева (до войны ассистент проф. П.Г.Корнева), позже в госпиталь прибыла С.Н.Созина. Остальные врачи имели различные нехирургические специальности и должны были срочно стать хирургами, не отходя от рабочего места, обучая при этом уходу за ранеными сестер и санитарок. Такая ситуация была во многих госпиталях.
Наш госпиталь курировали три замечательных хирурга, имена
56
которых вспоминаем с благоговением. Это профессора П.Г.Ко нев, П.А.Куприянов (главный хирург Ленинградского фронта) И.С.Колесников. Постоянным консультантом госпиталя был пр< фессор Петр Георгиевич Корнев, директор расположенного непс далеку Ленинградского научно-исследовательского института хи рургического туберкулеза (ЛИХТ).
Петр Георгиевич бывал в госпитале каждую неделю, иногд чаще. Помимо разбора сложных больных и проведения оператш ных вмешательств, он систематически занимался с врачами. Кр» ме того, Петр Георгиевич обучал медицинских сестер и санитаре технике гипсования, правилам ухода за тяжелыми больными, вш кая во все вопросы лечения раненых. Помню, как Петр Георгии вич научил меня приготавливать углегипс для лечения ран. Я при несла из дома ступку, в которой измельчала древесный уголь, з| тем просеивала его через тонкое сито, смешивала в равных п объему частях с гипсом, после чего всю массу прокаливала на пр; тивне до огненного сияния угольков, чем достигалась полная су хость и стерильность углегипса. Порою на это уходила целая поч1 а в течении одного дня при перевязках все изготовленное расхода вилось. Но Петр Георгиевич так объяснил мне необходимость этч го препарата, что я все делала строго по рецепту и с чувство* гордости за выполнение задания профессора. Углегипсом тогда оче* хорошо лечили раны, особенно гнойные, цинготные язвы, ожог»
Петра Георгиевича отличала высокая требовательность к себе окружающим, академичность. Мастерство хирурга и опыт нау< ной работы он познал в факультетской клинике Женского Мед» цинского института Петербурга у профессора Г.Ф.Цейдлера, коте рого называл своим учителем и высоко чтил. Конечно, сказался опыт военного хирурга в годы 1-й мировой войны - Петр Георг» евич работал старшим хирургом и хирургом-консультантом в ген питалях “Союза городов ' и имел звание полковника медицин ской службы.
И теперь, спустя несколько десятилетий, мы поражаемся тита нической деятельности этого ученого-хирурга. Помимо институт! он работал в нескольких курируемых им госпиталях и Институт усовершенствования врачей. При нем продолжались заседай!и Ученого Совета, публиковались научные труды.
П.Г.Корнев был также председателем комитета по изучени! огнестрельного остеомиэлита. Успех деятельности комитета бы во многом предрешен не только объединением крупнейших хи рургов и представителей теоретических специальностей Ленин града, но и ярким научным талантом его председателя, ученого мировой известностью, посвятившего свою жизнь хирургии по вреждений и заболеваний опорно-двигательного аппарата. Осно ватель и руководитель Ленинградского НИИ хирургического ту
57
бсркулеза профессор П.Г.Корнев совершил гражданский подвиг, дважды отказавшись от предлагаемой ему эвакуации на Большую йемлю.
На 1-ми 2-м этажах главного здания института были развернуты койки для раненых. Так мы стали госпиталем № 2222. Б лютую зиму 1941-42 гг. на 3-м этаже были развернуты койки для вольных алиментарной дистрофией. Несмотря на то, что наше учреждение было профилировано для оказания помощи больным t ранениями костей конечностей и крупных суставов, при необходимости оказывалась разнообразная хирургическая помощь местному населению, пострадавшему от бомбежек.
Арсенал лекарств был скуден: риванол, перекись водорода, аспирин, йод, стрептоцид, камфара, отвар шиповника, настой сосновой хвои. Вместо ваты применялся мох. Из-за холода, недостатка рабочих рук, отсутствия транспорта многие сотрудники Перешли на казарменное положение - жили на лестничных площадках, в подвале, на чердаке детской клиники. Ослабевшего сотрудника, порою с падением сердечной деятельности, спасала госпитализация на институтскую койку на две недели, и он вновь вставал в строй. Вдохновленные патриотическим порывом и личным примером руководителя, “лихтовцы” совершали подвиг. Не было света, воды, отопления, и Петр Георгиевич вспомнил место, Где находился закопанный до войны колодец Его вновь вырыли, Проложили шланг и качали воду насосом поочередно, вручную (сначала просто ведрами передавали по цепочке на чердак). Согревая эту воду, поддерживали тепло в здании. В институте было уютно и чисто, чему был удивлен в одно из посещений главный хирург города проф. Н.П.Виноградов.
Большую работу по обеспечению жизнедеятельности института проводил хирург Д.М. Крымов, который во всех делах - и хирургических, и хозяйственных - участвовал лично. В самые трудные дни блокады рядом с П.Г.Корневым были врачи В П.Шатков-ская, Л.П.Кононович, В.Н.Шапиро, А.Н.Советова, В.И.Савина (Тумарова), В.А.Иванова, В.А.Корнева, Е.А.Крылова, В.С.Гелико-нова, В.А.Молчанова, О.Н.Заварницкая, М.ф.Сазонова, Ф.Ф.Сивен-ко, В.А.Сивенко, замечательные сестры и санитарки. Петр Георгиевич знал каждого. Этот скромный человек, обладавший высочайшей культурой, был доступен всем.
Петр Георгиевич Корнев награжден орденом Отечественной войны 1-й степени, двумя орденами Трудового Красного Знамени, медалями “За оборону Ленинграда”, “За доблестный труд в Великой Отечественной войне”. Он имел звание заслуженного деятеля науки, лауреата Ленинской и Государственной премий, академика АМН СССР. Неоднократно избирался почетным председателем и членом многих ортопедических, хирургических и фти
58 Т
зиатрических обществ союзного и российского уровня, членов редакционных советов ряда медицинских журналов. П.Г.Корне был также Почетным членом Международной Ассоциации хирур гов.
Город в долгу перед памятью этого человека.
Марина Валентиновна Гликиш
Тайны препарата “П”
В Ленинградском филиале Физтеха научным руководителем i директором был профессор П.П.Кобеко. Когда в конце 1941 г. о> подал годовой отчет, то о содержании нашей работы, в том числ о разработке ценного лечебного препарата П” стало известн< руководству города. В первых числах марта мы вдвоем были вы званы в горком, где нас встретил целый синклит генералов и сред| них - начальник Сану правления Ленфронта. С этого дня нам был| созданы условия для работы в сортировочном эвакогоспитале № 1170, размещавшемся в Александро-Невской лавре, с задачей обес печить к марту 1942 г. выпуск препарата для его хирургической отделения.
Технология изготовления препарата была основана на том, что из некоторых видов почвенных бактерий можно получить ноли пептид, который подавляет грамположительные бактерии.
В соответствии с запланированными сроками, с середины марта 1942 г., мы начали регулярно поставлять препарат “П” в клинику в водном стерильном растворе. Применяли препарат в виде влажных тампонов или салфеток.
У нас сложились очень хорошие отношения со всем персоналом хирургического отделения, от сестер до хирургов, а также с главным хирургом госпиталя О.А.Левиным. Работалось легко, несмотря на огромную нагрузку.	,
Каждое утро весной 1942 г., идя в Лавру, я наблюдала горестное шествие голодных, измученных людей с санками, на которых они везли своих умерших близких. Часто приходилось помогать. Это страшное, поражавшее своей горечью зрелище навсегда запечатлелось в памяти.
В 1942 г. исследования препарата “П” проводились все более интенсивно, к ним были привлечены заведующий кафедрой биохимии 1-го Ленинградского медицинского института Ю.М.Гефте
59
и биохимик Е.Э.Гольдгаммер.
Зимой 1943 г. в боях на Синявинских высотах было огромное количество раненых, эвакогоспиталь № 1170 был переполнен. В этот период выявились случаи очень злокачественной формы ана-фобной инфекции, вплоть до молниеносной. Бывало, и неоднократно, отмечаешь визуально, как анаэробный процесс движется Псе выше, доходя до грудной полости, сердца, и раненого снимали С операционного стола без всякой обработки. Это было страшно. При согласии и поддержке директора Института физиологии им.акад.И.П.Павлова М.К.Петровой была проведена дополнительная серия экспериментов на кроликах. Благодаря этому с мая 1943 г. стало возможным внутримышечное применение препарата, сохранившее жизнь многим раненым с этим смертельно опасным осложнением раневого процесса.
В апреле 1944 г. на материале детального и всестороннего изучения применения и действия препарата “П” я успешно защитила кандидатскую диссертацию. Всего за период моей работы в эвакогоспитале № 1170 прошли лечение с применением этого препарата более 500 раненых с тяжелой и средней формой анаэробной инфекции.
Материал дается в сокращении. Полностью статья М.В.Гликиной “физико-технический институт в дни блокады” опубликована в сборнике “Чтения памяти А.ф. Иоффе” РАН, Санкт-Петербург, издательство “Паука’, 1993, с.58-78.
Татьяна Владимировна Попова
Из ВИЭМа - в клиники и госпитали
В 1939 г., после окончания аспирантуры при Ленинградском отделении Всесоюзного института экспериментальной медицины (ВИЭМ) я была принята на должность старшего научного сотрудника.
В начале войны мой научный руководитель акад.К.М. Быков откомандировал меня на кафедру физиологии в Военно-медицинскую академию, где проводились исследования по снятию экспериментального шока. Эта работа была закончена в декабре 1941
60
г., и результаты наших исследований имели определенное значение для использования их в клинической практике.
Кроме экспериментальной работы в ВИЭМе, я участвовала ц ночных дежурствах по охране здания от пожаров.
Весь период блокады работу в ВИЭМе я совмещала с пракгЛ ческой деятельностью в лаборатории Политехнического институ-та. В день на дорогу уходило 5-6 часов, и это в неимоверных усл й виях голода, холода, отсутствия транспортных средств.
Голод в городе усиливался. Умерших на улицах становилось все больше и больше. Особенно много трупов было на набережной реки Карповки - от угла Кировского проспекта до самого мор J больницы им. Ф.Ф.Эрисмана все пространство было заполнена трупами. Потом их увозили пятитонками, заполненными до вед ха, на Пискаревское кладбище. Очень тяжело было это видеть. 1
С начала января 1942 г. я почувствовала себя хуже и не могJ больше ходить пешком в институт. Мне пришлось ‘сесть” на бо J 41 ничный лист, на котором я пробыла до марта. Правда, я продол» жала работать в амбулатории Политехнического института, а  феврале 1942 г. меня пригласили в Дом ученых в Лесном работа ri в двух открывшихся там стационарах. И то, и другое было рядоД] с домом.
В ВИЭМе оставалось уже мало сотрудников, и поэтому не ст ло деления на отделы, все объединились в одну группу. Ввиду от сутствия подопытных животных, экспериментальная работа был полностью прекращена, и встал вопрос об изменении тематик научных исследований не только моих, но и всех остальных с трудников. Заместитель директора по научной работе проф.В.Е.Д< лов предложил перенести работу в клиники и госпитали. Я стал заниматься изучением основного обмена у больных алиментарна дистрофией. Первая работа была проведена совместно Р.П.Ольнянской в клинике проф.Д.М.Гротеля (1-й ЛМИ) в ма июне 1942 г.
У меня не было лаборанта, приходилось все делать самой. Мл рабочий день начинался с раннего утра и кончался поздним веч ром. Для ознакомления с литературой посещала Публичную би< лиотеку.
Итоги исследований были доложены мной в 1943 г. в ВИЭМ на его первой научной конференции. За хорошие показатели работе к празднику 1 мая я получила благодарность от директор института.
Затем состоялось исследование основного обмена у больнь гипертонией. Полученные мной научные результаты были зафик сированы в особых, экстремальных условиях жизни и питания, потому не имеют аналогов. Это относится к основному обмен как при алиментарной дистрофии, так и при гипертоническо
f______________________________ 61
болезни в условиях вынужденного голодания. Все это было по настоящему осознано нами многие годы спустя, а тогда, в блокаде мы просто работали, выполняя наш профессиональный долг. И мы его выполнили.
Елена Павловна Шварцвалъд-Хмызникова
Витамины - это жизнь
Одним из немногих ВУЗов, работавших в городе весь период блокады, был 2-й Ленинградский медицинский институт. Кафедру биохимии этого института с 1936 г. возглавлял проф. А.А.Шмидт, крупнейший в Союзе витаминолог. Под его руководством, на основе витаминной лаборатории в больнице им. И.И.Мечникова перед войной был создан Всесоюзный научно-исследовательский институт витаминной промышленности, где широко проводились исследования по химии и технологии витаминов, впоследствии сыгравшие такую важную роль во время войны. Особенно важным был оригинальный и технически простой метод получения концентратов аскорбиновой кислоты из хвои, разработанный А.А.Шмидтом и К.З.Тульчинской.
Состояние голодания и дефицита витаминов изучалось в эксперименте на людях и до войны. Но в блокадном Ленинграде сама история поставила чудовищный опыт, условия которого были ни с чем не сравнимы. Поэтому первостепенное значение имела биохимическая документация состояния витаминного и белкового обмена не только в стационарах, по и у активно работающих ленинградцев. Эту задачу и решали биохимики в содружестве с врачами.
Для выяснения патогенеза цинги в условиях блокады Ленинграда изучали аскорбиновую кислоту и провитамин А (каротин). Эти исследования были проведены почти у 4 тысяч человек. Стоит вдуматься в эти цифры! Работу выполняли люди, сами недавно перенесшие дистрофию и еще недоедавшие! Ведь во время блокады погибли от голода доцент кафедры Н.Б.Хаустов и ассистент А.В.Самохвалов... А для того, чтобы обследовать такое количество людей не только в стационарах, но и на предприятиях, большинство из которых находились на окраинах, добираться приходилось пешком.
В декабре 1941 - феврале 1942 г. аскорбиновая кислота и провитамин А отсутствовали в крови у 80-90% обследованных, но при этом цинга проявлялась в основном в скрытой форме. Летом 1942 г., несмотря на улучшение питания в связи с выращиванием
62
овощей и широким применением хвойных экстрактов, у 51% больных цинга протекала в открытой форме. Были выявлены i некоторые другие особенности патогенеза цинги в экстремальны условиях блокады. Для лечения цинги в сочетании с пеллагро! А.А.Шмидт предложил препарат “каталин”.
11асколько важной для врачей была своевременная диагности ка авитаминозов при сочетании их с алиментарной дистрофие< свидетельствует инструкция-схема учета клинических признаков гиповитаминозов, изданная в Ленинграде 12 января 1943 г. и утвержденная заведующим Ленгорздравотделом проф.ф.И.Машан-ским. Незадолго до этого, 28-29 ноября 1942 г., в помещена терапевтической больницы № 1 Куйбышевского района, котора помещалась тогда в здании Октябрьской гостиницы, состоялас научная конференция, где из 15 представленных докладов 11 были посвящены авитаминозам. Все это свидетельствует, что научный поиск в Ленинграде не прекращался даже в условиях полной блокады и лишений, связанных с ней.
В период блокады обязанности главврача больницы им. Мечникова, где тогда располагался эвакогоспиталь, исполняла Е.С.Сково-родникова. Под ее руководством сотрудники больницы, вместе с выздоравливающими заготавливали сосновые и еловые ветки для приготовления хвойной настойки, спасшей жизнь многим ленинградцам. Хвойный экстракт использовался также и наружно, для заживления ран.
Ассистент кафедры С.Е.Манойлов, который был в армии, на Ленинградском фронте, совместно с заместителем главного эпидемиолога Ленфронта организовали в армии производство антицинготной настойки и препарата “Жир колюшки”, богатого витаминами А, Д, Е, который использовался при ожогах и рваных ранах.
Для борьбы с белковым и витаминным голоданием в условиях блокады А.А.Шмидт, совместно с клиникой проф. С.М.Рысса, разработали и внедрили в практику принципы использования дрожжевого белка и технического казеина. На основе этих работ, в 1943 г., по решению СНК СССР было осуществлено строительство большого количества дрожжевых заводов и цехов для выработки пищевых дрожжей.
Добавление в пищу казеина позволило увеличить калораж пищи до 2500 ккал, что у больных весом 40-56 кг, при постельном режиме, давало быструю прибавку в весе, пропадало ощущение голода, исчезали “пищевые сны” и депрессия. Применялся также кровяной порошок и желатин.
Благодаря нашим научным разработкам, уже в 1942 г. стали возможны организационные мероприятия, сохранившие жизнь многим защитникам Ленинграда.
63
Семен Евстафьевич Манойлов
Навсегда останется в памяти
Моя служба в армии началась в январе 1940 г. Все трудные годы войны я служил на Ленинградском фронте, заведовал биохимическим отделом фронтовой санэпидлаборатории № 318.
Коллективу лаборатории приходилось решать сложные задачи оперативно, в боевой обстановке, при нехватке самого необходимого - лабораторной посуды, животных, особенно питательных сред. Нами был разработан состав искусственной питательной среды для селективного роста паратифозных и тифозных микробов, создана среда для роста дизентерийного бактериофага, столь необходимого для борьбы с дизентерийной инфекцией. Непосредственным исполнителем последней работы была инженер В.А.Дми-триева, долгие годы после войны трудившаяся на кафедре биохимии Ленинградского химико-фармацевтического института. При разработке среды для роста бактериофага ею было проявлено много инициативы, изобретательности и даже бесстрашия, ведь приходилось иметь дело с возбудителем дизентерийной инфекции, а условия для работы были очень сложными и трудными.
Я принимал участие в разработке первого отечественного препарата пенициллина, изготовленного по английской лицензии. В группу сотрудников входили также профессор химико-фармацевтического института П.Я.Якимов, доцент О.Б.Круссер, проф.М.К.Фишер. Структура этого антибиотика нам была в то время неизвестна, и в выделенном препарате мы обнаружили серу, о чем в английском проспекте не упоминалось. Пришлось рисковать. Было получено разрешение на использование препарата, нужного для лечения бойцов. Уникальные свойства пенициллина, особенно его высокая химиотерапевтическая эффективность, спасли жизни многих людей, вернули бойцов в строй.
Хочу рассказать о тех работах, которые были для меня, биохимика, особенно интересны. Нами было предложено использовать для лечения ожогов и ран жир мелкой финской рыбы колюшки: по своим регенерирующим свойствам он превосходил все известные противоожоговые препараты. Мы обнаружили в нем большое количество каротиноидов, комплекс полиненасыщенных высших жирных кислот. Была разработана сравнительно простая технология его получения. По имеющимся данным, этот препарат вернул в строй более 10 тыс. бойцов, преимущественно танкистов, получивших сильные ожоги. В послевоенные годы он широко применялся в лаборатории академика А.Н.Филатова при лечении долгонезаживающих ран у инвалидов войны.
64
Наряду с использованием мощного военного оружия, враг рассчитан вал на гибель людей блокадного Ленинграда от эпидемии цинги. Поэтому работой чрезвычайной важности было создание регламента получения антицинготного препарата из хвои в виде таблеток и настойки. Широкое применение этого препарата спасло людей блокадного города от страшных болезней. При нашем участии была разработана технология приготовления другого ценного витаминного экстракта из дикорас-, тущих трав - лебеды, крапивы и др.	,
Работа нашей санэпидлаборатории была высоко оценена правительством. В 1943 г. я был награжден орденом Красной Звезды, Вручил мне его член Военного совета Ленинградского фронту А.А.Жданов.
Приходилось мне принимать участие и в боевых действиях, а именно в эвакуации раненых с Невской Дубровки. Медаль же “За боевые заслуги ’ была наградой за участие в штурме танковой колонны в районе города Терийоки (ныне Зеленогорска). Я был конту-t жен, лечился в инфекционном госпитале, располагавшемся около Финляндского вокзала. Здесь, кстати, мог и погибнуть, ибо через четыре часа после моей выписки он подвергся авиабомбардировке.
Демобилизован был в феврале 1946 г. Сразу же после Победи мне довелось побывать в поверженном Берлине.
Жизнь в дни войны, насыщенная борьбой, трудностями, работой и наукой, навсегда останется в моей памяти.
Лидия Петровна Комиссарова
Санитарная организация Ленинграда
Великая Отечественная война превратила всю нашу страну в единый военный лагерь. Особенно ярко единство фронта и тыла проявилось в годы войны в условиях осажденного Ленинграда. ,
Наряду с санитарной службой Ленинградского фронта за санитарно-эпидемиологическое благополучие города в условиях блокады боролась и городская санитарная организация.
В первые месяцы войны Ленинград и его пригороды оказались перенаселены как гражданским населением, так и военными контингентами. Сюда шел поток беженцев и эвакуированных с территорий, оставленных нашими войсками. Здесь же шло формирование новых воинских частей и подразделений Красной Армии за счет войск, прибывших из других районов страны.
f*65
Вследствии этого перед санитарной организацией Ленинграда нетала первоочередная задача: обеспечить санитарно-эпидемическое благополучие города. К противоэпидемической работе были привлечены все медицинские работники. В городе развертывалась сеть санпропускников, дезинфекционных установок. На вокзалах организовывались санитарно-контрольные пункты, на которых осматривались пассажиры и эвакуированные, изолировались больные и подозрительные по инфекционным заболеваниям, осуществлялась санитарная обработка и пр.
Особенно тяжелая обстановка, приведшая город в угрожающее антисанитарное состояние, сложилась к концу осени и зимой 1941/42 гг., когда в связи с блокадой почти полностью прекратился подвоз топлива и продуктов питания.
Нехватка топлива резко ограничила деятельность электростанций, в связи с чем сократилась, а вскоре и полностью прекратилась подача электроэнергии в жилые дома, лечебные учреждения, коммунальные объекты. Острый недостаток электроэнергии испытывали промышленные предприятия. Остановилась работа трамвайно-троллейбусного транспорта. С напряжением и большими перерывами работали городские водопроводные станции, замерзали и выбывали из строя водопроводная и канализационная сети. Прекратилась плановая очистка города. Из-за отсутствия топлива и света закрылись почти все городские бани, прачечные, парикмахерские. Все это привело к резкому ухудшению санитарно-гигиенических условий жизни как населения города, так и воинских частей, учреждений и госпиталей, расположенных в Ленинграде.
В связи с большими затруднениями с продовольствием начались массовые заболевания населения, связанные с нехваткой питания: алиментарное истощение, авитаминозы и гиповитаминоз “С” и др. Катастрофически росла смертность населения.
В этот чрезвычайно сложный по санитарно-эпидемической обстановке период санитарная организация города решала задачи борьбы за ослабление вредных последствий санитарного неблагополучия города, поддержание минимального санитарного режима в лечебных, детских учреждениях и учреждениях питания. Большое внимание уделялось проведению санитарного надзора за спе-цобъектами оборонного значения: командами МПВО, трассами оборонных работ, эвакопунктами и убежищами.
Важнейшей задачей являлось проведение неотложных противоэпидемических мероприятий, направленных на предупреждение возникновения и эпидемического распространения инфекционных болезней.
Решение этих задач потребовало от санитарной организации города напряжения всех сил, так как сама организация к этому времени, в результате ухода в армию, народное ополчение, а так-
66
же эвакуацией на восток ряда санитарных работников, была зня чительно ослаблена как количественно, так и качественно.
Годы	1940	1941	1942	1943	1944	1945
						
Всего госсанинспекторов: в том числе:	167	120	106	130 (Из них (Из них 89	112 врачей) врачей)		128	166 (Из них 116 врачей)
общих	15	9	15	14	19	19
по коммунальной санитарии	55	44	37	53	37	56
пищевой санитарии	50	37	30	32	39	47
промышленной санитарии	30	15	14	18	17	27
школьной санитарии	17	15	10	13	16	17
Всего помощников						
госсанинспекторов: в том числе:	258	150	201 (Из них 53 фельдшера)	203 (Из них 65 фельдшеров)	242	256 (Из них 128 фельдшеров)
общих	7	3	—	2	—	10
по коммунальной санитарии	132	97	113	120	—	121
пищевой санитарии	69	40	51	45	—	71
промышленной санитарии	23	7	16	17	—	27
школьной санитарии	24	3	27	19	—	27
Изменился и состав инспекторов за счет прихода молодых зра чей и других специалистов (химиков, биологов, ветеринарных ра чей и др.), не имевших навыка и опыта в санитарной работе. Наблюдалась большая текучесть кадров.
В таких условиях вся тяжесть работы ложилась на основнук. группу кадровых санитарных инспекторов и их помощников. Ид районных санитарных инспекторов были выдвинуты на руководящую работу врачи Л.Ф.Краузе, Е.В.Тетерина, П.И.Ткач, В.А.Ха-зова, В.В.Федотов и другие, они авторитетно и энергично руководили санитарной работой, умело разрешая выдвигаемые обстановкой сложные задачи.
При огромной помощи партийных, советских и военных организаций и широкой поддержке и участии населения санитарная организация города с честью справилась с этими задачами.
" Все основные плановые и специальные санитарные и противоэпидемические мероприятия в городе государственная санитарная инспекция Ленинграда согласовывала с Городским комитетом
67
ВКП(б), Ленгорисполкомом Совета депутатов трудящихся, военными организациями и Чрезвычайной противоэпидемической комиссией города.
Чрезвычайная противоэпидемическая комиссия (центральная) по главе с председателем Исполкома Ленгорсовета П.С.Попковым была создана в феврале 1942 г. в соответствии с постановлением Государственного Комитета Обороны “О мероприятиях по предупреждению эпидемических заболеваний в стране и Красной Армии” . В районах города были образованы районные чрезвычайные противоэпидемические комиссии. Научно-консультативное руководство ими было возложено на Научно-исследовательский институт эпидемиологии и микробиологии им. Пастера, а изготовление необходимых бактериальных препаратов - на Научно-исследовательский институт вакцин и сывороток.
Для упрощения санитарного контроля и различных санитарных обследований с целью получения наиболее полных материалов в городском и районном масштабе был использован бригадный метод контроля: одновременное массовое обследование подконтрольных объектов бригадами санитарных инспекторов и их помощников с участием санитарных дружинниц РОККа, общественных санитарных инспекторов, санитарно-бытовых комиссий домоуправлений по заранее разработанным схемам и вопросникам.
Этот метод давал возможность достаточно полно выявлять санитарные нарушения и недостатки в содержании города, районов и различных объектов и принимать меры по их устранению как самостоятельно, так и через городские организации.
Коренной перелом в санитарном состоянии Ленинграда произошел с апреля 1942 г. В конце марта 1942 г. по призыву Городского комитета ВКП(б) и Ленгорисполкома все ленинградцы, которые могли стоять на ногах, приступили к очистке города.
Люди очищали улицы и площади, обходили дом за домом, проверяли их от чердаков до подвалов и приводили в порядок. 300 тысяч ленинградцев ежедневно принимали участие в этих работах.
Решением Ленгорисполкома от 17 апреля 1942 г. № 91 “О предварительных итогах работы по очистке дворов, улиц, площадей и набережных в Ленинграде” были отмечены организованность, дисциплина, высокий патриотизм трудящихся Ленинграда и объявлена благодарность всем гражданам, принимавшим участие в работах по очистке города.
Это большое начинание предотвратило возможность развития эпидемий и послужило началом возрождения города. 15 апреля открылось трамвайное движение. Улучшилось водоснабжение. Начался новый ремонтно-восстановительный период, началась и борьба за санитарное оздоровление Ленинграда во всех сферах городской жизни.
68
Задачи санитарной организации в этот период были направлены на организацию и проведение очистки города, контроль з водоснабжением и качеством воды. Санитарная инспекция фронта и города по водоснабжению проводила непрерывный контрол! за качеством воды центрального и местного водоснабжения. Ежедневно пробы воды брались в 30-40 точках города. Несмотря к все трудности, качество воды на водопроводных станциях в эт; время удовлетворяло требованиям временного стандарта.
Силами работников санитарной инспекции города с участие* ученых-гигиенистов и штаба МПВО в помощь санитарным инспекторам был разработан и выпущен в количестве 1000 экземпляров сборник инструкций по вопросам работы санитарной инспекции в условиях МПВО и СХЗ в объектах общественного питания, жилом фонде, по хлорированию воды в полевых условиях, по санитарному оборудованию и содержанию убежищ, а также обращения к населению с изложением простейших санитарных правил содержания в чистоте жилищ.
За успешное выполнение задач по медико-санитарному обслуживанию населения Ленинграда и активное участие в проведении мероприятий по оздоровлению города в 1942 г. народный комис cap здравоохранения СССР Г.А.Митерев наградил 10 государственных инспекторов и двух помощников значком “Отличнику здравоохранения”.
Важнейшей задачей, стоявшей перед санитарной организация города, в частности, ее пищевой группой, а также научными силами Ленинграда, являлась организация широких мероприятий по изысканию дополнительных пищевых ресурсов, которые могли бы повысить количественную и качественную сторону питания населения и войск, а также экспертиза и консультация по вопросам использования новых видов пищевых средств, заменителей и т.д.
Изыскание дополнительных ресурсов питания шло в тесном контакте с хозяйственными организациями и Горкомом ВКП(б). В первую очередь, необходимо было организовать получение витамина С” из местного сырья. Санитарной службой совместно С Ленинградским витаминным институтом была проверена витаминная ценность настоев из хвои.
В городе были организованы сбор и переработка хвои, получение хвойного настоя. В качестве дополнительного источника витамина “С” летом 1942 г. был организован сбор дикорастущей зелени, стеблей и листьев гороха, из которых готовились разнообразные блюда.
В научно-исследовательских институтах и лабораториях, на предприятиях пищевой промышленности велись поиски заменителей и способов повышения выхода готовых продуктов, увеличения припека хлеба.
Были изучены и получили широкое распространение различ-
f*69
иые изделия из соевых продуктов, дрожжи, дикорастущая съедобная зелень и др.
При Городском отделе здравоохранения был создан Совет питания с несколькими секциями, в состав которого вошли крупные специалисты: профессора С.М.Рысс, А.А.Адамова, М.Н.Лукьянчикова, сотрудники Научно-исследовательской пищевой гигиенической лаборатории - Л.И.Оксман, П.Ю.Либерман, П.Г.Грабойс и др. Совет да-пал заключения по различным вопросам, связанным с использованием пищевых заменителей и новых видов пищевых продуктов.
Санитарно-пищевая инспекция города и районов большое внимание уделяла вопросу доведения до потребителей положенных норм питания. Борьба шла за каждый грамм продукта и за максимальное повышение фактической калорийности пищи.
Большую помощь санитарной организации оказывали научно-исследовательские лаборатории пищевой гигиены, коммунальной гигиены и школьной гигиены. В административно-хозяйственном отношении приказом по Ленгорздравотделу от 26 августа 1942 г. они были переведены в ведение райздравотделов, а методическое руководство осуществлялось их санитарно-бактериологическими отделениями - противоэпидемическим управлением ЛГЗО, а пищевой лабораторией - Городской санитарной инспекцией.
Перед санитарной организацией города встали вопросы окончательной очистки города от загрязнений, ликвидации свалок мусора в районах города.
По инициативе Приморского райисполкома в июле 1943 г. был проведен воскресник по благоустройству пустырей и площадок. Этот опыт был перенесен на все районы города. 18 июля 1943 г. был проведен общегородской воскресник, в котором приняли участие 57 тысяч человек.
Научно-исследовательской лабораторией коммунальной гигиены был разработан вопрос о возможности использования очищенных пустырей и площадок под зеленые насаждения. Был налажен постоянный контроль за санитарным состоянием различных коммунальных объектов, предприятий общественного питания, лечебно-профилактических учреждений.
В 1944 г. научно-исследовательские лаборатории пищевой гигиены, коммунальной гигиены и школьной гигиены были реорганизованы в единый крупный Санитарно-гигиенический институт (ныне Институт радиационной гигиены), явившийся научно-практической базой санитарной организации города. Институт оказывал большую методическую помощь районным лабораториям, которых к концу войны в городе насчитывалось 14.
С окончанием Великой Отечественной войны все силы и средства санитарной организации с помощью органов здравоохранения и ряда хозяйственных организаций были направлены на решение новых актуальных задач по ликвидации последствий войны.
70
Галина Алексеевна Владимирова
За санитарную грамотность
В феврале 1942 г. Народный комиссар здравоохранения ССС Г.А.Митерев, являвшийся одновременно уполномоченным Гос} дарственного Комитета Обороны по противоэпидемическим вс просам, издал приказ “О мерах предупреждения инфекционны заболеваний”. Этим приказом в Ленинграде была создана Чрезвь: чайная противоэпидемическая комиссия во главе с председателе Исполкома Ленгорсовета П.С.Попковым. На нее возлагалась вс работа по предупреждению инфекционных заболеваний и обеспс чению эпидемического благополучия в городе. Комиссия, обладаг шая большими полномочиями, объединяла и санитарно-просвс тительную работу всех медицинских учреждений города и обще ственного актива. Большой вклад внесли в эту работу члены ОС щества Красного Креста, общественные санитарные инспекторь которые выделялись фабрично-заводскими и местными комитете ми профсоюзов, комсомольскими организациями, домоуправле ниями.
11 августа 1942 г. на места было направлено “Временное поле жение о санитарно-просветительной работе в районах города Ле нинграда”, в котором обращалось внимание на важное значени санитарной агитации и пропаганды в условиях блокадного Ленин града.
С начала августа 1942 г. в соответствии с приказом Ленгорздрз вотдела организационно-методическое руководство санпросветрабс той было сосредоточено в Доме санитарного просвещения, котором придавались функции сектора Горздравотдела. В райздравотделах не посредственное руководство делом санитарного просвещения был возложено на их заведующих.
В конце сентября 1942 г. в лекционном зале Дома санитарпог просвещения состоялось совещание руководителей медицински учреждений города, врачей, средних медицинских работнике! актива Общества Красного Креста, на котором выступил заведую щий Ленгорздравотделом Ф.И.Машанский с докладом: “Достиже иия советской медицины - на службу обороны”.
Все ведущие ученые-медики, оставшиеся в осажденном городе приняли участие в работе по обучению населения, особенно и вопросам, связанным с оказанием санпомощи и взаимопомощ при ранениях и травмах, с поражением боевыми отравляющим: веществами, а также с противоэпидемической борьбой, соблюде нием правил личной гигиены и т.д.
По ленинградскому радио были организованы передачи уче
71
пых-медиков под рубрикой: “Внимание! Говорит дом санитарного просвещения”.
В ленинградских газетах регулярно публиковались материалы, посвященные вопросам охраны здоровья и улучшению санитарного состояния города. Вот некоторые из заголовков: “За образцовую чистоту в нашем городе”, “Основные задачи санитарно-быто-пых комиссий”, “Строго соблюдать санитарный режим’, “К суровому ответу нарушителей санитарного режима”.
В передовой Ленинградской правды” от 18 марта 1942 г. “Боевые задачи ленинградской молодежи” говорилось о создании районных комсомольских бытовых отрядов, в задачу которых входило обследование квартир, проведение массово-разъяснительной работы среди населения по наведению чистоты и порядка в городе.
Домом санитарного просвещения выпускались боевые листки: "Санитарное просвещение в массы”. Издавалась и санитарно-просветительская литература. Так, в 1941 г. вышли брошюры: Ю.Ю.Джанелидзе “Временная остановка кровотечений , А.А.По-ленова “Первая помощь при повреждениях головы и спинного мозга” и другие.
В массовой санитарной пропаганде использовались выпуски плакатов, лозунгов, лйстовок. Организовывались стенды вопросов и ответов на медико-санитарные темы.
В октябре 1943 г. Домом санитарного просвещения была подготовлена выставка “Здравоохранение Ленинграда в дни Великой Отечественной войны” для демонстрации в Москве.
Большое значение имела работа на предприятиях, в общежитиях, столовых, бомбоубежищах и лечебно-профилактических учреждениях. Система Всеобуча по комплексам: “Будь готов к санитарной обороне” (БГСО) и “Готов к санитарной обороне” (ГСО), организованная по постановлению Ленинградского областного и городского Советов депутатов трудящихся Об обязательной подготовке взрослого и детского населения по нормам ГСО и БГСО” от 25 августа 1942 г., позволила уже только в этом году подготовить 175 575 значкистов ГСО и 12629 БГСО. К обучению по специально разработанным программам было привлечено все население города в возрасте от 14 до 55 лет.
Отчет о работе Дома санитарного просвещения стал предметом обсуждения на партийном собрании Ленгорздравотдела 15 июня 1943 г.
Посетивший в октябре 1942 г. Ленинград Народный комиссар |дравоохранения СССР Г.А.Митерев дал высокую оценю; работе санитарно-противоэпидемической организации города. На общегородском собрании медицинских работников он, в частности, сказал: У меня очень хорошее впечатление от всего того, что я здесь увидел. Я еду с полной уверенностью в том, что если все медицинские работ
72
ники Ленинграда и в дальнейшем будут работать так, как они раб тают сейчас, то серьезных инфекций не будет”.
Многочисленные противоэпидемические и санитарно-проф1 лактические мероприятия, в том числе и большая санитарно-пр светительная работа, позволили предотвратить массовые эпид мии инфекционных заболеваний как в городе, так и в войск: Ленинградского фронта.
Ольга Ивановна Базан
П атол о гоан ато м ы помогают живым
На второй день войны мне вручили повестку из военкома-где были указаны адрес и дата явки. Я пришла в школу на Петр? градской стороне, во дворе стояли группы людей с такими я повестками, а в центре человек в военной форме. Мне объяснил! что это начальники армейских патологоанатомических лаборатс рий (ПАЛ), подбирающие себе врачей-специалистов на добре вольных началах. Я никого из них не знала, так как недавно npt ехала из Киева. Пришлось обратиться к главному патологоанат му фронта начальнику фронтовой ПАЛ бригврачу Л.А.Васильев' Он тоже был здесь и выглядел очень эффектно - настоящий кадр вый фронтовик, подтянутый, в прекрасно подогнанной форм крепкий и мужественный. Я робко подала повестку, и он запис меня в свою лабораторию, сказав, чтобы на следующий день явилась в анатомический корпус Военно-медицинской академи (ВМА).
Напряжение последнего дня было снято, так как я уже зн;М свою воинскую часть, видела начальника. Мы получили обмунд! рование, личное оружие и приступили к делу. Работа развор^^ив; лась на базе кафедры судебной медицины.
Основной структурной единицей патологоанатомической слуэ бы в Красной Армии была ПАЛ. Одна фронтовая (ФПАЛ) с гла| ным патологоанатомом фронта во главе и армейские - в каждо армии. ФПАЛ организовывала и направляла работу армейских ПА и патологоанатомических отделений (ПАО) эвакогоспитале! Позже была создана в Москве Центральная ПАЛ (ЦПАЛ), г которую было возложено руководство патологрянатомической слуя бой всех фронтов.
С первого же дня меня поразили высокая организация труд
73
Четкость, ясность и выполнимость заданий, отсутствие окриков со стороны начальства, наличие всего необходимого для работы. Только Через некоторое время мне стало известно, что А.А.Васильев в предвоенные годы поставил вопрос о необходимости включить патологоанатомическую службу в состав военно-медицинской службы Красной Армии. Первый опыт такой деятельности А.А.Васильев получил в боях на Халхин-Голе, а в советско-финляндскую войну им вырабатывались первые организационные формы работы -организация армейских ПАЛ.
В это время А.А.Васильев был назначен главным патологоанатомом Красной Армии и Военно-Морского флота. Прекрасный организатор, специалист и знаток своего дела, человек простой и доступный, он с первых дней создал сплоченный коллектив. Но Вскоре он был откомандирован в Москву. Человек смелый и решительный, он уехал на легковой машине по партизанским тронам (Ленинград был в полной блокаде), вооружившись сам и вооружив двух своих шоферов. Доехал благополучно. Летом 1942 г он был убит на Сталинградском фронте. До нас дошли слухи, Что он ехал на машине в одну из воинских частей, где было подозрение на особо опасную инфекцию, и попал под обстрел. Все оставили машину и залегли. После длительной тишины поднялся шофер и тут же был убит снайперской пулей. Через какое-то время поднялся А.А.Васильев и получил тяжелейшее ранение ног. Помощь пришла только с наступлением темноты; А.А.Васильев был мертв. Женщине-коллеге, раненной в живот, он сказал, что мог бы описать ощущения умирающего от острой кровопотери.
После отъезда Л.А.Васильева на его должность был назначен В.Д.Цинзерлинг, его заместителем - М.Б.Ариэль, позже были мобилизованы Ю.Н.Даркшевич и Е.В.Полонская. В конце войны М.Б.Ариэль был отозван на должность патологоанатома одного из фронтов, а на его место назначена Е.А.Попова.
В.Д.Цинзерлинг был крупный ученый-практик, талантливый руководитель, человек высокой культуры и широкого образования, скромный, спокойный, молчаливый, умел слушать и всегда находил краткое и емкое решение. Он обладал чрезвычайной наблюдательностью и в своих заключениях исходил из фактов, полученных па секциях, которые посещал постоянно. Его выводы поражали своей простотой и глубиной.
М.Б.Ариэль был также человек высокой культуры, будучи крупным ученым и практиком, он отличался неуемной энергией, некоторой экспансивностью, быстро воспринимал и буквально молниеносно реагировал на события. Человек открытый и прямой, легко вступал в контакт и охотно передавал свои знания коллегам. Они дополняли друг друга и продуктивно сотрудничали.
Сложились хорошие отношения между сотрудниками ПАЛ и
74
остальными военными патологоанатомами. Такое товарище» сотрудничество помогало в полной мере изучать как особенное алиментарной дистрофии, так и специфику боевой травмы.
Наш маленький коллектив работал в огромном пустом, холо ном здании с частично разбитыми стеклами, без воды, света, к нализации. В декабре 1941 г. - январе 1942 г. справляться с во росшим объемом работы было все труднее. После настоятельна требований В.Д.Цинзерлинга было организовано массовое захор нение умерших, которое проводилось ночами, по графику, с . ча тием солдат.
Санитары, шоферы, лаборанты начинали одевать и готовили отправке умерших, а врачи оформляли документы. Вели регистр;, цию в особой книге, которая оставалась в прозектуре. Там был указаны паспортные данные, диагноз, где и когда наступила смея! когда и где захоронен, что потом облегчало родственникам розы ски близких.
Жить в пустом холодном здании, заваленном телами умерши было невыносимо тяжело, и нас поселили на проспекте К.Марк в доме, в котором ранее проживали сотрудники ВМА, эвакуир ванные в тыл. Мы заняли первый этаж - самый безопасны В.Д.Цинзерлинг и М.Б.Ариэль разместились в квартире Н.Г.Х-пина, а я, Т.В.Чайка, В.П.Михайлов и Т.Л.Солова - в отделы: комнатах.
Обобщение обширного патологоанатомического материала фро давало возможность получить достоверные данные о причинах и ханизмах смерти военнослужащих, когда и каким образом отра лось на здоровье и смертности воинов снижение норм питания, 1 проявлялось алиментарное истощение и др. С июня по октябрь 19 г. основная масса военнослужащих фронта умерла от боевых трав 14 ноября 1941 г. зарегистрирован первый случай смерти от алиме тарного истощения, после чего их количество начало резко возр-тать. Мы столкнулись с мало знакомой врачебному персоналу па логией алиментарного истощения, выдвигавшей все новые и нов вопросы, требовавшие немедленного обоснованного ответа. Эта ьа ная задача решилась совместными усилиями ведущих патологоана мов города-фронта (В.Д.Цинзерлинг, В.Г.Гарщин, Г.В.Шор, М.КДа М.А.Захарьевская, М.Б.Ариэль, Е.Г.Савримович и др.).
В самое трудное время ФПАЛ проводила регулярные совев ния военных патологоанатомов, на которых постоянно присут вовали и активно работали специалисты и не призванные на вое ную службу.
Несмотря на тяжелейшие условия блокадной зимы, врачи тяг лись к знаниям, охотно посещали научно-практические кон<| ренции. Изможденные, голодные и уставшие люди добирали как правило, пешком по сугробам, под беспрерывным обстреле
75
Я присутствовала на такой конференции в Доме Офицеров: аудитория была заполнена до отказа. Врачи сидели в тесном холодном помещении в полушубках, шапках-ушанках в полной тишине и внимательно вслушивались в содержание докладов, ведя записи в блокнотах. Единственный фонарь горел возле докладчика. С уверенностью могу сказать, что не было ни одного крупного совещания, конференции, съезда врачей, где бы ни докладывали патологоанатомы.
В первые месяцы блокады небывало высоким среди других причин смерти был процент пневмоний, в том числе крупозных, нередко трудно диагностируемых. Период с апреля по июнь 1942 Г. характерен вспышкой туберкулеза на фоне затяжной дизентерии, отечных и асцистических форм истощения и авитаминозов.
Обращало на себя внимание почти полное отсутствие фузоспирохетозной инфекции, широко распространенной во время голода 1918-1920 гг. Это можно объяснить теми героическими мерами борьбы с авитаминозом, которые проводились в блокадную пору. Жители города были обеспечены хвойным настоем, графины с этой ароматной терпкой на вкус зеленой жидкостью, можно было видеть в столовых, конторах домохозяйств и в других общественных местах. В меньшем количестве, но все же доходили до Голодающих дрожжи. Низкий поклон тем, кто организовал и поддерживал длительное время это важное дело.
В 1942-1943 гг. В.Г.Гаршин на секционном материале всесторонне изучил и превосходно описал патогенез и морфологические особенности блокадной гипертонической болезни. Иногда мы наблюдали необычные осложнения болезни в виде разрыва надклапанного отдела или дуги аорты у лиц молодого возраста при отсутствии атеросклероза или других патологических процессов в аорте. Разрыв происходил в момент максимального психического и физического напряжения, например, во время атаки у лиц, страдавших гипертонической болезнью.
Описанная патология не миновала и наш маленький коллектив. Все мы перенесли алиментарное истощение и авитаминоз, почти все - дизентерию. Я к тому же - лептоспирозную желтуху, дифтерию и туберкулез.
Прошли годы, десятилетия, полвека... Время все расставило по своим местам. Стало очевидным, что организация патологоанатомической работы во время войны и блокады была результативной и себя оправдала. Дело, начатое А.А.Васильевым, было подхвачено энергичными людьми, крупными учеными страны в лице М.Ф.Глазунова, 11.А.Краевского, А.В.Смольянникова, Б.И.Мигунова и др., которые в разное время возглавляли ЦПАЛ. Результаты трудов патологоанатомов отражены во многочисленных статьях, монографиях, диссерта-
76
циях, в двух томах многотомного руководства “Опыт советской м. дицины в Великой Отечественной войне”; создана новая глава в Мо дицинской науке “Патологическая анатомия боевой травмы”.
Особо отмечены временем исследования, посвященные ал ।, ментарному истощению, его особенностям и последствиям, ocJ I бенностям течения при нем инфекционных болезней - туберкуле за, дизентерии, пневмонии, особенностям течения раневого пр цесса. Было создано стройное учение о ленинградской блокадн гипертонической болезни. Эти работы, выполненные в дни блок| I ды, признаны классическими, а деятельность патологоанатомов HI I звана подвижнической (Архив патологии, 1955,5). А.В.Смольн ков в юбилейной статье, посвященной пятидесятилетию Побед отметил: “Опыт войны - это не только воспоминание о прошлое 1 но и основа дальнейших исследований проблем боевой травмы Такие исследования осуществляет ЦПАЛ, которая в настоящ время превратилась в крупный современный научно-исследои! тельский центр, где проводится всестороннее изучение боевых траэ нашего времени.
В моей памяти сохранилась атмосфера братства и товарищест ва между людьми. Я благодарна судьбе за то, что работала с квал фицированными, умными и душевными людьми, что могла в у полнить поставленные передо мной задачи
Нина Фроловна Карпова (Данилина)
Из блокадного кольца на Синявинские болота
В самом начале войны 26 июня 1941 г. я стала работать эвакогоспитале № 1359, который размещался в здании школ напротив Политехнического института.
На нашем нервном отделении лежали контуженные, оглохши полупарализованные люди. Возглавляла штат медсестер очень иг тересная и эрудированная женщина Варвара Владимировна Or пель, дочь знаменитого хирурга Владимира Андреевича Оппеля.
В конце лета наш госпиталь был свернут и погружен в эшелон Несколько дней нас перегоняли из тупика в тупик. Потом объявил! что город находите я в блокаде, и мы вернулись на старое место. ]
Все изменилось к худшему: и питание, и обстановка Не стал воды, электричества, отопления. Ходячие раненые помогали прг
?_______________________________________________________и
чосить воду, доставали какие-то дрова. В палатах складывали печ-। и, из гильз и других подручных материалов делали коптилки.
Во время бомбежек мы, медсестры, из-за отсутствия санитаров юлжны были носить лежачих раненых в подвал. Помнится один из них, весом в 106 кг... Я с трудом находила сестер, чтобы перенести его вниз и обратно. Вот когда пришлось нам, женщинам, буквально носить мужчин на руках.
На первом этаже была оборудована самодельная уральская баня. Мы называли ее райской”. Мылись рядом с ранеными, и никто ни на кого не реагировал
Но однажды баня сослужила злую службу... Как-то вечером, в '•'латах нашего отделения появился дым.. Все забеспокоились, забегали. Стали искать источник этого дыма, не нашли. Вызвали южарных. Оказывается, загорелись перекрытия между этажами. 1южарные вскрыли одну стену, а там - огонь. Пошла эвакуация раненых. Ходячие вышли сами, а лежачих выносили на носилках. Кругом темно. Мы обшаривали руками каждую кровать, чтобы •икого не ос гавить Всех раненых отправили в другие госпитали. 1 тогда восхищалась работой пожарников. Хоть и выгорел снизу вверху флигель в три этажа, но остальную часть здания уберегли.
Ближе к весне к нам стали завозить больных дистрофией. Распо-Lожили их в большом бывшем физкультурном зале школы, прямо на носилках, поставленных на пол. Многие из них умирали от чрезмерного истощения. Умерших уносили утром, на их место клали других. Так тянулись дни за днями - безрадостные и грустные.
Медсестер стали занимать другими работами4 мы ломали и разбирали деревянные дома на Большой Спасской улице на дрова. Очищали и ремонтировали сгоревший участок госпиталя. Потом нас направили на лесозаготовки и торфоразработки.
Тогда я решила уйти из госпиталя в действующую армию, на фронт, и уговорила нескольких медсестер. Мы получили от комиссара госпиталя разрешение и оказались в минометном полку 42-й 1 'нометной бригады 18-й артиллерийской дивизии. В связи с тем, что должностей медсестер в полку не было, нас определили са-анструкторами и присвоили воинское звание “старший сержант”.
Мы сразу попали в пекло - на Синявинские болота. Там наша бригада участвовала в ожесточенных боях по прорыву блокады в районе поселка Марьино и 8-й ГЭС. Землянок рыть было нельзя. Строили не то шалаши, не то “лисьи норы’ Во время боев было много раненых, и наши девочки, 1 еревязав их, вместе с санитарами тащили из воронки в воронку на шинелях и плащ-палатках до полкового медпункта. Кругом рвались снаряды, горели штабеля торфа - дышали этим дымом и делали свое деле
78
Николай Николаевич Самарин
Отрывки из дневника
6/XI-1941 г. Клиника получила боевое крещение: осколком а, тиллерийского снаряда пробило стекла в одной из палат женЛ го отделения. Больные были своевременно выведены из палапц поэтому никто не пострадал.
9/XI-1941 г. Моя лекция в 12 час. была прервана из-за взръЛ какой-то бомбы в небольшом отдалении от аудитории.
14/XI-1941 г. Е.В.Бенер закончила отчет за октябрь 1941 Общая смертность среди раненых и больных 9.8%, среди опер, рованных 11.8%.
17/XI-19 41 г. Вчера в 10 час. утра в главном здании ГИДУ было первое научное заседание врачей Института, без разлила специальностей. Был представлен доклад О..К.Самариной1 " стрептоциде. Обзор иностранной литературы”.
18/XI-1941 г. Сегодня на “подъеме флага” обсуждали особа ности хирургии во время голода: помимо увеличения у.цемла ных грыж, появления илеусов от брожения, участились язвы I лудка, как осложненные, так и не осложненные. Берапевтическ отделение больницы заложено до отказа больными, направляем ми с диагнозом: падение сердечной деятельности.
2/XII-1941 г. ...В 2 час. поехал в Институт акушерства! гинекологии читать лекцию врачам эвакогоспиталей.
4/XII-1941 г. Был на конференции хирургов Ленинградска фронта. Докладывали: Еелыитейн - терапевт - о химиотерапи затем я - о лечении ран стрептоцидом. Третьим выступал пр фессор-инфекционист о столбняке, четвертым Н.Н.Петров I анаэробной инфекции и последним Оскар Кевин. Заседание прои ходило в бомбоубежище Окружного военного госпиталя.
5/XII- 1941 г. Утром появились наши старые курсант Занятия возобновились. “Поднимали флаг” в вестибюле, бы. холодно и мало уютно, но тем не менее поговорили о смертц сти при ранениях бедер. Сын 28/XI эвакуировался из Ленинград Пока вестей от него нет. По слухам, его группа добралась i Новой Ладоги. 2
7/XI1-1941 г. Совет профессоров в ГИДУ Be - заседание бъ назначено на 10 час утра в первой аудитории... Серебров диссе тацию защитил хорошо. Одну я прослушал, со второй ушел нездоровится из-за хлеба с дурандой.
8/XII-1941 г. ...В клинике достижение: вставили фанеры влЛ то разбитых стекол в учебной комнате и в архиве. Лучше < этого не стало, комнаты выстужены, обогреваются медленна
В.И.КолесовЗ, после того, как сдал свои карточки в больницу
79
стал получать больничный стол, несколько ожил: на лице нет подозрительной бледности и сероватого оттенка вокруг губ и носа. Очень милый человек Василий Иванович: толковый, ра-иотящий, энтузиаст, немножко разиня - настоящий ученый. Я очень рад за него, что он поправляется.
4-го закончил отчет о смертности в хирургическом отделении больницы им.В.И.Аенина. Отчет предназначен для Горздра-вотдела. Смертность j>acmem ужасающе: в ноябре смертность достигла 24.5%. Такой смертности я за всю свою жизнь не запомнил. Говорят, что в терапевтическом отделении еще хуже.
10/XII-1941 г. ...Отсутствие бесперебойно подаваемого электрического тока очень болезненно отражается на всем хирургическом отделении: нельзя оперировать, нельзя сделать обхода больных, нельзя вскипятить хирургические инструменты, нет почему-то даже паров. Когда гаснет электрический свет, во всех отделениях наступает полная тьма, только во втором этаже теплятся “летучие мыши” и какие-то огарки...
1S/XII-1941 г. ...Сегодня ХХ-летие нашей с женой свадьбы. Судьбе было угодно, чтобы в этот день ко мне пришел зав.медчастью громадного соседского военного госпиталя и предложил консультации в этом учреждении с зарплатой 6 виде обедов и завтраков.
27/XII-1941 г. В 4 часа дня в Кировском /борце культуры, в госпитале проводил первую научную конференцию местных врачей. На повестке дня стояло 4 демонстрации, в том числе моя. Конференция прошла оживленно.
29/ХИ-1941 г. В палатах стало прохладно. Кипятка нет во всей больнице. Клиника тает. Феня, сиделка из перевязочной, едва волочит ноги. Остальные крепятся. Акимов и Колесов подняли вопрос, стоит ли после операций прободных язв желудка соблюдать послеоперационную диету. Вольные и так истощены, а мы их морим голодом в течении 2-х дней. Решили попробовать. У нас сейчас умирает каждый третий после операций, хуже вряд ли может быть.
ЗО/ХП-1941 г. Работаю в женском отделении и за ординатора, и га зав.отделением, и за профессора. Ирму Александровну произвел из старших сестер отделения в ординаторы, и на обходе величал ее коллегой. Поручил ей писать большинство историй болезни.
Часам к двум пошел в Кировский госпиталь на очередную консультацию.
1/1-1942 г. Четверг. Новый год. С утра было все как всегда, однако с наступлением су мерок электрический свет угас и угас стойко. В отделениях воцарилась полная тьма. Ни свечей, ни лампочек - ничего.
2/1-1942 г. Больные отчаянно мерзнут. Я распорядился разрешить таскать в отделение больным собственные одеяла. После
80
краткого “подъема флага” пошли с обходом в женское хирург, ческое отделение. На обходе отобрал больных для неотложнь перевязок. В перевязочной темно. Нашел выход из полояхния начал перевязывать в коридоре. Сделал, кажется, три перевязки дали ток. С появлением света прооперировал ущемленную грыз у старушки, которая пролежаха в клинике с ущемлением гры. часов 15-16, ожидая света...
Особенно тяжелая картина на мужском отделении. .. Сра наших больных особенно интересны мальчишки со спастическ ми формами кишечных непроходимостей у голодающих. Я всп минаю недавно оперированную мною девочку, у которой я вме то опухоли в животе нашел громадный каловый завал в 6t ходящей толстой кишке
7/1-1942 г., среда. По городу вывешены объявления об обя. тельной перерегистрации всех военнообязанных. Завтра надо ш являться в военный комиссариат, по месту моего жительств
8/1-1942 г., четверг. Отправились мы около 11 ч. дня. По д, роге мы зашли в Санитарное управление фронта-. Куприянов пр, сил передать ему нашу работу о стрептоциде для напечатаю в каком-то новом журнале, который он собирается издсвать п( заглавием “Военный хирург” или что-то вроде иного.
Получив заветный штамп на моем военном билет я побрел ГИДУВ.
В Институт я попал часа в три. Горит электрическое освегц ние, но в коридоре я едва узнал Ивана /Дмитриевича Аникина и Угл( ва Холод. Встретил И.Г.Фридлянда. Особенно меня почему-то пор зил красный, толстый затылок нашего замдиректора и тускль увядшие глаза Ивана.
12/1-1942 г. Провели вечер с милейшим В.И Колесовым. Васим Иванович зашел посоветоваться о работе. Пишет статью об ил усах от брожения. Пишет в буфетной комнате под разговоры перебранку санитарок. В буфетной тепло, иногда топится плит можно держать перо.
14/1-1912 г., среда. Третий этаж главного корпуса занят ди трофиками. Половина травматологического отделения отведег под таких же больных. Хирургическое отделение осталось толь» во втором этаже и в левой половине травматологического отдел ния. Я не возражаю против такого сокращения, так как хирургиче кое отделение скончалось тогда, когда температура спустилась 5-6°, когда операционные раны перестали срастаться и гранулир вать. Последний смертельный удар был нанесен хирурги ческЛ отделению в тот день, когда перестал работать автоклав...
В палатах температура колеблется около 7-8°, еще жип можно. В лаборатории, в приемном покое жидкости замерзаю! В приемном покое вчера работали при свете какого-то маши
81
кого подожженного маска. Копоть была отчаянная...
Если бы год или полтора тому назад мне кто-нибудь сказал что такое хирургическое отделение будет существовать, я, конечно, бы не поверил, однако оно существует. Смертность среди оперированных у нас достигла Зэ%. Мне кажется, что это предел, однако, весьма вероятно, что я опять ошибаюсь... У одного обожженного, леченного открытым способом, врач видела зачерз-•иий на постели гной. Я тотчас же распорядился перейти на повязки.
Руки растрескались. Болят пальцы возле трещин. Болят мно-очисленные ссадины от колки дров. Кожа стала заскорузлой, покрылась трудно смываемой грязью. Мою руки каждую минуту  все равно они грязные: все прокопчено буржуйкой, покрыто налетом сажи. За что ни возьмись, все в грязи. В мирное время хирурга с такими руками я не пустил бы в операционную комнату
20/1-1942 г., среда Анна Александровна поддерживает работу хирургического отделения тем, что изредка стерилизует материал в бактериологической лаборатории. Пока там автоклав еще действует.
Несчастные больные. Они не согреваются под нашими чахлыми одеялами. Не спасаются они от холода даже после разрешения находится в палатах в верхней одежде, в валенках, шапках, башлыках, перчатках и рукавицах. Как я не молю нашего главного доктора об установке печурок в перевязочных - дело не двигается, все по-старому.
8/II-1942 г., воскресенье. В прошлое воскресенье к вечеру пошел на улицу Чехова в военный госпиталь, начальником которого был Ф.А.Аевитон. Тосниталь меня интересовал, потому что про него ходили слухи очень хорошие. Так на самом деле и оказа -лось. Тепло, уютно, хорошо корлигт, порядок. Меня Ф.А.Аевитон накормил НО. славу После ужина я залег спать при температуре градусов в 12-14. Я чуть не завизжал от восторга, когда попал в теплую постель раздевшись почти как полагается европейцу, /тром в 9 часов без всякого опоздания собрались все врачи для утренней конференции. Уходя из этого учреждения, я мог сказать только одно: Браво, Фердинанд Александрович. Оказывается, что при любви к делу и большой энергии, можно и в наше время содержать госпиталь в приличном виде”.
13/IV-1942 г. Заведующий больничным управлением Аенгорз-дравотдела Н.И.Соминский огорошил меня просьбой сделать доклад о лечении ран на конференции гражданских хирургов города. О лечении ран при помощи стрептоцида я делал доклад уже два раза, предложил доклад о ранениях прямой кишки. Разговорились. Слово за словом дошли до Пироговского общества. Я предложил
82
его воскресить. Накануне я о том же говорил П.А.Куприянов которого я встретил на конференции военных врачей (ранения живот). Соминский за мысль ухватился, и тотчас заработ, телефон. Он связался с Ф.И.Машанским - директором Травмат логического института Завтра назначено заседание по восст новлению Хирургического общества. В заседании примут уча ст И.П.Виноградов, Ф.И.Машанский и я. Благое дело, может чт.о-н: будь и выйдет.
14/IV-1942 г. Первое заседание в Травматологическом инет: туте в 1 час дня Повестки будет печатать И.П.Виноградов и о же будет их как-то распространять. Повестка дня была назн чена следующей: НН.Самарин. Ранения прямой кишки, Г.Я.ЭпштеЛ Фолъкмановские контрактуры, Административное заседали Довыборы Президиума.
24/IV1942 г. Пришел в ГИДУВ около 4-х часов дня, ко врем, ни, когда должна была заседать комиссия по обсуждению дет. лей грандиозного плана научной разработки “демографическ показателей во время осады Аенинграда в 1941-1942 гг.” Те эту придумал проф. З.Г.Френкель.
Переночевав дома, поехали в больницу им.В.И.Аенина. Ехаз на грузовой машине... Угол 8-й линии, озираясь, я заметил чт то неладное: уж очень много домов без стекол. Чем ближе к Гас ни, тем больше стало сосать у меня где-то в груди. Вход в бога ницу был неузнаваем, сторожка разворочена, дом, где была атщ ка - подбит, на дворе две громаднейших воронки от фуг, :снъ бомб, все стекла в доме поликлиники выбиты. В нашем зданш погром меньше, но стекол тоже многих нет.
В клинике мне рассказали, что в течение 24/IV в бол чащ было принято 87 раненых, что приезжала группа усиления, что этой группе работал 3 В.Оглобин с каким-то ассистентом, xt рурги-моряки и еще какие-то гражданские врачи-хирурги. Все эт хирурги работали в разных операционных, в перевязочных кол натах, работали без устали до 4-х часов ночи. Непонятно был, почему меня не вызвали Я наскоро обошел некоторых наиболь тяжелых раненых... Почти весь день, с перерывами я провел операционной, кого-то оперируя.
30/1-1943 г. Начинаю с описания дня прорыва блокады Аени града 18/1-1943 г. был Понедельник . В это время заговорил р дио-диктор, вещая всему миру от Информбюро известия "В т следний час" "Слушайте, слушайте, говорит МОСКВА, говори МОСКВА! Сообщаем и т.д. Блокада ЛЕНИНГРАДА ПРОРВАНА1. Бои южнее Ладожского озера. Наши войска после упорных боев т.д....”
Слушая диктора, я ликовал. Диктор-москвич повторил об это три раза - я слушал с восторгом. Затем московскую передач
83
повторял несколько раз наш ленинградский диктор, я снова слушал. Слушал и наслаждался....
Утром 19/1-1943 г. я приехал в госпиталь № 1015, где старшим хирургом служит Г.А.Гомзяков. Госпиталь превосходный. Расположен он в помещении Института акушерства и гинекологии.
В госпитале все поздравляют друг друга, чего-то суетятся. Ритмичная работа прервалась, операции отменены, так как должен быть митинг. Я со всеми пошел в большой зал. Сидели все Имеете: раненые и здоровые медицинские работники. С речами выступали преимущественно раненые, и как говорили! Я сидел, Как зачарованный. Особенно хорошо говорил какой-то выписывающийся капитан. В жизни я не слышал такого оратора. Он брал Не красотой голоса, не блеском безукоризненно построенных фраз, ,i логикой и силой своего убеждения.
Ничего подобного представить себе нельзя: люди стояли за кафедрой, опираясь на костыли. Одну девушку без ноги подняли на эстраду, так как она сама не могла взобраться. 14 вот, все чпи искалеченные люди говорили и говорили. Говорили про героический город, про людей-героев, про мертвецов-героев, отдавших чмзнъ в борьбе, про героев-бойцов, шедших на приступ фашист-t ких блиндажей, дотов, дзотов. Один из раненых по окончании । Зоей речи предложил почтить вставанием память всех усопших. Может быть я был более взволнован, чем когда-либо в моей казни, но никогда мне не казалось это вставание столь торже-<т'Зенным, величественным и печальным, как в этот раз. Некоторые присутствовавшие стояли со слезами на глазах: - многие вспоминали своих близких, многие думали, очевидно, про себя, вспоминали, как они спаслись от голодной смерти, от умирания от холода и непосильной борьбы с тяготами осады. Ленинградцам было и есть, что вспоминать.
Часть II
мы выполняли клятву ГИППОКРАТА
Сергей Сергеевич Поггенпол
Полевой госпиталь на Васильевском острове
Утром 6 сентября 1941 г. на территорию школы (3-я лини Васильевского острова, 62) въехало несколько машин с лит составом и имуществом хирургического полевого подвижного го питала (ХППТ) № 187 23-й армии Ленинградского фронта.
Госпиталь этот был сформирован в г.Кексгольме (ныне Прг озерске), согласно мобилизационному плану действовавшего зде корпусного госпиталя. Руководство вновь создаваемого лечебноп учреждения, часть врачей, другой медсостав и команды передава лись из штата корпусного госпиталя. С 23 по 26 июня прибыли, основном из Ленинграда, приписной старший, средний, младши и рядовой состав, а также шоферы с автомашинами; переобмуг дировывается весь личный состав, получается положенное имуще ство. 26 июня прибывшие принимают присягу, и в тот же ден объявляется приказ о формировании госпиталя. 27 июн оформляются партийная и комсомольская организации. 1 июл госпиталь выдвигается к месту своего назначения - М.Янтула принимает первую партию раненых.
3 июля в госпиталь прибывают полагающиеся ему санитарны автобусы. С 5 на 6 августа пошли ежедневный прием и (хирурги
Т 85
Чсская) обработка раненых, а дальнейшем - почти ежедневные передислокации, с развертыванием и свертыванием госпиталя, хирургической обработкой части раненых и транзитной эвакуацией легко раненых. До 6 сентября состоялось 10 таких перемещений. За время с. 2 июля до 6 сентября в госпиталь поступило 2668 человек, из которых были прооперированы 24.4%, умерли 1.7%, Мписаны в часть 1.3%, эвакуированы 96.9%.
В таких условиях создавался коллектив нового госпиталя. Обучение личного состава осуществлялось в ходе практической работы.
По прибытии в Ленинград стали размещаться стационарно.
Имущество (койки, матрацы, подушки, постельное белье) было uni делено в тот же день из общежития Ленинградского университета. В течении двух дней были подготовлены операционная и перевязочная, оборудованы в классах палаты для раненых и общежитие для персонала госпиталя. 7 сентября поступили первые раненые. К 12 сентября уже было развернуто 200 коек, в операционной и перевязочной имелось 12 столов для хирургической обработки раненых.
В тот же день были откомандированы из команды госпиталя в а иеной полк 25 человек рядового и младшего командного состава. Вместо них райком ВЛКСМ направил в госпиталь 22 сандружинни-цы - студенток университета и молодых работниц заводов и фабрик < илеостровского района. 28 сентября они приняли присягу.
Положительно решился вопрос о получении для лечебных целей пихтового бальзама из Ботанического сада. Сказался высокий авторитет ведущего хирурга госпиталя - кавалера орденов “Знак Почета и Красной Звезды военврача 2-го ранга Александра Сергеевича Чечу шна, до войны работавшего в ГИДУВе под руковод-iibom известного советского ученого профессора Н Н.Петрова, участвовавшего в полярных экспедициях.
Именно по предложению Н Н Петрова А.С.Чечулин решил применить этот бальзам для обработки ран. Ушибленные и разбитые места тканей удалялись, раны заливались бальзамом и заживали быстрее обычного. Создавалась возможность досрочно снимать швы или накладывать вторичные. Благодаря этому бойцы скорее возвращались в строй.
При поступлении в госпиталь значительного количества раненых без первичной хирургической обработки, что происходило буквально с первых дней работы госпиталя, возникала возможность наблюдения за эффективностью этого метода лечения в стационарных условиях. С этой целью по предложению армейского хирурга 23-й армии А.С.Федореева было организовано бактериальное исследование мазков из ран, обработанных пихтовым баль-3.1МОМ, в лаборатории ГИДУВа.
Пихтовый бальзам обеспечивал чистоту и хорошее течение ран,
86
давал возможность через небольшие сроки после первичной х рургической обработки и при последующем его применении и кладывать швы на раны малых и средних (15-20 см) размере Даже в случаях частичного расхождения швов размер раны рез1 уменьшался, лечение ран по срокам значительно сокращалось.
28 октября в ГИДУВе прошла конференция, посвященная н вейшим методам лечения ран В ее работе приняли участие бол) 500 виднейших представителей медицины. С докладом выступи А.С.Чечулин. На следующий день в газете “Правда” была опубл! кована информация об этой конференции. В декабре 1941 г. с стоялась фронтовая конференция военных хирургов с участием ней главного хирурга фронта бригадного врача проф.П.А.Куприян ва. В его докладе упоминался положительный опыт госпиталя 187 по применению пихтового бальзама при лечении ран.
К 20 сентября завершилось оборудование санпропускника стационарного пищеблока. Остро встал вопрос о снабжении топливом. Он был решен благодаря активности всего личного с става, который в свободное от работы время выезжал в порт 1 заготовку и погрузку дров. Нужно было осуществить эту работу течении часа, пока фашисты обедали, а, стало быть, не было а тобстрелов. В конце января достали горючего. Нормальная рабо1 госпиталя таким образом была обеспечена.
Опытные шофера Аникин, Лукашевич, Пахомов смонтировала газ генераторный движок с использованием в качестве горючего древесны чурок, что позволило снабдить госпиталь аварийной электростанцией.
С марта 1942 г. коллектив госпиталя включается в уборку г рода. Врачи, медсестры, шоферы скалывали лед и вывозили е
вместе со снегом с примыкающих к госпиталю улиц.
Когда потеплело, свободный от дежурства на отделении и карауле персонал мыл окна. Выздоравливающие раненые во дво!
красили коики.
Шефы с завода “Марксист”
помогли обзавестись библиотекой
патефоном. Имевшаяся киноустановка позволяла регулярно дем< стрировать фильмы. В госпитале организовалась художественная
модеятельность. В один из тяжелых зимних дней был проведен веч памяти А.С.Пушкина с постановкой сценок по его произведениям
Дом Офицеров помогал в организации концертов для ранень Так, 1 октября 1941 г. и 9 января 1942 г. гостьей госпиталя бы К.И.Шульженко. С чтением своих стихов выступал Александр Пр кофьев Узнав об его выступлении, лежачие раненые из офицерск палаты обратились к начальнику госпиталя с просьбой пригласит! АПрокофьева к ним. После окончания своего основного выстуш ния поэт больше часа читал стихи в палате.
В первых числах января 1942 г. началось, пока единичное, по ступление в госпиталь больных так называемой группы “И” I
87
дистрофиков из числа сотрудников штаба 23-й армии. Затем стали поступать рядовые и командный состав. Для личного состава госпиталя был изготовлен и введен в обязательное употребление в Качестве противоцинготного средства напиток из хвои.
22 января поступило сообщение о поступлении из полевого Подвижного госпиталя № 93 более 100 таких больных. Для их Госпитализации одно из двух хирургических отделений было переоборудовано в терапевтическое. Плохо обстояло с бельем, особенно постельным. В прачечном отряде армии работа стояла из-за отсутствия топлива, а жактовская прачечная, обслуживающая школу, вышла из строя - лопнули от мороза трубы. Решаем организовать стирку белья своими силами. Во дворе была установлена п;1латка, а в ней для кипячения белья - вмазанная в особую печь Пайна. Руководит прачка А.Титова. Дело спорилось: стирают, сушат, гладят медсестры, даже в ночное время. Сушили белье на батареях отопления. Трудно всем, но бельем госпиталь обеспечен.
Большая работа по организации лечения раненых с применением Пихтового бальзама, обеспечению для них нормальных бытовых условий была отмечена 22 июня 1942 г. вручением госпиталю Военным  )ветом 23-й армии переходящего Красного Знамени.
6 января 1943 г. поступает распоряжение о срочной эвакуации всех раненых и больных, свертывании госпиталя и переезде в Осель-ки с задачей развернуть на его базе дом отдыха для рядовых и младших командиров 23-й армии. Был выделен ряд помещений местного „оенного городка. Прибывавшие на отдых проходили тщательную санитарную обработку, медицинский осмотр, размещались в теплых, хорошо обставленных помещениях, обеспечивались усиленным питанием, культурным обслуживанием. Прибывали, как правило, с оружием. Отдых длился 10 дней. 10 февраля, уже после прорыва блокады, госпиталь вернулся в Ленинград в свое прежнее помещение. Однако его терапевтическое отделение функционировало как дом отдыха. На этот раз отдыхающими были снайперы-пограничники.
В мае 1943 г. дом отдыха свою работу завершил. 1329 человек провели в нем 7797 койко-дней. Отзывы об отдыхе были хорошими.
2 мая 1943 г. - новый приказ: освоение школы в Шувалове. Сколько привезли щебня, песка, сколько вывезли грязи! Все помещение побелили, трижды вымыли. Руки девушек разъело известью Спины болели, но ездили в Шувалове даже после ночных дежурств. Вскопали огород, сделали клумбы, отремонтировали подъездные дороги и. . все прекратили ввиду новой перспективы на передислокацию. Работа в Ленинграде завершались. Путь лежал в район Вартемяки. Снова - палатки, зелллянки. Такова военная судьба полевого подвижного госпиталя.
88
Нина Дмитриевна Васильева (Марковская)
От санинструктора до медсестры
Восемнадцатилетней девчонкой пошла я на войну. В конце густа мы, несколько девушек, ночью в потоке беженцев уходили
рытья окопов, со станции Александровская, что под Гатчине! Вернувшись в Ленинград, пошли в Василеостровский райком ко< сомола. Но секретарь райкома сказал, что до фронта мы не дои
ли,
а вот в госпиталь, который прибывает с Карельского
перешей
ка, нужны сандружинницы. В начале сентября в райкоме нас всту тил начальник административно-хозяйственной части хирургичс кого полевого подвижного госпиталя № 187 23-й армии В.М.Х зак. В беседе с ним я сказала, что закончила краткосрочные кур Красного Креста по оказанию первой помощи. Это решило с  бу моего зачисления. Через день я сдала паспорт и получила св»
первую увольнительную
В конце сентября мы торжественно приняли присягу, получ ли красноармейские книжки. Я и сейчас ее храню. Там значит
моя военная учетная специальность - санинструктор.
В госпитале была составлена небольшая группа сандружгнки из кот зрых специалисты готовили палатных медсестер. В этой гру пе была и я. Через какое-то время у нас приняли экзамены
допустили к работе.
Занималась я еще самодеятельностью. До войны посещала
атральную студию и очень любила театр, поэтому в госпитале удовольствием готовила концерты. И когда для Пушкинского
я
чера нам понадобились костюмы, то пошла пешком в костюм»
ные города и, получив там нужное, с мешком на плечах притащ ла их в госпиталь. Такие вечера мы проводили в эвакогоспитале Съездовской линии.
Суровыми блокадными зимами в нашем госпитале работал г допровод, грели батареи и действовала канализация. Мы мне потрудились для этого. Начальник госпиталя С.С.Поггенполь комиссар А.И.Душкин были прекрасными организаторами. О: сумели сплотить колдектив, искусно управлять им без громк слов. Своим добросовестным отношением к порученному де
человеческим отношением и пониманием нужд сотрудников и чившихся воинов они вдохновляли нас на работу.
89
Ирина Эдмундовна Габер
Рядом с Морским экипажем
Год 1941, начало июня. Во 2-м Ленинградском медицинском институте идут экзамены, последний назначен на 23 июня. Он состоялся, несмотря на общее смятение, подавленность. Ведь была И надежда на то, что все это ненадолго.
Наш выпуск оказался последним перед войной, когда еще выдавали нормальные государственные дипломы. Дальше уже были Просто “зауряд-врачи”, которые доучивались после войны. Дипломы нам вручали в главном здании больницы им. И.И.Мечникова, под звуки сколачиваемой наспех деревянной платформы, подведенной к железнодорожной ветке. Строилась платформа сразу за последним павильоном больницы, которая переоборудовалась в 1олыпой эвакогоспиталь.
С 1941 г. по 1944 г. я беспрерывно работала в госпитале № 97 МП ВО, в его хирургическом отделении. Хорошо помню двух замечательных наших наставников, прикомандированных из Ин-Сгитута Скорой помощи - хирургов Федора Федоровича (фамилия Нс осталась в памяти) и Валентину Фридриховну Козлову. Ее мы, К сожалению, вскоре лишились из-за какого-то распоряжения сверку - она была в 24 часа уволена и куда-то выслана по причине "неудачного отчества”. Помню, как мы, уже привыкшие к ней Тогдашние девчонки, провожали ее с Финляндского вокзала. Она, как будто, была “детдомовкой”.
Госпиталь наш располагался в бывшей музыкальной школе от Консерватории. Рядом - Новая Голландия и Морской экипаж, то есть место очень привлекательное для бомбежек и об-(трелов. Вообще же наш район по причине близости нескольких заводов, бомбили часто и основательно. Поэтому наш госпиталь, естественно, всегда был переполнен. Даже спустя более чем 50 лет невыносимо писать о том, с каким страшным “материалом” пришлось столкнуться нам, недавним выпускницам.
Работали день и ночь, голодные и замерзшие. Нам, правда, помогал рабочий паек, мы получали по 250 граммов хлеба. Жили па казарменном положении, хотя дом мой, ул.Декабристов, 60, был практически рядом. Зимой 1942 г. он почти полностью сгорел от бомбежек. Чудом остался в целости наш внутренний флигель во дворе. До войны это был очень красивый дом, известный
90
как “дом-сказка”: наружные фасады выложены разноцветной мозаикой, изображавшей сюжеты из сказок Пушкина. В первом этаже когда-то была балетная школа, где Фокин и Павлова впер-вые создавали своего “умирающего лебедя”.
Помню, какое жуткое впечатление на всю жизнь оставили результаты бомбежки (прямое попадание) здания Морского экипж жа: к нам поступила масса тяжелораненых, умирающих молоды» моряков, мы даже не успевали доносить их до операционной] Многие из них погибали тут же в приемном покое.
Госпиталь часто засыпали зажигательными бомбами, а от соседних фугасных разрывов вылетали стекла и осыпался потолок Оказывать помощь раненым приходилось при фонарях.
В нашем госпитале, помимо хирургического, было боль» шое терапевтическое отделение, буквально забитое умираю щими дистрофиками. Бесчисленное множество трупов выв | зили обычно ночью на больших грузовиках на Канонерску  | улицу в сарай, а потом в братские могилы на Пискаревской кладбище. Даты смерти погребенных людей обозначали, к • нечно, весьма условно. Терапевтическим отделением завед,»], вала Е.П.Гаганова, с которой нам потом довелось долгие годы работать вместе в Научно-исследовательском институте туг беркулеза.
Помню, как в один из очень морозных дней в госпитале вс ник пожар. Трудно представить, что пережили мы все, особен м раненые с ампутированными конечностями и замерзающим* повязками, пока мы (весь персонал госпиталя) переносили и» кто как мог, в Институт П.Ф.Лесгафта, пустовавший в тот перио, Помещение никем и ничем не отапливалось, и многие больны там погибли.
В момент пожара погибла и наша коллега, врач-терапевт, ка торая побежала на четвертый этаж спасать свою маму-дистрофт ка, в результате сама умерла от удушья, а мать осталась жива.
В течении всей блокады я работала только в одном учрежд) нии. Довелось пережить голод и смерть многих близких и роднь в городе и на фронте. Мой муж воевал под Ленинградом, а оте непосредственно участвовал в строительстве Дороги жизни.
Хочу закончить эту сотую долю своих горьких воспоминани словами, обращенными к тем, кто пережил блокаду нашего горт да: “Ведь мы же с тобой ленинградцы, мы знаем, что значит вой на! .
91
Клавдия Александровна Харчева
В эвакогоспитале
на Литовской улице
Незабываемым навсегда останется в памяти светлый, солнечный воскресный день 22 июня 1941 г. В этот день я находилась у Приятельницы в г.Пушкин. Сидели за столом, вели обычный разговор о жизни, работе, планах на будущее.
На этом мирном фоне вдруг резко, взволнованно прозвучало По радио сообщение о войне. Это казалось неожиданным, хотя глухи о возможности войны ходили и ранее.
На третий день после объявления войны я была мобилизована II направлена в распоряжение госпиталя, организованного на базе областной больницы, а затем в эвакогоспиталь № 275, расположенный в школе на Литовской улице. Там я в звании капитана Медицинской службы и должности начальника терапевтического И хирургического отделений прослужила до прорыва блокады в инваре 1943 г. Особенно тяжелыми были зимние месяцы 41-42 ГГ Морозы достигали 30-35°С. Температура в палатах и других помещениях госпиталя колебалась от 8 до 100 тепла. Отапливались самодельными печурками-времянками. Окна с выбитыми стеклами были заделаны фанерой и картоном. Стены в палатах и Коридоре были покрыты инеем. Из-за отсутствия электроосвещения пользовались разного рода коптилками. Нарушены были также системы водоснабжения и канализации. Воду привозили на инках и ведрах издалека силами госпитального персонала.
Тяжелые, неблагоприятные условия быта резко усугублялись гкудным по количеству и качеству питанием. Трудно было поддерживать должный санитарно-гигиенический уровень. В связи с Низкой температурой в помещении раненые и больные часто лежали в верхней одежде, накрытые не только одеялами, но и матрацами. Особенно страдали от холода больные алиментарной дистрофией. Медицинский персонал также одевал халаты поверх теплой одежды и меховых жилетов.
Несмотря на трудности с водоснабжением, отоплением больным и раненым проводилась санобработка со сменой раз в 10-14 дней нательного и постельного белья, а то и чаще, особенно тяжелобольным и раненым после операции.
В связи с нерегулярным обслуживанием прачечных белье стирали собственными силами, нередко по ночам, ибо днем были шпяты своей основной работой. Для функционирования туалетов
92
и поддержания в них чистоты была выделена единственная весь госпиталь санитарка. Она выполняла поистине титаническ труд. Сама собирала снег, топила его, привозила издалека на а ках воду, грела ее.
Отсутствие в этот период санитарок значительно усложни уход за ранеными и больными, а также поддержание чистоть палатах, операционной и других помещениях госпиталя. Вся J работа выполнялась средним медперсоналом и врачами.
Раненые и больные поступали в госпиталь круглосуточно. Со< ветственно этому работали врачи и медсестры. Особенно тяж< приходилось хирургам и операционным медсестрам. Нередко аса тентами на операциях являлись врачи других специальностей.
Среди раненых, поступавших в госпиталь с различной лока/ зацией повреждений, были и раненые в грудь. Этот континге был наиболее близок мне как врачу-фтизиатру. Они поступал! тяжелыми, опасными для жизни симптомами, вызванными < крытым или закрытым пневмотораксом. Именно по отношен! к ним я чувствовала себя наиболее полезной в оказании перв помощи и последующего лечения.
С осени 1941 г. и особенно весной следующего года стали пос пать в госпиталь раненые и больные алиментарной дистрофией. С проявлялась у одних в виде отечной формы, у других - сухой. П первой доминировали отеки лица, туловища, конечностей. Кож: этих больных имела бледно-восковидный цвет. У больных сухой ф< мой - истощение, сухость кожи и серо-землистый ее цвет.
Независимо от формы алиментарной дистрофии у многих бо ных были поносы. Как правило, эти больные отличались вялосп апатией, инертностью, безразличием к окружающему. Они ул< рали тихо, незаметно и внезапно. У многих поступивших в гост таль раненых и больных имелись симптомы авитаминоза. Чащ! выраженнее выступали признаки авитаминоза С в виде цин реже авитаминоза В1 с проявлениями полиневритов, еще реж РР с симптомами пеллагры.
Признаки алиментарной дистрофии и авитаминоза имелиа у некоторых работников госпиталя, в том числе у врачей и сест
Лечебный процесс был затруднен из-за дефицита лекарственц средств. В борьбе с авитаминозом широко использовался настой хя Во всех палатах на столах стояли банки с хвойным настоем.
Так мы жили и работали. Не верится, как мы могли все это вынес-Несмотря на все трудности, физическую и моральную усталость, I работали без паники, верили в победу, находили время для шуток.
После прорыва блокады наш госпиталь в числе других был 1 правлен в распоряжение 3-го Украинского фронта.
93
Элла Соломоновна Фишкова
“Антонов огонь”
Была я медсестрой в перевязочной сортировочного отделения огромнейшего, на 2 тысячи коек, сортировочного эвакогоспиталя № 1170. В ноябре 1941 г. стала операционной сестрой стационарного отделения, так называемого “осадочника”. Сюда направляли нетранспортабельных раненых, требующих срочной противошоковой терапии, первоочередного хирургического вмешательства. < реди них особое место занимали раненые с анаэробной инфекцией - газовой гангреной (по народному - “Антонов огонь”).
Раненый, о котором я хочу рассказать, был из их числа. Он поступил в первой половине дня с небольшой осколочной раной нижней трети голени со слабо выраженными признаками ана-робной инфекции. Его, как полагалось, срочно оперировали и Поместили в послеоперационную палату для наблюдения Внешне 1»то был незаурядный человек: крупный, высокий, тело налито силой, мощью, несокрушимостью. Большие серые глаза умели улыбаться, в них светились искорки ума и доброты. У него была уди-пительно белая, бархатистая кожа, плотно обтягивающая все тело. Конечно же этим он очень отличался от наших недоедавших воинов, с присущей им дистрофией, с телом покрытым сероватожелтоватой тусклой кожей, сморщенной, сухой, свободно свисающей и болтающейся. Этот же наш пациент, даже поверженный, казался несокрушимым богатырем - Ильей Муромцем.
Через некоторое время ему стало хуже. Его снова взяли на стол. Оперировали. Потом еще раз, сделали ампутацию в верхней трети бедра и широкие разрезы на спине. Но все было напрасно... Мы оказались бессильными - не было специфических активных лекарственных препаратов Память до сих пор хранит горечь и боль.
Вскоре в нашем госпитале были начаты и успешно проведены исследования и практическая работа по созданию нового антибиотического препарата, активного по отношению к микробам-возбудителям анаэробной инфекции. Подробно об этой работе рассказывает Марина Валентиновна Гликина - инициатор, организатор и руководитель исследования, столь сложного, многогранного и нужного. Я счастлива была своим небольшим участием в этой работе, которую выполняла в качестве волонтера.
Когда препарат уже успешно применяли наружно, и надо было испытать его действие при внутримышечном и внутривенном применении, в блокадном Ленинграде, где не было ни собак, ни ко-
94
тек, требуемых для испытаний, нашлись кролики! Невероятие но факт. А мне предстояло ввести препарат в тоненькую венку ш ушке животного.
Никогда не забуду тот солнечный ясный день, когда Марин* Валентиновна, микробиолог Людмила Павловна Крутикова и я шл< в клинику ВИЭМа, где содержались кролики. Шли и переживал!» только бы не было ни тревоги, ни обстрела, только бы успет^ проскочить. Нам повезло. Пришли, поднялись по лестнице, oi крыли большую высокую дверь и в просторной, залитой солнце» комнате увидели на двух хирургических столах сереньких кроли* ков. Они были здоровыми и сытыми, с гладкой блестящей шерсг । кой. Перед каждым - горка нарезанной свежей ярко оранжевой моркови. А в углу сидела служительница, вся в черном, запроки» нув голову, с опущенными на колени руками. Пока мы делали свое дело, она сидела неподвижно, не проронив ни единого слова Этим берегла силы, чтобы потом обиходить животных, а следовая тельно, способствовать при эксперименте правильному ответу. И кролики ответили: препарат пригоден для внутривенцого цримаИ нения.
Теперь еще меньше будет разрезов на телах, пораженных стра н» ной инфекцией, меньше будет ампутаций, меньше инвалидов, меньше смертей. Это была огромная победа.
' .1 -
Пая Менделевна Каган
На Большую землю
1 сентября 1939 г. Началась студенческая жизнь на историчл ском факультете Ленинградского педагогического института илж Покровского (Малая Посадская, 26). Организовали комсомол! скую школу медсестер военного времени. Поступила. Занималис 5 раз в неделю с 4 до 9 часов вечера. Совмещать с учебой бы « трудно, но интересно.
Октябрь 1939г. - 1 марта 1940 г советско-финляндская войн, В больнице им. И.И.Мечникова развернули госпиталь. Нас поел* I ли туда на практику. Работали ежедневно под руководством п> латных сестер.
Апрель 1940 г. Нас взяли на военный учет, выдали мобилиз, ционные предписания. На узеньком малиновом листочке бумаг! , было напечатано: “...B случае объявления войны и неполученщ I Вами своевременно повестки о мобилизации, явиться на 5-й ден | по адресу: Конюшенная площадь, 1.” Стало тревожно на душ!

95
повеяло новой войной, близкой и неизбежной.
22 июня 1941 г. В 12 часов мы стояли на углу у репродуктора. Когда я вижу эту сцену, многократно повторенную в фильмах, мне кажется, что вижу и себя в толпе.
Повестку о мобилизации я получила уже 23-го: “...Явиться 25 июня...” и т.д. На призывной пункт меня провожал Толя Лапшов, однокурсник-истфаковец, с которым я дружила с первых студенческих дней. Получила направление медсестрой в эвакогоспиталь № 2011 - улица Скороходова, 14, здание школы, в которое в 1844 г. был переведен из Царского Села Пушкинский лицей. Помещение уже было освобождено от школьного имущества. Мужчины-санитары помогали нам, девушкам, мыть полы, окна, стены, расставлять кровати. Тут же подвозили медицинское оборудование, постельные принадлежности, под руководством врачей разворачивали операционные, перевязочные, рентгеновские кабинеты. Меня направили в приемный покой. Вместе со мной работали девушки из Текстильного института - Мира Колотова и Нина - фамилию не помню. Старшей медсестрой приемного покоя была Мария Яковлевна Нутис - женщина среднего возраста, изящная, хрупкая. Она стала для нас терпеливой наставницей, добрым советчиком и другом. Мы искренне разделяли ее душевные муки и боль: с первых дней войны на передовой был ее 18-летний сын, от которого она не имела никаких вестей. Начальником приемного покоя стал хирург, проф. Зараковский.
3 июля 1941 г. После речи Сталина начало формироваться народное ополчение. Толя Лапшов, вступивший в него добровольцем, уговорил меня с ним зарегистрироваться. 7 июля совпали паши увольнительные, и мы пошли в ЗАГС.
В начале июля видела, как прощались матери с детьми лет 5-7, которых сажали в автобус, чтобы вывезти из города. Стояла, оцепенев от душевной боли. Впоследствии, в тифозном бреду, много раз видела эту сцену.
В эти же дни мы начали принимать раненых, которых привозили с передовой. Широкие двери бывшего физкультурного зала, в котором разместили приемный покой, выходили прямо во двор, у них останавливались машины. В первые дни мы укладывали раненых на носилки и тут же проводили первичную обработку. Вскоре мест для носилок стало мало, да и носилок не хватало. Мы устлали пол толстым слоем соломы, покрыли брезентом, простынями, и дело пошло быстрее.
Врачи осматривали красноармейцев, давали нам указания, мы снимали грязные бинты, нередко со вшами и червями, уносили раненых наверх, где купали, переодевали, делали уколы, перевязки, отправляли в палаты. В экстренных случаях делали уколы внизу, на соломе. Всех обрабатывали жидким мылом “К” от вшивости.
96
Жили мы в казарме, оборудованной в особнячке во дворе питаля. Работали посменно по 12 часов. В “нерабочие” часы час помогали дежурным сестрам, дежурили на чердаке или на крып сбрасывая зажигалки. Во время тревоги относили раненых в пр :торные подвалы госпиталя.
Тревоги были по несколько раз в день. Мы изнемогали от уст лости. Раненые, нередко совсем молоденькие парни, обычно оче^ терпеливые в приемном покое и при перевязках, во время трево чувствуя себя беспомощными, нервничали, просили поскорее ун сти их в бомбоубежище. Другие же, измученные болями, в слол ных гипсах и лангетах, не разрешали подходить с носилками кровати. А мы, две сестры (мужчин-санитаров не хватало), до ны были быстро снести всех с четвертого этажа на пс рвый, после отбоя - снова в палату.
В середине августа наш госпиталь было решено эваг уирс"ать тыл. Доехали до Финляндского вокзала, погрузились в эшело; Простояли около двух суток и вернулись на прежнее место. Кол цо блокады уже замыкалось.
После 8 сентября - первого авианалета на город - бомбеж! стали постоянными. Остро начало чувствоваться [едоедание. госпитале мы питались в столовой три раза в день, но раци< катастрофически уменьшался, мы получали по 250 граммов хле1 и по 75 грамм сухарей. Сухари были отличные, из , и чно черного хлеба, а хлеб - блокадный, суррогатный.
Работали при фонарях “летучая мышь”, даже операции и п ревязки шли при них.
В ноябре я заболела, отказали ноги, не могла стоять, двигатьс Проф. Зараковский внимательно осмотрел меня и сказал: “Ты молодая, это пройдет. Полежи дня 3-4, ноги отдохнут. А ты зн ешь, Пая, что будешь матерью?” - “Знаю”, призналась я. В сер! дине декабря меня и Миру Колотову послали отбирать ранень: на “сортировке”, куда их привозили с передовой. Мы должны были взять “своих” по профилю госпиталя. Разбирая большую пачт медицинских карточек, увидела: Лапшов Анатолий Николаевич” Себе не поверила, руки дрожат, читаю дальше: “1920 г.рождени1 уроженец...”. Диагноз - “осколочное ранение правой стопы”. Д нашего госпиталя диагноз слабоват, у нас были более тяжела ранения конечностей, головы. Я позвонила начальнику госпита/ проф. Мильштейну с просьбой взять Толю к нам. Он не толы разрешил, но прислал свою легковую машину Мы с Мирой загр зили полную санитарную машину “своими” ранеными и втроем Толей уехали в госпиталь на легковой. В госпитале я тут же нача!
97
обрабатывать вновь прибывших, было очень много тяжелых, а Толю санитары отнесли в палату на 4-й этаж. До самого утра я не могла оторваться от работы и навестить его. Оказывается, ранения средней тяжести доставляли персоналу отделения больше хлопот, чем тяжелые. Толя чуть не умер от инъекции противостолбнячной сыворотки: сердце едва работало, пульс угасал, начались отеки всего тела. Он был без сознания. Никто еще не знал, что у него идиосинкразия к этой сыворотке. Потом это явление стали отмечать в медкартах у всех солдат. Всю ночь боролись за его жизнь. vrpoM врач сказала, что теперь уже нет опасности, дня через два острые явления пройдут, а ногу будут лечить, ступня уже в гипсе.
Через два дня меня вызвали к начальнику госпиталя. Он уже шал о моем состоянии, говорил со мной тепло, по-отечески “Пая, выслушайте меня, решать будете сами. Начала действовать дорога через Ладогу. Нужен сопровождающий медицинский персонал без возвращения на фронт по состоянию здоровья. Могу откомандировать Вас в распоряжение резерва фронта. Это - реальная возможность спасти будущего ребенка Если через полтора-два месяца Вас демобилизуют, в условиях блокады Вы обречены”. Я попросила сутки на решение, посоветовалась с Толей Он твердо решил: "Никаких сомнений, вылетай”. Мы с ним простились и., встретились в Саратове 20 марта 1944 г., когда нашему сыну Боре было два года.
В резерве фронта формировали группы медицинского персонала для эвакуации раненых через Ладогу. Раненых привозили после тяжелых ранений нижних конечностей - в гипсах, лангетах, сложных повязках. Каждому из улетавших выдали сухой паек. Двое суток провели в землянках, ждали сигнала, стали замерзать. Но тот взвилась ракета, к землянкам подъехали санитарные машины. Выносили беспомощные обрубки, безногих, скорченных от голода и холода людей, а потом забрасывали их костыли и вещи. Самолеты стояли с заведенными моторами, готовые взлететь. В воздухе пас - девять “Дугласов” - сопровождали шесть истребителей. В .тути обстреливали, и летчики все время резко бросали самолет вверх и вниз А мои подопечные беспомощно перекатывались по полу. Ломались гипсы и лангеты, кровоточили раны сквозь бинты, многих тошнило. Я ползала по кошме среди них (29 раненых и «дна я), успокаивала, помогала, оттирала озябших. Наконец, приземлились на станции Хвойная. Пока разгружали раненых, я видела, как в освободившиеся самолеты загружали замороженные мясные туши, круги масла и сыра, консервы, муку, сахар... А летчику прямо к кабине подвезли тележку с ужином, съев который он сразу же полетел обратно в Ленинград.
98
Лидия Федоровна Овчинникова
Сила духа
Осень 1941 г. Я работала хирургом-ординатором в эвакогоспи тале № 75, развернутом в Антоновском переулке в двухэтажном здании бывшей средней школы. Надо сказать, что до мобилизя ции после окончания 2-го Медицинского института я в течении двух лет работала санитарным инспектором в Госсанинспекциц Выборгского района, и поэтому сомневалась - смогу ли быть хирургом? Однако, оказалось, что полученные в институте в хирургическом кружке знания не забылись, и я довольно быстро вошла в курс дела. Смертельные исходы мои палаты обходили, лечение больных шло нормально, и даже как-то раз, по результатам пр -верки моей работы премировали четырьмястами рублями. А буханка хлеба в то время у спекулянтов стоила пятьсот рублей.
В нашем госпитале всегда было очень чисто, блестели полы, больные лежали в чистом, выглаженном белье, местная котельная действовала безотказно. И только в операционной и перевязочной стояло холодище. Краны в умывальниках не закрывали, чтобы н« замерзли водопроводные трубы, и вода стекала с образовавших I длинных сосулек тонкими, звенящими струйками. У врачей и работающих там медсестер руки были обморожены, ибо после их частого мытья нечем было вытереть: мокрые полотенца не высыхали и, заиндевев, затвердевали.
Хорошие, мужественные люди лежали в моих палатах. Ни один из них, несмотря на тяжесть ранений, не падал духом, и при мучительных перевязках они стойко переносили боль. Все раненые твердо верили в нашу победу, а ведь вести с фронтов не очень обнадеживали.
Как-то на свободную койку положили рослого, молодого сержанта, Его доставили с Невской Дубровки, из “мясорубки”, как тогда неофициально называли этот плацдарм. Будучи раненым, он не покинул по\о| боя. Семнадцать осколочных ранений, из которых многие проникаю-] щие На перевязках я проявляла максимальную осторожность, стараясь не причинить ему дополнительную боль. А он, глядя из-под лохматых бровей глубокими, синими глазами говорил: “Ты, товарищ военврач, всем нам как сестра, как мать родная. Ты не осторожничай, 1 терпеливый. Вот погоди - поправлюсь, вернусь после Победы в Ленинград, тогда мы с тобой потанцуем. Я хорошо танцевал, девчонки, бывало, меня нарасхват”, - хвалился он, а губы белели от боли.
На одном из утренних осмотров, когда я собиралась уже ух | дить, остановили меня словами: “Вас вчера вечером искали. Мы ответили, что Вы от нас ушли?!”. Последняя фраза прозвучал! полувопросом. Тогда я села на табурет у ближайшей койки и, н<
f 99
таясь, сказала: “Неподалеку от госпиталя, в небольшой комнате дома, в котором умерли от голода соседи, живут еще мои родные - двое маленьких детей и старые родители. Я украдкой ношу им каждый вечер немного еды, сэкономленные за день. Там надо бывать ежедневно, хотя бы 15-20 минут, а не раз в три дня, как это мне разрешено начальством”.
Молча выслушали меня и как-то разом, словно выдохнув, отчеканили: “Понятно!”. И попросили: Вы только перед уходом дайте нам знать, а что ответить мы найдем”. И тогда я стала убегать j< своим, не так уж волнуясь.
Душевное, теплое отношение больных и радовало меня, и утешало в труднейшие минуты, и облегчало жизнь, не давая впадать в отчаяние. И я, борясь за их здоровье и здоровье моих близких, с умноженной энергией делала то, на что не хватило бы сил в другое время. Я очень благодарна им, больным моей палаты.
Было и такое. Все вроде хорошо в нашем госпитале, кроме питания. Уж очень порции малы. Всем раненым постоянно хотелось есть, особенно морякам, они же прибывали к нам с нормальной мускулатурой, которая просила пищи.
Прослужила я в госпитале неполных полтора года. Потом была переведена в гарнизонную санитарно-эпидемиологическую лабораторию. И вот меня неожиданно вызывают в военный трибунал как одного из свидетелей по делу о хищениях в том госпитале, где я служила. Судили пачпрода, начальника госпиталя и его жену, исполнявшую обязанности старшей сестры. Как оказалось, она сбывала на рынке хлеб и продукты, похищенные мужем и начальником склада. Как гром среди ясного неба! Мне-то тоже не раз, как и многим другим, приходилось бывать на рынке, чтобы уберечь от голода свою семью. Я приносила туда одежду, вещи, картины, обменивала их на хлеб, на продукты. Видела я и тех, кто тащил туда последнее, с лицами обтянутыми темной кожей, опухшими от голода. Видела и тех здоровых, самодовольных, стремившихся за бесценок приобрести дорогостоящую вещь.
Узнав о хищениях, я поняла причину того особо скудного питания, которое имело место в нашем госпитале.
Давно закончилась война. И вот как-то случайно повстречался мне один врач, служивший со мной вместе в госпитале. В разговоре, между прочим, он рассказал, чем закончился суд над расхитителями: начпрод был расстрелян, жена начальника госпиталя умерла в заключении. А он сам, отбыв срок, вернулся в Ленинград. И вспомнила я, с каким опустошающим душу чувством возвращалась я тогда из здания, где заседал военный трибунал..
Из моей врачебной практики особенно запомнился больной П.
После ампутации и реампутации бедра он был очень тяжелым. С высокой температурой лежал молчаливо, ни на что не реагируя.
100
Все, включая начальника отделения, считали, что он не жилец. Н.> мне так хотелось, чтобы он остался жить! Что делать? И я реш помимо лечения, ухаживать за ним, как за ребенком, вплоть л J мелочей: пыталась кормить его из ложечки - не ест, поить - я пьет, но вижу по его на миг теплеющим глазам, что чувствует мо< желание помочь ему.
Так шли долгие блокадные дни. Однажды, во время кормления он вдруг сказал: “Не хочу больше жить!”. Тем не менее я продолжал| свою борьбу за его жизнь. И больному становилось все лучше и луч ше, он понемногу оживал. Стал прятать под подушку лишнюю пор цию второго блюда, а потом украдкой съедать. Буфетчица уж кото рый раз не досчитывалась этой порции и уверяла меня в том, чти кто-то из больных ее “уворовывает . На вечернем обходе, задержав-шись у больного П., я тихо спросила: “Это ты берешь второе?”. “Я. товарищ военврач, - ответил он. - Бсть хочу, голодный.” “Но как же это получается, куда ты тарелку прячешь? - спросила я. - А я ее не прячу, с тарелки - все под подушку”. Приподняв подушку, я увидела, что обратная сторона ее вся в засохших остатках пищи. Он смотрел на меня со страхом и чувством вины. Выйдя из палаты, я готова был* прыгать от радости: П. хочет есть, это же чудесно!
Но вот, как-то присутствуя, как обычно, при раздаче обеда, я заметила, что П уж очень бледный и тихий. Тарелка с супом стоит у него на груди, а ложка лежит на одеяле так, как будто выпала из рук. Остановилась: что же произошло? И вдруг с лыш какой-то посторонний звук: кап-кап. Посмотрела под кровать там чернела большая лужа крови. Просочилась через два м гграца сколько же он потерял ее1?
В это время пропало электричество, и операцию - о гередн этап реампутации - пришлось делать при свете ручного фонарик^ еле освещавшего операционное поле На следующий день П. н ест, лежит бледный, без кровинки в лице, апатичный, тает с кюи дым часом. В удрученном состоянии выхожу из палаты и в идущую по коридору сестру, которая несет на подносе шоколад и полстакана красного вина. Оказалось - спецпаек для одного тяже лого больного. Я рванулась к зав.отделением с просьбой о гаком же пайке для П. В ответ услышала знакомое: он ‘ смертник’ тратить на него ценные продукты не имеет смысла. Потеряв контроль над собой, не помню, что говорила, и все-таки добилас своего. У больных при виде вина, принесенного П., заблестели глаза. Глоток вина был для них в это время пределом желаний, I этому пришлось вливать вино в рот. Спецпаек оказал магическс-действие, и дело постепенно пошло на поправку. Удивительно какой запас сил таится в человеческом организме!
101
Тамара Матвеевна Шакрецкая
Приказ есть приказ
До войны наша семья проживала в Ленинграде, на Полюст-ровском проспекте. С 15 лет я работала на заводе “Пролетарий” и одновременно без отрыва от производства окончила курсы медицинских сестер. В начале войны в неполные 17 лет ушла добровольцем на фронт медицинской сестрой народного ополчения.
Моя военная служба началась в 3-й гвардейской дивизии Петроградского района в составе эвакогоспиталя 78-го медсанбата. ' тояли мы под Дудергофом. Кругом шли ожесточенные бои, в медсанбат поступало много раненых. В задачу эвакотранспортно-го взвода входила их эвакуация. Мы, девчонки, бегом таскали на носилках раненых к машинам. Часто приходилось работать под сильным артиллерийским обстрелом.
В сентябре 1942 г. наши части с боями отступали к Ленинграду В Ленинграде всех несовершеннолетних медсестер распределили по госпиталям.
Я очень просила, чтобы меня снова отправили на фронт. Помню, даже плакала по этому поводу! Но приказ есть приказ, и мне пришлось подчиниться. Всю блокаду проработала в эвакогоспиталях.
Работу в одном из них, предназначенном для лечения инфекционных больных, поступавших с фронта, мне не забыть никогда. Она была пострашнее, чем на фронте.
Госпиталь № 76 располагался на Охте, на Георгиевской улице, 54, рядом с Большеохтинским кладбищем. В начале октября 1941 г. здесь лечились раненые. С ноября 1941 г. стали принимать бойцов с алиментарной дистрофией, осложненной острыми желудочно-кишечными болезнями. В самые трудные зимние месяцы, когда не было тепла, воды и света, в госпиталь поступали чрезвычайно завшивленные больные. Их было так много, что приходилось класть прямо на пол. Смертность была ужасающая.
От невыносимого смрада и антисанитарии переболели почти псе сотрудники госпиталя. Эта беда не обошла и меня. Заболела острой формой дизентерии и была между жизнью и смертью. Медикаментов в госпитале почти никаких, помню только, что проводились инъекции камфары, больным давали пить разведенную соляную кислоту и хвойный настой.
Голод был страшный, питание настолько мизерным и недостаточным, что доводило больных до исступления. Доходило до того, что заставляли раздатчицу хлеба открывать рот, проверяя, не съела ли она довесочек хлеба. л
Такая жизнь, такая обстановка усложнялась фашистскими бом
102
бардировками. Одна бомба разорвалась во дворе госпиталя. Взрыв ной волной были выбиты в окнах стекла. Силой взрыва больны) сбросило с кроватей. Окна приходилось закрывать, чем попало, | ведь зима 1941-42 гг. была на редкость лютая.
Во дворе госпиталя убило лошадь. Пока решали, как распреде-, лить раздачу конины больным и истощенным работникам госпги таля, тушу украли.
За водой ездили с бочками на Неву. Работали при самодельны! коптилках. Умерших хоронили в траншеях на Охтинском кладбгм ще. Около кладбища лежало много незахороненных трупов, роди ные не в состоянии были их похоронить.
Мы, молодые медсестры, были настолько истощены, что нам как самое дорогое лакомство снился только хлеб.
Помню, я нашла на улице маленькую косточку и положила а карман. Хранила на самый крайний случай - если будет уж совсем плохо, погрызу ее... В эту жуткую блокадную зиму от голода у меня умерли отец и два брата. Очень много умерло соседей по дому всех возрастов.
С наступлением весны 1942 г. появилась надежда на жизнь, на то, что самое страшное позади. Уже прибавили хлеба, на газонах зазеленела трава и лебеда. Свою заветную косточку выбросила] Летом была переведена в эвакогоспиталь № 1448 (Садовая, 26).
После войны до ухода на пенсию работала медицинской сесн рой в хирургическом отделении больницы им.Мечникова у проф, Н.Н.Напалкова.
Леонид Лазаревич Мачковский
Санитаром в операционной
В эвакогоспиталь № 2015 я пришел шестнадцатилетним в июле 1941 г., там уже работали мои родители. Мне предложили месте санитара в операционной, где начальником отделения была Тама^ ра Николаевна Володимирова. Первый же день работы стал для меня днем первого глубокого потрясения - я присутствовал при операции, когда тяжелораненому солдату ампутировали ногу. У меня потемнело в глазах, подступила тошнота, едва устоял на ногах. Через несколько минут эту самую ногу, едва завернутую  один слой марли, я понес в морг... Что поделаешь, и такими были мои обязанности, а не только отвезти раненого в операционную м возвратить его обратно в палату. Было много и другого. Так, каждую воздушную тревогу, порой до десятка в день, надо было эвакуировать тяжелораненых в подвал. Из-за нехватки перевязочных материалов приходилось стирать бинты, бывшие в употреблении!
103
пропитанные кровью и гноем. Из-за болезней и нехватки медперсонала пришлось научиться самому делать сложные перевязки. I Особенно тяжело, не столько физически, сколько морально, было относить умерших в подвал, служивший моргом. Об одном случае, происшедшем в этом подвале в феврале 1942 г. и чуть не закончившемся трагически, хочу рассказать особо.
Подвальный коридор проходил по всей длине госпиталя. Морг п сходился в самом дальнем конце, около черного выхода во двор, и света там, конечно, не были, поскольку аварийный свет от местной электростанции горел только в операционных и палатах с тяжелоранеными. Мы, санитары, выносили раненых на носилках, имея масляную лампадку, закрепленную на груди. Подойдя к дверям морга, обычно ставили лампадку на пол, открывали дверь и сбрасывали с носилок (да простят нас за такое кощунство -иначе не могли, ибо сами были до крайности истощены) в общие штабеля ранее умерших (хоронить могли лишь раз в неделю). Так вот, когда мы сбросили одного из них, он (или возможно другой) издал страшный крик, скорее даже визг. Описать свое тогдашнее состояние я и сейчас не в силах, скажу только, что кто-то из нас, санитаров, сбил ногой лампадку, и в кромешной тьме мы оба, натыкаясь на стены, на трупы, друг на друга, кидались в разные стороны, обезумев от ужаса, в поисках выхода.
Сколько это продолжалось, не знаю. Уже потом мама рассказала, как я сам вбежал в помещение, где тогда мы жили, упал на кровать и пролежал три дня, не разговаривал я почти месяц.
Позже врачи объяснили мне, что это обычное явление. Когда человек умирает на вдохе, голосовые связки его смыкаются. При бросе’ тела имеющийся в легких воздух и порождает этот необычный звук. Как бы то ни было, но до сих пор в минуты волнения я заикаюсь.
Были периоды, когда госпиталь вовсе лишался электроэнергии. Мой отец, до войны работавший в системе кинофикации, раздобыл движок от кинопередвижки, вместе с электриком госпиталя Гришей Гришманом почини л его и таким образом создал систему освещения. Однако, движок пришлось установить в помещении, I оторое было выделено нашей семье для проживания - мы были тогда на казарменном положении. Выхлопную трубу вывели в маленькое окошко на уровне земли. Так что не один десяток ночей нам пришлось спать под равномерный рокот этого движка. (}амо же окошко было защищено ящиком с песком. Однажды эта мера пре ^осторожности нас спасла. 250-килограммовая бомба упала примерно в 15 метрах от нашего здания, и ящик с песком, смягчив взрывную волну, оказался у нас в комнате. Вообще же прямых попаданий в наш госпиталь, к счастью, не было, а зажигалки мы
104
научились гасить, как спички. Поэтому до больших пожаров н» доходило.
Была еще одна проблема. В нашей “комнате” (все время хо-чется заключить это слово в кавычки) находились две двери  недействующие туалеты. Но несколько раз за зиму 41-42 гг. при сильных морозах они начинали действовать, правда в обратную! сторону. И тогда всей семьей, вооружившись ведрами и совками, мы спасали нашу электростанцию от затопления нечистотами После одного из таких авралов я перенес очень тяжелое желудоч- I ное заболевание. Спасибо начальнику госпиталя Хаютину и военкому Попову, которые на время моей болезни (очевидно в нарушение закона) зачислили меня на солдатское довольствие, иначе Я вряд ли смог бы поправиться из-за сильной дистрофии.
Когда не было воды, возили ее на санях с Невы из проруби, работали на лесозаготовках осенью 1942 г.
Вечерами, в нерабочее время, когда бывало электричество, по-' казывал на передвижке кинофильмы, иногда одновременно в двух палатах, со сдвигом на полторы части, что давало возможность обслужить за вечер до четырех палат (130 - 150 человек). Участвовал также в откапывании нашего политрука В.Г.Басса, погибше» I го в Петропавловской крепости во время первой бомбежки в сентябре 1941 г., вез его труп на тележке через Кировский мост в наш госпиталь. Весной 1942 г. неоднократно выходили вместе с девушками нашего госпиталя на очистку Невского проспекта от льда, трупов, нечистот. Лед и снег тащили на волокушах к Лнич» II кову мосту и сбрасывали в Фонтанку. Затем готовили выделенной нам участок от площади Восстания до улицы Марата к пуску nepJ вого трамвая. К сожалению, вскоре на этом участке произошм страшная трагедия: в трамвай около улицы Марата попал снаряд..,
Несмотря на то, что вспоминаю, в основном, о том, что видец и пережил сам, не представляю себя вне сложившегося тогда колЛ лектива. Это было настоящее братство, сплоченный, дружный! работоспособный коллектив, где все были готовы прийти на помощь друг другу. Это был коллектив оптимистов, верующих в победу - ради нее они могли работать подряд по несколько суток, делать почти запросто то, что сейчас кажется невозможным. И это были люди, любившие жизнь во всех ее проявлениях. Разве можно забыть, как мы играли летом 42-го в волейбол, как собирались в клубе и устраивали концерты: пели, танцевали, декламировали стихи, выпускали стенгазеты и журнал “За Родину”. Ко все-! му этому привлекали выздоравливающих раненых, от которых потом получали массу благодарственных писем с фронта. Сколько новых семей образовалось тогда в нашем госпитале!
14 сейчас собираемся на наши традиционные встречи. К сожалению, осталось нас совсем немного, наверное человек 25-30 из
105
250-ти. И все же, несмотря на то, что сам я проработал в госпитале всего полтора года (в январе 1943 г. был призван в Действующую армию), сохранились самые теплые, самые яркие человеческие воспоминания о дорогих мне людях, с которыми довелось жить и работать в тяжелое время испытаний. На то они и испытания, что бы проверить крепость человеческой дружбы, а в конечном счете, по прошествии многих лет, и крепость человеческой памяти.
Два раза в год - в день окончательного прорыва блокады и в день Победы - мы встречаемся как родные, как самые близкие друзья. И дело не только в старой дружбе, не только в соблюдении установленного много лет назад доброго ритуала. Важно и то, что Намять оживает, становится силой, побеждает время и доказывает нам, что она не менее важна для людей, чем, по сути своей, и сама жизнь.
Фаина Ильинична Теллер
Исповедь начальника зубоврачебного кабинета
25 июля 1941 г. по повестке явилась в военкомат. Я, конечно, понимала, с какой целью меня вызывают, но теплилась надежда, что не разлучат с дочкой, которой было тогда три с половиной годика. Я знала о постановлении, запрещавшим мобилизацию в армию женщин, имеющих детей в возрасте до 5 лет. Об этом я робко напомнила принимавшему меня в военкомате майору. Но он твердо сказал: “Война, надо!”.
В Горздраве меня направили в госпиталь № 2015, располагавшийся на улице Восстания, 8. Коллектив принял хорошо. Я организовала работу зубоврачебного кабинета. А 2 августа, всего через педелю после призыва, меня вызвал к себе комиссар госпиталя Василий Павлович Попов. Войдя к нему и увидев его взволнованным и бледным, я поняла, что случилось что-то плохое. Сердце подсказывало - беда с моей дочерью. Василий Павлович, отводя взгляд в сторону, сказал, что она тяжело заболела. В сопровождении нянечки я поехала в институт Пастера и там узнала о трагической гибели дочери.
Спасибо коллективу госпиталя, он помог при похоронах, а потом морально поддержал меня. Особенно внимательна была Анна Исааковна Залькиндсон. Отвлекая меня от грустных мыслей, она поручала писать по ночам истории болезни раненых. 14 я сама,
106
дабы заглушить боль, бралась за любую работу. После окончат работы в зубоврачебном кабинете шла в приемный покой, осво ла технику наложения гипсовых повязок, дежурила по госпитале ассистировала при операциях. Особенно часто ассистировала вр чу Галине Абрамовне Кассарьянц, контингент больных которс был особенно тяжел.
Свою работу зубного врача я очень любила. Я видела результ ты своего труда тут же, в зубоврачебном кресле. Мое теплое, уч стливое отношение к раненым находило отклик: меня называл “доченькой”, рассказывали о своих семьях, показывали «Ьотогре фии детей.
До сих пор ценю дружбу персонала бывшего госпиталя. М ежегодно встречаемся 9 мая в 6 часов вечера. И я, если в а стоянии, хотя бы с палочкой передвигаться, обязательно прихож Они дают мне силы жить, помогают пережить все мои прошлые настоящие невзгоды.
Война сделала меня одинокой. Свою любовь к детям я раздел ла с сиротами, которые остались после войны без родителей, п могала им материально и морально.
Александр Федорович Федоров
Во втором эшелоне фронта
24 июня 1941 г. в г.Кингисеппе, в двухэтажном деревянно! доме на берегу реки Луга начал формироваться полевой подвия ной госпиталь № 2230. Сразу же прибыл из Ленинграда назначе ный на должность начальника госпиталя военврач 2-го ранга П вел Григорьевич Шеремьев.	L
Первую группу раненых госпиталь принял в середине июля I поселке Волосово. Немцы стремительно продвигались, и госпиталь постоянно обстреливался. При отходе госпиталя к реке Луга он н.> короткое время разместился в деревне Ополье. Оттуда бригаду наших врачей направили на станцию Веймарн, где шли тяжеле I шие бои. Почти двое суток медики работали без отдыха, чекот рые получили ранения и контузии.
В августе 1941 г. госпиталь расположился недалеко от желе нодорожной станции Котлы, в густом хвойном лесу. Бои шли кр вопролитные, работа не прерывалась не на час. Немцы приблизь лись, и вскоре раненые были эвакуированы поездом в Ленингра а личный состав, со всем своим скарбом, направился к ювому месту - на сей раз поселок Стрельна, в Константиновский дворе. " Снова беспрерывные бомбежки и обстрелы, и раненые, ранены раненые...
107
8 сентября в госпитале никто не сомкнул глаз. Люди точно >астыли у окон. Перед их глазами происходило что-то невероятное. Н Ленинграде полыхало несколько пожаров. Над городом ни на минуту не прерывалась потрясающая картина сражения в воздухе. Разошлись только за полночь, с тяжелым чувством тревожной неизвестности.
12 сентября со стороны станции Володарская стала доноситься пулеметная стрельба. В этот день начальник госпиталя получил приказ госпиталь свернуть. Раненых эвакуировали в Ленинград грамваями 36-го маршрута, которые приходили один за другим. 1 вечеру во дворце притихло, но выполнение приказа о передислокации личного состава почему-то задерживалось.
На следующий день начальник госпиталя сообщил, что дорога па Ленинград под пулеметным огнем противника, ехать можно только в противоположную сторону, на Ораниенбаум. В тот день мы не представляли, что попадем в двойное окружение, на землю, которая вскоре получит название “Ораниенбаумский пятачок”.
1 [еоднократные попытки немцев сломить сопротивление 8-й и ликвидировать Ораниенбаумский плацдарм провалились, и мы всю вторую половину сентября и октябрь работали на берегу Финского залива, в поселке Большая Ижора. До переднего края фронта было рукой подать.
Самыми тяжелыми днями оказались 21, 22, и 23 сентября. В массированных налетах авиации на Кронштадт приняли участие около 400 самолетов, и все они проносились над поселком. Все это мы видели собственными глазами, но госпиталь продолжал работать с максимальной нагрузкой.
В ноябре 1941 г. 8-я армия уходила с Ораниенбаумского пятачка. 1 «екабря из Ораниенбаума на маленьком суденышке отплыл в At чинград и наш госпиталь. Но ночь стояла лунная, светлая, и противник в Ленинград нас не пустил Пришлось причалить к Кронштадту. Через несколько дней, уже по льду, мы, маленькими группами вышли на Лисий Нос. С наступлением темноты приплыло в Ленинград и наше суденышко с имуществом госпиталя.
В Ленинграде мы расположились в центре города, на Казначейской улице, 11. Условия были крайне тяжелыми, а медицин-1Кими сестрами работали молоденькие, худенькие девочки, вче-(хппнис школьницы. Невозможно понять, как у них хватало сил. 1пкогда не забуду такой случай. Однажды в служебной комнате я встретил медицинскую сестру Светлану Холмовскую. Она стояла опершись локтями о подоконник, и горько плакала: “В моей палате Миша Бойцов от ран умер1 Он же еще совсем мальчик. На фронт ушел добровольцем. Как он боролся за жизнь, надеялся выжить. Скучал по фронтовым друзьям, мечтал еще вернуться на фронт.”
108

В Ленинграде в первые месяцы блокады даже молодежь забые ла, что такое смех. И вот однажды я обратил внимание, как м< \ сестра Оля Бычковская в какой-то нерешительности стояла у две*, рей своей больничной палаты и к чему-то прислушивалась. Пл мой вопросительный взгляд ответила: “Мне показалось, я слышала | чей-то смех, испугалась даже!” Оказалось, что смеялись уходип>| шие из госпиталя к себе, на передний край, молодые ребята, KprJ I ноармейцы. Прощаясь с врачами и медсестрами, они от всей души смеялись над своей несдержанностью, доходящей до нецензурных слов при острых болях во время перевязок гноящихся ран.
Запомнился еще один эпизод. Шел февраль 1942 г. В госпиталь пришла лектор Ленинградского горкома ВКП(б) Неугодова (имя не осталось в памяти). Она попросила разрешения выступить пе ред ранеными фронтовиками с короткой лекцией о наступлении наших советских войск под Москвой. Лицо сидевшей передо мной женщины средних лет было крайне истощено. Трудно было себе представить, как она может сделать то, ради чего пришла. Тем не менее, она так воодушевленно рассказывала о героизме наших войск, что у слушателей искрились глаза, и это было так важн<4 Ведь в те дни люди ничем так глубоко не жили, как первым боль-шим, успешным наступлением наших войск под Москвой.
Когда Неугодова закончила выступление, ее окружили люди я больничных халатах, предложили отпробовать солдатского обе. । Она пыталась отказаться, но больные настояли на своем. Фронтов виков можно понять, они видели, как эта истощенная женщцяИ ради их воодушевления тратила свои последние силы.
Раиса Ивановна Малюкова
Сандружинницы
Мы, девчата 16-18 лет, пошли в народное ополчение. Окончи и краткосрочные курсы по оказанию первой медицинской помощи, я стала сандружинницей Ленинского района.
Работа у нас была разнообразная. Фашисты обстреливали г<м род по 13-16 часов без передышки. Мы оказывали помощь пост* радавшим и нередко во время продолжавшихся артобстрелов.  то время, когда транспорт не работал, и всех раненых доставляли в ближайший госпиталь на носилках. Мы также сопровождали I Большую землю раненых бойцов и детей, откапывали из-под р-1 валин женщин, стариков и детей. В госпиталях кто-то работал id выгрузке раненых из транспорта и доставке их в приемное от I
"109
ление, а кто-то и в операционной. На выгрузке девчата трудились до кровавых мозолей, не обращая внимания на боль. Я работала «начале в шоковой палате, а потом в операционной. Да, ассистировала хирургу, не имея специального медицинского образования. Учиться приходилось на ходу.
Несмотря на голод и дистрофию, мы, сандружинницы, были донорами. V меня была нулевая группа № 8, часто сдавала кровь.
Сандружинницы приняли активное участие в спасении города от эпидемий, обходили дома, дворы, убирали трупы, разносили по домам бактериофаг.
Был такой случай. В хлебозавод попал снаряд и вывел из строя иодопровод. Сандружинницы выстроились цепочкой и ведрами псю ночь подавали воду на завод. Утром ленинградцы получили хлеб, а с ним - жизнь.
Помню самый страшный очаг поражения, пожар длился 6 ча-1ов. На военный госпиталь, располагавшийся на Суворовском проспекте, фашистский летчик сбросил три фугасные бомбы и множество зажигалок. От взрывной волны обвалились стены. Разрушенными оказались лестничные площадки, вылетели вместе с рамами все окна. Через несколько минут после взрыва здание было охвачено огнем. В его плену оказались все раненые и медперсонал. Жертв было много. Спасая раненых погибли 15 сандружинниц.
Я несколько раз сопровождала детей и раненых бойцов по Дороге жизни. Путь был опасен. Фашисты не пропускали эшелоны, бомбили и расстреливали из пулеметов беззащитные поезда, автомобили и плавсредства.
Приведу два случая. Наш путь по Ладоге с детьми близился к концу. Был тихий, солнечный осенний день, за бортами судна плавали льдинки. И вдруг над нами появился “Юнкере”, сбросил две бомбы, но промахнулся. Сделал еще два захода, прострочил из пулемета и улетел. Мы все были в недоумении: в чем дело, почему оставил нас в покое и не попытался потопить. Причину поняли позже, когда доплыли до берега. Оказывается, у него не осталось Польше боеприпасов. В ужасе застыли мы, когда увидели полыхавшие пирсы. Весь берег - сплошной огонь, нашему судну негде пришвартоваться. С трудом нашли маленький просвет в пожарище, и через него, по пояс в ледяной воде, вытаскивали на берег истощенных детей. Потом двинулись в обратный путь за новой партией эвакуируемых.
В ту же осень, в такой же яркий солнечный день сопровождала я детей через Ладогу. На Финляндском вокзале посадили детей в поезд и тронулись. На полпути до Ладоги наш поезд был атакован фашистским самолетом. Паровоз стал подавать тревожные гудки, которые разрывали нам душу. Всех детей уложили на пол под скамейки. Самолет сбросил несколько бомб и все мимо. Обет-
110
релял из пулемета, сделал несколько заходов и улетел. Раненье было двое, одна девочка убита.
Изрешеченный пулями состав прибыл в Борисову Гриву. ЗдоЖ I нас накормили. А потом - пароход. Он уже был настолько перЛ гружен, что нам не хватило места. Выделили дополнительно к»1 кой-то тихоходный катер. Мы отчалили первыми, а пароход поч-му-то задержался. Где-то на середине Ладоги он нас догнал. Ока  зался справа от нас, а слева, на обратном курсе - буксир с баржей, । на которой стояли железнодорожные вагоны. Когда наш малень» кий катер оказался между ними, невесть откуда взявшийся ф ।. шистский самолет стал пикировать и сбрасывать бомбы на судно с детьми. С двух сторон застрочили наши зенитные пулеметы. Укрыться нам негде. Осколки градом посыпались на нас. Пароходе быстро разъехались, а мы стоим на месте. Фашист, истратив боезапас, решил позабавиться и стал пикировать на наш катер, да тэд | низко, что было видно его лицо в очках.
В первый заход мы все растерялись, упали друг на друга, но второй заход встретили дружным залпом из винтовок. Фашист, дав пулеметную очередь, решил больше не рисковать и улетел. Всо как-будто обошлось, никто не пострадал. Когда мы пришли в себя, огляделись, то увидели вокруг огромное количество оглушенной! | рыбы. Это было такое богатство, которым нельзя было не воспользоваться. Обидно ведь - мы ехали из блокадного Ленинграда, где о рыбе можно было только мечтать. И вдруг с правого борта всплывает полутораметровая рыба с нежным белым брюхом. Вот тут наши нервы не выдержали. Забыли про бомбежку, про фашистов и решили ее вытащить. Моряк разделся и нырнул в ледяную! воду. Схватил рыбу, а она, оказывается была только оглушена и потащила моряка на дно. Пришлось кинуть спасательный круг, Одной рукой он ухватился за него, а другой держит рыбу. Весь об нее порезался, вода стала красной от крови, но рыбу держал креп
ко.
С ловлей рыбы мы провозились около часа, если не больше. Ня берегу, зная о том, что на нас было нападение, а мы вовремя н(Г приехали, стали беспокоиться и послали нам на помощь быстро-] ходный катер. Капитан катера издалека в рупор кричит: “Есть раненые? Нужна ли помощь? Почему так долго задержались?” Но когда катер подплыл ближе, и капитан увидел огромную рыбу, он ничего больше не спрашивал, только прокричал: “Пять суток строгого ареста!” Вот так закончилась еще одна моя поездка пп Дороге Жизни.
Был и такой забавный случай. В 1942 г. открылась баня на Международном (ныне Московский) проспекте. Первое время, мыли только солдат. В баню мы ходили очень редко, поход в нее был великим праздником. Как-то раз, после выполнения очереди
111
него задания нас строем повели в баню. Было холодно, мы ужасно Псе устали, но шли бодро. В бане работало всего одно отделение, апо было и мужским и женским. В это время там домывался йявод солдат. Мы устроились на лестнице - кто сидел, кто стоял, а Некоторые дремали на коленях подруг. Силы на исходе. И вот кто-то их нас вдруг сказала: “Девчонки, а что мы их ждем, когда |>ни вымоются, их там мало, а нас много - пошли мыться!” И мы пошли. Только вошли на порог раздевалки, слышим кто-то кричит- “Ребята, раздевайся, девки пришли!” Струхнули мы, но, пе-ресилив страх, вошли в раздевалку. В это время врывается их взводный и кричит: “Кто разрешил? Кто вас пустил? У меня еще целый взвод не мылся!’ . Против этого ничего не возразишь - пришлось уступать раздевалку и основательно устраиваться на лестнице. Легли спать.
Поспав и отдохнув, пошли на повторный штурм бани. Встали И - в раздевалку. На этот раз решили не отступать. В раздевалке мсктричества не было, горели коптилки. Мы с подругой разделись И юркнули в мыльную. Пару много, свету мало, мест не видно. Ходим, ищем, и вдруг вижу - у стеночки двухместная лавочка, на Вей один, стоя моет голову в тазу, а другой собирается уходить. Я гела на его место. Моюсь - вдруг толкает меня в бок мой сосед и просит: “Потри спину.” Я притихла, молчу, сижу, как мышь, тихо. Он второй раз намыленной мочалкой толкает, я молчу, он продолжает мыть голову. Тогда он в третий раз толкнул меня мочалкой в Рок и стал протирать глаза. Он не мог понять, почему его товарищ чтказывается потереть ему спину. Подняв голову и увидев меня, остолбенел. Когда к нему вернулся дар речи, он смачно выругался, добавив: “Баба!” Не веря своим глазам, плюхнулся на скамейку и смотрит непонимающе: в облаках пара ходят феи с распущенными волосами.
Мы хорошо помылись и строем вернулись в казарму.
Город стал готовиться к прорыву блокады. Часть сандружин-пиц направили в МПВО, а часть - в Действующую армию. Кто стал связистом, кого направили в морскую пехоту, кого в разведку. Я была назначена санинструктором батальонного медпункта одной из танковых частей. В моем распоряжении был танк Т-34, ("наряженная носилками и санитарной сумкой, выезжала со своим батальоном на передовую для оказания помощи раненым.
От вражеской пули погибла 16-летняя санинструктор Женя Стасюк. Во время боя она появлялась в самых опасных местах. Когда началась контратака, Женя находилась среди атакующих. Гитлеровцы открыли перекрестный огонь, упал, скошенный пулеметной очередью, командир взвода. Атака захлебнулась, бойцы «легли, стремясь плотнее прижаться к земле, фашист поливал гвинцовым огнем, не давая бойцам поднять головы. И вот в этот
112
момент Женя, вырвавшись вперед, крикнула: “Ребята, за мной'” Бойцов подняла в атаку, а сама осталась лежать с пробитой rj дью. Враг был выбит из траншей, высота взята.
Когда фашистов отогнали от Ленинграда, встал вопрос, кто буд г разминировать область. Мужчины все воюют, пошли на Берли., И здесь выход был найден. Быстро научили бывших сандружи! ниц, и девчата стали минерами.
Мария Павловна Семенова
“Мы выстоим до конца!”
Более 50 лет (в том числе и годы войны) я проработала в 1-л< санатории гастроэнтерологического профиля, основанном в 192' г. Он располагался на Каменном острове в бывшем особня: А.А.Половцова. Во время войны с Финляндией санаторий бь. I переоборудован в госпиталь на 200 коек. В конце 1941 г. на бая клинического санатория был открыт госпиталь № 108 МПВО, ку.\Д поступали раненые жители города, а также больные алимента ной дистрофией II и III степени и тяжелой формой цинги.
С 1942 г. госпиталь стал снова обслуживать бойцов и команд:) ров с жалобами на кишечные и другие заболевания. Условия р боты были крайне тяжелыми в связи с мобилизацией значител ной части работников в армию и эвакуацией матерей с детьм Кроме того, часть персонала страдала алиментарной дистрофией! цингой. Нередко приходилось нести двойную, а то и тройну натруску, заменяя заболевших товарищей. Йо, несмотря на эта уров< нь обслуживания и лечения больных был высоким. Под р ководством главврача Екатерины Васильевны Пластилиной рабЛ тал преимущественно женский коллектив: заведующая отделен ем М.П Смирнова, врач 3. В.Пластилина, медсестры Е.П Гайля М.А.Кирилловская, Е.Т.Родионова, Е.А.Шпрингер, В.П Семена I А.И.Егорова, сестра-хозяйка Е.Ф.Кузнецова, лаборант М.А.Крау» препаратор Е.П.Горбачкова, рентгенолог З.С.Ковязина, повм З.А.Панкратин, В.А.Эрмель, С.Я.Богданова, диет-сестры 0.1/1.Hot» тинас, А.И.Терентьева, официантки О.Камина, Е.Парамонова, А.1 тарцева, А.Боманова, санитарки А. К Калугина, Клявина, Капуе । на, Каткова, Камина; бухгалтер Н.Н.Французова, библиотека , I Н.В.Аеженина, электрик А.Сахно, кладовщики И.О.Кузнецов  М.Сахно.
В госпитале в это время находились на лечении такие извес > ные люди, как проф. И. И .Толстой, историк А.В.Предтеченски
113
писатель А.И Пантелеев (Еремеев), поступившие с тяжелой формой алиментарной дистрофии и цинги. Каменный остров часто Подвергался авиабомбардировкам и артиллерийским обстрелам. Так, лысо в одну из ночей сюда попало 25 бомб и 2 артиллерийских снаряда большой разрушительной силы. А.И.Пантелеев впослед-,твии писал- “...был в госпитале зимой 1942 г., где умирал, оживал и ожил, где переливали мне кровь под вражескими бомбами (буквально)...”
Многие жители города поступали в госпиталь в крайне исто-шепном состоянии. Так, вспоминается молодой инженер, державший в руках половину ободранной кошки и требовавший, чтобы му ее немедленно зажарили. Его с трудом успокоили, накормили И определили на лечение.
Для того, чтобы сохранить тепло в помещениях, приходилось Носить воду из Невы (нередко по полвсдра - не хватало сил) и заполнять систему отопления, заготавливать дрова из разрушенных бомбами домов, разгружать разбитые снарядами баржи. Работникам госпиталя удалось даже сохранить ‘ зимний сад” с его исликолепными пальмами под потолок, которые позднее были Переданы в Ботанический сад.
Статистические данные по Ленинграду за этот период времени показали, что смертность в нашем госпитале была ниже, чем в Apvrnx лечебных учреждениях. На собрании больничного актива ял оглашен приказ Аенгорздравс тдела, в котором госпиталь отмечался как один из лучших, а коллектив его был награжден почетной грамотой.
В 1943 г госпиталь был переоборудован в дом отдыха 13-й Воздушной армии Ленинградского фронта. В нем отдыхали и ленились после ранений летчики А.Покрышев, П.Харитонов, С.Литаврин, А.Севастьянов, Г.Паршин, В.Шиманский и другие. В госпитале находились также во время создания своего известного Альбома-книги “Борьба за Ленинград” художники А.Яр-Кравчен-. о, В.Морозов и писатель Ь Бродянский. Книга была посвящена Ленинградским летчикам. Авторы рассказывали о некоторых эпизодах из жизни летчиков - защитников ленинградского неба.
Приведу один пример. Однажды в разговоре со мной летчик-истребитель В.Шиманский сказал (это было как раз перед его шправкой на фронт): “Я почему-то думаю, Мария Павловна, что мы встречаемся в последний раз”. Я хотела возразить, но была Остановлена нетерпеливым жестом. “В последний раз, - твердо повторил Шиманский, - но помните одно: живым меня враги не Возьмут. Немцам я радости не доставлю, долг выполню достойно”. Он играл в тот день на рояле, не переставая, пока за ним не
114
пришла машина. Попрощался с персоналом и уехал, оставив Я себе теплую память. Прошло несколько недель. Над Синявинск® ми болотами Шиманский протаранил своей горящей машиной вражеский самолет, подобно тому, как это сделали его однополчч не - Пантелеев и Сологубов.
27 января 1944 г. Ленинград был полностью освобожден <п блокады. Счастье переполняло души людей, гремел салют. Гла* врач Пластилина обняла стоящего рядом летчика и сказала: “С Л сибо вам - защитникам города, теперь наши дети могут идти | школу, не боясь обстрелов и бомбежек”.
Санаторию пришлось делать капитальный и косметически* ремонт здания. Устраивались субботники, сажались кусты, деревЛ цветы, убирали как свою территорию, так и всего Каменного Л трова.
Весной 1944 г. писатель Л.И.Пантелеев навестил госпиталь М 108 и выразил благодарность коллективу за помощь, оказапнД ему в тяжелое время блокады. После этого в газете “Комсомол® ская правда” 22 марта 1944 г. он писал о детях Ленинграда и, i частности, о двух девочках, живших во время войны на Камешки острове при госпитале, где их мамы-врачи были на казарменнв положении: “...Не знаю, получатся ли из них поэты, но обе они талантливы. Таня Пластилина учится в 7-м классе, ей 13 лет, Т;Л Семеновой - 11 лет, она в 5 классе. То, что в их порою неумелЛ и неуклюжих стихах - талантливое, вдохновенное, героическое 4 то это очевидно. Уверенностью в победе, несмотря ни на что, гордостью и непреклонностью Ленинградского духа веет от стих® творения Тани Семеновой накануне 25-летия Октябрьской ревл люции:
“Не загорятся лампы на улицах и площадях,
Не заиграют флаш на башнях и дверях.
И немец стараться будет нам праздник великий сорвать, I
И, может, тревоги будут, и будут зенитки стрелять!
Но знай же, немец проклятый, мы выстоим до конца!
Не дрогнут колени от страха, не дрогнут от страха сердца''
Стихи неловкие. Но сколько же в них неподдельной страсти сколько душевного величия в этом детском гневе, в этом безмер ном, из самых глубин сердца идущем презрении к врагу. Стихи написаны в ноябре 1942 г. Сейчас у нас 1944 г., март. Ленингря! отпраздновал великую победу. Осада снята, враг разгромлен. Но не кажется ли вам, что он разгромлен уже тогда, когда рука десяти» летнего ребенка выписывала каракулями эти железные клятвен» ные строки?!”
115
Софъя Александровна Юревич (Яковлева)
Меня берегла Смоленская Божья Матерь
Родилась я и жила до войны в Новгороде. 22 июня 1941 г. Меня разбудили ночью: “Срочно собирайтесь в военкомат. Вас ждет машина”. Так как я медик, военнообязанная (в 1939 г. окончила Новгородскую акушерскую школу), и решив, что это, наверное, Шкне-то учебные сборы, собрав самое необходимое в маленький 'П Моданчик, как была, в летнем сарафанчике и босоножках, попала, даже не попрощавшись с мамой. Так я, двадцатилет! ыя ^•вчонка, оказалась на Северо-Западном фронте, в одном из ар-Т||ллерийских полков.
Привезли меня в лес. Свой голубой сарафанчик и босоножки я тавила в кустиках, поменяв их на огромные кирзовые сапоги и Гимнастерку, плечи которой опускались мне до локтей. Назначили 'Меня командиром санитарного взвода (на фельдшерскую должность). Под моим началом - б санитаров-мужчин. И началась •ценная служба!
...Дороги войны вывели нас на Колпинское шоссе. Бой в районе Колпино был для меня последним. Взрывной волной подняло высоко в воздух и... Очнулась я уже в госпитале в Токсово. Видимо, спасла меня маленькая иконка Смоленской Божьей матери, Которой меня благословила женщина-беженка. Так я всю войну и прошла с ней в кармане. Она и сейчас висит у меня в изголовье.
Выписали меня из госпиталя в октябре 1941 г. недолеченную и , ухую. Направили в санитарное управление Ленинградского фронта Там решили по глухоте демобилизовать. Я в слезы: “Взяли Меня в армию здоровой. Куда же я, больная, пойду в чужом города, блокадном?” 14 решительно отказалась. Посовещавшись, меня И.пгравили во вновь открывавшийся эвакогоспиталь № 64 в районе станции Удельная, на проспекте Энгельса. Впервые иду по ули-lj.iM Ленинграда. Народ озабоченный, много военных. Во время Налетов меня затаскивают в бомбоубежище, ведь я не слышу сигналов воздушной тревоги. Вопросы задавала письменно
Вот и нужный адрес, бывшая школа. Кругом парты, разбросаны тетради, учебники. Много пыли и песка, осыпавшаяся штука-|урка. Поднялась на второй этаж, вошла в класс, села за парту. Вспомнилась своя, такая недавняя школа. Очнулась от прикосновения чей-то руки. Оборачиваюсь. Человек в военной форме, начальник госпиталя, что-то спрашивает. Я волнуюсь, пишу ему от-
116
117
вет на бумаге, показываю предписание. Но глухие ему не нужпи Я кричу изо всех сил, что отсюда никуда не уйду. Начальник дит. Подбираю школьную тетрадь и пишу, что мне необходима для операционной.
Вернулся начальник госпиталя, а с ним высокий худощавкн старик в форме, которая сидела на нем как влитая, в ярко пази щенных хромовых сапогах. Лицо хмурое, худое. Маленькие тлаД стального цвета строго смотрели на меня из-под седых бровй Рот тонкий, сжатый, неулыбчивый. Мельком взглянул на мои я писи, что-то сказал начальнику и пишет мне: “Военврач 2-го рай га Бирюков Михаил Степанович - хирург. Будете работать со мнгч. Как мне потом объяснили, он начальнику сказал: “Дело свое oitl знает, а разговаривать на работе я не люблю”. Так я и осталаск > этом госпитале в должности операционной сестры до июля 1944 I
Медработников еще почти не было. Я выбрала для one раци I ной два самых чистых и светлых класса, сделала надписи Выташ ла в коридор парты, все намыла. Притащила длинные етолы 4 перевязок. Михаил Степанович писал мне, что надо делят: СтД приходить медсестры с курсов. Они прислушивались ко мне, । В как я уже с опытом работы Медперсонал был на каза^менн • положении.
Палатные сестры, санитарки и я спали в подвале госпит I ' Наконец, все закончено. Оказывается, уже двое суток я не выходи-прямо на полу, положив под голову вещевые мешки и укрывший шинелями или пальто. Ночью, если кто-то просыпался по ну I I пока добирался до двери, мог и “помочить” кого-нибудь моче I пузырь ослаб от голода и холода, а воды пили мы очень мнД Врачи жили отдельно, в домах у местных жителей, поблизостиД госпиталя.
Раненые поступали в госпиталь с Ладоги, с Невского пятаД Их доставляли по железной дороги на станцию Удельная, вытру жали в вокзальный павильон и на перрон. Я их сортировала ко везти в первую очередь, кого во вторую, а кто и сам дойдет В госпиталя, в полукилометре от станции. Погрузив очереднике и • госпитальную машину-фургон, выкрашенную в темно- зеленый ц В с красным крестом и приспособленную для перевозки ранены» I два яруса (одни носилки подвешивали на цепи, другие ставили ю пол), я возвращалась с первым рейсом в госпиталь. НачиналД обработка раненых. Я шла в операционную готовиться к опеД циям. В госпитале раненым оказывались основные виды спец , лизированной помощи. Тех, у кого дела шли на поправку, Д правляли в батальон для выздоравливающих, где им выдав I • дополнительный паек для восстановления сил. Тех, кому п;Д стояло длительное лечение, или кто оставался инвалидом - Д правляли на Болышто землю.
Оперировали сутками, не отходя от стола. Первые дни моД
|L«|ькие сестрички с 2-3-месячных курсов, малоопытные, терялись, I |ц знали, как остановить открывшееся кровотечение Бегали ко пне за советами Помню такая история была с Тосей Морозовой. [Ампутировали ногу Михаил Степанович пилил кость, а ей прика-л держать ногу. Она со страхом вцепилась в нее, а когда нога |1ла отсечена, то упала вместе с ней в обморок. Сунули ей ватку I I нашатырным спиртом под нос. Очухалась, а ногу не отпускает. пн< и понесла ее в морг, вся белая и молчаливая.
Михаил Степанович больше молчит, и я довольна этим, а он июлей мной: без слов очень хорошо понимаю его. Однако, я 1*|епь устаю, но не от работы, а от постоянного напряжения вни-йиция, ибо слежу за работой хирурга. Надо “угадать” и вовремя п< дать нужный инструмент, быстро вдеть шелк в хирургические И|ЛЫ, фиксировать их в иглодержателе и т.д. Но вот, кажется, все »работаны, все перевязаны, последнего раненого уносят со стола. Михаил Степанович очень бледен, устало снимает маску, обтирает Мгное лицо и, качаясь, выходит из операционной. Я устало опустись на стул: звенит в голове, красные и желтые круги плывут I 1>ед глазами, хочется лечь и заснуть. Но сколько еще работы! В ll>^paциoннoй - хаос. С двумя санитарками принимаемся за убор-[ ку Подготавливаю материал, стерилизую белье и инструмент. Вот,
U из операционной. Спать! Спать!
С наступлением холодов мы стали подыскивать себе жилье в ыустевших вокруг госпиталя домах. Мы подружились с медсест-|юи Людмилой Петровной Лазаревой (теперь Тропилло) и поселились с ней в одном из таких домов в маленькой комнатке. В ней 11>-чка. Повесили сшитые Люсей из бинтов занавески, покрашенные риванолом в желтый цвет. Она вообще была большая масте-.ща по части создания уюта. Летчики с аэродрома подарили нам Ьчьшую медвежью шкуру. Мы положили ее перед печкой. После модного подвала эта комната показалась нам раем. Топили печку разным хламом, кипятили воду. К нам стали заглядывать гости. 1,н ижи вались до полуночи с воспоминаниями о мирной жизни. 11 только гул самолетов и разрывов напоминали о войне.
Как-то к нам на огонек пришел начальник госпиталя Александр Владимирович Лившиц. Принес охапку дров, расположился На пкуре у печки и рассказывал, как его сын Вовка целыми днями, дпже в туалете писал стихи
В один из таких вечеров познакомилась с политруком Александром Михайловичем Юревичем, начальником клуба нашего госпиталя. В день начала войны он защитил диплом по акустике в Ленинградском институте киноинженеров. Белорус из Минска стал инженером-электриком. На фронт пошел добровольцем С июня цо декабрь 1942 г. находился на учебе в Осиновой Роще. Получив
118
звание техника-лейтенанта инженерных войск, стал начальник! звуковещательной станции. Участвовал в прорыве блокады. В ма 1943 г. мы с ним зарегистрировали брак. В августе того же года,1 был ранен в живот, лежал в нашем госпитале. В ноябре у «а родилась дочь Татьяна.
2-го ноября до глубокой ночи была на операциях. К концу д| пол становился скользким от крови и воды. Я поскользнулась, уп| ла. Михаил Степанович поднял меня, уложил на топчан и нос! шал живот - не убила ли ребенка. “А то, - говорит, - Юревич мм не простит!” Отпустили меня домой. А в час ночи начались схв.и ки. Приплелась опять в госпиталь. Михаил Степанович предложи рожать здесь, но я наотрез отказалась.
Разбудили шофера Сашу Лукина, и на госпитальной машине IM везли меня в ближайший роддом, что в Педиатрическом институт Сопровождавшая меня врач-хирург Аида Петровна Гусева (дочь iM бетского врача Бадмаева) мучилась от язвенных болей и с грелки скрючившись, сидела со мной в машине. Санитары открыли двери машины и под руки повели корчившуюся от болей Аиду Петровну приемный покой, приняв ее за роженицу, а я иду следом и смек>|
Осмотрели меня, сказали, раз первородящая, то не скоро ецр и оставили на столе в родилке. Ночь лежу одна. Под утро начал сильный артобстрел. Били, видимо, по железнодорожному моса рядом с институтом потому, что снаряды ложились совсем ряда с корпусом. Я соскакивала со стола и прижималась к печке, пря живот. И так всю ночь...
Утром, в 10 часов я в одиночестве родила. Лежу и слышу бал витый голос моего ребенка. Зову кого-нибудь - не отзывают! видимо, все в бомбоубежище. Чтобы как-то привлечь к себе вл мание, толкаю ногой штатив с капельницей. На звон разбитое стекла прибежала сестра, позвала врача. Забрали ребенка, обрат тали меня. А когда принесли мне его кормить, говорят: “Смотр! те, какая хорошая девочка у Вас родилась. Со звездочкой во лй беленькая”. Я не поверила, ведь слышала, как плакал басом ма! чик - я так ждала сына.
Саша остался очень доволен дочкой и писал мне: "Спасибо j дочку, а кончится война, рожай себе мальчиков, каких хочешь 1 черненьких, и рыженьких, и в крапинку”. И назвал ее в чел своей матери Татьяной. Сам же ее зарегистрировал. Саша устя ился после ранения в мастерские по ремонту радиоаппаратур! располагавшиеся на территории Петропавловской крепости. Оче! любил нянчиться с дочкой, купал ее сам.
У нас лежали раненые сестрички из соседнего госпиталя. О<: мне сшили из голубого парашютного шелка, подаренного летч! ками с аэродрома “Сосновка”, пеленки, чепчики, распашони ватное одеяльце - приданое оказалось богатым.
119
[ Вскоре я пришла в операционную, приступила к работе. Дочка In ia рядом, спала в кресле перевязочной, которое я придвигала к инке. Приду кормить, а девчонки нет - опять утащили раненые, йпгу по палатам, вижу, несет ее кто-нибудь на руках, а другой творит: “Иван, хватит, ты уже давно носишь, дай мне”. Скучали
ИИ по своим, оставленным где-то детям.
Весной я выставляла коляску (нашли где-то ведь плетеную аляску на высоких колесах) под тополя во дворе госпиталя. Ужасно Иг любила прятать ее в бомбоубежище, вдруг засыплет. Так и р ела она у меня под тополями.
Летом 1944 г. госпиталь двинулся с армией в Выборг, а я оста-.  > в Ленинграде с маленькой дочуркой. ЗО-го октября муж по-HilA в госпиталь с частичной непроходимостью кишечника из-за । щечного процесса после ранения 43-го года. По чьей-то халатно-.w, из-за несвоевременной операции он 14 ноября 1944 г скон-iii лея. Такая нелепость: мы спасли его от смерти после тяжелого (мнения, а кто-то так глупо не уберег его. Как будто чувствовал он •М'Ю раннюю кончину, подарив мне дочку. Меня же и дочку хранила Смоленская Божья Мать.
Нина Викторовна Рыбина
Уродливые гримасы блокадного бытия
В мае 1941 г. мы выехали с семьей на дачу на станцию Дибу-И>4 Муж собирался в отпуск с 23 июня, и в воскресенье мы с (другой сидели и терялись в догадках, почему задержались наши ьужья. Вдруг по радио сообщили, что фашистская Германия без <ч.явления войны напала на нашу страну. К вечеру приехал муж Подруги и увез свою семью в Ленинград. Я осталась с сыном ждать «ужа.
, Фашистские самолеты ночью прорвались до Дибунов и начали ирасывать бомбы на поляну недалеко от дачи. У нас на террасе «кнели стекла, осколки летели во все стороны, окна в комнате । 'крылись, дом качало. Закрывала спящего сына своим телом и 'мялась, чтобы он не проснулся Над поляной завязался воздушный бой. Когда все стихло, я стала одеялами завешивать окна, так *цс было холодно. Увидела, что громадные березы валяются на •мле, а на поляне дымятся большие воронки. Моя хозяйка плака-
, у нее была убита коза.
От Дибунов до Ленинграда мы с мужем ехали на грузовой
120
машине. В сторону Выборга уже шли наши войска в полном вом снаряжении. Когда муж уходил на фронт, мое сердце гово|К ло мне, что эта разлука будет навсегда.
В первую блокадную зиму я работала в Ленинграде в 8' хирургическом госпитале медицинской сестрой. Однажды, на только я возвратилась с дежурства домой, началась воздушная м вога. В бомбоубежище кое-где горели коптилки, мы с сыном ин брались в дальний угол и уселись на скамейку. После отбоя вы him во двор. Около дружинницы стояли несколько женщин. Она р» сказывала, что во время тревоги поймали ракетчика. Он под..л» сигналы через лестничное окно четвертого этажа нашего дол* Когда стало ясно, что его обнаружили, он бросился на чердак. И крыше дежурила команда по борьбе с зажигалками, которая ели задержала. Оказалось, что он проживал в нашем доме. Вызвали милиция произвела у него на квартире обыск, обнаружили Л кроватью тайник с ракетами, а также списки всех коммунисту их семей нашего дома. Милиция увела его.
Уходя на работу я оставляла сына у соседки-старушки. В о । * дине февраля соседка умерла от голода. Пришлось сына брату собой на работу. Потом он ослаб, ходить далеко ему было труди» и я стала оставлять его одного в пустой холодной квартире.  топлю в комнате печурку, уложу его в постель, закутаю потепл- Л ухожу. Возвращаясь с дежурства, всегда очень торопилась.
В конце февраля 1942 г., подойдя к дому, я увидела, что | стороны улицы Жуковского выбиты все стекла, двери распахнут, некоторые сорваны с петель. В дом попал снаряд и разворотил  стену. Я бросилась в свою квартиру и стала звать и искать сыы “Вова! Вова!”. Он не отзывался. Наконец нашла его, забившегв в углу под кроватью. Полуживого схватила его, стала отогреви своим дыханием. Увидев, что дверь в кладовку цела, уложила гу. закутанного в одеяло, одетого в пальто сына. Нагрела кипят» покормила его. Наутро пришли девушки из МПВО, помогли оЯ вить вместо стекол фанеру и закрепить двери.
...В конце марта 1942 г. произошел со мной такой случа . ' булочной на углу Некрасова и Маяковского продавщица выре( из карточек талоны на меня и на сына, взвесила хлеб, подала И вдруг стоявший сзади мужчина выхватывает у меня из рук X и весь засовывает себе в рот. Упал тут же в булочной на i давится и ест. Сам страшный, глаза от голода безумные, каки( стеклянные. Женщины, стоявшие в очереди, зашумели, но пом мне ничем не смогли, так как сами были слабые.
Расстроенная я пришла домой. Сын смотрит на меня болы ми глазами, видит, что хлеба нет, глаза его наполнились слеза но есть не просит. Я ему ничего не сказала, схватила брюки м и побежала на рынок, в надежде обменять их на хлеб. Поди.
121
»> мне мужчина и спрашивает: “На что меняешь брюки?” Я отвечаю: ‘ На хлеб”. Он дает мне хлеб, говорит, что килограмм. 1’идостная схватила хлеб, сунула его за пазуху. В этот момент под-идит к нам патруль, забирает меня и мужчину и ведет в пикет.
Пока дошла до нас очередь, этот мужчина вынимал из-под потника куски хлеба и ел, а окружающие с завистью глядели на Него. Увидев это, милиционер сказал: “Ничего, весь не съешь”. Подошла наша очередь. У него спросили, где он работает, обыскали, нашли под ватником несколько буханок хлеба. При взвешивании моего хлеба оказалось всего лишь семьсот граммов. Так что меня он обманул. Спросили, что я возьму назад: брюки или хлеб. И ответила: “Только хлеб.” Мне довесили хлеба до килограмма и отдали.
Увидев у меня много хлеба, сын очень обрадовался и сказал: "Ты, мамочка, разрежь его на маленькие кусочки, и будем есть Ко помаленьку. ’ Я так и сделала. Мы с ним поели и легли спать. Цо спать не могли, “хлеб не давал”, подремлем минут 20-25 и ||росыпаемся. Сын спрашивает: “Мамочка, ты спишь?” - “Нет, Сынок.” - “Давай, съедим еще по кусочку.” Так продолжалось до ггх пор, пока не съели весь хлеб.
В марте мы пошли с сыном к родственникам. С большим трудом добрались до проспекта Села Смоленского, д. 14 (теперь проспект Обуховской Обороны). Мне сразу бросилось в глаза, что на (Толе лежат две мясные котлеты, но никто к ним не притрагивается. Я удивленно спрашиваю: “Откуда у вас котлеты и почему вы ИК не едите?” Отвечают: “Соседи на кухне мололи мясо и жарили котлеты, они и угостили, мы не едим их потому, что очень подозрительно показалось, откуда у них мясо. А вчера у них умерла Ьибушка.” Утром, когда мы собирались уходить домой, на кухню Кишел плачущий мальчик, сын соседей, и говорит: “Мама и папа умерли. Когда бабушка умерла, они отрубили у нее мясо и сделали Котлеты и ели их, а я не ел. Я буду жить?” Мы его успокоили.
Прийдя домой, увидели во дворе женщину, одетую по-блокад-Иому - в ватнике и ватных брюках, на голове - черный шерстяной Платок, на ногах валенки с галошами. В каждой руке она держала tlo большой булке. Размахивая ими, она говорила: “Женщины, я пришла к вам из города Пушкина. Что вы здесь голодаете, идемте мной в Пушкин. Я проведу вас туда. Там есть все продукты и Лаже белые, вот такие, булки.” Она подняла над головой обе бул-ки. Какая-то женщина сказала: “Да там ведь немцы.” Она ответили: “Немцев бояться нечего. Город им не нужен. Они говорят, что Ленинград будет международным городом. Женщины, берите своих детей и идите за мной. По дороге захватим всех, кто не хочет Дольше голодать.” Сперва все слушали ее внимательно, жадными
122
глазами глядели на белые булки. Но когда несколько женщин з»< кричали, что там немцы, все очнулись: “Никуда мы не пойдем i немцев в Ленинград не пустим.” Стали бить ее кулаками и тем] что у них было в руках. У многих были кувшинчики, видно, собра лись за водой. Теперь все это обрушилось на нее. Получилась бол* шая свалка, некоторые падали, не могли подняться, но не сдавм лись, хватали ее за ноги, пытались ее свалить. Кто-то догадай позвать милицию. Пришли и увели ее.
Прошло много времени. Дети мои выросли и выучились, стали инженерами. Появились внуки и внучки. Однажды летом 1973 Г пришел ко мне старший сын и говорит: “Мамочка, я xopoiud помню, когда мы были маленькими, ты нам рассказывала, как тМ воевала на Неве. На днях я с товарищами поехал на двух катере на Ладогу половить рыбу. Погода стояла чудесная, ни облачке Когда мы стали подходить к Ивановским порогам, внезапна поднялся ураган. Налетел ветер-вихрь. По Неве заходили таке волны, что они перекатывались через наши катера. Это нас напу' гало, и мы быстро причалили к левому берегу Невы, выскочили III его отлогую часть и затащили свои катера. Начал накрапыват! дождь. Товарищи стали натягивать брезентовую палатку. Бысг|»' надвигалась темнота. Я еще никогда не видел такого. Нева бым грозной, черной, по ней играючи ходили гигантские волны. От катились, налетая на левый берег, и разбивались о камни, откати вались назад.
Прошло не более 10-15 минут. Туча пронеслась на юго-запаД Стало светлеть. Небо стало серым, скоро разорвалось на клочьД которые спешили уйти вслед за тучей. Уже местами просвечивая солнышко. Я взглянул на Неву, по ней ходили большие волн® Ясно было видно, что гнев ее прошел, и она успокаивается. 1 черной она превратилась в серую. Нева отхлынула от левого бер га. Эта полоса была вся усеяна человеческими костями, черепам ржавыми автоматами, дисками от ручных пулеметов и автомат, неразорвавшимися снарядами. Недалеко от меня лежала каска, нее глядел белый череп, перетянутый ремешком у подбородка.
У меня по телу заходили мурашки, чувствую, что на гола зашевелились волосы. Стало очень жутко, не по себе. Я пошел палатку, позвал товарищей: “Посмотрите, что делается!” Они, упи дев все, ужаснулись. Я рассказал им о боях на Неве, все, что п мнил из твоих рассказов”.
123
Елизавета Михайловна Бъглинкина
Так мы воевали с инфекциями
С момента объявления войны наша инфекционная клиника Под руководством Заслуженного деятеля науки проф. Н.И.Рагозы । 22 июня по 18 октября 1941 г. в корне перестроила свою работу. Количество коек было увеличено на 35%, еще 20 коек оставлено в резерве; позже выделили отделение для выздоравливающих На 17 коек. Эвакуировать тяжелобольных во время тревоги было Некуда. Лишь в последующем для этих целей был выделен подвал анатомического корпуса, в двухстах метрах от клиники. С большим трудом удалось привести его в относительно надлежащий иид. Три отсека этого помещения использовались для больных Ьрюшным и сыпным тифом, малярией, тяжелой дизентерией, а Один отсек отвели под паротитных больных. Во избежание переноса воздушно-капельной инфекции последний простынями был Полностью отделен от остального помещения. На границах всех Помещений были размещены тазы с дезрастворами, посуда. Все Принадлежности ухода были строго закреплены за отсеками. Проходилась тщательная текущая дезинфекция. Так удалось избежать Хпутригоспитального заражения.
После эвакуации в Самарканд Военно-медицинской академии х октябре 1941 г. на базе клинического военного госпиталя был оформлен фронтовой эвакогоспиталь № 87 на 800 коек. Главным шидемиологом Ленфронта был назначен проф. С.В.Висковский, консультантом инфекционного госпиталя - проф. Н.Л. Рудницкий. Возглавил этот госпиталь военврач 1-го ранга Л.И.Щеголев.
Условия работы в госпитале были очень тяжелыми. Наш район подвергался систематическим воздушным налетам и артобстрелам. От больших разрушений и жертв нас спасали толстые, почти метровые стены.
Освещением служили коптилки-самоделки, горевшие на касторке и рыбьем жире. При обходах пользовались лучинами. Воду привозили с Невы на санках медицинские работники, им помогали выздоравливавшие больные. И это - на 1000 больных и обслуживающий персонал! Воду выдавали по порциям. Больные прини-м:глись без санитарной обработки, лабораторные анализы не проходились, и больные выписывались с клиническим диагнозом Росла смертность.
124
Поддержание санитарно-гигиенического режима требоваД особых усилий, недостатки его сказывались на обслуживании болМ ных. Имели место случаи вшивости, которые, однако, удавалоЯ быстро ликвидировать.
На течении инфекционных заболеваний крайне неблагоприятна отражалось неполноценное питание. Несмотря на то, что больны сами готовили из еловых веток хвойный настой с добавление-соляной кислоты и каждый из них получал его по стакану в деп», случаи цинги нарастали.
Раздача пищи вызывала значительную нервозность среди боль, ных. Некоторые больные питались только баландой, свои же пай ки, рассчитанные на поддержание жизни, продавали, копя де!» ги, а сами умирали.
Резкий дефицит всех медикаментов или их отсутствие заставляли врачей назначать сульфаниламидные препараты только по жи> ненным показаниям в дозе не более грамма на курс лечения. Об о но использовали марганцовку, карболен, березовый деготь. В мар те 1942 г. стали применять с хорошим эффектом переливани> консервированной крови и плазмы малыми дозами.
Весной 1942 г. командование госпиталя добилось восстановлю ния водопровода и канализации. Организовали баню и прачеч ную, обязательную санитарную обработку больных.
Осенью работа нашего госпиталя осложнилась в связи с повм шением заболеваемости в воинских частях, стало больше посту» пать больных и раненых одновременно. В одном из лечебных кор пусов было создано под моим руководством дополнительное, и» фекционно-хирургическое отделение на 150-200 коек.
Больные поступали круглосуточно и требовали срочного хирур» гического вмешательства и иногда непростой диагностики. Опв рировали также круглосуточно, иногда при свете “летучей мышц" В очень трудных случаях мы получали консультации по телефоЛ В экстренных ситуациях операции проводились ведущим хирур гом фронтового эвакогоспиталя И.С.Колесниковым.
Когда в 1943 г. была прорвана блокада и построена железии дорога, соединившая блокированный Ленинград с Большой зеМ> лей, войска с голодного пайка были переведены на нормально питание, и случаи дистрофической диарреи (поносов) прекрат» лись. Таким образом, было доказано, что кишечные заболевайф среди войск Ленфронта не являются отражением истинной эц* демической ситуации, а являются следствием дистрофии. Эти точки зрения придерживался главный эпидемиолог Ленфроия проф. С.В.Висковский. Улучшилось снабжение госпиталя медим ментами, больные стали получать витамины. В декабре в пиа стали применять казеин и гематоген, а также сырые дрож« проросший горох и др. Появились так называемые “сталински
f*125 райки”, которые выдавались по назначению врача тяжелобольным. В строй возвращались 85-90% больных.
Никто из врачей, медицинских сестер и нянечек никогда не Говорил о том, что очень тяжело. Падали от усталости, но выполняли свой долг. Случаев невыхода на работу или опозданий не было.
За весь период блокады на территорию госпиталя упало 36 тгиллерийских снарядов, 4 фугасные бомбы и большое количество зажигательных бомб.
Ольга Леонтьевна Петровичева (Судакова) Марина Евгеньевна Чумакова Антонина Борисовна Сапегина Надежда Алексеевна Егорова (Королева), Елена Павловна Платунова (Штейнберг)
Многому учились на ходу
Наш госпиталь № 91 МПВО действовал с 5 августа 1941 г. по мая 1944 г. Большую часть этого времени, а именно с февраля 1942 г. и до расформирования, главным врачом был Михаил Андреевич Петров-Маслаков (впоследствии член-корреспондент АМН СССР). Из других руководителей особенно запомнились доктора Л В.Дунье и В.И.Трефилов, а также завхоз С.И.Овчинников. Среди палатных врачей преобладали досрочные (в связи с войной) выпускники мединститутов. Медсестрами были вчерашние студентки разных вузов. Некоторые прошли обучение уже в октябре-декабре 1941 г. Госпиталь № 91 был размещен в 4-этажном здании школы на улице Маяковского, 26, в центре города.
Сначала госпиталь предназначался для лечения пострадавших па строительстве оборонных сооружений. Но уже в сентябре 1941 Г., когда начались бомбежки, и военные действия подступили к южной окраине города, к нам стали привозить бойцов с передовой. Порой раненых было так много, что носилками и топчанами оказывались заняты даже лестничные площадки.
Всему персоналу госпиталя пришлось на ходу осваивать приемы оказания первой помощи и ухода за ранеными, а новоиспеченным врачам и медсестрам - технику переливания крови, дачи Наркоза, ассистирования хирургу. Случались дни, когда воздушную тревогу в нашем, Дзержинском, районе объявляли более десятка раз, а обстрелы длились по несколько часов. Однажды « наряд разорвался во дворе госпиталя, от чего вылетели стекла
126
окон первых двух этажей, а другой раз снаряд пробил стену пал ты на четвертом этаже.
В первые дни осады города многие раненые вели себя очс беспокойно, требовали перенести их в бомбоубежище. Но на госпиталь бомбоубежища не имел, и нам ничего другого не oci валось, как только поскорее самим привыкнуть к этой обстанов и научиться хоть как-то успокаивать больных.
В разгар зимы 1941/42 гг. состав доставляемых в госпит| больных резко изменился, - среди них стали преобладать ист щенные голодом. Численность, например, на третьем отделен^ располагавшем 90 койками, достигала 130-140 человек. Откуда-1 привезли дополнительные кровати и матрацы, но других постел ных принадлежностей не хватало. Самая острая нужда была одеялах. Той, первой, блокадной, лютой зимой в палатах бы холодно, особенно по ночам. Дело в том, что госпиталь отапл вался небольшими железными печурками, которые дают теп только пока в них огонь. Но оставлять времянку на ночь опася палат на отделении - шесть, а дежурят в ночь всего двое - мед< стра и санитарка. Поэтому стали принимать больных в тепд| одежде и с одеялами.
И в госпитале начался педикулез!... Скольких сил всем н: стоила борьба с ним! Чуть ли не ежедневно осматривали всех бод ных, после чего многих приходилось стричь наголо и выбривав Во дворе установили огромный металлический шкаф со времянк внутри. Когда дрова в ней прогорали, шкаф заполняли матрацал и одеждой, - все это “жарилось” в горячем воздухе. С наступлен ем теплых дней для каждой из палат поочередно мы стали устр ивать санитарный день: хлоркой мыли пол и кровати, а саМ1 больных спускали в приемный покой, где были ванные и горяч вода из титана. Однако большинство больных из-за истощения | могли ходить, поэтому санитаркам и сестрам приходилось пер носить их на себе.
Принимая поступающих в стационар, медперсонал обязан 61 проводить их санобработку. В этой связи на всю жизнь запо< нился нам такой трагический случай. В феврале 1942 г. ночью какого-то завода доставили группу мальчишек-ремесленников. 01 были невероятно изможденны. Их черная форменная одежда к шела насекомыми. Как полагалось, дежурный врач распорядил вымыть ребят. В ванне они, казалось, блаженствовали, глаза 1 оживали... Но вдруг, сначала один, а потом и другой как-то обмяк на наших руках, и через несколько секунд жизнь их оборвала Молоденькая медсестра и санитарка, мывшие ребят, разревели от страха и отчаяния. На этом беда не закончилась: все мальчик которые выдержали ванную процедуру и были уложены в палат! К утру тоже скончались.
127
Главное, что получал истощенный человек в стационаре, это -•‘изерное, но регулярное горячее питание, относительное тепло в I глатах и заботливый, хотя и самый элементарный, уход. Дома и и общежитиях ничего этого не было.
Но медикаментов в госпиталях МПВО было чрезвычайно мало. И I ^ердечных средств запомнилась настойка адониса, да кофеин и чфара для инъекций. При дистрофическом гемоколите не было каза в растворе марганцовки и лишь иногда поступал висмут. И I обеззараживающих средств в хирургии применялся, в основном, риванол. С цингой, особенно проявившейся весной 1942 г., И ггались бороться с помощью настоя хвои, а препараты витаминов стали поступать к осени 1943 г. В случае легочных заболеваний ставили банки. Делалось это так. Кусочек газеты поджигали | над “коптилкой” и очень быстро бросали в банку, которую сразу I же опрокидывали на тело больного. Ожогов никогда не было, ибо 1>умажка в банке моментально гасла, а воздух в ней оставался до-таточно разряженным, и банка присасывалась к телу. В апреле-!Мае 1942 г. у некоторых больных дистрофией стал возникать ас-||ит. Врачи тут же в палате с помощью троакара выпускали напившуюся в брюшной полость жидкость в подставленное ведро. Иногда оно не вмещало всего содержимого.
С большой горечью приходится признать, что в первую бло- 1дную зиму многие доставленные к нам пациенты с дистрофией так и не выжили. В разгар весны 1942 г. гибель больных участилась. Случались дни, когда на одном только третьем отделении Приходилось оформлять 10-15 смертей, то есть умирал каждый десятый. Приближающееся лето позволило, однако, решить некоторые тяжелые проблемы. Прежде всего дружинницы спецотряда МПВО, одетые в защитные комбинезоны и противогазы, перевезли из морга трупы умерших за зиму на Пискаревское к ладбище.
Конечно, когда город согрело летнее солнце, оставшиеся в живых ленинградцы начали постепенно набираться ешь Так и наши  ,льные: они зашевелились, начали вставать с постели и даже ходить. Им уже не требовались подкладные судна, ни надувные круги, которые успешно помогали нам бороться с пролежнями у тяжелых больных. Откуда-то (до сих пор удивляемся!) в госпиталь •оставили много белил. Ведь медперсонал, улучив свободные пол-члса-час, принимался белить аптечные шкафчики, кровати и тум-почки, что, наверное, оказалось неплохой дезинфекцией.
При подготовке к очередной зиме в палатах летом были сло-кены кирпичные печки (среди больных нашелся такой умелец). Молодые и не очень молодые сотрудницы поочередно отправлялись па заготовку дров для госпиталя. Нашими стараниями были разобраны два двухэтажных бревенчатых дома на окраине города. I 'ачинали работу всегда с кровли. Те, кто поеме \ее, забирались на
128
крышу, и ломом отдирали листовое железо от стропил. Пот( стропила перепиливали и на один из верхних углов сруба накида вали трос. Все спускались на землю и, ухватившись за трос в.» миром, отрывали угол или даже стену дома, - как хватало сил.
После прорыва блокады в январе 1943 г. общая обстановка городе, а следовательно и в нашем госпитале, начала смягчав I Но опасности продолжали подстерегать каждого, так как артоя релы Ленинграда еще более усилились. За время блокады колле тив госпиталя понес немалые потери. Первыми от прямого пои Дания снаряда погибли трое из руководства, в их числе и секи тарь парторганизации Пятницкая. Медсестра Шура Бойцова,  ропясь на дежурство, попала под артобстрел, и ей оторвало стой Но, едва оправившись, на костылях она снова приступила к раб те. Не забыть и трагическую судьбу Лидии Генриховны Гефтинг дочери известнейшего проф. Г.И.Турнера. Она погибла у себя до» во время взрыва обычной коптилки”. На работе в госпитале щ была для нас, молодых и неопытных, примером отношения к бод ному человеку. Всем нам было очень трудно в те времена. Как все ленинградцы получали свой блокадный паек, дежурили по во душной тревоге на чердаках и крышах, чтобы вовремя предотгр тить пожар от зажигательных бомб, зимой мерзли, а весной с к лывали лед на улицах.
Теперь, оглядываясь на прожитое в родном нам госпитале 1 91, мы понимаем, как велика была заслуга руководивших нами обучавших нас людей старшего поколения. В условиях военно положения, острой нехватки квалифицированных кадров, при бол чем скудном наборе медикаментов они сумели создать лечебна учреждение, которое спасло жизнь нескольким сотням ленинпя цев. В частности, нельзя не отметить, что за весь период работ госпиталя в нем не было не одного случая вспышки какой-лиС инфекции или пищевого отравления.
Оксана Владимировна Малъченко
Два эпизода
Начало войны для меня совпало с окончанием выпускных к заменов в средней школе. Мальчики нашего класса всеми правд! ми и неправдами старались записаться в ополчение. Необученш, и почти безоружных, их отправили на фронт, где они почти ь погибли. Девочки пошли на краткосрочные курсы медицине^ сестер и были распределены по различным госпиталям.
Информация о военных действиях в город почти не поступал Наиболее достоверные сведения получали от раненых, иногдл
f
129
(•ольшим опозданием. Косвенные данные, весьма приблизительные, можно было получить, исходя из количества выдаваемых продуктов: уменьшение норм хлеба по карточкам расценивалось как потеря каких-то наших позиций, а объявление о выдаче дополнительных продуктов - как победа. Так, несколько дней подряд мы Шили с мыслью “Тихвин отдали”, затем “Тихвин отбили”. Это Продолжалось несколько раз.
В наш 96-й эвакогоспиталь с осени стали поступать раненые пленные немцы. С одним из них у нас завязался длительный спор об •►ходе войны. Немец, молодой, веселый парень доказывал нам, что русская армия плохо вооружена, и против их автоматов наши вин-уовки напоминают детские игрушки. Мы и сами видели плохо во-и|»уженных не только ополченцев, но и армейцев, однако слышать «то от пленного немца было обидно. В доказательство своей объек-мпности немец сказал, что наша маскировка лучше, чем у немцев, »м ввел нас в некоторое замешательство. Разъясняя свое наблюдение, немец сказал, что был ранен и попал в плен именно из-за хоро-ню поставленной у нас маскировки. Он был послан в разведку на 11улковской высоте для выяснения, когда у русских обеденный перерыв. Просидев в засаде двое суток, он так и не смог определить этого Времени, русские вообще не обедали, а что-то жевали на ходу. Эго Глубокомысленное рассуждение, что так не может быть и что это <Ыло настолько неправдоподобно, что он не мог этому поверить -। шли немцы обедали в час дня, и в это время прекращалась всякая риЬота: самолеты не вылетали, обстрелы прекращались. Этим мы с цехом пользовались для передвижения по улицам города.
К середине зимы 1941/42 года жизнь госпиталя стала меняться . раненых поступало все меньше и меньше, свободные палаты >гпли заполняться голодающим гражданским населением. Медицинская помощь была ограничена из-за скудости медикаментов и голодного пайка госпиталей. Тяжелее всего приходилось семейным - они не просто голодали, но и еще старались что-то прине- ги домой детям и мужьям.
Рассказы о жизни и работе медицинского персонала госпита-«Й почему-то сосредоточены на трудностях работы медицинских тестер и врачей и никто, обычно, не вспоминает о работе инструкторов-методистов по лечебной физкультуре. Ими, как правило, работали студенты и преподаватели Института физкультуры нм.Лесгафта, а также спортсмены. Они особенно страдали от голода, так как их труд был связан с большой энергозатратой. Раненые с повреждением костей и суставов, кроме хирургического чения, требовали скрупулезных каждодневных упражнений и массажа. инструктору лечебной физкультуры приходилось не только I дмому сгибать и разгибать тугоподвижные суставы, но и таскать раненых на себе.
130
131
Инструктор-методист АФК З.Г.Клочкова, заслуженный мает.fl I ли те/ >рта, неоднократная чемпионка Советского Союза по теннису I Наши
спорта, ботала в эвакогоспиталях №№ 1012 и 51. Не жалея сил, еле дв от недоедания, она вернула в строй свыше тысячи раненых бой
Работа на пределе человеческих возможностей во время во была настолько обыденной, что назвать ее героической тогда кому не приходило в голову. Однажды, возвращаясь домой из питаля, Зинаида Георгиевна упала без чувств в сугроб, поднять I уже не смогла, ею овладело полное безразличие. Наверное, ош так бы и замерзла, но какой-то проходящий мимо военный подн •» ее и отнес в первую попавшуюся открытую квартиру, где о<н очнулась. Ее напоили кипятком и проводили до дому.
После окончания войны Зинаида Георгиевна еще долго защи щала честь Ленинграда на Всесоюзных соревнованиях, работам тренером, воспитала несколько мастеров спорта и много пер<и> разрядников.
Бальбина Наумовна Коган-Филиппова
В армейском госпитале
83-й госпиталь 42-й армии Ленинградского фронта был сфЛ мирован в конце 1941 г. и просуществовал всего несколько месяце Перед госпиталем была поставлена задача: вернуть в строй о»  I бевших от голода, цинги и других болезней солдат и командир^
Госпиталь разместился в доме № 17 по Международному |цч> спекту в немногих уцелевших после бомбежек, пожаров и обегр» лов помещениях Артиллерийского училища, эвакуированного в т,.>
Чтобы попасть в отделение к больным из комнаты, в которс мы жили, а нас было пятеро молодых зауряд-врачей, следохЛ пройти через физкультурный зал. Во время артобстрелов он i • стреливался. При сигнале “Воздушная тревога ’ или ‘Артиллерй| ский обстрел’’ мы обязаны были находиться в отделении вмести больными, чтобы по возможности защитить их и оказать им, И * потребуется, помощь. Налеты фашистской авиации и артобсщ лы были частыми. Каждый раз во время артиллерийских обстд лов приходилось перебегать через тот самый зал, низко пригщ шись, чтобы не задел осколок. После рабочего дня, уставшие, м* возвращались в комнату. Нередко, не успев раздеться и леч1ц| постель, снова по сигналу тревоги бежали а отделение. Ну, а I было спокойно, мы расслаблялись, и тогда не обходилось без р* говоров. В темной, холодной комнате бегали крысы, а мы, ле постели, рассказывали о своей счастливой довоенной жизни. М тогда не вспоминали своих подруг, отцов которых навсегда ув I
темными ночами. В наших семьях не было репрессированных, "”t анкеты были чистыми”. Мы были благонадежны и наивны. I Жизнь до войны казалась нам далекой сказкой. Пели о том, что ' мы другой такой страны не знаем, где так вольно дышит чело-' рек”. Но говорили только о том, что можно, не мучили себя сомнениями. Ночные разговоры заканчивались всегда одним и тем I же. Кто-то спрашивал: “Девочки, помните, как до войны хлеб и I батоны продавали?” А кто-то, обрывая разговор, бросал: “Хватит, Пора спать!”
Мы лечили своих больных добрым словом, заботой, оптимизмом, а иногда и шуткой, заставлявших верить в благополучный исход войны и в выздоровление. Это помогало не меньше, чем тот ' немногий арсенал врачебных средств, которыми мы располагали. I Мы делали все возможное, а порой и невозможное, чтобы поднять ИХ на ноги. Выздоровление проходило Медленно-
Командный медицинский состав должен был поддерживать I высокий моральный дух не только у больных, но и у подчиненных. 11лравне с санитарами и медсестрами мы регулярно учились: стро-вая подготовка, изучение материальной части оружия, занятия ПО стрельбе и топографии - все это было составной частью распорядка. Строевой шаг требовал боевой выправки, а сил не было. I |о и поблажек не было тоже.
Мы старались успешно овладевать военной наукой. Замести-I тель Начальника госпиталя по строевой части внушал нам, что I полевые медики (была уверенность в скором начале наступления наших войск и, значит, в работе в полевых условиях) должны I уметь не только оказывать медицинскую помощь, но и принять I бой, если того потребует боевая обстановка; что большая ответственность за тех, кто рядом, не дает нам права падать духом.
Цинга, другие авитаминозы не обошли и личный состав. Мы демонстрировали друг перед другом отечные, усыпанные мелкоточечной цинготной сыпью ноги. Беспокоили кровоточивость де- сен, расшатывающиеся зубы, слабость, “куриная слепота” (нарушение ночного зрения). Было решено организовать сбор хвои и цех по выпуску хвойного экстракта для больных и личного состава. Готовый напиток разливали по бутылкам и разносили по пала-I там. На вкус он был горьковатый. Больные шутили: “А ну-ка чарочку горькой”. Сами собой приживались новые слова. Санитарка Таня больных дистрофией, которые падали духом, называла до-I ходягами”. Им в пример ставила оптимистов. Каждый раз заходя в палату к слабому, она шутила, и это помогало восстановлению сил: “Сегодня ты, братец, уже не “доходяга”, смотри-ка, глаза как I просветлели”. Перловую кашу больные называли “шрапнель”, а I самокрутку с табаком - “козья ножка”.
Несмотря на тяжелые условия, в нашем госпитале прошла 1-я
132
научная конференция врачей 42-й армии Ленинградского фронц, Обсуждались вопросы алиментарного истощения и цинги. Маг> риал был уникальный: бойцы фронта вместе с жителями блок;<|| ного Ленинграда также испытывали голод, которого не знала н| какая другая война.
В конференции приняли участие главный терапевт Ленингр.ц ского фронта проф. Э.М.Гельштейн, главный терапевт 42-й арми» А.Г.Лембо, проф. С.М.Рысс. По материалам госпиталя сделала д., клад молодой зауряд-врач И.С.Михайлова. Мне было поручсИ выступить с сообщением о наблюдавшихся 16 случаях цинги, м| ложненной контрактурами суставов. Мне, зауряд-врачу, было до верено поделиться своими наблюдениями со столь авторитета^ аудиторией, я очень волновалась - ведь среди присутствующих были и мои бывшие однокурсники, пришедшие из полков и дивизий,
К апрелю 1942 г. около 90% наших больных возвратилос* । строй. Выполнив свою задачу, госпиталь был расформирован. Дл»
продолжения службы личный состав распределили по разни частям. Я попала в отдельную роту медицинского усиления, гм служила в токсикологической группе, подготовленной на случая применения врагом химического оружия.
Находясь в постоянной боевой готовности, времени терять ш приходилось. Мы, наряду с врачами медсанбатов и полевых rocni| талей, обслуживали раненых и больных разного профиля, в завИ1 симости от того, к какому полевому госпиталю или медсан&ч были прикомандированы. С 1943 г. я работала ординатором, ' затем начальником терапевтического отделения на 100 коек al мейского полевого подвижного госпиталя № 2582. Мы размен) • лись в землянках и палатках в лесу, в районе станции Бернгарде» ка, а после 15 января 1944 г., когда началось наступление, продш гались за боевыми частями.
Евдокия Семеновна Николаева (Иванова)
И в театр ходили...
11 сентября 1941 г. меня призвали в армию и направил эвакогоспиталь № 4175, который находился в гостинице “Ahi тер”. Начальником госпиталя вначале был врач Шульман, а за М.И.Коршунова. Работу хирургов возглавлял А.Г.Касабов.
Приняли и обработали много раненых. Потом стали постуг больные алиментарной дистрофией. Все они просили хлебупп Было очень холодно, голодно и темно. В конце 1941 г. - на» 1942 г. получали по 2-3 столовые ложки чечевицы и 2 сухари
133
Нам приходилось дежурить в столовых. С дровами было очень трудно. Будучи комсоргом ездила с выздоравливающими разбирать дома на дрова. Видеть эти покинутые жилища было грустно и страшно - брошены детская одежда, кроватки, игрушки. Потом пдила в лес на станцию Пери заготавливать дрова. В Парголово Госпиталю выделили участок земли под огород, где сажали картофель, а в сквере, что около Исаакиевской площади - капусту, садит, морковь. Зимой скалывали лед, мешками с песком закрывали (ымятники. И все это делали дополнительно к своей основной Госпитальной работе в палатах, перевязочных, операционной.
Когда прорвали блокаду, мы по несколько суток не отходили от леревязочного стола. В мое дежурство поступил боец, у которого в Кисти застряло много осколков. Анестезию почему-то не делали. Хирург спросил бойца, сможет ли он выдержать обработку без обезболивающего, тот дал утвердительный ответ. Пока мы извлекали наи-|«>лее крупные осколки, боец искусал край моего халата. После операции хирург отдал бойцу за мужественное поведение свой паек.
В блокаду люди были очень дружны, отзывчивы, старались помогать друг другу. Все мы держались на глубокой вере в Победу Над врагом, на любви к своей Родине, своему Ленинграду.
Несколько ночей приходилось дежурить около грядок на Исаакиевской площади. Однажды уснула, задремала, но тогда были Хорошие люди: просыпаюсь и вижу, что около меня стоят милиционеры. Они пришли попросить овощей - капусты, салата, Я их, конечно, угостила.
Часто приходилось ходить с ранеными в театр - человек по 20. Г честь Октябрьского праздника была дана премьера новой музыкальной комедии “Раскинулось море широко”. Желающих попасть в театр было много, раненые радовались, как дети, ведь Многие вообще не были в Ленинграде до войны, а театры совсем Не знали. С каким хорошим настроением они уходили на фронт. Мне приходило потом много писем от родителей этих раненых.
Еще такой необыкновенный случай. Я подготовила 16 бойцов для вступления в комсомол. Поехала с ними в штаб для получения комсомольских билетов. Там проводились беседы с каждым отдельно. Одного бойца спросили: сколько постов занимает И.В.Ста-лин? Он отвечает: пять. Какие? И.В.Сталин - наш царь и писатель, он же все приказы писал сам. Я, конечно, была в шоке тогда, комиссия, не ожидала этого, цр потом вре много смеялись.,
Екатерина Антиповна Борисова (Дробина)
Война - это изнурительныйтруд
Моя война началась с записи в трудовой книжке: “Уволена  ряды РККА. 25 июня 1941 г Госпиталь № 2015 Ленинградского фронта”.
Первые дни, недели мы были заняты подготовкой к приему раненых. Из соседних домов к нам приносили посуду и все то, чт нам может пригодиться. Какие же это необыкновенные люди ленинградцы!
Фронт приближался, и к нам стали поступать раненые. Среди них было много обгоревших танкистов. Запомнились они наиболее крепко. Может быть, потому, что больше всех нуждались! I милосердии и помощи.
Машины с ранеными прибывали в большом количестве и кру! лосуточно. Почти каждый третий нуждался в срочной операци! У нас не было передышки, мы не различали день и ночь. Хирург! ческая обработка ран, ампутации... Очень сложные операции i грудной и брюшной полости. Спасти - главная задача. И сколь*! жизней спасли, скольким солдатам и командирам помогли избежать полной инвалидности ведущий хирург госпиталя В.М.Белогс родский, начальник отделения Т.В.Володимирова, М.И.Торкасе вич и многие другие.
Видя ежедневный титанический труд наших хирургов, я всегд! удивлялась, откуда они только черпали силы - стоять иногда сутка ми у операционных столов, а в минуты короткого отдыха, когдI рука не могла больше держать скальпель, находить доброе слово И для раненых, и для нас, своих помощников. Можно себе пределе вить нашу радость, когда в феврале 1942 г. первая правительстве« ная награда была вручена ведущему хирургу В.М.Белогородском^
Колоссален был труд наших врачей, но я с не меньшим уважением думаю о подвиге незаметных тружеников милосердия - ci нитарок и медицинских сестер. И не потому, что сама была меди I цинской сестрой. Как неимоверно много было сделано, отдано сил. здоровья! Иной раз, усталые и обессиленные, девушки валй лись с ног, но, услышав стон раненого или зов “Сестра!”, делали все, чтобы облегчить его страдания. Еще совсем юные сами, они по-матерински их выхаживали.
Милые, дорогие фронтовые подруги! Всегда восхищаюсь вашим мужеством, стойкостью, безграничной добротой, желанием по мочь людям. Мы с вами знали только одно слово - “надо!” И великая фронтовая дружба помогла нам выжить и победить. ЭЛ продолжается и сейчас, и, встречаясь каждый год 9 /пая, мы испьИ
135
тываем чувство удовлетворенности от сознания того, что совесть Иаша чиста, что мы сделали все, что могли, для приближения Победы.
Софья Павловна Глазунова
Светлые воспоминания
Окончив осенью 1941 г. курсы медсестер, я была направлена военкоматом в госпиталь на углу Кировского проспекта и улицы < короходова, в котором работала дружинницей еще в финскую кампанию.
После темного, будто мертвого от безлюдья города, пройдя проходную, я попала в оазис света и тепла. Казалось, нет блокады. Во всем здесь чувствовалось крепкое и умелое руководство, во главе которого стоял начальник госпиталя, прекрасный организатор Соломон Яковлевич Фрейдлин.
Сестры в белоснежных халатах и шапочках, раненые в чистейшем белье Строгий режим лечебных процедур, сна, питания.
Обязательные ночные обходы начальника и комиссара. Продуманная и быстрая эвакуация раненых во время воздушной тревоги. Каждое утро конференции, проводимые начальниками отделений.
Это было лечебное заведение, и в тоже время - воинская часть, что подчеркивали приказы, отмечавшие нарушения, а также благодарности отдельным врачам и сестрам.
Вспоминаю с улыбкой такой приказ: “Несмотря на неоднократные предупреждения о том, что больные моются в ванной с 10 час. утра до 14 час., вчера 3-е хирургическое отделение мыло своих раненых во время тихого часа. В связи с этим объявляю строгий выговор начальнику отделения”.
Я работала в глазном отделении. До начала службы в госпитале, прожив полгода в блокадном городе, разучилась смеяться, вся как-то сникла, первое время с трудом поднималась на свой 3-й >таж. Госпиталь спас меня от голодной смерти в мои 22 года, вернул к жизни.
Большинство сестер и санитарок госпиталя было из студенток ленинградских вузов. На центральном посту нашего отделения работала Лида Чистякова. Меня поражала ее жизненная энергия. Маленькая ростом, с большими черными глазами и смешной челкой. Лида честно, добросовестно выполняла назначения врачей, по как будто не это считала главной своей обязанностью. Для нее важно было создать у больных хорошее настроение, чтобы они
136-a 137
забыли на время свои недуги. И это ей прекрасно удавалось. Р* халатик мелькал между палатами, где раздавался смех, иногда зву-чал патефон, царила обстановка радости. Сама Лида всегда улыбв-лась, шутила. Как я ей завидовала! Ее очень любили раненые, on I обладала обширной корреспонденцией - письмами с фронта of выписавшихся бойцов.
Весной начальство госпиталя распорядилось посадить в обшир ном саду госпиталя овощи, различную зелень, за которыми ухажи вали прикрепленные к “огороду” медсестры. В результате ране ные получили натуральные витамины.
Вот так и жил госпиталь. Навсегда останется он в моей памяти примером тому, что любовь к Родине, талантливость и оптими >М ее народа помогли победить фашизм.
I
Анатолий Леонидович Клигерман
Скупые строки документов
Не только воспоминания участников и очевидцев, но и книги приказов, подшивки личных дел, командировочные удостоверь ния, мобилизационные предписания составляют грозную и пре» красную картину обороны Ленинграда.
14 июля 1941 г. на базе областной больницы был сформирован 1-й госпиталь Ленинградской армии народного ополчения, вп -ледствии именовавшийся эвакогоспиталем № 925, № 1359.
Уже в конце августа - начале сентября приказы по госпиталь звучали как фронтовые:
“...По защите окон нижнего этажа: подвезти с набережная песок, закончить заготовку мешков с песком и установку их... ]
...Затемнить окна лестниц, заклеив рамы плотной темной бумагой, лестницы осветить синим светом...
...Пригласить архитектора для технической маскировки болм ницы...
...Во время воздушной тревоги всем сотрудникам оставаться ни своих местах до особого распоряжения...”
Из книги приказов осени 1941 г.
“В помощь и подкреплению госпиталя со стороны больницы удовлетворить просьбы врачей Авербух С.З. и Михайловой Н.П без дополнительной оплаты допустить их к работе в госпитале”
“В связи с мобилизацией медсестер, создавшей затруднения | работе, приказываю всем медсестрам отделений включиться в дежурство в две смены”. На самом деле работа была бессменной. 1
Всего в 1941 г. было объявлено 336 воздушных тревог. 336 риз сотрудники больницы уводили больных в бомбоубежище (тяя
I лобольных - уносили), а после окончания тревоги помогали им подняться в палаты, устраняли повреждения после бомбежек, боролись с пожарами, тушили “зажигалки”. С октября работники больницы были переведены на казарменное положение.
Сжатые сроки заявлений того периода вместили и ужас блокады, и героизм защитников города.
Глинка А. Г. старшая медсестра хирургического отделения: “Ввиду Того, что мое временное местожительство находится за Московским вокзалом, а состояние здоровья резко упало, мне очень трудно ходить пешком, к тому же участились кровохарканья по утрам, Wo при упадке питания уже указывает на активность туберкулезного процесса. Присовокупляется к состоянию здоровья еще не,-;члстье - разбомбление дома, гибель родственников ’. 23.01.42.
Никитин Н.С., заведующий отделом кадров: “После двух месяцев лежания в кровати болезнь моя не только не ликвидиро-Нплась, но, наоборот, усилилась. Обнаружена цинга. Я не могу «>дить даже по комнате. Болезнь подтверждается документально. Гак как на скорое излечение надежды нет, считаю себя обязанным просить уволить меня с работы. Кроме того, просил бы направить ко мне врача больницы, чтобы убедиться в моем беспо-I мощном состоянии”. 09.03.42. В конце марта 1942 г. Никитин I (Кончался.
Главному врачу областной больницы от врача Глаголевой А. '()правившись от болезни, считаю невозможным для себя не ра-(ютать в нашем городе. Поэтому прошу принять меня на работу Па полпайка по клинической лаборатории . 28.04.42.
Из годового отчета госпиталя от 23.07.42. “Кроме основной рботы, врачи госпиталя обслуживают систематической консуль-Тйтивной помощью 2 эвакуационных госпиталя, районную поликлинику. Ежедневно проводятся утренние врачебные конференции. Ежемесячно проводятся научные конференции. Сдано в пенять 6 научных работ, готовятся 3 диссертации и 10 научных работ”.
Александра Ивановна Смирнова
Мое боевое крещение
22 июня 1941 г. я была направлена медицинской сестрой в медсанроту 5-го участка МПВО Куйбышевского района.
Наши части делали многое для защиты города. Они рыли противотанковые рвы, сооружали доты и дзоты, делали минные и проволочные заграждения, отрывали щели во дворах, на улицах и
138 f*
скверах, устраивали амбразуры в зданиях, сооружали баррикад приспосабливали все подходящие помещения под дополнител, ные бомбо- и газоубежища, укрывали памятники, закладывав мешками с песком окна магазинов и столовых в первых эта маскировали важные объекты - Смольный, заводы, ансамбль Зи/ него дворца, шпили, электростанции, важные железнодорожн узлы; выполняли задания по эвакуации заводов и прсдприяти проводили противопожарные мероприятия, разбирали деревянн постройки, покрывали огнеупорным составом деревянные час г чердаков и лестничных клеток; принимали участие в перевоз" продовольствия по открывшейся Дороге жизни; вывозили труп, погибших от голода из моргов в братские могилы Пискаревсюч I кладбища.
К 1 сентября 1941 г. в частях МПВО насчитывалось 215 ты< человек. Им помогали отряды дружин Красного Креста.
Я получила боевое крещение 19 сентября, в день самой тяя . лой бомбардировки города. Один из самых крупных очагов пор"-жения возник на углу Стремянной улицы и Дмитровского пере, ка. Было разрушено и повреждено 6 жилых домов, убито 24 чел века и ранено 140 человек. Поврежденные бомбами и снарядам" конструкции и перекрытия, нависшие бетонные глыбы и кирп I чи чаще всего не позволяли использовать специальные механизм" и технику. Раскапывали вручную, лопатами, извлекая живых  мертвых людей. На это уходили долгие часы, а иногда и не одя' сутки. Так было и 22 сентября. Бомба разрушила дворовый фл> гель Гостиного двора. 98 человек было убито и 148 ранено
В конце декабря 1941 г. для бойцов и командиров частей МП] Куйбышевского района был открыт стационар усиленного пит= ния. В том стационаре я была сестрой-хозяйкой. Однако усилен ное питание помогало не всем, и каждый день умирали напч товарищи. 6 марта 1942 г. Военный совет Ленинградского |>ронт принял постановление о передаче оставшихся в живых мужчинНИ состава МПВО в действующие части Ленинградского фронта.  была назначена командиром взвода медсанроты.
Зима 1942-43 гг. была очень снежной. Каждую ночь приходе лось очищать трамвайные пути от снега и убирать его. Были ноч когда приходилось 5-6 раз выходить на линии в непросохшей оде де и обуви.
Помню, как 2 ноября 1942 г. впервые выступал недавно cq зданный ансамбль художественной самодеятельности частей МПВ‘1 За время войны он дал много концертов в госпиталях и на фрч» те.
В конце июля 1943 г Военный совет Ленинградского фротп поставил перед частями МПВО задачу восстановить разрушенн .1 город. Ежедневно работали свыше 6 ТЧС- солдат, сержантов, оф1>
f*139
церов. В феврале 1944 г. было сформировано 3 сводных восстановительных полка из числа частей МПВО. 2 ноября того же года мл издан Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении МПВО Ленинграда орденом Красного Знамени.
Память сохранила имена товарищей, самоотверженно трудившихся в наших частях: Т.Н.Воронцова, Р.А.Лебедева, Г.С.Силанть-гва, Н.И.Кудряшова, Л.П.Комиссарова, Т.И.Шувалова, А.И.Яков-лева. В героическом подвиге Ленинграда есть доля и их самозабвенного, благородного труда.
Георгий Иванович Амов
Провожая в последний путь...
Я был приписан к медико-санитарной команде МПВО Петроградского района Ленинграда в начале июня 1941 г. С нами проводили занятия по оказанию первой помощи пострадавшим. Но вот 22 июня около 6 часов утра по радио объявили об обязательной явке всех бойцов и командиров МПВО района к месту сбора кинотеатру “Великан”. Здесь мы и узнали о нападении фашистов на нашу страну. Началось формирование команд МПВО, в том числе и медико-санитарной. Она была сформирована из пяти взводов: 3-х носилочных, взвода автодушевой установки и дегазационного. Меня назначили командиром медико-санитарной Ноланды (МСК).
В МСК по списку числилось 92 человека, в том числе 5 врачей, 7 медсестер, остальные были мужчины в возрасте от 30 до 50 лет, из них 5 шоферов. Мужчинам практическая работа по оказанию первой помощи давалась нелегко, поэтому занятия проводились при любой возможности.
Первый массированный налет на Ленинград фашистские самолеты совершили 8 сентября 1941 г. В результате этого налета горели Бадаевские склады. В то же время группа немецких самолетов демонстративно, парадным строем, на небольшой высоте пролетела над кинотеатром “Великан ’ и Петропавловской крепостью - от Бадаевских складов на север. Наши зенитки активно били по этому строю, но, к нашему огорчению, ни один самолет не загорелся и не упал.
В середине октября от зажигательных бомб, сброшенных фашистскими самолетами, частично пришло в негодность помещение кинотеатра “Великан”, где размещалась МСК. Тушение этого пожара затруднялось тем, что зажигалки, пробив железную кровлю, падали на деревянную обшивку кровли и по наклонной ска
140
тывались в другое место, где и образовывались очаги пожаров Полностью сгорел стеклянный театр.
В один из вечеров был обстрелян Сытный рынок. ПришлоЛ много поработать МСК по уборке убитых и оказанию первой hoi мощи пострадавшим с отправкой в больницу им.Эрисмана. В эти время было уже много работы не только при бомбежках и обе г-релах. С каждым днем все больше приходилось подбирать по ули  цам и в квартирах города ослабевших и умерших. По набережной реки Карповки вырастали штабеля трупов. Зимой 41-42 гт. эти трупы вывозили на кладбище. Однажды при участии бойцов нишей команды было загружено трупами 5 пятитонных военных автомашин из штабеля на реке Карповке, но его уменьшения ш. было заметно.
К концу 1941 г. в команде из 92 человек работоспособных осталось 12-13 человек, которые могли ходить на СерафимовскоЛ кладбище с лопатами на плечах, чтобы хоронить умерших. 0с< тальные были дистрофиками различной степени, несколько чело^ век умерли. Зима 41-42 гг. была очень холодной и суровой. Улицы города превратились в снежные завалы с ледяными горками у во» докачек-водоколонок.
У кинотеатра “Великан” также лежали беспорядочные горы тру» пов, засыпанные снегом. Их не успевали вывозить на кладбище, да и некому было это делать. Такими же остались в моей памяти Большой проспект и многие другие улицы Петроградской стороны.
“Похороны” на Серафимовском кладбище проходили так: сд-перы взрывали мерзлую землю, утром приходили мы, выкапывали из-под вздыбленных мерзлых глыб талую землю, чтобы образовались какие-то углубления для захоронения трупов, и клали их, засыпая землей.
К весне почти все мужчины были взяты в действующую армию, а МПВО пополнилось женщинами в возрасте от 18 до 30 лет. Личный состав команды увеличился до 150 человек. Политруком стала З.М.Дугина.
Очень трудными, требующими нервного напряжения были работы по разбору завалов в бомбоубежищах: люди стонали, про сили о помощи. Иногда завал удавалось разобрать только на трс*' тий или четвертый день, и тогда некоторым пострадавшим помощь уже была не нужна.
Артиллерийские снаряды противника как-будто преследовали нас. После пожара в кинотеатре “Великана” нас переселили и помещение театра им. Ленинского комсомола, но и там мы оказались в центре обстреливаемых объектов. Нас расселяли еще несколько раз, и постоянно мы оказывались в зоне интенсивных! обстрелов. При последнем обстреле на улице Блохина 8 человек были убиты и 2 ранены. В числе убитых была старшина командьи
141
Виноградова. Тут же осколками было продырявлено районное переходящее Красное знамя, которое находилось у нас.
В июле 1942 г. МПВО перевели на армейское положение в системе войск внутренних дел с присвоением соответствующих воинских званий. Начались изучение воинского устава и строевые занятия. Последующая наша работа продолжалась до полного разгрома врага под Ленинградом в январе 1944 г.
Берта Львовна Бородулина
Мы плакали и смеялись
Наша жизнь во время войны была тревожной и печальной 11о ничего не проходит мимо нашей памяти, я все помню. Часто вспоминаю 1942 год, иногда даже ночью, когда почему-то не спится. Вспоминаю, как трудно было: голодно, холодно, страшно'
Госпиталь, где я служила военным врачом, располагался в помещении Дворца культуры им. С.М.Кирова на Васильевском острове и был всегда переполнен больными и ранеными, доставленными с фронта. Дни и ночи мы работали, лечили дорогих нам людей. Мое врачевание, даже в самой тревожной обстановке, оставалось любимым делом и острой болью. Я бинтовала, как могла, успокаивала раненых. Бинтовала, а сама плакала. Очень жалко было наших дорогих защитников Родины.
Мы знали, что каждый из нас в опасности. Что же давало нам силы? Это - вера в коллективизм, в товарища, в будущее, в Победу. Наконец, мы знали, что, если с нами случится беда, нам помогут, нас никто не оставит никогда!
1942 год. Однажды мы, несколько врачей и две медсестры, по приказу командования, направились на один из объектов города. Шли мы из города через весь Васильевский остров, по Университетской набережной, по Невскому проспекту. Лежал он перед шили, засыпанный снегом. Серые дома, не освещенные ни единым огоньком, уходили вдаль, в морозную тьму. Витрины магазинов были в большинстве закрыты снизу доверху мешками с песком. Мы видели разрушенные здания, памятники, обложенные также мешками с песком. Широкая мостовая была покрыта толстым слоем снега, и только по краям, у тротуаров машины примяли его своими колесами. Трамвайные пути - глубоко под снегом. Было безлюдно. Только на дальнем перекрестке стояли два бойца, вооруженные автоматами. Прохожие встречались изредка. Они были
142-Я
закутаны так, что их лица трудно было разглядеть - изможденные сосредоточенные, молчаливые. У детей - серьезные... Мужчины и женщины были одеты в ватники, в полушубки, иногда сверху бом-шими платками, одеялами.
На Невском, как бы прижавшись к тротуарам, стояла верениЛ ца троллейбусов. Их крыши, окна, ступеньки были занесены сне гом. Изредка по улице проезжали военные машины, встречали группы бойцов, идущих в строю по краю тротуара в полном ь оружении.
За все время, что мы шли по Невскому, раза 4-5 объявляли “воздушную тревогу”, начинали грохотать зенитки. В один из та-Д ких моментов мы оказались вблизи Московского вокзала и реши ли на время налета укрыться в его здании. Однако главный вход оказался заколоченным. Войти в здание можно было только се стороны Лиговки. Внутри стояла необыкновенная стужа. Зал бил J пуст. Лишь в одном из помещений расположилось несколько бои цов. Вокзал бездействовал. Дорога из Ленинграда на Москву был перерезана врагом, и по ней можно было проехать не более 20 I км. Бездействовали и десятки станционных путей.
Выйдя из вокзала после отбоя, мы продолжали путь. Навстр» чу, с трудом передвигаясь, по мостовой шел человек. Он тянул за собой детские санки, наклоняясь вперед. На саночках лежало за| вернутое в простыню человеческое тело. Оно казалось телом под-1 ростка и должно было быть легким. Но изможденный ленинградец сам передвигался с трудом и внезапно упал... Мы, медработ ники, подняли его и передали в ближайший медпункт. Затем по-1 шли дальше. Дорога была сложная, так как частые артобстрелы вынуждали нас укрываться в подъездах домов. Прибыли мы в пункт назначения затемно.
Когда рано утром мы шли обратно, то видели, как милици.1 убирала с улицы вынесенные ночью из домов трупы. Их грузили на грузовики и отвозили на Пискаревское кладбище.
Весной 1942 г. ленинградцы приводили в порядок свой город, очищая улицы от снега, льда, нечистот, t la территории госпитал< и и вокруг них порядок наводили силами врачей, медсестер и всего персонала.
Тяжелая доля выпала ленинградцам в блокаду Но мне посч<, стливилось быть свидетелем и величайшей радости - дня того незабываемого салюта 1944 года в честь окончательного снятия блокады. Такое не забывается. Мы, врачи, сестры обнимали и целовали друг друга, шумели, плакали, пели... Плакали и смеялись одно-временно... Даже не верилось, что все страшное уже осталось позади...
143
Нина Николаевна Стрункина (Богданова)
На Каменном острове
Первое время, осенью 1941 г., я с ребятишками нашего двора дежурила на крыше. Дом был деревянный, и мы не раз спасали его от зажигательных бомб. Затем нашей (девочек) заботой было помогать многодетным семьям во время “тревог”: переносили детей в бомбоубежище. А в ноябре я пришла в эвакогоспиталь № 89 наниматься на работу. Начмед, когда увидел меня - худенькую, как тростиночку, засомневался и говорит: “Ну как же я тебя, такую тощую приму на работу в госпиталь? Ведь у нас работа трудная.” Я ему смело ответила: “Не беспокойтесь, я выносливая, что надо, то и буду делать.” Вот так я стала санитаркой. Меня определили в операционную и вменили в обязанность наполнять и греть горячую воду в “Вулкане”, стирать грязные бинты и привозить на каталке” раненых в операционную, а после, операции -в палату. А они для меня были, ох, какие тяжелые.
В ноябре с водой и топливом было более или менее нормально. В “Вулкан ’ нужно было наносить минимум ведер 10. Но в декабре и январе, а особенно - в феврале, когда Нева уже была скована льдом, - это было очень трудным делом. Я должна была съездить на саночках с двумя ведрами к Каменноостровскому мосту. Не каждое ведро мне удавалось поднять от реки к саночкам, дорожка была ледяная. Сколько слез было пролито, чтобы всю воду доставить к “Вулкану”, а потом его затопить. Затопить!? А чем? Надо было идти в парк к полуразрушенным дереряцным домам, выискивать щепочки, палочки.
Приходила я в госпиталь самая первая, часто в 7 часов. На улице темнотища, скользко. Так я работала до середины февраля. Однажды, возвращаясь с работы, обессиленная, голодная (5-6 февраля по карточкам не было никаких продуктов), я упала и стала замерзать. Я теперь очень хорошо знаю, как умирают люди, что они чувствуют в это время. На мое счастье на меня наткнулся наш сосед, добрейшей души человек, по фамилии Бронфенбренер. И хотя он сам был обессилен, но дотащил меня до дома, до квартиры. В его семье к ужину (не в пример нашей семье, где ничего не было) он выделил мне полчашки бульона и по маленькому кусочку хлеба и сахара. Это было моим спасением. Мне удалось выкарабкаться.
В феврале похоронила родного брата и дядю. Их, завернутых в простыни, я отвезла в морг, что был в Ботаническом саду. Затем, в конце февраля, когда мне показалось, что я уже поправилась, пошла в госпиталь. По дороге встретила старшую операционную
144
сестру Валю. Она мне сказала, что госпиталь эвакуируется, и что мне туда спешить не надо...
Николай Викентьевич Вераксо
Заботы врача-диетолога
С началом блокады нормы питания постепенно снижались и К декабрю были уменьшены до 1800-2000, а в дальнейшем - до 1200-1 1400 ккал. В связи с этим при нашем эвакогоспитале № 442 была создана комиссия по питанию, в обязанности которой, помимо контроля за правильностью расходования пищевых продуктов, входили разработка и изыскание дополнительных питательных средств.
Как и другие лечебные учреждения блокадного города, мы придавали огромное значение изготовлению витаминного настоя из хвойных игл. В госпитале были созданы специальные цеха, продукция которых систематически контролировалась лабораторны-1 ми исследованиями на содержание витамина С.
Вторым мероприятием было получение концентрированного С-витаминного хвойного настоя для наружного применения. Недостаточность белкового питания, а также цинга служили причи-1 нами расхождения швов после хирургических операций. Учитывая все это, группой наших специалистов, совместно с учеными,! был разработан метод получения жидких пищевых дрожжей, которые успешно применялись для лечения.
Осенью 1941 г. и зимой 1942 г. стали появляться раненые с переломами костей. В связи с дефицитом минеральных солей, в частности кальция, формирование костной мозоли у этих больных было затруднено и нередко возникали так называемые ложные суставы. В связи с этим нами было внесено предложение по изготовлению в госпитале костной и рыбной муки, которая добавлялась в различные пищевые продукты. Этот способ лечения был поддер- I жан ведущими учеными города и начальниками крупных госпита-1 лей, принимавших участие в экспериментальной проверке, и получил широкое распространение.
В поисках дополнительного питания использовались силос из пригородных совхозов, приготовленный из капустного листа, безвредная профилактическая сыворотка, приготовленная на лошадиной сыворотке. Из такого силоса с сухарными крошками, полученными при вытряхивании мешков из-под хлебных сухарей, приготовлялись при с рыбьим жиром. Блюдо отпускалось больным один раз в день, без ограничения, в течении 5-6 дней. Больные были очень довольны.
С наступлением весны мы, совместно с ботаниками, приступи
145
ли к поиску и изучению дикорастущих растений, пригодных к употреблению в пищу. Вскоре эти растения были найдены (крапива двудомная, борщевик, заячья капуста, одуванчик, щавель). Был определен химический состав этих растений, разработана рецептура блюд и технология их приготовления. В сборе этих растений принимал участие почти весь коллектив госпиталя.
Следующим этапом изыскания пищевых веществ была организация пригоспитальных огородов. В пригородах создаются специальные отделения санаторного типа. Находившиеся там на реабилитации раненые и больные трудились на выделенных участках.
Достижения в организации питания больных и раненых и его |ффективность в комплексе с другими видами лечения демонстрировались и обсуждались на двух выставках и конференциях, организованных в 1943 г. ив 1944 г.
кюдмила Владимировна Бродинова
Не перестаешь удивляться
Больница № 1 им. В.И.Ленина (ныне Покровская) находится па Большом проспекте Васильевского острова. С 1931 г. на ее базе располагается ряд клиник Государственного института для усовершенствования врачей им С.М.Кирова (Лен. ГИДУВ). До войны кафедрами и отделениями руководили такие крупные ученые, как действительные члены АМН СССР Н.Н.Аничков, С.Н.Давиден-ков, член-корреспондент АМН СССР Н.Н.Самарин, Заслуженные деятели науки РСФСР Я.А.Ловцкий, Л.Г.Левин, Е.С.Лондон и другие. В 1932 г. в непосредственной связи с больницей под руководством проф. Ю.Ю.Джанелидзе создается первый в стране круглосуточный травматологический пункт. А в 1938 г. Н.Н.Самарину удается добиться создания в больнице одного из первых в Союзе показательного травматологического отделения.
К 1941 г. в больнице действовало более 600 коек. Главным врачом больницы была Л.И.Ларина, член партии с 1919 г.
Когда началась война, многие врачи и медицинские сестры были мобилизованы в армию. Оставшийся персонал трудился самоотверженно. Особенно тяжелая доля выпала хирургам - заведующему отделением В.С.Акимову, В.И.Колесову, Ю.А.Бойчевской, К.П.Леонть-евой, Л.В.Бродиновой, А.П.Корноуховой, Е.В.Ященко, а также старшей операционной сестре А.А.Правдиной. Заведующий 2-й кафедрой хирургии ГИДУВа проф. Н.Н.Самарин, переехав жить в свой больничный кабинет, трудился почти круглосуточно, выполняя работу и профессора, и ординатора, и дежурного хирурга.
146
С ноября 1941 г. больница начала подвергаться бомбежкам и обстрелам. Во время одного из обстрелов была убита на посту медицинская сестра А.С.Темкина. Самым трагичным в блокадник биографии больницы стал день 24 апреля 1942 г. Бомбили райо1 Гавани. На территорию больницы упали две фугасные бомбы, был! много разрушений. Большинство стекол в зданиях оказались вы» битыми. В течении дня поступило более 100 раненых.
В декабре 1941 г. больница стала заполняться больными али ментарной дистрофией.
С большим теплом и человеколюбием относились к ран< ным I больным медицинские сестры М.В.Дубовицкая, Е.А.Александров« М.А.Кокорина и другие.
Возвращаясь мысленно ко всему пережитому за годы Войны и блокады, не перестаешь удивляться: сколько же резервных сил заложено в человеке, если он в состоянии пережи"т> все это!
Таисия Владимировна Панаева (Перцева)
Светлое и страшное
В июне 1941 г. мы закончили 2 й курс фельдшерско-акуше] ской школы, а в конце сентября, после ускоренного обучения, нг выпустили фельдшерами. 7 октября 1941 г. я стала медициною сестрой хирургического отделения больницы им. Софьи Перо1 ской Дзержинского района.
В начале на отделение поступали раненые горожане. В но.ябр стали появляться первые больные с дистрофией. Первоначальп преобладали студенты, учащиеся ФЗО (фабрично-заводского об} чения) и других училищ, а затем и женщины. Наше отделена превратилось в терапевтическое
Зима была жуткой. К счастью, больница имела машину, icord рая работала на дровах и привозила дрова же из домов, которы мы разбирали. В отделении сохранились печи и титан.
Ночью входили в палаты только с лучиной. Больные лежали укрытые, чем только можно. За сутки умирало до 30% их обще числа. Трупы убирал i только утром. Отвозили их на каталках nl отведенные для того места. Однако к оформлению смертей относились серьезно.
В марте стали получать хвойный раствор, которым поили бол! ных и пили сами.
Так как наша больница должна была централизованно выво зить трупы, их за зиму поступало очень много. Утром, выходя и! больницы, мы видели массу завернутых во что-либо или в одеждЯ
•р 147
доставленных трупов. Случалось, что у некоторых из них были вырезаны отдельные части тела.
С наступлением весны началась уборка города. Ежедневно по 3-4 часа мы должны были работать на улице. Пока мы убирали свою территорию, нам было не так тяжело - рядом был Канал Грибоедова. Ездили мы и в другие места Дзержинского района. И вот в марте мы видели на улице Чайковского угол Литейного проспекта (первый двор за булочной) маленький дворик - весь в снегу и ни одного следа. Это было страшно. Были ли там живые люди - не знаю. Конечно, под снегом было Несколько трупов.
В марте же к нам поступило пополнение, прибыли врачи из г. Иваново. Странно было на них смотреть: все энергичные, веселые, и никаких признаков дистрофии. Тем более странно, что они меняли хлеб на патефоны и пластинки. Мне неизвестна их дальнейшая судьба, но знаю, что двое из них погибли под артобстрелом.
Уже к весне в помещении театра им. А.С.Пушкина начали ставить спектакли артисты театра Музыкальной комедии. Мы ходили туда, это отвлекало от голода, да и от всего другого.
Весной больнице выделили на Марсовом поле место для посадки овощей.
До сих пор вижу страшную картину. Это было в июне или июле 1942 г. Когда я вышла из больницы, начался обстрел. Уже ходили некоторые трамваи, и вокруг Малой Михайловской площади (теперь площадь Искусств) ходил трамвай 20 маршрута, адесь было его кольцо. И вдруг прямое попадание в трамвай. От сильной взрывной волны я упала на мостик через канал Грибоедова. Падаю и вижу, как вверх летят обломки трамвая и части человеческих тел.
В августе 1942 г. меня направили в поселок Порошкино (в 5 километрах от станции Юкки) на работу в подсобное хозяйство. Оно состояло из нескольких учреждений (3-й молокозавод, 14-й хлебозавод, РЖУ и другие). В начале меня поразило, как эти люди вообще могли работать. Многие страдали дистрофией и были очень слабы. Но турнепс, морковь, свекла, капуста, посаженные в первый год (картофеля не было), помогли людям прийти в себя. Приезжали туда заведующий райздравом Ерусалимский и секретарь парторганизации Пятницкая (имени не помню). Они погибли в 43-м или в 44-м году во время обстрела. Были очень сердечные и внимательные люди.
Вернулась в больницу осенью. Вскоре к нам стали поступать раненые с фронта, и так до конца войны.
148 Т
Юлия Николаевна Гаврилова
Недалеко от Шлиссельбурга
Я работала врачом Морозе вской больницы непрерывно с 1921 г, по 1970 г., то есть 41 год. Что хочется вспомнить:
Уже в 1940 г. были все данные за то, что приближается война, Нас направляли на специальные курсы переквалификации, остро стоял вопрос о подготовке санитарных дружин, санпостов и медсестер Красного Креста. Областным комитетом Красного Креста в нашем поселке были организованы двухгодичные курсы медсес-1 тер. Набраны они были из молодых работниц поселкового предприятия и санитарок. Была уже обучена одна санитарная дружина и к началу 1941 г., начата подготовка другой. Проводились тренировочные занятия. В подготовке медсестер на курсах участвовали наши врачи.
В день объявления войны врачи и медсестры нашей больницы были отправлены на фронт. Остались только те, у которых были маленькие дети, в том числе и я. Так я стала главным врачом.
Начиная с 4 сентября к нам стали поступать в большом количестве раненые с левого берега Невы. Для усиления на несколько дней прибыли из Шлиссельбурга хирурги госпиталя. Им активно помогали все те, кого мы успели подготовить на курсах и в процессе индивидуальных занятий.
Фашисты бомбили Шлиссельбург, реку Неву, где на баржа* отправляли эвакуированных. Зрелище было ужасное - женщиныл дети, старики тонули, душераздирающие крики доносились на далекие расстояния. Шлиссельбург горел. Оттуда на наш поселЛ двинулась масса людей, матери теряли детей, дети оставались без родителей, всем надо было помочь. Был занят Шлиссельбург, и наш поселок стал передним краем обороны. Нам срочно был дан поезд для эвакуации всех раненых. С большим трудом, под обстрелом, с помощью медперсонала и дружинниц мы погрузили все* раненых, и этим же поездом были отправлены медицинские работники с маленькими детьми. Как оказалось, последний поезд. Затем сообщение с Ленинградом и Всеволожской было прервано* ходили только пешком.
С 8 сентября начались регулярные, по несколько раз в день обстрелы нашего поселка. Снова раненые, убитые, и нам уже приходилось оказывать помощь, в основном, гражданскому населе-1 нию. Работали все с неимоверным напряжением сил.
Из Шлиссельбурга через Неву враг не прошел, замкнулось кольцо блокады. Условия жизни ухудшились. Голод, холод, обстрелы. Надо
149
было вести амбулаторный прием рабочих, в основном, страдавших дистрофией, ходить на квартиры, прячась от обстрелов, к больным, которые не могли встать с постели. А обстрелы усиливались, снаряды летели над нами. И, несмотря на такие условия, мы С медсестрой Павловой ходили пешком во Всеволожскую и на саночках привозили медикаменты и перевязочный материал.
Честь и слава нашим медикам, санитарным дружинницам, домашним хозяйкам, которые в условиях блокады сумели выдержать все испытания и героически выполнить свой долг. Многие из них - организаторы блокадного здравоохранения, хирурги, медицинские сестры, санитарки и просто жители поселка, помогавшие нам в силу своих возможностей, никогда не забудутся.
Алла Аеонидовна Афанасьева
Стационар - это спасение
В годы войны многие девушки, вчерашние студентки, становились санитарками не только в госпиталях, но и в гражданских больницах, на чьей базе весной 1942 г. были организованы стационары для лечения дистрофиков, потом они становились своеобразными “оперативными койками” для госпитализации военнослужащих. Таковы военные биографии моих знакомых - затем вновь ставших филологами - М.А.Виллер, Г.Н.Урядовой и меня самой, и, соответственно “биографии” больниц - Роддома № 1 • (Видемана), больницы им. И.И.Мечникова, и Психоневрологической, где работала я.
В старинном здании на 15-й линии (дом 4/6) Васильевского острова весной 1942 г. лечили дистрофиков. Как формировался контингент больных при участии заведующего диспансером доктора Людмилы Ивановны Маричевой - сказать не могу, но по пребыванию там сначала моей мамы, а затем и меня самой (меня подлечивали, чтобы взять затем на работу) могу судить, что в больнице было много представителей интеллигенции, что опровергает нередко звучащую клевету, что-де интеллигенцию специально морили голодом. Ничего подобного!
Я поступила на работу в начале ноября 1942 г. Действовала Дорога жизни, снабжение налаживалось, но сказывались последствия голода (о себе могу сказать, что при росте 170 см я весила 44 кг). В стационаре было тепло, регулярно кормили и поили, а также - в традициях “трудотерапии” этого учреждения - занимали делом - все что-то вязали или вышивали. Было и много Книг.
150__________________________________________________4
Уже тогда действовало печное отопление, а позже, уже в бытносп больницы “оперкойками”, наладили паровое отопление.
Когда из секретаря-машинистки с громким названием “упра«| делами”, но со „‘служащей” карточкой, меня перевели в санитарки (с “рабочей” карточкой), я выполняла и ту и другую работу, то есть печатала какие-то бумаги, иногда будучи спрятанной < проверки в подвальное помещение под диспансером, но, главное работала в приемном покое. Я помню прежде всего большой порядок и чистоту, требовательность и чуткость персонала друг * другу, заботу о поступающих на излечение бойцах, пректсчцЗ руководство главврача Клавдии Михайловны Воронковской. Пн профилю больницы - а в этом и был, как я теперь понимал смысл ее превращения в оперкойки - к нам поступали контужёД ные, как правило, с сотрясением мозга, нарушением речи и слуха Их лечили специалисты высокой квалификации по неврологичг» ким и психиатрическим болезням - доктора К.М.Воронковск J Е.А.Быченкова, Н.П.Малинина и другие.
В приемном покое (он же - ванное отделение, бойлер затапли вали перед поступлением больных, о чем сообщалось по телефону) уже весной 1943 г. стали применять соляно-хвойные ванны! Приемный покой обеспечивал и санитарное состояние - проверку на педикулез. Но, вопреки бытующим сейчас рассказам о нереда кой вшивости, я помню лишь один такой случай, когда сразу вс* всполошились и были приняты все меры, вплоть до бритья воло( Но вообще вся одежда прибывающих с фронта (а это было в дни прорыва блокады) подвергалась прожариванию, для чего во двор* больницы находилась дезинфекционная камера, которой заведовал 16-летний санитар Володя Брауде, сын медсестры, ставшей потом доцентом Института водного транспорта. Машинка дл| стрижки находилась в приемном покое. Какой был переполох, когда на одном из моих дежурств она пропала. К счастью, скоро нашлась - после использования ее “подбросили” на батарею отопления.
Чтобы стать медсестрой, я поступила на 5-месячные курсы РОКК, которые работали в двух (объединенных общей администрацией) госпиталях на 17-й и 19-й линиях (в зданиях бывший школ). На хирургических операциях присутствовала лишь там Впечатление такое, что и инструментарий и медицинские препараты имелись в достатке (помню, на операциях и перевязках использовались перекись водорода, риванол, другие антисептики).
По окончании курсов я стала работать палатной сестрой. Основная работа состояла в раздаче лекарств и выполнений других назначений. Все инъекции, вплоть до внутривенных, делала старшая медсестра Валентина Николаевна Богданова. Мне за весь год работы сестрой довелось лишь дважды делать подкожные инъек-
151
ции. Впечатление такое, что таблетки были основной лекарственной формой. Были и элементы физиотерапии. Кроме того, в моем щевнике есть запись о том, что читала вслух бойцам Гоголя -(начит, уделялось внимание их психологическому состоянию; нередко показывали кинофильмы. Ночью на каждом отделении мы дежурили по двое: медсестра и санитарка (последняя с правом сна). Чтобы не уснуть, заполняла истории болезней (врач делал назначения, медсестре надо было аккуратно переписать их в карточку). Кроме того, готовилась к занятиям в мединституте, где проучилась полгода, пока не заболела (посещала занятия в свободные от суточных дежурств дни). Если бы я не ушла потом из Мединститута и не вернулась в Университет, то эти месяцы были бы плодотворны для будущей практики: столь велика была забота персонала о просвещении медицинской молодежи. И на обход нас брали - мы что-то записывали, - и на конференциях присутствовали в большой светлой комнате, стекла там уцелели. Помню, как плакали, когда пришло известие о подвиге Александра Матросова. Ведь у всех были на фронте мужья, сыновья, любимые. Порядки были строгие, даже держаться надо было тихо и смирно. За мой громкий голос мне сделала замечание медсестра Маруся Комар: ‘Алла, так громко медработники не разговаривают!” А ведь это был разговор на нейтральную тему.
По нашему быту было видно, как улучшались условия. Сначала питались на дежурстве, кто чем мог. Разогревали пищу тут же на плите в приемном покое. Потом, уже в бытность мою медсестрой (с лета 1943 г.), для нас устроили столовую во дворе больницы. Сдавали туда талоны в дни дежурств. Потом стали кормить с больничного стола, официально предусматривая питание и для дежурного персонала. Это уже не 125 граммов хлеба, а значительно больше. Были крупы, котлеты давали на второе. Но многое надо было делать самим: заготовку дров - “сломка дома”, разгрузка баржи с дровами, благо, набережная рядом - видно приплывала она “на коротком плече” с железной дороги, так как выше по течению Нева была линией фронта. Водопровод осенью уже действовал и в больнице и в прилегающих домах. Пилили дрова, конечно, сами сестры и врачи. Во время пилки дров умерла медсестра Кан - сердце.
Навсегда запомнилась картина артподготовки перед снятием блокады. Около нас на Неве стояли военные суда, защищая город своим огнем. 14-15 января 1944 г. они стреляли дальнобойными по позициям врага где-то в районе Красного села. Да так стреляли, что на набережной Лейтенанта Шмидта стекла из окон кое-где повылетали.
Недавно, листая свой блокадный дневник (его вела я нерегулярно), вдруг заметила - в те же числа преддверия Ленинград
152-Я
ской победы - запись о больных гриппом в больнице. Год назад, работая в архиве, узнала о мерах по предотвращению эпидемии гриппа, принятых в декабре 1943 г. В отличие от других инфе к ций, предотвращенных путем уборки города весной 1942 г., грипп все-таки брал свое. Велик ли был персонал небольшой больницы, но у меня - с полудетской дотошностью - записаны фамилии... 1| больных в один день января 1944 г. И сама я не устояла, отсюдй начались мои болезни, из-за которых вернулась потом в свой У ни-верситет, пропустив много занятий в мединституте.
Валентина Николаевна Болтунова (Денисова)
В эвакопункте и на участке
Окончание 2-го Ленинградского медицинского института совпало для меня с началом войны. Первым местом работы был кожно-вено-рологический диспансер, находившийся в Мучном переулке.
Через месяц из диспансера ушла и стала участковым терапевтом в микрорайоне Международного проспекта, от Обводного канала до Фонтанки.
Участковый врач принимал от 80 до 130 человек. Кроме того, выполнялось до 20 и более вызовов на дому. В неотапливаемых помещениях работали по два человека. Выдачу больничных листок производили сами. Осмотр больных был поверхностный из-за хо лода. Мы были в пальто, перчатки без трех пальцев, больных пол ностью раздеть не могли. Во время воздушных тревог часто оста вались на месте для оформления документации.
В середине зимы меня на две недели откомандировали в эвакопункт на Коломенской улице, без предварительного инструктирования. Вошла. В парадной под лестничной клеткой - мертвые. Поднялась по лестнице, двери в коридоре без указателей, всюду тишина. В комнатах наспех сколоченные нары, расставленные п 1-2 метрах друг от друга. Малоподвижные люди были безмолвны, на мои вопросы не отвечали. В изголовье у каждого на полу узелок, сумочка с пожитками.
Мертвая тишина угнетала, ходить по этажам было тяжело, работа требовала большого напряжения. Кое-где в коридорах встречались медленно передвигавшиеся люди. Пищу каждый из них добывал себе сам, как мог.
Зная, что нахожусь в постоянном контакте с педикулезом, я всегда имела белый халат, сапоги были обсыпаны перетрумом, на запястьях, лодыжках и пояснице всегда носила повязки с камфарой- Возвращаясь домой, в ванной все снимала, гладила одежду, и,
f’153
насколько это было возможно, мылась. Это помогало мне обезопасить себя. Позднее, случайно встретив эпидемиолога на улице, узнала, что все, кроме меня, перенесли сыпной тиф.
На второй день работы в эвакопункте мы, врачи, оказались в спите комиссии, посетившей наше учреждение. Запомнилась женщина-эпидемиолог в каракулевом манто и фетровых ботах, тогда это было уже необычно.
Туалетов, водопровода в нашем эвакопункте не было, мебель отсутствовала, на черной лестнице замерзшие фекалии и мусор. Все очень страдали от холода. Как во сне, вспоминается непрерыв-Н.ся двухсуточная работа с бесхитростными, но очень необходимыми обязанностями: составление списков, термометрия, сортировка и эвакуация.
После возвращения в поликлинику я вновь стала участковым терапевтом. Работы все прибавлялось и прибавлялось. На улице стало больше медленно передвигавшихся людей с безразличным, тупым взглядом. В жалобах врачу преобладали просьбы о выдаче больничных листов из-за возрастающей слабости.
Зафиксировались в памяти отдельные ситуации, попавшие в мое поле зрения.
При посещении одного адреса меня встретил мужчина средних лет с большой собакой, провел в одну из комнат коммунальной квартиры, где находилась девочка лет трех. Спросил меня, когда я уходила: “Можно ли кормить ребенка собачьим мясом?”
Другой случай. Во время воздушной тревоги я с санитаркой «сталась в своем кабинете для оформления карт больных. Она задала мне вопрос, нет ли у меня кошечки. Отвечаю: “Была, но, Наверное, съели крысы.” Вздох сожаления. Спрашиваю: “А Вы ели их?” Быстрый ответ: “Конечно, съела штук двадцать! Откуда бы сила для уборки поликлиники.”
Следующий случай. В квартире встретила меня женщина (вызов был к мужчине). Следуя за ней, иду в замаскированную комнату с открытыми или битыми стеклами в окнах. Там, в углу, за ширмой, на кожаной кушетке без белья лежит больной и, как бы пкрадчиво, предупреждает: “Доктор, у меня миллионы." Это был педикулез у ослабленного голодом человека, от которого он пытался спастись пребыванием в холодном помещении. Психика его была нарушена.
Однажды мне пришлось повторно посетить семью, состоящую из пожилых родителей и сына 30 лет. Оказалось, что родители ^же умерли, оставив сыну в буфете ряд кульков с продуктами, [аходясь в заторможенном состоянии, он не знал, что с ними делать. Пришлось терпеливо объяснить ему, что нужно их употреблять мелкими порциями и постепенно восстанавливать силы.
Как на фотографии, запечатлелась такая картина. Один уче
154
ный, при моем двукратном посещении, каждый раз находился кресле-качалке, стоявшем в его рабочем кабинете... Так и умер с в нем с книжкой в руках.
Таких примеров была масса, каждый по-своему страдал и mi рился с тяготами блокады.
Клавдия Павловна Денисова
В ответе за детей
В начале июня 1941 г. некоторые детские дошкольные учре: дения уже вывезли своих детей на дачу, и, хотя я работала мед» строй в детском саду завода им. В.И.Ленина, 25 июня меня и правили в располагавшийся в 7 км. от ст. Сиверская детский  фабрики “Рабочий”.
Приехала я после обеда, дети спали, а персонал копал транш для укрытия. Я переоделась и подключилась к работе. Мне раса зали, что с 23 на 24 в лесу был сброшен с самолета фашистам
десант, но его успели вовремя окружить и ликвидировать.
30 июня я поехала в Ленинград, чтобы пополнить медикамеи > ты. Составы шли, переполненные беженцами с чемоданами, П< | ками. 1 июля я прибыла в поликлинику, где сообщили, что Mejt« вызывают в райздрав. Заведующий Ю.А.Аграновский сказал, ЧТО мне следует вечером отправляться в командировку. Так как мои вещи остались в Сиверской, то для поездки за ними дали сутки, j июля я обязана была прибыть за новым предписанием. В соответ» ствии с ним приехала на проспект Дудко. Там стоял состав V товарных вагонов, заполненных детьми. Родители, расставаяс» плакали. Напутствие давали заведующая РОНО Александра Пет» ровна Давыдова и другие. Начальником эшелона был Скрябин Его жена Наталья Григорьевна заведовала нашим небольшим кол» лективом и детьми, которых мы доставили в деревню Хорино И поселок Дерняки Окуловского района. Семикилометровое р.ь стояние между ними преодолевать приходилось пешком, редко )1| машине, когда требовалось оказать детям какую-либо помощь или посетить пищеблок.
Вскоре к нам стали залетать вражеские самолеты-разведчики, но о бомбах и обстрелах я не слышала. В конце июля родители начали приезжать за детьми. Оставшихся мы по железной дорог, доставили в Ленинград.
5 августа из города был отправлен эшелон с детьми до станции Новая Заимка Омской области. Начальником эшелона была Фели-ца Михайловна (фамилию забыла), в числе ее помощников - врач Софья Александровна Блюц, медсестры Дора Владимировна Бог-
155
Айнова, Клавдия Павловна Денисова и Маруся... Поездка для всех Ьыла очень трудной и ответственной. Питание проводили в станционных столовых по заранее подаваемым начальником эшелона Пиявкам. Я и Маруся выдавали талоны на питание непосредственно в столовых, к которым были прикреплены. На одной из станций 5 моих подопечных детей (это были эстонцы, только один из Них говорил по-русски) проспали прием пищи - питание проводилось в буфете в 23 часа. Так как отправление поезда намечалось На 7 часов утра, то начальник эшелона договорилась об оставлении ’ порций до 6 часов утра.
На этой же станции я случайно встретила двух ленинградцев -Соседей по дому, эвакуированных с заводом. Не передать той радости, которую мы испытали у вокзального репродуктора за ка-Кие-то 5 минут встречи.
До станции Новая Заимка ехали очень долго. Нас встретили упруги Александровы. Устроили нам баню, накормили и дали отлично отдохнуть. На следующий день мы поездом Владивосток-Москва выезжали в Ленинград и были этому очень рады. Что там Нового в Ленинграде? По приближении к Москве сообщили, что Поезд пойдет на Буй или Галич. Пришлось на какой-то станции йыйти и пересесть в другой поезд. Доехали до Череповца. Там 8строились в одном из вагонов с мягкими сиденьями и зеркалами, ыло жарко. Мы намылись, перекусили чем было. Однако вскоре выяснилось, что этот поезд тоже не пойдет. Опять пересели в другой состав (с открытыми платформами), проехали до первой чтановки и перебрались уже в товарный вагон. Этот состав дотащил нас уже до станции Подборовье, ночевали в вагоне, а утром йышли: кругом лес и ни души, тишина, маленький домик - станция - закрыт, дежурных нет, и спросить не у кого, как далеко мы от Ленинграда, и как туда добраться. Мимо нас прошла молочница, а у нас хлеба по куску, да селедка. Ни денег, ни посуды. Узнали, что на эту станцию поезда приходят очень редко. Однако, деваться было некуда, надо ждать. Мы ходили по лесочку, собирали чернику, кое-как утолили жажду и смирили голод. Через некоторое время прибыл какой-то состав. Нас впустили в тамбур. Со-(гав оказался санитарным поездом, следовавшим в Ленинград. Вскоре пришли начальник поезда, врач и политрук. Они нас накормили, устроили в своих купе.
В Тихвине комендант официально определил нас в санитарный Поезд, и мы добрались до ст. Рыбацкое нашего родного Володарского (ныне Невского) района. В Рыбацком - контрольно-пропу-гкной пункт, проверили документы. Оттуда на трамвае отправились домой. Ленинград был на военном положении.
После небольшой передышки - опять эшелон с эвакуированными. В день отправки с Московского вокзала ушло два эшелона,
156
f
157
а наш, отходивший с Витебского, был задержан. Наконец медл но тронулся Говорили, что доедем до стрелки и, если поверг направо, то приедем в Лигово, а, если налево, то в Ярослав область. Повернули направо, и действительно - к ночи были » Лигове. В шесть часов утра появился фашистский самолет-раз чик, стал сбрасывать вдоль всего состава листовки, призывавши» сдаться. Из вагонов не выходили, к окнам не подходили. Самолн улетел, а эшелон наш находился между двумя составами с горю чим. Случись бомбежка или обстрел, чтобы от нас осталось? Часов в 9 прибыли руководители Лигова и стали постепенно расформ ровывать наш эшелон. После 12 часов начались обстрелы, тревоги и отбои. Одним снарядом был поврежден угол здания вокзале, Говорили, что погиб мужчина - он переходил пути. Мы вернулись в Ленинград.
С середины сентября стала работать в профилактории МПВО Начальником штаба был капитан Савин, моим командиром - 0л| Павлова. Находились мы на казарменном положении. Ночью дежурили по 2 часа. Позднее узнала, что мы состояли в группе бо] бы с нестойкими отравляющими веществами. Когда напро профилактория горело общежитие, то все принимали участие тушении пожара. Я же находилась в это время на своем посту
В октябре 1941 г. получила военный билет, в котором значил военно-учетная специальность 122 - медсестра. В 1942 г. была 1 правлена в штаб, размещавшийся в здании школы на Моско улице, 5. Разгружали вагоны с дровами, ломали дом, участвов уборке улиц города. В январе того же года заболела алиментар: дистрофией и цингой, открылась рана на ноге, была на больни
В апреле 1942 г. поликлиника прикрепила меня к детсю дому № 34 и к школе № 331. В свободное время делала пере Во время тревоги обязательно находилась в детском доме. Зд осматривала детей, делала прививки, помогала кормить малыш Помню, как один мальчик говорил мне: “Тетя Кава, каша р вкусна.” Коллектив был дружный. Эпидемий не было. Весной в< • му населению ]_ ле № 331 проводила с учениками занятия по правилам оказан!™, первой помощи. Дома почти не бывала, забегала только перем» нить белье да отдохнуть немного. Вскоре дом снесли на дрова, И пришлось переселяться. Хорошо, что мебели было мало,. тольк самая необходимая. В июне 1943 г. детей детского дома эвакуирп вали. Сопровождала их в пути заведующая Лилина - такая хор шая, душевная. Все мы ее очень любили. На своем Военно-уч< ном пункте последний раз была осенью 1943 г. Мама и соседи,ц| нашим домам весной того же года вскопали участки земли и пос» дили овощи, а осенью собрали небольшой урожай, который очеш выручил нас зимой 1944 г.
_ктив оыл дружный, отомни не ™ ™ .	мужчин - ответственных работников фабрики. В стационаре
раздавали противодизентерииные таблетки. В шю I до Уотносительно усилеНное питание. Оля поднялась, Окрепла, водила с -учениками занятия по правилам оказанш I	1 „,	1	’
Татьяна Николаевна Шемшученко
В блокадных яслях
Мне было 18 лет, когда началась Великая Отечественная война. I Моя мама, Татьяна Николаевна Иноземцева, работала старшей I Медсестрой в яслях № 132 Кировского района при прядильной I фабрике “Равенство”. В конце июня 1941 г. и я устроилась в эти I и- ли сестрой-воспитательницей.
В августе старшая группа яслей вместе с заведующей Безобра- , вой была эвакуирована из Ленинграда. Потом ушла на фронт и  Врач Зинаида Григорьевна Шнырева, и тогда моя мама осталась В старшей в яслях. Время наступило тяжелое - холод, голод, no-fl С гоянные обстрелы и бомбежки, не было света, не работал водо-I провод. Персонал яслей набирал воду в реке Екатерингофке. Вода была ржавая, коричневого цвета, мы пропускали ее через несколько слоев марли, затем кипятили для питья и приготовления пищи. । Ike работники яслей были на казарменном положении. К нам I стали поступать маленькие дети - сироты, которых находила ми-I лиция. Все они были очень истощены - ножки, ручки, как палоч-|ки, лишь большие глаза смотрели с тоской. Много сил и забот приложили сотрудники, ухаживая за детьми, как за родными, и Всех до единого выходили.
В январе 1942 г. Кировский райком партии открыл в яслях ,‘тационар для инженерно-технического персонала фабрики “Равенство”. Я до сих пор поддерживаю дружеские отношения с вывшим бухгалтером фабрики Ольгой Александровной Гурецкой.
I1 I. декабре 1941 г. умерла ее мама, а у самой Оли была ужасная щетрофия. Моей маме с большим трудом удалось поместить Олю I II стационар на лечение - ведь стационар предназначался только
I	X	4 V..	Л	A CIV. Ал, V/AV|3 VA Al kcl,
Вскоре смогла ходить. 24 мая 1942 г. она ушла в действующую армию.
Помню, как в начале мая была ужасная бомбежка фабрики.
Начался пожар, который быстро охватил все здание. Выход из Я фабрики был отрезан, приехавшие пожарные натянули под окна-I0S I ми брезент, и работники прыгали из окон. Хотя ясли находились i л на этой же территории, но в другом помещении, у нас стали ха лопаться от жары стекла, и пожарные начали поливать наше зда-сй | Пие водой. Мы решили перенести всех детей в соседнее здание, I П.1ходящееся подальше от фабрики. Однако бомбежка все про-
158
159
бомба. Рядом горели склады с хлопком. Ночью вся фабрика р нула. Осталась от нее одна стена.
На другой день моя мама сообщила обо всем в райздраво^ Кировского района. Было принято решение срочно перевезти! тей в поселок Юкки, где пустовало здание эвакуированного ского санатория. Через несколько часов мы уже уезжали. Пом за нами приехали санитарные машины. Быстро связывали мы лами белье, на них укладывали детей. По дороге в Юкки нескл ко раз попадали под обстрел, но все же доехали благополучно Юкках сестры собирали сосновые иглы, отваривали их. Отва] поили детей, спасая их этим от цинги. Летом собирали в дикую малину, варили из нее кисели. Вообще же питание бы очень скудным - соевое молоко, шроты, турнепс. Из неболыш запасов пшена заправляли супы. Лечением детей занимались cal сестры. Довольно часто дети страдали простудными заболеваниям случались ветрянка и корь. Заболевших старались держать отд» но от других, в изоляторе. Еще помню, как у 4-летнего мальч Вити случилось ущемление грыжи, и как я и еще одна ced бежали с этим ребенком на руках в больницу пепелка Паргол где ему сделали операцию.
Из блокадного далека
Мы жили в ту пору на улице Чехова (бывший Эртелев nd улок), напротив Некрасовских бань. Я выходила в 6 часов шла по Литейному проспекту, через мост, мимо Финлянда вокзала, далее по Лесному проспекту до 1-го Муринского. Ч парк, что вокруг Лесотехнической академии, добиралась до с госпиталя' № 1114. Этот путь составлял 6-7 км., а с обрати дорогой - вдвое больше.
Рабочий 12-часовой день заканчивался в 8 часов вечера. В время ежедневно, с педантичной точностью начинался фаш,и ский воздушный налет И вот под далекий, а иногда и близ!” свист бомб и тарахтение зенитных орудий я совершала обрати путь по узкой тропке между сугробами. Помню, в какой уж! пришла, первый раз увидев во второй половине ноября мерт окоченевшее тело. Я металась по улице в поисках милицион помощи, но... вокруг никого не было.
Со временем я словно очерствела и, сжав губы, проходила м
должалась. Не успели одеть всех детей, как в то здание поп • I Ведь дома в бомбоубежище меня с нетерпением ждали родители, "	спуская глаз с входной двери. Я приходила, мы поднимались
йверх, хотя налет еще продолжался, мама растапливала макула-урой печурку. Выпив кипяток с отложенным кусочком хлеба, я, I |дев на себя разные теплые вещи, ложилась в холодную кровать, гем, чтобы завтра начать все снова.
В то время голод и холод стали для нас настоящим испытанием 1 стойкость По карточкам, кроме блокадного хлеба (мне 250 г, | )\и1Гелям - по 125) “сто двадцать пять блокадных грамм с огнем М кровью пополам” и больше ничего. Весь хлеб делился на три шные части, а затем каждая порция еще на три доли. Скудные uiacbi круп, которые были у мамы, давно закончились. Мы, на-рное, погибли бы, ес.и бы не помощь добрых людей: нас выручил отец моей школьной подруги Вали Бураковой - он достал и ^делился с нами сыромятными ремнями, столярным клеем и. ифой. После долгой переработки кусочки ремней разбухали, их и жарили на олифе, или же вместе со столярным клеем отвари-и и, охладив, получали студень.
Декабрь 1941 г - начало января 1942 г были очень напряженными в работе госпиталя. После боев на Синявинских болотах р -зко возрос поток раненых. Много было с обморожениями, главным образом, ног.
Несмотря на мою молодость, стало не хватать сил на ежедневные 12-14 километровые переходы при 12-часовом рабочем дне и .голь скудном “питании”, и я начала ночевать в отделении. По игчерам, окончив рабочий день, ведь медперсонал собирался возле иплого “стояка”. Вспоминали мирную жизнь, и как-то незаметно разговор каждый раз переходил на еду. Однако, ни жалоб, ни 'енаний, ни каких-либо сомнений в том, что “будет и на наше й улице праздник”, ни у кого не было.
Ужасный день 24 января 1942 г. я запомнила на всю жизнь. С " >льшим трудом, под звуки воздушного налета, я доползла до дома, темной комнате в печурке так ярко горела макулатура, что тру-I, протянутая к вентиляционному каналу, слабо светилась. Отец, «ежащий на кровати и укутанный так, что только глаза были вид-»ы на исхудавшем лице, увидев меня, слабым голосом произнес:
I сегодня молодец, пять раз прошел до окна и обратно ’. Я посмотрела на него и поняла, что это - конец. Сил не стало, я ти-• >нько опустилась на пол. Мама подошла ко мне и, почувствовав меня высокую температуру, заставила лечь в постель. Так мы и Лежали: на одной - умирающий папа, на другой - я, периодически ’отрясаемая приступами рвоты с желчью. Внезапно комната стала подняться дымом - загорелось перекрытие над вентиляционным тверстием, в которое была отведена труба от печурки. Мама ушла 1а помощью. Скоро какие-то люди ста \и приносить ей снег, кото-
Ирина Яковлевна Ривлин
160? f 161
ними г |Д,аря
ыдя Н.А.Вознесенской, меня определили на лечение в палату для ЦГладанием поражений мозжечка” я пролежала около полутора
рый она забрасывала в горящее отверстие. Я помню, что отец .йдности с правом работы” при диагнозе “органическое пораже-последних сил “кричал” шепотом: “Пожар! Горим! Помогите1”, | lint центральной нервной системы, рассеянный склероз”.
я со своей кровати пыталась его успокоить. К нашему счастью, М соседнего дома, где размещался военный госпиталь, пришел санн тар с огнетушителем.
Не помню, когда именно, но рядом со мной оказалась мт верная подруга Валя. Она помогла собрать необходимые вещи И документы, а затем с помощью того же санитара умудрилась th ретащить меня к себе домой (жила она на той же улице в дон напротив). У них было очень тепло. Я стала приходить в себя, ц| скоро опять потеряла сознание. Когда очнулась, оказалось, что | парализована: голова не держалась, язык не повиновался, руки  ноги не действовали. Соображала я хорошо, но никто об этом щ знал.
Когда мама пришла, я сразу поняла, что папа умер. Слез М было, так как считала, что последую за ним. Все тот же добрын Григорий Дмитриевич, отец Валюши, отдал последний долг моему отцу. Обернув его тело, спустил его вниз и на саночках довез ближайшего морга. Там складывали тела умерших с тем, чтобы потом захоронить их в братских могилах на Пискаревском или других кладбищах.	 -------- •——----- ,^......^....,.5	и	„ ил-итлш,
Маме удалось пригласить ко мне (не безвозмездно) невро» вю силы были уже не тс. Я стала подумывать о переходе на рабо-толога из поликлиники. Она посчитала мой паралич следствием! Ку поближе к дому.
нервного потрясения. Мой молодой организм боролся с болезные,	„ ,™.„.------л —......................
через две недели я стала держать голову и шевелить пальцами рук Еще через неделю поднялась на ноги, делала два шага и пад начала с помощью подруги произносить слова и учиться писа сперва печатными буквами. Наш врач-невропатолог написала п мо заведующему кафедрой нервных болезней 1-го Медицинск института проф. Вендеровичу, который, к счастью, жил близ Мама на саночках отвезла меня к нему, и он принял нас несм на ужасную обстановку в семье (в комнате, через которую п фессор провел нас, на кроватях лежали два мертвых тела, сам профессор был крайне истощен). Он внимательно осмотрел ме> и диагностировал “инфекционный церебеллит”. Одновреме сказал, что то, что я жива - это один случай на тысячу, что ме: спасает только молодость, ибо лечить сейчас нечем. Я-то хороню понимала, что, несмотря на молодость и здоровые корни, я бы ВС4 равно погибла без своевременной помощи и забот моей дороге^ подруги Валечки при содействии ее родителей, Григория Дмитрк евича и Клавдии Георгиевны Бураковых.
Между тем, возвращение мое к жизни продолжалось. В kohiji марте я уже была в силах преодолеть всю Садовую и добраться де городской комиссии ВТЭК - около Никольской церкви. Мен тщательно осмотрели, и я буквально вымолила 2-ю группу инм1
I А в начале апреля у меня уже хватило сил на переход до своего I' лхпиталя. Здесь я всех привела в ужас: вместо девушки п, •Роял остриженный “под нулевку’ большеглазый паренек.
яальству и, в первую очередь, заместителю главного врача госпи-*‘<я Н.А.Вознесенской, меня определили на лечение в палату для |>1льнонаемных. Здесь с диагнозом “инфекционный энцефалит с пре-
• яцев. Не столько лечение, сколько мало-мальски усиленное пита-। иие (карточку я сдала) способствовало моему выздоровлению. При-юсь (не с целью саморекламы), что к каждому редкому посеще-мамы я ей приберегала немного от своего пайка.
В конце мая я уже вышла на работу, правда, на половину рабо-дня. В этот период мне случалось общаться с ранеными, pas-fl по палатам книги, но моя нарушенная болезнью речь не была понятна. Этот дефект, как и нарушение координации ений остались на всю жизнь. Письма мужу на фронт писала •йрявым почерком.
I Страшило приближение холодов, возможная, как в первую зиму, яТановка трамвайного движения, трудности дороги в госпиталь,
('бязанности медсестры в гражданской поликлинике в то время 1Мли в принципе те же: помощь врачу во время приема и посе-'Ния, но уже маленьких пациентов, выполнение лечебных про-»> ЛУР- Когда я вышла на работу, то мне показали груду медицин-•*»их карт умерших детей. Нашей задачей было сохранить тех немногих, что переживали со взрослыми вторую блокадную зиму. >ю были, в основном, дети, отцы которых служили или в самом * оде, или в непосредственной близости, и умудрялись, делясь ликом, поддерживать семьи.
Огромную роль в питании детей во время блокады сыграли дочные кухни. Как драгоценные лекарства, выписывали врачи мигам молочные и другие смеси, хфрорые спасали их от смер-
I Как только начала действовать Дорога жизни, выехала к месту иначения в г. Рыбинск (вместе с мамой) досрочно окончившая 1 и Медицинский институт Валюша Буракова. Я словно осироте-V Мы расстались надолго, но вещ жизнь помним друг друга и м активную переписку.
I К этому времени мама пошла работать, стала получать рабо- о карточку, да и норма хлеба к этому времени увеличилась.
I Все подопечные малыши были относительно здоровы, если не Ьятать того, что страдали рахитом. Весной 1943 г. на моем участ-
162
163
мья Аверьяновых - мать и трое детей (девочка 8 лет, мальчик 5 ’ и малыш 6-8 месяцев). Отец, конечно, на фронте. Жили они доме № 3 по улице Чехова. Все дети и сама мама были всегда стенькими и - по тем временам - удовлетворительно упитанны-. Мать неоднократно приносила малыша Юру на прием, чтобы писать питание, взвесить ребенка и, месяцев с семи, стала жа-шаться, что ребенок неподвижен, лежит на спине, головку не Врржит. Молодая врач успокаивала, что это - рахит, который прой-Lrr. Наконец, мать с ребенком были направлены к невропатологу, Еторый поставил диагноз “парез”. И тогда вспомнили: матери не ло дома, когда район подвергся обстрелу. Дети сидели на кро-ее мальчиков и 14 лет; сидели за столом, на кою ром куц»	-----—---------~—*~>***u»o	±ролоТ,
были навалены какие-то кости, и сосредоточенно, не обращая h разбитого стекла, и в комнату влетел кирпич от стены проти-
ке появилось первое пополнение - 3-4 новорожденных ‘ бло ничка”, которых я буквально с первого дня их появления в д патронировала.
Летом 1943 г. горздравотделом было принято решение об единении пунктов охраны материнства и младенчества с де ми поликлиниками. Отныне дети от рождения до 16 лет обслу вались “единым педиатром”.	I
Не могу не вспомнить один случай, показавший, что голод и должал мучить людей. Пошла я как-то по адресу на одну из к тир посетить детей. На стук никто не ответил. Дверь оказал» незапертой. Приоткрыла ее и увидела такую картину. Мать и Д-	.	_	...
ее мальчиков (8 и 14 лет) сидели за столом, на котором куч• ыти, и девочка держала Юру на руках. Внезапно раздался грохот,
I иМюложного дома, в верхний угол которого попал артиллерий-(кий снаряд. Кирпич упал между детьми, которые, испугавшись, [лакали, тогда как Юра остался невозмутимым. Этот-то случай привел его к парезу, а затем и к полной инвалидности на всю знь. Юра рос, но мозг его не работал, руки и ноги не двигались, лова не держалась.
Закончилась война. Я уже давно училась, потом родила и вос-тывала дочку, и мне приходилось наблюдать, как мама Юры, кдая, как лунь, прогуливала мальчика, привязанного к доске с Ьлесиками. Как она спускала его, бедного инвалида, с пятого »г.1жа, не представляю. Юра умер в возрасте около 26 лет.
Вечная память детям и взрослым, погибшим в Ленинграде от Ьлода, фэмбея^ек и артидлерийстдах рбстредов!
меня никакого внимания, грызли их. Я молча вышла из ква И все же, считаю, что в этот период ленинградцы, в том ч дети, больше всего страдали не от голода и холода, а от ар рийских обстрелов. Первый случай, когда я оказалась очев артобстрела, произошел на ул. Восстания, напротив Сапе переулка. Я шла, к счастью, по более безопасной стороне. Вн но над головой просвистел снаряд и ударил по тротуару про положной стороны, и человек пять, в том числе 2-3 жен были стерты с лица земли. Подбежали дружинницы и стали дывать на носилки то, что осталось от погибших. Я побеж: работу за санитарной сумкой, но когда вернулась обстрел ра прекратился также внезапно, как и начался.
Второй случай был в день 1 мая 1943 г. Этот праздник, победоносное окончание войны, подкрепленная прорывом б/ ды, были причиной появления в центре города значительного ла людей. Я находилась у здания Публичной библиотеки, кл. снаряд попал в гущу ожидающих трамвай на остановке у пер»-чения Невского проспекта и Садовой улицы. Крики, вопли Sitrt вили меня содрогнуться и, утратив всякое самообладание, я п»р бежала проспект на более безопасную сторону и укрылась в М еме дома. Следующий снаряд попал в соседний проем, где т»н • находились люди. Посыпались штукатурка, куски кирпичей. ( шенная, я выскочила из своего укрытия и побежала по Ниже® ной улице.	~
Помню по рассказам очевидцев третий эпизод. Осенью 1 • в районном доме партактива (улица Чайковского, 29) зак< лось собрание. На углу рядом с домом остановилось пять чело» в том числе заведующий райздравотделом, председатель район»-го комитета общества Красного Креста и др. Прямое поп снаряда оборвало их беседу и саму жизнь.
Наконец, не могу не рассказать о трагической судьбе р блокады, одной из жертв фашистских артиллерийских обе
Нина Федоровна Соколова
Горькая память
22 июня 1941 г. Я - врач-педиатр, заведующая отделением в мтской больнице им. К.А.Раухфуса. Муж - инженер-гидротехник в командировке, дочь пятнадцати лет у тети близ Кингисеппа, двенадцатилетний сын в пионерском лагере.
Вбежавшая во время обхода медсестра, в слезах, испуганная, дрожащим голосом говорит: “Немцы напали на нас - война”. (рочное собрание у главврача Овсея Борисовича Ашкенази. Ждем Екпоряжений от военкомата. После работы поехала за сыном в ионерлагерь. В эти страшные дни надо быть всем вместе. Над иерем рано утром летал фашистский самолет. Наташа приезжа-I гг через 8 дней - добралась с трудом. Через две недели возвращается муж, измученный, серый, похудевший. Ему 46 лет, его воз-। I'ict не мобилизуют. “Гидроэнергопроект”, где он работает, наме-
164
чей к эвакуации. В городе очереди в магазинах, - раскупают 1г» Хотя мы и не верим, что война продлится долго, верим, что мМ ленинградцев, не оставят без продуктов. А фронт приближаем немцы уже бомбят пригороды. Вводят карточки на хлеб и прол ты. Делается тревожно. Но на Ленинград бомбы еще не пад Л
28 августа мы погружаем вещи в эшелон. Я еду с семьей в Ярославля, где должна принять детский дом и с ним эваку; I ваться на восток. 12 дней наш эшелон перевозили с места I место, - но уехать так и не удалось. Город был окружен, доро , бомбили. Мы получили первое “боевое крещение” еще в эшелош близ станции Ручьи из-за тучи вынырнул самолет и сбросил Я фугасные бомбы - метрах в 200 от нас. Все разбежались в рази , стороны, мы же залегли в какую-то грязную канаву.
8 сентября, около 5 часов вечера, ленинградцы пережили п вую, страшную по последствиям, интенсивную бомбардировку. Н<ш, эшелон стоял на запасных путях около Международного (ны. Московского) проспекта. Вдруг загудели сирены, паровозны  заводские гудки: “Воздушная тревога”. Все выбежали из вагонок, бросились на землю. Загрохотали зенитки, стало жутко. А в н< мы увидели фашистские самолеты. Первый строй (10-12 сами< тов) пролетел над нами. Показался второй (тоже 10-12 самол тов)... И тут началось... От самолетов полетели вниз какие-то ч ные предметы (это оказались зажигательные бомбы). Ната показалось, что это “ласточки”.... Но все эти “ласточки” ста расти, десятками падать на землю, шипя, разбрызгивал фосфор ческие искры, взрываться. Все вокруг запылало: горели мусор, 61 раки, сараи. Люди бегали и тушили “зажигалки” землей - кто | лопатой, кто с доской, а кто и просто горстями. Около бара  бегали, кричали, плакали. Над городом стояло зарево, висел ч» I ный дым. Горели Бадаевские склады - запасы продовольствия Л. нинграда.
Мы вернулись домой на улицу Чайковского. Здесь мы прожив самое страшное время: осень и зиму 1941/42 гг.. У нас две ко/ наты, - большая на юг - это самая опасная сторона при бомб< • ках и обстрелах, и маленькая, около 10 метров, с окном во две Окна заклеивали крест-накрест полосками бумаги, завесили ПЛ( ными шторами - с начала войны введена светомаскировка. Гор до утра стоял темный, мрачный, безлюдный. Ночью разрешал ходить только с пропусками. Телефоны отключены, радиоприем» ники изъяты. С октября начались холода, а с ноября - сильи морозы. Перестали работать водопровод, канализация. Люди нос воду из Невы, Фонтанки. Обогреваемся железной печуркой “бр жуйкой”. На ней же и варим, сушим одежду.
Обстрелы и бомбежки очень часты: иногда по 10-12 раз в ди В нашем районе до января было разрушено около 20 домов. М
Т 165
улице Каляева в дом № 11 фугасные бомбы попадали 3 раза
Зажигательные бомбы были менее страшны. Когда они падали iia наш дом (а было это раз 10) все вокруг освещалось фосфорическим светом. Жильцы бежали на чердак, тушили их песком или кЬрасывали во двор.
Фашисты выбирали для обстрела наиболее оживленные улицы И перекрестки. Я много раз попадала под обстрел: обычно пряталась в подъездах, подворотнях и с нетерпением ждала конца "треноги” - скорей бы домой.
Но самое страшное, что пришлось пережить в блокаду - это голод и холод. С уменьшением норм хле«а город к концу ноября етоял на грани продовольственной катастрофы. В хлеб стали до-1вляться разные суррогаты: солод, целлюлоза, жмых, дефектная ,лука, обойная пыль. В ноябре-декабре продовольственные карточки почти не отоваривались. К концу октября, подъев все запасы, варили суп с горсткой крупы и прибавляли горчицу, делали оладьи из кофейной гущи, студень из столярного клея. Однажды муж принес лошадиные кишки - на улице упала и подохла лошадь: ее сразу разорвали - кому что досталось. Я их промыла, гварила, ели с удовольствием. Ели и суп из собачины. Я самая ильная - ежедневно хожу на работу. Прохожу мимо Мальцевско-го рынка, иногда удается обменять что- нибудь ценное на продукты. Вещей не жалко, надо спасать детей, мужа.
На улицах много трупов, особенно у ворот нашей больницы. Грузовые машины их увозят в братские могилы. На улицах сугробы, снег не убирается - только тропки, по которым ходят. Лестницы скользкие, на них лед.
I юложение в больнице, как и везде, очень тяжелое. В начале по “тревоге” детей всем персоналом по несколько раз в день выносили в бомбоубежище. Несли по два ребенка, скорее, скорее... Потом бежали со старшей сестрой Катей Головановой смотреть, всех ли вынесли. А кругом грохот, стрельба, стекла дрожат... Но уже в октябре это делать стало невозможно. Мое отделение - колитное, расположено на трех этажах по 20 человек на этаже. Лифта пет. Детей спустили на первый этаж и заняли в нижнем коридоре ( гфетную, бельевую и бокс Уложили детей по двое на кроватку. Поступают тяжелы* дистрофики, с кровавым поносом, с чесоткой. Молчаливые, не умеющие говорить, не умеющие смеяться скелетики. Их надо было обогреть, обласкать, а, главное, накормить (с ложечки). Персонал напрягает все усилия, чтобы спасти детей. Делается почти невозможное.
Голодный город отдавал детям все, что мог. В больнице варили рожжевые супы, делали дрожжевые запеканки, варили каши, супы из сухого картофеля. Были иногда и супы из мясных консервов, давали белый хлеб. На молочной кухне готовили соевый кефир,
166
167
(ось в голове. Где дети? Что случилось? Как? По этой телеграмме .авврач и Горздрав разрешили “выехать ца розыски детей . Че-Ьсз два дня я уже ехала в Данилов.
соевое молоко, крупяные отвары, хвойный экстракт, белке» I смеси. Но в январе-декабре дети нередко поступали с необрат мыми явлениями дистрофии, с тяжелыми травмами от обстрел и ожогов. Смертность была очень высокая. На начало января 1941 г. в больнице лежало 443 человека. Всю блокаду работали цеп? ральная и молочная кухни, аптека, прозекторская, лаборатори!
С декабря муж перестал ходить на оборонные работы - оп очень ослаб У детей начался дистрофический кровавый понос. А1 Наташи с восьмилетнего возраста еще и комбинированный по I сердца (после ревматизма). Дома есть нечего. С разрешения главе го врача Гиммельфарба, 8 января помещаю сына в нашу больший свое отделение, а с 11 января туда же ложится и дочь. Больн«'. спасла моих детей от, казалось, немину-мой смерти.
22 февраля намечается эвакуация Тидроэнергопроскта”. У'1 \ Андрей с детьми. Мне отказано в отделе кадров Горздравотдела В провождать членов семьи, находящихся в состоянии тяжелой дЯ трофии. Я - военнообязанная, забронирована за больницей и вые) В не имею права. Наташа долго не соглашалась ехать, просит остат» со мной в Аенинграде. Уговопила ее: “Папа и Ариан без тебя доедут, а я постараюсь поехать к вам с каким-нибудь детским Ж мом.” Наташа согласилась. 21-го беру детей из больницы, собираю I дальнюю дорог г. Зашиваю в подкладку пальто каждому деньги, д.» менты. Отправляю с ними все деньги, что у нас есть, часть ве,1|л пакую в чемоданы - пригодятся в обмен на продукты.
Последний раз перед отъездом мою их, укладываю, а сама к |	„	-
ночь не сплю, как-то они без меня доедут... Слабые, бол*.. I Зловещие смертоносные красные крупен. Под номера. 90 к Ладожское озеро, Дорогу жизни, фашисты усиленно бомбя Н I Примеру, - дотекая больница им. А Раухфуса. П >д номером ром тихо говорю детям: ‘Если с папой что случится пробирай .• »1-иЛенини>адскии медицинскии институт им. академика к тете в Асине”. Дети поняли - папа очень слаб.	W k П.Павлова (в сентябре 1941 г. гитлеровцы аккуратно всадили
~	«о этому адресу тонную бомбу замедленного действия).
На карте 955 таких кружков-мишеней. И составлена она со „нанием дела.
( Под каким номером числился на гитлеровских картах другой <аи(Ь> '"’снный объект” - Ленинградский Педиатрический институт, ->ад< Ьс знаю. Но враг не раз обрушивал на него свои удары. Вот сюда,
11 примеру, в этот каменный корпус, недавно ударил снаряд. Про-Вещи мы нажи. Пил крышу, разорвался в буфетной.
--------- -opotv Фашистские убийцы прекрасно знали, куда они посылают свои
—теЛр,	юртоносные ‘игрушки . Снаряды разрушали стены, калечили
ч-олетние деревья в институтском парке. Но убивать детей им
Борис Рейн (Борис Владимирович Рубинштейн)
Кружки на вражеской карте
. | Петр Карелин, довоенный товарищ по редакционной работе в I 'Известиях , рассказывал после посещения с группой корреспондентов в поверженном Берлине штаб-квартиры Геринга на Виль-гьмштрассе. Там, в шкафах журналисты обнаружили топогра-^ческие карты сотен городов Европы, в том числе Советского юза. И среди них - огромные кипы - карты Ленинграда. На Пих дата - апрель 1941 г
Такая карта была в кабине каждого самолета, бомбившегс наш Город; в планшете каждого офицера- артиллериста, стр' лявшего по нашему городу с Вороньей горы, или из Лигова, из развалин авода “Пишмаш ’. Аккуратнейшим образом на них был! отмечены пронумерованными красными кружками заводы и фабрики, институты, поликлиники, больницы (особо отмечены детские), школы, ясли, фабрики-кухни...
На финляндский вокзал везем вещи на саночках. Состав • «о пригородных холодных вагонов. Я бегу на работу, обещаяприи I после нее. Прихожу и в этот, и на второй, и на третий денк поезд задерживается: дорогу бомбят На трети i день обнаруж^^^ ем пропажу самого большого чемодана с Наташиными и  лее ценными вещами. Она плачет, хочет остаться в Ленингрг• обещаю утром принести из дома оставшиеся платье, белье. Ам рей говорит Наташе слабым тихим, голосом: Г Вот только тяжело, что мы здесь оставляем наше самое до] сокровище - маму.” Я его больше уже не ивидела, утром эше. не застала, он уехал.
26 марта 1942 г. 1—,— _ _r J ~ Д анилова Ярославской области: “Отстал от детей, нахожусь в Д* нилове, выехать не могу. Надо срочно разыскивать детей”. Тв грамма шла очень долго. (Она пришла, как я потом выяс ;огда Андрей уже умер). От этого страшного известия пом
получаю телеграмму от Андрея из гор I' Ако удавалось. Детей охраняли скромные и мужественные люди ; лей---п А. белых халатах.
Жестокими, морозными, темными ночами с детьми на руках .пи спускались по лестницам в бомбоубежища и подвалы. Все без исключения - от с:даитаркц до профе^ора
168
169
Впереди - старшие дети с подушками и одеялами в рукпк Малышам подобные прогулки были не в редкость. В конце кон* г они переехали в подвалы. И надолго. Самые крохотные прове здесь часть своей блокадной жизни. Жили и росли при ледх температуре и мерцании коптилок. Кварцевая лампа нередка меняла здесь солнечный свет. Их укладывали в ватные мешки и II несколько раз в день выносили на морозный воздух в заснежс ный парк. А снаряды свистели и рвались среди институтских к теджей.
Директор этого первого в мире подобного мощного учре ния на 1000 мест, с персоналом в 700 человек - Юлия АроноЛ Менделева. До войны, как журналист, не раз встречался с эт замечательной женщиной. Вся ее дореволюционная жизнь пр шла в непрестанной суровой борьбе - не раз заточалась в тюрьму, подвергалась ссылке. Большевичка с 1905 года. Ее хорошо зц В.И.Ленин. С годами укоренившаяся привычка идти против те ния сказалась и при руководстве этим институтом. Она при сюда, в пределы старого дореволюционного “воспитательного дом. чтобы создать большое, принципиально новое учреждение, неспр„ ста восхищавшее весь медицинский мир.
Обходим терапевтические клиники. Санитарки убирают груди стекла, обвалившуюся штукатурку, исковерканное железо. Вр™ и на этот раз не удалось убить ни одного ребенка! Но есть жерг среди персонала...
Директору докладывают: “Во время ночного обстрела, под лф компанемент разлетающихся стекол, в акушерской клицике поил лись три новых ленинградца.”
Проходим с профессором Менделевой по подземным яслям лабораториям, клиникам, стационарам. Великое дело творят 1 диатры в осажденном городе... Профессора с серыми лицами, ото шими ногами обходят больных, читают студентам лекции в пш валах, превращенных в аудитории. Худущие сестры неслыг1 скользят по палатам, выполняя назначения врачей. Студенты рируют детей, осторожно пробираясь между столбами бомбе жища.
В соседнем здании, в клинике неимоверно истощенных дсг»’1 (стационар № 1), перенесших неслыханные лишения толы« закончил обход проф. А.Ф.Тур. Трудно узнать прежнего Алекс I дра Федоровича в этом исхудалом человеке Но он - в белой сорД ке с полотняным воротничком. Один из крупнейших педиатр страны ведет здесь ожесточенную борьбу со смертью, риводи в движение весь богатый еще лечебный арсенал, вводятся нсЛ диеты. Через тончайшие иглы в детские венки вливаются жи тельные дозы раствора аскорбинки и консервированной крови
Беда! Очень мало молока, а сливки распределяются по капл
I Но уже разработаны новые рецепты заменителей детского питания. В самые напряженные дни блокады удавалось подбирать “ди-гу для пациентов стационара № 1.
На спасение жизней этих детей брошенс все. Вот только что I санитарная машина с дружинниками МПВО привезла грудного младенца. Его нашли бойцы бытового отряда в опустевшей квар-,ире - почти все обитатели ее были мертвы. Около младенца - весь Персонал стационара № 1 во главе с профессором.
...Малютку нашли в кровати возле истощенной и истекавшей I ровно матери. Кровь хлестала из руки, но женщина была еще жива. Последние два дня она вообще ничего не ела. Грудь не навала молока. Да, собственно, и грудей, как и у многих голодавших женщин, не было. Голодный младенец не отрывался от пустого мертвого соска. Мать не выдержала мук: перочинным ножом ’ рыла на руке вены и прижала к ним ротик малютки. Он .жадно сосал. Комсомольцы появились вовремя. Мать и ребенок были 1 пасены...
Но как спасти от дистрофии молодежь, студентов - без пяти минут врачей? Ведь их ждет армия, ждет страна Дни и ночи I думала об этом директор.
...То были дни, к< гда в осажденном городе, в противовес злове-I н/ему слову “дистрофия”, родилось каждому понятное, обнадежи-. кающее слово “стационар . Стационары появились в тот момент, когда тысячи и тысячи автомашин с продовольствием устремились к Ленинграду по ледовой ..адожской ниточке - Дороге жизни.
Первыми произнесли это новое слово ленинградские комсомольцы. Именно по их инициативе Военный Совет Ленфронта птдал приказ о срочном развертывании сети этих своеобразных лечебных учреждений. Они предназначались для ленинградцев с наиболее тяжелыми формами алиментарной дистрофии. Их устраивали при предприятиях, учреждениях, госпиталях, институтах.-Для ослабевших ученых такой стационар был открыт уже в январе 1942 г. в гостинице “Астория”.
То были особые учреждения. Здесь лечили на только медикаментами и витаминами, не только дополнительным питанием (немного хлеба, сахара, чуточку масла и еще что-либо). Здесь человек, измученный, истерзанный голодом, холодом, страшным bniTOM, получал чистое постельное белье, тепло, уход, физический покой, душевное спокойствие и силы. Их-то и надо было сохранить во что бы то ни стало.
Никакого транспорта, разумеется, не было, редко-редко промчится военный грузовик (трамваи, автобусы, троллейбусы - до Крыши в снегу). Больных возили в стационар больше на детских Саночках родные, друзья или комсомольцы из санитарно-бытовых
170
отрядов. Случалось, что до стационара довозили трупы.
Но тысячам и тысячам ленинградцев, находившимся на грани смерти, эта гуманная инициатива комсомольцев спасла жизнь.
Менделева видела, что большинство студентов приближается * этой зловещей грани. Старшекурсники, по преимуществу, - вып скники (младшие курсы были эвакуированы). Именно в эти тр , гические дни особенно интенсивно заполнялись на кладбищи« братские могилы.
И она решилась. Рискуя партбилетом, она пошла на "престуЦ ление”: превратила одно из общежитий в стационар, положил! туда в два приема свыше трехсот студентов. Поехала в Смольный к П.С.Попкову - председателю Ленгорисполкома и доложила I совершенном криминале”.
Беседа проходила с глазу на глаз. Выслушав ее внимательно Попков несколько минут молчал. Потом посмотрел в глаза старо большевички и коротко резюмировал: - “Товарищ Менделев», I ничего не знаю”...
В те дни, когда наши части вели тяжелые бои, отдаленный гу артиллерийской канонады доносился до парка Педиатрической1 института. И часто оживали репродукторы: “Внимание! Вним* ние! Район подвергается артиллерийскому обстрелу! Район по 4 вергается артиллерийскому обстрелу!”	г
И опять разлетались осколки по территории детского институ та, убивая истощенных людей, калеча и персонал, и вековые де ревья. А в кабинете проф. А.Ф.Тура заседала государственная :<• заменационная комиссия. Подходили к концу государственны» экзамены. Профессора, доценты требовательны, цдк всегда, I скидки на “блокаду”.
И вот 70 уже обстрелянных врачей вступают в строй. За ними еще 90. И все - на Ленинградский фронт. Таков результат “п|» ступления” директора института.
Смотрю на профессоров-экзаменаторов. Весь этот беспримв ный, тяжелейший год они учили и... учились сами. И носили д тей в подвалы, и скалывали лед, пилили и таскали дрова. И рабо тали на огородах, и писали цаучные труды. И лечили, и растили малюток!...	1
...Иду по широкой асфальтированной аллее между рядами п рамидальных тополей. Поднимаю голову - верхушки дсревьев-п^ ликанов, словно бритвой, срезаны осколками снарядов. Стен, коттеджей изранены осколками. Кое-где глубокие воронки.
Старинный парк сейчас многоголос. Под кронами деревьсп кроватки, столики, креслица. Дети играют на площадках. УЛ слегка загорелые, розовощекие. Те самые... Зимой я их видел И “стационаре № 1”. Спасенные жизни. Клиники выбрались на bi дух. Стали санаториями. Пока в репродукторах не завоет у»
171
слишком знакомая сирена или раздастся предупреждение об ар--ти.слерийском обстреле. И тогда опять станет безлюдно в старинном парке на Литовской улице.
Валентина Ивановна Леоненко
Не забыть блокадные годы
Право писать историческую правду принадлежит прежде всего тем, кто героически сражался за нее и не отступал. Это право принадлежит тем, кто, не страшась смерти в окруженном и осажденном Ленинграде, более девятисот дней и ночей боролся за родной город, боролся со смертью за себя, за близких.
Непросто встречаться с военным прошлым, но и забывать о Нем нельзя.
Вся зима 1941-42 гг. была очень суровая, мороз доходил до 40°С, голод, нет воды и света, нет отопления, не работает канали-адция, бездействует общественный транспорт - война - блокада и Осада, город-фронт! Промерзшие квартиры, коптилки, буржуйки - самодельные печки из железа с трубой, выходящей прямо в окно, в вентиляцию. В доме сожжено уже все, что горит. На кровати (это огромная плита в кухне, на ней тюфяк и ворох одеял, которые от мороза, как кол) спим трое: мама, я, братик 12 лет. Согреваемся собственным теплом, прижавшись друг к другу.
Ночь, по радио объявляют воздушную тревогу, сообщают о воздушном налете. Началась бомбежка, ревут сирены, лучи прожекторов и звукоулавливателей круглосуточно выискивают в небе вражеские самолеты. Диктор настоятельно предлагает всем укрыться в бомбоубежище. Первое время мы убегали туда, но потом перестали - уже не было физических сил. Да и страшно было оказаться заживо погребенным, если будет прямое попадание снаряда или бомбы и завалит обломками дома бомбоубежище вместе с нами. Так уже было. Когда слышали свист пролетающих снарядов или бомб, падающих невдалеке, только теснее прижимались друг к другу, закрывали руками уши.
Я жила на Петроградской стороне, недалеко от Госнардома. 11омню особенную ночь, когда в саду Госнардома, рядом с Зоологическим садом, горели “Американские горы”. Светло было как днем, горящие бревна взлетали высоко в воздух. Даже на нашей стороне улицы было жарко. Зрелище было страшное. Но самым ужасным был рев беззащитных зверей Зоологического сада.
А еще помню! На практические занятия в больницу Чуднов-ского в первую зиму 1941 г. ходила пешком от площади Льва
1Z2_________________________________________________
Толстого по Большому проспекту Петроградской стороны, че^. Тучков мост, по 1-й линии Васильевского острова, по набережной через мост Лейтенанта Шмидта, мимо Кировского театра к Фо танке, к Калинкиному мосту, мимо завода Марти, мимо Воешь Морского госпиталя в больницу Чудновского. И так через дан туда и обратно. Однажды, около завода Марти, на КалинкиниМ мосту, разорвался снаряд. Свист, шипение - разорвался друг< снаряд. Начался обстрел из дальнобойных орудий, еще не объягч ли по радио ни тревоги, ни обстрела - не успели. Упал почти рядом со мной мужчина, это был доктор Вяземский, тоже шел ш дежурство, застонала и медленно стала оседать женщина, хватая за цепь (на мосту). Подросток, вероятно, шел с женщиной - дик как зверек кричал, метался, пытался удержать женщину, не обр» щая внимания на свист пролетавших снарядов. Люди с моста бе» жали, кричали, стонали. Сил бежать не было, но страх оказа/ сильнее. Укрыться в этом месте негде (набережная Фонтанки)  одна сторона улицы, другая - госпиталь, фельдшерская школа, бол ница Чудновского. Подбегая к больнице, о боже! Зрелище1 Вокр, больницы были заготовлены дрова для кухни. Они все горели, нй них попали сброшенные с фашистских самолетов зажигательн*-' бомбы. Что девать" Мое дежурство. В больнице нужен кажд, человек. Раненых всех выводят или выносят в бомбоубежище. И я, присмотревшись, где пламя меньше, не понимая всей опасно ти и своего состояния, через проходы мимо горящего ада проб гаю к зданию. У входа только что упавшая зажигательная бомб | еще шипит. Я ее за хвост хватаю и бросаю на дрова, вместо того, чтобы сунуть в песок рядом стоящего ящика. В больнице ник; меня не ждал, бегу в угловую палату, лежит один молодой сол/.i тик с ампутированной ногой, он никогда не позволял уносить сев в бомбоубежище. Мои уговоры были и на этот раз тщетны осталась до конца воздушного налета и артобстрела у его крова; и С ним и мне стало не так страшно.
1942 год, я направлена работать в военный госпиталь, имен вавшийся до войны “Институт ЛенКВИ” (Ленинградский кожно-венерологический институт). Мне 17 лет, работаю на кожно/ терапевтическом отделении, первое, что потрясло мое вообра» ние - это были не раненые люди. Их после боев привозили к нам на машинах обовшивевших, с чесоткой, с сикозом волосяных по* кровов, псориазом, незаживающими язвами на голенях, с экзг мой рук, всего тела. Принимая, обрабатывая их, все что на нш было сжигалось тут же в кочегарке. Мы лечили их тогда не полного выздоровления. Приходил политрук или комиссар гост i таля по вызову больных, говорил с ними и люди преждевремеш просились на выписку на фронт
Теперь, когда мне за 70 лет, думая над виденным и пережи
173
гым, задаю себе вопрос и пытаюсь ответить. Только люди высокого долга могли одолеть такого злого и коварного врага.
На отделении женской гонореи мне довелось работать в эти труднейшие месяцы с самым строгим, требовательным и умнейшим человеком. Врачом-ученым Робачевским.
Постоянно кто-то не выходил на работу из сестер и врачей. Умирали или попадали под бомбежку, артобстрел. Приходилось оставаться вместо кого-то, переходить на другое отделение. С доктором Робачевским немногие могли работать - сил не хватало. Он пел научную работу над трихомонадами. Бывали дни, когда в перевязочной он сам один работал за себя, за сестру - за всех. А сестер каждый час отправлял в лабораторию (через двор, в другой, дальний, корпус) с пробирочками с драгоценным материалом (так он называл собранный анализ у больных женщин), требовал от нас сохранения температуры тела в пробирочке, учил куда надо ее поставить (в бюстгальтер между молочными железами - грудями). После приема шел в лабораторию сам. А потом до глубокой ночи сидел на отделении, вел записи.
С каждым днем истощение все более давало о себе знать. Однажды, в конце дежурства, он попросил меня сделать ему укол в кисть руки, развернул носовой платок, отдал мне ампулу аскорбиновой кислоты (вены у него оказались плохими). Всего я сделала ему пять уколов, а потом он тоже не пришел на работу... Много позже мы узнали, что он погиб при бомбежке по дороге на работу.
Прошло много десятилетий с того времени. Я ничего почти не знаю об этом докторе, я даже забыла его имя и отчество, но его самодисциплина, организация труда на отделении (он был заведующим отделением), уважительное отношение к персоналу, суровость к больным женщинам. И до сегодняшнего дня меня удивляет то, что, осматривая вновь прибывшую с фронта или поступившую с рецидивом больную, он почти ничего не спрашивал об источнике заболевания, как случилось, где. Но рассказывал и объяснял все сам: что за болезнь, что надо делать, чтобы вылечиться, что последует, если больная не долечится и т.д. Он постоянно, каждодневно учил нас, сестер, все объясняя, рассказывая, что и для чего он-делает.
И надо признаться, что хотелось быть чем-то похожей на него. Я даже поступила в 1-й Медицинский институт, училась на 1-м курсе. Но, к сожалению, после первого семестра ушла опять в госпиталь, так как продовольственная карточка служащего”, где хлеба было уже 400 граммов, не позволяла продолжать учиться. Выжить можно было только если что-то добавлялось кроме карточки. На дежурстве сестре полагался обед.
О жизни и работе в госпитале можно писать и рассказывать много, врачи госпиталя, сестры, больные - это маленькая крепость
174-Я
в городе. В палатах буржуйки, в некоторых палатах большие пен ки. Вода - проблема. Водопровод и канализация давно замерзли, После дежурства по распоряжению комиссара госпиталя (_• менова, сестры с выделенными бойцами - выздоравливающим ехали на разборку деревянных домов в сторону больницы им.Фо реля за Кировским заводом - там было много деревянных домо построек.
В самые тяжелые дни, когда не было воды, бойцы помогали персоналу ездить за водой на Неву.
Высокая похудевшая женщина - Наталья Наумовна - старш, сестра, прекрасный человек, организатор. Казалось, в Рольни• она правит всем хозяйством, аптекой, заведует кухней, и,рова^ бельем.
Часто слышали расхожие слова “Город выстоял” - Нет! Не roi род! Выстояли люди. В те 40-е: будничные, печальные и траги кие дни; только люди, их характер, доброта, желание помоч. чувство высокого долга.
Много лет прошло с тех пор. Каждое 9 мая я жду, встречая на Пискаревке с братьями и сестрами по блокаде. Прихожу I встречу с памятью и с теми, кто был со мною рядом в те тяжел годы, кто выстоял, кто победил. Прихожу, чтобы многое ваюм нить и привожу своих взрослых внуков, чтобы они поняли, какя это праздник - и радостный, и со слезами на глазах”, и какое М счастье - Мир!
Мария Васильевна Крачковская
В отделении новорожденных]
За первый день войны изменилась жизнь каждой семьи, каз« дого учреждения, неузнаваем стал Ленинград. На улицах люду посыльные из военкоматов разносят мобилизационные предпиг» ния, получившие их торопятся в военкоматы. В каждом дво| роют траншеи для защиты от осколков бомб и снарядов.
Первые две военных недели я работала в детской больнице им Н.К.Крупской, находившейся на 14-й линии Васильевского остр ва. Отделения больницы были переполнены детьми, а обслужи! ющий персонал уменьшался с каждым днем.. Врачи, медицински# сестры призывались в армию, многие уезжали в эвакуацию с за, дами. А количество больных увеличивалось за счет детей из сем< прибывших из пригородов Ленинграда и других мест.
Помнятся дни, когда поступали дети, приехавшие из Приб;ь тики. Уехать оттуда вскоре оказалось возможным только на парф
175
»одах, которые подвергались обстрелам преследовавших их немецких самолетов. Многие из тех, кому удалось спастись, были свидетелями гибели людей, сами тонули. На детских личиках застыло выражение ужаса, они соглашались сидеть только на руках у матерей, ни за что не хотели лечь в кроватку Глаза матерей также были полны испуга, и они крепко прижимали к себе своих малышей Расспросить их о состоянии ребенка, взять его для осмотра порою было просто невозможно. Поведение некоторых матерей было сродни психозу. При первых звуках сирены воздушной тревоги они порывались бежать в бомбоубежище, не сообра-|уясь с состоянием ребенка. ,
Первого июля жизнь моя круто изменилась. Меня направили на заведование отделением новорожденных в клинику акушерства 1-го Ленинградского медицинского института им. акад. И.П.11ав лова. К началу войны она временно располагалась в здании поликлиники. Ее основное здание находилось в ремонте, однако с первых дней войны в нем срочно были развернуты хирургические койки для раненых воинов Ленинградского фронта. До войны, будучи аспиранткой, я уже была знакома с работой этой клиники. В первый же день своего пребывания на новом месте мне стало понятно, что работа предстоит очень непростая. Еще больше, чем 1га прежнем месте, ощущалась нехватка персонала. Для работы медицинскими сестрами привлекались не обладавшие каким-либо опытом студентки института. В связи с закрытием ряда родильных домов в клинику стало поступать значительно большее, чем обычно, число женщин для родов. Все коридоры, кабинеты, учебные комнаты были заполнены, для детей не хватало кроваток. Все благополучно рожавшие уже на следующий день готовились к | ыписке.
Врачи, наряду с дежурными, находились в клинике круглосуточно, подчас выполняя не только свою работу, но и медицинских сестер. Стало увеличиваться количество воздушных тревог. Днем Их число достигало 6-11. И каждый раз всех транспортабельных «енщин и детей мы обязаны были переводить с третьего этажа на первый, в бомбоубежище. Дело это было чрезвычайно трудное, поэтому вскоре родильное отделение и отделение для новорожденных перевели на нижний этаж.
Помню, как 29 сентября 1941 г. перед нашей клиникой упала громадная авиабомба, которая, к счастью, не разорвалась. В этот \ень небо было покрыто облаками, накрапывал дождь, и никто не 'жидал налета. Я в это время проводила занятия со студентами. При падении бомбы звук слышен не был, но все почувствовали, гто пол под ногами как-будто приподнялся, а затем плавно опус-гился На некоторое время все оцепенели, но вскоре сообразили, что произошло, и события стали развиваться с невероятной быст
176
ротой. Появилась администрация больницы. Поступило указами# немедленно перевести всех в здание приемного покоя и терапЛ тического отделения. На все отводилось минимальное время, ибо было неизвестно, как поведет себя бомба.
А тем временем движение по улицам Льва Толстого и Петро» павловской было остановлено. У ворот больницы стала скапли# ваться масса народа, требовали немедленной выписки своих род» ственников, находящихся на излечении. В сложившейся ситуации администрация больницы была вынуждена сделать это. К вече почти все женщины и дети были выписаны.
Вскоре появились саперы, которые установили, что бомба им ла колоссальную разрушительную силу. Трое из них были выдел ны для обезвреживания бомбы. Эта страшная работа продолжи лась в течении нескольких дней. Строжайше было запрещено х дить в корпус клиники акушерства. Однако любопытство бра свое, и мы из окон наблюдали за работой саперов. Наконец, бом ба была обезврежена и впоследствии помещена в Музей оборон Ленинграда.
Беды начавшейся блокады развивались стремительно. Начал ощущаться нехватка питания, появились карточки. Все ощутим надвигался голод.
Неоднократные падения бомб и снарядов на территорию болы ницы все больше выводили из строя водопроводную и каналий ционную системы. Наступившие холода, выбитые стекла, отсутс вие электричества, отопления, продолжавшиеся артобстрелы вы нудили принять решение о переводе клиники в бомбоубежип имевшиеся во всех старых зданиях больницы. Это был, конеч! самый трудный период ее работы.
Хотя жителей в городе оставалось немного,, но роженицы, 1 и гинекологические больные, продолжали поступать. Резкое cui жение рождаемости в городе отмечалось в период с конца 1942 Л до начала 1943 г.„ затем начался ее постепенный подъем.
Воду набирали из действующих на первых этажах в некоторЛ зданиях кранов, а то и в реке Карповке. Воду грели на маленьким печурках - “буржуйках”, они же и скудно обогревали помещении Освещение велось с помощью коптилок. Женщин после родо* или пациенток после непродолжительного лечения быстро выпи» сывали. Родственники увозили их на саночках.
Возглавлял клинику акушерства и гинекологии заслуженны! деятель науки, академик К.Н.Скробанский. Еще до начала войны он перенес тяжелое заболевание, блокада же быстро ухудшила его состояние, и вскоре он умер. Заменил его доцент Д.Ф.Глаз, то*» уже немолодой человек. Он приходил в клинику, консультировал больных, делал операции, а всю организационную работу np<i шлось выполнять ассистенту М.С.фронгуловой. Мария Степане»
Ml
на, тоже уже немолодая женщина, отличалась волевым характером, была сильной духом, прекрасным врачом. Она всем подавала пример стойкости, мужества. Мария Степановна все тяжелые для больницы годы прожила в клинике.
На второй месяц войны в клинику была зачислена только что закончившая институт В.Н.Гинзбург. Ей приходилось очень трудно: дома - совсем крошечная дочка, а нужно было нести полную врачебную нагрузку, оставаться на ночные дежурства.
К концу первого военного года в штат клиники акушерства были зачислены Е.С.Павлова, М.С.Ерухимович и опытный врач Я.ПНаровчатский. Ассистента клиники И.А.Абрамовича в конце июля 1941 г. назначили заведующим поликлиникой больницы. Однако нередко он приходил и помогал работникам клиники.
Катастрофически не хватало среднего медперсонала, но, к счастью, оставшиеся были высококвалифицированными работниками, которым можно было полностью доверять. В их числе: С.А.Кун-гурцева, Цыплухина, Р.З.Смирнова, В.О.Останина и еще несколько человек, фамилии которых не помню.
Самоотверженно работали санитарки. Вспоминается Екатерина Галактионовна, которая пришла в клинику еще задолго до войны и бессменно все годы войны отработала в операционной. Она пользовалась любовью и авторитетом у всех сотрудников.
Деятельность детского отделения зависела от количества находившихся в нем детей. Число родов в первые месяцы войны резко возросло, но к зиме заметно уменьшилось. Большинство беременных женщин были эвакуированы в первую очередь. Детских врачей в клинике оставалось всего двое, но почти всю войну мы никогда вместе не работали: нас попеременно направляли на другие отделения больницы - терапевтическое и хирургическое, где требовалась наша помощь. Часто приходилось быть на казарменном положении, оставаться на ночную работу.
В работе детского отделения важную роль играют медицинские сестры. На каждую из них в мирное время приходилось 10-20 новорожденных. Теперь, ввиду их нехватки, сестринские обязанности брали на себя врачи. В конце концов на их места пришлось оформлять опытных, имевших своих детей, женщин. Мы проводили с ними инструктажи, а в дальнейшем просто присматривали за ними. Для облегчения их работы все лекарственные назначения делались не на латыни, а на русском языке. Да и набор лекарств был не так велик. Но как эти женщины были внимательны и ответственны! Какую благодарность и уважение испытывали мы к ним! Вспоминаю двух студенток университета, которым удалось ускользнуть из г.Пушкина при вторжении немцев. Они страдали от голода и холода, и мы устроили их к себе на работу. Очень активно работала у нас молодой физик, дочь известного офтальмо
178 Т*
лога, доцента 1 ЛМИ Р.А.Батарчукова. Всем им мы были очень благодарны.
Военные годы отличались четкой организацией работы клиник 1 ЛМИ. Во главе каждой из них стоял опытный врач-клиницист, хороший организатор, пользующийся авторитетом у врачей: в глазной клинике - Р.А.Батарчуков, в ЛОР-клинике Крестотурьян, в клинике туберкулеза Е.Н.Певзнер. Многие профессора, доценты кафедр выехали со студентами в г.Кисловодск. Оставшийся профессорско-преподавательский состав напряженно занимался лечебной и организаторской работой (проф. Тушинский, Гротель, I Глаз). Вскоре начался набор новых студентов и преподавателей. |
Во многих клиниках отводились помещения для постоянного проживания в них сотрудников, а некоторые жили на территории института с семьями.
Работники нашего отделения постоянно стремились улучшать уход за детьми. Для обогрева их стали изготавливать термостат особой конструкции. Он состоял из двух ванночек разной вместимости. В зазор между ними наливалась горячая вода. Для лучшего сохранения тепла на ванночки одевались специальные чехлы. Внутренняя ванночка служила в качестве кроватки для новорожденного. Каждые 2-3 часа подливалась горячая вода. Для переноски, а также для перевозки детей в другие детские больницы были сделаны специальные, утепленные внутри фанерные ящики, называвшиеся переносными кюзами Антонова (по фамилии профессора Педиатрического института, предложившего это удобное для тех времен приспособление).
Зимой 1942 г. для нашей клиники было найдено более удобное помещение - здание общежития, которое с начала войны опустело. Основное его достоинство было в хорошо сохранившихся печках. После приведения здания в порядок нашей клинике предоставили 1 и 2 этажи. Детскому отделению отвели две комнаты по 15 кв. метров. В них, хорошо обогреваемых печками, мы и расположились.
Как уже отмечалось, количество рождавшихся у нас детей постепенно увеличивалось. Условия их содержания зимой 1942-43 гг. были неизмеримо лучше. Кормление детей осуществлялось п послеродовом отделении, где также было тепло. Недоношенных, слабых детей из палат не выносили. Были восстановлены подачи воды и с перебоями электроэнергии.
Вспоминаю такой случай: объявили воздушную тревогу, и все матери, как это полагалось, были приглашены в детскую палату и держали своих детей на руках. Взяла на руки свою недоношенную девочку и одна из матерей. Бомбили где-то близко, было очень страшно, и эта мама решила тайком от нас приложить свою девочку к груди. Ребенок с таким удовольствием начал энергично сосать грудь, что все невольно повернулись к ней. О тревоге забы-|
179
ли, все радовались за ребенка, который, по-видимому, был не столько недоношен, сколько не получал до рождения достаточного количества питательных веществ, поэтому был очень слабым и маленьким. Удалось повидать этого ребенка уже в 16 его лет. Это была здоровая, красивая девушка, мечтавшая стать врачом.
Однако трудности не убывали, особенно при проведении операций. Медсестры готовили стерильный материал, убирали операционную. Во время операций часто пропадало электроосвещение, приходилось пользоваться коптилками и электрофонариками. Недостаточное количество оперирующих врачей вынуждало привлекать к ассистированию, даче наркоза педиатров. Не хватало лекарств. Для проведения стимулирующей терапии, медперсонал отдавал детям свою кровь.
Громадную помощь оказывала нашей клинике администрация больницы. Все пожелания акушеров и детского отделения чаще всего выполнялись. Главный врач больницы проф. П.К.Булатов почти каждый день делал обходы всех клиник. После восстановления в городе транспортной и телефонной связи активизировалась помощь со стороны работников Горздравотдела, его инспектора Шнирмана.
Детские отделения родильных домов города пользовались консультациями профессора Педиатрического института А.ф.Тура. Никогда не было отказа в его добром совете. Как только позволяла обстановка, им были организованы клинические конференции, чтение лекций. Имя его заслужило добрую память у всех педиатров блокадного города.
Нам, двум педиатрам детского отделения, неоднократно в течении двух блокадных зим, приходилось работать и в других отделениях больницы, главным образом, в терапевтическом, которым до войны руководил проф. Г.ф.Ланг. С начала войны, вместе со студентами, он эвакуировался на Кавказ, а в клинике остался его заместитель проф. Д.И.Гротель. Лечащими врачами были очень опытные ассистенты клиники, кандидаты наук. В клинике поддерживался порядок, заведенный до войны, без каких-либо скидок на военное время. Велись подробные истории болезни, из-за нехватки чистой бумаги использовалась обратная сторона листов черновиков научных работ. Сохранялись обходы, очень подробные осмотры профессора, обсуждения больных. Основная трудность была в недостатке медикаментов, особенно для сердечных больных. В коллективе клиники царили дружественные, благожелательные отношения. То же наблюдалось и в отношении к больным. Работа в клинике была прекрасной школой для молодого врача.	,,
Многие больные тяжело страдали от отсутствия сведений о родственниках, так как первые два года войны почта работала очень нерегулярно, телефона не было. Врачи делали все возможное
180 Т
для того, чтобы при общении с больным успокоить его. Приходилось терпеливо выслушивать рассказы больных о себе, родственниках, их работе. После таких бесед больным становилось легче.
11а одном из своих дежурств я столкнулась с событием, которое, как мне кажется, характеризовало особенности психики наших пациентов того времени. Уже к концу моего рабочего дня. кто-то из больных получил известие о смерти своего родственна ка. Женщина плакала, все ее жалели. Постепенно все соседи по I палате начали плакать вместе с ней. Очень скоро плач перешел В истерику, навзрыд рыдали 60 женщин. Никакие слова, лекарства, просто вода на них не действовали. Прибежали врачи из соседних отделений. Самых отчаянно плачущих мы старались поместить в отдельный кабинет, в ванную комнату, и таким образом, рассре доточить. Только поздно вечером больные успокоились и изможден ные легли спать. Персонал отделения совершенно выбился из сил. I
Еще один случай. Терапевтическое отделение, где я ссвмещал I работу, в том же корпусе, но на 3 этаже. Окна акушерской и терапевтической клиник выходили на набережную Карповки. Напротив - Ботанический сад, куда в одну темную, холодную ноч» упала бомба, наделавшая много бед. В терапевтическом отделении были выбиты все стекла. Некоторых больных перевели в коридор, но все же было принято решение временно, до yi ра, !аделать в палатах окна подушками и одеялами. У всех больных было по две подушки и по два-три одеяла. Но тут мы столкнулись с энергич ным сопротивлением больных, которые не хотели расст ьваться р подушками и одеялами. С трудом удалось набрать необходимое количество для закупоривания окон от холода.
Моя терапевтическая деятельность закончилась в 1943 г,: над I было готовить детское отделение к открытию в прежнем зданий клиники акушерства.
Война постепенно откатывалась от города. Работы предстоял! I очень много, и все мы, наряду с подготовкой оборудования, инет рументов, вынужденно становились малярами, штукатурами. Помещения были просторные, светлые, почти все стекла в окнах были вставлены. Понемногу жизнь и работа входили в привычную колею.
Долго еще, конечно, чувствовалась нехватка многого, сохраняла, I масса хозяйственных трудностей, но на рабочие места прибывали сестры, санитарки, молодые врачи, студенты. Сводки об успехах Красной Армии придавали силы.
После снятия блокады Ленинграда была проведена срочная мобилизация всех врачей. В их число попала и я. В конце 1944 ’ в звании старшего лейтенанта запаса заняла должность начальни ка санчасти одного воинского подразделения, которое находилось на территории освобожденной Латвии.
181
Динара Григорьевна Баланевская
Тепло души - детям
В 1941 г. я была студенткой 5-го курса Ленинградского педиатрического института. В связи с войной нас 6 сентября 1941 г. досрочно выпустили из института. Большая часть выпускников была направлена в военные госпитали, а часть - в детские поликлиники и больницы Ленинграда.
Я была направлена в 1-ю детскую поликлинику Дзержинского района, которая помещалась на улице Чайковского, 73. Главным врачом здесь много лет работал Заслуженный врач РСФСР Николай Васильевич Лебедев.
Николай Васильевич родился в 1887 г., окончил Военно-медицинскую академию. Работал сначала детским инфекционистом, а затем просто педиатром. Это был требовательный и суровый человек, но за суровостью скрывалась огромная человеческая доброта к людям. Он не имел своих детей и все тепло своей души отдавал больным детям и организации их лечения.
1-я детская поликлиника была хорошо оснащена, имела все необходимые отделения и кабинеты, большой зал для лечебной физкультуры, диагностическое стационарное отделение на 25 коек, которое и послужило в дальнейшем базой для развертывания стационара по лечению детей, больных дистрофией.
Сначала был организован стационар на 50 коек, а затем 70% здания заняли стационаром на 150 коек. Н.В.Лебедев проявил огромную энергию, организаторские способности и знания при создании такого стационара в блокадных условиях. Ему активно помогал весь наш коллектив. Кровати для больных брали из закрывшихся детских садов и из бывшей гостиницы “Нева”, которая до войны находилась на углу улицы Чайковского и Литейного проспекта. До войны поликлиника располагала прекрасной аптекой с большим запасом и ассортиментом лекарственных средств, который и был использован вместе с текущими поступлециями пищевой глюкозы, витаминов для лечения больных детей.
Больница имела печное отопление, с довоенного времени остался двухгодичный запас дров. Поэтому постоянно работали две ванные комнаты, что обеспечивало помывку больных детей и персонала.
Дети к нам поступали из детских приемников при отделениях милиции, детских домов, а также по направлениям наших врачей, которые помимо работы в больнице, выполняли функции участковых врачей, ходили по квартирам и направляли в стационар
182₽
детей, болевших дистрофией и часто обнаруживаемых возле умершей матери. Мы ходили в одиночку, с санитарной сумкой, и единственными нашими защитниками были пропуск на право хождения по Ленинграду в запретное время и ручной фонарик.
В начале войны основная часть наших врачей была мобилизована для работы в военных госпиталях. Остались, в основном, врачи старших возрастов и мы, вновь принятые выпускники Педиатрического института. В декабре 1941 г. к нам поступила моя однокашница по институту Наталья Ивановна Ериносова. Она пришла к Н.В.Лебедеву с маленькой дочкой. Он спросил, почему девочка такая худенькая, на что Наташа ответила: “Мы голодаем”. Николай Васильевич сразу же распорядился отправить девочку в стационар, несмотря на то, что ей еще не было и трех лет (п стационар брали детей от 3 лет). Вот так он спасал многих детей от голодной смерти.
В составе персонала больницы были родственники репрессированных. Н.В.Лебедев при приеме на работу ставил только два условия - честность и добросовестность. Остальное - второстепенно. Так, в пищеблоке больницы работала Лидия Орестовна Филиппова, жена репрессированного известного профессора-химика Ипатьева. Она была исключительно честным и порядочным человеком, много делала для того, чтобы дети получили положенное им питание.
Работа пищеблока в условиях блокады особенно важна. Дежурные врачи обязаны были в 6 часов утра присутствовать при закладке продуктов. Можно с уверенностью сказать, что больные дети получали по норме все, до единого грамма. В этом большая заслуга диет-сестры Нины Владимировны Колешко (матери кандидата медицинских наук Института фтизиопульмонологии Лидии Ефремовны Колешко). Весной 1942 г. мы получили огород около станции Удельная, работа там велась нашим персоналом, полученные овощи шли в детский котел.
Н.В.Лебедев, несмотря на огромную занятость, терпеливо учил нас, молодых врачей, овладевать знаниями и практикой лечебной работы. В самые тяжелые дни он не прекращал проводить ежедневные конференции и обходы с врачами всех больных, давая “разгон” врачам и сестрам за те или иные упущения. Вечером он сам посещал больных, требующих особого внимания.
Мы имели мобилизационные предписания МПВО и должны были дежурить у входа в наше здание. На наших глазах падали от истощения люди, идущие вечером с работы. Мы их подбирали, согревали, поили горячим чаем с глюкозой и оставляли ночевать. Утром они снова уходили на работу.
Весь наш коллектив и, в первую очередь Николай Васильевич, вложили много сил в восстановление и успешную работу больни-
183
цы, что дало возможность спасти от голодной смерти большое количество детей и подростков. В больнице я была председателем местного комитета профсоюза и проводила информации о событиях в нашем городе. В январе 1943 г. меня из-за плохого самочувствия вследсгвии переутомления положили в стационар. Когда была прорвана блокада Ленинграда, ко мне в палату пришли и спросили, буду ли я проводить митинг. Я ответила, что когда нужно было сообщать о снижении нормы хлеба, то я это делала, а о таком радостном известии я, тем более, хочу сама сообщить. Встала и пошла проводить митинг.
Валентина Григорьевна Буракова
Среди хороших люд^й
Война началась, когда я сдавала последний экзамен на 3-м курсе 1-го Ленинградского института им. акад. И.П.Павлова. Занятия продолжили, и нас досрочно выпустили врачами в конце 1942 г.
Это было тревожное, тяжелое и незабываемое время. Помимо учебы, дежурств в дружине, госпитале, отделениях больницы, в своем доме во время налетов, со 2 декабря 1941 г. и по 10 мая 1942 г. я работала участковым терапевтом в поликлинике № 31 больницы им. Эрисмана. Участковая работа состояла из амбулаторных приемов (число больных иногда доходило до 80-ти и более) и обслуживания на дому. Район обслуживания - улица Скороходова и прилегающие к ней улицы.
Сколько квартир я посетила, сколько разных людей повидала. Затемненные, закопченные, холодные, с остывшими буржуйками комнаты, изможденные, завшивленные, под грудой тряпья больные. Чем я могла помочь им тогда? Могла освободить от работы тех, кто еще работал, могла поместить в больницу. Учила съедать получаемый хлеб не сразу, а по частям, на протяжении всего дня. А, главное, старалась поддержать бодрость духа. Как показала практика, выживанию способствовало не только питание, но и высокое моральное состояние. Посещала больных на дому, сумевших сохранить в экстремальных условиях те высокие душевные качества, которые всегда были свойственны настоящим ленинградцам.
В свои 20 лет я была такой худенькой, что многие жалели меня. Некоторые предлагали чашку кипятка, а одна женщина как-то весной, когда уже взошла трава, угощала меня лепешкой из пырея и извинялась, что больше у нее ничего нет. Примеров доброты, взаимовыручки было много. Выдержки, стойкости, порядоч
184 Т
ности ленинградцев не только удивляться надо, но и преклоняться перед ними.
Эти же качества присутствовали и у наших преподавателей Многие из них жили на территории института, и вместе с нами переносили все тяготы блокады. Не отставали от них и студенты Я подружилась с Никой Ставской - душевно стойким человеком. Мы старались не говорить об еде, холоде, физической слабости,; сохранять бодрость духа, подбадривать друг друга. 30 лет спустя после окончания института, на одной из встреч выпускников, мы вспомнили об этом и благодарили друг друга.
Примером стойкости, заботы о своих близких в ущерб себе, целеустремленности может служить мой друг Ирина Яковлевна Ривлин. Мы родились в один год, день и час. Десять лет просидели в школе за одной партой и сохранили дружбу до настоящего вре мени. Учась в разных институтах, продолжали, хотя и реже, встр чаться.
Зимой 1942 г. в городе участились пожары, тушить было не1 чем, выгорали все внутренние перекрытия, в домах оставались одни стены. Вот в такое время я навестила подругу и нашла ее тяжело больной с очень высокой температурой. И надо было такому слу читься - только начали беседу, как вдруг в стене возникло загорание. Собрав документы, самые необходимые вещи, с помощью других людей я перевела подругу через дорогу в нашу комнату, где жила с родителями. К счастью, пожар удалось потушить. Она долго и тяжело болела. Ухаживали за ней и сумели выходить. Ирина, проявив невероятную настойчивость и волю, сумела затем не только закончить университет, но и получить ученую степень. В тот день когда возник пожар, умер от голода отец Ирины, и тогда снова сработала взаимовыручка: мой папа на утро, завернув тело в простыню, положил на саночки и свез на пункт приема умерших.
Папа всю блокаду проработал рабочим в одном из жилищных управлений. С ящиком необходимых инструментов он помогал жильцам ликвидировать после бомбежек повреждения в квартирах. Никому не отказывал, если мог помочь, ничего не требуя взамен. Впоследствии, когда стало легче и лучше, занял более от ветственную должность, связанную с восстановлением квартир. Благодаря уравновешенному характеру, с присущей ему справед ливостью, решал многие квартирные споры, давал разумные сове ты. Думаю, что благодаря ему мы спаслись от голода. На работе ему удавалось доставать плитки столярного клея, ремни. Все это шло в пищу. Из столярного клея и ремней варили студень. Угощали этими ‘ блюдами” знакомых, изредка заходивших к нам. Мы с мамой старались дать ему лишнюю порцию хлеба или другой пищи Всегда своим спокойствием, ровным поведением, он поднимал у нас настроение и веру в Победу. Казалось, что он все знает, возле
185
него всегда было надежно и хорошо. Он пережил блокаду, был награжден медалью “За оборону Ленинграда”, умер в 19.5*4 г. Вечная ему память!
Александр Исаевич Плинер
Не захотелось быть “счастливчиком”
22 июня 1941 г. мы, будучи студентами 3-го курса 2-го Ленинградского медицинского института сдавали экзамен по терапии проф. С.М.Рыссу. Группа была чисто мужская, единственная на курсе.
С первых дней войны те, кто уже служил раньше, были сразу же призваны в армию. Остальные, в том числе и я, на год освобождались от призыва.
Однако вскоре пришла повестка из военкомата - набирали курсантов в военное училище. Студентов-медиков отпустили, выдав бронь, и я ушел работать фельдшером. Попал на фабрику “Скороход”. Это было очень хорошо, ибо там давали рабочую карточку. Институт тем временем готовился к эвакуации, занятия прекратились.
На фабрике “Скороход” была довольно высокая смертность: все-таки предприятия легкой промышленности, несмотря на рабочие карточки, обеспечивались продуктами питания значительно хуже, чем оборонные. На соседнем заводе им. И.Е.Егорова умирали, как мне кажется, меньше.
Помню первую бомбежку в сентябре 41-го, когда бомбы в большом количестве падали прямо на территорию фабрики. Бомбили, как правило, во время массового скопления людей между сменами, поэтому жертв было особенно много. Надо признать, что мы практически не были готовы к оказанию помощи в подобных ситуациях. Имевшаяся в нашем распоряжении сандружина, не проводя первичной сортировки раненых, носила в медчасть и живых, и мертвых, а то и отдельные части тел. Многие сандру-жинницы были сами в полуобморочном состоянии и нуждались в помощи. Сортировку проводили я, зубной врач и хирургическая медсестра. Раненые очень скоро были направлены в больницу им. И.Г.Коняшина.
Работал я будучи в состоянии сильной дистрофии. 8 февраля 1942 г. попал в стационар для истощенных, где пролежал почти

186
месяц. Вспоминаю его с благодарностью, он меня просто спас.
Находясь в стационаре среди себе подобных, я оказался вдруг “счастливчиком”, попав в совершенно необычную ситуацию. Мой приятель, живший в Новой Деревне, однажды приехал за мной с санками (идти я, разумеется, не мог) и забрал к себе, чтобы подкормить. Оказавшись у них в доме, я с удивлением увидел корову, собаку, продукты - все то, о чем в Ленинграде забыли и думать Хозяева меня добросовестно, по-довоенному накормили. Однако, переночевав, я поблагодарил своего друга и попросил его отвезти меня назад, в стационар, что он и сделал. Так подсказала мне моя совесть.
Осталась в памяти встреча, Нового, 1943 года. Мы вчетвером • с моими товарищами по группе - решили встретить его вместе, избрав для этого квартиру А.Быховского. Хоть она и находилась на пятом этаже, куда мы могли дойти только с большим трудом, но в ней была ванная комната, в которой действовала колонка. Мы растопили ее обломками мебели - стало чуть теплее. Перед этим мы были на спектакле “Раскинулось море широко”, и настроение наше несколько приблизилось к новогоднему.
Накрыли досками ванну, положили каждый свой паек и начали праздновать. По карточкам каждому из нас выдали и вино. Несмотря на крайнюю тяжесть положения в городе, мы пили за Победу, ни минуты в ней не сомневаясь. Среди присутствующих были: Павел Старикович, впоследствии - главный гинеколог г.Кишинева, Игорь Глушанок - будущий заведующий Горздравотдела г.Магадана, Александр Быховский, впоследствии - подполковник медицинской службы, сотрудник Военно-медицинской академии, и я.
* * *
Стационар для дистрофиков на Расстанной. Скольким людям эти стационары спасли жизнь! Но сейчас, спустя 50 с лишним лет, трудно понять, как можно было в таких условиях существовать. В актовом зале, на сцене стояли большие бочки, исполнявшие функции туалетов. К ним, через весь зал, тянулись две очереди - мужчин и женщин. Все было открыто. И невозможно представить, как изможденный медицинский персонал затем освобождал эти бочки.
* * *
В 1944 г. я закончил 2-й АМН и, как знающий немецкий язык, был распределен в Управление по делам военнопленных. Началась другая часть моей военной биографии.
Всего я отработал врачом свыше полувека, и все эти годы собирал литературу, освещающую блокадный период. Надеюсь, что наши потомки, не оставят без внимания все то, что написано об
187
этом страшном и героическом времени, не имеющим аналогов в истории человечества.
Людмила Петровна Баумгартен  i	I
Я довольна прожитой жизнью
В 1941 г. я окончила 1-й Ленинградский институт иностранных языков (последний госэкзамен сдавали 30 июня в бомбоубежище). Оставшись в Ленинграде (мне несколько раз предлагали эвакуироваться), я не смогла найти работу по специальности. Поэтому, окончив трехмесячные курсы медицинских сестер, организованные при больнице им. Куйбышева, я всю блокаду проработала в Научно-исследовательском нейрохирургическом институте, где с самого его основания трудилась медсестрой моя мама, Александра Никифоровна Кузнецова. После бомбежки в октябре 1941 г. здания больницы института (Маяковского, 12) (институт не был военным госпиталем) больница переехала в помещение школы по улице Пестеля, 23.
В свободные от дежурств дни я несколько раз выезжала на Среднюю Рогатку, где копала противотанковые рвы. В один из таких дней нас обстрелял фашистский самолет. Недалеко от меня был убит мальчик лет 13-14, который работал там со своей матерью. Вместе с мамой мы дежурили в медпункте при ЖАКТе (жили мы тогда на улице Гоголя, 5, в коммунальной пятикомнатной квартире одни - все жильцы эвакуировались).
В начале ноября 1941 г. разбомбили дом на углу улицы Гоголя и Кирпичного переулка. Всю ночь мы разбирали завалы, оказывали первую помощь спасенным. На третьем этаже рухнувшего дома стояла у самой стенки детская кроватка, в которой плакал 2-3 летний ребенок. Его было трудно достать, и только при помощи подоспевших пожарных несчастного ребенка, заплаканного и замерзшего, удалось снять. Его мать погибла под обломками. Утром, прийдя домой, усталые и продрогшие, попали в промерзшую квартиру - все окна выбиты воздушной волной. С этого дня мы жили в полной темноте (с трудом достав фанеру, забили ею все окна). Воду носили с Невы.
Ходили на работу с улицы Гоголя на улицу Пестеля пешком. И вот, однажды, в очень морозный день, идя по Марсовому полю, покрытому толстым слоем снега, я повстречалась с женщиной в
188
платке, запахнутом пальто, подвязанном веревкой. Когда она поравнялась со мной, я в ужасе отскочила в сугроб. Лицо ее было очень худое и закопченное с глубоко запавшими безумными глаза ми. На ходу она грызла маленькую детскую ручку. Это видение преследует меня и по сей день.
В институте мы дежурили по ночам при свете коптилок и только во время операций, благодаря движку, пользовались слабым электрическим освещением. Воду медперсонал и выздоравливающие возили в бочках на санках с Невы.
Однажды, в январе 1942 г. моя мама, болевшая дистрофией, не пришла домой с дежурства. Страшно было даже подумать, что она умерла где-пибудь на улице. Но, придя в институт, к моему счастью узнала, что она упала в обморок на дежурстве и ее положили в палату для ослабленных медработников.
Я не захотела оставаться одна в квартире, и после дежурства стала спать на койке вместе с мамой. Это спасло меня, дало нам возможность пережить самое трудное время.
После окончания войны стала работать по своей основной специальности - преподавателем английского языка.
Я довольна прожитой жизнью, ибо у меня две гуманные специальности, которые служат только добру: работая медсестрой, я оказывала помощь раненым и больным людям, а, будучи преподавателем, учила молодежь.
Валентина Васильевна Морозова
Сил хватало на все
В июне 1941 г. я закончила среднюю школу № 30 и вскоре поступила в Педиатрический институт. Война для нас началась очень скоро, в конце июня. Нас, бывших учеников школы, вызвали для того, чтобы освободить классы и кабинеты от школьных учебных пособий, парт и т.п. Школу стали готовить для размещения военного госпиталя.
Вступительные экзамены в институт не были обременительны-! ми: мы успели сдать только один экзамен, и всех зачислили п институт.
В конце сентября враг был уже у стен города. Нас, студентов, становилось все меньше и меньше. Многие выехали в эвакуации или просто оставили институт. С ноября 1941 г. занятия проводились уже через день. Оставалось нас на курсе не более 50 человек
Блокада брала свое. Я жила на Васильевском острове и пеш-
189
ком, нередко перешагивая через трупы, с трудом добиралась до Выборгской стороны. После занятий были дежурства на крыше, работали в клиниках санитарками. Потом обратный путь домой. Кроме того, надо было отстоять многочасовую очередь за хлебом, иногда и целую ночь. Даже сейчас, вспоминая все это, удивляюсь, как хватило на все сил. Конечно, помогла молодость. А еще сила духа и вера в будущее. Особое воодушевление дала первая прибавка хлебной нормы в конце декабря 1941 г.
Первая сессия в январе 1942 г. всем, кто посещал занятия была зачтена без экзаменов. До конца войны я совмещала учебу с работой в эвакогоспитале.
Во время блокады я не была свидетелем какого-либо развала моральных устоев, криминальных случаев, о чем заговорили в последнее время. Жизнь в блокадном городе не озлобила нас, а сделала более стойкими.
Людмила Александровна Филиппова
Мы были еще совсем девочки
Когда началась война, мне не было 16 лет. В военкомате мне посоветовали поступить на курсы медицинских сестер. Ближайшая, 18-я школа медицинских сестер находилась на набережной реки Фонтанки, 148, при больнице им. М.С.Урицкого. Там я училась шесть месяцев - с ноября 1941 г. по апрель 1942 г. Преподавали здесь врачи больницы. Все они были немолоды, может такими казались, ведь был голод и холод. Они старались обучить нас основам медицины. Особенно запомнилась преподавательница санитарии и гигиены, чьи советы, как оказалось, на всю жизнь. И латынь, и лекарствоведение (преподавал старенький врач) я помню до сих пор.
Запомнилось, как в больнице им. М.С.Урицкого мы присутствовали на операции трепанации черепа (в доме рядом с больницей женщина из-за карточек хотела убить свою племянницу). Операция проводилась при освещении керосиновой лампой. Мне стало плохо.
Все мы, учащиеся, были голодные и слабые. В столовой по карточкам брали по три супа, сливали их и старались сделать один хороший Разговоры наши были только о еде и о блюдах, которые мы ели раньше.
С улицы Правды, где жила, до школы ходила пешком. В районе Красноармейских улиц и Балтийского вокзала полыхали пожа-
190
ры, в небе стояло зарево. Были частые налеты и обстрелы.
Однажды на набережной реки Фонтанки я увидела такую кар тину. Стояла лошадь, запряженная в сани, на них - гроб Бород I тый кучер в шубе был неподвижен, и снег на его лице не таял Стоял сильный мороз, улицы - пустынны. Каргина была жуткой и печальной.
Я жила с матерью и отцом, брат ушел добровольцем на фрон. Как и у всех ленинградцев, дома было холодно и голодно
В феврале умер отец. Соседка помогла свезти его на саночках ч приемный пункт на улице Марата. У нас, конечно, были вши, начиналась чесотка. Первая баня открылась на одной из Красн I армейских улиц в марте. Отделения общие - мужские и женски» I вода - только горячая.
Оглядываясь назад, я понимаю, что выжить помогали движе ние и учеба, и еще сознание, что ты вместе с народом, что ты нужен.
Начиналась весна, и вся наша школа (а учащихся оставало'-' очень мало) вместе с медиками больницы вышли с ломами, саночками и лопатами на уборку снега и нечистот. Сил было мало, за лом держались вдвоем, на набережной Фонтанки против 6ол1 ницы, садик и двор очистили. Пригрело солнышко, пустили первый трамвай, в который без помощи было никак не забраться. Подошли экзамены, и я, 27 апреля 1942 г., получила свидетель"! во об окончании курсов медицинских сестер.
Меня направили в больницу Фрунзенского района, что в Лаза-ретном переулке, 4-5 (сейчас там помещается поликлиника N" 32), где я проработала всю войну и встретила много друзей. На грузка у всех работников была большая, не меньшей - и самоот верженность. Медицинские сестры работали «-утки, затем сутки отдыхали. Больных, в основном, дистрофиков, привозили полужи выми из квартир, некоторых подбирали на улицах. После саноо работки их размещали по палатам, переодевали. Вшивости в бо^ нице не было
Мы, медсестры, за больными ухаживали с любовью. Этому няа научило руководство больницы. И всем хорошим в себе я обязан* моим тогдашним наставникам. Больные нас тоже любили. Был 1 одна палата мальчиков 14-16 лет, они почти умирали, не могли ничего есть. Когда один из них, Павлик, умирал ночью, он все зва I меня. Утром мне об этом рассказала дежурная сестра - я плакал.'
Во время частых обстрелов и бомбежек мы эвакуировали бол, ных в бомбоубежище. Для тяжелых больных там были топчаны Покойников из отделения выносили в морг тоже мы. Однажды мы с моей подручной уронили покойника и долго не могли его поднять. Когда за ними приезжала машина, мы, сестры, помогали
191
выносить их из морга и складывать штабелями у машины. А ведь мы были еще совсем девочки.
С приближением лета на отделениях появились баки с настоем хвои. Его пили и больные и персонал. Нас немного подкармливали в буфете, выдавая суп умерших больных. Потом было организовано питание для сотрудников на пищеблоке. Руководство заботилось о нас. Я помню, как старшая медсестра Клавдия Алексеевна давала нам иногда “полизать” рыбий жир. Летом мы немного обогрелись.
У меня сложились дружеские отношения с Ирой Сазоновой и Ефросинией Тихоновой. Мы не расставались ни на работе, ни дома. Я -кила с мамой, они были одни. Дружба наша продолжается и в настоящее время.
Прорыв блокады мы встретили будучи в больнице. Выбежали раздетые из здания и “...в воздух чепчики бросали... ’ Такая была радость! А какой фейерверк был!
Татьяна Александровна Костина
*Надо!”
Окончив школу медицинских сестер в 1939 г'., я начала работать в больнице имени Куйбышева.
Хорошо помню день начала войны - не было ни страха, ни паники. Сразу же стали готовить больницу для приема раненых. Через несколько дней девчонок-сестер вызвали в военкомат. Моих подружек отправили на фронт, меня - на окопы на станции Стрель-на. 11 октября 1941 г. призвали в армию и в звании младшего-сержанта отправили в госпиталь № 70 (позднее он стал номером 1448), размещавшийся в здании бывшего Пажеского корпуса. Наш ЭГ являлся постоянным объектом для обстрелов и бомбежек. Кругом все свистело и горело. Поступало очень много тяжелораненых. Я работала в палате на 100 человек. Один термометр, осве щение - коптилка. Дежурство сутками. По каждому сигналу тревоги раненых (в нижние конечности) выносили на носилках в бомбоубежище. Персонал прибегал весь, не считаясь, твое дежурство или нет. Жили очень дружно, помогали друг другу во всем. Кроме медицинской работы, приходилось делать и многое другое: грели утюги на буржуйках, гладили белье - от вшей только треск шел, вымачивали использованные бинты, дезинфицировали, гладили и вновь пускали в дело. По полгода работали на лесозаготов
192 f
ках на ст. Пери - грузили бревна в пульмановские вагоны. 1Ь истощенных девушек хватались за одно бревно, чтобы поднять его в вагон. Жили в бараках, спали на нарах. Шли на погрузку вагоном в любое время суток - и днем, и ночью, в пургу и в мороз. А мороз достигал 40°С. Летом работали на огородах пос. Ковалеве. С оте ками на руках и ногах таскали из речки воду для поливки. И как нам удалось выжить - трудно сказать. Молодость, 125 граммом сухарей, раз в день похлебка из “шрапнели” (ячневой крупы), настойка из хвои. О голоде некогда было думать: умудрялись этот скудный паек делить на три порции. У всех моих сверстниц и людей старшего поколения присутствовало огромное чувство долга, ответственности, совести, чести и патриотизма. Знали только одно слово: “Надо!”
В начале 1943 г. в наше отделение попал снаряд, выбило стекла. Раненых укрывали матрацами. Одной из медицинских сестер оторвало ногу. Как мы, тогдашние 17-18 летние, измотанные бессонницей от бесконечных обстрелов и дежурств, голодные выдержали этот кошмар? Ведь мы, кроме работы в отделении, в мороз под сорок дежурили у бензоколонок, у ворот в госпиталь, а в свободные минуты затишья заводили патефон, танцевали, пели; работала комсомольская организация, проводили политлетучки, участвовали в самодеятельности. Бывало, что греха таить, убегали • самоволку на концерты. И какая радость - прорыв, а затем полное снятие блокады! Всеобщее ликование на Дворцовой площади! Все обнимались и целовались под аккомпанемент необыкновенного салюта!
В феврале 1944 г. меня и еще нескольких медсестер отправили в ЭГ № 1851, действовавший в составе медицинской службы 3-го Белорусского фронта. После окончания войны с Германией - на 2-ой Дальневосточный фронт.
Демобилизовалась в октябре 1945 г. по состоянию здоровья с 3-й группой инвалидности. Жизнь начиналась с нуля. Получила комнату 8 кв. м. - пустые стены, окно без стекол. Спать не на чем, укрыться - тоже. И снова голод...
Устроилась на работу в Военно-медицинскую академию. Через два года пошла учиться. Без отрыва от производства окончила среднюю школу, а в 1959 г. - 1-й Медицинский институт им. акад. И.П.Павлова.
Многие из нас семьи так и не создали: наши мальчики 1922-23 гг. рождения почти все погибли. Поддерживало сознание то, что мы, медики, во все времена были и будем на передовой в борьбе за торжество жизни, всегда в тревоге за других и с надеждой на лучшее!	I
193
'Repа Павловна Поддубская (ЬЛалеина)
Нам было девятнадцать
22 июня 1941 г. с группой студентов Горного института (мы только что закончили два курса металлургического факультета) я была в Новом Петергофе. Мы наслаждались прекрасным видом фонтанов, смеялись, шутили и любили. 19 лет - такая прекрасная, пора жизни, думаю я теперь в свои 73 года. Вдруг в радиорупор прозвучал голос В.М.Молотова: “фашистская Германия вероломно напала на Советский Союз без объявления войны...”
Утром 23 июня в конференц-зале института состоялся митинг преподавателей, студентов и рабочих. Выступающие говорили о сплоченности советского народа, просили считать их мобилизованными до полного разгрома врага. В партбюро подавали десятки заявлений с просьбой немедленно отправить на фронт.
На митинге 27 июня было объявлено, что из студентов и преподавателей ЛГИ будет организован добровольческий полк. Заявления в него хлынули потоком, их было свыше 960. 1-го июля все добровольцы были переведены на казарменное положение. Девушки-студентки потребовали немедленной организации курсов медсестер, связистов, радистов, при партбюро института создали штаб оборонных работ, руководимый проф. Мухиным. Тысячи студентов были мобилизованы на работы по укреплению подступов к Ленинграду. Вместе со всеми я со своей подругой Ирой Беляевой выехала на железнодорожную станцию Батецкая (Лужское направление). Работали в две смены. Спали в сарае на сене. Земляные работы были тяжелыми для девушек: чем глубже становился ров, тем труднее копать и выбрасывать землю наверх. Ко всему этому, неожиданно прилетали фашистские самолеты и обстреливали нас из пулеметов на бреющем полете. Были среди нас и раненые, и убитые. Война приближалась к Луге, стал слышен орудийный гул канонады. В конце августа, когда наши войска оставили Лугу, нас выводили по проходу в минном поле.
В сентябре 1941 г. кольцо блокады вокруг Ленинграда замкнулось. Город менялся на глазах. Лица людей стали озабоченными, суровыми. Исторические памятники обкладывались мешками с песком и обивались досками. В городе соблюдалось затемнение: окна квартир и других помещений завешаны глухими шторами,, обклеены бумагой. В укрытиях установлены орудия. Строились доты. Появились аэростаты заграждения. Паники не было. Мы верили, что наша Красная Армия не пропустит врага в город. Однако вести с фронта поступали все более тревожные.
194
Возвратившись с оборонных работ в Ленинград, мы с Ирой Беляевой подали заявления о зачислении нас на курсы медицинских сестер. Не забыли сообщить о наличии опыта по уходу м ранеными во время финской кампании. 30 сентября мы ai<oi г чили курсы.
4 октября 1941 г. Свердловский райвоенкомат призвал нас п армию и направил в эвакогоспиталь № 2764, впоследствии Np 2234. В момент нашего прибытия госпиталь только начал обустраиваться в здании Дворца культуры им. С.М.Кирова на Васильевском острове. Назначили палатными сестрами. Кроме нас, трудились там студентки Горного института Челышева Татьяна (5-й курс металлургического факультета), Чунихина Нина (5-й кур» горного факультета), Назарова Валентина (3-й курс металлургического факультета).
Зима 1941-42 гг. была особенно тяжелой. Дворец, где мы п мирное время танцевали в его мраморном зале, смотрели в театре спектакли, занимались в библиотеке, а его светлые залы освещались хрустальными люстрами, превратился в мрачное закопченное вместилище, плотно заставленное железными койками с ранеными и истощенными бойцами. Госпиталь имел семь отделений и команду выздоравливающих.
Голод, холод и тьма вползли под своды бывшего дворца. Вышло из строя отопление, стены покрылись льдом. Водопровод и канализация не работали. В уборных - заледеневшие пирамиды. Изнемогая от истощения и непосильной работы, медицинский персонал передвигался от одного раненого и больного к другому с горящими коптилками или лучинами. Палатные сестры дежурили сутками. Отрабатываешь 24 часа и бредешь в казарму - деревянное двухэтажное здание на площади перед Дворцом. В комнате - три железные кровати с голыми матрацами. В углу - буржуйка. Разобрали деревянный забор, окружавший наш домик, затем стали жечь стулья, столы, книги. Мы спали одетыми, укрываясь матра цами. Чтобы как-то согреться, старались лечь поперек сдвинутых вместе кроватей. И спали 24 часа - до следующего дежурства, Перед дежурством съедали весь свой суточный паек - 300 гр. хлеба (дуранды).
Мороз в декабре 1941 г. - январе 1942 г. доходил до 40°С. В декабре одна бомба попала в аптеку больницы имени Ленина, располагавшуюся напротив госпиталя. Аптеку разнесло в щепки, п нашем госпитале вылетели стекла.	‘
Истощенные люди шли пешком на работу и с работы, падали, замерзали и умирали. Много умерло от голода бойцов и в нашем госпитале. Штабелями складывали трупы в деревянном сарае возле нашего госпиталя (теперь на том месте растут березы). В 4-5 часов утра по городу ездили грузовые пятитонки с моряками, ко-
195
торые грузили трупы и увозили их для захоронения в братских могилах.
В госпитале были случаи помешательства на почве голода. До сих пор стоят в ушах крики молодого, потерявшего рассудок, паренька: “Папа, мама - есть хочу!” Кровавые дистрофические поносы мы старались остановить растворами марганцовки. Уколами камфары поддерживали мышцу сердца, пытаясь как-то продлить жизнь.
Чтобы не так сильно ощущать голод, я ела стеарин, сдирая его с упаковки ваты, и столярный клей, выменянный на папиросы “Беломор”, полагающиеся по армейскому пайку, сосала белые пуговицы - воображаемые кусочки сахара. Прошло более полувека, но на всю мою жизнь остался страх остаться без еды. Вот, пожалуй, чем блокадник отличается и сейчас от других жителей Ленинграда.
Врезался в память декабрьский день 1941-го - день нашего “счастья” с медсестрой Чунихиной (Аникеевой), тоже студенткой ЛГИ. Нина работала в операционной. Приготовляя хирургический инструмент к очередной операции, она заложила его в бикс и унесла на кухню для стерилизации. Через 40 минут пошла его забрать, принесла в операционную и, открыв, обомлела. Бикс был полон гречневой каши с мясом. Она позвонила мне на мед-пост и сказала: “Беги ко мне скорей!” Я пришла и тоже онемела. Мы старались выяснить “хозяина” каши, но никто не признался. Мы с Ниной в один миг съели кашу, отскоблили и облизали стенки бикса до блеска, наверное, бог решил нас пожалеть в тот блокадный день. Прошло столько лет, но запах дымящейся каши да еще с мясом всегда напоминал мне об этом невероятном дне, Бикс же с инструментом появился на плите и на следующий день. Однако кашу с мясом мы в нем уже не обнаружили.
В январе 1942 г. наш госпиталь горел от зажигалок. Лежачих дистрофиков сестры выносили на носилках. Их несли через Большой проспект в помещение фабрики-кухни. Моей напарницей по носилкам была та же Нина Чунихина. Когда мы выносили последнего бойца, то услышали крик: “Каморка с хлебом в госпитале горит!” Мы бросились туда. И не зря - нам досталось по буханке хлебушка. В горящем здании, в дыму мы с жадностью заталкивали в рот хлеб. Казалось, нет такой силы, которая могла бы отнять его у нас. Грязными руками мы ломали его, захлебываясь от слез и соплей, мы глотали этот пропитанный дымом хлеб и были счастливы. Пока не съели каждая свою буханку, мы не сдвинулись с места, подвергая себя опасности заживо сгореть в этом аду.
23 февраля, в день Красной Армии, нам дали по 10 грамм масла и по 15 грамм сыра. Выдали также по тарелке “хряпы”. Рецепт: 550 грамм воды плюс 2-3 листочка капусты.
196
В начале 1942 г. в Ленинграде имели место случаи мародерства, но жесткими мерами военного времени были быстро прекра», щены. А мера была одна - расстрел на месте. В феврале-марте D наш госпиталь приезжал военный трибунал. Судили трех ворон (двух мужчин и женщину). Суд был показательным. Вынесли суровый приговор: отбывание срока заключения без права защиты Родины. В наше время мы были так воспитаны, что предпочитали получить пулю, чем лишиться права защищать Родину.
Весна 1942 г. Постепенно пустели палаты. Новых поступлений не было, и мы начали прибирать госпиталь: отмывали стены от льда и копоти, мыли полы и двери, приводили все в порядок.
В марте мои силы кончились - я свалилась. 18 марта меня и Нину Чунихину вывезли из Ленинграда на санитарной машине по Дороге жизни. Лед был тонок, и впереди идущая машина ушли под лед. 11аш шофер каким-то чудом доставил нас на противопо ложный берег. Здесь нам дали котелок горячих щей, буханку хлеба и палку колбасы. Конечно, все это съели в один присест. У многих после такой трапезы открывались кровавые поносы. Люди умирали. Дальше ехали в товарных вагонах, в которых когда-то возили скот. Валялась в госпиталях до октября 1942 г. Затем были направлена в Омск, в 458-й отдельный минометный полк РГК. Медсестрой воевала на Западном, 1-ми 2-м Украинских фронтах, Наша б-я гвардейская армия была на Курской дуге, освобождала Смоленск, Белоруссию, Украину, Молдавию, Румынию, Венгрию». Австрию и Чехословакию.
Бася Львовна Муратова
“Если не мы, то кто же?”
На механическом факультете Ленинградского индустриального института до войны была организована комсомольская рота. Пар ни, их было бодьЩинство» обучались вождению мотоцикла, совершенствовались в спорте - бегали на лыжах, а девушки учились на курсах РОКК при Военно-медицинской академии. 14 вот - 22 июня, воскресенье...
В столовой студенческого городка началась запись в народное ополчение. На нашем прекрасном институтском стадионе роем щели-убежища. Там впервые в августе 1941 г. увидели воздушный бой.
Вскоре я получила предписание с требованием явиться к Bbl' боргскому райсовету, взяв с собой ложку, кружку и прочее. Былм
197
мобилизована и направлена в эвакогоспиталь № 2763 фронтового эвакопункта № 50.
Собственно госпиталя, как такового, еще не было. Было помещение 3-го Ленинградского артиллерийского училища, которое только что освободили его прежние хозяева. Спим на полу в пустых комнатах. Моем, чистим, расставляем кровати, получаем белье, перевязочный материал. Из Ленинградской области приезжает больница с медицинским персоналом. Создаются профильные отделения. Ведущий хирург Рывлин, хирург Головкинер (прекрасно выполняющий самые сложные полостные операции), врач Ильяшев (он не дожил до конца войны). Прелестная операционная сестра фельдшер Нина Никифорова. Нам, палатным сестрам, было до нее далеко.
Мои врачи - хирурги Краснова и Искандерова. Работаем сутками. Моя палата - зрительный зал училища и сцена, где плотно установлено около 80 кроватей. Первые раненые поступали потоком. Это были тяжелораненые в грудь, живот, голову, конечности. Помню мои первые инъекции (подкожные и внутримышечные) - настоящая трагедия. Потом все вошло в свою колею.
Из сортировочного эвакогоспиталя № 2222, находившегося в павильонах больницы им.Мечникова, к нам направлялись только раненые в верхние и нижние конечности.
Поток раненых нарастал, и постепенно налаживался порядок в их приеме. У хирургов и среднего медицинского персонала накапливался опыт в оказании специализированной помощи. Количество принятых раненых достигало 5 тысяч человек.
Помню, как у нас на отделении появился раненый танкист, с обожженными лицом и руками. Лежал он на спине, в отдельной палате. Над головой у него был сооружен металлический каркас, прикрытый марлей. Лицо кроваво-красного цвета. Мы подходили в течении дня периодически: вначале с крепкой марганцовкой, а затем с рыбьим жиром, осторожно обрабатывали его лицо. Он выздоровел.
Очень хорошо помню матроса из Кронштадта с газовой гангреной бедра. Гангрена развивалась стремительно. Чтобы подтвердить диагноз, требовался срочный рентген. Ночью мы с Верой-Зятьковой несли раненого на носилках в рентгеновский кабинет, располагавшийся в другом корпусе. Крутая винтовая лестница полуразрушена, темно. “Сестрички, вам, наверное, тяжело, - сочувствовал раненый, - а ведь я был в Кронштадте одним из лучших боксеров”. Нам действительно очень тяжело, особенно той, которая несла носилки “в головах”. Темно, боимся оступиться. Диагноз на рентгене был подтвержден. Заведующий отделением настаивал на ампутации, но хирург “от бога’ Ольга Евгеньевна Тих-
198
винская делает в мышце множественные глубокие “лампасные* разрезы. Нога была спасена. После выздоровления он часто благодарил нас и приглашал приехать к нему в Подмосковье.
Медсестре Вере Зятьковой запомнился такой эпизод. В одной из палат отделения доктора Мозера, где работали старшая медсестра Аня Камсина, Аня Бутенко лежал тяжелобольной разведчи! Карабутов. Выполняя задание, он пробирался через болота, доли» находился в воде, в результате - абсцесс легкого. Во время дежурства Вера при обходе заметила, что температура у него поднялась до 41°. Больного срочно перенесли в “гнойную’ операционную, резецировали ребро и выпустили полведра зловонного гноя. На следующий день температура снизилась. Больного спасли, и через несколько дней все отделение радовалось: Карабутов попросил есть!
В Краснодарском крае у него были жена и трое детей.
Стало голодно. Хлеб, который оставался после завтрака к обеду, я всегда носила в кармане. Когда я выходила во двор и в это время стреляли зенитки, то осколки от снарядов с шумом падали на крышу и на асфальт двора. В таких случаях всегда невольно хотелось достать из кармана остатки хлеба и доесть - мало ли что случится!
У нас появились потери. У входа в госпиталь во время бомбежки оторвало ногу военврачу Соскину. Он был, как и я, из Бобруйска.
Однажды в госпитале возник пожар, сгорела часть госпитального здания. Особенно пострадало хирургическое отделение доктора Полубояринова. Медсестра Лида Шарпанская вспоминает, какая это была страшная ночь. Луна, свет пожара, мечущийся медперсонал в белых халатах, вытаскивающий из горящего здания раненых. Наверняка, тот, кто бомбил, не мог не видеть, что его цель - медицинское учреждение.
Нам предстояло перебраться на новое место, в помещение бывшей Военной академии связи. Переезд не прошел для меня бесследно. Варежки, которые я наспех сшила из ваты и какого-то тряпья, быстро пришли в негодность. Грузили кровати и было очень тяжело, железо буквально прилипало к пальцам. В итоге Я отморозила пальцы, кончик носа. До сих пор мои пальцы и кончик носа от холода быстро распухают и краснеют. Переезд состоялся. На новом месте (за институтом) было тихо: я не помню ни одной бомбежки и ни одного обстрела в этом районе. Здесь мы пережили холод, голод первой блокадной зимы.
Вышли из строя водопровод, канализация, отопление, освещение. Наш заведующий отделением врач Слицкий во время осмотров у всех на глазах с помощью стетоскопа спокойно и с серьезным видом расправлялся со вшами, снятыми с рубашки раненого, Это был общий бич, но нам удалось его победить с помощью
199
“прожарки” белья, специального мыла “К”, тщательной санитарной обработки и осмотра больных в приемном покое. О случаях сыпного тифа я не помню.
Интересный эпизод напомнила мне операционная сестра Нина Никифорова. Во время совместного ночного дежурства к ней подошел невропатолог Д. и тихо предложил: “Нина, давай поднимемся на чердак”. Она изумленно спросила: “Зачем?” Он ответил: “Там явно ходит крыса. Представляешь, какой суп из нее получится!”. Нина боялась крыс и поход не состоялся.
Продолжал работать хирургический блок. Чтобы чуть-чуть согреть воздух перед операцией, Нина наливала в миску денатурат, зажигала его и бегала по операционной.
Когда в палаты подали тепло, то, не ожидая ремонта водопровода, мы устроили больным первую баню. Воду пришлось возить на санках из колодца и греть в кубовой, какое это было счастье для раненых да и для нас - увидеть их чистыми, улыбающимися, в свежем белье, в чистых постелзрс Но как трудно все это нам досталось!
К осени госпиталь был приведен в относительный порядок. Главное - это чистота, за которой бдительно следило все руководство госпиталя. Заведующий отделением проф. Б.А.Житников определял ее с помощью своего белоснежного носового платка.
Больные стали получать витаминные добавки в виде настоя хвои и пивных дрожжей. Появились витамины в драже, а также рыбий жир.
В один из дней, придя в нашу спальню-кухню, мы увидели, что имевшиеся у нас прекрасные плюшевые одеяла заменили старенькими фланелевыми - все лучшее собрали на вновь создаваемое офицерское отделение. Одним из первых попал на это отделение дважды Герой Советского Союза летчик Степанян-Нельсон. Много было летчиков с Краснознаменного Балтийского флота. Это была неунывающая, дружная братия. Они часто пели песни Лещенко, Вертинского. Им все разрешали. Нередко от вновь прибывших мы узнавали о гибели прежних наших пациентов. Была и любовь. Помню летчика Аркадия Гожева, который стал мужем Иры Решетниковой. Его сын родился после гибели отца, и носит его имя и фамилию.
Зимой 1942-1943 гг. плохо стало с дровами. Госпиталю выделили участок в 30 км от Пери для лесозаготовок. Сперва туда направилась группа выздоравливающих раненых и больных, а затем наши медсестры под руководством врача А.И.Савченко. Я помню, как однажды вместе с Тосей Асеевой мы разгружали целый пульмановский вагон с дровами. Откуда только брались у нас, истощенных, силы? Но мы понимали важность этой работы: если не мы, то кто же?
200
В феврале 1943 г. переехали в другое помещение. У нас появился новый ведущий хирург - подполковник И.Е.Казакевич. Ему особенно удавались сложнейшие операции в области тазобедренного сустава. Начальником госпиталя был Тер-Седденов, хороший, спокойный, удивительно мягкий человек. Началась серьезная учеба и переподготовка медицинских сестер. Одновременно с этим мы выпускали стенгазету, принимали участие в спортивных соревнованиях и в художественной самодеятельности. Раненые были п восторге.
В феврале 1944 г., вслед за наступающей армией, в составе 3-п> Белорусского фронта ЭГ № 2763 выехал в Польшу, в г.Познань. Там госпиталь называли по фамилии его начальника “Хозяйстчо Рыбкина”. Я же осталась в Ленинграде завершать учебу в институте.
Мария Николаевна Тирса
Из университета в госпиталь
Для меня, студентки 2-го курса Ленинградского университета, не составляло труда решить, чем я буду заниматься во время войны. самый нужный женский труд - это забота о раненых.
При университете Василеостровским отделением РОКК были организованы двухгодичные (ускоренные) курсы медицинских сестер. Практически все студентки-комсомолки пошли на эти курсы. Готовили нас очень основательно. Опытные врачи-хирурги, терапевты, фармакологи проводили с нами теоретические и практические занятия на базе больниц, а затем военных госпиталей, развернутых в Ленинграде. Мы присутствовали на операциях, накладывали повязки, дежурили в палатах, выполняли назначения врачей, учились делать инъекции и другие процедуры. С большим вниманием и энтузиазмом постигали премудрости сестринского труда.
Нелепее было учиться на курсах и одновременно нести ночные дежурства, но мы понимали, что должны стать медицинскими сестрами. Позже это помогло нам преодолеть голод, страх, неуверенность в своих силах.
27 ноября 1941 г. я стала медицинской сестрой эвакогоспиталя № 1116 фронтового эвакопункта № 50. Попала в отделение физиотерапии. Квалифицированным коллективом руководила начальник отделения врач Л.М.Межеровская. Многому меня научили сестры Прокофьева, Севастьянова. Пока было электричество,
201
мне доверяли работу с переносной аппаратурой (солюкс, Д’Ар-сонваль) у постелей лежачих раненых и больных. Еще в школе я. любила раздел физики “Электричество”, сама могла починить розетку или штепсель. В кабинете у нас был свой мастер-электрик, бывший матрос крейсера “Аврора” Д.И.Ващук - он должен был содержать в порядке аппаратуру.
В декабре перестала поступать электроэнергия. Физиотерапевтическое отделение закрылось. Я перешла работать палатной сестрой. Хорошо помню свое первое впечатление от доставшейся мне палаты.
Большая учебная аудитория Индустриального института, темная, с замерзшими окнами и инеем на стенах. Пол от стены с грифельной доской ступенями поднимается вверх. На этих ступенях установлено 40 кроватей. Печек-"буржуек” нет - холод ужасный. На столе чадит единственная коптилка.
Дежурство мне никто не передавал. Работавшая здесь медсестра то ли заболела, то ли умерла от голода. С чего начать? Решила измерить всем температуру. Наличие больного определялось по слабому пару от дыхания, проходящего сквозь матрац, которым он был укрыт. Когда попыталась просунуть под матрац руку с градусником, возразили и потребовали скорее накормить завтраком. Пищу для больных получали в буфетах на отделении. Кухня находилась на территории парка института. Пока была лошадь, бидоны с едой развозили на кухни по отделениям. Потом лошадь съели, бидоны таскали по снегу (носить не было сил). Полученную в буфете пищу сестра раскладывала по мискам и котелкам под строгим контролем старосты палаты. До больных она доходила практически холодной
А с каким трепетом и страхом приходилось нести по темному коридору 40 порций хлеба (кусочки с микроскопическими довесками) на фанерном подносе ,в вытянутых руках. Что если споткнешься?
Но вот мне удалось добиться установки в палате двух печек-”буржуек”. Тогда вокруг них зашевелились ходячие больные. Они притаскивали дверцы от книжных шкафов, стулья и другую мебель. И днем, и ночью не давали погаснуть этим “источникам” тепла и жизни. Конечно, огромную аудиторию эти печурки обогреть не могли. На них разогревали пищу, кипятили чай.
Как потом выяснилось, моими больными были заключенные с Беломорканала. Им пообещали, в случае честной службы в армии, амнистию. Ими пополняли Ленинградский фронт. Вероятно, и на Беломорканале кормили их впроголодь, и под Ленинград они попали не на лучший паек. Все они страдали алиментарной дистрофией, раненых у меня не было. В каждое дежурство умирали один-два человека. На их место поступали новые. Умирали тихо, спо-
202
койно, как засыпали. За все время помню только одного в агонии
Утром, перед сдачей дежурства мы с санитаркой (здоровой - у них с бабушкой было кое-что с огорода) на носилках сносили труп умершего на первый этаж. Там, в одной из аудиторий, бы,: морг, оттуда ночью увозили хоронить. Нужно было перед сдач > и написать на левой голени умершего химическим карандашом ф i милию, инициалы и номер истории болезни, которая прилагалась Эта процедура никогда не забудется.
О моих больных сохранились хорошие воспоминания. Они мси| не обижали, при мне не ругались. Как-то раз заметили, что на мну легкие шнурованные ботинки, так заставили согревать ноги меж* ду матрацами. Я, конечно, набралась вшей. Бывало, ожесточенно спорили, кто после войны (в нашу победу верили все) пригласи! меня к себе в колхоз, совхоз, на пасеку, чем будет угощать. Когди дело доходило до угощения, то тут мои бедные и голодные больные изощренно фантазировали: в ход шли национальные блюди, пироги, жареные поросята, горы помидоров, арбузов и многий другое. Самыми угнетающими для меня были разговоры о еде. | же ведь тоже была голодная. Как отвлечь от них? Тогда пробовал! почитать больным вслух Пушкина - “Песнь о вещем Олеге” и др, И это подействовало, многим было интересно, а кто не хотел, то» не слушал, но и разговоры о еде прекращались.
На моем столе стоял аптечный шкафчик, но почти без лекарств Были тут стакан с градусниками, грелка, мензурки, катетеры. I Г смотря на голод, некоторые больные страдали отсутствием ап» тита. Они не могли съесть то незначительное, что полагалось. (*< этом я докладывала врачу и она прописывала таким больным ’>» лудочный сок. Если я давала его перед едой одному, то того ж» ревниво требовали остальные. Это же наблюдалось при разд.1% “лекарств” - ссылались на головную боль, отсутствие сна и другой Лекарств же для них не было. Приходилось “лечить” обыкновеН ной водой. Однако, проявленное внимание имело свое дейсгпиг На другой день такой больной опять просил: “Сестричка, дай мн* и сегодня тех капель, я хорошо спал”.
К дню Красной Армии 23 февраля все комсомолки госпитал 1 взяли на себя обязательство выстирать белье больных и вымыт: их. При бездействующем водопроводе сделать это было очень тру^ но. Но все же мы получили чистое белье на всех и “выкупали своих больных. Вместе с санитаркой растопили снег в каких-Ц чанах, кастрюлях и в большом корыте около буржуек, экономии поливая из кружки, мыли. Они же нашли у себя бритвенные при боры, побрились, кое-как друг друга постригли. Старики вдру преобразились, помолодели.
В марте-апреле 1942 г. больных рассортировали на транспор
203
табельных, перспективных к излечению на Большой земле, и нетранспортабельных, слабых, в основном, больных туберкулезом.
Уезжая на Большую землю, некоторые просили мой адрес (ну как я могла отказать’). Приходили письма-треугольнички с фронтов, на которые попадали мои больные после выздоровления.
В мае наш госпиталь расформировали, и часть персонала, и меня в том числе, направили в эвакогоспиталь № 2763. Он размещался в прекрасном здании бывшей Военной академии связи. Я вернулась в физиотерапевтическое отделение (ФТО) к доктору Л.М.Межеровской. Дали электричество, и мы стали оборудовать просторные ФТО с 2 и 4-камерными ваннами, установкой УВЧ, лампами солюкс и кварцевыми, диатермиями, парафинолечением и массажем.
У нас в отделении была строгая дисциплина. Каждый день назначался дежурный по кабинету. Он приходил раньше других, включал выпрямитель (для преобразования переменного тока в постоянный), проверял наличие стерильного материала для перевязок и др. Ежедневно вели регистрацию посещаемости больных и поддерживали связь с другими отделениями. Наблюдая за своими больными, радовались достигнутым успехам. Особенно эффективно шло заживление ран при их кварцевом облучении. Кварц помогал при лечении рожистых воспалений, а его сильные дозы были эффективны в борьбе с гангреной.
Л.М.Межеровская широко пропагандировала методы физиотерапевтического лечения. Она выступала на врачебно-сестринских конференциях, ежедневно проводимых начмедом госпиталя Тер-Семеновым.
К нам на ФТО лечиться приходили раненые и больные со всех отделений госпиталя. Через палатных медицинских сестер мы следили за посещаемостью и приемом назначаемых больным процедур. Все мы были молоды. Большая часть медицинских сестер пришла из студенческих аудиторий, были и профессиональные сестры. Жили и работали дружно, помогали и поддерживали, как могли, друг друга. Несмотря на большие нагрузки, нам не чуждо было все, что присуще молодым - мы любили попеть, танцевать, ходить в кино, заниматься спортом. Были и любовь и разлука, возникали и крепкие семейные пары.
После войны мы, студентки, вернулись в свои вузы. Никто из нас не стал медиком, но свою военную молодость мы любим и ценим. Дружба, пронесенная через годы ленинградской блокады, скрепленная верой в победу, осталась навсегда.
Каждый год 9 мая мы собираемся вместе за праздничным столом - бывшие госпитальные сестрички” и среди них бывшие “ранбольные” (ныне мужья сестричек). В этот день мы молодеем и нам вместе хорошо.
204 f>
Из архива
Елизаветы Ивановны Акинфеевой-Винограловой
О нас писала блокадная пресса
О тех тяжких годах остались яркие воспоминания, при нек<и торых вновь появляются боли в сердце. За давностью лет некого рые трагические эпизоды стерлись из памяти, а вот сохранивши еся, уже пожелтевшие газеты передают дух того далекого времФ* ни.	1
Из газеты “Рабочий Кронштадт" (№ 82. 11 июля 1943 г.)
“Боевая работа “скорой помощи”. Работа “скорой помощи" многообразная и специфическая, но благодарная и плодотворная Прежде всего, врачу нужно быть хорошо подготовленным во все вопросах диагностики и оказания первой помощи, ибо в течении нескольких минут на месте нужно решить ряд вопросов, от коте рых зависит спасение жизни человека. Кроме того, люди скор® помощи должны обладать качествами воина: спокойствием, стой костью и уверенностью в себе. И эти качества особенно выяви лись у наших врачей в дни Великой Отечественной войны, когд# наш город-крепость находится в кольце блокады. В самые тяж** лые дни 1941-1942 года, когда стояли жестокие морозы, улицы были занесены снегом, когда люди падали от бессилия, работники “скорой помощи”, превозмогая все трудности, честно стояли 1Щ своем посту. Иногда, когда не хватало горючего, помощь прихо дилось оказывать, выезжая не на санитарной машине, а на исп> щенной лошади. Очень часто мы не имели и этой возможности, и тогда выходили пешком в разные концы города.
Под свист снарядов, под градом осколков, забывая об опаенф сти, выходила на оказание первой помощи гражданам врач Акин фиева Е.И. Ее нерушимым девизом стало: ‘Быстрота, спокоис> вие, четкость”. Телефонный звонок. Называют адрес. Быстро лФ тит машина. Впереди и сзади рвутся снаряды. Один попадает  дом, откуда раздались сразу крики, стон. Останавливаются. Среди дыма, пыли пробирается врач с сестрой. У женщины раздроблены голень, рука. Мгновенно накладывается стерильная повязка, и Ш> страдавшая отправляется на машине в госпиталь. К адресату, кул-вызывались, добираются пешком. Здесь, на месте оказывается пф мощь рабочему, раненому в грудную клетку.
Ночь. Для машины не было горючего, на единственной лошдй
т’205
уехала оказывать помощь врач Николаева. Прибегают люди, зовут врача Акинфиеву к тяжелораненому. Она безоговорочно бежит с санитарной сумкой туда. Посреди комнаты лежит мужчина, раненый в голову. Моментально она оказала ему первую помощь и на своих плечах донесла его до больницы.
В таких условиях, так же безоговорочно и честно трудится молодой врач Трепина К.Ф. Благодаря ее своевременной помощи спасено много человеческих жизней.
Все трудности работы в условиях войны мужественно переносят медсестры Удалова и Кузьмина, санитарки Шевелькова, Те-терпевлева, Ильяшевич, Павлова, нередко им приходилось самостоятельно оказывать первую помощь.
Скромный труд работников “скорой помощи" заслужил высокую правительственную награду. Вместе с трудящимися города они награждены медалью “За оборону Ленинграда”. И мы отдадим все свои силы делу спасения человеческих жизней, чтобы с честью оправдать эту награду”.
Зав. станцией “скорой помощи" врач
Зиновьева З.Ф,
Из архива
Зинаиды Самуиловны Заллчук
Выдержки из статьи А.Розен (1942)
“Смена” от 8 декабря 1942 г. Пожелтевшие строчки труднейшей и мучительной блокадной поры...
1. Достойная награда. Письмо пришло из тыла. Адресовано оно военврачу 3-го ранга тов. Лариной. “Дорогая Мария Андреев-, па! Получила известие о награждении меня медалью “За отвагу”. Я очень счастлива. Могу заверить, что ваша бывшая медсестра Петрова оправдает доверие партии и правительства. Буду и впредь работать честно. Знайте, что вас здесь в тылу любят и уважают. О вас, ленинградских медицинских работниках, отзываются с большим уважением и гордостью...”
Мария Андреевна сосредоточенно вглядывается в строчки, написанные почти детским почерком. В памяти возникает образ молоденькой девушки, комсомолки Оли Петровой.
206
Оля Петрова - медсестра ленинградского госпиталя, где начальником тов. Замчук, сопровождала группу раненых бойцов. Они шли по широкому проспекту, когда немецкие бестии открыли огонь по городу. Осколками снаряда были ранены и бойцы и медицинская сестра. Оле Петровой раздробило ногу. Неимоверным усилием воли она удержалась от потери сознания: здесь она был* командиром, отвечала за всю группу бойцов. Оля остановила машину, сказала шоферу адрес госпиталя. Когда прохожие помогли ей подняться, она твердо сказала: “Сначала бойцов... Потом меня.”
Казалось, она не чувствовала боли. Глядя на девушку, и бойцы старались держаться бодро.
В госпитале Оля по!гросила врачей: “Займитесь бойцами, * подожду.”
Петровой ампутировали ногу. Чудесную девушку с ясным умом и чистым сердцем изувечили фашистские мерзавцы...
2. В строй! Кипучей жизнью живет госпиталь. Все направлен^ к одной цели - в кратчайшие сроки вернуть раненого бойца * строй. Такие врачи, как Мария Андреевна Ларина, как хирург Лисицына, добиваются значительных результатов.
По предписанию врачей раненые допускаются к работе в специально оборудованных мастерских: портновской, сапожной, столярной, слесарной, гладилке. Труд приближает радостный для раненого момент возвращения в строй.
“Лечить рану, но не забывать самого человека” таков стиль работы госпиталя.
У раненого бойца ребенок остался без присмотра. В трудную зиму 1941 года медсестра Жукова дважды ходила в район Мясокомбината и устроила ребенка в очаг. Здоровье успокоенного больного стало заметно улучшаться.
Медсестра Кондрашева, зная, что раненый беспокоится о своей семье, оставшейся в Парголово без дров, сама доставила туда дрова.
Комсомолка Боброва получала за раненого бойца Рыбешкипа деньги на заводе, хлопотала об его семье. Направленный в тыл, Рыбешкин оставил ей доверенность на ведение всех своих дел. Еf письма полны благодарности.
Госпиталь пережил тяжелую зиму 1941-42 года. Не было света - работали при коптилках, не было воды - врачи и сестры ведрами таскали воду из Невы.
В трудностях закалялись люди. Начальник госпиталя военврач 1-го ранга тов. Замчук добился и света, и воды, и тепла. Он н« щадил своих сил и, следуя его примеру, самоотверженно работала молодежь.
Решая сложные вопросы хозяйства в блокаде, тов. Замчук ш1 переставал быть лечащим врачом и наставником молодых кадров
207
Она, эта чудесная медицинская молодежь, заботливо выпестованная руководством госпиталя, составляет его гордость, его крепкую опору.
Екатерина Прокофьевна Глинская
Ветер бодрости
Кончился 1941 год. Вступаю в 1942 г. с полным истощением физических сил. Голод. Это страшнее бомбежек и артобстрелов. Голод, сжимающий медленно, но верно костлявой рукой сердце.. Это надо пережить, а так не понять никогда.
По улицам ходят тени людей, обреченных на смерть. И вместе с тем никогда не казался город таким красивым, как в эти смертельные дни. От мороза стоят такие красивые деревья, так красива Нева и ее набережные с замерзшими кораблями и застывшими домами.
Уезжают многие, но врачам Горздравотдел сказал: "Нет!” Вводят обязательную регистрацию всех неработающих врачей.
Помогаю главному врачу Лидии Александровне Талызиной развертывать инфекционную больницу Фрунзенского района.
10 апреля 1942 г. Работаю с полной нагрузкой. 2 апреля открыли два отделения, к 15 апреля и к 1 мая должны открыть еще два отделения по 90 коек. Работа захватила. Несколько дней назад, в ночь на 5 апреля (Пасхальная ночь) были такой налет, такой артобстрел и так гремели зенитки, что даже ленинградскому привычному человеку стало невыразимо тоскливо и страшно. Ракетами город бы освещен как днем, сброшено большое количество фугасок
27 апреля 1942 г. Выступала на суде в качестве свидетеля по обвинению. За грязь, отсутствие вентиляции уборных и т.п. (помосту старой работы). Судья - молодая девушка строгого вида, народные заседатели - дистрофики, защитник - дистрофик, подсудимый доктор - дистрофик ’
10 июня 1942 г. Вольница на хорошем счету. Настроение тяжелое. Обстрел почти каждый день, ночи напролет обстрел, гремят орудийные залпы, тревоги. Анем мотаешься на работе, ночь не спишь. Чувствую, что дошла до точки от бессонного напряжения, тревоги за судьбу малышей. Тяжелое и никогда не гсспытан-ное чувство. Временами находят тошнота и сомнамбулизм, и кажется - сейчас разорвется сердце.
Город такой чистый, воздух такой свежий. Но город пустой.
208 
Новой дистрофии нет, старой много. Сеть оздоровительных столовых, рационы, усиленный паек - все это, безусловно, отрази лось на внешнем и внутреннем облике ленинградцев. Люди чис* тые, опрятно одеты.
21 июня 1942 г. По радио говорят о героической работе лЛ нинградских Л1едиков. Город приобретает весьма культурный вид На углах милиция, которой не было зимой, учреждения белятся, красятся. Город явно подтягивается. Снаряды просвистят, на моЛ пювой битое стекло, штукатурка - дворики подметают, и вея пришло в норму.
Удивительные люди эти ленинградцы. Многие имеют возмояЛ ность уехать, так не хотят. Плохо живет, голодает и не хочет бросать город. Вот и у меня такое же чувство. Не могу ото рваться от этого такого замученного и такого любимого города Не жаль ничего, и здоровья тоже, ради счастья нашего города и наших детей.
23 июня 1942 г. Каждый обстрел - это картина, полная драматизма, храбрости, геройства и спокойствия - сурового и вели» чавого.
1 октября 1942 г. Закончили переоборудование приемного »о« коя и лаборатории, завершили месячник подготовки дров.
21 декабря 1942 г. Чудо-чудеса! Лали свет в больнице.
27 декабря 1942 г. Вторая зима в Ленинграде, в блокаде. Как ня похожа эта зима на прошлую. Основная разница - прошлую зиму каждый день нес уныние, тоску смерти и смерть. Город разрушался. Научная жизнь не существовала, мертвецы бродили но городу среди пожаров и пепелищ. Эта зима каждый день несет радостные вести с фронта, есть свет, есть тепло, есть прожит точный минимум. Заработали научные общества и общественные организации. Дистрофия в городе пока не исчезла, но дует другой ветер - ветер бодрости, и это много. К 1 января 1943 г приходим с центральным отоплением, электрическим освещением, налаженным водопроводом и канализацией.
12 января 1943 г. День 40-летия Лидии Александровны Талы зиной, нашего главного врача. Преподнесли ей корзину искусственных цветов, живых нет нигде. Начиная с 4 января каждьиг день продолжительная воздушная тревога' началось наше наступ» ление.
7 февраля 1943 г. Пришел первый поезд с Большой земли и продуктами.
11 февраля 1943 г. Для дочери беру уроки английского языка Сегодня был урок музыки. И сегодня же запустили рентгеновский кабинет. Организован новый кабинет главного врача.
27 февраля 1943 г. Выли Федорова и Машанский, заведующий
209
Горздравотделом. Остались довольны больницей.
19 апреля 1943 г. В городе увеличивается количество психозов депрессивного типа.
26-28 июля 1943 г. Отпраздновали 25-летие советского здравоохранения и годовщину нашей больницы. Устроили хороший концерт. После концерта был для сотрудников “банкет", под радиолу танцы .
13 августа 1943 г. Лечебная работа налаживается. Проводятся районные конференции с любопытными современными докладами.
За последние дни были до того зверские обстрелы, что кровью залиты почти все улицы города.
16 октября 1943 г. Приезжала центральная комиссия по смотру на переходящее Красное Знамя. Все в порядке, но большое количество мух испортило впечатление. Не правда ли, - смешно, и странно быть в претензии к больнице за мух, когда железные мухи роятся вокруг? Но война стала нашим суровым бытом, и требования к больнице более повышены, чем в мирное время.
8 декабря 1943 г. Вызывала секретарь райкома партии. Четкие, ясные указания о поднятии политработы среди врачей.
2 января 1944 г. Перед Новым годом приехала главный врач. Встретили Новый год. Чувствую себя настолько плохо, что не хочется писать.
15 января 1944 г. С раннего утра гремит артканонада, даже стекла звенят. Наконец, началось!
Ирина Карловна Башурова
Мой блокадный дневник
В 1941 году в здании на Садовой, 26, где с 1958 г. размещается Суворовское училище, был открыт эвакогоспиталь № 1448. Организован по приказу командования Ленинградского фронта силами многих бывших студентов ленинградских вузов, которые в октябре 1941 г. здесь же, в садике приняли воинскую присягу и одели шинели. Вспоминаю студенток филологического факультета Ленинградского университета Лию Левитан, Лилю Разумовскую, Клаву Семенову, старшекурсников Ивана Губарева, Се-режу Максимова, ранее нас ушедших в народное ополчение.
900 долгих дней и ночей госпиталь работал в полную силу. На территорию падали снаряды и бомбы, вскоре не стало воды и света. Заработал местный "движок”, в палатах появились “бур
210 f
жуйки” и коптилки. Медицинская сестра военного времени дел<> ла все: перевязывала раненых на отделениях, разносила скудную пищу, после дежурства обязана была выйти по сигналу “воздух ная тревога" на свой боевой пост во дворе, тушить “зажигалтм, бежать в аптеку под обстрелом и бомбежкой, заготовлять дроп для госпиталя и т.д.
Но музы не молчали, выпускались боевые листки, устрага лись вечера художественной самодеятельности, к нам приезжи ли ’ртисты с концертами (Шульженко, Егорова и др.). И мы, медсестры, бегали изредка в “самоволку” на спектакли блокад ного театра в Александринку. Помню “Сильву”, “ Раскинуло^ море широко”... Восстановили здание собственными силами силами выздоравливающих раненых.
Я достаю дневники 1941-45 гг., написанные во врелт ночных дежурств при свете коптилки и фонаря, и вспоминаю...
25 декабря 1943 г.9 часов вечера.
В эти дни в городе частые и сильные обстрелы. Стали о! стреливать город и ночью, впервые за все время. В темнот тишине ночи эти обстрелы особенно страшны. Рядом с госпи талем разорвался снаряд У нас выбиты все стекла. Когда снаряды разрываются близко, раненые (ходячие) спускаются в бомбоубежище или в нижний этаж, и там продолжается спа койная жизнь с игрой в шашки, домино... Кюди выходят ни улицу и неожиданно встречают смерть. Но это не останЯ ливает ни людей, ни обычную жизнь, встречают как обычш фронтовое. Только прибавляются дыры на домах, на дорогах Все ждут наступления на Аенинградском фронте. Зима мягкая, еще не было морозов, оттепель.
28 декабря 1943 г. 11 часов вечера.
Пришла с репетиции, для первого раза - удачно, но нужно еЛ работать. Весь день какое-то музыкальное настроение, от тоЛ ли, что в госпитале очень хороший концерт был, хорошие вещь исполняли. Потому ли, что сейчас по радио раздаются милы» напевы из опереток Кальмана. Или после репетиции я-и играл и много читала. Но так хочется прекрасной музыки хочется тн нее рыдать и смеяться
5 января 1944 г.11 часов вечера.
Только что кончился артиллерийский обстрел. Теперь обет релы ужасны: никогда не знаешь, когда они начнутся и когда кон* чатся, когда и где разорвется первый снаряд. Аюди живут, Kt обычно. Через несколько минут забывают об опасности, шутяи живут... Кажется иногда, что сил не хватит все это вынести * напряженное ожидание, гул разрывов, вечную неизвестность - когда же Аенинград освободится? Скоро годовщина со дня прорыва бло*
¥211
гады. Наши успешно движутся на Украине, в районе Невеля, скоро подойдут к Польше. И неустанный вопрос: когда же начнется у нас? Когда будет :алютовать Москва воинам Ленинградского фронта?
28 января 1944 г. 5 часов утра
Вот и дожили мы до долгожданных дней: тронулся Ленинградский фронт, да еще как тронулся! Свободны Красное Село, Ропща, Петергоф, Ду'дергоф, Тайцы, Мга, Вотчина, Пушкин, 700 населенных пунктов! Немец отброшен от Ленинграда на 65-100 км. и так быстро! Первые два дня мы слышали нашу артиллерийскую подготовку канонаду. Потом грохот стал удаляться и затих Вчера вечером Ленинград салютовал из 324 орудий. Вначале мы испугались - разрывы были похожи на обстрел, а, выскочив во двор, все поняли и замерли: небо в разноцветно-ярких фейерверках, гроздьями рассыпающихся. Многие, не вытерпев, кричали : "Ура!” Было торжественно и празднично, и не хотелось идти на дежурство в помещение. Это было так прекрасно и великолепно, Ленинград так заслужи*, это!
В госпитале работы очень много. Раненые прибывают прямо с поля боя, не обработанные. Отделение наше самое тяжелое -кежат раненые в брюшную полость. За одни мои сутки умерло 4 человека. В свободные от дежурства дни хочешь только спать, отдохнуть, собраться с силами.
В палате моей, среди рядовых, лежит один лейтенант. Он •порно не переходит в офицерскую.
13 февраля 1944 г.З часа утра.
Все мои командиры успокоились - спят. Основную работу сделала. Я вновь дежурю в своей любимой 1-й палате, сменяюсь с Лией. Коек здесь стало больше - 40, но по-прежнему уютно и красиво. Торит люстра, много света. Ребята, в основном, хоро -шие. В свободные сутки утром прихожу им читать вслух. Еще раньше: я прочитала доклад ‘‘Творчество Симонова”, я иллюст-1 рировала его стихотворениями. Вначале мы читали его нашим врачам, сестрам, я выбрала самые лирические стихи Но в палате пришлось переменить характер читаемого, здесь я взяла "Убей”, "Жди меня”, "Сын артиллериста” и др.
Ленинград наслаждается тишиной. Хождение по улицам те перъ до 12 часов ночи, даже не веришь еще этой тишине. Ходить и не ждать разрывов, расставаться и не думать, что сегодня же можешь встретить смерть - непривычно. Уж очень Ленинград отвык от положения "тылового" города.
Я сейчас живу не для себя, а для других. Все дни и ночи отданы-другим людям, их страданиям, их радостям. Большую радость
212
испытываешь, когда тяжелораненый начинает поправляться, р.о личать тебя, говорить тебе не просто "сестра”, а “Ира”.
Я люблю, когда в палате лене хорошо живется, когда 'делаешь все, что надо и в ответ получаешь ласку, привет, любовь. В»* эти оторванные от дома мужчины ласкаются, как большие дети, становятся такими беспомощными, нуждающимися в тебе и поэтому и руки не отнимаегиь, и по голове погладишь.
25 февраля 1944 г.2 часа ночи.
Какая все же тяжелая у нас работа, и не только физичесмА Это - нужно иметь вечно выдержанный характер, спокойное сер& це, внимательный взгляд. Это - всецело забыть себя со своими тревогами и переживаниямгс. И каких разных людей встретишь! Трудно иногда бывает: встречаются такие нетерпеливые, грубые, что сил не хватает быть сдержанной - тоже нагрубишь} После этого на душе становится гадко.
...Вчера участвовала в госпитальном концерте, посвященном 26-й годовщине РККА. В 6 часов вечера Ленинград салютовал это му дню. Было светло, и на ясном небе разлетались разнообра' ные огни. Это второй салют Ленинграда во время войны.
8 июня 1944 г.1 час ночи.
Наконец-то, кажется, открылся второй фронт - войска сою • ников высадились в Северной Франции. Силы значительные. Л этого союзники заняли Рим, вместе с нами бомбардируют гороЛЛ Румынии. Это нам на руку очень, скорее к развязке. Приезжает эвакуации Университет. Эх, если бы в сентябре-октябре стан1» вновь студенткой и спать каждую ночь!
1 декабря 1944 г.5 часов 30 мин.
Печальную новость услышали мы сегодня - на этих днях весь наш госпиталь уезжает из Ленинграда. Только куда - н знаю, говорят, что даже в Венгрию, во всяком случае, ближе • фронту. Самое ужасное для меня - это разлука с мамой, В знаю, как и сказать ей об этом...
21 января 1945 г.г Волковыск.
Сегодня ночью будет неделя, как мы в пути. На фронт./ очень успешное продвижение, взяты Лодзь, Тильзит, пылают немецкие города. Поэтому, может быть, конечным нашим пун > том будет не Белосток, а несколько дальше, поближе к горячи* боям.
...Через 25 км пересекаем границу, вступаем в пределы Польши
Там, в 40 км от Варшавы, которая только что была взяп, нашими войсками, продолжалась беспокойная жизнь нашего э(м ко госпиталя.
213
Отгремели залпы Победы, давно окончен ЛГУ, я и мои сверстники стали ветеранами войны.
Ну а сердце мое,
Если нужно, Россия, Я отдам тебе, как В сорок первом году.
И еще:
Вы поймите, стильные девчонки, Я не пожалею никогда, Что носила старые юбчонки, Что мужала в горькие года.
Часть III
РЯДОМ С МЕДИКАМИ
Василий Васильевич Курепин
Оценка! “отлично”
Великая Отечественная война застала меня на строительст опытного сланце-золыгого завода в Невской Дубровке. Завод стр, ился по указанию А.А.Жданова, шефом у меня был заместителе председателя Ленгорисполкома Н.Н.Шеховцов.
Некоторые признаки надвигающихся событий уже были. Живя в деревне Московская Дубровка, я часто наблюдал, как тащили ни буксирах подводные лодки, подвешенные на понтонах, торопили со строительством завода. Н.Н.Шеховцов был частым гостем и неизменно повторял одну и ту же фразу: “Очень нужен цемент” мы работали в две смены.
В ночь с 22 на 23 июня фашистский самолет впервые обет релял нашу деревню и 8-ю ГЭС.
Меня отозвали для работы в Ленинград и направили на развер тывание и оборудование госпиталя № 2010-927. В госпитале мне как работнику КЭО (квартирно-эксплуатационного отдела), при шлось много заниматься дооборудованием здания и технических средств для поддержания устойчивой работы госпиталя в военно время.
215
Особое внимание обращалось на предотвращение возможного возникновения пожаров. Срочно на территории госпиталя были разобраны все деревянные сооружения и убраны предметы, способные послужить причиной пожара. Отводились, оборудовались и оснащались противопожарным инвентарем места стоянки автомашин, помещения для хранения горюче-смазочных материалов, кислородных баллонов. Все деревянные конструкции крыш зданий были обмазаны суперфосфатом. Оборудованные на чердаках посты наблюдения оснащались ящиками с песком, лопатами, щипцами для захвата зажигательных бомб.
Пришлось предусмотреть и дополнительную установку вентилей на трубопроводах холодного и горячего водоснабжения и центрального отопления на случай повреждения питающих магистралей. Как показала практика, все это оказалось совершенно необходимо в блокадное время.
В первые же дни войны была установлена собственная запасная электростанция.
Огромный объем работ выполнял автомобильный транспорт. Кроме того, в госпитале были две лошади, они очень выручали нас в самые трудные дни блокады, когда машины стояли из-за отсутствия бензина и автола. Овса давно уже не было, животные, как и мы, тоже находились на голодном пайке, довольствовались одним сеном, да и то не в полной мере.
Немало нашей службе пришлось поработать над светомаскировкой здания. Милиция и военные патрули бдительно следили за соблюдением правил светомаскировки.
В августе в распоряжение госпиталя было передано рядом стоявшее здание Географического общества СССР. Работы прибавилось. Пришлось, решая вопросы с проходами, пробить две капитальные стены, сделать двери. Теперь больные без выхода во двор могли попасть в главный зал-клуб, где с помощью шефов -рабочих оптического завода смонтировали стационарную киноустановку.
С передачей здания прибавилась еще одна котельная. Соседнее здание, в связи с переводом медицинского персонала на казарменное положение, пришлось срочно переоборудовать.
В середине сентября 1941 г. в госпиталь поступило указание нанести на крыше большие красные кресты, а по фасаду здания вывесить флаги “Красного Креста” и таким образом показать фашистам, что в этом здании размещен госпиталь. Это мероприятие было более чем странно: поступающие с фронта раненые бойцы рассказывали, что вражеская авиация бомбит санитарные поезда и автобусы, а наши руководители собираются показывать вражеской авиации места расположения госпиталей. Но спорить с на-
216
чальством в военное время рискованно. Я доложил командиру, что красной краски нет и ее нужно доставать, а флаги обещал п ближайшие дни вывесить, но не успел. Медлил с выполнением этого приказа умышленно и скоро убедился, что был прав. Одна ко, трагедии бомбежки и пожара с человеческими жертвами и» персонала госпиталя мы все равно не избежали.
В загородной зоне мы разбирали деревянные дома. Покинутые очаги человеческого счастья и труда производили очень тягостное впечатление. Но верилось, что после победы мы на их месте отст роим новые, а сейчас важно сохранить жизнь защитникам город#
После каждого налета и работы наших зенитных батарей p.i ботникам КЭО забот прибавлялось. Падающие осколки зенитных снарядов в наших железных крышах делали много дыр. Куски осколков от снарядов падали с такой силой, что деревянные стр< пила диаметром 18-20 см ломались, как спички
Мы старались честно выполнять свой долг и, несмотря на труд ности, бомбежки, прямые попадания бомб и снарядов, число жертв было незначительным, сказывались личная дисциплинированность каждого бойца хозкоманды, результаты самоотверженного труда без сна и отдыха нередко в течение нескольких суток. Каждый знал свое место, свои обязанности в любой сложной ситуации, Находчивость, русская смекалка служили залогом успеха нашей работы.
В первых числах декабря деятельность госпиталя по линии КЭО оценивается на “отлично”: было тепло, светло, имелись горяча# вода, чистое постельное и нательное белье.
Члены комиссии провели у нас в госпитале два дня. Вечером перед отъездом один из них зашел ко мне с просьбой выпислт) ему пропуск на выпуск ночью его машины с тем, чтобы не трево жить меня. К подъему в любое время суток я привык, но в подписании пропуска “авансом” отказал, мотивируя, что машины чужие и давать пропуск без досмотра и проверки машин неудобно, это идет в нарушение инструкций. Я, как материально ответст венное лицо, отвечал да больщое количество разного имущества и
рисковать не хотел.
Это впоследствии избавило меня от многих неприятностей И спасло от военного трибунала, но в то же время лишило получения офицерского звания, наград и после трехмесячного исполш ния офицерской должности начальника КЭО части заставило п« рейти в ранг красноармейца. К сожалению, эта несправедливост! не единична. Трудовой и гражданский подвиг людей, работавших в системе хозяйственной службы медицинских учреждений OK.V зался незаслуженно забыт. Тем не менее, мы знаем, что свой долг перед Родиной и больными мы выполнили с честью.
217
Татьяна Ивановна Краснощекова
Мы делали пищевые дрожжи
В 1941г. я окончила двухгодичные курсы лаборантов при Военно-медицинской академии и затем почти год работала лаборантом в Областной клинической больнице. В марте, после осколочного ранения, мне стало трудно ходить, и я перешла на работу в дрожжевой цех фабрики им. Микояна.
Технологию по выращиванию пищевых дрожжей разработали проф. Шарков и доцент Калюжный из Лесотехнической академии. Их начали выпускать с апреля 1942 г. Первые дрожжи выращивались на сусле, которое готовилось следующим образом. Древесные опилки закладывались в автоклав и заливались крепкой (дымящейся) серной кислотой, выдерживались при давлении 7-8 атмосфер. Затем жидкость разбавляли водой, отфильтровывали, добавляли суперфосфат и сульфат аммония. На этом сусле и выращивались пищевые дрожжи. За сутки снимали дрожжей около полутора тонн.
Дрожжи были добавкой к тому пайку, который выдавался на заводах по карточкам. Частично их отправляли на фронт. Из дрожжей варили суп, который в то время казался очень вкусным.
Трудно представить себе, что таким образом можно было спасти жизнь многих ленинградцев, и, тем не менее,это было именно так. Спасибо ученым, разработавшим эту технологию.
Василиса Иосифовна Астапович Галина Петровна Беленовская
Жили надеждой, жили мечтой
Б первых числах июля 1941 г. учебно-педагогический состав Ленинградского Технологического института им. Ленсовета начал готовиться к эвакуации в г.Казань. Интенсивно проводилась подготовка к эвакуации и на нашей кафедре. Уже с 5 июля закончились работы в лабораториях и на полузаводской установке. Оставшихся на нашей кафедре было, примерно, человек 50, преимущественно женщины - научные сотрудники и инженеры - специалисты в области синтеза взрывчатых веществ.
Нас тревожило, что наши знания, опыт работы, наши молодые
2l8’J*
силы, необходимые для обороны страны, могут быть не использо ваны. По этому вопросу мы писали в Обком партии. Помог заве дующий кафедрой Л.И.Багал. Он сумел до отъезда в Казань дого вериться с одним из ленинградских оборонных заводов об исполь зовании нас дл! синтеза необходимых заводу полупродуктов, инициирующих и бризантных взрывчатых веществ. Кроме того, нам было поручено осуществлять выпуск определенного количества белого стрептоцида для госпиталей Ленинграда, а также сахарина Уже в июле 1941 г. мы приступили к выполнению этих работ.
Наши ряды постепенно редели: одни эвакуировались, други * перешли на другие предприятия. К сентябрю нас осталось немно» го. Трудились двумя группами, проработавшими всю блокадную зиму. Первая (В.И.Астапович, З.А.Ликендорф, А.С.Крейнина) в помещении кафедр вела работу по синтезу азида и натрия, сахЯ рина и пеницилина; вторая (Г.П.Беленовская, Э.З.Дронова, Н.Ле-1 вина, А.А.Шумилова) на полузаводской установке во дворе инсти тута методом нитрации получала полупродукты ддля бризантный взрывчатых веществ Организацией доставки необходимого обо' рудования, сырья и отправкой продукции на завод занимались завхоз кафедры Арнольдик и хозяйственный лаборант Ф.И. Мике1 рина. Ответственным за проведение работ назначили Захарова Работали на установках и в лабораториях, не отвечающих элеми г тарным требованиям по охране труда и технике безопасности 4 были и отравления синильной кислотой, и ожоги нитрационной смесью, но все это не снижало эффективности нашей работы. Р.г боты проводились непрерывно, в две смены, даже во время воз душных тревог и артобстрелов, когда по местному радио объявляли “Всем укрыться в бомбоубежище, кроме лиц, занятых на :пеци-альных работах”.
Мы гасили зажигалки, щедро рассыпаемые фашистскими са-1 молетами, и помогали разбирать завалы при разрушениях До ноября 1941 г. получали спецпитание. Последний раз - в виде сметаны, которую развешивали на весах полузаводской установки. I Обедали в институтской столовой и там впервые увидели людей С отекшими лицами - первыми признаками надвигающегося голо' да. К декабрю, когда начались перебои с электричеством и водой, рано наступили холода, перестали ходить трамваи, наши основные работы замерли. Тогда все мы объединились на кафедре резины (Бызовский корпус), где пытались вести работы по синтезу сахарина Затем и это прекратилось.
Жить становилось все труднее и труднее, не было сил, да и необходимости ходить в институт каждый день, и мы встречались только в дни получения зарплаты и выдачи продовольственных карточек. Собирались на втором этаже главного корпуса в одной
219
из аудиторий, грелись у “буржуйки”, курили, пуская по кругу самокрутки, и поминали тех, кто не пришел за карточками: не придти мог только мертвый - живые приползали. Потом говорили о военных сводках, о будущей победе, о вкусной еде и о том, что после окончания войны в ресторане закажем по полной тарелке каши, и чтобы оркестр играл только “Отбой воздушной тревоги”. Но об этом же мечтали почти все ленинградцы.
Затем с хлебом стало получше, а потом и потеплело Для всех горожан наступил период большой приборки Ленинграда Кончилась тяжелейшая зима. Наш институт начал организацию новых, необходимых стране и городу работ.
* * *
Василиса Иосифовна Астапович ушла из жизни в 1993 г. Она была необыкновенно добрый, светлый, порядочный и умный человек. Прожила в Ленинграде все блокадное время, и свои силы и знания без остатка отдавала работе.
После прекращения работ в институте по синтезу стрептоцида, пенициллина, сахарина в апреле 1942 г. В.И.Астапович перешла в лабораторию Санитарной гигиены Дзержинского района. Непосредственным ее начальником и руководителем стал заведующий отделом здравоохранения Дзержинского района Григорий Абрамович Бреслин - прекрасный человек и врач, проработавший в Ленинграде все блокадные годы
Я хорошо помню маленькую лабораторию на Моховой улице, где трудилась В.И.Астапович. В 1946 г. она вернулась в технологический институт на преподавательскую стезю и проработала там до 1973 г.
Жизнь В.И.Астапович в те далекие военные годы сложилась трагически уже в августе 41-го она стала вдовой. Ее муж И.М.Ликс-нер, тоже химик, ушедший на фронт добровольцем (кстати, бело билетник по зрению) погиб под Ленинградом. В осажденном городе она осталась с трехлетней дочерью на руках Чтобы сохранить жизнь девочки, отдавала ей основную часть своего пайка и однажды даже использовала мясо пойманной на лестнице кошки Хорошо помню, как во время одной из бомбежек, которая застала меня у Василисы Иосифовны (ул. Чайковского, 63), мы спустились с четвертого этажа в вестибюль, и она прятала девочку в камине.
Последние годы жизни В.И.Астапович (мы ее называли Васенька) безвозмездно работала в филиале библиотеки им. Лермонтова, располагавшейся в доме 63 по ул. Чайковского.
220
Тамара Петровна Доронина	']
Почетный донор СССР 1
Когда началась война, мой муж - командир Красной Армий находился в Красносельском летнем лагере. Его сразу же паправи-1 ли в Эстонию, а в августе 1941 г. - под Москву. Больше мы с ним! никогда не увиделись, прожив вместе всего один год.	1
По профессии я - трактористка. Однако начала работать няпеч»| кой в больнице при предприятии “Арсенал”. Потом больница сталШ госпиталем. Дел было много, но я по молодости со всем справлялась,! Дежурила на крышах, однажды участвовала в аресте вражескопм пособника, подававшего сигналы из ракетницы.	I
Трудно было видеть, как на твоих глазах и руках умирали люди!] Больных всех перевели в подвал, там было безопаснее, а главное теплее. Их поступало много - раненые с фронта и те, кто от гол<Ж да уже не мог двигаться.	3
Рядом с нашим госпиталем находилось общежитие ремесле»;» ного училища. Однажды один из мальчиков пришел и сказал, что! там много ребят, которые уже не в состоянии выйти на улицу. Нш носилках мы принесли в приемный покой всех, кто был еще жив.! Волосы на головах мальчишек были покрыты коростой, вшами,] гнидами. Мы их вымыли, а затем выхаживали, как могли. Многим из них поправились и выжили.	1
При нулевой группе крови всю войну я была “универсальным"] донором. Очень часто, когда поступали раненые, меня просили] сдать для них кровь. Бывало, в один день, в нарушение всех пра«1 вил и с риском для собственного здоровья, сдавала кровь до двуй раз, когда от этого зависела жизнь поступившего тяжелораненогоJ Меня наши врачи очень ценили и старались поддерживать, даже главврач больницы частенько старался как-то подкормить. 1
Кровь сдавать я ходила каждый месяц на Дегтярный переулок,] Старшая сестра Тамара Ивановна знала нас, доноров, в лицо. Сдай кровь, получали чай с печеньем. Когда стало совсем плохо с проЯ дуктами, доноров кормили обедом. И многие приходили сдаТШ кровь для того, чтобы хоть один раз сытно пообедать. 26 декабрМ 1941 г. мне в первый раз дали шестикилограммовый донорский] паек, в который входили сахар, крупа, мясо, масло, булка - Bceiw понемногу. Для отоваривания карточек доноров был выделен спе»| циальный магазин, что являлось для них невероятным благом: в ТМ времена даже рабочие карточки было отоварить очень трудно изч за отсутствия продуктов.	'Л
В числе госпитальных доноров был и нащ кочегар. Он давно ОЯ
1
221
недоедания и донорства чувствовал себя плохо, но продолжал ради обеда сдавать кровь. В январе 1942 г. он настолько ослаб, что сам не мог получить по карточке масло, попросил меня. Выкупив, пришла в кочегарку и застала его уже мертвым. Стояла и плакала: успей я принести ему масло вовремя, может, он и остался бы в живых.
Не знаю, что помогло мне выжить в блокаду. Может быть, молодость и тот донорский паек. А может, два ведра капусты, которые я успела засолить в октябре 1941 г. с помощью соседа.-Он работал в районе мясокомбината и знал, где можно что-либо, что раньше казалось никуда не годным, раздобыть. Тогда многие ленинградцы ездили на трамвае до Средней Рогатки и собирали на совхозном поле остатки от убранной капусты. Ездили и мы. Я набрала целый матрасный мешок капустных листьев. Из них у меня и получились те два ведра отличной “хряпы”. Мясокомбинат был эвакуирован, и на его территории мы с соседом нашли свиную шкуру и свиные обрезки. Набрали этого богатства целый мешок, нашли немного соевой муки и сахарного песка. Все это потом разделили. И вот, в самое трудное время я приносила в госпиталь обрезки шкурок и капусту, и мы с медсестрой Зоей Александровной варили преотличнейшие щи, которые были не только сытны, но и вкусны. Ну, а когда это богатство кончилось, покупали на рынке плитки столярного клея, вымачивали в воде и варили студень.
Вот так мы и жили, работали, подчас неделями не уходя из госпиталя. Домой идти и возвращаться на работу не было сил.
12 мая 1942 г. меня направили работать трактористкой в совхоз близ станции Горская. Совхоз снабжал овощами Кронштадт и его форты. Весной, когда никаких овощей еще не было, мы собирали лебеду, крапиву. Мыли и упаковывали, а матросы приезжали и забирали. Все же это была хоть какая-то зелень и витамины. Потом поспели морковь, свекла, капуста. Тем, кто работал хорошо, до 10% заработной платы оплачивали овощами. Для нас, изголодавшихся, это был настоящий праздник.
Зимой 1942 г. действовала ледяная дорога, связывавшая Горскую и Кронштадт. Ее немцы часто обстреливали. Во время очередного обстрела снаряд попал в дом, и я оказалась под его обломками. Военные меня откопали, но после этого я целый месяц лежала, лечилась на дому. Приходила медсестра, делала уколы, массаж. Потом меня положили в областную больницу, что на улице Комсомола. Там пролежала еще два месяца и получила инвалидность. Работала шофером в совхозе “Восход”.
Весной 1946 г. я возила из лесхоза на станции Лисий Нос саженцы для посадки в Парке Победы. Нашим совхозом там была
222
посажена целая аллея, и об этом оповещала специальная табли1 ка.
Донором я была до 1968 года. В настоящее время - “Почетны,. донор СССР”.	'J
Тамара Ивановна Горская-Кулагина	j
'Л
В госпиталь пришли артисты j
Война. С августа 1941 г. работаю в театре, сформированном и* артистов разных коллективов, не уехавших в эвакуацию. В январе 1942 г. спектакли прекратились, артистки или уезжали, или умиц рали.	(
Хмурый осенний день, но нет ни тревог, ни обстрелов, чтр было чрезвычайно редко. Я получила наряд для обслуживания бригадой артистов Дома Военно-Морского Флота, госпиталя, который!, помещался на Садовой, 81. Выступали в палатах. Все больные леу; жачие. Девушки 18-20 лет без рук, без ног, пострадавшие при’ разминировании освобожденной нашими войсками деревни. Минь^! были спрятаны в красивых туфлях, шарфиках или каких-либо других’ вещах. Это зрелище было самым страшным за весь период моего»' пребывания в блокаде.
* * *
фрагмент из брошюры “Доноры открытого сердца” (Л., 1969).
Ленинградской службе переливания крови хорошо знакомо имя', артистки Драматического театра им. Горького Т.И.Горской-Кулач гиной. Началось все в Великую Отечественную войну, в Ленинграде, когда город был в мертвой петле блокады. Ленинградка хотела  только одного: всеми силами помочь защитникам города, разорвать смертельное кольцо, душившее родной город. “Ведь это ни с чем не сравнимая радость - сознавать, что ты приносишь пользу | людям, знать, что каждая капля твоей крови возвращает здоро-вье”, - говорила она.	'
Петр Соломонович Хейфец
Возвращали желание жить
С началом войны меня зачислили в политсостав и назначили начальником клуба госпиталя № 2010/927. Я занимался полит-’
223
массовой работой, библиотекой, лекционной пропагандой, обеспечивал показ кинофильмов. В 1942 г. был командирован в качестве политработника на Невский пятачок, где получил тяжелую контузию, попал в “свой” госпиталь и остался там на долгие годы, уже в качестве члена коллектива.
Политработники прилагали немало усилий к тому, чтобы хорошо организовать культурное обслуживание больных и быстрее вернуть их в строй. Частыми гостями в госпитале были знаменитые блокадные артисты. Особой гостьей в госпитале была сказительница русских былин 67-летняя Любовь Петровна Перщетская. Вместе со всеми ленинградцами она перенесла суровую зиму в условиях блокады. Воодушевленная успехами Красной Армии, эта скромная домохозяйка написала былину, которую с успехом читала в госпиталях. “Спасибо, мамаша, - сказал ей один раненый красноармеец -, Вы возвращаете нам желание жить и радоваться жизни”.
Клубные работники располагали богатейшим фондом фильмов, созданных нашими выдающимися кинорежиссерами. Мы широко использовали также кинохронику, показывавшую доблесть наших войск.
Часто демонстрировали картины, которые назывались “видовыми”. Они показывали красоту нашей Родины, ее обширные поля, озера, реки. Это настраивало воинов на защиту всего, что было так близко сердцу, что напоминало дом, семью, детей.
Оценивая пашу работу, группа выздоравливающих раненых 30 июня 1943 г. писала: “Мы, раненые бойцы, приносим благодарность персоналу по культурному обслуживанию раненых. Еже-, дневный прсмотр кинофильмов, концерты, лекции дают нам очень много, воскрешают в памяти путь, пройденный советским народом к счастливой жизни, показывают дружбу народов могущественной нашей Родины, беспримерный в истории героизм народа. Эти мероприятия воспитывают у нас еще большую любовь к Родине и ненависть к врагу, развивают кругозор в области международной и внутренней политики. Исключительно хорошо организована работа библиотеки по обеспечению художественной лите-, ратурой и коллективному чтению в палатах.
С чувством большой сердечности вспоминаю медицинских сестер, врачей, которые часто за счет своего отдыха учили новые стихи, чтобы потом придти с ними в палаты. С нами всегда были классики нашей литературы. Они сражались на фронтах, они звали к победе над врагом.
Тематика лекций была самая разнообразная: русская дореволюционная классика и произведения советского периода, вопросы профилактики и лечения различных заболеваний, вопросы географии и истории страны, естествознание, зарубежная литература.
224
Очень часто по ходу чтения лекций звучало музыкальное сопро-Н вождение на рояле или других инструментах. Мастерство лекто-1 ров было превосходным.	']
Большая работа была проведена по организации различных* курсов при госпитале для приобретения квалификации (телефо- J ниста, переплетчика, сапожника и др.). Регулярно организовыва-. лись выставки работ.	’
Вся деятельность политсостава и культпросветработников была I направлена на то, чтобы помочь раненым не только восстановить свое физическое здоровье, но и восполнить запас их душевных и] нравственных сил.	1
Часть IV
БЛАГОДАРНАЯ ПАМЯТЬ
Милица Ивановна Виноградова,
Слово о моем отце
В больнице “В память 25 Октября” Иван Петрович Виноградов прошел путь от практиканта до заведующего хирургическим отделением и закончил его в должности главного врача, главного хирурга Ленгорздравотдела. Когда началась Великая Отечественная война, ему было уже за шестьдесят.
Благодаря своему местоположению больница являлась первым крупным учреждением на пути эвакуации раненых с переднего края. Отцу приходилось, наряду с лечебной работой, заниматься и административно-хозяйственной деятельностью - квалифицированного помощника по хозяйству у него тогда не было. Всюду он был нужен и всегда старался попасть туда, где было всего труднее. Он не только руководил работой людей, но и поддерживал в них бодрость и веру в победу, был их душой и совестью.
Только по утрам, часов в шесть, отец направлялся домой. С самого начала блокады мы ютились в небольшой ванной комнате и соседней с ней кухоньке. Сюда и приходил отец, чтобы повидаться с мамой и со мной, вдохнуть тепла домашнего очага. После чаепития он ложился на часок отдохнуть. Постелью служил тюфяк,
226 У
положенный на деревянный щит, прикрывавший ванну.
Около восьми часов утра он отправлялся в больницу, чтобы вовремя наладить ежедневную утреннюю конференцию врачей, Как всегда, подтянутый, собранный, поджидал отец своих коллег в кабинете главного врача. “С добрым утром, товарищи! Проходите, присаживайтесь. Что у нас нового?”.
Кроме терапевтического и хирургического отделений, в больнице функционировали клиническая лаборатория, рентгеновский кабинет, физиотерапевтическая аппаратура,, кабинет лечебной физкультуры, пункт переливания крови. Сотрудники больницы работали через силу, умирали на ходу, “загибались”, как говорили в народе о такой смерти... Бывало, во время ходьбы не горбились, не склонялись вперед, а как-то необычно откидывались назад. Это было страшно, так как предвещало быстрый конец - так перегибались “доходяги”.
Медицинских работников становилось все меньше. Только за первую блокадную зиму больница потеряла 118 человек.
Чем тяжелее становилось отцу,, тем более стойко он держался, тем больше успевал сделать. Внешне он заметно сдал. Не видела я у него в этот период веселой улыбки, не слышала прежнего смеха. И все же чувствовалось, что какие-то внутренние силы не позволяют ему расслабится. Было стремление выстоять во что бы то не стало. И был коллектив. Поддерживая друг друга, люди становились сильнее в борьбе за общее дело.
Отец не мог не уставать. Но его работа была нужна людям, и необходимо было научиться быстро восстанавливать свои силы. В короткие часы отдыха он предавался приятным воспоминаниям. Мысленные экскурсы в молодость давали отдых его напряженной до предела нервной системе. Потом с новыми силами он продолжал работу.
Во время блокады И.П.Виноградов закончил совместно С Е.П.Волковой статью о применении УВЧ в хирургической практике, подготовил сообщение о поперечном разрезе передней стенки живота для вскрытия брюшной полости и выступил с ним на заседании хирургического общества, получив высокую оценку председательствовавшего проф. П.Г.Корнева.
Хватало у отца энергии и на воспитание молодежи. И не только ленинградцы были среди его учеников во время войны, но и выпускники медицинских вузов Москвы и Иванова, приехавшие в марте 1942 года на помощь блокированному городу.
227
Владимир Юлианович Макиенко
Возвращение к жизни
Случилось так, что во время боев за полное освобождение Ленинграда от вражеской блокады я был тяжело ранен и лишился ноги в то время, когда мне было всего 19 лет. Это было невероятное, ужасное потрясение. Казалось, что мир захлопнулся передо мною, оставив на всю жизнь калекой.
Ранение нанесло, как мне тогда казалось, роковой удар по моей страстной мечте - стать артистом драматического театра. Замкнутый, неразговорчивый, весь удрученный своими переживаниями, не раз тайком от товарищей оплакивавший свою судьбу (уж лучше бы, казалось мне, меня убило, чем оставило в таком состоянии), я месяцами лежал на своей койке, и самые мрачные думы не покидали меня. Я не знал тогда, что за мной уже наблюдал один молодой человек, высокий, красивый, статный. Он не раз заходил в нашу палату, вел беседы с больными на разные темы, кому-то помогал написать письма, по просьбе другого разыскал адрес родственника, а когда я получил первую возможность передвигаться, обратился ко мне с ошарашившим меня вопросом, не хочу ли я-принять участие в самодеятельности. Этим человеком был П.С.Хей-фец, начальник клуба. Медленно, но неуклонно он продолжал втягивать меня в окружающую жизнь и пробуждал интерес к ней. Уговорил приехать на коляске на репетицию, разучить новые матросские песни, хотя бы для себя. Затем он помог преодолеть естественное смущение, и произошло невероятное чудо. В концерте, стоя на коленях и опираясь на стул, я спел для раненых три матросские песни...
Своим нравственным возрождением я, да и многие другие товарищи, обязаны настоящему человеку, отдавшему свою жизнь благородному труду возвращения людей к полноценной жизни. Мой наставник П.С.Хейфец настолько заразил меня своей верой, что по его совету я держал экзамен в Театральный институт, поступил и закончил его в 1949 году. Всем хорошим во мне я обязан тебе, Госпиталь № 2010/927, и твоим людям, спасшим меня и вернувшим мне веру в жизнь.
228
Клара Георгиевна Лосина
Октябрина Георгиевна Богданова (Лосина)
Ольга Георгиевна Крайнова (Лосина)
Не забудьте про нашу сестру!
Наша сестра, Лосина Елизавета Георгиевна, 1921 года рождения, работала во время блокады в больнице им. 25-го Октября Она была красивой, отзывчивой и внимательной к больным мед сестрой. Такой же мы помним ее в семье. Среди нас, семерых, она была старшей. Наш отец быд репрессирован в 1939 г. Все тяготы легли на плечи ее и мамы.
Лиза очень переживала за всех. До перевода ее на казарменное положение, часто дежурила на крышах, тушила зажигалки, и всегда находила время для каждого из нас.
После маминой смерти нас эвакуировали, а Лизу направили в отдаленный район Алтайского края, где нельзя было устроиться медсестрой. С тоски и горя она умерла в 1945 г.,' в возрасте 25 лет.
Если будете где-то писать о медиках, не забудьте про нашу сестру!
Ольга Николаевна Вол о димеров а
Посвящение маме
Мама вышла из здания военкомата и сказала: “Ну, вот. Я назначена в госпиталь, начальником хирургического отделения. Ты довольна?”
Мама - начальник! Я была счастлива! Мне было 10 лет.
Так началась наша жизнь в ЭГ № 2015, действительно наша, так как я провела с тобой, мама, почти всю войну в госпитале, где в бомбоубежище у нас была комната.
Вот уже 50 лет “в шесть часов вечера после войны” я кладу там к окну цветы. Тебе, мама.
И сегодня я могу вспоминать о тех годах только через призму своего детского восприятия.
Ты, мама, идешь по широкому, сводчатому коридору второго этажа бывшего института Благородных девиц. Ты - маленькая, хрупкая мужественная женщина. Тебя уважают и любят раненые
229
и персонал. “Золотые руки”, - говорят о тебе. Твои любимые “девочки” - медицинские сестры: старшая сестра Дора Слепенюк, операционная сестра Таня Емельянова, комсорг Катя Борисова, моя названая сестра Сима Морсина, красавица Тося Мурик. “Иных уж нет, а те - далече...”
В госпитале по приему и обработке раненых организованы четыре дежурные бригады. Одну из них возглавляешь ты. Я, в своей белой мужской рубашке (мала мя халата), подпоясанной бинтом, всегда рядом с тобой.
Дежурные сутки - конвейер тяжелой, напряженной работы -операции, перевязки, гипсование, уколы. Блеск инструментов. Под масками лица врачей и сестер. Я - в соседней проходной комнате перематываю на машинке стираные бинты, нарезаю марлю, “кручу тампоны, складываю салфетки, замачиваю гипсовые повязки.
Операционная. Развороченное бедро раненого. Мне страшно смотреть, то ты специально поедала за мной - “чтобы привыкала”.
Перевязочная. Красивый, почти мальчик, раненый. Пуля застряла под кожей лба. Ты объясняешь мне: “Здесь нужна пластика, у него вся жизнь впереди”.
Ты оперируешь. Маска, эфир - я даю наркоз - большое поступление раненых - не хватает “рук”.
1943 год. В филармонии фортепианный концерт Нины Емельяновой. Сквозь грохот разрывов - музыка, которая навсегда входит в мою жизнь. Спасибо, мама.
В госпитале радость. Главный хирург В.М.Белогородский награжден орденом Красной звезды (следующую Красную звезду получишь ты, мама). Поздравления в узком кругу. Шеф-повар ухитрился испечь настоящий торт. Валентин Михайлович берет свой кусок и... отдает мне. И все присутствующие следуют его примеру. В госпитале я - единственный ребенок - “дочь полка”, как стали называть меня позже. И игрушки для меня делают -залитые в блюдцах и мыльницах гипсом яркие картинки - реликвии военных лет.
Перевязочная. Затемнение на окнах. Дежурит наша бригада. Распахивается дверь, в проеме - медсестра Сима. Глаза светятся: “Блокада прорвана!”
И был день, когда ты, мама, стоишь рядом со мной, и я чуть слышно произношу: “Служу Советскому Союзу”, принимая из рук начальника госпиталя самую дорогую награду - медаль За оборону Ленинграда”.
1944 год. Ты, мама, уже главный хирург госпиталя, дошла до Берлина. Там, на здании Рейхстага, мама, есть и твоя подпись. А мне осталась толстая пачка твоих ежедневных фронтовмх писем, чтобы знать и помнить.
230
Нина Борисовна Залъкиндсон
При свете коптилок
Моей маме - Анне Исааковне Залькиндсон 25 февраля 1995 г. исполнилось 90 лет. Она была мобилизована 23 июня 1943 г. и работала в госпитале № 2015. Там собрался прекрасный, дружный коллектив. Каждый чувствовал себя в ответе за жизнь товарищей и прежде всего - больных. В тяжелые для города дни проводились конференции, делались сообщения о тяжелых больных, велась научная работа.
Когда рядом с операционной упала бомба, погас свет - на столс лежал тяжелораненый боец. Операцию не остановили. Мама вместе с М.И.Горкачевой завершила ее при свете коптилок, и жизнь больного была спасена.
Всю свою жизнь мама посвятила больным людям, оставаясь чутким, отзывчивым человеком, и снискала этим любовь товарищей по работе. 
Нина Арутюновна Довтян
Круглосуточно
Меня почему-то никуда не отправили. Мы остались с бабушкой вдвоем на 16-й линии Васильевского острова, в коммунальной квартире. Моя мама, Мария Федоровна Довтян, в первые дни войны была призвана в ряды Красной Армии в звании военврача 3-го ранга. С 1 августа 1941 г. она служила в хирургическом отделении эвакогоспиталя № 1012 старшим ординатором-хирургом. Помню, что заведовала отделением Валентина Николаевна Горохова. Мама была очень" предана своему делу, а главное - тем людям, которых приходилось спасать круглосуточно. В силу каких-то причин, несколько раз я ночевала у мамы в госпитале. Там я, изможденная четырехлетняя старушка, потихоньку наблюдала за мамой. Она почти никогда, ни днем, ни ночью не заходила в свою палату. Бесконечные раненые, круглосуточные операции - мама почти никогда не ложилась спать. Помню, как во время обхода все раненые, которые как-то могли шевелиться, старались приветствовать своего любимого врача. Мама, в свои 29 лет, была очень смелой и энергичной, твердо верила в победу над врагом. Она заражала
231
своим оптимизмом раненых, старалась поддержать их делом, добрым словом и даже шуткой. Демобилизовали ее в 1945 г. после полной и окончательной Победы над фашистами.
После войны мама возвратилась к своей гражданской профессии врача-гинеколога и работала в родильном доме № 1 Василеостровского района до выхода на пенсию. Она свято чтила блокадные дни, но никогда о себе не говорила, считая, что ничего особенного не сделала.
Тертруда Александровна Хотина
Как спасли моего сына
Мой сын родился в ноябре 1939 г. Мы жили тогда в Пушкине. С началом войны муж пошел на фронт и в ноябре 1941 г. погиб на Невском пятачке. Я сама, будучи преподавателем математики в школе, в том же месяце бежала из Пушкина в Ленинград. Поселилась на Шкиперском протоке, в общежитии при конструкторском бюро Гидротехнического института, где до войны работал муж.
Ребенка определили в ясли, но из-за недостаточного питания сын вскоре так ослаб, что однажды оказался в морге вместе с-умершими детьми. Я успела забрать его и обратилась в детскую поликлинику на 21-й линии Васильевского острова. Главный врач поликлиники Любовь Григорьевна (фамилия не осталась в памяти), необыкновенно добрые, отзывчивые медсестры самоотверженно боролись за жизнь моего ребенка и спасли его.
Чувство благодарности к медицинским работникам я пронесла через всю жизнь.
Сергей Сергеевич Чернов
Доктор Чернов
Мой дед, Сергей Павлович Чернов, долгое время был главным врачом родильного дома Октябрьской железной дороги, располагавшегося в левом флигеле громадного жилого дома на.углу Старорусской и Новгородской улиц, который именовался ‘ Полежаев-ским” по фамилии бывшего владельца. Еще долго после войны на
232
стенах дома были видны следы от осколков снарядов и бомб, I район подвергался интенсивному обстрелу из-за близости Смольного и 2-й ГЭС. Во время блокады не было освещения, отопления, не работал водопровод. Операции проводились при огоньке “ко* тилок”. Во время воздушных тревог и обстрелов больных переводили вниз в подвал дома, где предусмотрительно были установлены подпорки из толстых бревен под железные балки, - страховки на случай обвала многоэтажного дома. Дед жил в квартире при роддоме и, конечно, в экстренных и тяжелых случаях был всегда рядом.
Дед производил большое впечатление на людей как человек, много знавший, и умеющий хорошо рассказывать об этом. За свою жизнь ему приходилось встречаться с известными людьми, у него хранились письма писателя Куприна. Сам дед оставил след п нашей культуре как автор слов народной песни “Ах ты степь широкая”. Во многих кинофильмах и телесериалах звучит она как образ нашей Родины, России, но мало кто знает, что эта песня • хор стрельцов из оперы “Князь Серебряный”. Ее написали в ЗО-Х годах два медика, два выпускника Военно-медицинской академии. Композитор Триодин написал музыку, а либретто - мой дед.
Дед прожил свою жизнь не сгибаясь, всегда оставался самим собой, честно работал до 80 лет и гордился нашей Родиной.
Елена Иосифовна Глаз
Врач от Бога
Мой отец, Иосиф Эммануилович Глаз, весь период блокады был главным врачом роддома им. проф. В.И.Снегирева и его ведущим хирургом. Он был “Врач от Бога , говорили, что у него “л<Я кая рука’’. О нем ходили легенды: если он подходил к тяжели рожавшей женщине, то ребенок немедленно появлялся на свет Он никогда не пользовался щипцами, а все делал “невооруженной” рукой. Трудно понять, как все это ему удавалось: ведь отец был мужчиной почти двухметрового роста, с крупными руками
Он умел делать многое. В наш дом никогда не приглашали ни водопроводчиков, ни электриков, он все чинил сам. Тем же отец занимался самолично и в роддоме, при этом делал все быстро и от других требовал того же, за что его прозвали Торопилкиным Он, хирург, не берег руки. Когда убирали город - колол, как все, лед. Зимой 1942 г. бабушка, которая также была в городе всю блокаду, зачем-то пошла к отцу в роддом и увидела его на улице •
233
он грузил на мащину трупы, лежавшие в штабеле около 36-й поликлиники.
Кроме лечебной и хозяйственной работы в роддоме, отец оперировал женщин по всем городским госпиталям. В качестве “зарплаты его кормили, что, возможно, и спасло его от тяжелой дистрофии, ибо прокормить столь крупного мужчину было не просто. Я не знаю всех его обязанностей, но он выезжал, а, точнее, шел пешком туда, где было прямое попадание бомб в здание, и руководил работами по спасению засыпанных людей, при этом сам часто брал в руки лопату.
20 октября 1943 г. мой отец защитил диссертацию, и ему была присуждена ученая степень кандидата медицинских наук. Во время блокады такое случалось редко.
Орест Владимирович Ольконе
Участковый врач
Моя тетя, дочь деда, Нина Антоновна Данковская, еле передвигаясь по квартире, собиралась на свою бесконечно мучительную и благородную работу. Она была участковым врачом-терапевтом, и нужно было идти навешать в квартирах своих полуживых пациентов.
В течении двух часов мы обходим шесть квартир, в каждой из них по 6-8 комнат. Я подсчитываю, что в половине комнат в медицинской помощи уже не нуждаются, или она не потребуется ближайшие три-четыре дня. Потихоньку плетемся к дому.
Однажды, не в силах пойти в свою поликлинику, тетя Нина попросила меня отнести медицинские карточки и передать их заведующей отделением. Одно из отделений поликлиники № 3 Василеостровского района располагалось на 11-й линии. Это было одноэтажное каменное здание, очень маленькое. Из узкого коридора направо дверь вела в комнату 30-35 кв.м Вдоль стен комнаты стояли минные деревянные скамейки, на которых плотно друг к другу сидели истощенные дистрофией люди, в основном, мужчины, терпеливо ожидавшие своей очереди на прием к врачу. Это' была середина декабря 1941 г. Те, кому не хватало места на скамейках, сидели прямо на полу. В комнате было очень тихо, своей очереди дожидалось 25-30 человек. Среди ожидающих и те, кому врач уже не нужен. Они, притулившись в углу, или склонив голову на грудь, были мертвы. С трудом перешагивая через отдыхающих, я вошел в маленькую, метров 10-12 комнатенку, в которой два
234 f>
врача принимали больных. Я передал пачку медкарт, сказав при этом: “Меня просила передать Вам эти карточки врач Данковскпи Нина Антоновна, она сама не в силах дойти”. Выходя обратно, я увидел двух мужчин, которые аккуратно поднимали умерших < большой комнате людей и уносили их в соседнее помещение. А на улице около флигелька стоял самосвал, в который два довольно сильных мужика грузили окоченевшие трупы бывших больных, вынося их со скрюченными руками и ногами из помещения, расположенного в этом же флигеле. Самосвал был уже нагружен до самого верха. Из-за бортов торчали окоченевшие руки, ноги, головы.
Деда хоронили в конце декабря. Завернув и зашив в простыню, покойного положили на санки и повезли в сторону реки См, ленки. Там, по правому берегу были выкопаны глубокие рвы, и которых и хоронили. Хоронить можно было только без гроба, ибо гроб занимал место.
Вдоль Смоленки, начиная от моста на 16-й линии и далее по берегу вглубь, параллельно Смоленскому кладбищу стояли санки, куски фанеры, доски, на которых были привязаны трупы. Они еще ждали своей, уже последней очереди в этом мире - когда их просто сбросят в ров. Деда мы осторожно опустили в огромную тридцатиметровую могилу. Вдруг подъехал знакомый мне зелено* ватого цвета самосвал, нагруженный доверху трупами. Развернувшись торцом ко рву, самосвал вывалил их, как дрова, в ров, при' крыв покойниками тело деда.
Виктор Дмитриевич Чебанов
О тех, кто меня спасал
За время блокады Ленинграда мне, тогда 15-17-летнему под ростку-юноше, пришлось четыре раза побывать в больницах: три раза в стационаре 1-й детской поликлиники Дзержинского райо на и один раз в туберкулезном отделении больницы им.Эрисмани
Детской поликлинике № 1 Дзержинского района на улир>' Чайковского, 73, я обязан тем, что в ней меня дважды спасли от смерти: первый раз в январе 1942 г., когда меня положили в толь ко что открывшийся там стационар для дистрофиков, а второй раз - летом 1942 г., когда я попал туда с тяжелой формой дизеп терии. “Душой” поликлиники (а впоследствии больницы) был v* главный врач Николай Васильевич Лебедев - замечательный врач, прекрасный организатор и очень гуманный человек. Рассказыва*
235
ли, что еще до революции им была написана магистерская диссертация, рукопись которой он забыл в извозчичьей пролетке, и она пропала. Всецело поглощенный практической работой, к науке он так и не вернулся.
В конце декабря 1941 г. он открыл при поликлинике стационар для лечения детей-дистрофиков - первоначально на 20 коек. В стационар детей направляли участковые врачи, но главный врач и сам подбирал на улице обессиленных детей и приводил их в стационар.
В этом стационаре я пролежал с 6 по 22 января 1942 г. Мы там получали трехразовое питание и лежали в постелях. Питание было, конечно, очень скудным, но все же мы получали, хоть немного, и сахара, и масла, и мяса. А за стенами стационара в это время на карточки практически ничего не выдавали, кроме хлеба!
Зная, что меня скоро выпишут из стационара, я предпринял попытку остаться в этом раю, где кормят три раза в день: я стал специально ходить в туалет, открывать там форточку и глубоко вдыхать ртом морозный воздух, чтобы заболеть воспалением легких. Но ничего из этой затеи не вышло, и ца 17-й день меня выписали.
Стационар постепенно расширялся, и туда стали помещать ослабевших сотрудников поликлиники.
К началу лета 1942 г. поликлиника фактически превратилась в больницу с несколькими отделениями.
Весной 1942 г. я уже был в стенах школы ФЗО № 10 на Петроградской стороне. Там было по тем временам неплохое питание, но в конце мая я заболел дизентерией. Меня поместили в только что открывшуюся инфекционную больницу в помещении школы на углу Большой Пушкарской и Введенской улиц. В этой больнице практически не было ни медикаментов, ни опытного медперсонала. Я лежал в огромной палате человек на 30 и медленно угасал. Каждый день кто-нибудь умирал, такая же участь ожидала и меня.
И тут на помощь вновь пришел Николай Васильевич Лебедев. В ответ на просьбу мамы он согласился меня взять, хотя имел формальное основание отказать в госпитализации. Так, 26 мая 1942 г. я снова попал в стационар 1 -й детской поликлиники. Поступил с весом 40 кг при росте 170 см. В палате было 25 человек, в основном, лежачие, в одном конце палаты - мальчики, в другом - девочки. Здесь, в отличие от больницы на Петроградской, были опытные врачи и медсестры, приличное питание и прекрасный уход. Мы, лежачие больные (я был лежачим почти месяц), никогда не забудем тех заботливых санитарок, которые за нами ухаживали, например, Нину Зотову, тетю Нюру Белодедову и других. Моим лечащим врачом была М.И.Балашова.
236
Однажды во время завтрака внезапно раздался странный воющий звук, за ним последовал грохот на верхнем этаже, а у нас п палате выскочило несколько стекол. Оказалось, что в расположенный над нашей палатой зубоврачебный кабинет попал артиллерийский снаряд. Если бы он прилетел этажом ниже, возможно, попал бы прямо в меня, так как моя кровать располагалась непосредственно под кабинетом. Были ли у меня в связи с этим переживания? Да, осколки выбитого стекла попали в рисовую кашу, которую я только было начал есть, а лишней порции для ее замены не было...
Через два месяца я выписался из больницы, поправившийся и относительно окрепший. Но этого хватило только на четыре месяца, В конце ноября 1942 г. я в третий раз попал в стационар 1-й детской поликлиники с рецидивом тяжелой дистрофии.
Хочу особо отметить опытнейшую медсестру стационара Ольгу Петровну Фомину, всегда спокойную, невозмутимую, доброжелательную. Однажды, во время учебной химической тревоги, когда весь персонал и большинство больных в течении часа находились I противогазах, она, тоже в противогазе, сделала мне внутривенное вливание так же уверенно, как всегда.
В августе 1943 г., работая на сквозняке по оборудованию нового цеха завода “Сантехдеталь”, я заболел и был направлен в туберкулезное отделение больницы им.Эрисмана с экссудативным плевритом. Заведовала отделением Ева Натановна Певзнер, прекрасный специалист и душевный человек. Она жила в одном из помещений отделения, и медперсонал постоянно чувствовал ее “глаз” -она появлялась в любое время суток. Благодаря ее умелому руководству и требовательности в отделении был хорошо отлажен лечебный процесс, имелись все необходимые медикаменты. Вокруг веранды были разбиты цветники, росли декоративные кустарники.
Спасибо вам, дорогие врачи, медсестры и нянечки блокадного Ленинграда за Ваш самоотверженный труд, за то, что Вы отдавали нам, больным, все свои знания и силы, свою душу.
Анастасия Васильевна Васильева
Доктор Вера Яновна
...Маленькую дочь мы устроили в ясли Химкомбината, муж был на казарменном положении и нас навещал редко. А у меня отказали ноги, и я не могла ходить. Врач из медсанчасти комбипа
237
та дала мне шесть порошков сульфидина. После приема четырех из них дело пошло на улучшение.
...Вера Яновна знала всех на комбинате, постоянно ходила по цехам, разговаривала с нами прямо на рабочем месте, интересовалась самочувствием, расспрашивала о родных и близких, кому-то давала лекарства. Мне кажется, она с особым вниманием относилась к нам, матерям малолетних детей. Глазами врача замечала и понимала, кто работает из последних сил, на пределе, и таким давала освобождение на три дня (говорила: “Ты у меня давно не была, отдохни три дня, а потом прийдешь за бюллетенем”). И странно, не помню, чтобы кто-нибудь этим пользовался, напротив, были и такие, кто отказывался от освобождения, находил в себе силы и продолжал работать. На приеме у Веры Яновны всегда была очередь, все хотели попасть к ней, хотя вела прием в это время и другая докторша. Вера Яновна выйдет из кабинета, посмотрит на очередь и просит пойти к другому врачу, так как всех она не сможет принять, а у другого врача очереди нет. Ее очень любили и уважали за внимательное отношение и за высокий профессионализм. Многим она помогла пережить трудные блокадные дни.
Валентина Ивановна Кулина
Где Вы, Антонина Михайловна?
В апреле 1942 г. несмотря на дистрофию III стадии меня отправили на оборонные работы. В июле началась эпидемия сыпного тифа. Я уже не вставала, хлеб не ела, в общем - умирала. И вдруг приходит женщина-врач. Как оказалось потом, это была Антонина Михайловна Матвеева, командированная из 37-й поликлиники на ул.Правды, 10. Она помогла мне уехать с оборонных работ. В Ленинграде она обследовала наш дом. Мою маму и сестер с заболеванием сыпным тифом отправила в Боткинские бараки.
После войны я долго искала Антонину Михайловну, но найти не удалось...
238
Петр Ананьевич Кулиш
Как к святому человеку
В 1941-1942 гг. на Каменном Острове, на Березовой Аллее, находился лазарет Б АО (батальона аэродромного обслуживания) на 15-20 коек. Медперсонал включал врача и медсестру.
Врачом и начальником лазарета была Лидия Георгиевна Эле-вицкая. Это был необыкновенный врач и необыкновенный человек. Вот что записал больной П.А.Кулиш в своем дневнике от 2 января 42 года:
“Наш врач Лидия Георгиевна Элевицкая — исключительный человек. Это, действительно, врач1. Она все отдает больным и делу. Работает, не покладая рук. И дрова с сестрой заготовит, и печку растопит, и добьется лишнего куска хлеба и витаминов С глюкозой, и белье прокипятит.
Сердце у самой слабое, часто сильные приступы. После приступа, вместо того, чтобы отдохнуть, находит силы браться за дело, обходит больных, и ее не уложить, не остановить.
Провела с больными беседу о причинах и следствиях алиментарной дистрофии, о том, как себя лучше сохранить при недостаточном питании, как лучше восстановить силы организма... Лидия Георгиевна где-то достала мадеру и всем больным дала по 50 грамм...”
Больные к ней относились, как к матери, как к святому человеку. Многих она вылечила и многим дала вторую жизнь.
Наталья Борисовна Бетошникова
Дядя Петя
Задолго до войны и до конца дней своих в середине 50-х годов в санчасти ленинградского стадиона “Динамо” на скромной долж ности фельдшера работал Петр Артамонович Дмитриев, добрый и веселый человек.
Когда началась война, Петр Артамонович был уже далеко нс молод. Однако, в самое трудное голодное время блокады он находил в себе силы ежедневно обязательно обходить немногочисленных тогда работников стадиона, поражая нас настоящим оптимизмом. Для каждого он всегда находил добрые слова, умел уте
239
шить, когда кто-то терял близких, поддержать падающих духом, стараясь рассмешить очередным анекдотом. А анекдотов и разных смешных историй Петр Артамонович знал в бесчисленном количестве. Услышанное от других он неукоснительно записывал в свою очередную тетрадочку.
Петр Артамонович был каким-то домашним, родным, и мы между собой звали его просто дядей Петей.
Жил дядя Петя на Петроградской стороне, в конце Большого проспекта. И, конечно, ему было трудно, но он каждый день утром пешком шел на стадион, шел, не торопясь, чтобы сохранить силы, а вечером - обратно, с малюсенькой баночкой в кармане, в которой он припасал что-нибудь жене, откладывая крохи от своей скудной обеденной порции. Они оба очень поддерживали и подбадривали друг друга, не переставая волноваться за находящегося в армии сына. Они волновались и за подростка-внука, бывшего далеко от них, в эвакуации. И вряд ли в то время они могли предположить, что их дорогой Игорек станет впоследствии одним из самых знаменитых и любимых артистов театра и кино - Игорем Борисовичем Дмитриевым. Волнения о родных оставались дома, а на работе дядя Петя продолжал делиться своим неиссякаемым душевным добром с окружающими.
Многим, очень многим дядя Петя помог достойно перенести то тяжелейшее время. И мне в том числе. Огромное ему спасибо и вечная память.
Часть V
ЭПИЗОДЫ, СИТУАЦИИ, ПОРТРЕТЫ
Зинаида Степановна Горбунова
Здравствуй, сестренка!
Начавшаяся война застала меня ребенком. Мне было 12 лет, и жили мы с родителями на Охте, недалеко от кладбища. В первый же день войны отец был призван в войска МПВО, а мы с братом остались с матерью.
Ночью 12 марта 1942 г. отец, видимо, по увольнительной, появился дома, и я услышала, как мама сказала ему: “Счастье, что пришел вовремя, нам надо срочно в больницу, мне совсем плохо (она была беременна), ты нас проводишь.” И мы пошли втроем в Георгиевскую больницу напрямик через кладбище, за которым она располагалась.
Уже на центральной дорожке кладбища маме стало совсем плохо. Отец уложил ее на снятую шинель... Я не слышала ни жа лоб, ни стона, а только вдруг в этой мертвой тишине раздался звонкий плач ребенка, а затем спокойный, еле слышный голос матери: - Носовой платок есть? - И голос отца: Есть. - А перочинный ножик? Да. - Отложи два пальца от пуповины ребенка, крепко перевяжи, а затем отрежь. - Понял. - Повтори. Смотри н< торопись. Делай!
241
Он сделал все в той кромешной темноте, при морозе почти 40°. Затем мы помогли маме подняться. Ребенка уложили в снятую С моей головы пуховую шапку и спрятали ко мне за пазуху, а чтобы он не задохнулся, я придерживала рукой пальто.
Когда все мы добрались до больницы, то, к нашему ужасу, она оказалась закрытой, пришлось повернуть обратно... Чтобы не заморозить ребенка, мама попросила меня как можно скорее идти домой самой. Я пошла, а, вернее, побежала. Было очень темно и, естественно, жутко. Только центральная дорожка слегка подсвечивалась луной. По краям - могилы, кресты и завернутые в белые простыни трупы. И ты бежишь, и думаешь только об одном: скорей, скорей, только бы не упасть, только бы добежать. И добежала. Дома бережно извлекла из-за пазухи драгоценный сверток, положила на кровать, раскрыла и увидела чистенькую миниатюрную девочку (весила, как потом выяснилось, 1 кг 250 граммов) с большими черными глазами, внимательно смотрящую на меня. И я как бы сказала: здравствуй, сестренка, давай знакомиться!
На следующий день у нас дома появилась патронажная сестра. Она выписала поначалу и бутылочки с молочной смесью, а позднее сестренку определили в ясли.
Вот так, будучи ребенком, впервые познакомилась с таинством рождения на свет человека. И все это - великое чудо, которому не подвластны ни экстремальные условия, ни войны, ни пожары, ни блокада - ничто!
..А эта девочка жива, выросла, стала уважаемой Людмилой '"тепановной. Проживает она по-прежнему здесь, в городе Сейчас ухаживает за своей престарелой мамой, которой почти 90 лет. Отец, увы, погиб в 1943 г. при прорыве блокады.
Галина Ивановна Хукашевич
Нас спасал храм
Моя мама, Валентина Григорьевна Митрофанова, с 23 сентября 1940 г. по октябрь 1943 г. работала в больнице “В память 25 Октября” под руководством главного врача проф. И.П.Виноградо-ia, который был ее учителем. Всю войну она оперировала и спасала раненых бойцов, оставаясь рядом с проф. И.П.Виноградовым.
Помню, что когда мама работала в этой больнице, бомбоубе-кищем для нас был Троицкий собор, там стояли нары.
242 Т
Нина Георгиевна Панова (Леженко)
Из “Корабелки” -в рентгенотехники
С началом войны мы, студенты Кораблестроительного инсти тута, решили идти на фронт. Меня на фронт не послали, а напри вили сандружинницей в эвакогоспиталь № 927, напомнив, что Ленинград - это тоже фронт, и здесь нужны кадры. Я была onjw делена в рентгеновский кабинет. Госпиталь консультировал проф ГИДУВа С.А.Рейнберг. Так как дипломированных рентгенотехш ков не хватало, то Самуил Аронович организовал занятия по peir, генотехнике. Днем я дежурила и работала в госпитале, а по ночам училась.
23 февраля 1942 г. нас экзаменовали в ГИДУ Бе в специалыы созданной комиссии. Вознаграждением за труды стало ирисы» ние квалификации рентгенотехника-лаборанта, нас поздравляли И о нас писали в газете: “вопреки утверждениям немцев о том, что город “мертвый”, он живет, а молодежь учится и д,аже получа< | специальности ”.
Лидия Васильевна Сурнина
Даже дети седели
После окончания школы медсестер № 19 я была направлена * больницу им. Я.М.Свердлова. Здесь находился эвакогоспиталь 51 для высшего командного состава.
Однажды ночью привезли сильно обожженного подполковпи ка-танкиста, ужасно было на него смотреть. Руки, лицо - спло|ч ные раны. Мы выхаживали его, при кормлении подсохшие ранки трескались, текла кровь. Как-то во время перевязки я наклонила! и он, заметив на моей голове седые волосы, сказал: “Боже м<и< даже дети стали седыми!”.
243
Антонина Алексеевна Курпатова (Мурик)
Из Текстильного - в медицину
Перед войной я закончила первый курс Ленинградского текстильного института. С началом войны в институте были организованы 3-месячные курсы медицинских сестер. До сих пор с большой благодарностью я вспоминаю наших учителей - высокоэру-дированных, интеллигентных людей.
В силу сложившихся условий блокады мы не завершили своей медсестринской подготовки. Тем не менее в эвакогоспитале № 2015, куда мы были направлены, встретили нас - худых, изможденных - очень тепло. Мы работали и одновременно учились. Вскоре стали чувствовать себя уверенными помощниками врачей, заботливыми и внимательными к раненым.
При очередной операции мне пришлось ассистировать нашей Заведующей, замечательному хирургу и человеку Тамаре Николаевне Володимировой. Когда я впервые в жизни увидела сальник и пересгальтирующий кишечник, руки мои задрожали, и я готова была упасть в обморок. И только окрик Тамары Николаевны: “Тося, держи себя в руках!” вывел меня из этого состояния. Операция, к счастью, закончилась благополучно.
Письма с фронта
Во время войны мы, медсестры и врачи, находились на казарменном положении при эвакогоспитале № 2015 (уд.Восстания, 8). В маленькой комнатке жило нас семь человек. Работали мы на разных отделениях, и только вечером, усталые, собирались вместе. Каждая из нас ежедневно получала несколько писем от бывших раненых. Начинались чтение писем, обмен мнениями, сообщение новостей и т.д. Письма всегда были теплые, нас благодарили за внимание, за хороший уход. Были стихи, оды, объяснения в любви.
При чтении писем обнаруживались курьезы. Свои симпатии и признания в любви писали сразу нескольким сестрам, видимо, “про запас”. В таких случаях смеху было много. И, казалось, надо бы обидеться, но обиды не было. Нам было трудно, трудно физически, морально, а каково им там, на фронте, где постоянно грозят смерть или ранения.
Несмотря на занятость, мы старались ответить, хотя бы в нескольких строчках. Помню одного бойца по фамилии Смелый,
244
который писал такие письма многим сестрам. Он еще запомнилс я тем, что охотно помогал персоналу. Это было очень существенно, ибо санитаров-мужчин не хватало. Нам, сестрам и няням, прихо> дилось носить на носилках больных с верхних этажей на нижнчв на рентген, на физиотерапию. В таких случаях мужская помощь  это счастье. Как бы я хотела, чтобы Смелый прочитал эти строчки о нем. Но жив ли он?
Война - войной, а душа хочет любви. Порой переписка имел# существенные результаты. Некоторые сестры, врачи, нянечки щ шли свою судьбу, свое счастье среди бывших раненых.
Ольга Алексеевна Базаркина
Сын родился!
В начале войны я ждала ребенка. Хочется вспомнить добрым словом жильцов дома № 18 по проспекту 25-го Октября (ньпи Невский). Кто-то из них угостит кусочком хлеба, кто-то настой» кой из ягод, а кто-то принесет ведро воды или что-либо для буду щего малыша. Эти люди отрывали от себя последнее. О, как они были добры, как сплочены дружбой! И какой трудной оказала^ для всех эта зима!
6 декабря 1941 г. на трамвае мама меня сопровождала в ро« дильный дом им. проф. В.И.Снегирева. В приемном покое врач внимательно выслушала, осмотрела, направила в "палату”, которая размещалась в бомбоубежище, в подвале. Трудные у меня были роды, длительные - не хватало силенок. На ночь врач остапи ла меня на попечение двух медицинских сестричек. Спокойно, терпеливо они давали мне советы. Не знаю их имен, но всю жизнь их помню.
В 2 часа 7 декабря 1941 г. врач и сестры поздравили меня • рождением сына (длина 52 см., вес 3.2 кг). Как я позднее узнали, медработники уже готовились к операции. Роды кончились благополучно, большое спасибо за оказанную мне в такое тяжелое время помощь.
Мы, роженицы, находились в малоотапливаемом подвальном помещении, но там, где обитали новорожденные, было тепло м светло. Приносили нам детей для кормления чистенькими, аккуратно запеленутыми.
На другой день после выписки пришла патронажная сестра, Серьезная, внимательная, в белоснежном халате. Она рассказала я режиме питания, о необходимости соблюдать чистоту, о том, кая
245
купать маленького, как пеленать. Все последующее время ребенок был под наблюдением врача детской консультации. Через несколько дней после рождения ребенка прикрепили к молочной кухне (на Кузнечном переулке), где я ежедневно получала детское питание. Уходя из дома, не знала, вернусь ли обратно - обстрелы, бомбежки. И, если вернусь, будет ли цел дом, где жила. Была мысль - если суждено погибнуть, то всей семьей. Я часто думала о том, что нас может ожидать в следующую зиму и очень тревожилась за ребенка.
3 августа 1942 г. мы выехали в Восточно-Казахстанскую область.
Валентина Александровна Терцекова
Мои хождения по мукам
Было начало 1941 г. Муж окончил институт, его направили работать в поселок Вознесенье, а мы с маленькой дочкой остались в Сестрорецке. В июне муж приехал, чтобы забрать нас. Сдали вещи в багаж, билеты были взяты на 22 июня.
После войны муж быстро уехал обратно, и до конца войны мы ничего не знали друг о друге.
Квартальный созвал женщин рыть окопы. Мама оставалась с дочкой. Начинался голод.
Так продолжалось до 18 сентября 1941 г., до поспешной эвакуации жителей Сестрорецка в Лисий Нос. Все предшествующие дни небо в стороне Белоострова было багровым от пожаров, а днем двигались беженцы со скарбом и скотом.
В Разливе жила сестра моего мужа, бездетная, однако она нас у себя не оставила. Перебрались в деревню под Горской, поселились в коридоре. Через несколько дней нам разрешили посетить дом по пропускам. Пришла и ужаснулась - в доме учинен погром. Такой же погром был учинен и в соседних домах. Стало очень больно и горько.
Мой брат Коля стал работать в городе. На работу уходило 3-4 часа в день. Здоровье его резко ухудшалось. В ноябре я отвезла его на станцию Александровская, где тогда была поликлиника. Коле дали бюллетень. Мы были в то время на его иждивении.
Зима. Спим, не раздеваясь. Мама лежит, дочка с ней рядом. Хозяйка у себя в комнате топила круглую печку. Мама на коленях приползла к ней: “Пусти погреться ’. Хозяйка, сидя на кровати, на перине, ответила: “Надо иметь свое”. Обогреться не разрешила.
246 Т"
Был и другой случай, когда у нас взяли часы и деньги под зал^г паспорта, пообещав достать немного продуктов. Обманули. П.'ц порт (как оказалось, поддельный) лежит у меня до сих пор.
До войны я много читала, а той зимой мама однажды cnpoi я ла- “Валя, почему ты не читаешь?”. Я ответила: “Не могу, там везде написано про еду”. Вообще сознание в ту пору притупи хось, и ни о чем, кроме еды, думать не хотелось.
15 января на станции Разлив в больнице для туберкулезны больных умер мой брат. Хоронить его у нас не было сил, а помочь нам никто не хотел. Колю похоронили в общую могилу от больнм цы в Тарховке.
Голод делал свое дело. Мама не поднималась, дочка тоже. В ночь на 6 февраля 1942 г. мама разбудила меня и сказала: “Я вс< равно умираю, но перед смертью хочу съесть ложку каши...” Л у нас не было даже теплой воды. Я утром побежала в магазин, умолял.! очередь пропустить меня. Но лица голодных, измученных люд. были как маски, никто меня не слышал. Я вернулась ни с чем мама была уже мертва. Похоронили ее на том же кладбище в у>  подготовленном рве.
Заболела дочь - воспаление легких и нефрит. Девочка была U ! сознания. Врач выписала лекарства, с грустью сказала: “Если до станете их, может быть, и выживет, но полноценным человеком ребенок уже не будет”. 11а счастье лекарства в аптеке были, дочки выжила. Эту добрую женщину-врача после войны я встретил I Она очень изменилась, меня, конечно, не узнала. Я подошла к ш It и сказала: “Доктор, спасибо Вам, Вы спасли мою дочь. Она вырос» ла, осталась жить мне на радость.”
Талина Яковлевна Красильникова
Папин “эксперимент”
Мой папа, Яков Ефимович Бергольц, около 30 лет работал фтизиатром в больнице им.В.И.Ленина. С началом войны возглавлял терапевтическое отделение эвакогоспиталя № 59 (Васильева^ остров, 2-я линия, 26). В 1943 г. заболел туберкулезом легких п i фоне дистрофии, стал инвалидом войны и был демобилизован, “Дистрофироваться” же ему “помогли” мы с мамой. Работали обе в больнице им.В.Слуцкой, на 1-й линии, и приходили к пат
247
“обедать” - он приносил нам в свой кабинет блюдечко жидкой мучной каши, так называемой “затирки”, говоря, что сам пообедал, а это - дополнительный командирский паек, а сам уходил Мы верили и проглатывали это “паек”, который и был на самом деле его обедом...
Однажды в кабинет папы прибежала заплаканная медсестра и сообщила, что доктор уже не встает и взял с нее клятву не говорить нам о его готовности умереть ради эксперимента на себе и написания труда “От чего умирают дистрофики”. Мы, женщины - должны выжить, ибо физиологически выносливее мужчин, а потому отдавал нам свою кашу. Медсестра сказала: “Я больше не могу молчать, - надо спасать золотого человека!”
Начальник госпиталя ничего не знал о папином “эксперименте”, выписал ему все, что назначал раненым. Но туберкулезные палочки уже “набросились” на ослабленный организм, открылось кровохарканье. Попал в госпиталь, затем в санаторий. Награжден он был орденом “Красной Звезды”, медалью “За оборону Ленинграда”. Научный труд свой увидел напечатанным под незнакомой фамилией - плагиат! Умер в 1°60 г. от инфаркта миокарда.
Мама моя, Любовь Михайловна Бергольц, во время блокады была заведующей лабораторией больницы им.В.Слуцкой. Ни один день она не прекращала своей деятельности. Погибла в 1978 г.
Я в июне 1941 г. окончила школу десятилетку и со всеми жильцами нашего дома на чердаке гасила зажигательные бомбы. Потом мама взяла меня в свою лабораторию, учила азам профессии.
До войны три года занималась вокалом в студии Дворца Пионеров. Затем поступила в Музыкальное училище при Консерватории. Мама не разрешила мне эвакуироваться с Консерваторией и сама отказалась от эвакуаций. Тогда я стала заведовать библиотекой в госпитале, где к тому же пела для раненых...
Помню, что аккомпанировала мне медсестра госпиталя Т.Б.Сер-бина, окончившая до войны Ленинградскую консерваторию по фортепианному <хгделению. Ей теперь 88 лет. А.С.Миронова, по мужу Борисевич, старшая сестра 6-го отделения и Н.Дитрике тоже участвовали в художественной самодеятельности госпиталя.
Пианистом-аккомпаниатором в госпиталях был и известный коллекционер-филокартист Николай Спиридонович Тагрин. Он не был призван, имел бронь - его коллекция помогала нашей разведке.
248-f>
Ксения Владимировна Белецкая
Елизавета Басцлъевна Карастелина
Столетие блокадного хирурга
Z9 августа 1995 г. исполнилось сто лет со дня рождения Софьи Николаевны Созиной.
В блокадную пору мы были медицинскими сестрами, санитарками, и Софья Николаевна для нас являлась примером служения своему делу, примером высокой нравственности и патриотизма. 1
Мы с Софьей Николаевной встретились в эвакогоспитале № 1359 блокадного Ленинграда. Она заведовала хирургическим аг-делением на 300 коек. Красивая, всегда подтянутая, строгая к другим и особенно к себе, и в то же время очень добрая, с удивительной самоотдачей. Ее очень любили раненые, ценили ее материнскую заботу.
Профиль госпиталя несколько раз менялся. Приходилось оперировать раненых с повреждением грудной клетки,, с ранениями брюшной полости, опорно-двигательного аппарата, раненых с газовой гангреной. В дни активных действий на фронте Софья Николаевна не выходила из операционной по 2-3 суток. Рядом с Софьей Николаевной трудились замечательные хирурги И.А.Ус-тюгов, Я.П.Авдеева (ассистент проф. П.Г.Корнева), Б.Н.Постки-ков, преданные делу медицинские сестры.
С 1968 г. С.Н.Созина живет в Саратове. В последний ее приезд в наш город, в 1990 г., она посетила музеи, пешком прошла весь Невский проспект, восхищаясь любимым городом и вспоминая его суровые блокадные дни. Несмотря на то, что Софья Николаевна жила здесь только в период войны, этот город остался для нес самым родным и любимым.
Марина Борисовна Кривошеина
Добрый след
Л ,	ц
Моя судьба сложилась так, что я стала свидетелем жизни двух замечательных людей.
Мой двоюродный дед, проф. Антон Кириллович Яновский, родился в 1865 г. и начал свою деятельность как хирург. Однако вскоре он увлекся новым методом диагностики, каким в ту пору
249
было рентгеновское исследование, и в дальнейшем стал первым заведующим кафедрой рентгенологии в России. С 1896 г. в его квартире на улице Рылеева стоял рентгеновский аппарат.
В 1930 г. А.К.Яновский ушел в отставку и до самой смерти в блокаду от голода, наступившей 7 апреля 1942 г., он занимался рентгеновскими исследованиями рабочих и служащих трамвайного управления. В блокаду, пока не отключили электроэнергию, он продолжал работать на дому, а затем, насколько позволяли силы, осуществлял врачебную практику.
Прфессор-дерматолог Александр Константинович Штейн был участником русско-японской войны, а затем стал известным специалистом в области дермато-венерологии. Весь период блокады он был в Ленинграде и не прекращал работу в Санитарно-гигиеническом медицинском институте. Он умер в начале июня 1945 г. в трамвае, когда ехал на службу.
Эти люди были добрыми, скромными, благородными медиками, оставившими добрый след в нашей медицине. Они никогда не брали денег за лечение и консультацию, не отступали от этого правила и в период блокады.
г
Элла Александровна Бельская
Муза автора “Занимательной физики”
Уроженка г. Острова Псковской губернии Анна Давыдовна Каминская, 1884 г. рождения, в 1913 г. окончила Женский институт и в августе 1914 г. была призвана на службу в один из военных госпиталей г. Ржева. История сохранила для потомков многочисленные, трогательные письма раненых своему доктору, в которых они выражали любовь и благодарность молодому и талантливому врачу.
В 1915 г. А.Д.Каминская вышла замуж за Я.И.Перельмана, который уже к тому времени был автором первого тома “Занимательной физики” (книга вышла в 1913 г.) и главным редактором журнала “Природа и люди”. В 1916 г. вышла в свет вторая часть “Занимательной физики”.
Взаимная любовь, нежность, преданность интересам друг друга сопровождали супругов на протяжении всей жизни. Именно своей жене в значительной степени был обязан Я.И.Перельман - автор не только широко известных популярных изданий, но и серь
250
езных, фундаментальных трудов. После нескольких лет совместной жизни он пишет ей: “Я так нетерпеливо жду встречи с тобой, что голова кружится, когда я об этом думаю. Чтобы не заметить, как пролетел месяц, я нарочно занялся новой книгой, которую не предполагал написать раньше зимы: “Занимательная механика” В несколько дней написал одну четверть книги”.
В 1919 г. в семье родился сын Михаил. Имея незаурядные способности к математике, он в 16 лет поступает на математичс-ско-механический факультет Университета и заканчивает его с отличием. Осенью 1941 г. предполагалась досрочная защита дис сертации...
1 июля 1941 г. Я.И.Перельман в Петроградском райвоенкомате предложил свои услуги в качестве лектора бойцам по ориентации на местности без приборов. Сын 27 июля 1941 г. отбыл П народное ополчение. Врач А.Д.Перельман идет работать в один их госпиталей Петроградского района. Началась вторая война в е< жизни.
Количество раненых было много больше, чем в первую миро-вую войну, много рваных ран, в госпитале умирают от дистрофии, Нет вестей от сына, и Анна Давыдовна использует любую возможность, чтобы присутствовать при новом поступлении раненых С неизменным вопросом: не слышали ли что-нибудь, не видели ли Михаила Перельмана? Она ждет, не зная, что жизнь Миши ужо закончилась где-то между Гатчиной и Кингисеппом.
Анна Давыдовна Перельман, врач, участница двух войн, умерли в блокадном Ленинграде 18 января 1942 г. при исполнении слу« жебных обязанностей, похоронена в братской могиле на Серафи-мовском кладбище. Муж пережил ее лишь на 2 месяца. Место захоронения - одна из братских могил Пискаревского кладбища
Мария Валерьяновна Зеленцова
Две врачебные семьи
Весь период блокады я прожила вместе с заведующим кафедрой урологии 1-го Ленинградского медицинского института, зи служенным деятелем науки, профессором Софьей Николаевной Лисовской, которая была тетушкой моего мужа. Она была одном из первых женщин-профессоров России.
Немолодой и не очень здоровый человек - всю блокаду, когда трамваи не ходили, каждый день, рано утром, пешком, Софы,
251
Николаевна уходила на работу и возврагуалась затемно.
Она продолжала читать лекции и делать операции. Ее верным помощником была врач Вероника Петрова. Она была лишь немного моложе Софьи Николаевны, но всегда провожала ее до нашего дома на Кировском проспекте, 8, и только потом шла к себе, на Большой проспект. Софья Николаевна была незамужней, детей не имела, и всю любовь своего большого сердца отдавала племяннику, которого вырастила, своей работе и больным. Все трудные дни войны и блокады мы поддерживали друг друга.
В таком же тесном контакте, готовые прийти на помощь в любой трудный момент, были мы в это время и с семьей моей мамы Марии Владимировны Зеленцовой и ее сестры. В этой семье было три врача, связанных родственными узами. Это муж моей сестры военврач 1-го ранга Ю.К.Панферов, который 21 декабря 1941 г. вывел свою часть по льду Ладожского озера на другой берег, обеспечив тем самым ее эвакуацию в г. Киров вместе с Военно-медицинской академией, где он работал.
Сестра Ю.К.Панферова, В.К.Панферова, тоже врач-терапевт, оставалась всю войну и блокаду в Ленинграде и работала в поликлинике Петроградского района. В 1-ю мировую войну она ушла на фронт медсестрой и получила Георгиевский крест за спасение раненых
Третьим врачом в маминой семье была доктор З.А.Банникова, невропатолог 32-й поликлиники того же района. Недавно я передала в музей-квартиру Александра Блока журнал со статьей о письмах Блока Е.П.Иванову (одному из самых близких друзей А.Бло-ка) со следующим автографом: “Е.П.Иванова с глубокой любовью и признательностью”. Как я позже выяснила, Зинаида Афанасьевна лечила всю семью Е.П. Иванова.
Обе наши семьи жили трудно и голодно, как большинство ленинградцев, но благодаря взаимоподдержке и стойкости духа во время войны и блокады все выжили. Но пережитое сказалось после войны. В первые послевоенные годы умерли З.А.Банникова, Ю.К. и В.К.Панферовы, а в 1952 г. в больнице Ф.Ф.Эрисмана скончалась С.Н.Лисовская.
Я, будучи тоже врачом, всю войну работала в госпитале выздоравливающих командиров Краснознаменного Балтийского флота и в госпитале Военно-воздушных сил на Каменном острове.
Светлая, самоотверженная дружба, которая связывала две наши врачебные семьи, навсегда останется в моей памяти.
252 f
Ирина Николаевна Владимирская Вера Николаевна Тамбовцева
О нашем отце
Наш отец, Николай Михайлович Тамбовцев, всю войну щ служил в 35-м военно-морском госпитале Кронштадта. В усло^ виях блокады, голода, холода, артобстрелов, он продолжал свою научную работу, опубликовав: “Лихорадочный бред при грипп< как аллергическая реакция” (1941 г ), “Влияние длительного голодания на структуру переживаний” (1942 г.), “ жорбут и психика” (1944 г.) и другие.
Как и многие медики того времени, отец прекрасно играл н.| рояле, пел рисовал картины. Как ни странно, именно во время войны было написано большинство картин, которые до сих укр шают стены наших квартир. Интересно создание Одной из них Отец начал ее писать и так увлекся, что за один прием закончил ее всю, абсолютно не заметив сильнейшего артобстрела.
Елизавета Вулъфовна Бутник-Северская
Памяти В. И. Мордвинкиной
В 1933 г. я закончила 2-й Ленинградский медицинский инсти тут и стала работать ординатором в больнице им. Куйбышева (ныне Мариинской).
На всю жизнь запомнилась мне душевность и самые лучшие человеческие качества заведующей отделением В.И.Мордвинкиной, Этой замечательной женщине очень многие обязаны жизнью.
Лечение в основном состояло в поддержании сил “подручными” средствами, так как ничего другого не было (крапива, лебеда, хряпа, турнепс, хвойные экстракты).'Но атмосфера человекрлк' бия творила чудеса
253
Юрий Ефимович Конев
Сотрудники института антибиотиков в годы блокады
С началом войны оставшиеся в институте научные сотрудники и врачи во главе с директором Г. И Хетагуровым быстро перестроили работу на военный лад и организовали стационар на 300 коек.
Враг усиленно бомбил город, и институт, расположенный рядом с крупным судостроительным заводом сильно пострадал. Взрывы были такой силы, что огромные деревья вместе с корнями и землей забрасывались на крышу Неоднократно нарушались перекрытия, выходили из строя водопровод и канализация. Врачи М.П.Гиль-бо, С.Н.Сажина, Е.Н Николаева, А.В.Васильева и другие во главе с проф. П.Г.Оганесяном сами выполняли все восстановительные работы, привлекая иногда для этого и выздоравливающих больных.
Старшая медсестра, парторг института во время блокады А.Ф.Турфанова, всегда отличавшаяся кипучей энергией, вместе с сотрудницей Е.Е.Медведевой, медсестрами и санитарками К.А.Ива-новой, М.С. Печниковой, А.С.Степановой и многими другими обеспечивали институт топливом. За дровами ходили к Нарвским воротам, сами пилили, рубили, носили на третий этаж. Слова “нет” у работников не было. Все шли и работали из последних сил...
Валентина Апполоновна Конева
Со студенческое скамьи -в военный госпиталь
Война застала меня на пороге совершеннолетия. Закончив 46-ю среднюю школу Приморского района я решила осуществить свою мечту и получить профессию врача. Отчетливо помню свой выпускной вечер...
С середины сентября начались занятия в 1 ЛМИ, и вскоре при
254
институте были организованы краткосрочные курсы медсестер для студентов 1 и 2 курсов.
Голод нарастал, я резко теряла в весе. До предела истощенная, я сдавала экзамены за сестринский курс в конце января 1942 года. На экзамене по фармакологии я чуть-чуть не свалилась без чувств перед преподавателем. С трудом преодолела свое состояние и получила диплом медсестры.
В конце января 1942 г. мне пришла повестка из военкомата. Увидев меня в приемной, комиссар сказал: “Это дитя из какого детского сада? Детей в армию не берем! Тебе, девочка, не более 11 лет...” Тем не менее с февраля я начала работать в госпитале № 2 на 5-ой Красноармейской улице...
Только через 22 года после окончания войны я закончила 1-й ЛМИ им.акад.И.П.Павлова и получила диплом врача.
Вспоминая работу медиков во годы блокады Ленинграда, считаю, что она была самоотверженной и героической. Грядущие поколения должны помнить этот подвиг.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Доктор медицинских наук Павел Федорович Гладких
Блокадное здравоохранение как феномен в истории медицины
В момент установления блокады Ленинграда передний край его обороны проходил на севере в 45-50 км, западе - в 4-12 км, юге - в 15-20 км и на востоке - в 30 км от городской черты. В кольце полной блокады оказались основные силы Ленинградского фронта (23, 42 и 55-я армии, Невская оперативная группа - НОГ, преобразованная с 9.10 1942 г. в 67-ю армию), а на южном побережье Финского залива в районе г. Ораниенбаум - цойска Приморской оперативной группы (ПОГ), с 09.06 1942 г. - 8-й армии. Защита Ленинграда с моря была возложена на Краснознаменный Балтий-
256
ский флот (КБФ), введенный в русло Невы, и на войска Я ПОГ, а с воздуха - на 13-ю воздушную армию. Город был И подготовлен к возможным уличным боям и превращен мощный укрепленный район.	Я
В течении полной блокады (8.09 1941 г. - 18.01 1943 г.) Я войска Ленинградского фронта, прочно удерживая занимав- Я мые рубежи, периодически вели активные боевые действия Я на различных участках фронта.	{И
Населению Ленинграда было суждено пережить все ис- Я пытания города-фронта.	Я
4.09 1941 г. начался огневой штурм Ленинграда, продол- В жавшийся 327 суток из 483 суток полной блокады. За это В время на город было обрушено 4062 фугасных, 99 908 за- Я жигательных бомб и 80 182 артиллерийских снаряда. Из Я 900 блокадных дней и ночей 611 были отмечены вражески- Я ми авиабомбардировками и артиллерийскими обстрелами, в  ходе которых было сброшено 4643 фугасных, 102 520 зажи- Я гательных авиабомб и выпущено 148 478 артиллерийских Я снарядов.	Я
Самым тяжелым испытанием для осажденных был голод, Я возникший в результате катастрофической нехватки продук- Я тов питания и снижения с ноября 1941 г. по январь 1942 г. Я энергетической ценности получаемой ими пищи: у рабочих Я с 1087 до 707, служащих - с 581 до 473, иждивенцев - с 460 <Я до 405 и детей - до 12 лет - с 684 до 423 ккал/сут. В мень- Я шей мере это коснулось личного состава действующих войск Я Ленинградского фронта, где энергетическая ценность про- Я довольственного пайка за время с октября по ноябрь 1941 г.  снизилась с 3180 до 2552 ккал/сут, а в большей - воинов | тыловых частей и в особенности 23-й армии (с 2236 до 1613 ккал /сут), выполнявших в суровых зимних условиях огромный объем оборонных работ.
Голод сопровождался также острейшим энергетическим и коммунально-бытовым кризисом, умножившим страдания 'й
257
и жертвы осажденных, бедствия многочисленных лечебных учреждений как городского, так и военного здравоохранения. За время полной блокады на городские лечебные учреждения было совершено не менее 140 артиллерийских и авиационных нападений и выведено из строя более 11 тыс. коек; на военные госпитали - ATI таких нападений с потерей более 26 тыс. коек, 136 чел. убитыми, 791 чел. ранеными и контужеными. За время блокады в результате 226 авианалетов и 342 артиллерийских обстрелов было утрачено почти 37 тыс. госпитальных коек.
Условия блокады определили характер санитарных потерь среди гражданского населения. Лишь в сентябре-ноябре 1941 г. было ранено 17 378 чел., или 51.4% всего числа получивших ранения ленинградцев. Общие же потери от огневого воздействия противника среди горожан составили 50 529 чел., в том числе 16 747 убитыми и 33 728 ранеными. В пределах возрастных групп наибольший удельный вес среди раненых (44.7%) составляли горожане от 20 до 39 лет, 23.6% были детьми и подростками. Всего оказались ранеными 529 детей, в том числе 333 мальчика и 196 девочек. Из числа раненых детей умерли 157, или 29.6%. Почти в 80% случаев военная травма носила тяжелый, осколочный характер. По локализации преобладали ранения головы, груди и нижних конечностей.
Через 3-4 недели недоедания среди населения появились массовые случаи заболевания алиментарной дистрофией, первоначально возникшей у детей и мужчин цветущего возраста, а потом уже у женщин. В ноябре 1941 г. удельный вес этой категории больных составил 18%. В 1942 г. почти 88.6% всех ленинградцев перенесли алиментарную дистрофию. Она стала основной причиной гибели более миллиона горожан.
В марте 1942 г. врачи стали выявлять отдельных больных цингой, получившей наиболее широкое распространение в последующие два месяца. Одновременно выявлялись стра-
258
давшие пеллагрой. В 1942 г. до 20.4% всего населения было поражено различного вида авитаминозами. С прорывом блокады и улучшением питания населения число больных алиментарной дистрофией и авитаминозами уменьшилось почти в 7 раз.
Одним из последствий голода, коммунально-бытового не-устройства населения, стрессов военного времени стал рост | числа страдавших туберкулезом, гипертонической, психиче-скими и инфекционными болезнями. Удельный вес первых возрос с 0.33% (1940 г.) до 1.16% (1942 г.). Если в довоенном периоде вторая из указанных болезней диагностирова-1 лась, как правило, у лиц старше 40 лет, то во время блокады она в 40% отмечалась у горожан в возрасте от 20 до 40 лет. , Только в 1942 г. врачами психоневрологических диспансеров было принято 54 203 психически больных, а в двух дей-  ствовавших психиатрических больницах находилось на лече- , нии 7.5 тыс. чел., из них 48.9% с первичными заболеваниями. Среди инфекционных болезней наибольшим ростом ! отмечалась заболеваемость сыпным тифом, дизентерией и ; инфекционным гепатитом.
К началу блокады более чем 3-миллионное население Ленинграда обслуживалось широкой сетью лечебно-профилактических, санитарно-гигиенических и противоэпидемических учреждений. В городе действовало 77 больниц на 32 130 коек, 58 различных диспансеров, 340 здравпунктов пред- | приятий, 71 поликлиника для взрослых, 79 детских поли- , клиник и амбулаторий, 4 стоматологические поликлиники и 215 зубоврачебных кабинетов и отделений; 8 станций и пунктов скорой медицинской помощи. Городская санитарно-противоэпидемическая служба располагала 21 санитарно-эпидемиологической станцией, 20 санитарно-гигиеническими и бактериологическими лабораториями.
Во всех этих учреждениях работало на январь 1941 г. 4414 врачей и 11 475 средних медицинских специалистов,'
Т*259
Через год эти показатели составили, соответственно - 3198 и 9355. Они интенсивно готовились в 4 медицинских и фармацевтическом институтах, Государственном институте для усовершенствования врачей, 19 медицинских школах и училищах. Ряды военных и военно-морских медиков пополнялись благодаря деятельности (до ноября 1941 г.) Военно-медицинской и с 1940 г. Военно-морской медицинских академий, а также окружных (фронтовых) и флотских курсов усовершенствования медицинского состава и двух фельдшерских училищ. Она позволила в конечном итоге к началу 1943 г. обеспечить медицинскую службу Ленинградского фронта: войскового звена врачами на 99.9% к штату, средним мед-составом - на 82.6% и младшим - на 79.5%; армейского звена, соответственно - на 90.4%, 93.1% и 89.2% и фронтового - на 90%, 92.4% и 97.1%.
В Ленинграде действовало 22 научно-исследовательских медицинских института различного профиля, многочисленные научные медицинские общества, издавалось несколько медицинских журналов.
На протяжении всей блокады совершенствовалась система руководства городским здравоохранением. До середины апреля 1942 г. Ленгорздравотдел возглавил В.С.Никитсткий. На этом посту его сменил директор Научно-исследовательского института травматологии и ортопедии им. Р.Р.Вредена проф. Ф.И.Машанский. Проведение мобилизационных и других мероприятий обусловили значительную текучесть кадров руководящего состава медицинских работников. Важную роль сыграли образованные при Ленгорздравотделе Ученый совет, институт главных медицинских специалистов, всесторонняя помощь Военного совета Ленинградского фронта и медицинской службы последнего.
Работа городского здравоохранения
Уже с приближением линии фронта к Ленинграду перед
260
органами здравоохранения города встали задачи по меди<йИ цинскому обслуживанию эвакуируемого населения. Его фак*|В тическое осуществление Ленгорздравотдел поручил органи*Я зации городской скорой помощи во главе с М.А.Месселем. И На него же было возложено в начале февраля 1942 г. также Ж руководство работой медико-санитарной части Ладожской,» трассы. Она располагала своей системой больничных учрежу» дений, медицинских пунктов и изоляторов общей емкостью;» всего лишь на 145 коек. Здесь было задействовано 19 врачей Я и 63 чел. среднего и младшего медицинского персонала. Для.» организации эвакуации на Финляндском и Московском вок«т » залах были оборудованы эвакопункты с медпунктами при, И них.	. Я
Большое содействие органам здравоохранения в проведе- S нии эвакуационных мероприятий оказала городская орга- К низация Общества Красного Креста, возглавлявшаяся Л.Н.Ле- Я вицкой. В 1942 г. она выделила для этих целей 318 меди- Я цинских сестер и 856 санитарных дружинниц.	Я
Зимой 1941-1942 гг. медицинским персоналом Ладож- > ской трассы оказывается медицинская помощь 31 234 боль- Ж ным, из которых 111 чел., страдавших алиментарной дис-  трофией в тяжелой форме, умерли.	
В летнюю навигацию 1941 г. дополнительно к уже дейст-  вовавшим на Финляндском вокзале, Борисовой Гриве и Ко-  боне медицинским пунктам оборудуются еще 11 таких пунк- 1 тов, 2 стационара с детскими приемниками и изоляторами, 1 а также 2 санпропускниками. Всего с мая по октябрь через I медпункты медико-санитарной части Ладожской трассы I прошли около 49 тыс. чел., в ее стационарах побывало 1.5 ° тыс. больных, из которых 234 умерли.
В целом, благодаря хорошо налаженной работе Ладожской трассы и ее медико-санитарной части из блокадного Ленинграда удалось эвакуировать с 22.01 по 15.04 1942 г. без значительных потерь более 550 тыс. чел., а во время
261
летней навигации того же года еще почти 181 тыс. чел. Медико-санитарная часть “Дороги жизни” просуществовала до 7.08 1943 г. Через ее медицинские учреждения дополнительно прошло 92 322 больных, из которых 1475 умерли. Всего медицинским персоналом (50 врачей, 107 медсестер, и 126 санитарок) медико-санитарной части трассы была оказана медицинская помощь более чем 100 тыс. чел.
Значительная по своему объему работа была проделана медицинским составом медико-санитарной части, обслуживавшей ленинградцев, мобилизованных на строительство оборонительных сооружений, заготовку дров и торфа. В своем распоряжении она имела в 1941 г. 665 врачей, 424 медсестры и 2765 сандружинницы Красного Креста, в 1942 г. -140 медсестер и 272 сандружинницы, в 1943 г. - 115 медсестер и 174 сандружинницы. Для медицинского обслуживания заготовителей торфа было предусмотрено выделение врача с медицинской сестрой на каждые 500-1000, а фельдшера -на 300-500 “трудармейцев”.
Особым направлением деятельности городского здравоохранения было обеспечение медицинской помощью рабочих и служащих продолжавших свою работу промышленных предприятий. Решаемые им задачи усложнились резким ростом среди трудящихся удельного веса женщин, подростков и пожилых людей, недостаточно подготовленных в профессиональном отношении. Основная тяжесть их медицинского обслуживания легла на врачебные и фельдшерские здравпункты, действовавшие при предприятиях, а с лета 1942 г. - на медико-санитарные части (МСЧ). В 1941 г. действовало 217 врачебных и 88 фельдшерских здравпунктов, в 1942 г., соответственно - 117 и 94. В 1943 г. - 120 и 92, в 1944 г. - 140 и 103. К началу 1943 г. было создано 15 МСЧ, объединивших деятельность всех медико-санитарных учреждений, обслуживавших рабочих и служащих крупных оборонных предприятий, где трудились около 2300 чел. наиболее ра-
262 Т*
ботоспособного медицинского персонала.
С начала огневого штурма города потребовалась четкая и бесперебойная деятельность медико-санитарной службы (ММС) местной противовоздушной обороны (МПВО). Она состояла из подвижных и стационарных формирований. К первым из них относились санитарные звенья групп самозащиты, санитарные посты Красного Креста, медико-санитарные команды (роты), отряды первой медицинской помощи (ОПМ); ко вторым - хирургические госпитали, пункты первой медицинской помощи (ППМ), стационарные пункты медпомощи (СПМ), стационарные обмывочные пункты (СОП) и санитарно-химические лаборатории (СХЛ). Вся городская МСС МПВО возглавлялась заведующим Ленгорз-дравотделом, а в районах города - заведующими райздравотделами, а общее руководство осуществляли соответствующие штабы МПВО.
Первыми в возникавших очагах поражения начинали работу сандружинницы групп самозащиты и санитарных постов Красного Креста. Затем сюда прибывали подразделения медико-санитарных рот, оказывавшие пострадавшим первую врачебную помощь. В целом за время блокады личным составом формирований МПВО была оказана медицинская помощь в очагах поражения 24 302 раненым горожанам. Для эвакотранспортных целей использовались санитарные автомобили Городской станции скорой медицинской помощи. В 1942 г. из очагов поражения в стационарные лечебные учреждения МПВО ими было вывезено 60.5% всех раненых и около 28% - средствами медико-санитарных рот. Остальные 11.5% прибывали самостоятельно или доставлялись случайными лицами.
Городская организация скорой медицинской помощи насчитывала в 1942 г. - 8, в 1943 г. - 9 и в 1944 г. - 14 станций. Их силами и средствами было обслужено при выездах, соответственно, 11 030, 19 282 и 21 335 чел., а амбулаторно -
263
3247, 2161 и 3042 чел. Персонал скорой медицинской помощи, самоотверженно выполняя свой профессиональный долг, потерял более 144 чел., в том числе 67 убитыми и 77 умершими от голода. 292 чел. были награждены медалями “За оборону Ленинграда”, 17 - значком “Отличнику здравоохранения”.
Большую работу проделали созданные осенью 1941 г. госпитали МПВО. Всего к началу апреля 1942 г. имелось 26 таких госпиталей на 10 465 коек, а к осени того же года их число увеличилось до 118 на 34 783 койки. Здесь в целом получили квалифицированную медицинскую помощь более 33 780 чел. Продолжительность лечения пострадавших составляла в среднем 28 дней, а процент выздоравливающих -до 84. Летальность колебалась от 14% до 25.8%.
С декабря 1941 г. резко увеличивается число ленинградцев, страдавших алиментарной дистрофией и нуждающихся в амбулаторном или стационарном лечении. С огромной перегрузкой стала работать прежде всего амбулаторно-поликлиническая сеть. В 1942 г. здесь регистрируется более 13.7 млн посещений, причин которых в 90% была алиментарная дистрофия. Одновременно складывается катастрофическое положение с оказанием медицинской помощи на дому: в феврале 1942 г. из 1500 обеспечивающих ее врачей в работоспособном состоянии оставались лишь 300 чел. Для их усиления были мобилизованы студенты 5 курсов мединститутов, но и они после нескольких дней напряженной работы начали выбывать из строя. И здесь на помощь пришли военные медики. В июле-августе 1942 г. Военно-санитарное управление (ВСУ) Ленинградского фронта выделило для этих целей 200 врачебных бригад, которые выполнили почти 3 тыс. посещений на дому и приняли около 50 тыс. амбулаторных больных. В целом число посещений на дому достигало в 1941 г. врачами 2 млн 951 тыс., медсестрами - 1 млн. 867 тыс., в 1942 г., соответственно, - 1 млн 615 тыс. и 665.4
264
тыс., в 1943 г.
- 809 тыс. и 753 тыс., в 1944 г. - 1 млн 446
тыс. и 1 млн 157 тыс.
Героическую работу по спасению голодающего населения проделали специально сформированные бытовые отряды, которые обходили квартиры, выявляли обессиленных граждан и доставляли их в стационары. Подобным образом было спасено около 13 тыс. ленинградцев.
Имевшаяся в распоряжении Ленгорздравотдела больнич- j ная сеть не могла вместить всех нуждавшихся в лечении  больных алиментарной дистрофией. Для этих целей стали ’ создаваться при предприятиях, домоуправлениях стациона- 1 ры усиленного питания. До конца апреля 1942 г. через имевшиеся в городе 102 таких стационара прошло более 63 700 ' больных. До мая того же года из 23 880 учтенных больных !| дистрофией III степени в имевшихся больницах и стационарах было госпитализировано 16 900 чел. Недостававшие 7 тыс. коек выделило ВСУ Ленинградского фронта. В июле- < августе дополнительно к ним выделяется еще 13 тыс. коек.
С января по май 1942 г. подавляющее число больных алиментарной дистрофией умирало в первые сутки их пребывания в стационаре. Общая летальность среди них достигала (на 10 тыс.): в 1941 г. - 298.86 чел., в 1942 г. - 3325.30 чел., в 1943 г. - 103.43 чел. и в 1944 г. - 9.18 чел. В том же году в 74 больничных учреждениях всего на 23 027 коек прошло лечение более 120 тыс. горожан, которые провели 5 млн 239 тыс. 322 койко-дня. Как показывают расчеты, благодаря самоотверженному труду медиков блокадного Ленинграда, при содействии общественных организаций и руководства города, из 2 млн 55 тыс. чел., перенесших алиментарную дистрофию, жизнь была сохранена не менее 692 тыс. чел., или 34% их общего количества.
Предметом особой заботы ленинградцев была охрана материнства и детства в блокадном Ленинграде. Как известно, в кольце блокады оказалось не менее 400 тыс. детей. За
265
время блокады было эвакуировано из города более 280 тыс. детей, в том числе не менее 20 тыс. детей ясельного возраста. Для их размещения на Большой земле срочно создаются более 1830 различных детских учреждений всего на 192 тыс. мест.
В тяжелых условиях первой блокадной зимы первостепенное значение приобретало спасение детей-сирот. Для этих целей создается специальная городская комиссия и районные приемники-распределители, укомплектованные необходимым медицинским и педагогическим персоналом. Непосредственными исполнителями нелегкой работы по обходу квартир и сбору осиротевших и обессилевших от голода детей стали санитарные дружинницы Красного Креста, медицинский персонал поликлиник, студенты мединститутов в училищ. В целом подобным образом было спасено от неминуемой гибели почти 17 тыс. детей. Подавляющая их часть направляется в дома малюток, а оттуда - за блокадное кольцо.
В осажденном Ленинграде продолжали действовать детские ясли. В 1941 г. в 136 яслях на 13 677 мест содержались 41 566 детей, из которых 293 умерли. В 1942 г. число яслей сократилось до 97 всего на 7825 мест. Они приняли 20 443 детей, из которых умерли 322. В 1943 г. 87 действовавшими яслями на 7025 мест было принято 7710, 100 из которых умерли.
Несмотря на суровые условия блокады, во исполнение специальных постановлений Ленгорисполкома “О проведении оздоровительных мероприятий среди детей ясельного и дошкольного возрастов” в летние периоды вывозились в загородную зону на дачи в 1942 г. около 17 тыс., а в 1943 г. -29 тыс. детей. В августе 1943 г. принимается решение об организации здравниц и загородных зимних дач для детей и подростков всего на 1200 мест.
Немалая забота была проявлена о материнстве. В каждом
266
267
районе города продолжали действовать женские и детские консультации. В 1941 г. их насчитывалось до 40, в 1942 г. -30, в 1943 г. - 45 и в 1944 г. - 50. Под их наблюдением находилось, соответственно, 85 877, 36 372, 16 662 и 39 616 чел. По данным женской консультации Педиатрического института, в декабре 1942 г. около 74% всех пациенток были больны алиментарной дистрофией и до 85% - аменореей. В январе 1942 г. беременные женщины стали получать продукты питания по нормам рабочих, а за 4 мес. до родов -дополнительный паек. Со второй половины 1942 г. общая энергетическая ценность получаемой беременными женщинами пищи доводится до 2357.9 ккал/сут.
В осажденном городе продолжали действовать родильные дома, хотя их число в силу известных причин постепенно сократилось с 15 на 1492 койки в 1941 г. до 6 на 810 коек в 1944 г. Всего в 1941-1944 гг. в Ленинграде родилось 95 903 младенца, в том числе во время полной блокады 78 913 (49 424 мальчика и 38 489 девочек). В 2669 случаях были мертворожденные, из них 2168 (81.2%) в условиях полной блокады. Из числа новорожденных умерли 2700 младенцев, из них 2113 (78.2%) во время полной блокады. Умерли 1311 роженицы, в том числе 1265 (96.4%) за время полной блокады.
В марте 1943 г. система организации детского здравоохранения осажденного города подверглась перестройке, что выразилось во введении в практику обслуживания детей от 0 до 10 лет принципа единого педиатра на основе слияния ранее работавших отдельно друг от друга районных детских консультаций и поликлиник. К исходу того же года в городе имелось 35, а в 1944 г. 36 объединенных таким образом детских поликлиник. Они поддерживали тесную связь с женскими консультациями и детскими яслями. В городе успешно действовал институт главного и старших районных педиатров (дошкольных и школьных) под руководством главного педиатра города проф. А.Ф.Тура.
Со значительной нагрузкой работала детская больничная сеть. С сентября по декабрь 1941 г. в 13 из них (на 3850 коек) находилось на лечении более 70 тыс. детей, из которых до 50% были соматическими больными. Летальность среди них составляла 29.4% В 1942 г. число детских больниц возросло до 20 (4635 коек), где проходили лечение более 38 тыс. детей, в том числе чуть более 16 тыс. инфекционных. Летальность среди последних достигала более 35%, а у соматических - 29%.
Наиболее сложными в своем решении оказались проблемы организации детского питания, обеспечение деятельности районных молочных кухонь и Центральной молочной станции при Педиатрическом институте. В целом в 1941 г. действовали 20 молочных кухонь, отпустившие 33 млн порций своей продукции; в 1942 г. - 22 таких станции, приготовившие более 24 млн порций; в 1943 г. - 23 станции, отпустившие 15 млн порций, а в 1944 г. - 24 молочные станции дали до 19 млн порций. Многие тысячи детей были спасены от голода и цинги благодаря урожаю овощей, ягод, фруктов, собиравшихся в подсобных хозяйствах. В объектах детского питания были приняты самые жесткие меры по предотвращению какой-либо утечки предусмотренного для детей питания.
Медицинским работникам более чем другим было ясно, что спасение от смерти истощенных людей в этот период во многом зависело от правильно организованного их питания. Энергетическая ценность суточного рациона стационарного больного возрастает с 1300 ккал в январе 1942 г. до 2000 ккал в апреле того же года, чему не в малой мере способствовало развитие подсобных хозяйств при лечебных учреждениях. В сентябре стали отпускаться больным продукты питания по дополнительным талонам продовольственных карточек.
Для питания больных алиментарной дистрофией I и II
268 i? T1 269
степеней в течении 2-3 недель амбулаторного лечения организуются столовые усиленного питания, в которых разрешалось питаться - в пределах нормы продовольственных карточек - также медицинскому и обслуживающему персоналу. Здесь полностью восстанавливали свое здоровье до 25% больных алиментарной дистрофией, а до 50% значительно улучшали его. Летом 1942 г. стали создаваться столовые рационного питания, охватившие к исходу года до 200 тыс. чел. В них обеспечивалось 3-разовое питание граждан по трем категориям существовавших в то время карточек. В августе 1942 г. на базе лучших столовых усиленного питания создается около 50 столовых диетического питания, которыми до лета 1943 г. пользовались сотни тысяч ленинградцев.
Для профилактики заболевания цингой и лечения таких больных большое значение имело обеспечение населения, лечебных учреждений витамином С, содержавшимся в большом количестве в хвойном настое. Его массовое производство было налажено в городе при научно-методической помощи научно-исследовательских витаминного и ботанического институтов.
Не менее экстренные меры были приняты для снижения заболеваемости населения туберкулезом и гипертонической болезнью, а также по организации лечения психоневрологического профиля. Обеспеченность населения койками к началу 1943 г. составляла в среднем 29.7 на 1000 чел., фактическая занятость коек - 21.9 на 1000 чел. (в довоенном периоде первый из показателей равнялся 9.3 на 1000 чел.).
В условиях блокады чрезвычайно высока была опасность возникновения и распространения среди населения эпидемий инфекционных заболеваний. Ведущую роль в работе по поддержанию в городе эпидемического благополучия принадлежала прежде всего Эпидемическому совету при Ленго-рисполкоме, а также Чрезвычайной противоэпидемической комиссии города и таким же комиссиям его районов. В нема
лой мере слаженной работе противоэпидемических сил и средств города и фронта способствовала скоординированная деятельность противоэпидемического управления Ленгорз-дравотдела под руководством И.М.Аншелеса и противоэпидемического отдела ВСУ Ленинградского фронта во главе с Д. С.Сыромятниковым.
В осажденном городе ни на день не прекращала работы хорошо зарекомендовавшая себя система Государственной санитарной инспекции, возглавляемой М.Я.Никитиным. В 1942 г. в ней, к примеру, трудилось около 176 городских и районных санитарных инспекторов, под руководством которых на местах работали 242 общественных санитарных инспектора, а во взаимодействии с ними - 87 эпидемиологов и 225 активистов Общества Красного Креста.
Выдающуюся роль в противоэпидемической обороне города сыграл высококвалифицированный коллектив сотрудников Научно-исследовательского института эпидемиологии и микробиологии им. Пастера, на который было возложено научно-методическое руководство этим сложным делом.
Уполномоченным Военного совета Ленинградского фронта по реализации всех принимаемых руководством города противоэпидемических мероприятий в феврале 1942 г. был назначен начальник ВСУ этого фронта Д.Н.Верховский.
Много полезного сделали созданные при всех домохозяйствах санитарно-бытовые комиссии. Только летом и осенью 1942 г. ими было обследовано более 26 900 квартир, выявлено почти 3.5 тыс. больных, из них 1109 инфекционных; 18 440 квартир приведено в надлежащий санитарный порядок. Весной 1942 г. все взрослое население Ленинграда было мобилизовано на очистку города, в ходе которой приводится в порядок более 12 тыс. дворов, 3 млн квадратных метров другой городской территории, вывезено около 1 млн т нечистот, мусора и люда.
270%>
Большую работу по ликвидации тяжелых санитарных последствий первой блокадной зимы проделала прибывшая в Ленинград в апреле-июне 1942 г. Особая противоэпидемическая экспедиция ГВСУ Красной Армии во главе с В.А.Го-рюшиным. Отрядами этой экспедиции было обследовано около 167 тыс. квартир, 20 тыс. дворов, 23 тыс. усадеб, 1100 пищеблоков, 86 продовольственных складов, 1054 колодца и не менее 774 тыс. чел. Было выявлено при этом почти 21 тыс. негоспитализированных инфекционных больных, более 34 тыс. завшивленных граждан, 436 незахороненных трупов.
Работу этой экспедиции с осени 1942 г. продолжили два санитарных отряда Красного Креста. Их силами до лета 1943 г. обследуются почти 20 тыс. домов и 147 тыс. их жителей. Было выявлено около 136 инфекционных больных, более 6 тыс. завшивленных, подвергается дезинфекции почти 49 тыс. квадратных метров и дератизации более 22 тыс. квадратных метров жилой и другой площади, иммунируется до 130 тыс. и фагируется почти 63 тыс. чел.
Весьма многосторонней и продуктивной была проведенная в городе работа против сыпного тифа (борьба со вшивостью, организация банно-прачечного обслуживания горожан), а также брюшного тифа, дизентерии и инфекционного гепатита (нормализация водоснабжения города, медицинский контроль за объектами питания населения, его иммунизация, санитарное просвещение и др.). Благодаря совместным комплексным усилиям гражданских и военных медиков впервые в практике войн удалось избежать вспышки эпидемий в блокадном городе.
Ни на минуту не затихала в блокадном Ленинграде напряженная научно-исследовательская работа медицинских специалистов, во многом носившая выраженную практическую направленность. В ее центре находились ученые многочисленных продолжавших свою деятельность научно-иссле
271
довательских институтов медико-биологического профиля и медицинских вузов города. После тяжелой первой блокадной зимы возобновили работу научные медицинские общества хирургическое Н.И.Пирогова, терапевтическое С.П.Боткина, фтизиатров, урологов, акушеров-гинекологов, невропатологов и психиатров, оториноларингологов, педиатров и другие. Результаты исследований немедленно внедрялись в лечебно-диагностическую практику, публиковались в периодической и медицинской печати, в многочисленных выпусках “Работ ленинградских врачей за годы Отечественной войны”.

Дизайн и подготовка позитивов на компьютере AppleMacintosh. Тел. 230-70-81.
"С1АД- ОГОРОД. ДОМ" — газета для садоводов.
Отпечатано в типографии РИФ "Интеграф" АО "Кировский завод". Тираж 5.000 экз. Заказ №0161 от 14.10.97 г.