Текст
QEO
л
D.D.KOSAMBIТНЕ CULTURE AND CIVILISATION OF ANCIENT INDIA
IN HISTORICAL OUTLINE
LONDON 1965
Д.КОСАМБИ КУЛ ЬТУ PA
И ЦИВИЛИЗАЦИЯ ДРЕВНЕЙ ИНДИИ
У
ИСТОРИЧЕСКИЙ ОЧЕРК
ПЕРЕВОД С АНГЛИЙСКОГО М. Б. ГРАКОВО Й-С ВИРИДОВОЙ РЕДАКЦИЯ И ПРЕДИСЛОВИЕ H. Р. ГУСЕВОЙ
ИЗДАТЕЛЬСТВО «ПРОГРЕСС Москва 1968
Редакция литературы по истории
ПРЕДИСЛОВИЕ
Д. Косамби, автор предлагаемой советскому читателю книги «Культура и цивилизация древней Индии»,— один из выдающихся индийских ученых, снискавший известность как математик и астроном, как историк и археолог, а также специалист в той науке, которая за рубежом носит название социальной антропологии, то есть этнографии.
В настоящей книге автор ставил перед собой чрезвычайно трудную задачу — популярно описать и вместе с тем проанализировать с новой точки зрения целый ряд исторических явлений в Индии, которые находили неудовлетворительное объяснение в трудах других индийских и западных историков.
Историческая наука сталкивается в Индии с такими трудностями, которые даже не могут представить себе исследователи, изучающие древнюю исторйю других стран и народов. И главной среди этих трудностей следует назвать полное отсутствие датированных памятников. Только метод сравнений и сопоставлений разрозненных элементов и случайных указаний может помочь историку хотя бы приблизительно датировать исторические памятники или события.
Д. Косамби изучал марксистскую философию и пытался освещать те или иные проблемы истории Индии с позиций исторического материализма. Марксистская методика помогла ему и в воссоздании картины жизни индийского народа в далеком прошлом, хотя отнюдь не всегда в данной книге автор последовательно придерживается основных положений марксизма. Например, он пользуется такими терминами, как «предыстория» и «доисторический», выделяя период первобытнообщинного строя из общего единого процесса исторического развития человеческого общества. Сохраняя в книге терминологию автора, мы вместе с тем напоминаем читателю, что законы исторического развития едины на протяжении всей истории человечества и что в марксистской науке эти определения не употребляются. (В книге встречаются и другие термины, имеющие хождение в буржуазной науке, но не принятые в трудах советских авторов. Так, говоря о некоторых племенах Индии — тода, ченчу и других,— Д. Косамби называет их «дикими» или «примитивными».)
Очень важно и интересно отношение автора к процессу исторического развития индийского народа как к «цепи последовательных изменений в средствах производства и производственных отношениях». Знаменательным также является и его утверждение, что «знать, пользовался ли данный народ плугом, нередко важнее, чем знать имя его царя».
Отрицая, таким образом, широко распространенный на Западе и в самой Индии метод написания индийской истории как истории дина¬
5
стий и сражений, Д. Косамби вводит читателя в новый мир, в мир взаимоотношений больших групп людей, представлявших собой этнические общности, касты и классы, и делает попытку проследить, как складывались и развивались эти взаимоотношения на протяжении многих столетий.
Весьма спорны слова автора, «что человеческое общество в своем развитии проходит последовательно следующие фазы, определяемые способом производства: первобытный коммунизм, патриархальный (Авраам в Ветхом завете) и (или) азиатский строй (последний не имеет точного определения)» (стр. 33). Дальше Д. Косамби перечисляет общественно-экономические формации в их исторической последовательности — рабовладение, феодализм, буржуазный строй и социализм, но первые исторические этапы развития общества не совпадают с точкой зрения советских ученых и могут вызвать некоторое недоумение читателя. Наша наука обычно не выделяет в отдельные фазы патриархальный и азиатский строй и считает, что на смену первобытнообщинным отношениям приходят классовые отношения рабовладельческого или феодального общества. Советские индологи признают, как и Д. Косамби, что рабства в классическом значении этого слова в Индии не было и что элементы рабовладельческих отношений четко прослеживаются и на всем протяжении периода феодализма (стр. 33). Многие советские ученые считают, что период становления классовых отношений в Индии являлся одновременно и периодом формирования отношений рабовладения и феодализма. Поэтому утверждение Д. Косамби, что зачатки феодализма в стране стали складываться только в эпоху Гупта, то есть начиная с III века н. э., может быть соотнесено со вчерашним днем нашей науки, но не с новым ее уровнем.
Равным образом в принятой у нас периодизации истории Индии «началом индийского средневековья» считаются обычно IV—V века н. э., тогда как автор связывает его с наступлением так называемого мусульманского периода (стр. 34), то есть со временем воцарения в Индии завоевателей — мусульман из Афганистана и Ирана — с XIII веком.
Нельзя согласиться и с некоторой переоценкой автором роли древних арьев. Д. Косамби считает, что их нашествие на Индию способствовало заселению ее восточных областей (стр. 34). Это не вполне соответствует исторической действительности, ибо восточные области Индии были заселены задолго до появления в ней арьев — здесь жили народы, умевшие вырабатывать медь и знавшие земледелие. По-видимому, они говорили на языках группы мунда, распространенных и сейчас в восточных районах центральной Индии. Арьи действительно появились в этих областях с северо-запада спустя несколько столетий после своего прихода в Индию, но не в качестве первонасельников.
Ценным является утверждение автора о наличии в современной жизни народов Индии черт единства, которое может быть названо общеиндийским единством и которое сложилось исторически и отнюдь не является какой- то характерной для Индии заранее заданной величиной. Многие буржуазные историки представляли в своих трудах Индию страной бессистемной смеси крупных народов и малочисленных племен, смеси каст и различных религиозных общин, страной, где древние обычаи все еще господствуют в современной жизни. Д. Косамби поясняет на ряде примеров, как действовали основные факторы, тормозившие развитие культуры у так называемых отсталых племен и низших каст,— безземельность, феодальноростовщическая эксплуатация, колониальный гнет. Он пытается проследить общеиндийский характер отдельных классов и групп населения, обусловленный сходными условиями их исторического развития. Автор прослеживает и возникновение аналогий в сфере материальной и духовной
6
культуры у отдельных народов Индии, иллюстрируя это целым рядом оригинальных примеров и еще раз опровергая в конечном итоге тезис о том, будто история Индии не поддается унификации и что к ней не применимы методы исторической науки,— тот тезис, против которого неизменно выступают в своих трудах советские историки.
Вместе с тем Д. Косамби иногда отводит второстепенным причинам, способствовавшим развитию того или иного явления, роль главных факторов, породивших это явление, и отодвигает на второе место основные причины его возникновения. Так на стр. 24 он пишет о разнообразии топографических условий и климате как о факторах, обусловивших «резкую внутреннюю дифференциацию среди крестьян», и считает возможным добавить лишь в скобках слова «в результате местных особенностей исторического развития».
Равным образом, говоря на стр. 24 о делении индийского общества на четыре основные касты, объединяющие тысячи более мелких каст, автор перечисляет эти основные касты, поясняя, что такое деление примерно соответствует классам. Подобное утверждение встречается довольно часто на страницах трудов западных и даже индийских историков, однако оно не отражает реального положения вещей. Ни первая, ни вторая, упоминаемые в книге касты, то есть касты священнослужителей — брахманов и воинов — кшатриев, никак не могут быть названы классами. К третьей касте — вайшья —автор относит торговцев и земледельцев, принадлежащих в действительности к двум разным классам — буржуазии и крестьянству, а про четвертую касту — шудр — автор говорит, что это «низшая каста, соответствующая в основном рабочему классу». На деле же рабочий класс Индии складывается из представителей разных каст, не всегда и не обязательно принадлежащих к группе шудр, тогда как к шудрам в то же время могут относиться и некоторые касты ремесленников и крестьян. К тому же шудры существовали уже задолго до начала нашей эры, то есть в эпоху, к которой слова «рабочий класс» вообще не применимы.
Советская историческая наука обычно не пользуется словом «каста» для обозначения перечисленных выше четырех групп, на которые традиция делит население Индии. Советские историки под словом «каста» понимают более мелкую группу людей, объединенных одной профессией, наследующих эту профессию внутри касты и заключающих браки только внутри касты. Четыре же упомянутые группы рассматриваются в советской исторической литературе как сословия, сложившиеся в древнем рабо- владельческо-феодальном обществе Индии, внутри которых складывались и множились в процессе исторического разделения труда более мелкие группы — касты. Для обозначения этих сословий наши ученые употребляют древнеиндийский термин «варна». Этот термин сохранился и в Индии до наших дней, и, хотя каждая варна'в настоящее время охватывает представителей самых различных классов и общественных прослоек, в народной памяти живы традиционные представления о принадлежности человека к той или иной варне, и отношение к нему окружающих часто связано прежде всего именно с этими представлениями.
Ошибочен тезис автора о том, будто «каста—это класс при примитивном уровне производства» (стр. 60), ибо то, что автор называет примитивным уровнем производства, связано в книге с жизнью родоплеменного общества, когда еще не было классов. Да и касты стали складываться только в процессе развития классовых отношений, но и тогда каста не являлась эквивалентом понятия «класс», хотя группы определенных каст принадлежали к тому или иному сословию.
Интереснейшим и новым в науке является прослеживание Д. Косамби путей возникновения каст как путей распространения общества «произво¬
7
дителей продуктов питания» по территории общества «собирателей пищи» в результате взаимной их ассимиляции и начала распада племенного строя.
Деление общества на касты было утверждено религиозным законодательством, и всякие нарушители правил жизни касты признавались нарушителями закона и подвергались тяжким взысканиям и карам.
На рубеже II и I тысячелетий до н. э.—в период упрочения классовых отношений и возникновения в Индии первых государственных образований — немалую роль в ее истории сыграла религия, известная под названием брахманизма,— религия классового общества, пришедшая на смену верованиям и культам отдельных племен. Брахманы-жрецы, носители и проповедники брахманизма, поддерживали и усугубляли кастовое неравенство, добиваясь для себя наиболее высокого положения в обществе. Унифицируя и кодифицируя нормы обычного права разных племен и объединяя их культы в общую религиозную систему, они способствовали на той исторической ступени объединению многоплеменного населения Индии и развитию классовых отношений. Д. Косамби очень верно подчеркивает эту роль брахманов и брахманизма (стр. 91—92) и не менее верно указывает, что застойные явления в развитии индийского общества и устойчивость религиозных традиций способствовали сохранению до наших дней целого ряда обычаев и верований, которые были свойственны народам Индии еще на стадии первобытнообщинного строя.
Крайне интересны замечания автора о жизни и быте членов так называемых низких каст; по описанным в книге чертам можно судить о процессе исторического развития этих каст, о пути их превращения из племен именно в «низкие» касты. Этот путь был обусловлен тем местом, которое они могли занять в обществе «производителей продуктов питания», то есть теми отношениями, которые складывались исторически и, что самое интересное, продолжают складываться и теперь между земледельцами — членами сельских общин и людьми из племен.
И особенно верно замечание о том, что женщины являются хранительницами и древнейших обычаев, и древнейших форм языка. В жизни женщин индийской семьи, особенно низкокастовой семьи, сохранились пережитки такой старины, о которой историк может строить только самые отдаленные предположения.
Объяснение, которое автор дает весеннему празднику холи, тоже заслуживает нашего внимания. Отношение к этому празднику, связанное с религиозно-брахманским восприятием, наложило в Индии негласный запрет на его правдивый научный анализ. Срывая покровы с лирически сентиментальных, регламентированных индуизмом описаний холи, Д. Косамби вскрывает древнюю его суть, связывая его с оргиастическими проявлениями культа плодородия и с эпохой матриархата. Но видимо, суть холи может быть возведена к еще более древнему периоду истории человечества — к возможно существовавшим промискуитетным отношениям внутри человеческих групп. Очень явно пережитки таких отношений в дни холи можно наблюдать и в современной Индии.
Привлекает внимание в книге и тот новый самостоятельный подход к описанию цивилизации долины Инда, который отличает Д. Косамби от многих историков, писавших об этой отдаленной эпохе. Можно соглашаться или спорить с автором, пытающимся проследить возможные истоки этой цивилизации в существовании таких поселений, как чатал- хёйюкское или иерихонское, равно как и с любыми другими его взглядами по этим вопросам, однако его точка зрения имеет бесспорное право на существование и расширяет кругозор читателя.
Весьма достоверным выглядит объяснение Д. Косамби особенностей древней городской архитектуры в долине Инда — прочности глухих стен,
8
отсутствия украшений и прочего — тем, что не было государственного аппарата охраны внутреннего порядка и самим жителям приходилось заботиться о своей безопасности. Точно так же не вызывает возражений и его предположение о том, что отсутствие в раскопках текстов на глиняных или медных таблицах, которые можно было бы принять за торговообменные договоры и соглашения, говорит о существовании уже в те далекие времена традиции прочной устной договоренности, которую и в более позднем индийском обществе обычное право признает столь же действенной, как и письменное соглашение. В жизни индийцев обычное право и доныне часто играет более значительную роль, чем официальные законы.
Ждет своего подтверждения или опровержения мнение автора, что все найденные в раскопках печати с изображением божеств мужского пола принадлежали купцам (ведь письмена на печатях пока не расшифрованы), но очень интересно его предположение о наличии мощной жреческой корпорации, владевшей большими земельными наделами, которые принадлежали храму богини-матери, и противопоставлявшей себя сословию городских купцов. Примерами такого рода изобилует последующая история индийских народов.
Мнение Д. Косамби о том, что крушение этой цивилизации нельзя объяснять (как это долгое время было принято в западной, да и в индийской науке) нашествием арьев и что причины ее гибели следует искать в продолжительном внутреннем застое и упадке жизни населения городов долины Инда, неоднократно высказывалось автором в беседах с советскими учеными и целиком совпадает с точкой зрения, принятой в нашей науке.
Очень верна мысль автора о существовании культурной преемственности между жителями древней долины Инда и последующим населением Индии. Свидетельством тому являются многие сохранившиеся элементы материальной культуры, и в частности весовые единицы, упоминаемые в книге.
Говоря о миграциях арьев и их нашествии на Индию, автор высказывает предположение, что отправной областью этих миграций была Средняя Азия —«приблизительно территория современного Узбекистана». Эта точка зрения широко распространена в науке, однако в последнее время некоторые ученые склонны признать родиной арьев область, совпадающую примерно с территорией европейской части СССР. Несомненно, что будущие исследования и, главное, научно обоснованный анализ и сопоставление скифских языков (которые, очевидно, можно считать остаточной цепью переходных звеньев от индоевропейского праязыка к санскриту) со славянскими, в частности с русским, сохранившими чрезвычайно много форм, свойственных или близких индоевропейскому праязыку, послужат доказательством именно этого предположения. Даже при самом поверхностном сравнении лексического состава, грамматического строя и фонетики русского языка с санскритом бросается в глаза разительное сходство, которое нельзя объяснить никакими случайными причинами. Одним из многих сотен примеров может служить упоминаемое автором название прямоугольного загона для скота у древних арьев —«вар», которое сохраняется в русском языке в той же форме —«вар», или «варок», для скота — скотный двор. Не менее интересным является и упоминаемое в книге открытие лингвистов, что древнеарийское слово, обозначавшее дерево вообще, совпало с названием березы, а обозначавшее рыбу — с лососем.
Маловероятно, что хетты были волной арьев, вытесненной из Индии ее древними насельниками, как пишет Д. Косамби. По всей видимости, это была одна из ветвей арьев, расселявшихся по обширной территории Причерноморья и Прикаспийских степей и двигавшихся на юго-восток.
9
Критически и трезво автор оценивает роль, которую древние арьи сыграли в истории Индии. Такой же здравый подход характерен для него и в оценке битвы, описанной в великом древнеиндийском эпосе «Махаб- харата», а также и всех других событий этого эпоса. Здесь Д. Косамби решительно рвет с традицией, в плену которой находились и еще продолжают находиться очень многие индийские ученые, использующие «Маха- бхарату» как исторический источник и принимающие гиперболизированные описания и позднебрахманские добавления за непогрешимые данные.
Не менее критически относится автор и к истории индуизма.
В беседах с советскими историками и этнографами Д. Косамби не раз пытался проследить этнические истоки различных течений в индуизме, и отрадно констатировать единство точек зрения советских и индийских ученых по многим вопросам истории индуизма.
Бхагаватизм, и особенно культ темнокожего бога Кришны (который и сейчас является одним из самых популярных культов в Индии), безусловно, следует рассматривать как прямой результат процесса скрещивания арьев с местным населением.
Перед читателем книги встает особенно яркая и цельная картина формирования древнеиндийского общества путем вовлечения арийского и доарийского населения в процесс производства продуктов питания, в процесс товарообмена, в общегосударственную жизнь в пределах такого государства, каким была, например, Магадха. Д. Косамби рисует эту картину, объединяя разрозненные свидетельства, рассыпанные по страницам древних хроник, преданий, эпических поэм и научных трактатов, воссоздавая из этих элементов путь исторического развития населения древней Индии. Неоднократно он обращается к параллелям, которые можно найти и в современной жизни индийского народа, и пользуется ими как подтверждением и прямыми иллюстрациями древних процессов. Это всегда выглядит очень доказательно, ибо в современной Индии все еще не прекратились процессы обращения малочисленных народов и родоплеменных групп в касты (обычно «низкие») в составе крупных, исторически развитых народов, в окружении которых эти племена живут.
Описывая жизнь государства Магадхи, Д. Косамби утверждает, что только в эпоху правления Ашоки Маурья — в III веке до н. э. — «у государства появляется новая функция — регулирование отношений между различными классами». Это не соответствует исторической действительности, так как с самого возникновения классового общества отношения между классами «регулировались» в целях защиты интересов правящей и зажиточной прослойки общества. Автор книги не увидел подтверждения тому в таком памятнике правовой литературы, как «Артхашастра», хотя этот кодекс древнеиндийского права содержит много разработанных предписаний по эксплуатации масс крестьян и ремесленников и по подавлению сопротивления членов «низких» каст и лесных племен.
Вряд ли является правильным объяснение, которое автор дает происхождению касты наяров, считая, что она возникла в результате «браков между женщинами местного матриархального населения и мужчинами патриархальной брахманской касты намбудири» (стр. 176). Происхождение самой касты намбудири пока еще загадка для науки. В штате Керала в среде населяющего ее дравидоязычного народа малаяли сохраняются до наших дней сильные пережитки матриархальных отношений. Намбудири, очевидно, были группой, занимавшей высокое общественное положение — возможно, положение местных жрецов. В процессе культурной ассимиляции и распространения брахманизма по югу Индии они, вероятно, превратились в местных брахманов, приняв вместе с новой религией и те общественные институты, которые ей сопутствовали, в том числе патри¬
10
архальные отношения. Став, как многие новообращенные, «большими роялистами, чем сам король», они начали придерживаться этих отношений чрезвычайно строго, результатом чего явились своеобразные законы их касты о браке и семье. В соответствии с этими законами только старший сын каждой семьи имеет право жениться на девушке касты намбудири, а все другие вступают в гражданский брак с женщинами из воинской касты наяров, сохранившей матрилинейные семьи. Дети от этих браков действительно становятся членами касты наяров, принимают имя матери и наследуют ее имущество, но это не значит, что вся каста наяров произошла от подобных браков. Наяры являются группой каст, сословием воинов-земледержателей, которое сложилось исторически, а не путем смешанных браков. Отношения намбудири-брахманов с наярами могут послужить наглядной иллюстрацией того, каким образом происходил процесс брахманизации доарийских или неарийских народов Индии и как их коренные общественные институты полностью или частично (как в данном случае) вытеснялись и заменялись институтами, сложившимися в другой этнической среде.
Д. Косамби явно преувеличивает роль брахманов, приписывая только им распространение в стране плужного земледелия или новых навыков в торговле и т. п. (стр. 177). Народы, ассимилирующие и ассимилируемые, взаимно обменивались своими культурными достижениями, а брахманы могли в лучшем случае служить только пособниками такого обмена.
Исключительно правильна мысль автора о том, что буддизм никогда не был' государственной религией в каком-нибудь из древнейших государств и «не использовал государственного аппарата для подавления какого-либо враждебного ему учения» (стр. 184). Эту мысль он не раз высказывал во время встреч с советскими индологами, и разногласий по этому поводу не возникало, тогда как в течение долгого времени и в нашей стране, и на Западе было принято писать, что буддизм являлся государственной религией в Магадхе и в империи Кушанов.
Анализируя данные археологии и сводя воедино богатые материалы своей собственной полевой работы, Д. Косамби воссоздает достоверную картину жизни монашеских общин буддистов на Декане, связывая возникновение и рост этих общин с расширением караванной торговли с югом и с развитием здесь ремесла и земледелия. Он правильно оценивает историческую роль буддизма как идеологической надстройки, которая окрепла тогда, когда она стимулировала рост производительных сил, и пришла в упадок, когда превратилась в тормоз развития экономики (стр. 191).
На этом хотелось бы и закончить разбор отдельных аспектов книги Д. Косамби «Культура и цивилизация древней Индии», отнюдь не претендуя на всестороннюю оценку ее столь богатого содержания. Написанная живым и простым языком, проникнутая любовью автора к великой культуре его родной страны и исполненная боли за все страдания, которые выпали на долю ее народа, она достойна того, чтобы занять место в ряду лучших книг, знакомящих нас с Индией.
В русское издание своей книги Д. Косамби внес ряд дополнений и поправок.
В дни, когда настоящая книга подготавливалась к опубликованию, до нас дошла скорбная весть о безвременной кончине ее автора.
Издание книги Д. Косамби на русском языке — это свидетельство глубокого уважения советских людей к памяти ее автора — энтузиаста в науке, горячего поборника дружбы советского и индийского народов, активного деятеля Всемирного движения сторонников мира-
Н. Гусева
ГЛАВА I
ИСТОРИЧЕСКАЯ ПЕРСПЕКТИВА
1. ЧТО ПРЕДСТАВЛЯЕТ СОБОЙ ИНДИЯ
Беспристрастного наблюдателя, рассматривающего Индию внимательным и объективным взглядом, прежде всего поражают две, казалось бы, несовместимые черты: ее многообразие и в то же время единство.
Бесконечное разнообразие поразительно, порой даже противоречиво. Оно во всем: в климате и географических условиях страны, в одежде, речи, внешнем облике людей, в их обычаях, жизненном уровне, пище. Состоятельные индийцы могут носить европейское платье, костюм в мусульманском духе или богатую одежду мягких очертаний, принадлежащую к многочисленным, разнообразным типам красочного индийского национального костюма. На нижних ступенях социальной лестницы стоят индийцы, одетые в лохмотья или почти нагие, если не считать небольшой набедренной повязки. В Индии нет единого национального языка и единого алфавита: на банковском билете в десять рупий представлено около десятка разных языков и столько же видов письма. Не существует и особой индийской расы. Люди с белой кожей и голубыми глазами, несомненно, такие же индийцы, как и те, у кого темная кожа и темные глаза. Мы встречаем также всевозможные промежуточные типы людей, хотя волосы обычно у всех черные. Нельзя говорить и о типично индийской кухне; она отличается от европейской лишь большим употреблением риса, овощей и пряностей. Жители северной Индии в отношении пищи не разделяют вкусов южан, и наоборот. Некоторые индийцы не притрагиваются к мясу и рыбе, не едят яиц; имеется немало таких, кто скорее умрет голодной смертью, чем отведает говядины, другие же не придерживаются подобных ограничений. Такие условности в приеме пищи отражают уже не вкусы, а религиозные убеждения. Климатические условия Индии также весьма разнообразны: Гималаи со своими вечными снегами, Кашмир, не уступающий порой по климату северной Европе, раскаленные пустыни Раджастана, цепи базальтовых и гранитных гор на полуострове Индостан, тропический зной на крайнем юге, густые леса в полосе латеритовых почв, протянувшейся вдоль крутого западного склона плоскогорья Декан. Морское побережье протяженностью более 3 тысяч километров, великая речная система Ганга, образующая обширный бассейн с плодородной аллювиальной почвой, другие крупные реки с менее сложной системой, несколько больших озер и болота Кача и Ориссы дополняют картину природных условий индийского субконтинента.
Культурный уровень индийцев, живущих даже в одной и той же провинции, в одном округе или городе, так же различен, как разнообраз¬
13
ны географические условия в рйзных частях страны. Современная Индия — родина всемирно известного поэта Рабиндраната Тагора. И совсем близко от тех мест, где провел последние годы своей жизни Тагор, живут санталы и другие примитивные, неграмотные племена, даже не подозревающие о существовании Тагора. Некоторые из них находятся чуть ли не на стадии собирательства пищи. Внушительное современное городское здание, например здание банка, правительственного учреждения, фабрики или научно-исследовательского института, может быть построено по проекту какого-либо европейского архитектора или его индийского ученика. Однако люди, руками которых оно, в сущности, воздвигнуто,— полунищие рабочие, пользующиеся, как правило, самыми примитивными инструментами. Заработанные ими деньги обычно выплачиваются в виде общей суммы десятнику, который нередко возглавляет их небольшую бригаду, являясь одновременно главой их рода. Конечно, таким рабочим трудно понять характер деятельности людей, для которых они строят эти здания. Финансовые операции, бюрократическая система государственного управления, сложное механизированное фабричное производство и само понятие науки недоступны пониманию людей, проживших большую часть жизни в жалких поселках на окраинах земледельческих областей, где истощенная многовековой обработкой земля уступает место джунглям, или прямо в лесу. Голодная жизнь в джунглях заставила многих из них поселиться в городах, где они смогли найти себе применение лишь в качестве самой дешевой рабочей силы.
И все же, несмотря на эту явную неоднородность, в стране отчетливо прослеживаются черты единства. В высших слоях общества некоторые общие черты являются следствием существования правящего класса. Этот класс составляет индийская буржуазия, разобщенная вследствие языковых различий, местных условий, исторического развития и т. д., но вместе с тем объединенная общностью интересов.
Индийскую буржуазию можно ориентировочно разделить на две большие группы. Финансы и механизированное фабричное производство находятся в руках крупной капиталистической буржуазии. В распределении продуктов производства первое, господствующее место принадлежит классу мелкой торговой буржуазии, представляющей большую силу ввиду своей многочисленности. Излишки сельскохозяйственного производства попадают в руки перекупщиков и ростовщиков, которые, как правило, не поднимаются до положения крупной буржуазии. Обычно трудно провести резкую грань и между богатым крестьянином и ростовщиком. В стране выращиваются, правда, и особо ценные культуры, такие, как чай, кофе, хлопок, табак, джут, орехи кешью, арахис, сахарный тростник, кокосовые пальмы и другие, поступающие на мировой рынок или подвергающиеся промышленной обработке. Производство таких культур иногда находится в руках представителей крупного капитала и осуществляется на больших плантациях с применением механизированной техники. Цены на эти продукты определяются крупными, часто иностранными фирмами, финансирующими их производство и получающими львиную долю прибылей. Вместе с тем значительное количество потребительских товаров, особенно хозяйственной утвари и тканей, до сих пор производится кустарным способом, выдерживая конкуренцию фабричной продукции.
Обе указанные группы буржуазии почти безраздельно господствуют на политической арене страны 1. Они осуществляют связь с законодатель¬
1 Автор не разъясняет здесь читателю роли индийских помещиков, которые также имеют немалое политическое влияние в стране. (Здесь и далее примечания редакции.)
14
ными органами и административным аппаратом при помощи социальной прослойки, к которой относятся представители умственного труда (юристы и т. д.).
Следует отметить, что в силу исторических причин правительство Индии является одновременно крупнейшим предпринимателем в стране. Его актив как крупного капиталиста равен активу всех представителей крупного частного капитала в стране, вместе взятых, хотя он и сосредоточен во вложениях особого рода. Железные дороги, воздушное сообщение, почта и телеграф, радио и телефон, некоторые банки, страхование жизни и оборонная промышленность целиком находятся в руках государства, как до некоторой степени и производство электроэнергии и каменноугольная промышленность г. Все нефтеразработки национализированы. Крупнейшие нефтеочистительные заводы еще находятся в руках иностранных компаний, но уже в скором времени государственные заводы смогут полностью обеспечить производство необходимого количества очищенной нефти. Черная металлургия до недавнего времени находилась в основном в руках частных предприятий, однако в настоящее время государство уже развернуло в широком масштабе собственное производство железа и стали. В то же время государство не производит продовольственных товаров. Когда голод (часто искусственно создаваемый в некоторых районах лавочниками и рыночными торговцами) угрожает прогнать из городов дешевую рабочую силу, правительство с помощью системы пайков распределяет в больших промышленных центрах привозное зерно. Это вполне удовлетворяет как крупную, так и мелкую буржуазию, не лишая ни ту, ни другую их прибылей. Совершенно очевидно, что лучшим средством изменить неустойчивое продовольственное положение в стране явился бы сбор сельскохозяйственных налогов натурой при условии, чтобы хранение и распределение продовольствия находилось в ведении правительства. Подобное предложение выдвигалось неоднократно (и такая система практиковалась в древней Индии), однако до сих пор ничего не предпринято в этом направлении. Разгрузка привозного зерна производится без применения мощных насосов; зерно, произведенное в Индии, хранится не в элеваторах и даже не подвергается механизированной очистке. Производством товаров широкого потребления занимаются частные лица. Здесь также необходимо вмешательство государства, так как безграничная жадность предпринимателей и неконтролируемое производство подрывают экономику, прежде всего потому, что значительная часть сырья и почти все машинное оборудование должны ввозиться из-за границы при весьма ограниченных валютных возможностях. Государство, например, вынуждено сейчас превратиться в крупного монополиста по производству антибиотиков и других лекарственных средств — область, в которой частное предпринимательство проявило самую необузданную алчность и самое безграничное пренебрежение к человеку.
И все же самые придирчивые критики не могут отрицать прогресс, происшедший со времени провозглашения независимости, несмотря на то, что мы еще многого должны и можем достигнуть. Бессмысленные, искусственно создававшиеся голодовки, унесшие за последние годы британского правления миллионы жизней в Бенгалии и Ориссе, кажутся теперь столь же нереальными, как и другие страшные кошмары колониального прошлого.
1 В советской литературе об Индии и в прессе все эти предприятия объединяются под названием государственного сектора в индийской экономике.
15
2. ПРАВЯЩИЙ КЛАСС В СОВРЕМЕННОЙ ИНДИИ
Наиболее заметной чертой индийской городской буржуазии является лежащая на ней печать иностранного. Прошло двадцать лет со времени провозглашения независимости, а английский язык все еще остается официальным языком правительства и деловых кругов и языком высшего образования. До сих пор не сделано никаких существенных попыток изменить это положение, не считая благонамеренных резолюций беспомощных комиссий. Интеллигенция подражает последним английским модам не только в одежде, но даже еще больше в литературе и искусстве. Современные индийские романы и новеллы, даже написанные на индийских языках, представляют собой произведения, созданные по иностранным образцам или под иностранным влиянием. Индийская драматургия имеет более чем двухтысячелетнюю историю, но современное драматическое искусство Индии и в подавляющей своей части индийское кино подражает театру и кинематографу других стран. Хотя индийская поэзия в какой-то степени сумела противостоять изменениям, в ней все же заметно иностранное влияниекак в выборе тематики, так и в применении более свободного размера.
Индийская интеллигенция обычно пренебрегает замечательными сокровищами европейской литературы и культурными традициями континентальной Европы, а если и имеет о них какое-то представление, то из третьих рук, через посредство издательств, публикующих книги на английском языке и не отличающихся хорошим вкусом в выборе книг. Дело в том, что специфика буржуазного строя в Индии сложилась под иностранным влиянием и была навязана завоевателями. Страна обладала огромными богатствами, накопленными в эпоху феодализма и до нее. Эти богатства не были, однако, непосредственно обращены в современный капитал. Значительная часть их была экспроприирована англичанами в XVIII и XIX веках. Попав в Англию, эти богатства содействовали там осуществлению великой промышленной революции и были обращены в капитал в прямом смысле этого слова путем вложения их в механизированное производство. В результате происшедших изменений усиливалась эксплуатация внутренних богатств Индии, административновоенный гнет в стране становился все тяжелее. Деньги, выплачивавшиеся в качестве субсидий, дивидендов и процентов, почти целиком уходили в Англию. Более того, завоеватели устанавливали цены и на индийское сырье. Выращивание индиго, джута, чая, табака, хлопка приняло такие широкие масштабы, что полностью видоизменило экономику целых областей. Контроль оставался в руках иностранцев, и прежде всего потому, что обработка сырья производилась в Англии. Часть готовой продукции сбывалась по весьма высоким ценам на широком индийском рынке, а прибыли шли опять же в карманы лондонских банкиров и фабрикантов Бирмингема и Манчестера. Неизбежным следствием такого положения явился рост финансовых накоплений в таких городах, фактически созданных англичанами, как Бомбей, Мадрас и Калькутта. Во второй половине XIX века англичане сделали открытие, что индийцы представляют собой чрезвычайно дешевую рабочую силу, которую можно использовать на механизированных предприятиях. Результатом этого открытия явилось возникновение хлопчатобумажных фабрик в Бомбее и джутовых — в Калькутте, а также введение высоких пошлин на ввоз тканей английского производства под предлогом компенсации издержек, понесенных в связи с подавлением восстания 1857 года *. Рабочие-механики
1 Речь идет о восстании 1857—1859 годов, начавшемся в среде сипаев — солдат англо-индийской армии, но охватившем затем широкие слои населения. В английской литературе оно обычно называется восстанием сипаев. К. Маркс назвал его национальным восстанием.
16
Индия и соседние с ней страны
требовались также на железных дорогах. Первые индийские колледжи и университеты появились в результате сделанного еще ранее открытия, что подготовка местных кадров конторских служащих для работы в банках и административных учреждениях обходится намного дешевле, чем ввоз клерков из-за границы. Индийцы не только быстро осваивали дело, но работали честно и добросовестно за жалованье, составлявшее от одной десятой до одной трети жалованья чиновников-иностранцев. Разумеется, все более высокие посты занимали представители правящего класса завоевателей. В конце концов некоторые из индийских посредников иностранных торговых фирм решили, что они в состоянии открыть собственные промышленные предприятия. Первыми в этом отношении были бомбейские парсы 1, из которых многие в качестве торговых агентов Ост- Индской компании нажили значительные состояния, особенно на торговле опиумом, навязанной Китаю. Начиная с 1880 года в Индии наряду с появлением крупных индийских фабрикантов и финансистов наблюдается развитие новой формы индийского национализма, сопровождаемое появлением индийских политических деятелей, вдохновленных примером Эдмунда Бёрка и Джона Стюарта Милля.
Несмотря на то что на первом этапе своего формирования индийская буржуазия носила однородный характер — это были компрадоры ино- странны^ торговых фирм,— она вышла не из одного определенного класса, а из широких слоев индийского общества, в котором уже задолго до этого существовало классовое деление. Фактически значительную часть современного индийского капитала составляют трансформированные первоначальные накопления феодалов и ростовщиков. В последнее время даже индийские феодальные князья были вынуждены либо обращать свои сокровища в акции, либо обрекать себя почти на полную нищету. Представители умственного труда происходят в большинстве своем из других социальных групп 2. Интеллигенция в годы борьбы за свержение британского колониального господства глубоко сознавала необходимость воспитания в народе чувства патриотизма и национальной гордости. Этим же объясняется стремление новой интеллигенции познать историю своей страны, а порой за недостатком сведений и дополнить ее вымышленными эпизодами славного прошлого. Вместе с индийской буржуазией после ожесточенной и продолжительной борьбы она способствовала изгнанию из Индии могущественных британских правителей. Это было бы неосуществимо, если бы громадное большинство народа Индии не признало руководящей роли передовой части индийской буржуазии.
Борьба индийцев не была вооруженной борьбой. Методы и идеологические воззрения Махатмы Ганди, возглавившего движение за освобождение, так же как и его многочисленных предшественников (например, Тилака), носят специфически индийский характер. Если бы не было таких методов, вряд ли бы это руководство могло стать столь эффективным в тех специфических условиях, которые существовали в Индии с начала XX века. Таким образом, сам факт усиления влияния западной культуры на представителей среднего класса Индии, несмотря на длительную борьбу с англичанами и сразу же после освобождения страны, объясняется особыми причинами, имеющими весьма глубокие корни. Эти причины нельзя искать лишь
1 Парсы — выходцы из Ирана, приверженцы зороастризма. Стали расселяться по Индии в VII—VIII веках н. э., теснимые арабскими завоевателями. В течение многих веков занимались в основном торгово-ростовщической деятельностью. В современной Индии многие крупные предприниматели и финансисты являются парсами.
2 Автор говорит об особой социальной прослойке — о брахманах, которые в течение столетий были жрецами и вероучителями и носителями почти монопольного права на получение образования. Из их среды сформировалась значительная часть индийской интеллигенции.
2-1043
17
в формальных проявлениях, обычно принимаемых за самую сущность культуры.
Новая индийская буржуазия была технически отсталой по сравнению с новой буржуазией Японии, не говоря уже о Германии или Англии. Ей нельзя приписать чести введения каких-либо новых усовершенствований в области механизации или других важных изобретений. Машинное оборудование для современных промышленных предприятий, финансовая система, даже политические теории — почти все импортировалось в готовом виде из Англии. Ввиду того что в стране уже существовал значительный безземельный и нищий рабочий класс, новая буржуазия Индии развивалась гораздо быстрее, чем промышленный пролетариат. Проблема индустриализации встала со всей остротой лишь после обретения независимости. И нужно отметить, что за последние двадцать лет Индия достигла в этом направлении больших успехов, чем за весь период британского господства. Продолжение нашего повествования уходит в будущее. Давайте же теперь обратимся назад, к более далекому прошлому, не имеющему никакого отношения к развитию индийской буржуазии; и хотя порой оно оказывает глубокое влияние на ее духовный склад, это влияние не в состоянии обуздать стремление буржуазии к быстрой наживе без приложения собственного физического труда или непосредственного овладения техникой. ^
3. ТРУДНОСТИ, ВСТАЮЩИЕ ПЕРЕД ИСТОРИКОМ
Все, что было сказано до сих пор, может в какой-то степени поддержать выдвигаемую порой теорию, что индийцы никогда не представляли единой нации, что индийская культура и индийская цивилизация—лишь побочный продукт иностранных завоеваний — сначала мусульманского, а затем британского. Если бы это было так, то единственной историей Индии, достойной написания, была бы история завоевателей, написанная ими самими. Учебники, оставшиеся после англичан, естественно, лишь усиливают такое впечатление. Но когда Александр Македонский обратил свой взор на Восток, привлекаемый сказочными богатствами и магическим словом «Индия», Англия и Франция стояли только еще на пороге железного века. Открытие Америки произошло благодаря поискам новых торговых путей в Индию; напоминанием об этом служит название «индейцы», данное американским аборигенам. Арабы в тот самый период, когда в культурном отношении они были наиболее прогрессивным и активным народом в мире, в своих трактатах по медицине и особенно по математике широко использовали достижения индийцев. Два основных источника питали культуру и цивилизацию Азии — Китай и Индия. Подобно тому как бумага, чай, фарфор и шелк происходят из Китая, специфическим вкладом Индии в повседневную жизнь людей всего мира явились сахар и хлопчатобумажные ткани; даже такие слова, как calico (коленкор), chintz (ситец), dungaree (грубая хлопчатая ткань), pyjamas (пижама), sash (кушак, шарф) и gingham (род ткани из крашеной бумажной пряжи), имеют индийское происхождение.
Однако явного многообразия в Индии недостаточно, чтобы охарактеризовать древнюю цивилизацию этой страны. В Африке или хотя бы в одной китайской провинции Юньнань мы встречаем культуры, отличающиеся не меньшим многообразием. Но великой африканской культуре Египта не присуща такая непрерывность, какую мы наблюдаем в Индии на протяжении трех последних тысячелетий или даже большего периода. Современные культуры Египта и Месопотамии, если попытаться проследить их историю, восходят к эпохе арабского завоевания. Не существует
18
и юньнаньской цивилизации как таковой. Государственное развитие Китая начинается с возвышения роли народа хань, объединившего ряд других народов в прочное государство — одну из древнейших империй мира. Ни один из этих многочисленных народов не внес в культуру Китая вклада, равноценного вкладу, сделанному народом хань. Инки и ацтеки исчезли вскоре после испанского завоевания. Культура Мексики, Перу и других стран Латинской Америки в целом носит не столько местный, сколько европейский характер. Римляне оставили свой отпечаток на всей мировой культуре вследствие завоевания ими Средиземноморского бассейна. Непрерывность этого культурного влияния наблюдается преимущественно на тех территориях, где латинский язык и латинская культура нашли поддержку в лице католической церкви. В отличие от этого индийская религиозная философия встретила горячее признание в Японии и Китае, хотя сами индийцы ничего для этого не делали; они почти не посещали эти страны и не поддерживали с ними торговых отношений. Индонезия, Вьетнам, Таиланд, Бирма, Цейлон, безусловно, обязаны многим в истории своей культуры индийскому влиянию, хотя Индия никогда не оккупировала их территорий.
Пожалуй, самой важной чертой индийской культуры является непрерывность ее развития в пределах своей страны. Вопрос о том, каким образом культура Индии оказывала влияние на культуры других стран, не является темой данной книги. Наша задача — рассмотреть вопрос о ее происхождении и определить основные характерные черты ее развития в самой Индии.
С самого начала мы сталкиваемся с одним, казалось бы, непреодолимым препятствием. В Индии, по существу, не сохранилось так называемой исторической литературы. В Китае императорские анналы, летописи отдельных провинций, сочинения древних историков, таких, как Сыма Цянь, надписи на гробницах и гадальных костях дают возможность довольно точно проследить историю страны приблизительно с 1400 года до н. э. История Греции и Рима охватывает меньшие периоды, однако ее исследователи располагают значительно большим количеством историко- литературных памятников. Расшифрованы и прочитаны даже письменные документы Египта, Вавилона, Ассирии и Шумера. В Индии мы располагаем лишь туманной народной традицией с очень малым количеством документальных данных, более ценных, чем данные мифов и легенд. Эта традиция не дает нам даже возможности восстановить имена всех царей. Иногда целые династии оказываются преданными забвению. То немногое, что сохранилось, настолько смутно, что до мусульманского периода почти ни одна дата, связанная с любым персонажем в истории Индии, не может считаться точной. Очень трудно определить фактические размеры территорий, находившихся под властью того или иного из великих царей. До нас не дошли труды придворных летописцев; некоторое исключение в этом отношении составляют лишь Кашмир и Камба. То же самое можно сказать и о великих именах в древнеиндийской литературе. Сами литературные произведения сохранились, но даты жизни их авторов, как правило, не известны. В редких счастливых случаях удается определить, к какому веку относится то или иное произведение. Часто нам не остается ничего иного, как просто констатировать существование автора. Но порой даже это вызывает сомнение. Известно немало произведений, приписываемых какому-нибудь определенному автору, хотя практически они не могли быть написаны одним лицом.
Все это заставляет некоторых вполне серьезных ученых утверждать, что Индия не имеет своей истории. Конечно, древняя история Индии не может быть восстановлена с такой степенью точности, как история Гре¬
2* 19
ции или Рима. Но что такое история? Если она представляет собой лишь последовательный перечень имен людей, стремившихся к величию, и великих сражений, то написать историю Индии было бы затруднительно. Но знать, пользовался ли данный народ плугом, нередко важнее, чем знать имя его царя, и тогда Индия имеет свою историю. В настоящей работе я буду исходить из следующего определения понятия истории: история есть представленная в хронологическом порядке цепь последовательных изменений в средствах производства и производственных отношениях. Такое определение имеет существенное преимущество: мы можем говорить об истории вне какой-либо связи с рядом исторических эпизодов. Слово «культура» в данном случае следует понимать в том смысле, в каком оно употребляется этнографами, то есть как термин, определяющий совокупность основных направлений в развитии жизни целого народа. Рассмотрим эти определения более подробно.
Некоторые люди относятся к понятию «культура» исключительно как к вопросу интеллектуальных и духовных ценностей, таких, как религия, философия, система права, литература, изобразительное искусство, музыка и т. д. Иногда это понятие расширяют, включая в него также манеры поведения, свойственные господствующему классу. С точки зрения этих людей, история основана только на такой «культуре» и только к такой «культуре» должны проявлять интерес историки; ничто иное не может иметь никакого значения. Однако попытки представить такую культуру главной движущей силой истории сталкиваются с существенными затруднениями. Три величайшие культуры (именно в таком формальном значении этого слова) сочетались в Центральной Азии в домусульманский период: индийская, китайская и греческая; к этому нужно добавить два важнейших религиозных учения: буддизм и христианство. Эта область занимала центральное положение в торговле и во времена Кушанской империи 1 имела большое политическое значение. Археологи, производящие раскопки в Центральной Азии, до сих пор находят великолепные памятники, относящиеся к этой эпохе. Но собственный, оригинальный вклад этой высокоразвитой страны в мировую культуру и в историю человечества остается невелик. Арабы, вышедшие, безусловно, из менее «культурного» окружения, сделали гораздо больше, чтобы сохранить, пополнить и передать потомкам великие открытия греческих и индийских ученых. Даже Аль-Бируни, один из немногих уроженцев Центральной Азии, принимавших участие в этом процессе, писал на арабском языке как представитель мусульманской, а не центральноазиатской культуры. Нашествие «некультурных» монголов, положившее конец расцвету Центральной Азии, которая так и не смогла оправиться после нанесенного ей сокрушительного удара, не причинило подобного ущерба культуре Китая, а, напротив, лишь стимулировало ее к дальнейшему прогрессу.
Не хлебом единым жив человек, однако нет еще таких людей, которые могли бы жить без хлеба или, выражаясь точнее, без пищи. (Строго говоря, недрожжевой хлеб является изобретением поздненеолитического периода и представляет собой уже значительный прогресс в области приготовления и сохранения пищи.) Слова «хлеб наш насущный даждь нам днесь» до сих пор входят в повседневную молитву христиан, несмотря на то что христианское богословие ставит духовный мир человека превыше всех материальных интересов. В основе любой культуры — в формальном понимании этого слова — лежит возможность производить пищу в коли¬
1 Кушанская империя — большое государство, существовавшее с I в. до н. э. по III в. н. э. Его границы охватывали значительную часть северо-западной и северной Индии, Средней Азии и Афганистана.
20
честве, превышающем непосредственную потребность самого производителя. Для постройки таких внушительных сооружений, как зиккураты 1 месопотамских храмов, Великая китайская стена, египетские пирамиды или современные небоскребы, прежде всего необходимо было иметь значительные запасы продовольствия. Излишки производства зависят от применяемой техники и орудий, иными словами — от «средств производства» (воспользуемся этим удобным термином, хотя он и подвергается нередко жестокой критике). Способ, с помощью которого излишки (не только пищи, но и любого другого продукта) попадают в руки конечного потребителя, определяется формой общественного строя или «производственных отношений» и в свою очередь определяет эту форму. У первобытных собирателей дележом и раздачей ничтожных излишков пищи обычно ведали женщины. С дальнейшим развитием общества распределение пищи становится обязанностью патриарха, вождя племени или главы рода, причем пища нередко выдается сразу на всю семью. С ростом и концентрацией излишков их хранение и распределение переходит в ведение больших храмов или фараонов и осуществляется жреческими корпорациями или придворной знатью. В рабовладельческом обществе производством и обменом ведают те, кому непосредственно принадлежат рабы, но этот класс рабовладельцев образовался из тех же жрецов, придворной знати и племенных вождей, выполняющих теперь новые функции. При феодализме деятельность крепостных крестьян контролирует феодал. Аналогичный контроль над ремесленными гильдиями осуществляет купец и ростовщик. С появлением производственных мануфактур класс купечества подвергается новым преобразованиям, кладущим начало капиталистической системе, при которой человек сохраняет личную свободу, но вынужден продавать свой труд. При этом форма часто не соответствует содержанию. Например, Англия до сих пор сохранила полный набор титулов феодальной знати от лордов до рыцарей, хотя в ней давно уже нет крепостных крестьян, являвшихся некогда главной производительной силой. Вместе с тем английское общество — общество насквозь буржуазное — являет собой первый и наиболее яркий пример развития современной буржуазии. Эдуард VII короновался на деревянном троне Эдуарда Исповедника в построенном последним Вестминстерском аббатстве, однако Англия, в которой правили эти два короля, за период, разделяющий их, неузнаваемо изменилась. В Германии и Японии, которые последними из наиболее развитых стран вступили на капиталистический путь развития, буржуазия даже поддерживала некоторые формальные проявления феодального строя и нанесла сокрушительный удар феодализму, выражая внешне абсолютную преданность императору.
Нам следует остерегаться механического детерминизма, особенно в отношении Индии, где придание чрезвычайно большого значения форме нередко сопровождается полным пренебрежением к содержанию. Нельзя также вставать на путь экономического детерминизма. То, что накопление определенного количества богатств влечет за собой определенную форму общественного развития, отнюдь не обязательно и часто даже неверно. У становление той или иной формы социального строя связано с предшествующим историческим процессом. Золото и серебро Американского континента не помогли аборигенам подняться выше ступени дикости, а в руках испанцев лишь способствовали усилению феодальной и церковной реакции. Небольшая часть тех же богатств, захваченная Дрейком и другими английскими пиратами, оказала громадную помощь Англии в период перехода ее от
1 Зиккураты — большие культовые постройки, ступенеобразно сужающиеся кверху.
21
феодального общества к буржуазному. На каждом новом историческом этапе пережитки предшествующих социальных форм и идеология правящих классов оказывали огромное влияние на любое общественно-социальное движение — в результате соблюдения традиций или борьбы с ними. Даже развитие языка было связано с процессом обмена: появление новых товаров, новых понятий означало появление новых слов. Каждое существенное усовершенствование в средствах производства обычно влечет за собой увеличение роста населения и неизбежно означает изменение производственных отношений. Вождь, способный один управлять делами сотни человек, уже не может без помощников править сотней тысяч людей. Необходимо уже появление знати и совета старейшин. Территория, на которой расположено всего два-три первобытных поселка, не нуждается в верховной власти; та же территория, насчитывающая 20 тысяч больших деревень, должна иметь свое правительство и возможность его содержать. Итак, процесс развития общества идет как бы зигзагообразно, что особенно характерно для Индии. Переход к новой ступени производства всегда проявляется в каких-то формальных изменениях; при первобытном производстве эти изменения часто носят религиозный характер. Новая форма, если она способствует повышению производительности труда, обычно утверждается. Однако повышение производительности, как правило, ведет к увеличению роста населения. Если в процессе этого роста социальная надстройка перестает себя оправдывать, назревает конфликт. Иногда старая форма подвергается слому в результате революции, осуществляемой под флагом реформ. Иногда же побеждает класс, заинтересованный в сохранении старой формы; это ведет к застою, упадку или полному вырождению. Наглядной иллюстрацией к такой схеме может служить индийское общество, очень рано достигшее полной зрелости и вместе с тем оказавшееся странно беспомощным перед лицом позднейших завоеваний.
4. НЕОБХОДИМОСТЬ ИЗУЧЕНИЯ ЖИЗНИ ИНДИЙСКОЙ ДЕРЕВНИ И ИНДИЙСКИХ ПЛЕМЕН
Как же можно пытаться писать историю Индии при столь скудных документальных источниках? Но тогда возникает вопрос: как удалось в даше время восстановить историю такой исчезнувшей цивилизации, как, например, цивилизация древнего Рима? Конечно, в этом случае ученые располагали письменными источниками, однако смысл многих слов в них оставался совершенно непонятным современному человеку. Их значение было раскрыто путем сравнительного исследования сохранившихся древностей. О том, что определенные исторические личности действительно существовали, неопровержимо свидетельствовали их монеты, статуи, надгробия, памятники и надписи, подтверждавшие в свою очередь сведения, почерпнутые из письменных источников. Археологи откопали много погребенных в земле остатков прошлого. Письменные документы считаются теперь достоверными лишь в той мере, в какой они подтверждаются археологическими исследованиями. Наконец, когда речь идет о быте людей минувших веков, археология восполняет пробелы в письменных источниках, образующиеся в результате изменения значения многих существенных слов. Это «откапывание прошлого» наряду с изучением жизни первобытных народов в других частях мира также позволяет составить полное представление о культурах, существовавших до появления каких-либо письменных свидетельств, в период, именуемый предысторией.
22
Все эти методы исследования вполне могут быть применены и к Индии, хотя одних их, конечно, недостаточно. Индийская археология не достигла еще такого уровня, чтобы разрешать, а порой даже поднимать особо важные вопросы. Однако Индия обладает одним громадным преимуществом, которое до недавнего времени совершенно не использовалось историками. Речь идет о сохранении в различных социальных слоях многочисленных пережитков, позволяющих восстановить картины жизни общества на разных ступенях исторического развития. В поисках таких социальных слоев мы должны покинуть город и отправиться в деревню. Конечно, порой приходится учитывать влияние распространения образования, недавних политических событий, кино, радио и преобладания городских товаров. Много изменений принесло введение новых видов транспорта, открывших возможность быстрого передвижения на большие расстояния, а именно — железных дорог (со второй половины XIX века) и автотранспорта (с 1925 года). Однако сделать скидку на это нетрудно, особенно для более отдаленных сельских районов обширной страны. Нужно учитывать и кое-какие местные особенности. Некоторые области в своем развитии перескочили через целую ступень, а то и две. Иногда исторические изменения происходили не в обычной последовательности. Однако когда речь идет об общих, важнейших направлениях в развитии страны, в основном все оказывается одинаковым.
Подавляющую часть населения Индии до сих пор составляют крестьяне. Сельское хозяйство носит экстенсивный характер; техника по-прежнему остается примитивной. Большая часть пастбищ и пахотной земли совершенно истощена в результате двухтысячелетней эксплуатации. Урожай с одного акра чрезвычайно низок, так как методы обработки земли слишком примитивны, а участки слишком малы, чтобы можно было успешно вести хозяйство. Если смотреть с самолета, первое, что бросается в глаза.— э:о недостаток транспортных коммуникаций в стране. Здесь нет широкой сети автомобильных и железных дорог, как в Европе или в США. Это означает, что немалую часть потребляемых товаров составляет продукция местного производства. Именно это отсталое, непродуктивное местное производство и способствовало сохранению большого числа групп древнего племенного типа, которые существуют до сих пор, хотя и находятся на грани вымирания. Сельское хозяйство Индии целиком зависит о г сезонных дождей. Они составляют все годовые осадки, колеблющиеся ч разных частях страны от 50 см до 5 м. Для районов, где количество годовых осадков ниже этой нормы, либо характерно постоянное недоедание, либо там применяется искусственное орошение. Сезон дождей обычно продолжается четыре месяца — с июня по сентябрь, но на севере он наступает позднее, чем на юге. На восточном побережье заключительные дожди проходят в виде двух отдельных волн. Эти различия в свою очередь порождают некоторые различия между годовыми циклами в соответствующих областях. Несмотря на обильные дожди, большая часть страны (опять-таки если смотреть с самолета) напоминает пустыню, особенно по сравнению с зелеными полями Голландии или Англии. Трава исчезла вода быстро стекает, размывая верхние слои почвы. Так все это выглядит сегодня: обезлесение приобрело значительные масштабы только с конца прошлого столетия. Что же касается интересующих нас более древних периодов, важно усвоить лишь одно: проблемы, возникавшие в связи с сезонными дождями, были различны в разных частях страны. Пустыня или условия, близкие к пустыне, преобладали в нижнем Панд- жабе, Синде и на большей части территории Раджастана; но почва в этих областях состоит из аллювия и настолько плодородна, что искусственного орошения или небольшого количества дождей вполне достаточно для
23
получения богатого урожая. В бассейне Ганга почва также аллювиальная и в высшей степени плодородна, но тут (как, хотя и в меньшей степени, в верхнем Панджабе) дожди более обильны. Это означает, что в более ранние времена здесь преобладали густые леса и болота, особенно в восточной части Соединенных провинций (ныне штата Уттар-Прадеш), в Бихаре и в Бенгалии. Вдоль горного кряжа на западном побережье страны и вдоль холмов Ассама леса все еще существуют, хотя их усиленно уничтожают. На прибрежной равнине, в настоящее время совершенно очищенной от леса, можно снимать по три урожая в год. Но население здесь настолько густо, что оно не в состоянии прокормить себя лишь продуктами местного производства; экономика в этих местах основывается на таких доходных культурах, как кокосовые пальмы. Полезные ископаемые в лесах центральной Индии и в некоторых совершенно необжитых районах полуострова только сейчас начинают разрабатываться в мало-мальски широких масштабах. В этих местах отдельные племенные группы до сих пор составляют предмет изучения этнографов (например, бхилы, тода в Нильгири, санталы, ораоны и т. д.). Плоскогорье Декан, занимающее большую часть полуострова, не имеет и никогда не имело густого лесного покрова; его однообразие нарушают лишь голые вершины — базальтовые в западной части и гранитные на юго-востоке. Земля здесь, как правило, менее плодородна. Хотя встречающиеся в отдельных местах черноземные земли представляют собой великолепную почву для многих культур, особенно для хлопка, но для их регулярной эксплуатации требуется применение тяжелых плугов. Особой спецификой обладает и лёссовая почва Гуджарата. Существующие различия сказались на историческом развитии этих областей, каждая из которых шла своим особым путем.
Разнообразие топографических условий в сочетании с обычно теплым климатом способствовало необычайно резкой внутренней дифференциации среди крестьян (в результате местных особенностей исторического развития). Главной характерной чертой индийского общества, особенно заметной в деревне, является кастовая система, означающая деление общества на множество отдельных групп, которые живут бок о бок и в то же время как бы отделены друг от друга высокой стеной. Члены различных каст не могут вступать в брак — это запрещено религией, хотя существующий закон допускает в этом отношении полную свободу. Последнее колоссальное достижение — следствие буржуазного строя, — кастовость в городах начинает постепенно исчезать, если не считать политических и экономических кастовых группировок. Большинство крестьян не возьмет пищу или воду из рук человека, принадлежащего к более низкой касте. Отсюда следует, что кастовая система строится по принципу примитивной иерархии. На практике число каст исчисляется тысячами. Теоретически же существует только четыре касты: брахманы, или каста священнослужителей, кшатрии — воины, вайшьи — торговцы и земледельцы и шудры — низшая каста, соответствующая в основном рабочему классу. Это теоретическое деление примерно соответствует классам, между тем как существующие в действительности касты и внутри- кастовое деление, несомненно, восходят к племенным группам различного этнического происхождения. Об этом свидетельствуют и их названия. Относительный статус небольших местных каст всегда зависит от размеров общего рынка и от того, какое экономическое положение на нем занимает та или иная каста. Если бы какой-нибудь джулаха из Бихара внезапно попал в одну из деревень агри в Махараштре, он не мог бы автоматически занять там определенное общественное положение. Но в Бихаре его общественное положение заранее определяется общественным положением его касты среди тех каст деревни, с которыми он связан в повседневной жизни.
24
Общественное положение касты зависит в основном от ее экономического положения по сравнению с другими кастами. Одна и та же каста (или ее подгруппы) может занимать различное положение в кастовой иерархии различных областей. Если такая дифференциация продолжается слишком долго, нередко случается, что ответвления отдельных каст начинают рассматривать себя как самостоятельные касты и перестают заключать между собой браки. Чем ниже экономическое положение касты, тем ниже и ее место на общей социальной лестнице. На самой нижней ступени стоят группы, еще полностью сохранившие племенной уклад; многие из них находятся на стадии собирательства пищи. Окружающее их современное общество занимается производством продуктов питания. Поэтому собирательство у этих низших каст нередко превращается в попрошайничество или воровство. Англичане во время своего господства в Индии называли эти группы «племенами правонарушителей», ибо последние, как правило, отказывались признавать порядки и законы, за исключением порядков и законов своего племени.
Такое расслоение индийского общества, если подходить к его исследованию с позиций полевой этнографии и без предрассудков, отражает и одновременно объясняет многие явления в истории Индии. Нетрудно доказать, что низкое социальное и экономическое положение многих каст объясняется их отказом теперь или в прошлом перейти к производству пищи и плужному земледелию. Низшие касты нередко выступают хранителями племенных обычаев, обрядов и мифологии. Чуть выше мы уже встречаем эти ритуальные обряды и предания в переходном состоянии, нередко вследствие ассимиляции их с другими параллельными традициями. Еще ступень выше — и они предстают перед нами, переработанные и переписанные брахманами, стремившимися приспособить их к своим интересам с целью обеспечить своей касте господствующее положение среди духовенства, которое у более низких каст обычно состоит не из брахманов. Следующая ступень приводит нас к так называемой культуре «хинду», письменным традициям, которые часто восходят к значительно более древним временам. Но даже эти повествования о богах и демонах в основе своей те же, что и у более низких социальных групп. Главная цель брахманов заключалась в том, чтобы собрать все мифы, распределить их по сюжетным циклам и придать им более определенную социальную направленность. Это осуществлялось посредством взаимного отождествления многочисленных, первоначально самостоятельных богов и культов (синкретизм) или объединения нескольких богов в одну семью или божественную династию. На самой верхней ступени социальной лестницы мы сталкиваемся с философскими доктринами, сформулированными великими религиозными вождями прошлого. Каждая из этих доктрин в то время, когда она была впервые выдвинута, знаменовала собой прогресс для индийского общества в целом. Но те же доктрины впоследствии, когда общество в своем развитии шагнуло далеко вперед, немало способствовали сохранению Индии в состоянии отсталости, потому что руководители образовавшихся религиозных сект не хотели ни на йоту отступить от позиции, которую они провозгласили позицией самого создателя. Религиозные учения сами по себе не делают истории, но их последовательное возвышение и изменение их функций служат прекрасным материалом для исторических исследований. Развитию индийского общества способствовало, по-видимому, не столько насилие, сколько необходимые преобразования в области религии. Эти же причины в основном послужили препятствием к его дальнейшему развитию, продолжая действовать даже тогда, когда Индия подверглась значительному насилию извне. Сохранившиеся древнеиндийские документы в подавляющем большинстве носят религиозно¬
25
философский и ритуальный характер. Их авторов не интересовала ни история, ни реальный мир. Попытки извлечь из них какие-либо исторические данные без предварительного ознакомления со структурой индийского общества в соответствующую эпоху заканчиваются либо полной неудачей, либо приводят к смешным, нелепым выводам, встречающимся в большинстве «Историй» Индии.
5. ИНДИЙСКАЯ ДЕРЕВНЯ
Нуждается в объяснении не только кастовая система, но и то, почему такое большое значение придается многими историками религии и почему полностью отсутствует у них интерес к истории. Последний вопрос довольно прост и связан с сельским производством и «тупым однообразием деревенской жизни». Для сельского населения огромное значение имеет смена времен года, особенно если учесть, что в жизни индийской деревни из года в год происходит мало изменений. Именно поэтому у иностранцев создается впечатление о «вечной неизменности» Востока. Ни запряженные волами телеги и деревенские хижины, изображенные в бхархутских скульптурах приблизительно 150 года до н. э. *, ни плуг или пахарь с кушанских барельефов 200 года н. э. не вызвали бы никакого удивления, если бы они внезапно появились в наши дни в одной из индийских деревень. Поэтому легко забывается, что сама форма хозяйства в деревне, основанная на применении плуга для обработки небольших закрепленных участков земли, подразумевает колоссальный прогресс в средствах производства. Производственные отношения становятся соответственно более сложными, чем на стадии собирательства пищи. Современная индийская деревня производит не поддающееся описанию впечатление жесточайшей нищеты и беспомощности. В ней редко встретишь лавку, за исключением тех деревень, в которых имеется рынок для многочисленных окрестных селений; никаких общественных зданий — разве что небольшой храм, который часто заменяет святилище, расположенное прямо под открытым небом. Товары широкого потребления приобретаются либо у изредка заглядывающих в деревню странствующих торговцев, либо в единственный на неделе базарный день в одной из немногочисленных деревень, играющих роль торговых центров для целой округи. Продажей товаров сельского производства занимаются преимущественно перекупщики, являющиеся одновременно и ростовщиками. Установив прочный контроль над сельской экономикой, они удерживают крестьянство в состоянии постоянной долговой зависимости, однако ни правительственные органы, ни частные организации пока еще не подошли вплотную к разрешению этой проблемы, если не считать обычных проектов на бумаге. Не успеет пройти сезон дождей, как большая часть деревень начинает испытывать все усиливающийся недостаток в воде. Хорошая питьевая вода вообще является редкостью во все времена года. Голод и массовые заболевания — неизменные спутники населения в таких районах Индии. Отсутствие медицинского обслуживания и каких-либо понятий о гигиене усиливают традиционное для жителей деревни состояние полного безразличия, служащего одним из важных факторов в политической структуре страны и прочной основой для деспотизма. Тем не менее излишки производства, отбираемые у людей, живущих в такой нищете и находящихся в состоянии деградации, всегда составляли и продолжают составлять материальную базу для развития культуры и цивилизации Индии.
1 Имеется в виду культовое буддийское сооружение — ступа — в Бхархуте, богато украшенное рельефами и скульптурами.
26
За внешним однообразием пассивно-бедственного положения индийской деревни кроются существенные различия. Основную массу производителей составляют крестьяне, владеющие небольшими участками земли. Некоторые из них живут на полном самообеспечении. Иногда отдельные крестьяне подчиняют своей власти односельчан, образуя нечто вроде класса кулаков, который фактически поддерживается существующим земельным законодательством. Как правило, лучшие участки принадлежат лицам, которые не являются крестьянами и не трудятся сами на полях. Крупные землевладельцы обычно не живут в своих имениях; их право собственности на землю в большинстве случаев восходит к феодальному периоду. Многие из них с приходом англичан избавились от своих феодальных обязательств и превратились в буржуа, владеющих земельной собственностью. Тем не менее англичане подвергли регистрации все документы, дающие право собственности на землю, и обложили всех землевладельцев денежным налогом. Это означает, что ни одна деревня теперь не может жить замкнутым, натуральным хозяйством. Даже самые глухие и уединенные из них вынуждены что-то продавать, чтобы иметь деньги не только для покупки небольшого количества тканей и хозяйственной утвари, но также для внесения земельного налога или арендной платы. Даже если бы не эта необходимость, деревня все равно не могла бы полностью обеспечить себя. В Индии одежда в большинстве случаев не является физической потребностью, хотя она и превратилась в социальную необходимость. Однако люди никогда не могли обойтись без соли; металл в определенном количестве также был необходим для регулярного занятия земледелием. В большинстве деревень соль и металл не производятся на месте, и их приходится покупать. Несмотря на внешнее впечатление, будто время словно не коснулось индийской деревни, последняя в действительности связана с товарным производством в условиях современной буржуазной экономики.
Тем не менее нельзя отрицать, что индийская деревня почти само- обеспечивает себя. Только тогда, когда перенаселенность заставляет людей из Конкана или Малабара уходить на заработки в отдаленные большие города и посылать домой деньги, городской контроль становится непосредственно ощутим. В противном же случае контакт с городом осуществляется преимущественно через выездных чиновников, которые интересуются деревней лишь тогда, когда за ней числится задолженность по уплате налога. В последнее время раз в пять лет, незадолго до выборов, в деревне появляются различные политиканы, пытающиеся заполучить голоса избирателей. Естественно, что при таких экономических условиях процент производства товаров на душу населения крайне низок. Товар есть предмет потребления, который попадает в руки конечного потребителя в результате обмена. Все, что человек производит для себя, своей семьи или своих сородичей и что потом потребляется внутри небольшой группы людей или безвозмездно отбирается землевладельцем, не является товаром. Некоторые виды производства требуют специальных технических навыков. Индийская деревня потребляет очень мало металла, однако сельские жители нуждаются в хозяйственной утвари, обычно удовлетворяясь глиняной посудой. Это означает, что деревне требуется гончар, а также кузнец, чтобы чинить инструменты и отковывать металлические наконечники для деревянных плугов, плотник, чтобы строить дома и делать простые плуги и т. д. Нужен ей также жрец для обслуживания ритуальных потребностей. Это обычно брахман, хотя и не обязательно, если дело касается отдельных более примитивных культов. Некоторые профессии, например цирюльника или свежевальщика туш, считаются низкими, и все же люди нуждаются как в бритье, так и в кожевенных изделиях. Поэтому
27
Рис. 1. Вспашка поля, рыхление земли, посев семян (по всей вероятности, пшеницы) и затаптывание их в борозды. С персидской миниатюры XIX века из библиотеки Министерства по делам Индии. (Oriental Volume № 71.) В данном случае изображены земледельческие работы в Кашмире, однако в любом другом районе Индии единственное отличие могла бы составить одежда крестьян.
в деревне, как правило, имеется брадобрей и кожевник, естественно при- надлежащие к другим кастам. Обычно представители каждой такой профессии образуют отдельную касту — индийский вариант средневековой гильдии. Главной проблемой было обеспечение каждой деревни, жизнь которой основывалась на внутреннем самообслуживании, необходимыми услугами таких ремесленников-профессионалов, несмотря на то, что они были отделены от остальных жителей деревни и друг от друга в силу принадлежности к различным кастам. Крестьянин не мог заниматься ни одним из этих ремесел; с другой стороны, ремесленники-профессионалы могли заключать браки только внутри касты, объединявшей людей общей с ними профессии. Обычная рядовая деревня в лучшем случае могла позволить себе иметь по одному представителю каждого ремесла. К этому нужно добавить, что транспортные возможности были весьма ограниченны, а удельный вес товарного производства (то есть производство товаров на душу населения) очень низок. Существование целых поселков плотников
28
Рис. 2. Посадка риса. Обратите внимание на грядки с рассадой, откуда сеянцы высаживают на подготовленные участки, где людям приходится работать по щиколотку в жидкой грязи. На рисунке видны также оросительные канавы. Вспашка производится до затопления поля водой, иначе вместо волов были бы впряжены индийские буйволы. Корни сеянцев перед посадкой обычно обмакивают в какое-нибудь удобрение. Освободившиеся грядки засаживают бобами, что является систематическим применением севооборота. (Oriental Volume № 71.)
или кузнецов как товаропроизводителей, обслуживавших сразу много окрестных деревень, было невозможно, за исключением отдельных непродолжительных периодов в ранней истории Индии. При нерегулярности спроса регулярная оплата труда ремесленников составляла проблему, которую нельзя было разрешить в условиях менового торга, то есть посредством простого обмена производимыми ценностями. Каким же образом можно было привлечь ремесленников к обслуживанию потребностей деревень? Решение этой проблемы, по-своему весьма разумное, легло в основу всей инертной экономики индийской деревни, сыграв особенно большую роль в феодальный период. Остатки этой системы до сих пор встречаются в сельских районах страны, хотя денежная оплата упорно вытесняет старый метод. Транспортные возможности значительно улучшились, так что странствующий цирюльник или кузнец теперь довольно обычное явление. Распространение оловянной и чугунной посуды способ¬
29
ствовало сокращению числа гончаров, которые теперь стали больше производить товаров на продажу, за деньги. Правда, гончар выполняет еще некоторые функции ритуального характера, которые, возможно, восходят к практиковавшемуся в древнейший период погребению в урнах и, постепенно возрастая, превратили его, по существу, в жреца у определенных низших каст. Накладывание гипса, а первоначально глины при переломах костей — изобретение индийских гончаров, так же как открытие пластической хирургии для восстановления носа, изуродованного в результате ранения или болезни,— заслуга презренных брадобреев. И то и другое широко практиковалось еще в XVIII веке, но низкое социальное положение людей, производивших подобные операции, и пренебрежение к их науке у представителей высших каст препятствовали такому развитию медицины, как на Западе.
Каст в деревне больше, чем различий в положении ремесленника, земледельца и жреца. В селениях, расположенных у самого края джунглей, мы встречаем людей (катхкари в Западных Гатах или мунды и орао- ны в Бихаре), находящихся чуть ли не на стадии собирательства пищи. Эти племена, сохранившиеся в окраинных районах, постепенно вымирают в результате болезней, пьянства, уничтожения лесов, распространения цивилизации и деятельности ростовщиков. Если они и занимаются земледелием, то преимущественно подсечным земледелием, когда посев производится каждый раз на новом участке земли, расчищенном путем вырубки
Р и с. 3. Огородничество: разведение овощей на продажу или для собственного потребления. Мужчина черпает воду из колодца при помощи шаддуфа, снабженного противовесом шеста, к которому подвешивается сосуд. Женщина следит за тем, чтобы текущая по канавкам вода хорошо оросила грядки с морковью и другими овощами. (Oriental Volume № 71.)
и выжигания леса. Если во время жатвы они выступают в качестве временной наемной силы наряду с беднейшими из крестьян, имеющих постоянные участки земли, их труд оплачивается ниже и обычно натурой. Как правило, им разрешается также после уборки урожая подбирать оставшиеся колосья независимо от того, помогали они крестьянам в работе или нет. Их пищу дополняет скудная охотничья добыча (они едят всевозможных насекомых, мышей и крыс, змей и даже обезьян, что особенно приводит в ужас большинство остальных индийцев), а также отруби и различные отходы, остающиеся у живущих по соседству крестьян. В склонности к колдовству, принимающему иногда страшные формы, они значительно превосходят остальных крестьян; во всяком случае, индийские газеты каждые несколько лет сообщают об аресте и предании суду группы мужчин и женщин из такого первобытного племени по подозрению в ритуальном убийстве (то есть в человеческом жертвоприношении). Их примитивные племенные божества имеют кое-что общее с низшими деревенскими божествами. Нередко они поклоняются божествам какой-нибудь соседней деревни, а жители этой деревни в свою очередь признают их богов. Сельские праздники, привлекающие множество людей даже из отдаленных деревень, часто прослеживаются до самых истоков их происхождения в недрах первобытного племенного строя, хотя сами племена, положившие начало этим празднествам, могли уже давно исчезнуть. Названия местных деревенских культов также свидетельствуют об их первобытном происхождении. Нередко название какой-нибудь крестьянской касты совпадает с названием одного из исконных местных племен. Члены этих двух групп не заключают более взаимных браков, так как те, кто стал членами земледельческой касты, теперь занимают более высокое социальное положение. Действительно, различие в получении пищи, более обильное и более регулярное питание уже через несколько поколений сказывается в изменении общего физического склада и даже строения черепа людей. Тем не менее некоторые следы общего происхождения остаются и даже поддерживаются; иногда это выражается в проведении общих ежегодных религиозных церемоний, особенно связанных с культом богини-матери, наделяемой специфическими именами, не известными в других деревнях. Члены крестьянских каст, однако, почитают также других, высших богов, которые, хотя и выглядят достаточно примитивно, тем не менее занимают положение несколько более высокое, чем божества племен. В некоторых деревнях, помимо того, имеется свой «покровитель полей»; обычно это кобра, которую чтят наряду с божеством, поклоняясь ее барельефному изображению. Знаком поминовения «старейших в роде» служит камень с высеченным на нем рельефным изображением супружеской четы. Обычно его устанавливают в одном из углов поля, если последнее из поколения в поколение принадлежало прямым потомкам изображенной пары. Одним из общих богов земледельцев штата Махараштра, почитаемых целыми областями, является демон-буйвол (Мхасоба), изображение которого имеется в доме каждого крестьянина. Другие малые божества требуют умилостивительных подношений во время пахоты, сева, жатвы или молотьбы. Ветал — злой демон, царь домовых, но также и один из богов. Еще выше стоят брахманские боги: Шива, Вишну, воплощения Вишну в человеческом облике, такие, как Рама и Кришна, и богини, их супруги. Иногда кто-нибудь из примитивных местных богов или богинь отождествляется с одним из божественных персонажей брахманской литературы. Старые боги племен не были ниспровергнуты, а лишь приспособлены к новым условиям. Таким образом, брахманизм придал некоторое единство тому, что без общей связующей силы представляло бы собой не общество, а лишь его осколки. Этот процесс сыграл решающую роль в истории Индии, сначала
31
способствуя развитию страны, ее переходу от первобытного общества к классовому, а впоследствии удерживая ее в состоянии отсталости, погрязшей в гнилом болоте религиозных предрассудков.
Трудность изучения истории Индии с использованием традиций, сохранившихся в индийской деревне, заключается в отсутствии хронологических данных. Деревенский житель к событиям пятидесятилетней давности и традициям, сложившимся полтора тысячелетия назад, относится примерно одинаково, ибо он живет лишь сменой времен года. Четыре юги — четыре регулярно повторяющихся периода или века в истории человечества, упоминаемые в индийской мифологии, точно отражают четыре смены времен года. Предполагается, что они заканчиваются всемирным потопом, после которого весь цикл повторяется сначала. Это в общих чертах соответствует тому, что происходит в сельской местности после каждого сезона дождей. Любой год почти ничем не отличается от других; разница лишь в том, что один из них приносит хороший урожай, другой — голод или мор. События никак не регистрируются, так как крестьяне почти все поголовно неграмотны. Если даже крестьянин и проучился некоторое время в школе, то весь образ его жизни не позволяет ему применять свои знания и он постепенно забывает то, что знал. Ни книги, ни газеты, никакое другое печатное слово не проникают в отдаленную индийскую деревню. Итак, рассматривая элементы деревенской традиции, нужно действовать весьма осмотрительно. Вместе с тем изучение этих традиций позволяет проследить, каким образом древнейшие обряды сохранились до наших дней, почти не изменив своей внешней формы. Нередко феодальный барон или жрец-брахман сами перенимали и усваивали местные обычаи, разве что придав им немного внешнего блеска. История в том определении, какое мы ей дали, во всех подробностях прослеживается нами в индийской деревне. Нужно лишь обладать умением видеть и известной долей проницательности, чтобы ее прочитать.
6. КРАТКИЙ ВЫВОД
Из всего вышесказанного следует, во-первых, что класс, занимающий господствующее положение в Индии, и население индийских городов носят на себе печать влияния тех самых иностранцев, которые навязали стране капиталистическое производство, и, во-вторых, что индийская деревня в целом и религиозные устои Индии носят неизгладимый след своего первобытного происхождения, поскольку примитивный уклад жизни до сих пор свойствен многим областям страны. Первое из этих утверждений, как правило, не вызывает особых возражений, хотя чувство патриотизма заставляет многих индийцев приумалять роль чужеземных захватчиков в современной истории Индии. Второе утверждение обычно приводит в негодование большинство представителей среднего сословия Индии, воспринимающих его как насмешку над их страной или оскорбление их личного достоинства. «Примитивные» культуры не содержат в себе ничего смешного или оскорбительного для человеческого достоинства до тех пор, пока они не входят в губительное соприкосновение с порочными явлениями, представляющими собой побочный продукт феодального или буржуазного строя. Развитие Индии осуществлялось по-своему более «цивилизованным» путем, чем развитие других стран. Более древние культы и формы не уничтожались, а подвергались ассимиляции. В связи с существованием глубоких религиозных предрассудков необходимость в применении насилия была здесь значительно меньше. Если бы история Индии развивалась теми же путями, что история Европы или Американ-
32
ского континента, она, несомненно, сопровождалась бы большим проявлением жестокости.
Из этого следует, что все историческое развитие Индии отличается рядом весьма своеобразных специфических черт. Чтобы избежать впоследствии возможных недоразумений, необходимо вкратце охарактеризовать эти черты. Что касается летописного материала, перечней царей, хронологии знаменательных битв, биографий владык и великих деятелей культуры, то такая история Индии, если она и существует, не стоит того, чтобы останавливать на ней внимание читателей. Любая работа, где случайный читатель столкнется с такой подробной историей древней Индии, изобилующей именами и событиями, может доставить ему подлинное удовольствие, как любой другой романтический вымысел (например, расписание движения поездов на некоторых железных дорогах Индии ), но он ни в коем случае не должен относиться к ней с полным доверием. Однако существует и другая крайность, способная привести к некоторым недоразумениям. Принято считать, что человеческое общество в своем развитии проходит последовательно следующие фазы, определяемые способом производства: первобытный коммунизм, патриархальный (Авраам в Ветхом завете) и (или) азиатский строй (последний не имеет точного определения), рабовладельческое общество классической Греции и Рима, феодализм, буржуазный строй и в некоторых странах — социализм. История Индии не укладывается точно в эти строгие рамки. Во-первых, как уже было отмечено, не все части страны одновременно находились на одной и той же стадии развития. Почти во всех областях каждая стадия характеризовалась значительными идеологическими пережитками наряду с чертами производственной структуры и внешними ее проявлениями, унаследованными от нескольких предшествующих стадий; ибо всегда оставались люди, которые, имея такую возможность, упорно цеплялись за старый уклад. Однако мы должны каждый раз сосредоточивать внимание на одном определенном строе с того момента, когда он становится господствующим на большей части территории страны. Во-вторых, ни в один из периодов истории Индии мы не обнаруживаем в ней рабства в классическом, европейском понимании этого слова. С древнейших времен до середины нашего столетия среди индийцев были такие, которые не являлись свободными людьми. Совсем недавно, незадолго до написания этих строк, было опубликовано сообщение о том, что людей из некоторых племенных групп до сих пор продают, как скот, на открытом рынке в Керале. Но роль рабского труда в производственных отношениях и как источника производительных сил была ничтожна. В более поздние времена место рабов, излишки производства которых могли быть целиком присвоены их хозяевами, заняли представители низшей касты — шудров. В эпоху феодализма труд рабов, купленных или похищенных, приобрел большее значение, так как он позволял царю или князю чувствовать себя менее зависимым от своих подданных. Такое рабство едва ли можно назвать классическим, учитывая, что князья всегда усматривали в царских рабах опасность для феодального строя. Более того, такие рабы не были ограничены в праве владения личной собственностью и могли подняться так же высоко, как любой другой член феодального общества. Например, лучшие и наиболее даровитые из ранних императоров Дели, а также талантливый основатель ахмаднагарской династии Бахмани вышли из рабов. Таким образом, индийский феодализм тоже имеет свои специфические черты (хотя и феодальная система Англии отличается, скажем, от феодальной системы Румынии). Преступники, осужденные на каторжные работы, домашние рабы, купленные рабы, рабы, обязанности которых заключались в развлечении своего господина, и, наконец, рабы в царских гаремах были
3-1043
33
известны и до, и во время, и после феодализма; но обращение с ними, за исключением представителей первой группы, было лучшим, чем с наемными работниками: их берегли, потому что они стоили денег. Такое положение резко контрастирует с классическим рабовладением Европы, так же как с европейским феодализмом, при котором рабовладение было сведено на нет. В Бразилии рабовладение не предшествовало феодализму. В США рабство пришло без всякого феодализма вместе с буржуазией, которая нуждалась в дешевой рабочей силе для развития хлопковых плантаций. Оно было отменено около ста лет назад после кровопролитной гражданской войны, эхо которой до сих пор не умолкло в южных штатах этой страны, считающейся самой высокоразвитой капиталистической страной в мире.
Настоящий краткий очерк истории индийской культуры не ставит перед собой никаких доктринерских целей. Мой выбор определения понятия истории и соответствующего метода исследования объясняется тем, что, как показывает горький опыт, любое другое определение и любой другой метод не принося^ желаемых результатов. Последующие главы обращены не только в прошлое: они неизбежно и тесно связаны с современным состоянием индийского общества.
«Назначение историка не в том, чтобы любить прошлое или разоблачать его, а в том, чтобы изучить это прошлое, понять его и использовать как ключ к пониманию настоящего. Труд, посвященный истории, может стать выдающимся лишь тогда, когда прошлое перед глазами его автора встает в свете глубокого понимания современных проблем... Усвоение уроков истории — не односторонний процесс. Познавание настоящего в освещении прошлого одновременно означает познавание прошлого в освещении настоящего. Назначение истории — способствовать более глубокому пониманию прошлого и настоящего с помощью существующей между ними связи».
Возможно, автор этой книги не имеет достаточной специальной подготовки, чтобы ставить перед собой задачу создания такого произведения. Возможно, читатель по той или иной причине сочтет этот труд неудовлетворительным, но по крайней мере он теперь знает, чего ему следует ожидать. В своей краткой работе мы остановимся в основном на следующих этапах развития истории Индии: первобытное общество и племенной строй; цивилизация долины Инда; нашествие арьев, положившее конец этой цивилизации, но способствовавшее заселению восточных областей; освоение бассейна Ганга благодаря кастовой системе, железным орудиям и плугу; возвышение Магадхи и распространение буддизма; завоевание страны Маурьями и образование империи на базе оседлого земледелия как основы производства продуктов питания; крушение империи, возвышение отдельных монархий в Декане и заселение прибрежной полосы; длительный процесс развития феодализма и закат буддизма. Таким образом, мы подходим вплотную к мусульманскому периоду и началу индийского средневековья, иными словами, к завершению того, что можно называть древней культурой Индии.
Примечание. Читатель, желающий ознакомиться с критикой и многочисленными прениями, предшествующими любой попытке написания подлинной истории Индии, может обратиться к следующим моим работам, которые надлежит рассматривать как примечания к данной книге: 1. Ап Introduction to the Study of Indian History (Bombay, 1956); 2. Myth and Reality (Bombay, 1962); 3. Exasperating Essays (Poona, 1957). Помимо статей, ссылки на которые имеются в трех вышеуказанных книгах, помочь читателю лучше понять специфические трудности, встававшие на нашем пути, могут также следующие статьи: «Dhenunkäkata» (Journal of the
34
Asiatic Society, Bombay, Vol. 30, 1937, pp. 50—71); «The Text of the Artha- sästra» (Journal of the American Oriental Society, Vol. 78, 1958, pp. 169— 173); «Indian Feudal Trade Charters» (Journal for the Economic and Social History of the Orient, Leiden, 1959, Vol. 2, pp. 281—293); «Primitive Communism» (New Age, Delhi, Vol. 8, Feb. 1959, pp. 26—39); «The Use of Combined Methods in Indology» (Indo-Iranian Journal, Vol. 6, 1963, pp. 177—202); «The Autochthonous Element in the Mahäbhärata» (Journal of American Oriental Society, 1966); «The Beginning of Iron Age in India» (JESHO, Vol. 6, 1964).
Кроме того, мне хотелось бы рекомендовать вниманию читателя следующие работы: A. L. Basham, The Wonder That Was India (2 nd edn., London, 1964); L. P e t e с h, Indien bis zur Mitte des 6. Jahrhunderts (Propyläen Weltgeschichte, Eine Universalgeschichte, 1962); L. R e n о u, J. Filliozat и др., L’Inde classique (Paris, Vol. 1, 1947; Vol. 2, 1953). Эти работы написаны выдающимися специалистами, рассматривающими историю Индии с других точек зрения. По вопросам хронологии особенно рекомендую два исследования JI. де ла Валле Пуссена: L. de la Vallée Pussin: L’Inde aux temps des Mauryas et des Barbares, Grecs, Scythes, Parthes, et Yuë-tchi (Paris, 1930) и Dynasties et Histoire de l’Inde depuis Kanishka jusqu’ aux invasions musulmanes (Paris, 1935). Большей известности заслуживают также две довольно специальные монографии: J. Gernet, Les Aspects économiques du Bouddhisme dans la société Chinoise du Ve au VIe siècle (Saigon, 1956) и Wilhelm Rau, Staat und Gesellschaft in alten Indien nach den Brähmana-Texten dargestellt (Wiesbaden, 1957). Цитата в заключительном разделе этой главы взята иа книги E. Н. Carr, What is History? London, 1962, pp. 20, 31, 62.
3*
ГЛАВА 11
ПЕРВОБЫТНОСТЬ И ПРЕДЫСТОРИЯ
1. «ЗОЛОТОЙ ВЕК»
Легенды о первоначальном совершенстве и последующем грехопадении человека встречаются в мифологии различных стран и народов. Существуют они и в Индии. Современные индусы говорят о настоящем как о темном веке {кали юга) в истории человечества. Считается, что этому темному веку предшествовали три более светлых периода. Первым и лучшим из них был «золотой век истины» {сатъя юга или крита юга), когда люди не знали ни болезней, ни нужды. Им не приходилось трудиться, не нужно было даже прясть пряжу, ибо добрая мать-земля сама в изобилии снабжала их всем необходимым. В миролюбии, невинности, простоте и добродетели каждый человек жил не одну тысячу лет. Но человеческая жадность все же сумела пустить корни. Люди стали накапливать частную собственность и прятать от других свои накопления. Такие греховные действия привели к последовательной смене трех веков: трета, двапара и кали, из которых каждый был хуже предыдущего. Продолжительность жизни сократилась; за то, что человечество утратило свою первоначальную чистоту, на него обрушились всевозможные беды, такие, как войны, болезни, голод и нищета. Подобные же версии содержатся в религиозных книгах буддистов и джайнов. В брахманском варианте, наиболее позднем из всех, развивается дальнейшая теория о бесконечном повторении циклов (манвантара). Современный темный век {кали юга) должен завершиться всемирным потопом. После уничтожения таким образом всей жизни земля вновь возникнет из воды и наступит новый «золотой век», чтобы со временем уступить место трем последовательным векам постепенного упадка, которые закончатся новым потопом. Так было в прошлом, так будет и в последующих циклах. Как мы уже отмечали, эта удручающая картина бесцельного круговорота истории является всего-навсего отражением жизни индийской деревни, однообразие которой нарушается лишь сменой времен года. После октябрьской жатвы наступает прохладная погода — время здоровья и изобилия. Затем следует постепенное оскудение, заканчивающееся периодом, когда люди вынуждены трудиться в невыносимо тяжелых условиях, чтобы подготовить высушенные зноем поля к очередному севу. Наконец, страшные дожди затопляют всю страну, после чего годовой цикл повторяется вновь.
Несмотря на широкую распространенность этого мифа, «золотой век» на заре истории человечества существовал лишь в воображении поздней¬
36
ших поэтов и жрецов. Об этом свидетельствуют прежде всего исторические документы, сохранившиеся если не в Индии, то в ряде других стран; часть этих документов относится к 2500 году до н. э. Что касается еще более древних времен, то здесь на помощь расшифровке прошлого приходит археология. Если археолог ведет раскопки в таком месте, которое не было серьезно потревожено в более поздние, недавние времена, он обнаруживает отложения, состоящие из четко выделяющихся отдельных слоев разной толщины. Естественно, что более древними являются нижние слои, так что хронологический порядок их не вызывает сомнений. Многие из таких слоев содержат свидетельства человеческой деятельности, а также останки самих людей; кости, череп или даже один зуб могут немало рассказать о физическом облике того, кому они некогда принадлежали. Вместе с костями человека часто можно встретить кости животных, на которых он охотился, а также тех, которых он приручал: собаки, коровы, овцы, лошади. Сопоставление слоев позволяет легко определить, что собака была приручена гораздо раньше лошади, а корова и овца — в какой-то промежуточный период между ними. Глиняная посуда, каменные орудия и металлические предметы — все это вещи, сделанные человеком и потому называемые изделиями. Сухой климат, например, в Египте, способствует сохранению таких предметов, как деревянные орудия, изделия из простой и слоновой кости, корзины, остатки шерстяных и льняных тканей, зерна злаков, рисунки и письмена на папирусе, так что мы можем приблизительно определить, в какой последовательности человек их освоил. Культурные злаки, хотя они и не относятся к категории изделий, являются таким же продуктом человеческой деятельности, как, скажем, керамика. Все они были выведены на протяжении тысячелетий путем тщательного отбора и многократного высеивания наиболее крупных семян диких трав. Стоит человеку прекратить свою деятельность в этом направлении, и все культурные разновидности растений исчезнут или уже через несколько растительных поколений станут неотличимы от своих более грубых диких прототипов. Стратиграфическая последовательность слоев отражает историческую последовательность; любое позднейшее нарушение стратиграфии, когда, например, верхние слои повреждены вырытой в них ямой, не сможет ввести в заблуждение опытного специалиста. Сравнение находок из разных мест позволяет судить, насколько широко был распространен данный тип орудия, керамики, злаковых и т. д. Наконец, современные технические достижения позволили разработать новые методы довольно точного датирования с помощью определения количественного содержания фтора, исследования радиоактивности угля и кости, геомагнетических наблюдений, изучения сезонных изменений годовых колец в стволах деревьев (дендрохронология) и т. д. Восстанавливаемое таким образом (хотя и с многочисленными пробелами) прошлое уводит нас далеко в глубь веков, пока мы наконец не подходим вплотную к древнейшим антропологическим типам, таким, как яванский и пекинский 1 человек, и к еще более ранней форме африканского «проконсула». С этого момента археология уступает место геологии, а изучение истории — изучению эволюции млекопитающих, позвоночных и других форм жизни.
Однако нигде мы не находим никаких свидетельств о «золотом веке»— славной поре человеческого совершенства. Прогресс человечества не отличался ни равномерностью, ни единообразием; и все же человек прогрессировал, пройдя путь от неспособного к сознательному труду животного до существа, умеющего изготовлять и применять различные орудия,
1 Имеются в виду питекантроп и синантроп.
37
существа, которое благодаря наличию громадного числа себе подобных и своей многосторонней деятельности стало хозяином на планете. Единственное, чего ему еще не хватает,— это умения контролировать собственные поступки. Человеческие кости, найденные в земле через несколько десятков тысячелетий, свидетельствуют о том, что если человек древнекаменного века доживав до сорока лет, то это следовало считать большой удачей. Не отличаясь от нас более крепким здоровьем, он значительно больше, чем мы, страдал от всевозможных паразитов и изнуряющих болезней, укорачивавших его жизнь. Итак, «золотой век», если он вообще реален, следует искать не в прошлом, а в будущем.
2. ДРЕВНЕЙШИЙ ПЕРИОД И ЖИЗНЬ ПЕРВОБЫТНОГО ЧЕЛОВЕКА
Археологические находки сами по себе не могут рассказать о том, как жили люди в тот или иной конкретный период. Представить себе их образ жизни (их «культуру» в целом) невозможно без сравнительного исследования многочисленных и разнообразных примитивных племен, до сих пор сохранившихся в отдаленных уголках нашей планеты. Только при таком исследовании постепенно становится понятным, как изготовлялись и применялись данные орудия и как жили пользовавшиеся ими в глубоком прошлом люди. Можно даже сказать кое-что и об их общественном строе (когда он появился), но, конечно, менее определенно. Уже сам факт возможности исследовать жизнь таких племен в Австралии или во внутренних областях Бразилии означает, что эти племена успели соприкоснуться с внешним миром и в конечном счете с цивилизацией. Это нужно непременно учитывать, ибо любой контакт вызывает какие-то изменения. Кроме того, ни одна этническая группа не может продолжительное время оставаться неизменной. Она или эволюционирует к какой-то более жизнеспособной форме, или постепенно угасает и наконец совсем погибает. Древнейшие племена, которые мы стремимся изучить, исчезли с лица земли. Одни группы оставили потомков, которые в конце концов достигли современной цивилизации, другие же просто исчезли. Сравнительно немногие из них, уцелевшие в отдаленных уголках земли, выработали особую психологию, особые идеи, предрассудки, обычаи и ритуальные обряды, препятствовавшие любой попытке испробовать более новые формы существования. У большинства современных племен, стоящих на ступени дикости, общественный строй достаточно прочен, чтобы поощрять какие-либо нововведения, хотя у разных племен он различен. Ни один материалист не может пренебрегать влиянием идеологии на развитие общества.
Археологические свидетельства в тех районах земного шара, где раскопки производились в достаточно широком масштабе, позволяют приблизительно установить следующую последовательность. В самых нижних, иными словами, самых древних слоях мы находим куски грубо обколотого камня, которые употреблялись в качестве орудий наряду с кусками дерева и кости, как правило не сохранившимися до наших дней. В этот период, именуемый древнекаменным веком (палеолит), можно проследить осуществлявшийся в несколько этапов на протяжении более ста тысяч лет чрезвычайно медленный прогресс в технике обработки каменных орудий путем обтесывания и скола. На смену палеолиту приходит новокаменный век, или неолит,— век полированных каменных орудий. Период между древнекаменным и новокаменным веками принято называть мезолитом, хотя этот термин теперь и не в моде. Территориальное распространение мезолита и его продолжительность недостаточно опреде¬
38
лены. Эти наиболее глубокие слои, содержащие только каменные орудия (хотя, по-видимому, наряду с ними употреблялись также орудия из кости, дерева и рога), со временем были покрыты другими слоями, в которых мы находим остатки орудий и оружия, сделанных из металла. Первым металлом, получившим широкое применение, была медь; она может быть извлечена из руды в такой же печи, которая необходима для обжига глиняной посуды, а глиняная посуда встречается вместе с каменными орудиями в новокаменном веке. Медь слишком мягка, поэтому, чтобы она стала пригодна к употреблению, ее нужно отковать. Но после ковки медь становится хрупкой, если ее предварительно не сплавить с таким металлом, как олово; сплав меди с оловом дает бронзу. Так как олово не принадлежит к числу распространенных металлов, начало бронзового века заставляет предполагать значительный опыт в разведке земных недр. Торговля на дальние расстояния также получила уже полное развитие к началу III тысячелетия до н. э., если не раньше. Бронза в самом благоприятном олучае была довольно большой редкостью, и обладание ею оставалось привилегией меньшинства. Это означало разделение общества на классы. Бронзовый век явился свидетелем жестоких сражений и дальних походов, целью которых был захват рудников и источников хорошей воды. Во II тысячелетии до н. э. (2000—1000 годы до н. э.) существовало множество кочевых племен, которые передвигались по всему Евразиатскому континенту в сопровождении обширных стад, состоявших обычно из крупного рогатого скота. Это был обильный и легко перемещаемый запас пищи. Более древние земледельческие культуры Египта и Месопотамии, возникшие в долинах больших рек, еще за добрую тысячу лет до этого способствовали развитию городов-государств, монархий, жреческих корпораций и военной аристократии. Однако такое развитие носило сугубо местный, исключительный характер.
Нынешний век по археологической терминологии является веком железа — металла достаточно дешевого и распространенного, чтобы сделать земледелие повсеместно доступным. Земледелие возникло еще в новокаменном веке, поэтому мы вправе говорить о «неолитической революции» в средствах производства. Однако его распространение было ограничено рядом областей с наиболее благоприятными условиями, где не существовало необходимости расчищать лесные заросли, чтобы освободить землю под посев. Такими областями были Месопотамия (Ирак), Египет, долина Инда, Иранское плоскогорье, Турция, Палестина, отдельные части лёссового коридора в долине Дуная да, пожалуй, некоторые районы лёссовых почв в Китае. Железо, хотя на ранних стадиях производства оно было мягче бронзы, позволило человеку сделать топор для рубки леса и плуг для поднятия более тяжелых почв. Это первый металл, который стал доступен многим, а не являлся монополией узкого класса воинов. Первые земледельцы, уже умевшие строить города, встречаются в VIII тысячелетии до н. э. Это были древние жители Чатал-Хёйюка (Турция) и Иерихона (Палестина). Однако их техника производства пищи не могла получить широкого применения в соседних областях. Для них в отличие от древнего населения Египта и Ирака земледелие оставалось лишь дополнительным занятием к собирательству и скотоводству вплоть до конца II тысячелетия до н. э., когда железо стало доступно в большом количестве. Первые эффективные приемы обработки железа были, по-видимому, монополией хеттов, обитавших на территории современной Турции и тщательно оберегавших секрет производства. Даже в 1350 году до н. э. железо являлось еще настолько редким, что фараон Тутанхамон был погребен в массивном золотом гробу, в гробнице, полной предметов из меди, золота, бронзы, слоновой кости и других драгоценных материалов,
39
но лишь с одним железным амулетом под головой. Открытие дешевого железа отнюдь не означало счастья для большинства людей. Небольшие изолированные земледельческие общины Малой Азии еще в бронзовом веке нередко сметались с лица земли в результате опустошительных набегов. Только с изобилием рабочей силы (в виде рабов или прикрепленных к земле илотов) применение железа привело к увеличению количества пищи, сопровождавшемуся усилением гнета и эксплуатации. Однако вдали от торговых путей почти до наших дней существовали немногочисленные изолированные племена, остававшиеся в каменном веке с его техникой собирательства. Они оказались как бы в стороне от общего движения по пути к цивилизации. Применение камня не ограничивается предысторией; камень, хотя и не столь регулярно, употреблялся также в исторический период и не только на заре истории. В битве при Гастингсе, которая произошла в 1066 году н. э., многие саксы короля Гарольда были вооружены каменными топорами, хотя Британия вступила в железный век задолго до завоевания ее Юлием Цезарем, высадившимся на острове в 54 году до н. э.
Нелегко охарактеризовать в целом общество собирателей пищи. В представлении современных писателей романтического направления первобытный человек выглядит как благородный дикарь, дитя природы, не испорченное цивилизацией, лишенное алчности и прочих пороков. Начало подобному вымыслу, рисующему картицу подлинного рая на земле, положило письмо Христофора Колумба королеве Изабелле Кастильской. Этот искатель новых путей, потерпев неудачу в попытке достигнуть богатейших городов Индии, стремился доказать, что он открыл нечто экстраординарное — карибского человека в естественном состоянии. Это известие всколыхнуло воображение европейцев, не находивших ничего подобного ни в Библии (со времен Эдема), ни в утопиях греколатинских классиков, открытых заново в эпоху Возрождения. Социальные теории Руссо и уничтожающая сатира Вольтера, направленная своим острием против современного ему общества, черпали силы в этом открытии Человека Природы. Даже в наши дни находятся люди, говорящие о первобытном коммунизме как об идеальном обществе, в котором все люди были равноправны и удовлетворяли свои элементарные потребности в коллективном сотрудничестве. В конечном счете перед нами все та же легенда о «золотом веке» в розоватых тонах современной интерпретации.
Первобытное общество собирателей испытывало жестокие лишения. Его специфический характер в каждой местности и в каждый период определялся недостатком и ненадежностью в снабжении пищей. По подсчету такого опытного археолога, как Грехэм Кларк, население Англии и Уэльса в эпоху верхнего палеолита насчитывало всего около 250 человек, объединенных в десять небольших групп; в мезолитический период это число увеличилось до 4500 для всей страны в целом; во времена неолита в Великобритании одновременно жило около 20 тысяч человек, и это количество возросло почти вдвое во II тысячелетии до н. э., когда уже совершился переход к бронзовому веку и началось производство продуктов питания. Мы не можем привести соответствующие цифры для Индии, так как необходимые для этого археологические данные еще слишком скудны. Однако было бы удивительно, если бы плотность населения в каменный век в любой из обширных областей Индийского субконтинента оказалась больше, чем 1 человек на 25 квадратных километров. Даже в тех местах, где природа благосклонна к человеку, она неодинаково щедра во все времена года; кроме того, и в таких местах может выпасть подряд несколько голодных лет. При отсутствии каких-либо способов хранения пищи не может быть речи ни о высокой общей цифре населения,
40
ни об оседлой жизни. Заготавливать пищу впрок люди научились довольно поздно, но еще на стадии собирательства. Для хранения мяса и сухой рыбы нужна была соль, которую обычно приходилось доставлять издалека, требовалась для этого и тара — корзины, кожаные мешки и глиняная посуда. Не всякую пищу можно оставлять в запас. Лучше всего сохраняются орехи, зерно и некоторые из корнеплодов. Однако большая часть этих продуктов непригодна для еды без соответствующего приготовления, требующего умения регулировать огонь и наличия керамической или другой посуды. Еще задолго до этого человек выработал определенные формы общественного бытия, ибо уже на протяжении многих тысячелетий он жил как представитель животного мира, умеющий пользоваться орудиями.
Два момента очевидны. Во-первых, если пищу нельзя сохранить, ее нужно по возможности скорее съесть. Отсюда необходимость делить все излишки; в противном случае большинство людей умрет от голода. Но многие животные, ведущие групповой образ жизни, также делятся излишками пищи. В первобытном человеческом обществе, в тех группах, которые уже вышли из стадии постоянного голода, раздел пищи в конце концов превратился в обязательную общественную процедуру, выражавшуюся иногда в форме пиров, устраивавшихся по особым случаям. Это, правда, не означает, что каждый человек имел равные права при дележе всей собранной пищи. Во-вторых, люди, живущие собирательством, редко собирают или убивают больше, чем это нужно для удовлетворения их непосредственной потребности в еде. У них нет жадного стремления к накоплению или желания убивать из чисто спортивного побуждения, оставляя потом мясо портиться. В этом отношении легенда о «золотом веке» содержит известную долю истины. Тем не менее большая часть сил первобытного человека уходила на поиски пищи. Даже наиболее крупные группы людей, связанных совместным дележом добычи, будучи всегда ограничены в своей численности условиями окружающей обстановки, сосредоточивали все внимание на каком-нибудь определенном виде пищи, как-то: мясо крупных млекопитающих, рыба, пернатая дичь, насекомые, плоды или клубни растений. Это была не просто специализация, но самая узкая специализация. Такая группа рассматривала себя как людей, не только связанных узами родства, но состоящих из того же вещества, что и их основная или излюбленная пища. Группы, специализировавшиеся на разных видах пищи, не состояли между собой в родстве и первоначально даже не считали друг друга за людей. Можно называть эту специальную пищу тотемом, хотя на значительно более поздней ступени тотемами отдельных групп могли также являться различные неодушевленные предметы и части животных. Сбор определенной, тотемической пищи связывался со специальным ритуалом. Люди слепо верили, что жертвоприношения (включая человеческие) и другие ритуальные церемонии способствуют увеличению количества пищи (вообще или тотемической), а следовательно, и росту их полупаразитической группы, питавшейся этой пищей. Эти церемонии имеют для нас важное значение, потому что в них заложены первые семена современной культурной деятельности человека.
Танец, одни участники которого, возможно, изображали животных, а другие — охотников, был одновременно и ритуалом и репетицией настоящей охоты, на которой оттачивалось охотничье мастерство. Танец этот, от которого нас отделяет много тысячелетий, положил начало современному балету и драме. Изображения животных, выполненные в эпоху великого оледенения (пещеры Франции и Испании) и поражающие нас своим реализмом, причисляются сейчас к шедеврам мирового искусства.
41
В то же время те, кто делал эти изображения, не ставили своей целью создать произведение искусства. Их рисовали при тусклом мерцании факелов или сальных ламп в беспроглядной мгле подземных пещер, куда никогда не проникал дневной свет. Рисунки часто находят один на другой и, таким образом, оказываются испорченными. Великолепное скульптурное изображение медведя было использовано в ритуальных целях в качестве мишени, о чем свидетельствуют оставшиеся на нем следы от ударов копий и стрел. Такие скульптуры были также скрыты в глубоких пещерах, в самом чреве матери-земли. Плоские или рельефные изображения спаривающихся животных на стенах пещер свидетельствуют о том, что все эти высокохудожественные образцы были частью обрядов, связанных с культом плодородия и составлявших секрет каждой отдельной группы.
Некоторые животные в связи с ограниченностью кормовых запасов также иногда объединяются в замкнутые группы внутри одного и того же вида. Например, мешотчатые крысы, или гоферы, обитающие в прериях на Среднем Западе США, не терпят на своей территории чужаков из других групп, но живут в мире между собой. У них существует даже своеобразный «обряд целования» для узнавания «своих». Группы первобытных людей, по-видимому, также имели свои собственные территории, хотя и меняли их время от времени. Члены каждой отдельной группы для обмена мыслями пользовались специальным набором звуков, который едва ли можно отнести к какой-либо из многочисленных современных лингвистических семей, если судить по нашим скудным сведениям о жизни первобытного человека. Поскольку истинные причины того или иного явления, установленные впоследствии наукой, были скрыты от первобытного человека, он не осмеливался в чем-либо отступить от установленного ритуала.
Важным шагом к сближению разрозненных групп явился обмен, представляющий собой одну из форм производственных отношений. Свободный обмен не был известен в первобытном обществе на ранних ступенях развития в той форме, в какой мы обнаруживаем его на рубеже XIX и XX столетий, например у жителей островов Тробриан. Он появляется впервые за пределами родовой группы, объединенной общим дележом добычи, как обмен дарами. Дары преподносятся не кому угодно, а лишь людям, связанным с дарителем особыми дружественными отношениями. Подарок нельзя потребовать, но от него нельзя и отказаться, нельзя и тут же на месте заплатить за него, договорившись о равноценной замене. Однако он обязывает человека, принявшего подарок, как-нибудь позднее, когда он будет располагать излишками, сделать ответный дар. Никто не ведет никакого учета, и все же само собой разумеется, что через некоторое время подарок должен быть эквивалентно возмещен. Тот, кто в конце концов не преподнесет в ответ чего-то, что, по молчаливому признанию обеих сторон, является равноценным подарком, в какой-то степени роняет себя в глазах окружающих. Китайский паломник Фа Сянь упоминает об обычае, существовавшем в IV веке н. э. В соответствии с этим обычаем торговцы, приплывавшие на Цейлон, не занимались обменными операциями непосредственно с жителями острова, а оставляли свои товары на берегу и отплывали. Жители острова приходили, когда их нельзя уже было даже увидеть, выбирали нужные им товары и оставляли в обмен вещи, которые они считали эквивалентными.
Как установлено, первичный обмен между тотемными группами привел к обмену людьми,,то есть какой-то форме «брачных» отношений. Он также способствовал улучшению питания, расширению ассортимента пищи и усовершенствованию техники изготовления и применения орудий и керамики. Наконец, обогащался и язык таких смешавшихся групп. Все
42
известные примитивные языки отличаются излишне сложным грамматическим строем. (Это свойство присуще наряду с ними санскриту, а также греческому и финскому языкам.) В них меньше слов, выражающих общие понятия, больше специальных терминов. Такие слова, как «животное», «дерево» и т. д. в качестве общих категорий отсутствуют, зато имеются специальные слова для обозначения каждого отдельного вида животного или растения. Слово «цвет», как известно, первоначально всегда означало «красный»— цвет крови.
Итак, язык, необходимый для общения и обмена, сам в конечном счете развивается при этом процессе. Человек, таким образом, может не только контролировать пищевые ресурсы, а вслед за тем и производство продуктов питания, он стоит уже на пути превращения в мыслящего представителя животного мира. В брачном обмене имеются генетические преимущества. Кровосмесительные браки внутри небольших групп часто приводят к физическому и умственному вырождению. Межгрупповые браки (своего рода гибридизация) могут давать и обычно дают более сильное потомство, во многом превосходящее родителей. Внезапное появление в Европе в эпоху позднего оледенения человека такого великолепного физического склада, как кроманьонец, могло явиться следствием подобных перекрестных браков между вырождающимися кровосмесительными группами. Необходимо усвоить, что понятие «раса» неприменимо к этой ступени человеческого развития. Да и вообще слово «раса» в том смысле, в каком оно употребляется в обычном обиходе, редко может быть применено к какой-либо стадии. Современные расы возникли позднее на основе обширных популяций, образовавшихся из слияния элементарных групп. Развитие языка шло быстрее.
Все эти преимущества не были результатом специального эксперимента, намеченного плана или вообще каких-либо заранее продуманных действий. Те группы, которые усвоили новую систему взаимного обмена, увеличивались и становились более жизнеспособными; остальные были обречены на вымирание. Первым прогрессивным шагом, диалектической инверсией явилось наложение в каждой группе запрета (табу) на ее специфическую пищу, тотем. Табу нарушалось только при особых церемониях, связанных со сменой времен года или с культом умерших. За запретом на тотемную пищу последовал запрет на половое общение внутри тотемной группы. Так из нескольких тотемных родов образовывались племена. Всем членам рода запрещалось в обычное время прикасаться к тотемной пище данного рода или вступать в половую связь внутри своего рода; но при этом они могли «вступать в брак» только со своими соплеменниками. Каждый род сохранял свои особые культы, в которые не были посвящены члены всех остальных родов. Существовали, однако, сходные культы, общие для всего племени, так же как общий племенной язык. Восходящая к глубокой древности, эта племенная система, образовавшаяся на основе отдельных небольших родов, явилась эталоном, оставившим свой след почти на всех человеческих обществах.
3. ДОИСТОРИЧЕСКИЙ ЧЕЛОВЕК В ИНДИИ
До сих пор наше повествование носило общий характер. Обрисованная выше картина воссоздана путем рассуждений и домыслов на основе сведений и наблюдений, собранных по всему миру. Ничего определенного, однако, никогда не говорилось об Индии просто потому, что наши сведения в этом отношении чрезвычайно скудны. Нет основания полагать, что развитие человеческого общества в Индии на ранних этапах существенно отличалось от описанного выше. Предположив, что изменения,
43
свойственные древнейшему периоду во всех странах, имели место и в Индии, мы сумеем логически объяснить многие черты жизни современной индийской деревни и той части общества, которая сохранила племенной уклад, а также объяснить отдельные места в древних санскритских текстах; в противном случае такого объяснения не находится.
Прежде всего необходимо отметить две специфические черты, характеризующие древнейший период в Индии. Во-первых, последнее оледенение на Индийском субконтиненте не распространялось на такую обширную территорию и не сопровождалось таким резким похолоданием климата, как в Европе. (Здесь и в дальнейшем под словом «Индия» мы будем иметь в виду географическое пространство, включающее также Пакистан, часть Афганистана, а иногда и часть Бирмы, причем заранее просим не приписывать нам каких-либо политических побуждений.)
В то время как северная часть Индии находилась под ледниковым покровом, ее южная и юго-восточная части совершенно не подверглись оледенению. Есть основания подозревать, что в этот самый период в восточные районы собственно Индии происходило проникновение доисторических людей из Юньнаня и Бирмы. Миграция в этом направлении вполне могла продолжаться даже в исторический период. Каменные орудия, найденные в этой восточной части страны, свидетельствуют о применении одного и того же материала и одной и той же техники. Во-вторых, собирательство пищи (отделяя его от охоты и рыболовства) на большей части территории Индии представляло значительно меньше трудностей и имела гораздо более широкое распространение, чем в Европе или любой другой части Евразиатского материка. Если с полдюжины злаков и бобовых составляют чуть ли не весь ассортимент основных съедобных растений Европы, то даже такая средняя по плодородности область, как Махараштра в Индии, насчитывает более сорока видов местных съедобных растений, из которых большинство культивировано, но встречается также и в диком виде. Все они пригодны для хранения, в том числе рис и пшеница, просо, сорго, ячмень, содержащие значительное количество растительного белка, и кунжут, из семян которого изготовляется употребляемое в пищу масло. Перец и другие специи, фрукты и овощи придают вкус пище, а также содержат витамины. Большое значение имеют такие продукты, как молоко, животное масло, творог и сыр. Они дают возможность разнообразить стол, не лишая жизни животных. Последнее обстоятельство в более поздний период произвело целый переворот в индийской религии в связи с выдвижением доктрины неубиения (ахимса). Вместе с тем оно значительно усложняет задачу историка. Люди могли оставаться и оставались на ступени собирательства, между тем как их ближайшие соседи уже много столетий назад перешли к производству продуктов питания.
Крестьяне и примитивные племена, особенно в глухих уголках джунглей, обычно знают, помимо наиболее распространенных, еще не менее сотни других естественных продуктов, которые могут быть получены не посредством культивирования, а путем простого сбора. Это плоды, орехи, различные корнеплоды, мед, грибы, съедобные листья и т. д. Более древним способам добывания пищи всегда сопутствует сохранение более древних верований и жизненного уклада. Именно поэтому в Индии существуют многочисленные пережитки. В связи с этим нередко бывает трудно определить, когда одна стадия завершилась, уступив место другой. Процесс культурной ассимиляции носил обоюдный характер. Во всех частях Индии более развитые пришельцы не только оказывали влияние на аборигенов , но и сами (до появления мусульман, нетерпимых ко всему неисламскому) обычно воспринимали некоторые местные, подчас первобытные верования и обряды. Для создания подлинно человеческого общества необходимо, чтобы
44
люди состояли в каких-то производственных отношениях, подразумевающих обмен излишками производства. В Индии ввиду благоприятных условий для собирания пищи и связанных с этим пережитков древних форм существования формированию человеческого общества в значительной мере способствовали религии и суеверия, и потому оно сопровождалось насилием в меньшей мере, чем, например, в Европе или Америке.
Итак, перед нами две основные задачи: изложить все, что нам известно о жизни доисторического человека в Индии, и проследить пережитки первобытного существования как доисторический вклад в жизнь современного индийского общества.
Значительную трудность в изучении доисторического периода в Индии представляет проблема датировки. Когда на севере страны уже создавались исторические империи, ее южные области все еще находились во власти предыстории. Открытые в Индии немногочисленные образцы пещерной живописи изображают сцены сражений феодального периода. Если под ними и имеются другие изображения, то о их древности можно только догадываться. Первобытный человек в Индии, как, например, в долине Соана (Западный Пакистан), обычно при обкалывании каменных орудий применял технику, ставшую известной в науке под названием техники Леваллуа. Это не древнейший способ изготовления орудий, но примерно второй по степени древности. По самому приблизительному определению, эти орудия могут относиться ко времени от 50 до 100 тысячелетий до н. э. Ручные топоры такого типа встречаются по всей территории Евразии, но мы пока не можем говорить о соответствующем наличии здесь каких-либо миграций. Однако к началу VII тысячелетия до н. э. на пространстве от Европы до Палестины появляются культурные слои с большим количеством гораздо более мелких каменных орудий — микролитов.
Аналогичные находки в пещерах, служивших жилищем первобытному человеку на территории Ирана и Афганистана, позволяют предполагать, что и индийские образцы относятся приблизительно к тому же времени. Однако нет никаких оснований думать, что эти миниатюрные каменные орудия возникли впервые в Индии, а затем распространились по всей территории Евразии.
Первые микролиты появляются вместе с более крупными каменными ручными топорами и скребками, по-видимому в качестве отходов производства. Поразительное развитие техники производства микролитов во многих частях мира наблюдается в эпоху мезолита; об этом свидетельствуют миниатюрные орудия, найденные в виде больших скоплений при полном отсутствии более крупных орудий (век полированного камня — неолит, или новокаменный век,— наступил позднее). Такое скопление микролитов обнаружено, например, в Иерихоне, в докерамическом слое В. Отсутствие керамики также показательно. В Индии прослеживаются подобные чисто микролитические докерамические «культуры», например в песчаных дюнах (тери) на юго-восточном побережье. Эти культуры тери можно отнести приблизительно к началу IV тысячелетия до н. э. или более раннему периоду. Известные в настоящее время способы датирования подобных находок позволяют определять их возраст лишь с точностью до одного тысячелетия. Ни радиоуглеродный, ни другие новейшие методы датировки здесь пока еще не применимы. Люди, изготовлявшие эти микролиты, оставили после себя целые наслоения красивых миниатюрных пластинок и нуклеусов из халцедона. Такие остатки поселений встречаются по всей территории полуострова Индостан, сосредоточенные узкими полосами преимущественно в речных долинах. Особенно большими скоплениями микролитических орудий отличаются поселения, расположен¬
45
ные по берегам небольших рек, заводи которых в древние времена изобиловали рыбой, хотя сейчас в результате происходящего процесса обезлесения и эрозии большинство их затянулось илом. Та же эрозия почвы обнажила скопления каменных орудий на берегах рек, разрушив слои с остатками жилищ. Люди, пользовавшиеся микролитами, стояли ступенью выше примитивного собирательства. Их орудия слишком мелки, чтобы ими можно было пользоваться в том виде, в каком мы их находим. При сравнении их с орудиями африканских бушменов очевидно, что найденные в Индии кусочки халцедона, покрытые красивой ретушью и заостренные сколом до тонкого режущего или пильчатого края, были частью составных орудий. Их вставляли в рукоятки из дерева, рога или кости и закрепляли древесной смолой или каким-нибудь другим подобным клеящим веществом. Об этом свидетельствует также изменение цвета у некоторых пластинок со стороны, противоположной острому краю. Таким способом можно было делать дротики, гарпуны, стрелы, ножи, серпы и т. д.
Известно, что некоторые типы кремневых микролитов действительно служили зубьями для серпов; следовательно, люди уже собирали злаки, возделанные или дикие, употребляя в пищу зерно. Микролитические орудия могли с успехом применяться для снятия шкур с убитых животных и для обработки этих шкур — соскабливания с них мяса и сухожилий; ими было также удобно расщеплять прутья для плетения корзин и чистить рыбу. Встречающиеся в большом количестве узкие тонкие пластинки с заостренным концом — не что иное, как иглы или шилья, употреблявшиеся для сшивания шкур, по-видимому, при помощи сухожилий. Отсюда следует, что первый шаг к хранению пищи — в корзинах и кожаных мешках — был сделан задолго до начала изготовления глиняной посуды.
Наряду с представителями чисто микролитической культуры существовали и другие группы людей (возможно, отпочковавшиеся от тех же микролитических групп), оставившие после себя огромные каменные столбы — мегалиты. Установлено, что в Карнатаке, Андхре и на гранитном плоскогорье эти мегалиты относятся к железному веку. Однако в Махараштре (район деканского траппа) мегалиты, по-видимому, были воздвигнуты гораздо раньше, хотя и позднее эпохи наибольшего расцвета микролитической техники. Многие из каменных столбов в западном Декане, возможно, имеют естественное происхождение, но доисторический человек оставил на них свой след в виде глубоких борозд. Эти борозды образовались в результате трения, или по крайней мере их поверхность была сглажена трением. О том, сколько труда потребовалось на то, чтобы проложить эти борозды, можно судить по их глубине, достигающей иногда 4 см. Камень настолько тверд, что его не берут даже современные стальные инструменты. В некоторых случаях кусок скалы весом более трех тонн был поднят и помещен поверх других камней. Из всего этого следует, что люди мегалитической культуры имели достаточно времени и располагали излишками пищи, чтобы создавать монументы, требовавшие длительной, упорной и тяжелой работы. Судя по тому, что к настоящему времени количество обнаруженных каменных столбов и образцов глубокой резьбы по камню исчисляется тысячами, эта работа, должно быть, продолжалась годами и столетиями. Цель ее не ясна. Борозды редко образуют какой-нибудь определенный узор, за исключением простейших кругов или овалов, и расположение их никак не напоминает изображений людей, животных или деревьев. Чаще всего это просто извилистые линии, обязанные своим происхождением не природе, а человеку. Можно лишь предполагать, что люди мегалитической культуры разводили крупный рогатый скот.
46
г ~ . "I ' I I * ■■■■ I
О 1 2 3 b 5см
Рис. 4. Микролиты докерамической эпохи из Деульгао (округ Пуны). Поселение расположено на одном из притоков реки Бхимы, на берегу заводи, служившей в древности, как и в наши дни, местом рыбной ловли. Почти все пластинки сделаны из халцедона; вставленные наподобие зубьев в деревянные, костяные или роговые рукоятки, они служили элементами составных орудий: стрел, ножей, серпов и т. п. Более узкие пластинки представляют собой шилья для сшивания из кожи или шкур животных мешков, применявшихся в связи с отсутствием керамической тары для хранения пищи. Весьма приблизительно поселение Деульгао можно отнести к IV тысячелетию до н. э. или более раннему времени.
25 Z6
27
28
P и с. 5. Микролиты возвышенных районов, обнаруженные близ Пуны преимущественно в сочетании с террасными склонами и мегалитическими памятниками, покрытыми глубокими резными бороздами. Выполненные гораздо грубее, они, однако, относятся, по-видимому, к более позднему времени, чем микролиты, изображенные на рис. 4. Очевидно, они применялись для обработки толстых шкур. Люди, пользовавшиеся этими орудиями, были древнейшими скотоводами, разводившими крупный рогатый скот; их проникновение на данную территорию осуществлялось в виде нескольких последовательных волн миграции, последние из которых отчетливо ассоциируются с появлением здесь изображений мужских
божеств
Микролиты, находимые среди остатков их каменных столбов, как правило, заметно толще, чем на стоянках рыболовов. Территории распространения этих двух типов орудий часто бывают четко разграничены. Нередко один тип встречается только на одном, а другой — на другом берегу одной и той же реки, причем невдалеке от скоплений более грубых микролитов мы всегда обнаруживаем мегалитические столбы. Однако это бывает не на всем протяжении реки. Можно подозревать, что те, кто воздвигал мегалиты,— авторы наскальной резьбы — обрабатывали более толстые шкуры и, следовательно, держали крупный скот. Возможно, что люди, изготовлявшие тонкие микролиты, имели дело лишь с тонкими шкурами, такими, как шкуры оленей, овец, коз, зайцев, а также использовали подобные орудия для разделки рыбы и пернатой дичи. Мы не знаем, каковы были отношения между двумя этими группами. Однако ничто не свидетельствует о каких-либо конфликтах. Почвенные условия не позволяют проследить стратиграфическую последовательность слоев, за исключением нескольких мест, где эти условия не совсем обычны. Дело в том, что в наше время наиболее толстый почвенный слой либо размыт на высоких местах, либо распахан, сохранившись лишь там, где в древнейший период, по-видимому, находились болота и густые джунгли. Обычно это были такие районы, где первобытный человек не находил ни обнажений камня для изготовления орудий, ни удобных мест для стоянки. На местах древнейших стоянок почвенный слой очень тонок, и не только из-за эрозии, но и потому, что первобытный человек предпочитал жить в более сухих местах в стороне от густых джунглей с их опасными обитателями. О постоянных поселениях не могло быть и речи. Естественно, что при таких условиях возможность сохранения стратиграфи- рованного слоя почти исключается.
Обе культуры представляют особый интерес ввиду их продолжительности, захватывающей и исторический период. Как мы увидим, земледелие в западном Декане распространилось очень быстро в VI веке до н. э., с установлением местного железного века, но не ранее. В Декане, по существу, не было бронзового века, во всяком случае, такого, чтобы о нем стоило упоминать. Известно несколько единичных поселений с единичными бронзовыми орудиями, где жизнь продолжалась недолго и прерывалась на длительные промежутки времени, как, например, в Махешва- ре (начало II тысячелетия до н. э.). Можно отметить несколько отдельных волн миграции строителей мегалитов, которые медленно, на протяжении продолжительных периодов времени, передвигались вверх и вниз по долинам рек (Бхимы, Кришны, Тунгабхадры, Годавари), помимо кратких сезонных миграций в поисках лучших пастбищ и источников свежей воды. Эти сезонные колебания, связанные с так называемым «отгонным» скотоводством, сильно ограничены в радиусе по сравнению с более дальними миграциями. Очевидно, что люди и микролитической, и мегалитической культур совершали миграции обоих типов. С наступлением дождей у овец от непрерывной сырости начинается особое заболевание копыт. Дикие травоядные животные тоже устремляются вниз по течению рек, на восток, к более сухим местам. После нескольких месяцев дождей выгоднее вернуться обратно, туда, где земля и лес покрылись новой травой и листвой. Для первобытного человека это передвижение на запад означало также приближение к морю — источнику соли. На побережье обнаружено и раскопано несколько древнейших поселений. Очевидно, это были стоянки людей, приходивших сюда добывать соль. Крутой западный склон Деканского плоскогорья, подымающийся отвесно на высоту 500 м и более и протянувшийся в каких-нибудь 50 км от берега моря, прорезан несколькими ущельями. Впоследствии эти ущелья связывали между
-1043
49
собой торговые пути. На побережье, так же как на плоскогорье, встречаются изредка каменные кольца, применявшиеся в качестве грузов для палки-копалки. Эти единичные находки позволяют предполагать знакомство с какой-то примитивной формой земледелия, не столь производительной, как обработка земли плугом, и, вероятно, представлявшей собой исключительно женское занятие.
Итак, на гористом кряже близ берега моря имелись крупный рогатый скот, каменные орудия, соль, существовал доступ к побережью, человек умел обращаться с огнем. К тому же ему был доступен самый обширный ассортимент естественных продуктов — дичи и растительной пищи. Такое положение сохранялось на Деканском плоскогорье до того периода, когда местные жители научились с помощью огня превращать «красную землю» в железо. Как мы увидим ниже, это произошло под влиянием северных областей, где техника производства железа была освоена раньше. Что же касается древнейших скотоводов, не известно, имели ли они какую-нибудь связь с северной Индией. Пути их передвижения вверх и вниз по долинам главных южных рек тянулись через полуостров в поперечном направлении. Представители последних волн миграции людей мегалитической культуры использовали старые места отправления культа как свои собственные, и даже в настоящее время жители окрестных деревень почитают эти места священными, поклоняясь там своим богам. Однако эти скотоводческие племена (гавали), которым современные боги обязаны своим происхождением, сами уже не воздвигали мегалиты, а лишь использовали их для культовых целей и в качестве материала для строительства погребальных сооружений типа каменных курганов. Их божество мужского пола, впоследствии превратившееся в Мхасобу или в один из его эквивалентов, первоначально не имело супруги и некоторое время находилось во вражде с более древней боги- ней-матерью местных собирателей пищи. Однако обе популяции вскоре слились, и богов поженили. Иногда в каком-нибудь примитивном святилище мы находим изображение богини, повергающей в поединке демона- буйвола Мхасобу, а тут же, не далее, чем в полкилометре — сцену ее бракосочетания с тем же Мхасобой лишь под слегка измененным именем. Отражением этого в брахманской мифологии является богиня Парвати, выступающая в качестве супруги Шивы, но повергающая в битве Махи- шасуру; порой она еще больше приближается к своему первоначальному прототипу, повергая наземь самого Шиву. Интересно отметить, что три- ликий прототип Шивы на одной из печатей Индской цивилизации изображен в головном уборе, украшенном рогами буйвола.
Древнейшие пережитки, влияние которых сказывается как в средствах производства, так и в религиозно-идеологической надстройке, только в последние годы стали привлекать внимание ученых. Нет ни одной другой страны, где бы своеобразное и многостороннее влияние предыстории, даже в процессе продолжительного исторического развития, прослеживалось с такой ясностью, как в Индии. Такова специфика исторического и социального развития Индии, наложившего четкий, неизгладимый отпечаток на сложную структуру современного индийского общества.
4. ПЕРВОБЫТНЫЕ ПЕРЕЖИТКИ В СРЕДСТВАХ ПРОИЗВОДСТВА
Как проследить развитие человека в Индии от первобытности до цивилизации? Одним из методов является метод антропометрии — исследование физических признаков, таких, как рост, вес, объем и форма черепа, длина и ширина носа, цвет кожи, глаз, волос и т. д. Этот метод
50
не дает сколько-нибудь существенных результатов, ибо от древнейшего периода сохранилось лишь ничтожное количество человеческих костей. Антропометрические признаки (включая тип лица) меняются уже через несколько поколений при определенном улучшении или ухудшении уело- вий жизни. Все представители сохранившихся в Индии примитивных племен производят впечатление людей физически слаборазвитых, конечно в тех случаях, когда не было смешения с окружающим населением. В то же время они не принадлежат к одному физическому типу. Есть все основания полагать, что любой такой примитивный тип, как правило, неустойчив. Улучшение питания и регулярное занятие земледелием на протяжении нескольких поколений способствуют изменению роста и всего физического облика людей. Как известно, статистический анализ таких данных в Индии показывает, что вместе с изменением роста меняются размеры черепной коробки, а также черты лица (носовой индекс).
Еще менее плодотворны в этом отношении результаты лингвистических исследований. Более десятка основных языков Индии и 753 диалекта (разной степени распространенности) часто классифицируются в три группы: 1) индоарийская группа на севере, востоке и западе страны,
объединяющая следующие наиболее крупные языки: панджаби, хинди (включая раджастанский и бихарский варианты), бенгали, гуджарати, маратхи и ория; 2) дравидские языки на юге: телугу, тамил, малаяйлам, каннара, тулу; 3) «южноазиатская» группа *, к которой совершенно произвольно относят все наиболее примитивные языки Индии: мундари, ораон, сантали и т. д. Существует теория, что примитивные племена, говорящие на этих языках, были оттеснены в дикие, необжитые районы джунглей дравидами, которые в свою очередь отступали к югу под давлением арьев. Нашествие арьев — исторический, хорошо удостоверенный факт. Остальное — весьма сомнительные домыслы. Череп дравидского типа, обнаруженный на территории Советского Союза, в Средней Азии, в слоях III тысячелетия до н. э., представлял собой необычную находку в этом культурном комплексе. Язык брагуи на северо-западе Индии образует единичный «островок» дравидской группы среди арийских языков. Людиг говорящие на языке брагуи, могли достигнуть этих мест уже в исторический период, ибо нам известно о массовых переселениях дравидов к северу в такие поздние времена, как XI век н. э. При лингвистическом анализе не рассматривается влияние на язык условий жизни людей. Объективные исследования показали, что примитивные языки Индии не относятся к одной группе. В Ассаме, где в каждой долине обитает несколько племен, по речи отличающихся друг от друга, число языков или основных диалектов достигает более 175. Вместе с тем нельзя рассматривать ассамские племена и как остатки народа, в свое время оттесненного к югу дравидами. Этот вопрос обычно игнорируют, отговариваясь тем, что Ассам не является собственно Индией; а в Индии, говорят нам, первобытный человек был оттеснен в джунгли дравидами, отнявшими у него плодородные земли. На самом же деле до наступления железного века эти плодородные земли были, по-видимому, покрыты густыми лесами и болотами. Первобытный человек предпочитал жить на окраинах джунглей, где лес был реже, а не на той территории, где мы обнаруживаем теперь толстый почвенный слой, используемый в качестве пахотной земли; иными словами, места, наиболее удобные для собирателей пищи, находились примерно там же, где и сейчас. У первых скотоводов и земледельцев не было необходимости кого-либо оттеснять. Наконец, хотя дравиды в целом
1 В советской индологической науке этот термин не употребляется. Языки сайта- ли и мундари относятся к группе мунда, а ораон — к дравидским языкам.
4* 5
более смуглые, чем люди, говорящие на арийских языках, у нас нет возможности сопоставлять язык с расовыми признаками; насколько я знаком с результатами современных антропологических исследований, люди, говорящие на языке брагуи, не принадлежат к дравиоидной расе.
Итак, остается исследовать только орудия и производственные отношения; первые из них могут быть использованы для сравнения с древнейшими находками. В Индии не осталось племен, которые изготовляли бы для повседневного употребления каменные наконечники стрел, ручные топоры или микролиты. Таким образом, мы лишены возможности провести параллель для сравнения с древнейшими орудиями. Правда, люди из племени катхари, обитающего в Западных Гатах А, рассказывают, что их предки несколько поколений назад делали из камня очень грубые наконечники стрел. Однако никто из них не умеет теперь делать такие наконечники и не может показать хотя бы один, принадлежавший их предкам. На Андаманских островах аборигены, имевшие контакт с англичанами, начали изготовлять лезвия из бутылочного стекла, потому что осколки стекла были острее осколков любого камня. Однако металл очень быстро распространился повсюду как обычный материал для изготовления орудий. В качестве пережитка мне известен только один исключительный случай применения микролитов. В Декане и центральной Индии люди, принадлежащие к касте дхангар (пастухи-овцеводы), до сих пор применяют для кастрирования баранов и козлов приготовляемые каждый раз заново острые осколки халцедона. Это микролиты в полном смысле слова, хотя и очень грубо сделанные. Техника первобытных людей была гораздо тоньше, но современные дхангары не признают древнейшие микролиты за изделия человеческих рук или как орудия. Применение в настоящее время каменных ножей объясняется тем, что раны, сделанные свежеизготовленным осколком камня, меньше подвергаются инфекции по сравнению с нанесенными нестерильным металлическим ножом. После каждой очередной операции осколок выбрасывают. (Евреи для совершения обрезания продолжали пользоваться кремневыми, ножами даже тогда, когда металл уже широко употреблялся; практически это, по-видимому, объяснялось тем, что применение кремневых ножей снижало возможность внести инфекцию. Правда, в ритуале всегда имеется склонность к консерватизму; так, древние римляне продолжали пользоваться при жертвоприношениях каменными топорами и бронзовыми ножами даже тогда, когда железо и сталь уже широко употреблялись.)
Дхангары — большей частью овцеводы, ведущие кочевой образ жизни. Группа (вади) из десяти-двенадцати человек и стада, насчитывающего около 350 голов овец, большую часть года непрерывно передвигается с места на место, возвращаясь на свою временную стоянку только на четырехмесячный период дождей. Если стоянка окажется в таком районе, где количество осадков слишком велико, с началом ливня они вновь снимаются с места и двигаются на восток. Мужчины пасут стадо и ухаживают за овцами, между тем как женщины, погрузив немудреный скарб, состоящий из нескольких горшков, войлочные палатки и ребятишек на спины вьючных пони, направляются прямо к следующему месту стоянки. В наши дни дхангары превратились как бы в придаток земледелия. Главный источник их пропитания — не баранина и не естественные продукты, собираемые в джунглях, а зерно или деньги, которые они получают от крестьян, на чьи участки они по договору на две или три ночи загоняют своих овец. Овечий навоз служит удобрением, повышая урожай. Пути следования гуртовщиков, которые за восемь сухих месяцев
1 Западные Гаты (или Гхаты) — горы на западе полуострова Индостан.
52
года могут покрыть расстояние более 600 км, явно изменились, переместившись с исконных маршрутов отгонного скотоводства ближе к земледельческим районам. Дхангары утратили также свой первоначальный язык: какой бы он ни был, он уступил место языку ихсоседей-земледель- цев — маратхи или хинди. Иногда дхангары пополняют свои средства к существованию деньгами, вырученными от случайной продажи овцы или тюка шерсти. Некоторые ткут на продажу грубые шерстяные одеяла. Все эти виды деятельности связывают их с остальным обществом, среди которого они живут, совершая свои постоянные миграции. Вот почему они превратились в одну из индусских каст, занимающую место лишь ступенью ниже крестьян-земледельцев. Однако мы можем восстановить пути их первоначальных сезонных миграций, исследуя места, наиболее удобные для пастбищ и для стоянок во время сезона дождей. И тогда мы сталкиваемся с поразительным фактом, что лучшие из этих прежних мест кочевья дхангаров, охватывающие примерно левобережную часть долины Кархи (которая никогда не была покрыта густым лесом), совпадают с территорией, в древнейший период представлявшей собой прочную базу деканской культуры тонкой микролитической техники. Иными словами, уклад жизни современных дхангаров имеет свои корни в предыстории. В наши дни они как сжигают своих покойников, так и предают их земле, но раньше они совершали только обряд трупоположения, и такая эволюция погребального обряда характерна для всей Индии. Двух из их исконных богов (Биробу и Кхандобу) можно проследить до времени ранее IV века н. э., хотя теперь главными почитателями этих богов являются другие индусские касты. В Вире, одном из мест совершения особого ежегодного обряда, обнаружены следы человеческого жертвоприношения божеству, совершенного при основании поселения, вероятно в первых веках н. э. (возможно, это связано было с культом основателя). Жители расположенного здесь современного селения — не дхангары; с переходом к земледелию они образовали новую касту, однако согласно прочной, непоколебимой традиции, первым основателем поселка и главным почитателем божества был дхангар.
Помимо дхангаров, мы могли бы рассмотреть некоторые другие касты или группы, например бхилов. Потомки какого-то народа доарийского происхождения, но, по-видимому, не дравидов, они образуют теперь полуплеменную группу крестьян-земледельцев, владеющих самой неплодородной землей, хотя до сих пор известны также как отличные лучники, охотники, рыболовы и собиратели. На какой-то промежуточной стадии они вели скотоводческий образ жизни и лишь недавно перешли к земледелию. В результате занятия скотоводством их язык в настоящее время представляет собой один из диалектов гуджарати, близкий к диалекту гуджаров, у которых они научились разводить крупный рогатый скот *. Это вполне обычное явление: когда люди двух культур приходят в соприкосновение друг с другом, те из них, чья форма производства является более стойкой, часто навязывают свой язык другим. Предполагается, что сами бхилы оказали такое же влияние на зависевшее от них племя нахаль, которое некогда говорило на своем самостоятельном языке. Среди характерных черт племени бхилов особый интерес представляет то, что они умели воевать и не раз воевали, когда в этом возникала необходимость, хотя никогда не имели регулярного войска. Около I века до н. э. несколько представителей этого племени, по-видимому, возвысились до положения царей и основали самостоятельное государство вблизи Мала-
1 Автор говорит, видимо, о бхилах Гуджарата, потому что в других областях их: расселения язык бхилов близок языку окружающих их народов.
вы, но их династия скоро распалась. Люди племени гондов до сих пор находятся на низшей ступени развития, хотя в феодальный период некоторые из их вождей стали гондскими раджами. Такие крупные гондские феодалы существуют до сих пор; они ставят себя выше остального племени и отмежевываются от него. Примитивные тода, обитающие в горах Нильгири, превратились в объект внимания туристов и профессиональных антропологов. Самые примитивные из всех — ченчу — утратили свой первоначальный язык (хотя до сих пор живут в основном собирательством) и теперь пользуются одной из форм языка телугу, на котором говорят крестьяне-земледельцы, образующие местную среду производителей продуктов питания. Короче говоря, все подобные исследования показывают, что на примитивные общества оказывает сильное влияние контакт с социальными группами, располагающими более эффективными средствами производства. Вся острота проблемы Нагаленда 1 состоит в том, что только некоторые наги получили современное образование, типичное для буржуазного строя, а основная масса их соплеменников не желает превращаться в пассивный субстрат в виде беспомощного крестьянства, наиболее характерного элемента индийского общества и в прошлом, и в настоящем. Требование нагов о предоставлении Нагаленду прав самостоятельного штата (недавно удовлетворенное) или полной независимости опиралось на остатки племенного единства, проистекавшего из полного отсутствия у них (в прошлом) плужного земледеления и отсутствия элементов капиталистического владения частной собственностью (в наши дни), а также на старую традицию оказывать вооруженное сопротивление любому посягательству со стороны общества, занимающегося производством пищи.
Что обычно ускользает от внимания большинства исследователей — это обратное влияние, в свою очередь оказываемое племенами на индийское крестьянство и даже на высшие классы. Практикующееся у некоторых племен земледелие обычно носит подсечный характер. На небольшом участке лес либо выжигают на корню, либо подрубают кусты и затем сжигают ветви. Прямо по пеплу разбрасывают семена. В отдельных редких случаях их кладут в ямки, сделанные заостренной палкой (на языке маратхи— тхомба). Почва при такой обработке очень быстро истощается. Через год, самое большее два, приходится расчищать новый участок, а старый оставлять на шесть-десять лет, пока он не зарастет деревьями и кустарником. Эта форма добывания пищи практикуется у большинства племен по всей Индии: у гавадов на западном побережье, у хо, ораонов, санталов, колтов и т. д. Правда, земля при такой системе земледелия не может прокормить столько людей, сколько при регулярном вспахивании, но зато вспашка плугом требует гораздо больше труда: выравнивания земли, формирования на склонах искусственных террас, удаления камней, вырубки леса, корчевания пней и регулярного удабривания навозом. Все это сопряжено с необходимостью иметь тягловый скот и специальный инвентарь. Это часто означает индивидуальную собственность на землю — разделение ее на участки и закрепление за владельцами, что в конце концов с ростом населения в результате улучшения питания приводит к появлению классовых различий. Тем не менее во многих деревнях, занимающихся регулярным земледелием (например, в Махараштре, откуда я черпаю большую часть своих примеров, благодаря особенно близкому знакомству с этой областью), крестьянин в дополнение к вспашке земли плугом пользуется примитивными методами подсечно-огневого земледе¬
1 Нагаленд — недавно образованный штат на основе той части территории Ассама, где живет народность нага.
54
лия. Конечно, эти методы применяются лишь на пустошах, обычно расположенных на высоких склонах, где террасное земледелие невозможно из-за твердого базальтового грунта и крутизны склона. Способ подготовки земли под посев риса (для предварительного выращивания рассады), несомненно, также ведет происхождение от подсечного земледелия. Для этой цели разбивают грядки, добавляя к земле древесный лист, навоз и рубленую солому. Полученную таким образом смесь оставляют сохнуть, пока лист совершенно не высохнет, после чего ее поджигают, предварительно слегка увлажнив для медленного горения. Компост тлеет; необходимые для молодых всходов химикалии запекаются в почву. Посев риса на грядках производится с первыми дождями. После пересадки рассады эти грядки уже больше не занимают рисом. На освободившемся клочке земли крестьянин сажает бобовые растения, дающие ему необходимые питательные вещества, которых не содержит рис. Такая практика, естественно, привела к открытию севооборота — одного из главных условий для успешного земледелия.
Некоторые индийские крестьяне и многие племена до сих пор используют для посева ряда растений склоны холмов и гор, применяя в таких случаях палку-копалку тхомба, отличающуюся от древнейшей отсутствием каменного кольца. Современная палка обычно бывает по пояс человеку в отличие от первобытного орудия, длина которого была более одного метра; она тяжелее, толще и снабжена стальным острием. Тем не менее первобытное происхождение тхомба не вызывает сомнений. Возделываемые таким образом растения принадлежат к числу самых низкосортных из обычных местных культур, таких, как начали (Eleusine coracana), вари (Coix barbata), самва (Panicum frumentaceum), иногда встречающихся в диком виде. Эти культуры не требуют глубокой вспашки плугом, да применение плуга и невозможно на крутых склонах, используемых для их посева; однако при таком способе обработки земля нуждается в продолжительном оставлении под паром в течение 8—10 лет. На небольших, но ровных участках вместо плуга применяется мотыга или кирка с длинной рукояткой. Участки с бедной почвой обрабатывают вручную женщины в помощь мужчинам, занимающимся вспашкой полей плугом. У наиболее примитивных племен пользование палкой-копалкой и мотыгой, то есть все земледелие, является монополией женщин, равно как охота — монополией мужчин.
Рыболовы теперь составляют несколько профессиональных каст. Тем не менее примитивные племена и многие крестьяне занимаются ловлей рыбы без сетей: они загоняют рыбу на отмель или к специально сооруженной из прутьев плотине и вылавливают ее прямо руками. Я видел чрезвычайно толстый слой микролитов, оставленный их доисторическими предками на берегу водоема, который до сих пор продолжает служить местом рыбной ловли.
То же самое можно сказать и о керамике. Хотя археологии известны великолепные образцы керамической посуды из долины Инда, изготовленной на быстро вращающемся круге целых пять тысячелетий назад, глиняная посуда древнейшего периода, сохранившаяся в Декане, гораздо грубее и сделана без применения гончарного круга. Такие же глиняные горшки всех размеров изготовляют там и сегодня точно тем же способом — на медленно вращающемся круге (шевта) или вообще без всякого круга. Примечательно, что работа с таким гончарным кругом — исключительно женское занятие. Мужчина же сглаживает неровную поверхность горшка, постукивая по нему снаружи деревянной лопаточкой, в то время как в другой руке он держит небольшую — величиной с кулак — каменную «наковаленку», прижимая ее изнутри к стенке сосуда. Таким
образом, стенки перед обжигом становятся тоньше и плотнее, и горшок после обжига выглядит гораздо красивее с точки зрения формы и отделки поверхности. Подобные же «наковаленки» встречаются при раскопках слоев двух-,трехтысячелетней давности. Изготовление керамической посуды, по-видимому, всегда было исключительной прерогативой женщины, хотя быстро вращающийся гончарный круг является и, очевидно, с самого начала являлся принадлежностью мужчины.
5. ПЕРВОБЫТНЫЕ ПЕРЕЖИТКИ В СОЦИАЛЬНОИДЕОЛОГИЧЕСКОЙ НАДСТРОЙКЕ
Если мы находим столько примеров сохранения примитивной техники первобытных людей, было бы удивительно не обнаружить соответствующих пережитков в формах социального устройства, обычаях и верованиях. Приведем пример. В более состоятельных индийских домах хозяйки могут пользоваться для приготовления пищи керосинками, керогазами или электроприборами, но при этом в каждой кухне (за исключением Андхры и юго-восточной Индии) мы обязательно найдем ручную зернотерку с каменной скалкой или камнем-курантом — приспособление, изобретенное еще в каменном веке. Правда, она несколько отличается по форме от древней: современная зернотерка имеет горизонтальную поверхность и шире скалки. Ее главное назначение теперь — растирать кокосовые орехи, специи и мягкую приправу для приготовления карри и овощных блюд, подаваемых к столу вместе с рисом. Наиболее твердым из всех продуктов, для размельчения которых сейчас применяются такие зернотерки, является морская соль. Однако отпечаток древнейшего периода можно заметить и на самих хозяйках, пользующихся этим первобытным приспособлением. Во-первых, женщины из высшего класса, применяя зернотерку, как правило, держат камень-курант сверху. Женщины же из низших каст обычно держат его за концы, что снижает эффективность работы, так как ограничивает поверхность трения. Если же, однако, зернотерка сохраняет древнейшую форму, то есть ее верхний камень шире нижнего, а нижний слегка повышается в сторону от работающего на ней человека, захват верхнего камня за концы в сочетании с такой формой оказывается более эффективным при размалывании таких твердых продуктов, как зерно, чем захват сверху в сочетании с плоской современной формой нижнего камня. Это означает, что представители низших каст сохраняют навыки того времени, когда зернотерка действительно применялась для приготовления муки из зерна. Все касты теперь пользуются для производства муки гораздо более эффективными ручными мельницами или прибегают к механизированному размолу зерна, но различие в пользовании ручной зернотеркой свидетельствует о более позднем переходе низших каст к производству продуктов питания. Именно эти касты и представляют теперь рабочих и крестьян, то есть основных производителей. Классовые различия являются также следствием их более позднего вступления в стадию производства пищи. Это, безусловно, очень важное историческое и социологическое явление. Высшие касты или пришли из северных областей, или раньше подверглись влиянию северных производителей продуктов питания, которые первыми ввели в Декане подлинное земледелие и раньше других стали употреблять ручную мельницу.
Существует еще одно архаическое наследие, связанное с применением ручной зернотерки,— своеобразная церемония, не отраженная ни в «индусских» (брахманских) книгах, ни вообще в каких-либо писаниях. Ее соблюдают только женщины, что выдает первобытное, древней¬
56
шее происхождение этой церемонии. На десятый (иногда на шестой или двенадцатый) день после рождения ребенка старшая из присутствующих на церемонии женщин обносит вокруг колыбели гладкий цилиндрический верхний камень от зернотерки и кладет его в колыбель. Существует поверье, что после совершения такого обряда ребенок должен вырасти крепким, как камень, и безупречным, как отполированная поверхность камня. На каменную скалку надевают детский чепчик (кунчи), а кроме того, ожерелье или гирлянду, как на богиню-мать. Ее раскрашивают красной и иногда желтой краской. Заключающийся в таких церемониях символизм никогда не бывает прост. Камень изображает одновременно и ребенка, и богиню-мать или добрую фею, которая должна ниспослать на младенца благословение. Однако жрецы-мужчины от касты брахманов до самых низших остаются в полном неведении об этой церемонии, совершаемой женщинами даже высоких каст и, несомненно, заимствованной у какой-то части примитивного населения, вероятно после иммиграции с севера. Это один из примеров взаимного культурного влияния. Современные исследователи — почти все мужчины, и женщины примитивных племен и низших каст, которые вообще неохотно разговаривают с чужими, незнакомыми людьми, уж конечно, не станут рассказывать им о своих специально женских обрядах. Если бы не это, мы, вероятно, знали бы гораздо больше о подобных обычаях и могли бы также в некоторых случцях обнаружить элементы более древнего языка той или иной племенной группы, так как эти элементы сохраняются в разговорной речи и обрядах женщин чаще, чем в речи и обрядах мужчин. Вообще индийские женщины нередко сохраняют в своем языке архаизмы, стирающиеся в языке мужчин, вследствие большего общения последних с людьми за пределами их племени или касты.
Более известные религиозные обряды также могут быть прослежены до их первобытных, древнейших истоков. В весеннем празднике холи, превратившемся в наши дни в довольно разнузданную вакханалию, центральным моментом являются танцы вокруг огромного костра. После этого иногда следует хождение отдельных лиц по горячей золе и уже неизменно на другой день начинается шумное, откровенное проявление публичного цинизма, сопровождаемое в некоторых более глухих районах полной сексуальной разнузданностью и промискуитетом. В древнейший период питание было скудным, жизнь чрезвычайно трудна и произведение потомства представляло проблему. Тогда подобные вакханалии служили своего рода стимулятором. Наблюдаемый во время праздника холи разврат — уже современное преобразование: улучшение питания в сочетании с тяжелым крестьянским трудом совершенно изменили характер полового влечения и отношения к полу. Некоторые обычаи, связанные с праздником холи, по-видимому, восходят к эпохе матриархата. В ряде мест на мужчину (именуемого колиной) надевают женское платье, и он в таком виде присоединяется к танцующим вокруг костра. Главный участник большого праздника карага, ежегодно отмечаемого в Бангалуре, должен перед началом церемонии переодеться женщиной. То же самое делает жрец птицеловов парди (западная Индия) при исполнении песен плодородия или обряда испытания кипящим маслом. Исполнение этих обрядов и праздничных церемоний теперь перешло к мужчинам, но первоначально оно было монополией женщин. Приведем еще один пример. Как известно, рощи, посвященные богине-матери, упоминаются в брахманской мифологии. Такие рощи до сих пор существуют в деревнях, расположенных где-нибудь в стороне от проезжих дорог; в наши дни женщинам, как правило, вход в священные рощи запрещен, за исключением тех немногих случаев, когда отправление жреческих обязанностей осталось в руках самих примитивных племен, а не было передано пришлым оседлым земле¬
57
дельцам. Первоначально такой запрет, напротив, налагался на мужчин. Однако с переходом от матриархата к патриархату соответственно изменился ритуал и состав служителей культа.
Немало полезного может дать и вдумчивое изучение местных деревенских богов. Большинство из них — просто куски камня, покрытые красной краской растительного или животного происхождения, свинцовым суриком, разведенным в растительном масле, или каким-нибудь другим более дешевым красителем алого цвета. Красный цвет заменяет кровь. Однако в некоторых, особых случаях большинству из этих богов и богинь до сих пор приносят настоящие кровавые жертвы. Когда благодаря регулярному занятию земледелием деревня становится богаче и на сцене появляется жрец-брахман, эти культы отождествляются с некоторыми стандартными культами, такими, как культ бога-обезьяны Ханумана, слоноголового Ганеши или повелителя домовых Ветала. Богов тогда начинают изображать в виде скульптурных фигур, которые никогда не утрачивают до конца своих примитивных черт, но поднимаются уже настолько высоко, что не нуждаются ни в красной краске, ни в кровавых жертвоприношениях. Этот прогресс можно без труда проследить шаг за шагом. В некоторых случаях обряды поклонения древнейшим богам (чаще богиням) до сих пор совершаются в первоначальных местах отправления этих культов или вблизи таких мест, хотя обычно невозможно сказать, осталось ли имя божества прежним или изменилось. Одно из поразительных исключений составляет место рождения Будды, где богиня просуществовала под одним и тем же именем (Луммини-Руммини) более 2500 лет. Можно также отметить, что богиня Манмоди существовала в Джуннаре еще до того, как в начале нашей эры там были высечены в скалах пещеры буддийских монахов, и возвратилась под тем же именем тысячу лет спустя, после заката буддизма. Нередко бога, если его культ становится популярным и получает широкое распространение, отождествляют с Шивой или Вишну, а богиню — с Парвати, Лакшми или каким-нибудь другим подобным брахманизированным божеством. Наибольший интерес представляют богини, этимология имен которых неизвестна, несмотря на устойчивость и узкую локальность их культов. Это Менгаи, Мандхраи, Сонгджаи, Удалаи, Кумбхалджа, Джханджхани и др. Окончание au означает «мать». В таких именах часто представлено название какого-нибудь давно исчезнувшего племени или родовой группы. В окрестностях Пернема существует культ богини Болхаи, которой до сих пор поклоняются у подножия доисторического мегалита (хотя богатые феодальные князья из рода Гаекваров воздвигли на расстоянии мили оттуда и обеспечили постоянным доходом прекрасный храм, испортив при этом богатый памятник мегалитической культуры). Имя богини было уже древним в XII веке н. э. и, возможно, происходит из языка каннара. Речь, однако, не идет об едином повсеместно распространенном культе богини-матери. Если местный культ получает более широкое распространение, обычно можно проследить, что это является следствием миграции. Древнейшие почитатели Болхаи, сохранившиеся теперь лишь в одной деревне, расположенной в шестидесяти километрах от священного мегалита, все носят имя Ваджи («лошадь»). Существует поверье, что богиня впервые появилась в этих местах вместе с шайкой разбойников {нора) — верный призрак того, что она еще задолго до этого была покровительницей какого-то непокорного племени.
Район Пернема был свидетелем столь многочисленных миграций и смен населения, что мегалит Болхаи мог и не всегда почитаться священным с древнейших времен. Определенного рода места или камни в памяти людей всегда связывались со сверхъестественной силой — с богами или
58
демонами. Богов и демонов нужно почитать, чтобы не попасть к ним в немилость. Нередко случается так: крестьянину во сне является богиня (реже бог-демон Ветал или призрак кого-нибудь из его умерших родственников). Если место поклонения данному духу или божеству уже существует, крестьянин, чтобы избежать повторения ночных кошмаров, приносит ему какую-нибудь жертву (в наши дни — кокосовый орех или курицу, а в случае особой необходимости — козу). Умилостивить призрак можно, также положив на могилу покойного надгробную плиту. Но иногда богиня является человеку во сне на каком-то новом месте. Если урожай в тот год оказывается необычайно хорошим, семья крестьянина основывает на этом месте новый культ и с тех пор почитает это место священным. Изображением божества часто служит простой камень (шандала — в форме рисового зерна), покрытый красной краской. Иногда же это грубо высеченный барельеф, который выглядит на пять тысячелетий старше своего действительного возраста. Отныне данная семья является хранительницей нового культа, который может распространиться на все селение, если божество «спасает» всю общину от голода, эпидемии или какого-нибудь другого бедствия. Замечательно, что такие новые святилища чаще всего возникают в местах отправления древнейших культов, отмеченных грудами микролитов или мегалитами с прорезанными в них глубокими бороздами. Я недавно указал своим друзьям, поклоняющимся Веталу, в небольшом леске близ Пуны на один такой забытый мегалит. Они немедленно воскресили давно не существующий культ на свой собственный лад, покрыв мегалит красной краской и убрав его цветами после двадцати или тридцати столетий полного забвения. Современное имя божества процветающего здесь ныне культа — Нанди, по причине воображаемого сходства каменного идола с быком Шивы, носящим это имя.
Можно отметить еще немало подобных первобытных пережитков в жизни современной Индии. Ни один мужчина не должен прикасаться к женщине в период менструаций; даже случайное прикосновение требует, чтобы он немедленно очистил себя, совершив омовение и выстирав свою одежду. Женщина на протяжении всего этого периода должна быть изолирована от общества. Это менструальное табу подобно многим другим изживается в условиях современной городской жизни.
Другим примером могут служить гондали — профессиональная каста священнослужителей, специализировавшихся в исступленном танце, сопровождаемом музыкой и пением, который они исполняют во время особых ритуальных церемоний. Как можно проследить, название касты имеет прямое отношение к туземному племени гондов, у которых это ритуальное представление, по-видимому, было заимствовано еще до 1100 года н. э. Однако теперь эта связь совершенно забыта.
Во многих деревнях сохранился обычай подвешивать людей на железном или стальном крюке, спускающемся с горизонтальной перекладины (багад), прикрепленной на вершине столба. Привилегия быть таким образом подвешенными распространяется лишь на членов нескольких наиболее почтенных семей. Человека зацепляют крюком за кушак; до прошлого столетия крюк втыкали прямо в ягодичные мышцы (в очень немногих деревнях это делается даже теперь). Все это весьма напоминает обычай железного века и, возможно, это так и есть. Но в некоторых местностях этот обычай можно проследить до еще более древних времен как замену человеческого жертвоприношения. С избранной жертвой (а это также было ревниво охраняемой привилегией членов лишь одного-двух родов) в течение короткого периода времени обращались как с божеством, после чего обезглавливали и голову клали на специальную каменную плиту перед изображением местного божества.
59
Исследования подобных пережитков сводятся к изучению религиозных предрассудков, упражнениям в области психологии и социологии. Особенно глубокого исследования требуют те боги и культы, происхождение которых пока не ясно. Высшие боги имеют каждый одну или несколько жен, детей (иногда полуживотного облика, как, например, Ганеша) и слуг, которые могут быть домовыми. Боги разъезжают верхом на различных зверях или птицах (некогда — племенные тотемы). Возникновение божественного семейства с его окружением — историческое явление, знаменующее собой объединение разрозненных племен в единое общество. В оправдание подобного слияния отдельных культов священные книги брахманов — пураны (претендующие на незапамятную древность, но на самом деле написанные заново или переписанные в новой редакции преимущественно в период между VI и XII веком н. э.)— содержат специально сфабрикованные мифы. Следующая ступень отмечена более глубоким развитием теории богословия и превращением богов в феодальных владык с типично феодальным окружением. Все это в свою очередь уступает место философской интерпретации, мистицизму, возможно сопровождавшимся социальной реформой. Таковы главные характерные стадии развития религиозной мысли в Индии. К сожалению, такой образ «мышления» слишком редко содержит элемент логической последовательности, не позволяет верно оценивать реальность и ясно излагать простые факты. Процесс слияния культов первоначально самостоятельных богов не был общим и непрерывным; он повторялся в параллельных циклах по всей стране, по мере того как различные местные культы ассимилировались с более поздними. Построение индийского пантеона в общих чертах следовало построению современного ему человеческого общества.
Группам, у которых были самостоятельные культы, удавалось сохранять свою индивидуальность и до некоторой степени прежнюю родовую замкнутость. Такая тенденция закреплялась обычно слиянием их в касту и всегда встречала поддержку со стороны безработных брахманов, так как каждой касте был нужен собственный жрец. Члены одной касты, как правило, не разделяют трапезы с членами других каст, не принимают от них приготовленной пищи и не вступают с ними в брачные отношения. Действительно, отношения между родами иногда определяются как дележ «хлебом и дочерьми» (roti-beti vyavahar). Это точный эквивалент первобытного обмена излишками пищи внутри эндогамной группы. (Наиболее прочная форма брачных уз в древнем Риме именовалась «confarreatio», что буквально означает «обмен хлебом между вступающими в брак». Связующая сила совместной трапезы видна также в слове «companion» от «соп»-«с» и «panis»—«хлеб» и в этимологии современного французского «copain»—«однокашник, близкий друг».)
Теоретически объединяющим началом касты является верховное положение брахмана, из чьих рук каждый может принять пищу, но дочери которого могут выходить замуж только за брахманов. Производственные узы принимали различные формы, но они всегда существовали и были истинной основой каст. Каста — это класс при примитивном уровне производства. Во многих случаях производственные узы — это просто узы, связывающие крестьянскую семью, все члены которой — близкие родственники, объединяющие свои усилия преимущественно на поприще земледелия. Но многие касты представляли собой эквивалент средневековых цехов; члены их специализировались в узких профессиях, как, например, корзинщики, продавцы травы (вайду), землекопы (ваддары) или рыболовы. Некоторые из них до сих пор остаются на уровне средневековья, сохраняя замкнутость деревенской жизни.
60
У многих таких каст легко прослеживается их племенное происхождение: так, например, рыбака в Бихаре и Бенгалии до сих пор называют «кай- варта», а в Махараштре — «бхои». Известны также случаи проявления тотемических черт. Наряду с селениями, представляющими собой каждое поселок отдельного рода, как, например, у упоминавшегося выше племени ваджи, существуют и такие, где все коренные жители носят одно и то же прозвище. Такие прозвища, как Магар (крокодил), Ландж (волк), Мор (павлин) или Пимпл (священное дерево пипал), говорят сами за себя. Сохранились также и некоторые обычаи тотемического происхождения. Например, Морам не разрешается есть мясо павлина ; Пимплы не могут есть листья своего тотемного дерева; было время, когда им запрещалось употреблять его ветки в качестве хвороста, но недостаток в топливе привел к снятию этого табу. По такому же принципу был основан и поздневедический род брахманов, носивших имя Пайппаладов, что значит «поедатели плодов пипал а».
Исторически распространение общества производителей продуктов питания по бескрайней территории с очень редким населением, состоявшим из небольших разбросанных групп собирателей, происходило медленно и постепенно. Производительное общество, естественно, увеличивалось гораздо быстрей и занимало все больше и больше нетронутых земель. Поскольку действия производителей продуктов питания носили экстенсивный характер, общение между ними и собирателями пищи — в виде ли вооруженных столкновений или какой-то формы обмена — было неизбежным. Каждая группа собирателей сама по себе была очень мала, но все вместе они составляли бесконечное разнообразие различных племен. Если по приблизительному подсчету земледелие может прокормить на одном квадратном километре сто человек, то та же площадь при активном скотоводстве может обеспечить едой менее трех человек, а при самых эффективных методах охоты и собирательства не прокормит и одного человека. Кроме того, земледелие при применении искусственного орошения и удобрений дает возможность эффективно использовать гораздо более обширные территории, чем собирательство пищи. Развитие крупномасштабного земледелия в Индии было впервые осуществлено на территории нынешнего Пакистана в долине реки Инда, а именно в западном Панджабе и Синде, в период приблизительно с 3000 по 1750 год до н. э. Оно не могло сразу получить широкого распространения, так как было связано с особым видом почвы. Затем, с приходом арьев, началась подлинная экспансия на восток, и крупномасштабное земледелие продвинулось на 1800 км в глубь долины Ганга. Это требовало введения совершенно новой техники производства продуктов питания, сопровождалось возникновением нового социального строя — кастовой системы. На осуществление этой экспансии потребовалось еще около тысячи лет; таким образом, она была завершена примерно к 700 году до н. э. Такое распространение было бы неосуществимо при первобытных условиях, без наличия кастовой системы, которая даже в своей ранней форме давала возможность, несмотря на отсутствие рабовладельческого строя, присваивать плоды человеческого труда.
Следующая крупная экспансия — в глубь полуострова Индостан — уже имела за собой такую поддержку, как высокоразвитое общество северных областей страны с его передовой техникой, в частности недавно освоенной техникой обработки металла. Новая территория отличалась значительно более разнообразными природными условиями, и потому заселение ее проходило иначе, чем заселение северных областей. В результате произошло дальнейшее развитие кастовой системы и придание ей новых функций. Брахманы писали пураны, призывая в них чтить религиозные обряды аборигенов, между тем как вожди диких племен превращались
61
в царей и племенную знать, управлявших всем племенем. Это было подлинное образование новых классов под воздействием внешнего стимула, тогда как более древняя северная система каст получила первоначальное развитие как классовая структура внутри племени. Наконец, с развитием феодализма кастовая система приобретает административные функции, заставляя непосредственного производителя работать без чрезмерного принуждения. Как мы уже отмечали, крестьяне-земледельцы, жители каждой отдельной деревни на новозаселенной территории, принадлежали к одной группе, члены которой были связаны родством, а несколько таких групп составляли касту, образовавшуюся из бывшего племени. Родовая группа сообща владела землей. Ни один посторонний человек не мог стать членом такой общины без согласия первых поселенцев. Человек, изгнанный из общины, уже не мог найти места в обществе. Отсюда английское «out-caste»—«отщепенец», буквально — лицо, находящееся «вне касты». Каждая такая группа сохраняла свои собственные обычаи и законы. Царь, его высшие чиновники и их советники — брахманы, улаживая споры между членами различных групп, относились с большим вниманием к этим местным установлениям. Споры внутри группы обычно разрешались деревенским советом или советом касты (сабха), как это принято и теперь там, где современные формы индивидуальной собственности и деньги еще не разрушили древних традиций. Кастовое деление и хитрость брахманов удерживали страну в путах суеверия, делая ее беспомощной перед лицом иностранной агрессии. Тем не менее каста иногда вставала на защиту бедняков даже в условиях феодального гнета. Единственной формой протеста, доступной безоружному крестьянству, был отказ обрабатывать свою обложенную всевозможными поборами землю. Пока вокруг оставалось еще достаточно незанятой земли и невырубленных лесов, крестьяне могли также всей деревней просто уйти куда-нибудь в другое, новое место. На поздних стадиях феодализма, когда запас годной для обработки земли истощился, такой массовый уход (на языке маратхи — гамваи, по-гречески — anachoresis) был бы затруднен без поддержки извне, со стороны других людей равного с ними положения. Однако уходившие крестьяне всегда могли претендовать на помощь других членов своей касты. Это была классическая индийская форма крестьянской забастовки. В конце прошлого столетия кастовая система, долгое время опиравшаяся на наихудшую форму религиозных предрассудков, способствовала развитию внутри себя нескольких политических группировок. Эти группировки продолжают существовать и сейчас, при новой буржуазно-демократической форме управления, грозя порой превратиться в опасный источник напряженности в стране. Англичане поощряли кастовую систему в Индии и систематически использовали ее для проведения в стране политики «разделяй и властвуй». Вопрос о том, сколько времени еще просуществует эта лишенная всякой основы, утратившая какое- либо значение система каст, зависит от интенсивности применения новейших методов производства. Кастовое деление больше не признается законом. Даже в бланках переписи населения нет графы о кастовой принадлежности, хотя такой принцип проведения реформ невольно напоминает страуса, прячущего голову в песок. Однако городская жизнь, стесненные жилищные условия, современный транспорт — поезда, автобусы, пассажирские суда, то обстоятельство, что среди рабочих одной фабрики можно встретить представителей всех каст, и, наконец, всеподавляющая сила денег при современной форме хозяйства лишают касту ее главного свойства — иерархической замкнутости групп. Жрецу-брахману нет места в современном мире машин, приводимых в движение на основе научных законов, подтверждающих несостоятельность кастовой иерархии.
ГЛАВАМ!
ПЕРВЫЕ ГОРОДА
1. ОТКРЫТИЕ ИНДСКОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ
В двух предыдущих главах мы познакомились с характером культурной ассимиляции в Индии. Индийское крестьянство, составляющее в наши дни подавляющее большинство населения страны, и немногие сохранившиеся племена на протяжении веков взаимно оказывали друг на друга влияние. Мы без особого труда прослеживаем волнообразный, но в общем непрерывный численный рост крестьянства, происходивший как за счет внутреннего роста ввиду улучшения снабжения пищей, так и за счет пополнения извне в результате постепенного распада племенного строя. Эта общая тенденция не вызывает сомнения, хотя не всегда точно можно указать хронологию и точную последовательность событий в каждом отдельном районе. Остается рассмотреть вопрос о происхождении и развитии городской жизни. В конце концов, понятие «цивилизация» означает возникновение и развитие городов, являющихся одним из важнейших факторов в жизни всей страны. Хотя современные индийские города обязаны своим положением способу производства, в известной мере навязанному стране извне, города в Индии существовали задолго до появления машин и даже до эпохи феодализма. Попробуем проследить их развитие с древнейших времен.
Еще прошлое поколение историков было убеждено, что первые сколько-либо значительные индийские города возникли лишь в I тысячелетии до н. э. Предполагалось, что они были построены потомками воинственных кочевых скотоводческих племен бронзовбго века — арьев, вторгшихся в Индию с северо-запада. С середины II до начала I тысячелетия до н. э. они непрерывно воевали между собой и с несколькими местными племенами в Панджабе. Затем наступил период строительства городов и довольно медленного развития цивилизации в бассейне Ганга. Согласно этому устаревшему взгляду, предполагалось, что первым действительно крупным индийским городом была Патна. Однако это предположение опиралось преимущественно на данные, почерпнутые из древнейших санскритских книг, гимнов и притч, содержание которых было близко к мифологии и легендам. В 1925 году археологи объявили о поразительном открытии развалин больших городов, совершенно не упоминающихся в древней литературе. Среди обнаруженных памятников особенно выделялись два города, площадь каждого из которых в период их наивысшего расцвета в III тысячелетии до н. э. достигала примерно 2,5 кв. км.
63
Оба города были расположены в бассейне Инда и стояли в древности на берегах больших рек. Более южный из них находится в Синде; этот город, от которого сохранился лишь пустынный холм, известный под названием Мохенджо-Даро, был расположен на берегу самого Инда. Более северный, Хараппа, расположенный в западном Панджабе, стоял некогда на реке Рави, крупнейшем притоке Инда. Обе реки изменили свои русла, что было обычным явлением, так как почва в их долинах представляет собой мощные отложения аллювия. Великолепные капитальные, нередко многоэтажные дома были выстроены из хорошо обожженного кирпича и имели такие удобства, как благоустроенные комнаты для омовения и уборные. Керамическая посуда, изготовлявшаяся с помощью быстро вращающегося гончарного круга, что обеспечивало ее массовое производство, была очень хорошего качества, хотя и оставляла желать лучшего в отношении орнаментации. При раскопках были обнаружены изделия из золота, серебра и драгоценных камней и другие свидетельства утраченного богатства. Необыкновенное впечатление производит строгая планировка городов: прямоугольные кварталы размерами приблизительно 200 х 400 м разделялись широкими главными магистралями и симметричными боковыми улицами. Нигде в такой глубокой древности мы не находим столь тщательно продуманной, сложной и отлично организованной системы городского устройства. Египетские города в архитектурном отношении были крайне невзрачны по сравнению с гигантскими гробницами их царей и величественными храмами. В Шумере, Аккаде, Вавилоне существовали города с кирпичными зданиями, близкими по типу домам в городах долины Инда, но подобное строительство там только лишь начиналось. Улицы в них, так же как в Риме, Лондоне, Париже и в более поздних индийских городах, прокладывались на месте проложенных ранее тропинок и дорог. Древние города долины Инда свидетельствуют о поистине поразительном искусстве их строителей в области планировки улиц, отличавшихся прямизной и пересекавшихся строго под прямым углом. Кроме того, в обоих городах имелась великолепная канализационная система для отвода дождевой воды со специальными колодцами для стока нечистот. Ни в одном индийском городе до современного периода мы не находим ничего подобного; да и сейчас еще слишком многие города лишены подобных удобств. В городах долины Инда были обнаружены огромные зернохранилища, слишком большие, чтобы принадлежать частным лицам. Тут же в несколько правильных рядов были расположены небольшие жилые дома с отдельными помещениями, где, по-видимому, жили специальные работники или рабы, чьей обязанностью являлось хранить и толочь зерно. Имеются также свидетельства об обширной, нередко заморской торговле.
Открытие городов долины Инда полностью изменило существовавшие до этого взгляды на древнюю историю Индии. В развитии культуры Индии трудно было увидеть прямую логическую последовательность; напротив, в нем наблюдалась значительная замедленность и не находившее объяснения возвращение к ступени варварства и скотоводческому укладу жизни. Такой большой город, как Хараппа, подразумевает наличие подсобной территории, дававшей достаточные излишки сельскохозяйственных продуктов. Город обычно становится местом сосредоточения власти. Таким образом, один или большее количество городов означает наличие государства *. Часть населения должна была производить излишки пищи для пропитания другой части населения, которая не занималась производительным трудом, но могла планировать, направлять и кон-
1 Или городов-государств, которыми и считаются города долины Инда.
64
Цивилизация долины Инда
тролировать действия других. Это значит, что ни один город в древности не мог существовать без классового деления и разделения труда на основе власти меньшинства над большинством. Но если так, то каким образом такой город мог исчезнуть без следа, не оставив после себя преемников? Его падение должно было бы означать возвышение других городов либо под его непосредственным влиянием, либо в качестве его конкурентов. В Ираке победители в древности прочно обосновывались в завоеванных городах. Великий вавилонский царь и законодатель Хаммурапи (XVIII век до н. э.) происходил от таких завоевателей, первоначально варваров. Таково было положение и в Египте. В Индии же эта естественно ожидаемая преемственность городской культуры отсутствовала.
Из сопоставления с находками, сделанными при раскопках в Месопотамии, становится ясно, что в III тысячелетии города долины Инда поддерживали торговые связи с современными им городами других стран. Продолжительность существования Индской цивилизации может приблизительно определяться периодом с 3000 по 2000 год до н. э. Конец ее наступил самое позднее вскоре после 1750 года до н. э. Крушению культуры долины Инда предшествовал длительный период постепенного упадка, но конец ее был внезапен. Мохенджо-Даро был предан огню, все его жители перебиты, после чего жизнь в городе уже более не возобновлялась. Соответствующие данные в отношении Хараппы бедны, ибо верхние слои города оказались разрушенными. Древние материалы (в основном кирпич) использовались для современного строительства и в еще большей степени в качестве дешевого железнодорожного балласта. Свидетельства о трагической гибели Индской цивилизации позволили дать новое реальное истолкование метафорическим древним санскритским текстам, в которых говорится, что враги были безжалостно уничтожены в бою, их богатства разграблены, а города сожжены. Таким образом, то, что рассматривалось прежде как зарождение во II тысячелетии до н. э. древнеиндийской скотоводческой культуры бронзового века, на самом деле означало победу варварства над значительно более древней и, безусловно, более высокой городской культурой. Вопреки ожиданию мы сталкиваемся здесь не с новой стимулирующей силой, а с мощным тормозом на пути исторического прогресса.
Это обстоятельство ставит историков перед особой проблемой. Дело в том, что письменные памятники Индской культуры до сих пор остаются нерасшифрованными. Кроме того, они состоят лишь из коротких надписей на печатях и оттисках этих печатей да нескольких обрывков слов, сохранившихся на черепках глиняной посуды. Все эти надписи выполнены при помощи неизвестного алфавита и пока не прочтены. Даже если бы их и удалось прочитать, все, что мы, очевидно, узнали бы,— это несколько собственных имен, имена одного-двух богов и, возможно, названия отдельных торговых организаций. Вся древняя история опирается на сопоставление археологических находок с содержанием письменных документов, надписей и т. д. Археологические материалы, относящиеся к цивилизации долины Инда, весьма обширны, но вплоть до самого конца мы не располагаем ни одним расшифрованным документом, связанным с этой культурой. Ни одна находка не ассоциируется с каким-либо определенным лицом или историческим эпизодом. Мы не знаем даже, на каком языке говорили люди, жившие в долине Инда. В свою очередь захватчики- варвары, нанесшие этой тысячелетней культуре сокрушительный удар, фактически не оставили после себя никаких археологических свидетельств. Поэтому значение отдельных нередко решающих мест в древних санскритских текстах часто остается неясным, потому что некоторые важные слова не могут быть отнесены к определенным географическим
5-1043
65
пунктам или предметам, а иные термины вообще непонятны. Между концом цивилизации долины Инда и наиболее ранней возможной датой начала возникновения значительно более мелких индийских городов, которые вновь вводят нас в исторический период, уже отныне продолжающийся без перерывов до наших дней, существует явный хронологический пробел продолжительностью более 600 лет. Деятельность как победителей, так и побежденных протекала лишь в одном из углов Индийского субконтинента, а именно там, где теперь расположен Западный Пакистан. Остальная территория страны была очень редко заселена собирателями пищи, которые развивались своими самостоятельными путями и были раздроблены на мелкие племенные группы, типичные для каменного века г. Мощному культурному развитию Индии в самом начале был нанесен серьезный удар, что в свою очередь сильно ограничило возможности написания истории Индии II и III тысячелетий до н. э.
2. ПРОИЗВОДСТВО В ЭПОХУ ИНДСКОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ
Одна чрезвычайно существенная черта Индской цивилизации, как правило, остается незамеченной, а именно то, что эта культура не могла распространиться на более плодородные и благоприятные для жизни человека районы Индии. Область ее распространения была обширна, но носила особый характер: она простиралась примерно на полторы тысячи километров с севера на юг до берега моря и, пожалуй, на такое же расстояние вдоль побережья на запад. Археологи постепенно обнаруживали новые торговые аванпосты или небольшие колонии, относящиеся к периоду существования этой культуры и разбросанные далеко друг от друга на всем протяжении от Камбейского залива в Гуджарате до Суткаген Дора на Макранском побережье. Весь этот район засушлив по сравнению с остальной Индией. Возможно, что в древности климат здесь был немного лучше, чем теперь. Такую разницу вполне можно предполагать как результат усилившегося в наши дни процесса обезлесения. Почему же первая большая городская культура на Индийском субконтиненте возникла на берегах реки, протекающей по настоящей пустыне?
Ответ довольно прост. Река необходима человеку как источник воды и рыбы — одного из главных видов пищи. Позднее ее начинают использовать также для перевозки тяжелых грузов с помощью судов на большие расстояния. Все это способствовало росту первобытного населения еще на самой ранней стадии его развития. По-своему не менее важное значение имели и пустынные берега реки, покрытые аллювиальными наносами. Это означало, что древнее население сосредоточивалось на узкой полосе земли вдоль берегов реки. Собирательство пищи здесь возможно лишь в определенных, весьма ограниченных пределах, так как лес в этих местах в лучшем случае представляет собой редкую невысокую поросль. Однако этот недостаток с лихвой компенсируется двумя важными преимуществами. Во-первых, людям приходится гораздо меньше, чем в густых индийских джунглях, опасаться диких зверей, опасных пресмыкающихся и вредных насекомых. Во-вторых, земледелие здесь не только становится необходимым, но и сравнительно легко осуществимо без расчистки густых лесных зарослей. Для расчистки земли под посев достаточно выжечь кустарник, а для обработки почвы вполне пригодны каменные орудия,
1 Из контекста трудно понять, о какой именно эпохе идет речь. Но не только собиратели пищи жили в Индии в период прихода арьев, существовали и народы, знавшие земледелие (в восточно- и центральногангских областях).
66
тогда как в дебрях индийских джунглей, орошаемых лишь сезонными дождями, земледелие возможно только при наличии в достаточном количестве такого металла, как железо. Нет более плодородной почвы, чем аллювий, при условии регулярного орошения. Все это нетрудно доказать. Древнейшие цивилизации мира появились именно в таких речных долинах, окруженных засушливыми землями,— в долине Нила и в долине Тигра и Евфрата. Доисторические культуры Дуная и древнейшие поселения китайской цивилизации возникли в условиях, весьма близких к условиям аллювиальных пустынь, а именно в лёссовых коридорах (с редкой лесной растительностью), довольно благоприятных для развития земледелия. Амазонка и Миссисипи — величайшие из всех рек мира — не способствовали появлению на своих берегах древних цивилизаций. Леса вдоль Амазонки столь густы, что даже в наши дни расчистка их не имеет практического смысла. Слой дерна на Среднем Западе США слишком толст, так что обработка земли в этих местах стала возможной лишь с применением тяжелого стального плуга. В свою очередь первые сколько-нибудь значительные поселения городского типа на берегах или близ берегов священной индийской реки Ганг появились не раньше чем к началу I тысячелетия до н. э., когда уже давно выветрилась даже память о людях городов долины Инда.
Культура долины Инда относится к бронзовому веку. Хотя великолепные каменные лезвия все еще продолжали употребляться для хозяйственных нужд в качестве ножей и других орудий, лучшие, наиболее прочные и долговечные орудия, применявшиеся в Мохенджо-Даро и Ха- раппе, изготовлялись из бронзы — не меди, а настоящей бронзы, сплава меди с оловом со следами других металлов. Медную руду привозили из Раджастана в количестве достаточно большом, чтобы экспортировать металл на запад. К этому заключению мы приходим на основании письменных источников, относящихся к эпохе Вавилона и более ранним периодам. Большим торговым центром обмена товарами между долиной Инда и Ираком был остров Бахрейн в Персидском заливе. В месопотамских легендах он именуется Тилмуном. Здесь после спасения от потопа проводил свои дни герой шумерских легенд бессмертный Ной Зиусудда х, здесь его и нашел в поисках секрета бессмертия Гильгамеш. Почерпнутое из клинописных глиняных табличек сообщение о том, что торговлей через Бахрейн занималась особая категория купцов, алик тилмун, полностью подтверждается современными раскопками, хотя около 100 тысяч могильных холмов все еще не обследованы. Своеобразные круглые печати- пуговицы, найденные в городах долины Инда и в Месопотамии, по-видимому, ведут свое происхождение с острова Бахрейн. В более поздние времена купцы торговали под особым покровительством и при участии ассирийских царей, которые загребали львиную долю прибылей, но, очевидно, были и их главными потребителями. Месопотамцы, по-видимому, называли область долины Инда Мелуххой. Всякое упоминание о Мелуххе прекращается примерно около 1750 года до н. э.; это означает, что торговые отношения в этот период были порваны, очевидно, в связи с появлением захватчиков. Существовал еще один центр промежуточной торговли между Месопотамией и долиной Инда — Маган, или Маккан, однако его местоположение точно не установлено; по-видимому, он находился где-то на побережье между Бахрейном и Индией.
Помимо меди древние индийцы вывозили павлинов, слоновую кость и изделия из нее, например гребни (до сих пор изготовляемые в Индии почти по тому же образцу, что и в древности), обезьян, жемчуг («рыбий
1 В обычной русской транскрипции шумерского имени — Ут-Напиштим.
5* 67
глаз») и хлопчатые ткани. В обмен они получали серебро и другие товары, но какие именно, точно еще не установлено. Судя по тому, что при раскопках в Ираке были обнаружены индийские печати и другие предметы, можно полагать, что уже в те далекие времена в Месопотамии существовали небольшие, но вполне активные поселения индийских торговцев. Однако соответствующие месопотамские поселения в Индии либо совсем отсутствовали, либо имели менее существенное значение. Найденные в долине Инда немногочисленные печати с признаками месопотамского влияния выполнены с применением явно местной техники. Торговые связи осуществлялись по морю. Путь кораблей пролегал вдоль суровых, безлюдных берегов. Мореплаватели использовали весьма остроумную систему кораблевождения. Если судно относило в открытое море и моряки теряли из виду землю, они выпускали ворону, которая летела к ближайшей точке берега. Это тот самый способ, которым воспользовался, согласно Библии, Ной, когда в первый раз он выпустил с ковчега ворону, желая узнать, в каком направлении находится земля, а затем голубя, чтобы выяснить, плодородна ли она. На одной печати, найденной при раскопках в Фаре (Ирак), изображен подобный корабль с «птицей-компасом». Об использовании ворон для определения направления известно также из индийских притч. В одной из джатак 1 повествуется о купцах, совершающих такое морское путешествие в Вавилон (Баверу).
Упомянутые предметы вывоза и ввоза — все это предметы роскоши. Производство пищи осуществлялось на месте. Пшеница, рис, ячмень до сих пор произрастают в долине Инда, как и в глубокой древности. Инд и его притоки всегда изобиловали рыбой. Почва в бассейне этой реки и по сей день отличается высокой плодородностью. На печатях долины Инда мы находим изображения двух видов быков: красивого, типично индийского горбатого зебу и безгорбого быка типа urus, в настоящее время вымершего в Индии. На печатях изображены также носорог, слон, баран и множество фантастических существ, составленных из частей различных животных. Утверждения, что раньше в этих местах выпадало больше дождей и поэтому водилось больше диких животных, необоснованны. Носорог был известен и являлся объектом охоты в Панджабе еще в XVI веке. Гималайские слоны стали исчезать лишь в феодальный период и встречаются даже в наши дни. Но первый не имел существенного значения для индской экономики, а вторые, вероятно, еще не были приручены. Столь распространенный теперь в Индии водяной буйвол встречается только на нескольких печатях. На одной из них он изображен поднявшим на рога охотника или даже нескольких охотников. Вероятно, в тот период он еще не был приручен. Однако печати имели иное назначение, нежели изображение жизни животных или тогдашней жизни вообще. На одной из них вырезан трехликий бог, окруженный животными,— прототип Шивы, владыки зверей (Пашупати). На нескольких других печатях мы находим изображения подобных же божественных фигур. На одной печати изображен корабль с парусом, гребными веслами и длинным кормовым веслом или рулем. На двух других — архаический и типично индийский вариант героя, удушающего каждой рукой по тигру, — подражание шумерийскому Гильгамешу, удушающему львов. Еще на одной индской печати мы узнаем Энкиду — человека-быка, товарища Гильгамеша по его многочисленным подвигам, совершенным им в Месопотамии. Эти сюжеты служат дополнительным свидетельством индо-месо- потамских контактов. Печати, очевидно, имеют некоторое религиозное значение. Это — печати-штампы, а не цилиндрические печати (как в Месо¬
1 Джатаки — предания о жизни и делах Будды.
68
потамии), которые для получения оттиска прокатывали по сырой глине. Они предназначались для запечатывания тюков с товарами или заполненной керамической тары. В Месопотамии, как и в Китае, оттиски печатей служили также в качестве подписей на документах, но ни одного «подписанного» таким образом документа, будь то глиняная табличка или что-либо другое, не было обнаружено в городах долины Инда. Тюки с товарами упаковывали, кувшины закупоривали, после чего их перевязывали веревкой и на узел накладывали комок сырой глины, на котором ставили печать. В наши дни нетронутая печать свидетельствует только о том, что никто не пытался вскрыть тару. В древности наличие печати, по-видимому, накладывало своего рода табу, обеспечивавшее неприкосновенность товара. Правда, многие оттиски печатей, найденные в Индии, не имеют с обратной стороны отпечатков веревки, узлов или тростника. В Шумере существовали специальные печати ритуального назначения, применявшиеся при религиозных обрядах; они отличались от деловых лишь тем, что были крупнее. Все эти печати ведут свое происхождение от небольших, почти такого же размера галек с вырезанными на них
Рис. 6. «Эскиз» бизона эпохи позднего оледенения во Франции, найденный в Ла Ложери Басс. Километрах в двухстах от места находки «эскизов», и на таком же расстоянии один от другого, на стенах подземных пещер были обнаружены выполненные в красках гораздо более крупные изображения тех же животных, в точности воспроизводящие все детали «эскизных» рисунков. Всего один шаг отделяет эти вырезанные на гальках «эскизы» художников каменного века от печатей-штампов долины Инда.
рисунками, служившими художникам ледникового периода, жившим на территории нынешней Европы, «эскизами», с которых они в темноте пещер с поразительной точностью, хотя и в значительно более крупных масштабах, воспроизводили в красках изображения бизонов и других животных. Такое размножение изображений и сам акт снятия копии преследовали определенные ритуальные цели и имели особое ритуальное значение. И хотя в более позднем обществе печати с декоративными изображениями применялись не при совершении обряда плодородия или других религиозных церемоний, а для абсолютно других целей, они вплоть до I тысячелетия до н. э. не утрачивали до конца своего первоначального магического значения.
Теперь мы должны попытаться определить такую важнейшую из характерных черт культуры долины Инда, как применявшийся в ней
69
специфический метод выращивания зерновых культур. Определить его можно лишь путем сравнения с двумя аналогичными речными культурами Египта и Месопотамии. В бассейне Инда было только два больших города: Мохенджо-Даро и Хараппа. Все остальные поселения, или, вернее, их руины, сравнительно невелики. Таких второстепенных поселений, несомненно, значительно меньше, чем можно было бы ожидать. В Египте узкая речная долина между первым нильским порогом и болотистой дельтой в устье Нила была способна прокормить население, которое по плотности не имело равных среди других древних государств. В период Римской империи страна площадью менее 25 тысяч кв. км, протянувшаяся на 1200 км вдоль берегов реки, при самых примитивных методах обработки земли была в состоянии прокормить население 7 миллионов человек. Помимо того, излишки продуктов земледелия шли на пропитание города Рима, а также служили предметом торговли с другими странами Средиземноморья. Долина Нила, зажатая между голыми каменистыми скалами, не превышает в ширину 50 км. Пригодная для обработки почва ограничивается узкой полосой аллювиальных наносов шириной не более 15 км. Правда, эти наносы регулярно восполняются во время грандиозных ежегодных разливов Нила — единственного источника влаги, так как в Египте, по существу, не бывает дождей. В Месопотамии земледелие в конце III тысячелетия опиралось на искусственное орошение при помощи каналов. На площади меньшей, чем площадь, занимаемая бассейном Инда, с не более плодородной почвой, насчитывалось более десятка больших городов и еще несколько менее крупных. Каждый город с тяготеющими к нему землями составлял независимое государство со своим собственным ремесленным производством и торговлей, часто находившееся в состоянии войны с другими такими же государствами. Почему же в долине Инда мы находим только два больших города и ничего подобного грандиозным памятникам фараонов в Египте или многочисленным жилым холмам на местах древних городов Месопотамии?
На этот вопрос, по-видимому, можно ответить так: потому, что жители долины Инда не практиковали искусственного орошения и не имели тяжелого плуга. Именно эти два фактора подняли земледелие Синда и Панджаба до его теперешнего уровня. Если орошение осуществляется только за счет полых вод, нельзя рассчитывать, что площадь, доступная для обработки, будет велика, но земля в местах мощных отложений плодородного ила и без глубокой вспашки дает прекрасный урожай. Поэтому можно признать, что один из распространенных идеографических знаков в письменах долины Инда является изображением бороны (иногда, правда, он толкуется как рука с пальцами), тогда как знака, изображающего плуг, там нет. Сейчас в этой местности протекают только пять больших рек; отсюда название Панджаб —«страна пяти вод». В древности здесь было семь крупных рек; две — Гхаггар и Сарсути — пересохли. Естественные разливы Инда продолжаются и по сей день. Земли, орошаемые во время половодья, до сих пор остаются наиболее производительными, хотя илистые отложения образуют здесь более тонкий слой, чем в Египте, и менее плодородны. Население в долине Инда делало, по-видимому, попытки увеличить орошаемую во время разлива площадь при помощи не каналов, а плотин, преграждавших дорогу воде. Плотины иногда были временного, сезонного характера. Излишки зерна отправляли вверх или вниз по большим рекам в оба главных города, где заботы по его обработке и распределению ложились на зернохранилища. Эти излишки шли на пропитание торговцев и мореплавателей, людей, живших в роскошных домах и в более бедных кварталах, ремесленников, производивших различные товары для внутреннего потребления и для заморской торговли,
70
и представителей самых низших слоев населения, обязанностью которых было поддерживать в городе чистоту и порядок. Излишки, по-видимому, оставались всегда, чуть ли не с самого основания городов и почти до конца. Ни появление новых городов, ни провозглашение, как в Египте, новых династий, ни массовые попытки освоения не менее плодородной, но лесистой равнины в бассейне Ганга — никакие подобные события не отмечают собой развитие культуры долины Инда.
3. ОСОБЫЕ ЧЕРТЫ ИНДСКОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ
Следующая трудность связана с попыткой сделать некоторые приемлемые предположения относительно того, каким образом городам в долине Инда удавалось забирать излишки зерна у его непосредственных производителей. В связи с этим важно установить, чем именно развитие этих городов отличается от развития египетской и месопотамской культур III тысячелетия до н. э. Это поможет нам определить характер общества, существовавшего в долине Инда.
О первом различии мы уже упоминали — о видимом отсутствии в культуре долины Инда каких-либо существенных перемен. Оба города- близнеца, по-видимому, строились в соответствии с детально разработанным проектом. Оба они, насколько можно установить, построены по одному плану. Ни один из них почти до самого конца своего существования не подвергся каким-либо изменениям. Керамика, типы орудий и печати остались одними и теми же. Полная устойчивость наблюдается также в алфавите; в этом отношении последний сильно отличается от более позднего индийского алфавита (а также от китайского), форма букв которых настолько менялась из века в век, что письмо служит довольно верным, а иногда и единственным средством датирования надписей и манускриптов. Уровень грунта в городах неуклонно повышался. В Мохенджо-Даро нижние этажи дома нередко заполняли землей, чтобы поднять дом и сделать ого недосягаемым для воды во время очередных периодических разливов Инда; на образованном таким образом фундаменте возводили новые этажи. Некоторые дома разрушались от времени; груды строительного мусора в таких случаях выравнивали и на том же месте строили новое здание. Соответственно повышался и уровень улиц. Тем не менее общий план города оставался неизменным, так как дома при повышении уровня возводили путем надстройки прежних стен, повторяя лишь с самыми ничтожными отклонениями внутреннюю планировку. Кирпичная облицовка колодцев наращивалась до такой высоты, что раскопанные до их первоначального уровня в древнейших слоях колодцы напоминают фабричные трубы. Только к концу существования городов появляются признаки упадка и запустения. Некоторые дома верхнего слоя, грубо сложенные из менее добротного материала, выдаются на проезжую часть улиц; это означает, что соответствующие кварталы города были к тому времени, очевидно, разрушены. Гончарные печи появляются в пределах территории города, чего никогда не бывало в более ранние периоды. До сих пор нигде не удалось обнаружить печи для обжига кирпича; на протяжении тысячелетнего периода процветания обоих городов кирпич изготовляли где-то на стороне, где имелись достаточные запасы топлива, и доставляли его повозками или по реке в столицы. Лес поступал по большим рекам с Гималаев. В последний период при строительстве домов нередко использовали старые, более высококачественные строительные материалы наряду с необожженными, высушенными на солнце сырцовыми кирпичами. За тысячу лет существования Индской цивилизации в Египте сменилось более
71
десятка больших династий, Шумер был покорен Аккадом, Саргон Великий основал империю, распавшуюся при его преемниках. Все месопотамские города за этот период претерпели в своем внутреннем устройстве много существенных изменений, однако ничего похожего мы не обнаруживаем в индских городах.
Во-вторых, в отличие от двух других аналогичных культур, в городах долины Инда мы не находим выстроенных напоказ грандиозных памятников или иных сооружений. Нет там и общественных зданий, рассчитанных на значительное количество людей, хотя одно сооружение в Мохенд- жо-Даро, достигающее 70 м в длину и снабженное окруженным колоннадой портиком или боковым приделом, возможно, имело какое-то общественное назначение. Мы не встречаем никаких надписей, статуй или обелисков, никаких публичных декретов. В некоторых более богатых домах стены, сложенные из хорошо обожженного кирпича, достигают двухметровой толщины; следовательно, эти дома имели несколько этажей. Ни одно здание не доминирует над остальными, как дворцовые или храмовые комплексы в городах других цивилизаций того времени. Выходившие на улицу фасады домов, насколько можно судить, представляли собой глухие стены, лишенные каких-либо украшений. Мозаики, фрески, изразцы, специально формованные фигурные кирпичи, лепные украшения из штукатурки, даже декорированные дверные проемы — все это отсутствовало. Вход в дом, как правило, был расположен со стороны бокового переулка и представлял собой узкую, надежно запиравшуюся дверь. Иными словами, хранившиеся внутри этих домов богатства не имели ничего общего со стремлением «поразить мир», которое в нашем представлении обычно ассоциируется с храмами и тщеславием завоевателей. Тем не менее накапливаемые сокровища, видимо, не были достаточно гарантированы от покушений грабителей и других антиобщественных элементов. Какая бы власть ни существовала в городе, последний не располагал надежной системой охраны внутреннего порядка.
Это подводит нас вплотную к третьей характерной черте цивилизации долины Инда — удивительно слабо развитой военно-оборонительной технике. Найденное в Мохенджо-Даро оружие не выдерживает никакого сравнения с великолепно выполненными хозяйственными орудиями. Наконечники копий очень тонки и не имеют ребра жесткости; такой наконечник должен был погнуться при первом же сильном ударе. Мечей нет совсем. Прочные ножи и клиновидные топоры служили орудиями труда, а не оружием. Среди идеографических знаков мы находим изображение лучника, но бронзовых наконечников стрел в употреблении не было — только каменные. Народ без особого принуждения выполнял все распоряжения властей. В обоих городах в стороне от центра имеется холм, который, по-видимому, представлял собой «цитадель». В Хараппе в более поздний период этот холм был укреплен. Ранее же это был просто неукрепленный комплекс зданий, расположенных на искусственной площадке высотой 10 м с пологими скосами, которые, очевидно, были удобны для церемониальных целей, но сводили на нет всякое оборонительное значение этого сооружения.
Отсутствие перемен в долине Инда нельзя считать следствием просто консерватизма, оно имело гораздо более глубокие причины. Это был сознательный отказ учиться чему-либо новому, если нововведения могли внести существенные усовершенствования. Купцы, безусловно, знали о системе оросительных каналов в Вавилоне и Шумере. Тем не менее на аэрофотоснимках территории бассейна Инда мы не видим никаких следов каналов, кроме современных ирригационных сооружений. Люди продолжали пользоваться в качестве орудия отлитым в открытой форме
72
простым бронзовым клиновидным топором-кельтом, хотя изготовление топора-тесла с втулкой или проушным отверстием для деревянной рукоятки было, несомненно, в пределах технических возможностей металлургов долины Инда. Единственные образцы таких топоров-тесел обнаружены в верхних слоях и, вне всякого сомнения, принадлежат явившимся с северо-запада захватчикам, в чьих могилах (за пределами Индии) такие орудия обычны. То же самое можно сказать и о таком эффективном оружии, как меч; все найденные мечи чужды культуре долины Инда.
Внезапное, свершившееся примерно за одно столетие исчезновение городов, не имевших предшественников и начинавших, так сказать, на пустом месте, указывает на какое-то вмешательство извне. Продолжительная устойчивая неизменность этого существования свидетельствует о том, что форма его оказалась весьма подходящей для местных условий. Само развитие этих городов было слишком стремительным, чтобы предположить их постепенное возвышение на базе древнейших деревень, остатки которых мы обнаруживаем в Белуджистане, к западу и северо- западу от долины Инда. Керамика, близкая по типу белуджистанской, была найдена в поселении, обнаруженном непосредственно под руинами Хараппы, но не в слоях самого города. Появление пришлых строителей городов не было массовым. Строительная техника и остальные технические приемы Индской цивилизации отличаются таким своеобразием, такой характерной спецификой, что это исключает возможность заимствования у какой-нибудь другой крупной городской культуры, как, например, Шумера. Тем не менее выше мы отмечали находки нескольких печатей архаических шумерских типов (с изображениями Гильгамеша и Энкиду), выполненных с применением местной техники, характерной для долины Инда. В связи с этим следует отметить, что шумерийцы также не были коренными жителями берегов Тигра и Евфрата, а явились из каких-то гористых областей. Их главные храмы были воздвигнуты на платформах из сырцового кирпича высотой 20 м и более—так называемых зиккуратах, представлявших собой не что иное, как искусственные горы. Примитивная керамика, встречающаяся под самыми нижними культурными слоями городских поселений Месопотамии (Хассуна), иногда восходит в своем происхождении к земледельцам V тысячелетия, обитавшим на Иранском плоскогорье, например в Джармо. Так же обстояло дело в Египте. Первые сильные египетские царства были, по-видимому, обязаны своим образованием людям, пришедшим откуда-то извне. Относящаяся ко времени доисторического Египта (Джебель-эль-Арак) замечательная рукоять ножа с изображением героя, удушающего двух львов, опять-таки наводит на мысль оГильгамеше. Хотя эта находка и относится к очень раннему периоду в развитии Нильской цивилизации, можно отметить одну интересную деталь: герой, убивающий львов, изображен здесь в одежде, тогда как египтяне не носили одежды. Аналогичные фигуры на шумерских и древнеиндийских печатях совершенно обнажены. Присутствие в изобразительном искусстве подобных чужеземных мотивов явно указывает на то, что семена этих великих культур были занесены извне *. Тем не менее три сравниваемые нами культуры в бассейнах больших рек положили начало совсем разным цивилизациям, ибо местные условия были хотя и благоприятны для их развития, но совершенно различны. Лучшим объяснением, по-видимому, можно считать следующее. Люди, от которых идет сходство этих могучих культур, явились
1 Такая точка зрения имеет место в западной науке, однако ее разделяют далеко не все ученые; богатство цивилизации долины Инда говорит о давних традициях местной культуры.
73
из какой-то одной или нескольких расположенных близко друг от друга областей, территориально ограниченных, но с развитой культурой. О том, что на своей первоначальной, не известной нам родине они были ограничены в территориальном отношении, можно судить по их стремлению к экспансии. О высоком культурном уровне свидетельствует то, что для всех трех великих древних цивилизаций были характерны познания в области земледелия, изготовления кирпичей, строительства домов, планировки города и военной техники. Последние были необходимы по двум причинам. Иногда людям приходилось с оружием в руках сражаться за источники воды. В аллювиальных долинах, протекающих через пустыни больших рек, одного умения возделывать почву и выращивать злаки было недостаточно для превращения собирателей пищи в земледельцев. Проблема такого превращения неоднократно возникала вновь и вновь и на более поздних этапах истории Индии. У производителей продуктов питания темпы роста населения всегда были выше, чем у собирателей, и потому они всегда нуждались в новых территориях. Это, естественно, вело к вооруженным столкновениям между теми и другими. В какой-то момент люди неизбежно приходили к открытию, что потребность в дополнительной рабочей силе могла быть легко удовлетворена с помощью оружия, то есть путем захвата пленных и превращения их в рабов.
Вполне возможно, что центрами происхождения этих исходных культур или по крайней мере их прототипами являются поселения, обнаруженные в Чатал-Хёйюке (Анатолия) и Иерихоне (Палестина) в слоях VII тысячелетия дон. э. Первое поселение представляло собой небольшой городок с компактно расположенными домами, доступ в который осуществлялся с помощью приставных лестниц, втягивавшихся наверх, чтобы ими не мог воспользоваться неприятель. Керамическое производство находилось еще на стадии изготовления обмазанных глиной корзин. Жители поселения поклонялись каменным идолам. В Иерихоне, даже еще в докера- мический, микролитический период его существования, мы обнаруживаем замечательную укрепленную башню, сложенную из каменных блоков. Башня была необходима для обороны ручья — единственного источника воды в этом засушливом районе. Ни одно из этих двух поселений нельзя безоговорочно считать непосредственным источником происхождения Нильской, Месопотамской или Индской цивилизаций. Мы еще не располагаем определенными данными, свидетельствующими о наличии здесь какой-либо прямой связи. Разрыв во времени и в территориальном отношении слишком велик, и, чтобы восполнить его, потребуется еще много лет упорных археологических исследований. Тем не менее существование в столь ранний период небольших земледельческих общин в районах, неблагоприятных для непрерывного процесса перерастания их в крупные города- государства, и положило начало развитию в более поздние времена величественных цивилизаций в бассейнах рек.
4. ОБЩЕСТВЕННЫЙ СТРОЙ
Прежде чем сказать хотя бы несколько слов о характере общества, существовавшего в городах долины Инда, необходимо отметить еще одну специфическую черту, общую для обоих городов. И в том и в другом случае, примыкая к группе лучших зданий, но четко отделенный от богатых жилых домов, на площадке десятиметровой высоты, сложенной из сырцового кирпича, возвышается холм с остатками так называемой «цитадели». Эти холмы в обоих городах имеют прямоугольную форму
74
и одинаковые размеры. Холм Хараппы разрушили уже в недавнее время, добывая кирпич, в Мохенджо-Даро же часть этого архитектурного комплекса до сих пор находится под зданием буддийской ступы приблизительно II века н. э. Если предположить, что общий план и расположение зданий на холме оставались неизменными, становится ясно, что первоначально они служили для каких-то общественных, а не фортификационных целей. Укрепления были возведены позднее. В комплексе Мохенджо-Даро сохранилось многокомнатное здание, имевшее первоначально несколько этажей, с внутренним двором, посреди которого расположен прямоугольный бассейн площадью приблизительно 12 х 7 м, глубиной 2,5 м. Кирпичная кладка бассейна отличается очень высоким качеством, в стенах его проложен водонепроницаемый слой битума. С обоих концов в бассейн до самого дна ведут две лестницы, ступени которых были некогда облицованы деревом. Спуск воды, вероятно для чистки бассейна, осуществлялся при помощи великолепного сточного желоба. Наполнение бассейна водой требовало немало труда: воду носили из колодца, расположенного в одном из помещений, окружавших двор. Остальные помещения имеют каждое отдельную дверь, из которых ни одна не расположена против другой; в некоторых комнатах сохранились остатки лестниц, которые вели в верхний этаж или в верхние этажи. Большой бассейн не мог служить просто местом для мытья, ибо в каждом доме имелась прекрасная комната для омовения и хороший колодец, да и Инд протекал тут же, у подножия «крепостного» холма. Назначение его, безусловно, было связано с каким-то сложным ритуалом, которому горожане, по-видимому, придавали чрезвычайно большое значение.
Подтверждением этого могут служить упоминания о ритуальных бассейнах, встречающиеся в более поздней, хотя и архаической индийской литературе. По-санскритски такой искусственный водоем называется пушкара, что означает «пруд лотосов». Это слово значит и «лотос». Оно имеет также дополнительные значения: «искусство танца», «союз», «барабан». Близкое ему слово «пушкала» означает «множество», «наполненность». Такие пруды известны на протяжении всего позднейшего периода. Сначала их сооружали отдельно, а позднее — при храмах; делают их и сейчас. Естественные пруды с лотосами, по-видимому, не были пригодны для ритуально-церемониального назначения. Помимо ритуальных омовений и обряда очищения пушкары в более ранние времена играли важную роль при посвящении индийских царей и жрецов. Индийские цари при возведении на престол подвергались обряду «окропления», а не «помазания», как в Европе. Нужно также заметить, что лестница (современное название — гхат) неизменно характерна для всех мест паломничества к священным источникам и рекам в Индии. В древнейших литературных источниках мы находим, однако, упоминания о третьем назначении пушкары, связывающем ее с примитивными обрядами плодородия. Лотосовые водоемы считались обычно убежищем особых водяных нимф или волшебниц — апсар. Ансары описываются как женщины необыкновенной красоты, которые обольщали мужчин, брали их себе в мужья и в конце концов часто приводили героев к гибели. Эти водяные красавицы-полубогини были также непревзойденными в искусстве пения и танца. Каждая из них имела свое имя и была связана с определенной местностью. Согласно преданиям, не одна древнеиндийская династия возникла в результате кратковременного брачного союза одной из апсар с каким-нибудь героем. Апсара не имела возможности, выйдя замуж, посвятить себя обычной и прочной семейной жизни. Это могло бы служить объяснением назначения своеобразных помещений, расположенных в здании, окружающем Большой бассейн. Для мужчин ритуал заключался не только
75
Сточный желоб
Рис. 7. Мохенджо-Даро. План Большого бассейна (реконструкция).
в омовении в водах священного бассейна, но также в совокуплении с прислужницами богини-матери, которой предназначались все построенные здания на «крепостном» холме. За примерами таких обрядов не приходится далеко ходить. Они практиковались в Шумере и Вавилоне в храмах богини Иштар, и в них должны были принимать участие девушки из самых знатных семейств. Сама богиня Иштар была одновременно девственницей и общедоступной женщиной; она считалась богиней-матерью, но не являлась женой какого-либо бога. При этом ее почитали также как богиню рек. «Крепостной» холм в индских городах, в сущности, представлял собой копию месопотамского зиккурата. Подтверждением культа богини-матери служат небольшие, но устрашающего вида терракотовые статуэтки женщины, голова которой совершенно скрыта под маской, изображающей голову птицы. Такие статуэтки встречаются в культурных слоях деревень, существовавших здесь до начала цивилизации долины Инда, а также в обоих городах. Это были не просто игрушки или куклы, а изображения какой- то богини, ведавшей рождением и смертью. Она не нуждалась в более крупных скульптурных изображениях, ибо все ритуальные обязанности за нее и от ее имени выполнялись, очевидно, храмовыми прислужниками или прислужницами, которые вполне обходились без большого изваяния богини.
Посмотрим, что происходило в данном случае в Египте и Месопотамии. Теоретически египетский фараон считался наместником богов, абсолютным хозяином страны. В действительности же он мог править только при поддержке многочисленного класса военной знати и еще более обширного класса жрецов. Его власть была призвана выполнять весьма существенные функции в узкой долине реки Нила. Все, что было необходимо, помимо сельскохозяйственных продуктов, все сырье: лес, руды, готовые металлы и т. д.— приходилось ввозить извне, что требовало больших, нередко военных усилий. Привезенные товары нужно было распределить. Конечно, отдельные деревни сами не справились бы с такой задачей, ибо в вопросе распределения материалов и обязанностей нельзя было допускать споры и дискуссии — он должен был решаться в директивном порядке. Итак, руководство и распределение, а в случае необходимости военная агрессия — вот основные функции фараона. Этим объясняются грандиозные масштабы строительства величественных сооружений (например, пирамид), связанных с увековечением памяти о том или ином фараоне. Отсутствие чего-либо подобного в долине Инда заставляет нас исключить предположение о существовании там династической власти божественных военачальников. Как мы уже отмечали, ни одно здание в городах долины Инда нельзя определить как дворец, а найденное в них оружие немногочисленно и не отличается прочностью. Ни в Мохенджо-Даро, ни в Хараппе мы не обнаруживаем памятников, увековечивающих славу завоевателей. Некоторые известные английские археологи считают, что два больших города в долине Инда представляют собой две столицы — северную и южную — одной империи, и не только по аналогии с Египтом, но также, возможно, исходя из того, что все, свидетельствующее о высокой культуре в Индии, могло возникнуть лишь под властью могучей империи (подобной Британской в более позднюю эпоху). Такой взгляд не нуждается в дальнейших комментариях.
Ближе к Индской цивилизации была культура Месопотамии. В отличие от египтян месопотамцам не приходилось вести большие завоевательные войны ради удовлетворения насущных экономических потребностей, не нуждались они также в сильной централизованной власти для осуществления распределения внутри страны. В экономике Месопотамии более важную роль играла торговля (торговые пути месопотамских купцов
77
тянулись на Восток и Запад, а также вдоль африканского побережья)* Однако если в месопотамском городе всегда имелось несколько храмов, причем каждый из них владел своей землей и принимал участие в торговле, то в городе долины Инда существовал только один зиккурат, и мы не имеем никаких свидетельств о наличии там какого-либо другого внушительного культового сооружения для большого количества людей независимо от характера семейных или домашних культов. В Месопотамии купцы занимали выдающееся положение в обществе; их многочисленное имущество включало землю, рабов, скот и товары. Но их дома не выдерживают сравнения с великолепными домами горожан долины Инда; кроме того, они очень плохо оборудованы в санитарном отношении. Мы располагаем обширными сведениями о месопотамских законах о наследовании, системе заключения контрактов, долговой зависимости и закладных. Ничего подобного не сохранилось в долине Инда. Остается загадкой, почему индские купцы не стали использовать по примеру своих иракских собратьев, с которыми они торговали, глиняные таблички в качестве материала для письма? Почему они не заимствовали более совершенные чужеземные формы орудий? Почему не ввели у себя систему оросительных каналов и плуг для более глубокой вспашки? Некоторым из них, вероятно, доводилось видеть богатые урожаи, собираемые на берегах Евфрата, в результате применения таких методов земледелия. Ответ здесь может быть такой: потому, что ни одно из этих усовершенствований не могло принести индским купцам никакой прибыли. Видимо, вся земля составляла собственность большого храма и все, что касалось земледелия, находилось в непосредственном ведении жрецов. Закрепившись у власти, они, подобно большинству древних жреческих корпораций, всячески препятствовали внедрению каких-либо новшеств. Итак, жрецам изменения не были нужны, купцам они не приносили прибыли. В каждом месопотамском городе- государстве имелся сильный светский правитель, исхакку, который во время войны возглавлял войско и в конце концов становился обожествленным монархом. Он избегал слишком большого вмешательства в дела храмовой администрации своего города, но в покоренных городах поступал целиком по собственному усмотрению. В долине Инда мы не находим свидетельств существования подобной царской власти; по-видимому, здесь в ней не было никакой необходимости. Изъятие продовольственных излишков у первичных производителей осуществлялось без особого вмешательства войска. Главным в обществе долины Инда было не насилие, а религия, иными словами — идеологическое воздействие. Мы имеем возможность не раз наблюдать это и на более поздних этапах развития индийского общества. На протяжении всей истории Индии периоды войн, нашествий, завоеваний и анархии постоянно чередовались с мирными периодами, когда царила религия. На берегах Инда такой период был особенно прочным и продолжительным.
Хотя купцы и имели обыкновение хранить накопленные ими богатства за массивными стенами своих великолепных домов, мы не находим, однако, ни одного дома, который по значению и размерам настолько превосходит остальные, что заслуживает название дворца. Это означает, что налоги, которые платили индские купцы, были небольшие, а получаемая ими чистая прибыль — несравненно выше, чем у месопотамских купцов. Над ними не стояло никакого старшего компаньона в лице царя, который отбирал бы у них большую часть прибылей. С другой стороны, административные органы охраны внутреннего порядка либо вовсе отсутствовали, либо их деятельность была недостаточной, и поэтому купцам приходилось самим принимать меры по охране своих богатств, что привело к появлению своеобразной архитектуры —- прочных, массивных домов,
78
производивших унылое впечатление отсутствием окон и каких-либо наружных украшений. Даже еще задолго до исчезновения городов раскопки обнаруживают следы деятельности орудовавших там разбойников и грабителей. Возможно, что для ведения документации купцы использовали ткани, пальмовые листья и другие подобные им недолговечные материалы; однако при ограниченности местных деловых связей они, по-видимому, редко прибегали к записям, полагаясь больше на собственную память. Это также составляет одну из характерных черт позднейшего индийского общества, где, к удивлению чужеземцев, устное соглашение имело не меньшую силу, чем любой письменный контракт.
Сбор и распределение зерна находились в ведении главного храма. Зернохранилища также имели непосредственное отношение к «крепостному» холму, входя в комплекс составляющих его зданий или непосредственно примыкая к ним. Обработкой зерна занимались люди, жившие в расположенных рядом с зернохранилищем весьма скромных домах, построенных по одному плану. Возможно, это были принадлежавшие храму рабы вроде месопотамских каллу (галлу). В какой степени храм принимал участие в производственных процессах, не известно, но, видимо, судя по аналогиям в других странах, это участие было довольно активным. Обращает на себя внимание то обстоятельство, что на печатях, принадлежавших купцам, мы не находим изображений ни одного женского божества. Тотемические животные тоже все без исключения самцы. Очень немногочисленные человеческие фигуры (там, где можно определить, что это действительно люди) также изображают мужчин. Это можно объяснить единственно тем, что у торговцев были свои дополнительные культы, в которых богиня-мать не принимала прямого участия. В таком случае она, по-видимому, не участвовала и в торговых прибылях в отличие от доходов с земли, поступавших в казну храма.
Вот, пожалуй, и все, что мы пока можем сказать о культуре долины Инда. Культура эта не получила широкого распространения. Колонии индских городов на севере и на морском побережье немногочисленны и представляют собой очень небольшие поселения. Население двух главных городов в конце III тысячелетия даже проявляло тенденцию к уменьшению. Естественно, возникает вопрос: что же из культуры долины Инда пережило окончательное падение ее городов? Безусловно, значительная часть из того, что связано с ремеслом и торговлей. Позднейшие индийские стандарты веса и, по-видимому, мерной тары (в отношении последней вопрос еще не вполне ясен) нередко восходят непосредственно к стандартам Мохенджо-Даро и Хараппы. Сохранились, должно быть, также некоторые мифы и легенды — например индийский вариант шумеро-вавилонского и библейского сказания о всемирном потопе. Эта легенда появляется в поздней (не ранней!) санскритской литературе и служит одним из многочисленных признаков прогрессивного слияния нового и старого, арийского и доарийского — явления, заставляющего порой пересматривать предполагаемую последовательность развития индийской литературы и законодательной практики. Нетрудно заметить, что в Египте династия за династией правили, не внося существенных изменений в общий уклад жизни египетского общества. Такие изменения со всей очевидностью прослеживаются лишь на уровне непосредственного окружения фараона; они были вызваны либо внезапным открытием доступа к новым рудникам на территории чужеземных государств, либо приобретением большого количества рабов, захваченных в плен во время военного похода. Что же касается простого народа, то его жизнь оставалась почти неизменной. Среди воинственных племен захватчиков, совершавших набеги даже на Египет, были арьи. В Месопотамии с каждым новым покорением страны
79
чужеземцами менялся язык, менялась религия, но города оставались. Кто бы ни оказывался у власти — шумерийцы, вавилоняне, ассирийцы или персы,— самое большее, что могло произойти, это перемещение центра влияния из одного города в другой. Только когда оросительные каналы пришли в упадок, наступил конец и Месопотамской цивилизации, и богатые, плодородные земли превратились в пустыню. Окончательная гибель городов долины Инда могла быть следствием только одной причины — крушения их системы земледелия. Поскольку там не было оросительных каналов, это означает, во-первых, что реки, как это нередко случается, могли изменить свои русла. Тогда город терял свое значение порта, доставка зерна и других продуктов становилась затруднительна. Во-вторых, завоеватели не были земледельцами. Они разрушили плотины, способствовавшие значительному расширению площади отложения плодородного ила во время разлива рек. Это означало конец производства зерна, а следовательно, и самих городов, которые в результате продолжительного застоя начали уже клониться к упадку. Впереди предстояло развитие заново подлинно жизнеспособного общества, сочетающего новое и старое.
ГЛАВА IV
АРЬИ
1. НАРОДЫ АРИЙСКОЙ ГРУППЫ
Слово «аръя» на санскрите, а следовательно, и на большинстве индийских языков, означает «рожденный свободным», «благородный» или принадлежащий к одной из трех высших каст. Это слово, подобно многим другим, на протяжении веков меняло свое значение. Став со временем просто эквивалентом формально-почтительного обращения типа «сэр», оно в древнейшее время служило названием определенного племени или целой этнической группы племен. Большинство книг по истории Индии начинается с описания этих древних арьев. Некоторые авторы до сих пор отстаивают точку зрения, согласно которой люди, жившие в долине Инда, были арьями; при этом они исходят из предвзятого убеждения, будто любое высокое достижение индийской культуры является заслугой арьев. Отвратительный расовый смысл, вложенный в понятие «арийский» во время нацистского режима официальной философией фашизма, способствовал еще большей путанице. Естественно, возникает некоторое сомнение: а существовали ли вообще какие-либо арьи? И если да, то что в конце концов они собой представляли?
Яркой характерной чертой арьев, единственной, которая оправдывает применение этого названия к большой этнической группе, является принадлежность к одной семье языков. Эти языки, получившие в свое время большое значение, распространились по всему Евразиатскому континенту. Санскрит, латынь и язык древних греков были классическими языками арийской группы. На основе латинского языка в Южной Европе возникла группа романских языков (итальянский, испанский, французский, румынский и т. д.). Германские (немецкий, английский, шведский и т. д.) и славянские (русский, польский и т. д.) языки также являются подгруппами семьи арийских языков. Об этом свидетельствуют названия одних и тех же предметов на арийских и на других языках. Языки финно- угорской семьи и баскский язык в Европе не принадлежат к арийским языкам. Древнееврейский и арабский языки принадлежат к семитским, а не арийским языкам, хотя они, возможно, и происходят от древних культур, относящихся к эпохе Шумера. Третьей большой группой неарийских языков является китайско-монгольская группа, охватывающая китайский, японский, тибетский, монгольский языки и многие другие. Это очень важная группа в культурном и историческом отношении, хотя и не для Индии, как таковой. Арийские языки Индии ведут свое происхождение от санскрита. Наиболее древние из этих языков — пали, именуемый также магадхи, так как он был распространен в древней Магадхе, и раз¬
6-1043
81
личные другие языки, объединенные под названием пракритских. От них произошли современные хинди, панджаби, бенгали, маратхи и др. Однако в Индии существует большая и важная в культурном отношении группа языков неарийского происхождения, к которой относятся языки тамил, телугу, каннара, малайялам и тулу, известные под названием дравидских. Кроме этого, имеются еще многочисленные языки мелких народностей, из которых мы черпаем немало сведений о первобытных языках Индии. Итак, возникает основной вопрос: может ли общность языка или общее происхождение группы языков подтверждать вывод о существовании в прошлом какой-то арийской расы или народа арьев?
Трудно поверить, чтобы белокурые скандинавы и черноволосые бенгальцы принадлежали к одной и той же расе, какое бы широкое значение ни придавать слову «раса». Поэтому некоторые выдающиеся европейские лингвисты примерно сто лет назад пришли к заключению, что говорить о какой-то арийской расе так же смешно, как о «брахицефальной грамматике». Слово «арийский» было утверждено как лингвистический термин, не имеющий никакого отношения к этническому единству. И все же в древности действительно существовали люди, которые называли себя арьями и которых называли так другие. Император династии Ахеме- нидов Дарий I (умер в 486 году до н. э.) в своих надписях так говорит о себе: «Я — Ахеменид (Хакхаманишия), перс (парса), сын перса, арья арийского происхождения». Таким образом, в определенный исторический период под словом «арьи» подразумевалась этническая группа, включавшая в себя род Ахеменидов и племя персов. В древнейших письменных памятниках Индии, священных Ведах 1, об арьях говорится как о людях, почитавших тех самых богов, которых прославляют Веды. Отталкиваясь от датированных надписей и документов, последовательно переходя от более поздних из них к более ранним, мы получаем возможность расположить все письменные материалы Индии, включая Веды, в довольно стройном хронологическом порядке. Более поздние произведения либо представляют собой копии более ранних, либо содержат ссылки на них. Архаические слова и выражения также могут служить доказательством приоритета. В результате самым древним памятником из числа четырех Вед оказывается Ригведа, за ней следуют Яджурведа (обе составляющие ее книги — Белая и Черная), Самаведа и значительно более поздняя Атхарваведа, сосредоточивающая главное внимание на волшебстве. Есть основание полагать, что большая часть Ригведы посвящена или по крайней мере имеет явное отношение к событиям, происходившим примерно с 1500 по 1200 год до н. а. в Панджабе. Однако арьи в Ведах, подобно другим арьям за пределами Индии, постоянно воюют между собой, так же как с народами неарийского происхождения и доарийским населением страны. Отсюда можно заключить, что только некоторые из народов, говоривших на арийских языках, называли себя арьями. Известно, что в состав армии Ксеркса, сына Дария, входили значительные контингенты арийских войск (так и именовавшиеся «арьями») и что предшествовавшие персам мидийцы прежде назывались «арьями». Название Иран происходит от аръанам, что значит «(страна) арьев». Несмотря на то что и греки, и персы, и индийцы в Панджабе говорили на арийских языках, историки эпохи Александра Македонского употребляли слово «арьи», имея в виду только определенные племена, носившие это название и населявшие в те времена правобережье Инда.
1 Веды — четыре больших сборника религиозных гимнов, жреческих формул, молитв и заклинаний. Веды складывались в течение многих столетий и передавались в устной форме от поколения к поколению. Были впервые частично записаны на рубеже н. э.
82
Что же представляли собой люди, говорившие на примитивном языке, который явился родоначальником всех арийских языков? Как мы уже отмечали, примитивные языки отдают предпочтение отдельным терминам для наименования каждого вида животных и растений, а не таким обобщающим словам, как «дерево», «зверь», «птица», «рыба» и т. д. Лингвисты сравнили общие корни слов, применяемых для обозначения такого понятия, как, например, «дерево» во многих арийских языках, откинув слова сугубо местного употребления. В результате оказывается, что первоначальное слово в арийском языке, обозначающее дерево, совпадало с названием березы, которая растет в Северной Европе и вдоль Гималаев, но не встречается в местах с более теплым климатом. Понятие «рыба», по-видимому, связывалось с представлением о лососе. Такого рода анализ можно продолжить. Ареалы распространения различных растений (кроме культурных разновидностей, искусственно распространяемых человеком), диких зверей, птиц и рыб могут быть довольно точно определены и, как правило, известны. Необходимо учитывать породы домашних животных и культурные растения, распространение которых связано с перемещениями людей. Например, чай распространился в исторический период из Китая вместе со словом, применявшимся для его обозначения, и мы не можем прийти к заключению, что чай был напитком древних арьев, а его название входило в состав слов арийского праязыка, или что китайский язык является одним из арийских языков, а сам Китай — родиной арьев. Старательно избегая подобных ошибок, мы приходим к выводу, что первоначальные арьи хорошо знали северные области Евразии и, по всей вероятности, происходили из этих областей.
Однако возможности лингвистического анализа ограниченны, так же как и его значение. Терминология степеней родства в арийских языках удивительно единообразна. Слова, обозначающие отца, мать, брата, свекра, тестя, вдову и т. д., чрезвычайно сходны. На основании этого сходства мы могли бы сделать вывод, что люди, говорившие на арийском праязыке, имели одинаковый общественный строй и представляли собой один народ. Вместе с тем, хотя мы находим общеарийский корень слов, обозначающих «нога», мы не встречаем ничего подобного для обозначения «руки». Слово «дочь» через санскрит может быть разъяснено как «та, которая доит», и это слово широко распространено в арийских языках. Именно поэтому некоторые европейские ученые, не задумываясь, рисуют идиллическую картину семейной жизни арьев. К сожалению, не удалось обнаружить общекоренных слов для обозначения молока. В более древних арийских языках мы находим общие слова для обозначения коровы и лошади, что позволяет нам судить о том, какие животные составляли основу хозяйства древнейших арьев. Однако слепое применение такого метода может в конце концов привести к нелепым выводам, поэтому прибегать к нему следует только при отсутствии других возможностей.
2. ОБРАЗ ЖИЗНИ АРЬЕВ
Можно утверждать, что в принципе один народ не в состоянии навязать свой язык другой обширной иноязычной группе, если при этом он не располагает более высокой формой производства. Вторжение арьев не следует представлять себе как нашествие неисчислимых орд, ибо страна, из которой они пришли, не могла прокормить население большее, чем в любой из захваченных ими цивилизованных земледельческих областей. Как же они смогли покорить другие народы и навязать им свой язык? В чем состоял их основной вклад в культуру народов древнего мира в ши-
6* 83
роком понимании слова «культура»? Можно немало рассказать об арьях, принесших столько несчастий древнейшему населению Индии. Согласно письменным источникам и лингвистическим данным, название «арьи», безусловно, оправдано в применении к индо-иранскому народу, первые сведения о котором относятся ко II тысячелетию до н. э. Археологические данные свидетельствуют, что эти конкретные арьи во II тысячелетии представляли собой воинственный кочевой народ. Их главным источником пищи и мерилом богатства был крупный рогатый скот, вместе с которым в поисках пастбищ они кочевали по обширным пространствам материка. Лошадь, впрягавшаяся довольно примитивным способом в колесницу, повышала их тактическую маневренность и давала превосходство в бою. Племена арьев жили патриархальным строем;. мужчины занимали господствующее положение в племени, сосредоточивая в своих руках все имущественные ценности. Боги арьев в подавляющем большинстве были также мужского пола, хотя несколько богинь они унаследовали с более ранних времен, возможно от более древних народов.
Говоря о культуре арьев, следует пояснить смысл этих слов. Арьи не были цивилизованным народом по сравнению с народами великих городских культур III тысячелетия, на которых они часто нападали, что способствовало гибели этих культур. Не существует типично арийской керамики или характерных для арьев орудий, которые позволили бы дать определение арийской культуры в археологическом плане. Занять столь существенное место в мировой истории арьям помогла именно их способность к необыкновенно быстрому передвижению, объясняемая наличием мобильного запаса пищи в виде скота, боевых конных колесниц и повозок с бычьей тягой для перевозки тяжелых грузов. Их главным достижением было безжалостное уничтожение барьеров между типичными для III тысячелетия небольшими, замкнутыми земледельческими общинами, которые существовали в стороне от великих цивилизаций в бассейнах рек. Арьи заимствовали все полезные для них достижения местной техники, после чего двигались дальше. Опустошения, которые они наносили, были столь велики, что после их ухода побежденные часто уже не могли восстановить разрушенное. Существовала громадная разница между нападениями арьев и нападениями египтян (а позднее ассирийцев). Египетский фараон, награбив всевозможного добра, собрав дань, обеспечив себе контроль над месторождениями меди или захватив достаточное количество рабов для осуществления своих грандиозных строительных планов, уходил восвояси. Что касается населения подвергшихся набегу областей, то оно, если не было целиком уничтожено или уведено в рабство, продолжало жить более или менее прежней жизнью. После же набега арьев на древние поселения, из которых многие были расположены так далеко от оживленных путей, что фараону, например, не было бы смысла тратить время на столь дальние походы, человеческое общество в этих местах вынуждено было формироваться заново, а история развиваться сначала, на совершенно других основах (если жизнь там вообще возобновлялась). Прежнее изолированное существование небольшими земледельческими группами и замкнутыми племенными общинами становилось уже невозможным. Технические приемы — в прошлом тщательно охраняемые местные секреты производства, нередко связанные с лишенным всякого смысла ритуалом,— получали теперь широкую известность. Арьи и доарийское население, как правило, смешивались, образуя новые племенные группы и общины, часто говорившие на новом, арийском языке.
Две главные волны миграции арьев, отправным пунктом которых была Средняя Азия, имели место одна в начале, другая в конце II тысяче-
84
Реки Панджаба и верховья Ямуны и Ганга,
летия. Обе затронули Индию и, по всей вероятности, также Европу. Ни одна из них не осуществлялась по заранее разработанному плану или в заранее намеченном направлении. Пастбища на первоначальной родине арьев (приблизительно территория современного Узбекистана) были недостаточны, чтобы прокормить скот, а следовательно, и его владельцев, возможно, из-за продолжительных засух. Миграции осуществлялись не всегда в определенном направлении. Некоторые группы арьев, проникшие в Индию, отступали обратно, либо встретив решительный отпор, либо не будучи удовлетворены условиями, с которыми они столкнулись на новой территории. Об этом свидетельствуют изображения типично индийского горбатого быка, обнаруженные на некоторых хеттских печатях конца II тысячелетия. Хеттский язык в основе своей арийский; слово кхатти, означающее «хетты», вполне может быть родственным санскритскому кшатрия («воин») и палийскому кхаттийо. Хетты осели в Анатолии, утвердив свою власть над покоренным ими местным земледельческим населением. Их контакт с Индией не был ни продолжительным, ни особенно прочным. Однако это кратковременное общение оказалось важным, так как благодаря ему во время второго нашествия арьев Индия узнала секрет изготовления железа, которым хетты овладели раньше других народов (независимо от того, какой более древней общине они были обязаны своими познаниями в этой области).
Ближайшей группой, родственной индийским арьям, были арьи, жившие на территории Персии. Персы и мидийцы говорили на арийском языке, близком к санскриту. Согласно митаннийским письменным источникам, относящимся приблизительно к 1400 году до н. э., в Иране в районе озера Урмийе жили люди, почитавшие индо-арийских богов и говорившие на одном из арийских языков. Те же самые боги — Индра, Варуна, Митра и т. д., почитались персами до конца VI века до н. э., когда они были низвергнуты Зороастрой. Только индо-арийский бог огня (Агни) остался в почете у обеих групп. Санскритское слово дева («бог») в иранском языке получило значение «демона». Однако Авеста упоминает страну семи рек — Панджаб (две реки позднее пересохли) как признанную территорию арьев. Некоторые индо-иранские герои явились на нынешнюю территорию Гиляна и Мазандерана с берегов Каспия. В одном древнеиранском сказании повествуется о царе Йиме, обладателе прямоугольного пространства (вар), куда ни смерть, ни зимняя стужа не могли проникнуть, пока кто-то не совершил греховного поступка (в сущности, сокращенный вариант легенды о «золотом веке»). Тогда добрый царь Йима спас свой народ от всеобщей кары за нарушение табу, приняв на себя смерть и став, таким образом, первым смертным на земле. В Индии, согласно Ригведе, Яма был первым смертным, а также древним родовым богом смерти, который до сих пор почитается как один из богов смерти. Первоначально у индийских арьев считалось, что покойник присоединяется к своим предкам, находящимся под покровительством Ямы; позднее Яма ведает мучениями грешников в преисподней, тогда как другие боги правят на небесах. Огороженные прямоугольные пространства, обнаруженные советскими археологами в Узбекистане, точно соответствуют традиционным размерам вара Йимы в религиозных книгах древнего Ирана. Древнейшие строители таких сооружений жили в маленьких помещениях, расположенных в толще каменных стен, а открытое пространство посредине служило местом, куда в случае опасности загоняли скот. В далекой древности, до великой миграции арьев в Индию, Йима и его огороженный домен были реальностью. Вар появляется вновь в греческой мифологии в виде Авгиевых конюшен, вычищенных Гераклом.
Гимны Ригведы были подвергнуты тщательной редакции, записаны и снабжены комментариями в южной Индии во второй половине XIV века. До этого времени их слово в слово выучивали наизусть (что изредка практикуется и теперь среди высокообразованных индийцев), но, как правило, не записывали. Отсюда следует, что ведическая традиция сохранилась до нас не полностью. Местом действия гимнов Ригведы является Панджаб. Поколения жрецов, поддерживавших эту устную традицию, уже много столетий перестали разделять излагаемые в ней религиозные взгляды, так что названия местностей часто ничего не говорят. Так как язык изменился, многие, важные для понимания текстов слова, даже помимо названий мест, рек и народов, до сих пор с трудом поддаются истолкованию. Историческое значение Ригведы не столь велико, как Ветхого завета, или Библии, которые рассматривались многими как изложение подлинной истории. Археологические исследования в Палестине, проводимые на значительно более высоком и более научном уровне, чем в Индии, дают обильные подтверждения многим библейским событиям. Арьи же всегда передвигались с места на место. Часто вместе с ними перекочевывали и названия рек или гор. Название Сарасвати — реки, почитавшейся в Ведах священной, принадлежало некогда другой реке, современному Гильменду, протекающему по территории Афганистана (по-древнеперсидски Харахвати, по-ассирийски Аракатту), а позднее было присвоено реке в восточном Панджабе, которая пересохла уже после создания Ригведы, вероятно к началу I тысячелетия до н. э.
Вынужденные за отсутствием лучших источников принимать Ригведу такой, как она есть, мы по крайней мере находим в ней подтверждение ряда отрицательных актов, например разрушения городов долины Инда. Главный ведический бог Агни — бог огня; ему посвящено больше гимнов, чем какому-нибудь другому божеству. Следующий по значению — Индра, напоминающий земного военачальника именно таких свирепых, патриархальных варваров бронзового века, какими, очевидно, были арьи во время первой волны миграции. В сущности, до сих пор не ясно, не является ли Индра обожествленным племенным вождем, который действительно был военачальником арьев или по крайней мере преемником их неукротимых вождей. Не раз в гимнах мы находим обращение к Индре с призывом выпить крепкого, опьяняющего сомы (точно не известный, очень крепкий напиток) и вести своих верных арьев к победе. Индра наголову разбивал врагов арьев, подвергая разграблению «сокровищницы безбожных». Убитые им демоны носят в числе других имена Шамбара, Пипру, Аршасанас, Шушна (возможно, олицетворение засухи) и Намучи; многие из этих имен по звучанию чужды арийским языкам. В ведической литературе трудно провести грань между мифом и возможной исторической реальностью. Риторические восхваления могут соответствовать, а могут и не соответствовать действительному успеху на поле боя. Были ли женщины в «войске» Намучи людьми или это были богини-матери? Был ли этот демон обладателем двух жен или он представляет собой местное божество двух рек, которое мы так часто видим на месопотамских печатях? Арьи до своего прихода в Индию уничтожили не одну городскую цивилизацию. Индра по просьбе Абхьявартина Чайяманы, одного из вождей арьев, разгромил в Хариюпие остатки племени варашикхов. Это племя было одним из племен группы вричиватов; Индра на реке Явьявати (Рави) расколол передовую линию войска вричиватов из 130 одетых в доспехи воинов, словно «глиняный горшок», и разорвал все войска, «как старое платье»; оставшиеся в живых воины в ужасе бежали. Это образное описание, по-видимому, относится к какому-то действительному сражению под Хараппой либо между двумя группами арьев, либо между арьями и местным неарий¬
87
ским населением. Трудно не поддаться искушению и не предположить, что могильник Н в Хараппе, относящийся к более позднему времени, чем доарийская городская культура, представляет собой захоронения арьев в верхних слоях города. Не менее заманчиво усматривать в ригведи- ческом городе Нармини Мохенджо-Даро, но, к сожалению, мы не находим подтверждения этому предположению в Ригведе, за исключением, пожалуй, упоминания, что Нармини был сожжен. Люди, жившие в Панджабе до прихода арьев, строили ограды и другие укрепления, из которых некоторые носили сезонный характер («на осень»), но другие, очевидно, были настолько прочны, что заслуживали эпитета «бронзовые». Противники арьев были темнокожими людьми (кришна — черный) с небольшими носами (анасас — безносые). О некоторых разрушенных Индрой укрепленных пунктах, служивших укрытием для большого количества людей, образно говорится, что они были «чреваты черными семенами».
Одним из подвигов Индры, за который авторы гимнов не устают возносить ему хвалу, было «освобождение рек». В XIX веке, когда все события, даже гибель гомеровской Трои, пытались связать с мифологическими объяснениями явлений природы, эти слова толковались как привлечение дождя. Согласно такому толкованию, Индра считался богом дождя, освободившим воду, запертую в облаках. Однако известно, что ведическим богом дождя был Парджанья. Реки, которые освободил Индра, были «остановлены искусственными преградами». Демон Вритра «лежал, протянувшись на склоне холма, подобно громадной змее». Когда Индра нанес демону сокрушительный удар, «камни покатились, как колеса повозки», и вода «хлынула через неподвижное тело демона». Вся эта образно изложенная картина едва ли может означать что-либо иное, кроме разрушения плотины. Исследования опытных филологов показали, что слово вритра означает «преграда», «барьер», а не «демон», как таковой. За этот подвиг Индра был назван вритраханом, то есть «убившим Вритру». Тот же эпитет (по-ирански веретхрагхна) был присвоен верховному божеству Зороастры — богу света Ахура-Мазде. Этот миф со всем его метафорическим содержанием дает ясное представление о том, как был нанесен окончательный удар земледелию в долине Инда. Вместе с тем Индра заставил разлившуюся и затопившую берега неизвестную нам реку Вибали вновь вернуться в свое русло. Как отмечалось, в долине Инда практиковалось искусственное заливное орошение при помощи специальных, иногда временных плотин. Это делало почву слишком топкой и лишало арьев больших пространств, которые они могли бы использовать для пастьбы скота. Однако разрушение плотин помешало самим арьям прочно осесть в долине Инда, так как годовые осадки в этих местах были слишком малы.
Из народов неарийского происхождения чаще других, хотя и не очень часто, упоминаются пани. Богатые, вероломные, алчные, неспособные противостоять в сражении Индре — такова в общем характеристика этого народа. В одном позднем, но весьма известном гимне Ригведы содержится диалог между этими пани и богиней с песьей головой Сарамой («богиня-мать озера»), посланницей Индры. Этот диалог был, по-видимому, рассчитан не только на пение, но и на драматическое исполнение в ознаменование какого-то важного исторического события. Комментарии обычно разъясняют, что пани угнали и спрятали скот, принадлежавший Индре. Сарама была направлена к ним с требованием вернуть скот приверженцам Индры, «богам» (девам). На самом деле в гимне ни словом не упоминается о похищенном скоте; в нем содержится лишь прямое требование уплаты дани в виде скота, которое пани с презрением отвергают. Тогда их предупреждают об ужасных последствиях этого отказа. Похоже, что данный
88
диалог отражает в себе обычную процедуру, предшествовавшую набегу арьев. Слово «пани», по-видимому, неарийского происхождения, но оно дало важные производные в санскрите, а через санскрит — и в более поздних индийских языках. Современное банъя (торговец) восходит к санскритскому ваник, происхождение которого в свою очередь не находит иного объяснения, кроме слова «пани». «Монета» по-санскритски — пана; общий термин для обозначения товаров — панъя и «рынок» на санскрите — «апана». Древнейшие весовые стандарты индийских монет находят точное соответствие в определенном наборе гирь, найденных в Мохенджо- Даро, а не в стандартах, преобладавших в Персии или Месопотамии. Таким образом, создается впечатление, что кое-кто из прежнего населения долины Инда уцелел после прихода алчных арьев и продолжил старые традиции в области производства и торговли.
В Ригведе ничего не говорится ни о постоянных поселениях (за исключением городов, выстроенных из кирпича), ни о чтении, письме, искусстве и архитектуре. Музыка сводилась к ритуальным песнопениям, техника — в основном к изготовлению колесниц, орудий и оружия; она находилась преимущественно в ведении бога Тваштри и его приверженцев, которые, по-видимому, были все местного происхождения. Однако мы не обнаруживаем на этом этапе внутриплеменного деления на касты или классы; представители различных ремесел продолжали оставаться равноправными членами племени, не сведенными до положения изолированных каст, как это произошло на следующем этапе, с началом распада племенного строя. Ткачество было женским ремеслом, но о священных прорицателях, хотя они и были мужчинами, принято было говорить, что они «ткут» гимны, как узорные одеяния на ткацком станке. Центром общественной жизни мужчин была сабха; это слово одновременно означало и племенной совет и помещение, где он собирался. Помимо заседаний племенного совета, сабха служила также местом отдыха мужчин, и только мужчин. В этом «длинном доме» они предавались своему любимому развлечению — азартным играм г. Образ игрока, одержимого всепоглощающей, неизлечимой страстью, заставляющей его забывать о доме и семье, выведен в одном позднем, хотя и весьма известном гимне древнейшей из Вед. Изредка можно встретить упоминания о соревнованиях на колесницах, о танцовщицах и о кулачных бойцах. Арьи, несомненно, были варварами, стоявшими на более низком культурном уровне, чем люди, жившие в условиях уничтоженной ими городской цивилизации.
3. ПРОДВИЖЕНИЕ НА ВОСТОК
Военные подвиги, воспеваемые в поздних гимнах Ригведы, по-видимому, отражают действительные исторические события судя по тому, что они приписываются не богу Индре, а живым людям — героям или царям. Наиболее известный из таких эпизодов — победа царя Судаса (в древнем произношении Судах) над союзом десяти царей. Судас, величаемый потомком Пиджаваны, был, по утверждению автора гимна, сыном Диводасы. Любопытно окончание этого имени — даса, Позднее на санскрите имя Диводаса могло означать «раб бога», но первоначально слово даса или дасью означало представителя какого-то народа, враждебного арьям. Эти люди были особого цвета (варна — «цвет»— слово, употребляю-
1 Здесь автор обращает внимание на очень ценный для историка момент — наличие у древних арьев так называемых мужских домов, то есть института, свойственного родо-племенному обществу.
89'
хдееся позднее в значении касты), а именно черного (кришна), что отличало их от арьев (речь, несомненно, идет лишь о более темном цвете кожи по сравнению с более светлой кожей пришельцев). Только после многократных завоеваний страны арьями слово «даса» приобретает значение раба, или илота (точно так же, как слова slave (раб) и helot (илот) оба происходят от названий народов), члена касты шудр, слуги, или в форме «дасью»— грабителя, разбойника. То, что в столь раннее время имя одного из арийских царей имеет окончание даса, означает, что уже вскоре после 1500 года до н. э. происходило смешение арьев с местным неарийским населением. Судас изображен вождем племени бхаратов или ответвления этого племени — тритсу. Современное официальное название Индии «Бхарат» означает «страна бхаратов». Эти бхараты, несомненно, были арьями. Очевидно, чистота расы не имела для ранних арьев никакого значения; смешение завоевателей с коренным населением завоеванной страны всегда было возможно, и оно практиковалось.
В гимне приводятся также имена противников Судаса. В те времена, как, впрочем, еще длительное время впоследствии, название племени и имя его вождя нередко совпадали, особенно в устах иноплеменников. В данном случае названо более десяти таких имен или племенных названий врагов Судаса. Несомненно, что среди упомянутых десяти были также и арьи. Предполагается, что имя Пактха можно связывать с современными пахтунами, или патханами Афганистана и Пакистана, говорящими на языке пашто (или пушту), одном из индо-иранских арийских языков. Такое предположение кажется вполне допустимым, потому что Геродот также упоминает такое индийское племя пактьянов. Название одного из племен — алина означает «пчела», название другого матсья —«рыба». Оба имени явно тотемического происхождения. О первом племени мы не имеем никаких сведений, но племя матсьев уже в более поздний период обитало вблизи современного Бхаратпура, значительно восточнее места сражения, указываемого в Ригведе. В связи с этим грамматик Патанджали, живший в северо-западном Панджабе в начале II века до н. э., приводит слова «восточные бхараты» как пример употребления лишних слов, «ибо,— говорит он,— нет других бхаратов, кроме живущих на востоке». Как в приведенных выдержках, так и в других местах текста ясно усматривается общая тенденция к продвижению на восток. Еще один из десяти противников Судаса, Шигру, носит имя дерева шигру (Moringa pterygosperma), хотя некоторые переводят слово шигру, как «хрен»; в одной кушанской надписи в Матхуре мы встречаем название брахманского рода (готры), происходящее от этого имени, хотя в сохранившихся до нашего времени списках родов этот род не упоминается. Не подлежит сомнению, что подобные племенные названия имеют тотемное происхождение. Самое удивительное, однако, то, что среди противников Судаса мы находим, очевидно, название племени — бхригу. Слово это имеет лингвистическую связь со словом «фригийский». В другом месте упоминается с особой похвалой колесница, сделанная бхригу для Индры. «Бхаргава» «бхригуид» означает также «горшечник», по-видимому, это является дальнейшим развитием названия гильдии, образованного от названия горшечников племени. Однако до нас со времен классического санскрита слово «бхригу» сохранилось лишь как название одной из главных экзогамных родовых групп брахманов, до сих пор пользующейся большим влиянием. Этот род поздно вошел в состав брахманов, но быстро выдвинулся. При- чиной сражения между Судасом и десятью царями явилась попытка царей отвести реку Парушни. Под этим названием подразумевается часть течения современной Рави, которая, однако, несколько раз меняла русло. Взаимные обвинения в попытках отвода рек системы Инда до сих пор
90
служат почвой для жестоких разногласий между Индией и Пакистаном. «Медовогласые» пуру, хотя и принадлежали к числу врагов Судаса, были не только арьями, но и находились в близком родстве с бхаратами. Поздняя традиция даже рассматривает бхаратов как ответвление от племени пуру. Одни и те же жрецы в Ригведе в разных гимнах попеременно призывают на головы пуру то благословения, то проклятия, свидетельствующие о том, что разногласия между бхаратами и пуру не были длительными. Их распри носили совсем другой характер, чем вражда между арьями и неарийскими племенами. Пуру осели в окрестностях Хараппы и впоследствии распространили свою власть на всю территорию Панджаба. Именно они в 327 году до н. э. оказали наиболее сильное сопротивление войскам Александра Македонского. Вполне возможно, что современное второе название Панджаба, Пури, происходит от названия племени пуру.
Жрец, воспевающий победу над десятью царями, носит родовое имя Васиштха («превосходнейший») — название еще одной из «семи» традиционных главных экзогамных брахманских групп. Первым жрецом был Вишвамитра из рода Кушики («совы»). Выполнение жреческих функций во времена Ригведы еще не ограничивалось принадлежностью к какой-то одной определенной касте; в сущности, единственным кастовым разграничением, отраженным в древнейшей из Вед, было разграничение по цвету кожи между светлокожими арьями и их более темными противниками. Как и в древней Греции или в древнем Риме, отправление семейного, родового или племенного культов могло быть поручено любому мужчине, члену данной группы, либо по признаку старшинства, либо в результате выборов, либо в силу какой-то установленной традиции. Хотя в описании сцены жертвоприношения огню перечисляются различные специфические обязанности жреца, брахманской касты, как таковой, с полной монополией на выполнение этих функций пока еще не существовало. Васиштха, однако, представляет уже новый тип жреца. Он был зачат от двух ведических богов — Митры и Варуны, из которых первый считался богом солнца, а второй — неба. Мать его не упоминается. Напротив, по одной и той же версии, он «родился из мыслей Урваши» (одной из апсар, или водяных богинь), появился на свет из кувшина, принявшего в себя смешанное семя обоих богов, и вместе с тем был найден «окутанный молнией» в пушкаре. Этот на первый взгляд бессвязный рассказ на самом деле имеет вполне простое и логичное объяснение. Он означает, что Васиштха вел свое происхождение от одной из земных представительниц доарийской богини-матери и потому не имел отца. Когда он стал достоянием патриархальных арьев, потребовалось подыскать ему какого-нибудь достойного, отца, отвергнув при этом происхождение от матери-неарийки. Агастья, основатель еще одного из существующих поныне главных брахманских родов, также появился на свет из кувшина. Кувшин символизирует чрево, а следовательно,— богиню-мать. Возможно, что «семь мудрецов», семь основателей главных брахманских родов, восходят к седой древности Шумерской или Индской цивилизаций; их имена не совпадают в различных списках, приведенных в священных писаниях брахманов. Восьмой, Вишвамитра,— единственный подлинный арья среди всех остальных. Причисление таких «кувшинорожденных» пророков к высшему духовенству арьев было совершенно новым явлением. Подобное сочетание двух элементов, арийского и местного, способствовало образованию нового класса священнослужителей, который в конце концов установил полную монополию в ритуальной жизни арьев, иными словами, содействовал образованию касты брахманов. Те древние священные книги, исследователями которых мы сейчас являемся, были донесены до нас брахманами, переписаны ими и, естественно, преувеличивают значение их касты. Тем не менее именно на долю брахма-
91
нов выпало осуществление исторической задачи, значение которой редка отмечают,— объединение враждебных групп с их многочисленными, чуждыми друг другу культами в единое общество, поклоняющееся одним богам.
В Ригведе мы находим свидетельства развития новой профессиональной жреческой касты брахманов, которая в случае необходимости могла служить сразу нескольким господам, как арьям, так и неарьям. Мудрец Ваша Ашвья благодарит царей дасов Бальбутху и Тарукшу и призывает на их племена всяческие благословения за разные подношения, включавшие сотню верблюдов. Верблюд редко фигурирует в древнеиндийской традиции, и даже за пределами Индии был приручен только около 1200 года до н. э.; именно этим временем приблизительно датируется данный гимн. Имена Бальбутха и Парукша по звучанию чужды арийским языкам и не встречаются в других санскритских произведениях. Все это наводит на мысль, что некоторые из упомянутых в Ригведе титанов-асуров, возможно, были ассирийцами, чей царь Тиглат-Паласар III вторгся во владения арьев и захватил территорию вплоть до реки Гильменда. Один ив арийских пророков, автор другого гимна, благодарит за покровительства не кого иного, как «Брибу, вождя пани». В панегирике Брибу возвышался над племенем «подобно обширному лесу (возвышавшемуся над берегами) Ганга».
Арьи, продвигавшиеся на восток, отличались от арьев, впервые вторгшихся в пределы Индии. В качестве дополнительной рабочей силы к их услугам был новый тип раба, даса, человек из племени дасов. У них была уже специальная каста жрецов, образовавшаяся в результате слияния старого и нового, доарийского и арийского. В археологическом отношении этот период до сих пор составляет пробел. Единственный предмет материальной культуры, описанный в гимнах настолько подробно, что по описанию можно было бы восстановить его внешний вид,— колесница. Но, разумеется, было бы наивно надеяться в один прекрасный день раскопать сами колесницы ведической эпохи. До сих пор не обнаружена керамики, которая определенно принадлежала бы арьям, хотя, возможно, вскоре мы будем иметь основание сказать это о серой (крашеной) керамике северного типа. Даже к концу II тысячелетия археологи не могут выделить какой-либо специфически арийской или индоарийской техники. Можно лишь высказывать предположение, что некоторые из ведических богов, не упоминаемых ни в каких других источниках, были заимствованы у доарийского населения страны: например, богиня утренней зари Ушас г, бог ремесел Тваштри, изготовлявший оружие для Индры, и неясный Вишну, которому, каково бы ни являлось его прошлое, было суждено большое будущее в религии Индии. Напомним о знаменитом поединке на реке Беас между Ушас и Индрой , который в результате сокрушил запряженную быками повозку богини, и Ушас была вынуждена обратиться в бегство. Позднее Индра и герой Трита убили сына Тваштри, трехголового жреца-демона Тваштру, носившего почти одинаковое имя с отцом. Авторство гимна, повествующего об этом убийстве, приписывается самому обезглавленному Тваштре; это означает, что умертвить его было невозможно, так же как невозможно было умертвить Ушас. Три головы Тваш- тры превратились в птиц, из которых две известны как тотемы двух брахманских родов. Более того, имя Тваштры явно фигурирует среди имен главных наставников Упанишад2. Более углубленный анализ этих преданий увел бы нас слишком далеко от основной проблемы, хотя тема убиения трехглавого демона встречается в иранской мифологии, а богиня Ушас
1 Это предположение автора уже опровергнуто советскими индологами, которые нашли параллельный образ в литовском фольклоре.
2 Упанишады — философско-религиозные произведения древней Индии.
92
имеет черты сходства с греческой Эос. Для нас важно то, что брахманы признавали свое родство с врагами Индры и первоначально враждебными Индре богами, которых они почитали даже в Ведах.
4. АРЬИ ПОСЛЕ РИГВЕДЫ
Не все арьи двинулись на восток, да и вообще это продвижение не было непрерывным. Дело заключалось не просто в том, что все новые орды арьев прибывали в Индию, оттесняя своих предшественников все дальше в глубь страны. Как уже было сказано, пуру удерживались в Панджабе до конца IV века до н. э., хотя время от времени отделившиеся группы были вынуждены колонизовать новые места, так как на основной территории пуру могло прокормиться лишь ограниченное количество скотоводческих племен. Распространению на юг препятствовала пустыня. К востоку, в районе реки Ямуны (Джамны), простирались густые джунгли, которые нельзя было расчистить без железного топора для полезного использования территории, за исключением узкой полосы на невысоком водоразделе между Панджабом и бассейном Ганга и другой — вдоль подножия Гималаев, где такую расчистку могли осуществить при помощи огня, обнажив тонкий почвенный слой. Медь можно было привозить из Раджастана, но месторождения железных руд находились далеко, во всяком случае руд, достаточно высокосортных, чтобы их можно было использовать для получения железа. Одного знакомства с металлами и знания металлургии было недостаточно; главная проблема состояла в том, чтобы получить доступ к месторождениям полезных минералов. Поэтому племена арьев были вынуждены дробиться на небольшие группы, о которых нам большей частью ничего не известно, даже их названия. Лишь о немногих мы узнаем из случайных упоминаний в древнегреческих и древнеиндийских источниках.
Яджурведа помогает нам составить некоторое представление о периоде с 1000 по 800 год до н. э.; прилагаемая к ней книга «Шатапатха Брахмана» дает возможность дополнить наши сведения приблизительно до 600 года. Какие-либо определенные данные отсутствуют; мы можем только догадываться о бесконечном разнообразии социальных и племенных групп. Некоторые панджабские племена времен Александра Македонского все еще распределяли зерно между отдельными хозяйствами в соответствии с потребностью, сжигая излишки, вместо того чтобы их продавать или обменивать. Другие превратились в процессе роста в богатые агрессивные царства. В начале VII века н. э. китайский путешественник Сюань Цзан с возмущением отмечает, что в нижнем и среднем течении Инда все еще живут скотоводческие племена, практикующие такой дикий обычай, как внутриплеменной групповой брак. Эти люди, по всей вероятности, происходили от послеведических абхиров, но сам факт во всяком случае доказывает, что в некоторых местностях со специфическими условиями образ жизни, свойственный арьям, сохранялся вплоть до средних веков. Мы не можем делать какие-либо общие утверждения относительно положения страны в целом в тот или иной определенный период. В лучшем случае мы попытаемся проследить те основные изменения, которым в конце концов было суждено произойти по всей стране.
Даже при весьма поверхностном чтении текстов Яджурведы нетрудно заметить, что основу общества той эпохи, так же как его религии, составлял образ жизни, характерный для скотоводческих племен. Тем не менее возрастающее значение земледелия и металлов уже находит яркое выражение в одной из молитв (читаемой и поныне), содержание которой явно не подходит к более ранней эпохе Ригведы: «Да ниспошли мне за жертво¬
93
приношение (яджна) вдоволь молока, соков, очищенного масла, меда, еду и питье за общим столом (сагдхи и сапити), пахоту, дожди, завоевания, победу, богатство, обилие, благосостояние... пищу (приготовленную) из самой простой крупы (куява), избавление от голода, рис, ячмень, кунжут, фасоль, горох, пшеницу, чечевицу, просо, Pancium miliaceum, Pancium frumentaceum и дикий рис. Ниспошли мне это за жертвоприношение. А также — камень, глину, холмы, горы, песок, деревья, золото, бронзу, свинец, олово, железо, медь, огонь, воду, съедобные корни, растения, то, что растет на вспаханной земле, то, что растет на невспаханной земле, домашний и неодомашненный скот». Эта молитва может быть отнесена примерно к 800 году до н. э. и свидетельствует о том, что перед арьями в этот период стояли уже новые производственные проблемы, характерные для железного века, тогда как их предки времен Ригведы, жившие еще в бронзовом веке, довольствовались тем, что, отправляясь в поиски новых пастбищ в далекие, рискованные походы, грабили по пути богатые города с более высокой культурой.
Будущее принадлежало людям, населившим восточную часть территории исчезнувшей Индской цивилизации и примыкающие земли. Освоение арьями пространства в пределах 80 км в обе стороны от берегов реки Ямуны не составляло большого труда. Леса в этих местах были менее густы, и их можно было выжигать. Но заселение этих расчищенных с помощью огня земель требовало нового социального устройства, более сложного, чем простой племенной строй. Члены низшей касты — а вну- триплеменное деление на касты уже существовало — назывались теперь шудрами, возможно от названия какого-нибудь племени. Это были илоты, составлявшие собственность целого племени или рода, примерно как общественное стадо, и не обладавшие правами членов племени, которыми пользовались представители трех высших каст. Только люди, входившие в эти три высшие касты, считались настоящими арьями и полноправными членами племени. Эти касты носили следующие названия: брахманы (жрецы-брахманы), кшатрии (воины и представители правящей группы) и вайшьи (поселяне, занимавшиеся земледелием и скотоводством и производившие все излишки продовольствия). Слово «варна» стало применяться в общем значении к любой из этих четырех каст — в некоторых племенах, где возникновение более развитых форм частной собственности и рост торговых отношений способствовали образованию настоящего классового общества с кастами-классами. Однако это справедливо в отношении далеко не всех племен арьев, из которых многие еще вообще не знали кастового разграничения, в других же существовало деление только на арьев и шудров (свободных и илотов). То, что шудры не являлись предметом купли-продажи, как рабы в древней Греции и в древнем Риме, нельзя объяснять какой-то особой гуманностью индийских арьев. Это означало, что товарное производство и частная собственность в Индии еще не достигли достаточно высокого уровня развития. То, что скотом владели сообща при наличии какой-то формы групповой собственности, нетрудно доказать. Слово «готра», буквально «загон для коров», употребляется также в значении экзогамного рода. Известно, что весь скот одной готры помечали особым знаком в виде клейма или разреза на ухе, чтобы его можно было отличить от чужого. Название вида имущества распространилось на владевшую им общественную единицу и оставило свой след в позднейшем законодательстве в виде положения, согласно которому имущество умершего, не имеющего прямых наследников, переходит к готре.
Наличие касты шудров оказало специфическое влияние на дальнейшее развитие индийского общества. Рабство в классическом европейском (особенно греко-римском) смысле никогда не достигало в Индии больших
94
масштабов и не играло существенной роли в производственных отношениях. Шудры всегда могли обеспечить производство необходимых продовольственных излишков. Кастовая система явилась предвестником развития единого классового общества, пришедшего на смену замкнутым племенным группам. Некоторые из брахманов стали обслуживать сразу по нескольку родов или племен, что свидетельствовало уже о наличии каких-то отношений, связывающих ряд групп. Одновременно с этим отдельные брахманы начинают двигаться на восток, в густые лесные дебри; обычно они пробираются небольшими группами со своим скотом, но иногда и в одиночку без всякого имущества, даже без какого-либо оружия для самообороны или охоты. Их миролюбивые намерения не могли вызывать никаких сомнений, и они сыграли большую роль в укреплении связей с дикими лесными племенами собирателей пищи, нагами, к которым они нередко присоединялись или просто поддерживали с ними добрососедские отношения. Единственной защитой брахманов были их бедность и явная безобидность. Торговцы, напротив, путешествовали обычно под охраной вооруженных кшатриев, которые в случае необходимости могли бы защитить их от туземцев (нишадов). Из этих кшатриев образовались группы наемников, готовых за плату сражаться за кого угодно.
Священные книги пестрят бесчисленными описаниями кровавых жертвоприношений — яджн. Такие массовые жертвоприношения совершались не только в честь Агни, но и в честь других ведических богов, хотя и неизменно перед священным огнем. Продолжительность и сложность церемонии неуклонно возрастала. Количество и разнообразие приносимых в жертву животных в наши дни кажется просто невероятным. Высшую категорию жертвенных «животных» составляли человек, бык и жеребец, но, согласно Яджурведе и Брахманам 1, во время таких яджн приносили в жертву почти всех известных зверей и птиц. Такие чудовищные церемонии, сопровождавшиеся бесконечными ритуальными убиениями, означают, что пищевые ресурсы общества истощались. Приведенная выше молитва свидетельствует о том, что главной целью жертвоприношений было увеличение поголовья скота и количества пищи, а также о том, что все это можно было получить путем захвата. Жертвоприношения считались незаменимым средством обеспечения победы в войне и вообще успеха военачальника. Принесение в жертву, например, коня заключалось теперь не просто в том, чтобы зарезать это животное, игравшее такую важную роль в хозяйстве арьев, и съесть его мясо. Главная царица должна была совершить отталкивающий обряд плодородия, заключавшийся в изображении совокупления ее с убитым жеребцом и, вероятно, заменивший какой-то более древний обряд принесения в жертву самого царя или подставного лица. Коня, прежде чем принести его в жертву, пускали пастись на волю; любая попытка со стороны другого племени препятствовать его свободному передвижению рассматривалась как боевой вызов. Постоянные сражения и нескончаемые жертвоприношения никогда не оставляли кшатриев без дела и увеличивали доходы брахманов. Яджны уже преследовали более глубокие цели, явно социального характера. В ритуальных книгах говорится прямо: «Как вайшья... данник другого, который может поглотить его и при желании подвергнуть его притеснениям... Как шудра... слуга другого, который может при желании переселить его или убить». Во время жертвенных процессий, в которых должно было участвовать все племя, членов этих двух каст, непосредственных производителей, помещали между представителями двух высших каст, «чтобы сделать их покорными». После всего этого классовый характер
1 Брахманы — древние книги, толкующие и комментирующие Веды.
95
каст едва ли может вызывать сомнение, хотя эта классовая система опиралась еще на весьма низкий уровень производства. Первые налоги назывались бали —«жертва», потому что это были дары, которые члены племени или рода подносили вождю во время жертвоприношения. Существовала даже специальная должность «царского распределителя» (бхага- дугха), не известная в какое-либо другое время, кроме этого переходного периода. Его обязанности, по-видимому, заключались в правильном разделе бали между непосредственными приближенными царя, а возможно, также в определении размеров налогообложения.
В то время было еще очень мало городов, заслуживавших это название. В случае опасности все племя или весь род укрывались за стенами ограды, окружавшей резиденцию вождя. Низшей общественной единицей была грама. Позднее это слово приобрело значение «деревни», но в те времена оно обозначало группу людей, связанных близким родством (саджа- та), обычно кочевавшую с места на место со своим скотом и своими шудрами под предводительством грамани, который занимал в племени положение командира одного из отрядов воинов и подчинялся непосредственно вождю. Летом грама со стадом и людьми перемещалась в район хороших пастбищ, находившихся где-нибудь вблизи воды. В период дождей она возвращалась в места, расположенные выше обычного уровня разлива рек, и занималась возделыванием злаков. Встреча в пути двух грам, даже принадлежавших к одному племени, неизбежно приводила к столкновению. Об этом свидетельствует новое слово самграма, буквально, «встреча грам», которое в санскритском языке приобретает значение «битвы». Грамы одного племенного государства (раштра) собирались вместе только для принесения коллективного жертвоприношения или для отражения нападения общего врага. Царь, стоявший во главе такого народа, как правило, был лишь первым среди целого ряда племенных олигархов, занимавших место вождя в силу наследственной привилегии, но не менее часто и по очередности или в результате выборов. Слово раджанъя, «способный управлять», употребляется одинаково в приложении к князю, царю или кшатриям вообще. Царские прерогативы были сильно ограничены племенными обычаями и племенным законом. Однако постоянные войны способствовали усилению царской власти и тенденции ограничить количество претендентов на престол принадлежностью к одной семье. Чтобы сохранить мир внутри страны, приходилось все чаще принимать меры по обузданию возможных соперников царя — князей, бывших вождей и могущественных олигархов — вплоть до их изгнания и развенчания (апаруддха). Такое изгнание, точно соответствующее остракизму у древних афинян, неизбежно вело к усилению интриг и дальнейшему ослаблению внутриплеменных связей. Общество стояло на пороге возникновения подлинного государства, опирающегося на классы и вполне способного обходиться без племенного единства как главной движущей силы.
5. ВОЗРОЖДЕНИЕ ГОРОДОВ
Описанное выше общество едва ли можно назвать цивилизованным. По теории брахманизма Веды до сих пор считаются важнейшими из всех священных писаний Индии. Однако если бы Веды действительно продолжали занимать такое положение, то вся культура Индии не стоила бы того, чтобы о ней писать. Развитие более высокой культуры было бы невозможно без какой-то новой формы социального строя, при которой общество не испытывало бы постоянных лишений и не было бы раздираемо бесконечными вооруженными конфликтами, как в эпоху Вед. Невыноси-
96
мый гиперболизм яджн и отражаемой в них философии привел общество к окончательному застою. История развития нового общества составляет уже содержание следующей главы, но мы коснемся здесь вкратце основных предпосылок, обусловивших это развитие. Городская жизнь, как таковая,— новое явление в северной Индии первой четверти I тысячелетия до н. э. Заведенный уклад городской жизни, торговля и тщательный учет, о котором свидетельствует введение приблизительно с 700 года до н. э. точного весового стандарта для серебряных монет, не были бы возможны при отсутствии грамотности. Однако вопрос о том, каким алфавитом пользовались люди той эпохи и насколько широко он был распространен, остается пока невыясненным. Несомненно, что большую часть территории Панджаба населяли племена арьев, не знавшие никакой письменности; но есть основания полагать, что будущий алфавит брахми уже был известен в новых городах, по крайней мере в зачаточной форме. Однако, читая о том, что Будда наставляет сына одного «домовладельца», как надлежит вести себя воспитанному человеку в таком городе, как Раджагриха, не нужно забывать, что в VII веке едва ли можно было насчитать более двух по-настоящему больших городов. Остальные населенные пункты представляли собой либо небольшие городки, где все жители знали друг друга, либо деревни, где зачастую не было даже настоящей улицы. То, что теперь является абсолютной нормой в поведении горожан, было чем-то совершенно новым для людей, у которых еще недавно «мужской дом»— помещение племенного совета (сантхагара) — являлся центром всей общественной жизни.
Первые города после окончательной гибели Хараппы (жизнь в которой еще продолжалась некоторое время после завоевания ее неприятелем) и Мохенджо-Даро (сразу превращенном в руины при первом же внезапном нападении врагов) появились по обеим сторонам восточной границы территории долины Инда. Конечно, по масштабам они значительно уступали городам Индской цивилизации, но все же это были города, свидетельствующие о начале перевеса в сторону земледелия, хотя скотоводство все еще продолжало играть важную роль в хозяйстве страны. Уже в Яджур- веде мы встречаем упоминания о плугах с упряжками в двенадцать быков; такие плуги применяются по сей день: они незаменимы для глубокой вспашки тяжелых почв, которые в противном случае утратили бы плодородность и не могли давать хорошего урожая. Конечно, крепкий деревянный плуг можно изготовить и с помощью бронзовых орудий, но в восточном Панджабе особенно для поднятия каменистых почв в районе водораздела был необходим железный лемех. Где же добывали это железо? И можно ли было обойтись без новых месторождений меди, потребность в которой возрастала по мере роста необходимости в мечах и различных орудиях, все еще изготовлявшихся из бронзы?
Приблизительно с 1000 года до н. э. металл все в больших количествах начинает поступать с востока. Лучшие месторождения железа и меди в Индии находятся в восточной части бассейна Ганга, в юго-восточном Бихаре (округа Дхалбхум, Манбхум, Сингхбхум). Однако даже в наши дни эти районы отличаются особенно густыми джунглями и обильным выпадением дождей, причем даже в случае вырубки леса земледелие здесь не станет столь продуктивным, как в центральной части долины Ганга. Поэтому первобытный, племенной уклад жизни держится в этих местах устойчиво, несмотря на непосредственное соседство доменных печей и металлургических заводов. Нам известно, что запасы меди в этих районах эксплуатировались и в древности. Об этом свидетельствуют кучи шлака в местах залегания медной руды, относящиеся к неизвестно какому времени, и клады из медных предметов приблизительно 1000 года до н. э.,
7-1043
97
встречающиеся по всей территории Гангской равнины. Среди этих предметов мы находим заготовки гарпунных наконечников, топоров типа кельтов с заплечиками, фигурок полулюдей-полуживотных и т. д. Наиболее крупные из кельтов, достигающие длины более полуметра, с грубо отлитым долотовидным концом слишком громоздки, чтобы использовать их как орудия. Эти предметы, несомненно, представляют собой клады, зарытые торговцами. Они не были изготовлены аборигенами, потому что очистка меди от примесей предполагает умение регулировать огонь, то есть наличие хороших калильных печей. Такие печи могут служить для производства высококачественной керамики и, как полагают, действительно произошли от гончарных печей. Однако единственный вид керамики, обнаруженный вместе с кладами медных предметов, представляет собой очень грубую, плохо обожженную глиняную посуду с охренной обмазкой, рассыпающуюся на куски при извлечении ее из земли. Это исключает возможность существования здесь поселений людей Индской цивилизации, так же как арьев, которые к этому времени уже широко пользовались крашеной серой керамикой северного типа. Следовательно, эти торговцы принадлежали, очевидно, к кочевым племенам ранних арьев. Но ведь ту же самую низкосортную керамику с охренной обмазкой мы обнаруживаем и на новых поселениях арьев, таких, как Атранджикхе- ра и Хастинапура, где она встречается в слоях, расположенных непосредственно над материком, под слоями, содержащими крашеную серую керамику. Очевидно, не все арьи осели в Панджабе, продолжая заниматься скотоводством. Ясно, что еще во II тысячелетии, особенно во время второй волны нашествия арьев, среди них находились люди, обладавшие дерзостью и отвагой — неотъемлемыми качествами первооткрывателей. Это были опытные воины, в какой-то степени знакомые с металлургией, особенно с производством железа — процессами, уже широко известными к началу I тысячелетия в той части Азии, которую арьи никак не могли миновать на своем пути в Индию. Долина Ганга, еще покрытая слишком густыми джунглями, была неподходящим местом для образования в ней земледельческих поселений. Поэтому главные поселения арьев восточнее долины Инда тянулись узкой цепочкой вдоль подножий Гималаев к южному Непалу, после чего повертывали на юг через округ Чампаран провинции Бихар, к берегам великой реки. Землю под посевы расчищали с помощью огня, что было бы невозможно на территории, расположенной ближе к Гангу. Этот способ, ограничивавший первоначальную экспансию узкой полосой предгорий к западу от реки Гандак, описан в известном отрывке из «Шатапатха-Брахмана». Данные поселения, по-видимому, относятся ко времени до 700 года до н. э. Но поворот на юг, через Чампаран, может означать лишь одно — стремление достигнуть запасов руды, находившихся за холмами Раджгира, единственного древнего- поселения арьев к югу от великой реки.
Естественно, что первые города, выдержавшие испытание временем и существующие поныне, лежат на речных путях, несмотря на все трудности, которые представляло в древности освоение районов аллювиальных почв. Особую известность приобрели Индрапрастха (Дели) и Хастинапура в стране Куру, Косамби (по-санскритски Каушамби) на реке Ямуне и Бенарес (Варанаси, Каши) на Ганге. Их возникновение в начале I тысячелетия до н. э. объясняется лишь тем, что эти могучие реки, стремительно несшие свои воды между непроходимыми лесами и болотами, служили судоходными дорогами в еще более ранние времена. В известном стихотворном отрывке из Ригведы говорится о том, что брахман Диргха- тамас, сынУчатхьи и Маматы, на склоне лет становится лоцманом на реке.
В той же древнейшей из Вед вскользь упоминается о стовесельных кораб¬
98
лях и путешествиях по воде на три дня пути от ближайших берегов, из чего можно заключить, что арьи умели управлять судами. Здесь возможно только одно объяснение — еще в начале I тысячелетия до н. э. их отважные безымянные пионеры достигли берега восточного моря и научились делать весла. В противном случае не находят объяснения и культурные отложения VIII века до н. э., обнаруженные в форте Бенарес и относящиеся ко времени до искусственного укрепления в этом месте берегов Ганга. Когда были открыты рудные месторождения, тогда уже не составляло большого труда продолжить поселения, протянувшиеся вдоль предгорий, дальше, до берега реки, насколько позволяли джунгли, которые приходилось расчищать под пашни. Эта гипотеза не так уж нелепа, как может показаться на первый взгляд. Сама река являлась неисчерпаемым источником рыбы, а леса по ее берегам изобиловали всевозможной дичью. От людей же требовались лишь смелость и предприимчивость.
Имеются некоторые намеки на связь между родом Агастьев и проникновением арьев к югу от гор Виндхья, но все они пока принадлежат к области мифологии, как ни заманчиво усматривать эту связь в южных мегалитах. Мегалиты в Брахмагири (штат Майсур) имеют прямое отношение к холмообразным зольным отложениям в округе Райчур, которые оставили после себя скотоводы эпохи неолита, о чем свидетельствует последовательность слоев с содержанием каменных орудий и керамики. Радиоуглеродный метод позволяет отнести эти зольные холмы почти к концу III тысячелетия. Серая керамика неолитических скотоводов, так же как случайные изделия из бронзы, обнаруженные вместе с керамикой другого типа в спорадических отложениях II тысячелетия на берегах реки Нармады, заставили некоторых исследователей древности предположить наличие здесь связей с Ираном. Но если так, то характер этих ранних связей остается загадкой. Существовала ли еще какая-то волна мирной «протоарийской» иммиграции, прокатившаяся через долину Инда еще в период расцвета городской культуры? Или арьи обратились к разграблению городов лишь в более поздний период, когда научились пользоваться бронзовым оружием? Вместе с тем археологические исследования показывают, что освоение бассейна Ганга в начале I тысячелетия осуществлялось путем посылки туда разведывательных экспедиций. Обнаруженные в Райчуре и Майсуре слои с содержанием «пришлой северной керамики» определенно относятся к более позднему времени, уводя нас в железный век. Напротив, «халколитические» отложения в Панду Раджар Дхиби (на реке Аджай в Западной Бенгалии) свидетельствуют о том, что данные поселения не были постоянными. Подобно аналогичным памятникам на Нармаде, это, за исключением Атранджикхе- ры, были кратковременные стоянки разведывательных отрядов, по-видимому арьев, относящиеся ко II тысячелетию до н. э.
Произведенные недавно историческим факультетом Алигархского мусульманского университета археологические исследования, результаты которых еще не опубликованы, проливают существенный свет на начало железного века в Индии и распространение арьев в бассейне Ганга. Раскопки в Атранджикхере (Уттар-Прадеш), производившиеся под руководством профессора Нурул Хасана и Р. Ч. Гаура, дали четкую картину последовательной смены керамики. Уже в достаточной мере развитый железный век прослеживается в слое, который радиоуглеродный метод позволяет относить к 1000 году до н. э. или к более раннему времени. Этот слой содержит северную серую крашеную керамику (NPG), которая с увеличением добычи железа быстро уступает место простой, практичной, некрашеной серой посуде. Новый металл выплавляли на месте поселения из руды, отдаленный источник которой пока еще не установлен.
7* 99
До сих пор археологи связывали железо лишь с северной черной лощеной керамикой (NBP), встречающейся в более поздних слоях и удерживающейся в употреблении довольно долго, даже на протяжении некоторой части исторического периода; таким образом, значение этого открытия очевидно. Ниже отложений, характеризующихся серой крашеной керамикой северного типа, расположен тонкий слой, содержащий остатки черной с красным керамики в сочетании уже не с железом, а с определенным количеством медных (или бронзовых) предметов и микролитами, изготовленными из камня неместного происхождения. Под ним, непосредственно на нетронутом материке, находится более обширный слой дометалличе- ской эпохи, содержащий керамику с охренной обмазкой, довольно плохо изготовленную в противоположность керамике последующих слоев. От этой древнейшей стадии не сохранилось ни очагов, ни полов от жилищ,— иными словами, никаких признаков того, что жизнь на поселении продолжалась круглый год. Людям, изготовлявшим керамику с охренной обмазкой, оно служило местом сезонных стоянок, по-видимому, перед самым началом дождей. Для них, еще не поднявшихся над уровнем собирательства и кочевого скотоводства и не начавших применять металлы, главной приманкой, очевидно, служила великолепная рыба, которой до сих пор славится протекающий здесь приток Ганга. Поселение же людей, пользовавшихся черной с красным керамикой, занимало меньшую площадь, и население не покидало его для сезонных миграций, о чем свидетельствуют остатки хижин и очагов. Отсутствие промежуточного стерильного слоя и внезапное исчезновение керамики с охренной обмазкой позволяет полагать, что они прогнали отсюда более ранних обитателей.
С возникновением к востоку от Панджаба новых городов следует связывать еще две характерные черты индийской традиции: календарь- альманах (панчанга), до сих пор имеющий для индийцев большое практическое значение, и постоянную тягу к простоте сельской жизни, наложившую отпечаток на все произведения брахманов, созданные в после- ведический период. Собиратели пищи не испытывают потребности в календаре. О наступлении того или иного времени года говорят птицы и звери, цветы и деревья. Это наложило некоторый отпечаток на индийские предрассудки в форме примет: для земледельцев, какими стали уже к 1000 году до н. э. жители Атранджикхеры, независимо от того, что они еще жили жизнью, свойственной скотоводам и собирателям, календарь необходим. Землю нужно успеть подготовить под посев до наступления первых дождей, ибо семена, посеянные до окончательного установления сезона дождей, могут погибнуть. В свою очередь жатву нельзя начинать до окончания ливней, так как в противном случае зерно сгниет на току. Индийский календарь, подобно другим примитивным системам датоисчисления, в основе лунный; число дней в месяце определяется фазами луны. Но для определения годового периода и сезона дождей требуется солнечный календарь, для которого лучше всего руководствоваться положением солнца среди зодиакальных созвездий. Однако это положение нельзя определить на взгляд, так как, когда светит солнце, звезды не видны. Это означает умение определять различные положения солнца путем вычислений и наблюдать движение солнца, луны и планет на небе. Созданию календаря сопутствовало развитие значительных астрологических предрассудков. Людям в древности казалось, что звезды не только отмечают собой начало или окончание существенных времен года, но и влияют на количество дождей, а значит — и на годовой урожай; они оказывают также влияние на весь ход человеческой жизни и при правильном истолковании позволяют предсказывать судьбу. Человек, обладавший достаточным досугом и познаниями в астрономии, а имен¬
100
но жрец, естественно, сосредоточивал свое внимание на астрологии. Он старался найти способы умилостивить ту или иную неблагоприятную звезду. И это до сих пор распространено в Индии; астрологи находят покровителей даже среди лиц, не лишенных внешнего европейского лоска.
0 предпочтении, отдававшемся сельской жизни, свидетельствуют ранние, но уже послеведические предписания добропорядочным брахманам: «Да не вступает он в город, да не вдыхает ядовитый, пропыленный воздух городов». В те времена школы брахманов располагались обычно в уединенных рощах, вдали от городов. Брахманы не занимались земледелием, вся группа, и учителя и ученики, существовала за счет скотоводства и собирательства пищи. Последнее после распространения земледелия было заменено привилегией брахманов подбирать колосья после уборки урожая. Этот своеобразный сепаратизм явился прямым следствием традиционных противоречий между вождем-военачальником поздневедической эпохи и его жрецом-брахманом (Индра обезглавил двух своих жрецов: Дадхьянча Атхарвану и трехголового Тришираса Тваштру). Каста брахманов была готова порвать племенные узы, что уже было прелюдией к крушению общества, построенного на племенных началах, и превращению его в классовое общество без разделения на племена. Тем не менее значительное количество названий существующих поныне брахманских родов (готр) произошло от названий древнейших племен. Хотя сами племена давно исчезли, воспоминание о них сохраняется в названиях уцелевших до нашего времени экзогамных брахманских родов. По сообщениям греческих очевидцев, располагавшиеся в уединенных рощах школы брахманов существовали еще в IV веке до н. э. На юге же, если судить по сказанию о первом царе Кадамбы Маюрашармане, или Маюравармане, они сохранялись вплоть до IV века н. э. Такой антагонизм был отнюдь не повсеместным. Племенные брахманы призывали оказывать сопротивление Александру Македонскому. С исчезновением племен жрец становится существенной силой для поддержания классовой структуры общества. Он больше не убеждает народ сопротивляться захватчикам. Лучше подчиниться любому завоевателю при условии, если новый правитель придерживается правильного взгляда в отношении брахманов.
6. ПЕРИОД ЭПОСА
Из небольших ранних городов двум — Дели и Мируту, расположенным в стране Куру, было суждено оставить неизгладимый след в индийской традиции, хотя третий город, Бенарес, стал в конце концов религиозным центром и до сих пор остается им для приверженцев брахманизма. Граница между Панджабом и Уттар-Прадешем в исторические времена имела важное стратегическое значение. В настоящее время Дели — столица Индии и является ею уже на протяжении ряда столетий. Несколько решительных сражений, разыгравшихся под Панипатом *, в стране Куру, решили судьбу всей северной территории страны. Сюжет замечательного индийского эпоса «Махабхараты» построен на описании грандиозного сражения на территории Куру. Если эта битва действительно имела место, то, исходя из традиционного перечня династических имен вплоть до исторических царей, следует предположить, что она могла происходить только около 850 года до н. э. В таком случае, этот эпизод по своим действительным масштабам, по-видимому, не выделялся из остальных, но его литературное значение так же велико, как значение
1 Панипат — город в Панджабе, невдалеке от Дели.
lOi
Троянской войны в Греции. Первоначальное поселение в Хастинапуре в стране Куру было обязано своим возникновением небольшой группе людей, отделившейся от древнего ведического племени пуру. Крашеную серую керамику Хастинапуры II следует рассматривать как тип керамики, характерный для этих пуру, осевших в стране Куру, а не для всех арьев в целом. Другая ветвь того же племени, пандавы («сыновья Панду»), основала Индрапрастху (вероятно, современную часть Дели — Пурана Кила), расчистив место для поселения путем традиционного уничтожения леса огнем. Выжигание леса воспринималось как грандиозное жертвоприношение богу огня Агни, поэтому каждое животное, пытавшееся вырваться из кольца пламени, убивали. На расчищенной таким образом новой территории люди построили себе дома и начали заниматься земледелием. Вскоре между двумя соседними и родственными племенами вспыхнула взаимоуничтожительная война, представленная впоследствии в эпосе, как война миллионов за господство над всем миром (то есть, Индией). Однако уровень производства в то время был слишком низок, чтобы можно было содержать большое войско, и, уж конечно, он не позволял местным царькам посылать большие хорошо вооруженные отряды воинов на такие значительные расстояния, как до Дели. На деле, очевидно, небольшое племенное государство, все еще возглавляемое вождем, просуществовало на земле Куру до V века до н. э., но потом вскоре совершенно исчезло. Вопрос о господстве Куру над всей Индией никогда не вставал иначе, как в воображении позднейших бардов. Предполагается, что один из потомков рода Куру, Парикшит, был впоследствии в Таксиле возведен на престол с воздаянием ему императорских почестей, но Такси- ла (Такшашила) до IV века до н. э. была совсем маленьким городом; в начале же IV века она вступает на историческую арену без какого-либо упоминания имени Парикшита. Четвертый из вождей после войны, описываемой в «Махабхарате», был принужден оставить Хастинапуру из-за сильного наводнения (подтверждаемого археологическими исследованиями) и перенести столицу Пуру — Куру ниже по течению реки, в Косамби.
Главное во всем повествовании об этой якобы великой войне — это развитие самой «Махабхараты» как поэмы. Подобно «Илиаде», она начинается с оплакивания гибели более благородных представителей рода. Победители, однако, все еще находились у власти, поэтому не удивительно, что краткая вступительная баллада вскоре уступает место несколько иронической песне, воспевающей их победу, так называемой джайе (название «джайя» до сих пор сохраняется за всей поэмой). Исполнению каждой песни, заключающей в себе отдельный эпизод, обычно (как и в других странах в этот период) предпосылался священный гимн (как в Греции — гомерический, так здесь — ведический). Если поэма исполнялась в присутствии высокого покровителя, она сопровождалась панегирическим изложением его родословной. Гимны облегчали брахманам контроль над традицией. Первоначальными авторами и певцами- исполнителями поэмы были профессиональные барды (сута), творчество которых относится к тому времени, когда процесс обособления жреческой касты брахманов от остальных арьев еще не достиг большого развития. В период между 200 годом до н. э. и 200 годом н. э. поэма была заново отредактирована брахманами; в этой брахманской редакции она и сохранилась до наших дней в виде собрания из 80 000 шлок, то есть двустрочных стихов с несколькими прозаическими вставками. В прологе явно утверждается, что в то время еще был широко распространен более древний вариант, насчитывавший 24 000 строф, хотя теперь он безнадежно утрачен. Новые редакторы для привлечения внимания самой разнообразной аудитории пополнили поэму всевозможными легендами и мифами.
102
Множество эпизодов, не имеющих никакого отношения к описываемой войне, вставлены в поэму как отдельные рассказы, вложенные в уста различных действующих лиц. Для придания раздутому содержанию поэмы большей естественности ее представляют в совершенно новом сюжетном обрамлении. Царь Джанамеджайя III совершает великое жертвоприношение— яджну, чтобы наслать гибель на нагов,демонов, способных по желанию принимать облик то человека, то кобры; один из них убил отца Джанамеджайи Парикшита II. Военные эпизоды и другие повествования принимают здесь форму историй, рассказываемых во время таких длительных жертвоприношений. Итак, «Махабхарата» в том виде, в каком она теперь предстает перед нами, уже является повестью не о великой войне, как это было первоначально, а о великом жертвоприношении — яджне. Процесс расширения содержания «Махабхараты» отнюдь не был завершен к 200 году н. э., а продолжался вплоть до XIX века. Путем сравнения различных вариантов поэмы, сохранившихся в разных частях страны, ученым удалось приблизительно восстановить поэму в той редакции, в какой она, возможно, была распространена в конце III века н. э. О том, чтобы еще больше приблизить ее к первоначальному оригиналу, уже не может быть и речи.
Большинство более поздних добавлений носит религиозный характер, не имеющий, однако, ничего общего с ведической религией и ведическим ритуалом. К тому времени брахманы, оправившись после того, как их древний престиж был значительно поколеблен буддизмом, вновь заняли высокое положение в обществе. Самым выдающимся из дополнений к «Махабхарате» является «Бхагавад-Гита», речь, якобы произнесенная богом Кришной перед началом боя. Сам бог был новым; его верховное положение среди богов еще в течение столетий спустя не получало полного признания. Применяемая форма санскрита была распространена примерно в III веке н. э. Но главную роль в придании «Махабхарате» в первом варианте ее редакции формы унитарного брахманизированного эпоса выполняло ее сюжетное обрамление еще задолго до того, как Кришна вообще был причислен к богам. Действительно, эта сюжетная рамка имеет гораздо более важное значение, чем принято считать. Согласно повествованию, жертвоприношение Джанамеджайи, во время которого в жертву были принесены наги, описываемые как змеи, пришлось прервать, и оно осталось незавершенным. Этого удалось достигнуть благодаря сообразительности молодого Астики, отец которого был брахманом, а мать принадлежала к племени нага. Более того, сам главный жрец Джанамеджайи, Сомашравас, был такого же смешанного происхождения. У брахманов существует строгое правило, что дети брахмана, если их мать принадлежит к какой-нибудь другой касте или племени, не могут считаться брахманами. Поэтому, если брахманы, редактировавшие переполненную добавлениями поэму, могли без стыда констатировать свое происхождение от таких далеко не арийских предков, значит, наги в некотором отношении были высоко почитаемым народом, а не демонами и не низшей кастой.
Астика был воспитан своим дядей, тоже нагом, по имени Васуки, но это не помешало ему стать добропорядочным брахманом. Астика принадлежал к роду Яяваров («странников»). Этот род был известен еще в IX веке н. э.; именно он подарил Индии знаменитого санскритского поэта-драма- турга Раджашекхару, который или сам не был брахманом, или во всяком случае, был женат на женщине, принадлежавшей не к касте брахманов, а к маратхскому или раджпутскому феодальному роду Чахаманов г.
1 Маратхские и раджпутские феодалы были главами военных дружин и относились к воинской касте (сословию) кшатриев, второй после брахманов.
103
Кто же тогда были эти наги, описываемые как полузмеи-полудемоны и вместе с тем как люди, достаточно коварные, чтобы другие стремились наслать на них гибель, прибегая к специальному жертвоприношению богу огня, и в то же время единственные из не принадлежавших к касте брахманов, чьи женщины могли рожать брахманам законных и высокопочитае- мых детей? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно обратиться к более глубокой древности. По-видимому, слово «нага» стало обобщающим термином для обозначения коренных жителей лесов (не обязательно связанных между собой или находящихся в каком-то родстве), которые имели в качестве тотема кобру (нага) или поклонялись кобре, как это до сих пор распространено среди многих индийских племен (да и не только среди примитивных племен).
Слово «нага» может также означать «слон», хотя, как ни странно, племенная каста матанга, или манг, в настоящее время относящаяся к числу неприкасаемых, происходит от тотема — слона.
Когда арьи начали впервые осваивать страну Куру, эти наги, очевидно, населяли окрестные джунгли. Леса на берегах Ганга предоставляли большие возможности для собирательства пищи, чем полупустыни в бассейнах других рек или предгория Панджаба. Те же самые густые леса не позволяли подчинить нагов и превратить целые племена в рабов, как это было с дасами и шудрами в западных областях. Пока они оставались свободными собирателями пищи, никакие силы не могли свести их до положения низшей касты. Еще в Ведах мы находим свидетельства
0 существовании нищих брахманов, которые не могли найти приюта ни в одном из арийских племен; они удалялись в лесные дебри, где жили в мире с местным населением в основном за счет собирательства, в лучшем случае имея в виде дополнительного источника пищи несколько коров* Традиционная система обучения брахманов, остававшаяся в силе почти до начала нашей эры, а теоретически считающаяся обязательной и по сей день, требовала, чтобы каждый ученик провел двенадцать лет в обучении у такого брахмана, живущего на небольшом расчищенном участке, где- нибудь в лесных дебрях, пас его скот, учил на память передававшиеся из уст в уста Веды, совершенствовался во всех сложностях ритуала, в результате чего после обучения уже сам становился вполне посвященным брахманом. В брахманских колониях-школах не практиковались ни охота, ни земледелие. Это был еще слишком ранний период, чтобы взаимное брачевание с племенами нагов могло считаться допустимым; но первые брахманы, уходившие в леса, должны были брать жен из нагов, т. к. они редко отправлялись в путь в сопровождении женщин своей касты: это бывало уже позднее, когда обычай основания лесных школ (гурукула) для обучения брахманов уже твердо укоренился. У брахманов не было никаких причин вступать в конфликты с нагами, которые никогда не отличались воинственностью (в противоположность современной народности нага, живущей в горах штата Ассам) и не занимались производством продуктов питания, а потому жили небольшими редкими поселениями, разбросанными в джунглях. Обнаруженная в Хастинапуре
1 грубая, плохо обожженная глиняная посуда с охренной облицовкой, видимо, представляет собой позднюю керамику нагов. Наги переходили к земледелию постепенно, по мере уничтожения лесов. В «Махабхарате» говорится, что по крайней мере одна ветвь нагов была настроена дружественно к куру и поддерживала с ними какие-то отношения, но только с куру, а не с их врагами — панду. Потомки таких нагов, естественно, сохранили свои первоначальные культы и были в дружеских отношениях с первыми бардами, воспевавшими утраченную славу куру.
Во вступительной части великой поэмы уделяется значительное место
104
генеалогии и мифологии нагов, хотя и почти вне всякой связи с основным повествованием о войне. Удивительно, что в противоположность этому сказания о подвигах и родословная героя племени яду, полубога Кришны, чье возвышение до положения полноценного божества отчетливо явствует из различных частей эпоса, помещены лишь в приложении к поэме под названием «Харивамша». В позднейшей индийской иконографии Великая кобра, очевидно, тотем нагов, встречается во многих самых разнообразных ситуациях. Она якобы поддерживает головой всю землю, не давая ей таким образом погрузиться в воду. Она служит ложем для спящего на волнах Вишну, чьим воплощением в конце концов становится Кришна; кобру изображают в виде гирлянды на шее Шивы, в виде оружия в руке его сына — бога Ганеши; помимо этого, она является также самостоятельным божеством, которому посвящен специальный день в году, когда верующим запрещается копать землю и пользоваться металлическими предметами. Индийские крестьяне широко почитают кобру как «покровителя полей», кшетрапала (как называют также Шиву). Великий эпос, безусловно, представляет интерес не столько своим ограниченным и весьма сомнительным историческим содержанием, сколько отражением в нем процесса культурной ассимиляции племен.
Громадное культурное значение «Махабхараты» и вместе с тем обычно неправильное толкование ее содержания заставляет нас подвести краткий итог всему сказанному выше об этой великой эпической поэме. Древнейшие сюжетные линии поэмы восходят к трем отдельным источникам: балладам о ратных подвигах пуру и куру, местной мифологии и сказаниям племени яду. Все эти противоречивые по своему содержанию предания нужно было собрать воедино, согласовав их между собой, чтобы они отвечали требованиям объединенного, но еще примитивного общества. Котлом для получения такого сплава явился район Дели — Мирут — Матхура в тот период, когда металлы, даже железо, были уже известны, но люди еще испытывали в них недостаток.
Поздневедические арьи, лесные собиратели наги и скотоводы, из которых происходил Кришна, могли бы образовать новое, более эффективное общество на основе производства продуктов питания, если бы они перестали постоянно воевать между собой. Условия природного окружения и недостаток в металле не давали кому-либо из них возможности силой подчинить себе других. Таким образом, не оставалось ничего иного, как идти по линии объединения мифологии. Переработка элементов эпоса, посвященных описанию событий из жизни людей, была в основном выполнена брахманами из рода Кашьяпов; другой брахманский род, Бхригу, взял на себя труд по редактированию мифологического материала. Взаимная культурная ассимиляция племен принесла столь эффективные результаты, что процесс расширения содержания «Махабхараты» продолжался много столетий, а в средние века такой же переработке и переписке подверглись Пураны Этот процесс прекратился лишь тогда, когда объединение людей в результате объединения религиозных предрассудков уже не могло больше содействовать формированию более производительного общества. Об этом свидетельствует та относительная легкость, с какой мусульманам удалось завоевать Индию. Но к тому времени слова «живи и дай жить другим» уже больше не означали «верь всему, что тебе говорят жрецы, не взирая на логику, реальную действительность и обыкновенный здравый смысл».
1 Пураны — сборники былин и преданий. Ценны тем, что содержат списки царей разных династий и до известной степени могут быть признаны историческими источниками.
ГЛАВА V
ПЕРЕХОД ОТ ПЛЕМЕННОГО СТРОЯ К КЛАССОВОМУ ОБЩЕСТВУ
1. НОВЫЕ РЕЛИГИОЗНЫЕ УЧЕНИЯ
Для сотен миллионов иностранцев Индия — прежде всего страна Будды. Действительно, не какая-либо политическая система и не материальные ценности, а буддизм остается на все времена важнейшим открытием Индии и ее вкладом в культуру огромного большинства народов Азии. Искусство и архитектура Бирмы, Таиланда, Кореи, Японии и Китая, да и все мировое искусство в целом, были бы значительно беднее без буддийских мотивов, получивших широкое развитие под влиянием Индии. Классическая литература Монголии и Тибета в подавляющей части состоит из священных писаний буддистов. До 1959 года государственный аппарат Тибета целиком состоял из ставленников нескольких буддийских монастырей. Народы Цейлона, Бирмы и всего Индокитая не только следуют буддийскому вероучению (так, как они его понимают), но и считают эту религию главным проводником цивилизации на заре их истории, как бы ни был своеобразен процесс исторического развития каждой отдельной страны. Только недавно стало понятным, какую громадную, незаменимую роль буддийские монастыри сыграли в экономическом развитии Китая, особенно во внутреннем Китае в V—VI веках н. э. Ни знойные пустыни, ни снежные вершины гор, ни океанские тайфуны не могли и до сих пор не могут помешать бесчисленным паломникам из многих далеких стран посетить в Индии места, связанные с различными событиями в жизни Будды. Распространение буддизма на запад в свое время носило, пожалуй, еще более ярко выраженный характер, чем распространение его на восток. Достаточно вспомнить гигантские 60-метровые изваяния Будды в Бамиане (Афганистан), высеченные прямо в материковой скале. Об этом же свидетельствуют остатки бесчисленных ступ в Средней Азии. Буддийская религия не только оказала большое влияние на развитие манихейства, но еще ранее, по-видимому, способствовала формированию христианства. Хотя авторы рукописей Мертвого моря и были благочестивыми евреями, некоторые особенности, свойственные этим мудрецам, наводят на мысль об их близости буддизму. Их обычай жить в монастырях, расположенных у вершин некрополей, кажется отталкивающим с точки зрения иудаизма, хотя вполне импонирует буддизму. «Наставник на путь праведный», упоминаемый в писаниях этой иудейской секты (по всей вероятности, ессеев), носит точно тот же
106
титул, что и Будда. Поэтому неудивительно, что проповедь на горе гораздо понятнее для буддистов, чем для услышавших ее впервые последователей Ветхого завета. Некоторые чудеса Христовы, как, например, хождение по воде, были известны значительно раньше в литературе, посвященной жизни Будды. Таким образом, священные легенды христиан, объединенные под названием «Варлаам и Иосафат», являются прямой переработкой сказаний о жизни Будды. Представители древнеперсидского рода Бар- макидов, пользовавшиеся большим влиянием при дворе багдадского халифа Гаруна аль-Рашида из династии Абасидов (имя которого увековечено в арабских сказках «Тысяча и одна ночь»), одно время занимали по наследству пост настоятеля (парамака) буддийского монастыря Нао- бехар. На них, лишь недавно принявших мусульманство, пало подозрение в приверженности некоторым еретическим доктринам их старой веры.
Такое необычайно широкое распространение буддизма имеет две особенности, весьма заметные, но вместе с тем противоречащие одна другой. Насаждение буддизма за пределами Индии осуществлялось без применения силы и не сопровождалось усилением политического влияния Индии. Имя Ашоки (в палийском произношении Асока) пользуется почетом далеко за пределами его родной страны не в связи с его завоеваниями или другими проявлениями могущества, а потому что он был великим императором-буддистом. Империя Кушанов охватывала значительную часть территории Индии и Центральной Азии; но они наряду с буддизмом покровительствовали и другим индийским религиям, например поклонению Шиве, культ которого тем не менее не получил широкого распространения.
Начиная с Минь-ти из династии Хань, китайские императоры один за другим усердно приглашали в Китай буддийских миссионеров. И тем не менее у себя на родине, в Индии, буддизм не удержался; остатки буддизма в какой-то мере сохранились сейчас лишь на северо-востоке страны. Такой полный закат буддизма в стране его первоначального возникновения как-то странно противоречит его успеху за пределами Индии. Даже сегодня большинство образованных индийцев пришло бы в ужас и негодование, если бы кто-нибудь вздумал им сказать, что буддизм, который они рассматривают как временное заблуждение, является самым выдающимся вкладом их страны в мировую культуру. За полтора тысячелетия, охватывающих весь период подъема, распространения и заката буддизма, Индия совершила переход от родового строя полускотоводческих племен к первым абсолютным монархиям, к феодализму. Поэтому в любом серьезном труде по исследованию индийской цивилизации основное внимание следует уделить также и той важной и многообразной роли, которую буддизм играл на разных этапах развития истории своей родной страны. Вместе с тем необходимо попытаться объяснить, почему развитие этой религии в самой Индии и за ее пределами проходило различно.
VI век до н. э. был отмечен развитием конфуцианской философии в Китае и коренными реформами Зороастры в Иране. В то время в центральной части бассейна Ганга появилось немало проповедников совершенно новых учений, лишь одним из которых, причем далеко не самым популярным при жизни, был Будда. О характере этих соперничавших между собой учений мы узнаем преимущественно из предвзятых сообщений в других враждебных им писаниях. Однако джайнизм, например, до сих пор исповедуется в Индии и обязан своим происхождением основателям этого учения, жившим еще до времени Будды. В ту же эпоху возникла и секта адживиков, которая, как известно из Майсурских надписей, существовала еще в XIV веке н. э. Главные проповедники этих двух сект, Махавира у джайнов (хотя сами джайны настаивают на том, что
107
основоположники их вероучения были представлены длинным рядом «тиртханкаров», один из которых — Паршва 1, возможно, был историческим лицом) и Маккхали Госала у адживиков, были двумя из многочисленных современников Будды, проповедовавших примерно в тех же местах, где и он. Сам Будда воспринял и углубил учение двух своих старших современников — Алары из арийского племени каламов и Уддаки, сына Рамы. Поэтому как нельзя объяснять закат буддизма только несовершенством человечества, так нельзя и рассматривать это вероучение исключительно как личную заслугу его бесспорно великого основателя. Одновременное возникновение на сравнительно небольшой территории такого количества сект, пользовавшихся большим влиянием и привлекавших много людей, следует, очевидно, объяснять какой-то социальной потребностью, которую старые учения уже не были в состоянии удовлетворить. Определить характер этой потребности можно путем анализа некоторых общих черт, свойственных всем проповедникам новых учений, а также социальной принадлежности их последователей и учеников. Если бы все сводилось только к непрерывности развития и постепенной эволюции, то новые религиозные учения должны были бы скорее возникнуть в долине Инда, где еще помнили о великой погибшей цивилизации, или на северо- западе, который оставался на протяжении веков центром ведической культуры, или в стране Куру, месте, связанном с основным сюжетом «Махабхараты», столь подходящем для воплощения в жизнь нравоучений, которыми так перегружена великая поэма, или, наконец, в Матхуре, откуда в конце концов распространился новый и могучий культ Кришны как всебожества. Так почему же освоенные позднее других и даже несколько отсталые в культурном отношении земли на востоке проявили инициативу в утверждении новых, наиболее передовых форм религии?
То, что общество, существовавшее в VI веке до н. э. в бассейне Ганга, имело уже совершенно новую классовую структуру, является неоспоримым фактом. Один из классов составляли свободные крестьяне, жившие в деревнях и отдельными хозяйствами. Нововедический класс скотоводов, вайшья, представлявший собой одну из социальных групп внутри племени, уступил место классу земледельцев, для которых племенные связи уже не существовали. Богатства купцов настолько приумножились, что так называемый шрештхи обычно принадлежал к числу самых влиятельных людей в городах восточной Индии. Название «шрештхи», не известное ранее в таком значении, происходит от слова, означающего «стоящий выше», «превосходящий» других.
В период поздневедических Брахман слово «шрештхи» обозначало главу обычно грамы, но иногда и более обширной группы, даже целого рода, не имея никакого отношения к финансам или банковскому делу, понятиям в то время неизвестным. Однако дальнейшее развитие значения этого слова вполне логично, так как подобный вождь держал в своих руках все имущество своей группы, представлявшее товарную ценность.
В сущности, шрештхи был не чем иным, как финансистом, банкиром, иногда — главой торговой гильдии. Даже цари, обладавшие абсолютной, деспотической властью, относились к шрештхи с уважением, хотя последние и не имели официального голоса при решении политических вопросов. Однако прямым свидетельством формирования нового класса служит изменение значения слова гахапати (по-санскритски, грихопати), буквально «господин дома», являющегося, таким образом, эквивалентом
1 Тиртханкара —«перевозчик через океан (бытия)»— название основоположников древнего вероучения джайнизма. Паршва — один из них — жил в VIII в. до н. э. и создал обпщну джайнов в области, соответствующей современному северному Бихару.
108
Рудные месторождения
римского понятия paterfamilias. В ведической и брахманской литературе ото слово означало главного жертвователя в любом крупном, но не царском, жертвоприношении. Теперь впервые оно означает главу большой патриархальной семьи любой кастовой принадлежности, снискавшего себе уважение в первую очередь богатством, которое он скопил, занимаясь торговлей, ремесленным производством или сельским хозяйством, причем это богатство уже больше не исчисляется лишь количеством голов скота. Гахапати, как представитель административной верхушки нового имущего класса, мог распоряжаться своим состоянием по собственному усмотрению, ограниченный лишь обязательством содержать членов своей семьи и законами наследования имущества, принятыми в его родовой группе, но уже не законами племени. Положение нового класса еще некоторое время осложнялось формальными кастовыми и родовыми узами, но эти узы постепенно слабели. Даже слово готра («загон для коров»), употреблявшееся ранее для обозначения экзогамного рода, приобретает дополнительное значение большой патриархальной семьи под главенством гахапати, хотя и не утрачивает своего прежнего значения, так же как слово «грихапати». И земледельцы, и купцы страдали от постоянных войн, которым неизменно предшествовали ведические жертвоприношения огню, яджны. Купец должен был поддерживать добрые отношения с людьми, жившими за пределами территории его племени и его государства, но он нуждался также в безопасных торговых путях, в гарантии от нападения грабителей. Часть этих требований могла быть удовлетворена только при образовании общего государства, «единой монархии», что положило бы конец мелким военным столкновениям и позволило бы поддерживать спокойствие и порядок во всей стране. Но для торговли никогда не существовало никаких политических границ. Существование гахапати и шрештхи подразумевает существование свободных крестьян (кассака, каршака), землевладельцев или арендаторов, что подтверждается письменными свидетельствами.
Как мы уже говорили, специфические местные условия препятствовали широкому применению рабского труда. Собиратели пищи были слишком малочисленны и редко склонны к регулярному выполнению тяжелых сельскохозяйственных работ. Обычно они были вынуждены переходить к производству продуктов питания лишь тогда, когда их леса оказывались сведены другими людьми, а в эпоху феодализма и в настоящее время — движимые голодом. (В последнем случае это нередко приводило к образованию особых каст «рабов», например хари, продававших свою свободу за самое простое, но регулярное питание; однако труд таких рабов, известных вплоть до последнего поколения, был непроизводителен и неэффективен.)
Настоящее крестьянство произошло в основном от более прогрессивных представителей арийских племен, которые небольшими группами, далеко не всегда сохранявшими контакт с остальным племенем, начали расчищать себе собственные участки земли. Единственное, что могло стимулировать их к производству излишков, была торговля этими излишками. В свою очередь такая торговля была возможна только в том случае, если крестьянин был свободен от обязанности делиться излишками пищи с другими членами рода, если скот не находился во владении всей общины, а земельные участки не распределялись племенным советом — иными словами, она была возможна только при условии частной собственности на скот, на землю и на продукты земледелия. Панджаб в этом отношении оставался консервативен. Там, как и прежде, сохранялся племенной уклад жизни, при котором во главе племени стоял вождь-царь, то есть система управления почти не отличалась от описанной в Брахманах.
109
Такая форма царской власти, характерная для эпохи Яджурведы, являлась мощным ограничительным фактором для развития аграрного производства на базе индивидуальных хозяйств и невыносимым бременем для крестьян. Они страдали от непрерывных войн и непосильных налогов. Им постоянно приходилось безвозмездно отдавать свой скот для грандиозных яджн. Об этом можно судить по источникам на языке пали, содержащим рассказы о таких царских жертвоприношениях огню. Еще тяжелее были налоги на земледельцев. Достаточно сказать, что только небольшая группа жрецов-брахманов (которым, например, цари VI века, Пасенади и Бимбисара, дарили целые деревни) постоянно требовала с них непосильные подати. Поэтому естественно, что все новые религиозные секты начисто отрицали значение любого, особенно ведического, ритуала, хотя среди проповедников новых идей встречались и брахманы: например, Пурана Кассапа и Самджая, сын Белаттхи.
Ко времени «Шатапатха Брахмана» брахманы, по-видимому, ужо отказались от регулярных человеческих жертвоприношений, несмотря на то что в Яджурведе при перечислении жертв упоминаются и люди. Однако спорадическое принесение в жертву людей имело место; считалось, что только такие жертвоприношения могли обеспечить неприступность бастионов и городских ворот и предотвратить разрушение плотин при половодье. Труп жертвы в таких случаях зарывали под основанием строящегося сооружения. Но такие жертвоприношения бывали редки, обычно вызывали неодобрение широких масс и никогда не совершались в соответствии с ведическими обрядами. Принесение в жертву коней также было явлением довольно редким. В сущности, мы не располагаем ни одним определенным свидетельством о таких жертвоприношениях в бассейне Ганга вплоть до кратковременной и безуспешной попытки их возобновления во II веке. По ведическому обряду главным жертвенным животным была корова, что вполне естественно для общества, основным занятием которого было разведение крупного рогатого скота. Насколько бесповоротно реформа VI века положила конец и этим жертвоприношениям, можно судить по тому, что индуизм до сих пор категорически запрещает убивать крупный рогатый скот и есть говядину, хотя в наши дни этот запрет совершенно бессмыслен, неэкономичен и даже жесток по отношению к самим животным в стране, испытывающей недостаток в пастбищах. Для современного правоверного индуса отведать говядины было бы равносильно каннибализму, между тем как брахманы ведической эпохи жирели, постоянно питаясь мясом принесенного в жертву крупного рогатого скота. В «Шатапатха Брахмана» в одном из известных отрывков приводятся все религиозные обоснования, почему нельзя питаться мясом коров и упряжных волов (анаду), хотя ничего не говорится о быках. Отрывок заканчивается категорическим и озадачивающим заявлением ведущей брахманской партии Яджнавалкьи: «Да будет так; но пока (оно питает) плоть в (моем) теле, я буду продолжать вкушать его».
Приведем цитату, которая может служить достаточным доказательством того, что табу, запрещающее есть говядину, имело экономическую основу. В одном архаическом стихотворении, приписываемом Будде, мы находим следующие строки: «Коровы — наши друзья, как отец, мать и другие родные, ибо от них зависит успех в земледелии. Пищу дают они, силу, свежесть лица и счастье. Зная это, брахманы старых времен не убивали коров». (Sutta nipata, 295—296.)
Таким образом, в ранние дни запрета употребление в пищу говядины еще не рассматривалось как грех.
В Упанишадах, представляющих собой дополнения и приложения к различным Брахманам, мы не находим прямого признания каких-либо
110
перемен; но содержание священных брахманских книг становится совершенно иным. Яджна теперь фигурирует не в своем прямом первоначальном значении кровавого ритуала, а преимущественно в философско-мистическом плане, причем в самом фантастическом истолковании.
Брахманы эпохи Упанишад, уже закончившие полный курс обучения в бассейне Инда и даже к западу от Инда, отправляются к восточным кшатриям, таким, как Ашвапати Кайкея и Правахана Джайвали, чтобы те научили их постигнуть «внутреннюю суть» жертвоприношения. Появляется новое понятие брахмы — неопределенного божественного состояния, познание которого есть высшее из всех человеческих стремлений. В остальном вопросы, рассматриваемые в Упанишадах, это те же самые вопросы, которые интересовали и всех остальных философов бассейна Ганга в VI веке до н. э. Если душа есть, то что она собой представляет? Что происходит с человеком после смерти? Что является для человека высшим благом? В Упанишадах мы не находим никаких упоминаний ни о буддизме, ни о каких-либо других религиозных сектах противников брахманов. На этом основании многие полагают, что древнейшие Упани- шады должны предшествовать возникновению буддизма. Однако упоминание в одной из древних Упанишад, являющейся приложением к «Шатапатха Брахмана», имени Аджаташатру, который был царем Каши, показывает, что такое мнение не всегда справедливо, ибо этот царь был младшим современником Будды. Вся атмосфера в VI веке была пропитана новыми учениями.
Как правило, развитию централизованной монархии соответствует утверждение единого вероучения со строго единообразным ритуалом. Для индийского общества рассматриваемой эпохи это было невозможно без применения колоссального насилия. Бескрайние леса в бассейне Ганга всегда могли дать убежище тем, кого общий ритуал связывал крепче всех других уз, как это бывает и теперь в Индии. Проповедники новых учений в восточной части страны отбросили всякий ритуал и нарушили самое строгое из всех табу тем, что стали есть пищу, приготовленную руками членов другой касты, и даже остатки пищи, поднятые с земли. Тому, кто не знает, что большинство индийцев скорей предпочтет (и не раз предпочитало) умереть от голода, чем съесть пищу, оскверненную прикосновением к земле или приготовленную человеком низшей касты, трудно объяснить, что означает нарушение этого табу. Вожди различных новаторских сект и их последователи-монахи (но не миряне) жили в основном подаянием. Такая форма существования была не чем иным, как возвращением к собирательству. Многие из них по-прежнему предпочитали отшельническую жизнь в джунглях. Они не убивали никаких животных и питались только растительной пищей. Единственное, что эти абсолютные аскеты могли принимать из рук других людей, была соль. Для общества, проникнутого духом накопления, такие проповедники новых учений с их обетом безбрачия и полным отказом от всякой собственности были гораздо выгоднее, чем алчные жрецы культа огня. Брахманы времен Яджурведы и более поздних периодов всегда надеялись на бесконечные богатые подношения и, как они сами утверждают, действительно получали от легендарных древних царей всевозможные ценные дары: бесчисленных слонов, скот, колесницы, красивых рабынь и много слитков золота. Аскетизм новых проповедников производил глубокое впечатление даже на брахманов и оставил неизгладимый след: жизнь в нищете, посвященная молитвам и постам, и впоследствии продолжала почитаться за высший идеал. В Упанишадах, например, рассказывается об одном голодном брахмане, принимающем испачканную землей пищу из рук погонщика
111
слонов, то есть представителя низшей касты. Другой брахман, чтобы получить пищу от людей из племени, тотемом которого является собака, вынужден присутствовать при их священных песнопениях и танцах. Для населения восточной части страны яджна, если и продолжала существовать, то только в теории. В конце концов брахманы ради пропитания были вынуждены согласиться обслуживать в качестве жрецов все касты и, не прекращая словесных изъявлений своей преданности Ведам, стараться подогнать новые вероучения под старые ритуальные формы.
2. «СРЕДНИЙ ПУТЬ»
Можно легко проследить, что основные позднейшие школы индийской философии уходят корнями в религиозно-философские учения VI века до н. э. Аджита, по прозвищу Кесакамбали (что означает «с волосяным одеялом»), проповедовал радикальную материалистическую доктрину, будто добрые дела и благотворительность в конечном счете ничего не приносят человеку. Независимо от того, что человек делал или не делал при жизни, его тело после смерти разлагается на простейшие элементы. От него ничего не остается. Добро и зло, милосердие и сострадание не имеют никакого отношения к судьбе человека. Школа локайяты 1, послужившая впоследствии, в эпоху возвышения Магадхи, основой развития грубо утилитарной теории управления государством, по-видимому, заимствовала многие положения из этого учения Аджиты, хотя наиболее выдающимся представителем индийского материализма был Чарвака, учение которого в первоисточнике не сохранилось до наших дней. Пакудха Катьяяна добавил к числу основных нерушимых элементов (обычно таковыми считались земля, вода, воздух и свет) еще три: счастье, горе и жизнь. Их также нельзя ни сотворить, ни уничтожить. Удар меча, как будто бы способный прервать жизнь, на самом деле — лишь прохождение металла между молекулами тела и кости, не имеющее власти над человеком. Это учение могло положить начало позднейшей школе вайшешика. Пурана из брахманской готры Кассапов мог заложить основы доктрины санкхья 2, согласно которой душа и тело раздельны и что бы ни случилось с телом, это не может отразиться на душе. Его прямые последователи впоследствии объединились с последователями Макхали Госалы, верившего, что каждая душа должна пройти предопределенный ей долгий и непреложный цикл повторных возрождений независимо от действий и поступков, совершаемых тем или иным телом, в которое она воплощается при каждом новом рождении.
Джайн Махавира следовал четырем правилам, приписываемым его предшественнику Паршве: не лишать никого жизни (ахимса), не брать чужого имущества, не иметь никакой собственности и быть правдивым. К этим правилам он добавил пятое: соблюдать безбрачие. Хотя Махавира был кшатрием, принадлежавшим к знатному роду Личчхави, он в результате жесточайших самоистязаний и путем непрерывных размышлений достиг высшего знания. Махавира отказался даже от трех покрывал — одеяния монаха, дозволенного Паршвой, и ходил совершенно нагой. Его последователи не пили воду, предварительно не процедив и не профильтровав ее, дабы не уничтожить содержащуюся в ней жизнь. Каждый
1 Школа локайяты — одна из древнеиндийских философских школ, ряд догм которой был близок материализму.
2 Вайшешика и санкхья — две другие из числа этих школ.
112
неосторожный шаг мог стоить жизни какому-нибудь насекомому. При каждом вдохе воздух надлежало пропускать сквозь кусок ткани, не в гигиенических целях, а ради спасения летающих в нем живых существ. Обычай истязать собственную плоть, лежа часами под дождем или под палящими лучами солнца, был распространен в те времена не только у джайнов, но и среди проповедников и последователей многих других учений. Госала также ходил нагой, но пил непроцеженную воду, не фильтровал вдыхаемый воздух и принимал участие в оргиально-сексуальных обрядах, несомненно связанных с распространенными тогда примитивными культами плодородия. То же самое происхождение имеют и более поздние тантрические обряды \ но они не всегда осуществлялись на практике; обычно им старались придать более возвышенный характер, прибегая к мистическим истолкованиям и безобидным символическим заменам. Не нужно забывать, что для населения глухих, окраинных районов магические обряды плодородия и тайные племенные культы, по-видимому, никогда не утрачивали первостепенного значения. Люди, не удовлетворенные официальной религией цивилизованного общества, веками, вплоть до мусульманского завоевания и даже позднее, продолжали приобщаться к этим тайным обрядам, веря, что они помогут им обрести какую-то особую силу или по крайней мере скорее достигнуть совершенства. Современники рассматривали поведение Госалы как гнусное потакание своим низменным наклонностям, однако эти сведения исходят от враждебных ему религиозных сект. Магические племенные обряды нашли преломление в аскетизме и в других формах самоистязания: полного отказа от пищи и воды на невероятно долгие сроки, контроля над дыханием, постоянного продолжительного пребывания в какой-нибудь крайне неудобной, неестественной позе; предполагалось, что все эти бессмысленные упражнения, так же как множество других, наделяют человека необыкновенными способностями. Считалось, что подлинные приверженцы подобных учений могли, например, при желании становиться невидимыми или летать по воздуху. Впоследствии эти формы самоистязания послужили основой для развития системы упражнений и поз йогов. Система йога в известной мере представляет собой полезный комплекс упражнений в условиях жаркого климата для людей, не занимающихся тяжелым физическим трудом и не испытывающих регулярного мускульного напряжения. Однако упражнения йогов не способны наделить человека какой-либо сверхъестественной силой. Самое большее, чего можно достигнуть, занимаясь по этой системе,— это укрепления здоровья и известного контроля над обычно непроизвольными функциями организма.
Буддизм занимал промежуточное положение между двумя крайностями: необузданным индивидуалистическим потаканием собственным слабостям и не менее индивидуалистическим, но при этом еще и абсурдным, аскетическим угнетением плоти. Отсюда его неизменный успех и его определение как «среднего пути».
Основную суть буддизма составляет учение о благородном (арья) пути к «всеобщему миру», состоящем из восьми ступеней. Первая ступень — праведное мировоззрение: мир полон скорби, порождаемой необузданными желаниями, жадностью, алчностью и своекорыстием людей. Подавление этих чувств и есть путь к «всеобщему миру». Восемь ступеней ведут человечество именно к этой цели. Вторая ступень заключается в праведности стремлений: человек не должен стремиться к увеличению богатства и усилению власти за счет других; не должен погрязать в роско-
1 Тантризм — одно из течений религиозной философии, возникшее в древние времена и связанное с культом плодородия.
8-1043
ИЗ
ши и отдаваться чувственным наслаждениям. Ему следует любить своих ближних и заботиться о их счастье — таковы праведные стремления человека. Третья ступень — праведная речь: ложь, клевета, брань,
празднословие и другие подобные злоупотребления даром речи наносят большой ущерб обществу. Из-за них возникают ссоры, способные привести к драке и убийству. Поэтому человеческая речь должна быть правдивой, дружелюбной, приветливой и сдержанной. Четвертая заповедь — праведные действия: лишение другого жизни, воровство, прелюбодеяние и другие подобные действия приносят обществу много бед. Поэтому человек должен сдерживать в себе всякое поползновение к убийству, воровству и прелюбодеянию и совершать такие поступки, которые могут принести благо его ближним. Пятая заповедь — добывать праведным путем средства к существованию: человек не должен зарабатывать на жизнь при помощи таких средств, которые наносят вред обществу, например, торговать спиртными напитками, продавать животных на убой и т. д. Зарабатывать на жизнь можно только достойными, честными путями. Шестая ступень — праведная мысль: человек не должен допускать злые мысли, должен гнать их, если они приходят на ум, настраиваться только на добрые мысли и, когда они приходят, приводить их в исполнение. Эта активная самодисциплина ума составляет шестую из восьми ступеней. Седьмая ступень — правильное самопонимание: человек должен всегда сознавать, что его тело состоит из нечистых веществ, постоянно анализировать приятные и болезненные ощущения в своем теле, размышлять о зле, проистекающем от наклонностей ума и подчинения своей плоти, и над тем, как избавиться от этого зла. Восьмая ступень — праведное созерцание; под этим подразумевается тщательно разработанная система тренировки в умении сосредоточиваться. Короче говоря, для буддистов это было то же самое, что физическая гимнастика для греков.
Безусловно, из всех религий буддизм имел наибольшую социальную направленность. Практическое применение его восьми ступеней подробно излагается и разъясняется в многочисленных размышлениях и беседах, приписываемых Будде. Некоторые правила, например обет безбрачия, касались только монахов и не распространялись на приверженцев буддизма среди мирян. Буддийский монашеский орден был организован по принципу племенных собраний сабха и по тому же принципу проводил собрания своих членов. Число монахов в ордене (самгха) при жизни учителя не должно было превышать 500, и мы не имеем достоверных свидетельств о том, что они хотя бы раз до смерти Будды собрались все в одном месте. Правила орденского устава, составляющие особый «дисциплинарный» раздел («Виная») в буддийском каноне, для придания им большей авторитетности приписываются самому Будде; но они в основном более позднего происхождения, хотя и были сформулированы вскоре после смерти Будды. При жизни Будды и даже еще долгое время после его смерти группа из шести или более нищих монахов могла при желании разработать самостоятельные правила и следовать своему собственному дисциплинарному уставу, без вмешательства других членов ордена, но, конечно, лишь при условии, если они не противопоставлялись основному учению. Из имущества монаху разрешалось иметь только кружку для сбора подаяний, сосуд для воды, одежду, состоящую, самое большее, из трех кусков простой, лишенной какой-либо вышивки или узоров ткани (предпочтительно составленной из старого тряпья), кувшин для растительного масла, бритву, иглу с нитками и посох. Менее выносливым разрешалось также иметь пару простых, грубых сандалий. Хотя пища монаха состояла из подаяния, собранного в городе или деревне, есть ему разрешалось один раз в день, до полудня, причем все собранные им
114
объедки надлежало смешать, чтобы свести до минимума удовольствие от вкуса еды. Монах не мог также ни на одну ночь остаться в чьем-нибудь доме (позднее запрет сменился разрешением проводить под крышей не более, а часто даже менее трех ночей). Он должен был жить где-нибудь за пределами поселка, в роще, пещере (первоначально естественного происхождения), под деревом или возле огороженного пространства, где иногда сжигали, но чаще просто оставляли на съедение диким зверям и птицам трупы умерших. Это были именно те места, где обычно совершались самые отвратительные из примитивных обрядов, включая каннибализм (считалось, что каннибализм был способен наделить человека сверхъестественной силой). Устав предписывал монаху оставаться невозмутимым даже при самых ужасающих зрелищах, преодолевая чувство страха и отвращения силой воли. Монах мог жить на одном месте только в течение трех-,четырехмесячного периода дождей. В остальное же время года он должен был странствовать пешком (не на колеснице, не на слоне, не на лошади, не в повозке, не на вьючном животном) и проповедовать людям учение Будды. В ранний период существования ордена монахи, как и сам Будда, занимались собирательством пищи, о чем свидетельствуют их дискуссии о сборе подаяний, состоявших из объедков и отбросов пищи. Монахов не страшили дальние странствия сквозь дебри и пустыни. Обычно они присоединялись к какому-нибудь каравану, но даже и в этих случаях проводили ночь за пределами лагеря. Буддийскому монаху запрещалось работать за вознаграждение или заниматься земледелием — он должен был жить подаянием или добывать себе пищу в лесу, не уничтожая при этом никакой жизни. Только так он мог сосредоточить все помыслы на выполнении своего общественного долга — наставлении людей на праведный путь. Его собственное спасение заключалось в освобождении от цикла повторных рождений, так называемой нирване — непостижимом идеале, ибо никто никогда не мог точно объяснить, в чем он заключается.
Будда отказывался отвечать на вопрос, существует или не существует душа. Тем не менее учение о повторных рождениях и перевоплощениях человека (независимо от того, какая именно часть его личности была способна к перевоплощению) казалось обществу того времени вполне естественным. Ни в Ведах, ни в Упанишадах не содержалось подобной доктрины. Хотя только один шаг отделял ее от примитивного представления, что умерший воссоединяется со своим животным тотемом, этот шаг имел огромное значение. Согласно примитивным верованиям, такое возвращение к состоянию тотема было обязательным, независимым от воли человека. Буддисты же учили, что переселение человека в другое существо зависит от кармы, то есть от его действий и поступков в предшествовавшей жизни. Карму как накопление заслуг можно сравнивать с денежным накоплением или накоплением запасов зерна; но вместе с тем это заслуга, которая в надлежащее время всегда приносит воздаяние, как всякое семя рано или поздно дает плоды и всякий долг возвращается. Каждое живое существо может в течение жизни накопить какую-то карму, которая после смерти дает ему возможность возродиться в соответствующем обличии: более достойном, если его карма заслуживает высокой награды, или низком и отталкивающем (например, в облике насекомого или какого-нибудь другого животного), если его карма складывается из отрицательных поступков. Даже боги зависели от кармы, и сам Индра низвергся с принадлежавшего ему определенного неба, когда действие его прежней кармы окончательно иссякло; вместе с тем рядовой человек мог возродиться в мире богов, даже в облике Индры, и разделить с бессмертными блаженство неземной жизни, хотя и не навечно. Будда и те из монахов, кому удавалось достигнуть полного просвещения, были
8* 115
избавлены от этого бесконечного цикла рождений и смерти. Только «восемь ступеней», «средний путь» и праведная жизнь людей, не связанных никаким имуществом и никакими мирскими интересами, беспристрастных и сострадательных, целиком посвятивших себя тому, чтобы помочь человечеству найти правильный путь среди лабиринта противоречивых личных желаний, давали, согласно буддизму, возможность лучшим из нищих проповедников, бхикшу, достигнуть такого полного освобождения.
3. БУДДА И СОВРЕМЕННОЕ ЕМУ ОБЩЕСТВО
Жизнь Будды стоит того, чтобы кратко остановиться на ней, и не только затем, чтобы докопаться до первоначального зерна истины, скрытого под обильным наслоением более поздних легенд, но чтобы попытаться восстановить и картину жизни современного ему общества. Основатель буддизма при рождении был наречен Готамой, однако впоследствии ревностные почитатели дали ему новое имя, Сиддхартха. Он принадлежал к небольшому племени шакьев (сакков), состоявшему, по преданию, из одних кшатриев. Шакьи говорили на одном из арийских языков и считали себя арьями. Это название в палийском написании «сакка» фигурирует в перечне побежденных племен в эламском переводе надписей императора династии Ахеменидов Дария I, относящемся к VI веку до н. э. Возможно, что между этими двумя племенами и нет прямой связи, но тем не менее такое упоминание подтверждает вероятность арийского происхождения шакьев. Среди шакьев не было ни брахманов, ни представителей других каст (классов); не имеется также никаких свидетельств о том, чтобы шакьи соблюдали ведические обряды. Хотя шакьи и были кшатриями и при необходимости брались за оружие, они занимались также земледелием. Все шакьи, не исключая и отца Будды, сами ходили за плугом. Кроме того, у них было несколько торговых колоний (нигама) за пределами их территорий. Шакьи выбирали своих вождей по принципу очередности; впоследствии это послужило основанием для вымысла, будто Будда был сыном царя, жил в роскошных дворцах и проводил время в самых утонченных развлечениях. На самом деле слово «раджанья» означало любого кшатрия, имевшего право быть избранным вождем. Шакьи обычно сами решали все свои внутренние дела и не были властны лишь в решении вопроса жизни и смерти. В последнем случае власть сохранялась за их верховным владыкой, монархом Косалы (в тот период таким монархом был Пасенади, или, по-санскритски, Прасенаджит). Шакьи признавали его сюзеренитет. В этом они отличались от более могущественных и совершенно независимых других арийских племен, например маллов и личчха- ви, представлявших собой воинственные олигархии, наподобие греческих республик того времени; они не признавали над собой никакой власти посторонних царей и, так же как шакьи, выбирали вождей по принципу очередности.
Дата рождения Будды явилась бы ценнейшим вкладом в абсолютную и относительную хронологию Индии. Будда умер в возрасте 80 лет. Одна из индийских традиций датирует его смерть 543 годом до н. э. Однако в сохранившейся записи имеется необъяснимый разрыв в 60 лет, что соответствует одному полному шестидесятигодичному циклу летосчисления, принятого у индийцев и некоторых других народов Азии. Исправление этого разрыва дает 483 год, что кажется более совместимым с хронологией последующих событий и подтверждается данными одного индийского манускрипта, написанного на пальмовом листе, где каждый год. истекший после смерти Будды, отмечался точкой; известно, в каком году.
116
по китайскому летосчислению, эта рукопись была увезена в Кантон (Гуанчжоу).
Небольшая территория, составлявшая владения шакьев, мало разработанная и покрытая в основном девственным лесом, была расположена по обе стороны современной индо-непальской границы в районе нынешних округов Басти и Горакхпур. Соседи шакьев, колии, также слушали проповеди Будды и после его кремации претендовали на часть оставшегося от него пепла. Тем не менее многие из них в тот период еще вели более примитивный племенной образ жизни, поклоняясь своему племенному тотему — дереву коль (Zizyphus jujuba). По этой причине колиев часто относят к числу аборигенов, объединяемых под одним общим названием нагов. (Во время конфликта с колиями из-за воды реки Рохини шакьи не постеснялись отравить эту воду, что противоречило всем правилам ведения войны, принятым среди арьев.)
Будда родился в роще из деревьев сал (Shorea robusta), посвященной богине-матери Лумбини, сразу после того, как его мать, Майя, искупалась в примыкавшей к роще священной пушкаре (искусственном водоеме с лотосами) шакьев. Дерево сал было тотемом шакьев; таким образом, Майя (она умерла через несколько дней после рождения Готамы) соблюла весь положенный в то время ритуал, как это делает и по сей день большинство индийских женщин всех классов. Люди, давно забывшие Будду, до сих пор поклоняются на этом месте той же самой богине лишь под несколько измененным именем, Румминдеи.
Молодой Готама получил воспитание, обычное для всех кшатриев из племени шакьев. Оно заключалось в умении владеть оружием, управлять конем и колесницей и в знании племенных обычаев. Он женился на девушке своего племени, Каччане, принадлежавшей к одному из знатных родов, и она родила ему сына Рахулу. Но влияние новых философских учений настойчиво будило в нем интерес к решению проблем жизни, стремление постигнуть причины человеческих несчастий и избавить человечество от скорби. Вскоре после рождения Рахулы двадцатидевятилетний Готама покинул свой дом и свое племя, остриг волосы, облачился в одежду аскета и пустился по свету искать путь к спасению человечества. Около шести лет он провел в безрезультатных поисках истинного руководителя, сначала пытаясь получить соответствующие указания у различных учителей, а затем перейдя к непосредственному эксперименту. Однако жизнь нищего проповедника казалась ему недостаточно умеренной, и он наложил на себя суровый обет, время от времени удаляясь в лесные дебри и живя там в полном одиночестве вдалеке от людей. Окончательное откровение снизошло к нему недалеко от Гайи, когда он сидел под деревом пипалой (Ficus religiosa) на берегу реки Неранджары. По всей вероятности, это дерево было местом отправления какого-то примитивного культа. После этого оно стало одним из главных мест паломничества буддистов; некоторые из них уносили с собой веточки, срезанные со священного дерева, чтобы посадить их на своей далекой родине, например, на Цейлоне и, возможно, даже в Китае. Первая проповедь Будды была произнесена в Сарнатхе (Исипатане) близ Бенареса и обращена к его бывшим ученикам, в разочаровании покинувшим его, когда он отказался от сурового аскетизма. Остальные сорок пять лет своей жизни Будда провел, странствуя пешком по стране с целью распространения открытого им нового учения. Исключение составляли несколько месяцев перерыва в период дождей. Временами он предавался полному уединению для размышлений о решении важных социальных проблем. На склоне лет Будда странствовал в сопровождении одного из своих молодых учеников, по имени Ананда, который заботился о нем, насколько это было возможно,
117
не нарушая строгой простоты повседневной жизни, предписываемой уставом. Именно Ананде традиция приписывает повторение по памяти многих бесед и проповедей Будды, которые были записаны только после смерти учителя. Больше, чем в каком-либо другом месте, Будда проповедовал в столице Косалы, Саваттхи. В своих странствиях он, вероятно, не уходил далеко за пределы Косамби и едва ли достигал Матхуры на реке Ямуне, однако известно, что он не раз побывал в стране Куру. В противоположном направлении его путь обычно лежал через Раджгир и Гайю (в современном штате Бихар); он посетил также новую освоенную область Даккхинагири близ Мирзапура, расположенную непосредственно к югу от Ганга. До нас не сохранилось никаких достоверных сведений о внешнем облике Будды, ни одного его прижизненного портретного изображения. На протяжении многих столетий после смерти Будда был, в сущности, представлен только священным деревом, «отпечатками ног» и Колесом Закона 1 в некоторых скульптурах, например в Бхархуте. Благодаря постоянным странствиям, простой пище и ограничению в еде Будда в течение всей своей долгой жизни отличался хорошим здоровьем и, по имеющимся сведениям, редко болел. Хотя он и говорил о своем одряхлевшем теле: «Скрипит, но держится, как старая расшатанная повозка»,— тем не менее в семьдесят девять лет он переплыл под Патной Ганг, пока его менее закаленные ученики искали лодку или плот, чтобы переправиться через реку. Смерть настигла его в Кусинаре, столице маллов, по пути из Раджгира в Саваттхи. Жизнь Будды была полна всевозможных приключений и опасностей. В Даккхинагири («южные горы») и в окрестностях Матхуры были распространены жестокие культы якшей: приверженцы этих культов захватывали в плен всех чужеземцев, загадывали им загадки и, если те не могли дать правильный ответ, приносили их в жертву. Будде удалось убедить некоторых якшей (по-видимому, не их самих, а представлявших их людей) обходиться бескровными жертвоприношениями. В другой раз царь Бимбисара предложил молодому, тогда еще безвестному Будде командовать войском Магадхи, после того как убедился, что этот странствующий нищий, выдающейся наружности и могучего телосложения, был опытным кшатрием. Несмотря на то что Будда отказался от этой чести, они с царем остались добрыми друзьями. Один брахман, по имени Магандия, предложил в жены Будде свою красавицу дочь, несмотря на принадлежность последнего к другой касте и на данный им обет безбрачия. Своим отказом Будда нажил в лице отвергнутой им красавицы непримиримого врага; впоследствии она вышла замуж за сына царя и пыталась отомстить Будде. Многое пришлось ему пережить: и лживые обвинения со стороны противников, проповедников иных учений, и откровенное презрение со стороны людей, считавших, что такому здоровому, крепкому мужчине лучше было бы заняться земледелием или каким- нибудь другим полезным трудом. Свирепый разбойник Амгулимала, объявленный вне закона за то, что он убивал каждого попавшегося ему путника, после неудачной попытки запугать Будду обратился в буддизм, был принят в члены ордена и мирно окончил свои дни монахом. Богатейший и самый щедрый из купцов того времени Судатта (по прозванию Анатхапиндика —«тот, кто кормит беспомощных») купил у царевича Джеты рощу неподалеку от Саваттхи, заплатив за нее столько серебряных монет, сколько их можно было уложить на занимаемой ею площади. Он сделал это только для того, чтобы предоставить Будде и его последователям место отдыха на период дождей. Много других мужчин и жен¬
1 Колесо Закона — одно из символических изображений, постоянно встречающихся на памятниках буддийской скульптуры и архитектуры.
118
щин, принадлежавших к классу купцов и богатых домовладельцев (гахапати), с большим вниманием слушали проповеди Будды о том, в чем заключается долг рядового человека, готового оставаться во власти кармы и повторных рождений. Один из самых трогательных эпизодов повествует о том, как он беседовал с престарелой четой, счастливо прожившей вместе много лет. Они просили лишь об одном: чтобы в последующем рождении, при любых условиях они могли оставаться мужем и женой. Будда научил их, как достигнуть этого, выполняя простейшие правила, обязательные для праведной семейной жизни. Брахманы Сарипутта и Моггаллана, занимавшие при жизни Будды первое место среди его учеников, пользовались, пожалуй, большей известностью, чем сам учитель, когда, покинув круг последователей Самджаи, они вступили в орден, основанный Буддой. Буддийская самгха обязана им своим ростом, развитием ранних философских воззрений и внутренней организацией. Но у Будды были и другие ученики из всех слоев общества. Первым в традиционном ряду патриархов самгхи был Упали, до посвящения — презренный брадобрей (но, почти наверняка, так же как сам Будда, принадлежавший к племени шакьев). Двоюродный брат Будды, шакья Девадатта хотел, чтобы монахи вели более суровый, отшельнический образ жизни, меньше соприкасаясь с остальным обществом; его обвиняют в попытке убить своего выдающегося руководителя, который отказался от такого противообщественного принципа. Среди членов ордена находился один мусорщик, один человек из племени, питавшегося мясом собак, а также представители самых низших каст; все они были почтенными монахами, посвященными самим Буддой. Кроме мужского ордена, существовал также отдельный женский монашеский орден буддисток со своим внут- тренним уставом. Два великих царя того времени, уже не племенные вожди, а абсолютные монархи, оказывали буддийскому ордену почтительное покровительство. Кузнец Чунда приготовил престарелому Будде специальное блюдо из грибов; грибы вызвали у Будды, и ранее страдавшего дизентерией, рецидив этой болезни, который и явился причиной смерти учителя. Тем не менее, перед смертью, в специальной беседе с Чундой, посвященной морали, Будда проявил к нему не меньше внимания, чем к богатым купцам или благородным отпрыскам царского рода.
Одна притча из раннего канонического произведения буддистов «Суттанипата» заслуживает того, чтобы остановиться на ней подробнее, так как она содержит ценные сведения как о распространении буддизма, так и вообще об Индии той эпохи. Некий брахман Бавари покинул столицу Косалы Саваттхи и отправился странствовать в направлении южного торгового пути (дакшинапатха, современный Декан). Он обосновался с несколькими молодыми учениками в месте слияния двух рек, Мулы и Годавари, на территории ассаков (племени «людей-коней», из которого впоследствии произошла династия Сатаваханов). Он занимался собирательством, питаясь дикими злаками, орехами и выкопанными из земли корнями растений. Время шло. По соседству с обителью Бавари выросла большая деревня. Из даров, которые ему удалось собрать с жителей этой деревни, Бавари задумал совершить большое жертвоприношение, яджну в ведическом духе. Однако вся церемония была сорвана одним брахманом, который явился с опозданием, после того как все дары были распределены, и проклял Бавари за то, что тому уже нечего было ему дать. Тогда Бавари направил шестнадцать своих прислужников-брахма- нов на север за советом к Будде, чья слава распространилась далеко и который, казалось, был единственным, кто мог помочь ему избавиться от проклятия. Ученики сначала направились в Пайтхан, конечный пункт на торговом пути дакшинапатха (находившийся к юго-востоку от обители
119
Бавари), затем, очевидно, с каким-нибудь торговым караваном через Аурангабад — в Махешвар, расположенный на берегу Нармады; их дальнейший путь пролегал через Удджайн, Гонаддху (город в стране гондов, точное местонахождение которого неясно), Бхилсу, Косамби, Сакету (Файзабад) и Саваттхи. Из Саваттхи по северному торговому пути они свернули на восток, миновали Сетавью, Капилавасту (столицу шакь- ев), Кусинару и Паву (два города маллов), Бхоганагар, Весали (современный Басарх, в то время главный город личчхави) и, наконец, прибыли в Раджгир. Там в каменной чайтье, расположенной за чертой города, они нашли Будду и задали ему в числе других такие вопросы: что за пелена окутывает сей мир, застилая ему свет? Как может человек освободиться от жизненных противотечений? Есть ли на земле человек, почитающий себя совершенно счастливым, и если есть, то кто он? Что побуждает мудрецов, кшатриев, брахманов и других людей приносить жертвы богам? Что является источником скорби на земле? Кто истинный мудрец — тот, кто владеет философскими знаниями, или тот, кто постиг все сложности (ведического) ритуала? В чем состоит спасение, достигаемое тем, кто сумеет освободить себя от всех сомнений и желаний? Такие вопросы характерны для древнейших Упанишад. В них ярко отражен дух эпохи.
В упомянутом источнике подробно описывается южный торговый путь, тянувшийся от Пайтхана до Саваттхи. Косала в то время имела большее значение, чем Магадха, поэтому прямой путь из Косамби в Бенарес и дальше на восток, как сухопутный, так и речной, не пользовался особой популярностью. Совершенно очевидно, что до середины VI века в долине Годавари земледелие не практиковалось. Со второй половины VI века там начинают быстро возникать поселения деревенского типа; это, по-видимому, объясняется тем, что именно в тот период местное население освоило применение и технику обработки железа, а также тяжелый северный плуг. Таким образом, возникновение Декана из мрака предыстории и выход его на историческую арену довольно точно совпадают с предполагаемым временем жизни Будды. Это между прочим подтверждается и археологическими раскопками в Махешваре (на берегу Нармады) и в Невасе (недалеко от места впадения в Годавари сдвоенных рек Правары и Мулы), а также объясняет наличие в раскопках южных поселений «пришлого» культурного слоя. Территория от Невасы до Права- расангама на протяжении всей письменной истории почиталась у южных брахманов священной. Именно здесь живший в конце XIII века н. э. в Махараштре святой Джнянешвара укрылся от своих собратьев брахманов, буквально преследовавших его в Аланди, чтобы написать свой стихотворный перевод с санскрита на народный язык махараштри «Бхагавад- Гиты» 1 и комментарии к ней. Это произведение, в котором он выступил как основоположник литературного языка маратхи, явилось источником вдохновения для многих его последователей из самых разных каст. Однако первый толчок к развитию нового языка и земледельческих поселений, без которого ни «Гита», ни ее перевод не могли бы иметь для этих мест никакого значения, был дан с севера еще в VI веке до н. э.
В своих священных писаниях буддисты подробно разъясняют, в чем состоят моральные обязанности и домовладельца, и крестьянина, независимо от их кастовой принадлежности, имущественного положения
1 «Бхагавад-Гита», или «Гита»,— часть «Махабхараты». Она состоит из поучений, которые бог Кришна дает одному из героев эпоса — Арджуне, отказавшемуся вступать в битву с членами своего рода. При помощи хитроумных доказательств Кришна подводит Арджуну к тому, что цель оправдывает средства, а в поэме такой целью являлась победа над врагом, кем бы он ни был, и объединение страны под властью одного монарха. «Гита» считается в Индии священной книгой.
120
и профессии — и при этом не уделяют ни малейшего внимания ритуалу. Прибегая к самым простым, но крайне убедительным доводам, они искусно разоблачают притворство брахманов и тенденциозность их ритуала. Кастовая система может существовать как форма социального разграничения, но она и не вечна, и не имеет никакого внутреннего оправдания. Точно так же и ритуал, который не только не является обязательным условием достойной, праведной жизни, но даже не имеет к ней никакого отношения. Канонические тексты (считалось, что почти все они представляли собой непосредственный пересказ проповедей и бесед Будды) были написаны простым, повседневным языком в незамысловатом стиле без всякого мистицизма и велеречивых рассуждений. Это был новый тип религиозной литературы, предназначавшейся для всего современного ей общества, а не для узкой группы посвященных и просвещенных. Самое важное, что либо сам Будда, либо кто-то не известный нам из его ранних учеников дерзнул открыто высказать свои взгляды относительно новых обязанностей абсолютного монарха. Царь, который занимается лишь сбором податей с населения, страдающего от разбойников и других антиобщественных элементов, не выполняет своего долга. С бандитизмом и раздорами нельзя покончить, прибегая только к силе и к суровым наказаниям. Корень этих социальных зол — в нищете. От этого нельзя откупиться благотворительностью и раздачей милостыни, так как это служит лишь поощрением и еще более стимулирует к отрицательным поступкам. Единственный правильный путь — снабдить тех, кто живет земледелием и скотоводством, зерном и кормом для скота. Тем, кто занимается торговлей, предоставить в виде ссуды необходимый оборотный капитал. Лица, находящиеся на государственной службе, должны регулярно получать надлежащее вознаграждение за свой труд, и тогда они не будут выжимать последние соки из населения джанапад \ Подобные меры станут способствовать росту и накоплению новых богатств и избавят джанапады от мошенников и грабителей. В таком производительном и обеспеченном обществе каждый гражданин, избавленный от нужды и постоянного страха, сможет воспитывать своих детей в счастливой и спокойной обстановке. Лучший способ реализации накопленных излишков, в виде ли казны или в виде добровольных подношений частных лиц,— использование их на оплату общественно полезных работ, таких, как рытье колодцев и водоемов и посадка рощ вдоль торговых путей.
Подобная точка зрения на политическую экономию поразительно современна. В эпоху ведических яджн, когда общество еще только начинало завоевывать первобытные джунгли, появление таких взглядов свидетельствовало о чрезвычайно высоком уровне развития человеческой мысли. Новая философия давала человеку возможность самому контролировать свои поступки. Чего, однако, она не могла ему дать,— это безграничного научного и технического контроля над природой с равномерным распределением благ между всеми людьми в соответствии с индивидуальными и общественными потребностями.
Будда отошел в иной мир; он умер за околицей безвестной деревушки, и около него не было никого, кроме одного ученика. Его родное племя шакьев было уничтожено в кровавой резне. Оба царственных покровителя Будды погибли при самых жалких обстоятельствах. Двое наиболее блестящих из его учеников, Сарипутта и Моггаллана, еще ранее достигли состояния нирваны. Но его доктрина продолжала развиваться, ибо она удивительно ^соответствовала потребностям стремительно эволюционирующего общества.
1 Джанапады — древнеиндийские государства с республиканским строем.
121
4. ТЕМНОКОЖИЙ ГЕРОЙ ЯДУ
Однако учением, которому было суждено удержаться до XX века как «истинной религии», с точки зрения миллионов людей в Индии, был не буддизм, а культ Кришны, олицетворенного божества, к которому человек в трудную минуту всегда мог обратиться с молитвой, ища у него помощи и заступничества, чего нельзя было ждать от Будды, ибо в конце концов он был всего лишь наставником и простым смертным. Оба вероучения на каждом шагу представляют разительный контраст, хотя учение, навязанное впоследствии Кришне, в значительной мере было негласно заимствовано у Будды, как и некоторые его прозвища (Бхагават, Нарот- тама, Пурушоттама). В то время как Будда был реальным историческим лицом, трудно отыскать черты реального в бесчисленных воплощениях Кришны, чей образ темнокожего всебожества возник из смешения самых различных мифов и легенд. Позднейшие наслоения все новых и новых мифологических подробностей и постепенное придание Будде положения божества в конце концов привели к крушению буддизма. Напротив, культ Кришны с самого начала возник и развивался на основе совокупности мифов, утверждавших существование божества. Напрасно мы стали бы искать в учении, навязанном Кришне, чистоты и ясности мысли, воплощенной в неопровержимой логике простых и понятных слов, столь характерной для ранних проповедей буддистов. «Гита» с ее великолепным санскритом и поразительной противоречивостью позволяет читателю находить оправдание любому поступку, не задумываясь о его последствиях. Столь же противоречив в своем многообразии и темнокожий бог, хотя именно благодаря этому многообразию он способен найти отклик в душе каждого мужчины и почти каждой женщины: прелестное божественное дитя, озорной пастушонок, возлюбленный всех юных доильщиц на пастушьем привале, муж бесчисленных богинь, бесконечный женолюб, ненасытный в своих любовных утехах и одновременно преданный влюбленный, верный одной лишь Радхе, с которой его связывают таинственные, мистические узы, а также образец аскетического самоотречения; предельное олицетворение вечного мира на земле и вместе с тем грубиян и задира, убивший родного дядю Камсу и обезглавивший во время жертвоприношения (на котором он был всего лишь одним из приглашенных) почетного гостя Шишупалу; неиссякаемый кладезь всевозможной морали, чьи советы в критические моменты великой битвы (в которой он сам выступал одновременно в роли deus ex machina 1 и простого колесничего) противоречили, однако, всем понятиям о благородстве, порядочности и рыцарской чести. Вся совокупность сказаний о Кришне служит блестящим свидетельством того, чего только не способна поглотить и переварить подлинная вера, они составляют полный набор любых противоречий для придания благовидности доводам «Гиты». Она отражает в себе отношения между крайне разнородным по своему составу обществом, имеющим сравнительно примитивный уровень производства, и его религией.
Повествование о жизни и деятельности Кришны было полностью завершено не ранее чем к XII веку н. э., ко времени вишнуитской реформы великого учителя ачарьи Рамануджи. Мы рассмотрим пока его развитие лишь до IV века до н. э. Единственные археологические данные о Кришне связаны с традиционным оружием Кришны, метательным диском — колесом, обладающим настолько острым краем, что, брошенное искусной рукой, оно могло обезглавить врага. Это оружие
1 «Бог из машины» (лат.) — термин, употребляемый в театре для обозначения неожиданно появляющегося с помощью механического устройства персонажа, распутывающего положение.
122
не известно в эпоху Вед, и вместе с тем оно вышло из употребления задолго до времени Будды; однако один из пещерных рисунков в округе Мир- запур изображает воина на колеснице, бросающего такой диск, очевидно, в аборигенов (которым и принадлежит рисунок). Изображаемая сцена относится приблизительно к 800 году до н. э., то есть примерно ко времени основания первого поселения в Бенаресе. Таким образом, воины на колесницах были не кто иные, как арьи, переправившиеся на правый берег Ганга в поисках железной руды, богатого железом гепатита, которым и нанесены рисунки на стенах пещер.
Рис. 8. Рисунок в одной из пещер Мирзапура, изображающий колесничего, мечущего диск (около 800 года до н. э.).
Вместе с тем в Ригведе Кришна фигурирует как демон, враг Индры, и его имя служит для обозначения в целом коренных жителей страны, темнокожих противников арьев. В основе сказаний о Кришне лежит легенда о том, что он был героем, а позднее полубогом племени яду, упоминаемого в Ригведе в числе пяти главных арийских племен (панча- джана). Однако певцы гимнов Ригведы попеременно призывают на головы яду то благословения, то проклятия в зависимости от того, чью сторону последние принимали в постоянных вооруженных столкновениях между панджабскими племенами. По другим преданиям, Кришна принадлежал и к племени сатватов, и к племени андхакавришни и был воспитан пастухами одной гокулы (скотоводческий общины), что спасло его от преследования Камсы, его дяди по материнской линии. Более того, переменчивая традиция связывает его происхождение с абхирами, скотоводческим племенем эпохи раннего христианства, из которого впоследствии образовалась каста ахиров. Камсе было предсказано, что он умрет от руки сына своей сестры (по другим версиям, дочери) Деваки, за что она была заключена в темницу вместе со своим мужем Васудевой. Их сын, Кришна-Васудева вырос среди пастухов; он спас их скот от Индры, победил и прогнал (но не убил) многоголового, ядовитого нага Кали, преградившего доступ к удобному водоему на реке Ямуне близ Матхуры. Затем Кришна вместе с братом Баларамой, обладавшим еще большей физической силой, победил в кулачном бою наемных убийц, подосланных Камсой, после чего исполнил предсказание, то есть убил самого Камсу. Не следует
123
забывать, что в некоторых примитивных обществах сын сестры является наследником и преемником вождя, в результате чего вождь нередко становится жертвой своего преемника. Смерть Камсы вполне находит объяснение в такой первобытной практике и свидетельствует о том, что предание о царе Эдипе скорее подошло бы к условиям матрилокального общества. Слово «камса» имеет дополнительное значение «бронза», так что лицо, носившее это имя, очевидно, должно было жить до начала железного века.
Следующий шаг Кришны, который вывел его за рамки родного племени, был связан с культами богици-матери. Еще младенцем он убил одну из этих богинь, по имени Путана (впоследствии, возможно, одна из богинь оспы), которая пыталась накормить его своим ядовитым молоком. Тем не менее она, по-видимому, пережила свою смерть, как Ушас после столкновения с Индрой, так как часть территории Матхуры продолжала носить имя Путаны. Гокула, в которую отдали на воспитанно Кришну, чтобы спасти его от Камсы, кочуя со своим стадом, часто посещала рощу под названием Вриндавана, расположенную на берегу реки, противоположном тому, где находилась Матхура. Название Вриндавана означает «лес богини данного рода». До сих пор каждый год в определенный день здесь празднуется бракосочетание Кришны с этой богиней, представленной священным растением базиликой (туласи) ; ежегодное повторение этой церемонии означает, что первоначально мужа девушки, представлявшей в своем лице богиню, приносили в жертву — обычай, очевидно, нарушенный Кришной. Эти постоянные бракосочетания с боги- ней-матерью и развлечения с нимфами, связываемые с именем могучего героя яду, принимают совершенно невероятные масштабы: число официальных жен Кришны (помимо Вринды и Радхи) достигает 16 108. Некоторые из них представляют более древние чуждые племена, как, например, Джамбавати, дочь вождя рода «медведя». Рукмини («золотая») была связана с племенем бходжей, которые также в тот период находились еще на ступени дикости. Тысячи безымянных «жен» Кришны были апсарами— водяными нимфами. В результате наступление культа Кришны на местные культы проходило без всяких конфликтов. Он продолжал распространяться еще долго после того, как яду перебили друг друга до последнего человека тридцать шесть лет спустя после полумифической битвы, положенной в основу сюжета «Махабхараты». Известно, что к началу VI века до н. э. Матхура была захвачена Шурасенами. Позднее, уже в средние века, Ядавы (или Джадхавы), типичные выскочки, заплатили брахманам за фальшивую родословную, доказывающую их связь с родным племенем Кришны, яду. Шурасены не были связаны происхождением с яду, но они поддержали культ Кришны, продолжавший концентрироваться вокруг Матхуры. Женитьбы темнокожего бога были весьма существенным шагом вперед на пути взаимной культурной ассимиляции патриархальных арьев с некоторыми матриархальными доарийскими племенами. Не следует забывать, что если собиратели пищи поднимались до уровня производителей пищевых продуктов, то арьи могли в некоторых случаях в силу природных условий деградировать до положения собирателей; на обеих ступенях развития слияние этих двух категорий людей было возможным и облегчалось взаимным усвоением культов. Браки между богами отражали в себе объединение людей. Такое объединение вело к образованию нового общества, более производительного и более приспособленного к тому, чтобы властвовать над окружающей природой.
На счету у Кришны была еще одна ранняя заслуга, способствовавшая его быстрому возвышению: он защитил стадо гокулы от Индры. В битве
124
с Индрой, по-видимому, были представлены три стороны, судя по тому, что Индра спас от Кришны большинство нагов, которым Кришна вместе с представителями пандавов, младшей ветви племени куру, при каждом удобном случае учинял разгром. В «Махабхарате» Кришна — чужеродный элемент, результат позднейших дополнений к эпосу. Легенда гласит, что он вместе с панду выжигал леса для расчистки земли под пашню. Двойственное положение, занимаемое племенем яду в Ригведе, и темная кожа Кришны, возможно, являются отражением еще одного шага к слиянию арьев с аборигенами, равно как и противоречивые сказания нагов. Оба типа легенд были бы неприемлемы в одном эпосе, если бы аудитория, для которой он предназначался, не включала элементов, происходивших от обеих этнических групп. Конфликт между Кришной и Индрой привел к удивительным результатам. В конце IV века греки, вторгшиеся в пределы Индии, обнаружили, что культ индийского полубога, которого они тотчас же отождествили со своим Гераклом, был главным культом, распространенным в равнинной части Панджаба, тогда как жители гор продолжали поклоняться «Дионису». Безусловно, Геракл и индийский Кришна представляли одно и то же лицо. Греческий герой был непревзойденным атлетом, дочерна загорелым от солнца; он убил Гидру (такую же многоголовую змею, как и Кали); так же как Кришна, он был мужем многих нимф, и еще многими овладел силой. В довершение само предание о смерти Кришны более характерно для греческой, чем для индийской мифологии. Полубог яду умер от стрелы, пущенной ему в пятку охотником Джарасом, который, в сущности, доводился ему сводным братом. Индийцы до сих пор удивляются, как такая рана могла оказаться смертельной. Предания об Ахилле и многочисленные другие примеры из греческой мифологии свидетельствуют о том, что такая необычная смерть, по-видимому, является отголоском ритуального убийства, совершавшегося при помощи отравленного оружия рукой брата (или другого преемника) приносимого в жертву героя. Другим индийским богом, которого греки признавали как победившего Диониса, мог быть только ведический Индра, чей образ неистового воина с неудержимым пристрастием к опьяняющим напиткам проходит через всю Ригведу. К сожалению, эти важнейшие данные, почерпнутые из греческих источников, до сих пор не привлекали серьезного внимания. А они свидетельствуют о том, что хотя племени яду уже не существовало, культ Кришны успел вытеснить культ Индры из наиболее развитых земледельческих областей Панджаба. Более того, это случилось несмотря на то, что Индра-Дионис (по греческим источникам) вместе с «завоеванием» Индии первый познакомил эту страну с техникой обработки металлов, и в частности железа, с применением в земледелии бычьей тяги и строительным искусством.
К сожалению, возможность восстановить подробности и хронологическую последовательность исторических событий, связанных с таким вытеснением Индры Кришной, безвозвратно утрачена; однако причины этого явления очевидны. Скотоводческий уклад жизни уступал место земледельческому. Постоянные войны и жертвоприношения, характеризующие эпоху Вед, возможно, и были уместны при первом, однако при втором они оказывались слишком дороги, превращаясь в невыносимое бремя. Кришна в отличие от Индры, Варуны и других ведических божеств был защитником скота и никогда не требовал принесения животных в жертву огненному культу. В чем бы ни состояли жертвоприношения яду их божеству, родоначальнику племени, не было никаких оснований к тому, чтобы этот ритуал был подхвачен и продолжен другими племенами. Вместе с тем скотоводческие племена, постепенно переходившие к занятию земледелием, естественно, предпочитали Кришну Индре, так же как доарийские
125
насельники страны, которые уже начали перенимать у яду многие навыки и даже брачеваться с ними, но тем не менее продолжали поклоняться какой-нибудь из бесчисленных местных богинь, для удобства превращаемых в жен Кришны. Представители чистого земледелия, довольно медленно развивавшегося в Панджабе, заручились поддержкой титанического брата Кришны — Баларамы (именуемого также Самкаршаной, «пахарем»), с его неизменным атрибутом — плугом, служившим ему и в качестве оружия, тогда как оружием Кришны была чакра — колесообразный метательный диск с заостренным краем. Этот брат был не только логическим божеством землепашцев, но и связующим звеном в процессе ассимиляции с нагами, местными племенами; Балараму часто представляли как воплощение Великой кобры — первозданного существа, по поверью, поддерживающего головой землю над бездонной пучиной. (Буддийские легенды также не могли обойтись без нагов — человеческих существ, богов или просто змей. Будда обращал в свою веру племена нагов, укрощая ядовитых пресмыкающихся, был спасен от ярости стихии божественным нагом Мучилиндой и даже сам в одно из своих прежних рождений был «добрым нагом», отталкивающим, но вместе с тем обладавшим притягательной силой. Такие выдающиеся буддийские монастыри, как Наланда и Самкасья, возникли на местах, связанных с культом божественной змеи Нага. В некоторых подобных случаях первоначальное божество в облике милостивой змеи появлялось в специальные дни, чтобы принять пищу от монахов.) Остается еще один вопрос: как могло случиться, что люди чужих племен начали поклоняться не своему божеству? Ответ на этот вопрос кроется, по-видимому, в наличии каких-то союзнических отношений между яду и другими племенами, а также в существовавшей среди населения Матхуры тенденции к распространению на запад, вызванной, очевидно, стремлением избавиться от постоянной угрозы нападения со стороны расположенной к востоку Магадхи.
Существенные различия стали намечаться и между людьми, считавшими себя чистокровными арьями. Брахманы и кшатрии хлынули из долины Ганга в центры культуры, расположенные в северо-западном конце торгового пути, известного под названием уттарапатха,— в Таксилу и другие еще более дальние города. Причиной этого было стремление получить лучшее образование: постигнуть сложный ритуал яджны, брахманское искусство воплощения, ведические гимны — мантры, усвоить манеры, подобающие арьям, получить познания в области медицины и научиться правильному санскриту, ибо жители восточных районов, расположенных на торговых путях, начали пользоваться более простым общим языком, сохранявшим арийскую основу, но без устрашающих грамматических сложностей, характерных для санскрита, и без тонического ударения Вед. Их шепелявое произношение, бедность синтаксических конструкций, провинциальный акцент и подчас весьма грубый лексикон, по-видимому, производили на западе впечатление невероятно комичного смешанного жаргона. И все же, как свидетельствуют и Упанишады, и буддийские тексты, их охотно принимали в Таксиле и соседних с ней областях как способных учеников, не слишком допытываясь об их происхождении и кастовой принадлежности. Представители высшего класса в западных областях были белокожи. Они считали, что темнокожего человека, «сидящего на базарной площади, словно куча черных бобов», невозможно принять за брахмана. В то же время в восточных областях брахману, чтобы получить право стать отцом темнокожего, но смышленого сынишки, нужно было пройти через забавную и нелепую словесную процедуру, описанную в Упанишаде «Брихадараньяка». Таким образом, цветных барьеров не существовало, как, насколько известно, не существовало и кастовых
126
преград. Женская красота ценилась независимо от цвета кожи (как в Европе она ценится независимо от цвета волос). Вместе с тем и в крайних северо-западных областях кастовые законы соблюдались настолько слабо, что жители восточной Индии начали смотреть на население Мадры, Гандхары и Камбоджи, как на распущенных варваров. Население дальних северо-западных областей делилось, в сущности, на две касты: арьев —«свободных» и даса —«рабов». Переход из одной категории в другую осуществлялся без больших сложностей. Таким образом, природные условия этих отдаленных и более холодных областей, где собирательство пищи было крайне затруднено, а, следовательно, единственным выходом был переход к производству продуктов питания, способствовали развитию там рабовладения, в некоторых отношениях сходного с классическим рабовладельческим строем Греции и Рима. Между тем в других областях, где такая форма рабства не получила большого развития, система каст принимала форму все более строгого разграничения между людьми различных профессий. Брахманы в областях, расположенных восточнее страны Куру, могли в какой-то степени допускать браки с нагами или, во всяком случае, прощать такие браки, но, по преданию, они были шокированы, узнав, что один человек из Пешавара или Балха исполнял обязанности жреца-брахмана, хотя его брат был пахарем, а другой член той же семьи — воином или брадобреем (люди этой профессии принадлежали к очень низкой касте). Каждый из членов этой семьи при желании мог выполнять профессиональные обязанности другого, и это их нисколько не смущало. Женщины в пограничных областях были весьма несдержанны в поведении, не проявляя ни робости перед чужестранцами, ни скромности в присутствии старших членов мужской половины семьи (требование, которое хорошо воспитанные индийцы до сих пор предъявляют к своим женщинам). Наряду с мужчинами они ели мясо, употребляли крепкие напитки и публично принимали участие в танцах, будучи одеты так, как допустимо лишь дома. Такой образ жизни, с точки зрения восточных брахманов, был абсолютно непристоен. Преобладавший на крайнем северо-западе обычай давать за невесту выкуп (вместо противоположного ему обычая получать за ней приданое) казался им признаком низшей культуры, так же как умыкание невесты, практиковавшееся, по данным «Махабхараты», в родном племени Кришны и позднее у абхиров. Обе эти формы брака были в конце концов запрещены священным писанием брахманов как «неарийские» Тем не менее ослепительная красота, умение любить и бесконечная верность женщин Мадры и Бахлики вошли в пословицу. В этих краях были нередки случаи, когда вдова воина приносила себя в жертву, ложась на погребальный костер рядом с телом своего мужа. Этот страшный обычай сати был в те времена совершенно неизвестен в восточных областях Индии и не практиковался там до эпохи раннего феодализма, то есть примерно до VI века н. э. Мы не знаем, что думали учителя западных городов о своих полных снобизма, но довольно провинциальных восточных учениках. Сведений об этом не сохранилось. Известно, однако, что более предприимчивые молодые люди из низших каст являлись на запад из восточных областей и, постигнув все хитрости брахманского ремесла, уходили уже посвященными брахманами (туда, где никто не знал об их истинном происхождении). Это в значительной степени облегчалось тем, что и их ученые наставники все еще обращали мало внимания на профессионально-кастовые ограничения — в сущности примитивную форму классового деления общества.
Не менее интенсивное движение по торговому пути уттарапатха шло в противоположном направлении. Первыми последователями Будды среди мирян были два караванщика из Певкелаота или Балха, проходившие
с караваном через Бодх Гайю 1 по пути из Ориссы в Раджгир ровно восемь недель спустя после того, как на учителя снизошло окончательное прозрение. Имена этих двух братьев, Тапусса и Бхаллука, свидетельствуют об их причастности к торговле металлом: первое означает «свинец» или «олово», второе —«медь». Каппхина, кшатрий из Кашмира, с типичным тонким, горбатым носом, был одним из первых буддийских монахов на востоке. От приписываемых ему стихов на языке пали веет скорее язычеством эллинов, чем доктриной аскетизма. «Царь» Таксилы, по имени Пуккуса, обменивавшийся издалека дарами с Бимбисарой, умер в преклонном возрасте во время своей первой и последней поездки в Магадху, спустя неделю после встречи с Буддой, увидеть которого и было целью его путешествия; по преданию, его забодала насмерть корова.
Что же связывало это столь разнородное общество и превращало его в действительное общество, а не в простое скопление племен? Это была не столько общность ритуала и общность языка, сколько целая совокупность общих потребностей, удовлетворявшихся посредством взаимного обмена. Философские учения, зародившиеся на востоке страны, распространялись благодаря постоянным сношениям, осуществлявшимся по торговым путям уттарапатха и дакшинапатха (то есть «путь на юг»). Производство разных товаров тесно связывало западных арьев с их отпрысками, смешавшимися с коренным населением страны, несмотря на то что язык Вед и ведический ритуал постепенно дробились и распадались, в то время как новые боги и новые религиозные теории все сильнее завладевали умами людей.
5. КОСАЛО И МАГАДХА
Новым морализирующим философиям VI века до н. э., которые содержали и проповедовали учения, выходившие далеко за рамки одного племени, соответствовали и новые политические воззрения. Они проявлялись в параллельно возникшем стремлении к единству управления всем обществом в целом. Причина, лежавшая в основе обоих движений — религиозного и светского — была одна и та же: она заключалась в новых требованиях, выдвигаемых гахапати, купцом и земледельцем. Если основатели важнейших монашеских орденов, особенно джайны и буддисты, считали вполне удобным и естественным строить свои самгхи по образцу внутренней организации племен, то теоретики государственной политики могли придумать только одно средство борьбы с племенной замкнутостью — диктатуру абсолютной монархии. Древние греки сравнили бы это с переходом от гомеровских царей, басилеев, к тиранам Писистратидам. Холодный, неумолимый, жестокий расчет и тщательно обоснованная, логически сформулированная теория политического развития — вот что лежало в основе этой продолжительной борьбы за абсолютную власть. Никакой притворной морали, никаких благовидных предлогов, вроде заботы о благе других. Теоретики нового политического строя были в своем роде не менее выдающимися и талантливыми мыслителями, чем современные им вожаки религиозной мысли. Их имена сохранились до нас только в одной книге, в кратком обзоре, приведенном в последней и наиболее знаменитой из целого ряда подобных ей книг, «Артхашастре» Кау- тильи, о которой мы будем подробно говорить в следующей главе. Перечень имен производит глубокое впечатление: Бхарадваджа, Катьяяна, Парашара, Ушанас и Брихаспати — славные брахманские имена; неко-
1 Бодх Гайя — город и местность в южной части штата Бихар, священное место буддистов.
128
торые из них явились основателями целой традиционной школы, как это было с более старыми религиозными сектами того времени. «Сын Бахуданти», Кинджалка, Каунападанта, Пишуна, Вишалакша, Ватавьяд- хи и Диргха-Чарайяна, по-видимому, были кшатриями. Важнейшая школа по линии кшатриев носила имя Амбхи. Приведенный список имен далеко не полон. Ни одно из представленных ими учений не сохранилось до нас в цельном виде, хотя взгляды каждого из них приводятся и обсуждаются в надлежащих местах «Артхашастры», преимущественно в аналитической манере юриста, дающего обзор более ранних принципов законодательства. При этом Каутилья никогда не характеризует политическую обстановку, в которой протекала деятельность основоположника того или иного учения, и она остается для нас неизвестной. Единственное исключение в этом отношении составляет Диргха (то есть «Длинный») Чарайяна. Такое отсутствие сведений вполне естественно. Если проповедники религиозных учений, стремясь привлечь на свою сторону как можно больше людей в самых разных слоях населения, должны были прибегать к открытому и широкому распространению своих идей, советы в области государственной политики могли быть эффективными лишь при сохранении их в полном секрете, которым владела только небольшая избранная кучка людей. Великие проповедники религиозных учений VI века н. э., хотя они и жили подаянием, стояли неизмеримо выше обыкновенных нищих, которые вели чисто паразитический образ жизни, и скудоумных идеологов культа в последующие ближайшие периоды истории Индии, ибо они принимали активное участие в формировании общества совершенно нового типа. Это последнее и составляет главное различие между царившей в VI веке обстановкой постоянных войн, интриг, убийств и недоверия и аналогичной картиной в условиях последующих тираний — абсолютной власти трона, не испытывающей никаких конституционных ограничений. Монархии VI века были первыми в этом ряду, новой формой государственной власти, более удовлетворявшей требованиям формирования совершенно нового этапа в развитии общества; что же касается средневековых «восточных деспотий», то они несли с собой изменения только в верхах, не затрагивая основ уже давно сформировавшегося общественного строя.
В VI веке до н. э., а возможно, еще столетием раньше Индия, согласно традиции, делилась на шестнадцать основных территорий, джанапад. Из них лишь четыре продолжали играть большую или меньшую роль в борьбе за власть, разгоревшейся в конце VI — начале V века. Две представляли собой могущественные племенные олигархии, не признававшие никакого абсолютного монарха. Это были личчхави, или вадджи — «кочевники-скотоводы» (судя по этому, их переход к оседлости состоялся сравнительно поздно), и маллы. Оба племени в решении всех дел опирались на племенное собрание и проводили почти все время в военных тренировках. У каждого из них были свои племенные законы, славившиеся особой справедливостью и беспристрастностью; однако в каждом уже образовалась группа племенной знати, державшая в подчинении земледельцев (из которых далеко не все принадлежали к данному племени), и даже среди этих олигархов уже начался процесс дальнейшего деления на основе частной собственности. Главным городом и сборным пунктом личчхави был Весали, современный Басарх; племя маллов подразделялось на несколько ветвей, из которых две имели свои центры управления в виде небольших городков Павы и Кусинары. Каждое племя в случае необходимости могло выставить против противника большое и сильное войско. В начале V века оба племени составляли грозную агрессивную конфедерацию, у которой было только два выбора: либо придерживаться захватнической политики, либо самой потерять независимость. Игнорировать эту
9—1043
129
конфедерацию было невозможно, ибо оба племени блокировали часть торгового пути уттарапатха, которая начиналась у границы Непала и шла на юг, через округ Чампаран, к берегу Ганга и дальше через реку к запасам железной и медной руды, никем в то время не контролировавшимся. К западу от земель личчхави и маллов находилась Косала; на юге и юго-востоке они граничили с Магадхой — оба государства представляли собой абсолютные монархии. В прошлом Косала и Магадха были племенными территориями (как и все остальные из шестнадцати джанапад), о чем свидетельствует постоянное употребление для обозначения этих государств формы множественного числа: «Косалы», «Магадхи». Однако как в буддийских, так и в джайнских источниках мы не находим никаких сведений ни о племенах косалов и магадхов, ни об их племенных советах и собраниях. Слово «магадха» в более ранний период означало «бард», а позднее —«торговец», что свидетельствует о развитии внутри первоначального племени двух соответствующих профессиональных групп. В священных писаниях брахманов магадха представлена как одна смешанная каста. Слово «джанапада», буквально «опора племени», впоследствии употребляется в значении «страны», «государства» и даже «округа» что отражает ход исторического развития в долине Ганга.
Эти арийские и арьянизированные племена напоминают греческие племенные государства VI века до н. э., но между ними есть одно коренное различие. У аргивян, беотийцев, лакедемонян и других греческих племен при ограниченности их территорий и относительно менее плодородной почве к тому времени, вероятно, уже возникла частная собственность на земельные участки. Земли же индийских племен, всегда обширные, что обычно позволяло применять систему переложного земледелия, скорее являлись просто территорией, чем имущественной ценностью. Распределение земли находилось в ведении племенного собрания, которое могло передать участок, много лет обрабатываемый одной семьей, другой семье. Напротив, само существование абсолютной монархии зависело от получения постоянных налогов с закрепленной земельной собственности в виде регулярно возделываемых участков.
Из двух больших монархий Косала была старшей по возрасту и в начале VI века, безусловно, более могущественной. Ее столица в VI веко находилась в Саваттхи, хотя ранее главным городом была расположенная к югу от Саваттхи Сакета, известная в литературной традиции как Айод- хья —«неприступный» город, из которого герой мифологического эпоса Рама отправился в добровольное изгнание через тогда еще сплошные лесные дебри. Впоследствии по этому мифическому пути следования Рамы был проложен южный торговый путь дакшинапатха (от слова «дак- шина»—«южный» происходит современное название Декана). Согласно преданию о Бавари, Саваттхи была расположена в месте пересечения двух главных торговых путей VI века. Кроме того, Косала, захватив после целого ряда боев Каши (Бенарес), утвердила свой контроль над Гангом. Это завоевание, по-видимому, совершилось в VII веке, так как нигде не имеется никаких упоминаний о племени каши. Только легенды о добром «царе Каши Брахмадатте» свидетельствуют о том, что традиция придавала значение этому городу, возникновение которого можно теперь благодаря археологическим раскопкам датировать началом I тысячелетия до н. э. После завоевания Каши Косалой это царство стало именоваться Каши — Косала, настолько велико было значение Бенареса как речного порта. Хлопчатые ткани, шелк (тусса) и другие текстильные изделия Бенареса уже тогда пользовались широкой славой; его знаменитая краска кашайя, употреблявшаяся для окрашивания тканей в оранжево-коричневый цвет — излюбленный цвет одежды буддистов, пользуется такой же
130
популярностью даже в наши дни лишь под слегка измененным названием: это не что иное, как широко известная бенаресская каттхаи. Уже тогда наиболее отважные из корабельщиков Каши достигали на своих судах моря и порой выходили даже за пределы дельты. Главным предметом их торговли, несомненно, была соль, которая с глубокой древности неизменно оставалась одним из наиболее надежных и прибыльных товаров.
Магадха, возможно, занимала довольно невыгодное положение с точки зрения торговли; она была расположена на другом берегу Ганга, ближе к концу торгового пути, в том месте, где этот путь терялся в бездорожье густого леса. Однако это государство, которому было суждено объединить под своим началом все другие государства Индии, образовав таким образом первую индийскую империю, держало под своим контролем нечто более важное, чем караванный путь, а именно снабжение металлом. Столица Магадхи, Раджгир (Раджагриха —«Дом царя»), являлась единственным древнеарийским поселением на южном берегу Ганга. Для возникновения здесь поселения имелись весьма важные предпосылки. Холмы близ Раджгира представляют собой самый северный край Дхарварских обнажений—геологической формации, в которой разработка железной руды не представляет большого труда. Пласты кислородных соединений железа встречаются здесь в виде значительных гнезд; поэтому для добычи руды не нужно было рыть глубокие шахты: руду просто выгребали из скалистой породы, здесь же при помощи древесного угля выплавляли из нее металл и путем ковки при белом накале изготовляли из него орудия и различную утварь. Дополнительное удобство положения Раджгира составляет естественная внешняя оборонительная линия холмов, с давних пор усиленная мощной стеной циклопической кладки протяженностью около 40 км, заключающей в себе внутренний город, окруженный еще одной стеной. Наружные ворота с примыкающими к ним с обеих сторон остатками стен циклопической кладки и бастионами, блокировавшими естественные проходы в кольце холмов, сохранились по сей день. Это и был собственно Раджгир площадью около 2,5 кв. км, защищенный третьей вспомогательной линией обороны. Крепость имела прекрасное водоснабжение в виде горячих и холодных источников и могла длительное время выдерживать осаду, так как пространство между двумя стенами изобиловало великолепными пастбищами. К юго-востоку от Раджгира находилась Гайя, одна из древнейших колоний Магадхи. Дальше за Гайей простирались первобытные леса, сквозь которые отважные первооткрыватели прокладывали путь к запасам железной и медной руды в юго-восточных холмах — богатейшим месторождениям металла в Индии. Руду добывали, тут же на месте подвергали выплавке, привозили обратно уже готовый металл и торговали им в центральных областях долины Ганга. Причина необходимости совершать столь дальние путешествия заключалась в том, что почва в гористых районах залегания руды была менее плодородной, чем аллювиальные отложения в долинах рек. Это и являлось основой могущества Магадхи, ибо ее собственное население могло систематически пользоваться металлическими орудиями для расчистки и обработки земли.
Помимо шестнадцати джанапад, нельзя не принимать во внимание и многочисленные другие территории и племена, не входившие в их состав. Девственные леса, покрывавшие большую часть страны, были буквально наводнены небольшими группами диких собирателей пищи, которые все еще пользовались каменными топорами (пасана-муггара) и представляли большую опасность для караванов. Даже на двух главных торговых путях джанапады разделялись большими лесными массивами, где караванам приходилось следовать с осторожностью, обычно в сопровождении
9* 131
значительного конвоя. Племя шакьев принадлежало к числу мелких племен и стало известным лишь потому, что породило великого человека. Племя «були из Аллакаппы», по-видимому, пользовалось в свое время достаточным весом, чтобы претендовать на часть пепла, оставшегося после кремации Будды, однако и о нем мы узнаем лишь из единичного упоминания. Митхила было наименованием города и джанапады в традиционном списке шестнадцати крупных племенных территорий, но племя с этим названием все вымерло: время смерти Сумитры, последнего из царей Митхилы, происходившего по прямой линии от Икшваку, примерно соответствует времени рождения Будды. Была ли Видеха присоединена к Митхиле или Митхила — к Видехе и произошло ли это до или после захвата обеих стран Косалой, оба государства к середине VI века уже утратили всякую независимость. Магадха поглотила землю ангов, расположенную к востоку от нее на обоих берегах Ганга. Главный город ангов Чампа (Бхагалпур) превратился в обыкновенную деревню, которую царь Магадхи Бимбисара подарил одному из жрецов-брахманов, совершавших для него жертвоприношения.
Более видное место среди рядовых членов племени занимали купцы, обычно именовавшиеся сатхавахами (караванщики) или вайдехиками. Последнее название означает «человек из племени видехов». Хотя все торговцы уже больше не принадлежали к одному племени или к одной джанападе, а племя видехов исчезло с лица земли, такое название свидетельствует о развитии этой профессии на базе определенной племенной гильдии. Групповые объединения купцов-караванщиков составляли длинную цепь, протянувшуюся от Таксилы до самой дальней границы Магадхи. Наиболее смелые из них отваживались заходить далеко за пределы известных джанапад, особенно по деканскому торговому пути. Это была уже не прежняя примитивная форма товарообмена, ограниченная взаимоотношениями между отдельными группами —«друзьями по торговле»; такая форма торговли, если и сохранялась, то разве что у некоторых диких лесных племен. Судя по находкам монет, к концу VII века уже установилось регулярное денежное обращение. В восточных областях весовым стандартом серебряных монет была каршапана, равная 3,5 г. Так было в Магадхе, в Косале же денежная единица, судя по единственному найденному там кладу, составляла 3/4 каршапаны. Возникновение этого стандарта можно отнести к периоду цивилизации долины Инда, в которой мы находим аккуратно вырезанные каменные гири точно такого весового достоинства. Монеты Таксилы следовали чужеземному стандарту 11с небольшим граммов, что приближается к весу индийской рупии в более поздний период. Каршапана соответствовала 32, монета же пограничных областей, имевшая форму изогнутого стержня,—100 весовым единицам. Первоначально монеты выпускались самими торговцами в виде гладких серебряных пластинок, вес которых на всем протяжении их обращения регулярно контролировался гильдией. Свидетельством такой проверки служило небольшое клеймо с одной стороны монеты, гарантировавшее точность веса и чистоту металла всем, кому был знаком шифр этих знаков торговых гильдий. Эти клейма распространялись далеко за пределы уттарапатхи, достигая Афганистана и Ирана. Они были обнаружены даже на нескольких дариках Ахеменидов, причем, по-видимому, те самые клейма, которые были в то время в ходу в Гандхаре. Некоторые из них ведут происхождение от знаков индского алфавита, вероятно, через потомков упоминавшихся нами вскользь пани. Другая сторона монеты при ее выпуске в первое время оставалась гладкой. К началу VI века в дело производства монет вмешиваются цари. Они начинают ставить на свободной стороне монеты свой собственный знак, представлявший собой правильную систему
132
из четырех знаков в Косале и из пяти — в Магадхе и других царствах. Эти знаки позволяют нам различить отдельные династии и приблизительно определить, сколько царей было в каждой из них, хотя установить имена этих царей по-прежнему трудно, и они обычно остаются предметом догадок. Перештамповка монетных клейм свидетельствует о сменах династий; новый царь, прежде чем пустить в обращение деньги, обнаруженные в казне его смещенного предшественника, подвергал монеты перештампов- ке, ставя на них свои собственные знаки.
Вес монет выверен так же точно, как у современных монет, чеканящихся машинным способом,— с минимальным отклонением от стандарта. Этот тип монет, даже само существование точной, тщательно вывешенной монеты свидетельствует о наличии высокоразвитого товарного производства. Мы читаем о целых деревнях (особенно вблизи Бенареса), населенных корзинщиками, гончарами, кузнецами, ткачами и т. д. Такие ремесленники, хотя они, как правило, принадлежали к одной родовой группе, обычно образовывали цеховые группы (шрени), естественно, устроенные по принципу внутриплеменной организации, унаследованному от давних времен. Такие процессы до сих пор можно наблюдать в областях, население которых продолжает вести полуплеменной образ жизни, например в Ассаме. Такая группа как объединение часто имела в своем распоряжении значительные средства, которые не являлись собственностью кого-либо из ее членов, но могли при необходимости быть переданы главой или советом группы кому-нибудь из ее членов и даже постороннему лицу или посторонней организации. Это явление наблюдается и по сей день в беднейших профессиональных кастах Индии, причем возник этот обычай, несомненно, в рассматриваемую эпоху или даже в более раннее время, ибо ремесленник поздневедического периода, по-видимому, как правило, был членом касты вайшьев внутри кочевой грамы. Не вся продукция ремесленников находила сбыт в ближайшем городке, так как города VII — VI веков до н. э. были еще слишком малы. Значительная часть товаров, например тканей и металлических изделий, совершала далекие путешествия, прежде чем попасть в руки конечного потребителя. Это касается и естественных продуктов, в частности соли. Так, в Бихаре добыть соль было не так просто, как в горных районах Панджаба, где имелись залежи каменной соли. Поэтому в поисках соли люди были вынуждены совершать далекие экспедиции и доходить иногда даже до морского побережья. Специфическим предметом лесного промысла был такой ценный товар, как бамбук — незаменимый материал, применявшийся для изготовления корзин, в строительном деле и т. д. Одним из многочисленных освежающих и очищающих средств при мытье (представлявших собой не столько роскошь, сколько необходимость в условиях жаркого климата, особенно если учесть, что мыло еще не было изобретено) являлась влажная паста из перетертой древесины сандалового дерева. Все эти материалы и изготовлявшиеся на продажу изделия переправлялись караванами в 500 и более повозок с бычьей тягой. Колеса повозок имели спицы и род шин из сыромятной кожи, что было вполне достаточным покрытием при езде по мягким дорогам уттарапатхи. |
Торговый путь дакшинапатха проходил по гористым областям с трудными перевалами, по пересеченным, каменистым местностям, где ничто не напоминало широкие, четкие тракты северного пути. Здесь караваны представляли собой вереницы вьючных животных, а в некоторых случаях — носильщиков с поклажей на голове. Для обмена товарами необходимо было располагать значительными излишками зерна, шкур и т. п., а это скорее всего можно было иметь при наличии частной собственности (на землю, скот и т. д.) и использовании организованного труда, обычно
133
труда шудров в виде наемных работников или (иногда) рабов. В диких краях торговля велась через племенных вождей, которые собирали излишки для купцов; эти вожди или целые группы, уже занявшие иное положение, чем положение «друзей по торговле», в конце концов становились независимыми от остального племени благодаря приобретенной таким образом новой собственности; а это в свою очередь способствовало постепенному распаду менее стойких племен. Ценным предметом торговли были лошади, служившие теперь для верховой езды; они появились в Декане до VI века. Еще большую ценность представляли слоны, но их берегли для царского пользования и для армии, так что они не служили обычным предметом торговли. Общество тех времен было еще очень далеко от того, во что оно превратилось на протяжении последующих десяти-двенадцати веков — в совокупность беспомощных, апатичных людей, придавленных кастовыми предрассудками, сосредоточенных в бесчисленных деревнях на фоне жалкого, худосочного ландшафта. Тем не менее агрессия принесла уже достаточно горькие плоды, чтобы казаться по-прежнему заманчивой. Более того, все острее ощущалась потребность во власти, опирающейся на прочные вооруженные силы и способной обеспечить беспрепятственный провоз и обмен товаров, что, естественно, подразумевало упорядочение взаимоотношений между группами с помощью закона.
Мы позволим себе несколько отклониться в сторону для ознакомления с теорией. Важнейшим орудием создания нового государства (а это становилось необходимым) должна была явиться мощная, хорошо обученная, организованная на профессиональных началах регулярная армия, комплектование и действия которой не зависели бы от племенных прерогатив, племенных законов и верности племени,— армия, которая служила бы обществу и за пределами племени, такому обществу, которого как раз не признает замкнутый племенной строй. Такая армия не могла иметь ничего общего с ополчением, набираемым вождем племени для проведения непродолжительной сезонной кампании. Это должна была быть армия, подчиняющаяся строгой воинской дисциплине, занятая постоянными тренировками, регулярно оплачиваемая, хорошо снабжаемая и экипированная за государственный счет и достаточно удобно расквартированная в укрепленных гарнизонах. Все это было неосуществимо без регулярного налогообложения, которому племенные олигархи, как правило, оказывали жестокое сопротивление. Ни личчхави, ни маллам не удалось создать такую армию, которая содержалась бы целиком за их счет. Только абсолютный монарх, не связанный никаким законом, был в состоянии разрушить барьеры, существовавшие между отдельными замкнутыми группами, которые не всегда признавали себя неотделимыми членами более обширного общества, опирающегося лишь на право собственности. Такой путь был предложен Макиавелли в совершенно иной исторической обстановке. Его книга «Государь» (II Principe) представляла собой совет герцогу самовольно захватить власть в раздираемых ссорами итальянских городах и объединить их в единое национальное государство. Однако дальше этого Макиавелли не шел. Ни он сам, ни его первый кандидат Цезарь Борджиа, как и никто другой из итальянцев, не видели никакой необходимости в изменении производственной основы итальянского общества эпохи позднего феодализма, несмотря на то что Ренессанс уже перешел в стадию барокко. Теоретики Магадхи предложили такой жестокий путь, перед которым отступил бы любой Борджиа; но они открыто заявляли, что их первоочередная цель — изменить все лицо страны. Основной задачей их царя и главным источником дохода для государства была расчистка дремучих джунглей и использование для земледелия всей свободной земли в сочетании с государственной монополией на добычу и обработку
134
металла. Именно такая царская власть должна была разрушить все барьеры племенных привилегий, раздела собственности и замкнутости племен; последующим деспотическим монархиям оставалось лишь править низшими слоями населения, уже достигшего стадии развитого земледелия.
Правившие в VI веке до н. э. цари Магадхи и Косалы отвечали большинству требований своего времени. И те и другие имели простое происхождение и не были связаны никакими племенными ограничениями. Палий- ские источники не приводят родословной царя Магадхи Бимбисары, но написанные на санскрите Пураны утверждают, что он был из рода Шишунагов. Несомненно, что он принадлежал к тому самому царствующему дому и той самой династии, которые десять поколений спустя окончили свое существование под именем Шишунагов. Ясно, что окончание
Рис. 9. Клейма на серебряных монетах современника Будды — императора Косалы Пасенади. Настоящие знаки восстановлены путем сравнения многочисленных различных образцов, так как они обычно находят один на другой и часто неполны. Система монетных клейм в Косале состояла из четырех знаков при весовом стандарте 3/4 каршапаны.
«нага» в этом родовом имени не может иметь ведического значения. Оно, по-видимому, указывает на кровную связь с доарийским населением или по крайней мере с его культами. Брахманские источники, упоминая об этой династии, отзываются о ней с пренебрежением как о самой низкой категории кшатриев, кшатра-бандху; это, во всяком случае, означает, что представители рода Шишунагов придавали мало значения ведическим обычаям, если не считать только яджны, совершаемой для того чтобы одержать победу. Действительно, добуддийский монастырь в Раджгире (Маниар Матх) был посвящен каким-то культам Нага и сохранял свой первоначальный характер на протяжении многих веков, до того самого времени, когда город был покинут его обитателями. Царь Магадхи Бимбисара носил специальный титул Сения, «с армией». Это означает, что он был древнейшим из царей, имевшим регулярную армию, не связанную с каким-либо определенным племенем. Царь Косалы Пасенади претендовал на происхождение от овеянного ведической славой царя Икшваку, но его современники и сограждане не признавали за ним такого происхождения. Когда он потребовал в жены девушку из племени шакьев, это требование повергло шакьев в глубокое замешательство, несмотря на то что они целиком находились в его власти и сами претендовали на происхождение от того же царя Икшваку. В конце концов они обманули монарха, отослав ему прелестную Васабха-кхаттью, дочь шакьи Маханамы от рабыни Нагамунды. Имя матери опять-таки свидетельствует о ее происхождении из местного племени. Обман был впоследствии раскрыт, но родившийся от этого брака сын царя, Видудабха, все же остался законным наследии* ком. Царица Маллика, главная из жен Пасенади, была дочерью садовника, то есть принадлежала к низкой касте; однако даже здесь, в восточных областях, кастовая система в те времена, видимо, не была столь строгой (за исключением правил для некоторых брахманов).
135
Пасенади пошел дальше Бимбисары, совершив еще один шаг. Он учредил новую должность главнокомандующего, сенапати, для своего сына и наследника, которого так всегда и называют Видудабха-сенапати. До него мы не знаем ни одного сенапати (буквально —«господин армии»). Царь, подобно более ранним племенным вождям, должен был лично возглавлять армию и руководить ею. Однако на деле верховное командование армией Косалы находилось в руках Бандхулы из племени маллов, который был вероломно убит по приказу Пасенади, заподозрившего его в стремлении узурпировать власть. Подозрение оказалось напрасным, и царь, видимо, признал свою ошибку, судя по тому, что он допустил племянника Бандхулы, Дигха-Карайяну, занять высший министерский пост. Именно этот министр — безусловно, весьма искусный в деле управления государством,— в санскритских источниках именуется Диргха-Чарайяна. Подобные изменения засвидетельствованы и в других случаях — например, имя жены Ашоки, царицы Калуваки часто звучит как Чарувачи, и даже кашмирец Кшемендра в своей повествовательной буддийской поэме «Аваданакалпалата» приводит это имя в написании Чарайяна.) Несмотря на создание армий, ни Косала, ни Магадха до поры до времени не стремились спровоцировать войну. Оба царя отличались относительно мирным нравом. Оба охотно оказывали покровительство проповедникам новых религиозно-философских учений. Их изображают как близких друзей и почитателей Будды, но вместе с тем и как щедрых покровителей всех других основных религиозных сект того времени, в частности нескольких брахманов, приверженцев ведических культов. Они даже породнились: сестра Пасенади была главной женой Бимбисары, а, по некоторым источникам, его дочь была женой сына Бимбисары. Обе армии, однако, находились постоянно в действии, предпринимая походы против диких лесных племен и, возможно, против мелких племен арийского происхождения, причем оба царя устраивали дорогие, обильные жертвоприношения (яджны) в надежде, что это поможет им одержать победу в бою. Мы уже упоминали, что они дарили в награду жрецам целые деревни. В памятниках литературы сохранились яркие отрывки, описывающие горе и отчаяние крестьян, когда у них отбирали скот (конечно, без всякого возмещения) для грандиозных царских жертвоприношений. Таким образом, мы видим, что цари того времени еще не вполне освободились от предрассудков и злоупотреблений ведических культов, совершенно не подходивших к новому классовому обществу.
Первый шаг к неизбежному конфликту совершил Аджаташатру, сын Бимбисары. Этот царевич, действуя, несомненно, по наущению какого-то не известного нам теоретика в области государственного управления, заключил в тюрьму собственного отца, и в конце концов старый добродушный царь Бимбисара был заморен голодом в темнице. Тем не менее даже буддисты (правда, содрогаясь при одной мысли о совершенном отцеубийстве) признают, что Аджаташатру был справедливым и способным правителем; как мы уже отмечали, и в одной из главных Упанишад он выводится в образе царя-философа. Пасенади реагировал на это событие следующим образом: он потребовал возврата деревни в джанападе Каши, принесенной в дар Магадхе в составе приданого своей сестры. Однако эта деревня представляла слишком большую ценность, чтобы так просто ее отдать: она являлась для Магадхи плацдармом на противоположном берегу Ганга, позволяющим одновременно блокировать и реку, и проходившее здесь ответвление торгового пути. В результате ряда сражений, выигранных Аджаташатру, Магадха удержала свои владения в Каши. Косала не замедлила совершить ответный шаг. Главный министр Дигха-Карайяна передал знаки царского отличия сыну царя Пасенади —
136
Видудабхе, который уже держал под своей командой всю армию и немедленно занял престол. Престарелый Пасенади, покинутый всеми, кроме одной служанки, бежал в Магадху, надеясь найти убежище у племянника. Когда царственный беглец достиг наконец Раджгира, ворота города оказались запертыми на ночь. На утро ворота открыли, но Пасенади был уже мертв — он умер от изнеможения у стен столицы Магадхи. Аджаташатру, торжественно похоронив своего дядю, стал претендовать на престол Косалы.
Рис. 10. Клейма на серебряных монетах Магадхи, вероятно, времени царствования Аджаташатру (около 480 г. дон. э.). Эта система состояла из пяти знаков, вес новой монеты равнялся 54 гранам серебра, то есть одной карша- пане. Такая система веса восходит к культуре долины Инда, но не известна
за пределами Индии.
Однако он не мог сразу перейти к действию, так как для этого ему нужно было победить не только Видудабху, но и сильные свободные племена маллов и личчхави, ибо они представляли даже большую опасность для прогрессивного развития любой абсолютной монархии и как воплощение пережитков демократии, и как грозная военная сила. Видудабха между тем действовал в том же духе: он истребил в кровавой резне все племя шакьев под предлогом мести за оскорбление, нанесенное его предкам, а на самом деле для того, чтобы покончить со свободными племенами в пределах уттарапатхи. К этому времени личчхави, продвинувшись с севера, усилили свой контроль над Гангом и взимали высокие пошлины со всех товаров, провозимых по великой реке. Купцы горько жаловались на двойную дань, которую им приходилось платить — и этому племени и царю Магадхи, также претендовавшему на полный контроль над Гангом. С этой целью он построил укрепленный палисад Паталипутру (Патна) при слиянии Ганга с Гандаком и Соном (который также впадал в этом месте в Ганг вплоть до XV века н. э., когда его русло отклонилось). Будда, проходя здесь во время своего последнего путешествия, видел еще не завершенное строительство крепости. Блестящее будущее, которое он, по преданию, предрек этому городу, началось столетие спустя, когда Патна стала столицей Магадхи, так как положение Раджгира не удовлетворяло новым административным требованиям. Личчхави в ответ на маневр Аджаташатру заключили активный союз с маллами. Удар по племени личчхави и союзу обоих племен был нанесен изнутри; это подробно описано в великой книге об управлении государством Магадха. Некий брахман, министр царя Аджаташатру, перешел на сторону личчхави, притворившись, что попал в немилость (подобно министру Дария I, Зопиру, проникшему таким же образом к вавилонянам). Хотя среди личчхави и маллов не было брахманов и, насколько известно, они не следовали ведическим традициям, высокое положение гостя, его престиж и предполагаемая осведомленность относительно намерений царя Магадхи обеспечили ему радушный прием. Воспользовавшись оказанным доверием, этот брахман начал настраивать олигархов друг против друга, подстрекал каждого личчхави требовать большей доли при дележе и добился того, что они начали пренебрегать племенными собраниями, коллективными тренировками в военном искусстве и судебными заседаниями племени. Такое «подтачивание изнутри» было бы невозможным, если бы процесс внутреннего разложения
137
племени не зашел бы уже достаточно далеко под влиянием богатств, собранных в виде дани и налогов, но сохраняемых как частная собственность олигархов. Доказательством того, что внутренний распад начался еще до засылки агента Аджаташатру, служит возвышение среди личчхави такого выдающегося религиозного наставника, как Махавира, главы общины джайнов, а также занятие высоких постов маллами Бандхулой и Карайяной вне пределов своего племени. Жизнь даже в лучшем из свободных племен не могла уже больше приносить полное удовлетворение наиболее талантливым членам племени. В конце концов разложение зашло настолько далеко, что личчхави перестали регулярно собираться на племенной совет для решения общих дел. Тогда тайный агент известил об этом Аджаташатру, который, внезапно напав на личчхави, без труда одержал победу над своим дезорганизованным противником. Подробности окончательного поражения маллов неизвестны, но можно не сомневаться, что они также были разгромлены вскоре после поражения личчхави. Это был настолько полный разгром, что само слово «малла» сохранилось лишь в значении «борец» или «многоборец» из-за пристрастия этого племени к подобным атлетическим упражнениям. Западное племя маллов, состоявшее или не состоявшее в родстве с маллами долины Ганга, было истреблено спустя примерно 150 лет в среднем течении Инда войсками Александра Македонского. Кое-кто из личчхави, однако, остался в живых после похода Аджаташатру, так что война не уничтожила всего племени, а лишь положила конец его племенному укладу жизни. Коварный брахман, министр царя Магадхи, упоминается только под прозвищем Вассакары — «тот, кто покоряет», присвоенным ему в результате этой блестяще осуществленной интриги. Он, несомненно, принадлежал к числу величайших политиков прошлого, и его теоретические взгляды в области государственного управления, по всей вероятности, приводятся в «Артхашастре» под его не известным нам официальным именем.
Судьбу же Косалы решил случай, явившийся неожиданной удачей для Магадхи. Видудабха был настолько беспечен, что разбил свой лагерь в пересохшем песчаном русле реки Рапти. Внезапно в верховьях реки разразился страшный ливень, и поток воды снес весь лагерь Косалы, что было воспринято как возмездие за кровавую расправу с шакьями. Не осталось ни царя, ни его армии — никого, кто бы мог оспаривать притязания Аджаташатру на освободившийся престол Косалы.
На основании всех этих эпизодов не следует, однако, полагать, что уцелевшие до нашего времени источники содержат связное изложение исторических событий. Отдельные фрагменты приходится сначала выбирать из множества самых разнообразных сказаний и легенд, а затем располагать в наиболее вероятной последовательности. До нас не сохранилось ни описаний местности, ни подробных отчетов о каких-либо сражениях или походах. Мы не знаем даже, насколько широко распространялась власть Аджаташатру; несомненно, что его преемникам оставалось еще немало сделать. В одном месте вскользь упоминается, что Прадьота, царь Аванти, собирался вторгнуться в Магадху, в связи с чем главные министры Аджаташатру, Вассакара и Сунидха усилили укрепления вокруг столицы Магадхи Раджгира. Аванти была богатым и могущественным царством, одной из шестнадцати «великих джанапад», со столицей Удджайн, расположенной на южном торговом пути. В конце концов оно досталось Магадхе, но как и при ком из магадхских царей, не известно. Оно было, по-видимому, захвачено Чандрагуптой Маурьей самое позднее около 315 г. до н. э. Государство Ватса (Вамса) со столицей Косамби на реке Ямуне также входило в число шестнадцати. Его царь, Удаяна, известен своими вечными распрями с Удджайном и прославился как герой
138
романтического цикла, героиней которого является его жена, прелестная Васавадатта, царевна Удджайна, вместе с которой он бежал из плена. Однако все это ничего не говорит нам о том, сколько времени существовало это царство и когда оно было окончательно завоевано Магадхой.
Не позднее 470 года до н. э. и не ранее чем за шестьдесят лет до этой даты (что можно считать удивительно точным определением для индийской хронологии!) Магадха становится господствующей, хотя еще и не верховной державой в долине Ганга. Абсолютная монархия, державшая под полным контролем богатейшие залежи руды и северо-восточные границы двух главных торговых путей, она должна была осуществить еще одну грандиозную задачу: оттеснив могучие леса, освободить новые пахотные земли и возделать их при помощи плуга. Не было больше серьезных соперников в военной мощи, но множество мелких племен еще оставалось непокоренными. Конец агрессии мог наступить лишь тогда, когда «вся земля» (что для индийцев означало —«вся страна») — от покрытых снегом горных вершин на севере до «четырех океанов»— объединилась бы под одной властью. Для такого «свершения судьбы» потребовалось еще два столетия. И тут возникла совершенно новая проблема: сколько времени государство сможет безжалостно попирать все законы и этические нормы, когда его подданные уже начинали жить в соответствии с высоким моральным кодексом буддизма? В основе этого формального противоречия лежали реальные экономические отношения — столкновение интересов купцов и государства, частного предпринимательства и производства, осуществлявшегося под правительственным надзором. Прежняя проблема перехода к земледельческому обществу была к тому времени уже настолько разрешена, что люди даже успели забыть о том, что она когда-то вообще существовала.
ГЛАВА VI
ГОСУДАРСТВЕННЫЙ СТРОЙ И РЕЛИГИЯ В ВЕЛИКОЙ МАГАДХЕ
1. ЗАВЕРШЕНИЕ ЗАВОЕВАНИЙ МАГАДХИ
V и IV века до н. э. известны индийским археологам как период наиболее широкого распространения северной черной лощеной керамики (NBP — northern black polished). Так называется высококачественная керамическая посуда, появившаяся впервые приблизительно в VI веке в качестве торговой тары (по-видимому, для вина и растительного масла) и вышедшая из употребления за одно-два столетия до начала нашей эры. От этих веков до нас не сохранилось ни письменных документов, ни более или менее твердо датируемых надписей, зато впервые за все время мы узнали точную историческую дату, 327 год до н. э.— год вторжения в Панджаб армии Александра Македонского. После этого набега, не оказавшего продолжительного влияния на жизнь, культуру или историю Индии, нам остались ценнейшие данные в виде сообщений об Индии, такой, какой она предстала перед глазами греков. Не следует забывать, что для греков, как для большинства чужеземцев, Индия была экзотической, даже фантастической страной, где водились такие необычайные, невероятные животные, как слоны, которых, однако, можно было приручить, где шерсть росла на деревьях (хлопок), тростник достигал гигантской высоты (бамбук), а жители этой страны умели получать белые кристаллы, которые на вкус были слаще меда (сахар). Большие реки (казавшиеся сказочными даже по сравнению с Нилом), их стремительное течение, неизмеримая длина и бездонная глубина не могли не произвести огромного впечатления на людей, выросших на берегах рек, которые индийцам показались бы ручьями. Земля позволяла ежегодно снимать два-три богатейших урожая при минимальной затрате труда, и это казалось чудом для греков, которые, не разгибая спины, трудились на каменистых склонах, чтобы получить один урожай в год. Греков особенно поражало, что индийцы весьма успешно обходились без рабовладения — системы, без которой даже благороднейшие из греческих философов, такие, как Платон, не могли представить жизнеспособного города-государства. Абсолютный контраст с софистикой и бесконечным сутяжничеством, характеризовавшими всю гражданскую жизнь греков, составляла поразительная способность индийцев строго соблюдать устный договор без всякого письменного контракта, скрепленного печатью или заключенного в присутствии свидетелей. «Поистине, не известен случай, —
140
говорит Арриан,— чтобы индиец когда-либо солгал». Все это необходимо учитывать при анализе греческих сообщений об Индии, особенно когда философ Диодор Сицилийский в поисках примеров для построения идеального общества неправильно трактует слова одного греческого путешественника. Греки, вообще склонные к скептицизму, как правило, почти не верили тому, что рассказывалось об Индии.
Территория к западу от Инда являлась двадцатой сатрапией Персидской империи со времени завоевания ее Дарием I около 518 года до н. э. Вероятно, это была наиболее прибыльная из всех провинций Ахеменидов. По свидетельству Геродота, она выплачивала Персии ежегодную дань в виде 360 талантов (около 9 т) золотого песка — несметные сокровища, добываемые в результате промывки речного песка в верхнем течении Инда и разработки золотоносных жил на Тибетском или Кашмирском плоскогорьях. Шерсть и высококачественная шерстяная ткань, вырабатывавшаяся в сатрапии, славились даже в других областях Индии. Контингенты из местных войск сражались в армии Ксеркса; таким образом, греки знали об Индии задолго до Александра Македонского. Главным торговым центром провинции был Пушкаравати, современный Чарасадда, по-гречески — Певкелаот. Название Пушкаравати означает «с пушкарой»\ иными словами, оно происходит от одного из тех искусственных водоемов с лотосами, которые мы встречаем в Индской цивилизации. Единственная монета, найденная в этом городе — индо-греческой эпохи и чеканки,— хранит память древних времен: на одной ее стороне можно видеть великолепное изображение горбатого индийского быка, на другой — богиню- мать Амби, покровительницу Пушкаравати, с лотосом в руке. К востоку от Инда, но, очевидно, на территории той же племенной джанапады Гандхары, находился большой культурный и торговый центр Таксила (Такшашила). Клады монет с клеймами, обнаруженные при раскопках в Таксиле, свидетельствуют о том, что магадхские монеты были наиболее распространены даже у северо-западной границы во времена Александра Македонского. Эти монеты имели самое высокое качество и наибольшую численность при преемниках Аджаташатру. Отсюда следует (на основании изучения кладов), что приблизительно с конца V века до н. э. Магадха уже контролировала всю торговлю на пути уттарапатха.
Александру Македонскому, чтобы победно завершить завоевание империи Ахеменидов, необходимо было достигнуть ее дальней границы — реки Инда. Легкость, с которой он одержал победы в Персии, и несметные богатства сказочной страны по ту сторону реки подогревали ненасытное честолюбие человека, командовавшего армией, не имевшей себе равной в мире, и располагавшего в тылу всеми сокровищами персидской казны. После тридцатидневной осады был взят Чарасадда. Это подтверждается археологическими раскопками, во время которых в траншеях, проложенных вокруг города, были обнаружены противоосадные оборонительные сооружения. Первые результаты после беспрепятственной переправы через Инд были весьма обнадеживающими. Царь Таксилы Амбхи сдался без боя, уплатив Александру дань со словами: «Хватит обоим, к чему ссориться». Культура и богатства Таксилы к тому времени еще не нашли отражения в строительстве жилых домов и общественных зданий, и город представлял собой скопище жалких хибар, как, должно быть, в то время и сама столица Александра Македонского, Пелла. Настоящие трудности начались сразу после взятия Таксилы, несмотря на то что солдаты отдохнули и имели теперь прекрасную продовольственную базу, а таксильцы примкнули к грекам, чтобы вместе с ними сражаться против своих могущественных индийских соседей. Города, принадлежавшие отдельным свободным племенам, грекам приходилось брать, наталкиваясь каждый раз
141
на упорное сопротивление, несмотря на явное превосходство греческого оружия. Индийцы все еще продолжали пользоваться в сражениях колесницами, совершенно бесполезными против шестиметровых пик (сарисса), которыми была вооружена македонская конница. После похода Александра Македонского по пограничным областям боевая колесница была выведена из употребления на поле боя и сохранилась лишь как признак высокого офицерского звания. Солдаты-завоеватели носили бронзовую броню. Из-за относительного недостатка в металле единственной защитой индийцев в бою были щит и кожаный панцирь да, возможно, металлический шлем. Индийские слоны при умелом обращении могли прорваться сквозь любую пехоту, но управление ими требовало высокого мастерства, ибо раненый слон в ярости мог столь же успешно начать топтать своих. Атакующий слон до момента непосредственного приближения к противнику должен был находиться под надежным заслоном конницы, лучников и пехоты. В одном индийцы имели явное превосходство над врагом — в стрельбе из лука, дальнобойного оружия, посылавшего стрелу с такой силой, что она пробивала и щит, и нагрудную броню, сражая насмерть греческого гоплита. Самое серьезное ранение Александру Македонскому было нанесено именно такой стрелой; пущенная с близкого расстояния, она пробила панцирь и вонзилась глубоко в ребро, оставив чрезвычайно болезненную рану, чуть не оказавшуюся смертельной. Индийские племена обычно не объединялись против завоевателей, но война была их привычным занятием. Им помогали кшатрии, которые к тому времени начали за плату служить чужим городам. В конце концов Александр, нарушив обещание о неприкосновенности побежденных, внезапно напал на эти отряды профессиональных солдат в тот момент, когда после капитуляции они отходили с боевых позиций, и перебил всех до одного; это было нарушение клятвы, о котором никогда не забывают упомянуть его биографы.
Следующая река в системе Инда, современный Джелам (именуемая грецами Гидасп), служила границей древней территории народа пуру, который жил в этом районе с ведических времен. Царь пуру, известный захватчикам под его племенным именем Пор, выставил против греков все свое большое войско. Александр обманным маневром отвлек внимание противника, переправился через реку и одним стремительным броском конницы уничтожил мчавшихся ему наперехват колесничих — представителей знатнейших семей пуру. Отчаянная схватка с главными силами Пора продглжалась целый день и закончилась кровавой резней, в которой почти все пуру были уничтожены, а их царь, поистине титаническая фигура среди индийских вождей, тяжело раненный и безнадежно проигравший сражение, был вынужден с честью капитулировать. Трудно охарактеризовать лучше результаты этого сражения, чем словами Плутарха:
«Сражение с Пором охладило пыл македонян и отбило у них охоту проникнуть дальше в глубь Индии. Увидев, что лишь с большим трудом им удалось победить этого царя, выставившего только двадцать тысяч пехотинцев и две тысячи всадников, македоняне решительно воспротивились намерению Александра переправиться через Ганг: они слышали, что эта река имеет тридцать два стадия в ширину и сто оргий 1 в глубину и что противоположный берег весь занят вооруженными людьми, конями и слонами. Шла молва, что на том берегу их ожидают цари гангаридов и пре-
1 Стадии и оргии — древнегреческие единицы линейного измерения. Два стадия равнялись примерно 6,4 км, а сто оргий —около 185 м.
142
Империя Маурьев и поход Александра Македонского
сиев [от слова «прачья» — восточный.— Д. К.] с огромным войском из восьмидесяти тысяч всадников, двухсот тысяч пехотинцев, восьми тысяч колесниц и шести тысяч боевых слонов. И это не было простым преувеличением. Сандрокотт [Чандрагупта Маурья], который вскоре стал править в этих областях, подарил Селевку [полководец Александра, захвативший после смерти императора восточную часть завоеванных им земель] пятьсот слонов и с войском в шестьсот тысяч человек покорил всю Индию».
Глубина Ганга преувеличена, но ширина его при разливе в период дождей измеряется километрами. Так как Ямуна и Ганг были в то время главными водными магистралями во всем восточном бассейне, находившемся под контролем единой могучей, расширяющей свои владения империи, их оборона, безусловно, была бы сильнее, чем оборона любой из рек Панджаба, раздираемого соперничеством между отдельными племенами. Битва с Пором явилась последним горьким уроком для честолюбивого, но умного полководца, чьи мятежные солдаты были по горло сыты боями. Александр Македонский основал новую сатрапию на индийской стороне Инда под управлением Пора. Была выстроена флотилия из сплавленной по’Инду гималайской сосны, и греческая армия отбыла обратно по древнему торговому пути, существовавшему в период забытой Индской цивилизации. На всем протяжении своего комбинированного марша ей приходилось вести бои с местными племенами, осаждать и брать крепости, причем взятие каждой из них завершалось кровавой резней. Усталый завоеватель привел свое обессиленное войско в Вавилон по бесплодному побережью Ирана, потеряв в пустыне добрую половину людей. Здесь, в Вавилоне, жестокое пьянство и малярия положили конец одной из самых блестящих военных карьер в истории. Однако за свою короткую жизнь, промелькнувшую, словно метеор, Александр Македонский успел обрести бессмертие человека, имя которого окружено ореолом романтических легенд.
Это нашествие, или, скорее, набег, так как оно было слишком кратковременным, чтобы заслуживать иного названия, прошло совершенно незамеченным в индийской традиции, хотя некоторые иностранные историки до сих пор считают его единственным крупным событием в древней истории Индии. Однако оно неожиданно послужило толчком к другому событию, имевшему действительно чрезвычайную важность: оно ускорило завоевание страны Маурьями — правителями Магадхи. Армия Магадхи была избавлена от трудной задачи покорения западного Панджаба, племени за племенем с упорными боями за каждую джанападу. Эта серьезная преграда была почти полностью сметена в сражениях с македонянами и благодаря обычаю греков захватывать как можно больше рабов для продажи и для выполнения различной тяжелой работы в армии. Завоеватели перерезали весь скот в западном Панджабе, в связи с чем обычная жизнь скотоводческих племен после набега греков налаживалась с большим трудом. Лет пять спустя после ухода Александра Македонского Пор был изгнан из своей новой сатрапии и предан забвению; известное со времен Ригведы племя пуру окончательно исчезло с исторической арены. Чандрагупта Маурья захватил весь Панджаб вместе с Таксилой; около 305 года до н. э. после еще нескольких сражений ему удалось отвоевать у Селевка Никатора и остальную часть Гандхары, представлявшую собой часть территории современного Афганистана. По имеющимся сообщениям, союз между Селевком и победоносным Маурьей был даже закреплен родственными отношениями, чем, возможно, и объясняется принесение в дар, согласно Плутарху, 500 слонов. Селевку не возбранялось вести войну против своих прежних товарищей по оружию, полководцев македонской
143
армии, разделивших между собой земли, завоеванные Александром. Однако, в конце концов оставшись в полном одиночестве, Селевк был вынужден покинуть Индию. Упоминавшиеся выше сообщения греков об Индии принадлежат в основном посланнику Селевка при дворе в Паталипутре (Патна). Несколько отрывков из отчета Мегасфена (так звали этого посланника) сохранилось в виде цитат, приведенных в произведениях других авторов; оригинал же безвозвратно потерян. В отчете говорится, что дочь Селевка была отдана в жены Биндусаре, сыну Чандрагупты Маурьи. Это сообщение не лишено истины, несмотря на то что против него было выдвинуто два возражения, ссылающиеся на греческие законы о браке и кастовую замкнутость индийцев. Однако македоняне, хотя и считались греками, были жителями пограничных районов, не следовавшими обычным законам греческих городов-государств, таких, как Афины. Александр Македонский первый подал пример, дважды женившись на персидских царевнах. Кастовые законы мало значили для царей Магадхи и еще меньше для Маурьев, которые, несмотря на свою значительную арьини- зацию, были туземного или смешанного происхождения. Имя Маурья (на пали — Мория) означает тотем павлина и не могло быть ведически- арийским. Первая жена Ашоки Маурья была дочерью простого купца из-под Санчи или из-под Бхилсы. (Пушьягупта из касты вайшья, одно время управлявший Гирнаром, был «раштрия» Ашоки, что следует переводить «шурин», а не «сборщик налога раштра», как иногда переводят это слово.) Возможно также, что мачеха Ашоки была македонского или греко-персидского происхождения; но едва ли его мать была явана (гречанкой).
Воины Чандрагупты, а позднее его сына Биндусары наводнили всю страну, проникая всюду, где только можно было пройти. Остановить их, по-видимому, смогли лишь джунгли Курга и Вайнада, простиравшиеся в конце Майсурского плоскогорья. Что касается полуострова, то он большей частью оставался в своем первобытном, девственном виде, несмотря на то что здесь проходил торговый путь дакшинапатха. В Майсуре, в Брахмагире, люди продолжали воздвигать доисторические мегалиты, которые даже увеличились в размерах после завоевания территории Маурьями. Это, очевидно, означает, что местные племена, даже став обладателями железа, не сразу перешли к новой для них жизни земледельцев. Шапкообразные дольмены (топи-кал) Кералы относятся к несколько более позднему времени, чем майсурские мегалиты, судя по чему завоевание крайнего юга не представляло для Маурьев особой ценности. Однако плавание вокруг берегов полуострова началось значительно раньше; порты Сонара (возможно, библейский Офир) и Броч (Бхарукачч- ха, по-гречески — Баригаза), служившие важными пунктами отправления товаров в заморской торговле, находились под контролем Магадхи. Именно это послужило причиной превращения города Патны на Ганге в международный порт. Все более широкие масштабы приобретала добыча медной руды к юго-востоку от Бихара. Металл вывозили через порт торговли медью Тамлук. Несомненно, существовала торговля по морю с Бирмой и островами Индонезии, распространявшаяся до не известных нам пределов. Китайские шелка, доставлявшиеся (как и меха из Балха) сухопутным путем, составляли один из важных предметов торговли Магадхи наряду со средиземноморскими кораллами, которые экспортировались из Александрии и пользовались в Индии большим спросом. Началась эксплуатация серебряных рудников в Ассаме, ибо ввоз серебра с запада уже не мог более удовлетворить значительно возросшую потребность в серебряных монетах. Вместе с тем в Бенгалии расчистка и обработка земли была осуществлена лишь на нескольких отдельных пространствах
144
вдоль рек. Орисса (Калинга), завоеванная около 270 года до н. э. внуком Чандрагупты Ашокой в результате опустошительной войны, только к этому времени стала представлять ценность для завоевателей, так и не развившись в самостоятельное царство.
Это была поистине пестрая империя, охватывавшая самых различных людей — и дикарей каменного века и тех, кому доводилось слушать выступления Аристотеля. Для удобства управления в ней были созданы по крайней мере две дополнительные столицы, Таксила и Удджайн, в которых правили наместники, обычно из числа наследников царствующего дома. Известно, что Ашока, будучи наместником своего отца Бинду- сары, подавил народное восстание в Таксиле. Таксила породила великого грамматика санскритского языка Панини, имя которого принадлежит к числу самых выдающихся имен в области лингвистики. Но вскоре этот город утратил свое традиционное положение ведущего центра культуры. Наиболее честолюбивые из образованных жителей Таксилы, естественно, потянулись в столицу империи Патну. Пострадала и торговля, хотя и временно, ибо подлинный расцвет торговли в Таксиле был еще впереди, он приходится на правление династии Кушанов. Дакшинапатха давала наибольшие возможности для прибылей: районы, по которым проходил этот путь, изобиловали запасами золота и железа, хотя меди и серебра не хватало. Купцы и монахи, появившиеся здесь гораздо раньше вооруженных отрядов, усиленно стимулировали развитие торговли и земледелия на ранее не освоенных землях. Деревянная отделка внутри большой пещеры — чайтьи в Карле датируется с помощью радиоуглеродного метода 280 годом до н. э., а первые кельи ныне совершенно разрушившегося монастыря, по-видимому, были высечены в скалах на столетие раньше. Неподалеку от этой монашеской обители, в деревне под названием Дхе- нукаката, находилось поселение греческих торговцев-буддистов. Одним из буддистов-миссионеров Ашоки был грек, по имени Дхаммаракхита, родом из страны, расположенной по ту сторону Афганистана. О том, что такие случаи были не единичны, свидетельствуют многочисленные изображения сфинксов в различных буддийских пещерных монастырях. Наиболее характерен сфинкс в скульптурной группе, представляющей собой капитель одной посвятительной колонны в Карле, воздвигнутой неким греком из Дхенукакаты, очевидно копирующий статуэтку или рисунок, привезенный из Александрии. Эту традицию поддержал и один из более поздних греческих завоевателей начала II века до н. э. Менандр. Он, хотя и родился в Александрии, всячески поощрял проповедников буддизма и именовал себя на монетах дхаммака или дикайос; оба слова — и пали, и греческое — означают «справедливый». Его имя увековечено в позднепалийском произведении «Вопросы царя Менандра» («Милин- дапанхо»), написанном в форме диалога и полном весьма глубоких рас- суждений о буддийской доктрине. Принятая в Индии форма его имени, Милинда, связана с именем одного врача из Дхенукакаты, жившего во II веке н. э., который также воздвиг посвятительную колонну в Карле; в Индии и сейчас изредка можно встретить мужчин, носящих имя Милинда. Этот факт в некоторой степени проливает свет на вопрос о взаимном влиянии греческой и индийской культур.
Завоевание Магадхой всей страны в тех границах, в каких подсказывал разум, и широкое распространение ее культурного влияния были завершены к началу III века до н. э. Рассмотрим теперь более подробно те жестокие политические теории, систематическое применение которых на практике способствовало достижению этой цели.
10-1043
145
2. СИСТЕМА ГОСУДАРСТВЕННОГО УПРАВЛЕНИЯ В МАГАДХЕ
Цари долины Ганга могли с сочувствием и одобрением прислушиваться к проповедникам новых религиозных учений VI века до н. э. Это, однако, не помешало, например, царевичу Аджаташатру убить собственного отца. Точно так же, добрый совет царю (чакравартину) править, заботясь о том, чтобы все его подданные были обеспечены работой, крестьяне — скотом и зерном, а купцы — необходимым оборотным капиталом, оставался лишь советом, не имевшим ничего общего с подлинной практикой растущего государства Магадхи V и IV веков до н. э. Необходимо посвятить несколько страниц анализу книги, служившей главной опорой и руководством для монархической политики того времени. «Было бы поистине печально,— пишет об этой работе А. Б. Кис,— если бы это было лучшее, что Индия могла противопоставить «Республике» Платона, «Политике» Аристотеля или даже здравому смыслу и человеческой мудрости автора трактата об афинской конституции, первоначально приписывавшегося Ксенофонту». Подобная претензия совершенно неуместна. Царственный ученик Аристотеля, Александр Македонский, и не подумал применить на практике политические идеалы своего ученого наставника. Афинская демократия, несмотря на всю «практическую мудрость» ее конституции, после чрезвычайно кратковременного периода расцвета потерпела полный провал как раз из-за ближайших друзей Платона. Аристократы Никий, Алкивиад, Критий и другие постоянно выступают в «Диалогах» как ученики и почитатели Сократа, но они не приложили ни малейшего усилия к тому, чтобы на деле осуществить идеал республики Сократа. Напротив, описанное выше индийское государство без каких-либо задержек выросло из небольшого примитивного царства до своих окончательных размеров. Произведения греческих авторов представляют блестящий материал для чтения. Индийский трактат нашел несравненно лучшее практическое применение для своего времени и своей страны.
Итак, главным источником сведений о государственной политике и государственном управлении Индии в эпоху возвышения Магадхи является «Артхашастра»— книга, написанная на санскрите и найденная только в 1905 году, после многих веков полного забвения. Ее автор, брахман Чанакья, или Каутилья, был одним из советников Чандрагупты Маурьи в конце IV века до н. э. Согласно традиции, он также получил образование в Таксиле. Чанакья прославился в позднейших легендах и героических романах как непревзойденный мастер интриг, который помог Чандра- гупте прочно укрепиться на престоле Магадхи. В пьесе «Мудраракшаса», написанной в конце IV века н. э. на санскрите Вишакхадаттой, приводятся явно вымышленные, совершенно неправдоподобные подробности вплетенных в ее сюжет интриг, при помощи которых Чанакье удалось привлечь на свою сторону лучших советников убитого царя Нанды и добиться, чтобы они поддержали нового правителя, удивительно бесхарактерного человека, именуемого в пьесе Чандрагуптой Маурьей. Государство, обрисованное в книге Чанакьи, настолько отличается от всего известного нам во все другие периоды, что ученые даже сомневались в подлинности «Артхашастры». Несмотря на то что эти сомнения давно отпали в ходе продолжительной дискуссии, необходимо отметить два важных момента. Во-первых, автор приводит не конкретное описание системы управления в империи Маурьев, а лишь анализ теорий и принципов построения государства. «Эта книга,— говорит он,— составленная на основании трудов различных древних авторов по искусству управления государством, написана с целью содействия достижению и утверждению суверенитета
146
над всей землей». Во-вторых, трактат, которым мы в настоящее время располагаем, утратил около одной пятой или одной четверти первоначального текста. В нем не пропущено ни одного раздела; просто во время переписки отдельные небольшие куски опускались из каждой части текста. За годы, истекшие со времени написания книги, характер государства и армии до такой степени изменился, что значительная часть практических советов в области управления гражданским и военным аппаратом перестала быть применимой. Многие специальные термины были даже просто непонятны. Особенно пострадали разделы, посвященные организации армии и тактике. Огромная постоянная армия Магадхи, в которой командиры, рядовой состав и обслуживающий персонал регулярно получали жалованье, после II века до н. э. прекратила свое существование. Совершенно изменилось и тактическое построение войск.
Название «Артхашастра» означает «Наука об увеличении материального благосостояния»— но не для отдельных лиц, а для государства особого типа. Преследуемая цель была предельно ясна. Средства достижения этой цели не требовали оправданий. Никакой претензии на мораль, никаких альтруистических тенденций. Какие бы трудности ни обсуждались (при самых жестоких и коварных средствах преодоления этих трудностей), они всегда носят чисто практический характер с надлежащим учетом всех возможных затрат и последствий. Вместе с тем в стране действовали строгие законы, и порядка было гораздо больше, чем в какой-либо другой период древней истории Индии. Такая двусторонность могла служить формальным оправданием устарения «Артхашастры», хотя передовые ученые мужи до XII века н. э. продолжали ценить ее за четкость аргументации и нарочитую небрежность прозаического стиля. «Артхашастра» представляет собой уникальное произведение во всей индийской литературе и в том отношении, что мы не находим в ней ни тени лицемерия и ханжества. Причиной того, что она в конце концов оказалась преданной забвению, явилось развитие совершенно нового общества (обязанного своим возникновением именно успеху внутренней политики Магадхской империи), для которого старые методы уже не были приемлемы.
Каждое государство строится на какой-то определенной классовой основе. Государства, описываемые в Брахманах, с их доведенным до крайности ритуалом яджны, находили главную опору в родовых группах кшатриев, которые поддерживали вождя, удерживая в повиновении вайшьев и шудров и участвуя в постоянных войнах с другими племенами. Позднейшие феодальные государства средневековой Индии опирались на могущественный класс крупных землевладельцев, которые собирали налоги, пополняли из своей среды ряды конницы и командного состава армии и были скреплены прочной цепью прямой персональной зависимости, связывавшей крестьянина с бароном, вассала с сюзереном и знать с царем. В то время, когда впервые формулировались принципы «Артхашастры», скотоводческие племена арьев еще продолжали существовать, хотя в них уже постепенно шел процесс внутреннего разложения в результате появления частной собственности на землю. Бескрайние первобытные леса еще не были сведены, и огромные пространства занятой ими земли, естественно, пока не были разделены на частные владения. Государство Каутильи выглядит столь фантастическим в наши дни, потому что оно являлось главным организатором вырубки лесов, крупнейшим землевладельцем; в его руках было сосредоточено почти все металлургическое' производство и даже большая часть товарного производства. Правящий класс если и не созданный целиком государством и для нужд государства,. то во всяком случае значительно возросший как часть системы административного управления; низший бюрократический аппарат и бюрокра¬
10* 14т:
тическая верхушка; огромная регулярная армия в полмиллиона человек (к началу III века до н. э.), среди командиров которой были представители всех каст, люди самого разного происхождения; не менее важная другая, тайная армия соглядатаев и секретных агентов — таковы были главные опоры нового государства. Из самой «Артхашастры» ясно, что обе бюрократические категории были весьма многочисленны; из греческих источников мы узнаем, что они уже превратились в касты — явление, неизбежное в обществе с развитой кастовой системой. Эти две официальные касты прекратили свое существование вместе с закатом Магадхской империи. Однако образованная несколько столетий спустя каста кайастха состояла из таких же однородных элементов, людей, находившихся на государственной службе в качестве регистраторов, писцов и т. д.
«Артхашастра» рекомендует в самых широких масштабах использовать шпионаж и тайных агентов-провокаторов. Каждое действие преследовало одну цель — безопасность и выгоду государства. Нигде в книге мы ни разу не сталкиваемся с выдвижением или обсуждением каких-либо абстрактных вопросов этики. Тайные агенты царя в случае необходимости должны были прибегать к таким средствам, как убийство, яд, ложные обвинения и подрывная деятельность, действуя обдуманно и без всяких угрызений совести. В то же время обычная система закона и порядка оставалась в полной силе для простых людей, за которыми бдительно наблюдали, сурово карая их за малейший проступок. Такое государство могло находить твердую опору только в своем собственном административном аппарате, да и тот приходилось постоянно держать под самым тщательным наблюдением шпионов и соглядатаев. После подробного изложения всех мер, которые следует принимать против нечестности и испорченности государственных служащих, Чанакья с сожалением отмечает, что уследить за чиновником, который не прочь поживиться за счет доходов государства, так же трудно, как определить, сколько воды выпивает рыба в реке. Государство «Артхашастры» не было типичным для общества, в котором новый класс стал обладателем подлинной власти, еще не завладев государственным аппаратом.
Именно здесь, по-видимому, следует отметить одно важное различие в процессах исторического развития Индии и Китая. Главный министр первого китайского императора Чин Цзи-Хуанти (221 год н. э.) был купцом. Впоследствии значение купеческого класса несколько уменьшилось, но, однако, купцы продолжали пользоваться определенной реальной властью через тех их представителей, которые были приняты на государственную службу с ее строгой экзаменационной системой. В Индии класс, объединявший в себе гахапати, мелких землевладельцев, арендаторов и купцов, тот самый класс, который, по существу, вызвал к жизни новое государство в долине Ганга, не был представлен в министерских советах, несмотря на то что в более ранние времена шрештхи благодаря своему богатству пользовались большим уважением, которого уже не знали их потомки в эпоху феодализма.
Верховным владыкой, символом и воплощением государства был царь. Царская власть в те времена требовала от человека исключительных качеств. Все время правителя до последней минуты и днем и ночью было распределено между различными административными обязанностями: выслушиванием официальных и тайных рапортов, совещаниями с министрами, казначеями и военачальниками. Перерывы для отдыха, сна, приема пищи, увеселений и развлечений в гареме были жестко ограничены строгим расписанием. Далекий от «погрязания в типично восточной роскоши», монарх «Артхашастры» был самым большим тружеником в своем царстве. Не всякий царь мог выдержать такую нагрузку, особенно
148
когда на каждом шагу приходилось принимать самые тщательные меры предосторожности, опасаясь яда или кинжала убийцы. О происходивших дворцовых переворотах и сменах династий свидетельствуют внезапные смены клейм на монетах. Так, потомки Аджаташатру через несколько поколений были свергнуты в результате народного восстания. Новый царь Сусунага (на санскрите Шишунага) перештамповал старые монеты, выпустив наряду с этим свои собственные. Время царствования его преемников совпадает с периодом наибольшего распространения монет с клеймами. Именно этот период отмечает начало господства Магадхи в торговле и денежном обращении на всем протяжении пути уттарапатха, о чем можно судить по кладам, обнаруженным в Таксиле. Следующая смена династии, осуществленная мирным путем с сохранением на монетах старого знака «колеса суверенной власти», привела на престол младшую ветвь царствующего дома Нандов, или Нандинов, чье богатство вошло в Индии в пословицу. К этому времени, приблизительно столетие спустя после смерти Будды, столица Магадхи была наконец перенесена в Патну, которая стала (и оставалась в течение одного-двух веков) величайшим городом в мире. Затем трон захватил талантливый выскочка Махападма Нанда (наиболее вероятное имя), причем и на этот раз дело обошлось без насилия. С убийством последнего сына Махападмы трон переходит к Чанд- рагупте Маурье.
Для Чанакьи борьба за престол — лишь азартная игра, неизменное и естественное приложение к царской власти. При этом его не волнуют никакие соображения сыновнего почтения и морали. «Царевичи, как крабы, съедают собственных отцов»,— цитирует он изречение одного из своих предшественников. С хладнокровием анализирует он взгляды предыдущих наставников, которые, излагая методы воспитания царского сына, давали советы, как заметить у него ранние проявления тщеславия, как шпионить за ним, узнавая все злые умыслы и тайные надежды, и даже рекомендовали в случае необходимости такие меры, как заточение его в тюрьму. Тут же, в следующей главе, мы находим совет опальному (апа- руддха) наследнику престола, как обойти меры предосторожности, принятые его отцом, опасающимся преждевременного захвата сыном царского трона. Каутилья не приводит ни имен, ни конкретных исторических примеров. Однако из контекста ясно, что дело уже не ограничивалось просто изгнанием опального царевича, как это бывало в старые времена в небольших племенных государствах. Усиление абсолютизма и рост территорий новых монархий означали, что по отношению к провинившемуся лицу принимались теперь более строгие меры, такие, как ссылка ad insu- lam (аналогично римскому закону), возможно, даже с отправкой под конвоем при полном лишении гражданских прав.
Смены династий ни в малейшей мере не отражались на неуклонном усилении и расширении территории Магадхи. Проведение государственной политики как внешней, так и внутренней не прерывалось гражданскими войнами; «Артхашастра» не упоминает о каких-либо подобных пере- * рывах, связанных с событиями во дворце. Для этого государство было уже достаточно прочно организовано. Одиннадцатая книга «Артхашастры» (вероятно, сильно сокращенная в позднейшем изложении) посвящена методам систематического уничтожения свободных, могучих, хорошо вооруженных племен, уже стоявших на ступени производства продуктов питания, но еще не превратившихся в абсолютные монархии. Главный метод заключался в ослаблении противника путем подтачивания изнутри в период превращения племени в классовое общество на основе индивидуальной частной собственности. Для этого рекомендовалось оказывать разлагающее влияние на вождей и наиболее активных представителей племени
149
с помощью подкупа, крепких напитков и поощрения чувства алчности. Чтобы сеять разлад внутри племен, использовались все, кого только можно было привлечь: шпионы, тайные агенты, брахманы и астрологи, женщины знатного происхождения, танцоры, актеры, певцы и проститутки. Знатным членам племени следовало внушать, чтобы они не ели за общим племенным столом (экапатрам) и не роднились посредством браков с представителями более низких слоев племени, а тех в свою очередь подстрекать, чтобы они настаивали на совместных трапезах и взаимном брачевании.
Рис. И. Клейма на серебряных монетах Махападмы Нанды — последнего выдающегося царя Магадхи перед Маурьями. Ему приписывается окончательное уничтожение свободных «арийских» племен, в том числе, вероятно, куру (около 350 г. до н. э.).
Любые провокации были хороши — лишь бы они способствовали расшатыванию внутриплеменных устоев. Царские агенты могли, например, сеять недовольство среди более молодых членов племени, которым по обычаю доставались меньшие наделы земли и меньшая доля из общих доходов племени, и подговаривать их к требованию передела. Убийства из-за угла или при помощи яда (с возложением вины за преступление на кого-нибудь из известных соперников убитого внутри племени) и распространение слухов о подкупе вождей врагами также могли привести к открытым столкновениям. И вот здесь-то выступал на сцену царь государства «Артхашастры» вместе со своими вооруженными силами. Племя надлежало расчленить, для чего расселить его группами по пять-десять хозяйств на достаточном расстоянии друг от друга, чтобы они не могли объединиться для совместных тактических действий. Конкретные племена, упоминаемые в «Артхашастре», принадлежат к двум типам: племена типа кшатриев Камбоджи и Сураштры, совмещавших войны с мирными занятиями (земледелием и торговлей), и племена, представлявшие собой исключительно военные олигархии кшатриев (не снисходивших до более низменных занятий), такие как личчхави, вриджи, маллы, мадры, кукуры, куру, панчалы и другие. Личчхави, или вадджи, были уже уничтожены как племя царем Аджаташатру, хотя и не истреблены. Несколько надписей в Непале свидетельствуют о том, что название личчхави было известно еще около тысячелетия после этого; царь Чандрагупта I из династии Гуптов IV века н. э. как лучшее свидетельство своей знатности приводит свою женитьбу на Кумарадеви, «царевне» личчхави. Горькой жалобой в брахманских Пуранах звучат слова о том, что император Магадхи Махападма Нанда истребил всех кшатриев, и не осталось никого, достойного этого звания. Это может относиться только к куру, панчалам и нововедическим племенам восточного Панджаба, о которых мы узнаем лишь из легенд и поэм. Остальное было в основном завершено Александром Македонским. Племена мадров и камбоджев не имели непосредственного контакта с Магадхой вплоть до времени самого Чанакьи, но ему, очевидно, случалось сталкиваться с ними вплотную, когда он был брахманом в пограничной Таксиле. Итак, «Артхашастра» подводит резюме старым, устоявшимся принципам, приведенным в соответствие с требованиями ее времени и опиравшимся на действительно применявшиеся методы, подобные тем методам, которые были использованы министром Аджаташатру, брах¬
150
маном Вассакарой, против древнего племени личчхави. Несмотря на то что несметное, неодолимое войско Маурьев могло без труда разгромить противника на поле боя, ранние цари Магадхи находили, что при соблюдении осторожности победа обходится дешевле, с меньшими людскими и материальными потерями. Что касается остальных племен, то кочевые скотоводческие племена, не имевшие какой-нибудь постоянной территории, не занимавшиеся земледелием и недостаточно хорошо вооруженные, чтобы представлять военную опасность, продолжали существовать. По утверждению Мегасфена, эти скотоводы в III веке до н. э. составляли один из семи главных классов населения Индии. (Некоторые из методов, описанных в «Артхашастре», включая крепкие напитки и яд, применялись в Америке против «краснокожих» в сущности почти для тех же целей, что и в Магадхе.)
3. УПРАВЛЕНИЕ СТРАНОЙ
Тем, кто представляет себе Индию лишь такой, какой она стала значительно позднее, государство «Артхашастры» должно показаться странным и нереальным. Административной единицей была джанапада, что в переводе скорее всего соответствует современному «округу». В своем первоначальном значении — место поселения племени — это слово уже больше не употреблялось. Во многих случаях остатки оседлого племенного населения уже влились в широкую общую массу крестьянства. Эти округа не соприкасались между собой, будучи разделены значительными пространствами лесов, населенных лишь атавиками — дикими племенами собирателей пищи. В лесах, находившихся между отдельными деревнями одной джанапады, люди находили топливо, строительный материал, сено, дичь, различную другую пищу, леса служили им также местом для пастьбы скота и обычно не были заселены опасными дикарями. Границы каждой джанапады зорко охранялись во избежание внезапного нападения — набега ли диких лесных племен или чужеземного вторжения. За передвижениями и намерениями дикарей велись постоянные наблюдения с помощью специальных агентов, обычно скрывавшихся под видом отшельников. Если какое-нибудь из лесных племен оказывалось слишком могущественным и в то же время созрело для перехода к производству продуктов питания, его можно было уничтожить с помощью описанных выше методов. Границы таких разъединенных джанапад, представлявших собой внутренние рубежи в пределах одного царства, до III века до н. э. имели не меньшее значение, чем границы с соседними царствами. Караваны даже при внутренней торговле между джанападами должны были платить пошлину, как вступая на территорию джанапады, так и покидая ее. Каждый путник, пересекавший границу джанапады, был обязан предъявить пропуск с надлежащим штампом, получить который можно было только при приведении веских оснований, причем за высокую плату. Все местное чиновничество, включая высшую администрацию, принадлежало к той джанападе, которой оно управляло. Иногда пост главного управителя джанапады мог, по-видимому, занимать даже человек чужеземного происхождения, как, например, перс Тушаспха при Чандрагупте Маурье; позднее целая вереница быстро индианизировавшихся чужеземцев занимала этот пост в Гирнаре, вероятно, потому, что в этом округе имелось большое и влиятельное поселение выходцев из Ирана.
Постепенно джанапады одна за другой переводились на двойное управление. Представители высшей местной администрации находились фактически на положении царских министров; чиновники рангом ниже
151
возглавляли государственные ведомства (это были бахумукхья, упоминаемые греками). Кандидатов на занятие высших должностей тщательно отбирали и проверяли с точки зрения их умственных способностей, честности, храбрости и лояльности, а также выявляли их слабости, такие, как любовь к деньгам, женщинам, честолюбие и другие пороки, подвергая их для этого различным искушениям с помощью тайных провокаторов. Особые качества и недостатки отмечались в заведенном на каждого «личном деле». Любой чиновник на протяжении всей своей карьеры находился под тайным наблюдением. Шпионы, выдававшие себя за состоятельных людей, монахов или рядовых граждан, выясняли общественное мнение и при необходимости даже способствовали его формированию. Это заменяло пробное голосование и опирающиеся на прессу избирательные кампании в некоторых современных странах. Бюрократическая система охватывала и чиновника-регистратора в каждой деревне и в каждом городском квартале. Обязанности такого «надзирателя» {гопа) заключались в тщательной регистрации на своем участке всех случаев смерти и рождений, всех прибывших и выбывших лиц. Требовалось тщательно наблюдать и немедленно докладывать о появлении чужеземца или гостей, случайного путника или торговцев, о внезапном обогащении кого-либо или о чьем-то подозрительном поведении. Шпионы были везде, даже в каждом торговом караване. Царя осведомляли абсолютно обо всем: ничто не могло ускользнуть от внимания его агентов. Каждую важную и интересную новость немедленно сообщали в центр, посылая гонца или почтового голубя; ответные распоряжения соответствующим должностным лицам передавались теми же способами.
Джанапады делились на две категории: одна, население которой выплачивало государству налоги раштра, другая — земли сита, заселение и обработка которых находились в непосредственном ведении короны. Первые образовались на прежних территориях арийских племен. Они обычно имели свой собственный центр — небольшой городок, который окрестное сельское население снабжало всем необходимым. Здесь допускались старые традиционные формы управления при условии, если они не представляли опасности для власти императора. По сообщениям греков, среди этих раштра имелись «свободные города», причем греки представляли себе эти города в духе аристотелевых «свободных государств» с олигархическим управлением, санкционированным народом. Некоторые из них, под гегемонией Маурьев, выпускали собственные монеты с клеймом имперского казначейства; однако символ суверенитета, колесо, которое мы встречаем на царских монетах, здесь заменяют маленькие фигурки людей, щит и стрелы или другие знаки. Налоги раштра также
Ш » ь
Рис. 12. Клейма на серебряных монетах, выпускавшихся племенами, не имевшими своего царя, но находившимися под сюзеренитетом, в данном случае второго императора из династии Маурьев, Биндусары (победившего Селевка Никатора). Такие монеты подтверждают существование в Индии «свободных городов», упоминаемых Мегасфеном.
были связаны с былой традицией, хотя теперь их сборами ведал специальный царский министр. Некоторые деревни платили один общий налог, причем вопрос о доле каждой семьи решали сами жители деревни. Глав¬
152
ной формой обложения была одна шестая часть урожая. Налог «на содержание армии» представлял собой не что иное, как прежние племенные поборы на содержание местного ополчения; налог бали образовался из традиционных подношений царю во время племенных яджн; некоторые налоги возникли из подарков вождю по случаю рождения сына, при созыве общеплеменного собрания и т. д. Нередко уже и не было ни вождя, ни племенного войска (состоявшего хотя из добровольцев, но опытных воинов), тем не менее новое государство продолжало регулярно собирать все прежние налоги. Оно также установило налог с фруктовых садов и номинальный налог как компенсацию на случай порчи посева скотом. Местные налоги взимались за такие сооружения, как плотины, каналы, водоемы, строившиеся за государственный счет. Существование некоторых из этих налогов подтверждается надписями; в одной из них, например, говорится, что Ашока освободил деревню Луммини от выплаты бали и снизил ей основной налог с одной шестой до одной восьмой урожая («потому что здесь родился Будда»). Традиция персональных подношений возникает заново или продолжается (привилегией получать такие подношения пользовались крупные землевладельцы в феодальные времена).
Совершенно иное положение было на землях сита, которые по прошествии короткого периода времени составляли уже настолько значительную часть всех земледельческих областей, что греческие гости (которые, очевидно, прибыли в Патну уже по Гангу, а не по постепенно забывавшемуся сухопутному пути уттарапатха) решили, что вся земля принадлежит индийскому царю. Царь «Артхашастры» усиленно содействовал заселению пустующих земель — как прежних вырубок, успевших вновь зарасти джунглями, так и нетронутой целины, впервые расчищенной от покрывавшего ее леса. Новые поселенцы могли быть иммигрантами, пришедшими в силу особых убеждений из каких-то других мест, расположенных за пределами данной джанапады, или семьями шудров, принудительно высланными сюда из собственных владений царя — из перенаселенных деревень и тесных городов. Нам известно, что некоторые из них были насильственно переселены сюда из вновь завоеванных земель, потому что Ашока употребляет глагол апавах (в точном переводе —«переселять»), говоря о результатах своего похода в Калингу. Однако жители этих новых деревень не были ни рабами, ни даже крепостными, а свободными поселенцами, ограниченными в свободе лишь таких действий, которые могли принести государству материальный ущерб. Новые деревни располагались на расстоянии четырех-пяти километров друг от друга, причем земли их были строго разграничены, независимо от того, вся или не вся земля была расчищена от леса. Самой мелкой административной единицей являлась деревня, насчитывавшая от 100 до 500 семей крестьян-шудров (каршака), причем все деревни группировались таким образом, чтобы в случае опасности каждая из них могла прийти на помощь другой. Группы из 10, 200, 400 и 800 деревень имели свои административные центры, по всей вероятности, с воинскими гарнизонами. Возможно, что Шишупалгарх был основан именно как город такого типа; на основании археологических исследований его относят к III веку до н. э., но подробности его возникновения нуждаются в проверке путем сопоставления с данными «Артхашастры». ;
Земля в таких царских деревнях закреплялась за крестьянином лишь в пожизненное пользование. Однако, если крестьянин первый расчистил ее от леса и надлежащим образом возделал, ее не передавали другому лицу, а оставляли за его наследниками. Правопреемник не мог передать кому-либо участок без специального разрешения. Если поле по какой- либо причине оставалось необработанным, оно могло быть конфисковано
153
и закреплено за новым владельцем. Жители образовавшихся поселков на новых росчистях некоторое время платили налоги в меньшем размере, так же как и в периоды бедствий. Однако в остальное время налоги, взимавшиеся на землях сита, были гораздо выше, чем на территориях раштра: обычно — четверть, самый меньший составлял одну пятую
урожая; в местах, где существовало искусственное орошение за счет государства, он доходил до одной трети. Все естественные продукты леса, включая строительный материал, а также рыба, дичь и слоны оставались государственной собственностью. Леса, где водились слоны, не подлежали расчистке; человек, убивший слона, приговаривался к смерти. Слоны были незаменимы для армии; они использовались не только в бою, но и для перевозки тяжелых грузов, при строительстве мостов и на других тяжелых вспомогательных работах; кроме того, слоны вообще пользовались в Индии большим почетом. Чиновники, ветеринары и врачи, государственные курьеры и другие также могли на время службы в округе сита получить участок земли, но они не имели права собственности на эту землю и даже не могли ее заложить. Освободившийся участок хорошей, давно культивируемой земли поступал в непосредственное ведение министра царских земель (по данной джанападе) для обработки его с помощью наемных работников или лиц, приговоренных судом к рабству, которые таким путем отбывали наказание или отрабатывали возложенный на них штраф. В Индии не существовало рабства в широком понятии этого слова. Человек по судебному приговору мог, однако, быть продан в рабство на определенный, установленный срок. Иногда освободившиеся участки земли отдавали обрабатывать исполу обычно тем, кто не мог вложить в дело ничего, кроме собственного труда. Урожай за вычетом зерна, предоставленного для посева, делился пополам, и женщин из семьи правопреемника заставляли молоть зерно, составлявшее долю государства. Вероятно, государственный чиновник в таких случаях предоставлял даже быков и весь рабочий инвентарь. В Бихаре испольщина удерживалась на протяжении всего феодального периода и была признана англичанами как преимущественное право землевладельцев (в тех местах, где это было утверждено обычаем). Сохранение такого пережитка опять-таки способствовало укреплению мнения, будто в Индии на протяжении ее истории не произошло никаких перемен. Сторонники подобной точки зрения неизменно забывают, что в эпоху Маурьев и в более ранние времена между государством и земледельцем не было никакого промежуточного звена, как позднее, в период феодального землевладения. Пожалуй, единственными, кто получал определенные льготы во вновь заселяемых областях сита, были солдаты, как находящиеся на службе, так и отставные, которые, если они были не в состоянии выплачивать государству даже одну пятую урожая, обычно получали землю на более легких условиях; эти люди продолжали сохранять привилегированное положение и при феодализме и в конце концов образовали особый класс, поставлявший рекрутов для армии.
Царь проявлял заботу о сиротах, престарелых, инвалидах, вдовах и беременных женщинах, о которых некому было позаботиться. Однако такое покровительство скорее напоминало заботу хозяина о скоте, чем родителя о детях. Жителям деревень сита запрещалось устраивать какие- либо сборища, за исключением собраний родовых групп (саджата), если они имелись, и тех случаев, когда все должны были выходить для стро- ительства необходимых общественных сооружений (плотин, осушительных каналов и т. д.). Тот, кто вовремя не обеспечил надлежащее количество людей и быков для выполнения принудительных коллективных работ, должен был платить штраф. Организация каких-либо ремесленных объеди¬
154
нений или торговых гильдий строго возбранялась, так же как и доступ в царские деревни проповедников новых вероучений; еще какой-либо одинокий отшельник мог пройти по деревенским улицам, но при этом он не должен был заниматься проповедованием. Вот почему в повествованиях буддистов и джайнов мы никогда не находим упоминаний о деревнях сита, Будда и Махавира жили в такое время, когда землепользование находилось в ведении отдельных племен, то есть раштра, а их последователям доступ на территории царских земель был закрыт на протяжении двух столетий (до времени царствования Ашоки), когда система непосредственной эксплуатации земли государством достигла наибольшего развития. Ни один поселянин из округа сита не имел права стать монахом (пари- враджака), прежде чем он не позаботится о полном обеспечении своих родных и не распределит между ними всего своего имущества. Для женщин обращение к праведной монашеской жизни вообще исключалось. Ни один крестьянин не мог переселиться из деревни, жители которой были обязаны платить государственные налоги, в деревню, свободную от налогообложения, или в какое-нибудь селение типа раштра, или в одну из весьма немногочисленных рощ на незанятых пустошах, отданных брахманам без обязательства платить налоги (это давало брахманам средства к существованию и позволяло им спокойно предаваться своим основным занятиям). Странствующим поэтам, танцорам, клоунам, певцам — исполнителям баллад, жонглерам и другим артистам доступ в царские деревни был закрыт. В этих деревнях не разрешалось даже строить здания, пригодные для общественных сборищ, представлений и игр, «потому что вследствие отсутствия таких увеселительных мест у селений и вследствие удовлетворения людей (своей) полевой работой возрастает казна, обязательный труд (вишти), имущество, зерно и жидкие продукты» Греки в IV веке с изумлением отмечали, что эти крестьяне (георгой) продолжали пахать поля, оставаясь безразличными к тому, что на их глазах две армии вели ожесточенное сражение. Однако в этом нет ничего удивительного, ибо законы войны обеспечивали совершенно безоружным землепаш- цам-шудрам личную неприкосновенность, и кто бы ни победил, военные события не могли внести никакого изменения в их жизнь. Это в свою очередь было также воспринято как признак неизменности Востока. На самом же деле тупая апатия деревенской жизни явилась результатом политики, проводимой раннемонархическим государством. И эта деревня, с ее вялым, апатичным темпом жизни, не только пережила породившую ее форму государственного управления, но и явилась причиной гибели этого государства, наложив неизгладимый отпечаток на всю страну.
Государство не было единственной силой, побуждавшей уничтожать леса и расчищать пахотные земли. Любая группа людей, обычно типа ремесленного объединения (шрени), могла удалиться в джунгли и расчистить там участок земли для временного или постоянного поселения. Размер налогов в таком случае определялся в зависимости от территории, на которой эта группа поселилась: к какой категории она принадлежала — раштра или сита. Они могли также обосноваться на земле, до поры до времени не входившей ни в одну из джанапад, непрестанно расширявших свои границы, и, таким образом, находиться вне пределов досягаемости царских законов. Это означало необходимость постоянно отстаивать свои владения от диких лесных людей (атавиков) как силою оружия, так и путем прямых переговоров. Оба средства были применимы, ибо шрени, как правило, занимались торговлей, а нередко и ремесленным производством. Во время военных кампаний они поставляли царю отряды наемных
1 «Артхашастра», М., 1959, стр. 54.
155
солдат. Вопрос о том, в какой степени они способствовали развитию атавиков, остается пока предметом предположений и догадок; известно, однако, что во времена «Артхашастры» практиковалось использование наемников-атавиков в качестве разведчиков и для подсобной работы в армии, что не могло не способствовать их приближению к цивилизации.
В «Артхашастре» подробно излагаются все приемы, использовавшиеся в агрессивных целях против царей соседних государств — такие, как заключение союза с чужеземными державами, войны, отравление, разжигание недовольства в массах, внутренняя подрывная деятельность и т. д. Договор, почитавшийся некогда священным, даже если он был заключен только устно, теперь уже ничего не стоило нарушить исключительно ради собственных интересов, без каких-либо объективных причин. Однако цель агрессии заключалась не в прямом наложении дани, что, как свидетельствует история, служило в древности главным стимулом всех войн. Если царь, потерпевший поражение, был достаточно благоразумен (а в противном случае ему бы не сносить головы), он мог удержать свой трон, сохранив все прежние доходы и весь штат государственных служащих. Победитель настаивал на единственном праве — праве распоряжения всей свободной землей, где он мог бы от своего имени расчищать леса, основывать новые селения и добывать полезные ископаемые. В некоторых случаях это право можно было получить и без войны, просто посредством соглашения с соседним царем. Магадха в V—IV веках до н. э. была единственным государством, где политическая экономия воспринималась как наука. Другие же государства буквально разоряли своих подданных, выколачивая из них налоги — то, чего царь «Артхашастры» сумел избежать, создав четкую систему поступления дохода прямо государству. Греки отмечали, что индийцы (под этим словом они подразумевали лишь население Панджаба) были мало осведомлены в области металлургии и даже не имели представления о применении для оросительных целей водяного колеса. Сообщения чужеземцев о Магадхе того же времени (к сожалению, не дошедшие до нас) не могли содержать подобного упрека. Горнорудное дело и все виды искусственного орошения в государстве «Артхашастры» достигли удивительно высокого уровня развития — и именно благодаря чрезвычайно выгодной эксплуатации земель сита, находившихся в непосредственном ведении царя.
Традиционным основным налогом после Маурьев (хотя точный период установления этого налога не известен) была «одна шестая урожая в пользу царя». Различия между землями раштра и землями сита быстро стерлись. Слово «раштра» приобрело значение «страны», «нации». Государство продолжало собирать налоги в размере прежних налогов раштра либо прямо с крестьянина, владевшего участком земли, либо через посредство нового класса крупных землевладельцев. В последнем случае крестьянин- арендатор платил налог в размере прежнего налога, установленного для земель сита, или даже в размере половины урожая, причем разница между этим количеством и одной шестой в пользу государства составляла долю землевладельца. Эта система уходила своими корнями в эпоху Маурьев, однако позднейшее государство опиралось на новый промежуточный класс крупных землевладельцев, неоднородный по своей структуре, но с четко определившимися на практике правами, помимо которых крупные землевладельцы имели и особые обязательства: они должны были поддерживать государство, которое, хотя по внешней форме и оставалось все той же абсолютной монархией, на деле уже стало их государством.
156
4. ГОСУДАРСТВО И ТОВАРНОЕ ПРОИЗВОДСТВО
Государство «Артхашастры» обладало еще одной замечательной особенностью, отличавшей его от любого другого древнего государства, как в Индии, так и за ее пределами: в нем широких масштабов достигло товарное производство. Как мы уже видели, главным источником дохода государства были земли сита, так как четвертая или еще большая часть производимых на них продуктов поступала в царские кладовые; налоги с земель раштра, хотя и более низкие, взимались преимущественно натурой. Зерно, прежде чем его можно было употреблять, следовало очистить от шелухи и, возможно, перемолоть в муку; кто-то должен был выжимать масло из семян, чесать хлопок и прясть из него нитки, сортировать и обрабатывать шерсть и изготовлять из нее одеяла, распиливать бревна на доски и балки и т. д. Все это осуществляли по приказу надзирателя за царскими складами под государственным надзором в основном местные крестьяне (мужчины и женщины) в сезоны, свободные от полевых работ; они получали за это питание и небольшую помесячную плату. В «Артха- шастре» описаны все технические процессы, определены допустимые потери для каждого вида сырья на каждом этапе обработки, средняя норма выработки квалифицированного работника, конечный вес или мера готовой продукции и т. д. и т. п. Кажется, что мы читаем руководство по учету фабричного производства, а не книгу по искусству управления древним государством. При существовавшей системе регистрации всякое мошенничество почти полностью исключалось. На нерадивых надзирателей накладывали штраф, пропорциональный убытку, явившемуся следствием их небрежности; напротив, более деятельные чиновники, стремившиеся к сдаче продукции сверх установленной нормы, в результате изыскания новых источников дохода, не запланированных сметой, новых средств экономии и более эффективных методов обработки сырья получали соответствующее вознаграждение. Кроме того, государственные склады имели большое значение в планировании бюджета; в каждом из них имелсй человек, учитывавший осадки, сообщения которого позволяли заранее определить примерный урожай и соответственно годовой доход по данной области.
Конечная продукция поступала в продажу. Значительная часть ее потреблялась людьми, занятыми в других отраслях государственной службы, например армией; но такая передача осуществлялась путем продажи с самым тщательным оформлением баланса. Государство хорошо платило своим солдатам, однако оно принимало все меры, чтобы большая часть солдатского жалованья возвращалась обратно в казну. Это осуществлялось во время походов с помощью платных государственных агентов, которые под видом торговцев продавали различные товары в военных лагерях, сбывая их по двойной цене, и сдавали разницу государству. Каждый государственный служащий получал свое жалованье деньгами. Шкала заработной платы, приведенная до мельчайших подробностей, производит внушительное впечатление. Самое большое жалованье, 48 ООО пан в год, получали верховный жрец, первый советник, главная жена царя, царица-мать, наследный принц и главнокомандующий. Самая низшая оплата, 60 пан в год, предназначалась для обслуживающего персонала и лиц, выполнявших тяжелую физическую работу, в которой не было недостатка и в армии, и на гражданской службе. Такая работа называлась вишти и выполнялась по принудительной вербовке, но все же труд этих людей оплачивался, тогда как то же слово при феодализме означало барщину, подневольный, бесплатный труд якобы для общественного блага, который крестьяне и ремесленники должны были отдавать
157
в счет налога или в дополнение к налогу по требованию царя или местного феодала. В основном это были такие работы, как переноска грузов в труднопроходимой местности, прокладка дорог, рытье оросительных каналов и оборонительных рвов и строительство плотин. 60 серебряных монет — тот минимум, на который человек в те времена мог влачить полуголодное существование, занимаясь тяжелым физическим трудом, а возможно, и будучи вынужден кормить семью. (Это составляет 15,5 г серебра в месяц, что почти в точности соответствует самой низкой плате, которую Ост- Индская компания в начале XVIII века установила для индийских рабочих.) Плотникам и представителям других ремесел государство платило по 120 пан. Солдат-пехотинец с тяжелым вооружением после прохождения полной воинской подготовки получал 500 пан; таково же было жалованье писцов и счетоводов на государственной службе (крупные военные и гражданские чины, естественно, получали гораздо больше). Горные мастера получали 1000 пан в год. Столько же получали и тайные агенты, в совершенстве овладевшие своим «искусством», а также шпионы-соглядатаи, жившие под видом домовладельцев, купцов или служителей культа, не вызывая ни у кого подозрений. Поскольку предполагалось, что последние должны были действительно заниматься делами, обычными для тех классов, представителей которых они изображали, им не причиталось никаких дополнительных средств на текущие расходы; видимо, 1000 пан в год составляли приличный минимум для нормального образа жизни магадхского грихапати. Агенты более низкой классификации: наемные убийцы, отравители, шпионки-нищенки (имевшие беспрепятственный доступ в женские помещения — повсюду, начиная от дворца и кончая жилищем рядового горожанина) получали 500 пан, что составляло также жалованье чиновника-регистратора, докладывавшего обо всех происшествиях в деревне или деревнях, вверенных его надзору. Царский курьер оплачивался по установленной шкале пропорционально проделанному им пути; курьеры на дальние расстояния получали двойную плату. Лицам, лишившимся трудоспособности при несении государственной службы, назначалась регулярная пенсия, так же как несамостоятельным членам семей чиновников и служащих, погибших при исполнении служебных обязанностей. За долгосрочную службу выдавались специальные премии в виде риса или другого зерна, кусков материи и т. п. Однако никогда не отдавали ничего такого, что могло приносить постоянный доход государству; если у царя не оказывалось свободных денег, он мог подарить что угодно из запасов своих кладовых, но только не землю и не деревни. Это было странное требование со стороны министра-брахмана, каким был Чанакья, если учесть, что цари Бимбисара и Пасенади дарили жрецам, совершавшим яджны, целые деревни; известно, что Пасенади жаловал также деревни то царевичу, то одному из полковников своей армии. «Артхашастра» явно предостерегает против таких традиционных подарков, которые позднее, при феодализме, становятся обычным явлением. Самое большее, на что мог рассчитывать государственный служащий Магад- хи,— это на участок земли сита, предоставлявшийся ему на тех же условиях, что и остальным, если только, находясь на государственной службе, он не утратил трудоспособности или не достиг преклонного возраста; в таком случае размеры обложения могли быть несколько уменьшены, но он все равно был обязан регулярно обрабатывать землю и платить налоги в положенный срок.
Из этого следует, что в экономике государства Магадха деньги играли огромную роль. Некоторое недоразумение вышло из-за слов «пана», или «каршапана», которое впоследствии стало употребляться в значении медной монеты. Пана «Артхашастры» была серебряной монетой, как это
158
видно из прямых указаний в самой книге и из многочисленных археологи- ческих находок, относящихся к тому периоду. От того времени сохранилось множество кладов серебряных монет весового стандарта 3,5 г, но ни одного — золотых и очень мало — медных. Потребность в деньгах должна была быть колоссальной, если вспомнить размеры армии Чандра- гупты, даже если учесть, что значительную часть военного лагеря составляли обслуживающий персонал, лица, выполнявшие тяжелую работу вишти, и личная прислуга. Необходимо напомнить, что государство непосредственно контролировало все рудные разработки, находившиеся на его территории. Об этом свидетельствует высокое жалованье, установленное для рудокопа, ведавшего всем — от изыскательных работ до выплавки металла из руды. Монополия государства целиком отражена в неоднократных словах Чанакьи о том, что казна зависит от добычи металла, армия — от казны и что тот, кто имеет и армию, и казну, может завоевать весь мир. Греки прекрасно понимали эту роль металлургического производства как основы государства, чего не понимало население Панджаба, да и вообще все последующие индийские политики после Каутильи. В «Артхашастре» содержатся краткие, но четкие указания относительно восстановления и плавки металла с учетом различий в качестве руды. Нигде не имеется хотя бы намека на то, что государство само занималось изготовлением орудий, утвари и украшений; значительную часть добытого металла оно продавало торговцам, ремесленным объединениям, ювелирам и отдельным мастерам. Даже серебряные монеты могли изготовляться частными лицами при условии, что они должны были быть представлены на монетный двор, где их проверяли с точки зрения чистоты металла и точности веса, и, если они соответствовали установленному стандарту, на них ставили надлежащее клеймо, после чего такая монета уже являлась законным платежным средством. Подделка клейма влекла за собой суровое наказание. Известно, что ткани, глиняная посуда, корзины и другие изделия широкого потребления были предметом частного производства и торговли. Каковы же были отношения между частным производителем товаров и государством?
Купец или торговец мог приобретать все, что представлялось возможным, у государства или из любого другого источника. Каждый крестьянин был волен продать излишки продуктов своего производства, если они у него имелись, любому покупателю или обменять их на любой предмет потребления. На царских складах в каждой джанападе полагалось иметь постоянный запас не только зерна и других продуктов, но также веревок, лесоматериалов, инструментов и т. д. с учетом непредвиденных обстоятельств. В случае голода, пожара, наводнения или в исключительно трудные годы вследствие эпидемий или других причин эти запасы использовались в качестве фонда общественной помощи. Надписи на медной табличке, найденной близ Саваттхи, и на поврежденной известняковой плите из Богры свидетельствуют не только о самом существовании складов, но и о выдаче им инструкций относительно создания таких запасных фондов для оказания помощи пострадавшим. За исключением этого неприкосновенного запаса, все, что хранилось на складах, могло быть продано. Для купца трудности начинались сразу после закупки товара. Существовало строгое правило, запрещавшее частным торговцам продавать товары на месте их производства. Это означало, что купленный материал следовало подвергнуть какой-то обработке и переправить в другое место, обычно на значительное расстояние. Торговец должен был увеличить стоимость сырья, пустив его в производство или транспортируя; последнее было особенно важно для поддержания на должном уровне товарного и денежного обращения. Периодически проводилась
159
проверка всех весов и мер и инспекторский осмотр товаров и складов. Пути следования караванов от одной джанапады к другой проходили через густые леса, населенные дикими племенами, для защиты от которых приходилось брать с собой оружие. При достижении караваном следующей джанапады оружие надлежало сдать на хранение в арсенал; если же у купцов имелись особые причины оставить при себе оружие, они должны были получить специальное разрешение, уплатив положенную сумму. Ни одно частное лицо, находясь на территории джанапады, не могло носить при себе оружие без такого разрешения; даже солдатам регулярной армии, если они не несли в этот момент караульной службы, не разрешалось входить в город с оружием. Купцы, сопровождавшие караван, вступая на территорию джанапады и покидая ее, должны были платить пошлины и другие таможенные взносы. Ввоз контрабанды или объявление ложной стоимости товаров были не только опасны, но и сопряжены с большими трудностями, так как по меньшей мере один из купцов в караване был платным агентом секретной службы, осведомленным обо всех делах каравана. Часто сведения посылались вперед, так что начальник пограничной охраны мог точно сказать купцам, какие товары они привезли, не дожидаясь формального заявления для установления таможенной пошлины. Продажа привезенных товаров разрешалась только на указанном городском рынке по цене, дававшей хорошую прибыль, но не более. Мало того, местная администрация имела право пустить непроданные товары в продажу по цене, которую она устанавливала на основании имевшихся в ее распоряжении точных сведений, и купец, если даже речь шла о каком-нибудь весьма ценном товаре, не мог в отличие от своих современных собратьев забрать его назад в надежде продать более выгодно в другом месте или здесь же, из-под полы, по более высокой цене.
Пожалуй, самым серьезным затруднением для торговца-производите- ля являлся недостаток в квалифицированных мастерах. Ремесленники, будучи свободными людьми, обычно объединялись в сильные цеховые организации. Ни один шудра, живший как свободный человек, не мог быть продан в рабство; греки находили, что в Индии рабства вообще не существовало ни в какой форме, сами же индийцы признавали лишь существование кастовых различий между арьями и дасами в пограничных областях и на территории, захваченной грекадои. Мы уже упоминали о рабстве как результате судебного приговора; помимо этого, существовали еще домашние рабы, рабы, служившие для развлечения своего господина и т. д., которых можно было купить и продать. Но никого из них нельзя было заставить выполнять какую-нибудь унизительную или грязную работу; любая попытка к подобному принуждению немедленно влекла за собой освобождение раба, так же как попытка изнасиловать рабыню или вообще жестокое обращение. Дети рабов считались такими же свободными, как дети свободных людей, и не подлежали продаже. Платные работники йаходились под защитой весьма справедливого закона о контрактах, накладывавшего определенные обязательства не только на них, но и на нанимателей. Напомним, что вокруг простирались бескрайние леса, где всякий человек, обладавший достаточным мужеством, мог найти себе убежище. Там он всегда мог жить собирательством, а если ему удавалось наладить отношения с дикими лесными племенами, то и расчистить себе клочок земли и возделывать его, не заботясь ни о государстве, ни о налогах, до тех пор пока клочок земли, на котором он живет, не окажется в пределах джанапады. Как мы увидим, рабство или какая- нибудь другая форма жестокой эксплуатации были затруднены и это положение могло бы измениться только в том случае, если бы большая
160
часть лесов оказалась сведена, а страна покрылась густрй сетью населенных пунктов. Хотя интересы купца охранялись законом (если они не сталкивались с интересами царя), все же общее отношение к нему со стороны закона подчинялось мнению, что купец от природы мошенник, который легко может стать врагом общества, если за ним не следить, не контролировать его и время от времени не подвергать наказанию. Трудно представить себе какой-либо другой взгляд, который так сильно отличался бы от взглядов буддистов.
То, что все расценивалось на деньги, отражено в таблице штрафов. В указателе к стандартному переводу «Артхашастры» этот перечень занимает девять с половиной столбцов и включает множество проступков, которые скорее можно рассматривать как нарушения с точки зрения религиозной морали или правил хорошего тона. Даже жрец-брахман, выполнявший свои ритуальные обязанности, был связан юридическим соглашением, как любая другая договаривающаяся сторона. Отшельнику, не имевшему денег для уплаты штрафа за какое-нибудь мелкое нарушение, штраф заменялся обязательством молиться за царя. Проституция не считалась ни преступлением, ни грехом: это было одно из государственных предприятий, находившееся в ведении специального учреждения; правила, касающиеся публичных женщин, были разработаны так же подробно, как правила, касающиеся торговли или пользования платными услугами менее специфического характера. Скопив известную сумму денег, они могли оставить свое занятие и стать вполне уважаемыми женщинами, ибо проституция не была позорной профессией, какой она стала впоследствии; вместе с тем они были обязаны выплатить свой долг государству. Состарившаяся куртизанка могла стать управительницей одного из государственных публичных домов. Производство и продажа вин также находились в ведении специального управления. Все игорные дома принадлежали государству и подчинялись особому ведомству. Денежная экономика проникала во все уголки гражданской жизни, и, пожалуй, трудно найти более убедительное доказательство этому, чем приведенные выше примеры. Напомним, однако, что большую часть населения страны составляли жители глухих деревень на землях сита и правительство принимало всемеры к тому, чтобы ничто не отвлекало их от тяжелого, повседневного крестьянского труда. Винные лавки, игорные и публичные дома — все это были городские развлечения, предназначавшиеся не для сельского населения. Когда мы говорим, что государственная система и общество Магадхи расценивали все с точки зрения денежного эквивалента, это относится прежде всего к городской жизни, к купцам, к государственным служащим, а не к забитым, безропотным крестьянам, принудительно посаженным на землю, принадлежавшую царю.
5. АШОКА И НАИВЫСШИЙ РАСЦВЕТ МАГАДХСКОЙ ИМПЕРИИ
Ашока, что означает «не знающий скорби» (в палийском произношении Асока), сын Биндусары, внук Чандрагупты Маурьи, вступил на императорский престол в Магадхе около 270 года до н. э. Его указы являются древнейшими из индийских надписей, которые до сих пор удалось расшифровать. Несколько разрозненных подробностей из его жизни, сохранившихся в полулегендарной форме, едва ли стоят того, чтобы пытаться составить из них последовательное повествование. По сохранившимся преданиям, Ашока, стремясь захватить престол, якобы убил своих сводных братьев и правил с деспотической жестокостью в течение первых восьми лет своего царствования, продолжавшегося не менее
11-1043
161
тридцати шести лет. Еще много столетий спустя посетителям, прибывшим в Патну, показывали место легендарного «ада на земле»— застенка, устроенного Ашокой, где он пытал своих пленников. Под этим «земным адом» следует подразумевать жестокости, обычные в тюрьмах Магадхи, где наряду с каторжными работами применялись и пытки, если обвиняемый, виновность которого не вызывала сомнения, упорно и даже упрямо отрицал свою вину. В эпоху раннего феодализма пытки были отменены, но в период более позднего феодализма они вновь возобновились. Нередко путают двух Ашок. Дело в том, что в V веке до н. э. в Магадхе был царь, чье личное клеймо на монетах почти совпадало с клеймом великого Ашоки, царствовавшего двести лет спустя. И те и другие монеты находились в обращении во времена второго Ашоки и после него, так что царя из династии Шишунагов следует более точно называть Кала-Ашокой, то есть «древним Ашокой». Ашока Маурья именовал себе Пиядаси («сладколиким»), «возлюбленным богов» (Деванампия); последнее прозвище вообще являлось как бы царским титулом, но оно не содержит в себе никакого намека на божественное происхождение царской власти, ибо то же самое слово употреблялось в значении «дурак», «слабоумный». Определить автора указов удалось в результате открытия в Маски (штат Майсур) и в Гуд- жаре еще серии надписей совершенно в том же стиле, позволивших установить тождественность имен Пиядаси и Ашока. Буддийские тексты (на санскрите, на пали и на китайском языке) навеки прославили имя Ашоки, хотя и окружили его ореолом легенд; причиной этого было обращение императора в буддизм и его щедрые подношения ордену. Монеты великого императора удалось определить лишь недавно, так как на них нет ни имени, ни какой-либо другой надписи, а только знаки, как на всех других монетах с клеймом.
Рис. 13. Серебряные монеты династии Шишунагов, из которых верхние принадлежат царю, известному впоследствии под именем Кала-Ашока (около 420 г. до н. э.). Пятый знак почти точно совпадает со знаком царя Ашоки из династии Маурьев. Все более ранние монеты оставались в обращении при последующих правителях, хотя иногда, если преемственность была следствием насильственного завоевания престола, их подвергали пере- штамповке, ставя на них знаки нового царя. Монета с изображением быка (нанди) как личного знака царя,— наиболее распространенный тип монет в эпоху до Маурьев, знаменующий собой продолжительное царствование, отмеченное большим благосостоянием. Этот знак, вероятно, привел к возникновению легенды о сказочном богатстве царя или династии Нанда.
Ашока сам говорит о перемене, происшедшей в нем после похода в Калингу (Орисса), который состоялся через восемь лет после его вступления на престол и принес ему горькое разочарование. Сотни тысяч людей погибли в сражениях и еще во много раз больше — при различных
162
обстоятельствах, связанных с войной. 150 ООО человек были переселены (мы встречаем здесь тот же глагол «апавах», который в «Артхашастре» употребляется для обозначения насильственного переселения на царские земли). Одержанная победа была для Маурьев последним, завершающим актом огромной военной эпопеи. С тех пор оставшиеся в живых жители Калинги пользовались особым покровительством Ашоки, словно его родные дети. Приблизительно в это же время Ашока начинает слушать
Рис. 14. Монеты первых трех императоров династии Маурьев: Чандра- гупты, Биндусары и Ашоки. При Ашоке было выпущено несколько десятков различных типов монет, так как в период его продолжительного и мирного царствования работало много монетных дворов. Однако в серебряных монетах Маурьев после Чандрагупты наблюдается внезапное увеличение содержания меди при менее точном весе, что означает примитивную инфляцию и придание большого значения денежному обращению.
магадхских проповедников новых религиозных учений и вскоре сам становится буддистом. Это обращение, которое так часто сравнивают с обращением римского императора Константина в христианство (325 год н. э.), не привело к созданию организованной церкви, действующей совместно с государством, и не покончило с другими индийскими вероучениями, подобно тому как христианство, став государственной религией, уничтожило язычество в Римской империи. Напротив, Ашока и его преемники делали щедрые подношения брахманам, равно как джайнам и адживикам. Великий император считал для себя обязательным посещать в своих владениях известных старцев, снискавших за долгую жизнь уважение окружающих, а также во время своих постоянных разъездов по стране беседовать с брахманами и различными отшельниками и помогать деньгами и подарками всем достойным людям независимо от их вероисповедания. Коренное изменение носило не столько религиозный характер — оно заключалось в отношении индийского монарха к своим подданным, впервые выразившемся в словах: «Что бы я ни делал, что бы я ни предпринимал, я лишь стараюсь выполнить свой долг по отношению ко всем живым существам». Это был абсолютно новый, вдохновляющий идеал царской власти, совершенно чуждый прежней системе государственного управления Магадхи, при которой царь был символом абсолютной власти государства. Царь «Артхашастры» не считал себя ничьим должником;
И* 163
его единственной заботой было править, умножая доходы государства, его единственным критерием всего служила прибыль. При Ашоке социальнофилософские идеи, отраженные в религиозных учениях, распространившихся в VI веке в Магадхе, проникли наконец в механизм государственного управления.
В связи с этим Ашоке часто приписывают то, что он издавал свои указы исключительно с целью поощрения и пропаганды буддизма. Эта точка зрения совершенно не оправдывается в свете той открытой поддержки, которую Ашока оказывал представителям вбех других вероучений, включая брахманов, чье лицемерие всегда разоблачали буддисты, и две главные среди параллельных сект — джайнов и адживиков, на которых буддисты обрушивали всю силу своих богословских доводов. Однако император действительно считал себя буддистом. Ему приписывают строительство бесчисленных ступ в местах захоронения пепла, оставшегося после кремации Будды, а также других памятников в различных священных местах. Это в значительной мере подтверждается археологическими раскопками. Его знаменитая колонна и наскальные указы находятся в местах важнейших пересечений главных торговых путей того времени или вблизи новых административных центров. Даже те из них, которые отмечают места, связанные с наиболее важными событиями в жизни Будды, были расположены преимущественно на более древнем торговом пути уттарапатха, постепенно забывавшемся в результате усиленного заселения долины Ганга. Специальный указ о ересях адресован непосредственно буддийскому ордену; он не дает монахам никаких особых привилегий и лишь содержит ряд блестящих советов относительно их научных занятий и поведения. Очевидно, в ордене появились признаки некоторой разболтанности как результат его стремительного роста и оказания ордену высокого покровительства. Третий общий собор буддистов (такие соборы стали традиционными в царствование Ашоки), по-видимому, имел историческое значение, так же как посылка Ашокой миссионеров в соседние страны: на Цейлон, в Среднюю Азию и, по всей вероятности, в Китай. Считается, что древнейший сохранившийся палийский текст буддийского канона был составлен сразу же после смерти Будды, но скорее всего в своей нынешней форме он восходит ко времени Ашоки. В таком виде он сохранился на Цейлоне, в Бирме и в Таиланде.
В указах Ашоки отражено значительно больше, чем личная симпатия императора к буддизму: они свидетельствуют об изменении коренного направления государственной политики в целом. Первым и главным свидетельством этому служит массовое строительство сооружений (даже помимо ступ), не приносящих никакой выгоды государству. Великолепный новый дворец в Паталипутре и остальные роскошные здания Ашока построил исключительно ради комфорта и из желания продемонстрировать свое богатство, как это сделал бы любой другой царь. Дворец «Артхашаст- ры» в большей степени отвечал своему прямому назначению и ставил главной целью личную безопасность царя; он был отделан в основном деревом, тогда как Ашока в значительном количестве использовал для отделки камень с характерной полировкой до зеркального блеска. Предполагается, что общий стиль постройки, полированный камень и великолепные колоколовидные капители, которые со времени Ашоки широко применяются в строительстве индийских колонн, ведут свое происхождение от персидской архитектуры эпохи Ахеменидов. В ряде источников утверждается, что образцом для Ашоки послужил описанный в «Ападане» дворец Дария I и что Ашока даже пригласил мастеров, строивших этот дворец. Однако, поскольку дворец Дария, находившийся от Паталипутры на расстоянии более 3000 км, был построен еще до 500 года до н. э. и сго¬
164
рел в 330 году до н. э. во время одного из буйных пиршеств Александра Македонского, это утверждение нельзя понимать буквально. Искусство эпохи Ашоки, к которому я отношу также всемирно известные, хотя и построенные несколько позднее ворота ступы в Санчи,1 демонстрирует непосредственное претворение в камне традиции деревянного строительства. Барельефы в Карле, Кондане и других пещерных монастырях свидетельствуют о том, что многоэтажные дома были преимущественно деревянными; даже такое характерное сооружение, как «буддийская арка», первоначально строилось из дерева. Раскопки показали, что руины древнего здания в Кумрахаре (пригород Патны), первоначально принятого за большой дворец Ашоки, на самом деле представляют собой остатки аудиенц-зала эпохи поздних Маурьев. Полы, потолки, кровельные перекрытия, фундамент и даже водоотводы в этом здании были сделаны из массивного дерева; его великолепные колонны из полированного камня прочно опирались на врытые в землю толстые бревенчатые сваи с глиняной подстилкой. Когда-то этот в наши дни совершенно обезлесенный край не испытывал недостатка в дереве; об этом можно судить хотя бы по тому, что еще в VII веке н. э. в Бихаре на многие километры тянулись дороги, устланные круглыми бревнами или деревянными брусьями. Оборонительные укрепления Патны, даже в период наивысшего расцвета города, представляли собой бревенчатые стены с земляной засыпкой.
Рассмотрев кирпичные города долины Инда, мы можем сказать, что подлинное развитие индийской архитектуры и искусства, занимающих далеко не последнее место в культуре Индии, начинается со времени Ашоки. Дворец Ашоки в Патне даже в руинах производил настолько сильное впечатление, что китайские пилигримы, посетившие Индию около 400 года н. э., говорили о нем, как о гениальном произведении зодчества, созданном не без вмешательства сверхъестественных сил. Ашока тратил немало средств на еще более важные работы по общественному благоустройству, не приносившие никакого дохода государству. Он выстроил по всей стране множество больниц для людей и лечебниц для животных с бесплатным медицинским обслуживанием за счет государства. На всех главных торговых путях, через каждую йоджану (от восьми до четырнадцати километров; первоначально — минимальное и максимальное расстояние, которое волы могли покрыть за один перегон при дальнем пути) закладывались тенистые рощи и фруктовые сады, сооружались колодцы с ведущими к воде ступенями и места отдыха. Это благоустройство (подлинное счастье для торговцев, особенно потому, что они могли теперь во многих местах отдыха караванов получить врачебную и ветеринарную помощь) не ограничивалось лишь территорией, подвластной Ашоке, а распространялось и за ее пределы. Все это целиком соответствует обязанностям добродетельного императора (чакравартина), излагаемым в беседах буддистов и упоминавшимся в предыдущей главе. Вопрос о подобных работах никогда не ставился в «Артхашастре», если только они не могли принести материальной выгоды, несмотря на то что «Артхашастра» подчеркивает необходимость оказывать помощь престарелым, калекам и сиротам.
Не следует, однако, полагать, что занятый благотворительностью и различными благочестивыми делами Ашока пренебрегал административной деятельностью. Он многословно распространяется о том, что выслушивание регулярных докладов и донесений на время выпало из обычного установленного распорядка царского дня, что вполне естественно, если вспомнить грандиозные походы Чандрагупты, деятельность Биндусары по очистке захваченных территорий от противника и распространение империи на весь полуостров Индостан. «Я,— говорит Ашока,— буду принимать
165
и рассматривать официальные рапорты в любое время, даже за обедом, во внутренних апартаментах (в женских покоях), в постели, в туалетной комнате, на параде, в дворцовом парке — везде, где только ко мне ни обратятся с докладом о положении народа». Итак, Ашока восстанавливал временно нарушенный распорядок царского дня, установленный «Артха- шастрой», прилагая все старания, чтобы наверстать упущенное. Однако в системе административного управления Чанакьи произошли уже серьезные изменения. (Согласно ничем не подтверждаемому преданию, Чанакья был уволен в отставку в начале царствования Биндусары.) Каждые пять лет царь лично объезжал свои владения с инспекционными целями. На такой осмотр, вероятно, уходило немало времени из этих пяти лет, и император, осуществляя его, был непрерывно в пути, за исключением периода дождей. В прошлом цари, если и отправлялись куда-нибудь, то либо в развлекательную поездку, например на охоту, либо в поход. Теперь каждому высшему официальному представителю административной власти вменялось в обязанность также каждые пять лет объезжать подведомственные ему территории. Кроме того, Ашока создал новую группу полномочных инспекторов для контроля над чиновниками и специальными государственными фондами. Такой инспектор именовался дхарма-маха- матра, что в переводе означает «министр морали»; позднее это наименование стало употребляться в значении «старшего распорядителя по раздаче милостыни и по религиозным вопросам». Для времени Ашоки «дхарма- махаматра» следует переводить как «верховный комиссар по праву справедливости». Право справедливости — принцип, превосходящий все писаные и неписаные законы и, как предполагается, лежащий в основе и тех, и других. Это точно соответствует первоначальному значению слова дхамма и оправдывает перевод Менандром слова дхаммака греческим словом дикайос. В обязанности новых верховных комиссаров входило, в частности, разбирать жалобы всех законопослушных групп и сект, заботиться о том, чтобы с ними поступали по справедливости, а также выявлять их догматы и принципы. Это же делал и император во время своих поездок по стране. У примитивных групп закон и религия неразделимы. Люди в джанападах «Артхашастры», безусловно, были примитивны, особенно жители деревень. Ритуал (тогда, как и теперь) считался неотъемлемой вступительной частью всех сельскохозяйственных работ, начиная с пахоты и кончая отвеиванием, причем многие обряды были унаследованы от общества времен собирательства пищи. Проблема состояла в том, чтобы приспособить эти сугубо местные и порой противоречивые верования к условиям более широкого общества, занимавшегося уже производством продуктов питания. Такова же была и цель буддизма, который, однако, порицал жертвоприношения огню и все виды ритуального убийства, тогда как «Артхашастра» просто игнорировала яджны и даже рекомендовала джанападам прибегать к колдовству для избавления от различных бедствий, вроде нашествия змей, мышей, или для борьбы с эпидемией.
Ашока не запрещал всякое убиение; только определенные животные — млекопитающие и птицы — находились под охраной в силу неизвестных причин, возможно тотемического характера. Волы, коровы и быки не входили в перечень охраняемых животных, за исключением быков, называемых сайдака, которые (как и по сей день) почитались священными, могли пастись, где им угодно, и широко использовались в качестве племенных. Говядиной по-прежнему открыто торговали на рынке и на перекрестках, как и любым другим мясом. Сам император в своем непосредственном окружении первый подал пример вегетарианства, в результате чего употребление мяса во дворце почти прекратилось.
166
Яджны были запрещены специальным декретом, так же как и некоторые формы сатурналий (самаджа), сопровождавшиеся жестоким пьянством и публичными оргиями, что нередко приводило к преступлениям и другим печальным исходам. Однако император допускает, что некоторые виды самаджи не представляют никакого зла и даже необходимы. Мы уже отмечали, что одна из форм самаджи дожила до наших дней; это весенний праздник холи, наиболее непристойные черты которого были смягчены под воздействием закона и общественного мнения. Ашока совершенно запретил выжигать леса для массового загона дичи или для расчистки земли под пашню. Это не было одной из буддийских причуд, а вызывалось абсолютной необходимостью обеспечить защиту поселений и охрану природных ресурсов. Даже в таком брахманическом произведении, как «Махабхарата», в одном из ее поздних дополнений выдвигается такое же требование, вложенное в уста умирающего Бхишмы — родоначальника героев поэмы, который относит выжигание леса к числу величайших грехов. В той же «Махабхарате» повествуется о том, как славные герои пандавы с помощью бога Кришны именно таким способом расчистили место, где теперь находится Дели; итак, совет Бхишмы кажется совершенно неуместным в данном эпосе. Подлинное значение его в том, что древний уклад жизни ведических арьев безвозвратно отошел в прошлое; общество совершило окончательный переход к земледелию как средству производства продуктов питания, и более грубые обычаи эпохи скотоводческих племен уже больше не подходили к новым условиям жизни. Комиссарам справедливости был отдан специальный приказ проявлять заботу об условиях жизни заключенных. Многие осужденные, которых держали в тюрьме, несмотря на окончание срока приговора, получили свободу. У других остались беспомощные семьи, о которых новые комиссары также были обязаны позаботиться. Заключенным, приговоренным к смерти, предоставлялось три дня отсрочки для приведения в порядок их дел, хотя речь об отмене смертной казни не возникала.
Указы Ашоки, несомненно, являются первым шагом на пути к конституционному ограничению царской власти, первым биллем о правах граждан. Это явствует из специальной инструкции должностным лицам, гласящей, что указы по меньшей мере три раза в год должны зачитываться вслух перед широкой публикой с надлежащими подробными разъяснениями.
Доказательством того, что эти указы были рассчитаны на то, чтобы быть прочтенными грамотными людьми и понятыми всеми, кто путешествовал по главным торговым путям, служит указ из Шар-и-Куна. Эта декларация, обнаруженная близ Кандахара в Афганистане, написана целиком на греческом и арамейском языках; индийский текст отсутствует. Совершенно очевидно, что вся Индия не могла иметь одного общего языка. По всей вероятности, наибольшему количеству людей был понятен своеобразный общий язык, торговый жаргон Магадхи. В каждой долине тогда, по-видимому, существовал свой собственный язык, как это местами наблюдается и теперь в Ассаме. Ашока отказался не только от политики «Артхашастры», но и от принципа секретности, лежавшего в основе государственного управления Магадхи. Нужно было, чтобы люди поняли происшедшие великие изменения.
Чем же была вызвана эта удивительная перемена?
Реформы Ашоки — яркий пример перехода количества в качество. Число домовладельцев, крестьян и ремесленников настолько возросло, так же как и размеры джанапад, что под контролем сборщика налогов (раджджука) находилось теперь несколько сот тысяч человек, как у окружного инспектора по сбору податей во времена британского господства.
167
Границы джанапад уже не были разделены большими расстояниями, а торговые пути не имели ничего общего с прежними узкими тропинками, пролегавшими сквозь лесные чащи. Дикие жители лесов, теперь относительно немногочисленные, не представляли больше серьезной опасности и служили лишь помехой. Ашока посылал к ним своих агентов, проповедников дхаммы, так же как в соседние страны. Все больше отважных переселенцев проникало в глубь лесов, и лесные массивы во многих местах прерывались широкими пространствами расчищенных, обработанных земель, в отношении которых трудно было решить, к какой категории их отнести: к раштра или к сита. Необходимая раньше армия Магадхи, слишком дорогая, чтобы содержать ее в прежних масштабах, стала теперь никчемной роскошью. Ашока сам говорил, что в результате его «правления, основанного на справедливости», армия стала нужна лишь для парадов и публичных смотров.
Страна делилась на три основные части, совершенно различные по своему внутреннему устройству. Панджаб и западная часть империи, открытые для вторжения неприятеля, должны были всегда иметь наготове значительную армию под командованием одного или нескольких местных военачальников. Такой военачальник, с одной стороны, естественно, не мог не испытывать искушения возвыситься до положения царя самостоятельного государства, а с другой — он всегда находился под угрозой быть побежденным греками, саками или каким-нибудь другим из среднеазиатских народов. Обе эти альтернативы осуществились лет пятьдесят спустя после смерти Ашоки. Вторая, центральная часть страны, бассейн Ганга, не испытывала необходимости в большой армии, если только Панджаб не находился во вражеской оккупации. Это все еще была богатая, процветающая страна. Однако она уже постепенно утрачивала государственную монополию на металл. Разработки медных рудников в Бихаре начали достигать уровня подземных вод, насосов же в те времена еще не было. Потребность в железе была слишком велика, чтобы ее можно было удовлетворить из внутренних ресурсов самой Магадхи. Новым источником железа были месторождения в Декане; согласно преданию о Бавари, они были открыты некоторыми предпринимателями из северных областей, которые уже вели там небольшие разработки задолго до захвата Декана Магадхой. Самые лучшие мечи изготовлялись из индийской стали; они пользовались спросом даже при дворе Ахеменидов за сто или более лет до похода Александра Македонского. Неизменный спрос на эти ценные металлические изделия мог быть удовлетворен только при разработках небольших гнездовых залежей высококачественной руды, разбросанных в густых джунглях по всей территории Андхры и Майсура; изыскательские работы здесь были сопряжены с такими трудностями, что Магадха при всем желании установить и тут свой жесткий бюрократический контроль сочла это слишком дорогим предприятием. При заселении этой третьей части Индии, то есть полуостровной, нельзя было применить тот же метод, что при заселении земель сита, так как лучшая почва здесь располагалась отдельными участками и была совершенно иной, чем в Магадхе. Дальнейшее освоение этой третьей части империи Магадхи означало бы увеличение местного населения, местных языков и местных царств. Во времена Ашоки на территории империи не существовало никаких других династических государств — имелись только разбросанные по всей Индии дикие и полудикие племена, не находившиеся под его властью. Единственные цари, которых он называет, это греки, правившие землями за пределами западной границы его империи; он не упоминает даже каких-либо царей Калинги, где в следующем столетии появляется свой собственный монарх- завоеватель Кхаравела. Наконец, обезлесение означало усиление разли-
168
bob, а следовательно, уменьшение доходов даже в Магадхе, где в первую очередь были расчищены лучшие земли, а жители остальных испытывали трудности с орошением. Один неудачный сезон в результате сильного разлива, эпидемии или слабого выпадения дождей мог привести к полной потере годового дохода с большой и неизменно возраставшей площади при дополнительных расходах, ложившихся на казну в связи с принятием мер по оказанию помощи. Решение этой, так же как любой другой, проблемы высокоцентрализованного управления затруднялось также замедленностью передвижения людей и большими расстояниями.
О том, что реформы Ашоки были отнюдь не выдуманы, свидетельствуют монеты того времени. Каршапана с клеймом Маурьев после Чандрагупты соответствует тому же весовому стандарту, что и ее предшественницы, однако она содержит гораздо больше меди, отличается более небрежной выделкой и обнаруживает значительные погрешности в весе; все это заставляет полагать, что монеты изготовлялись наспех. Наряду с этим свидетельством стесненности и неудовлетворяемой потребности в деньгах мы наблюдаем снижение стоимости денег (инфляцию) и исчезновение на обратной стороне монет знаков, принадлежавших древним торговым гильдиям. Новый торговец соответственно с большим трудом поддавался контролю, между тем как Декан прекрасно обходился меньшим количеством денег, более легкой серебряной монетой и даже мелкой разменной монетой из свинца или сплава олова со свинцом, что указывает на резкое увеличение объема торговли и громадные прибыли купцов, заключавших торговые сделки с местными племенами. Первое снижение стоимости денег приписывают самому Чанакье, который, как гласит предание, увеличил в восемь раз число монет, изготовлявшихся из определенного количества серебра. Но «Артхашастра» рекомендует и другие меры в случае, если казна испытывает денежные затруднения. Царь, столкнувшийся с финансовыми .трудностями, мог прибегнуть — один раз, не больше — к специальным поборам, рассчитанным на личные капиталы, запасы товаров, зерна и т. д. Чтобы поднять общественный энтузиазм, вездесущие тайные агенты выступали с «добровольными» взносами. Это делалось под предлогом «открытия» новых культов, связанных с нага- ми, внезапными видениями и т. п. Доверчивые люди, обманутые царскими агентами, делали пожертвования, которые тайно переправлялись в казну. Странно, что Каутилья мог предложить такой метод, ведь он все-таки был не только министром, но и брахманом; однако брахманы до III века нередко относились с пренебрежением к примитивным верованиям неведического происхождения. Великий грамматик Патанджали также упоминает, что Маурьи изобретали такие культы ради сбора денег. Наконец, наряду с государственными займами «Артхашастра» рекомендовала особые меры, направленные против купцов. Замаскированные соответствующим образом агенты могли, напоив богатого торговца, ограбить его, облыжно обвинить в каком-нибудь преступлении и даже убить; конфискованные товары и деньги купца поступали в государственную казну. Ясно, что, несмотря на самый тщательный подбор агентуры, такие жестокие методы не могли не вселять в людей чувства постоянного страха за свою безопасность. Предпринятые Ашокой работы по общественному благоустройству способствовали тому, что значительная часть денег не задерживалась в казне, а вновь поступала в обращение. Его собственные поездки по стране, так же как поездки высоких должностных лиц, уменьшали расходы по перевозке продуктов для двора, так как излишки сельскохозяйственных продуктов там, где они имелись, обычно потреблялись на месте. Новое отношение к подданным и новые работы по благоустройству торговых путей способствовали образованию прочной классовой основы
169
государства, где до этого времени правила бюрократия в своих интересах. Начиная со времени Ашоки у государства появляется новая функция — регулирование отношений между различными классами. Ничего подобного мы не находим в «Артхашастре». И действительно, классовое общество вырастало в самых недрах государственной политики Магадхи — политики расчистки и заселения обширных земельных пространств и строгого контроля над торговлей. Специальным орудием проведения этой примирительной политики была всеобщая дхамма с влагавшимся в нее новым смыслом. Царь и его подданные объединялись на основе нового вероучения. В наши дни такое решение может показаться отнюдь не лучшим, но оно давало непосредственные результаты. Можно даже сказать, что индийский национальный характер носит на себе отпечаток дхаммы еще со времен Ашоки. Слово «дхамма» вскоре стало означать нечто иное, чем «справедливость», а именно религию, и это была отнюдь не та религия, которую исповедовал сам Ашока. В дальнейшем все наиболее выдающиеся события в области индийской культуры неизменно вводят в заблуждение, являясь под покровом дхармы. Поразительно и то, что современная национальная эмблема Индии увековечивает память о знаменитой львиной капители на колонне Ашоки в Сарнатхе.
ГЛАВА VII
НА ПУТИ К ФЕОДАЛИЗМУ
1. НОВОЕ ДУХОВЕНСТВО
Реформа Ашоки завершила процесс эволюции старого племенного духовенства арьев, составлявшего касту брахманов. Скотоводческий уклад жизни панджабских племен с его постоянными жертвоприношениями— яджнами служил прочной основой брахманизма на ранних этапах его развития. Опустошительный набег Александра Македонского и последовавшее вслед за ним завоевание Панджаба Магадхой нанесли этому укладу такой сокрушительный удар, что восстановить его было уже невозможно. Земледельческий уклад Магадхи, ее философия, а также религиозные секты буддистов, джайнов и адживиков, преданные учению ахимсы (неубиения), препятствовали распространению ведического ритуала в долине Ганга, если не считать нескольких жертвоприношений, совершенных некоторыми более простодушными царями VI века. «Артха- шастра» не придает никакого значения яджнам, хотя автор ее и был брахманом. Мы уже говорили о культе Кришны как признаке упадка ведического ритуала даже в Панджабе. Итак, целый класс, имевший весьма важное значение, впервые освободился от племенных уз и традиционных обязанностей выполнения ведического ритуала. Брахманы были единственной группой в древнеиндийском обществе, обладавшей определенной интеллектуальной традицией и системой обязательного формального образования. Считалось, что для полного ознакомления с Ведами, грамматикой и ритуалом каждый ученик должен был под обетом безбрачия пробыть двенадцать лет в услужении у какого-нибудь наставника {гуру) в уединенной роще — в школе брахманов. Священные книги полагалось выучивать наизусть без единой ошибки хотя бы в одном слоге или одном тоническом ударении; но, несмотря на требование такой точности, Веды не подлежали записи. Это механическое заучивание наизусть, так же как ряд других черт, напоминают методы обучения друидов в Галлии времен Цезаря, однако при более высоком уровне развития мысли. Уважение, с каким Ашока и его преемники относились к выдающимся брахманам своего времени, объясняется той важной новой миссией, которую эта каста уже начала выполнять в области образования, культуры, укрепления классовой структуры общества, объединения и взаимного раство¬
171
рения некогда непримиримых групп и в распространении земледельческого уклада. Рассмотрим подробнее их деятельность в каждой из этих сфер.
Хотя язык Вед в теории оставался неизменным, живой, разговорный санскрит начал уже проявлять заметную тенденцию к развитию областных вариантов. Заслуга в деле упорядочения языка принадлежит целой группе грамматиков-брахманов, величайший из которых, Панини, затмил память о всех своих предшественниках. «Аштадхьяйи» Панини является, пожалуй, первым в мире научным трактатом по грамматике. Самым выдающимся из его последователей был Патанджали (первая половина II века до н. э.); его блестящие комментарии к отличающимся крайней сжатостью правилам Панини с абсолютной четкостью и логичностью развивают принципы грамматического строя санскритского языка. С этого времени грамматика (въякарана) представляет наименьшее затруднение в изучении санскрита. Легкость и красота слога Патанджали до сих пор позволяют относить его работу к числу лучших образцов санскритской прозы. Значение, придававшееся заучиванию наизусть основных формулировок {сутр) во всех отраслях науки, способствовало развитию простого версификаторства, одновременно препятствуя развитию прозы. За много веков, прошедших со времени Патанджали, санскрит не претерпел никаких существенных изменений в области грамматического строя. Тем не менее его словарный и фразеологический запас время от времени обогащался небольшими заимствованиями из областных диалектов живой народной речи, которые продолжали неуклонно развиваться, следуя своим собственным путем, хотя и под значительным влиянием литературного санскрита. Общий язык Магадхи не мог долго служить единым языком для всей страны ввиду пестрого состава населения, которое, стремительно возрастая благодаря развитию земледелия и делая значительные успехи в других областях производства, стало принимать все более активное участие в процветающей торговле.
Примером пестроты населения может и сейчас служить Ассам, где почти в каждой небольшой долине мы находим отдельную племенную группу, говорящую на своем собственном языке или отчетливом диалекте. В те времена, когда Ашока высекал на скалах свои указы, такое положение было, по-видимому, характерно для всей Индии.
Санскрит очень быстро стал языком высшего класса, понятным всякому образованному человеку. Официальное обучение этому языку оставалось в руках брахманов. Первая значительная надпись на санскрите обнаружена в Гирнаре и датируется приблизительно 150 годом н. э. В этой надписи сакский правитель Рудрадаман похваляется переделкой плотины, построенной во времена Чандрагупты Маурьи; при этом он также хвастается своим блестящим знанием санскрита. Это означает, что богатые и влиятельные чужеземцы, изучив санскрит, могли легко приобщиться к индийской знати, хотя в надписях до IV века н. э. обычно применяется более простой пракрит. Наиболее санскритизированные надписи в буддийских пещерах в Насике принадлежат царям из сакских династий чужеземного происхождения, делавшим подношения, тогда как местные правители Сатаваханы все еще придерживались более простого пракрита. Самый плодовитый из авторов, писавших на санскрите, царь Бходжа, правитель Дхары (приблизительно 1000—1055 годы н. э.), среди произведений которого имеются сочинения по естественным наукам, астрономии, архитектуре, поэтике, а также собственные стихотворения и драмы, был, очевидно, сыном царевны одного из коренных местных племен (нагов), носившей санскритское имя Шашипрабха. Во всяком случае, повесть о том, как его отец Синдхураджа добивался и в конце
172
Крутой склон Деканского плоскогорья; видны проходы и перевалы, связывающие эстуарии Западного побережья с речными системами Декана. На карте помечены места расположения древних буддийских пещерных монастырей.
концов добился руки этой царевны, составляет сюжет поэмы «Наваса- хасанкачаритам», написанной поэтом Падмагуптой-Парималой. Вайшьи, бывшие, строго говоря, подлинными арьями, вскоре вышли из числа тех, кто изучал санскрит, тогда как кшатрии индийского и чужеземного происхождения продолжали обогащать санскритскую литературу. Начиная с IV века этот язык часто используется при дворе для составления различных документов. Для облегчения работы канцеляристов, принадлежавших к касте кайястхов, были составлены специальные образцы писем, декретов, уведомлений, судебных постановлений и т. п.; некоторые, хотя и более поздние, из таких образцов сохранились и доныне (лекхапракаша, лекхападдхати).
Санскрит всегда сохранял отпечаток языка духовенства; взять хотя бы такую своеобразную глагольную форму, как бенедиктив. Будущее время в этой форме вообще отсутствует даже для повседневного употребления. Брахманы не утратили своей тесной связи с ритуалом, теперь уже не обязательно являвшимся ритуалом ведического типа. В этом отношении их единственными конкурентами были знахари, деятельность которых ограничивалась пределами их племенной группы. Однако даже среди таких племенных жрецов многие становились жертвами брахманизма, который вбирал их в себя вместе с их религиозными предрассудками; случалось, что какой-нибудь брахман принимал на себя обязанности жреца в одной из профессиональных или даже племенных каст, дополняя их примитивные обряды своим брахманским ритуалом и неизменно смягчая или совсем исключая из них наиболее отрицательные черты. Буддисты, джайны и другие монахи отказались от всякого ритуала и не могли совершать богослужения в отличие от брахманов, которые могли совершать и совершали различные таинства, связанные с рождением, смертью, браком, беременностью и посвящением юношей. Только брахман мог освятить посевы, умиротворить недобрую звезду, умилостивить злых богов, составить календарь или предсказывать по календарю. Ведические яджны лишь в теории оставались главной формой жертвоприношения, на практике же ими все больше и больше пренебрегали. Время от времени какой-нибудь царь мог совершить, например, обряд принесения в жертву коня (ашвамедха), но такие случаи были слишком редки, чтобы служить надежным источником дохода даже для верховных священнослужителей самого царя. Новый ритуал мог стать выгодным, если только он обслуживал тех, кто имел хозяйство, или «отцов семейств» (грихапати) в общество земледельцев и торговцев. Эту ритуальную службу выполняли брахманы независимо от кастовой принадлежности людей, пользовавшихся их услугами, но всегда за соответствующую плату и при условии надлежащего уважения к брахманским обычаям в целом. Вероятно, слово «гахапати» в III веке до н. э. приобрело новое особое значение «крестьянина- землевладельца» или «богатого поселенца-вайшьи». Глава большого дома с обширным хозяйством получил теперь специальное название махашала независимо от того, принадлежал он к гахапати или нет.
Брахманы постепенно проникали во все еще остававшиеся племена и касты, образовавшиеся на основе племен (процесс, продолжающийся и по сей день). Это означало поклонение новым богам, включая Кришну, который перед нашествием Александра Македонского вытеснил на равнинах Панджаба культ Индры. Однако племенные культы и племенной ритуал изменили свой замкнутый характер: племенные божества либо отождествлялись с отдельными богами брахманского пантеона, либо в новых священных писаниях брахманов объявлялись достойными почитания. Вместе с новыми божествами и в процессе новых отождествлений возникали другие элементы ритуала, назначались новые дни (по лунному
174
календарю) для соблюдения определенных обрядов. Новые места объявлялись священными, и, чтобы привлечь к ним паломников, приходилось сочинять соответствующие мифы, хотя это могли быть всего лишь места, связанные с добрахманскими культами местных племен. «Махабхарата», «Рамаяна» и особенно Пураны переполнены подобными мифами. Интересна техника ассимиляции культов. Не только Кришна, но даже сам Будда и некоторые первобытные тотемные божества, например рыба, черепаха и кабан, были объявлены воплощениями Вишну-Нараяны. Бог-обезьяна Хануман, пользовавшийся такой популярностью среди земледельцев, словно он был специально крестьянским божеством со своим самостоятельным культом, становится верным спутником и слугой Рамы, еще одного воплощения Вишну. Великая кобра, служившая опорой земли, выступает теперь в виде ложа Вишну-Нараяны, предающегося сну на поверхности вод; вместе с тем та же кобра фигурирует как гирлянда на шее Шивы и оружие в руках Ганеши. Слоноголовый Ганеша становится сыном Шивы или, вернее, его жены. Сам Шива выступает в качестве повелителя демонов и домовых, из которых многие, как, например, злой демон Ветала, опять-таки являются самостоятельными крайне примитивными божествами, до сих пор чрезвычайно популярными в индийских деревнях. Культ Нанди, быка Шивы, был распространен еще среди неолитического населения южной Индии, причем без всякой связи с каким- либо божеством или смертным, разъезжающим на его спине; он фигурирует также совершенно самостоятельно на бесчисленных печатях времен Индской цивилизации. И таким конгломератам нет конца, а все старые предания, объединенные воедино, образуют бессмысленное, хаотическое нагромождение сплошных противоречий. Нельзя, однако, недооценивать значение этого явления. Подобное усвоение примитивных культов составляло часть общего процесса культурной ассимиляции, носившего, безусловно, обоюдный характер. Так, прежние почитатели, например, кобры могли продолжать чтить ее, поклоняясь Шиве, но и приверженцы Шивы при совершении богослужения должны были также отдавать дань уважения кобре; многие с тех пор отмечают раз в году специальный день кобры, в который не разрешается копать землю и принято выставлять змеям еду. Победа над матриархальными элементами осуществлялась путем отождествления богини-матери с «женой» какого-либо из богов. Так, например, Дурга-Парвати (которая сама могла выступать под множеством местных имен, вроде Тукай или Калубаи) стала женой Шивы, а Лакшми — женой Вишну. Этот синкретический процесс продолжается в усложнении семейно-родственных связей между богами. Так, Сканда и Ганеша становятся сыновьями Шивы. В феодальный период индийский пантеон представлял собой нечто вроде царского двора. Браки между богами подразумевают признание брака на земле как узаконенного института и были бы невозможны без слияния их прежде разобщенных и даже враждебных друг другу почитателей в единое общество. Новые касты — джати заняли социальное положение, приблизительно соответствующее их экономическому положению в едином обществе. Они сохранили в неприкосновенности свою эндогамию и правила сотрапезничания, характерные для прежнего племенного существования. Гарантией их положения было то почтение, каким их боги пользовались теперь у всего общества в целом, между тем как и сами они стали неотъемлемой частью этого общества, почитая наряду со своими преобразованными божествами других богов. По своему устройству они напоминали греческие амфикционы во всем, кроме несоответствия статуса групп групповой замкнутости.
Этот процесс взаимной культурной ассимиляции осуществлялся параллельно с другим процессом — возникновением классового строя там,
175
где его прежде никогда не существовало. Более поздние произведения брахманов (смрити) не уступают автору «Артхашастры» Чанакье, подчеркивая, что царская власть — важнейшее условие для сохранения общественного порядка. Царь был вынужден прибегнуть к силе и «закону большой палки» (данданити), чтобы «помешать большой рыбе проглотить малую»; в племенном обществе подобной необходимости не возникало. Несколько южных царей племенного происхождения хвастаются тем, что над ними был совершен обряд «золотого чрева» (хиранъягарбха). Этот обряд подробно описан в некоторых Пуранах. Состоял он в том, что в изготовленный большой золотой сосуд помещали вождя, согнутого вдвое, наподобие утробного плода, после чего специально нанятые жрецы с песнопениями совершали брахманский ритуал, посвященный беременности и родам. Человек выходил из «золотого чрева» как бы рожденным заново, становясь также членом новой или вообще первой в его жизни касты. Это не была та же самая каста, в которую превращалось все племя при слиянии его с кастовым обществом, а одна из четырех классических каст — чаще всего каста кшатриев, но иногда и гопгра (т. е. родовая группа) жреца-брахмана. Некоторые из «рожденных заново» средневековых царей, например СатаваханаГотамипутра, могли претендовать на принадлежность одновременно к касте брахманов и к касте кшатриев. Жрецы получали золотой сосуд как часть платы за их труд, и, таким образом, все оставались довольны. Все последующие цари, даже некоторые из царей-будди- стов, настаивали на своей приверженности к четырехкастовой классовой системе (чатурварнъя), хотя кое-кто из них и претендовал на происхождение от нагов, или от полунага Ашваттхамана из «Махабхараты», или от какого-нибудь царя обезьян из «Рамаяны». Все это преследовало одну цель — держать в подчинении новоявленных вайшьев и шудров с помощью наставлений брахманов и оружия кшатриев. Вождь при поддержке нескольких представителей знати, освобожденных от уз племенных законов, становился правителем над своими прежними соплеменниками, а рядовые члены племени растворялись в массе нового крестьянства. Иногда брахман не ограничивался тем, что подыскивал в эпосе или Пуранах достойную родословную для вождя и заносил ее в анналы. Он вступал в брак с какой-нибудь представительницей племени, что, как правило, клало начало новому роду брахманов данного племени. Изредка, как, например, в центральной Индии примерно в VI веке до н. э., потомки от таких смешанных браков становились правителями племени. Царь Бенгалии Локанатха (несколько позднее VI века) хвалится своим происхождением от отца-брахмана и женщины, возглавлявшей один из племенных родов (еотра-деви). Основателем первого царства в Индокитае был также некий авантюрист-брахман, по имени Каундинья, чья отвага и мастерское владение луком повергли в ужас одно из племен местных нагов, и это дало ему возможность жениться на Соме, женщине-вожде этого племени. В тех случаях, когда у местных племен существовал матриархальный строй, заключение подобных союзов не вызывало никаких затруднений. Иногда они даже способствовали восстановлению естественного равновесия, как, например, в Малабаре, где каста наиров (или наяров) происходит от браков между женщинами местного матриархального населения и мужчинами патриархальной брахманской касты намбудири. Обе группы до сих пор сохраняют раздельные обычаи и обряды.
Чтобы добиться распада племен и слияния их с общей массой земледельческого населения страны, было недостаточно привлечь на свою сторону вождей и кучку племенной знати. Для успешного распространения кастово-классовой системы необходимо было изменить самые методы, с помощью которых люди удовлетворяли свои повседневные потребности.
176
Племя в целом превращалось в новую крестьянскую касту, обычно приравнивавшуюся по положению к шудрам и по мере возможности сохранявшую свои прежние племенные обычаи (в том числе эндогамию). Брахманы здесь играли роль первооткрывателей, осваивающих новые земли. Они первые начали вводить плужное земледелие, постепенно вытеснявшее подсечное земледелие и собирательство. Благодаря им стали известны новые земледельческие культуры, новые отдаленные рынки, а также внутреннее устройство деревенских общин и организация торговли. В результате, цари или племенные вожди, стремившиеся стать царями, приглашали брахманов, обычно из далекой долины Ганга, для поселения в новых, неосвоенных областях. Почти все сохранившиеся медные таблички (встречающиеся в огромном количестве по всей стране) начиная с IV века представляют собой дарственные грамоты на землю, выдававшиеся брахманам, не связанным с каким-либо храмом. Помимо этого, каждая деревня выделяла один-два участка земли плюс определенную, хотя и небольшую долю из общего урожая на нужды культа и жрецов независимо от того, были они брахманами или нет. Брахманы, однако, требовали и обычно добивались освобождения их от всех налогов; они также требовали для себя понижения процентного отчисления по государственным займам и других привилегий, которых, однако, им не всегда удавалось добиться.
Нередко брахман, принявший на себя обязанности жреца, сохранял прежние обычаи и примитивные верования данного племени или местных земледельцев, придав им своеобразную, иногда несколько смягченную форму. Это меняло представление о дхамме, которую Ашока приписывал всем индийцам, и поэтому естественно, что брахман, ставший хранителем племенных обычаев и традиций, для оправдания некоторых законов искал поддержки у Священного писания (прибегая в ряде случаев к прямой фальсификации). В средние века в каждой группе каст-джати, профессиональной гильдии, клане, семье, в каждой местности существовали свои собственные правовые традиции, и, согласно общему правилу, царские судьи не могли вынести решение, не ознакомившись с этими неписаными законами. Даже в современной Индии низшие касты обычно выносят свои внутренние разногласия на суд совета касты {сабха). В более высокие судебные органы они обращаются лишь в тех случаях, когда дело касается прав личной собственности или если в споре замешаны представители разных каст. Суровый суд «Артхашастры», не признававший никаких других обычаев и законов, вскоре после Маурьев уступает место более мягкому законодательству.
«Артхашастра» допускала групповые законы и групповые обычаи только в вопросе о наследстве. Таким образом, предполагалось, что деревенские общины, саджата, могли сами разрешать свои разногласия. Однако вездесущие царские агенты должны были следить, чтобы ничто не выходило за рамки сурового государственного контроля.
В силу всего этого процесс формирования индийского общества из множества самых разнообразных и нередко враждебных друг другу элементов мог быть осуществлен с применением минимального насилия. Но именно сами методы осуществления этого процесса препятствовали развитию товарного производства, а следовательно,— культуры, не позволяя им подняться выше определенного уровня. Придание особого значения религиозным предрассудкам означало непомерное раздувание бессмысленного ритуала. Руководства по административному управлению, составленные на основании Священных писаний двумя брахманами, министрами средневековых государств, составляют уже разительный контраст с древней «Артхашастрой». Это «Критья-кальпа-тару» Бхатты
12-1043
177
Лакшмидхары (ок. 1175 года н. э.) и «Чатур-варга-чинтамаыи» Хемадри (ок. 1275 года н. э.).
Первый из них был одним из главных министров Говиндачандры Гахадавалы, царя Канауджа, а второй — первым министром Рамчандры, царя ядавов, правившего в Девагири (Даулатабад) в Декане. Оба руководства изобилуют всевозможными правилами ритуала по любому поводу и чуть ли не на каждый день календаря.
Паломничества, всевозможные искупления за различные действительные или воображаемые проступки, погребальные обряды и обряды очищения — все это заняло бы большую часть из двенадцати толстых томов, которые составила бы каждая из этих работ, напечатанная без сокращений. Из этих книг явствует только одно: чтобы утвердить свое господство над низшими слоями населения путем воздействия на их религиозные предрассудки, правящий класс был вынужден сам испытывать совершенно бессмысленную неправоспособность. Об администрировании как таковом в сущности не говорится ни слова; правосудие сводится к упомянутому выше правилу, что каждой группе разрешается иметь свои неписаные законы. Если представленных свидетельских показаний оказывалось недостаточно для вынесения решения судьи, допускались испытания огнем, раскаленным железом, ядом и т. д., не носившие, однако, характера пытки с целью извлечь у обвиняемого признание. Показательно, что в обоих случаях не прошло и двадцати пяти лет после составления книги, как государство было начисто разгромлено сравнительно небольшими силами мусульман, вторгшимися в пределы Индии. Хемадри, при всем его уважении к смрити и при его легендарной репутации выдающегося администратора, обвиняется в литературе в том, что, подкупленный Ала-уд-дином, он способствовал срыву оборонительных приготовлений своего государства.
Брахманы никогда не заботились о том, чтобы сформулировать в письменном виде и предать гласности защищаемые ими законы каст. Поэтому сама основа для разработки широкого, всеохватывающего, общего закона, построенного на принципах равенства или в духе римского ius gentium 1 была утрачена; понятия преступления и греха безнадежно перепутались, а принципы законодательства потонули в поразительной мешанине религиозных вымыслов, дающих смехотворное оправдание любому самому нелепому обряду. Различные средневековые документы, связанные с деятельностью профессиональных гильдий и с жизнью городов, никогда не считались достойными глубокого анализа и серьезного изучения. Так был утрачен вклад, который эти многочисленные группы (племена, кланы, каста-джати, профессиональные и, возможно, гражданские объединения) могли бы внести в культуру Индии. Остались непро- долженными дело Будды и дело Ашоки, имевшие такое огромное культурное и социальное значение. Тесные узы кастовости и сама замкнутость каст не позволяли найти какой-то общий знаменатель равенства и справедливости для всех людей, независимо от класса, профессии, касты и вероисповедания. Индийские племена V века до н. э. (личчхави, маллы Бихара и арьи Панджаба) отстаивали свои демократические привилегии с не меньшим упорством, чем любой греческий город-государство, и гораздо энергичнее, чем Афины против Македонии. Не нашлось лишь среди брахманов своего Аристотеля, который изучил бы их внутренний строй. Как известно из традиции, их советам (сабха) доводилось слушать ораторов, не уступавших в красноречии афинянам, выступавшим перед народным собранием, но не было историка, который рассказал бы нам о том, как
1 Международного права (лат.).
178
и какие свободы были уничтожены вместе со свободными людьми этих племен. Разница между древней историей Греции и Индии в действительности была не столь велика, как это кажется при сравнении высоких литературных достоинств греческой классики с бесконечными нудными разглагольствованиями средневековых Пуран. Мегасфен отмечает в Индии существование «свободных городов»— термин, имевший для греков совершенно определенное историческое значение даже тогда, когда они уже находились под властью Македонии. Аристотель специально говорит об общей трапезе в Спарте, на Крите и во многих других греческих городах, как о важном демократическом обычае. Это не что иное, как сагдхи и сапити «Яджурведы»— совместная еда и питье, упоминаемые в молитве арья VIII века. Это в свою очередь отмирающий обычай экапатрам, который «Артхашастра» в одиннадцатой книге рекомендует использовать как одно из средств уничтожения свободы великих индийских олигархий (в наши дни он сохраняется лишь в виде запрета на принятие пищи от человека, принадлежащего к другой касте).
Те, кто насмехается над суеверностью и отсталостью индийцев, не должны забывать, что религия греков и римлян требовала перед каждым значительным предприятием перебирать еще дымящиеся внутренности только что убитых животных столетия спустя после того, как в Индии подобные обычаи были преданы забвению. Фемистокл накануне Саламин- ского сражения принес человеческие жертвы богам. Итак, равнодушие брахманов ко всему реальному в прошлом и настоящем не только вычеркнуло из памяти людей историю Индии, но и значительно обеднило индийскую культуру. Можно оценить размеры этой утраты, если на мгновение представить себе, что было бы, если вместо произведений Аристотеля, Геродота, Фукидида и их современников мы имели бы лишь изложение подробностей жреческого ритуала, переписанное для средневековой «Латинской патрологии» (Жития отцов церкви) Миня, да еще несколько отрывков из «Деяний римлян».
Брахманы со своими «логическими» построениями приложили все старания к тому, чтобы избежать всего реального. Окончательный результат этого раскрывается в философии великого Шанкары (ок. 800 года н. э.), который выдвинул положение, что «предмет А либо является предметом А, либо не является им», и делил вселенную на несколько метафизических категорий, расположенных на последовательных уровнях. Высшая ступень, конечно, заключалась в размышлениях о незыблемых принципах и приобщении к ним. Материальной действительности не существовало. Это послужило бы оправданием философу, если бы он присоединился ко всем, кто занимается отправлением ритуала. Проповедь ахимсы (неубиения), в которой брахманы были вынуждены следовать примеру буддистов, сопровождалась восхвалением кровавых ведических жертвоприношений яджн.
Наряду с требованием обязательного вегетарианства смрити содержат перечень различных видов мяса, которым надлежит угощать брахманов, присутствующих в качестве гостей на пиру в честь поминовения душ усопших предков. Эта способность молча мириться с таким множеством логических противоречий также наложила свой отпечаток на индийский национальный характер, что еще задолго до нас отмечали и греки, и арабы.
Отсутствие логики, пренебрежение к реальности мирской жизни, неспособность к физическому труду, придание особого значения заучиванию наизусть основных формулировок, тайный смысл которых мог быть истолкован лишь высшими гуру, уважение к традиции (какой бы нелепой она ни была), опирающейся на фиктивные древние авторитеты,—
12* 179
все это оказывало пагубное действие на развитие индийской науки. Древнеиндийская система медицины (Аюрведа) представляла собой собрание множества полезных лечебных средств, иногда заимствованных у нецивилизованных обитателей джунглей. Даже такие мастера практической медицины, как арабы, знавшие Галена и Аристотеля, перевели для собственного пользования написанную на санскрите индийскую работу по диагностике. Однако многие современные знатоки Аюрведы прописывают ананту, применяемую при определенных видах спазм, расходясь в мнении, что это в действительности за растение. Не менее четырнадцати видов растений, от низкорослой травки до высокого дерева, известно в разных областях под этим санскритским названием, и все их прописывают от одной и той же болезни. Точно так же брахманы имели громадный перечень святых мест, разбросанных по всей стране и за ее пределами, вплоть до Баку и Египта. Многие из них до сих пор не определены, так как нигде не приводится ни точных данных относительно их местоположения, ни каких-либо сообщений о совершенных к ним паломничествах.
Для воссоздания истории и картины жизни населения древней Индии, а иногда даже для определения древних развалин мы вынуждены опираться на сообщения греческих географов, арабских путешественников-купцов и китайских пилигримов. Не существует ни одного индийского источника, который мог бы сравниться по ценности с сообщениями чужеземцев.
Некоторое представление об утратах, понесенных в феодальный период с укреплением кастовой системы, можно составить на примере Кашмира, где кастовость получила наиболее слабое развитие. Поистине великим именем в истории Кашмира является имя Суйи, не царя и не философа, а всего лишь чандалы (представителя низшей касты). Он достиг положения министра при Авантивармане (855—883 годы н. э.), что в те времена было бы немыслимо в любой другой части Индии. Его величайшим достижением явилось систематическое проектирование и осуществление на территории своего царства гидростроительных сооружений. Так, с помощью постройки временной плотины ему удалось отвести воды Джелама и заставить эту реку изменить свое место впадения в Инд. Во всех местах, находившихся под угрозой сезонных затоплений, были проведены работы по укреплению берегов. Канавы и каналы прокладывали с учетом рельефа местности, после чего в наиболее благоприятных местах основывали новые деревни. Размеры и расположение искусственных водоемов в каждой деревне определялись на основании тщательного экспериментального исследования образцов местных почв. Вот что с восхищением пишет о Суйе один летописец-брахман: «Он заставлял реки подчиняться своей воле, как заклинатель заставляет подчиняться себе змей». Однако этот пример составляет исключение в условиях общества, где доминирующее положение занимала глухая, отсталая деревня.
Изложенная здесь вкратце печальная повесть о быстром расцвете и продолжительной деградации брахманства охватывает приблизительно пятнадцать столетий после царствования Ашоки. В конечном счете деревенский брахман, далекий от того, чтобы проводить в уединении двенадцать долгих лет за изучением ведических текстов, нередко не мог даже похвастаться простой грамотностью. Брахманы неохотно отказывались от своих привилегий паразитической касты. Случалось, что брахман предпочитал скорее умереть, объявив голодовку, чем заплатить налоги. Найденная однажды медная табличка, представляющая собой фальшивую дарственную на землю, показывает, какой долгий путь прошла высокая духом брахманская элита с того дня, когда пораженный чужеземец, как Арриан, мог сказать: «Поистине, не известен случай, чтобы индиец когда-либо солгал». Это явное крушение брахманизма на
180
деле, однако, означало полную победу деревни, той беспомощной, апатичной, безоружной деревни, жившей, в сущности, замкнутым хозяйством, основанным на удовлетворении собственных потребностей, которой Чанакья отдавал предпочтение как производственной основе государственной власти и царской казны.
Как мы уже отмечали, ввиду неудержимого роста религиозных предрассудков правящий класс, пытаясь сделать религию эффективным орудием подчинения общества, был вынужден сам подчиниться формальным ограничениям и в значительной степени утратить свою правоспособность. Культурный прогресс требует обмена идеями, развития международных связей, а и то и другое в конечном счете зависит от интенсивности материального обмена, иными словами — от роста товарного производства. Вместе с ростом населения в Индии росло и производство, но это не было производство товаров для обмена. Деревня в основном существовала за счет производимых ею продуктов. То немногое, что можно было выделить для обмена, попадало сперва в руки местного феодала или сборщика податей (нередко это было одно и то же лицо) в качестве земельной ренты, дани и налогов. Такая своеобразная изоляция сельского населения объясняет фантастическое распространение в средневековой Индии бесчисленных религиозно-философских учений, которые (за исключением небольших групп в Малайзии) не смогли за пределами Индии привлечь к себе последователей, как это сделал буддизм.
2 УПАДОК БУДДИЗМА
В начале тридцатых годов VII века н. э. китайский пилигрим Сюань Цзан прибыл в монастырский университет Наланду для усовершенствования в изучении санскрита и индийского буддизма. Он проделал долгий путь через пустыни и снежные горы, мимо величественных ступ и богатых монастырей, от Хотана до Гандхары, через Панджаб, пока наконец не прибыл на родину буддизма, находившуюся в непосредственной близости от Раджгира. Как известный чужеземный ученый, он был радушно встречен великим знатоком Закона — Шилабхадрой. Вот что сообщает китайский биограф Сюань Цзана об оказанном ему приеме:
«Его временно поместили на четвертом этаже дома Буддабхадры во дворе учебного заведения царя Баладитьи. Семь дней прошли в приемах и развлечениях, после чего ему отвели постоянное помещение в доме для гостей, расположенном к северу от дома бодисаттвы Дхармапалы и увеличили его дневное содержание. Он получал ежедневно 120 пучков листьев тамбулы *, 20 орехов арека, 20 мускатных орехов, одну унцию камфоры и одну шангу 2 риса махашала. Зерна этого сорта риса были крупнее черных бобов, и во время приготовления он издавал приятный аромат, каким не обладает никакой другой сорт риса. Такой рис выращивали только в Магадхе, и его нигде нельзя было найти. Поскольку он подавался лишь царям и самым ученым и добродетельным монахам, его называли махашалой. Сюань Цзан получал также каждый месяц по три шоу 8 растительного масла; что же касается коровьего масла и молока, то он мог иметь их ежедневно столько, сколько ему требовалось. Его обслуживали один брахман и один слуга; он был освобожден от выполнения обыч¬
1 Тамбула — лист бетельного перца, в который заворачивают кусочек ореха аре- ковой пальмы и немного негашеной извести и жуют. Это оказывает тонизирующее действие.
2 Шанга — мера сыпучих тел.
3 Toy — мера веса.
181
ных обязанностей монахов, и если куда-нибудь выезжал, то всегда на слоне. Из всех 10 тысяч монахов в университете Наланды — хозяев и гостей — только десять человек, включая Сюань Цзана, пользовались такими привилегиями. Куда бы он ни приезжал, его везде принимали с почетом».
О самой Наланде тот же автор пишет:
«Шесть царей один за другим построили столько же монастырей, и была сделана кирпичная ограда с целью объединить все эти здания в один большой монастырь с общим входом. Там имелось много дворов, из которых каждый разделялся на восемь частей. Повсюду были расположены террасы, прекрасные, как звезды; и словно горные вершины высились нефритовые павильоны. Верх храма был окутан туманами, а своды святилищ поднимались выше облаков... В парках струились голубые воды причудливо извивающихся ручейков; зеленые цветы лотоса, словно искры, сверкали между цветущими сандаловыми деревьями, а за оградой монастыря раскинулась манговая роща. Дома во всех дворах, где жили монахи, имели по четыре этажа. Горизонтальные перекладины были раскрашены всеми цветами радуги и покрыты резным орнаментом с изображениями животных, а вертикальные столбы выкрашены красной и зеленой краской. Колонны и порталы были украшены тонкой резьбой, плинтусы сделаны из полированного камня, а потолочные балки покрыты росписью... В Индии были тысячи монастырей, но ни один из них не мог великолепием и величием превзойти Наланду. В монастыре всегда находилось 10 тысяч монахов, включая хозяев и гостей, изучавших философию махаяны и доктрины 18 школ хинаяны, а также мирские книги, такие, как Веды, и прочую классическую литературу. Они изучали также грамматику, медицину и математику... Царь пожаловал им на содержание доходы более чем со ста деревень; в каждой деревне было по 200 семей, которые ежедневно поставляли в монастырь несколько сот тан риса, масла и молока. Таким образом, студенты были вполне обеспечены пищей, одеждой, жилищем и медицинской помощью, и им не приходилось нищенствовать. Именно поэтому они достигали таких больших успехов в науках».
Развалины в Наланде свидетельствуют о том, что это описание не было преувеличенным, хотя археологи до сих пор еще не располагают точными и подробными данными о последовательном развитии хотя бы одного из монастырей. В те дни существовали семиэтажные здания, а храм Махабодхи в Бодх-Гайе уже тогда достиг своей нынешней высоты — 48 м. Вот что пишет о деятельности монахов сам Сюань Цзан:
«Виная (Лю), беседы (Лун), сутры (Кин) — все это буддийские книги. Тот, кто может дать полное объяснение одной категории этих книг, освобождается от власти кармаданы г. Если он может объяснить содержание книг двух категорий, то получает, помимо этого, одно из верхних мест или комнату в верхнем этаже; к тому, кто может дать объяснение по трем категориям книг, приставляют различных слуг, которые должны прислуживать и повиноваться ему; к тому, кто может объяснить четыре категории книг, приставляют в качестве прислужников «чистых людей» (упасака)— приверженцев среди мирян; тот, кто может объяснить пять категорий канонических текстов, получает целый эскорт прислужников... Если кто-нибудь из собравшихся проявит (на диспуте) особое красноречие, тонкий аналитический ум, глубокое понимание предмета и склонность к логическому мышлению, его сажают на слона и торжественной процессией в окружении многочисленной свиты сопровождают до ворот монастыря. Если же кто-нибудь из участников диспута сбивается
1 Кармадана, или карма,— закон воздаяния по делам человека.
182
в доводах, говорит бедным языком, употребляя неизысканные выражения, или нарушает законы логики, что соответственно отражается в его словах, ему разрисовывают лицо красной и белой красками, вываливают в пыли и грязи и уносят в какое-нибудь глухое место или бросают в канаву».
Все это, конечно, не имело ничего общего с тем буддизмом, который в VI веке до н. э. проповедовал в Магадхе основатель этого учения. Правда, еще существовали монахи-аскеты; они странствовали босые, спали под открытым небом, питались объедками и отбросами и проповедовали на местных наречиях среди деревенских жителей и диких лесных племен, однако число их уменьшалось, а общественное положение уже не было столь высоким. Предписанное уставом одеяние монаха, сшитое из выброшенного тряпья, уступило место элегантной одежде из тонкой хлопчатой ткани, первоклассной шерсти или привозного шелка, окрашенных дорогим шафраном. Можно представить, с какими насмешками великий проповедник (который во время своего последнего земного странствия проходил через деревню Наланду) был бы изгнан из этого роскошного, величественного монастыря, основанного в его честь, если бы ему, прибегнув к какому-нибудь чуду, не удалось доказать, кто он такой. Сам Будда всегда высмеивал подобные чудеса, теперь же они стали главным оплотом религии, и рассказы о сверхъестественных подвигах бесчисленных Будд множились с невероятной быстротой. Вновь вошли в практику самые примитивные обряды, связанные с культом плодородия, лишь в несколько более возвышенной форме, как, например, тентризм, которые не только положили начало образованию новых сект, но проникли даже в богословские учения буддистов, джайнов и брахманов. Ортодоксальное учение покрылось целой толщей наслоений, так же как были вытеснены первоначальные правила о бедности и простом образе жизни монахов. Упомянутое выше учение «Большой колесницы» (махаяна) начиная со II века н. э. открыто пропагандировало изысканность материальной и духовной жизни. Хинаяна —«Малая колесница» (пренебрежительное название, которое дали этой школе сторонники махаяны после раскола) сохраняла некоторые внешние формы примитивного аскетизма. Ее приверженцы признавали также некоторые священные тексты на пали, тогда как приверженцы махаяны писали только на санскрите и переписывали все, что им понравится, из санскритских текстов. Священный канон махаяны в том виде, в каком он дошел до нас в переводах на тибетский и китайский языки, составляет целые библиотеки, а ведь множество книг еще было утеряно до перевода вместе с санскритским оригиналом. В сущности, разница в монастырской практике приверженцев обоих учений была ничтожна, так как монастыри сторонников хинаяны также имели большие земельные наделы и со временем (как это видно на примере таких монастырей, сохранившихся до сих пор на Цейлоне и в Бирме) управление в них превратилось в привилегию определенных духовных династий, где младших сыновей в случае необходимости можно было сделать настоятелями других монастырей. Даже еще до раскола был запрещен прием в члены ордена беглых рабов и преступников, должников, не уплативших свой долг, лиц, страдавших хроническими заболеваниями, а также представителей диких лесных племен и местных аборигенов-нагов. Церковь и государство пришли к взаимному соглашению. Таким образом, Будда в религии был превращен в точное соответствие императору (чакраварти- ну) в светской жизни.
Первоначальное учение буддистов уделяет существенное место и придает особое значение положению о том, что человеческое тело состоит из «нечистых веществ», способных вызывать лишь чувство отвращения.
183
Монах должен был постоянно перебирать в уме внутренние составные элементы своего физического естества, размышляя над их отталкивающими свойствами. Ему рекомендовалось проводить больше времени вблизи обнесенных оградой мест, куда обычно складывали мертвецов, и наблюдать, как хищные птицы, шакалы и черви поедают разлагающиеся трупы. Но никто никогда не заподозрил бы этого, глядя на великолепные образцы буддийского искусства. Множество изображений бодисаттв, увенчанных короной, ослепительных красавиц в роскошных, но едва прикрывающих наготу одеяниях и их великолепных возлюбленных составляют единую непрерывную художественную традицию от Гандхары и Бхархута до Аджанты и Амаравати. Ни разлагающихся, полусъеденных трупов, ни прокаженных нищих с гноящимися язвами — нет ничего, что могло бы нарушить спокойную гармонию роскошных барельефов и великолепной фресковой живописи и напомнить монаху о доктринах основателя буддизма. Не находят отражения в искусстве и постоянные лишения, которые испытывал бедняк-крестьянин (памара): монах мог жить за счет излишков крестьянского производства, не обращая внимания на нужду и тяжелые испытания, выпадавшие на долю крестьян, придерживаясь жестокой теории кармы, будто любые страдания человека — следствие дурных поступков, совершенных им в одно из предыдущих рождений.
Священные писания на пали начинают с того, что превращают Индру и Брахму в почтительных слушателей основополагающих бесед ранних буддистов. Махаяна вводит целый новый пантеон богов, включающий Ганешу, Шиву и Вишну, все они подчиняются Будде. В это высшее общество нашли путь и несколько избранных богинь, например блистательно прекрасная Тара и богиня-мать Харити, первоначально богиня- демон, поедавшая детей. В священный канон вошли также заклинания (дхарани) против змей и злых демонов. Вместе с тем немало монастырей почитало в качестве своего покровителя какую-нибудь змею-демона, нага. Будда, конечно, оставался превыше всех других богов, занимая положение верховного божества на своем собственном, не досягаемом для других небосклоне; однако количество Будд в прошлом беспредельно возросло, и к этим бесчисленным Буддам прибавился еще один грядущий Будда, Будда-мессия, Майтрея. Многие популярные сюжеты народного фольклора были целиком положены в основу джатак, рассказов о прошлых рождениях Будды, благодаря которым он, постепенно совершенствуясь, смог достигнуть полного просвещения. Каждое отклонение от основного учения, каждое новое положение в уставе ордена немедленно находило обоснование в новых рассказах о Будде, а хранящиеся во многих местах реликвии в виде частиц бренного тела Будды (его зубов, костей и пр.), почитаемые как святыни, так возросли в размерах и умножились в числе, что из них вполне можно было бы создать целое стадо слонов. Нужно признать, что брахманы в тех же занятиях имели лучшие возможности и проявили больше таланта. Боги, которых они вписывали в свои Пураны, пользовались большим почетом либо среди крестьян, либо у племенных вождей, возвысившихся до положения царей. Классическим примером является случай с покровителем Кашмира, нагом Ниламатой, чей культ был совершенно вытеснен буддизмом, но восстановлен с помощью «Ниламата Пураны», специально написанной брахманами, которые вместе с культом восстановили и свой утраченный престиж. Буддизм не превратился в официальную религию государства, подобно исламу или христианству; он никогда не использовал государственного аппарата для подавления какого-нибудь враждебного ему учения. С самого начала среди членов буддийского ордена были брахманы, которые могли отречься от своей касты, но сохраняли свои культурные традиции.
184
Идеологические представления брахманов той эпохи (в отличие от культов и ритуала) нередко принимались буддистами как нечто само собой разумеющееся, подобно тому, как брахманы в свою очередь отказались от употребления в пищу говядины и усвоили принцип неубиения (ахимсу) как свой главный идеал. Постепенно и более высокие философские идеи буддистов и брахманов начали, по существу, сходиться в одном общем положении: и те и другие не воспринимали материальный мир как реальность. Конечно, и учение самого Шанкары, и те доктрины, которые он в процессе «опровержения» своих противников приводит как их основные принципиальные установки, выявляют полное отсутствие какого- либо четкого представления о том, что во времена Ашоки и до него могло бы быть названо буддизмом. В наши дни трудно понять, в чем заключалась суть дискуссии, так как разница между спорящими сторонами, по-видимому, была ничтожна, если и не по форме, то, во всяком случае, по содержанию. Значительно уменьшилось и практическое значение буддизма. По преданию, Ашока обратился к этой религии, основанной на принципе неубиения, после того как он был потрясен жестокостью своего похода на Калингу. Напротив, ревностный буддист, император Канауд- жа Харша Шиладитья (605—655 годы н. э.) не менее тридцати лет вел непрерывные кровопролитные войны, стремясь объединить под своей властью большую часть Индии. Чингисхан, а после него другие монгольские князья вели захватнические войны на территории всего Евразийского континента. Эти войны превзошли все прежние по количеству пролитой крови и по масштабам разрушений; по сравнению с ними поход Александра Македонского — не более как пограничный набег, а ведь и эти монгольские императоры также считались правоверными буддистами. Однако ни один из царей-буддистов не совершал походов и не убивал во славу своей религии или с целью ее распространения.
Буддизм и после Ашоки пользовался поддержкой государства. Так продолжалось вплоть до конца XII века, пока все монастыри на севере страны не были окончательно разграблены и разрушены мусульманами. Греко-индийский князь Агафокл чеканил на своих монетах буддийские символы, так же как приверженец буддизма грек Менандр. Кушаны положили начало новой эре богатых подношений монастырям, составивших прочную основу для развития махаяны; их династия продолжалась до IV века н. э. Ни один из домусульманских царей не нарушил этой традиции дароподношения. Непосредственные преемники Маурьев покровительствовали брахманам. Известно, что царь Шунга совершил принесение в жертву коня в духе яджн. Однако это ни в коей мере не отразилось на буддизме, если судить по новым буддийским сооружениям, воздвигнутым Шунгой в Санчи. Дарственные грамоты на землю, которые цари из династии Гупты начиная с IV века постоянно выдают брахманам, усиленно цитируют «Махабхарату», но в то же самое время Гупты восстанавливают и перестраивают буддийские монастыри и увеличивают им денежные пособия.
Впервые буддизм подвергся настоящему преследованию в начале VII века, когда царь Карендрагупта — Шашанка из Западной Бенгалии, совершил набег на долину Ганга, вторгся в глубь ее пределов и разрушил много изваяний Будды, не говоря уже о том, что срубил священное дерево бодхи в Гайе. Благодаря щедрости царя Харши все разрушенные памятники в несколько лет были полностью восстановлены и стали еще великолепнее, чем прежде. Однако то, что буддизм находился уже в состоянии упадка, видно даже из описания Сюань Цзана, относящегося к тому времени, когда последний изучал буддизм в богатой и пышной Наланде. Его кошмарный сон о трагической гибели Наланды полностью сбылся около
185
655 года н. э., когда во время всеобщих беспорядков, начавшихся после смерти Харши, великий монастырь был разграблен и сожжен до основания.
Однако уже в следующем столетии Палы, восстановив свою государственную казну, основали несколько новых вихара, в том числе огромный монастырь неподалеку от Наланды, название которого, Бихар, впоследствии было присвоено всей провинции. Цари из династии Сенов, чье индусское происхождение (в современном смысле слова) 1 не вызывает никакого сомнения, продолжали делать богатые подношения буддистам и были вынуждены укрепить монастыри, воздвигнутые Палами, во избежание разграбления накопленных в них сокровищ. Тем не менее монастыри были взяты штурмом и разграблены горсткой мусульман под командованием Мухаммеда Бахтиара Хильджи, которые около 1200 года н. э.
Рис. 15. Личная подпись императора-буддиста Харши с медной таблички, представляющей собой дарственную на землю, пожалованную какому-то брахману (Банскхерская табличка; Epigraphia Indica, Vol. IV, против стр. 210). Возможная дата — 628 год н. э. Харша писал на медной табличке чернилами, подписываясь: «Собственноручно шри-Харша, царь царей». После этого табличку передавали граверу, который вырезал на ней надпись по чернильным очертаниям букв.
совершили опустошительный набег на Магадху и Западную Бенгалию. Тогда же был безнадежно разрушен громадный комплекс ступ и монастырей в Сарнатхе, построенных на том месте, где была произнесена первая проповедь буддизма и некогда стояла простая, сделанная из пальмовых листьев хижина Будды. По древней традиции, возникшей за много веков до появления Будды, это место служило местом встреч и убежищем для аскетов. Гибель монастырей Сарнатха положила конец и этой многовековой традиции. Сарнатх пережил набеги гуннов, жестокое нападение Пасупаты и раскол общины и лишь незадолго до Хильджи — около 1150 года, был восстановлен с еще большей роскошью царицей-буддисткой, женой Говиндачандры Гахадавалы (который сам исповедовал индуизм). Правда, даже в XIV веке корейцы еще имели возможность пригласить к себе из Индии буддийского монаха, но уже не из классических северных монастырей; найти такого монаха можно было только на юге, где спокойно угасал буддизм. Менее известные школы небуддийского направления, как, например, материалистическая школа локаятов и близкие к буддистам последователи шакьи Девадатты, еще существовали в Магадхе по крайней мере до VII века. Они не были уничтожены, но, постепенно приходя в упадок, мирно увядали в стране, которая могла проявлять необыкновенную терпимость к сосуществованию множества совершенно несовместимых систем, но при этом абсолютно не заботилась об увековечении в письменном виде традиций и учений. Бессмысленно говорить о «реставрации индуизма» или пытаться установить, был ли тот или иной царь приверженцем только буддизма или только индуизма. Немало индийцев, и царей и простых людей, могли поддерживать позднебрахманский ритуал, поклоняться древнейшим богам лишь в более соответствующей времени форме и одновременно делать щедрые подношения буддистам,
1 Индус, или хинду,— человек, исповедующий индуизм. Индусами иногда ошибочно называют всех жителей Индии, тогда как их следует называть индийцами.
186
адживикам и джайнам. Харша, царь Канауджа, чья поддержка буддизма не вызывает сомнения и который мор простить подосланного к нему и лично им обезоруженного убийцу, в дарственных грамотах на землю, выдававшихся им, как и любым другим средневековым царем, брахманам, именовал себя «высоким приверженцем Шивы» (парама-махешвара). Более того, его родовым божеством был бог солнца, который приобрел большую популярность в Панджабе со времени возобновления персидского влияния в эпоху Кушанов и создания новой секты «Мага брахманов». Харша соответственно присваивает себе также титул парама-бхаттарака *. Наконец, одна из написанных им на санскрите пьес «Нагананда», в которой он сам исполнял роль жертвующего своей жизнью героя-буддиста, благоговейно посвящена Гаури («белой богине», то есть Парвати), супруге Шивы. Ни он сам, ни кто-либо из монахов-буддистов, джайнов, адживиков и других, каждые пять лет собиравшихся тысячами вместе с брахманами там, где сливается Ямуна с Гангом, на грандиозную раздачу даров императором, не отдавали себе отчета во всей противоречивости такой ситуации. Вместе с тем многочисленные проявления взаимной несовместимости, заметные в характере современных индийцев, о чем говорилось уже в первой главе, стали складываться еще до посещения Индии Сюань Цзаном, хотя все это можно расценить скорее как разлагающее влияние богатства, чем как утверждение влияния взаимно изолированных деревень.
В сущности, первые признаки упадка буддизма появились еще задолго до Ашоки. Приблизительно столетие спустя после смерти Будд)ы, в то время когда в Магадхе правил царь Кала Ашока, монахи Весали начали принимать и даже выпрашивать денежные подношения, используя их на нужды своего небольшого монастыря. Это вызвало глубокое возмущение остальных буддийских монахов. В результате собравшийся в Весали общий собор из наиболее почтенных членов ордена во главе с монахом Ясой осудил такую практику как ересь и решительно положил ей конец. Монахам разрешили принимать в подношение только пищу и некоторые мелочи для непосредственного личного пользования. Это постановление было включено в состав канонических правил, изложенных в «Винае». Если после такого ясного предписания мы все же узнаем о роскошных монастырях всех религиозных направлений, обеспеченных регулярным доходом в виде богатых подношений, то, очевидно, в основе этих изменений лежала какая-то весьма веская причина, установить которую нетрудно.
Монастыри выполняли одну из очень существенных задач, якобы рекомендованных самим Буддой в качестве обязанностей всемилостивого монарха (чакравартина), которая, однако, была опущена Ашокой, когда он прокладывал благоустроенные дороги со специальными местами для отдыха и колодцами и строил общественные больницы для людей и лечебницы для животных; значительные монастырские накопления часто использовались как оборотный капитал, в котором так нуждались в ту раннюю эпоху купцы и караванщики во внутренних областях Индии. Брахманы, вроде уже упоминавшегося Бавари, первыми начавшие проникать в лесные дебри в сопровождении самое большее двухтрех учеников и имевшие несколько голов скота, конечно, не могли давать подобных ссуд. Не располагали такими возможностями и брахманы —■ аграхара, которым цари охотно дарили земельные участки в диких, неосвоенных местах, где земля еще не отведала плуга, но население уже
1 Парама-бхаттарака —«Верховный учитель»— так называли и проповедников буддизма и монахов особой секты — шиваитов. По-видимому, здесь этот термин употреблен в своем втором значении.
187
было подготовлено для перехода к земледелию. Эта одна из причин того, почему две в корне различные системы уживались бок о бок, не вступая в открытый конфликт вплоть до VII века н. э. на севере и IX века — на юге. Вероятно, это и есть главная причина, почему буддизм, возникший как эффективный протест против яджн — жертвоприношений, зародившихся в условиях древнего уклада жизни скотоводческих племен, продолжал успешно развиваться в течение многих веков и после того, как эти жертвоприношения прекратились в результате развития земледелия как основного способа производства продуктов питания. Этой же экономической их ролью объясняется распространение буддизма в соседних с Индией странах, не нуждавшихся в приглашении к себе брахманов для введения четырехкастовой классовой системы. Населению этих стран, никогда не практиковавших у себя жертвоприношений типа ведических яджн, едва ли могло само по себе прийтись по душе сложное, со всевозможными добавлениями и, по существу, непостижимое учение, которое многие поколения выдающихся индийских, китайских, тибетских и других монахов усердно пропагандировали, переводя на всевозможные языки.
Известно, что первые буддисты-миссионеры, проникавшие в Китай, были связаны с купцами, переправлявшими товары по сухопутным торговым путям. Наши общие сведения об экономической функции буддийских монастырей также почерпнуты из китайских источников и ярко подтверждаются до сих пор игнорировавшимися археологическими данными, полученными при раскопках буддийских пещерных монастырей, руины которых встречаются на каждом шагу в западном Декане. И китайские, и индийские монастыри принадлежали к одной и той же школе махасам- гхики («Великого ордена») протомахаянского направления или к другим буддийским сектам, близким друг другу и в теоретическом, и в практическом отношении. Судя по китайским документам, местные монастыри махасамгхики в большой мере содействовали установлению спокойствия во внутренних провинциях Китая; вообще буддизм повсюду являлся носителем мира и идеи неубиения. Из этих документов мы узнаем о том, что каждый монастырь имел обширное хозяйство, фруктовые сады, поля, обрабатывавшиеся с помощью рабов и наемных работников, мы узнаем о дешевых распродажах и ссудах в целях поощрения земледелия и торговли, а также о щедрой помощи населению в голодные годы. В Китае сохранилось немало контрактов и монастырских счетов. Нередко в документах прямо говорится, что китайские монастыри следовали установившейся практике индийских монастырей махасамгхики. Действительно, пилигримы, прибывавшие издалека в Индию для прохождения длительного курса обучения наряду со священными текстами и святыми местами паломничества буддистов уделяли много внимания административному устройству монастырей. И Цзин через сто лет после Сюань Цзана отмечает даже ряд второстепенных монастырских правил, касающихся гигиены и повседневной жизни, и с одобрением цитирует благовидные доводы, приводимые индийскими монахами в оправдание ношения ими шелковой одежды. В Китае также были свои нищие монахи более строгого, аскетического типа, но и они постепенно исчезли, как и их индийские собратья.
Монастырь в Карле, в западной Индии, принадлежал к школе махасамгхики, хотя доступ в него был открыт всем буддийским монахам любых сект. Не сохранилось ни металлических, ни деревянных частей строений, за исключением некогда раскрашенных дугообразных арок, поддерживавших свод чайтьи. Роспись на стенах и колоннах также разрушена временем. По-видимому, реформа, принятая в Весали, заставила монахов, более падких на деньги, уйти из Магадхи на юг, подальше от государственного контроля и порядков, установленных в Бихаре. Однако радио¬
188
углеродный метод позволяет датировать этот монастырь в Карле временем до Ашоки. Прекрасно выполненные скульптуры, изображающие пары красивых, богато одетых мужчин и женщин на конях и слонах, проникнуты чувственным восприятием мира; трудно было бы ожидать чего-либо подобного в монашеской обители, однако это именно то, что могло удовлетворять вкусам богатых купцов. Ваятели, по всей вероятности, были специально привезены сюда издалека и работали за высокую плату. Более того, хотя весь комплекс и подчинен единому художественно-архитектурному плану, на завершение его потребовалось несколько столетий. Это свидетельствует о неизменности замысла, прочности финансового положения и устойчивости административных порядков внутри монастыря. О связи с купцами и банкирами (шрештхи) из самых разных отдаленных мест ясно говорят имена пожертвователей, начертанные на колоннах, статуях и на стенах пещер, сооруженных ими в дар монастырю. Однако, помимо них, имелось немало и других дарителей (не говоря уже о многочисленных безымянных пожертвователях небольших, нигде не зарегистрированных сумм), помогавших в содержании монастыря и завершении строительно-архитектурных работ. Среди них были высокие должностные лица, врачи и т. д. Надпись на одной из колонн гласит, что она является даром местного купеческого союза (ваниягама); такие организации пользовались большим влиянием на протяжении всего средневекового периода вплоть до мусульманского завоевания, когда значение их уменьшилось в результате появления нового типа купцов. Даже после того как во II веке н. э. сакская династия, положившая начало подобным пожертвованиям, была низвергнута Сатаваханами, царь и его наместник поддержали традицию принесения в дар монастырю целых деревень. Некоторые из пожертвователей вызывают изумление. Ремесленные объединения мастеров по обработке бамбука, медников, гончаров и т. п. фигурируют в документах некоторых монастырей не только как подносители щедрых даров, но и как организации, выплачивающие монастырю определенный процент с капитала, вложенного в их производство каким-нибудь князем, в качестве постоянной субсидии монастырю из доли этого правителя в прибылях данной гильдии. Наконец, были и индивидуальные пожертвования от частных лиц; среди них упоминаются писцы, врачи, кузнецы, плотники, старшина группы рыбаков, жена пахаря, мать земле- дельца-арендатора и т. д. Трудно предполагать, чтобы кто-нибудь из таких ремесленников или крестьян в обычных условиях жизни индийской деревни мог иметь достаточно денег для сколько-нибудь крупного пожертвования. Для этого общество должно было бы состоять из одних товаропроизводителей, чего никогда не было и в более поздние периоды ни в Декане, ни, пожалуй, в любой другой части страны. Заселение новых земель (сита) и другие государственные предприятия типа описанных в «Артхашастре», по-видимому, не могли иметь места в окрестностях пещерных монастырей, так как большая часть их даже теперь находятся в глухих, неосвоенных местностях, между тем как в северной Индии остатки монастырских построек нередко погребены под распаханными полями. Однако все пещерные монастыри Декана расположены вблизи торговых путей, ведущих от гаваней в широких устьях рек на западном побережье Индии (Кальян, Тхана, Чауль, Куда, Махад) к четко обозначающимся перевалам через отвесные склоны Декана и дальше, на плоскогорье. Новый конечный пункт этих путей — Джуннар, быстро превратившийся во вторую столицу Сатаваханов, также окружен со всех сторон пещерами буддистов, которых здесь насчитывается не менее 135.
Мы не сталкиваемся с таким явлением, как обращение здесь в буддийскую веру царей, просто потому, что в Декане во времена основания
189
первых пещерных монастырей не было никаких царей. Канцелярии наместников северных правителей (не монастырские!), помещавшиеся в пещерах, расположенных в 30 километрах от Джуннара, у одного из важнейших перевалов Нанагхат, вели подробный перечень бесчисленных подношений, которые цари династии Сатаваханов делали брахманам в качестве вознаграждения за совершение жертвоприношений — яджн, включавших тысячи голов крупного рогатого скота, слонов, колесницы, лошадей, деньги и т. д. Имеются, однако, специальные упоминания о том, что наряду с совершением яджн Сатаваханы почитали Кришну и его могучего брата — пахаря Балараму-Самкаршану. Иными словами, здесь продолжала удерживаться традиция перенесения в готовом виде на юг северных форм развития религиозного учения брахманов. И все же Сатаваханы продолжали оказывать поддержку всем пещерным монастырям. Возможно даже, если судить по архитектуре, что пещера в Бхадже с ее знаменитыми изваяниями стражников — дварапала была высечена в скале как подношение царя. Но фасад чайтьи обрушился, хотя, очевидно, именно на нем имелись важные надписи, которые могли бы пролить свет на происхождение этой пещеры.
Интересно, что некоторые из зарегистрированных подношений буддийским монастырям были сделаны монахами и монахинями. Сам факт, что монахи располагали деньгами, говорит о том, что они либо открыто пренебрегали решениями собора в Весали, либо потихоньку их нарушали. Прежде человек, вступавший в члены ордена, сначала раздавал все свое имущество и уже после этого окончательно отказывался от мирской жизни. Теперь он приносил с собой в монастырь и свои деньги, и свой опыт приобретения денег. В Карле некий богатый приверженец буддизма из мирян, Будхаракхита, преподнес монастырю как личный дар дорогой зал для торжественных собраний. То же имя мы находим позднее начертанным над входом в одну из келий, расположенную в конце всего комплекса помещений монастыря, которая, очевидно, была кельей Будхаракхиты, когда он удалился от мира. Некоторые кельи в главной части вихары, как в Карле, так и в любом другом из пещерных монастырей Декана, имеют небольшие внутренние помещения без света и вентиляции; они могли предназначаться только для хранения ценностей. Большая часть келий внешнего ряда была снабжена прочными деревянными дверями, которые могли закрываться на задвижку изнутри и тщательно запирались снаружи при помощи своеобразного цепного устройства. Все это свидетельствует о наличии у монахов значительных ценностей. Монастыри занимали существенное место среди потребителей товаров, служивших предметом караванной торговли; ткани для монашеских одеяний, дорогие благовония, употреблявшиеся при богослужениях, металлические изваяния и бесчисленные металлические светильники (потолки всех келий до сих пор черны от копоти) не могли быть приобретены на месте. Совершенно очевидно также, что эти монастыри служили важными станциями на путях следования караванов, местами отдыха для купцов, выполняя при этом роль пунктов снабжения продовольствием и банков для хранения денег. В Джуннаре, например, было бы удобнее расположить пещеры теснее, но даже тогда, когда они находятся на одном и том же холме, мы замечаем, что они расположены небольшими группами, отстоящими по возможности дальше друг от друга. Каждый такой комплекс находился под покровительством отдельной купеческой корпорации, чем, по-видимому, и объясняется отсутствие сплоченности и обилие сект со своими самостоятельными учениями.
Эта система вместе с поддерживаемыми ею монастырями исчезла, когда буддизм начал уже не стимулировать, а тормозить развитие эконо¬
190
мики. Торговля предметами роскоши, привозимыми издалека, особенно из северной Индии и по морю из Римской империи, уступила место торговле предметами первой необходимости, преимущественно областного масштаба, находившейся в руках купцов совершенно нового типа. Дополнительными факторами, возможно, явились частичные захваты сухопутных торговых путей и новые их направления, а также фактическое падение Римской империи в III веке н. э. Растущее население деревень и городов считало расположение монастырей чрезвычайно неудобным для осуществления крупных торговых и финансовых операций. Их нельзя было перенести, поскольку религия требовала, чтобы монастырь находился в уединенном месте: это было обязательным условием для выполнения его основных функций, которые в конечном счете носили все же не финансовый, а религиозный характер.
Большие караваны постепенно теряли значение, и караванщики, вырождаясь, опустились до положения двух существующих поныне низких социальных групп: банджара (ваниджьякара — купец) и ламанов (ламбамана). Могущественные гильдии распались, их члены рассеялись по далеким деревням или заняли положение жалких каст странствующих ремесленников, которые, бродя из деревни в деревню, едва зарабатывали на скудное существование, подобно современным корзинщикам и специалистам по обработке бамбука (буруд). Производительность росла, но производство товаров на душу населения и соответственно масштаб торговли и ее радиусы сокращались. Приблизительно с VI века н. э. у горных проходов и перевалов вырастают сторожевые крепости — такова новая характерная черта индийского ландшафта эпохи феодализма. Их официальным назначением была охрана государственных границ отдельных царств и безопасности путешественников, но на деле они осуществляли только сбор пошлин с проходящих караванов. Хуже всего было то, что огромные запасы драгоценных металлов, меди и бронзы, хранившиеся в монастырях, были чрезвычайно нужны для чеканки денег и изготовления хозяйственной утвари и орудий. Даже китайские императоры были вынуждены в конце концов издавать декреты, запрещавшие использовать металл для отливки статуй в буддийских храмах и монастырях. В Индии необходимые экономические мероприятия часто проводились в форме богословских изменений и религиозных реформ. Монастыри были вынуждены прекратить свое существование, но память об их былой славе не угасла. К тому же большую ценность для исследователя представляют изображения, сохранившиеся в монастырях. Так, северный кушанский тип плуга, до сих пор встречающийся в некоторых частях Махараштры, в общем весьма близок к плугам, изображенным в этих буддийских пещерах.
Исконные древние культы богини-матери, некогда распространенные в местах расположения монастырей и вытесненные буддизмом, порой возобновлялись на прежнем месте. Случалось, что какой-нибудь подобный культ обосновывался в одной из заброшенных монастырских пещер. В Джуннаре связь древнего имени богини-матери, Манамоди, с одним и тем же определенным местом прослеживается на протяжении бесчисленного ряда веков. В Карле огромная каменная ступа связана с именем богини Ямаи. Однако кровавые жертвоприношения этим богиням, культы которых были возобновлены на местах священных памятников буддизма, либо перестали совершаться, либо совершались где-нибудь вдалеке от этих мест. Живший в XVI веке великий маратхский 1 святой
1 Маратхи — народ, населяющий в основном штат Махараштру.
191
Тукарама отождествлял Будду (о котором он, в сущности, знал очень немного) со своим богом Витхобой. И конечно, не случайно, что он предавался размышлениям и сочинял свои немудреные вирши религиозного содержания в тех же самых буддийских пещерах.
То, что в основе подобных изменений лежали экономические причины, еще лучше видно из следующего примера. Царь Кашмира Харша (1089—1101 годы н. э.; не следует смешивать его с императором Хар- шей VII века н. э.) постепенно переплавил все (за исключением четырех) металлические изваяния на территории своего царства. Эта работа осуществлялась под наблюдением специального «министра по искоренению богов»— девотпатана-наяка. Каждая статуя сначала подвергалась публичному осквернению; для этого привлекались прокаженные нищие, которые мочились и испражнялись на нее, после чего волокли ее по улицам в литейную мастерскую. Это делалось без выдвижения каких-либо религиозных оправданий. Царь, правда, держал наемную стражу из мусульман, но при этом умышленно оскорблял своих телохранителей, употребляя при них в пищу свинину. Тем не менее этот Харша был прекрасным литератором, знатоком драмы, музыки и балетного искусства. Он оказывал поддержку брахманам и относился с большим почтением к одному буддийскому наставнику, чье заступничество фактически спасло четыре изваяния, из них два — Будды. Металл был нужен для финансирования дорогостоивших и бессмысленных войн, которые царь вел против мятежных князей Дамары. Ислам распространился в Кашмире в XIV веке без всякого кровопролития и последующих гонений или погромов.
3. ПОЛИТИЧЕСКИЕ И ЭКОНОМИЧЕСКИЕ ИЗМЕНЕНИЯ]
Индийские династии после Маурьев довольно хорошо известны, хотя все хронологические сведения и данные о территориальном распространении их власти неточны. Имена отдельных царей погружены в приятный полумрак легенд. Мы не располагаем ничем, что напоминало бы дворцовые летописи, за исключением схематического описания, охватывающего более поздний период истории Кашмира да, пожалуй, еще родословной правителей Чамбы. Тем не менее можно проследить основные имена. Три главные периода, которые мы можем выделить до Харши и окончательного упадка,—это периоды Кушанов, Сатаваханов и Гуптов. Многие цари постоянно совершали дерзкие набеги во всех частях Индийского субконтинента. Жители деревень, однако, уделяли мало внимания тому, что происходило в верхах. И в этом, пожалуй, суть дела.
Пять-шесть царей из династии Маурьев, преемники Ашоки, по-видимому, в большей или меньшей степени конкурируя друг с другом, правили в различных частях его империи, в каждой из которых существовали свои собственные проблемы. Совершенно ясно, что они продолжали в основном придерживаться политики Ашоки, не внося в нее изменений. Внук Ашоки, Дашаратха, принес в дар адживикам пещеры Барабара, а другой его преемник, Сампрати, как предполагается, умер джайном. Имя Маурьев сохраняло свой престиж еще долгое время после утраты ими царского могущества. «Последний потомок Ашоки», правитель Магадхи Пурнаварман, после разрушительного набега Шашанги восстановил буддийские памятники в Гайе. Баппа Равал, которого традиция считает основателем средневековых раджпутских родов, сместил одного из Маурьев, правившего в Раджастане, и установил собственную власть. Такие второстепенные «Маурьи» были известны даже в Гоа на юге вплоть до X века. Возможно, что память о былой славе Чандрагупты
192
Маурьи послужила причиной тому, что маратхское имя Чандрарав Мор превратилось в титул и как титул просуществовало до XVII века.
Последний император династии Маурьев, Брихадратха, был убит около 184 года до н. э. во время военного парада его собственным главнокомандующим Пушьямитрой из рода Шунгов. Цари династии Шунгов возобновили жертвоприношения-яджны, причем довольно безрезультатно, судя по их весьма незначительным военным кампаниям. Захвативший власть в Калинге варвар Кхаравела совершил поход в глубь основных земель империи, взяв реванш за победу, одержанную в свое время Ашокой. Греки, по их собственному выражению, уже «завоевали Индию», отняв у наместника Маурьев Субхагасены долину Кабула. При Эвкратидах они продвинулись в Панджаб. Знаменитый Менандр основал свою столицу в Сиалкоте, откуда он совершил набег на долину Ганга, достигнув Файзабада и, возможно, даже Патны. Территория вокруг Удджайна оставалась незыблемым оплотом династии Шунгов, но даже она к I веку до н. э. подвергалась с юга неоднократным нападениям Сатаваханов. Кроме этих сведений, собранных в виде жалких крох из разбросанных в разных местах случайных упоминаний, мы располагаем лишь противоречивыми перечнями царей. И все же этот период имел важное значение для индийской культуры. Бесподобные образцы скульптуры* и архитектуры в Санчи — древнейшие из буддийских памятников в Индии, сохранившиеся в почти не поврежденном виде,— свидетельствуют о непрерывности традиции вплоть до периода наивысшего расцвета династии Гуптов, и каждый в отдельности представляет собой подлинный1 шедевр.
Уже упоминавшиеся ранее грамматика Патанджали и санскритская проза также относятся ко времени Пушьямитры Шунги. Грек Гелиодор, посланник царей из дома Антиалкидов, правивших в Таксиле, воздвиг недалеко от Бхилсы посвятительную колонну с капителью в виде орла. Тогда же он объявил себя преданным приверженцем бога Кришны- Васудевы. Надпись на колонне выполнена на пракрите с сохранением греческого порядка слов. Она дает нам точные сведения о распространении культа Кришны. Темнокожий герой яду в то время еще не возвысился до положения полновластного божества или воплощения Вишну-Нарая- ны. Другие статуи и надписи того же времени свидетельствуют о том, что* его брат, пахарь Самкаршана, а иногда и некоторые другие из героец яду занимали равное с ним положение. Иными словами, этот культ еще не утратил характерных черт племенного культа, хотя само породившее его племя уже давно перестало существовать. Шунги после занятия престола продолжали сохранять свой наследственный титул сенани (главнокомандующего), однако, несмотря на это и на возобновление яджн, их успех был связан скорее с военными парадами и достижениями в области культуры, чем с боевыми подвигами. Сюжет драмы Калидасы «Малавика и Агнимитра», написанной несколько столетий спустя, представляет собой историю любви сына Пушьямитры, бывшего наместником в Удджайне.
Претензия Шунгов на увековечение их имени в памяти брахманов в конечном счете имела свои положительные результаты, хотя она и не помешала министру последнего, десятого царя этой династии, брахману Канваяне, убить своего господина с целью узурпировать престол, который, таким образом, перешел к просуществовавшей весьма недолго брахманской династии.
Вопрос о греческом влиянии на развитие индийской драмы, эпической поэзии и вообще всей культуры в целом выступает в самом различном освещении, в зависимости от предвзятого мнения каждого отдельного критика.
1/2 13-1043
198
Мы не будем останавливаться на нем из-за недостатка данных, которые, во всяком случае, свидетельствуют о том, что это влияние было ничтожным. Индийцы действительно заимствовали у греков (или у кого-то еще раньше) некоторые открытия в области астрономии; греческая геометрия, представлявшая собой столь блестящее достижение человеческого ума, вообще не получила распространения в Индии. Алгебра была открытием индийских ученых. Важнейший вклад греков в область математического мышления — точное доказательство теорем на основании четко выраженных гипотез — оказался незамеченным в Индии. Об индийском влиянии на греков-иммигрантов уже достаточно говорилось выше. Слабевшие и уменьшавшиеся в размерах греческие царства на территории Панджаба были окончательно завоеваны шаками, напавшими на них с запада около 50 года до н. э. Эти захватчики-варвары вскоре полностью приобщились к цивилизации в брахманском смысле слова, как можно судить по примеру Рудрадамана. Они заняли также несколько торговых портов на западном побережье Индии, откуда распространили свою власть на некоторые небольшие царства с постоянно менявшимися границами.
Одной из важных причин освоения западного побережья были кокосовые орехи. Кокосовая пальма, составляющая в наши дни основу всей экономики прибрежных областей, была, по-видимому, завезена из Малайзии. Приблизительно в середине I века до н. э. она получила распространение на восточном побережье, а столетие спустя достигла и западного побережья страны. Примерно около 120 года н. э. шака Ушавадата, сын Диники и зять правящего царя Нахапаны, начал раздавать брахманам целые плантации кокосовых пальм, по нескольку тысяч деревьев каждая. Ушавадата проявлял щедрость и к буддистам, но на побережье в пределах досягаемости его власти не было пещерных монастырей. Кокосовый орех, в наше время фигурирующий почти во всех ритуальных церемониях в Индии, до VI века н. э. был мало известен во многих частях страны. Это может служить хорошим доводом против утверждения о «вечной неизменности» индийских обычаев. Древесина, волокно, вино и другие продукты, получаемые из кокосового дерева, также представляют большую ценность; мякоть самого ореха идет на приготовление пищи, а в высушенном виде он дает великолепное съедобное масло, используемое также в мыловарении. Узкая низменная полоса, протянувшаяся вдоль западного побережья (где жаркий климат в сочетании с обильными дождями создает особенно благоприятные условия для выращивания кокосовых пальм), не могла бы дать такую прибыль в результате расчистки густых лесов, не говоря уже о том, что не было бы такой перенаселенности, какую мы наблюдаем здесь теперь, если бы не это дерево и не развитое товарное производство, основанное на максимальной эксплуатации его продуктов. Торговые пути, проходившие по немногочисленным перевалам через крутой склон плоскогорья Декан, способствовали более продолжительному существованию здесь караванной торговли; караваны переправляли на Декан соль и кокосовые орехи в обмен на ткани и металлические сосуды, так же как зерно, выращиваемое в возвышенных районах.
Великая императорская династия Кушанов удерживала северную часть Индии с 78 года н. э. до III века, после чего начался период постепенного упадка, приведший к окончательному падению этой династии в IV веке в результате одновременного нападения врагов с востока и с запада. Поскольку их империя наряду с Панджабом и Уттар-Прадешем включала также и их родные земли в Центральной Азии, они способствовали оживлению торговли по старому торговому пути уттарапатха, уводившему в самую глубь Азиатского материка; по этому же пути шло распространение буддизма и индийской культуры. Основатель династии
194
Кушанов Канишка I, очевидно, выпустил свои монеты, но без своего имени, а лишь под блистательным титулом «великого спасителя» (сотер мегас или маха-трата). Тот Канишка, чье имя значится на золотых монетах, являлся, вероятно, внуком этого первого Канишки. Канишка I был племенным вождем, обожествленным в ведическом и иранском стиле, как это явствует из надписи, обнаруженной в Сурх-Котале. Его преемники, подобно великому Ашоке, покровительствовали всем религиям и выстроили самые большие из известных ступ. На их монетах можно встретить и Будду, и Шиву, и его священного быка и имя богини-матери Нанайи (китайская Най-Най). Кушанские монетные дворы знали и применяли александрийскую технику чеканки монет, знакомую в тот же период и римским императорам, которые, по-видимому, пользовались услугами мастеров, приглашенных ими из Александрии. Постепенное исчезновение серебряных монет говорит о том, что в северной торговле все большее место занимали предметы роскоши, такие, как шелк, шафран, драгоценные камни, вина и другие товары, предназначавшиеся для потребления высшей знати. Крестьяне были вынуждены удовлетворяться местным меновым торгом. Государственная монополия на металл и способ производства, рекомендуемый в «Артхашастре», несомненно, были забыты. При всем том монеты Шунгов казались невзрачными и производили жалкое впечатление по сравнению с великолепными портретными монетами греко-индийских царей. Период монет с клеймами кончился вместе с Маурьями, хотя старые монеты продолжали оставаться в обращении наряду с более новыми, изготовленными посредством чеканки или литья. То обстоятельство, что Рудрадаман, Нахапана и их преемники чеканили много серебряных монет, указывает на различие между богатой северной империей, где основу товарообмена составляли предметы роскоши, и новым обществом на юге и на западе страны, где значительное место в производстве и торговле занимали также товары более широкого потребления. Трудно представить себе во II веке на севере кузнецов или рыбаков, которые были бы настолько состоятельны, что могли делать богатые подношения монастырям, как многие из их собратьев по профессии на юге.
Сатаваханы, о которых уже немало говорилось, хотя и вскользь, также возвысились из вождей безвестного «племени людей-коней» времен Бавари до положения царей, правивших обществом брахманского типа, подразделявшимся на четыре касты. По позднейшему утверждению, они вели свое происхождение от вдовы брахмана, обесчещенной «Нагом» у заводи реки Годавари «в те дни, когда Пайтхан был небольшим поселком».
Нужно заметить, что, хотя спрос на медь и железо на полуострове был очень велик, Сатаваханы имели доход от торговли предметами роскоши с далекими государствами, в частности с Римской империей. Средиземноморские кораллы ценились в Индии не меньше, чем индийские халцедон и агаты на Западе. Свинец, медь и серебро, вина, рабы и рабыни, использовавшиеся для домашних и хозяйственных работ, для развлечения господина (а последние также в качестве наложниц), произведения искусств и ремесленные изделия — все эти товары из греко-римского мира имели спрос в Индии, о чем свидетельствуют письменные и археологические данные. В обмен Индия экспортировала ткани, пряности, слоновую кость и кожевенные изделия. Как мы уже отмечали, финансы и оборотный капитал, необходимые для быстрого роста ремесленных объединений и новых поселений, поступали от купцов и монастырей. В Декане некогда существовали большие группы неолитических скотоводов, занимавшихся преимущественно разведением крупного рогатого скота; эти группы постоянно кочевали вместе со стадами вверх и вниз по долинам
13* 195
рек. Память о них сохранилась до сих пор, так же как доисторические мегалиты наряду с отдельными немногочисленными местами отправления культа, история которых прослеживается до неолитического периода. Для перехода к земледелию нужны были только умение обращаться с тяжелым плугом и знание техники обработки железа. И то и другое пришло с севера. Но плодородный чернозем, знаменитый тем, что на нем выращивают хлопок, сосредоточен сравнительно небольшими гнездами и не может обеспечить продолжительности поселений, как аллювиальные почвы речных долин в северной Индии. Из надписей эпохи Сатаваханов мы впервые узнаем о самостоятельных отрядах гульма, призванных осуществлять полицейский надзор. Это означает, что мощная регулярная армия, без которой сопротивление организованным силам противника было невозможно в стране, где жители деревень не имели оружия, пришла в упадок в результате отсутствия регулярных маневров и всеобщих тренировок. Однако было дешевле содержать вооруженные силы в виде небольших соединений, разбросанных по всей стране, что явилось впоследствии еще одним стимулом к развитию феодализма. Лучшие произведения пракритской литературы относятся к эпохе Сатаваханов, которые постепенно утратили свою власть в III веке. Большая часть этих произведений утеряна; некоторые, например «Океан рассказов» (Катха- сарит-сагара), сохранились только в метрических переводах на санскрит. 700 стихотворений в антологии саттасаи, приписываемые Хале, царю из династии Сатаваханов (хотя в действительности многие из них были добавлены позднее), отличаются большим изяществом, несмотря на свой жанровый характер.
Это был период, когда товарное производство в Декане осуществлялось преимущественно в небольших городках ремесленниками, что способствовало развитию своеобразной городской культуры. Традиционной фигурой является «человек из города» (нагарака), герой книги Ватсья- яны «Камасутра» *. Эта книга, написанная в период или непосредственно после периода Сатаваханов и завершающая собой продолжительную традицию, умышленно построена по образцу «Артхашастры». Однако юна посвящена не науке о государстве, а вопросам пола. Половая жизнь рассматривается в ней откровенно, под научным углом зрения и во всех возможных аспектах: социальном, индивидуальном, физическом, физиологическом, а также в аспектах семьи и чувственного наслаждения. Тем не менее в этой книге нет ничего порнографического, ничего общего с александрийскими трактатами о половых извращениях, столь распространенных тогда в Средиземноморье. Конечно, искусство любви в «Кама- сутре» далеко от идеальной любви с тоской и томлениями в духе Шатобри- ана, но при всей откровенной чувственности этой книги в ней ощущается наивность и простота, характерные в то время для этой страны. Нагара- ке, приехавшему на время в деревню, рекомендуется организовать для своих деревенских сородичей нечто вроде клуба, где они могли бы научиться культурному разговору и более изящным манерам, искусству утонченного рассказа, музыки и пения, танца и питья, а также усвоить все приемы в искусстве любви, принятые в цивилизованном обществе. Автор мимоходом приводит также примеры из любовной жизни при дворе Сатаваханов.
Покровитель Пайтхана — столицы Сатаваханов, якша, известный до IV века н. э. под именем Кхандаки, в конце концов превратился в местного Шиву. С расширением власти этой династии его культ распространился по всей Махараштре, найдя множество богатых и влиятельных
1 «Камасутра» — санскритский трактат о правилах любви.
196
приверженцев среди представителей всех каст, почитавших его под его первоначальным именем Кхандобы; центром этого культа был Джезури. То обстоятельство, что среди его священнослужителей и сейчас имеются и мужчины, и женщины, свидетельствует о его некогда оргиальном характере. Конечно, львиная доля прибылей, вполне естественных при таком доходном религиозном предприятии, поступала и поступает в карманы жрецов-брахманов.
В период Сатаваханов значительно продвинулось также освоение восточного побережья и крайнего юга, хотя последняя область никогда не находилась под властью этой династии. Еще до начала II века были основаны важные центры буддизма в Нагарджунаконде (в устье Годавари) и в Канчи. Оба они демонстрируют в действии тот же самый процесс, который в этот период наблюдается и в других частях Индии, а именно — расцвет внутренней и внешней торговли в сочетании с развитием городов под стимулирующим влиянием крупных монастырских организаций, занимавшихся как накоплением, так и ссудой капитала.
Своеобразный клад для профессиональных историков представляет перечень южных династий: Икшваку, Паллавы, Баны, Кадамбы, Чеди, Калачхури, Чалукьи, Чолы, Пандьи, Черы и многие другие цари составляют привлекательный, но в общем ни о чем не говорящий список. Подробности можно выискивать в книгах по истории индийского средневековья, которые обычно не заостряют внимания на вопросах взаимной культурной ассимиляции. Местные племена усваивали навязанную им «более высокую» культуру брахманов, которые в свою очередь воспринимали элементы их примитивных культур.
Промежуточный период между последними Сатаваханами и первыми Гуптами (IV век н. э.) характеризуется мелкими завоеваниями и попытками местных племенных вождей захватить царскую власть. Среди последних было несколько вождей племен нагов, обитавших в долине Ганга и в глухих дебрях, простиравшихся до самого центра Индии по направлению к Декану. Делали подобные попытки и отдельные вожди бхилов, но их воины были истреблены приблизительно в 57 году до н. э. в кровавой резне шаками, приглашенными джайнским ачарьей Калакой, чья сестра была обесчещена неким бхильским царем Гардабхилой. Бесчисленные мелкие царства, постоянно воюющие друг с другом, возникали то тут, то там на большей части территории страны, хотя в ней по-прежнему еще оставались огромные пространства лесов и неосвоенных земель. Даже в этот период волнений и смут преобладающим занятием общества оставалось земледелие.
Первые двое Гуптов — Шригупта и Гхатоткача; имена эти стали известными только благодаря почтительному упоминанию их подлинным основателем династии, сыном Гхатоткачи Чандрагуптой I (320—335 годы н. э.). Имена всех остальных представителей этой династии имеют окончание «гупта», откуда и происходит общее название царей — Гупты. Династия Гуптов не могла похвалиться выдающимися предками или хотя бы происхождением из племенной знати. Поэтому каждый из царей произвольно присваивал себе множество дополнительных титулов, и это значительно усложняет задачу историка. Женитьба Чандрагупты I на Кумарадеви из рода Личчхави являлась важным шагом для обеспечения признания династии, которая не имела за собой почтенной родословной, как, например, Маурьи, и чье происхождение всегда оставалось неясным. На монетах Чандрагупты было отчеканено его имя и имя царицы, и сын, родившийся от этого брака, также никогда не забывал похвастаться знатным происхождением своей матери. Чандрагупта, насколько можно предполагать, укрепил господство новой династии над Косалой и частью территории
197
Магадхи. Окончательное завоевание этих территорий произошло при его сыне Самудрагупте (ок. 335—375 годов н. э.), который похваляется, что подчинил себе всю землю. Его посмертный панегирик — прашасти, высеченный на одной из колонн Ашоки, перенесенной из Косамби в крепость Аллахабад, составляет разительный контраст по языку, стилю и содержанию с начертанными рядом простыми словами великого Маурьи. Этот прашасти, написанный на изысканном санскрите, в самом витиеватом стиле, с употреблением длинных составных слов, представляет собой не что иное, как сплошное перечисление триумфов. Перед нами одно за другим мелькают имена царей, уничтоженных, сраженных в бою или предлагающих свою дружбу. Во времена Ашоки не было, кроме него, других индийских царей, достойных звания царя. Разорение Самудрагуптой мелких новых или пришедших в полный упадок старых царств означает мир и благоденствие в стране. Накопленные излишки, отнятые в качестве добычи у многочисленных побежденных царьков, позволили в течение долгого времени содержать пышный двор, отличавшийся, однако, высокой культурой, и сильную армию, несмотря на весьма низкие налоги (это отмечают китайские пилигримы, об этом же свидетельствуют медные таблички с дарственными грамотами царей Гуптов). Однако одно важное военное достижение оказывается незамеченным в этом перечне побед: Самудрагуп- та истребил девять царей нагов в собственно Арьяварте и «привел в повиновение всех царей лесных племен».
Эти царьки небольших племен, обитавших в джунглях, не столь значительны, чтобы называть их в отдельности, как правителей наговг но, по всей видимости, они представляют более ранний этап все того же процесса. Бесчисленные вожди лесных племен, побуждаемые постепенным проникновением в их леса земледелия, начинают совершать набеги на поселения, и, хотя в каждом отдельном случае такой набег был, в сущности, незначителен, в целом они представляли серьезное неудобство, причиняя немалый вред. Самудрагупта избавил центральные области долины Ганга от этого последнего препятствия, мешавшего мирному производству продуктов питания. Разнородные лесные племена, в большей или меньшей степени приблизившиеся к производству пищевых продуктов, а следовательно, и к уподоблению друг другу, оставались теперь только в окраинных областях: в Непале, Ассаме, а также в джунглях центральной Индии. Процесс, начатый в VI веке до н. э. в Магадхе, продолженный в виде массовой расчистки лесов под пашни государством времени «Артха- шастры» и оставленный незаконченным эмиссарами Ашоки, распространявшими буддийскую идею дхаммы среди вождей атавиков, был, таким образом, завершен силою оружия в конце IV века н. э. После Гуптов проблеме атавиков уже можно было больше не уделять особого внимания. Чандра- гупта II (379—414 годы н. э.), носивший титул Викрамадитьи, герой бесчисленных легенд, был женат на Куберанаге — царевне дома Нагов, не говоря о других его женах, в частности о вдове его брата, Дхурувасвамини, спасенной им при весьма романтических обстоятельствах, что помогло ему завоевать ее любовь. Фа Сянь посетил Индию как раз в эпоху Чандрагуп- ты II и был поражен царившим в стране спокойствием и несказанным благоденствием. Дочь Чандрагупты и Куберанаги была выдана замуж за царя Декана из династии Вакатаков и правила впоследствии в качестве царицы-регентши за своего малолетнего сына. Таким образом, большая часть Индии и вновь завоеванные территории, находившиеся в пределах Ассама, Афганистана и, возможно, простиравшиеся до Центральной Азии, входили в то время в состав империи Гуптов или в сферу ее влияния, причем Бенгалия впервые стала доступной освоению. Патна все еще оставалась большим городом, хотя дворец Ашоки уже превратился в руины.
198
Империя Гуптов уже не была подобна империи, описанной в «Артха- шастре»; она не испытывала также необходимости, подобно Ашоке, искать поддержки в религии. Религиозные учения к тому времени уже получили полное развитие, и Гупты, разумеется, оказывали им всем поддержку в виде щедрых подношений. Окончательный переход в надписях к санскриту свидетельствует о наличии обширного образованного высшего класса, тесно связанного с брахманским духовенством, но вместе с тем поддерживавшего самые лучшие отношения с буддистами. Однако наиболее важный процесс, явившийся основной причиной и первоначального благосостояния империи Гуптов и ее последующего упадка, осуществлялся в низших, сельских слоях общества. Прежде всего установление мира и подавление вождей лесных племен означали внезапный скачок в развитии деревни, на этот раз под влиянием частного предпринимательства. Рост сельского производства приносил прибыли торговцам, как в свое время он способствовал повышению доходов царской казны; города же, большие и малые, были не в состоянии удовлетворить новый спрос деревни на предметы первой необходимости. Ремесленные объединения, от шелкоткацких до маслодельных, все еще преуспевали, но они не могли регулярно удовлетворять все потребности сельского населения с выгодой для себя. Проблема транспорта оставалась неразрешимой для такого централизованного производства в серьезных масштабах. Мы уже отмечали все усиливающийся недостаток в серебряных деньгах. Это главное условие торговли товарами широкого потребления не являлось больше столь необходимым, так как в это время по-прежнему процветала торговля предметами роскоши, о чем свидетельствует обилие золотых монет. До сих пор не обнаружено ни одного клада серебряных монет, отчеканенных в период Гуптов, и лишь найдено очень немного отдельных монет. Ашока нашел выход из положения в проведении инфляции серебряной монеты; Шаки и Сатаваханы — в уменьшении размеров серебряных монет; последние время от времени выпускали также монеты из олова или низкопробного серебра. Однако общего количества денег, находившихся в обращении, было, по-видимому, недостаточно для поддержания товарного производства в масштабах, соответствующих росту населения и новых деревень, что было возможно, например, при системе экономики «Артхашастры». Известно, что высокие должностные лица в империи Гуптов и позже получали плату в виде доходов с участков земли, закрепленных за ними, хотя еще и не дарственными грамотами, как в феодальный период, утверждавшими право передачи земли по наследству. Принудительный труд использовался на строительстве общественных сооружений, но он оплачивался и никогда не применялся в качестве замены налогов с представителей беднейших слоев населения, как в эпоху развитого феодализма. Конечно, такая система уже носила в себе зачатки феодализма, но ее окончательное превращение в феодальную произошло не ранее конца VI века н. э. Главная проблема состояла в обеспечении нужд деревни путем превращения ее в самообеспечивающую единицу с товарным производством и денежной оплатой, не выходящими за пределы абсолютного минимума.
Эта проблема нашла разрешение в системе «деревенских ремесленников». Каждая деревня, независимо от ее размеров имела теперь своего кузнеца, плотника, гончара, жреца, свежевальщика туш, дубильщика, цирюльника и т. д. Впоследствии число этих деревенских ремесленников (пару-кару) равнялось двенадцати. За каждым из них закреплялся участок земли, который он мог обрабатывать в свободное время или предоставить это другим членам своей семьи. Вдобавок каждый получал небольшую долю (называющуюся на языке маратхи балу тем) от урожая, собранного каждой из семей крестьян-земледельцев (кутумбина). Деревня в этот
199
период сама распоряжалась своей землей и решала свои внутренние дела. Всем этим занимался деревенский совет — сабха. В те времена было еще очень много пустующей земли, на закрепление которой в постоянное пользование требовалась санкция царя, а позднее ее владельца-феодала. Таким образом, деревенские ремесленники составляли неотъемлемую часть всей деревенской системы и не имели возможности легко передвигаться с места на место, свободно предлагая свои услуги. Вместе с тем, если того, что они получали в качестве платы за свой труд, оказывалось недостаточно, они всегда могли сами пополнить этот недостаток, обрабатывая землю и устанавливая таким образом справедливое равновесие между фактическими потребностями и традиционно установленной платой за их труд. Ремесленники, будучи членами нескольких различных каст, из которых ни одна не являлась главной местной кастой земледельцев и владельцев земельных участков, всегда проявляли удивительную групповую солидарность. Их обязанности определялись установившимся обычаем. Так, например, один из них должен был делать заново и ремонтировать плуги, топоры и другие орудия, другой — изготовить в год определенное количество глиняной посуды на каждую семью и т. д. Работа сверх этой установленной нормы обычно оплачивалась либо добавочным количеством зерна, либо специальным приглашением на пир по поводу свадеб, процессий, похорон и торжественных церемоний, с которыми была также связана работа. В результате введения такой системы деревенская община превратилась в замкнутую, сплоченную, жизнеспособную единицу. Даже в худшие дни мусульманского феодального гнета крестьяне, доведенные до отчаяния, иногда решались на такой крайний акт самозащиты, как уход целой деревней. Это, конечно, объяснялось возможностью всегда найти в другом месте свободную землю для нового поселения, и потому в наши дни такой шаг был бы невозможен. Существовал и еще один способ защиты, связанный с кастовой системой: члены одной и той же касты, разбросанные по разным деревням, были обязаны помогать своим собратьям в беде. Безусловно, худшие черты кастовости развились в условиях деревенской жизни, но не следует забывать о некоторых положительных, компенсирующих факторах, способствовавших сохранению этой системы.
Очевидно, что, как только этот тип сельского производства стал нормой, ремесленные гильдии начали распадаться. Участки для деревенских плотников и т. д. впервые упоминаются в дарственных грамотах Гуптов. Таким образом, эта система, представляющая собой вклад периода Гуптов, оказалась палкой о двух концах: первоначально весьма выгодная для всех, она в конечном результате явилась тормозом для дальнейшего прогрессивного развития могучего и культурного общества. Ничто впоследствии уже не могло поколебать замкнутости индийской деревни. На глазах крестьянина могли рушиться империи, но он оставался равнодушным свидетелем этих исторических событий, ибо все его внимание было сосредоточено на жалком, постепенно все более истощавшемся клочке земли. Соль и металл — единственные товары, которые обедневшие караванщики иногда завозили в деревню для менового торга,— не могли служить достаточной базой для связи с внешним миром, способной повысить культурный уровень деревни. Только устраивавшаяся изредка ярмарка или паломничества вносили некоторое разнообразие в уединенную деревенскую жизнь. Города с чрезвычайной быстротой приходили в упадок: Патна к началу VII века н. э. превратилась в деревню, а слово «столица» стало равнозначно постоянно менявшемуся месторасположению царских войск и местонахождению царского двора.
Эти изменения отразились в средневековом храмостроительстве возникновением ряда весьма активных местных школ пластической архитекту-
200
ры. Памятники этого стиля обычно воздвигались в центрах сосредоточения политической власти и являются отражением, с одной стороны, тщеславия царских дворов, а с другой — популярных культовых основ средневекового индуизма. Более крупные святилища процветали за счет земель, жалованных им царями, подношений верующих, продажи амулетов и индульгенций, платы за отпущение грехов и совершение обрядов за упокой душ умерших предков. Хуже всего были значительные барыши от храмовой проституции, для чего в храмах имелись специальные девушки-танцовщицы. Большая часть денег вкладывалась в ценные изваяния и дорогие камни, посвящавшиеся богам, или просто прикарманивалась жрецами и их паразитическими приспешниками (среди которых были ростовщики и купцы, официально не отчитывавшиеся о деньгах, полученных ими из храмовых фондов). Храмовые здания приходили в полный упадок. Ни один индусский храм не может сравниться с буддийскими монастырями, центрами науки и просвещения. Иногда какой-нибудь особо щедрый феодальный правитель приглашал к своему двору ученых со всех концов страны, но такие явления не были ни прочными, ни продолжительными. Обычно со смертью покровителя распадалось и его «собрание талантов», в чем нас убеждает пример Бходжи, царя Дхары, или Харши из Канауджа. В местах, почитавшихся священными, вроде Бенареса, можно было встретить мудрецов, не связанных ни с каким храмом или царским двором; каждого из них окружала горстка бедных, но талантливых учеников, хранителей культурного наследия Индии. Деревенский брахман редко проявлял стремление получить какие-либо знания, хотя он и продолжал пользоваться правами и привилегиями (включая освобождение от налогов), дарованными его предкам, осваивавшим новые земли. Некоторые деревни могли вообще обойтись без брахмана, так как для отправления деревенского культа было вполне достаточно жреца гурав (не брахмана) — последний с успехом мог заменить брахмана на тех же условиях; у большинства низших каст совершением ритуала также обычно занимались не брахманы. Но знание календаря, предсказание по лунным фазам дней для совершения определенных обрядов и т. п. требовали хотя бы элементарной грамотности, которой не обладал никто, кроме брахмана.
Первоначально деревня владела всей обрабатываемой землей сообща. Участки назначались решением деревенского совета в соответствии с потребностями каждой семьи и количеством ее работоспособных членов. Земля сама по себе не представляла на этом этапе ценности как индивидуальная собственность; случаи продажи земли за деньги были редки, а если они и имели место (так, например, в Насике, где Ушавадата заплатил одному брахману 4 тысячи серебряных монет за передачу поля во владение буддийского монастыря), то всегда означали наличие в окрестностях оживленной торговли. Ввиду того что основное ядро жителей каждой деревни, как правило, состояло из одной или двух групп саджата, члены каждой из которых в отдельности были связаны кровным родством, принадлежность к такой группе и владение землей находились в прямой зависимости друг от друга. Исключенный из членов общины считался уже не принадлежащим к касте и терял право возделывать землю в данной деревне; другими словами, изгонялся. Это было едва ли не самое тяжелое наказание, которому деревня подвергала своих непокорных односельчан. Всеми вооруженными силами распоряжались царские чиновники, а позднее — местная феодальная знать; деревня (хотя она и была обязана возместить ущерб всякому страннику, подвергшемуся нападению грабителей в пределах ее владений) не располагала сколько-нибудь значительными силами и возможностями. Царские дарственные специально отмечают как особую привилегию величайшее благо для деревенских жителей и для тех, кто получал
14-1043 201
2П
в дар доходы с определенных деревень, что «ни один царский чиновник не смеет даже пальцем указать на деревню, не то чтобы в нее войти». Сами высшие должностные лица со временем начали присваивать себе новые титулы: саманта — слово, которое первоначально означало «сосед» и «соседний царь», а теперь стало употребляться также в значении «феодальный барон», — тхаккура, ранака, раута и т. д. Изменение значения слова «саманта», свидетельствующее о начале второй стадии феодализма, может быть с точностью отнесено к периоду между 532 и 592 годами н. э., а территориально — к центральной и западной Индии.
Местные варианты этих титулов, разнообразные по форме, по содержанию представляют собой почти одно и то же. Главная задача феодала, представленная как попытка сохранения старого обычая, заключалась в сборе налога натурой и передаче части его, обращенной в деньги, в государственную (царскую) казну. Кроме того, предполагалось, что в случае необходимости он был обязан явиться для несения военной службы в регулярной армии в сопровождении определенного, установленного законом числа вооруженных воинов, включая конных, экипированных за его счет. Жалование свободной земли неизбежно становилось привилегией царей и крупных феодалов и приводило порой к появлению в деревне двух типов крестьян: более старых, «постоянных» поселенцев, плативших регулярный налог независимо от того, возделывали они землю или нет, и «поздних пришельцев», которые могли трудиться на закрепленных за ними полях, не имея права голоса в деревенском совете, но выплачивая определенную часть фактического урожая. Феодал иногда мог придать дополнительную ценность земле, предприняв работы, выходившие за пределы материальных возможностей одной деревни, например строительство плотин, сооружение каналов и т. д. Деревни, получавшие от этого выгоду, естественно, должны были платить ему более высокие налоги. Наконец, участки земли в деревнях выделялись также людям, принадлежавшим к особой категории вассалов, на условии несения персональной военной службы либо самим владельцем поля, либо его наследником (феодальное землевладение в наиболее законченной форме).
Отправление правосудия в тех случаях, когда было необходимо вмешательство царской власти, находилось не в руках крупных феодалов, а было прерогативой царского двора (раджакула) — чиновников, подчинявшихся непосредственно царю. Купцы, естественно, представляли свои дела на рассмотрение своего собственного высшего Совета Пяти (панча- махамандали) или всей торговой гильдии (ваниг-грама).
Купцы и предприниматели со своими капиталовложениями были сосредоточены в нескольких специальных торгово-производственных центрах и портовых городах. Место исчезнувших ремесленных цехов заняли более свободные объединения гоштхи, создававшиеся только при необходимости для ограниченного круга предприятий, например постройки храма, причем в этом случае один и тот же гоштхи мог объединять самых различных людей: купца, крестьянина и храмовую танцовщицу-проститутку. Купеческие союзы регулировали конкуренцию и получали от царя специальные грамоты, гарантировавшие им и работавшим на них ремесленникам невмешательство в их дела со стороны крупных феодалов и более мелких должностных лиц.
Процесс постепенного упадка империи был столь продолжителен, что книгу, подобную данной, можно было бы завершить рассмотрением любого этапа после Харши. Империя Харши явилась последней великой империей, находившейся под личным управлением единого монарха, где феодальные порядки еще не коснулись деревни.
202
После падения империи наступает длительный период быстро сменяющихся мелких царств, набегов и контрнабегов. Гунны Михирагула и Тора- мана, царь Кашмира Лалитадитья-Муктапида, властитель Мальвы Яшод- харман и многие другие оставили нам отдельные восхваляющие их надписи. Однако они не оставили никакого следа в жизни пассивной деревни.
Хотя мы и говорим, что нашествие мусульман отмечает собой начало нового периода в истории Индии, они, по-видимому, лишь следовали общим порядкам, установленным до них их индийскими предшественниками. Набеги и контрнабеги при отсутствии сколько-нибудь обширной или продолжительной в своем существовании империи были совершенно нормальным явлением.
Первый набег мусульман состоялся в 712 году н. э. Мусульмане достигли Мультана в Панджабе и отступили. Однако в скором времени арабы прочно завладели Синдом и соединились со своими силами, наступавшими вдоль побережья Макрана, восстановив часть древнего торгового пути, проходившего по Инду. Как опытные мореплаватели и самые предприимчивые торговцы своего времени, мусульмане часто занимали при индусских царях официальные посты начальника порта и т. п., как, например, в Гоа, Санджане и других пунктах на западном побережье Индии. В течение одного столетия после смерти пророка их небольшие торговые колонии распространились настолько далеко, что достигли даже Кантона. Местные правители тщательно охраняли религиозные права мусульман — любезность, которой явно не суждено было быть отплаченной той же монетой. Борьба с иноверием стала основным оправданием сокрушительных набегов мусульман, начало которым' было положено Махмудом Газневи *. Во время целого ряда походов, повторявшихся до 1025 года н. э., он разграбил и разрушил лучшие храмы в северной Индии, в том числе храмы в Матхуре и Бенаресе и невероятно богатое святилище Соманатх в Катхьа- ваде. Богатая добыча служила главной приманкой и для всех последующих мусульманских полководцев, совершавших походы в Индию, а точные и ясные описания Индии, принадлежавшие многим арабским ученым, из которых самым выдающимся был аль-Бируни (1031 год н. э.), служили им прекрасными путеводителями. Окончательное завоевание северной Индии произошло при Мухаммеде Гури, войска которого к 1205 году н. э. захватили оба великих речных бассейна. Наместники, оставленные им для управления страной из стратегического центра в Дели, вскоре приобрели независимость и основали свои собственные мусульманские династии, начав как «рабы императора» и добившись затем возвышения наиболее талантливых полководцев до положения царей. Грабительские набеги на Декан начались примерно столетие спустя при Ала-уд-Дине Хилджи и завершились к 1313 году н. э. захватом Декана его полководцем Малик Кафуром. Наместником в Декане был оставлен Низам-ул-Мулк, но и здесь вскоре начинается распад мусульманской империи на провинциальные царства с самостоятельным феодальным управлением.
4. САНСКРИТСКАЯ ДРАМА, ПОЭЗИЯ И ПРОЗА
Остается еще сказать кое-что о культуре в формальном смысле этого слова. Трудно говорить об индийской музыке, обладающей с древнейших времен непрерывной традицией, но не имеющей достоверной истории. Это камерная музыка с разделением октавы на двадцать две ноты, предназначавшаяся для утонченного слуха. Она имеет отчетливо выраженные тональ-
1 Махмуд Газневи — правитель княжества Газни в Афганистане (998—1030 гг.}
И* 203
ности и обладает изяществом мелодии и ритма, но в ней отсутствует музыкальное ударение, так же как гармония и принцип контрапункта, свойственные произведениям западных композиторов. Самудрагупта на некоторых монетах изображен с лирой, однако мы ничего не знаем о мелодиях IV века н. э. Можно также отметить, что люди обитавшего в джунглях племени шабаров специализировались в игре на бамбуковой флейте, и им, по-видимому, принадлежит изобретение самой флейты. Танцы, исполнявшиеся профессиональными танцорами перед изображениями богов или на больших праздниках, а иногда на свадьбах и других семейных торжествах, были усвоены от различных племен; например, как мы уже отмечали, танец гондхал имеет гондское происхождение.
Легче оценить изобразительное искусство, но оно требует большого количества иллюстраций. Скульптура и архитектура слабо представлены в пока еще довольно скудных материалах современных археологических исследований. Большая часть произведений живописи погибла в результате разрушительного действия климата, вандализма завоевателей и преступно небрежного отношения. Вообще эти виды искусства занимали второстепенное место в удовлетворении религиозных требований и тщеславия царей. Подлинное мастерство оценивалось соответственно высоко, но тем не менее оно не принесло ни одному индийскому художнику известности и положения Фидия или Микеланджело. Традиционные санскритские книги по архитектуре и иконографии находятся в противоречии с обнаруженными образцами этих видов искусства. Авторами таких книг обычно были брахманы, между тем как мастера, за исключением каллиграфов и иллюстраторов рукописей, почти всегда происходили из какой-нибудь низкой касты, члены которой не знали грамоты. Условность религиозных представлений требовала максимальной примитивности изображения, между тем как богатые покровители, естественно, хотели, чтобы богц, как бы непропорционально ни изображались части их тела, были одеты и украшены по их собственному человеческому образу и подобию, в соответствии с модой того времени. Оценка индийского искусства как такового подчиняется современным вкусам, усвоенным большинством индийцев от иностранцев, которые до недавнего времени презирали его, как грубое, варварское искусство местных мастеров.
Индийская литература сохранилась и до сих пор высоко ценится за ее особые, неповторимые достоинства. Мы не располагаем никакими сведениями о Священных писаниях эпохи Шишунагов или Маурьев, если таковые вообще существовали. Единственным литературным наследством, сохранившимся от периода Сатаваханов, является антология Халы. Нам поневоле придется ограничиться обзором санскритской литературы, ибо письменность на различных других индийских языках началась позднее периода, обычно именуемого древним и древнейшим периодами истории Индии. Да и из этих периодов мы вынуждены исключить все, что было написано в эпоху цивилизации долины Инда и, по-видимому, безвозвратно утеряно, за исключением немногочисленных кратких нерасшифрованных надписей на печатях. Должны мы также исключить устную литературу на древнетамильском языке.
Драматическое искусство, несомненно, восходит к примитивному ритуальному началу. Некоторые гимны Ригведы требуют хора или драматического исполнения с участием двух и большего числа действующих лиц. Наиболее известным примером такого гимна является история Урваши и Пурураваса. Этот гимн входит в древнейшую из Вед, написанный в форме сценического диалога, драматизированной замены того, что первоначально было действительным принесением в жертву мужчины при совершении обряда плодородия после священного ритуального бракосочетания
204
его (hieros gamos) с нимфой-апсарой. Герой ведического гимна Пуруравас тщетно умоляет о пощаде, Урващи хладнокровно отвергает его мольбы. Сюжет постепенно переходит в романтическую тему разлуки влюбленных. Песнопения и танцы — неотъемлемая характерная черта санскритской драмы, так же как и примитивных обрядов плодородия. Неизменный пролог (нанди) вместе с призывом благословений свидетельствуют о том, что индийское сценическое искусство первоначально возникло в форме мистерий. Стихотворные вставки в прозаических диалогах предполагали вокальное исполнение с обязательным музыкальным сопровождением — жанр, напоминающий современную оперетту. Танец также оставался существенным элементом драмы, хотя он и не всегда отмечен в сохранившихся до нас указаниях постановочного характера. Помимо групповых танцев, исполнители отдельных ролей должны были мимикой и жестами выражать различные чувства в соответствии с содержанием сцены, что порой давало им возможность передать целый рассказ, не произнеся почти ни одного слова, как в современном театре катхакали г. Само слово «натья»—«драма» также означает мимический танец. Обычно представления давались ночью, однако обнаруженные развалины амфитеатров свидетельствуют о том, что устраивались и дневные представления.
Представления на темы, часто заимствованные из великого эпоса, привлекали аудиторию, которая могла и не понимать санскрита — языка высших классов, для которых и которыми создавались пьесы. Ведущие мужские персонажи драмы говорили на блестящем санскрите, женщины и слуги — только на пракрите. Это было первоначально взято из жизни. Даже в наши дни в отдаленных районах речь культурного мужчины существенно отличается от речи женщин его семьи, обычно не имеющих образования, так же как от речи других мужчин более низкого положения. Дома, правда, аристократы обращались к более невежественным членам своей семьи и к слугам на пракрите, но на сцене они не хотели унижаться, говоря на этом «вульгарном» языке.
Позднее употребление в пьесах народного диалекта превратилось в чистую условность. Людей, понимающих мертвый пракрит (мертвый — по причине быстрых изменений, происходивших в разговорных языках), стало гораздо меньше, чем понимающих санскрит, который продолжал служить основой образования. Раджашекхара в IX веке, по-видимому, писал слова второстепенных действующих лиц сначала на санскрите, а затем переводил их на пракрит в соответствии с установившимися формулами: условность пересиливала живое слово.
Хотя такой метод построения исключал чисто стихотворную драму, обязательные стихотворные вставки, предназначавшиеся для пения, означали, что драматург должен был одновременно быть и поэтом. «Культурная» драма так и не смогла до конца заменить примитивных представлений, таких, какие мы и сейчас можем иногда увидеть на деревенской ярмарке — сочетание пения с танцем или разыгрывание сценок тамаша странствующими актерами, представителями низших каст, вроде тех, кому «Артха- шастра» некогда запрещала доступ в деревни, принадлежавшие короне. Первые известные пьесы более утонченного характера играли монахи буддийских монастырей в дни торжественных годовщин. Об этом свидетельствуют фрагменты рукописей, найденные в Центральной Азии,
1 Катхакали — букв, «искусство рассказа»— один из четырех классических стилей индийского танца. Распространен в штате Керала. Танцоры в сложном гриме и фантастических красочных костюмах изображают в танцах и пантомиме (в сопровождении хора и оркестра) различные драматические сюжеты — обычно эпизоды из «Рамаятты» и «Махабхараты».
205
а также сообщения китайских пилигримов. На подмостках перед большой аудиторией разыгрывались сцены из светской жизни и сцены обращения в буддизм таких героев, как Сарипутта, Моггаллана и Кассапа, или сцены отказа от мирской жизни самого Будды. Поэтому первым выдающимся мастером санскритской драмы и поэтом был буддист Ашвагхоша, творчество которого служило образцом для последующих драматургов и стихотворцев. Его поэма «Саундарананда», рассказывающая о посвящении в монахи сводного брата Будды и о гибели его красавицы жены, причиной смерти которой было разбитое сердце, дает яркое описание роскошной жизни, искренней любви — всего, от чего должен был навеки отречься каждый монах. Тот же сюжет положен, очевидно, в основу замечательного произведения, принадлежащего к другому виду буддийского искусства: мы находим его увековеченным в одной из великолепных фресок Аджанты. Другая поэма, «Жизнь Будды», подверглась многочисленным позднейшим дополнениям, так что китайский перевод ее не вполне совпадает с санскритским текстом, но в основе своей это — сочинение Ашвагхо- ши. Драматические произведения Ашвагхоши не сохранились, за исключением фрагментов «Шарипутра-пракараны», найденных в Средней Азии, но стансы, приводимые под его именем в антологиях, подходят для сценического исполнения и, вполне возможно, представляют собой отрывок из какой-нибудь его драмы. В сущности, такова была участь многих позднейших поэтов-драматургов, например Валланы, жившего в эпоху Палов: от их творчества не сохранилось ничего, кроме нескольких стансов, представляющих собой отрывки из их ныне потерянных драм. Эти пьесы были проникнуты духом того класса, для которого они сочинялись. Одной из их главных черт оставалась любовная тематика — шрингара. Условный взгляд на любовь в древнеиндийской литературе носит весьма свободный характер. Буддийская санскритская драма по-своему так же несовместима с представлением о буддизме, как пышные фрески и проникнутые чувственностью скульптуры в монастырях для буддийских монахов, связанных обетом безбрачия. Она, насколько это позволяла традиция и условности сцены, отражала придворную жизнь в период стремительного приближения страны к феодализму.
Бхаса, от которого в памяти людей надолго сохранилось только его почитаемое имя, воскрес как драматург после того, как в начале этого века в Керале было обнаружено несколько написанных им драм. То, что автор не придерживался более поздних стилизованно-условных форм, до сих пор служит причиной горячих споров относительно подлинности этих произведений, но гениальность драматурга не вызывает никаких сомнений. Лучшая из его пьес, безусловно, «Приснившаяся Васавадатта» («Свап- на-Васавадатта»), сюжет которой заимствован из древнего романтического цикла Удаяны. Главному министру удается убедить царицу Васавадатту в необходимости объявить, будто она погибла во время большого пожара, чтобы царь дал согласие на другой, политически выгодный брак, от которого он до сих пор отказывался из-за любви к ней. Царь продолжает грезить о своей утраченной возлюбленной, которая в это время, переодетая в простое платье, выполняет работу служанки во внутренних покоях дворца. Удивительно хороши те сцены, в которых она, проникнув в опочивальню царя, как бы сливается с его сновидениями, не смея окончательно пробудить его от сна. Законы полигамного общества обусловили возможность счастливой развязки драмы.
Величайшим именем во всей санскритской и, пожалуй, во всей индийской литературе является имя Калидасы. Его биография совершенно не известна, но он жил после Бхасы и мог заниматься литературным творчеством только при дворе Гуптов, по всей вероятности Чандрагупты II
206
(Викрамадитьи) в Удджайне. В изящной поэме «Облако-вестник» Калидаса изображает облако, несущее весть от изгнанника Якши его далекой возлюбленной. По мере того как облако пролетает над страной, перед нами развертывается все разнообразие индийского ландшафта. Другая поэма «Рагхувамша» посвящена родословной Рамы и, возможно, содержит косвенный намек на военные успехи Гуптов. Незаконченная поэма «Кумара Самбхава» повествует о рождении Сканды, сына Шивы и Парвати, которому было предначертано уничтожить демона, причинявшего много зла богам и людям. Эти три поэмы с их метрическим и лексическим совершенством составляют вершину санскритской поэзии. Их сюжеты, заимствованные из эпоса и Пуран, несут на себе печать брахманизма. То же можно сказать и о сюжетах драматических произведений Калидасы, за исключением драмы «Малавика и Агнимитра», в основе которой лежит эпизод из истории дома Шунгов, связанный с Гуптами только тем, что местом действия его был Удджайн. В драме «Викрама и Урваши» тема Урваши — Пурураваса в конечном итоге превращается в историю любви между смертным царем и бессмертной нимфой. В названии драмы, возможно, содержится намек на царствовавшего представителя дома Гуптов. Пуруравас обращается как равный с правителем небес Индрой. Высшим достижением Калидасы как драматурга и по литературным, и по сценическим данным признана «Узнанная Шакунтала», сюжет которой представляет собой историю женитьбы царя Духшьянты на Шакунтале, дочери апсары. Сюжет заимствован из «Махабхараты», но трактовка любовных сцен поражает оригинальностью. Герой (под действием наложенного на него проклятия) не узнает героиню, внезапно появляющуюся при дворе с сыном, рожденным, как она утверждает, от их союза. В этой драме Калидаса с неподражаемой силой играет на чувствах людей.
Вторым, уступая только Калидасе, был Бхавабхути, сюжет драмы которого «Последующая жизнь Рамы» («Уттара-Рама-чарита») также заимствован из «Махабхараты». Другая его драма «Малати и Мадхава» повествует о двух влюбленных, которым было суждено подвергнуться смертельным испытаниям, в том числе опасности быть принесенными в жертву. Постановка такой пьесы должна была потрясти зрителей до глубины души. Бхавабхути был брахманом и первоклассным поэтом. Он жил, по-видимому, в первой половине VIII века. Как обычно, мало что известно о его жизни. Но о многих других поэтах и драматургах мы знаем еще меньше; только их имя или несколько строф, случайно сохранившихся в антологии, или фрагмент какого-то произведения, найденный в изъеденном червями манускрипте. Магхе, Бхарави и некоторым другим поэтам посчастливилось быть представленными целыми произведениями, чтение которых до сих пор доставляет удовольствие. Драма «Джанакихарана» («Похищение Ситы») Кумарадасы была восстановлена по точному цейлонскому переводу, причем правильность полученного текста подтвердилась при сравнении с найденными впоследствии южноиндийскими рукописями.
Круг выдающихся писателей отнюдь не ограничивается несколькими упомянутыми здесь вскользь именами. Император Харша, являвшийся, как мы уже отмечали выше, автором и участником постановки драмы «Нагананда», сочинил еще ряд пьес, две из которых сохранились. Традиция полностью сохранилась до конца IX — начала X века, найдя преемника в лице Раджашекхары, богатого землевладельца-феодала, покровителя многих поэтов. Он писал довольно искусственные драмы, вполне гладкие стихи и значительные работы по поэтике. После него благородная традиция начала клониться к упадку, но отнюдь не исчезла. Цари и князья на протяжении нескольких последующих столетий не только покровительствовали поэтам, но и сами пробовали силы в стихосложении. Многие поэ¬
207
ты, жившие и творившие при дворе Палов, известны по именам, и среди них — несколько правителей этой династии.
Бходжа, царь Дхары — покровитель литературы и сам выдающийся писатель. Цари династии Гахадавалов в XII веке оказывали покровительство талантливому поэту Шри-Харше (не следует смешивать его с императором Харшей). Его поэма о любви Наля и Дамаянти не уступает другим произведениям подобного жанра. Последним значительным центром санскритской литературы, и в частности драмы, на севере Индии был двор царя Лакшманасены, правителя Бенгалии, большая часть владений которого к началу XIII века была разорена мусульманами. Однако признаки упадка становятся заметны еще до начала мусульманского завоевания.
Большой интерес представляет драма Шудраки «Глиняная тележка» («Мриччхакатика»). Автор ее был якобы связан происхождением с царственным родом Сатаваханов, однако о его жизни также ничего не известно. Драма «Глиняная тележка» в значительной степени следует сюжетной линии и развивает содержание одного известного отрывка, приписываемого Бхасе; но при этом Шудрака, пренебрегая традицией, игнорирует в избранной им теме изображение придворной жизни и эпизоды эпического плана. Герой драмы — купец-брахман Чарудатта, разорившийся на караванной торговле. Героиня — богатая, красивая, образованная и тонко воспитанная куртизанка Васантасена, безуспешно преследуемая грубым и неотесанным царским шурином Шакарой, который был правителем области, где жили герои. Этот негодяй, получив несколько раз решительный отпор, наконец решает задушить Васантасену; выполнив свое намерение, он обвиняет в убийстве Чарудатту. В сюжет драмы вплетены и вторая любовная пара, и народное восстание, руководитель которого появляется как раз вовремя, чтобы вернуть к жизни героиню и спасти героя от плахи. Пракрит, на котором говорят различные персонажи, принадлежит к нескольким провинциальным вариантам, что, очевидно, отражало реальную жизнь. За исключением излишне затянутого описания великолепного дома Васантасены, в драме соблюдены все единства, равновесие между чувством и действием, и пафос постоянно чередуется с юмором; она предоставляет широкие возможности для сценического воплощения и актерского мастерства и вместе с тем чрезвычайно легко читается. Это — одно из двух произведений, которое всем, желающим насладиться особым, специфическим духом древнеиндийской литературы (не прибегая на каждом шагу к пространным подстрочным примечаниям), обязательно следует прочесть в любом доступном переводе.
Другое произведение, достойное такой же рекомендации, написано в прозе. Это —«Десять царевичей», книга, не законченная ее автором Дандином и дополненная по меньшей мере еще двумя лицами. Ни одно другое произведение санскритской литературы не выдерживает сравнения с этой книгой по живости и яркости описаний, глубокому знанию жизни всех слоев общества, разнообразию романтических приключений, похождений, характерных для «плутовского» жанра, сдержанному веселью и тонкости иронии. Дандин, живший, вероятно, в начале VII века н. э., является уроженцем южной Индии; он был выдающимся поэтом и литературным критиком, а также мастером прозы и чрезвычайно начитанным человеком для своего времени. Единственный недостаток его прозы является следствием его совершенного владения санскритом; именно поэтому он увлекался непереводимой игрой слов. Это его свойство немедленно распространилось, как болезнь, среди менее видных писателей того времени, составив параллель аналогичному явлению в живописи и скульптуре, где техническое мастерство задушило подлинное искусство. Эта слабость объясня¬
208
лась самой структурой и развитием языка. Как говорил Патанджали, «слова неизменны. Человек может прийти к гончару и заказать ему сосуд определенной формы. Но никто не придет к грамматику и не скажет: «Сделай мне такое-то и такое-то слово».
Термин падартха означает одновременно и «материальный предмет», и «значение слова». Если нельзя было образовать новые слова, писатели никогда не отказывали себе в удовольствии соединения старых слов в бесконечные комбинации с новыми смысловыми значениями. Брахманы и Упани- шады усиленно пользуются приемами детской этимологии для извлечения из старых ритуальных терминов нового удобного для них смысла. Следующий шаг богословов — объявление всего внешнего мира нереальностью — привел к тому, что они сами совершенно запутались в непонятных теориях о значении слова. Что касается писателей, то их прием заключался в извлечении нескольких различных значений из одних и тех же длинных составных слов, которые в санскрите могли быть образованы не одним способом. Нужно было иметь бесконечно много свободного времени, чтобы сочинять или даже читать подобные произведения. К концу XII века увлечение этим стилем свело значительную часть санскритской литературы к уровню кроссворда.
Начало этому положил выдающийся писатель VII века Бана, в произведении которого «Кадамбари» встречаются составные слова, занимающие иногда в печатных изданиях по нескольку строк каждое. Тем не менее это был настолько талантливый писатель, что само заглавие этой его книги, названной по имени героини, сохранилось в современных индийских языках в значении «романа». Бана был одним из придворных поэтов императора Харши. Его другое произведение «Жизнь Харши»— один из шедевров санскритской прозы. Романтическая биография, представляющая мало интереса с точки зрения точных исторических или портретных данных, она содержит ряд бесценных описаний, как, например, описание опустошительного марша, совершенного одной союзной армией по ее собственной территории и повергшего население этой страны в нищету и отчаяние. Более раннее произведение «Васавадатта» Субандху могло бы привести к возникновению традиционного жанра сказок, рассказываемых определенным лицом, в духе «Тысячи и одной ночи», но именно в это время «Кадамбари» нанесла смертельный удар санскритской прозе, положив ей конец как средству художественной интерпретации.
«Океан рассказов» («Катха-сарит-сагара») уходит своими корнями в сказания эпохи до Маурьев, связанные с именем доблестного царя Удая- ны, правителя Каушамби. Обширный сборник сказаний цтого цикла, составленный на языке пайшачи («языке домовых») неким Гунадхьей, служил для позднейших писателей признанным источником вдохновения. Так как в настоящее время этот сборник полностью утрачен, существование и его и автора иногда подвергают сомнению. Варианты рассказов о Будхасва- мине и Кшемендре — пример самого бездарного стихоплетства. Рассказ о джайне Сомадеве (ок. 1075 года н. э.) несколько выше по литературным качествам, хотя его никак нельзя отнести к образцам высокой поэзии. Содержание этих рассказов свидетельствует о том, что они были написаны в расчете на купцов и ремесленников, а также на представителей более высоких каст. Следы пракрита и элементы «бюргерских» вкусов героя эпохи Сатаваханов нагараки выступают как явный контраст придворно-литературному стилю эпохи Гуптов. Дандин и Бана также черпали вдохновение из этого сборника рассказов, в которых в типично индийском духе естественное постоянно сочетается со сверхъестественным. Известны, однако, произведения подобного жанра, которые действительно представляют собой индийский вклад в мировую литературу. Они входят в «Панчатантру»
209
сборник басен в стиле Эзопа, составленный в назидание царевичам, которых не положено было чрезмерно утруждать учением грамоте. В сборнике ясно ощущается влияние «Артхашастры»; предполагаемый рассказчик, Вишнушарман, по-видимому, подражает Чанакье, носившему аналогичное имя. Этот сборник стал известен на Западе через сирийский и арабский переводы («Калила и Димна») как басни Пилпаи.
Угасающему факелу дравнеиндийской литературы было суждено еще раз вспыхнуть ослепительным пламенем, прежде чем окончательно потухнуть. Этой последней и самой яркой вспышкой была «Гита-Говинда» Джая- девы, музыкальная поэма в драматической форме, посвященная мистическим брачным узам, связывавшим Кришну с его идеальной любовью, Рад- хой. Первоначальная мифологическая основа, проникнутая духом сладострастия, представлена в более возвышенном виде, но тем не менее текст может показаться читателю довольно эротическим. Музыкальность стиха, наполняющая собой всю поэму, поднимает это великое творение Джаядевы выше всех других произведений на подобные темы на санскрите.
Однако не следует забывать, что творческий путь Джаядевы сложился совершенно иначе, чем других придворных поэтов царей династии Сенов, к которым он присоединился лишь в конце жизни около 1200 года н. э. Еще в ранней молодости этот блестяще одаренный, но бедный молодой брахман воспылал романтической любовью к красавице девушке из своей касты, ответившей на его чувство. Вместе они бродили по деревням и селам как странствующие актеры. Она танцевала под аккомпанемент его песен, которые он складывал на местном языке, сам сочиняя к ним музыку* Некоторые из его стихотворений, сочиненных на его родном местном наречии, сохранились до нашего времени вместе с музыкальными ладами. Вполне возможно, что и «Гита-Говинда» была первоначально сложена на народном наречии, а уже позднее для исполнения при дворе переведена на санскрит. Кроме того, Джаядева выступает как предвестник вишнуит- ской реформы, которая принимает форму ожесточенного богословского спора между смартами, приверженцами Шивы и Парвати, и вишнуитами, поклонявшимися Вишну-Нараяне в каком-либо из его воплощений. В Бенгалии величайшим из имен, связанных с вишнуитским движением, было имя Чайтаньи (1486—1527 годы н. э.). На юге это движение достигло полной силы гораздо раньше, когда Рамануджа (XII век) выступил против приверженцев Шивы — Шамкары. Вражда между сторонниками двух религиозных направлений приводила к неоднократным кровопролитиям и продолжалась чуть ли не до конца XIX века. Насколько мало, по существу, здесь была замешана религия, можно судить по одному простому факту: обе стороны относились вполне спокойно и даже верно служили мусульманам, завоевавшим Бенгалию, тем самым захватчикам, которые разрушили изображения богов всех сект и перерезали священный скот, грубо поправ все религиозные обычаи брахманов. Как известно, на самом деле основой этой борьбы была борьба между крупными феодалами, поклонявшимися Шиве и его божественной супруге, и более мелкими, но более предприимчивыми землевладельцами, отдававшими предпочтение Кришне или Вишну-Нараяне *. Кратковременная попытка объединить оба божества в одно, такое, как Хари-Хара, потерпела неудачу, хотя гораздо более раннее гермафродитическое сочетание Шивы с Парвати и браки богов с различными вариантами богини-матери имели успех, так же как метод воплощения, применявшийся для объединения многих культов в один. Причина
1 Под «вишнуитским движением» автор понимает здесь движение бхакти — религиозно-реформаторское движение в средневековой Индии, носившее антифеодальный и антикастовый характер и проходившее под знаменами религиозной борьбы.
210
Рис. 16. Комбинированное божество Хари-Хара: правая сторона его тела снабжена атрибутами Шивы, левая — атрибутами Вишну.
С современной базарной хромолитографии; почитатели охотно приобретают такие литографии вместо более дорогих фигурок из металла или камня. Начиная с IX века этот культ приобретает довольно широкое распространение, но ему так и не удалось остановить рост антагонизма между двумя различными классами, крупными и мелкими землевладельцами, который проявлялся в форме религиозных разногласий между приверженцами Шивы и приверженцами Вишну.
заключалась в том, что более ранние случаи слияния культов означали образование более производительного общества, как, например, при объединении элементов скотоводческого и собирательского уклада и совместном переходе их к производству продуктов питания. Теперь же этого было недостаточно для крутого поворота событий: объединение культов не могло привести к существенному росту производства. В результате возник острый конфликт. Но когда было впервые объявлено о новой, вишнуитской форме жизни, простые люди в деревнях плясали, ликуя, и часто бежали в соседнюю деревню, чтобы поделиться там своей радостью. Для индийской деревни, обычно глухой и пассивной ко всему, что бы ни происходило, такой взрыв возбуждения был настоящим чудом. То, что жители Кендули, деревни в округе Бирбхум, где родился Джаядева, до сих пор отмечают дату его рождения песнями, музыкой и танцами, объясняется отнюдь не его
211
изысканной поэмой, доступной пониманию лишь образованных людей. Он умел ценить подлинную красоту, потому что из непосредственного опыта знал, как нужна такая красота в повседневной жизни людей.
Столетие, предшествующее времени жизни Джаядевы, отмечено появлением многочисленных антологий, свидетельствующих о постепенном иссякании источников оригинального творчества. Древнейшая известная нам антология классической санскритской поэзии была составлена около 1100 года н. э. пандитом одного из буддийских монастырей (по всей вероятности, Джагаддалы) в округе Раджшахи (восточный Панджаб) или одном из примыкающих к нему районов. Включенный в нее материал был, по-видимому, отобран из рукописей, сохранившихся только в Тибете и Непале.
Наиболее характерный из таких сборников фигурирует под именем сборника Бхартрихари, который, вполне возможно, был реальным лицом, талантливым, но бедным поэтом. В стихотворениях нового типа говорится о нищете и беспомощности (конечно, брахманов) перед лицом кастовых и социальных предрассудков — положении, из которого не было иного выхода, как искать либо места в переполненных рядах приходского духовенства, либо мучительного деспотического покровительства какого-нибудь из мелких феодальных князьков. Горькое сознание увядающего таланта приводит к появлению новой поэзии — поэзии несбывшихся надежд, обычно в форме коротких эпиграмм. К этому нужно добавить строфы на темы мещанской морали {нити) и любовные стихотворения, рисующие картины форменного утопания в роскоши, не досягаемой для поэта. И наконец, как неизбежный сопровождающий мотив — воображаемое «отречение» в далеком будущем от действительно несладкой жизни, ибо именно такой обычно была жизнь поэтов. Стихотворения типа тех, которые мы находим в сборнике Бхартрихари, используются еще и теперь в качестве банального самооправдания некоторыми индийцами, получившими классическое образование и не желающими найти себе применение в области физического или механизированного труда.
Естественно встает вопрос: не было ли среди санскритской литературы такого произведения, которое способствовало формированию индийского национального характера, подобно тому, как «Дон-Кихот» Сервантеса наложил отпечаток на образованную часть населения Испании? Единственной книгой, которая, пожалуй, приближается к этому, является «Бхага- вад-Гита», «Песнь благословенного владыки», обычно сокращенно именуемая просто «Гитой». Хотя это произведение едва ли могло быть написано раньше конца III века н. э., оно тем не менее вложено в уста Кришны и введено в состав окончательного, чрезвычайно расширенного варианта эпоса «Махабхарата». Кришна выступает здесь как божественный истолкователь законченной и довольно сложной философско-религиозной доктрины. Такая роль была совершенно новой для этого бога. Пожалуй, нечто наиболее близкое к этому мы находим в единственном отрывке из «Чхан- догья Упанишад», где Кришна, «сын Деваки», появляется мимоходом в качестве смертного ученика пророка Гхоры Ангирасы, но отнюдь не как учитель или всебожество.
Сюжет «Гиты» развивается следующим образом. Герой племени панду Арджуна, почувствовав внезапное отвращение к предстоящей резне между соплеменниками, опускает свой лук как раз в тот момент, когда два войска начинают сближаться для боя. Его возница, не кто иной, как темнокожий герой яду (тогда как все племя яду, как это ни странно, сражалось на противной стороне), с успехом уговаривает его исполнить свой долг. Этот совет принять участие в братоубийственном сражении занимает более 700 убористых строф, на произнесение которых, даже скороговоркой, потребовалось бы не менее трех часов — время вполне достаточное, чтобы
212
проиграть сражение. Кришна, объявляющий себя всебожеством, развивает одну за другой все философские теории того времени как свои собственные, не называя ни одной из многочисленных доктрин, излагаемых им в общих чертах в кристально чистой стихотворной форме. Поскольку все взгляды представлены как принадлежащие одному богу, какой-либо элемент полемики отсутствует, хотя ведические яджны и вообще ведический ритуал упоминаются вскользь и с оттенком пренебрежения. Кришна горячо превозносит непорочную жизнь, ненасилие, отсутствие алчности и своекорыстия. Когда озадаченный Арджуна, естественно, спрашивает его: «Тогда почему же ты уговариваешь меня убивать?», бог ловко переходит к следующему пункту своего изложения, ускользнув таким образом от ответа на этот прямой вопрос. В критический момент божественный персонаж раскрывает свою подлинную сущность, показывая, что он является одновременно и создателем и разрушителем всего живого. Он наполняет собой всю вселенную: небо, землю и несколько подземных миров; как всеуничто- жающая сила, он уже истребил до последнего человека оба могучих войска, готовых вступить в бой; Арджуна не сотворит греха, хладнокровно убив своих сородичей. Если человек проникнут верой в абсолютное божество, ему обеспечена конечная награда приобщения к этому божеству в ином мире. Если Арджуна выиграет эту чисто формальную, символическую битву, ему суждено в награду испытать радость полновластия в этом мире.
Эта изложенная устами божества на великолепном санскрите, но весьма смешанная по своему содержанию доктрина является типично индийской в своей попытке примирить непримиримое и в способности сгладить любые самые острые противоречия. Выбор для этой цели всебожественного Кришны, продиктованный стремительным распространением его культа, выглядит столь же нелепо, как если бы Геракл был выведен проповедником «собственного» учения, представляющего собой смесь основных положений Нового завета и всех наиболее выдающихся произведений древнегреческой философии. Любовные похождения Кришны с юными пастушками, его легкомысленное отношение к бесконечным бракам с богинями-матерьми, убийство собственного дяди и непрерывные увертки, когда он дает свой совет Арджуне в «Махабхарате», едва ли позволяют относиться с доверием к любой проповедуемой им морали.
Действительно, знаменитое произведение было не сразу понято и оценено современниками. Даже в свое время оно не смогло достигнуть той главной цели, которую ставили перед ним брахманы, редакторы великого эпоса. Отсюда — бледное продолжение его под названием «Ану-Гита», помещенное в той же «Махабхарате» как обращение того же бога к тому же Арджуне после одержания полной и окончательной победы. Это второе произведение посвящено лишь сплошному восхвалению брахманов и брахманизма. Никто обычно не читает его в наши дни, между тем как первая «Гита» постепенно получила прочную, непоколебимую славу. Довольно простая причина этого заключается в преобразованиях, постигших средневековое общество.
Сюань Цзан упоминает произведение, написанное брахманами с целью склонить одного царя к войне против его двоюродных братьев. Из контекста явствует, что это, по-видимому, была «Гита» и что в те времена ее никто не рассматривал как квинтэссенцию брахманизма. Такое отношение к ней пришло позднее. Первым выдающимся брахманом, использовавшим ее в таких целях, был Шамкара (около 800 года н. э.), чей комментарий к ней до сих пор считается образцовым, хотя автор его был, по-видимому, приверженцем Шивы, а «Гита» излагает значительную часть основных принципов буддизма, умело вложенных в уста божества, воплощающего
213
Вишну. Несколько позднее другой видный брахман, соперник Шамкары, вишнуит Рамануджа также использует «Гиту» как источник вдохновения, но в совершенно ином плане. Книга стала достоянием простых людей в великолепном стихотворном изложении Джнянешвары, выполненном на языке маратхи. Написанное в конце XIII века это произведение занимает в литературе на маратхи такое же положение, как созданная одновременно с ним, но совершенно контрастная ему по содержанию «Божественная комедия» Данте в итальянской литературе.
Даже в наше время Тилак и Ганди на основании изучения «Гиты» смогли прийти к самостоятельным выводам о духовных принципах, которые, по их мнению, должны были быть положены в основу борьбы индийского народа за независимость. То, что «Гита» одновременно могла служить источником руководящих принципов для многих людей, придерживавшихся совершенно различных взглядов, безусловно, объясняется тем, что это произведение представляет собой самое невероятное сочетание разнообразных и противоречивых идей. Приписываемая ей божественная санкция сделала ее единственной в своем роде ортодоксальной книгой, которая могла быть использована для построения выводов, противоречащих ортодоксальному учению. Способствуя распространению религиозных предрассудков, она не давала, таким образом, угаснуть духу сектантства. Но почему же все-таки ей удалось достигнуть такого влияния, если ее происхождение по-прежнему остается темным? Все наставления в Пура- нах также вложены в уста того или иного бога, иногда даже самого Кришны, но ни одно из них не имело такой силы. Почему?
Причиной необычайного успеха «Гиты» явилась изложенная в ней впервые новая теория бхакти, беззаветной преданности богу, которую ничто не может поколебать, даже его порой сомнительная репутация. Эта теория как нельзя лучше соответствовала идеологии феодального строя. Верность крепостного крестьянина и слуги их господину, барона — герцогу, герцога — королю является идеологической основой феодального общества, она связывает всех этих людей крепкой цепью вассальной зависимости, даже если личные качества сюзерена не внушают никакого почтения и делают его недостойным беззаветной преданности. Именно эта преданность, лежавшая в основе феодализма, способствовала оживлению некоторых примитивных обычаев в обществе, которое уже нельзя было назвать варварским. Так, знатные вельможи на глазах всего двора отрезали куски собственной плоти, чтобы умилостивить злых духов, вселившихся в отца Харши под видом неисцелимого недуга. Два благородных южанина Ганга и Паллава ради блага их царственного господина не пожалели своих голов, принеся себя в жертву какому-то богу или богине.
Начиная с VIII века многочисленные надписи и скульптуры свидетельствуют о распространенности подобных случаев. Многие вассалы объявляют о своем решении ни на одно мгновение не пережить своего сюзерена. О том, что они действительно нередко бросались в пламя погребального костра, пожиравшего прах их венценосного владыки, мы находим сообщения даже у Марко Поло. Такой акт безрассудной преданности нельзя рассматривать как пережиток обычая самосожжения вдов — сати, который начиная с VI века становится все более редким явлением среди правящего класса. Обычай сати, прослеживаемый и по греческим источникам, восходит к древнейшим временам; что касается актов самосожжения, имевших место среди индийской феодальной знати, то они не имеют за собой столь глубокой традиции. Деятельность Шамкары и высокая оценка «Гиты» относятся как раз к началу последней стадии феодализма. Противоречия «Гиты»— целиком в духе индийского национального характера, но индийский характер в его хорошо знакомой нам форме сложился оконча¬
214
тельно лишь в феодальный период. И даже когда под залпы огнестрельного оружия канули в прошлое и лук Арджуны и позднеиндийский феодализм, индийская интеллигенция в поисках формы для воплощения своих патриотических тенденций в этом новом мире банков и акций, железных дорог, пароходов, электричества, фабрик и заводов бессознательно продолжала обращать взор к «Гите». Авторитет этой книги померк с того момента, как Индия вступила на путь борьбы за разрешение своих современных проблем. О «Гите» теперь чаще говорят с почтением, чем ее читают, и понимают ее значительно реже, чем декламируют. Однако даже теперь, после того как подобное смешение идей уступает место четкому мышлению, основанному на твердом понимании реальности материального мира, это произведение благодаря своей выразительности и своеобразной красоте все еще способно доставлять людям эстетическое наслаждение.
Эти заключительные слова могли бы служить эпитафией для всей древнеиндийской культуры в целом.
ОГЛАВЛЕНИЕ
Предисловие 5
Глава I. ИСТОРИЧЕСКАЯ ПЕРСПЕКТИВА
1. Что представляет собой Индия 13
2. Правящий класс в современной Индии Iß
3. Трудности, встающие перед историком 18
4. Необходимость изучения жизни индийской деревни и индийских племен . . 22
5. Индийская деревня 26
6. Краткий вывод ’ ’ 32
Глава И. ПЕРВОБЫТНОСТЬ И ПРЕДЫСТОРИЯ
1. «Золотой век» 30
2. Древнейший период и жизнь первобытного человека 38
3. Доисторический человек в Индии 43
4. Первобытные пережитки в средствах производства 50
5. Первобытные пережитки в социально-идеологической надстройке 56
Глава III. ПЕРВЫЕ ГОРОДА
1. Открытие Индской цивилизации 63
2. Производство в эпоху Индской цивилизации 66
3. Особые черты Индской цивилизации 71
4. Общественный строй 74
Глава IV. АРБИ
1. Народы арийской группы 81
2. Образ жизни арьев 83
3. Продвижение на восток 89
4. Арьи после Ригведы 93
5. Возрождение городов 96
6. Период эпоса 101
Глава V. ПЕРЕХОД ОТ ПЛЕМЕННОГО СТРОЯ К КЛАССОВОМУ ОБЩЕСТВУ
1." Новые религиозные учения ; 106
2. «Средний путь» 112
3. Будда и современное ему общество 116
4. Темнокожий герой яду 122
5. Косала и Магадха 128
Глава VI. ГОСУДАРСТВЕННЫЙ СТРОЙ И РЕЛИГИЯ В ВЕЛИКОЙ МАГАДХЕ
1. Завершение завоеваний Магадхи 140
2. Система государственного управления в Магадхе 146
3. Управление страной 151
4. Государство и товарное производство 157
5. Ашока и наивысший расцвет Магадхской империи 161
Глава VII. НА ПУТИ К ФЕОДАЛИЗМУ
1. Новое духовенство 171
2. Упадок буддизма 181
4. Политические и экономические изменения 192
3. Санскритская драма, поэзия и проза 203
Д. Косамби. КУЛЬТУРА И ЦИВИЛИЗАЦИЯ ДРЕВНЕЙ ИНДИИ
Редактор Е. Левина Художественный редактор Л. Шпанов Технический редактор А. Пономарева Сдано в производство 3/V 1967 г. Подписано к печати 2/Х 1967 г. Формат 70 x1081/16- 81/4 бум. л. 18.9 печ. л. + 4,2 п. л. вклеек. Уч.-изд. л. 21,85. Изд.к№ 6/6767. Цена 2 р. 02 к.
Заказ 1043.
Издательство «Прогресс» Комитета по печати при Совете Министров СССР Москва, Г-21, Зубовский бульвар, 21
Московская типография № 16 Главполиграфпрома Комитета по печати при Совете Министров СССР Москва, Трехпрудный пер., 9
1. Деревенская хижина (Амбарнатх).
2. Жилище людей и стойло для скота под одной тростниковой крышей; стены сложены из камней и глины (Чакан).
3. Изготовление и сушка лепешек из коровьего навоза, употребляющихся в качестве топлива (Пуна). В результате обезлесения и, как следствие последнего, острого недостатка в дровах поля лишены этого ценного удобрения.
4. Буйвол с поклажей из каравана, только что одолевшего трудный перевал Нанагхат по дороге в Джуннар; за две с лишним тысячи лет внешний вид караванов совершенно не изменился.
5. Ручной гончарный круг, которым пользуются только женщины. Слева— готовый для работы; справа — две раскрытые половинки, чтобы было видно выступ и углубление (в наши дни отделанное изнутри металлом), а также смазку.
6. Быстро вращающийся гончарный круг, приводимый в движение при помощи палки. Тщательно уравновешенный круг вращается на вставленном в него агатовом подшипнике, который укреплен на острие опорной оси из древесины кхадиры (acacia catechu). Опорная ось может быть легко укреплена в любом месте. Палка вставляется в выдолбленное углубление.
7. Современный гончар в Пуне, изготовляющий большой сосуд при помощи деревянной лопаточки; левой рукой он прижимает изнутри к стенке горшка каменную наковаленку. В результате этого процесса окончательно отделывается поверхность сосуда и уплотняется глина, отличающаяся в Пуне плохим качеством. Гончар делает пористые кувшины для воды. Первоначальные заготовки (на переднем плане) доводятся таким образом до значительных размеров; свойства местной глины не позволяют изготовлять большие сосуды сразу на гончарном круге.
8. Массовое производство посуды на механическом гончарном круге (Пуна). Все горшки одинакового размера, хотя гончар не пользуется никаким лекалом; его единственные инструменты — собственные пальцы, которыми он придает форму сосуду да мокрая бечевка, которой подрезают дно горшка, после чего снимают его с круга, на котором остается лишь бесформенный комок глины.
9. Процесс работы на малом гончарном круге; эту работу выполняют только женщины. На снимке показано изготовление нижней части большого кувшина для воды, состоящего из трех частей. Хорошо видно грубое качество продукции. Окончательная отделка сосуда с помощью лопаточки и наковальни — дело мужчин.
10. Терракотовые святилища бога скота и одновременно демона-буйвола Мхасобы. Центральное святилище — современная постройка; остальные, более старые, вылеплены по типу «дома для душ умерших» или хижины, в настоящее время не известной в районе Кхан- дали.
И. Индийский священный горбатый бык, посвященный Шиве (Бенарес, 1937). Бык сандака, находившийся под охраной одного из указов Ашоки, принадлежал к этому же виду. В наши дни эти быки постоянно нарушают общественный порядок и их приходится регистрировать, ставя на них номерное клеймо.
12. Самый распространенный молочный скот в Индии — водяные буйволы. Буйвол никогда не почитался священным и был приручен только в после- ведический период. Болота и леса в бассейне Ганга не могли бы быть освоены без этого животного. Быков буйволов применяют для вспашки покрытых водой, топких участков земли (рисовых полей), не проходимых для обычных быков.
13. Бык, запряженный, чтобы везти священный паланкин в дни ежегодного паломничества в Панддарпур. Это животное принадлежит к одному из двух типов быка, встречающихся на индских печатях. Рисунок на вышитой попоне представляет собой модернизированный вариант легенды о Гильгамеше, удушающем тигра.
14. Современный плуг ведет свое происхождение от плугов кушанского типа. Снимок сделан неподалеку от буддийского пещерного монастыря Ганеша Лена, близ Джуннара.
15. Кушанский плуг (около 200 г. н. э.) вертикальной рукоятью и изогнутой оглоблей, укреплявшейся на ярме. Деталь гандхарского рельефа «Первое погружение боди- саттвы в размышление» (Лахорский музей).
16. Боронование и сев; в руках у женщин трубки, через которые бросают семена.
17. Обмолот зерна, в данном случае сорго (джовар), растения типа проса (Талега- он). Обмолот производится с помощью быков, вытаптывающих зерно из колосьев. На быков надеты намордники (что, как известно, запрещалось Библией).
18. Дубление буйволовых шкур; их вымачивают в ямах с известковым раствором. Дубильщики принадлежат к низшей касте, члены которой не вступают в брак с членами каких-либо других каст и обычно считаются неприкасаемыми.
19. Караван ослов, спускающийся по горному перевалу Нанагхат,— картина, почти не изменившаяся со времен Сатаваханов. Вьючное седло имеет рогообразный выступ, который1 во избежание соскальзывания поклажи всегда повернут в сторону понижения склона. Спуск выложен камнями, как ступенями, он извивается по старому пересохшему руслу ручья. Мешки нагружены луком и картофелем из Джуннара; во внутренних районах Конкана овощи меняют на низкосортное зерно, с которым тем же путем возвращаются наверх, на плоскогорье, где пускают его в продажу.
20. Парусное судно с выносным противовесом — обычный тип торгового судна на Индийском океане (Ява, Боробудур, около 800 г. н. э.).
21. Иллюстрация из неизвестной рукописи (около 1600 г. н. э.), изображающая, как носильщики феодала в Кашмире переносят его груз.
22. Танец ораонов
23. Юноши племени мурия, бьющие в барабаны (питорна), сделанные из выдолбленных деревянных чурбанов.
24. Наемные работники чайной плантации на праздничной ярмарке — мела. Они принадлежат к различным племенам. Плантация находится в Ассаме, работники же навербованы в Ориссе, Бихаре и Мадхья-Прадеше. Бросается в глаза напряженность поз и выражения на лицах танцующих в отличие от обычной свободы и непринужденности при исполнении племенных танцев.
4 »
4 н
/
— ***** <?1 '
> I *
<
щ-ш
fS
\
25. Женщины начхари ловят рыбу в реке (Ассам}.
26# Рыболовы из племени гаро: ловля рыбы на реке с долбленого
челнока (Ассам).
27. Радостная встреча двух сестер из племени 28. Женщины племени миджу-мишони
бхилов. Младшая незамужняя сестра, по обычаю несут воду в сочленениях стебля ги-
обнаженная до пояса, приветствует пришедшую гаптского бамбука (Ассам),
в гости старшую сестру, которая, как замужняя женщина, закутана в покрывало (Раджастан).
29. Женщины племени джуанг за изготовлением чашек из листьев деревьев.
30. Лучник из племенной лесной касты коли перед входом в одну из пещер буддийского монастыря в Пале, близ Махада. Лук сделан из бамбука, тетива — из камыша; стрелы — короткие, с длинными лезвиеобразными наконечниками, смертоносные на близком расстоянии. Этот охотник во время второй мировой войны служил в индийской армии. Он повидал Рим и другие страны, но после войны вернулся к прежней жизни, и только более чистая, чем обычно, набедренная повязка свидетельствует о каком-то влиянии военной службы.
31. Юноша из племени джуанг несет на плече плуг. Единственная металлическая часть плуга — короткий стальной наконечник сошника.
32. Юноша из племени саоров собирает пальмовый сок (Орисса).
33. Бхилы, занимающиеся очисткой от шелухи^ и веянием пшеницы. Способ, которым они это делают, обычен для всех индийских крестьян (Раджастан).
34. Рисунки на стенах хижины, бхилов (Раджастан)
35. Пример подсечно-огневого переложного земледелия: человек из племени варли поджигает сухие листья на склоне холма (Махараштра). Крестьяне-землепашцы почти таким же методом приготавливают грядки под рассаду риса.
36. Микролиты докерамического периода, не встречающиеся в сочетании с более крупными орудиями или мегалитами; они принадлежали людям, занимавшимся обработкой более тонких шкур. Некоторые из них представляют собой хирургические инструменты, по-видимому, для кастрирования животных.
37. Микролиты, найденные на древних террасах в сочетании с резьбой по скалам, характерной для деканских мегалитов. Обратите внимание на зазубренные края, выполненные при помощи отжимной техники. Это — более высокая техника, несмотря на то что микролиты выглядят толще и грубее.
38. Передняя стенка кувшина с лепным изображением обнаженной женской фигуры (Ма- хешвар, из раскопок Навда Толи, II тысячелетие до н. э.). Фигура, без сомнения, изображает богиню-мать, символом которой служит кувшин, олицетворяющий собой чрево.
39. Черепок крашеной керамики, на котором изображены взявшиеся за руки танцующие фигуры (Махешвар, из раскопок Навда Толи, II тысячелетие до н. э.); пережиток какого-то культа плодородия сохранился и выражается в том, что девушки в конце сезона дождей до сих пор танцуют такие хороводные танцы.
40. Ручная зернотерка я камень-курант (Мохенджо-Даро). Нижний конец зернотерки зажимался между коленями. Такое приспособление применялось для размалывания зерна. Люди в период Индской цивилизации еще не знали вращающейся ручной мельницы.
41. Древний мегалит, до сих пор почитаемый как место, связываемое с культом богини-матери Болхаи. Сама богиня представлена покрытым красной краской гладким овальным камнем под аркообразной выемкой. Верхний камень имеет два метра в длину. При ударе и даже при трении другим камнем, что до сих пор практикуется во время ритуала, он издает звук, напоминающий звон колокола. Все сооружение было воздвигнуто без помощи каких-либо металлических орудий.
42. Прямоугольный каменный курган в Раджгире, так называемый дом Пиппала. Это та самая «пасанака четия», где так часто отдыхал Будда, упоминаемая в притче о Бава- ри; но она гораздо старше Будды и, по-видимому, представляет собой памятник эпохи арьев. Это была наблюдательная и сигнальная вышка, служившая, вероятно, также местом отправления культа; непосредственно за ней находится пещера естественного происхождения.
44. Большой бассейн на «крепостном» холме в Мохенджо-Даро, прототип позднейшей пушкары (искусственного водоема с лотосами).
45,г'(слева). Индская печать ^'изображением судна-с парусом, веслами и рулем, или кормовым веслом. 46 (в центре). Индская печать с изображением сцены жертвоприношения. Семь фигур в нижнем ряду, очевидно, семь основателей первоначальных брахманских родов, хотя по их головным уборам можно также предположить, что это какие-то божества культа растений. Выше виден восьмой жрец, поклоняющийся трехрогому богу, стоящему между ветвей дерева пипал (Ficus religiosa); животное за его спиной — химера с козлиными рогами, рыбьей головой, телом барана и, возможно, когтистыми лапами. Предмет на невысоком алтаре, вероятно, представляет собой сокращенную в ракурсе человеческую голову. 47 (справа). Индская печать с изображением получеловека-полубыка, вроде шумерского Энкиду, убивающего рогатого тигра.
РШТЖ-гг/' I ,
4
(■
- ' ?
f *
I
Î *
nfii
48 (слева). Довольно хилый с виду индский герой, удушающий двух тигров, подобно месопотамскому Гильгамешу, которого изображают убивающим таким же образом львов. 49 (в центре). Индская печать с изображением получеловека-полутигра, прототип получеловека-полульва, воплощавшего Вишну (нарасимха). Первые две идеограммы — знаки бороны. 50 (справа). Печать-пуговица из Месопотамии с изображением тритона и наяды; хотя мы и не находим на индских печатях изображений подобных существ, понятие о них, по-видимому, породило в Индии идею воплощения Вишну в образе рыбы (матсья).
51 (слева). Цилиндрическая печать: схватка двух бородатых героев со львом и с быком. Шумер, аккадский период, конец III тысячелетия до н. э. 52 (справа). Цилиндрическая^ печать: обнаженная богиня, возможно, Иштар, под крылатым балдахином на спине горбатого быка. Одна из боковых фигур одета в египетском стиле (Сирия, середина II тысячелетия до н. э.). Обнаженная богиня обладает некоторыми чертами, которые в Ведах приписываются богине Ушас.
53. Цилиндрическая печать: битва героев со*львамй, (Шумер, раннединастический период, середина III тысячелетия до н. э. .
\ %
54 (слева). Медаль в память похода Александра Македонского в Панджаб и его победы над Пором в 326 году до н. э. Из Вавилона (?).
55 (справа) Софит (Саубху- ти) — индийский царь, современник Александра Македонского; его монеты выполнены в греческом стиле с надписями на греческом языке.
56 (слева). Серебряная монета города Певкелаота (Пушкаравати), расположенного в низовье долины Кабула. Надпись гласит: «Пакхалавади девада Амби» —«Богиня Пушкаравати». Покровительница города изображена в виде богини- матери с лотосом в руке.
57 (справа). Обратная сторона невкелаотской монеты Амби с изображением, очевидно, священного горбатого быка (герб города). Надписи: на кхарошти — «уса- бхе», на греческом—«tauros» («бык»).
58 (слева). Антиох I, греко- бактрийский царь (около 261—247 или 246 гг. до?н. э.).
59 (справа). Деметрий, гре- ко-бактрийский царь.
60 (слева). Эвкратид, гре- ко-бактрийский царь, основатель новой династии, соперник Деметрия, отнявший у него престол около 175 года до н. э.
61 (справа). Монета Менандра, царя Сиалкота (около 180—160 гг. до н. э.). Обнаружена в 1940 году на рынке в Пуне, где она находилась в обращении, приравненная по достоинству к монете в полрупии.
62 (слева). Серебряная монета с клеймом северного весового стандарта; вероятно, эпохи поздних Маурьев или ранних царей династии Шунгов.
63 (справа). Монета Раджувулы, индо-скифского махакшатрапы (правителя), упоминаемого в надписи на львиной капители в Матхуре. Его монеты, обращавшиеся в округе Матхуры, являются подражанием монетам греческого правителя Стратона I Сотера.
64 (слева). Серебряная монета с портретом Нахапаны, сакского сатрапа, правившего в Махараштре, его столица находилась в Насике или вблизи Насика. Точное время его правления неизвестно, но он упоминается в надписях 119—124 гг. н. э.
65 (справа). Сатавахана Кумара, серебряная монета. Сатаваханы около 126 года н. э. вновь отвоевали Западный Декан и правители этой династии продолжали перечеканивать монеты Нахапаны; имя правителя, изображенного на этой монете, не установлено.
66 (слева). Чаштана, сакский сатрап и махакшатрапа Мальвы, чьей столицей был город Удджайн (около 124—150 гг. н. э.). Существенно, что на обратной стороне большинства его монет мы находим знак чайтьи; возможно, что этот знак ведет свое происхождение от монет династии Андхров, для которых изображение чайтьи было чрезвычайно характерно, часто в сочетании с деревом, окруженным оградой. Чайтья фигурирует также на некоторых монетах Таксилы и северо-западной Индии. Она стала обычным знаком на обратной стороне монет преемников Чаштаны.
67 (справа). Серебряная монета Дамаджадашри I, сакского сатрапа Мальвы (около 150—178 гг. Н. [э.).
68 (слева). Дживадаман, сын Дамаджадашри, махакшатрапа, сакской династии (около 178— 198 гг. н. э.).
69 (справа). Рудрасимха I, брат Дамаджадашри, сакский сатрап (180—196 или 197 гг. н. э.). Его всегда датированные монеты служат свидетельством, что он был соперником Дживадамана в борьбе за обладание властью.
70 (слева). Канишка I, династия Кушанов (около 120—144—150 гг. н. э.).
71 (справа). Канишка II, династия Кушанов (около 150—162 гг. н. э.).
72 (слева). Единственная известная монета (серебро) восточнопанджабского племени вришни, претендовавшего на действительное или воображаемое происхождение от Кришны, героя племени яду. На монете изображен столб с капителью в виде сочетания слона и льва (Хошиарпур, Панджаб, III век н. э.).
73 (справа). Золотая монета Чандрагупты I с изображением самого царя и его жены, царевны Кумарадеви из рода личчхави. Династия Гуптов (около 320—330 гг. н. э.).
74 (слева). Самудрагупта с лирой. Династия Гуптов (около 330—380 гг. н. э.).
75 (справа). Чандрагупта II. Золотая монета с изображением лучника. Династия Гуптов (около 380—415 гг. н. э.).
76 (слева). Золотая монета, изображающая Кумарагуп- ту I на коне во время охоты на носорога. Монета служит напоминанием о его знаменитом подвиге, когда он, пощадив животное, сохранил ему жизнь и только отсек у него кончик рога. Династия Гуптов (около 415—445 гг. н. э.).
77 (справа). Серебряная монета Самантасены, изображающая конника феодального войска с вымпелом.
78. Капитель в виде быка с одной из колонн Ашоки, полированный песчаник (Рампурва, III век до н. э.).
79. Фрагмент ограды ступы, красный песчаник (Бхархут центральная Индия. Эпоха Шун- гов, II век до н. э.).
/лУ *
ё-'н
т
80. Анатхапиндика, богатейший купец из Саваттхи, покупает у царевича Джеты рощу близ города, в которой Будда мог бы найти себе прибежище. Слуги Анатхапиндики выкладывают землю в роще монетами (с клеймами), буквально выполняя брошенные в насмешку слова Джеты, не хотевшего расставаться со своей собственностью. В центре Джета совершает возлияние в честь Будды, который представлен в виде огороженного дерева (барельеф из Бхархута, выполненный на песчанике, II век до н. э.).
81. Царь змей Раджа Эрапатра в окружении нагов (змей мужского пола) и нагинь (змей женского пола) поклоняется Будде у подножия дерева сирис (акации). Во времена Будды Кашьяпы Эрапатра в наказание был лишен способности принимать человеческий облик до появления нового Будды. Услышав о просветлении Шакьямуни, он явился к новому Будде в облике змеи. Не успев приблизиться к шести деревьям сирис, под которыми сидел Будда, он в мгновение ока вновь обрел способность являться в человеческом облике (Бхархут, II век до н. э.).
82. Северный портал ступы в Санчи (начало I века н. э.).
83. Майя, мать Будды, сидящая на лотосе. Два слона льют на нее воду из хоботов. Согласно более позднему толкованию, этот сюжет назывался гаджа- лакшми, то есть «слоны и богиня Лакшми» (супруга Вишну- Нараяны). Деталь восточного портала ступы в Санчи.
84. Будда укрощает бешеного слона Налагири. Изображено два последовательных эпизода: слева — Нала-
гири, топчущий людей на улицах Раджгира; справа — Налагири, усмиренный спокойным мягким упреком Будды (рельефный медальон из Амаравати, II век н. э.).
85. Интерьер пещерной чайтьи в Карле. Деревянные дуги свода, некогда расписанные красками, имеют чисто декоративное назначение. Деревянные части при помощи радиоуглеродного метода датированы 280 годом до н. э. (с допустимым отклонением ±150 лет), то есть временем значительно более ранним, чем предполагалось.
86. Капитель одной из колонн в пещерной чайтье в Карле, изображающая две влюбленные пары — довольно странное украшение для обители целомудренных монахов, удалившихся от мира, чтобы найти пристанище в пустыне.
,4h,.~
,
Я я
к
87. Карле, капитель тринадцатой колонны в правом ряду, расположенной почти в полной темноте. Женщина сидит на коне, мужчина — на сфинксе. Эта колонна — посвятительное подношение одного грека (яваны) из Денукакаты, по имени Дхамадхая (типичное индобуддийское имя). Колонны были воздвигнуты не одновременно, а на протяжении многих столетий, по мере поступления подношений; данная колонна может относиться к любому времени до I века н. э., возможно немного позднее. Передний фасад чайтьи не связан с архитектурным замыслом ее зала и всего монастыря; на нем изображен внутренний двор роскошного пятиэтажного дома.
88. Любящая пара. Рельеф на фасаде в Карле.
92 (справа). Фигурный фриз фасада пещерной чайтьи I в Кондане. Обращает на себя внимание двухметровый лук кшатрия, любезничающего одновременно с двумя дамами (II век до h. э.).
89. Демоны армии Мары. Любопытно, что два воина в нижнем ряду облачены в доспехи греко-римского образца; однако, судя по тому, что чешуя кирас обращена в неправильную сторону (что особенно заметно на фигуре левого воина), такой вид брони не употреблялся широко индийскими солдатами и, очевидно, был плохо знаком художникам (Ганд- хара, II—IV века н. э.).
91. Келья буддийского пещерного монастыря (Ширвал, I век н. э.?). Хорошо видны гнезда в дверном проеме для прикрепления массивной деревянной двери и отверстие для цепного запора. Справа — отверстие для зарешеченного окошка.
90. Капитель
небольшой опорной колонны в пещере Ин- драсабха, изображающая двух кентавров. (Бхаджа, предположительно 1 век до н. э.).
93. Поднятие чаши Будды для сбора подаяний (рельефный медальон из большой ступы в Амаравати, II век н. э.). Ступа была уничтожена в XIX веке, а большая часть мрамора пережжена на известь.
Л *W.
У f , Ÿi f ^
94. Охота на мифических животных; фрагмент фриза из Амаравати. В настоящее время находится в Британском музее.
95. Дурга, убивающий демона-буйвола Махишасуру (Мамаллапурам, начало VII века н. э.).
96. Эллора, пещера Кайласа. Храм, высеченный в скале всГвторой половине VIII века н. э. Кришной I (Акалаварша) из династии Раштракутов. R 1780 году князь Индора Ахальябаи Халкар реставрировал храм и украсил его снаружи штуковыми рельефами. На вершине холма (она не видна на фотографии) обнаружены остатки позднего поселения каменного века.
97. Изваяние сидящего Будды (песчаник, Сарнатх, V век н. э.).
. '