bO РАФАЭЛЬ САМТИНИ Ж
Ни
РЛФЛЭЛЬ СЛБЛТИНИ
МОРСКОЙ
ЯСТРЕБ
ФАВОРИТ
КОРОЛЯ

N3 РАФАЭЛЬ СЛМТИНИ
РАФАЭЛЬ
САБАТИНИ

РАФАЭЛЬ СЛБЛТИНИ
СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ
у1рибой

клгли MMTiNi
THE <SEA HAWK
THE KING'S
MINION

СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ
В ДЕСЯТИ ТОМАХ
ТОМ ВТОРОЙ
РЛФЛЭЛЬ СЛБЛТИНИ
МОРСКОЙ
ЯСТРЕБ
Роман
ФАВОРИТ
КОРОЛЯ
Роман
Москва
Акционерное общество «Прибой»
Журнал «Вокруг света»
1992

ББК
84.4Вл
С 12
РАФАЭЛЬ САБАТИНИ
Морской ястреб
Фаворит короля
Перевод с английского
Редакционный совет:
ПОЛЕЩУК А. А.
(председатель)
КОСТЮКОВА Л. В.
ЛЕБЕДЕВ В. А.
МОСКВИН А. Г.
НЕВОЛИН В. И.
НЕПОМНЯЩИЙ Н. Н.
4703010100—16
с В 38 (03)-92 Бе3 0бъявл-
ISBN 5-87260-001-1
| Редакция журнала
«Вокруг света»
АО «Прибой» — состав.,
1992
Наталья Маникало —
художественное оформление
серии

МОРСКОЙ
ЯСТРЕБ
Роман

От автора
Лорд 1 Генри Год, который, как мы увидим в дальнейшем,
был лично знаком с сэром 2 Оливером Тресиллианом, без обиня¬
ков говорит о том, что сей джентльмен обладал вполне зауряд¬
ной внешностью. Однако следует иметь в виду, что его светлость
отличался склонностью к резким суждениям, и его восприятие не
всегда соответствовало истине. Например, он отзывается об Ан¬
не Клевской как о самой некрасивой женщине, какую ему дове¬
лось видеть, тогда как, судя по его же писаниям, тот факт, что он
вообще видел Анну Клевскую3, представляется более чем со¬
мнительным. Здесь я склонен заподозрить лорда Генри в раб¬
ском повторении широко распространенного мнения, которое
приписывает падение Кромвеля уродству невесты, добытой им
для своего повелителя, обладавшего склонностями Синей Боро¬
ды. Данному мнению я предпочитаю документ, оставленный
кистью Гольбейна, ибо он, изображая даму, которая ни в коей
мере не заслуживает строгого приговора, вынесенного его свет¬
лостью, позволяет нам составить собственное суждение о ней.
Мне хотелось бы верить, что лорд Генри подобным же образом
ошибался и относительно сэра Оливера, в чем меня укрепляет
словесный портрет, набросанный рукой его светлости: «Сэр Оли¬
вер был могучим малым, отлично сложенным, если исключить
то, что руки его были слишком длинными, а ступни и ладони
чересчур большими. У него было смуглое лицо, черные волосы,
черная раздвоенная борода, большой нос с горбинкой и глубоко
сидящие под густыми бровями глаза, удивительно светлые и на
редкость жестокие. Голос его — а я не раз замечал, что в муж¬
чине это является признаком истинной мужественности,— был
громким, глубоким и резким. Он гораздо больше подходил —
и, без сомнения, чаще использовался — для брани на корабель¬
ной палубе, нежели для вознесения хвалы Создателю».
Таков портрет, написанный его светлостью лордом Генри Го¬
дом, и вы без труда можете заметить, сколь сильно в нем отрази¬
лась упорная неприязнь автора к нашему герою. Дело в том, что
его светлость был в известном смысле мизантропом, и это крас¬
норечиво явствует из его многочисленных писаний. Именно ми¬
зантропия побудила его, как и многих других, обратиться к сочи¬
нительству. Он берется за перо не столько для того, чтобы, как он
заявляет, написать хронику своего времени, сколько с целью из¬
лить желчь, накопившуюся в нем с той поры, когда он впал в не¬
милость. Посему милорд не склонен находить что-либо хорошее в
окружавших его людях и в тех редких случаях, когда он упомина¬
ет кого-то из своих современников, делает это с единственной
6

целью: выступить с инвективой в его адрес. В сущности, лорда
Генри можно извинить. Он представлял собой одновременно че¬
ловека дела и человека мысли — сочетание столь же редкое,
сколь прискорбны его последствия. Как человек дела, он мог бы
многого достичь, если бы сам же, как человек мысли, не погубил
все в самом начале своей карьеры. Отличный моряк, он мог бы
стать лордом-адмиралом Англии 4, не помешай тому его склон¬
ность к интригам. К счастью для него — поскольку в противном
случае ему едва ли удалось бы сохранить голову на том месте,
которое предназначила ей природа,— над ним вовремя сгусти¬
лись тучи подозрения. Карьера лорда Генри оборвалась, но, по¬
скольку подозрения в конце концов так и не подтвердились, ему
причиталась определенная компенсация. Он был отстранен от ко¬
мандования и милостью королевы назначен наместником Корну¬
олла 5, в каковой должности, по общему убеждению, не мог натво¬
рить особых бед. Там, озлобленный крушением своих честолюби¬
вых надежд и ведя сравнительно уединенный образ жизни, лорд
Генри, как и многие другие в подобном положении, в поисках уте¬
шения обратился к перу. Он написал свою пристрастную и повер¬
хностную «Историю лорда Генри Года: труды и дни» — чудо ин¬
синуаций, искажений, заведомой лжи и эксцентричного правопи¬
сания. В восемнадцати огромных томах in folio, написанных
мелким витиеватым почерком, лорд Генри излагает собственную
версию того, что он называет «своим падением», и, при всей мно¬
гословности исчерпав сей предмет в первых пяти из восемладцати
томов, приступает к изложению истории «дней», то есть тех собы¬
тий, которые он имел возможность наблюдать в своем корнуолл¬
ском уединении. Значение его хроник как источника сведений по
английской истории абсолютно ничтожно; именно по этой причи¬
не они остались в рукописи и пребывают в полном забвении. Од¬
нако для исследователя, который хочет проследить историю тако¬
го незаурядного человека, как сэр Оливер Тресиллиан, они по-
истине бесценны. Преследуя именно эту цель, я спешу признать,
сколь многим я обязан хроникам лорда Генри. И действительно,
без них было бы просто невозможно воссоздать картину жизни
корнуоллского джентльмена, отступника, берберийского корсара,
едва не ставшего пашой Алжира — или Аргира, как пишет его
светлость,— если бы не события, речь о которых пойдет ниже.
Лорд Генри писал со знанием дела, и его рассказ отличается
исчерпывающей полнотой и изобилует ценнейшими подробностя¬
ми. Он являлся очевидцем многих событий и водил знакомство со
многими, кто был связан с сэром Оливером. Это обстоятельство
существенно обогатило его хроники. Помимо всего прочего, не
было такой сплетни или такого обрывка слухов, ходивших по ок¬
руге, которые он счел бы слишком тривиальными и не поведал
потомству. И наконец, я склонен думать, что Джаспер Ли оказал
его светлости немалую помощь, поведав о событиях, случившихся
за пределами Англии, каковые, на мой взгляд, представляют со¬
бой наиболее интересную часть его повествования.
Р. С.

Часть первая
СЭР ОЛИВЕР ТРЕСИЛЛИАН
Глава I
ТОРГАШ
эр Оливер Тресиллиан отдыхал в роскошной
столовой своего прекрасного дома Пенарроу,
который он наследовал благодаря предпри¬
имчивости покойного отца, оставившего по
себе сомнительную память во всей округе, а
также мастерству и изобретательности
итальянского строителя по имени Баньоло, лет за пятьде¬
сят до описываемых событий прибывшего в Англию в ка¬
честве одного из помощников знаменитого Торриджани 6.
Этот дом, отличавшийся поразительным, чисто италь¬
янским изяществом, весьма необычным для заброшенного
уголка Корнуолла, равно как и история его создания,
заслуживает хотя бы нескольких слов.
Итальянец Баньоло, в котором талант истинного ху¬
дожника уживался со вздорным и необузданным нравом,
во время ссоры в какой-то таверне в Саутворке имел
несчастье убить человека. Спасаясь от последствий своей
вспыльчивости он бежал из города и добрался до самых
отдаленных пределов Англии. При каких обстоятельствах
он познакомился с Тресиллианом-старшим, я не знаю.
Ясно одно: встреча эта оказалась для обоих как нельзя
более кстати. Ралф Тресиллиан, по всей вероятности,
питавший неодолимое пристрастие к обществу всяческих
негодяев, приютил беглеца. Чтобы отплатить за услугу,
9

Баньоло предложил перестроить полудеревянный и к тому
же полуразрушенный дом сэра Ралфа — Пенарроу. Полу¬
чив согласие, Баньоло взялся за дело с увлечением
истинного художника и возвел для своего покровителя
резиденцию, которая для того грубого времени и глухого
места явилась настоящим чудом искусства. Под наблю¬
дением одаренного итальянца, достойного помощника мес¬
сера 7 Торриджани, вырос благородный двухэтажный особ¬
няк красного кирпича, полный света и солнца, льющихся
в высокие окна с частыми переплетами, поднимавшиеся
от фундамента до карнизов, и по всем фасадам украшен¬
ный пилястрами. Парадный вход располагался под бал¬
коном в выступавшем вперед крыле здания, увенчанном
стройным фронтоном с колоннами. Все это частично скры¬
вала зеленая мантия плюща. Над красной черепичной
крышей вздымались массивные витые трубы.
Но истинной славой Пенарроу — точнее, нового Пе¬
нарроу, порожденного фантазией Баньоло,— был сад, раз¬
битый на месте чащобы, которая некогда окружала дом,
господствовавший над холмами мыса Пенарроу. В дело,
начатое Баньоло, природа и время также внесли свою
лепту. Баньоло разбил прекрасные эспланады и окружил
изящными балюстрадами три великолепные террасы, со¬
единенные лестницами. Он соорудил фонтан и собствен¬
ными руками изваял стоящего над ним гранитного фавна
и дюжину мраморных нимф 8 и лесных божеств, которые
ослепительно белели среди густой зелени. Природа и вре¬
мя устлали поляны бархатным ковром, превратили посад¬
ки буксуса 9 в живописные густолиственные ограды, вы¬
тянули вверх пикообразные темные тополя, окончательно
придавшие этим корнуоллским владениям сходство с пей¬
зажем Италии.
Сэр Оливер отдыхал в столовой своего прекрасного
дома и, созерцая только что описанную картину, залитую
мягкими лучами сентябрьского солнца, находил, что она
очень красива, а жизнь — очень хороша. Однако, пожалуй,
еще не было человека, который разделял бы подобный
взгляд на жизнь, не имея для оптимизма более веских
причин, чем красота окружающей природы. У сэра Оли¬
вера таких причин было несколько. Во-первых,— хотя сам
он, возможно, и не подозревал об этом — он обладал
преимуществами молодости, богатства и хорошего пище¬
варения. Во-вторых, к своим двадцати пяти годам он уже
успел снискать славу в испанском Мэйне 10 и при недавнем
Ю

разгроме «Непобедимой Армады» ", за что был пожалован
в рыцари самой королевой-девственницей 12. Третьей и по¬
следней причиной блаженного настроения сэра Оливера —
я приберег ее под конец, ибо считаю конец самым под¬
ходящим местом для главного,— было то, что Амур, ко¬
торый порой причиняет столько мук влюбленным, благо¬
склонно отнесся к сэру Оливеру и позаботился о том,
чтобы его ухаживания за леди Розамундой Годолфин
приняли самый счастливый оборот.
Итак, сэр Оливер сидел небрежно в высоком резном
кресле, его колет 13 был расстегнут, длинные ноги вытя¬
нуты, и на губах, оттененных тонкой полоской черных
усов, блуждала мечтательная улыбка. (Портрет, написан¬
ный лордом Генри, принадлежит более позднему периоду.)
Был полдень, и наш джентльмен только что отобедал,
о чем свидетельствовали стоявшие на столе блюда с ос¬
татками кушаний и полупустая бутылка. Он задумчиво
курил длинную трубку, ибо уже успел пристраститься
к этому недавно завезенному в Англию обычаю, и,
предаваясь мечтам о даме своего сердца, благословлял
судьбу, наделившую его титулом и славой, которые он
мог сложить к ногам леди Розамунды.
Природа наделила сэра Оливера изрядной долей про¬
ницательности (по выражению милорда Генри, «он был
хитер, как двадцать чертей»), а прилежное чтение помогло
приобрести ему весьма обширные познания. Однако ни
природный ум, ни благоприобретенные совершенства не
открыли ему глаза на то, что из всех божеств, распоря¬
жающихся судьбами смертных, нет более ироничного и не¬
постоянного существа, чем тот самый Амур, которому он
сейчас курил фимиам из своей трубки. Древние прекрасно
знали, что этот невинный с виду мальчуган на самом
деле — коварный плут, и не доверяли ему. Сэр Оливер
либо не знал мнения здравомыслящих древних, либо не
придавал ему значения. Ему было суждено понять эту
истину, лишь пройдя через суровые испытания. И сейчас,
когда его светлые глаза мечтательно следили за игрой
солнечных лучей на террасе, он и представить себе не
мог, что тень, мелькнувшая за высоким окном, предвещала
мрак, который уже начал сгущаться над его безоблачной
жизнью.
Вслед за тенью показался и ее обладатель — особа
высокого роста в нарядном платье и черной широкополой
испанской шляпе, украшенной кроваво-красными перьями.
11

Помахивая длинной, перевитой лентами тростью, посети¬
тель проследовал мимо окон гордо и невозмутимо, как
сама судьба.
Улыбка сошла с губ сэра Оливера. На его смуглом
лице появилось выражение озабоченности, черные брови
нахмурились, и между ними пролегла глубокая складка.
Затем улыбка медленно вернулась на его уста, но не
прежняя — добрая и мечтательная; теперь в ней чувство¬
вались твердость и решительность. И хотя чело сэра
Оливера разгладилось, от этой улыбки казалось, что
в глазах у него горит насмешливый, хитрый и даже
зловещий огонь.
Слуга сэра Оливера Николас доложил о приходе ма¬
стера 14 Питера Годолфина, и названный джентльмен тут
же вошел в столовую, опираясь на трость и держа в руке
широкополую испанскую шляпу. Это был высокий, строй¬
ный молодой человек года на два — на три моложе сэра
Оливера, с таким же, как у него, носом с горбинкой,
который усиливал высокомерное выражение, застывшее
на его красивом, гладко выбритом лице. Его каштановые
волосы были несколько длиннее, чем того требовала тог¬
дашняя мода, что же касается платья молодого джентль¬
мена, то оно свидетельствовало о щегольстве, вполне
простительном в его возрасте.
Сэр Оливер встал и с высоты своего роста поклонился,
приветствуя гостя. Волна табачного дыма попала в горло
франтоватого посетителя, он закашлялся, и на его лице
появилась гримаса неудовольствия.
—	Я вижу,— произнес он, продолжая кашлять,— вы
уже приобрели эту плохую привычку.
—	Я знавал и более отвратительные,— сдержанно
заметил сэр Оливер.
—	Нимало не сомневаюсь,— согласился мастер Годол-
фин, недвусмысленно давая понять о своем настроении
и цели визита.
В намерения сэра Оливера вовсе не входило облег¬
чить задачу мастера Годолфина, и потому он сдержал
себя.
—	Именно поэтому,— сказал он с иронией,— я наде¬
юсь, что вы проявите снисходительность к моим недо¬
статкам. Ник, стул для мастера Годолфина и еще один
бокал! Добро пожаловать в Пенарроу.
По бледному лицу младшего из собеседников скольз¬
нула усмешка.
12

—	Вы крайне любезны, сэр. Боюсь, я не сумею от¬
платить вам тем же.
—	У вас будет достаточно времени, прежде чем я по¬
прошу вас.
—	Попросите? Чего?
—	Вашего гостеприимства,— уточнил сэр Оливер.
—	Именно об этом я и пришел говорить с вами.
—	Не угодно ли вам сесть? — предложил сэр Оливер,
показывая на стул, принесенный Николасом, и жестом
отпуская слугу.
Мастер Годолфин оставил приглашение сэра Оливера
без внимания.
—	Я слышал,— сказал он,— что вчера вы приезжали
в Годолфин-Корт.
Он помедлил и, поскольку сэр Оливер молчал, глухо
добавил:
—	Я пришел сообщить вам, сэр, что мы были бы рады
отказаться от чести, которой вы удостаиваете нас своими
визитами.
При столь недвусмысленном оскорблении сэру Оливеру
стоило немалого усилия сохранить самообладание, но его
загорелое лицо побледнело.
—	Вы, должно быть, понимаете, Питер,— произнес
он,— что сказали слишком много и должны объясниться
со мной.— Он помолчал, внимательно глядя на посетите¬
ля.— Не знаю, говорила ли вам Розамунда, что она ока¬
зала мне честь, согласившись стать моей женой...
—	Она еще ребенок и плохо разбирается в своих
чувствах,— грубо прервал собеседника мастер Годолфин.
—	Вам известна какая-нибудь серьезная причина, по
которой она должна отказаться от своих намерений, не
считаясь со своими чувствами?
В голосе сэра Оливера прозвучал вызов.
Мастер Годолфин сел и, положив ногу на ногу, вод¬
рузил шляпу на колено.
—	Мне известна целая дюжина причин для этого,—
ответил он.— Но нет нужды приводить их. Будет доста¬
точно, если я напомню вам, что Розамунде только сем¬
надцать лет и что я и сэр Джон Киллигрю являемся ее
опекунами. Ни сэр Джон, ни я никогда не признаем эту
помолвку.
—	Прекрасно! — прервал его сэр Оливер.— А кто про¬
сит вашего признания или согласия сэра Джона? Роза¬
мунда, благодарение Богу, скоро станет совершеннолетней
13

и сможет сама распоряжаться собой. Под венец мне не к
спеху, а по природе — в чем вы, вероятно, только что
убедились — я на редкость терпелив. Я подожду.
Он затянулся трубкой.
—	Ваше ожидание ни к чему не приведет, сэр Оливер.
И лучше бы вам понять это. Ни сэр Джон, ни я не
изменим своего решения.
—	Вот как! Прекрасно! Пришлите сюда сэра Джона,
и пусть он объяснит мне свои намерения, я же кое-что
расскажу о своих. Передайте ему от меня, мастер Годол¬
фин, что, если он возьмет на себя труд прибыть в Пе¬
нарроу, я сделаю с ним то, что уже давно следовало
сделать палачу,— я собственными руками отрежу этому
своднику его длинные уши.
—	Ну а пока что,— раздраженно заявил мастер Го¬
долфин,— не угодно ли вам на мне испробовать вашу
пиратскую доблесть?
—	На вас? — переспросил сэр Оливер и смерил мас¬
тера Годолфина ироничным взглядом.— Я, мой мальчик,
не мясник и не потрошу цыплят. Кроме того, вы — брат
своей сестры, а я вовсе не намерен увеличивать препят¬
ствия, которых и без того хватает на моем пути.
Тут он наклонился над столом и заговорил другим
тоном:
—	Послушайте, Питер, в чем дело? Даже если вы
считаете, что между нами есть какие-то серьезные раз¬
ногласия, неужели мы не можем договориться и покончить
с ними? И при чем здесь сэр Джон? Этот скряга вообще
не стоит внимания. Иное дело вы. Вы — брат Розамунды.
Бросьте ваши мнимые обиды. Будем откровенны и пого¬
ворим как друзья.
—	Друзья? — снова усмехнулся гость.— Наши отцы
подали нам хороший пример.
—	Какое нам дело до отношений наших отцов? Тем
более стыдно — быть соседями и постоянно враждовать
друг с другом. Неужели мы последуем этому достойному
сожаления примеру?
—	Уж не хотите ли вы сказать, что во всем был
виноват мой отец?! — едва сдерживая ярость, воскликнул
мастер Годолфин.
—	Я ничего не хочу сказать, мой мальчик. Я считаю,
что им обоим должно было быть стыдно.
—	Прекратите! Вы клевещете на усопшего!
—	Значит, я клевещу на обоих, если вам угодно имен¬
но так расценивать мои слова. Но вы ошибаетесь. Я го¬
14

ворю, что они оба были виноваты и должны были бы
признать это, случись им воскреснуть.
—	В таком случае, сэр, ограничьтесь в ваших обви¬
нениях своим любезным батюшкой, с которым не мог
поладить ни один порядочный человек.
—	Полегче, милостивый государь, полегче!
—	Полегче? А с какой стати? Ралф Тресиллиан был
позором всей округи. С легкой руки вашего беспутного
родителя любая деревушка от Труро до Хелстона просто
кишит здоровенными тресиллиановскими носами вроде
вашего.
Глаза сэра Оливера сузились. Он улыбнулся:
—	А как вам, позвольте спросить, удалось обзавестись
именно таким носом?
Мастер Годолфин вскочил, опрокинув стул.
—	Сэр,— вскричал он,— вы оскорбляете память моей
матери!
Сэр Оливер рассмеялся:
—	Не скрою, в ответ на ваши любезности по адресу
моего отца я обошелся с ней несколько сурово.
Какое-то время мастер Годолфин в немой ярости смот¬
рел на своего оскорбителя. Не в силах сдержать бешен¬
ства, он перегнулся через стол, поднял трость и, резким
движением ударив сэра Оливера по плечу, выпрямился
и величественно направился к двери. На полпути он
остановился и произнес:
—	Жду ваших друзей и сведений о длине вашей шпаги.
Сэр Оливер вновь рассмеялся.
—	Едва ли я вообще пошлю их,— сказал он.
Мастер Годолфин круто повернулся и посмотрел сэру
Оливеру в лицо.
—	Что? Вы спокойно снесете оскорбление?
—	У вас нет свидетелей.— Сэр Оливер пожал плечами.
—	Но я всем расскажу, что ударил вас тростью!
—	Но вас сочтут лжецом. Вам никто не поверит.—
Он вновь изменил тон: — Послушайте, Питер, мы ведем
себя недостойно. Признаюсь, я заслужил ваш удар. Память
матери для человека дороже и священнее, чем память
отца. Будем считать, что мы квиты. Так неужели мы не
можем полюбовно договориться обо всем остальном? Что
проку бесконечно вспоминать о нелепой ссоре наших
отцов?
—	Между нами стоит не только эта ссора. Я не
потерплю, чтобы моя сестра стала женой пирата.
15

—	Пирата? Боже милостивый! Я рад, что мы здесь
одни и вас никто, кроме меня, не слышит. В награду за
мои победы на море ее величество сама посвятила меня
в рыцари, а раз так, то ваши слова оскорбляют королеву.
Поверьте, мой мальчик, все, что одобряет королева, вполне
заслуживает одобрения мастера Питера Годолфина и даже
его ментора, сэра Джона Киллигрю. Ведь вы говорите
явно под его влиянием, да и прислал вас сюда не кто
иной, как он.
—	Я не хожу ни в чьих посыльных,— горячо возразил
молодой человек; он сознавал, что сэр Оливер прав, и от
этого его раздражение только усилилось.
—	Называть меня пиратом глупо. Хокинз15, с которым
я ходил под одними парусами, был посвящен в рыцари
еще раньше меня, и те, кто называет нас пиратами,
оскорбляют саму королеву. Как видите, ваше обвинение
просто несерьезно. Что еще вы имеете против меня? Здесь,
в Корнуолле, я не хуже других. Розамунда оказывает мне
честь своей любовью, я богат, а к тому времени, когда
зазвонят свадебные колокола, стану еще богаче.
—	Ваше богатство — это плоды морских разбоев,
сокровища потопленных судов, золото от продажи ра¬
бов, захваченных в Африке и сбытых на плантации,
это богатство вампира, упившегося кровью, кровью уби¬
тых.
—	Так говорит сэр Джон? — глухим голосом спросил
сэр Оливер.
—	Так говорю я.
—	Я слышу. Но я спрашиваю: кто преподнес вам эту
несусветную чушь? Ваш наставник сэр Джон? Разумеется,
он. Кто же еще! Можете не отвечать. Им я еще займусь,
а пока соблаговолите узнать истинную причину ненависти,
которую питает ко мне благородный сэр Джон, и вы
поймете, чего стоят прямота и честность этого джентль¬
мена, друга вашего покойного отца и вашего бывшего
опекуна.
—	Я не стану слушать, что бы вы ни говорили о нем.
—	О нет, вам придется выслушать меня хотя бы
потому, что я был вынужден слушать то, что он говорит
обо мне. Сэр Джон стремится получить разрешение на
строительство в устье Фала. Он надеется, что рядом
с гаванью вырастет город, как раз вблизи от его собст¬
венного поместья Арвенак. Заявляя о своем бескорыстии,
он представляет дело так, будто ратует за процветание
16

Англии. При этом он ни словом не обмолвился о том,
что земли в устье Фала принадлежат именно ему, а зна¬
чит, и заботится он прежде всего о процветании своего
семейства. Я совершенно случайно встретил сэра Джона
в Лондоне, когда он подавал свое дело на рассмотрение
двора. Между тем мне самому вовсе не безразлична судьба
Труро и Пенрина. Но, в отличие от сэра Джона, я не
скрываю своих интересов. Если в Смитике начнется стро¬
ительство, то он окажется в гораздо более выгодном
положении, чем Труро и Пенрин, что настолько же не
устраивает меня, насколько это выгодно сэру Джону.
Я могу позволить себе быть откровенным, поэтому я все
©казал ему и подал королеве свое прошение. Момент для
меня был благоприятный: я — один из моряков, разгро¬
мивших «Непобедимую Армаду», и отказать мне было
нельзя. Так что сэр Джон как прибыл ко двору с пустыми
руками, так и уехал ни с чем. Стоит ли удивляться, что
он ненавидит меня? Называет меня пиратом, а то и того
хуже? С его стороны вполне естественно представлять
в ложном свете мою службу на море, ведь именно бла¬
годаря ей у меня достало сил нарушить его планы. Своим
оружием в борьбе со мной он выбрал клевету; мое же
оружие иное, что я и докажу ему не далее как сегодня.
Если вы не верите моим словам, поезжайте со мной
и будьте свидетелем короткой беседы, которая, я думаю,
состоится у меня с этим скрягой.
—	Вы забываете,— сказал мастер Годолфин,— что
и мои земли лежат по соседству со Смитиком, так что
тут затронуты и мои интересы.
—	Силы небесные! — воскликнул сэр Оливер.— Нако-
нец-то сквозь тучи праведного негодования дурной славой
Тресиллианов и моими пиратскими доблестями блеснул
луч истины! Оказывается, вы тоже всего-навсего торгаш.
Какой же я глупец, что поверил в вашу искренность
и говорил с вами как с честным человеком! Если бы
я знал, какое вы мелочное и ничтожное существо, то,
клянусь, не стал бы попусту тратить время.
Тон и презрительное выражение на лице сэра Оливера
подействовали на его собеседника словно пощечина.
—	Эти слова...— начал было мастер Годолфин, но сэр
Оливер прервал его:
—	Самое малое, чего вы заслуживаете. Ник! — громко
позвал он.
—	Вы за них ответите! — выкрикнул посетитель.
—	Так слушайте же,— сурово продолжал сэр Оли¬
17

вер.— Вы приходите в мой дом и несете всякий вздор
о том, будто бы распутство моего покойного отца, его
давняя ссора с вашим отцом, мои пиратские, как вы их
называете, подвиги, да и самый образ моей жизни пре¬
пятствуют моей женитьбе на вашей сестре, а на поверку
выходит, что истинная причина, подогревающая вашу
враждебность,— те несколько жалких фунтов годового до¬
хода, что я помешал вам прикарманить. Вон из моего
дома, и да простит вас Бог!
В эту минуту в столовую вошел Ник.
—	Вы еще услышите обо мне, сэр Оливер,— произнес
бледный от гнева мастер Годолфин.— Вам придется от¬
ветить за свои слова.
—	Я не дерусь с... лавочниками, — вспыхнул сэр
Оливер.
—	Как вы смеете так называть меня?!
—	Ив самом деле, надо признаться/ что этим я ос¬
корбляю весьма достойное сословие. Ник, проводите ма¬
стера Годолфина.
Глава II
РОЗАМУНДА
Вскоре после ухода Годолфина спокойствие верну¬
лось к сэру Оливеру, и он принялся обдумывать
свое положение. Однако через некоторое время им вновь
овладела ярость. На этот раз причиной было сознание
того, что, поддавшись гневу во время недавнего разговора,
он еще больше увеличил преграду, стоящую между ним
и Розамундой. Но тут направление мыслей сэра Оливера
изменилось, и весь его гнев обратился на сэра Джона
Киллигрю. Он рассчитается с ним, причем немедленно!
И небо будет тому свидетелем.
Сэр Оливер позвал Ника и приказал принести сапоги.
—	Где мастер Лайонел? — спросил он, когда слуга
вернулся.
—	Он только что возвратился, сэр Оливер.
—	Попросите его прийти сюда.
В столовую почти сразу же вошел сводный брат сэра
Оливера, стройный юноша, очень похожий на свою мать —
вторую жену беспутного Ралфа Тресиллиана. Внешностью
он так же мало походил на старшего брата, как и душой.
У него были золотистые волосы, синие глаза и девически
18

нежное матово-бледное лицо. Фигура молодого человека
отличалась юношеским изяществом — ему шел двадцать
первый год,— и он был одет с изысканностью придвор¬
ного щеголя.
—	Этот щенок Годолфин приезжал навестить вас? —
спросил мастер Лайонел, входя в столовую.
—	Да,— прогремел сэр Оливер.— Он приезжал кое-что
сказать мне и услышать ответ на это от меня.
—	Вот как! Я повстречался с ним перед самыми во¬
ротами, и он пропустил мимо ушей мое приветствие.
Гнусный мерзавец!
—	Вы разбираетесь в людях, Лал.— Сэр Оливер надел
сапоги и встал.— Я еду в Арвенак обменяться парой
любезностей с сэром Джоном.
Плотно сжатые губы и решительный вид сэра Оливера
столь красноречиво говорили о его намерениях, что мастер
Лайонел схватил его за руку:
—	Но вы не собираетесь?..
—	Да, мой мальчик.
И, чтобы успокоить явно встревоженного брата, сэр
Оливер нежно похлопал его по плечу.
—	Сэр	Джон,— объяснил	он,— слишком	болтлив.
Я собираюсь научить его добродетели молчания.
—	Но,	Оливер, ведь будут	неприятности.
—	Да,	у него. Тот, кто	называет меня	пиратом,
работорговцем, убийцей и Бог знает кем еще, должен
быть	готов к последствиям. Но вы задержались, Лал.
Где вы были?
—	Я далеко ездил. В Малпас.
—	В Малпас? — Сэр Оливер прищурился — это была
его привычка.— Я слышал краем уха, какой магнит влечет
вас туда. Будьте осторожны, мой мальчик. Вы слишком
часто ездите в Малпас.
—	Что вы имеете в виду? — несколько холодно спро¬
сил Лайонел.
—	Всего лишь то, что вы — сын своего отца. Не за¬
бывайте этого и постарайтесь не пойти по его стопам,
дабы вас не постигла его участь. Достойный мастер Го¬
долфин только что напомнил мне о неких слабостях сэра
Ралфа. Прошу вас, не ездите в Малпас слишком часто.
Вот все, что я хочу сказать.
Сэр Оливер одной рукой ласково обнял младшего брата
за плечи; он нисколько не хотел обидеть юношу.
Когда сэр Оливер ушел, Лайонел сел обедать; Ник
ему прислуживал. Однако ел молодой человек мало и за
19

всю короткую трапезу ни разу не обратился к старому
слуге. Он сидел глубоко задумавшись и мысленно сле¬
довал за братом, который, горя жаждой мщения, скакал
в Арвенак... Сэр Джон — не какой-нибудь сопляк, а муж¬
чина в полном расцвете сил, солдат и моряк. Если с Оли¬
вером что-нибудь случится... При этой мысли Лайонела
охватила дрожь, и почти против воли он принялся при¬
кидывать, какие последствия подобный исход имел бы для
него самого. Он подумал, что для него все может изме¬
ниться к лучшему. В ужасе он пытался отогнать столь
недостойную мысль, но тщетно — она возвращалась вновь
и вновь. Не в силах отделаться от нее, Лайонел стал
размышлять над своим нынешним положением.
У него не было других средств, кроме содержания,
выдаваемого братом. Их беспутный отец умер, как обычно
умирают люди такого склада, оставив своему наследнику
кучу долгов и не раз перезаложенные имения. Даже
Пенарроу был заложен, а деньги спущены на кутежи,
карты и бесчисленные любовные увлечения Ралфа Тре-
силлиана. После смерти отца Оливер продал доставшееся
ему от матери небольшое имение в Хелстоне и вложил
деньги в какое-то дело в Испании. Затем снарядил ко¬
рабль, нанял команду и вместе с Хокинзом пустился
в одну из тех морских авантюр, которые сэр Джон Кил-
лигрю не без основания называл пиратскими набегами.
Он вернулся с богатой добычей пряностей и драгоценных
камней, которой вполне хватило на то, чтобы выкупить
родовые имения Тресиллианов. Вскоре Оливер вновь ушел
в море и вернулся еще богаче. Тем временем Лайонел
оставался дома и наслаждался свободой. Он любил покой.
По природе он был ленив и обладал изощренной и рас¬
точительной натурой, которая столь часто сочетается с ле¬
ностью души. Лайонел не был рожден для борьбы и труда
и вовсе не стремился исправить этот досадный недостаток
своего характера. Время от времени он задавался вопро¬
сом, что сулит ему будущее, когда Оливер женится, и на¬
чинал опасаться, как бы его жизнь не изменилась к худ¬
шему. Впрочем, раздумья о своей судьбе были ему не¬
свойственны:	как и у большинства людей подобного
склада, задумываться о будущем было не в его правилах.
Когда мысли Лайонела все же принимали такое направ¬
ление, он отгонял их, успокаивая себя тем, что, помимо
всего прочего, Оливер любит его и никогда ни в чем ему
не откажет. И он, без сомнения, был прав. Оливер был
ему скорее отцом, нежели братом. Умирая от раны, на¬
20

несенной ему неким разгневанным супругом, их отец
поручил Лайонела заботам старшего брата. В то время
Оливеру было семнадцать лет, а Лайонелу — двенадцать.
Но Оливер всегда казался настолько старше своего воз¬
раста, что Ралф Тресиллиан, похоронивший двух жен,
привык во всем полагаться на своего решительного, на¬
дежного и смышленого сына от первого брака.
Все это вспомнилось Лайонелу, когда, сидя в задум¬
чивости за столом, он тщетно пытался отогнать коварную
и удивительно навязчивую мысль о том, что если дела
в Арвенаке примут для его старшего брата неблагопри¬
ятный оборот, то ему самому это принесет немалую вы¬
году, поскольку все, чем он сейчас пользуется по доброте
Оливера, будет принадлежать ему по праву. Казалось,
сам дьявол нашептывал ему, что если Оливер умрет, то
скорбь его не будет слишком долгой. Чтобы заглушить
этот отвратительный внутренний голос, который его са¬
мого в минуты просветления приводил в ужас, он старался
вызвать воспоминания о неизменной доброте и привязан¬
ности Оливера, старался думать о любви и заботе, которой
старший брат окружал его все эти годы. Он проклинал
себя за то, что хоть на минуту позволил себе мысли,
которым только что предавался.
Противоречивые чувства, терзавшие его душу, борьба
совести с корыстью привели Лайонела в такое возбужде¬
ние, что с криком: «Vade retro, Satanas!» * — он вскочил
на ноги.
Старый Николас увидел, что юноша побледнел, а на
лбу у него выступили капли пота.
—	Мастер Лайонел! Мастер Лайонел! — воскликнул
он, вглядываясь маленькими живыми глазками в лицо
своего молодого господина.— Что случилось?
Лайонел вытер лоб.
—	Сэр Оливер отправился в Арвенак, чтобы нака¬
зать...— начал он.
—	Кого, сэр?
—	Сэра Джона за клевету.
На обветренном лице Николаса появилась улыбка.
—	Всего-то? Клянусь девой Марией, давно пора. У сэра
Джона слишком длинный язык.
Спокойствие старого слуги и свобода, с какой тот рас¬
суждал о поступках своего господина, поразили Лайонела.
—	Вы... Вы не боитесь, Николас...— Он не закончил,
* Изыди, сатана! (лат.)
21

но слуга понял, что имел в виду молодой человек, и за¬
улыбался еще шире.
—	Боюсь? Чепуха! Я никогда не боюсь за сэра Оли¬
вера. И вам не надо переживать. Он вернется домой, и за
ужином у него будет волчий аппетит: после драки с ним
всегда так.
Дальнейшие события этого дня подтвердили правоту
старого слуги, лишь с той разницей, что сэру Оливеру
не удалось исполнить обещание, данное мастеру Годол-
фину. Когда сэр Оливер бывал разгневан или считал себя
оскорбленным, он становился безжалостен, как тигр. Он
скакал в Арвенак, исполненный твердой решимости убить
клеветника. Меньшее его бы не удовлетворило. Прибыв
в прекрасный замок семейства Киллигрю, который вы¬
сился над устьем Фала и был укреплен по всем правилам
фортификационного искусства, сэр Оливер узнал, что Пи¬
тер Годолфин уже там. Из-за присутствия Питера слова
сэра Оливера были более сдержанными, а обвинения менее
резкими, нежели те, что он собирался высказать. Предъ¬
являя счет сэру Джону, он хотел еще и оправдаться
в глазах брата Розамунды, показать ему, сколь нелепа
преднамеренная клевета, которую позволил себе сэр Джон.
Однако сэр Джон — ведь для поединка требуется рав¬
ное участие двух сторон — сполна внес свою лепту, и ссо¬
ра стала неизбежной. Его ненависть к «пирату из Пенар¬
роу» — а именно так он называл сэра Оливера — была
столь велика, что сей достойный дворянин горел не мень¬
шим желанием вступить в бой, чем его посетитель.
Для поединка они выбрали уединенное место в парке,
окружавшем замок, и сэр Джон — худощавый бледный
джентльмен лет тридцати — со шпагой в одной руке
и кинжалом в другой набросился на сэра Оливера с таким
бешенством, которое не уступало ярости его изустных
нападений. И все же его горячность принесла ему мало
пользы. Сэр Оливер предпринял эту поездку с опреде¬
ленной целью, а останавливаться на полпути было не
в его правилах.
Через три минуты все было кончено. Сэр Оливер
тщательно вытирал клинок своей шпаги, а его хрипящий
противник лежал на траве, поддерживаемый смертельно
бледным мастером Годолфином и испуганным грумом,
который присутствовал на поединке в качестве свидетеля.
Сэр Оливер вложил шпагу и кинжал в ножны, надел
колет и, подойдя к поверженному противнику, вниматель¬
но посмотрел на него. Он был недоволен собой.
22

—	Думаю, я лишь на время заставил его замолчать,—
сказал он.— Но, надеюсь, этот урок принесет свои плоды
и отучит сэра Джона лгать. По крайней мере, в отно¬
шении меня.
—	Вы глумитесь над побежденным,— мрачно прогово¬
рил мастер Годолфин.
—	Боже упаси! — серьезно сказал сэр Оливер.— По¬
верьте, у меня и в мыслях этого не было. Я лишь сожалею,
что не довел дело до конца. Я пришлю помощь из замка.
Всего доброго, мастер Питер.
Возвращаясь из Арвенака, сэр Оливер, прежде чем
отправиться домой, завернул в Пенрин. У ворот Годол-
фин-Корта он остановился. Замок стоял на самом высоком
месте мыса Трефузис, над дорогой в Каррик. Сэр Оливер
повернул коня и через старые ворота въехал на мощенный
галькой двор. Он спешился и приказал доложить о себе
леди Розамунде.?
Он нашел ее в будуаре — светлой комнате с наружной
башенкой в восточной части дома. Из окон будуара от¬
крывался чудесный вид на узкую полоску воды и поросшие
лесом склоны. Розамунда сидела у окна с книгой на
коленях. Когда сэр Оливер появился в дверях, она вско¬
чила с чуть слышным радостным восклицанием и смот¬
рела, как он идет через комнату. Глаза юной леди свер¬
кали, щеки покрылись ярким румянцем.
К чему описывать ее? Едва ли в Англии был хоть
один поэт, который не воспел бы красоту и прелесть
Розамунды Годолфин, оставшись равнодушным к ореолу
славы, осиявшему ее благодаря участию в ее судьбе сэра
Оливера; отрывки этих творений многие до сих пор хранят
в памяти. Она была шатенкой, как брат, и отличалась
прекрасным ростом, хотя из-за девической стройности
фигуры казалась слишком хрупкой.
Сэр Оливер обнял ее за гибкую талию чуть повыше
пышных фижм 16 и подвел к стулу. Сам он устроился
рядом на подоконнике.
—	Вы привязаны к сэру Джону Киллигрю...— произнес
наш джентльмен, и по тону его было довольно трудно
определить, что это — утверждение или вопрос.
—	О, конечно. Он был нашим опекуном до совершен¬
нолетия брата.
Сэр Оливер нахмурился:
—	В этом вся сложность. Я едва не убил его.
Розамунда отпрянула от него и откинулась на спинку
стула. Увидев ее побледневшее лицо и ужас в глазах, он
23

поспешил объяснить причины, побудившие его к столь
решительному поступку, и коротко рассказал о клевете,
которую распространял сэр Джон в отместку за то, что
ему не удалось получить разрешение на строительство
в Смитике.
—	Сперва я не обращал на это внимания, — продол¬
жал сэр Оливер. — Я знал, что обо мне ходят всякие
слухи, но презирал их, равно как и того, кто их распускает.
Но он пошел еще дальше, Роз: он натравил на меня
вашего брата, разбудив дремавшую вражду, которая при
жизни моего отца разделяла наши дома. Сегодня Питер
приходил ко мне с явным намерением затеять ссору. Он
говорил со мной тоном, на который до сих пор никто не
отваживался.
При этих словах Розамунда вскрикнула, ибо они на¬
пугали ее еще больше. Сэр Оливер улыбнулся:
—	Неужели вы полагаете, что я способен причинить
Питеру хоть какой-нибудь вред? Это ваш брат, и для
меня его особа неприкосновенна. Он приходил сообщить
мне, что помолвка между вами и мною невозможна, за¬
претил мне впредь приезжать в Годолфин-Корт, в лицо
обозвал меня пиратом, убийцей и оскорбил память моего
отца. Я убедился, что источник клеветы — Киллигрю,
и сразу отправился в Арвенак, чтобы навсегда покончить
с ним, но не совсем преуспел в своем намерении. Как
видите, Роз, я с вами откровенен. Возможно, сэр Джон
останется жить, тогда, надеюсь, урок пойдет ему на пользу.
Я, не откладывая, пришел к вам,— заключил он,— чтобы
обо всем случившемся вы узнали от меня, а не от того,
кто хочет меня очернить.
—	Вы... Вы имеете в виду Питера? — воскликнула она.
—	Увы! — вздохнул сэр Оливер.
Розамунда сидела неподвижно, глядя прямо перед со¬
бой и как бы не замечая сэра Оливера. Наконец она
заговорила.
—	Я не разбираюсь в людях, особенно, в мужчинах, —
грустно сказала она. — Да и где было научиться этому де¬
вушке, которая всю жизнь провела в уединении. Мне гово¬
рили, что вы — человек необузданный и страстный, что
у вас много врагов, что вы легко поддаетесь гневу и с бес¬
пощадной жестокостью преследуете своих противников.
—	Значит, вы тоже слушаете сэра Джона,— пробор¬
мотал он и усмехнулся.
—	Обо всем этом мне говорили,— продолжала Роза¬
мунда, будто не слыша его,— но я отказывалась верить,
24

потому что отдала вам свое сердце. И вот сегодня... Что
же вы проявили сегодня?
—	Свое терпение,— коротко ответил сэр Оливер.
—	Терпение? — как эхо, повторила она, и на ее губах
мелькнула усмешка.— Вы просто издеваетесь надо мной.
Он вновь принялся объяснять:
—	Я уже сказал вам, что позволял себе сэр Джон. Мно¬
гое из того, что он предпринимал с целью лишить меня
доброго имени, мне уже давно было известно. Но я отвечал
ему молчаливым презрением. Разве такое поведение под¬
тверждает слухи о моей жестокости? О чем же оно говорит,
как не о долготерпении? Даже тогда, когда в своей мелоч¬
ной торгашеской злобе он стремится отнять у меня счастье
всей моей жизни и подсылает ко мне вашего брата, я опять-
таки сохраняю выдержку. Понимая, что ваш брат всего
лишь орудие, я отправляюсь к тому, кто использует его
в своих целях. Зная о вашей привязанности к сэру Джону,
я прощал ему столько, сколько не простил бы ни один бла¬
городный человек в Англии.
Розамунда по-прежнему избегала его взгляда; она еще
не оправилась от ужасного известия, что человек, которого
она любит, обагрил свои руки кровью одного из самых
дорогих ей людей. Видя это, сэр Оливер бросился на
колени и взял в ладони тонкие пальцы возлюбленной. Та
не отняла руки.
—	Роз,— в его низком голосе звучала мольба,— вы¬
бросьте из головы все, что вам наговорили раньше. По¬
думайте над тем, что рассказал вам я. Представьте себе,
что к вам приходит мой брат Лайонел и, обладая опре¬
деленной властью и правами, заявляет, что вы никогда
не станете моей женой, клянется помешать нашему браку,
поскольку считает вас женщиной, недостойной носить мое
имя. Добавьте к этому, что он оскорбляет память вашего
покойного отца. Что бы вы ему ответили? Говорите, Роз!
Будьте честны перед собой и предо мною. Представьте
себя на моем месте и признайтесь откровенно — можете
ли вы осуждать меня за мой поступок? Неужели вы
поступили бы иначе?
Розамунда всматривалась в обращенное к ней лицо
сэра Оливера, молившее о беспристрастном приговоре.
Вдруг в ее глазах засветилась тревога. Она положила
руки ему на плечи и заглянула прямо в глаза.
—	Нол, поклянитесь, что все было именно так, как
вы говорите, что вы ничего не прибавили и не изменили
в свою пользу.
25

— Неужели вам нужна моя клятва? — спросил он,
и она заметила, как опечалилось его лицо.
—	Если бы это было так, я бы вас не любила. Мне
необходимо знать, что вы сами убеждены в правдивости
своих слов. Поделитесь со мной своей уверенностью: она
придаст мне сил вынести все, что теперь будут говорить
об этой истории.
—	Бог мне свидетель — я сказал чистую правду! —
торжественно ответил сэр Оливер.
Склонив голову ему на плечо, Розамунда тихо за¬
плакала.
—	Теперь, — сказала она, — я знаю, что вы поступили
справедливо, и думаю — ни один честный человек не мог
бы поступить иначе. Мне нужно верить вам, Нол, ведь
без этой веры мне нечего ждать, не на что надеяться.
Подобно огню, вы захватили лучшее, что во мне есть,
и, превратив в пепел, храните в своем сердце. Потому-то
я и уверена в вашей правоте.
—	И так будет всегда, дорогая,— пылко прошептал
он.— Да и как может быть иначе, раз вы самим небом
посланы утвердить меня на этом пути!
—	И вы будете терпеливы с Питером? — ласково спро¬
сила Розамунда.
—	Клянусь вам, ему не удастся вывести меня из
себя,— ответил сэр Оливер.— А знаете, ведь он сегодня
ударил меня.
—	Ударил? Вы об этом не говорили!
—	У меня была ссора не с ним, а с приславшим его
негодяем. Над ударом Питера я только посмеялся.
—	У него доброе сердце, Нол 17,— продолжала она,—
и со временем он поверит вам. Вы тоже поймете, что он
заслуживает вашей любви.
—	Он уже заслужил ее тем, что любит вас.
—	А вы не измените вашего отношения, пока нам
придется ждать друг друга?
—	Обещаю, что нет, дорогая. А пока я постараюсь
избегать встреч с ним и, дабы не случилось какой-нибудь
беды, подчинюсь его запрещению приезжать в Годолфин-
Корт. Менее чем через год вы станете совершеннолетней,
и никто не посмеет запретить вам бывать там, где вы
пожелаете. Что значит год, когда есть надежда!
Розамунда провела рукой по его лицу.
—	Со мной вы всегда так нежны, Нол,— ласково
прошептала она,— что просто не верится, когда говорят
о вашей жестокости.
26

—	А вы не слушайте,— ответил он.— Возможно, я и
бывал жесток, но вы исцелили меня. Мужчина, который
любит вас, обязательно должен быть нежным.
Он поцеловал ее и встал.
—	Ну а теперь,— сказал он,— мне лучше уйти. Завтра
утром я буду гулять на берегу, и если у вас возникнет
такое же желание...
Леди Розамунда рассмеялась и тоже встала.
—	Я приду, милый Нол.
—	После того, что произошло, пожалуй, так будет
лучше,— улыбаясь, сказал сэр Оливер и простился.
Она дошла с ним до лестницы и, пока сэр Оливер
спускался, взглядом, исполненным гордости, провожала
статную фигуру своего возлюбленного.
Глава III
КУЗНИЦА
Предусмотрительность сэра Оливера, первым рас¬
сказавшего Розамунде о печальных событиях, не
замедлила оправдаться. Возвратясь домой, мастер Годол¬
фин сразу отправился к сестре. Страх за сэра Джона, жа¬
лость к нему, замешательство, которое он всегда испыты¬
вал перед сэром Оливером, и гнев, подогреваемый всем
этим, привели его в то возбужденное состояние, при кото¬
ром он бывал особенно склонен к резкости и бахвальству.
—	Мадам,— отрывисто объявил он,— сэр Джон
умирает.
Ответ, последовавший на это сообщение, ошеломил
Питера и ни в коей мере не способствовал успокоению
его возбужденных чувств.
—	Знаю,— сказала Розамунда,— и считаю, что он
вполне заслужил это. Тому, кто распускает клевету, надо
быть готовым к расплате.
Довольно долго он стоял молча, бросая на сестру
яростные взгляды, после чего разразился проклятиями,
обвинениями в предательстве своего брата и наконец
объявил, что «грязная собака Тресиллиан» околдовал ее.
—	Слава Богу,— ответила Розамунда,— Оливер был
здесь до вас и рассказал мне, как все произошло.
Но тут напускное спокойствие и гнев, которыми она
встретила обвинения брата, покинули Розамунду.
—	Ах, Питер, Питер! — с болью воскликнула она.—
27

Я надеюсь, что сэр Джон поправится. Я потрясена этим
ужасным событием, но, прошу тебя, будь справедлив! Сэр
Оливер рассказал мне, что ему пришлось вынести.
—	В таком случае ему придется вынести кое-что по¬
хуже. Как Бог свят! Если вы думаете, что его поступок
останется безнаказанным...
Розамунда бросилась на грудь к брату, умоляя его
прекратить ссору. Она говорила о своей любви к сэру
Оливеру, о том, что решила стать его женой, какие бы
препятствия ей ни пришлось преодолеть. Подобные речи
едва ли могли изменить к лучшему настроение, в котором
пребывал Питер. И все же любовь, что всегда связывала
брата и сестру крепкими узами, сделала свое дело: мастер
Годолфин наконец успокоился и пообещал оставить пре¬
следование сэра Оливера, если сэру Джону будет суждено
выздороветь. Но если сэр Джон умрет — что вероятнее
всего и случится,— то долг чести призывает его искать
отмщения за деяние, коему сам он в немалой степени
способствовал.
—	Я, как в открытой книге, читаю в душе этого
человека,— с бахвальством зеленого юнца заявил Пи¬
тер.— Он коварен, как сам дьявол. Но меня ему не
провести. Он целил в меня. Киллигрю был только сред¬
ством. Он хочет, чтобы вы принадлежали ему, Розамунда,
и поэтому — о чем он прямо мне и заявил — не может
иметь дела лично со мною, как бы я ни вызывал его на
это. Я даже ударил его. За это он мог бы убить меня,
но он знал, что моя смерть от его руки воздвигнет
непреодолимое препятствие между ним и вами. О, он
хитер, как все дьяволы преисподней! Поэтому, чтобы
смыть позор нанесенного мною оскорбления, он сваливает
вину на Киллигрю и решает убить его, так как полагает,
что это послужит мне предупреждением. Но если Кил¬
лигрю умрет...
И мастер Годолфин продолжал в том же духе, то
и дело сбиваясь и перескакивая с одной мысли на другую.
Розамунда слушала брата, и ее любящее сердце ис¬
пытывало все большие страдания при виде того, как
разгорается непримиримая вражда двух самых дорогих
для нее существ. Она понимала, что если один из них
падет от руки другого, то она никогда не сможет поднять
глаза на оставшегося в живых.
Наконец, вспомнив о клятве сэра Оливера и его обе¬
щании, чего бы это ему ни стоило, не покушаться на
жизнь ее брата, она немного успокоилась. Она верила
28

Оливеру, полагалась на его слово и ту редкостную силу,
что позволила ему ступить на стезю, которую осмелился
бы выбрать далеко не каждый. От этих размышлений она
стала гордиться сэром Оливером еще сильнее и возбла¬
годарила Бога, пославшего ей возлюбленного, который во
всех отношениях выделялся среди людей.
Однако сэр Джон Киллигрю не умер. В течение семи
дней душа его в любую минуту могла проститься с этим
миром и воспарить в мир лучший, но на исходе седьмого
дня он начал выздоравливать. К октябрю он уже выезжал
из дому. Утратив добрую половину своего былого веса,
бледный и осунувшийся, он являл собой подобие тени.
Один из первых визитов он нанес в Годолфин-Корт,
куда приехал по просьбе Питера поговорить с Розамундой
относительно ее помолвки.
Брат и сестра были вверены заботам сэра Джона их
покойным отцом, и он достойно исполнял обязанности
опекуна до совершеннолетия Питера. Он любил Розамунду
с пылкостью влюбленного, смягченной истинно отцовским
чувством, граничащим с обожанием. Хладнокровно все
обдумав и очистив душу от недостойного предубеждения
против Оливера Тресиллиана, сэр Джон тем не менее
чувствовал, что слишком многое в этом человеке вызывает
его неприязнь, и потому самая мысль видеть Розамунду
его женой была для него нестерпима.
Вот почему, оправившись от раны, он и счел своим
долгом отправиться в Годолфин-Корт с увещеваниями,
о которых его просил Питер. Памятуя о былом предубеж¬
дении против сэра Оливера, он проявил в разговоре с Ро¬
замундой известную осторожность и не слишком упорст¬
вовал в доводах.
—	Но, сэр Джон,— возразила она,— если каждого
мужчину проклинать за грехи его предков, то где же вы
найдете мне мужа, который заслужил бы ваше одобрение?
—	Его отец...— начал сэр Джон.
—	Говорите о нем, а не о его отце,— прервала
Розамунда.
—	Именно это я и делаю,— ответил он, пытаясь вы¬
играть время и собраться с мыслями. Всякий раз, когда
Розамунда перебивала его и просила не уклоняться от
темы, сэр Джон лишался своих лучших аргументов.—
Достаточно уже и того, что он унаследовал многие по¬
рочные черты своего отца. Мы видим это по той жизни,
что он ведет. Возможно, что он унаследовал и что-нибудь
похуже — время покажет.
29

—	Иными словами,— пошутила она с очень серьезным
выражением лица,— мне надо подождать, пока сэр Оливер
умрет от старости, и я смогу убедиться, что у него нет
грехов, мешающих быть достойным супругом.
—	Нет, нет,— воскликнул он,— боже упаси! Вы все
переворачиваете с ног на голову.
—	О нет, сэр Джон, этим занимаетесь именно вы.
Я всего лишь ваше зеркало.
Сэр Джон заерзал на стуле и уступил.
— Пусть будет так,— раздраженно ответил он.— По¬
говорим о тех недостатках сэра Оливера, которые он уже
успел проявить.
И сэр Джон принялся перечислять их.
—	Но все это не более чем ваше суждение о сэре
Оливере: всего лишь то, что вы о нем думаете.
—	Так думает весь свет.
—	Но ведь я выхожу замуж, имея собственное пред¬
ставление о своем избраннике, а не принимаю во внимание
только то, что думают о нем другие. И по-моему, вы
изображаете его в слишком мрачном свете. Я не нахожу
в сэре Оливере тех качеств, что вы ему приписываете.
—	Но именно чтобы избавить вас от такого открытия,
я и умоляю вас не выходить за него.
—	И все же, если я не выйду за Оливера, то никогда
не сделаю никакого открытия, а значит, буду любить его
и мечтать о том, чтобы стать его женой. Неужели именно
так должна пройти вся моя жизнь?
Розамунда рассмеялась и, подойдя к сэру Джону, об¬
няла его с нежностью любящей дочери. За те десять лет,
что прошли со смерти ее отца, она каждый день видела
своего опекуна; подобное обращение с ним вошло у нее
в привычку и заставляло его временами чувствовать себя
человеком весьма преклонного возраста.
—	Ах, к чему эта сердитая складка? — воскликнула
она и провела пальцем между бровями сэра Джона.— Вы
обезоружены, и не чем-нибудь, а женским умом. Неужели
вам это не нравится?
—	Я обезоружен женским своенравием и свойственным
женщинам упрямым нежеланием видеть то, чего они не
хотят видеть.
—	Вы меня ни в чем не убедили, сэр Джон.
—	Как? Разве то, о чем я говорил вам,— ничто?
—	Слова — это не дела, суждения — не факты. В чем
только вы его не обвиняете, но когда я спрашиваю вас
про факты, на которых строится ваше отношение, вы
30

только одно и отвечаете: он виновен потому, что виновен.
Ваши побуждения, возможно, и благородны, но логика
далеко не безупречна.— И Розамунда рассмеялась, заме¬
тив удивление и замешательство, написанные на лице
сэра Джона.— Прошу вас, будьте честным и беспристра¬
стным судьей, назовите мне хотя бы один поступок сэра
Оливера — хоть что-нибудь, в чем вы совершенно увере¬
ны,— который убедил бы меня в справедливости вашего
мнения о нем. Я жду, сэр Джон.
Сэр Джон поднял голову и взглянул на Розамунду.
Тут он наконец не выдержал и улыбнулся.
—	Плутовка! — воскликнул он.— Если когда-нибудь
сэр Оливер предстанет перед судом, я не пожелаю ему
лучшего адвоката, чем вы.
Знал ли он, что сулит им будущее? Что настанет день,
когда он вспомнит эти слова?
—	А я не пожелаю ему судьи справедливее вас.
Что после этого оставалось делать бедняге, как не
подчиниться приговору Розамунды и не отправиться без
промедления к сэру Оливеру улаживать ссору?
Признание вины и извинения были принесены со всею
возможной учтивостью и приняты с не меньшим понима¬
нием и великодушием. Однако, когда речь зашла о Ро¬
замунде, чувство долга, коим сэр Джон неизменно руко¬
водствовался в отношении этой юной леди, не позволило
ему проявить такое же великодушие. Он заявил, что,
несмотря ни на что, все же не считает сэра Оливера
подходящей партией для Розамунды и, дабы тот не за¬
блуждался относительно смысла начала их разговора, про¬
сит его не рассматривать все сказанное как согласие на
их союз.
—	Но,— добавил сэр Джон,— это не значит, что я вы¬
ступаю как его противник. Я не одобряю его и отхожу
в сторону. До совершеннолетия Розамунды ее брат не
даст вам своего согласия. Ну а когда она станет совер¬
шеннолетней, вопрос о ее замужестве уже не будет ка¬
саться ни его, ни меня.
—	Надеюсь,— ответил сэр Оливер,— мастер Годолфин
придет к столь же благоразумному решению, что и вы.
Хотя, в сущности, его мнение не имеет значения. Как бы
то ни было, благодарю вас, сэр Джон, за откровенность.
Я рад, что, не имея возможности видеть в вас друга, по
крайней мере, не должен причислять вас к своим врагам.
Итак, сэр Джон проиграл сражение и был вынужден
занять позицию стороннего наблюдателя. Однако это об¬
31

стоятельство отнюдь не укротило затаенную злобу мастера
Годолфина, напротив — с каждым днем она разгоралась
все сильней, и вскоре наступил день, когда для нее
обнаружился новый повод, о существовании которого сэр
Оливер даже не подозревал.
Сэр Оливер знал, что его брат Лайонел почти еже¬
дневно ездит в Малпас, и причины этих поездок не были
для него тайной. Он знал, что одна дама, живущая в этом
местечке, содержит у себя некое подобие двора для де¬
ревенских щеголей Труро, Пенрина и Хелстона, и был
несколько наслышан о сомнительной репутации, которой
она пользуется в городе. Эта дурная слава и послужила
причиной ее удаления в деревню. Желая предостеречь
брата, сэр Оливер открыл ему кое-какие интимные и до¬
статочно неприглядные истины относительно этой особы.
И вот здесь-то впервые в жизни братья чуть было не
поссорились.
С тех пор Оливер никогда не касался этей темы. Он
знал, что Лайонел при всей своей природной вялости
иногда проявляет странное упрямство, к тому же неплохое
знание человеческой природы подсказывало Оливеру, что
его вмешательство в дела подобного свойства не только
не достигнет желаемого результата, но и приведет к ох¬
лаждению в их отношениях. Ему оставалось лишь пожать
плечами и замолчать. Он никогда больше не заговаривал
ни о Малпасе, ни о царившей там волшебнице.
Тем временем на смену осени пришла зима, и с на¬
ступлением штормовой погоды встречи Оливера и Роза¬
мунды стали совсем редки. Розамунда не хотела, чтобы
он приезжал в Годолфин-Корт, да и сам Оливер почитал
за лучшее воздержаться от визитов, дабы не возобновлять
ссору с хозяином, отказавшим ему от дома. Теперь сэр
Оливер редко видел мастера Годолфина, когда же им
доводилось случайно встречаться, оба джентльмена обме¬
нивались весьма скупыми приветствиями.
Сэр Оливер пребывал в самом счастливом расположе¬
нии духа, и от внимания соседей не укрылось, насколько
любезнее стала его речь и как прояснилось лицо, на
котором они привыкли читать высокомерие и угрозу. Он
ждал своего счастья и смотрел в будущее с уверенностью,
какая дарована одним лишь бессмертным.
Терпение — вот все, что от него требовалось. И он не
только не роптал на судьбу, пославшую ему это испыта¬
ние, но, уповая на близкое вознаграждение, с радостью
переносил его. Год близился к концу, и еще до наступления
32

следующей зимы в Пенарроу появится молодая хозяйка,
в чем сэр Оливер так же не сомневался, как и в неотв¬
ратимости смены времен года. Однако, несмотря на без¬
граничную уверенность в будущем счастье и терпение,
с которым он ожидал его, бывали минуты, когда в душу
его закрадывалось смутное предчувствие притаившейся
опасности и беды. Когда он пробовал разобраться в своих
неясных переживаниях и найти им разумное объяснение,
то неизменно приходил к выводу! что их порождает сама
чрезмерность счастья, словно для того, чтобы несколько
унять радостное биение его сердца.
Однажды, за неделю до Рождества, ему случилось по
какому-то незначительному делу отправиться в Хелстон.
Три дня на всем побережье бушевала вьюга, и не покидав¬
ший своего дома владелец Пенарроу предавался досужим
размышлениям о том, какая по счету снежная метель заме¬
тает его владения. На четвертый день ураган ослабел, небо
очистилось от туч и окрестности, одетые снежным покро¬
вом, заискрились в ослепительных лучах солнца. Сэр Оли¬
вер приказал подать коня и по скрипящему под копытами
снегу выехал из Пенарроу. Он быстро закончил дела и уже
в полдень был на пути к дому, как вдруг заметил, что его
конь потерял подкову. Он спрыгнул с коня и, взяв его под
уздцы, пошел через залитую солнцем долину между Пен-
деннисом и Арвенаком, напевая на ходу. Так он дошел до
кузницы в Смитике. Около кузницы собралось несколько
рыбаков и крестьян, так как за отсутствием поблизости та¬
верны кузница служила местом встреч окрестных жителей.
Кроме крестьян и странствующего купца с лошадьми, на¬
груженными товарами, здесь же стояли сэр Эндрю Флэк,
пастор из Пенрина, и мастер Грегори Бейн — судья из
Труро. Сэр Оливер хорошо знал их обоих и, ожидая, пока
подкуют его коня, вступил с ними в дружескую беседу.
В тот день все, начиная с потери подковы и кончая встре¬
чей с названными джентльменами, складывалось крайне
неудачно, так как в то самое время, когда сэр Оливер стоял
около кузницы, на дороге, ведущей из Арвенака, показался
мастер Годолфин.
Как рассказывали впоследствии сэр Эндрю и мастер
Бейн, по виду Питера можно было заключить, что он
возвращался с попойки — так раскраснелось его лицо, так
ярко горели глаза, так глухо звучал голос, так дико
и глупо было все, что он говорил. Вероятно, они не
ошибались в этом предположении, ибо мастер Годолфин,
как, впрочем, и сэр Джон Киллигрю, имел слабость к ка-
2 Р Сабатняя. т. 2
33

нарскому 18. Питер был из тех людей, что во хмелю
особенно скандальны, или, выражаясь иначе, пропустив
несколько бокалов и отпустив вожжи, он становился со¬
вершенно неуправляем. Стоило молодому человеку уви¬
деть сэра Оливера, как его природный норов взыграл
и пришел в то состояние, о котором я говорил, причем
не исключено, что присутствие пастора и судьи еще
больше раззадорило его. Вполне возможно, в затуманен¬
ном сознании Питера всплыло воспоминание о том, как
он ударил сэра Оливера, а тот посмеялся над ним и за¬
явил, что этому никто не поверит.
Подскакав к стоявшей около кузницы группе, мастер
Годолфин так резко осадил коня, что бедное животное
почти село на задние ноги, однако сам наездник удержался
в седле. Затем по снегу, превратившемуся около кузницы
в сплошное месиво, он подъехал к дверям и злобно
посмотрел на сэра Оливера.
—	Я возвращаюсь из Арвенака,— без всякой на то не¬
обходимости сообщил Питер.— Мы говорили о вас.
—	Более достойный предмет для беседы вы, конечно,
не могли найти,— улыбаясь, заметил сэр Оливер, но в его
суровом взгляде мелькнуло беспокойство, хотя опасался
он отнюдь не за себя.
—	Вы правы, черт побери! Вы и ваш распутный ро¬
дитель — весьма захватывающая тема.
—	Сэр,— заметил сэр Оливер,— в свое время я уже
выразил вам сожаление в связи с отсутствием у вашей
матушки того, что называется женской порядочностью.
Эти слова вырвались у сэра Оливера в порыве гнева
от нанесенного ему неслыханного оскорбления, под воз¬
действием слепой ярости, мгновенно охватившей его при
виде раскрасневшегося и ухмыляющегося Питера. Ответ
еще не успел слететь с его губ, как он уже раскаялся
в нем, и раскаяние его было тем сильнее, чем громче
звучал хохот, которым крестьяне встретили его тираду.
В эту минуту Оливер отдал бы половину состояния, лишь
бы вернуть свои слова назад.
Лицо мастера Годолфина мгновенно изменилось, будто
с него спала маска. Из пунцового оно сделалось мертвен¬
но-серым; глаза Питера сверкали, рот нервно подергивал¬
ся. Какое-то время он пожирал своего врага взглядом,
затем приподнялся на стременах и взмахнул хлыстом.
—	Собака! — прорычал он.— Собака!
И его хлыст опустился на голову сэра Оливера и про¬
резал на его смуглом лице ярко-красную борозду.
34

С криками ужаса и гнева все, кто присутствовал при
этой сцене, включая пастора и судью, бросились между
ними. На сэра Оливера было страшно смотреть, а во
всей округе не было человека, не знавшего, что задевать
его опасно.
—	Стыдитесь, мастер Годолфин! — воскликнул пас¬
тор.— Если ваш поступок приведет к беде, я расскажу
о вашем возмутительном поступке. Ступайте прочь!
—	Идите вы к черту, сэр,— глухим голосом ответил
мастер Годолфин.— Я не позволю этому ублюдку порочить
имя моей матери. Клянусь Богом, я не остановлюсь на
этом. Или он пришлет ко мне своих секундантов, или
я при каждой встрече буду награждать его ударом хлыста,
как норовистую лошадь. Слышите, сэр Оливер?
Сэр Оливер не ответил.
—	Вы слышите? — проревел Питер.— На этот раз
здесь нет сэра Джона, и у вас не получится свалить на
него всю вину за нашу ссору. Приезжайте прямо ко мне,
и удар хлыста воздаст вам по заслугам: тот, что вы только
что получили,— всего лишь задаток.
И, глухо рассмеявшись, он с такой яростью вонзил
шпоры, что его конь чуть не опрокинул судью и пастора.
—	Эй вы, пьяный дурак,— крикнул ему вдогонку сэр
Оливер,— подождите меня, и вам уже не придется сидеть
в седле!
В ярости сэр Оливер приказал вывести коня и поспе¬
шил отделаться от пастора и мастера Бейна, пытавшихся
удержать и успокоить его. Он вскочил в седло и пустился
в погоню за Питером.
Пастор взглянул на судью, но тот лишь плотно сжал
губы и пожал плечами.
—	Юнец пьян,— покачав седой головой, произнес сэр
Эндрю,— он не в том состоянии, чтобы предстать пред
Создателем.
—	Но, по-видимому, весьма стремится к этому,— от¬
ветил мастер Бейн, судья.— Едва ли я еще услышу про
эту историю.
Судья заглянул в кузницу. Мехи стояли без дела,
а кузнец, покрытый копотью и облаченный в кожаный
передник, прислонясь к косяку, слушал рассказ крестьян
о случившемся.
—	Клянусь честью! — произнес мастер Бейн, очевидно,
бывший большим охотником до аналогий.— Место выбра¬
но на редкость удачно. Сегодня здесь выковали шпагу,
чтобы закалить ее — понадобится кровь.
2*
35

Глава IV
ПОСРЕДНИК
Пастор выказал намерение отправиться за сэром
Оливером и предложил судье присоединиться к не¬
му. Но судья, посмотрев на кончик своего длинного носа,
заметил, что, по его мнению, подобный шаг ни к чему
не приведет, что все Тресиллианы крайне необузданны
и кровожадны и что под горячую руку любого предста¬
вителя этого семейства лучше не попадаться. Сэр Эндрю,
который не отличался излишней отвагой, нашел, что слова
судьи не лишены известной доли здравого смысла,
и, вспомнив, что ему хватает и собственных неприятно¬
стей из-за сварливости его супруги, решил не усложнять
себе жизнь чужими заботами. Мастер Годолфин и сэр
Оливер, заявил судья, сами затеяли эту свару и, Бога
ради, пусть сами ее и улаживают, а если, выясняя свои
отношения, они случайно перережут друг другу глотки,
то округа избавится от пары не в меру буйных забияк.
Торговец объявил их безумцами, чьи поступки недоступны
пониманию здравомыслящего горожанина. Остальным —
рыбакам и крестьянам — не на чем было пускаться в по¬
гоню, даже если бы у них и возникло такое желание.
Итак, все разошлись, чтобы разнести весть о бурной
ссоре и о неминуемом кровопролитии. Подобное предска¬
зание основывалось исключительно на том, что свидетели
ссоры слишком хорошо знали, как скор на расправу сэр
Оливер. Но в этом-то они как раз и ошибались.
Пустив коня в галоп, сэр Оливер поскакал по дороге
вдоль реки Пенрин и вслед за мастером Годолфином
промчался через мост, ведущий в городок того же назва¬
ния. В сердце сэра Оливера горела жажда мщения. Все,
кто видел его бешеную скачку и успел разглядеть бледное
от ярости лицо, изуродованное красным шрамом, говорили,
что его можно было принять за дьявола.
Он въехал в Пенрин, когда солнце уже зашло и су¬
мерки, постепенно сгущаясь, переходили в ночь. По-ви¬
димому, колючий морозный воздух несколько охладил
сэра Оливера, поскольку, оказавшись на противоположном
берегу реки, он придержал неистовый бег коня и поста¬
рался привести в порядок сумбур гневных мыслей, мель¬
кавших в его голове. Он вспомнил клятву, которую три
месяца назад дал Розамунде. Это подействовало на сэра
Оливера отрезвляюще и заставило изменить прежнее на¬
36

мерение, в результате чего конь, несший нашего джент¬
льмена, перешел с галопа на иноходь. Сэр Оливер похо¬
лодел при одной мысли о том, насколько близко он
оказался к крушению всех своих надежд на счастье. Что
значит удар хлыста какого-то мальчишки, если ответ на
него может разбить всю его жизнь? Даже если его назовут
трусом, уклонившимся от мести обидчику, какое это имеет
значение? Более того — тот, кто осмелится на такое об¬
винение, на себе самом сможет убедиться в силе его руки.
Сэр Оливер поднял глаза к темно-сапфировому куполу
небес, на которых морозным блеском сияла одинокая
звезда, и всем сердцем возблагодарил Бога за то, что ему
не удалось нагнать Питера Годолфина в тот момент, когда
им овладело безумие.
Примерно в миле от Пенрина он свернул на дорогу,
что начиналась у речной переправы и, взбегая вверх,
огибала уступ холма, и направился к дому, едва касаясь
поводьев. Оливер редко ездил этой дорогой. Обычно он
предпочитал кружной путь через мыс Трефузис, чтобы
хоть издали взглянуть на стены дома, где обитала Роза¬
мунда, и бросить взгляд на ее окно. Однако в тот вечер
он решил избрать самый короткий и, следовательно, на¬
иболее безопасный путь. Проезжая мимо Годолфин-Корта,
он мог снова встретить Питера, а памятуя о своем не¬
давнем гневе, сэр Оливер видел в нем достаточно крас¬
норечивое предупреждение не только не стремиться к та¬
ким встречам, но во избежание худших бед всеми силами
уклоняться от них. И предупреждение это было так убе¬
дительно, а страх перед собственной необузданностью,
доказательством которой служили недавние события, так
велик, что сэр Оливер решил на следующий же день
уехать из Пенарроу. Все равно куда, но нужно переменить
обстановку. Можно было поехать в Лондон и даже отпра¬
виться в плавание — хотя не так давно, после настойчивых
просьб Розамунды, ему пришлось навсегда отказаться от
этой мысли. И все же он должен исчезнуть хотя бы на
то время, пока Розамунда не станет его женой,— как
можно больше увеличить расстояние, отделяющее его от
Питера Годолфина. Девять месяцев изгнания! Ну что же,
ничего страшного. Лучше изгнание, чем постоянная угроза
быть вовлеченным в какую-нибудь историю, исход которой
может обречь его на вечную разлуку с Розамундой. Он
напишет ей письмо, и она, узнав о сегодняшних событиях,
поймет и одобрит его решение.
Когда сэр Оливер подъезжал к Пенарроу, он уже
37

окончательно утвердился в своем решении. От этого, равно
как и от уверенности в том. что подобные действия
послужат надежной гарантией будущего счастья, настро¬
ение его значительно улучшилось.
Сэр Оливер сам отвел коня в стойло. У него было два
конюха, но одного он отпустил на Рождество к родителям
в Девон 19, второму же приказал лечь в постель. Малый
простудился, а сэр Оливер всегда заботился о своих слугах.
Войдя в столовую, сэр Оливер увидел, что стол уже
накрыт к ужину, а в огромном камине ярко горит огонь,
наполняя просторную комнату приятным теплом и отбра¬
сывая красноватые отсветы на трофейное оружие, гобе¬
лены и портреты усопших Тресиллианов, украшавшие
стены. Услышав шаги хозяина, в комнату вошел старый
Николас и поставил на стол высокий канделябр.
—	Вы задержались, сэр Оливер,— сказал слуга,— да
и мастера Лайонела нет дома.
Что-то ворча и хмурясь, сэр Оливер пытался разбить
ногой полено в камине, и оно шипело под его влажным
каблуком. Вспомнив Малпас и про себя проклиная лег¬
комыслие Лайонела, он молча снял плащ и кинул его на
дубовый сундук у стены, на котором уже лежала шляпа.
Затем он сел на стул, и Николас принялся стягивать
с него сапоги. Когда с этим делом было покончено, сэр
Оливер приказал подавать ужин.
—	Мастер Лайонел скоро вернется,— сказал он,—
принесите мне что-нибудь выпить. Сейчас мне это нуж¬
нее всего.
—	Я сварил глинтвейн из канарского,— объявил Ни¬
колас,— в такой морозный вечер, как сегодня, сэр Оливер,
для ужина лучшего и пожелать нельзя.
Слуга удалился и вскоре вернулся, неся кружку из про¬
смоленной кожи, над которой клубился ароматный пар. Хо¬
зяин сидел в той же позе и мрачно смотрел в огонь. Все еще
думая о брате, уехавшем в Малпас, он был настолько по¬
глощен этими мыслями, что на какое-то время забыл о сво¬
их собственных делах. Кому, как не ему, следовало бы вме¬
шаться и постараться вразумить брата, размышлял он, это
его долг. Наконец он встал и направился к столу. Здесь он
вспомнил о заболевшем конюхе и спросил о нем Николаса.
Узнав, что больному не лучше, он взял чашку и налил
в него дымящегося глинтвейна.
—	Отнесите ему,— сказал он.— Это лучшее лекарство
при его болезни.
Со двора донесся стук копыт.
38

—	Вот наконец и мастер Лайон ел,— сказал слуга.
—	Да, это, без сомнения, он,— согласился сэр Оли¬
вер.— Вы можете идти. Здесь есть все, что ему пона¬
добится.
Сэр Оливер хотел удалить Николаса из столовой до
того, как появится Лайонел, поскольку был твердо намерен
отчитать брата за его глупые выходки. По зрелом раз¬
мышлении сэр Оливер пришел к заключению о необхо¬
димости такого выговора, тем более настоятельной в связи
с его скорым отъездом из Пенарроу. Старший брат решил
не щадить младшего для его же блага.
Сэр Оливер залпом выпил глинтвейн, и, когда он
ставил кружку на стол, снаружи послышались шаги Лай¬
онела. Затем дверь распахнулась, и Лайонел остановился
на пороге, в смятении глядя на брата.
—	Итак...— начал сэр Оливер, оборачиваясь к брату,
и тут же замолк. Картина, представшая его взору, оста¬
новила готовые сорваться с его губ упреки; более того —
он мгновенно забыл о них.
—	Лайонел! — задыхаясь, крикнул сэр Оливер, вска¬
кивая со стула.
Лайонел, шатаясь, вошел в комнату, закрыл за собой
дверь и задвинул один из засовов. Потом, прислонясь
к двери спиной, обратил к брату лицо. Он был смертельно
бледен, и под глазами у него виднелись большие темные
круги. Правую руку без перчатки он прижимал к боку;
рука была залита кровью, которая просачивалась между
пальцами, капала на пол. На правой стороне желтого
колета расползлось темное пятно, происхождение которого
не представляло загадки для сэра Оливера.
—	Боже мой! — воскликнул он, подбегая к брату.—
Что случилось, Лал? Кто это сделал?
—	Питер Годолфин,— со странной усмешкой ответил
Лайонел.
Ни слова не произнес на это сэр Оливер, лишь за¬
скрежетал зубами и с такой силой сжал кулаки, что ногти
вонзились в ладони. Затем, обняв юношу, который после
Розамунды был самым дорогим для него существом, помог
ему подойти к огню. Лайонел упал на стул, где только
что сидел сэр Оливер.
—	Какая у вас рана, мой мальчик? Клинок вошел
глубоко? — почти с ужасом спросил он.
—	Пустяки, рана поверхностная. Но я потерял очень
много крови. Думал, что истеку кровью, прежде чем
доберусь до дому.
39

С поспешностью, выдававшей его беспокойство, Оливер
выхватил кинжал, разрезал колет и рубашку и обнажил
белое тело юноши. Быстро осмотрев его, сэр Оливер
несколько успокоился.
—	Вы — сущий ребенок, Лал,— с облегчением сказал
он.— Разве можно продолжать путь, даже не подумав
остановить кровь, и из-за пустячной раны так много ее
потерять — даром что это испорченная кровь Тресиллиа-
нов.— И после пережитого ужаса радость его была столь
велика, что он рассмеялся.— Посидите здесь, пока я по¬
зову Николаса помочь мне перевязать вашу рану.
—	Нет! Нет! — с испугом воскликнул юноша и схватил
брата за рукав.— Ник не должен ничего знать. Никто не
должен знать, иначе я погиб.
Сэр Оливер с изумлением посмотрел на брата. На
губах Лайонела вновь появилась странная судорожная
усмешка, и на этот раз на его лице читался явный испуг.
—	Я с лихвой отплатил за то, что получил. К этому
часу мастер Годолфин стал таким же холодным, как снег,
на котором я его оставил.
Увидев внезапно застывший взгляд и моментально
побледневшее лицо брата, Лайонел почувствовал, что ему
становится не по себе. Почти бессознательно разглядывал
он темно-розовый шрам, разгоравшийся тем ярче, чем
бледнее становилось лицо сэра Оливера. Но, будучи слиш¬
ком занят собой, он даже не подумал выяснить, откуда
взялся этот шрам.
—	Что вы хотите сказать? — наконец глухо спросил
сэр Оливер.
Взгляд сэра Оливера становился все страшнее; и Лай¬
онел, не в состоянии более выдержать его, опустил глаза.
—	Он это заслужил,— почти огрызнулся Лайонел
в ответ на упрек, читавшийся в каждом мускуле статной
фигуры сэра Оливера.— Я предупреждал его не попадать¬
ся мне на дороге. Но нынче вечером... Мне кажется, им
овладело безумие. Он оскорбил меня, Нол. Он говорил
такое, что не в человеческих силах было стерпеть, и...—
Он пожал плечами и замолчал.
—	Ну, полно,— тихо сказал сэр Оливер.— Прежде все¬
го займемся вашей раной.
—	Не зовите Ника, — быстро проговорил Лайонел
с мольбой в голосе.— Как вы не понимаете, Нол? —
И в ответ на вопросительный взгляд брата объяснил: —
Неужели вы не поняли, что мы дрались почти в полной
темноте и без свидетелей? Это...— он глотнул воздуха,—
40

эта назовут убийством, хотя у нас был поединок. Если
узнают, что именно я...— Он задрожал, в его глазах,
обращенных на брата, появилось что-то дикое, рот по¬
дергивался.
—	Понимаю,— произнес сэр Оливер, которому нако¬
нец все стало ясно, и горько добавил: — Вы безумец!
—	У меня не было выбора,— с жаром возразил Лай¬
онел.— Он пошел на меня с обнаженной шпагой. Право,
мне кажется, он был пьян. Я предупредил его, что ждет
того из нас, кто останется в живых, но он заявил, чтобы
я не утруждал себя опасениями на его счет. Он наговорил
столько гнусностей обо мне, о вас и обо всех, кто когда-
либо носил наше имя... Он ударил меня шпагой плашмя
и пригрозил заколоть на месте, если я не стану защи¬
щаться. Разве у меня был какой-нибудь выбор? Я не
хотел убивать его! Бог мне свидетель, не хотел, Нол!
Не говоря ни слова, сэр Оливер подошел к столику,
на котором стоял таз с кувшином, налил воды и так
же молча вернулся к брату, чтобы перевязать ему рану.
После истории, рассказанной Лайонелом, никто не мог
бы обвинить его в случившемся, тем более сэр Оливер.
Чтобы понять это, ему достаточно было воскресить в па¬
мяти свое собственное состояние во время погони за
Питером, вспомнить, что только ради Розамунды — точ¬
нее, ради своего будущего счастья — он обуздал тогда
свой яростный порыв.
Промыв рану брата, сэр Оливер достал из шкафа
чистую скатерть и кинжалом разрезал ее на несколько
полос. Он расщипал одну из них и, чтобы остановить
кровотечение, крестом наложил корпию на рану — шпага
прошла через грудные мускулы, едва задев ребра. Затем
он приступил к перевязке, проявляя в этом деле ловкость
и искусство, приобретенные в морских сражениях.
Закончив, сэр Оливер открыл окно и выплеснул в него
розовую от крови воду, после чего собрал куски скатерти,
которыми промакивал рану, и вместе с прочими уликами
только что проведенной операции бросил их в огонь. Он
ясно видел серьезность положения и считал, что даже
Николас, чья преданность не вызывала у него сомнений,
не должен ничего знать. Малейший риск был недопустим.
Лайонел прав в своих опасениях: поединок без свидетелей,
каким бы честным он ни был, рассматривается законом
как убийство.
Наказав Лайонелу завернуться в плащ, сэр Оливер
отодвинул засов и пошел наверх, чтобы найти для брата
41

свежую рубашку и колет. На площадке он встретил Ни¬
коласа, спускавшегося по лестнице, и задержал его раз¬
говором о больном груме, проявляя, по крайней мере
внешне, полное спокойствие. Затем, чтобы избавиться от
слуги на время, которое потребуется для поисков одежды,
он под предлогом какого-то мелкого поручения отослал
его из дома.
Вернувшись в столовую, сэр Оливер помог брату одеть¬
ся, стараясь сделать это возможно аккуратнее из опасения
сдвинуть повязку и вызвать новое кровотечение, затем,
подобрав окровавленные колет, жилет и рубашку, бросил
их в камин, где уже догорали остатки разрезанной на
куски скатерти.
Через несколько минут Николас, войдя в столовую,
увидел обоих братьев спокойно сидящими за столом. Если
бы он мог как следует рассмотреть Лайонела, то непре¬
менно бы заметил, что, помимо непривычной бледности,
покрывавшей его лицо, весь облик молодого человека
как-то неуловимо изменился. Но он ничего не заметил.
Лайонел сидел спиной к двери, и не успел Николас пройти
несколько шагов, как сэр Оливер отослал его, заявив, что
им ничего не надо.
Николас удалился, и братья вновь остались одни.
Лайонел едва притронулся к еде. Его мучила жажда,
и он выпил бы весь глинтвейн, если бы Оливер из
опасения, что у брата начнется лихорадка, не остановил
его и не заставил пить одну лишь воду. За все время
умеренной трапезы — у обоих братьев не было аппетита
—	никто из них не проронил ни слова. Наконец сэр Оливер
встал из-за стола и медленными, тяжелыми шагами, вы¬
дававшими его подавленное состояние, направился к ка¬
мину. Он подбросил в огонь несколько сухих поленьев,
взял с высокой каминной полки свинцовую банку с та¬
баком, задумчиво набил трубку и, вытащив короткими
щипцами уголек из камина,	раскурил	ее.	Затем	он	вер¬
нулся к столу и, остановившись	около	Лайонела,	прервал
затянувшееся молчание.
—	Что послужило причиной вашей ссоры? — угрюмо
спросил он.
Лайонел вздрогнул и слегка откинулся назад.
—	Право, не знаю,— ответил он и уставился на ка¬
тышек хлеба, который нервно разминал между большим
и указательным пальцами.
—	Неправда, Лал.
—	Что?
42

—	Это неправда. Вам не провести меня. Вы сами
сказали, что предупреждали Питера Годолфина не стоять
у вас на дороге. Что за дорогу вы имели в виду?
Лайонел поставил локти на стол и сжал голову руками.
Ослабевший, измученный нравственно и физически, мо¬
лодой человек уже другими глазами смотрел на свое
увлечение, повлекшее за собой столь трагические послед¬
ствия. У него не было сил отказать брату в том единст¬
венном, о чем он просил, — в доверии. Напротив, ему
казалось, что, доверившись Оливеру, он найдет в нем
покровителя и защитника.
—	Во всем виновата эта распутница из Малпаса,—
признался Лайонел.
Глаза сэра Оливера сверкнули.
—	Я считал, что она совсем другая. Я был доверчивым
глупцом! — Юноша разрыдался.— Я думал, она любит ме¬
ня, и хотел жениться на ней. Клянусь Богом, хотел!
Сэр Оливер тихо выругался.
—	Я верил ей. Я думал, она чистая и добрая. Я...—
Лайонел остановился.— Впрочем, кто я такой, чтобы даже
сейчас обвинять ее! Ведь это он, подлая собака Годолфин,
развратил ее. Пока он не появился, у нас все шло хорошо.
А потом...
—	Понятно,— спокойно заметил сэр Оливер.— Пола¬
гаю, вам есть за что благодарить Питера, раз именно он
открыл вам глаза на эту потаскуху. Мне следовало пре¬
дупредить вас, мой мальчик. Но... Наверное, я плохой
воспитатель.
—	Нет, это не так!
—	А я говорю — так, и если я говорю, Лайонел, вы
должны мне верить. Я бы не стал порочить репутацию
женщины, не будь на то причин. И вам следует это знать.
Лайонел поднял глаза на брата.
—	Боже мой! — воскликнул он.— Я просто не знаю,
чему верить. Меня, как куклу, дергают то в одну, то
в другую сторону.
—	Оставьте все сомнения и верьте мне,— сурово ска¬
зал сэр Оливер и, улыбнувшись, добавил: — Так вот каким
развлечениям втайне предавался добродетельный мастер
Годолфин! М-да... О, людское лицемерие! Поистине нет
тебе предела!
И сэр Оливер от души рассмеялся, вспомнив все, что
мастер Годолфин, строя из себя истового анахорета 20, го¬
ворил про Ралфа Тресиллиана. Вдруг его смех оборвался.
—	А она не догадается? — мрачно спросил он.— Я го¬
43

ворю о шлюхе из Малпаса. Она не догадается, что это
ваших рук дело?
—	Догадается?.. Она? — переспросил молодой чело¬
век. — Сегодня, чтобы поиздеваться надо мной, она стала
вспоминать Годолфина, и тогда я пообещал ей немед¬
ленно разыскать этого мерзавца и свести с ним счеты.
Я скакал в Годолфин-Корт, когда настиг его в парке.
—	В таком случае, сказав, что он первым напал на
вас, вы еще раз солгали мне.
—	Он и напал первым, — поспешно возразил Лайо¬
нел,— я и опомниться не успел, как он уже соскочил с коня
и набросился на меня с бешенством цепного пса. Он так же
был готов к схватке и стремился к ней, как и я.
—	Тем не менее эта особа из Малпаса знает доста¬
точно, и если она расскажет...
—	Нет! — воскликнул Лайонел.— Она не посмеет, по¬
боится испортить свою репутацию.
—	Пожалуй, вы правы,— согласился сэр Оливер.—
Она действительно не посмеет; на то, если подумать, есть
еще одна причина. Все хорошо знают репутацию этой
особы и настолько ненавидят ее, что, если станет известно,
что она была поводом вашего поединка, по отношению
к ней примут строгие меры, о которых уже давно пого¬
варивают. Вы уверены, что вас никто не видел?
—	Никто.
Куря трубку, сэр Оливер ходил взад и вперед по
комнате.
—	Тогда, думаю, все устроится,— наконец сказал он.—
Вам надо лечь в кровать. Я отнесу вас в вашу комнату.
Сэр Оливер поднял брата на руки и, как младенца,
отнес наверх. Он подождал, пока Лайонел задремал, затем
спустился в столовую, закрыл дверь и придвинул к камину
массивный дубовый стул. Так он просидел у огня далеко
за полночь, куря трубку и предаваясь невеселым мыслям.
Он сказал Лайонелу, что все обойдется. И действи¬
тельно, все обойдется... для Лайонела. Но каково ему
самому хранить в душе такую тайну? Не будь убитый
братом Розамунды, ему и дела не было бы до всей этой
истории. Подавленность сэра Оливера объяснялась, надо
признаться, отнюдь не гибелью мастера Годолфина. Питер
вполне заслужил подобный конец, каковой, как нам из¬
вестно, мог наступить гораздо раньше от руки самого сэра
Оливера, если бы не его любовь к Розамунде. Весь ужас
создавшегося положения заключался в том, что ее родной
брат пал от руки его брата. После Оливера Розамунда
44

больше всех на этом свете любила Питера; как и для
Оливера — Лайонел был самым дорогим после Розамунды
существом. Оливеру была близка и понятна боль Роза¬
мунды: он переживал ее и сострадал ей, чувствуя свою
сопричастность со всем, чем жила его возлюбленная.
Наконец он встал, проклиная в душе распутницу из
Малпаса, из-за которой на его и без того нелегком пути
к женитьбе встало еще одно серьезное препятствие. Он
стоял в задумчивости, облокотясь о каминную доску, по¬
ставив ногу на чугунную собачью голову у края решетки.
Ему оставалось только одно — молча нести бремя тай¬
ны, храня ее ото всех, даже от Розамунды. При мысли
о необходимости обманывать возлюбленную сердце сэра
Оливера обливалось кровью. Но выбора не было: иначе
он навсегда потеряет ее, а это было выше его сил.
Итак, приняв решение, сэр Оливер взял свечу и от¬
правился спать.
Глава V
ЗАЩИТНИК
На следующее утро, когда братья сидели за завтра¬
ком, разговляясь после поста предыдущего дня,
старый Николас сообщил им новость, о которой уже
говорила вся округа.
Лайонел еще далеко не оправился от раны, и ему
следовало день-другой оставаться в постели, однако, опа¬
саясь вызвать подозрения, он не решился на это. Из-за
ранения и потери крови его слегка лихорадило, тем не
менее он скорее радовался, чем огорчался данному об¬
стоятельству, поскольку благодаря ему яркий румянец
горел на его щеках, которые иначе могли бы показаться
слишком бледными.
Вот почему в час, когда неспешное солнце того па¬
мятного декабря только начинало свой путь по небосклону,
Лайонел, опираясь на руку брата, спустился к завтраку,
состоявшему из сельдей и небольшой кружки пива.
Дрожа от волнения, смертельно бледный Николас
бросился к столу, за которым сидели братья, и, зады¬
хаясь, сообщил им ужасную новость. Сэр Оливер и Лай¬
онел весьма правдоподобно изобразили на лицах испуг,
смятение и недоверие. Но худшее в рассказе Николаса
было впереди.
45

—	И говорят,— в голосе старого слуги звучал гнев,
смешанный со страхом,— говорят, что это вы, сэр Оливер,
убили его.
—	Я?! — Сэр Оливер в изумлении уставился на ста¬
рика. И тут его словно озарило. И как же он раньше не
подумал, что у многих в этих краях имеется достаточно
причин для такого заключения. Иначе и быть не может.
—	Где вы слышали эту гнусную ложь? — спросил он.
Однако он был слишком возбужден известием, чтобы
дождаться ответа. Да и какое это имеет значение; конечно,
обвинение уже у всех на устах. Единственное, что еще
можно предпринять,— поскорее прибегнуть к способу, од¬
нажды испытанному им при подобных обстоятельствах,—
отправиться к Розамунде и постараться опередить тех,
кто станет обвинять его перед ней. И дай Бог, чтобы не
было слишком поздно.
Поспешно натянув сапоги и надев шляпу, сэр Олйвер
бросился в конюшню, вскочил на коня и напрямик, через
луга, поскакал в Годолфин-Корт, расположенный пример¬
но в миле от Пенарроу.
До самого Годолфин-Корта Оливер не встретил ни ду¬
ши. Въезжая во двор замка, он услышал нестройный гул
взволнованных голосов. При его появлении голоса смолк¬
ли, и наступила полная тишина, зловещая и враждебная.
Слуги — их было человек двенадцать-тринадцать,—
сбившись в кучу, внимательно разглядывали прибывшего,
и во взгляде каждого из них попеременно отражались
изумление, любопытство и, наконец, сдерживаемый гнев.
Сэр Оливер спрыгнул на землю и ждал, козда один
из трех грумов, которых он заметил среди слуг, примет
у него поводья.
—	Эй, вы! — крикнул он, видя, что никто из них не
шелохнулся.— Здесь что, нет слуг? Подойди сюда, без¬
дельник, и возьми моего коня.
Грум, к которому были обращены эти слова, стоял в не¬
решительности, затем под повелительным взглядом сэра
Оливера не спеша исполнил его приказ. По толпе пробежал
ропот, но наш джентльмен взглянул столь выразительно,
что все голоса смолкли. В наступившей тишине сэр Оливер
взбежал по ступеням и вошел в устланный камышом холл.
Едва он скрылся за дверью, как гул голосов возобновился,
и теперь в нем звучала явная враждебность. В холле сэр
Оливер оказался лицом к лицу со слугой, который отпря¬
нул от него с тем же выражением, что было у слуг во дворе.
Сердце сэра Оливера упало: он понял, что его опередили.
46

—	Где твоя госпожа? — спросил он.
—	Я... я доложу ей о вашем приходе, сэр Оливер,—
запинаясь, ответил слуга и вышел.
Сэр Оливер остался один, он ждал, постукивая хлыстом
по сапогам, лицо его было бледно, между бровями про¬
легла глубокая складка. Вскоре слуга возвратился, закрыв
за собой дверь.
—	Леди Розамунда просит вас уйти, она не желает
вас видеть.
Какое-то мгновение сэр Оливер вглядывался в лицо
слуги, хотя, вероятнее всего, так только казалось, ибо
едва ли он вообще его видел, затем, не говоря ни слова,
решительно направился к двери, из которой тот вышел.
Слуга преградил ему путь.
—	Сэр Оливер, госпожа не желает вас видеть.
—	Прочь с дороги! — в ярости загремел сэр Оливер
и, поскольку малый, твердо решив до конца выполнить
свой долг, не сходил с места, схватил его за грудки,
отшвырнул в сторону и вошел в дверь.
Розамунда стояла посреди комнаты. По странной иро¬
нии судьбы она, словно невеста, была одета во все белое,
однако белизна ее наряда уступала белизне лица. Не
отрываясь, смотрела она на незваного гостя, и глаза ее,
подобно двум черным звездам, горели странным, завора¬
живающим огнем. Ее губы приоткрылись, но слов для
Оливера у нее не было. Заметив ужас, застывший в ее
глазах, он забыл свою былую решимость и, сделав не¬
сколько шагов, остановился.
—	Я вижу,— наконец произнес он,— до вас уже дошли
слухи, которые гуляют по округе. Это очень плохо. Я вижу
также, что вы поверили им. И это гораздо хуже.
Розамунда — этот ребенок, которого лишь два дня
назад он прижимал к своему сердцу, читая в ее гла¬
зах веру и обожание,— смотрела на него с холодной
ненавистью.
—	Розамунда! — воскликнул он, делая шаг в ее сторо¬
ну.— Я пришел сказать вам, что эти слухи ложь.
—	Уйдите,— проговорила она голосом, от которого сэ¬
ра Оливера бросило в дрожь.
—	Уйти? — не понимая, повторил он.— Вы просите
меня уйти? Вы не выслушаете меня?
—	Я уже не раз выслушивала вас и отказывалась
верить тем, кто знает вас лучше меня, не обращая
внимания на их предупреждения. Нам больше не о чем
говорить. Я молю Бога, чтобы вас схватили и повесили.
47

Губы сэра Оливера побледнели: впервые в жизни он
ощутил ужас и почувствовал, как дрожат его ноги.
—	Пусть меня повесят. Раз вы верите клевете, я с ра¬
достью приму смерть. Для меня не может быть боли страш¬
ней той, что вы мне причиняете. Уж если ваша вера в меня
столь непрочна, что первый же слух, дошедший до вас, мо¬
жет рассеять ее, то веревка палача мне не страшна: она
ничего не отнимет у меня.
Розамунда презрительно улыбнулась.
—	Это больше, чем слухи, и ваши лицемерные уве¬
рения здесь не помогут.
—	Вы не верите мне? — воскликнул сэр Оливер.—
Розамунда, клянусь честью, я не виновен в смерти Питера.
Пусть Бог поразит меня на этом самом месте, если я лгу.
—	По-видимому,— раздался за его спиной резкий го¬
лос,— вы так же мало боитесь Бога, как и людей.
Сэр Оливер резко повернулся и увидел сэра Джона
Киллигрю, который только что вошел в комнату.
—	Итак,— с расстановкой произнес сэр Оливер, и в его
глазах сверкнул мрачный огонь,— это ваша работа.— И он
показал на Розамунду, давая понять, что именно он имеет
в виду.
—	Моя работа? — переспросил сэр Джон. Он закрыл
дверь и сделал несколько шагов в сторону Оливера.— Сэр,
ваша наглость и бесстыдство переходят все границы. Вы...
—	Довольно! — перебил его сэр Оливер и в бешенстве
ударил огромным кулаком по столу.
—	Наконец-то ваша кровь заговорила в вас. Вы яв¬
ляетесь в дом покойного, в тот самый дом, который вы
ввергли в пучину скорби и слез...
—	Довольно, говорю я! Иначе здесь действительно
произойдет убийство!
Голос сэра Оливера походил на раскаты грома. Его
вид был столь ужасен, что, при всей своей смелости, сэр
Джон попятился. Однако сэр Оливер тотчас овладел собой
и повернулся к Розамунде.
—	Простите меня,— сказал он.— Я просто обезумел
от мучений, которые доставляет мне несправедливость
вашего обвинения. Я не любил вашего брата, это правда.
Но я не изменил данной вам клятве. Я улыбался,
принимая его удары. Не далее как вчера он при людях
оскорбил меня и ударил по лицу хлыстом: след от удара
еще заметен. Только лицемер может заявлять, что после
подобного оскорбления у меня не было оснований убить
его. И все же одной мысли о вас, Розамунда, о том,
48

что он ваш брат, было достаточно, чтобы я смирил свой
гнев. И вот теперь, когда в результате какой-то ужасной
случайности он погиб, меня объявляют его убийцей, и вы
этому верите. Так вот какова награда за мое терпение
и заботу о вас!
—	Ей ничего другого не остается,— сухо сказал Кил¬
лигрю.
—	Сэр Джон,— воскликнул Оливер,— прошу вас не
вмешиваться! Обвиняя меня в смерти Питера, вы распи¬
сываетесь в собственной глупости, а полагаться на советы
глупца всегда считалось делом весьма ненадежным. До¬
пустим, я действительно стремился получить у него удов¬
летворение за оскорбление. Так, Боже мой, неужели вы
настолько плохо знаете людей, и прежде всего меня
самого, что думаете, будто я мог проделать это втайне
ото всех и тем самым накинуть петлю себе на шею?
Ничего себе, прекрасное мщение, как Бог свят! Разве так
я поступил с вами, когда вы дали слишком большую волю
своему языку, в чем сами потом признались? Силы не¬
бесные, посмотрите здраво на случившееся, подумайте,
возможно ли то, о чем вы говорите! Вы — более грозный
противник, чем несчастный Питер Годолфин, и тем не
менее я, по своему обыкновению, прямо и открыто по¬
требовал у вас удовлетворения. Когда в вашем парке мы
замеряли шпаги, то делали это при свидетелях. Мы со¬
блюли все правила, чтобы оставшегося в живых не при¬
влекли к суду. Вы хорошо знаете, как я владею оружием.
Если бы мне была нужна жизнь Питера, неужели я стал
бы хитрить? Я бы открыто вызвал его на поединок
и с легкостью разделался с ним, удовлетворив свою
ярость, ничем не рискуя и не опасаясь ничьих упреков.
Киллигрю задумался. В словах сэра Оливера звучала
холодная логика, а рыцарь из Арвенака был далеко не
глуп. Однако, пока он, нахмурившись, размышлял над
последней тирадой сэра Оливера, Розамунда ответила
за него:
—	Вы говорите, вас никто бы не упрекнул?
Тот, к кому были обращены эти слова, обернулся
к ней, почувствовав внезапное смущение: он уловил ход
ее мыслей.
—	Вы хотите сказать,— медленно проговорил он, и
в голосе его звучал нежный упрек,— что я настолько
низок и лжив, что тайно мог совершить то, что не
осмелился бы сделать открыто? Вы это имеете в виду?
Розамунда! Мне стыдно за вас. Как вы можете так
49

думать о человеке, которого... которого, по вашему же
признанию, вы любили?
При этих словах холодность Розамунды как рукой сня¬
ло. Горький упрек, прозвучавший в них, привел ее в та¬
кой гнев, что на некоторое время она забыла о своем горе.
—	Гнусный лжец! — крикнула она.г— Есть люди, кото¬
рые слышали, как вы поклялись убить Питера. Мне слово
в слово передали вашу клятву. Кровавый след на снегу ве¬
дет от того места, где его нашли, прямо к вашим дверям.
Что вы скажете на это? Или вы все еще будете отпираться?
Кровь отхлынула от лица сэра Оливера, руки его
безжизненно повисли, глаза тревожно расширились.
—	Следы... крови? — бессмысленно пробормотал он.
—	Что вы на это скажете? — вмешался в разговор сэр
Джон. Напоминание о кровавом следе, ведущем в Пенар¬
роу, заставило его отбросить все колебания в виновности
сэра Оливера.
Вопрос Киллигрю вернул сэру Оливеру мужество, ко¬
торое он было утратил после слов Розамунды.
—	Я не могу объяснить кровавого следа,— твердо от¬
ветил он.— Но если вы говорите об этом, значит, так оно
и есть. Но разве косвенная улика доказывает, что именно
я убил Питера? Разве это дает право женщине, кото¬
рая любила меня, считать меня убийцей или того хуже?
Он замолчал и, повернувшись к Розамунде, бросил на
нее полный укора взгляд.
Она сидела на стуле, слегка раскачиваясь и то сплетая,
то расплетая пальцы. Невыразимое страдание отражалось
на ее лице.
—	Быть может, сэр, вы предложите какое-нибудь иное
объяснение этому факту? — спросил сэр Джон, и в голосе
его послышалась неуверенность.
—	Боже милостивый! Даже в вашем голосе звучит
сомнение, а у нее его нет! Когда-то вы были моим врагом,
да и теперь не питаете ко мне особого расположения,
и тем не менее вы готовы усомниться в моей виновности.
Но в сердце женщины, которая... любила меня, сомнениям
нет места!
—	Сэр Оливер,— ответила Розамунда,— своим пре¬
ступлением вы разбили мне сердце. И все же, зная об¬
стоятельства, побудившие вас к нему, полагаю, я могла
бы простить вас, хоть и не стала бы вашей женой.
Повторяю, я могла бы простить ваше деяние, если бы не
та низость, с которой вы его отрицаете.
Смертельно бледный Оливер посмотрел на Розамунду,
50

затем повернулся и пошел к двери. У самого порога он
задержался.
—	Мне понятен смысл ваших слов,— проговорил он.—
Вы желаете, чтобы я предстал перед судом как убийца
вашего брата.— Он рассмеялся.— Кто предъявит мне об¬
винение перед судьями? Уж не вы ли, сэр Джон?
—	Если леди Розамунда пожелает того,— ответил
Киллигрю.
—	Ну что ж, да будет так! Но не думайте, что
я позволю отправить себя на виселицу на основании лжи¬
вых улик, каковые представляются вполне достаточными
этой леди. Если мой обвинитель, кем бы он ни был,
намерен ссылаться на следы крови, ведущие к моему
дому, и на несколько резких слов, что вырвались у меня
в пылу гнева, я готов предстать пред судом. Но судом
этим будет поединок с моим обвинителем. Это мое право,
и я воспользуюсь им до конца. Вы не догадываетесь, какой
приговор вынесет Божий суд? Я торжественно воззову
к Всевышнему, чтобы Он рассудил меня с тем, кто выйдет
сразиться со мной. Если я виновен в смерти Питера,
Господь иссушит мою руку.
—	Я сама буду вашим обвинителем,— бесстрастно
произнесла Розамунда,— и если вы желаете, то можете
на мне доказать свою убежденность и зарезать меня, как
зарезали моего брата.
—	Да простит вас Господь, Розамунда,— сказал сэр
Оливер и вышел.
Сэр Оливер возвратился домой; в душе его царил ад.
Он не знал, что ждет его в будущем, но его гнев против
Розамунды был столь велик, что в сердце его не оставалось
места отчаянию. Им не удастся его повесить. Чего бы это
ему ни стоило, он будет сражаться, но Лайонел не должен
пострадать. Об этом он позаботится. Мысль о Лайонеле
несколько изменила его настроение. С какой легкостью
мог бы он отмести все их обвинения, заставить Розамунду
склонить гордую голову и молить о прощении. Для этого
достаточно одного слова, но он боялся произнести его,
ибо оно могло стоить брату жизни.
Когда в ночной тиши сэр Оливер лежал без сна и уже
более спокойно обдумывал события минувшего дня, они
предстали перед ним в несколько ином свете. Он пере¬
бирал улики, которые привели Розамунду к ее заключе¬
нию, и ему пришлось признать, что у нее были на то все
основания. Если Розамунда и несправедлива к нему, то
он еще более несправедлив к ней. Годами его враги —
51

а своим высокомерием он приобрел их немало — стара¬
лись внушить ей самое неблагоприятное мнение о нем,
но она любила его и не обращала на них внимания, отчего
ее отношения с братом стали весьма напряженными.
И вот сейчас все это обрушилось на нее. Раскаяние тоже
сыграло свою роль, и она окончательно поверила, что
именно он убил Питера. Наверное, ей даже кажется, что
ее упрямство и безоглядная любовь к человеку, которого
ненавидел брат, в каком-то смысле делают и ее соучаст¬
ницей убийства.
Теперь сэр Оливер многое понял и уже не столь строго
судил Розамунду. Он понимал, что надо быть существом
неземной доброты, а не просто человеком, чтобы испы¬
тывать иные чувства, нежели те, которые она переживала
сейчас; что поскольку наши отношения к людям следует
оценивать по степени порождающих их душевных пере¬
живаний, то сейчас она должна так же страстно ненави¬
деть его, как прежде любила.
На его долю выпал тяжкий крест, но ради Лайонела
он должен безропотно нести его. Он не мог принести
брата в жертву собственному благополучию из-за поступ¬
ка, в котором сам не считал его виновным. Допускать
подобные мысли было бы низостью с его стороны.
Но если Оливер не мог и в мыслях допустить преда¬
тельства, то о Лайонеле этого нельзя было сказать. Страх
лишил его сна и настолько усилил лихорадку, что за два
дня, прошедшие после ужасного события, он стал похож
на привидение. Похудевший, с ввалившимися глазами,
бродил Лайонел по дому. Сэр Оливер старался всячески
ободрить его.
Тем временем в Пенарроу пришли вести, от которых
страхи молодого человека возросли. Судьям в Труро уже
сообщили о гибели мастера Годолфина и подали формаль¬
ное обвинение на сэра Оливера. Однако они отказались
предпринять какие бы то ни было действия, объяснив свой
отказ тем, что один из них, а именно мастер Бейн, был
свидетелем оскорбления, нанесенного Питером сэру Оли¬
веру. Мастер Бейн заявил, что как бы ни были ужасны
последствия для Питера Годолфина, они вполне заслу¬
женны, ибо тот сам навлек их на себя, вследствие чего
совесть честного человека не позволяет ему как судье
выдать констеблю 21 предписание об аресте сэра Оливера.
Нашему джентльмену эту новость сообщил другой
свидетель сцены у кузницы — пастор; духовный сан пред¬
писывал ему нести людям мир и слово Божие, и тем не
52

менее он полностью поддерживал решение судьи. По
крайней мере, так он сказал.
Сэр Оливер поблагодарил пастора, присовокупив, что
ему приятно видеть в нем, равно как и в мастере Бейне,
своих сторонников; что же касается всего остального, то
он заявил о своей непричастности к смерти Питера, сколь
ни серьезны выдвинутые против него улики.
Еще через два дня сэр Оливер узнал, что отношение
мастера Бейна к поступившему иску вызвало возмущение
всей округи. И тогда, пригласив с собой пастора, он
отправился в Труро с тем, чтобы представить судье некое
доказательство, о котором он не счел нужным говорить
Розамунде и сэру Джону Киллигрю.
—	Мастер Бейн,— начал сэр Оливер, когда они втроем
заперлись в кабинете судьи,— я слышал о справедливом
и беспристрастном решении, которое вы вынесли по из¬
вестному вам делу. Я приехал поблагодарить за него
и выразить свое восхищение вашим мужеством.
Мастер Бейн поклонился со степенностью, приличест¬
вующей судье. Сама природа создала этого джентльмена
для судейского поприща.
—	Но,— продолжал сэр Оливер,— поскольку я не могу
допустить, чтобы ваш благородный поступок возымел не¬
приятные последствия, то хочу представить доказатель¬
ства того, что ваши действия более оправданны, нежели
вы думаете. Мастер Бейн, я не убивал Питера Годолфина.
—	Не убивали? — в изумлении ахнул судья.
—	О, уверяю вас, это не уловка. Посудите сами: как
я уже сказал, у меня есть доказательство, и я намерен
предъявить его вам, пока это еще возможно. Покамест
я не желаю обнародовать его, мастер Бейн, но хочу, чтобы
вы составили соответствующий документ, который в бу¬
дущем сможет удовлетворить суд, если делу дадут даль¬
нейший ход, что не исключено.
Это был ловкий маневр. Ведь доказательства вины
были не на Оливере, а на Лайонеле, что легко было
обнаружить при осмотре, и время скоро сотрет их. Но
если то, что он собирался показать судье, хранить неко¬
торое время в тайне, то впоследствии искать это единст¬
венное доказательство где бы то ни было будет поздно.
—	Уверяю вас, сэр Оливер, что если после того, что
произошло, вы и убили бы его, то единственное обвинение,
которое я мог бы предъявить вам, это то, что вы наказали
грубого и высокомерного наглеца.
—	Знаю, сэр. Но я не убивал его. Одна из улик против
53

меня, точнее, самая главная — кровавый след, ведший от
трупа Годолфина к дверям моего дома.
Слова сэра Оливера явно заинтересовали его собесед¬
ников. Пастор не мигая смотрел на него.
—	Из этого, как мне кажется, неизбежно вытекает,
что во время схватки убийца был ранен. Поскольку жертва
не могла оставить следов, то они принадлежат убийце.
Мы знаем, что он действительно был ранен, так как на
шпаге Годолфина нашли кровь. А теперь, мастер Бейн,
и вы, сэр Эндрю, прошу вас, освидетельствуйте, что на
моем теле нет ни единой свежей царапины. Сейчас я раз¬
денусь и предстану перед вами таким же нагим, как в
тот день, когда я имел несчастье явиться в этот мир, и
вы во всем убедитесь. Затем, мастер Бейн, я попрошу вас
составить упомянутый мною документ.— И сэр Оливер
снял колет.— Но поскольку я не хочу унижаться перед
обвиняющей меня деревенщиной — иначе подумают, будто
я боюсь,— то должен просить вас, джентльмены, сохранить
это доказательство в тайне, пока события не потребуют
предать его гласности.
Предложение сэра Оливера показалось судье и пастору
вполне здравым, но, даже принимая его, они все еще
пребывали во власти сомнений. Каково же было изумление
обоих джентльменов, когда, окончив осмотр, они обнару¬
жили, что на теле сэра Оливера нет ни одной царапины,
и поэтому все их сомнения развеялись. Мастер Бейн сразу
составил, подписал и скрепил печатью требуемый доку¬
мент, а сэр Эндрю засвидетельствовал его своей подписью
и печатью.
Домой сэр Оливер возвращался в приподнятом настро¬
ении: пергамент, выданный судьей, мог сослужить ему
верную службу в будущем. Придет время, и он покажет
его сэру Джону Киллигрю и Розамунде. Возможно, еще
не все потеряно.
Глава VI
ДЖАСПЕР ЛИ
Если наступившее Рождество принесло скорбь в
Годолфин-Корт, то не более веселым было оно и
в Пенарроу.
Сэр Оливер стал угрюм и молчалив. Он часами сидел
у камина, устремив взгляд в огонь, вновь и вновь пере¬
54

бирая в памяти все подробности последней встречи с Ро¬
замундой. Он то негодовал на нее за легкомыслие, с ко¬
торым она поверила в его виновность, то почти прощал
свою возлюбленную, с грустью вспоминая, сколь серьезны
были представленные против него улики.
Сводный брат сэра Оливера тихо бродил по дому,
стараясь никому не попадаться на глаза, и не решался
нарушить его задумчивое уединение. Он хорошо знал,
какие невеселые мысли тревожат брата: ему было изве¬
стно, что произошло в Годолфин-Корте и что Розамунда
навсегда отказала Оливеру. Сердце Лайонела обливалось
кровью при мысли о том, что свою тяжелую ношу он
переложил на плечи брата.
Душевные муки Лайонела были столь велики, что
однажды вечером он не выдержал и, войдя в полутемную
столовую, единственным освещением которой служил
огонь, пылавший в камине, заговорил с Оливером.
—	Нол,— начал Лайонел, подходя к брату и кладя ру¬
ку ему на плечо,— может быть, лучше рассказать правду?
Сэр Оливер поднял голову и нахмурился.
—	Вы с ума сошли! Правда приведет вас на висе¬
лицу, Лал.
—	Может быть, и не приведет. Во всяком случае, наши
страдания страшнее любой виселицы. Всю неделю я на¬
блюдал за вами и знаю, какую боль вы испытываете. Это
несправедливо. Лучше сказать всю правду.
Сэр Оливер грустно усмехнулся и взял брата за руку.
—	Такое предложение говорит о вашем добром сер¬
дце, Лал.
—	Оно не идет ни в какое сравнение с вашим благо¬
родством — ведь вы безвинно страдаете за поступок, ко¬
торый совершил я, а не вы.
—	Пустое! — Сэр Оливер нетерпеливо пожал плечами
и посмотрел на пылавший в камине огонь.— По крайней
мере, я в любую минуту могу прекратить эти страдания.
Последняя фраза Оливера прозвучала так резко и ци¬
нично, что Лайонел похолодел. Довольно долго он стоял
молча, стараясь разгадать скрытый в ней смысл. Он даже
подумал напрямик просить брата объяснить, что тот имел
в виду, но ему не хватило мужества. Он боялся услы¬
шать от Оливера подтверждение своей страшной догадки.
Вскоре Лайонел покинул брата и отправился спать.
С того вечера слова сэра Оливера «я в любую минуту
могу прекратить эти страдания» неотступно преследовали
молодого человека. В нем росло убеждение, что брата
55

успокаивает сознание того, что он может легко оправ¬
даться,— достаточно назвать имя истинного убийцы.
Именно так, по его мнению, следовало понимать фразу
Оливера. Лайонел не допускал мысли, что Оливер выдаст
его, напротив, он был абсолютно уверен, что тот не
собирается облегчить свое положение подобным способом.
Однако Оливер может и передумать. Тяжкая ноша, при¬
нятая им на себя, может стать ему не по силам, страсть
к Розамунде — слишком невыносимой, страдание при мыс¬
ли, что она считает его убийцей брата,— слишком нестер¬
пимым. Лайонел содрогался, думая о том, какие послед¬
ствия это может иметь для него. Страх заставил его
заглянуть в собственную душу, и он понял, насколько
неискренним было его предложение рассказать правду;
понял, что сделал его под влиянием минутного порыва,
в котором, в случае согласия Оливера, стал бы горько
раскаиваться. И у него невольно мелькнула мысль: ведь
если сам он испытал прилив чувств, способных преда¬
тельски извратить свои истинные стремления, то разве
другие не подвержены тому же? Разве Оливер не может
пасть жертвой такой душевной бури, не может решить
на пределе отчаяния, что его ноша слишком тяжела,
и сбросить ее?
Лайонел старался убедить себя, что его брат — человек
сильной воли и никогда не теряет самообладания. И тут
же возражал себе, что прошлое не является гарантией
будущего; выносливости даже самого сильного человека
положен предел, и отнюдь не исключено, что настоящий
случай — как раз тот самый, когда терпение Оливера
иссякнет. Что будет с ним, если это случится? Ответ на
этот вопрос рисовал картину, задумываться над которой
у Лайонела не хватало мужества. Если бы он сразу сказал
всю правду, то опасность предстать пред судом и понести
самое страшное наказание из всех, предусмотренных за¬
коном, была бы не столь велика. По свежим следам его
рассказ о случившемся выслушали бы с должным внима¬
нием, так как все считали его человеком чести, чье слово
имеет определенный вес. Теперь же ему никто не поверит.
Из-за долгого молчания и того, что он позволил неспра¬
ведливо обвинить брата, его признают бесчестным чело¬
веком и объяснят его действия отсутствием доводов для
защиты. Мало того, что его безоговорочно осудят, но
осудят с позором. Все порядочные люди станут презирать
его и никто не прольет над ним ни одной слезы.
Так Лайонел пришел к неутешительному заключению,
56

что, пытаясь выгородить себя, он еще больше запутался.
Если Оливер заговорит — он погиб. И вновь перед ним
встал навязчивый вопрос: мохно ли быть уверенным
в молчании Оливера?
Поначалу такие опасения лишь изредка посещали Лай¬
онела, но вскоре стали неотступно преследовать его днем
и ночью. Его лихорадка прошла, рана полностью зажила,
но постоянный страх доводил его до изнеможения и по¬
крывал бледностью его прежде румяные щеки. В глазах
молодого человека постоянно светился тайный ужас, тер¬
завший его душу. Он стал нервным, вскакивал от малей¬
шего шума, и не оставляющее его недоверие к брату
время от времени изливалось в приступах беспричинной
раздражительности.
Однажды днем Лайонел зашел в столовую, ставшую
любимым прибежищем сэра Оливера в Пенарроу, и уви¬
дел, что тот сидит у камина, подперев подбородок рукой
и задумчиво глядя в огонь. В последние дни подобное
времяпрепровождение вошло у сэра Оливера в привычку
и настолько раздражало Лайонела, что тот стал воспри¬
нимать его как молчаливый упрек.
—	Что вы как старая баба, вечно сидите у огня? —
грубо спросил Лайонел, давая выход накопившемуся раз¬
дражению.
Сэр Оливер с легким удивлением посмотрел на брата,
после чего перевел взгляд на высокие окна.
—	На дворе дождь,— ответил он.
—	С каких это пор дождь стал удерживать вас у ка¬
мина? Да и при чем здесь дождь, вы и в хорошую погоду
никуда не выезжаете!
—	А к чему? — все так же спокойно спросил сэр
Оливер.— Неужели вы полагаете, что мне приятно видеть^
как при встрече со мной люди опускают глаза, и слышать
проклятия у себя за спиной?
—	Ха! — резко воскликнул Лайонел, и его воспален¬
ные глаза блеснули.— Так вот в чем дело! Вы добро¬
вольно предложили мне свою защиту, а теперь меня же
и упрекаете.
—	Упрекаю? — переспросил ошеломленный сэр
Оливер.
—	В каждом вашем слове звучит обвинение. Неужели
вы думаете, что я не догадываюсь об их истинном смысле?
Сэр Оливер медленно поднялся с кресла.
—	Эх, Лал.— Он покачал головой и улыбнулся.— Это
ужасное происшествие помутило ваш рассудок, мой маль-
57

чик. В чем же я упрекаю вас? Что за скрытый смысл вам
слышится в моих словах? Если вы хорошенько подумаете,
то поймете, что выезжать из дому в моем теперешнем
настроении — значит нарываться на новые ссоры. Я не
потерплю косых взглядов и перешептываний. Вот и все.
Он подошел к брату и, протянув руки, положил ладони
ему на плечи. Под пристальным взглядом сэра Оливера
Лайонел покраснел и опустил голову.
—	Милый мой глупец,— продолжал Оливер,— что на
вас нашло? Вы бледны и так похудели, что просто на
себя не похожи. Я кое-что придумал. Я снаряжу корабль,
и мы с вами отправимся в далекую морскую экспедицию.
Там нас ждет настоящая жизнь. Она вернет вам, а воз¬
можно, и мне былую силу и жизнерадостность. Что вы
на это скажете?
Лайонел поднял на брата глаза и немного оживился.
И тут ему на ум пришла столь гнусная мысль, что,
устыдившись ее, он вновь залился краской. Но мысль эта
не исчезала. Если он уплывет с Оливером, то его сочтут
соучастником в преступлении брата. Лайонел знал, что
многие соседи уверены, будто из-за истории с Питером
Годолфином в их отношениях с Оливером появилась враж¬
дебность. В самых различных местах ему не раз доводи¬
лось выслушивать глухие намеки, но он никогда не оп¬
ровергал их. Его бледность и изможденный вид как бы
подтверждали мнение, согласно которому грех старшего
брата тяжким грузом лежит на сердце младшего. Лайонела
всегда считали мягким и приветливым молодым человеком
и видели в нем во всех отношениях полную противопо¬
ложность сэру Оливеру, который — по всеобщему убеж¬
дению,— дав волю своему свирепому нраву, всячески уни¬
жает юношу, потому что тот не может простить ему
преступления. В результате симпатии всей округи к Лай¬
онелу еще больше возросли, и каждый стремился выразить
ему свое расположение. Итак, если он согласится на
предложение Оливера, то, без сомнения, лишится уваже¬
ния окружающих.
Он прекрасно понимал, сколь подлы подобные мысли,
и ненавидел себя за то, что позволил им овладеть собой.
Но, несмотря на все старания, он не мог избавиться от
их власти.
Заметив колебания брата и ошибочно истолковав их,
сэр Оливер подвел его к камину и усадил в кресло.
—	Послушайте,— сказал он, опускаясь в кресло на¬
против Лайонела,— на рейде ниже Смитика стоит отлич¬
58

ное судно. Вы наверняка видели. Его хозяин — отчаянный
авантюрист по имени Джаспер Ли. Днем его всегда можно
застать в пивной в Пеникумвике. Я давно знаком с ним.
Мы можем купить его вместе с его судном. Он готов на
любое отчаянное предприятие: ему безразлично, пускать
ли ко дну испанцев или торговать рабами: за хорошую
цену он продаст не только тело, но и душу. Так что
корабль и шкипер у нас имеются, а об остальном —
команде, снаряжении и оружии — я позабочусь: и в конце
марта мы сможем увидеть, как мыс Лизард 2 скроется
у нас за кормой. Вы согласны, Лал? Право, так будет го¬
раздо лучше, чем прозябать в этой мрачной дыре.
—	Я... Я подумаю,— ответил Лайонел таким равно¬
душным тоном, что весь энтузиазм сэра Оливера тут
же остыл, и он уже не заговаривал о предполагаемом
путешествии.
Однако Лайонел не забыл о предложении брата. С од¬
ной стороны, оно страшило его, зато с другой — привле¬
кало почти против воли. У него даже появилась привычка
ежедневно наведываться в Пеникумвик, где он свел зна¬
комство с дерзким, покрытым шрамами искателем при¬
ключений, о котором говорил сэр Оливер. Слушая дико¬
винные рассказы этого малого о его похождениях в даль¬
них морях, Лайонел иногда думал, что многие из них
слишком необычны, чтобы быть правдивыми.
Но однажды, в самом начале марта, мастер Джаспер
Ли поведал Лайонелу нечто такое, что заставило его
мигом утратить всякий интерес к подвигам славного ка¬
питана в испанских водах. Молодой человек уже собрался
уезжать, и моряк вышел следом за ним во двор маленького
трактира.
—	Одно слово по секрету, мастер Тресиллиан,— по¬
просил шкипер 23, стоя у стремени Лайонела, который уже
вскочил в седло.— Вам известно, что здесь замышляют
против вашего брата?
—	Против моего брата?
—	Оно самое. За убийство Питера Годолфина на про¬
шлое Рождество. Видя, что судьи не собираются принимать
никаких мер, кое-кто из здешних послал прошение наме¬
стнику Корнуолла, чтобы тот приказал им выдать ордер
на арест сэра Оливера по обвинению в убийстве. Но судьи
отказались подчиниться приказу его светлости. Они от¬
метили, что получили свою должность от самой королевы,
а коли так, то и ответ будут держать только перед ее
величеством. И я слышал, что теперь отправлено проше¬
59

ние королеве в Лондон: ее просят приказать судьям ис¬
полнить свой долг или отказаться от должности.
Лайонел судорожно вздохнул и, не отвечая, смотрел
на моряка расширившимися от ужаса глазами.
Джаспер приложил к носу палец, и в его взгляде
промелькнуло лукавство.
—	Я решил предупредить вас, сэр, чтобы вы попросили
сэра Оливера поостеречься. Он — отличный моряк, и та¬
ких, как он, не так уж много.
Лайонел достал из кармана кошелек и, не взглянув
на его содержимое и пробормотав благодарность, бросил
шкиперу, который, казалось, только того и ждал.
Домой Лайонел возвращался не помня себя от испуга.
Свершилось, думал он, меч занесен, и теперь Оливеру
наконец придется рассказать правду. В Пенарроу его ждал
новый удар: старик Николас сообщил ему, что сэр Оливер
уехал в Годолфин-Корт. Движимый страхом, Лайонел по¬
думал, что брат, узнав о случившемся, решил действовать
немедленно. Ему и в голову не пришло, что тот мог
отправиться в Годолфин-Корт по другому делу.
Однако опасения Лайонела были напрасны. Не в силах
далее выносить всеобщего презрения, сэр Оливер отпра¬
вился к Розамунде с намерением предъявить ей доказа¬
тельство своей невиновности, заверенное судьей, каковым
он благоразумно обзавелся. Теперь он уже мог прибегнуть
к нему, не подвергая опасности своего сводного брата.
Но путешествие не увенчалось успехом — Розамунда ре¬
шительно отказалась принять его. Не помогло и то, что,
против обыкновения, он поступился своей гордостью, уп¬
росил слугу вернуться к госпоже и передать ей, что у него
к ней дело, не терпящее отлагательства,— ему все равно
было отказано.
Уязвленный в своих чувствах, сэр Оливер вернулся
в Пенарроу, где и нашел брата, который в мучительном
нетерпении ждал его возвращения.
— Ну,— встретил его Лайонел,— что вы теперь соби¬
раетесь делать?
Сэр Оливер исподлобья взглянул на брата и нахму¬
рился в ответ на какие-то одному ему понятные мысли.
—	Теперь? О чем вы говорите? — спросил он.
—	Разве вы ничего не слышали? — И Лайонел рас¬
сказал Оливеру последнюю новость.
Когда он закончил, сэр Оливер довольно долго смотрел
на него, затем сжал губы и ударил себя по лбу.
—	Так вот в чем дело! — воскликнул он.— Уж не
60

потому ли она не захотела видеть меня? Возможно, Ро¬
замунда подумала, что я приезжал умолять ее о прощении.
Неужели она могла так подумать? Неужели? — Он подо¬
шел к камину и в сердцах разбросал сапогом поленья.—
Как это недостойно ее! И тем не менее она поступила
именно так. Она...
—	Так что же вы собираетесь делать? — настаивал
Лайонел, не в силах удержаться от вопроса, занимавшего
все его мысли.
—	Что я собираюсь делать? — бросил сэр Оливер через
плечо.— Клянусь Богом, я проколю этот мыльный пузырь.
Я испорчу им обедню и покрою их позором.
В его голосе звучали такое нетерпение и такой гнев,
что Лайонел отпрянул, полагая, будто ярость брата об¬
ращена именно против него. От внезапного приступа
страха ноги его ослабели, и он опустился на стул. Ему
казалось, что все его мрачные предчувствия подтверди¬
лись. Брат, который всегда хвалился своей любовью к не¬
му, не выдержал и сдался. Вместе с тем это было столь
непохоже на Оливера, что в душе Лайонела продолжала
теплиться слабая надежда.
—	Вы... Вы все расскажете им? — дрогнувшим голосом
спросил он.
Сэр Оливер повернулся и внимательно посмотрел на
брата.
— Ради всего святого, Лал, что у вас на уме? —
немного резко спросил он.— Что я расскажу им? Ну,
разумеется, что-то я объясню. Но не более того, что
относится лично ко мне. Надеюсь, вы не полагаете, что
я укажу на вас как на истинного виновника гибели
Питера? Или вы считаете меня способным на это?
—	Разве есть другой выход?
После того как сэр Оливер все объяснил ему, Лайонел
почувствовал облегчение. Но ненадолго. Минутное раз¬
мышление пробудило в нем новые опасения. Ведь если
Оливер докажет свою невиновность, то подозрение обя¬
зательно падет на него. Страх заставлял Лайонела во
много раз преувеличивать риск, в действительности на¬
столько ничтожный, что о нем и говорить не стоило, но
он представлялся ему неизбежной и грозной опасностью.
Если сэр Оливер, думал молодой человек, представит
доказательства того, что следы крови, ведущие к их дому,
оставлены не им, то все неизбежно заключат, что это
была кровь его младшего брата. Так что сэр Оливер
с равным успехом мог бы сказать всю правду, поскольку
61

после его объяснения выяснить ее будет не столь уж
трудно. Именно так рассуждал объятый страхом Лайонел,
считая себя уже представшим перед судом.
Если бы он обратился со своими сомнениями к брату
или хотя бы сумел заглушить их доводами рассудка, то
обязательно понял бы, насколько далеко они его завели.
Оливер объяснил бы ему это и доказал, что раз отпадают
улики против него самого, то выдвигать новое обвинение
уже поздно, что на Лайонела никогда не падало и не
могло пасть и тени подозрения. Но у того не хватило
смелости поведать брату свои страхи. В душе Лайонел
стыдился их и ругал себя за малодушие. Он прекрасно
понимал, насколько отвратителен его эгоизм, но побороть
его он, как всегда, не мог. Короче говоря, себя он любил
гораздо сильнее, нежели брата или даже двадцать братьев.
Март близился к концу, и погода стояла на редкость
ветреная. Но она не помешала Лайонелу на следующий
день вновь очутиться в том же трактире в Пеникумвике
в обществе Джаспера Ли. Лайонел придумал выход, ко¬
торый казался ему единственно возможным в его поло¬
жении. Накануне вечером брат упомянул, что собирается
поехать со своими доказательствами к Киллигрю, раз
Розамунда отказалась принять его. Киллигрю устроит их
встречу, и, как сказал Оливер, она на коленях будет
умолять его о прощении за несправедливое и жестокое
к нему отношение. Лайонел знал, что Киллигрю в отъезде
и его ожидают к Пасхе, до которой осталась неделя.
Таким образом, для осуществления задуманного у него
было совсем мало времени. Он проклинал себя за свой
план и вместе с тем держался его со всем упрямством
слабого человека.
И все же, сидя в тесном трактире за простым струганым
столом напротив Джаспера Ли, Лайонел чувствовал, что
ему не хватает мужества напрямик выложить свое дело.
Вместо обычного пива, подогретого с пряностями, они
пили херес, по предложению Лайонела смешав его с из¬
рядным количеством коньяка. Тем не менее молодому
человеку пришлось выпить добрую пинту 24 этого напитка,
прежде чем он обрел достаточно храбрости, чтобы заго¬
ворить о своем гнусном деле. В его голосе звучали слова,
сказанные братом, когда тот впервые упомянул имя Джас¬
пера Ли: «За хорошую цену он продаст не только тело,
но и душу». Тех денег, что Лайонел имел при себе, было
вполне достаточно, но то были деньги сэра Оливера,
которыми он щедро снабжал сводного брата. И именно
62

на эти деньги он собирался погубить Оливера! В душе
Лайонел называл себя грязным презренным негодяем
и посылал проклятья гнусному дьяволу, лукаво нашеп¬
тавшему план, который он сейчас собирался осуществить.
Лайонел хорошо знал свою натуру и потому проклинал
и ненавидел себя. Он то давал себе клятву проявить силу
воли и отказаться от своего низкого намерения, чем бы
это ему ни грозило, то дрожал при одной мысли о неиз¬
бежных последствиях такого решения.
Неожиданно шкипер прервал молчание и вкрадчиво
произнес несколько слов, от которых страхи Лайонела раз¬
горелись новым огнем, развеявшим все колебания.
—	Вы передали сэру Оливеру мое предупреждение? —
спросил Джаспер Ли, понизив голос, чтобы его не услышал
трактирщик, возившийся за тонкой перегородкой.
Мастер Лайонел кивнул, нервно теребя пальцами серьгу
в ухе и отводя взгляд от грубого, заросшего лица, которое
он рассматривал, предаваясь своим размышлениям.
—	Передал,— ответил он.— Но сэр Оливер упрям. Он
не двинется с места.
—	Не двинется с места? — Капитан погладил густую
рыжую бороду и по-моряцки круто выругался.— Если он
останется здесь, то не миновать ему качаться на виселице.
—	Да, если он не отправится куда-нибудь,— подтвер¬
дил Лайонел.
Во рту у него пересохло, сердце гулко стучало, хотя
его удары и смягчались некоторым притуплением страха,
вызванным приемом спиртного. Он произнес эти слова
таким загадочным тоном, что темные глаза моряка с не¬
скрываемым любопытством уставились на него из-под
густых выгоревших бровей. Вдруг мастер Лайонел поры¬
висто встал со стула.
—	Пройдемся, капитан.— сказал он.
Глаза Джаспера сузились. Он сообразил, что наклевы¬
вается дело: слишком уж странным выглядело поведение
молодого джентльмена. Он залпом проглотил остаток вина,
со стуком поставил кружку на стол и поднялся.
—	К вашим услугам, мастер Тресиллиан.
Выйдя из трактира, молодой человек отвязал поводья
от железного кольца и, ведя коня под узцы, пошел по
дороге, что вилась вдоль устья в сторону Смитика.
Резкий северный ветер взбивал пену на гребнях волн;
ослепительная синева неба резала глаза; ярко светило
солнце. Был отлив, и подводная скала у самого входа
в гавань вздымала над поверхностью воды свою черную
63

вершину. В кабельтове 25 от нее покачивалось судно с уб¬
ранными парусами. То была «Ласточка», принадлежавшая
Джасперу Ли.
Лайонел шел впереди. Он был задумчиво-мрачен, и его
все еще терзали сомнения. Колебания молодого человека
не ускользнули от хитрого моряка, и, стремясь развеять
их ради выгодной сделки, возможность которой подска¬
зывало его чутье, он решил прийти на помощь.
—	Мне кажется, вы хотите сделать мне какое-то пред¬
ложение,— лукаво сказал он.— Выкладывайте, сэр, ведь
нет человека, который услужил бы вам с большей готов¬
ностью, чем я.
—	Дело в том, мастер Ли,— начал Лайонел, искоса
взглянув на своего спутника,— что я оказался в затруд¬
нительном положении.
—	Со мной такое случалось нередко,— рассмеялся ка¬
питан,— но всякий раз я находил выход. Расскажите,
в чем сложность вашего положения, и, даст Бог, я выручу
вас, как пособил бы самому себе.
—	Что ж, возможно, это не лишено смысла,— прого¬
ворил Лайонел.— Как вы сказали, моего брата наверняка
повесят, если он не покинет здешних мест. Если дело
дойдет до суда — он погиб. Но тогда я тоже погиб, потому
что позорная смерть одного из членов семьи бросает тень
бесчестья и на остальных.
—	Вы правы,— согласился моряк, давая понять Лай¬
онелу, что ждет продолжения.
—	Я бы очень хотел избавить его от суда и наказа¬
ния,— продолжал Лайонел, проклиная коварного дьявола,
подсказавшего ему весьма правдоподобный предлог для
злодейского замысла.— Я бы очень хотел избавить его от
петли, и вместе с тем моя совесть восстает против того,
чтобы он избежал наказания. Клянусь вам, мастер Ли,
совершенное им убийство — трусливое, подлое убийство
—	приводит меня в содрогание!
—	Ага,— буркнул капитан и, дабы столь зловещее
восклицание не насторожило его благородного спутника,
добавил: — Вы правы. Иначе и быть не может.
Мастер Лайонел остановился и в упор посмотрел на
шкипера. Они были совсем одни, любой заговорщик мог
позавидовать уединенности этого места. За спиной моло¬
дого человека тянулся пустынный берег, впереди высились
бурые скалы, которые, казалось, пытались дотянуться
вершинами до лесистых холмов Арвенака.
—	Я буду вполне откровенен с вами, мастер Ли,—
64

продолжал Лайонел,— Питер Годолфин был моим другом.
Сэр Оливер мне всего лишь сводный брат. Я бы дорого
заплатил тому, кто сумел бы тайно похитить сэра Оливера,
тем самым избавив его от грозящей ему участи. Но это
надо сделать так, чтобы он ни в коей мере не избежал
заслуженного наказания.
Лайонелу казалось почти невероятным, что его язык
с такой легкостью произносит те самые слова, которые
в его же душе вызывают глубокое отвращение.
На лице капитана появилось зловещее выражение. Он
поднял палец и приложил его к бархатному колету мо¬
лодого человека там, где билось его лживое сердце.
—	Я в вашем распоряжении,— сказал он.— Но риск
слишком велик. Вы, кажется, сказали, что дорого запла¬
тили бы...
—	Вы сами назначите цену,— поспешно проговорил
Лайонел. Глаза его лихорадочно блестели, щеки покры¬
вала бледность.
—	О, не беспокойтесь, за этим дело не станет,—
ответил капитан.— Я отлично знаю, что именно вам
нужно. Что, если я свезу его на заморские плантации?
Там не хватает работников как раз с такими мускулами,
как у него.
В тихом голосе капитана звучала неуверенность, он
боялся, что предложил нечто большее, чем хочет его
предполагаемый наниматель.
—	Он может вернуться оттуда,— таков был ответ,
который развеял все сомнения капитана насчет злодейских
планов сводного брата.
—	Тогда что вы скажете о берберийских пиратах?26
Им всегда нужны рабы, и с ними можно столковаться,
хоть и платят они сущие гроши. Мне еще не приходилось
слышать, чтобы вернулся хоть один из тех, кого они
посадили на свои галеры. Я поторговывал с ними, обме¬
нивая живой товар на пряности, восточные ковры и всякие
безделушки.
—	Страшная участь! — тяжело дыша, проговорил
Лайонел.
Капитан погладил бороду.
—	Зато здесь вы не проиграете, и, кроме всего прочего,
это не так ужасно, как болтаться на виселице, да и для
родственников бедолаги позора куда меньше. Вы окажете
услугу и сэру Оливеру, и самому себе.
—	Да, вы правы! — поспешно воскликнул Лайонел.—
А какова цена?
3	Р Сабатини. т. 2
65

Моряк задумался, переминаясь на коротких крепких
ногах.
—	Сто фунтов? — неуверенно спросил он.
—	Идет, сто так сто.
По торопливости, с какой прозвучали эти слова, ка¬
питан понял, что явно продешевил и, следовательно, дол¬
жен попросить больше.
—	То есть сто фунтов для меня,— не спеша попра¬
вился он.— Затем команде придется заплатить за молча¬
ние и подмогу. Это еще, по меньшей мере, сто фунтов.
Мастер Лайонел на минуту задумался.
—	Это больше, чем я могу сразу достать. Вот что: вы
получите сто пятьдесят фунтов деньгами и драгоценностей
на остальные пятьдесят. Обещаю вам, вы не прогадаете.
Когда вы придете ко мне и скажете, что все устроено, как
мы договорились, я сполна расплачусь с вами.
Итак, сделка состоялась. Обсуждая с мастером Ли
подробности своего злодейского замысла, Лайонел понял,
что взял в союзники человека, который прекрасно знает
свое дело. Вся помощь, о которой просил Лайонела шки¬
пер, сводилась к тому, что он заманит брата в условленное
место поближе к берегу. Там его будут ждать наготове
люди шкипера со шлюпкой, а об остальном мастер Ли
сам позаботится.
Лайонел тут же придумал подходящее место. Он по¬
вернулся и показал на мыс Трефузис и залитую солнцем
громаду Годолфин-Корта.
—	Вон там, на мысу, куда падает тень замка. Завтра
в восемь вечера, когда не будет луны. Я устрою так, что
он придет.
—	Положитесь на меня,— заверил мастер Ли.—
А деньги?
—	Как только вы благополучно доставите его на
корабль, приходите в Пенарроу,— ответил Лайонел, из
чего можно сделать вывод, что он все-таки не очень
доверял мастеру Ли и решил дождаться завершения всей
операции.
Шкипер чувствовал себя вполне удовлетворенным.
Ведь если молодой джентльмен не расплатится с ним, то
всегда можно вернуть сэра Оливера на берег.
На этом они расстались. Мастер Лайонел вскочил
в седло и ускакал, а мастер Ли сложил ладони рупором
и окликнул свое судно.
Пока авантюрист стоял у реки в ожидании лодки, на
его грубом лице блуждала улыбка. Доведись мастеру
66

Лайонелу увидеть эту улыбку, то, возможно, он и заду¬
мался бы, насколько безопасно входить в сговор с него¬
дяем, который верен своему слову лишь тогда, когда ему
это выгодно. В предложенной авантюре мастер Ли видел
прекрасную возможность изменить союзнику к немалой
для себя выгоде. Совести у него, разумеется, не было, но,
как все негодяи, он любил побить еще большего злодея
его же оружием. Как ловко, как хитроумно обведет он
мастера Лайонела вокруг пальца... И, предаваясь этим
приятным разхмышлениям, мастер Джаспер Ли довольно
посмеивался.
Глава VII
ЗАПАДНЯ
На другой день мастер Лайонел с утра уехал из
Пенарроу под тем предлогом, что ему необходимо
сделать кое-какие покупки в Труро. Вернулся он около
половины восьмого и, войдя в холл, сразу же увидел сэра
Оливера.
—	У меня есть для вас поручение из Годолфин-Кор-
та,— сообщил он и заметил, что старший брат изменился
в лице и застыл на месте.— У ворот меня встретил
какой-то мальчишка и попросил передать вам, что леди
Розамунда желает немедленно поговорить с вами.
Сердце в груди сэра Оливера замерло, затем бешено
забилось. Она зовет его! Возможно, Розамунда смягчилась
после вчерашнего. Наконец-то она согласилась встретить¬
ся с ним!
—	Да благословит тебя Господь за добрую весть! —
Голос сэра Оливера дрожал от волнения.— Я сейчас же
еду к ней. — И он бросился к двери.
Нетерпение Оливера было столь велико, что он даже
не подумал сходить за пергаментом — главным доказа¬
тельством своей невиновности. Оплошность эта оказалась
для него роковой.
Бледный как смерть Лайонел, отступив в тень, молча
наблюдал за братом. Ему казалось, что он сейчас ли¬
шится чувств. Когда сэр Оливер скрылся за дверью,
Лайонел сорвался с места и бросился за ним. Совесть
молодого человека возмутилась против злодейского за¬
мысла. Но страх заглушил его мгновенный порыв, на¬
помнив, что если он не предоставит событиям идти
з
67

своим чередом, то поплатится собственной жизнью. Лай¬
онел вернулся и нетвердой походкой побрел в столовую.
Стол был накрыт к ужину, как и в тот вечер, когда
раненый Лайонел, шатаясь, пришел к сэру Оливеру в по¬
исках убежища и защиты. Не подходя к столу, он напра¬
вился к камину, сел в кресло и протянул руки к огню.
Ему было очень холодно, зубы стучали. Он никак не мог
унять дрожь.
Вошел Николас и спросил, будет ли молодой хозяин
ужинать. Лайонел, запинаясь, ответил, что, несмотря на
поздний час, подождет возвращения сэра Оливера.
—	Разве сэр Оливер куда-нибудь уехал? — спросил
удивленный слуга.
—	Да, только что. Куда, я не знаю. Но раз он не
ужинал, то, вероятно, скоро вернется.
Отпустив слугу, молодой человек остался, съежив¬
шись, сидеть у камина во власти душевных страданий.
Думать он не мог. Одно за другим в его голове про¬
носились воспоминания о неизменной и преданной любви
брата, на проявления которой тот всегда был так щедр.
Чем только не пожертвовал сэр Оливер, чтобы спасти
его после гибели Питера Годолфина! Безграничная лю¬
бовь брата, его готовность на любые жертвы склоняли
Лайонела к мысли, что даже в крайней опасности сэр
Оливер не предаст его. И вот презренный страх, сде¬
лавший из него негодяя, пронзает его своим жалом
и нашептывает, что это всего лишь предположение и до¬
верять им опасно; что если сэр Оливер расскажет все
судье, то он погиб, безвозвратно погиб.
Когда все аргументы исчерпаны, наше окончательное
суждение об окружающих выносится на основании того,
что мы думаем о самих себе. Зная, что сам он не способен
на жертвы ради сэра Оливера, Лайонел не мог поверить
в то, что брат и в будущем, если того потребуют обсто¬
ятельства, проявит самопожертвование. Он вновь вспом¬
нил слова, произнесенные сэром Оливером в этой самой
комнате два дня тому назад, и окончательно пришел
к убеждению, что о его преступлении могут узнать.
Затем пришли сомнения и в конце концов уверенность
совсем иного рода — уверенность в том, что дело здесь
совершенно в другом и он это знает. Теперь он твердо
понял, что лгал себе, стремясь оправдать содеянное. Он
сжал голову руками и громко застонал. Он — злодей,
коварный, бездушный негодяй! Весь содрогаясь, Лайонел
встал. Хотя уже было восемь часов, его охватила реши¬
68

мость пойти за братом и спасти его от страшной участи,
ожидающей его в ночи, там, на берегу.
Но страх вновь одержал верх: решимость Лайонела
угасла, и он опять опустился в кресло. Мысли его приняли
другое направление. Он снова, как и в тот день, когда сэр
Оливер ездил в Арвенак требовать удовлетворения у сэра
Джона Киллигрю, подумал, что, устранив брата, на правах
законного владельца сможет распоряжаться всем, чем сей¬
час пользуется благодаря лишь его щедрости. Эта мысль
принесла молодому человеку известное утешение 21. Ведь
если ему суждено терзаться муками совести, то, по крайней
мере, переживания его будут вознаграждены.
Часы над конюшней пробили девять раз. Лайонел
плотнее прижался к спинке кресла. Возможно, дело еще
не кончено. Лайонел мысленно видел все происходящее
во тьме ночи. Он видел, как Оливер в нетерпении спешит
в Годолфин-Корт, как из мрака появляются неизвестные
люди и набрасываются на него. Вот сэр Оливер повержен
на землю, он пытается сбросить с себя нападающих, но
его связывают по рукам и ногам, затыкают рот кляпом
и быстро несут вниз по склону к шлюпке.
Так Лайонел просидел еще полчаса. Теперь, должно
быть, все кончено, и, похоже, эта мысль успокоила его.
Снова вошел Николас, встревоженный, не случилось
ли с сэром Оливером какого-нибудь несчастья.
—	Что за несчастье может с ним приключиться? — про¬
ворчал Лайонел, как бы подшучивая над опасениями слуги.
—	Дай-то Бог, чтобы ничего не случилось,— ответил
слуга,— только нынче у сэра Оливера нет недостатка во
врагах. С наступлением темноты ему бы лучше не выхо¬
дить из дому.
Лайонел с презрением отверг подобное предположение
и, чтобы успокоить беспокойство слуги, заявил, что не
станет больше ждать. Принеся ужин, Николас вышел из
столовой и отправился в холл. Открыв дверь, он некоторое
время вглядывался в темноту, прислушиваясь, не идет ли
хозяин. Раньше он уже наведался в конюшню и знал, что
сэр Оливер ушел пешком.
Тем временем Лайонелу пришлось притвориться, будто
он ест, хотя кусок не лез ему в горло. Он испачкал соусом
тарелку, разрезал мясо и с жадностью выпил полный
бокал кларета м. Затем, изобразив на лице беспокойство,
направился разыскивать Николаса. Ночь прошла в томи¬
тельном ожидании того, кто — как хорошо было известно
Лайонелу — никогда не вернется.
69

На рассвете подняли слуг и отправили их прочесать
окрестности и сообщить об исчезновении сэра Оливера.
Сам Лайонел поехал в Арвенак спросить у сэра Джона
Киллигрю, не знает ли он чего-нибудь. Сэр Джон очень
удивился, но поклялся, что уже давно не видел сэра
Оливера. Лайонела он принял весьма любезно, ибо, как
все в округе, хорошо к нему относился. Мягкий и добро¬
желательный Лайонел настолько не походил на своего
высокомерного и заносчивого брата, что по контрасту
добродетели его сияли еще ярче.
—	Должен признаться, я считаю ваш приезд вполне
естественным,— заметил сэр Джон,— но даю вам слово,
я ничего не знаю о сэре Оливере. У меня нет обыкновения
во тьме нападать на своих врагов.
—	Помилуйте, сэр Джон, откровенно говоря, я этого
и не предполагал,— сокрушенно ответил Лайонел,—
и прошу вас извинить меня за столь неуместный вопрос.
Отнесите его на счет моего возбужденного состояния.
После того, что произошло в Годолфин-парке, я сам не
свой. Мысли об этом несчастье не дают мне покоя. Вы
не представляете, как ужасно сознавать, что твой брат —
правда, слава Богу, всего лишь сводный — повинен в столь
гнусном злодеянии.
—	Как! — воскликнул изумленный Киллигрю.— И это
говорите вы? Значит, вы верили в его виновность?
Лайонел смутился, и сэр Джон, совершенно неверно
истолковавший его волнение, не замедлил отнести его
к благородству молодого человека. Вот так в ту минуту
и было посеяно плодоносное семя их будущей дружбы,
которая выросла из жалости сэра Джона к благородному
и честному юноше, вынужденному расплачиваться за гре¬
хи своего преступного брата.
—	Понимаю,— сказал сэр Джон и вздохнул.— Видите
ли, со дня на день мы ожидаем приказ королевы, пред¬
писывающий судьям принять в отношении вашего... в от¬
ношении сэра Оливера соответствующие меры, в чем до
сих пор они нам отказывают.— Он помолчал.— Вы не
думаете, что сэр Оливер мог узнать об этом?
Лайонел сразу догадался, к чему клонит его собеседник.
—	Разумеется,— ответил он,— я сам сказал ему. Но
почему вы спрашиваете?
—	Не здесь ли причина исчезновения сэра Оливера?
Надо быть просто безумцем, чтобы, зная про приказ,
не постараться скрыться. Если бы он дождался гонца
ее величества, его бы, без сомнения, судили и повесили.
70

—	Боже мой! — Лайонел уставился на сэра Джона.—
Значит, вы... вы думаете, что он бежал?
Сэр Джон пожал плечами.
—	А что еще можно предположить?
Лайонел опустил голову.
—	В самом деле — что еще он мог предпринять? —
сказал он и удалился с видом человека, пережившего
потрясение, что, впрочем, соответствовало истине.
Лайонел никак не предполагал, что его затея сама
собой подводила к заключению, объяснявшему случив¬
шееся и устранявшему любые сомнения на этот счет.
Возвратясь в Пенарроу, он прямо сказал Николасу,
какова, по подозрению сэра Джона, да и по его собст¬
венным опасениям, истинная причина исчезновения сэра
Оливера.
—	Так вы верите, что он это сделал? — воскликнул
Николас.— Вы верите этому, мастер Лайонел?
В голосе слуги звучал упрек, граничивший с удивле¬
нием отношению брата к сэру Оливеру.
—	Боже мой, что еще остается думать, если он бежал?
Плотно сжав губы, Николас боком подошел к молодому
человеку и двумя крючковатыми пальцами дотронулся до
его рукава.
—	Нет, мастер Лайонел, он не бежал,— сурово про¬
говорил старый слуга.— Сэр Оливер никому еще не по¬
казывал пятки. Он не боится ни людей, ни самого дьявола,
и если бы он вправду убил мастера Годолфина, то не
стал бы отпираться.
Однако старый слуга был единственным человеком во
всей округе, который придерживался такого мнения. Если
прежде кто-то и сомневался в виновности сэра Оливера,
то с его побегом сомнения развеялись.
В тот же день в Пенарроу пришел капитан Ли и спросил
сэра Оливера. Николас доложил мастеру Лайонелу о его
приходе, и тот велел привести капитана к себе.
Маленький плотный моряк на кривых ногах вкатился
в комнату и, когда они остались вдвоем, подмигнул своему
соучастнику.
—	Он благополучно доставлен на борт,— объявил ма¬
стер Джаспер,— все сделано тихо и спокойно, так что
комар носа не подточит.
—	Почему вы сейчас спросили его у слуги? — поин¬
тересовался Лайонел.
—	Почему? — Капитан Ли еще раз подмигнул.—
У меня были с ним дела. Мы уговаривались, что он поедет
71

со мной в путешествие. В Смитике я слышал разговоры
об этом. Оно и на руку. — Он приложил палец к носу.—
Да я еще и сам подпущу слухов, уж можете на меня
положиться. А называть вас, сэр, было как-то несподру¬
чно. Теперь вы будете знать, как объяснить мой приход.
Заплатив условленную цену и получив заверения, что
«Ласточка» выйдет в море с ближайшим приливом, Лай¬
онел простился с капитаном.
Когда в округе стало известно о переговорах сэра
Оливера с мастером Ли относительно заморского путеше¬
ствия, отчего «Ласточка» дольше обыкновенного стояла
на якоре в соседней бухте, даже Николас стал сомневаться.
Шли дни, и Лайонел постепенно вновь обретал былое
спокойствие. Что сделано — то сделано; и поскольку из¬
менить уже ничего нельзя, то не стоит терзаться. Он даже
не догадывался, насколько благосклонно отнеслась к нему
судьба, которая иногда попустительствует негодяям. По¬
сланцы королевы прибыли примерно на шестой день после
исчезновения сэра Оливера. Они вручили мастеру Бейну
краткий, но весьма грозный приказ явиться в Лондон
и отдать отчет в злоупотреблении доверием, каковое ус¬
матривалось в его отказе выполнить свой прямой долг.
Если бы сэр Эндрю Флэк пережил простуду, что месяцем,
раньше свела его в могилу, то мастеру Бейну не стоило
бы труда оправдаться в выдвинутом против него обвине¬
нии. Но теперь он остался один, и его уверения в своей
правоте и рассказ об осмотре сэра Оливера, проведенном
по настоятельной просьбе последнего, не вызвали ни ма¬
лейшего доверия. Все без колебания решили, что это
уловка человека, проявившего непростительную небреж¬
ность в исполнении своих обязанностей и стремящегося
избежать последствий оной небрежности. А то, что мастер
Бейн указал на скончавшегося дворянина как на свидетеля
проведенного им расследования, только утвердило судей
в их мнении. Поскольку все старания напасть на след
сэра Оливера остались безуспешными, дело кончилось
тем, что мастера Бейна отстранили от должности и под¬
вергли крупному штрафу.
С того дня для Лайонела началась новая жизнь. Видя
в нем чуть ли не безвинную жертву, страдающую за грехи
брата, соседи исполнились твердой решимости, поелику
возможно, помочь ему нести эту тяжкую ношу. Особого
внимания, по их мнению, заслуживало то обстоятельство,
что Лайонел не более чем сводный брат сэра Оливера.
Однако нашлись и такие, кто в своем безграничном со¬
72

чувствии к молодому человеку дошли до того, что под-
вергнули сомнению даже эту степень родства, ибо считали
вполне естественным, что вторая жена Ралфа Тресиллиана
за бесконечные и крайне отвратительные измены супруга
платила ему той же монетой. Сей парад сочувствия,
возглавляемый сэром Джоном, ширился с такой быстротой,
что Лайонел вскоре стал принимать его как должное
и купался в лучах сочувствия окружающих, которые до
недавнего времени относились с явной враждебностью ко
всем отпрыскам рода Тресиллианов.
правившись с сильным штормом в Бискайском за¬
ливе, что доказывало удивительную выносливость
и остойчивость этой старой посудины, «Ласточка» обог¬
нула мыс Финистерре 29 и попала из бури со свинцовым
небом и исполинскими морскими валами в мирный покой
лазурных вод и яркого солнца. Совершив этот переход,
подобный смене зимы весной, слегка накренясь на борт,
она шла в крутом бейдевинде 30 под слабым восточным
Мастер Ли вовсе не думал забираться так далеко, не
придя к соглашению со своим пленником. Но ветер не
принял в расчет намерения шкипера и, пока не утихла
буря, гнал судно все дальше и дальше на юг. Именно
поэтому — и, как вы впоследствии увидите, к вящей поль¬
зе мастера Лайонела — шкиперу удалось начать перего¬
воры с сэром Оливером не раньше того дня, когда «Ла¬
сточка» оказалась в виду португальского побережья, но
на достаточном от него расстоянии, поскольку в те вре¬
мена прибрежные вода Португалии были небезопасны для
английских моряков \ Тогда-то мастер Ли и приказал
привести пленника в свою тесную каюту, расположенную
в кормовой части судна. Капитан «Ласточки» сидел за
грязным столом, над которым висела лампа, раскачиваю¬
щаяся в такт легкому покачиванию судна. Перед ним
стояла бутылка канарского.
Такова была живописная картина, представшая взору
сэра Оливера, когда его ввели к капитану. Руки нашего
Джентльмена были связаны за спиной; он исхудал, глаза
его ввалились, подбородок и щеки заросли недельной
Глава VIII
«ИСПАНЕЦ»
бризом.
73

щетиной. Его одежда пребывала в беспорядке. Она но¬
сила следы борьбы и красноречиво доказывала, что все
это время ее обладатель был принужден лежать, не
раздеваясь.
Поскольку из-за высокого роста сэр Оливер не мог
выпрямиться в низкой каюте, головорез из команды ма¬
стера Ли подтолкнул ему табурет. Это сделал один из
молодцов, извлекших пленника из места его заключения,
каковым служил люк под кормой.
Не проявляя никакого интереса к окружающему, сэр
Оливер сел и равнодушно посмотрел на шкипера. Его
странное спокойствие вместо ожидаемого взрыва негодо¬
вания несколько встревожило мастера Ли. Отпустив при¬
ведших сэра Оливера матросов и закрыв за ними дверь,
он обратился к своему пленнику.
—	Сэр Оливер,— сказал он, поглаживая бороду,— вас
подло обманули.
В этот момент солнечный луч, с трудом пробившись
сквозь окно каюты, упал на бесстрастное лицо сэра
Оливера.
—	Мошенник,— ответил сэр Оливер.— Ради такого со¬
общения не было необходимости приводить меня сюда.
—	Совершенно верно,— согласился мастер Ли,— но
я должен кое-что добавить. Вы, конечно, думаете, что
я оказал вам дурную услугу. Но вы ошибаетесь. Благодаря
мне вы наконец узнаете, кто вам друг, а кто тайный враг.
А отсюда поймете, кому доверять, а кому — нет.
Казалось, наглое заявление капитана вывело сэра
Оливера из оцепенения. Он вытянул ноги и холодно
улыбнулся.
—	Чего доброго, вы кончите тем, что объявите меня
своим должником,— сказал он.
—	Вы сами этим кончите,— заверил капитан.— Знаете
ли вы, как мне было приказано поступить с вами?
—	Клянусь честью, не знаю и не желаю знать,—
к немалому удивлению шкипера, ответил сэр Оливер.—
Если вы намерены развлечь меня своим рассказом, то
прошу вас не утруждаться.
Подобное начало не слишком обнадеживало капитана.
Он замолк и сделал несколько затяжек из трубки.
—	Мне было приказано отвезти вас в Берберию и про¬
дать маврам. Желая оказать вам услугу, я притворился,
будто согласен выполнить это поручение.
—	Проклятие! — выругался сэр Оливер.— Ваше при¬
творство зашло слишком далеко.
74

—	Погода была против меня. Я вовсе не собирался
завозить вас так далеко на юг. Шторм пригнал нас сюда.
Теперь он позади, так что, если вы пообещаете не держать
на меня зла и возместить кое-какие убытки — ведь, из¬
менив курс, я потеряю груз, на который рассчитывал,—
то я разверну судно и через неделю доставлю вас домой.
Сэр Оливер взглянул на шкипера и угрюмо ухмыль¬
нулся.
—	Ну и негодяй! — воскликнул он.— Вы берете день¬
ги, чтобы увезти меня, и с меня же требуете плату за
возвращение.	^
—	Клянусь, сэр, вы несправедливы ко мне. Я верен
своему слову, когда имею дело с честными людьми. Вам
следует знать это, сэр Оливер. Тот, кто сохраняет верность
негодяям,— дурак. А я вовсе не дурак, и вы это знаете.
Я увез вас для того, чтобы помочь вам разоблачить
негодяя и расстроить его планы. А кое-какая выгода моему
экипажу тоже не помешает. От вашего брата я получил
две сотни фунтов да несколько побрякушек. Дайте мне
столько же, и...
Внезапно равнодушие сэра Оливера как рукой сняло,
и он, словно очнувшись от сна, гневно подался вперед.
—	Что вы сказали?! — воскликнул он.
Капитан уставился на него, забыв о трубке.
—	Я сказал, что вы заплатите мне столько же, сколько
ваш брат заплатил за ваше похищение...
—	Мой брат? — взревел наш рыцарь.— Мой брат, го¬
ворите вы?!
—	Я говорю: ваш брат.
—	Мастер Лайонел? — настаивал сэр Оливер.
—	У вас есть другие братья? — поинтересовался ма¬
стер Ли.
Наступила пауза. Сэр Оливер смотрел прямо перед
собой, голова его слегка ушла в плечи.
—	Подождите,— наконец произнес он,— вы говорите,
мой брат Лайонел заплатил вам, чтобы вы увезли меня.
Короче говоря, именно ему я обязан своим пребыванием
па этой грязной посудине?
—	Вы подозреваете кого-нибудь другого? Неужели вы
думаете, что я увез вас ради собственного удовольствия?
—	Отвечайте! — проревел сэр Оливер, пытаясь разо¬
рвать связывающие его путы.
—	Я уже несколько раз ответил вам. Но коли вы так
медленно соображаете, повторю еще раз: ваш брат, мастер
Лайонел Тресиллиан, заплатил мне две сотни фунтов.
75

чтобы я отвез вас в Берберию и продал там как раба.
Теперь вам ясно?
—	Так же ясно, как то, что все это выдумки! Ты
лжешь, собака!
—	Потише, потише,— добродушно сказал мастер Ли.
—	Повторяю: вы лжете.
Некоторое время мастер Ли внимательно разглядывал
сэра Оливера.
—	Вот как,— произнес он наконец и, не говоря больше
ни слова, поднялся и подошел к рундуку у стены каюты.
Он открыл его и достал кожаный мешок. Вынув из мешка
пригоршню драгоценностей, он поднес их к самому лицу
сэра Оливера.— Может быть, вам кое-что здесь покажется
знакомым?
Сэр Оливер узнал перстень и серьгу брата с крупной
грушевидной жемчужиной: узнал он и медальон, который
два года назад подарил ему. Так постепенно он вспомнил
все разложенные перед ним драгоценности.
Голова сэра Оливера упала на грудь, и какое-то время
он сидел, словно оглушенный. Наконец он застонал.
—	Боже мой,— проговорил он,— кто же у меня остал¬
ся? Лайонел? И Лайонел тоже...
Рыдания сотрясли его могучее тело, и по изможденному
лицу скатились две слезы. Скатились и затерялись в давно
не бритой бороде.
—	Я проклят! — воскликнул он.
Без столь убедительного доказательства, как фамиль¬
ные драгоценности, сэр Оливер никогда бы не поверил ма¬
стеру Ли. С той самой минуты, когда наш джентльмен под¬
вергся нападению у ворот Годолфин-Корта, он был убеж¬
ден, что это дело рук Розамунды, что уверенность в его
виновности и ненависть к нему побудили ее к столь реши¬
тельным действиям. Именно эти мысли и породили его апа¬
тию. Сэр Оливер ни на минуту не усомнился в правдивости
принесенного Лайонелом известия. Направляясь в Годол¬
фин-Корт, он верил в то, что спешит на призыв Розамунды,
так же твердо, насколько позже уверовал в ее причастность
ко всему, случившемуся у стен замка. Он был убежден, что
именно по ее приказу оказался в своем нынешнем положе¬
нии. Таков ее ответ на предпринятую им накануне попытку
поговорить с ней: способ, к которому она прибегла с целью
оградить себя от повторения подобной дерзости.
Эта уверенность была невыносима. Она иссушила все
чувства сэра Оливера, довела его до тупого равнодушия
к своей судьбе, какие бы беды она ни сулила.
76

Тем не менее все прежние горести были не столь
ужасны, как это новое открытие. В конце концов, у Ро¬
замунды были некоторые основания для ненависти, при¬
шедшей на смену былой любви. Но Лайонел... Что
заставило его решиться на такой поступок, как не
беспредельное отвратительное себялюбие, породившее
в нем стремление во что бы то ни стало не дать
возможности тому, кого считали убийцей Питера Годол¬
фина, оправдаться и снять с себя несправедливое обви¬
нение? Гнусное желание ради собственной выгоды уст¬
ранить человека, который был для него братом, отцом,
всем? Сэр Оливер содрогнулся от отвращения. Такова
была невероятная, ужасающая истина! Именно так от¬
благодарил Лайонел брата за любовь, за его постоянную
заботу, за жертвы, принесенные ради его спасения. Когда
бы весь мир был против сэра Оливера, то уверенность
в любви и преданности Лайонела не дала бы ему пасть
духом. Но теперь... Его охватило чувство одиночества
и полной опустошенности. Затем в его объятой скорбью
душе начало пробуждаться возмущение. Оно росло бы¬
стро и вскоре вытеснило все остальные чувства. Он
резко поднял голову и остановил взгляд своих сверка¬
ющих, налитых кровью глаз на мастере Ли, который
сидел на рундуке и наблюдал за ним, терпеливо дожи¬
даясь, когда он соберется с мыслями, приведенными
в явный беспорядок неожиданным открытием.
—	Мастер Ли,— спросил сэр Оливер,— сколько вы
возьмете, чтобы отвезти меня домой в Англию?
—	Ну что же, сэр Оливер,— ответил шкипер,— думаю,
столько же, сколько взял с вашего брата за то, чтобы
увезти вас оттуда. Так будет справедливо. Одно, так
сказать, покроет другое.
—	Вы получите вдвое больше, когда высадите меня
на мысе Трефузис,— прозвучал быстрый ответ.
Глазки капитана прищурились, отчего его густые ры¬
жие брови сошлись над переносицей. Такое поспешное
согласие показалось капитану подозрительным. Он слиш¬
ком хорошо знал людей, чтобы не заподозрить подвоха.
—	Что вы замышляете? — ухмыльнулся мастер Ли.
—	Замышляю? Уж не против ли вас, любезный? — Сэр
Оливер хрипло рассмеялся.— Силы небесные, ну и плут!
Неужели вы думаете, что в этом деле хоть сколько-нибудь
интересуете меня? Или вы, как и ваш сообщник, полагаете,
что я способен на столь мелкие чувства?
Сэр Оливер не кривил душой. Гнев против Лайонела
77

охватил все его существо, и он совершенно не думал
о роли, какую сыграл в этой авантюре негодяй шкипер.
—	И вы дадите мне слово? — настаивал мастер Ли.
—	Дам слово? Черт возьми, я уже дал его! Клянусь,
как только вы высадите меня в Англии, я выплачу вам
то, что обещал. Этого вам достаточно? А теперь развяжите
меня, и покончим с этим.
—	Разрази меня гром, я рад иметь дело с разумным че¬
ловеком. Вы понимаете, что все было, как я рассказал, и я
всего лишь орудие преступления. А что до виноватых —
так это те, кто подсунул мне это дельце.
—	Всего лишь орудие! Низкий человек, позарившийся
на золото. Довольно! Ради Бога, развяжите меня: мне
надоело сидеть связанным, как каплун.
Капитан вытащил нож, подошел к сэру Оливеру и без
дальних слов разрезал связывавшие его веревки. Сэр
Оливер резким движением выпрямился, но ударился го¬
ловой о низкий потолок и тут же снова сел. Вдруг снаружи
раздался крик, заставивший капитана броситься к двери.
Он распахнул ее, выпустив клубы дыма и впустив сол¬
нечный свет. Мастер Ли вышел на ют 32, и сэр Оливер,
почувствовав себя на свободе, последовал за ним.
Внизу несколько матросов, собравшихся на шкафуте
у фальшборта, всматривались в море. Другие, столпив¬
шись на баке, пристально смотрели вперед, в сторону бере¬
га. «Ласточка» проходила мыс Рок, и капитан, увидев, на¬
сколько сократилось расстояние между нею и берегом за то
время, что он оставил управление судном, обрушил поток
проклятий на своего помощника, стоявшего у руля. Впере¬
ди, слева по борту, к ним под брамселями 3 приближался
большой корабль с высокими мачтами. Он вышел из устья
Тежу34, где, вероятнее всего, и поджидал какое-нибудь
сбившееся с курса судно. Идя в крутой бейдевинд с зариф¬
ленными марселями и крюйселем на бизани 35, «Ласточка»
делала не более одного узла против пяти узлов «испанца».
О том, что неизвестный корабль принадлежит Испании,
можно было судить по бухте, из которой он появился.
—	Паруса к ветру! — проревел шкипер и, подскочив
к штурвалу, с такой силой оттолкнул локтем своего
помощника, что тот чуть не растянулся на палубе.
—	Вы сами легли на этот курс,— попытался оправ¬
даться помощник.
—	Недоумок! — зарычал шкипер.— Я велел тебе не
приближаться к берегу. Если суша наступает на нас, мы что
же, так и будем идти, пока не наскочим на нее?
78

Капитан вывернул штурвал и развернул судно по ветру,
после чего вновь передал штурвал помощнику.
—	Так держи! — скомандовал он и, рыча на ходу
приказания, спустился по трапу. Повинуясь капитану,
матросы бросились к вантам 3 и стали карабкаться вверх,
чтобы отдать рифы. Несколько человек побежали на кор¬
му, к бизань-мачте. Вскоре «Ласточка», покачиваясь на
волнах и разрезая носом зеленую водную гладь, на всех
парусах летела в открытое море.
Стоя на полуюте, сэр Оливер наблюдал за «испанцем».
Он видел, как тот взял примерно на румб 37 вправо с явной
целью не дать им уйти. Теперь ветер более благоприят¬
ствовал «Ласточке», но «испанец», имеющий гораздо боль¬
шее количество парусов, чем пиратская посудина капитана
Ли, упорно нагонял их.
Вернувшийся на корму шкипер мрачно смотрел на
противника, проклиная себя и еще больше своего помощ¬
ника за то, что они угодили в ловушку.
Тем временем сэр Оливер считал орудия «Ласточки»,
которые были ему видны, и прикидывал, сколько может
быть на верхней палубе. Он спросил об этом капитана,
и в голосе его прозвучало такое равнодушие, словно он
был сторонним наблюдателем и совершенно не думал
о своем положении на борту преследуемого судна.
—	Чтобы я бежал от него, будь у меня достаточно
орудий! Разве я похож на человека, который станет уди¬
рать от какого-то «испанца»?
Сэр Оливер все понял и замолчал. Он стал смотреть,
как на шкафуте боцман и его помощники, шатаясь под
тяжестью груза, носят абордажные тесаки и разное оружие
для рукопашного боя и складывают у грот-мачты . По
трапу взлетел канонир 39, рослый смуглый малый, голый
по пояс, с вылинявшим красным шарфом, повязанным на
голове в виде тюрбана. Он подбежал к карронаде 40, ко¬
торая стояла у левого борта. От канонира не отставали
двое подручных.
Мастер Ли позвал боцмана и, приказав ему стать
к штурвалу, отправил своего помощника на бак41, где
готовили еще одну пушку.
Началось преследование. «Испанец» неуклонно сокра¬
щал расстояние, отделявшее его от «Ласточки». Земля за
кормой уходила все дальше и наконец превратилась в ту¬
манную полоску, едва различимую за сверкающей гладью
моря.
Вдруг от «испанца» отделилось небольшое облачко
79

белого дыма, затем прозвучал грохот выстрела, и в ка¬
бельтове от носа «Ласточки» послышался всплеск.
Загорелый канонир стоял около карронады с запаль¬
ником в руке, готовый по первому слову шкипера дать
ответный залп. Снизу поднялся его помощник и сообщил,
что на верхней палубе все готово и он ждет приказаний.
«Испанец» дал еще один предупредительный выстрел
поперек курса «Ласточки».
—	Они недвусмысленно предлагают нам остановить¬
ся,— сказал сэр Оливер.
Шкипер теребил свою огненную бороду.
—	У них более дальнобойные пушки, чем у большин¬
ства испанских судов. И все же я пока не стану тратить
порох впустую. У нас его и так немного.
Едва он успел сказать это, как грянул третий выстрел.
Раздался оглушительный треск, и обломок мачты с гро¬
хотом обрушился на палубу, придавив насмерть двоих
матросов. По-видимому, бой начался всерьез. Однако ма¬
стер Ли ничего не делал второпях.
—	Стой! — крикнул он канониру, который уже собрал¬
ся пустить в ход запальный фитиль.
Потеряв грот-стеньгу42, «Ласточка» сбавляла ход,
и «испанец» быстро приближался к ней. Наконец шкипер
счел, что суда достаточно сблизились; крепко выругав¬
шись, он приказал стрелять. «Ласточка» сделала свой
первый и последний выстрел в этой схватке. Когда смолк
грохот, сэр Оливер сквозь клубы удушающего дыма уви¬
дел, что их ядро пробило полубак «испанца».
Проклиная канонира за слишком высокий прицел,
мастер Ли дал сигнал его помощнику стрелять из ку-
леврины 43. Второй выстрел должен был послужить сиг¬
налом для начала огня из всех орудий верхней палубы.
Но «испанец» опередил их. В тот самый момент, когда
шкипер отдавал приказ, он всем бортом полыхнул огнем
и дымом.
«Ласточка» содрогнулась от удара, на секунду выров¬
нялась и тут же накренилась на левый борт.
—	Проклятие! — проревел мастер Ли.— У нас пробо¬
ина ниже ватерлинии 4!
Сэр Оливер увидел, что «испанец», как бы довольный
содеянным, немного отдалился от них. Пушка помощника
канонира так и не выстрелила; не был дан и бортовой
залп с верхней палубы. Крен направил жерла орудий
в море, и минуты через три вода уже заливала палубу.
«Ласточка» получила смертельный удар и тонула.
80

Убедившись, что «Ласточка» уже не представляет опас¬
ности, «испанец» в ожидании неотвратимого конца повер¬
нулся к ней наветренным бортом с твердым намерением
подобрать возможно больше рабов для пополнения сре¬
диземноморских галер его католического величества.
Так свершилась судьба, уготованная Лайонелом сэ¬
ру Оливеру, но разделить ее пришлось и самому мас¬
теру Ли, что отнюдь не входило в расчеты корыстного
негодяя.
Часть вторая
САКР АЛЬ-БАХР
♦
Глава I
ПЛЕННИК
С акр аль-Бахр, Морской ястреб, бич Средиземного
моря, гроза и ужас христианской Испании, лежал
у обрыва высокого холма на мысе Эспартель 45.
Над ним по гребню утеса тянулась темно-зеленая
полоса апельсиновых рощ Араиша — то был знаменитый
Сад Гесперид 46 древних, где росли золотые яблоки. При¬
мерно в миле от него к востоку виднелись палатки и
шатры бедуинов 47, ставших лагерем на плодородном изум¬
рудном пастбище, расстилавшемся сколько хватал глаз в
сторону Сеуты 48. Несколько ближе почти голый пастух,
гибкий темнокожий юноша со шнурком из верблюжьей
шерсти, повязанным вокруг бритой головы, оседлав боль¬
шой серый камень, с короткими паузами извлекал из
тростниковой свирели заунывные монотонные звуки. Свер¬
ху, из-под голубого купола небес, неслись радостные трели
жаворонка, снизу доносился убаюкивающий шепот отды¬
хающего после прилива моря.
Сакр аль-Бахр лежал на плаще из верблюжьей шерсти,
разостланном у самого обрыва, среди роскошных папо¬
ротников и солеросов. По бокам от него сидели на кор¬
точках два негра из суса49. Кроме белых набедренных
повязок, на них ничего не было, и в лучах майского
солнца их мускулистые тела блестели, как черное дерево.
81

В руках они держали простые опахала из пожелтевших
листьев финиковой пальмы и медленно обмахивали ими
голову своего господина, чтобы хоть немного освежить
его и отогнать мух.
Сакр аль-Бахр был мужчина во цвете лет. Огромный
рост, торс Геркулеса50, мощные руки и крепкие ноги
говорили о его исполинской силе. Снежно-белый тюрбан,
надвинутый почти на самые брови, подчеркивал смуглость
лица, украшенного ястребиным носом и черной раздвоен¬
ной бородой. Его глаза были, напротив, удивительно свет¬
лыми. Поверх белой рубашки и широких коротких шаль-
вар он носил длинную зеленую тунику 51 из очень легкого
шелка, затканную по краям золотыми арабесками. Мус¬
кулистые, бронзовые от загара икры оставались обнажен¬
ными; ноги были обуты в мавританские туфли малиновой
кожи с длинными загнутыми носами. При нем не было
никакого оружия, кроме острого ножа с украшенной дра¬
гоценными камнями рукояткой, в ножнах, сплетенных из
коричневой кожи.
В одном или двух ярдах52 слева от Сакр аль-Бахра
лежал еще один человек. Опершись локтями о землю
и ладонями заслонив глаза от яркого солнца, он внима¬
тельно вглядывался в море. Это тоже был высокий, креп¬
кий мужчина, при малейшем движении которого облегав¬
шая его кольчуга и каска, обмотанная зеленым тюрбаном,
загорались ярким огнем. Рядом с ним лежала большая
кривая сабля в кожаных ножнах, обильно украшенных
металлическим орнаментом. Его красивое бородатое лицо
было темнее, чем у соседа, а тыльная сторона прекрасных
рук с длинными пальцами была почти черной.
Сакр аль-Бахр не обращал на него внимания. Он
смотрел вдаль поверх склона, поросшего чахлыми проб¬
ковыми деревьями и вечнозелеными дубами, на котором
то здесь, то там желтело золото дрока и вспыхивали
зеленые и пурпурные огни кактусов53, цеплявшихся за
белесые камни. Внизу, за Геркулесовыми Пещерами54,
расстилалось море; его воды, мерно вздымаясь, отливали
изумрудом и всеми цветами и оттенками опала55. Не¬
сколько дальше, под прикрытием скал, которые, вдаваясь
в море, образовывали небольшую бухту, на легких волнах
покачивались две пятидесятивесельные галеры с огром¬
ными мачтами и небольшой тридцативесельный галиот 56.
По обеим сторонам каждого судна почти горизонтально
тянулись длинные желтые весла, похожие на распластан¬
ные крылья гигантской птицы. Не вызывало сомнения,
82

что галеры и галиот либо прятались, либо укрывались
в засаде. Над бухтой и над застывшими в ней судами
кружила стая крикливых назойливых чаек.
Сакр аль-Бахр смотрел через пролив в сторону Тари¬
фы 57 и далекого берега Европы, едва различимого в густом
мареве жаркого летнего дня. Но не окутанный дымкой го¬
ризонт притягивал его взгляд; он не отрывал глаз от пре¬
красного судна под белыми парусами, которое, идя круто
по ветру, легко преодолевало течение милях в четырех от
берега. Дул легкий восточный бриз, и, следуя левым гал¬
сом, судно быстро приближалось; его капитан, без сомне¬
ния, высматривал у враждебного африканского побережья
отчаянных морских разбойников, которые избрали эти ме¬
ста своим логовом и собирали дань с каждого христианско¬
го судна, осмелившегося заплыть в их владения. Сакр аль-
Бахр улыбнулся, подумав о том, как мало подозревают на
этом судне о близости галер и сколь безмятежным должен
казаться африканский берег, купающийся в лучах солнца,
христианскому капитану, рассматривающему его в подзор¬
ную трубу. И со своей вершины, подобно ястребу, каковым
его окрестили, парящему в синеве неба перед тем, как бро¬
ситься на добычу, он наблюдал за кораблем и ждал той
минуты, когда можно будет напасть на него.
Немного восточнее наблюдательного пункта Сакр аль-
Бахра в море выдавался небольшой мыс с милю длиной.
Он представлял собой нечто вроде волнореза, образуя по¬
лосу штиля. Марсовому 58 с фок-мачты его граница была
хорошо видна, он мог заметить то место, где исчезали бе¬
лые барашки на гребнях волн и вода становилась спокой¬
нее. Если, следуя тем же галсом, они решатся пересечь эту
границу, то выбраться из заштиленной зоны им удастся не
так быстро. Судно в полном неведении о притаившей¬
ся опасности уверенно шло прежним курсом, и вскоре меж¬
ду ним и зловещим местом оставалось не более полу¬
мили.
Облаченный в кольчугу корсар 59 заволновался. Он по¬
вернулся к бесстрастному Сакр аль-Бахру, внимание кото¬
рого было по-прежнему поглощено неизвестным судном.
—	Он подходит, подходит! — воскликнул он на фран¬
кском наречии — 3Tqj4 лингва-франка 60 африканского по¬
бережья.
—	Иншалла! * — последовал лаконичный ответ.— Да
сбудется воля Всевышнего!
*	Если будет угодно Богу! (араб.)
83

Вновь наступило напряженное молчание, а судно тем
временем настолько приблизилось, что благодаря килевой
качке они заметили, как под его черным корпусом по¬
блескивает белое днище. Прикрыв ладонью глаза, Сакр
аль-Бахр внимательно разглядывал квадратный флаг, раз¬
вевавшийся над грот-мачтой. Он сумел рассмотреть не
только красные и желтые квадраты, но также изображения
замка и льва.
—	Судно испанское, Бискайн! — прокричал он своему
товарищу.— Очень хорошо! Хвала Всевышнему!
—	А они решатся? — вслух поинтересовался тот.
—	Будь спокоен — решатся. Они не подозревают об
опасности, ведь наши галеры довольно редко заходят так
далеко на запад.
Пока они разговаривали, «испанец» подошел к роковой
границе, пересек ее, и, поскольку ветер еще заполнял
паруса, не вызывало сомнения, что он собирается продол¬
жать путь в южном направлении.
—	Пора! — крикнул Бискайн, Бискайн аль-Барк \ как
прозвали его за стремительность, с которой он всегда нано¬
сил удар. Он дрожал от нетерпения, как собака на сворке.
—	Еще нет,— прозвучал спокойный ответ, сдержавший
порыв Бискайна.— Чем ближе они приблизятся к берегу,
тем вернее их гибель. Дать сигнал мы успеем, когда они
начнут поворот оверштаг. Подай мне пить,— обратился
Сакр аль-Бахр к одному из негров, которого он не без
иронии прозвал «Уайт»
Раб отвернулся, разгреб кучку папоротника, достал
из-под нее красную глиняную амфору, вынул из горлышка
пальмовые листья и налил воды в чашку. Сакр аль-Бахр
медленно пил, не сводя глаз с судна, каждая снасть
которого теперь уже четко прочерчивалась в прозрачном
воздухе. Они видели людей на палубе, марсового на фоке.
Находясь примерно в полумиле от них, судно неожиданно
стало делать поворот оверштаг61.
Сакр аль-Бахр вскочил и, выпрямившись во весь свой
огромный рост, взмахнул длинным зеленым шарфом. На
его сигнал с одной из галер, стоявших в укрытии, от¬
кликнулась труба, затем раздались резкие свистки боц¬
манов, послышались всплески весел, $крип уключин, и две
большие галеры вылетели из засады. Их длинные, обитые
железом борта кишели корсарами в тюрбанах. Оружие
•	Молния (араб.)
•• Белый (англ.)»

блестело на солнце. Около дюжины корсаров с луками
и стрелами в руках оседлали марсы грот-мачт, ванты 62
по обоим бортам галер чернели от людей, которые роились
на них, подобно саранче, готовой накрыть свою добычу
и пожрать ее.
Внезапность нападения привела «испанца» в смятение.
На судне началась отчаянная суматоха: звенела труба,
раздавались крики команды, люди сломя голову, натыка¬
ясь друг на друга, кидались занимать места, указанные
их опрометчивым капитаном. В этой суматохе поворот на
другой галс потерпел неудачу, драгоценное время было
упущено, и судно едва двигалось с лениво повисшими
парусами. В отчаянии капитан поспешил поставить ко¬
рабль по ветру, полагая, что это единственная возмож¬
ность избежать западни. Но в этом закрытом месте ве¬
тер был слишком слаб, и попытка капитана не удалась.
Галеры летели наперерез «испанцу»; боцманы без ус¬
тали работали плетьми, заставляя рабов до предела на¬
прягать мускулы, и желтые весла с бешеной скоростью
мелькали в воздухе, вздымая серебристую пыль.
Все это Сакр аль-Бахр успел заметить, пока в сопро¬
вождении Бискайна и негров покидал заоблачное убежище,
сослужившее ему верную службу. Он перебегал от красно¬
го дуба к пробковому дереву и от пробкового дерева к крас¬
ному дубу 63, перепрыгивая со скалы на скалу, спускался
с уступа на уступ, руками цепляясь за траву или выступа¬
ющий камень, с быстротой и ловкостью обезьяны.
Наконец он спустился на берег, в несколько прыжков
оказался у самой воды и, пробежав вдоль черного рифа,
поравнялся с галиотом, который корсары оставили в ук¬
рытии. Галиот ожидал его, стоя на глубокой воде на
расстоянии длины весла от скалы. Когда он появился,
весла приняли горизонтальное положение и застыли. Сакр
аль-Бахр прыгнул на них, его спутники последовали за
ним, и все четверо, пройдя по веслам, словно по сходням,
добрались до фальшбортаы. Перебравшись через него,
Сакр аль-Бахр оказался на палубе, в проходе между
скамьями гребцов.
За Сакр аль-Бахром последовал Бискайн; последними
перебрались на палубу негры. Они еще не перелезли
через фальшборт, когда Сакр аль-Бахр дал сигнал. Боц¬
ман и два его помощника побежали по проходу, щелкая
длинными плетьми из буйволовой кожи. Весла пошли
вниз, галиот сорвался с места и полетел следом за
Двумя галерами.
85

С саблей в руке Сакр аль-Бахр стоял на носу немного
поодаль от толпы шумных, разгоряченных корсаров, ко¬
торые с нетерпением ожидали той минуты, когда они
смогут наброситься на своего христианского противника.
По реям и вверх по вантам карабкались лучники. На
мачте развевался штандарт Сакр аль-Бахра — зеленый
полумесяц на малиновом фоне.
Нагие рабы-христиане, обливаясь потом, стонали от
напряжения под ударами мусульманских плетей, понуж¬
давших несчастных нести гибель христианским собратьям.
Впереди сражение уже началось. В спешке «испанец»
сделал только один выстрел, не достигший цели, и корсары
уже зацепили абордажными крючьями корму его левого
борта. Тучи смертоносных стрел осыпали его палубы
с марсов мусульманской галеры, а по обоим бортам ка¬
рабкались толпы разгоряченных мавров, нетерпение ко¬
торых было особенно велико в тех случаях, когда дело
касалось захвата «испанских собак», изгнавших их из
родного Андалузского халифата65. К корме «испанца»
спешила вторая галера, чтобы подойти к нему с левого
борта, и, пока она приближалась, ее лучники и пращники
сеяли смерть на галеоне*6.
Сражение было недолгим и жарким. Застигнутые врас¬
плох испанцы настолько растерялись, что не сумели от¬
разить нападение. И все же они сделали все, что могли,
и оказали мужественное сопротивление. Но и корсары
сражались не менее доблестно. Не щадя жизни, они были
готовы убивать во имя Аллаха и его Пророка и с готов¬
ностью принимали смерть, раз Всевышнему было угодно,
чтобы именно здесь свершилась их судьба. Они теснили
испанцев, и те, проигрывая им в численности раз в десять,
отступили.
Когда галиот Сакр аль-Бахра подошел к борту испан¬
ского галеона, сражение подходило к концу, и один из
корсаров, забравшись на марс, срывал с грот-мачты ис¬
панский флаг и прибитое под ним деревянное распятие.
Спустя мгновение под громовые крики на легком бризе
развевался зеленый полумесяц.
Сквозь давку, царившую на палубе, Сакр аль-Бахр
прошел на шкафут 6 . Корсары давали ему дорогу, в ис¬
ступлении выкрикивали его имя и, размахивая саблями,
приветствовали Ястреба Моря, самого доблестного из всех
слуг ислама. Правда, прибыв слишком поздно, он не
принял участия в схватке. Но именно ему принадлежал
дерзкий замысел устроить засаду так далеко на западе;
86

его воля привела их к быстрой и радостной победе во
имя Аллаха.
Палубы галеона, скользкие от крови, были усеяны
телами раненых и умирающих, которых мусульмане вы¬
брасывали за борт. Раненые христиане разделили участь
погибших, поскольку корсарам не было никакого смысла
возиться с увечными рабами.
У грот-мачты, как стадо робких, растерянных овец,
сбились оставшиеся в живых испанцы, обезоруженные
и павшие духом. Сакр аль-Бахр выступил вперед и ос¬
тановил на них суровый взгляд своих светлых глаз. Их
было человек сто — в основном авантюристы, отплывшие
из Кадиса в надежде разбогатеть в Индиях. Путешествие
оказалось коротким, и они хорошо знали свою участь —
тяжелый труд на веслах мусульманских галер или, в луч¬
шем случае, невольничий рынок в Алжире или Тунисе,
где их продадут какому-нибудь богатому мавру.
Взгляд Сакр аль-Бахра оценивающе скользил по ис¬
панцам, пока не остановился на их капитане, который
стоял несколько впереди. На нем был богатый кастильский
костюм черного цвета и бархатная шляпа с пышным
плюмажем, украшенная золотым крестом.
Сакр аль-Бахр церемонно обратился к нему:
—	Fortuna de guerra, senor capitan \— бегло произнес
он по-испански.— Как ваше имя?
—	Я — дон Паоло де Гусман,— гордо выпрямившись,
ответил капитан; в его голосе звучало сознание собствен¬
ного достоинства и нескрываемое презрение к собеседнику.
—	Вот как! Знатный джентльмен! И, надо полагать,
достаточно крепкий и упитанный. На суке в Алжире
можете потянуть на две сотни филипиков69. Нам вы
заплатите за выкуп пятьсот.
—	Рог las Entranas de Dios! ** — воскликнул дон Паоло,
который, подобно всем благочестивым испанцам, впитал
страсть к божбе с молоком матери. Каким было бы сле¬
дующее заявление задыхающегося от ярости капитана,
осталось неизвестным, поскольку Сакр аль-Бахр презри¬
тельным движением руки дал знак увести его.
—	За богохульство мы увеличим выкуп до тысячи
филипиков,— сказал он и, обращаясь к стоявшим рядом
корсарам, добавил: — Увести его! Окажите ему всяческое
гостеприимство, пока не прибудет выкуп.
*	Превратности войны, сеньор капитан (исп.).
*• Клянусь потрохами Всевышнего! (исп.).
87

Испанца, призывающего на голову дерзкого корсара
все кары небесные, увели.
С остальными пленниками разговор Сакр аль-Бахра
был короток. Всем, кто пожелает, он предложил заплатить
выкуп, и трое испанцев приняли его предложение. Ос¬
тальных он препоручил заботам Бискайна, исполнявшего
при нем обязанности кайи, или лейтенанта. Однако прежде
он приказал боцману захваченного судна выступить впе¬
ред и потребовал у него сведений о рабах, находившихся
на борту. Оказалось, что на судне была лишь дюжина
рабов, выполнявших обязанности прислуги: три еврея,
семь мусульман и два еретика. С приближением опасности
всех их загнали в трюм.
По приказу Сакр аль-Бахра рабов извлекли из тьмы,
куда они были брошены. Мусульмане, узнав, что попали
в руки единоверцев и, следовательно, их рабству пришел
конец, разразились радостными восклицаниями и вознесли
горячую хвалу Господу всех правоверных, ибо: нет Бога,
кроме Аллаха. Трое евреев — стройные, крепко сбитые
молодые люди в черных туниках по колено и черных
ермолках на черных вьющихся волосах — заискивающе
улыбались, надеясь, что их судьба изменится к лучшему.
Они оказались среди людей, более близких им, чем хри¬
стиане; во всяком случае, связанных с ними узами общей
вражды к Испании и общими страданиями, которые они
терпели от испанцев. Двое еретиков стояли, угрюмо по-
нуря головы. Они понимали, что для них все случившееся
означает лишь переход от Сциллы к Харибде и что от
язычников им так же нечего ждать, как и от христиан.
Один из них был кривоногий крепыш, одетый в лохмотья.
Его обветренное лицо было цвета красного дерева, а над
синими глазами нависали клочковатые брови, некогда
рыжие, как волосы и борода, теперь же изрядно тронутые
сединой. Его руки покрывали темно-коричневые пятна,
как у леопарда.
Из всей дюжины рабов он один привлек внимание
Сакр аль-Бахра. Еретик понуро стоял перед корсаром,
опустив голову и вперив взгляд в палубу,— усталый,
подавленный, бездушный раб, готовый предпочесть смерть
своей жалкой жизни. Прошло несколько мгновений, а мо¬
гучий мусульманин все стоял рядом с рабом и не отры¬
ваясь смотрел на него. Затем тот, будто завороженный
пристальным взглядом главаря корсаров, поднял голову:
его тусклые, утомленные глаза оживились, застывшую
в них усталость как рукой сняло, взгляд стал ясным
88

и проницательным, как в минувшие времена. Раб вытянул
шею и, в свою очередь, уставился на корсара. Затем
растерянно оглядел множество смуглых лиц под тюрба¬
нами самых разнообразных цветов и вновь остановил
взгляд на Сакр аль-Бахре.
—	Силы небесные! — в неописуемом изумлении нако¬
нец воскликнул он по-английски, после чего, поборов удив¬
ление и перейдя на свой циничный тон, продолжал: — До¬
брый день, сэр Оливер. Уж теперь-то вы наверняка не от¬
кажете себе в удовольствии повесить меня.
—	Аллах велик! — бесстрастно ответил Сакр аль-Бахр.
Глава II
ОТСТУПНИК
Как случилось, что Сакр аль-Бахр — Морской Яст¬
реб, мусульманский пират, бич Средиземного моря,
гроза христиан и любимец алжирского паши Асад ад-Ди-
на — оказался не кем иным, как сэром Оливером Тресил-
лианом, корнуоллским джентльменом из Пенарроу? Обо
всем этом весьма пространно повествуется в хрониках
лорда Генри Года. О том, какое невероятное потрясение
от сего факта испытал его светлость, мы можем судить
по утомительной скрупулезности, с которой он, шаг за
шагом, прослеживает эту удивительную метаморфозу. Ей
он посвящает целых два тома из восемнадцати, оставлен¬
ных им потомству. Однако суть дела, причем к нема¬
лой его пользе, можно изложить в одной короткой главе.
Сэр Оливер оказался в числе тех, кого команда
испанского судна, потопившего «Ласточку», выловила из
моря. Вторым был Джаспер Ли, шкипер. Всех их отвезли
в Лиссабон и предали суду святой инквизиции71. По¬
скольку почти все они были еретиками, то прежде всего
братству святого Бенедикта 72 пришлось позаботиться об
их обращении. Сэр Оливер происходил из семьи, которая
никогда не славилась строгостью в вопросах религии,
и вовсе не собирался быть сожженным заживо, если для
того, чтобы спастись от костра, достаточно принять точку
зрения тех, кто несколько иначе, нежели его единоверцы,
относится к гипотетической проблеме загробной жизни.
Он принял католическое крещение с почти презритель¬
ным равнодушием. Что касается Джаспера Ли, то не¬
трудно догадаться, что религиозные чувства шкипера
89

отличались не меньшей эластичностью, чем у сэра Оли¬
вера. Разумеется, он был не тот человек, чтобы позво¬
лить изжарить себя из-за такого пустяка, как конфес¬
сиональные тонкости.
Надо ли говорить, как возликовала святая церковь по
поводу спасения двух несчастных душ от верной погибели.
Посему к новообращенным в истинную веру отнеслись
с особой заботой, и псы Господни пролили над ними целые
потоки благодарственных слез. Итак, с ересью было по¬
кончено. Они полностью очистились от нее, приняв епи¬
тимью по всей форме — со свечой в руке и санбенито на
плечах — во время аутодафе 73 на площади Рокио в Лис¬
сабоне. Благословив новообращенных, церковь отпустила
их с напутствием не сворачивать с пути спасения, по
которому она с такой мягкостью их направила.
Однако освобождение новообращенных было равно¬
сильно отказу от них, поскольку они сразу же очутились
в руках светских властей, которым предстояло подверг¬
нуть их наказанию за преступления на море. И хотя
подтверждения их виновности найти не удалось, судьи не
сомневались, что отсутствие состава преступления явля¬
лось естественным следствием отсутствия возможности
совершить таковое. Напротив, заключили они, нет ни
малейшего сомнения в том, что при наличии возможности
оное преступление не замедлило бы свершиться. Подобная
уверенность судей основывалась на том факте, что, когда
«испанец» дал залп по носовой части «Ласточки», пред¬
лагая ей лечь в дрейф, она продолжала следовать прежним
курсом. Так с неопровержимой кастильской логикой был
доказан злой умысел капитана.
Джаспер Ли возразил, что его действия диктовались
недоверием к испанцам и твердой уверенностью в том,
что все испанцы — пираты и каждому честному моряку
следует держаться подальше от них, особенно если его
судно уступает им в числе орудий. Однако подобное
оправдание не снискало капитану расположения его не¬
далеких судей.
Сэр Оливер с жаром заявил, что не принадлежит
к команде «Ласточки», что он — дворянин, который про¬
тив своей воли оказался на борту, став жертвой гнусного
обмана со стороны корыстного шкипера.
Суд со вниманием выслушал эту речь и попросил его
назвать свое имя и звание. Сэр Оливер был настолько
неосторожен, что сказал правду. Результат оказался чрез¬
вычайно поучительным для нашего джентльмена: он до¬
90

казал ему, с какой педантичностью ведутся и в каком
порядке содержатся испанские архивы. Суд представил
документы, на основании которых его члены смогли из¬
ложить сэру Оливеру основные события той части его
жизни, что прошла в морских странствиях, и воскресить
в его памяти давно забытые мелкие, но весьма щекотливые
подробности.
Не он ли был в таком-то году на Барбадосе 74 и за¬
хватил галеон «Санта Мария»? Что же это, как не разбой
и пиратство? Разве четыре года назад он не потопил
в Фанкальском заливе 75 испанскую каракку? Разве не он
был соучастником пирата Хокинза в деле при Сан-Хуан-
де-Улоа? И так далее, и тому подобнее... Сэра Оливера
буквально засыпали вопросами.
Он уже почти жалел, что взял на себя лишний труд
и, согласившись перейти в католичество, натерпелся от
братьев-доминиканцев 76 всяческих неприятностей, связан¬
ных с этой процедурой. Ему стало казаться, что он по¬
напрасну потерял время и избежал церковного огня един¬
ственно для того, чтобы в виде жертвы мстительному богу
испанцев быть вздернутым на светской веревке.
Однако до этого дело не дошло. В то время на сре¬
диземноморских галерах ощущалась острая нужда в лю¬
дях, каковому обстоятельству сэр Оливер, капитан Ли
и еще несколько человек из незадачливой команды «Лас¬
точки» и были обязаны жизнью, хотя весьма сомнительно,
чтобы кто-нибудь из них выказывал склонность поздрав¬
лять себя с таким исходом.
Скованные одной цепью щиколотка к щиколотке на
расстоянии нескольких коротких звеньев друг от друга,
они были частью большого стада несчастных, которых
через Португалию погнали в Испанию и далее на юг,
в Кадис. Последний раз сэр Оливер видел капитана Ли
в то утро, когда они выходили из зловонной лиссабонской
тюрьмы. С тех пор на протяжении всего изнурительного
пути каждый из них знал, что другой находится где-то
рядом, в жалкой оборванной толпе галерников. Но они
ни разу не встретились.
В Кадисе сэр Оливер провел месяц в обширном и гряз¬
ном загоне под открытым небом. То была обитель нечи¬
стот, болезней и страданий, самых ужасных, какие только
можно вообразить. Подробности, слишком омерзительные,
чтобы их здесь описывать, любопытствующие могут найти
в хрониках лорда Генри Года.
К концу месяца сэр Оливер оказался в числе тех, кого
91

отобрал офицер, набиравший гребцов на галеру, которой
предстояло доставить в Неаполь испанскую инфанту77.
Переменой участи он был обязан своему крепкому орга¬
низму, устоявшему против смертоносных болезней, а так¬
же великолепным мускулам, которые офицер, проводив¬
ший отбор, ощупывал так тщательно, будто приобретал
вьючное животное. Впрочем, именно этим он и занимался.
Галера, куда отправили нашего джентльмена, была суд¬
ном о пятидесяти веслах, на каждом из которых сидело по
семь гребцов. Они размещались на некоем подобии лестни¬
цы, соответствовавшей наклону весла и спускавшейся от
прохода в середине судна к фальшборту.
Сэру Оливеру отвели место у самого прохода. Здесь,
совершенно нагой, как в день своего появления на свет,
прикованный цепью к скамье, он провел шесть долгих
месяцев.
Доски, на которых он сидел, покрывала тонкая гряз¬
ная овчина. Скамья была не более десяти футов 78 в дли¬
ну, и от соседней ее отделяло примерно четыре фута.
На этом тесном пространстве проходила вся жизнь сэра
Оливера и его соседей по веслу. Они не покидали его
ни днем, ни ночью: спали они в цепях, скорчившись
над веслом, поскольку не могли ни лечь, ни вытянуться
во весь рост.
Со временем сэр Оливер достаточно закалился и при¬
способился к невыносимому существованию галерного ра¬
ба, равносильному погребению заживо. И все же тот
первый долгий переход в Неаполь остался самым страш¬
ным воспоминанием его жизни. В течение шести, порой
восьми, а однажды не менее чем десяти часов он ни на
секунду не выпускал весла. Поставив одну ногу на упор,
другую на переднюю скамью, ухватившись за свою часть
неимоверно тяжелого пятнадцатифутового весла, он сги¬
бался вперед, наваливаясь на него, распрямлялся, чтобы
не задеть спины стонущих, обливающихся потом рабов,
сидевших перед ним, затем поднимал свой конец, чтобы
опустить весло в воду, после чего вставал на ноги и, на¬
легая на весло всей тяжестью, гремя цепью, опускался
на скамью рядом со стонущими товарищами. И так без
конца, пока голова не начинала кружиться, не темнело
в глазах, не пересыхало во рту и все тело не охватывала
нестерпимая боль. Резкий удар боцманской плети, побуж¬
дая собрать остатки сил, оставлял на его голой спине
кровавый рубец. И так изо дня в день, то сгорая до
пузырей под безжалостными лучами южного солнца, то
92

замерзая от холодной ночной росы, когда, скорчившись
на скамье, он забывался коротким, не приносящим отдох¬
новения сном. Ужасающе грязный, исхудавший, со слип¬
шимися от пота волосами и бородой, которые омывались
только редкими в это время года дождями, он задыхался
от зловония, исходившего от соседей, испытывал нескон¬
чаемые мучения от полчищ отвратительных насекомых,
плодившихся в гнилой овечьей подстилке, переносил бог
знает какие кошмары этого плавучего ада. Его скудная
пища состояла из червивых сухарей, тошнотворного ри¬
сового варева с салом и тепловатой, зачастую протухшей
воды. Исключение составляли те дни, когда грести при¬
ходилось дольше обычного, и для поддержания сил изму¬
ченных рабов боцман бросал им в рот кусочки смоченного
в вине хлеба.
Во время этого перехода среди рабов вспыхнула цинга,
случались и другие болезни, не говоря о вызванных по¬
стоянным трением тела о скамьи язвах, от которых молча
страдали буквально все гребцы. С теми, кто, обессилев
от болезней или дойдя до полного изнеможения, впадал
в обморочное состояние, боцманы не церемонились. По¬
койников выбрасывали за борт, потерявших сознание вы¬
волакивали в проход между рядами гребцов или на палубу
и, дабы привести в чувство, били плетьми. Если они
все-таки не приходили в себя, то избиение продолжалось
до тех пор, пока жертва не превращалась в кровавую
бесформенную массу, после чего ее бросали в море.
Один или два раза, когда они шли против ветра
и смрад от гребцов относило к корме и к вызолоченной
кормовой надстройке, где находились инфанта и ее свита,
рулевым приказали развернуться фордевинд 79. Несколько
долгих изнурительных часов рабы удерживали галеру
на месте, медленно гребя против ветра, чтобы ее не
отнесло назад.
В первую же неделю путешествия умерло около
четверти рабов, сидевших на веслах. Но в трюме имелись
еще люди, и их извлекли оттуда, чтобы заполнить
опустевшие места. Лишь самые стойкие выдерживали
эти ужасные испытания. Среди них оказались сэр Оливер
и его ближайший сосед по веслу — рослый, сильный
и невозмутимый мавр, который не жаловался на судьбу,
но принимал ее со стоицизмом, вызывавшим восхищение
сэра Оливера. За многие дни они не обменялись ни
единым словом, так как думали, что, несмотря на общие
несчастья, различие веры делает их врагами. Однажды
93

вечером, когда немолодого еврея, впавшега в спаситель¬
ное забытье, вытащили в проход и стали избивать
плетьми, сэр Оливер заметил, что облаченный в алую
сутану прелат80 из свиты инфанты облокотился о по¬
ручни юта и не сводит с истязаемого сурового, безжа¬
лостного взгляда. Бесчеловечность этой сцены и холодное
равнодушие служителя всеблагого и милосердного Спа¬
сителя привели нашего джентльмена в такую ярость,
что он вслух послал проклятие всем христианам вообще
и алому князю церкви81 в частности.
Он повернулся к мавру и произнес по-испански:
—	Да, ад был создан для христиан. Наверное, поэтому
они и стремятся превратить землю в его подобие.
К счастью, скрип весел, лязг цепей и свист плетей,
истязавших несчастного еврея, заглушили его слова. Од¬
нако мавр расслышал их, и его темные глаза сверкнули.
—	Их ожидает семпжды раскаленная печь, о брат
мой,— ответил он с уверенностью, в которой, казалось,
и была основа его стойкости.— Но разве ты не хрис¬
тианин?
Мавр говорил на лингва-франка — своеобразном языке
североафриканского побережья, похожем на какой-то
французский диалект, пересыпанный арабскими словами.
О чем он говорит, сэр Оливер догадался почти интуитивно.
Он ответил снова по-испански, поскольку, хоть мавр и не
говорил на этом языке, было ясно, что он его понимает.
—	С этого часа я отрекаюсь от веры! — Гнев сэра
Оливера не утихал.— Я не признаю ни одну религию,
именем которой творится подобная жестокость. Взгляни-ка
на это алое исчадие ада там, наверху. С какой изыскан¬
ностью нюхает он ароматический шарик, дабы не осквер¬
нить свои святейшие ноздри нашим отравленным дыха¬
нием! А ведь мы, как и этот прелат, созданы по образу
и подобию Божию. Да и что он знает о Боге? Он разби¬
рается в религии не больше, чем в хорошем вине, жирной
пище и пышнотелых женщинах. Проповедуя отречение от
мирских благ как единственный путь на небеса, он своими
же догматами обречен на вечную погибель.— Сэр Оливер
налег на весло и крепко выругался.— Христианин? Это
я-то?— И он рассмеялся — впервые за то время, что сидел
прикованным к скамье.— Я покончил с христианством
и христианами.
—	Мы принадлежим истинному Богу, и мы вернемся
к нему,— заметил мавр.
Так началась дружба сэра Оливера с Юсуфом бен-
94

Мухтаром. Мусульманин решил, что в своем соседе он
нашел человека, на которого снизошла благодать Аллаха,
человека, готового принять веру Пророка. И благочести¬
вый Юсуф со рвением принялся за обращение раба-хри-
стианина. Однако сэр Оливер слушал его равнодушно.
Отступясь от одной веры, он не спешил принимать другую,
не убедившись в ее преимуществах. Пока же славосло¬
вия Юсуфа исламу очень напоминали речи, которые он
уже слышал во славу католицизма. Но он не высказы¬
вал своих мыслей вслух и тем временем, пользуясь об¬
щением с мусульманином, настолько выучил лингва-фран¬
ка, что к концу шестого месяца говорил на нем, как
настоящий Мавритании, уснащая речь мусульманской об¬
разностью и большей, нежели то было принято, примесью
арабских слов.
На исходе шестого месяца произошло событие, которое
вернуло сэру Оливеру свободу. За это время его ноги,
и ранее отличавшиеся необыкновенной силой, приобрели
поистине гигантскую мощь. На веслах всегда так: либо
вы умираете, не выдержав напряжения, либо ваши мышцы
и сухожилия приспосабливаются к этой изнурительной
работе. Испытания закалили сэра Оливера; он стал не¬
чувствителен к усталости: выносливость его превосходила
границы человеческого.
Однажды вечером^ когда, возвращаясь из Генуи, они
проходили Минорку 8, из-за мыса неожиданно вылетели
четыре мусульманские галеры. Они приближались на не¬
котором расстоянии друг от друга с явным намерением
окружить их судно и напасть на него.
«Асад ад-Дин» — пронеслось по «испанцу» имя самого
грозного мусульманского корсара со времен отступника-
итальянца Окьяни, или Али-паши, убитого при Лепанто 83.
На палубе запели трубы, загремела барабанная дробь,
и испанцы в шишаках и латах, вооруженные аркебузами 84
и копьями, приготовились защищать свою жизнь и свободу.
Канониры бросились к кулевринам. Но пока они в смя¬
тении разводили огонь и готовили фитили, было потеряно
много времени, так много, что, прежде чем успела вы¬
стрелить хоть одна пушка, крючья первой мусульманской
галеры уже скребли по фальшборту «испанца». Столкно¬
вение двух судов было ужасно. Обитый железом форш¬
тевень 85 мусульманской галеры, на которой находился
сам Асад ад-Дин, нанес сокрушительный удар по корпусу
«испанца», разбив в щепы пятнадцать весел, как высохшие
тростинки. На скамьях гребцов раздались адские крики
95

и жалобные стоны. Сорок рабов были придавлены веслами,
некоторые были убиты на месте, другие лежали кто
с переломанной спиной, кто с раздробленными конечно¬
стями и ребрами.
Если бы не Юсуф, который имел достаточный опыт
в боях между галерами и знал, что должно произойти, то
сэр Оливер, несомненно, оказался бы среди этих несча¬
стных. Мавр до предела отжал весло вверх и вперед,
заставляя остальных гребцов повторить его движения.
Затем, выпустив весло из рук, он скользнул на колени и
прижался к настилу так плотно, что его плечи оказались
вровень со скамьей. Он крикнул, чтобы сэр Оливер сделал
то же самое, и тот, не понимая смысла маневра, но по
тону товарища догадываясь о его необходимости, неза¬
медлительно повиновался. Мгновением позже на весло
обрушился сокрушительный удар, и, прежде чем обло¬
миться, оно отскочило назад, размозжив голову одному
из рабов и смертельно ранив остальных, но не задев ни
сэра Оливера, ни Юсуфа. Еще через секунду им на спины
с воплями и проклятиями повалились гребцы, отброшен¬
ные веслом с передней скамьи.
Когда сэр Оливер, шатаясь, поднялся на ноги, битва
была в полном разгаре. Испанцы дали несколько залпов
из аркебуз, и над фальшбортом повисло плотное облако
дыма, из которого извергался нескончаемый поток корса¬
ров, предводительствуемый немолодым высоким, стройным
человеком с развевающейся седой бородой и смуглым
орлиным профилем. На его белоснежном тюрбане под
навершием стального шлема сверкал изумрудный полу¬
месяц. Тело старика облегала кольчуга. Он размахивал
огромной саблей, под ударами которой испанцы падали,
словно колосья под серпом жнеца. Он сражался за деся¬
терых, и ему на подмогу с криками «Дин! * Дин! Аллах!
Аллах-иль-Аллах!» спешили все новые и новые корсары.
Не в силах противостоять столь бурному натиску, испанцы
отступили.
Увидев, что Юсуф безуспешно пытается освободиться
от цепи, сэр Оливер пришел ему на помощь. Он нагнулся,
схватив цепь обеими руками, оперся ногами о скамью и,
напрягая все силы, вырвал скобку из дерева. Юсуф был
свободен, разумеется, если не считать тянувшейся за ним
цепи. В свою очередь, он оказал такую же услугу сэру
Оливеру, на что — как ни был он силен — потребовалось
•	Вера, религия {араб.)
96

больше времени, поскольку либо корнуоллец был все же
сильнее, либо скоба, крепившая его цепь, была вбита
в более прочное дерево. Наконец она поддалась, и сэр
Оливер тоже оказался на свободе. Он поставил на скамью
ногу и разжал звено, крепившее цепь к обручу на щи¬
колотке.
Покончив с этим, сэр Оливер занялся делом мщения.
Громовым голосом подхватив боевой клич нападающих
«Дин!» и потрясая цепью, он бросился на испанцев с тыла.
В его руках цепь превратилась в страшное оружие. Он
размахивал ею, словно бичом, нанося удары направо и на¬
лево, проламывая головы, разбивая лица, пока не пробился
сквозь толпу испанцев, которые настолько растерялись,
что почти не оказали сопротивления вырвавшемуся на
свободу рабу. За ним, размахивая десятифутовым облом¬
ком весла, мчался Юсуф.
Впоследствии сэр Оливер говорил, что едва ли отдавал
себе отчет в том, что происходило вокруг. Когда он
наконец опомнился, то обнаружил, что бой закончен, толпа
корсаров охраняет сбившихся в кучу испанцев, другие
вытаскивают из каюты капитана сундуки и, наконец,
третьи, вооруженные молотками и долотами, пробираются
между скамьями и освобождают оставшихся в живых
рабов, большинство из которых были сынами ислама.
Сэр Оливер увидел, что стоит лицом к лицу с седо¬
бородым предводителем корсаров, и тот, опираясь на
саблю, не сводит с него удивленного и восхищенного
взгляда. Обнаженное тело нашего джентльмена было с го¬
ловы до ног забрызгано кровью, а правая рука по-преж-
нему сжимала тот самый ярд железных звеньев, каковым
он и произвел столь страшное опустошение во вражеском
стане. Юсуф стоял рядом с предводителем и что-то то¬
ропливо говорил ему.
—	Клянусь Аллахом, мне еще не доводилось видеть
столь сильного воина! — воскликнул корсар.— Сам Про¬
рок вселил в него силу, чтобы покарать неверных свиней.
Сэр Оливер свирепо усмехнулся.
—	Я расплатился за удары их плетей,— сказал он.
Таковы были обстоятельства, при которых сэр Оливер
встретился с грозным Асад ад-Дином, пашой Алжира,
и первые слова, сказанные ими друг другу.
Вскоре галера Асад ад-Дина несла нашего джентльмена
в Берберию; его вымыли и обрили, оставив на макушке
пучок волос, за который Пророк поднимет его на небо,
когда истечет срок его земного существования. Он не
4	Р Сабатини. т. 2
97

возражал: здесь его накормили, и раз так, то пусть по¬
ступают, как им заблагорассудится. Наконец, его облекли
в непривычно легкие, свободные одежды и, повязав голову
тюрбаном, повели на корму, где под навесом сидели Асад
ад-Дин и Юсуф, увидев которого сэр Оливер понял, что
именно по его приказанию с ним обращались как с пра¬
воверным.
Юсуф бен Мухтар оказался весьма влиятельным ли¬
цом — племянником и любимцем самого Асад ад-Дина,
столпа веры, избранника Аллаха. Пленение Юсуфа ис¬
панцами повергло всех в глубокую скорбь, а недавнее
избавление вызвало бурное ликование. Обретя свободу,
он не забыл о соседе по веслу, к которому сам Асад
ад-Дин проявил величайшее внимание. Превыше всего
в этом мире старый корсар ценил настоящих воинов: по
его собственному признанию, ему еще не приходилось
видеть равных этому рослому рабу и наблюдать что-либо,
подобное тому, как он сражался своей смертоносной
цепью. Юсуф сообщил ему, что на этого человека сни¬
зошла благодать Аллаха и в нем уже живет дух истинного
мусульманина; иными словами: плод созрел и ждет руки
Пророка.
Когда сэр Оливер, вымытый, надушенный, облаченный
в белый кафтан и тюрбан, благодаря которому он казался
еще выше, предстал перед Асад ад-Дином, ему объявили,
что если он готов вступить в ряды правоверных дома
Пророка и посвятить силу и мужество, дарованные ему
Аллахом, утверждению истинной веры и мщению вра¬
гам ислама, то его ожидают слава, богатство и почести.
Из всей пространной речи, произнесенной с восточной
витиеватостью, в смятенную душу сэра Оливера запала
одна лишь фраза о мщении врагам ислама. Он чувствовал,
что враги ислама — его враги, и не скрывал от себя, что
воздать им по заслугам было бы для него чрезвычайно
соблазнительно. Не забывал он и о том, что в случае
отказа принять веру Пророка его вновь ждет весло, но
уже на мусульманской галере. За шесть месяцев он сполна
изведал прелести этого занятия, и теперь, когда его от¬
мыли и дали почувствовать себя нормальным человеком,
возвратиться к веслу было бы свыше его сил. Мы видели,
с какой легкостью сэр Оливер отрекся от религии, в лоне
которой был воспитан, и перешел в католичество — к не¬
малому для себя разочарованию, как выяснилось впослед¬
ствии. С не меньшей легкостью, но с несравненно большей
выгодой перешел он в ислам. Более того, он устремился
98

в лоно Магомета с некой страстью, чего и в помине не
было при его первом отступничестве.
Как мы уже имели возможность убедиться, еще на
борту испанской галеры сэр Оливер пришел к выводу,
что в его. время христианство превратилось в зловещую
карикатуру, от которой мир необходимо избавить. Однако
не следует полагать, будто разочарованность нашего джен¬
тльмена в христианстве зашла так далеко, что он уверовал
в неоспоримое превосходство ислама, и будто его обра¬
щение к Магомету 86 было внутренним убеждениям, а не
простой видимостью. Оказавшись перед необходимостью
выбирать между скамьей гребца и кормовой палубой,
веслом и саблей, он без колебаний сделал единственно
возможный в его положении выбор, гарантирующий ему
жизнь и свободу.
Вот так сэр Оливер был принят в ряды правоверных,
тех, кого в райских кущах ожидают шатры, разбитые
в садах с неосыпающимися плодами среди молочных, вин¬
ных и медовых рек. Он стал кайей, или лейтенантом, на
галере, которой командовал Юсуф, и в добром десятке
сражений проявил такую храбрость и находчивость, что
имя его вскоре стало известно всем пиратам Средиземного
моря. Месяцев через шесть в бою у берегов Сицилии
с одной из галер Религии — так назывались суда маль¬
тийских рыцарей87 — Юсуфа смертельно ранили в тот
самый момент, когда победа уже была за корсарами. Он
умер час спустя на руках сэра Оливера, назначив его
своим преемником и приказав всем беспрекословно под¬
чиняться ему до возвращения в Алжир, где паша изъявит
свою волю.
Паша без колебаний утвердил сэра Оливера капитаном
галеры, бывшей прежде под командованием Юсуфа.
С этого дня его стали называть Оливером-рейсом 8, но
вскоре своей доблестью и неистовством он заслужил про¬
звище Сакр аль-Бахр, или Морской Ястреб. Его слава
быстро росла и, перелетев за море, достигла берегов
христианского мира. Еще через некоторое время Асад
сделал его своим лейтенантом, то есть вторым лицом
в алжирском флоте. По существу, сэр Оливер выполнял
функции главнокомандующего, так как Асад старел и все
реже выходил в море. Вместо него и от его имени в походы
отправлялся Сакр аль-Бахр, чьи мужество, ловкость
и удача были столь велики, что он никогда не возвра¬
щался с пустыми руками.
Все свято верили, что на нем почиет благодать Аллаха,
4
99

избравшего его своим орудием для прославления ислама.
Асад ценил и уважал своего лейтенанта, и со временем
уважение переросло в любовь. Разве мог этот ревностный
мусульманин иначе относиться к тому, кого сам Всевыш¬
ний отметил своей милостью? Никто не сомневался, что,
когда Аллах призовет к себе Асада, наследовать ему
должен Сакр аль-Бахр. Таким образом, Оливеру-рейсу
было бы суждено, став пашой Алжира, пойти по стопам
Барбароссы, Окьяли89 и других христианских отступни-
ков-корсаров, сделавшихся князьями ислама.
Несмотря на некоторую враждебность, порожденную
его молниеносным возвышением,— о чем будет сказано
в свое время,— Сакр аль-Бахр лишь однажды подвергся
опасности утратить свое могущество. Через несколько
месяцев после возведения в ранг капитана он как-то утром
зашел в зловонную тюрьму для рабов в Алжире и увидел
довольно большую группу соотечественников. Он приказал
снять с них оковы и выпустить на свободу.
Когда паша призвал его к ответу за дерзкий поступок,
сэр Оливер прибег к высокомерию как единственному сред¬
ству спасти положение. Он поклялся бородой Пророка, что
коль скоро должен обнажать саблю Магомета во имя исла¬
ма на море, то нести эту службу он намерен в соответствии
со своими правилами, одно из которых — никогда не под¬
нимать свою саблю против соотечественников. Он заявил,
что ислам ничего не потеряет, так как за каждого освобож¬
денного им англичанина он обратит в рабство двоих испан¬
цев, французов, греков или итальянцев.
Сакр аль-Бахр добился своего, но с условием, что
поскольку пленные рабы являются собственностью госу¬
дарства, то, желая лишить его таковой, он должен выку¬
пить их. Тогда он сможет распоряжаться ими по своему
усмотрению. Так мудрый и справедливый Асад устранил
возникшее затруднение, и Оливер-рейс благоразумно
склонил голову перед его решением.
С той поры Сакр аль-Бахр покупал и отпускал на
волю всех привезенных в Алжир рабов-англичан и нахо¬
дил способ отправить их домой. Правда, это ежегодно
обходилось ему в солидную сумму, но богатства его быстро
росли, и он вполне мог позволить себе подобную прихоть.
Читая хроники лорда Генри Года, можно прийти к вы¬
воду, что в водовороте новой жизни сэр Оливер совсем
забыл свой корнуоллский дом и любимую женщину, ко¬
торая с такой готовностью поверила, что он убил ее брата.
Этому веришь, пока не дойдешь до описания того, как
100

однажды среди пленных английских моряков, привезенных
в Алжир его лейтенантом Бискайном аль-Барком, сэр
Оливер встретил корнуоллского юношу из Хелстона по
имени Питт, с отцом которого он был знаком.
Он привел молодого человека в свой прекрасный дво¬
рец неподалеку от Баб аль-Аюба и принял его как по¬
четного гостя. Всю ночь они провели в разговорах. Сэр
Оливер узнал о многом, что произошло в его родных
местах с тех пор, как он их покинул. Все это дает
представление о том, какая жестокая ностальгия, должно
быть, проснулась в душе отступника и сколь велико было
его желание утолить ее бесконечными расспросами. Мо¬
лодой корнуоллец внезапно и болезненно оживил для него
прошлое. Той летней ночью в душе сэра Оливера пробу¬
дились раскаяние и безумное желание вернуться. Роза¬
мунда должна вновь открыть ему ту дверь, которую он,
движимый отчаянием, захлопнул. Он ни на минуту не
усомнился, что, узнав наконец правду, она именно так
и поступит. У него уже не было причины выгораживать
негодяя брата: теперь он так же сильно ненавидел его,
как прежде любил.
Он тайком написал длинное письмо, где, ничего не
скрывая, поведал о событии, повлекшем за собой столь
печальные последствия, и обо всем, что случилось с ним
после похищения. Хронист сэра Оливера высказывает
предположение, что это письмо и камень заставило бы
заплакать. Более того, оно отнюдь не сводилось к стра¬
стным уверениям автора в своей невиновности и голо¬
словным обвинениям по адресу брата. Сэр Оливер сообщал
Розамунде о существовании доказательств, долженствую¬
щих развеять все сомнения; он рассказал ей о пергаменте,
написанном мастером Бейном и засвидетельствованном
пастором. Далее он просил Розамунду обратиться за под¬
тверждением подлинности документа — если она усомнит¬
ся в ней — к самому мастеру Бейну. И наконец, умолял
довести дело до сведения королевы, дабы обеспечить ему
возможность вернуться в Англию, не опасаясь гонений за
вынужденное отступничество.
Сакр аль-Бахр щедро одарил корнуоллца и отдал
ему письмо. Он наказал передать его лично Розамунде
и объяснил, как найти документ, который следовало при¬
ложить к письму. Драгоценный пергамент был спрятан
между страницами книги о соколиной охоте в библиотеке
Пенарроу, где, вероятно, и лежал, поскольку Лайонел
не подозревал о его существовании и никогда не был
101

любителем чтения. В Пенарроу Питту надлежало разы¬
скать Николаса и, заручившись его помощью, раздобыть
пергамент.
Вскоре Сакр аль-Бахр нашел способ доставить Питта
в Геную и там посадить его на английское судно.
Через три месяца он получил от Питта письмо, пришед¬
шее через Геную, которая в те времена поддерживала мир¬
ные отношения с алжирцами и служила посредницей в их
общении с христианским миром. Питт сообщил, что все ис¬
полнил именно так, как того желал сэр Оливер. С помощью
Николаса он нашел нужный документ, лично явился к Ро¬
замунде, которая теперь жила у сэра Джона Киллигрю,
и отдал ей письмо и пергамент. Однако, узнав, от чьего
имени он прибыл, она тут же, при нем, не читая, бросила
и то и другое в огонь и, не выслушав, отпустила его.
Ту ночь Сакр аль-Бахр провел под звездным небом
в своем благоухающем саду, и рабы в ужасе рассказывали
друг другу, что из сада слышались рыдания. Если его
сердце действительно обливалось слезами, то слезы те
были последними в его жизни. Он стал еще более замк¬
нутым, жестоким и надменным, чем прежде, и с того дня
утратил интерес к освобождению рабов-англичан. Сердце
его превратилось в камень.
С того вечера, когда Джаспер Ли заманил сэра Оливера
в западню, прошло пять лет. Слава Сакр аль-Бахра гре¬
мела по всему Средиземному морю; одно имя его внушало
ужас. Мальта, Неаполь, Венеция посылали целые флоти¬
лии, чтобы захватить корсара и положить конец его
дерзким набегам. Но Аллах берег его, и, не проиграв ни
одного сражения, Сакр аль-Бахр неизменно приносил по¬
беду саблям ислама.
Весной сэр Оливер получил второе письмо от кор-
нуоллца Питта, что доказывало, что благодарность еще
встречается в этом мире, хотя наш джентльмен и был
уверен в обратном. Юноша, которого он избавил от
рабства, движимый исключительно благодарностью, со¬
общил сэру Оливеру о некоторых делах, имевших к нему
прямое отношение. Письмо из Англии не только разбе¬
редило старую рану, но и нанесло новую. Из него он
узнал, что сэр Джон Киллигрю вынудил Питта дать
показания об обращении сэра Оливера в магометанство,
на основании чего суд объявил отступника вне закона,
передав все его владения мастеру Лайонелу Тресиллиану.
Питт признавался, что очень удручен тем, что так дурно
отблагодарил своего спасителя. Если бы он мог пред¬
102

видеть последствия, то скорее дал бы повесить себя,
чем произнес хотя бы одно слово.
Это сообщение не пробудило в сэре Оливере никаких
чувств, кроме холодного презрения к его врагам. Далее
в письме говорилось, что леди Розамунда после возвра¬
щения из Франции, где она провела два года, обручилась
с мастером Лайонелом; их свадьба состоится в июне, и
за этот брак ратует сэр Джон Киллигрю, который очень
хочет видеть Розамунду под надежной защитой супруга,
поскольку сам он вознамерился отправиться за море
и снаряжает прекрасный корабль для путешествия в Ин¬
дии. К этой новости Питт присовокупил, что все соседи
одобряют данный союз, считая его исключительно выгод¬
ным для обоих домов, ибо он сольет воедино два сопре¬
дельных поместья — Пенарроу и Годолфин-Корт.
Дойдя до этого места, Оливер-рейс рассмеялся. Могло
показаться, будто всеобщее одобрение вызвал не сам брак,
а то, что благодаря ему объединятся два участка земли.
Итак — союз двух парков, двух поместий, двух полос
пашни и леса. Что же до союза двух людей, то он,
вероятно, не более чем случайное следствие.
Грустная ирония ситуации наполнила душу сэра Оли¬
вера горечью. Считая его убийцей брата и на этом осно¬
вании отказав ему, Розамунда принимает в свои объятия
настоящего убийцу. А Лайонел, этот трус, этот лживый
негодяй, из каких глубин ада почерпнул он смелость для
участия в таком маскараде?! Неужели у него вовсе нет
сердца, совести, порядочности, наконец, страха перед гне¬
вом Господним?
Сэр Оливер разорвал письмо на мелкие клочки и решил
забыть о нем. Из лучших побуждений Питт жестоко обо¬
шелся с ним. В надежде отвлечься от неотступно преследо¬
вавших его образов, он с тремя галерами вышел в море
и недели через две на борту испанской каракки, захвачен¬
ной у мыса Эспартель, встретился с мастером Ли.
Глава III
ДОМОЙ
Вечером того же дня в капитанской каюте захва¬
ченного испанского судна Джаспер Ли, доставлен¬
ный под конвоем двух великанов-нубийцев, предстал пе¬
ред Сакр аль-Бахром.
юз

Корсар еще не объявил о своих намерениях относи¬
тельно негодяя-шкипера, и мастер Ли, отнюдь не заблуж¬
даясь насчет своего будущего, опасался худшего. Он про¬
вел на баке несколько томительных часов в ожидании
приговора, который считал заранее предрешенным.
—	Со времени нашей прошлой беседы в корабельной
каюте мы поменялись ролями, мастер Ли.— Приветствие
Сакр аль-Бахра звучало не слишком обнадеживающе.
—	Ваша правда,— согласился шкипер,— но надеюсь,
вы не забыли, что тогда я был вашим другом.
—	Да, за известную плату,— напомнил Сакр аль-
Бахр.— Вы и сегодня можете стать моим другом, но опять-
таки за плату.
В сердце негодяя проснулась надежда.
—	Назовите ее, сэр Оливер,— поспешно ответил он,—
и если она мне по силам, то, клянусь, я не стану долго
раздумывать.— В его голосе зазвучали жалобные нотки.—
Пять лет рабства. Из них четыре года на испанских
галерах; и за все это время дня не прошло, когда бы
я не призывал смерть. Знали бы вы, что я выстрадал!
—	Никогда еще страдание не было более заслужен¬
ным, наказание — более справедливым, возмездие — более
возвышенным.— От слов Сакр аль-Бахра кровь застыла
в жилах шкипера.— Ведь вы собирались продать меня
в рабство, меня — человека, который не только не при¬
чинил вам никакого вреда, но некогда был вашим другом.
Вы продали бы меня за какие-то двести фунтов...
—	Нет, нет! — испуганно воскликнул мастер Ли.—
Бог свидетель, у меня и в мыслях этого не было. Разве
вы забыли мои слова, мое предложение отвезти вас
обратно домой?
—	Как же! За плату,— повторил Сакр аль-Бахр.—
Ваше счастье, что сегодня вы можете расплатиться со
мной и тем самым отсрочить знакомство своей грязной
шеи с веревкой. Мне нужен штурман. То, что пять лет
назад вы сделали бы за двести фунтов, сегодня вы сделаете
для спасения своей жизни. Ну так как, вы поведете мой
корабль?
—	Сэр! — Джаспер Ли едва верил, что от него требуют
такую малость.— По вашему приказу я поведу корабль
хоть в ад.
—	Нынче я собираюсь не в Испанию,— ответил Сакр
аль-Бах^).— Вы доставите меня именно туда, куда должны
были доставить пять лет назад. Я говорю про устье Фала.
Там вы меня и высадите. Согласны?
104

—	Еще бы, конечно, я готов выполнить все ваши
требования,— без колебаний ответил шкипер.
—	На этих условиях вы получите жизнь и свободу,—
объяснил Сакр аль-Бахр.— Но не думайте, что, когда
мы доберемся до Англии, вас отпустят. Вы отведете
корабль обратно, после чего я найду способ отправить
вас домой, если вы того пожелаете. Возможно, я даже
отблагодарю вас, разумеется, если во время нашего
плавания вы будете верно служить мне. Но коли вы,
по своему обыкновению, измените — расправа будет ко¬
роткой. При вас постоянно будут находиться два тело¬
хранителя, вот эти лилии пустыни.
Он показал на великанов-нубийцев, чьи ослепительные
белки и зубы сверкали из тени, скрывающий их фигуры.
—	Они позаботятся, чтобы ни один волос не упал
с вашей головы, но как только заметят что-нибудь подо¬
зрительное — задушат вас. Теперь ступайте. На корабле
вы свободны, но вам запрещено покидать его без моего
особого распоряжения.
Джаспер Ли нетвердой походкой вышел из каюты,
почитая себя счастливым противу всяких ожиданий. Ну¬
бийцы, как тени, следовали за ним.
После ухода шкипера в каюту к Сакр аль-Бахру вошел
Бискайн с отчетом о захваченной добыче. Кроме пленни¬
ков и самого судна, которое совсем не пострадало в сра¬
жении, поживиться было почти нечем. «Испанец» только
вышел в плавание, и найти в трюмах что-либо ценное
было мало надежды. Помимо солидного запаса оружия
и пороха да небольшой суммы денег, корсары не обна¬
ружили ничего стоящего внимания.
Краткие распоряжения Сакр аль-Бахра немало удивили
его лейтенанта.
—	Ты погрузишь пленников на одну из галер, Бискайн,
и отвезешь их в Алжир, где они будут проданы. Остальное
оставишь на корабле, кроме того, ты оставишь мне двести
вооруженных корсаров; они пойдут со мной в плавание
и будут одновременно моряками и воинами.
—	Значит, ты не возвращаешься в Алжир, о Сакр
аль-Бахр?
—	Пока нет. Я отправлюсь в более далекое плавание.
Передай от меня поклон Асад ад-Дину — да хранит его Ал¬
лах! — и скажи, чтобы он ждал меня недель через шесть.
Неожиданное решение Сакр аль-Бахра вызвало на
галерах немалый переполох. Корсары не имели ни ма¬
лейшего представления о навигации, никто из них ни разу
105

не покидал Средиземного моря, и даже нынешнее плава¬
ние на запад, к мысу Эспартель, было самым дальним
для большинства его участников. Но Сакр аль-Бахр, дитя
удачи, избранник Аллаха, всегда вел их к победе, и стоило
ему бросить клич, как все с радостью шли за ним. Так
что набрать двести мусульман для боевой команды не
составляло труда. Сложнее было сдержать желающих и не
превысить нужное число.
Не следует полагать, что сэр Оливер действовал по
некоему заранее обдуманному плану. Когда со своего
наблюдательного пункта он следил, как «испанец» борется
с ветром, то подумал, что на таком прекрасном судне
неплохо было бы отправиться в Англию, как гром среди
ясного неба высадиться на корнуоллском берегу и предъ¬
явить счет негодяю-брату. В пылу схватки он забыл об
этих мыслях, но теперь они вернулись к нему в виде
твердого решения.
Одновременно обретя и шкипера, и корабль, он полу¬
чил возможность осуществить неясные мечтания, которым
предавался на высотах мыса Эспартель. К тому же не
исключено, что он встретится с Розамундой и убедит ее
выслушать всю правду. Прежде он не мог понять, кем
был ему сэр Джон: другом или врагом. Но именно сэр
Джон склонил суд признать его умершим на том основа¬
нии, что, будучи отступником, он умер для закона, и тем
самым помог Лайонелу занять его место. Именно сэр
Джон затеял женитьбу Лайонела на Розамунде. Значит,
сэру Джону тоже следует нанести визит и открыть ему
истинный смысл его деяний.
В те дни, когда Сакр аль-Бахр властвовал над жизнью
и смертью обитателей всего африканского побережья, лю¬
бой его замысел немедленно осуществлялся. Беспрекос¬
ловно исполнялось каждое его желание, и этой-то при¬
вычкой и объяснялись его действия.
Сборы были недолгими, и на следующее утро испанская
каракка, прежнее название которой «Нуэстра-Сеньора-де-
лас-Илагас» тщательно стерли с кормы, подняла паруса
и взяла курс в открытую Атлантику. У руля стоял мастер
Ли. Три галеры под командованием Бискайн аль-Барка
повернули на восток и медленно поплыли в Алжир, по
обыкновению корсаров держась на небольшом расстоянии
от берега.
Ветер благоприятствовал сэру Оливеру, и спустя десять
дней после того, как они обогнули мыс Сан-Висенти 90,
вдали показались очертания Лизарда.
106

Глава IV
НАБЕГ
В устье Фала, у самого Смитика, у подножия холма,
увенчанного величавой громадой Арвенака, стоял
на якоре прекрасный корабль, для постройки которого,
стоившей немало денег его владельцу, были приглашены
самые искусные корабелы. Судно снаряжалось в плаванье,
и целыми днями на него грузили различные запасы и сна¬
ряжение, отчего вокруг маленькой кузницы и рыбацкой
деревушки царило необычное оживление — первые вспле¬
ски той деятельной жизни, что в недалеком будущем
зашумит в этих местах. Ибо близился день, когда сэр
Джон Киллигрю одержит верх над противниками и зало¬
жит здесь основание прекрасного порта — давнего пред¬
мета своих мечтаний 9I.
Подобному повороту событий немало способствовала
дружба сэра Джона с мастером Лайонелом Тресиллианом.
Сопротивление проекту со стороны сэра Оливера, поддер¬
жанное по совету последнего Труро и Хелстоном, не было
продолжено его наследником. Напротив того — в своих
петициях, направленных в парламент и королеве, Лайонел
безоговорочно встал на сторону сэра Джона.
Лайонел уступал брату в уме и проницательности,
однако успешно восполнял этот недостаток хитростью. Он
понимал, что в будущем развитие порта, расположенного
несравнимо более выигрышно, чем Труро и Хелстон, воз¬
можно, и приведет их — а следовательно, и имевшееся
там владение Тресиллианов — в упадок. Но это случится
уже после его смерти. Сейчас же он должен был зару¬
читься помощью сэра Джона в своем сватовстве к Роза¬
мунде Годолфин и, женившись на ней, осуществить сли¬
яние имений Годолфинов и Тресиллианов. По мнению
мастера Лайонела, столь верная и близкая выгода с лихвой
окупала будущую потерю.
Однако не следует полагать, будто с этого момента
ухаживания Лайонела пошли вполне гладко. Хозяйка Го-
долфин-Корта не проявляла к нему благосклонности. Что¬
бы оградить себя от его назойливого внимания, Розамунда
добилась разрешения сэра Джона, ставшего после смерти
Питера ее единственным опекуном, сопровождать его се¬
стру во Францию, куда та отправлялась с мужем, который
был назначен английским послом при французском дворе.
Первое время после ее отъезда мастер Лайонел пре¬
107

бывал в подавленном состоянии, но уверенность сэра
Джона, что в конце концов Розамунда смягчится, успо¬
коила его, и он, в свой черед, покинул Корнуолл и от¬
правился посмотреть свет. Некоторое время Лайонел про¬
вел при дворе в Лондоне, однако не преуспев там, пересек
Ла-Манш и явился во Францию засвидетельствовать поч¬
тение повелительнице своего сердца.
Его постоянство, застенчивость и несомненная пре¬
данность сломили наконец сопротивление благородной да¬
мы, лишний раз подтвердив справедливость старой исти¬
ны, согласно которой капля камень точит.
Тем	не менее	Розамунда	не могла заставить себя
забыть,	что он —	брат	сэра	Оливера, брат человека,
некогда	любимого	ею,	человека, убившего ее брата.
Призрак былой любви и	кровь	Питера Годолфина стояли
между ними.
Вернувшись в Корнуолл после двухлетнего отсутствия,
она выдвинула названные обстоятельства в качестве при¬
чины своего отказа Лайонелу Тресиллиану. Сэр Джон не
согласился с ней.
—	Дорогая моя,— сказал он,— речь идет о вашем бу¬
дущем. Вы вышли из-под моей опеки и вольны в своих
поступках. И все же женщине, а тем более благородного
происхождения, не пристало жить одной. Пока я в Англии,
вам не о чем беспокоиться. В Арвенаке вам всегда рады.
Думаю, вы поступили разумно, покинув пустынный Го-
долфин-Корт. Но когда меня здесь не будет, вы снова
останетесь одна и будете нуждаться в защите.
—	Я предпочту одиночество обществу, которое вы мне
навязываете.
—	Как вы несправедливы! — возразил сэр Джон.—
Неужели такую благодарность заслужили преданность,
терпение и нежность этого юноши?
—	Он — брат Оливера Тресиллиана,— ответила Ро¬
замунда.
—	Но разве он уже не пострадал за это? Неужели он
всю жизнь должен расплачиваться за грехи брата? Если
на то пошло, они вовсе и не братья. Оливер ему всего
лишь сводный брат.
—	И все же они — близкие родственники. Если вы
непременно должны выдать меня замуж, умоляю вас,
найдите мне другого мужа.
На просьбу Розамунды сэр Джон возразил, что, при¬
нимая во внимание достоинства, каковыми должен обла¬
дать предполагаемый супруг, никто не может сравниться
108

с тем, кого он для нее выбрал. В качестве дополнительного
аргумента он указывал на близость их поместий и немалые
преимущества объединения оных.
Сэр Джон не отступал, и настойчивость его возрастала
по мере того, как он стал подумывать о путешествии за
море. Чувство долга не позволяло ему сняться с якоря,
не выдав Розамунду замуж. Лайонел тоже проявлял упор¬
ство: он был нежен, ненавязчив и никогда не злоупотреб¬
лял ее терпением, отчего сопротивляться ему было не¬
сравненно труднее, чем сэру Джону.
Наконец Розамунда уступила и твердо решила изгнать
из сердца и мыслей то единственное подлинное препят¬
ствие, которое из стыдливости утаила от сэра Джона.
Дело в том, что, несмотря ни на что, ее любовь к сэру
Оливеру не умерла. Правда, она испытала столь сильное
потрясение, что Розамунда и сама перестала понимать
истинную природу своего чувства. Тем не менее она часто
ловила себя на том, что с грустью и сожалением думает
об Оливере, сравнивает его с младшим братом; и даже
прося сэра Джона найти ей другого мужа вместо Лайонела,
отлично понимала, что кто бы ни был претендент на ее
руку, ему не избежать такого же заведомо невыгодного
сравнения. Как терзали ее эти мысли! С каким укором
повторяла она себе, что сэр Оливер — убийца ее брата!
Тщетно. Со временем она даже стала находить оправдания
своему бывшему возлюбленному: была готова признать,
что Питер вынудил его на этот шаг, что ради нее сэр
Оливер сносил от Питера бесконечные оскорбления, пока
чаша его терпения не переполнилась — ведь он всего лишь
человек,— и, не в силах более терпеть унижения, он
в гневе нанес ответный удар.
Розамунда презирала себя за подобные мысли, но
отогнать их не могла. Решительная в поступках — свиде¬
тельством чему служит то, как она обошлась с письмом,
которое сэр Оливер через Питта прислал ей из Бербе-
рии,— она не умела обуздать свои мысли, и они нередко
предательски расходились с устремлениями ее воли.
В глубине души она не только тосковала по сэру Оливеру,
но и надеялась, что когда-нибудь он вернется, надеялась,
хотя и понимала, что от его возвращения ей нечего ждать.
Вот почему, загасив надежду на возвращение изгнан¬
ника, сэр Джон поступил гораздо мудрее, нежели сам
о том догадывался.
С тех пор как сэр Оливер исчез, о нем не было никаких
вестей до того самого дня, когда в Арвенак явился Питт
109

с письмом от него. Здесь тоже слышали о корсаре по
имени Сакр аль-Бахр, но никому и в голову не приходило
усматривать какую бы то ни было связь между дерзким
пиратом и сэром Оливером Тресиллианом. Но как только
благодаря свидетельству Питта было установлено, что это
одно и то же лицо, не составило особого труда убедить
суд объявить сэра Оливера вне закона и передать Лайо¬
нелу наследство, которого тот так жаждал.
Последнее обстоятельство для Розамунды не имело
решительно никакого значения. Куда серьезнее было то,
что сэр Оливер умер для закона, и, случись ему вновь
объявиться в Англии, его ждала неминуемая гибель. Ре¬
шение суда окончательно погасило и без того несбыточ¬
ную, почти подсознательную мечту Розамунды о возвра¬
щении Оливера. Вероятно, потому-то она и решилась
принять предложение, которое настойчиво делал ей сэр
Джон.
Было объявлено о помолвке, и Розамунда показала
себя если и не пылко влюбленной, то, по крайней мере,
покорной и нежной невестой Лайонела. Жених был до¬
волен. Он понимал, что покамест не может претендовать
на большее, и, подобно всем влюбленным, уповал на время
и обстоятельства, которые помогут ему найти способ про¬
будить в сердце любимой женщины ответное чувство.
И следует признать, что еще до свадьбы он сумел доказать
обоснованность этой уверенности. До их помолвки Роза¬
мунда была очень одинока — он скрасил ее унылую жизнь
своим самоотверженным служением и неизменной забот¬
ливостью. Стремясь к достижению намеченной цели, он
с редким самообладанием и осмотрительностью шел по
пути, на котором менее ловкий малый непременно бы
оступился, и добился того, что их отношения стали не
только возможны, но и приятны Розамунде. Ее привязан¬
ность к жениху постепенно росла, и сэр Джон, видя, что
отношения молодых людей едва ли оставляют желать
лучшего, поздравил себя с собственной прозорливостью
и занялся подготовкой «Серебряной цапли» — так назы¬
вался его прекрасный корабль — к путешествию.
До свадьбы оставалась неделя, и сэр Джон горел
нетерпением. Свадебные колокола должны были послу¬
жить сигналом к его отплытию: лишь только они смолк¬
нут — «Серебряная цапля» расправит крылья.
Первый день июня близился к закату. Вечерний благо¬
вест растаял в воздухе, и в просторной столовой Арвенака
зажигали огни к ужину. Общество, собравшееся здесь, было
110

немногочисленным: оно состояло из сэра Джона с Розамун¬
дой, Лайонела, который в тот день задержался в замке,
и лорда Генри Года — нашего хрониста и наместника ее
величества в Корнуолле — с супругой. Они гостили у сэра
Джона и намеревались провести в Арвенаке еще неделю
и почтить своим присутствием свадебные торжества. Весь
дом пребывал в волнении, готовясь к проводам сэра Джона
и его подопечной — последней под венец, первого — в не¬
известность морских просторов. В комнате под крышей це¬
лая дюжина швей трудились над приданым невесты. Ими
руководила та самая Салли Пентрис, которая в свое время
с не меньшим усердием занималась пеленками, свивальни¬
ками и прочими необходимыми предметами перед появле¬
нием Розамунды на свет.
В час, когда небольшое общество во главе с хозяином
собралось за столом, сэр Оливер Тресиллиан высадился
на берег в какой-нибудь миле от Арвенака.
Из осторожности он решил не огибать мыс Пенденнис,
и когда сгустились вечерние тени, бросил якорь с западной
стороны его, в заливе несколько выше Свонпула. Он
приказал спустить на воду две шлюпки и отправил в них
на берег десятка три своих людей. Шлюпки дважды
возвращались к кораблю, прежде чем на незнакомом бе¬
регу выстроилась сотня корсаров. Другая сотня осталась
на борту охранять судно. Участие такого большого отряда
в экспедиции, для которой вполне хватило бы вчетверо
меньше людей, объяснялось желанием сэра Оливера из¬
бежать ненужного насилия, гарантию чего он видел в чис¬
ленном превосходстве.
Никем не замеченный, сэр Оливер в темноте повел
свой отряд вверх по склону к Арвенаку. Вновь ступив на
родную землю, он едва не разрыдался. Как знакома была
ему тропа, по которой он уверенно шел этой ночью; как
хорошо знал он каждый куст, каждый камень, попадав¬
шийся ему и его молчаливым спутникам, не отстававшим
от него ни на шаг. Кто бы мог предсказать ему подобное
возвращение? Кто бы мог подумать в то время, когда он
юношей бродил здесь с собаками и с охотничьим ружьем,
что придет время, и он, вероотступник, принявший ислам,
как тать в нощи, поведет через эти дюны орду невер¬
ных на штурм Арвенака, жилища сэра Джона Киллигрю?
Подобные мысли несколько поколебали решимость сэ¬
ра Оливера. Однако он быстро отогнал их, вспомнив
о своих незаслуженных страданиях, обо всем, что взывало
к отмщению.
ill

Итак, сперва в Арвенак — убедить сэра Джона и Роза¬
мунду выслушать наконец правду, затем в Пенарроу —
предъявить счет мастеру Лайонелу. Этот план воодушевил
сэра Оливера, и, поборов минутную слабость, он еще быс¬
трее зашагал вперед, к замку на вершине холма.
Массивные, окованные железом ворота, как и следовало
ожидать в столь поздний час, были заперты. Сэр Оливер
постучал, дверца в воротах приоткрылась, и в ней показал¬
ся зажженный факел. В ту же секунду он выхватил факел
из державшей его руки и, перескочив через высокий порог,
оказался в проходе за воротами. Сдавив рукой горло при¬
вратника, чтобы тот не закричал, он перебросил его сво¬
им людям, и те в мгновение ока заткнули ему рот кляпом.
Покончив с привратником, через зияющую чернотой
дверь корсары устремились в обширный проход. Почти
бегом предводитель повлек их к высоким окнам, светив¬
шимся золотистым гостеприимным светом.
Со слугами, встретившимися в холле, они справились
так же быстро и бесшумно, как с привратником. Пираты
двигались уверенно и осторожно, и ни сэр Джон, ни его
гости не подозревали об их присутствии до той минуты,
когда дверь столовой распахнулась и взору их предстало
зрелище, повергшее небольшое общество в состояние
крайнего изумления и растерянности.
Лорд Генри рассказывает, что поначалу он вообразил,
будто присутствует при маскараде, что все это — сюрприз,
приготовленный для жениха и невесты арендаторами сэра
Джона или жителями Смитика и Пеникумвика. В подобном
предположении, добавляет он, его укрепило то обстоя¬
тельство, что в живописной орде, появившейся в столовой,
не было заметно блеска оружия. Готовые к любой нео¬
жиданности, пираты прдшли в полном вооружении, одна¬
ко, повинуясь приказу предводителя, никто не обнажил
сабли. Им предстояло выполнить свою задачу голыми
руками и без кровопролития. Таково было распоряжение
Сакр аль-Бахра, и все прекрасно знали, насколько опасно
не выполнить его приказ.
Сам он стоял немного впереди толпы темнокожих голо¬
ворезов, облаченных в одежды всех цветов радуги и тюр¬
баны самых разнообразных оттенков. В суровом молчании
взирал он на собравшихся за столом, а те, в свою очередь,
с не меньшим изумлением разглядывали гиганта в тюрба¬
не, с властным лицом цвета красного дерева, черной раз¬
двоенной бородой и удивительно светлыми глазами, сталь¬
ным блеском светившимися из-под черных бровей.
112

Какое-то время царило полное молчание, и вдруг Лай¬
онел Тресиллиан с глухим стоном откинулся на высокую
спинку стула. Казалось, силы изменили ему.
Светлые глаза загорелись жестокой усмешкой и оста¬
новились на молодом человеке.
—	Вижу,— произнес Сакр аль-Бахр глубоким голо¬
сом,— что уж вы-то, по крайней мере, узнали меня. Я не
сомневался, что могу положиться на братскую любовь,
ведь ее проницательный взгляд узнает меня, несмотря на
следы испытаний, изменивших мои черты.
Сэр Джон с проклятием встал. Его смуглое худое лицо
пылало. Розамунда, застыв от ужаса, продолжала сидеть,
судорожно вцепившись в край стола и устремив испуган¬
ный взгляд на сэра Оливера. Теперь они тоже узнали его
и поняли, что все происходящее — отнюдь не маскарад.
Сэр Джон ни минуты не сомневался, что задумано нечто
ужасное, но не догадывался, что именно. То был первый
случай, когда берберийских корсаров видели в Англии:
их знаменитый набег на Болтимор в Ирландии произошел
через тридцать лет после описываемых здесь событий.
—	Сэр Оливер Тресиллиан! — задыхаясь, выкрикнул
Киллигрю.
—	Сэр Оливер Тресиллиан! — словно эхо, повторил
Генри Год и весьма выразительно добавил: — Клянусь
Богом!
—	О нет, не сэр Оливер Тресиллиан,— прозвучало
в ответ,— перед вами — Сакр аль-Бахр, гроза морей, ужас
христианского мира, отчаянный корсар, в которого ваша
алчность, лживость и предательство превратили того, кто
некогда был корнуоллским джентльменом.— И сэр Оливер
широким жестом указал на всех, сидевших за столом.—
Я явился сюда с моими морскими ястребами, чтобы предъ¬
явить вам счет. Срок платежа давно истек.
Описывая эту сцену, виденную им собственными гла¬
зами, лорд Генри рассказывает, как сэр Джон бросился
к стене, увешанной оружием, как Сакр аль-Бахр рявкнул
по-арабски одно-единственное слово, и полдюжины гиб¬
ких мавров набросились на рыцаря, точно борзые на
зайца, и, несмотря на отчаянное сопротивление, повалили
его на пол.
Леди Генри вскрикнула; что же касается ее супруга,
то он, по всей видимости, либо воздержался от каких-либо
действий, либо из скромности умолчал о них. Розамунда
с побелевшими губами продолжала смотреть на происхо¬
дящее, в то время как Лайонел не выдержал и закрыл
113

лицо руками. Каждый из них ожидал увидеть некое кро¬
вавое, леденящее душу деяние, осуществленное с тем же
хладнокровием и бесчувственностью, с какими сворачи¬
вают шею каплуну. Но этого не произошло. Корсары
всего лишь перевернули сэра Джона вниз лицом, скрутили
ему руки за спиной и крепко связали. Выполнив свою
задачу с редким проворством и в полном молчании, они
оставили его.
Сакр аль-Бахр наблюдал за ними, и в его глазах горела
все та же мрачная усмешка. Затем он вновь заговорил,
указав на Лайонела, который вскочил, объятый страхом
и издавая какие-то нечленораздельные звуки. Гибкие
смуглые руки, как клубок змей, обвились вокруг тела
обессилевшего от страха молодого человека, подняли его
на воздух и повлекли вон из комнаты. Когда Лайонела
уносили, его лицо на мгновение оказалось рядом с лицом
брата, и глаза отступника, словно два кинжала, впились
в побелевшие черты, являвшие собой подобие маски за¬
печатленного ужаса. И тогда, по мусульманскому обычаю,
сэр Оливер хладнокровно плюнул в это лицо.
—	Прочь! — проревел он, и тут же в толпе корсаров,
запрудивших холл, образовался проход; он поглотил Лайо¬
нела и скрыл его от тех, кто остался в комнате.
—	Какое кровавое злодеяние вы замышляете? — в не¬
годовании воскликнул сэр Джон.
Он поднялся с пола и угрюмо стоял со связанными
за спиной руками, но не теряя чувства собственного
достоинства.
—	Вы убьете своего брата так же, как убили моего? —
То были первые слова Розамунды, и, произнося их, она
встала и выпрямилась.
Легкий румянец оживлял белизну ее щек. Она увидела,
как дрогнули веки Оливера, увидела, как гнев сбежал
с его лица, и на какое-то мгновение на нем появилось
спокойное, почти недоуменное выражение. Затем Оливер
вновь помрачнел. Вопрос Розамунды пробудил в нем глу¬
хую ярость и заставил изменить намеченный план. После
ее выпада он счел унизительным для себя приводить
объяснения, уже готовые сорваться с его уст, объяснения,
ради которых он оказался здесь.
—	Кажется, вы любите это... ничтожество, этого мер¬
завца, который был моим братом? — усмехнувшись, сказал
сэр Оливер.— Интересно, будете ли вы так же любить
своего жениха, когда получше узнаете его. Хотя, клянусь,
меня уже ничто не удивит в женщине и ее любви. Да,
114

очень хотелось бы посмотреть.— Он рассмеялся.— Пожа¬
луй, я не откажу себе в этом удовольствии и не разлучу
вас. По крайней мере — на время.
Он почти вплотную подошел к Розамунде.
—	Следуйте за мной, сударыня,— приказал он, протя¬
гивая ей руку.
Похоже, что именно последнее заявление сэра Оливера
и подвигло лорда Генри на действия, заведомо обреченные
на неудачу.
«При этих словах,— пишет он,— я бросился между
ними, чтобы прикрыть ее собой. «Собака! — вскричал я.—
Собака, страданиями искупишь ты свои отвратительные
деяния!» — «Страданиями? — передразнил меня сэр Оли¬
вер и расхохотался.— Я уже достаточно страдал. Пото-
му-то я и вернулся сюда».— «Тебя ждут еще большие
страдания, о ты, исчадие ада! — предупредил я его.— За
свои преступления ты понесешь заслуженную кару. Это
говорю тебе я, и Бог мне свидетель».— «От кого же, да
будет позволено спросить?» — «От меня!» — крикнул я,
ибо к тому времени уже пребывал в состоянии непод¬
дельного гнева. «От тебя? — усмехнулся он.— Так это ты
собираешься поохотиться на Морского Ястреба? Ты, жир¬
ная куропатка? Прочь с дороги! Не мешай мне!»
Согласно дальнейшему повествованию лорда Генри,
сэр Оливер что-то произнес по-арабски, и мавры, схватив
нашего хрониста, привязали его к стулу.
После пяти долгих лет сэр Оливер вновь стоял перед
Розамундой, понимая, что не было за все это время
мгновения, когда бы он не верил в их встречу.
—	Идемте же, сударыня,— твердо повторил он.
Взгляд ее голубых глаз на мгновение с ненавистью
и отвращением остановился на нем, и вдруг с быстротой
молнии она схватила со стола нож и замахнулась на сэра
Оливера. Но его рука схватила ее запястье, и нож выпал,
не достигнув цели.
Тело Розамунды сотрясли рыдания, давая выход ее
ужасу перед едва не содеянным и перед человеком, ос¬
тановившим ее руку. Ужас был столь велик, что силы
Розамунды наконец иссякли, и она без чувств упала на
грудь сэра Оливера.
Инстинктивно он принял молодую женщину в свои
объятия, вспоминая тот вечер, когда пять лет назад она
так же лежала на его груди — там, над рекой, под серой
стеной Годолфин-Корта. Какой пророк мог бы предсказать
ему тогда, что в следующий раз он будет держать ее
115

в объятиях при таких обстоятельствах? Все происходящее
было слишком дико и неправдоподобно, слишком напо¬
минало фантастические видения больной души. Но то
была действительность, и он вновь прижал Розамунду
к своей груди.
Сэр Оливер опустил руку на талию Розамунды и, слов¬
но мешок с зерном, перекинул ее на мощное плечо. Дело
в Арвенаке было закончено. Он совершил большее, нежели
входило в его намерения, и вместе с тем далеко не все.
—	Назад! — крикнул он корсарам, и те устремились
из замка так же быстро и бесшумно, как проникли в него.
Людской поток отхлынул из холла, прокатился через
двор, вылился за ворота и, растекаясь по вершине холма,
устремился вниз по склону к берегу, где стояли шлюпки.
Сакр аль-Бахр бежал так легко и быстро, словно у него
через плечо был перекинут плащ, а не потерявшая со¬
знание женщина. Впереди спешило с полдюжины мавров,
неся на плечах связанного Лайонела с кляпом во рту.
Только раз остановился сэр Оливер, спускаясь с высот
Арвенака. Он задержался, чтобы бросить взгляд на лес,
раскинувшийся за поблескивающей полосой темной воды
и скрывающий от него Пенарроу. Как мы знаем, в планы
сэра Оливера входило наведаться в жилище своих предков.
Когда необходимость в этом визите отпала, он почувст¬
вовал острое разочарование и до боли сильное желание
вновь увидеть родной дом. Ьоявление двух офицеров Сакр
аль-Бахра — Османи и Алй, которые негромко перегова¬
ривались между собой, прервало ход его мыслей и напра¬
вило их в совершенно другое русло. Поравнявшись с ним,
Османи дотронулся до его руки и показал вниз на мер¬
цающие огни Смитика и Пеникумвика.
—	Господин! — крикнул он.— Там есть юноши и де¬
вушки, за которых можно спросить хорошую цену на Сук
аль-Аб!иде.
—	Разумеется,— отвечал Сакр аль-Бахр, не обращая
внимания на своего собеседника; во всем мире в эту
минуту для него существовал только Пенарроу и страстное
желание увидеть его.
—	В таком случае, господин, прикажи мне взять пять¬
десят правоверных и захватить их. Это будет совсем
несложно, ведь они не подозревают о нашем присутствии.
Сакр аль-Бахр очнулся от мечтаний.
—	Ты глупец, Османи, истинный отец всех глупцов.
Иначе тебе хватило бы времени понять, что те, кто
когда-то были моими соплеменниками, на чьей земле
116

я вырос,— священны для меня. Ни одного раба, кроме
тех, кого мы уже захватили, не будет на нашем корабле.
А теперь, во имя Аллаха, ступай.
Но Османи не унимался.
—	Разве из-за двух пленников стоило затевать опасное
путешествие по чужим морям в дальнюю языческую стра¬
ну? Разве такой набег достоин Сакр аль-Бахра?
—	Оставь судить об этом самому Сакр аль-Бахру,—
последовал резкий ответ.
—	Но господин, подумай: не ты один будешь судить
о нашем набеге. Как встретит тебя наш паша, славный
Асад ад-Дин, когда ты вернешься с такой жалкой добычей?
О чем он спросит тебя, и как сумеешь ты объяснить, что
ради столь малой поживы подвергал опасности жизни этих
славных правоверных?
—	Он спросит меня, о чем ему будет угодно, я же
отвечу то, что мне будет угодно и что подскажет мне
Аллах. Ступай, говорю я!
Они двинулись дальше. Едва ли в эти минуты Сакр
аль-Бахр ощущал что-нибудь, кроме тепла тела, лежа¬
щего у него на плече, едва ли в смятении своем мог
определить, какие чувства распаляет оно в нем — любовь
или ненависть.
Сакр аль-Бахр со своими людьми добрался до берега
и переправился на корабль, о присутствии которого в за¬
ливе никто из местных жителей так и не заподозрил. Дул
свежий бриз, и они тотчас же снялись с якоря. К восходу
солнца место их недолгой стоянки в прибрежных водах
было столь же пустынно, как и на закате; куда ушло их
судно, осталось такой же тайной, как и то, откуда оно
появилось. Казалось, будто они сошли на корнуоллский
берег с ночных небес, и, если бы не след, оставшийся от
их мимолетного бесшумного явления — исчезновение Ро¬
замунды Годолфин и Лайонела Тресиллиана,— все это
можно было бы счесть за сновидение тех, кому довелось
быть свидетелем набега на Арвенак.
На борту каракки Сакр аль-Бахр отвел Розамунде
каюту на корме, предусмотрительно заперев дверь, выхо¬
дившую на палубу. Лайонела он приказал бросить в трюм,
где тот, лежа во тьме, мог предаваться размышлениям
о постигшем его возмездии, пока брат не решит его
дальнейшую судьбу.
Сам Сакр аль-Бахр провел ночь под звездным небом.
Какие только мысли не занимали его, и среди них та,
которую зародили в нем слова Османи. Она играет
117

определенную роль в нашем рассказе, хотя сам отступ¬
ник, вероятно, и не придавал ей большого значения.
Действительно, как встретит его Асад, если после долгого
плавания, подвергавшего немалому риску жизнь двухсот
правоверных, он привезет в Алжир только двоих плен¬
ников, которых к тому же собирается оставить себе?
Какую выгоду извлекут из таких результатов плавания
его враги в Алжире и жена Асада, сицилийка, чья лютая
ненависть к Сакр аль-Бахру расцветала на плодоносной
почве ревности?
Возможно, эти мысли и толкнули его в холодном свете
едва забрезжившего дня на смелое и отчаянное предприя¬
тие, которое Судьба послала ему в виде голландского судна
с высокими стройными мачтами, возвращавшегося домой.
Он начал преследовать «голландца», хотя отлично пони¬
мал, что собирается завязать сражение, для которого его
корсары недостаточно опытны и в которое наверняка осте¬
реглись бы вступить под началом любого другого предво¬
дителя. Но звезда Сакр аль-Бахра была звездой, ведущей
к победе, и их вера в него — Копье Аллаха — возобладала
над сомнениями, порожденными тем, что они находятся на
чужом судне в непривычно бурном чужом море.
Сражение Сакр аль-Бахра с голландским судном во
всех подробностях описано милордам Генри на основании
отчета, представленного ему Джаспером Ли. Однако оно
почти ничем не отличается от прочих морских сражений,
и в нашу задачу не входит утомлять внимание читателей
его пересказом. Достаточно будет сказать, что сражение
было упорным и яростным; что повлекло за собой большие
потери с обеих сторон; что пушки почти не играли в нем
роли, поскольку Сакр аль-Бахр, зная боевые качества
своих людей, поспешил подойти к противнику и взять его
на абордаж. Разумеется, он одержал победу, и в ней, как
всегда, решающее значение имели его авторитет и несок¬
рушимая сила личного примера. Облаченный в кольчугу,
размахивая огромной саблей, он первым прыгнул на па¬
лубу «голландца», и его люди устремились за ним, вы¬
крикивая имя Сакр аль-Бахра на одном дыхании с име¬
нем Аллаха.
В каждом сражении его охватывала такая жажда по¬
беды, что она мгновенно передавалась его сподвижникам
и воодушевляла их. Так было и теперь, и проницательные
голландцы быстро поняли, что орда язычников — всего
лишь тело, а великан-предводитель — его душа и мозг.
Окружив Сакр аль-Бахра, голландцы свирепо набросились
118

на него с намерением во что бы то ни стало сразить
предводителя корсаров. Инстинкт подсказывал им, что
если он падет, то победа — и победа легкая — будет за
ними. После непродолжительной схватки они преуспели
в своем намерении. Голландская пика пробила кольчугу
Сакр аль-Бахра и нанесла ему рану, на которую в пылу
битвы он не обратил внимания; голландская рапира вон¬
зилась в грудь корсару в том месте, где была разорвана
кольчуга, и он, обливаясь кровью, рухнул на палубу.
И все же он поднялся на ноги, понимая не хуже голлан¬
дцев, что все будет потеряно, если он отступит. Воору¬
женный коротким топором, попавшимся ему под руку во
время падения, он прорубил себе путь к фальшборту
и прислонился спиной к поручням. Так стоял он с мер¬
твенно-бледным лицом, залитый кровью, и хриплым го¬
лосом подбадривал своих людей до тех пор, пока против¬
ник не отступил, уступив поле сражения корсарам. К сча¬
стью, схватка длилась недолго. И тогда, словно только
сила воли и поддерживала его, Сакр аль-Бахр свалился
на груду мертвых и раненых, лежащих на палубе.
Убитые горем корсары перенесли своего предводителя
на каракку. Если Сакр аль-Бахру суждено умереть, победа
потеряет для них всякий смысл. Его уложили на ложе,
приготовленное в центре главной палубы, где качка на¬
именее чувствительна. Подоспевший лекарь-мавр осмот¬
рел его и объявил, что ранение опасно, но не настолько,
чтобы закрыть врата надежде.
Корсары восприняли приговор лекаря как достаточную
гарантию и успокоились, рассудив, что божественный Са¬
довник не может так рано сорвать в саду Аллаха столь аро¬
матный плод. Всевышний должен пощадить Сакр аль-Бах-
ра для его будущих подвигов во славу ислама.
И все же не раньше, чем судно вошло в Гибралтарский
пролив, уменьшился у больного жар, и, придя наконец
в сознание, он смог услышать об окончательном исходе
рискованного сражения, в которое он увлек вверенных
ему сынов ислама.
Как сообщил Османи, Али с несколькими мусульманами
вел «голландца» в кильватере каракки, а у штурвала их
судна по-прежнему стоял назарейский пес 92 — Джаспер
Ли. Османи рассказал и о захваченной добыче: кроме за¬
гнанной в трюм сотни крепких мужчин для продажи на Сук
аль-Абиде, победителям достался груз, состоявший из зо¬
лота, серебра, жемчуга, янтаря, пряностей, а также ярких
шелковых тканей, богаче которых не попадалось и корса¬
119

рам былых времен. Услышав обо всем этом, Сакр аль-Бахр
почувствовал, что кровь его была пролита недаром.
Ему бы только благополучно добраться до Алжира
с обоими кораблями, захваченными во имя Аллаха,— один
из них — большое купеческое судно, настоящая плавучая
сокровищница,— а там уж не придется опасаться ни вра¬
гов, ни хитроумных козней, что наверняка плетет в его
отсутствие сицилийка.
Выслушав отчет Османи, Сакр аль-Бахр спросил у него
о двух пленниках-англичанах. Тот ответил, что неусыпно
наблюдает за ними и строго выполняет распоряжения,
которые господин сам отдал относительно них, когда
пленников только доставили на корабль.
Сакр аль-Бахр остался доволен и забылся спокойным,
целительным сном. А тем временем его сподвижники,
собравшись на палубе, возносили благодарственную мо¬
литву Аллаху — всемилостивому и милосердному, всемуд-
рому и всезнающему, Царю в день суда.
Глава V
ЛЕВ ВЕРЫ
Асад ад-Дин, Лев Веры, паша Алжира, наслаждаясь
вечерней прохладой, гулял в саду Касбы, раски¬
нувшемся над городом. Рядом с ним, неслышно ступая,
шла Фензиле, первая жена его гарема, которую двадцать
лет назад он своими руками унес из маленькой бедной
деревушки над Мессинским проливом93, разграбленной
корсарами.
В те далекие дни она была гибкой шестнадцатилетней
девушкой, единственной дочерью простых крестьян, без
слез и жалоб принявшей объятия темнолицего похити¬
теля. Она и теперь, в тридцать шесть лет, все еще
была прекрасна, даже красивее, чем тогда, когда зажгла
страсть Асад-рейса — в ту пору одного из военачальни¬
ков знаменитого Али-паши. Ее тяжелые косы отливали
бронзой, нежная, почти прозрачная кожа светилась жем¬
чугом, в больших золотисто-карих глазах горел мрачный
огонь, полные губы дышали чувственностью. В Европе
высокую фигуру Фензиле сочли бы совершенной, из чего
можно заключить, что на восточный вкус она была
излишне стройна. Супруга паши шла рядом со своим
повелителем, обмахиваясь веером из страусовых перьев,
120

и каждое движение ее было исполнено томной, сладо¬
страстной грации. Чадра не скрывала ее лица: появляться
с открытым лицом чаще, чем допускалось приличиями,
было самой предосудительной привычкой Фензиле, но
и самой безобидной из тех, что она сохранила, несмотря
на обращение в магометанство — необходимый шаг, без
которого Асад, в благочестии доходивший до фанатизма,
никогда бы не ввел ее в свой гарем. Эта женщина не
согласилась удовольствоваться положением игрушки, раз¬
влекающей мужа в часы досуга. Исподволь проникнув
во все дела Асада, потребовав и добившись его доверия,
Фензиле постепенно приобрела на него такое же влияние,
как жена какого-нибудь европейского принца на своего
царственного супруга. В годы, когда Асад пребывал под
властью ее цветущей красоты, он достаточно благосклон¬
но принимал подобное положение, потом, когда почув¬
ствовал, что следует положить этому конец, было слиш¬
ком поздно. Фензиле крепко держала вожжи, и поло¬
жение Асада едва ли отличалось от положения многих
европейских мужей — что оскорбительно и неестественно
для паши из дома Пророка. Но такие отношения таили
опасность и для Фензиле: в любую минуту ее повелитель
мог счесть свою ношу слишком тяжелой и без особого
труда скинуть ее. Не следует думать, будто она была
так глупа, что не понимала этого,— напротив, она пре¬
красно сознавала всю сложность своей роли. Однако ее
сицилийский характер отличался смелостью, граничащей
с безрассудством; и то самое бесстрашие, что позволило
ей приобрести беспримерную для мусульманской жен¬
щины власть, побуждало Фензиле во что бы то ни стало
удержать ее.
Вот и сейчас, прохаживаясь по саду под розовыми
и белыми лепестками абрикосовых деревьев, пламенею¬
щими цветами граната, по апельсиновым рощам с золо¬
тистыми плодами, поблескивающими среди темно-изум¬
рудной листвы, Фензиле с неизменным бесстрашием пре¬
давалась своему обычному занятию — отравляла душу
паши недоверием к Сакр аль-Бахру. Движимая безгра¬
ничной любовью к сыну, она отважно шла на риск, ибо
прекрасно знала, как дорог супругу корсар. Но именно
привязанность Асада к своему кайе разжигала ее нена¬
висть к Сакр аль-Бахру, поскольку он заслонил в сердце
паши их собственного наследника, и ходили упорные
слухи, что чужеземцу уготовано высокое предназначение
наследовать Асад ад-Дину.
121

—	А я говорю: он обманывает тебя, о источник моей
жизни.
—	Я слышу,— хмуро ответил Асад,— и будь твой соб¬
ственный слух более остер, о женщина, ты бы услышала
мой ответ: твои слова — ничто в сравнении с его делами.
Слова — всего лишь маска для сокрытия наших мыслей,
дела же всегда служат их истинным выражением. Запомни
это, о Фензиле.
—	Разве я не храню в душе каждое твое слово,
о фонтан мудрости? — возразила она, по своему обыкно¬
вению оставив пашу в сомнении относительно того, льстит
она или насмехается.— Именно по делам и судить бы
о нем, а вовсе не по моим жалким словам и менее всего —
по его собственным.
—	В таком случае, клянусь головой Аллаха, пусть
и говорят его дела, а ты замолчи.
Резкий тон паши и неудовольствие, проявившееся на
его высокомерном лице, заставили Фензиле на какое-то
время смолкнуть. Асад повернул обратно.
—	Пойдем, близится час молитвы,— сказал он и на¬
правился к желтым стенам Касбы, беспорядочно громоз¬
дящимся над благоуханной зеленью сада.
Паша был высокий сухопарый старик, под бременем
лет плечи его слегка сутулились, но суровое лицо сохра¬
няло прежнее властное выражение, а темные глаза горели
юношеским огнем. Одной рукой, украшенной драгоценны¬
ми перстнями, он задумчиво оглаживал длинную седую
бороду, другой опирался на мягкую руку Фензиле — ско¬
рее по привычке, поскольку все еще был полон сил.
Высоко в голубом поднебесье неожиданно залился пес¬
ней жаворонок, в глубине сада заворковали горлицы, слов¬
но благодаря природу за то, что невыносимый дневной зной
спал. Солнце быстро клонилось к границе мира, тени росли.
Вновь раздался голос Фензиле. Он журчал еще музы¬
кальнее, хотя его медоточивые интонации и облекали
слова, исполненные ненависти и яда:
—	Ты гневаешься на меня, о дорогой мой повелитель.
Горе мне, если я не могу подать тебе совет, который ради
твоей же славы подсказывает мне сердце, без того, чтобы
не заслужить твоей холодности.
—	Не возводи хулу на того, кого я люблю,— коротко
ответил паша.— Я уже не раз говорил тебе об этом.
Фензиле плотнее прильнула к нему, и голос ее зазву¬
чал, как нежное воркованье влюбленной горлицы.
—	А разве я не люблю тебя, о господин моей души?
122

Во всем мире найдется ли сердце, более преданное тебе,
чем мое? Или твоя жизнь — не моя жизнь? Чему же
я посвящаю свои дни, как не тому, чтобы сделать счастье
твое еще более полным? Неужели ты хмуришься на меня
только за то, что я страшусь, как бы ты не пострадал
из-за этого чужестранца?
—	Страшишься? — переспросил Асад и язвитель¬
но рассмеялся.— Но чем же мне опасен Сакр аль-Бахр?
—	Тем, чем для всякого правоверного опасен человек,
чуждый вере Пророка, человек, который ради своей вы¬
годы глумится над истинной верой.
Паша остановился и гневно взглянул на Фензиле.
—	Да отсохнет твой язык, о матерь лжи!
—	Я не более чем прах у ног твоих, о мой сладчайший
повелитель, но я не заслуживаю имени, каким наградил
меня твой необдуманный гнев.
—	Необдуманный? — повторил Асад.— О нет! Ты за¬
служила его хулой на того, кто пребывает под защитой
Пророка, кто есть истинное копье ислама, направленное
в грудь неверных, кто занес бич Аллаха над франкскими
псами! Ни слова больше! Иначе я прикажу тебе предста¬
вить доказательства, и если ты не сможешь добыть их,
то поплатишься за свою ложь.
—	Мне ли бояться? — отважно возразила Фензиле.—
Говорю тебе, о отец Марзука, я с радостью пойду на это!
Так слушай же меня. Ты судишь по делам, а не по словам.
Так скажи мне, достойно ли истинного правоверного тра¬
тить деньги на неверных рабов и выкупать их только
затем, чтобы вернуть на свободу?
Асад молча пошел дальше. Это прежнее пристрастие
Сакр аль-Бахра забыть было нелегко. В свое время оно
весьма беспокоило Асада, и он не раз приступал к своему
кайе, желая выслушать объяснения и неизменно получая от
него тот самый ответ, который сейчас повторил Фензиле:
—	За каждого освобожденного им раба Сакр аль-Бахр
привозил целую дюжину.
—	А что еще ему оставалось? Он просто обманывает
истинных мусульман. Освобождение рабов доказывает, что
помыслы его обращены к стране неверных, откуда он
явился. Разве подобной тоске место в сердце входящего
в бессмертный дом Пророка? Разве я когда-нибудь томи¬
лась тоской по сицилийскому берегу? Или когда-либо
вымаливала у тебя жизнь хоть одного неверного сици¬
лийца? Такие поступки говорят о помыслах, которых не
может быть у того, кто вырвал нечестие из своего сердца.
123

А его путешествие за море, где он рискует судном, за¬
хваченным у злейшего врага ислама! Рискует, не имея
на то никакого права,— ведь корабль не его, а твой, раз
он захватил его от твоего имени. Вместе с кораблем он
подвергает опасности жизнь двухсот правоверных. Ради
чего? Возможно, ради того, чтобы еще раз взглянуть на
не осиянную славой Пророка землю, в которой он родился.
Вспомни, что говорил тебе Бискайн. А что, если его судно
затонет?
—	Тогда, по крайней мере, ты будешь довольна, о ис¬
точник злобы! — прорычал Асад.
—	Называй меня, как тебе будет угодно, о солнце
моей жизни. Разве я не затем и принадлежу тебе, чтобы
ты мог поступать со мной, как тебе заблагорассудится?
Сыпь соль на рану моего сердца, тобой же нанесенную.
От тебя я все снесу безропотно. Но внемли мне, внемли
моим мольбам и, коль ты не придаешь значения словам,
задумайся над поступками Оливера-рейса, которые ты все
еще медлишь оценить по достоинству. Любовь не позво¬
ляет мне молчать, хотя за мое безрассудство ты можешь
приказать высечь и даже убить меня.
—	Женщина, твой язык подобен колоколу, в который
звонит сам дьявол. Что еще вменяешь ты в вину Сакр
аль-Бахру?
—	Больше ничего, коль тебе угодно издеваться над
преданной рабой и отвращать от нее свет своей любви.
—	Хвала Аллаху! — заключил паша.— Идем же, на¬
ступил час молитвы.
Однако он слишком рано вознес хвалу Аллаху. Чисто
по-женски, протрубив отбой, Фензиле только готовилась
к атаке.
—	У тебя есть сын, о отец Марзука.
—	Есть, о мать Марзука.
—	Сын человека — часть души его. Но права его за¬
хватил чужестранец; вчерашний назаретянин занял рядом
с тобой место, что по праву принадлежит твоему сыну.
—	А Марзук мог занять его? — спросила паша.— Разве
безбородый юнец может повести за собой людей, как Сакр
аль-Бахр? Или обнажить саблю против врагов ислама?
Или вознести над всей землей славу святого закона Про¬
рока, как вознес ее Сакр аль-Бахр?
—	Если Сакр аль-Бахр и добился всего этого, то только
благодаря твоим милостям, о господин мой. Как ни молод
Марзук, и он мог бы многое совершить. Сакр аль-Бахр —
всего лишь то, чем ты его сделал. Ни больше ни меньше.
124

—	Ты ошибаешься, о мать заблуждения. Сакр аль-
Бахр стал тем, что он есть, по милости Аллаха. И он
станет тем, чем пожелает сделать его Аллах. Или ты не
знаешь, что Аллах повязывает на шею каждого человека
письмена с предначертаниями его судьбы?
В эту минуту темно-сапфировое небо окрасилось зо¬
лотом, что предвещало заход солнца и положило конец
препирательствам, в которых терпение одной стороны
нисколько не уступало упорству другой. Паша поспешил
в сторону дворца.
Золотое сияние потухло столь же быстро, как поя¬
вилось, и ночь, подобно черному пологу, опустилась на
землю.
В багряном полумраке аркады дворца светились блед¬
ным жемчужным сиянием. Темные фигуры невольников
слегка шелохнулись, когда Асад в сопровождении Фензиле
вошел во двор. Теперь лицо ее скрывал тончайший го¬
лубой шелк. Быстро взглянув в дальний конец двора,
Фензиле исчезла в одной из арок в ту самую минуту,
когда тишину, повисшую над городом, нарушил далекий
заунывный голос муэдзина 94.
Один невольник разостлал ковер, другой принес боль¬
шую серебряную чашу, третий налил в нее воды. Омыв¬
шись, паша обратил лицо к Мекке и вознес хвалу Аллаху
единому, всеблагому и всемилостивому. А тем временем
над городом, перелетая с минарета на минарет 9, разле¬
тался призыв муэдзинов.
Когда Асад вставал, закончив молитву, снаружи по¬
слышались шум шагов и громкие крики. Турецкие яны¬
чары из охраны паши, едва различимые в своих черных
развевающихся одеждах, двинулись к воротам.
В темном сводчатом проходе блеснул свет маленьких
глиняных ламп, наполненных бараньим жиром. Желая
узнать, кто прибыл, Асад задержался у подножия бело¬
мраморной лестницы, а тем временем из всех дверей во
двор устремились потоки факелов, заливая его светом,
отражавшимся в мраморе стен и лестницы.
К паше приблизилась дюжина нубийских копейщиков.
Они выстроились в ряд, и в ярком свете факелов вперед
шагнул облаченный в богатые одежды визирь96 паши
Тсамани. За ним следовал еще один человек, кольчуга
которого при каждом шаге слегка позвякивала и вспыхи¬
вала огнями.
—	Мир и благословение Пророка да пребудут с тобой,
о могущественный Асад! — приветствовал пашу визирь.
125

—	Мир тебе, Тсамани,— прозвучало в ответ.— Какие
вести ты принес нам?
—	Вести о великих и славных свершениях, о прослав¬
ленный. Сакр аль-Бахр вернулся!
—	Хвала Аллаху! — воскликнул паша, воздев руки
к небу, и голос его заметно дрогнул.
При этих словах за его спиной послышались легкие
шаги и в дверях показалась тень. С верхней ступени
лестницы, склонившись в глубоком поклоне, Асада при¬
ветствовал стройный юноша в тюрбане и златотканом
кафтане. Юноша выпрямился, и факелы осветили его
по-женски красивое безбородое лицо.
Асад хитро улыбнулся в седую бороду: он догадался,
что юношу послала его недремлющая мать, чтобы узнать,
кто и с чем прибыл во дворец.
—	Ты слышал, Марзук? — спросил паша.— Сакр аль-
Бахр вернулся.
—	Надеюсь, с победой? — лицемерно спросил юноша.
—	С неслыханной победой,— ответил Тсамани.— На
закате он вошел в гавань на двух могучих франкских
кораблях 91. И это лишь малая часть его добычи.
—	Аллах велик! — радостно встретил паша слова, по¬
служившие достойным ответом Фензиле.— Но почему он
не сам принес эти вести?
—	Обязанности капитана удерживают его на борту,
господин,— ответил визирь.— Но он послал своего кайю
Османи, чтобы он обо всем рассказал тебе.
—	Трижды привет тебе, Османи.
Паша хлопнул в ладоши, и рабы тут же положили на
ступени лестницы подушки. Асад сел и жестом приказал
Марзуку сесть рядом.
—	Теперь рассказывай свою историю.
И Османи, выступив вперед, рассказал о том, как
на корабле, захваченном Сакр аль-Бахром, они совер¬
шили плавание в далекую Англию через моря, по ко¬
торым еще не плавал ни один корсар; как на обратном
пути вступили в сражение с голландским судном, пре¬
восходившим их вооружением и численностью команды;
как Сакр аль-Бахр с помощью Аллаха, своего защитника,
все-таки одержал победу; как получил он рану, что
свела бы в могилу любого, только не того, кто чудесным
образом уцелел для вящей славы ислама; и, наконец,
как велика и богата добыча, которая на рассвете будет
доставлена к ногам Асада с тем, чтобы тот по спра¬
ведливости разделил ее.
126

Глава VI
НОВООБРАЩЕННЫЙ
Рассказ Османи, который Марзук не замедлил пе¬
редать матери, подействовал на ревнивую душу
итальянки, как соль на рану. Сакр аль-Бахр вернулся,
несмотря на ее горячие молитвы о его поражении или
гибели великому Аллаху. Но еще горше была весть о его
триумфе и привезенной им богатой добыче, что вновь
возвысит его во мнении Асада и в глазах народа. От
потрясения Фензиле на какое-то время лишилась дара
речи и не могла даже обрушить проклятья на голову
ненавистного отступника.
Однако вскоре она оправилась и обратилась мыслями
к одной подробности в рассказе Османи, которой сперва
не придала значения.
«Странно, что он предпринял плаванье в далекую Анг¬
лию единственно для того, чтобы захватить двух пленни¬
ков, не совершил, как подобает настоящему корсару, набег
и не заполнил трюмы рабами. Очень странно».
Мать и сын были одни за зелеными решетками,
сквозь которые в комнату лились ароматы сада и трели
влюбленного в розу соловья. Фензиле полулежала на
диване, застланном турецкими коврами; одна из вышитых
золотом туфель спала со ступни, слегка подкрашенной
хной. Подперев голову, супруга паши сосредоточенно
разглядывала разноцветную лампу, свисавшую с резного
потолка.
Марзук расхаживал взад-вперед по комнате, и лишь
мягкое шуршание его туфель нарушало тишину.
—	Ну так что? — нетерпеливо спросила Фензиле,
прервав наконец молчание.— Тебе это не кажется
странным?
—	Ты права, о мать моя, это действительно странно,—
резко остановившись перед ней, ответил юноша.
—	А что ты думаешь о причине этого странного
поступка?
—	О причине? — повторил Марзук, но его красивое
лицо, удивительно похожее на лицо матери, сохранило
бессмысленное, отсутствующее выражение.
—	Да, о причине! — воскликнула Фензиле.— Неужели
ты только и можешь, что таращить глаза? Или я —
мать глупца? Ты так и собираешься тратить свои дни
впустую, тупо улыбаясь и глазея по сторонам, в то
127

время как этот неверный будет втаптывать тебя в грязь,
пользуясь тобой как ступенькой для достижения вла¬
сти, которая должна принадлежать тебе? Если так, Мар¬
зук, то уж лучше бы тебе было задохнуться у меня
в чреве!
Марзук отпрянул от матери, охваченный порывом ис¬
тинно итальянской ярости. В нем проснулась обида: он
чувствовал, что в таких словах, произнесенных женщиной,
будь она двадцать раз его матерью, есть нечто оскорби¬
тельное для его мужского достоинства.
—	А что я могу сделать? — крикнул он.
—	И ты еще спрашиваешь! На то ты и мужчина,
чтобы думать и действовать! Говорю тебе: эта помесь
христианина и еврея изничтожит тебя. Он ненасытен, как
саранча, лукав, как змей, свиреп, как пантера. О Аллах!
Зачем только родила я сына! Пусть бы люди называли
меня матерью ветра! Это лучше, чем родить на свет
мужчину, который не умеет быть мужчиной!
—	Научи меня,— воскликнул Марзук,— наставь, ска¬
жи, что делать, и увидишь — я не обману твоих ожиданий!
А до тех пор избавь меня от оскорблений. Иначе я больше
не приду к тебе.
Услышав угрозу Марзука, эта удивительная женщина
вскочила со своего мягкого ложа. Она бросилась к сыну
и, обняв его шею руками, прижалась щекой к его щеке.
Двадцать лет, проведенные в гареме паши, не убили в ней
дочери Европы: она осталась страстной сицилийкой, в ма¬
теринской любви неистовой, как тигрица.
—	О, мое дитя, мой дорогой мальчик,— почти проры¬
дала Фензиле,— ведь только страх за тебя делает меня
жестокой. Я сержусь, потому что вижу, как другой стре¬
мится занять рядом с твоим отцом место, которое должно
принадлежать тебе. Ах! Но мы победим, мы добьемся
своего, мой сладчайший сын. Я найду способ вернуть это
чужеземное отребье в навозную кучу, откуда он выполз.
Верь мне, о Марзук! Но тише... Сюда идет твой отец.
Уйди, оставь меня наедине с ним.
Удалив Марзука, Фензиле проявила свою всегдашнюю
предусмотрительность; она знала, что без свидетелей Асад
легче поддается ее убеждениям, тогда как при других
гордость заставляет его обрывать ее на полуслове. Марзук
скрылся за резным экраном из сандалового дерева, за¬
крывавшим один из входов в комнату, в ту минуту, когда
фигура Асада показалась в другом.
Паша шел, улыбаясь и поглаживая длинную бороду
128

тонкими смуглыми пальцами: джубба98 волочилась за
ним по полу.
—	Без сомнения, ты уже обо всем слышала, о Фен¬
зиле,— произнес он.— Довольна ли ты ответом?
Фензиле снова опустилась на подушки и лениво разгля¬
дывала себя в стальное зеркальце, оправленное в серебро.
—	Ответом? — вяло повторила она, и в голосе ее
прозвучали нескрываемое презрение и легкая насмешка.—
Вполне довольна. Сакр аль-Бахр рискует жизнью двухсот
сыновей ислама и кораблем, принадлежащим государству,
ради путешествия в Англию, не имея иной цели, кроме
захвата двух пленников. Только двух, тогда как будь его
желания искренними, их было бы две сотни.
—	Ба! И это все, что ты слышала? — спросил паша,
в свою очередь, передразнивая Фензиле.
—	Все остальное не имеет значения,— ответила она,
продолжая смотреться в зеркало.— Я слышала, но это
не столь существенно, что на обратном пути, неожиданно
встретив франкский корабль, на котором случайно ока¬
зался богатый груз, Сакр аль-Бахр захватил его от
твоего имени.
—	Случайно, говоришь ты?
—	А разве нет? — Она опустила зеркало, и ее дерзкий,
вызывающий взгляд бесстрашно встретился со взглядом
паши.— Или ты скажешь, что такая встреча с самого
начала входила в его расчеты?
Паша нахмурился и задумчиво опустил голову. Увидев,
что перевес на ее стороне, Фензиле поспешила восполь¬
зоваться им.
—	По счастливой случайности ветер пригнал «голлан¬
дца» под нос к Сакр аль-Бахру, по еще более счастливой
случайности на его борту оказался богатый груз, благодаря
чему твой любимец сумел настолько ослепить тебя зре¬
лищем золота и драгоценных каменьев, что ты не раз¬
глядел истинной цели его плавания.
—	Истинной цели? — тупо переспросил паша.— Како¬
ва же была его настоящая цель?
Фензиле улыбнулась, как бы давая понять, что здесь
для нее нет никакой тайны; на самом же деле — чтобы
скрыть свое полнейшее неведение и неспособность на¬
звать причину, пусть даже отдаленно приближающуюся
к истине.
—	Ты спрашиваешь меня, о проницательный Асад?
Разве твои глаза менее зорки, а ум менее остер, чем
У меня? Разве то, что ясно мне, может оставаться сокры-
5	I*.	.шатмни.	т.	2

тым от тебя? Или твой Сакр аль-Бахр околдовал тебя
чарами вавилонскими?
Паша крупными шагами подошел к Фензиле и жи¬
листой старческой рукой грубо схватил ее за запястье.
—	Его цель... о негодная! Открой свои грязные мысли!
Говори!
Фензиле выпрямилась; щеки ее пылали, весь облик
выражал непокорность.
—	Я не стану говорить,— сказала она.
—	Не станешь? Клянусь головой Аллаха! Как смеешь
ты стоять передо мною и не повиноваться мне, твоему
повелителю?! Я велю высечь тебя, Фензиле. Все эти годы
я был слишком мягок с тобой, настолько мягок, что ты
забыла про розги, которые ожидают непокорную жену.
Так говори же, пока рубцы не покрыли твое тело, хотя,
если хочешь, можешь говорить и после этого.
—	Не буду,— повторила Фензиле,— и пусть меня
вздернут на дыбу, я все равно ни слова не произнесу
больше про Сакр аль-Бахра. Разве стану я открывать
правду лишь затем, чтобы меня пинали ногами, осмеивали
и называли лгуньей и матерью лжи?
Затем, внезапно изменив манеру поведения и залив¬
шись слезами, она вскричала:
—	О, источник моей жизни! Как жесток и несправед¬
лив ты ко мне!
Теперь она распростерлась перед Асадом, обхватив
руками его колени, и ее грациозная поза дышала покор¬
ностью и послушанием.
—	Когда любовь к тебе побуждает меня говорить
о том, что я вижу, единственной наградой мне служит
твой гнев, снести который выше моих сил. Под его тя¬
жестью я лишаюсь чувств.
Паша нетерпеливо оттолкнул ее.
—	Сколь несносен язык женщины! — воскликнул он
и вышел, зная по опыту, что, задержись он хоть ненадолго,
на него обрушится нескончаемый поток слов.
Но яд, столь искусно поднесенный, начал свое мед¬
ленное действие. Он проник в мозг паши и стал терзать
его сомнениями. Ни одна, даже самая обоснованная при¬
чина, выдвинутая Фензиле для объяснения странного по¬
ведения Сакр аль-Бахра, не могла бы так неотступно
и навязчиво преследовать Асада, как намек на то, что
таковая причина есть. Он будил в Асаде смутные, неясные
чувства, отогнать которые было невозможно в силу их
неуловимости и неопределенности. С нетерпением ожидал
130

паша наступления утра и прихода самого Сакр аль-Бахра,
но уже без того сердечного волнения, с каким отец ожи¬
дает прихода любимого сына.
Тем временем Сакр аль-Бахр прохаживался по юту
каракки, наблюдая, как в городе, беспорядочно разбро¬
санном по склону холма, постепенно гаснут огни. Взошла
луна. Она залила город белым холодным сиянием, обри¬
совала резкие черные тени минаретов и слегка трепещу¬
щих финиковых пальм, разбросала по спокойным водам
залива серебряные блики.
Рана Сакр аль-Бахра зажила, и он снова стал самим
собой. Два дня назад он впервые после сражения с «гол¬
ландцем» вышел на палубу и с тех пор проводил на ней
большую часть времени. Лишь один раз наведался он
к своим пленникам. Едва поднявшись с койки, он напра¬
вился на корму, где помещалась каюта Розамунды. Он
увидел, что молодая женщина бледна и задумчива, но
отнюдь не сломлена. Род Годолфинов отличался твердо¬
стью характера, и в хрупком теле Розамунды обитал
поистине мужской дух. При его появлении она подняла
глаза и слегка вздрогнула от удивления: сэр Оливер
впервые пришел к ней с того дня, когда около четырех
недель назад унес ее из Арвенака. Но она сразу же отвела
взгляд и продолжала сидеть, опершись локтями о стол,
подобно деревянному изваянию, как бы не замечая его
присутствия. В ответ на его извинения Розамунда не
проронила ни слова и не показала вида, что слышит их.
Он стоял в недоумении, кусая губы, и в сердце его вскипал,
возможно, не совсем справедливый гнев. Затем он повер¬
нулся и вышел. От Розамунды он пошел к брату и не¬
которое время молча рассматривал исхудавшее, заросшее
щетиной, жалкое существо с блуждающими глазами, уни¬
женно съежившееся перед ним от сознания своей вины.
Наконец Оливер вернулся на палубу, где, как я уже
сказал, провел большую часть последних трех дней этого
необыкновенного плавания, в основном лежа на солнце
и набираясь сил от его жгучих лучей.
Когда в тот вечер Сакр аль-Бахр прогуливался под
луной, по трапу ползком прокралась какая-то тень и тихо
обратилась к нему по-английски:
—	Сэр Оливер!
Он вздрогнул, словно услышал голос призрака, нео¬
жиданно восставшего из могилы. Но окликнул его всего
лишь Джаспер Ли.
—	Подойдите ко мне! — приказал Сакр аль-Бахр,
5*
131

и когда шкипер поднялся на ют и остановился перед ним,
продолжил: — Я уже говорил вам, что здесь нет сэра
Оливера. Я — Оливер-рейс, или Сакр аль-Бахр, один из
верных дома Пророка. А теперь говорите, что вам нужно.
—	Я честно и добросовестно служил вам, ведь так? —
начал мастер Ли.
—	Разве кто-нибудь это отрицает?
—	Никто, но и особой благодарности я ни от кого не
вижу. Когда вы слегли из-за своей раны, мне было раз
плюнуть предать вас. Я мог бы привести ваши корабли
в устье Тахо. Ей-богу, мог бы.
—	Вас тут же искрошили бы на куски,— заметил Сакр
аль-Бахр.
—	Я мог бы держаться поближе к берегу и рискнуть
попасть в плен, чтобы потом, на известном вам основании,
потребовать освобождения.
—	И снова оказаться на галерах его испанского ве¬
личества. Но хватит! Я признаю, что вы достойно вели
себя по отношению ко мне. Вы выполнили свои обяза¬
тельства и можете не сомневаться, что я выполню свои.
—	Но ваше обязательство сводилось к тому, что вы
отправите меня домой?
—	Так что же?
—	Вся сложность в том, что я не знаю, где найти
пристанище, не знаю, где вообще мой дом после всех
этих лет. Если вы отошлете меня, я стану бездомным
бродягой.
—	Так как же мне поступить с вами?
—	По правде говоря, христианами и христианством
я сыт по горло, не меньше, чем вы к тому времени, когда
мусульмане захватили галеру, где вы сидели на веслах.
Человек я способный, сэр Оли... Сакр аль-Бахр. Лучшего
шкипера, чем я, не было ни на одном корабле, когда-либо
покинувшем английский порт. Я видел уйму морских
сражений и отлично знаю это ремесло. Не найдете ли вы
мне какого-нибудь дела здесь, у себя?
—	Вы хотите стать отступником, как я?
—	До сих пор я думал, что слово «отступник» можно
понимать по-разному: все зависит от того, на чьей вы
стороне. Я бы предпочел сказать, что хочу перейти в веру
Магомета.
—	Точнее, в веру пиратства, грабежа и морского раз¬
боя,— уточнил Сакр аль-Бахр.
—	Вот уж нет! Для этого мне не требуется никакого
обращения. Вспомните, кем я был раньше,— откровенно
132

признался шкипер Ли.— Я хочу всего-навсего плавать не
под «Веселым Рождером» ", а под другим флагом.
—	Вам придется отказаться от спиртного,— предупре¬
дил Сакр аль-Бахр.
—	Мне будет чем вознаградить себя.
Сакр аль-Бахр задумался. Просьба шкипера отозвалась
в его сердце. Он был не прочь иметь рядом с собой
соотечественника, даже такого плута, как Джаспер Ли.
—	Будь по-вашему,— наконец сказал он,— хоть вы
и заслуживаете петли. Ну да ладно. Если вы перейдете
в магометанство, я возьму вас на службу — для начала
одним из моих лейтенантов. До тех пор, пока вы будете
верны мне, Джаспер, все будет хорошо, но при первом
же подозрении вам не избежать веревки и танца между
палубой и ноком реи по дороге в ад.
Взволнованный шкипер нагнулся, схватил руку Сакр
аль-Бахра и поднес ее к губам.
—	Согласен,— проговорил он.— Вы пощадили меня,
хоть я и не заслуживал вашего милосердия. Не сомневай¬
тесь в моей верности. Моя жизнь принадлежит вам, и пусть
она штука не особо ценная, делайте с ней что хотите.
Почти невольно Сакр аль-Бахр сжал руку старого
мошенника, после чего Джаспер Ли шаркающей походкой
пошел прочь и спустился по трапу на палубу. Впервые
за свою гнусную жизнь шкипер был до глубины души
тронут милосердием, которого он не заслужил, и, созна¬
вая это, поклялся стать достойным его, пока не поздно.
Глава VII
МАРЗУК БЕН АСАД
Чтобы переправить груз захваченного голландского
судна с мола в Касбу, потребовалось более сорока
верблюдов. Такой торжественной процессии еще не слу¬
чалось видеть на узких улицах Алжира. Ее придумал
Сакр аль-Бахр, знавший, как падка толпа на пышные
зрелища. Она была достойна грозы морей, величайшего
мусульманского победителя, который, не довольствуясь
спокойными водами Средиземного моря, дерзнул выйти
на океанский простор.
Возглавляли шествие сто корсаров, одетые в короткие
кафтаны всевозможных цветов и опоясанные яркими шар¬
фами, за которые был заткнут целый арсенал сабель
133

и кинжалов. Многие корсары были & кольчугах и свер¬
кающих островерхих касках, обмотанных тюрбанами. За
ними уныло плелись сто закованных в цепи пленников
с «голландца», подгоняемые бичами. Далее в строгом по¬
рядке следовал полк корсаров, а за ним — длинная вере¬
ница невозмутимых верблюдов. Храпя и медленно пере¬
ставляя ноги, они покорно подчинялись крикам погонщи¬
ков — жителей Сахары. За верблюдами шел еще один
отряд корсаров, и завершал шествие сам Сакр аль-Бахр
на белом арабском скакуне.
В узких улочках, где белые и желтые дома обращали
на прохожих глухие стены, кое-где прорезанные щелями,
едва пропускающими свет и воздух, зрители опасливо
толпились в дверях, потому что ноша верблюда, свеши¬
ваясь с боков, занимала весь проход. Берег по обеим
сторонам мола, площадь перед базаром и подступы
к крепости Асада были запружены пестрой шумной тол¬
пой. В этой толпе величавые мавры в развевающихся
одеждах стояли бок о бок с полуголыми неграми из
Суса и Дра 10°: сухощавые, выносливые арабы в безуко¬
ризненных белых джуббах переговаривались с берберий¬
скими горцами в черных верблюжьих накидках; леван¬
тийские турки подталкивали локтями одетых по-евро-
пейски евреев — беженцев из Испании, которых арабы
терпели, помятуя про общие страдания и общее изгнание
с земли предков 101.
Вся эта живописная толпа собралась под палящим
африканским солнцем встретить Сакр аль-Бахра и при¬
ветствовала его таким громоподобным криком, что эхо
долетало с мола до самой Касбы, возвещая о приближении
триумфатора.
Около базара часть корсаров во главе с Османи погнала
пленников в баньо, или банный двор, как его называет
лорд Генри, тогда как верблюды продолжали медленно
подниматься на холм. Через главные ворота Касбы кара¬
ван неспешно вступил на обширный двор. Погонщики
выстроили верблюдов по обеим его сторонам, и животные
неуклюже опустились на колени. Затем во двор вошли
две шеренги корсаров- по двадцать человек каждая —
почетный караул предводителя. Отвесив низкий поклон
Асад ад-Дину, корсары застыли по обе стороны прохода.
Паша сидел на диване в тени навеса, рядом с ним стояли
Тсамани и Марзук, за спиной — полдюжины янычар ох¬
раны, чьи черные одеяния служили эффектным фоном
для зеленых с золотом одежд паши, богато украшенных
134

драгоценными камнями. На белом тюрбане Асада сверкал
изумрудный полумесяц.
Хмуро и задумчиво наблюдал паша все происходящее,
пребывая во власти сомнений, посеяных в его душе ко¬
варными речами и весьма двусмысленными недомолвками
Фензиле. Но при появлении предводителя корсаров лицо
паши прояснилось, глаза засверкали, и он поднялся с ди¬
вана, чтобы встретить его, как отец встречает сына,
подвергавшего свою жизнь опасности во имя дорогого для
них обоих дела.
У ворот Сакр аль-Бахр спешился. Гордо подняв голову,
он с величайшим достоинством подошел к паше. За пред¬
водителем следовали Али и рыжебородый человек в тюр¬
бане. В нем не без труда можно было узнать Джаспера
Ли, явившегося во всем блеске своего нового обличья.
Сакр аль-Бахр простерся ниц.
—	Да пребудут с тобой благословение Аллаха и мир
его, о господин мой!
Асад, наклонившись и заключив победителя в объятия,
приветствовал его словами, от которых Фензиле, наблю¬
давшая эту сцену из-за резной решетки, стиснула зубы.
—	Хвала Аллаху и нашему властелину Магомету:
ты вернулся в добром здравии, сын мой. Мое старое
сердце возрадовалось при вести о твоих победах во
славу веры.
Перед пашой разложили богатства, захваченные на
«голландце». Зрелище, представшее его глазам, намного
превосходило все, что он ожидал увидеть.
Наконец добычу отправили в сокровищницу, и Тсамани
получил приказ подсчитать ее стоимость и определить
долю каждого участника похода, начиная с самого паши,
представлявшего государство, и кончая последним корса¬
ром из команды победоносных судов. Одна двадцатая всей
добычи причиталась Сакр аль-Бахру.
Двор опустел. На нем остались лишь паша с Марзуком
и янычарами да Сакр аль-Бахр с Али и Джаспером.
Тогда-то корсар и представил паше своего нового офицера,
как человека, на которого снизошла благодать Аллаха,
замечательного воина и отличного морехода, предложив¬
шего свои способности и саму жизнь на службу исламу.
Марзук раздраженно перебил корсара и заявил, что
в рядах воинства веры и без того слишком много наза-
рейских собак и неразумно увеличивать их число, а со
стороны Сакр аль-Бахра весьма самонадеянно брать на
себя подобные решения.
135

Сакр аль-Бахр смерил юношу взглядом удивленным
и презрительным.
—	По-твоему, привлечь нового приверженца под знамя
нашего владыки Магомета — значит проявить самонадеян¬
ность? — спросил он.— Поди почитай Книгу Мудрости 102 и
посмотри, что вменяется в долг каждому правоверному. И
задумайся, о сын Асада: когда в скудоумии своем ты броса¬
ешь камень презрения в тех, кого благословил Аллах, кого
он вывел из тьмы, где они пребывали, на яркий свет веры,
ты бросаешь камень и в меня, и в свою собственную мать.
Более того, богохульствуя, ты оскорбляешь благословенное
имя Аллаха, а значит — ступаешь на путь, ведущий в пре¬
исподнюю.
Посрамленный Марзук умолк, гневно закусив губу:
Асад же кивнул и одобрительно улыбнулся.
—	Велики твои познания в истинной вере, о Сакр
аль-Бахр,— произнес он.— Ты не только отец доблести,
но и отец мудрости.
Затем он обратился с приветствием к мастеру Ли
и объявил о его вступлении в ряды правоверных под
именем Джаспер-рейса.
Вскоре Асад отпустил Джаспера и Али и приказал
янычарам встать на страже у ворот. Затем он хлопнул
в ладоши и, велев явившимся на его зов невольникам
принести стол с яствами, предложил Сакр аль-Бахру сесть
рядом с ним на диван.
Принесли воду, и они совершили омовение. Неволь¬
ники расставляли на столе тушеное мясо, яйца с оливками,
пряности и фрукты.
Асад переломил хлеб, набожно произнес «Бисмилла» *
и погрузил пальцы в глиняную миску, подавая пример
Марзуку и Сакр аль-Бахру. За столом паша попросил
корсара рассказать о своих приключениях.
Когда рассказ был закончен и паша еще раз похва¬
лил Сакр аль-Бахра за доблесть, Марзук задал корсару
вопрос:
—	Ты предпринял опасное путешествие в ту далекую
землю лишь затем, чтобы заполучить двух английских
пленников?
—	Это было лишь частью моего плана,— последовал
спокойный ответ.— Я отправился в море во имя Пророка,
и привезенная мною добыча подтверждает это.
—	Но ты ведь не знал, что голландский купец ока-
•	Во имя Аллаха {араб.) — начальные слова Корана.
136

хется на твоем пути,— возразил Марзук, в точности по¬
вторяя слова, подсказанные матерью.
—	Не знал? — Сакр аль-Бахр улыбнулся с такой уве¬
ренностью в себе, что Асаду ни к чему было слушать
продолжение, ловко отразившее подвох Марзука.— Разве
я не верю в Аллаха, всемудрого и всеведущего? •
—	Прекрасный ответ, клянусь Кораном,— поддержал
своего любимца Асад.
Радость паши была вполне искренней, поскольку от¬
вет Сакр аль-Бахра отметал все измышления. Но Марзук
не сдавался. Он хорошо помнил наставления коварной
сицилийки.
—	Тем не менее в этой истории мне не все ясно,—
пробормотал Марзук с наигранным простодушием.
—	Для Аллаха нет невозможного! — произнес Сакр
аль-Бахр.
В его голосе звучала уверенность, словно он полагал,
будто в мире нет ничего, что могло бы укрыться от
проницательности Марзука.
Юноша признательно поклонился.
—	Скажи мне, о могущественный Сакр аль-Бахр,—
вкрадчиво проговорил он,— как случилось, что, добрав¬
шись до тех далеких берегов, ты удовольствовался всего
двумя ничтожными пленниками, если со своими людьми
и по милости Всевидящего мог взять в пятьдесят раз
больше?
И Марзук наивно посмотрел на смуглое лицо корсара.
Асад задумчиво нахмурился — ему эта мысль уже при¬
ходила в голову.
Сакр аль-Бахр понял, что здесь не обойтись высоко¬
парной фразой об истинной вере. Он не мог избежать
объяснения, хоть и сознавал, что не сумеет предложить
достаточно убедительного оправдания своим поступкам.
—	Мы взяли этих пленников в первом же доме, и их
захват прошел не совсем тихо. Кроме того, на берег
мы высадились ночью, и я не хотел рисковать людьми,
уводя их далеко от корабля ради нападения на деревню,
жители которой могли подняться и отрезать нам путь
к отступлению.
Марзук не без злорадства заметил, что на челе Асада
по-прежнему лежит глубокая складка.
—	Но ведь Османи,— сказал он,— уговаривал тебя
напасть на спящую деревню, не подозревавшую о вашем
присутствии, а ты отказался.
При этих словах сын Асада метнул на Сакр аль-Бахра
137

быстрый взгляд, и тот понял, что против него затеяна
интрига.
—	Это так? — повелительно спросил Асад.
Сакр аль-Бахр не отвел взгляда, и в его светлых глазах
зажегся вызов.
—	А если и так, господин мой? — высокомерно спро¬
сил он.
—	Я тебя спрашиваю.
—	Я слышал, но, зная твою мудрость, не поверил
своим ушам. Мало ли что мог сказать Османи? Разве
я подчиняюсь Османи и он волен приказывать мне?
Если так, то поставь его на мое место и передай ему
ответственность за жизнь правоверных, которые сража¬
ются радом с ним!
Голос Сакр аль-Бахра дрожал от негодования.
—	Ты слишком бистро поддаешься гневу,— упрекнул
его Асад, по-прежнему хмурясь.
—	А кто, клянусь головой Аллаха, может запретить
мне это? Не думаешь ли ты, что я возглавил поход, из
которого вернулся с добычей, какую не принесут набеги
твоих корсаров и за целый год, только для того, чтобы
безбородый юнец спрашивал меня, почему я не послушал
Османи?!
В порыве мастерски разыгранного гнева Сакр аль-
Бахр выпрямился во весь рост. Он понимал, что должен
пустить в ход все свое красноречие и даже бахвальство
и отмести подозрение витиеватыми фразами и широкими
страстными жестами.
—	Чего бы я достиг, выполняя волю Османи? Разве
его указания помогли бы мне добыть более того, что
я сегодня принес к твоим ногам? Его совет мог привести
к беде. Разве вина за нее пала бы на Османи? Клянусь
Аллахом, нет! Она пала бы на меня, и только на меня!
А раз так, то и заслуга принадлежит мне. Я никому не
позволю оспаривать ее, не имея на то более веских
оснований, чем те, что я здесь услышал.
Да, то была дерзкая речь, но еще более дерзкими были
тон Сакр аль-Бахра, его пылающий взор и презрительные
жесты. Однако корсар, без сомнения, одержал верх над
пашой, подтверждение чего не заставило себя долго ждать.
Асад опешил. Он перестал хмуриться, и на лице его
появилось растерянное выражение.
—	Ну, ну, Сакр аль-Бахр, что за тон? — воскликнул он.
Сакр аль-Бахр, как будто захлопнувший перед пашой
дверь для примирения, вновь открыл ее.
138

—	Прости мне мою горячность,— покорно произнес
он.— Тому виной преданность твоего раба, который слу¬
жит тебе и вере, не щадя жизни. В последнем походе
я получил тяжелую рану. Шрам от нее — немой свидетель
моего рвения. А где твои шрамы, Марзук?
Марзук, не ожидавший такого вопроса, оторопел,
и Сакр аль-Бахр презрительно усмехнулся.
—	Сядь,— попросил корсара Асад.— Я был несправед¬
лив к тебе.
—	Ты — истинный источник мудрости, о господин мой,
и твои слова — подтверждение тому,— возразил Сакр аль-
Бахр. Он снова сел, скрестив ноги.— Признаюсь тебе, что,
оказавшись во время этого плавания вблизи берегов Ан¬
глии, я решил высадиться и схватить одного негодяя,
который несколько лет назад жестоко оскорбил меня.
Я хотел расквитаться с ним. Но я сделал больше, нежели
намеревался, и увел с собой не одного, а двух пленников.
Эти пленники...— продолжал он, полагая, что теперешнее
настроение паши как нельзя более благоприятствует тому,
чтобы высказать свою просьбу.— Эти пленники не были
отправлены в баньо с остальными невольниками. Они
находятся на борту захваченной мною каракки.
—	И почему же? — спросил Асад, на сей раз без всякой
подозрительности.
—	Потому, господин мой, что в награду за службу
я хочу просить у тебя одной милости.
—	Проси, сын мой.
—	Позволь мне оставить этих пленников себе.
Асад слегка нахмурился. Он любил корсара и хотел
ублажить его, но, помимо его воли, жгучий яд, влитый
Фензиле в его душу, вновь напомнил о себе.
—	Считай, что мое разрешение ты получил. Но не
разрешение закона, ибо он гласит, что ни один корсар не
возьмет из добычи даже самую малость ценой в аспр 103
до того, как добычу поделят,— прозвучал суровый ответ.
—	Закон? — удивился Сакр аль-Бахр.— Но закон —
это ты, о благородный господин мой!
—	Это не так, сын мой. Закон выше паши, и паша
должен повиноваться ему, дабы быть достойным своего
высокого положения. И закон распространяется на самого
пашу, даже если он лично участвовал в набеге. Твоих
пленников следует немедленно отправить в баньо к ос¬
тальным невольникам и завтра утром продать на базаре.
Проследи за этим, Сакр аль-Бахр.
Корсар непременно возобновил бы свои чгик-ьбы. не
139

заметь он выжидательного взгляда Марзука, горящего
нетерпением увидеть погибель противника. Он сдержался
и с притворным равнодушием склонил голову.
—	В таком случае назначь за них цену, и я сейчас
же заплачу в казну.
Но Асад покачал головой.
—	Не мне назначать им цену, а покупателям,— воз¬
разил он.— Я мог бы оценить их слишком высоко, что
было бы несправедливо по отношению к тебе, или слиш¬
ком низко, что бьыо бы несправедливо по отношению
к тем, кто пожелал бы купить их. Отправь пленников
в баньо.
—	Будет исполнено,— скрывая досаду, сказал Сакр
аль-Бахр; он не осмеливался далее упорствовать в своих
притязаниях.
Вскоре корсар отправился выполнять распоряжение
паши. Однако он приказал поместить Розамунду и Лай¬
онела отдельно от других пленников до начала утренних
торгов, когда им поневоле придется занять место рядом
с остальными.
После ухода Оливера Марзук остался с отцом во дворе
крепости, и тотчас с ним присоединилась Фензиле —
женщина, которая, как говорили многие правоверные,
привезла в Алжир франкские повадки шайтана.
Глава VIII
МАТЬ И СЫН
Рано утром, едва смолкло чтение Шелада, к паше
явился Бискайн аль-Барк. Его галера, только что
бросившая якорь в гавани, повстречала в море испанскую
рыбачью лодку, в которой оказался молодой мориск 104,
направлявшийся в Алжир. Известие, побудившее юношу
пустйться в далекое плавание, было необычайно важным,
и целые сутки рабы ни на секунду не выпускали из рук
весла, чтобы судно Бискайна — флагман его флотилии —
как можно скорее добралось до дому.
У мориска был двоюродный брат — новообращенный
христианин, как и он сам, и, по всей видимости, такой
же мусульманин в душе,— служивший в испанском каз¬
начействе в Малаге. Он узнал, что в Неаполь снаряжается
галера с грузом золота, предназначенного для выплаты
содержания войскам испанского гарнизона. Из-за скупости
140

властей галера казначейства отправлялась без конвоя, но
со строгим приказом не удаляться от европейского побе¬
режья во избежание неожиданного нападения пиратов.
Полагали, что через неделю она сможет выйти в море,
и мориск, не медля, решил известить об этом своих ал¬
жирских братьев, дабы те успели перехватить ее.
Асад поблагодарил молодого человека и, пообещав ему
в случае захвата галеры солидную долю добычи, приказал
приближенным позаботиться о нем. Затем он послал за
Сакр аль-Бахром. Тем временем Марзук, присутствовав¬
ший при этом разговоре, отправился пересказать его ма¬
тери. Когда в конце рассказа он добавил, что паша послал
за Сакр аль-Бахром, собираясь именно ему поручить важ¬
ную экспедицию, Фензиле охватил приступ безудержного
гнева: значит, все ее намеки и предостережения ни к чему
не привели.
Как фурия бросилась Фензиле в полутемную комнату,
где отдыхал Асад. Марзук, не отставая ни на шаг, по¬
следовал за ней.
—	Что я слышу, о господин мой? — воскликнула она,
походя скорее на строптивую дочь Европы, нежели на
покорную восточную невольницу.— Сакр аль-Бахр от¬
правляется в поход против испанской золотой галеры?
Полулежа на диване, паша смерил ее ленивым взглядом.
—	Ты знаешь кого-нибудь, кто более него преуспеет
в таком деле? — спросил он.
—	Я знаю того, о господин мой, кого твой долг обя¬
зывает предпочесть этому чужеземному проходимцу! Того,
кто всецело предан тебе и заслуживает полного доверия.
Того, кто не стремится удержать для себя часть добычи,
захваченной во имя ислама.
—	Ха! — произнес паша.— Неужели ты вечно будешь
поминать ему невольников? Ну и кто же он, твой образец
добродетели?
—	Марзук,— возмущенно ответила Фензиле и указала
на сына.— Или он так и будет попусту растрачивать
юность в неге и лености? Еще вчера этот грубиян насме¬
хался над тем, что у твоего сына нет ни одного шрама.
Уж не в саду ли Касбы он их приобретет? Что суждено
ему: довольствоваться царапинами от колючек ежевики
или учиться искусству воина и предводителя сынов веры,
чтобы ступить на путь, которым шел его отец?
—	Ступит он на него или нет,— возразил Асад,—
решит султан Стамбула, Врата Совершенства. Мы здесь
не более чем его наместники.
141

—	Но как султан утвердит Марзука твоим наследни¬
ком, когда ты не преподал своему сыну науки правителя?
Позор на твою голову, о отец Марзука,— ты не гордишься
сыном, что подобает любому правоверному!
—	Да пошлет мне Аллах терпение! Разве я не сказал
тебе, что Марзук еще слишком молод!
—	В его возрасте ты уже бороздил моря под началом
великого Окьяли!
—	В этом возрасте я по милости Аллаха был выше
и сильнее твоего сына. Я слишком дорожу им, чтобы
позволить ему выйти в море, прежде чем он достаточно
окрепнет. Я не хочу потерять его.
—	Посмотри на него,— настаивала Фензиле.— Он —
мужчина, Асад, и сын, каким мог бы гордиться любой
правоверный. Не самое ли для него время препоясаться
саблей и ступить на корму одной из твоих галер?
—	Она права, о отец мой! — взмолился Марзук.
—	Что? — рявкнул старый мавр.— Уж не хочешь ли
ты участвовать в схватке с «испанцем»? Что знаешь ты
о морских сражениях?
—	А что он может знать, когда родной отец не удо¬
сужился ничему научить его? — парировала Фензиле.—
Уж не насмехаешься ли ты, о Асад, над изъянами, которые
есть не что иное, как естественный плод твоих собствен¬
ных упущений?
—	Тебе не вывести меня из терпения,— проворчал
Асад, явно его теряя.— Я задам тебе только один вопрос:
как, по-твоему, может ли Марзук принести победу исламу?
Отвечай!
—	И отвечу: нет, не может. А пора бы. Твой долг —
отпустить его в это плавание, дабы он мог обучиться
ремеслу, которое ждет его в будущем.
Асад на минуту задумался.
—	Пусть будет по-твоему,— медленно проговорил
он.— Ты отправишься с Сакр аль-Бахром, сын мой.
—	С Сакр аль-Бахром? — в ужасе воскликнула Фен¬
зиле.
—	Лучшего наставника для него я не мог бы найти.
—	Твой сын отправится в плавание как чей-то слуга?
—	Как ученик,— поправил Асад.— А как же иначе?
—	Будь я мужчиной, о фонтан души моей,— прогово¬
рила Фензиле,— и имей я сына, никто, кроме меня, не
был бы его наставником. Я бы вылепила из него свое
второе «я». Таков, о возлюбленный господин мой, твой
долг перед Марзуком. Не поручай его обучение посторон¬
142

нему, особенно тому,, кому, несмотря на твою любовь
к нему, я не могу доверять. Возглавь этот поход, а Марзук
пусть будет твоим кайей.
Асад нахмурился.
—	Я слишком стар,— возразил он.— Два года я не
выходил в море. Как знать, возможно, я уже утратил
искусство побеждать. Нет, нет.— Он покачал головой,
и облачко грусти тронуло его суровое лицо.— Командует
теперь Сакр аль-Бахр, и если Марзук пойдет в плавание,
то только с ним.
—	Господин мой...— начала было Фензиле, но тут же
остановилась.
В комнату вошел невольник-нубиец и доложил паше,
что Сакр аль-Бахр прибыл в крепость и ожидает прика¬
заний своего господина во дворе. Асад сразу встал и, как
ни пыталась Фензиле удержать его, нетерпеливо отмах¬
нулся от нее и вышел.
Она смотрела ему вслед, и в ее прекрасных глазах
закипали слезы гнева. Асад вышел на залитый солнцем
двор, и в полутемной комнате воцарилась тишина, нару¬
шаемая только отдаленными переливами серебристого
смеха младших жен паши. Эти звуки раздражали и без
того натянутые нервы старшей жены. Фензиле с прокля¬
тиями поднялась с дивана и хлопнула в ладоши. На ее
зов явилась обнаженная до пояса негритянка с массивным
золотым кольцом в ухе, гибкая и мускулистая, как борец.
—	Вели им прекратить этот визг,— резко приказала
Фензиле,— и скажи, что если они еще раз потревожат
меня своими криками, я велю их высечь.
Вскоре после ухода негритянки смех смолк: младшие
жены с большей покорностью подчинялись распоряжениям
Фензиле, нежели приказам самого паши.
Немного успокоившись, она подвела сына к резной
решетке, сквозь которую был виден весь двор. Стоя рядом
с Сакр аль-Бахром, паша рассказывал ему о вести, при¬
везенной мориском, и давал соответствующие указания.
—	Как скоро сможешь ты выйти в море? — закон¬
чил он.
—	Как только того потребует служба Аллаху и тебе,—
не задумываясь, ответил Сакр аль-Бахр.
—	Хорошо сказано, сын мой.— Асад, окончательно по¬
бежденный готовностью корсара, ласково положил руку
на его плечо.— В таком случае отправляйся завтра на
восходе солнца. Времени на сборы тебе вполне хватит.
—	Тогда, с твоего позволения, я сейчас же пойду рас¬
143

порядиться,— заспешил Сакр аль-Бахр, хотя необходи¬
мость выйти в море так быстро несколько встревожила его.
—	Какие галеры	ты возьмешь?
—	Против	одной	испанской? Мой	галеас 105	прекрасно
справится с ней. С одним судном мне будет легче укрыться
в засаде, чем	с целой флотилией.
—	О, ты	столь	же мудр, сколь	отважен,—	одобрил
Асад.— Да пошлет тебе Аллах удачу!
—	Мне можно удалиться?
—	Подожди немного. Дело касается моего сына Мар¬
зука. Он уже совсем возмужал, и ему пора начать служить
Аллаху и государству. Я хочу, чтобы ты взял его в пла¬
вание своим лейтенантом и так же наставлял его, как
я когда-то наставлял тебя.
Сакр аль-Бахру желание паши доставило так же мало
удовольствия, как и Марзуку. Зная, как ненавидит его
сын Фензиле, он имел все основания опасаться осложне¬
ний, если план Асада осуществится.
—	Как ты когда-то наставлял меня? — произнес он
с притворной грустью.— Не отправиться ли тебе вместе
с нами, о Асад? В исламском мире нет равного тебе. С ка¬
кой радостью встал бы я вновь рядом с тобой на носу гале¬
ры, как в тот день, когда мы брали за абордаж «испанца».
Асад внимательно посмотрел на корсара.
—	Ты тоже просишь меня выйти в море? — спросил он.
—	А тебя уже просили об этом?
Природная проницательность не подвела Сакр аль-
Бахра, и он сразу все понял.
—	Кто бы то ни был, он поступил хорошо, но вряд
ли мог бы желать этого более горячо, чем я. Ведь никто
лучше меня не познал радость битвы с неверными под
твоим предводительством и сладость победы, одержанной
у тебя на глазах. Так отправляйся же, о господин мой,
в славный поход и сам будь наставником своего сына —
ведь это самая высокая честь, какой ты можешь его
удостоить.
Прищурив орлиные глаза, Асад задумчиво поглаживал
длинную седую бороду.
—	Клянусь Аллахом, ты искушаешь меня.
—	Дозволь мне сделать большее.
—	Нет, не надо! Я стар и слаб, кроме того — я нужен
здесь. Не пристало старому льву охотиться за молодой
газелью. Не растравляй мне душу. Солнце моих подвигов
закатилось. Пускай мои питомцы, воины, которых я вос¬
питал, несут по морям мое имя и славу истинной веры.
144

Взгляд паши затуманился. Он оперся о плечо Сакр
аль-Бахра и вздохнул.
—	Не скрою, твое предложение заманчиво. Но нет...
Мое решение неизменно. Отправляйся без меня. Возьми
с собой Марзука и привези его обратно целым и не¬
вредимым.
—	Иначе я и сам не вернусь. Но я верю во Все¬
ведущего.
На этом Сакр аль-Бахр удалился, постаравшись скрыть
досаду, вызванную как самим плаванием, так и навязан¬
ным ему сыном паши. Он отправился в гавань и приказал
Османи готовить к выходу в море большой галеас, доста¬
вить на борт пушки, триста рабов на весла и столько же
вооруженных корсаров.
Асад вернулся в комнату, где оставил Фензиле и Мар¬
зука. Он пришел сказать, что уступает их желанию, что
Марзук пойдет в плавание и таким образом будет иметь
полную возможность показать, на что он способен.
Однако вместо прежнего нетерпения его встретил пло¬
хо скрытый гнев.
—	О солнце, согревающее меня,— начала Фензиле.
Паша по долгому опыту знал, что чем ласковее ее
слова, тем сильнее злость, которую они скрывают.
—	Видно, мои советы значат для тебя не больше, чем
шелест ветра, чем прах на твоих подошвах!
—	И того меньше,— ответил Асад, забывая привычную
снисходительность, поскольку слова Фензиле вывели его
из себя.
—	Значит, это правда! — почти закричала она.
Марзук стоял за ее спиной, и его красивое лицо
помрачнело.
—	Правда,— подтвердил Асад.— На рассвете, Марзук,
ты взойдешь на галеру Сакр аль-Бахра и под его
началом выйдешь в море набраться сноровки и доблести,
благодаря которым он стал оплотом ислама, истинным
копьем Аллаха.
Но желание поддержать мать и ненависть к авантюри¬
сту, который, как ему казалось, покушался на его законные
права, толкнули Марзука на неслыханную дерзость.
—	Когда я выйду в море с этим назарейским псом,—
хрипло сказал юноша,— он займет подобающее ему место
на скамье для гребцов!
—	Что?! — словно разъяренный зверь взревел Асад,
резко повернувшись к сыну. Жестокое выражение его
внезапно побагровевшего лица привело в ужас обоих
145

интриганов.— Клянусь бородой Пророка! И ты говоришь
это мне?
Паша почти вплотную приблизился к Марзуку, однако
Фензиле вовремя бросилась между ними, как львица,
грудью встающая на защиту своего детеныша. Тогда
паша, взбешенный неповиновением Марзука и готовый
излить бешенство как на сына, так и на жену, схватил
ее своими жилистыми старческими руками и со злостью
отшвырнул в сторону. Фензиле споткнулась и рухнула
на подушки дивана.
—	Да проклянет тебя Аллах! — крикнул Асад попя¬
тившемуся от него Марзуку.— Так, значит, эта своеволь¬
ная мегера не только выносила тебя в своем чреве, но
и научила заявлять мне прямо в лицо, что тебе по вкусу,
а что нет? Клянусь Кораном, слишком долго терпел я ее
лукавые чужеземные повадки! Похоже, она и тебя научила
противиться воле родного отца! Завтра ты отправишься
в море с Сакр аль-Бахром. Я так велю. Еще слово, и ты
займешь на галере то самое место, которое прочил ему,—
на скамье гребцов, где плеть надсмотрщика научит тебя
покорности.
Марзук стоял, онемев от страха и едва дыша. Ни
разу в жизни не видел он отца в таком поистине
царственном гневе.
Тем не менее гнев Асада, казалось, вовсе не напугал
Фензиле. Даже страх перед розгами и дыбой не мог
обуздать язык этой фурии.
—	Я буду молить Аллаха вернуть зрение твоей душе,
о отец Марзука,— задыхаясь, проговорила она,— и нау¬
чить тебя отличать истинно любящих от своекорыстных
обманщиков, злоупотребляющих твоим доверием.
—	Как! — прорычал Асад.— Ты еще не угомонилась?
—	И не угомонюсь, пока смерть не сомкнет мои уста,
раз они смеют давать тебе советы, подсказанные безмер¬
ной любовью, о свет моих бедных очей!
—	Продолжай в том же духе,— гневно бросил Асад,—
и тебе недолго придется ждать.
—	Мне все равно, если хоть такой ценой удастся со¬
рвать льстивую маску с этой собаки Сакр аль-Бахра. Да
переломает Аллах ему кости! А его невольники, те двое из
Англии, о Асад? Мне сказали, что одна из них — женщина.
Она прекрасна той белокожей красотой, какой Иблис 106
одарил жителей севера. Что намерен он делать с ней? Ведь
он не хочет выставлять ее на базаре, как предписывает за¬
кон, а тайком приходит сюда с просьбами, чтобы ты отме¬
146

нил для него этот закон. О! Мои слова тщетны! Я открыла
тебе и более серьезные доказательства его гнусного веро¬
ломства, но ты только ласкаешь изменника, а на родного
сына выпускаешь когти!
Смуглое лицо паши посерело. Он приблизился к Фензи¬
ле, наклонился и, схватив ее за руку, рывком поднял с ди¬
вана. На сей раз зловещий вид Асада не на шутку напу¬
гал Фензиле и положил конец ее безрассудному упорству.
—	Аюб! — громко позвал паша.
Теперь пришла очередь Фензиле позеленеть от страха.
—	Господин мой, господин мой! — взмолилась она.—
О, свет моей жизни, не гневайся! Что ты делаешь?
—	Делаю? — Асад злорадно улыбнулся.— То, что мне
следовало сделать лет десять назад, а то и раньше. Мы вы¬
сечем тебя.— И он крикнул еще громче: — Аюб!
—	Господин мой! Сжалься, о сжалься! — Она бросилась
в ноги Асаду и обняла его колени.— Во имя Милостивого
и Милосердного будь снисходителен к моей дерзости, на
которую только из любви к тебе мог посягнуть мой бед¬
ный язык! О, мой сладчайший господин! О, отец Марзука!
Отчаяние Фензиле, ее красота, но более всего столь
несвойственные ей смирение и покорность, возможно,
и тронули Асада. Как бы то ни было, но не успел Аюб —
холеный тучный старший евнух гарема — с поклоном по¬
явиться в дверях, как паша повелительным жестом от¬
пустил его.
Асад посмотрел на Фензиле сверху вниз и усмехнулся.
—	Такая поза более всего пристала тебе. Запомни это
на будущее.
И разгневанный властелин с презрением освободился
от рук, обнимавших его колени, повернулся спиной к рас¬
простертой на полу женщине и величественно и непрек¬
лонно направился к выходу. Мать и сын остались одни.
Они еще не оправились от ужаса, и у обоих было такое
чувство, будто они заглянули в лицо смерти.
Довольно долго никто из них не нарушал молчания.
Наконец Фензиле поднялась с пола и подошла к забран¬
ному решетками ящику за окном. Она открыла его и взяла
глиняный кувшин, в котором охлаждалась вода. Налив
воды в пиалу, она с жадностью выпила ее. То, что Фензиле
сама оказала себе эту услугу, когда стоило лишь хлопнуть
в ладоши и явились бы невольники, выдавало ее смятение.
Захлопнув дверцу ящика, Фензиле повернулась к
Марзуку.
—	И что теперь? — спросила она.
147

—	Теперь? — переспросил молодой человек.
—	Да, именно сейчас! Что нам делать? Неужели мы
должны покориться и безропотно ждать конца? Твой отец
не в своем уме. Этот шакал околдовал его, и он хвалил все,
что бы тот ни сделал. Да умудрит нас Аллах, о Марзук,
иначе Сакр аль-Бахр втопчет тебя в прах.
Понурив голову, Марзук медленно подошел к дивану
и бросился на подушки. Он долго лежал, подперев под¬
бородок руками
—	А что я могу? — наконец спросил он.
—	Именно это я и хотела бы знать больше всего. Надо
что-то предпринять, и как можно скорее. Да сгниют его
кости! Если Сакр аль-Бахр останется в живых, ты погиб.
—	Да,— произнес Марзук, неожиданно оживившись,
и сел.— Если он останется в живых! Пока мы строили
планы и изобретали уловки, которые только разжигают
гнев отца, можно было прибегнуть к самому простому
и верному способу.
Фензиле остановилась посреди комнаты и мрачно по¬
смотрела на сына.
—	Я думала об этом,— сказала она.— За горсть золо¬
тых я могла бы нанять людей, и они... Но риск...
—	Какой же риск, если он умрет?
—	Он может потянуть нас за собой. Что проку будет
нам тогда в его смерти? Твой отец жестоко отомстит
за него.
—	Если все сделать с умом, нас никто не заподозрит.
—	Не заподозрит? — Фензиле невесело рассмеялась.—
Ты молод и глуп, о Марзук! На нас первых и падет
подозрение. Я не делала тайны из моей ненависти к Сакр
аль-Бахру, а народ не любит меня. Твоего отца заставят
наказать виновных, даже если сам он и не будет к тому
расположен, в чем я вовсе не уверена. Сакр аль-Бахр —
да иссушит его Аллах1 — для жалких рабов бог. Вспомни,
какую встречу ему устроили. Какого пашу, вернувшегося
с победой, встречали так? Благодаря победам, посланным
ему удачей, все сочли, будто он удостоился божественного
благоволения и защиты. Говорю тебе, Марзук, умри твой
отец завтра, вместо него пашой Алжира объявят Сакр
аль-Бахра, и тогда — горе нам! Асад ад-Дин стар. Правда,
он не участвует в сражениях. Он дорожит жизнью и может
еще долго протянуть. А если нет, если Сакр аль-Бахр
все еще будет ходить по земле, когда твоего отца призовет
к себе Аллах... Страшно подумать, какая участь ожидает
тебя и меня.
148

—	Да пребудет в скверне его могила!
—	Могила? Вся сложность в том, как вырыть ему
могилу, не повредив себе. Шайтан хранит эту собаку.
—	Да уготовит он ему постель в преисподней! — во¬
скликнул Марзук.
—	Проклятия нам не помогут. Встань, Марзук, и по¬
думай, как это устроить.
Марзук вскочил с дивана с легкостью и проворством
борзой собаки.
—	Послушай,— сказал он.— Раз я должен идти с ним
в плавание, то, возможно, как-нибудь темной ночью мне
и представится удобный случай.
—	Не спеши, дай подумать. Аллах подскажет мне
какой-нибудь способ.
Фензиле хлопнула в ладоши и приказала вошедшей
девочке-невольнице позвать Аюба и приготовить носилки.
—	Мы отправляемся на базар, о Марзук, и посмотрим
на его пленников. Кто знает, быть может, они окажутся
нам полезны. Против ублюдка, рожденного в грехе, хит¬
рость сослужит нам лучшую службу, чем сила.
—	Да сгинет дом его! — воскликнул Марзук.
Глава IX
КОНКУРЕНТЫ
Обширная площадь перед воротами Сук аль-Абида
была забита пестрой шумной толпой, с каждой
минуты вбиравшей в себя все новые людские потоки,
текущие из лабиринта узких немощеных улиц.
Там были смуглолицые берберы в черных плащах из
козьей шерсти, украшенных на спине оранжевыми и крас¬
ными ромбами; их бритые головы были покрыты тюбе¬
тейками или повязаны плетеными шерстяными шнурами.
Там были чернокожие жители Сахары, почти нагие. Там
были величавые арабы, укутанные в ниспадающие беско¬
нечными складками одеяния с капюшонами, надвинутыми
на смуглые точеные лица. Там были горделивые богатые
мавры в ярких одеждах, восседающие на холеных мулах,
покрытых роскошными попонами. Там были тагарины —
мавры, изгнанные из Андалусии, по большей части рабо¬
торговцы. Там были евреи местные в мрачных черных
джуббах и христианские, прозванные так, поскольку вы¬
росли они в христианских странах и одевались по-евро¬
149

пейски. Там были высокомерные, облаченные в пышные
одеяния левантийские 107 т^рки. Там были скромные ко-
лолы, кабилы и бискары 10 .
Здесь водонос, обвешанный бурдюками из козьей кожи,
звонил в колокольчик: там торговец апельсинами, ловко
балансируя на изношенном тюрбане корзиной с золо¬
тистыми плодами, на все лады расхваливал свой товар.
В палящих лучах африканского солнца под голубым не¬
бом, где кружили голуби, собрались пешие и восседающие
на мулах, ослах, стройных арабских скакунах. Переливаясь
радужным многоцветьем, толпа волновалась, как море: все
толкались, смеялись, переругивались.
В тени желтой глиняной стены сидели нищие и калеки,
жалобно просящие подаяния. Недалеко от ворот слуша¬
тели окружили меддаха — бродячего певца, который под
аккомпанемент гимбри и гайты 109 гнусавил какую-то ме¬
ланхоличную песню.
Богатые завсегдатаи базара бесцеремонно пробирались
через толпу и, спешившись у входа, проходили в ворота,
еще закрытые для зевак и покупателей попроще. За
воротами, на обнесенном серыми стенами просторном
квадратном дворе, выжженном солнцем, людей было мало.
До начала невольничьих торгов оставался час, и пользуясь
этим, купцы, у которых было разрешение выставлять
у стен свои лотки, занимались мелкой торговлей. Здесь
торговали фруктами, пряностями, безделушками и драго¬
ценностями для украшения правоверных.
В середине двора был вырыт большой восьмиугольный
водоем, окруженный низким, в три ступени, парапетом.
На нижней ступеньке сидел пожилой бородатый еврей
с ярким платком на голове. На его коленях покоился
широкий плоский ящик черного цвета, разделенный на
несколько отделений, заполненный полудрагоценными и
драгоценными — в том числе и весьма редкими — камня¬
ми. Рядом стояло несколько молодых мавров и два ту¬
рецких офицера из гвардии паши, и старый израильтянин
умудрялся торговать сразу со всеми.
К северной стене лепился длинный сарай, переднюю
часть которого заменял занавес из верблюжьей шерсти.
Оттуда доносился нестройный гул человеческих голосов:
пленники, предназначенные для продажи, ожидали там
начала торгов. Перед сараем стояли на страже несколько
дюжин корсаров и помогавших им негров-невольников.
С противоположной стороны над стеной сверкал белый
купол мечети; по его бокам высились похожий на копье
150

минарет и несколько финиковых пальм с длинными лис¬
тьями, застывшими в неподвижном горячем воздухе.
Вдруг толпа за воротами пришла в волнение. С криком:
«Дорогу! Дорогу!» — к базару продвигались шесть рослых
нубийцев. Каждый из них обеими руками держал огромную
доску и, размахивая ею, прокладывал путь сквозь пестрое
скопище людей, которые, расступаясь, осыпали нубийцев
градом проклятий.
—	Балак! Расступитесь! Дорогу Асад ад-Дину, избран¬
нику Аллаха! Дорогу!
Толпа расступилась и простерлась ниц перед Асад
ад-Дином, который верхом на молочно-белом муле мед¬
ленно продвигался вперед в сопровождении Тсамани и це¬
лой тучи одетых в черное янычар с обнаженными саблями
в руках.
Проклятия, встретившие негров паши, смолкли, и воз¬
дух зазвенел от горячих благословений:
—	Да умножит Аллах твое могущество! Да продлит
Он дни твои! Да пребудут с тобой благословения господина
нашего Мухаммеда! Да умножит Аллах число твоих побед!
Паша отвечал на приветствия толпы, как подобает
человеку истинно набожному и благочестивому.
—	Мир правоверным из дома Пророка,— время от
времени бормотал он, пока не приблизился к воротам
базара.
Здесь он приказал Тсамани бросить кошелек ползав¬
шим в пыли нищим, ибо разве не написано в Книге Книг:
те, кто не подвластны жадности и расходуют свое иму¬
щество во славу Аллаха, процветут, ибо им удвоится.
Подчиняясь закону, как последний из своих подданных,
Асад сошел с мула и пешком проследовал на базар.
У водоема он остановился, повернулся лицом к сараю
и, благословив распростертых в пыли правоверных, велел
им подняться. Затем мановением руки подозвал Али —
офицера Сакр аль-Бахра, отвечавшего за невольников,
захваченных корсаром в последнем набеге, выставленных
на торги,— и объявил ему о своем желании взглянуть на
пленников. По знаку Али негры раздернули занавес,
и жаркие лучи солнца хлынули на несчастных. Помимо
пленных с испанского галеона, там было несколько чело¬
век, захваченных Бискайном в мелких набегах.
Взору Асада предстали мужчины и женщины — хотя
женщин было сравнительно немного — всех возрастов, на¬
циональностей и состояний: бледные светловолосые жи¬
тели севера Европы и Франции, златокожие итальянцы,
151

смуглые испанцы, негры, мулаты — старые, молодые
и почти дети. Среди них были и богато одетые, и едва
прикрытые лохмотьями, и почти голые. Но всех объеди¬
няло выражение безнадежного отчаяния, застывшее на
лицах. Однако жалкий вид пленников не мог пробудить
сочувствия в благочестивом сердце Асада. Перед ним были
неверные, те, кто никогда не предстанет перед лицом
Пророка, проклятые и недостойные участия. Взгляд паши
остановился на красивой черноволосой девочке-испанке.
Она сидела, безжизненно опустив между коленями сжатые
руки. Поза ее выражала беспредельное страдание и от¬
чаяние, а темные круги под глазами еще более подчер¬
кивали их ослепительный блеск. Опершись на руку Тса¬
мани, паша некоторое нремя рассматривал ее, затем пе¬
ревел взгляд дальше. Неожиданно он сильнее сжал руку
визиря, и его желтоватое лицо оживилось.
На верхних нарах он увидел само воплощение женской
красоты. Рассказы о женщинах, подобных той, что сидела
перед ним, он слышал не раз, но видеть их собственными
глазами ему не доводилось. Она была высока и стройна,
как кипарис, кожа ее отливала молочной белизной, глаза
сияли, подобно темным сапфирам чистейшей воды, мед-
но-золотые волосы горели на солнце. Ее стан плотно
обтягивало белое платье с низким вырезом, открывавшим
шею безукоризненной красоты.
Асад повернулся к Али.
—	Что за жемчужина попала в эту навозную кучу?
Кто она? — спросил он.
—	Это та женщина, которую наш господин Сакр аль-
Бахр привез из Англии.
Паша вновь медленно перевел взгляд на пленницу,
и хоть той казалось, будто она уже утратила способность
что-либо чувствовать, под этим пристальным оскорбитель¬
ным взглядом щеки ее залились краской. Румянец стер
с лица молодой женщины следы усталости, отчего красота
ее засияла еще ярче.
—	Привести ее сюда,— коротко приказал паша.
Два негра схватили пленницу, и та, стремясь освобо¬
диться из их грубых рук, поспешила выйти сама, готовая
с достоинством вынести все, что бы ее ни ожидало. Когда
ее уводили, сидевший рядом светловолосый молодой че¬
ловек с изможденным, заросшим бородой лицом поднял
голову и с тревогой посмотрел на свою спутницу. Он
глухо застонал и подался вперед, желая удержать ее, но
его руки тут же опустились под ударом хлыста.
152

Асад задумался. Не кто иной, как сама Фензиле уго¬
ворила его отправиться на базар и взглянуть на неверную,
ради которой Сакр аль-Бахр пошел на немалый риск.
Фензиле полагала, что Асад ад-Дин увидит доказательство
неискренности предводителя корсаров. И что же? Он
увидел эту женщину, но не нашел ни малейшего признака
того, что, по утверждению Фензиле, должен был обнару¬
жить. Впрочем, он ничего и не искал. Из чистого любо¬
пытства внял уговорам своей старшей жены. Однако те¬
перь он забыл обо всем и предался созерцанию благород¬
ной красоты северянки, даже в горе и отчаянии
казавшейся самим совершенством.
Паша протянул руку, чтобы прикоснуться к руке плен¬
ницы, но та отдернула ее, словно от огня.
Асад вздохнул:
—	Поистине неисповедимы пути Аллаха, коль он
позволил столь дивному плоду созреть на гнилом древе
неверия!
—	Вероятно, для того, чтобы какой-нибудь правовер¬
ный из дома Пророка мог сорвать его,— откликнулся
Тсамани, хитро взглянув на пашу. Этот тонкий лицемер
в совершенстве постиг искусство игры на настроениях
своего господина.— Поистине, для Единого нет невоз¬
можного!
—	Но не записано ли в Книге Книг, что дочери
неверных заказаны сынам истинной веры?
И паша снова вздохнул.
Тсамани и на этот раз не растерялся: он прекрасно
знал, какого ответа ждут от него:
—	Аллах велик, и случившееся однажды вполне может
случиться вновь, мой господин.
Паша одарил визиря благосклонным взглядом.
—	Ты имеешь в виду Фензиле? Но тогда я по милости
Аллаха стал орудием ее прозрения.
—	Вполне может статься, что тебе предначертано сно¬
ва совершить подобное,— прошептал коварный Тсамани,
движимый более серьезными соображениями, нежели про¬
сто желанием угодить владыке.
Между ним и Фензиле существовала давняя вражда:
оба они ревновали Асада друг к другу. Влияние визиря
на пашу значительно возросло бы, если бы Фензиле
удалось устранить. Тсамани мечтал об этом, но опасался,
что его мечта никогда не сбудется. Асад старел, и пламень,
некогда ярко пылавший в нем, казалось, уже угас, оставив
его нечувствительным к женским чарам. И вдруг здесь
153

чудом оказалась женщина столь поразительной красоты,
столь непохожая на всех, кто когда-либо услаждал взор
паши, что чувства старика, словно по мановению волшеб¬
ного жезла, вновь разгорелись молодым огнем.
—	Она бела, как снега Атласа по, сладостна, как фи¬
ники Тафилалта,— нежно шептал Асад, пожирая пленницу
горящими глазами.
Вдруг он посмотрел по сторонам и, распалясь гневом,
набросился на Тсамани:
—	Тысячи глаз узрели ее лицо без покрывала! —
воскликнул он.
—	Такое тоже случалось прежде,— ответил визирь.
Тсамани хотел продолжить, но неожиданно совсем ря¬
дом с ними раздался голос, обычно мягкий и музыкальный,
£ сейчас непривычно хриплый и резкий:
—	Что это за женщина?
Паша и визирь вздрогнули и обернулись. Перед ними
стояла Фензиле. Лицо ее, как и подобает благочестивой му¬
сульманке, скрывала густая чадра. Рядом с ней они увиде¬
ли Марзука, а несколько поодаль — евнухов с носилками,
в которых Фензиле втайне от Асада прибыла на ба¬
зар. Около носилок стоял старший евнух Аюб аль-Самин.
Асад смерил Фензиле сердитым взглядом: он все еще
гневался на нее и Марзука. Но не только этим объяснялось
его неудовольствие. Наедине с Фензиле он кое-как терпел
в ней недостаток должного уважения к своей особе, хоть
и понимал недопустимость такого поведения. Но его гор¬
дость и достоинство не могли позволить ей вмешиваться
в разговор и, забыв о приличиях, при всех задавать
высокомерные вопросы. Прежде она никогда не осмели¬
валась на подобные выходки да и теперь не решилась
бы, если бы внезапное волнение не заставило ее забыть
осторожность. Она заметила выражение лица, с каким
Асад смотрел на прекрасную невольницу, и в ней про¬
снулась не только ревность, но и самый настоящий страх.
Ее власть над Асадом таяла. Чтобы она окончательно
исчезла, паше, который за последние годы едва ли удо¬
стоил взглядом хоть одну женщину, достаточно пожелать
украсить свой гарем новой женой.
Вот почему с дерзким бесстрашием, с отчаянной ре¬
шимостью Фензиле предстала перед пашой. И пусть чадра
скрывала лицо этой необыкновенной женщины — в каж¬
дом изгибе ее фигуры сквозило высокомерие, в каждом
жесте виделся вызов. На грозный вид Асада она не
обратила никакого внимания.
154

—	Если это та самая невольница, которую Сакр аль-
Бахр вывез из Англии, то слухи обманули меня,— заявила
она.— Клянусь, чтобы привезти в Берберию эту желто¬
лицую долговязую дочь погибели, вряд ли стоило совер¬
шать дальнее путешествие и подвергать опасности жизнь
многих достойных мусульман.
Гнев Асада уступил место удивлению: паша не отли¬
чался проницательностью.
—	Желтолицую? Долговязую? — повторил он и, нако¬
нец поняв уловку Фензиле, ехидно усмехнулся.— Я уже
замечал, что ты становишься туга на ухо, а теперь ви¬
жу, что и зрение изменяет тебе. Ты и впрямь стареешь.
И он так сердито посмотрел на Фензиле, что та
съежилась. Паша вплотную подошел к Фензиле.
—	Ты слишком долго царила в моем гареме, давая
волю своим нечестивым франкским замашкам.— Он гово¬
рил тихо, и только стоявшие совсем близко услышали его
гневные слова.— Пожалуй, пора исправить это.
Он круто отвернулся и жестом велел Али отвести
пленницу обратно в сарай. Затем, опершись на руку
Тсамани, паша сделал несколько шагов к выходу, но
остановился и снова обернулся к Фензиле.
—	Марш в носилки! — приказал он, прилюдно нанося
ей жестокую обиду.— И чтобы тебя больше не видели
шатающейся по городу.
Не проронив ни слова, Фензиле мгновенно повинова¬
лась. Паша и Тсамани задержались у входа, пока неболь¬
шой кортеж не миновал ворота. Марзук и Али шли по
обеим сторонам носилок, не осмеливаясь поднять глаза
на разгневанного пашу. Асад, криво усмехаясь, смотрел
им вслед.
—	Красота ее пропадает, а самоуверенность растет,—
проворчал он.— Она стареет, Тсамани, лицо ее увядает,
тело утрачивает свою стройность, и она становится все
сварливее. Она недостойна оставаться рядом с входящим
в дом Пророка. Возможно, Аллах будет доволен, если мы
заменим ее кем-нибудь более достойным.
Затем, обратив взор в сторону сарая, завесы которого
вновь были задернуты, и недвусмысленно намекая
на франкскую пленницу, заговорил совсем другим тоном:
—	Ты заметил, о Тсамани, как грациозны ее движе¬
ния? Они плавны и благородны, как у молодой газели.
Воистину, не для того создал Всемудрый подобную кра¬
соту, чтобы ввергнуть ее в преисподнюю.
—	Быть может, она послана в утешение какому-нибудь
155

правоверному? — предположил хитрый визирь.— Для Ал¬
лаха нет невозможного!
—	А почему бы и нет? — сказал Асад.— Разве не
написано: как никто не обретет того, что ему не пред¬
назначено, так никто не избежит уготованного судьбой.
Останься здесь, Тсамани. Дождись торгов и купи ее. Эту
девушку наставят в истинной вере, и она будет спасена
от адского пламени.
Итак, паша произнес слова, которые Тсамани давно
и страстно желал услышать.
Визирь облизнул губы.
—	А цена, господин мой? — вкрадчиво осведомился он.
—	О чем ты спрашиваешь? — переспросил Асад.—
Разве я не повелел тебе купить ее? Приведи ко мне эту
девушку хоть за тысячу филипиков.
—	Тысячу филипиков,— повторил пораженный Тсама¬
ни.— Аллах велик!
Но паша уже отошел от визиря и вступил под арку
ворот, где толпа, едва завидев его, вновь простерлась ниц.
Приказ паши привел Тсамани в восторг. Но дадал 111
не отдаст невольника, не получив за него наличными,
а у визиря не было при себе нужной суммы. Поэтому он
вслед за хозяином отправился в Касбу. До начала торгов
оставался целый час, времени было вполне достаточно.
Тсамани был человек довольно коварный, и давняя
ненависть к Фензиле, которую ему приходилось таить
про себя и прятать за лицемерными улыбками и угод¬
ливыми поклонами, распространялась и на ее слуг. В це¬
лом свете не было никого, к кому бы визирь паши
питал большее презрение, чем к холеному, лоснящемуся
от жира евнуху Аюб аль-Самину, обладателю величе¬
ственной утиной походки и пухлого надменного рта.
К тому же в великой Книге Судеб было записано, чтобы
в воротах Касбы он наткнулся именно на Аюба, по
приказанию своей госпожи шпионившего за ним. С го¬
рящими глазками, скрестив руки под животом, толстяк
подкатился к визирю паши.
—	Да продлит Аллах твои дни,— церемонно произнес
Аюб.— Ты принес новости?
—	Новости? Как ты догадался? По правде говоря, мои
новости не очень обрадуют твою госпожу.
—	Милостивый Аллах! Что случилось? Это касается
франкской невольницы?
Тсамани улыбнулся, чем немало разозлил Аюба, ко¬
торый почувствовал, что земля разверзается у него под
156

ногами. Евнух	понимал,	что,	если	его госпожа утратит
свое значение,	вместе с	ней	падет	и его влияние, и он
обратится в прах под туфлей Тсамани.
—	Клянусь	Кораном,	ты	дрожишь, Аюб,— издевался
визирь.— Твой	дряблый	жир	так и	колышется. И неда¬
ром — дни твои сочтены, о отец пустоты.
—	Издеваешься, собака? — Голос Аюба срывался от
злости.
—	Ты назвал меня собакой? Ты? — Тсамани презри¬
тельно плюнул на тень евнуха.— Отправляйся к своей
госпоже и скажи ей, что мой господин приказал мне
купить франкскую девушку. Скажи ей, что мой господин
возьмет ее в жены, как когда-то взял саму Фензиле, что
он выведет ее к свету истинной веры и вырвет у шайтана
эту дивную жемчужину. Да не забудь добавить, что мне
приказано купить ее за любые деньги, пусть даже за
тысячу филипиков. Передай все это Фензиле, о отец
ветра, да раздует Аллах твое брюхо!
И визирь подчеркнуто бодро и легко зашагал дальше.
—	Да сгинут сыновья твои! Да станут дочери твои
блудницами! — кричал ему вдогонку евнух, обезумев от
ужасной новости и от сопровождавших ее оскорблений.
Тсамани только рассмеялся.
—	Да будут все твои сыновья султанами, Аюб,— бро¬
сил он через плечо.
Дрожа от гнева, Аюб отправился к своей госпоже.
Фензиле выслушала евнуха, побелев от ярости. Когда
тот умолк, она обрушила на головы паши и наглой неволь¬
ницы целый поток брани, призывая Аллаха переломать им
кости, обезобразить лица и сгноить их плоть. Все это она
проделала с неистовой страстью всех рожденных и воспи¬
танных в вере Пророка. После того как приступ ярости
прошел, она некоторое время сидела задумавшись. Нако¬
нец вскочила и приказала Аюбу проверить, не подслуши¬
вает ли кто-нибудь под дверьми.
—	Нам надо действовать, Аюб, и решать все быстро.
Иначе я погибла, а вместе со мной погиб и Марзук —
один он не сумеет противостоять отцу. Сакр аль-Бахр
втопчет нас в землю.— Она замолкла, словно ее внезапно
осенило.— Клянусь Аллахом, возможно, для того он
и привез сюда эту белолицую девушку. Мы должны рас¬
строить его планы и помешать Асаду купить ее. Иначе,
Аюб, для тебя тоже все кончено.
—	А как это можно выполнить? — проговорил евнух,
поражаясь невиданной энергии и силе духа своей госпожи.
157

—	Прежде всего надо сделать так, чтобы франкская
девчонка не досталась паше.
—	Придумано хорошо, но как это сделать?
—	Как? Неужели тебе ничего не приходит на ум? Да
есть ли вообще хоть капля разума в твоей жирной башке?
Ты заплатишь за невольницу больше, чем Тсамани, и ку¬
пишь ее для меня. Хотя нет. Лучше это сделает кто-нибудь
другой. Затем мы устроим так, что, прежде чем Асад
нападет на ее след, она незаметно исчезнет.
Лицо евнуха побелело, жирные щеки и подбородок
дрожали.
—	А ты подумала о последствиях, о Фензиле? Что
будет с нами, если Асад узнает об этом?
—	Он ничего не узнает,— ответила Фензиле.— А если
и узнает, то девушка уже сгинет, и ему придется поко¬
риться записанному в Книге Судеб.
—	Госпожа! — воскликнул евнух, стиснув короткие
толстые пальцы.— Я не смею браться за это!
—	И ты смеешь ослушаться? Если я приказываю тебе
купить невольницу, даю деньги, то какое тебе дело до
остального, собака? Пойми, я даю тебе тысячу пятьсот
филипиков, все, что у меня есть, ты заплатишь за нее,
а остальное возьмешь себе.
Немного подумав, Аюб понял, что она права. Никто
не мог бы поставить ему в вину то, что он исполняет
приказание своей госпожи. Вдобавок дело сулило немалую
выгоду, не говоря уж об удовольствии провести Тсамани
и отправить его с пустыми руками к разгневанному не¬
удачей паше.
Аюб развел руками и склонился перед Фензиле в знак
молчаливого согласия.
Глава X
НЕВОЛЬНИЧИЙ РЫНОК
Звуки труб и глухие удары гонга возвестили о том,
что на Сук аль-Абиде наступило время торгов.
Торговцы свернули лотки. Еврей, сидевший у водоема,
закрыл свой ящик и исчез. Ступени у водоема заняли
самые состоятельные завсегдатаи базара. Окружив водоем,
они обратились лицом к воротам. Остальные выстроились
вдоль южной и западной стен базара.
Негры-водоносы в белых тюрбанах вениками из паль¬
158

мовых листьев обрызгали землю водой, чтобы прибить
пыль. Трубы на мгновение стихли, затем зарокотали по¬
следний раз и замолкли. Толпа у ворот расступилась,
и сквозь нее медленно и величаво прошествовали три
высоких дадала в безукоризненных тюрбанах, с головы
до пят одетые в белое. У западного конца длинной стены
они остановились, и главный дадал шагнул вперед.
С их приходом шум голосов стал замирать, перейдя
сперва в шипящий шепот, потом в легкое, словно пче¬
линое, жужжание, и наконец наступила полная тишина.
В облике дадалов, в их торжественно-важных манерах
было что-то жреческое, и когда базар погрузился в мол¬
чание, все происходящее стало походить на некое свя¬
щеннодействие.
С минуту главный дадал стоял как бы в забытьи,
опустив глаза долу, затем простер руки и начал моно¬
тонно, нараспев читать молитву:
—	Во имя Аллаха милостивого и милосердного, сотво¬
рившего человека из сгустка крови! Все сущее на Небесах
и на Земле славит Аллаха великого и премудрого! Цар¬
ствие Его на Небесах и на Земле! Он создает и убивает,
и власть Его надо всем сущим. Он — начало и конец,
видимый и невидимый, всеведущий и всемудрый!
—	Аминь! — отозвалась толпа.
—	Хвала Ему, пославшему нам Мухаммеда, своего
Пророка, дать миру истинную веру. Проклятие шайтану,
камнями побитому, восставшему против Аллаха и детей
Его!
—	Аминь!
—	Да пребудет благословение Аллаха и господина
нашего Мухаммеда над этим базаром со всеми прода¬
ющими и покупающими! Да умножит Аллах их богатства
и пошлет им долгие дни, дабы могли они возносить
Ему хвалу!
—	Аминь! — ответила толпа, приходя в движение.
Тесные ряды людей заволновались. Каждый стремился
поскорее размять затекшие от напряженной молитвенной
позы ноги и невольно задевал соседей.
Дадал хлопнул в ладоши: завесы раздвинулись и от¬
крыли перегороженный на три части сарай, забитый не¬
вольниками. Их было человек триста.
В переднем ряду средней части — той, где находились
Розамунда и Лайонел,— стояли два рослых молодых ну¬
бийца. Стройные и мускулистые, они с полным безразли¬
чием взирали на происходящее, безропотно принимая свою
159

судьбу. Они сразу привлекли внимание дадала. Обычно
покупатель первым указывал на невольника, которого
собирался приобрести, но сейчас, желая положить достой¬
ное начало торгам, дадал сам выбрал могучую пару кор¬
саров. По его знаку нубийцев подвели ближе.
—	Прекрасная пара,— объявил дадал.— Сильные мус¬
кулы, длинные ноги, крепкие руки. Все видят, что постыдно
было бы разлучать их. Пусть тот, кому нужна такая пара
для тяжелой работы, назовет свою цену.
И он медленно двинулся вокруг водоема. Невольники,
подгоняемые корсарами, следовали за ним, чтобы каждый
мог как следует рассмотреть их.
В переднем ряду толпы, собравшейся у ворот, стоял
Али, которого Османи прислал купить два десятка крепких
парней для галеаса Сакр аль-Бахра. На борту галеаса не
держали неженок — обмороки только прибавляют хлопот
боцману. Поэтому Али, получивший строгий наказ ото¬
брать самых крепких невольников, за единственным ис¬
ключением, без промедления приступил к делу:
—	Такие парни мне нужны на весла к Сакр аль-Бах-
ру,— напустив на себя важный вид, громко объявил он.
Весь базар обернулся к офицеру Оливера-рейса, одному
из тех корсаров, что были гордостью ислама и грозой
неверных, и он буквально купался в восхищенных взорах
толпы, обращенных на него.
—	Они прямо созданы для доблестного труда на вес¬
лах, о Али-рейс,— ответил дадал со всей возможной тор¬
жественностью.— Что ты за них дашь?
—	Две сотни филипиков за пару.
Дадал торжественно двинулся дальше. Невольники по¬
следовали за ним.
—	Мне предлагают двести филипиков за пару самых
сильных невольников, какие милостью Аллаха когда-либо
попадали на этот базар. Кто прибавит еще пятьдесят
филипиков?
Когда дадал поравнялся с дородным мавром в голубой
развевающейся одежде, тот поднялся со своего места на
ступенях водоема. Невольники почуяли покупателя
и, предпочитая любую работу участи галерных рабов,
принялись целовать руки мавра и ластиться к нему, как
собаки.
Спокойно, с чувством собственного достоинства мавр
ощупал их мускулы, затем раздвинул им губы и осмотрел
зубы и рот.
—	Л нести двадцать филипиков за пару,— сказал он,
160

и дадал со своим товаром пошел дальше, громко выкри¬
кивая новую цену.
Так дадал обошел водоем и снова остановился перед
Али.
—	Теперь их цена двести двадцать филигшков, о Али.
Клянусь Кораном, такие невольники стоят по меньшей
мере триста! Что ты скажешь на триста филипиков?
—	Двести тридцать,— прозвучал короткий ответ.
И снова дадал направился к мавру.
—	Мне предлагают двести тридцать, о Хамет. Не
прибавишь ли ты еще двадцать?
—	Только не я, клянусь Аллахом,— ответил Хамет
и сел.— Пускай он их и забирает.
—	Еще десять филипиков,— уговаривал дадал.
—	Ни аспра.
—	В таком случае они твои, о Али, за двести тридцать
филипиков. Благодари Аллаха за выгодную сделку.
Нубийцев передали людям Али, и помощники дадала
подошли к корсару получить плату.
—	Подождите немного, зачем торопиться,— остановил
их Али.— Разве имя Сакр аль-Бахра не достаточное ру¬
чательство?
—	Деньги должны быть уплачены, прежде чем куп¬
ленный невольник покинет базар, о доблестный Али.
Таков закон, и его нельзя нарушать.
—	И он не будет нарушен,— нетерпеливо ответил
Али.— Я заплачу до того, как их уведут. Но мне нужно
еще несколько невольников. Прежде всего — вон тот мо¬
лодец. У меня есть приказ купить его до моего капитана.
И он указал на стоявшего рядом с Розамундой Лай¬
онела — воплощение удрученности и тщедушия.
В глазах дадала сверкнуло удивление, смешанное
с презрением, но он поспешил скрыть его.
—	Привести сюда этого желтоволосого неверного,—
распорядился он.
Корсары положили руки на плечи Лайонела. Он без¬
успешно пытался сопротивляться, но тут все заметили,
как женщина, стоявшая рядом, что-то быстро сказала ему.
Он перестал упираться и позволил вывести себя на обоз¬
рение всего базара.
—	Не собираешься ли ты посадить его на весло,
о Али? — с противоположной стороны водоема крикнул
Аюб аль-Самин, рассмешив толпу.
—	А что еще с ним делать? — спросил* Дли.— По
крайней мере, он дешево обойдется.
6	Р Сабатини. т 2
164

—	Дешево? — воскликнул дадал с притворным удив¬
лением.— Вот уж нет! Парень молод и смазлив. Сколько
ты предложишь за него? Сто филипиков?
—	Сто филипиков! — Али рассмеялся.— Сто филипи¬
ков за этот мешок с костями? Машалла! * Моя цена —
пять филипиков, о дадал.
Толпа опять взорвалась смехом. Взгляд дадала посу¬
ровел: смех как будто относился и к нему, а он отнюдь
не был человеком, позволяющим насмехаться над собой.
—	Ты, конечно, шутишь, господин мой,— проговорил
он, сопровождая свои слова жестом снисходительным
и вместе с тем высокомерным.— Посмотри, какой он
здоровый.
По приказу дадала один из корсаров сорвал с Лайонела
колет и обнажил торс гораздо лучших пропорций, нежели
можно было ожидать. Оскорбление привело молодого че¬
ловека в ярость, и он стал извиваться в цепких руках
корсаров; один из них слегка ударил его бичом, давая
понять, что его ожидает, если он не успокоится.
—	Рассмотри его внимательно,— продолжал дадал,
показывая на белый торс Лайонела,— и ты увидишь,
как он крепок. Посмотри, какие у него прекрасные зубы!
Он схватил голову молодого человека и заставил его
раздвинуть челюсти.
—	Да,— ответил Али,— но посмотри и ты на его тон¬
кие ноги, на женские руки.
—	Работа на веслах исправит этот недостаток,— упор¬
ствовал дадал.
—	Грязные черномазые! — гневно выкрикнул, чуть не
плача, Лайон ел.
—	Он бормочет проклятья на языке неверных,— заме¬
тил Али.— Как видишь, у него и нрав не слишком покла¬
дистый. Говорю тебе: больше пяти филипиков я не дам.
Дадал пожал плечами и стал обходить водоем. Толкая
перед собой Лайонела, корсары двинулись за ним. Пока
они шли по кругу, кое-кто из сидевших на ступеньках
поднимался и пробовал его мышцы, но никто, видимо, не
был склонен купить его.
—	За такого прекрасного молодого франка мне пред¬
лагают смехотворную цену в пять филипиков! — кричал
дадал.— Неужели не найдется ни одного правоверного,
готового заплатить за него десять? Быть может, ты, Аюб?
Или ты, Хамид? Десять филипиков!
•	Великолепно! ЗамечательноГ {араб.)
162

Однако все, кому он предлагал Лайонела, качали го¬
ловой. Им уже приходилось видеть невольников с подо¬
бной внешностью, и опыт подсказывал, что от них мало
проку. Как ни хорошо он был сложен, мышцы его были
слабы, а кожа казалась слишком белой и нежной. Какая
польза от невольника, которого надо сперва откормить
и закалить, а он тем временем, чего доброго, возьмет да
и умрет? За такого и пять филипиков слишком много.
Итак, раздосадованный дадал возвратился к Али.
—	Что ж, он твой за пять филипиков. Да простит тебе
Аллах твою скупость.
Али усмехнулся: его корсары схватили Лайонела и от¬
тащили к уже купленным невольникам.
Али было собрался указать на следующего невольника,
но тут внимания дадала потребовал пожилой высокий
еврей. На нем, словно на кастильском дворянине, были
надеты черный колет и штаны в обтяжку, шею охватывали
брыжжи 11 , вьющиеся волосы покрывал берет с пером, а
у пояса висел всегда готовый к услугам хозяина окованный
золотом кинжал.
Среди пленников, захваченных Бискайном, была де¬
вушка лет двадцати, отличавшаяся истинно испанской
красотой. Матовая кожа ее лица светилась теплым бле¬
ском слоновой кости, густые волосы напоминали черное
дерево, тонко очерченные брови взлетали над лучистыми
темно-карими глазами. Она была одета, как кастильская
крестьянка, и складки красно-желтого платка, накинутого
на плечи, оставляли открытой ее прекрасную шею. Блед¬
ность лица и дикий огонь в глазах нисколько не умаляли
красоты девушки.
Быть может, когда старый еврей увидел прекрасную
испанку, в нем вспыхнуло желание отчасти выместить на
ней боль и обиду за жестокость и несправедливость, за
нытки, сожжения заживо, конфискации, изгнания — за все
то, что его единоверцы претерпели от ее соплеменников.
Быть может, она напомнила ему о разграбленных еврей¬
ских кварталах, обесчещенных еврейских девах, о еврей¬
ских детях, зверски убитых во имя Бога, которого чтят
испанцы-христиане. Как бы то ни было, в темных глазах
старика и в жесте, каким он показал на молодую испанку,
отразилось неукротимое желание ее приобрести.
—	Вон за ту кастильскую девчонку я дам пятьдесят
филипиков, о дадал,— заявил он.
Дадал подал знак, и корсары выволокли девушку
из сарая.
6*
163

—	Такой букет прелестей нельзя купить за пятьдесят
филипиков, о Абрахам,— возразил дадал.— Вот сидит
Юсуф, он заплатит за него по крайней мере шестьде¬
сят.— И он выжидательно остановился перед богато раз¬
одетым мавром.
Но тот покачал головой:
—	Видит Аллах, у меня три жены. За час они и следа
не оставят от всей этой красоты, так что я только зря
потеряю деньги.
Дадал отошел от мавра. Девушку потащили за ним.
Она упорно вырывалась, громко осыпая стражу испанской
бранью. Отчаянно защищаясь, она одному корсару вце¬
пилась ногтями в руку, другому плюнула в лицо. Ро¬
замунда наблюдала эту сцену. Ее охватил ужас и от
участи, ожидавшей несчастную, и от недостойной ярости,
с которой та тщетно пыталась сопротивляться своей
судьбе. Но на одного левантийского турка поведение
молодой испанки произвело совершенно иное впечатле¬
ние. Приземистый и коренастый, он поднялся со ступеней
водоема.
—	За удовольствие укротить эту дикую кошку я за¬
плачу шестьдесят филипиков,— сказал он.
Но Абрахам не собирался отступать. Он предложил
семьдесят, турок поднял цену до восьмидесяти. Абрахам
накинул еще десять, и наступила пауза.
Дадал раззадоривал турка:
—	Неужели ты отступишь перед каким-то израильтя¬
нином? Неужели эту деву придется отдавать извратителю
Завета, обреченному геенне, тому, чьи соплеменники не
пожертвуют ближнему и финиковой косточки? Не позор
ли это для правоверного?
Подзадоренный дадалом турок с явной неохотой при¬
бавил еще пять филипиков. Однако еврей, нисколько не
смутясь,— он был торговцем, и ему десятки раз на дню
приходилось выслушивать нечто подобное,— вытащил из-
за пояса кошелек.
—	Здесь сто филипиков,— заявил он.— Это слишком
много, но я плачу.
Не дожидаясь, когда благочестивый дадал вновь при¬
мется искушать его, турок махнул рукой и сел.
—	Я уступаю ему удовольствие купить ее,— твердо
сказал он.
—	Итак, она твоя, о Абрахам, за сто филипиков.
Израильтянин отдал кошелек помощникам дадала
и шагнул к девушке. Она по-прежнему безуспешно пы¬
164

талась вырваться, но корсары с силой толкнули ее
к старику, и тот на мгновение обхватил ее стан руками.
—	Ты дорого обошлась мне, дочь Испании,— проши¬
пел он,— но я не сетую. Пойдем.
И он попытался увести ее.
Но испанка со свирепостью тигрицы вцепилась ногтями
в его лицо. Вскрикнув от боли, старик выпустил ее. В ту
же секунду она молниеносно выхватила из-за пояса еврея
кинжал.
—	Valga de Dios! * — воскликнула она и, прежде чем
ее успели остановить, вонзила лезвие в свою прекрасную
грудь и, задыхаясь, упала к ногам Абрахама. Тело ее
сотрясли предсмертные конвульсии. Абрахам с яростью
и смятением смотрел на умирающую. Весь базар замер
в благоговейном молчании.
Розамунда встала, ее бледное лицо порозовело, в гла¬
зах зажегся слабый огонек. Бог указал ей путь, и когда
наступит ее черед, Бог даст ей и средство. Она вдруг
почувствовала прилив силы и мужества. Смерть — про¬
стой и быстрый конец, открытая дверь, за которой она
избавится от позора. Розамунда знала, что Господь в ми¬
лосердии своем простит самоубийство, совершенное при
таких обстоятельствах.
После короткого оцепенения и испуга Абрахам пришел
наконец в себя.
—	Она мертва,— прогнусавил он.— Меня обманули.
Верни мне мое золото.
—	Разве мы должны возвращать плату за каждого
умершего невольника? — спросил дадал.
—	Но ее еще не передали мне!	—	бушевал	еврей.—
Мои руки не успели коснуться ее!
—	Ты лжешь, собачий сын,— последовал бесстрастный
ответ.— Она была твоя. Я объявил	об	этом.	И	раз	она
принадлежит тебе, убери ее отсюда.
Лицо еврея побагровело.
—	Что? — Он задыхался.— Мне придется потерять сто
филипиков?
—	Что записано, то. записано,— ответил дадал.
Глаза Абрахама налились кровью, на губах высту¬
пила пена.
—	Нигде не записано, что...
—	Успокойся,— заметил дадал.— Ничего бы не слу¬
чилось, не будь это предначертано в Книге Судеб.
*	Да поможет мне Господь! (исп.)
165

В толпе поднялся ропот.
—	Верни мои сто филипиков,— не унимался еврей.
Глухой гул толпы тем временем перешел в рев.
—	Ты слышишь? — спросил дадал.— Да простит тебя
Аллах за то, что ты нарушаешь мир на базаре. Ступай
отсюда, пока с тобой не случилось несчастья.
—	Убирайся! Убирайся! — ревела толпа.
Несколько человек угрожающе приблизились к несча¬
стному Абрахаму:
—	Вон отсюда, извратитель Завета! Мразь! Собака!
Прочь!
Весь базар пришел в волнение. Абрахама окружили
злобные лица, к нему с угрозой тянулись кулаки, и на¬
конец страх заставил его забыть о деньгах.
—	Я ухожу, ухожу,— в испуге пробормотал он и по¬
спешил к выходу.
Но дадал вернул его.
—	Забери свое имущество,— приказал он, указывая
на труп.
Вынужденный проглотить новое издевательство, Абра¬
хам позвал своих невольников и велел унести безжизнен¬
ное тело, за которое он заплатил кругленькую сумму
в звонкой монете. И все же у ворот он остановился.
—	Я пожалуюсь паше,— пригрозил он.— Асад ад-Дин
справедлив и заставит вернуть мне деньги.
—	Конечно,— ответил дадал,— но не раньше, чем ты
сумеешь оживить покойницу.
И он повернулся к толстяку Аюбу, который дергал
его за рукав. Чтобы лучше расслышать шепот подручного
Фензиле, дадал наклонил голову. Затем, повинуясь ему,
приказал привести Розамунду.
Она безропотно покинула свое место и медленно пошла
к водоему. Движения ее были безжизненны, как у со¬
мнамбулы или у человека, одурманенного каким-то зель¬
ем. Она остановилась посреди базара, залитого жгучими
лучами солнца, и дадал принялся многословно расписы¬
вать ее достоинства. Он говорил на лингва-франка —
языке, понятном всем посетителям базара, к какой бы
национальности они ни принадлежали. Чем более крас¬
норечивым становился дадал, тем больший ужас и стыд
охватывали Розамунду: она понимала смысл его речей
благодаря знанию французского, который выучила во вре¬
мя пребывания во Франции.
Первым желание купить Розамунду изъявил мавр, пы¬
тавшийся неудачно купить двух нубийцев. Он поднялся
166

со ступеней парапета у водоема и внимательно осмотрел
девушку. Должно быть, осмотр вполне удовлетворил его,
поскольку предложенная им цена была весьма значительна
и заявлена с непоколебимой уверенностью, что у него не
окажется конкурентов.
—	Сто филипиков за молочноликую девушку!
—	Это слишком мало. Разве ты не видишь прелесть
ее лица, подобного сияющей луне? — возразил дадал
и двинулся вокруг водоема.— Север поставляет нам пре¬
красных женщин, но ни одна из их женщин и наполовину
не столь прекрасна, как эта жемчужина.
—	Сто пятьдесят! — крикнул левантийский турок,
щелкнув пальцами.
—	И этого недостаточно. Посмотри, каким царствен¬
ным ростом в благоволении своем наделил ее Аллах.
Взгляни, как благородна ее осанка, как дивно сверкают
ее чудные глаза! Клянусь Аллахом, она достойна украсить
гарем самого султана.
Покупатели не могли не признать, что в словах дадала
нет ни малейшего преувеличения, и в их обычно чинно¬
бесстрастных рядах возникло легкое волнение. Купец-раз¬
носчик, мавр по имени Юсуф, предложил сразу двести
филипиков.
Но дадал, будто не слыша его, продолжал восхвалять
достоинства пленницы. Он поднял ее руку, чтобы поку¬
патели лучше рассмотрели ее. Розамунда опустила глаза
и покорно повиновалась; ее чувства выдавал только ру¬
мянец, который медленно залил ее лицо и тут же погас.
—	Посмотрите на эти руки! Они нежнее аравийских
щелков и белее слоновой кости. Сейчас цена двести
филипиков! А сколько предложишь ты, о Хамид?
Хамид, не скрывая злости оттого, что предложенная
им цена так быстро удвоилась, сказал;
—	Клянусь Аллахом, я купил трех крепких девушек
из Суса за меньшую сумму1
—	Уж не собираешься ли ты сравнивать грубую девку
из Суса с этой благоуханной розой, с этим образцом
женственности?
—	Ладно, двести десять филипиков,— снизошел Хамид.
Бдительный Тсамани счел, что настало время испол¬
нить поручение и купить девушку для своего господина.
—	Триста,— внушительно сказал он, чтобы разом по¬
кончить с этим делом.
—	Четыреста! — тут же взвизгнул резкий голос за
его спиной.
167

Изумленный Тсамани круто повернулся и увидел хит¬
рое лицо Аюба. По рядам покупателей пробежал шепот;
люди вытягивали шеи, чтобы узнать, кто этот щедрый
безумец.
Юсуф, вне себя от гнева, поднялся со ступеней и объ¬
явил, что отныне пыль алжирского базара не осквернит
его подошв и он не купит здесь ни одного невольника.
—	Клянусь источником Земзем из,— бушевал он,—
здесь все околдованы! Четыреста филипиков за какую-то
франкскую девчонку! Да умножит Аллах ваше богатство,
ибо истинно говорю — оно вам пригодится.
В сильнейшем негодовании он гордо прошествовал
к воротам и, растолкав толпу локтями, покинул базар.
Однако прежде чем шум торгов смолк за спиной мавра,
цена на прекрасную невольницу вновь поднялась. Пока
Тсамани оправлялся от изумления, вызванного неожидан¬
ным появлением соперника, дадал соблазнил турка под¬
нять цену еще выше.
—	Это безумие,— сокрушался турок,— но она услаж¬
дает мой взор, и если Аллаху будет угодно наставить ее
на путь истинной веры, то она станет звездой моего
гарема. Четыреста двадцать филипиков, о дадал, и да
простит мне Аллах расточительность!
Но не успел он закончить, как Тсамани выкрикнул
с лаконичным красноречием:
—	Пятьсот!
—	О Аллах! — вырвалось у дадала, и он воздел руки
к небесам.
—	О Аллах! — словно эхо, повторила толпа.
—	Пятьсот пятьдесят! — Визгливый голос Аюба пере¬
крыл шум базара.
—	Шестьсот,— невозмутимо произнес Тсамани.
Всеобщее возбуждение и шум, вызванные столь небы¬
валыми ценами, вынудили дадала призвать всех к тишине.
Базар притих, и Аюб, не теряя времени, одним скачком
поднял цену до семисот филипиков.
—	Восемьсот! — гаркнул Тсамани, теряя терпение.
—	Девятьсот! — не унимался Аюб.
Побелев от ярости, Тсамани снова повернулся к евнуху.
—	Это что — насмешка, о отец ветра? — крикнул* он.
Его язвительный намек был встречен дружным смехом.
—	Если кто и насмехается, так это ты.— Аюб ед¬
ва сдерживал свою злобу.— Но насмешки тебе дорого
обойдутся.
168

Тсамани пожал плечами и вновь обратился к дадалу.
—	Тысяча филипиков,— коротко заявил он.
—	Тише! — снова крикнул дадал.— Тише, и возблаго¬
дарим Аллаха за хорошие цены.
—	Тысяча сто,— предложил неукротимый Аюб.
Тсамани понял, что побежден: он достиг предельной
цены, назначенной Асадом, и не осмеливался превышать
ее, не испросив указаний паши. Но если для переговоров
со своим господином он отправится в Касбу, Аюб тем
временем завладеет девушкой. Визирь почувствовал, что
оказался между молотом и наковальней. С одной стороны,
если он позволит обойти себя, паша едва ли простит ему
разочарование; с другой — если превысит цену, столь без¬
думно назначенную, ибо она превосходит все разумные
границы, то и это может дорого ему обойтись.
Тсамани обернулся к толпе и гневно взмахнул руками:
—	Клянусь бородой Пророка, этот наполненный вет¬
ром и жиром пузырь издевается над нами. Он вовсе не
думает ее покупать. Слыханное ли дело — платить за
невольницу и половину таких денег!
Ответ Аюба был более чем красноречив: он вытащил
туго набитый кошель и бросил его на землю; тот упал
с приятным звоном.
—	Вот мой поручитель.— И евнух довольно осклабил¬
ся, от души наслаждаясь гневом и замешательством своего
врага, тем более что это удовольствие ему ничего не
стоило.— Так я могу отсчитать тысячу сто филипиков,
о дадал?
—	Удовлетворен ли визирь Тсамани?
—	Да знаешь ли ты, собака, для кого я покупаю
ее? — проревел Тсамани.— Для самого паши, для Асад
ад-Дина, любимца Аллаха!
И, подняв руки, он двинулся на Аюба:
—	Что ты скажешь ему, о собака, когда он призовет
тебя к ответу за то, что ты дерзнул обойти его?
Но Аюб, на которого ярость Тсамани не произве¬
ла ни малейшего впечатления, только развел пухлыми
руками:
—	А откуда мне было ведать это, коль Аллах не
создал меня всезнающим? Тебе следовало раньше пре¬
дупредить меня. Так я и отвечу паше, если он станет
спрашивать. Асад справедлив.
—	И за трон Стамбула не хотел бы я быть на твоем
месте, Аюб.
169

—	А я на твоем, Тсамани: в тебе вся желчь разлилась
от злости.
Они стояли, пожирая друг друга горящими глазами,
пока дадал не призвал их вернуться к делу.
—	Теперь цена невольницы тысяча сто филипиков.
Ты признаешь себя побежденным, о визирь?
—	Такова воля Аллаха. У меня нет полномочий пла¬
тить больше.
—	В таком случае за тысячу сто филипиков, Аюб,
она...
Однако на этом истории борьбы за молочноликую
невольницу не суждено было закончиться.
Из густой толпы любопытных, собравшихся у ворот,
раздался решительный голос:
—	Тысяча двести филипиков за франкскую девушку.
Дадал, полагавший, что предел безумия уже позади,
застыл, разинув рот от изумления. Чернь, охваченная
самыми противоречивыми чувствами, насмешливо улюлю¬
кала и ревела от восторга. Тсамани и то несколько
повеселел, увидев, что в состязание вступил новый пре¬
тендент, который, возможно, отомстит за него Аюбу. Толпа
раздалась, и на открытое пространство крупными шагами
вышел Сакр аль-Бахр. Его сразу узнали, и боготворившая
корсара толпа принялась громко выкрикивать его имя.
Это берберийское имя ничего не говорило Розамунде.
Стоя спиной к воротам, она не могла видеть его облада¬
теля. Но она узнала голос, и ее охватила дрожь. Она
ничего не понимала в торгах и не догадывалась, почему
заинтересованные стороны пришли в такое волнение. Поч¬
ти бессознательно она задавалась вопросом, какие гнусные
цели преследует Оливер, но теперь, услышав его голос,
она все поняла. Оливер скрывался в толпе, выжидая, пока
один из конкурентов победит, и теперь вышел, чтобы
купить ее для себя. Розамунда закрыла глаза и взмолила
Бога, чтобы он не дал ему добиться своей цели. Она
смирится с чем угодно, кроме этого. Нет, она не доставит
ему удовольствия довести ее до самоубийства и не вонзит
кинжал в сердце, как несчастная испанка. От ужаса она
едва не потеряла сознание. На миг ей показалось, что
земля уходит у нее из-под ног. Но головокружение быстро
прошло, и, очнувшись, она услышала громоподобный рев
толпы: «Машалла! * Сакр аль-Бахр!» — и суровый голос
дадала, призывающего к тишине.
• В данном случае переводится: «Браво!» {араб.)
170

—	Слава Аллаху, посылающему столь щедрых поку¬
пателей! — воскликнул дадал.— А что скажешь ты, о
Аюб?
—	Ну? — Тсамани насмешливо улыбнулся.— В самом
деле, что?
—	Тысяча триста.— Дрогнувший голос Аюба звучал
неуверенно.
—	Еще сто, о дадал,— спокойно произнес Сакр аль-
Бахр.
—	Тысяча пятьсот! — выкрикнул Аюб, дойдя не толь¬
ко до предела, назначенного госпожой, но и исчерпав
все деньги, бывшие в ее распоряжении, К тому же
теперь исчезла последняя надежда поживиться за счет
Фензиле.
—	Еще сто, о дадал,— проговорил бесстрастный, как
сама судьба, Сакр аль-Бахр, не удостаивая дрожащего
евнуха взглядом.
—	Тысяча шестьсот филипиков! — громко выкрикнул
дадал, скорее давая выход своему изумлению, нежели
объявляя новую цену. Затем, совладав с собой, он благо¬
говейно склонил голову и позволил себе удивиться, при¬
знав: — Нет невозможного для воли Аллаха! Хвала тому,
кто посылает богатых покупателей!
Аюб был настолько подавлен, что Тсамани, глядя на
него, утешился в собственном поражении и ощутил сла¬
дость мщения, свершенного чужими руками.
—	Что ты скажешь на это, о проницательный Аюб? —
крикнул дадал.
—	Скажу,— задыхаясь, отвечал евнух,— что раз по
милости шайтана он имеет такие богатства, то он и должен
победить.
Но едва приспешник Фензиле успел произнести эти
оскорбительные слова, как огромная рука Сакр аль-Бахра
опустилась ца его жирную шею. Базар одобрительно
загудел.
—	Ты говоришь, по милости шайтана, бесполая ты
собака? — грозно спросил корсар и так сжал шею Аюба,
что тот скорчился от боли.
Голова евнуха клонилась все ниже, наконец тело его
обмякло, и он, извиваясь, распростерся в пыли.
—	Как мне научить тебя, отец нечистот, подобающему
обхождению? Придушить или вздернуть твою рыхлую
тушу на дыбу?
Говоря так, Сакр аль-Бахр водил физиономией не
в меру заносчивого евнуха по земле.
171

—	Смилуйся! — вопил Аюб.— Смилуйся, о могучий
Сакр аль-Бахр! Ты ведь и сам взыскуешь милости
Аллаха!
—	Откажись от своих слов, падаль! При всех признай
себя лжецом и собакой!
—	Отказываюсь, это шайтан меня попутал. Я грязно
солгал! Твое богатство — награда, посланная Аллахом за
славные победы над неверными!
—	Высунь свой злоречивый язык,— приказал Сакр
аль-Бахр,— и слижи прах под моими подошвами. Высунь
язык, говорю я!
Подгоняемый страхом Аюб повиновался, после чего
Сакр аль-Бахр отпустил его.
Под общий смех и издевательства несчастный наконец
поднялся на ноги; он задыхался от забившей рот пыли,
и его посеревшее лицо дрожало, как студень.
—	А теперь вон отсюда, пока мои ястребы не вцепи¬
лись в тебя когтями. Пошевеливайся!
Аюб поспешил ретироваться, сопровождаемый ядови¬
тыми насмешками толпы и колкими замечаниями Тсамани.
Сакр аль-Бахр повернулся к дадалу.
—	Невольница твоя за тысячу шестьсот филипиков,
о Сакр аль-Бахр, слава ислама. Да умножит Аллах число
твоих побед!
—	Заплати ему, Али,— коротко распорядился корсар
и пошел забирать свое приобретение.
Впервые с того дня, когда после встречи с голландским
судном он приходил к ней в каюту на борту каракки,
стоял сэр Оливер лицом к лицу с Розамундой. Всего один
взгляд бросила она на бывшего возлюбленного и, смер¬
тельно побледнев, в ужасе отпрянула от него. На примере
происшедшего с Аюбом она воочию увидела, как далеко
может зайти его жестокость. Разве могла она знать, что
вся эта сцена была искусно разыграна им, чтобы вселить
страх в ее душу?
Сакр аль-Бахр внимательно наблюдал за Розамундой,
и на его плотно сжатых губах играла жестокая улыбка.
—	Пойдемте,— сказал он по-английски.
Розамунда подалась назад, как бы ища защиты у да¬
дала. Но корсар подошел к ней, схватил за руку и поч¬
ти швырнул сопровождавшим его нубийцам Абиаду
и Заль-Зеру.
— Закройте ей лицо,— приказал он,— и отведите
в мой дом. Живо!
172

Глава XI
ИСТИНА
олнце быстро клонилось к краю земли, когда Сакр
аль-Бахр с нубийцами и эскортом из нескольких
корсаров подходил к воротам своего белого дома, вы¬
строенного на невысоком холме за городскими стенами.
Розамунда и Лайонел, которых вели следом за пред¬
водителем корсаров, миновали темный, узкий вход и ока¬
зались на просторном дворе; в синеве неба догорали
последние краски умирающего дня, и тишину вечерк не¬
ожиданно прорезал голос муэдзина, призывающего пра¬
воверных к молитве.
В центре четырехугольного двора бил фонтан, и его
тонкая серебристая струя взмывала вверх и, рассыпаясь
на мириады самоцветов, падала дождем в широкий мра¬
морный бассейн.
Невольники набрали воды из фонтана. Сакр аль-Бахр
с приближенными совершил омовение и опустился на
принесенный невольниками коврик для молитвы; корсары
сняли плащи и, разостлав их на земле, последовали его
примеру.
Дабы взоры двух новых невольников не оскверняли
молитву правоверных, нубийцы повернули их лицом
к стене и зеленым воротам сада, откуда прохладный воз¬
дух доносил ароматы жасмина и лаванды. Через просветы
в воротах были видны роскошные краски сада и неволь¬
ники, вращавшие водяное колесо, пока призыв муэдзина
не обратил их в неподвижные изваяния.
Закончив молитву, Сакр аль-Бахр поднялся, отдал
какое-то распоряжение и вошел в дом. Нубийцы, толкая
перед собой пленников, пошли за ним. Они поднялись по
узкой лестнице и оказались на плоской крыше, то есть
в той части дома, которая на Востоке отводится женщинам.
Однако с тех пор как в этом доме поселился Сакр аль-Бахр
Целомудренный, здесь не появлялась ни одна женщина.
С крыши, окруженной парапетом фута в четыре высо¬
той, открывался вид на город, взбегавший по холму к вос¬
току от гавани и насыпного острова в конце мола, создан¬
ного тяжким трудом христианских невольников из камней
разрушенной крепости Пеньона, которую Хайр ад-Дин
Барбаросса отвоевал у испанцев. Вечерняя мгла сгущалась
над городом, молом и островом; она гасила яркие краски
и окутывала желтые и белые стены однообразной жемчуж¬
173

ной пеленой. К западу от дома раскинулся благоухающий
сад, где в ветвях шелковиц и рябин-арий нежно ворковали
голуби. За садом между пологими холмами извивалась уз¬
кая долина, и из поросшего осокой и камышом пруда, над
которым величественно парил огромный аист, доносилось
громкое кваканье лягушек.
У южной стены террасы находился навес, поддержи¬
ваемый двумя гигантскими копьями. Под навесом стоял
диван с шелковыми подушками, рядом с ним — мавритан¬
ский столик, инкрустированный золотом и перламутром.
Резную решетку у противоположного парапета обвивала
роскошная вьющаяся роза, усыпанная кроваво-красными
цветами, но в этот вечерний час их краски сливались
в сплошное серое пятно.
Лайонел и Розамунда посмотрели друг на друга. Их
лица призрачно белели в сгустившейся мгле. Нубийцы,
как каменные статуи, застыли у лестницы.
Молодой человек застонал и в отчаянии стиснул руки.
Ему вернули колет, сорванный на базаре, наскоро починив
его куском веревки из пальмового волокна. Но сам об¬
ладатель колета был ужасающе грязен. Тем не менее
мысли его — если первые произнесенные им слова можно
считать таковыми — были о Розамунде и о том положении,
в котором она оказалась.
—	О боже! — воскликнул он.— И вам пришлось вы¬
нести все это! Какое унижение! Какая варварская же¬
стокость!
И он закрыл свое изможденное лицо руками.
Розамунда ласково дотронулась до его руки.
—	Не стоит вспоминать о том, что я пережила,— про¬
говорила она на удивление ровным и спокойным голосом.
Не говорил ли я, что эти Годолфины были неробкого
десятка! Многие считали, что в их роду даже женщины
отличаются истинно мужским характером. И едва ли кто
усомнится, что в эти минуты Розамунда являла собой
достаточное тому свидетельство.
—	Не жалейте меня, Лайонел. Мои страдания кон¬
чились или очень скоро кончатся.— И она улыбнулась
той неземной улыбкой, какой улыбаются мученики
в судный час.
—	Что вы хотите сказать? — изумился Лайонел.
—	Что? — повторила она.— Разве не в наших руках
возможность сбросить бремя жизни, когда оно становится
слишком непосильным? Тяжелее того, что повелевает нам
нести Господь.
174

Лайонел только застонал в ответ. С тех пор как их
принесли на борт каракки, он только и делал, что жалобно
стонал. Если бы состояние Розамунды располагало к раз¬
мышлениям, она бы поняла, какую нерешительность
и беспомощность проявил он в час испытаний, когда по-
настоящему достойный человек непременно постарался
бы — пусть безуспешно — поддержать и ободрить ее, а не
оплакивать собственные невзгоды.
Невольники внесли четыре огромных пылающих фа¬
кела и вставили их в железные крепления, выступавшие
из стены дома. По террасе задвигались мрачные красно¬
ватые блики. Невольники ушли, и вскоре в черной 'дыре
дверного проема между неподвижными нубийцами выросла
третья фигура. Это был Сакр аль-Бахр.
Он задержался в дверях и пристально посмотрел на
Лайонела и Розамунду. Поза его была полна высокомерия,
лицо — совершенно бесстрастно. Наконец он медленно
направился в их сторону. С его плеч свисал короткий —
до колен — кафтан, перепоясанный блестящим золотым
кушаком, мерцавшим в свете факелов и при каждом шаге
вспыхивавшим снопами огня. Ноги корсара, обутые
в красные, шитые золотом турецкие туфли, были обна¬
жены до колен, руки также оставались голыми до локтя.
Его голову покрывал белый тюрбан, украшенный пером
цапли и пряжкой, усыпанной драгоценными каменьями.
Сакр аль-Бахр подал знак нубийцам, и те молча скры¬
лись, оставив его наедине с пленниками. Корсар покло¬
нился Розамунде.
—	Отныне, сударыня,— сказал он,— это ваши владе¬
ния, где с вами будут обращаться скорее как с супругой,
нежели как с невольницей. Ведь в Берберии крыши
домов отведены женам мусульман. Надеюсь, вам здесь
понравится.
Не в силах отвести взгляда от Оливера, бледный как
смерть Лайонел отшатнулся от сводного брата, который,
казалось, в эту минуту не обращал на него ни малейшего
внимания. Нечистая совесть заставляла его опасаться са¬
мого худшего, воображение рисовало тысячи видов казней,
на которые его могли обречь, страх сдавливал горло,
вызывая отвратительное чувство тошноты.
Что же касается Розамунды, то она встретила Оливера,
выпрямившись во весь свой великолепный рост. И хоть
лицо ее побледнело, оно было столь же спокойно и не¬
возмутимо, как его; хоть грудь ее часто вздымалась,
выгадывая внутреннее волнение, во взгляде ее горело
175

презрение и вызов, когда ровным, твердым голосом она
ответила ему вопросом на вопрос:
—	Каковы ваши намерения относительно меня?
—	Мои намерения? — повторил корсар, и его губы
искривила едва заметная усмешка.
Как ни был он уверен в том, что ненавидит Розамунду
и стремится причинить ей боль, унизить, уничтожить ее,
он не мог подавить в себе восхищение стойкостью, с ко¬
торой она встретила час испытаний.
Из-за холмов выглянул краешек луны, похожий на
полированный медный серп.
—	Не вам спрашивать о моих намерениях,— ответил
корсар.— Когда-то в целом мире у вас не было более
преданного раба, чем я, Розамунда. Вы сами своей бес¬
сердечностью и недоверием порвали золотые путы моего
рабства. Те оковы, что я теперь налагаю на вас, разбить
будет куда сложнее.
Розамунда презрительно улыбнулась, давая понять, что
на этот счет у нее есть свои соображения. Оливер почти
вплотную подошел к ней.
—	Вы моя невольница, понимаете? Невольница, кото¬
рую я купил на базаре, как козу или верблюда. Ваши
душа и тело принадлежат мне. Вы — моя собственность,
моя вещь, мое имущество, которым я могу пользоваться
или выбросить, беречь его или уничтожить. У вас нет
своей воли, вы должны выполнять только мои желания.
Самая жизнь ваша отныне зависит от моей прихоти.
Глухая ярость, клокотавшая в этих словах, злобная
насмешка, исказившая смуглое бородатое лицо, заставили
Розамунду отступить на шаг.
—	Вы чудовище! — с трудом проговорила она.
—	Итак, вы понимаете, на какое бремя променяли
узы, расторгнутые вашим непостоянством.
—	Да простит вас Господь,— задыхаясь, ответила Ро¬
замунда.
—	Благодарю за молитву. Да простит он также и вас.
При этих словах из темноты раздалось сдавленное
злобное рыдание Лайонела.
Сакр аль-Бахр медленно повернулся на этот нечлено¬
раздельный звук. Он молча посмотрел на Лайонела
и вдруг рассмеялся.
—	Ба! Мой бывший брат. Славный малый, как Бог
свят! Не так ли? Посмотрите на него внимательно, Ро¬
замунда. Посмотрите, как^доблестно переносит несчастье
сей столп мужественности, вокруг которого вы собирались
176

обвиться, сей могучий супруг, избранный вами. Взгляните
на него! Взгляните на дорогого моего брата!
Язвительные слова корсара подействовали на Лайо¬
нела, словно удар хлыста, и в его душе, где только что
не было места иным чувствам, кроме страха, зажглась
злоба.
—	Вы не брат мне,— свирепо бросил он.— Ваша мать
была распутницей. Она изменяла моему отцу.
Сакр аль-Бахр вздрогнул, но тут же взял себя в руки.
—	Если я еще раз услышу, как твой гнусный язык
произносит имя моей матери, то велю с корнем вырвать
его. Ее память, благодарение Богу, выше оскорблений
такой ничтожной твари, как ты. Тем не менее остерегись
говорить о единственной женщине, чье имя я почитаю.
Тут Лайонел изловчился и, как крыса, бросился на
Сакр аль-Бахра, пытаясь вцепиться в горло. Но корсар
схватил его за плечи, пригнул к земле и заставил воющего
от бессильной злобы этого жалкого человека опуститься
на колени.
—	Ты находишь, что я силен, не так ли? — усмехнулся
он.— Стоит ли этому удивляться? Подумай о тех шести
бесконечных месяцах, которые я провел на галерной
скамье, денно и нощно склоняясь над веслом, и ты пой¬
мешь, что это они превратили мое тело в железо и за¬
ставили забыть о душе.
Когда Сакр аль-Бахр отшвырнул Лайонела, тот отлетел
в сторону и, ударившись о парапет, с грохотом сломал рез¬
ную решетку и вьющийся по ней розовый куст.
—	Знаешь ли ты, как невыносима жизнь галерного
раба? Как ужасно сидеть на скамье день и ночь напролет
нагим, прикованным цепью к веслу, нечесаным, обмыва¬
емым лишь редкими дождями; как ужасно непрерывно
вдыхать смрадные испарения тел твоих товарищей по
несчастью, сгорать под палящим солнцем, нестерпимо
страдать от гнойных ран и, наконец, свалившись от этой
непрерывной, нескончаемой жестокой пытки, чувствовать,
как твое тело истязает плеть боцмана, оставляя на нем
незаживающие рубцы? Знаком ли тебе весь этот ужас? —
Голос корсара, дрожавший от сдерживаемой ярости, пе¬
решел в рев.— Так ты узнаешь его, потому что ад, в ко¬
тором благодаря тебе я провел шесть месяцев, станет
твоим до самой твоей смерти.
Сакр аль-Бахр замолчал, но Лайонел не воспользовал¬
ся предоставившейся ему возможностью. Мужество, нео¬
жиданно загоревшееся в нем, так же неожиданно угасло,
177

и он остался лежать там, куда отбросила его мощная рука
корсара.
—	Однако,— сказал Сакр аль-Бахр,— надо покончить
с тем, ради чего я приказал привести вас сюда. Вам пока¬
залось недостаточным обвинить меня в убийстве, лишить
доброго имени, имущества и толкнуть на дорогу в ад; вы
решили пойти дальше и занять мое место в лживом сердце
женщины, которую я любил. Вот этой женщины.
Надеюсь,— задумчиво продолжал он,— вы тоже люби¬
те ее, Лайонел, насколько способно любить такое ничто¬
жество, как вы. А значит, к мукам тела прибавятся муки
вашей вероломной души. Лишь осужденные на вечное
проклятье знают, какая это пытка. Затем-то я и привел
вас к себе, дабы вы поняли, какая участь уготована этой
женщине в моем доме, и ушли отсюда с мыслью, которая
принесет вашей душе более жестокие страдания, чем
плеть надсмотрщика вашему изнеженному телу.
—	Вы дьявол,— прорычал Лайонел.— О, вы само ис¬
чадие ада!
—	Если вы, братец-жаба, намерены плодить дьяволов,
то когда встретитесь с ними в следующий раз, не укоряйте
их за принадлежность к этому достойному племени.
—	Не обращайте на него внимания, Лайонел,— ска¬
зала Розамунда.— Я докажу, что он такой же хвастун,
как и негодяй, о чем говорят все его поступки. Уверяю
вас, ему не удастся осуществить в отношении меня свой
гнусный план.
—	Давая подобное обещание, вы сами грешите излиш¬
ней хвастливостью,— заметил Сакр аль-Бахр.— Что каса¬
ется остального, то я лишь то, чем вы, сговорившись друг
с другом, сделали меня.
—	Разве мы сделали вас лжецом и трусом, ибо кем
же еще прикажете считать вас? — возразила Розамунда.
—	Трусом?—В голосе корсара звучало неподдельное
изумление.— Здесь кроется очередная ложь, которую он
поведал вам среди прочих измышлений. В чем, позвольте
спросить, я проявил свое малодушие?
—	В чем? Да в том, чем вы сейчас занимаетесь,
подвергая пыткам и издевательствам беззащитных людей,
которые находятся в вашей власти.
—	Я говорю не о том, что я есть,— отвечал он.— Ведь
я уже сказал вам: я — лишь то, чем вы меня сделали.
Сейчас я говорю о том, чем я был. Я говорю о прошлом.
—	Так вы говорите о прошлом? — тихо переспросила
она.— О прошлом... со мной7 И вы осмеливаетесь?
178

—	Именно для того я и завез вас так далеко от
Англии, чтобы поговорить с вами о прошлом; чтобы
наконец сказать вам то, что я по собственной глупости
утаил от вас пять лет назад; чтобы продолжить разговор,
который вы прервали, указав мне на дверь.
—	О да, я была чудовищно несправедлива к вам,—
проговорила Розамунда с горькой иронией.— Конечно,
я была недостаточно предупредительна. Мне бы более
пристало улыбаться и любезничать с убийцей своего брата.
—	Но ведь тогда я поклялся вам, что не убивал его,—
напомнил корсар, и голос его дрогнул.
—	Ия вам ответила, что вы лжете.
—	Да, и попросили меня уйти — ведь слово человека,
которого вы любили, человека, с которым вы обещали
связать свою судьбу, оказалось для вас пустым звуком.
—	Я обещала стать вашей женой, как следует не зная
вас, и упрямо не желала прислушаться к тому, что все
говорили про ваши дикие повадки. За свое слепое упрям¬
ство я была наказана, как, вероятно, того и заслуживала!
—	Ложь! Все ложь! — взорвался он.— Мои повадки!
Бог свидетель — в них не было ничего дикого. Кроме того,
полюбив вас, я отказался от них. С первых дней творенья
не было на земле человека, более счастливого, освящен¬
ного любовью, чем я!
—	Избавьте меня хоть от этого! — воскликнула она
с отвращением.
—	Избавить? От чего же мне вас избавить?
—	От стыда за все, о чем вы говорите. От стыда,
который охватывает меня при одной мысли о том времени,
когда я думала, что люблю вас.
—	Если вы еще не забыли, что такое стыд,— усмех¬
нулся Сакр аль-Бахр,— то он испепелит вас прежде, чем
я закончу, ибо вам придется выслушать меня. Здесь не¬
кому прервать нас, некому перечить моей воле, здесь
повелеваю я. Итак, подума^е, вспомните. Вспомните, как
вы гордились переменами, которые произвели во мне. Моя
покорность льстила вашему тщеславию — как дань все¬
могуществу вашей красоты. И вот на основании ничтож¬
нейшей улики вы вдруг сочли меня убийцей вашего брата.
—	Ничтожнейшие улики?—невольно воскликнула
Розамунда.
—	Настолько никчемной, что судьи в Труро даже не
возбудили дела против меня.
—	Потому что они полагали,— перебила она,— что
вас вынудили на этот поступок; вы поклялись им, как
179

и мне, что никакие выходки моего брата не заставят вас
поднять на него руку; они не знали, что вы — лжец
и клятвопреступник
С минуту Сакр аль-Бахр пристально смотрел на
Розамунду, затем прошелся по террасе. Он совсем забыл
о Лайонеле, и тот по-прежнему лежал под розовым
кустом.
—	Да пошлет мне Господь терпение,— наконец про¬
говорил корсар.— Оно мне необходимо, поскольку я же¬
лаю, чтобы сегодня вы многое поняли. Я намерен показать
вам, как справедливо мое возмущение и как заслуженно
наказание, которое вас ждет за то, что вы сделали с моей
жизнью и, возможно, с моей бессмертной душой. Судья
Бейн и тот, другой, кто уже умер, знали, что я невиновен.
—	Знали, что вы невиновны? — с насмешливым изум¬
лением переспросила Розамунда.— Разве они не были
свидетелями вашей ссоры с Питером и не слышали, как
вы поклялись убить его.
—	Те слова вырвались в пылу гнева. Успокоясь, я сра¬
зу вспомнил, что он ваш брат.
—	Сразу? — усмехнулась она.— Сразу после того, как
убили его?
—	Повторяю,— сдержанно ответил Оливер,— я не
убивал его.
—	А я повторяю: вы лжете.
Довольно долго смотрел он на Розамунду и наконец
рассмеялся.
—	Вы хоть раз встречали человека, который лгал бы
без причины? Люди лгут ради выгоды, из трусости, злобы
или из обыкновенного тщеславия. Я не знаю других
причин лжи, разве что — ах, да! — он бросил взгляд на
Лайонела,— разве что самопожертвование ради спасения
ближнего. Вот вам и все побуждения, толкающие человека
на путь лжи. Хоть одно из них относится ко мне в моем
нынешнем положении? Подумайте! Спросите себя, зачем
мне сейчас обманывать вас? Подумайте и о том, что
я возненавидел вас за измену; что у меня нет более
страстного желания, чем желание наказать вас за нее
и за те страшные последствия, которые она повлекла
за собой; что я привез вас сюда, дабы вы сполна, до
последнего фартинга, расплатились со мной. Так зачем
же мне лгать?
—	Даже если это и так, то зачем вам говорить правду?
С какой целью?
—	Чтобы заставить вас понять всю глубину вашей
180

несправедливости и убедиться в том зле, за которое я при¬
звал вас к ответу; сорвать присвоенный вами венец му¬
ченицы и заставить вас осознать — как это ни горько,—
что происходящее с вами — неизбежное следствие ваших
собственных необдуманных поступков.
—	Сэр Оливер, вы считаете меня совсем глупой?
—	Да, мадам, более чем.
—	Иначе и быть не может,— презрительно согласилась
Розамунда,— коли даже теперь вы попусту тратите свое
красноречие, пытаясь убедить меня, что черное — это
белое. Но слова не в силах перечеркнуть факты. Даже
если вы не умолкнете до дня Страшного суда, то и тогда
ваши слова не очистят снег от кровавого следа, который
тянулся к дверям вашего дома; не сотрут память о вза¬
имной ненависти и вашей угрозе убить Питера; не при¬
тупят они и воспоминаний о том, что многие требовали
наказать вас. И вы еще смеете говорить со мной в по¬
добном тоне? Вы смеете стоять здесь и под всевидящим
оком самого небесного судии лгать мне, пытаясь пустыми
словами сгладить гнусность своего последнего деяния. Вот
для чего вы лжете — таков мой ответ на ваш вопрос.
И что же могло убедить меня, что ваши руки чисты,
и заставить меня сдержать — да смилуется надо мной
Господь! — данное вам обещание?
—	Мое слово! — ответил он звонким от волнения
голосом.
—	Слово лжеца,— поправила она.
—	Не думайте,— возразил он,— что при необходимо¬
сти я не мог бы подкрепить свое слово доказательствами.
—	Доказательствами? — Розамунда взглянула на него
широко открытыми глазами, и ее губы искривились в на¬
смешливой улыбке.— Из-за них-то вы, вероятно, и бежали,
как только услышали о скором прибытии посланцев ко¬
ролевы, направленных ею в ответ на многочисленные
требования наказать вас.
Сакр аль-Бахр застыл в изумлении, не сводя глаз
с Розамунды.
—	Бежал? — наконец проговорил он.— Что за не¬
былица?
—	Теперь вы скажете, что вовсе не пытались скрыться
и это очередное ложное обвинение?
—	Так значит,— медленно проговорил он,— меня со¬
чли беглецом!
И вдруг он словно прозрел, и этот свет ослепил
и ошеломил его. Мысль о том, что только так и можно
181

было истолковать его неожиданное исчезновение, при всей
ее дьявольской простоте ни разу не приходила ему в го¬
лову! В любое другое время его пропажа неизбежно вы¬
звала бы различные толки, а возможно, и расследование.
Но при тогдашних обстоятельствах такое объяснение на¬
прашивалось само собой, оно безоговорочно подтверждало
в общем мнении его вину и намного упрощало задачу
Лайонела. Сакр аль-Бахр уронил голову на грудь. Что он
наделал! Мог ли он по-прежнему винить Розамунду за
то, что она поверила столь неопровержимой улике? Мог
ли осуждать ее за то, что она сожгла нераспечатанным
письмо, которое он передал ей через Питта? И действи¬
тельно, что оставалось предполагать о его исчезновении,
как не то, что он попросту бежал? А раз так, то бегство
со всей очевидностью должно было подтвердить, что имен¬
но он убийца, каковым он и был по убеждению многих.
Как же он мог обвинять Розамунду, если она в конце
концов позволила убедить себя на основании единственно
разумного и оправданного предположения!
Неожиданно его захлестнуло чувство вины.
—	Боже мой! — простонал он.— Боже мой!
Он посмотрел на Розамунду, но тут же отвел взор, не
выдержав бесстрашного взгляда ее измученных, обведен¬
ных темными кругами глаз.
—	В самом деле, чему же еще могли вы поверить! —
пробормотал он, словно отвечая на собственные мысли.
—	Ничему, кроме правды, как бы она ни была ужасна!
Гневные слова Розамунды больно задели Оливера.
Минутную слабость как рукой сняло; в его душе вновь
пробудились гнев и жажда мести. Он подумал, что она
слишком быстро поверила возведенному на него напрас¬
ному обвинению.
—	Правды? — переспросил корсар, смело взглянув на
Розамунду.— А вы способны узнать правду, если вам ее
покажут? Способны отличить правду от лжи? Что ж,
проверим! Ибо, как Бог свят, сейчас вам откроется вся
правда, и вы увидите, что она гораздо страшнее всех
ваших фантазий.
По твердому голосу и властному тону корсара Роза¬
мунда почувствовала, что надвигается нечто ужасное. Она
ощутила волнение: быть может, ей передались отзвуки
бури, бушевавшей в его душе.
—	Ваш брат,— начал он,— па*л от руки трусливого
ничтожества, которое я любил и по отношению к которому
на мне лежал святой долг. Он бросился искать убежища
182

и защиты в моем доме. Кровь из раны, полученной им
в схватке, отметила его путь.
Сакр аль-Бахр немного помолчал. Когда он снова
заговорил, голос его звучал ровно, как будто он спокойно
предавался рассуждениям:
—	Не странно ли, что никому и в голову не пришло
выяснить, откуда взялась эта кровь, а также убедиться,
что тогда на мне не было ни единой царапины. Мастер
Бейн знал об этом, поскольку я попросил его осмотреть
меня в обнаженном виде. Был составлен и должным
образом засвидетельствован соответствующий протокол об
осмотре. Если бы я в то время находился в Пенарроу,
мог бы принять у себя посланцев королевы и предъявить
его им, то они бы возвратились в Лондон с поджатыми
хвостами.
Слова корсара пробудили в Розамунде смутные вос¬
поминания. Мастер Бейн действительно говорил о суще¬
ствовании подобного документа и клятвенно подтвердил
то самое обстоятельство, о котором говорил сэр Оливер.
Она вспомнила, что от показаний мастера Бейна отмах¬
нулись, как от выдумки, к которой он прибег с целью
снять с себя обвинения в нерадивом исполнении обязан¬
ностей судьи, тем более что второй свидетель — пастор
сэр Эндрю Флэк, который мог бы подтвердить его слова,—
к тому времени умер.
Голос сэра Оливера прервал воспоминания Розамунды.
—	Но оставим это,— сказал он,— и вернемся к нашей
истории. Я дал убежище этому малодушному трусу и тем
самым навлек подозрения на себя. А поскольку у меня
не было возможности оправдаться, не выдав его, я молчал.
Подозрение обратилось в уверенность, когда женщина,
с которой я был обручен, с поразительной легкостью
поверила самым гнусным слухам обо мне и, не обращая
внимания на мои клятвы, открыто разорвала нашу по¬
молвку, таким образом признав меня перед всеми убийцей
и лжецом. До сих пор я излагал факты. Ну а теперь
выскажу предположение. Оно основано на догадках, но
попадает в самое яблочко. Негодяй, которому я предоста¬
вил убежище и которого прикрывал своим честным име¬
нем, судил о моих душевных качествах по собственным
меркам. Он боялся, что я не справлюсь с нелегкой ношей,
легшей мне на плечи; боялся, что я не вынесу ее тяжести,
все открою, приведу доказательства и тем самым погублю
его- Его страшило, что я могу рассказать не только о его
Ране, но и об одной подробности, которая могла иметь
183

для него еще более пагубные последствия. Я говорю
о некой женщине — блуднице из Малпаса. Она могла бы
рассказать про соперничество, вспыхнувшее из-за нее
между убийцей и вашим братом. Ведь стычку, приведшую
к гибели Питера Годолфина, вызвала низкая, постыдно
грязная блудница.
—	Как вы смеете клеветать на умершего! — впервые
прерывая Оливера, воскликнула Розамунда.
—	Терпение, сударыня,— успокоил ее корсар.— Я ни
на кого не клевещу. Я говорю правду об одном мертвом
с целью открыть правду о двух живых. Выслушайте меня
до конца! Я слишком долго ждал и много перенес, чтобы
все рассказать вам. Итак, этот негодяй вообразил, что
я ему опасен, и решил избавиться от меня. По его нау¬
щению меня однажды ночью похитили и доставили на
корабль, чтобы отвезти в Берберию и там продать в раб¬
ство. Такова правда о моем исчезновении. А убийца,
которого я спас для себя столь дорогой ценой, устранив
меня, извлек гораздо большую выгоду, нежели сам на то
рассчитывал. Одному Богу известно, была ли надежда на
такую удачу еще одним искушением, побудившим его
отделаться от меня. Со временем он унаследовал мои
владения, а потом и место в сердце неверной, бывшей
некогда моей невестой.
Наконец Розамунда очнулась от ледяного оцепенения,
в котором до сих пор слушала рассказ Оливера.
—	Вы говорите... что... Лайонел?..— Голос ее прервался
от негодования.
И тут Лайонел вскочил и выпрямился во весь рост.
—	Он лжет! Он лжет, Розамунда! Не слушайте его!
—	А я и не слушаю,— ответила Розамунда, делая
несколько шагов по террасе.
Смуглое лицо Сакр аль-Бахра потемнело, и его взгляд,
загоревшись гневом, обратился на Лайонела. Не говоря
ни слова, корсар угрожающе направился к молодому че¬
ловеку; тот в страхе попятился от него.
Сакр аль-Бахр схватил брата за руку и сжал ее своими
стальными пальцами.
—	Сегодня мы добьемся правды, даже если нам при¬
дется вырвать ее из вас раскаленными клещами,— про¬
говорил он сквозь зубы.
Он выволок Лайонела на середину террасы, где стояла
Розамунда, и заставил его опуститься на колени.
—	Вам что-нибудь известно об искусстве мавританской
пытки? — спросил он.— Возможно, вы слышали про нашу
184

дыбу, колесо или «испанские сапоги» 114 Все это — не
более чем орудия приятного наслаждения в сравнении
с берберийскими приспособлениями для развязывания уп¬
рямых языков.
Розамунда сжала руки и, побелев от напряжения, за¬
стыла перед корсаром.
—	Трус! Изверг! Низкий отступник! — восклицала она.
Оливер отпустил руку брата и хлопнул в ладоши. Не
обращая внимания на Розамунду, он смотрел на дрожащего
от страха Лайонела, скорчившегося у его ног.
—	Что вы скажете о горящем между пальцами фитиле?
Или вы предпочитаете для начала примерить пару рас¬
каленных добела браслетов?
По зову корсара — как и было условлено — на тер¬
расу вразвалку вышел приземистый рыжебородый чело¬
век в тюрбане.
Носком туфли Сакр аль-Бахр толкнул брата.
—	Подними голову, собака! — приказал он.— Внима¬
тельно посмотри на этого человека и скажи, узнаешь ли
ты его. Посмотри на него, говорю я!
Лайонел посмотрел на пришедшего, и, поскольку вид
последнего не пробудил в нем никаких воспоминаний,
брат объяснил:
—	Среда христиан его звали Джаспером Ли. Он и есть
тот шкипер, которого вы подкупили, чтобы переправить
меня в Берберию. Когда испанцы потопили его судно, он
сам стал невольником. Потом он оказался в моих руках,
и, поскольку я не стал его вешать, сделался моим верным
помощником. Если бы я думал, что вы поверите его
словам,— продолжал Сакр аль-Бахр, обращаясь к Роза¬
мунде,— то приказал бы ему рассказать вам обо всем,
что ему известно. Но я уверен в обратном и прибегну
к другому способу.— Он снова повернулся к Джасперу.—
Прикажи Али раскалить на жаровне пару железных на¬
ручников и держать их наготове.
Джаспер отвесил поклон и удалился.
—	Браслеты помогут нам услышать признание из ва¬
ших собственных уст, брат мой.
—	Мне не в чем признаваться,— возразил Лайонел.—
Своими злодейскими пытками вы только можете прину¬
дить меня ко лжи.
Оливер улыбнулся.
—	О, несомненно, ложь польется из вас куда охотней,
чем правда. Но, можете мне поверить, правду мы тоже
услышим. Под конец.
185

Он, разумеется, издевался, но его насмешки преследо¬
вали весьма хитроумную цель.
—	И вы поведаете нам все как было,— продолжал
он,— со всеми подробностями, так, чтобы у Розамунды
рассеялись последние сомнения. Вы расскажете ей, как
поджидали Питера в Годолфин-парке, как исподтишка
напали на него и...
—	Это ложь! — крикнул Лайонел и в порыве искрен¬
него негодования вскочил на ноги.
И он был прав, о чем Оливер отлично знал, ибо для
достижения истины намеренно прибег ко лжи. Наш джен¬
тльмен был дьявольски хитер, и коварство его, пожалуй,
никогда не проявлялось с таким блеском.
—	Ложь? — насмешливо переспросил он.— Послушай¬
те, будьте благоразумны. Скажите нам правду, прежде
чем пытки по капле выдавят ее из вас. Подумайте, ведь
мне все известно. Ну, так как же это все-таки произошло?
Вы неожиданно выскочили из-за куста, застали Питера
врасплох и проткнули его насквозь, прежде чем он успел
обнажить шпагу...
—	Вы обманываете! Все было совсем не так! — него¬
дующе прервал брата Лайонел.
Чуткий слух без труда уловил бы в возгласе молодого
человека искренние интонации. То действительно были
слова правды — гневной, негодующей, убеждающей.
—	Мне ли не знать этого? — заметил Оливер, изобра¬
зив величавое презрение.— Убив Питера, вы вынули его
шпагу из ножен и положили рядом с трупом.
Издевка Оливера достигла своей страшной цели. На
мгновение забывшись, Лайонел поддался праведному не¬
годованию. Это и погубило его.
—	Ложь! — дико вскричал он.— И вы знаете это! Бог
свидетель, я честно дрался с ним...— Он запнулся, судо¬
рожно глотнул воздух, и в горле его раздалось глухое
клокотание.
Наступило молчание. Все трое застыли, словно изва¬
яния: Розамунда — бледная и напряженная, как струна,
Оливер — мрачный, с сардонической усмешкой на губах,
Лайонел — поникший, раздавденньш сознанием того, что
выдал себя, бездумно устремившись в раскинутые сети.
Розамунда первой нарушила молчание. Голос ее дро¬
жал и срывался, но, несмотря на все усилия, ей так и не
удалось заставить его звучать спокойно.
—	Что... Что вы сказали, Лайонел? — спросила она.
Оливер тихо рассмеялся.
186

—	Полагаю, он собирался присовокупить к своему
заявлению свидетельские показания,— заметил он,— то
есть упомянуть о ране, полученной им в поединке и ос¬
тавившей следы на снегу, и таким образом доказать, что
я солгал. Право, он недалек от истины — я действительно
солгал, сказав, что он застал Питера врасплох.
—	Лайонел! — воскликнула Розамунда.
Она протянула к нему руки, но тут же уронила их.
Лайонел словно окаменел.
—	Лайонел! — Теперь в голосе молодой женщины зву¬
чала настойчивость.— Это правда?
—	Разве вы не слышали, что он сказал? — усмехнулся
Оливер.
Розамунда стояла, слегка дрожа и не сводя глаз с Лай¬
онела. Нестерпимая боль исказила ее лицо. Опасаясь, что
она вот-вот упадет, Оливер хотел поддержать ее, но
Розамунда властным жестом остановила его и, призвав
на помощь всю свою волю, попыталась справиться со
слабостью. Однако колени у нее дрожали; она опустилась
на диван и закрыла лицо руками.
—	Господи, сжалься надо мной,— простонала она,
и тело ее сотрясли рыдания.
Безутешный плач Розамунды вывел Лайонела из оце¬
пенения: он вздрогнул и робко приблизился к дивану.
Оливер, надменный и неумолимый, стоял в стороне и на¬
блюдал за стремительной развязкой, которую он столь
успешно ускорил. Он знал, что стоит накинуть на Лайо¬
нела веревку, как тот запутается в ней'и без посторонней
помощи: сейчас он пустится в объяснения и с головой
выдаст себя. Как зритель, Оливер был вполне доволен
спектаклем.
—	Розамунда! — жалобно всхлипнул Лайонел.— Роз!
Смилуйтесь! Выслушайте меня, прежде чем судить. Вы¬
слушайте и постарайтесь понять!
—	Да, да, послушайте его,— подхватил Оливер, со¬
провождая свои слова характерным для него тихим зло¬
вещим смехом.— Послушайте его. Правда, я сомневаюсь,
чтобы его рассказ был особенно занимателен.
Ирония брата лишь подтолкнула несчастного:
—	Розамунда, все, что он сказал вам,— неправда. Я...
я... Я только защищался. То, что я напал на Питера
исподтишка,— ложь.
Теперь Лайонела было трудно остановить.
—	Мы поссорились из-за... по поводу... одного дела
и, как назло, встретились в тот вечер в Годолфин-парке.
187

Он оскорблял меня, осыпал насмешками. Он меня ударил
и в конце концов бросился на меня. Я был вынужден
выхватить шпагу и защищаться-. Все было именно так.
На коленях клянусь вам! Бог свидетель, я...
Лайонел опустился на колени.
—	Довольно, сэр! Довольно! — не выдержала Розамун¬
да, прерывая объяснения, не вызывавшие у нее ничего,
кроме брезгливости.
—	Нет, выслушайте до конца, умоляю вас. Когда вы
все узнаете, то, возможно, будете снисходительнее.
—	Снисходительнее? — Розамунда едва не рассмея¬
лась сквозь слезы.
—	Смерть Питера была случайностью,— как в бреду
продолжал Лайонел.— Я вовсе не хотел убивать его.
Я только отражал его удары, чтобы спасти свою жизнь.
Но когда скрещиваются шпаги, всякое может случиться.
Бог свидетель: его смерть — случайность. В ней повинна
его собственная безумная ярость.
Розамунда подавила рыдания и смерила Лайонела же¬
стким презрительным взглядом.
—	А то, что вы не разуверили меня и всех остальных
в виновности вашего брата, тоже случайность? — спро¬
сила она.
Лайонел закрыл лицо руками, словно у него не хватало
сил вынести этот взгляд.
—	Если бы вы только знали, как я любил вас — даже
тогда, тайно,— то, возможно, в вас бы нашлась хоть капля
жалости ко мне.
—	Жалости? — Розамунда подалась вперед и будто
плюнула это слово в Лайонела.— Вы просите милосер¬
дия... вы?
—	И все же, если бы вы знали всю силу искушения,
которому я поддался, вы непременно пожалели бы меня.
—	Я знаю всю глубину вашей подлости, вашей тру¬
сости, вашей лживости и низости.
Слезы навернулись на глаза молодого человека, и он
умоляюще протянул руки к Розамунде.
—	К вашему милосердию, Розамунда...— начал он, но
Оливер наконец решил, что пора вмешаться.
—	По-моему, вы утомляете нашу даму,— проговорил
он.— Лучше расскажите нам о других поразительнейших
случайностях. Ведь они подстерегали вас на каждом шагу.
Пролейте свет на случайность, которой вы обязаны тем,
что меня похитили и едва не продали в рабство. Поведайте
нам об обстоятельствах, позволивших вам унаследовать
188

мои владения. Растолкуйте случайные стечения обстоя¬
тельств, с завидным упорством избиравших вас своей
несчастной жертвой. Ну, старина, раскиньте мозгами! Из
всего этого выйдет забавная история.
Но тут появился Джаспер и объявил, что Али приго¬
товил жаровню и раскаленные наручники.
—	Они уже не понадобятся,— сказал Оливер.— Забе¬
ри отсюда этого невольника. Прикажи Али проследить,
чтобы на рассвете его приковали к веслу на моем
галеасе. Уведи его.
Лайонел поднялся на ноги, лицо его посерело.
—	Подождите! Подождите! Розамунда! — молил он.
Но Оливер схватил его за шиворот, развернул и тол¬
кнул в руки Джасперу.
—	Уведи его! — проревел он.
Джаспер вытолкал Лайонела с террасы, оставив Оли¬
вера и Розамунду наедине с их раздумьями под яркими
звездами берберийской ночи.
Глава XII
ХИТРОСТЬ ФЕНЗИЛЕ
Розамунда с каменным лицом сидела на диване. Ее
руки были плотно сжаты, глаза опущены. Довольно
долго Оливер смотрел на нее, затем тихо вздохнул, от¬
вернулся и, подойдя к парапету, посмотрел на город,
залитый белым сиянием луны. Отдаленный городской шум
заглушали нежные трели соловья, льющиеся из глубины
сада, и кваканье лягушек в пруду.
Теперь, когда правда извлечена на свет и брошена
к ногам Розамунды, Оливер вовсе не испытывал того
восторга, который он предвкушал, ожидая этой минуты.
Скорее, наоборот,— он был подавлен. Оказывается, Роза¬
мунда была уверена, что он бежал, и это в какой-то
степени оправдывало ее отношение к нему. Столь пора¬
зительное открытие отравило чашу нечестивой радости,
которую он так жаждал осушить.
Его угнетало ощущение того, что он был не прав, что
ошибся в своей мести. Ее плоды, казавшиеся столь же¬
ланными и сладкими, теперь, когда он вкусил их, оказа¬
лись невкусными и горькими.
Долго стоял Оливер у парапета, и за все это время
ни он, ни Розамунда так и не нарушили молчания. На-
189

колец он повернулся н медленно пошел обратно. У дивана
он остановился и с высоты своего огромного роста по¬
смотрел на Розамунду.
—	Итак, вы услышали правду,— сказал он и, не
дождавшись ответа, продолжал: — Я рад, что он прого¬
ворился, прежде чем его стали пытать. Иначе вы мог¬
ли бы подумать, будто боль исторгает у него ложные
признания.
Розамунда по-прежнему молчала. Даже знаком не дала
она Оливеру понять, что слышит его.
—	И этого человека,— закончил он,— вы предпочли
мне. Клянусь честью, польщенным себя я не чувствую,
что вы, вероятно, и сами поняли.
Наконец Розамунда прервала ледяное молчание.
—	Я поняла, что между вами не из кого выбирать,—
глухо сказала она.— Так и должно быть. Мне бы следовало
знать, что братья не могут слишком отличаться друг
от друга. О, я многое начала понимать. Я быстро учусь!
Слова Розамунды снова привели Оливера в раз¬
дражение.
—	Учитесь? — спросил он.— Чему же вы учитесь?
—	Узнаю мужчин.
Губы Оливера искривились в усмешке, обнажив белые
блестящие зубы.
—	Надеюсь, знание мужчин принесет вам столько
же горечи, сколько знание женщин — точнее, одной жен¬
щины — принесло мне. Поверить обо мне тому, чему
поверили вы,— обо мне, человеке, которого вы любили!
Вероятно, он чувствовал необходимость повторить это,
дабы иметь под рукой повод для недовольства.
—	Если вы соблаговолите позволить мне обратиться
к вам с просьбой, то я попрошу вас избавить меня от
стыда, связанного с этим напоминанием.
—	С напоминанием о вашем вероломстве? — спросил
Оливер.— О вашей предательской готовности признать
все самые дурные слухи обо мне?
—	С напоминанием о том, что я кЬгда-то думала,
будто люблю вас. Ничего в жизни я не могла бы более
стыдиться. Даже невольничьего рынка и всех тех униже¬
ний, которым вы меня подвергли. Вы укоряете меня за
готовность поверить нелестным для вас слухам...
—	О нет! Не только за нее! — перебил Оливер, рас¬
паляясь гневом под безжалостной плетью ее презрения.—
Я отношу на ваш счет погибшие годы моей жизни, все,
что я выстрадал, все, что потерял, все, чем я стал.
190

Сохраняя поразительное самообладание, Розамунда
подняла голову и холодно посмотрела на Оливера.
—	И вы во всем обвиняете меня?
—	Да, обвиняю! — горячо ответил он.— Если бы вы
тогда иначе обошлись со мной, если бы менее охотно
прислушивались к сплетням, этот щенок, мой брат, не
зашел бы так далеко. Да и я не дал бы ему такой
возможности.
Розамунда пошевелилась на подушках дивана и по¬
вернулась к Оливеру боком.
—	Вы напрасно тратите время,— холодно сказала она
и, видимо, понимая необходимость объясниться, продол¬
жила: — Если я так легко поверила всему дурному про
вас, то, должно быть, внутренний голос предупредил меня,
что в вас действительно много скверного. Сегодня вы
сняли с себя обвинение в убийстве Питера, но для этого
совершили поступок гораздо более гнусный и постыдный,
поступок, обнаруживший всю низость вашей души. Разве
не проявили вы свою злобную мстительность и коварство?
—	Розамунда в волнении поднялась с дивана и посмотрела
прямо в лицо Оливеру.— Не вы ли — корнуоллский дво¬
рянин, христианин — сделались грабителем, вероотступ¬
ником и морским разбойником? Разве не вы пожертвовали
верой своих отцов ради нечестивой жажды мести?
Нимало не смутясь, Оливер спокойно выдержал ее
взгляд и ответил вопросом на вопрос:
—	И обо всем этом вас предупредил ваш внутренний
голос? Помилуй Бог, женщина! Неужели вы не могли
придумать чего-нибудь получше?
В эту минуту на террасе появилось двое невольников,
и Оливер отвернулся от Розамунды.
—	А вот и ужин. Надеюсь, ваш аппетит окажется
сильнее вашей логики.
Один невольник поставил на мавританский столик
рядом с диваном глиняную миску, от которой исходил
приятный аромат, другой опустил на пол рядом со сто¬
ликом блюдо с двумя хлебами и красной амфорой с водой.
Короткое горлышко амфоры было закрыто опрокинутой
чашкой.
Невольники низко поклонились и бесшумно исчезли.
—	Ужинайте! — приказал Оливер.
—	Я не хочу никакого ужина,— строптиво ответила
Розамунда.
Он смерил ее ледяным взглядом.
—	Впредь, женщина, вам придется считаться не с тем,
191

что вы хотите, а с тем, что я вам приказываю. Сейчас
я приказываю вам есть, а посему — начинайте.
—	Не буду.
—	Не будете? — медленно повторил он.— И это речь
невольницы, обращенная к господину? Ешьте, говорю я.
—	Я не могу! Не могу!
—	Невольнице, которая не может выполнять прика¬
зания своего господина, незачем жить.
—	В таком случае — убейте меня! — с ожесточением
крикнула Розамунда и, вскочив на ноги, с вызовом по¬
смотрела на Оливера.— Вы привыкли все вокруг уничто¬
жать. Убейте же меня. За это, по крайней мере, я буду
вам благодарна.
—	Я убью вас, если так будет угодно мне,— невозму¬
тимо ответил корсар,— но не для того, чтобы угодить вам.
Кажется, вам все еще непонятно, что вы — моя неволь¬
ница, моя вещь, моя собственность. Я не потерплю, чтобы
вам был нанесен ущерб иначе, чем по моей прихоти.
Поэтому — ешьте, иначе мои нубийцы плетьми подстегнут
ваш аппетит.
Розамунда стояла перед ним, дерзко выпрямившись,
бледная и решительная. Затем плечи ее неожиданно опу¬
стились, как у человека, раздавленного мощью првтиво-
стоящей ему воли; она поникла и снова села на диван.
С явной неохотой она медленно придвинула к себе миску.
Наблюдая за ней, Оливер беззвучно смеялся.
Розамунда помедлила, словно ища чего-то, и, не найдя,
подняла голову и то ли насмешливо, то ли вопросительно
посмотрела на Оливера.
—	Вы приказываете мне разрывать мясо пальцами? —
высокомерно спросила она.
—	Закон Пророка запрещает осквернять хлеб и мясо
прикосновением ножа. Бог наделил вас руками, их вполне
достаточно для еды.
—	Вы, кажется, издеваетесь надо мной, говоря о Про¬
роке и его законах? Какое мне до них дело? Уж если
меня заставляют есть, то я буду есть по-христиански,
а не как языческая собака.
Оливер не спеша вытащил из-за пояса кинжал с богато
изукрашенной рукоятью и осторожно бросил его на диван
рядом с Розамундой, всем своим видом показывая, что
уступает ей.
—	Тогда попробуйте вот этим.
Судорожно вздохнув, Розамунда порывисто схватила
кинжал.
192

—	Наконец-то мне есть за что благодарить вас,— про¬
говорила она и поднесла острие кинжала к груди.
Оливер молниеносно упал на одно колено, схватил
Розамунду за запястье и так стиснул, что пальцы ее
разжались.
—	И вы действительно предположили, будто я поверил
вам? Решили, что ваша неожиданная уступчивость обману¬
ла меня? Когда же вы наконец поймете, что я отнюдь не
глупец? Я дал вам кинжал, чтобы испытать вас.
—	В таком случае теперь вам известны мои намерения.
—	Заранее предупрежденный — заранее вооруженный.
Если бы не нескрываемое презрение, горевшее в глазах
Розамунды, то взгляд, каким она наградила сэра Оливера,
мог бы показаться насмешливым.
—	Разве так трудно,— спросила она,— оборвать нить
жизни? Разве нож — единственное орудие, с помощью
которого можно обрести смерть и покой? Вы похваляетесь
тем, что вы — мой господин, а я — ваша раба; что, купив
меня на базаре, вы властны распоряжаться моим телом
и душой. Пустая похвальба! Вы можете связать и заточить
в темницу мое тело, но душу мою... Уверяю вас: ваша
сделка не удалась! Вы мните, будто властны над жизнью
и смертью. Ложь! Только смерть вам подвластна.
На лестнице послышались быстрые шаги, и, прежде
чем Оливер успел сообразить, как ответить Розамунде,
перед ним вырос Али. Он принес поразительное известие.
Какая-то женщина просила разрешения поговорить с Сакр
аль-Бахром.
—	Женщина? — Оливер нахмурился.— Назарейская
женщина?
—	Нет, господин, мусульманка,— последовал ошелом¬
ляющий ответ.
—	Мусульманка? Здесь? Это невозможно!
Корсар еще не договорил, как на террасу, словно тень,
проскользнула женщина, с головы до пят одетая в черное.
Длинная чадра, словно мантия, скрывала очертания ее
фигуры.
Разгневанный Али резко повернулся к незваной гостье.
—	Разве не велел я тебе дожидаться внизу, о дочь сты¬
да? — обрушился он на нее.— Она последовала за мной,
господин, чтобы пройти к тебе. Прикажешь увести ее?
—	Нет, оставь нас.— И Сакр аль-Бахр жестом ото¬
слал Али.
Что-то неуловимо знакомое в неподвижной фигуре
в черном привлекло внимание корсара и вызвало его
7 Р Сабатини. т 2
193

подозрения. Непонятно почему, но он вдруг вспомнил Аюб
аль-Самина и соперничество, разгоревшееся на базаре
вокруг Розамунды. Он молча ждал, когда вошедшая за¬
говорит. Та, в свою очередь, стояла все так же неподвижно,
пока шаги Али не замерли в отдалении. Тогда с непод¬
ражаемой дерзостью и безрассудством, выдававшими ее
европейское происхождение и, следовательно, нетерпи¬
мость к ограничениям, налагаемым мусульманскими обы¬
чаями на женщин, незнакомка сделала то, на что никогда
бы не осмелилась истинная правоверная. Она откинула
длинную черную чадру, и Сакр аль-Бахр увидел бледное
лицо и томные глаза Фензиле.
Иного он и не ожидал, однако, увидев это лицо от¬
крытым, отступил на шаг.
—	Фензиле! — воскликнул он.— Что за безумие!
Заявив о себе столь эффектным образом, Фензиле
спокойно накинула чадру и вновь обрела вид, приличе¬
ствующий мусульманке.
—	Прийти сюда, в мой дом! — недовольно продолжал
Сакр аль-Бахр.— Что будет с тобой и со мной, если весть
об этом дойдет до твоего господина? Уходи, женщина,
немедленно уходи! — приказал он.
—	Если ты сам ему не расскажешь, то можно не
беспокоиться, что он узнает о моем приходе к тебе,—
ответила Фензиле.— А перед тобой мне не в чем оправ¬
дываться, если только ты помнишь, что, подобно тебе,
я не родилась мусульманкой.
—	Но Алжир — не твоя родная Сицилия, и кем бы
ты ни родилась, неплохо бы помнить и то, кем ты стала.
Корсар принялся пространно объяснять Фензиле, как
далеко зашло ее безрассудство, но та остановила поток
его красноречия.
—	Твои пустые слова только задерживают меня.
—	Тогда, во имя Аллаха, приступай к делу и скорее
уходи отсюда.
Повинуясь требованию Сакр аль-Бахра, Фензиле по¬
казала рукой на Розамунду.
—	Мое дело касается твоей невольницы,— сказала
она.— Сегодня я посылала Аюба на базар купить ее
для меня.
—	Я так и предполагал,— заметил Сакр аль-Бахр.
—	Но она, кажется, приглянулась тебе, и этот глупец
ушел ни с чем.
—	Дальше!
—	Не уступишь ли ты ее мне за ту цену, в какую
194

она тебе обошлась? — Голос Фензиле слегка дрожал от
волнения.
—	Мне жаль отказывать тебе, о Фензиле, но она не
продается.
—	Ах, не спеши,— умоляюще проговорила сицилий¬
ка.— Цена, заплаченная тобой, высока, гораздо выше той,
которую, по моим сведениям, когда-либо платили за не¬
вольницу, как бы прекрасна она ни была. И все же я очень
хочу купить ее. Это мой каприз, а я не люблю, когда
мешают исполнению моих желаний. Ради своей прихоти
я заплачу три тысячи филипиков.
Оливер смотрел на Фензиле и думал, какие дьяволь¬
ские козни замышляет она, какую цель преследует.
—	Ты заплатишь столько денег? — с расстановкой
проговорил он и неожиданно резко спросил: — А зачем?
—	Исполнить желание, ублажить прихоть.
—	А в чем состоит столь дорогой каприз? — поинте¬
ресовался он.
—	В желании владеть этой невольницей,— уклончиво
ответила Фензиле.
—	Для чего?
Терпение корсара не уступало его упорству.
—	Ты задаешь слишком много вопросов! — восклик¬
нула Фензиле, метнув на него злобный взгляд.
Сакр аль-Бахр пожал плечами и улыбнулся:
—	И получаю слишком мало ответов.
Фензиле подбоченилась и пристально посмотрела на
корсара. Сквозь чадру он уловил блеск ее глаз и про себя
проклял покрывало, мешавшее ему видеть выражение ее
лица, что давало его собеседнице известное преимущество.
—	Одним словом, Оливер-рейс,— проговорила она,—
продашь ты ее за три тысячи филипиков?
—	И все-таки — нет,— ответил тот
—	Нет? Даже за три тысячи филипиков?
В голосе Фензиле звучало удивление, и Оливер поду¬
мал — искреннее оно или наигранное?
—	Даже за тридцать тысяч,— ответил он.— Она моя,
и я не уступлю ее. А теперь я прошу тебя уйти. Оставаясь
здесь, ты навлекаешь беду на нас обоих.
Наступила короткая пауза. За время разговора никто
из них не обратил внимания, с каким интересом при¬
слушивается к их разговору Розамунда. Ни Оливер, ни
Фензиле не подозревали, что, зная французский, она
поняла большую часть из того, о чем они говорили на
лингва-франка.
7'
195

Сицилийка почти вплотную подошла к корсару.
—	Так значит, ты не уступишь ее? — Оливер мог
поклясться, что она усмехнулась под чадрой.— Не будь
таким самонадеянным, друг мой. Тебе придется уступить
ее — если не мне, так Асаду. Скоро он придет за ней
собственной персоной.
—	Асад? — вздрогнув, воскликнул Сакр аль-Бахр.
—	Асад ад-Дин,— повторила Фензиле и вновь при¬
нялась за уговоры: — Послушай! Не лучше ли заключить
выгодную сделку со мной, чем весьма сомнительную
с Асадом?
Сакр аль-Бахр покачал головой и приосанился.
—	Я не намерен вступать ни в какие сделки ни с ним,
ни с тобой. Невольница не продается.
—	Ты посмеешь перечить паше? Говорю тебе: он за¬
берет ее.
—	Теперь я все понял.— Сакр аль-Бахр прищурился.—
Тебе недостает хитрости, о Фензиле. Твой каприз — же¬
лание приобрести эту невольницу — рожден страхом, как
бы она не попала к Асаду. Ты сознаешь, что прелести
твои увядают, и боишься, что такая красавица заставит
пашу окончательно лишить тебя своей благосклонности.
Ведь так?
По лицу Фензиле Сакр аль-Бахр не мог увидеть, какое
впечатление произвели на нее его слова, зато заметил,
как по ее закутанной в покрывало фигуре пробежала
дрожь, и в ее ответе уловил гневные ноты:
—	А если и так, какое отношение это имеет к тебе?
—	Быть может — никакого, а возможно — и самое пря¬
мое,— задумчиво ответил он.
—	Отчасти ты прав,— быстро подхватила Фензиле.—
Разве не была я всегда твоим другом? Разве не рас¬
хваливала твою доблесть моему господину и не радела,
как истинный друг, о твоем возвышении, о Сакр аль-
Бахр?
Корсар откровенно рассмеялся.
—	Неужели?
—	Смейся сколько угодно, но это правда,— настаи¬
вала Фензиле.— Потеряв меня, ты потеряешь самого
ценного союзника, ту, кто пользуется благосклонностью
и доверием Асада. Если другая займет мое место, она
отравит душу Асада ложью и настроит его против тебя.
Едва ли франкская девушка, которую ты увез силой,
полюбит тебя.
—	Пусть это тебя не тревожит,— беззаботно ответил
196

Сакр аль-Бахр, в мыслях тщетно пытаясь добраться
до причин настойчивости Фензиле и разгадать ее наме¬
рения.— Моя невольница не займет твое место подле
Асада.
—	Глупец! Продается она или нет, Асад все равно
отберет ее у тебя.
Сакр аль-Бахр подбоченился и, склонив голову набок,
сверху вниз посмотрел на Фензиле.
—	Если он может увести ее от меня, то отобрать ее
у тебя ему еще проще. Ты, конечно, уже все обдумала
и нашла какой-нибудь коварный сицилийский способ из¬
бежать этого. Но расплата... Подумала ли ты о ней? Что
скажет тебе Асад, когда узнает, что ты обвела его вокруг
пальца?
—	Какое мне дело до этого? — с неожиданной яростью
воскликнула Фензиле, сопровождая свои слова нетерпели¬
вым жестом.— К тому времени она будет с камнем на шее
лежать на дне бухты. Возможно, он велит высечь меня. На¬
верняка велит. Но на том все и кончится. Я понадоблюсь,
чтобы утешить его, и снова все будет хорошо.
Итак, Сакр аль-Бахр добился своего. Наконец-то он
до последней капли выведал у Фензиле все, что его
интересовало. Действительно, ей недоставало осторож¬
ности и скрытности. Намерения Фензиле были столь
прозрачны и очевидны, что только глупец не смог бы
разгадать их. Корсар брезгливо отвернулся от сици¬
лийки.
—	Ступай с миром, о Фензиле. Я не уступлю свою
невольницу ни Асаду, ни шайтану — никому.
По его тону было ясно, что разговор окончен, и Фен¬
зиле наконец сдалась. Тем не менее по быстроте ее ответа
Сакр аль-Бахр вполне мог заподозрить, что он заранее
подготовлен.
—	Так значит, ты действительно намерен жениться
на ней? — В голосе Фензиле звучали невинность и про¬
стодушие.— Тогда поспеши. Брачный союз — единствен¬
ная преграда, которую Асад не опрокинет. Он благочестив
и, глубоко чтя закон Пророка, уважает брачные узы. Но
знай: ничто другое его не остановит.
Несмотря на наигранные искренность и простодушие
Фензиле — а возможно, именно благодаря им,— корсар,
как в открытой книге, читал мысли сицилийки. То, что
ее лицо сокрыто чадрой, уже не имело значения. Теперь
пришел его черед задать коварный вопрос.
197

—	И, таким образом, ты выиграешь не меньше меня.
Ведь так?
—	Да, не меньше,— призналась Фензиле.
—	Тебе следовало бы сказать «больше»,— возразил
Сакр аль-Бахр.— Я думал, что тебе недостает хитрости.
Клянусь Кораном, я ошибся. Ты хитра, как змий-искуси-
тель. Но я прекрасно вижу, чего ты добиваешься. Если
я последую твоему совету, то ты одним выстрелом убьешь
двух зайцев. Во-первых, я лишу Асада возможности по¬
лучить франкскую девушку; во-вторых, поссорюсь с
ним — и тем самым удовлетворю твои заветные* желания.
—	Ты несправедлив ко мне.— Фензиле притворилась
обиженной.— Я всегда была твоим другом. Я...— Она
вдруг замолчала и прислушалась.
Тишину ночи нарушили крики, доносившиеся со сто¬
роны Баб аль-Оуба. Фензиле стремительно подбежала
к парапету, откуда были видны ворота, и перегнулась
через него.
—	Смотри! Смотри! — крикнула она дрожащим от
страха голосом.— Это он, Асад ад-Дин.
Сакр аль-Бахр шагнул к парапету и в ярком свете
факелов увидел вооруженный отряд, входивший через
сводчатые ворота во двор.
—	Похоже, на сей раз ты против своего обыкновения
сказала правду, о Фензиле.
Они стояли совсем рядом, и корсару показалось, что
глаза Фензиле злобно сверкнули под чадрой.
—	Сейчас у тебя не останется ни малейшего сомнения
в этом,— холодно заметила она. И тут же поспешно
спросила: — Но что будет со мной? Паша не должен
застать меня здесь. Он меня убьет.
—	Несомненно,— согласился Сакр аль-Бахр.— Но кто
узнает тебя в таком виде? Уходи, пока он не поднялся
сюда. Спрячься во дворе и дождись, пока он пройдет. Ты
пришла одна?
—	Неужели я стала бы сообщать хоть одной живой
душе, что отправляюсь к тебе? — ответила она, приведя
корсара в восхищение силой своего сицилийского харак¬
тера, который не сломили долгие годы, проведенные
в гареме паши.
Она стремительно направилась к двери, но задержалась
у самого порога.
—	Так ты не уступишь ее? Ты не?..
—	Будь спокойна,— твердо ответил корсар, и удовлет¬
воренная Фензиле скрылась.
198

Глава XIII
ПЕРЕД ВЗОРОМ АЛЛАХА
Сакр аль-Бахр стоял, погруженный в невеселые мыс¬
ли. Он вновь взвешивал каждое слово Фензиле
и думал, как отказать паше, если цель его прихода дей¬
ствительно состоит в том, о чем предупредила сицилийка.
Сакр аль-Бахр молча ждал, когда Али или кто-нибудь
другой принесет ему приказ предстать перед пашой. Од¬
нако едва Али успел доложить о приходе Асада, как тот
сражу же появился на террасе. Горя нетерпением, он
потребовал немедленно проводить себя к Сакр аль-Бахру.
—	Мир Пророка да пребудет с тобой, о сын мой! —
приветствовал паша своего любимца.
—	Да пребудет он и с тобой, о господин мой.— Корсар
склонился в поклоне.— Какая честь моему дому.
И он жестом приказал Али уйти.
—	Я пришел к тебе как проситель,— сказал Асад,
подходя ближе.
—	Проситель? Ты? Не говори так, господин мой. Разве
мои желания — не эхо твоих желаний?
Паша жадно оглядывался по сторонам, и, когда увидел
Розамунду, в его глазах зажегся огонь.
—	Словно влюбленный юнец, я поспешил к тебе, сго¬
рая нетерпением увидеть ту, кого ищу,— франкскую жем¬
чужину, пленницу с лицом пери, привезенную тобой из
последнего набега. Когда эта свинья Тсамани вернулся
с базара, меня не было в Касбе. Узнав, что он не исполнил
мой приказ и не купил ее, я едва не зарыдал от горя.
Сперва я боялся, что девушку купил и увез какой-нибудь
купец из Суса, но, узнав, что — хвала Аллаху! — она
У тебя, я успокоился. Ведь ты, сын мой, уступишь ее мне.
В голосе паши звучала уверенность, и Оливер не сразу
подыскал слова, чтобы рассеять заблуждение Асада. Не¬
сколько мгновений он стоял в нерешительности.
—	Я вознагражу тебя за потерю,— поспешно добавил
Асад.— Ты получишь свои тысячу шестьсот филипиков
и еще пятьсот в придачу. Скажи, что ты согласен. Видишь,
я горю от нетерпения.
Сакр аль-Бахр печально улыбнулся.
—	Когда речь идет об этой женщине, господин мой,
подобное нетерпение мне знакомо,— не спеша ответил
он.— Пять долгих лет оно сжигало меня. Чтобы погасить
этот огонь, я отправился на захваченном мной испанском
199

судне в далекое и опасное путешествие в Англию. Ты не
знал об этом, о Асад, иначе бы ты не...
— Ну,— прервал его	Асад.— Ты — прирожденный
торгаш, Сакр аль-Бахр. В хитроумии тебе нет равных.
Хорошо, называй свою цену, наживайся на моем нетер¬
пении, и покончим с этим.
—	Господин мой,— спокойно возразил корсар,— здесь
дело не в наживе. Моя пленница не продается.
Паша прищурился и молча взглянул на Сакр аль-Бах¬
ра. На его лице проступила краска гнева.
—	Не... не продается? — слегка запинаясь от изумле¬
ния, проговорил он.
—	Нет. Даже если бы ты предложил за нее все свои
владения,— прозвучал торжественный ответ.— Проси все,
чего пожелаешь, только не ее.— Голос корсара стал
мягче, и в нем зазвучала мольба.— Я все с радостью
положу к твоим ногам в доказательство моей преданности
и любви к тебе.
—	Но мне ничего другого не надо,— раздраженно от¬
ветил Асад.— Мне нужна только она.
—	В таком случае,— сказал Оливер,— я взываю к тво¬
ему великодушию и умоляю тебя обратить взор в другую
сторону.
Асад нахмурился.
—	Ты мне отказываешь? — гневно спросил он.
—	Увы,— ответил Сакр аль-Бахр.
Наступило молчание. Лицо Асада становилось все бо¬
лее грозным, в глазах, обращенных на корсара, вспыхи¬
вали свирепые огоньки.
—	Понятно,— наконец произнес он.
Резкий контраст между спокойным тоном и разъярен¬
ным видом паши не предвещал ничего хорошего.
—	Понятно. Кажется, Фензиле была права более, чем
я думал. Ну что ж! — Он помолчал, исподлобья глядя на
Оливера.— Вспомни, Сакр аль-Бахр,— голос паши дрожал
от сдерживаемого гнева,— вспомни, кто ты, кем я тебя
сделал. Вспомни о благодеяниях, которыми осыпала тебя
эта рука. Ты — самый близкий мне человек, мой кайя,
а со временем можешь достичь еще большего. Кроме
меня, в Алжире нет никого выше тебя. Так неужели ты
настолько неблагодарен, что откажешь мне в первой
и единственной моей просьбе? Воистину, справедливо на¬
чертано: «Неблагодарен человек!»
—	Если бы ты знал,— начал Сакр аль-Бахр,— что
значит для меня эта женщина...
200

—	Не знаю и не желаю знать,— прервал его Асад.—
Чем бы она ни была для тебя, все это ничто в сравнении
с моей волей и страстью.
Вдруг он смирил свой гнев и положил руку на могучее
плечо Сакр аль-Бахра.
—	Послушай, сын мой, из любви к тебе я буду вели¬
кодушен и забуду о твоем отказе.
—	Будь великодушен, о господин мой, и забудь о своей
просьбе.
—	Ты по-прежнему отказываешь мне? — Смягчивший¬
ся было голос паши вновь звучал резко и грозно.— Как
я извлек тебя из грязи, так одним движением руки могу
вновь ввергнуть в нее. Как разбил цепи, которыми ты
был прикован к веслу, так снова могу заковать тебя в них.
—	Я знаю, что все в твоей власти,— согласился Сакр
аль-Бахр.— Но если я не уступаю ту, что вдвойне при¬
надлежит мне — по праву пленения и по праву покупки,—
ты можешь судить, как вески на то причины. Будь же
милостив, Асад...
—	Неужели я должен забрать ее силой? — проре¬
вел паша.
Сакр аль-Бахр высоко поднял голову, его могучие
мускулы напряглись.
—	Пока я жив, тебе это не удастся,— ответил он.
—	Неверный, мятежный пес! Ты смеешь противостоять
мне... мне?!
—	Молю тебя, будь милосерден и не вынуждай твоего
слугу поступать недостойно.
Асад усмехнулся.
—	Это твое последнее слово? — грозно спросил он.
—	Во всем остальном я — твой верный раб, о Асад.
Какое-то время паша злобно глядел на корсара, затем
не спеша направился к двери, как человек, принявший
решение. На пороге он остановился.
—	Жди! — грозно приказал он и вышел.
Сакр аль-Бахр долго смотрел ему вслед, потом пожал
плечами и повернулся к Розамунде. В ее глазах было
какое-то непонятное выражение, которое заставило его
отвернуться. Если раньше раскаяние лишь мимолетно
посещало его, то теперь оно захлестнуло все его суще¬
ство. Ужас и отчаяние охватили Оливера от сознания
непоправимости содеянного. Он обманулся в своих чув¬
ствах к Розамунде: он не только не ненавидел ее, но
любил со всем пылом прежней страсти. Если бы он
ненавидел ее, то от мысли, что она будет принадлежать
201

Асаду, испытал бы злобную радость, а не эти адские
муки.
Спокойный голос Розамунды прервал размышления
Оливера:
—	Почему вы отказали ему?
Оливер быстро обернулся.
—	Вы все поняли? — спросил он.
—	Я поняла достаточно. Лингва-франка не очень от¬
личается от французского,— ответила Розамунда и повто¬
рила свой вопрос: — Почему вы отказали ему?
—	И вы еще спрашиваете?
—	Вы правы,— с горечью проговорила она,— вряд ли
это необходимо. И все же — неужели жажда мщения так
велика, что вы готовы скорее пожертвовать собственной
головой, чем уступить хоть на йоту?
Лицо корсара помрачнело.
—	Конечно,— усмехнулся он,— как еще вы могли ис¬
толковать мой отказ!
—	Вы ошибаетесь. Я спрашиваю именно потому, что
сомневаюсь.
—	Понимаете ли вы, что значит стать добычей Асад
ад-Дина?
Розамунда пожала плечами и, не глядя на него, спо¬
койно ответила:
—	Неужели это страшнее, чем стать добычей Оливе-
ра-рейса, Сакр аль-Бахра или как вас там еще называют!
—	Если вы скажете, что вам все равно, то я больше
не стану противиться паше,— холодно проговорил Оли¬
вер.— Можете отправляться к нему. Я отказал ему — что,
возможно, и безрассудно — отнюдь не из желания ото¬
мстить вам. Просто сама эта мысль привела меня в ужас.
—	В таком случае, подумав о себе, вы тоже должны
прийти в ужас,— заметила Розамунда.
—	Возможно,— едва слышно проговорил Оливер.
Розамунда вздрогнула и хотела что-то сказать, но он
взволнованно продолжал:
—	О Боже! Чтобы я понял всю низость своего поступ¬
ка, понадобилось вмешательство Асада! Мы преследуем
разные цели. Я хотел наказать вас, а он... Боже мой...
Оливер застонал.
Розамунда медленно поднялась с дивана, но корсар
был слишком взволнован и не заметил этого. Вдруг по¬
глотивший его мрак осветил луч надежды: он вспомнил
слова Фензиле о той преграде, которую Асад не осмелится
преступить из благочестия.
202

—	Есть один выход! — воскликнул Оливер.— Только
изобретательность коварной сицилийки могла подсказать
его! — Оливер было заколебался, но собрался с духом
и решительно закончил: — Вы должны выйти за меня
замуж.
Розамунда отшатнулась, как от удара. У нее возникло
мгновенное подозрение, которое тут же превратилось
в уверенность, что внезапное раскаяние Оливера — про¬
сто уловка.
—	Замуж... за вас! — повторила она.
—	Да,— подтвердил Оливер и принялся объяснять ей,
что, только став его женой, она будет неприкосновен¬
на для правоверных мусульман: из опасения нарушить
закон Пророка никто и пальцем не посмеет коснуться
ее, и прежде всего — благочестивый паша.— Только
так,— закончил он,— я смогу избавить вас от его пре¬
следований.
—	Даже в моем ужасном положении этот выход для
меня неприемлем,— презрительно заявила она.
—	А я говорю: вы должны,— настаивал он.— Иначе
вас сегодня же доставят в гарем Асада, и не как жену,
а как рабыню. Ради собственного блага вы должны верить
мне, иначе себе же причините вред.
—	Верить вам! — Розамунда язвительно рассмея¬
лась.— Вам! Вероотступнику, нет, хуже, чем вероот¬
ступнику!
Оливер сдержался. Только соблюдая полное спокойст¬
вие, он мог надеяться убедить ее с помощью логических
доводов.
—	Вы слишком безжалостны,— с упреком сказал он.—
Вы строго судите меня, забывая, что в моих страданиях
есть и доля вашей вины. Ведь меня предали вы с моим
братом, те близкие люди, которых я любил больше всех
на свете. Я утратил веру в людей и в Бога. Я стал
мусульманином, отступником и корсаром лишь потому,
что это был единственный способ избавиться от невыно¬
симых мучений.— Он грустно посмотрел на Розамунду.—
Неужели все эта нисколько не извиняет меня в ваших
глазах?
Слова Оливера не оставили Розамунду равнодушной.
В ее ответе сквозила враждебность, но уже не было
презрения. Его сменила печаль.
—	Никакие лишения не могут оправдать вас в том,
Что вы опозорили честь дворянина и запятнали мужское
Достоинство, преследуя беззащитную женщину. Как бы то
203

ни было, вы слишком низко пали в моих глазах, сэр,
чтобы я сочла возможным доверять вам.
Оливер опустил голову. Он более чем заслужил это
обвинение и чувствовал, что ему нечего возразить.
—	Вы правы,— вздохнул он.— Но не ради меня я умо¬
ляю вас довериться мне, а ради вас самой.
Под влиянием внезапного порыва Оливер вытащил из
ножен тяжелый кинжал и подал его Розамунде.
—	Если вам необходимо доказательство моей иск¬
ренности, возьмите мой кинжал, которым вы пытались
лишить себя жизни. Как только вам покажется, что
я изменил данному слову, примените его против меня
или против себя.
Удивленно посмотрев на Оливера, Розамунда приняла
от него кинжал.
—	А вы не боитесь,— спросила она,— что я сейчас же
воспользуюсь им и разом все покончу?
—	О нет, я верю вам,— ответил он.— И вы можете
доверять мне. Более того, я дал вам оружие на самый
крайний случай. Если придется выбирать между смертью
и Асадом, будет лучше, если вы предпочтете смерть. Но
позвольте заметить, что пока есть возможность жить,
выбирать смерть было бы глупо.
—	Возможность? — В голосе Розамунды вновь послы¬
шалось презрение.— Возможность жить с вами?
—	Нет,— твердо ответил Оливер.— Если вы довери¬
тесь мне, то, клянусь, я постараюсь исправить причи¬
ненное мною зло. Слушайте. На рассвете мой галеас
выходит в море. Я незаметно доставлю вас на борт
и найду способ высадить в какой-нибудь христианской
стране — Италии или Франции,— оттуда вы сможете
вернуться домой.
—	А тем временем,— напомнила Розамунда,— я стану
вашей женой.
Оливер улыбнулся.
—11 Вы все еще боитесь западни. Христиан мусульман¬
ский брак ни к чему не обязывает. Я же не буду настаивать
на своих правах. Наш брак — предлог, чтобы оградить
вас от посягательств, пока вы находитесь здесь.
—	Но как могу я положиться на ваше слово?
—	Как? — Оливер растерялся.— У вас есть кинжал.
Розамунда задумчиво взглянула на сверкающий клинок.
—	А наш брак? — спросила она.— Каким образом он
свершится?
Оливер объяснил, что по мусульманскому закону надо
204

в присутствии свидетелей объявить о браке кмди 1,5 или
тому, кто стоит выше его. Не успел он закончить, как
внизу послышались голоса и замелькал свет факелов.
—	Это Асад со своим отрядом! — воскликнул он сры¬
вающимся голосом.— Итак, вы согласны?
—	А кади? — спросила Розамунда, и Оливер понял,
что она приняла его предложение.
—	Я ведь говорил о кади или о том, кто выше его.
Сам Асад будет нашим священником, а его стража —
свидетелями.
—	А если он откажется? Он обязательно будет про¬
тив,— воскликнула Розамунда и в волнении сжала руки.
—	Я и спрашивать его не стану. Поймаю врасплох.
—	Но ведь... это разозлит его. Он непременно дога¬
дается, что его провели, и отомстит вам.
—	Я уже думал об этом, но другого выхода нет. Если
мы проиграем, то...
—	У меня есть кинжал,— бесстрашно заявила Ро¬
замунда.
—	Ну а для меня остается веревка или сабля,— до¬
бавил Оливер.— Возьмите себя в руки. Они идут.
Дверь распахнулась, и на террасу вбежал испуган¬
ный Али.
—	Господин мой, господин мой! Асад вернулся с целым
отрядом воинов!
—	Ничего страшного,— спокойно ответил Сакр аль-
Бахр.— Все будет хорошо.
Торопясь проучить своего взбунтовавшегося лейтенан¬
та, паша взбежал по лестнице и ворвался на террасу. За
ним следовала дюжина янычар в черных одеяниях 11 . Их
обнаженные сабли в свете факелов отбрасывали крова¬
во-красные блики.
Паша резко остановился перед Сакр аль-Бахром, ве¬
личественно скрестив руки на груди.
—	Я вернулся,— произнес он,— применить силу там,
где бессильна доброта. Но я не перестаю молить Аллаха,
чтобы он осветил светом мудрости твой помраченный
рассудок.
—	И Аллах услышал твои молитвы, господин мой,—
сказал Сакр аль-Бахр.
—	Хвала Всемудрому! — радостно воскликнул Асад.—
Где девушка? — И он протянул руку.
Оливер подошел к Розамунде, взял ее за руку, словно
собираясь подвести к паше, и произнес роковые для
Асада слова:
205

—	- Во имя Аллаха и пред его всевидящим оком, пред
тобой, Асад ад-Дин, в присутствии свидетелей я беру эту
женщину в жены, блюдя милостивый закон Пророка все-
мудрого и милосердного Аллаха.
Сакр аль-Бахр замолк. Обряд свершился, прежде чем
Асад успел догадаться о намерениях корсара. В смятении
паша что-то прохрипел, его лицо побагровело, глаза за¬
горелись яростью.
Ничуть не испуганный царственным гневом своего
господина, Сакр аль-Бахр спокойно снял с плеч Розамунды
шарф и набросил его ей на голову, скрыв ее лицо от
посторонних взглядов.
—	Да иссохнет рука того, кто, презрев святой закон
владыки нашего Мухаммеда, посмеет открыть лицо этой
женщины. Да благословит Аллах этот союз и низвергнет
в геенну всякого, кто попытается расторгнуть узы, скреп¬
ленные перед его всевидящим оком.
Слова корсара прозвучали веско и многозначительно.
Слишком многозначительно для Асад ад-Дина. Янычары
за спиной паши, словно борзые на сворке, с нетерпением
ожидали приказаний. Но Асад молчал. Он стоял, тяжело
дыша и слегка пошатываясь. Его лицо то бледнело, то
краснело, выдавая душевную бурю, борьбу гнева и досады
с искренним и глубоким благочестием. Паша не знал,
какому из этих чувств отдать предпочтение, а Сакр аль-
Бахр решил помочь благочестию.
—	Теперь, о могущественный Асад, ты понимаешь,
почему я не согласился уступить тебе свою пленницу. Ты
сам часто и, конечно же, справедливо упрекал меня за
безбрачие, напоминал, что оно неугодно Аллаху и недо¬
стойно истинного мусульманина. Наконец Пророк в ми¬
лости своей послал мне девушку, которую я смог взять
в жены.
Асад опустил голову.
—	Что написано в Книге Судеб, того не миновать,—
сказал он тоном человека, который старается сам себя
убедить. Затем воздел руки к небу и объявил: — Аллах
велик! Да исполнится воля его!
—	Аминь,— торжественно произнес Сакр аль-Бахр
и в душе вознес страстную благодарственную молитву
своему собственному давно забытому Богу.
Паша помедлил, словно желая что-то сказать, затем
повернулся спиной к корсару и махнул рукой янычарам.
—	Ступайте,— отрывисто приказал он и следом за
ними вышел на лестницу.
206

Глава XIV
ЗНАМЕНИЕ
Фензиле еще не успела отдышаться от быстрой
ходьбы, когда, стоя рядом с Марзуком у забранного
решеткой окна, увидела, как разгневанный Асад возвра¬
щается после первого посещения Сакр аль-Бахра.
Она слышала, как паша громовым голосом позвал
начальника охраны Абдула Мухтара, видела, как отряд
его янычар собирается во дворе, освещенном белым сия¬
нием полной луны и красноватым светом факелов. Когда
янычары под предводительством самого Асада покинули
двор, Фензиле не знала — плакать или смеяться, горевать
или радоваться.
—	Свершилось! — крикнул Марзук, вне себя от радо¬
сти.— Франкский пес дал отпор паше и погубил себя.
Этой ночью с Сакр аль-Бахром будет покончено. Хвала
Аллаху!
Фензиле не разделяла восторга сына. Разумеется, Сакр
аль-Бахр должен быть сражен, пасть от меча, ею же
отточенного. Но уверена ли она, что сразивший его меч
не отскочит и не ранит ее самое? Вот вопрос, на который
она пыталась найти ответ. При всем стремлении ускорить
гибель корсара, Фензиле тщательно взвесила все возмож¬
ные последствия этого события. Она не упустила и того
обстоятельства, что неизбежным результатом падения
Сакр аль-Бахра будет приобретение Асадом франкской
невольницы. Но она была готова заплатить любую цену,
лишь бы раз и навсегда устранить соперника Марзука,
что, в сущности, говорило о ее способности к материн¬
скому самопожертвованию. Теперь же она утешала себя
тем, что с падением Сакр аль-Бахра ни она сама, ни
Марзук не будут больше нуждаться в особом влиянии на
пашу и смогут не бояться появления в его гареме молодой
жены. Одной рукой не сорвать всех плодов с древа же¬
ланий, и, радуясь исполнению одного, приходится опла¬
кивать утрату остальных. Тем не менее в самом главном
она выиграла.
Предаваясь этим мыслям, Фензиле ожидала возвраще¬
ния Асада, почти не обращая внимания на шумную радость
и самовлюбленную болтовню своего отпрыска, которого
отнюдь не интересовало, какой ценой матери удалось
убрать с его дороги ненавистного соперника. Все случив¬
шееся сулило ему только выгоду.
207

Но вот Асад вернулся. Они увидели, как в ворота
прошли толпой янычары и выстроились во дворе. За
янычарами медленно шел паша. Казалось, он с трудом
переставлял ноги; его голова была опущена, руки зало¬
жены за спину. Мать и сын ожидали, что следом за пашой
появятся невольники, ведущие или несущие на руках
франкскую пленницу. Но тщетно. Заинтригованные Фен¬
зиле и Марзук обменялись тревожными взглядами.
Они услышали, как Асад отпустил своих спутников,
как с лязгом закрылись ворота; увидели, как паша, сгор¬
бившись, прошел через залитый луною двор.
Что случилось? Уж не убил ли он обоих? Может быть,
девушка сопротивлялась и, потеряв терпение, Асад при¬
кончил ее в приступе гнева? Задавая себе эти вопросы,
Фензиле нисколько не сомневалась, что Сакр аль-Бахр
погиб. И все же ее не покидало мучительное беспокойство.
Наконец она призвала Аюба и отправила его к Абдулу
Мухтару разузнать, что произошло в доме Сакр аль-Бахра.
Евнух с радостью отправился исполнять приказание гос¬
пожи, надеясь, что ее догадки подтвердятся. Вернулся он
разочарованным, и его рассказ поверг в смятение Фензиле
и Марзука.
Однако Фензиле быстро оправилась. В конце концов,
все к лучшему. Явное раздражение Асада легко превра¬
тить в негодование, а затем и в гнев, пламя которого
испепелит Сакр аль-Бахра. Таким образом, она достигнет
желанной цели, сохранив место рядом с пашой; ведь после
всего случившегося нечего и думать, что Асад введет
франкскую девушку в свой гарем. Одно то, что она
разгуливала перед правоверными с открытым лицом, будет
непреодолимым препятствием. И уж совершенно неверо¬
ятно, что ради минутного увлечения паша поступится
чувством собственного достоинства и приблизит к себе
женщину, которая была женой его слуги. Фензиле знала,
как действовать дальше. Чрезмерное благочестие паши
позволило Сакр аль-Бахру не подчиниться. Советуя кор¬
сару жениться на пленнице, Фензиле и не предполагала,
насколько выгодным это окажется для нее самой. Теперь,
чтобы довести дело до конца, надо вновь сыграть на
благочестии Асада.
Накинув легкое шелковое покрывало, Фензиле вы¬
скользнула из комнаты и спустилась во двор, напоенный
благоуханием летней ночи. Паша сидел на диване под
навесом; она подсела к нему с грацией ластящейся
к хозяину кошки и склонила голову на его плечо. По¬
208

груженный в глубокую задумчивость, Асад не сразу
заметил ее.
—	О, господин души моей,— пролепетала она,— ты
предаешься скорби?
В ласковых переливах ее голоса звучали нежность
и томная услада.
Паша вздрогнул, и Фензиле заметила, как блеснули
его глаза.
—	Кто тебе сказал? — подозрительно спросил он.
—	Мое сердце,— ответила она голосом мелодичным,
как виола П7.— Неужели скорбь, которая гнетет твое сер¬
дце, может не отозваться в моем? Разве могу я быть
счастливой, когда грусть туманит твой взор? Сердце под¬
сказало мне, что ты удручен, что нуждаешься в моем
участии, и я поспешила сюда разделить твое горе.
И ее пальцы сплелись на плече Асада.
Паша взглянул на Фензиле, и лицо его смягчилось.
Он действительно нуждался в утешении, и присутствие
Фензиле никогда еще не было столь желанно для него,
как в ту минуту.
С неподражаемым искусством Фензиле выведала у па¬
ши все, что ее интересовало, после чего дала волю него¬
дованию.
—	Собака! — воскликнула она.— Неблагодарный, ве¬
роломный пес! Разве я не предостерегала тебя, о свет
моих бедных очей! Но ты лишь бранился в ответ. Теперь
ты наконец распознал этого негодяя, и он больше не
будет досаждать тебе. Ты должен отречься от Сакр аль-
Бахра и вновь скинуть его в ту грязь, из которой его
извлекло твое великодушие.
Паша не отвечал. Он сидел, с унылым видом глядя пе¬
ред собой. Наконец он устало вздохнул. Асад был справед¬
лив и обладал совестью — качеством весьма редким и об¬
ременительным для повелителя корсаров.
—	Случившееся не дает мне права прогнать от себя
самого доблестного воина ислама,— задумчиво проговорил
он.— Долг перед Аллахом запрещает мне это.
—	Но ведь долг перед тобой не помешал Сакр аль-
Бахру противиться твоим желаниям,— осторожно напом¬
нила Фензеле.
—	Да, моим желаниям,— возразил паша. Голос его
дрожал от волнения, но он справился с ним и спокойно
продолжал: — Неужели я позволю самолюбию возобладать
над долгом перед истинной верой? Неужели спор из-за
юной невольницы заставит меня пожертвовать храбрей¬
209

шим воином ислама, надежнейшим оплотом закона Про¬
рока? Неужели я призову на свою голову месть Единого,
уничтожив того, кто по праву считается бичом неверных,
лишь затем, чтобы дать волю гневу и отомстить челове¬
ку, помешавшему исполнению моей ничтожной прихоти?
—	Так ты по-прежнему говоришь, что Сакр аль-
Бахр — оплот закона Пророка?
—	Это говорю не я, а его деяния,— угрюмо ответил
Асад.
—	Одно из них мне известно, и уж его-то никогда бы
не совершил настоящий мусульманин. Если нужно дока¬
зательство его презрения к законам Пророка, то он сам
недавно представил его, взяв в жены христианку. Разве
не написано в Книге Книг: «Не бери в жены идолопок¬
лонниц»? Разве не нарушил Сакр аль-Бахр закон Пророка,
оскорбив и Аллаха, и тебя, о фонтан моей души?
Асад нахмурился: Фензиле была права. Но из чувства
справедливости он все же попытался защитить своего
любимца, а может быть, продолжал разговор с целью
окончательно убедиться в обоснованности обвинения, вы¬
двинутого против него.
—	Он мог согрешить по неведению,— предположил
Асад, приведя Фензиле в восторг.
—	Воистину, ты — фонтан милосердия и снисходитель¬
ности, о отец Марзука! Ты, как всегда, прав. Конечно же,
он согрешил по неведению, но мыслим ли такой проступок
для доброго мусульманина, достойного называться опло¬
том святого закона Пророка?
Коварный выпад сицилийки пронзил панцирь совести,
оказавшийся более уязвимым, чем полагал Асад. Он глу¬
боко задумался, уставясь в дальний конец двора. Неожи¬
данно паша вскочил.
—	Клянусь Аллахом, ты права,— громко сказал он.—
Не подчинившись моей воле и взяв франкскую девушку
в жены, он согрешил по доброй воле.
Фензиле соскользнула с дивана, опустилась перед Аса-
дом на колени, нежно обвилась руками вокруг его пояса
и заглянула ему в лицо.
—	Ты, как всегда, милостив и осторожен в суждениях.
Разве это единственная его вина, о Асад?
—	Единственная? — Асад взглянул на Фензиле.—
А что еще?
—	Ах, если бы ты был прав! Но твоя ангельская
доброта ослепляет тебя, и ты многого не видишь. Деяние
Сакр аль-Бахра куда более преступно. Он не только не
210

задумался о том, сколь велик его грех перед законом,
но в своих низких целях осквернил его и надругался
над ним.
—	Но как? — нетерпеливо спросил Асад.
—	Он воспользовался законом как обыкновенным при¬
крытием. Сакр аль-Бахр взял эту девушку в жены только
потому, что не хотел уступить ее тебе. Он прекрасно
знал, что ты, лев и защитник веры, послушно склонишься
перед записанным в Книге Судеб.
—	Хвала тому, кто в неизреченной мудрости своей
послал мне силы не запятнать себя недостойным деяни¬
ем! — громко воскликнул Асад.— Я мог бы умертвить его
и расторгнуть нечестивые узы, но покорился предначер¬
танному свыше.
—	На небесах ангелы ликуют от твоего долготерпения
и снисходительности, на земле же нашелся низкий чело¬
век, употребивший во зло твою несравненную доброту
и благочестие.
Паша освободился от объятий Фензиле и принялся
ходить по двору. Сицилийка, приняв исполненную смире¬
ние и покорности позу, прилегла на подушки, ожидая,
когда яд ее речей свершит свое коварное дело. Сквозь
тонкое покрывало, которым Фензиле благоразумно закры¬
ла лицо, ее горящие глаза внимательно следили за Асадом.
Она видела, как он остановился и воздел руки вверх,
словно обращаясь к небесам и о чем-то вопрошая звезды,
мерцавшие в широком нимбе полной луны.
Наконец Асад медленно направился к навесу. Он все
еще колебался. С одной стороны, в словах Фензиле была
доля истины, но с другой — он знал о ненависти сицилийки
к Сакр аль-Бахру, знал, что она не упустит возможности
представить любой поступок корсара в самом неблагопри¬
ятном свете. Асад не доверял ни ее доводам, ни самому
себе, отчего мысли его пребывали в полнейшем беспорядке.
—	Довольно,— резко сказал он.— Я молю Аллаха по¬
слать мне совет этой ночью.
Объявив о своем решении, Асад прошествовал мимо
Дивана, поднялся по лестнице и вошел в дом. Фензиле
последовала за ним. Всю ночь она пролежала в ногах
У своего господина, чтобы с первым рассветным лучом
закрепить свой успех и хоть немного приблизиться к цели,
До которой, по ее опасениям, было еще далеко. Сон не
Шел к Фензиле; с широко раскрытыми глазами лежала
она рядом с крепко спящим Асадом, внимательно вслу¬
шиваясь в тишину ночи.
211

Едва раздался голос муэдзина, Асад, повинуясь при¬
зыву, вскочил с ложа; и не успел легкий предрассветный
ветерок унести последнее слово молитвы, как он был
на ногах. Паша хлопнул в ладоши, призывая невольни¬
ков, отдал им несколько распоряжений, из которых Фен¬
зиле заключила, что он намерен немедленно отправиться
в гавань.
—	Надеюсь, Аллах вдохновил тебя, о господин мой! —
воскликнула она и тут же спросила: — Каково же твое
решение?
—	Я иду искать знамения,— ответил Асад и вышел,
оставив сицилийку в крайнем волнении и тревоге.
Фензиле послала за Марзуком и,	когда	тот	явился,
велела ему отправляться за отцом, на	ходу	давая	юноше
последние наставления.
—	Теперь твоя судьба в твоих руках,— предупредила
она,— смотри, не упусти ее.
Когда Марзук сошел вниз, его отец садился на белого
мула. Рядом с пашой стояли визирь Тсамани, Бискайн
и несколько лейтенантов. Марзук попросил у отца раз¬
решения отправиться вместе с ним. Паша небрежно кив¬
нул в знак согласия, и они двинулись со двора. Марзук
шел у стремени Асада. Некоторое время	отец	и сын
молчали. Марзук заговорил первым:
—	Молю тебя, о отец мой, отстрани вероломного Сакр
аль-Бахра от командования походом.
Асад хмуро покосился на сына.
—	Галеас должен немедленно выйти в море, если мы
хотим перехватить испанское судно,— ответил он.— Если
его поведет не Сакр аль-Бахр, то кто же, клянусь бородой
Пророка?
—	Испытай меня, о отец! — с жаром воскликнул
Марзук.
Старик досадливо улыбнулся.
—	Ты так устал от жизни, что готов идти навстречу
смерти и в придачу погубить мой галеас?
—	Ты более чем несправедлив, о отец мой,— обиделся
Марзук.
—	Зато более чем добр, о сын мой,— возразил Асад,
и до самого мола ни один из них не произнес ни слова.
У берега стоял на якоре великолепный галеас. Судно
готовилось к отплытию, и на его борту царила невообрази¬
мая суматоха. По сходням сновали носильщики, перетаски¬
вая на борт бочки с водой, корзины с провизией, бочонки
с порохом и другие необходимые в плавании грузы. Когда
212

паша и его спутники подошли к сходням, по ним спуска¬
лись четверо негров. Они шли медленно, слегка поша¬
тываясь под тяжестью огромной корзины из пальмовых
листьев.
На юте стояли Сакр аль-Бахр, Османи, Али, Джас-
пер-рейс и несколько офицеров. Между скамьями гребцов
расхаживали два боцмана-отступника — француз Ларок
и итальянец Виджителло, которые уже два года были
неизменными участниками походов Сакр аль-Бахра. Ларок
наблюдал за погрузкой и зычным голосом командовал,
где поставить корзины с провизией, где бочки с водой;
бочонки с порохом он распорядился поместить у грот-
мачты. Виджителло проводил последний досмотр рабов
на веслах.
Когда пальмовую корзину перенесли на судно, Ларок
приказал неграм оставить ее у грот-мачты. Но здесь
неожиданно вмешался Сакр аль-Бахр и велел поднять
корзину в каюту на корме.
Как только паша спешился и вместе со своими
спутниками остановился у сходней, Марзук вновь стал
уговаривать отца принять на себя командование походом,
а его взять лейтенантом и преподать ему первые уроки
морского дела.
Асад с любопытством посмотрел на сына, но ничего
не ответил и ступил на борт галеаса. Марзук и все
остальные последовали за ним. Только теперь Сакр аль-
Бахр заметил пашу и поспешил ему навстречу, чтобы
приветствовать его на своем судне. Корсара охватило
неожиданное беспокойство, но ни один мускул не дрогнул
на его лице, а взгляд был, как всегда, надменен и тверд.
—	Да осенит Аллах миром тебя и дом твой, о могу¬
щественный Асад. Мы собираемся поднять якорь, и с тво¬
им благословением я выйду в море со спокойной душой.
Асад был удивлен. После вчерашнего спора из-за
невольницы подобная невозмутимость и выдержка каза¬
лись невероятными. Объяснить их можно было только
тем, что совесть Сакр аль-Бахра действительно чиста и
ему не в чем упрекнуть себя.
—	Мне посоветовали не только благословить это пла¬
вание, но и возглавить его, — произнес паша, внимательно
глядя на Сакр аль-Бахра.
Глаза корсара блеснули, но других признаков тревоги
Асад не заметил.
—	Возглавить? — переспросил Сакр аль-Бахр.— Тебе?
И он весело рассмеялся.
213

Этот смех был большим просчетом корсара, он только
подлил масла в огонь. Асад медленно пошел по шкафуту
и, остановившись у грот-мачты, заглянул в лицо Сакр
аль-Бахру, которые шел рядом с ним.
—	Что насмешило тебя? — резко спросил паша.
—	Что? Нелепость этого предложения,— поспешил от¬
ветить Сакр аль-Бахр. У него не было времени подыскать
более дипломатичный ответ.
Лоб Асада прорезала глубокая складка.
—	Нелепость? В чем же его нелепость?
Сакр аль-Бахр поспешил исправить ошибку:
—	В предположении, будто детская забава достойна
того, чтобы ты — Лев Веры — тратил на нее силы и вы¬
пускал свои смертоносные когти. Чтобы ты — герой сотен
славных сражений, в которых принимали участие целые
флотилии,— вышел в море ради ничтожной стычки одного
галеаса с какой-то испанской галерой! Это было бы не¬
достойно твоего великого имени и унизительно для твоей
доблести.
И Сакр аль-Бахр махнул рукой, словно не желая
больше говорить о пустяках.
Асад не сводил с корсара холодного взгляда, лицо его
было непроницаемо, как маска.
—	Однако вчера ты думал иначе,— заметил он.
—	Иначе, господин мой?
—	Еще вчера не кто иной, как ты, уговаривал меня
не только отправиться в плавание, но и возглавить его,—
напомнил Асад, четко выговаривая каждое слово.— Ты
сам пробудил во мне воспоминания о тех далеких днях,
когда с саблей в руке мы бок о бок сражались с неверными.
Кто, как не ты, умолял меня отправиться вместе с тобой?
А сейчас...— Асад развел руками, и его взгляд зажегся
гневом.— Чем вызвана подобная перемена?
Сакр аль-Бахр понял, что попался в собственные сети,
и ответил не сразу. Он отвел глаза и увидел красивое
раскрасневшееся лицо Марзука, стоявшего рядом с отцом,
увидел Бискайна, Тсамани и других спутников паши,
в изумлении уставившихся на него; заметил, что слева
от него несколько прикованных к скамье гребцов подняли
угрюмые, опаленные солнцем лица и с тупым любопыт¬
ством смотрят в их сторону. Стараясь казаться спокойным,
он улыбнулся:
—	Пожалуй... Пожалуй, я догадываюсь о причине тво¬
его вчерашнего отказа. А в остальном... я могу лишь
повторить то, что уже сказал: дичь недостойна охотника.
214

Марзук язвительно усмехнулся, как бы намекая, что
он все понял. К тому же он решил — и не без основания,—
что своим странным поведением Сакр аль-Бахр добился
того, чего раньше не сумел добиться никакими уговорами.
Он явил Асад ад-Дину знамение, которого тот искал.
И действительно, именно в эту минуту Асад твердо решил
возглавить поход.
—	Мне ясно, — улыбнулся паша, — что мое присутст¬
вие на судне нежелательно. Ну что ж, очень жаль.
Я слишком долго пренебрегал отцовскими обязанностями
и намерен наконец исправить свою ошибку. В этом пла¬
вании, Сакр аль-Бахр, мы составим тебе компанию. Ко¬
мандование я беру на себя, а Марзук будет моим учеником.
Сакр аль-Бахр больше не возражал. Он поклонился
паше и радостно проговорил:
—	Хвала Аллаху, подсказавшему тебе такое решение.
Благодаря ему я только выигрываю, а значит — не мне
и упорствовать, хотя дичь и в самом деле недостойна
охотника.
Глава XV
ПУТЕШЕСТВИЕ
Приняв неожиданное решение, Асад отвел Тсамани
в сторону и распорядился, как вести неотложные
дела во время своего отсутствия. Затем он отпустил визиря
и, поскольку погрузка судна закончилась, отдал приказ
поднять якорь.
Убрали сходни, раздался свисток боцмана, рулевые
бросились на корму к огромным кормовым веслам. Про¬
звучал второй свисток; Виджителло и двое его помощников
с хлыстами из воловьей кожи спустились в проход между
скамьями гребцов и велели готовить весла.
По третьему свистку Ларока пятьдесят четыре весла
погрузились в воду, двести пятьдесят тел, как одно, на¬
клонились вперед, затем распрямились, и огромный галеас
тронулся с места. На верхушке грот-мачты заполоскался
красный флаг с зеленым полумесяцем, а над запружен¬
ным людьми молом и берегом грянул прощальный клич.
В тот день сильный ветер с берега сослужил Лайонелу
Добрую службу. Иначе карьера молодого человека на
поприще галерного раба была бы весьма короткой. Его
приковали у самого прохода на первой, ближайшей к шка¬
215

футу скамье по правому борту. Как и остальные рабы,
он был совершенно голым, если не считать набедренной
повязки. Галеас еще не успел отойти далеко от берега,
а плеть боцмана уже обвилась вокруг белых плеч Лайо¬
нела. Молодой человек вскрикнул от боли, но никто не
обратил на это внимания. Теперь он изо всех сил налегал
на весло, и когда они подошли к Пеньону, сердце его
бешено колотилось и он весь обливался потом. К своему
ужасу, Лайонел прекрасно понимал, что долго так про¬
должаться не может, и ясно представлял себе, что его
ждет, когда силы его окончательно иссякнут. Он не был
вынослив от природы, а праздная жизнь, естественно, не
могла подготовить его к подобному испытанию.
Однако когда они приблизились к Пеньону, теплый
бриз задул в полную силу, и Сакр аль-Бахр, который
по распоряжению Асада вел судно, приказал распустить
паруса. Ветер надул их, и галеас помчался с удвоенной
скоростью. Последовал приказ сушить весла, и рабы,
возблагодарив небо за передышку, застыли на своих
местах.
Нос корабля заканчивался стальным тараном, и у обоих
бортов просторной носовой палубы стояло по кулеврине.
Здесь собрались корсары; сражение было впереди, и они
предавались праздности, прислонясь к фальшборту или си¬
дя небольшими группами, разговаривая и смеясь. Одни чи¬
стили оружие, панцири и шлемы, другие латали одежду.
Десятка два корсаров пестрым кольцом окружили высокого
смуглого юношу, который, к немалому удовольствию со¬
бравшихся, пел меланхоличную любовную песню, поды¬
грывая себе на гимре.
На богато убранной корме была вместительная каюта
с двумя сводчатыми входами, завешенными тяжелыми
шелковыми коврами с изображением зеленого полумесяца
на темно-красном фоне. Над крышей каюты высились три
огромных светильника, каждый из которых заканчивался
шаром и полумесяцем. Перед каютой был натянут зеленый
навес, затенявший добрую половину кормы. На подушках,
разбросанных под навесом, сидели Асад ад-Дин и Марзук;
прислонясь к золоченым перилам юта над скамьями греб¬
цов, отдыхали Бискайн и несколько офицеров, которых
паша оставил при себе на время похода.
У левого борта одиноко стоял Сакр аль-Бахр в рос¬
кошном кафтане и тюрбане из серебряной парчи. Он
задумчиво смотрел на тающий вдали Алжир. Город уже
казалася всего лишь нагромождением белых кубиков,
216

взбирающихся по склону холмов, залитых яркими лучами
солнца.
Некоторое время Асад из-под нависших бровей молча
наблюдал за корсаром, затем окликнул его. Сакр аль-Бахр
немедленно повиновался и, подойдя к паше, почтительно
склонился перед ним.
—	Не думай, Сакр аль-Бахр,— заговорил паша,— что
я обиделся на тебя за случившееся прошлой ночью и что
поэтому я здесь. У меня есть долг, которым я пренебре¬
гал,— долг перед Марзуком, и пусть с опозданием, но
я решил исполнить его.
Асад как будто извинялся, и Марзуку, разумеется, не
понравились ни слова отца, ни его тон. «Почему,— раз¬
мышлял он,— этот свирепый старик, заставивший весь
христианский мир трепетать при одном звуке своего име¬
ни, всегда так мягок и уступчив с этим надменным от¬
ступником?»
Сакр аль-Бахр церемонно поклонился.
— Господин мой,— сказал он,— мне не пристало под¬
вергать сомнению твои решения и расспрашивать тебя об
их причинах. Мне достаточно знать твои желания. Они
—	для меня закон.
—	Вот как? — ядовито спросил Асад.— Твои поступки
едва ли согласуются с такими уверениями.— Паша вздох¬
нул.— Твой брак, лишивший меня франкской невольницы,
причинил мне жестокую боль. Но я уважаю его, как
и подобает доброму мусульманину, уважаю, несмотря на
то, что он незаконен. Но — хватит об этом! Мы снова
вышли в море, чтобы сокрушить «испанца». Так пусть
же взаимные обиды и неприязнь не омрачают нашей
славной цели.
—	Да будет так, господин мой,— покорно согласился
Сакр аль-Бахр.— Я уже начал бояться...
—	Перестань! — прервал его паша.— Ты никогда
и ничего не боялся, потому-то я и полюбил тебя, как сына.
Марзука отнюдь не устраивало такое досадное прояв¬
ление слабости паши, тем более что за ним могли после¬
довать слова примирения. Прежде чем Сакр аль-Бахр
успел ответить, юноша вмешался в разговор.
—	Как собирается твоя жена коротать время в отсут¬
ствие супруга? — коварно спросил он.
—	Я слишком мало общался с женщинами, чтобы
ответить на твой вопрос.
В ответе корсара Марзуку почудился намек, он на¬
хмурился, но не отступил.
217

—	Я сочувствую тебе — рабу долга, вынужденному
столь скоро бежать от ее нежных объятий. Где ты поместил
ее, о капитан?
—	А где должен мусульманин поместить свою жену,
кроме своего дома, как то предписано Пророком.
Марзук усмехнулся.
—	Не скрою, я восхищаюсь, какую жертву ты принес,
покинув ее.
Асад заметил усмешку сына и вопросительно посмот¬
рел на него.
—	Чему же здесь удивляться, если благочестивый му¬
сульманин приносит удовольствия в жертву вере?
Укоризненный тон паши не смутил Марзука. Он лениво
потянулся на подушках и поджал под себя ногу.
—	Внешние проявления еще не доказывают подлин¬
ного благочестия, о отец мой,— заметил он.
—	Ни слова больше! — громовым голосом объявил па¬
ша.— Придержи язык, Марзук, и да пошлет всемудрый
Аллах удачу этому плаванию, да умножит он наши силы
для сокрушения неверных — тех, кому не суждено вдох¬
нуть ароматы райских кущей.
—	Да будет так,— повторил Сакр аль-Бахр, хотя воп¬
росы Марзука несколько насторожили его. Что скрывалось
за ними? Праздное желание досадить ему и оживить
в душе Асада память о Розамунде? Или мальчишка дей¬
ствительно что-нибудь пронюхал?
Вскоре опасения корсара усилились. Когда в полдень
того же дня, облокотясь на поручни юта, он лениво наблю¬
дал за раздачей рабам пищи, к нему подошел Марзук. Не¬
сколько минут он стоял рядом с Сакр аль-Бахром и смот¬
рел, как Виджителло и его подручные, переходя от скамьи
к скамье, выдавали гребцам сухари и сушеные финики
и подносили к их губам миски с водой, смешанной с уксу¬
сом и несколькими каплями растительного масла. Порции
были более чем скудные — на сытый желудок гребцы вяло
работают веслами. Затем, повернувшись к Сакр аль-Бах¬
ру, Марзук показал на большую корзину из пальмовых
листьев, стоявшую под грот-мачтой, у бочонков с порохом.
—	По-моему, корзина стоит не на месте,— сказал он.—
Не лучше ли снести ее в трюм, где она не будет мешать
во время сражения?
У Сакр аль-Бахра сжалось сердце. Он знал, что Марзук
слышал, как он сперва — до того, как Асад объявил о сво¬
ем намерении участвовать в походе, — распорядился от¬
нести корзину в каюту на корме. Он понимал, что это
218

могло вызвать излишнее внимание к корзине, или, скорее,
зная сам о содержимом корзины, опасался подозрения.
Как бы то ни было, он обернулся к Марзуку и высокомерно
улыбнулся.
—	Если я не ошибаюсь, Марзук, ты отправился с нами
юнгой?
—	Так что из того? — спросил юноша.
—	А то, что тебе следовало бы использовать возмож¬
ность смотреть и учиться. Чего доброго, ты скоро станешь
мне показывать, как бросать абордажные крючья и вести
сражение.
Сакр аль-Бахр показал на видневшуюся вдали темную,
подернутую дымкой полосу, к которой они быстро при¬
ближались.
—	Вон там,— сказал он,— Балеарские острова. Мы
хорошо идем.
Это замечание преследовало только одну цель: сменить
тему разговора, однако сам по себе факт, к которому кор¬
сар привлек внимание Марзука, весьма примечателен и за¬
служивает хотя бы краткого разъяснения. На всем Среди¬
земном море не было более быстроходного судна, чем гале¬
ас Сакр аль-Бахра, шел ли он под парусами или на веслах.
Вот и сейчас, подгоняемый ветром, он несся вперед, и его
щедро смазанный жиром киль скользил по легким волнам.
—	Если ветер не спадет, мы еще до захода солнца
подойдем к мысу Аквила, а этим не грех и похвастаться,—
заключил Сакр аль-Бахр.
Казалось, Марзука не очень интересовало то, о чем
говорил корсар, и он время от времени поглядывал на
корзину у грот-мачты.
Вдруг, не сказав ни слова Сакр аль-Бахру, он отошел
от него и, войдя под навес, опустился на подушки рядом
с отцом.
Паша сидел с унылым и растерянным видом. Он уже
жалел, что послушался Фензиле и позволил уговорить
себя отправиться в плавание. Теперь он убедился, что
не доверять Сакр аль-Бахру оснований нет. Словно читая
мысли отца, Марзук попытался раздуть тлеющий огонь
его недоверия и подозрительности. Но он выбрал неу¬
дачный момент, и при первых же его словах паша велел
ему замолчать:
—	Ты изливаешь собственную желчь. Я был глупцом,
позволив чужой злобе и коварству руководить собой
в этом деле. Прекрати, говорю я!
Марзук надулся и замолчал. Его взгляд неотступно
219

следовал за Сакр аль-Бахром, который спустился с юта
и шел по проходу между скамьями гребцов.
Корсар пребывал во власти сильнейшего беспокойства.
Такое беспокойство обычно испытывает человек, которому
есть что скрывать и который боится, что его предали. Но
кто мог предать его? На судне его секрет знали только
трое: Али, Джаспер и Виджителло. Он был абсолютно уве¬
рен в Али и Виджителло и не сомневался в Джаспере, ко¬
торый хотя бы из соображений собственной безопасности
и выгоды будет служить ему до последнего. И все же не¬
объяснимый интерес Марзука к пальмовой корзине так тре¬
вожил Сакр аль-Бахра, что он отправился разыскивать
итальянца-боцмана, которому доверял больше остальных,
—	Виджителло,— сказал он, подойдя к боцману,— не
мог ли кто-нибудь донести на меня паше?
Виджителло внимательно посмотрел на своего капи¬
тана и понимающе улыбнулся. Они были одни на шкафуте.
—	Про то, что мы принесли сюда? — спросил боцман,
переводя взгляд на корзину.— Это невозможно. Если бы
Асад что-нибудь знал, он бы выдал себя еще в Алжире
и уж, во всяком случае, нипочем бы не отправился в пла¬
вание без надежной охраны.
—	Зачем ему охрана? — возразил Сакр аль-Бахр.—
Если дело дойдет до ссоры между нами и мои подозрения
оправдаются, стоит ли сомневаться, на чью сторону вста¬
нут корсары?
—	Стоит ли сомневаться? — повторил Виджителло.—
Не слишком ли ты в этом уверен? Большинство из них
ходили с тобой в десятки походов. Для них паша — ты.
Ты их предводитель.
—	Может быть. Но они клялись в верности Асад
ад-Дину, избраннику Аллаха. Случись им выбирать между
нами, чувство долга заставит их принять его сторону,
несмотря на привязанность ко мне.
—	И все же среди них есть недовольные тем, что
тебя отстранили от командования походом, они ценят
твою щедрость в дележе добычи,— сообщил Виджител¬
ло.— Конечно, многие из них будут верны паше, но
я нисколько не сомневаюсь и в том, что многие пойдут
за тобой хоть против самого великого султана. Кроме
того, не забывай,— Виджителло инстинктивно понизил
голос,— среди нас немало отступников, как ты да я; они-
то не станут колебаться в выборе. Но, мне кажется,
сейчас это нам не грозит.
—	Я тоже надеюсь и вовсе не хочу ссоры,— заметил
220

Сакр аль-Бахр.— И все же на сердце у меня тревожно.
Мне надо знать, на что я могу рассчитывать, если случится
худшее. Походи среди людей, Виджителло, послушай,
о чем они говорят, разведай их настроение и попытайся
определить, на скольких сторонников я смогу положиться,
если придется объявить войну Асаду или если он сам
объявит ее. Только будь осторожен.
Виджителло с важным видом прищурил черный глаз.
—	Не беспокойся,— сказал он,— скоро я все разузнаю.
Они разошлись. Виджителло отправился на нос соби¬
рать нужные ему сведения: Сакр аль-Бахр медленно пошел
на ют, но задержался у ближайшей к трапу скамьи и
взглянул на прикованного к ней угрюмого белокожего
раба. Упиваясь местью, корсар забыл о своих тревогах,
и на его губах заиграла безжалостная улыбка.
—	Итак, вы уже познакомились с плетью,— сказал он
по-английски.— Но ее удары — ничто в сравнении с тем,
что вас ожидает. Вам повезло, сегодня хороший ветер.
Так будет не всегда. Скоро вы узнаете, что именно
я перенес по вашей милости.
Лайонел поднял на брата измученные, налитые кровью
глаза. Он хотел обрушить на него самые страшные про¬
клятья, но был слишком подавлен сознанием того, что
наказан по заслугам.
—	О себе я не беспокоюсь,— пробурчал он.
—	Все впереди, любезный братец. Вы будете дьяволь¬
ски беспокоиться о себе и горько оплакивать свою судьбу.
Я сужу по собственному опыту. Готов поклясться, что вы
не выживете, и это для меня самое досадное.
—	Я уже сказал вам, что не беспокоюсь о себе,— упря¬
мо повторил Лайонел.— Что вы сделали с Розамундой?
—	Вероятно, вы удивитесь, узнав, что я поступил как
джентльмен и женился на ней? — с издевкой спросил
Оливер.
—	Женились? — задыхаясь, повторил Лайонел, боясь
поверить услышанному.— Собака!
—	К чему эти оскорбления? Или вы полагаете, что
я мог сделать большее?
Сакр аль-Бахр рассмеялся и не спеша пошел дальше,
оставив Лайонела терзаться муками сомнения и неиз¬
вестности.
Часом позже, когда неясные очертания Балеарских
островов обрели рельефность и цвет, Сакр аль-Бахр снова
встретился с Виджителло на шкафуте, и они мимоходом
обменялись несколькими словами.
221

—	Точно сказать трудно,— прошептал боцман,— но,
судя по тому, что мне удалось разузнать, силы будут
примерно равны. Думаю, с твоей стороны было бы опро¬
метчиво затевать ссору.
—	Я вовсе не стремлюсь к этому,— ответил Сакр
аль-Бахр,— но мне надо рассчитать силы на тот случай,
если меня втянут в спор.
И они разошлись.
После разговора с Виджителло на душе у корсара не
стало спокойнее, он по-прежнему не знал, что предпринять.
Он взялся переправить Розамунду во Францию или Ита¬
лию, дав слово высадить ее на побережье одной из этих
стран. Если ему не удастся осуществить свой план, Роза¬
мунда может подумать, что это вовсе и не входило в его
намерения. Но как исполнить данное ей обещание теперь,
когда Асад находится на борту галеаса? Неужели придется
так же тайно вернуться с ней в Алжир и дожидаться другой
возможности переправить ее в какую-нибудь христианскую
страну? Такой план был не только крайне опасен, но и по¬
просту неосуществим. Уже и теперь риск был очень велик.
Розамунду могли обнаружить в любую минуту. Оставалось
ждать и надеяться, полагаясь на удачу или одну из тех слу¬
чайностей, которые невозможно предвидеть.
Час проходил за часом, а Сакр аль-Бахр все ходил по
шкафуту, заложив руки за спину и задумчиво склонив го¬
лову на грудь. На сердце у него было тяжело. Он понимал,
что запутался в собственной паутине и выбраться из нее
можно только ценою жизни. Однако собственное будущее
меньше всего заботило его. Он потерял все; жизнь его была
разбита. Он, не задумываясь, отдал бы ее ради спасения
Розамунды. Но в том-то и заключалась причина его смяте¬
ния и тревоги, что он не знал, как это сделать.
Так он и ходил по шкафуту, терзаясь одиночеством,
ожидая чуда и моля о нем.
Глава XVI
КОРЗИНА
Со времени отплытия прошло часов пятнадцать, а до
захода солнца оставалось не более двух часов. Они
подошли к длинной узкой бухте, стиснутой между утесами
мыса Аквила на южном берегу острова Форментера. Сакр
аль-Бахр все еще был на шкафуте и очнулся от задум¬
222

чивости лишь после того, как Асад громко окликнул его
с юта и велел провести судно в бухту.
Ветер уже стихал, и пришлось перейти на весла, что
в любом случае пришлось бы сделать, когда судно, ми¬
новав горловину бухты, войдет в тихую, безветренную
лагуну.
Сакр аль-Бахр, в свою очередь, возвысил голос, и по¬
явились Виджителло и Ларок.
Виджителло свистком поднял на ноги помощников,
и они побежали по проходу, понукая гребцов. Джаспер
с полудюжиной матросов принялся убирать паруса, кото¬
рые вяло полоскались под слабеющими вздохами ветра.
Сакр аль-Бахр приказал опустить весла на воду, и свисток
Виджителло издал второй, более протяжный звук. Весла
пошли вниз, рабы напряглись, и галеас, рассекая водную
гладь, медленно двинулся вперед под ритмичные удары
тамтама, которыми помощник боцмана, сидевший на шка¬
футе, задавал темп. Сакр аль-Бахр громко давал указания
кормщикам, стоявшим по обоим бортам на корме.
Прежде чем стать на якорь, Сакр аль-Бахр, следуя
железному правилу пиратов, развернул судно, чтобы при
первой необходимости выйти в открытое море. Наконец
они причалили к каменистым уступам пологого склона.
Дикие козы, щипавшие траву на вершине холма, были
единственными живыми существами в этом пустынном
месте. Подножие холма поросло кустами ракитника, усы¬
панного золотистыми цветами; немного выше несколько
искривленных старостью оливковых деревьев вздымали
вверх белесые кроны, сверкавшие серебром в лучах за¬
катного солнца. Ларок и двое матросов перелезли через
правый фальшборт, легко спрыгнули на застывшие в го¬
ризонтальном положении весла и, перебравшись по ним
на прибрежные скалы, принялись крепить канатами нос
и корму судна.
Оставалось назначить дозорного, и Сакр аль-Бахр,
выбрав Ларока, послал его на вершину холма, откуда
хорошо просматривались прибрежные воды.
Медленно прохаживаясь с Марзуком по юту, паша
предавался воспоминаниям о тех далеких днях, когда он
простым матросом бороздил море и не раз заходил в эту
бухту, скрываясь от преследования или устраивая засаду.
Во всем Средиземном море, говорил он, трудно найти
более удобную бухту. Она служила надежным убежищем
в случае опасности и лучшим укрытием для того, чтобы
подстеречь добычу. Паша вспомнил, как однажды скры¬
223

вался здесь с целой флотилией из шести галер под ко¬
мандованием грозного Драгут-рейса П8, а на трех судах
генуэзского адмирала Дориа П9, величественно проплыва¬
вших мимо, никто даже не заподозрил об их близости.
Марзук слушал отца без особого интереса. Его мысли
были заняты Сакр аль-Бахром, который уже часа два
задумчиво ходил неподалеку от корзины, отчего подозре¬
ния Марзука разгорелись пуще прежнего. Не в силах
более сдерживать кипевшие в нем чувства, юноша прервал
поток воспоминаний паши.
—	Хвала Аллаху,— сказал он,— что ты, о отец мой,
возглавляешь наше плавание, иначе достоинства бухты
могли бы остаться незамеченными.
—	Ты не прав,— возразил Асад,— Сакр аль-Бахр зна¬
ет о них не хуже меня. Прежде он уже пользовался
преимуществами этой позиции. Он-то и предложил под¬
жидать «испанца» именно здесь.
—	Если бы тебя не было рядом, то вряд ли испанское
судно особенно интересовало бы его. У Сакр аль-Бахра
совсем другое на уме. Посмотри, как он задумчив. И так
все плавание. Он похож на человека, который попал
в западню и не знает, как из нее выбраться. Он чего-то
боится. Прошу тебя, понаблюдай за ним.
—	Да простит тебя Аллах. — И паша недовольно по¬
качал головой. — Неужто твое воображение всегда будет
питаться одной лишь подозрительностью и злобой? Но
здесь нет твоей вины, во всем виновата твоя мать-сици¬
лийка, молоком своим вскормившая твое коварство. Не
ее ли злокозненная хитрость заставила меня принять
участие в этом походе?
—	Как видно, ты забыл прошлую ночь и франкскую
невольницу,— заметил Марзук.
—	Нет, я не забыл ни того, ни другого. Но не забыл
я и о том, что если Аллах возвысил меня и сделал пашой
Алжира, то он ждет от меня справедливости в решениях
и поступках. Последуй моему совету, Марзук, забудь
о вражде с Сакр аль-Бахром. Завтра ты увидишь его
в бою и уже не посмеешь говорить о нем дурно. Поми¬
рись с ним и докажи мне, что вы не враги друг другу.
Паша окликнул Сакр аль-Бахра, и тот, повинуясь
приказу своего повелителя, быстро направился к трапу.
Марзук нахмурился; у него не было ни малейшего желания
протягивать оливковую ветвь тому, кто собирался лишить
его законных прав. Однако, когда корсар поднялся на ют
Марзук первым обратился к нему:
224

—	Мысли о предстоящей схватке, кажется, смущают
тебя, о пес войны?
—	По-твоему, я смущен, о щенок мира?
—	Похоже, что да. Твоя задумчивость... рассеянность...
—	По-твоему, говорят о смущении?
—	А о чем же еще?
Сакр аль-Бахр рассмеялся.
—	Теперь тебе остается лишь сказать, что я боюсь.
Но я бы посоветовал тебе немного подождать и понюхать
пороха и крови — тогда ты узнаешь, что такое страх.
Их легкая перепалка привлекла внимание слонявшихся
неподалеку офицеров Асада. Бискайн и трое других по¬
дошли поближе и, встав за спиной паши, с таким же
удивлением, как и он, посмотрели на спорящих.
—	В самом деле,— проговорил Асад, кладя руку на
плечо сына,— Сакр аль-Бахр дал тебе здравый совет. Не
спеши, мальчик, и прежде чем судить, легко ли смутить
его, подожди, пока вместе с ним не ступишь на палубу
неверных.
Марзук раздраженно смахнул с плеча узловатую руку
старика.
—	И ты, о отец мой, упрекаешь меня за неопытность,
в которой повинна моя молодость? Но,— добавил он,
осененный коварной мыслью,— ты никак не можешь уп¬
рекнуть меня в неумении обращаться с оружием.
—	Расступитесь,— добродушно усмехнулся Сакр аль-
Бахр,— сейчас он покажет нам чудеса.
Марзук зло посмотрел на Сакр аль-Бахра.
—	Дай мне арбалет 12°,— резко сказал он и с поразив¬
шим всех бахвальством добавил: — Я покажу тебе, как
надо стрелять.
—	Ты покажешь ему? — громко переспросил Асад.—
Ты... ему?!
И паша разразился смехом.
—	Не спеши судить, о отец мой,— с холодным досто¬
инством произнес Марзук.
—	Мальчик, ты лишился рассудка! Да стрела Сакр
аль-Бахра сразит ласточку в полете!
—	Возможно, это всего-навсего хвастовство,— возра¬
зил Марзук.
—	А чем можешь похвастаться ты? — спросил кор-
сар.— Что с этого расстояния попадешь в остров Фер¬
ментера?
—	Ты осмеливаешься насмехаться надо мною? — за¬
носчиво проговорил Марзук.
8 Р. Сабатнни. т. 2
225

—	Разве для этого нужна смелость? — поинтересовал¬
ся Сакр аль-Бахр.
—	Клянусь Аллахом, я проучу тебя!
—	Смиренно жду урока.
—	И ты получишь его,— последовал злобный ответ.
Марзук подошел к перилам:
—	Эй, Виджителло! Арбалет мне и Сакр аль-Бахру!
Виджителло бросился исполнять приказание. Асад по¬
качал головой*и снова рассмеялся.
—	Если бы закон Пророка не запрещал биться об
заклад...— начал было паша, но Марзук прервал его:
—	Я уже предложил ставку.
—	И твой кошелек,— пошутил Сакр аль-Бахр,— скоро
будет так же пуст, как и твоя голова.
Марзук, ухмыляясь, посмотрел на корсара, затем вы¬
хватил из рук Виджителло арбалет и вставил в него
стрелу. Только теперь Сакр аль-Бахр разгадал коварный
замысел, ради которого была разыграна эта нелепая ко¬
медия.
—	Посмотри,— юноша показал на корзину у грот-мач¬
ты,— вон на той корзине есть пятнышко размером с мой
зрачок. Правда, тебе придется поднапрячь глаза, чтобы
разглядеть его. Так вот, ты увидишь, как моя стрела
попадет прямо в него. Ну а ты на какой мишени соби¬
раешься доказать, что стреляешь лучше меня?
Пристально глядя на Сакр аль-Бахра, Марзук увидел,
как внезапная бледность разлилась по его лицу. Однако
корсар мгновенно взял себя в руки. Он так искренно
и беззаботно рассмеялся, что Марзук усомнился, не была
ли бледность Сакр аль-Бахра плодом его собственного
воображения.
—	Ах, Марзук! Ты выбрал мишень, которую никто не
видит, и попадет в нее твоя стрела или нет, ты все равно
скажешь, что попал. Это старый фокус, о Марзук. Пока¬
зывай его женщинам.
—	В таком случае,— не растерялся Марзук,— мы вы¬
берем веревку, которой перевязана корзина. Она доста¬
точно тонка.
Юноша прицелился, но Сакр аль-Бахр схватил его
за руку.
—	Подожди,— сказал он.— Тебе придется найти дру¬
гую цель. На то есть несколько причин. Во-первых, я не
допущу, чтобы твоя стрела попала в кого-нибудь из моих
гребцов и, чего доброго, убила его. Все они отборные
рабы, стоившие много денег, которыми я не могу риско¬
226

вать. Во-вторых, до твоей цели не больше десяти шагов
Это детское испытание, в чем, видимо, и кроется причина
твоего выбора.
Марзук опустил арбалет, и Сакр аль-Бахр разжал руку.
Они посмотрели друг на друга. Корсар безупречно владел
собой, на его губах играла небрежная улыбка, а на смуглом
бородатом лице и в светлых жестких глазах не было
и следа ужаса, царившего в его душе.
Сакр аль-Бахр показал на оливковое дерево на склоне
холма, шагах в ста от галеаса.
—	Вот,— сказал он,— мишень, достойная мужчины.
Попробуй попасть в ту длинную ветку.
Асад и офицеры одобрили выбор корсара.
—	Эта мишень действительно достойна воина,— зая¬
вил Асад.— Конечно, если он— меткий стрелок.
Но Марзук с напускным презрением пожал плечами.
—	Я знал, что он откажется от моего предложения,—
усмехнулся он.— Ну а эта ветка слишком большая. От¬
сюда в нее может попасть и ребенок.
—	Коль ребенок может попасть в нее, тебе тем более
стыдно промахнуться,— возразил Сакр аль-Бахр. Теперь
он стоял, заслоняя собой корзину от Марзука.— Посмот¬
рим, о Марзук, как ты попадешь в эту ветку.
С этими словами он поднял арбалет и, почти не целясь,
выстрелил. Стрела взвилась в воздух и вонзилась в ветку.
Аплодисменты и возгласы восхищения, встретившие
меткий выстрел Сакр аль-Бахра, привлекли внимание всей
команды.
Марзук поджал губы: он понял, что его перехитрили,
и теперь ему волей-неволей придется стрелять в ту же
цель. Он нисколько не сомневался, что проиграет и ста¬
нет всеобщим посмешищем, так и не осуществив своего
замысла.
—	Клянусь Кораном, о Марзук,— заявил Бискайн,—
тебе потребуется вся твоя сноровка, чтобы не отстать от
Сакр аль-Бахра.
—	Не я выбирал эту мишень,— угрюмо ответил
Марзук.
—	Но ты сам вызвал Сакр аль-Бахра на состязание,—
напомнил ему отец.— Поэтому выбор принадлежит ему.
Он выбрал цель, достойную мужчины, и, клянусь бородой
Пророка, показал нам выстрел, делающий честь любому
корсару.
С какой радостью Марзук бросил бы арбалет и отка¬
зался от избранного им способа разузнать о содержимом
8
227

пальмовой корзины. Он поднял арбалет и стал не спеша
прицеливаться.
—	Не попади в дозорного на вершине холма.
Шутливое замечание Сакр аль-Бахра вызвало смешки
окружающих. Взбешенный Марзук выстрелил. Тетива за¬
гудела, стрела взмыла вверх и вонзилась в землю ярдах
в двенадцати от дерева.
Так как проигравший был сыном паши, никто не
посмел открыто рассмеяться, кроме его отца и Сакр
аль-Бахра. Но ни один из свидетелей состязания даже не
попытался скрыть презрительной усмешки, которой всегда
награждают зарвавшегося хвастуна.
—	Теперь ты видишь,— с грустной улыбкой сказал
Асад,— что значит похваляться перед Сакр аль-Бахром.
—	Я возражал против этой мишени,— с горечью от¬
ветил юноша.— Он рассердил меня, и я не сумел как
следует прицелиться.
Сочтя дело законченным, Сакр аль-Бахр отошел к пра¬
вому фальшборту. Марзук не сводил с него глаз.
—	Но я готов потягаться с ним в стрельбе по корзи¬
не,— неожиданно объявил он и, вставив в арбалет стрелу,
прицелился.— Смотри1
Не думая о последствиях, Сакр аль-Бахр с быстротой
молнии направил на Марзука свой арбалет.
—	Остановись1 — проревел он.— Только выстрели,
и я тут же продырявлю тебе горло! Я еще ни разу не
промахнулся!
На юте все вздрогнули от изумления и, онемев от
неожиданности, уставились на Сакр аль-Бахра, который
стоял у фальшборта с побелевшим лицом, пылающими
глазами и держал в руках арбалет, в любую секунду
готовый выпустить смертоносную стрелу.
Марзук с ненавистью улыбнулся и опустил руки.
Он достиг желанной цели: вынудил врага выдать себя
с головой.
Голос Асада нарушил гнетущую тишину:
—	О Аллах! Что это значит? Ты, кажется, обезумел,
Сакр аль-Бахр?
—	Конечно, обезумел,— подхватил Марзук.— Лишил¬
ся разума от страха.
Он отступил в сторону и на всякий случай спрятался
за Бискайном.
—	Спроси, что он прячет в корзине, о отец мой.
—	Действительно, что? Во имя Аллаха, отвечай! —
потребовал паша.
228

Корсар опустил арбалет. Он вновь овладел собой.
—	Я везу в ней ценный груз и не потерплю, чтобы его
изрешетили стрелами по капризу какого-то мальчишки.
—	Ценный груз? — хрипло повторил Асад.— Воисти¬
ну, он должен дорого стоить, раз ты ценишь его выше
жизни моего сына. Дай-ка нам взглянуть на этот таин¬
ственный груз.— И громко приказал собравшимся на шка¬
футе: — Откройте корзину!
Сакр аль-Бахр одним прыжком подскочил к паше
и коснулся его руки.
—	Остановись, господин мой,— с угрозой попросил
корсар.— Вспомни, ведь это моя корзина. То, что в ней
находится, принадлежит мне, и никто не имеет права...
—	Ты смеешь говорить о правах мне, твоему повели¬
телю? — В голосе паши клокотало бешенство.— Откройте
корзину, говорю я!
На шкафуте бросились исполнять приказ Асада. Ве¬
ревки были перерезаны, и передняя стенка корзины упала
вниз. Все, кто стоял рядом, ахнули от изумления. Ожидая
неизбежного, Сакр аль-Бахр окаменел.
—	Ну что? Что вы там нашли? — нетерпеливо спросил
Асад.
Матросы молча повернули корзину, и взглядам собрав¬
шихся на юте предстала невольница, ставшая предметом
недавнего соперничества паши и корсара. Сакр аль-Бахр,
выйдя из оцепенения и не думая ни о чем и ни о ком,
кроме Розамунды, бросился вниз по трапу, помог ей
выбраться из корзины и, оттолкнув мешавших ему мат¬
росов, встал рядом.
Глава XVII
ОБМАНУТЫЙ
Некоторое время Асад стоял, онемев от изумления
и не веря своим глазам. Когда он собрался с мыс¬
лями и окончательно понял, что Сакр аль-Бахр, которому
он доверял, как самому себе, обманул его, то гнев, нена¬
долго уступивший место удивлению, пробудился в нем
с новой силой. Асад ворчал на Фензиле, отмахивался от
Марзука, когда те советовали ему не слишком доверять
своему любимцу. Если иногда он и был готов поддаться
их уговорам, то рано или поздно все равно приходил
к заключению, что ими движет ненависть к Сакр аль-
229

Бахру, И вот теперь он убедился, что они не ошибались,
тогда как ему — наивному, слепому простаку — только
сообразительность Марзука помогла прозреть и разобла¬
чить обманщика,
В сопровождении Марзука, Бискайна и троих офицеров
паша медленно спустился с юта я направился к шкафуту.
Там он остановился, я его темные старческие глаза вспых¬
нули под нависшими бровями.
—	Так вот каков твой ценный груз,— гневно сказал
он.— Лживый пес! Почему ты обманул меня?
— Она — моя жена,— дерзко ответил Сакр аль-
Бахр,— и я вправе брать ее с собой куда угодно.
Корсар попросил Розамунду закрыть лицо покрывалом.
Она тотчас же повиновалась, и было заметно, как пальцы
ее дрожат от воллеяия.
—	Твоих прав никто не оспаривает,— ответил Асад.—
Но раз ты решил взять ее с собой, то почему не сделал
этого открыто? Почему ее яе поместили на юте, как
подобает жене Сакр аль-Бахра? Зачем понадобилось тайно
доставлять ее на корабль и скрывать ото всех?
—	И почему,— вмешался Марзук,— когда я спросил
тебя про жену, ты солгал, ответив, что она находится
в твоем доме в Алжире?
—	Я поступил так, — высокомерно отвечал Сакр аль-
Бахр, — из опасения, что мне помешают взять ее с собой.
Асад покраснел.
—	Чего же ты опасался? Хочешь, я скажу? В таком
походе не до ласк молодой жены. В море, когда можно
потерять жизнь или попасть в плен, жен не берут.
—	Аллах всегда берег своего слугу,— возразил Сакр
аль-Бахр,— и я полагаюсь на него.
Этот хвастливый ответ, недвусмысленно намекавший
на победы, посланные Аллахом Сакр аль-Бахру, всегда
обезоруживал его врагов. Однако на сей раз он не только
не произвел своего обычного действия, но, напротив, еще
больше разжег гнев паши.
—	Не богохульствуй,— хрипло проговорил Асад, и на
его желтом лице появилось хищное выражение.— Ты ве¬
лел тайно переправить ее на судно из боязни, что ее
присутствие здесь обнаружит твои истинные намерения.
—	Ив чем бы они ни заключались,— закончил за
отца Марзук,— намеченное нападение на корабль испан¬
ского казначейства в них не входило.
—	Как раз это я и имел в виду, сын мой,— согласился
Асад.— Ну так что — поведаешь ты мне о своих намере-
230

ннях или будешь и дальше лгать? — спросил он корсара
с повелительным жестом.
—	А зачем мне обманывать тебя? — Сакр аль-Бахр
слабо улыбнулся.— Не сказал ли ты, что догадался о них
по моим действиям,— и значит, не тебе, а мне следует
задавать вопросы. Уверяю тебя, господин мой, в мои
намерения вовсе не входило уклоняться от порученного
дела. Я приказал тайно доставить на борт эту женщину
из опасения, что* узнав о ее присутствии здесь, мои
враги заподозрят то же, что и ты, и, возможно, уговорят
тебя забыть о моих победах во славу ислама. Но если
ты настаиваешь на том, чтобы узнать о моих истиниых
планах, то слушай. Я собирался высадить ее на фран¬
цузский берег, откуда она могла бы вернуться на родину.
Затем я бы отправился за испанской галерой и с по¬
мощью Аллаха, без сомнения, перехватил бы ее и взял
на абордаж.
—	Клянусь рогами шайтана, он — отец и мать лжи! —
не выдержал Марзук.— Чем ты объяснишь желание из¬
бавиться от женщины, которую только что взял в жены?
—	Ну,— проворчал Асад,— что ты на это ответишь?
—	Ты сейчас узнаешь всю правду,— пообещал Сакр
аль-Бахр.
—	Хвала Аллаху! — усмехнулся Марзук.
—	Но предупреждаю,— продолжал корсар,— поверить
в нее тебе будет труднее, чем в самую неправдоподобную
ложь. Несколько лет назад, в Англии, где я родился,
я полюбил эту женщину и должен был жениться на ней.
Но нашлись люди, которые, воспользовавшись определен¬
ными обстоятельствами, в которые я попал, опорочили
и оклеветали меня. Она отказалась стать моей женой,
и я уехал, унося в сердце ненависть к ней. Но вчера
вечером я убедился, что любовь моя не умерла, и мне
захотелось исправить зло, причиненное этой женщине.
Сакр аль-Бахр замолчал, и в наступившей тишине
прозвучал гневный, презрительный смех Асада.
—	С каких это пор мужчина выражает свою любовь
к женщине тем, что отсылает ее от себя? — язвительно
спросил паша.
—	Разве не ясно, о отец мой, что его женитьба —
всего лишь притворство?
—	Ясно, как день,— согласился Асад.— Твой брак
с этой женщиной — насмешка над истинной верой. Он
был одной видимостью, гнусным, кощунственным притвор¬
ством. Твоей единственной целью было устранить меня
231

и, злоупотребив моим уважением к святому закону Про¬
рока, не дать мне овладеть ею.
Паша посмотрел на Виджителло, стоявшего за Сакр
аль-Бахром.
—	Прикажи своим людям заковать в цепи изменни-
ка1 — велел он.
—	Само небо послало тебе это мудрое решение, о отец
мой! — воскликнул торжествующий Марзук.
Однако никто не разделил его торжества. Все замерли
в глубоком молчании.
—	Более вероятно, что это решение поможет вам
обоим отправиться на небо — раньше, чем вам бы хоте¬
лось, — невозмутимо заметил Сакр аль-Бахр: у него уже
созрел план действий.
—	Остановись! — приказал он Виджителло, который
и так не спешил выполнять распоряжение паши.
Затем корсар вплотную подошел к Асаду, и то, что
он сказал ему, сумели расслышать только стоявшие рядом
с ними. Розамунда изо всех сил напрягала слух, чтобы
не пропустить ни единого слова.
—	Не думай, Асад, что я склонюсь пред твоей волей
так же послушно, как верблюд опускается на колени,
чтобы принять груз. Обдумай свое положение. Если
я кликну своих морских ястребов, то одному Аллаху
известно, кто из команды останется верен тебе. Хватит
ли у тебя смелости проверить это на деле?
В грозном и величавом лице Сакр аль-Бахра не было
ни тени страха: то было лицо человека, уверенного в себе
и отвечающего за свои слова.
Глаза Асада тускло сверкнули, лицо посерело.
—	Низкий предатель...— начал он глухим голосом,
весь дрожа от гнева.
—	О нет,— прервал его Сакр аль-Бахр,— если бы
я был предателем, я бы уже сделал то, что сказал. Я пре¬
красно знаю, что перевес будет на моей стороне. Так пусть
же, Асад, мое молчание послужит доказательством моей
непоколебимой верности. Не забывай об этом и не подда¬
вайся на уговоры Марзука, который ни перед чем не ос¬
тановится, лишь бы излить на меня свою ядовитую злобу.
—	Не слушай его, отец! — крикнул Марзук. — Не мо¬
жет быть, чтобы...
—	Молчать! — прорычал Асад, взволнованный слова¬
ми корсара.
Над палубой вновь повисла тишина. Паша задумчиво
поглаживал седую бороду и, переводя взгляд с корсара
232

на его жену и обратно, взвешивал услышанное. Он боялся,
что корсар окажется прав, и отлично понимал, что про¬
воцировать его на мятеж слишком рискованно: ставка
велика, а игра может закончиться отнюдь не в его, Асада,
пользу. Если Сакр аль-Бахр победит, то не только нг
галеасе, но и во всем Алжире, сам же он потеряет власть
и уже никогда не вернет ее. С другой стороны, если он
обнажит саблю и призовет праввверных, то, возможно,
видя в нем избранника Аллаха, они не забудут о присяге.
Однако ставка была действительно слишком серьезной.
Ни разу в жизни Асад ад-Дин не испытывал страха, но
эта игра испугала его. Наконец паша решил не рисковать,
и вовсе не из-за предостережений Бискайна, которые тот
нашептывал ему на ухо.
Паша угрюмо посмотрел на Сакр аль-Бахра.
—	Я обдумаю твои слова, — объявил он нетвердым
голосом. — Никто не посмеет обвинить меня в несправед¬
ливости, ибо я буду принимать в расчет все сказанное
тобою. Да поможет мне Аллах!
Глава XVIII
ШАХ И МАТ
После ухода паши Сакр аль-Бахр и Розамунда ос¬
тались стоять у грот-мачты под любопытными
взглядами собравшихся на шкафуте пиратов. Даже гребцы,
выведенные столь невероятным событием из привычной
апатии, с явным интересом обратили на них погасшие,
измученные глаза.
В неясном свете сумерек Сакр аль-Бахр смотрел на
бледное лицо Розамунды, и самые противоречивые чувства
сменяли друг друга в его душе. Страх и смятение, тревога
и немалые опасения за будущее смешивались с чувством
облегчения. Он понимал, что долго прятать Розамунду ему
все равно не удалось бы. Одиннадцать страшных часов про¬
вела она в тесной и душной корзине, в которой должна бы¬
ла оставаться не более получаса. После того как Асад объ¬
явил о своем намерении отправиться с ними в плавание,
беспокойство Сакр аль-Бахра росло с каждой минутой. Он
не сомневался, что рано или поздно силы Розамунды иссяк¬
нут, и она выдаст себя, но тем не менее никак не находил
выхода из сложившегося положения. Подозрительность
и злость Марзука подсказали выход. В их крайне щекот¬
233

ливом и опасном положении это служило утешением и для
него — хотя о себе он вовсе не думал, — и для нее, для той,
с кем были связаны все его заботы, мысли и тревоги. Пре¬
вратности судьбы научили его ценить любое, даже самое
призрачное благо и смело смотреть в лицо самой грозной
опасности. Итак, Сакр аль-Бахр поздравил себя со скром¬
ным успехом и направил всю свою волю на то, чтобы с че¬
стью выйти из создавшегося положения, воспользовавшись
неуверенностью, которую его слова заронили в душу паши.
Он поздравил себя еще и с тем, что из обиженной и обид¬
чика Розамунда и он превратились в товарищей по несча¬
стью, над которыми нависла общая опасность. Эта мысль
понравилась ему, и, не без удовольствия задержавшись на
ней, он улыбнулся, глядя на бледное, напряженное лицо
Розамунды.
Улыбка Сакр аль-Бахра приободрила молодую жен¬
щину, и с ее губ сорвался вопрос, который давно тяжким
грузом лежал у нее на сердце.
—	Что теперь с нами будет? — спросила она и умо¬
ляюще протянула к нему руки.
—	Теперь, — спокойно сказал он, — будем благодарны
за то, что вы вырвались из неволи, унизительной для
вашего достоинства. Позвольте проводить вас в каюту,
где вы уже давно могли бы расположиться, если бы не
несвоевременный приход Асада. Идемте.
И он сделал жест рукой, приглашая ее подняться на ют.
Розамунда невольно отшатнулась, увидев под навесом
Асада, Марзука и офицеров свиты.
—	Идемте,— повторил корсар.— Вам нечего бояться.
Держитесь смело. Пока что у нас, как в шахматах,— шах
королю.
—	Нечего бояться? — переспросила удивленная Ро¬
замунда.
—	Сейчас нечего,— твердо повторил Сакр аль-Бахр.—
Ну а на будущее нам надо принять какое-нибудь решение.
И, уверяю вас, страх в таком деле — далеко не лучший
советчик.
—	Я не боюсь,— холодно ответила Розамунда, заде¬
тая несправедливым упреком. И хоть лицо ее было
по-прежнему бледно, глаза смотрели уверенно, а голос
звучал твердо.
—	В таком случае идемте.
Она беспрекословно повиновалась, словно желая до¬
казать, что действительно не боится.
Они рядом прошли по проходу и стали подниматься
234

на ют. Небольшая группа, расположившаяся под навесом,
с нескрываемым удивлением и злобой следила за их
приближением.
Темные похотливые глаза паши неотступно следили
за каждым движением Розамунды. На Сакр аль-Бахра он
даже не взглянул. Розамунда держалась с гордым досто¬
инством и поразительным самообладанием, но внутренне
содрогалась от стыда и унижения. Обуреваемый примерно
теми же чувствами, к которым примешивался еще и гнев,
Оливер ускорил шаг и, опередив Розамунду, заслонил ее
собой от взгляда паши, как от смертоносного оружия.
Поднявшись на ют, он поклонился Асаду.
—	Позволь, о повелитель, моей жене занять место, ко¬
торое я приготовил для нее до того, как узнал, что ты ока¬
жешь нам честь своим участием в походе,— произнес он.
Не удостоив корсара ответом, паша небрежным жестом
выразил свое согласие. Сакр аль-Бахр еще раз поклонился,
прошел вперед и раздвинул тяжелый красный занавес
с изображением зеленого полумесяца. Золотистый свет
лампы развеял жемчужно-серую пелену сумерек и озарил
мерцающим сиянием закутанную во все белое фигуру
Розамунды. Она мелькнула перед горящими животной
страстью глазами Асада и исчезла. Сакр аль-Бахр после¬
довал за ней, занавес задернулся.
В небольшой каюте стоял диван, покрытый мягким
ковром, низкий мавританский столик наборного дерева
с горевшей на нем лампой и маленькая жаровня с души¬
стой смолой, распространявшей сладковатый, терпкий аро¬
мат, любимый всеми правоверными.
Из погруженных во мрак углов каюты выступили ну¬
бийские рабы Сакр аль-Бахра — Абиад и Заль-Зер и скло¬
нились перед своим господином. Если бы не тюрбаны
и белоснежные набедренные повязки, то их смуглые тела
были бы почти неразличимы во тьме каюты.
Корсар произнес несколько слов, и рабы достали из
стенного шкафчика еду и питье. На столике появилась
миска с цыпленком, приготовленным с рисом, маслинами
и черносливом, блюдо с хлебом, дыня и глиняный анке-
рок 1 1 с водой. Вновь раздался голос Сакр аль-Бахра,
и рабы, обнажив сабли, вышли из каюты и встали на
страже по ту сторону занавеса. В их действиях не было
ни вызова, ни угрозы, и Асад знал это. Присутствие
в каюте жены Сакр аль-Бахра делало ее неким подобием
гарема, а мужчина защищает свой гарем, как собственную
честь. Никто не смеет проникнуть туда, и хозяин гарема
235

вправе принять меры предосторожности, чтобы оградить
себя от нечестивых попыток вторжения.
Розамунда села на диван и замерла, опустив голову
и сложив руки на коленях. Сакр аль-Бахр стоял рядом и
молча смотрел на нее.
—	Поешьте,— наконец попросил он.— Вам понадобят¬
ся силы и мужество, а голодный человек едва ли способен
проявить их.
Розамунда покачала головой. Она уже давно ничего
не ела, но мысль о еде вызывала у нее отвращение.
Сердце ее тревожно билось, горло сжимал страх.
—	Я не могу есть,— ответила она.— Да и к чему? Ни
сила, ни мужество мне уже не помогут.
—	Напрасно вы так думаете. Я обещал вызволить
вас из опасности, которую сам навлек, и я сдержу слово.
Голос корсара звучал твердо и решительно. Розамунда
подняла глаза и изумилась той спокойной уверенности,
которой дышал весь его облик.
—	Разве вы не видите,— воскликнула она,— что у ме¬
ня нет никаких шансов на спасение?
—	Пока я жив, вы не должны терять надежду.
Она внимательно посмотрела на него, и слабая улыбка
скользнула по ее губам.
—	Вы полагаете, вам долго осталось жить?
—	Столько, сколько будет угодно Богу,— бесстрастно
ответил корсар.— От судьбы не уйдешь, и я проживу
достаточно, чтобы спасти вас... Ну а там... Право, я не
так уж мало пожил.
Розамунда уронила голову на грудь и сидела, судо¬
рожно сжимая и разжимая пальцы; ее била дрожь.
—	Я думаю, мы оба обречены,— глухо сказала она.—
Ведь если вы умрете, то у меня есть выход — ваш кинжал.
Я ненадолго переживу вас.
Сакр аль-Бахр неожиданно шагнул к дивану. Его глаза
пылали, на загорелых щеках проступил румянец. Но он
тут же опомнился. Глупец! Как он мог так неверно
истолковать ее слова! Разве их истинный смысл не был
понятен и без того, что она поспешила добавить, заметив
его движение:
—	Бог простит мне, если я буду вынуждена прибегнуть
к кинжалу и изберу путь, подсказанный мне честью.
Поверьте, сэр,— не без намека уточнила она,— путь че¬
сти — самый легкий.
—	Я знаю,— сокрушенно согласился корсар,— и про¬
клинаю тот час, когда отступил от этого правила.
236

Он замолчал, надеясь, что его покаяние пробудит хоть
слабый отклик в душе Розамунды и она отзовется словами
прощения. Но Розамунда была погружена в свои мысли,
и Оливер, так и не дождавшись ответа, тяжко вздохнул
и заговорил о другом:
—	Здесь вы найдете все необходимое. Если вам что-
нибудь понадобится, хлопните в ладоши, и к вам явится
один из моих рабов. Если вы заговорите с ними по-фран¬
цузски, они поймут. К сожалению, я не мог взять на борт
женщину, чтобы она прислуживала вам. Но вы и сами
понимаете, что это невозможно.
И Сакр аль-Бахр направился к выходу.
—	Вы покидаете меня? — с неожиданным беспокойст¬
вом спросила Розамунда.
—	Разумеется. Но не волнуйтесь: я буду совсем рядом.
И прошу вас, успокойтесь. Поверьте, в ближайшее время
вам нечего опасаться. Сейчас наши дела, по крайней мере,
не хуже, чем когда вы сидели в корзине. Даже немного
лучше — ведь теперь вы можете воспользоваться относи¬
тельным покоем и удобствами. Так что не унывайте.
Поешьте и отдохните. Да хранит вас Господь. Я вернусь,
как только рассветет.
Выйдя из каюты, Сакр аль-Бахр увидел под навесом
Асада и Марзука. Наступила ночь, и на корме горели
фонари. Они мрачным светом освещали палубу галеаса,
выхватывая из темноты неясные очертания предметов
и слабо поблескивая на обнаженных спинах рабов, многие
из которых, склонясь над веслом, уже забылись коротким
тревожным сном. На судне горело еще два фонаря: один
свешивался с грот-мачты, другой был прикреплен к по¬
ручням юта специально для паши. Высоко над головой
в темно-лиловом безоблачном небе мерцали мириады
звезд. Ветер стих, и кругом царила тишина, нарушаемая
только приглушенным шорохом волн, набегавших на пес¬
чаный берег бухты.
Сакр аль-Бахр пересек палубу, подошел к Асаду и по¬
просил разрешения поговорить с ним наедине.
—	Разве я не один? — резко спросил паша.
—	В таком случае Марзук — не в счет? — насмешливо
поинтересовался Сакр аль-Бахр.— Я давно подозревал это.
Марзук оскалился и буркнул что-то нечленораздель¬
ное. Паша, пораженный непринужденностью и иронией
беспечного замечания корсара, не нашел ничего лучшего,
чем перефразировать строку из Корана, которой Фензиле
в последнее время часто доводила его до исступления.
237

—	Сын человека — часть его души. У меня нет сек¬
ретов от Марзука. Говори при нем или уходи.
—	Возможно, о Асад, он и часть твоей души,— так
же язвительно заметил корсар,— но никак не моей, хвала
Аллаху. А то, что мне надо сказать тебе, в некотором
смысле касается именно моей души.
—	Благодарю тебя за справедливость,— сказал Мар¬
зук.— Ведь быть частью твоей души значит быть невер¬
ным псом.
—	Твой язык, о Марзук, в меткости не уступает твоему
глазу,— заметил Сакр аль-Бахр.
—	Да, когда его стрелы направлены в изменника,—
быстро парировал Марзук.
—	Нет! Когда он метит в цель, которую не в силах
поразить. Да простит мне Аллах1 Мне ли гневаться на
твои слова? Не сам ли Единый — и притом не раз —
подтвердил, что тому, кто называет меня неверным псом,
уготована преисподняя? Или победы, одержанные мною
над флотилиями неверных, Аллаху было угодно послать
нечестивому псу? Глупый святотатец, научись владеть
своим языком, дабы Всемогущий не поразил его немотой.
—	Уймись! — грозно приказал Асад.— Твое высокоме¬
рие сейчас неуместно.
—	Возможно,— рассмеялся Сакр аль-Бахр,— оно столь
же неуместно, как и мой здравый смысл. Пусть так.
И, коль скоро ты не желаешь расстаться с частью своей
души, мне придется говорить при ней. Ты позволишь мне
сесть? — И, чтобы не получить отказ, он тут же уселся
рядом с пашой, скрестив ноги.— Господин мой, в наших
отношениях появилась трещина. А ведь мы с тобой дол¬
жны быть едины во славу ислама.
—	Это твоих рук дело, Сакр аль-Бахр,— прозвучал
угрюмый ответ.— Тебе и исправлять его.
—	Поэтому я и хочу, чтобы ты выслушал меня. При¬
чина нашего разлада вон там,— корсар через плечо по¬
казал пальцем на каюту.— Если мы устраним причину,
то следствие исчезнет само собой, и между нами вновь
наступит мир.
Он прекрасно понимал, что былые отношения с Асадом
уже не восстановить, что, выказав неповиновение, он
бесповоротно погубил себя, что, однажды изведав страх
и увидев, что у противника достанет смелости противиться
его воле, Асад сделает все, чтобы обезопасить себя на
будущее. Возвращение в Алжир было равносильно смерти.
Оставался только один путь к спасению — немедленно
238

поднять на судне мятеж и все поставить на карту. Он
знал, что именно этого боялся Асад. Итак, он составил
свой план, с полным основанием полагая, что, если пред¬
ложить паше перемирие, тот сделает вид, будто принимает
его, и тем самым избежит опасности, отложив возможность
отомстить обидчику до возвращения в Алжир.
Асад молча наблюдал за корсаром.
—	Как же устранить причину? — наконец спросил
он.— Не собираешься ли ты отказаться от этой женщины
и, разведясь с ней, искупить грех нечестивой женитьбы?
—	Развод ничего не изменит, — ответил Сакр аль-
Бахр. — Поразмысли, о Асад, над тем, в чем состоит твой
долг перед истинной верой. Не забудь, что от нашего
единства зависит слава ислама. И не грешно ли позволять
каким-то пустякам омрачать это единство? О нет! Я пред¬
лагаю тебе не только позволить, но и помочь мне осу¬
ществить план, в котором я откровенно признался. Выйдем
на рассвете или прямо сейчас в море, дойдем до берегов
Франции и высадим ее там. Так мы избавимся от жен¬
щины, чье присутствие губительно для наших добрых
отношений. Времени у нас хватит. Потом здесь или в ка¬
ком-нибудь другом месте подстережем «испанца», захва¬
тим его груз и вернемся в Алжир, забыв про досадное
недоразумение и оставив позади тучу, затмившую сияние
нашей дружбы. Соглашайся, о Асад, и да воссияет слава
Пророка!
Приманка была брошена так искусно, что ни Асад, ни
Марзук ничего не заподозрили. В обмен на свободу фран¬
кской невольницы Сакр аль-Бахр, словно не подозревая
об этом, предлагал собственную жизнь, представлявшую
после всего случившегося немалую опасность для Асад
ад-Дина. Соблазн был слишком велик. Паша задумался.
Благоразумие подсказывало ему принять предложение
корсара, сделать вид, будто он готов наладить с ним
прежние дружеские отношения, а потом возвратиться
в Алжир и там спокойно приказать задушить опасного
соперника. Ничего надежнее нельзя было и придумать.
Падение человека, способного из преданного и послуш¬
ного кайи превратиться в грозного врага, было неизбежно.
Сакр аль-Бахр внимательно следил за пашой. Затем
он перевел взгляд на бледное лицо Марзука, по виду
которого догадался, что тому не терпится, чтобы отец дал
согласие. Но Асад медлил. Марзук не удержался и прервал
молчание.
—	Его слова исполнены мудрости,— коварно заметил
239

он, как бы поддерживая корсара.— Слава ислама превыше
всего! Позволь ему поступить по его желанию и отпусти
франкскую невольницу. Тогда между нами и Сакр аль-
Бахром вновь наступит мир!
По тону молодого человека чувствовалось, что он
вкладывал в свои слова скрытый смысл и надеялся на
сообразительность отца. Паша понял, что Марзук обо всем
догадался, и его желание принять предложение корсара
еще более окрепло. Однако голос рассудка боролся в нем
с соблазном, заявлявшим о себе не менее властно. Перед
воспламененным взором паши возникло видение высокой,
стройной девушки с мягко очерченной грудью; оно манило
и притягивало его. Два противоположных желания раз¬
дирали Асада. С одной стороны, отказ от прекрасной
чужестранки обеспечивал ему возможность отомстить
Сакр аль-Бахру и устранить наглого мятежника. С другой
—	уступка страсти чревата мятежом на борту, необходи¬
мостью принять бой, а возможно, и проиграть его. Ни
один здравомыслящий паша не стал бы так рисковать.
Но Асад не был таковым с той минуты, когда его взгляд
вновь упал на Розамунду, и голос страсти заставил умол¬
кнуть голос рассудка.
Асад подался вперед и испытующе заглянул в глаза
Сакр аль-Бахра.
—	Если она не нужна тебе, почему ты не уступил ее
и обманул меня? — Голос паши дрожал от едва сдержи¬
ваемого гнева.— Пока я считал, что ты не кривишь душой
и действительно взял эту девушку в жены, я уважал ваши
брачные узы, как подобает мусульманину. Но коль скоро
выяснилось, что это — всего-навсего хитрость, к которой
ты прибегнул, чтобы нарушить мои планы, что это глум¬
ление надо мной и издевательство над священным законом
Пророка, то я, пред кем свершился этот кощунственный
брак, объявляю его недействительным. Тебе нет необхо¬
димости разводиться с этой женщиной: она уже не твоя.
Она может принадлежать любому мусульманину, который
захочет взять ее себе.
Сакр аль-Бахр угрожающе рассмеялся.
—	Такой мусульманин,— заявил он,— окажется ближе
к острию моей сабли, чем к раю Мухаммеда.
И, словно в подтверждение своих слов, он встал.
Паша с поразительной для его возраста живостью
вскочил одновременно с корсаром.
—	Ты смеешь угрожать? — вскричал он, сверкая
глазами.
240

—	Угрожать? — усмехнулся Сакр аль-Бахр.— О нет!
Я пророчествую.
С этими словами он повернулся к Асаду спиной, спу¬
стился с юта и пошел на шкафут. Он понимал, что
дальнейшие препирательства бесполезны и самым разум¬
ным будет немедленно уйти и подождать, пока его угроза
произведет на пашу нужное действие.
Дрожа от ярости, паша смотрел вслед корсару. Он
едва не велел ему вернуться, но сдержался из опасения,
как бы Сакр аль-Бахр на глазах у всех не выказал
неповиновения и тем самым не нанес удар его непре¬
рекаемому авторитету. Асад знал, что приказ имеет
смысл лишь тогда, когда ты уверен в повиновении или
располагаешь возможностью добиться такового. В про¬
тивном случае он может вызвать обратный результат,
а власть, которой хоть однажды не повиновались, уже
не власть.
Видя колебания отца, Марзук схватил старика за руку
и стал горячо убеждать его уступить Сакр аль-Бахру.
—	Это верный способ,— говорил он.— Неужели бело¬
лицая дочь погибели стоит того, чтобы ради нее рисковать?
Заклинаю тебя шайтаном, избавимся от нее! Высадим ее
на берег. Так мы купим мир с Сакр аль-Бахром, а чтобы
он не вздумал нарушить его, ты прикажешь удушить
изменника, когда вернемся в Алжир. Это надежный, самый
верный способ избавиться от него!
Асад посмотрел на раскрасневшееся, взволнованное
лицо сына. Поколебавшись, он пустился в свои привычные
разглагольствования:
—	Разве я трус, чтобы из всех способов выбирать
самый надежный? Твои советы достойны труса!
Непререкаемый тон паши мгновенно охладил пыл мо¬
лодого человека.
—	Я страшусь только за тебя, отец мой,— оправды¬
вался возмущенный Марзук.— Думаю, нам небезопасно
ложиться спать. Не поднял бы он ночью мятеж.
—	Не бойся, — успокоил его Асад. — Я уже отдал
приказ установить наблюдение. Мои офицеры надежны.
Бискайн отправился на бак разведать настроение команды.
Скоро мы будем точно знать, на что нам рассчитывать.
—	На твоем месте я бы не стал рисковать и принял
неотложные меры, чтобы не допустить мятежа. Я бы сог¬
ласился на его требования, а потом бы разделался с ним.
—	Отказаться от франкской жемчужины! — Асад по¬
качал головой.— Нет, нет! Она — сад, который расцветает
241

для меня благоуханными розами. С ней я вновь вкушу
сладчайшего канзарского шербета, и она возблагодарит
меня за то, что я открыл перед нею двери рая. Отказаться
от этой дивной газели?
Предвкушая грядущее блаженство, Асад тихо рассме¬
ялся. Марзук подумал о Фензиле и нахмурился.
—	Она не мусульманка,— сурово напомнил он отцу,—
и тебе самим Пророком запрещено брать ее в жены. Или
на это ты так же закроешь глаза, как и на грозящую
тебе опасность? — Марзук ненадолго замолк и затем про¬
должал с откровенным презрением: — Она прошла по ули¬
цам Алжира с незакрытым лицом; на базаре на нее глазел
всякий сброд; ее хваленые прелести были осквернены
похотливыми взглядами еврея, турка и мавра; галерные
рабы и негры любовались ее красотой, один из твоих
капитанов ввел ее в свой гарем..,— Он рассмеялся.—
Клянусь Аллахом! Видно, я плохо знаю тебя, отец мой!
И это та женщина, которую ты хочешь приблизить к себе?
Женщина, ради обладания которой ты готов рисковать
жизнью, а возможно, и властью!
Слушая Марзука, паша сжимал кулаки, пока ногти не
вонзились в ладони. Каждое слово сына было подобно
удару плети по обнаженной душе Асада. Он понимал, что
ему нечего возразить, и едва ли не впервые в жизни
чувствовал себя пристыженным и униженным. Тем не
менее упреки не охладили безумную страсть Асада и не
заставили его отказаться от своего желания. Прежде чем
он успел ответить, на трапе выросла высокая мужествен¬
ная фигура Бискайна.
—	Ну что? — нетерпеливо спросил его Асад, радуясь
возможности сменить тему.
Бискайн потупился, что весьма красноречиво свиде¬
тельствовало о Характере принесенных им вестей.
—	Ты поручил мне трудную задачу,— ответил он.—
Я сделал все, что мог, но не сумел выяснить ничего
определенного. Одно я знаю наверняка, господин мой:
Сакр аль-Бахр поступит весьма безрассудно, если решится
поднять против тебя оружие. По крайней мере, таков мой
вывод из того, что я видел.
—	И это все? — спросил Асад.— А если я сам вы¬
ступлю против него и попробую одним ударом разрубить
этот узел?
Бискайн не спешил с ответом.
—	Надо думать, Аллах соблаговолит послать тебе
победу,— наконец ответил ои.
242

Паша понимал, что слова Бискайна продиктованы ува¬
жением» и отнюдь не обманывался в их истинном смысле.
—	Но с твоей стороны,— добавил Бискайн,— первый
шаг был бы так же безрассуден, как и с его.
—	Я вижу»— проговорил Асад,— силы соотносятся так,
что ни ему, ни мне не следует испытывать судьбу.
—	Ты, как всегда, сказал правду.
—	Значит, теперь тебе ясно, как надо действовать! —
обрадовался Марзук, воспользовавшись удобным случаем
возобновить уговоры.— Прими его условия и...
—	Всему свое время,— нетерпеливо перебил его
Асад.— Каждый час расписан в Книге Судеб. Я подумаю.
Прохаживаясь по шкафуту» Сакр аль-Бахр вниматель¬
но слушал Виджителло, чьи слова мало чем отличались
от слов Бискайна, обращенных к паше.
—	Не берусь судить,— говорил итальянец,— но я поч¬
ти уверен, что ни тебе, ни Асаду не следует начинать
первым. Это было бы одинаково опрометчиво.
—	Ты хочешь сказать, что наши силы равны?
—	Боюсь» численный перевес будет в пользу Асада.
Ни один по-настоящему благочестивый мусульманин не
выступит против паши — представителя Врат Совершен¬
ства 22. Сама религия обязывает их хранить ему верность.
Хотя, в то же время, они привыкли повиноваться каждому
твоему слову» так что со стороны Асада было бы неосто¬
рожно подвергать их такому испытанию.
—	Да, это убедительный довод,— согласился Сакр аль-
Бахр.— Я так н думал.
На этом он расстался с Виджителло и в глубокой
задумчивости медленно возвратился на ют. Он надеялся —
и то была последняя надежда, — что Асад все же примет
его предложение. Ради этого он готов был пожертвовать
жизнью, так как знал, какую цену впоследствии спросит
с него паша за унижение. Но он не мог снова начать
разговор и тем самым выдать свои опасения. Оставалось
набраться терпения и ждать. Если Асад будет упорство¬
вать и боязнь мятежа не заставят его отступить, то
исчезнет последняя возможность спасти Розамунду. Мятеж
был бы слишком отчаянным шагом, и Сакр аль-Бахр не
отваживался на него. Шансов на победу почти нет, зато
Сражение отнимет последнюю надежду. Чтобы и дальше
поддерживать равновесие сил» необходима взаимная уве¬
ренность в том, что ни одна из сторон первой не призовет
своих людей к оружию. Кроме Toroi Асад может в любую
минуту отдать приказ возвращаться в Берберию. Итак,
243

действовать надо до того, как они нападут на «испанца».
Сакр аль-Бахр питал слабую надежду, что в сражении —
если, конечно, испанцы вступят в него — может предста¬
виться случай выбраться из тупика.
Сакр аль-Бахр в буквальном смысле слова шел по
лезвию меча.
Корсар провел ночь под звездами, лежа на голых досках
у входа в каюту. Таким образом он даже во сне охранял ее.
Его самого оберегали верные нубийцы, по-прежнему стояв¬
шие на страже. Он проснулся, когда на востоке забрезжил
рассвет, и, бесшумно отпустив утомленных рабов, остался
один. Под навесом у правого фальшборта спали паша и его
сын; неподалеку от них храпел Бискайн.
Глава XIX
МЯТЕЖНИКИ
Утром, когда на борту галеаса началось вялое, не¬
торопливое движение, какое можно наблюдать
в часЫ, когда команда томится ожиданием и вынужденным
бездействием, Сакр аль-Бахр отправился к Розамунде.
Он нашел ее отдохнувшей и посвежевшей и поспешил
сообщить, что все идет хорошо, стремясь вселить в нее
надежду, которой сам отнюдь не испытывал. В оказанном
корсару приеме не было знаков дружеского расположения,
но не было и враждебности. Когда он еще раз сказал
о своем намерении во что бы то ни стало спасти ее,
Розамунда не испытала благодарности, ибо видела в этом
далеко не полное возмещение за перенесенные ею стра¬
дания. Однако теперь она держалась без вчерашнего пре¬
зрительного равнодушия.
Несколько часов спустя Сакр аль-Бахр снова зашел
в каюту. Был полдень, и нубийцы стояли на посту. На
этот раз новостей у него не было, кроме той, что дозорный
с вершины холма заметил судно, которое приближалось
к острову с запада, подгоняемое легким бризом. Но ис¬
панский корабль пока не появился. Сакр аль-Бахр при¬
знался, что Асад отверг предложение высадить ее на
побережье Франции, и, заметив в глазах Розамунды тре¬
вогу, постарался уверить ее, что он начеку и не упустит
случая и что выход обязательно найдется.
—	А если случая не представится? — спросила Ро¬
замунда.
244

—	Тогда я помогу ему возникнуть,— беззаботно отве¬
тил он.— Я так часто этим занимался, что было бы
странно, если бы мне не удалось чего-нибудь придумать
в самый важный момент своей жизни.
Упомянув про свою жизнь, Сакр аль-Бахр нечаянно
дал Розамунде повод, которым она не преминула вос¬
пользоваться.
—	А как вам удалось стать тем, кем вы стали? —
спросила она и, боясь, что ее вопрос будет истолкован
превратно, поспешила уточнить: — Я хочу спросить, как
вам удалось стать предводителем корсаров?
—	Это долгая история,— сказал Сакр аль-Бахр, с гру¬
стью глядя в ее глаза.— Она утомит вас.
—	О нет.— Розамунда покачала головой.— Она не на¬
скучит мне. Возможно, мне не представится другого случая
познакомиться с ней.
—	Вы желаете познакомиться с моей историей, чтобы
вынести свой приговор?
—	Быть может.
Сакр аль-Бахр, опустив голову, в волнении прошелся
по каюте. Надо ли говорить, как жаждал он исполнить
желание Розамунды! Ведь если поговорка: все узнать —
значит все простить — не лжет, то в отношении Оливе¬
ра Тресиллиана она должна быть вдвойне справедлива.
Расхаживая по каюте, он поведал Розамунде о своих
злоключениях, начиная с того дня, когда его приковали
к веслу на испанской галере, и кончая тем часом, когда,
находясь на борту испанского судна, захваченного у мыса
Эспартель, он решил поплыть в Англию и рассчитаться за
все унижения с братом. Он говорил просто, не вдаваясь
в излишние подробности, но и не опуская ничего из собы¬
тий, случайностей и стечений обстоятельств, сделавших из
него то, чем он стал. Его рассказ тронул Розамунду, и, как
она ни старалась, ей не удалось сдержать слез.
—	Р1так, — сказал Сакр аль-Бахр, заканчивая свое не¬
обычное повествование, — теперь вы знаете, как мною
играла судьба. Другой, быть может, не выдержал бы
унижений и предпочел смерть. У меня же не хватило
мужества. Правда, не исключено, что сильнее меня ока¬
залась жажда мщения, желание излить на Лайонела ту
жгучую ненависть, в которую превратилась моя былая
любовь к нему.
—	И ваша любовь ко мне, как вы недавно призна¬
лись,— дополнила Розамунда.
—	Не совсем,— поправил ее Сакр аль-Бахр.— Я не-
245

на видел вас за измену, но более всего за то* что вы, не
прочитав, сожгли письмо, посланное много через Питта.
Этим поступком вы усугубили мои бедствия: вы уничто¬
жили единственное доказательство моей невиновности,
лишили меня возможности восстановить свои права и до¬
брое имя, обрекли меня до конца жизни следовать по
пути, на который я ступил не по своей воле. Но тогда
я еще не знал, что мое исчезновение сочли бегством.
Поэтому я прощаю вам невольную ошибку, обратившую
мою любовь в ненависть и подсказавшую мне безумную
мысль увезти вас вместе с Лайонелом.
—	Вы хотите сказать, что это не входило в ваши
намерения?
—	Увезти вас вместе с Лайонелом? Клянусь Богом,
хотя я похитил вас, но вначале вовсе не собирался делать
этого. Ведь если бы подобная мысль заранее пришла мне
в голову, у меня хватило бы сил отогнать ее. Она внезапно
овладела мною в ту минуту, когда я увидел вас рядом
с ним, л я не устоял перед искушением. То, что я знаю
сейчас, служит мне достаточным наказанием.
—	Кажется, я все поняла,— чуть слышно произнесла
Розамунда, словно желая хоть немного унять его боль.
Корсар вскинул голову.
—	Понять — это уже немало. Это полпути к проще¬
нию. Но прежде чем принять прощение, необходимо ис¬
править содеянное.
—	Если это возможно.
—	Надо сделать так, чтобы это осуществилось! —
с жаром ответил Сакр аль-Бахр и тут же замолк, услышав
снаружи громкие крики. Он узнал голос Ларока, который,
сменив ночного дозорного, на рассвете снова занял на¬
блюдательный пост на вершине холма.
—	Господин мой! Господин мой! — кричал Ларок,
и ему вторил оглушительный хор всей команды.
Сакр аль-Бахр стремительно отдернул занавес и вышел
на палубу. Как раз в эту минуту Ларок перелезал через
фальшборт неподалеку от шкафута, где его ожидали Асад,
Марзук и верный им Бискайн.
Носовая палуба, где, как и накануне, слонялись томя¬
щиеся бездельем члены комавды, сейчас была заполнена
оживленными корсарами, которые горели натерпением ус¬
лышать новость, заставившую дозорного спешно покинуть
наблюдательный пост.
Сакр аль-Бахр услышал сообщение Ларока, не спу¬
скаясь с юта.
246

—	Корабль, который я заметил еще утром, господин
мой,..
—	Что дальше? — рявкнул Асад.
—	Здесь... В заливе за мысом. Только что бросил
якорь.
—	Нам нечего беспокоиться,— объявил Асад.— Раз
они стали здесь на якорь, то яснее ясного, что они не
подозревают о нашем присутствии. Что это за корабль?
—	Большой двадцатипушечный галеон под английским
флагом.
—	Английским] — воскликнул пораженный Асад. —
Должно быть, это крепкое судно, коль оно отваживается
заходить в испанские воды.
Сакр аль-Бахр подошел к поручням.
—	А еще какие-нибудь флаги на нем подняты? —
спросил он Ларока.
Ларок обернулся на голос.
—	Да, узкий голубой вымпел на бизань-мачте с птицей
в гербе, по-моему, с аистом.
—	Аистом? — задумчиво повторил Сакр аль-Бахр.
Он не помнил ни одного английского герба с таким
изображением и был совершенно уверен, что английский
корабль не мог зайти в эти воды. Услышав за спиной
глубокий вздох, он обернулся и увидел Розамунду, сто¬
явшую у входа в каюту. Ее бледное лицо было взволно¬
ванно, глаза широко раскрыты.
—	Что случилось? — коротко спросил корсар.
—	Ему кажется, что это аист,— ответила Розамунда,
видимо полагая, что дает вполне вразумительный ответ.
—	Скорее всего — какая-нибудь другая птица. Малый
ошибся.
—	Только отчасти, сэр Оливер.
—	Отчасти?
Заинтригованный тоном и странным выражением глаз
Розамунды, Сакр аль-Бахр быстро подошел к ней. Тем вре¬
менем шум голосов внизу становился все громче.
—	То, что он принял за аиста, на самом деле цапля,
белая цапля. В геральдике белое означает таялкость, не
так ли?
—	Да. Но к чему вы об этом вспомнили?
—	Неужели вам непонятно? Это — «Серебряная
Цапля».
—	Клянусь вам, меня вовсе не интересует, серебряная
то цапля или золотой кузнечик. Не вое ли равно?
—	Так называется корабль сэра Джона, сэра Джона
247

Киллигрю,— объяснила Розамунда.— Он был совсем готов
к отплытию, когда... когда вы нагрянули в Арвенак. Сэр
Джон собирался отправиться в Индию, вместо чего — но
неужели вы все еще не понимаете? — из любви ко мне
бросился в погоню в тщетной надежде перехватить вас,
прежде чем вы доберетесь до Берберии.
—	Силы небесные! — вырвалось у Сакр аль-Бахра.
Немного подумав, он поднял голову и рассмеялся.
—	Он опоздал всего на несколько дней.
Не обратив внимания на иронию корсара, Розамунда
не сводила с него испытующего и вместе с тем робкого
взгляда.
—	И тем не менее,— продолжал он,— они подоспели
как нельзя более вовремя. Если ветер, пригнавший сюда
корабль сэра Джона, стих, то, без сомнения, его послали
сами небеса.
—	Нельзя ли...— Розамунда запнулась.— Нельзя ли
как-нибудь связаться с ними?
—	Связаться? Конечно, хотя сделать это не так-то
просто.
—	Но вы постараетесь? — неуверенно спросила Роза¬
мунда, и в ее глазах засветилась надежда.
—	Разумеется,— ответил он.— Другого пути у нас нет.
Не сомневаюсь, что кое-кому это будет стоить жизни. Но
тогда...
Сакр аль-Бахр, не договорив, пожал плечами.
—	О, нет, нет! Только не такой ценой! — воскликнула
Розамунда.
Сакр аль-Бахр не успел ответить. Глухой ропот, до¬
носившийся со шкафута, перекрыли несколько громких
голосов, требовавших, чтобы Асад немедленно вывел суд¬
но из бухты и избавил его от опасного соседства. Виной
всему был Марзук. Он первым, опасаясь за свою жизнь,
высказал это предложение, и посеянная им паника быстро
охватила всю команду.
Асад грозно выпрямился и, обратив на недовольных
взгляд, некогда укрощавший и большие страсти, возвысил
голос, повинуясь которому, бывало, сотни людей беспре¬
кословно бросались в объятия смерти.
—	Молчать! — приказал он.— Я — ваш господин и не
нуждаюсь в советах, кроме советов Аллаха. Я прикажу
сняться с якоря, когда сочту нужным, и ни минутой
раньше. А сейчас — по местам!
Паша не снизошел до увещеваний и не стал объяснять,
почему лучше остаться в укромной бухте, похожей на
248

ловушку, а не выходить в открытое море. Команде вполне
достаточно знать его волю; не им судить о мудрости
предводителя и оспаривать его решения.
Но Асад давно не покидал Алжира, тогда как фло¬
тилии под командованием Сакр аль-Бахра и Бискайна
десятки раз выходили в море. Корсары, участвовавшие
в этом походе, не знали магической силы его голоса,
их вера в правильность его решений не основывалась
на опыте прошлого. Паша никогда не водил их в бой
и не возвращался с ними домой с победой и богатой
добычей.
И вот они возмутились против его узурпаторства
и противопоставили его решению свое собственное. Мед¬
лить с отплытием им казалось безумием, о чем первым
заикнулся Марзук, а скупых слов Асада было далеко не
достаточно, чтобы рассеять страхи команды.
Несмотря на близость грозного владыки, ропот недо¬
вольства нарастал, и вдруг один из отступников, подстре¬
каемый хитрым Виджителло, выкрикнул имя капитана,
которого они хорошо знали и в которого свято верили.
—	Сакр аль-Бахр! Сакр аль-Бахр! Ты не оставишь
нас, словно крыс, подыхать в этой ловушке!
Это была искра, попавшая в бочку с порохом. Призыв
подхватили десятки голосов, множество рук протянулось
к юту, где высилась фигура Сакр аль-Бахра. Невозмути¬
мый и суровый, стоял он, опершись руками о поручни,
а тем временем мозг его лихорадочно обдумывал пред¬
ставившийся случай и пользу, которую можно было бы
извлечь из него.
Вне себя от позора и унижения, Асад ад-Дин отступил
к грот-мачте. Его лицо потемнело, глаза метали молнии,
рука потянулась к усыпанному драгоценными камнями
эфесу сабли. Н® он сдержался и, вместо того чтобы
обнажить ее, излил на Марзука злобу, вспыхнувшую
при виде столь явного подтверждения краха его власти.
—	Глупец! — взревел он.— Посмотри на плоды своей
трусости и малодушия! Взгляни, какого джинна твои бабьи
советы выпустили из бутылки. Только не тебе командовать
галерой и сражаться на море! Уж лучше бы Аллах послал
мне смерть, прежде чем я породил такого сына, как ты!
Устрашенный дикой яростью отца, Марзук отпрянул,
опасаясь, что за словами последует нечто худшее. Он не
смел отвечать, боялся оправдываться. Он едва отважи¬
вался дышать.
Тем временем охваченная нетерпением в предвкуше-
249

кии свободы Розамувда мало-помалу приблизилась к Сакр
аль-Бахру и наконец встала рядом с ним.
—	Сам Бог помогает нам,— с горячей благодарностью
произнесла она.— Вот on — ваш случай! Эти люди будут
повиноваться только* вам.
Горячность Розамунды заставила корсара улыбнуться.
—	Да, сударыня* они будут мне повиноваться.
Он уже принял решение. Асад был прав — в создав¬
шейся ситуации самым разумным было не выходить из
укрытия, где они имели все шансы остаться незамечен¬
ными. Потом их галеас выйдет в море и возьмет курс на
восток. Даже если на вражеском судне услышат плеск
весел, тоу пока оно поднимет якорь и начнет преследо¬
вание,. мускулы гребца» унесут галеас достаточно далеко.
К тому же ветер почти слал — этому обстоятельству Сакр
аль-Бахр придавал особое значение, — и корсары смогут
от души посмеяться над преследователями, которые все¬
цело зависят от благосклонности ветра. Разумеется; не
стоило забывать о пушках галеона, во по собственному
опыту ему было известно, что они не представляют особой
опасности.
Взвесив все за и против, Сакр аль-Бахр пришел к не¬
ожиданному выводу, что самым правильным будет под¬
держать Асада, однако^ уверенный в преданности команды,
он надеялся на моральную победу, из которой со временем
можно будет извлечь немалую выгоду.
Сакр аль-Бахр спустился с юта и; дойдя до шкафута,
остановился рядом с пашой. Потный дурных предчувствий,
Асад хмуро наблюдал за его приближением* Он заранее
убедил себя, что Сакр аль-Бахр не упустит возможности,
которая сама идет к нему в руки, и, возглавив мятежников,
выступит против непж Паша медленно обнажил саблю.
Краем глаза Сакр аль-Бахр заметил движение Асада, но
не подал вида и, сделав шаг вперед, обратился к команда.
—	В чем дело? — громовым голосом воскликнул он-
—	Что все это значит? Или вы оглохли и не услышали
приказ своего повелителя, избранника Аллаха, раз осме¬
ливаетесь подавать голос и изъявлять свою волю?
После такой отповеди на палубе наступила мертвая
тишина. Изумленный Асад облегченно вздохнул*
Розамунда затаила дыхание. Что он имеет в виду?
Неужели он обманул ее? Она наклонилась над перилами,
стараясь не пропустить ни одного слова Сакр аль-Бахра
и надеясь, что плохое знание лингва-франжа ввело ее
в заблуждение.
25а

Сакр аль-Бахр с повелительным жестом обернулся
к стоявшему рядом Лароку:
—	Вернись на наблюдательный пункт. Внимательно
следи за галеоном и сообщай нам о каждом его движении.
Мы не снимемся с якоря, пока того не пожелает наш
повелитель Асад ад-Дин. Ступай!
Повинуясь приказу, Ларок молча перекинул ногу через
фальшборт, спрыгнул на весла и под взглядами всей
команды вскарабкался на берег.
Сакр аль-Бахр мрачно оглядел столпившихся на баке
корсаров.
—	Неужели этот гаремный баловень,— бесстрастно
проговорил он, презрительно показав на Марзука,— ко¬
торый стращает мужчин мнимой опасностью, превратил
вас в стадо трусливых баранов? Клянусь Аллахом, так
кто же вы? Храбрые морские ястребы, которые бросались
на добычу, как только ее зацепляли наши абордажные
крючья, или жалкие вороны, высматривающие падаль?
Ему ответил старый корсар, осмелевший от страха:
—	Мы попались в западню, как Драгуг в Джерби.
—	Ты лжешь,— возразил ему Сакр аль-Бахр.— Драгут
сумел вырваться из западни. К тому же против него
выступил весь генуэзский военный флот, а мы имеем дело
всего с одним галеоном. Клянусь Кораном! Разве у нас
нет зубов, чтобы вцепиться в него, если он навяжет нам
бой? Но коля советы груса вам больше по душе, то
знайте: стоит вам выйти в море — и вас сразу заметят.
А ведь, как сказал вам Ларок, у них на борту двадцать
пушек. Лучше принять ближний бой, котя я уверен, что
в бухте нам вообще нечего опасаться. Они понятия не
имеют, что мы рядом, иначе они не стали бы на якорь
в заливе. И запомните, что даже если нам повезет и, убе¬
гая от мнимой опасности, мы не навлечем на себя насто¬
ящей беды, то уж наверняка упустим богатую добычу
и вернемся домой с пустыми руками. Впрочем, все это
лишнее. Вы слышали приказ Асад ад-Дина. Значит, надо
его выполнять.
Не дожидаясь, пока корсары разойдутся, Сакр аль-Бахр
сказал Асаду:
—	Стоило бы повесить того пса, который говорил
о Драгуте и Джерби, но не в моих правилах быть жес¬
токим с командой.
Изумление Асада сменилось восхищением и даже чем-
то похожим на раскаяние, «о одновременно в нем про¬
снулась жгучая зависть. Сакр аль-Бахр победил там, где
251

сам он неизбежно потерпел бы поражение. Как масло
расплывается по воде, так яд зависти растекся по душе
Асада. Его неприязнь к бывшему любимцу превратилась
в ненависть, ибо теперь он видел в нем похитителя своей
власти и могущества. И с этой минуты вдвоем им стало
тесно в Алжире. Вот почему слова благодарности застыли
на устах паши, и, как только он остался наедине с Сакр
аль-Бахром, его глаза злобно впились в соперника. Только
глупец не прочел бы в них смертный приговор.
Но Сакр аль-Бахр не был глупцом и сразу все понял.
Сердце его сжалось, в душе проснулась ответная злоба.
Он почти раскаивался, что не воспользовался недоволь¬
ством и мятежным настроением команды и не предпри¬
нял попытку сместить пашу. Он забыл и думать о при¬
мирении и ответил на ядовитый взгляд откровенной
издевкой.
—	Оставь нас,— коротко приказал он Бискайну
и, кивнув на Марзука, добавил: — И забери с собой этого
морского воителя.
Бискайн вопросительно глянул на пашу.
—	Таково твое желание, господин мой?
Асад молча кивнул, и Бискайн увел перепуганного
Марзука.
—	Господин мой,— начал Сакр аль-Бахр, когда они
остались одни,— вчера я предложил тебе наладить наши
отношения и получил отказ. И вот теперь, будь я пре¬
дателем и мятежником, каковым ты назвал меня, я не
упустил бы случая, который сам шел мне в руки.
Я говорю о настроении корсаров. Если бы я воспользо¬
вался им, предлагать или просить пришлось бы уже не
мне, а тебе. Я мог бы диктовать свои условия. Но коль
скоро я представил тебе неопровержимое доказательство
моей верности, то мне бы хотелось надеяться, что ты
вернешь мне свое доверие и соблаговолишь принять мое
предложение относительно франкской женщины, которая
стоит вон там.
И Сакр аль-Бахр показал на ют.
Возможно, то, что Розамунда без покрывала стояла на
юте, сыграло роковую роль, поскольку не исключено, что
именно эта картина развеяла колебания паши и заставила
его забыть об осторожности, побуждавшей согласиться на
предложение корсара. Асад смотрел на Розамунду, и лег¬
кая краска проступала на его серых от гнева щеках.
—	Не тебе, Сакр аль-Бахр, обращаться ко мне с пред¬
ложениями,— наконец проговорил он.— Такая дерзость
252

доказывает лживость твоего языка, болтающего мне
о преданности. Однажды ты уже обманул меня, кощун¬
ственно злоупотребив святым законом Пророка. Если ты
не сойдешь с моей дороги, тебе несдобровать.
Голос паши срывался от бешенства.
—	Потише,— гневно предостерег его Сакр аль-Бахр.—
Если мои люди услышат твои угрозы, я не отвечаю за
последствия. Так значит, я противлюсь твоей воле во вред
себе? Кажется, ты так сказал? Ну что же, будь по-твоему.
Война так война! Но не забудь, ты сам выбрал ее и в слу¬
чае поражения пеняй на себя.
—	Гнусный мятежник! Вероломный пес! — вскипел
Асад.
—	Посмотрим, куда заведут тебя старческие причуды.
Сакр аль-Бахр повернулся к Асаду спиной и пошел
на ют, оставив пашу в одиночестве предаваться бессиль¬
ному гневу и тревожным раздумьям. Однако при всей
дерзости и безрассудной смелости своих слов Сакр аль-
Бахр изнывал от беспокойства. Он составил план действий,
но хорошо понимал, что между замыслом и его осущест¬
влением лежит немало опасностей.
—	Сударыня,— обратился он к Розамунде, поднявшись
на ют.— Стоя на виду у всех, вы привлекаете к себе
всеобщее внимание. Это неблагоразумно.
К немалому удивлению Сакр аль-Бахра Розамунда
пронзила его враждебным взглядом.
—	Неблагоразумно? — презрительно спросила она.—
Уж не потому ли, что я могу увидеть больше, чем вам
бы хотелось? Какую игру вы ведете, сэр, говоря одно
и делая совершенно другое?
Было ясно, что Розамунда превратно истолковала
увиденное.
—	Позвольте заметить,— сухо ответил корсар,— что
ваша склонность к поспешным выводам однажды уже
причинила мне немало вреда, в чем вы имели возможность
убедиться.
Эти слова несколько обескуражили Розамунду.
—	Но в таком случае...— начала она.
—	Я настоятельно прошу вас повременить с выво¬
дами. Если я естанусь жив, то освобожу вас. Ну а до
тех пор я бы посоветовал вам не выходить из каюты.
Выставляя себя на всеобщее обозрение, вы не облегчаете
мою задачу.
Под его тяжелым взглядом Розамунда медленно опу¬
стила голову и скрылась за занавесом.
253

Глава XX
ПОСЛАНЕЦ
Остаток дня Розамунда провела в каюте, терзаясь
тревогой, которую в немалой степени усилило то,
что за это время Сакр аль-Бахр ни разу не зашел к ней.
Наконец, под вечер, не в силах справиться с волнением,
она снова вышла из каюты, но увидела, что ее появление
на палубе более чем некстати.
Солнце уже зашло, и команда галеаса, простершись
ниц, предавалась вечерней молитве. Розамунда инстинк¬
тивно отступила назад и, скрывшись за занавесом, стала
ждать. Когда молитва закончилась, она осторожно раз¬
двинула занавес и заметила справа от себя Асада в ок¬
ружении Марзука, Бискайна и нескольких офицеров. Она
поискала глазами Сакр аль-Бахра и вскоре увидела, как
он своей размашистой, слегка раскачивающейся походкой
идет по проходу следом за двумя помощниками боцмана,
раздающими гребцам скудную вечернюю пищу.
Неожиданно он остановился около Лайонела и грубо
сказал ему что-то на лингва-франка, которого молодой
человек не понимал. Он говорил нарочито громко, чтобы
каждое его слово было слышно на юте.
—	Ну что, собака? Подходит ли пища галерного раба
для твоего нежного желудка?
Лайонел поднял на него глаза.
—	Что вы сказали? — спросил он по-английски.
Сакр аль-Бахр наклонился, и все наблюдавшие за этой
сценой, могли видеть злое и насмешливое выражение его
лица. Он, разумеется, тоже заговорил по-английски, но,
как ни напрягала Розамунда слух, до нее доносился лишь
неразборчивый шепот. Тем не менее, видя лицо корсара,
она ни на секунду не усомнилась в истинном, как ей
казалось, значении его слов. Однако догадки Розамунды
были далеки от действительности. Свирепое выражение
его лицо было всего лишь маской.
—	Я хочу, чтобы там, наверху» думали, будто я ругаю
вас,— говорил Сакр аль-Бахр.— Возмущайтесь, огрызай¬
тесь, но слушайте. Вы помните, как мы мальчишками
добирались от Пенарроу до мыса Трефузис?
—	Что вы имеете в виду?
На лице Лайонела появилось его всегдашнее выраже¬
ние злобной подозрительности. Как раз то, что и было
нужно Сакр аль-Бахру.
254

—	Мне надо знать, способны ли вы и теперь проплыть
такое расстояние. Если сможете, то вы нашли бы более
аппетитный ужин на судне сэра Джона Киллигрю. Вы,
наверное, уже слышали, что «Серебряная цапля» стоит
на якоре в заливе. Сумеете ли вы доплыть до нее, если
я предоставлю вам такую возможность?
Лайонел с неподдельным изумлением посмотрел на
корсара.
—	Вы смеетесь надо мной? — наконец спросил он.
—	О нет, для этого я нашел бы другой повод.
—	А разве не издевательство предлагать мне свободу?
Сакр аль-Бахр расхохотался — на сей раз он действи¬
тельно был не прочь поиздеваться. Он поставил левую
ногу на упор перед скамьей и облокотился о колено. Его
лицо оказалось совсем рядом с лицом Лайонела.
—	Свободу? Вам? — спросил он.— Силы небесные! Вы
всегда думаете только о собственной персоне. Потому-то
вы и стали негодяем. Свободу — вам! Клянусь Богом!
Неужели, кроме вас, мне не для кого желать освобожде¬
ния? А теперь слушайте. Я хочу, чтобы вы доплыли до
судна сэра Джона и сообщили ему, что здесь стоит галеас,
на борту которого находится Розамунда Годолфин. Я за¬
бочусь о ней. А вы — даже если вы сейчас утонете, то
я пожалею лишь о том, что сэр Джон ничего не узнает.
Ну как, согласны? Для вас эго единственный шанс, ра¬
зумеется, кроме смерти, расстаться со скамьей галерного
раба. Хотите попробовать?
—	Но каким образом? — недоверчиво спросил Лайонел.
—	Я спрашиваю: вы согласны?
—	Если вы мне поможете, то да.
—	Хорошо.— Сакр аль-Бахр наклонился еще ниже.—
Постарайтесь получше сыграть свою роль. Встаньте
и ударьте меня. Все, кто на нас смотрит, конечно, поду¬
мают, что я довел вас до отчаяния. Когда я отвечу на
ваш удар — а бить я буду сильно, чтобы ни у кого не
возникло никаких подозрений,— вы свалитесь на весло
и притворитесь, будто потеряли сознание. Остальное пре¬
доставьте мне. Ну! — громко сказал он и со смехом вы¬
прямился, делая вид, что собирается уходить.
Лайонел, не теряя времени, выполнил наставления
брата. Он вскочил и, подавшись вперед насколько позво¬
ляла цепь, изо всей силы ударил Сакр аль-Бахра по лицу.
Никому и в голову не пришло заподозрить подвох. Гремя
Цепью, он опустился на скамью под испуганными взгля¬
дами гребцов, видевших его отчаянный поступок. Все
255

заметили, как Сакр аль-Бахр пошатнулся от удара.
Вскрикнув от удивления, Бискайн бросился к перилам,
и даже в глазах Асада зажегся интерес при виде столь
необычного зрелища — не так часто галерный раб напа¬
дает на корсара. С яростным ревом Сакр аль-Бахр вскинул
кулак и, словно молот, обрушил его на голову Лайонела.
Сознание молодого человека помутилось, и он упал
на весло. Сакр аль-Бахр вновь занес кулак.
—	Собака! — прорычал он, но, заметив, что Лайонел
лежит без чувств, опустил руку.
Он отвернулся и хриплым голосом позвал Виджителло
и его помощников, те мгновенно прибежали.
—	Снять цепь с этой падали и бросить ее за борт,—
последовал суровый приказ.— Это послужит уроком для
остальных. Пусть эти вшивые собаки знают, что ждет
мятежников. За дело!
Один из людей Виджителло бросился за молотком
и зубилом. Вскоре он вернулся, над палубой прозвенело
четыре резких удара по металлу, после чего Лайонела
стащили со скамьи и бросили в проходе. Он пришел в себя
и стал умолять о пощаде, словно его действительно со¬
бирались утопить.
Бискайн посмеивался: паша одобрительно наблюдал за
происходящим; Розамунда побледнела, дрожала всем те¬
лом и едва не лишилась чувств от ужаса. Она увидела,
как помощники боцмана поволокли отбивающегося Лай¬
онела к правому борту и без малейшей жалости и сочув¬
ствия, точно мешок тряпья, выбросили в море. Она ус¬
лышала леденящий душу крик, всплеск от падения тела
и в наступившей тишине — смех Сакр аль-Бахра.
Розамунда застыла на месте, охваченная порывом от¬
чаяния и отвращения к отступнику. Ее мысли путались,
и ей пришлось сделать немалое усилие, чтобы более или
менее спокойно обдумать новое проявление бессмысленной
жестокости, приведшее корсара к братоубийству. Теперь
она окончательно убедилась, что все это время он обма¬
нывал ее и что его клятвы были самой обыкновенной
ложью. Не в его характере раскаиваться в содеянном зле.
Покамест она не могла разгадать его истинные намерения,
но нисколько не сомневалась, что этот человек способен
преследовать лишь самые низменные цели. Это открытие
потрясло Розамунду; она забыла обо всех грехах Лайонела,
и его страшная смерть отозвалась болью и сочувствием
в ее сердце.
—	Он плывет! — вдруг закричали на баке.
256

Сакр аль-Бахр был готов к этому.
—	Где, где? — крикнул он и бросился к. фальшборту.
Кто-то показал в сторону выхода из бухты. Корсары
кинулись к борту и стали всматриваться в сгущающуюся
темноту, стараясь разглядеть голову Лайонела и едва
заметные круги на воде, говорившие о том, что он дей¬
ствительно плывет.
—	Он хочет выбраться в открытое море,— громко ска¬
зал Сакр аль-Бахр.— Далеко он и так не уплывет, но мы
поможем ему сократить путь.
Он схватил со стойки у грот-мачты арбалет, вставил
стрелу и прицелился, но вдруг опустил оружие.
—	Марзук! — позвал корсар.— Вот мишень, достойная
тебя, о принц стрелков!
Стоя рядом с отцом на юте, Марзук тоже следил за
пловцом, чьи очертания быстро таяли во мгле. Он с хо¬
лодным презрением посмотрел на Сакр аль-Бахра, но не
ответил. В толпе корсаров раздался смех.
—	Что же ты медлишь? — подначивал его Сакр аль-
Бахр.— Бери арбалет.
—	Поторопись,— заметил Асад,— а то не попадешь.
Его уже почти не видно.
—	Чем труднее задача, тем дороже победа,— добавил
Сакр аль-Бахр, желая выиграть время.— Сто филипиков,
Марзук, за то, что ты не попадешь в эту голову и с трех
выстрелов. Я же утоплю его с одного. Принимаешь
пари?
—	Ты никогда не был настоящим правоверным,—
с достоинством возразил Марзук.— Пророк запрещает
биться об заклад.
—	Торопись! — крикнул Асад.— Я уже с трудом раз¬
личаю его. Стреляй!
—	Ха,— последовал надменный ответ,— отличная ми¬
шень для моих глаз. Я еще ни разу не промахнулся, даже
в темноте.
—	Тщеславный хвастун,— усмехнулся Марзук.
—	Это я-то?
И, выстрелив в темноту, Сакр аль-Бахр увидел, как
стрела ушла в сторону от пловца.
—	Попал! — крикнул он.— Голова скрылась	под	водой.
—	По-моему, я вижу его,— сказал кто-то.
—	Во тьме глаза обманывают тебя. Виданное ли дело,
чтобы	человек плыл со стрелой в голове?
—	Точно,— вставил Джаспер, стоявший рядом	с	ка¬
питаном.— Он исчез.
9 р Сабапген. т. 2
257

—	Слишком темно, ничего не разглядеть,— сказал
Виджителло.
—	Ну что ж, убит или утонул... так или иначе —
с ним покончено,— проговорил паша и отошел от фаль¬
шборта.
Сакр аль-Бахр повесил арбалет на стойку и медленно
поднялся на ют. Между темными лицами нубийцев белело
лицо Розамунды. При приближении корсара она повер¬
нулась к нему спиной и вошла в каюту. Горя нетерпением
все рассказать, корсар последовал за ней и приказал
Абиаду зажечь лампу. Когда каюта осветилась, они по¬
смотрели друг на друга; он заметил возмущенное лицо
Розамунды и сразу догадался, в чем дело.
—	Чудовище! Дьявол! — задыхаясь, проговорила Ро¬
замунда.— Господь накажет тебя. Сколько бы мне ни
осталось прожить, я сама буду молить Бога покарать вас
за ваши злодеяния. Убийца! Зверь! Как глупа я была,
поверив вашим лживым клятвам, поверив в вашу искрен¬
ность! Теперь же вы доказали мне, что...
—	Что оскорбительного для себя вы находите в том,
как я обошелся с Лайонелом! — прервал ее Сакр аль-Бахр,
немного удивленный подобной горячностью.
—	Оскорбительного! — с прежним высокомерием вос¬
кликнула Розамунда.— Слава Богу, не в вашей власти
оскорбить меня. Но я благодарна вам за урок, который
помог мне избавиться от заблуждений и открыл глаза на
ваше низкое притворство. Теперь я вижу, чего стоят ваши
клятвы. Но я не приму спасение из рук убийцы. Впрочем,
вы вовсе и не намерены спасать меня. Скорее всего,—
продолжала она в исступлении,— вы принесете меня
в жертву каким-то своим гнусным целям. Но я расстрою
ваши планы. Само небо за меня, и, уверяю вас, у меня
хватит мужества.
Розамунда упала на диван и закрыла лицо руками.
Корсар смотрел на Розамунду, и на его губах блуждала
едва заметная горькая усмешка. Он прекрасно понимал
ее состояние, понимал и то, что крылось за туманной
угрозой разрушить его планы.
— Я пришел,— спокойно сказал он,— сообщить вам,
что он благополучно избежал опасности, и рассказать,
в чем состоит данное ему мною поручение.
В голосе корсара звучали такая несокрушимая сила
и такая спокойная уверенность, что Розамунда невольно
подняла на него глаза.
—	Разумеется, я говорю о Лайонеле,— объяснил он.—
258

Сцена, происшедшая между нами — ссора, обмен ударами,
обморок и прочее,— была от начала да конца разыграна,
как и стрельба из арбалета ему вдогонку. Предлагая
Марзуку пари, я тянул время, чтобы Лайонел отплыл
подальше и никто не мог разглядеть во тьме, попала
в него стрела или нет. Сам я стрелял мимо. Сейчас он
огибает мыс и скоро передаст мое сообщение сэру Джону.
Когда-то Лайонел был отличным пловцом. Вот то, что
я хотел сообщить вам.
Розамунда довольно долго молча смотрела на него.
—	Вы говорите правду? — наконец едва слышно про¬
шептала она.
Сакр аль-Бахр пожал плечами.
—	По-видимому, вы никак не можете привыкнуть
к мысли, что мне незачем лгать вам.
Розамунда опустилась на диван и тихо заплакала.
—	А я-то... я думала, что вы...
—	Иначе и быть не может,— сурово проговорил кор¬
сар.— Вы всегда верили всему самому хорошему обо мне.
С этими словами он резко повернулся и вышел из
каюты.
Глава XXI
MORITURUS *
С тяжелым сердцем Сакр аль-Бахр покинул Розамун¬
ду, которую мучило раскаяние. Она осознала, что
поступила несправедливо. Чувство вины переполняло ее;
только им она мерила теперь все свои прежние поступки.
Картины далекого и совсем недавнего прошлого настолько
перемешались и исказились в ее больном сознании, что
ей представилось, будто все горестные события, о которых
повествует настоящая хроника, были плодом ее собствен¬
ных прегрешений, и прежде всего подозрительности.
Всякое искреннее раскаяние влечет за собой горячее
желание искупить вину. И Розамунда не была исключе¬
нием. Если бы Сакр аль-Бахр не покинул ее так внезапно,
она бы стала умолять простить ей все, что он перенес
из-за ее упрямого нежелания понять его, и каяться в соб¬
ственном бездушии. Но поскольку справедливое негодо¬
• Идущвй на смерть (лат.).
9•
259

вание заставило его уйти, ей не оставалось ничего другого,
как сидеть на диване, размышляя о случившемся, и при¬
думывать слова, в которых она изольет свою мольбу, как
только он вернется.
Но час проходил за часом, а он все не шел. II вдруг как
гром среди ясного неба, Розамунду поразила внезапная
мысль. В любую минуту корабль сэра Джона Киллигрю мог
напасть на них. Терзаясь раскаянием, она ни разу не поду¬
мала об этом. Теперь же ее словно осенило, и душу ее объ¬
ял невыразимый страх за Оливера. Если начнется бой и он
падет от руки англичан или пиратов, которых он предал
ради нее, то он умрет, так и не услышав ее исповеди, не
узнав о ее раскаянии, так и не простив ее.
Была уже почти полночь, когда Розамунда, не в силах
более выносить муки ожидания, поднялась с дивана и не¬
слышно подошла к выходу. Она осторожно раздвинула
занавес и, сделав шаг, чуть не наткнулась на чье-то тело,
лежавшее у порога. Едва не вскрикнув от испуга, она
наклонилась и в слабом свете фонарей, горящих на грот-
мачте и поручнях юта, увидела спящего сэра Оливера.
Не обращая внимания на застывших на своем посту
нубийцев, Розамунда медленно и бесшумно опустилась на
колени. В ее глазах стояли слезы благодарности и удив¬
ления. Ее глубоко тронуло, что человек, которому она не
доверяла, о ком судила столь превратно, даже во сне
защищает ее собственным телом.
Плач Розамунды прервал чуткий сон Оливера. Он
сел, и его смуглое бородатое лицо оказалось совсем
рядом с сиявшим белизной лицом Розамунды. Их взгляды
встретились.
—	Что случилось? — шепотом спросил Оливер.
Розамунда, почему-то испугавшись его вопроса, по¬
спешно отодвинулась. В ту самую минуту, когда случай
предоставил ей возможность осуществить то, ради чего
она пришла, она чисто по-женски постаралась скрыть
свои чувства.
—	Как вы думаете,— неуверенно проговорила она,—
Лайонел уже добрался до сэра Джона?
Оливер посмотрел в сторону дивана, на котором спал
паша. Под навесом все было тихо, к тому же вопрос был
задан по-английски. Он встал и, протянув Розамунде руку,
помог ей подняться. Затем он знаком попросил ее вер¬
нуться в каюту и последовал за ней.
—	Волнение не дает вам заснуть? — В голосе Оливера
звучали одновременно и вопрос, и утверждение.
260

—	Наверное,— ответила Розамунда.
—	Напрасно. Сэр Джон снимется с якоря только
в самую глухую ночь, чтобы иметь больше шансов за¬
стать нас врасплох. Здесь недалеко; кроме того, выплыв
из бухты, Лайонел мог добраться берегом до места
напротив стоянки корабля. Не беспокойтесь, он сделает
все как надо.
Розамунда села на диван, избегая его взгляда, но,
когда свет лампы упал на ее лицо, сэр Оливер заметил
на нем следы недавних слез.
—	Когда появится сэр Джон, начнется сражение? —
помолчав, спросила она.
—	Скорее всего — да. Как вы, наверное, слышали, мы
окажемся в такой же западне, в какую Дориа поймал
Драгута при Джерби, с той разницей, что хитрый Драгут
сумел улизнуть со своими галерами; нам же это не удастся.
Мужайтесь, час вашего освобождения близок.— Он замол¬
чал, и, когда заговорил снова, голос его звучал мягко,
почти робко: — Я молю Бога, чтобы потом эти несколько
дней казались вам всего лишь дурным сном.
Розамунда молчала. Она сидела, слегка сдвинув брови,
погруженная в свои мысли.
—	Нельзя ли обойтись без сражения? — наконец спро¬
сила она и тяжело вздохнула.
—	Вам нечего бояться,— успокоил ее Оливер.— Я при¬
му все меры для вашей безопасности. Пока все не закон¬
чится, каюту будут охранять несколько человек, которым
я особенно доверяю.
—	Вы не так меня поняли,— сказала Розамунда, под¬
няв на него глаза.— Вы думаете, я боюсь за себя? —
Она опять помолчала и быстро спросила: — А что будет
с вами?
—	Благодарю вас за этот вопрос,— печально ответил
Оливер.— Меня, без сомнения, ждет то, чего я заслуживаю.
И пусть это случится как можно скорее.
—	О нет! Нет! — воскликнула Розамунда.— Только не
это! — И она в волнении поднялась с дивана.
—	А что еще остается? — с улыбкой спросил сэр Оли¬
вер.— Разве можно пожелать мне лучшей участи?
—	Вы останетесь живым и возвратитесь в Англию.
Истина восторжествует, и правосудие свершится.
—	Существует только одна форма правосудия, на ко¬
торую я могу рассчитывать. Это правосудие, которое
обречет меня на повешение. Поверьте, сударыня, у меня
261

слишком дурная слава и я не могу надеяться на поми¬
лование. Уж лучше покончить со всем этой ночью. Кроме
того,— в голосе его послышалась печаль,— подумайте
о моем последнем предательстве. Ведь я предаю своих
людей, которые, кем бы они ни были, десятки раз делили
со мной опасности и не далее как сегодня доказали, что
их верность и любовь ко мне куда сильнее верности
самому паше. Разве я смогу жить после того, как отдал
их в руки врагов? Возможно, для вас они — всего-навсего
бедные язычники, для меня же они — мои морские яст¬
ребы, мои воины, мои доблестные соратники, и я был бы
последним негодяем, если бы попытался избежать смерти,
на которую обрек их.
Слушая страстную речь сэра Оливера, Розамунда на¬
конец поняла то, что прежде ускользало от ее внимания,
и в глазах мелькнул ужас.
—	Такова цена моего освобождения?
— Надеюсь, что нет,— ответил сэр Оливер.— Я кое-
что придумал, и, быть может, мне удастся избежать кро¬
вавой схватки.
—	И самому тоже спастись? — поспешно спросила она.
—	Стоит ли думать обо мне? Я все равно обречен.
В Алжире меня наверняка повесят. Асад об этом позабо¬
тится, и все мои морские ястребы не спасут меня.
Розамунда снова опустилась на диван, в отчаянии
ломая руки.
—	Теперь я вижу, какую беду навлекла на вас,—
проговорила она.— Когда вы отправили Лайонела к сэру
Джону, вы решили заплатить своей жизнью за мое воз¬
вращение на родину. Вы не имели права поступать так,
не посоветовавшись со мной. Как могли вы подумать, что
я пойду на это? Я не приму от вас такой жертвы. Не
приму! Вы слышите меня, сэр Оливер!
—	Слава Богу, у вас нет выбора,— ответил он.— Но
вы слишком спешите с выводами. Я сам выбрал такую
судьбу. Она — не более чем естественный результат моей
бездумной жестокости по отношению к вам, расплата, ко¬
торая должна настигнуть всякого, кто творит зло.
Оливер пожал плечами и спросил изменившимся го¬
лосом:
—	Возможно, я прошу слишком многого, но не могли бы
вы простить меня за все те страдания, что я причинил вам?
—	Кажется, мне самой надо просить у вас прощения,—
ответила Розамунда.
262

—	Вам?
—	За мою доверчивость, которая и была всему виной.
За то, что пять лет назад я поверила слухам, за то, что
я, не прочтя, сожгла ваше письмо и приложенный к нему
документ, подтверждавший вашу невиновность.
Сэр Оливер ласково улыбнулся Розамунде.
—	Если мне не изменяет память, вы как-то сказали,
что руководствовались внутренним голосом. Хоть я и не
совершил того, что вменяется мне в вину, ваш внут¬
ренний голос говорил вам обо мне дурно; и он не
обманул вас — во мне мало хорошего, иначе и быть не
может. Это ваши собственные слова. Но не думайте,
что я вспоминаю их, чтобы укорить вас. Нет, я просто
понял их справедливость.
Розамунда протянула к нему руки.
—	А если... если бы я сказала, что осознала, насколько
они ошибочны?
—	Я бы отнесся к вашему признанию как к последнему
слову утешения, которое вы из жалости предлагаете уми¬
рающему. Ваш внутренний голос не обманул вас.
—	Ах, нет же! Он обманул меня! Обманул!
Но разубедить сэра Оливера оказалось не так-то про¬
сто. Он покачал головой, лицо его было печально.
—	Порядочный человек, несмотря ни на какие иску¬
шения, не поступил бы с вами так, как поступил я. Сейчас
я это хорошо понимаю — так люди в свой последний
час начинают понимать высший смысл многих событий.
—	Но почему вы так стремитесь к смерти? — в отча¬
янии воскликнула Розамунда.
—	О нет,— ответил он, мгновенно возвращаясь к своей
обычной иронической манере,— это смерть спешит ко мне.
Но я встречу ее без страха и сожаления, как и подобает
встречать неизбежное — как подарок судьбы. Ваше про¬
щение ободрило и даже обрадовало меня.
Розамунда порывисто взяла Оливера за руку и загля¬
нула ему в лицо.
—	Нам нужно простить друг друга, Оливер, вам —
меня, мне — вас. И раз прощение приносит забвение,
забудем то, что разделяло нас эти пять лет.
Оливер, затаив дыхание, смотрел на бледное, взвол¬
нованное лицо Розамунды.
—	Неужели мы не можем вернуться к тому, что было
пять лет назад? К тому, чем мы жили в то время в Го-
Долфин-Корте?
Посветлевшее было лицо Оливера постепенно угасло
263

и казалось серым и измученным. Грусть и отчаяние ту¬
манили его глаза.
—	Согрешивший да пребудет в своем грехе, и да
пребудут в этом грехе многие колена его. Двери прошлого
навсегда закрыты для нас.
—	Пусть так. Забудем о прошлом, начнем все сначала
и постараемся возместить друг другу все, что за эти годы
мы потеряли по собственной глупости.
Сэр Оливер положил руки на плечи Розамунды.
—	Моя дорогая,— прошептал он, тяжело вздохнув.—
О Боже, как мы могли быть счастливы, если бы...— Он за¬
молчал и, сняв руки с ее плеч, неожиданно резко закончил:
—	Я становлюсь слезливым. Ваше сострадание растопило
мое сердце, и я чуть было не заговорил о любви. Но, право,
не мне говорить о ней. Любовь там, где жизнь. Она и есть
жизнь, тогда как я... Moriturus te salutat! 123
—	О нет, нет! — Дрожащими руками Розамунда вце¬
пилась в его рукав.
—	Слишком поздно,— проговорил сэр Оливер.— Ни¬
какой мост не соединит края пропасти, которую я сам
разверз. Мне остается только броситься в нее.
—	Тогда я тоже кинусь в пропасть! — воскликнула Ро¬
замунда.— По крайней мере, мы сможем умереть вместе.
—	Это безумие! — с жаром возразил он, и по быстроте
ответа можно было судить, насколько тронули его слова
Розамунды.— Чем это поможет мне? Неужели вы захотите
омрачить мой последний час и лишить смерть ее величия?
О нет, Розамунда, оставшись жить, вы окажете мне гораздо
большую услугу. Вернитесь в Англию и расскажите обо
всем, что вы узнали. Лишь вы одна можете вернуть мне
честь и доброе имя, открыв правду о том, что заставило
меня стать отступником и корсаром. Но что это? Слышите?
Ночную тишину нарушил громкий крик:
—	Вставайте! К оружию! К оружию!
—	Час пробил,— сказал сэр Оливер и, бросившись
к выходу, откинул занавес.
Глава XXII
КАПИТУЛЯЦИЯ
В проходе между рядами спящих гребцов слышались
быстрые шаги, и вскоре на ют взлетел Али, кото¬
рый на закате сменил Ларока на вершине холма.
264

—	Капитан! Капитан! Господин мой! Вставайте, иначе
нас захватят! — кричал он.
Люди просыпались, на палубе началось движение,
и вскоре все были на ногах. На баке кто-то громко кричал.
Полог, за которым спал паша, раздвинулся, и из-за него
вышли Асад и Марзук. Навстречу им спешили Бискайн
и Османи, со шкафута бежали Виджителло, Джаспер и не¬
сколько перепуганных корсаров.
—	Что такое? — спросил паша.
—	Галеон снялся с якоря и выходит из залива,—
задыхаясь, сообщил Али.
Паша зажал бороду в кулаке и нахмурился.
—	Что бы это значило? Неужели они узнали о нашей
стоянке?
—	А иначе зачем им среди ночи сниматься с якоря? —
спросил Бискайн.
—	Действительно, зачем? — проговорил Асад и обра¬
тился к сэру Оливеру, стоявшему у входа в каюту.—
А что скажешь ты, Сакр аль-Бахр?
Сакр аль-Бахр пожал плечами и подошел к паше.
—	Что я могу сказать? Ты, видно, хочешь знать,
что нам теперь делать? Нам остается только ждать.
Если они узнали, что мы находимся в бухте, то мы
попали в настоящую западню, и этой же ночью с нами
будет покончено.
Если во многих, кто слышал ответ Сакр аль-Бахра,
его ледяное спокойствие пробудило тревогу, то Марзука
оно повергло в ужас.
—	Да сгниют твои кости, прорицатель бедствий! —
крикнул он и добавил бы что-нибудь еще, если бы Сакр
аль-Бахр не заставил его замолчать.
—	Что написано, то и сбудется,— громовым голосом
объявил он.
—	Воистину так,— поддержал корсара Асад, как ис¬
тинный фаталист ухватившись за это последнее утеше¬
ние.— Если мы созрели для руки садовника, то садовник
сорвет нас.
Бискайн, в отличие от паши не склонный к фатализму,
предложил более разумный план.
—	В своих действиях мы должны исходить из пред¬
положения, что нас действительно обнаружили, и, пока
не поздно, надо выйти в открытое море.
—	Но тогда предполагаемая опасность превратится
в явную, и мы сами устремимся ей навстречу,— вмешался
Перепуганный Марзук.
265

—	Ты ошибаешься! — воскликнул Асад, вновь обрет¬
ший былую уверенность.— Хвала Аллаху, пославшему
нам такую тихую ночь! Ветер спал, и мы сможем на
веслах пройти десять лиг124, пока под парусами они
пройдут одну.
По рядам корсаров пронесся шепот одобрения.
—	Только бы нам благополучно выбраться из бухты,
а уж потом они не догонят нас,— сказал Бискайн.
—	Нас могут догнать ядра их пушек,— хладнокровно
напомнил Сакр аль-Бахр, чтобы охладить их пыл. Он еще
раньше подумал о таком способе избежать западни, но
надеялся, что другим он не придет в голову.
—	И все же нам стоит пойти на риск,— возразил
Асад,— и вверить свою судьбу этой ночи. Оставаться
здесь — значит ждать гибели.
И он принялся отдавать приказания:
—	Али, позови кормщиков! Торопись! Виджителло, не
жалей плетей, и пусть они хорошенько расшевелят рабов.
Раздался свисток боцмана, его помощники побежали
между рядами гребцов, и свист плетей, обрушивавшихся
на плечи и спины рабов, слился с шумом на борту галеаса.
Паша снова обратился к Бискайну:
—	Отправляйся на нос и построй людей. Вели им
держать оружие наготове на случай, если нас попытаются
взять на абордаж.
Бискайн поклонился и спрыгнул на трап. Шум и гомон
поспешных приготовлений перекрыл громкий голос Асада:
—	Арбалетчики, наверх! Канониры, к пушкам! Пога¬
сить огни! Разжечь запальники!
Через мгновение все огни погасли, включая лампу
в каюте, для чего один из офицеров паши проник в это
заповедное место. На всякий случай зажженным оставили
лишь фонарь, свисавший с грот-мачты, но и его спустили
на палубу и обернули куском парусины.
На некоторое время галеас погрузился во тьму, словно
над Ним опустили покров из черного бархата. Но посте¬
пенно глаза привыкли, мрак немного рассеялся, и люди
и предметы вновь приобрели свои очертания в неверном
сероватом сиянии летней ночи.
Волнение и суета первых минут подготовки к отплытию
вскоре улеглись, и корсары в полном молчании застыли
по местам. Никто из них и не подумал упрекать пашу
или Сакр аль-Бахра за отказ выполнить их требование
покинуть бухту, как только стало известно о близости
вражеского корабля. На просторной носовой палубе вы¬
266

строились три шеренги корсаров. Впереди стояли арба¬
летчики, за ними воины, вооруженные саблями, зловеще
поблескивавшими в темноте. Люди толпились у фальш¬
бортов на шкафуте, облепляли грот-ванты 125. На юте
около каждой из двух пушек стояло по три канонира,
и на их лицах играли красноватые отблески от зажжен¬
ного запальника.
Стоя на юте у самого трапа, Асад отдавал короткие
резкие команды. За ним виднелась высокая фигура Сакр
аль-Бахра, который стоял рядом с Розамундой, прислонясь
к обшивке каюты. От него не укрылось, что паша не до¬
веряет ему участвовать в подготовке к отплытию.
Кормщики заняли ниши, послышался скрип огромных
рулевых весел. Раздалась команда Асада, и ряды рабов
пришли в движение: гребцы изо всех сил подались вперед,
выровняли весла и на мгновение замерли. Прозвучал
следующий приказ, в темноте прохода щелкнула плеть,
тамтам начал отбивать ритм. Рабы подались назад, по¬
слышался скрип уключин, плеск воды, и огромный галеас
заскользил к выходу из бухты.
Помощники боцмана, бегая по проходу, без устали
работали плетьми, заставляя рабов напрягать последние
силы. Судно набирало скорость, туманные очертания мыса
проплывали мимо, горловина бухты становилась все шире,
и за ней открывалась зеркальная гладь морского простора.
Едва дыша, Розамунда дотронулась до рукава Сакр
аль-Бахра.
—	Неужели мы все-таки уйдем от них? — спросила
она срывающимся шепотом.
—	Молю Бога, чтобы этого не случилось,— вполголоса
ответил Оливер и тут же с досадой добавил: — Вот чего
я опасался. Смотрите! — И он показал на море.
Они вышли из бухты и подошли к самой оконечности
мыса, как вдруг в кабельтове от них по левому борту
появилась темная громада галеона, на палубе которого
горело множество огней.
—	Быстрее! — кричал Асад.— Гребите изо всех сил,
неверные свиньи? Проворнее работайте плетьми, нечего
жалеть их шкуры! Пусть эти собаки налягут на весла,
и тогда нас никто не настигнет.
Плети со свистом рассекали воздух, их удары градом
сыпались на обнаженные спины, исторгая вопли и стоны
истязаемых рабов, которые и без того гребли из последних
сил, теряя единственный шанс на спасение. Задавая бе¬
шеный ритм, удары тамтама следовали один за другим,
267

и казалось, вторя им, скрип уключин, плеск погружаемых
в воду вессл и хриплое дыхание рабов сливаются в один
протяжный беспрерывный звук.
—	Не сбавлять хода! — кричал неумолимый Асад.—
Даже если у этих нечестивых псов лопнут легкие, они
должны в течение часа поддерживать такую скорость.
—	Мы оторвались от них! — торжествующе восклик¬
нул Марзук.— Хвала Аллаху!
Он не ошибся. Огни заметно отдалились. Ветер был
так слаб, что казалось, галеон стоит на месте, хоть на
нем и были распущены все паруса. А тем временем галеас
летел вперед со скоростью, с какой он никогда не ходил
под командованием Сакр аль-Бахра. Ведь Сакр аль-Бахр
еще ни разу не показал спину даже самому сильному
противнику.
Вдруг над водой разнесся оклик с галеона. Асад за¬
хохотал и в темноте погрозил кулаком преследователю,
сопровождая свой жест витиеватым проклятием от имени
Аллаха и Пророка. И тут, словно в ответ ему, галеон
всем бортом полыхнул огнем. Тишину ночи расколол
оглушительный грохот, и рядом с мусульманским судном
раздался громкий всплеск.
Испуганная Розамунда плотнее прижалась к Оливеру.
Асад ад-Дин только рассмеялся.
—	Можно не бояться меткости их прицела. Они не
видят нас — собственные огни слепят им глаза.
—	Он прав,— сказал Сакр аль-Бахр,— но главное —
зная о вашем присутствии на борту, они не станут
топить нас.
Розамунда еще раз посмотрела на море и увидела, что
дружественные огни за кормой отдаляются.
—	Мы уходим от них,— воскликнула она.— Теперь им
уже не догнать нас.
Именно этого и боялся Сакр аль-Бахр, и не только
опасался, но твердо знал, что, если не поднимется ветер,
случится то, о чем говорила Розамунда.
—	Есть один шанс,— сказал он ей,— но ставками в иг¬
ре будут жизыь и смерть.
—	Так воспользуйтесь им,— не раздумывая, попросила
его Розамунда.— Если удача отвернется от нас, мы все
равно не будем в проигрыше.
—	Вы на все готовы?
—	Разве я не сказала, что этой ночью разделю вашу
судьбу?
—	Будь по-вашему,— печально ответил он.
268

Сакр аль-Бахр сделал несколько шагов в сторону тра¬
па, но передумал и обернулся к Розамунде.
—	Вам лучше пойти со мной.
Она молча последовала за ним. Те, кто видел, как они
шли по проходу, не скрывали своего удивления, но никто
не попытался остановить их. Мысли корсаров слишком
занимала их судьба, ничто другое их не интересовало.
Сакр аль-Бахр провел Розамунду мимо помощников
боцмана, которые извергали на рабов потоки яростной
брани, сопровождая их нещадными ударами плетей, и на¬
конец привел ее на шкафут. Здесь он поднял завернутый
в парусину фонарь, но как только лучи света брызнули
на палубу, паша громовым голосом приказал загасить его.
Не обращая ни малейшего внимания на приказ Асада,
Сакр аль-Бахр подошел к грот-мачте, возле которой сто¬
яли бочонки с порохом. Один из них был почат, так как
канонирам понадобился порох, и его неплотно пригнанная
крышка слегка съехала в сторону. Сакр аль-Бахр скинул
ее, вынул из фонаря одно из роговых стекол и поднес
открытый огонь к пороху.
Громкий голос Сакр аль-Бахра заглушил испуганные
крики тех, кто наблюдал за ним:
—	Сушить весла!
Тамтам замолк, но рабы сделали еще один рывок.
—	Сушить весла! — повторил корсар.— Асад, вели им
остановиться, или я всех вас отправлю в объятия шайта¬
на.— И он поднес фонарь к самому краю бочонка.
Весла зависли над водой. Рабы, корсары, офицеры
и даже Асад, словно парализованные, уставились на ос¬
вещенную фонарем зловещую фигуру, малейшее движение
которой грозило им страшным концом. Возможно, у ко¬
го-то из них и мелькнула мысль броситься на безумца,
но останавливал страх, что эта попытка в мгновение ока
отправит их в мир иной.
Наконец Асад обрел дар речи и обрушил на Сакр
аль-Бахра поток брани.
—	Да поразит тебя Аллах смертью! Какой злой джинн
вселился в тебя?
Стоявший рядом с отцом Марзук схватил арбалет
и вставил в него стрелу.
—	Чего вы смотрите! — крикнул он.— Стреляйте в не¬
годяя! — и поднял арбалет.
Но Асад остановил сына: он понимал, к каким роковым
последствиям приведет излишняя поспешность юноши.
—	Если хоть один из вас сдвинется с места, я брошу
269

фонарь в порох,— спокойно предупредил Сакр аль-Бахр.—
А если Марзук или кто-нибудь другой застрелит меня,
это получится само собой. Запомните мои слова, если,
конечно, вы не торопитесь переселиться в райские кущи
Пророка.
—	Сакр аль-Бахр!
Поняв бессилие гнева, паша решил прибегнуть к уго¬
ворам и умоляюще протянул руки к тому, для кого
смертный приговор окончательно созрел в его мыслях
и сердце.
—	Сакр аль-Бахр, сын мой, заклинаю тебя хлебом
и солью, что мы делили, образумься.
—	Я в полном рассудке,— услышал он в ответ,—
и именно поэтому не стремлюсь к участи, уготованной
мне в Алжире в память об этом самом хлебе и соли.
Я не желаю возвращаться с тобой, чтобы меня повесили
или сослали на галеры.
—	А если я поклянусь тебе, что ничего подобного не
случится?
—	Ты изменишь своей клятве. Я больше не верю тебе,
Асад ад-Дин, ибо ты оказался глупцом. За всю свою жизнь
я ни разу не встречал глупца, который был бы достойным
человеком, и никогда не верил глупцам, за исключением
одного,— да и тот меня предал. Вчера я просил тебя,
подсказывал тебе мудрое решение и предлагал возмож¬
ность осуществить его. Согласившись на ничтожную ус¬
тупку, ты мог бы оставить меня в своем окружении,
а потом повесить в свое удовольствие. Я предлагал тебе —
и ты знал — свою жизнь, хоть ты и не догадывался и не
знаешь, что я также знал об этом.— Корсар рассмеялся.—
Теперь ты понимаешь, к какой породе глупцов принад¬
лежишь? Тебя погубила жадность. Твои руки хотели за¬
хватить больше, чем они могут удержать. А теперь взгляни
на последствия — на этот медленно, но грозно и неотв¬
ратимо приближающийся галеон.
Каждое слово Сакр аль-Бахра глубоко западало в душу
Асада. Только теперь на него низошло запоздалое про¬
зрение, и он в ярости и отчаянии до боли сжал кулаки.
—	Что ты хочешь? — наконец проговорил паша.—
Клянусь бородой Пророка, я все выполню для тебя.
—	Вчера я называл цену и получил отказ. Я предлагал
тебе свою свободу и даже жизнь в обмен на свободу
другого человека.
Если бы Сакр аль-Бахр оглянулся и увидел, как за¬
светилось лицо Розамунды, с каким волнением она под¬
270

несла руки к груди, то догадался бы, что она прекрасно
поняла смысл его слов.
—	Я сделаю тебя богатым и знатным,— горячо про¬
должал Асад.— Ты будешь мне сыном, и тебе достанется
власть над Алжиром, когда я сложу ее с себя.
—	Я не торгую собой, о могущественный Асад, и ни¬
когда не торговал. Ты решил предать меня смерти. Сейчас
это в твоей власти, но с одним условием — ты вместе со
мной изопьешь эту чашу. Что записано — то записано.
Вместе с тобой, Асад, мы потопили немало кораблей,
и если таково будет твое желание, этой ночью настанет
наш черед пойти ко дну.
Терпение Асада лопнуло, и гнев вырвался наружу:
—	Да будешь ты вечно гореть в адском пламени,
подлый изменник!
Услышав из уст самого паши столь недвусмысленное
признание его поражения, корсары заволновались. Мор¬
ские ястребы Сакр аль-Бахра дружно воззвали к своему
капитану, напоминая ему о преданности и любви, в на¬
граду за которые он решил обречь их на гибель.
—	Верьте мне! — Голос Сакр аль-Бахра перекрыл кри¬
ки команды.— Я всегда вел вас только к победе. Даю вам
слово, что и сейчас, когда мы в последний раз стоим на
одной палубе, вы не потерпите поражения.
—	Но противник уже совсем близко! — крикнул Вид¬
жителло.
И он был прав. Высокий корпус галеона рос на глазах,
его нос медленно рассекал воду под прямым углом к носу
галеаса. Через несколько секунд суда уже стояли борт
о борт, и под победный клич английских моряков, тол¬
пившихся у фальшбортов галеона, его абордажные крючья
с лязком зацепили нос, корму и шкафут галеаса. Как
только их закрепили, поток людей в кирасах и шлемах
хлынул на носовую палубу мусульман. Забыв о возмож¬
ности взрыва, корсары сорвались с мест, готовые оказать
нападающим прием, какой всегда встречали у них невер¬
ные. Через мгновение на носовой палубе галеаса кипела
яростная схватка, освещаемая мрачными красноватыми
всполохами факелов, горевших на борту «Серебряной цап-
ли». Первыми на палубу галеаса бросились Лайонел и сэр
Джон Киллигрю. Их встретил Джаспер Ли, чья сабля
проткнула Лайонела, едва его ноги коснулись палубы.
Прежде чем властный голос Сакр аль-Бахра остановил
сражение, и корсары наконец повиновались его приказу,
с обеих сторон уже было по дюжине убитых.
271

—	Стойте! — крикнул Сакр аль-Бахр своим морским
ястребам на лингва-франка.— Отойдите назад и положи¬
тесь на меня. Я сам все улажу.
Затем он заговорил по-английски и призвал своих
соотечественников прекратить сражение.
—	Сэр Джон Киллигрю! Опустите оружие и выслу¬
шайте меня! Удержите тех, кто рядом с вами, и прикажите
другим остаться на галеоне. Остановитесь, говорю я. Вы¬
слушайте меня, а там поступайте как знаете.
Сэр Джон, увидев Розамунду рядом с Сакр аль-Бахром
у пороховых бочек, понял, что, продолжая наступление,
он подвергнет ее жизнь немалой опасности, и остановил
своих людей.
Таким образом, бой закончился так же внезапно, как
и начался.
—	Что вы желаете сказать мне, гнусный изменник? —
высокомерно спросил сэр Джон.
—	Всего лишь то, сэр Джон, что если вы не при¬
кажете вашим людям вернуться на галеон, то я, не
тратя времени даром, прихвачу вас с собой в ад. Я брошу
вот этот фонарь в порох, и мы все вместе пойдем ко
дну, поскольку наши суда намертво сцеплены вашими
абордажными крючьями. Но если вы примете мои ус¬
ловия, то получите то, за чем пришли. Я выдам вам
леди Розамунду.
Сэр Джон задумался и, стоя на юте, не сводил с кор¬
сара презрительного взгляда.
—	Хоть в мои намерения и не входило вступать с вами
в переговоры,— наконец заговорил он,— я приму ваши
условия, но только в том случае, если сполна получу все,
за чем пришел. На галеасе находится гнусный преступник,
и я поклялся честью рыцаря захватить его и повесить.
Когда-то он звался Оливером Тресиллианом.
—	Его я также выдам вам,— без колебаний ответил
корсар,— но вы должны поклясться, что покинете галеас,
никойу не причинив вреда.
У Розамунды перехватило дыхание, и она вцепилась
в руку корсара, которой тот держал фонарь.
—	Осторожно, сударыня,— предупредил он,— иначе
вы всех нас погубите.
—	Так было бы лучше,— ответила Розамунда.
Сэр Джон дал Сакр аль-Бахру слово, что, как только
тот выдаст ему Розамунду и сдастся сам, он немедленно
покинет галеас, не тронув никого из команды.
Сакр аль-Бахр повернулся к корсарам, нетерпеливо
272

ожидавшим конца переговоров, и рассказал им про со¬
глашение с капитаном английского судна.
Затем он обратился к Асаду и попросил его дать
твердое обещание соблюдать условия договора и не про¬
ливать крови неверных. В ответе паши излился не только
его собственный гнев, но гнев всей преданной капитаном
команды.
—	Раз ты нужен ему для того, чтобы тебя повесить,
то он только избавит нас от хлопот, поскольку ничего
другого ты и от нас не заслужил за свое предательство.
—	Итак, я сдаюсь,— объявил сэру Джону Сакр аль-
Бахр и бросил фонарь за борт.
Лишь один голос прозвучал в его защиту — голос
Розамунды. Но он был слишком слаб. Розамунда слишком
много перенесла и не выдержала этого последнего удара.
Она покачнулась и без чувств упала на грудь Сакр
аль-Бахра. В ту же секунду сэр Джон и несколько анг¬
лийских моряков бросились к грот-матче, подхватили Ро¬
замунду на руки и крепко связали пленника.
Корсары молча наблюдали за происходящим. Преда¬
тельство Сакр аль-Бахра, приведшее к нападению анг¬
лийского галеона, вырвало из их сердец былую предан¬
ность своему доблестному капитану, за которого они преж¬
де были готовы отдать всю кровь до последней капли.
И все же, когда они увидели, как его, связанного, под¬
нимают на борт «Серебряной цапли», их настроение из¬
менилось. Раздались угрожающие крики, над головами
засверкали обнаженные сабли. Если он и изменил им, то
он же спас галеас, сделал так, что они не пострадали от
его измены. Это было достойно того Сакр аль-Бахра,
которого они знали и любили. В глубине души они чув¬
ствовали, что так поступить мог только их капитан,
и оттого их любовь и преданность своему предводителю
вспыхнули с прежней силой.
Но голос Асада напомнил корсарам про обещание,
данное от их имени; и, поскольку этого могло оказаться
недостаточно, откуда-то сверху, словно для того, чтобы
погасить искру мятежа, прозвучал голос самого Сакр
аль-Бахра и его последний приказ:
—	Помните, я дал слово, что вы не прольете кровь!
Не нарушайте его! Да хранит вас Аллах!
В ответ он услышал горестные стенания своих бывших
товарищей по оружию, под которые его быстро поволок¬
ли в трюм, где ему предстояло подготовиться к близко¬
му концу.
273

Английские матросы перерезали абордажные канаты,
и галеон растаял в ночи. На галеасе заменили покале¬
ченных в схватке рабов, и он поплыл в Алжир, отказав¬
шись от нападения на корабль испанского казначейства.
На юте под навесом сидел Асад. Паша словно пробу¬
дился от страшного сна. Уронив голову на руки, он горько
оплакивал того, кто был ему вторым сыном и кого он поте¬
рял из-за собственного безумия. Он проклинал женщин,
проклинал судьбу, но более всего проклинал самого себя.
Когда забрезжил рассвет, корсары бросили за борт
трупы погибших, вымыли палубу и даже не заметили,
что на галеасе недостает еще одного человека и, следо¬
вательно, английский капитан или его матросы не совсем
точно выполнили условия соглашения.
В Алжир корсары вернулись в трауре, но не по
«испанцу», которому они позволили мирно следовать
своим курсом,— в трауре по отважному капитану, самому
храброму из всех, кто когда-либо обнажал саблю на
службе исламу. В Алжире так и не узнали подробностей
этой истории. Никто из участников событий не осмели¬
вался рассказать о них, поскольку все они до конца
дней своих стыдились этих воспоминаний, хотя и при¬
знавали, что Сакр аль-Бахр сам навлек на себя постиг¬
шую его участь. По крайней мере, одно было ясно
всем — он не пал в битве, и, следовательно, не исклю¬
чено, что он жив. Так сложилась своего рода легенда,
что когда-нибудь он вернется.
Даже через полвека после описанных событий выкуп¬
ленные из рабства пленники, вернувшись из Алжира на
родину, рассказывали, что каждый мусульманин по-преж-
нему ждет и свято верит в возвращение Сакр аль-Бахра.
акр аль-Бахра заперли в темной конуре на баке
«Серебряной цапли», где в ожидании рассвета ему
предстояло подготовить душу к смертному часу. С момента
его добровольной сдачи между ним и сэром Джоном не
было сказано ни слова. Со связанными за спиной руками
его подняли на борт английского галеона, и на шкафуте
он на несколько секунд оказался лицом к лицу со своим
старым знакомцем и нашим хронистом лордом Генри
Глава XXIII
СИМВОЛ ВЕРЫ
274

Годом. Я так и вижу раскрасневшуюся физиономию на¬
местника королевы и грозный взгляд, которым он смерил
отступника* Из писаний лорда Генри мне известно, что
во время той мимолетной встречи ни он, ни Сакр аль-Бахр
не проронили ни звука. Корсара поспешно увели и втол¬
кнули в тесную каморку, пропахшую дегтем и трюм¬
ной водой.
Сакр аль-Бахр довольно долго пролежал там, уверен¬
ный, что находится в полном одиночестве. Время и место
как нельзя более располагали к философским раздумьям
над положением, в котором он оказался. Хотелось бы
надеяться, что по зрелом размышлении он пришел к вы¬
воду, что ему не в чем упрекать себя. Если он и поступал
дурно, то полностью искупил свою вину. Едва ли кому-
нибудь придет в голову обвинять его в предательстве по
отношению к его верным мусульманским сподвижникам;
но если даже и придет, то нелишне будет вспомнить, что
он спас их от смерти. Розамунда была в безопасности,
Лайонел получил по заслугам, что же до него самого, то
стоило ли об этом думать, поскольку одной ногой он уже
стоял в могиле... Жизнь его была разбита, и мысль о том,
что он заканчивает ее далеко не худшим образом, несом¬
ненно, приносила ему известное удовлетворение. Правда,
если бы он не поддался мстительному порыву и не пус¬
тился в злосчастное плавание к берегам Корнуолла, то
еще долго мог бы бороздить моря со своими корсарами,
мог бы даже стать пашой Алжира и первым вассалом
Великого Турка 126. Но подобный конец был бы недостоин
христианина и дворянина. Его ожидала лучшая участь.
Слабый шорох прервал его мысли. Он подумал, что
это крыса, и несколько раз стукнул каблуком об пол,
чтобы прогнать отвратительное животное. Но на стук из
темноты откликнулся чей-то голос:
—	Кто здесь?
Сакр аль-Бахр вздрогнул от неожиданности.
—	Кто здесь? — повторил тот же голос и с раздраже¬
нием добивал: — Здесь темно, как в аду. Где я?
Теперь Сакр аль-Бахр узнал голос Джаспера Ли и не¬
мало удивился тому обстоятельству, что его последний
рекрут в ряды мусульман оказался в одной с ним темнице.
—	Черт возьми! — сказал он.— Вы находитесь в трюме
«Серебряной цапли», хоть я и не знаю, как вы сюда
попали.
—	Кто вы?
—	В Берберии меня звали под именем Сакр аль-Бахра.
275

—	Сэр Оливер!
—	Полагаю, теперь меня будут называть именно так.
Возможно, и к лучшему, что меня похоронят в море, иначе
этим христианским джентльменам было бы нелегко ре¬
шить, какую надпись начертать на моем могильном камне.
Но вы-то каким образом оказались здесь? Мы договори¬
лись с сэром Джоном, что с обеих сторон никто не
пострадает, и едва ли он нарушил слово.
—	Что до вашего вопроса, то я не знаю, как на него
ответить. Я даже не мог бы сказать, куда меня запрятали,
пока вы не растолковали. После того как я всадил клинок
в вашего милого братца, меня сшибли с ног, и я потерял
сознание. Вот все, что я могу вам сообщить.
—	Что? Вы убили Лайонела?
—	Похоже на то,— прозвучал равнодушный ответ.—
Во всяком случае, я вогнал в него пару футов стали. Это
случилось, как только первые англичане прыгнули на
галеас и началась драка. Мастер Лайонел был в первом
отряде — вот уж где я не стал бы искать его.
Наступило продолжительное молчание. Наконец сэр
Оливер тихо проговорил:
—	Несомненно, он получил от вас по заслугам. Вы
правы, мастер Ли, головной отряд — последнее место, где
его следовало бы искать, разумеется, если он намеренно
не бросился искать сталь, чтобы избежать веревки. Уж
лучше так! Да упокоит Господь его душу!
—	Вы верите в Бога? — с некоторым волнением спро¬
сил старый грешник.
—	Я почти уверен, что за это они вас и схватили,—
продолжал сэр Оливер, словно не слыша вопроса.— Пре¬
бывая в полном неведении о его истинных преступлениях
и почитая его святым мучеником, они решили отомстить
за него — вот и приволокли вас сюда.— Он вздохнул.—
Право, мастер Ли, я не сомневаюсь, что, зная за собой
немало грехов — чтобы не сказать злодейств,— вы уже
давно готовили свою шею к петле и встреча с ней не
будет для вас неожиданностью.
Шкипер неловко заерзал и застонал.
—	О Боже, как болит голова,— пожаловался он.
—	У них есть верное лекарство от этого недуга,—
успокоил его сэр Оливер.— Кроме того, вас вздернут
в лучшей компании, чем вы заслуживаете, поскольку меня
тоже утром повесят. Мы оба, мастер Ли, заслужили такой
конец. И все же мне жаль вас, потому что это не входило
в мои планы.
276

Мастер Ли шумно вздохнул и некоторое время молчал.
Затем он повторил свой вопрос:
—	Вы верите в Бога, сэр Оливер?
—	Нет Бога, кроме Бога, и Мухаммед пророк его.—
По тону сэра Оливера мастер Ли не поручился бы, что
тот не издевается над ним.
—	Но это языческий символ веры,— с отвращением
произнес испуганный шкипер.
—	Вы ошибаетесь. Это вера, по законам которой живут
исповедующие ее люди. Их поступки не расходятся
с убеждениями, чего нельзя сказать о тех христианах,
каких мне доводилось встречать.
—	Как вы можете говорить так на пороге смерти? —
воскликнул возмущенный мастер Ли.
—	Ей-богу! Когда же и говорить правду, как не перед
смертью? Говорят, это самое подходящее время для от¬
кровенности.
—	Значит, вы все же не верите в Бога?
—	Напротив, верю.
—	Но не в истинного Бога? — настаивал шкипер.
—	Не может быть иного Бога, кроме истинного, а как
люди называют его — не имеет значения.
—	Но если вы верите, значит, боитесь?
—	Чего?
—	Ада, проклятия, вечного огня! — прокричал шкипер,
объятый несколько запоздалым страхом.
—	Я всего лишь исполнил то, что в безграничном
всеведении своем предначертал для меня Всевышний,—
ответил сэр Оливер.— Моя жизнь была такой, какой Он
ее задумал. Так стану ли я бояться проклятия и вечных
мук за то, что был таким, каким создал меня Творец?
—	Это языческий символ веры,— повторил мастер Ли.
—	Он приносит утешение,— ответил сэр Оливер,—
и вполне годится для такого грешника, как вы.
Но мастер Ли отверг предложенное ему утешение.
—	Ох,— жалобно простонал он,— как бы я хотел ве¬
рить в Бога!
—	Ваше неверие так же не способно уничтожить его,
как вера — создать,— заметил сэр Оливер.— Но коль ско¬
ро вы впали в такое настроение, может быть, вам стоило
бы помолиться?
—	А вы не помолитесь со мной? — попросил шкипер,
страх которого перед загробной жизнью нисколько не
уменьшился.
—	Я сделаю нечто лучшее,— немного подумав, отве¬
277

тил сэр Оливер.— Я попрошу сэра Джона Киллигрю со¬
хранить вам жизнь.
—	Он вас и слушать не станет.— Голос мастера Ли
дрогнул.
—	Станет. Тут задета его честь. Я сдался с условием,
что никто из моих людей не пострадает.
—	Но я убил мастера Лайонела.
—	Верно. Но это случилось в суматохе и до того, как
я предложил свои условия. Сэр Джон дал мне слово
и сдержит его, когда я объясню ему, что это дело чести.
Шкипер почувствовал невыразимое облегчение. Страх
смерти, тяжким бременем лежавший у него на душе,
отступил. А с ним исчезла и внезапно обуявшая мастера
Ли тяга к покаянию. Во всяком случае, он больше не
говорил о покаянии в грехах и вечных муках и не пред¬
принимал дальнейших попыток выяснить отношение сэра
Оливера к вопросам веры и загробной жизни. Возможно,
он не без основания предположил, что вера сэра Оливе¬
ра — его личное дело и даже если он не прав, то не ему,
мастеру Ли, наставлять его на путь истины. Для себя
шкипер решил повременить с заботами о спасении души,
отложив их до той поры, когда в них появится более
настоятельная необходимость.
Придя к такому заключению, мастер Ли лег и, несмотря
на сильную боль в голове, попытался забыться во сне.
Вскоре он понял, что заснуть ему не удастся, и хотел
продолжить разговор, но по ровному дыханию соседа
понял, что тот спит.
Мастер Ли был искренне удивлен и потрясен. Он
отказывался понимать, как человек, проживший такую
яркую жизнь, ставший отступником и язычником, может
спокойно спать, зная, что на рассвете его повесят. Запоз¬
далое благочестие и христианский пыл побуждали шки¬
пера разбудить спящего и убедить его посвятить последние
часы примирению с Богом. С другой стороны, простое
человеческое сострадание подсказывало ему не нарушать
благодатный сон, дарующий осужденному покой и забве¬
ние. Шкипера до глубины души тронуло, что сэр Оливер
на пороге смерти нашел в себе силы подумать о нем
и о его судьбе; и не только подумать, но и попытаться
спасти его от веревки. Вспомнив, как велика его собст¬
венная вина во всех несчастьях сэра Оливера, мастер Ли
расчувствовался еще больше. Пример чужого героизма
и благородства оказался заразительным, и шкиперу при¬
шло на ум, что и он, пожалуй, мог бы услужить своему
278

капитану, откровенно рассказав обо всем, что ему известно
про обстоятельства, в силу которых сэр Оливер стал
отступником и корсаром. Такое решение взволновало ма¬
стера Ли, и — как ни странно — воодушевление его до¬
стигло крайнего предела, когда он сообразил, что, давая
показания, рискует собственной шеей.
Так он и провел эту бесконечную ночь, ехав руками
раскалывающуюся от боли голову и черпая мужество
в твердом намерении совершить первый в своей хизни
добрый и благородный поступок.
Но злой рок, казалось, решил сорвать его планы. Когда
на рассвете пришли за сэром Оливером, чтобы препро¬
водить его на суд, требования Джаспера Ли отвести и его
к сэру Джону оставили без внимания.
—	О тебе не было речи,— грубо оборвал его один из
матросов.
— Может, и так,— возразил мастер Ли,— но только
потому, что сэр Джон понятия не имеет, как много я могу
сообщить ему. Говорят тебе, отведи меня к нему, чтобы,
пока не поздно, он услышал правду о кое-каких событиях.
—	Заткнись! — рявкнул матрос и с такой силой ударил
шкипера по лицу, что тот отлетел в угол.— Скоро придет
и твой черед, а сейчас мы займемся этим язычником.
—	Все, что вы можете сказать им, не будет иметь
ровно никакого значения,— спокойно сказал сэр Оливер.—
Но я благодарен вам за дружеское участие. Если бы я не
был связан, мастер Джаспер, то с удовольствием пожал
бы вам руку. Прощайте.
После кромешной тьмы солнечный свет ослепил сэра
Оливера. Из слов конвойных он понял, что его ведут
в каюту, где будет разыграна короткая комедия суда. Но
на шкафуте их остановил офицер и велел им подождать.
Сэр Оливер сел на бухту каната, конвойные встали
по обеим сторонам от него. На баке и люках собрались
простодушные моряки; они во все глаза глядели на мо¬
гучего корсара, который некогда был корнуоллским дво¬
рянином, но потом стал отступником, мусульманином
и грозой христианского мира.
По правде говоря, когда сэр Оливер, облаченный
в парчовый кафтан, белую тунику и тюрбан, намотанный
поверх стального остроконечного шлема, сидел на шка¬
футе английского галеона, в нем было довольно трудно
узнать бывшего корнуоллского джентльмена. Он небрежно
покачивал загорелыми жилистыми ногами, обнаженными
по колено, и на его бронзовом лице с ястребиным про¬
279

филем, светлыми глазами и черной раздвоенной бородой
отражалось невозмутимое спокойствие истинного фатали¬
ста. И грубые моряки, высыпавшие на палубу из желания
поглумиться и посмеяться над ним, смолкли, поражен¬
ные его невиданным бесстрашием и стойкостью пред ли¬
цом смерти.
Если промедление и раздражало сэра Оливера, то он
не подавал вида. И если взгляд его жестких светлых глаз
блуждал по палубе, проникая в самые укромные уголки,
то отнюдь не из праздного любопытства. Он искал Роза¬
мунду, надеясь увидеть ее перед тем, как отправиться
в последнее путешествие.
Но Розамунды не было видно. Уже около часа она
находилась в каюте, именно ей сэр Оливер был обязан
своей отсрочкой перед казнью.
Глава XXIV
СУДЬИ
Когда Розамунду в бессознательном состоянии при¬
несли на борт «Серебряной цапли», то ввиду от¬
сутствия на корабле женщины, чьим попечениям ее можно
было бы вверить, лорду Генри и сэру Джону и корабель¬
ному врачу мастеру Тобайесу пришлось взять на себя
заботы о ней.
Мастер Тобайес прибегнул к самым сильным снотвор¬
ным средствам, какие были в его распоряжении, и, уложив
Розамунду на кушетке в просторной каюте на корме,
посоветовал своим спутникам не нарушать сон молодой
женщины, в котором, судя по ее состоянию, она очень
нуждалась. Выпроводив из каюты владельца судна и ко¬
ролевского наместника, он спустился в трюм к более
тяжелому больному, требующему его внимания. Этим
больным был Лайонел Тресиллиан, чье почти бездыханное
тело принесли с галеаса вместе с четырьмя другими
ранеными из команды «Серебряной цапли».
На рассвете в трюм спустился сэр Джон справиться
о своем раненом друге. Он застал врача на коленях
у изголовья Лайонела. Заметив сэра Джона, мастер То¬
байес отвернулся от раненого, ополоснул руки в стоявшем
на полу металлическом тазу и, вытирая их салфеткой,
поднялся на ноги.
—	Больше я ничего не могу сделать, сэр Джон.—
280

В приглушенном голосе врача звучала полная безнадеж¬
ность.— Ему уже ничем не поможешь.
—	Вы хотите сказать, что он умер? — воскликнул сэр
Джон.
Врач отбросил салфетку и принялся не спеша расправ¬
лять закатанные рукава черного колета.
—	Почти умер,— ответил он.— Поразительно, что при
такой ране в нем все еще теплится жизнь. У него сильное
внутреннее кровотечение. Пульс постоянно слабеет. Со¬
стояние мастера Лайонела не изменится. Он отойдет без
мучений. Считайте, что он уже умер, сэр Джон.
Мастер Тобайес помолчал и, слегка вздохнув, добавил:
—	Милосердный, тихий конец.
На бледном гладко выбритом лице врача отразилась
подобающая случаю печаль, хоть в его практике такие
сцены были отнюдь не редки и он давно к ним привык.
—	Что касается остальных раненых,— продолжал
он,— то Блер умер, а трое других должны выздороветь.
Но сэр Джон, потрясенный сообщением о близкой
кончине своего лучшего друга, не обратил внимания на
последние слова мастера Тобайеса.
—	И он даже не придет в сознание? — спросил он
таким тоном, словно уже задавал этот вопрос и тем не
менее повторяет его.
—	Как я уже сказал, сэр Джон, вы можете считать,
что он умер. Мое искусство не в состоянии помочь ему.
Голова сэра Джона поникла, лицо болезненно иска¬
зилось.
—	Так же, как и мое правосудие,— мрачно добавил
он.— Оно отомстит за Лайонела, но не вернет мне друга.
Месть, мастер Тобайес,— сэр Джон посмотрел на врача,—
ничтожнейшая из пародий, из которых состоит наша
жизнь.
—	Ваше дело, сэр Джон,— правосудие, а не месть,—
возразил мастер Тобайес.
—	Это игра понятиями, а точнее — уловка, к которой
прибегают, когда больше нечего сказать.
Сэр Джон подошел к Лайонелу и посмотрел на его
красивое бледное лицо, уже осененное крылом смерти.
—	О, если бы он мог заговорить в интересах право¬
судия! Услышать бы от него самого показания, которыми,
если потребуется, я бы мог подтвердить то, что мы не
преступим закон, повесив Оливера Тресиллиана.
—	Уверяю вас, сэр,— отважился заметить Тобайес,—
этого не потребуется. Но если и возникает такая не¬
281

обходимость, то будет достаточно показаний леди Ро¬
замунды.
—	О да! Его преступления против Бога и людей слиш¬
ком чудовищны. Они не дают ни малейшего основания
подвергать сомнению мое право покончить с ним.
В дверь постучали, и слуга сэра Джона сообщил ему,
что леди Розамунда желает срочно видеть его.
—	Ей не терпится спросить про Лайонела,— простонал
сэр Джон-— Боже мой! Как мне сказать ей! Сразить ее
роковой вестью в самый час ее избавления!
Он неохотно направился к двери, но у порога оста¬
новился.
—	Вы останетесь с ним до конца? — не то спросил,
не то приказал он.
Мастер Тобайес поклонился:
—	Конечно, сэр Джон.— И добавил: — Ждать осталось
недолго.
Сэр Джон еще раз посмотрел на Лайонела, словно
прощаясь с ним.
—	Упокой, Господи, его душу,— хрипло проговорил он
и вышел.
На шкафуте сэр Джон остановился и, подойдя к группе
свободных от вахты матросов, приказал им перекинуть
веревку через нок рея и привести Оливера Тресиллиана.
Затем, чувствуя тяжесть в ногах и еще большую тяжесть
на сердце, пошел к трапу, ведущему на ют.
Над окутанным полупрозрачной золотистой дымкой
горизонтом вставало солнце, заливая ярким сиянием вод¬
ный простор, подернутый легкой зыбью. Свежий рассвет¬
ный ветер весело пел в снастях, и галеон на всех парусах
летел на запад. Вдали, по правому борту, едва виднелись
очертания испанского побережья.
Когда сэр Джон вошел в каюту, где его ждала Роза¬
мунда, его длинное изжелта-бледное лицо было неестест¬
венно серьезно. Он снял шляпу и, церемонно поклонив¬
шись, бросил ее на стул. За пять последних лет в его
густых черных волосах появились седые пряди, особенно
поседели виски, что в сочетании с глубокими морщинами
на лбу делало его совсем похожим на пожилого человека.
Сэр Джон подошел к Розамунде, которая поднялась
ему навстречу.
—	Розамунда, дорогая моя! — нежно сказал он, беря
ее руки в свои и со скорбным сочувствием глядя на ее
бледном взволнованное лицо.— Вы хорошо отдохнули,
дитя мое?
282

—	Отдохнула? — повторила Розамунда, удивленная
тем, что подобная мысль могла прийти ему в голову.
—	Бедняжка! Бедняжка! — пробормотал сэр Джон
и с отеческой нежностью привлек ее к себе, поглаживая
ее каштановые волосы.— Мы на всех парусах спешим
в Англию. Мужайтесь...
Но Розамунда стремительно отодвинулась и, прервав
сэра Джона на полуслове, заговорила с такой пылкостью,
что сердце рыцаря упало в предчувствии рокового вопроса.
—	Из разговора двух матросов я недавно узнала, что
сегодня утром вы намерены повесить сэра Оливера Тре-
силлиана.
—	Не тревожьтесь,— успокоил Розамунду сэр Джон,
абсолютно неверно истолковав ее вопрос.— Мое правосу¬
дие будет быстрым, а мщение — беспощадным. На ноке
рея уже готова веревка, на которой он отправится в ад,
где его ждут вечные муки.
У Розамунды сжалось горло, и она поднесла руку
к груди, желая унять волнение.
—	А на каком основании вы намерены сделать это? —
вызывающе спросила она и посмотрела сэру Джону в глаза.
—	Основании? — запинаясь, переспросил он и, нахму¬
рясь, уставился на Розамунду, озадаченный как самим
вопросом, так и ее тоном.— На каком основании?
Возможно, вопрос сэра Джона прозвучал нелепо, но
уж слишком велико было его изумление. Он не сводил
с Розамунды пристального взгляда и по огню в ее глазах
постепенно догадался о смысле ее слов, которые поначалу
показались ему совершенно непонятными.
—	Не волнуйтесь, дорогая,— проговорил он с беско¬
нечной жалостью в голосе, поскольку пришел к твердому
убеждению, что ее бедный рассудок не выдержал пере¬
несенных ужасов.— Вам необходимо отдохнуть и пере¬
стать думать о подобных вещах. Предоставьте их мне
и не сомневайтесь: я сумею отомстить за вас.
—	Сэр Джон, кажется, вы не понимаете меня. Я вовсе
не желаю, чтобы вы мстили. Я спросила: на каком осно¬
вании вы намерены повесить сэра Оливера? Но вы не
ответили.
Сэр Джон смотрел на Розамунду со всевозрастающим
изумлением. Значит, он ошибся: она в здравом уме и пре¬
красно владеет собой. И тем не менее, вместо заботливых
расспросов о Лайонеле, которых он так боялся, этот
странный вопрос — на каком основании он собирается
повесить своего пленника...
283

—	Мне ли говорить вам о преступлениях, совершенных
этим негодяем?
Сэр Джон задал Розамунде вопрос, на который тщетно
искал ответ.
—	Вы должны сказать мне,— настаивала она,— по ка¬
кому праву вы объявляете себя его судьей и палачом, по
какому праву без судебного разбирательства посылаете
его на смерть.
Розамунда держалась так твердо и непреклонно, будто
была облечена всеми полномочиями судьи.
—	Но вы...— в замешательстве возразил сэр Джон,—
вы — главная жертва его злодейского преступления. Вам
ли задавать мне этот вопрос? Так вот, я собираюсь
поступить с ним так, как по морским обычаям поступают
со всеми мерзавцами, захваченными в сражении, как
был захвачен Оливер Тресиллиан. Если вы склонны
проявить к нему милосердие — что, видит Бог, мне со¬
вершенно непонятно,— то вам придется признать, что
это самая великая милость, на какую он может рас¬
считывать.
—	Вы не отличаете милосердие от мести, сэр Джон.
Розамунда мало-помалу успокоилась, волнение усту¬
пило место суровой решимости.
Сэр Джон сделал нетерпеливый жест:
—	Какой смысл везти его в Англию? Что это даст
ему? Там ему придется предстать пред судом, исход
которого заранее известен. К чему доставлять ему лишние
мучения?
—	Исход может оказаться иным, нежели вы предпо¬
лагаете,— возразила Розамунда.— А суд — его законное
право.
Сэр Джон в возбуждении прошелся по каюте. Ему
казалось нелепым препираться о судьбе сэра Оливера не
с кем-нибудь, а именно с Розамундой, и вместе с тем она
вынуждала его к этому вопреки не только его желанию,
но и самому здравому смыслу.
—	Если он будет настаивать, мы не откажем ему,—
наконец согласился сэр Джон, почитая за лучшее хоть
чем-то ублажить Розамунду.— Если он потребует, мы
отвезем его в Англию и дадим ему возможность предстать
перед судом. Но Оливер Тресиллиан слишком хорошо
понимает, что его ждет, и едва ли обратится с подобным
требованием.
Сэр Джон подошел к Розамунде и умоляюще протянул
к ней руки:
284

—	Послушайте, Розамунда, дорогая моя! Вы расстро¬
ены, вы...
—	Я действительно расстроена, сэр Джон,— ответила
Розамунда, взяв сэра Джона за руку, и, вдруг забыв
о своей твердости, почти зарыдала.— О, сжальтесь!
Сжальтесь, умоляю вас!
—	Что я могу сделать для вас, дитя мое? Вы только
скажит^.
— Я прошу не за себя, а за него. Я умоляю вас
сжалиться над ним!
—	Над кем? — Сэр Джон снова нахмурился.
—	Над Оливером Тресиллианом!
Он выпустил руки Розамунды и отошел на шаг.
—	Силы небесные! Вы молите о жалости к Оливеру
Тресиллиану, о жалости к этому отступнику, этому ис¬
чадию ада! Да вы просто с ума сошли! — бушевал сэр
Джон.— Вы понимаете, за кого вы просите?
И он, размахивая руками, в возбуждении заходил по
каюте.
—	Я люблю его,— просто сказала Розамунда.
Сэр Джон остановился как вкопанный и с отвисшей
челюстью уставился на Розамунду.
—	Вы любите его! — с трудом выговорил он наконец.—
Может быть, я ослышался? Пирата, отступника, челове¬
ка, похитившего вас с Лайонелом, убийцу вашего брата!
—	Он не убивал его! — горячо возразила Розамунда.—
Я узнала всю правду.
—	Из его собственных уст, я полагаю? — усмехаясь
спросил сэр Джон.— И вы поверили ему?
—	Если бы я ему не поверила, то не вышла бы за
него замуж.
—	Замуж? За него?
Замешательство сэра Джона сменилось ужасом. Будет
ли конец этим поразительным открытиям? Он узнал уже
все или ему предстоит узнать что-нибудь еще?
—	Вы вышли замуж за этого презренного негодяя? —
спросил он голосом, лишенным всякого выражения.
—	Да, в Алжире. Вечером того дня, когда мы при¬
были туда.
Пока сэр Джон, не в силах произнести хотя бы слово,
с округлившимися от удивления глазами, молча смотрел
на Розамунду, можно было сосчитать до дюжины. Затем
его словно прорвало!
—	Хватит! — взревел он, потрясая кулаками над своей
головой.— Клянусь Богом, если бы у меня не было других
285

причин повесить его, этой одной хватило бы с лихвой.
Можете мне поверить, за какой-нибудь час я покончу
с этим постыдным браком.
—	Ах, если бы вы только выслушали меня! — взмо¬
лилась Розамунда.
—	Выслушать?
Сэр Джон подошел к двери с твердым намерением
призвать Оливера Тресиллиана, объявить ему приговор
и проследить за его исполнением.
—	Выслушать вас? — повторил он с гневом и презре¬
нием.— Я уже выслушал более чем достаточно.
Таковы были все Киллигрю, уверяет лорд Генри, пре¬
рывая свой рассказ и пускаясь в одно их пространных
отступлений в историю тех семей, члены которых попа¬
дают на страницы его «Хроник». «Все они,— пишет его
светлость,— были горячими и не склонными к размыш¬
лениям людьми, по-своему вполне честными и справед¬
ливыми, но в суждениях своих начисто лишенными про¬
ницательности, а в порывах — сдержанности и рассуди¬
тельности».
Прежние отношения сэра Джона с Тресиллианами
и его поведение в этот чреватый роковыми последствиями
час как нельзя лучше подтверждают справедливость оцен¬
ки лорда Генри. Человек проницательный задал бы Ро¬
замунде множество вопросов, ни один из которых рыцарю
их Арвенака просто не пришел в голову. Хоть он и за¬
держался на пороге каюты, несколько отсрочив осущест¬
вление своего намерения, причиной тому было чистое
любопытство и желание узнать, есть ли предел сумасброд¬
ству Розамунды.
—	Этот человек много страдал,— сказала Розамунда
и, не обращая внимания на презрительный смех сэра
Джона, продолжала: — Одному Богу известно, что вынесли
его тело и душа за грехи, которых он не совершал.
Виновницей многих его несчастий являюсь я. Теперь
я знаю, что не он убил Питера. Знаю, что, если бы не
мое вероломство, он мог бы и без посторонней помощи
доказать это. Знаю, что его похитили и увезли, прежде
чем он успел снять с себя обвинение в убийстве, и един¬
ственное, что ему оставалось,— избрать жизнь отступника
и корсара. Во всем этом виновата я, и я должна исправить
причиненное мною зло. Пощадите его ради меня! Если
вы меня любите...
Терпение сэра Джона иссякло. Его лицо пылало.
—	Ни слова больше! — вскипел он.— Именно потому,
286

что я люблю вас и всем сердцем желаю вам добра, я не
стану вас больше слушать. Похоже, мне необходимо спа¬
сать вас не только от этого мерзавца, но и от вас самой.
И если я не сделаю этого, то не исполню своего долга
перед вами, изменю памяти вашего покойного отца и уби¬
того брата. Но вы еще будете благодарить меня, Роза¬
мунда.— И он снова повернулся к двери.
—	Благодарить вас? — звонко воскликнула Розамун¬
да.— Если вы исполните свое намерение, я всю жизнь
буду ненавидеть и презирать вас как подлого убийцу!
Каким же надо быть глупцом, чтобы не понимать этого!
Да вы и есть глупец!
Сэр Джон остолбенел. Поскольку он был знатен, богат,
отличался вспыльчивым, бесстрашным и мстительным
нравом — а возможно, и просто потому, что ему крайне
везло,— ему еще ни разу не доводилось выслушивать
о себе столь откровенное суждение. Без сомнения, Роза¬
мунда первой признала его глупцом, во всяком случае,
первая сказала ему это в лицо. В сущности, подобное
открытие могло быть воспринято как свидетельство рас¬
судительности и проницательности Розамунды, однако сэр
Джон усмотрел в нем окончательное доказательство бо¬
лезненного состояния ее души.
Разрываясь между гневом и жалостью, сэр Джон
фыркнул.
—	Вы обезумели,— объявил он Розамунде.— Совер¬
шенно обезумели. У вас расстроены нервы, и вы все
воспринимаете в искаженном виде. Сам дьявол во плоти
в ваших глазах превратился в безвинную жертву злых
людей, а я — в убийцу и глупца. Ей-богу, когда вы от¬
дохнете и успокоитесь, все станет на свои места.
Дрожа от негодования, сэр Джон вновь — уже в кото¬
рый раз! — повернулся к двери, но она неожиданно рас¬
пахнулась, едва не ударив его по лбу.
В дверном проеме стоял лорд Генри Год, силуэт ко¬
торого четко вырисовывался в потоке солнечных лучей,
падающих сверху. Наместник королевы — он пишет в сво¬
их «Хрониках» — был одет во все черное. На его широкой
груди покоилась золотая цепь — символ высокого поло¬
жения и весьма зловещий знак для посвященных. Надо
ли говорить, что кроткое лицо его светлости было чрез¬
вычайно печально, и это выражение весьма соответство¬
вало его костюму; однако оно несколько просветлело, как
только взгляд лорда Генри упал на стоявшую у стола
Розамунду. «Мое сердце исполнилось радости,— пишет его
287

светлость,— когда я увидел, что она оправилась и вновь
стала похожей на прежнюю Розамунду, по каковому по¬
воду я выразил ей свое искреннее удовольствие».
—	Ей следовало бы лечь в постель,— раздраженно
заметил сэр Джон, чьи желтоватые щеки все еще горели
лихорадочным румянцем.— Она нездорова, и я бы сказал
—	весьма, у нее, по-моему, даже жар.
—	Сэр Джон ошибается, милорд,— спокойно возразила
Розамунда.— Я далеко не так больна, как он полагает.
—	Рад это слышать, моя дорогая,— сказал его свет¬
лость, и мне нетрудно представить себе его любопытство,
когда он заметил явные признаки неудовольствия и раз¬
дражения на лице сэра Джона.— Возможно,— с серьез¬
ным видом продолжал он,— нам потребуются ваши по¬
казания по тому прискорбному делу, которым нам пред¬
стоит заняться.
Лорд Генри посмотрел на сэра Джона.
—	Я распорядился привести пленника для допроса
и оглашения приговора. Вам не будет слишком тяжело
присутствовать при этом, Розамунда?
—	Право, нет, милорд. Я обязательно останусь,—
поспешно ответила Розамунда и гордо вскинула голову,
как бы давая понять, что готова к любому испытанию.
—	Нет, нет! — воспротивился сэр Джон.— Не слушай¬
те ее, Гарри 127. Она...
Но Розамунда не дала ему договорить.
—	Принимая во внимание,— твердо сказала она,— что
главное из предъявленных пленнику обвинений имеет
прямое отношение ко мне, меня и надо выслушать в пер¬
вую очередь.
Лорд Генри признается в «Хрониках», что заявление
Розамунды окончательно сбило его с толку.
—	О да, разумеется,— неуверенно согласился он.— Но
только при условии, что это не будет слишком обреме¬
нительным для вас. Быть может, мы обойдемся и без
ваших показаний.
—	Уверяю вас, милорд, вы ошибаетесь,— возразила
Розамунда.— Без моих свидетельств вам не обойтись.
—	Пусть будет так,— мрачно сказал сэр Джон и занял
свое место за столом.
Лорд Генри задумчиво пощипывал седеющую бородку.
Какое-то время внимательный взгляд его блестящих голу¬
бых глаз покоился на Розамунде, затем обратился к двери.
—	Входите, джентльмены,— сказал его светлость.—
Попросите привести пленника.
288

На палубе раздались шаги, и в каюту вошли три
офицера сэра Джона, дополнившие состав суда для раз¬
бирательства дела корсара-отступника,— дела, исход ко¬
торого был заранее предрешен.
Глава XXV
АДВОКАТ
Вокруг длинного дубового стола расставили стулья,
и офицеры расселись лицом к распахнутой двери,
за которой был виден залитый солнцем ют. За их спинами
была еще одна дверь и окна, выходившие на кормовую
галерею. В центре за столом по праву королевского на¬
местника восседал лорд Генри Год. Ему предстояло пред¬
седательствовать на этом упрощенном суде, чем и объяс¬
нялось появление на его груди упомянутой золотой цепи.
Слева от лорда Генри сидели сэр Джон и офицер по
имени Юлдон. Остальные два участника заседания, чьи
имена не дошли до нас, расположились по другую руку
от его светлости.
Для Розамунды поставили стул у левого края стола,
тем самым отделив ее от судейской скамьи. Она сидела,
облокотясь на лакированную столешницу и подперев лицо
ладонями, и внимательно разглядывала пятерых мужчин,
принявших на себя обязанности судей.
Со шкафута донеслись голоса и смех. На трапе раз¬
дались шаги; солнечный свет, лившийся в открытую дверь,
заслонила тень, и на пороге каюты появился сэр Оливер
Тресиллиан под конвоем двух моряков в латах, со шле¬
мами на головах и с обнаженными шпагами в руках.
На мгновение задержавшись у порога, сэр Оливер уви¬
дел Розамунду, и веки его дрогнули. Но его грубо подтол¬
кнули вперед, он вошел и остановился в нескольких шагах
от стола. Руки у него были по-прежнему связаны за спиной.
Сэр Оливер небрежно кивнул судьям, и на лице его
не дрогнул ни один мускул.
—	Прекрасное утро, господа,— сказал он.
Все пятеро молча смотрели на него, хотя взгляд лорда
Генри, остановившийся на мусульманском одеянии корса¬
ра, был весьма красноречив и, как он пишет, исполнен ве¬
личайшего презрения, до краев переполнявшего его сердце.
—	Вы, без сомнения, догадываетесь, сэр,— нарушил
молчание сэр Джон,— с какой целью вас привели сюда?
10 Р Си батин н. т. 2
289

—	Не совсем,— ответил пленник.— Но у меня нет ни
малейших сомнений относительно того, с какой целью
меня отсюда выведут. Однако,— продолжал он с холодной
иронией,— по вашим судейским позам я догадываюсь
о намерении разыграть здесь никому не нужную комедию.
Если она может развлечь вас, то я не буду возражать
и доставлю вам удовольствие. Но я позволю себе заме¬
тить, что вы поступили бы более тактично, избавив леди
Розамунду от участия в этой неприятной и бесполезной
процедуре.
—	Леди Розамунда сама пожелала участвовать
в ней,— сообщил пленнику сэр Джон, бросив на него
злобный взгляд.
—	Возможно,— заметил сэр Оливер,— она не отдает
себе отчета...
—	Я все объяснил ей,— не без злорадства оборвал его
сэр Джон.
Пленник удивленно взглянул на Розамунду и сдвинул
брови. Затем он пожал плечами и снова обратился к судь¬
ям:
—	В таком случае мне говорить не о чем. Но прежде
чем вы начнете, я бы хотел выяснить одно обстоятельство.
Я отдал себя в ваши руки на том условии, что члены
моей команды будут оставлены на свободе. Вы, конечно,
вспомните, сэр Джон, что поклялись мне в этом. Однако
на вашем судне я встретил одно человека с моего галеаса.
Это бывший английский моряк по имени Джаспер Ли,
которого вы взяли в плен.
—	Он убил мастера Лайонела Тресиллиана,— холодно
объяснил сэр Джон.
—	Вполне возможно, сэр Джон. Но это случилось до
того, как мы пришли с вами к соглашению, и вы не
можете нарушить его без урона для своей чести.
—	Вы говорите о чести, сэр? — спросил лорд Генри.
—	О чести сэра Джона, милорд,— с наигранным сми¬
рением ответил пленник.
—	Сэр, вы здесь, чтобы предстать перед судом,—
напомнил ему сэр Джон.
—	Я так и полагал. За эту привилегию вы согласились
заплатить определенную цену, теперь же, кажется, жела¬
ете скостить ее. Я говорю «кажется», поскольку хочу
верить, что мастера Ли задержали по недоразумению,
и вполне достаточно обратить ваше внимание на факт
его незаконного ареста.
290

Сэр Джон разглядывал поверхность стола. Правила
чести, несомненно, обязывали его отпустить мастера Ли,
что бы тот ни совершил, к тому же его действительно
схватили без ведома сэра Джона.
—	Как мне поступить с ним? — угрюмо проворчал сэр
Джон.
—	О, решать вам, сэр Джон. Я могу сказать только,
как вам не следует поступать с ним. Вам не следует
держать его в плену, отвозить в Англию и причинять ему
какой-либо вред. Поскольку его арест был досадной ошиб¬
кой, вы должны наилучшим образом исправить ее. Я рад,
что именно так вы и собираетесь поступить, и больше не
стану касаться этой темы. Я к вашим услугам, господа.
После небольшой паузы к пленнику обратился лорд
Генри. Лицо его светлости было непроницаемо, взгляд
холоден и враждебен.
—	Мы приказали доставить вас сюда, дабы дать вам
возможность предоставить объяснения, которые, по ваше¬
му мнению, не позволят нам немедленно повесить вас,
на что, по нашему глубокому убеждению, мы имеем полное
право.
Сэр Оливер с веселым удивлением посмотрел на ко¬
ролевского наместника.
—	Разрази меня гром! — воскликнул он.— Не в моих
правилах бросать слова на ветер.
—	Сомневаюсь, что вы правильно меня поняли, сэр.—
Голос его светлости звучал мягко, почти ласково, как
и подобает звучать голосу судьи.— Если вам будет угодно
требовать суда по всей форме, мы удовлетворим ваше
желание и доставим вас в Англию.
—	Но чтобы у вас не возникло никаких иллюзий,—
гневно вмешался сэр Джон,— позвольте предупредить вас,
что, поскольку большинство преступлений, за которые вы
должны понести наказание, вы совершили в местах, под¬
лежащих юрисдикции лорда Генри Года, то и суд над
вами состоится в Корнуолле, где лорд Генри имеет честь
быть наместником ее величества королевы и вершителем
правосудия.
—	Ее величество можно поздравить,— заметил сэр
Оливер.
—	Выбирайте, сэр,— продолжал сэр Джон,— где вы
предпочитаете быть повешенным — на море или на суше?
—	Единственное, против чего я мог бы возразить, так
это быть повешенным в воздухе. Но подобное возражение
вы едва ли примете во внимание.
ю*
291

Лорд Генри подался вперед.
—	Позвольте заметить, сэр, что в ваших же интересах
быть серьезным,— наставительным тоном предупредил он
пленника.
—	Каюсь, милорд. Если вы намерены судить меня за
пиратство, то я не мог бы пожелать в качестве судьи
более тонкого знатока всего, что касается моря и суши,
чем сэр Джон Киллигрю.
—	Весьма рад, что заслужил ваше одобрение,— ядо¬
вито сказал сэр Джон.— Пиратство — самое безобидное
из предъявленных вам обвинений.
Сэр Оливер поднял брови и посмотрел на сосредото¬
ченные физиономии сидевших за столом джентльменов.
—	Клянусь Богом, ваши остальные обвинения должны
быть твердо обоснованы, в противном случае — разуме¬
ется, если ваши методы хоть отдаленно напоминают пра¬
восудие,— вы рискуете испытать немалое разочарование
и лишиться надежды увидеть меня болтающимся на рее.
Переходите, господа, к остальным обвинениям. Право, вы
становитесь куда занятнее, чем я ожидал.
—	Вы не отрицаете обвинения в пиратстве? — спросил
лорд Генри.
—	Отрицаю? О нет. Но я отрицаю ваше право, как
и право любого английского суда, предъявлять его мне,
поскольку я не занимался пиратством в английских
водах.
Лорд Генри признался, что такой ответ, которого он
никак не ожидал, привел его в смущение и заставил
замолкнуть. Однако все сказанное пленником было оче¬
видной истиной, и трудно понять, как мог его светлость
упустить из вида столь важное обстоятельство. Я склонен
думать, что, несмотря на высокую судебную должность,
лорд Генри не был силен в юриспруденции.
Но сэр Джон, менее умудренный или менее щепетиль¬
ный в данном вопросе, тут же нашелся:
—	Разве вы не явились в Арвенак и не увезли на¬
сильно...
—	Вот уж нет,— добродушно возразил корсар.— Вер¬
нитесь в школу, сэр Джон. Там вам объяснят, что похи¬
щение еще не есть пиратство.
—	Если хотите, называйте это похищением,— согла¬
сился сэр Джон.
—	Мое желание здесь ни при чем, сэр Джон. Если не
возражаете, давайте называть вещи своими именами.
292

—	Вам угодно шутить, сэр! Но мы заставим вас стать
серьезным.
Лицо сэра Джона сильно покраснело от гнева, и он
ударил кулаком по столу.
(Лорд Генри — что вполне естественно с его сторо¬
ны — весьма сожалеет о столь неуместном проявлении
горячности.)
—	Не станете же вы утверждать, будто не знали, что
по английским законам похищение карается смертью?
Господа,— обратился сэр Джон к остальным судьям,—
если вы не возражаете, мы больше не будем говорить
о пиратстве.
—	Вы правы,— миролюбиво заметил лорд Генри.—
С точки зрения правосудия, мы не можем рассматривать
это дело.— Он пожал плечами.— Требование пленника
справедливо. Данный вопрос не подлежит нашей компе¬
тенции, поскольку обвиняемый не занимался пиратством
в английских водах и, насколько нам известно, не нападал
на суда под английским флагом.
Розамунда медленно сняла локти со стола и, положив
на него ладони, слегка наклонилась вперед. Признание
лорда Генри, снимавшее с корсара одно из самых серь¬
езных обвинений, так взволновало ее, что глаза ее за¬
блестели, а на щеках выступил легкий румянец.
Сэр Оливер украдкой наблюдал за Розамундой. Он
заметил ее волнение, и оно поразило его не меньше, чем
самообладание, с каким она держалась до сих пор. Он
безуспешно пытался понять, не изменилось ли ее отно¬
шение к нему после того, как опасность миновала и она
вновь оказалась в окружении друзей и покровителей.
Сэр Джон, одержимый желанием скорее покончить
с этим делом, яростно устремился вперед.
—	Пусть так,— нетерпеливо объявил он.— Мы рас¬
смотрим другие пункты обвинения. За вами еще числятся
убийство и похищение. У вас есть что сказать?
—	Ничего, что могло бы произвести на вас впечат¬
ление,— ответил сэр Оливер и, вдруг вспыхнув гневом
и отбросив насмешливый тон, воскликнул: — Пора кон¬
чать эту комедию и пародию на суд! Повесьте меня
или пустите по доске 12 . Разыграйте из себя пирата,
в этом ремесле вы хоть что-то смыслите, но, ради Бога,
не позорьте патент, выданный вам королевой, и не
стройте из себя судью.
Сэр Джон в ярости вскочил.
—	Наглый мерзавец! Клянусь небесами, я...
293

Но лорд Генри укротил порыв рыцаря: он осторожно
потянул его за рукав и заставил сесть.
—	Сэр,— обратился его светлость к пленнику,— ка¬
ковы бы ни были ваши преступления, слова ваши не¬
достойны человека, заслужившего репутацию храброго
воина. Ваши деяния — особенно то, которое побудило
вас бежать из Англин и заняться морским разбоем, а
также ваше возвращение в Арвенак и похищение, ка¬
ковым вы усугубили свою вину,— пользуются столь пе¬
чальной известностью, что приговор по вашему делу на
суде в Англии, вне всяких сомнений, предрешен. Тем
не менее, как я уже сказал, выбор за вами. Но...— Он
понизил голос и доверительно закончил:— Будь я вашим
другом, сэр Оливер, я бы порекомендовал вам выбрать
упрощенную процедуру — по морским обычаям.
—	Господа,— объявил сэр Оливер,— я не отрицал
и сейчас не оспариваю ваше право повесить меня. Больше
мне нечего сказать.
—	Зато мне есть что добавить.
Судьи вздрогнули от неожиданности и все, как один,
повернули головы в ту сторону, где, выпрямившись во
весь рост, стояла Розамунда.
—	Розамунда! — воскликнул сэр Джон и тоже встал.—
Позвольте мне просить вас...
Властный жест Розамунды прервал рыцаря на полу¬
слове.
—	Так как я являюсь тем лицом,— начала она,—
похищение которого вменяется в вину сэру Оливеру, то
прежде чем углубляться в рассмотрение дела, вам бы не
мешало выслушать то, что мне, возможно, в недалеком
будущем придется рассказать на суде в Англии.
Сэр Джон пожал плечами и сел. Он понимал, что
теперь Розамунду не остановишь, но, с другой стороны,
нисколько не сомневался, что она только отнимет у них
время и продлит страдания осужденного.
Лорд Генри почтительно обратился к Розамунде:
—	Поскольку пленник не возражает против данного
обвинения и благоразумно уклоняется от предложенной
ему возможности предстать перед судом, у нас нет нужды
беспокоить вас, леди Розамунда, равно как и в Англии
вам не придется давать никаких показаний.
—	Вы заблуждаетесь, милорд.— Голос Розамунды зву¬
чал спокойно, но твердо.— Непременно придется, когда
я всех вас обвиню в убийстве в открытом море, а я это
сделаю, если вы не откажетесь от своего намерения.
294

—	Розамунда! — в радостном изумлении воскликнул
сэр Оливер.
Она взглянула на него и улыбнулась. В улыбке Роза¬
мунды сэр Оливер уловил нечто больше, чем желание
поддержать его и дружеское расположение. Нет, он прочел
в ней то, за что близкая гибель показал ему ничтожно
малой ценой. Затем Розамунда перевела взгляд на сидя¬
щих за столом пятерых джентльменов, которых ее угроза
повергла в состояние, близкое к столбняку.
—	Раз он считает ниже своего достоинства отводить
ваше нелепое обвинение, то вместо него это сделаю я.
Вопреки вашему заявлению, господа, он не похищал меня.
Будучи совершеннолетней и вправе распоряжаться собой,
я по собственной воле отправилась с ним в Алжир и там
стала его женой.
Если Розамунда бы бросила бомбу, то не вызвала бы
большего смятения в их мыслях, где и без того уже царила
изрядная путаница.
—	Его... его женой? — невнятно пролепетал лорд Ген¬
ри.— Вы стали его...
—	Ложь! — взревел сэр Джон.— Она лжет, чтобы спа¬
сти этого презренного негодяя от петли!
Розамунда слегка подалась в сторону рыцаря и ус¬
мехнулась:
—	Вы никогда не отличались сообразительностью, сэр
Джон. Иначе мне не пришлось бы напоминать вам, что
если бы сэр Оливер действительно причинил мне то зло,
которое ему приписывают, у меня не было бы причин
лгать ради его спасения. Господа, я полагаю, в любом
английском суде мой голос будет иметь большее значение,
чем голос сэра Джона или кого-нибудь другого.
—	Клянусь Богом, вы правы,— откровенно признался
озадаченный лорд Генри.— Подождите, Киллигрю!
В очередной раз утихомирив сэра Джона, его светлость
обратился к сэру Оливеру, чье волнение и растерянность,
откровенно говоря, ничуть не уступали возбуждению со¬
бравшегося в каюте общества:
—	А что скажете вы, сэр Оливер?
—	Я? — с трудом проговорил корсар и уклончиво от¬
ветил: — Что же здесь можно сказать?
—	Все это ложь! — вновь оживился сэр Джон.—
Мы были свидетелями — вы, Гарри, и я,— и мы видели...
—	Вы видели,— прервала его Розамунда,— но не зна¬
ли, что между нами все было условлено заранее.
В каюте вновь наступила тишина. Пятеро судей напо¬
295

минали людей, попавших в трясину, и все их условия вы¬
браться из нее только приближали неизбежный конец. Но
вот сэр Джон усмехнулся и нанес ответный удар:
—	Не удивлюсь, если она поклянется, что ее жених —
мастер Лайонел Тресиллиан — по добро воле вызвался
сопровождать ее.
—	Нет,— возразила Розамунда.— Лайонел Тресиллиан
был увезен, чтобы искупить свои грехи, которые он свалил
на брата, те самые, в которых вы обвиняете сэра Оливера.
—	Что вы имеете в виду? — спросил его светлость.
—	То, что обвинение сэра Оливера в убийстве моего
брата — клевета. А убийцей является мастер Лайонел,
который, боясь разоблачения, решил довершить свое чер¬
ное дело и велел похитить сэра Оливера и продать его
в рабство.
—	Это уж слишком! — крикнул сэр Джон.— Она сме¬
ется над нами, называя черное белым, а белое черным.
Этот хитрый негодяй околдовал ее какими-нибудь мав¬
ританскими заклинаниями...
—	Подождите! Позвольте мне!
Лорд Генри поднял руку и, остановив сэра Джона,
внимательно посмотрел на Розамунду.
—	Ваше... ваше заявление слишком серьезно, суда¬
рыня. Вы располагаете какими-нибудь доказательствами
или тем, что вы считаете таковыми, в подтверждение
своих слов?
Но обуздать сэра Джона было не так-то просто.
—	Она поверила хитрым выдумкам этого злодея. Го¬
ворю вам: он околдовал ее, это же ясно как божий день!
Услышав о последнем открытии сэра Джона, сэр
Оливер откровенно рассмеялся, давая выход охватившему
его бесшабашному и несколько лихорадочному веселью:
—	Околдовал? Вы и впрямь за обвинениями в карман
не полезете. Они сыплются из вас, как из рога изоби¬
лия. Сперва пиратство, затем похищение, а теперь еще
и колдовство.
—	О, помолчите, прошу вас! — Лорд Генри признается
в своих «Хрониках», что насмешливый тон сэра Оливера
привел его в некоторое раздражение.— Леди Розамунда,
вы серьезно заявляете, что Питера Годолфина убил Лай¬
онел Тресиллиан?
—	Серьезно? — переспросила Розамунда.— Я не толь¬
ко заявляю, но и клянусь в этом перед лицом Всевышнего.
Моего брата убил Лайонел, и он же распустил слух, что
смерть Питера — дело рук Оливера. Говорили, будто сэр
296

Оливер бежал, и я, к своему стыду, поверила слухам.
Только потом я узнала правду...
—	Вы называете это правдой, сударыня! — с презре¬
нием воскликнул неукротимый сэр Джон.— Правдой...
Лорду Генри пришлось снова вмешаться.
—	Терпение, мой друг,— попробовал он урезонить ры¬
царя из Арвенака.— Не беспокойтесь, Киллигрю, рано или
поздно истина восторжествует.
—	Но пока что мы даром тратим время.
—	Итак, нам следует считать, сударыня,— лорд Генри
снова обратился к Розамунде,— что исчезновение сэра
Оливера Тресиллиана из Пенарроу объясняется не Побе¬
гом, как мы думали, а последствиями заговора, состав¬
ленного против него братом?
—	Клянусь небом, это так же верно, как то, что я стою
перед вами.
Искренность Розамунды несколько поколебала уверен¬
ность сидевших за столом офицеров, хотя и не всех.
—	Устранив брата, убийца надеялся не только избе¬
жать разоблачения, но и унаследовать имения Тресилли-
анов. Сэра Оливера должны были продать в рабство
берберским маврам, но судно, на котором его везли,
захватили испанцы, и суд инквизиции приговорил его
к галерам. Когда на его галеру напали алжирские кор¬
сары, он воспользовался единственной возможностью из¬
бавиться от рабства. Так он стал корсаром, предводителем
корсаров, а потом...
—	Что было потом, нам известно,— прервал ее рассказ
лорд Генри.— И, уверяю вас, ни один суд не обратит на
ваши слова ни малейшего внимания, если вы не докажете,
что события, которые случились в дальнейшем, не явля¬
ются плодом вашей фантазии.
—	Но я сказала чистую правду, клянусь вам, милорд.
—	Не отрицаю.— Лорд Генри с серьезным видом по¬
качал головой.— Но есть ли у вас доказательства?
—	Неужели может быть лучшее доказательство, чем
то, что я люблю его и вышла за него замуж?
— Сударыня,— чрезвычайно любезно заметил его
светлость,— ваше признание доказывает лишь то, что вы
сами верите в эту поразительную историю, однако ни
в коей мере не убеждает нас в ее правдивости. Полагаю,
вы услышали ее от самого сэра Оливера Тресиллиана?
—	Вы не ошиблись. Но он рассказал ее мне в при¬
сутствии Лайонела, и Лайонел все подтвердил.
297

—	Вы смеете говорить подобные вещи? — ахнул сэр
Джон, гневно посмотрев на Розамунду.
—	Да, смею,— ответила Розамунда, спокойно выдер¬
жав его взгляд.
Лорд Генри сидел, откинувшись на спинку стула и по¬
щипывая бородку. В этой истории что-то явно ускользало
от его понимания.
—	Леди Розамунда,— вновь заговорил его свет¬
лость.— Позвольте мне обратить ваше внимание на ще¬
котливый характер вашего заявления. Вы, в сущности,
обвиняете того, кто уже не в состоянии защитить себя
и оправдаться. Если ваш рассказ подтвердится, память
Лайонела Тресиллиана будет навсегда покрыта позором.
Разрешите задать вам еще один вопрос, и умоляю вас,
честно ответить на него. Правда ли, что Лайонел Тре¬
силлиан признал справедливость обвинения, предъявлен¬
ного ему пленником?
—	Я еще раз торжественно клянусь, что все, мною
сказанное,— чистая правда. Когда сэр Оливер обвинил
Лайонела Тресиллиана в убийстве моего брата и заговоре
против него самого, то Лайонел признал себя виновным
в этих преступлениях. По-моему, господа, я все объяснила
достаточно понятно.
Лорд Генри развел руками:
—	В таком случае, Юшлигрю, мы неправомочны про¬
должать разбирательство. Сэр Оливер должен отправиться
с нами в Англию и там предстать пред судом.
Но среди собравшихся за столом офицеров находился
один — тот самый Юлдон, сидевший рядом с сэром Джо¬
ном, чей ум отличался несколько большей остротой.
—	С вашего позволения, милорд,— обратился он к его
светлости, после чего повернулся к свидетельнице: — При
каких обстоятельствах сэр Оливер вынудил у брата при¬
знание?
—	В своем доме в Алжире, в тот вечер, когда он...—
откровенно ответила Розамунда и вдруг осеклась, поняв,
что попала в ловушку.
Поняли это и остальные. Сэр Джон без промедления
устремился в брешь, хитроумно пробитую Юлдоном в ее
защите.
—	Продолжайте, прошу вас,— сказал он.— В тот ве¬
чер, когда он...
—	В тот вечер, когда мы прибыли туда,— в отчаянии
ответила Розамунда, и лицо ее побледнело.
—	Тогда-то,— насмешливо и нарочито медленно про¬
298

говорил сэр Джон,— вы впервые и услышали от сэра
Оливера объяснение его поступков?
—	Да, тогда,— запинаясь, ответила Розамунда.
—	Значит,— уверенно продолжал сэр Джон, твердо
решив не оставлять ей никакой лазейки,— до того вечера
вы, естественно, продолжали считать сэра Оливера убий¬
цей своего брата.
Розамунда молча опустила голову. Она поняла, что
истина не может восторжествовать там, где для ее дока¬
зательства прибегают к заведомой лжи.
—	Отвечайте! — потребовал сэр Джон.
—	В этом нет необходимости,— опустив глаза, с рас¬
становкой проговорил лорд Генри, и в голосе его прозву¬
чала боль.— Ответ может быть только один. Леди Роза¬
мунда сказала нам, что сэр Оливер Тресиллиан не похи¬
щал ее, что она добровольно отправилась с ним в Алжир
и стала его женой. Она сослалась на этот факт как на
доказательство невиновности пленника. Но теперь выяс¬
нилось, что, покидая Англию, она по-прежнему считала
его убийцей своего брата. Однако, несмотря ни на что,
она желает уверить нас в его непричастности к своему
похищению.
Лорд Генри еще раз развел руками, и губы его сло¬
жились в горестную гримасу.
—	Ради Бога, давайте кончать! — воскликнул сэр
Джон, вставая.
—	Подождите! — воскликнула Розамунда.— Все, что
я сказала,— правда! Клянусь вам! Все, кроме истории
с похищением. Я признаюсь. Но, узнав всю истинную
правду, я простила ему это оскорбление.
—	Она признается,— язвительно проговорил лорд
Джон.
Не удостоив рыцаря даже взглядом, Розамунда про¬
должала:
—	Зная, сколько горя и страданий он перенес по чужой
вине, я с радостью признаю сэра Оливера своим мужем
и надеюсь искупить свою долю вины в его несчастьях.
Вы должны верить мне, господа. Но если вы отказывае¬
тесь, то позвольте спросить: неужели его вчерашний по¬
ступок ни о чем не говорит вам? Или вы уже забыли,
что, если бы не он, вы бы никогда не узнали, где искать
меня?
Джентльмены, восседавшие за столом, вновь удивленно
воззрились на Розамунду.
299

—	О каком поступке говорите вы на сей раз, сударыня?
О чем мы должны помнить?
—	И вы еще спрашиваете? Вы так жаждете смерти,
что притворяетесь, будто вам ничего не известно? Вы же
отлично знаете, что Лайонела послал к вам сэр Оливер.
Лорд Генри признается в своих «Хрониках», что, ус¬
лышав заявление Розамунды, он не сдержался и ударил
ладонью по столу.
—	Это уж слишком! — воскликнул его светлость.—
До сих пор я верил в вашу искренность, считая, что
вас обманули и направили по ложному следу. Но столь
изощренная ложь переходит все границы. Что с вами,
дитя мое? Ведь Лайонел сам рассказал нам, как ему
удалось добраться до «Серебряной цапли»:	как этот
негодяй приказал высечь его, а затем, решив, что он
умер, выбросить за борт.
—	Ах, узнаю Лайонела,— сквозь зубы проговорил сэр
Оливер.— Он до своего последнего часа остается лжецом.
Как же я не подумал об этом!
Понимая безвыходность положения, Розамунда в по¬
рыве царственного гнева смело посмотрела в глаза лорду
Генри и сидящим рядом с ним офицерам.
—	Низкий, подлый предатель! Он солгал! — крикну¬
ла она.
—	Мадам,— с укором остановил ее сэр Джон,— вы
говорите о человеке, лежащем на смертном одре.
—	И трижды проклятом,— добавил сэр Оливер.— Гос¬
пода, обвиняя благородную даму во лжи, вы не дока¬
зываете ничего, кроме собственной непроницательности.
—	Мы уже достаточно наслушались, сэр,— прервал
его лорд Генри.
—	Клянусь богом, вы правы! — пылая гневом, воск¬
ликнул сэр Оливер.— И все же вам придется выслушать
еще кое-что. «Истина восторжествует»,— заявили вы не¬
давно, и она действительно победит, раз таково желание
этой несравненной женщины!
Лицо сэра Оливера пылало, светлые глаза, словно два
клинка, вонзились в лица судей. До этой минуты он
наблюдал за ними с насмешливым равнодушием: он сми¬
рился с судьбой и желал только одного — чтобы вся эта
комедия поскорее закончилась. Он считал, что Розамунда
навсегда потеряна для него и, вспоминая, какую нежность
и доброту она проявила к нему прошлой ночью, был
склонен объяснить ее порыв обстоятельствами, в которых
они оказались. Примерно так же он расценил и ее пове-
зоо

дение в начале суда. Но теперь, когда он увидел, с какой
отчаянной отвагой она сражается за него, услышал и всей
душой поверил, что она любит его и искренно желает
искупить свою вину, он понял, что жизнь еще может
улыбнуться ему. Апатию сэра Оливера как рукой сняло,
да и сами судьи подлила масла в огонь, обвинив Розамунду
во лжи и откровенно смеясь над ее рассказом. Гнев нашего
джентльмена утвердил его в решении восстать против них
и воспользоваться единственным оружием, которое, поми¬
мо его воли, милостивая судьба или сам Бог вложил
в его руки.
—	Я и не думал, господа,— сказал сэр Оливер,— что
сама судьба направляла сэра Джона, когда прошлой
ночью в нарушение договора он захватил в плен одного
из членов моей команды. Как я уже говорил вам, это
бывший английский моряк и зовут его мастер Джаспер
Ли. Он попал ко мне несколько месяцев назад и избрал
тот же путь избавления от рабства, какой при анало¬
гичных обстоятельствах избрал и я сам. Позволив ему
это, я проявил известное милосердие, поскольку он и
есть тот самый шкипер, которого подкупил Лайонел с
целью похитить меня и переправить в Берберию. Но
мы вместе попали в руки испанцев. Прикажите привести
его и допросите.
Офицеры молча смотрели на сэра Оливера, и в лице
каждого из них он видел нескрываемое изумление нагло¬
стью, беспримерное проявление которой они усмотрели
в его требовании.
Первым заговорил лорд Генри.
—	Право, сэр, какое странное и подозрительное сов¬
падение,— произнес он с едва заметной усмешкой.— Про¬
сто невероятно: тот самый человек — и вдруг чуть не
случайно оказывается у нас в плену.
—	Не так случайно, как вам кажется, хотя вы и не¬
далеки от истины. У него есть зуб на Лайонела, поскольку
Лайонел навлек на него все его несчастья. Когда вчера
ночью он так безрассудно бросился в атаку на нашу
галеру, Джасперу Ли выпала возможность свести давние
счеты, и он воспользовался ею. Именно поэтому вы
и схватили его.
—	Даже если это и так, подобная случайность грани¬
чит с чудом.
—	Чтобы восторжествовала истина, милорд, иногда
должны случаться и чудеса,— заметил сэр Оливер.— До¬
просите его. Он не знает, что здесь произошло, и было
301

бы безумием предполагать, что он заранее подготовился.
Позовите же его.
Снаружи раздались шаги, но никто не обратил на них
внимания.
—	Мы и без того потеряли слишком много времени,
слушая всякие небылицы,— заявил сэр Джон.
Дверь распахнулась, и на пороге показалась сухопарая,
одетая в черное фигура судового врача.
—	Сэр Джон! — настойчиво позвал он, бесцеремонно
прерывая заседание суда и не обращая внимания на
грозный взгляд лорда Генри.— Мастер Тресиллиан пришел
в сознание. Он спрашивает вас и своего брата. Поторо¬
питесь, господа! Он слабеет с каждой минутой.
Глава XXVI
ПРИГОВОР
Все общество поспешило вниз следом за врачом. Сэр
Оливер в сопровождении конвойных шел послед¬
ним. Войдя в каюту, все обступили койку, на которой
лежал Лайонел. Лицо раненого покрывала свинцовая блед¬
ность, глаза уставились в одну точку, какие-то хрипы
вырывались из груди.
Сэр Джон бросился к Лайонелу, опустился на одно
колено и, нежно обняв холодеющее тело молодого чело¬
века, приподнял его и прижал к груди.
—	Лайонел! — горестно воскликнул он и, видимо по¬
лагая, что мысли о мщении могут облегчить последние
минуты умирающего друга, добавил: — Негодяй в наших
руках.
С явным усилием Лайонел повернул голову и медленно,
словно ища кого-то, скользнул помутившимся взглядом
по лицам стоявших вокруг людей.
—	Оливер? — хрипло прошептал он.— Где Оливер?
—	Вам не о чем тревожиться...— начал было сэр Джон,
но Лайонел прервал его.
—	Подождите,— несколько громче попросил он.—
Оливер жив?
—	Я здесь,— прозвучал в ответ низкий голос сэра
Оливера, и офицеры, заслонявшие его от умирающего,
расступились.
Лайонел приподнялся и некоторое время смотрел на
брата, потом медленно склонился на грудь сэра Джона.
302

—	Бог не оставил грешника своей милостью,— прого¬
ворил он,— и не лишил меня возможности хоть и с опозда¬
нием исправить содеянное мною зло.
Лайонел снова с трудом приподнялся, протянул руки
к Оливеру и неожиданно громко воскликнул с мольбой
в голосе:
—	Нол! Брат мой, прости!
Оливер шагнул к койке и, так как его никто не
задержал, подошел к Лайонелу. С руками, по-прежнему
связанными за спиной, он высился над братом, задевая
тюрбаном низкий потолок каюты. Лицо его было сурово.
—	За что просите вы простить вас?
Лайонел силился ответить, но, так ничего и не сказав,
упал на руки сэра Джона, хватая ртом воздух. Кровавая
пена выступила на его губах.
—	Говорите, ради Бога, говорите! — срывающимся от
волнения голосом умоляла раненого Розамунда, которая
стояла у другого края койки.
Лайонел посмотрел на Розамунду и едва заметно
улыбнулся.
—	Не беспокойтесь,— прошептал он,— я буду гово¬
рить. Для этого Бог и продлил мне жизнь. Не обнимайте
меня, Киллигрю. Я... Я — самый гнусный из людей. Питера
Годолфина убил я.
—	Боже мой,— простонал сэр Джон.
Лорд Генри испуганно глотнул воздух.
—	Но грех мой не в этом,— продолжал Лайонел.—
Я не повинен в его смерти. Мы честно сражались, и я
убил Питера, защищая свою жизнь. Я согрешил потом.
Когда подозрения пали на Оливера, я стал подогревать
их... Оливер знал о нашем поединке, но молчал, чтобы
не выдать меня. Я боялся, как бы не обнаружилась истина.
Я завидовал ему... и договорился, чтобы его похитили и
продали...
Голос Лайонела звучал все слабее и наконец затих.
Его тело сотряс кашель, на губах снова выступила кро¬
вавая пена. Однако вскоре он пришел в себя. Он лежал,
тяжело дыша и вцепившись пальцами в одеяло.
—	Назовите имя,— попросила Розамунда, которой от¬
чаянная решимость до конца бороться за жизнь Оливера
не позволяла утратить хладнокровие и забыть самого
главного,— назовите имя человека, нанятого вами, чтобы
похитить Оливера.
—	Джаспер Ли, шкипер «Ласточки»,— ответил Лай¬
онел.
зоз

Розамунда бросила на лорда Генри торжествующий
взгляд, хотя лицо ее было мертвенно-бледно, а губы
дрожали. Затем она снова повернулась к умирающему;
было что-то безжалостное в ее желании вытянуть из него
всю правду, прежде чем он умолкнет навсегда.
—	Скажите им, при каких обстоятельствах сэр Оливер
послал вас вчера ночью на «Серебряную цаплю».
—	О нет, не надо мучить его,— вступился за умира¬
ющего лорд Генри.— Он и так достаточно сказал. Да
простит Бог нашу слепоту, Киллигрю.
Сэр Джон в молчании склонил голову над Лайонелом.
—	Это вы, сэр Джон? — прошептал он.— Как! Вы
еще здесь! Ха! — Казалось, он тихо засмеялся, но смех
тут же оборвался.— Я ухожу,— пробормотал он, и голос
его зазвучал тверже, словно повинуясь последней вспыш¬
ке угасающей воли: — Я... я восстановил справедливость...
насколько сумел. Я сделал все, что мог. Дай... дай мне
твою руку...
И он наугад протянул правую руку.
—	Я бы уже давно дал ее вам, но я связан! — в бе¬
шенстве крикнул сэр Оливер.
Он собрал всю свою недюжинную силу и, одним рывком
разорвав веревки, как если бы то были обыкновенные ни¬
тки, схватил руку брата и упал на колени рядом с койкой.
—	Лайонел... мальчик! — воскликнул сэр Оливер.
Казалось, все случившееся за эти пять лет перестало
существовать. Яростная, неутолимая ненависть к брату,
жгучая обида, иссушающая душу жажда мести в одно
мгновение бесследно исчезли, умерли, были похоронены
и преданы забвению. Более того, их будто никогда и не
было, и Лайонел вновь стал для него нежно любимым
младшим братом, которого он баловал, оберегал, защищал
от опасностей, а когда пришел час — пожертвовал для
него своим именем, любимой девушкой и самой жизнью.
—	Лайонел, мальчик! — только и мог сказать сэр Оли¬
вер.— Бедный мой, бедный! Ты не устоял перед искуше¬
нием. Оно было слишком велико для тебя.
Сэр Оливер наклонился, поднял свесившуюся с кровати
левую руку брата и вместе с правой сжал ее в ладонях.
Сквозь оконное стекло на лицо умирающего упал
солнечный луч. Но сияние, которым теперь светилось это
лицо, исходило из другого, внутреннего, источника. Лай¬
онел слабо пожал руку брата.
—	Оливер! Оливер! — прошептал он.— Тебе нет рав¬
ных! Я всегда знал, что ты настолько же благороден,
304

насколько я ничтожен и низок. Достаточно ли я сказал,
чтобы снять с тебя обвинения? Скажите мне, что теперь
ему ничего не угрожает! — обратился он ко всем собрав¬
шимся.— Что никакая...
—	Сэру Оливеру ничто не угрожает,— твердо сказал
лорд Генри.— Даю вам слово.
—	Хорошо. Пусть прошлое останется забытым. А бу¬
дущее в ваших руках, Оливер. Да благословит его Господь.
Он на секунду потерял сознание, но снова пришел
в себя.
—	Как много я проплыл прошлой ночью! Так далеко
я никогда не плавал. От Пенарроу до мыса Трефузис
немалый путь. Это прекрасно. Но вы были со мной, Нол.
Если бы у меня не хватило сил, вы бы поддержали меня.
Я до сих пор не согрелся, ведь было так холодно-
холодно...
Лайонел вздрогнул и затих.
Сэр Джон осторожно положил его на подушки. Роза¬
мунда опустилась на колени и закрыла свое лицо руками.
Оливер по-прежнему стоял на коленях рядом с сэром
Джоном, крепко сжимая холодеющие руки брата.
Наступила полная тишина. Наконец сэр Оливер с глу¬
боким вздохом сложил руки Лайонела на груди и медленно
поднялся с колен. Остальные восприняли это как сигнал,
которого, по-видимому, молча ждали из уважения к сэру
Оливеру.
Лорд Генри неслышно подошел к Розамунде и слегка
дотронулся до ее плеча. Она встала с колен и тоже вышла.
Лорд Генри последовал за ней, и в каюте остался только
врач.
Выйдя на солнечный свет, все остановились. Опустив
голову и слегка сгорбившись, сэр Джон пристально раз¬
глядывал надраенную добела палубу. Затем почти роб¬
ко — чего никогда не водилось за этим отважным чело¬
веком — он посмотрел на сэра Оливера.
—	Он был моим другом,— грустно сказал он и, как
бы прося извинения и желая что-то объяснить, добавил: —
И... любовь к нему ввела меня в заблуждение.
—	Он был моим братом,— торжественно ответил сэр
Оливер.— Да упокоит Господь его душу!
Сэр Джон Киллигрю выпрямился во весь рост, полный
решимости, готовый с достоинством встретить возможный
отпор.
—	Хватит ли у вас великодушия, сэр, простить
305

меня? — спросил он с таким видом, словно бросал вызов
сопернику.
Сэр Оливер молча протянул ему руку, и сэр Джон
с радостью пожал ее.
—	Похоже, мы снова будем соседями,— сказал он.—
Даю вам слово, я постараюсь вести себя более по-соседски,
чем раньше.
—	Значит, господа,— сэр Оливер перевел взгляд с сэра
Джона на лорда Генри,— мне следует понимать, что
я больше не пленник?
—	Вы спокойно можете вернуться с нами в Англию,—
ответил его светлость.— Королева узнает вашу историю,
а если возникнет необходимость подтвердить ее — у нас
есть Джаспер Ли. Я гарантирую вам полное восстановле¬
ние в правах. Прошу вас, сэр Оливер, считать меня своим
другом.
И лорд Генри тоже протянул ему руку. Затем лорд
Генри обратился к стоящим рядом офицерам:
—	Пойдемте, джентльмены. Полагаю, у каждого най¬
дется немало дел.
И все ушли, оставив Оливера и Розамунду одних. Они
долго смотрели друг на друга. Им надо было так много
сказать, о многом расспросить, многое объяснить, что ни
он, ни она не знали, с чего начать. Но вот Розамунда
протянула Оливеру руки и подошла к нему.
—	О, мой дорогой! — воскликнула она, и этим, в сущ¬
ности, все было сказано.
Несколько не в меру любопытных матросов, слоняв¬
шихся по баку, подглядывая сквозь ванты, с отвращением
увидели владелицу Годолфин-Корта в объятиях голоногого
приверженца Магомета с тюрбаном на голове.

ФАВОРИТ
КОРОЛЯ
Роман
ЯКОВ I

Глава I
НА ПОЛЕ ДЛЯ РИСТАЛИЩ
ороль Яков, полностью оправившись от ис¬
пуга, причиненного Пороховым заговором \
возвратился в привычное свое состояние ле¬
ни и нерешительности. Дух Гая Фокса ос¬
тался непоколебимым, хотя тело и было изу¬
родовано пытками. На виселице в Полз-ярде
он искупил вину за попытку «взрывной волной загнать
назад в горы этих шотландских попрошаек» — так он
называл свое несостоявшееся предприятие.
«Попрошайки» остались на своих местах и даже по¬
лучили с прибытком — они прибрали к рукам земли
и прочее имущество заговорщиков, многие из которых
были весьма состоятельными джентльменами.
Для короля дело тоже обернулось выгодой, правда, не
материального порядка. Случившееся позволило ему по¬
упражняться в искусстве всевластия (или в искусстве
бесстыдной лжи и лицемерия, что одно и то же) и про¬
демонстрировать миру божественный дар, которым вла¬
дыка небесный наделил владык земных. Этот божествен¬
ный дар, как заявлял сам король, заключался в особой
остроте зрения, позволившей ему понять истинную цель
309

и природу заговора и чудом предотвратить национальную
катастрофу.
Однако в процессе дальнейшей эксплуатации своих
незаурядных способностей государь извлек также выгоды
вполне материальные. Ему удалось довольно убедительно
доказать, что люди столь нетерпимые, как паписты (на
чей счет было отнесено стремление отправить его и пар¬
ламент в лучший мир), сами никакой терпимости не
заслуживают и что «жена, облаченная в порфиру и баг¬
ряницу» 2, там, на своих семи римских холмах, также
криводушна. Следовательно, вполне справедливо наказать
папистов (а вкупе с ними и пуритан) 3 тяжелыми штра¬
фами и конфискациями, дабы продемонстрировать после¬
довательность в личной поддержке государственной цер¬
кви \ Таким образом он пополнил свою обедневшую казну
и смог облегчить участь тех самых шотландских, да
и английских попрошаек, которые роем вились возле него.
Его гибкую королевскую совесть отнюдь не беспокоил
тот факт, что заговор, составленный несколькими отча¬
янными, был прямым результатом его прежних упражне¬
ний в искусстве всевластия. Ведь в свое время он с
готовностью пообещал быть терпимым как к единоверцам
своей матери, католикам, так и к пуританам, когда те,
еще в бытность его, Якова Стюарта, в Шотландии затро¬
нули эту деликатную тему,— но тогда его более всего
беспокоил вопрос о законности наследования им англий¬
ского трона. Глупцы! Они ему поверили, хотя должны
были бы понять, что человек, который и пальцем не
шевельнул, чтобы спасти от плахи свою мать — поскольку
это могло повредить его претензиям на английскую ко¬
рону,— не станет терзаться по поводу пары-другой лож¬
ных обещаний, если они обеспечат ему поддержку всех
слоев английского населения. Когда же он обнаружил, что
епископальная религия была единственно пригодной для
королей — она делала его главой как государственной
церкви, так и самого государства,— он нарушил свое
обещание и спровоцировал не только Пороховой заговор,
но и предшествовавшее ему тайное соглашение католиков
и пуритан — наиболее странный из всех союзов 5.
Но все это, слава Богу, осталось в прошлом. Тяжелая
пята власти опустилась на склоненные выи папистов
и пуритан, неповиновение выдавливалось из них и струй¬
ками золота стекало в казну ради поддержания безумной
роскоши двора этого нового королевства, именуемого Ве¬
ликой Британией. Ибо и сейчас, в год 1607-й от прише¬
310

ствия Господа нашего и в год четвертый от восшествия
на престол короля Якова, его величество отчаянно нуж¬
дался в наличных деньгах.
Никогда ни до того в истории страны, ни после не
было примеров расточительства столь безрассудного. Без¬
удержному разгулу и роскоши предавались шотландцы из
свиты короля. Да и король также казался самой настоящей
вороной в павлиньих перьях.
Из суровых и хладных северных краев явился он
в обетованную страну изобилия, страну, которая по его
приказу щедро давала ему и молоко, и мед. А требования
его были такими чрезмерными и частыми, что источники
начали уже оскудевать. Государь дарил своим фаворитам
целые состояния, а поскольку его никто и никогда не
учил ценить деньги, ресурсы нации истощались. Прежде
карманы и руки его были пусты, и вдруг они наполнились
золотом. Он разбрасывал его с почти детским безрассуд¬
ством, он расходовал его из одной любви к тратам, потому
что за тридцать семь лет жизни у него не было ни гроша.
Подобным же образом, обретя возможность свободно
и бесконтрольно раздавать почести, он, которого прежде
могли легко припугнуть и надменные аристократы, и более
наглые священнослужители, начал направо и налево да¬
ровать титулы, да так, что за первые три месяца правления
он, помимо титулов графов и баронов, роздал не менее
семи сотен рыцарских званий6. Теперь рыцарей было
столько, что принадлежать к ним считалось чуть ли не
бесчестьем. Так что доля истины в объявлении, при¬
крепленном неким шутником к дверям собора св. Павла 7,
все же была — шутник предлагал новоявленным ари¬
стократам помощь в нахождении следов благородного про¬
исхождения.
А когда он сам почувствовал нужду в деньгах, он
собрал парламент и, к своему ужасу — близкому к тому,
что он испытал во время Порохового заговора,— обнару¬
жил, что палата общин как-то не склонна признавать его
божественное происхождение, мало того, она сомневается
в его королевском величии. Его собственные взгляды
и взгляды парламента на функции палаты общин отли¬
чались разительным образом. Сессия превратилась в поле
битвы между абсолютизмом и конституционализмом;
и тщетны были все его попытки убедить членов палаты,
что короли в мире божьем сами становятся богами и несут
божественный свет, ибо являются Его наместниками на
земле. А ведь он так гордился своим ораторским искус¬
311

ством! Палата общин, не усмотрев ничего божественного
во вполне земном желании короля получить как можно
больше денег, набралась бесстыдства и отнеслась к нему
как к простому смертному и проголосовала за такую
сумму субсидий, которая никак не могла покрыть его
чудовищные долги.
Это ужасно его раздосадовало, однако он не урезал
ни своих расходов, ни своей безрассудной щедрости, в ко¬
торой видел королевскую привилегию. И следовал своим
путем по благословенной земле молока и меда, бражничая
на маскарадах, турнирах и спектаклях. Он обнаружил,
что охота, например, является не только удовольствием,
но и совершенно необходима для поддержания здоровья;
что петушиные бои служат прекрасным средством укреп¬
ления духа — в результате чего дух его настолько окреп,
что он назначил человеку, надзиравшему за петухами,
такую же плату, как каждому из двух государственных
секретарей. Что же касается остального, то лучше всего
сказал об этом сэр Джон Харрингтон: «Теперь, когда
воспоминания о Пороховом заговоре изгладились, мы,
придворные, ведем себя так, будто сам дьявол решил, что
мы должны вместо пороха подорвать себя и свое здоровье
безумствами, излишествами, бессмысленной тратой вре¬
мени и сил».
Его величество любил окружать себя красивыми муж¬
чинами, совсем как великосветская красавица, и неукос¬
нительно следил за тем, чтобы джентльмены в его бли¬
жайшем окружении были не только хороши, но чтобы
наряды и вооружение их соответствовали приятной внеш¬
ности. За счет своего новообретенного королевства он
проливал на них дождь из богатств и почестей. Среди
вельмож, особо приближенных, находились: Филипп Гер¬
берт — ему король присвоил титул графа Монтгомери —
красивый, однако глуповатый и ничтожный брат велико¬
лепного Пемброка; сэр Джон Рамсей, которого король
сделал виконтом Хаддингтонским — он скрывал мрачную
тайну короля в деле Гаури; здесь присутствовал сэр
Джеймс Хей, ставший графом Карлейлем — когда-то он
был просто парикмахером, правда, обучавшимся в Париже;
здесь был целый букет красавцев, преимущественно шот¬
ландского происхождения. Они нежились в лучах коро¬
левских ласк и молились на него, как молится женщина
легкого поведения на мужчину, который щедро оплачивает
ее интимные услуги. Надежды короля на достойные вза¬
имоотношения с фаворитами были столь же смехотвор¬
312

ны, как и его чрезмерные денежные требования к пала¬
те общин.
В то чудесное сентябрьское утро король пребывал
в окружении сих пестрых рябчиков в павильоне на уайт-
холлском поле для ристалищ. Здесь должны состояться
скачки и рыцарские поединки, которые носили скорее
театральный характер, дабы продемонстрировать искусст¬
во верховой езды и атлетические достижения без ущерба
для жизни и здоровья, потому что его величество не
любил развлечений, чересчур уж похожих на настоя¬
щий бой.
Сверкающий, как сам Феб8, выехал вперед велико¬
лепный Джеймс Хэй — он был облачен в расшитый зо¬
лотом камзол, короткий плащ из бобрового меха и боб¬
ровую шапку с белым плюмажем, которая ловко сидела
на его белокурых кудрях. Этого выдающегося рыцаря
сопровождала собственная свита, в окружении эскорта
пажей в небесно-голубых ливреях — на груди у них были
вышиты гербы сэра Джеймса Хэя. Щитоносцем сэр
Джеймс выбрал самого красивого из своих сквайров ,
юношу двадцати лет, чье лицо и прекрасное сложение
привлекло внимание всех собравшихся. Посетительницы
женской галереи не могли оторвать от него взоров, а он
следовал впереди остальных на гарцующем белом коне,
поскольку в его обязанности входило представление ко¬
ролю украшенного гербом хозяйского щита.
Король вытаращил круглые водянистые глаза, а тол¬
стые губы, прикрытые редкой светлой бородкой, растяну¬
лись в одобрительной улыбке. Его величество любил хо¬
роших коней и ценил искусство верховой езды, в котором
ему преуспеть не удалось, хотя чуть ли не половину своих
дней он провел в седле. И сейчас он с восхищением
наблюдал, как приближается к нему этот прирожден¬
ный наездник.
—	Настоящий кентавр! 10 И до чего же смел,— про¬
бормотал он мелодичным голосом, свойственным всем
шотландцам.
Вот заключительный курбет 11 у самых ступеней ко¬
ролевской галереи, поводья натянуты до такой степени,
что конь по-кошачьи присел на задние ноги...— и все
прошло бы прекрасно, если бы наездник уже не освободил
одну ногу из стремени, намереваясь соскочить и замереть
перед королем в полупоклоне рядом с присевшим конем.
Но молодой человек потерял равновесие, а поскольку
в руках у него был тяжелый щит, грохнулся на землю.
313

Сидевший рядом с королем Филипп Герберт разразился
громким хамским хохотом:
—	Ваш кентавр развалился на куски, сир!
Но король не слышал его — и слава Богу. Взор его
величества был прикован к молодому человеку, который,
попытавшись встать, рухнул вновь, оставшись лежать
в неловкой позе.
—	Помилуй Боже! — пробормотал король.— Юноша
поранился!
И он приподнялся с обитого пурпуром кресла и ступил
вперед. Король был чуть выше среднего роста, у него были
тонкие рахитичные ножки и рыхлое неуклюжее тело. Он
был зачат алкоголиком, начал ходить только в семь лет,
и с тех пор ноги его так и не обрели необходимой силы.
Заметив, что король встал, сквайры и пажи спешились
и кинулись на помощь пострадавшему. Операцией по
спасению руководил сэр Джеймс Хэй. Ошеломленные,
примолкшие зрители также вскочили. В женской галерее
внимание всех привлекла графиня Эссекс, светловолосая
и очень хорошенькая девушка пятнадцати лет — она ух¬
ватилась изящной, затянутой в перчатку ручкой за дере¬
вянные перила, громко закричала и потребовала, чтобы
ей немедленно сообщили, что случилось с молодым че¬
ловеком. Но никто пока ничего толком сказать не мог.
Ее мать, графиня Саффолк, пышногрудая дама с иронич¬
ным ртом и оспинками на лице, успокоила дочку и улыб¬
нулась горячности, с которой та отреагировала на беду
совершенно незнакомого юноши.
Затем и сам король оказался в центре всеобщего
внимания. Тяжело опираясь на плечо Герберта, он сполз
по ступенькам и склонился над молодым человеком. Тот
беспомощно лежал на спине, правая нога его была под¬
вернута под неестественным углом. Эта нога, как сооб¬
щили его величеству, оказалась сломанной. Какой-то паж
уже кинулся искать носилки и носильщика.
Один из сквайров положил голову молодого человека
на колено, и тот с благоговением смотрел на склонивше¬
гося над ним короля. Даже искаженное болью, лицо мо¬
лодого человека оставалось необыкновенно красивым. Ему
было на вид не более двадцати, он все еще не носил
бороды, и его чувственный и в то же время твердый рот
украшали лишь золотисто-каштановые усики.
—	Бедный мальчик! Бедный мальчик! — бормотал ко¬
роль растроганно. Этот человек, который спокойно пере¬
носил известия о самой кровавой жестокости (лишь бы
314

это происходило не у него на глазах), весь проникался
участием, случись ему наблюдать болезни или какие-либо
несчастья.
Молодой человек откинул с влажного лба спутанные
рыжевато-золотистые волосы и попытался было что-то
сказать, но замолчал, потому что не знал, что требует
в таких случаях этикет.
Но король об этикете и не думал. Он уставился на
стройного, гибкого молодого человека, и мысль о том, что
эта совершенная красота может быть покалеченной на¬
всегда, поразила его настолько, что по изборожденной
преждевременными морщинами и пылающей нездоровым
румянцем щеке скатилась непрошеная слеза.
—	Кто он такой? Как его зовут? — хрипло спросил
король.
Сэр Джеймс, который к этому времени уже спешился,
выдвинулся вперед.
—	Это Карр, ваше величество. Роберт Карр из Фер-
нихерста.
—	Карр из Фернихерста?! — Король, казалось, был
поражен.— Боже упаси, сын Тома Карра!
И он наклонился, чтобы получше разглядеть красавца,
который несколько лет назад служил ему в Эдинбурге
пажом, однако был отставлен за неуспехи в латыни, что
в глазах короля считалось крупным проступком.
Побелевшее от боли лицо молодого Карра озарила
улыбка благодарности.
—	Боже, спаси ваше величество,— произнес он с шот¬
ландским акцентом, лишь немногим более явным, чем
акцент короля.
—	Ты сейчас не меньше нуждаешься в спасении, мой
мальчик,— пробурчал король. Он вновь выпрямился и на¬
чал быстро отдавать приказы, при этом речь казалась
еще невнятнее, чем обычно.
Роберта Карра следовало перенести в дом мистера
Райдера, поскольку тот находился неподалеку, на Кинг-
стрит. Решили выслать кого-нибудь вперед, чтобы заранее
подготовить для пострадавшего комнату. Один из прибли¬
женных поспешил выполнить это указание, а другой оп¬
рометью бросился за личным врачом его величества: вы¬
править ногу молодого человека следовало руками самого
искусного лекаря, чтобы это прекрасное тело не было
искалечено.
Филипп Герберт, он же граф Монтгомери, до того
занимавший среди фаворитов главенствующее место,
315

с презрением смотрел, как все хлопочут вокруг свалив¬
шегося парня. С какой это стати «крестный», как он
фамильярно называл своего суверена, так беспокоится по
поводу безродного шотландца?
Бедолага Герберт не обладал проницательным умом,
потому и не понял, что при дворе появился еще один из
тех, кого Гай Фокс назвал «попрошайками».
Глава II
ВОСХОДЯЩЕЕ СВЕТИЛО
Очень скоро стало ясно, что падение, в результате
которого Роберт Карр сломал ногу, стало первым
шагом к его невероятному возвышению.
Король остался досмотреть представление — он чувст¬
вовал себя обязанным проявить благодарность к джент¬
льмену, его подготовившему. Однако как только турнир
был завершен, он отложил возвращение во дворец и от¬
правился в дом мистера Райдера на Кинг-стрит, чтобы
самому узнать о самочувствии мистера Карра. Король
явился в сопровождении группы джентльменов, среди ко¬
торых был и Герберт, приунывший при виде того, кого
считал очередным и слишком уж откровенным королев¬
ским капризом.
У мистера Райдера они застали личного врача его
величества. Врач успокоил волнение короля и свиты —
столь бурное, как если бы пострадавший был старым
и дорогим другом.
Мистеру Карру ногу выправили, боль отступила, и он
чувствовал себя теперь достаточно сносно и лежал в мило
обставленной комнате. Решетчатые окна были открыты
навстречу сентябрьскому солнышку и ветерку, долетав¬
шему из зеленого сада мистера Райдера. Когда отворилась
дверь, он с любопытством повернул свою увенчанную
золотистой гривой голову.
Он был поражен, увидев в дверном проеме фигуру
короля, ужасно нелепую, несмотря на украшавшие ее
шафранового цвета бархат и потоки драгоценностей. Пол¬
нота еще сильнее подчеркивалась бриджами в пышную
сборку и камзолом, накрахмаленным и простеганным так
плотно, что он напоминал кольчугу — таким образом ко¬
роль пытался утихомирить свой врожденный страх перед
холодной сталью злодейского кинжала. Этот чисто врож¬
316

денный страх, возможно, был следствием той ночи в Хо-
лируде, когда у ног беременной им матери был насмерть
заколот Риччо 12.
Король стоял теперь в дверях, жадно уставившись
на прекрасного юношу. Когда лицо короля было спо¬
койно, оно принимало отсутствующее, меланхоличное
выражение, свойственное жестоким натурам. Это лицо
очень точно отражало душу, чью печаль и одиночество
не могли обмануть ни потакание собственным слабостям
и тщеславию, ни чрезмерная погоня за чувственными
удовольствиями.
Король в сопровождении медика проковылял к низкой
кровати на колесиках. Джентльмены остались в дверях.
Его величество громко объявил, что лично зашел осведо¬
миться о здоровье мистера Карра, что, впрочем, было
истинной правдой.
-	Покрасневший Роберт Карр был преисполнен благо¬
дарности за честь, намного превосходящую его скромные
заслуги, и с сильно заметным северным акцентом отве¬
тил, что чувствует себя очень хорошо. После чего на
него излился поток характерных для короля шутливых
банальностей.
—	Черт побери! — воскликнул король, как всегда не¬
внятно — казалось, язык его с трудом помещается во рту.
В теории он осуждал всякого рода богохульства и даже
написал памфлет о зле, причиняемом богопротивными
словами, но на практике редко обходился без подобных
фраз, усиливавших смысл его сентенций.— Если вы чув¬
ствуете себя превосходно со сломанной ногой, как же вы
будете чувствовать себя, когда она снова станет целой?!
Со стороны несколько отставшей свиты раздались
подобострастные смешки. Однако мистер Карр даже не
улыбнулся.
—	Две сломанные ноги — и то слишком низкая плата
за заботу вашего величества.
И хотя его акцент был неприятен для английских
ушей, само высказывание с точки зрения придворного
этикета не вызвало никаких возражений. Король, подкру¬
тив жидкую бородку, улыбнулся и одобрительно кивнул.
—	Клянусь честью! Это ответ благородного человека.
Вы наверняка побывали с сэром Джеймсом во Франции.
Мистер Карр признал это — он провел при тамошнем
Дворе два года.
—	Так вот где вы обучились изяществу французских
оборотов речи! Среди этих бездельников и кровососов!
317

Нет, нет, я вас ни в чем не упрекаю! Я не имею пред¬
убеждений против вежливости, даже если это — обыкно¬
венная болтовня.
Прекрасное юное лицо вновь залилось краской, и мо¬
лодой человек, смущенный взглядом короля, отвел глаза.
Вскоре король покинул его. Но ни тогда, ни на
следующее утро, ни после визитов, которые король нанес
ему в последующие дни, мистер Карр не в силах был
понять смысл этих посещений. Скорее всего он не до¬
зволял себе проникнуться слишком явным подозрением.
Но когда через три дня, также утром,, к нему в сопро¬
вождении пажа явился королевский мажордом 13 и до¬
ставил корзину редчайших фруктов — персиков и неж¬
нейших дынь, присланных королем со своего стола,—
отрицать очевидность расположения монарха уже не
имело смысла. К тому же тот, кто доставил дары —
очень изысканный шотландский джентльмен, который
назвался сэром Аланом Очилтри,— был чрезмерно за¬
ботлив и с большой готовностью предложил себя к ус¬
лугам мистера Карра.
Наконец-то молодой шотландец понял, что колесо фор¬
туны совершило неожиданный поворот и что он попал
в весьма затруднительное положение. Все это произошло
так стремительно, так случайно, ведь о таком возвышении
он никогда и думать не смел! И несмотря на все дока¬
зательства благосклонности к нему судьбы и уже почти
веря в это, он все же не решался поверить до конца.
В той вежливой фразе, которую он сказал королю, кры¬
лась сущая правда, потому что он действительно с охотой
пострадал бы еще больше, лишь бы заслужить благо¬
склонность монарха.
Ежедневные визиты короля не прекращались и станови¬
лись все продолжительнее. Вскоре вряд ли выдавался час,
чтобы у постели мистера Карра не находился какой-нибудь
важный посетитель из числа придворных, следовавших
примеру своего господина. А к концу недели прихожая до¬
ма на Кинг-стрит по числу и титулам ее посетителей мало
чем отличалась от прихожих Уайтхолла 14.
Прежде сэр Джеймс Хэй обращал на Карра мало вни¬
мания, зато теперь визиты его тоже стали ежедневными.
Он ухаживал за больным с таким усердием, что казалось,
они поменялись местами и из патрона сэр Хэй превратился
в слугу. Даже милорд Монтгомери не брезговал искать ми¬
лостей юного шотландца. И однажды — этот день стал вер¬
шиной в череде посещений — к мистеру Карру явился сам
318

граф Саффолк, лорд-гофмейстер 15, и совершенно очаровал
больного своей любезностью.
Граф объявил, что прознал о постигшем мистера Карра
несчастье от своей дочери леди Эссекс. Она была свиде¬
тельницей горестного события и с тех пор не перестает
о нем говорить. Хотя мистер Карр раньше никогда не
слыхал об этой леди, он был глубоко польщен тем, что
привлек к себе взор и мысли такой знатной госпожи. Ее
светлость, продолжал граф, так обеспокоена участью ми¬
стера Карра, что его светлость решил самолично навестить
больного.
Мистер Карр поблагодарил его самым учтивым обра¬
зом. В конце концов, молодой шотландец был хорошо
воспитан, набрался во Франции придворного опыта да
и сейчас, вследствие проявленного к нему внимания, при¬
обрел определенную уверенность в себе, так что манеры
его были вполне располагающими.
Милорд Саффолк почувствовал облегчение: по крайней
мере, этот юноша, о котором уже говорили как о новом
фаворите, нисколько не похож на этих неотесанных олу¬
хов, обычных любимчиков короля (как, например, Монт¬
гомери, с которым его светлость чуть не столкнулся,
покидая покои мистера Карра).
Граф Монтгомери был, как всегда, шумлив.
—	Что привело к вам этого старого лиса?! — восклик¬
нул он, ничуть не беспокоясь, что его светлость еще не
ушел и вполне мог его слышать. Это было в обычае
молодого Герберта: его совершенно не волновало мнение
окружающих.
Сдержанность, прозвучавшая в голосе мистера Карра,
могла показаться упреком.
—	Не более чем желание быть вежливым,— ответил он.
—	Тогда ему еще менее стоит доверять! Этим Говар¬
дам вообще верить нельзя — жадная свора волков и лисиц,
а лорд-гофмейстер худший среди них. Берегитесь Говар¬
дов! Избегайте их объятий, словно объятий дьявола.
В этом человеке столько же проку, как и в самом Сатане.
Мистер Карр ответил натянутой улыбкой. В руках он
Держал книгу, которую читал перед приходом лорда-гоф-
мейстера. Он улыбнулся про себя: как же хорошо теперь
он знает двор — теперь он не затруднился бы в выборе
партии, впрочем, выбор за него уже был сделан.
Следом явился сам король в голубом бархатном кам¬
золе. Пуговицы были застегнуты криво, что еще сильнее
подчеркивало королевское безобразие. К тому же по
319

бархату красовались пятна — король был неаккуратен
и неуклюж во всем, включая еду. Правда, когда он пил,
он не ронял ни капли столь любимых для него напитков.
Лишь тот, кто видел короля за столом, мог понять,
почему непочтительный Букингем назвал Якова I «его
молотильство».
Король отодвинул Монтгомери и занял привычное
уже кресло в изголовье постели. Он осведомился о со¬
стоянии бедного мальчика, о том, что говорит врач по
поводу процесса выздоровления, и о том, что это он
читает. Мистер Карр с улыбкой протянул королю книгу.
Король улыбнулся в ответ и с достоинством откинулся
в кресле. В глазах его светилась гордость — потому что
мистер Карр читал «Базиликон Дорон», этот памятник
учености его величества, который тот, словно новояв¬
ленный Макиавелли 1б, собственноручно начертал в ка¬
честве учебного пособия для своего отпрыска, принца.
Опытный царедворец, мистер Райдер предусмотрительно
снабдил мистера Карра экземпляром этого выдающегося
произведения.
—	Ну, ну! Значит, ты взял на себя труд познако¬
миться с лучшим моим созданием,— одобрительно про¬
ворчал король.
Он пожелал узнать мнение мистера Карра о книге.
Роберт Карр ответствовал, что со стороны такого необ¬
разованного человека, каким он является, было бы не¬
почтительно судить о произведении столь высокоученом.
—	Если ты сам ощущаешь недостаток образования,
значит, ты в состоянии понять, что есть ученость и глу¬
бина, — и, ерзая от удовольствия, король потребовал, что¬
бы мистер Карр отчитался, какая из глав понравилась
ему больше всего.
Мистер Карр, которому книга на самом деле показалась
невыносимо скучной и банальной, смог припомнить только
прочитанную накануне главу. В этом памятнике мудро¬
сти, ответил он, созданном человеком, который одновре¬
менно является философом и теологом, он взял бы на
себя смелость предпочесть главу, где говорится о браке.
Королю это, кажется, не очень понравилось: он пре¬
красно сознавал, что в данном вопросе его личные дости¬
жения не очень впечатляющи. На публике он изображал
из себя примерного мужа, но на самом деле между ним
и Анной Датской 17 никаких отношений давно почти не
было, хотя она в свое время и родила ему семерых детей.
В Датском дворце на Стрэнде она держала не только
320

•личные, отдельные от королевских, апартаменты, но
и что-то вроде собственного двора; двор этот грозил пре¬
вратиться в партию, сопротивляющуюся желаниям и по¬
литике самого короля. Но, поскольку это беспокоило
короля куда меньше, чем перспектива постоянного обще¬
ния с супругой, он хранил спокойствие.
Его величество переменил тему разговора. Он загово¬
рил о лошадях и верховой езде, о собаках и охоте, в том
числе и соколиной — то есть о тех сторонах жизни знат¬
ного человека, которые были знакомы мистеру Карру
лучше всего. Затем разговор перешел на воспоминания
о Шотландии и о тех днях, когда юный Роберт Карр
с помощью близкого друга отца, герцога Леннокса, был
введен во дворец в качестве пажа. Смеясь, король вспо¬
минал, что бедный паж никак не мог постичь латынь,
а в его обязанности входило чтение молитвы перед мяс¬
ным блюдом. Королю это так не понравилось, что паж
был из дворца удален.
—	Но ты, милый мальчик, конечно, наверстал упу¬
щенное?
Смущенный Роберт Карр признался, что в латыни
он так и не преуспел. Его величество был шокирован.
—	Джентльмен, который не знает латыни! Черт по¬
бери! Да это даже хуже, чем женщина, лишенная цело¬
мудрия! А поскольку целомудрию женщины может пре¬
пятствовать сама природа, о чем мы всегда должны по¬
мнить, когда пытаемся осуждать подобную женщину, для
изучения латыни природных препятствий не существует.
Далее король пустился в пространное рассуждение,
богатое сложными оборотами речи и ссылками на клас¬
сиков — царственный педант весьма гордился своими по¬
знаниями,— и в конце объявил, что не сможет «держать
мистера Карра на таких высоких постах, как хотелось
бы», если тот не восполнит пробелы в образовании.
Король желал бы видеть в нем хорошо воспитанного
джентльмена (правда, тогда непонятно пристрастие ко¬
роля к Филиппу Герберту и некоторым другим господам,
чьи вкусы и образованность не шли дальше разговоров
о собаках и лошадях).
Мистер Карр рассыпался в сожалениях по поводу про¬
явленного им невнимания к латыни, что следует исправить
немедленно.
—	Так и поступим, — уверил его король: он сам станет
ментором Карра. — Меня ничуть не беспокоит время, за¬
траченное на твое обучение, Робин. Мне приходилось
11 Р. Саба тин м. т. 2

тратить его с куда меньшей пользой, — и король дотро¬
нулся до щеки молодого человека наманикюренным, мяг¬
ким и украшенным перстнем с драгоценными камнями
пальцем, который, однако, мог бы быть и почище.
И прикованный к постели мистер Карр приступил
к ежедневным сражениям с дебрями латинской грамма¬
тики. Это была своеобразная пытка, но бедный мистер
Карр переносил ее с большой отвагой — все ради того
будущего, что перед ним открывалось. Поначалу он вол¬
новался по поводу отсутствия способностей к учению, но
затем беспокойство улеглось:	король, прирожденный
школьный учитель, был весьма терпелив — ведь ему нра¬
вилось демонстрировать собственную ученость.
Мистер Карр все еще пребывал в чащобе латинских
склонений и спряжений, когда в конце октября врачи
разрешили ему вставать — сломанная нога срослась, да
так ловко, что даже не было заметно никакой хромоты.
Король Яков присутствовал при первых шагах выздо¬
равливающего и светился таким довольством, каким све¬
тится отец, наблюдая первые шаги дорогого дитяти. Он
приказал Филиппу Герберту подставить «бедному маль¬
чику» плечо, и милорд Монтгомери повиновался, хотя
и был оскорблен тем, что ему приходится играть роль
слуги при каком-то выскочке. Но он никак не показал
своей обиды, более того, поскольку он сам был обласкан
теми, кто жаждал королевских почестей, то, в свою оче¬
редь, не постеснялся присоединиться к растущей толпе
восторгающихся Робертом Карром.
Собрание джентльменов высоких званий и знатных
родов, которое видела прихожая дома мистера Райдера
на Кинг-стрит, лишь немногим уступало той блестящей
толпе, что стала собираться во внешних покоях отведен¬
ных Роберту Карру апартаментов в Уайтхолле. Если бы
молодой шотландец читал сказки Шехерезады, он бы
посчитал, что джинн перенес его в такую сказку. Ему
были отведены едва ли не лучшие покои в уже начавшем
приходить в упадок королевском дворце. Комнаты выхо¬
дили в огороженный со всех сторон сад — в течение
нескольких лет эти комнаты занимал сэр Джеймс Элфин-
стоун, джентльмен высокого происхождения и еще боль¬
шей гордыни, пользовавшийся благосклонностью покойной
королевы. Сэру Джеймсу было приказано оставить поме¬
щение, он пожаловался лорду-гофмейстеру, тот передал
протест — смягчив его тон — королю, но его величество
не желал отменять своего решения.
322

—	Я отдал эти комнаты Карру,— вот и все, что он
сказал, и в этих словах была такая твердость, что милорд
Саффолк тут же отправился к сэру Джеймсу и попросил
того паковаться.
По приказу короля апартаменты были заново роскошно
обставлены, меблировку дополняли богатые драпировки
и редкие ковры. Роберт Карр, который за свои двадцать
лет успел дослужиться всего-то до звания сквайра и при¬
вык обслуживать себя сам, обнаружил в своей новой
квартире целый полк грумов и пажей. Среди слуг были
портные, в чью задачу входило подготовить мистеру Карру
новый роскошный гардероб — король уверял, что его
прежние наряды годятся разве лишь для огородного пу¬
гала. Камердинеры должны были придать мистеру Карру
полный блеск, причем делалось это под наблюдением
самого короля, полагавшего себя высшим арбитром эле¬
гантности (подобно тому, как он гордился собою, как
теологом и поэтом). Ювелиры с Голдсмит-рау раскинули
перед юным Робином свои бесценные сверкающие игруш¬
ки, и монарх по-отечески указывал, какие надлежит вы¬
бирать. Цирюльники расчесали и завили рыжевато-золо¬
тистые кудри и придали отросшей каштановой бородке
форму эспаньолки 8.
Учителей к молодому человеку не приставили — труд
педагога взял на себя сам король. По мнению его вели¬
чества, ни один английский учитель не смог бы придать
латыни молодого человека то истинно римское произно¬
шение, принятое в Шотландии, которым король гордился
не менее, чем всем остальным. Злые языки сожалели, что
его величество не придавал такого же значения правиль¬
ности английского произношения, а потому не мог пере¬
дать его ученику.
В эти зимние дни Роберт Карр если не занимался с ко¬
ролем очередными уроками, то сидел с ним за трапезой,
или скакал на коне рядом с ним, или подставлял руку, ког¬
да королю надо было во время аудиенции на кого-то опе¬
реться. Столь чудесна была красота юного шотландца, что
король Яков не мог обходиться без него ни минуты.
К Рождеству имя нового фаворита было на устах
у всего Лондона. В Датском дворце, где королева устроила
свой двор и где часто бывал юный и суровый наследный
принц Генри, по отношению к фаворитам короля был
издавна принят презрительный тон. Теперь там создава¬
лись злобные памфлеты в адрес мистера Карра. Но хотя
многие с понятной насмешливостью относились к внезап¬
11
323

ному возвышению нищего шотландца, хотя хватало зави¬
стников, предсказывавших ему падение столь же стреми¬
тельное, как взлет,— те из них, кому случалось лично
встретиться с этим юношей, сразу проникались к нему
симпатией: он был обаятелен, естествен и по-мальчи¬
шечьи откровенен и скромен. А ведь другой в его поло¬
жении мог стать и заносчивым гордецом.
Его спасало воспитание — он происходил из обеднев¬
шего, но благородного рода и уже имел некоторый при¬
дворный опыт, что было хорошо заметно по милой не¬
принужденности его бесед. Приятное лицо, умение оча¬
ровать собеседников —да, придворные начинали понимать
и даже разделять чувства, которые питал к нему король.
Самому Роберту возвышение казалось совершенным
чудом, он искренне считал свое нынешнее положение
прекрасным и недолговечным сном. Убедила его в реаль¬
ности всего происшедшего лишь просьба, с которой в один
прекрасный день обратился к нему прежний хозяин сэр
Джеймс Хэй.
Сэр Джеймс имел склонность к дипломатии и желал
получить место посланника при французском дворе. Эти
амбиции не были беспочвенными — король имел обыкно¬
вение обсуждать с ним англо-французские отношения,
и вот теперь сэр Джеймс вознамерился через мистера
Карра обратиться к его величеству с просьбой о должно¬
сти. Роберт Карр потерял дар речи — это обращение было
самым убедительным доказательством настоящего пово¬
рота его судьбы.
Он поклонился и, побледнев, произнес:
—	Сэр Джеймс, вы не должны просить меня, вы мо¬
жете мне приказывать. Я сегодня же переговорю с его
величеством. И, хотя эта должность, несомненно, будет
принадлежать вам, вы добились ее благодаря своим за¬
слугам, а не в результате моей просьбы.
Сэр Джеймс внимательно посмотрел на Карра — такие
слова в устах фаворита могли показаться насмешкой, но
этот юноша был вполне искренен. Хэй поклонился в ответ.
—	Сэр,— сказал он, улыбаясь,— я горжусь дружбой
с вами.
Вот так и обстояли дела. Кошелек мистера Карра,
щедро пополняемый любящим королем, был открыт для
тех, кого молодой человек не мог поддержать иным об¬
разом; тогда же выяснилось, что он, в отличие от других
фаворитов, не брал за услуги деньги. Как-то раз к нему
по рекомендации генерального прокурора обратился про¬
324

ситель, желавший получить место в таможне. Карр как
всегда внимательно выслушал доводы достойного джент¬
льмена — тот все нахваливал свой опыт — и пообещал
передать просьбу его величеству. После чего проситель
(возможно, проинструктированный генеральным прокуро¬
ром, который знал толк в подобных делах) пообещал, что
помощь мистера Карра будет высоко оценена: после по¬
лучения должности ему выплатят триста фунтов.
Молцдой человек побледнел и весь сжался, затем ог¬
лядел бесцеремонного просителя холодным взглядом
и твердо произнес:
—	Зайдите ко мне завтра, я передам вам мнение его
величества о вашей персоне,— и, кивком отпустив посе¬
тителя, обратился к следующему.
Он с искренним негодованием рассказал королю о на¬
несенном ему оскорблении. Король расхохотался:
—	Боже праведный! Да если б все служащие моей
славной таможни оскорбляли меня таким образом!
Мистер Карр с удивлением уставился на короля, что
еще более того развеселило.
—	Так ты считаешь, этот мужлан обладает необходи¬
мыми для должности качествами? — переспросил король.
—	Он ими хвалился, представил письмо от генераль¬
ного прокурора. Но...
—	Отлично, значит, будет служить не лучше и не
хуже, чем любой другой. К тому же не каждый проситель
готов расстаться с такой кучей серебра. Ради Бога, выдай
ему должность, возьми три сотни, и пусть катится к дья¬
волу. Значит, ему хочется работать в таможне? Видать,
он уже усвоил науку поборов.
Его величество славно повеселился, но затем, остав¬
шись в одиночестве, посерьезнел — его поразила эта ис¬
тория. Роберт Карр был честен! Невероятное для при¬
дворного качество. Да этот малый — настоящее чудо.
И то, что он сразу же выделил его и облек таким дове¬
рием, доказывало его, короля, божественный дар подби¬
рать себе слуг. Он всегда верил в свою способность
распознавать людей с первого взгляда. Король Яков был
доволен собой и тем более доволен Карром, который дал
к тому основания. Наконец-то среди всех этих льстецов,
этих пиявок, что вились вокруг него ради собственной
выгоды и были готовы продать его при первой же воз¬
можности, он отыскал честного человека; этот человек
ничего для себя не желал, более того, даже отклонил
выгодное предложение.
325

Значит, Карр доказал свои высокие качества* на него
теперь можно положиться во всем.
Решителыто, молодому Робину стоило приналечь на
латынь — его ждали великие дела.
Глава III
ТОМАС ОВЕРБЕРИ
Мистер Томас Овербери, джентльмен, ученый и
поэт, в свое время окончивший Оксфордский кол¬
ледж королевы 19, где получил степень бакалавра изящных
искусств, а также изучавший юриспруденцию в Среднем
темпле 20, возвращался из дальних странствий домой. Он
ступил на английский берег, обогащенный лишь светским
опытом и ничем иным, и надеялся найти на родине место,
достойное его талантов.
Он не был шотландцем по происхождению — его отец
был глостерским эсквайром, барристером Среднего темп-
ла. Однако мистер Овербери имел при шотландском дворе
нескольких высокопоставленных друзей. Дружбу с ними
он завел во время длительного визита в Эдинбург, года
за три до смерти старой королевы. Из Эдинбурга мистер
Овербери возвратился с деликатным поручением от короля
шотландцев к государственному секретарю королевы Ели¬
заветы. Поручение это он выполнил толково и доскональ¬
но. После этого он некоторое время служил сэру Роберту
Сесилу, который возлагал на него большие надежды. Но
беспокойный дух и жажда познаний позвали Овербери
в зарубежные странствия.
У мистера Овербери были весьма большие амбиции:
он надеялся с помощью друзей обрести при дворе долж¬
ность, на которой мог бы подкормиться остатками того,
что еще не сожрала шотландская саранча.
Поселился он в Чипсайде, в постоялом дворе «Ангел».
Здесь за скромную плату, соответствующую кошельку
мистера Овербери, предоставляли нехитрый комфорт. От¬
сюда он планировал начать свою атаку, и здесь его
терпение было вознаграждено.
Владелец «Ангела» был болтлив, как и все люди его
породы. Определив по одежде и багажу, что новый по¬
стоялец прибыл издалека, хозяин избрал его жертвой
неумолчной своей болтовни. Опять же, как все люди его
породы, он любил поговорить о делах и событиях, тво¬
326

рящихся в большом свете, и о всяческих придворных
перестановках. Однако он начал свою речь издалека —
с рассуждений по поводу чумы, которая поразила город
в год восшествия на престол его величества (отцы города
приняли необходимые меры и остановили мор). Затем
одним прыжком он перебрался к Уайтхоллу и его веселым
обычаям, а после этого провел параллель, которая, как
он надеялся, будет для короля Якова лестной: он сравнил
нынешнрй двор с двором прежней королевы. Тот в по¬
следние годы ее правления был, как сказали бы шотлан¬
дцы, «угрюмым», а вот король Яков был само воплощение
веселости: о таком клиенте может мечтать каждый чест¬
ный виноторговец. Славный бражник и большой любитель
крепкого вина!
Мистер Овербери, позавтракавший селедкой и шотлан¬
дским элем 21, встал из-за стола. Этот высокий жилистый
джентльмен был очень худ, на бледном, узком, мрачно¬
ватом лице выделялись прямой нос, крепкий подбородок
и густые брови, на которые спадали вьющиеся каштановые
волосы. Глаза у него были большие и широко расстав¬
ленные, и ему удавалось за несколько сонным выражением
скрывать проницательность взгляда. Если бы не губы —
полные и яркие,— лицо казалось бы слишком аскетичным.
Человек наблюдательный, взглянув на мистера Овербери,
сразу бы определил: да, это личность незаурядная. Неза¬
урядными были его желания и страсти и сильная воля
в достижении желаемого. Держался он отчужденно и хо¬
лодновато, отчего не всякий мог решиться сойтись с ним
накоротке, а в движениях и жестах была грация, выда¬
вавшая хорошее происхождение. Ему исполнилось двад¬
цать восемь, но нелегкая жизнь и ночные бдения над
книгами делали его старше. Он потратил юность на удов¬
летворение своих амбиций и, отказываясь от соблазнов,
которые жизнь предлагает молодым, трудился над тем,
чтобы закалить дух и разум. Овербери почитал знания
единственным оружием тех, у кого, кроме гибкого ума
и сильной воли, никаких капиталов не было.
Итак, отзавтракав селедкой и элем, он уже было
собрался уходить, но в последний момент строго глянул
на хозяина:
—	Значит, вы сказали, что король Яков — пьяница
и обжора?
Толстяк затрясся от ужаса и праведного негодования:
—	Что вы говорите, сэр! Вы неверно истолковали
мои слова!
327

—	Неверно истолковал? Да вы только и говорили, что
о непомерном аппетите и неутолимой жажде нашего мо¬
нарха. Конечно, такие привычки клиентов для виноторгов¬
цев выгодны, но у любого иного могут вызвать только пре¬
зрение. Ну-ну, не дрожите и не потейте так, дружище. Я не
шпион Сесила, как вы, наверное, подумали, а также не ис¬
панский лазутчик, как вы, вероятно, предполагали прежде.
Этот легкий, снисходительный тон мгновенно привел
хозяина в чувство.
—	Ваша милость,— заюлил он,— я ведь не сам все
придумал. В городе только об этом и толкуют после
банкета, который устроил в ратуше в честь его величества
лорд-мэр.
—	Боже праведный! — презрительно фыркнул мистер
Овербери.— Значит, в этом городе принято приглашать
джентльмена на обед, а потом подсчитывать, сколько
он съел и выпил? И когда состоялся банкет? — переменил
он тему.
—	Неделю назад, сэр. Я видел из окна всю процессию.
Великолепное зрелище! Все всадники одеты в бархат да
шелка, камзолы украшены самоцветами, а какие попоны
у лошадей! Я видел и его королевское величество, он
восседал на белой лошади, следом ехали сэр Джеймс Хэй
в расшитом золотом костюме, и милорд Монтгомери,
и лорд-гофмейстер, и самый блистательный среди них —
сэр Роберт Карр, он ехал по правую руку короля и всем
улыбался, и...
—	Что? Чье имя вы назвали?! — так громко восклик¬
нул мистер Овербери, так выпрямился его и без того
стройный стан, что хозяин запнулся в самом начале
описания кортежа.
—	Я сказал «сэр Роберт Карр», ваша милость. Это
новый фаворит, которого король, говорят, любит как соб¬
ственного сына. Клянусь Богом, каждый, кто видел этого
молодого человека, не станет отрицать, что его возвыше¬
ние вполне заслуженное. Личико у него открытое, при¬
влекательное, волосы золотые, а глаза, глаза — синие, да
такие честные и веселые!
Хозяин продолжал расточать похвалы Карру, но мистер
Овербери не слушал. Он тяжело дышал, а на щеках даже
появился румянец. Он вновь прервал поток хозяйских
восхвалений на этот раз восклицанием: «Невероятно!»
Хозяин поперхнулся.
—	Ваша милость сказали «невероятно»? Но, уверяю
вас, я сам видел, да и люди...
328

Мистер Овербери махнул рукой:
—	Я воскликнул так в ответ на собственные мысли,
а не на ваши слова, достопочтенный хозяин. Вы не знаете,
откуда этот Роберт Карр?
—	Ну конечно же, из Шотландии, откуда еще!
—	Ах, из Шотландии. Тогда почему же у него такое
имя? А из какой части Шотландии, вы, случаем, не
слыхали?
—	Ну как же! — хозяин почесал лысый затылок.—
Говорят, откуда-то из Фернисайда или Фернибэнка, ко¬
роче, Ферни чего-то.
—	Может быть, из Ферннхерста? — На этот раз
в обычно спокойном голосе мистера Овербери явно слы¬
шалось волнение.
Хозяин прищелкнул пальцами:
—	Фернихерст! Точно! Вы, сэр, попали куда надо —
Фернихерст!
И тут мистер Овербери разразился таким хохотом,
какого трудно было ждать от столь сурового на вид
человека.
—	Робин Карр из Фернихерста — королевский фаво¬
рит? Ну-ка, любезный хозяин, расскажите мне о нем
поподробнее,— и он снова уселся за стол.
Хозяин с готовностью пересказал то, что было на устах
всего города и из чего можно было сделать только один
вывод: каждый, кто нынче искал милостей при дворе, дол¬
жен был обращаться не к лорду-гофмейстеру, не к первому
лорду казначейства, не к милорду Монтгомери — конечно,
достойным и влиятельным господам,— а к сэру Роберту
Карру, чье влияние на короля было неоспоримым.
Это была фантастическая новость! Роберт Карр, ко¬
торого мистер Овербери знавал в Эдинбурге еще подро¬
стком! А ведь этот Карр — ему тогда было лет пятнадцать,
а мистеру Овербери двадцать два года — сиживал у ног
мистера Овербери и глядел на него с обожанием, как на
старшего брата. Мистер Овербери даже в том юном воз¬
расте был уже вполне зрелым человеком — ученый, поэт,
юрист, хорошо знавший свет (особенно в глазах неоте¬
санного шотландского паренька). То, что этот взрослый
господин обратил внимание на мальчишку и относился
к нему во всех смыслах как к равному, превратило у Ро¬
бина первоначальный интерес и почтение в настоящее
обожание. Да, этот Робин был весьма милым пареньком.
Интересно, изменился ли он за шесть лет, а если изме¬
нился, то в какую сторону? Как теперь отнесется Робин
329

к тому, кому прежде поклонялся? Прежде он взирал на
мистера Овербери снизу вверх, но теперь, когда колесо
фортуны вознесло его так высоко, он, конечно, станет
смотреть сверху вниз. Да и вообще все его взгляды
наверняка очень переменились.
«Ладно, нечего гадать»,— рассудил мистер Овербери.
Надо самому во всем убедиться.
Он разложил скудное содержимое своих седельных
сумок и без труда (поскольку выбор был невелик) выбрал
костюм из темно-лилового бархата, уже хорошо ему по¬
служивший. Аккуратно прошелся по нему щеткой, надел.
Украшения на костюме отсутствовали, не было даже зо¬
лотой цепи, но воротник из кружев, которые во Франции
уже начали туго крахмалить, придавал наряду определен¬
ную элегантность, а остальное компенсировалось стройной
фигурой, благородной осанкой и уверенным видом.
В уличном шуме ясного мартовского утра мистер Овер¬
бери распустил паруса, и весенний ветер домчал его до
собора св. Павла. Здесь была стоянка этих новомодных
наемных экипажей, которые ходили до Вестминстера22
и брали с четырех пассажиров шиллинг23. Попутчиками
оказались придворный поставщик и двое джентльменов
из провинции, осматривавших достопримечательности.
Всех их мистер Овербери буквально заморозил своим
строгим и холодным видом.
Выйдя на Чаринг-кросс, он проследовал далее пешком
вдоль ограды Уайтхолла, мимо застывших на посту стрел¬
ков, и вышел на площадку, огороженную позолоченными
перилами и венчавшуюся мозаичным фронтоном, который
спроектировал для Генриха VIII сам Гольбейн24.
Затем его, словно теннисный мячик, перекидывали от
дворцовых караульных к лакеям и от лакеев к приврат¬
никам, и если бы он, по счастливой случайности, не
встретил в одной из галерей Роберта Сесила, графа Со¬
лсбери, все бы его труды так ничем и не кончились.
Вооруженный жезлом старший привратник не слишком-
то вежливо попросил его посторониться, и, послушно отсту¬
пив в сторону, мистер Овербери почти что столкнулся с не¬
высоким хромым джентльменом, который в сопровождении
двух прислужников направлялся туда же, куда пытался
проникнуть и мистер Овербери. Мистер Овербери узнал
джентльмена — то был первый государственный секретарь.
Быстрый взор хромого джентльмена скользнул по ми¬
стеру Овербери, задержался на нем, и министр в удивле¬
нии произнес его имя.
330

Память сэра Роберта Сесила была прекрасной — и ми¬
стер Овербери занимал в ней свое место.
В ответ на расспросы милорда мистер Овербери вкрат¬
це поведал о том, что прибыл в Лондон только вчера
и назавтра собирался предстать перед его светлостью.
—	А почему не сегодня?
Мистер Овербери сказал в ответ правду, и приятное,
умное лицо графа осветилось улыбкой — понимающей
и чуть грустной. Заметив ее, мистер Овербери пояснил,
что на встречу с Робертом Карром его подвигли скорее
старые воспоминания о прежней дружбе, чем нынешнее
положение молодого шотландца. Однако улыбка его свет¬
лости оставалась печальной.
—	Несомненно, теперешнее положение мистера Карра
все же оживило ваши воспоминания,— сказал он и доба¬
вил: — Пойдемте со мной. Я направляюсь к королю, а где
король — там вы отыщете и Карра.
Так и получилось. Король как раз шел по галерее,
и рядом с ним шествовал во всем своем блеске Робин
Карр. Мистер Овербери с трудом узнал в нем своего
маленького шотландского друга. Стоял Карр или сидел,
король непременно обнимал его левой рукой — этот жест
многие могли бы истолковать как проявление нежности,
однако на самом деле король лишь искал поддержки,
необходимой при его слабых ногах. Однако проявления
королевской любви все же были заметны любому: выслу¬
шивая одного просителя за другим, король то ласкал
золотые кудри фаворита, то нежно пощипывал его щеку.
Перед королем предстал старый граф Нортгемптон,
похожий на стервятника. Сэр Роберт скользнул отсутст¬
вующим взглядом по низкорослому государственному сек¬
ретарю и возвышавшемуся над ним мистеру Овербери.
И сразу же взгляд Карра сделался живым, а прекрасное
юное лицо осветилось улыбкой узнавания. Старая привя¬
занность дремала все эти годы, и сейчас она вспыхнула
с такой силой, что сэр Роберт бесцеремонно сбросил
с плеча царственную длань и с распростертыми объятиями
бросился навстречу старому другу.
Удивленный король оборвал свою речь и нахмурился.
И в тот же миг стоявший среди свиты Хаддингтон ступил
вперед и с готовностью занял место сэра Роберта. В мол¬
чании король положил ему на плечо свою руку и про¬
должал смотреть вслед сэру Роберту, а затем перевел
изучающий взгляд на человека, который, словно магнит,
притянул к себе его фаворита.
331

Птичья голова Нортгемптона повернулась на морщи¬
нистой тощей шее, и он тоже уставился на прыткого
шотландца — на сморщенном лице старого царедворца
жили, казалось, только глубоко посаженные цепкие глаза.
А сэр Роберт, по-детски ничего не замечая, тискал
старого друга за руки и изливал на него поток вопросов.
Мистер Овербери весело реагировал на такую горяч¬
ность. Затем, подметив во взгляде короля негодование,
он понял, что подобное поведение сэра Роберта может
заслужить большую немилость — ведь король, пожалуй,
сочтет это чуть ли не предательством. Поскольку глаза
мистера Овербери подмечали все, он также заметил злоб¬
ную ухмылку Нортгемптона и удовлетворенно поджатые
губы лорда Хаддингтона. Надо было срочно исправлять
положение, и он, улыбаясь, произнес:
—	Со временем я все тебе расскажу, Робин, а сейчас
ты нужен его величеству.
Сэр Роберт обернулся, увидел устремленный на него
надменный взгляд и осознал свой промах. Спас ситуацию
лорд Сесил: он выступил вперед, подтолкнул мистера
Овербери и представил его королю.
Любопытство короля было удовлетворено, однако он
оказал незнакомцу холодный прием, а, услышав имя,
скаламбурил — еще бестактнее и глупее, чем когда-то по
поводу сэра Рэйли 25.
—	Овербери?26 Ах, у мистера Овербери такой вид,
будто он перегружен португальским вином!
Сказавши так, он отвернулся от склонившегося пе¬
ред ним джентльмена. Однако Солсбери не собирался
отступать.
—	Ваше величество, позвольте добавить, что мистер
Овербери отнюдь не новичок ни на вашей, ни на моей
службе.
Бровь короля поднялась вверх — таким образом он
выразил прохладную заинтересованность.
Когда-то он был доверенным посланцем вашего
величества ко мне и достойно справился с возложенной
на него задачей,— и его светлость напомнил о миссии,
некогда порученной мистеру Овербери.
В характере короля была одна привлекательная чер¬
та — он никогда (если к тому не было серьезных осно¬
ваний) не забывал тех, кто преданно служил ему в тяжкие
годы, когда он домогался английской короны, или тех,
кто каким-либо образом способствовал его перемещению
из страны бесплодных камней в обетованный край. К сча¬
332

стью для мистера Овербери, милорд Солсбери причислил
его к сонму преданных слуг, а то первое появление при
дворе могло оказаться последним.
Король повернулся и еще раз — уже несколько теп¬
лее — оглядел бледное узкое лицо.
—	Странно, я его не помню, хотя память, пожалуй,
одна из самых сильных моих черт. Но если так говорите
вы, моя маленькая ищейка, значит, мы еще встретимся
с этим джентльменом,— и он отнял свою руку от Хад¬
дингтона.— Пойдем, Робин,— скомандовал король и, снова
опершись на Робина, удалился.
Но сэр Роберт все же успел шепнуть словечко-другое
Сесилу, и оно было передано по назначению.
Вот почему, когда час аудиенций был завершен и его
величество, отббедав, по обыкновению удалился для днев¬
ного сна, друзья встретились вновь — в апартаментах сэра
Роберта, поскольку именно там мистеру Овербери нака¬
зали ждать фаворита.
В честную и открытую душу молодого Карра не
закралось и тени подозрения (вполне простительного
для человека его положения), что старый знакомый
искал встречи с ним ради какой-то выгоды. Он тепло
обнял друга и спросил, почему Том (как он привык
называть мистера Овербери) до сих пор к нему не
приходил. Мистер Овербери, по своей натуре более сдер¬
жанный в проявлении чувств, спокойно объяснил, что
только недавно прибыл в Англию. Он серьезно и даже
строго разглядывал молодого человека и отметил, что
тот очень вырос, окреп и возмужал. Пышный камзол из
темно-красного бархата, туго стянутый на осиной талии,
был самого последнего покроя, подвязки шелковых чулок
украшали банты, короткие штаны — рюши, а шею ох¬
ватывал туго накрахмаленный плоеный воротник, отчего
златокудрая голова Робина делалась похожей, по словам
мистера Овербери, на голову Иоанна Крестителя 27, когда
ее отрубили и положили на блюдо. В ушах Робина
сверкали драгоценные камни, грудь украшала тяжелая
золотая цепь. .
Робин приказал принести печенья и вина, поскольку
они оба проголодались, и мистер Овербери отметил про
себя и голубые с серебром ливреи лакеев, и драгоценную
золотую тарелку, и тончайшей работы золотой кубок,
и кувшин, в котором был подан великолепный «Фрон-
тиньян» 28. Да, эта трапеза очень отличалась от их преж¬
них юношеских пиршеств, когда они довольствовались
333

пивом из оловянных кружек да овсяными лепешками на
деревянных тарелках.
Они проговорили до самого вечера, и когда растаял
свет мартовского дня, огромная, богато обставленная ком¬
ната осветилась пламенем из огромного камина. Сначала
они вспоминали Шотландию и свои первые встречи, потом
мистер Овербери в присущей ему краткой манере, но
приводя подчас яркие, живые детали, описал свои стран¬
ствия. Наконец они подошли к невероятному повороту
в судьбе Робина Карра, и мистер Овербери узнал все
стадии возвышения, через которые прошел юный друг.
Как ни странно, повествование, милое и веселое в на¬
чале, к концу приобрело довольно грустный оттенок.
Мистер Овербери понял, что эта романтическая повесть
была чем-то омрачена. Овербери искренне высказал мо¬
лодому человеку свое впечатление и захотел узнать под¬
робности.
Сэр Роберт тяжело вздохнул. Усталым жестом он потер
лоб и, глядя в огонь, произнес:
—	Мое положение завидно только на первый взгляд,
да и то для людей недалеких. Себе же самому я кажусь
лишь забавной игрушкой в руках могущественного гос¬
подина, а такое положение, на мой взгляд, недостойно
мужчины. Я хорош, чтобы прогуливаться с королем, охо¬
титься с ним, участвовать в его попойках. Он обнимает
меня за плечи, ерошит мне волосы, словно я комнатная
собачка, щиплет за щеки, словно я женщина. Он завали¬
вает меня подарками — да ты и сам это видишь. У меня
нет недостатка в деньгах. И королевский сын не мог бы
жить приятнее. Именно потому глупцы завидуют мне,
люди добрые, возможно, жалеют, но достойные джентль¬
мены презирают меня. В глазах Пемброка и Солсбери
я вижу откровенное, ничем не прикрытое презрение;
в глазах Саффолка и Нортгемптона я читаю то же пре¬
зрение, правда, слегка завуалированное, потому что эти
господа ценят земные блага превыше всего. Они понима¬
ют, что могут извлечь из отношений со мной свою выгоду,
и потому не выходят за рамки вежливости. Королева не
удостаивает меня взглядом, более того, открыто насмеха¬
ется, а принц Генри, который совершенно справедливо
считается самым благородным молодым человеком Анг¬
лии, следует примеру матери. Потому и все друзья принца,
а у него много достойных друзей, настроены ко мне
враждебно.
Временами мне хочется бросить все и сбежать. Мне
334

надоело такое отношение, но у моей неудовлетворенности
этой жизнью есть и другие причины. Король измучил
меня вниманием. Ему постоянно требуется мое присутст¬
вие, он поглощает мое время целиком. Я не могу выбирать
друзей, а сейчас он, например, дуется на меня, словно
ревнивая жена, потому что я слишком открыто выказал
свою радость при встрече с тобой. Господи, Том, порой
эта ноша кажется невыносимой.
Глубоко расстроенный, Робин встал и, подойдя к ка¬
мину, закрыл руками лицо.
Мистер Овербери молчал, потрясенный этим при¬
знанием.
—	То, что я сказал тебе, Том, я не говорил никому,
кроме себя самого; по правде, я и себе боялся признаться
в этих чувствах. Считай, что я исповедовался перед тобой,
как ревностный католик исповедуется своему духовнику.
Мне необходимо было высказаться, чтобы сохранить ду¬
шевное здоровье, те капли здравого смысла, что еще во
мне остались. Это Господь направил тебя ко мне. Как
хорошо, что ты приехал!
—	Хорошо, но для чего? — удивился мистер Овербери.
—	Ты можешь дать мне дельный совет.
Мистер Овербери вздохнул:
—	Из того, что ты рассказал, я могу сделать вывод,
что сердце уже подсказало тебе, как поступать.
Сэр Роберт со стоном повернулся к другу — тот сидел,
глубоко задумавшись, оперев голову о сложенные под
подбородком руки. Разговор принял оборот, отличный от
того, какой ожидал мистер Овербери и, по правде, на
какой он надеялся.
—	Если бы я был нужен королю ради каких-либо
важных дел, тогда все было бы по-другому!
—	Ради важных дел? — переспросил мистер Овербери.
Чувствительное ухо уловило бы в его голосе сомнение: раз¬
ве подобный образ жизни предполагал какие-либо дела?
— Ну да,— пояснил сэр Роберт.— Если бы я только
мог приносить пользу, выполнять работу, по-настоящему
служить стране! Если б я мог исполнять какой-то долг!
—	А кто тебе мешает? Мне говорили, что ты многим
оказываешь покровительство, что ты для многих испросил
хорошие должности. Так почему бы не попросить для
себя самого?
—	Король самого невысокого мнения о моих способ¬
ностях. Я малообразован, я не очень хорош в латыни,—
в голосе Робина звучала горечь.
335

—	Латынь? — со смехом переспросил мистер Овербе¬
ри.— А как, по-твоему, владеет латынью Том Говард,
нынешний почетный ректор Кембриджского университе¬
та — помимо того, он еще и лорд-гофмейстер и граф
Саффолк? Ты можешь вершить большие дела и без
всякой латыни.
—	Король считает, что я и в делах не очень раз¬
бираюсь.
—	Ну, это наживное. По-моему. Робин, ты себя не¬
дооцениваешь. Было бы желание, а путь к его осущест¬
влению всегда можно отыскать.
—	Для меня все не так просто, как было бы, например,
для тебя. У тебя есть преимущества. Ты учился в Окс¬
форде, и ты знаешь законы.
—	Все, что я знаю, я почерпнул в книгах, а доступ
к ним открыт для всех.
—	Книги! С этим-то я знаком. Сам король был моим
учителем латыни. Но мне от этого толку мало. И потому
я то, что я есть. Я понимаю, что каждый, кто ищет моего
покровительства, чтобы через меня обратиться к его ве¬
личеству, на голову выше меня. Когда на совещаниях
Тайного совета обсуждаются важные вопросы, я сижу
молча, как несмышленое дитя или слабая женщина. Вот
вчера, например, речь шла об этом голландском деле,
и я стыдился своего собственного невежества.
Мистер Овербери снисходительно улыбнулся:
—	Да, да, а говорили другие, которые разбираются
в вопросе ничуть не лучше тебя. Робин, ты должен по¬
стичь искусство, которому в книгах не учат — искусству
скрывать невежество. А невежество встречается куда ча¬
ще, чем ты полагаешь.
—	Да я до такой степени ничего не соображал, что не
смог бы и притвориться хоть что-то понимающим!
—	В чем же заключалась проблема?
Сэр Роберт нетерпеливо передернул плечами: после
всего того, что он поведал, вопрос показался ему неумест¬
ным. Тем не менее он вкратце описал ситуацию.
—	Король очень нуждается в деньгах. Его долги со¬
ставляют что-то более миллиона фунтов, а новый налог,
введенный Солсбери, оказался каплей в море.
—	Ну видишь! Ты достаточно разбираешься в делах.
—	Я просто передаю то, что слышал вчера. И король,
по-моему, обратился к Нидерландам, требуя, чтобы те
выплатили восемьсот тысяч фунтов за услуги, оказанные
им старой королевой во время их войны с Испанией.
336

В качестве залога он удерживает города Флашинг, Брель*
и... еще какой-то город.
—	Раммекенс,— подсказал мистер Овербери.
—	Да, да, Раммекенс; вот видишь, как хорошо ты
в этом соображаешь!
Мистер Овербери улыбнулся про себя. Сэр Роберт
продолжал:
—	Голландцы не могут заплатить, а королю нуж¬
ны деньги, и он хотел бы продать города Филиппу
Испанскому.
На этот раз мистер Овербери рассмеялся в открытую:
—	И как отреагировали на эту неразумную идею
советники его величества?
Сэр Роберт был потрясен легкостью, с которой мистер
Овербери разобрался в ситуации.
—	Они проспорили от обеда до ужина — одни были за,
другие против, но так и не пришли к решению.
Лицо мистера Овербери приняло странное выраже¬
ние — хотя, возможно, в том была виновата игра света
от пылавших в камине поленьев.
—	А какие доводы приводили те, кто против? —
спросил он.
—	Такую продажу голландских городов могут счесть
предательством идеи протестантства, и это событие вы¬
зовет в Англии враждебное отношение,— и сэр Роберт
вернулся к своим собственным проблемам, которые инте¬
ресовали его куда больше.— Я сидел там, словно немой,
не способный произнести ни слова.
—	А почему ты не можешь высказать собственное
мнение?
—	Потому что у меня нет данных, на основе которых
я мог бы его выработать.
—	Да советники тоже ничего не знают! Зато они
обладают другим ценным искусством — они отнюдь не
смущаются своим невежеством. Ха-ха! Ты украшаешь
других добродетелями, которых у них нет, но которыми,
сам того не сознавая, обладаешь ты. Это по-человечески
вполне можно понять, но так ты ничего не добьешься.
Ты сказал, что вопрос будет обсуждаться снова? Теперь
слушай меня внимательно. Я недавно вернулся из Гол¬
ландии, и те сведения, что я сообщу тебе сейчас,
в доказательствах не нуждаются. Воспользуйся моими
знаниями. Пусть это будет твоим собственным мнени¬
• Современные города Флиссимген и Брилле.
337

ем — только не произноси его как хорошо затвержен¬
ный урок.
После этого мистер Овербери медленно и обстоятельно
объяснил молодому человеку положение, которое занима¬
ют испанцы в Нидерландах в данный момент. Тот слушал,
раскрыв рот.
—	Обладая этими знаниями,— завершил свой урок ми¬
стер Овербери,— ты можешь смело давать необходимые
советы. В крайнем случае, если спросят, откуда ты все
это знаешь, можешь сослаться на меня. Но помни: ты
должен представить дело так, будто специально обратился
ко мне с расспросами, дабы наиболее полно послужить
интересам короля. Информацию можно получить из самых
разных источников, но лишь тот способен делать верные
выводы и находить верные решения, кто знает, каким
источником следует пользоваться и как до него добраться.
Он встал и протянул руку. Уже наступила ночь, но
комната по-прежнему освещалась лишь камином.
Сэр Роберт схватил протянутую руку и крепко ее
пожал. Голос его звучал взволнованно:
—	Ты еще придешь?
—	Как только позовешь. Я в твоем распоряжении,
Робин. Я остановился в «Ангеле» на Чипсайде, где ты
всегда меня найдешь.
Сэр Робин взял под руку Овербери и проводил его до
главной лестницы. Здесь гостя ждал привратник, который
вывел его из дворца.
Вот так и получилось, что мистеру Овербери пришлось
уйти, ни слова не сказав о деле, которое привело его к
сэру Роберту: он так и не упомянул, что сам ищет места.
А все потому, что нашел более тонкий способ утвердиться:
человек, в котором нуждаются, не должен просить. Такому
человеку лучше подождать, пока его попросят.
Глава IV
ДОГОВОР
Его величество сидел в совете в окружении государ¬
ственного секретаря, лорда-канцлера и тщедуш¬
ного лорда-хранителя печати, чьи услуги когда-то высоко
ценили старая королева, смуглолицый сэр Ральф Уин-
вуд и некоторые другие, не столь значительные пер¬
соны.
338

На табурете, стоявшем подле позолоченного королев¬
ского кресла, примостился сэр Роберт Карр. Он чувство¬
вал, что присутствие его лишь терпят, как терпели бы
присутствие Арчи Армстронга, королевского шута.
Говорили старейшины. Вновь обсуждался вопрос о гол¬
ландских городах, вновь высказывались противоположные
мнения. Двое Говардов, которые втайне симпатизировали
католикам (хотя и не ходили, как уверяли злые языки, к
мессе), были сторонниками продажи городов, что укрепило
бы дружеские связи между Яковом I и Филиппом III. Сэр
Роберт Сесил, несмотря на тщедушное тело, обладавший
львиным сердцем, в котором жила лишь одна страсть —
любовь к Англии, яростно сопротивлялся сделке, поскольку
она могла спровоцировать серьезное брожение в стране.
Король слушал аргументы обеих сторон, время от
времени отвечал на вопросы и явно наслаждался своей
ролью царя Соломона 29. Эта роль настолько тешила его
тщеславие, что он как-то раз с трудом удержался от того,
чтобы не усесться на скамью королевских судей.
Сесилу король отвечал с подобающей его сану важ¬
ностью:
—	Вы пытаетесь оспорить материальный вопрос мо¬
ральными аргументами, а я не могу припомнить в мировой
истории — знания которой у меня весьма обширны — слу¬
чая, чтобы чувства все же одержали верх над жизненной
необходимостью. Мы призваны служить необходимости
как философской категории. Следовательно, если парла¬
мент считает нужным щадить чувства нации, он должен
предоставить и требуемые субсидии. Но я не возлагаю
на это больших надежд. Потому что если бы парламент
продемонстрировал соответствующее чувство долга и со¬
знание своих обязательств перед помазанником Божиим,
если бы он прислушивался к его просьбам, мы бы не
обсуждали сейчас иные способы получения материальной
поддержки.
Говарды зааплодировали. Нортгемптон, величайший
лизоблюд своего времени, произнес целую речь о ни с чем
не сравнимой стройности королевской логики. Саффолк
решительно объявил, что нет никакой нужды уважать
чувства нации, которая не уважает нужды своего короля,
и что, если нации не понравится продажа голландских
городов, надо объяснить ей, что вина за столь неприятную
для нее сделку лежит на парламенте, а не на короле.
Возвращаясь к вопросу о нанесенных парламентом
оскорблениях, Нортгемптон осведомился, почему иные —
339

при этом его птичий клюв и глубоко посаженные глазки
недвусмысленно уставились на Солсбери — смеют оспа¬
ривать преимущества союза с Испанией. Такой союз слу¬
жит делу мира, следовательно, всеобщему процветанию.
Народу следует постараться это объяснить, и тогда старая
вражда, которую разжигали люди, подобные Рэйли и дру¬
гим морским грабителям, уляжется, а народ будет апло¬
дировать подобному решению.
Стороны отклонились от главного вопроса, и он чуть
было не потонул во второстепенных подробностях, когда
сэр Роберт Карр, собрав все мужество, посмел вступить
в дискуссию.
—	Дозволит ли его величество и мне высказать слово?
Присутствующие уставились на него с удивлением и
даже с нескрываемым весельем на лицах — таким образом
они демонстрировали свое презрение. Король, который до
того нежно теребил бант на плече молодого человека,
замер и, повернувшись к юноше, в тревоге выкатил глаза:
—	Как, ты решаешься вмешаться в работу совета? —
он был явно изумлен. Затем оправился и басовито рассме¬
ялся.— Что ж, не зря ведь говорят: «устами младенца...».
Давайте послушаем, что скажет наш мальчик.
Сэр Роберт откашлялся:
—	Поскольку вопрос уже обсуждался два дня назад,
у меня была возможность попристальнее взглянуть на
отношения с Голландией. Пусть это извинит мое недо¬
стойное вмешательство, сир.
—	Ты интересовался голландскими делами? — и ко¬
роль снова засмеялся, а за ним и весь совет — за исклю¬
чением Сесила, который вдруг вспомнил свою встречу
с Овербери и тут же выбранил себя за то, что пренебрег
разговором с этим человеком, которого он знал как про¬
ницательного наблюдателя — после зарубежных странст¬
вий тот многое мог ему порассказать. Молодой Карр, как
он сразу понял, по случайности или же намеренно сумел
его опередить. Так что он единственный из присутству¬
ющих не удивился тому, что затем последовало.
Сэр Роберт начал речь довольно смело:
—	Ваши споры здесь — по большей части бесполезная
трата времени и сил: высказанные мнения покоятся на
ситуации, которая уже коренным образом изменилась,—
он не обратил внимания на презрительные пофыркивания
членов совета и возвысил голос.— Вы основываетесь на
неверной информации, точнее, информации, которая уже
устарела, будто король Филипп непременно выкупит эти
340

города. Конечно, его величество имеет полное право на
их продажу.
Государственные мужи вздрогнули и как по команде
повернулись к нему: начало было слишком уж резвым
даже для фаворита. И только король решился задать
вопрос:
—	А почему это Филипп теперь не станет их покупать?
—	Потому что он, как мне известно, столь же ограни¬
чен в средствах, как и ваше величество, и не может сорить
деньгами. Пока Испания была склонна продолжать войну
с Голландией, существовала возможность сделать то, что
предлагает ваше величество. Но случай упущен! Эрцгерцог
Альберт по-прежнему находится в Голландии, это верно,
но уже предпринимаются меры по эвакуации войск. Испа¬
ния осознала, что ресурсы ее на исходе. Через три месяца,
а может быть, и ранее, она вступит в мирные переговоры
с Соединенными Провинциями. Поэтому Испания больше
не желает иметь эти города. Из чего следует, что, предло¬
жив их к продаже, можно породить не только недовольство
своих подданных, но и не достичь при этом желаемого.
К тому же и голландцы возмутятся, и тогда получить с них
долг будет еще труднее, чем сейчас.
Заявление произвело на надменных джентльменов эф¬
фект разорвавшейся бомбы.
Сесил и те, кто его поддерживал, с удовольствием
выслушали новости, препятствовавшие сделке, которая
могла произвести тяжелое и даже катастрофическое воз¬
действие на общественное мнение. В умах других раздра¬
жение, вызванное новостью, слилось с возмущением в ад¬
рес источника информации. Они уже было собрались
ринуться в открытый бой, но их опередил король.
—	Черт возьми! — воскликнул он.— Откуда ты узнал
о намерениях испанцев?
Мистер Карр был достаточно ловок, чтобы не только
прославить себя, но и отметить роль мистера Овербери.
Он объяснил, что встретился вчера со своим старым
знакомым, который только что прибыл из Нидерландов,
и воспользовался возможностью получить информацию,
которая могла быть полезной для их светлостей в реше¬
нии столь их беспокоившего вопроса.
—	Твой старый знакомый...— повторил король слова
Робина,— не тот ли это длинноногий мужлан, которого
нам представил мой первый лорд казначейства?
—	Он самый, сир. Мистер Овербери.
341

—	Ах, да, Овербери... Но с какой это стати мы должны
верить его словам?
—	Милорд-казначей может объяснить, почему к его
мнению стоит прислушаться.
И первый лорд казначейства произнес:
—	Я давно знаю этого человека как проницательного
и осторожного. Если он говорит, что Испания намерена
заключить мир, значит, он имеет к тому достаточно ос¬
нований, поскольку способен делать правильные выводы.
И потому не стоит отбрасывать аргументы, приведенные
сэром Робертом.
—	Ну, ну! А если этот человек сделал из своих
наблюдений неправильные выводы? Еггаге humanum est,
людям свойственно ошибаться, милорд. И к людским умо¬
заключениям следует относиться с осторожностью.
Молодой Карр, жаждавший продолжить участие в ди¬
скуссии, и если уж представилась возможность, произ¬
вести впечатление на присутствующих, подоспел с от¬
ветом первым:
—	Для того чтобы проверить правильность выводов
мистера Овербери, времени потребуется совсем немного.
И осторожность подсказывает, что нам следует воздержи¬
ваться от непродуманных действий. Через пару-тройку
месяцев мы увидим, действительно ли эрцгерцог уходит
из Голландии или же он просто собирается с силами,
чтобы продолжить войну — тогда-то можно вернуться
к вопросу о продаже городов и заключить куда более
выгодную сделку. А если война затянется, то, выжидая,
мы ничего не потеряем.
—	Вот он, праведный судия! — насмешливо восклик¬
нул король, однако за этой иронией скрывалось восхи¬
щение качествами, до того в этом красивом юноше им
не подозреваемыми.
Позже, оставшись с сэром Робертом наедине, король
высказал пожелание лично проверить глубину знаний
Овербери касательно голландских событий. Вследствие
чего наутро к мистеру Овербери явился посланник от
сэра Роберта и пригласил его в Уайтхолл. Среди лодок,
скопившихся в Королевской гавани, его поджидала соб¬
ственная барка сэра Роберта.
На этот раз король, понимавший, что мистер Овербери
может быть полезен, встретил его ласково и разыгрывал
привычную роль вполне доступного весельчака. Мистер
Овербери отвечал на расспросы кратко, четко и умно.
342

Его величество процитировал Лукиана 30, мистер Овер¬
бери дополнил цитату с такой точностью, что король
поздравил его с великолепным знанием латыни, хотя
и покритиковал оксфордское произношение.
Мистер Овербери принял критику с поклоном и даже
не пытался защищаться.
—	Уж потрудитесь запомнить мои поправки,— попро¬
сил его величество.
—	Тот, кто забывает советы истинного знатока, вредит
самому себе,— и мистер Овербери вновь поклонился
с чрезвычайной учтивостью.
Глаза короля сверкнули — эта тонкая лесть очень ему
понравилась.
—	Вы, я вижу, человек разумный,— произнес король.
Длинное меланхоличное лицо осветилось улыбкой:
—	Мои мысли, сир, схожи с бархатцами — эти цветы
раскрываются, когда их освещает солнце.
Поскольку королю подходило время обедать, мистера
Овербери отпустили — дурное впечатление, произведен¬
ное на короля его первым появлением при дворе, было
исправлено.
Мистер Овербери остался отобедать с сэром Робертом
и, будучи ценителем вкусной еды и хорошего вина, с удо¬
вольствием отметил изысканность стола своего друга. Ког¬
да слуги убрали скатерти и друзья перешли к засахарен¬
ным фруктам, мистер Овербери поведал о том, что зани¬
мало его мысли.
—	Твой утренний посланец, Робин, был не единствен¬
ным: мне принесли записку от первого лорда казначейства.
Он просил меня зайти, как только я найду время.
Сэр Роберт молча кивнул. Мистер Овербери продолжал:
—	Его светлость и я — давние знакомцы. Когда-то,
при старой королеве, я уже имел честь послужить ему,
и эта записка, верно, означает, что он снова нуждается
в моих услугах. Иначе зачем бы он за мной послал?
—	А почему бы и нет? — улыбнулся сэр Роберт. —
Я очень рад за тебя. Для тебя теперь открыты все двери.
—	Ты рад? — удивленно переспросил мистер Овербе¬
ри. На губах его мелькнула сочувственная улыбка. — Ну
что ж, тогда и говорить не о чем.
—	Как это — не о чем говорить? И почему бы мне
не радоваться за тебя, Том? Разве я не желаю тебе
добра?
—	Конечно, ты желаешь мне добра, и я желаю тебе
того же. Что ж, тогда говорить не о чем,— повторил
343

мистер Овербери.— Завтра же отправлюсь к первому го¬
сударственному секретарю.
—	А ты что, не хочешь?
—	Нет. Я жду, когда ты выскажешь свою волю.
—	Мою волю? — сэр Роберт ничего не понимал, и ми¬
стер Овербери про себя проклинал друга за тугоумие.
—	Сесил послал за мной из-за того, что произошло
вчера. Он понял, что я могу быть ему полезен. Я думал,
такая же мысль может прийти и тебе в голову. И я не
хотел бы служить другому, если в моих услугах нужда¬
ешься ты, Робин.
—	Твои услуги! — сэр Роберт в волнении вскочил — он
наконец-то понял, о чем идет речь.— Господи, да, конечно
же, я очень в них нуждаюсь! Ты мне нужен больше, чем кто
бы то ни был на свете — ты богат знаниями и в курсе всех
событий. Как раз этого-то мне и не хватает!
—	Но тогда почему...— начал мистер Овербери, но сэр
Роберт прервал его:
—	Но какой пост я могу предложить тебе? А Сесил
может предложить многое.
—	Это не самое важное.
—	Нет, это очень важно! Потому что иначе получа¬
ется, что я буду пользоваться нашей дружбой.
—	Мы могли бы извлечь обоюдную выгоду,— мистер
Овербери наконец-то решился на откровенность.— В тебе
есть качества, которые уже завоевали привязанность ко¬
роля. У меня же есть знания, с помощью которых ты
можешь добиться настоящего положения при дворе, вы¬
расти из обычного фаворита — ты сам себя так назвал,
Робин,— в человека, влияющего на политику государства.
Ты и я, мы вместе станем силой, которой трудно проти¬
виться. Мы дополняем друг друга, хотя по отдельности
же мы значим мало. Вместе мы сможем править если не
всем миром, то, по меньшей мере, Англией.
Обсуждая вчера нидерландскую проблему, ты уже кое-
что завоевал в глазах короля и, несомненно, в глазах
членов Тайного совета. Они увидели в тебе то, о чем
ранее и не подозревали. Укрепи свой авторитет — а я на¬
учу тебя, как этого добиться,— и ты превратишься в ту
силу, в ту власть, что стоит за троном. С тобой будут
советоваться по всем важным вопросам, твои взгляды
будут уважать. Сесил стареет, он слаб здоровьем, но этот
бедный калека — единственный по-настоящему умный че¬
ловек среди них всех. Когда он выпустит из рук кормило
власти, управлять государством станешь ты.
344

Сэр Роберт слушал его стоя. Когда мистер Овербери
умолк, молодой человек опустился в кресло — лицо его
раскраснелось, глаза блестели. Неужто у Овербери хва¬
тит сил воплотить эти прекрасные мечты в реальность?
Да, такое возможно. Возможно, если подкрепить его
собственное влияние знаниями Овербери. Он уже пожи¬
нал первые плоды их альянса — сегодня он заметил
первую перемену в отношении придворных: они увидели
в нем не просто юношу с красивым лицом и стройной
фигурой — каприз короля. Насмешливые взгляды пре¬
вратились во взгляды заинтересованные, и уважение,
которое он начал пробуждать у других, возрождало его
веру в самого себя.
—	Ну, Робин? — спросил наконец мистер Овербери,
оторвав его от прекрасных грез.— Какова же будет твоя
воля? Все зависит от тебя.
Сэр Роберт устремил на друга и компаньона сияющий
взгляд:
— Ты предлагаешь мне слишком многое, Том.
— Не более того, что в моих силах.
—	Я в этом и не сомневаюсь,— и сэр Роберт порывисто
протянул руку.— Я принимаю твое предложение. Останься
со мной, Том, и вместе мы достигнем величия.
—	Уговор.
—	Да, уговор, и, клянусь, я никогда его не нарушу, —
горячо произнес сэр Роберт.
Глава V
ЛЕДИ ЭССЕКС
Как в самом мистере Овербери, так и в его манере
вести дела присутствовали точность и последова¬
тельность — результаты его педантичного характера. Он
всегда думал, прежде чем говорил, и, прежде чем совер¬
шить какой-либо поступок, заранее разрабатывал план.
Он понял, что союз с сэром Робертом Карром принесет
успешные плоды только в том случае, если все будут
думать, что сэр Роберт действует самостоятельно, по
своему собственному почину. Поэтому мистер Овербери
решил тщательно следить за тем, чтобы никто не запо¬
дозрил его роли в новой карьере сэра Роберта.
Назавтра он посетил первого лорда казначейства. Се¬
сил предложил ему стать его официальным помощником,
345

но мистер Овербери, выразив благодарность и даже со¬
жаление, твердо отказался. Причину он привел вполне
убедительную — у него, дескать, есть иные планы; однако
объяснение было менее правдивым: он-де натура беспо¬
койная и не собирается засиживаться в Англии, вскоре
он снова отправится за границу.
Они расстались, уверив друг друга во взаимном рас¬
положении и с выражением сожаления, при этом оба были
вполне искренни, правда, более искренним был первый
лорд казначейства.
Через несколько дней мистер Овербери перебрался
с постоялого двора «Ангел» в Чипсайде в более пристой¬
ные собственные апартаменты возле причала святого Пав¬
ла. Здесь он и прожил последующие несколько месяцев
в условиях вполне комфортабельных и в обществе един¬
ственного слуги, спокойного, рассудительного и толкового
валлийца по имени Лоуренс Дейвис, преданного хозяину
душой и телом. По меньшей мере два раза в неделю его
посещал сэр Роберт. Он прибывал по воде, в лодке с на¬
емными гребцами, которые не знали, кто их пассажир.
Обычно он обедал или ужинал с Овербери и обогащался
нужной информацией и советами, как ею пользоваться.
Из этого своего укромного местечка мистер Овербери
совершал дальние вылазки, в том числе в «Судебные
инны», где возобновлял старые знакомства и искал новых.
Время от времени он отправлялся в собор святого Павла,
в среднем приделе которого с трех дня до шести вечера
собиралась самая разношерстная публика. Там можно
было узнать самого разного рода новости. Также его
можно было видеть обедающим в тех тавернах, где ели
за общим столом; порой он посещал Королевскую биржу
и близлежащие таверны — «Три Морриса-танцора» и «Бе¬
лую лошадь», что на Фрайди-стрит. Там собирались и за¬
ключали сделки торговцы рыбой. Короче, он прилежно
захаживал в те места, где можно почувствовать биение
пульса города, а, значит, и всей Англии. А в качестве
утешения за оскорбленные эстетические чувства он ходил
в театр «Глобус» на Бэнксайде, где еще работал в то
время мистер Шекспир31. И поскольку душа его чувст¬
вовала родство с душами литераторов, он часто ужинал
в «Русалке» — туда его ввел драматург Бен Джонсон 32,
высоко его ценивший. Приятный и легкий в общении,
мистер Овербери чувствовал себя словно рыба в воде
в любой компании, успевал поболтать со всеми и с каж¬
дым в отдельности. В некоторых кругах он держал се¬
346

бя как заправский законник, а в других — как поэт и ли¬
тератор.
Во время этих вылазок он порой «выбалтывал» планы
находившихся в зародыше королевских решений — сэр
Роберт снабжал его этой информацией. Таким образом
мистер Овербери проверял реакцию общественного мнения
на вновь принимаемые государственные законы и указы.
Он, например, смог дать следующий совет: указы, каса¬
ющиеся штрафов за исповедание нонконформизма 33, ко¬
торому в последнее время дали некоторое послабление,
вполне можно вновь усилить, чтобы пополнить всегда
пустой кошелек короля. Он также посоветовал проявить
большую терпимость к некоторым довольно критическим
выступлениям левеллеров 34, поскольку общественное мне¬
ние было на их стороне, а возмущение, напротив, вызвали
иные узурпаторские действия властей.
Короче говоря, он действовал как заправский осведо¬
митель — из тех, которыми, например, успешно пользо¬
вался Сесил (первый министр полагал, что мистер Овер¬
бери действительно находится за границей), хотя ни один
из шпионов первого министра не был и вполовину столь
же усерден, внимателен, компетентен и инициативен, как
мистер Овербери. Только усилия его были направлены
вовсе не в помощь первому лорду казначейства.
Этот человек-невидимка, о существовании которого не
подозревал никто, устами сэра Роберта Карра диктовал
королевскому совету внутреннюю политику, а сэр Роберт
со скоростью, восхищавшей всех и пугавшей некоторых,
приобретал все новый авторитет и все большее доверие.
Более всего укреплению позиций Карра послужил его
прогноз относительно Испании и Нидерландов: в начале
года Англия, как и Франция, получила приглашение уча¬
ствовать в выработке мирного договора.
Король был буквально в восторге от успехов дорогого
Робина — ведь тот обнаружил в себе дар настоящего
государственного мужа, и не только в нидерландском
вопросе, но и во многих других. Глубина, с которой
этот юноша постиг проблемы страны, казалась почти
сверхъестественной. Ведь прежде он был так неопытен,
так мало знаком с жизнью народа, а теперь его острые
комментарии, язвительная критика, точные ссылки на
события и смелые прогнозы говорили о силе ума, гра¬
ничившей с гениальностью.
Говарды — и старый Нортгемптон в особенности —
стали видеть в нем особу, достойную уважения: да, из
347

этого человека нельзя было делать врага, ибо он, особенно
в настоящее время, мог легко их уничтожить. Поэтому
они лестью и подарками старались завоевать его дружбу.
Как всегда следуя советам наставника, сэр Роберт —
а Овербери рекомендовал ему не очень-то поддаваться
Говардам — держался с ними отстраненно, принимал их
заигрывания с холодностью, нехарактерной для его обыч¬
ного дружелюбия, и тем самым вызывал еще более отча¬
янный подхалимаж с их стороны.
Поскольку его величество благоволил к нему и по¬
скольку он теперь обнаружил качества, достойные монар¬
шего поощрения, придворные ухаживали за Карром с не¬
вероятным усердием. И чем сильнее становились ухажи¬
вания свиты, тем более благоволил к нему и король, ибо
теперь он гордился сэром Робертом как создатель, чье
творение свидетельствует о таланте автора. Так что в те¬
чение всего этого года популярность и влияние сэра
Роберта ширились и крепли.
И в результате на него навалилось огромное количе¬
ство дел. Карр объявил его величеству, что нуждается
в личном секретаре, на которого он мог бы опереться
и которому он мог бы доверять более ответственные за¬
дания, чем уже служившим у него нескольким секрета-
рям-переписчикам.
Недостатка в желавших занять эту должность не бы¬
ло — едва ли во всем дворе сыскался бы джентльмен, чей
племянник, двоюродный брат или даже сын не почли бы
за честь служить у сэра Роберта Карра. Он внимательно
изучил все предложения, но так и не нашел соответст¬
вующей кандидатуры. И вдруг однажды объявил королю,
что, похоже, трудности его разрешены — ему сообщили,
что мистер Томас Овербери вернулся в город и что ему
нужна работа. Как кстати! Ведь мистер Овербери более
всех удовлетворял требованиям сэра Роберта. И вот, ко¬
нечно, с одобрения его величества сэр Роберт предло¬
жил мистеру Овербери место своего личного секретаря.
Они уже давно составили этот план: политическая
репутация сэра Роберта настолько укрепилась, что никому
бы и в голову не пришло искать за его успехами влияние
постороннего ума. И теперь мистер Овербери мог вый¬
ти из-за кулис без ущерба для репутации сэра Роберта.
Король сомневался. Он угрюмо выпятил нижнюю губу
и пробормотал:
—	Ах да, вспомнил — это тот мужлан с лошадиной
физиономией, что был здесь в прошлом году,— он вспом¬
348

нил и укол ревности, который испытал при радостной
встрече своего милого дружка с этим «мужланом».— А не
слишком ли ты высоко его ставишь, Робин? Довольно
мрачный господин. Я тогда сказал, что он слишком уж
погружен в вино, и, по-моему, я был прав.
Но сэр Роберт употребил все свое красноречие, и в кон¬
це концов король неохотно сдался.
Каким бы неприметным ни старался быть мистер
Овербери в роли секретаря, наступил момент, когда он
сам, как личность, не мог уже не привлечь внимания.
Дело в том, что книготорговец Лайл, который держал
магазин рядом с «Головой тигра» в Пол-ярде, издал его
книжку «Характеры», в коей мистер Овербери дал смелые
зарисовки современной жизни (он трудился над ней
в своем уединении весь год). Книжица привлекла вни¬
мание мыслящих людей, они хвалили ее и раскупали,
чтобы цитатами из нее освежать свои беседы. Экземпляр
попал и к королю, который прочитал книгу с восхище¬
нием, смешанным с завистью. Его величество весьма
ревниво относился к тем, кто мог сравниться с ним
в учености — возможно, именно этим объяснялась его
доходящая до скандальности неприязнь к сэру Уолтеру
Рэйли и привязанность к Филиппу Герберту, который
издевался над всеми «высоколобыми», чей ранг был ниже
королевского, и тем оправдывал свое наглое невежество.
Однако его величество постарался скрыть зависть (хотя
острая игла по-прежнему колола его сердце) и с олим¬
пийских высот пролил благосклонность на столь широко
восхваляемого автора. В результате мистер Овербери
стал популярным при дворе даже раньше, чем предус¬
матривал его собственный план.
И хотя его достоинства получили высокую оценку
тех придворных, которые были в состоянии их оценить,
для партии королевы и принца Генри он был существом
презренным — ведь он теперь считался фаворитом коро¬
левского фаворита. А для тех, кто ненавидел сэра Ро¬
берта за то, что он препятствует их собственному воз¬
вышению, мистер Овербери стал предметом тайного не¬
доброжелательства.
Острый ум мистера Овербери понял это сразу, но
мистер Овербери нисколько не беспокоился. Он встречал
презрение, происходившее от зависти, еще более глубо¬
ким и убийственным презрением, коренившимся в со¬
знании своего интеллектуального превосходства над эти¬
ми низкими личностями. К тому же под прикрытием
349

непробиваемой брони хороших манер он умел наносить
глубокие раны.
Англия участвовала в выработке мирного соглашения
по Нидерландам, и отношения между Испанией и Англией
улучшились до того, что в 1610-м король начал подумы¬
вать о женитьбе сына на испанской принцессе. Хоть он
теперь и слыл непоколебимым протестантом, король Яков
жаждал приобрести еще и репутацию «короля любви» —
властителя, способного мирными маневрами добиться куда
большего, чем силой оружия.
И до того, как сделать какие-либо определенные пред¬
ложения, его величество устроил в Уайтхолле банкет
в честь посла Испании графа Вильямедианы и коннетабля
Кастилии дона Педро Арагонского 35. Это был самый ро¬
скошный из всех пышных дворцовых пиров, в немалой
степени увеличивший и без того огромный долг короля.
Чтобы приветствовать двух выдающихся представи¬
телей короля Филиппа и их свиту, состоявшую из ис¬
панских грандов, король, помимо королевы и принца
Генри, пригласил самых знатных и привлекательных на
вид придворных.
После обеда, данного в зале для церемоний, а особенно
после многочисленных тостов король слегка опьянел
и впал в слезливую сентиментальность, зал освободили
для танцев.
В первом танце, куранте36, дон Педро Арагонский
вел королеву — она была дамой полной, широкоплечей,
почти мужской стати. Волосы у нее были цвета льна,
лицо и грудь, видная в глубоком вырезе платья, усыпаны
веснушками.
Король, который клевал носом в пышном кресле под
золотым балдахином, украшенным гербами Англии и
Шотландии, вдруг встрепенулся и возжелал продемон¬
стрировать испанцам танцевальное искусство своего сына.
Он скомандовал протанцевать гальярду37 и дал принцу
право самому выбрать партнершу — естественно, с его
величества одобрения.
Привлекательный молодой человек, надежда Англии
и украшение своего отнюдь не блиставшего роскошью
дворца, послушно согласился. Он любил танцы, впрочем,
кдк и другие физические упражнения. В свои семнадцать
лет он был уже высокого роста, хорошо развит физиче¬
ски — прямая противоположность отцу как по внешнему
виду, так и по уму. Благородный, смелый, изящный, даже
в юные годы отдающий должное всем заслуживающим
350

внимания искусствам, он быстро превращался в народного
кумира. Во дворце Сент-Джеймс, где располагался его
двор, собирался весь цвет аристократии. Юноша богобо¬
язненный и склонный к усердным занятиям, он обладал
удивительными для своего возраста повадками истинного
монарха, и пропасть между ним и отцом становилась все
глубже — на одной стороне ее жила ревность, на дру¬
гой — презрение. Однако оба тщательно скрывали свои
чувства: принц Генри демонстрировал сыновнюю почти¬
тельность, а король Яков — отеческую и супружескую
любовь. В обоих случаях он просто притворялся.
Итак, принц, стоявший подле отцовского трона, оглядел
зал, однако взором отнюдь не рассеянным: он явно кого-то
высматривал. Наконец взгляд его нашел юную графиню
Эссекс. Он склонился к королю и тихо, так, чтобы его
слышал только его величество, произнес имя избранницы.
Король улыбнулся и кивнул своей тяжелой головой, по¬
крытой огромной шляпой с перьями и бриллиантовой
пряжкой. Получив одобрение, принц пригласил графиню.
Слегка покраснев, но не выказав особого волнения
(что было бы понятно, поскольку юную девушку еще не
представляли ко двору), графиня выступила вперед. Она
прекрасно сознавала, какая ей оказана честь, но совер¬
шенно не понимала, какую зависть это приглашение по¬
родило в душах других дам. Дочь графа Саффолка была
всего несколькими месяцами старше принца, но уже имела
славу лучшего украшения двора короля Якова. Это была
изящная светловолосая девушка, а ее лучистые глаза
в зависимости от освещения казались то синими, то фи¬
алковыми. От одного из хорошо знавших ее и заслужи¬
вающих доверия современников нам известно, что доброта
ее сердца и мягкость характера превосходили даже ее
красоту, при этом она была девушкой веселой и жизне¬
радостной. Графиня Эссекс была чуть выше среднего
роста, тоненькая и легкая, как сильфида 38. Вот уже четыре
года, как она сочеталась браком, но все еще оставалась
девственницей: супруг ее граф Эссекс был разлучен с нею
сразу же после алтаря и отправлен в заграничное путе¬
шествие, в котором ему предстояло завершить образование
и превратиться в настоящего мужчину, способного к вы¬
полнению супружеских обязанностей. Брак этот был де¬
лом политическим, и согласия детей никто не спрашивал.
Одним из первых указов, изданных королем Яковом
по восшествии на престол, был указ о возвращении графу
Эссексу титулов и земель его несчастного родителя, ко¬
351

торого так обожала королева Елизавета и которого она
обезглавила. Кстати, Говарды тоже пользовались королев¬
скими милостями только потому, что в их роду был герцог
Норфолк. Во времена правления Елизаветы он подвергся
подобной же участи из-за любви к матери короля Якова.
Так что брак между Робертом, сыном убиенного Эссекса,
и Фрэнсис Говард, дочерью графа Саффолка, состоялся
именно благодаря покровительству короля, который видел
в этом средство возвышения обоих домов.
До недавнего времени молодая графиня пребывала
в семейном имении в Одли-энде. Она считалась еще слиш¬
ком юной для выхода в свет и за исключением нескольких
визитов в Уайтхолл, наслаждалась сельской тишиной
и уединением и изучала различные искусства, подобаю¬
щие ей по рождению.
В науках она явно преуспела и в качестве партнерши
принца по веселой гальярде продемонстрировала грацию
и уверенность, восхитившие весь двор. А степенные ис¬
панские гранды рассыпали ей похвалы, равные тем, что
предписывалось воздавать принцу.
Вверив ее после танца заботам матери и подождав,
пока она сядет на стул, принц, вместо того, чтобы вер¬
нуться, как подобает по придворному этикету к отцу
и испанским гостям, задержался рядом с леди Эссекс
и склонился над ней в оживленном разговоре. Двор взирал
на это в изумлении, поскольку подобное легкомыслие
было несвойственно этому молодому человеку строгих
правил. И хотя леди Эссекс была несколько смущена
повышенным вниманием, она, памятуя о репутации прин¬
ца, была также и польщена.
Она внимательно слушала принца, машинально отве¬
чала ему, но смотрела совсем в другую сторону, и вовсе
не от стыдливости — она украдкой поглядывала на трон.
Но не на короля, а на того, кто по обыкновению стоял
рядом с королем и кого король по обыкновению то трепал
по плечу, то трогал за руку. Графиня исподволь бросала
взгляды на длинноногого и статного молодого человека
в синем бархатном костюме, разукрашенном драгоценны¬
ми камнями. Синий бархат ловко облегал широкие плечи
и тонкую талию, а красивая, благородной формы голова
в обрамлении облака золотых волос горделиво сидела на
сильной шее: Лицо его дышало свежестью и здоровьем,
на устах сверкала улыбка.
Она уже однажды видела его — в тот день, почти три
года назад, когда он свалился с лошади на поле для

ристалищ. Тогда она закричала от ужаса и жалости,
и долго потом в ее памяти стоял его побелевший лик.
Она обратила на него внимание еще до падения, когда
он гарцевал на своем белом скакуне. Уже тогда ее пора¬
зила его удаль и какой-то исходящий от него свет, а сей¬
час он казался ей еще более статным и сияющим.
Принц, склонившись над нею, продолжал говорить
любезности. В конце концов король потерял терпение
и положил предел этой щекотливой ситуации. Дворцовый
этикет требовал, чтобы либо он, либо его посланец при¬
гласил графиню Вильямедиана. Но поскольку рахитичные
ноги короля Якова не дозволяли ему танцевать, его должен
был заменить сын. И король отправил сэра Роберта Карра
напомнить принцу его обязанности.
Тайно наблюдавшая за ними графиня Эссекс заметила,
как сверкнули перстни на королевской руке, когда он
указал в их сторону, и как сэр Роберт Карр отошел от
трона и направился к ним.
Когда его высочество подошел к ней, она покраснела.
Теперь же, когда к ней приблизился сэр Роберт, она
побледнела, хотя и понимала, что он — лишь посланец
короля. Когда Карр остановился перед нею, сердце ее
забилось так, словно готово было выскочить из груди.
Она постаралась скрыть смятение, прикрывшись веером
из павлиньих перьев.
Сэр Роберт склонился в официальном поклоне, как бы
прося ее о снисхождении, и теперь уже вблизи она смогла
оценить его грациозность и благородное самообладание.
Затем он обратился к принцу, и ее неприятно поразил
его резкий шотландский акцент. Впрочем, подумала она,
его акцент ничуть не сильнее королевского, ведь он тоже
из Шотландии (для придворных король всегда король,
несмотря на все грехи и недостатки).
—	Его величество просит ваше высочество подойти
к нему.
Принц кивнул холодно и небрежно, будто перед ним
был лакей.
Сэр Роберт на миг замер — его словно публично отхле¬
стали по щекам. Однако на его губах по-прежнему играла
учтивая улыбка. Ответить на унижение? Об этом не могло
быть и речи. А единственный способ скрыть унижение, на
которое невозможно ответить,— сделать вид, что его и не
было. Но для этого надо было что-то предпринять. И Карр
обратился к леди Саффолк. Она сидела подле дочери —
грузная женщина с покрытым оспинами лицом, в котором
12 Р. Сабатини, т. 2
353

уже невозможно было сыскать следов былой замечательной
красоты. Она вполне могла оказать ему тот же прием, что
и принц, но леди Саффолк принадлежала к Говардам, а Го¬
варды теперь активно искали его дружбы и расположения.
И если ее светлость и ощутила какую-то неловкость, то
лишь на мгновение. Она быстро нашлась, в конце концов,
презрение принца было выражено лишь в кивке, и она
вполне могла его не заметить! Так что ее светлость отве¬
чала Карру вежливо, даже радушно.
Его высочество с негодованием глянул через плечо, но
сэр Роберт намеренно отвернулся от принца. Принцу ниче¬
го не оставалось, как поклониться леди Эссекс и твердым
шагом прошествовать через весь зал к королю.
В душе сэра Роберта все бурлило, и, забывшись, он
напомнил леди Саффолк, что пока не имел чести быть
представленным ее очаровательной дочери (чем еще
более усилил царившее в душе юной графини смятение).
Скрипачи настраивали инструменты для заключитель¬
ной куранты, а сэр Роберт, склонившись над юной леди,
произносил дежурные комплименты. Когда то же самое
говорил ей принц, она ответами не затруднялась, хотя
взгляды всего двора были устремлены на нее. Теперь же
она словно онемела. Графиня могла лишь улыбаться
и робко поглядывать на него, словно ее слепил его ровный
взгляд, в котором не было ничего от той увлеченности,
с какой взирал на нее принц Генри.
Принц повел в танце красивую испанскую графиню;
королева шла в паре со статным графом Пемброком;
принцесса Елизавета дала руку графу Вильямедиане, и ос¬
тальные благородные пары тоже поспешили занять свое
место на паркете. А сэр Роберт полностью отдался мсти¬
тельному чувству и пригласил на танец леди Эссекс. Она
так охотно приняла приглашение, что он даже поразил¬
ся — по правде говоря, отказ под благовидным предлогом
удивил бы его куда меньше.
Музыканты ударили по струнам. В этой степенной
куранте сэр Роберт был столь же грациозен, как принц —
в веселой гальярде. Голову он держал высоко, и в глазах
его, когда он встречался с надменным взглядом его вы¬
сочества, мелькала насмешка. В медленном танце леди
Эссекс, однако, двигалась с меньшей уверенностью, чем
в бурной гальярде. Она бранила себя за это, но партнер
не замечал ее неловкости: он был настолько занят све¬
дением счетов с принцем Генри, что едва ли обращал
внимание на свою очаровательную даму.
354

Ведя ее через весь зал к матери, он соответствующим
образом галантно поблагодарил:
—	Ваша светлость оказали мне честь, которой ваш
ничтожный слуга недостоин.
На этот раз она быстро нашла ответ:
—	Ваши достоинства не столь уж ничтожны, сэр Роберт.
—	Они ничтожны в сравнении с оказанной мне честью,
мадам. Все познается в сравнении.
Она взглянула на него и вновь отвела глаза.
—	Вы, кажется, смеетесь надо мною,— сказала она,
и он уловил в ее голосе непонятные для него нотки горечи.
Неужто это дитя уже искушено в искусстве флирта и эти
нотки не что иное, как вызов? Или она вполне искренна?
Он привык отвечать искренностью на искренность, какой
бы она ни была — действительной или притворной.
—	Судите сами, графиня; когда я пригласил вас на
танец, я боялся, что вы мне откажете.
—	Сэр, тогда вам надлежит объяснить причину ваших
страхов.
—	Хорошо, я принимаю вызов. Дело в том, что передо
мною вы изволили	снизойти к приглашению принца.
—	То,	что вы	говорите,— почти	государственная	из¬
мена. Это	принцы	снисходят.
—	Но	только	не тогда, когда	перед ними — леди
Эссекс.
Она осмелела настолько, что откровенно рассмеялась.
Они уже приближались к матери, и она сказала:
—	Сэр Роберт, на вашей стороне огромное преиму¬
щество — у меня нет придворного опыта.
Она села на свое место, и он склонился в поклоне:
—	Мне не нужны никакие преимущества, кроме сча¬
стья служить вам, и именно такого преимущества я всегда
тайно жаждал.
И, вручив ее заботам леди Саффолк, откланялся.
Он направился к трону, а навстречу ему быстрым
и решительным шагом прошел принц — походкой, более
пристойной на поле для игры в гольф (эту игру завезли
в Англию шотландцы). Принц устремился прямо к леди
Эссекс, словно для того, чтобы дать новую пищу уже
зашевелившимся сплетням.
Дальше — больше. Придворные столпились у окон по¬
смотреть, как король отдавал последние почести отбы¬
вавшим испанским гостям. Принц предложил леди Эссекс
руку и провел ее на маленький балкон, места на котором
хватило бы лишь на троих. Однако никто третий не
12*
355

решился за ними последовать, а мать леди Эссекс просто
не уместилась бы на балкончике. К тому же графиня
Саффолк, как и все придворные, жаждавшая высочайшего
внимания и всего того, что это внимание могло дать, не
видела никакого преступления в том, чтобы оставить дочь
наедине с принцем. В конце концов, у леди Эссекс есть
муж (пусть отсутствующий и еще не вошедший в воз¬
раст мужчины), и это его забота — охранять честь жены!
Леди Эссекс, все еще пребывавшая после расставания
с сэром Робертом в сладких грезах, беспрекословно по¬
следовала за принцем.
Она оперлась о парапет балкончика и смотрела вниз, на
обширный огороженный барьерами квадрат, где собралась
толпа городских зевак. В центре квадрата ходил по цепи
огромный бурый медведь, он то останавливался, раскачива¬
ясь и рыча, то продолжал свое кружение.
Теперь в голосе его высочества уже не было той живо¬
сти, как накануне: теперь в тоне его звучало даже легкое
раздражение, будто гальярда давала ему какие-то права.
—	Этот человек, Карр... Почему вы приняли его при¬
глашение?
Дерзость подобного вопроса неприятно ее поразила.
И, лишь вспомнив о том, что перед нею принц Уэльский
и ее будущий король, она еле удержалась от того, чтобы
не возмутиться.
—	По той же причине, по которой я приняла ваше
приглашение, ваше высочество. Он оказал мне честь при¬
гласить меня на танец.
—	Честь! Фу! Это слово здесь неуместно. Разве так
просто оказать честь вашей светлости?
—	Ваше высочество, вы слишком высоко меня стави¬
те — я всего лишь простая девушка.
—	Именно потому я и не хочу, чтобы ваша доверчи¬
вость была обманута.
—	Каким же образом сэр Карр может меня обма¬
нуть? — В ее глазах сквозило озорство, и принц разозлил¬
ся еще сильнее.
—	Ах, вы ведь можете вообразить его Бог весть кем,
а на самом деле он — обыкновенный выскочка из Теви-
отдэйла 39.
—	По-моему, вы, ваше высочество, просто недолюб¬
ливаете этого человека. Разве шотландское происхожде¬
ние — повод для упрека?
Принц прикусил губу и взглянул на нее, но она
улыбалась так бесхитростно!
356

—	Этот человек вам не ровня: он едва ли имеет
благородное происхождение.
—	О, мне кажется, вы ошибаетесь — я обнаружила
в нем большое благородство.
—	Я имею в виду происхождение, а не манеры.
—	Но я всегда считала, что прекрасные манеры важнее
благородного происхождения. А его манеры безупречны.
Он не сказал ни о ком ни одного дурного слова.
Этот откровенный укор вконец разозлил принца.
—	Так вы его еще и защищаете!
—	Пока не вижу в этом нужды. А почему ваше
высочество заговорили о нем?
—	Почему? — Принц закашлялся и принужденно рас¬
смеялся.— И верно, почему? Ведь у нас с вами есть куда
более интересные темы для разговора.
Выкрики и собачий лай привлекли их внимание к раз¬
вертывавшейся внизу сцене.
Медведь и поводырь вошли в огороженный круг.
Там их ждали грумы, с трудом удерживавшие на привя¬
зи четыре пары разъяренных мастифов 40. Огромный зверь
присел на задние лапы и выставил когти. Двух псов спусти¬
ли с цепи, и они ринулись вперед, чтобы в прыжке добрать¬
ся до медвежьей глотки. Одного пса медведь просто от¬
швырнул, второго так стиснул в объятиях, что послышался*
хруст ребер, мертвый пес также полетел прочь.
В толпе, большую часть которой составлял обожавший
такие зрелища ремесленный люд, раздались крики одоб¬
рения мишкиной победы. Король и его благородная свита
на балконах также радовались забаве.
Леди Эссекс в ужасе закрылась веером. Она почувст¬
вовала дурноту и побледнела.
—	О, какая жестокость...— прошептала она.
Принц, опершись локтями о парапет, стоял лицом
к ней и вполоборота к площадке, как бы давая понять,
что собеседница куда интереснее медведя. Задорными сло¬
вами мальчишки и спортсмена он пытался победить ее
отвращение. Эта жестокость, уверял он, скорее мнимая,
чем настоящая. И собаки, и медведь подчиняются своему
инстинкту, своему естественному стремлению к бою.
И, сражаясь, они удовлетворяют этот инстинкт.
Речь эта никоим образом не убедила чувствительную
даму, но, по крайней мере, она была предпочтительнее
самого зрелища, и леди Эссекс хотела, чтобы принц
продолжал свой разговор, пока не кончится бой, и она
сможет оправиться, не боясь приступа тошноты.
357

Вслед за медвежьей потехой наступила очередь жон¬
глеров и канатоходцев, чье мастерство восхитило ее в той
же степени, в какой показалось отвратительным предыду¬
щее зрелище.
Принц, наблюдая, как зарумянилось ее лицо, как рас¬
крылись в улыбке губы, был настолько ею очарован, что
ничего кругом не замечал.
И вдруг он услышал шаги за спиной. В раздражении
принц повернулся на каблуках — перед ним выросла
высокая и стройная фигура, затянутая в синий бархат.
Снова Роберт Карр! Именно он посмел оказаться на
балконе третьим.
—	Сэр,— резко одернул его принц,— нам не нравится,
когда нарушают наше уединение.
У леди даже дух захватило от такой грубости. Глаза
ее вновь погрустнели.
А сэр Роберт — очень спокойный, как человек, хорошо
усвоивший правила придворного этикета и прекрасно со¬
знающий последствия своих поступков — улыбнулся мо¬
лодому принцу:
—	Неужели ваше высочество может предположить,
что я посмею нарушить ваше уединение без ясного при¬
каза свыше?
Леди расстроилась еще больше: она испугалась, что
сэр Роберт подумает, будто и ей неприятно его вторжение.
Взгляд принца оставался таким же холодным, а взгляд
сэра Роберта по-прежнему был учтивым.
—	Его превосходительство граф Вильямедиана соби¬
рается отбыть, и его величество желали бы вашего
присутствия при прощании,— он помолчал и затем до¬
бавил не допускающим возражений тоном: — Вас ждут,
ваше высочество,— и отступил в сторону, давая принцу
пройти. Принц Генри в легком замешательстве оглянулся
на леди, и сэр Роберт, поймав взгляд и как бы отвечая
на него, добавил: — Если леди позволит, я провожу ее.
Принц оглядел зал, увидел сэра Артура Мейнваринга
и кивком подозвал его к себе.
—	Ее светлость проводит один из моих придворных,—
резко заявил принц, чтобы поставить фаворита на место,
и по-мальчишечьи добавил: — Здесь я распоряжаюсь.
На этот раз, несмотря на всю приобретенную свет¬
скость, сэру Роберту было трудно сдержать себя. Он
отвесил подошедшему к ним сэру Артуру официальный
поклон и вдруг с удивлением увидел, что леди встала
и что щеки ее пылают.
358

—	Ваше высочество, но мною вы не распоряжаетесь,—
смело объявила она принцу и столь же смело встретила его
растерянный взгляд. В одно мгновение девочка превратилась
во взрослую женщину.— У меня нет иного хозяина, нежели
мой супруг, а в его отсутствие я сама распоряжаюсь своей
судьбой,— и она перевела взгляд на фаворита.— Благодарю
вас, сэр Роберт, за предложение меня проводить.
Принц Генри опомнился: он понял, что зашел слишком
далеко, и что вел себя как мальчишка, и что леди Эссекс
права. Но это нисколько не охладило его задиристости.
Он коротко поклонился и решил оставить за собой
последнее слово, которое должно прозвучать как можно
более оскорбительно для сэра Роберта.
—	Ваша светлость,— объявил он юной леди,— наде¬
юсь, сей эскорт сможет доставить вам удовольствие —
этот джентльмен большой мастер куртуазии 41,— и, сбежав
по ступенькам, направился к королю.
После него балкон покинула и леди Эссекс. При
этом сэр Роберт довольно невежливо отодвинул плечом
сэра Артура будто какую-то досадную помеху. Леди
Эссекс сказала:
—	Сэр, я не одобряю манер его высочества.
—	Мадам, вы столь милостивы, что потрудились сло¬
вами пояснить мне свои поступки. Но дурные манеры —
это не самое главное. Я сумею о них забыть.
—	Вы великодушны, сэр Роберт.
—	Я всего лишь пытаюсь поставить себя на место
другого. Обычно дурные манеры происходят от вздорного
характера. Но, возможно, будь я на месте его высочества,
я бы тоже не стерпел, если б меня лишили удовольствия
общения с вами.
Навстречу им шествовала ее мать. Карр передал ей
свою прекрасную спутницу и направился к королю. Он
не видел провожавшего его взгляда — взгляда, полного
грусти.
Глава VI
ТЕННИС И ПСОВАЯ ОХОТА
Король Яков замечал, что его любили отнюдь не
столь пылко, как заслуживал бы человек его да¬
рований и ума. По правде говоря, это печалило его
с раннего детства. Иногда он чувствовал себя таким оди¬
359

ноким, что кидался в крайности — в отчаянной попытке
купить любовь, он рассыпал свои милости и дары направо
и налево без всякого разбора. Порой ему удавалось уго¬
ворить себя, что вот от этого джентльмена он наконец-то
получит так страстно желаемые им любовь и верность.
Но он не мог не видеть, что вся нация в целом — от
простолюдинов до аристократов — взирала на него без
должного уважения.
И тому были веские причины. Но его величество,
уверенный в том, что все, что он ни делает, хорошо
и справедливо (одна из основ абсолютизма — уверен¬
ность в том, что король ошибаться не может), просто
их не замечал.
Его двоюродная сестра, леди Арабелла Стюарт, была
заточена в Тауэр 42, где вследствие тяжких условий, а так¬
же больного сердца сначала потеряла рассудок, а затем
умерла. В темницу ее бросил именно сей добрый государь,
чью царственную душу не трогали страдания тех, в ком
он усматривал возможную для себя опасность. А леди
Арабелла Стюарт оказалась королю неугодной потому,
что она неразумно сочеталась браком с Уильямом Сей¬
муром, состоявшим в дальнем родстве с царствующим
домом. И король Яков, напугав себя нереальными ситу¬
ациями — будто эта пара либо ее отпрыски станут пре¬
тендовать на трон,— поступил с ними с характерной для
трусов жестокостью. Жители Англии — и родовитые,
и простые люди, все те, кто хоть когда-либо любил и был
любим,— содрогнулись от такой жестокости.
Проект испанского брака для принца Генри, на который
король делал такую большую ставку, открыто или явно
осуждали люди всех сословий во главе с самим принцем
Уэльским: тот заявлял, что невозможно уложить в одну
постель две религии.
Отчаянная нужда в деньгах — дворцовые слуги и офи¬
церы короны требовали оплаты, и надо было расплачи¬
ваться с ними — побудила короля начать продажу моно¬
полий, из-за чего он сразу же стал непопулярен в Сити;
он начал взимать с дворянства так называемые «добро¬
вольные займы» и тем оскорбил дворянство; простые
пуритане и католики и так уже задыхались под гнетом
штрафов за «отступничество», а в последнее время гнет
стал еще тяжелее.
Но самой непопулярной мерой была продажа дво¬
рянских званий. Сначала король Яков учредил титул
баронета 43 — за тысячу с небольшим фунтов. Этот шаг
360

не очень-то удручил аристократов: претенденты получали
лишь титул и ничего больше. Но затем король предложил
к продаже титулы более высокие: титул графа стоил,
например, десять тысяч фунтов, и теперь эти звания
могли купить себе лица самых неблагородных занятий —
торгаши и разные темные личности, у кого хватало
денег на фальшивый аристократизм, это вызвало него¬
дование той небольшой части аристократов, которую
король еще не успел прогневать предыдущими своими
действиями.
Так что преданных людей оставалось немного, да и то
они были верны короне, а не тому, кто ее носил.
Раздумывая над таким положением вещей, его вели¬
чество часто проливал слезу. Он вообще был склонен
плакать, особенно когда на него накатывал приступ жа¬
лости к себе, а мысли об отсутствии взаимности со стороны
народа, которому он отдавал все свое щедрое и доброе
сердце, доводили его до настоящих рыданий.
В слезах он прибегал к сэру Роберту Карру. В свой¬
ственной только ему манере, перемежая хвалы Всевыш¬
нему с богохульством, он жаловался на неблагодарность
человеческой натуры и на людское жестокосердие. Ведь
он был для народа все равно что отец, а народ и не
думал отвечать сыновней любовью. Легко переходя от
слез к ярости, он в конце концов обзывал народ «дья¬
вольским отродьем», успокаивался и переключался на
радости предстоящей псовой охоты.
Но и здесь его поджидали новые разочарования.
Обычно он охотился в Ричмонде. В тот день стояла
чудесная погода, деревенский воздух бодрил, и вообще
этот вид деятельности был люб королевскому сердцу.
Раздражение родом людским улеглось, настроение улуч¬
шилось. В конце концов, все не так уж плохо! На охоту
съехались многие славные джентльмены — король не по¬
нимал, что они прибыли из-за симпатий к принцу Генри,
присутствовавшему здесь по требованию отца.
В высоких сапогах со шпорами, в костюме любимого
ярко-зеленого цвета, в шляпе с маленьким пером, с охот¬
ничьим рогом на боку (заменявшим ненавистную королю
шпагу) его величество мчался на коне вслед за собаками.
По правде говоря, это конь нес его, ибо в искусстве
верховой езды король отнюдь не блистал. Рядом с королем
скакали сэр Роберт Карр, Монтгомери и Хаддингтон;
охотники обходили с флангов, за ними следовал двор.
Под конец славной погони, на опушке у реки, собаки
361

затравили оленя. Радостный король, приписавший всю
удачу себе, затрубил над тушей в рожок.
Затем в тени дубов состоялся легкий завтрак, изоби¬
ловавший вином и весельем, и король окончательно оп¬
равился от недавней хандры и показал пример в возли¬
яниях. Он был почти галантен к нескольким участвовав¬
шим в гоне дамам и обратил особое внимание на графиню
Эссекс. Она, как и король, была во всем зеленом, а со¬
провождал ее кузен граф Арундельсхий. Король шутил
по поводу заграничного вояжа ее супруга и по поводу
будущего приема, который ее светлость окажет его свет¬
лости. Шутки его величества были несколько сомнитель¬
ного свойства, и принц Генри хмурился. С трудом подавив
раздражение, его высочество сразу, как кончился завтрак,
попросил у отца разрешения удалиться. Он пояснил, что
возвращение во дворец Сент-Джеймс зависит от милости
прилива, посему ему надо поспеть в Кью, где их ждут
лодки, а лошадей он оставит на грумов.
Его величество, который начинал уже побаиваться
наследника, с готовностью отпустил и его высочество,
и его свиту. И только тогда король понял, из-за кого
сегодняшняя охотничья партия оказалась такой многочис¬
ленной и блестящей: при короле, помимо охотников
и слуг, осталась лишь небольшая группа придворных,
а основная часть последовала за принцем.
Король Яков, выкатив глаза, наблюдал всеобщее бег¬
ство. Вся веселость покинула его. Он сидел на подушке,
привалившись к стволу дуба, и был похож на порожний
мешок. По щеке его скатилась слеза.
—	Господи упаси,— пробормотал он,— да он меня за¬
живо похоронит,— король тяжко вздохнул.— Так и будет,
Господи.
Сэр Роберт предложил вина, король отказался:
—	Нет, нет. Я уже сегодня достаточно испил, и Бог
знает, из какой горькой чаши. Помоги мне подняться,
Робин, и поедем. И они двинулись по лесной просеке
(дело было неподалеку от Шина). Сэр Роберт пришпорил
коня, чтобы догнать леди Эссекс — она с кузеном Арун-
делем осталась в свите короля, чтобы сопроводить его во
дворец в Ричмонде (тот самый, где испустила свой по¬
следний вздох Елизавета). Сэр Роберт выбрал момент,
когда леди Эссекс осталась одна: ее кузен приотстал,
заболтавшись с веселой леди Хэй,
Она обернулась посмотреть, кто там за ней скачет,
и сначала побледнела, потом залилась краской — она уз¬
362

нала кавалера в зеленом. Попыталась улыбнуться, а затем,
удивившись собственной смелости, произнесла:
—	Вы преисполнились состраданием к моему одино¬
честву, сэр?
—	Вы не нуждаетесь в сострадании, поскольку выбра¬
ли одиночество сами; кроме того, вы находитесь в самом
блестящем обществе — в обществе самой себя. Я боюсь
быть не принятым в такое великолепное общество.
—	Тогда мы оба ошиблись в своих предположениях,
сэр Роберт.
—	Вы оказали мне честь, мадам, сохранив в памяти
мое имя.
—	Вы что же, полагали, что память моя недолго¬
вечна?
—	Скорее я считаю себя недостойным остаться в па¬
мяти, места в которой жаждут многие.
—	Я вижу, вы преуспеваете в придворной галантно¬
сти,— и в ее тоне послышалась нотка сожаления: она бы
хотела, чтобы эта куртуазность, эта игра в ухаживание
была искренней.
—	Неужели я галантен с вами более, чем другие?
—	К сожалению, нет.
—	Почему же «к сожалению»?
—	А разве вам приятно подражать обычному придвор¬
ному тону?
—	Мадам, я приму любой тон, но при условии, что
зададите его вы.
—	На мой вкус, вам бы куда больше подошли простота
и искренность.
—	О, если б я знал, что это такое! Я был воспитан
при дворе, миледи.
—	Неужели? — она повернулась и взглянула на него.
Удивление, прозвучавшее в голосе, вопрос, мелькнувший
во взгляде, вызвали у него улыбку — в рыжеватой бородке
блеснули белые крепкие зубы.
—	А вы разве предполагали иное? — осведомился
он.— Неужели я такой уж неотесанный мужлан, что вы
и поверить в это не можете?
—	Но принц Генри говорил...— и она осеклась, поняв
свою оплошность.
—	Ах! Принц Генри! — он вздохнул с притворной
серьезностью.— Он мог представить меня вам хоть сви¬
нопасом: вы, вероятно, уже заметили, что он меня не
любит. Но в этом нет ничего удивительного. Королевский
дом разделился на две партии, и, служа королю, ты
363

поневоле оскорбляешь его высочество. Никаких иных при¬
чин для обиды я не вижу.
Она промолчала. Еще дитя по жизненному опыту, она
все же понимала, что у принца есть и другой повод для
обиды, и причиной этого, пусть и невольной, является
она сама.
Они некоторое время ехали в молчании. Часть каваль¬
кады оторвалась далеко вперед, и сначала они ринулись
вслед, но потом опустили поводья, поняв, что еще большая
часть осталась позади. Поэтому они оказались в середине,
между авангардом и арьергардом, будто потерявшись
в этом лесу, среди деревьев и солнечных бликов на дороге
и траве. Их охватило странное чувство — будто они во¬
обще одни на свете (по правде говоря, графиня ощущала
это острее). Наконец сэр Роберт заговорил:
—	Ваша светлость прибыли в свите принца?
Она слегка замешкалась с ответом:
—	Я впервые участвовала в охоте на оленя, и то по
просьбе моего кузена Тома.
—	Тогда почему вы не вернулись вместе с принцем?
—	Как — почему? Том же остался!
—	И из-за этого вы отказались следовать своим
желаниям?
—	По-моему, вы слишком далеко зашли в своих
предположениях, сэр Роберт,— сказала она с достоинст¬
вом.— Я следую именно своим желаниям. Я принадлежу
к роду Говардов, а преданность королю — в традициях
нашей семьи.
Сэр Роберт улыбнулся про себя, вспомнив пару Го¬
вардов, которые отступили от традиций и лишились голов.
—	Преданность, мадам, это долг. А я говорю о же¬
ланиях.
—	Желания? — В ее глазах почему-то мелькнула пе¬
чаль.— Женщина осуществляет свои желания, когда по¬
винуется долгу,— и, пришпорив коня, она ускакала впе¬
ред; а он остался, так и не успев задать еще один
вопрос.
Вскоре этот вопрос стал для него действительно
важным: принц, который прежде старался не выказывать
своей враждебности, начал искать поводов ее открыто
продемонстрировать. Случай представился его высочеству
через неделю, на теннисном корте Уайтхолла. Сэр Роберт
и мистер Овербери играли в паре против лорда Монт¬
гомери и сэра Генри Тренчарда, придворного наследника
престола.
364

Окна апартаментов лорда-гофмейстера выходили на
корт; и вот в одном из окон появилась группа дам, среди
которых были супруга лорда-гофмейстера и его дочь.
Победа досталась сэру Роберту легко. К концу партии
в галерее над кортом появился принц Генри в сопровож¬
дении нескольких джентльменов. Заметив в окне леди
Эссекс, его высочество ухватился за возможность, которую
предлагала игра: с одной стороны, он хотел продемонст¬
рировать ее светлости свою ловкость, с другой — поста¬
вить на место этого выскочку, который, похоже, начинал
ей нравиться.
Печально наблюдать, как молодой человек — одарен¬
ный, умный и обычно благожелательно ко всем настро¬
енный — воспламеняется злобным чувством, основа кото¬
рого — ревность. И неопытность в любовных отношениях
непременно предаст его.
Принц, уверенный в своем атлетическом превосходст¬
ве, выступил вперед. Он и вправду закалил свои мышцы
длительной и быстрой ходьбой, по праву гордился своими
успехами в древнем искусстве стрельбы из лука и всегда
был готов сразиться на теннисном корте, посоревноваться
в метании копья или в верховой езде.
—	Сэр Роберт, мне говорили, что вы искусный тен¬
нисист. Не сыграете ли со мною?
Если само приглашение и удивило сэра Роберта, то
холодный, враждебный тон, с каким оно было сделано,
не оставлял сомнений в том, что предложение сделано
вовсе не из желания сыграть с ним. Но поскольку от
таких предложений не уклоняются, он покорно согла¬
сился.
—	Всегда готов служить вашему высочеству.
Принц сбросил куртку и камзол, повязал белым плат¬
ком свои каштановые волосы и, поскольку уже был в лег¬
кой обуви, изготовился к игре.
Он понимал, что преимущество па его стороне — про¬
тивник достаточно устал за предыдущую партию. Однако
преимущество было несущественным — сэр Роберт, более
развитый физически, более снльный, причем, сила его
была врожденной, а не приобретенной, как у принца,
великолепно играл в эту игру, имея к пей природный
талант. Пусть и с запозданием, но принц все же получил
важный жизненный урок: прежде чем бросать кому-то
вызов, надо сначала хорошенько изучить противника. По¬
началу принц был далек от поражения, но — что было
еще оскорбительнее — зрителям стало понятно, что его
365

выигрыш или проигрыш зависит не от него, а целиком
от желания сэра Роберта, который легко, без напряжения,
удерживал равный счет, и все понимали, что он не считает
нужным усердствовать.
Как только принц заподозрил, что сэр Роберт просто
забавляется, он допустил несколько намеренных ошибок,
но сэр Роберт ими не воспользовался. В конце концов
принц все же выиграл несколько очков, но сэр Роберт
снова без труда сравнял счет. Его высочество совершенно
утратил контроль над собой: он подбежал к сетке, упу¬
стив посланный противником мяч, и побелевшими губами
произнес:
—	Я не стану больше играть, сэр.
Сэр Роберт в удивлении поднял брови, помолчал не¬
много, затем поклонился:
—	Как вашему высочеству будет угодно.
Принц бросил на него взгляд, в котором сверкало
такое бешенство, что стоявшие вокруг джентльмены не¬
вольно подошли поближе.
—	И вы даже не спрашиваете, почему я прекратил
игру?
—	Я не настолько самонадеян, чтобы расспрашивать
о причинах поступков принца.
—	Тогда я сам вам скажу: вы даже в спорте остаетесь
придворным.
Сэр Роберт слегка улыбнулся и поклонился вновь:
—	Ваше высочество, это обязанность каждого джент¬
льмена — помнить о хороших манерах.
Принц прищурился и секунду обдумывал сказанное, а
затем, поняв, дал наконец волю своему гневу:
—	Ах ты, наглый пес! — вскричал он и замахнулся
ракеткой.
Тут к принцу с криком «Сир! Сир!» бросился мистер
Овербери. Он схватил его за руку — достаточно твердо,
но не настолько, чтобы его высочество не мог сразу же
высвободиться. Это вмешательство дало возможность
принцу одуматься.
—	Как вы посмели, сэр?! — обрушился он на мистера
Овербери.— Я всего лишь хотел испытать, насколько сэр
Карр владеет придворным этикетом!
—	Ваше высочество, удар, нанесенный тем, кому в
силу своего положения не грозит ответный удар, не может
служить испытанием.
Принц в изумлении взирал на длинное спокойное лицо.
366

—	Что вы имеете в виду? — спросил он, залившись
краской.
—	Я всего лишь служу вашему высочеству,— пояснил
мистер Овербери.— Удар ракеткой нанесет голове сэра
Роберта меньший ущерб, чем вашей чести.
Принц обернулся к своим джентльменам, которые тол¬
пились вокруг с угрюмыми физиономиями, и деланно
рассмеялся:
—	Ну вот, я, кажется, снова школьник! Мне дают
уроки игры в теннис и уроки чести! — Он отшвырнул
ракетку.— Пойдемте, господа! — скомандовал он и увел
свою свиту к галерее. На площадке остались сэр Роберт
и мистер Овербери.
—	Похоже, поле битвы осталось за нами,— с невеселой
улыбкой сказал сэр Роберт.
—	Если после этого мы останемся в живых, я обяза¬
тельно допишу в свои «Характеры» еще одну главу и на¬
зову ее «Принц»,— ответил мистер Овербери.
—	Если выживем?
Мистер Овербери пожал плечами:
—	Это только начало. Настоящее сражение впереди.
И, насколько я могу судить, разыграется оно в апарта¬
ментах его величества.
—	Боже мой! — презрительно воскликнул сэр Ро¬
берт.— Пусть мальчик рассказывает свои сказки. Сейчас
король не испытывает к нему большой любви.
—	Все зависит от того, как именно мальчик препод¬
несет эту историю. Потому что, между нами говоря, мы
сейчас оскорбили божественную суть монархии.
Сэр Роберт пожал плечами и повернулся, чтобы под¬
нять камзол. И тут он взглянул на окно, у которого стояли
дамы. В окне мелькнул платочек, и пара блестящих глаз
подарила ему улыбку. Он поклонился, прижав руку к
сердцу.
—	Как поэтично! — воскликнул мистер Овербери.—
Какая идиллия! Ты получил именно тот приз, которого
жаждал его высочество. Ты никогда не замечал, что
в этом мире надежды глупых и самоуверенных никогда
не сбываются?
Дамы удалились — возможно, леди Саффолк сочла по¬
ведение дочери слишком уж откровенным.
Мистер Овербери вздохнул:
—	Очаровательное дитя, эта дочь Говардов. Я мог бы
писать в честь нее сонеты, если б был уверен, что его
367

высочество хорошо за них заплатит, создал бы что-нибудь
в манере мистера Шекспира, а он большой мастер италь¬
янского размера.
—	Ах ты, продажный писака! Да неужели эта леди
и сама не может служить источником вдохновения?
Мистер Овербери помог другу натянуть камзол:
—	Конечно, может, однако вдохновение следует пере¬
водить в оплачиваемый труд. С помощью золотого посоха
я мог бы исторгнуть Кастальский ключ 44 из самой бес¬
плодной скалы. Но погоди! К нам, если я не ошибаюсь,
шествует посланец принца.
Это был сэр Джеймс Элфинстоун, один из придворных
принца — тот самый рыцарь, которого выдворили из двор¬
ца, чтобы передать его апартаменты фавориту: этого он
не забыл и не простил. Он надвигался на них со свирепым
видом, правой рукой подкручивая усики, а левую утвердив
на эфесе шпаги.
Остановившись перед шотландцем, он возгласил:
—	Сэр Роберт, некоторое время назад здесь были
произнесены некие слова.
—	Совершенно верно, сэр Джеймс,— мистер Овербери
проскользнул между ними.— И большую часть их произ¬
нес я, поскольку так уж случилось, что здесь присутст¬
вовал. Я известен своим даром находить слова как в про¬
зе, так и в стихах и готов предложить вам свои услуги.
Успокойся, Роберт! Джентльмен обеспокоен словами
и мною, и я рад предложить ему и то, и другое — либо
вместе, либо по отдельности, если я сам вкупе со словами
ему не по зубам.
Сэр Джеймс, такой же длинный, как и мистер Овер¬
бери, глянул ему в лицо и рявкнул:
—	Сэр, у меня с вами никаких дел нет.
—	Что легко исправимо,— мистер Овербери произнес
это добродушно-насмешливым тоном.— Однако я просто
указал вам на вашу ошибку. Впрочем, как я понимаю,
вы явились сюда в качестве представителя его высочества.
—	В этом вы правы.
—	Я вообще всегда прав. У меня такая привычка.
Сэр Роберт взял мистера Овербери за локоть, но тот
и не думал отступать.
—	Погоди, Робин. Неужели ты не видишь, что это
разговор на уровне представителей? Я, как твой предста¬
витель, встречусь с представителем его высочества. Впро¬
чем, сей высокочтимый джентльмен вправе именовать себя
368

кем угодно, выбор велик — либо подручным, либо наем¬
ным убийцей, либо мальчиком на побегушках, либо
плебеем.
— Сэр,— прорычал сэр Джеймс,— ваши слова оскор¬
бительны!
—	Я ведь намекал вам на свой дар находить точные
слова.
Сэр Джеймс даже растерялся.
—	Вы что же, сэр, потешаетесь надо мной?!
—	А если и так, сэр Джеймс? Что тогда? Вы поджарите
меня на вертеле и съедите? Рад буду доставить удоволь¬
ствие вашей светлости!
Сэр Джеймс измерил мистера Овербери негодующим
взглядом, но потом вспомнил о своей миссии:
—	Я уже сказал, что у меня дело не к вам, а к этому
типу, который прячется у вас за спиной.
Терпению сэра Роберта наступил предел.
—	Прячусь?! — взревел он.— Я — тип?! — И он изо
всех сил отпихнул мистера Овербери в сторону. В сле¬
дующее мгновение сэр Джеймс уже валялся в пыли,
сбитый ударом могучего шотландца.
Сэр Джеймс поднялся, отряхнулся и удовлетворенно
хмыкнул — итак, он выполнил миссию, пусть и ценой
собственного достоинства.
—	Мой Бог, вот теперь я требую удовлетворения.
—	Сражаться с вами? С вами? — сэр Роберт стоял
подбоченясь и презрительно ухмылялся.— Да я, если вам
так будет угодно, переломаю вам все ваши кости — это
единственный способ, которым я могу удовлетворить себя,
и, вероятно, вас. Я не сражаюсь с наемниками.
Мистер Овербери захохотал:
—	Ну разве я вам не говорил? Господи, сэр Джеймс,
если б вы послушались меня, вы бы сберегли усилия.
И штаны впридачу.
Но побелевший от ярости сэр Джеймс не слышал
ничего — он продолжал наступать на сэра Роберта:
—	Вы за все ответите, уж будьте уверены! Уж будьте
уверены! — И, поскольку больше ничего от волнения ска¬
зать не мог, повернулся на каблуках и удалился.
Сэр Роберт проводил его взглядом, потом взял шляпу
и посмотрел на мистера Овербери:
—	Поле битвы снова осталось за нами, Том.
Мистер Овербери задумчиво покачал головой:
—	Это всего лишь разведка боем. Настоящее сражение
впереди.
369

Глава VII
ПОБЕДА
Король Яков сидел на краешке огромной постели
в халате, шлепанцах, голова его была повязана
пестрым платком — он походил на Панталоне, персонажа
итальянской комедии масок. Король нервно теребил бе¬
локурую бородку, коровьи глаза были влажны и необы¬
чайно печальны.
Принц Уэльский, весь бурливший желчью, мерил ша¬
гами королевскую опочивальню и говорил, говорил, гово¬
рил, не останавливаясь, о сэре Роберте Карре и этом его
прихвостне, мистере Овербери. Сэру Роберту, жаловался
принц, всегда недоставало уважительности, а сегодня на¬
глость его перешла все пределы. При поддержке мистера
Овербери он избил джентльмена из его, принца, свиты,
и к тому же — в пределах дворца. Тон, каким произнес
последние слова его высочество, показывал, что в преде¬
лах дворца простое нарушение правил перерастает в на¬
стоящее святотатство.
Король пытался урезонить сына и снять напряжение:
—	Хватит! Хватит1 Много шума из ничега Вы просто
терпеть Робина не можете, и зря. Я уже подмечал, что вы
плохо разбираетесь в людях. А то, что вы с ним сцепились,
свидетельствует скорее о том, что вам недостает рассуди¬
тельности, я это тоже давно понял. А поскольку вы мой
сын, я должен заметить, что вам также не хватает беспри¬
страстности, о чем я глубоко сожалею,— и не допускающим
возражений тоном добавил: — Идите домой, с Богом. Хо¬
рошенько выспитесь, и все будет в порядке.
Ярость, однако, заставила молодого человека пренеб¬
речь субординацией.
—	Мой рассказ еще не окончен! — вскричал он и про¬
должил хождение по комнате.
Король застонал и осведомился, чем он так прогневил
Господа, если его собственный сын подвергает его таким
испытаниям и требует от него невозможного. Ибо наказать
Робина он не может — сердце подсказывает ему, что Робин
ни в чем не виноват, а обвинять невиновного — это не
по-королевски.
Но тут принц упомянул об оскорблении, которое
мистер Овербери нанес сэру Джеймсу Элфинстоуну —
это-то и подожгло фитиль. Теперь король воспылал
негодованием: наконец-то найден козел отпущения, ко¬
37а

торого можно наказать вместо Робина, и тогда буйный
наследник будет удовлетворен. Король с удовольствием
отдаст на заклание мистера Овербери — он терпеть не
мог эту лошадиную морду.
Король накинул на себя одеяло вместо мантии Соло¬
мона, а кровать в его воображении превратилась в су¬
дейское кресло:
—	Ох, Господи, из-за вашей болтовни и топота у меня
все в голове перепуталось! Если вы хотите, чтобы я рас¬
судил по справедливости, изложите мне все спокойно,
логично, и я вынесу решение. Как случилось, что Робин
поднял руку на сэра Джеймса?
Принц, который знал всю историю из уст самого по¬
страдавшего, сказал, что мистер Овербери глубоко оскор¬
бил сэра Джеймса,— наверняка специально, чтобы вызвать
его на дуэль.
—	Дуэль?! — воскликнул король с искренним ужа¬
сом.— Дуэль, вы сказали? Ну, я разберусь с этим мистером
Овербери. Господь свидетель, он научится уважать мои
законы! А теперь идите и предоставьте все мне. Я не
усну, пока не решу этот вопрос.
Однако принц был отнюдь не удовлетворен. Мис¬
тер Овербери, возразил он, вовсе не является главным
обидчиком.
—	Это мне судить, я внимательно вас выслушал
и во всем разобрался. Боже упаси! Мы что, вновь взялись
за дуэли? Здесь, в моем собственном дворце? Идите!
Идите!
И король вызвал своего камергера, дабы тот препро¬
водил все еще недовольного принца. Затем послал лорда
Хаддингтона за сэром Робертом Карром.
Королевский посланец нашел сэра Роберта и мистера
Овербери в скромно обставленной комнате, которая слу¬
жила им рабочим кабинетом. Несмотря на поздний час,
мистер Овербери что-то писал — нужда в его трудах ста¬
новилась с каждым днем все настоятельней.
Секретарь фаворита сидел в кресле с высокой спинкой
за большим дубовым столом. Свечи в серебряных канде¬
лябрах освещали груды бумаг.
Здесь лежали всевозможные петиции, счета, займы,
документы о процентных ставках и тоннаже торговых
судов, донесения из-за рубежа — короче, все то, что тре¬
бовало немедленного внимания человека, практически вы¬
полнявшего работу государственного секретаря.
Мистер Овербери, одетый в винного цвета халат поверх
371

рубахи и коротких штанов, делал пометки на полях на¬
иболее неотложных документов.
Сэр Роберт поднялся навстречу посетителю — до этого
он возлежал в кресле у распахнутого окна, поскольку
ночь была жаркой, кажется, надвигалась гроза. В комнате
стоял странный запах. Лорд Хаддингтон, который еще
мало был знаком с курительным табаком, не мог опре¬
делить его происхождение.
Сэр Роберт, уже собиравшийся на покой, почтительно
выслушал приказание — почтительно еще и потому, что
лорд Хаддингтон сообщил ему* о посещении принца. К это¬
му часу уже весь двор знал о происшествии на теннисном
корте. Итак, сражение, которое предсказывал мистер
Овербери, началось. И сэр Роберт, образно выражаясь,
опоясал чресла.
Король поджидал его в одиночестве: его величество
не был склонен объясняться с Карром при свидетелях.
Они при этой встрече были нужны ему еще менее, чем
при разговоре с принцем.
Король восседал под балдахином, прикрыв широким
халатом хилые ноги. Он изложил жалобы принца, сурово
попенял за избиение сэра Джеймса Элфинстоуна и яростно
накинулся на мистера Овербери за то, что тот навязал
сэру Джеймсу дуэль.
Он не потерпит скандалистов при своем дворе и дуэ¬
лянтов в королевстве и более ни дня не вынесет при¬
сутствия человека, который посмел ослушаться его коро¬
левских указов. Он — король, и слово его — закон.
И, черт побери, так будет! Тяжело сопя от гнева, он
умолк, предоставив сэру Роберту возможность ответить.
—	Ваше величество не совсем верно информирован
о случившемся.
—	Как?! — возопил король.— Разве вы не слыхали,
что мне обо всем рассказал сам принц?
—	Принц Генри сам при этом не присутствовал. Что
же касается рассказа о действиях мистера Овербери, то
он и правдив, и неверен одновременно — причем доля
лжи в нем больше. Скандал затеял сэр Джеймс. Он явился
специально, чтобы разозлить меня. Это он хотел навязать
мне дуэль, для чего и пришел.
—	Дуэль — с тобой? Это тебе, Робин, он хотел на¬
вязать дуэль?! — король был поражен. Его гнев сразу
же сменил адресата.— Черт меня побери! Что ты такое
говоришь?
—	Именно поэтому, чтобы оградить меня от задиры,
372

Том встал между нами и предложил себя в качестве моего
представителя для переговоров.
Рачьи глаза короля внимательно изучали сэра Ро¬
берта — упоминание Овербери по имени, теплый тон,
каким было произнесено это имя, снова возбудили по¬
дозрения короля.
—	Л как случилось, что ты ударил сэра Джеймса?
Сэр Роберт описал случившееся. Глаза короля, ка¬
залось, совсем вылезли из орбит, однако он ответил
уклончиво:
—	Между нами, ты превратил мой дворец в какую-то
медвежью яму. Это ты спровоцировал его высочество на
то, что он потерял свое королевское достоинство, это ты
разозлил его настолько, что он ворвался ко мне в спальню,
позабыв, что я не только его отец, но еще и король. И ты
еще защищаешь этого наглеца Овербери! Но ведь если
бы он не издевался над сэром Джеймсом, все еще могло
оставаться в рамках приличий.
—	Я уже объяснил вашему величеству...
—	Ия хорошо слышал твое объяснение. Но я доста¬
точно проницателен, чтобы разглядеть за объяснениями
суть и составить свое собственное суждение. Есть лишь
один способ положить всему конец, восстановить покой
и обезопасить себя от повторения таких историй: этот
тип Овербери должен исчезнуть!
Сэр Роберт весь напрягся, лицо его покраснело. Он на¬
чал было что-то говорить, но король поднял руку:
—	Ни слова больше, Робин. Это не просьба, это при¬
каз. Королевский приказ. Проследи, чтобы он был выпол¬
нен,— произнес король таким надменным и грозным то¬
ном, каким он еще со своим фаворитом не говорил.
Сэр Роберт сразу все понял. Он поклонился с видом
крайне униженным и покорным и голосом, полным сми¬
рения, сказал:
—	Я — самый преданный и самый послушный слуга
вашего величества. Завтра к этому же времени мистер
Овербери покинет дворец и оставит службу.
Король глядел победителем. А пока сэр Роберт про¬
изнес:
—	Дозволено ли будет и мне сопровождать его?
—	Сопровождать его? Сопровождать его! Ради Бога,
что это такое ты говоришь?
—	То, что сказал, сир. Я желал бы удалиться вместе
с мистером Овербери.
—	Боже, я тебе не позволяю!
373

—	Ваше величество может заключить меня за непо¬
виновение в Тауэр, потому что в ином случае я все равно
уеду с мистером Овербери.
Король с недоверием и страхом глядел в решительное
лицо сэра Роберта. А потом королевские губы задрожали
и на королевские глаза набежали слезы. И тут он дал
волю ярости.
—	Вы, гнусная банда дьяволопоклонников! — заорал
он с жутким шотландским акцентом, соскочил с постели
и, дрожа от негодования, стал перед фаворитом.
Сэр Роберт поклонился и двинулся к двери.
—	Куда это ты направился? — крикнул король.
—	Я понял, что ваше величество меня отпускает.
—	Ничего подобного! Ты нарочно выводишь меня из
себя! Я предупреждаю тебя, Робин: со мной нельзя так
играть! — Он сделал пару шагов и заговорил слезливым
голосом: — Я ведь так хорошо к тебе относился, Робин,
и вот благодарность! Значит, у тебя такая же черствая
душа, как и у остальных?
—	Сир, ничто не может умалить мое уважение и лю¬
бовь — даже если вы пошлете меня в Тауэр или на плаху...
Король прервал его:
—	Любовь? Да ты меня совсем не любишь. Ты такой
же, как другие. Все это лишь лицемерие, ты все время
притворялся. Любовь в том, чтобы давать. А ты, как
и другие, хочешь только брать.
—	Сир, я этого не заслужил. Вы ко мне несправедливы.
—	Несправедлив? Я несправедлив?! Да ты же сам
показал свою нелюбовь ко мне, пожелав променять меня
на этого негодяя Овербери!
—	Если я не уйду из дворца вместе с ним, я стану
соучастником несправедливости — ведь он был готов ри¬
сковать своей жизнью, чтобы спасти меня. Вот и вся его
вина. Каким презренным негодяем я был бы, если бы не
разделил наказание, которое сам на него навлек?
—	А меня это все совсем не интересует!
Сэр Роберт посмотрел королю в глаза:
—	Неужели ваше величество будет доверять мне, це¬
нить меня по-прежнему, если я настолько забуду честь,
что в тяжелую минуту покину преданного мне человека?
И снова король уклонился от ответа:
—	Ты говоришь о преданности и обязательствах!
А каковы твои обязательства по отношению ко мне?
—	Их я не забывал никогда. Я служил вашему вели¬
честву в полную меру своих скромных сил и возможностей.
374

Моя жизнь, сир, принадлежит вам. Бог свидетель, я с ра¬
достью отдам ее, если в том будет нужда.
Эта преданность вызвала в душе его величества такую
бурю эмоций, что он воскликнул:
—	Робин! Робин!
И король, подойдя к сэру Роберту, положил руки ему
на плечи.
—	Ты и вправду так думаешь? Ну скажи, это правда?
Бога ради, ты не покинешь меня, не разобьешь мое бедное
старое сердце?
Сэр Роберт улыбнулся так нежно (а он был большой
мастер нежных улыбок), что сопротивляться было не¬
возможно.
—	Покинув вас, сир, я разобью свое собственное сер¬
дце и искалечу свою судьбу. Однако...
—	Ни слова больше, Робин. Молчи, друг,— и король
еще крепче обнял его за плечи.— Я верю тебе. Ты на¬
стоящий герой среди картонных рыцарей.
Он отпустил сэра Роберта, утер глаза и заковылял
назад к постели.
—	Генри, конечно, разозлится, снова ворвется ко мне
и опять начнет жаловаться. Но я это вытерплю. Ради
тебя, Робин, мой мальчик, я вынесу все.
Эта капитуляция могла бы удовлетворить сэра Робер¬
та, но он пожелал пока не выказывать удовлетворения:
он знал переменчивость королевской натуры и боялся,
что тот может передумать.
—	Я не хотел бы,— заявил сэр Роберт,— чтобы его ве¬
личество терпел из-за меня неприятные минуты. Его вели¬
чество этого не заслужил, и потому я считаю, что мне все
же лучше было бы удалиться вместе с мистером Овербери.
Отпустите меня — ведь и так хватает при дворе врагов,
многие лорды относятся ко мне с презрением, а я, в силу
разницы положения, не могу ответить своей решимостью.
Сэр Роберт Карр довел короля до исступления. Он про¬
должал говорить униженным тоном, уверял обожаемого мо¬
нарха в вечной любви, а расчувствовавшийся король про¬
должал умолять его не покидать двор, потому что это будет
для него непереносимо, обещал сделать сэра Роберта лор¬
дом, равным другим великим лордам, чтобы ни один из тех,
кто ранее к нему позволял неприязненное отношение, не
смел более возвыситься над ним.
Затем, видя, что сэр Роберт все еще колеблется, король
удвоил мольбы, а под конец сдался совсем. Он не только
позволил мистеру Овербери остаться, но пообещал даро¬
375

вать тому рыцарское звание и сделать своим придворным.
Что касается сэра Роберта, то он получит замок Рочестер
и титул виконта (это помимо освободившегося баронства
Уинвик в Нортгемптоншире); он будет также награжден
орденом Подвязки45, станет членом Тайного совета и по¬
жизненным хранителем Вестминстерского дворца. Пусть
все знают, как любит и ценит его король, и если кто-то
посмеет косо взглянуть на лорда Рочестера, тем хуже!
После этого король в последний раз обнял бесценного
своего Робина и отпустил его — было уже за полночь,
и его величество сильно утомился от переживаний. Од¬
нако оставшись в одиночестве и вспомнив стойкость,
с какой Робин отстаивал мистера Овербери, король снова
воспылал ревностью. То обстоятельство, что король вы¬
нужден был сдаться и пощадить Овербери, еще сильнее
разожгло царственный гнев.
Как же это характерно для слабых, неуверенных в себе
натур — под давлением обстоятельств проявлять велико¬
душие, а затем, ненавидя свою собственную слабость,
переносить ненависть на того, к кому только что был
великодушен.
Глава VIII
ДОКУЧЛИВЫЕ ЖЕНИХИ
Ухаживание принца Генри за леди Эссекс вряд ли
можно было назвать успешным. У него было не¬
сколько возможностей увидеться с леди, но ему так ни
разу и не удалось остаться с ней наедине. Чтобы снискать
эти возможности, его высочество прибегал к разным спо¬
собам, и одним из самых странных было укрепление его
отношений с графом Нортгемптоном.
Его высочество был уверен, что его светлость, как
все Говарды, втайне исповедовал католицизм, что уже
само по себе было отвратительно для истинного проте¬
станта принца. Он также знал о дружбе графа с Ис¬
панией и подозревал, что тому платит король Филипп.
Это вызывало еще большее отвращение. Но, что омер¬
зительнее всего,— граф Нортгемптон был сторонником
испанского брака. Однако подобно тому, как голод может
превратить честнейшего из людей в вора, так и муки
любви могут заставить человека честного отбросить всю
щепетильность.
376

Леди Эссекс была внучатой племянницей графа Нор¬
тгемптона, тот ее обожал, и леди часто бывала в его
великолепном дворце на Стрэнде. Принц Генри также
зачастил во дворец.
Старый аристократ был немало удивлен таким вне¬
запным расположением принца, который прежде едва его
замечал, и, будучи человеком опытным, решил оглядеться
в поисках причины. Вскорости острые глазки графа раз¬
глядели добычу, на которую нацелился юный монарх,—
маленькую златокудрую племянницу. И, как бы сильно
ни любил ее дядюшка — а любил он ее по-своему доста¬
точно глубоко, он лишь поздравил себя с таким открытием.
Неважно, что честь горячо любимой племянницы может
пострадать — главное, эта ситуация могла сослужить
службу его ненасытному честолюбию: теперь, когда принц,
глава враждебной партии, прибился к его берегу, никаких
препятствий для него не предвидится. Роберт Сесил старел
и слабел (его светлость как-то забывал, что ему и самому
уже за семьдесят), и вскоре место первого лорда казна¬
чейства и государственного секретаря станет свободным.
Если милорду Нортгемптону не удастся занять давно
желанный пост, то не по своей вине — со своей стороны
он ошибок не допустит. Однако даже в самых отважных
мечтах он не смел и предположить, что лестницу, по
которой он взберется до самого верха, будет поддерживать
принц Уэльский. Так что он благословлял маленькую
племянницу, предоставившую ему такой шанс, и со всем
придворным искусством, на которое только был способен,
убирал с пути принца Генри все препятствия.
Граф стал вдруг человеком очень светским и в течение
всего сезона давал у себя в Нортгемптон-хаузе замеча¬
тельные приемы. Здесь проходили и банкеты, и танцы,
и маскарады, на которые приглашался весь двор, имели
место и увеселения более интимного порядка, как то:
вечерние прогулки у воды или обеды, на которых при¬
сутствовали не более полудюжины гостей и после кото¬
рых его высочество отдыхал с миледи в прохладном саду
над рекой.
Но то ли молодая графиня была чересчур уж благо¬
нравна, то ли она побаивалась злых языков, то ли по
каким-то иным причинам она избегала оставаться с прин¬
цем наедине, хотя в обществе встречалась без всякого
жеманства.
Не только это огорчало его высочество.
В Нортгемптон-хаузе часто бывал некий сэр Дэвид
377

Вуд, имевший несчастье постоянно становиться принцу
поперек дороги. При этом непонятно было, делал он это
ненамеренно или вполне осознанно. Сэр Дэвид недавно
вернулся из Испании и пользовался большим доверием
графа. Видный мужчина лет под тридцать, веселый и хо¬
рошо воспитанный, он мгновенно пал жертвой прелестей
леди Эссекс. Будучи искусным ухажером, он не делал
тайны из своих устремлений. Сэр Дэвид предпринял на¬
ступление по всем правилам военного искусства и посто¬
янно находился рядом с ее светлостью, либо не понимая,
либо отказываясь замечать, что мешает принцу.
Нортгемптон заметил, что ситуация осложняется, но,
поскольку сэр Дэвид слишком много знал и о самом
милорде, и о его испанских связях, просто так изгнать
его он не посмел. Поэтому граф решил в мягкой форме
упрекнуть племянницу в легкомыслии.
Она искренне оскорбилась:
—	В чем проявляется мое легкомыслие? Я не поощ¬
ряю сэра Дэвида и не удерживаю его при себе. По
правде говоря, я нахожу его почти таким же докучливым,
как и его высочество. Мне не нужно внимания ни того,
ни другого. Впрочем, даже неплохо, что оба увиваются
вокруг меня — таким образом они нейтрализуют друг
друга.
Вот уж об этом граф и слышать не хотел:
—	Его высочество — одно, а сэр Дэвид — совсем дру¬
гое. Внимание принца — большая честь, подданные обя¬
заны принимать его со всем уважением, если, конечно,
внимание не становится неприлично настойчивым. Но если
леди ценит свое доброе имя, она может без всяких угры¬
зений совести избавиться от назойливости простого джен¬
тльмена, такого, как сэр Дэвид. Достаточно лишь дать
понять, что она и вправду ценит свое доброе имя.
В тот же самый день племянница последовала дядюш¬
киному совету, однако побудили ее отнюдь не его слова.
Сэр Дэвид обедал вместе с графом, а когда обед уже
подходил к концу, заметил в саду ее светлость. Он тут же
объявил, что хотел бы глотнуть свежего воздуха.
Едва сэр Дэвид вышел, как объявили о прибытии
новоиспеченного лорда Рочестера.
Роберт Карр явился в сопровождении Томаса Овербери
(недавно провозглашенного рыцарем), чтобы обсудить
с лордом — хранителем печати некоторые вопросы, свя¬
занные с недавней корреспонденцией из Испании.
Граф оказал им радушный прием — он был всегда
378

щедр к тем, кто мог оказаться ему полезным, и проводил
гостей в удобную и богатую библиотеку на втором этаже.
Вскоре все главные проблемы были обговорены, а по¬
скольку день выдался жаркий и терраса манила про¬
хладой, лорд Рочестер предложил перейти туда, чтобы
обсудить детали.
А в саду прогуливалась леди Эссекс в сопровождении
усердно ухаживающего за ней сэра Дэвида. Галантный
рыцарь разливался соловьем, и ее светлость слушала его
без гнева, потому что сэр Дэвид, в конце концов, не был
таким уж неуклюжим воздыхателем. Как вдруг она под¬
няла глаза на террасу и увидела, что ее внимательно
разглядывает один из дядюшкиных гостей. Она останови¬
лась, и на губах ее моментально застыла улыбка.
Милорд Рочестер приподнял украшенную плюмажем
шляпу и поклонился. А затем продолжил разговор с со¬
беседниками.
Сэр Дэвид удивленно взглянул на ее светлость.
—	Кто этот славный господин? — спросил он весьма
небрежным тоном, ибо по природе своей был не из тех,
кто склонен испытывать уважение к кому бы и чему бы
то ни было.
—	Это милорд Рочестер,— ответила она.
—	Ах, Робин Карр! — воскликнул сэр Дэвид и снова
глянул на террасу — теперь в его глазах появился интерес.
Затем он вновь перевел взгляд на свою спутницу.
—	Ваша светлость страдает от жары! — забеспокоился
он.— Вы так побледнели.
Она подняла на него свои темно-синие, такие невинные
глаза и с	иронической улыбкой	сказала:
—	Вы	слишком пристально	следите	за	изменениями
моего лица, сэр Дэвид.
В упреке он услышал вызов.
—	Да кто же не воспользовался бы такой благословен¬
ной возможностью? Я смотрю на вас так, как испанцы —
я сам тому свидетель — смотрят на лики святых, однако
в их взорах нет и половины того благоговения, которое ис¬
пытываю я.
—	Тогда их святопочитание не столь уж велико.
—	Напротив! Но мое обожание еще больше.
Она слегка нахмурила брови, и тон ее стал суровым:
—	Сэр Дэвид, я неподходящий объект для обожания.
—	Но	если я действительно	обожаю	вас, что я могу
поделать?	Это превыше моих	сил. Я	не	в состоянии
противиться.
379

—	Это может вызвать недовольство моего супруга. Вы
забываете, сэр Дэвид, что у меня есть муж.
—	И пятьдесят мужей не могут лишить меня удоволь¬
ствия боготворить вас.
—	Прекрасно, но если вы меня уважаете, то сущест¬
вование хотя бы одного мужа должно лишить вас свободы
говорить мне об этом.
—	Эту свободу даровали мне вы.
—	Каким же образом? — В ее голосе звучал гнев.—
Вы безумец, сэр Дэвид.
Он даже задохнулся и побледнел от унижения и обиды.
А когда заговорил, то слова его были уже сплошным
смирением.
—	Дозволено ли мне будет осведомиться, в чем я про¬
винился, что заслужил такую отповедь? Я ведь ни о чем
не прошу. Я почитаю вас, но не жду никакого вознаг¬
раждения. Я ничего не требую взамен.
—	Сэр Дэвид, я вас не понимаю. Возможно, я не
способна вас понять.
—	Но ведь все так просто и ясно! Я говорю, что
навсегда останусь вашим преданным слугой, а то, что вы
ничем не можете меня вознаградить,— это ничего не
значит. Я просто вручаю вам себя, даже если вы во мне
и не нуждаетесь. Вот и все, моя дорогая леди. Просто
знайте, что есть на свете человек, готовый служить вам
верой и правдой, который отдаст за вас все. Возможно,
вам это кажется такой малостью...
—	Нет, это не малость, сэр Дэвид,— она вздохнула.—
И все же я бы хотела, чтобы вы этого не говорили,
поскольку мне нечем вам ответить.
Он окончательно утратил благоразумие.
—	Но разве я вас об этом просил?! Я прошу лишь
об	одном:	чтобы вы запомнили	мои	слова. Уже одно
то,	что вы	их будете помнить, сделает	меня счастливым.
Вообще-то подобная смиренность сэру Дэвиду была
несвойственна — с его стороны это скорее был искусный
ход: в случае, если его атака встретит сильное сопротив¬
ление, он оставлял за собой путь к отступлению, но
сохранял возможность возобновить приступ при первом
же	удобном случае. А в том, что	леди	Эссекс его слова
не	забудет	и припоминать их ей	будет	приятно, он был
уверен — он хорошо знал женщин.
В этот момент граф окликнул сэра Дэвида с террасы:
собеседники решили узнать его мнение по одному из
политических вопросов, касавшихся короля Филиппа. Он
380

высказал свое мнение, сэр Томас Овербери продолжил
дискуссию, которая, к досаде лорда Рочестера, грозила
затянуться. Лорд Рочестер потерял терпение и, оставив
спорщиков, сбежал по ступенькам, чтобы поприветство¬
вать леди Эссекс.
У него уже вошло в привычку оставлять все дела на
сэра Томаса (а его величество теперь тоже привычно
передоверял все дела лорду Рочестеру). Король повел
себя так потому, что в глубине души был лентяем и тер¬
петь не мог никаких трудов — кроме литературных, вроде
такого опуса, как «Энергичный протест против табака».
Это было его последнее произведение, которым он очень
гордился. Единственное, ради чего король с охотою пред¬
принимал усилия,— это добыча денег. И лорд Рочестер,
следуя королевскому примеру, доверял все государствен¬
ные проблемы своему заместителю, тем более, что он,
в отличие от короля, прекрасно сознавал, что заместитель
куда более компетентен, чем он сам.
Но сэр Дэвид этого, естественно, не знал, поэтому
с удивлением воспринял бегство лорда Рочестера к своей
недавней собеседнице.
На леди Эссекс было розовое платье с высокой талией
и пышной юбкой с фижмами и двойными рукавами на
бледно-розовой подкладке. Золотоволосую головку покры¬
вала маленькая шляпка, приподнимавшаяся с боков и схо¬
дившаяся над бровями углом. Белоснежная шляпка, как
и высокий воротник, была украшена кружевами. Синие
глаза ее светлости улыбались навстречу голубым глазам
направлявшегося к ней джентльмена. Если бы сэр Дэвид
мог разглядеть и эту улыбку, он бы удивился еще больше.
Новоиспеченный лорд с приличествующей скромно¬
стью принял ее поздравления, а затем заговорил о сэре
Дэвиде Вуде, о его поездке в Испанию, о его достоинствах,
о том, как тот хорошо знает дело. Она слушала его, затем
со смехом прервала:
—	По-моему, для вашей светлости стало привычным
развлекать меня разговорами о посторонних молодых
людях.
Он припомнил их последнюю встречу в Ричмонд-парке,
слова, которыми они обменялись на банкете в честь посла
Испании, и тоже рассмеялся:
—	Надеюсь, это не вошло у меня в привычку, но
признаю, что до сих пор было моей ошибкой.
—	И моей.
—	Почему же вашей?
381

Она на мгновение помедлила, затем решилась:
—	Я бы предпочла, чтобы вы говорили о себе.
—	О себе? — Он глянул на нее с недоумением, но она
смотрела в сторону, и спокойное выражение ее лица ничем
не выдавало ее затаенных мыслей.
—	Потому что этот предмет вы знаете лучше всего,—
произнесла она, как бы объясняя причину своего желания.
—	Наверное... Но стоит ли? — И он засмеялся.— Ведь
это не из тех тем, в которых люди осмеливаются быть
правдивыми.
—	Ах, если человек, говоря о себе, не смеет быть
правдивым, то как же узнать о нем правду? Ведь не от
его врагов — они из ненависти станут говорить только
плохое; и не от друзей — из любви они будут расхваливать
его добродетели. Как познать истину?
—	Это вообще невозможно,— ответил он.— Правда —
самое неуловимое, что есть на свете. Сэр Фрэнсис Бэкон 46
уже задал устами своего Пилата вопрос: «Что есть истина?»
И сэр Фрэнсис, наверное, единственный, кто мог бы отве¬
тить на этот вопрос, ибо задал его сам.
—	В голосе вашем звучит печаль. Почему?
—	Просто трудно быть честным и искренним во всем.
—	Честность — второе имя правды. Почему же вы
тогда говорите, что она неуловима?
Он снова рассмеялся:
—	Мне не под силу состязаться с вами в речах, вы
бьете меня моим же оружием. Прошу пощады!
—	Вы можете смело рассчитывать и на пощаду, и на
многое другое,—^ сказала она, и в голосе ее зазвучала
предательская нотка нежности.
Его светлость с удивлением глянул на нее и, возможно,
впервые по-настоящему рассмотрел, как она молода и хо¬
роша собою.
—	На многое другое? — повторил он.— Но о чем боль¬
шем, чем ваше внимание к моей особе, смел бы я вас
просить?
—	Разве я могу знать до того, как вы попросите?
Я не обладаю даром прорицательницы.
—	Неужели? — он продолжал смотреть на нее, и в гла¬
зах его появлялся какой-то новый блеск. Очень нежно
и медленно он добавил: — Разве на свете есть дар, которо¬
го вы лишены?
— О, их множество, уверяю вас.
— Пусть каких-то даров вы и лишены, но, клянусь,
не тех, что делают вас желанной.
382

Манеры ее остались по-прежнему спокойными, но она
почувствовала, как часто забилось сердце.
—	Вот теперь я слышу речи придворного кавалера,
который и не пытается угнаться за правдой, ибо она ему
не нужна.
Она по-женски поддразнивала его, что получалось пре¬
восходно, так как в этом искусстве учителя не нужны.
Однако внимание Роберта было отвлечено яркими зо¬
лотыми бликами, видными в просвете лавровых кустов.
По реке плыла украшенная королевским штандартом по¬
золоченная лодка с двенадцатью гребцами, которая при¬
чалила к ступеням перед дворцом. На берег быстро сошла
разодетая группа джентльменов — лорд Рочестер точно
охарактеризовал их своим вопросом:
—	Что за стрекозиный рой летит на нас с реки?
От группы отделилась гибкая фигура принца Уэльско¬
го — он прямиком направился к леди Эссекс, но тут
заметил ее рослого спутника.
Принц не изменил направления, однако веселость
исчезла с его юного лица, а походка утратила живость.
Он замер перед нею в поклоне, она же, в глубине
души желая, чтобы он очутился на дне речном, присела
в глубоком реверансе. Милорд, стоявший с обнаженной
головой и также раздосадованный тем, что столь милую
беседу прервали, церемонно поклонился — между ним
и принцем был восстановлен мир, правда, лишь внешний:
таково было требование короля, поскольку им обоим од¬
новременно пожаловали орден Подвязки.
Принц понял, что его жалобы привели лишь к оче¬
редному возвышению фаворита, и предпочел хранить дип¬
ломатическое спокойствие.
Они обменялись приветствиями, и его высочество, хо¬
лодно глядя в лицо лорда Рочестера, надменно произнес:
—	Вы свободны, милорд.
И слова, и взгляд больно уязвили его светлость, но
неповиновение было немыслимо, и он вновь поклонился.
—	Ваше высочество очень любезны,— пробормотал он
не без сарказма и уже было повернулся, как заметил, что
тонкие пальчики леди удерживают его за рукав. Ее свет¬
лость также была оскорблена словами принца, даже силь¬
нее, чем его светлость. И, насколько это было в ее силах,
попыталась смягчить удар:
—	Мы уже собирались вернуться к его светлости,—
она имела в виду дядю.— Он на террасе и будет счастлив
узнать, что его высочество почтил его визитом.
383

—	Нет, нет,— ответил принц.— Не стоит пока трево¬
жить старого графа.
Она улыбнулась:
—	Но он мне никогда не простит, если я не препровожу
к нему ваше высочество,— и, повернувшись на каблуках,
пошла вперед.
Предположение, что принц прибыл с визитом к дяде,
было вполне приличным и разумным, потому что она сама
была здесь не более чем гостьей и визит к ней был бы
для принца абсолютно неоправданным.
Его высочество, кляня свою нерешительность, пообе¬
щал себе, что при первом же удобном случае даст понять,
что ездит к Нортгемптону только из-за нее. А теперь он
только понуро поплелся вслед за ее светлостью, лорд
Рочестер шел рядом, процессию замыкала свита.
Доставив принца к дяде, миледи попросила дозволе¬
ния покинуть их под предлогом, что ее ждет мать,
и удалилась, несколько обеспокоенная тем, как будут
развиваться события.
Никаких причин повидать графа у принца не было,
и он вскоре вернулся со своими джентльменами в лодку.
Он и не пытался скрыть разочарование с неудавшимся
визитом и всю вину, конечно, возложил на того, кто
расстроил его планы:
—	Карр! Карр! Вечно этот Карр! Есть ли в мире место,
где этот тип не сможет мне помешать?
Хотя он воскликнул это вслух, он ни к кому конкретно
не обращался. Однако среди свиты нашелся тот, кто понял,
что это не вопрос, а скорее просьба. И поклялся себе ее
исполнить.
Глава IX
МИССИС ТЕРНЕР
Сим понятливым джентльменом, возжелавшим сыг¬
рать при принце роль провидения, был сэр Артур
Мейнваринг. Изящный, элегантный господин, слегка по¬
хожий на испанца, он был смекалистым и изобретательным
мастером интриги, лишенным к тому же каких бы то ни
было остатков совести.
Сэр Артур предоставил все свои достоинства на службу
принцу — в обычной надежде придворного, что его ста¬
рания отплатятся. И теперь с артистическим вдохновением
384

принялся за дело, никому не сообщая о своем замысле,
дабы результат был тем приятнее и удивительнее.
У сэра Артура была любовница, выбранная им с боль¬
шой тщательностью,— красивая, умная и столь же бессо¬
вестная Анна Тернер. Она наслаждалась ранним вдовст¬
вом, подарком судьбы, а судьба, в свою очередь, была
обязана таким поворотом талантам, изобретательности
и усердию самой миссис Тернер. Миссис Тернер держала
в Патерностер-рау салон под названием «Золотая прялка»,
где богатые и знатные особы могли найти все самое
модное и роскошное. Ее уже хорошо знали при дворе —
впрочем, можно сказать, она держала свой собственный
двор, ибо вокруг нее вились многие знатные дамы, стре¬
мившиеся познать тайны красоты и элегантности, посколь¬
ку вдова слыла образцом и того, и другого. Она успешно
торговала духами, помадами, пудрами, чудесными кремами
и притираниями, призванными сохранить красоту, если
она наличествовала, и придать ее тем, кто в ней нуждался.
Покойный муж миссис Тернер был искусным лекарем,
и она досконально проштудировала оставшиеся после него
записи — в них содержался целый свод предписаний, по¬
лезных при самых разных нуждах. В этих записках на¬
шелся и рецепт изготовления желтого крахмала. Крахмал
этот так понравился модникам — его использовали для
рюшей и воротников,— что уже одно это изобретение
превратило миссис Тернер в знаменитость.
Не меньшую изобретательность она проявила и в изго¬
товлении модных нарядов и украшений. Вен Джонсон
и прочие драматурги заказывали ей костюмы для частых
маскарадов в Уайтхолле.
Ходили слухи, что она зарабатывала и другим, менее
законным способом,— предсказывала судьбу и гадала. Об
этом только шептались, поскольку никто не желал миссис
Тернер зла: нынешний король был автором монументаль¬
ного труда, гневно заклеймившего колдунов и демоноло¬
гию, а также разослал по всей стране охотников за ведьма¬
ми, которые усердно тащили на костер несчастных старух.
Хорошенькая, вся какая-то пушистая, маленькая блон-
диночка, словно кошка обожавшая роскошь и удобства,
миссис Тернер щедро оплачивала не только свои изы¬
сканные вкусы, но и вкусы сэра Артура: скромные
доходы не могли обеспечить ему существование, достой¬
ное придворного.
У нее был приятнейший загородный дом в Хаммерсми¬
те, с большим садом, спускавшимся к реке. Об этом саде
13 Р. Сабатини. т. 2
385

и вспомнил сэр Артур, когда начал приводить в действие
механизм своей интриги. Когда наступит подходящий мо¬
мент, доставить туда принца будет нетрудно, и сэр Артур
заслужит его благодарность и все, что из нее проистекает.
Гораздо труднее залучить туда леди Эссекс. Но эта задача
была достойна изобретательного ума, и к ее решению он
приступил со свойственными ему усердием и смекалкой.
На начальном этапе обстоятельства ему благоприят¬
ствовали: намечался визит к английскому двору брата
королевы, датского короля Кристиана. Приготовления
шли полным ходом, намечался и театр масок — темой
его были притчи царя Соломона. Пьесу писал Бен Джон¬
сон, а знаменитый архитектор Иниго Джонс возводил
соответствующие механизмы и павильоны. Миссис Тер¬
нер поручили сделать платья для царицы Савской и не¬
скольких других масок.
Сэр Артур уже расписал перед леди Эссекс таланты
миссис Тернер, да так красочно, что ее светлость решила
заказать у нее платье для заключительного бала. Вот так
элегантная вдовушка, уже знавшая о конечной цели своих
трудов, и попала в дом лорда-гофмейстера.
Здесь ее великолепно приняли, и она щедро одарила
леди Эссекс своим талантом, сделав для нее платье из
расшитой серебром ткани. Платье восхитило ее светлость.
А миссис Тернер не жалела трудов, и вскоре отношения
их стали совсем теплыми. Миссис Тернер открыла графине
прочие свои дарования. Она по справедливости оценила
жемчужную белизну кожи миледи — сделать ее еще пре¬
краснее выше человеческих сил, объявила миссис Тернер,
однако есть у нее некая благоуханная помада, которая
поможет сохранить сей блеск и мягкость. Миссис Тернер
владела также секретом особых перчаток, которые надо
надевать на ночь, чтобы ручки миледи не утратили бе¬
лизны и нежности. Поведала она и иные секреты красоты;
упоминание о них взволновало миледи до такой степени,
что она стала оказывать миссис Тернер необычное (па¬
мятуя о разнице в их положении) гостеприимство. В ре¬
зультате в один прекрасный день — это было через неделю
после маскарада в королевском дворце — перед «Золотой
прялкой» в Патерностер-рау остановился экипаж, из ко¬
торого выпрыгнула маленькая женская фигурка, с головы
до ног закутанная в плащ с капюшоном, который оберегал
от любопытных глаз.
Миледи встретил тощий человек лет пятидесяти на
скрюченных подагрой ногах. Он был одет в благообразный
386

черный костюм с белым батистовым воротником. Физио¬
номия у человека была костлявая и бледная — красным
был лишь кончик длинного тонкого носа. Черные глаза-
бусинки слегка косили, и оттого все лицо имело крайне
меланхоличное выражение.
Юная графиня вздрогнула при виде такого уродливого
стража салона красоты.
Зато внутри все дышало покоем и утонченностью. Над
камином висел писанный маслом портрет покойного док¬
тора Тернера в костюме тайного советника — он строго
взирал на тонувшую в полумраке гостиную, где ворковала
его вдова с гостями. Пол был усыпан ароматическими
травами, и их запах мило сочетался с ароматом свеже¬
срезанных роз в вазе из итальянской керамики. Обитые
алым бархатом кресла окружали покрытый яркой восточ¬
ной тканью стол, на высоком буфете, на дверцах которого
резвились наяды и сатиры47, поблескивало драгоценное
венецианское стекло.
К ее светлости вышла маленькая вдова, вся — привет¬
ливость и желание услужить. Миледи пригласили пройти
по лестнице в более просторную комнату, уставленную
сундуками и корзинами, чье интригующее содержимое
было широко развернуто перед восхищенным взором гра¬
фини. Здесь графиня, которая поначалу собиралась при¬
обрести лишь перчатки «для белизны ручек», провела
полных два часа, перебирая парчу, левантинские вышивки,
фландрские кружева, коробочки с засахаренными фрук¬
тами и флаконы духов из Италии, шелковые вязаные
чулки из Испании, не говоря уж о лентах, подвязках,
плечевых перевязях и дюжине иных столь необходимых
и очаровательных вещиц местного производства. Однако
графиня удалилась без перчаток, так как вдова уверила
ее, что сейчас их нет, поскольку перчатки нужно готовить
перед самым употреблением. Через два дня она самолично
изготовит пару перчаток для ее светлости.
Вот так и получилось, что через два дня миледи вновь
отправилась в Патерностер-рау.
Миссис Тернер встретила ее заверениями, что ради ее
милости специально осталась в городе, хотя в такую
жаркую погоду она предпочитает проводить время в своем
доме у реки, а дела в Патерностер-рау ведет ее помощница
Фостер и подчиненные ей девушки. Обычно оставался
в салоне и Вестон — тот самый крайне несимпатичный
тип, который обслуживал клиентов миссис Тернер и уже
встречал графиню. Этот Вестон был на самом деле ис¬
13*
387

кусным аптекарем, служившим еще ее покойному мужу;
он виртуозно изготовлял различные помады и притирания
теперь уже по рецептам самой миссис Тернер.
Вестон принес перчатки. К ним прилагалась баночка
пахнущей гиацинтами помады — миссис Тернер уверяла,
что сама составила такой букет ароматов. Дабы проде¬
монстрировать употребление перчаток, вдова взяла руку
графини и начала нежными движениями поглаживать ее
от кончиков пальцев до запястья, как бы нанося крем.
И вдруг в поведении вдовы произошли странные пе¬
ремены. Она замерла, держа в руках ладошку графини,
затем крепко ее стиснула. Графиня взглянула в лицо
вдовы и поразилась еще больше — темные глаза на ее
лице стали еще больше, брови поползли вверх, рот был
крепко сжат.
—	Что случилось? — осведомилась растерянная миледи.
—	Ш-ш-ш! Подождите! Не говорите ничего! Не дви¬
гайтесь, а то это уйдет... Подождите, подождите!
Этот странный тон подействовал на воображение моло¬
дой женщины: прерывистый голос, изменившееся лицо,
крепкое пожатие и тяжелое дыхание вдовы говорили о том,
что происходит что-то непонятное и даже страшноватое.
—	Да! — голос миссис Тернер упал до шепота.— Да!
Я ясно чувствую. Вас окружает какой-то туман, он окуты¬
вает вас, хотя вы сами этого почти не осознаете.
—	О чем вы? — взмолилась графиня. В ней шевель¬
нулся ужас.— Что вы говорите?
—	Тоска, желание, любовь изливаются на вас, как
фимиам. Он клубится вокруг вас словно облако, я ощу¬
щаю, о, я чувствую это так сильно!
—	Вы чувствуете? — Графиня испугалась по-настоя¬
щему. Она попыталась высвободить руку, но вдова не
отпускала ее.
—	Но что? Как вы узнаете об этом? Как?
—	Не спрашивайте меня как.— Голос у миссис Тер¬
нер был страстным, низким и полным благоговения.—
Есть тайны, объяснить которые не в силах никто. Силы,
известные только тем, кто ими обладает. Дотронувшись
до вашей руки, я почти въявь увидела человека, от
которого исходит облако любви. Он благороден, красив,
галантен, молод, и он занимает высокое положение.
Очень высокое положение. Он стоит рядом с самим
королем... И вы... вы...
Она умолкла и отпустила руку Голос снова стал
обычным:
388

—	Я больше ничего не могу сказать. По крайней мере,
сейчас.
Девушка была поражена, испугана. Лицо ее побледнело,
прерывистое дыхание выдавало волнение. Происходило
что-то странное, и это смущало, тревожило и страшило ее.
Она откровенно сказала об этом и попросила объяс¬
нения. Однако ее просьба вселила во	вдову	ужас.
—	О! Я ни за что не скажу. Я не	должна.	Я	не могу
объяснить вам силы, которых и сама не понимаю. Они
управляют мною, они заставляют меня говорить. Все
происходит помимо моей воли, я становлюсь как лист,
дрожащий на ветру. Молю вас, прекрасная леди, забудьте
все, что я вам говорила. Забудьте!
Графиня была тронута ее волнением. Она с сочувст¬
вием положила руку на плечо вдовы:
—	Хорошо, если уж вы так просите.
—	И вы никому не расскажете? Обещайте мне! Я под¬
далась порыву лишь потому, что люблю вас. Обещайте,
ах, обещайте, что никто об этом не узнает.
—	Обещаю,— твердо произнесла графиня, по-прежне-
му преисполненная состраданием к маленькой женщине.—
И уже все забыла.
Миссис Тернер слишком хорошо знала женскую при¬
роду, чтобы поверить такому заявлению; а сама миледи
убедилась в этом по дороге домой: она не только не
забыла о странном инциденте — она думала только о нем.
Слова, произнесенные приглушенным голосом — каза¬
лось, миссис Тернер произносила их помимо своей воли,—
непрестанно звучали в хорошенькой головке графяни.
«...человек, чья любовь окутывает вас словно облако.
Он благороден, красив, галантен, молод. Он занимает
высокое положение. Он стоит рядом с самим королем...»
К кому еще могли относиться эти слова, кроме Робина
Карра? Разве он не благороден, не красив, не галантен,
не молод, разве не о нем думает она все время и разве
не он ближе всех стоит к королю?
В том, что вдова угадала героя ее грез, было столько
сверхъестественного! Леди Эссекс, конечно, слышала
о провидцах и прорицателях, имевших власть над про¬
шлым и будущим, и она, подобно многим своим совре¬
менникам, безоговорочно верила в такие дела. Наверное,
этим даром природы обладает и Анна Тернер. Однако
подобные люди считались подозрительными, опасными,
поскольку сам король провозгласил их последователями
Дьявола. Но было ли так на самом деле? И дьявольский
389

был тот дар или нет у привлекательной вдовушки, но
обладательница его коснулась небезразличного для гра¬
фини человека, о котором ее светлость жаждала знать
как можно больше.
Так что неудивительно, что на следующее утро гра¬
финя вновь очутилась перед вывеской «Золотой прялки».
Она засыпала вдову вопросами, которые, как было замет¬
но, весьма напугали миссис Тернер и от которых она явно
стремилась уйти. Доведенная до отчаяния настойчивостью
графини, она взмолилась:
—	О, это было безумие, безумие, рассказать вам такое!
Мне следовало смолчать, но я так глубоко уважаю вас,
поэтому мне трудно было сдержаться!
—	Но почему, почему? Разве вы нанесли мне какой-то
вред?
—	Вред? — лицо миссис Тернер было искажено стра¬
хом, вся ее маленькая, пышная, лад чая фигурка дрожа¬
ла.— Что вы, во всем этом никакого для вас вреда нет!
Опасность в другом — что люди могут узнать об этом!
—	Но если вы боитесь только этого, Анна, тогда
успокойтесь. Ни одна живая душа ничего от меня не
узнает.
—	Но смею ли я довериться вам? — Вдова умоляюще
сжала ручки.— Вы мне обещаете?
—	Клянусь! — торжественно произнесла графиня.
Миссис Тернер непрестанно благодарила, делая комп¬
лименты леди Эссекс: ах миледи, ангел, богиня красоты I
Бе светлость улыбалась вдове и мило корила ее за
глупость: разве можно так волноваться и не доверять ей.
—	Возможно, я вела себя глупо,— отвечала, оконча¬
тельно успокоившись, миссис Тернер.— В конце концов,
я ведь даже и не пыталась предсказать вам будущее.
—	Будущее? — ее светлость ухватилась за последнее
слово. Она положила свою богато украшенную кольцами
руку на плечо вдовы.— А разве такое возможно? И вы
это можете сделать? — лицо ее раскраснелось, алые губки
были приоткрыты.
Миссис Тернер вздрогнула, на лице вновь появился
страх.
—	Зачем вы меня спрашиваете? Зачем хотите знать?
—	А почему вы не отвечаете?
—	Миледи, зачем вы хотите погубить бедную женщи¬
ну, которая желает вам только добра!
Леди Эссекс рассудила, что в этом восклицании уже
содержался ответ на вопрос.
390

—	Почему вы так обо мне плохо думаете? Разве могу
я желать подобного? Мне нужна ваша помощь, дорогая
Тернер. Мне необходимо знать, что будет, знать о... о...—
и девичья скромность не позволила ей продолжать. Щеки
ее залила краска.— О Анна, если вы обладаете этой
чудесной силой и согласны употребить ее мне на пользу,
я хорошо вам заплачу.
—	Мой Бог! Мой Бог! — вдова была расстроена.
Всплеснув руками, она на цыпочках подкралась к двери,
резко ее распахнула и выглянула в коридор. Они бесе¬
довали в маленькой гостиной в нижнем этаже, той, где
было венецианское стекло, на столе стояли в вазе сре¬
занные цветы и висел портрет строгого доктора Тернера.
Убедившись, что их никто не подслушивает, вдова,
казалось, успокоилась.
—	Мой Бог! Не дай Господь Фостер или кто-нибудь
из женщин нас подслушал. В этом доме не стоит даже
говорить о таких вещах. Это так опасно! Так страшно,
что я не решилась бы заняться здесь этим ни за какое
золото в мире!
Леди Эссекс вздохнула. Теперь уже она была полна
сомнений:
—	Значит, вы не оставляете мне никаких надежд?
—	Надежд? — вдова взглянула в побледневшее лицо
молодой девушки.— Неужели вы хотите, чтобы меня как
ведьму сожгли на костре?
—	Но вы же ничем не рискуете! Я умею хранить
тайны. Я буду молчать — ради своей безопасности. Вы
забываете об этом, Анна. И я хорошо вам заплачу,—
повторила она.
—	Неужели вы не слушали меня? Не нужно мне
никакое золото в мире! Я не торгую своим даром, слава
Богу, я не нуждаюсь в деньгах. Но если вы хотите
узнать свое будущее, я сделаю все, что смогу, из одной
любви к вам.
—	О!.. Когда, Анна, когда? — вскричала обрадованная
графиня.
Вдова усмехнулась:
—	Как вы нетерпеливы! Хорошо, хорошо, мы сделаем
как пожелаете. И я буду молить Бога, чтобы он уберег
меня от последствий. Ни для одной живой души на свете
не стала бы я этого делать, только для вас. Но не обещаю
вам многого, ибо искусство мое не безгранично. Ладно,
раз уж согласилась, сделаю все, что в моих силах.
—	Боже благослови вас, Тернер!
391

—	Только здесь слишком опасно. И мне нужны неко¬
торые предметы, которых я здесь не держу. К тому же
в загородной тиши и результаты будут лучше. Сегодня
вечером я отправляюсь в Хаммерсмит. Приезжайте ко
мне, но только не завтра, не в божье воскресенье, а в по¬
недельник. Я скажу вам, как добраться, и там я помогу
вам узнать желаемое — по крайней мере, насколько это
будет в моих силах. Но жизнью вас заклинаю, миледи,
никому ни слова — никому!
Графиня, обрадованная и благодарная, торжественно
заверила, что будет хранить тайну.
Вдова также была довольна — она заслужила похвалу
сэра Артура.
Глава X
МЕД
Дом миссис Тернер в Хаммерсмите казался довольно
скромным, зато внутри роскошь бросалась в глаза.
Снаружи белые стены были увиты ползучими растениями,
а окна приветливо взирали на огромный сад, который
спускался к выложенной каменными плитами террасе
у реки. Сад был тщательно распланирован, усажен де¬
ревьями, кустарниками и цветами. Здесь же, огороженный
бирючиной, находился и огород, где выращивали особые
лекарственные травы, которые требовались вдове для ее
чудесных рецептов. Все было ухожено, подстрижено и ак¬
куратно, как и сама миссис Тернер. Террасу окружал
каменный парапет, в котором были устроены располагав¬
шие к интимным беседам скамьи.
Именно на террасе в тот истомленный жарою вечер
и расположились миссис Тернер и леди Эссекс.
Это уже был третий за неделю визит графини, но до
сих пор результаты оставляли желать большего — судьба
пока не очень-то охотно откликалась на призывы нашей
сивиллы 48.
Каждый раз вдова удалялась с графиней в прохладную,
затемненную комнату, запирала дверь и вынимала из
сандалового сундучка небольшой хрустальный шар, заку¬
танный в черный бархат. Миссис Тернер усаживалась
перед маленьким столиком и, подперев белыми ручками
свою белокурую головку, напряженно смотрела в прозрач¬
ную сферу, тщась увидеть в ней так интересовавшие
392

молодую графиню картины ближайшего будущего. Однако
ничего нового ей пока увидеть не удалось.
Результаты, вероятно, могли бы быть более впечатля¬
ющими, если бы еще в свой первый визит графиня не
внесла коррективы в увиденный вдовой в кристалле образ.
Миссис Тернер объявила, что из тумана выплывает
лик молодого человека — красивого, галантного и благо¬
родного. Его голубые глаза взирают с тоской и желанием,
губы шевелятся — он произносит имя! Это имя — Фрэн¬
сис! Он задумчиво склоняет свою каштановую голову...
Но тут графиня прервала ее:
—	Каштановую? Нет! Волосы у него сияют как золото!
И, смутившись, затаила дыхание, пытаясь удержать
предательские слова. Однако погруженная в провидческий
транс вдова вроде бы и не слышала восклицания графи¬
ни — лишь на мгновение глаза ее сузились. Но ей сразу
же стали понятны два факта: первый — как бы принц
Генри ни был очарован графиней, ее светлость думала
и мечтала вовсе не о нем; второй — страсть, с которой
графиня добивалась сведений о своем поклоннике, не
имела к принцу никакого отношения. Но, как и принц,
этот другой тоже был молод, галантен, красив и занимал
очень высокое положение, тоже «стоял рядом с королем».
Детали вырисовывались четко, но дальнейшие шаги тре¬
бовали новых размышлений и дополнительной информа¬
ции. Поэтому миссис Тернер до совета с сэром Артуром
воздерживалась от определенности и давала намеки
и описания очень невнятные.
Сообразительный рыцарь без труда назвал имя джен¬
тльмена, так неосторожно упомянутого ее светлостью.
—	Волосы как чистое золото и стоит рядом с королем?
Кто же это может быть, если не Карр? Разрази его чума!
Так ты говоришь, это он покорил ее сердце?
Сэр Артур размышлял.
—	Господи, нашли на него вечные муки! Все ему
удается: он и так получает слишком много, перетянул
к себе всех, кого хотел; даже те вельможи, которых он
не замечает, жаждут его милостей! Слушай, Анна, надо,
чтобы она забыла этого баловня судьбы. Сделай что-ни¬
будь, оскорби ее гордость, убеди ее, что он к ней равно¬
душен. Скажи ей...
—	Ладно, не учи ученого! Только скажи, что надо
сделать, а уж как сделать — это моя забота.
На следующий раз, запершись с графиней в затемнен¬
ной гостиной, вдова увидела в магическом кристалле
393

фигуру, которую она наконец-то смогла детально описать:
высокий, красивый, широкоплечий, в блистающем наряде,
с орденом Подвязки и драгоценной серьгой в уже, посвер¬
кивающей сквозь золотые пряди волос, с маленькой ост¬
роконечной бородком и лихо подкрученными усиками,
с глазами чистейшей голубизны, полными беззаботного
веселья...
Графиня жадно впитывала каждое слово, грудь ее
взволнованно вздымалась под зеленой тафтой скромного
платья с высоким плоеным воротником.
А монотонный, будто сонный голос вдовы продолжал:
—	Он стоит так высоко^ так близко к королю* что
может не беспокоиться об отношении к нему окружающих.
Недавно он получил повышение. Орден Подвязки у него
совсем новый— Я вижу, как перед ним склоняются самые
благородные особы. Они обращаются к нему по имени.-
О', они называют его» «лорд Рочестер» i
Графиня стиснула руки ш подалась вперед.
—	Но он о них мало думает, если вообще думает
о ком-то. Беспечность — вот главная черта его натуры.
Любовь еще не касалась его сердца, да и не может
коснуться — в нем никому нет места, он слишком себя¬
любив. Он прекрасен, как Нарцисс, и, как Нарцисс, любит
лишь свое отражение49. И реет рядом с ним кто-то,
женщина, чей облик я не могу разглядеть... Она постоянно
думает о нем. Но пусть эта бедная душа припомнит
судьбу, постигшую нимфу Эхо, пусть она выбросит этого
Нарцисса из своего сердца. Вот ои исчезает, его завола¬
кивает туман...
Вдова умолкла. Леди Эссекс в изнеможении откину¬
лась на спинку стула, ее глаза, минуту назад такие
блестящие, погасли, руки безжизненно упали, краска
исчезла с ее щечек.
Вскоре миссис Тернер, все еще вглядывавшаяся в вол¬
шебный хрустальный шар, принялась описывать новое
возникшее в нем видение:
—	Вот возникает другая фигура. Это тот молодой
человек, кто и раньше появлялся. Он моложе, чем пре-
дьвдущий, но занимает положение еще более высокое —
этот титул принадлежит ему по праву рождения. Благо¬
родство и доброта исходят из его души. Принц Уэльский!
Он очень серьезен. Ш-ш-ш! Он говорит: «Я люблю тебя,
Фрэнсис, я не могу без тебя жить и разыщу тебя в любом
уголке земли, куда бы ты ни скрылась. Скоро, очень скоро
мы встретимся. Я иду к тебе»,— вдова сделала паузу
394

и добавила: — Он исчез! Кристалл чист. Я больше ничего
не вижу.
Она закрыла руками лицо и с глубоким вздохом от¬
кинулась в кресле. Затем быстро, как все, что она делала,
довернулась к своей визави и улыбнулась. Но, увидев
бледное лицо, опущенный взгляд, горькие складки у рта
ее светлости, воскликнула:
—	Что случилось, милое дитя! Что так расстроило
вас? Неужели то, что я вам сказала?
На бледном личике появилась вежливая улыбка.
—	Нет, нет, все в порядке,— голос графини дрогнул,
будто она сдерживала слезы.— Вы просто сказали не то,
что я надеялась услышать. Возможно, мы действительно
не должны пытаться проникнуть за завесу, отделяющую
нас от незнаемого.
—	О, моя дорогая миледи! — поднялась миссис Тер¬
нер.— Давайте выйдем на воздух и освежимся, в саду
хорошо, прохладно.
И они направились к террасе. Там они принялись
расхаживать взад и вперед, затем посидели, отдыхая,
и снова продолжили прогулку. Графиня была в возбуж¬
дении и говорила без умолку. Миссис Тернер внимательно
ее слушала и так искусно поворачивала беседу, что вы¬
тянула у ее светлости куда больше, чем та хотела бы
рассказать. Во время разговора вдова постоянно погляды¬
вала на реку, в сторону Челси.
Так прошел час или около, и тут на реке показалась
позолоченная красная лодка, влекомая шестью гребцами.
Она держалась близко к берегу, и вскоре уже можно было
различить на корме двух джентльменов в шляпах с перь¬
ями — один сидел, другой стоял. Тот, кто стоял, вдруг
сдернул шляпу и поклонился.
—	О боже, это же сэр Артур! — вскричала удивленная
и обрадованная вдова. И приветственно замахала ручкой.
Сэр Артур наклонился и сказал что-то своему спут¬
нику, тот кивнул. Затем отдал приказ перевозчикам в лив¬
реях королевских гвардейцев, и лодка заскользила к ма¬
ленькой пристани у подножия террасы.
Сэр Артур первым ступил на берег и протянул руку
второму джентльмену, но тот сам спрыгнул на пристань
с грацией юного атлета. Сэр Артур помчался вверх по
ступеням:
—	Моя драгоценная Анна, я так расхвалил его высо¬
честву приготавливаемый вами мед, что он решил непре¬
менно его попробовать!
395

Миссис Тернер сделала вид, будто ее застали врасплох.
—	Ваше высочество, какая честь! — воскликнула она
и присела в глубоком реверансе. Растерявшаяся леди
Эссекс заподозрила было, что перед ней разыгрывают
хорошо отрепетированную сцену, но, заметив удивление
на лице принца, отбросила подозрения. Она сразу же
поняла, что он не притворяется — потому что принц на¬
хмурился и обратился к сэру Артуру:
—	Вы знали, кто тут будет?
—	Что вы, ваше высочество! — гибкий темноволосый
джентльмен, казалось, был поражен.— Жизнью своей кля¬
нусь! У меня и в мыслях ничего не было, кроме как
попробовать меда.
Принц снял шляпу и низко склонился перед леди
Эссекс:
—	Мадам, это подарок судьбы. Я и предположить не
мог, что здесь меня ждет такая счастливая встреча.— Ее
светлость молча присела, хотя в глазах у нее мелькало
беспокойство.
Непонятно, как это получилось, но они остались на¬
едине — принц отклонил приглашение вдовы пройти
в дом. Он сказал, что попробует медовый напиток, кото¬
рый так расхваливал сэр Артур, здесь, в прохладе. Вдова
в сопровождении сэра Артура отправилась готовить питье.
Леди Эссекс чувствовала себя очень неловко, ей хо¬
телось уйти, но она не знала, как это сделать. Она стояла,
облокотившись на парапет, прямая и тоненькая в своем
зеленом тафтовом платье, и смотрела на поросший лесом
противоположный берег. Принц, также ощущавший не¬
естественность ситуации, сказал:
—	Мадам, я неожиданно встретил здесь счастье. Но
должен ли я благословлять эту неожиданность?
И он шагнул ближе и стал рядом с нею — легкий
ветерок приподнимал над широким белым лбом его густые
каштановые кудри.
—	Надеюсь, мадам, что вам эта случайная встреча не
совсем уж неприятна.
—	Это было бы нарушением моего верноподданни¬
ческого долга, а я бы никогда себе такого не позволила.
—	Но я, мадам, не требую от вас соблюдения при¬
дворного этикета.
Она одарила его холодным взглядом, хотя в уголках
ее губ крылась улыбка:
—	Какая жалость, ваше высочество. Ибо я ваша пре¬
данная верноподданная.
396

—	И ничего более? — он с надеждой смотрел на нее.
—	Да, это так. Ваше высочество не может ожидать
от меня большего — такие требования не смеет предъ¬
явить мне ни один мужчина, кроме моего супруга,— и она
решительно сжала губы.
На юном лице принца появилось раздраженное
выражение:
—	Вашего супруга? Фи! Мой отец назвал бы все это
чушью. Что вы знаете о своем супруге или что он знает
о вас? Вас поженили детьми, вы не знаете, что такое
супружеская любовь. Вы нарочно прикрываетесь его име¬
нем, чтобы оттолкнуть меня.
—	Если вы, ваше высочество, так хорошо понимаете
ситуацию, почему же вы делаете вид, что она вам неясна?
—	Это откровенный вопрос, Фрэнсис,— он впервые
назвал ее по имени.
—	Впрочем, вашему высочеству не стоит трудиться
отвечать.
Он горько улыбнулся:
—	Я был бы плохим придворным кавалером, если бы
все-таки не ухаживал за вами. Я не обращаю внимания
на вашу холодность, так как считаю, что в основе ее —
ложно понятое чувство долга.
—	Ваше высочество, вы — не простой придворный,—
она отвернулась от реки и теперь смотрела на дом в тщет¬
ной надежде, что вдова и сэр Артур вернутся на террасу.
Принц Генри, кусая губы, взирал на нее с тоской
и страстью.
—	Почему вы так жестоки, Фрэнсис?! — И, отбросив
весь этикет, он воскликнул: — Я люблю вас глубоко,
искренне!
Графиня позволила себе показать свои чувства и резко
ответила:
—	Ваше высочество, вы не должны говорить мне об
этом.
—	Но почему, если я говорю вам правду? По'чему?
Разве этот ваш абсурдный брак, который и не брак вовсе,
может служить препятствием?
Она спокойно смотрела на него:
—	Я считала, что милорд Эссекс был вашим другом,
что до того, как он стал моим супругом, вы вместе играли
в детские игры.
Он вспыхнул:
—	Ну и что? И это преступление? Родители поженили
вас, не притворяйтесь, вы не успели полюбить его. Когда
397

вы вид ели его в последний раз, он был неуклюжим три¬
на дцат ил етним подростком.
—	Я не лицемерю. Я — его жена. И уже одно это
ограждает меня от ухаживаний других мужчин.
—	Жена — только слово,— настаивал он.— Вы не
стали его женой. Такой брак, как ваш, можно легко
аннулировать.
— Аннулировать? — она невесело	рассмеялась.—
А ради чего? Разве ваше высочество намерен просить
моей руки?
Теперь она прямо и открыто смотрела ему в глаза,
и во взгляде его появилось замешательство, а лицо пре¬
дательски; покраснело: леди Эссекс ясно указала, во что
могли бы вылиться его весьма неопределенные намерения,
Но- затем мальчишечья гордость и безрассудство подска¬
зали ответ:
—	Уверяю вас, я мог бы так поступить, Фрэнсис.
—	Могли бы! — в голосе миледи слышалась уже на¬
смешка.— Благодарю ваше высочество за это «бы». Как
много в нем скрыто! Какая жертвенность!
Он разозлился и горячо заговорил:
—	Ну почему мне должно быть недоступно то, чего
я больше всего в жизни жажду, и только лишь потому,
что я — принц?! Неужели я должен прожить без любви,
потому что я —наследник английского трона?! Если так...
Она бесцеремонно прервала его:
—	Принц Генри, я не могу дать вам ту любовь, которой
вы жаждете. Сжальтесь надо мной, не терзайте больше
мое сердце.
Лицо принца стало мертвенно-бледным. Он смотрел
на нее взглядом, полным печали и боли, но было в этом
взгляде и нечто зловещее, грозное, столь характерное для
всех Стюартов. Он молча поклонился, показывая, что
склоняется перед ее волей. И, подобно сэру Дэвиду Вуду,
предложил ее светлости свое почтение и верность взамен
ее любви.
—	Благодарю вас за откровенность, она делает вам
честь. И умоляю помнить: моя любовь к вам неизменна.
Я — ваш слуга, Фрэнсис, ваш друг и слуга, и в трудную
минуту вы всегда можете на меня положиться.
—	Я рада,— ответила она.— Рада быть вашим другом.
Не об этом он мечтал. Однако он готов был доволь¬
ствоваться хотя бы ролью друга, чтобы стать затем чем-то
большим. Хотя он не обладал богатым светским опытом,
все же природная смекалка подсказывала ему, что дружба
398

между мужчиной и женщиной — это, как правило, пред¬
дверие любви. И он смиренно согласился бы ждать в этом
преддверии как угодно долго того, что должно было бы
наступить позже.
Теперь возвращение миссис Тернер и сэра Артура
было для него таким же желанным, как и для ее светлости.
Они появились. Миссис Тернер шла первой, за ней —
сэр Артур с высоким кувшином в руках. За ними следовал
Вестон в белом фартуке — он нес серебряный поднос с
четырьмя бокалами венецианского стекла столь искусной
работы, что они оохадили на агатовые чаши.
Вдова пояснила, что этот мед искусно приправлен
имбирем, розмарином, буквицей, буравчиком и тимьяном,
а принц объявил, что он настолько великолепен, что
даже превосходит все описания сэра Артура. После того,
как господа испробовали напиток, Вестон угостил пере¬
возчиков элем.
К бесконечному удивлению сэра Артура, предполагав¬
шего, что они проведут несколько приятных часов в уеди¬
нении и прохладе и пренебрегут ради этого поездкой
в Ричмонд, принц заявил, что пора двигаться, пока не
кончился прилив. И они отчалили, оставив миссис Тер¬
нер в недоумении, а леди Эссекс — в глубоком раздумье.
—	Анна, вы знали, что его высочество должен по¬
явиться?
—	Знала,— коротко ответила миссис Тернер.
—	Знали?!
—	Мне подсказал май магический кристалл. Раз»е вы
забыли?
—	А больше бы ничего не знали? Почему именно
здесь? Скажите мне правду.
На этот раз миосис Тернер отвечала вполне правдиво
и потому убедительно: каким образам она могла знать
о намерениях и маршрутах принца Уэльского? Неужто
миледи может предположить, что он ставит об этом в из¬
вестность какую-то Анну Тернер?
Миледи признала, что предполагать такого она, ко¬
нечно, не может. Она припомнила, что и его высочество
был явно изумлен. Таким образом, она все больше убеж¬
далась в силе волшебного кристалла и в правдивости
возникавших в нем видений. И если уж они говорили
правду о принце, то, значит, кристалл не лгал и о Робине
Карре (ведь если бы волшебный кристалл сказал о его
к ней любви, миледи Эссекс ни за что бы не вспомнила,
что она мужняя жена). Теперь она выглядела такой
$99

расстроенной и усталой, что маленькая вдова принялась
хлопотать, словно добрая матушка, и тем добилась полной
откровенности миледи.
Девушка излила ей все наболевшее на сердце и за¬
кончила признание вопросом, который как бы подвел итог
печальной повести:
—	Почему все в жизни так устроено, Анна? Почему
мы бежим от тех, кто любит нас, и любим тех, кто
бежит от нас?
Хитренькие глазки вдовы прищурились — она размыш¬
ляла. Покусывая верхнюю губку, миссис Тернер думала
о новых открывавшихся перед ней заманчивых перспек¬
тивах: она уже сделала все, о чем просил сэр Артур, но
то, как леди Эссекс отнеслась к принцу — а она, судя по
всему, откровенно обо всем рассказала,— не давало ни
ей, ни сэру Артуру никаких шансов на удачу. Зато другой
вариант... Да, о нем стоило подумать.
После некоторого молчания она вздохнула и сказала
очень мягко и медленно:
—	В жизни всегда есть возможность удержать то, что
от нас ускользает. Есть даже способы изменить судьбу
и сделать так, чтобы тот, кто избегал нас, начал искать
наших милостей.
—	Может, такие способы и есть. Но я не владею этим
искусством.
—	Сие искусство немногим ведомо. Однако те, кто
пользуется им, никогда не проигрывают.
Миледи смотрела на нее как зачарованная — она уло¬
вила в голосе вдовы намек на какую-то очередную тайну.
—	Что же это за искусство? О чем вы, Тернер?
Вдова взяла миледи за руку — в ее манерах появилась
некая интимность на грани фамильярности, и эта интим¬
ность как бы смела последние границы между аристок¬
раткой и простой горожанкой. И, как ни странно, графиня
Эссекс, которую с рождения воспитывали в сознании сво¬
его превосходства, ничуть не возражала против такого
с ней обращения — так велика в ней была жажда овладеть
таинственным искусством. Она позволила усадить себя на
вделанную в парапет скамью, по-прежнему державшая ее
за руку вдова пристроилась рядом.
—	Сейчас, дитя, вы услышите нечто, чего я никому ни¬
когда не говорила и никому, кроме вас, никогда не сказала
бы. Когда вы изливали мне муки своего сердца, мне каза¬
лось, будто я слышу рассказ о самой себе, такой, какой я
была несколько лет назад, когда я любила так, как любите
400

вы, любила человека столь же бесчувственного и равно¬
душного, как тот кавалер, который захватил ваше девичье
сердечко. Сейчас я впервые назову другому человеку имя
того, кого безнадежно полюбила. Я говорю, моя дорогая,
о сэре Артуре Мейнваринге. Вот видите, у меня от вас ни¬
каких тайн нет. Я была в отчаянье. Я была так несчастна,
что даже могла впасть в грех — подумывала о том, чтобы
лишить себя жизни, ибо тот, о ком я думала дни и ночи, был
для меня недоступен. Это случилось спустя год после смер¬
ти доктора Тернера, когда я устроила свой магазин в Па-
терностер-рау. Сэр Артур заезжал туда со своей сестрой —
потом она вышла замуж за лорда Гарстона. Я полюбила
сэра Артура с первого взгляда.
Леди Эссекс подумала, что и она полюбила с первого
взгляда, и унеслась мыслями к тому трехлетней давности
дню на поле для ристалищ в Уайтхолле. Она почувство¬
вала огромную симпатию к своей сестре по несчастью,
к женщине, переживавшей и страдавшей так же, как
страдает сейчас она.
—	В отчаянье я прибегла к своему кристаллу,— про¬
должала миссис Тернер.— Я еще с детства владела чу¬
десным даром предсказания. Впервые я обнаружила это...
Впрочем, это неважно. И кристалл указал мне человека —
человека в годах, большого знатока медицины, астрологии
и алхимии,— она прервала свой рассказ, чтобы получить
от миледи очередные уверения о том, что все, о чем та
узнает, сохранится в строжайшей тайне.— Сейчас я до¬
веряю вам мой самый большой секрет, и, моя дорогая
миледи, он должен остаться между нами. Никому и ни¬
когда, прошу вас, не рассказывайте об этом...
Графиня торжественно поклялась хранить молча¬
ние — так велики были ее любопытство и надежда. Вдова
продолжала:
—	Его имя и обиталище также открылись мне. В тот
же вечер я отправилась к нему и обо всем поведала. Он
мог дать мне то, чего жаждало мое сердце. Хотя стоило
это дорого, невероятно дорого, но я заплатила.
Я ушла от него с маленьким флакончиком — больше
ничего он мне не дал, только научил, как им пользоваться.
И когда сэр Артур с сестрой снова приехали на Патер-
ностер-рау, я угостила их медом, приготовленным по
моему рецепту, каким сегодня поила вас. А в чашу сэру
Артуру я вылила содержимое флакончика.
Она умолкла и долго сидела, улыбаясь чему-то своему,
тайному. Графиня тронула ее за плечо:
401

—	Да, да, а дальше? Что случилось?
На устах вдовы по-прежнему блуждала тихая улыбка:
—	Это произошло зимой, вечер был ветреным и хо¬
лодным. А среди ночи меня разбудил яростный стук
в дверь. Я спросила из окна, кто это, и сердце мое
замерло, когда я услышала голос сэра Артура, который
умолял впустить его. Он насквозь промок, его одежда
была вся забрызгана грязью, так как проскакал сквозь
бурю и дождь двадцать миль, подчиняясь, как он уверял
меня, непреодолимому желанию пасть к моим ногам
и признаться в своей страсти. А ведь до того дня он даже
не замечал мое присутствие.
Леди Эссекс слушала, затаив дыхание, а вдова уже
завершила свой рассказ:
—	Клянусь, во всей Англии не найдется возлюбленного
столь верного, каким стал для меня три года назад сэр
Артур. И каждый раз, когда я наливаю ему мой мед,
я вспоминаю о той первой чаше, которую он получил из
моих рук, о чаше, в которую я влила приворотное зелье,
и благословляю имя Саймона Формена.
—	Кто это?
—	Тот алхимик, который сотворил чудо. О! Я прогово¬
рилась, я назвала его имя! Забудьте его, миледи!
Ее светлость покачала золотоволосой головкой — гла¬
за у нее восторженно блестели.
—	Напротив,— ответила она.— Я запомню это имя
навсегда!
Глава XI
ЧУДО
Июль был на исходе. Жара стояла невыносимая,
все в Уайтхолле мучились от духоты. Король,
несколько месяцев назад окончательно разогнавший слиш¬
ком строптивый, несговорчивый парламент, решил отныне
управлять Британией самолично. Однако он не мог со¬
противляться все возрастающей своей лености и отпра¬
вился в прохладу Ройстона, где ради укрепления собст¬
венного здоровья занимался лишь соколиной и псовой
охотой. Оттуда он почти ежедневно отсылал «своему до¬
рогому Робину» письма, умоляя того присоединиться к
увеселениям.
Милорд Рочестер мешкал — его держали в Уайтхолле
402

дела государственной важности, отменить которые он был
не в состоянии, но мог спихнуть на сэра Томаса Овербери
—	тот полностью освобождал его от занятий теми самыми
государственными делами, под предлогом коих милорд
Рочестер и оставался во дворце.
Так что сэр Томас усердно трудился в кабинете, а его
милость, столь великолепный в своем темно-бордовом,
расшитом серебром камзоле, с лиловыми подвязками и ли¬
ловыми с серебром розетками на туфлях с высокими
каблуками, как обычно, восседал на своем излюбленном
месте, возле открытого настежь окна. Взгляд его был
устремлен в пустоту, а в руках он держал пачку нерас¬
печатанных писем.
Сэр Томас так часто поглядывал на него, что, похоже,
предметом его интереса был милорд, а не бумаги, ле¬
жащие на столе. Наконец он бросил перо и откинулся
на спинку кресла.
—	Король, как вижу, снова тебя умоляет приехать
в Ройстон,— сказал он, глядя на письма, которые лениво
вертел в руках его светлость.
Милорд холодно взглянул на сэра Томаса — настрое¬
ние у него было, судя по всему, отвратительное.
—	Ты чересчур дальнозоркий, Том.
—	На твоей службе я должен быть многоглаз, как
Аргус50, к счастью для тебя,— и замолчал в ожидании
ответа. Но пауза затянулась, и он резюмировал: — Ко¬
роль что-нибудь написал о нашем посольстве в Париже?
—	Нет,— его светлость наконец-то проявил легкую
заинтересованность.— А что ты имеешь в виду?
—	Его величество собирается отозвать Дигби. Я же не
вижу для этого никаких причин. Дигби — способный и
очень пунктуальный, он хорошо служит короне. К тому же
его любят при французском дворе. Его отставка была бы
грубой ошибкой, а зачем к тому же досаждать французам?
Его светлость рассеянно кивнул. Однако сэру Томасу
такого ответа было недостаточно.
—	Ты согласен, Робин? — резко спросил он, пытаясь
растормошить милорда.
—	Согласен? Ох! Ах! У тебя, наверное, есть веские
причины так думать. Ты гораздо лучше меня осведомлен
об этом деле. Конечно же, я с тобой согласен.
—	Тогда я набросаю для тебя письмо к его величеству.
И снова его светлость лениво кивнул:
—	Хорошо. Хотя... Разве его величество ничем не
объяснил такого решения?
403

Губы Овербери растянулись в некоем подобии улыбки.
—	Прямых объяснений он не давал, но косвенное
существует: он назвал имя человека, которым хотел бы
заменить Дигби.
—	Да? И чье же это имя?
—	Мое,— ответил сэр Томас.
—	Твое? — его светлость даже сразу и не понял.—
Что ты такое говоришь? Король предложил тебе стать
послом во Франции?
—	Как видишь, да. Это очень привлекательное пред¬
ложение, я о таком даже и мечтать не мог.
Его светлость не скрывал своего удивления:
—	Господи Боже! Что это вдруг король воспылал
к тебе такой симпатией?
—	Ах, ты так это понял! Ох, Робин, Робин. Да король
тем самым демонстрирует свою нелюбовь ко мне. Можно
себе представить, до какой степени он меня терпеть не мо¬
жет, если так хочет от меня избавиться. Именно поэтому
он и собирается отозвать Дигби, хотя впрямую об этом не
говорит. Он жаждет, чтобы ты приехал к нему в Ройстон:
в дополнение к тому, за что он и так меня не любит, он
заподозрил, что именно из-за меня ты остаешься в Уайт¬
холле. Я — заноза в королевской нежной коже, и он мечта¬
ет выдернуть меня каким угодно способом.
—	Но если так, почему бы тебе не извлечь из этого
свою выгоду, Том?
—	И оставить тебя со всем этим? Тогда б я нарушил
данное тебе слово. Помнишь, что я обещал, когда поступал
к тебе на службу? Нет, нет, Робин. Мы — ты и я — должны
быть вместе. Ты воспротивился в свое время королю,
когда он задумал выкинуть меня из Уайтхолла, теперь
же он пытается удалить мою особу подкупом — он наде¬
ется, что такое предложение перевесит мою любовь к тебе.
Будь что будет. Дело в том, что письмо короля равняется
приказу, а ослушание равно предательству. Так что я не
могу отказаться от должности, но ты можешь привести
веские причины: во-первых, было бы неверно с точки
зрения политической убирать Дигби, во-вторых, ты не
можешь лишиться секретаря, столь хорошо разбирающе¬
гося в международных делах. Так я набросаю черновик?
—	Да ради Бога,— с пылом воскликнул его светлость.
—	Сегодня же все и сделаю. Но, пожалуй, все же тебе
стоит уступить просьбам короля и отправиться в Ройстон.
—	В Ройстон? — всем своим видом его светлость про¬
демонстрировал, как неприятно ему такое предложение.
404

—	Ради Бога, ну почему ты здесь застрял? Что тебя
может удерживать?
—	Ох, даже не знаю, что сказать,— только и выдох¬
нул его светлость, так что вопрос Овербери остался без
ответа.
Через некоторое время сэр Томас возобновил атаку:
—	Ты явно пренебрегаешь и своими интересами,
и своим здоровьем. Конечно, это иногда правильно —
заставлять себя ждать. Но всему есть пределы. Нельзя
испытывать терпение короля до бесконечности: в конце
концов тот, кто ждет, может и устать. К тому же в про¬
хладе Ройстона лучше, чем в духоте Уайтхолла.
—	Я вполне здоров.
Сэр Томас внимательно разглядывал его лицо:
—	По-моему, ты, как Гамлет, «бледен от мыслей». Ты
выглядишь ужасно — по сравнению со своим нарядом.
Кстати, старина, ради чего ты так вырядился? Костюм у
тебя такой дорогой, что на эти деньги какой-нибудь
епископ мог бы год прожить...
—	Успокойся! — раздраженно прорычал его свет¬
лость.— Я сегодня обедаю с лордом — хранителем печати!
—	И только-то? Судя по тому, с каким искусством
украсил тебя твой портной, я уж было решил, что тебя
пригласил сам папа римский! — Затем, уже другим тоном,
добавил: — Твоя дружба с лордом Нортгемптоном ста¬
новится чересчур крепкой. Нет, погоди, Робин! Я говорю
это только потому, что я — твой друг и советник. Меня
это беспокоит. Идея брака принца Уэльского с испанской
принцессой уже породила проблемы — раньше в госу¬
дарстве было три партии, теперь их стало две. Королева,
Пемброк и сам принц — против, а Говарды, католики
и те, кому платят испанцы,— за. Король взял на себя
роль царя Соломона, и еще неизвестно, какая из партий
перетянет чашу его весов. Но каждая из партий знает,
что ей выгодно перетянуть на свою сторону тебя. Пока
они ведут себя благоразумно. Вот и ты веди себя ос¬
мотрительно:	не принимай ничьей стороны, пока не
убедишься, где находятся твои собственные интересы.
Не думаю, что выиграет испанская партия, поэтому
советую тебе не слишком сближаться с этим старым
лисом Нортгемптоном.
Лорд Рочестер задумчиво теребил бородку.
—	Но он очень гостеприимный и приятный человек,—
медленно произнес он.
—	Да, но он пока прячет клыки. Генри Говард таков —
405

будет льстить* ублаждать, но никто не знает, что он на са¬
мом деле задумал. Он насквозь фальшив.
Его светлость кивнул:
—	Не беспокойся. Я тоже умею лавировать,— затем
положил перед сэром Томасом два листа бумаги, которые
перед тем вертел в руках: — Ты можешь решить эту
загадку, Том?
Овербери сразу же обратил внимание, что письма были
написаны очень интересным почерком — элегантное готи¬
ческое начертание букв говорило о таланте и опыте того,
кто писал. Но куда интереснее было то, о чем поведали
готические буквы:
«Случай раскрыл мне тайну сердца некой дамы, с ко¬
торой вы хорошо знакомы, и моя любовь и уважение
к вашей светлости побуждают меня донести эту тайну до
вас. О даме я не смею сказать больше того, что сообщаю
вам. Она происходит из одного из самых знатных родов
королевства, за ней ухаживает некий принц, но она ос¬
тается равнодушной к его ухаживаниям, ибо уже отдала
свое невинное сердечко вашей светлости, о чем вы пока
не подозреваете».
Вместо подписи стояло: «Тот, кто желает вашей свет¬
лости много добра». Сэр Томас взглянул на великолепно
разукрашенную фигуру его светлости. Лицо сэра Томаса
оставалось бледно и серьезно, однако в глазах сверкало
веселье:
—	Что ж, это письмо грамотно и элегантно составлено,
а яаашсано явно человеком образованным... Больше об
авторе трудно что-то сказать. Что же касается содержания,
то ты наверняка понимаешь его лучше меня. Интересно,
кому это нона добил ось известить тебя о том, что по тебе
вздыхает леди Эссекс?
—	Аж, так ты тоже предполагаешь, что здесь говорится
о графине?
—	Предполагаю? Да это же ясно, как божий день. Что
действительно неясно — пожму кому-то понадобилось
анонимно извещать тебя? А вдруг это ловушка?
—	Довушзса? — его светлость был поражен. Затем от¬
махнулся: — Чепуха!
—	А я всегда с подозрением отношусь к тем фактам
или событиям, которым не могу дать логического объяс¬
нения. Побаиваюсь непонятного — это чисто животный
инстинкт, а люди — те же животные.
—	Но зачем устраивать мне ловушку?
—	Ну, все возможно. Может быть, кто-то хочет усилить
406

вражду, которую вы с принцем и так питаете друг к другу;
а* возможно, кто-то хочет, чтобы твоим врагом стаи* ее муж.
—	Да он и не муж ей вовсе! — с неожиданной горяч¬
ностью воскликнул его светлость^— К тому же его не
могли иметь в виду — ш за границей.
—	Однако он вернет еж* к, может быть* скорее
—	Ну и что тогда? — в голосе лорда Рочестера про¬
звучала уверенность, которую ему давало его положение
при дворе.— Ои не может мне противостоять.
Сэр Томас в удивления поднял» брови:
—	Значит, ты о ней подумываешь? Заглотил наживку?
Его светлость молча отвернулся и отошел к окну.
И так* стоя спиной к сэру Томасу it глядя в садик за
окном, оде признался:
—	Я начал о ней думать еще до письма.
Сэр Томас нахмурился и посерьезнел.
—	Ты хочешь сказать* что тоу о чем говорите* в пись¬
ме^ пришлось тебе по сердцу?
—	Да, и если это запад ня, я и сам бы вшез в нее. Без
всякой приманки.
—	Но приглашение все же последовало. И ты сломя
голову ринулся в капкан.
—	Да. И теперь ты знаешь» почему мне так нравятся
ужины в доме Нортгемптона. К политике это не имеет
никакого отношенияи Меня манит туда вовсе не лорд —
хранитель печати, поэтому в разговорах с ним я головы
не потеряна
—	Зато ты потерял ее из-за его племянницы. А это
может повлиять и на многое другое.
Лорд Рочестер вдруг спросил:
—	А ты не думаешь* что это письмо мог написать
сам Нортгемптон?
Сэр Томас расхохотался:
—	Если бы я такое предположил хоть на миг„ я был
бы полным идиотом. Внрочем^ я действительно сначала
об этом подумал. Но, поразмыслив, понял, что это дей¬
ствительно глупо. Говарды слишком ценят союз с Эссе к-
сами, и они ни за что не рискнут нарушить его, отдав
женщину из своего рода тебе в любовницы. К тому же
они гордятся своей родовитостью. Нет, нет, это не Говарды
заложили приманку,— он вздохнул и нахмурился.— Если
я попрошу тебя не лезть в капкан, ты меня^ конечно^ не
послушаешь. Единственное, о чем я прошу: двигайся ос¬
торожно. Тебе естьу что терять» Робин.
—	Я не из тех, кто поспешает.
407

—	Да, ты не из торопливых. Но в любви теряют разум
даже самые осторожные. Что ж, надеюсь, тебя ждет слав¬
ный ужин. Аппетита ты еще не потерял.
Его светлость спустился по лестнице к собственной
лодке и прибыл в Нортгемптон-хауз в таком приподнятом
настроении, источником которого лорд — хранитель печа¬
ти явно быть не мог. Письмо, как он честно признался,
попало на благодатную почву — с тех пор, как лорд
Рочестер в последний раз гулял с ее светлостью, он
пребывал в очень взволнованном состоянии духа.
Леди Эссекс как раз была у дядюшки. Она встретила
его светлость по-дружески — но не более того. Здесь также
присутствовал сэр Дэвид Вуд, и обед прошел в умеренном
веселье, хотя леди Эссекс довольно быстро исчерпала свой
обычно богатый запас живости и веселости, о чем дядюшка
откровенно ей и сказал.
Что-то племянница слишком бледна, объявил он и по¬
интересовался, кому же это она презентовала розы, цве¬
тущие на ее щечках, а также пожалел, что ее светлость
не отправилась вместе со всем двором в Ройстон, где
могла бы насладиться прелестями сельской жизни. Она
отвечала, что как раз завтра с матерью собирается туда
перебраться: отца удерживали в Уайтхолле дела, но в кон¬
це концов они решили, что уедут без него. Леди Эссекс
нервничала не случайно. Все время она боязливо трогала
спрятанный в поясе маленький флакончик с несколькими
каплями драгоценного (и очень дорогого) эликсира, куп¬
ленного у алхимика Саймона Формена: она все ждала
момента вылить его в вино лорду Рочестеру. Однако весь
вечер он сидел напротив нее, никуда не отлучаясь, и ни¬
чего не получалось. Неудивительно, что настроение у нее
испортилось, что и отметил дядюшка.
Обедом была разочарована не только она. Когда дамам
уже подошло время удалиться, лорд Рочестер (а письмо
оказалось искрой, попавшей в кучу хвороста) уже начал
было подумывать, что зря тратит время на общение
с лордом — хранителем печати. Но в самый последний
момент его ждало вознаграждение. Когда уже он собирался
уходить, ее светлость объявила, что ей тоже пора воз¬
вращаться в Уайтхолл. Она нерешительно спросила, есть
ли место на его барке и может ли она добраться вместе
с ним до дворца.
Осторожно препровождая ее в позолоченную каюту на
корме, он постарался спрятать свою радость. Здесь, чтобы
укрыть ее светлость от лучей вечернего солнца и от
408

взглядов перевозчиков в голубых с серебром ливреях
и прочих проплывавших мимо зевак, лорд Рочестер опу¬
стил занавеси.
Когда барка отчалила, он присел рядом с нею на
покрытую красным бархатом скамью. Его светлость чув¬
ствовал себя ужасно неловко и не представлял, как начать
разговор. К счастью, разговор начала она.
—	Милорд, я бы хотела попросить вас об одной услуге.
—	Миледи, я буду счастлив услужить вам,— произнес
он таким искренним и страстным тоном, что она в смя¬
тении отвела взгляд и почувствовала, как часто-часто у
нее забилось сердце.
Однако она постаралась скрыть волнение и протянула
ему сложенную бумагу — это была просьба сэра Дэвида
Вуда о предоставлении ему каких-то льгот.
Сэр Дэвид, неоднократно объявлявший о своей готов¬
ности вечно служить миледи, тем не менее не постеснялся
воспользоваться ее услугами, чтобы передать свою пети¬
цию прямо по назначению. А она, в силу мягкости и до¬
броты своей натуры, согласилась исполнить просьбу сэра
Дэвида, заметив, впрочем, что ее влияние на лорда Ро¬
честера слишком ничтожно.
Поэтому она, чтобы просьба не была отвергнута, при¬
нялась описывать достоинства сэра Дэвида и то, как
высоко ценит его ее дядя, и так далее, однако его светлость
решительно прервал ее:
—	Самое существенное — то, что за него просите вы,
мадам. Можете быть уверены: просьба будет удовлетво¬
рена,— и он сунул бумажный лист за пазуху своего рас¬
шитого серебром камзола.— Вам не надо меня просить,
приказывайте, мадам. Я буду счастлив исполнить любое
ваше приказание.
Она уже слышала подобное от принца Уэльского, но
такое обращение вызвало у нее тогда лишь поток острот.
Но те же самые слова, произнесенные лордом Рочестером,
застали ее врасплох — она не знала, как ответить. Она
лишь автоматически ответила банальностью: «Вы очень
любезны, сэр».
Его правая рука лежала на спинке сиденья. Он на¬
клонился вперед и заглянул под пышное зеленое перо ее
шляпы — взгляд его был одновременно молящим и на¬
стойчивым.
—	Да разве может кто-либо исполнять ваши приказы
без радости в душе? — проникновенно спросил он. Она
подняла глаза, и взгляды их встретились, и в этот миг
409

все было сказано без слов и все для них изменилось
навеки. А затем она стыдливо отвела взгляд, и тогда он
произнес:
—	Фрэнсис!
Лишь одно слово, но голос выдал все его чувства. Он
обожал ее, он боготворил ее, он умолял ее.
Он придвинулся ближе, его правая рука нежно обняла
ее плечи, а левая ладонь накрыла сложенные на коленях
руки. Она даже не пыталась освободиться. Она сидела
тихо-тихо, затаив дыхание.
—	Фрэнсис,— нежно повторил он, и теперь в голосе его
слышалась уже не только мольба. В ответ она повернулась
к нему, и он обнял ее. Она прижалась к его груди, глаза ее
закрылись, и их окутал полумрак каюты.
Он наклонился и поцеловал ее в губы. Этот первый
поцелуй, казалось, длился вечно, он уносил их вдаль, он
раскачивал их на волнах немыслимого счастья. А потом
она оторвалась от него, оба они, полуиспуганно, полура-
достно глянули друг на друга, и, во внезапном приливе
стыда, она вновь спрятала свое лицо на его груди, и теперь
уже сама, плача и смеясь, произнесла его имя:
—	Робин! Робин!
Заскрипели уключины, напомнив, что мир вокруг все
же существует и что перевозчики доставили их к причалу.
Когда он помогал ей сойти с барки, из ее левой руки
что-то выскользнуло и с тихим всплеском упало в воду —
это был флакончик Саймона Формена. Магическое зелье
им больше было ни к чему.
Глава XII
СКАНДАЛ
Государственные дела Англии, заключенные в бума¬
гах, которые обычно загромождали стол сэра То¬
маса Овербери, пребывали в совершенно неразобранном
и нерешенном состоянии — сэр Томас, махнув рукой на
судьбу страны, сидел в одной нижней рубашке и штанах
и писал стихи. Вам не удастся найти их в его собрании
сочинений, потому что на сей раз сэр Томас писал совсем
иного рода стихи.
Он перечитывал написанное и улыбался — но не улыб¬
кой творца, довольного удачно найденной рифмой. Его
забавляло иное: одолжив свои знания и таланты Роберту
410

Карру, чтобы создать тому славу государственного мужа
и окончательно пленить короля, он предоставил в его
распоряжение свой поэтический дар, чтобы тот смог воз¬
вышенными стихотворными посланиями окончательно
пленить сердце дамы.
Мысли о графе также вызывали на длинном лице сэра
Томаса удовлетворенную улыбку — к немалому смятению
этих слишком уж задравших нос Говардов грядет крупный
скандал, и тогда любой союз между ними и лордом Ро¬
честером будет невозможен. А такого союза Овербери
опасался с достаточным к тому основанием. Так что в это
летнее утро, последовавшее за тем замечательным днем,
когда лорд Рочестер отобедал у лорда — хранителя печати
и затем доставил в Уайтхолл его племянницу, сэр То¬
мас с усердием и вдохновением слагал любовные вирши.
Вот еще что произошло накануне: препроводив миледи
в отведенные ей во дворце апартаменты, его светлость
со всех ног кинулся к Овербери:
—	Помнится, ты тогда, на теннисном корте, сказал,
что с удовольствием напишешь для леди Эссекс сонет,
если кто-нибудь тебе за это заплатит?
—	Помню, только не «кто-нибудь», а именно принц
Уэльский.
—	Принц не принц, какая разница? — Роберт весь
горел нетерпением.— У тебя есть поэтический дар. Я хо¬
чу, чтобы ты использовал его ради меня. И поскорее.
Потому что завтра я последую твоему совету и отправ¬
люсь в Ройстон.
—	И верно, что тебе здесь делать? Я слышал, супруга
лорда-гофмейстера направляется в ту же сторону, и, не¬
сомненно, дочь будет ее сопровождать. Впрочем, не в том
дело. Ты получишь свой сонет, посвященный графине,
только скажи, в какой сейчас стадии ваши отношения?
Милорд рассказал все, Овербери с облегчением узнал,
что полученное накануне письмо, хотя и не утратило
своей таинственности, не было обыкновенной приманкой.
Сонет был уже написан, и он добавлял к нему последние
строчки, любовно отделывая, словно ювелир, шлифующий
драгоценный камень. Дверь распахнулась, и в комнату
ворвался Роберт — снова энергичный лорд Рочестер, со¬
всем непохожий на того, кто еще вчера сидел у окна и смот¬
рел в пустоту. Вчерашний мизантроп превратился в сияю¬
щего радостью молодого человека. Он обнял своего менто¬
ра и секретаря, своего философа и друга.
—	Ну, Том, ну, как дела? Готово?
411

—	Готово,— ответил Овербери, тоже зараженный этой
энергией и радостью.— Читай и наслаждайся. Я трудился
четыре с лишним часа — итальянская манера стихосло¬
жения очень сложна. Но и сам Бен Джонсон не мог бы
справиться с твоим заданием лучше.
Милорд взял протянутый ему листок и громко прочел
первую строчку:
—	«О леди, вся — огонь и снег...»
И тут же с энтузиазмом принялся хвалить сэра Томаса:
—	Боже! Потрясающее сравнение! «О леди, вся —
огонь и снег...» Это так похоже на нее, Том! Душа, полная
огня, а внешне — само спокойствие, холодность и безуп¬
речная чистота, свежевыпавший снег!
Сэр Томас откашлялся:
—	Я-то предполагал, что этот образ даст представле¬
ние о ее внешности — огонь волос, блестящих глаз и алых
губ, которые, несомненно, могут быть очень горячи.
И снежная белизна лица и груди — и я предполагаю, что
она вся бела и нежна.
—	Понимаю. Но почему же это — не описание ее
духовного облика?
—	Потому что я не хочу, чтобы она подумала, будто
ты — дурак или насмехаешься. Женщины этого не любят.
—	Дурак или насмехаюсь? — милорд нахмурился
и горделиво выпрямился.— Отчего так тебе кажется?
—	При дворе поговаривают, что его высочество уже
опалил себе крылышки у этого костра. Теперь и ты решил
предать себя самосожжению.
—	Дворцовые сплетни... Фи! Тля всегда нападает на
самый чистый и красивый цветок.
—	Прекрасное поэтическое сравнение! — одобрил сэр
Томас.
Милорд нетерпеливо пожал плечами и продолжил чте¬
ние сонета. Когда он дочитал, раздражение исчезло, а ли¬
цо засияло от удовольствия.
—	Да, дружище, у тебя поэтический дар! — вскри¬
чал он.
—	Я обладаю многими дарами, и, как тебе, Робин,
должно быть известно — впрочем, это знают все,— я есть
бесценный дар и сам по себе. Ну как стихи, подойдут?
—	Что значит — подойдут?! Да это ключ от райских
врат. Это просто волшебство.
—	Волшебный ключ! Ну, ну, пусть он откроет для
тебя калитку в Сад наслаждений.
—	Я сейчас же перепишу. Где перо?
412

—	Вот то самое перо, которым стихи были написаны,
впрочем, оно не из крыл Пегаса и не из оперения гор¬
лицы — его выдернули из обыкновенного гуся. Со време¬
нем и ты поймешь, что такие перья служат лучше всех.
Хотя не все это понимают.
Но Роберт уже ничего не слышал — он старательно
переписывал стихи лучшим из своих почерков, затем
сложил лист, запечатал, надписал послание и удалился.
Он направлялся в Ройстон, куда и следовало впредь
пересылать всю государственную корреспонденцию. Эки¬
паж и свита уже ждали его — теперь он путешествовал
именно таким образом; с большей пышностью передви¬
гался только сам король.
Но в самый последний момент он вспомнил о бумаге,
которую накануне засунул в нагрудный карман камзола,
и, вынув ее, выложил на стол.
—	Кстати, вот петиция, которую следует удовлетво¬
рить. Милорд-гофмейстер подпишет и поставит печать.
И торопливо удалился. Сэр Томас лениво развернул
документ, стал читать и нахмурился — он почти ничего
не слышал о сэре Дэвиде Вуде, но то немногое, что
было ему все же известно, никоим образом не объясняло,
почему это вдруг сэру Дэвиду Вуду следовало выпла¬
чивать две тысячи фунтов из королевской казны. А по¬
скольку сэр Дэвид Вуд был человеком преданным Нор¬
тгемптону, то это служило достаточным основанием для
сокращения суммы.
Так что под свою собственную ответственность сэр
Томас Овербери сократил требуемую сумму вполовину
и предоставил сэру Дэвиду Вуду право в случае несог¬
ласия подать прошение по обычным каналам.
В последующие две недели сэру Томасу пришлось быть
единоличным арбитром всех государственных дел, и он
трудился на износ — вдобавок ему еще приходилось вы¬
сылать копии, выписки и отчеты Рочестеру.
А король оказал Роберту довольно прохладный при¬
ем — он упрекал его в небрежении и изводил бесчислен¬
ными придирками, позволив себе продемонстрировать бес¬
смысленную и прямо-таки по-женски истеричную ревность
к Овербери. Его величество высказал предположение, что
Робин лишь отговаривался занятостью — он-де торчал
в Уайтхолле только потому, что нашел там друга и об¬
щество более ценное, чем здесь, в Ройстоне. Отчитывая
Робина за равнодушие, его величество чуть ли не плакал
и упрямо отказывался выслушивать объяснения. Но через
413

пару дней, когда милорд под предлогом государственных
забот отказался участвовать в соколиной охоте, король,
выругавшись как конюх, слез с седла и отправился к
Робину выяснять отношения.
Он в ярости ворвался в комнату фаворита и остолбе¬
нел.
У заваленного бумагами стола сидели два секретаря,
а лорд Рочестер, в халате и ночных туфлях, расхаживал
взад-вперед и что-то диктовал. Уввдев короля, он в
изумлении умолк. Король был по-охотничьи одет во все
зеленое, в остроконечной шляпе с пером и с перчаткой
для ловчего сокола на правой руке. Они уставились
друг на друга, затем Рочестер поклонился — он был
явно растерян.
Король, который явился затеять скандал, лишь про¬
бурчал:
—	Ты что, не можешь отложить дела, даже государ¬
ственные, на потом? Утро такое чудесное, Робин, зай¬
мешься всем этим после обеда.
—	Если вы мне приказываете, ваше величество... Од¬
нако я намеревался после обеда обсудить с вами некоторые
очень важные вопросы — вчера вечером курьер из Уайт¬
холла доставил мне эти документы,— и он указал на
заваленный бумагами стол.— Сюда высылают только не¬
отложные дела, и они требуют самого скорого рассмот¬
рения.
—	Да черт с ними! Пусть все подождет! — безапел¬
ляционно объявил король.— Ты такой бледный! Свежий
воздух и быстрая скачка вернут твоим ланитам румянец,—
и король, проковыляв к лорду Рочестеру, привычно ущип¬
нул его за то место, куда следовало вернуть румянец.—
Одевайся. Я подожду.
—	Но ваше величество понимает, что мне придется
отложить дела?
—	Понимаю, понимаю,— отмахнулся кораль.
И хотя его величество внешне еще выказывал неко¬
торую сдержанность, сердце его ликовало — значит, Робин
его не обманывал — вон сколько дел! Он сидел в Уайт¬
холле вовсе не из-за своего дружка Овербери, чего Яков
так боялся, а действительно был занят!
Они снова скакали бок о бок, и король мягко пенял
лорду Рочестеру за его чрезмерное служебное рвение.
К дьяволу все! Пусть наймет побольше секретарей, пусть
передаст кому-нибудь часть своих обязанностей — король
не желает, чтобы его любимый друг убивался на службе.
414

Да плевать на это государство, если оно требует таких
жертв от людей, которых он, король, любит больше всего
на свете! А чем занимаются Сесил, Саффолк, Нортгемптон
и все остальные? Небось предаются безделью и кутежам,
пока его дорогой Робин трудится, как раб. А все потому,
что Робин слишком честный и ответственный. Нет, дальше
так нельзя!
Рочестер безукоснительно подчинился королевским
пожеланиям и еще больше загрузил сэра Томаса Овер¬
бери — теперь тот самолично принимал решения почти
по всем внутренним проблемам Англии.
Но если ради короля Рочестер избавился от дел, то
тем временем, которое он уделял миледи Эссекс, Роберт
жертвовать не собирался. Его особое внимание к ней
теперь уже заметили все, и при дворе начали ходить
сплетни.
Отношения, начавшиеся со взаимного влечения, здесь,
в Ройстоне, обогатились духовно, ибо они при каждой
встрече раскрывали друг другу свои сердца. Рочестер,
однажды воспользовавшись литературным даром своего
друга Овербери, вынужден был продолжать его эксплу¬
атировать — иначе ему пришлось бы каким-то образом
объяснять миледи внезапную немощь «волшебного пера,
с которого стекают серебряные струи» — так поэтично
миледи охарактеризовала адресованные ей сонеты.
Щедро наделенный талантом, сэр Томас воспринял
поставленную перед ним поэтическую задачу, как воз¬
можность полного самовыражения, столь ценимого всеми
литераторами. Рочестер мог бы всего лишь писать о
любви — Овербери же творил поэзию. Он словно влез
в шкуру влюбленного и вплетал в письма и стихи
изящные мысли, обнаруживая такую высоту духа, кото¬
рая не могла не прельстить чувствительную душу.
Рочестер с восхищением наблюдал, какой магический
эффект производят на миледи стихи. Царившая в Рой¬
стоне свобода предоставляла влюбленным возможность
частых встреч, и во время этих свиданий миледи гово¬
рила о сокровищах, почерпнутых ею из писем и стихов.
Так что вполне физическая красота, которой поначалу
и привлек ее Роберт Карр, окрасилась в ее глазах такой
чудесной глубиной ума и души, что прежняя страсть
превратилась в иное чувство — она боготворила его, она
верила, что людей, столь прекрасных телом и душою,
на свете больше нет. Любовь их развивалась в покое
и счастье — уже ходили первые слухи, однако они ничего
415

вокруг не замечали, как истинно влюбленные. Они ви¬
дели лишь друг друга.
Но когда в сентябре двор вернулся в Уайтхолл, сплетни
приобрели скандальный оттенок. Начало этому положила
жгучая ревность принца Уэльского. Разговоры, в которых
склонялись имена леди Эссекс и Рочестера, достигли ушей
его высочества и ранили его сердце и его гордыню. Он
счел себя глубоко оскорбленным: интересно, что сталось
с ее священным супружеским долгом, которым она объ¬
яснила ему свой отказ? И ради кого, ради чего она
отринула его? Ради выскочки, которого он презирал и
ненавидел всей душой? Тогда она и сама низка душою,
решил принц. Теперь его прежде пылкая любовь посте¬
пенно превращалась в нечто, уже близкое к ненависти.
Увидев на балу светящуюся счастьем пару, он возгорелся
дикой злобой. А случайно оброненная миледи перчатка —
она и не заметила потери — дала ему шанс эту злобу
удовлетворить.
Перчатку заметил сэр Артур Мейнваринг и, подхватив
изящный и надушенный сувенир и желая услужить, пред¬
ложил трофей принцу:
—	Могу ли я вручить вам, ваше высочество, перчатку
с руки леди Эссекс?!
Принц дернулся, словно перед ним предстало нечто
мерзкое и нечистое.
—	И что мне с нею делать? — спросил он голосом,
полным отвращения, озадачившим услужливого придвор¬
ного. А затем, презрительно скривив губы, произнес на¬
меренно громко: — Эту перчатку уже разносила другая
рука,— и удалился на негнущихся ногах.
Постепенно назревал скандал. Мать миледи, легкомыс¬
ленная и не очень-то благонравная графиня Саффолк,
пробудилась от блаженного неведения и вынуждена была
что-то предпринимать. С одной стороны, она отвечала за
дочь перед отсутствовавшим графом Эссексом и потому
обязана была положить конец опасной связи между до¬
черью и королевским фаворитом; но, с другой стороны,
положение и власть, которыми обладал лорд Рочестер,
делали невозможными те меры, которые она применила
бы в любом ином случае.
Потеряв голову, она бросилась за советом к мужу, а
тот, оценив ситуацию и растерявшись не менее своей
супруги, обратился, в свою очередь, к дядюшке Нортгем¬
птону.
Нортгемптон был невозмутим:
416

—	И что в этом ужасного? Мы можем повернуть все
к своей же пользе. Мы сумеем перетянуть Рочестера на
свою сторону, а, сделав союзником Рочестера, мы при¬
близимся к королю.
Милорд Саффолк взорвался:
—	А я должен расплачиваться за ваши планы распут¬
ством собственной дочери? Боже правый! Хороший же
совет вы даете отцу! — и смуглолицый маленький чело¬
вечек принялся бегать по комнате, теребя черную бороду
и исторгая проклятья, выученные им в былые дни, на
флоте.
Старый граф принялся развенчивать его старомодные
взгляды — все это, уверял он, принадлежит давно ушед¬
шим временам. Вы, дорогой племянник, не поспеваете за
веком, и, кроме того, чтобы залучить на свою сторону
короля, не грех принести маленькую жертву. В конце
концов, связь с таким человеком, как Рочестер, повредит
добродетели маленькой Фэнни не более, чем вообще стра¬
дает репутация любой иной дамы, принятой при дворе
Якова I.
Племянник отказался это выслушивать и в характер¬
ных для своего флотского лексикона выражениях назвал
дядюшку мерзким старым греховодником.
—	Вы скопище мерзостей, однако проницательность
ваша оставляет желать большего,— объявил он.— Потому
что вы никогда не получите того, на что надеетесь.
Сколько б мы ни старались и что бы ни делали, мы не
получим Роберта Карра, потому что у Рочестера есть
хитроумный Овербери.
—	Так вот в чем источник вашего пуританства! —
захихикал старый граф.
—	Хорошо, думайте так. Я ухожу, чтобы написать
Эссексу: мол, пора бы вам вернуться домой и предъявить
права на супругу.
Птичья голова Нортгемптона медленно повернулась
на морщинистой шее, и глазки-бусинки уставились на
племянника:
—	Вы дурак, Том, я всегда это подозревал.
В ответ милорд Саффолк только хлопнул дверью.
Нортгемптон пожал плечами и ухмыльнулся. А затем
задумался. Может быть, Том Говард и не такой уж осел.
Возможно, он прав — пока у Рочестера есть друг Овер¬
бери, его заполучить не удастся. Лорд — хранитель печати
погрузился в мрачные размышления. Да, если бы не
Овербери, милорд давно бы уже стал марионеткой в его
14 Р Саба тин и, т. 2
417

руках, а через Рочестера — и сам король. Конечно, это
был бы прекрасный шанс — перетащить Рочестера к Го¬
вардам через Фрэнсис. Однако Саффолк прав: Овербери —
препятствие, через которое не перепрыгнешь. И что Ро¬
честера с ним связывает так крепко?
Он долго сидел так, подперев подбородок костлявой
рукой. В голове его роились зловещие мысли, и все же
он не мог выудить из них ни одного практического ре¬
шения. Ладно, Саффолк, возможно, и не дурак, однако ре¬
шение вызвать Эссекса домой все равно дурацкое.
Глава XIII
В ОДЛИ-ЭНДЕ
Скандал шествовал под звуки боевых труб. Милорд
Саффолк, дабы изолировать свою дочь от Рочесте¬
ра, издал семейный указ: дочь вместе с матерью должна
отправиться в семейное гнездо в Одли-энд.
Фрэнсис взбунтовалась против распоряжения, призван¬
ного разлучить ее с возлюбленным, и впервые в жизни
продемонстрировала твердость характера, прежде скрытую
под мягкостью и дружелюбием. Несмотря на то, что
милорд Саффолк все чаще изъяснялся с ней на языке,
более привычном для боцманов, нежели для джентльменов,
она неколебимо противостояла родительским желаниям.
Возмущенный до глубины души оскорблением, которое
нанес ему принц Генри, виконт Рочестер отправился за
консультацией к сэру Оссрбсри. ОЕербери отнесся к со¬
бытию по-философски:
—	Вот теперь ты начинаешь понимать, какой раз¬
рушительной силой является любовь. Она способна пре¬
вращать робких в героев и подвигать их на подвиги,
но она же способна сделать из мудреца последнего
дурака, предать, унизить и растоптать прирожденного
храбреца. Принц Генри страдает той же болезненной
страстью, что и ты. Но проявления ее иные, поскольку
ход болезни отличается от твоего. Твоя болезнь дарит
тебе сладкий бред, а он же скрежещет зубами от муки.
Стоит по-человечески пожалеть его. К тому же это
разумно: он — королевский сын, и потому твое негодо¬
вание его не достигнет.
Естественно, слова его друга никак не могли смягчить
праведный гнев Роберта. Он ясно выразил желание ра¬
418

зорвать оскорбителя в клочья. Тогда сэр Томас попытался
утихомирить его иными доводами:
—	Его высочество и так наказан своею собственной
совестью. Ведь он — юноша самого благородного проис¬
хождения и воспитания, а в мпг злобы, порожденной
ревностью, принц предал самого себя. Он предал себя
тем, что публично словесно унизил предмет своего по¬
клонения. Для ревности это дело обычное, и когда он
придет в разум, он о том сам пожалеет. Сомневаюсь,
чтобы впредь он мог взглянуть на леди Эссекс без мук
стыда. Так что оставь его в покое: его покарает собст¬
венная совесть, себя покарает. Ты же не можешь послать
принцу Уэльскому письмо с указанием длины твоей шпаги!
Кроме того, твой вызов на дуэль еще сильнее раздует
уже тлеющий скандал. Но скандал ни за что бы не
разгорелся, если б твоя любовь была честной, о чем
я раньше предупреждал.
Тут лорд Рочестер снова впал в ярость: как так — его
любовь нечестна?!
—	Дама твоего сердца — чужая жена!
В ответ на это Роберт тщетно пытался убедить Томаса
в нелепости брака, при котором жена остается девствен¬
ной. В ответ сэр Томас возразил, что подобное упущение
может быть легко исправлено самим графом Эссексом,
как только тот вернется домой, а этого теперь наверняка
ждать недолго.
Бурная дискуссия была прервана прибытием посланца
с письмом от леди Эссекс. В словах, столь обычных для
разбитых сердец, она сообщала, что, подчиняясь родитель¬
ской тирании, вынуждена завтра отправиться в Одли-эид.
Однако ей нужно приобрести кое-какие необходимые в из¬
гнании вещи, и сегодня вечером она побывает в «Золотой
прялке» на Патерностер-рау. Не пожелает ли его светлость
встретиться там с нею? Может быть, в последний раз...
Роберт, конечно же, стремглав ринулся по указанному
адресу. Леди уже ждала его в той самой гостиной, укра¬
шенной восточными коврами, цветами и портретом по¬
койного доктора Тернера.
Оба они заранее отрепетировали приличествующие
случаю возвышенные речи, но, увидев друг друга, забыли
все слова, ограничились поцелуями, тяжелыми вздохами
и слезами в объятиях друг друга.
Единственными произнесенными ими словами были
клятвы в вечной верности и любви, любви неподвластной
никаким силам, ни земным, ни тем, что свыше.
14'
419

—	Я твоя, Робин, до конца дней моих,— рыдая, уве¬
ряла она.— И никому другому я не буду принадлежать.
Пусть мой муж Эссекс избавит себя от трудов — я не
хочу его видеть. И клянусь, не пожелаю никогда. Я не¬
навижу его, Робин. О, мой милый, как бы я хотела
умереть!
Он нежно погладил ее по голове, прижал к груди
и прошептал, касаясь губами щечки:
—	Если ты умрешь, любимая, для чего мне жизнь?
—	Для чего нам обоим такая жизнь, если нам суждено
провести ее врозь? Для чего нам она?
Они могли бесконечно говорить о своих страданиях.
Их речи были полны бесполезной риторики любви, пого¬
ворить же о чем-либо полезном, о том, что они, бедняжки,
могли бы выстроить для себя вместе в этой жизни, они
не смели: оба были лишены материалов, необходимых для
такого строительства. Они понимали, что созданы друг
для друга, но также сознавали непреодолимость препят¬
ствий на пути своих желаний. Они знали, что физическая
разлука не сможет разъединить их души, и это дарило
им небольшое утешение. Души их всегда будут слиты
воедино, что бы ни случилось с их телами! Со всей
страстностью они ухватились за эту спасительную мысль,
ища в ней силы выстоять против грядущих черных дней.
После многочисленных последних объятий и орошен¬
ных слезами прощальных поцелуев они наконец-то рас¬
стались, а наутро леди Саффолк с дочерью отбыли
в Одли-энд.
И многие дни после этого лорд Рочестер тенью сло¬
нялся по Уайтхоллу. Он до такой степени перепугал
короля своим отрешенным видом, что тот послал к нему
своего нового доктора Майерна.
Но никакие ухищрения медицинской науки, которые
доктор Майерн вывез из Франции и попытался приме¬
нить, не могли излечить снедавшую сердце его светлости
тоску. Куда лучшую службу для Роберта сослужил Овер¬
бери — точнее, его острое и точное перо и поэтический
дар: ему удалось изысканными стихами выразить стра¬
дания милорда.
Сэр Томас, и так перегруженный делами, которые его
светлость совсем забросил, проводил немногие остававши¬
еся ему часы досуга за тем, что изливал в возвышенных
песнях боль чужого сердца и тем облегчал эту боль.
С точки зрения Овербери это было бессмысленной
тратой времени.
420

Его собственная цель уже была достигнута предыду¬
щим любовным циклом стихов: результатом их стал скан¬
дал, а в итоге разрыв между Рочестером и Говардами,
чего сэр Томас и добивался.
Так что в этом отношении сэр Томас был теперь вполне
удовлетворен. Подобно графу Нортгемптону, он с личной
заинтересованностью наблюдал за тем, как тает здоровье
Роберта Сесила. Но он обладал большим терпением, чем
старый граф — потому что, с одной стороны, был моложе
и мог позволить себе ждать; а, с другой, понимал, что вре¬
мя вообще работает ему на руку, поскольку только време¬
нем укреплялись его и лорда Рочестера позиции. И когда
бы встал вопрос о преемнике государственного секретаря,
его собственная возросшая опытность и возможности, под¬
держанные влиянием лорда Рочестера, могли бы обеспе¬
чить ему втайне желанную должность. Он подозревал — по
правде, он имел серьезные основания для такого предполо¬
жения,— что подобные же амбиции лелеял и милорд Норт¬
гемптон, чей опыт вкупе с происхождением делали его
единственным серьезным соперником для сэра Томаса.
И если бы Нортгемптону благодаря тем или другим ухищ¬
рениям удалось заслужить дружбу лорда Рочестера, он
стал бы для сэра Овербери по-настоящему опасным, так
как тогда сэру Овербери оставалась бы роль лишь бессло¬
весной тени Рочестера. Сэр Томас продолжал бы исполнять
все обязанности государственного секретаря, но не имел бы
ни почестей, ни доходов.
Эту опасность он полагал отныне миновавшей. Каким
бы циничным сэр Томас ни считал Нортгемптона, он и
предположить не мог, что тот способен до такой степени
утратить достоинство и самоуважение, чтобы получить
желанную должность из рук того, кто забросал грязью
гордый герб Говардов.
Добившись своего, сэр Томас считал все дальнейшие
подвиги в области любовного стихосложения излишними.
И с радостью и облегчением прочел письмо из посольства
в Париже, пришедшее хмурым ноябрьским утром,— вос¬
торг его был столь велик, что чуть не обнаруживал свое
ликование, когда лорд Рочестер как обычно зашел к нему
перед сном узнать, что случилось за день.
Сначала Овербери доложил о некоторых осложнениях,
возникших в связи с одной недавно дарованной монопо¬
лией. Он говорил об этом так долго и в таких подроб¬
ностях, что его светлость, утомленный деталями, в кото¬
рых он не очень-то смыслил, прервал его:
421

—	Хорошо, хорошо. Реши вопрос, как сам считаешь
нужным. Ты в этом разбираешься лучше меня. ПриготоЕь
все документы на подпись. Есть еще что-нибудь важное?
Сэр Томас расправил лежавшую перед ним бумагу
и в нерешительности сказал:
—	Ничего важного для государства. Но в письме,
которое прислал Дигби, есть кое-что, что могло бы заин¬
тересовать тебя. Он тут пишет, что перед тем как отпра¬
виться в Англию, граф Эссекс останавливался на несколь¬
ко дней в Париже.
Его светлость вскинул голову, тело его напряглось, он
изменился в лице. Некоторое время он стоял, безмолвно
глядя перед собой, затем выругался, повернулся на каб¬
луках и отошел к окну.
Сэр Томас задумчиво изучал спину атлетически сло¬
женного молодого человека, которую облегал роскошный
серый с золотом камзол. А потом на губах его мелькнула
улыбка. Он подошел к другу, обнял его за плечи и вместе
с ним стал смотреть в садик за окном, такой печальный
в осенней наготе, окутанный туманом и промокший под
недавним дождем.
—	Успокойся, Робин, и прими достойно удар судьбы.
Бороться против неизбежного — все равно, что биться
головой о стену. Глядя на твои терзания, я создал по¬
следний сонет, который назвал «Конец» — конец прекрас¬
ной и горькой главы твоей юности.
О, Боже! — простонал Рочестер.
—	Ну, ну, я знаю, как тебе больно. Но это столь же
неизбежно, как смерть. А тот, кто храбро встречает смерть,
вполовину уменьшает страх перед нею. Прими то, что
неизбежно. Пронзи свою душу этим пониманием, но один
лишь раз, и пусть время залечит рану, которую ты себе
нанесешь.
—	Время! — саркастически вскричал Рочестер.— Да
неужели время способно залечить такую рану?
—	В душе человека нет ран, которые не могли бы
затянуться со временем, если только у человека хватает
смелости продолжать жить. Если же ее нет — то и жить
не стоит. Время хоронит все, что оно само и порождает.
Некоторые из могил глубоки, некоторые — не очень, но
время, по крайней мере, помогает зарывать, забывать все
ужасное и неприятное и таким образом смягчает болез¬
ненные воспоминания. Так будет и с тобой.
—	О, никогда! Никогда!
—	И другие произносили эти же слова и с такой же
422

страстью, когда взирали на бездыханное тело любви, пока
время еще не взялось за свою лопату. И все же они
выживали — чтобы полюбить вновь. Это один из законов
жизни. Положись на него и успокойся.
—	Такой закон не для меня! Я не принимаю его!
Почему я должен сдаваться? Почему я должен склониться
перед низостью, сотворенной эгоистичными, искавшими
собственной выгоды подлецами, которые и устроили этот
брак между детьми? Фрэнсис тогда еще ничего не пони¬
мала. Когда девочку повели к алтарю, ей было всего
двенадцать, и своей алчностью они запятнали и унизили
святость брака. Разве можно смириться с таким униже¬
нием? Неужели она должна терпеть объятия незнакомца
только из-за тех уз, в создании которых она не принимала
никакого участия?
—	Да, здесь много причин для возмущения. Но это
бесплодное негодование: зло уже сотворено и не может
быть исправлено. Брачные узы сковали их, и эти узы
невозможно разрубить.
—	Но разве нет выхода? Но ведь она может овдо¬
веть! — глаза Рочестера горели.
—	Боже упаси! Мы живем во времена короля Якова I,
а не Гарольда Саксонского 51. Мы не дикари, мы законопос¬
лушные граждане. Если ты убьешь графа Эссекса, что ста¬
нет с тобой? Да и вообще, какую злобу ты можешь питать
к этому человеку? Он такая же жертва, как ты и Фрэнсис,
он тоже бессилен развязать эти узы.
—	А ты в этом уверен? Если бы он был против
выполнения своих супружеских обязанностей, он нашел
бы выход из положения.
—	Найти выход? Да такое не под силу и целой дюжине
епископов,— сэр Томас покачал головой.— Робин, ты дол¬
жен покориться судьбе, или тебя постигнет безумие и ты
потеряешь все.
Но для Робина такой конец казался предпочтительнее
всему другому: подчиняясь своему безумию, он в тот же
день бросился в Одли-энд, где и предстал перед перепу¬
ганной леди Саффолк.
Она упрекнула его за столь неожиданное появление —
до той степени резко, до какой она смела упрекать бла¬
городного джентльмена, близкого королю и такого всемо¬
гущего, что он вполне мог бы разрушить благополучие
всей их семьи. Леди объявила, что он ведет себя не совсем
прилично: его беспардонные ухаживания нанесли ее нео¬
пытной дочери уже достаточный ущерб. И ущерб станет
423

еще значительнее, если он станет преследовать ее дочь
именно сейчас, когда граф Эссекс находится на пути
домой, чтобы предъявить права на свою супругу. Почти
что в слезах она молила его сжалиться над ними и уехать.
Его светлость — в забрызганном грязью костюме, растре¬
панный, разгоряченный — глядел в круглое, в рябинках
лицо, которое когда-то было таким красивым, слушал ее
упреки и мольбы и устыдился.
Это была крупная, располневшая женщина, чье бес¬
форменное тело не могли скрыть никакие портновские
ухищрения, даже огромных размеров воротник. В волне¬
нии она расхаживала взад-вперед по залу и совсем ут¬
ратила светский лоск: теперь она была просто обеспоко¬
енная мать. Ярко горевший в камине огонь разгонял по
углам тени, а с портретов на них строго взирали лики
покойных Говардов.
Устав от долгой скачки и душевных терзаний, лорд
Рочестер почувствовал, что решимость оставляет его. Он
был вынужден подчиниться судьбе, но уехать, не повидав
любимую Фрэнсис, не взглянув на нее под крышей спря¬
тавшего ее дома — это было выше его сил. Такого никто
не имел права от него требовать.
—	Мне жаль, что я так обеспокоил вашу светлость,—
почти робко произнес он,— но еще более я страдаю от
того, что стал причиной ваших прежних расстройств. Ваша
светлость, помогите мне, снимите с меня тяжесть груза
этих страданий.
Для ее души эти слова были как елей — теперь она
могла отправить этого непочтительного джентльмена вос¬
вояси, не утратив при этом столь ценного знакомства.
Она подошла к нему с видом растроганной матушки
и положила на плечо пухлую руку:
—	Драгоценный милорд, я разделяю ваши страдания.
Мое сердце сопереживает и вам, и моему бедному ребенку.
Но, милорд, никто не может требовать от меня жертв
больших, чем я уже принесла. Я могу лишь молить вас,
и я вас молю: будьте мужественны, примите приговор
судьбы.
Он взглянул в пухлое лицо, в лукавые глаза, которые
сейчас были затуманены слезами, и понял, что вовсе не
судьба, а она сама и ее супруг в безмерной алчности
приговорили свою дочь к этому бесчеловечному браку.
—	Мадам,— произнес он с мольбой в голосе,— я вру¬
чаю себя вашей светлости и прошу об одном: позволить
мне в последний раз увидеть Фрэнсис.
424

Она сжала губы.
—	Позвольте! — повторил он, и голос его был голосом
умирающего.— Разрешите нам увидеться в последний раз.
—	В последний раз? — эхом отозвалась она и взгля¬
нула в его лицо. Его красота и печаль тронули ее сердце,
и она поверила. В конце концов, если он просит только
об этом, вряд ли одна встреча так уж навредит. Между
прочим, встреча даже может пойти на пользу — когда
влюбленные вслух произнесут последнее «прощай», дорога
к настоящему расставанию станет легче.
—	Вы меня не обманете? — спросила она.
—	Мадам! — и он прижал руку к сердцу, чтобы под¬
черкнуть свою искренность, но в голосе его слышался
укор: как она могла в нем усомниться?
Она сама препроводила его в будуар дочери и, поо¬
бещав вскорости зайти, оставила их с Фрэнсис наедине.
Но леди Саффолк совсем позабыла, что у нее умная
и изобретательная дочь.
Фрэнсис сидела у окна и ловила последние лучи сол¬
нца, чтобы нанести еще несколько стежков на полотно —
она была искусной вышивальщицей.
Увидев его, она вскочила — сердце ее бешено забилось,
она взирала на него молча, словно на привидение. Он
был до глубины души потрясен ее видом. С ланит истаял
румянец, под глазами, когда-то веселыми и блестящими,
залегли глубокие тени — следы страданий и бессонных
ночей. На фоне закатного солнца она выглядела такой
хрупкой и беззащитной!
А потом он бросился к ней.
—	Робин! — прошептала она в его объятиях, плача
и смеясь одновременно.— Робин! Мой Робин!
Он не мог произнести ни слова, он лишь прижимал
ее к себе, целовал ее глаза, волосы, губы. Наконец она
остановила его вопросом:
—	Как сотворил ты это чудо?
Вопрос вернул его на землю — он вспомнил о людях,
их окружавших, и причину, приведшую его сюда.
—	Благотворительный жест твоей матушки,— горько
произнес он.— Мне позволили встретиться с тобой, чтобы
попрощаться навсегда.
—	Навсегда! — восторг сменился отчаяньем.— Нет,
нет! Только не это!
Он нежно обнял ее, подвел к очагу, усадил в кресло
с высокой спинкой и стал перед ней на колени. Он сжимал
в руках ее ручки, ставшие такими слабыми и холодными.
425

До сих пор он не желал выслушивать никаких здравых
речей ни от кого, но теперь он сам начал произносить
эти здравые речи, пересказывать ей резоны, которые
приводили другие. Он делал это из чувства долга — ведь
он дал слово ее матери. Но, как сказал бы сэр Овербери,
здравые речи шли не из души, а от холодного рассудка —
в сердце его не было места для таких рассуждений. Он
был всего лишь жалким пленником своих обещаний, а сер¬
дце его бунтовало. Однако он был верен слову и говорил
лишь о безнадежности их положения, о жестокой необ¬
ходимости подчиниться неизбежному.
—	Твой законный супруг возвращается, чтобы предъ¬
явить на тебя свои права. Он уже на пути домой.
Этими словами он завершил свою речь, и этими же
словами она начала свою:
—	Мой законный супруг? У меня нет супруга. Я от¬
вергаю его. Я отрекаюсь от слова, из-за которого стала
его женой в возрасте, когда я еще не понимала, что
делаю. Я не признаю наш брак. Я твоя, Робин, я при¬
надлежу тебе. И ты можешь взять меня, когда пожелаешь,
всю меня. Всю. Ибо я клянусь тебе, тебе и Господу
нашему, здесь, в твоем присутствии: я никогда не буду
принадлежать никому иному, кроме тебя.
Он попытался остановить ее, прикрыл рукой рот:
—	Родная, ш-ш-ш! Это слишком серьезная клятва!
—	Но она произнесена, Робин, и я никогда не возьму
ее назад. Предъявишь ли ты права на меня или нет —
что бы ни произошло, я принадлежу тебе. Для тебя я буду
хранить себя. И если в конце концов ты не придешь за
мной, я буду молить Бога, чтобы он забрал у меня жизнь.
Ее отчаянная решимость — потому что и во взгляде,
и в жесте, которым она подкрепила свою клятву, было
отчаяние — лишь усилила его боль. Возможно, он надеял¬
ся, что она поможет ему укрепить дух, поможет сдержать
верность данному ее матери слову, поможет сохранить
честь. Но се прямой и простой подход разрушал все его
обещания: она любила и она хотела обладать тем, кого
любила, а в противном случае она лучше умрет.
Горе, протест против навязанной ей судьбы захлест¬
нули Фрэнсис — она вскочила и отбежала в сторону.
Он по-прежнему стоял на коленях со склоненной головой.
—	Я жду милорда Эссекса только для того, чтобы
сказать ему все, что только ты услышал. Я ничего ему
не должна. Обещание, которое я дала ему, было обеща¬
426

нием ребенка, а не взрослой женщины. Он женился на
девочке. Пусть эта девочка и принадлежит ему, а я не
дитя. Когда я объясню ему все, он поймет, он признает
истину, и если он мужчина — а только Бог знает, каким
он теперь стал, в кого превратился,— так вот, если он
настоящий мужчина, он поддержит мою просьбу к королю
считать наш брак недействительным.
Его светлость с живостью поднялся с колен — новая на¬
дежда прогнала усталость и вернула ему силу. Да, вот эту
возможность он проглядел, а она, умница, первой ее увиде¬
ла. Ну конечно, так и будет! Разве человек чести смо¬
жет отказать женщине в таком справедливом требовании?
Прочь все обещания, данные леди Саффолк! Обстоя¬
тельства меняются! Если Эссекс согласится (а он должен
согласиться!) подать королю совместную с ее светлостью
петицию об объявлении их брака недействительным —
ведь этот брак так и не был осуществлен, он был браком
только де-юре, а не де-факто,— тогда лорд Рочестер сам
вступит в игру, предложит свое посредничество, а уж ему
король не откажет. Мрачный горизонт вдруг озарился
надеждой, которая в его душе уже начала приобретать
черты уверенности.
Теперь он был почти что счастлив, улыбка сияла на
его лице. Он положил руки ей на плечи и повторил то,
что говорил Овербери:
—	Если он все же будет настаивать на том, что ты —
его жена, объясни ему, что ты быстро станешь его вдовой!
Тем, кто опасается зловещих предзнаменований, не
следует произносить таких фраз.
Глава XIV
ГРАФ ЭССЕКС
Через пару дней после того, как лорд Рочестер
посетил Одли-энд, в Англию прибыл Роберт Де¬
веро, граф Эссекс. Он сразу же, как подобает, предста¬
вился в Уайтхолле.
Однако первый визит он нанес тестю, чье письмо
и ускорило его возвращение. Все надежды, которые питал
граф Саффолк — он-то думал, что Эссекс сможет завое¬
вать сердце Фрэнсис и изгнать из него блистательного
королевского фаворита,— исчезли при первом же взгляде
на зятя. Неуклюжий тринадцатилетний мальчик, за кото¬
427

рого Саффолк выдал дочь, превратился в неуклюжего
молодого человека, абсолютно лишенного всякого обаяния
и неспособного возбудить ничей интерес, тем более при¬
дворных дам. Он был невысокого роста, толстоватый
и очень неловкий. Цвет лица у него был желтовато-бо¬
лезненный, волосы — темные и прямые, тяжелые черные
брови нависали над маленькими, глубоко посаженными
глазками. Природа отпустила мало материала на его лоб,
зато уж расщедрилась на нос и на нижнюю часть лица —
щеки у него были толстые и отвислые, а подбородочек —
круглый и маленький. Толстые губы говорили об упрям¬
стве и простодушии их обладателя. Одет он был просто¬
вато, с почти что пуританской скромностью.
Лорд Саффолк с большим трудом скрыл разочарование
по поводу неутешительного результата, с которым время
потрудилось над молодым человеком. Они обменялись
приветствиями, и, рассчитывая найти богатства ума там,
где обнаружилась такая невзрачная внешность, его свет¬
лость принялся расспрашивать зятя о путешествиях. После
получасовых расспросов граф понял: если это все, что
молодой человек познал за время столь долгого отсутст¬
вия, то с таким же успехом он мог оставаться дома.
Затем Эссекс заговорил о Фрэнсис. Он спросил о ее
здоровье, посетовал на ее отсутствие, ибо надеялся уви¬
деть ее сегодня же, при этом довольно неловко выразил
острое желание скорой с ней встречи и объявил о на¬
мерении без всяких проволочек увезти ее в свое имение
в Чартли.
—	Уверен, ваша светлость согласны со мною: сельская
местность — лучшее место для молодой жены. Придворная
жизнь с ее бездельем, роскошью и пустыми забавами
только портит людей. Лично я не имею к ней ни малейшей
склонности.
К прежним своим безрадостным впечатлениям лорд
Саффолк добавил еще одно: судя по высказываниям, его
зять — напыщенный, самодовольный педант, и искреннее
посочувствовал дочери. Однако ответил с подобающей
дипломатичностью:
—	Этот вопрос вы должны решать с Фрэнсис.
Лорд Эссекс ничего не сказал, но внезапно вспыхнув¬
шее лицо и упрямо сдвинутые брови ясно дали понять,
что его не привлекает даже сама мысль о том, что Фрэн¬
сис будет допущена к участию в каких-либо решениях.
Затем лорд-гофмейстер препроводил его во дворец.
В заполненной придворными зале для аудиенций граф
428

Эссекс сразу же почувствовал себя в центре внимания.
Не зная истинных причин, его светлость пришел к выводу,
что вызвал интерес окружающих своими собственными
достоинствами и положением, а также, возможно, тем
фактом, что он был сыном блистательного отца, настоя¬
щего украшения двора королевы Елизаветы. «Отца на¬
верняка хорошо помнят»,— подумал он, и был в этом
предположении абсолютно прав. На самом же деле при¬
дворные обращали повышенное внимание на молодого
графа Эссекса потому, что были потрясены такой резкой
разницей между ним и его родителем, и, кроме того,
злословили по поводу недавнего придворного скандала,
связанного с именем его жены.
К нему подошел принц Уэльский и поприветствовал
товарища по детским играм:
—	Добро пожаловать, Роберт! Прекрасно, что ты по¬
слушался совета и вернулся — мужу подобает жить рядом
с женой. Леди Эссекс слишком хороша собой — разве
можно дозволять ей цвести в придворной атмосфере без
надлежащей охраны?
Таким образом его высочество выразил свое удовлет¬
ворение тем, что муж сделает леди Эссекс недосягаемой
для Рочестера (подобно тому, как тот сделал ее недося¬
гаемой для самого принца — согласитесь, по-человечески
принца можно понять)
Граф радостно согласился со сказанным, чем вызвал
легкое оживление присутствующих, и вновь заявил о своем
намерении сразу же перебраться с супругою в Чартли —
как же славно заживут они там, в сельской простоте,
а он займется своим поместьем.
—	Ибо поместья, как и жены,— изрек он,— требуют
постоянного внимания.
А поскольку присутствовавшие уже откровенно над
этой сентенцией посмеялись, он счел себя очень остро¬
умным.
Развинченной походкой к ним приближался король. Его
величество опирался на руку мужчины, красивее которого
лорд Эссекс еще не встречал — он был высок, прекрасно
сложен и великолепно одет в зеленовато-желтый бархат.
Камзол перехватывал тонкую талию, на плечи был небреж¬
но наброшен короткий плащ, безупречно белый рифленый
воротник окантован золотом, а над воротником возвыша¬
лась благородной формы златокудрая голова. Рядом с этим
великолепным джентльменом фигура короля казалась сла¬
бой и нелепой, а наряд его — почти что убогим.
429

Лорд Саффолк представил своего зятя, чье появление
заметно удивило короля:
—	Ну, ну, — пробурчал он и, выпучив глаза, со зна¬
чением глянул на фаворита: до него уже доходили кое-
какие слухи.
Затем король все же соблаговолил обратить внимание
на толстого молодого человека и приветствовал его в оте¬
ческом духе, который ему удавался лучше всего. А в это
время лорд Рочестер с высоты своего немалого роста
холодно, надменно и удивленно разглядывал мужа жен¬
щины, которую так любил. Неужели этот невзрачный
человек, этот корявый, неотесанный мужлан и есть супруг,
которому отдана бесценная Фрэнсис? Невероятно! И ужас¬
но. А вдруг этот увалень наберется наглости предъявить
права на ту, что по праву считается истинной драгоцен¬
ностью английского двора? Тем временем лорд Эссекс
отвечал на расспросы короля о французском дворе
и о том, каково живется вельможам под регентством ко¬
ролевы-матери. Рассказчика слушали без внимания,
а больше разглядывали его самого, отпуская иронические
замечания. Вся фигура молодого графа выражала какое-то
нелепое, смехотворное самодовольство — смехотворное
потому, что самоуверенностью манер граф как бы пытался
прикрыть неинтересность самого повествования. Он всем
спсим видом демонстрировал: да, я — путешественник,
много повидавший, культурный, светский человек, но эти
попытки приводили к обратным результатам: придворные
заметили его неотесанность.
Король утратил к нему всякий интерес и, повернувшись
к Рочестеру, прошептал:
—	Пустой болван!
Овербери наблюдал эту сцену со стороны — он считал
себя неплохим знатоком человеческой натуры. Что ж,
если впечатления его не верны, то, как ему кажется,
такой упрямый, злобный тип ни за что не поступится
своими правами. Ничто не сможет убедить его подать
совместную с графиней петицию об объявлении их брака
недействительным, и тогда всяким планам Рочестера
придет конец.
Внезапно возле сэра Томаса очутился великолепный
Пемброк — высокоученый, даровитый брат Филиппа Гер¬
берта. Пемброк был главой сильной партии, противо¬
стоящей планам женитьбы принца на испанке. Он на¬
блюдал за сэром Томасом столь же пристально, как
тот — за милордом Эссексом, и теперь заговорил с Овер-
430

бери, что было достаточно удивительно: милорд Пемброк
весьма враждебно относился к Рочестеру и всему его
окружению.
—	Вашему патрону придется теперь действовать с ог¬
лядкой — на красивом, надменном лице милорда появился
намек на насмешку.
Сэр Томас улыбнулся:
—	Мне кажется, вашей светлости тоже придется стать
осмотрительнее.
—	Мне? — и граф оглядел Овербери с головы до пят.
—	Если кто-либо совершает критический выпад, осно¬
вываясь на придворных сплетнях, его самого вряд ли можно
считать осторожным,— пояснил сэр Томас.
—	Вы позволяете себе странные намеки! — вспыхнул
его светлость, ибо удар пришелся по больному месту:
милорд мнил себя арбитром хороших манер и не раз
объявлял, что считает сплетни чрезвычайно вульгарным
занятием. А сэр Томас только что намекнул на его соб¬
ственный интерес к досужим разговорам.
Улыбка сэра Томаса стала просто лучезарной — он
был большим мастером словесных поединков.
—	«Si Libuerit risponder dicam quod mihi in buccam
venerit», что, как известно, у римлян означало: «Уж если
я выбираю слова, то выбираю и последствия за свои сло¬
ва». Выбирая слова, каждый должен предусмотреть, как бы
они не вернулись к нему рикошетом. Вы, милорд, человек
мудрый, и наверняка все предусмотрели.
Это уже был двойной укол: продемонстрировав свою
ученость перед человеком, который считал себя верхом
учености (Пемброк презирал Рочестера отчасти и за не¬
вежество), Овербери тем самым лишил Пемброка преиму¬
щества презирать за невежество секретаря Рочестера. Это
раз. И два: Овербери доказал, что его собственная обра¬
зованность покоится на более солидном фундаменте. Ответ
Пемброка был уже откровенно ядовитым:
—	Надеюсь, сэр, вы и во всех остальных случаях
придерживаетесь тех же принципов открытости и откро¬
венности. Однако я не ожидал, что откровенность — один
из ваших рабочих инструментов. И чтобы не дать ему
заржаветь, может быть, вы удовлетворите мое любопыт¬
ство? Милорд Нортгемптон — видите, вон тот,— он что,
объединился с вашим хозяином?
—	Ах! Боюсь, не смогу ответить на ваш вопрос. Ну
кто я такой, чтобы знать планы милорда Нортгемптона?
Я всего лишь жалкая мошка, притаившаяся в складочке
431

листика, если воспользоваться живописным сравнением
Марциала! 52
Благородный джентльмен презрительно улыбнулся:
—	Что ж, тогда мне придется довольствоваться до¬
гадками.
—	Какого же рода, милорд?..
И тут из его светлости выплеснулась вся кипевшая
в нем желчь:
—	Я давно догадывался, что у милорда Нортгемптона
иногда не хватает дальновидности, но чтобы это было до
такой степени! Он пожелал опереться на гнилую подпорку!
—	Ах, как славно сказано! — прокомментировал бой¬
кий на язык сэр Томас.— Почти как у Марциала. Но
Марциал, при всей своей образности, был очень точным:
подпорка-то отнюдь не гнилая. Если мы посмотрим, кто
на нее опирается...— и он кивнул в сторону короля, ко¬
торый, опираясь на Рочестера, покидал зал для аудиен¬
ций.— Тот, на кого так уверенно опирается сам король,
вполне может служить опорой для человека, занимающего
гораздо менее высокое положение.
Пемброк прекрасно знал, что положение Роберта Карра
было сейчас крепко, как никогда,— и все благодаря Овер¬
бери. Это он вознес Роберта Карра к нынешним высотам,
это он поддерживал его всеми возможными средствами,
это он не позволял ему ни на йоту ослабить своих позиций
какой-либо глупостью или небрежностью. В свою очередь,
Овербери понимал, что Пемброк — лишь один из многих
сильных мира сего, которые ищут уязвимые места в обо¬
роне лорда Рочестера. Возможно, Пемброк решил, что
уже нашел такое место — Фрэнсис Эссекс,— и оттачивал
наступательное оружие. Но Пемброк явно просчитался:
лорд Эссекс вряд ли мог служить его оруженосцем.
В этот вечер у Рочестера была благодатная тема для
разговоров: он без конца твердил о том, какое отврати¬
тельное впечатление произвел на него Эссекс. «Только
подумать, Фрэнсис замужем за таким типом!» — повторял
он и, поскольку был лишен наблюдательности и, в отличие
от сэра Томаса, не смог распознать характер юного графа,
то по-прежнему был уверен в возможности развода —
более того, знакомство с графом лишь укрепило его в этой
уверенности.
Сэр Томас, однако, помалкивал: ему еще придется
произносить слова утешения. И факты, подкреплявшие
его правоту, не замедлили последовать.
Наутро лорд Саффолк отвез своего зятя в Одли-энд.
432

Высланный заранее курьер известил об их прибытии, так
что у юной графини было время приготовиться к встрече
с супругом, которого она в последний раз видела несколь¬
ко лет назад неуклюжим тринадцатилетним мальчиком.
Того мальчика она и не помнила. Но этот человек...
Супруг сразу же вселил в нее отвращение. Мы так и не
знаем, что именно повергло ее в большее смятение — то
ли коренастая, почти квадратная фигура, то ли жирный
подбородок, то ли глупые глаза,— короче, все, все в нем
возбуждало в ней отвращение и отталкивало ее от мужа.
Впечатление же, которое произвела на него она, было,
с ее точки зрения, ужасным. Произошло то, чего она боя¬
лась больше всего на свете: он увидел женщину, в которую
влюбился с первого взгляда своих темных туповатых глаз.
Ее лилейная красота буквально его воспламенила, и в его
темных туповатых глазах зажглась страсть.
А холодное, спокойное достоинство, с которым она его
встретила, еще сильнее раздуло огонь. Как шла ей эта
холодность! Да, это настоящая леди, достойная того, чтобы
именоваться графиней Эссекс, хозяйкой Чартли. Она по¬
зволила ему поцеловать руку и даже приложиться к щеке.
Рука и щека показались ему холодными, как лед — это,
посчитал он, потому, что на дворе ноябрь.
Во время праздничного ужина он сидел подле нее, но
разговаривали они мало. Граф и графиня Саффолк на¬
блюдали за ними с тревогой — в особенности за своей
дочерью. После чего, надеясь на лучшее, оставили моло¬
дых супругов одних.
Они сидели в молчании по обе стороны большого
камина и лишь время от времени поглядывали друг на
друга — оба были в замешательстве, но причины замеша¬
тельства у них были разными.
Наконец графиня заметила, что в глазах мужа мель¬
кнула мысль — мысль для нее еще более ужасная, чем
предыдущая вялость его взгляда. Он поднялся, медленно
пересек разделявшее их пространство. Затем наклонился
и приобнял ее за плечи, бормоча при этом что-то
нечленораздельное. Чтобы избавиться от его объятий,
она встала и, облокотившись о каминную полку, повер¬
нулась к нему лицом.
Блики пламени играли на платье из блестящего шел¬
ка — по настоянию матери ей пришлось одеться в белое,
словно невесте. Блики играли и на высоких скулах, но
они не оживляли мертвенной бледности ее лица. Волосы
ее были перевиты жемчугами, нитка жемчуга украшала
433

и открытую по моде того времени грудь. Так она стояла,
прямая и тоненькая, высоко вздернув подбородок, и свы¬
сока глядела на своего супруга и господина — самая пре¬
красная, самая желанная из всех виданных им женщин.
Он наслаждался зрелищем: она принадлежала ему, она
была связана с ним священными узами, разорвать которые
никому из людей не под силу. Он возликовал, припомнив
то легкое, быстрое, стыдливое движение, которым она
выскользнула из его объятий — он увидел в нем признаки
кокетства. Буду терпелив, сказал он себе, не стоит пугать
это нежное создание. Она изящна и хрупка, как цветок,
и обращаться с ней нужно бережно. Ему стоит сыграть
роль влюбленного и тем самым склонить ее на добро¬
вольное подчинение его правам — правам мужа.
Он начал говорить — с мольбою в голосе, более при¬
стойной просителю, нежели господину:
—	Милая Фрэнсис...
Она остановила его движением руки — в отсветах пла¬
мени блеснул драгоценный рубин цвета крови, подарок
Карра. В ее голосе звучала музыка, различимая даже для
самого немузыкального слуха:
—	Милорд, нам необходимо переговорить.
—	Конечно, моя драгоценная. И, слава Богу, у нас
впереди еще целая жизнь, наговоримся...
Она вновь прервала его:
—	Не соблаговолите ли сесть, милорд,— она указала
на кресло. И жест, и голос были такими надменными, что
он сразу же утратил всю свою напористость и повиновался.
Впрочем, это наверняка что-то пустяковое — женщины,
как подсказывал ему его небольшой опыт, существа стран¬
ные. Тот, кто желает властвовать над ними, должен
запастись снисходительностью и юмором. И терпением.
—	Как вы смотрите на наш брак, милорд? Мы вступили
в него не по нашему желанию, в том возрасте мы вообще
не понимали, что это значит, мы не сознавали, что делаем,
и между нами не было любви, освящающей брачный союз.
Так что же вы думаете о нашем браке? — На этот вопрос
он легко нашел что ответить — тем более, что, как ему по¬
казалось, она и ждет именно такого ответа:
—	Что я должен думать о нашем браке, как не о самом
счастливом событии в моей жизни?
—	Милорд, ваш ответ — всего лишь изящный оборот
речи. Я жду от вас не галантных речей. Мне нужна
правда. Если вам нужно поразмышлять — думайте.
—	Ни минуты! — вскричал он.— Ответ мой подсказан
434

сердцем, и он — не простая вежливость. Я вообще не
силен в куртуазии. Я дал вам честный, прямой ответ.
Я в восторге...
—	Оставьте пока восторги, милорд. Они излишни
и весьма преждевременны.
—	Что это значит?!
—	Мы встретились у алтаря семь лет назад, но сейчас
это вряд ли имеет значение. По-настоящему, как мужчина
и женщина, мы встретились впервые лишь сегодня. Вы
знаете меня несколько часов, а это слишком малый срок,
чтобы во мне разобраться. Как же, сэр, можете вы на¬
зывать женой женщину, которую вы так мало знаете?
—	Милое дитя, но я имел счастье видеть вас,— про¬
изнес он с укоризной.— А увидеть вас — значит полюбить.
Разве вам никто не говорил, как вы прекрасны? Неужели
вы так скромны, что не желаете понимать намеков, ко¬
торые посылает вам зеркало?
И тут он увидел, что ее прелестный рот сложился
в скорбную гримасу, а взгляд, которым она смотрела на
него, стал жестким.
—	Вы хотите сказать, милорд, что желаете меня как
женщину?
—	Почему же нет, если вы...
—	Мужчина может увидеть в любой особе женщину, но
не обязательно супругу. Мне кажется, здесь есть некая раз¬
ница. Вы нисколько не смутите меня, если признаете ее.
Как все недалекие люди, милорд Эссекс не отличался
терпением. Опять же, как все ограниченные люди, если
он чего-то сразу не соображал, то не пытался усомниться
в своей способности к усвоению данного предмета, а
решал, что это и не нуждается в понимании. Он вскочил.
—	Черт побери! Да если и есть какая-то разница
между женщиной и супругой, то я о ней ничего не знаю,
и меня она не волнует.
—	Но она должна вас беспокоить.
—	Почему? Вы — моя жена. Что еще обсуждать?
—	Милорд, вы слишком торопитесь. Я еще не ваша
жена.
—	Как это? — челюсть у него отвисла, он вперил в нее
взгляд своих тусклых глаз.
—	Присядьте, милорд.
Он нетерпеливо передернул плечами, но покорился
и уселся на место. В конце концов, в первую брачную
ночь от мужчины требуется выдержка. Потом все устро¬
ится само собой. Он намеревался быть настоящим ее
435

господином, это — краеугольный камень домашнего укла¬
да. Жену с самого начала следует приучить к этой мысли,
Но сегодя уж пусть в последний раз потешится!
Заметив его раздражение, она улыбнулась.
—	Вот вы и начинаете постепенно узнавать меня,
милорд. Вы начинаете понимать, что со мной не так уж
просто, что я могу раздражать вас, могу вас прогневить.
Он расхохотался — уж он-то знает, как с ней спра¬
виться. А она продолжала:
—	Возможно, позже, когда вы узнаете меня еще лучше,
вы придете к тому выводу, к которому уже пришла
я: такое супружество, как наше, не может считаться на¬
стоящим браком, пока в более зрелом возрасте мы по
обоюдному согласию не сочтем его таковым.
На его тяжелом лице появилось обескураженное вы¬
ражение.
—	Значит, я должен чего-то ждать?
—	О, недолго, милорд, потому что вопрос может быть
разрешен между нами уже сегодня.
—	Вопрос? Какой вопрос?
Она задумалась, подбирая наиболее точные слова.
—	Согласны ли вы, что такой брак, как наш... требует
подтверждения?
И вновь он пожал плечами и, как бы отметая эту
проблему, махнул толстой, короткопалой рукой. Она
взглянула на него и вздрогнула: эта ладонь выдавала все
его существо. Да она убьет себя, прежде чем до нее
дотронется такая рука!
—	Ну, если вы так хотите...— примирительно произнес
он.— Но разве здесь, сейчас, мы не можем подтвердить
наш брак?
—	Такое подтверждение должно быть обоюдным.
Я спрашиваю вас, милорд: сейчас, когда вы увидели меня
взрослой, согласны ли вы с тем, что было совершено нами
в том возрасте, когда мы оба еще не были способны
принимать разумные решения?
—	Клянусь, я уже ответил вам утвердительно, но если
вы хотите снова слышать мое «да», я снова произнесу его.
—	И это все? А обо мне вы подумали? Вы подумали
о том, чтобы задать мне такой же вопрос, какой задала
вам я?
—	Чума меня побери, если я понимаю, о чем вы тут
говорите!
—	Что ж, тогда, милорд, я сама задам себе этот вопрос
и сама на него отвечу, — она на мгновение умолкла.
436

Затем, побледнев, дрожа всем телом, но не отводя от него
взгляда, она произнесла: — Каким бы ни был ваш ответ,
я не могу ответить «да» и подтвердить ныне, когда на¬
хожусь в сознательном возрасте, тот брачный союз, ко¬
торый был мною совершен в возрасте, далеком от истин¬
ного понимания жизни.
Он смотрел на нее во все глаза, а затем пробормотал:
—	Боже мой, что за разговоры, мадам! Так-то вы меня
встречаете,— он снова встал.— Подтверждаете ли вы наш
союз или нет, но вы выполните свои обязательства. По¬
мните: вы — моя жена...
—	Я уже сказала, сэр, что я не жена вам. То, что
было совершено семь лет назад, то ужасное зло, содеянное
с парой невинных, несмышленых детей, не может скрыть
нас от ока Божьего.
—	Пусть так! Пусть так! Но зато надежно прикрывает
от людских взоров. Что же касается всего остального, то
мы же не отправимся на небеса, этот вопрос меня не
волнует.
И он расхохотался над собственным богохульством,
приглашая посмеяться и ее. Но лицо ее оставалось спо¬
койным, лишь в глазах появилась тень страха. Она так
надеялась на рыцарство, на доброе сердце этого человека!
Фрэнсис полагала, что все будет просто: как только она
объяснит ситуацию, этот человек, ее муж, поймет и со¬
гласится с ее желанием. Она и предположить не могла,
что граф Эссекс окажется упрямым мужланом.
—	Успокойтесь, дитя, успокойтесь,— мягким голосом
увещевал он.— Что сделано — того не воротишь, и...
—	Нет, можно исправить, можно!
Луч надежды мелькнул в бездне отчаяния — оказыва¬
ется, он просто не понимает! Он думает, что ничего нельзя
переделать! Теперь-то она объяснит ему, что все еще
поправимо, и он согласится — ни один мужчина, если
только он не безумец, не может принудить женщину стать
его женой против ее желания!
—	Брачные обязательства, которые остаются не вы¬
полненными, могут быть аннулированы. Если мы оба
обратимся к королю, если мы объясним ему, как с нами
бесчеловечно поступили, если мы скажем, что мы не
желаем жить как муж и жена, его величество пойдет нам
навстречу, он не откажет нам. Наш король великодушен,
он не осудит нас на пожизненное заключение, в котором
каждый из нас и тюремщик и узник,— и она шагнула
к нему, умоляюще протянув руки.— Неужели вы и теперь
437

не понимаете? — Но выражение лица Эссекса разрушило
ее последние надежды — он стоял, упрямо сдвинув брови,
весь — воплощенная строптивость, и взгляд его был почти
злобным.
А он-то думал, что это совершенство, эта чудесная
женщина принадлежит ему безраздельно! Те несколько
часов, что прошли с момента его приезда в Одли-энд, он
считал себя счастливейшим из мужчин, господином пре¬
лестной жены. Его браку все непременно стали бы зави¬
довать. И вот пожалуйста! Она требует, чтобы он отка¬
зался от нее — не более не менее, чтобы заглушить же¬
лание, которое разгорелось в нем с первого же взгляда.
Он и не думал разбираться в ее намерениях, и уж точно
не собирался вдаваться в размышления о чувствах, кото¬
рые он не мог у нее вызывать. Она не имеет права на
чувства, вступающие в противоречие с клятвой, сделавшей
их единым существом. Она — его жена, и если это ее
пока не устраивает, то понравится потом, а если она
будет выступать против их брака — тем хуже для нее.
Он был оскорблен, он был зол, он горел чуть ли не
жаждой мщения. Его гордость была уязвлена, тщеславие
унижено. Однако остатки разума побуждали его ради себя
самого хранить спокойствие.
К объятиям такую женщину не принудишь — он не
отличался остротой ума, но все же был способен понять
эту простую истину любви. Таких женщин завоевывают,
и она стоит битвы. Так что он постарался подавить в себе
злобу и нетерпение. Он повернулся, вышел из круга света,
который отбрасывали горящие свечи в большом канде¬
лябре, и направился в дальний конец комнаты, где на
полках поблескивали золочеными переплетами книги. По¬
том вернулся, стал против графини у камина и, прикрыв
глаза рукою, старался успокоиться.
Так, в молчании, они и стояли друг против друга.
В камине упало и взорвалось тысячью искр большое
полено, в комнате сразу стало светлее. Свет и тепло,
казалось, пробудили его. Он произнес:
—	Давайте пока ничего не решать. Может быть, то,
что произошло, действительно несправедливо, но по от¬
ношению к нам обоим: вы ведь меня тоже еще не знаете.
И если вы подождете...
—	Предупреждаю вас, что ждать не имеет смысла.
Женщины знают свое сердце, милорд. И я знаю свое. Оно
не переменится.
Он взял ее за руку.
438

—	Пожалуйста, ничего не говорите сейчас, Фрэнсис,—
умолял он.— Я могу быть терпеливым, я умею ждать. Не
говорите больше ничего.
Она устало провела рукой по лбу — он и не догадывал¬
ся, как тяжело было ей выдержать это испытание. Ее силы
были на исходе, и просьба об отсрочке показалась ей даже
благом. Так что она стерпела, когда он поцеловал ее руку,
и кликнула лакея:	пусть	проводит графа в его покои.
Он удалился, бедный, разочарованный, к своему оди¬
нокому ложу.
Глава XV
УЛЬТИМАТУМ
Наутро леди Эссекс отправила длинное послание
лорду Рочестеру, в котором она подробно поведа¬
ла о первой и такой не похожей на любовную встрече
с супругом.
«Человек чести, человек чувств,— писала она,— не
может отказать женщине в просьбе»,— на этом она
основывала свое убеждение, что в конце концов лорд
Эссекс согласится. Завершила она письмо просьбой к ми¬
лому Робину любить ее так же верно, как любит его
она, она постоянно думает о нем, она клянется в верности
и верность свою сохранит пусть ценой собственной жиз¬
ни, если лорд Эссекс останется глух к голосу разума
и долгу чести.
Письмо до некоторой степени развеяло меланхолию,
овладевшую в последние дни его светлостью, и когда он
нес послание своему верному советчику, к нему даже
вернулось что-то от прежней живости.
Сэр Томас внимательно прочел письмо. Но он видел
Эссекса и понял, что он за личность. И счел надежды
леди Эссекс тщетными.
—	Леди Эссекс молода,— сказал он.— В молодости мы
верим надеждам, а в зрелом возрасте — страхам.
Его светлость собрался было поспорить, но сэр Томас
предотвратил бесполезный диспут:
—	Я сказал так только для того, чтобы призвать тебя
к терпению — жди, как развернутся события.
—	Я-то подожду! Конечно, я подожду! — уверенным
тоном произнес его светлость.— А ты пока придумай
ответ.
439

Теперь Овербери понял, зачем ему показали письмо:
ситуация требовала дальнейшего потока «серебряных ка¬
пель», а источником был все тот же сэр Томас. Страстные,
возвышенные клятвы Фрэнсис ждали в ответ не менее
пламенных и нежных клятв.
Сэр Томас пожал плечами и, памятуя о характере графа
Эссекса, принялся за ответ — вполне невинный. Его осто¬
рожность пришлась кстати. Потому что вот уже неделю Эс¬
секс жил в Одли-энде и каждый день предпринимал набеги
на, как он считал, неразумное упрямство ее светлости, де¬
монстрируя при этом собственную неспособность к терпе¬
ливому ожиданию. Он привлек на свою сторону могучих
союзников — тестя и тещу, и они объединенными усилиями
пытались сокрушить оборону.
Но тщетно умоляла Фрэнсис смириться ее мать, на¬
прасно бушевал отец, призывая на помощь весь свой
корабельный словарь, тщетно супруг вставлял слово-дру¬
гое в речи родителей. Леди Эссекс стояла несокрушимо,
как скала, и выдерживала атаки всех вместе и каждого
в отдельности, а ее противники с отчаянием убеждались,
что и в самом хрупком теле может таиться сильный дух.
—	Вы можете уговаривать меня до скончания света,—
сообщила она им,— но у вас ничего не получится. Решено:
я никогда не буду женой Эссекса.
—	Вы и так уже моя жена,— рычал супруг, исчерпывая
этим все свои аргументы.
—	Нет. Меня выдали замуж, не спросив на то моего
согласия. Только чудовище может требовать от женщины,
чтобы она хранила верность этим фальшивым брачным
узам. Ваша настойчивость, милорд, приведет лишь к тому,
что я стану вас ненавидеть.
Он отвернулся к высокому окну зала, где они разго¬
варивали, и уставился на голые ветви вязов — в угасаю¬
щем свете ноябрьского дня в них шумно возились грачи.
А леди Саффолк, терзаемая печалью и раздражением,
говорила дочери:
—	Все это нелепо и глупо. Брак уже заключен. Спра¬
ведлив он или нет — уже поздно обсуждать. Теперь уже
ничего не воротишь, какой смысл биться головой о стенку.
—	Все можно изменить,— следовал спокойный от¬
вет.— Требуется лишь согласие его светлости.
Его светлость же старался не вслушиваться в разго¬
воры — он боялся дать волю гневу. Он устал от препи¬
рательств, и, если бы не ее родители, давно бы уже
укротил супругу по своему разумению.
440

В конце недели, когда все уже впали в отчаяние, граф
Саффолк предложил зятю на время уехать:
—	Дело поворачивается так, что, мне кажется, лучше
обсуждать его в ваше отсутствие. Но не задерживайтесь.
К вашему возвращению, я уверен, нам удастся вернуть
разум этой маленькой идиотке.
Эссекс неохотно последовал совету и отправился
в свой лондонский дом. Этот мрачный особняк распола¬
гался на Стрэнде, возле Темпла,— именно там его отец
втайне подготавливал свой заговор (позже, когда он пе¬
решел в услужение к парламенту, роялисты в насмешку
прозвали этот дом Холлом-рогоносцем). Здесь, под пред¬
логом того, что дом необходимо привести в порядок, сын
своего отца две недели злился и дулся, а затем вернулся
в Одли-энд,— только за тем, чтобы убедиться, что дела
не сдвинулись ни на йоту с места. Единственная переме¬
на состояла в том, что Саффолк, отчаявшись урезонить
дочь, больше не призывал ни к терпению, ни к разуму.
—	Она ваша жена, Роберт,— подытожил он,— и ваша
задача — заставить ее это понять. Я уже сообщил ей, что
на этот раз вы увезете ее в Чартли. Если вам и там не
удастся ее покорить, значит, черт побери, вы ее не за¬
служиваете,— он положил руку на мясистое плечо моло¬
дого человека.— Пора укротить ее. Она принадлежит вам.
И пусть она это поймет.
Усвоив напутствие тестя, его светлость отправился
укрощать жену.
Он ворвался к ней в будуар как был — не сняв тяжелых
сапог для верховой езды и весь забрызганный грязью, по¬
тому что проскакал по размытой дождями дороге пятьдесят
миль. Камеристку леди Эссекс Катерину, которая вышива¬
ла, £идя у окна, он решительно отослал прочь. Ее светлость
же в это время писала очередное письмо своему возлюб¬
ленному в Уайтхолл — она занималась этим почти что
каждый день. Взглянув через плечо на вошедшего, она
спрятала листочки в ящик и решительно встала. Лицо ее
побледнело, но скорее от гнева, чем от страха.
—	Вы так скоро вернулись, милорд! — воскликну¬
ла она.
—	Я вернулся, мадам, чтобы объявить вам: время,
отпущенное на ожидание, кончилось,— он был зол, но это
ее нисколько не смутило.
—	Ах, какой вы замечательный, чуткий возлюблен¬
ный! С каким изяществом вы приступаете к завоеванию
женского сердца!
441

— Если бы вы были добры ко мне, то не могли
жаловаться на отсутствие нежности и деликатности,—
защищался он.
—	Прекрасно! Значит, поскольку я не проявляю
к вам должного расположения, вы решили силой заста¬
вить меня быть доброй. Вы ворвались сюда в сапогах
со шпорами, словно во вражескую крепость. Но эта
цитадель, милорд, никогда не покорится под напором
дурных манер!
Он постарался обуздать растущий гнев:
—	Какие же манеры вас устраивают, мадам? Расска¬
жите, чтобы я мог действовать соответствующим образом.
—	В вашем арсенале нет таких средств. Я думала, вы
это понимаете.
—	Вы слишком много думаете, мадам. В будущем бы
будете избавлены от этих трудов. С настоящего момента
думать буду я, а вы — выполнять мои замыслы.
Она внимательно разглядывала его, и ее губы криви¬
лись в насмешке,
—	Вы становитесь все лучшим кавалером. Я вижу
у вас в руках плеть, это что, один из ваших способов
ухаживания?
Он с проклятием отшвырнул плеть, за нею последовала
и шляпа.
—	Вы довели меня до предела,— объявил он.
—	Я так и думала, что это — ваш предел, милорд.
Он мрачно ее разглядывал, лицо его стало багровым,
он потирал толстой рукой полный подбородок. Она, ко¬
нечно, побойчее на язык, чем он, и, понимая это, он
злился все больше.
—	Вы остроумны, миледи, но это вас не спасет. Завтра
вы отправляетесь со мной в Чартли. Я уже достаточно
терпел. Вы моя жена, мадам, и будете вести себя соот¬
ветственно.
Он увидел, как она побледнела, а в глазах, где прежде
блистал только вызов, появился страх.
—	Даже если я и жена, сэр, что я никогда не признаю,
я все же не рабыня. Мне нельзя приказывать.
— Но вашим поведением вы заслужили того, чтобы
вам приказывали. Если бы вы вели себя как настоящая
жена, вы нашли бы во мне доброту и любовь. Но вы
взбунтовались и потому не рассчитывайте на мягкость.
Но и в том, и в ином случае я все же остаюсь вашим
мужем и господином. А поскольку вы любите размышлять,
мадам, советую вам задуматься над этим.
442

—	О Боже! — вскричала она, и затем, уже не сдер¬
живаясь: — Урод! Мужлан! Животное!
Он подозревал, что поведение его вполне соответствует
этим эпитетам, и потому взбесился. Он шагнул к леди
Эссекс и с силой схватил ее за плечи:
—	Если я мужлан и зверь, то только потому, что вы
сами сделали меня таким.
Граф намеревался хорошенько встряхнуть ее, дать ей
почувствовать силу, но, заметив в ее глазах отчаянный
страх, сдержался. Он продолжал сжимать ее в своих грубых
ручищах, и это прикосновение, этот физический контакт
с нею вызвал у него острое желание — она была так пре¬
красна, эта стройная высокая женщина, смотревшая на не¬
го сверху вниз. Повинуясь охватившей его страсти, он при¬
тянул ее к себе, и в голосе его зазвучала мольба:
—	Будьте доброй, Фрэнсис, и, клянусь Богам, вы уз¬
наете, какой искренней и нежной может быть моя любовь.
Эти слова пробудили ее от столбняка, и она резко
оттолкнула его.
—	Милорд, от вас мне нужно лишь одно.
Он выругался, повернулся на каблуках, подобрал шля¬
пу и плеть и уже в дверях рявкнул:
—	Хватит! Завтра едем в Чартли. Вы отправитесь
туда, если даже мне придется связать вас по рукам
и ногам. Потрудитесь соблюдать приличия, тогда все бу¬
дет для вас куда проще,— и он громко хлопнул дверью.
Фрэнсис вся дрожала, ноги не держали ее. Она села,
чтобы обдумать свое положение. По закону она принад¬
лежала этому хаму, считавшему себя аристократом. Этот
мужлан только что продемонстрировал ей, что нет в нем
ни благородства, ни доброты, которые помогли бы обойти
закон. Она почти что проклинала свою красоту, которая
пробудила в нем такую страсть. Надо что-то предпринять!
Сделать какие-то практические шаги. Факты есть факты,
и их надо принимать во всеоружии.
Вечер она провела в своих покоях. Родные стерпели
ее отсутствие. Они даже посмеивались над ней в ее
отсутствие, отпускали по ее поводу шуточки: как же, ведь
завтра законный супруг и хозяин отвезет ее в Чартли.
Но наутро вошедшая разбудить ее служанка нашла
постель пустой. Как выяснилось, из конюшни исчезли
также две лошади и грум. Муж, отец и мать беглянки
собрались на совет, чтобы составить план возвращения
«сумасбродной девчонки».
К этому времени Фрэнсис уже успела испугать старого
443

графа Нортгемптона — она ворвалась в его дом и потре¬
бовала убежища.
Его светлость только что проснулся и потому принял
племянницу в спальне. Он не без сочувствия выслушал
рассказ об ужасах, которые ей пришлось претерпеть: для
него, как и для нее, было просто немыслимым, чтобы
женщина могла перенести объятия человека столь отвра¬
тительного, как Эссекс. Однако старый граф был куда
дальновиднее: он понимал, что ее причина отвращения
к Эссексу кроется в тех отношениях, которые сложились
у нее с Робертом Карром.
—	А если и так? — вопрошала она.— Неужели де¬
вушка не может отдать свою любовь тому, кому велят
ее чувства?
—	Девушка — да,— кивнул он старой плешивой голо¬
вою.— Но жена...
—	Да, жена, но я девица и останусь ею, пока буду
женой этого Эссекса!
Старик был глубоко расстроен. Он-то всегда считал,
что с неизбежным приходится мириться. Упрямство тут
до добра не доведет. Только сердце разобьется. Если бы
Эссекс согласился подать совместное с ней прошение,
только тогда брак был бы аннулирован. Но он не может
быть расторгнут, если прошение подает только одна сто¬
рона. Тут закон ничем не может помочь. Потому что то,
что было бы добром для нее, стало бы злом для Эссекса.
Пусть она подумает над этим. И пусть поразмыслит
о положении Эссекса. Как и она, он связан обязательст¬
вом, которое дал в возрасте, когда еще не был готов
к сознательному ответу. Но ему и в голову не приходит
нарушить это обязательство — увидев ее, он понял, что
о такой жене он и мечтать не мог. Кто сможет винить
его за это? Стоит также подумать и о положении в свете:
в качестве графини Эссекс она будет одной из первых
дам в королевстве. Разве может она позволить любовному
увлечению — которое, кстати, вряд ли приведет к чему
хорошему,— разрушить такие перспективы?
Нортгемптон пространно говорил о любви — с точки
зрения холостяка, который никогда не относился к чувству
серьезно. Это же разрушительная сила, она сбивает муж¬
чин и женщин с пути истинного и заставляет совершать
чудовищные глупости! Но эта сила не вечна — ее растра¬
чивают как сопротивление, так и податливость ей, причем,
податливостью она уничтожается куда скорее, чем сопро¬
тивлением. Ах, если бы она послушалась старика, который

в три раза старше и который за свою жизнь видел сотни
костров страсти, от которых потом оставался только пепел!
Но ее светлость не желала слушать: дядюшкины слова ка¬
зались ей кощунственными. С горечью она признала, что
хотя старый дядюшка благоволил ей, даже как-то способ¬
ствовал в ее любовном приключении, вряд ли стоит ждать
от светского циника безоговорочной поддержки.
И все же она получила в этом доме пристанище. Более
того, он заверил, что	когда за ней явятся	отец	и	муж,	он
постарается оттянуть	отъезд в Чартли и	даже	попробует
склонить графа Эссекса прислушаться к ее аргументам.
На самом деле он сразу понял, что если Эссекс согласится
расторгнуть брак и Фрэнсис станет свободной, то сможет
выйти замуж за Рочестера (конечно, при условии, что
Рочестер жаждет стать ее мужем так же страстно, как
жаждал стать ее возлюбленным), то тогда ее положение
в свете отнюдь не пострадает, а сам Нортгемптон даже
сможет кое-что на этом выиграть.
Ее светлость и сама не бездействовала — в то же утро
она отправилась в «Золотую прялку» на Патерностер-рау,
немало напугав Анну Тернер и внезапным появлением,
и своим лихорадочным беспокойством.
Вестона тут же отправили в Уайтхолл с наказом как
можно скорее доставить сюда лорда Рочестера. Поджидая
возлюбленного, ее светлость поведала сочувственно ки¬
вавшей вдове свои горести. Вдова посоветовала вновь
прибегнуть к услугам	Саймона Формена.
—	А чем Формен	может помочь?
Вдова развела руками:
—	Не знаю. Но я уверена, что, если он возьмется, он
добьется желаемого. Он обладает великой силой.
Когда прибыл его светлость, они еще не успели
найти выхода из этого затруднительного положения. Ро¬
честер ворвался в гостиную, запыхавшись от быстрого
шага и нетерпения.
—	Фэнни! — вскричал он, раскрыв объятия.
В ту же секунду она уже рыдала на его мужественной
груди, а деликатная Тернер удалилась, крепко притворив
за собою двери.
После бурных объятий и поцелуев, после взрывов
радости и горя пришло время раздумий о том, что можно
предпринять, и уж было куда труднее, чем целоваться.
Она доверчиво раскрыла перед ним всю картину своих
мук и ждала от него совета. Однако наш герой разочаровал
даму. Если клятвы и заверения в вечной любви изливались
445

из него неостановимым потоком, то когда дело дошло до
обсуждения практических шагов, то ничего, кроме невра¬
зумительных междометий, он издать не мог.
Он даже начал повторять речи старика Нортгемптона:
они, мол, попали в безвыходное положение. Он-де уповал
на то, что Эссекс проявит себя человеком чести, но
поскольку тот отказался вести себя благородно, как ис¬
тинный джентльмен, он, Рочестер, даже и не знает, что
теперь предпринять.
Изменить ситуацию могла бы только смерть Эссекса —
тут мысли Роберта приняли иное направление. Решено. Он
найдет повод поссориться с Эссексом и вызовет того на ду¬
эль. Тут ее охватила настоящая паника: ведь на дуэли мо¬
гут убить самого Рочестера! У Эссекса была репутация за¬
диры. Нет, на такое она не согласна!
Ей потребовалось немало усилий, чтобы отговорить Ро¬
честера от этого плана. Поразмыслив, он также увидел его
несостоятельность: король Яков считал дуэли непрости¬
тельным преступлением. Даже если бы Рочестеру удалось
победить врага и как-то утихомирить короля, тот все равно
не дал бы разрешения на такой брак, при котором новояв¬
ленный жених освободил бы невесту от прежнего супруга.
Все эти разговоры ни к чему не привели, и она
пребывала в отчаянии не меньшем, чем когда приехала
на Патерностер-рау. Более того: она почувствовала не¬
которое разочарование в любимом Робине — он до такой
степени устрашился трудностей, что, как ей казалось,
готов был от нее отказаться. Неужто любовь от препят¬
ствий может стать слабее? Возможно ли, чтобы она, эта
любовь, начала гаснуть? Миледи вспомнила слова старого
Нортгемптона об эфемерности человеческих страстей,
и к прежним ее страхам прибавился новый.
Оставалась последняя надежда — Анна Тернер. Если
и Тернер подведет, леди Эссекс остается только умереть.
Этими словами она и встретила маленькую вдову.
Глава XVI
ЧЕРНАЯ МАГИЯ
И миссис Тернер не подвела.
Дочь знатного дома Говардов владела средствами
для оплаты услуг, в которых теперь нуждалась — подо¬
зрительных, таинственных услуг, чреватых большими
446

опасностями для тех, кто к ним прибегал и тех, кто их
предоставлял.
Поэтому темной зимней ночью на узкой кривой улочке,
ведущей к причалу св. Павла, появились две дамы, за¬
кутанные в плащи с капюшонами. Их сопровождал чело¬
век с палкой и фонарем. Он подвел этих явно не про¬
столюдинок к самому причалу, лодочник выслушал при¬
казание и доставил пассажирок к Лэмбету — благо, как
раз был прилив. По петляющей через поле тропке Вестон
(а, как вы поняли, это и был человек с фонарем, а дамы
—	вдова Тернер и графиня Эссекс) проводил дам к вы¬
сокому дому, одиноко темневшему в запущенном саду.
Дверь открыла пожилая женщина, и после того, как миссис
Тернер обменялась с ней несколькими тихими словами,
проводила посетительниц в большую полупустую комнату,
слабо освещенную двумя свечами в высоких канделябрах.
Между канделябрами располагался треножник с медной
жаровней, под которой горело голубое пламя, из которой
струился вверх и таял под высокими сводами тонкий
дымок. Вся комната пропахла запахом тлевших аромати¬
ческих трав.
Ее светлость очень нервничала и не знала, как себя
вести. Миссис Тернер молча потянула ее за плащ и уса¬
дила на стоявшую у дальней стены резную дубовую
скамью. Звук шагов, эхом отдававшийся в пустом зале,
перепугал ее ужасно — так пугается вор, забравшийся
в чужой дом.
Они напряженно ждали. И вдруг графиня вскрикнула
от ужаса и прижалась к своей компаньонке: в густой тьме
над ними вспыхнули, словно звезды, голубые огоньки.
Миссис Тернер успокаивающе взяла графиню за руку; та
была благодарна прикосновению теплой руки в столь
таинственном месте.
В дальнем конце зала возникла из темноты пара
светящихся рук. Казалось, руки объемлют все простран¬
ство. Они медленно колыхались, переливаясь в темноте
странным светом, а затем замерли, и тишину наполнил
громкий голос:
—	На колени! Слушайте и повинуйтесь! К вам при¬
ближается Хозяин!
Повинуясь приказанию и толчку миссис Тернер, гра¬
финя опустилась рядом с вдовой на колени.
Последовала долгая пауза. Графиня, чтоб не закричать,
изо всей силы закусила губу — там, где недавно светились
руки, выплыла из тьмы голова. Ее появление было таким
447

внезапным, что, казалось, она материализовалась под
взглядами напряженно ожидающих женщин. Это было
странное лицо — горбоносое и с длинной седой бородою.
Глаза прятались под густыми бровями.
Раздался глубокий мелодичный голос:
—	Не бойтесь, дочери мои. Приветствую вас, если вы
пришли ко мне с миром.
Голова придвинулась ближе, и стало видно, что она
сидит на высоком туловище, закутанном в черную бар¬
хатную мантию с вышитыми каббалистическими знаками
и подпоясанную кушаком, украшенным зелеными камня¬
ми. Голову венчала остроконечная шапка, также вся
в знаках и драгоценных камнях.
Человек двигался плавно, будто скользил по воздуху.
Жестом правой руки он сначала приказал подняться мис¬
сис Тернер, потом — графине. Та от страха едва держа¬
лась на ногах. Следующий вопрос испугал ее еще сильнее:
оказалось, человек знал ее имя.
—	Что ты хочешь от меня, Фрэнсис? — он умолк, но,
поскольку она не смогла произнести ни слова, добавил: —
Отринь страхи и дай мне руку твою. Поскольку язык
твой отказывается тебе повиноваться, пусть прикоснове¬
ние расскажет мне все, что я и так уже знаю.
Она робко протянула ему руку. Он взял ее в свои,
такие костлявые и холодные, что этот холод пробежал
по ее телу.
И начал говорить — тихим, монотонным, почти нече¬
ловеческим голосом. Он объяснял ей всю прожитую ею
жизнь: брак с Робертом Деверо, ее ужас перед этим
браком, ее любовь к Роберту Карру, ее жажду счастья
и новых, желанных уз.
Наконец он отпустил руку графини.
—	Вот что поведало мне твое прикосновение. А то,
чего ты хочешь от меня, ты должна сказать сама, своими
собственными устами, дочь моя.
Она смогла лишь прошептать:
—	Я прошу вашей помощи. Помогите мне!
Тут за дело взялась миссис Тернер. Она стояла перед
колдуном, молитвенно сложив руки и опустив голову, слов¬
но перед священником — она и называла его Отцом. Мис¬
сис Тернер рассказала, что привела ее светлость в надежде
на помощь: ведь если Отец властен пробудить любовь, то,
наверное, его искусство может и прогнать ее, и, может
быть, в своей великой доброте он соблаговолит прибегнуть
к этому искусству, чтобы помочь ее несчастной сестре.
448

Доктор Саймон Формен выслушал ее в молчании
и в молчании же отвернулся от них. Все остальное, ко¬
нечно, могло быть действом театральным и фальшивым,
однако титул доктора он носил по праву: он закончил
кембриджский колледж Иисуса и получил степень доволь¬
но поздно, пройдя сквозь многие тернии, в том числе
и через сопротивление коллегии врачей. Формен был ис¬
кусным костоправом и владел многими другими чудесными
свойствами — например, он мог лишь прикосновением
к человеку лечить судороги. Возможно, именно этот дар
плюс некоторая экзальтация, с какой он сам свой дар
воспринимал, плюс значительные доходы, которые прино¬
сили оккультные упражнения, и сделали его практикую¬
щим колдуном.
Отвернувшись от женщин, он вытащил кусок мела
и начертил на полу большой круг, в центре которого
располагался треножник и канделябры. Внутри круга он
начертил меньший, а между двумя окружностями нари¬
совал знаки, совершенно незнакомые графине, которые
миссис Тернер объяснила ей потом,— то были знаки
зодиака.
Завершив рисование, он направился к располагавшейся
в отдалении кафедре из резного дуба — эта кафедра да
стул перед нею завершали обстановку загадочного зала.
На кафедре были разложены толстенный том в обложке
из черного бархата с медными застежками, старинный
медный светильник вроде тех, что делали в Древнем Риме,
песочные часы, человеческий череп и металлическая чаша.
Из этих предметов доктор Формен взял эту чашу, затем
вернулся к треножнику и сквозь курившиеся благовония
посмотрел на женщин. А потом торжественно поклонился.
—	Войдите в круг, дочери мои, до того, как начну
я свои заклинания. Ибо круг оборонит вас от злых духов,
которых я, среди прочих, буду призывать.
Графиня послушно позволила ввести себя внутрь
кругов.
—	Запомните: выступать за круги нельзя,— предупре¬
дил он.— Ибо за пределами их кончается моя сила, и я не
смогу обуздать зло, которое очень скоро будет здесь, и не
в силах уберечь жизни ваши.
Дрожа от страха, ее светлость придвинулась поближе
к спутнице. Пусть то, чего она жаждала, и нельзя было об¬
рести иным способам, она все же жалела, что пришла сюда.
Зачерпнув рукою из чаши, колдун бросил что-то в жа¬
ровню. Вспыхнуло и погасло голубое пламя, и все вокруг
15 Р Сабатини. т. 2
449

заволокло густым черным дымом. Похолодев от страха,
ее светлость все теснее жалась к компаньонке.
Затем снова зазвучал голос доктора, он что-то бормо¬
тал на непонятном языке — слушательницы не могли раз¬
личить ни слова.
И вновь вспыхнуло голубое пламя и на миг осветило
колдуна, стоявшего с высоко воздетыми руками. И снова
пала тьма, и опять послышался его голос — теперь он
возвысился, стал и громче звучать и трижды повторил
какое-то имя. Пламя в третий раз отогнало тьму, а голос
колдуна уже гремел.
Но вот доктор умолк, и в темноте возник нарастающий
шум, будто комнату заполнил шорох множества крыльев.
После чего снова стало тихо, и тишина эта показалась
графине такой плотной, словно на всей земле не осталось
ни одного звука.
Постепенно из темноты стал проступать чей-то лик, ту¬
манный и мерцающий. Она внимательно всматривалась
в это светящееся пятно, пока оно не начало обретать фор¬
му. Графиня с облегчением узнала лицо доктора и поняла,
что это странное мерцание — отблеск пламени из жаровни,
которое приобрело красноватый оттенок. Доктор упорно
глядел в огонь, и губы его неслышно шевелились. Его оку¬
тывал ароматный дым, лицо снова стало таять, и насту¬
пившую тишину нарушил громкий и повелительный голос:
—	Хватит! Прочь! Изыди! Именем всемогущего Хозя¬
ина твоего приказываю тебе удалиться!
И снова воздух наполнился шуршанием тысяч крыльев,
словно пронесся стремительный ураган, и снова графиня
вцепилась в миссис Тернер. Постепенно шорохи замерли,
и, словно завершая это чудо, свечи сами по себе ярко
запылали. Стали различимы и очертания комнаты, и фи¬
гура доктора, стоявшего за треножником.
—	Теперь все хорошо,— сказал он.— Теперь вы в без¬
опасности и можете передвигаться без страха. И я, дочь
моя, могу подарить тебе надежду: дух указал мне путь. Мне
осталось изучить эту дорогу, и завтра я дам тебе ответ.
Он приблизился к женщинам.
—	Отправляйтесь с миром, дочери мои, — колдун цар¬
ственным жестом костлявой руки отпустил их. На среднем
пальце сверкал зеленый камень. Миссис Тернер первой
подала пример: она встала на колени и прижалась губами
к колдовскому перстню. Затем маг протянул руку графине,
и эта высокородная дочь старинного рода вынуждена была
также поцеловать перстень.
450

После чего он сунул руки в рукава широкой мантии,
кивнул и растаял во тьме столь же таинственно, как
и появился — казалось, он прошел сквозь стену.
Впрочем, в дальнем конце комнаты открылась и за¬
крылась дверь — но так неслышно и так мягко, будто
управляла ею сверхъестественная сила. Графиня даже
подпрыгнула от ужаса. Миссис Тернер взяла ее за руку.
—	Пойдемте,— прошептала она голосом, полным бла¬
гоговения.— Больше нам здесь сегодня делать нечего.—
Они вышли из дома.
Ее светлость шла вслед за колеблющимся светом фо¬
наря Вестона через поле, к чуть блистающей вдали воде.
Она вдыхала холодный воздух зимней ночи, и ей казалось,
что все прошедшее лишь дурной сон. Пережив такой
страх, она уже не боялась ни полночной пустоты полей,
ни тишины. Страх улегся, и на смену ему пришли сомне¬
ния и отчаяние. Она пребывала в таком состоянии вплоть
до следующего утра, когда стали известны результаты
урока, преподанного доктору духами.
Графиня вернулась вместе с Анной Тернер на Патер¬
ностер-рау — вдова из портнихи и косметички теперь пре¬
вратилась в задушевного друга. Здесь графиня провела
остаток ночи, а рано утром прибыл посланец с письмом
от доктора.
Духи открыли доктору Формену формулу порошка,
который мог значительно снизить любовные чувства и, бо¬
лее того — превратить приязнь в отвращение. Приготов¬
ление порошка труда не составляет, если найти необхо¬
димые ингредиенты — а в основе лежал продукт возгонки
жемчуга. Жемчуг следовало вначале растворить, а затем
выпарить, после чего добавить несколько более простых
веществ, в том числе и кровь ее светлости.
Миссис Тернер пришлось объяснить действие зелья —
а она все с большим удовольствием обнаруживала свои
познания в подобных предметах. Устрица является наи¬
менее способной к любви живой особью, так что квинт¬
эссенция устрицы и жемчужины, неизбежно — если, ко¬
нечно, следовать магическому рецепту доктора — вызовет
холодность, подобную устричной, в человеке, к которому
применят зелье.
Ее светлость отличалась остротой ума и обычно не под¬
давалась на глупости, но сейчас почему-то с готовностью
приняла это объяснение как вполне логичное. Для изготов¬
ления порошка требовалось огромное количество жемчуга,
ибо только «кожура», или «внешний слой» жемчужины под-
15*
451

стоятельствах они бы ни за что не одобрили тесных
взаимоотношений дочери с явно не подходившей ей по
положению миссис Тернер — дружбы, позволившей гра¬
фине провести целых две ночи под ее крышей,— однако
это казалось им меньшим из зол, тем более, что беглянка
вернулась к дядюшке.
По случаю ее возвращения они сделались снисходи¬
тельными и поддались на уговоры дочери: она желает
хотя бы на время вернуться с ними в Одли-энд (и хотя
бы на время оттянуть отъезд к мужу). А поскольку вместо
прежнего своего твердого отказа ехать в Чартли она
говорила теперь об отсрочке, родители посчитали разум¬
ным согласиться на ее просьбу и даже уговорили гра¬
фа Эссекса: дочь явно начала смягчаться, сказали они.
Когда в конце недели, уже в Одли-энде, ей сообщили,
что муж снова собирается нанести визит, юная графиня
успокоила их своим вполне мирным поведением: Саффол-
ки не знали, что у дочери появились причины даже желать
встречи с мужем.
Она написала своему возлюбленному обо всем, в том
числе и о встрече с доктором Форменом, к помощи ко¬
торого ей пришлось прибегнуть и на магию которого она
теперь возлагала все свои надежды. Это было в общем-то
шагом неосмотрительным, однако она не могла удержать¬
ся, чтобы не смягчить страхи любимого Рочестера, не
оживить его надежд и не поддержать былую стойкость.
Письмо произвело на Рочестера именно то впечат¬
ление, на что она и рассчитывала, и он в радостном
возбуждении показал его Овербери. Тот, будучи чело¬
веком куда менее оптимистичным, отнесся к сообщению
холодно и даже презрительно, однако виду не показал
и с готовностью приступил к сочинению высокопоэтич¬
ного ответа.
Когда ответ пришел в Одли-энд, лорд граф уже за¬
вершил свой визит, причем уезжал он в несколько при¬
поднятом настроении. Миледи все еще проявляла холод¬
ность, однако достаточно терпимую. Объяснялось это тем,
что она сумела дать Эссексу порошок доктора Формена
и, положившись на зелье, принялась ждать, когда супруг
начнет проявлять признаки отвращения.
Из-за порошка или по другим причинам, но, вернув¬
шись в город, граф Эссекс почувствовал резкое ухудшение
здоровья. Его уложили в постель, и доктор начал даже
проявлять опасения за его жизнь. Так, между жизнью
и смертью, молодой граф провел несколько недель. Мо¬
454

лодая супруга оставалась в Одли-энде и, хорошо сознавая
нечестивость подобных надежд, тем не менее надеялась
на смертельный исход и даже втайне молилась за это.
Ведь, в конце концов, смерть — куда более надежный
помощник, чем колдовство доктора Формена. Смерть мужа
полностью устранит все ее страдания, а если такие мысли
и были греховными, в них все же было куда меньше
святотатства, чем в поступках людей, доведших ее до
подобных рассуждений. Она написала об этом возлюблен¬
ному и миссис Тернер, и у нее ни на миг не возникло
подозрение, которое тут же возникло у сэра Томаса Овер¬
бери, что зелье доктора Формена является медленнодей¬
ствующим ядом (разговоры о таких ядах ходили при дворе
постоянно) и что под «холодностью» колдун имел в виду
самый настоящий могильный холод.
Вести об ужасном состоянии лорда Эссекса достигли
вернувшегося в Лондон двора, и король послал к больному
своего личного врача сэра Теодора Майерна.
Коллегия врачей посматривала на Майерна свысока
и с удовольствием «подрезала бы ему хвост», если бы не
его высокий покровитель. Майерн был швейцарцем из
хорошей протестантской фамилии и прежде служил лич¬
ным врачом французского короля Генриха IV, но когда
после убийства короля страной стала править регентша
Мария Медичи, Майерк попал в опалу, ибо новая прави¬
тельница была ярой католичкой. Английский посол в Па¬
риже, зная о его искусстве и о доверии, которое питал
к нему покойный Генрих IV, рекомендовал врача королю
Якову. Тот быстро оценил способности швейцарского ле¬
каря: Майерн легко устранял сложности, возникавшие
в желудке короля в результате безудержного обжорства.
Более того, доктор обладал и другими качествами, сим¬
патичными его величеству: лицо у Майерна было круглое
и веселое, фигура также была приятно округла. Он весь
лучился добродушием и с первых же шагов при англий¬
ском дворе создал себе репутацию человека, которому
можно доверить самые интимные тайны. Но, самое глав¬
ное, он говорил на латыни как настоящий древний рим¬
лянин, а это для короля было едва ли не самым важным
в человеке качеством. И что бы там ни болтали английские
врачи — а они негодовали, что иностранец занял такое
высокое положение — и как бы ни обзывали они его
шарлатаном, они перешептывались только между собой.
Итак, розовощекий и подвижный сэр Теодор появился
у постели больного, нашел признаки желудочного воспа¬
455

ления, которые английские коллеги напрочь проморгали,
выписал рецепты и сообщил его величеству, что через
неделю поставит графа на ноги.
Этот смелый прогноз сбылся, и король Яков смог
лишний раз восхититься собственной проницательностью:
не зря он так доверял этому лекарю.
Но, вытащив графа Эссекса из объятий смерти, доктор
Майерн, сам того не ведая, приговорил к ней молодую
графиню — как она выразилась в письмах лорду Рочестеру
и Анне Тернер. Более того, ее ждала судьба даже худшая,
чем смерть: как утверждал Формен, применение лекарств
разрушило действие волшебного порошка, который он
с таким трудом составил и который графине удалось
подсыпать в еду мужа.
Родители настояли, чтобы леди Эссекс вернулась
в Лондон: ей, как истинной супруге, подобает быть рядом
с больным господином. Она постаралась скрыть от чужих
глаз нетерпеливое ожидание встречи с возлюбленным, и
ей посчастливилось уговорить родителей позволить ей
остановиться в доме дяди Нортгемптона: если бы ей не
удалось склонить их на это, им бы пришлось отправлять
ее из Одли-энда связанной по рукам и ногам.
Во время трехнедельной болезни мужа леди частенько
отъезжала из Нортгемптон-хауза в гости к миссис Тернер.
Мать могла сколько угодно протестовать против дружбы
дочери с женщиной низшего сословия, но молодая графиня
упорствовала — ведь дом миссис Тернер стал местом тай¬
ных свиданий с Рочестером. Влюбленные встречались
почти что ежедневно — либо на Патерностер-рау, либо
в особняке вдовы в Хаммерсмите и там вновь и вновь
клялись в вечной любви, плакались на свои горести
и в том обретали хоть какое-то успокоение.
Поведение лорда Рочестера при этих встречах лишний
раз доказывало ее светлости силу заклинаний доктора
Формена: милый Робин больше не сомневался и не говорил
о том, что надо склониться перед неизбежным — наоборот,
с каждым днем он становился все тверже и все реши¬
тельнее восставал против приговора рока, собираясь сра¬
жаться с судьбой до последнего дыхания. Его решимость
питала ее надежды, а она, в свою очередь, поддерживала
его мужество, когда клялась, что лучше пусть ее разорвут
на клочки, но она никогда не позволит дотронуться до
себя другому. Уверовав в могущество доктора Формена,
она ждала случая снова пустить в дело магический по¬
456

рошок — она за внушительную цену уже запаслась новой
порцией. Переступив через стыд и поправ свою гордость,
она снова съездила в одинокий дом в Лэмбете и прошла
через страшную и унизительную процедуру вызыва¬
ния духов.
Полнейшее выздоровление ее мужа положило, к со¬
жалению, конец тайным встречам с Робертом. А вместе
с окончанием болезни граф Эссекс утратил и остатки
терпения и нанес визит лорду — хранителю печати. На¬
мерения у него были вполне определенные.
Произошло это хмурым январским днем. Земля в саду
Нортгемптон-хауза затвердела от холода, река покрылась
льдом. В дальнем конце галереи в прекрасной библиотеке
лорда — хранителя печати собрались все Говарды, чтобы
сломить упорство непокорной дочери своего дома.
Леди Саффолк, мрачная и непричесанная, восседала
в кресле у камина. Лорд Саффолк мерил шагами длину
комнаты, словно это была привычная палуба корабля.
Старый Нортгемптон, нахохлившийся от холода и оттого
еще более похожий на стервятника, стоял, протянув
к огню иззябшие руки. Хрупкая и побледневшая, леди
Эссекс сидела чуть поодаль — она крепко сжала губы
и устремила безрадостный взор в мрачное будущее. Ее
брат, такой же мрачный, как и родители, молча взирал
на собравшихся.
Прибыл граф Эссекс. Из-за болезни он чуть похудел,
но взгляд его не утратил твердости, а лицо — упрямства.
Саффолки поприветствовали его довольно уныло, Норт¬
гемптон — несколько повеселее, он даже пригласил его
придвинуться к огню, чтобы отогреть ноги. Фрэнсис во¬
обще ничего не сказала, хотя супруг целую минуту прон¬
зал ее злобным взглядом.
—	Мне кажется,— с горечью произнес он, обращаясь
к жене,— вам неприятно видеть меня снова в добром
здравии.
Графиня холодно глянула на него. Она не любила его
и считала, что имеет все права на ненависть. Для нее он
был упрямцем, злобным тираном и подлецом, решившим
во что бы то ни стало воспользоваться тем, что предо¬
ставлял ему закон и на что он не имел никакого мораль¬
ного права. Открытая ненависть прозвучала и в ее ответе:
—	Разве что-либо из прошлых наших разговоров могло
породить в вас иную надежду?
Саффолк разразился проклятиями. Нортгемптон хи¬
хикнул: старый греховодник испытывал к Фрэнсис самые
457

теплые симпатии, если он вообще был способен на подо¬
бные чувства, и потому счел ответ вполне достойным
вопроса. К тому же он уже давно подумывал о том, какую
пользу мог бы принести семье и в особенности ему самому
Рочестер. А графа Эссекса он находил совершенно от¬
вратительным.
—	Вы откровенны, мадам,— с горечью произнес мо¬
лодой граф.
—	И считаю это своим достоинством.
Горечь в голосе мужа сменилась иронией:
—	Мне следует поучиться, чтобы не отстать от вас.
Начнем урок сразу же. Откровенность за откровенность,
хватит тянуть время. Завтра я отправляюсь в Чартли
и прошу вас следовать со мной.
—	Вы просите? — мягко осведомилась она.
Он возвысил голос:
—	Приказываю, раз вам так больше нравится. Или,
если быть более точным, просто объявляю свою волю.
Вы хотите сказать, что и не собираетесь узнать
мое желание?
—	Я уже достаточно долго потакал вашим желаниям!
Слишком долго. Должен сообщить вам, мадам, что жена
не может иметь иных желаний, чем намерения мужа.
—	Я рада, сэр, что присутствующие здесь мои роди¬
тели могут оценить ваши взгляды.
Тут разговор прервал Саффолк:
—	Хватит препирательств, милая леди! Ваши родители
не только знакомы со взглядами вашего мужа, но и раз¬
деляют их. Завтра же вы вместе со своим господином
уедете в Чартли.
Молодая графиня разглядывала свои сложенные на
коленях руки, чтобы родители и муж не могли понять
выражения ее глаз.
—	Я отправляюсь туда как узница и протестую против
такого... варварства. Советую вам запомнить это.
—	Называйте себя как угодно. Но вы поедете,— сурово
заверил ее отец.
Граф Эссекс поклонился тестю, а Нортгемптон издал
какой-то кашляющий звук. Молодая женщина уловила
в нем нотку сочувствия и повернулась к дяде.
—	Вы все слышали, милорд! — воскликнула она.
Он отвернулся от огня, сложил руки за спиной и вы¬
тянул вперед свою старую костлявую голову с хищным
носом-клювом.
458

—	Слышал,— ответил он.— Закон повелевает вам по¬
виноваться супругу и вашему отцу. Теперь, Фрэнсис, вы
начинаете понимать, что женщина — это не независимое
существо, но рабыня мужа, отца или какого-либо иного
мужчины. Я воссылаю хвалы Господу за то, что он не
сотворил меня женщиной. Это было бы настоящее несча¬
стье. Быть женщиной — это ужасно.
—	Какого дьявола! Что вы имеете в виду? — прорычал
Саффолк.
—	Дьявол-то знает,— Нортгемптон вновь отвернулся
к огню.
Леди Саффолк попыталась пролить масло на разбу¬
шевавшиеся воды:
—	Милорд, мы должны держаться вместе, зачем вы
так? В конце концов, граф Эссекс соблюдает права мужа.
—	А кто спорит? — резко произнес Нортгемптон.
—	Я,— сказала Фрэнсис.— Я не только оспариваю это
право. Я отрицаю его.
—	Отрицай, и черт с тобой,— оборвал ее отец.— И да¬
вайте покончим с этим. Ты едешь, и все.
—	Конечно. Но милорд, мой супруг, должен спросить
себя: в его ли это интересах? Я понимаю, что его совершен¬
но не волнует мое счастье. Но, возможно, волнует свое
и свой собственный покой. И я бы хотела спросить его:
а добьется ли он счастья, если я с ним поеду?
—	Он будет счастлив уже оттого, что ему удастся
покорить вас,— ответил за графа ее отец, а тот с благо¬
дарностью ему кивнул. После чего Эссекс удалился — он
не видел ни смысла, ни радости оставаться дольше и лишь
заявил, что утром явится за женой, чтобы увезти ее
в Стаффордшир. Лорд Саффолк заверил, что его молодая
дочь будет готова к путешествию.
Утром она действительно была готова. Во дворе дома
на Стрэнде выстроились в ряд три больших кареты и пол¬
дюжины верховых грумов: граф Эссекс путешествовал как
и положено знатному вельможе — с секретарем, камерди¬
нером, лакеем, дворецким и поваром. Он предполагал
преодолеть расстояние частично в карете, частично вер¬
хом — он даже тешил себя мыслью, что в интимной об¬
становке экипажа ему удастся хотя бы отчасти наладить
отношения с женой. Однако его с самого начала постигло
разочарование: ее светлость появилась в сопровождении
двух камеристок.
Он вынужден был признать, что такое сопровождение
даже недостаточно для дамы ее статуса, и, как бы ни
459

злился, противиться не мог. Правда, надеясь остаться
наедине с женой, он предложил камеристкам ехать вме¬
сте с дворецким и поваром, но таким предложением
была шокирована даже леди Саффолк. Так что ему
пришлось проглотить возражения, взобраться в седло
и потрусить рядом с каретой, в которой ехали миледи
и ее девушки.
Камердинер графа, поняв, что путешествие с дамами
грозит затянуться и к вечеру они вряд ли выберутся за
Уотфорд, выслал вперед курьера подготовить ночлег. Так
что, когда наступили ранние зимние сумерки, к услугам
путешественников была предоставлена лучшая в округе
гостиница.
Продрогший в седле его светлость обрадовался, увидев,
что огонь уже разожжен и стол накрыт к ужину. Более
того, для подкрепления его сил был готов поссет 53. Граф
протянул к огню иззябшие ноги, а ее светлость, повер¬
нувшись к мужу спиной, собственноручно разлила поссет
и поднесла ему чашу.
Он был поражен ее заботливостью — ведь до сих пор
она старалась вести себя так, будто его вообще не суще¬
ствовало. Граф принял эту заботу как первый признак
того, что сердце ее смягчается, и благодарно улыбнулся.
И если он поблагодарил ее в чрезмерно выспренних
выражениях и поклонился слишком подчеркнуто, то толь¬
ко потому, что, будучи человеком недалеким, не мог не
продемонстрировать своего иронического отношения к по¬
ступку жены — был бы он поумнее, он бы понимал, что
такое поведение отнюдь его не красит.
—	Вы, наверное, продрогли, милорд,— спокойно заме¬
тила она, как бы поясняя свой поступок.
—	Черт побери! Конечно! Но ваша забота согревает
меня куда лучше, чем поссет.
Она сняла плащ и, не отвечая на его любезности,
уселась к огню.
Однако за столом, где им прислуживали лакей и дво¬
рецкий (личный повар предварительно попробовал и при¬
правил все кушанья по вкусу господина), граф тщетно
пытался втянуть жену в беседу — на все вопросы она
отвечала односложно. Да он и сам был не силен в ведении
светских бесед, а поскольку сказать ему особенно было
нечего, разговор затих окончательно, и его светлость
предался трапезе — он любил поесть.
Ночью его светлость мучился от переедания, и при¬
шлось прибегнуть к помощи личного врача.
460

Молодая графиня провела всю ночь, запершись в своеЛ
комнате — в ногах у нее, на походной койке, спала ка¬
меристка Катерина. Молодая супруга и понятия не имела
о неприятностях, постигших ее мужа.
Наутро его светлость оправился и решил пораньше
двинуться в путь. День был морозным и солнечным, дороги
затвердели, и им удалось преодолеть расстояние большее,
чем накануне — на ночлег они остановились уже в Бу¬
кингеме. Там сон его светлости вновь был потревожен
желудочными болями, и проведший ночь в его покоях
врач вновь был вынужден применить свое искусство. Он
даже осмелился указать его светлости на недопустимость
переедания, однако граф уверил, что за ужином держал
себя в рамках.
На третью ночь, которую они провели в Ковентри, его
светлость мучился такими болями, что наутро — а им
предстоял заключительный переход — лицо его приобрело
землистый оттенок и выглядел он весьма неважно. На¬
кануне жена дала ему последнюю порцию порошка док¬
тора Формена, и, вероятно, эта добавка усилила действие
двух предыдущих порций. Крейвен, личный врач графа,
запретил больному продолжать путешествие — доктор
клялся, что графу ни в коем случае нельзя покидать
постель, не говоря уж о том, чтобы ехать верхом двадцать
пять миль. Но его светлость и слушать ничего не хотел:
он пообещал, что, живым или мертвым, но следующую
ночь проведет только в Чартли.
Его посадили в карету к женщинам, но он был настоль¬
ко слаб, что не протестовал и лежал спокойно.
До Чартли они добрались поздним вечером, и челядь,
предупрежденная о прибытии хозяина и хозяйки, высы¬
пала к воротам. Слуги украсили ворота вечнозелеными
растениями, дабы те напоминали триумфальную арку,
но его светлость не обратил внимания ни на украшения,
ни на приветственные крики людей — он был по-насто¬
ящему болен. По длинной подъездной аллее карета
проследовала к огромному мрачному особняку, окружен¬
ному обширным парком.
Вконец ослабевшего графа внесли в дом на руках. Его
жена шла следом и уже не думала о дарованной ей
судьбой отсрочке: она впервые задумалась о причинах,
приведших его светлость в столь удручающее состояние.
А не виноват ли в этом «жемчужный порошок» доктора
Формена? Ведь в прошлый раз граф тоже заболел после
того, как она дала ему лекарство от любви...
461

Глава XVIII
ЧАРТЛИАНСКАЯ КОМЕДИЯ
Здесь, в Чартли, с молодым графом Эссексом слу¬
чилась та же болезнь, что и в Лондоне, только
теперь рядом не было искусного доктора Майерна.
Ее светлость получила отсрочку на несколько недель —
тоскливых, мучительных недель, в течение которых про¬
блески надежды сменялись приступами отчаяния. Эти про¬
блески рождала болезнь Эссекса, однако Фрэнсис с ужасом
размышляла о том, что, может быть, болезнь действительно
вызвана порошком — хотя когда она давала ему зелье, она
ни о чем, кроме как об избавлении от отвратительной для
нее страсти, и не думала.
И все же по мере того, как состояние графа под
действием предписанных Крейвеном мер улучшалось, гра¬
финя впадала во все большее отчаяние.
Обо всем этом она писала Анне Тернер и доктору
Формену (эти письма дошли и до нас). Она писала,
что они не виделись с мужем с того момента, как он
заболел, но она очень опасается того, что может слу¬
читься по выздоровлении. Эти опасения, как мы вправе
предположить, были вполне обоснованными: она боялась,
что предписанные доктором Крейвеном лекарства, подо¬
бно лекарствам Майерна, разрушат действие магического
порошка. Она умоляла Формена прислать очередную
порцию — ведь зелье может понадобиться вновь; она
умоляла колдуна снова прибегнуть к магическим силам,
дабы сохранить любовь Роберта: «Пусть милорд всегда
будет со мною!»
Сердце юной графини страдало вдвойне: с одной сто¬
роны, она боялась, что ею будет обладать ненавистный
человек, а с другой — страшилась потерять любимого,
К марту, когда первые солнечные лучи разогнали
остатки зимы и в Чартли-парке набухли первые почки,
граф Эссекс оправился от болезни и вновь воспылал
страстью к своей молодой жене. И для ее светлости
наступило время самых тяжелых испытаний. Она истра¬
тила на чары, заклинания и зелье целое состояние. Однако
страшный миг настал, и вооружена она была лишь своей
сильной волей, умом и железной решимостью, которую
черпала в любви к Рочестеру.
Было солнечное утро. Графиня вместе с камеристкой
находилась в комнате с балконом — она превратила ее
462

в свой будуар. Граф вошел без объявления и повелитель¬
ным тоном отослал служанку.
Он снова потерял несколько фунтов веса, однако был
по-прежнему крепок телом, причем жесткое выражение
его лица лишь подчеркивалось строгим нарядом, ибо в ду¬
ше он был ярым пуританином.
Граф явился с твердым намерением поухаживать за
женой, он решил завоевать ее лаской, поскольку хорошо
помнил притчу о солнце, ветре и путешественнике: до¬
машний учитель, несмотря на упорное сопротивление его
светлости всякого рода учению, все же сумел в свое время
вдолбить ее в упрямую голову (терпеливый педагог, пы¬
таясь пояснить благородному недорослю философию жиз¬
ни, читал ее каждый день).
При его появлении она встала и продолжала стоять,
побледнев и затаив дыхание. Он же предложил ей сесть
и, самолично подтащив для себя кресло, показал пример.
Темные глаза с восхищением разглядывали хрупкую фи¬
гурку в платье цвета опавших листьев с золотыми кру¬
жевами. Она вздрогнула под настойчивым взглядом, ос¬
корбительным для ее скромности.
—	Уверен, мадам,— объявил он,— что вы рады моему
выздоровлению.
Она уже однажды слышала от него такое вступление
и почти что повторила свой прошлый ответ:
—	Милорд, это будет зависеть от того, что ваше доброе
здравие для меня означает.
Такой ответ не охладил, а только раззадорил его. Как
все эгоисты, милорд Эссекс считал, что окружающие дол¬
жны при его появлении чуть не прыгать от счастья,
а поскольку он не отличался глубиной ума, то, не встре¬
тив радушного приема, стал сразу строптив и агрессивен.
—	Мое дальнейшее поведение, мадам, целиком зависит
от вас,— и тон, и решительный жест, которым он сопро¬
водил эти слова, не оставляли для нее никаких надежд.
Господи, подумала она, хоть бы он не размахивал руками!
Каждый жест выдавал в нем человека тупого, раздражи¬
тельного и крайне неуклюжего.
—	Мои желания, милорд, нисколько не изменились
с того времени, когда я впервые вам их открыла.
Он нахмурился:
—	Однако переменились обстоятельства, а они все же
накладывают свой отпечаток на настроения людей.
—	Когда вы говорите об обстоятельствах, вы, вероятно,
подразумеваете под этим новые стены, в которых мы нахо¬
463

димся. Но вы можете хоть сотни раз менять окружаю¬
щие меня стены — от этого для меня ничего не изменится.
Его раздражение вспыхнуло с новой силой. Упрямая
девчонка, как она смеет поправлять его, даже поучать!
Но он постарался обуздать себя:
—	Хватит играть словами! Обстоятельства, окруже¬
ние — не все ли равно. Сейчас вы находитесь в вашем
собственном доме в Чартли, и я бы хотел, чтобы вы вели
себя так, как подобает настоящей хозяйке дома.
—	А ваша светлость находит мое поведение несоот¬
ветствующим высокому положению хозяйки этого роскош¬
ного особняка?
—	Чума вас побери, мадам! Я говорю серьезно!
Она улыбнулась:
—	А ваша светлость полагает, что я шучу?
—	Нет, мадам. Но вы истощили мое терпение!
В ответ она лишь тихо произнесла:
—	Неужели вы полагаете, что я подчинюсь тем, кто
отправил меня сюда против моей воли? Если так, то
вы хотите невозможного, противного человеческой натуре.
Он не нашелся, что ответить, и принялся вышагивать
по комнате — его умственных способностей не хватало,
чтобы сокрушить эту стену, стену, которая, как он считал,
возникла целиком от упрямства его жены. Он предпринял
новое направление атаки:
—	Поясните мне, мадам, как долго еще вы собираетесь
ломать эту комедию?
Она встретила его выпад в обычной своей манере:
—	Комедию? Вы считаете, что я играю?
—	А что же вы делаете, мадам, как не выступаете,
словно на сцене.
—	Я считаю все происходящее не комедией, а траге¬
дией. И финалом ее станет моя смерть,— она говорила
тихо, опустив глаза, а в конце фразы послышалось нечт.о
похожее на всхлип. Затем она собралась с силами и прямо
взглянула на него.
—	Почему вы силой удерживаете женщину, которая
жаждет лишь одного — чтобы вы ее отпустили?
Он остановился перед ней, крепко уперев в пол свои
короткие, толстые ноги, а затем, по обыкновению нелепо
всплеснув руками, с издевкой объявил:
—	Поздно, мадам. Мы могли бы подать прошение, но
до того, как вы переехали под крышу моего дома. Вы
здесь уже несколько недель, и теперь его величество не
станет рассматривать петицию!
464

—	Так вот почему вы привезли меня сюда?!
Он пожал плечами.
—	Кто посмеет обвинять меня в том, что я предпринял
меры предосторожности? Я хочу удержать женщину, ко¬
торую люблю.
—	Любовь! — Он увидел, как щеки ее запылали.—
И это вы называете любовью? — Она смеялась ему в ли¬
цо.— Неужто по-настоящему любящий человек добивается
цели всеми средствами? Так вот каковы ваши взгляды...
Любовь — это когда человек превыше всего ставит счастье
любимого. А вы любите только себя, вы не думаете ни о чем,
кроме удовлетворения своих собственных желаний! Не уни¬
жайте имени любви, называя им то, что происходит между
нами. Вы даже не понимаете значения этого слова, вы неуч!
Неуч?! Она посмела назвать неучем его — Роберта
Деверо, графа Эссекса?!
Такое он снести уже никак не мог и своею здоровенной
лапой схватил ее за руку, сдернул с кресла и притянул
к себе. Она застыла, глядя в его багровое от злости лицо,
и ее грудь прикасалась к его груди. Но это длилось лишь
мгновение — она инстинктивно отпрянула и почувствова¬
ла, как у ее руки, взятой в его мертвой хваткой, хрустнуло
запястье.
—	Мадам, всему есть мера. Существует и степень
уважения, которое жена оказывает мужу!
—	Я не ваша жена, а вы не муж мне. Это комедия,
это постыдно...
В этот миг его тяжелая ладонь ударила ее по лицу.
Она умолкла, вся обмерла и впервые за всю свою жизнь
испытала настоящий ужас.
—	А это — чтобы привести вас в чувство,— со злобной
усмешкой произнес он.— Поносите на вашем милом ли¬
чике отпечаток моей руки. Может, запомните, кому вы
принадлежите!
—	Я сообщу отцу и братьям! Братья вас убьют!
—	Ах, как страшно!	К дьяволу вашего	папашу	и брат¬
цев, к дьяволу вас!	— и	он отшвырнул ее прочь. Падая, она
зацепила кресло и рухнула на пол.
—	Вот так, мадам, с меня хватит! Вы подчинитесь,
а нет — тем хуже	для	вас. Я могу быть	добрым,	а могу
быть и злым. От	вас	зависит, каким я	буду!
Она с видимым усилием поднялась и, смертельно блед¬
ная, стала перед ним.
—	Благодарю вас, сэр, за право выбора. Я предпочитаю
видеть вас злым.
465

Ее достоинство и гордость потрясли его — он бы
с удовольствием разорвал на куски эту смелую женщину.
Однако он обуздал новый взрыв злобы и, прорычав
что-то нечленораздельное, вышел, грохнув дверью.
Истерзанная и душой и телом, Фрэнсис уселась за
письмо к лорду Саффолку, в котором описывала жесто¬
кость мужа. Она также написала ламбетскому колдуну —
начиналось письмо словами «Дорогой Отец»: графиня про¬
сила его всеми земными и небесными средствами избавить
ее от кошмара здешней жизни. Камеристка Катерина
тайком вынесла и отправила письма.
После этого ее светлость удалилась в свою спальню,
заперлась, опустила шторы и упала в постель. Она
провела в спальне две недели, отказываясь выходить
к столу и впуская лишь своих служанок. Эссекс, сам
испуганный тем, что наделал, ее не беспокоил. К концу
второй недели, устав от мрачного молчания, в которое
погрузился дом — даже слуги, казалось, старались ходить
на цыпочках,— он отправился к ней с визитом. Впустить
его в спальню она отказалась, и он в ярости удалился.
После этого он снова и снова подбегал к дверям, орал,
требовал, чтобы его впустили.
Наконец, он заставил ее открыть спальню и объявил,
что в доме хозяин он и что впредь он будет вести себя
именно как хозяин.
Ей не удастся заставить его покориться этим детским
выходкам, пусть она не думает, что терпение его бесконеч¬
но! Если он до сих пор относился к ней с пониманием, то
теперь и она должна отвечать ему тем же, а то поглядим,
чья возьмет. Она сама будет отвечать за последствия! На
что графиня заявила, что вполне готова к любым дикостям
с его стороны, и приказала оставить ее помещение. Он сно¬
ва попробовал поучить ее благоразумию, но она защища¬
лась изо всех сил — била, кусала, царапала его, швыряла
в него все, что попадалось под руку.
Это была громкая баталия. Эхо ее разносилось по
всему дому, и слуги, дрожа, ждали смертоубийства.
В конце концов, она, избитая, бросилась на постель
и зашлась в рыданиях, а его светлость вышел прочь
с расцарапанным лицом.
Его светлость со злобой размышлял о том, до чего же
она его довела: он стал вести себя как плебей! На какое-то
время он оставил ее в покое, и она постепенно приходила
в себя от кошмара, который, как бы уже по традиции,
посещал ее по утрам. Впрочем, подобных сцен больше не
466

повторялось: ее светлость продолжала пребывать в затем¬
ненной спальне, но, рассудив, что запертая дверь — не
самая крепкая преграда, стала впускать его в комнату.
Дальше взаимных обвинений дело не шло, но оскорбления
становились все серьезнее.
Затем он применил новую тактику. Он изнурит ее
своим бездействием! Пусть себе сидит в одиночестве,
когда-нибудь ей это наскучит, и она сдастся просто по¬
тому, что ей станет совсем уж тоскливо! Он наприглашал
в дом соседних джентльменов, на этих чисто мужских
пирушках присутствие хозяйки не требовалось, а отсут¬
ствие не нуждалось в извинениях. Позабыв свои пури¬
танские привычки, молодой аристократ предавался самому
необузданному буйству, и отголоски достигали спальни ее
светлости. Он как бы насмешничал над ее горем.
Такое состояние войны продолжалось всю весну. Во¬
оруженное перемирие сохранялось, и одна из сторон впа¬
дала во все более глубокое отчаяние, а вторая — кипела
злобой. Отчаяние ее светлости усугублялось еще и тем,
что доктор Формен, вполне резонно не желавший афи¬
шировать своей деятельности, не отвечал на ее письма.
Наконец в одно июльское утро его светлость явился
в спальню жены и потребовал, чтобы подняли шторы.
Поскольку никто из служанок не проявил желания под¬
чиниться приказанию, он самолично открыл окна, а затем
приказал женщинам удалиться. Они вынуждены были
подчиниться.
Графиня сидела в постели, завернувшись в пеньюар.
Золотые волосы растрепались, лицо побледнело от страха,
глаза припухли, и все же она была необыкновенно хороша.
Но сейчас он не замечал ее красоты. Прежде она была
для него желанней всех женщин, теперь же он почувст¬
вовал отвращение: этот виноград, зрелый на вид, вполне
мог быть кислым на вкус. Он так долго жаждал ее, он
столько времени мучился неутоленным голодом, что сей¬
час ее вид уже не возбуждал в нем аппетита. Вот что он
собирался сказать жене, вот ради чего явился в спальню.
Положение, в которое она его поставила, было просто
невыносимым — ни женат, ни холост!
Он стоял в ногах постели, и спинка кровати и столбы,
подпиравшие полог, служили ему словно рамой.
—	Я пришел к вам, мадам, — так начал он свою
тщательно отрепетированную речь, — чтобы в последний
раз просить покориться обстоятельствам, в которых мы
оба оказались.
467

Она испугалась, но постаралась скрыть панику и от¬
вечала таким же ровным голосом:
—	Мой ответ, сэр, остается неизменным.
—	Вы упорно отказываетесь выполнять свои супруже¬
ские обязанности?
—	Я отказываюсь не только от выполнения супру¬
жеских обязанностей — я отказываюсь признавать наш
брак.
—	Но и закон, и ваша семья его признали.
—	Неужели мы снова должны все это обсуждать? — го¬
лос у нее был усталый и, подняв исхудавшую руку, она
откинула со лба прядь золотых волос.— Мы с вами все вре¬
мя движемся по кругу, милорд, и у меня уже начинает кру¬
житься голова. А когда у человека головокружение, то
трудно разобраться в том, что происходит на самом деле.
Как обычно, находчивость ее ответа обескуражила
графа, и, как обычно, он почувствовал прилив злобы. Но,
помня о своей задаче, решил стерпеть.
—	Если вы поняли, что вам необходимо трезво взгля¬
нуть на действительность, тогда нам больше не о чем
спорить.
—	А если не поняла? Что тогда?
—	Значит, вы признаете, что чертовски упрямы?
—	О, я готова признать что угодно. Давайте перейдем
к существу вопроса,
—	Прекрасно, мадам,— чтобы успокоиться, он глубоко
вздохнул.— Я устал от всего, что происходит в доме, мне
надоело ваше сопротивление, мне осточертело ваше пре¬
бывание в моем доме. Вы вольны покинуть его, когда
угодно. Можете отправляться к отцу, да хоть к самому
дьяволу, не бойтесь, я не стану вас искать и возвращать
обратно. Я проклинаю тот день, когда впервые увидел
вас, и молю Бога, чтобы мне больше никогда не пришлось
с вами встретиться,— эти последние слова он уже почти
прокричал, но затем, обуздав свой гнев, снова заговорил
ровным голосом: — Вот и все, мадам, я закончил. — Он
торжественно поклонился и добавил: — Имею честь от¬
кланяться,— и вышел вон.
Она в молчании выслушала эту последнюю тираду
и даже забыла попрощаться. Она боялась, что это лишь
какая-то очередная уловка. И тут же вспомнила о докторе
Формене — хотя тот и не отвечал на ее письма, разве
можно было усомниться, что переход к ненависти про¬
изошел не в результате действия колдовского порошка
и магических заклинаний?
468

Она вскочила с постели, созвала служанок, раздала
приказы и сразу же начала паковать вещи.
И в субботу, когда граф Нортгемптон только при¬
ступил к обеду в скромной компании сэра Дэвида Вуда,
слуга прервал их трапезу объявлением, что прибыла
леди Эссекс.
Глава XIX
КАПИТУЛЯЦИЯ
Это время было трудным не только для леди Эссекс.
Умер Роберт Сесил. Он испустил последний вздох
в Мальборо — незадолго перед этим он ездил на воды
в Бат, куда в последней отчаянной попытке продлить дни
выдающегося государственного мужа отправил его доктор
Майерн.
У одних его кончина вызвала тревогу и беспокойство,
у других — породила кое-какие надежды, но двое наблю¬
дали за агонией Сесила с особым вниманием. То были граф
Нортгемптон и сэр Томас Овербери. Они оба были готовы
подхватить дело, выпавшее из охладелых рук.
И оба ждали благоприятного момента. Но король не
предпринимал никаких шагов. На время хранителем
государственных печатей стал лорд Рочестер — теперь
король считал его своим вторым «я». Рочестер вместе
с самим королем и вел все дела государственного сек¬
ретаря. А непосредственно заботы легли на плечи двух
толковых и достойных джентльменов — сэра Ральфа Вин-
вуда и сэра Томаса Лейка. Впрочем, и Нортгемптон,
и Овербери считали такое распределение обязанностей
лишь временным.
Старый граф выжидал, но видел, что надежды, которые
он лелеял всю жизнь, тают, и проклинал виновников их
крушения — презренного выскочку Рочестера и его по¬
мощника Овербери, которого старый граф с полным ос¬
нованием побаивался, ибо уже успел оценить его способ¬
ности и хватку.
В таком настроении и застала его племянница. Ее
появление и новость, которую она выложила дядюшке,
подбросили дровишек в уже угасавший костер его ам¬
биций: если Эссекс на самом деле хочет аннулировать
свой брак, племянница станет свободной, может даже
снова выйти замуж, но уже за Рочестера, и тогда
469

появится шанс перетянуть всесильного фаворита на сто¬
рону Говардов. А если старый граф поведет себя как
добрый гений влюбленных, то Рочестер в знак благо¬
дарности замолвит за него словечко перед королем...
Старик, нахмурившись, теребил седую бородку. Он
всегда выделял племянницу среди всех своих родичей,
а сейчас вообще разыграл любящего дядю: он трепал
ее по щечке, гладил по голове, бормотал успокаивающие
слова — и все же не преминул высказаться по поводу
тех трудностей, которые встретятся на ее пути.
—	Когда бы этот болван Эссекс пришел к такому
решению до того, как утащить тебя в Чартли, все было
бы просто. Но он несколько месяцев продержал тебя под
своей крышей, и теперь трудно будет доказать, что вы
оба не исполнили брачный договор.
—	Да ведь я и сейчас не жена ему!
—	Может быть, может быть... Но то, что раньше
было очевидно, основывается теперь только на вашем
утверждении.
—	Слуги из Чартли могут быть свидетелями...
—	Да, конечно, но только до определенной степени.
Слуги видят далеко не все. Например, они спят, как и все
другие люди. Не пугайся, моя дорогая. Я что-нибудь
придумаю. Я напишу Эссексу.
Он всячески демонстрировал свое искреннее желание
помочь. Но когда она заявила, что хотела бы повидать
лорда Рочестера, старый граф, который и сам теперь
жаждал их встречи, начал возражать. Он даже как-то
потемнел лицом от огорчения:
—	Не вижу смысла возвращаться к прошедшей люб¬
ви,— объявил он.
В ответ она воскликнула:
—	Вы ошибаетесь — это не прошлая любовь! Я ни¬
когда никого не любила и не полюблю, кроме Робина.
Я принадлежу ему. И принадлежала задолго до того, как
милорд, мой супруг, вернулся из странствий.
Дядюшка погрозил ей пальцем:
—	Дорогая моя девочка, с твоей стороны было бы го¬
раздо разумнее не говорить об этом слишком громко, луч¬
ше вообще помалкивать. Сплетни, которые уже ходили при
дворе о ваших отношениях с Робином, могут стать препят¬
ствием к твоей свободе. Так что не стоит напоминать о том,
о чем всем следовало бы забыть. Гораздо мудрее сейчас не
встречаться и даже не переписываться и никоим образом не
сноситься с лордом Рочестером, пока вы с Эссексом не по¬
470

лучите официального уведомления о прекращении брачно¬
го договора.
Поначалу она была поражена этим заявлением, потом
поняла и печально улыбнулась.
—	Порой так трудно быть благоразумной...
—	Это вообще не просто,— согласился он и пожал пле¬
чами.— Я все сказал. Отныне, пока ты не устроишь свои
дела, этот дом — твой. Я прикажу приготовить комнаты,
ты можешь принимать здесь кого тебе будет угодно, но...
Она подскочила к дядюшке и крепко его поцеловала.
Больше они об этом не говорили, но на следующее
утро, войдя в библиотеку, старый граф застал ее в объ¬
ятиях возлюбленного.
Старик был прекрасным лицедеем и потому разыграл
страшное удивление и тревогу. Он стоял в дверях, наблю¬
дая, как джентльмен и леди торопливо оправляют платья.
Племянница бросилась к дядюшке, пытаясь мольбами
умилостивить его, но он сурово отстранил ее.
—	Оставьте нас, Фэнни, мне нужно переговорить с ми¬
лордом Рочестером.
Милорд Рочестер, весь сжавшись от холодного тона,
с каким были произнесены эти слова, поклонился.
—	Всегда к вашим услугам, милорд.
—	Но вы же не станете на него сердиться, дядя? Это
моя вина. Я сама за ним послала, и...
—	Успокойся. Я ни на кого не сержусь. Я только
желаю вам добра. Вам обоим. Вот об этом я и должен
поговорить с его светлостью.
Он выпроводил племянницу, указал ее возлюбленному
на кресло и уселся напротив, поначалу как бы даже
принуждая себя быть дружелюбным. Он поведал о со¬
стоянии дел между племянницей и Эссексом, о трудно¬
стях, которые ждут ее на пути к разводу, и заявил,
что подобные визиты, особенно такого рода,— он мно¬
гозначительно взглянул на гостя,— лишь удвоят трудно¬
сти расторжения брака.
Затем он немного смягчился.
—	Уверяю вас, ваша светлость, что во всем свете вы
вряд ли найдете человека, который оценил бы вас выше,
чем я ценю вас, человека, который более моего жаждал
бы стать вашим верным слугой, человека, который был
бы большим, чем я вам, другом. Но я очень люблю
племянницу и эти трудные для нее времена должен прежде
всего заботиться о ней.
—	Милорд, я премного вам за это признателен.
471

—	Потому вы не должны обижаться на меня за то,
что я призываю вас к благоразумию, ибо не стоит
усугублять проблемы, которые ей предстоит решить,—
он помолчал.— Вы ведь не станете, милорд, ставить под
удар ее будущее, только ради... минутного удовольствия.
Лорд Рочестер покраснел.
—	Вы неправильно меня поняли, милорд.
Граф вопросительно поднял брови.
—	Либо,— продолжал Рочестер,— я неправильно по¬
нял вашу светлость. Обстоятельства не позволяют в от¬
крытую заявить о том, что я желал бы объявить всему
двору, но здесь, вам, я могу свободно и искренне сказать,
что я люблю леди Эссекс и что я, как никто другой,
жажду расторжения ее брака, ибо тогда я смогу сделать
ее своей женой.
Вот такого-то прямого и откровенного объяснения
и ждал Нортгемптон. Он уставился на молодого человека
своими блестящими глазками-бусинками.
—	То, что вы сказали здесь, будет надежно сохранено
между нами двоими. Но если только слух об этом просочит¬
ся, при дворе начнется настоящая буря. Поэтому поставьте
стража речам своим и — своим поступкам.
На сегодня было достаточно: продемонстрировав жела¬
ние стать союзником лорда Рочестера, старый граф создал
первое звено той цепи, которой он собирался надежно при¬
ковать к себе королевского фаворита.
Лорд Рочестер соблюдал похвальное благоразумие —
он ни с кем, кроме, естественно, Овербери, не говорил
о разводе Эссексов и о своих надеждах. При других
обстоятельствах Овербери бы перепугался, но он счел
препятствия на пути к бракоразводному процессу совер¬
шенно непреодолимыми. Единственным результатом этих
усилий, полагал Овербери, будет еще более громкий скан¬
дал, который углубит пропасть между Говардами и Ро¬
честером и разрушит мостик, который Нортгемптон с та¬
ким трудом над нею перебросил. По обыкновению сэр
Томас вполне откровенно сказал об этом своему высоко¬
поставленному другу:
—	Поскольку Нортгемптон не такой глупец, чтобы
тешить себя подобными несбыточными надеждами, из это¬
го следует, что он намеренно водит тебя за нос.
—	С какой целью? — в негодовании воскликнул Ро¬
честер.
—	Узнаешь, когда он попросит тебя о какой-нибудь
услуге. Так что запомни: принимай все, что предлагает
472

тебе его светлость, но себя никакими обещаниями не свя¬
зывай, пока драгоценный приз не попадет тебе в руки.
И в полной уверенности, что приз свой Рочестер
никогда не получит и что он последует его совету, сэр
Томас вернулся к прерванным занятиям.
Но он недооценил способности, настойчивость и без¬
жалостность Нортгемптона — качества, которые позднее
проявились во всей красе.
Старый граф действительно увиделся с Эссексом, как
только тот вернулся в город — это произошло несколько
недель спустя. Но встретился он с ним не по своей
инициативе: этот упрямец в полной мере продемонстри¬
ровал свой отвратительный характер, когда ворвался
в дом лорда — хранителя печати и чуть ли не с порога
объявил, что не желает далее терпеть то смешное поло¬
жение, в котором он очутился по вине племянницы лор¬
да — хранителя печати.
Старик принял его с кисло-сладкой миной.
—	Если бы вы хотя бы на одну десятую проявили такое
же рвение, когда ее светлость предлагала вам изменить это
положение, вы бы в сотни раз сберегли усилия.
Молодой человек, обычно не привыкший божиться,
на сей раз не смог удержаться, чтобы не упомянуть
имя Господа.
—	Да Богом клянусь...— начал он, но Нортгемптон
сварливо его перебил:
—	Давайте-ка исключим Господа. Сейчас требуется
помощь владыки земного, и позвольте мне разъяснить
вашей светлости те сложности, с которыми вам придется
столкнуться при разводе.
—	Точно с такими же сложностями и ваша племянница
столкнется, тем более, что она их создала сама.
—	Вы оба в достаточной степени повинны. Но теперь
не это главное. Сейчас важно понять, каким образом
исправить положение.
—	Я готов подать совместную с ее светлостью петицию
о расторжении брака.
—	Вы уже и сами поняли, насколько нелепо было
тащить упиравшуюся женщину в Чартли — я говорю это
не потому, чтобы еще более разозлить вас, а для того,
чтобы вы до конца осознали, до какой степени этот ваш
поступок изменил ситуацию.
Эссекс и сам уже думал об этом, но, услышав о том же
из уст опытного и знающего законы человека, перепугался.
—	Значит, положение, при котором мы оба останемся
473

ни женатыми, ни разведенными, сохранится, пока кто-то
из нас не умрет?
—	Сначала и я так думал. Но, поразмыслив, кажется,
нашел выход,— старый змей говорил очень медленно. Он
встал, повернулся спиной к молодому аристократу и по¬
дошел к окну — словно лишь затем, чтобы полюбоваться
лодками, скользившими по залитой солнцем реке, и зе¬
леным лугом на противоположном берегу.— Вы так и не
стали настоящими супругами. Ваша светлость возлагает
вину на леди Эссекс, что, возможно, и справедливо. Но
ее сопротивление осуществлению брачного договора, даже
если и его сочтут оправданным, вряд ли может служить
достаточным основанием для расторжения брака — при¬
знать это значило бы создать опасный прецедент. Но если
уж сочтут — в этом случае от вас, ваша светлость, тре¬
буется истинное рыцарство — вы возьмете вину на себя,
тогда вопрос решится куда легче.
Граф Эссекс, наморщив лоб, с усилием обдумывал
сказанное. Старик продолжал стоять у окна. Наконец
Эссекс признал свое поражение.
—	Никак не могу понять, в чем разница.
—	Но это же так просто! — его светлость медленно
повернулся и объяснил то, на что уму более гибкому
объяснений бы не понадобилось.
Эссекс подскочил в кресле.
—	Никогда! — завопил он.— Да чтобы я сделал себя
посмешищем в глазах всего света?
—	Вам это грозит в любом случае. Как бы вы теперь
себя ни повели, вам не удастся избежать насмешек.
—	Но так, как вы предлагаете, я поступать не соби¬
раюсь,— твердо объявил молодой граф.
Нортгемптон медленно развел руками, будто демонст¬
рируя свое бессилие.
—	В таком случае, милорд, вам придется провести
остаток дней своих именно в нынешнем нелепейшем по¬
ложении. Мне жаль вас и жаль мою племянницу.
В тот день, как и в последующие дни, они более не
возвращались к данному вопросу. Проходили недели, из
них складывались месяцы, пока наконец-то негодование
Эссекса улеглось до такой степени, что он смог возобно¬
вить переговоры с Нортгемптоном.
В эти месяцы влюбленных кидало то в жар, то в холод,
их надежды, так пышно расцветшие вначале, уже начали
было увядать. Они виделись постоянно, а поскольку Нор¬
тгемптон не одобрял этих встреч, то влюбленные встре¬
474

чались то в Хаунслоу, который стал постоянной резиден¬
цией ее светлости — она купила там дом, то в доме Тернер
в Хаммерсмите, то в «Золотой прялке» на Патерностер-рау
и лишь изредка — в Нортгемптон-хаузе.
Из-за этих тайных встреч Рочестер начал пренебрегать
своими обязанностями при дворе и чуть ли не отноше¬
ниями с самим королем. Если бы не Томас Овербери,
который все же следил за тем, чтобы Роберт не очень-то
забывался, отлучки влюбленного виконта могли стать
непростительно долгими. Наконец в начале сентября Эс¬
секс вновь пожелал встретиться с графом Нортгемптоном,
и он опять заявил, что примет любое предложение, кроме
того, что уже сделал старый граф. Но на этот раз Эссекс
был менее тверд в защите своего решения, и к концу
встречи Нортгемптону удалось внушить упрямцу, что при¬
нимает он такой выход или нет — это единственно воз¬
можный для него реальный путь. И пока он не решится
на него ступить, все дальнейшие разговоры просто не
имеют смысла. Прощаясь, Нортгемптон постарался смяг¬
чить горечь своего предложения дружеским советом ста¬
рого светского льва:
—	В конце концов, милорд, чего стоит это маленькое
неудобство, эти смешки в ваш адрес, уверяю вас, на
короткое время, по сравнению с той великой свободой,
которую вы в результате обретете? Да люди готовы отдать
за свободу все самое ценное, даже жизнь. Вы же сохраните
жизнь, а что насмешки? Чепуха! Неужто они могут уяз¬
вить настоящего мужчину?
Граф Эссекс снова удалился для размышлений и при¬
шел к выводу, что насмешки и вправду не должны вол¬
новать настоящего мужчину. Он вернулся, чтобы объявить
о своей капитуляции: да, он поступит так, как совету¬
ет Нортгемптон, лишь бы брак объявили расторгнутым.
Нортгемптон похвалил мудрость молодого графа
и принялся действовать. Он решил самолично составить
обращение к королю — втайне проконсультировавшись
перед этим с Рочестером, которого держал в курсе всех
своих шагов. В эти дни близость между ними возросла
до такой степени, что их даже можно было бы назвать
соучастниками.
Нортгемптон, посмеиваясь, составлял петицию, кото¬
рую лорд Рочестер должен был положить перед его ве¬
личеством. Старый лис достаточно хорошо знал монарха,
чтобы придать посланию такой вид, при котором король
смог бы выступить в роли Соломона и первосвященника
475

в едином лице, продемонстрировать глубины знаний в об¬
ласти закона и теологии, что его величество всякий раз
с радостью проделывал. Нортгемптон так и видел, как
Яков урчит от удовольствия, составляя ответ, как он будет
выписывать долгие ученые пассажи, призванные напра¬
вить епископов и судей к должному решению.
Глава XX
ТРЕВОГА
Милорд Нортгемптон не ошибся — король действи¬
тельно испытал массу удовольствий, получив пе¬
тицию Эссекса.
Его величество сразу же послал за своим любезным
Робином и, закрывшись с ним в опочивальне, показал
документ (составлению которого его светлость был не¬
посредственным свидетелем), после чего пустился в дли¬
тельные рассуждения теологического, юридического и да¬
же физиологического порядка. Его величество почти что
прослезился по поводу горькой судьбы, постигшей эту
невинную овечку — крошку Говард.
Если то, что сказано в петиции, верно — а его вели¬
чество и предположить не мог, что люди способны на
ложные утверждения, тем более, что будущее способно
проверить их со всей очевидностью,— тогда выводы, к ко¬
торым придут епископы, несомненны. Однако надлежало
все же сначала самому полностью убедиться в правдивости
сказанного — а король гордился своей дальновидностью,
позволившей ему в свое время постичь козни участников
Порохового заговора 54. И потому его величество решил
создать для расследования дела специальную комиссию.
Затем его величество вдруг вспомнил, что до него
когда-то доходили слухи, связывавшие имя Рочестера
с именем упомянутой леди Эссекс, о чем он прямо доро¬
гого Робина и спросил. Рочестер был готов к вопросу
и отвечал откровенно:
—	Это верно, сир, что я испытывал и продолжаю ис¬
пытывать самую глубокую привязанность к ее светлости.
—	Самую глубокую? Насколько? Настолько, что ты
мог бы жениться на ней, если бы она была свободна? —
круглые глаза монарха настороженно изучали открытое
лицо фаворита.
Рочестер улыбнулся.
476

—	Да, настолько глубокую, если вы, ваше величество,
не возражаете.
—	Тьфу ты! — его величество впал в раздражение.—
Да что ты, прямо мне сказать не можешь? Тебе нужна
эта малышка?
—	Обладание ею для меня — все равно что спасение
в раю,— честно ответил Рочестер.
—	Уф! — горячность, с которой произнес последнюю
фразу его Робин, почти что напугала короля. Он занер¬
вничал, но потом выпил глоток своей любимой густой
и сладкой малаги 55 — кубок всегда стоял наготове,— вы¬
тер платком светлые усики и наконец-то произнес: —
Ладно, если тебе нужна эта крошка, ты ее получишь! —
И его величество потрепал фаворита по щеке.— Ах ты,
проказник! — Король захихикал: наконец-то он сможет
по-настоящему отблагодарить дорогого Робина.— Тогда
комиссию следует созвать не откладывая,— и поскольку
верховный судия и ревнитель Божьих законов взял в нем
верх над мягкосердечным батюшкой, король добавил: —
Учти, ты получишь ее лишь в том случае, если комиссия
даст положительный ответ на петицию.
Рочестер передал Овербери королевские слова, и тот
впервые почувствовал опасность: неужто он обманулся, по¬
надеявшись, что составить надлежащее прошение будет не¬
возможно? Только сейчас он узнал о мотивах, положенных
в основу просьбы о расторжении брака, и почти что с из¬
девкой спросил Рочестера, каким образом комиссия удосто¬
верится в том, что Эссекс так и не выполнил своих супру¬
жеских обязанностей. Роберт отринул вопрос как несуще¬
ственный и помчался к Нортгемптону, чтобы сообщить
ему добрые вести, а оттуда — к ее светлости в Хаунслоу.
Услышав это сообщение, Фрэнсис разрыдалась. Ее
возлюбленный, взволнованный не менее, чем она, и пе¬
ренесший страдания лишь немногим менее тяжкие, поце¬
луями осушал ее слезы и клялся, что в будущем он все
сделает для того, чтобы у нее не было причин плакать.
Однако дела двигались не так споро, как мечтали
нетерпеливые влюбленные. В эти дни король и весь двор
были заняты приготовлениями к приему Полсгрейва —
тот должен был жениться на принцессе Елизавете, и по¬
тому все остальное отложили на потом.
Но хотя король еще не объявил о создании комиссии,
злые языки уже проведали о ней и вовсю заработали —
они-то и вытащили на свет Божий старые слухи о сопер¬
ничестве принца Генри и лорда Рочестера за сердце леди
477

Эссекс. Рочестер был взбешен, он боялся только одного —
чтобы на епископов не повлияли никакие посторонние
соображения и чтобы не возникли никакие дополнитель¬
ные расследования.
Принц Генри, чье отношение к Рочестеру нисколько
за это время не ухудшилось, тоже впал в ярость. Ко¬
ролева, граф Пемброк и прочие высокородные дворяне,
составлявшие оппозицию Рочестеру, присоединились
к принцу: этот наглый фаворит, который попирал права
тех, кто и по рождению, и по достоинствам был неиз¬
меримо его выше, теперь собирался нарушить сами свя¬
тые законы Божьи. Они объединили силы, чтобы восп¬
репятствовать благоприятному для Рочестера решению:
они воспользуются своим влиянием на епископов, и те
откажут в разводе.
Сэр Томас Овербери, чтобы иметь самую полную ин¬
формацию, нанял целую армию шпионов и донес до лорда
Рочестера эти неутешительные вести. Еще более неуте¬
шительным был данный Рочестеру совет:
—	Ты видишь, Робин, какие западни для тебя рас¬
ставлены? Ты хоть понимаешь, что один неправильный
шаг может полностью тебя уничтожить?
—	Чума тебя побери, Том! Меня не так-то просто
напугать!
Горделивый, высокий, великолепный в своем блестя¬
щем обличье, он действительно выглядел, как человек,
способный противостоять всему свету — за эти два года
он вполне созрел под теплыми лучами королевской любви.
Сэр Томас подавил вздох:
—	История знает немало примеров, когда люди, пол¬
ностью уверенные в себе, так высоко задирали голову,
что не замечали волчьих ям.
Рочестер вопросительно поднял брови.
—	И к тому же эти Говарды,— продолжал сэр Томас.—
Я с самого начала, еще до того, как на твоем горизонте
появилась эта женщина, предупреждал, чтобы ты был
с ними осторожен.
—	А в чем дело?
—	Если ты попадешь в их сети, ты конченый человек,
а ты идешь прямо в ловушку, потому что не замечаешь
ничего и никого, кроме миледи. Бога ради, Робин, оста¬
новись, пока не поздно.
—	Поздно для чего?
—	Пока не случилось того, что свергнет тебя с твоих
сомнительных высот.
478

—	Не вижу в своем положении ничего сомнительного.
—	Выдвижение, в основе которого лежат монаршьи
прихоти, сомнительно уже само по себе. Вознесший тебя
каприз может швырнуть вниз.
—	Ах, вот как?! Значит, я обязан своему возвышению
одному лишь капризу?
—	Нет. У тебя есть нечто большее. У тебя есть я,—
спокойно произнес сэр Томас.— Но даже я не в состоянии
поддерживать тебя, если ты меня не слушаешь.
Рочестер в раздражении расхаживал по комнате. Сэр
Томас излишне откровенен и неделикатен. И преувели¬
чивает свои заслуги, о чем его светлость вслух и объявил.
Но сэр Томас не обиделся. Он терпеливо ответил:
—	Ты ия — единое целое. И так было с самого начала.
Ты — тело, лицо, оболочка, изяществом и красотой при¬
влекшие короля. Я — ум, знания и умения, которые пре¬
вратили тебя в нечто большее, чем просто королевский
фаворит, манекен для демонстрации последних портнов¬
ских ухищрений и презренная игрушка королевских ли¬
зоблюдов.
—	Мой Бог, ты предельно откровенен!
—	Мой Бог, я обязан быть таким! — сэр Томас стукнул
кулаком по столу.— Сам по себе каждый из нас ничего
не значит.
—	Премного благодарен! Спасибо, что ты хоть при¬
знаешь, что и ты без меня — ничто.
—	Как и ты без меня. Зато вдвоем мы держим в руках
всю Англию. В мире на найдется человека, более тебе
полезного, чем я, как нет и человека, который был бы
мне полезнее, чем ты. И если я многого требую, я и при¬
знаю многое. Разрушь наше партнерство, Робин, и ты
уничтожишь нас обоих. Я вернусь в Темпл и стану за¬
рабатывать на жизнь крючкотворством. А ты вернешься
к презренному и ненавистному тебе состоянию рядового
фаворита. Когда руки твои перестанут сжимать кормило
власти, всеобщее почитание кончится, да и сам король
начнет смотреть на тебя иначе, а когда ему. на глаза
попадется личико более свежее и юное, ты превратишься
в досадную помеху.
—	Эй, друг, ты что, вознамерился со мной поссорить¬
ся? — лорд Рочестер был в ярости.
—	Как раз этого я и хочу избежать,— ледяным тоном
ответил сэр Томас.
Его светлость в гневе смотрел на это длинное, хорошо
вылепленное, умное лицо.
479

—	Тогда, Богом клянусь, ты избрал странный способ
избежать ссоры.
—	Ты думаешь так	потому,	что не	понимаешь,	что
именно я имею в виду.
—	Я слышу только,	как	ты	говоришь	вещи,	которые
я не стерпел бы ни от	кого	на	свете.
—	А на всем свете и нет никого, кто имел бы право
говорить с тобой так. На всем белом свете нет никого,
кто бы так дополнял друг друга, как мы. Мы вместе —
это тело и душа. И пойми это раз и навсегда. Запомни —
нас попытаются разлучить, чтобы уничтожить обоих.
Вспомни клятву, которую мы дали друг другу, когда
вступили на наш совместный путь.
—	Я-то помню,— Рочестер уже устал от этого разго¬
вора.— Но, ад сожри мою душу, если я тебя понимаю.
Кто же пытается нас разлучить?
—	Ты сам.
—	Я?! Да ты спятил, Том.
—	Ну уж нет! Ты действительно пытаешься разорвать
наш союз, но слепо, ненамеренно. Ты, не замечая ничего
кругом, идешь ложным путем: дело Эссексов о расторже¬
нии брака — это западня, ловушка для тебя. И опасная.
Прежний скандал — ничто перед тем, который разразится,
если ты будешь упорствовать в своем стремлении женить¬
ся на этой женщине. Неужели ты не понимаешь, к каким
выводам придет комиссия при рассмотрении петиции, если
твое имя будет и впредь упоминаться рядом с ее именем?
А уж Пемброк, королева, принц и все враждебные тебе
силы примут все меры и уже наверняка стараются, чтобы
комиссия пришла к вполне определенным отрицательным
выводам. Неужели ты не понимаешь, какую прекрасную
возможность уничтожить себя ты им даешь? Неужели ты
не видишь, что, когда выползут на свет некоторые факты,
король тоже перестанет тебя покрывать?
—	Какие факты? — Рочестер вдруг оробел.
—	При дворе уже обсуждают, до какой степени дошли
твои отношения с ее светлостью, причем еще до возвра¬
щения ее мужа из-за границы. Дворцовые сплетни —
чепуха, скажешь ты, но если найдутся доказательства
того, что это не просто слухи?
—	А кто может их предоставить?
—	Кто? А почему ты уверен, что никто ничего не
знает? А Анна Тернер? Слуги в ее доме? Этот тип Вестон,
другие? Колдун в Ламбете?
—	Он несколько недель назад умер.
480

—	Но его жена жива, и она может дать показания,
показать, что леди Эссекс, чтобы извести своего супруга,
прибегала к черной магии.
—	Ну, этого она не сделает! — взорвался Рочестер.
—	Почему же? Вдову Формена могут вызвать в суд,
и она расскажет все. А ты забыл о письмах? Если они
сохранились, из них все станет понятно, они станут важ¬
ным свидетельством. Ее светлость была очень неосторож¬
на! А в доказательство вполне могут привести тот факт,
что, пока граф Эссекс находился в обществе своей жены,
он дважды серьезно болел и был на волосок от смерти.
В каком положении окажешься ты, если все это выплывет?
Его светлость помрачнел, в душе у него шевельнулся
страх. Он опустился в кресло и простонал:
—	Мой Бог! Мой Бог!
—	Наконец-то ты начал понимать,— сказал Томас.
Роберт попытался отогнать страшные видения:
—	Ты меня просто запугиваешь! Ведь совсем необя¬
зательно, что все будет именно так. Ты нарочно рисуешь
мне худший вариант.
—	Но осторожный человек всегда помнит о худшем
и именно потому может надеяться на лучшее.
—	Хорошо, ты показал мне, в чем опасность. Как ее
можно избежать?
—	Есть лишь один путь, но он будет дорого тебе
стоить. Но если ты заупрямишься, ты можешь потерять
все. Мой совет: выбрось из головы свои намерения. От¬
рекись от этой женщины и объяви ей о своем решении.
—	Нет, покуда я жив, этому не бывать! — Рочестер
вскочил с кресла.— Пусть уж лучше погибну!
—	Ты был бы вправе распоряжаться своей жизнью,
если бы был один,— сэр Томас пожал плечами.— Но я за¬
вишу от тебя. Наша дружба и партнерство начались
задолго до твоей любовной истории. И если ты рухнешь,
вместе с тобою погибну и я.
—	Да, но если я отрекусь от леди Эссекс, я тоже не
смогу вести прежнюю жизнь, и тогда ты все равно погиб¬
нешь вместе со мной. Неужели у тебя нет сердца, Том?
Неужели ты весь — лишь холодный, расчетливый разум?
—	Надеюсь, что я не совсем бессердечен. Но мне все
же хватает ума, чтобы понимать, насколько недолговечна
любовь женщины. Уверяю тебя, если ты пожертвуешь
ради нее своим высоким положением, ее любовь к тебе
сразу же начнет таять. И кто знает, состоится ли самый
ваш брак, если ты упадешь со своих высот?
16 Р Сабатинн. т. 2
481

—	Даже если я превращусь в нищего, в бродягу,
Фрэнсис все равно останется со мной! Ты не в состоянии
понять нашей любви!
Сэр Томас криво усмехнулся.
—	Однако я смог выразить ее в стихах! Неужели ты
забыл о письмах и сонетах, которыми я помог тебе ее
завоевать?
—	Ты помог мне завоевать ее? Ты?!
—	А разве нет? Ты забыл?
Роберт потянулся через письменный стол и, казалось,
был уже готов ударить Овербери. И ударил бы, если бы
сэр Томас не воскликнул:
—	Робин! Робин! Неужели мы станем врагами после
всего, что перенесли вместе? Неужели женщина может
нас разлучить?
Его светлость выпрямился.
—	Нас разлучает не женщина, Том. Во всем виновато
твое неуважение к ней, а я не могу стерпеть такого
отношения к миледи. Больше ни слова, иначе мы поссо¬
римся смертельно, а ты — единственный человек на свете,
с которым я не желал бы нарушать дружбу. Больше
никогда мне об этом не говори. Пусть меня ждет беда,
я все же уверен, что таких ужасов, какие подсказывает
тебе твой холодный ум, твое робкое сердце, не будет,—
Рочестер направился к двери.— Я встречу тех, кто мне
угрожает, с открытым лицом, и ты будешь со мной, если
мы — вместе. Это мое последнее слово,— и он вышел.
Сэр Томас откинулся в кресле, лицо его было спокойно,
в пальцах он крутил гусиное перо. Что ж, первый бой он
проиграл. Но это еще не конец. Еще можно предотвратить
этот брак, который превратит Рочестера в марионетку
в руках Нортгемптона. И он счел своим долгом начать дей¬
ствовать — ради Рочестера и ради себя самого.
Глава XXI
СЭР ДЭВИД ВУД
Леди Эссекс согревалась надеждой, но на жизнь ее
пала холодная тень сэра Томаса Овербери.
Растерянный Роберт поведал ей о разговорах, которы¬
ми пугал его сэр Томас. И проявил слабость — ему не
следовало втягивать ее в свои заботы, волновать расска¬
зами о новых затруднениях, но он оправдывал себя тем,
482

что эти опасения касались и ее, и поэтому он не имел
права держать ее в неведении. Разговор этот состоялся
октябрьским утром в просторном с колоннами зале ее
дома в Хаунс-лоу — дом был построен с намеком на
итальянский стиль.
Они сидели на дубовых скамьях, стоявших под прямым
углом перед украшенным богатым орнаментом камином.
Миледи взглянула в его хмурое лицо и, улыбаясь, пока¬
чала головой.
—	Тернер крепка, как сталь, да и остальные тоже.
Она не посмеет признаться, рассказать о своей роли в этой
истории — для нее это не менее опасно, чем для меня.
И Вестон будет молчать, потому что он тоже замешан.
А остальное — чепуха. Сплетни нечем подтвердить, а ни
один разумный человек сплетням не поверит. Единствен¬
ный, кто еще знает,— сэр Томас Овербери. Но как он
смог узнать, а, Робин?
Робин пожал плечами. Передав Фрэнсис разговор с
Овербери, он совершил еще одну ошибку: ведь она не
знала о роли сэра Томаса в их отношениях. Рочестер
ответил на ее вопрос, но не с полной откровенностью,
потому что не решался признаться в том, что Овербери
делился с ним щедротами своего ума и таланта, помогая
его светлости завоевать сердце дамы.
—	Я поступил неосторожно,— заявил Рочестер,— но
между Томом и мной нет секретов.
Леди Эссекс нахмурилась.
— Но ведь это был не только твой секрет! Это была
и моя тайна тоже. И даже более моя, чем твоя.
—	А я передоверил ее другому,— голосом, полным
раскаяния, прошептал он.— Не вини меня. Я был так
встревожен, я жаждал совета. А я больше никому не могу
доверять, и никто не обладает таким проницательным
умом, как сэр Томас.
—	Если он полностью достоин твоего доверия, если
он предан тебе телом и душой, тогда все в порядке. Но
ты в нем уверен?
—	Как в себе самом!
—	Что ж, тогда отбрось страхи,— Фрэнсис обняла его
и растопила последние опасения нежным поцелуем.— Нет
для нас никаких препятствий, Робин. По крайней мере, сей¬
час нет. Дорога к счастью свободна, мой милый, а потом,
когда мы оглянемся назад, на наши прошлые горести, все
эти приливы отчаяния, все страхи покажутся такой ни¬
чтожной платой за то счастье, в котором мы будем жить.
16*
483

—	Сердце мое! — вскричал он, прижал ее к груди
и вновь принялся клясться, что отдаст всего себя и все,
что у него есть, за блаженство, которое испытывает в ее
объятиях.
И поскольку она уверилась, что Тернер и Вестон будут
молчать потому, что у них нет иного выхода, а Овербе¬
ри — потому, что предан ее милому Робину, она в сча¬
стливом нетерпении ожидала начала работы комиссии.
Главой комиссии король назначил Эббота, архиепископа
Кентерберийского.
Вот тогда-то и появились первые тучки.
Сэр Томас Овербери не единственный пользовался
шпионами — лорд — хранитель печати также считал этот
институт весьма полезным как для служебных дел, так и
для личных. Шпионы и донесли его светлости, что в
приделах собора святого Павла поговаривают о том, что
комиссия собрана для весьма неблагочестивого дела, по¬
тому что цель его — развести леди Эссекс с законным
мужем и отдать королевскому фавориту, ее бывшему
любовнику. Слухи же, как донесли шпионы, распускал не
кто иной, как сам сэр Томас Овербери. Нортгемптон был
раздосадован таким открытием, но затем пришел к выводу,
что его можно обратить себе на пользу — теперь-то Ро¬
честер непременно порвет с Овербери.
Так что Нортгемптон послал за лордом Рочестером
и выложил донесения шпионов. Рочестер отказывался ве¬
рить: да о таком и помыслить невозможно!
Нортгемптон же клялся, что, если этого чертового
подлеца — так он теперь именовал Овербери — не оста¬
новить, тот порушит все дело.
Роберт, все еще преисполненный доверия к другу, тут
же отправился к Томасу и напрямую его об этом спросил.
При этом он вынужден был раскрыть и свой источник
информации. Сэр Томас расхохотался:
—	Ах, Нортгемптон! Вредоносный старый дурак! Да
этого интригана давно надо было отправить в Звездную
палату56. Разве я не предупреждал тебя, что Говарды
будут всеми силами стараться разбить наш союз? Неу¬
жели ты до сих пор не понял, куда они метят? Ведь
для него главное — разлучить нас, приблизиться к тебе
и через тебя, как фаворита, добиваться всего, чего
пожелает. Я больше и слышать об этом не хочу! Но
предупреждаю: если ты и впредь будешь придерживаться
этого курса, тебе придется выбирать между Говардами
и мною, а это означает лишь одно: либо я буду про¬
484

должать верно служить тебе, либо ты сам попадешь
в услужение к Говардам.
Его светлость был в затруднении, он не знал, чьей сто¬
роны держаться. Дружба с Овербени так или иначе уже да¬
ла трещ*шу, а если она совсем рухнет? В глубине души
Рочестер* догадывался, что все может кончиться именно
так, как предсказывает Овербери. И нашел для себя на¬
иболее удобный вывод: шпионы Нортгемптона ошиблись.
Однако леди Эссекс была иного мнения — об этом поза¬
ботился Нортгемптон. Он надеялся, что она сумеет повли¬
ять на Роберта, если его собственного авторитета будет не¬
достаточно. Старый граф прекрасно понимал двигавшие
Овербери побуждения: сам по себе развод и новый брак ни¬
сколько не волновали сэра Томаса, его беспокоило лишь то,
что в результате он утратит дружбу с фаворитом. И между
Нортгемптоном и Овербери шла тайная дуэль за обладание
Рочестером, дуэль, в которой ни один не осмелива¬
лся слишком уж явно обнажить оружие и свои помыслы.
И доведенная до отчаяния леди Эссекс возглавила всю
кампанию по своему освобождению от уз брака — с той
твердостью и непреклонностью, которые она уже сумела
проявить. Снова, как в прежние дни, зачастил в Норт-
гемптон-хауз стройный, элегантный сэр Дэвид Вуд, кото¬
рый когда-то ухаживал за нею и пообещал вечно служить
ее светлости. Он и теперь, хотя уже хорошо знал о том,
что должно последовать за разводом, вел себя со всей
возможной деликатностью. Ее светлость решила проверить
его искренность. Она слышала о том, что он прекрасно
владеет саблей и весьма недурно — рапирой. И вот, когда
он в очередной раз клялся, что в его жизни нет иной
цели — только лишь служить ее светлости, она поймала
его на слове.
—	Это всего лишь обещания, сэр Дэвид, говорить
легко,— она вздернула свою светлую, словно осененную
солнцем, головку и улыбнулась.— А что, если я в один
прекрасный день попрошу вас подкрепить ваши заверения
в преданности действиями?
—	В этот день я стану счастливейшим из людей,—
без запинки отвечал он.
Теперь она расхохоталась в открытую.
—	Ну что ж, если у меня есть возможность осчастли¬
вить вас...— голос ее сделался серьезным.— У меня поя¬
вился очень опасный враг. Это не человек, это змей, и укус
его смертелен. Случилось так, что вы тоже в определен¬
ной степени пострадали от его укуса, и это нас объединяет.
485

Сэр Дэвид положил руку на эфес шпаги и приобнажил
лезвие.
—	Его имя, мадам? — воскликнул он, мгновенно пре¬
вратившись в отчаянного бретера5.
—	Это имя — Овербери.
Он аж задохнулся от возмущения.
—	Этот пес?1 Да как он посмел оскорбить вас?
—	Он публично склоняет мое имя и приписывает мне
скандальную славу.
Он понимал, что стоит за ее заявлением, и засом¬
невался:
—	Этот мошенник занимает высокое положение и хо¬
рошо защищен. Сам лорд Рочестер...
Она прервала его — она не намерена обсуждать роль
Рочестера в этом деле. Взамен она искусно постаралась
распалить Вуда:
—	Вы ведь действительно пострадали от него, сэр
Дэвид?
—	Это уж точно — мое пособие, благодаря его жад¬
ности, уменьшилось на тысячу фунтов.
—	Что ж, пришло время вернуть должок. Когда вы
посчитаетесь с ним, как подобает джентльмену, вы к тому
же получите эту тысячу фунтов от меня — в качестве
сатисфакции за услугу.
Сэр Дэвид поклонился — она уколола его напоминани¬
ем о том, как должен рассчитываться с обидчиком настоя¬
щий рыцарь, к тому же этот истинный джентльмен не мог
противиться заманчивому блеску целой тысячи фунтов.
—	Его друзья могут заказывать саван! — воскликнул
он в лучших традициях дуэлянтов и, не откладывая,
отправился на дело.
Вечер застал сэра Дэвида на Кинг-стрит — именно
в это время сэр Томас обычно возвращался домой, в хо¬
рошенький особняк, который он завел себе неподалеку от
королевского дворца. По странной случайности сэр Дэвид
очутился возле дома одновременно с сэром Томасом, так
что им не удалось избежать столкновения. Но каждый
ступил в сторону, предлагая другому пройти первому.
—	Мне дальше не надо,— сказал сэр Томас.— Это
мой дом.
—	Ваш дом? Как странно! Стало быть, вы — Овербери?
Странная ситуация заставила напрячь зрение сэра То¬
маса, и он разглядел в полутьме черты сподвижника Норт¬
гемптона, а обострившееся чутье донесло до него запах
опасности.
4*6

—	Я давно намеревался встретиться с вами, сэр,—
заявил сэр Дэвид.
—	Разве это желание так трудно удовлетворить? Меня
легко найти. А вы, я полагаю, сэр Дэвид Вуд, друг лорда —
хранителя печати?
—	Это делает честь вашей памяти. Но, возможно, вы
имели особые основания запомнить мое имя.
—	Особые основания? Что-то не понимаю.
—	Я — тот человек, которому ваше непонятное вме¬
шательство в назначение мне пособия стоило тысячи
фунтов.
Сэр Томас глянул на него так, как только он один и
умел — холодно и свысока.
—	Именно потому вы и искали встречи со мной?
—	Именно поэтому,— подтвердил сэр Дэвид.
В этот момент входная дверь отворилась и на пороге
появился слуга Овербери Дейвис, ладный крепкий парень
чуть старше двадцати лет; хозяин доверял ему полностью.
Овербери сделал приглашающий жест:
—	Войдем в дом.
Сэр Дэвид помедлил на мгновение, затем, слегка по¬
клонившись, переступил порог. Сэр Томас провел его по
узкому коридору в длинную комнату с низким потолком,
весьма скудно обставленную: овальный дубовый стол у ок¬
на, вдоль стены — четыре кресла. На вбитых над камином
крючьях висело с полдюжины рапир, чьи заостренные
концы свидетельствовали о том, что это — не просто ук¬
рашения. По обе стороны от рапир висели мишени с вот¬
кнутыми ножами.
В центре комнаты, на голом полу, был нарисован
мелом квадрат со сторонами около семи футов, а внутри
квадрата был выписан круг. По всей же площади круга
располагались какие-то непонятные сэру Дэвиду линии.
Сэр Томас улыбнулся в усы.
—	Похоже, вам понравился мой магический круг, сэр
Дэвид.
Сэр Дэвид вздрогнул и покраснел.
—	Колдовство? — воскликнул он.— Вы практикуете
черную магию?
Сэр Томас рассмеялся: он представил себе, какие мысли
возникли в голове сэра Дэвида, тем более, что они живо от¬
разились на его лице. Да ведь если Овербери не только кол¬
дун, но еще и смеет в открытую в этом признаваться, разоб¬
лачить его не составит никакого труда1 Королевские охот¬
ники за ведьмами быстренько с ним разделаются!
437

—	Магия? — все еще смеясь, переспросил сэр Томас.—
Ну уж нет, только не колдовство. Это круг Тибальта. Вы
ведь много путешествовали, сэр Дэвид, и несомненно
слышали о Тибальте из Антверпена.
Сэр Дэвид с отвращением покачал головой:
—	Я не интересуюсь такими вещами! Упаси Господь!
А вы, сэр Томас, смелы и безрассудны.
—	Смел? Что ж, это верно. Но безрассуден? Напротив,
я весьма рассудителен. Боюсь, надо рассеять возникшее
недоразумение. Когда у человека столько врагов, столько
бесчестных завистников, когда ему приходится иметь дело
с теми, кто одержим злобной алчностью, ему следует быть
начеку. И верно, пользоваться для своей защиты опреде¬
ленной магией, чтобы обезопасить себя. Но эта магия —
магия шпаги. Назовем ее шпагомагией. Тибальт — вели¬
чайший из живущих мастеров этого оружия. Он создал
свою систему, отличающуюся от знаменитых школ Капо-
ферро и Патерностье. Круг, расчерченный специальными
линиями, служит для упражнений по его методе,— Овер¬
бери повернулся к двери, подзывая Дейвиса, который все
время стоял там и ухмылялся, слушая лекцию, которую
хозяин читал этому незадачливому незнакомцу.— Подой¬
ди-ка сюда, Лори. Сбрось камзол, мы покажем сэру Дэвиду
кое-какие упражнения по системе Тибальта. Если, конеч¬
но,— вежливо обратился он к гостю,— вас они интересуют.
Сэр Дэвид, слегка опешивший от того, что возникшие
при виде странных линий надежды оказались так быстро
разрушенными самим сэром Томасом, хотел все же разо¬
браться в этой чертовщине.
—	Мне очень интересно,— ответил он. Сэр Томас
предложил ему кресло, и только тогда до сэра Дэвида
дошло, что Овербери, разгадав цель его посещения, на¬
рочно устроил весь этот спектакль — чтобы и высмеять,
и припугнуть его. Однако он был уверен, что его не так
уж легко запугать разными иностранными штучками, тем
более он и сам неплохо разбирается в фехтовальных
приемах. И если они хотели повеселиться, посмеяться
над ним, то посмотрим, кто будет смеяться последним.
Сэр Томас сбросил плащ, развязал пояс, снял камзол
и остался в рубашке и штанах — подвижный и насторо¬
женный, словно пантера. Теперь, без одежды, можно было
оценить великолепие его атлетической фигуры. Он взял
шпагу, а Дейвис — тот был поменьше хозяина ростом —
стал против со шпагой и кинжалом.
Сэр Томас пояснил гостю:
4*8

—	Как видите, природа одарила меня преимуществами,
поскольку я выше ростом и руки у меня длиннее. Поэтому,
чтобы парень был в равных со мной условиях, я обхожусь
без кинжала. Советую вам внимательно следить за моими
ногами — вся «магия» заключается именно в их движениях,
а двигаться я буду по линиям, которые показаны здесь.
Атаку начал Дейвис. Сэр Томас, отражая и парируя
удары, давал пояснения, и сэр Дейвис, как хороший фех¬
товальщик, быстро понял, что в этом новом для него
методе действительно была особая «магия». Теперь на¬
ступал сэр Томас, Дейвис отступал, защищаясь и шпагой
и кинжалом. Вдруг сэр Томас сделал ложный выпад,
а затем нанес быстрый удар и довольно ощутимо ткнул
Дейвиса в живот.
Такой выпад был еще незнаком местным фехтоваль¬
щикам, и сэр Дэвид смотрел во все глаза. Мгновение
спустя сэр Томас снова нанес удар — и снова обманул
противника ложным поворотом кисти. А потом, когда уже
Дейвис попытался совершить выпад, сэр Томас мгновенно
отступил в сторону, шпага слуги прошла мимо, а сэр
Томас резким движением едва не нанес слуге удар в лицо.
—	Довольно! — воскликнул он.— Достаточно, сэр Дэ¬
вид уже увидел, насколько чудодействен этот круг. Иди,
Лори. Если сэр Дэвид хочет поближе познакомиться с си¬
стемой Тибальта, он может занять твое место.
Но после продемонстрированных фехтовальных при¬
емов сэр Дэвид не выразил такого желания. Как только
за слугой закрылась дверь, он тоже поднялся. Он увидел
достаточно, чтобы понять, что ему не суждено здесь
заработать тысячу фунтов. Но Овербери не намеревался
отпускать его так просто — сэр Томас отличался довольно
злобным юмором (что хорошо видно и по его литератур¬
ным произведениям).
—	А теперь, сэр Дэвид, к делу, по которому вы хотели
встретиться со мной,— он застегивал камзол.— Полагаю,
вам есть, что мне сказать,— поскольку теперь сэр Дэвид,
возможно, не стал бы объяснять цели своего появления, сэр
Томас не оставил ему выхода: — Как я полагаю, вы при¬
шли, чтобы потребовать от меня сатисфакции. Это касается
тысячи фунтов, вашего пособия, в потере которых вы вини¬
те меня. Я хорошо помню, почему это произошло: вы иска¬
ли привилегий, на которые не имели прав. И вы не позабо¬
тились узнать, что лорд Рочестер никогда не оказывает ус¬
луг, которые хоть в какой-то степени шли бы вразрез
интересам короны — а ведь многие искатели патронажей и
489

привилегий даже пробовали подкупить его взятками. Тако¬
ва политика лорда Рочестера — теперь о ней, я уверен,
знают все. А поскольку я всего лишь преданный помощник
лорда Рочестера, нелепо ждать другого поведения и от ме¬
ня. Вот, сэр, собственно говоря, и все.
И сэр Томас улыбнулся прямо в сердитую физиономию
посетителя. На что тот, не выдержав, воскликнул:
—	Все? Ну, нет, это никак не все! Вы, как я понял,
говорили тут о честности?
—	Это слово смущает вас? Вы разве не знаете, что
оно означает?
—	Черт побери! Да вы хотите меня оскорбить! —
взорвался сэр Дэвид.
—	Скорее, хочу быть предельно откровенным. Этой
истории уже два года, и вы два года ждали случая
выразить мне свой протест? Или воспользовались этим
предлогом, чтобы осуществить какой-то план, задуманный
милордом Нортгемптоном, лакеем которого вы являетесь?
Сэра Дэвида даже передернуло, но он обуздал себя:
—	Вы со всей очевидностью продемонстрировали пе¬
редо мной свои намерения — вы действительно хотите
оскорбить меня.
—	Но разве я первым начал? Разве вы не искали меня
с подобной же целью? — И сэр Томас улыбнулся так на¬
смешливо, что и более холодный собеседник вспыхнул
бы гневом.— Тогда от меня больше ничего и не требуется.
—	Вот уж верно1 — согласился сэр Дэвид.— Вы и так
достаточно далеко зашли.
И сэр Дэвид решился вызвать Овербери на дуэль.
Как ни смутила его устроенная сэром Томасом демон¬
страция фехтовального искусства, но честь уже не до¬
зволяла отступать.
—	Когда вы отправитесь со мною во Францию?
Сэр Томас покачал головой.
—	У меня и в мыслях такого нет. Дела требуют моего
присутствия в Лондоне, и если вы желаете сатисфакции,
можете получить ее здесь.
—	Здесь? При нынешних законах? Да король свернет
шею победителю.
—	Неужто это вас беспокоит?
—	Боже, сэр, вы невыносимы.
—	Но я и не жду от вас терпимости. Я жду ваших
секундантов.
У сэра Дэвида либо уже прошел весь пыл, либо он
сделал вид, что ярость улеглась. Нетрудно было также
490

предположить, что он решил воспользоваться выходом
любезно предоставленным противником.
—	Вы, сэр Томас, надеетесь на покровительство вы¬
сокопоставленных друзей. А в каком положении я, вы
подумали? Кто меня прикроет? Вы пользуетесь своим
положением, и я вновь призываю вас, как человека чести,
отправиться со мной во Францию.
—	Но как человек долга я отклоняю ваше приглашение.
Сэр Дэвид долго разглядывал его, а затем пожал
плечами:
—	В настоящее время нам больше говорить не о чем,—
и направился к выходу.
Сэр Томас поспешил распахнуть перед ним дверь.
—	Бели вы передумаете и пожелаете встретиться со
мною здесь — я всегда к вашим услугам.
Сэр Дэвид не удостоил его ответом. В коридоре его
поджидал слуга Дейвис, который и проводил на улицу.
Сэр Дэвид сразу же отправился к ее светлости, чтобы
доложить о провале своего плана. Сэр Томас, сообщил
он, труслив настолько, что отказывается сражаться ще-
либо, кроме Лондона, хорошо зная, что ни один разумный
человек на это не пойдет, так как тем самым навлечет
на себя гнев короля. Но в стремлении продемонстрировать
собственную доблесть, сэр Дэвид зашел слишком далеко:
он уверял, что Овербери рассчитывает на то, что его при
любом происшествии прикроет Рочестер.
—	А если я,— задумчиво спросила его графиня,— по¬
обещаю вам, что лорд Рочестер защитит вас обоих от
королевского гнева?
Сэр Дэвид понял, что попал в ловушку.
—	Если ее светлость предоставит мне хоть пару строк,
подписанных лордом Рочестером, в которых он пообещает...
—	Вы просите слишком многого,— прервала она сэра
Дэвида.— Каким образом его светлость даст вам такую
расписку? Да ведь это будет означать, что он нанимает
убийцу.
Сэр Дэвид был непреклонен:
—	А без этого, миледи, я вряд ли стану рисковать.
—	Вот так-то! Все понятно! — воскликнула ее свет¬
лость.— Конечно, вы вряд ли станете рисковать!
—	Мадам! — Он был полон негодования.— Вы ко мне
несправедливы.
—	Неужели? Я всего лишь повторила ваши слова! —
Она печально улыбнулась.— Я вспоминаю день, когда вы
с такой горячностью объявили, что готовы жизнь за меня
491

отдать. И когда наступило время послужить не только
для меня, но и для себя самого, вы испугались и пошли
на попятную.
—	Испугался?!
—	Да ведь ясно, что сэр Томас как раз ни капельки
не боится дуэли, а ведь он не произносил романтических
клятв! Вы тут говорили о его трусости, сэр Дэвид. Уверены
ли вы, что этим грешит ваш противник?
—	Вы хотите сказать, что трус — я?
—	По крайней мере он готов совершить то, что вы,
как вы сами сказали, «вряд ли станете делать».
Сэр Дэвид скакал назад в Лондон, и душа его была
мрачнее тучи. Мало того унижения, которое он испытал
от сэра Томаса Овербери, так еще и леди Эссекс добавила
в эту чашу унижения — а он понимал, что все сказанное
ею было правдой. Нет сердцу чувства более горького, чем
когда другой, близкий человек, открывает перед тобою
твои собственные недостатки, о которых ты сам хотел бы
забыть. И то, что сэр Дэвид был когда-то влюблен в леди
Эссекс, лишь углубляло его горечь и — ненависть.
Ненависть эта в свое время должна была принести
еще черные плоды.
Глава XXII
ССОРА
Враждебная лорду Рочестеру партия понесла в но¬
ябре 1612 года ощутимую утрату: внезапно скон¬
чался ее самый мощный, влиятельный и активный член,
один из ее вождей — принц Уэльский.
Это случилось 5 ноября, когда над Лондоном зажглись
огни фейерверка и в темном небе пылали шутихи —
король Яков повелел ежегодно справлять годовщину
своего чудесного избавления от происков Гая Фокса и
его приспешников. В тот праздничный вечер принц Генри
умирал в своем Сент-Джеймском дворце. К этому вре¬
мени молодой и талантливый принц уже пользовался
большой популярностью в народе, и пропасть, разделяв¬
шая его с отцом, стала непреодолимой. Поэтому по
стране поползли ужасные слухи, усугублявшиеся еще
и тем, что король послал к заболевшему наследнику
своего личного врача Майерна, а тот, это было точно
известно, крепко поспорил с врачом принца Хаммондом
492

по поводу метода лечения болезни принца. Припоминали
и о вражде между принцем и лордом Рочестером, лю-
бимейшим королевским фаворитом, и потому иные склон¬
ны были винить в случившемся именно Рочестера —
к немалой выгоде враждебной ему партии. Но никакие
слухи не могли преуменьшить влияния Рочестера, ко¬
торый, пользуясь еще большим королевским доверием,
твердо укрепился на придворном небосклоне. Мощное
притяжение его звезды привлекало все новых и новых
поклонников — в том числе и тех, кто откололся от
ослабевшей в результате смерти принца партии. Чтобы
убедиться в этом, достаточно было в начале нового года
съездить в Ройстон — тем, кто хотел выяснить располо¬
жение апартаментов лорда Рочестера, не надо было
спрашивать дорогу: в этом направлении текли толпы.
Единственным, что омрачало блистательное существо¬
вание милорда, было противодействие, которое сэр Томас
оказывал его отношениям с леди Эссекс — причем про¬
тиводействие это приобрело еще более острый характер
после случая с сэром Дэвидом Вудом, ибо Овербери по¬
чувствовал в этой истории личную для себя опасность.
Одной апрельской ночью напряжение в отношениях между
Робертом и Томасом достигло предела. В тот вечер в ко¬
ролевских апартаментах царило разнузданное веселье,
в центре которого пребывал сам монарх. Однако лорд
Рочестер в предприятии не участвовал — погруженный
в свою любовную эпопею, он вообще стал несколько не¬
брежен в исполнении придворных обязанностей, а король,
подобно влюбленной женщине, старался все большими
авансами привязать его к себе.
Рочестер прибыл из Хаунслоу в час ночи и, пройдя
сразу в свои покои, был немало удивлен, застав там
Овербери с его секретарем Гарри Пейтоном.
Милорд понимал, что Томас знает причину его опоз¬
дания и не одобряет такого поведения, а потому милорд
изначально был раздражен — словно мальчишка, которого
застали за каким-то неблаговидным занятием и который
ожидает теперь порки.
Увидев за столом своего друга — Овербери дремал, по¬
ложив голову на руки,— Рочестер заговорил уже с порога:
—	Ну, что случилось? Почему ты не спишь?
Сэр Томас медленно поднял голову, внимательно ог¬
лядел выросшую перед ним переливающуюся всеми цве¬
тами радуги фигуру — бриллиантовую пряжку в украшен¬
ной плюмажем шляпе, пышные розетки на туфлях с вы¬
493

сокими каблуками,— и губы его искривила снисходитель¬
ная усмешка.
—	А почему ты до сих пор бодрствуешь? Я-то жду
с государственными бумагами тебе на подпись.
Лорд Рочестер надменно поднял брови. Заметив это,
Овербери приказал Пейтону ждать его в галерее.
—	И где же бумаги? — спросил Рочестер.
Сэр Томас встал, оттолкнул кресло и указал на раз¬
ложенные на столе документы.
—	Сядь,— резко ответил он,— и сам посмотри.
Его светлость глянул на друга: лицо его было бледно,
а глаза горели, словно в лихорадке. С тяжелым сердцем
милорд уселся за стол и потянулся к перу. Почти не
читая, поставил свою подпись под первым документом,
взял следующий — через несколько минут все было кон¬
чено, и его светлость отбросил перо.
—	Что, нельзя было подождать до утра?
—	Нет, нельзя,— голос Овербери был холоден. Он
продолжал стоять у стола.— Это наиболее срочные бумаги.
Внизу ждет курьер, чтобы отвезти их в Дувр. Ты что,
полагаешь, государственные дела будут ждать, пока ты
развлекаешься с этой особой?
—	С кем?! — вскричал Рочестер и вскочил.— Ты ска¬
зал — этой особой?!
—	Вот именно! А ты думал — дамой? Да она так же
похотлива, как вся ее порода, ничем не отличается от
своей сводни-маменьки!
Овербери стоял перед его светлостью, выпрямившись
в полный рост и дрожа от напряжения и ярости — весь
лед и пламень, казалось, он и замораживает его светлость,
и опаляет его своим негодованием.
Именно этот странный исходивший от него одновре¬
менно и холод и жар удержал Рочестера от пощечины.
—	И ты станешь отрицать? Ты посмеешь опровергать
мои слова? Да вспомни все: как она вела себя с тобой,
пока муж был в отъезде, как якшалась с этой шлюхой
Тернер и нечестивым колдуном, чтобы с помощью самого
дьявола привязать тебя к себе и освободиться от Эссекса!
—	Замолчи! Именем Господа, заклинаю: молчать! —
Дверь в галерею была распахнута, и яростный голос Робер¬
та слышался далеко вокруг.— Молчи, или я убью тебя!
—	Правильно, убей! И тогда ты, как шмель, погибнешь
после первого же укуса, ибо потеряешь жало свое! —
расхохотался Овербери.— Потому что без меня, я снова
повторяю, ты — ничто. Я — твоя лестница наверх, это по
494

мне ты вскарабкался на свои высоты. И теперь все мои
труды, все мое терпение, все мои старания превращаются
в ничто, ибо ты жаждешь погубить свою честь и себя
самого стремлением к этой нелепой женитьбе. Ты не
посмеешь жениться на миледи без моего согласия, потому
что тогда — я тебя серьезно предупреждаю — тебе при¬
дется самому заниматься всеми делами, ты лишишься всех
подпорок.
Теперь уж и лорд Рочестер ответил на эти унижения
презрительным взглядом.
—	О, как страшно! Можешь убираться на все четыре
стороны, и дьявол с тобой! Я достаточно крепко стою,
обойдусь и без подпорок!
—	Смотри, как бы не пожалеть — это мы, твой пор¬
тной и я, сделали тебя человеком.
Они стояли друг против друга, эти два человека,
которые были близки, как никто, которые не могли су¬
ществовать один без другого, и взоры их метали молнии.
Оба с трудом сдерживали себя, чтобы не схватиться
врукопашную, и после паузы первые слова произнес Ро¬
честер, заговорил ровным, глухим голосом:
—	Сэр, вы только что произнесли слова, которые я не
смогу ни забыть, ни простить. Слова, за которые вам
в этой жизни, Богом клянусь, со мной не расквитаться.
—	Что ж, пусть так,— столь же спокойно ответил Овер¬
бери. Казалось, клокотавший в нем огонь припорошило
пеплом.— Завтра мы расстанемся. Я забираю свою долю
и оставляю вас — отныне вы без меня будете свободны.
—	Прекрасно, освободите меня от своего присутствия,
этого я больше всего и жажду,— таков был ответ, и ми¬
лорд Рочестер пулей выскочил из комнаты.
Овербери остался — недвижный, погруженный в свои
мысли. Затем сложил подписанные документы, перевязал,
запечатал пакет и кликнул Пейтона, чтобы тот передал
пакет курьеру. Вышел из дворца и, словно во сне, побрел
в свой дом на Кинг-стрит. Уже близился ясный апрельский
рассвет, когда сэр Томас наконец лег в постель, но заснуть
никак не мог, сон гнали мысли. Вот и конец всем его
честолюбивым замыслам. Годы тяжких трудов — все на¬
смарку. Завтра он, тот, кто обладал почти что неограни¬
ченной властью, тот, чью улыбку униженно ловили, чье
одобрение вымаливали, снова станет ничем. Узы, которые
пять лет назад связали его с Робертом Карром, разорваны,
и это его падение станет крахом обоих. И все это сотво¬
рила женщина, золотоволосая, синеглазая чаровница, ос¬
495

лепившая болвана Роберта до такой степени, что он не
способен различать, где его спасение, а где гибель.
В горьких раздумьях Овербери встретил утро. С тяже¬
лым сердцем отправился он в свой кабинет в Уайтхолл,
чтобы произвести окончательный расчет с Рочестером и за¬
вершить партнерство, приведшее их обоих к такому краху.
Уже близилось время обеда, но Рочестер все не появ¬
лялся. День подошел к вечеру — того все не было. Не раз
Овербери посылал за его светлостью, и всякий раз посла¬
нец возвращался с ответом, что милорда во дворце нет.
На столе лежали нераспечатанные депеши. Клерки
и секретари приходили за указаниями, и всем сэр Томас
отвечал, что ждет его светлости. Он считал себя слугой,
выброшенным за ненадобностью, слугой, уходившим таким
же нищим, каким нанимался на работу. Потому что, как
и Роберт, сэр Томас был неподкупен. Оглядываясь назад,
он клял свою честность. Другой на его месте, да и на
месте куда менее ответственном, не преминул бы обога¬
титься. Теперь, сидя здесь, в своем бывшем кабинете,
с серым от бессонницы лицом и покрасневшими глазами,
он размышлял и об этом.
А лорд Рочестер провел почти весь этот решающий
для судьбы двух бывших друзей день в обществе лорда —
хранителя печати: своей ночной выходкой сэр Томас за¬
вершил то, чего он больше всего стремился избежать, то,
чего он больше всего боялся — он сам бросил Рочестера
в раскрытые объятия графа Нортгемптона.
Нортгемптон, встревоженный, но и обрадованный,
хранил на старом, сморщенном лице непроницаемое вы¬
ражение.
—	Мы должны запечатать рот этому подлецу, пока
он не натворил больших гадостей.
—	Не беспокойтесь,— сказал Рочестер.— С ним по¬
кончено. Ночью мы окончательно расстались, отныне он
предоставлен самому себе.
В голосе, который ему отвечал, прозвучала презри¬
тельная нотка:
—	Нет, это не конец. Он знает слишком много. Вы
были чересчур доверчивы, вполне вероятно, вы предоста¬
вили ему улики против себя, да даже и без улик он может
наговорить столько — а он умен, вы это прекрасно знае¬
те,— что одних пустопорожних разговоров хватит, чтобы
свести на нет все усилия по расторжению брака. А ко¬
миссия скоро примется за дело.
—	Господи упаси! — вскричал Рочестер так горячо,
496

что Нортгемптон открыто расхохотался, и смех его был
весьма малоприятен для слуха.
—	Молитвами не поможешь,— как бы в извинение
произнес Нортгемптон.— Основания для нашей петиции
крепки, как зыбучий песок. Лишь отчаяние Эссекса дало
возможность вынудить его подписать этот документ. Ар¬
хиепископ уже ясно высказался против подобного решения
дела, и нам потребуется все искусство, чтобы склонить
большинство комиссии на нашу сторону. Если позволите
Овербери болтать все, что он знает, а, возможно, и пред¬
стать свидетелем — и конец всем надеждам.
Рочестера бросило в холод.
—	Что же делать? — беспомощно спросил он.
Они беседовали в библиотеке. Нортгемптон сидел за
письменным столом, и его птичий профиль четко выри¬
совывался на фоне окна. Он наклонил голову, тяжелые
морщинистые веки опустились на глаза, и молодой человек
не мог видеть их выражения. Голосом мягким и глубоким,
полным зловещего значения, старик произнес:
—	Надо полностью обеспечить его молчание.
Рочестер был раздавлен. Он понял, что имел в виду
этот холодный политик, и вся его натура — натура до¬
брого, щедрого, веселого Робина взбунтовалась против
жестокой расчетливости старого интригана. Он припомнил
тот мартовский вечер в своих апартаментах в Уайтхолле,
комнату, освещенную лишь пламенем камина, он вспомнил
свои слова о том, как ему стыдно, как страдает он от
того, что люди, которых он уважает, видят в нем лишь
королевскую игрушку. Он припомнил, как Овербери пред¬
ложил ему свою помощь, те блистательные картины, ко¬
торые он нарисовал, то обоюдное процветание, которое
он обещал. Он снова видел своего друга — высокого, пря¬
мого, гибкого, он видел его освещенную пламенем фигуру,
он видел руку, которую тот ему протянул, чтобы скрепить
их неписаный договор. И вспомнил свои собственные
слова: «Останься со мною, Том, и вместе мы достигнем
величия», и свою собственную клятву: «Я никогда не
нарушу наш уговор». Мысленным взором он пробежал
длинный путь, по которому они рука об руку шли пять
лет... Как крепко держал Томас свое слово, сколько добра
он сделал ему за эти пять лет!
И теперь он сидел здесь, в этой комнате, свидетель¬
ствующей о богатстве и образованности ее владельца,
а ее хозяин, познавший за семьдесят лет своей жизни
многое, но так и не постигший, что есть жалость и со¬
497

страдание, не дрогнув, предлагает ему навеки запечатать
уста Томаса. Для того чтобы тот не смог повредить
стариковским амбициям, вся бездна которых наконец-то
открылась Рочестеру. Да, Овербери говорил ему об этом,
но только теперь Рочестер понял, насколько Томас был
прав, и его светлость ужаснулся этой холодной, расчет¬
ливой безжалостности.
И, задрожав, вскричал:
—	Никогда! Никогда! — он вскочил, не в силах спра¬
виться со своими чувствами.
Морщинистые веки старого графа медленно подня¬
лись — сейчас он еще более походил на какую-то доисто¬
рическую птицу. Две яркие бусинки уставились в лицо
молодого человека.
—	Никогда — что? — бесстрастно переспросил он.—
Я ведь не делал вам никаких предложений. Вы отвечали
своим мыслям, сэр, а не моим словам.
Рочестер в волнении облизнул губы и прямо взглянул
в маленькие блестящие глазки.
—	Что... Что же тогда ваша светлость имели в виду? —
запинаясь, произнес он.
Нортгемптон слегка улыбнулся.
—	Ничего, помимо того, что уже сказал. Надо обес¬
печить молчание Овербери. А вот как — об этом придется
подумать. Как вы считаете, его можно купить?
Рочестер лишь покачал головой — он все еще не
избавился от впечатления, которое произвело на него
предыдущее заявление Нортгемптона.
—	Золотом его не купишь.
—	А возвышением?
Рочестер прошелся по комнате, в раздумье опустив
голову, о чем-то размышляя. Наконец, произнес:
—	Я мог бу подыскать ему место посла.
Нортгемптон согласился:
—	Да, только подальше.
—	Сейчас мы ищем посланника в Московию, уже
рассматриваются кандидаты.
—	Что ж, достаточно далеко. А он согласится?
—	Я не могу быть полностью уверен в его согласии. Но
по тому, как развиваются события, это вполне возможно.
—	А если он откажется...— и вдруг Нортгемптона осе¬
нило, в глазках его замерцал свет.— Бог ты мой! Приду¬
мал. Я знаю способ заставить его молчать до той поры,
пока вы не сочетаетесь браком с моей племянницей и его
болтовня не перестанет быть опасной,— и Нортгемптон
498

развернул перед Рочестером план такой искусный и ко¬
варный, что молодой человек был потрясен.
Рочестер быстро понял, что этот план поможет им
найти выход из сложившейся ситуации и что он наверняка
выполним,— и в этом настроении отправился в Уайтхолл.
Он нашел сэра Томаса в той самой комнате, которая
была свидетельницей их самых задушевных бесед, где
протекали мирные часы их дружбы. Роберт решительным
шагом приблизился к сэру Томасу и протянул руку. Сэр
Томас, побледнев, встал, взглянул на протянутую руку,
на открытое, красивое лицо его светлости.
—	Что вам угодно? — недоверчиво спросил он.
—	Во имя всего, что было между нами, Том, если мы
и расстаемся, мы не должны расставаться врагами. Я могу
и должен кое-что сделать полезное для тебя, даже если
отныне наши пути расходятся.
Овербери еще мгновение помедлил, потом все же взял
протянутую руку, но в его пожатии не было тепла. Ро¬
честер положил левую руку на плечо друга.
—	Вчера мы слишком разгорячились и наговорили
такого, чего не должны были сказать.
—	И чья в этом вина?
—	Оставим... Наши отношения пришли к такому про¬
тиворечию, что мы не можем оставаться вместе. Ты не
одобряешь моего пути и ты твердо решил противиться мне,
а я непременно должен продолжать этот путь. Мы не схо¬
димся во взглядах. Ну и покончим с обсуждением этого. Но
это не должно служить причиной нашего разрыва.
—	Я не вижу иного выхода.
—	Ну что будет с тобою, Том? Какие шаги ты пред¬
примешь?
На это Овербери горько рассмеялся:
—	Воспользуюсь твоим вчерашним выражением: ноги
у меня достаточно крепкие. И я без страха пойду своим
путем, буду шагать дальше.
—	Но я могу сделать твой путь более приятным
и прибыльным. Что, если я попрошу короля назначить
тебя послом в Париж, а Дигби отправить в Московию?
—	Ах, вот в чем дело! Ты хочешь услать меня...
—	Но, по крайней мере, не с пустыми руками, Том.
Я предлагаю тебе почетный пост, который со временем
станет основой для воплощения твоих самых смелых на¬
дежд и планов.
Сэр Томас подумал о посте первого лорда казначей¬
ства, который недавно казался таким близким — по срав¬
499

нению с ним новое предложение выглядело весьма жал¬
ким. Но это почетное предложение, его светлость прав.
Уж лучше, чем возвращаться в судебные инны; а со
временем собственные таланты наверняка помогут ему
добиться и больших высот. Так что, будучи в душе
философом, он отбросил все сомнения и принял предло¬
жение Рочестера.
Они решили забыть все, что произошло между ними;
договорились, что Овербери не станет противиться разводу
леди Эссекс и ни словом, ни делом не станет создавать
никаких тому препятствий. И до решения вопроса о на¬
значении будет по-прежнему выполнять свои секретарские
обязанности при Рочестере.
И успокоившийся сэр Томас принялся распечатывать
дожидавшиеся его весь день депеши.
Глава XXIII
ЛОВУШКА
Лорд — хранитель печати удостоился чести быть
принятым королем для конфиденциальной беседы.
Дело происходило в опочивальне, ибо его величество
имел обыкновение решать государственные дела именно
здесь. Король был один — если не считать трех прислужи¬
вавших ему джентльменов. Он только что вымыл руки
и вытер их салфеткой, поданной Хаддингтоном. Затем
в опочивальню допустили милорда Нортгемптона, а де¬
журных джентльменов отослали в переднюю до дальней¬
ших распоряжений. Король и старый граф остались вдвоем.
Его величеству было уже под пятьдесят. Он значи¬
тельно постарел с того самого дня на ристалище, когда
семь лет назад впервые увидел Роберта Карра. Обжорство
и пристрастие к сладким винам привели его к ожирению,
однако ножки оставались такими же тонкими и слабыми.
Толстые щеки обвисли, лицо избороздили глубокие мор¬
щины, а взгляд казался еще более меланхоличным, чем
прежде. Король был одет в расстегнутый парчовый камзол,
на голове — черная бархатная шапка с брильянтовой
пряжкой на ленте. На столе стояли графин и кубок,
наполненный темным сладким фронтиньяном, и король,
как обычно, регулярно к нему прикладывался.
Граф со скорбным видом объявил о причине, приведшей
его сюда, и король попросил его говорить с полной от¬
500

кровенностью. Однако граф заметно колебался: он теребил
костлявой рукой бородку, а глазки-бусинки, казалось, бы¬
ли полны сомнений.
Наконец он произнес:
—	Речь идет об одном подлеце, который распускает
грязные слухи, и эти слухи, эти намеки, сплетни могут за¬
труднить работу комиссии по расторжению брака Эссексов.
—	Что такое? — по тому, как оживился король, Норт¬
гемптон понял, что тот весьма заинтересовался его сооб¬
щением.
Король Яков с педантичным упорством уже много дней
трудился над сим делом — он лично изучал в связи с дан¬
ным вопросом и Священное Писание, и труды Отцов церк¬
ви, и законы Англии.
Он также углубился в проблемы гражданского и цер¬
ковного законодательств по вопросам развода; особенно
король увлекся узловой проблемой — может ли состояться
развод, если выгоду от него получит женщина; он уже
собственноручно начертал свод собственных размышлений
по данному вопросу, который намеревался представить
комиссии. И был твердо уверен, что, к какому бы решению
этот авторитетный орган, состоявший из крупнейших
представителей закона и церкви, ни пришел, это решение
не будет отличаться от мнения его величества.
Ни один из всплесков его учености — ни «Проклятие
табаку», ни гораздо более глубокий и основательный
труд по демонологии, ни даже «Базиликон Дорон» — не
доставил ему такого наслаждения собственной эрудицией,
как этот трактат о брачном процессе Эссексов, трактат,
ради которого он погрузился в глубины истории, бого¬
словия и юриспруденции и который, будучи опублико¬
ванным, вновь продемонстрирует восхищенному челове¬
честву, и особенно потомкам, каким просвещенным
и мудрым надлежит быть истинному государю. Сей трак¬
тат обессмертил бы имя даже самого мелкого клерка,
не ^только короля Британии.
И вот ему сообщают, что какая-то злобная крыса хочет
самым скандальным образом пустить на ветер все эти
труды?! Да уж не ослышался ли он? И он потребовал,
чтобы его светлость повторил сказанное. Граф рассказал
все снова и кое-что добавил:
—	Этот мерзавец смеет критиковать политику вашего
величества, он смеет утверждать, что вы не должны были
назначать комиссию!
—	Черт побери! — Яков даже захлебнулся от ярости.—
501

Критиковать мою политику? Мою политику?! Да кто он
такой, этот негодяй?!
—	Его зовут Овербери. Сэр Томас Овербери.
Если до этого король Яков просто негодовал по поводу
того, что кто-то посмел поставить под сомнение значение
его труда, то теперь ярость его не знала пределов — он
даже побледнел, услышав имя человека, которого и рань¬
ше ненавидел всей душой. Он выпучил на графа свои
рачьи глаза, а руки так тряслись, что вино чуть не
расплескалось из кубка.
Его величество помолчал, потом заговорил — стран¬
ным придушенным голосом, словно его горло внезапно
перехватило:
—	Значит, он так говорит о моей политике?
—	Именно так, ваше величество. Настало время за¬
ткнуть ему рот.
—	Я так и думаю.
Никогда еще Нортгемптон не видел на лице его ве¬
личества такого злобного, жестокого выражения — и ни¬
когда еще король так явно не демонстрировал ту обычно
скрытую черту своего характера, которую подметил про¬
ницательный Овербери и описал одному своему близкому
другу, определив короля, как faux bonhomme *. Король
поигрывал пуговицами камзола, на его толстых пальцах
сверкали перстни.
—	Ну если и теперь Робин посмеет стать между этой
крысой и мною...— остаток фразы Нортгемптон не рас¬
слышал. Однако поспешил ввернуть:
—	Лорд Рочестер питает глубокое расположение
к этому мужлану.
—	Слишком глубокое расположение,— прорычал ко¬
роль.— Если б не Рочестер, я бы уже давно подвесил его
за пятки. И даже теперь, уверен, Робин начнет уговари¬
вать меня пощадить этого мерзавца. Но, Богом клянусь,
на этот раз я не проявлю слабости.
Но, исторгнув эту клятву, его величество, казалось,
усомнился в своей способности противостоять просьбам
обожаемого фаворита. Однако негодование по поводу та¬
кого теплого отношения Робина к такому низкому негодяю
взяло верх. Ревность, зависть, разлившаяся желчь от раз¬
дражения ввергли короля чуть ли не в истерику.
—	Несколько лет назад,— всхлипнул он,— я собирался
отправить этого гадкого мужика послом во Францию,
* Foux bonhomme {франц.) — притворщик.
502

чтобы такой ценой избавить и себя, и двор от лицезрения
его богопротивной физиономии. Но Робин воспротивился,
он захотел оставить его при себе, не думая о моих
чувствах, о страданиях моей души. Черт побери1
—	Если ваше величество снова выскажет подобное
предложение, лорд Рочестер вряд ли будет противиться.
Он тоже прослышал о болтовне Овербери и, смею думать,
будет рад от него избавиться, по крайней мере, теперь.
—	Да, да, а тот сплетник поедет? Он поедет, этот
неблагодарный, подлый человечишка?
Нортгемптон пожал плечами.
—	Ну, если не поедет...— и он осекся — так внезапно,
что король поднял на него свои белесые глаза.
—	О чем это вы думали, дружище?
—	Если он не поедет,— медленно и очень тихо про¬
изнес Нортгемптон,— тогда ему остается дорога в Тау¬
эр.— И, как бы поясняя, добавил: — В наказание за не¬
повиновение вашему королевскому приказу, за сопротив¬
ление желаниям вашего величества.
Они смотрели друг другу в глаза, и план, составленный
Нортгемптоном, начал доходить до сознания короля.
—	Будем надеяться,— так же медленно ответил ко¬
роль,— что он не подчинится. Куда безопаснее держать
его в Тауэре. Тауэр — более надежная затычка, чем Мо¬
сковия, и по заслугам ему.
Нортгемптон прищурился.
—	Сир, при известной находчивости такого несогласия
можно будет добиться.
—	И кто проявит требуемую находчивость?
—	Если ваше величество доверит это дело мне, то
я берусь его довести до конца.
—	В таком случае, вы сможете полностью доказать
мне и свою надежность, и свою находчивость, и, я надеюсь,
сумеете добиться желаемого результата.
—	Счастлив буду заслужить одобрение вашего ве¬
личества.
Старый граф откланялся, уверовав, что этой беседой
добился сразу двух целей: во-первых, в случае успеха
предприятия он повысит свой престиж в глазах короля,
во-вторых, избавит двор от такого чудовищно неудобного
господина, как сэр Томас Овербери.
За сим последовали переговоры между Нортгемптоном
и Рочестером, в которых была проявлена полная откро¬
венность, и между Робертом и королем, в которых откро¬
венности было поменьше. Именно Рочестер поставил пе¬
503

ред королем занимавший всех вопрос, когда они на сле¬
дующий день, как обычно, обсуждали очередные государ¬
ственные дела.
—	Сир, посольство в Московию ждет посла.
—	Да, да,— ответил король.— У тебя уже есть пред¬
ложения Тайному совету?
Рочестер помедлил:
—	Сэр Томас Овербери собирается покинуть мою
службу.
—	Неужели? Ах, да, не стану делать вид, что мне это
неприятно. Я никогда не любил этого негодяя и не по¬
нимал, что ты в нем находишь. Но какое он имеет
отношение к делам Московии?
—	Он лучше всех других подготовлен к службе посла
что там, что в любой другой стране. Да и ваше величество
в свое время так думали — ведь вы уже предлагали от¬
править его в Париж.
—	Неужели предлагал? А, наверное, для того, чтобы
избавиться от него... Пусть едет, Московия подойдет ему
куда больше, чем Париж. Там, в холодной России, он
сможет остудить свой пыл. И будет от меня далеко, хотя
мне бы хотелось, чтобы он был еще дальше. Как видишь,
я вполне откровенен. Он, конечно, получит эту должность.
Два дня спустя сэра Томаса Овербери посетил лорд-
канцлер Эллсмер, который от имени короля официально
предложил ему место посла в России.
Это предложение застало сэра Томаса Овербери врас¬
плох: Москва — не Париж. В Париже благодаря своему
беглому французскому и близкому знакомству с делами
страны он мог быстро приобрести вес и значение. Но
Москва! Он не знал русского, был почти несведущ в обы¬
чаях этой страны и в ее политике. Более того, это почти
что другой конец света! Неужели, спрашивал он себя,
Рочестер ведет с ним какую-то двойную игру?
Однако в присутствии лорда-канцлера он и виду не
подал, что колеблется: он принял предложение и торже¬
ственно ответил, что обдумает ответ (при этом брови
старого канцлера от удивления поползли вверх). Для
Овербери, который не занимал официально при дворе
никакого видного положения, предложение стать послом
было великой честью. А он еще раздумывает по этому
поводу! Более того, предложение носило характер коро¬
левского приказа. Лорд Эллсмер, однако, не стал вступать
в дискуссию и покинул сэра Томаса, предоставив ему
возможность поразмыслить.
504

Время Овербери требовалось только для того, чтобы
изложить содержание предложения Рочестеру.
—	Король не желает переводить Дигби, который устра¬
ивает его именно в Париже. Но твои резоны вполне спра¬
ведливы, и если тебе не подходит Москва, я не сомневаюсь,
что для тебя открыта возможность отправиться в Голлан¬
дию, Бельгию или Люксембург, с делами которых ты хоро¬
шо знаком,— с серьезным видом ответил фаворит.
Сэр Томас с облегчением выслушал эти слова и, по¬
верив им, попросил лорда Рочестера передать королю,
что со всем почтением вынужден отклонить предложение,
которому так мало соответствует по своей подготовке.
Еще через два дня — дело было уже вечером — к сэру
Томасу явился посланный с требованием явиться на
Тайный совет. Он отправился туда без всяких дурных
предчувствий.
Быстрым шагом пройдя меж двумя одетыми в пурпур
йоменами58, которые охраняли вход, он уверенно вошел
в палату совета. Это было помещение сравнительно скром¬
ных пропорций, увешанное фламандскими гобеленами
и освещенное лишь высоким окном в дальнем конце —
закатное солнце ярко играло в оправленных в свинец
стеклах. В центре стоял покрытый материей длинный
стол, по обе стороны которого сидели лорды — члены
Совета, за маленьким столиком в стороне примостился
клерк, который вел протокол заседания.
Сэр Томас, высокий и элегантный, в хорошем темном
костюме с небольшим накрахмаленным воротником, занял
место у свободного конца стола. Напротив него, на другом
конце стола, стояло украшенное позолотой королевское
кресло. Оно было пусто. Обежав глазами присутствующих,
увидев лордов Нортгемптона, Пемброка, Ноттингема, Са¬
утгемптона, сэр Томас заметил еще одно свободное крес¬
ло — лорд Рочестер также отсутствовал.
Все взоры были обращены на него. Сэр Томас понимал,
что здесь он не найдет и пары глаз, которые глядели бы
на него с добротой и симпатией. Лорды его ненавидели,
однако в прошлом иные из них все же выказывали ему
видимость дружбы (хотя он никогда и не обманывался по
поводу их искренности). А иные, как, например, Пемброк
и Шрузбери, не скрывали своей враждебности.
Все эти годы он был с ними на равных, но знал, что
в свой круг они его никогда бы не приняли. А сейчас их
взгляды выражали лишь холодное презрение.
Он это сразу же почувствовал — однако не был огор¬
505

чен. Они были тем, чем были, по праву рождения — а по
этому праву почести получали даже те, кто был менее
всего их достоин. Он же стал тем, чем стал, по праву
своего таланта, в результате собственных усилий и труда.
Они были всего лишь наследниками пышных титулов.
А он слеплен из другого материала, из которого делают
основателей родов. Поэтому он спокойно выдерживал их
презрительные взгляды.
Лорд-канцлер повторил официальное предложение
о назначении в русское посольство.
Овербери спокойно привел все свои аргументы, объ¬
яснил, почему не чувствует себя подготовленным к такому
назначению. Он слово в слово повторил те доводы, кото¬
рые уже приводил в личной беседе Рочестеру,— тогда,
помимо всего прочего, он ссылался и на здоровье, не по¬
зволяющее переносить холодный русский климат.
Лорд Пемброк прервал его:
—	Сэр Томас, напоминаю, что это назначение сделано
самим королем ради вашего же блага, и я советую вас
еще раз подумать над ответом.
Овербери оглядел присутствующих и увидел только
враждебные взгляды и кривящиеся в ухмылках губы. Они
смеют запугивать его? И он почувствовал странное оди¬
ночество, словно загнанный олень, когда тот оборачива¬
ется и видит псов, готовых вцепиться ему в глотку. Но,
как и олень, он смело встретил противника и ответил
с отчетливой яростью — с одной стороны, он был взбешен
их враждебностью, с другой, все же надеялся на поддержку
лорда Рочестера:
—	Я уже обдумал свой ответ, каким бы он неуместным
ни казался вашим светлостям. Я бы не хотел покидать
страну ради того, чтобы занять какой-то высокий пост.
Если так приказывает король, я подчинюсь его приказу,
но в том случае, если на назначенном мне посту смогу
в полной мере послужить благу своей страны. В России
же, милорды, я не смогу этого сделать по тем причинам,
о которых уже говорил.
Лорд-канцлер поджал губы и покачал головой. Скорее
для присутствующих, чем для Овербери, он объявил, что
должен передать результаты обсуждения назначения его
величеству, и покинул зал. Овербери остался стоять.
Их светлости более, казалось, не замечали его и о чем-
то тихо переговаривались. Понимая, что его игнорируют
намеренно, он продолжал стоять прямо, высоко вскинув го¬
лову — и минуты унижения следовали за минутами.
506

Это были горькие минуты для сэра Томаса, особенно
горькие еще и потому, что он уже не надеялся в будущем
расквитаться с этими господами. Но леди Эссекс — совсем
другое дело. С леди Эссекс он рассчитается, ибо он
прекрасно понимал, кто стоит за всей этой историей:
высокородный старый подлец Нортгемптон. Вот он. погля¬
дывает из-под морщинистых век; оя-то понимает, что все
эти благородные лорды будут теперь юлить перед ним,
заискивать, просить его милостей, как в свое время за¬
искивали перед Овербери. Они знали, что это он, Овер¬
бери, и только он управлял могущественным фаворитом,
который уже, в свою очередь, управлял королем.
Минуты шли свинцовой поступью, и много этих тяже¬
лых шагов прозвучало, пока, наконец, в зал не вернулся
лорд-канцлер, угрюмо уткнувший подбородок в оторочен¬
ную мехом мантию. Его сопровождали офицер и двое
гвардейцев. Их появление произвело немалый эффект —
лорды беспокойно зашевелились.
Овербери стоял спиной ко входу, но из гордости не
повернул головы и не посмотрел, что именно так взбу¬
доражило лордов. Он упрямо глядел перед собой и не
знал, что ему уготовано.
Лорд Эллсмер приблизился к столу заседаний.
—	Имею честь сообщить вашим светлостям, что его
величество преисполнен справедливым негодованием
и что он — я повторяю собственные слова короля — не
может потерпеть подобного ослушания от джентльмена
и слуги его величества. Слуга его величества не имеет
права отказываться от чести, которую ему оказывает его
величество. Дерзость, проявленная сэром Томасом Овер¬
бери, должна быть по справедливости наказана, и его
величество приказывает нам подвергнуть сэра Томаса
Овербери таковому наказанию.
Лорд-канцлер сделал знак секретарю, тот лихорадочно
заскрипел пером по пергаменту, а сэр Томас, оправившись
от минутного замешательства, запротестовал:
—	Милорд канцлер, не могли бы вы привести мне
закон, по которому я должен быть подвергнут наказа¬
нию? — Он был очень бледен, в глазах его пылал гнев.
—	Закон? — Лорд-канцлер удивленно поднял седые
брови, за столом раздались смешки.
—	Да, закон,— повторил Овербери.— Я прекрасно
знаю законы, милорд, и перед тем, как вы вынесете мне
наказание, хотел бы знать, по какому закону король может
заставить своего подданного покинуть страну.
507

—	После того, как все будет завершено, мы предо¬
ставим вам достаточно законных оснований,— последовал
ответ, и клерк поднес лорду-канцлеру готовый документ.
Потом Овербери вспомнил, что документ был подго¬
товлен как-то слишком быстро, но сейчас он этого не
заметил — он продолжал в растерянности что-то говорить.
Но его никто не слушал: лорд-канцлер подписал ордер
на арест, подпись была заверена Пемброком, и ордер
вручили ожидавшему у входа офицеру.
Два гвардейца стали по бокам Овербери — только тогда
он заметил. Расширенными от ужаса глазами он взглянул
на одного, на второго, затем собрал все свое мужество, оки¬
нул гневным взором членов Совета и произнес:
—	Что ж, милорды, настанет час, и мы с вами вернемся
к этому вопросу.
Гвардейцы быстро провели его по галереям дворца
к уайтхолльской лестнице — той самой, что спускалась
к реке. Только там, стоя в ожидании тюремной барки из
Тауэра, он понял, как тщательно продуманы были все
приготовления и в какую глубокую западню он попал.
Но когда он ступил на борт, в сердце его было больше
презрения, чем страха: глупцы, они не понимали, с кем
имеют дело, они не понимали, что его не так уж легко
сломить и уничтожить. И он непременно позаботится
о том, чтобы Рочестер был наказан за вероломство. Итак,
ни смелость, ни уверенность не покинули сэра Томаса.
Хотя для него было бы лучше смириться.
Глава XXIV
ИСКУШЕНИЕ
После ареста сэра Томаса Овербери и город, и двор
забурлили слухами. И самыми расхожими сплет¬
нями были разговоры о том, что крах Овербери — лишь
прелюдия к падению самого лорда Рочестера.
Это был самый нелепый из всех слухов, ибо его величе¬
ство уже подготовил план дальнейшего возвеличивания
возлюбленного Робина по случаю его женитьбы (если, ко¬
нечно, комиссия удовлетворит просьбу о разводе Эссекса).
А чтобы комиссия просьбу удовлетворила, его величество
лично наблюдал за прохождением дела.
Король отбыл из столицы, прихватив с собой Рочесте¬
ра, и где бы они ни находились — в Теобальде, в Нью¬
508

маркете, в Ройстоне,— и чем бы ни занимались — охотой
с гончими, соколиной охотой, петушиными боями,— его
величество с прежним энтузиазмом исследовал бракораз¬
водную тему, и ничто не могло отвлечь его от трудов
праведных. Он все писал и писал трактаты к дальнейшему
просвещению церковников и юристов и настолько увле¬
кался собственной казуистикой, что порой забывал о самом
существе проблемы. Да даже если бы не существовало
той дамы, ради которой он старался помочь своему милому
Робину, если бы не было партий, возникших вокруг этого
дела, он все равно с не меньшей бы радостью восполь¬
зовался такой великолепной возможностью продемонстри¬
ровать свои таланты, а они потрясали даже его самого.
После заточения Овербери в Тауэр прошло три недели.
И вот комиссия, возглавляемая богобоязненным и честным
архиепископом Эбботом, приступила к заседаниям, и пло¬
ды первого дня работы легли на стол короля (он тогда
находился в Теобальде).
Архиепископ был настроен против этого раздутого дела
и имел вполне солидные аргументы, поэтому пожелал
узнать, какие тексты Старого и Нового Заветов указывают
на право человека получить разрешение на расторжение
скрепленного церковью брака; он также задавался вопро¬
сом, как в этом свете интерпретируют священные тексты
Отцы Церкви, как греческие, так и римские, и что думали
по этому поводу древние церковные советы. Архиепископ
неустанно цитировал Меланхтона, Пецелиуса, Гемингиуса
и других.
Торжественно-серьезные экспозиции Эббота ввергли
короля в ярость. Архиепископ — он что, плут или глупец,
если решил так явно проигнорировать записки, которые
король лично послал ему в качестве пособия? Почему он
продолжает задавать вопросы, которые его величество без
колебаний назвал в своем ответном послании «нелепыми»?
С этой минуты в сознании короля дело уже не было
связано с личностью и судьбой Рочестера — отныне его
величество сражался не за своего фаворита, а за свои
собственные взгляды и свой авторитет. Это была дуэль
между королем, уязвленным в своем тщеславии, и честным
архиепископом, не желавшим поступиться своими прин¬
ципами. Король начал писать длиннейшую диссертацию,
которая должна была сразить аргументы архиепископа.
Однако Эббот был непоколебим, и его стойкость ув¬
лекла церковников и знатоков юриспруденции до такой
степени, что к июлю все уже знали: мнения комиссии
509

разделились поровну. К великому изумлению и гневу
монарха, несмотря на все старания его величества, ситу¬
ация зашла в тупик, и единственным выходом было бы
назначение новой комиссии.
Эта отсрочка для влюбленных Фрэнсис и Роберта была
настоящей пыткой; не меньшей пыткой стали и слухи,
которые начали ходить по стране,— видно, стены Тауэра
оказались не слишком надежным заслоном для узника
Овербери. У него бывали посетители, он писал письма,
и тон этих писем с каждым днем становился все более
желчным и угрожающим, ибо каждый новый день пребы¬
вания в темнице служил для него новым доказательством
вероломства Рочестера.
На первое полученное из тюрьмы послание Рочестер
ответил мягко, дружелюбно, он уверял сэра Томаса, что,
если тот проявит минимум терпения, все будет в порядке и
что за его освобождением последует назначение на высо¬
кий пост — в качестве компенсации за страдания.
Нет никаких сомнений, что его светлость был искренен:
он желал лишь одного — чтобы сэр Томас побыл в заточе¬
нии, пока не будет объявлено о расторжении брака Эс-
сексов, а уж потом он никакого вреда нанести бы не мог.
Когда в июне Овербери пожаловался на ухудшение
здоровья, Рочестер отправил ему сочувственное письмо,
лекарственный порошок и своего личного врача Крэйга.
Нортгемптону, однако, все эти нежности совсем не
нравились. Его отношения с Рочестером стали теперь
весьма тесными, и в результате, когда король и Рочестер
отбыли из города, он практически занял положение пер¬
вого министра государства. Теперь он руководил дейст¬
виями Винвуда и Лейка, номинальных глав казначейства;
теперь он, Нортгемптон, был фактическим главой коро¬
левства. Он сразу же предпринял меры по ужесточению
содержания Овербери: приказал тюремщикам не допускать
посетителей, запретить прогулки, а также выдворить из
Тауэра слугу Дэйвиса.
Добрый парень рыдал, когда узнал, что обязан по¬
кинуть хозяина, молил тоже посадить его под замок —
лишь бы быть рядом с сэром Томасом и продолжать
ему прислуживать.
Следующим шагом — в качестве назидания визитерам
Овербери — был арест джентльмена по имени Роберт Кнл-
лигрю: стало известно, что он повторял утверждения Овер¬
бери, будто тот владеет фактами, которые не оставят
камня на камне от дела о разводе. Строгости на этом не
510

кончились. Над сэром Уильямом Уэддом, комендантом
Тауэра, уже и так сгущались тучи: дело в том, что
Сеймуру, возлюбленному леди Арабеллы, удалось бежать
из тюрьмы. Нортгемптон же не любил сэра Уэдда за то,
что тот отличался крайней жестокостью в преследованиях
католиков. Поэтому когда появился благовидный пред¬
лог — ходили разговоры, будто сэр Уэдд по-своему рас¬
порядился драгоценностями леди Арабеллы,— старый
граф поспешил уволить коменданта (который к тому
же с подозрительной мягкостью относился к Овербери).
На его место (по рекомендации главы арсенала сэра
Уильяма Монсона) Нортгемптон назначил пожилого, сте¬
пенного и туповатого линкольнширского джентльмена
Джерваса Илвиза.
Эти меры показались лорду — хранителю печати впол¬
не достаточными, но не могли уменьшить тревоги его
племянницы.
Ужасные слухи, доносившиеся из застенков, уже стали
достоянием куплетистов, околачивавшихся возле собора
святого Павла. Ее светлость кипела негодованием: славно¬
го имени ее рода коснулись грязные уста уличных рифмо¬
плетов! Она отписала об этом возлюбленному Роберту, ко¬
торый находился в свите короля. Своими жалобами она вы¬
вела из терпения не только отца, мать и братьев, но даже
своего милого дядюшку — они считали такое ее поведение
совершенно неразумным, поскольку лорд — хранитель пе¬
чати принял соответствующие меры, дабы содержать
в большей строгости узника Тауэра. Казалось, молодой
графине сочувствовала лишь одна Анна Тернер.
Они сидели на итальянской террасе в Хаунслоу, а что¬
бы нежные дамы не простудились, слуги покрыли камен¬
ную скамью ковром и разбросали по нему подушки. Стоял
жаркий июль — ни ветерка, ни облачка, солнце нещадно
палило даже в раскинувшемся под террасой саду.
Ее светлость сидела, наклонившись вперед, подперев
рукой острый подбородочек, и говорила:
—	Все они безразличны ко мне, и всегда были рав¬
нодушны. И милорд Нортгемптон, и мой отец, и мать.
Они выдали меня замуж, чтобы приумножить свои богат¬
ства, а сейчас помогают мне развестись только потому,
что видят в этом собственную выгоду. Разве мой дядюшка
не сказал однажды, что благодарит Господа за то, что
тот не создал его женщиной, ибо быть женщиной — бес¬
честье? Меня Господь создал для того, чтобы я полностью
вкусила этого бесчестья. Какую же недостойную судьбу
511

уготовили мне мои близкие! Разве могли они толкнуть
меня еще ниже?! Кому не знать этого, как вам, милая
Тернер! В отчаянии я просила помощи вашего знакомого
колдуна Формена и теперь, вспоминая об этом, корчусь
от мук стыда. Потом родственники спровадили меня
в Чартли и отдали во власть человеку, к которому я ис¬
пытываю глубочайшее отвращение. Разве это не бесчестье
для меня — находиться в доме человека, которого я так
боялась и который посмел поднять на меня руку? И в до¬
полнение ко всему разве это не пытка — сознавать, что
мы с Робином, мы, любящие друг друга так крепко и ис¬
кренне, вынуждены жить в разлуке, и все из-за моего
брака, в котором нет ничего священного?!
Маленькая вдова обняла графиню:
—	Ну зачем вспоминать обо всем этом? Вы только
лишний раз расстроитесь! Все уже позади, и после всех
страданий будущее сулит вам безоблачное счастье.
—	Ах, так ли это, Тернер? Так ли? Разве могу я быть
уверена в своем будущем, пока этот ужасный человек
Овербери может все разрушить? Только подумайте, Тер¬
нер! После всего, что я перенесла, этот злодей грозится
вновь ввергнуть меня в пучину страданий, и ради чего?
Ради самого себя, ради оправдания своего честолюбия!
Ну что я ему сделала, почему он желает мне зла? Разве
по моей вине его засадили в Тауэр, разве я виновата
в том, что он все потерял? Какая ему корысть разлучать
нас с милордом? И почему он считает меня злодейкой?
Почему он лишает меня душевного покоя, разве не за¬
служила я покоя годами унижений и страданий? Ах, Тер¬
нер, Бога ради, скажите, зачем он это делает?
Владевшая ею пассивность прошла, и сейчас она воз¬
мущалась, заливаясь горючими слезами.
—	Успокойтесь, дитя, успокойтесь! — уговаривала вдо¬
ва, все крепче обнимая хрупкие плечики ее светлости.—
Все позади, а этот человек не сможет ничего вам сделать!
Овербери сгниет в тюрьме.
—	Не сможет? Я не уверена в этом. Неужто вы не
помните те отвратительные стишки, которые вы мне при¬
несли, балладу, которая склоняла мое имя на потребу
низким людишкам с их мерзкими радостями? Если он не
сам ее написал, то именно его гадкие речи вдохновили
сочинителя. Если все эти подлости будут продолжаться,
тогда нечего и мечтать о расторжении брака — и так уже
глухи доползли из Тауэра до ушей архиепископа и по¬
служили причиной его упрямства на заседаниях комиссии.
512

—	Спокойно, дорогая, спокойно! Все не так уж плохо,
как вам представляется!
—	Как я могу быть спокойна! — молодая графиня
горько рассмеялась.— Пока этот человек жив, не будет
мне мира и покоя. Он сам так сказал, Тернер.
—	Тогда убейте его,— маленькая вдова и сама испу¬
галась, когда произнесла эти слова — первое, что пришло
ей в голову.
Графиня задумчиво повторила:
—	Убить его...— она говорила словно в полузабытьи,
а затем вдруг выпрямилась и с резким, жестким смешком
продолжила: — Я бы и минуты не помедлила, если б это
было в моей власти. Этот человек — змей ядовитый, он
лег поперек моего пути и грозит смертельным укусом.
Неужто кто-нибудь посмеет обвинить меня, если я раз¬
мозжу голову гаду ползучему?
Маленькая кругленькая блондинка затаила дыхание.
Глаза ее сузились, словно она размышляла о чем-то,
затем вдова инстинктивно огляделась — не подслушивают
ли их? Но они были на террасе одни, кругом стояла
тишина, нарушаемая лишь жужжанием пчел в цветах.
—	Вы в самом деле так думаете? — мягко переспро¬
сила вдова.
—	Думаю что? — изящная золотоволосая головка
с достоинством повернулась к Анне Тернер. На вдову
глядели омытые недавними слезами темно-лиловые гла¬
за.— О чем думаю?
—	Ну, о том, что вы сейчас сказали... Что вы хотите
смерти Овербери.
—	А если и так?
Вдова закусила губку. А затем, понизив голос совсем
до шепота, произнесла:
—	Такое вполне возможно.
Леди Эссекс с отвращением передернула плечиками:
—	О Боже! Нет, нет! Что это у вас на уме? Снова
колдовство? Но Формен, слава Господу, умер.
—	Есть и другие мастера магии. Я знаю таких, кто
владеет всеми рецептами приготовления снадобий и по¬
рошков не хуже доктора Формена.
—	Нет, нет! — юный голосок был решителен и
тверд.— Ни за что на свете, Тернер! Хватит. Я и так
благодарю Бога за то, что он прибрал Формена, ибо без
стыда не могу вспомнить о наших с ним встречах. Больше
я никогда не пойду на подобные авантюры.
—	Но вам и не нужно ни с кем встречаться!
17 Р Сабатини. т. 2
513

Ее светлость вопросительно глянула на вдову, и вдова
ответила:
—	Я знаю одного мага, не менее искусного в колдов¬
стве, чем доктор Формен, но более сведущего в разных
лекарственных снадобьях. Он похвалялся, что у него есть
вода, которая убивает медленно и не оставляет следов.
Ее светлость отпрянула:
—	Как вы смеете предлагать мне такое, Тернер!
—	Милое дитя, я просто ищу способа помочь вам.
Разве вы сами только что не желали ему смерти?
—	Я? Я такого вовсе не говорила! — голос ее светло¬
сти дрожал от негодования, но слышалось в нем и совсем
иное — страх.
—	Вы же сами сказали, что вам не будет покоя, пока
этот человек жив...
Леди Эссекс вновь наклонилась вперед:
—	Одно дело желать человеку смерти, а другое —
осуществить это желание в действительности. И все же...—
она на мгновение умолкла.— Я лицемерка, Тернер. Вы
сейчас заставили меня вздрогнуть, вы меня напугали, вы
вселили в меня ужас. А ведь вы на самом деле лишь
указали мне дорогу, на которую я сама желала ступить.
Да, отчаяние подталкивает меня на это,— она снова по¬
молчала, затем продолжила свою исповедь: — Есть один
знакомый мне джентльмен, который клялся мне в вечной
любви, уверял, что готов служить мне во всем и всегда,
что готов даже умереть ради меня. Так уж получилось,
что и он пострадал от Овербери. А этот джентльмен, как
говорили, отличный фехтовальщик. И вот я подговорила
его поссориться с Овербери и вызвать на поединок. Но
он подвел меня... Впрочем, не об этом речь. Видите, как
я несправедлива к вам, Тернер? Когда вы предложили
мне колдовское средство, чтобы убрать Овербери, я со¬
дрогнулась от ужаса, а ведь я сама уже пыталась рас¬
правиться с Овербери, только другим способом,— она вста¬
ла со скамьи.— Да поможет мне Бог, Тернер! Потому что
вся эта история доведет меня до безумия,— она устало
потерла лоб.— Мой дядюшка Нортгемптон прав: быть
женщиной — какое несчастье и бесчестье!
Тернер больше ничего не предлагала — она выжидала.
Она прекрасно понимала, что, если она окажет леди Эссекс
подобную услугу, ее ждет немалая выгода. Смертельная
водица обойдется графине не дешевле, чем колдовской
субстрат жемчуга. Но не стоит нажимать, не стоит так
уж активно предлагать свои услуги... Вдова была обязана
514

своим преуспеянием именно знанию человеческой натуры:
она уже не раз видела, какой плодотворной почвой ока¬
зывается отчаяние, и теперь заронила в эту почву семя.
Пусть оно прорастет.
—	Я всего лишь хотела помочь вам, милое дитя,—
повторила вдова,— ибо ваше горе разрывает мне сердце.
Дорогая миледи, нет ничего, что я бы не сделала, лишь
бы услужить вам, чтобы облегчить вашу участь.
Нежность, звучавшая в голосе вдовы, оказала свое
действие на молодую графиню — она повернулась к ней
с милой улыбкой.
—	Знаю, дорогая Тернер, знаю. Простите мне мою
резкость. Просто в последнее время я стала такой невы¬
держанной... Давайте забудем этот разговор.— Ни о сэре
Томасе Овербери, ни о горестях миледи более не было
сказано ни единого слова. Но в последующую неделю ее
светлость часто вспоминала слова вдовы, они просто не
выходили у нее из головы.
К концу недели, измученная отсутствием вестей из
Лондона, ее светлость приказала закладывать экипаж
и отправилась в Нортгемптон-хауз. Король пребывал
в Ньюмаркете, Рочестер состоял при нем. Но дядюшка
сообщил, что отсутствие двора не влияет на рассмотрение
дела о разводе.
—	Я получил от Рочестера весточку: его величество
нашел способ выбраться из тупика- Он назначил в ко¬
миссию по бракоразводному процессу еще двух членов,
на которых может полностью положиться,— епископов
Рочестерского и Винчестерского. Однако рассмотрение
вопроса отложено до конца сентября.
Это известие глубоко поразила миледи — она понима¬
ла, какими бедами может грозить эта непредвиденная
задержка. Она вдруг почувствовала смертельную уста¬
лость. Дядюшка заметил, как побледнело и осунулось
личико племянницы, и постарался излюбленным способом
вернуть ей румянец — ущипнул ее за щеку.
—	Фи! Ну что скажет Робин, когда увидит, что с на¬
ших щечек исчезли розы?
—	А что еще он может ждать от женщины, измученной
горестными мыслями и бессонными ночами? К прежним
пыткам добавляются, как вы говорите, новые, и вполне
возможно, что мне снова придется предстать перед ко¬
миссией и отвечать на эти ужасные вопросы.
—	Вряд ли. Но даже если так, разве могут сравниться
эти муки с блаженством, что ждет вас в конце? Все будет
17*
515

прекрасно, если только этот подлый Овербери не сотворит
какой-нибудь мерзости.
У нее перехватило дыхание.
—	Что вы сказали?
Он стоял перед ней, заложив руки за спину, и черный
халат болтался вокруг исхудалой старческой фигуры.
—	Я боюсь только одного. Илвиз, новый комендант,
получил соответствующие приказания, но мир полон ли¬
цемерами и предателями, и я слышал, что этот дьявол
Овербери во всеуслышанье клянется, что, пока он жив,
вашему разводу не бывать.
Он уныло опустил голову, но затем рассмеялся, показав
пожелтевшие от старости клыки, снова потрепал племян¬
ницу по щеке и пригласил отужинать с ним.
Слова Нортгемптона заставили сердце миледи сжаться
от ужаса. За ужином она не могла проглотить ни кусочка.
Как несправедливо, что судьба, будущее зависят от подлого
человека, способного разрушить все одним лишь словом.
Глава XXV
ЕПИСКОП ДЕЛАЕТ СВОЙ ХОД
Сэр Томас Овербери был болен телом и духом, но,
вполне возможно, телесные страдания были резуль¬
татом духовных терзаний. Он был лишен прогулок, по¬
сещения своих друзей и всяких связей с внешним миром —
ему было разрешено писать лишь лорду Рочестеру. Сэр
Томас жаловался новому коменданту, что к нему приме¬
няются такие строгости, будто он возглавлял заговор
против государства и самого короля.
Мрачный и серьезный сэр Джервас Илвиз со всем
вниманием выслушивал жалобы, но отвечал, что не волен
сам ужесточать или смягчать условия заключения. Сэр
Джервас всего лишь выполняет инструкции. Все же в од¬
ном вопросе комендант пошел на уступки — взамен вер¬
ного Дейвиса, потерю которого сэр Томас ощущал осо¬
бенно остро, комендант «приставил нового слугу. Это был
тощий человек отталкивающей наружности, слегка косив¬
ший на один глаз и откликавшийся на имя Вестон. Но
в своем одиночестве сэр Томас был рад и этому невзрач¬
ному человечку и, повинуясь собственному чувству юмора,
переименовал слугу в Кассия — поскольку тот своей ху¬
добой и вечно голодным видом напоминал одного из героев
516

шекспировской пьесы, которую сэр Томас видел в театре
на Бэнксайде59. Появление нового слуги подарило сэру
Томасу надежду.
И вот почему. Слуга имел настолько премерзкий вид,
что сэр Томас не сомневался: этот тип не может быть
честным и неподкупным.
Уверившись, что Рочестер вел двойную игру, сэр Томас
решил перейти от угроз к действиям. Он уже не думал
о себе — тем более, что падение его казалось ему оконча¬
тельным. Для него главным было наказать предателя, ко¬
торому он служил так верно. Этого можно достичь одним
способом. От Лидкота и других посетителей он узнал о той
несгибаемой и принципиальной позиции, которую занял
в вопросе о расторжении брака архиепископ Эббот. Сэру
Томасу надо было устроить так, чтобы его вызвали в ко¬
миссию в качестве свидетеля — он даст такие показания,
которые не только разрушат планы леди Эссекс, но вызо¬
вут громкий скандал, и королю не останется ничего иного,
как отдать Рочестера на растерзание общественному мне¬
нию. Достаточно зная натуру короля Якова, сэр Томас не
сомневался, что его величество поступит именно так: во
всей этой ситуации было нечто такое комичное, что порой
сэр Томас разражался громким хохотом.
Он решил во что бы то ни стало связаться с архиеписко¬
пом с помощью нового слуги, посещавшего его в том самом
крыле Тауэра, откуда слишком многие в прошлом восходи¬
ли только на виселицу или на плаху. Сэр Томас знал о та¬
инственной власти золота над многими человеческими ду¬
шами, и, присмотревшись к своему Кассию, решил, что
тот — обыкновенный пройдоха, готовый за горсть монет
продать душу. Со свойственной ему обстоятельностью сэр
Томас приступил к выполнению задачи. Для начала он по¬
старался пробудить сострадание к узнику, проступок кото¬
рого отнюдь не соответствовал суровости наказания. Он
так нуждается — в белье, книгах, во многом другом. Но не
может ничего получить, потому что ему запрещена перепи¬
ска с теми, кто пришлет ему необходимое! Вот если бы Ве¬
стон согласился передать письмо зятю сэра Томаса, Джону
Лидкоту, он, сэр Томас, приписал бы, что подателю сего
следует вручить пять фунтов.
Тут он заметил огонек, мелькнувший в косых глазах
(ему еще ни разу не удавалось встретиться с Вестоном
взглядом),— этот огонек подогрел его надежды.
Вестон колебался. Если его поймают, ничего хорошего
не жди... Но сэр Томас, которому была совершенно без¬
517

различна судьба этого мужлана, уверял, что тот ничем
не рискует. Тогда Вестон сдался, и сэр Томас принялся
за письмо. Однако следует помнить, что Овербери был
человеком осторожным — именно своей дальновидности
он и был обязан быстрыми успехами в качестве помощника
Рочестера.
Сэр Томас написал письмо. Содержание его было самое
простое — о нем он уже говорил Вестону,— сообщал Лид-
коту о здоровье, о надеждах на скорое благодаря стара¬
ниям милорда Рочестера освобождение, просил передать
свежих рубашек и кое-какие книги, а также приписал,
чтобы подателю письма вручили пять фунтов. Вестон
поступил так, как и предполагал сэр Томас: прямиком
отнес письмо сэру Джервасу Илвизу. Сэр Джервас тща¬
тельно изучил послание и, памятуя о полученных от
лорда — хранителя печати инструкциях не пропускать ни¬
каких писем, кроме адресованных милорду Рочестеру,
переслал его лорду Нортгемптону.
Дни шли за днями, а сэр Томас все ждал свои рубашки
и книги. В разговоре с Вестоном он посетовал на его
излишнюю преданность коменданту тюрьмы и обозвал
слугу дураком, ибо тот лишился возможности заработать
пять фунтов на вполне невинном деле. Вестон уже и сам
пришел к подобному выводу и, честно признавшись сэру
Томасу, пообещал на этот раз непременно доставить ве¬
сточку адресату.
Но сэр Томас снова поосторожничал: он написал то
же, что и в предыдущем письме, добавив лишь, что, видно,
прошлое послание либо не дошло до адресата, либо сэр
Лидкот невнимательно отнесся к его просьбе. Пусть теперь
пришлет еще и другие необходимые, по мнению сэра
Лидкота, вещи.
Через три дня в Тауэр принесли пакет. Комендант
изучил содержимое и передал посылку сэру Томасу: ру¬
башки и прочие предметы убедили сэра Томаса в том,
что на этот раз письмо было доставлено и что услугами
Вестона можно пользоваться.
Однако вскоре сэр Томас почувствовал недомогание —
его трясло, как в лихорадке. Сэр Томас был убежден, что
причиной этого является еда или питье. Болезнь стала хо¬
рошим поводом для нового послания Лидкоту: больной про¬
сил свежих продуктов. Вестон сначала отказался служить
почтальоном, но сэр Томас удвоил плату, и Вестон согла¬
сился, выдвинув условие, что сначала будет читать письма.
Сэр Томас позволил ему просмотреть письмо, а потом
518

вернулся к столу, чтобы сложить и запечатать лист. Он
лишь на минуту отвернулся от Вестона, но и этого мгно¬
вения было достаточно: он вложил внутрь прочитанного
послания другой листок, который зажимал в кулаке. Узник
заранее отработал эту операцию, так что Вестон даже
и не заметил нового послания.
Слуга получил свои десять фунтов, а сэр Джон Лид-
кот — записку, адресованную архиепископу Кентерберий¬
скому: сэр Лидкот должен передать ее адресату по сигналу
от сэра Томаса, когда тот попросит свежих персиков. Если
же в течение трех недель он вообще не получит от узника
никакого известия, тогда пусть передаст послание само¬
стоятельно.
Именно после этого сэр Томас написал свое самое
яростное и откровенное письмо Рочестеру: он проклинал,
он призывал на голову королевского фаворита все молнии
и громы, обещая, что если он в самое ближайшее время
не получит свободы, то предпримет шаги, способные на¬
всегда разрушить планы милорда.
А затем сэра Томаса свалил новый приступ болезни,
и теперь он с полной уверенностью объявил коменданту,
что боли в его желудке — результат отравления.
Переводя дыхание между терзавшими его приступами,
он сказал:
—	Можете передать милорду Рочестеру, что если даже
я умру, память о его предательстве не забудется никогда.
Я уже предпринял необходимые шаги: после моей смерти
о нем станет известно все, и он превратится в самого
презренного из живущих. Если вы уважаете его светлость,
если вы служите ему, то позаботьтесь передать: пусть он
как следует печется о моем здравии, поскольку после
моей смерти его ждет бесчестье.
Если сэр Джервас и передал предупреждение, Рочестер
не подал вида, что получил его: Овербери будет в тюрьме
до дня развода, и точка. Однако сэр Джервас предпринял
свои меры: камеру стали чаще проветривать, а тростник
на полу сменили — старый прогнил и скрипел под ногами.
Состояние узника несколько улучшилось, но он по-
прежнему был очень слаб. Жизненные силы его угасали,
и к концу пятимесячного заключения от строптивого и гор¬
дого господина осталась лишь тень.
Прошло еще три недели, и верный инструкции Лидкот
со всеми необходимыми предосторожностями передал
письмо архиепископу Эбботу.
Наступила середина сентября. Комиссия вот-вот дол-
519

жиа была начать свои заседания: ее «укрепили» двумя
епископами, которые в любом случае голосовали бы
в пользу лорда Рочестера.
Архиепископ пребывал в горестных раздумьях. Он
понимал, что стал игрушкой вполне земных страстей, но
не знал, как изменить ситуацию. И когда прибыло письмо
сэра Томаса Овербери, архиепископ усмотрел в нем знак
свыше — теперь он мог доказать то, что уже и так чув¬
ствовал в глубине своей души.
Сэр Томас писал, что дело о разводе основано на
фальшивых утверждениях и на сокрытии подлинных фак¬
тов и что в его силах раскрыть эти истинные факты, ибо
ни один человек на земле — кроме тех, кто непосредст¬
венно заинтересован в благоприятном исходе дела, не
знает эту историю так глубоко и досконально. И он
требует, чтобы в интересах истины и справедливости, как
земной, так и небесной, его вызвали для дачи показаний.
Король уже вернулся в Уайтхолл, и архиепископ, не
откладывая дела в долгий ящик, потребовал заложить
лошадей и отправился во дворец, чтобы передать его
величеству послание сэра Томаса Овербери.
Его преосвященство появился во дворце к вечеру, когда
король давал аудиенции. Он сразу же заметил крепкий
стан и серьезное лицо архиепископа — тот стоял особняком
от придворных. Лицо его величества помрачнело: опять на
его пути встает этот упрямец, посмевший оспаривать его
экскурсы в законы божьи и человеческие!
Король направился к архиепископу и протянул ему
руку для поцелуя. Великолепный Рочестер замер и молча
поглядывал на коренастого прелата, которого с полным
основанием считал своим врагом. Стоявший по другую
сторону от короля Хаддингтон с тайным злорадством
забавлялся этой сценой.
Король перестал обнимать Рочестера, возложил рук>
на плечо архиепископа и взглянул в серьезные и добрые
глаза. После чего спросил, как продвигается интересующее
всех дело.
—	Я как раз хотел бы переговорить об этом с вашим
величеством,— ответил Эббот.— Если ваше величество со¬
благоволит выслушать меня наедине...
—	Наедине?! — переспросил король.— Ха!
Он помедлил, затем решился и увлек архиепископа
через всю галерею к окну. Тут они остались вдвоем.
—	Так о чем вы хотели мне сообщить? — спросил
король.
520

Архиепископ смело глядел королю в лицо:
—	Ваше величество уже осведомлены о моем отно¬
шении к этому делу. Скажу коротко: мне не нравится
этот развод.
—	Ну и что? — спокойно вопросил король.— Разве
судьи должны рассматривать только те дела, которые
им нравятся?
—	Судья руководствуется не привязанностями или ан¬
типатиями, а лишь своей совестью. Мне безразлично,
останется ли леди Фрэнсис супругой графа Эссекса или
выйдет замуж за другого. Но я не могу вынести справед¬
ливое решение, не имея на это достаточных оснований.
Его величество нахмурился, а прелат продолжал:
—	Я прожил на этом свете более пятидесяти лет, и со¬
весть моя всегда была чиста. Не знаю, как скоро мне пред¬
стоит встреча с Господом, но я больше всего боюсь, как бы
до этого часа на душе моей не появилось пятно. И больше
всего сожалею, что этому может способствовать рука ваше¬
го величества, ибо появился тот, кто желает свидетельст¬
вовать о несправедливости дела.
—	Как появился? Кто? — в вытаращенных глазах ко¬
роля мелькнуло удивление.
В ответ архиепископ протянул королю послание сэра
Томаса. Король схватил его своей пухлой, в перстнях
рукой и взглянул на подпись.
—	Ха! Мой старый дружок Овербери?! Ха!
Читая, он пытался удержать на физиономии маску
пренебрежения, хотя по мере чтения в нем поднималась
волна черного гнева.
Достаточный простак во многом, этот Яков Стюарт кое
в чем обладал дьявольским чутьем, особенно обострявшим¬
ся, когда чуял опасность для себя. Он с одного взгляда на
послание понял, каких неприятностей можно ждать от
Овербери, какой громкий может разгореться скандал и ка¬
ким смешным в глазах комиссии будет выглядеть он, ко¬
роль, с его экскурсами в гражданское и церковное право.
Каким же презренным и нелепым предстанет он перед всем
светом, когда выяснится, что он, монарх, пытался извра¬
тить закон ради выгод и удовольствий своего фаворита!
Под внешностью доброго папеньки он скрывал натуру
порочную — жестокую от слабости, а внешняя простова¬
тость, даже кажущаяся придурковатость прикрывали ве¬
роломный ум. Этого короля лучше всех охарактеризовал
Сюлли — он назвал его «самым умным глупцом христи¬
анского мира».
521

Однако сейчас, под испытующим взором архиепископа,
он снова натянул личину простака-отца. Но в душе у него
кипели страсти: слишком долго этот презренный тип Овер¬
бери терзал его душу и плоть, слишком долго королю
приходилось конфликтовать из-за него с возлюбленным
Робином. И даже сейчас, в Тауэре, этот мерзавец не
оставляет его в покое; мало того, смеет слать угрозы
самому королю!
Пощипывая бородку, его величество перечитывал пись¬
мо. Затем приподнял украшенную плюмажем шляпу, по¬
чесал затылок и с глуповатым видом в третий раз при¬
нялся изучать послание Овербери. На самом же деле он
лихорадочно размышлял о дальнейших своих шагах. Когда
король наконец-то оторвался от письма, архиепископ с об¬
легчением увидел, что его величество сияет благодушием.
Король милостиво объявил:
—	Ну, ну! Что ж, если этому человеку действительно
есть что сказать, его необходимо выслушать. Но так ли
это на самом деле? А вдруг он просто хочет разжечь
скандал, породить сплетни... И все же...— король вздох¬
нул.— И все же, поскольку я не хочу давать повода злым
языкам утверждать, будто затыкаю рты недовольным,
вызовите его на заседание, пусть предстанет перед чле¬
нами комиссии и выложит все имеющиеся у него дока¬
зательства. Если в его словах нет ничего, кроме бездо¬
казательной злобы, тогда мы о нем позаботимся. Этот
человек пишет, что он болен и слаб, но у него, я уверен,
достанет сил выступить перед членами комиссии. Я рас¬
поряжусь об этом.
И архиепископ, который пуще всего боялся, что король
разгневается и откажется возобновлять допросы свидете¬
лей, расчувствовался и со слезами на глазах поблагодарил
его величество.
Король потрепал архиепископа по плечу и пробормотал
похвалу его добросовестности и честности, в которой он,
конечно же, никогда не сомневался — ибо тогда архиепи¬
скоп не занимал бы такой высокий пост. Затем в сопро¬
вождении Эббота вернулся в галерею. А за всей этой
сценой внимательно наблюдали Говарды — Нортгемптон,
Саффолк, некоторые другие члены семьи, и в их числе
теперь — Рочестер.
Король ни словом не упомянул о деле, приведшем
сюда архиепископа, но после обеда, когда его величество,
по обыкновению, направлялся соснуть, он кивком подозвал
к себе Рочестера. Услав из спальни камердинера Джибба,
522

его величество не только показал Рочестеру адресованное
архиепископу послание, но и рассказал о том, что прелат
настаивает на возобновлении слушаний.
—	Строптивость, как я сумел заметить,— заявил ко¬
роль,— является основной чертой церковников. Они упор¬
но придерживаются той линии поведения, которую под¬
сказывает им закосневший в догмах разум, и не обращают
ни малейшего внимания на то, какой хаос в обществе
могут вызвать их поступки. Выполнив то, что они считают
своим долгом, они со спокойной совестью укладываются
почивать, тогда как в это время полмира корчится от
бессонницы.
Но Рочестер не слушал рассуждений короля — на его
чистом, благородном лице был написан испуг. Он думал
лишь о том, о чем говорилось в письме.
—	И вы дадите согласие, сир? — наконец воск¬
ликнул он.
—	Согласие? Да ты понимаешь, чем это грозит? Ядо¬
витый язык этого человека уже чуть было не разрушил
все мои усилия в деле о разводе. Меня и так критикуют
все, кому не лень, так неужели же я позволю какому-то
невежде играть на руку критиканам? Я — позволю? Ко¬
нечно же, нет. Но его преосвященство архиепископ Кен¬
терберийский настаивает, и если я откажу ему, послед¬
ствия для меня будут еще хуже. Да ты хоть понимаешь,
в какое затруднительное положение мы попали из-за
твоего милого дружка? В какой же несчастливый миг тебе
пришло в голову сделать его своим секретарем! Черт
побери! Да он одним ударом собирается разрушить твое
счастье и запятнать мою честь!
Щеки короля горели. Он утратил привычную просто¬
ватость, вылупленные глаза его пылали гневом.
Но даже сейчас Рочестер пытался защитить своего
несчастного друга — совесть его светлости была нечиста,
он понимал, что на долю Овербери выпали незаслуженные
страдания и что его послание, пожалуй, последняя попытка
защитить себя, ибо Овербери явно предвидел худшее.
Рочестер старался объяснить это королю, подкрепляя сло¬
ва энергичными жестами, но его величество разгневался
еще сильнее — в нем вновь заговорила ревность..
—	Так ты и теперь его защищаешь?! — прорычал он.—
Неужели ты не понимаешь, что он угрожает твоему
будущему, что он хочет посмеяться над моими философ¬
скими изысканиями о расторжении браков! Боже правый,
Робби, что это между вами за любовь такая?!
523

—	Это не любовь, это старая дружба,— твердо ответил
его светлость.— А я всегда был и, надеюсь, останусь
преданным другом.
—	Другом?! Этот ничтожный человек — твой друг? —
король брызгал слюной, но затем сменил гневный тон на
саркастический.— Тогда что ж, я разрешу ему предстать
перед комиссией, если ты такой преданный друг.
—	Нет, нет! Богом заклинаю, не надо!
—	Рад, что ты не до конца потерял разум. Тогда
посоветуй, как мне поступить. Как сделать так, чтобы
я не нарушил данного архиепископу слова?
—	А ваше величество уже дали слово?!
—	Робин, ты что, от страха совсем потерял голову?!
Черт тебя побери! Как я мог не пообещать? Я должен был
дать слово! Надо сделать так, чтобы я не смог его сдержать,
понятно? Вот теперь и скажи, как мне поступить?
В другое время, когда бы он не был так встревожен
и растерян, его светлость понял бы, что король задает
вопрос неспроста, что в королевской голове уже созрело
какое-то решение, и нужно только, чтобы Рочестер вы¬
сказал вслух то, на что подталкивал его король. Но сейчас
сбитый с толку Рочестер ничего не понимал.
Наморщив лоб, уставившись в землю, его светлость
произнес:
—	Над этим надо подумать.
Во взоре короля мелькнуло разочарование, и он сухо
произнес:
—	Совершенно верно! Над этим надо подумать. И ес¬
ли я желаю сохранить свое королевское достоинство,
а ты хочешь жениться на Фрэнсис Говард, ответ должен
быть найден.
Король встал, проковылял к кушетке, которую Джибб
всегда готовил для дневного сна, и уже другим тоном
и чуть ли не зевая произнес:
—	Иди, оставь меня теперь.
Глава XXVI
КОРОЛЬ ДЕЛАЕТ ХОД
На следующее утро король приказал Рочестеру со¬
провождать его в Виндзор — его величество соби¬
рался пробыть там до окончания работы комиссии по
разводу, заседавшей во дворце Лэмбет.
524

Его светлость подумал, что хорошо бы навестить Овер¬
бери.
Может, удастся уговорить его? Может, напоминание о
прежней дружбе и обещание всяческих благ в будущем
позволит свернуть сэра Томаса с пути мести? Потому что
если даже обещанные Овербери улики и не изменят хода
бракоразводного процесса, скандал все равно поднимется
такой, что брак Рочестера с леди Эссекс станет невоз¬
можным. Однако в Тауэр его светлость так и не собрался
поехать...
Неудивительно, что первые три дня в Виндзоре Роберт
Карр пребывал в тоске и раздумьях.
Он не решался возвращаться к этому вопросу в разго¬
ворах с королем, а его величество, как ни странно, тоже
больше об этом не заговаривал.
Напротив, его величество вел себя так, будто ничего
особенного не произошло и его ничто не заботит.
А потом, на третий день, пришло известие, которое
изменило течение событий и окончательно решило непри¬
ятный вопрос.
Сэр Томас Овербери скончался.
Он скончался в Тауэре от болезни, которая, как теперь
выяснилось, терзала его уже несколько месяцев.
Так написал его величеству лорд — хранитель печати.
Нортгемптон прислал короткую записку и лорду Ро¬
честеру. В ней он сообщал, что, несмотря на суровые
условия заключения, для здоровья сэра Овербери было
сделано все возможное и что в прошлый вторник его даже
посетил личный врач короля сэр Теодор Майерн. Сэр
Джон Лидкот видел тело, коронерское расследование со¬
стоялось, после чего покойный был предан земле.
Его величество послал за Робертом. Король не делал
секрета из своей радости — этот жалкий тип перешел
в мир иной как нельзя более вовремя, всего за двадцать
четыре часа до того, как предстать перед комиссией. Так
что расторжение брака теперь дело решенное.
Однако Рочестер не разделял монаршей радости. Ни¬
какие разумные доводы не могли отвлечь его от мрачных
мыслей: он все время помнил о той ужасной обители,
в которой принял смерть его старый друг. Совесть Роберта
была растревожена, он вспоминал былую дружбу, былые
надежды, которые они друг на друга возлагали, ту щед¬
рость ума и таланта, которой одарял его Томас, ту ужас¬
ную судьбу, которая повергла его в узилище.
525

Он даже в какой-то степени считал себя виновником
смерти сэра Томаса, ибо именно из-за его, Рочестера,
двоедушия Овербери попал в темницу. Конечно, во мно¬
гом, что с ним случилось, сэр Томас тоже виноват —
к чему было проявлять такую строптивость? Но эта мысль
не могла полностью успокоить Рочестера: для человека
великодушного горести, которые ему причиняют,— ничто
по сравнению со страданиями, которые может причинить
он сам. А Роберт Карр, при всех своих недостатках, был
человеком великодушным, хотя, по мнению некоторых,
это было его основной слабостью.
Злобный смешок короля, когда тот по-свойски объявил
своему Робину, что мать-природа очень вовремя позабо¬
тилась о противнике, вселил в сердце Рочестера истинный
ужас.
«Вовремя...» Это слово занозой засело в душе его
светлости. Да, конечно, смерть сэра Томаса накануне
слушания в комиссии была действительно весьма своев¬
ременной. Необычайно своевременной. До того подозри¬
тельно своевременной, что Рочестер внезапно вздрогнул,
догадка молнией сверкнула в его голове, и мысли его
потекли по новому руслу.
Они сидели вдвоем с королем. Его величество разва¬
лился в кресле, небрежно прикрывшись халатом, ибо
привезший известие о смерти Овербери курьер из Лондона
застал короля еще в постели. Король был поражен тем,
как вдруг изменилось лицо фаворита.
—	Что с тобой, Робин?! Ты не заболел, дружок?
Рочестер сурово глянул на короля и медленно ответил:
—	Да. Заболел.
—	Ох, что же с тобой такое? Что мучает тебя? —
в выпуклых глазах короля появилась озабоченность.
—	Что меня беспокоит? Вы сказали, что Том Овербери
умер как нельзя вовремя. Но действительно ли об этом
позаботилась мать-природа?
—	Конечно, поскольку болезнь — это кара, ниспослан¬
ная самой природой, а мне говорили, что он уже несколько
недель болел.
—	Неужели ваше величество не желали бы его вы¬
здоровления?
—	Ну уж нет! — Яков чуть ли не засмеялся.— Если
б я сказал, что жаждал его выздоровления, я был бы
настоящим лицемером.
526

—	Однако факты говорят о другом. Факты говорят,
что ваше величество беспокоились о здоровье Овербери,
ведь вы послали к нему вашего личного врача!
У Якова челюсть чуть не отвисла от удивления
и испуга.
—	Я получил записку от лорда — хранителя печати,—
сообщил Рочестер,— там говорится, что сэр Теодор Май¬
ерн в прошлый вторник посетил Овербери. А в среду он
умер — за день до того, как выступить в комиссии. Стран¬
ная последовательность событий!
—	Черт побери! Что это ты такое говоришь?! — в го¬
лосе короля зазвучал отнюдь не наигранный гнев.
Роберт Карр весьма неуважительно покачал головой
и, глядя прямо в лицо королю, спросил:
—	Почему вы послали Майерна? Неужели вы хотели,
чтобы Майерн лечил человека, чья смерть, говоря вашими
же словами, оказалась очень своевременной? Вы ведь сами
сказали, что были бы лицемером, если бы желали его
выздоровления!
—	Хватит! — король Яков вскочил. Он дрожал от зло¬
сти на своего фаворита, которому сам же и дал слишком
много свободы — в том числе возможность говорить по¬
добным презрительным тоном.— Ты, кажется, забыл,
с кем находишься! — Король запахнулся в халат, чтобы
придать своей позе величавость.— Иногда, милорд, вы
забываете, что я — король.
—	Иногда,— последовал смелый ответ,— ваше вели¬
чество сам об этом забывает.
Они глядели друг на друга так, будто готовы были
схватиться врукопашную. Обычно румяное лицо короля
посерело. Он даже весь трясся от ярости.
—	Ну, я тебе этого, Робин, никогда не забуду,— чуть
слышно пробормотал он.— Я еще с тобой рассчитаюсь!
—	О Господи! — в непритворном ужасе воскликнул Ро¬
честер и закрыл лицо руками.— Ведь именно это я и сказал
когда-то Овербери! И, умирая, он, видимо, думал, что в его
смерти повинен я!
Прозвучавшая в голосе фаворита неподдельная боль,
как ни странно, тронула сердце короля. Привязанность,
которую он чувствовал к своему любимцу, заставила его
забыть гнев, его захлестнула жалость. Он откашлялся
и подошел к Рочестеру. Одной рукой король придерживал
халат, другой — трепал Роберта по плечу.
—	Ну теперь-то уже он знает правду, милый,— вот
такими необычными словами король решил утешить фа¬
527

ворита.— Теперь-то он знает, что тебя винить не за что.
Он поймет, что во всем, что с ним случилось, виноват
он сам. Ну что сейчас об этом сожалеть?
Рочестер опустил руки. Лицо его было ужасно.
—	Хватит, Робби, хватит. Соберись с силами. Этот
мужлан мог разрушить все твои надежды на счастье, и не
только твои, но и надежды Фрэнсис, а если ты по-насто-
ящему ее любишь, тогда ее мечты для тебя еще важнее,
чем свои собственные. Неужто милая бедняжка мало
настрадалась из-за своей любви к тебе, зачем же достав¬
лять ей большие страдания, и все из-за интриг этого
человека? А что было бы со мной, Робин? Неужели
я ничего для тебя не значу? Неужто твоя любовь к Овер¬
бери затмевает все другие обязанности и чувства, и, оп¬
лакивая его смерть, ты забываешь обо всех тех страда¬
ниях, которые он принес бы, останься в живых? Отправ¬
ляйся в Лондон, дружок, к леди Эссекс, и принеси ей
добрую весть: передай ей от моего имени, что решение
о разводе будет принято и что скоро для нее зазвонят
свадебные колокола. Поезжай, Робин, и не возвращайся,
пока не сможешь добром вспомнить своего старого отца
Якова и пока не поймешь, что нет у тебя на свете друга
ближе, чем я.
Рочестер поклонился и молча вышел. А король погру¬
зился в глубокие раздумья.
Его светлость вернулся в город и остановился в своих
покоях во дворце. Оправившись от первого шока, он
уже не был столь бескомпромиссен и жесток к себе. Во
многом король прав: Томас угрожал не только ему, но
и королю Якову и Фрэнсис. Так что хватит плакать —
если не ради себя самого, то ради них. В конце концов,
король имел полное право защищаться и всеми возмож¬
ными способами противостоять тому, кто в открытую
угрожал королевскому величию. А поскольку король
всегда сам себе судия, то кто он такой, Роберт Карр,
чтобы осуждать его величество?
И все же сердце Рочестера было полно печали. Сразу
по прибытии в Лондон он отправился в Нортгемптон-хауз
к лорду — хранителю печати.
Он застал старого графа в библиотеке, где тот усердно
трудился над теми вопросами, которые когда-то были
в компетенции Овербери. Рочестер не мог не почувство¬
вать горечи, когда увидел, как скоро этот хитрый дипломат
прибрал к рукам все нити политики и как быстро отстра¬
нили его, Рочестера, от государственных дел — теперь
528

ему сообщали лишь о том, о чем считали нужным просто
информировать.
Нортгемптон тепло приветствовал гостя. Как и король,
он упомянул о крайне удачной по срокам кончине Овер¬
бери, как и король, он увидел в этой смерти большую
выгоду для дела Рочестера. Однако лорд — хранитель
печати вынужден был признать, что смерть Овербери
породила нежелательные слухи. Агенты сообщают, что
площадь возле собора святого Павла и прочие места сбора
граждан бурлят — впрочем, злобные разговоры всегда бы¬
ли уделом праздной толпы. Поговаривают, что Овербери
отравили и что рука, устранившая его, поразила в свое
время и принца Генри.
—	Ну и пусть болтают,— с презрительной улыбкой
добавил старый граф.— Тем скорее иссякнет источник
лжи. Самое главное, что смерть этого типа положила
конец всем нашим печалям.
—	Однако я бы хотел, чтобы этот результат был
достигнут не ценой чьей-либо жизни,— неловко произнес
Рочестер.
Старые хитрые глазки мгновение изучали молодого
человека. Граф вздохнул.
—	Да все бы этого хотели. Но никто ни в чем не
виноват. Для этого человека было сделано все возможное.
Как я вам сообщал, ему нанес визит даже личный врач
короля, однако его уже никто не мог спасти.
Рочестер с подозрением глянул на старика: интересно,
знает ли он что-нибудь наверняка? Но лицо графа было
непроницаемым.
Рочестер пробормотал какие-то ничего не значащие
слова и осведомился, где можно найти Фрэнсис. Нортгем¬
птон сообщил, что она сейчас здесь.
И когда шею Рочестера обхватили милые ручки, он
наконец-то забыл свои горестные мысли. Это был тот
бальзам, в котором нуждалась его изболевшаяся душа. Ее
светлость побледнела и похудела, под глазами у нее
залегли тени, глаза лихорадочно блестели. Рочестер по¬
нял, что все это — результаты страданий, причиненных
Овербери, ибо ей угрожало возвращение в тот самый ад,
из которого она так жаждала выбраться. И, держа ее
в объятиях и чувствуя, как невыносимо было бы для него
потерять это драгоценное существо, Рочестер пришел
к той самой мысли, к какой его подталкивал король
и Нортгемптон: Овербери умер как нельзя вовремя.
529

Глава XXVU
СВАДЬБА
После того, так жюри матрон60 представило свое
заключение, комиссия вынесла решение: брак рас¬
торгнуть, и графиня Эссекс снова становится леди Фрэнсис
Говард. Случилось это через неделю после смерти сэра
Томаса Овербери.
Семеро членов комиссии, которые голосовали в пользу
такого решения, заслужили бесконечную благодарность
короля; пятеро других, голосовавших против, заслужили
его молчаливый гнев. Не смягчило гнева и знание того,
что мнения подданных, как благородного происхождения,
так и из простого народа, разделились почти в той же
пропорции, что и голоса сущей.
Шесть недель спустя его величество представил новые
доказательства безмерной своей любви к Рочестеру, сде¬
лав его графом Сомерсетом и даровав Брансептское ба¬
ронство, богатые угодья которого были присоединены
к уже имевшимся обширным владениям того, кто семь
лет назад владел лишь переменой платья. Теперь и ко¬
ролевский двор, и весь город говорили только о предсто¬
ящей свадьбе. Дабы отметить событие с подобающим
размахом, король, заглянув в казну и увидев, что она
совершенно пуста, продал принадлежащие короне неко¬
торые земли, и все до последнего пенни было истрачено
на подарки и пиры, которые длились неделю. Само же
бракосочетание состоялось 26 декабря.
Леди Фрэнсис, одетую в непорочно-белые одежды
и с распущенными волосами, вели к алтарю гостивший
при английском дворе герцог Саксонский и дядюшка
Нортгемптон — он-то был твердо уверен, что в резуль¬
тате этого брака все его честолюбивые мечтания будут
наконец-то вознаграждены.
Ее светлость всегда отличалась хрупкостью, а в эти
последние месяцы так исхудала, что черты ее обрели
почти неземную воздушность, а в глазах светился чуть
ли не страх — все приписали эти перемены ужасам ее
предыдущего брака.
После банкета в Уайтхолле, после маскарада, специаль¬
но подготовленного к этому событию Кампионом и бала
Роберт увез новобрачную в Кенсингтон, в деревенский дом,
который предоставил ему сэр Баптист Хикс. Доведенная до
нервного истощения напряженным днем и мыслями о пред¬
530

стоящей ночи невеста устало опустилась в кресло, а жених,
одетый в великолепный свадебный наряд из белого шитого
серебром атласа, стал перед ней на колени. Стоя в этой
рыцарской позе, он взял ее изящную ручку в свои руки
и поклялся сполна вознаградить за все те страдания, кото¬
рые она вынесла рада их любви.
Эта клятва, казалось, вдохнула в нее жизнь.
—	Да, все это было, было! — воскликнула она с го¬
рячностью, даже странной при крайней ее усталости.—
Я на все пошла ради любви к тебе, Робин, ради того,
чтобы ты стал моим и чтобы ничто нам не могло поме¬
шать! Помни об этом, Робин. Помни всегда!
—	Разве я могу забыть, милая?
Она рассеянно играла его золотыми кудрями.
—	Неужели я не заслуживаю прощения? Пусть будет
забыто все!
—	Прощение? Забвение? — Он рассмеялся и обнял ее
за талию.— Милая, ты переутомлена.
—	Да, да,— прозвучавшая в его голосе заботливость
вызвала у нее слезы.— О, Робин, Робин! — Она взглянула
на него с печальной улыбкой.— Мы заранее заплатили —
и заплатили дорого — за наше счастье. Теперь от тебя
зависит, чтобы ничто не нарушало его.
—	Дорогая, что может помешать нашему счастью?
• — Я... Я не знаю. Мне страшно.
Он встал, взял ее на руки и замер, прижав ее к груди.
—	Отдохни, дорогая супруга моя, забудь свои страхи.
С ними покончено, покончено со всем окружающим злом.
Отдохни, родная,— он нежно поцеловал ее.— Сейчас ты
станешь настоящей моей женою.
Но отдохнуть ни духом, ни телом им не удавалось —
празднества только начались. Они должны были длиться
целую неделю и с таким размахом, какого не знала ни
одна свадебная церемония в Уайтхолле.
На счастливую пару сыпались дары, по ценности своей
превосходившие все излишества этого известного своей
роскошью и расточительством. Сам король преподнес но¬
вобрачной драгоценностей на десять тысяч фунтов. Каж¬
дый вечер проходили маскарады — одну пьесу написал
Бен Джонсон, другую Кампион, следующую сам сэр Фрэн¬
сис Бэкон (этот маскарад он поставил на свои собственные
средства. Пьеса была такой экстравагантной, что публика
даже начала поговаривать о душевном здоровье автора).
Лорд-мэр устроил в честь новоиспеченных графа и гра¬
фини Сомерсет банкет в Мерчант-Тейлорз-холле62, а на
531

Все эти перемещения и назначения породили новых
врагов. Граф Сомерсет рассорился с Ленноксом и Хэем
в связи с испанским вопросом, и вообще внешняя поли¬
тика, которую теперь Сомерсет вел сам, пришла в рас¬
стройство. Все это несказанно его раздражало.
Испания и Австрия объединились против протестант¬
ских государств. Курфюрст Саксонский почувствовал
опасность и обратился к своему тестю королю Якову
с просьбой выполнить союзнический договор. Сомерсет
попал под подозрение из-за происпанских симпатий — на
эту сторону его склоняли Говарды.
Растерянный, перепуганный ходом событий, которыми
он не мог, да и не способен был управлять, он все сильнее
тосковал по Томасу. Овербери сумел бы увидеть всю кар¬
тину в целом, выбрал бы наиболее безопасный путь! И, ду¬
мая о печальном конце друга, Сомерсет все чаще корил
себя и впадал во все большую тоску и раздражительность.
Он начал ссориться с королем, а поскольку серьезных
аргументов, которыми для этих диспутов раньше снабжал
его Овербери, у Сомерсета теперь не было, он возмещал их
отсутствие строптивостью, крайне неуважительным тоном,
даже грубостью, и его величество настолько был возмущен,
что сделал ему серьезное предупреждение — перед кото¬
рым вынужден был склониться и упрямый Сомерсет:
-	Робин, тебе следовало бы помнить, что всем своим
существованием — за исключением разве плоти и крови —
ты обязан мне.
—	За что я и плачу вам такой преданностью, которую
вы не встретите ни у кого, в том числе и среди тех, кто
обязан вам плотью и кровью,— последовал ответ.
Король, нахмурившись, разглядывал строптивца.
—	Мне что, следовало бы бичевать себя за то, что
я собственноручно возвысил человека, посмевшего оскор¬
блять мой слух подобными речами?
Его светлость презрительно передернул плечами и от¬
вернулся, а король вскочил с кресла в крайнем гневе.
—	Ах ты невежда! Черт побери, не дай Господь, если
мне покажется, будто ты меня презираешь или умаляешь
мое достоинство, ибо тогда моя любовь к тебе обратится
в ненависть! Уйди прочь! Уйди и подумай, как следует се¬
бя вести, прежде чем снова предстать предо мною и преж¬
де чем я смогу смыть из моей памяти твои выходки! Иди!
Сомерсет мрачно поклонился и вышел вон, а король,
уязвленный в лучших чувствах, расплакался, словно жен¬
щина, к которой охладел любовник.
534

Единственной, к кому Сомерсет сохранил нежное от¬
ношение и любовь, была его Фрэнсис,— та самая, которая
когда-то помогла ему преодолеть его собственную неуве¬
ренность в себе.
Они перебрались из Кенсингтона в Честерфорд-парк,
возле Теобальда, а потом, поскольку здоровье графини
оставляло желать лучшего, переехали в Айлуорт. Состо¬
яние жены немало заботило Сомерсета, и он относился
к ней с неизбывной нежностью. Но даже в ее присутствии
он не мог избавиться от меланхолии — порождении все
возраставших трудностей, глухой враждебности окружа¬
ющих и собственной растерянности.
Роберт, как и большинство мужей, чья душа трепетала
в тревоге, поверял ей свои горести, откровенно расска¬
зывал о прошлом и особенно о той неоценимой помощи,
которую оказывал ему Томас. Он изливал графине свои
жалобы, и эти его воспоминания об Овербери еще сильнее
мучили ее и без того больную совесть. А он, расстраивая
ее еще больше, все сильнее корил себя за постигшую
участь Овербери.
Фразы из последнего письма Овербери жгли: «Твоя
жизнь станет гнусным примером предательства и назида¬
нием тем, кто задумает совершить подобное... Ты показал
низость души, а я виновен лишь в том, что доверился
тебе... На мою долю выпали страдания, неведомые дру¬
гим... И ты, виновник этих страданий, ты, который должен
был бы любить меня безмерно, пропадешь сам, как сгинул
я». Однажды он вслух процитировал эти обвинительные
строки, и ее светлость, побледнев и задохнувшись от
ужаса, подбежала к нему, обхватила его златокудрую
голову руками и прижала к груди, как бы стремясь уберечь
от мириад терзавших его мыслей.
—	Возлюбленный мой, ты видишь лишь плоды, но не
семена! Как можешь ты корить себя за его страдания,
если это он виноват в страданиях твоих?
—	Но ведь из-за моего предательства он попал в за¬
стенок и сгинул там!
—	Условия его заточения вовсе не были бы такими
строгими, если бы он своим поведением не вынудил к это¬
му тюремщиков.
—	Может быть... И все же порой я чувствую себя
настоящим убийцей. А ведь я так его любил...
Она горестно вздохнула и прижала его к себе еще
крепче.
—	Ты же не хотел этого! Ты никогда не желал ему
535

смерти. Да если б и так, кто посмел бы обвинять тебя?
Ты поступил так, защищая себя, чтобы спасти от краха
свою жизнь — свою и мою. И мою! Неужели ты забыл
об этом? Неужели ты простил ему те оскорбительные
слова, что Овербери сказал обо мне в ночь ссоры? Другой
на твоем месте заколол бы его за эти слова без всякой
жалости.
—	Пусть бы я тогда его убил,— ответил он.— Это
было бы честнее. Но между нами было столько всего...
Томас служил мне так преданно, с такой любовью!
Я был связан с ним такими прочными узами и так в нем
нуждался...
—	Но если бы он был жив, он разбил бы в прах все
твои надежды. Он добился бы, чтобы я до смерти была
женой Эссекса, а ты... О, мой дорогой! Твой ум в смятении.
Ты помнишь лишь часть того, что он натворил.
—	Потому что я тоскую по нему и нуждаюсь в нем
более, чем когда-либо. Потому что без него я чувствую
себя беспомощным. Да, вот я и сказал правду! Теперь
я понимаю, как мне следовало поступать. Мне следовало
понять, что он глубоко заблуждается, мне следовало тер¬
пеливо объяснить ему, как много значило для меня это
расторжение брака, как зависело от этого мое счастье.
Я бы растопил его сердце, я уверен. Он любил меня...
А я... Я оставил его подыхать, словно крысу, в ловушке,
в которую сам и загнал.
—	Робин! — воскликнула она, и это был крик боли.—
Если я хоть что-то для тебя значу, не терзай меня более
такими словами!
—	Ах! Прости меня, любимая,— и он погладил ее
бледное, измученное личико.
—	Время исцелит твои страдания,— уверила она.
—	Время? — Он смотрел перед собой глубоко запав¬
шими и печальными глазами.— Время сделает эту потерю
еще более тяжкой. Потому что с каждым днем отсутствие
сэра Томаса становится для меня все тяжелее.
—	Забудь обо всем,— прошептала она с горячей моль¬
бой.— Забудь о делах, о долге, о заботах, о дворе. Карьера
не приносит счастья. Давай заживем тихо, спокойно в Ро¬
честере или в Брансепте, где пожелаешь! У меня есть
ты, у тебя есть я. Разве этого недостаточно, мой Робин?
Давай удалимся от света, и мы найдем мир.
Да, пока он слушал ее, он верил, что можно жить
в уединении. Но тот, кто вкусил власти, уже не может
без нее существовать — она превращается в наркотик.
536

Глава XXVIII
МИСТЕР ВИЛЬЕРС
Возможность, которую терпеливо ожидал мститель¬
ный сэр Томас Лейк, подвернулась с наступлени¬
ем весны.
Кембридж посетил сам король — в сопровождении
принца Чарльза — в знак уважения как к самому универ¬
ситету, так и к его почетному ректору графу Саффолку.
Хотя его величество сопровождала огромная свита, но
всем было заметно, что в свите присутствуют всего семеро
дам и что все они связаны кровными или брачными узами
с семейством Говардов. Это произошло в результате на¬
меренной забывчивости Саффолка: он забыл пригласить
королеву. Его забывчивость углубила разрыв между Го¬
вардами и оппозицией. В числе многих предложенных его
величеству увеселений была комедия «Невежда», напи¬
санная на латыни одним из студентов и представленная
в Клер-холле учащимися. По этому случаю Клер-холл
был пестро украшен, а для короля сооружен специальный
подиум, на котором он и восседал.
Его величество выказал большой интерес к этому
высокоученому зрелищу, а отнюдь не смягченный латынью
грубый юмор вызвал у короля приступы гомерического
хохота. Однако в этот вечер короля ожидал еще один
сюрприз.
В антракте король оглядывал публику и приметил
изящно сложенного молодого человека чуть старше двад¬
цати лет на вид. Молодой человек был облачен в черный
костюм, который когда-то, возможно, гляделся щегольски,
но теперь изрядно обносился, однако потрепанный наряд
не мог скрыть грации движений, а в лице, обрамленном
блестящими каштановыми волосами, его величество при¬
метил внутреннее благородство.
Король удостоил молодого человека долгим взглядом —
он вообще, не скрываясь, пялился на все, что привлекало
его внимание. Он даже пошел еще дальше — указал на
симпатичного незнакомца графине Саффолк. Молодой че¬
ловек, заметив это, залился краской и неловко переминал¬
ся с ноги на ногу. Среди заметивших проявление королев¬
ского внимания к юноше был и сэр Томас Лейк. Его темные
глаза зажглись интересом, лицо приняло озабоченное вы¬
ражение.
537

Во время следующего акта сэр Томас тихонечко про¬
брался сквозь публику, и, когда наступил перерыв, молодой
человек обнаружил рядом с собой высокого, представитель¬
ного и богато одетого придворного, который, приятно улы¬
баясь, представился ему и стал расспрашивать юношу
о нем самом и о его семье. Беседуя с молодым человеком,
сэр Томас Лейк не упускал из виду и королевской трибуны:
интерес его величества к незнакомцу нисколько не умень¬
шился, он теперь разглядывал не только милого юношу, но
и стоявшего рядом с ним придворного.
Молодой человек отвечал сэру Томасу с обезоружи¬
вающей искренностью. Его зовут Джордж Вильерс, он из
Лестершира, где его род живет вот уже четыре сотни лет.
Отец умер около десяти лет назад, оставив их в довольно
стесненных обстоятельствах. Молодой человек недавно
вернулся из Франции, где завершил свое образование,
ненадолго заезжал домой, чтобы обнять матушку, а сейчас
направляется в Лондон искать удачи. Приезд короля и
двора в Кембридж, естественно, возбудил его любопытст¬
во, вот он и задержался здесь.
—	Так вот чему я обязан знакомству со столь заме¬
чательным молодым джентльменом! — заявил придвор¬
ный, чем окончательно смутил юношу.— Меня зовут Лейк,
сэр Томас Лейк. Когда прибудете в город, спросите меня
в Уайтхолле. Буду рад вам услужить.
Каким бы честолюбивым мистер Вильерс ни был, ему
и в самых смелых мечтах не могло привидеться то бу¬
дущее, которое замыслил для него сэр Лейк. Он с вос¬
хищением разглядывал этого великолепного и могущест¬
венного джентльмена. Бедный мистер Вильерс и предпо¬
ложить не мог, что настанет день, когда он возвысится
над сэром Лейком в той же степени, в какой тот сейчас
превосходил его. Поэтому он поблагодарил сэра Лейка,
причем высказал благодарность в такой изящной и веж¬
ливой форме, что сэр Томас возликовал еще больше —
нет, решительно этот малый вполне пригоден для того
проекта, который уже приобрел некоторые очертания
в сообразительной голове сэра Лейка. И воплощение этого
проекта в действительности произошло гораздо быстрее,
чем мог ожидать сам сэр Томас. Мистеру Вильерсу не
придется разыскивать сэра Томаса в Уайтхолле — судьба
распорядилась так, что мистер Вильерс отправился в
Уайтхолл вместе с сэром Томасом Лейком.
Первые намеки на благоприятное развитие событий
появились уже в третьем антракте.
538

Сэра Томаса внезапно призвал к себе сам король и за¬
сыпал его вопросами о замеченном им молодом человеке.
Сэр Томас по собственной инициативе приукрасил
наспех собранную им информацию. Этот молодой человек
принадлежит к вполне добропорядочному семейству, ко¬
торое в последнее время, увы, несколько обеднело. Более
того, покойный батюшка сего юноши заслужил за свою
непоколебимую верность самых высоких почестей, однако,
как это, к сожалению, часто бывает, благосостояние обош¬
ло его стороной. (Откровенно говоря, сэр Томас не владел
никакими доказательствами вышесказанного, однако до¬
гадывался, что, если король действительно заинтересовал¬
ся этим малым, никаких доказательств и не потребуется.)
Король пожелал, чтобы после окончания комедии ему
представили достойного юношу — прощание его величе¬
ства со студенческой братией изрядно затянулось, ибо он
обратился к молодому человеку с отеческой речью, а тот,
покраснев и стараясь прикрыть обтрепанные манжеты,
стоял перед его величеством навытяжку. Король выразил
желание видеть мистера Вильерса в Уайтхолле, дабы
сполна возместить несправедливость, причиненную его
покойному батюшке.
Мистер Вильерс совершенно растерялся, услышав эти
слова; еще больше смутило его прикосновение к щеке
двух мягких царственных пальцев, а также многочислен¬
ные обращенные на него взгляды. Особенно же поразил
его холодный взгляд пары голубых глаз, принадлежавших
роскошному золотоволосому вельможе, который стоял ря¬
дом с королем.
Однако мистер Вильерс нашел соответствующие слова
благодарности и, все еще терзаемый недоумением, позво¬
лил сэру Томасу себя увести — теперь уж сэр Лейк не
желал упускать обласканного королевским вниманием
юношу из виду. Сэр Лейк окончательно убедился, что
этот пообносившийся Адонис63 может стать тем самым
рычагом, с помощью которого он свергнет графа Сомер¬
сета с его высот.
Мистер Вильерс счел инцидент исчерпанным. Тем боль¬
шим было его замешательство, ковда наутро, проснувшись
в своем затрапезном номере дешевенькой гостиницы, он
обнаружил, что сэр Лейк терпеливо дожидается его про¬
буждения, оседлав единственный (и то поломанный) стул.
Он весьма учтиво сообщил мистеру Вильерсу, что его
величество бесконечно очарован молодым человеком и по¬
велевает присутствовать сегодня вечером на латинской
539

пасторали, которую также дают в Клер-холле. Сэр Томас
осведомился, в какой степени мистер Вильерс владеет
латынью, на что тот честно и откровенно отвечал, что
ни в какой. Великолепный придворный был явно разоча¬
рован, но, задумавшись всего на минуту, заявил:
—	Неважно. Тот тоже латыни не знал... Его вели¬
чество, несомненно, охотно займется вашим обучением.
Мистер Вильерс ничего из сказанного не понял, тем
более не осмелился спросить, кого его новый покровитель
имел в виду, назвав «тот», а сэр Томас не утруждался
объяснениями. Он торопил мистера Вильерса, и когда
молодой человек облачился в свой черный костюм, ока¬
залось, что при дневном свете наряд выглядит еще более
потрепанным, чем при вечернем освещении. Потому но¬
воявленный ментор сгреб молодого человека в охапку,
и все время до обеда они провели у портных и галанте¬
рейщиков Кембриджа.
Мистер Вильерс видел, какие тратятся на него день¬
ги — таких сумм он и в руках-то никогда не держал,
и в какой-то момент все же не выдержал и потребовал
объяснений. К тому же его несколько раздражала снис¬
ходительность, с которой обращался с ним этот важный
придворный,— мистера Вильерса даже не спросили, нуж¬
дается ли он в подарках.
Сэр Томас улыбнулся с видом бесконечного терпения
и решил ответить откровенно, как человек, который уже
не видит смысла в излишних недомолвках.
—	Разве я не говорил, что вы весьма понравились
королю и что он хочет познакомиться с вами поближе?
Это, сэр, сулит вам большую удачу в жизни. Я же вижу
свою обязанность в том, чтобы с готовностью служить
удовлетворению королевских желаний — когда вы полу¬
чше узнаете нравы двора, вы поймете, что это — верней¬
ший путь к успеху.
Светский джентльмен говорил так уверенно, будто
мистер Вильерс был принят при дворе, и у мистера
Вильерса даже дыхание захватило. Он не мог произнести
ни слова и лишь удивленно глазел на сэра Томаса. А тот
решил проявить еще большую откровенность.
—	Так что я вовсе не безрассудно щедр. Опыт под¬
сказывает мне, как высоко может возвыситься тот, кого
король отметил своим вниманием. И если я могу помочь
по мере моих сил достичь определенных высот при дворе,
вы не оставите мои труды без награды. Когда вы взлетите
на предначертанные вам высоты, то вы в знак- благодар¬
540

ности за мое прежнее содействие вашему продвижению
отплатите мне тем, что, в свою очередь, протянете руку
помощи.
Конечно, сэр Томас был не до конца правдив, однако
его заявление смягчило уязвленное юношеское самолюбие,
и мистер Вильерс счел все происходящее — в том числе
и закупленные для него наряды — простым авансом, ко¬
торый он в будущем вернет. Настроение его значительно
улучшилось.
Вечером граф Сомерсет сидел в Клер-холле рядом с
королем и, прикрывшись рукой, позевывал, поскольку
латинская пастораль, так восхищавшая его величество,
была безнадежно скучна. И вдруг неподалеку заметил
великолепную фигуру в темно-красном бархате и шелко¬
вом плаще, из-под которого виднелась шпага на золоченой
перевязи. Над всем этим великолепием возвышалось ре¬
дкой красоты юное лицо в обрамлении тяжелых кашта¬
новых волос. Рядом с блистательным незнакомцем реял
сэр Томас Лейк, и только потому его светлость узнал
в разряженном молодом человеке вчерашнего плохо оде¬
того юношу из Лестершира.
Интересно, с чего бы сэру Томасу трудиться над пре¬
вращением вороны в веселую сойку? Наконец, поняв,
в чем тут дело, Сомерсет хмыкнул — это не стоило таких
трудов! Из презрительно-уверенного настроения милорда
не вывело и то, что в антракте блуждающий взгляд короля
приметил молодого человека. Его величество кивком по¬
дозвал мистера Вильерса к себе.
Король поговорил о пьесе, процитировал особенно за¬
помнившиеся ему строки и осведомился, что думает о них
мистер Вильерс. Тот, будучи отнюдь не дураком и потому
не пытаясь скрыть свое незнание латыни, честно сознался,
что, поскольку он не понял ни слова, то просто с удо¬
вольствием следил за перемещениями актеров по сцене
и за их жестикуляцией — тем более, что заранее поста¬
рался узнать содержание пасторали.
Лицо короля опечалилось. За его спиной раздался
смешок лорда Сомерсета, и когда мистер Вильерс вернулся
на свое место, король не преминул упрекнуть фаворита —
а это в последнее время уже вошло у его величества
в привычку:
—	Ты несправедлив, Робби, ведь если бы не я, ты бы
тоже оставался невеждой.
Сомерсет покраснел, губы его решительно сжались. Он
слегка помедлил, но ответил вежливо и ровно:
541

—	Ваше величество неверно меня поняли. Я усмех¬
нулся над тем, что человек пришел смотреть на пьесу,
в которой не понимает ни слова.
—	Однако тот, кто на первый взгляд тратит время
зря, может на самом деле что-то и выиграть. Сэр Томас
привел его сюда вовсе не ради пьесы.
—	А также потрудился сводить к портным...
—	Ах, ах! Но разве ты не заметил, как хорошо на
этом молодом человеке сидит камзол? Сэр Томас просто
хотел доставить мне удовольствие.
—	Сир, сэр Томас оказал вам не очень хорошую
услугу, если рассудил, что вам так легко доставить
удовольствие.
Король нахмурился и умолк — он уже приучился по¬
малкивать, когда любимый Робин переходил к такому
тону. Но он не собирался забывать огорчения, которое
этот разговор ему доставил. По этой или по какой иной
причине, но его величество изрядно задержал придворную
публику после представления, ибо снова подозвал к себе
мистера Вильерса. А в конце беседы приказал тому явить¬
ся завтра на банкет в Тринити-колледже. После банкета
устроили танцы.
Именно танцы сослужили мистеру Вильерсу самую
благоприятную службу: своей легкостью и грацией он
привел в восхищение всех (еще бы — он отличался в этом
искусстве еще во Франции). Ему досталось столько ком¬
плиментов, что он ощутил себя чуть ли не таким же
образцом элегантности, каким предстал в его глазах сэр
Томас Лейк. А тот с пресыщенной усмешкой на хорошо
очерченных губах наблюдал, как король не спускает глаз
с мистера Вильерса, как глупо он заигрывает с молодым
человеком, в какие ученые пассажи пускается его вели¬
чество, лишь бы покрасоваться перед юным неучем. Сэр
Томас чувствовал презрение к неразборчивому монарху:
как же легко возбудить его восторг!
Однако сэр Томас постарался скрыть свои мысли по
этому поводу и продолжал упорно трудиться над тем
проектом, основание которого так удачно заложил в Кем¬
бридже. Вернувшись со своим протеже в Уайтхолл, он
начал искать расположения графа Пемброка который
жаждал получить должность лорда-гофмейстера и не мог
простить Сомерсету, что он захватил это лакомое место;
сэр Лейк искал милостей архиепископа Эббота, который
все еще пылал справедливым негодованием по поводу
расторжения брака графа и графини Эссекс и видел в этом
542

происки Сомерсета; он искал милостей королевы, которая
тут же возлюбила прежде ненавидимого сэра Лейка — она
была оскорблена тем, что ее не пригласили на кембрид¬
жские празднества, и, возможно, напрасно винила в этом
тоже Сомерсета: ведь Саффолк был его тестем.
Каждому сэр Томас представил открытого им молодого
человека, призванного сослужить роль клина, которым
вышибут другой клин — Сомерсета. Все вышеперечислен¬
ные особы охотно вступили с сэром Томасом в сговор,
хотя ее величество королева и сомневалась в целесооб¬
разности предприятия. Она за свою жизнь насмотрелась
на разных фаворитов и знала, что они все неблагодарны —
добившись цели, они не могут не укусить того, кто поднял
их на высоту. Сегодня мистер Вильерс кажется робким
скромником, преисполненным благодарности к своим по¬
кровителям. Но таким был когда-то и Роберт Карр, и
мистер Вильерс со временем может стать таким же, каким
стал Рочестер. Однако попытаться все же стоило...
Был составлен настоящий заговор, собраны необходи¬
мые средства для экипировки нового фаворита и для
приобретения должности королевского виночерпия, како¬
вая давала Вильерсу возможность официального пребы¬
вания при дворе.
Сомерсет хранил спокойствие. Он всего лишь раз, и то
в Кембридже, выказал свое отношение к новой королев¬
ской пассии и теперь просто игнорировал молодого джен¬
тльмена из Лестершира. Но продолжалось это недолго,
до тех пор, пока не произошло одно поистине возмути¬
тельное событие, ясно показавшее, какие козни затеваются
против его светлости и кто за ними стоит.
Граф Пемброк давал обед для избранных друзей в Бей-
нардкасле. Был приглашен и сэр Томас, он же произносил
тосты. Гостей собралось не меньше дюжины, и среди них не
было никого, кто бы не поклялся в вечной ненависти к Со¬
мерсету — здесь были также Герберт, Гертфорд и Бедфорд.
Встретились они с определенной целью: объединить усилия
в дальнейшем продвижении нового фаворита ради полного
уничтожения Сомерсета. Все почтенные особы пришли
к решению, что следующим шагом их заговора будет по¬
лучение мистером Вильерсом рыцарского звания и должно¬
сти королевского постельничего. Как уверил собравшихся
сэр Томас, королева будет на их стороне — а союзник она
тем более ценный, что король всячески стремится проде¬
монстрировать несуществующее семейное согласие.
Компания вернулась в Вестминстер в весьма припод¬
543

нятом настроении. Обильные возлияния возбудили боевой
дух джентльменов до такой степени, что, когда они на
Флит-стрит увидели в окне мастерской художника вы¬
ставленный на продажу портрет графа Сомерсета, они
столпились вокруг и принялись выкрикивать оскорбления
перед картиной в адрес графа — они ведь не могли про¬
кричать те же оскорбления в лицо оригиналу. Один из
джентльменов распалился до такой степени, что приказал
своему слуге бросить в портрет грязью. Из мастерской
выбежал разгневанный художник, а веселая компания
покатила дальше, гордясь таким выдающимся поступком.
А художник отправился в Уайтхолл к милорду Со¬
мерсету.
Его светлость выслушал рассказ и, хотя слегка пере¬
менился в лице, все же сдержался и лишь посетовал, что
это всего лишь пьяная выходка и поэтому недостойна его
внимания и серьезного разбирательства. Однако он вы¬
спросил у художника имена веселых джентльменов, после
чего щедро вознаградил жалобщика. Оставшись в одино¬
честве, он задумался над происшествием. Все перечислен¬
ные джентльмены были не только открытыми противни¬
ками его самого и Говардов, но также были замечены
в явной поддержке мистера Вильерса. И его светлость
пришел к заключению, что следует отплатить их протеже
тем же, что они проделали с его портретом.
Случилось так, что через несколько дней кузен графа
Сомерсета, которому его светлость приискал при дворе
местечко, прислуживал королю за трапезой. И вот этот-то
дальний родственник совершил нечаянную оплошность —
опрокинул на великолепный шелковый костюм мистера
Вильерса супницу.
Вильерс был по натуре человеком веселым и дружелюб¬
ным, но в силу малого придворного опыта еще не умел
с достоинством выходить из подобных ситуаций. Жалея
испорченный дорогой костюм и заподозрив в случившемся
нечто большее, чем простую неловкость, он в гневе вско¬
чил, опрокинул стул и, не сдержавшись, нанес молодо¬
му шотландцу такой удар по голове, что тот зашатался.
Сидевшие поблизости сотрапезники также встали, что¬
бы урезонить разбушевавшегося мистера Вильерса.
Вильерс сразу же осознал чудовищность и бестактность
своего поступка, но вряд ли понимал, какое за этим может
грозить наказание. Он замер на месте — с крайне глупым
видом, а с его великолепного камзола медленно капал на
пол суп. Молодой же Карр, устоявший после' удара на
544

ногах, заслужил всеобщее восхищение своей выдержкой —
он повернулся к королю, прищелкнул каблуками и по¬
клонился, как бы желая сказать, что слишком уважает
его величество, чтобы позволить себе хоть как-то отреа¬
гировать на подобное оскорбление.	*
Его величество сидел с отвисшей челюстью и молча
наблюдал эту дикую сцену.
Сомерсет холодно посверкивал глазами. Губы его кри¬
вила презрительная ухмылка.
Сидевшие за длинным столом сотрапезники (в общей
сложности их было около дюжины) и где-то около полу¬
дюжины прислуживающих джентльменов, замерев, ожи¬
дали развязки.
Наконец, после паузы, тщательно рассчитанной на то,
чтобы усилить напряжение, Сомерсет заговорил. Его хо¬
лодный голос буквально разрезал тишину, и слова про¬
звучали именно такие, какие и должен был в данных
обстоятельствах произнести лорд-гофмейстер.
—	Стража! — сказал он, и его кузен, с готовностью
повинуясь приказу, рванулся к дверям.
На лицо короля упала тень, однако он промолчал.
Уважение к правилам этикета боролось в нем с личным
пристрастием к молодому Вильерсу.
В зал вошел офицер — весьма живописная фигура
в одежде из красного бархата; шляпа с плюмажем поко¬
илась под мышкой, а левая рука в перчатке — на рукояти
сабли. Шпоры музыкально позвякивали при каждом шаге.
Он остановился и, серьезный и бесстрастный, ожидал
приказаний, которые вновь, вполне естественно, были
отданы лордом-гофмейстером.
—	Капитан, соблаговолите проводить мистера Вильер-
са в отведенные ему апартаменты. Выставите у его дверей
караул, который пусть ждет решения его величества.
Мистер Вильерс сделал было движение в сторону
короля, но его величество мановением руки приказал
ему молчать.
—	Да, да,— хриплым голосом буркнул его величест¬
во.— Вам лучше удалиться.
Молодой человек овладел собою, поклонился и вышел
в сопровождении офицера. Король проводил его долгим
взглядом.
Сидевшие за столом посмели наконец пошевелиться.
Лорд Сомерсет громко вздохнул и произнес:
—	Мистер Вильерс еще слишком юн, горяч и слишком
плохо знает устав.
18 Р Сабатнни. т. 2
545

—	Но это может служить и извинением,— пробормо¬
тал король.
Его светлость поднял брови.
—	Придворный устав не предусматривает подобных
извинений.
—	Придворный устав! — чуть ли не удивленно воск¬
ликнул король.— Ха!
Сомерсет кивнул прислуживавшим за столом джент¬
льменам, приглашая их продолжить обед. Но король резко
поднялся и коротко приказал Сомерсету следовать за ним.
Его величество заговорил только тогда, когда вошел
в свои покои и уселся в мягкое кресло.
—	Что это за глупости по поводу устава? — спросил
он, не глядя на Сомерсета.
Фаворит стоял в непринужденной позе у стола, на
который король опирался локтем. Слегка улыбнувшись,
он пояснил, что в объяснениях, по сути, не нуждалось:
—	Как ваше величество и сами прекрасно знаете, я со¬
слался на устав придворной службы, введенной королем
Генрихом VIII, в котором ясно говорится о наказании за
проступок, подобный тому, что совершил мистер Вильерс.
За удар, нанесенный в присутствии короля, нападавший ка¬
рается отсечением кисти руки. В обязанности лорда-гоф-
мейстера входит соблюдение этого устава. Я, по должно¬
сти, обязан также присутствовать при прижигании культи.
Король мысленно представил себе эту картину и со¬
дрогнулся. Лицо его выразило протест:
—	Нет! Нет! Неужели ты полагаешь, что я должен
руководствоваться уставом, придуманным этим старым
кровопийцей?
—	Кровопийца он или нет, но он был королем Ан¬
глии, и славным королем, а его уставы и до сих пор
еще хорошо служат.
—	К черту эти ваши хорошие законы! К черту тебя,
Робби! Неужели ты не понимаешь, как я буду страдать,
если парню изуродуют руку? Даже подумать об этом
и то страшно!
—	Тогда любой сможет повторить подобное пре¬
ступление.
—	Ах ты, бессердечная тварь! Я не потерплю такого,
разве тебе не ясно! — и король в сердцах хлопнул
ладонью по столу. Сомерсет спокойно поклонился. Он
даже улыбнулся.
—	Но я и не настаиваю, сир.
—	То-то же! А я думал, настаиваешь... Хорошо.
546

—	Думаю, достаточно будет, если его отошлют на¬
зад — его манеры более пристойны в Лестершире, чем
в Уайтхолле.
—	А это уж как я захочу!
—	Но решение подобного вопроса унижает достоин¬
ство вашего величества.
—	Я сам в состоянии хранить свое королевское до¬
стоинство!
—	Однако это также входит в обязанности лорда-гоф¬
мейстера...
—	Придержи свой злобный язык! Что ты постоянно
придираешься к несчастному пареньку? Я начинаю думать,
Робби, что ты действительно с радостью отрубил бы ему
руку. Ха!
—	Для меня вполне достаточно его отъезда.
—	Он никуда не поедет!
—	Не поедет? — лицо милорда приняло надменное вы¬
ражение.— Жду приказаний вашего величества, как по¬
ступить в таком случае с этим человеком.
Король мрачно смотрел в холодное лицо фаворита.
Его величество был обижен.
—	Пришли его сюда. Я дам ему урок придворного
этикета, этого вполне достаточно!
—	Его величество весьма милостивы!
—	И ты это прекрасно знаешь. Если б не мое мягко¬
сердечие, я не вынес бы твоих вечных насмешек. В по¬
следнее время ты что-то стал слишком самонадеянным.
Чем выше я тебя возношу, тем невыносимее ты стано¬
вишься. Вот какова твоя благодарность! Я просто тебя
распустил.
—	Но разве не моя преданность вашему величеству
повелевает мне наказать того, кто позволяет себе такую
дерзость в вашем присутствии?
—	Ты прекрасно знаешь, что я не об этом говорю!
Твое неуважение проявляется в тоне, который ты принял
в разговорах со мною, а я этого не потерплю! Ни от кого!
—	Однако вы согласны терпеть неуважение большее,
если прощаете удар, нанесенный в вашем присутствии.
—	То была простая горячность! Парнишка был раз¬
гневан — и справедливо — неуклюжестью твоего родича!
—	Ах, так теперь в обидчики вышел мой родственник!
Господи, ваше величество находит замечательные оправ¬
дания для мистера Вильерса,— в голосе Сомерсета звучала
горечь.— Несколько дней назад друзья этого юного вы¬
скочки забросали грязью мой портрет, выставленный на
18*
547

Флит-стрит. И все же его величество запрещает мне
принимать против него даже самые мягкие меры воспи¬
тания, хотя грязью мой портрет был забросан совсем не
случайно.
—	Что, что? — глаза короля сузились.
Сомерсет вздохнул, затем рассмеялся.
—	Вы и сейчас прощаете этого человека под предлогом
того, что его оскорбили намеренно.
—	А разве нет! Тот увалень, который опрокинул суп¬
ницу — твой родственник. Неужели ты думаешь, что я ни¬
чего не понял? Я многое вижу, почти все, Робби, уж ты-то
должен знать.
Теперь граф Сомерсет по-настоящему разозлился.
И в открытую проявил свои чувства, которые вылились
в горячие обвинения. Всегда, заявил граф, король прислу¬
шивался к любому своему придворному, только не к нему.
Его все время унижают, а король запрещает отвечать на
грубые оскорбления. Его величество благосклонно выслу¬
шивает все гадости, которые говорятся в его, Сомерсета,
адрес. Он громоздил такие горы реальных и вымышленных
обид и так кричал, что король, не выдержав, прервал его
излияния.
—	Что ты орешь, как возчик? — король, дрожа от
негодования, поднялся.— Хватит! Бог мне судья, но я этого
больше терпеть не намерен! Ты что, больше не любишь,
не уважаешь меня? Кто из нас, в конце концов, обидчик
и оскорбитель, кто смеет противодействовать моим жела¬
ниям и стремлениям? Кто из нас — король?! Ты забыл?
Ты запамятовал, почему ты оказался здесь, при дворе?
Только потому, что я тебе благоволил, и если я вознес
тебя так высоко, то я же могу тебя и сбросить вниз!
И это ты забыл? Уходи теперь и постарайся быть осмот¬
рительнее! Запомни все, что я тебе сказал.
Сомерсет ушел, но, увы, не принял к сведению слова
короля. Недостойные и нелепые стычки между ними про¬
должались, и поводом был все тот же мистер Вильерс,
вскоре, однако, превратившийся в сэра Джорджа Вильерса
и королевского постельничего.
Он получил рыцарское звание в апреле и не без
помощи королевы — в этом месяце празднуется день свя¬
того Георгия, и ее величество обратилась к его величеству
с просьбой сотворить акколаду 6 над мистером Вильерсом
именно в день его святого. Граф Сомерсет снова возра¬
жал — особенно против назначения юного джентльмена
постельничим. Но король, утомленный бесконечными сло¬
548

весными сражениями с фаворитом, на этот раз сослался
на свою драгоценную супругу:
—	Об этом меня просит сама королева, Робби! Неужто
ты полагаешь, что я осмелюсь отказать возлюбленной суп¬
руге? — и он подмигнул, как бы намекая, что его женопо-
читание — лишь хорошо известная им обоим шутка.
На это его светлость промолчал, так как ничем отве¬
тить не мог, и мрачно удалился.
Пышногрудая Анна Датская лично представила юного
Вильерса королю и лично протянула Якову шпагу, которой
совершалась акколада.
Граф Сомерсет с мрачной ухмылкой наблюдал, как
король, вздрогнув при виде обнаженной стали и поспешно
отведя глаза, чуть не ткнул Вильерса шпагой в лицо,
когда, по обычаю, касался ею плеча новоявленного рыцаря.
С этого момента сэр Джордж на всех парусах пустился
в океан придворной жизни. Его новые обязанности еще
более укрепили отношения с королем, и те, кто снаряжал
молодого человека в плавание, с удовольствием наблю¬
дали, как все больше король привязывался к скромному
и милому джентльмену из Лестершира, а тот использовал
все предоставлявшиеся ему возможности. Еще большую
радость у заговорщиков вызвало то, что король взял на
себя труд по обучению молодого человека требованиям
этикета и пригласил для него других учителей, необхо¬
димых в подготовке истинного придворного.
Вскоре сэр Джордж был назначен королевским коню¬
шим и даже завел свой собственный маленький двор
внутри «большого» двора, а поскольку имя его уже было
на устах, недостатка в собственных придворных у сэра
Джорджа не было. Сомерсет с горечью наблюдал возвы¬
шение нового фаворита и узнавал в его карьере те этапы,
через которые прошел и сам. Граф ревновал, нервничал,
каждый день приносил ему новые страхи, и он погружался
в мрачную раздражительность.
Король предпринял последнюю попытку смягчить Со¬
мерсета. Он считал причиной его раздражительности ре¬
вность, а причиной ревности ошибочно полагал свою особу
и решил сделать так, чтобы сэр Джордж Вильерс снискал
благосклонность графа. Таким способом король предпо¬
лагал убедить Сомерсета, что от него по-прежнему зависят
людские судьбы.
Сэр Джордж предстал пред очи могущественного фа¬
ворита и со скромным видом обратился к нему с речью,
старательно для этого случая подготовленной:
549

—	Милорд, я жажду быть вашим преданным слугой,
просить вашего покровительства при дворе и уверить
вашу светлость, что вы найдете во мне самого преданного
сторонника.
Граф Сомерсет не встал со своего места и даже не снял
шляпы, широкие поля которой скрывали его красивое,
выразительное лицо. Ответ был решительным и жестким:
—	Я не ищу вашей дружбы, и у меня нет для вас
никакой благосклонности. Больше всего на свете я желал
бы свернуть вам шею — в этом вы можете быть уверены.
Молодой человек вскипел и уже собрался было ответить
столь же резко, но сопровождавший его сэр Хамфри Мэй
схватил его за руку. Тогда сэр Джордж молча и с достоин¬
ством поклонился и вышел.
За его спиной раздался презрительный смех Сомерсета.
Глава XXIX
ТУЧИ СГУЩАЮТСЯ
Слова милорда Сомерсета были в точности переданы
королю. Король был глубоко опечален афронтом,
устроенным его «дорогому Стини» — так он теперь име¬
новал Вильерса, поскольку увидел в нем сходство с пор¬
третом святого Стефана, висевшим в банкетном зале. Но,
несмотря на громкие заявления, что никто не может
повергнуть его в трепет, король все же побаивался уп¬
рекать Сомерсета. Всем известно, что невысказанный гнев
может превратиться в страшный яд. И почти всегда этому
яду удается отравить любовь и преобразовать ее в нена¬
висть. И вот теперь король, ради собственного спокойствия
продолжавший хранить видимость приязни к своему Роб¬
би, в глубине души начал его ненавидеть.
А наш герой, никогда не отличавшийся особым умом
и житейской мудростью, не придумал ничего лучше, как
вступить в некоего рода союз именно с теми людьми,
которые больше всего и жаждали его падения.
Наиболее активными агентами враждебной ему партии
были те двое, кто в свое время метили на должность госу¬
дарственного секретаря — сэр Томас Лейк (ему, как мы по¬
мним, было в должности отказано) и, как ни странно, сэр
Ральф Винвуд, который должность получил. И если мотивы
первого хоть и презренны, но по-человечески вполне по¬
нятны, то мотивы второго заслуживают особого разговора.
550

Сэр Винвуд получил должность именно благодаря ста¬
раниям графа Сомерсета и, казалось, должен бы быть ему
за это благодарным. Однако, вступив на сей высокий пост,
сэр Ральф не снискал в ней того, о чем мечтал.
Назначая его государственным секретарем, милорд Со¬
мерсет хотел видеть в этом мрачном, суровом джентльмене
второго Овербери — то есть того, кто, выполняя все над¬
лежащие обязанности, оставался бы в тени, а плоды трудов
предоставил бы пожинать Сомерсету, чтобы тот, не делая
никаких усилий, оставался бы в глазах всего света вер¬
шителем судьбы государства.
А сэр Ральф вовсе не желал играть теневую роль:
если уж на его долю и выпала тяжкая работа, он не
собирался ни с кем делиться ее результатами. Роль
тайного советника графа Сомерсета его не устраивала,
и, раздраженный ограничениями, которые наложил на
его деятельность патрон, он замкнулся внутри своих
обязанностей и хранил всю получаемую информацию
при себе, предоставив Сомерсету свободу блуждать в по¬
темках. Сэра Ральфа мучило подобное положение, он
искал способы избавиться от него и завладеть всей
полнотой той самой власти, которую номинально давала
ему должность. Он уже давно понял, что пока бразды
правления будут находиться в руках Сомерсета, никакие
перемены невозможны, и потому был готов избавить
себя от этого бремени. И путь к этому избавлению он
увидел в завершении того процесса, который уже так
искусно начал сэр Томас.
Он наблюдал за растущей популярностью сэра Джор¬
джа Вильерса и хотя в глубине своей пуританской души
презирал очередного фаворита, но по опыту знал, что из
фаворитов иногда получаются крупные государственные
мужи. А поскольку фавориты безраздельно владели мо¬
наршими предпочтениями, само провидение назначило им
роль того голоса, который может нашептать в королевское
ушко нужные слова о полезном человеке. Если Джорджа
Вильерса правильно подготовить, его ждет блистательное
будущее, а скорость обретения им надлежащего положения
будет зависеть от того, как быстро это положение потеряет
граф Сомерсет.
Сэр Ральф Винвуд начал действовать по двум направ¬
лениям. Прежде всего он добивался расположения к себе
сэра Джорджа Вильерса — в чем следовал новейшей при¬
дворной моде, а также разрабатывал способы скорейшего
устранения милорда Сомерсета, списания его в разряд
551

«ненужных вещей» — ив этом его действия не отличались
от принятого при дворе курса.
И тут произошло событие, которое не мог предвидеть
и дальновидный сэр Ральф. К нему поступило письмо от
королевского агента в Брюсселе. Государственный секре¬
тарь предпочел не раскрывать его содержания ни своему
патрону милорду Сомерсету, ни тем более кому-либо
другому. Этот агент, мистер Таумбол, писал, что у него
есть секретная информация, относящаяся к причинам
смерти сэра Томаса Овербери. Более он ничего в письме
добавить не может, но обещает сэру Ральфу подробно
ознакомить его с имеющимися сведениями, если тот добь¬
ется для него разрешения вернуться в Англию.
Прочитав письмо, сэр Ральф серьезно задумался. Он
помнил слухи, ходившие после смерти Овербери. Уверив¬
шись, что смерть Овербери была отнюдь не случайной,
сэр Ральф задал себе вопрос, с которого издревле начи¬
наются все расследования: «Qui bono fuerit?» * Весь ход
событий, последовавших за смертью сэра Томаса Овербери
указывал на то, что максимальную выгоду извлек именно
милорд Сомерсет и что именно он мог быть тем лицом,
кто желал избавиться от Овербери.
Эта мысль послужила толчком к дальнейшим поступ¬
кам государственного секретаря.
Мистера Таумбола потихоньку вызвали из Брюсселя,
и сэр Ральф получил ответ на тот самый вопрос, который
возникает в начале любого следствия по делу об убийстве.
Некий молодой англичанин по имени Уильям Рив,
помощник аптекаря, был поражен во Флашинге неизле¬
чимой болезнью. Убоявшись, что болезнь есть наказание
Божье, он признался, что сделал сэру Томасу Овербери
в Тауэре вливание сулемы. Выполнил он это по приказу
своего хозяина аптекаря Поля де Лобеля, который за два
дня до того навещал сэра Овербери. Хозяин, боясь, что
бедный парень проговорится, дал помощнику денег и бы¬
стренько спровадил за границу.
Сэр Ральф выслушал сообщение с мрачным, непро¬
ницаемым видом, тщательно записал показания Таум¬
бола, заставил его подписаться и отправил назад в
Брюссель.
После этого сэр Ральф внимательно ознакомился с ок¬
ружением Поля де Лобеля. Это не составило труда —
аптекарь был хорошо известной фигурой. И вот. в один
* «Кому это выгодно?» (лат.)
552

знойный августовский день сэр Ральф явился в дом на
Лайм-стрит, что возле Тауэра.
Доктор Лобель был поражен внезапным появлением
в своей скромной обители грузного чернобородого джен¬
тльмена, одетого во все черное и имевшего весьма суровую
физиономию. Джентльмен представился государственным
секретарем и первым делом потребовал от доктора не
разглашать содержания той беседы, которую он намерен
с ним вести. Доктор проводил гостя в грязноватую гос¬
тиную на первом этаже и предложил кресло. Однако
знатный гость остался стоять — при этом он повернулся
спиной к окну, так, чтобы свет падал в лицо аптекарю.
—	Я желаю,— объявил он глубоким, низким голо¬
сом,— побеседовать с вами о вашем помощнике по имени
Уильям Рив.
—	Уильям Рив? Ах, да! — доктор слегка нервничал,
что, принимая во внимание ранг посетившего его джен¬
тльмена, была совсем неудивительно — в его гостиную
еще никогда не ступала нога государственного секрета¬
ря.— Уильям Рив... Да, я его помню.
Сэр Ральф выдержал долгую паузу, его темные, глу¬
боко посаженные глаза внимательно изучали тщедушную
фигурку аптекаря. Лобелю было немногим за пятьдесят,
это был верткий худощавый господин с живыми умными
глазами и решительным ртом. Он был седоват, лысоват,
а бурная жестикуляция и акцент выдавали французское
происхождение.
С видом глубокого почтения Лобель сложил на груди
руки и ждал продолжения разговора.
—	Как я понимаю, два года тому назад вы отослали
его за границу.
—	Отослал? О нет, я его не посылал. Он сам захотел
поехать.
Черные густые брови министра нахмурились.
—	Не увиливайте, доктор Лобель, предупреждаю, что
я обладаю полной информацией.
Физиономия доктора выразила крайнее удивление.
—	Я увиливаю? Но ради чего? Благороднейший сэр,—
и аптекарь голосом подчеркнул свое уважение,— парень
решил уехать, он сам хотел. Почему же я увиливаю?
—	Но вы дали ему денег на поездку,— в голосе по¬
сетителя послышалась угроза.
—	Деньги? Ах да, я дал ему денег. Я был ему
кое-что должен, кое-какую сумму. За два года работы.
И кое-что прибавил от себя в качестве презента. Это
553

был хороший паренек. Он хотел посмотреть мир, а я
уважаю такие желания. Так что я ему немного помог.
Но я дал ему вовсе не такую сумму, о которой стоило
бы говорить.
—	И все-таки, какую сумму вы ему дали?
—	Сумму? — Лобель, прижав указательным пальцем
нос, припоминал. Потом пожал плечами: — Как я могу
помнить? Это же было два года назад, как ваша милость
сами сказали. Я точно не помню суммы.
И снова наступила пауза. Сэр Ральф не спускал
с аптекаря мрачного взгляда. Потом решил переменить
направление атаки.
—	Этот Рив сопровождал вас, когда вы посещали
в Тауэре сэра Томаса Овербери?
Что-то промелькнуло на лице француза, какая-то тень,
слишком мимолетная, чтобы сэр Ральф успел ее истолко¬
вать. При упоминании сэра Овербери аптекарь на мгнове¬
ние прикрыл глаза — однако это длилось лишь миг, и нер¬
вное, умное лицо француза хранило внешнее спокойствие.
— Возможно,— ответил он.— Даже вероятно. Мои по¬
мощники обычно посещают пациентов вместе со мной.
Да, скорее всего, так и было.
Сэр Ральф уже определил для себя собеседника как
продувную бестию — тот давал короткие ответы по
существу, стараясь ничем не выдать своего отношения.
А сэр Ральф предпочитал говорливых: они неминуемо
рано пли поздно выбалтывали нужные сведения. Этот
же тип своей лаконичностью вынуждал сэра Ральфа
к большей откровенности, и государственный секретарь
пошел на нее.
—	Перед лицом смерти ваш бывший помощник сделал
важное признание,— объявил он.
Ему удалось все-таки смутить маленького аптекаря:
глаза того забегали, а и без того бледное лицо стало еще
бледнее. Однако прозвучавшие затем слова объяснили
смущение — оказывается, его поразил не факт признания,
а факт смерти бывшего помощника.
—	Перед лицом смерти? О! Так бедный Уильям
скончался? О Господи! — и аптекарь горестно всплеснул
руками.
Ах, чертов актеришка! Сэр Ральф вынужден был
продолжать:
—	Умер он или нет, я точно не знаю. Но мне известно,
что он думал, будто умирает, и потому сделал признание.
Это-то признание меня и интересует.
554

—	Интересует вас... Да. Может быть, благороднейший
сэр. Что же касается меня... О бедный Уильям!
И снова аптекарь изобразил крайнее сожаление по по¬
воду предполагаемой кончины помощника и как бы не об¬
ратил никакого внимания на слова о признании. Волей-не¬
волей сэр Ральф должен был перейти к существу вопроса.
—	Хватит! —рявкнул он.— Я хочу поговорить с вами
о его признании.
—	Признании? — острый взгляд маленького аптекаря
обежал тяжелую, суровую физиономию гостя.— Но в чем
же он признался?
—	Он сознался в своей причастности к смерти сэра
Томаса Овербери.
Лобель преданно смотрел в глаза министра, всем видом
своим выражая недоумение. А потом вновь выразительно
всплеснул руками.
—	Не понимаю! Ничего не понимаю! Ваша милость
пришли ко мне с какой-то целью — вы ведь зашли не
только для того, чтобы оказать честь моему дому, не так
ли? И если ваша милость открыто спросите меня о том,
что желаете знать, я так же открыто отвечу.
Это прозвучало почти что как упрек, и сэр Ральф
разозлился. Он пока никоим образом не продвинулся
вперед и решил выложить все карты на стол.
—	Парень признался, что сэр Томас Овербери был
убит. Отравлен сулемой 65. Яд приготовили вы, мсье Ло¬
бель, а ваш помощник, следуя полученным инструкциям,
дал его заключенному Овербери.
На узком, белом лице аптекаря замерло глупое выраже¬
ние, а затем он разразился громким долгим хохотом, при¬
чем от восторга даже хлопал себя ладонями по бедрам.
Сэр Ральф ждал, пока кончится этот приступ небла¬
гочестивого веселья.
—	Ой, это же так смешно! Просто комедия! — Лобель
отер выступившие на глазах слезы.— Господи Боже! Зна¬
чит, я пожелал отравить сэра Томаса Овербери сулемой
и рассказал об этом своему помощнику, чтобы он мог
при первом же удобном случае меня предать! Замечатель¬
ный способ отравления! Замечательный способ замести
следы! — и он, хватаясь за бока, снова разразился гоме¬
рическим хохотом.
—	Молчать, клоун! — прорычал, двинувшись к апте¬
карю, сэр Ральф.
Но Лобеля было не так-то легко запугать. Он посме¬
ялся от души и только тогда ответил:
555

—	Это не я клоун, сэр Ральф. Уж точно не я. Но это
самая замечательная буффонада, которую я когда-либо
видел и слышал.
—	Что это вы себе позволяете, милейший?
К Лобелю вернулась серьезность, хотя он всем видом
старался показать, что находит ситуацию крайне забавной.
—	Ну подумайте сами, сэр Ральф. Давайте вместе
подумаем. Итак, предположим, я должен отравить узника
Тауэра. Этот узник, этот джентльмен, для меня — никто.
Я его не знаю. Но должен отравить. Хорошо. Предпо¬
ложим, это так. В качестве яда я выбираю сулему,
а в качестве способа ее применения — вливание. Очень,
кстати, неудобный способ. Ладно, примем и такое до¬
пущение. Но я почему-то не желаю делать это вливание
сам. Подобные действия должны храниться в секрете,
но я почему-то не собираюсь хранить тайну. И верно,
зачем таиться, когда хочешь кого-то отравить? Я пред¬
почитаю, чтобы мой помощник во всем участвовал. От¬
лично! Я вызываю его, вручаю клистир и говорю: «Об¬
рати внимание, Уильям. Этот клистир заполнен сулемой.
Хорошенько запомни, а потом сообщи сэру Ральфу Вин-
вуду, великому государственному секретарю, чтобы он
мог вздернуть меня на виселицу». Вот как все выглядит,
сэр Ральф, не так ли? И вы спрашиваете меня, почему
я смеюсь? Вы считаете, что я — клоун?
И аптекарь снова разразился хохотом, а сэр Ральф
стоял с багровым лицом и ничего не мог возразить.
—	И вы забываете, сэр Ральф, что я служу аптекарем
при моем зяте, сэре Теодоре Майерне, личном враче
его величества. Я давал сэру Томасу Овербери только
те лекарства, которые предписал сэр Теодор. И если
уж я мог дать ему сулему, то только по предписанию
сэра Теодора. Я всегда храню его рецепты, все до
единого. Соизволит ли ваша милость взглянуть на них?
Его милость не соизволил. Уже гораздо менее грозным
тоном он сообщил, что, возможно, кто-то другой пожелает
на них взглянуть, и под страхом смерти приказал Лобелю
беречь их как зеницу ока. Сверля аптекаря подозритель¬
ным взглядом, он высказал надежду, что, когда в рецептах
будут разбираться, мсье Лобелю удастся сохранить обыч¬
ное веселье. И сэр Ральф удалился с весьма тяжелым
чувством на сердце. Он был уверен, что этому негодяю
удалось его провести, повернуть дело так, что правда
предстала нелепой выдумкой.
Ладно, с мсье Лобелем разберутся. Но прежде чем
556

предпринимать дальнейшие шаги, следует доложить ко¬
ролю: Лобель напомнил — впрочем, сэр Ральф об этом
ранее просто ничего не знал,— что Овербери наблюдал
королевский врач. Но даже и королевского врача могут
подкупить, особенно если он иностранец! Ограниченный
пуританский ум сэра Ральфа, как и у большинства анг¬
личан, хранил глубокое недоверие к иностранцам. Вполне
возможно, Майерна подкупил милорд Сомерсет, а если
так, то Сомерсет крепко завязан в этом деле. Но решать
следует его величеству.
С этой мыслью сэр Ральф Винвуд отправился из
Лондона на встречу с новоявленным царем Соломоном.
Его величество путешествовал, и сэр Ральф нагнал его
в Гемпшире — в Белью, имении лорда Саутгемптона.
Аудиенция состоялась поздно вечером, после бурного
дня, в течение которого его величество предавался обиль¬
ным возлияниям.
Надо заметить, пересказ сэром Ральфом полученных
от Таумбола сведений оказал на короля отрезвляющее
воздействие. В конце повествования об аптекарском по¬
мощнике багровый цвет физиономии его величества сме¬
нился на мертвенно-бледный, а в налитых глазах появился
напряженный блеск. И вообще король весь как-то подо¬
брался. Когда сэр Ральф приступил к рассказу о беседе
с Лобелем, король прервал его:
—	Черт побери! Почему вы отправились к этому типу,
предварительно не переговорив со мной?
Сэр Ральф согнулся в поклоне.
—	Я почел это своим долгом, сир.
—	Ваш долг повиноваться моим указаниям, а такого
указания вы от меня не получали! Так, так! Господи Боже
мой, продолжайте,— король теребил скатерть, пальцы его
дрожали.— Что вам наговорил этот Лобель?
—	Он во время беседы издевался надо мной, сир! —
и сэр Ральф передал содержание иронических речей
аптекаря.
Король с презрением смотрел на своего государствен¬
ного секретаря.
—	А вам самому разве эта история не кажется смеш¬
ной? Неужто Лобель не доказал вам всю абсурдность
ваших обвинений? И вы еще являетесь ко мне и утомляете
меня этой чушью.
На мгновение сэр Ральф растерялся, но потом собрался
с духом и осмелился не согласиться с его величеством:
—	Действительно, эта история могла бы показаться
557

абсурдной, если бы аптекарь не дал своему помощнику
денег для поездки за границу.
—	А как объяснил это Лобель?
Сэр Ральф доложил. Король пожал плечами:
—	Вполне удовлетворительный ответ. У вас нет до¬
казательств иных мотивов.
И с этими словами его величество отпустил своего
первого министра с рекомендацией более не тратить вре¬
мени на пустые забавы.
Удрученный королевским выговором, сэр Ральф уда¬
лился, но остался при прежнем убеждении — он полагал,
что королю в этом деле не хватило прозорливости. И ре¬
шил при первой же возможности докопаться до сути: ведь
аптекари не снабжают своих учеников деньгами и не посы¬
лают их за границу из простой благотворительности. Ни¬
что на белом свете не могло убедить в этом сэра Ральфа.
Возможность представилась уже на следующей неделе.
Сэр Ральф обедал с графом Шрузбери в его городском
доме на Броуд-стрит (графиня Шрузбери в это время
пребывала в Тауэре благодаря той роли, которую она
сыграла в попытке освобождения леди Арабеллы Стю¬
арт). Чтобы обеспечить супруге необходимый комфорт,
граф искал дружбы с комендантом Тауэра сэром Джер-
васом Илвизом. Сэр Джервас был в числе приглашенных,
и граф любезно представил его государственному сек¬
ретарю, сопроводив просьбой взять коменданта под свое
покровительство.
Сэр Ральф принял эту просьбу близко к сердцу. Во
время обеда он хранил суровое молчание, но это никого
не смутило — он был известен своей мрачностью. На
самом же деле сэр Ральф обдумывал, какие выгоды можно
извлечь из знакомства с комендантом.
Когда обед подошел к концу, он отозвал сэра Джерваса
в сторонку и предложил прогуляться на свежем воздухе.
Сэр Джервас с охотой согласился, расценив приглашение
как знак того, что сэр Ральф склонен прислушаться
к рекомендации графа Шрузбери. Они степенно шество¬
вали по дорожкам освещенного солнцем парка — сухой,
поджарый, пожилой комендант в красном с черным кам¬
золе, и грузный государственный секретарь, одетый во
все черное. Первая же фраза сэра Ральфа заставила сэра
Джерваса вздрогнуть.
—	Я буду рад считать вас своим другом, сэр Джервас,
и помогать всем, что в моей власти, однако прежде всего
я хотел бы убедиться в ложности тех обвинений, которые
558

выдвигают придворные сплетники по поводу вашей роли
в кончине сэра Томаса Овербери.
Комендант остановился. Сэр Ральф также остановился и
с тайным удовольствием отметил, что комендант побледнел,
а его круглые серые глаза приобрели испуганное выражение.
—	Так вы, сэр, знаете, что случилось? — спросил сэр
Джервас, самим вопросом давая понять, что и не думает
уклоняться от ответов.
Сэр Ральф торжественно кивнул.
—	О да. Но не знаю, как именно все произошло и в
чем заключалась ваша роль. Об этом я бы и хотел узнать.
—	О моей роли? Господи, да моей целью было, на¬
сколько возможно, охранять и беречь этого несчастного,*
но при этом не повредить самому себе, хотя бы сохранить
свою должность. Ибо в деле был замешан лорд — храни¬
тель печати.
—	Лорд — хранитель печати?! — сердце сэра Ральфа
бешено забилось.— Вы имеете в виду милорда Сомерсета?
—	Нет, нет. Тогда лордом — хранителем печати был
милорд Нортгемптон. В истории замешана и леди Фрэн¬
сис Говард, теперь она графиня Сомерсет, а кто еще,
кроме них,— не знаю. Я очень рисковал, пытаясь сорвать
их планы, но совесть не позволяла мне поступать иначе.
И все же, несмотря на мое противодействие, они своего
добились. В этом, Господь свидетель, и заключается
все мое участие в кончине несчастного джентльмена.
Они вновь двинулись вдоль подстриженных бордюров.
Сэр Ральф, уткнув бороду в грудь, размышлял.
Хорошенькую же историю он поведает королю! Да
неужто и теперь его величество скажет, что сэр Ральф
тешит себя беспочвенными иллюзиями и занимается че¬
пухой, если видит нечто странное в том, что аптекарь
дал своему помощнику денег для поездки за границу?
А ведь в деле замешана и графиня Сомерсет, и милорд
Нортгемптон, который тогда был ближайшим другом
лорда Сомерсета. Разве можно теперь сомневаться, что
и сам граф Сомерсет не остался в стороне? Вот оно,
оружие, с помощью которого можно будет окончательно
уничтожить этого выскочку Сомерсета.
Наконец сэр Ральф обратился к коменданту тюрьмы:
—	Сэр, я бы хотел убедиться в том, что ваша роль
именно такова, как вы ее описываете. Какие меры по
охране узника вы предприняли, когда поняли, что на его
жизнь покушаются? И как вы пришли к такому выводу?
Комендант отвечал без малейших колебаний:
559

—	В начале мне показалось, будто его болезнь ни¬
спослана провидением и развивается естественно. На са¬
мом же деле все было заранее подстроено. К сэру Томасу
приставили нового слугу, некоего Вестона, его рекомен¬
довал мне начальник арсенала. Прежнего слугу замени¬
ли — ему больше не доверяли, так как он проносил на
волю записки заключенного. Через неделю после назна¬
чения я как-то встретил Вестона в коридоре, он нес
узнику суп. В рукаве у него еще был маленький флакон¬
чик, и он спросил: «Мне это сейчас дать?»
—	Что дать? — спросил я.
—	Ну, вот эту штуку,— и шепотом добавил: — «Ро¬
за ль га р».
—	Розальгар? Ты что, спятил? Что это значит?
Он страшно перепугался:
—	Сэр, но вы	же сами знаете, что	надо сделать!
—	А что надо	сделать, милейший?
Я схватил его за шиворот и под угрозой порки, а то
и большего наказания, потребовал рассказать все, что
знает. В ужасе этот тип выложил мне всю историю
и попытался прикрыться авторитетом тех, кто послал.
Он поклялся, что действовал по приказу миссис Тернер,
получившей, в свою очередь, указания свыше. Поскольку
я не видел никаких причин, почему бы Вестону самому
желать смерти сэра Томаса, я ему поверил.
Я отобрал у него флакон и вылил яд. Я видел, что
и сам теперь попал в опасную переделку, однако заставил
его Богом поклясться, что он не станет принимать участия
в убийстве. Если сэр Томас виновен в чем-то серьезном
и заслуживал смерти, его следовало судить по закону
и казнить по приговору суда.
После этого на имя узника стали поступать посылки
со сладостями и деликатесами — их отправителем значи¬
лась леди Фрэнсис, а доставляла Тернер. Это были пи¬
рожные с мармеладом, однажды- ему прислали даже ку¬
ропатку. Я все это выбрасывал и заменял такими же
яствами, но приготовленными мною. Я понимал, что ри¬
скую навлечь на себя гнев тех, кто все это затеял. Но,
несмотря на мою	бдительность, они	все	же добились
своего. Уверен, и	Вестон подтвердил	мою	догадку,	что
убийство было совершено одним учеником аптекаря. Его
подкупили. Сам же аптекарь — надежный, честный чело¬
век; думаю, он и по сей день остался таким же. Он дей¬
ствовал по предписаниям доктора Майерна, которого двор
направил лечить сэра Томаса, когда тот заболел...
560

Таков был рассказ коменданта. Сэр Ральф ликовал:
все его подозрения подтвердились. Более того, он нашел
последнее и решающее звено. Теперь-то уж он разделается
и с Сомерсетом, и с Говардами, и со всей происпанской
партией.
—	Этот Вестон жив, где он сейчас?
—	Он по-прежнему служит у меня в Тауэре,— ответил
комендант.
Сэр Ральф одобрительно кивнул.
—	Пусть пока остается у вас,— и он взглянул комен¬
данту прямо в лицо.— Вы были со мной честны и откро¬
венны, сэр Джервас. И я благодарен за это, хотя оценил
бы еще выше, если бы вы сами с самого начала раскрыли
мне эту темную историю. Пора возвращаться,— он взял
коменданта под руку и повел обратно к дому.— Скоро
вы снова обо мне услышите,— пообещал он и широкой
улыбкой успокоил несчастного сэра Джерваса.
Глава XXX
ЛАВИНА
И вновь сэр Ральф искал встречи с королем, на этот
раз в Виндзоре, и опять, оставшись с его величе¬
ством наедине, объявил, что хотел бы поговорить о смерти
сэра Томаса Овербери.
Король даже испугал его — с таким раздражением он
воскликнул:
—	Боже правый! Когда же наступит конец разговорам
об этом негодяе?!
—	Речь идет именно о его кончине,— угрюмо ответил
государственный секретарь.— Я должен ознакомить ваше
величество со ставшими мне известными обстоятельствами
его смерти.
И подробно пересказал все, что услышал от сэра Джер¬
васа Илвиза. Яков из монарха разгневанного превратился
в монарха совершенно растерянного.
—	Ну-ка, повторите,— попросил он сэра Ральфа.—
Еще раз, с самого начала.
Он слушал очень внимательно. Шляпу он надвинул
на глаза, а пальцы его беспокойно играли брильянтовыми
пуговицами зеленого бархатного камзола. И когда сэр
Ральф закончил рассказ, он еще долго сидел молча, пе¬
реваривая сказанное.
19 Р. Сабатинн. т. 2
561

—	Послушайте, дружтце В<и«вуд,— объявил наконец
король,— пусть этот Ил виз собственноручно напишет для
меня всю эту историю. Я хотел бы иметь подписанное
им признание.
Винвуд удалился и через три дня подал королю письмо
сэра Джерваса Илвиза, в котором тот написал все, что
прежде устно изложил сэру Ральфу. Это было признание
человека, которому нечего скрывать и который рад, как
он приписал в конце, снять со» своей души тяжкий груз.
Король читал и перечитывал послание, а затем объявил
свою волю: пусть этим делом займется верховный судья.
—	Передайте гоисьмо Коку и от моего; имени попросите
его начать разбирательство*
Сэр. Ральф* высказал мнение, что прежде, всего следом
вало бы арестовать* Лабеля, но король* надменно* ответила
—	Лобель посмеется- Коку в- л®цо* как посмеялся ва<м^
И так ясно, чт©. ол ответит. Если бы он действительно
приготовил инъекцию сулемы, он ни за что не сообщил
бы об этом помощнику — вот что он скажет. И тогда над
нами уже будут смеяться все. А если мы будем выглядеть
смешными, какой справедливости сможем мы добиться?
Сэр Ральф указал на то место в показаниях сэра
Джерваса, где он говорил о том, что помощника аптекаря
подкупил® — Вестон, сообщил, будто парню» уплатили
двадцать фунтов за его работу.
—	Да, да, — согласился король..— Помощника аптекаря
наверняка подкупили, но это сделал не аптекарь* ему это
было не нужно. Да и Илвиз уверяет, что это надежный,
честный человек. Как мы помним, аптекарь лишь выпол*-
нял указания своего зятя Майерна, а я сам послал Майерна
к Овербери. Следовало бы арестовать мальчишку-помощ-
ника, но, как вы говорите, он либа умирает, либо уже
мертв. Так что начнем с другого-конца. Пусть Кок сначала
допросит Вестона.
Сэр Ральф счел рекомендации короля неразумными,
а подобную- процедуру расследования неправильной, но
королевские приказы не обсуждаются, да сэр Ральф и we
осмелился бы на такое. Он вернулся в Лондон и передал
указания сэру Эдварду Коку.
Лорд верховный судья принялся за работу. Лавтава
стронулась.
Вестона арестовали, допросили, но он не признавался;
и его допросили еще раз. Кок настолько его запугал, что
Вестон признался во всем, что было, и в том, чего не
было. Флакончик, с которым его поймал сэр Джервас,
562

был вручен ему неким Франклином, алхимиком и магом;
следующий флакон, уже с какой-то желтой жидкостью
передала через его сына леди Эссекс. Вестон отдал флакон
сэру Джервасу, тот вылил содержимое. А еще он доставлял
горшочки с мармеладом, пирожные и другие деликатесы,
которыми его снабжала бывшая хозяйка миссис Тернер.
Так началось следствие. Сразу после допроса Вестона
арестовали вдову Тернер и алхимика Франклина. Потом
под арест посадили сэра Джерваса Илвиза — его обвинили
в соучастии. Сэр Джервас сообщил Коку, что нанял Ве¬
стона по рекомендации сэра Томаса Монсона, после чего
арестовали и сэра Томаса. От него узнали, что он реко¬
мендовал Вестона по просьбе леди Эссекс и милорда
Нортгемптона.
Главный судья вызвал для допросов аптекаря Поля де
Лобеля, старого и верного слугу Овербери Лоуренса Дей¬
виса и Пейтона, личного секретаря сэра Тожаса.
Лобель стоял »а том, что сэр Томас вовсе не был
отравлен, а умер, по его мнению, от несварения желудка.
Он не давал сэру Томасу никаких лекарств, кроме пред¬
писанных доктором Майерном. Аптекарь представил вы¬
данные рецепты, и, поскольку больше ничего от него не
требовалось, судья отпустил Лобеля с миром.
Показания Дейвиса и Пейтона бросили подозрение на
графа Сомерсета. Первый утверждал, что носил письма
от графа к сэру Томасу и в одно из писем был вложен
порошок. Второй вспомнил, что слышал громкую ссору
графа и Овербери — это произошло в Уайтхолле, за не¬
сколько дней до ареста Овербери. Это уже предупреждало:
у Сомерсета могли быть поводы к преступлению.
Вестон поведал на допросе и о Формене, но этот
доктор и колдун был мертв и потому не мог предстать
перед судом. Однако сохранились некоторые компроме¬
тирующие письма леди Эссекс к нему, из которых кое-
что можно было узнать, сохранились также восковые
и свинцовые куколки, свидетельствовавшие о занятиях
черной магией.
Теперь, когда прозвучали имена сильных мира сего,
верховный судья обратился к королю с просьбой сформиро¬
вать комиссию на высоком уровне, которая могла бы с дол¬
жной обстоятельностью продолжить расследование. Его ве¬
личество согласился и назначил в помощь верховному
.судье старого канцлера Эллсмера, графов Леннокса и Зука.
Отголоски процесса будоражили страну, обрастали са¬
мыми чудовищными слухами. В начале октября королев¬
191
563

ский двор находился в Ройстоне. Слухи дошли и туда,
и больше всех заволновался граф Сомерсет, потому что,
хотя он и не чувствовал за собой вины, он понимал, чем
грозит расследование и ему, и графине.
После того случая, когда он так безжалостно обошелся
с молодым Вильерсом, его отношения с королем совсем
ухудшились. Как бы компенсируя Вильерсу нанесенное ми¬
лордом Сомерсетом оскорбление, король демонстрировал
все возрастающую нежность к новому фавориту, и его свет¬
лость все больше терзался ревностью. Тщетно король пы¬
тался урезонить его уверениями в том, что ценит милого
Робби превыше всех — Сомерсет предпочитал доверять
собственным ощущениям, а чувства говорили, что Вильерс
уже прочно занял его место в королевском сердце. Может
быть, если бы при нем был Овербери, тот смог бы подска¬
зать Сомерсету правильный путь, смог бы убедить его, что
не стоит обращать внимания на очередную королевскую
игрушку — пусть себе забавляется своим Стини, лишь бы
власть оставалась в руках Сомерсета. Но, плохо ориенти¬
руясь в государственных делах, понимая, что он сам —
лишь инструмент в руках Говардов, которые ведут опасную
игру, Сомерсет настолько утратил веру в себя, что был не
в состоянии терпеть ничье соперничество.
Все это выражалось во взрывах ревности, которые
и злили, и расстраивали короля. Один из таких скандалов
произошел перед самой поездкой в Ройстон, и король при¬
грозил, что лишит Робби всех его должностей и прогонит
прочь. Это вызвало очередной приступ гнева.
—	Конечно! С глаз долой — из сердца вон! Вот чего
вы хотите! Избавиться от меня! Вот что я заслужил за
все годы честной и преданной службы! Его величество
мечтает избавиться от меня, прельстившись новым при¬
влекательным личиком. Вы нарочно меня провоцируете,
вы намеренно ищете в моих действиях ошибки, чтобы
найти основания прогнать меня!
Король, взбешенный этим, как ему казалось, предна¬
меренным искажением фактов и не способный ни в чем
убедить своего фаворита, разорался, а потом расплакался.
После этого граф Сомерсет постарался держаться от ко¬
роля подальше. Он отправился в Ройстон вместе со свитой
своих собственных придворных и прислужников, а прибыв
в Ройстон, скрылся в своих апартаментах, пока король за
ним не послал нарочно. Это было как раз в то утро, когда
состоялось назначение комиссии по расследованию обстоя¬
тельств смерти сэра Томаса Овербери.
564

Сомерсет явился в покои короля. Его величество, хоть
и преисполненный решимости положить конец ставшим
такими неудобными для него отношениям, все же не мог
в очередной раз не восхититься красотой и статью своего
фаворита. Милорд Сомерсет был одет в синий бархатный
камзол, из прорезей рукавов выглядывала светло-синяя
подкладка. Широкие шелковые подвязки с расшитыми
золотом концами удерживали аккуратно натянутые чулки.
Он кутался в синий шелковый плащ, а из-под плаща
выглядывала прекрасной формы кисть, белизной сопер¬
ничавшая с кружевом манжет. Кисть покоилась на золо¬
ченом эфесе шпаги. Высокий, прямой, он гордо нес на
широких плечах голову. Волосы и бородка были красиво
подстрижены, а голубые глаза, когда-то нежные и робкие,
смотрели теперь надменно и упрямо.
Король погладил бороду и несколько минут молча
разглядывал Сомерсета. В этом человеке была настоящая
сила, истинная мужская красота, которым король не толь¬
ко завидовал, но и хотел бы обладать сам. Наконец его
величество неловко повернулся в кресле и издал глубокий
вздох, как бы сожалея, что этот великолепный образчик
рода мужского скоро превратится в ничто — и все благо¬
даря своей собственной строптивости и несговорчивости.
—	Я послал за тобой, Робин, чтобы показать письмо,
которое мне сегодня прислал Кок. Это касается тебя.
Его светлость шагнул вперед, бросил в кресло шляпу
и перчатки, распустил завязки плаща и взял протянутую
королем бумагу. Октябрьский свет был тусклым, почерк
лорда главного судьи — неразборчивым, поэтому Сомерсет
отошел к окну.
Король наблюдал за ним из-под светлых бровей и не¬
престанно облизывал нижнюю губу. Его величество воссе¬
дал за письменным столом, являвшим собою пример того,
как не должен выглядеть письменный стол. На нем громоз¬
дились груды книг, валялись самые разные документы,
причем действительно важные были похоронены под не¬
значительными, и разыскать их теперь не представлялось
никакой возможности. А поверх этих свидетельств не-
66
устанного умственного труда валялись ногавки , шнуры,
соколиные колпачки, собачья плетка, охотничий рог и дру¬
гие предметы из обихода псарни или конюшни. Его величе¬
ство кутался в халат темной расцветки, а на лоб надвинул
синий бархатный ночной колпак. Он внимательно следил
за тем, как менялось по мере чтения лицо Сомерсета —
сначала тот покраснел, потом краска начала постепенно
565

сползать. Верховный судья* писал о- том, что милорд Сомер¬
сет подозревается в соучастии в отравлении сэра Томаса
Овербери. Сомерсет повернулся к королю и расхохотался,
но в смехе его не- было веселья, а в глазах, особенно синих
на побелевшем лице, светилась ярость.
—	Да это же бред какой-то*!: — воскликнул он.— Боже
правый, Кок, верво, был ргьян, когда сочинил такую чушь.
Король перепугался, услышав этот голос и увидев этот
бешеный взгляд. Но овладел собою и натянул личину
беспристрастности.
—	Ты должен был заметить, что он пишет только
о подозрениях,
—	ДаГ Подозрения* «Обоснованные подозрения»! Да
чтоб чума разразила этого болвана, дурака! Я научу его
уважать тех, кого cm обязан уважать! Уж о» узнает,
каково со мной связываться!
—	Тихо! ТихЫ Кок — лорд верховный судья. Он столь
же уважаемый джентльмен, как и прочие, и занимает
такой же высокий пост. В силу своей должности он может
расследовать любые вопросы. Если улики, которыми рас¬
полагает Кок, дают ему основании для подозрений, в чем
я могу его» обвинить?
Его светлость, не дожидаясь приглашения, бесцеремон¬
но уселся в кресло. Его трясло от негодования. Чтобы
сдержать дрожь, он наклонился вперед, поставил локти
на колени и так смотрел на короля.
—	Кто распустит эту ложь? — потребовал он отве¬
та.— Кто начал глупую* болтовтаю, будто Овербери был
отравлен?
—	Об этом сэру Ральфу Винвуду доложил комендант
Тауэра.
—	И он уверяет, что нити ведут ко мне, не так ли?
Король ничем не показал своего раздражения по поводу
неуважительного тона своего фаворита, он продолжал
говорить спокойно, даже кротко:
—	Так думает Кок.
—	Но если от пойдет по этому следу, он поймет, что
след ведет выше меня; туда, куда никакой Кок не решится
забраться.
Тут король поднял брови и широко раскрыл свои
водянистые глаза:
—	Как, Робпи? Ты что-то знаешь об этом деле?
—	Что-то? — Сомерсет все ближе придвигался к ко¬
ролю; рот его искривился в каком-то зверином оскале.—
Знаю что-то? — повторил он, возвысив голос, а затем зло
566

и презрительно рассмеялся.— Я знаю то, что знает и ваше
величество.
Король по-прежнему ие высказывал ничего, кроме
удивления.
—	А что я знаю? Что я должен знать, Робин?
Сомерсет вскочил:
—	То, чего никто в Англии не знает. Как умер сэр
Томас Овербери.
Они в молчании смотрели друг на друга. Сомерсет,
прямой и напряженный, как струна, весь пылающий яро¬
стью, и король, который словно расползся в своем кресле,
лицо его хранило отсутствующее выражение. Наконец
король облизал губы и произнес тихо и медленно:
—	Бог знает, что у тебя в голове, Робин, Бог знает,
какие странные мысли. Но в одном ты совершенно прав.
Никто лучше меня не знает, что происходит в этом
королевстве. И об этом деле я тоже многое знаю из
тех писем и бумаг, которые Кок слал мне и раньше.
Тебе стоит на них взглянуть. Тоща легче будет понять,
почему могло возникнуть подозрение в отношении твоей
особы. На, держи,— его величество протянул несколько
листков.
Растерявшись от этой новой для короля манеры раз¬
говора, от этого сгаокойствия, в котором чувствовалось
нечто угрожающее, Сомерсет взял бумага.
Все они были написаны почерком Кока, и в них
содержался отчет о допросах Вестова, Мансона, Илжиза,
Дейвиса, Пейтона и Франклина.
Сомерсет читал и видел, как распутывался клубок,
видел, что .следы ведут через его жену к нему самому.
Он почувствовал, лсак земля уходит у нега иэ-под аог.
Он припомнил разговор с королем за несколько дней
до смерти Овербери, когда король сам призвал «чтобы
заткнули этому человеку глотку»; припомнил разговор
после смерти Овербери, когда он обвинил короля в том,
что тот нарочно подослал Майерна к сэру Томасу;
вспомнил, что король и не пробовал отрицать это об¬
винение. А теперь перед ним лежали признания целой
группы людей, которые выдвигали серьезные обвинения
против его жены, а, значит, в результате, против «его
самого.
Да, в этих записках все выглядело убедительно, л он
закричал:
—	Все это ложь, это невозможно! Ваше величество
знает, что это неправда!
567

Его решительность, надменность куда-то делись, те¬
перь перед королем стоял растерянный, испуганный че¬
ловек, и перемена эта не укрылась от королевского ока.
—	Откуда я могу знать, что это ложь?
—	Потому что ваше величество знает правду!
—	Да! Знаю из этих самых записок. Они почти не
оставляют сомнений в правдивости свидетелей. Разве что
предположить, что все эти люди лжецы и состоят в сго¬
воре. Но я еще никогда не встречал тех, кто решился бы
давать ложные показания, зная, что его слова еще хуже
затянут веревку на собственной шее. А некоторых из них
может ожидать виселица. И ты все еще считаешь, что
Кок излишне подозрителен?
Сомерсет с тоской глядел на короля. Его воля была
сломлена.
—	Но кое-что я все-таки не понимаю,— тихо произнес
он и потер лоб.— Я-то знаю, и Бог мне свидетель, что
не я виновен в смерти Томаса. Я готов поклясться, что
и Фрэнсис здесь ни при чем.
—	Тем не менее, ты видишь, что питает подозритель¬
ность Кока. Ты немало выиграл от смерти Овербери. Оба
вы, ты и твоя жена, выиграли от нее. Он мог сообщить
нечто, что сделало бы ваш брак невозможным.
—	Неужели ваше величество верит в это? — в голосе
Сомерсета послышалась прежняя ярость.
—	Ну, ну! Дело не в том, во что я верю или не верю,
дело в том, во что верит Кок, и в тех показаниях, которые
дали эти злодеи. И тебе придется отвечать перед лордом
верховным судьей, он скоро пошлет за тобой. Я ведь не
могу остановить законный процесс, это невозможно, даже
если б ты был моим собственным сыном.
Мысли молодого графа унеслись к жене. Если ему
придется отвечать, то придется отвечать и ей, а подозре¬
ния против нее были даже более обоснованными, чем
против него.
—	Мой Бог! — простонал он.— Неужели Кок будет до¬
прашивать Фрэнсис? Да она это не переживет! — А потом
его вдруг осенило: может быть, она сможет дать всему ло¬
гичное объяснение, указать на прорехи, на слабые звенья в
этой цепи доказательств?
—	Мне надо ехать к Фрэнсис,— объявил Сомерсет.—
Если ваше величество даст мне разрешение, я отправлюсь
сразу же,— он уже просил. Это был человек, признавший
свое поражение.
Король взглянул на него чуть ли не с печалью:
5 68

—	Да, да, Робин. Поезжай к жене. И поскорей воз¬
вращайся.
Его светлость схватил шляпу, перчатки и бросился вон
из комнаты. А король по-прежнему сидел за заваленным
бумагами столом. В его бледных глазах светилась грусть,
но на губах играло нечто вроде улыбки.
Глава XXXI
ПРОЩАНИЕ
Под холодным октябрьским ветром, по грязным, рас¬
ползшимся дорогам, по земле, ставшей темно-золо-
той от опавшей листвы, скакал граф Сомерсет, и сопровож¬
дали его всего лишь два грума. Он покрыл расстояние до
Хенли в один день, с двумя короткими остановками в Хит-
чине и Сен-Олбансе, где взял свежих лошадей.
Около полуночи у ворот большого дома, который стал
резиденцией графини, спешились вконец измученный
всадник и двое его падающих от усталости слуг. Лошади
тоже были почти загнаны.
Шатаясь, словно пьяный, он вошел в огромный про¬
хладный холл, приказал принести огня, разбудить людей
и разжечь камин в небольшой комнате справа от прихо¬
жей. Его приказания еще выполнялись, он успел только
сбросить тяжелые от налипшей глины сапоги и выпить
кубок горячего поссета, как появилась графиня, встрево¬
женная этим неожиданным ночным возвращением.
Фрэнсис была в расшитом золотом белом халате,
с неубранными волосами, голые ножки она сунула в ото¬
роченные мехом ночные туфли. Она была очень бледна,
а тени, залегшие на щеках, подчеркивали болезненный
блеск глаз. Личико у нее осунулось и заострилось —
она была на седьмом месяце беременности, и, глядя на
ее отяжелевшую фигуру, на измученное лицо, он по¬
чувствовал острую боль: ведь ему придется передать ей
ужасные новости.
Он нежно обнял ее и погладил по голове. Она при¬
жалась к нему и все быстро говорила, что, несмотря на
причину его возвращения в такой странный час, она
счастлива его видеть и надеется только, что он задержится
дома хотя бы на несколько дней.
А полуодетые слуги все сновали по комнате, стараясь
устроить их поудобнее в этот ночной час. Наконец, когда
569

все было сделано, в камине весело запылали поленья
и слуги покинули их, он, как можно осторожнее, рассказал
ей о том страшном деле, которое и привело его домой.
Когда он дошел в своем рассказе до показаний Вестона,
ноги у Фрэнсис подломились, и она с тихим стоном
покачнулась. Он еле успел подхватить ее на руки. Она,
тяжело дыша, лежала у него на груди, он уже было
собирался кликнуть лекаря, но графиня очнулась и уп¬
росила его продолжать.
Он закончил рассказ. Воцарилась долгая тишина. Он не
мог вынести этого молчания и начал просить ее сказать
хоть что-нибудь, указать хоть на одно уязвимое место
в стене выстроенных против них улик. Он знает, горячо
уверял Роберт свою жену, что все это лишь заговор, спле¬
тенный лживыми людишками. Чтобы защитить себя, они
оболгали его. Но у лжи короткие ноги. Всегда можно найти
способ разрушить козни, этим они и должны сейчас занять¬
ся. Он знает, что она хорошо знакома с миссис Тернер,
у которой служил этот Вестон, пусть Фрэнсис все припом¬
нит, наверняка она найдет, чем доказать свою невинов¬
ность. Ну, что на это скажет графиня, почему она молчит?
Она села на пол перед камином и чисто машинально
протянула к огню прекрасную белую руку. Распущенные
волосы золотистой мантией покрывали ее плечи. Сомерсет
стоял, облокотясь на каминную полку, и не мог сверху
видеть ее лица. И вот в тишине прозвучал ее голос,
глухой и ровный.
—	Будь добр ко мне, Робин. Будь милосерден.
—	Милосерден? — словно холодная рука сжала его
сердце.— Почему ты просишь о милосердии?
—	Да, милосерден. Кажется, Монтень 67 сказал слова,
которые могли бы принадлежать Христу: понять — значит
простить.
И снова наступила тишина. Граф нагнулся к этому
маленькому бело-золотому комочку женской плоти, свер¬
нувшемуся у его ног, и почувствовал, как по спине у него
побежали мурашки. Где-то в парке заухал филин, в ка¬
мине трещали поленья, но, несмотря на эти звуки, он
слышал, как гулко, тяжело бьется его собственное сердце.
—	Простить? — голос его дрожал от ужаса.— Про¬
стить? Фрэнсис! Ты просишь о прощении? Значит, это
правда, все эти грязные слухи?
Она, словно в ожидании удара, втянула голову в плечи.
—	Я любила тебя, Робин, я люблю тебя и сейчас
и буду любить всегда, что бы ни случилось. Этот Овербери
570

отрицал любовь, он считал, что все это пустое. Сколько
жертв я принесла во имя любви к тебе!. Я была храброй.
О Господи, какой же безрассудно смелой я была! И теперь,
когда все позади, когда должен появиться плод нашей
любви, этот подлец снова встает между нами! Помни об
этом, Робин. Думай об этом, когда будешь судить меня.
—	О Боже! — простонал он и, пошатнувшись, обхватил
руками каминную полку. Голова его склонилась.— Так
ты признаешься в убийстве? Ты, Фрэнсис?
Графиня молчала. Она сидела, обхватив колени рука¬
ми, и тихонько раскачивалась из стороны в сторону.
Казалось, разум покидает ее.
—	Господи! — голос его был полон отвращения.— Твой
поступок оправдывает все, что Томас говорил о тебе...
Это был жесточайший удар. Но слова, казалось, ни¬
сколько ее не поразили.
—	Наоборот, отношение ко мне Овербери оправдывает
мой поступок,— ответила она.— Вспомни, как все было,
как складывалось. Я ведь находилась уже за гранью
отчаяния... Этот человек ради удовлетворения своего тще¬
славия или просто по злобе хотел заставить меня страдать
так, как не страдал ни один смертный. И я должна была
выбирать. Я должна была выбирать между ним и самой
собой. Неужто он заслуживает моей жалости, он, который
ни на секунду не пожалел меня? Будь справедлив, Робин!
Во имя Господа, будь справедлив.
—	Справедлив? — повторил он и рассмеялся.— При¬
береги просьбы о справедливости для судьи Кока.
—	Для Кока?! — Она подняла голову и впервые взгля¬
нула на него. Он заметил свинцовую бледность ее лица,
ее расширенные от ужаса глаза, и впервые лицо ее
показалось ему уродливым.
—	Ах! Так это тебя пугает? — усмехнулся он.
—	Да, пугает, но не из-за себя самой. Самое страшное
для меня — потерять твою любовь, Робин. И будет еще
ребенок, о котором мне надо думать.
Сомерсет принялся мерить шагами комнату. Весь мир
рухнул, вся его жизнь была разбита, и он не мог в этот
страшный час думать ни о чем, кроме как о своем
крахе. Все уничтожено, и ничего не возродишь. Одним
ударом он сброшен со сверкающих высот... И на эти
высоты он вскарабкался с помощью Томаса. Только
Овербери мог возвысить его, и только он поддерживал
его на этой захватывающей дух высоте. А она — она
убила Овербери. И впервые он понял всю глубину его
571

предсказаний. Да, он пал вместе с сэром Томасом, но
пал в бесчестье, в позор.
Графиня с трудом поднялась и стояла у камина, опер¬
шись о полку. Ей не нужно было слов — по его молчанию,
по тому, как вышагивал он по комнате, она поняла все, что
творится в этом истерзанном сердце. Она поняла, что в нем
поднимается отвращение к ней. Наконец она заговорила:
—	Робин, мне нужна твоя помощь, твое милосердие.
Он остановился. В глазах его пылало безумие.
—	Ты смеешь на это надеяться?
Она покачала головой.
—	Не ради себя. Ради себя я не стала бы просить.
Я уже сказала, что без твоей любви для меня нет
жизни. Но во мне растет твой и мой ребенок. Если
я погибну, он погибнет вместе со мной.
—	А разве так не лучше? — печально спросил он.—
Разве не лучше, чтобы ребенок не родился и не узнал
бесчестья? Ведь на нем всегда будет стоять клеймо его
родителей — убийц и отравителей. Потому что твое па¬
дение означает и мое падение. Твое признание неминуемо
навлечет вину на меня.
Эти слова с новой силой всколыхнули ее любовь
к нему до такой степени, что она затмила даже мате¬
ринскую любовь.
—	Не бывать этому! — пронзительно вскрикнула
она.— Я расскажу всю правду, я скажу, что это целиком
моя вина, что ты не имеешь к убийству никакого отно¬
шения! Какие могут быть против тебя улики?
—	Улики? — он рассмеялся.— Мои враги об этом по¬
заботятся. Ты отдала меня им на растерзание, ты стол¬
кнула меня в пропасть такой глубины, в которую они
и не надеялись меня сбросить.
Графиня была в смятении, у нее путались мысли, но
она нечеловеческим усилием овладела собой, потому что
теперь от ее мужества, от ее ясного ума зависела судьба
их семейного корабля — потонет ли он, или она сумеет
вывести его из опасных вод.
—	Тогда ради себя самого и ради ребенка ты должен
бороться, Робин. Обо мне не думай! Я играла — и про¬
играла, и теперь ничего не значу. Думай о себе и о ре¬
бенке. Ты можешь уговорить короля. Ты имеешь на него
влияние. Покажи, в какой ад ты попал, будь откровенен
с ним. Расскажи ему о моем участии в кончине Овербери.
И он никогда не отдаст тебя на растерзание, а ради
ребенка ты сможешь убедить его простить и меня. А после
572

всего, если на то будет твоя воля, я уйду, и ты больше
не услышишь обо мне. О Робин, Робин, как бы я хотела
отдать свою жалкую жизнь, чтобы тебе было хорошо!
Он стоял перед ней слабый, беспомощный. Душа его
разрывалась между гневом и жалостью.
—	А что может сделать король? Машина правосудия
запущена. Может ли король остановить ее? Может ли он
приказать судье Коку освободить от наказания схваченных
злодеев? И как, на каких основаниях? Вестон, Франклин
и Тернер сами признались в том, что, словно крысы, жили
злом. И чем объяснить их освобождение? А если накажут
этих преступников, то как могут не наказать тех, кто, по
их словам, нанял их для этого злодейства? Ничего король
сделать не может,— граф повернулся и снова принялся
мерить шагами комнату.— Я примчался к тебе в надежде,
что мы сумеем вместе с тобой найти выход, разрушить
злобные козни, но оказалось...
Он замолчал и продолжал кружить по комнате с низко
опущенной головой. А потом остановился и взглянул на
нее. Она стояла у огня, но ее била дрожь, как от озноба,
зубы ее стучали, губы посинели.
—	Ты замерзла,— произнес Сомерсет ровным, каким-
то неживым голосом.— Иди в постель. Мы больше ничего
не можем сделать, да и говорить больше не о чем.
И она поняла, что все уже сказано. В эту ночь что-то
было убито и похоронено навсегда, что-то самое дорогое
в их жизни, ради чего она так отчаянно боролась, ради
чего она была и смела, и безжалостна. Понурив голову,
она неуверенной походкой побрела к двери. Здесь она
остановилась и повернулась.
—	А ты что будешь делать, Робин? — спросила она
тихим, жалобным голоском.
—	На рассвете отправлюсь назад в Ройстон.
—	Я увижу тебя до отъезда?
Он покачал головой.
—	Зачем?
Она открыла дверь, но на пороге вновь остановилась
и замерла в нерешительности.
—	Поцелуй меня, Робин... Может быть, в последний
раз. Мы больше никогда не увидимся.
И в этот миг что-то в нем надорвалось, Роберт зарыдал
как дитя. Он подбежал к ней, схватил ее в объятия
и, плача, начал целовать лицо и шею, а она, дрожа от
отчаяния и благодарности, прижималась к нему все теснее.
Но ее глаза были сухи.
573

—	Еще не все потеряно,— бормотал он, грудь его
сотрясали рыдания.— Я сделаю все, что в человеческих
силах. Я увижусь с королем. Я отдам себя в его руки.
Я упаду перед ним на колени. Может быть, он пожелает
отправить нас в изгнание, может быть... Держись, Фэнни,
не все еще потеряно. Доверься мне. Доверься. Иди
отдыхать, дитя мое, и молись.
Он чувствовал острую жалость и к ней, и к себе,
и к еще не родившемуся ребенку.
Обратная дорога заняла у него два дня — настолько
он ослабел. Но настроение его резко переменилось: в нем
уже пропало раскаяние и смирение.
По дороге он вспомнил некоторые моменты прошлого,
которые выпали из его памяти в Хенли, когда он слушал
страшное признание жены. Он вновь припомнил разговор
с королем, состоявшийся сразу же после смерти Овербери.
Если в словах короля не было сознания собственной вины,
то что же еще в них могло быть, когда Яков уговаривал
Сомерсета не горевать? Крылась во всей истории какая-то
мрачная тайна, и всю дорогу Сомерсет размышлял о ней.
И вдруг, словно молния, в его голове мелькнула догадка,
осветив всю эту таинственную историю. Этот свет возро¬
дил его мужество, вернул ему смелость, и поступь его,
когда он шел к королю, вновь была тверда, а голову он
держал высоко и не обращал внимания ни на смешки, ни
на косые взгляды, которыми встретили его придворные.
Время было предобеденное, и Сомерсет увидел добрый
знак в том, что король принял его, соизволив задержаться
и отпустить прислуживавших ему джентльменов, и по¬
слушно уселся за рабочий стол, чтобы выслушать отчет
о поездке в Хенли.
—	Хорошо, что ты вернулся, Робби,— заявил король.—
И вовремя, потому что Кок послал за тобой. Ты должен
ехать в Лондон.
Сомерсет поднял брови, но не выказал страха.
—	Уже?! — воскликнул он.
—	Не имеет смысла откладывать. Кок усердный
и преданный служака. И, надеюсь, ты тоже приложил все
усилия, чтобы послужить делу справедливости.
—	Кок может подождать,— спокойно ответил его свет¬
лость. Лицо его было бледно, а глаза покраснели от
усталости.— Я никуда не поеду.
—	Не поедешь? Что это такое ты говоришь? Таково
требование закона. Если бы Кок послал за мной, даже
я бы подчинился. Так должно быть по закону.
574

—	Однако ваше величества может написать Коку и со¬
общить ему, что все, что* сказано в его записках обо мне
и графине — чистая чепуха.
—	Чепуха? Ты думаешь, что чепуха?
—	Сир, давайте еще раз припомним ту историю, как
изложили ее схваченные злодеи. Давайте попробуем све¬
сти концы с концами. Пять месяцев Вестон находился
в Тауэре, и все это время, как он утверждает, он давал
Овербери яды, которые ему вручали Тернер и; Франклин.
Он давал розальгар, мышьяк, «aqua fortis» и Бог весть
что еще, а сэр Томас все не умирал.
—	Потому что комендант Тауэра был начеку, он за¬
ставил Вестона вести двойную игру: принимать деньги от
тех, кто его послал, но не выполнять поручения.
—	Но в показаниях нигде не сказано, что Вестон
все-таки выполнил поручение и дал какой-то из ядов сэру
Т омасу.
—	Однако он наверняка это сделал, иначе сэр Томас
был бы жив.
—	Да, он был бы жив, если бы в последний момент ва
сцену не вышел кто-то другой, кто-то, кто не побоялся со¬
вершить убийство. А ведь сам Вестон не решался на это, он
страшился наказания, которое сулил ему комендант.
Король в замешательстве отвел взглядг погладил бо¬
роду, чтобы прикрыть рукой разинутый от удивления рот.
—	Ну, об этом я ничего не могу сказать. Это дело
Кока добраться до настоящей правды.
—	Хотя в записках и об этом кое-что все же гово¬
рится. И Вестон, и сэр Джервас Ил виз упоминают по¬
мощника аптекаря, который был у Овербери за два дин
до его смерти.
—	Мальчишка мертв,— резко ответил корольу—его
невозможна призвать в свидетели.
—	А в его показаниях и нужды нет,— его светлость
произнес эти слова с почти беззаботным видом..— Маль¬
чишка — всего лишь инструмент в чужих руках. Он сделал
то, что ему приказали. Он выполнил предписание апте¬
каря, который, в свою очередь, действовал по наущению
доктора Майерна: аптекарь давал узнику то, что предписал
Майерн. А Майерна послали к заболевшему Овербери вы,
ваше величество. Но ведь это будет слишком чудовищное
предположение — не так ли? — что именно Майерн вино¬
вен в смерти сэра Томаса?
Они минуту глядели в глаза друг другу. Во взгляде его
светлости была суровость, во взгляде короля — пустота*
575

—	Верно, такое предположить немыслимо,— произнес
Яков низким, неожиданно осипшим голосом.
—	Тогда становится ясно, что сэра Томаса никто и не
убивал.
—	Ситуация мне понятна. Но злодеи утверждают, что
действовали по указке леди Сомерсет и милорда Норт¬
гемптона.
—	Совершенно естественно: они хотят прикрыться вы¬
сокими именами.
—	Однако Пейтон уверяет, что между вами была бур¬
ная ссора — а это уже мотив для убийства. Лоуренс Дейвис
говорит, что ты послал сэру Томасу порошок, после кото¬
рого он себя очень плохо почувствовал.
—	Я послал ему порошок за три месяца до его смерти.
Можно ли утверждать, что этот порошок послужил при¬
чиной его кончины?
И снова король принялся гладить бороду. Яркий сол¬
нечный свет играл на рыжих волосках, которыми поросла
рука Якова, свет подчеркивал мертвенную белизну его
кожи. Граф заметил, что рука короля дрожала.
—	Так, так,— с растяжкой произнес король.— Об этом
стоит поговорить с Коком. Может быть, твои аргументы
его убедят. Я вижу в них определенную логику.
—	Ваше величество по-прежнему считает, что я дол¬
жен предстать перед Коком?
Само предположение, что кто-то может ослушаться при¬
каза лорда верховного судьи, казалось, потрясло короля:
—	Боже правый, дружище! А как же иначе? Я же
сказал, что даже я обязан буду предстать перед Коком,
если он того потребует!
—	Очень хорошо,— тихо ответил его светлость, и на
лице его появилось угрожающее выражение.— Тогда я по¬
забочусь о том, чтобы Кок довел дело с аптекарским по¬
мощником до конца.
Король даже задохнулся.
—	Ты бы лучше позволил верховному судье самому
выбирать расследования. А разбирательство должно сле¬
довать по тому пути, который начал комендант Тауэра.
Он говорил тихо, но напряженно, как человек, ко¬
торый хочет вложить какой-то дополнительный смысл
в свои слова:
—	Любая другая линия может привести к твоему па¬
дению, Робин, и, Бог свидетель, я бы этого не хотел.
Я тебя слишком люблю, чтобы желать тебе такого,—
напряжение в голосе короля росло.— Так что будь по¬
576

слушным и доверься мне. Что бы ни делали судьи, вы
с женой будете в безопасности,— король оперся руками
о стол, тяжело поднялся и оттолкнул кресло.
Какое-то мгновение король и граф стояли друг против
друга, глядя глаза в глаза, и во взоре его светлости горел
огонь гнева. Он уже было собрался прервать короля,
пригрозить ему, что, если на него будут давить, он выведет
на свет Божий всю правду. Он настоит на допросе Май¬
ерна, докажет, что бок о бок с заговором несчастной
графини — заговором, который ей не удалось завершить,—
существовал другой, составленный королем, и король пре¬
успел в своем черном деянии. Сомерсет был поражен,
потрясен вероломством его величества, тем, что тот при¬
менил старый, испытанный веками способ спасти коро¬
левское достоинство — нашел козла отпущения. Сомерсет
был готов заклеймить короля как Каина 68, как предателя.
Однако сейчас он сдержался. «Что бы ни делали судьи,
вы с женой будете в безопасности». Это обещание заста¬
вило его молчать. Но может ли он доверять словам такого
человека? Его мысль лихорадочно работала, он взвешивал
все «за» и «против». Он думал о Фрэнсис и о ребенке,
которого она носила под сердцем. Если он не пойдет на
компромисс, эти двое самых любимых на свете существа
погибнут вместе с ним...
—	Иди, Робби,— король говорил нежно, по-отечески,
как в прежние времена.— Иди. Пообедай со мной, а потом
скачи к верховному судье.
Когда король вошел в обеденный зал, как в былые
времена обнимая Сомерсета за плечи, среди ожидавших
здесь джентльменов возникло замешательство: при дворе
уже прошел слушок, что звезда его светлости безвозвратно
закатилась.
Во время трапезы король старался скрыть свою нер¬
возность за истеричной веселостью. Он ласкал дорогого
Робби, он много пил, и сэр Джордж Вильерс почувствовал
себя лишним.
Когда обед был завершен и объявили, что экипаж
милорда Сомерсета готов, король лично проводил его
светлость к выходу, нежно обнял и расцеловал слюня¬
выми губами.
—	Господи Боже мой, увижу ли я тебя вновь? Душой
клянусь, что не смогу ни есть, ни спать, пока мы не
встретимся. Когда ты вернешься, Робби?
Его светлость растерянно отвечал, что рассчитывает
вернуться к понедельнику.
577

—	Правда? Правда? Ради всего святого, возвращайся
в понедельник.
Все еще обнимая его за плечи, король спустился по
лестнице, а на нижней ступеньке опять принялся тискать
дорогого Робби и тянуться к нему губами.
—	Бога ради, передай от меня поцелуй графине,—
громко объявил он и, понизив голос, так, чтобы его мог
расслышать один Сомерсет, добавил: — Доверься мне,
Робби, и, как бы ни развивались события, будь уверен,
что ни тебе, ни твоей Фрэнсис ничего не грозит.
Сомерсет преклонил колено, поцеловал королевскую
руку и прыгнул в поджидавший экипаж.
Король проводил его взглядом. Он даже прослезился
и долго махал на прощание рукой. А потом, когда
экипаж скрылся, король, по свидетельству одного сопро¬
вождавшего его джентльмена — а у нас нет оснований
сомневаться в правдивости этого очевидца — переменился
в лице и, злобно прищурившись, пробормотал:
—	И черт с тобой! Я больше никогда не увижу твоей
физиономии.
Глава XXXII
ПРЕЛЮДИЯ
Король Яков понимал, что высокая политика и ис¬
кусство царствования предполагали весьма разные
поступки, он знал, что порой нарушает тот самый закон,
хранителем которого поставил его Бог, короче, он отдавал
себе отчет, что некоторые из его деяний могут быть
названы преступными. Но его величество также знал, как
скрыть эти деяния, как замести следы, как сделать так,
чтобы его никто ни в чем не мог обвинить. Не однажды
за свое царствование находил он козлов отпущения, на
которых мог списать совершенные им самим преступления,
и когда он так поступал, его не мучили никакие угрызения
совести. Его трусливая душонка содрогалась при виде
насилия или жестокости, но сам он мог быть невероятно
жестоким — в тех случаях, когда свидетелей его поступ¬
кам не было.
Примером этому может служить хладнокровное убий¬
ство молодого Рутвена и граф» Гаури в особняке послед¬
него 69— мы никогда не узнаем всей правды, стоявшей за
этой историей, но то, что они не были заговорщиками,
57S

4сак утверждал, громоздя ложь на ложь Яков,— совершен¬
но ясно. Другим примером, пожалуй, является убийство
графа Мюррея. Многие считали, что совершено оно было
но наущению короля, однако руки обагрил некто Хантли,
его и обвинили в преступлении и по приказу Якова
бросили в тюрьму. И третий пример — дело лорда Бал-
мерино. Когда на свет Божий выплыло неосторожно на¬
писанное Яковым Стюартом письмо к папе римскому —
этот протестантский монарх кокетничал с его святейше¬
ством с целью заручиться поддержкой Ватикана в обре¬
тении английской короны — его величество отказался от
письма, назвал его фальшивкой. Он обвинил своего сек¬
ретаря Элфинстоуна, лорда Балмерино. Его величество
утверждал, что секретарь подделал его подпись. Лорда
Балмерино бросили в тюрьму, приговорили к смерти, но
Яков проявил монаршью милость и простил несчастного.
Как и все остальные, милорд Сомерсет знал об этих
и других подобных делах, и за время путешествия через
Хертфордшир в неудобной, тряской коляске пришел
к выводу, что в деле Томаса Овербери король отводит
ему подобную же роль.
Судя по собранным судьей уликам, против Томаса
Овербери существовал целый заговор. Этот заговор про¬
валился. Но, несмотря на его провал, дело повели так,
чтобы против короля, истинного виновника, нельзя было
выдвинуть обвинения. Несомненно, несколько человек
приговорят к смерти за убийство, которое они не совер¬
шали. Но разве это может потревожить королевскую
совесть, ведь эти злодеи виновны уже хотя бы в намере¬
нии! Они действительно сговорились убить сэра Томаса,
и с задачей своей не справились только потому, что
вмешалась посторонняя сила — однако это нисколько не
умаляет их вины. Все равно они мерзавцы, мир все равно
должен быть от них избавлен!
Милорд Сомерсет это ясно понимал, но король дал ему
надежные заверения, и потому он ехал в Лондон в твердой
уверенности, что его ждет чисто формальный допрос, что
Кок выслушает и примет все его аргументы и что к поне¬
дельнику он, как и обещал, вернется в Ройстон.
И все же будущее выглядело мрачным. Положение его
в свете, несомненно, ухудшится, а тень Овербери всегда
будет стоять между ним и Фрэнсис. Он жалел ее еще и по¬
тому, что она была в положении, хотя одновременно он хо¬
тел бы быть справедливым. Он не собирался судить ее стро¬
го. Он заставлял себя помнить, что она совершила все это
579

из любви к нему, что ради их счастья она вступила в пре¬
ступные отношения с этими негодяями, с силами зла. Но
его представление о ней изменилось. Прежде он боготворил
ее. Теперь завеса безрассудной любви приоткрылась, и он
увидел, что за нею — всего лишь человеческое существо.
Но он по-прежнему будет защищать ее. Да, ему следует
рассказать ей все, что он знает о короле, о его роли в этом
деле. Когда она поймет, что Томас умер вовсе не по ее ви¬
не, у нее появятся силы отрицать обвинения.
В конце концов, против нее нет ничего, кроме показа¬
ний отъявленных подлецов, которые во время следствия
проявили свою лживую натуру. Да, существовали эти
ужасные письма, которые она писала Формену. Но они не
имеют никакого отношения к делу Овербери, да и вообще
в этих письмах нет ни слова о преступных замыслах.
Его светлость хотел как можно скорее добраться до
Лондона и завершить беседу с верховным судьей, чтобы
сразу же ехать к жене и предупредить, как она должна
вести себя на допросах.
Но все планы Сомерсета были развеяны в прах. Возле
лондонского особняка его поджидал офицер, который пере¬
дал письмо, подписанное всеми четырьмя членами комис¬
сии. Граф поспешно вошел в особняк и развернул письмо.
Они называли себя самыми преданными друзьями его свет¬
лости, но от имени короля требовали, чтобы он не покидал
своей квартиры и не впускал к себе никого, кроме слуг,
пока не поступят дальнейшие указания его величества.
Сомерсет прочел письмо «преданных друзей», и листок
выпал из задрожавших пальцев. Он тяжело сел, обхватил
руками голову. Он думал о короле, который еще вчера
целовал его слюнявыми губами и обещал, что не будет
ни есть, ни спать, пока дорогой Робин не вернется. И все
это время он знал, что Сомерсета ждет арест — «пока не
поступят дальнейшие указания его величества». Он вновь
слышал плаксивый голос короля: «Бога ради, поцелуй от
меня графиню».
Поцелуй Иуды, поцелуй предателя... Король бросил
его в клетку со львами, предварительно вероломно лишив
доспехов и оружия. И сквозь горечь разочарования, сквозь
ярость и решимость отплатить Якову за это немыслимое
коварство, пробивалось воспоминание о Томасе, и графа
сковал ужас: ведь то, что случилось сейчас с ним,—
расплата за его собственное предательство!
Обманутый лживыми словами и иудиными поцелуями,
он сам ринулся в ловушку, даже не попытавшись связаться
580

с графиней, предупредить ее. И теперь у него нет никаких
шансов переговорить с ней до допросов...
В это время графиня Сомерсет также уже находилась
под домашним арестом. Она прибыла в город почти од¬
новременно с Сомерсетом и была помещена под присмотр
сэра Уильяма Смита в доме лорда Обиньи в Блекфрайерсе.
Поскольку она была особой высокого звания, к ней были
приставлены шестеро служанок и несколько слуг мужского
пола, но лишь двое из них входили в ее прежний штат.
Таким образом было сделано все возможное, чтобы она
не могла общаться с внешним миром.
Миледи перенесла арест с кротостью и терпением,
которые свидетельствовали о крушении всех надежд. Она
играла в опасную игру, она пошла на все, чтобы добиться
счастья, и она проиграла. Теперь Фрэнсис окончательно
в этом уверилась. Ей были безразличны и суд, и разби¬
рательство. Она уже не думала ни о себе, ни о своей
дальнейшей судьбе — без любви Робина ей не нужна
жизнь. Сохранит она жизнь или потеряет, неважно, потому
что Робин для нее навсегда потерян. Он боготворил ее,
она воплощала для него идеал женщины. И этот образ
был разрушен ее собственными поступками, ее попытками
стать для него идеалом. Какая жестокая ирония...
Не только руки ее были запятнаны кровью Овербери, но
вся она, вся ее душа была отравлена общением со злыми
силами, на которое она пошла по своей воле. В ту самую
ночь в Хенли она ясно увидела на его лице презрение —
перед тем, как жалость к ней заставила его схватить
ее в объятия. Теперь, когда миледи вспоминала эту его жа¬
лость, она содрогалась от ужаса — уж лучше бы он оттол¬
кнул, ударил ее.
Все кончено. Игра сыграна. И любовь, приз в игре,
потеряна навсегда. Чем скорее закончится ее жизнь и чем
скорее ее забудут — тем лучше. И, ожидая конца, она
будет держаться твердо, будет изображать достоинство,
потому что настоящего достоинства в ней не осталось. Ее
совершенно выставили на всеобщее обозрение.
А граф Сомерсет писал взволнованное письмо королю,
послание, в котором он обвинял короля в предательстве,
письмо, полное угроз — если и дальше так будет продол¬
жаться, он раскроет все. Он слал ему послание за посла¬
нием, и в ответ получил лишь одно — написано оно было
так, словно рассчитано на публикацию. Король сообщал,
что до конца выполнит свой долг и не станет вмешиваться
в судопроизводство.
581

Суд не замедлил приступить к разбирательству дела.
19 октября в здание ратуши началось слушание «Вели¬
кого дела об отравителях»-, как окрестил его лорд вер¬
ховный судья. Первым на скамью подсудимых сел Ричард
Вестон.
Уже по одному этому видно, что процесс был сфаль¬
сифицирован заранее. Вестон был всего лишь соучастни¬
ком. На основании cfo показаний и на основании свиде¬
тельств сэра Джерваса Илвиза — если даже не учитывать
признания, сделанного во Флашинге помощником аптека¬
ря,— было ясно, что сэр Томас Овербери умер в резуль¬
тате вливания сулемы, приготовленной Лобелем. Так что
основным обвиняемым был Лоб ель, и только после того,
как его признали бы виновным в убийстве,, в процесс
могли вовлечь Вестона и других. Но Лобеля вообще не
допрашивали, даже как свидетеля, и это обстоятельство
расценивается многими как «Тайна дела Овербери», хотя
на самом деле оно является и разгадкой этой тайны. Не
проводилось и официальное коронерское следствие 70, зна¬
чит, не было никаких официальных доказательств, что
Овербери умер вообще в результате отравления.
В выдвинутом против Вестона обвинен™ говорилось
о четырех попытках отравления сэра Томаса. Одна —
9 мая 1613 года, та самая попытка, в которой, как утверж¬
далось, был использован розальгар71; вторая — 1 июля, по¬
средством мышьяка; третья — 19 июля, тогда узнику при¬
слали желе и пирожные, содержавшие сублимат ртути. На¬
конец, 14 сентября того же года Вестон, в сговоре е другим,
как было сказано в обвиненитг, применил вливание сулемы,
от которого сэр Томас и скончался.
Кок, действуя как судья и прокурор в одном лице,
добился от присяжных вердикта «Виновен», и двумя днями
спустя Вестона повесили в Тайберне 72.
В первую неделю ноябри перед судом предстала Анна
Тернер. Ее обвинили в соучастии Вестону, который больше
не мог ответить ни на какие возникающие в связи с делом
его бывшей хозяйки вопросы. Сама маленькая вдова лишь
в ужасе лепетала, что ни в чем не виновата.
Судья засыпал ее вопросами и прерывал ее неуверен¬
ные объяснения долгими речами, чтобы настроить против
нее присяжных. Как он ее только не называл! И шлюхой,
и лгуньей, и ведьмой, и прислужницей папистов, и всякими
прочими словами, которые вызывали у маленькой блон¬
динки только очередные потоки слеэ.
Обвинение против нее было построено на том, что
582

въгчиталн жз писем графини Эссекс к Саймону Формену,
а в качестве улик приводились восковые и свинцовые
куколки, свидетельствовавшие о занятиях колдовством.
Миссис Тернер утверждала, что взяла их в доме Формена
после его смерти и что никогда ими не пользовалась. Но
констебль нашел их во время обыска в ее доме, и этот
факт затянул веревку на хорошенькой шейке вдовы.
Она появилась в Тайберне одетая со всей тщательно¬
стью, даже в рюшах, накрахмаленных желтым крахмалом,
который именно она ввела в моду и который после ее
смерти исчез из употребления.
Следующей жертвой стал несчастный сэр Джервас
Илвиз, что было вообще странно даже для враждебно
настроенной публики в зале. Он защищался яростно,
искусно и мужественно и благодаря своему серьезному
и благородному виду заслужил некоторое уважение и со¬
чувствие. Он был обречен — Кок подкрепил свои обвине¬
ния лживым свидетельством Франклина. Тот показал, что
комендант будто бы был в сговоре с миледи, хотя все
понимали, что если б это было правдой, Овербери не
прожил бы пять месяцев. Однако и Ил виза приговорили
к повешению. Но поскольку он был комендантом Тауэра,
его казнили на холме Тауэр, в месте, считавшемся менее
позорным, чем Тайберн.
После Илвиза наступил черед колдуна Франклина. Тот
в безрассудной попытке спастись заявил, что может пота¬
щить за собой полкоролевства, и не только из-за смерти
сэра Томаса Овербери, но и из-за других столь же необъяс¬
нимых кончин, к примеру, принца Генри. Он лгал виртуоз¬
но, нагромождал одну фантастическую историю на другую.
Его можно было уподобить осьминогу, который, надеясь об¬
мануть преследователей, выбрасывает струю чернил.
Именно он впервые упомянул в прямой связи с отравле¬
нием Овербери имя графа Сомерсета. Лживость его утвер¬
ждений видели все, ибо ни в одной из его историй концы
с концами не сходились. Он пытался отсрочить исполнение
приговора, каждый раз заявляя, что у него есть, что еще
порассказать, но даже Кок устал от его легенд и прервал
их поток, отправив Франклина на эшафот.
В первые дни декабря на скамью подсудимых сел сэр
Уильям Монсон. Его вина состояла в том, что он реко¬
мендовал сэра Джерваса Илвиза на должность коменданта
Тауэра вместо сэра Уильяма Уэда. Предполагалось, что
это было сделано ради того, чтобы открыть убийцам путь
в Тауэр. Он держался стойко, относился к членам суда
583

с презрением, и в конце концов процесс против него
отложили на том основании, что он мог свидетельствовать
против графини. Больше он в процессе не участвовал.
Так закончилась прелюдия к «Великому делу об отра¬
вителях». Сама трагедия разыгралась шестью месяцами по¬
зже, и сценой ее стал Вестминстер-холл. Из несчастных,
чьи кости уже глодали вороны, было выжато достаточно
показаний, чтобы сокрушить графа и графиню Сомерсет —
к великой радости тех, кто жаждал их уничтожения.
Глава XXXIII
ПОСОЛ
Вначале декабря того страшного года молодая гра¬
финя Сомерсет разрешилась дочерью.
Она клялась, что не переживет позора; она даже пы¬
талась незадолго до родов наложить на себя руки, чтобы
уничтожить и себя, и ребенка. Но попытка ее была
предотвращена теми, кто за ней присматривал. Король,
которого известили о ее намерениях, послал к ней врачей
и нянек, чтобы сберечь ее для последующих страданий.
Фрэнсис была преисполнена жалости к девочке, ле¬
жавшей у ее груди. Благовест не сопровождал ее появ¬
ления на свет; не было и пышных крестин, которые
благословили бы дитя, рожденное дочерью дома Говардов
и супругой того, кто был первым министром страны и ве¬
личайшим мужем Англии.
В марте миледи перевезли в Тауэр, в тот самый отсек,
который незадолго до нее занимал сэр Уолтер Рейли и из
которого он отправился на поиски Эльдорадо. Ребенка
поручили заботам ее матери — графини Саффолк в Од-
ли-энд — там коротала эти горькие дни супруга лорда-
казначея.
Графа Сомерсета доставили в Тауэр еще раньше, и
у него не было никакой возможности связаться с женой.
Граф теперь совершенно ясно понял, что, несмотря на
все его грозные письма королю, предупреждающие того
о возмездии, он предстанет перед судом и будет заклеймен
всеми теми, кто ранее с благоговением взирал на него. Он
понял, что ход процесса предрешен. Его уже лишили всех
государственных должностей. Печати были переданы гра¬
фу Вустеру; должность лорда-гофмейстера перешла в руки
давно жаждавшего ее графа Пемброка. Скоро у него отбе¬
584

рут все земли и имущество и, как он предполагал, одарят
ими выскочку Вильерса. Он кипел справедливым гневом,
он говорил себе, что не собирается послушно класть голову
на плаху. И снова и снова писал королю. На этот раз он не
угрожал. Он отправил холодное, спокойное письмо, в кото¬
ром вновь приводил все доказательства вины самого коро¬
ля. Если он, Сомерсет, обнародует эти факты, королю вряд
ли удастся уйти от ответа. А он обнародует их, если Сомер¬
сета и его жену предадут суду за преступление, которое,
как его величество прекрасно знает, они не совершали. Со¬
мерсет ни о чем таком даже не думал.
Так он это дело не оставит. И чтобы король удосто¬
верился в серьезности его угроз, а также убедился в том,
что у Сомерсета есть возможности сделать эту историю
известной, он сообщил о своем намерении новому комен¬
данту Тауэра сэру Джорджу Мору — граф прекрасно знал,
что сэр Джордж последует своему долгу и передаст эти
слова его величеству. В разговоре с комендантом Сомерсет
был вежлив, но настойчив и объявил, что его ничто не
остановит и что он публично назовет его величество
соучастником преступления.
Король ответил сэру Джорджу, что все сказанное —
не более чем выдумка, плод досужих размышлений его
любимого Робина, который надеется таким образом изме¬
нить ход процесса. Его величество говорил с видом спо¬
койным и даже как бы небрежно, однако в душе его
шевелился страх. Сомерсет четко дал понять, что король
у него в руках, что если процесс будет открытым, он
повторит все свои утверждения и потребует допроса Май¬
ерна, который выписал рецепт, и Лобеля, изготовившего
яд. Суд не сможет отказать ему в таком требовании: отказ
означал бы признание в том, что король и комиссия
чего-то боятся, а страх может быть истолкован однозначно.
Вестона вздернули на виселицу после сообщения о том,
что сэру Овербери было сделано вливание сулемы, так
что этот факт отрицать уже нельзя. Это была грубая
ошибка Кока, и король в своем теперешнем состоянии
готов был свернуть шею лорду верховному судье. Сомер¬
сет заставит их платить за эту ошибку: Лобель на допросе
непременно прикроется Майерном, а Майерн, в свою оче¬
редь, чтобы спасти шкуру, выдаст самого короля. И как
тогда король Яков будет выглядеть в глазах всего народа?
Все увидят, что он не только убийца, но убийца столь
мерзкий, что ради того, чтобы скрыть свое преступление,
позволил повесить четверых людишек, пусть и негодных,
585

однако а данном убийстве не виновных. И готов принести
еще две жертвы.
Король был в панике. Он и раньше видел пробелы
в своей обороне, «о сейчас граф Сомерсет также их
нащупал и готов был нанести удар. Здесь его Робин
проявил ум, сказалась «ыучзса негодяя Овербери. От этой
раны Якову уже никогда не оправиться. С другой стороны,
усердный Кок собрал против Сомерсета столько улик,
выжал на предыдущих этапах столько доказательств его
вины, что король уже не может вмешаться и остановить
судебную машину: это выглядело бы так, словно он пы¬
тается отвести удар от фаворита, которого -общество счи¬
тает главным виновником преступления, в то время как
злодеи меньшего масштаба уже получили по заслугам.
И король, не найдя лучшего выхода, решил послать
к Сомерсету и графине своего парламентария. В качестве
посланника он выбрал лорда Хэя,
Этот ловкий придворный уже не раз представлял ко¬
роля в разных дальних странах, но никогда его диплома¬
тическая миссия не была столь деликатной и никогда еще
он не был так скудно информирован о существе задания.
Ясным майским утром, когда воздух был напоен арома¬
том сирени, он ступил на пристань Тауэра и был препро¬
вожден в обитель графини. Как уже говорилось, до нее этот
отсек занимал знаменитый путешественник, мореплава¬
тель сэр Уолтер Рейли. От «его здесь осталась мебель
и даже некоторые книги. Но графинто мало интересовали
предметы обихода великого авантюриста — миледи была
безучастна к своему окружению. За время заключения она
еще больше исхудала, и теперь на ее кротком личике ле¬
жала печать неземного- Она -была тщательно одета во все
черное, что подчеркивало ее бледность. Тяжелые золотые
косы были убраны под вышитый -чепец.
Толстая дубовая дверь распахнулась, и на пороге
вырос могущественный придворный. Графиня встала, под¬
нялась и верная камеристка Катерина — она сидела
с шитьем у окна.
Лорд Хэй торопливо приблизился к ее светлости,
взмахнув шляпой, склонился в глубоком поклоне над
протянутой к «ему рукой и поцеловал эту колодную,
словно неживую руку.
Этот поцелуй вывел ее из обычного уже состояния от¬
решенности. На глаза навернулись слезы, а к сердцу под¬
катила теплая волна — этот джентльмен взял ее руку так
просто, словно она не была запятнана кровью.
5S6

Она взглянула в открытое, смелое лицо человека, кото¬
рый когда-то был первым другом ее Робина. Неужели ему
суждена стать последним его другом? Она знала, что между
ними бывали разногласия, что какое-то время лорд Хэй,
всецело преданный интересам Франции, враждовал с Роче¬
стером, который,, казалось, благоволил Испании. Вполне
возможноу ен таил в своем сердце и зависть к Робину, по¬
тому что именно в свите сэра Джеймса Хэя Роберт Карр
впервые предстал перед королем, а затем его воспитанник
превзошел успехами в свете своего хозяина. Как хорошо
она помнила ту давнишнею сцену на поле для ристалищ!
И сколько же всего случилось за это время. Лорд Хэй, быв¬
ший когда-то сам фаворитом короля — любителя красивых
молодых мужчин, не смог достичь тех вершин, которые за¬
воевал граф Сомерсет. На вменно потому положение его
было стабильным и безопасным.
Лорд Хэй объявил, по-прежнему склонив голову, что
прибыл по поручению кораля для сугубо приватного
разговора.
Графиня отправила камеристку в смежную комнату
и вновь расположилась в кресле. Хэй, повернувшись спи¬
ной к окну, стал перед нею.
—	Я принес вашей светлости весточку надежды.
—	Надежды? — эхом переспросила она, и печаль, про¬
звучавшая в ее голосег поразила его даже больше, чем
если бы она сейчас перед ним расплакалась.
Он, подобно многим, не скрывал своего отвращежкя
к женщине^ которая толкнула других на преступление
и на виселицу. Но сейчас, заметив ее бледность, хруп¬
кость, взглянув в это светившееся уже небесным светом
лицо, он не чувствотал ничего, кроме жалости. Он даже
усомнился в ее вине.
—	Да, надежды на королевскую милость,— объяс¬
нил он.
—	Единственная милость, которой я жду,— ответила
она,— как можно скорее... пройти через этот чудовищный
процесс.
—	В* вашкх собственных силах, миледи, сделать испы¬
тание менее тяжким. Вы можете сразу же признать свою
вину, согласиться на нриговор, и тогда суд будет не более
чем формальностью. Но приговор не приведут в исполне¬
ние: его величества просил заверить вас, что он твердо ре¬
шил вас помиловать* если вы признаете вину.
—	Признаю? — снова отозвалась она.
Он подумал, что она сомневается в необходимости при¬
537

знания, что она все еще надеется оспорить выдвинутые
против нее обвинения, доказать их несостоятельность. Что¬
бы рассеять ее иллюзии, он вкратце пересказал ей все, что
показывали на суде Вестон, вдова Тернер и Франклин, объ¬
яснил, как тесно переплетены их показания. Она не прояв¬
ляла никакого интереса, пока он не упомянул имени сэра
Дэвида Вуда, который сам вызвался в свидетели и сообщил,
что она хотела нанять его для убийства Овербери. Тут она
с грустной улыбкой взглянула на лорда Хэя.
—	Даже он! — воскликнула ее светлость и медленно
покачала головой.— Этих несчастных я еще могу понять.
Чтобы спасти свои жизни, они взвалили всю вину на меня,
впрочем, я действительно одна во всем виновата.
Это было щедрое допущение, если учесть, что Анна
Тернер оказалась тем змеем-искусителем, который и тол¬
кнул графиню на преступную мысль.
—	Но сэр Дэвид! Он состоял при моем дяде и был
многим ему обязан. Однажды он признался мне в любви
и поклялся быть вечным слугой. Так вот какова оказалась
его служба! Он ведь ничего не выигрывал от моего падения
и все же не мог удержаться, чтобы не предать меня еще
большему позору. Ну Бог с ним. Сейчас это уже не имеет
значения.
—	Однако, мадам, это еще более укрепляет возведен¬
ные вокруг вас стены. Вот почему я от имени его вели¬
чества настоятельно рекомендую вам сделать полное при¬
знание, тем самым разоружив суд.
Она встала. На щеках ее появился румянец — каза¬
лось, ее охватил порыв страсти.
—	То, что его величество просит меня сделать ради
изменения приговора, я и так уже решила сделать, но по
другой причине — ради любви!
—	Что вы имеете в виду, мадам?
—	Что я имею в виду? Неужели это не ясно? Неужели
я должна сама говорить о той малости хорошего, что еще
осталось во мне? Неужели даже после всего, что стало
обо мне известно, вы не понимаете, что моей звездой на
этом страшном пути была любовь к Роберту Карру? Да,
Богу известно, что я запятнана злодейством, что я пришла
ко злу. Но неужели вы думаете, что поступками моими
руководило именно зло? О, милорд, любовь сама по себе
не может быть злом или добром. Она — просто любовь.
Всепоглощающее желание обладать и быть в полной вла¬
сти того, кем владеешь сама. И если это желание дейст¬
вительно беспредельно, ради него можно пойти на все.
588

Если ради этого надо прибегнуть ко злу — человек вы¬
бирает зло так же свободно, как если бы выбирал добро.
Лорд Хэй был потрясен страстностью этой речи. Она
умолкла, потом заговорила вновь — уже тише и спокойнее:
—	Для чего, милорд, я все это говорю? Передайте его
величеству, что я полностью и без всяких оговорок при¬
знаю свою вину, я это уже давно решила, но не из надежды
на помилование, не ради сохранения жизни, которая мне
теперь не мила. Я возьму всю вину на себя, ибо, если я буду
ее отрицать, если хоть словом попытаюсь оспорить соткан¬
ные против меня обвинения, я подвергну опасности Робина,
которого и так подозревают только потому, что ой мой муж.
Мое признание полностью снимет с него подозрения. Пусть
все увидят, что за Робином нет никакой вины, что ни одно
слово не может быть произнесено ему в упрек. Вот почему
я возьму всю вину на себя, ибо я действительно виновата.
И только этим я смогу свою вину искупить!
Смертельно утомленная этой речью, она вновь опу¬
стилась в кресло и сложила руки на коленях. Лорд Хэй
в растерянности стоял перед нею, а потом низко покло¬
нился и произнес:
—	Мадам, ваша решимость заслуживает самых высо¬
ких похвал. Я передам ваши слова его величеству. И я буду
молиться за то, чтобы дни ваши продлились.
—	Ах, не молитесь за это! Не молитесь! Просто пере¬
дайте королю, что я ни в какие сделки не вступаю. Я не
прошу и не желаю милости. Единственное, чего я жажду,—
исполнить свой последний долг перед Робином.
Его светлость удалился в странном настроении — жа¬
лость в нем боролась с чем-то вроде удовлетворения: ему
удалось выполнить приказ короля, его величество будет
доволен. И если бы такого же результата он смог добиться
в разговоре с графом Сомерсетом, радости его величества
не будет пределов.
Поджидавший комендант провел лорда по мрачным
сырым проходам, по бесчисленным лестницам к графу.
Когда лорда Хэя ввели в камеру, Сомерсет что-то
увлеченно писал. Посетитель был потрясен теми переме¬
нами, которые произошли в облике Роберта Карра, кото¬
рого он знал с юности, за несколько месяцев заключения.
Прекрасные золотые волосы, всегда завитые и расчесан¬
ные, свисали теперь длинными прямыми прядями, в них
появилась седина. Лицо исхудало, побледнело, казалось,
сквозь кожу просвечивают кости черепа. Глаза, прежде
глядевшие ясно и повелительно, потускнели, покраснели
589

л ввалились. Когда-то изысканно элегантный господин
был одет в грязноватый лиловый халат, распахнутый на
груди, на ногах — ночные туфли, черные шелковые чулки
складками собрались на щиколотках.
Он был явно раздражен тем, что его -оторвали от
занятия, но, увидев лорда Хэя, вскочил и уставился на
того, кто -когда-то был его латровом, дотом — соискателем
его милостей, затем — одним из -врагов, а сейчас, «огда
звезда Сомерсета закатилась, могущественным придвор¬
ным, обласканным королевскими благодеяниями.
—	Милорд! — только и мог воскликнуть Сомерсет, и
в возгласе этом прозвучали и удивление, и горечь.
—	Я явился к вам от короля,— сразу же объявил лорд
Хэй и приступил к изложению того, что ему поручили
передать: — Робин, его величество крайне расстроен ва¬
шим посланием, в котором вы называете его соучастником
вашего преступления.
—	Моего преступления?! — лицо Сомерсета исказил
гнев.— Моего преступления! Значит, он твердо решил
свалить все на меня? Отлично. Но мы еще «осмотрим.
Его величество пожалеет, когда я заявлю, что он возна¬
мерился сделать из меня козла отпущения за деяние,
совершенное им самим. Передайте ему, что £сли я пред¬
стану перед судом, я скажу членам комиссии, что я не
Балмерино и не граф Гаури и что, если король желает
заставить меня молчать, пусть пришлет Хаддингтона, что¬
бы тот убил меня, как убил Гаури. Если он настаивает
на разбирательстве в Вестминстер-холле, я не стану мол¬
чать, я никогда не соглашусь взять на себя его позор.
—	Милорд! Милорд! — Хэй старался держаться в дипло¬
матических рамках.— В вас говорит ненависть и безумие!
—	Когда я предстану перед судом, страна сама поймет,
что говорит во мне.
—	Да, страна поймет. Народ поймет, что вы пытаетесь
•свалить вину на другого, и тогда ваша судьба Итудет
решена окончательно и бесповоротно.
—	Я не перекладываю вину ни на кого и не собираюсь
делать этого — я намерен возложить вину на того, кто
действительно виновен.
—	А кто действительно виновен? — Хэй спокойно
и твердо посмотрел в бешеные глаза Сомерсета. Затем
нахмурился.— Робин, вы обманываете себя, если полага¬
ете, что подобным образом вам удастся себя «обелить, что
сумеете убедить суд и всю нацию, что сможете запугать
его величество. Слишком тяжело бремя улик.
590

—	Улик»!, Что за улики, если я невиновен? — голос
графа дрожал от ярости.— Я никоим образом не причастен
к: убийству Тома Овербери, и король знает это лучше всех.
Еще до Torov как мы с графиней предстанем перед судом,
весь мир узнает, кто* виноват на самом деле.
Лорд Хэй мрачно кивнул:
—	Совершенно верно; Мир узнает об этом из уст
самой графини Сомерсет, из ее собственного признания
в том, что это она задумала преступление. И что сделают
против ее признания ваши угрозы, ваши попытки затеять
скандал? Эти обвинения даже не коснутся короля.
Сомерсет вдруг замер. Прежде багровое от гнева лицо
его резко побледнело, и он тяжело оперся на заваленный
бумагами рабочий столик.
—	Она признается...— хриплым шепотом произнес он.
Он понял, что совершил глупость — он не учитывал
такую возможность. Действительно, чего стоит Попытка
обвинить короля в свете ее признания. Если кто-то сам
сознается в преступлении, можно ли обвинить в нем
другого? Ей следовало до конца все отрицать, стоять
на своем, утверждать, что те несчастные оговорили и са¬
мих себя, и ее под действием пыток. А остальное пусть
бы» она предоставила ему — он бы смог убедительно
показать, что этот процесс является результатом заговора
против него. И если б она придерживалась такой линии
поведения, король ни за что не решился бы отдать их
под суд.
Но своим признанием она уничтожала их обоих. Об
этом и предупреждал^ его лорд Хэй: бороться в такой ситу¬
ации невозможно. И все же он продолжал сопротивляться:
—	Если она сознается, значит, она согласится с тем,
чего не было, но она считает, что было...
—	И вы полагаете, что подобными словами можно
убедить членов комиссии? — мягко спросил Хэй.
Но Сомерсет, казалось, не слышал вопроса.
—	И даже если она призналась, ко мне это не имеет
отношения*
—	Это не так, милорд. Если она берет всю вину на
себя, вы все равно остаетесь соучастником. Потому что
мотивы преступления общие для вас обоих, и их милости
члены комиссии сразу же это поймут. Тем более, что
комиссия, милорд, уже уверена в этом, и именно потому
вас заключили под стражу.
Сомерсет побрел к зарешеченному окну. Постоял, по¬
смотрел на далекое небо, а затем повернулся к посетителю.
5?г

— Значит,— глухим голосом произнес он,— король хо¬
чет отправить меня на виселицу?
—	Король,— в тоне Хэя звучал упрек,— хочет заве¬
рить вас в том, что он по-прежнему вас любит и просит
вас дать ему возможность проявить снисхождение.
—	Снисхождение — но к кому?
—	К вам. За тот поступок, в котором вы обвиняетесь.
—	Благодарю вас, милорд, что вы не сказали «за то
преступление, которое вы совершили». И поскольку я ни¬
кого не травил, то не прошу о снисхождении. А желаю
лишь одного — доказать свою невиновность. Я буду до
последнего дыхания защищать свою честь, несмотря на
все уготованные мне ловушки. Передайте это королю.
Повторяю: я — не Гаури и не Балмерино.
Хэй с сожалением покачал головой:
—	Я бы не был вашим другом, если бы передал его
величеству ваши слова.
Сомерсет ударил ладонью по столу:
—	Вы перестанете быть моим другом, если не пере¬
дадите их,— к нему вернулась былая надменность.— Боль¬
ше мне добавить нечего, милорд.
Лорд Хэй завернулся в шелковый плащ и взял шляпу.
—	Не давайте окончательного ответа. Подумайте над
тем, что я вам сказал. Помните, в ваших руках ключи
к королевскому сердцу, и от вас зависит, сможете ли вы
ими правильно воспользоваться. Пусть Господь укажет
вам верное решение.
—	Господь не может желать, чтобы я запятнал свою
честь,— такими были последние слова графа.
Глава XXXIV
МИЛОСЕРДИЕ КОРОЛЯ ЯКОВА
Наконец в последнюю пятницу мая после долгих
проволочек, причиной которых была неспокойная
совесть короля и его страхи, графиня Сомерсет предстала
перед судом.
В сопровождении верной Катерины она ступила на
комендантскую барку, и менее чем за полчаса прилив
донес их к Вестминстерской пристани, где стражники
удерживали толпу любопытных.
Просторный зал уже с шести утра был заполнен
лицами благородного звания и горожанами, достаточно
592

богатыми, чтобы заплатить за место на столь редкостном
представлении. Для высокородных пэров было воздвигнуто
нечто вроде сцены. Они вошли в зал торжественной
процессией, все двадцать два. Возглавлял процессию ста¬
ренький и немощный лорд-канцлер Эллсмер, который
выполнял обязанности председателя суда пэров. За ними
шествовал лорд верховный судья и семь судей в пурпуре.
Перед председателем суда пэров шли прислужники,
которые несли его жезл, грамоту и печать, и шестеро
охранников с булавами на плечах. Председатель взошел
под пурпурный балдахин, и, поклонившись собравшимся,
сел. Пэры покрыли головы и, шурша мантиями, уселись
по обе стороны от председателя. Многочисленная публика
шумно расселась по своим местам, и в духоте зарожда¬
ющегося майского дня прозвучал громкий голос судебного
служки. По залу пробежало волнение: к барьеру, в со¬
провождении Катерины и коменданта Тауэра, шла гра¬
финя. Она была смертельно бледна, но ступала твердо.
Глаза ее были опущены долу, сев на скамью подсудимых,
она развернула веер и прикрыла им нижнюю часть лица,
словно желая спрятаться от любопытных взоров.
И вновь прозвучали слова судебного служки:
—	Фрэнсис, графиня Сомерсет, вытяни руку и будь
готова выслушать обвинение!
Она повиновалась. Встала, вытянула руку — веер она
вынуждена была убрать, и все увидели, что во время
чтения обвинения по щекам ее катились слезы, а лицо
было белое и застывшее, словно высеченное из мрамора.
И в конце раздался вопрос:
—	Фрэнсис, графиня Сомерсет, что скажешь ты? При¬
знаешь ли ты себя виновной в тяжком преступлении
и убийстве, или не признаешь?
Она мгновение помедлила, покачнулась, и в застывшей,
мертвенной тишине произнесла единственное слово, ко¬
торое должно было избавить ее любимого Робина от всего
этого кошмара. Она произнесла его тихо-тихо, однако
услышали его все, это слово:
—	Признаю.
Публика, заплатившая приличные денежки за ожидав¬
шийся спектакль — все думали, что графиня станет от¬
чаянно сопротивляться,— была разочарована.
Поднялся сэр Фрэнсис Бэкон, генеральный атторней 73,
и, явно наслаждаясь своим элегантным видом и благозвуч¬
ным голосом, принялся растолковывать публике поступок
графини.
20 Р Сабатнян, т. 2
593

В конце служка обратился к ней с формальным при¬
зывом предъявить свои доводы, из-за которых к ней не
может быть применен смертный приговор.
Она ответила на вопрос так тихо, что никто, кроме
сидящих совсем рядом, ее слов не расслышал, и сэр
Фрэнсис Бэкон громко повторил их лорду Эллсмеру:
—	Я не могу привести ничего, что могло бы смягчить
мою вину... Я взываю к милосердию... и прошу, чтобы ваши
милости походатайствовали перед королем о помиловании.
Старенький канцлер взял свой белый жезл и огласил
приговор. Он скрасил его выражением надежды на то, что
его величество король примет во внимание смиренность,
проявленную обвиняемой, проникнется к ней сочувствием
и проявит свое монаршье снисхождение. Однако он за¬
ключил приговор формулировкой, обязательной в таком
случае:
—	...и да будешь отсюда доставлена ты в лондонский
Тауэр, а оттуда к месту казни, где будешь повешена за
шею. И пусть Господь упокоит душу твою.
Она покачнулась и ухватилась за барьер, чтобы не
упасть.
По знаку коменданта Тауэра сэра Джорджа Мора
к ней бросилась камеристка, а затем, по его же приказу,
вперед выступили алебардщики. Комендант протянул ей
руку, и она, тяжело на нее опираясь, пошла из зала.
Вновь впереди шагал палач, но теперь лезвие его топора
было повернуто к графине. Толпа провожала ее взглядами,
и среди тех, кто мрачно, сурово взирал на нее, был ее
бывший муж — коренастый коротконогий граф Эссекс.
Публика вывалила на воздух, возбужденно обсуждая
состоявшийся спектакль и следующее его действие, на¬
значенное на завтрашнее утро,— суд над графом Сомер¬
сетом. Все уже знали, что он не собирается сдаваться
и намерен до конца бороться за жизнь.
А милорд Сомерсет лежал на постели и твердил, что не
собирается отправляться в суд и что они могут, если хотят,
так прямо на кровати его в Вестминстер-холл и отнести.
Только тогда он будет глух и нем и вообще ничего не ска¬
жет. Этими же словами он встретил и вернувшегося из за¬
ла суда коменданта, который зашел сообщить, насколько
поведение милорда не соответствует поведению графини.
Сомерсет встретил весть о ее признании удивительно
спокойно — он был к ней готов. Он только не догадывался,
что созналась она ради того, чтобы спасти его жизнь: ее
ведь уверили, что признанием она облегчит участь обоих.
594

Сэр Джордж ушел от его светлости сильно встрево¬
женный и даже обрадовался, когда получил приказ явиться
к королю в Гринвич.
Король возлежал на кровати и являл собою весьма
жалкое зрелище — он весь дрожал от страха. Прерываю¬
щимся голосом его величество осведомился у сэра Джор¬
джа, собирается ли милорд Сомерсет признаться. Выслу¬
шав донесение коменданта, его величество расплакался.
Он рыдал, он катался по огромной постели, он вопил,
короче, вел себя как торговка рыбой, а не как монарх.
—	Ну что с ним делать, сэр Джордж?! Что с ним
делать?! — вопрошал король.
Растерянный и даже перепуганный таким проявлением
королевских чувств, сэр Джордж вытянулся в струнку
и объявил о готовности выполнить любой королевский
приказ.
—	Да неужели вы не сказали ему, что я не собираюсь
лишать его жизни? Что, если он признается в преступ¬
лении — а у Кока есть все доказательства,— я его обя¬
зательно помилую?
—	На это он ответил, что он не Балмерино и не
Гаури — я не понимаю, что значат эти слова. Но он
просил передать их вашему величеству.— Челюсть у ко¬
роля отвисла, щеки посерели, а глаза вылезли из орбит.
—	Боже мой! — захлебываясь слезами, воскликнул
он.— Боже мой!
Его величество отбросил простыни и сел перед комен¬
дантом на край постели. Тонкие рахитичные ножки не
доставали до пола. Это было жалкое зрелище, тем более,
что на опухшей от слез физиономии его величества по¬
явилось хитрое, злобное выражение. Он придумал ход:
Сомерсета заставит молчать любовь к жене.
—	Вы должны ясно и четко объяснить, что его ждет,
если Роберт решится сказать хоть одно слово в мой
адрес. Передайте ему, что тогда он решит не только
свою собственную участь, но и участь своей жены.
Передайте, что тогда я лишу снисхождения их обоих,
и, как бы Сомерсет ни пытался обелить себя, графиня
будет повешена в соответствии с приговором. Передайте
ему! И идите прочь!
Король махнул рукой. Сэр Джордж откланялся, но его
величество воскликнул:
—	Нет, нет! Останьтесь!
Его величество в задумчивости погладил бородку, по¬
цокал языком.
595

—	Вот еще что, сэр Джордж. Пусть завтра его сопро¬
вождают в суд двое человек с плащами, и если он про¬
изнесет хоть слово помимо тех, которые требуются от
него в признание вины, или если он хоть раз упомянет
меня, или вдруг потребует призвать в свидетели аптекаря
по имени Лобель, пусть эти люди накинут ему на голову
плащи и заглушат его речи. И пусть сразу же после этого
отвезут назад в Тауэр, а слушание продолжится в его
отсутствие.
Сэр Джордж был ошеломлен: суд никогда не согласится
на такое нарушение прав заключенного. Король, прочитав
по лицу коменданта его мысли, добавил:
—	Я напишу лорду-канцлеру и подготовлю его к по¬
добному повороту. Он поймет, что это государственная
необходимость, тогда никто не посмеет возражать. А те¬
перь отправляйтесь в Тауэр и хорошенько объясните
этому злодею Сомерсету, что его ждет. Пусть оставит
всякие мысли о своих подлостях.
Когда сэр Джордж вернулся в Тауэр и пересказал
лорду Сомерсету все, что просил передать король, в май¬
ском небе уже играл ранний рассвет. Его светлость стис¬
нул зубы и ничего не ответил. Король перехитрил его.
Если б король грозил только ему, он бы презрительно
усмехнулся в ответ. Но обещание отказать в помиловании
графине — это совсем другое дело! Графиня уже призна¬
лась и уже приговорена. Теперь жизнь ее зависит только
от короля, даже могущественное семейство Говардов ни¬
чего не сможет поделать.
Сомерсет не мог отдать ее в руки палача и потому
должен будет отказаться от продуманной линии защиты,
чего бы это ему ни стоило. Да, он хвастался, что не
станет вести себя, как Балмерино, но именно так он себя
и поведет, он будет молчать, прекрасно зная, кто на самом
деле виноват...
Гордость поддерживала его силы. Роберт вступил в зал
суда с такой же высоко поднятой головой, как в прежние
дни, когда появлялся на своей дворцовой галерее и эти
двадцать два пэра, призванных судить и, возможно, осудить
его, встречали его поклонами и льстивыми улыбками.
По обе стороны от него стояли два гвардейца с пла¬
щами в руках — послушный комендант исполнил коро¬
левский приказ. Но граф Сомерсет не обращал на них
никакого внимания.
Когда от него потребовали признания, он твердым и
звучным голосом ответил:
596

—	Не виновен.
Председатель суда пэров, хоть и обязан был попросить
подсудимого смело выступить в свою защиту, все же
попытался в последний раз намекнуть на то, чего ждал
от него король.
—	Помните,— предупредил старый лорд-канцлер,—
что Господь наш знает истину. И преступник, отрицающий
свою вину, совершает двойное преступление... Смотрите,
как бы врата милосердия не захлопнулись перед вами.
После этого вспомнили о порошке, который Сомерсет
прислал Овербери за несколько месяцев до смерти послед¬
него.
—	Четыре независимых жюри признали,— сообщил
сержант Монтегю,— что порошок был ядом и что сэр Томас
Овербери умер от этого яда.
Это была совершенно наглая ложь, к тому же в от¬
крытую противоречащая предыдущему заключению, будто
сэр Томас умер от вливания сулемы.
Из записей всех тех немыслимых выдумок, которыми
казненный Франклин пытался отвлечь верховного судью,
были извлечены придуманные им разговоры с Сомерсе¬
том — записи эти должны были лишний раз уличить его
светлость.
Весь ход разбирательства напоминал работу паука,
сплетающего сеть для своей жертвы, но одно лишь дунове¬
ние свежего ветра правды могло разрушить эту сеть. Граф
мог разорвать паутину, это было в его силах, но он пони¬
мал, что, произнеси он хоть слово, двое стоявших по бокам
молодцов накинут на него плащ, отволокут в Тауэр, и все
надежды на помилование для графини рухнут. Поэтому в
борьбе за свою жизнь и честь он вынужден был молчать о
главном, но сражаться с косвенными уликами, которые,
каждая по отдельности, были настолько хрупкими, что за
них трудно было ухватиться. Наступал вечер. Многие из
тех, кто наблюдал этот спектакль и участвовал в нем, уста¬
ли настолько, что были готовы отказаться от продолжения.
Внесли свечи. Председатель суда пэров снова обра¬
тился к Сомерсету и призвал его признать свою вину.
—	Ваша жена, — напомнил Эллсмер, — созналась вче¬
ра в совершенном преступлении, и лишь благодаря вы¬
сочайшей милости приговор над ней еще не приведен
в исполнение.
Сомерсет понял, что это и обещание, и угроза. Ему
следовало уяснить, что, если он не признается, помило¬
вания им не видать. Его связали по рукам и ногам, ему
597

не оставили никаких возможностей для борьбы, и все же
цена, которую от него требовали, была слишком высока.
—	Я уверен в правоте своего дела,— объявил он,—
и нахожусь здесь, чтобы защищать себя.
Он начал с того, что было прекрасно известно всем
и в чем все могли бы свидетельствовать его правоту: он
яростно отрицал всякое участие в заговоре, если таковой
и существовал, целью которого было устранить сэра Уиль¬
яма Уэда с поста коменданта Тауэра и назначить на его
место сэра Джерваса Илвиза. (Их милости судьи хорошо
знали, что сэра Уэда убрали в связи с его бесчестным по¬
ведением по отношению к леди Арабелле Стюарт.)
Далее он перешел к показаниям Франклина, единст¬
венным, которые впрямую увязывали его с графиней
и с ее попытками умертвить Овербери. Он отрицал всякое
знакомство с этим негодяем. Он никогда его в жизни не
видел и призвал суд провести независимое расследование
этого вопроса.
Потом перешел к порошку, который послал Овербери
и который теперь считался причиной смерти сэра Томаса.
Да, он посылал порошок, но отрицал — на основании
фактов, оспорить которые было явно невозможно,— что
этот порошок являлся ядом. Напротив, порошок был ле¬
карством, и судьи сами могут в этом убедиться: он по¬
просил предъявить письма, в которых Овербери благода¬
рил его за порошок и за то благотворное воздействие,
которое этот порошок на него оказал.
Но напрасны были все его призывы. Судьи отказались
взглянуть на письма, и тут только он понял, что надежд
у него нет никаких. И, поняв, что суд не станет рассматри¬
вать никаких доказательств в его пользу, он вдруг почув¬
ствовал смертельную усталость. Все кончено. Суд заранее
вынес приговор, который удовлетворял короля. После это¬
го уже никто не посмеет поднять вопрос о причине смерти
сэра Томаса Овербери...
Он оставил борьбу и лишь в последний раз обратился
к пэрам с просьбой не принимать косвенных улик за
доказательства. Он Богом поклялся, что ни в коей мере
не виновен в смерти сэра Овербери.
Комендант вывел его из зала на то время, пока пэры
совещались. Совещались они недолго. Председатель занял
свое место под пурпурным балдахином, служка по очереди
называл имена пэров, и каждый из них по очереди выносил
свой вердикт: виновен.
Графа Сомерсета вновь ввели в зал и, соблюдая закон,
598

спросили, что он может возразить против исполнения
смертного приговора.
Громко и твердо прозвучал его голос, когда он объ¬
явил, что не будет приводить доводов против исполнения
приговора:
—	Я желаю только самостоятельно избрать свой вид
казни.
Но и в этом ему было отказано. Решили, что он не
удостоится чести сложить голову на плахе — его повесят.
Огласив приговор, председатель суда пэров сломал свой
жезл и распустил суд. Было десять вечера. Заседание шло
двенадцать часов.
Комендант вывел его из зала. Свет факелов отражался
в латах и забралах стражи, и казалось, что по стражникам
струятся потоки крови. Тихие воды приняли барку и до¬
несли до пристани Тауэра.
А король у себя в Гринвиче дрожал и обливался
холодным потом в течение всего этого дня. Он следил
за всеми лодками, пристававшими к дворцовому мосту,
и к каждой лодке высылал курьера, чтобы узнать ход
процесса. Курьеры возвращались один за другим, и никто
не приносил ничего утешительного.
Но поздно ночью, когда его величество уже терял
сознание от овладевшего им ужаса, паники и даже голода,
явился пропыленный курьер и принес новость: Робин
мужественно принял приговор и не произнес ни единого
дурного слова, способного очернить короля.
Король облизал губы. На испещренные морщинами
щеки вернулся склеротический румянец. Он даже смог
улыбнуться, отсылая курьера прочь. А затем, покачиваясь
на рахитичных ножках, двинулся среди угодливо скло¬
ненных придворных к красивому, статному молодому
Вильерсу и обнял нового фаворита за шею.
—	Вот и конец, Стини, — пробормотал он. Его вели¬
чество вздохнул, на светлые глаза набежала слеза. —
Теперь Робби узнает, каким милосердным могу я быть.
И никто не посмеет сказать, что я способен полностью
изгнать из сердца того, кого когда-то любил...
А затем, резко переменив тон и ущипнув молодого
человека за щеку, вскричал:
—	Боже правый, ну где же ужин?!

ПРИМЕЧАНИЯ
МОРСКОЙ ЯСТРЕБ (THE SEA HAWK)
Роман написан в 1915 году. Первое издание романа на
русском языке вышло в 1990 году в переводе Н. Тихонова. Для
настоящего издания текст заново отредактирован, уточнено
написание географических названий и личных имен.
1	(с. 6) — Лорд — буквальное значение: «владыка, повелитель, вла¬
ститель»; первоначально употреблялось по отношению к крупным фео¬
дальным владельцам.
2	(с. 6) — Сэр — используется в английском языке двояко: либо как
обращение (и тогда означает «господин», «сударь»), либо как титул
рыцаря или баронета (и в этом значении обычно ставится перед именем
или фамилией).
3	(с. 6) —Анна Клевская (1515—1557) —дочь герцога Иоганна
Клевского, четвертая жена английского короля Генриха VIII. Брак Ген¬
риха и Анны преследовал политические цели: союз с протестантским
Клевским герцогством против католической Франции и Священной Рим¬
ской империи. Он был подготовлен лордом-правителем Англии Томасом
Кромвелем (1485—1540), проводившим политику полной независимости
страны от папского авторитета. До брака король никогда не видел невесты.
Женитьбу монарх посчитал неудачной. Кромвель вскоре был обвинен
в государственной измене и казнен. Ходили слухи, что так Генрих ото¬
мстил своему министру за выбор жены. Брачный контракт был подписан
24	сентября 1539 г., а первая встреча Генриха с Анной состоялась
в Рочестере 1 января 1540 г. На следующий день король так высказался
о	своей новой супруге: «Она была не лучше фландрской кобылы». В день
торжественной брачной церемонии Генрих признался, что не земные
страсти вынудили его жениться, а страх перехода отца невесты под
знамена императора. Почти сразу же Генрих, не заботясь о чести супруги,
объявил брак «несовершившимся». 9 июля 1540 г. брак Генриха с Анной
был юридически признан недействительным, чуть позже это решение
утвердил парламент, а 28 июля 1540 г., в день казни Кромвеля, король
тайно женился на Катарине Хоуард. Анна прожила остаток дней в Англии,
в выделенных ей поместьях, изредка появляясь при дворе. Короны ее
лишили, но этот факт ее, видимо, мало беспокоил: по рассказам совре¬
менников, она вечно была весела и каждый день появлялась в новом
платье.
Виднейший художник немецкого Возрождения Ганс Гольбейн (в совре¬
менном написании также — Ханс Хольбейн) Младший (около 1497—
1543), бывший в конце жизни придворным художником Генриха VIII,
в 1539 г. выполнил графический портрет Анны Клевской. Этот рисунок
послужил основой для двух живописных работ: знаменитого большого па¬
радного портрета, находящегося в настоящее время в парижском Лувре, и
миниатюры, хранящейся в лондонском музее Виктории и Альберта/
4	(с. 7) — Лорд-адмирал Англии — в старые времена так назывался
офицер или должностное лицо, в ведении которого находилось управление
английским королевским флотом. Он также вел разбирательство всех уго¬
ловных и гражданских дел, связанных с морем, и выносил приговоры по
этим делам. Полный титул звучал несколько иначе: лорд — высший адми¬
600

рал (Lord High Admiral). В настоящее время административные обязанно¬
сти лорда — высшего адмирала распределены по пяти лордам адмиралтей¬
ства, а судебные функции переданы в высший суд адмиралтейства.
5	(с. 7) — Корнуолл — графство на одноименном полуострове на юго-
западе Англии.
6	(с. 9) — Торриджани, Пьетро (1472—1528) — итальянский скуль¬
птор, работал в Ватикане, в Испании, а в 1510—1519 гг.— в Лондоне.
Создал надгробия Генриха VII и нескольких аристократов в Вестминстер¬
ском аббатстве.
7 (с.	10)	—	Мессер (ст.-франц. messer, позднее перешедшее
в messire) — почтительное наименование, употреблявшееся сначала перед
именами крупнейших феодалов, а потом — добавлялось к титулам зна¬
ти или ставилось перед именами священников, врачей, адвокатов и т. д.
8	(с. 10) — Фавн —древнеримский бог полей, лесов, пастбищ, живо¬
тных; в начале римской истории почитался как царь области Лациум, внук
бога Сатурна и отец царя Латина.
Нимфы — женские божества природы в Древней Греции, богини ни¬
зшего разряда; считались дочерьми верховного бога Зевса и причислялись
к сонму олимпийских богов; почитались нимфы рек, морей, источников,
озер, болот, гор, рек, деревьев и их отдельных пород.
9	(с. 10) — Буксус — распространенное в декоративном садоводстве
название самшита.
10	(с. 10) — Испанский Мэйн — так назывались испанские владения
на атлантическом побережье Южной и Центральной Америки, от устья
Ориноко до залива Кампече.
11	(с. 11) — «Непобедимая Армада» — такое громкое название полу¬
чил большой испано-португальский флот, создававшийся в 1586—1588 гг.
и вышедший из Лиссабона 20(30) мая 1588 г. под командованием герцога А.
Медина-Сидония для разгрома английского флота и высадки испанских
войск в Англии. В составе Армады было 124 корабля (по другим источни¬
кам — 128) различного типа, на которых было установлено около 2400
орудий и располагалось 27 тысяч человек, из них — 19 тысяч солдат сухо¬
путной армии. Англичане выставили под общим командованием Ч. Хоуар-
да, Фр. Дрейка и Дж. Хокинса 197 кораблей с 1500 орудиями и 16-тысяч¬
ным экипажем (в том числе 12 тысяч моряков). Английский флот был ма-
невреннее, располагал лучшей артиллерией, а подбор экипажей
соответствовал именно целям войны на море. Непогода препятствовала ис¬
панскому флоту с самого начала экспедиции. Только в середине июля Ар¬
мада смогла выйти из Ля-Коруньи. Тяжелый шторм рассеял испанские ко¬
рабли на самом подходе к Британским островам. Часть испанского флота
пыталась укрыться в Кале, но Фр. Дрейк послал против неприятеля бран¬
деры. В последней декаде июля легкие британские суда, более быстроход¬
ные, снабженные сравнительно дальнобойной артиллерией, несколько раз
атаковали противника, потопив около 20 кораблей. Испанцы вынуждены
были возвращаться кружным путем, огибая Британию с севера, и вот близ
Оркнейских островов и ирландского побережья новый шторм стал губи¬
тельным еще для 40 кораблей. В итоге на родину, в порт Сантандер, верну¬
лось только 65 кораблей (с 9—10 тысячами человек на борту).
12	(с. 11)—Королева-девственница (англ.— Virgin Queen)—офи¬
циальное прозвище английской королевы Елизаветы I (1533—1603, пра¬
вила с 1558 г.), последнего монарха из династии Тюдоров; разумеется,
любовные связи у королевы были, что послужило, кстати, сюжетом многих
произведений литературы и искусства; «девственницей» ее называют за
безбрачие, за отсутствие законного супруга.
13	(с. 11) — Колет — короткая суконная тсуртка, облегающе» тело,
форменная одежда в некоторых старых армиях.
601

14	(с. 12) — Мастер (англ.) — господин (в обращении к юноше);
в старой Англии ставилось перед именем или фамилией старшего еына.
15	(с. 16) —Хокинз (чаще — Хокинс), Джон (1532—1595) —анг¬
лийский военно-морской офицер и торговый администратор; родился
в Плимуте, в семье моряка, плавал в Гвинею, Бразилию, на Канарские
острова. Себя юный Хокннс считал «почтенным торговцем». В первом же
путешествии на побережье Гвинеи, в октябре 1562 г., захватил около
полутысячи чернокожих рабов и продал их на Эспаньолу. Следующее
плавание, в 1564—1565 гг., было уже субсидировано королевой. Свыше
10	лет Хокннс пиратствовал и занимался работорговлей, вместе с Фр.
Дрейком руководил действиями легендарных елизаветинских «морских
псов». С 1577 года — на военной службе. Хокинсу удалось разработать
новый тип судна: галеон с относительно обтекаемым корпусом и распо¬
ложением вдоль борта тяжелых пушек, поражающих противника на дис¬
танции. При обороне британского побережья в 15&8 г. был третьим по
рангу командиром среди английских адмиралов.
16	(с. 23) —Фижмы — каркас в виде обруча, вставлявшегося под
юбку у бедер; так же иногда называлась и сама юбка с таким каркасом.
17	(с. 26) — Нол — одно из умекьшнтельных имен от имени Оливер.
18	(с. 34) — Канарское — легкое сладкое виво с Канарских островов;
в английской литературе впервые упомянуто у Шекспира, во втором части
«Генриха IV» (акт 2-й, сцена 4-я).
19	(с. 38) —Девон — графство Девоишир на юго-западе Англии.
20	(с. 43) —Анахорет {греч.) —отшельник.
21	(с. 52) — Констебль — в старой Англии этим словом обозначались
различные должности; здесь имеется в виду чиновник службы охраны
общественного порадка, полицейский.
22	(с. 59) — Мыс Лизард — крайняя южная точка полуострова Кор¬
нуолл, мимо которого проходят корабли, направляющиеся в Атлантику.
23	(с. 59) — Шкипер — владелец торгового судна.
24	(с 62) — Пинта — английская мера емкости, в Англии ока соот¬
ветствует 0,57 литра.
25	(с 64) — Кабельтов — морская единица длины, десятая часть
мили, равен 185,2 м.
26	(с. 65) — Берберийские пираты — общее название для мусуль¬
манских пиратов, базировавшихся иа побережье Северной Африки, на¬
селенном берберами, потомками древыих ливийцев, частично арабизиро¬
ванных.
27	(с. 69) — Наследование семейного имущества происходило в Ан¬
глии по принципу старшинства.— Таким образом, Оливер являлся пол¬
ным владельцем родового поместья, дома* всего богатства предков (право
мамората). Младшие братья могли претендовать иа наследство только
после смерти старших, если те, конечно, не успели создать собственной
28	(с. 69) — Кларет — название, которое давали винам желтоватого
или светло-красного цвета — в отличие от «краевых» и «белых» вин; после
1600 г. название применяли обычно к краевому вину, молодому и не
игристому; в последнее время «кларетом» в Англии называют вина,
импортированные из Бордо и смешанные с другими французскими винами.
29	(с. 73) —Финистерре («Край Земли») —мыс в Галисии, на се¬
веро-западе Пиренейского полуострова.
30	(с. 73) — Бейдевинд (англ. by the wind — круто к ветру) — курс
парусного судна против ветра, при котором угол между диаметральной пло¬
скостью корабля и направлением ветра составляет менее 90° (8 румбов).
Крутой бейдевинд — ори этом курсе упомянутый угол меньше шести
румбов (67 ,5).
602

31	(с. 73) — Во время действия романа Испания и Португалия
находились в унии. Единое государство образовалось в 1581 г., когда
испанский король Филипп II получил португальский престол после пре¬
кращения династии Авиш. В 1640 г. уния была разорвана Португалией.
Напомним читателям, что до 1604 г. Испания находилась в состоянии
войны с Англией.
32	(с. 78) — Ют — кормовая часть палубы судна от задней мачты до
ахтерштевня. Иногда так же называют кормовую надстройку.
Полуют — специальное название для кормовой надстройки на во¬
енных судах.
33	(с. 78) — Брамсель — прямой парус, который ставится на брам-
стеньге гад марселем; на крупных парусных судах — четвертый (нижний
брамсель) или пятый (верхний брамсель) парус, считая снизу.
34	(е. 78) — Тежу (порт.; исп.— Тахо) — одна из крупнейших рек
Пиренейского полуострова; длина 1010 км; впадает в Атлантический
океан; в эстуарии Тежу расположен г. Лиссабон, столица Португалии.
35	(с. 78) — Марсель — прямой парус, ставящийся на марсе-рее.
Крюйсель — прямой парус на бизань-мачте, ставящийся между вто¬
рым снизу реем (крюйсель-реем) и нижним реем (бегином).
Риф — ряд продетых сквозь парус завязок, при помощи которых
можно уменьшить площадь паруса. Рифить парус — брать рифы, зарнф-
ливать. -Взять риф —убавить плснцидъ паруса.
*	Бизань (здесь — бизань-мачта) — мачта, ближняя к корме на судах,
имеющих более двух мачт.
56	(с. 79) — Ванты — снасти стоячего такелажа, которые укрепляют
с боков мачты, стеньги и брам-стеньги. В зависимости от того, какое
рангоутное дерево ванты удерживают, • они- получают дополнительные
наименования: фок-ванты, бизань-ванты и т. д.
37	(с. 79) — Румб — угловая мера; вся картушка компаса (360 °)
делится на 32 румба, откуда один румб получает значение 11 х/а ° .
38	(с. 79) — Грот-мачта — самая высокая мачта на судах (от голл.
«грот» — большой); на трехмачтовых судах самой высокой бывает средняя
мачта.
39	(с. 79) — Канонир — рядовой артиллерист в парусном флоте.
40	(с. 79) — Кар рокада — старинная короткоствольная пушка круп¬
ного калибра; на флоте использовалась для стрельбы на короткие рас¬
стояния.
41	(с. 79) — Бак — носовая часть верхней палубы судна; на граждан¬
ских судах также называется носовая надстройка.
Полубак — старинное название носовой надстройки с высотой, мень¬
шей междупалубного расстояния.
Боцман — младший командир на флоте; в его обязанности входит
руководство корабельными работами, обучение матросов морскому делу и
поддержание чистоты на корабле.
42	(с. 80) — Стеньга — рангоутное дерево, служащее продолжением
мачты и идущее вверх от нее.
43	(с. 80) — К у лев ри на — длинноствольное артиллерийское орудие,
применявшееся для стрельбы на дальние расстояния в европейских армиях
и военных флотах в XV—ХУШ веках. Различались по калибру (от 0,5 до
50	фунтов) и по относительной длине ствола (от 18 до 50 калибров).
44	(с. 80) — Ватерлиния — 1) линия сечения корпуса судна горизон¬
тальной плоскостью, параллельной уровню воды (теоретическая ватерли¬
ния), 2) черта вдоль борта судна, показывающая предельную осадку судна
при полной загрузке (грузовая ватерлиния).
45	(с. 81) — Эспартель — мыс на африканском берегу при выходе из
Гибралтара в Атлантический океан.
603

46	(с. 81) — Геспериды — нимфы, дочери Ночи, охраняющие золотые
яблоки на крайнем западе известного тогда мира, на берегах реки Океан.
В различных вариантах эллинских мифов упоминаются три или четыре
сестры. Иногда в мифах уточняется, что охраняемые Гесперидами яблоки
дарят вечную молодость.
47	(с. 81) —Бедуины — жители пустыни, кочевники (араб.)\ общее
название для кочевых арабов Передней Азии и Северной Африки.
48	(с. 81) — Сеута — порт на африканском побережье Средиземного
моря, у входа в Гибралтарский пролив.
49	(с. 81) — Сус — порт в Тунисе.
50	(с. 82) — Торс Геркулеса — Геракл (у римлян — Геркулес) — ве¬
личайший герой Древней Греции. Первоначально почитался как солнеч¬
ный бог. В этом качестве имел много общего с богом Аполлоном. Впос¬
ледствии, возможно под влиянием финикийских сказаний о Мелькарте,
стал богом-героем. Рассказы о его подвигах были широко распространены
в Элладе. Считался образцом мужества, героизма, стойкости, самопожер¬
твования, силы и мужской красоты.
51	(с. 82) — Туника — у древних римлян так называлась рубашка из
льна или шерсти, которую носили под тогой; у народов Северной Африки
получила распространение как длинная рубашка свободного покроя, кото¬
рую использовали и как верхнюю одежду.
52	(с. 82) — Ярд — английская мера длины; равен 0,9 м.
53	(с. 82) — Кактусы, за исключением единственного вида, были
распространены в Америке. Правда, за пять столетий, прошедших после
плавания Колумба, они хорошо натурализовались в тропической Африке
и Азии, но во время действия романа вряд ли они могли стать распрост¬
раненным элементом пейзажа в районе Гибралтара.
54	(с. 82) — Геркулесовы Пещеры — огромные карстовые пещеры,
образовавшиеся в скалах на африканском берегу Гибралтара, которые
предание связывает с Геркулесом (Гераклом).
55	(с. 82) — Читатель простит Р. Сабатини неточность сравне¬
ния. Дело в том, что чистый опал бесцветен. Окраска его зависит от
примесей, отчего камень принимает самые разнообразные цвета: красный,
оранжевый, белый, зеленый, голубой и даже черный. Есть и полосчатые
многоцветные опалы. Правильнее было бы говорить о постоянной смене
окраски опала под действием солнечного света, о переливчатой радужной
игре на поверхности камня и о собственном излучении камня — явлениях,
называемых минералогами опалесценцией и иризацией.
56	(с.	82)	— Галиот — быстроходная парусная галера.
57	(с.	83)	— Тарифа — не совсем ясно,	что имеет в виду	Сабатини:
возле мыса Марокки, южной оконечности Пиренейского полуострова, есть
остров Тарифа и город под тем же названием.	*
58	(с. 83) — Марсовой — матрос, определенный для работы на марсах
и реях.
59	(с.	83)	— Корсар — от итальянского	«corsaro»; обычно	так	назы¬
вали пиратов,	орудовавших на Средиземном	море.
60	(с. 83) — Лингва-франка — ввиду большой примеси населения ев¬
ропейского происхождения на побережье Северной Африки развился спе¬
цифический обиходный язык, представлявший собой смесь различных
местных и европейских языков и диалектов; при этом в Тунисе и восточнее
в этом языке интернационального общения преобладали итальянские
элементы, а в Алжире и западнее — испанские.
61	(с. 84) — Поворот оверштаг — поворот, выполняемый против
ветра, причем судно проходит линию ветра носом.
62	(с. 85) — Марсы — площадки у соединения мачты и стеньги,
служащие для размещения наблюдателей или сигнальной и осветительной
664

техники; во времена парусного флота использовались также для поста¬
новки парусов и управления ими.
63	(с. 85) — Красный дуб (Quercus rubra) — вид дуба с продолгова¬
тыми зубчатыми листьями.
Пробковое дерево — скорее всего речь идет об обычном представителе
средиземноморской флоры пробковом дубе (Quercus suber), из коры кото¬
рого производят пробку; это дерево особенно характерно для Португалии,
Испании и Северной Африки.
64	(с. 85) — Фалыиборт — деревянное (в эпоху парусного флота)
продолжение борта над палубой, служащее ее ограждением; на деревян¬
ных судах фальшбортом называлась также доска, поставленная ребром
на краю палубы.
65	(с. 86) —Арабы, захватив Испанию, стали именовать ее аль-Ан-
далус; центром мавританских владений в Испании стала Кордова, бывшая
в X—XI веках столицей отдельного Кордовского халифата. Позднее,
когда размеры владений мусульман на Пиренейском полуострове резко
сократились, мавританское государство стало называться Гранадским
эмиратом; оно-то и было завоевано объединенными войсками Кастилии
и Арагона в 1492 г., а мусульманские жители эмирата были изгнаны
из пределов Испании.
66	(с. 86) — Галеон — торговое судно, обычно массивное и тихоход¬
ное, которое испанцы использовали для торговли со своими американскими
колониями, в особенности для перевозок золота и серебра.
67	(с. 86) — Шкафут — часть верхней палубы корабля между фок-
и грот-мачтами на многомачтовых судах.
68	(с. 87) — Сук {араб.) — восточный базар.
69	(с. 87) — Филипики (в оригинальном тексте — philips) — речь
идет о золотых или серебряных монетах, скорее всего испанских, на
лицевой стороне которых вычеканено изображение одного из королей по
имени Филип.
70	(с. 88) — Переход от Сциллы к Харибде — по представлениям
древних греков, в одном из узких проливов Средиземного моря (чаще
всего его идентифицируют с Мессинским) обитали друг подле друга два
страшных морских чудовища: Харибда заглатывала все проплывавшие в
пределах его досягаемости корабли со всей их командой, тогда как
шестиголовая Сцилла выхватывала с палубы только шесть лучших море¬
ходов. Выражение «между Сциллой и Харибдой» имеет переносный смысл:
пройти между двух опасностей, выбрать среди двух зол наименьшее.
71	(с.89) —Суд святой инквизиции — институт, созданный католи¬
ческой церковью для разыскивания и наказания еретиков. Носил офици¬
альные названия Sanctum Officium (Святое учреждение), Inquisitio
haereticae pravitatis (Разыскание еретической порчи). Инквизиция появи¬
лась в Италии в конце XII века, но наиболее ярко проявилась в Испании,
где пользовалась активной поддержкой светских властей. Первые инкви¬
зиторы появились на юге страны во времена окончательного изгнания
мусульман с Пиренейского полуострова, а отменена инквизиция в Испании
была только в 1834 г. О первом испанском инквизиторе Томасе Торкве-
маде Р. Сабатини написал обширное историческое исследование, которое
будет опубликовано в настоящем собрании сочинений.
72	(с. 89) — Братство святого Бенедикта — старейший западноев¬
ропейский католический монашеский орден, основанный около 530 г.
Бенедиктом Нурсийским в Монтекассино (Италия). В средние века орден
бенедиктинцев активно поддерживал претензии папства на политическое
господство в Европе. Наибольшего влияния орден достиг в X—XI вв.
Псы Господни — так называли себя члены монашеского ордена доми¬
никанцев (см. дальше).
605

73	(с. 90) — Епитимья (греч.— наказание, кара) — церковное нака¬
зание, состоящее в поклонах, в посте, либо длительных молитвах.
Санбенито — широкая одежда, балахон, который на церемониях ауто¬
дафе набрасывался на осужденных: желтый с красным крестом — на
раскаявшихся еретиков, черный с языками пламени и изображениями
дьявола — на нераскаявшихся-
Аутодафе — буквально: «акт веры» (исп.) — торжественное оглаше¬
ние приговора инквизиции над еретиками; в обыденной речи так называ¬
лось и приведение приговора в исполнение. Приговор, как правило,
заключался в сожжении на костре. Начиная с XV века исполнение
приговора приобрело характер массового ритуального спектакля, органи¬
зуемого на центральной площади города при огромном скоплении публики,
среди которой непременно присутствовала духовная и светская знать.
74	(с. 91) — Барбадос —остров в группе Наветренных островов, рас¬
положенных на границе между Карибским морем и Атлантикой.
75	(с. 91) —Каррака (исп. саггаса, шпал.— саггаса, фр*—caraque,
лот.— саггаса) — крупное военное или гражданское судно, примерно две
тысячи тонн грузоподъемностью* отличающееся суживающимися от кор¬
пуса вверх формами; имело семь-восемь палуб (в надстройке); экипаж
карраки достигал двух тысяч человек. Португальцы предпочитали суда
этого класса для плаваний в Бразилию и Ост-Индию.
Упоминаемые автором сражения в Фаикальском залкве и при Сан-
Хуан-де-Улоа — подлинные морские сражения. Так, в последнем деле
участвовали знаменитый Фрэнсис Дрейк и уже упоминавшийся Джон
Хокинс. В марте 1568 г. испанцы неожиданно застигли пиратские суда в
этой бухте недалеко от мексиканского города Веракруса. Было пленено
три судна и множество английских моряков, однако Дрейку с Хокинсом
удалось уйти.
76	(с. 91) —Братья-доминиканцы— члены нищенствующего орде¬
на, основанного св. Домиником (1170—1221) и утвержденного в 1216 г.;
уже при жизни основателя орден проник в отдаленные страны. Забота о
душе у монахов-доминиканцев выражалась в борьбе с ересью. Домини¬
канцы считали себя «псами господними», призванными уничтожать «хищ¬
ных волков». С 1220 г. орден становится нищенствующим, хотя уже в XV
в. принцип нищенства был смягчен. Основным оружием ордена считалась
проповедь, откуда прозвище монахов fratres praedkatores (братьа-пропо-
ведники). В 1227 г. орден подучил важные привилегии: право повсемест¬
ной проповеди и исповеди всех желающих. На доминиканце в была также
возложена критика новых взглядов и мнений, возникающих в церкви, а
в связи с этим пало и руководство инквизицией. Костюм доминиканцев-
клириков — белый с белым наплечником н капюшоном; при выходе и во
время проповеди поверх белого полагалось черное одеяние; братья-миряне
носили белый костюм с черным наплечником и капюшоном.
77	(с. 92) — Инфанта — титул принцесс королевской крови в Испа¬
нии и Португалии.
78	(с. 92) — Фут. — английская, мера длины, равная 30,4 см.
79	(с. 93) — Форёеаинд — курс парусного судна прямо по ветру (с
попутным ветром); при повороте фордевинд, судно пересекает направление
ветра кормой.
80	(с. 94) — Прелат — в католической и англиканской церкви ти¬
тул, присваеваемый духовным лицам» занимающим высшие должности
в церковной иерархии.
81	(с. 94) — Имеется, в виду цвет одежд высших сановников церкви.
&2	(с. 95) — Минорка (правильно: Менорка) — второй ею величине
остров в группе Балеарских островов в Средиземном море; принадлежит
Испании.
606

83	(с. 95) — Лепанто — старое название г. Нафпактос на западе
Греции; в 60 км от Лепанто, у мыса Скрофа, 7 октября 1571 г. произошло
последнее крупное сражение в истории гребного флота. Противостояли
объединенный испано-венецианский флот (формально — флот Священной
лиги, куда входили также папское государство, Мальта, несколько италь¬
янских городов) н турецкий флот. У турок было 210 галер и 66 галиотов
под общим командованием Али-паши Муэзина-Заде; у их противников —
207 галер и 6 галеасов под общим руководством дона Хуана Австрийского.
Объединенный флот наголову разбил врага: турки потеряли 224 корабля,
союзные силы — 15. Впрочем, плодами победы ни Испания, ни Венеция
воспользоваться не смогли. Через год турки отстроили новую эскадру и
в итоге заключили мир на выгодных для себя условиях.
84	<с. 95) —Аркебуза — один из ранних образцов ручного огне¬
стрельного оружия; появилась в начале XV в.; заряжалась с дула; поро¬
ховой заряд поджигался от руки через специальное отверстие в стволе;
стрельба велась круглыми пулями — сначала каменными, потом свинцо¬
выми; в России называлась пищалью.
85	(с. 95) —Форштевень—передняя вертикальная или наклонная
часть набора корпуса, образующая носовую оконечность корабля и слу¬
жащая продолжением его киля.
86	(с. ■ 99) — Магомет — традиционное европейское имя мусульман-
- ского гПророка; в настоящее время распространен более правильный
вариант — Мухаммед.
87	(с. 99) — Мальтийские рыцари-иоанниты — члены духовно-ры-
царского ордена., основанного крестоносцами в-Палестине в начале ХШ в.
Название получили по иерусалимскому госпиталю св. Иоанна, где нахо¬
дилось первоначальная резяиенвдп ордена. После вытеснения крестонос¬
цев с Ближнего Востока иоанниты в 1291 г. переселились на Кипр,
а оттуда в XIV веке — на остров Родос; теснимые турками, в 1530 г. они
перебрались на Мальту, где находились вплоть до Великой французской
революции 1789 г. Революционные войны конца XVIII века лишили орден
его огромных земельных владений во многих странах Европы и привели
к утрате его влияния. В 1834 г. резиденция Мальтийского ордена была
перенесена в Рим. Орден сохранился до наших дней: он объединяет около
8 тысяч человек.
88	(с. 99) — Рейс (тур., правильно — рейс) — капитан корабля.
89	(с. 100) — Барбаросса — так были прозваны два брата, пиратст¬
вовавшие на Средиземном море в первой половине XVI в.:
—	Хорук (Арудж), прозванный итальянцами Оруччо; первый турец¬
кий правитель Алжира; родился в 1465 г. в Митиленах от перешедшего
в ислам грека. Юношей попал во флот и проявил недюжинные способно¬
сти: в двадцать одни год уже командовал эскадрой. В 1515 г. шейх Алжира
призвал его на помощь в борьбе с испанцами. Хорук отразил нападение
испанцев, а потом убил шейха, заняв его место. В 1519 г. под Тлемсеном,
на западе Алжира, потерпел поражение от испанцев и был убит, спасаясь
бегством.
—	Хайруддин (или Хайр эд-Днн) — именно его сначала прозвали
Барбароссой, то есть Рыжебородым, французские, итальянские и испан¬
ские моряки (за цвет волос). Сменил брата на посту правителя Алжира,
но, боясь мятежа местного населения, отдался под покровительство стам¬
бульского султана Селима I, от которого получил надежную охрану — две
тысячи янычар. Когда трон занял султан Сулейман I, Хайруддии стал
главнокомандующим турецким флотом. Пират этот сеял настоящий ужас
на побережьях Италии. Он захватил Берберию, Тунис и Бизерту, но был
изгнан оттуда генуэзским адмиралом Андреа Дориа. В отместку Барба¬
росса разграбил Неаполь и Сицилию, а потом набегом прошелся по всему
607

итальянскому побережью, привезя в Стамбул более семи тысяч рабов-хри-
стиан. Умер в 1546 г.
Окьяли — один из итальянских мореплавателей, переметнувшийся на
службу к туркам и отличавшийся в пиратских операциях.
90	(с. 106) — Сан-Висенти — мыс на крайнем юго-западе Пиреней¬
ского полуострова, возле него идет кратчайший морской путь из Среди¬
земного моря в Северную Европу.
91	(с. 107) — Речь идет о Фалмуте, городе, выросшем на восточном
берегу эстуария Фала и еще пяти других речек. Замыкает акваторию
упоминаемый в романе мыс Пенденнис. В середине XVI в. здесь был
построен для защиты побережья королем Генрихом VIII укрепленный
замок.
92	(с. 119) —Назарейский — христианский. На Ближнем Востоке
христиан издавна называли назарейцами, назаретянами, поскольку Иисус
Христос был родом из города Назарета и носил прозвище Назареянин.
93	(с. 120) —Мессинский пролив — узкий пролив в Средиземном
море, отделяющий остров Сицилию от материковой Италии. Пролив
отличается сложными условиями плавания.
94	(с. 125) — Муэдзин — мусульманский культовый служитель, сзы¬
вающий с минарета верующих на молитву.
95	(с. 125) —Минарет — сооружение в форме башни, круглое в
плане, стоящее отдельно или примыкающее к мечети. С балкона, распо¬
ложенного близ верхушки минарета, муэдзин призывает верующих на
молитву.
96	(с. 125) — Визирь — министр, советник правителя.
97	(с. 126) —Франкские корабли — франками на Ближнем Востоке,
и в мусульманских странах вообще, называли всех европейцев, без раз¬
личия национальности.
98	(с. 129) —Джубба (араб.) — верхняя одежда с широкими рукава¬
ми, тонкая туника, в Магрибе — преимущественно черного или темного
цвета. Женская джубба украшается богатой вышивкой.
99	(с.	133)	— «Веселый Роджер» — прозвище пиратского флага;
обычно имеется в виду черный вымпел, на котором помещено изображение
черепа со скрещенными костями; черный цвет флага предпочитали сна¬
чала только испанские пираты — они поднимали его как пародию на
черные стяги испанского адмиралтейства, развевавшиеся еще над кораб¬
лями Непобедимой Армады; черный вообще был цветом испанских коро¬
лей. У французских и английских пиратов и корсаров вплоть до середины
XVIII века любимым цветом был огненно-красный — в сущности, он
просто-напросто повторял боевой флаг королевских флотилий. Черепа на
пиратских флагах появляются на рубеже XVII—XVIII веков.
100	(с. 134) —Дра — земли в бассейне реки Дра на с.-з. Африки.
101	(с. 134) — Речь идет об изгнании после 1492 г. из Испании в со¬
ответствии с королевским указом евреев и мусульман.
102	(с. 136) — Под Книгой Мудрости понимается Коран, священная
книга мусульман.
103	(с. 139) —Аспр — серебряная монета весом 1,1 г, была распро¬
странена с XIII века в странах Ближнего Востока и генуэзских колониях.
104	(с. 140) — Морис к — крещеный араб.
105	(с. 144) — Галеас (фр.— galeasse) — усовершенствованная круп¬
ная галера, длиной около 80 м, имевшая один ряд весел и три мачты
с косыми парусами, до 70 орудий разного калибра. На одно весло прихо¬
дилось по 9—10 гребцов. Экипаж галеры составлял 800—1200 человек.
В носовой части устраивали подводный таран. Впервые использованы
в битве при Лепанто и оставались в течение XVII века. Мусульманские
моряки называли этот тип судов фелукой.
608

106	(с. 146) —Иблис — дьявол у мусульман, «враг аллаха»; по пре¬
данию, живет в нечистых местах: в руинах, на кладбищах и т. п.
107	(с.	150) —Левант — (итал.)—употреблявшееся до начала
XX века общее название стран восточного побережья Средиземного моря
и Ближнего Востока.
108	(с. 150) — Кабиры, кололи, бис кары — названия различных эт¬
нических групп коренного (берберского) населения Алжира.
109	(с. 150) — Гайта — название различных инструментов: 1) дудка,
свирель или разновидность тростниковой флейты, 2) волынка (в населен¬
ных берберами районах ее называли «райта»). Неясно, какой инструмент
Р. Сабатини обозначает словом «гембра» (gimbri). Бродячие артисты для
аккомпанемента наряду с тростниковой флейтой или бедуинской свирелью
использовали либо струнный инструмент ребаб, либо барабан и другие
виды ударных.
110	(с. 154) —Атлас — горная система на северо-западе Африки,
в Марокко и Алжире.
Тафилалт — группа оазисов и населенных пунктов на юго-востоке
Марокко, славящихся выращиванием и экспортом фиников.
111	(с.	156)	—Дада.1 — распорядитель торгов на невольничьем
рынке.
112	(с. 163) —Брыжжи — отложной воротник рубашки, собранный
в мелкие складки.
113	(с. 168) — Земзем — источник в Мекке; его вода считается у му¬
сульман священной.
114	(с. 185) —Испанский сапог — средневековое орудие пытки: ко¬
лодка, в которую вставляли ногу; закручивая винты, сжимали ступню,
причиняя боль.
115	(с. 205) —Кади — мусульманский судья, выносящий решения
в соответствии с исламским правом — шариатом, а также оформляющий
всякого рода сделки, соглашения и документы.
116	(с. 205) — Янычары — турецкая регулярная пехота, организован¬
ная в XVI веке, одна из частей османского войска. Составляла замкнутую
военную касту, первоначально набиралась из юношей, угнанных в рабство,
позднее — путем насильственного набора мальчиков из христианских се¬
мей. Помимо участия в походах, янычары несли гарнизонную службу
в завоеванных странах. Расформированы в 1826 г.
117	(с. 209) —Виолы — западноевропейские смычковые инструмен¬
ты, распространенные в XV—XVII веках, впоследствии вытесненные
семейством скрипок. Играли на виолах, держа их вертикально. Разли¬
чались по размеру: большая виола, виола да гамба, виоль д’амур и пр.
Соответственно размеру различны были регистр и тембр инструмента.
118	(с. 224) —Драгут-рейс — под этим именем (исковерканное До-
ргут) стал известен на Западе турецкий корсар XVI в., союзник знаме¬
нитого Хайруддина Барбароссы. Отличался демонстративной храбростью,
опустошал берега Испании и Сицилии, сделался настоящей грозой море¬
плавателей. В 1540 г. его пленил Джаннеттино Дориа, племянник знаме¬
нитого адмирала. Несколько лет Драгут-рейс провел на галерах. Осво¬
божденный Барбароссой, перенес свою базу в Африку и вновь стал
опустошать испанские и итальянские побережья. В 1550 г. испанцы уст¬
роили специальную экспедицию на его базу, но Драгуту удалось спастись.
Ои вступает в тайный союз с французским королем Генрихом II, оказывая
ему поддержку на море. В 1556 г. становится губернатором Триполи. В
1565 г., при осаде Мальты, ему оторвало ядром голову.
119	(с. 224) —Дориа, Андреа (1466—1-560) —адмирал. С 1483 г.
находился на военной службе, как это положено было в то время в Италии,
кондотьером у разных хозяев. В 1513 г., когда генуэзцы изгнали фран¬
609

цузов, совершил свой первый морской подвиг: взял в плен марсельский
корабль. При этом был тяжело ранен, но компенсацией Андреа стало
звание капитана генуэзского галерного флота. Почти сразу же получил
командирское крещение в битве с французским флотом у Йерских остро¬
вов, потом получил приказ рассеять магрибских пиратов, бесчинствовав¬
ших в Тирренском море, и взял в плен несколько пиратских кораблей.
Когда французский король Франциск I овладел Ломбардией и установил
свою власть над Генуей, Дориа перешел к нему на службу. Он обязан
был экипировать и держать определенное время в боевой готовности
галерный флот. Вместе с папским и французским флотом одержал бле¬
стящую победу над берберскими пиратами в Бизерте, а потом, в 1519 г.,
у острова Эльбы. Но самой блестящей его морской победой считался успех
в сражении с пытавшимися напасть на Геную в 1521 г. соединенными
галерами папы Леона X и испанского императора Карла V. В 1522 г.
Франциск I назначает Дориа главнокомандующим галерным флотом
Франции с пышным титулом «адмирал восточных морей». В 1528 г. Дориа
переходит на службу к Карлу V, поставив условием согласие на незави¬
симость Генуи, освободив , которую адмирал почти на 30 лет становится
членом правительства республики. В 1532—1533 гг. помогает венецианцам
защищать острова Эгейского и Ионического морей от Хайруддина Барба¬
россы. В 1535 г. Дориа принял участие в грандиозном походе Карла V
против „Барбароссы, укрывшегося в порту Туниса. Л ри штурме крепости
в- руки, .осаждавших. попал турецкий флот, были освобождены ночти
двадцать тысяч рабов-христиан, но знаменитый пират сбежал. Три года
спустя Дориа «о главе соединенного флота христианских государей, под
Превезой, еще раз встретился с Барбароссой и... упустил неприятельскую*
эскадру, за что был обвинен в государственной измене. Уже глубоким
стариком, за девяносто лет, Дориа в последний раз руководил победным
морским походом, отвоевав для Генуэзской республики Корсику.
120	(с. 225) —Арбалет—лук, приспособленный к ложе, напомина¬
ющей ружейную; использовался для более прицельного выстрела; упот¬
реблялся в Западной Европе как на войне, так и на охоте.
121 (с.	235)—Анкерок — деревянный бочонок вместимостью от
16	до 50 литров, служащий для хранения питьевой воды на шлюпках.
122	(с. 243) — Врата Совершенства — иносказательное упоминание
султана.
123	(с. 264) —Moriturus te salutatl — По словам римского историка
Светония («Жизнь двенадцати цезарей. Божественный Клавдий», глава
XXI), перед спуском Фуцинского озера в окрестностях Рима император
Клавдий устроил на нем морское сражение гладиаторов. Приветствуя
появления властелина, бойцы прокричали императору:	«Ave	Caesar,
morituris te salutant!» («Здравствуй, император, идущие на смерть привет¬
ствуют тебя!») Фраза эта впоследствии стала крылатой. В тексте романа
она использована в форме единственного числа.
124	(с. 266) —Лига — старинная мера длины, исходное значение
которой неизвестно. Метрическая длина лиги менялась в разных странах.
Морская лига отличалась от сухопутной. В романе мы имеем дело явно
с морской лигой, которая во Франции и Испании составляла 5556 м; длина
английской лиги составляла 5569 м.
125	(с. 267) — Грот-ванты — ванты, поддерживающие грот-мачту.
126	(с. 275) —Великий Турок — титул, который христиане иногда
давали османским султанам.
127	(с. 288) — Гарри (Наггу) — одно из производных от имени Генри.
128	(с. 293) —Один из видов наказания на флоте: осужденному
завязывали глаза и заставляли идти по выдвинутой через фальшборт
доске.

ФАВОРИТ КОРОЛЯ (THE KING’S MINION).
Книга впервые переведена на русский язык. Перевод вы¬
полнен с издания 1930 г.
Историческая справка
Когда 19 июня 1566 г. в замке шотландских монархов Холи-
руде у королевы Марии Стюарт родился сын, названный Джей¬
мсом (английский вариант христианского имени Яков), вряд ли
кто предполагал, какая судьба его ожидает. Отец его, Генри
Стюарт, лорд Дарнли, вскоре был убит; мать заставили отречься
от престола, а годовалого малыша провозгласили королем Шот¬
ландии под именем Якова VI. Естественно, правили за него вель¬
можи-аристократы. В 1578 г. должность регента была упраздне¬
на, и номинально правление взял в свои руки Яков, но еще дол¬
гие годы он оставался игрушкой в руках различных партий.
Сначала юного монарха воспитывал ярый приверженец шот¬
ландской пресвитерианской (то есть протестантской) церкви,
проповедник, историк и поэт Джордж Бьюкенен. Он старался раз¬
вить у мальчика способности к языкам, интерес к занятиям теоло¬
гией и — редкость для принцев! — литературные амбиции. В по¬
следнем наставник явно преуспел: в 1584 г. в Эдинбурге был вы¬
пущен томик стихов коронованного рифмоплета под названием
«Опыты подмастерья в божественном искусстве поэзии». В боль¬
шую литературу, впрочем, эти опыты не вошли. Однако главную
свою задачу, сделать мальчика рьяным протестантом, Бьюкенен
не выполнил. Под влиянием Эсме Стюарта, герцога Леннокса,
Яков стал серьезно интересоваться католицизмом. В письме к па¬
пе римскому, отправленном в феврале 1584 г., юноша даже согла¬
сился на восстановление католической церкви в Шотландии в об¬
мен на поддержку католических держав, прежде всего Испании
и Франции. Протестантская партия разрушила эти планы. В ре¬
зультате так называемого рейда Рутвена шестнадцатилетний ко¬
роль был похищен, Леннокс ушел в отставку, но победа проте¬
стантов была недолгой: через год монарх бежал от похитителей
и стал преследовать их. В 1584 г. специальным актом Яков VI был
провозглашен главой шотландской церкви с правом самоличного
назначения высших ее иерархов.
Что же представлял из себя молодой монарх? Попробуем
найти ответ на этот вопрос у Стефана Цвейга, синтезировавшего
в своей книге мнения различных деятелей елизаветинской Ан¬
глии: «Он избегает общества, трепещет при виде ножа, боится
собак, груб и неловок в обращении с людьми. В нем незаметно
611

ни изысканной грации, ни природного обаяния его матери» не
выказывает он и артистических склонностей, ни музыка, ни
танцы его не увлекают, незаметно в нем и таланта к легкой
непринужденной беседе. Зато у него способности к языкам
и превосходная память, а там, где дело касается его личных
интересов, он обнаруживает и ум, и упорство. Роковым образом
сказалась на его характере мелочная, низменная натура его
отца. Он унаследовал от Дарнлея его нетвердую волю, его
нечестность и ненадежность... Подобно Дарнлею, он поддается
любому влиянию. Сердцу этого черствого эгоиста неведомо
благородство...» (Цвейг С. Мария Стюарт, пер. Р. Гальпери¬
ной). Сходные характеристики обильно рассыпаны и по стра¬
ницам романа Р. Сабатини.
Продолжая флирт с католиками (в частности, он был за¬
мешан во все попытки тайных сношений с Испанией, воевавшей
в те годы с англичанами), Яков в то же время ищет сближения
с южным соседом. В 1586 г. он заключает союз с королевой
Елизаветой. Это обеспечивало ему право на английский престол
как потомку короля Генриха VII. Таким образом, в руках одного
правителя должна была сосредоточиться верховная власть
в двух соседних странах. Насколько важен был этот союз для
Якова, показал следующий год: на казнь матери он реагировал
сухим формальным протестом в адрес Елизаветы. В интересах
протестантов заключается брак наследника английского престо¬
ла с датской принцессой Анной.
В 1594 г. католическая партия в Шотландии терпит пора¬
жение, Яков вынужден стать союзником пресвитериан, вырази¬
телей интересов нарождающегося класса — буржуазии. Финансы
страны пришли к полному краху, и представители торгового
капитала добиваются учреждения специальной комиссии, на¬
блюдающей за деятельностью короля и ограничивающей его
власть. Возможно, именно тогда Яков делает решительный шаг
в сторону абсолютного монархического правления, так блестяще
воплощенного в соседней Англии. Он пытается теоретически
обосновать право монарха на полноту власти в своей стране,
объявляя эту власть данной от бога. Соответственно этому
должна строиться и церковь. Когда позднее, в 1604 г., Яков
встретился с пуританским духовенством, отстаивавшим право
прихожан на свободный выбор духовных наставников (пресви¬
теров) и отмену института епископов, король величественно
изрек: «Собрание пресвитеров так же мало согласуется с мо¬
нархией, как черт с богом... Не будет епископа, не будет
и короля». Столь же решительно он высказался против требо¬
ваний свободы проповеди: «Если все станут свободно толковать
текст Священного писания и судить о всех делах, то в Англии
никакое правительство не будет в состоянии удержаться, а пер¬
вой жертвой таких порядков станет сам король». Таким образом
Яков связал судьбу монархии с сохранением епископской власти;
это решение привело его к неразрешимому конфликту с про¬
грессивными церковными течениями, отражавшими идеологию
612

нового класса — буржуазии. Повернувшись спиной к пуритан¬
ству, абсолютизм отворачивался от буржуазии. Зародился кон¬
фликт, который через полвека приведет династию Стюартов
к трагическому концу, Англию же столкнет в горнило граж¬
данской войны.
Свои теоретические взгляды на природу и роль монархии
Яков изложил в двух книгах: «Истинный закон свободной
монархии» (опубликована анонимно в 1598 г.) и «Базиликон
дорон» («Царский дар», вышла в 1599 г.), упоминаемый в ро¬
мане Р. Сабатини.
В 1603 г. скончалась бездетной «королева-девственница»
Елизавета, и Яков Шотландский возвел на английский престол
новую династию — Стюартов. В парламенте про него полушут¬
ливо говорили: «старый и опытный король», но ни опыт, ни
теоретические познания не помогли ему решить возникающие
проблемы. Двадцать два года царствования, выпавшие в удел
Якову I, были крайне несчастливыми для династии Стюартов.
Он срочно заключает мир с Испанией (1604); пользуясь
случаем, устанавливает закон и порядок на внешних границах
объединенного королевства, укрепляет контроль над местной
властью в Шотландии, переселяет шотландских колонистов
в Северную Ирландию.
Личную унию государств Яков стремился закрепить церков¬
но-политическим единством в строго монархическом духе. Глав¬
ным средством для этого должна была стать англиканская цер¬
ковь. Но вмешательство в дела шотландского клира вызвало рез¬
кую оппозицию духовенства, стремление устроить шотландскую
церковь по английскому образцу — растущую враждебность.
Вступление Якова на английский престол было встречено
общим желанием перемен. Одинаково страстно желали измене¬
ния суровых религиозных законов Елизаветы католики и пу¬
ритане, но король был против этого. Правда, по отношению
к католикам король первое время проявлял обманчивое миро¬
любие, значительно смягчив жестокие наказания, угрожавшие
им в минувшее царствование. Однако вскоре Яков, напуганный
необычайным подъемом католицизма и общей ненавистью на¬
рода к римскому папе, вернулся к прежним жестокостям, чем
навлек на себя непримиримую ненависть английских католиков.
Результатом этого стал «Пороховой заговор», когда король
только случайно не погиб от подложенного под здание парла¬
мента солидного заряда пороха.
Верный своим абсолютистским принципам, Яков нарушил
сложившийся в Англии еще в отдаленные времена Эдварда III
обычай ежегодного созыва парламента. Яков правил фактически
без парламента. К парламентариям Яков обращался только за
деньгами, когда пустела казна. Парламент созывался редко и на
короткие сроки.
Яков вспомнил почти забытое право английских владык —
право опеки над малолетними вассалами. Оно давало возмож¬
ность сюзерену отчислять в свою пользу доход от владений
613

вассала — будто бы для покрытия издержек на воспитание. Яков
стал беззастенчиво конфисковывать доходы малолетних детей
феодальной знати. Король широко пользовался еще одним,
почти отмершим средневековым обычаем — правом постоя в до¬
мах своих вассалов. К тому же Яков в таких случаях требовал
от хозяина нести расходы и по содержанию королевской свиты.
Подобные возвраты к нормам средневековых законов, конечно,
не добавляли популярности королю.
Слабый и бесхарактерный, исполненный преувеличенных
представлений о своей власти, но совершенно лишенный умения
пользоваться ею, Яков постоянно зависел от своих порочных
и своекорыстных любимцев — таких, как Роберт Карр и Джордж
Вильерс.
Очень непопулярной была в стране и внешняя политика
Якова, нерешительная и изменчивая. Она совершенно не учи¬
тывала интересов английской буржуазии и была ориентирована
на Францию и Испанию. Не случайно свои личные предпочтения
Яков пытался закрепить династическими браками, пытаясь же¬
нить одного принцд на испанской принцессе, другого — на фран¬
цузской. Впрочем, династический брак не всегда был для него
ориентиром в политике. Это подтверждает брак его дочери.
Елизаветы с Фридрихом V Пфальцским,. одним из самых вли¬
ятельных князей германской унии..Свадьба состоялась в момент
дружественного расположения Якова к германским князьям.
Когда же Фридрих потерпел военную неудачу в Богемии, тесть
не оказал ему никакой поддержки^.
Под конец жизни Яков возбудил в стране всеобщее недо¬
вольство своим правлением. Его считали единомышленником
испанцев и папистов. Фактическая власть перешла в руки его
сына Карла и королевского фаворита герцога Бекингема, изо¬
браженного в последней части романа Сабатини. Умер Яков
в 1625 г.
В заключение хочется привести еще одну характеристику
Якова, данную ему новейшим английским историком Морисом
Эшли в книге «Жизнь в Англии времен Стюартов»: «Яков был
чрезвычайно ленив, он был ищущим наслаждений сводником.
Но одновременно он был достаточно интеллигентен, проница¬
телен и политически компетентен, кроме нескольких последних
лет. Он писал книги о монархии, теологии, вреде табакокурения
и колдовстве. Он редко ополчался против своих критиков как
в государственной, так и в церковной деятельности. Когда было
необходимо, он шел на уступки, предупреждал провоцирующие
действия парламента или соглашался с отзывом министров,
однако порой его подводило собственное мнение. Он отказывал
в поддержке своим лучшим министрам, таким способным адми¬
нистраторам, как Солсбери, Фрэнсис Бэкон или граф Мидцл-
секс, он даже допустил опалу двух последних. Наделенный
бесспорными интеллектуальными достоинствами, он ел, одевал¬
ся и вел себя как мужик. Он презирал женщин и чрезмерно
раболепствовал перед фаворитами-мужчинами»...
614

1	(с. 309) — «Пороховой заговор* был организован католиками в от¬
вет на суровый закон кораля Якова против католиков. Временем его зарож¬
дения принято считать январь 1604 г., когда заговорщики впервые собра¬
лись в доме Роберта Кэтсби. Позднее к ним присоединились многие знат¬
ные католики. Среди заговорщиков оказались даже иезуиты. Общее
руководство заговором привял ва себя вернувшимся из эмиграции Гай
Фокс. В марте 1605 г. Томас Перси заложил под здание парламента 36
бочонков с порохом, спрятав их в подвале, среди угля и хвороста. В мае
приготовления были закончены. Взрыв решено было приурочить ко дню
открытия осенней сессии парламента, 5 ноября, когда ва заседании должен
был присутствовать король, во один из заговорщиков, лорд Монтиглъ, из¬
менил свое отношение к Якову и в письме на имя лорда Сольсбери раскрыл
заговор. Фокса арестовали и подвергли пыткам. Остальным удалось бежать
из Лондона, но вскоре все они были схвачены. Часть заговорщиков погибла
во время ареста. Восемь главарей, включая Фокса, казнены. В Англии го¬
довщина Порохового заговора отмечается как день Гая Фокса.
2	(с. 310) — «Жена, облаченная в порфиру и багряницу» — иноска¬
зательное обозначение римско-католической церкви. Порфира — пурпур¬
ная мантия, в которую облачались князья церкви. Багряница — ярко-крас-
ные и пурпурные одежды, которые восили преимущественно цари в тор¬
жественных случаях, как символ своего сана.
3	(с. 310) —Пуритане — так называли во второй половине XVI —
первой половине XVII века английских протестантов, недовольных про¬
веденной реформой. Основной акцент в своих требованиях они делали на
организационную и обрядовую сторону англиканства. Они требовали унич¬
тожения епископата, замены его выборвыми старейшинами (пресвитера¬
ми), удаления из церквей украшений, замены мессы проповедью, упро¬
щения и уничтожения ряда отживших церковных об радов, очищения
церкви {лат. punts — чистый) от остатков католичества. В миру пуритан
отличали бесстрашие, упорство в достижении цели, религиозный фана¬
тизм, уверенность в своей избранности. Пуританская этика восхваляла
трудолюбие, расчетливость, скопидомство, поклонение богатству и пре¬
зрение к нищим. Первое упоминание о пуританах относится к 1564 г., а
к концу века пуританство развилось в новое учение. Новые секты стали
называться индепендешпами„ чтобы подчеркнуть свое стремление к неза¬
висимости от внешнего контроля, или конгрегационалистами, чтобы
подчеркнуть право каждого члена церкви участвовать в управлении ею.
4	(с. 310) —Английский король Генрих У III объявил в 1534 г.
английскую церковь независимой от Рима, а главой ее провозгласил
правящего монарха.
5	(с. 310) — Исторических документов об этом «союзе» не сохрани¬
лось, если они вообще были. Утверждение Сабатини надо понимать в том
смысле, что католики и пуритане равно страдали от преследований
властей, поддерживавших официальную англиканскую церковь. Еще во
времена Марии Тюдор были восстановлены старые законы против ерети¬
ков, к которым теперь были присоединены протестанты. Возможны были
временные локальные союзы ка этой почве.
6	(с. 311) — Речь идет прежде всего о низших рыцарских званиях.
В рыцари обязаны были вступать все землевладельцы с доходом не менее
сорока фунтов стерлингов. За уклонение налагался штраф, шедший,
естественно, в королевский доход. Кроме того» Яковом был придуман
новый титул — баронет.
7	(с. 311) — Современный собор святого Павла* гордость англий¬
ской архитектуры эпохи классицизма, построен в 1675—1710 гг. Речь
идет о предшествовавшем ему храме, сгоревшем в 1666 г.
8 (с. 313) —Феб {лат.}у он же Аполлон (греч.) — сын Зевса и Ла-
615

тоны, один из важнейших греческих богов. С древних времен отождеств¬
лялся с Солнцем. Почитался как бог весны, морских путешествий, ворож¬
бы и предсказаний, музыки и танца, опекун земледелия и скотоводства,
охранитель здоровья людей, который мог вылечить от любой болезни, но
мог и наслать в наказание пагубную эпидемию, покровитель поэтов,
предводитель муз, прародитель эллинских племен, покровитель городов
и греческой колонизации.
9	(с. 313) —Сквайр (или эсквайр) —в историческом прошлом так
называли молодых дворян, еще не получивших посвящения в рыцари,
а только готовящихся к этому акту и прислуживающих рыцарям низшего
ранга, нося их щит или исполняя другие второстепенные обязанности.
Позднее это слово стало обозначать помещика, в отдельных случаях —
самого богатого помещика окрути.
10	(с. 313) — Кентавры — в греческой мифологии дикие существа,
полукони-полулюди, относившиеся к поколению титанов, предшествовав¬
ших олимпийским богам; обитали в горах и лесах, первоначально — на
севере Греции; отличались невоздержанным, буйным нравом.
11	(с. 313) —Курбет (фр. courbette) —скачок.
12	(с. 317) —Риччо, Давид — двадцативосьмилетний пьемонтец, пе¬
вец, которого в Шотландию привез в своей свите савойский посол. Сначала
был зачислен камердинером, но вскоре ловкий итальянец становится
писцом, а затем и доверенным лицом Марии Стюарт, одним из первых
вельмож шотландского двора. Это вызвало недовольство придворных,
и Риччо был убит вельможами-заговорщиками в Холируде, резиденции
шотландских королей, близ Эдинбурга, 9 марта 1566 г. В Шотландии
распускались слухи, что Давид Риччо был отцом короля Якова.
13	(с. 318) — Мажордом — дворецкий. Речь идет о сановнике ко¬
ролевского двора, помощнике и заместителе лорда-гофмейстера.
14	(с. 318) — Уайтхолл — улица в Лондоне, на которой с давних пор
располагались правительственные учреждения. На ней же, близ Темзы,
одно время находился королевский дворец.
15	(с. 319) —Лорд-гофмейстер {англ.— Lord Chamberlain) —один
из важных сановников королевского двора, второе лицо при дворе, член
правительства, пэр, член тайного совета. Символами его должности были
белый жезл и золотой, часто украшенный драгоценными камнями ключ
(предполагалось, что заботы о дворцовых дверях входят в обязанности
гофмейстера). Отвечал за подготовку государственных церемоний (коро¬
левские свадьбы, коронации, крестины и похороны), проверял веритель¬
ные письма лиц, желавших быть представленными королю; от его вмени
рассылались приглашения. В гостиных стоял ближе всех к королю и объ¬
являл о приближающихся к трону. В его обязанности входило также
сопровождение короля к экипажу и от него. Иногда принимал на себя
важные политические функции. Считался высшим сановником королев¬
ского двора и заведовал назначением на очень большое число должностей.
16 (с. 320) —Макиавелли, Никколо ди Бернардо (1469—1527) —
итальянский политический деятель и историк, идеолог буржуазии, сторон¬
ник абсолютизма. Основное произведение — «Князь» (опубл. в 1532)
суммирует взгляды автора на управление государством, принципы пове¬
дения государя, его внутренней и внешней политики. Книга пользовалась
большим успехом в эпоху Возрождения и последующие века.
17	(с. 320) — Анна Датская — жена Якова I, вторая дочь короля Да¬
нии Фредерика II. Свадьба состоялась в августе 1589 г. Брак преследовал
главным образом политические цели. Принц Генри родился в 1594 г., вто¬
рой сын, Карл, будущий король,— в 1600 г. Кроме них, у королевской четы
была дочь. Анна умерла в 1619 г.
18	(с. 323) — Эспаньолка — узкая остроконечная бородка.
616

19	(с. 326) —Оксфордский университет состоял из нескольких са¬
мостоятельных колледжей.
Бакалавр {лат.— baccalarius) — в средневековых университетах Ев¬
ропы это звание присваивалось студентам по завершении первого этапа
образования.
20	(с. 326) —Средний темпл {англ.— Middle Temple) —один из
четырех «судебных инков», корпораций барристеров, то есть адвокатов,
получивших право выступать в судах высшей инстанции.
21	(с.	327)	— Эль — крепкое английское пиво.
22	(с.	330)	— Вестминстер — юго-западная часть тогдашнего Лон¬
дона; более узко — комплекс зданий на берегу Темзы, включающий в себя
Вестминстерское аббатство, дворцовый холл Вестминстер и здание парла¬
мента. Современное здание аббатства начало строиться в 1245 г. В наши
дни служит национальным пантеоном. Вестминстер-холл возник на месте
старинного зала в Вестминстерском дворце, построенном в 1097—1099 гг.,
перестроен в 1394—1402 гг. Длина холла превышает 72 м при высоте 27 м.
23	(с. 330) — Шиллинг — серебряная английская монета весом в
9,33 г, чеканившаяся с 1505 г. (до этого название использовалось в качест¬
ве счетно-денежной единицы). Название восходит к римской золотой моне¬
те солид {лат. solidus — крепкий, прочный), чеканившейся с IV века н. э.
24	(с.	330)	— Гольбейн — см. прим. 3 к роману «Морской	ястреб».
25	(с.	332)	— Рэйли (встречается также написание Рэли,	Роли, Рэ¬
лей), Уолтер (1552—1618) —английский государственный деятель, пу¬
тешественник и писатель. Окончил Оксфордский университет, служил во
Франции, сражался против испанцев в Нидерландах вместе с Вильгельмом
Оранским. В 1580 г. руководил карательной экспедицией против восстав¬
ших ирландцев, за что заслужил особое расположение королевы. Он
посвятил Елизавету в свои планы колонизации Нового Света, заявив, что
Англия может обогатиться своими заморскими колониями. Елизавета дала
денег на экспедицию и заранее подарила Рэйли все земли, которые он
откроет. Рэйли снарядил экспедицию в Северную Америку и основал там
первое английское поселение в Новом Свете — Виргинию, названную так
в честь королевы-девственницы. Потом Рэйли совершил еще несколько
путешествий в Южную Америку. В 1597 г. издал книгу о своих странст¬
виях и вновь открытых землях. При Якове оказался в рядах оппозиции,
примкнул к заговору, организованному для возведения на престол Ара¬
беллы Стюарт, за что был осужден на смерть, но приговор смягчили,
и Рэйли двенадцать лет (1604—1616) провел в Тауэре, написав там
«Всемирную историю» (издана в 1736 г.). После смерти Арабеллы его
освободили. Яков доверил Рэйли небольшую эскадру, и сэр Уолтер отплыл
на поиски сказочной страны Эльдорадо. Богатой, обильной золотом земли
Рэйли не обнаружил, зато неоднократно вступал в вооруженный конфликт
с испанцами. Слухи об этом дошли до короля, тогда происпански настро¬
енного, и, когда Рэйли вернулся на родину, Яков приказал его казнить,
чтобы удовлетворить своего испанского собрата за нанесенное оскорбле¬
ние, ибо приговор 1604 г. формально не отменяли. Всходя на эшафот,
Уолтер Рэйли бросил знаменитые слова: «Лекарство острое, но исцеляю¬
щее от всех болезней».
26	(с. 332) — Король намекает на одно из значений английского
глагола «to overbury» — глубоко погружать, глубоко закапывать.
27	(с. 333) — В Евангелии рассказывается, что во время празднова¬
ния дня рождения иудейского царя Ирода падчерица царя угодила власти¬
телю своей пляской. Ирод клятвенно обещал девушке дать все, что она
пожелает. По наущению матери, царицы Иродиады, девушка попросила
принести ей на блюде голову Иоанна Крестителя, пророка и предшест¬
венника Христа. Иоанн тогда томился в царской темнице. Желание
617

девушки было исполнено (Евангелие от Матфея, гл. 14; Евангелие от
Марка, глава 6).
28	(с. 333) — Фронтиньян — мускатное вино, получаемое в окрест¬
ностях одноименного городка (нынешний департамент Эро).
29	(с. 339) — Соломон (Шеламо) — прославившийся своей мудро¬
стью царь иудейский и израильский (ок. 965—928 гг. до н. э.), герой многих
легенд. При нем был построен Соломонов храм в Иерусалиме, начата ши¬
рокомасштабная разработка медных рудников. Заключением дипломатиче¬
ских союзов и личных уний (женитьба на дочери египетского фараона)
способствовал укреплению международного положения государства.
30	(с. 343) —Лукиан из Самостаты — древнегреческий писатель-
сатирик (ок. 117—ок. 190). Видимо, имеется в виду Марк Анней Лукан
(39—65), древнеримский поэт, автор неоконченной исторической поэмы
«Фарсалия» о гражданской войне 1 в. до н. э. в Риме, направленной против
императорского единовластия.
31	(с.346) —Лондонская жизнь Шекспира совершенно неизвестна.
Специалисты считают мало достоверным предание, повествующее о том,
что он вместе с друзьями, актерами и драматургами, любил проводить вре¬
мя в таверне «Сирена», распивая вино и ведя длинные споры с Беном Джон¬
соном да состязаясь в острословии. К 1608 году относят написание или за¬
вершение Шекспиром пьес «Кориолан», «Тимон Афинский», «Перикл»
(хотя датировка большинства произведений Шекспира весьма условна).
32	(с. 346) — Джонсон, Бен (Бенджамин) — английский драматург,
поэт, теоретик драмы (1573—1632). Отчим, каменщик по профессии,
обучил его своему ремеслу. Будущий драматург начинал жизнь в гильдии
каменщиков. Потом он служил наемником во Фландрии, воюя против
испанцев, прославился своей физической силой и храбростью. Вернувшись
в Англию, учился в Вестминстерской школе, потом стал актером. Поссо¬
рился с собратом по профессии Спенсером и убил его на дуэли, за что
был приговорен к повешению, но влиятельные друзья спасли его от
виселицы. Первую комедию написал в 1597 г. и быстро стал знаменитым.
В 1619 г. Оксфордский университет присвоил ему степень почетного
доктора наук. Он получает звание поэта-лауреата и королевскую пенсию.
В 1628 г. его назначают хроникером Лондона, но потом, по наветам врагов,
Джонсон впал в немилость, лишился всех званий и умер тяжелобольной
в нужде и одиночестве.
33	(с. 347) — Нонконформизм — Р. Сабатини торопится ввести этот
термин. Понятие «нонконформизм» появилось гораздо позже. В 1662 г.
парламент по указанию Карла Н принял Акт о единообразии в богослу¬
жении: к церковной службе допускались лишь священники англиканского
исповедания. Лица, не подчинившиеся этому Акту стали называться
нонконформистами {англ. to confirm — подчиняться).
34	(с. 347) — Левеллеры — и здесь анахронизм автора: левеллерами
(уравнителями) называлась мелкобуржуазная демократическая партия
в Англии в период буржуазной революции XVII в. Левеллеры пользова¬
лись большим влиянием в парламентской армии и сыграли крупную роль
во время гражданской войны 1642—1646 гг. Выдвинули требование ре¬
спублики с широким избирательным правом, которое, однако, не распро¬
странялось на городские и сельские низы, добивались проведения соци¬
альных реформ, направленных на улучшение положения народных масс.
35	(с. 350) — Коннетабль — здесь имеется в виду наследственный
титул, существовавший в некоторых европейских государствах, в том
числе в Кастилии, составной части испанского королевства.
36	(с.	350) — Куранта — старинный придворный танец XVI —
XVII вв. Для XVI века было характерно оживленное движение и прыжки,
музыкальный размер 2/4. Позднее размер стал трехдольным, движе¬
618

ние — плавным, скользящим, торжественным. Куранта превратилась
в танец-шествие.
37	(с. 350) — Гальярда (итал. gagliarda — бурная, сильная, сме¬
лая) — старинный итальянский танец с прыжками, умеренно быстрого
движения, музыкальный размер 3/4.
38	(с. 351) —Сильфиды — в кельтской и германской мифологии —
легкие, подвижные существа, олицетворяющие стихию воздуха.
39	(с. 356) — Тевиотдейл — буквально: «долина реки Тевиот»; по¬
скольку она находится уже в Шотландии, выражение употребляется для
обозначения шотландцев.
40 (с. 357) — Мастиф — порода собак.
41 (с. 359) — Куртуазия — изысканная вежливость, любезность.
42	(с. 360) — Тауэр — замок в Лондоне, бывший в средние века
сначала королевской резиденцией, потом государственным казначейством
и государственной тюрьмой. Древнейшая часть Тауэра построена в кон¬
це XI в.
43	(с. 360) — Баронет — дворянский титул, переходная ступень меж¬
ду ^низшим дворянством (джентри) и высшей аристократией.
44	(с. 368) — Кастальский ключ — священный источник в окрест¬
ностях горы Парнас, в Греции. Древние эллины посвятили его богу
Аполлону и музам. Кастальский ключ, по преданию, давал. вдохновение.
Паломники брала из источшиса воду ..для сакральных целей.
45	(с. 376) —Орден Подвязки — собственно: орден св. Георгия; уч¬
режден королем Эдвардом III 19 января 1350 г. Число кавалеров ордена,
кроме иностранных, не превышает двадцати пяти. Знаки ордена: 1) лента
из темно-синего бархата с вытканной золотой каймой и золотой же
надписью: «Honnit soit qui mal у pcnse» {«Пусть будет стыдно тому, кто
об	этом плохо подумает») — девизом ордена; ее носят ниже левого колена
и прикрепляют золотой пряжкой; только королеве разрешено носить ленту
на левой руке; 2) золотой, украшенный бриллиантами медальон с изобра¬
жением св. Георгия на темно-синей ленте, а на левой стороне груди —
серебряная звезда с красным георгиевским крестом.
46	(с. 382) —Бэкон, Фрэнсис (1561 —1626) —английский философ-
гуманист и государственный деятель, родоначальник английского матери¬
ализма и опытных наук нового времени. Аристократ по рождению, окончил
Кембриджский университет. Карьеру начал адвокатом. При Якове быстро
достигает высших должностей. В 1617 г. становится лордом-канцлером.
В 1621 г. был уличен во взяточничестве и отстранен судом от всех
должностей, присужден к уплате денежного штрафа и тюремному заклю¬
чению, но уже через несколько дней выпущен на свободу. Занялся наукой.
Основные философские сочинения: «Новый Органон», «Опыты и настав¬
ления», незаконченный утопический роман «Новая Атлантида». Смерть
его приписывают простуде, которую он схватил, производя опыты над
замороженным мясом.
47	(с. 387) — Наяды — в греческой мифологии нимфы источников,
ручьев и родников.
Сатиры — в греческой мифологии демоны плодородия, входящие
в свиту бога Диониса.
48	(с. 392) — Сивиллы (сибиллы) — в греческой мифологии прори¬
цательницы, в экстазе предрекающие будущее (как правило, бедствия).
49	(с. 394) — Нарцисс — так звали в греческой мифологии прекрас¬
ного юношу, сына речного бога Кефисса и нимфы Лириопы. Его любви
добивались все женщины, но Нарцисс был равнодушен ко всем. Отверг¬
нутая им нимфа Эхо высохла от горя, и от нее остался только голос.
В наказание богиня мести Немесида заставила его влюбиться в собствен¬
ное отражение в воде. Нарцисс не мог оторваться от созерцания собст¬
619

венной красоты и умер от любви к самому себе. На месте его гибели
вырос цветок, названный нарциссом.
50	(с. 403) —Аргус — великан, сын Геи-Земли, наделенный множе¬
ством глаз (сто или бесчисленное множество — в различных вариантах
мифа), причем спали одновременно только два глаза.
51	(с. 423) —Гарольд Саксонский — имеется в виду Гарольд II
(1020—1066), последний англо-саксонский король, погибший вблизи Га¬
стингса в битве с высадившимися норманнами.
52	(с. 432) —Марциал, Марк Валерий (ок. 40—ок. 102) —древне¬
римский поэт, особенно ценившийся как мастер эпиграммы.
53	(с. 460) — Поссет — напиток, смешанный из горячего молока, эля,
вина или других спиртных напитков, часто с добавлением сахара, специй
и прочих ингредиентов; употребляется как лакомство или для согрева.
54	(с. 476) — Как уже сказано в прим. 1, Пороховой заговор был
раскрыт случайно и без какого-либо участия короля Якова.
55	(с. 477) — Малага — сладкое белое вино, родом из испанского
города Малаги.
56	(с. 484) — Звездная палата (англ. Court of Star Chamber — Суд
Звездной палаты) — в английском праве так назывался суд, состоявший
из судей и тайных советников короля, который вырос из средневекового
королевского совета как дополнение к обычным судам. Достиг большой
популярности при Генрихе VIII за возможность исполнения закона в тех
случаях, где оказывались недейственными другие суды. Поддерживался
королем и не был связан обычным правом, а поэтому Суд Звездной палаты
имел значительные преимущества перед обычным судом. На заседаниях
использовалась процедура королевского совета. Суд Звездной палаты мог
приговорить к следующим наказаниям: выставление к позорному столбу,
порка, отсечение конечностей, клеймление. Смертных приговоров не вы¬
носил. Отменен Долгим парламентом в 1641 г.
57	(с. 486) — Бретер — дуэлянт; человек, склонный по малейшему,
даже незначительному поводу драться на дуэли. В переносном смысле —
забияка, скандалист.
58	(с. 505) — Йомены — мелкие землевладельцы, но здесь речь идет
о солдатах-ветеранах, несших службу при королевском дворце.
59	(с. 517) —Р. Сабатини имеет в виду Кассия, героя трагедии
*Юлий Цезарь». Кассий руководил заговором республиканцев против
римского диктатора, в результате которого Юлий Цезарь был убит
15	марта 44 г. до н. э.
60	(с. 530) — Жюри матрон — здесь: замужние женщины, выступа¬
ющие в качестве присяжных поверенных в особо деликатных случаях.
61	(с.	530) — Кампион, Томас — английский поэт и музыкант
(1567—1620). Пьеса, сочиненная им для свадьбы, относилась к популяр¬
ному в XVI—XVII веках жанру — «маска».
62	(с. 531) — Мерчант-Тейлорз-холл — здание, где помещается одна
из старейших гильдий лондонского Сити — гильдия портных.
63	(с. 539) —Адонис — божество финикийско-сирийского происхож¬
дения, очень популярное в Древней Греции. Культ Адониса был связан
со сменой времен года. В наиболее распространенном варианте мифа
Адонис — сын кипрской царевны Мирры, превращенной богами в дерево.
Из треснувшего ствола появился на свет прекрасный мальчик. Богини
поссорились за право воспитывать его. Обиженная Артемида напустила
на охотившегося юношу дикого кабана. Вепрь смертельно ранил охотника.
В тех местах, куда падала кровь Адониса, распускались розы.
64	(с. 548) —Акколада — обряд посвящения в рыцари. Джордж —
английский вариант имени Георгий. Святой Георгий считается покрови¬
телем Англии. Его день отмечается 23 апреля.
620

65	(с. 555) — Сулема — хлорная ртуть, очень ядовитое химическое
соединение, белый порошок; обычно используется для дезинфекции вещей
и помещений.
66	(с. 565) — Ногавка — повязка или небольшой чулок из какой-
нибудь материи, кожи или ленточки, надеваемая для приметы на ноги
птиц. Несколько иначе понимается охотниками: «Ногавками, или обнос-
цами, называются суконные или кожаные, но подшитые тоненьким сук¬
ном, онучки, шириною в большой палец, которыми обертывают простор¬
но, в одну рядь, ноги ястреба» (Аксаков С. Т. Рассказы и воспоми¬
нания охотника).
67	(с. 570) — Монтень, Мишель де (1533—1592) — знаменитый
французский философ и писатель эпохи Возрождения. Основное сочинение
—	«Опыты» (три тома, 1580—1588), где собраны литературно-философ¬
ские размышления над конкретными историческими фактами, бытом
и нравами людей различного общественного положения, различных со¬
стояний и различного культурного уровня. Монтень критикует церковную
схоластику, ортодоксию, суеверия и фанатизм, жестокость и цинизм
правителей, феодальную анархию и произвол, моральную структуру со¬
временного — все еще для него варварского — общества.
68	(с. 577) — Каин — по Библии, младший сын первого человека
Адама; убил из зависти своего старшего брата Авеля.
69	(с. 578) —Джон Рутвен, третий граф Гаури (1577—1600) — сын
лорда Уильяма Рутвена (1541 —1584), активного участника политических
интриг, предложившего в 1582 г. план похищения юного шотландского
короля и осуществившего его, а два года спустя казненного по обвинению
в измене. Сэр Джон унаследовал от отца не только титул, но и традиции
к плетению интриг. Юношей он был вынужден эмигрировать, учился
в Падуе, на родину вернулся в 1599 г. В 1600 г. Джон и его брат Александр
Рутвен были убиты при загадочных обстоятельствах. Официальная версия
гласит: 5 августа король Яков охотился вблизи Фолкленда, поместья
Рутвенов. Под вечер он заглянул к братьям — будто бы по их приглаше¬
нию: посмотреть взятого в плен чужеземного шпиона. Оставив свиту во
дворе, Яков отправился с одним из братьев в маленькую башню, в которой
находилась темница, но на пороге столкнулся с поджидавшим его воору¬
женным человеком. Яков решил, что его хотят убить, и позвал на помощь.
В короткой стычке оба брата были зарублены.
70	(с. 582) — Коронер — следователь, производящий дознание в слу¬
чаях насильственной или скоропостижной смерти.
71	(с. 582) — Розальгар — старинное название реальгара, одного из
наиболее распространенных минералов мышьяка, содержащего до 70%
этого элемента; встречается в виде сплошной зернистой массы или по¬
рошкообразных землистых скоплений.
72	(с. 582) — Тайберн — место публичной казни для Миддлсекса,
расположено на пересечении современных лондонских улиц Оксфорд-
стрит и Бэйсуотер-роуд; казни здесь совершались с 1300 до 1783 г.
73	(с. 593) — Британская должность генерального атторнея соот¬
ветствует в других судебных системах должности прокурора.
А.	МОСКВИН

СОДЕРЖАНИЕ
МОРСКОЙ ЯСТРЕБ
Роман
Перевод Н. ТИХОНОВА
6
ФАВОРИТ КОРОЛЯ
Роман
Перевод Н. РУДНИЦКОЙ
309
Примечания
600

Сабатини, Рафаэль
С 12 Собрание сочинений. Том второй. Морской
ястреб. Роман (пер. Н. Тихонова). Фаворит короля.
Роман (пер. Н. Рудницкой). Редактор-составитель
В.	Лебедев. М. АО «Прибой» — редакция журнала
«Вокруг света», 1992, с. 624 (Библиотека «Вокруг
света»)
ISBN 5-87260-001-1
Во второй том собрания сочинений Р. Сабатини вошли романы
«Морской ястреб» и «Фаворит короля», основные герои которых
имеют реальных исторических прототипов. Действительно сущест¬
вовал в свое время корнуоллский джентльмен сэр Оливер Тресил-
лиан, он же Сакр аль-Бахр, что в переводе с арабского означает
«Морской ястреб», берберский корсар, отступник, едва не ставший
пашой Алжира, чья полная невероятных приключений жизнь и
любовь к прекрасной Розамунде легли в основу романа «Морской
ястреб». Роман «Фаворит короля», как видно из названия, расска¬
зывает о фаворите Роберте Карре, получившем титулы виконта
Рочестера и графа Сомерсета от английского короля Якова I, его
головокружительной карьере при дворе и трагической истории
отношений с леди Эссекс.

ИБ № 17
Сабатини Рафаэль
МОРСКОЙ ЯСТРЕБ
ФАВОРИТ КОРОЛЯ
Редактор-составитель
В. Лебедев
Художник
Н. Малиновская
Художественный редактор
В. Неволин
Технический редактор
О. Бойко
Корректоры
Е. Самолетов а, Н. Овсяникова
В оформлении тома использованы фрагменты
произведений западно-европейских и русских художников
АО «Прибой» 103001, Москва, Трехпрудный пер., 9
Сдано в набор 07.09.92. Подписано в печать 29.10.92. Формат 84Х 108'/з2.
Бумага типографская. Гарнитура «Таймс». Печать высокая. Уел. печ. л.
32,76. Учетно-изд. л. 35,1. Тираж 150 000 экз. Заказ 1075.
Москва. Акционерное общество «Прибой».
Редакция журнала «Вокруг света».
Ордена Трудового Красного Знамени ГП «Техническая книга» Мин-
информпечати РФ. 198052, г Санкт-Петербург, Измайловский пр., 29.