Полное собрание стихотворений - Некрасов Н.А.

Ненайденные и поддельные стихотворения Некрасова

Автор: Некрасов Н.А.

Теги: художественная литература

Год: 1929

Похожие

Полное собрание стихотворений

Стихотворения. Поэмы

Плещеев А.Н. Полное собрание стихотворений

Полное собрание стихотворений

Текст

ПОЛНОЕ СОБРАНИЕ СТИХОТВОРЕНИЙ
Н. А. НЕКРАСОВА

ПОЛНОЕ СОБРАНИЕ СТИХОТВОРЕНИЙ
Н. А. НЕКРАСОВА
РЕДАКЦИЯ И ПРИМЕЧАНИЯ
КОРНБЯ ЧУКОВСКОГО
КРИТИЧЕСКИЙ ОЧЕРК
И. К У Б II К О Б А
ИЗДАНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
51 —SO ТЫСЯЧИ
19 2 9
ГОСУДАРСТВЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО / МОСКВА — ЛЕНИНГРАД

X, 10. Гиз № 30527/л
Ленинградский Областлит № 24850
38»/4 л. Тираж 20000

ОТ РЕДАКТОРА
Через два года после смерти Некра-
сова сестра поэта Анна Алексеевна Бут-
кевич напечатала весьма тщательное
издание его стихотворений в четырех
томах под редакцией С. И. Понома-
рева (1879). В конце четвертого тома
были помещены составленные редакто-
ром примечания к стихотворениям Не-
красова. Издание было по тем временам
превосходное, но оно жестоко постра-
дало от тогдашней цензуры. И хотя
Пономарев отнесся к своей задаче
с присущей ему добросовестностью,
его примечания оказались случайны,
хаотичны и порою не вполне досто-
верны. Иными они и быть не могли:
в то время, тотчас после смерти поэта,
не скопилось еще материалов для более
точной и планомерной работы. К тому
же Пономарев жил в глуши, в Конотопе,
вдали от тех мест, где работал Некра-
сов, вдали от столичных библиотек и
архивов, и лично собирать материалы
не мог. Немудрено, что многие его
примечания вызвали суровую критику
Н. Г. Чернышевского. *
Впрочем, читатели были уверены, что
это только первый опыт, только начало
обширной работы, которая вся впереди.
Не сомневались, что на основе этого
первого опыта в самом непродолжитель-
ном времени возникнет другое издание,
более достойное великого поэта. «Я
смотрю на это издание, как на «черно-
вое», если так можно выразиться,—писал
Стасюлевич.—На основании этого изда-
ния, когда оно будет в руках шести
тысяч человек, можно будет сделать са-
мое обстоятельное издание, при помощи
всего русского читающего общества»
(«Письма к библиографу С. И. Понома-
реву», М. 1915, стр. 19).
Но этим надеждам не суждено было
сбыться. Через три года сестра Некра-
сова умерла, и его стихотворения очу-
тились в руках у каких-то барышни-
ков, которые больше тридцати лет из-
давали их в исковерканном виде, с не-
вероятными опечатками и пропусками
выставив на обложке заведомо-лживую
надпись: «Полное собрание стихотво-
рений Некрасова».
Особенно отвратительно было послед-
нее тринадцатое «полное» собрание сти-
хотворений Некрасова, вышедшее в
1917 году. Мне уже случалось указы-
вать, что если читатель этого «полного»
собрания хотел, например, познако-
миться с некрасовской песней «Весе-
лая», он открывал книгу на странице
240-й и читал:
Веселая.
1 Полное собрание сочинений Н. Г. Черны-
шевского, П. 1906, т. X, стр. 24-1.
Вот и вся «Веселая» — две строки
точек!
Точно таким же манером была на-
печатана «Солдатская» песня.
Солдат ударил в ложечкп...
Ударил и запел:
(стр. 274).
А что он запел, — неизвестно.

VI
ОТ РЕДАКТОРА
«Русские женщины» печатались так:
Мне не забыть... Потом, потом
Расскажут нашу быль...
(стр. 525).
Эти загадочные точки досаждали чи-
тателю и в «Старом Науме», и в «Не-
счастных», и в «Современниках», и в
«Фельетонной букашке», и в «Запис-
ках графа Гаранского», и во множестве
других стихотворений. Но точки были
еще не худшее зло: порой из книги
выбрасывались целые строфы без обо-
значения точками, — например,
восьмистишие о Петрашевском из са-
тиры «Недавнее время», «Барщинная»
из «Кому на Руси жить хорошо», и т. д.,
и т. д., и т. д.
Многие из этих стихов давно уже стали
цензурны, но издатели и в 1917 году
свято соблюдали давно-забытые за-
преты цензуры семидесятых годов. На
основании этих древних запретов они
упорно не включали в «полное» собра-
ние стихотворений Некрасова такие
стихи, как «Белинский», «На смерть
Шевченка», «Смолкли честные», «Отец
твой, поп бездельник», «Крузе», «Бунт»
и многие другие.
В каждом новом издании опечатки
становились все чудовищнее. В конце
концов дело дошло до открытого глу-
мления над поэтом. У него, например,
об одном самоубийце написано:
Над санями, под навесом
На возжах висел.
А издатели в тринадцатом издании
печатали:
Над санями, под навесом
На возжах сидел. (стр. 42).
В печати не раз появлялись протесты
против такого бесцеремонного обраще-
ния с наследием поэта. В 1907 году
в «Известиях Академии Наук» появилась
обстоятельная статья В. И. Чернышева
о недопустимости подобных изданий
(«Известия И Отделения Академии Наук»,
т. XII, 4, стр. 256).. В том же году
П. Я. (Мелыпин) в своей известной
брошюре «Некрасов» посвятил особую
главу изданиям его стихотворений, где
с негодованием указывал, что после
смерти поэта эти издания становились
все хуже: «досадно подумать, — писал
Мслыпин, — что упущено двадцать пять
лучших лет: сколько рукописей, стихо-
творений, вариантов, писем могло бес-
следно затеряться за этот промежуток
времени!» (Л. Мельшин. «Н. А. Некрасов,
его жизнь и литературная деятельность».
П. 1907).
В 1913 году пишущий эти строки
напечатал статью «Искалеченный Некра-
сов», где упрекал издателя Суворина
в «издевательстве над памятью поэта»
(«Речь», 1913, «N134). Но протесты не
привели ни к чему.
Только революция положила конец
этим макулатурным изданиям. В 1918 г.
Народный комиссариат по просвеще-
нию постановил напечатать новое, испра-
вленное издание стихотворений Некра-
сова, где были бы заполнены цензур-
ные бреши и дан строго-проверенный
текст. Редактировать это издание было
поручено мне. К сожалению, обстоя-
тельства того времени не могли спо-
собствовать ни внешнему, ни внутрен-
нему благообразию книг. Книга вышла
в 1920 году, и в этой дате—главное
оправдание ее недостатков. Хотя я внес
в эту книгу больше трех тысяч стихов,
которых не было в предыдущих изда-
ниях, хотя я восстановил многие уни-
чтоженные цензурой места, но книга
была неудачна и вызвала справедливые
нарекания критики. Хуже всего было
то, что и в этом новом издании — из-за
недостатка бумаги и типографской раз-
рухи—не было дано никаких примеча-
ний, сколько-нибудь объясняющих текст.
Общий приговор был таков, что, хотя
это издание и полнее всех предыдущих,

ОТ РЕДАКТОРА
VIF
но оно так бессистемно и неряшливо,
что им еще сильнее подчеркивается по-
требность в новом, более тщательном и
строго-проверенном издании стихотво-
рений Некрасова.
Первой попыткой такого издания
является настоящая книга, —ровно через
пятьдесят лет после смерти поэта.
Это издание отличается от предыду-
щих тем, что всюду, где было возможно,
тексты стихотворений Некрасова све-
рены с рукописями, хранящимися в
Пушкинском Доме Академии Наук, в
Государственной Публичной Библиотеке,
в б. Румянцевском Музее, в Музее
Некрасова и в нескольких частных
архивах.
Второе отличие нового издания заклю-
чается в том, что в конце книги при-
ложены примечания редактора, где ука-
зана, по мере возможности, история
данного текста, вкратце объяснены те
стихи, которые могут быть непонятны
для современных читателей, и даны
наиболее характерные варианты стихов.
Третье отличие заключается в том, что
эта книга гораздо полнее всех преды-
дущих изданий Некрасова. Сюда вне-
сено около 200 произведений, которых
не было в дореволюционных изданиях,—
то-есть несколько тысяч стихов. Таким
образом, можно надеяться, что эта книга
облегчит и обновит научно-исследова-
тельскую работу над поэзией Некра-
сова, и что, благодаря этой книге, чита-
тели получат возможность проследить
более подробно эволюцию некрасов-
ского творчества.
Но принимая все меры, чтобы на-
стоящее издание было возможно полнее,
мы в то же время не скрывали от себя,
что в этой полноте есть опасность, так
как далеко не все стихотворения Не-
красова гармонируют между собой.
Перепечатывая свои стихотворения от-
дельными сборниками, сам Некрасов
беспощадно отметал те стихи, которые
могли бы нарушить внутреннюю цель-
ность его книг. Лишь поэтом «мести и
печали» хотел он выступать в своих кни-
гах, и ревниво оберегал их от вторжения
посторонних мотивов. Здесь не было,
как полагают иные, лицемерного уго-
ждения * читательским вкусам, потому
что, отбирая именно эти стихи, Некра-
сов руководился инстинктом художника:
эти стихи и в поэтическом отно-
шении были значительно выше дру-
гих.
Мы не сочли себя в праве нарушить
ту конструкцию книги, которую уста-
новил сам Некрасов. Мы не могли до-
пустить, чтобы рядом с «Не сжатой по-
лосой» печаталась, например, «Поще-
чина», а рядом с поэмой «Саша» —
«Похвальная песнь Васиньке». В глазах
неискушенных читателей это убило бы
тот образ Некрасова, который сложился
у них по традиции и который они
привыкли любить.
Поэтому, отказавшись от строго-хро-
нологического принципа распределения
стихов, мы разделили книгу на две части,
и в первой поместили только то, что
сам поэт печатал в своих сборниках.
Здесь отражен Некрасов, к которому
издавна привыкли читатели, — Некрасов
«Русских женщин», «Рыцаря на час»,
«Коробейников». Этот отдел мы попол-
нили только теми стихами, которые
были исключены по цензурным
причинам («Напутствие», «Турге-
неву», «Бунт», «Вчерашний день, часу
в шестом»). Сюда же мы включили те
весьма немногие стихи (найденные нами
в беловых автографах), которые при-
мыкают к каким-нибудь большим сти-
хотворениям, входящим в эту первую
часть — «Литератор», «Пахомушка»,
«Человек сороковых годов», «Но первые
шаги не в нашей власти». Сюда же,
в виде исключения, введено превосход-
ное четверостишие: «Ничего! гони во
все лопатки!», неразрывно связанное
с другими стихами 1854 года и как бы
поясняющее их, а также стихотворение

vrn
C)T РЕДАКТОРА
«Так, служба!», показательное для эволю-
ции отношений Некрасова к народу; сам
поэт всегда печатал его в первом томе,
на ряду с лучшими своими стихами, и
только в семидесятых годах, по слу-
чайным причинам, исключил из основ-
ного текста.
Вторую часть мы разделили на три
отдела.
В первый отдел включена юмори-
стика. Этот отдел установлен самим
Некрасовым еще в 1864 году, когда
поэт, в виде приложения к своему
третьему тому, напечатал «Юмористиче-
ские стихотвЪрения 1842 — 45 годов».
Это приложение сохранялось в дальней-
ших изданиях, но впоследствии к юмо-
ристическим стихам Некрасов стал
прибавлять всевозможные другие стихи,
отчего в издании 1874 года прило-
жение окончательно потеряло свой
прежний характер и стало как бы «за-
дворками» книги, куда автор без раз-
бору выбрасывал все, что не хотел
поместить в основном тексте. В изда-
нии 1879 года это приложение еще
больше разбухло и утратило всякую
цельность, потому что Пономарев, по
желанию Анны Буткевич, включил туда
самые разнообразные стихи и отрывки,
найденные после смерти поэта. Таким
образом постепенно забылась первона-
чальная цель приложения — выделить в
особую группу юмористические писа-
ния Некрасова. Мы сочли необходимым
реставрировать этот отдел в его перво-
начальном значении, прибавив к тем сти-
хам, которые включал туда поэт, лишь
несколько вполне законченных вещей
(«Забракованные», «Лето», «Поповка»,
«Женщина каких много» и пр.).
К отделу юмористики поэт относил и
злободневные журнальные стихотво-
рения. Мы решили выделить их в осо-
бую группу, так как они менее доступны
для современных читателей и требуют
больших комментариев, без которых не-
возможно понять ни «Дружескую перепи-
ску Москвы с Петербургом», ни «Протест
против нападки на Кювье», ни «Всту-
пительное слово «Свистка». Мы вклю-
чили в этот отдел четырнадцать таких
стихотворений, которых не было в до-
революционном издании.
Третий и самый обширный отдел
второй части предназначен не столько
для читателей, сколько для исследовате-
лей поэзии Некрасова, так как здесь
сосредоточено все, что было забраковано
поэтом при отборе стихов для отдель-
ных изданий: детские и юношеские
опыты, наброски, экспромты, отрывки,
застольные речи, варианты, черновики,
а также вполне законченные пьесы,
которые Некрасов считал неудачными
(«Старушке», «Старики», «Папаша»,
«Когда горит в твоей крови» и пр.).
Среди этих отверженных стихо-
творений Некрасова встречаются стихи
очень добротной Фактуры, как, напри-
мер: «Послание к другу», «Послание
к Лонгинову», «Белый день не долог»,
«Как опасно предаваться честолюби-
вым ейам»; есть также стихи высокого
гражданского пафоса, как, например,
приветственное обращение к уволен-
ному цензору Крузе; но все же мы не
решились перенести эти стихи в основ-
ной текст.
Наиболее примечательны в этом отделе
«Мечты и звуки», полностью воспроиз-
водимые нами по изданию 1840 года.
Возможно, что новое появление в печати
всего этого юношеского цикла стихов
вызовет переоценку поэзии молодого
Некрасова. Критики должны будут при-
знать, что здесь сказался не бездарный
графоман (как утверждал, например,
С. Венгеров), а напротив, необыкновенно
впечатлительный лирик, тонко чувствую-
щий чужую поэзию.
К сожалению, для всестороннего изу-
чения ранней поэзии Некрасова в нашем
издании не хватает театральных купле-
tqb, которые он писал в таком огром-
ном количестве между 1840 и 1845 го-
дами, но мы не могли напечатать их
здесь, так как они крепко связаны с про-

ОТ РЕДАКТОРА
ix;
заическим текстом его водевилей, кото-
рые должны быть изданы особою кни-
гою.
Впрочем, те куплеты, которые сам
Некрасов печатал в журналах в качестве
самостоятельных стихотворений
(например, «Актриса», «Охотник»), мы
сочли нужным ввести в эту книгу,
потому что, как мы указываем в своих
«примечаниях», Форма водевильных ку-
плетов Некрасова сильно повлияла на
Форму его позднейших стихов, и зна-
комство с этими куплетами необходимо
для всякого, кто хочет понять сложную
генеалогию его творчества.
Главные наши усилия были напра-
влены к тому, чтобы дать проверенный
по первоисточникам текст стихотворе-
ний Некрасова.
В основу издания мы положили по-
следнее из вышедших при жизни поэта
трехтомное издание 1873 —1874 гг.,
редактированное им самим. Но
так как незадолго перед смертью, при-
готовляя новое издание, он внес в
свои книги целый ряд карандашных
поправок, которые впоследствии были
использованы в посмертном издании
1879 года, мы приняли все варианты,
находящиеся в посмертном издании, при
чем цензурные бреши, встречающиеся
в обоих изданиях, были заполнены нами
по рукописям. Стихотворения, не вхо-
дившие в издание 1873 —1874 гг., но
уже появлявшиеся до этого времени в
разных периодических изданиях и сбор-
никах, печатаются по первопечатным
текстам.
В отношении пунктуации настоящее
издание в общем следует тому же из-
данию 1873 —1874 гг. Но в некото-
рых новонайденных стихах пунктуация
принадлежит редактору, так как в руко-
писях Некрасова, не предназначенных
для печати, знаки препинания часто
отсутствуют. В этих случаях редактор
старался реконструировать систему
пунктуации Некрасова. Эта система
была весьма характерна. В ней не было
никакой суеты, ничего лишнего, никакой
погони за оттенками,— она была мону-
ментальна и проста: Некрасов ставил
знаки препинания лишь в случае крайней
надобности. Многоточий не любил, и
тщательно вытравлял их из позднейших
изданий. Там, где другой поставил бы
двоеточие или точку с запятой, он ставил
одну запятую. Редактору настоящего
издания пришлось выбросить из этой
книги около тридцати процентов лиш-
них знаков препинания, накопившихся
в стихотворениях Некрасова в течение
пятидесяти лет со дня его смерти.
Так как-Некрасов лично наблюдал за
печатанием своих сочинений и, в каче-
стве журнального редактора, был опыт-
ным и строгим корректором, нельзя пре-
небрегать орфографией, установленной в
в его сочинениях. Он почти всю жизнь
печатал: ценсор, дирявый, александрын-
ский, поцалуй, сертук, другова, ныньче,,
деньщик, бубеньчик, поперег, ужь, чтожь,,
наровит, не веселая дорога, не сжатая
полоса, на встречу, рещик, извощик,
погоныцик, свисну, тросник, стрижот,
жжоный. Почти все эти отклонения от
нынешнего правописания были свой-
ственны той эпохе, когда жил и творил
Некрасов (иногда они указывают на
особенность его произношения); поэтому
мы оставляем их в полной сохранности,
не считая себя в праве лишать поэзию^
Некрасова исторического ее колорита. *
Во всех дореволюционных изданиям
даты стихотворений Некрасова были
указаны весьма приблизительно. В из-
дании 1920 года и в настоящем изда-
нии мы сделали попытку уточнить эти?
даты, что привело к перегруппировке
многих стихотворений («Бунт», «Вчера-
шний день*, «Замолкни, Муза», «Плач*
1 Правда, его орфография не всюду последо-
вательна, иногда он писал и сюртук, и цензор,
и дырявый, и поцелуй, но это было в самые
последние годы, когда в обществе установилось-
другое произношение этих слов.

X
ОТ РЕДАКТОРА
детей», «Отъезжающему», «Я за то глу-
боко» и т. д.). Надеемся, что в дальней-
ших изданиях удастся документально
проверить все оставшиеся под сомне-
нием даты.
Вообще, не нужно забывать, что это
только первый опыт полного собра-
ния стихотворений Некрасова, в котором
неизбежны ошибки и промахи, подлежа-
щие исправлениям в дальнейших изданиях.
Приложенные в конце книги «При-
мечания» мы старались писать ясным
и простым языком, доступным для ря-
дового читателя, так как желательно,
чтобы изучение Некрасова вышло из
узкого круга «специалистов» и стало
делом тех широких читательских масс,
к которым обращены произведения этого
автора. С особым вниманием отнеслись
мы к цензурной истории каждого некра-
совского текста, так как здесь наглядно
сказалась та трудная затяжная борьба
с враждебными общественными силами,
которую вел Некрасов в течение всей
своей жизни (см., например, примеча-
ние к «Колыбельной песне», к «Поэту
и гражданину» и пр.). Вопреки уста-
новившейся традиции, мы распреде-
лили примечания в алфавитном по-
рядке, дабы облегчить читателям озна-
комление с ними.
При составлении этих примечаний нам
оказали немалую помощь Т. А. Богда-
нович, Л. Н. Во йтоловский,
Н. М. Выводцев, Р.В.Иванов-Ра-
зумник, П. А. Картав о в, А. Ф.
Кони, Н. О. Л ер н ер, Е. В. Тар л е
и Ю. Н. Тынянов, которым мы обя-
заны глубокой признательностью. Изу-
чение некрасовских рукописей и дру-
гих материалов, находящихся в музеях
и хранилищах, было бы для нас не-
возможно без любезного содействия
Д. И. Абрамовича, И. А. Быч-
кова, Г. П. Георгиевского,
Н. В. Измайлова, В. Е. Макси-
мова, Б. Л. Модзалевского,
В. И. Невского, А.В.Николаева,
Н. А. Пыпина и В. И. Сайтов а.
К настоящему изданию приложены
три портрета Некрасова в разные годы
его жизни. Насколько нам известно,
первый, самый ранний его портрет до
сих пор не появлялся в печати. За раз-
решение воспроизвести его в нашем
издании мы приносим искреннюю бла-
годарность Пушкинскому Дому Ака-
демии Наук.
Живое и творческое участие в офор-
млении книги принимали И. Д. Галак-
тионов, Л. И. Гессен и Ю. А. Чер-
кесов. С особой благодарностью
должны мы отметить любовное отно-
шение метранпажа Г. Л. Городко
к нашим запутанным и сложным кор-
ректурам.

ЖИЗНЬ НЕКРАСОВА
I
Николай Алексеевич Некрасов родился
4. декабря 1821 года (по новому стилю)
в местечке Юзвине Подольской губер-
нии.
Отец поэта, Алексей Сергеевич, был
офицер и помещик. Вскоре после рожде-
ния сына он вышел в отставку и посе-
лился в своем родовом ярославском име-
нии Грешневе, где жизнь его потекла как
у всякого тогдашнего помещика сред-
ней руки: он рыскал за волками и зай-
цами, пьянствовал, играл в карты, су-
дился с соседями, развратничал с дво-
ровыми девушками и каждую неделю
добродушно порол крепостных.
Жена его, Елена Андреевна, жила
у него в доме как чужая. Эта мечта-
тельная, голубоглазая женщина читала
Французские и польские книжки, играла
на рояле, хорошо пела и, конечно, не
могла быть счастлива в супружестве
с уездным дикарем. Она была родом
из Варшавы и смолоду привыкла вра-
щаться в более культурной среде. Муж
оскорблял ее на каждом шагу. Однажды
он ввел к себе в дом свою крепостную
любовницу и потребовал, чтобы Елена
Андреевна угощала ее. Та отказалась.
Он побил ее в присутствии сына.
Мальчик на всю жизнь запомнил, как
страдала эта одинокая женщина. Часто
уходила она в сад, звала к себе сына,
обнимала его и плакала. Впоследствии
он не раз воспевал эти слезы. Такие
его стихи, как «Родина», «Мать», «Ры-
царь на час», «Баюшки-баю», являются
единственными в русской литературе
сыновними гимнами матери. Отца же
в своих стихах называл он «угрюмым
невеждой », «деспотом », « губителем »,
«палачом». Образ отца навсегда остался
в поэзии Некрасова воплощением ужасов
крепостной неволи.
С этими ужасами ребенку пришлось
познакомиться рано. Его отец служил
одно время исправником: разъезжая по
округу, он нередко брал мальчика с со-
бою, и тот присутствовал при телесных
наказаниях крестьян.
Вообще детство Некрасова как будто
нарочно сложилось так, чтобы сделать
его певцом человеческих стонов и слез.
Как будто нарочно у самого Греш-
нева, — чуть ли не перед окнами барской
усадьбы, — пролегал знаменитый Влади-
мирский тракт, по которому гнали в Си-
бирь арестантов. Мальчик часто видел
этих закованных в цепи людей, подго-
няемых угрюмыми конвойными.
Столь же мрачны были его впечатле-
ния от Волги, которая протекала вблизи.
Еще ребенком он хорошо познакомился
с беспросветной жизнью бурлаков, и
однажды, услыхав, как один из них,
замученный лямкой, сказал, что ему хоте-
лось бы до утра умереть, был так по-
трясен этими простыми словами, что
возненавидел свою любимую реку —
И в первый раз ее назвал
Рекою рабства и тоски!..
Но, конечно, эти образы человеческих
мук, окружавшие его с колыбели, вошли
в его сознание гораздо позднее.
В пору же малолетства он мало вни-
кал в то, что видел, и был самый обыкно-
венный помещичий сын: с утра до ночи
пропадал в лесу, в поле, собирал гри-
бы, ловил птиц, купался в Волге с дере-
венскими ребятами по нескольку раз
в день и прибегал домой лишь поесть.
Семья была большая: дети рождались
почти каждый год, — было с кем озор-
ничать и бегать.

К. ЧУКОВСКИЙ
Чему мог научить его отец? Играть
в карты? Стрелять глухарей? К десяти-
летнему возрасту из мальчика вышел
умелый картежник и меткий стрелок.
Однажды поздней осенью случилось ему
подстрелить на озере дикую утку. Озеро
кое-где было затянуто льдом. Собака,
испугавшись холодной воды, заупрями-
лась. Десятилетний охотник, забыв обо
всем, кинулся в ледяную воду, поплыл
за уткой и добыл ее! Такой это был
настойчивый и необузданный мальчик.
Еще младенцем, услышав от няни, будто
но ночам в саду гуляют черти, он в ту
же ночь встал с постели и пошел в тем-
ный сад — на единоборство с чертями!
Ему было страшно до обморока, но он
не вернулся домой, пока не обошел все
кусты и деревья.
Эта упрямая настойчивость была его
отличительным свойством. Обучаясь вер-
ховой езде, он каждую минуту падал
с лошади, и был такой день, когда он
упал восемнадцать раз под ряд, но в кон-
це концов добился своего: сделался хо-
рошим наездником.
Добиться своего какой угод-
но ценой — это стало для него с дет-
ства законом. Впоследствии, уже юно-
шей, Некрасов ехал по реке с любимой
женщиной и, когда она усомнилась
в искренности его пылких признаний,
кинулся в воду, чтобы доказать ей, что
его любовь непритворна. Только случай-
ность спасла его от смерти.
Немудрено, что при такой пылкой
натуре он сделался страстным игроком
и охотником. До самой старости ходил
он на медведя. За волками, лисицами,
тетеревами и зайцами он охотился из
года в год всю жизнь.
Точно так же увлекали его карты.
Это было у него в крови: все его деды
и прадеды были картежники. Если род
Некрасовых, некогда очень богатый,
обеднел и захудал, то в этом виновата
главным образом картежная игра, кото-
рой в течение двух веков предавались
все представители рода.
На одиннадцатом году Некрасов был
отдан отцом в ярославскую гимназию,
где учился плохо и лениво. Отец не-
охотно платил за его обучение, ссорился
с его учителями. Не выдержав экзамена
при переходе из пятого класса в ше-
стой, мальчик был ♦ оставлен второ-
годником и окончательно отбился от
наук.
Это принесло ему пользу. Он при-
страстился к чтению. Особенно полю-
билась ему одна нелепая, но бурно-
пламенная книга, вышедшая в 1827 году,
под таким затейливым заголовком:
КОРСЕР.
Романтическая трагедия
в трех действиях,
с Хором, Романсами и двумя пес-
нями, Турецкою и Аравийскою,
заимствованная из Английской
Поэмы Лорда Бейрона, под назва-
нием: The Corsair.
Сочинение
В. Н. ОЛИНА.
В этой напыщенной книге были между
прочим такие слова:
«— Он должен погибнуть, этот тиран
коварный!.. Источить свободу из крови,
пронзить сердце тирана!.. Любовь и
свобода, укрепите руку Гюльнары!»
Эти призывы к свободе, очевидно,
произвели на Некрасова огромное дей-
ствие, потому что и через тридцать
пять лет он декламировал их на память
перед своими знакомыми.
На ряду с «Корсером» мальчика очаро-
вала запрещенная ода Пушкина «Воль-
ность», где тоже говорится о смерти
тирана:
Самовластительный злодей,
Тебя, твой род я ненавижу,
Твою погибель, смерть детей
С жестокой радостию вижу.
По утверждению Некрасова, эта ода
оказала влияние на все его творчество.
Недаром он вспоминал ее и на ста-
рости лет:
Хотите знать, что я читал? Есть ода
У Пушкина, названье ей: «Свобода»...
Но ее влияние проявилось значительно
позже, а теперь, на короткое время, он
весь очутился во власти напыщенно-
витиеватой декламации «Корсера». Впо-
следствии он сам вспоминал: «в гимназии
ударился я во Фразерство».
Отец решил отправить молодого «Фра-
зера» в Петербург на военную службу.
Юноше эта поездка пришлась по душе,
так как у него понемногу скопилась це-
лая тетрадь чрезвычайно Фразистых
стихов, и он мечтал напечатать их

ЖИЗНЬ НЕКРАСОВА
ХПГ
в столичных журналах. Стихи были не-
зрелые.
Как и все очень молодые писатели,
он. сам того не замечая, подражал каж-
дому прочитанному автору: и Ломоно-
сову, и Жуковскому, и Полежаеву, и
Мицкевичу, но охотнее всего — Бене-
диктову, величайшему «фразеру» три-
дцатых годов, кумиру тогдашней про-
винции. Кроме того, он написал целый
роман, на который тоже возлагал боль-
шие надежды.
В 1838 году семнадцатилетний Не-
красов приехал в столицу с рукописью
романа, с тетрадью стихов, но без ко-
пейки денег. Нелегко дались ему эти
первые шаги в литературе. Он часто
голодал, не имел пристанища, целую
зиму ходил без пальто, спал в ночлеж-
ных приютах, а между тем никто не
мешал ему обеспечить себе легкую и
беззаботную жизнь: стоило только вы-
полнить волю отца и поступить на
военную службу. Отец высылал бы
ему ежемесячно небольшое пособие, и
карьера молодого человека была бы
устроена раз навсегда. Но его влекла
к себе литература, и, ради нее, он
обрек себя на полуголодную жизнь.
Вместо того, чтобы поступить в полк,
он, — кажется по желанию матери,—
поступил в университет вольнослуша-
телем. Впоследствии он с болью вспо-
минал свои первые годы в столице:
лишь такой настойчивый, несокрушимый
человек, как он, мог вынести эту мучи-
тельную борьбу с нищетой. Некоторые
его стихотворения были напечатаны
в разных журналах, но за них почти
ничего не платили. Роман так и не
удалось напечатать.
В 1840 году он, с помощью добрых
нодей, выпустил книжку своих полу-
детских стишков, под заглавием «Мечты
и звуки». Книжка не имела успеха.
Она была не хуже и не лучше множе-
ства других подобных книжек, которые
печатались тогда в огромном количестве:
то же «Фразерство», те же приемы об-
ветшалой романтики, уже переставшие
производить впечатление; но если вспо-
мнить, что написана она малоразвитым
семнадцатилетним подростком, вдали
от какой бы то ни было культурной
среды, придется признать ее незауряд-
ным явлением, потому что порою в ди-
намике ритмов и в сильном лирическом
тоне сказывался подлинный темперамент
поэта.
II
Неуспех этой книги не только не
обескуражил Некрасова, но словно при-
дал ему новые силы. Вскоре вместо
напыщенных и мрачных стихов он стал
писать стихи юмористические, и здесь
сразу обнаружил немалый талант. Заме-
чательно, что первые же строки своей
юмористики он направил против себя
самого. Высмеивая свое пылкое «Фра-
зерство», он написал ряд пародий на
свои собственные «Мечты и звуки»
и вообще на тот напыщенный стиль,
которым до той поры увлекался и ко-
торый полновластно царил в тогдаш-
ней журнальной поэзии. Этими авто-
пародиями он боролся с самим собою,
убивал в себе свое пристрастие к ро-
мантической позе и Фразе.1 Тогда же
обнаружилось в нем одно изумительное,
редкое качество: страстное влечение
к труду. Этот полу-мальчик, вышедший
из праздной среды, оказался гениальным
работником. Каково бы ни было каче-
ство его тогдашних писаний, их ко-
личество почти невероятно. В 1840
и 1841 годах он написал столько воде-
вилей, статей, сказок, стихотворений,
рассказов, рецензий, что другому писа-
телю хватило бы на целую жизнь. Вот
краткий перечень написанного им в эти
два года.
Повести и рассказы:—«Макар
Осипович Случайный». — «Певица». —
«Двадцать пять рублей». — «Ростов-
щик». — «Капитан Кук». — «Карета». —
«Жизнь Александры Ивановны». —
«Опытная женщина». — «В Сардинии».
Театральные пьесы (наполо-
вину в стихах): — «Великодушный по-
ступок».— «Федя и Володя». — «Юность
Ломоносова».—-«Утро в редакции».—
«Шила в мешке не утаишь». — «Феок-
тист Онуфриевич Боб». — «Актер».—
«Дедушкины попугаи». — «Вот что зна-
чит влюбиться в актрису».
1 Вообще в те годы литературной учебы
Некрасов написал много пародий — на Язы-
кова, Жуковского, Лермонтова. Этим путем он
изучал и преодолевал стиль наиболее
влиятельных тогдашних поэтов.

XIV
К. ЧУКОВСКИЙ
Стихи: — «Провинцияльный подъячий
в Петербурге». — о Мелодия». — «Офе-
лия». — «Скорбь и слезы». — «Песня
Франчески». — «Баллада Ангелики». —
«Баба Яга». — «Сказка о царевне Ясно-
свете» — несколько тысяч стихов.
А сколько напечатано им в. те же
два года газетно-журнальных статей!
Положительно нельзя себе представить,
когда он ел, когда спал. Не разгибая
спины, днем и ночью исписывал он
десятки страниц своим горячим, стре-
мительным почерком. Недаром перед
смертью он сказал про эти свои полу-
детские годы: «Уму непостижимо,
сколько я работал! Господи, сколько я
работал!» И количество этой работы
с каждым годом росло. Мало кому
известно, что в 1844 —1845 годах
Некрасов печатал статьи и стихи под
десятью псевдонимами: Пружиниы,
Бухалов, Иван Бородавкин, Афонасий
Пахоменко, Стукотнин, Назар Вьшоч-
кин, Ник-Нек и др., т.-е. буквально
писал за десятерых, в десять рук. В его
лице в русскую литературу вошел один
из величайших героев труда.
Недаром даже любовные стихи напи-
саны у него от лица утомленного тру-
женика, который —
натерпевшись муки,
Устав и телом и душой,
ищет и находит в любви отдых от
постылой поденщины. Но так мизерно
платили поэту за его колоссальный труд,
что и тогда он не спасся от голода,
хотя, казалось бы, одни его пьесы, по-
ставленные на Александринском театре,
должны были давать ему изрядный доход.
Как тяжело он нуждался в ту пору,
видно из таких воспоминаний сестры
одного режиссера:
«Мне горько и стыдно вспоминать,
что мы с маменькой прозвали его [Не-
красова] несчастным.
— Кто там пришел? — бывало, спро-
сит, маменька. — «Несчастный»?
И потом обратится к нему:
— Небось есть хотите?
— Позвольте.
— Аннушка, подай ему, что от обеда
осталось!
Особенно жалким казался Некрасов
в холодное время. Очень бледен, одет
плохо, все как-то дрожал и пожимался.
Руки у него были голые, красные, белья
не было видно, но шею обертывал он
красным вязаным шарфом, очень изорван-
ным. Раз я имела нахальство спросить его:
— Вы зачем такой шарф надели?
Он окинул меня сердитым взглядом
и резко ответил:
— Этот шарф вязала моя мать.
Я сконфузилась»...
Молодого драматурга, как нищего,
кормили объедками! И он действительно
был нищий в ту пору. Об этом едино-
душно вспоминают актеры, с которыми
он сблизился тогда в качестве постав-
щика водевилей. *
Вскоре он достиг кое-какого успеха.
Его бойкие и ловкие стишки о взятках,
деньгах, картах и чинах, — обо всем,
чем волновалось тогдашнее общество, —
пришлись по вкусу невзыскательным
читателям, и заказы на подобную работу
посыпались к нему со всех сторон. Он
сделался своим человеком в актерской и
писательской богеме. Его звонкие ку-
плеты о псковском подъячем Феоктисте
Онуфриевиче, попавшем из медвежьего
угла в Петербург, были подхвачены
всеми. Их списывали, заучивали на-
изусть. Он сделался заметной Фигурой
среди безличной толпы развлекателей
публики, и необходимо отметить, что
во многих его тогдашних стихах обна-
ружилась мастерская стихотворная тех-
ника, доходящая порой до виртуоз-
ности.
В то переходное время в русском
обществе стал намечаться новый, дотоле
редкостный тип: писатель-чернорабо-
чий, писатель-подёнщик. Молодой Не-
красов был одним из первых (по вре-
мени) представителей этого типа: писа-
тель на все руки, без определенной
темы, без будущего. Сегодня он писал
о разведении пчел, завтра о вреде табака,
послезавтра о модной танцовщице, по-
том об игре в преферанс, — все это
наспех, кое-как, по заказу. Однажды
он напечатал отчет о спектакле, кото-
рый на его беду не состоялся. Это
вызвало целый скандал. Та казарменно-
канцелярская публика, которой он тогда
1 Бедствовал он долго, — лет пять. В 1843 г.
Белинский писал Краем скому: «Вы едва можете
расплачиваться с Некрасовыми, Сорокиными и
прочею голодною братьею» (Белинский.
«Письма», П. 1914, И, 374).

ЖИЗНЬ НЕКРАСОВА
XV
угождал, принижала его литературную
личность. Он это чувствовал и мучился
этим.
До нас дошло его откровенное письмо
к любимой сестре Елизавете, где он
горько жалуется, что, по прихоти лите-
ратурного рынка, ему приходится против
воли писать не то, что у него на душе:
Я день и ночь тружусь для суеты,
И ни чаек для мысли, для мечты...
Зачем? На что? Без цели, без охоты!
Лишь боль в костях от суетной работы,
Да в сердце бездна пустоты.
«Иногда я оглянусь назад, загляну
в тайник души и, верно, ужаснусь, за-
плачу. Мне будет стыдно самого себя,
но что делать?»
Эта ненависть к «бесцельной» и
«суетной» литературной работе свиде-
тельствует, что юноша-Некрасов не
удовлетворился своим дешевым успехом
в качестве развлекателя публики, а уже
в те ранние годы смутно ощущал в себе
жажду отдать свой талант на
служение какому-то великому
делу, — какому? — он еще не догады-
вался. Отсюда его тоска, его недоволь-
ство собой:
Бегу... Куда? В торг суетности шумной,
Чтоб заглушить тоску души безумной,—
жаловался он в том же письме.
В то время действительно литература
была для Некрасова «торгом суетности
шумной», потому что начиналась эпоха
купли-продажи идей и талантов. Появи-
лось множество издателей, почуявших
здесь легкую наживу. Некрасов, как
истый ярославец, соблазнился этой пред-
принимательской деятельностью и обна-
ружил большие способности. В Феврале
1843 года вышло его первое издание:
крошечная книжка под заглавием «Ста-
тейки в стихах без картинок». Книжка
была издана на занятые у одного при-
ятеля деньги. Она имела успех. Вскоре
появилась вторая. В 1844 году Некрасов
издал книжку о дедушке Крылове, потом
«Физиологию Петербурга», в 1846 году
«Петербургский сборник» и юмористи-
ческий альманах «Первое Апреля»; сло-
вом, к 25-летнему возрасту он оказался
одним из наиболее удачливых издателей
Питера. Планы всяческих литературных
предприятий так и кипели у него в го-
лове: то он хочет открыть книжную
лавку, то затевает библиотеку романов,
повестей и путешествий, то проектирует
ежемесячный альманах «Зубоскал», —
словом, и здесь проявляет свой большой
творческий темперамент.
Карьера его складывалась прочно.
Он верными шагами шел к богатству.
Но то, что удовлетворило бы других,
было для него источником горя. Все
видели в нем бойкого, смышленога
юношу, который умело и ловко проби-
вает себе дорогу, но никто не подозре-
вал, что этот преуспевающий молодой
человек тайно терзается странной тос-
кой...
Вообще тоска (или, как тогда гово-
рили: хандра) была характерным свой-
ством Некрасова, присущим ему с самого
детства. Этот энергический работник
вдруг охладевал ко всему и целыми
днями молчаливо предавался сосредо-
точенным думам, обвиняя себя во всяких
небывалых грехах. В такие покаянные
дни он требовал от себя жертв и подви-
гов, хотя и не знал, в чем они должны
заключаться.
Это указал поэту его великий учитель,
человек, перевернувший всю его жизнь —
Белинский.
Ill
Белинский был в ту пору охвачен
ненавистью к «гнусной рассейской дей-
ствительности». Литературная среда,
где вращался Некрасов, была чужда и
враждебна Белинскому, но в некоторых
стишках молодого поэта он, к своему
удивлению, заметил слабые звуки про-
теста, недовольства, обиды. Познакоми-
вшись с Некрасовым лично, он увидел,
что этот якобы-чужой человек, этот
развлекатель «департаментской сволочи»,
родственно близок ему своей выстрадан-
ной, подлинной, не-дворянской злобой
к удушливому быту тогдашней России.
Это была злоба чернорабочего, плебея,
подёнщика, испытавшего на собствен-
ной шкуре все тяготы подневольной
работы. Этой злобы не знали ни Аннен-
ков, ни Тургенев, ни Герцен, ни другие
молодые писатели, окружавшие знаме-
нитого критика. Они были белоручки,
богатые, свободные люди, а Некрасов
был такой же литературный батрак, как
Белинский. Это и сблизило их.
Белинский с жаром набросился на
молодого собрата и стал — как сказали

XVI
К. ЧУКОВСКИЙ
бы теперь — пропагандировать свои
убеждения. Пропаганда была очень
успешна, так как, повторяем, в уме
у Некрасова давно уже таились под
спудом зародыши тех же идей.
Та беспричинная тоска, которая, как
мы видели, часто угнетала его, теперь
осмыслилась и нашла применение. Поэт
впервые по-новому прочувствовал впе-
чатления детства, вспомнил деспота отца
и мученицу мать, вспомнил горькую
жизнь крестьян и, забросив бойкие куп-
леты, стал писать об угнетенных и
страдающих. Здесь у него сразу от-
крылся огромный талант. Белинский по-
мог ему найти самого себя, понять
основные качества своего дарования, и
после сближения с Белинским творче-
ство Некрасова определилось раз на-
всегда. Это творчество было вполне
самобытно. Некрасов почти не имел
в русской литературе предшественни-
ков: такого стиля, таких сюжетов и
ритмов не было ни у Жуковского, ни
у Пушкина, ни у Лермонтова. Основной
тон большинства его стихотворений —
тон унылого, однообразного плача, пре-
рываемого воплями проклятий и жалоб.
Ритмы тягучие, с постоянным стремле-
нием к протяжным звукам, протяжным
словам. Почти все эти стихи повество-
вали о страданиях от холода, голода,
насилия, болезней, нужды.
Именно такой поэт был необходим
в ту эпоху. Во всей Европе возникла уже
литература, зовущая к состраданию и
жалости. Молодая европейская буржуа-
зия, сбрасывая с себя последние путы
Феодального строя, стеснительные для ее
все растущей промышленности, шла
к этому освобождению под Флагом гуман-
ных идей о сострадании к униженным
и оскорбленным. Униженные и оскор-
бленные стали предметом самого неж-
ного внимания со стороны величайших
английских, Французских, немецких пи-
сателей/ Диккенс уже написал «Оливера
Твиста» и «Лавку древностей»; гуман-
ные романы Жорж Санд, изображавшие
в приукрашенном виде жизнь Француз-
ских крестьян, уже могуче взволно-
вали молодежь. Весь кружок Белинского
преклонялся перед повестями Жорж
Санд. «Эта женщина решительно Иоанна
Д'Арк нашего времени, звезда спасе-
ния и пророчица великого будущего!—
многократно восклицал о ней Белин-
ский.— Ее роман потряс меня, как
откровение, как блеск молнии, озари-
вший бесконечное пространство, — и я
пролил слезы божественного восторга,
священного безумия!»
Стихи Некрасова оказались по своему
духу близки к этому новому направле-
нию всемирной словесности. Когда в
1845 году Некрасов написал стихотво-
рение «В дороге», оно было принято
с таким энтузиазмом, который нынеш-
нему читателю едва ли понятен. Вожди
тогдашнего молодого поколения, Гранов-
ский, Белинский, Герцен, горячо при-
ветствовали автора. До какой степени
эти новые произведения Некрасова были
в духе тогдашней эпохи, видно хотя бы
из того, что через два-три года после
напечатания «В дороге» явились «Ан-
тон Горемыка» Григоровича, «Записки
охотника» Тургенева, «Сорока-воровка»
Герцена, воплощавшие тот же про-
тест против крепостной неволи крестьян.
Стихотворение «В дороге» может быть
названо первым (по времени) в ряду
этих гуманных произведений, надолго
определивших направление и Формы
русской художественной литературы.
Вскоре Некрасов написал стихотворение
«Родина», где протест против угнетения
и рабства сказался с особенной силой.
Оно также, по словам одного современ-
ника, привело Белинского в восторг.
Белинский выучил его наизусть и по-
слал в Москву к своим приятелям.
— А каков Некрасов-то! — воскли-
цал Белинский.— Сколько скорби и жол-
чи в его стихе!
Особенно в кружке Белинского при-
влекало всех к Некрасову то, что он
был плебей, пролетарий. Конечно, это
наименование нужно понимать весьма
условно: в сущности, Некрасов был
дворянин, сын помещика, такой же ба-
рин, как Герцен, Тургенев, Огарев. Но
никому из этих людей не приходилось
голодать, биться из-за куска хлеба, но-
чевать в ночлежных приютах, знаться
с «отбросами» общества. Все они лю-
били Философствовать, читали книги на
трех-четырех языках, много путешест-
вовали по Европе. Некрасов не знал ни
одного языка, нисколько не интересо-
вался модной философисй Гегеля и сроду
не бывал за границей. Никто из них

ЖИЗНЬ НЕКРАСОВА
XVII
ничего не смыслил в практических,
житейских делах. Некрасов был среди
них единственный- практик, делец, дело-
вой человек, — явление совершенно но-
вое в тогдашней литературной среде!
Белинский, стремившийся в ту пору к
«слиянию с действительностью», очень
высоко оценил это качество, которого
не хватало ему самому.
Появившись в кружке Белинского,
Некрасов не оставил своих издательских
дел, а, напротив, расширил и усовер-
шенствовал их. В 1846 году он издал
знаменитый «Петербургский сборник»,
куда вошли между прочим «Бедные
люди» Достоевского, имевшие шумный
успех. Сборник был очень скоро распро-
дан, и Некрасов замыслил приняться за
издание какого-нибудь большого жур-
нала. В конце 1846 года он, при по-
мощи своих друзей, ссудивших его день-
гами, взял в аренду журнал «Современ-
ник», основанный Пушкиным. В этот
журнал перекочевал Белинский со все-
ми своими друзьями. Таким образом
здесь сосредоточились лучшие литера-
турные силы. Сюда-то Некрасов вло-
жил всю свою неутомимую энергию.
В ту пору, — после Французской рево-
люции 1848 года, — издание радикаль-
ного журнала было почти нечеловеческим
подвигом. Цензура свирепствовала как
никогда. Случалось, больше половины
статей погибали под красными черни-
лами цензора. Нужно было спешно до-
бывать новые статьи, которым грозила
та же участь. Только такой необыкно-
венный работник, как Некрасов, мог
столько лет нести это бремя. Когда
«Современнику» пришлось особенно
плохо, поэт засел за огромный роман
«Три страны света» (1848 г.), который
писал по ночам, так как днем был за-
нят журнальными хлопотами. Через два
года, когда цензура снова придавила
журнал, Некрасов принялся за другой
роман, «Мертвое озеро» (1851), который
тоже писал по ночам. «Бывало, запрусь,
засвечу огни и пишу, пишу, — вспоми-
нал он впоследствии. — Мне случалось
писать без отдыху более суток. Времени
не замечаешь. Никуда ни ногой. Огни
горят, не знаешь, день ли, ночь ли;
приляжешь на час другой — и опять за
то же». Поразительно, как не надорвался
он от этой работы. У него заболели
глаза, его каждый вечер трясла лихо-
радка, но чтобы составить одну только
книжку журнала, он читал около 12 000
страниц разных рукописей, держал до
60 печатных листов корректуры (то-
есть 960 страниц, из которых поло-
вину уничтожала цензура), писал до пол-
сотни писем цензорам, сотрудникам,
книгопродавцам, — и порою сам уди-
влялся, что паралич не хватил его пра-
вую руку.
Редактором он был превосходным.
Журналов, подобных его «Современнику»
не бывало в России ни раньше, ни после.
Достаточно сказать, что, в качестве ре-
дактора, он первый открыл таких на-
чинающих авторов, как Достоевский,
Гончаров, Лев Толстой, Чернышевский
и Добролюбов. У него был великий та-
лант отыскивать и приманивать
таланты, как выразился о нем Гонча-
ров. Роль «Современника» в истории
русского освободительного движения
огромна. Несмотря на цензурный гнет,
журнал неустанно ратовал за раскре-
пощение трудового народа и воспитал
целые поколения русских людей в де-
мократическом духе.
Некрасов стоял во главе этого жур-
нала без малого двадцать лет, и если
бы он не написал ни одного стихотво-
рения, он и тогда заслужил бы благо-
дарную память потомства — как вели-
чайший журналист своей эпохи.
Кроме Некрасова, редактором «Со-
временника» был Иван Панаев, извест-
ный беллетрист того времени, человек
поверхностный и слабый. У Панаева
была жена Авдотья Яковлевна, молодая
писательница, очень красивая женщина.
Она печатала повести под псевдонимом
Н. Станицкий. С нею-то и написал
Некрасов «Три страны света» и «Мерт-
вое озеро». В конце сороковых годов она
стала его гражданской женой. Они про-
жили вместе около пятнадцати лет. Он
посвятил ей много стихов: «Мы с тобой
бестолковые люди», «Поражена потерей
невозвратной», «Так это шутка? Милая
моя», «Прости, не помни дней паде-
нья», «Тяжелый крест достался ей на
долю».
IV
К началу пятидесятых годов благосо-
стояние поэта упрочилось. Будущее
Стихотворепия Н. А. Некрасова.
II

XVIII
К. ЧУКОВСКИЙ
сулило ему счастливую и привольную
жизнь. Но весною 1853 года он тяжело
заболел. Болезнь поразила его горло,
он на всю жизнь лишился голоса, стал
говорить еле-слышным шопотом. Три
года лучшие доктора не могли распо-
знать, чем он болен. Это еще больше
угнетало его. Его тогдашние страдания
выразились в стихотворениях «Умру я
скоро», «Тяжелый год», «Ничего! гони
во все лопатки!», «Замолкни, Муза ме-
сти и печали» и др.
Наконец в 1856 году он уехал в Ита-
лию. Это была его первая поездка за
границу. На душе у него было так тя-
жело, что он чуть не бросился с палубы
в море Но, после того как он вместе
с анаевой прожил в Риме всю зиму,
силы его восстановились. С обычной
своей страстью взялся он снова за твор-
ческий труд и в 39 дней, не отходя от
стола, создал поэму «Несчастные».
В это время в Москве вышло первое
собрание его стихов. Книжка удачно
миновала цензурные рифы и, к изумле-
нию поэта, имела грандиозный успех.
Друзья писали ему из Петербурга, что
такого успеха не имел даже Гоголь.
Причины этого успеха понятны.
К тому времени в русском обществе вы-
двинулись и заняли передовые пози-
ции «новые люди», разночинцы, плебеи,
люто ненавидевшие дворянскую, поме-
щичью Русь. Некрасов, единственный
из выдающихся русских поэтов, был
тогда выразителем их идеалов и вкусов.
Другие поэты пели о боге, о женских по-
поцелуях и звездах; Некрасов один гово-
рил о том, что было близко плебейской
душе: о сырых подвалах, о подневольной
работе, о ненависти к богачам-угнетате-
лям,— и говорил таким языком, каким не
говорили ни Пушкин, ни Лермонтов, пусть
и «вульгарным» и «грубым», но за то
родным этой новой читательской массе.
Когда Некрасов воротился в Россию,
он увидел, что вся эта масса считает
его своим вождем и учителем. Поль-
зуясь ослаблением цензурных пут, он
сделал свой журнал «Современник» орга-
ном молодой радикальной демократии.
Прежде каждая книжка этого журнала
была сборником изящных стихотворз-
ний, повестей и романов, написанных
лучшими мастерами словесности — Фе-
том, Тургеневым, Гончаровым, Тол-
стым, — теперь весь журнал превратился
в собрание горячих прокламаций, про-
пагандирующих новые идеи, призываю-
щих к борьбе за освобождение России.
Главными сотрудниками Некрасова по
ведению журнала стали молодые публи-
цисты Чернышевский и Добролюбов,
которые вместе с тогдашней передовой
молодежью разочаровались в реформах
Александра II и пришли к социалисти-
ческому образу мыслей.
Таким образом журнал Некрасова
стал первым революционным журналом
из подцензурных, легальных
изданий.
Некрасов, окрыленный сочувствием
и поддержкой молодежи, создал тогда
лучшие свои стихотворения: «Рыцарь
на час», «Коробейники», «Крестьян-
ские дети», «Мороз, Красный нос».
В то суровое время было принято от-
вергать поэзию как вредную и пустую
забаву. Пушкила считали пустословом—
и единственный поэт, которому, так ска-
зать, разрешалось творить, был
Некрасов.
Прежние друзья Некрасова—Дружи-
нин, Григорович, Тургенев, Анненков,
Фет,— верные своей дворянской сущно-
сти, отшатнулись от его журнала, при
чем, как теперь выясняется, одним из
самых воинственных противников нового
анти-дворянского курса, взятого «Совре-
менником» в конце пятидесятых годов,
был молодой Лев Толстой, требовавший,
чтобы Некрасов устранил из своего
журнала бунтаря Чернышевского и
заменил его эстетом Дружининым. Но
хотя Некрасову было больно рвать ста-
рые связи с друзьями, он пошел на этот
разрыв, потому что демократический
разночинец был ему по своей психике
ближе, чем представители старо-бар-
ской культуры.
Особенно тяжело было ему пережить
расхождение с Тургеневым, которого ов
считал своим задушевнейшим другом.
. . . Одинокий, потерянный
Я как в пустыне стою —
писал он после этого разрыва, и все-
таки остался верен революционно-демо-
кратической «партии», и до конца своих
дней шел в ногу с разночинной моло-
дежью.
Но потеряв своих старых друзей, поэт
скоро лишился и новых: Добролюбов

ЖИЗНЬ НЕКРАСОВА
XIX
умер (1861), Чернышевского и Михай-
лова заточили в Петропавловскую кре-
пость и сослали в Сибирь. Жур-
нал «Современник» остался без главных
сотрудников. Правительство, вступи-
вшее на путь мстительной расправы со
своими врагами, решило уничтожить не-
навистный журнал. Вначале оно при-
остановило «Современник» на несколько
месяцев (1862), но после каракозовского
выстрела прекратило совсем (1866).
Чтобы спасти свой журнал, Некрасов
решился на отчаянный шаг. Он написал
хвалебную оду усмирителю Польши,
М. Н. Муравьеву, от которого зависела
судьба «Современникал, и прочитал эту
оду публично на Официальном обеде.
Это вызвало целую бурю протестов.
Молодежь увидела в поступке Некрасова
измену революционному знамени и вре-
менно охладела к своему любимому
поэту. Некрасов остался без друзей,
без журнала, без нравственной под-
держки читателей — и горько раскаялся
в своем малодушном поступке:
За то, что я остался одиноким,
Что я ни в ком опоры не имел,
Что я, друзей теряя с каждым годом,
Встречал врагов все больше на пути,
За каплю крови, общую с народом,
Прости меня, о родина, прости!
Долго существовать без журнала Не-
красов не мог. Не прошло и двух лет, как
он взял в аренду у Краевского захи-
ревший журнал «Отечественные Запи-
ски» и, собрав вокруг этого журнала
таких писателей, как Островский, Ели-
сеев, Салтыков, Глеб Успенский, Зла-
товратский, Михайловский, Щапов, Лав-
ров, Новодворский, сделал его боевым
органом молодого народничества.
До какой степени журнальная работа
поглощала все силы Некрасова, видно
из одного обстоятельства, на которое
до сих пор не обращали внимания.
Разбирая его рукописи, мы с удивле-
нием видим, что большинство его сти-
хотворений позднейшего времени поме-
чены одним и тем же месяцем: июлем.
«Дедушка» — 30 июля 1870 года. «Не-
давнее время»— 1 июля 1871 года.» Кня-
гиня Трубецкая»—23 июля 1871 го-
да. «Княгиня Волконская»—15 июля
1872 года. «Пролог» и «Дёмушка» —
июль 1873 года. «Уныние» — 6 —
13 июля 1874 года. «Ночлеги» —
18 июля 1874 года «Современники» —
9 июля 1875 года.
Словом, только во время летнего от-
дыха мог Некрасов писать стихи! Это
кажется почти невероятным: великий
поэт, каждое слово которого жадно под-
хватывается всем молодым поколением,
так поглощен посторонней работой, что
может урвать для творчества только
три-четыре недели в году, а все осталь-
ное время отдает журналистике: цензур-
ной волоките, исправлению рукописей,
чтению корректур и т. д.
Это был беспримерный общественный
подвиг, до сих пор еще не оцененный.
Особенно много уходило у Некрасова
сил на изнурительное единоборство с
цензурой. Каждая новая книжка «Оте-
чественных Записок» требовала нового
боя. «Отечественные Записки» были до-
роги Некрасову тем, что это был един-
ственный журнал, отстаивавший инте-
ресы крестьянства. Крестьянин выдви-
нулся в этом журнале на первое место
и сделался мерилом всей политической и
общественной жизни, литературы, искус-
ства и проч. Каждое явление оценива-
лось с точки зрения пользы или вреда для
крестьян. То было время так называемого
«хождения в народ». Так как рабочий
класс был в тогдашней России немного-
числен и слаб, то считалось, что русскую
революцию поднимут крестьяне. Разно-
чинная молодежь семидесятых годов
твердо верила, что в крестьянской об-
щине таится зародыш коммуны, что
почти каждый крестьянин по своей при-
роде бунтарь, Стенька Разин, что стоит
только разбудить в деревенском народе
его дремлющий революционный инстинкт,
и он немедленно поднимет восстание. Эта
вера была Фантастическая, но разночинная
молодежь приняла ее с большим энту-
зиазмом и стала уходить из больших
городов в деревенскую глушь для про-
паганды в народе. Эти новые настрое-
ния передовой молодежи ярко отрази-
лись на некрасовском творчестве. Его
отношение к народу становилось с ка-
ждым годом все любовнее. Он изменил
весь первоначальный план своей неза-
конченной поэмы «Кому на Руси жить
хорошо», чтобы прославить в ней новых

XX
К. ЧУКОВСКИЙ
народников, которые самоотверженно
служат народу и почерпают в этом
служении величайшее счастье, хотя и
знают, что в награду за самоотвержен-,
ный труд им уготована чахотка и Сибирь.
А когда Некрасов заболел, его покло-
нение народу приняло еще более страст-
ный характер. Можно сказать, что на
смертном рдре «народ» заменял ему
бога. Мучаясь невыносимыми болями, он
даже молился народу о своем исцелении:
Я взываю к русскому народу:
Коли можешь, выручай!
Болезнь его была мучительно тяж-
кая: рак прямой кишки. Началась она
в 1876 году и почти два года терзала
его. Два года длилось его умирание.
Операция вызванного из Вены профес-
сора лишь на несколько месяцев отсро-
чила смерть. Он исхудал как мертвец,
на него было страшно смотреть, его
стоны и крики не прекращались по це-
лым часам, спать он мог только под силь-
ным наркозом, и все же, каким-то нече-
ловеческим напряжением воли, находил
в себе силы слагать свои «последние
песни» —о том же обожаемом «народе».
Когда читатели из этих песен узнали,
что Некрасов смертельно болен, его
квартира была буквально завалена теле-
граммами и письмами, где выражалась
пламенная скорбь о любимом поэте.
Особенно растрогал больного прощаль-
ный привет Чернышевского из далекой
Сибири: «скажи ему, — писал Черны-
шевский Пыпину, — что я горячо люблю
его, как человека, что я благодарю его
за доброе расположение ко мне, что я
целую его, что я убежден: его слава
будет бессмертна, что вечна любовь
России к нему, гениальнейшему и бла-
городнейшему из всех русских поэтов.
Я рыдаю о нем. Он действительно был
человек очень высокого благородства
души и человек великого ума. И как
поэт, он, конечно, выше всех русских
поэтов».
Умирающий выслушал этот привет
и сказал еле слышным шопотом:
«— Скажите Николаю Гавриловичу,
что я очень благодарю его... Я теперь
утешен... Его слова мне дороже, чем
чьи-либо слова...»
Умер Некрасов 27 декабря 1877 года
(по новому стилю 8 января 1878 года).
Его гроб, несмотря на сильный мороз,
провожало множество народу. Когда До-
стоевский, говоривший речь над моги-
лой, сказал, что Некрасова, как поэта,
можно поставить тотчас же после Пуш-
кина и Лермонтова, в толпе раздались
крики:
— Выше! Выше!
К. Чуковский,

ПОЭЗИЯ НЕКРАСОВА
I
Детство Некрасова прошло в жесто-
кой обстановке помещичьей усадьбы.
Страдания крепостных рабов и тяжкая
доля матери в его сознании сплелись
в общий клубок тягостных впечатлений
детства.
И все же не здесь складывался ха-
рактер Некрасова. Семнадцати лет, не
окончив гимназии, он уезжает в далекий
Петербург, где ведет жизнь полуголод-
ного бедняка. Вот с этого времени, то-
есть приблизительно с 1838 года, начи-
нается перерождение психики Некрасова,
по своему происхождению — сына мел-
кого помещика.
В обстановке суровой борьбы за су-
ществование о каком-либо ученьи не
могло быть и речи. Некрасов делается
интеллигентом-пролетарием в подлинном
и самом жутком смысле этого слова.
В борьбе за жизнь он берется за самую
разнообразную литературную работу,
рассчитанную на широкий круг город-
ских полукультурных обывателей. И не-
смотря на то, что за это время Некра-
сов написал до трехсот печатных листов,
он прошел через все мытарства голод-
ного и даже бесприютного существо-
вания.
Учитывая эти особенности жизни мо-
лодого Некрасова, мы должны помнить,
что интеллигент-пролетарий мог выбиться
на поверхность жизни только путем соб-
ственных индивидуальных усилий. В ис-
торической обстановке того времени
эта борьба приняла особенно острый
характер.
С конца тридцатых годов прошлого
века «русские Фабричные, ремесленные
и кустарные изделия более овладели вну-
тренним рынком, чем то было в двадцатых
годах». Этот успех русской индустрии
находится в полном согласии с необы-
чайно большим приростом городского
населения сравнительно с сельским.
В то время как в 1825 году это город-
ское население составляло 8°/0> в
1835 году оно уже составляло 10 %• Та-
ким образом «крепостная, старорежим-
ная Россия, очевидно, сильно и быстро
обуржуазивалась в хозяйственном от-
ношении».1
Этот рост столиц и промышленных
центров давал значительное увеличение
горожан-разночинцев.
Не следует, конечно, думать, что раз-
ночинцы конца тридцатых годов доста-
точно созрели для того, чтобы встать
во главе общественного движения. Это
наступило гораздо позже.
Потерпев неудачу в борьбе за жизнь
и человеческое достоинство, эти разно-
чинцы опускались иногда на самое дно,
откуда уже нет возврата. Некрасов
близко подошел к этому дну. Он ощу-
щал на себе пьяное и больное дыхание
обитателей грязных подвалов. Недаром
в этот первый, тяжелый период своей
писательской деятельности Некрасов дал
любопытный рассказ «Петербургские
углы». В этом произведении, так сму-
тившем писателей-дворян сороковых го-
дов, Некрасов показывает изнанку го-
родской культуры: он выводит нищих,
пьяных и раздавленных жизнью лю-
дей.
Здесь, в этом большом городе — мире
индивидуальной борьбы интеллигентов-
пролетариев — выживают наиболее при-
способленные. Остальные гибнут бес-
следно. Некрасов всегда принимал
Н. Рожков, т. X, стр. 168 и 175.

XXII
И. КУБИКОВ
к сердцу душевную драму этих погиб-
ших людей:
Чтоб одного возвеличить, борьба
Тысячи слабых уносит.
Даром ничто не дается: судьба
Жертв искупительных просит.
(«В больнице»).
Быть жертвой судьбы или подняться
на поверхность материального благопо-
лучия— вот дилемма, стоявшая перед
Некрасовым.
Не раз, упав лицом в сырую землю,
С отчаяньем, голодный я твердил:
«По силам ли, о боже, труд подъемлю?»
И снова шел, собрав остаток сил.
(«Последние элегии»).
Ведя жизнь полуголодного пролетария-
разночинца, по паспорту «недоросля из
дворян», Некрасов лицом к лицу сталки-
вался с противоречиями жизни: с одной
стороны — безысходная нищета, с дру-
гой— «улица роскоши, моды, офицеров,
лореток и бар, где с полугосударства
доходы поглощает заморский товар».
В борьбе за существование выковы-
вался характер Некрасова как сурового
практика, стремящегося к материальному
благополучию. О том, как перерождается
психология человека, вставшего на путь
борьбы за личные блага, Некрасов пове-
дал читателю в рассказе «Карета (Пред-
смертные записки дурака)».
В этом рассказе двадцатилетний писа-
тель дал любопытную похвалу зависти:
«зависть — не бесполезное чувство...
Она приводит в волнение кровь и пре-
пятствует гибельному застою души; она
пробуждает от бездействия, которое так
вредно обществу; она заставляет иногда
делать решительные глупости, которые
от необычайной дерзости, с какой сде-
ланы, получают вид глубочайших сообра-
жений ума. Она постоянно держит чело-
века, ею одержимого, в крайнем напря-
жении действующих сил — ума и воли».*
В этой тираде чувствуется будущий
делец, чуждый помещичье-обломовской
рыхлости и обязанный всем только са-
мому себе.
Необходимо также отметить, что и
окружавшая Некрасова дворянская ин-
теллигенция, принимая передовые запад-
1 «Литературная Газета», 1841 г.. •№ 60,
стр. 238.
ные идеи, продолжала пользоваться пре-
имуществами своего материального по-
ложения, развивая в неимущем Некрасове
ату жажду земных благ. Недаром в одном
стихотворении того же периода Некра-
сов без всякого смущения писал:
Я за то глубоко презираю себя ...
Что, доживши кой-как до тридцатой
весны,
Не скопил я себе хоть богатой казны,
Чтоб глупцы у моих пресмыкалися ног,
Да и умный подчас позавидовать мог.
Достоевский, с чуткостью гениаль-
ного разночинца, многое понял в слож-
ных душевных переживаниях поэта.
В Некрасове, по словам Достоевского,
развивалась потребность «отгородиться
от людей твердой стеной и независимо,
спокойно смотреть на их злость, на их
угрозы». Но автор «Преступления и
наказания» внес в свое понимание Не-
красова кое-что из переживаний героев
своих романов, когда писал: «это была
жажда мрачного, угрюмого, отъединен-
ного самообеспечения, чтобы уже не
зависеть ни от кого».
Ближе к истине то, что говорил сам
Некрасов: «Я дал себе слово не умереть
на чердаке. Нет, думал я, будет и тех,
которые погибли прежде меня, — я
пробьюсь во что бы то ни стало. Лучше
по владимирке пойти, чем околевать
беспомощным, забитым и забытым все-
ми... Я мучился той внутренней борь-
бою, которая во мне происходила:
душа говорила одно, а жизнь совсем
другое».
Расшифровать смысл этих последних
слов очень не трудно. То «другое» —
это борьба за личные материальные
блага, а то, что «говорила душа»—это
напряженный интерес к передовым идеа-
лам своего времени. Эти два противо-
положные начала, воспринятые еще
в юности, а совсем не какие-то
элементы наследственности, и
являются источником двойственности
Некрасова.
Эпоха сороковых годов — это время
разложения хозяйственных основ старого
крепостного строт. Настроение предста-
вителей дворянского либерализма скла-
дывалось под перекрещивающимся влия-
нием внутренних отношений в России
и интереса к событиям общеевропей-
ского характера. Некрасов попадал все-

ПОЭЗИЯ НЕКРАСОВА
XXIII
цело в СФеру этой передовой обществен-
ной психологии своего времени. Изве-
стен, например, его повышенный интерес
к романам Жорж Санд — писательницы,
пропагандировавшей в своих произве-
дениях передовые социально-политиче-
ские идеи. Знакомство с Белинским и
беседы с ним окончательно определяют
характер умонастроения Некрасова. Раз-
ве не чувствуется Белинский, как автор
знаменитого письма к Гоголю, в таких
строках поэмы Некрасова, написанной
всего шесть лет спустя после смерти
великого критика:
И он пришел, плебей безвестной!
Не пощадил он ни льстецов,
Ни подлецов, ни идиотов,
Ни в маске жарких патриотов,
Благонамеренных воров.
(«Белинский»).
Идейное движение среди интеллиген-
ции, после 1848 года, привело в 1849 году
к знаменитому делу «петрашевцев». Это
событие потрясло Некрасова и еще бо-
лее укрепило в ненависти к деспотизму.
Четверть века спустя Некрасов не мог
забыть об этом времени:
Помню я Петрашевского дело,
Нас оно поразило, как гром,
Даже старцы ходили несмело,
Говорили негромко о нем.
К концу пятидесятых годов Некрасов
делается богатым человеком, ведущим
самый широкий образ жизни. Несмотря
на это, он примыкает к идеям Черны-
шевского и Добролюбова. Именно в это
время, осмыслив скорбные впечатления
своего детства, он в поистине-жгучих
стихах называет Волгу—«рекою раб-
ства и тоски». Таким образом противо-
речия жизни и поэзии Некрасова все
усугубляются и принимают совершенно
отчетливые Формы. Но исходным пунктом
этих противоречий необходимо считать
ту борьбу за существование, которую
Некрасов вел в дни юности как интел-
лигент-пролетарий. В обстановке, окру-
жавшей жизнь обездоленного человека,
развивались одновременное тяготение и
к материальным благам, и к передовым
общественным идеям своего времени.
Как остро сам Некрасов переживал
такое несоответствие жизни и поэзии, —
об этом достаточно сильно говорит его
известное стихотворение «Рыцарь на
час». Жизнь поэта проходила среди
«ликующих и праздно болтающих» пред-
ставителей дворянского либерализма и
даже среди «обагряющих руки в крови»
представителей царской бюрократии,
а всеми своими мыслями и глубокими
переживаниями он был связан со «ста-
ном погибающих за великое дело любви».
Он не только жил душою с этим ста-
ном, но и вдохновлял его на подвиг и
борьбу.
Известная история с Муравьевым-Ве-
шателем, которому Некрасов для спасе-
ния журнала «Современник» прочел
хвалебную оду, только усугубляет и
усложняет эту драму жизни великого
поэта. Не надо забывать, что поэма
«Рыцарь на час» появилась на шесть
лет раньше этой злополучной истории.
После оды Муравьеву душевные стра-
дания поэта усилились. Об этом доста-
точно громко говорят его покаянные
стихи «Ликует враг», «Неизвестному
другу» и «Зачем меня на части рвете»,
проникнутые такой подкупающей искрен-
ностью.
Уже совсем больной, без конца пере-
читывая стихотворение Пушкина «Когда
для смертного умолкнет шумный день»,
так отвечавшее его покаянному настрое-
нию, Некрасов за год до смерти ска-
зал: «Жизнь меня испортила — на только
на поверхности — мои стихи шли из
души».
Дело в том, что, живи Некрасов при
других социально-политических усло-
виях, возможно, он и не испытывал бы
таких острых душевных терзаний от
своего раздвоения. Разве мы не знаем
разительного примера из мировой лите-
ратуры, когда писатель, выступая адво-
катом угнетенных, оставался в личной
жизни заправским уравновешенным бур-
жуа? Автор романа «Несчастные», поэт,
воспевший героев Коммуны 1871 го-
да— Виктор Гюго, дожив до глубокой
старости, оставил после себя пять мил-
лионов Франков, заработанных на изо-
бражении человеческой скорби, и тем
не менее никаких покаянных стихов,
в роде поэмы «Рыцарь на час», не
писал.
Но великий русский поэт, не оста-
вивший, кстати сказать, после себя ни-
какого денежного богатства, жил в такой
стране и в такое время, когда историче-
ская необходимость толкала героическую

XXIV
И. КУБИКОВ
часть русской интеллигенции на путь
борьбы за политическое и социальное
раскрепощение народной массы. Некра-
сов вращался в СФере этой обществен-
ной психологии своего времени.
Вот почему над покаянными стихами
Некрасова чувствуется власть эпохи.
Это было время, когда при молчании
бесправного народа и при трепете
общества «премудрых пискарей», от-
дельные герои, по выражению Некра-
сова, бросались в пламя и погибали.
Только попадая в СФеру такого идей-
ного влияния, Некрасов, всем своим
прошлым бедняка-разночинца подгото-
вленный к восприятию революционной
идеологии, мог написать в поэме «Уны-
ние» (1874) полные грустного сожале-
ния строки: «во мне нет сил героя».
Очень важно отметить, что покаянные
стихи Некрасова, имеющие такое зна-
чение в его творчестве, выражают не
только персональную душевную драму
великого поэта. Характер развития ре-
волюционного движения в России имел
своеобразные черты: при общем молчании
крестьянства, разночинная интеллигенция
образовала ту группу, которая считала
необходимой борьбу за дальнейшее рас-
крепощение страны. Но для того, чтобы
вступить на этот путь, необходимо было
отречение от личной жизни. На это были
способны только немногие. Остальные,
«сочувствующие», носили в душе своей
то раздвоение, которое, в некотором
смысле, соответствовало «покаянным сти-
хам» Некрасова и делало эти стихи ин-
тимно - близкими.
Михайловский, как выразитель этого
настроения людей «больной совести»,
говорит в своих воспоминаниях о Не-
красове, что, если бы даже Некрасов
ни одной строки не написал, кроме «Ры-
царя на час», одно это стихотворение
обеспечивало бы ему «вечную память».
Так душевная драма поэта перепле-
тается с переживаниями известной части
русской интеллигенции, завидовавшей,
как говорил Гл. Успенский, гармониче-
ской цельности отважных борцов.
Будет ли иметь значение песнь поэта,
который был «плохим гражданином», и
дойдет ли эта песнь до народа, — вот
мысль, которая тревожила Некрасова.
Но в одну из редких минут просвета,
яогда больной поэт почувствовал времен-
ное облегчение от тяжких Физических
мук, он написал прекрасное стихотво-
рение «Баюшки-баю», в котором утвер-
ждал веру в лучшие времена, когда
«уступит свету мрак упрямый» и песнь
его сделается общенародным достоянием.
II
Мы говорили, что, когда Некрасов на-
чинал свою литературную деятельность,
то-есть в сороковые годы, под влия-
нием экономического развития страны,
увеличивался количественно и менялся
качественно состав городского населения.
Таким образом выступление Некра-
сова в литературе совпадает с началом
появления широкого круга читателей-
горожан, чуждых дворянской культуре
и требовавших от литературы совер-
шенно нового содержания, облеченного
в новую Форму. Еще в годы своей ски-
тальческой жизни, будучи поставщиком
водевилей, куплетов и коротеньких рас-
сказов, Некрасов учел это нарождение
нового читателя. Сделав поэзию доступ-
ной демократическому читателю, Некра-
сов приблизил язык поэзии к разговор-
ной прозе, наполнив стихи свои новым
социальным содержанием. Этим объ-
ясняется исключительный успех первого
издания стихов поэта в 1856 году,—
успех, удививший самого Некрасова.
В дальнейшее десятилетие этот поток
новых читателей все возрастал, и по-
тому установившийся контакт между по-
этом и его читателями продолжал рас-
ширяться и крепнуть.
Эту особенность некрасовских стихов
отметил В. Розанов четверть века спустя
после смерти поэта. «Некрасов, — гово-
рил он, — дал первый образец прозаиче-
ского стиха и был первым публицистом-
поэтом, в этом синтезе двух качеств до-
стигнув почти величия. Нам легко его
читать: он говорит, как мы, и то же,
что мы». В первых своих стихотворе-
ниях, написанных в эпоху сороковых
годов, Некрасов еще пользуется Формой
предшественников. Это временами при-
нимает явно пародийный характер. Так,
он берет Форму казачьей колыбельной
песни Лермонтова и пишет блестящую
сатиру на подвиги николаевского чинов-
ничества. Но уже в стихотворении
«Еду-ли ночью по улице темной» он

ПОЭЗИЯ НЕКРАСОВА
XXV
впервые с изумительной силой выдви-
гает особенности своего унылого стиха.
Скорбь порабощенного крестьянства
и обездоленной городской голытьбы по-
рождали в душе поэта уныние, а это
уныние подсказывало ту Форму, которая
соответствовала оплакиванию страдаю-
щей народной массы.
Мой стих уныл, как ропот на несчастье,
Как плеск волны в осеннее ненастье
На северном пустынном берегу.
(«Уныние»),
Некрасов часто прибегает и к мелодра-
матичным сюжетам. Он стремится пора-
зить читателя возможно сильнее. Это
можно видеть в стихотворении «Еду ли
ночью»,в первой глазе поэмы «О погоде»,
где рассказывается исключительная исто-
рия жизни и похорон бедного чиновника,
в стихотворении «Орина, мать солдат-
ская» и т. д. В силу этого же стремле-
ния представить явления жизни в осо-
бом, исключительном виде, Некрасов не
смущается тем гиперболизмом, который
иногда нарушает всякие рамки реаль-
ности.
Не сознавая этого отчетливо, Некра-
сов выступает большим новатором в
области Формы. Но своеобразие Формы
стихов великого поэта—гармонические
трехсложные рифмы, местами своеобраз-
ная цезура стиха, аллитерации, дакти-
лические окончания и проч. — подчи-
нено содержанию. По очень верному
замечанию И. Замотина, «загадка очаро-
вания Некрасова не в одной его манере
творчества, не в одной музыке стиха.
Гораздо более эта загадка таится в том
специфически некрасовском содержании
его поэзии, в том неизменном наклоне
его мысли и чувства в сторону народ-
ности, и даже шире, — в сторону демо-
кратического восприятия жизни, — в том
наклоне содержания его стихотворений,
который дает живую душу его сюже-
там и жанрам, стиху и стилю, его кар-
тинам и характеристикам».1 Из этого,
конечно, не следует, что изучение Фор-
мальной стороны некрасовского творче-
ства—дело не нужное. Надо только
1 И. Замотин. «Некрасов-художник» (К исто-
рии демократического русского художествен-
ного стиля), изд. Белтрестпечать, Минск, 1923 г.,
стр. 8.
помнить, что, если Форма в поэзии Не-
красова определяется содержанием, то,
в свою очередь, содержание его поэзии
определялось социально - экономическим
сдвигом в жизни общественных классов
того времени.
III
Ход социально-экономического раз-
вития русской жизни уже к моменту
падения крепостного права привел к рас-
хождению разночинной интеллигенции
с представителями дворянского либера-
лизма сороковых годов. Мы уже видели,
как Некрасов, будучи в свое время ин-
теллигентом - пролетарием, успел отре-
шиться от дворянского восприятия явле-
ний жизнц. Уже в поэме «Саша» он
с достаточно ясной иронией изображает
Фигуру молодого помещика Агарина,
В конфликте между дворянами-либера-
лами и разночинцами Некрасов стал на
сторону последних, хотя это ему и стоило
разрыва с Тургеневым. Некрасов, жизнь
которого была так противоречива, пре-
клонялся перед цельностью Добролюбова
и Чернышевского. Он как бы молодел
душой среди них и почти целиком усвоил
их отношение к представителям дворян-
ского либерализма. В поэме «Недавнее
время» он называет рано умершего До-
бролюбова «юношей-гением». Поэт не
забыл, что одаренный критик-публицист
выступил против излишних восторгов
куцой «свободой», при которой можно
было бичевать «маленьких воришек для
удовольствия больших». Только одну по-
правку вносит Некрасов: он просит не
забыть то «роковое время», в которое
жили люди сороковых годов. Но и это
смягчающее обстоятельство не помешало
Некрасову изобразить либерала - поме-
щика в весьма жалком и комическом
виде. Зная великолепно психологию этих
«либералов идеалистов», Некрасов дает
такую едкую характеристику их:
Грозный деятель в теории,
Беспощадный радикал,
Ты на улице истории
С полицейским избегал;
Злых, надменных, угнетающих,
Лишь презрением карал,
Не спасал ты утопающих,
Но ив воду не толкал.
(«Медвежья охота»).

XXVI
И. КУБИКОВ
Недаром эти строки вдохновляли раз-
ночинца Достоевского, когда он созда-
вал в романе «Бесы» Фигуру Степана
Трофимовича Верховенского.
Некоторый вариант такой же харак-
теристики можно найти в значительно
менее известном стихотворении «Чело-
век сороковых годов», где дворянин-ли-
берал рекомендует себя такими словами:
Я не продам за деньги мненья,
Без крайней нужды не солгу...
Но гибнуть жертвой убежденья —
Я не могу... Я не могу...
Наконец, в интересном стихотворении
«На постоялом дворе» бывший крепо-
стной рассказывает историю своего
житья у либерального барина. При всех
своих гражданских чувствах барин, в ми-
нуту гнева, бессилен был отрешиться
от потребности дать зуботычину под-
чиненному человеку.
Уже в 1856 году Некрасов самым
решительным образом отмежевывается
от «презренной логики» умеренных и
аккуратных людей и пишет незабвен-
ные слова: «Иди в огонь за честь от-
чизны, за убежденья, за любовь... Иди и
гибни безупречно: умрешь не даром...
Дело прочно, когда под ним струится
кровь»...
Цензор понял, что здесь речь идет
о революционной борьбе, и во втором
издании (в 1861 г.) эти строки были
уничтожены.
Всем ходом своего предшествовавшего
идейного развития Некрасов был под-
готовлен к восприятию революционных
идей. В продолжение остальных два-
дцати лет он никогда не упускал из
виду дела борцов за окончательное рас-
крепощение народа. Ряд проникновен-
ных строк Некрасов посвятил Белин-
скому, Добролюбову и изгнаннику Чер-
нышевскому. В поэме «Несчастные» по-
литическому каторжанину, умирающему
среди уголовных, мерещится «народ и
звон московских колоколен». Такими на-
меками, говорящими о вере в будущую
революцию, Некрасов дает понять чи-
тателю о своих сокровенных мыслях.
В стихотворениях «Благодарение господу
богу», «Еще тройка», «Смолкли чест-
ные»—достаточно определенно вскрыва-
ются симпатии Некрасова к делу борьбы
с деспотизмом.
Изображая в поэме «Дедушка» ста-
рого размагниченного декабриста Вол-
конского «умудренным и примиренным»,
Некрасов не погрешил против Фактиче-
ской правды. Но насколько претила ему
эта правда, показывают строки, недавно
открытые К. И. Чуковским в черновом
автографе поэта. Из этого чернового
автографа видно, что вначале поэт на-
меревался приблизить образ декабриста
к передовой общественной психологии
своего времени и влагал в уста дека-
бриста такие слова:
Взрослые люди — не дети,
Трус — кто сторицей не мстит!
Помни, что нету на свете
Неотразимых обид.
Воспевая жен декабристов в поэме
«Русские женщины», Некрасов точно
так же стремился правду Фактическую
сочетать с пропагандой революционных
идей. Известно, что жены декабристов
отнюдь не питали презрения к оставлен-
ному ими высшему обществу, а наобо-
рот, тосковали по оставленной жизни.
Но поэма была для Некрасова, между
прочим, средством провести в литера-
туру те мысли, которыми жили рево-
люционеры его времени. По крайней
мере, стремление перебросить мост от
жен декабристов к семидесятым годам
ясно видно из недавно найденных от-
рывков, которые tcj:»ko теперь входят
составной частью в поэму, а также
из появившегося в свет «Эпилога» «Рус-
ских женщин».
Как быстро росло революционное на-
строение Некрасова, показывает следую-
щий небольшой эпизод. В 1872 г. поэт
в стихотворении «Кузнец» почтил память
умершего Николая Милютина, игравшего
большую роль в ходе крестьянской ре-
Формы, а в следующем году, как видно
по найденным черновикам, Некрасов
обращается к крестьянину с предложе-
нием молиться не за царя и чиновников-
реФорматоров — Якова Ростовцева и Ми-
лютина, а «обо всех в казематах сгноен-
ных, о солдатах, в полках засеченных, о
повешенных ты помолись».
Так тесно был связан Некрасов с рево-
люционными идеями своего времени.
IV
Крестьянство в поэзии Некрасова за-
нимает самое большое место. Даже

ПОЭЗИЯ НЕКРАСОВА
XXV11
когда поэт говорит о рабочих, он на-
зывает их «мужиками», как, например,
в «Железной дороге». Так и в сознании
революционеров -народников пролетарий
как бы растворялся в сермяжном море,
что, конечно, было не совсем правильно.
Первые стихотворения Некрасова,
изображающие крестьянско-помещичыо
жизнь, примыкают к другим произведе-
ниям сороковых годов на ту же тему.
Таковы стихотворения «В дороге», «За-
бытая деревня», «Из путевых записок
графа Гаранского». В стихотворении
«Родина» Некрасов срывает всякий по-
кров романтики с помещичье-усадебной
жизни. Вся серия стихов Некрасова
дореформенного периода замыкается не-
забвенным «Размышлением у парадного
подъезда».
Характер правительственного мани-
феста об «освобождении» крестьян окон-
чательно убеждает Некрасова в том,
что реформа налагает на крестьян новые
цепи, о чем он и говорит в стихотво-
рении «Свобода».
Правда, поэт приветствует юридиче-
ское раскрепощение личности крестья-
нина, но поскольку для него было ясно,
что народ остался нищим и бесправ-
ным, он с еще большей силой изобра-
жал в последующих произведениях это
«зрелище бедствий народных». Доста-
точно припомнить его поэму «Мороз,
Красный нос», написанную в 1863 году,
или окончание стихотворения «Балет»,
чтобы видеть, что поэт был совсем не
склонен к ликованию. Наоборот, он за-
клеймил позором то явление порефор-
менного периода, когда обезземеленные
крзстьяне, становясь пролетариями, давят
массой своей на рынок труда. В сати-
рической поэме «Современники» хищ-
ник-капиталист Шкурин с торжеством
рассказывает о то.м, что изъятие земли
из рук крестьян сделало их сразу уступ-
чивыми в борьбе за норму заработной
платы. С гордостью Шкурин говорит
своим пайщикам-акционерам, что такая
махинация — «наши доходы спасла»:
Плод этой меры в графе дивидента
Акционеры найдут:
На сорок три с половиной процента
Разом понизился труд.
«Немного выиграл народ и легче нет
ему покуда»—так устами интеллигента
Пальцова говорит Некрасов в своей
поэме «Медвежья охота» через несколько
лет после падения крепостного права.
«Народ освобожден, но счастлив ли на-
род?»— повторяет поэт в «Элегии» за
три года до своей смерти.
Если дело обстояло таким образом,
значит борьба за окончательное социаль-
ное и политическое раскрепощение на-
родных масс становилась исторической
неизбежностью.
Период «хождения в народ» первых
революционеров пореформенного пе-
риода был характерен крайней идеали-
зацией крестьянской массы. Понадоби-
лось некоторое время для того, чтобы
за отвлеченным крестьянином разглядеть
его подлинный реалистический образ.
И когда, наконец, иллюзии рассеялись,
Глеб Успенский и Каронин-Пстропа-
вловский с беспощадной правдой обна-
жили лик русской деревни, темной и
раздираемой внутренними противоре-
чиями. Это исчезновение иллюзий не
могло не привести и к изменению так-
тики революционеров-народников. На-
родовольцы стали говорить уже не о
воздействии на мужика вообще, а ста-
вили такую задачу: «не ведя массовой
пропаганды, должно, однако, сходиться
с лучшими из крестьян, обращая их
по возможности в сознательных
сторонников партии, знакомя их с ее
целями» (М. Балабанов. «История ре-
волюционного движения в России»,
стр. 225).
Крестьянин Некрасова соответствует
не этой сравнительно более зрелой поре
революционного движения, а периоду
идеализации крестьянства. Че-
рез все стихотворения поэта проходит
образ отвлеченного мужика-страдальца,
стонущего «у подъездов судов и палат»,
гибнущего от тяжелой работы, влачащего
свое серое и постылое существование.
Этот мотив «общественного сострада-
ния» является центральным в поэзии
Некрасова.
Но одна существенная и резко отри-
цательная черта народной жизни того
времени вызывала раздражение как ре-
волюционеров, так и выразителя их
настроений, Некрасова. Это — рабская
приниженность крестьянских масс. Мы
знаем, что славянофилы и люди, близкие
к ним по идеологии, преклонялись пе-
ред этим народным «смирением».

XXVIII
И. КУБИКОВ
В существовании типа «кротких» они
даже видели большое национальное пре-
имущество русского народа. Дань этому
временному увлечению христианским
богом смирения отдал и Некрасов в
своей поэме «Тишина» (1857 г.), такой
яркой по Форме и весьма сомнительной
по идеологии.
Но уже в следующем году он пишет
прекрасную «Песню Еремушке», так
восхитившую Добролюбова, где «холоп-
скому терпению» противопоставляет—
Необузданную, дикую
К угнетателям вражду.
Унылые лица крестьян уже потому
не могут радовать его, что «их нищета,
их терпенье безмерное только досаду
родит» («Литература с трескучими Фра-
зами»),
«Железная дорога» — одно из самых
значительных созданий великого поэта.
Здесь Некрасов с такой потрясающей
силой изобразил страдания рабочих-
строителей, что вызвал новый прилив
гнева и ненависти к царской власти
среди революционно-настроенных чита-
телей. Недаром представители власти
так обрушились на эту поэму.
Но и здесь Некрасов изображает всю
приниженность рабочей толпы, ее раб-
скую угодливость, когда землекопы за
обещанный боченок водки везут на себе
сытого подрядчика — эксплуататора их
труда.
Не менее сильно Некрасов выразил
свое отношение к народному долготер-
пению в известном своем обращений
к бурлаку в поэме «На Волге»: «Унылый
сумрачный бурлак».
Мы говорили уже, что в поэме «Ти-
шина» Некрасов готов был принять
убогий сельский храм как символ хри-
стианской кротости страдающего народа.
Но под конец жизни он этот храм ри-
сует со стороны самой отрицательной:
Те же напевы, тоску наводящие,
С детства знакомые нам,
И о терпении новом молящие
Те же попы по церквам.
(«Как празднуют трусу»).
Так великий изобразитель крестьян-
ских страданий был, вместе с тем, са-
мым решительным борцом за перерож-
дение рабьей психологии мужика. Идеа-
лом Некрасова был крестьянин, восста-
вший против своих угнетахелей.
Поэма «Кому на Руси жить хорошо»
является одним из наиболее значитель-
ных созданий Некрасова. Тяжело боль-
ной, умирая, он жалел, что не окончил
эту поэму.
Исключительно оригинальная Форма
поэмы дана была Некрасовым несколько
ранее в стихотворении «Зеленый шум».
Даже питавший двойственное чувство
к Некрасову критик С. Андреевский
еще в 1889 г. признал, что в поэме
«Кому на Руси жить хорошо» певучесть
«неочищенной народной речи иногда раз-
ливается у Некрасова с такой силой,
что в стремительном потоке напева со-
вершенно исчезают щепки и мусор».
Здесь, в этой поэме, чувствуется самое
близкое влияние на поэта народно-поэти-
ческой стихии. Иногда Некрасов вста-
вляет прямо готовые народные песни, —
в особенности эти вставки обращают на
себя внимание в части «Крестьянка», где
Некрасов так хорошо изображает горь-
кую долю деревенской женщины, — на-
пример, плач Тимофеевны. Жуткая на-
родная песня «Мой постылый муж по-
дымается», с припевом «Плетка свис-
нула», рисует всю мерзость неизжитых
домостроевских черт крестьянского быта.
Такой же вставкой в этой части поэмы
является известная песня «Спится мне
младенькой, дремлется».
Временами Некрасов дает стилиза-
цию народной песни. Один из таких
отрывков начинается словами «Я пошла
на речку быструю». Он весь полон
изумительной музыкальности, так сильно
передающей горе одинокой женщины-
крестьянки.
Художественная трактовка картин
помещичье-крестьянской жизни, данная
Некрасовым в поэме, такова, что не
оставляет никаких сомнений не только
в симпатиях поэта к обездоленному кре-
стьянину, но и в глубоком презрении
к помещичьему классу.
Изображая в поэме крестьянскую
жизнь, Некрасов временами пользуется
даже сгущенными мелодраматическими
Эффектами (например, история покаянных
настроений Ермилы Гирина — в первой
части или нагромождение бедствий
в жизни крестьянки Тимофеевны —
в части второй), а показывая помещичью

ПОЭЗИЯ НЕКРАСОВА
XXIX
жизнь, поэт не прочь нарочитой кари-
катурой подчеркнуть свое отношенио
к поместному барству (например, неко-
торые строки в главе «Помещик» или
страницы в части «Последыш»).
Особенное значение имеет та глава,
где Некрасов показывает «Савелия —
богатыря святорусского», передающего
историю взаимотношений крестьян и
помещика Щалашникова в эпоху крепо-
стного права. Форма протеста, до ко-
торой додумалась эта «корежина», го-
ворит нам о психологии рабов: кре-
стьяне решили вынести наказание роз-
гами, но не заплатить податей. Оста-
навливаясь на этом эпизоде, Плеханов
отмечает древне-восточный характер
психологии крестьян. «Святорусский бо-
гатырь Савелий, — говорит он, — ти-
пичный крестьянин Востока».
Борьба эта входит в новую стадию
после приезда немца-управителя. Не-
красов показывает, как крайняя степень
порабощения в конечном счете при-
водит к неумолимой жестокости: Хри-
стиана Христиановича сбросили в яму
и живого закопали в землю. Но такой
поступок вовсе не говорил о револю-
ционности, ибо после этого Савелий,
попавший на каторгу, с эпическим спо-
койствием рассказывает о сибирской
порке:
Да нас дирал Шалашников
Больней, — я не поморщился
С заводского дранья.
Тот мастер был — умел пороть.
Он так мне шкуру выделал,
Что носится сто лет.
В последней части поэмы — «Пир на
весь мир» — крестьяне празднуют «по-
минки по крепям», то-есть по крепо-
стному праву. Но общий характер этой
части значительно шире. Некрасов по-
нимал, что освобожденный народ не
был счастлив. И это чувствуется по
общему замыслу «Пира».
В одном месте Некрасов даже скло-
нен к идеализации таких поступков со
стороны возмущенных крестьян, кото-
рые носят характер весьма сомнитель-
ного героизма. Таковы вставные стихи
«Про холопа примерного — Якова вер-
ного». Крепостной кучер, холоп Яков,
завозит в овраг жестокого помещика и
для того, чтобы отомстить злому барину,
вешается у него на глазах в овраге,
вместо того, чтобы уничтожить сЕоего
насильника. Некоторые историки лите-
ратуры видели в подвиге Якова акт
высоко развитого сознания. Например,
покойный Нестор Котляревский полагал,
что «так рабы не мстят». Мы же видим
огромную разницу между местью вос-
ставших крестьян эпохи Разина или Пу-
гачева и поступком несчастного Якова.
В его самоубийстве мы видим чисто
восточный, рабий способ мести.
Любопытно, что и царская цензура,
которая одно время была очень внима-
тельна к холопу Якову, пропустила та-
кое революционнное место поэмы, как
рассказ странника Ионушки о великом
грешнике Кудеяре. Эти стихи бросают
определенный свет на миросозерцание
Некрасова. Разбойник Кудеяр, сделав-
шись отшельником, только тогда успо-
коит свою совесть, когда, по предсказа-
нию некоего старца, срежет вековой дуб
ножом. Но дело шло медленно, пока он
не вонзил нож в сердце насильника-по-
мещика пана Глуховского. Тогда совер-
шилось чудо:
Только что пан окровавленный
Пал головой на седло,
Рухнуло древо громадное,
Эхо весь лес потрясло.
Рухнуло древо, скатилося
С инока бремя грехов.
Смысл этой символики ясен. Только
сокрушив насильственным путем своих
врагов, народ придет к окончательному
освобождению. Этот путь не имеет ни-
чего общего с тем способом борьбы,
который изобрела «корежина» (терпеть
под розгами), ни с путем чисто восточ-
ной мести «холопа примерного — Якова
верного».
На основании этого места поэмы, где
говорится о Кудеяре, Плеханов делал
знаменательный вывод относительно об-
щественных взглядов Некрасова: «народ-
ное восстание, вероятно, не испугало бы
его своими так называемыми у ж асами».
Но почему же цензура пропустила
разбойника Кудеяра? Это можно объ-
яснить только тем, что в данном месте
поэмы помещик выступает под име-
нем пана Глуховского. Если мы припо-
мним, что в эпоху польского восстания
1864г.царскоеправительствостремилось,
при решении крестьянского вопроса
в Польше, демагогически перехватить

XXX
И. КУБИКОВ
инициативу революционеров - повстанцев
и наделить польских крестьян землей боль-
гае, чем обитателей центральной и юж-
ной России, то попустительство цензуры
станет понятно: выводить злодеем поль-
ского помещика можно было беспрепят-
ственно. Но не может быть никакого
сомнения в том, что для самого Некра-
сова «пан Глуховский» был обобщаю-
щей Фигурой, то-есть представителем
помещичьей власти вообще, без нацио-
нального различия.
Среди толкователей поэмы имеются
разногласия по вопросу о том, кого же
Некрасов имел в виду как людей «счаст-
ливых». В своих примечаниях к поэме
К. Чуковский устанавливает, что замы-
сел поэмы изменился в процессе дли-
тельного творчества. Первоначально Не-
красов действительно хотел сказать, что
«только оглушив себя водкой, несчаст-
ные могут забыть выпавшие на их долю
страдания». Но под влиянием растущего
революционного движения Некрасов дал
своей поэме другое содержание, бросив
намек на возможность счастья для лю-
дей, выступивших на путь борьбы за
право угнетенных. Семинарист Гриша,
в этой последней части поэмы, и является
таким человеком, которому судьба гото-
вила «путь славный, имя громкое на-
родного заступника, чахотку и Сибирь».
В песне своей «В минуту унынья, о
родина-мать» семинарист Гриша паде-
ние крепостного права рассматривает
как отправный пункт для дальнейшей
борьбы:
Сбирается с силами русский народ
И учится быть гражданином.
В таких бодрых тонах заканчивается
эта последняя часть поэмы Некрасова.
VI
В своем творчестве Некрасов вдохно-
вляется не только явлениями крестьян-
ской жизни, но и картинами жизни боль-
шого города. Некрасов, прошедший
через бытие горожанина-бедняка, пони-
мает, что только усиление городского
начала над поместным могло дать людей
«пытливой мысли и труда», обличителей
деспотического строя жизни. Вот почему
он так хорошо постигает смысл город-
ского бытия. Пусть скупое тусклое
солнце светит в «невские струи», пусть
город полон безобразных пороков, но
есть и другое:
В стенах твоих
И есть и были в стары годы
Друзья народа и свободы,
А посреди могил немых
Найдутся громкие могилы.
Более поздний поэт-урбанист—Вале-
рий Брюсов — отметил значение Некра-
сова как первого изобразителя города
в поэзии. Только город меньше всего
поражает Некрасова своей пышной де-
коративной стороной. Роскошь и блеск
столицы помогают поэту лишний раз от-
тенить социальные противоречия жизни.
Недаром одно из его стихотворений так и
называется: «Кому холодно, кому жарко».
Когда Некрасов писал вступительную
главу своей поэмы «Несчастные», где
изображал Петербург того времени,
разве мог он забыть скорбные дци сво-
ей юности? —
В глухую полночь, бесприютный,
По стогнам города пойдешь:
Громадный, стройный и суровый,
Заснув под тучею свинцовой,
Тогда предстанет он иным
И, опоясанный гробами,
Своими пышными дворцами,
Величьем царственным своим —
Не будет радовать...
Больной день, мглистый яечер и ту-
манный рассвет, — вот что рисует во-
ображение поэта:
Не в залах бальных,
Где торжествует суета,—
В приютах нищеты печальных
Блуждает грустная мечта.
Правда, в сатире «Кому холодно, кому
жарко», изобразив жизнь столицы летом,
когда «грязны улицы, лавки, мосты, каж-
дый дом золотухой страдает; штукатурка
валится и бьет тротуаром идущий на-
род», Некрасов переходит к картипному
описанию зимнего вечера, когда «улицы,
зданья, мосты при волшебном сиянии
газа получают печать красоты» —
В серебре лошадиные гривы,
Шапки, бороды, брови людей,
И как бабочек крылья, красивы
Ореолы вокруг Фонарей.
Все это там, где «гуляют довольные
лица». Но есть и рабочие окраины,
Где, как черные змеи, летят
Клубы дыма из труб колоссальных,
Где сплошными огнями горят
Крась-ых Фабрик громадные стены,
Окаймляя столицу кругом.

ПОЭЗИЯ НЕКРАСОВА
XXXI
Для этих окраин, так же как и для
городских подвалов вообще, мороз обо-
рачивается самой страшной своей сто-
роной. Это к ним, как и ко всем бедня-
кам, относится мрачная песня в стихо-
творении о крещенском морозе:
Уходи из подвалов сырых,
Полутомных, зловонных, дымящихся,
Уходи от голодных, больных,
Озабоченных, вечно трудящихся,
Уходи, уходи, уходи,
Петербургскую голь пощади.
Уже в первых своих стихотворениях,
когда еще так свежи были для поэта
впечатления тяжелых лет юности, Некра-
сов рисовал картины уличной жизни.
Зная на опыте, что такое голод, он пока-
зывал нам голодного вора:
Закушенный калач дрожал в его руке;
Он был без саногов, в дырявом сертуке,
Лицо являло след недавнего недуга,
Стыда, отчаянья, моленья и испуга...
'(«Вор»).
С едкой иронией Некрасов говорит
в конце стихотворения о спокойствии
сытого человека, у которого «наслед-
ственное есть».
Пусть явления улицы показывают себя
с смешной стороны. Поэт, прошедший
через страдания интеллигента-пролета-
рия, видит жуткий сокровенный смысл
этих явлений:
Но оба вы — извозчик-дуралей
И ты, смешно причесанная дама,
Вы пробуждаете не смех в душе моей —
Мерещится мне всюду драма.
Поэма «О погоде» начинается изобра-
жением днл столицы — мутного, ветрен-
ного, темного и грязного. Через все три
части проходит ряд уличных сцен, даю-
щих представление о скорбной доле
бедняков. Именно по поводу этих глав
поэмы можно припомнить слова Андреев-
ского, что Некрасов журнальный Фелье-
тон возвысил до художественного произ-
ведения. Скорбная лирика некрасовского
стиха достигает особенной силы в треть-
ей части — «Сумерки», где с такой не-
забываемой силой сгруппированы все
тяжелые картины жестокой борьбы за
существование. Читатель не может не
чувствовать эту ужасную смесь звуков,
когда «концерт» токарей, резчиков и
слесарей смешивается с гремящей мо-
стовой, диким криком продавца-мужика,
пронзительным воем шарманки и с бара-
банным боем проходящих солдат.
И, в довершение всего, «понуканье
измученных кляч, чуть живых, окрова-
вленных, грязных, и детей раздирающий
плач на руках у старух безобразных», —
Все сливается, стонет, гудет,
Кто-то глухо и грозно рокочет,
Словно цепи куют на несчастный народ.
Словно город обрушиться хочет.
В семидесятых годах Некрасов пишет
стихотворение «Утро», где изображаются
тоскливые картины городской обыден-
щины. Это стихотворение не много при-
бавляет к ранее данной картине город-
ской жизни. И все же оно важно для
понимания Некрасова не только как по-
эта крестьянства, но и как первого по
времени поэта большого города.
Некрасов знал, что именно здесь, в
стенах большого города, «цепи куют на
несчастный народ», а потому временами
обращал внимание читателей на свору
хищников, создающих свое богатство
на страданиях народа. Об этом он гово-
рит отчасти в поэме «Недавнее время»,
особенно в поэме «Современники». Здесь
Некрасов выхватывает Фигуры прямо из
жизни, временами даже под довольно
прозрачными псевдонимами. Представи-
тели промышленной буржуазии, вышед-
шей из рядов купечества, смешиваются
тут с представителями дворянства новой,
буржуазной Формации. Вся эта жадная
свора выводится перед читателем как
«процветающий, все берущий, все хва-
тающий, все ворующий союз». Несмотря
на то, — а может быть и благодаря
тому, — что Некрасов дает журнально-
обличительный Фельетон в стихах, поэма
не теряет своей ценности, являясь любо-
пытнейшим документом эпохи.
VII
Значение поэзии Некрасова для рус-
ских революционеров - семидесятников
отмечается Плехановым, Кропоткиным т
Дейчем, шлиссельбуржцем Морозовым.
Кропоткин говорит, что в произведениях
Некрасова «нашлись слова», «в которых
нуждалось мое сердце для выражения
поэзии чувства».
После смерти Некрасова его поэзия
начинает проникать в толщу рабочей
массы.

XXXII
ЛИТЕРАТУРА О НЕКРАСОВЕ
Чтобы понять все значение Некрасова
для рабочего класса, надо остановиться
на одной важной теоретической предпо-
сылке. Родоначальник русского марксизма
Плеханов, говоря о необходимости «об-
щественного эгоизма», то-есть эгоизма
класса, утверждал, что этот эгоизм отнюдь
не исключает альтруизма отдельного
лица, индивидуального альтруизма. На-
против, он является его источником:
общество стремится воспитать отдель-
ного члена так, чтобы он ставил обще-
ственные интересы выше частного; чем
более поступки данной личности будут
удовлетворять это требование общества,
тем самоотверженнее, нравственнее, аль-
труистичнее будет эта личность» (Г. Пле-
ханов. «Чернышевский», стр. ИЗ).
Поэзия Некрасова, усиливая в рабочем
чувство гнева к угнетателям, вместе
с тем воспитывала в нем еще слабо
развитое самой жизнью чувство инди-
видуального альтруизма, — готовность
выйти на борьбу за общерабочее дело.
В этом смысле самый интересный
отзыв о поэзии Некрасова дает старый
рабочий-революционер-марксист А. Ша-
повалов в своей недавно вышедшей
книжке мемуаров «По дороге к мар-
ксизму»: «Его выстраданный стих, его
муза печали и гнева приходилась нам
более всего по сердцу. Несмотря на
неблагоприятные отзывы о поэзии Не-
красова даже таких великих писателей,
к каким принадлежал Л. Н. Толстой,
Некрасов был и останется певцом на-
родного горя, поэтом для всякого рабо-
чего, которому становится ненавистен
капиталистический гнет» (А. Шаповалов,
«По дороге к марксизму», изд. 2-е,
1923 г., стр. 45).
Поэт, давший так много для сознания
и чувства ряда поколений революционе-
ров, поэт, воспитавший многих предста-
вителей рабочей и крестьянской интел-
лигенции, останется великим и неза-
бвенным в сознании широких читающих
масс.
И. Кубиков.
ЛИТЕРАТУРА О НЕКРАСОВЕ
A. Н. Пыпин. Я. А. Некрасов. П.
1905.
Л. Мелыпин (П. Ф. Якубович). Я. А.
Некрасов, его жизнь и литературная деятель-
ность. П. 1907.
Владислав Максимов. Литератур-
ные дебюты Некрасова. П. 1908.
B. ЕвгЕньев. Н. А. Некрасов. Сборник
статей и материалов. М. 1914.
Архив села Карабихи. С примечаниями
Н. Ашукина. М. 1916.
Некрасовский сборник под редакцией В. Е.
ЕвгЕньЕва-МАксимовА и Н. К. Пи-
ке ан о в а. П. 1913.
Некрасов. Памятка ко дню столетия ро-
ждения. П. 1921.
П. Н. Сак у лин. Некрасов. М. 1922.
Некрасов по неизданным материалам Пуш-
кинского Дома. П. 1922.
Некрасовский сборник. Ярославль, 1922.
И. Н. Р о з а н о в. #. А. Некрасов, жизнь
и судьба. П. 1924.
Валериан Полянский. Н. А. Не-
красов. М. 1925.
К. Чуковский. Некрасов. П. 1926.
Остальные материалы указаны в конце на-
стоящей книги, в отделе примечаний.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

184S
В
— Скучно! скучно!.. Ямщик удалой,
Разгони чем нибудь мою скуку!
Песню, что-ли, приятель, запой
Про рекрутский набор и разлуку;
Небылицей какой посмеши,
Или что ты видал, расскажи —
Буду, братец, за все благодарен. —
«Самому мне не весело, барин:
Сокрушила злодейка жена!..
Слышь ты, с молоду, сударь, она
В барском доме была учена
Вместе с барышней разным наукам,
Понимаешь-ста, шить и вязать,
На варгане играть и читать —
Всем дворянским манерам и штукам.
Одевалась не то, что у нас
На селе сарафанницы наши,
А примерно представить, в атлас;
Ела вдоволь и меду, и каши.
Вид вальяжной имела такой,
Хоть бы барыне, слышь ты, природной,
И не то что наш брат крепостной,
Тоись сватался к ней благородной —
(Слышь, учитель-ста врезамшись был,
Байт кучер, Иваныч Торопка),
Да знать, счастья ей бог не судил
Не нужна-ста в дворянстве холопка!
«Вышла замуж господская дочь
Да и в Питер... А справивши свадьбу,
Сам-ат, слышь ты, вернулся в усадьбу,
Захворал и на Троицу в ночь
Отдал богу господскую душу,
Сиротинкой оставивши Грушу...
Через месяц приехал зятек —
Перебрал по ревизии души
И с запашки ссадил на оброк,
А потом добрался и до Груши.
Знать, она согрубила ему
В чем нибудь, али на-просто тесно
Вместе жить показалось в дому,
Понимаешь-ста, нам неизвестно, —
Воротил он ее на село —
ДОРОГЕ
Знай-де место свое ты, мужичка!
Взвыла девка — крутенько пришло*
Белоручка, вишь ты, белоличка!
«Как на грех, девятнадцатый год
Мне в ту пору случись... посадили
На тягло — да на ней и женили...
Тоись, сколько я нажил хлопот!
Вид такой, понимаешь, суровой,..
Ни косить, ни ходить за коровой!..
Грех сказать, чтоб ленива была,
Да вишь дело в руках не спорилось!
Как дрова или воду несла,
Как на барщину шла — становилось!
Инда жалко под час... да куды! —
Не утешишь ее и обновкой:
То натерли ей ногу коты,
То, слышь, ей в сарафане неловко
При чужих и туда, и сюда,
А украдкой ревет, как шальная..
Погубили ее господа,
А была бы бабенка лихая!
«На какой-то патрет все глядит,
Да читает какую-то книжку...
Инда страх меня, слышь ты, щемит,
Что погубит она и сынишку:
Учит грамоте, моет, стрижот,
Словно барченка каждый день чешет,
Бить не бьет — бить и мне не дает...
Да недолго пострела потешит!
Слышь, как щепка худа и бледна,
Ходит тоись совсем через силу,
В день двух ложек не съест толокна —
Чай свалим через месяц в могилу...
А с чего?.. Видит бог, не томил
Я ее безустанной работой...
Одевал и кормил, без пути не бранил,
Уважал, тоись вот как, с охотой...
А, слышь, бить — так почти не бивал,
Разве только под пьяную руку...»
— Ну, довольно, ямщик! Разогнал
Ты мою неотвязную скуку!..
Стихотворения Н. А. Некрасова.

СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
1845
СОВРЕМЕННАЯ ОДА
Украшают тебя добродетели, Не гнушаешься темной породою:
До которых другим далеко, ™
II — беру небеса во свидетели —
Уважаю тебя глубоко...
Не обидишь ты даром и гадины,
Ты помочь и злодею готов,
И червонцы твои не украдены
У сирот беззащитных и вдов.
В дружбу к сильному влезть не желаешь ты,
Чтоб успеху делишек помочь,
И без умыслу с ним оставляешь ты
С глазу на глаз красавицу дочь.
«Братья нам по Христу мужички!»
И родню свою длинно-бородую
Не гоняешь с порога в толчки.
Не спрошу я, откуда явилося,
Что теперь в сундуках твоих есть;
Знаю: с неба к тебе все свалилося
За твою добродетель и честь!..
Украшают тебя добродетели,
До которых другим далеко,
И — беру небеса во свидетели —
Уважаю тебя глубоко...
ПЬЯНИЦА
Жизнь в трезвом положении
Куда не хороша!
В томительном борении
Сама с собой душа,
А ум в тоске мучительной...
И хочется тогда
То славы соблазнительной,
То страсти, то труда.
Все та же хата бедная —
Становится бедней,
И мать — старуха бледная —•
Еще бледней, бледней.
Запуганный, задавленный,
С поникшей головой,
Идешь как обесславленный,
Гнушаясь сам собой;
Сгараешь злобой тайною...
На скудный твой наряд
С насмешкой не случайною
Все, кажется, глядят.
Все, что во сне мерещится,
Как будто бы на зло,
В глаза вот так и мечется
Роскошно и светло!
Все — повод к искушению,
Все дразнит и язвит
И руку к преступлению
Нетвердую манит...
Ах! еслиб часть ничтожную!
Старушку полечить,
Сестрам бы не роскошную
Обновку подарить!
Стряхнуть ярмо тяжелого,
Гнетущего труда, —
Быть-может, буйну голову
Сносил бы я тогда!
Покинув путь губительный,
Нашел бы путь иной,
И в труд иной — свежительный
Поник бы всей душой.
Но мгла отвеюду черная
На встречу бедняку...
Одна открыта торная
Дорога к кабаку.
***
Отрадно видеть, что находит
Порой хандра и на глупца,
Что иногда в морщины сводит
Черты и пошлого лица
Бес благородный скуки тайной,
И на искривленных губах
Какой-то думы чрезвычайной
Печать ложится; что в сердцах
И тех, чьих дел позорных повесть
Пройдет дишь в поздних племенах,
Не все же спит мертвецки совесть,
И. чунаый нас, не дремлет страх.
Что всем одно в дали грядущей —
Идем к безвестному концу,
Что ты, подлец, меня гнетущий,
Сам лижешь руки подлецу.
Что лопнуть можешь ты, обжора!
Что ты, великий человек,
Чьего презрительного взора
Не выносил никто во-век,
Ты лоб, как говорится, медной,
К кому все завистью полны —
Дрожишь, как лист на ветке бедной,
Под башмаком своей жены.

4SiS
КОЛЫБЕЛЬНАЯ ПЕСПЯ
Когда из мрака заблужденья
Горячим словом убежденья
Я душу падшую извлек,
И, вся полна глубокой муки,
Ты прокляла, ломая руки,
Тебя опутавший порок;
Когда забывчивую совесть
Воспоминанием казня,
Ты мне передавала повесть
Всего, что было до меня;
И вдруг, закрыв лицо руками,
Стыдом и ужасом полна,
Ты разрешилася слезами,
Возмущена, потрясена, —
Верь: я внимал не без участья,
Я жадно каждый звук ловил...
* *
Я понял все, дитя несчастья!
Я все простил и все забыл.
Зачем же тайному сомненью
Ты ежечасно предана?
Толпы бессмысленному мненью
Ужель и ты покорена?
Не верь толпе — пустой и лживой,
Забудь сомнения свои,
В душе болезненно-пугливой
Гнетущей мысли не таи!
Грустя напрасно и бесплодно,
Не пригревай змеи в груди,
И в дом мой смело и свободно
ХОЗЯЙКОЙ ПОЛНОЮ ВОЙДИ1
И
даже иногда вечернею порой,
Пускай мечтатели осмеяны давно,
Пускай в них многое действительно смешно, Любуясь бледною и грустною луной,
Но все же я скажу, что мне в часы разлуки Припоминать тот сад, ту темную аллею,
Отраднее всего, среди душевной муки,
Воспоминать о ней: усилием мечты
Из мрака вызывать знакомые черты,
В минуты горького раздумья и печали
Бродить по тем местам, где вместе мы
гуляли, -
Откуда мы луной пленялись вместе с нею.
Но, больше нашею любовию полны,
Чем тихим вечером и прелестью луны,
Влюбленные глаза друг к другу обращали
И в долгий поцалуй уста свои сливали...
КОЛЫБЕЛЬНАЯ ПЕСНЯ
(подражание Лермонтову)
Спи, пострел, пока безвредный!
Баюшки-баю.
Тускло смотрит месяц медный
В колыбель твою.
Стану сказывать не сказки —
Правду пропою;
Ты-жь дремли, закрывши глазки,
Баюшки-баю.
По губернии раздался
Всем отрадный клик:
Твой отец под суд попался —
Явных тьма улик.
Но отец твой — шут известный —
Знает роль свою.
Спи, пострел, покуда честный!
Баюшки-баю.
Подростешь — и мир крещеный
Скоро сам поймешь,
Купишь Фрак темнозеленый
И перо возьмешь.
Скажешь: «я благонамерен,
За добро стою!»
Спи — твой путь грядущий верен!
Баюшки-баю.
Будешь ты чиновник с виду
И подлец душой,
Провожать тебя я выду —
И махну рукой!
В день привыкнешь ты картинно
Спину гнуть свою...
Спи, пострел, пока невинной!
Баюшки-баю.
Тих и кроток, как овечка,
И крепонек лбом,
До хорошего местечка
Доползешь ужом —
И охулки не положишь
На руку свою.
Спи, покуда красть не можешь!
Баюшки-баю.

СТИХОТВОРЕНИЯ П. А. ПЕКРАСОБЛ
Купишь дом многоэтажный,
Схватишь крупный чин
И вдруг станешь барин важный,
Русский дворянин.
Залсивешь и мирно, ясно
Кончишь жизнь свою...
Спи, чиновник мой прекрасной!
Баюшки-баю.
Я за то глубоко презираю себя,
Что живу — день за днем бесполезно губя;
Что я, силы своей не пытав ни на чем,
Осудил сам себя беспощадным судом,
И, лениво твердя: я ничтожен, я слаб!
Добровольно всю жизнь пресмыкался как
раб;
Что, доживши кой-как до тридцатой весны,
Не скопил я себе хоть богатой казны,
Чтоб глупцы у моих пресмыкалися ног,
Да и умник под час позавидовать мог!
Я за то глубоко презираю себя,
Что потратил свой век, никого не любя,
Что любить я хочу... что люблю я весь
мир,
А брожу дикарем — бесприютен и сир,
И что злоба во мне и сильна, и дика,
А до дела дойдет — замирает рука!
Лето. Соколове
1846
ОГОРОДНИК
Не гулял с кистенем я в дремучем лесу,
Не лежал я во рву в непроглядную ночь,—
Я свой век загубил за девицу-красу,
За девицу-красу, за дворянскую дочь.
Я в немецком саду работал по весне,
Вот однажды сгребаю сучки да пою,
Глядь, хозяйская дочка стоит в стороне,
Смотрит в оба, да слушает песню мою.
По торговым селам, по большим городам
Я не даром живал, огородник лихой,
Раскрасавиц девиц насмотрелся я там,
А такой не видал, да и нету другой.
Черноброва, статна, словно сахар бела!..
Стало жутко, я песни своей не допел.
А она — ничего, постояла, прошла,
Оглянулась: за ней, как шальной я глядел-
Я слыхал на селе от своих молодиц,
Что и сам я пригож, не уродом рожден,—
Словно сокол гляжу, круглолиц, белолиц,
У меня-ль молодца кудри — чесаный
лен...
Разъигралась душа на часок, на другой...
Да как глянул я вдруг на хоромы ее —
Посвистал и махнул молодецкой рукой,
Да скорей за мужицкое дело свое!
А частенько она приходила с тех пор
Погулять, посмотреть на работу мою,
И смеялась со мной и вела разговор:
Отчего приуныл? что давно не пою?
Я кудрями тряхну, ничего не скажу,
Только буйную голову свешу на грудь ..
«Дай-ка яблоньку я за тебя посажу,
Ты устал, чай пора ужь тебе отдохнуть.»
— Ну, пожалуй, изволь, госпожа, поучись,
Пособи мужику, поработай часок —
Да как заступ брала у меня, смеючись,
Увидала на правой руке перстенёк:
Очи стали темней непогодного дня,
На губах, на щеках разъигралася кровь.
«Что с тобой, госпожа? Отчего на меня
Неприветно глядишь, хмуришь черную
бровь?»
— От кого у тебя перстенёк золотой? —
«Скоро старость придет, коли будешь все
знать.»
— Дай-ка я погляжу, несговорный
какой! —
И за палец меня белой рученькой хвать!
Потемнело в глазах, душу кинуло в дрожь,
Я давал — не давал золотой перстенёк...
Я вдруг вспомнил опять, что и сам
я пригож,
Да не знаю ужь как — в щеку девицу
чмок!..

так, служба! сам ты в той войне
Много с ней скоротал невозвратных ночей
Огородник лихой... В ясны очи глядел,
Расплетал, заплетал русу косыньку ей,
Цаловал-миловал, песни волжские пел.
Мигом лето прошло, ночи стали свежей,
А под утро мороз под ногами хрустит.
Вот однажды, как я крался в горенку к ней,
Кто-то цап за плечо: «держи вора!»
кричит.
Со стыдом молодца на допрос привели^
Я стоял да молчал, говорить не хотел..*
И красу с головы острой бритвой снесли,
И железный убор на ногах зазвенел.
Постегали плетьми, и уводят дружка
От родной стороны и от лапушки прочь
На печаль и страду!.. Знать, любить не
Мужику-вахлаку да дворянскую дочь!
ТРОЙКА
что ты жадно глядишь на дорогу
В стороне от веселых подруг?
Знать, забило сердечко тревогу —
Все лицо твое вспыхнуло вдруг.
И зачем ты бежишь торопливо
За промчавшейся тройкой во след?..
На тебя, подбоченясь красиво,
Загляделся проезжий корнет.
На тебя заглядеться не диво.
Полюбить тебя всякий не прочь:
Вьется алая лента игриво
В волосах твоих, черных как ночь;
Сквозь румянец щеки твоей смуглой
Пробивается легкий пушок,
Из-под брови твоей полукруглой
Смотрит бойко лукавый глазок.
Взгляд один чернобровой дикарки,
Полный чар, зажигающих кровь,
Старика разорит на подарки,
В сердце юноши канет любовь.
Поживешь и попразднуешь вволю,
Будет жизнь и полна, и легка...
Да не то тебе пало на долю:
За неряху пойдешь мужкка.
Завязавши под мышки передник,
Перетянешь уродливо грудь,
Будет бить тебя муж-привередник
И свекровь в три погибели гнуть.
От работы и черной и трудной
Отцветешь, не успевши расцвесть,
Погрузишься ты в сон непробудной,
Будешь няньчить, работать и есть.
И в лице твоем, полном движенья,
Полном жизни — появится вдруг
Выраженье тупого терпенья
И бессмысленный, вечный испуг.
И схоронят в сырую могилу,
Как пройдешь ты тяжелый свой путь,.
Бесполезно угасшую силу
И ничем не согретую грудь.
Не гляди же с тоской на дорогу
И за тройкой во след не спеши,
И тоскливую в сердце тревогу
Поскорей навсегда заглуши!
Не нагнать тебе бешеной тройки:
Кони крепки и сыты и бойки, —
И ямщик под хмельком, и к другой
Мчится вихрем корнет молодой...
— Так, служба! сам ты в той войне
Дрался — тебе и книги в руки,
Да дай сказать словцо и мне:
Мы сами делывали штуки.
— Как затесался к нам Француз,
Да увидал, что проку мало,
Пришел он, помнишь ты, в конфуз
И на попятный тотчас драло.
Поймали мы одну семью,
Отца да мать с тремя щенками.
Тотчас ухлопали мусью,
Не из Фузеи — кулаками!
Жена давай вопить, стонать;
Рвет волоса, — глядим да тужим!
Жаль стало: топорищем хвать —>
И протянулась рядом с мужем!

СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
1846
Глядь: дети! Нет на них лица.
Ломают руки, воют, скачут,
Лепечут — не поймешь словца —
И в голос, бедненькие, плачут.
Слеза прошибла нас, ей-ей!
Как быть? Мы долго толковали
Пришибли бедных поскорей,
Да вместе всех и закопали.,.
— Так вот что, служба! верь же мне:
Мы не сидели, сложа руки,
И хоть не бились на войне,
А сами делывали штуки!
РОДИНА
И вот они опять, знакомые места,
Где жизнь отцов моих, бесплодна и пуста,
Текла среди пиров, бессмысленного
чванства,
Разврата грязного и мелкого тиранства;
Где рой подавленных и трепетных рабов
«Завидовал житью последних барских псов,
Где было суждено мне божий свет увидеть,
Где научился я терпеть и ненавидеть,
Но, ненависть в душе постыдно притая,
Где иногда бывал помещиком и я;
Где от души моей, довременно-растленной,
Так рано отлетел покой благословенной,
И не ребяческих желаний и тревог
Огонь томительный до срока сердце жог...
Воспоминания дней юности — известных
Под громким именем роскошных
и чудесных, —
Наполнив грудь мою и злобой, и хандрой,
Во всей своей красе проходят предо
мной...
Вот темный, темный сад... Чей лик в аллее
дальной
Мелькает меж ветвей, болезненно-
печальной?
Я знаю, отчего ты плачешь, мать моя!
Кто жизнь твою сгубил... о! знаю,
знаю я!..
На веки отдана угрюмому невежде,
Не предавалась ты несбыточной надежде—
Тебя пугала мысль восстать против судьбы,
Ты жребий свой несла в молчании рабы...
Но знаю: не была душа твоя бесстрастна;
Она была горда, упорна и прекрасна,
И все, что вынести в тебе достало сил,
Предсмертный шопот твой губителю
простил?..
И ты, делившая с страдалицей безгласной
И горе, и позор судьбы ее ужасной,
Тебя ужь также нет, сестра души моей!
Из дома крепостных любовниц и псарей
Гонимая стыдом, ты жребий свой вручила
Тому, которого не знала, не любила...
Но 31атери своей печальную судьбу
На свете повторив, лежала ты в гробу
С такой холодною и строгою улыбкой,
Что дрогнул сам палач, заплакавший
ошибкой.
Вот серый, старый дом... Теперь он пуст
и глух:
Ни женщин, ни собак, ни гаеров, ни слуг,
А встарь?.. Но помню я: здесь что-то всех
давило,
Здесь в малом и в Оолыпом тоскливо
сердце ныло.
Я к няне убегал... Ах, няня! сколько раз
Я слезы лил о ней в тяжелый сердцу час;
При имени ее впадая в умиленье,
Давно ли чувствовал я к ней благоговенье?..
Ее бессмысленной и вредной доброты
На память мне пришли немногие черты,
И грудь моя полна враждой и злостью
новой...
Нет! в юности моей, мятежной и суровой,
Отрадного душе воспоминанья нет;
Но все, что жизнь мою опутав с первых лет,
Проклятьем на меня легло неотразимым —
Всему начало здесь, в краю моем
родимом!..
И с отвращением кругом кидая взор,
С отрадой вижу я, что срублен темный
бор —
В томящий летний зной защита
и прохлада, —
И нива выжжена, и праздно дремлет стадо,
Понурив голову над высохшим ручьем,
И на бок валится пустой и мрачный дом,
Где вторил звону чаш и гласу ликований
Глухой и вечный гул подавленных
страда яий,
И только тот один, кто всех собой давил,
Свободно и дышал, и действовал, и жш...

4846
СЕКРЕТ
СЕКРЕТ
(ОПЫТ СОВРЕМЕННОЙ БАЛЛАДЫ)
В счастливой Москве, на Неглинной,
Со львами, с решеткой кругом,
Стоит одиноко старинной,
Гербами украшенный дом.
Он с роскошью барской построен
Как будто векам на показ;
А ныне в нем несколько боен
И с юфтью просторный лабаз.
Картофель да кочни капусты
Растут перед ним на грядах;
В нем лучшие комнаты пусты,
И мебель и бронза в чехлах.
Не ведает мудрый владелец
Тщеславья и роскоши нег;
Он в собственном доме пришелец,
Занявший в конуре ночлег.
В его деревянной пристройке
Свеча одиноко горит;
Скупец умирает на койке,
И детям своим говорит:
2
«Огни зажигались вечерние,
Выл ветер и дождик мочил,
Когда из Полтавской губернии
Я в город столичный входил.
«В руках была палка предлинная,
Котомка пустая на ней,
На плечах шубенка овчинная,
В кармане пятнадцать грошей.
«Ни денег, ни званья, ни племени,
Мал ростом и с виду смешон,
Да сорок лет минуло времени —
В кармане моем миллион!
«И сам я теперь благоденствую,
И счастье вокруг себя лью:
Я нравы людей совершенствую,
Полезный пример подаю.
«Я сделался важной персоною,
Пожертвовав тысячу в год:
Имею и Анну с короною,
И звание «друга сирот».
«Но дни наступили унылые,
Смерть близко — спасения нет!
И время вам, детушки милые,
Узнать мой великий секрет.
«Квартиру я нанял у дворника,
Дрова к постояльцам таскал;
Подбился я к дочери шорника
И с нею отца обокрал;
«Потом и ее, бестолковую,
За нужное счел обокрасть,
И в практику бросился новую, -
Запрегся в питейную часть.
«Потом...»
Вдруг лицо потемнело,
Раздался мучительный крик —
Лежит, словно мертвое тело,
И больше ни слова старик!
Но, видно, секрет был угадан,
Сынки угодили в отца:
Старик еще дышет на ладан
И ждет боязливо конца,
А дети гуляют с ключами.
Вот старший в шкатулку проник!
Старик осадил бы словами —
Нет слов: непокорен язык!
В меньшом родилось подозренье,
И ссора кипит о ключах —
Не слух бы тут нужен, не зренье,
А сила в руках и ногах:
Воспрянул бы, словно из гроба,
И словом и делом могуч —
Смирились бы дерзкие оба
И отдали б старому ключ.
Но брат поднимает на брата
Преступную руку свою...
И вот тебе, коршун, награда
За жизнь воровскую твою!

СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4846
ПЕРЕД ДОЖДЕМ
Заунывный ветер гонит
Стаю туч на край небес.
Ель надломленная стонет,
Глухо шепчет темный лес.
На ручей, рябой и пестрой,
За листком летит листок,
И струей сухой и острой
Набегает холодок.
Полумрак на все ложится;
Налетев со всех сторон,
С криком в воздухе кружится
Стая галок и ворон.
Над проезжей таратайкой
Спущен верх, перёд закрыт;
И «пошел!», привстав с нагайкой,
Ямщику деныцик кричит...
(подражание Лермонтову)
В неведомой глуши, в деревне полудикой
Я рос средь буйных дикарей,
II мне дала судьба, по милости великой,
В руководители псарей.
Вокруг меня кипел разврат волною
грязной,
Боролись страсти нищеты,
И на душу мою той жизни безобразной
Ложились грубые черты.
И прежде, чем понять рассудком
неразвитым,
Ребенок, мог я что-нибудь,
Проник уже порок дыханьем ядовитым
В мою младенческую грудь.
Застигнутый врасплох, стремительно
и шумно
Я в мутный ринулся поток,
И молодость мою постыдно и безумно
В разврате безобразном сжег...
Шли годы. Оторвав привычные объятья
От негодующих друзей,
Напрасно посылал я поздние проклятья
Безумству юности моей.
Не вспыхнули в груди растраченные силы-
Мой ропот их не пробудил;
Пустынной тишиной и холодом могилы
Сменился юношеский иыл,
И в новый путь, с хандрой, болезненно
развитой,
Пошел без цели я тогда,
И думал, что душе, довременно убитой,
Ужь не воскреснуть никогда.
Но я тебя узнал... Для жизни и волнений
В груди проснулось сердце вновь:
Влиянье ранних бурь и мрачных
впечатлений
С души изгладила любовь...
Во мне опять мечты, надежды и желанья..•
И пусть меня не любишь ты,
Но мне избыток слез и жгучего страданья
Отрадней мертвой пустоты...
ПСОВАЯ ОХОТА
Провидению угодно было создать человека так, что ему
нужны внезапные потрясения, восторг, порыв и хотя мгно-
венное забвение от житейских забот; иначе, в уединении,
грубеет нрав и вселяются разные пороки.
(Реутт, Псовая охота).
Сторож вкруг дома господского ходит,
Злобно зевает и в доску колотит.
Мраком задернуты небо и даль,
Ветер осенний наводит печаль;
По небу тучи угрюмые гонит,
По долю листья — и жалобно стонет...
Барин проснулся, с постели вскочил,
В туфли обулся и в рог затрубил.
Вздрогнули сонные Ваньки и Гришки,
Вздрогнули все — до грудного мальчишки
Вот, при дрожащем огне Фонарей,
Движутся длинные тени псарей.

4846
ПСОВАЯ ОХОТА.
Крик, суматоха!., ключи зазвенели,
Ржавые петли уныло запели;
С громом выводят, поят лошадей,
Время не терпит — седлай поскорей!
В синих венгерках, на заячьих лапках,
В остроконечных, неслыханных шапках
Слуги толпой подъезжают к крыльцу.
Любо глядеть — молодец к молодцу !
Хоть и худеньки у многих подошвы —
Да в сертуках за то желтые прошвы,
Хоть с толокна животы подвело —
Да в позументах под каждым седло,
Конь — загляденье, собачек две своры,
Пояс черкесский, арапник и шпоры.
Вот и помещик. Долой картузы!
Молча он крутит седые усы,
Грозен осанкой и пышен нарядом,
Молча поводит властительным взглядом.
Слушает важно обычный доклад:
«Змейка * издохла, в забойке Набат,
Сокол сбесился, Хандра захромала.
Гладит, нагнувшись, любимца-Нахала,
И, сладострастно волнуясь, Нахал
На спину лег и хвостом завилял.
2
В строгом порядке, ускоренным шагом
Едут псари по холмам и оврагам.
Стало светать; проезжают селом —
Дым поднимается к небу столбом,
Гонится стадо, с мучительным стоном
Очеп 2 скрипит (запрещенный законом);
Бабы из окон пугливо глядят,
«Глянь-ко, собаки!» ребята кричат...
Вот поднимаются медленно в гору.
Чудная даль открывается взору:
Речка внизу, под горою, бежит,
Инеем зелень долины блестит,
А за долиной, слегка беловатой,
Лес, освещенный зарей полосатой.
Но равнодушно встречают псари
Яркую ленту огнистой зари,
И пробужденной природы картиной
Не насладился из них ни единой.
«В Банники3», крикнул помещик:
«набрось! 4л
Борзовщики 5 разъезжаются врозь,
А предводитель команды собачьей,
В острове6 скрылся крикун-доезжачий.
Горло завидное дал ему бог:
То затрубит оглушительно в рог,
То закричит: «добирайся, собачки!
Да не давай ему, вору, потачки!»
То заорет: «го-го-го! — ту!-ту!!-ту!П*
Вот и нашли -— залились на следу.
Варом-варит 7 закипевшая стая,
Внемлет помещик, восторженно тая,
В мощной груди занимается дух,
Дивной гармонией нежится слух!
Однопомётников лай музыкальный
Душу уносит в тот мир идеальный,
Где ни уплат в Опекунский Совет,
Ни беспокойных исправников нет!
Хор так певуч, мелодичен и ровен,
Что твой Россини! что твой Бетховен!
Ближе и лай, и порсканье, и крик —
Вылетел бойкий русак-материк!
Гикнул помещик и ринулся в поле..•
То-то раздолье помещичьей воле!
Через ручьи, буераки и рвы
Бешено мчится: не жаль головы!
В бурных движеньях — величие власак,
Голос проникнут могуществом страсти,
Очи горят благородным огнем —
Чудное что-то свершилося в нем)

10
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
48А6
Здесь он не струсит, здесь не уступит,
Здесь его Крез за мильйоны не купит!
Буйная удаль не знает преград,
Смерть иль победа — ни шагу назад!
Смерть иль победа! (Но где жь, как не
в буре,
И развернуться славянской натуре?)
Зверь отседает8 — ив смертной тоске
Плачет помещик, припавши к луке.
Зверя поймали — он дико кричит.
Мигом отпазончил 9, сам торочит 10,
Гордый удачей любимой потехи,
В заячий хвост отирает доспехи,
И замирает, главу преклоня
К шее покрытого пеной коня.
Много травили, много скакали,
Гончих из острова в остров бросали,
Вдруг неудача: Свиреп и Терзай
Кинулись в стадо, за ними Ругай,
Следом за ними Угар и Замашка —
И растерзали в минуту барашка!
Барин велел возмутителей сечь,
Сам же держал к ним суровую речь.
Прыгали псы, огрызались и выли
И разбежались, когда их пустили.
Рёвма-ревет злополучный пастух,
За лесом кто-то ругается вслух.
Барин кричит: «замолчи, животина!»
Не унимается бойкий детина.
Барин озлился и скачет на крик,
Струсил — и валится в ноги мужик.
Барин отъехал — мужик встрепенулся,
Снова ругается; барин вернулся,
Барин арапником злобно махнул —
Гаркнул буян: «караул, караул!»
Долго преследовал парень побитой
Барина бранью своей ядовитой;
Мы-ста тебя взбутетеним дубъем,
Вместе с горластым твоим халуём!
Но уже барин сердитый не слушал,
К стогу подсевши, он рябчика кушал,
Кости Нахалу кидал, а псарям
Передал Фляжку, отведавши сам.
Пили псари — и угрюмо молчали,
Лошади сено из стога жевали,
И в обагренные кровью усы
Зайцев лизали голодные псы.
Так отдохнув, продолжают охоту,
Скачут, порскают " и травят без счету.
Время меж тем незаметно идет,
Пес изменяет и конь устает.
Падает сизый туман на долину,
Красное солнце зашло вполовину
И показался с другой стороны
Очерк безжизненно-белой луны.
Слезли с коней; поджидают у стога,
Гончих сбивают, сзывают в три рога,
И повторяются эхом лесов
Дикие звуки нестройных рогов.
Скоро стемнеет. Ускоренным шагом
Едут домой по холмам и оврагам.
При переправе чрез мутный ручей,
Кинув поводья, поят лошадей —
Рады борзые, довольны тявкуши:
В воду залезли по самые уши!
В поле завидев табун лошадей,
Ржет жеребец под одним из псарей...
Вот, наконец, добрались до ночлега.
В сердце помещика радость и нега —•
Много загублено заячьих душ.
Слава усердному гону тявкуш!
Из лесу робких зверей выбивая,
Честно служила ты, верная стая!

4846—4847
ЕДУ ЛИ НОЧЬЮ ПО УЛИЦЕ ТЕМНОЙ
41
Слава тебе, неизменный Нахал —
Ты словно ветер пустынный летал!
Слава тебе, резвоножка-Победка!
Бойко скакала, ловила ты метко!
Слава усердным и бурным коням!
Слава выжлятнику12, слава псарям!
Много у нас и лесов, и полей,
Много в отечестве нашем зверей!
Нет нам запрета по чистому полю
Тешить степную и буйную волю.
Благо тому, кто предастся во власть
Ратной забаве: он ведает страсть,
Выпив изрядно, поужинав плотно,
Барин отходит ко сну беззаботно,
Завтра велит себя раньше будить.
Чудное дело — скакать и травить!
Чуть не полмира в себе совмещая,
Русь широко протянулась, родная!
И до седин молодые порывы
В нем сохранятся, прекрасны и живы,
Черная дума к нему не зайдет,
В праздном покое душа не заснет.
Кто же охоты собачьей не любит,
Тот в себе душу заспит и погубит.
1847
*
* *
Еду ли ночью по улице темной,
Бури заслушаюсь в пасмурный день —
Друг беззащитный, больной и бездомной,
Вдруг предо мной промелькнет твоя тень!
Сердце сожмется мучительной думой.
С детства судьба не взлюбила тебя:
Беден и зол был отец твой угрюмой,
Замуж пошла ты — другого любя.
Муж тебе выпал недобрый на долю:
С бешеным нравом, с тяжелой рукой;
Не покорилась — ушла ты на волю,
Да не на радость сошлась и со мной...
Помнишь ли день, как больной и голодной
Я унывал, выбивался из сил?
В комнате нашей, пустой и холодной,
Пар от дыханья волнами ходил.
Помнишь ли труб заунывные звуки,
Брызги дождя, полусвет, полутьму?
Плакал твой сын, и холодные руки
Ты согревала дыханьем ему.
Он не смолкал — и пронзительно звонок
Был его крик... Становилось темней;
Вдоволь поплакал и умер ребенок...
Бедная! слез безрассудных не лей!
С горя да с голоду завтра мы оба
Также глубоко и сладко заснем;
Купит хозяин, с проклятьем, три гроба —
Вместе свезут и положат рядком...
В разных углах мы сидели угрюмо.
Помню, была ты бледна и слаба,
Зрела в тебе сокровенная дума,
В сердце твоем совершалась борьба.
Я задремал. Ты ушла молчаливо,
Принарядившись, как будто к венцу,
И через час принесла торопливо
Гробик ребенку и ужин отцу.
Голод мучительный мы утолили,
В комнате темной зажгли огонек,
Сына одели и в гроб положили...
Случай нас выручил? Бог ли помог?
Ты не спешила печальным признаньем,
Я ничего не спросил,
Только мы оба глядели с рыданьем,
Только угрюм и озлоблен я был...
Где ты теперь? С нищетой горемычной
Злая тебя сокрушила борьба?
Или пошла ты дорогой обычной,
И роковая свершится судьба?
Кто жь защитит тебя? Все без изъятья
Именем страшным тебя назовут
Только во мне шевельнутся проклятьа —
И бесполезно замрут!..

12
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
7Я47
Если, мучимый страстью мятежной,
Позабылся ревнивый твой друг,
И в душе твоей, кроткой и нежной,
Злое чувство проснулося вдруг —
Все, что вызвано словом ревнивым,
Все, что подняло бурю в груди,
Переполнена гневом правдивым,
Беспощадно ему возврати.
Отвечай негодующим взором,
Оправданья и слезы осмей,
Порази его жгучим укором —
Всю до капли досаду излей!
Но когда, отдохнув от волненья,
Ты поймешь его грустный недуг
И дождется минуты прощенья
Твой безумный, но любящий друг —•
Позабудь ненавистное слово,
И упреком своим не буди
Угрызений мучительных сновп
У воскресшего друга в груди!
Верь: постыдный порыв подозренья
Без того ему много принес,
Полных муки, тревог сожаленья
И раскаянья позднего слез...
Ты всегда хороша несравненно,
Но когда я уныл и угрюм,
Оживляется так вдохновенно
Твой веселый, насмегалиБый ум;
Ты хохочешь так бойко и мило,
Так врагов моих глупых бранишь,
То, понурив головку уныло,
Так лукаво меня ты смешишь;
Так добра ты, скупая на ласки,
Поцалуй твой так полон огня,
И твои ненаглядные глазки
Так голубят и гладят меня, —
Что с тобой настоящее горе
Я разумно и кротко сношу,
И вперед — в это темное море
Без обычного страха гляжу...
НРАВСТВЕННЫЙ ЧЕЛОВЕК
1
Живя согласно с строгою моралью,
Я никому не сделал в жизни зла.
Жена моя, закрыв лицо вуалью,
Под вечерок к любовнику пошла:
Я в дом к нему с полицией прокрался
II уличил... Он вызвал: я не дрался 1
Она слегла в постель и умерла,
Истерзана позором и печалью...
Живя согласно с строгою моралью,
8 никому не сделал в жизни зла.
2
Приятель в срок мне долга не представил.
Я, намекнув по-дружески ему,
Закону рассудить нас предоставил:
Закон приговорил его в тюрьму.
В ней умер он, не заплатив алтына,
Но я не злюсь, хоть злиться есть причина!
Я долг ему простил того жь числа,
Почтив его слезами и печалью...
Живя согласно с строгою моралью,
Я никому не сделал в жизни зла.
Крестьянина я отдал в повара:
Он удался; хороший повар — счастье!
Но часто отлучался со двора
И званью неприличное пристрастье
Имел: любил читать и рассуждать.
Я, утомясь грозить и распекать,
Отечески посек его, каналью,
Он взял да утопился: дурь нашла!
Живя согласно с строгою моралью,
Я никому не сделал в жизни зла.
4
Имел я дочь; в учителя влюбилась
И с ним бежать хотела сгоряча.
Я погрозил проклятьем ей: смирилась
II вышла за седого богача.
Их дом блестящ и полон был, как чаша:
Но стала вдруг бледнеть и гаснуть Маша
И через год в чахотке умерла,
Сразив весь дом глубокою печалью.. •
Живя согласно с строгою моралью,
Я никому не сделал в жизни зла...

Ш8
и з в о щ и к
13
1348
В ИIIО
1
Не водись-ка на свете вина,
Тошен был бы мне свет.
II пожалуй — силен сатана! —
Натворил бы я бед.
Без вины меня барин посек,
Сам не знаю, что сталось со мной?
Я не то, чтоб большой человек,
Да вишь дело-то было впервой.
Как подумаю, весь задрожу,
На душе все черней да черней.
Как теперь на людей погляжу?
Как приду к ненаглядной моей?
И я долго лежал на печи,
Все молчал, не отведывал щей;
Нашептал мне нечистый в ночи
Наразумных и буйных речей,
II на утро я сумрачен встал;
Помолиться хотел, да не мог,
Ни словечка ни с кем не сказал
И пошел, не крестясь, за порог.
Вдруг: «не хочешь ли, братик, вина?»
Мне во-след закричала сестра.
Целый штоф осушил я до дна
И в тот день не ходил со двора.
2
Не водись-ка на свете вина,
Тошен был бы мне свет.
И пожалуй — силен сатана! —
Натворил бы я бед.
Зазнобила меня молодца
Степанида, соседская дочь,
Я посватал ее у отца —
И старик да и девка не прочь.
Да, знать, старосте вплоть до земли
Поклонился другой молодец,
И с немилым ее повели
Мимо окон моих под венец.
Не из камня душа! Не вторпеж!
Расходилась, что буря, она
Наточил я на старосту нож
И для смелости выпил вина.
Да попался Петруха, свой брат,
В кабаке: назвался угостить;
Даровому ленивый не рад —
Я остался полштоФа роспить.
А за первым—другой; в кураже
От души невзначай отлегло,
Позабыл я в тот день об ноже,
А на утро раздумье пришло...
Не водись-ка на свете вина,
Тошен был бы мне свет.
И пожалуй — силен сатана! ■
Натворил бы я бед
Я с артелью взялся у купца
Переделать все печи в дому,
В месяц дело довел до конца
И пришел за рассчетом к нему.
Обсчитал, воровская душа!
Я корить, я судом угрожать:
«Так не будет тебе ни гроша U
И велел меня в шею прогнать.
Я ходил к нему восемь недель,
Да застать его дома не мог;
Рассчитать было нечем артель,
И меня, слышь, потянут в острог. •
Наточивши широкий топор,
«Пропадай!» сам себе я сказал;
Побежал, притаился, как вор.
У знакомого дома — и ждал.
Да прозяб, а напротив кабак,
Рассудил: отчего не зайти?
На последний хватил четвертак,
Подрался — и проснулся в части,.
\
Парень был Ванюха ражий,
Рослый человек, —
Не поддайся силе вражей,
Жил бы долгий век.
извощик
Полусонный по природе,
Знай зевал в кулак,
II прозвание в народе
Получил: вахлак!
Правда, с ним случилось диво,
Как в Грязной стоял:

u
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4848
Ел он мало и лениво,
По ночам не спал...
Все глядит, бывало, в оба
В супротивный дом:
Там жила его зазноба —
Кралечка лицом!
Под ворота словно птичка
Вылетит с гнезда,
Белоручка, белоличка...
Жаль одно: горда!
Прокатив ее, учиво
Он ей раз сказал:
«Вишь ты больно тороплива»
И за ручку взял...
Рассердилась: «Не позволю!
Полно — не замай!
Прежде выкупись на волю,
Да потом хватай!»
Поглядел за нею Ваня,
Головой тряхнул:
«Не про нас ты» — молвил — «Таня»,
И рукой махнул...
Скоро лето наступило,
С барыней своей
Таня в Тулу укатила.
Ванька стал умней:
Он по прежнему порядку
Полюбил чаек,
Наблюдал свою лошадку,
Добывал оброк,
Пил умеренно горелку,
Знал копейке вес,
Да какую же проделку
Сочинил с ним бес!..
2
Раз купец ему попался
Из родимых мест;
Ванька с ним с-утра катался
До вечерних звезд.
А потом наелся плотно,
Обрядил коня,
И улегся беззаботно
До другого дня...
Спит и слышит стук в ворота.
Чу! шумят, встают...
Не пожар ли? вот забота!
Чу! к нему идут.
Он вскочил, как заяц сгонный,
Видит: с Фонарем
Перед ним хозяин сонный
С седоком-купцом.
«Санки где твои, детина?
Покажи ступай!»
Говорит ему купчина —
И ведет в сарай...
Помутился ум у Вани,
Он как лист дрожал...
Поглядел купчина в сани
И, крестясь, сказал:
«Слава богу! слава богу!
Цел мешок-то мой!
Не взыщите за тревогу —
Капитал большой.
Понимаете, с походом
Будет тысяч пять...»
И купец перед народом
Деньги стал считать...
И пока рубли звенели,
Поднялся весь дом —
Ваньки сонные глядели,
Оступя кругом.
«Цело все!» сказал купчина,
Парня подозвал:
«Вот на чай тебе полтина!
Благо ты не знал:
Серебро-то не бумажки,
Нет приметы, брат;
Мне ходить бы без рубашки,
Ты бы стал богат —
Да господь-то справедливый
Попугал шутя...»
И ушел купец счастливый,
Под мешком кряхтя...
Над розиней поглумились
И опять легли,
А как утром пробудились
И в сарай пришли,
Глядь — и обмерли с испугу...
Ни гу-гу — молчат;
Показали вверх друг другу
И пошли назад...
Прибежал хозяин бледный,
Вся сошлась семья:
«Что такое?..» Ванька бедный
Бог ему судья! —
Совладать с лукавым бесом
Видно не съумел:
Над санями под навесом
На возжах висел!
А ведь был детина ражий,
Рослый человек, —
Не поддайся силе вражсй,
Жил бы долгий век. ♦.

4848—4850
Я НЕ ЛЮБЛЮ ИРОПИИ ТВОЕЙ
Поражена потерей невозвратной,
Душа моя упыла и слаба;
Ни гордости, ни веры благодатной —
Постыдное бессилие раба!
Ей все равно — холодный сумрак гроба,
Позор ли, слава, ненависть, любовь, —
Погасла и спасительная злоба,
Что долго так разогревала кровь.
Я жду.,, но ночь не близится к рассвету,
И мертвый мрак кругом... и та,
Которая воззвать могла бы к свету —
Как будто смерть сковала ей уста!
Лицо без мысли, полное смятенья,
Сухие, напряженные глаза —
И, кажется, зарею обновленья
В них никогда не заблестит слеза»
Вчерашний день, часу в шестом,
Зашел я на Сенную;
Там били женщину кнутом,
Крестьянку молодую.
Ни звука из ее груди,
Лишь бич свистал, играя.
И Музе я сказал: «гляди!
Сестра твоя родная!*
1849
Я посетил твое кладбище,
Подруга трудных, трудных дней!
И образ твой светлей и чище
Рисуется душе моей.
Бывало, натерпевшись муки,
Устав и телом и душой,
Под игом молчаливой скуки
Встречался грустно я с тобой.
Ни смех, ни говор твой веселый
Не прогоняли темных дум:
Они бесили мой тяжелый,
Больной и раздраженный ум.
Я думал: нет в душе беспечной
Сочувствия душе моей,
И горе в глубине сердечной
Держалось дольше и сильней...
Увы, то время невозвратно!
В ошибках юность не вольна:
Без слез ей горе не понятно,
Без смеху радость не видна.. •
Ты умерла... Смирились грозы.
Другую женщину я знал,
Я поминутно видел слезы
И часто смех твой вспоминал.
Теперь мне дороги и милы
Те грустно прожитые дни, —
Как много нежности и силы
Душевной вызвали они!
Твержу с упреком и тоскою:
«Зачем я не ценил тогда?»
Забудусь, ты передо мною
Стоишь — жива и молода:
Глаза блистают, локон вьется,
Ты говоришь: «будь веселей!»
И звонкий смех твой отдается
Больнее слез в душе моей...
я не люблю иронии твоей.
Оставь ее отжившим и не житшим,
А нам с тобой, так горячо любившилт,
Еще остаток чувства сохранившим —
Нам рано предаваться ей!
Пока еще застенчиво и нежно
Свидание продлить желаешь ты,
Пока еще кипят во мне мятежно
I860
*
Ревнивые тревоги и мечты —
Не торопи развязки неизбежной !
И без того она не далека:
Кипим сильней, последней жаждой полны.
Но в сердце тайный холод и тоска ...
Так осенью бурливее река,
Но холодней бушующие волны...

СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4850
Да, наша жизнь текла мятежно,
Полна тревог, полна утрат,
Расстаться было неизбежно—
И за тебя теперь я рад!
Но с той поры как все кругом меня пустынно!
Отдаться не могу с любовью ни чему,
И жизнь скучна, и время длинно,
И холоден я к делу своему.
Не знал бы я, зачем встаю с постели,
Когда б не мысль: авось и прилетели
Сегодня, наконец, заветные листы,
Ь которых мне расскажешь ты:
Здорова ли? что думаешь? легко ли
Под дальним небом дышется тебе,
Грустишь ли ты, жалея прежней доли,
Охотно-ль повинуешься судьбе?
Желал бы я, чтоб сонное забвенье
На долгий срок мне на дуг у сошло,
Когда б мое воображенье
Блуждать в прошедшем не могло...
Прошедшее! его волшебной власти
Покорствуя, переживаю вновь
И первое движенье страсти,
Так бурно взволновавшей кровь,
И долгую борьбу с самим собою,
И не убитую борьбою,
Но с каждым днем сильней кипевшую любовь.
Как долго ты была сурова,
Как ты хотела верить мне,
И как и верила, и колебалась снова,
И как поверила вполне!
(Счастливый день! Его я отличаю
В семье обыкновенных дней;
С него я жизнь мою считаю,
Я праздную его в душе моей!)
Я вспомнил все... одним воспоминаньем,
Одним прошедшим я живу—
И то, что в нем казалось нам страданьем,
И то теперь я счастием зову...
А ты?.. ты так же ли печали предана?..
И так же ли в одни воспоминанья
Средь добровольного изгнанья
Твоя душа погружена?
Иль новая роскошная природа
И жизнь кипящая и полная свобода
Тебя навеки увлекли,
И разлюбила ты вдали
Всё, чем мучительно и сладко так порою
Мы были счастливы с тобою?
Скажи! я должен знать... Как странно
я люблю!
Я счастия тебе желаю и молю,
Но мысль, что и тебя гнетет тоска разлуки
Души моей смягчает муки...
Так это шутка? Милая моя,
Как боязлив, как недогадлив я!
Я плакал над твоим рассчитанно-суровым,
Коротким и сухим письмом;
Ни лаской дружеской, ни откровенным
словом
Ты сердца не порадовала в нем.
Я спрашивал: не демон ли рагдора
Твоей рукой насмешливо водил?
Я говорил: «когда б нас разлучила ссора—
Но так тяжел, так горек, так уныл,
Так нежен был последний час разлуки...
Еще твой друг забыть его не мог,
И вновь ему ты посылаешь муки
Сомнения, догадок и тревог —
Скажи, зачем?.. Не ложью ли пустою,
Рассеянной досужей клеветою,
Возмущена душа твоя была?
И, мучима томительным недугом,
Ты над своим отсутствующим другом
Без оправданья суд произнесла?
Или то был один каприз случайной,
Иль давний гнев ?..» Неразрешимой тайной
Я мучился: я плакал и страдал,
В догадках ум испуганный блуждал,
Я жалок был в отчаяньи суровом...
Всему конец! Своим единым словом
Душе моей ты возвратила вновь
И прежний мир, и прежнюю любовь;
И сердце шлет тебе благословенья,
Как вестнице нежданного спасенья...
Так няня в лес ребенка заведет
И спрячется сама за куст высокой;
Встревоженный, он ищет и зовет,
И мечется в тоске жестокой,
И падает, бессильный, на траву...
А няня вдруг: ay! ay!
В нем радостью внезапной сердце
бьется,
Он все забыл: он плачет и смеется,
И прыгает, и весело бежит,
И падает — и няню не бранит,
Но к сердцу жмет виновницу испуга,
Как от беды избавившего друга...

48S0—1851
М А Ш А
17
НА УЛИЦЕ
«ОР
Спеша на званый пир по улице прегрязной
Вчера был поражен я сценой безобразной:
Торгаш, у коего украден был калач,
Вздрогнув и побледнев, вдруг поднял вой
и плач
И, бросясь от лотка, кричал: держите вора!
II вор был окружен и остановлен скоро.
Закушенный калач дрожал в его руке;
Он был без сапогов, в дырявом сертуке;
Лицо являло след недавнего недуга,
Стыда, отчаянья, моленья и испуга...
Пришел городовой, подчаска подозвал,
По пунктам отобрал допрос отменно строгой,
И вора повели торжественно в квартал.
Я крикнул кучеру: «пошел своей дорогой!»
И богу поспешил молебствие принесть
За то, что у меня наследственное есть...
ПРОВОДЫ
Мать касатиком сына зовет,
Сын любовно глядит на старуху,
Молодая бабенка ревет
И все просит остаться Ванюху,
А старик непреклонно молчит:
Наирлженная строгость во взоре,
Словно сам на себя он сердит
За свое бесполезное горе.
Сивка дернул дровнишки слегка—
Чуть с дровней не свалилась старуха.
Ну! нагрел же он сивке бока,
Да помог старику и Ванюха...
ГРОБОК
Вот идет солдат. Под мыттткою
Детский гроб несет, детинушка.
Па глаза его суровые
Слезы выжала кручинушка.
А как было живо дитятко,
То и дело говорилося:
«Чтоб ты лопыуло, проклятое!
Да зачем ты и родилося?»
4
ВАНЬКА
Смешная сцена! Ванька дуралей,
Чтоб седока промыслить побогаче,
Украдкой чистит бляхи на своей
Ободранной и заморенной кляче.
Не так ли ты, продажная краса,
Себе придать желая блеск Фальшивой,
Старательно взбиваешь волоса
На голове давно полу плешивой?
Но оба вы — извощик дуралей
И ты, смешно причесанная дама, —
Вы пробуждаете не смех в душе моей -
Мерещится мне всюду драма.
1SSJ
Мы с тобой бестолковые люди.
Что мипута, то вспышка готова'
Облегченье взволнованной груди,
Неразумное, резкое слово.
Говори же, когда ты сердита,
Все, что душу волнует и мучит!
*
Будем, друг мой, сердиться открыто:
Легче мир и скорее наскучит.
Еслп проза в любви неизбежна,
Так возьмем и с нее долю счастья:
После ссоры так полно, так нежно
Возвращенье любви и участья...
МАША
Белый день занялся над столицей,
Сладко спит молодая жена,
Только труженик муж бледнолицый
Не ложится — ему не до сна!
Стихотворения Н. А. Некрасова,
Завтра Маше подруга покажет
Дорогой и красивый наряд...
Ничего ему Маша не скажет.
Только взглянет... убийственный взгляд!
2

СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4884
В ней одной его жизни отрада,
Так пускай в нем не видит врага:
Два таких он ей купит наряда.
А столичная жизнь дорога!
Есть, конечно, прекрасное средство:
Под рукою казенный сундук;
Но испорчен он был с малолетства
Изученьем опасных наук.
Человек он был новой породы:
Исключительно честь понимал,
И безгрешные даже доходы
Называл воровством, либерал!
Лучше жить бы хотел он попроще,
Не Франтить, не тянуться бы в свет, —
Да обидно покажется теще,
Да осудит богатый сосед!
Все бы вздор,.. только с Машей не сладишь,
Не втолкуешь — глупа, молода!
Скажет: «так за любовь мою платишь!»
Нет! упреки тошнее труда!
И кипит-поспевает работа,
И болит-надрывается грудь...
Наконец, наступила суббота:
Вот и праздник — пора отдохнуть!
Он лелеет красавицу-Машу,
Выпив полную чашу труда,
Наслаждения полную чашу
Жадно пьет... и он счастлив тогда!
Если дни его полны печали,
То минуты порой хороши,
Но и самая радость едва ли
Не вредна для усталой души.
Скоро в гроб его Маша уложит,
Проклянет свой сиротский удел,
И, бедняжка! ума не приложит,
Отчего он так скоро сгорел?
МУЗА
Нет, Музы ласково поющей и прекрасной
Не помню над собой я песни сладкогласной!
В небесной красоте, неслышимо, как дух,
Слетая с высоты, младенческий мой слух
Она гармонии волшебной не учила,
В пеленках у меня свирели не забыла,
Среди забав моих и отроческих дум
Мечтой неясною не волновала ум,
И не явилась вдруг восторженному взору
Подругой любящей в блаженную ту пору,
Когда томительно волнуют нашу кровь
Неразделимые и Муза, и Любовь. ••
Но рано надо мной отяготели узы
Другой, неласковой и нелюбимой Музы,
Печальной спутницы печальных бедняков,
Рожденных для труда, страданья и оков,—
Той Музы плачущей, скорбящей и болящей,
Всечасно жаждущей, униженно просящей,
Которой золото — единственный кумир...
В усладу нового пришельца в божий мир,
В убогой хижине, пред дымною лучиной,
Согбенная трудом, убитая кручиной,
Она певала мне — и полон был тоской
И вечной жалобой напев ее простой.
Случалось, не стерпев томительного горя,
Вдруг плакала она, моим рыданьям вторя,
Или тревожила младенческий мой сон
Разгульной песнею... Но тот же скорбный
стон
Еще пронзительней звучал в разгуле шумном.
Все слышалося в нем в смешении безумном:
Рассчеты мелочной и грязной суеты,
И юношеских лет прекрасные мечты,
Погибшая любовь, подавленные слезы,
Проклятья, жалобы, бессильные угрозы.
В порыве ярости, с неправдою людской
Безумная клялась начать упорный бой.
Предавшись дикому и мрачному веселью,
Играла бешено моею колыбелью,
Кричала: мщение! и буйным языком
В сообщники свои звала господень гром!
В душе озлобленной, но любящей и нежной,
Непрочен был порыв жестокости мятежной.
Слабея медленно, томительный недуг
Смирялся, утихал... и выкупалось вдруг
Все буйство дикое страстей и скорби лютой
Одной божественно-прекрасною минутой,
Когда страдалица, поникнув головой,
«Прощай врагам своим!» шептала надо
мной...
Так вечно плачущей и непонятной девы
Лелеяли мой слух суровые напевы,
Покуда, наконец, обычной чередой
Я с нею не вступил в ожесточенный бой.
Но с детства прочного и кровного союза
Со мною разорвать не торопилась Муза:
Чрез бездны темные Насилия и Зла,
Труда и Голода она меня вела —
Почувствовать свои страданья научила
И свету возвестить о них благословила...

БЛАЖЕН НЕЗЛОБИВЫЙ ПОЭТ
НОВЫЙ ГОД
Что новый год, то новых дум,
Желаний и надежд
Исполнен легковерный ум
И мудрых, и невежд.
Лишь тот, кто под землей сокрыт,
Надежды в сердце не таит!..
Давно ли ликовал народ
И радовался мир,
Когда рождался прошлый год
При звуках чаш и лир?
И чье суровое чело
Лучем надежды не цвело?
Но меньше ль видел он могил,
Вражды и нищеты?
В нем каждый день убийцей был
Какой-нибудь мечты;
Не пощадил он никого,
И не дал людям ничего!
При звуках тех же чаш и лир,
Обычной чередой
Бесстрастный гость вступает в мир
Бесстрастною стопой —
И в тех лишь нет надежды вновь,
В ком навсегда застыла кровь!
И благо!.. С чашами в руках
Да будет встречен гость,
Да разлетится горе в прах,
Да умирится злость —
И в обновленные сердца
Да снидет радость без конца!
Нас давит времени рука,
Нас изнуряет труд,
Всесилен случай, жизнь хрупка,
Живем мы для минут,
И то, что с жизни взято раз,
Не в силах рок отнять у нас!
Пускай кипит веселый рой
Мечтаний молодых —
Им предадимся всей душой...
А время скосит их? —
Что нужды! Снова в свой черед
В нас воскресит их новый год...
1882
Блажен незлобивый поэт,
В ком мало желчи, много чувства:
Ему так искренен привет
Друзей спокойного искусства;
Ему сочувствие в толпе
Как ропот волн ласкает ухо;
Он чужд сомнения в себе —
Сей пытки творческого духа;
Любя беспечность и покой,
Гнушаясь дерзкою сатирой;
Он прочно властвует толпой
С своей миролюбивой лирой.
Дивясь великому уму,
Его не гонят, не злословят,
И современники ему
При жизни памятник готовят.».
Но нет пощады у судьбы
Тому, чей благородный гений
Стал обличителем толпы,
Ее страстей и заблуждений.
Питая ненавистью грудь.
Уста вооружив сатирой,
Проходит он тернистый путь
С своей карающею лирой.
Его преследуют хулы:
Он ловит звуки одобренья
Не в сладком ропоте хвалы,
А в диких криках озлобленья.
И веря и не веря вновь
Мечте высокого призванья,
Он проповедует любовь
Враждебным словом отрицанья, -
И каждый звук его речей
Плодит ему врагов суровых,
И умных и-пустых людей,
Равно клеймить его готовых.
Со всех сторон его клянут,
И только труп его увидя,
Как много сделал он, поймут,
И как любил он — ненавидя!
25 Февраля.

20
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
ЗАСТЕНЧИВОСТЬ
Ах ты, страсть роковая, бесплодная,
Отвяжись, не тумань головы!
Осмеет нас красавица модная,
Вкруг нее увиваются львы:
Поступь гордая, голос уверенный,
Что ни скажут — их речь хороша,
А вот я-то войду, как потерянный, —
И ударится в пятки душа!
На ногах словно гири железные,
Как свинцом налита голова,
Странно руки торчат бесполезные,
На губах замирают слова.
Улыбнусь — непроворная, жосткая,
Не в улыбку улыбка моя,
Пошутить захочу — шутка плоская:
Покраснею мучительно я!
Помещусь, молчаливо досадуя,
В дальний угол... уныло смотрю
И сижу неподвижен, как статуя,
И судьбу потихоньку корю:
«Для чего-де меня горемычного
Дураком ты на свет создала?
Ни умишка, ни виду приличного,
Ни довольства собой не дала?..»
Ах! судьба ль меня полно обидела?
Отчего жь, как домой ворочусь>
(Удивилась бы, сслиб увидела)
И умен, и пригож становлюсь?
Все припомню, что было ей сказано,
Вюку: сам бы сказал не глупей...
Нет! мне в божьих дарах не отказано
И лицом я не хуже людей!
Малодушье пустое и детское,
Не хочу тебя знать с этих пор!
Я пойду в се общество светское,
Я там буду умен и остер!
Пусть поймет, что свободно и молодо
В этом сердце волнуется кровь,
Что под маской наружного холода
Бесконечная скрыта любовь...
Полно роль-то играть сумасшедшего,
В сердце искру надежды беречь!
Не стряхнуть рокового прошедшего
Мне с моих невыносливых плеч!
Придавила меня бедность грозная,
Запугал меня с детства отец,
Бесталанная долюшка слезная
Извела, докапала в конец!
Знаю я: сожаленье постыдное,
Что как- червь копошится в груди,
Да сознанье бессилья обидное
Мне осталось одно впереди...
ВЛЮБЛЕННОМУ
Как вести о дороге трудной,
Когда-то пройденной самим,
Внимаю речи безрассудной,
Надеждам розовым твоим.
Любви безумными мечтами
И я по твоему кипел,
Но я делить их не хотел
С моими праздными друзьями.
За счастье сердца моего
Томим боязнию ревнивой,
Не допускал я никого
В тайник души моей стыдливой.
За то теперь, когда угас
В груди тот пламень благодатной,
О прошлом счастии рассказ
Твержу с отрадой непонятной.
Так проникаем мы легко
И в недоступное жилище,
Когда хозяин далеко
Или почиет на кладбище.
О, письма женщины нам милой!
От вас восторгам нет числа,
Но в будущем душе унылой
Готовите вы больше зла.
Когда погаснет пламя страсти,
Или послушаетесь вы
Благоразумья строгой власти
И чувству скажете: увы!
Отдайте ей ее посланья
Иль не читайте их потом,
А то пет хуже наказанья,
Как задним горевать числом.

ПРЕКРАСНАЯ ПАРТИЯ
Начнешь с усмешкою ленивой,
Как бред невинный и пустой,
А кончишь злобою ревнивой
Или мучительной тоской...
О, ты, чьих писем много, много
В моем портфеле берегу!
Под час на них гляжу я строго,
Но бросить в печку не могу.
Пускай мне время доказало,
Что правды в них и проку мало,
Как в праздном лепете детей,
Но и теперь они мне милы —
Поблекшие цветы с могилы
Погибшей юности моей!
(из гейне)
Ах, были счастливые годы!
Жил шумно и весело я,
Имел я большие доходы,
Со мной пировали друзья;
Я с ними последним делился,
И не было дружбы нежней,
Но мой кошелек истощился —
И нет моих милых друзей!
Теперь у постели больнова —
Как зимняя вьюга шумит —
В ночной своей коФте, сурово
Старуха-Забота сидит
Скрипя, раздирает мне ухо
Ее табакерка порой.
Как страшно кивает старуха
Седою своей головой!
Случается, снова мне спится
То полное счастья житье,
И станет отрадпее биться
Изнывшее сердце мое...
Вдруг скрип, раздирающий ухо
И мигом исчезла мечта!
Сморкается громко старуха,
Зевает и крестит уста.
ПРЕКРАСПАЯ ПАРТИЯ
У хладных невских берегов,
В туманном Петрограде,
Жил некто господин Долгов
С женой и дочкой Надей.
Простой и добрый семьянин,
Чиновник непродажный,
Он нажил только дом один —
Но дом пяти-этажный.
Учась на медные гроши,
Не ведал по-французски,
Был добр по слабости души,
Но как-то не по-русски:
Есть русских множество семей,
Они как будто добры,
Но им у крепостных людей
Считать не стыдно ребры.
Не отличался нага Долгов
Такой рукою бойкой,
И только колотить тузов
Любил козырной двойкой.
За то господь его взыскал
Своею благодатью:
Он город за женою взял
И породнился с знатью.
И так, жена его была
Наклонна к этикету
II дом, как следует, вела
Под стать большому свету:
Сама не сходит на базар
И в кухню ни ногою;
У дома их стоял шьейцар
С огромной булавою;
Лакеи чинною толпой
Теснилися в прихожей,
И между ними ни одной
Кривой и пьяной рожи.
Всегда сервирован обед
И чай весьма приличног
В парадных компатах паркет
Так вылощен отлично.

СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4852
Они давали вечера
И даже в год два бала:
Играли старцы до утра,
А молодежь плясала;
Гремела музыка всю ночь,
По требованью гллдя.
Царицей тут была их дочь—
Красивенькая Надя.
2
Ни преждевременным умом,
Ни красотой нимало
В невинном возрасте своем
Она не поражала.
Была ленивой в десять лет
И милою резвушкой:
Цветущ и ясен, божий свет
Казался ей игрушкой.
В семнадцать — сверстниц и сестриц
Всех красотой затмила,
Но наших чопорных девиц
Собой не повторила:
В глазах природный ум играл,
Румянец в коже смуглой,
Она любила шумный бал
И не была там куклой.
В веселом обществе гостей
Жеманно не молчала,
И строгой маменьки своей
Глазами не искала.
Любила музыку она
Не потому, что в моде;
Не исключительно луна
Ей правилась в природе.
Читать любила иногда,
И с книгой не скучала,
Напротив, и гостей тогда,
И танцы забывала;
Но также синего чулка
В ней не было приметы:
Не трактовала свысока
Ученые предметы,
Разбору строгому еще
Не предавала чувства,
И не трещала горячо
О святости искусства.
Ну, словом: глядя на нее,
Поэт сказал бы с жаром:
«Цвети, цвети, дитя мое!
Ты создана не даром!..»
Ужь ей врала про женихоъ
Услужливая няня.
Не мало ей писал стихов
Кузен какой-то Ваня.
Мамаша повторяла ей:
«Ужь ты давно невеста».
Но в сердце береглось у ней
Незанятое место.
Девичий сон еще был тих
И крепок благотворно.
А между-тем давно жених
К ней сватался упорно...
То был гвардейский офицер,
Воитель черноокой.
Блистал он светскостью манер
Й лоб имел высокой;
Был очень тонкого ума,
Воспитан превосходно,
Читал Фудраса и Дюма
И мыслил благородно;
Хоть книги редко покупал,
Но чтил литературу,
И даже анекдоты знал
Про русскую цензуру.
В Шекспире признавал талант
За личность Дездемоны,
И строго осуждал Жорж Санд,
Что носит панталоны;
Был от Рубини без ума,
Пел басом «саго тю»
И к другу при конце письма
Приписывал: «addio».
Его любимый идеал
Был Александр Марлинский,
Но он всему предпочитал
Театр Александрынский.
Здесь пищи он искал уму,
Отхлопывал ладони,
И были по-сердцу ему
И Кукольник, и Кони.

ПРЕКРАСНАЯ ПАРТИЯ
Когда главою помавал,
Как некий древний магик,
И диким зверем завывал
Широкоплечий трагик,
И вдруг влетала, как зеФир,
Воздушная Сюзета—
Тогда он забывал весь мир,
Вникая в смысл куплета.
Следил за нею чуть дыша,
Не отрывая взора,
Казалось, вылетит душа
С его возгласом: Фора!
В нем бурно поднимала кровь
Все силы молодые.
Счастливый юноша! любовь
Он познавал впервые!
Отрада юношеских лет,
Подруга идеалам,
О, сцена, сцена! не поэт,
Кто не был театралом,
Кто не сдавался в милый плен,
Не рвался за кулисы
И не платил громадных цен
За кресла в бенефисы,
Кто по часам не поджидал
Зеленую карету
И водевилей не писал
На бенефис «предмету»!
Блажен, кто успокоил кровь
Обычной чередою:
Успехом увенчал любовь
И завелся семьею;
Но тот, кому не удались
Исканья — не в накладе:
Прелестны грации кулис —
Покуда на эстраде,
Там вся поэзия души,
Там места нет для прозы.
А дома сплетни, барыши,
Упреки, зависть, слезы.
Так отдает в наймы другим
Свой дом владелец жадной,
А сам, нечист и нелюдим,
Живет в кануре смрадной.
Но ты, к кому души моей
Летят воспоминанья,
Я бескорыстней и светлей
Не видывал созданья!
Блестящ и краток был твой путь.
Но я на эту тему
Вам напишу когда-нибудь
Особую поэму...
В младые годы наш герой
К театру был прикован,
Но ныне он отцвел душой —
Устал, разочарован!
Когда при тысяче огней
В великолепной зале,
Кумир девиц, гроза мужей,
Он танцовал на бале, —
Когда являлся в маскарад
Во всей парадной Форме,
Когда садился в первый ряд
И дико хлопал «Норме», —
Когда по Невскому скакал
С усмешкой губ румяных
И кучер бешено кричал
На пару шведок рьяных —
Никто б, конечно, не узнал
В нем нового МанФреда...
Но, ах! он жизнию скучал —
Пока лишь до обеда.
Являл он Байрона черты
В характере усталом:
Не верил в книги и мечты,
Не увлекался балом.
Он знал: Фортуны колесо
Пленяет только младость;
Он в ресторации Дюсо
Давно утратил радость!
Не верил истине в друзьях,
Им верят лишь невежды, —
С кием и картами в руках
Познал тщету надежды!
Он буйно молодость убил,
Взяв образец в Ловласе,
И рано сердце остудил
У Кессених в танц-классе!
Расстроил тысячу крестьян,
Чтоб как-нибудь забыться...
Пуста душа и пуст карман —
Пора, пора жениться!

стихотворения е. а. Некрасова
Ш2— /853
4
Не долго в деве молодой
Таилося раздумье...
«Прекрасной партией такой
Пренебрегать — безумье»,
Сказала плачущая мать,
Дочь по головке гладя,
И не могла ей отказать
Растроганная Надя.
Их сговорили чередой
И обвенчали вскоре.
Как думаешь, читатель мой,
На радость, или горе?..
1853
ПАМЯТИ АСЕИКОВОЙ
В тоске по юности моей
И в муках разрушенья
Прошедших невозвратных дней
Припомнив впечатленья,
Одно из них я полюбил
Будить в душе суровой,
Одну из множества могил
Оплакал скорбью новой...
Я помню: занавесь взвилась,
Толпа угомонилась —
И ты на сцену в первый раз
Как светлый день, явилась.
Театр гремел: и дилеттант,
И скептик хладнокровной
Твое искусство, твой талант
Почтили данью ровной.
И точно, мало я видал
Красивее головок;
Твой голос ласково звучал,
Твой каждый шаг был ловок;
Дышали милые черты
Счастливым детским смехом. ••
Но лучше б воротилась ты
Со сцены с неуспехом!
Увы, наивна ты была,
Вступая за кулисы —
Ты благородно поняла
Призвание актрисы:
Искапья старых богачей
И молодых нахалов,
Куплеты бледных рифмачей
И вздохи театралов —
Ты все отвергла... Заперлась
Ты Фоей недоступной —
И вся искусству предалась
Душою неподкупной.
И что жь? обижены тобой,
Лишенные надежды,
Отмстить решились клеветой
Бездушные невежды!
Переходя из уст в уста,
Коварна и бесчестна,
Крылатым змеем клевета
Носилась повсеместно —
И все заговорило вдруг...
Посыпались упреки,
Стихи и письма, и подруг
Не тонкие намеки...
Душа твоя была нежна,
Прекрасна, как и тело,
Клевет не вынесла она,
Врагов не одолела!
Их говор лишь тогда затих,
Как смерть тебя сразила...
Ты до последних дней своих
Со сцены не сходила.
В сознаньи светлой красоты
И творческого чувства
Восторг толпы любила ты,
Любила ты искусство,
Любила славу... Твой закат
Был странен и прекрасен:
Горел огнем глубокий взгляд.
Пронзителен и ясен;
Пылали щеки; голос стал
Богаче страстью нежной...
Увы! театр рукоплескал
С тоскою безнадежной!

4853
ПОСЛЕДНИЕ ЭЛЕГИЙ
Сама ты знала свой удел;
Но до конца, как прежде,
Твой голос, погасая, пел
О счастьи и надежде.
Не так ли звездочка в ночи,
Срываясь, упадает
И на лету свои лучи
Последние роняет?..
ПОСЛЕДНИЕ ЭЛЕГИИ
1
Душа мрачна, мечты мои унылы,
Грядущее рисуется темно.
Привычки, прежде милые, постылы,
И горек дым сигары. Решено!
Не ты горька, любимая подруга
Ночных трудов и одиноких дум —
Мой жребий горек. Жадного недуга
Я не избег. Еще мой светел ум,
Еще в надежде глупой и послушной
Не ищет оп отрады малодушной,
Я вижу все... А рапо смерть идет,
И жизни жаль мучительно. Я молод,
Теперь поменьше мелочных забот,
И реже в дверь мою стучится голод:
Теперь бы мог я сделать что нибудь.
Но поздно!.. Я как путник безрассудной,
Пустившийся в далекий, долгий путь,
Не соразмерив сил с дорогой трудной:
Кругом все чуждо, негде отдохнуть,
Стоит он, бледный, средь большой дороги.
Никто его не призрел, не подвез:
Промчалась тройка, проскрипел обоз —
Все мимо, мимо!.. Подкосились ноги,
И он упал... Тогда к нему толпой
Сойдутся люди — смущены, унылы,
Почтят его ненужною слезой
И подвезут охотно — до могилы...
2
Я рано встал, не долги были сборы,
Я вышел в путь, чуть занялась заря;
Переходил я пропасти и горы,
Переплывал я реки и моря;
Боролся я, один и безоружен,
С толпой врагов; не унывал в беде
И не роптал. Но стал мне отдых нужен -
И не нашел приюта я нигде!
Не раз, упав лицом в сырую землю,
С отчаяньем, голодный, я твердил:
«По силам ли, о боже! труд подъемлю?»
И снова шел, собрав остаток сил.
Все ближе и знакомее дорога,
И пройдено все трудное в пути!
Главы церквей сияют впереди —
Не далеко до отчего порога!
Насмешливо сгибаясь и кряхтя
Под тяжестью сумы своей дирявой,
Алчбы и жажды бледное дитя,
Голодный труд, попутчик мой лукавой,
Ужь прочь идет: теперь нам розный путь.
Вперед, вперед! Но изменили силы —
Очнулся я на рубеже могилы...
И некому и нечем помянуть!
Настанет утро — солнышко осветит
Бездушный труп; все будет решено!
И в целом мире сердце лишь одно —
И то едва ли—смерть мою заметит...
Пышна в разливе гордая река,
Плывут суда, колеблясь величаво,
Просмолены их черные бока,
Над ними Флаг, на Флаге надпись: слава!
Толпы народа берегом бегут,
К ним приковав досужее вниманье,
И, шляпами размахивая, шлют
Пловцы родному берегу прощанье, —
И в миг оно подхвачено толпой,
И дружно берег весь ему ответит.
Но тут же, опрокинутый волной,
Погибни чолн — и кто его заметит?
А если и раздастся дикий стон
На берегу — внезапный, одинокой,
За криками не будет слышен он
И не дойдет на дно реки глубокой. .•
Подруга темной участи моей!
Оставь скорее берег, озаренный
Горячим блеском солнечных лучей
И настрою толпою оживленный —
Чем солнце ярче, люди веселей,
Тем сердцу сокрушенному больней!

СТИХОТВОРЕНИЯ НА. НЕКРАСОВА
4855
В ДЕРЕВНЕ
1
Право, не клуб ли вороньего рода
Около нашего ныньче прихода?
Вот и сегодня... ну, просто беда!
Глупое карканье, дикие стоны...
Кажется, с целого света вороны
По вечерам прилетают сюда.
Вот и еще, и еще эскадроны...
Рядышком сели на купол, на крест,
На колокольне, на ближней избушке, -
Вон у плетня покачнувшийся шест:
Две уместились на самой верхушке,
Крыльями машут... Все то же опять,
Что и вчера... посидят и в дорогу!
Полно лениться! ворон наблюдать!
Черные тучи ушли, слава богу,
Ветер смирился: пройдусь до полей.
С самого утра унылый, дождливый
Выдался ныньче денек несчастливый:
Даром в болоте промок до костей,
Вздумал работать, да труд не дается,
Глядь ужь и вечер — вороны летят...
Две старушонки сошлись у колодца,
Дай-ка послушаю, что говорят...
2
— Здравствуй, родная. — «Как можется,
кумушка?
Все еще плачешь никак?
Ходит, знать, по сердцу горькая думушка,
Словно хозяин-большак?»
— Как же не плакать? Пропала я, грешная!
Душенька ноет, болит...
Умер, Касьяновна, умер, сердешная,
Умер и в землю зарыт!
— Ведь наскочил же на экую гадину!
Сын ли мой не был удал?
Сорок медведей поддел на рогатину —
На сорок-первом сплошал!
Росту большого, рука что железная,
Плечи — косая сажень;
Умер, Касьяновна, умер, болезная —
Вот ужь тринадцатый день!
— Шкуру с медведя-то содрали, продали;
Деньги — семнадцать рублей —
За душу бедного Савугаки подали,
Царство небесное ей!
Добрая барыня Марья Романовна
На панихиду дала...
Умер, голубушка, умер, Касьяновна —
Чуть я домой добрела.
— Ветер шатает избенку убогую,
Весь развалился овин...
Словно шальная пошла я дорогою:
Не попадется ли сын?
Взял бы топорик — беда поправимая —
Мать бы утешил свою...
Умер, Касьяновна, умер, родимая —•
Надо ль? топор продаю.
— Кто приголубит старуху безродную?
Вся обнищала в конец!
В осень ненастную, в зиму холодную
Кто запасет мне дровец?
Кто, как доносится теплая шубушка,
Зайчиков новых набьет г
Умер, Касьяновна, умер, голубушка —
Даром ружье пропадет!
— Веришь, родная: с тоской да с заботами
Так опостылел мне свет!
Лягу в коморку, покроюсь тенётами
Словно как саваном... Нет!
Смерть не приходит... Брожу нелюдимая,
По-пусту жалоблю всех...
Умер, Касьяновна, умер, родимая —
Эх! кабы только не грех...
— Ну, да и так... дай бог зиму промаяться,
Свежей травы мне не мять!
Скоро избенка совсем расшатается,
Некому поле вспахать.
В город сбирается Марья Романовна,
По-миру сил нет ходить...
Умер, голубушка, умер, Касьяновна,
И не велел долго жить! —
Плачет старуха. А мне что за делб?
Что и жалеть, коли нечем помочь?..
Слабо мое изнуренное тело,
Время ко сну. Не долга моя ночь:
Завтра рапенько пойду на охоту,
До свету надо покрепче уснуть...
Вот и вороны готовы к отлёту,
Кончился раут... Ну, трогайся в путь!
Вот поднялись и закаркали разом.
— Слушай, ровняйся! — Вся стая летит
Кажется, будто межь небом и глазом
Черная сетка висит.

4853
ФИЛАНТРОП
ПАМЯТИ ПРИЯТЕЛЯ
Наивная и страстная душа,
В ком помыслы прекрасные кипели,
Упорствуя, волнуясь и спеша,
Ты честно шел к одной высокой цели;
Кипел, горел — и быстро ты угас!
Ты нас любил, ты дружеству был верен —
И мы тебя почтили в добрый час!
Ты по судьбе печальной беспримерен:
Твой труд живет и долго не умрет,
А ты погиб, несчастлив и незнаем!
И с дерева неведомого плод
Беспечные беспечно мы вкушаем.
Нам дела нет, кто возрастил его,
Кто посвящал ему и труд, и время,
И о тебе не скажет ничего
Своим потомкам сдержанное племя..
И с каждым днем окружена тесней,
Затеряна давно твоя могила,
И память благодарная друзей
Дороги к ней не проторила...
ФИЛАНТРОП
Частию по глупой честности,
Частию по простоте,
Пропадаю в неизвестности,
Пресмыкаюсь в нищете.
Место я имел доходное,
А доходу не имел:
Бескорыстье благородное!
Да и брать-то не умел.
В Провиянтскую Коммисшо
Поступивши, например,
Покупал свою провизию —
Вот какой миллионер!
Не взыщите! честность ярая
Одолела до ногтей;
Даже стыдно вспомнить старое -
Ведь имел ужь и детей!
Сожалели по Житомиру:
«Ты-де нищим кончишь век
И семейство пустишь по-миру,
Беспокойный человек!»
Я че слушал. Сожаления
В недовольство перешли,
Оказались упущения:
Подвели — и упекли!
Совершилося пророчество
Благомыслящих людей:
Холод, голод, одиночество,
Переменчивость друзей —
Все мы, бедные, изведали,
Чашу выпили до дна:
Плачут дети — не обедали, —
Убивается жена,
Проклинает поведение,
Гордость глупую мою;
Я брожу, как привидение,
Но — свидетель бог — не пью!
Каждый день встаю ранехонько,
Достаю насущный хлеб...
Так мы десять лет ровнехонько
Билиеь, волею судеб.
Вдруг — известье незабвенное! —
Получаю письмецо,
Что в столице есть отменное,
Благородное лицо;
Муж, которому подобного,
Может быть, не знали вы,
Сердца ангельски-незлобного
И умнейшей головы.
О народном просвещении
Соревнуя, генерал
В популярном изложении
Восемь томов написал.
Продавал в большом количестве
Их дешевле пятака,
Вразумить об электричестве
В них стараясь мужика.
Словно с равными беседуя,
Он и с нищими учтив,
Нам терпенье проповедуя,
Как Сократ красноречив.
Он мое же поведение
Мне как будто объяснил,
И ко взяткам отвращение
Я тогда благословил;
Перестал стыдиться бедности:
Да! лохмотья нищеты
Не свидетельство зловредности,
А скорее правоты!
Снова благородной гордости
(Человек самолюбив),
Упования и твердости
Я почувствовал прилив.
«Нам господь послал спасителя»
Говорю тогда жене —
«Нашим крошкам покровителя!»
И бедняжка верит мне.
Горе мы забвенью предали,
Сколотили сто рублей,
Все, как следует, разведали

СТИУ0Т7ЮРТШ1Я Н. А. НЕКРАСОВ*
1853
И в столицу поскорей.
Прикатили прямо к сроднику,
Не пустил — я в нумера...
Вся семья моя угоднику
В ночь молилась. Со двора
Вышел я чем свет. Дорогою,
Чтоб участие привлечь,
Я всю жизнь мою убогую
Совместил в такую речь:
«Оттого-де ныне с голоду
Умираю, словно тварь,
Что был глуп и честен смолоду,
Знал, что значит бог и царь.
Не скажу: по справедливости
(Не велик я генерал),
По ребяческой стыдливости
Даже с правого не брал —
И погиб... Я горе мыкаю,
Я работаю за двух,
Но не чаркой — вашей книгою
Подкрепляю слабый дух,
Защитите!..»
Не заставили
Ждать минуты ни одной.
Вот в приемную поставили,
Доложили чередой.
Вот идут — остановился.
Я сробел, чуть жив стою:
Замер дух, виски забилися,
И забыл я речь свою!
Тёр и лоб, и переносицу,
В потолок косил глаза,
Бормотал лишь околёсицу,
А о деле— ни аза!
Изумились, брови сдвинули:
«Что вам нужно?» говорят.
— Иужпо мне... Тут слезы хлынули
Совершенно не впопад.
Просто вещь непостижимая
Приключилася со мной
Грусть, печаль неудержимая
Овладела всей душой.
Все, чем жизнь богата с младости
Даже в нищенском быту —
Той поры счастливой радости,
Попросту сказать: мечту —
Все, что кануло и епшуло
В треволненьях жизни сей,
Все я вспомнил, все прихлынуло
К сердцу... Жалкий дуралей!
Под влиянием прошедшего,
В лоб ударив кулаком,
Взвыл я в роде сумасшедшего
Пред сиятельным лицом.
Все такие обстоятельства
И в мундиришке изъян
Привели его сиятельство
К заключенью, что я пьян.
Экзекутора, холопа ли
Попрекнули, что пустил,
И ногами так затопали...
Я лишился чувств и сил!
Жаль, одним не осчастливили —
Сами не дали пинка...
Пьяницу с почетом вывели
Два огромных гайдука.
Словно кипятком ошпаренной,
Я бежал, не слыша ног,
Мимо лавки пивоваренной,
Мимо погребальных дрог,
Мимо магазина швейного,
Мимо бань, церквей и школ,
Вплоть до здания питейного —
И ужь дальше не пошел!
Дальше нечего рассказывать!
Минет сорок лет зимой,
Как я щеку стал подвязывать,
Отморозивши хмельной.
Чувства словно как заржавели,
Одолела страсть к вину;
Дети пьяницу оставили,
Схоронил давно жену.
При отшествии к родителям,
Хоть кротка была весь век,
Попрекнула покровителем.
Точно: странный человек!
Верст па тысячу в окружности
Повестят свой добрый нрав,
А осудят по наружности:
Не казист — так и не прав!
Пишут, как бы свет весь заново
К общей пользе изменить,
А голодного от пьяного
Не умеют отличить.....
Ноябрь.
ЗА ГОРОДОМ
«Смешно! нас веселит ручей, вдали журчащий,
И этот темный дуб, таинственно шумящий;
Нас тешит песнею задумчивой своей,
Как праздных юношей, вечерний соловей;

№3—4854
НЕ СЖАТАЯ ПОЛОСА
29
Далекий свод небес, усеянный звездами,
Нам кажется простерт с любовию над нами,
Любуясь месяцем, оглядывая даль,
Мы чувствуем в душе ту тихую печаль,
Что слаще радости... Откуда чувства эти?
Чем так довольны мы?.. Ведь мы уже пе дети!
Ужель поденный труд наклонности к мечтам
Еще в нас не убил?.. II нам ли, беднякам,
На отвлеченные природой наслажденья
Свободы краткие истрачивать мгновенья?»
— Э! полно рассуждать! искать всему причин!
Деревня согнала с души давнишний силия.
Забыта тяжкая, гнетущая работа,
Докучной бедности бессменная забота —
И сердцу весело... И лучше поскорей
Судьбе воздать хвалу, что в нищете своей,
Лишепные даров довольства и свободы,
Мы живо чувствуем сокровища природы,
Которых сильные и сытые земли
Отнять у бедняков голодных не могли..
БУРЯ
Долго не сдавалась Любушка соседка,
Наконец шепнула: «есть в саду беседка,
Как темнее станет — понимаешь ты?..»
Ждал я, исстрадался, ночки-темноты!
Кровь-то молодая: закипит — не шутка!
Да взглянул па небо — и поверить жутко!
Небо обложилось тучами кругом...
Полил дождь ручьями — прокатился гром!
Брови я нахмурил и пошел угрюмой —
«Свидеться сегодня лучше и не думай!
Люба белоручка, Любушка пуглива,
В бурю за ворота выбежать ей в-диво-,
Правда, не была бы буря ей страшна,
Еслиб... да настолько любит ли она?..»
Без надежды, скучен прихожу в беседку,
Прихожу и вижу — Любушку соседку!
Промочила ножки и хоть выжми шубку...
Было мне заботы обсушить голубку!
Да за то с той ночи я бровей пе хмурю,
Только усмехаюсь, как заслышу бурю...
1834
НЕ СЖАТАЯ ПОЛОСА
Поздняя осень. Грачи улетели,
Лес обнажился, поля опустели,
Только не сжата полоска одна...
Грустную думу наводит она.
Кажется, шепчут колосья друг другу:
«Скучно нам слушать осеннюю вьюгу,
Скучно склоняться до самой земли,
Тучные зерна куцая в пыли!
Нас, что ни почь, разоряют станицы
Всякой пролетной прожорливой птицы,
Заяц нас топчет и буря пас бьет...
Где же наш пахарь? чего еще ждет?
Или мы хуже других уродились?
Или не дружно цвели-колосились?
Нет! мы не хуже других — и давно
В нас налилось и созрело зерно.

СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
1851
Не для того же пахал он и сеял,
Чтобы нас ветер осенний развеял?..»
Ветер несет им печальный ответ:
— Вашему пахарю моченьки нет."
Знал, для чего и пахал он, и сеял,
Да не по силам работу затеял.
Плохо бедняге — не ест и не пьет,
Червь ему сердце больное сосет,
Руки, что вывели борозды эти,
Высохли в щепку, повисли, как плети,
Очи потускли и голос пропал,
Что заунывную песню певал,
Как, на соху налегая рукою,
Пахарь задумчиво шел полосою. —
Я сегодня так грустно настроен.
Так устал от мучительных дум,
Так глубоко, глубоко спокоен
Мой истерзанный пыткою ум, —
Что недуг, мое сердце гнетущий,
Как-то горько меня веселит —
В-стречу смерти, грозящей, идущей,
Сам пошел бы... Но сон освежит —
Завтра встану и выбегу жадно
В-стречу первому солнца лучу:
Вся душа встрепенется отрадно
И мучительно жить захочу!
А недуг, сокрушающий силы,
Будет так же и завтра томить,
И о близости темной могилы
Также внятно душе говорить...
ВЛАС
В армяке с открытым воротом,
С обнаженной головой,
Медленно проходит городом
Дядя Влас — старик седой.
На груди икона медная;
Просит он на божий храм,
Весь в веригах, обувь бедная,
На щеке глубокий шрам;
Да с железным наконешником
Палка длинная в руке...
Говорят, великим грешником
Был он прежде. В мужике
Бога не было; побоями
В гроб жену свою вогнал;
Промышляющих разбоями,
Конокрадов укрывал;
У всего соседства бедного
Скупит хлеб, а в черный год
Не поверит гроша медного,
Втрое с нищего сдерет!
Брал с родного, брал с убогого,
Слыл кащеем-мужиком;
Нрава был крутого, строгого...
Наконец, и грянул гром!
Власу худо; кличет знахаря —
Да поможешь ли тому,
Кто снимал рубашку с пахаря,
Крал у нищего суму?
Только пуще все неможется.
Год прошел — а Влас лежит,
И построить церковь божится,
Если смерти избежит.
Говорят, ему видение
Все мерещилось в бреду:
Видел света преставление,
Видел грешников в аду:
Мучат бесы их проворные,
Жалит ведьма-егоза.
Ефиопы — видом черные
И как углие глаза,
Крокодилы, змии, скорнии
Припекают, режут, жгут...
Воют грешники в прискорбии,
Цепи ржавые грызут.
Гром глушит их вечным грохотом,
Удушает лютый смрад,
И кружит над ними с xoxotoai
Черный тигр-шестокрылат.

4854
ДАВВО — ОТВЕРГНУТЫЙ ТОБОЮ
Те на длинный шест нанизаны,
Те горячий лижут пол...
Там, на хартиях написаны,
Влас грехи свои прочел...
Влас увидел тьму кромешную
И последний дал обет...
Внял господь—и душу грешную
Воротил на вольный свет.
Роздал Влас свое имение,
Сам остался бос и гол,
И сбирать на построение
Храма божьего пошол.
С той поры мужик скитается
Вот ужь скоро тридцать лет,
Подаянием питается —
Строго держит свой обет.
Сила вся души великая
В дело божие ушла:
Словно сроду жадность дикая
Непричастна ей была...
Полон скорбью неутешною.
Смуглолиц, высок и прям,
Ходит он стопой неспешною
По селеньям, городам.
Нет ему пути далекого:
Был у матушки Москвы,
И у Каспия широкого,
И у царственной Невы.
Ходит с образом и с книгою,
Сам с собой все говорит,
И железною веригою
Тихо на ходу звенит.
Ходит в зимушку студеную,
Ходит в летние жары,
Вызывая Русь крещеную
На посильные дары —
И дают, дают прохожие...
Так из лепты трудовой
Вырастают храмы божий
По лицу земли родной...
Ничего! гони во все лопатки,
Труден путь да легок конь,
Дожигай последние остатки
Жизни, брошенной в огонь!
4 октября.
Внимая ужасам войны,
При каждой новой жертве боя
Мне жаль не друга, не жены,
Мне жаль не самого героя...
Увы! утешится жена
И друга лучший друг забудет;
Но где-то есть душа одна —
Она до гроба помнить будет!
Средь лицемерных наших дел
И всякой пошлости, и прозы
Одни я в мире подсмотрел
Святые, искренние слезы —
То слезы бедных матерей!
Им не забыть своих детей,
Погибших на кровавой ниве,
Как не поднять плакучей иве
Своих поникнувших ветвей..»
Давно — отвергнутый тобою,
Я шел по этим берегам
И, полон думой роковою,
Мгновенно кинулся к волнам.
Они приветливо яснели.
На край обрыва я ступил —
Вдруг волны грозно потемнели.
И страх меня остановил!
Поздней — любви и счастья полны,
Ходили часто мы сюда,
И ты благословляла волны,
Меня отвергшие тогда.
Теперь — один, забыт тобою,
Чрез много роковых годов,
Брожу с убитою душою
Опять у этих берегов.
И та же мысль приходит снова —
И на обрыве я стою,
Но волны не грозят сурово,
А манят в глубину свою...
Ярославль-

32
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4855
185S
В. Г. БЕЛППСКПЙ
В одпом из переулков дальных
Среди друзей своих печальных
Поэт в подвале умирал
PI перед смертью им сказал:
«Как я, назад тому семь лет,
Другой бедняк покинул свет,
Таким-же сокрушен недугом.
Я был его ближайшим другом
И братом по судьбе. Мы шли
Одной тернистою дорогой
И пересилить не могли
Судьбы, — равно к обоим строгой.
Он честно истине служил,
Он духом был смелей и чище,
За то и раньше проложил
Себе дорогу па кладбище...
А ныне очередь моя..,
Его я пережил не много;
Я сделал мало, волей бога
Погибла даром жизнь моя.
Мои страданья были люты,
Но многих был я сам виной;
Теперь, в последние минуты,
Хочу я долг исполнить мой,
Хочу сказать о бедном друге
Все, что я видел, что я знал,
И что в мучительном недуге
Он честным людям завещал...
«Родился он почти плебеем,
(Что мы бесславьем разумеем,
Что он иначе понимал).
Его отец был лекарь жалкой,
Он только пить любил, да палкой
К ученью сына поощрял.
Процесс развития — в России
Не чуждый многим — проходя,
Книжонки дельные, пустые
Читало с жадностью дитя,
Притом, как водится, украдкой...
Тоска мечтательности сладкой
Им овладела с малых лет.*.
Какой прозаик иль поэт
Помог душе его развиться,
К добру и славе прилепиться —
Не знаю я. Но в нем кипел
Родник богатых сил природных —
Источник мыслей благородных
И честных, бескорыстных дсл\..
«С кончиной лекаря, на свете
Остался он убог и мал,
Попал в Москву, учиться стал
В московском университете;
Но выгнан был, не доказав
Каких-то о рождепьи нрав,
Не удостоенпый патентом, —
И оставался целый век
Не доучившимся студентом
(Один ученый человек
Колол его неоднократно
Таким прозванием печатью,
Но впрочем бог ему судья!..)
Бедняк, терпя нужду и горе,
В подвале жил — и начал вскоре
Писать в журналах. Помню я:
Писал он много... Мыслью новой
Стремленьем к истине суровой
Горячий труд его дышал, —
Его заметили... В ту пору
Пришла охота прожектеру,
Который барышей желал,
Обширный основать журпал...
Вникая в дело не глубоко,
Искал он одного, чтоб тот,
Кто место главпое займет,
Писал разборчиво — и срока
В доставке своего труда
Не нарушал бы пикогда.
Белинский как-то с ним списался
И жить па Север перебрался...
«Тогда все глухо и мертво
В литературе пашей было.
Скончался Пушкин; без него
Любовь к ней в публике остыла...
В бореньи пошлых мелочей
Она погрязпув поглупела...
До общества, до жизни ей
Как будто не было и дела.
В то время, как в родном краю
Открыто зло торжествовало,
Ему лишь «баюшки баю»
Литература распевала.
Ничья могучая рука
Ее не направляла к цели;
Лишь два задорных поляка
На первом плане в ней шумели.
Ужь новый гений подымал
Тогда главу свою межь нами,
Но он одип изнемогал,
Тесним бесстыдными врагами,
К нему под зпамя приносил
Запас идей, надежд и сил

4855
В. Г. БЕЛИНСКИЙ
Кружок еще не смелый, тесной...
Потребность сильная была
В могучем слове правды честной,
В открытом обличгньи зла...
«II он пришел, о тгбей безвестной!..
Не пощадил он ыи льстецов,
Ни подлецов, ни идиотов,
Ни в маске жарких патриотов,
Благонамеренных воров!
Он все предания проверил,
Без ложного стыда измерил
Всю бездну дикости и зла,
Куда, заспав под говор лести,
В забвеньи истины и чести,
Отчизна бедная зашла!
Он расточал ей укоризны
За рабство — вековой недуг —
II прокричал врагом отчизны
Его — отчизны ложный друг.
Над ним ужь тучи собирались
Враги шумели, ополчались.
Но дикий вопль клеветника
П(* помешал ему пока...
В нем силы пуще разгорались
И между тем, как перед ним
Его соратники редели,
Смирялись, пятились, немели,
Он шел один неколебим!..
«О! сколько есть душой свободных
Сынов у родины моей,
Великодушных, благородных
П неподкупно верных ей,
Кто в человеке брата видит,
Кто зло клеймит и ненавидит,
Чей светел ум и ясен взгляд,
Кому рассудок не теснят
Преданья ржавые оковы, —
Не все ль они признать готовы
Его учителем своим?..
«Судьбой и случаем храним,
Трудился долго он — и много
(Конечно, не без воли бога)
Сказать полезного успел
И может-быть бы уцелел...
Но поднялась тогда тревога
В Париже буйном — и у нас
По своему отозвалась...
Скрутили бедную ценсуру —
Послушав наконец клевет,
II разбирать литературу
Созвали целый комитет.
По счастью в нем сидели люди
Честней, чем был из них один,
Фанатик ярый Бутурлин,
Который, не жался груди,
Беснуясь повторял одно:
«Закройте университеты
II будет зло пресечено!..»
(О муж бессмертный! не воспеты
Еще никем твои слова,
По твердо помнит их молва!
Пусть червь тебя могильный гложет,
Но сей совет тебе поможет
В потомство перейти верней,
Чем том истории твоей...)
«Почти полгода нас судили,
Читали, справки наводили —
И не остался прав никто...
Как быть! спасибо и за то,
Что не был суд бесчеловечен...
Настала грустная пора,
И честный сеятель Добра
Как враг отчизны был отмечен;
За ним следили и тюрьму
Враги пророчили ему...
Но тут услужливо могила
Ему объятья растворила:
Замучен жизнью трудовой
И постоянной нищетой,
Он умер... Помянуть печатпо
Его не смели... Так о нем
Слабеет память с каждым днем
И скоро сгибнет невозвратно!..»
Поэт умолк. А через день
Скончался он. Друзья сложились
II над усопшим согласились
Поставить памятник, но.лень
Исполнить помешала вскоре
Благое дело, а потом
Могила заросла кругом:
Не сыщешь... Не велико горе!
Живой печется о живом,
А мертвый сии глубоким саом...
Стихотворения Н. А. Некрасова.

3*
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4855
САША
1
Словно как мать над сыновней могилой,
Стонет кулик над равниной унылой,
Пахарь ли песню вдали запоет—
Долгая песня за сердце берет;
Лес ли начнется—сосна да осина...
Не весела ты, родная картина!
Что же молчит мой озлобленный pi?..
Сладок мне леса знакомого шум,
Любо мне видеть знакомую ниву—
Дам же я волю благому порыву
И на родимую землю мою
Все накипевшие слезы пролью!
Злобою сердце питаться устало—
Много в ней правды, да радости мало;
Спящих в могилах виновных теней
Не разбужу я враждою моей.
Родина-мать! я душою смирился,
Любящим сыном к тебе воротился.
Сколько б на нивах бесплодных твоих
Даром ни сгинуло сил молодых,
Сколько бы ранней тоски и печали
Вечные бури твои ни нагнали
На боязливую душу мою—
Я иобежден пред тобою стою!
Силу сломили могучие страсти,
Гордую волю погнули напасти,
И про убитую музу мою
Я похоронные песий пою.
Перед тобою мне плакать не стыдно,
Ласку твою мне принять не обидно—
Дай мне отраду объятий родных,
Дай мне забвенье страданий моих!
Жизнью измят я... и скоро я сгину...
Мать не враждебна и к блудному сыну:
Только-что ей я объятья раскрыл—
Хлынули слезы, прибавилось сил.
Чудо свершилось: убогая нива
Вдруг просветлела, пышна и красива,
Ласковей машет вершинами лес,
Солнце приветливей смотрит с небес.
Весело въехал я в дом тот угрюмой,
Что, осенив сокрушительной думой,
Некогда стих мне суровый внушил...
Как он печален, запущен и хил!
Скучно в нем будет. Нет, лучше поеду,
Благо не поздно, теперь же к соседу,
И поселюсь среди мирной семьи.
Славные люди—соседи мои,
Славные люди! Радушье их честно,
Лесть им противиа, а спесь не известпа.
Как-то они доживают свой век?
Он уже дряхлый, седой человек,
Да и старушка не многим моложе.
Весело будет увидеть мне тоже
Сашу, их дочь... Недалеко их дом.
Все ли застану по прежнему в нем?
Добрые люди, спокойно вы жили,
Милую дочь свою нежно любили.
Дико росла, как цветок полевой,
Смуглая Саша в деревне степной.
Всем окружив ее тихое детство,
Что позволяли убогие средства,
Только развить воспитаньем, увы!
Эту головку не думали вы.
Книги ребенку—напрасная мука,
Ум деревенский пугает наука:
Но сохраняется дольше в глуши
Первоначальиая ясность души,
Рдеет румянец и ярче, и краше...
Мило и молодо дитятко ваше,—
Бегает живо, горит как алмаз
Черный и влажный, смеющийся глаз,
Щеки румяны, и полны, и смуглы,
Брови так топки, а плечи так круглы:
Саша не знает забот и страстей,
А ужь шестнадцать исполнилось ей...

4855
САША
Выспится Саша, поднимется рано,
Черные косы завяжет у стана
И убежит, и в просторе полей
Сладко и вольно так дышится ей.
Та ли, другая пред нею дорожка—
Смело ей вверится бойкая ножка;
Да и чего побоится опа?..
Все так спокойно; кругом тишипа,
Сосны вершинами машут приветно,
Кажется, шепчут, струясь незаметно,
Волны, под сводом зеленых ветвей:
«Путник усталый! бросайся скорей
В наши объятья: мы добры и рады
Дать тебе, сколько ты хочешь, прохлады.»
Полем идешь—всё цветы да цветы,
В небо глядишь—с голубой высоты
Солнце смеется... Ликует природа!
Всюду приволье, покой и свобода;
Только у мельпицы злится река:
Нет ей простора... неволя горька!
Бедная! как она вырваться хочет!
Брыжжется пеной, бурлит и клокочет,
Но не прорвать ей плотины своей.
«Не суждена, видно, волюшка ей»,
Думает Саша—«безумно роптанье...»
Жизни кругом разлитой ликованье
Саше порукой, что милостив бог...
Саша не знает сомненья тревог.
Вот по распаханной, черной поляпе,
Землю взрывая, бредут поселяне—
Саша в них видит довольных судьбой
Мирных хранителей жизни простой:
Знает она, что не даром с любовью
Землю польют они потом и кровью..
Весело видеть семью поселян,
В землю бросающих горсти семян;
Дорого-любо, кормилица нива!
Видеть, как ты колосишься красиво,
Как ты янтарным зерном налита,
Гордо стоишь, высока и густа!
Но веселей нет поры обмолота:
Легкая дружно спорится работа:
Вторит ей эхо лесов и полей,
Словно кричит: «поскорей! поскорей!»
Звук благодатный! Кого он разбудит,
Верно весь день тому весело будет I
Саша проснется—бежит на гумно.
Солнышка нет—ни светло, ни темно,
Только-что шумное стадо прогнали.
Как на подмерзлой грязи натоптали
Лошади, овцы!.. Парным молоком
В воздухе пахнет. Мотая хвостом,
За нагруженной снопами телегой,
Чинно идет жеребеночек пегой,
Пар из отворенной риги валит,
Кто-то в огне там у печки сидит.
А па гумне только руки мелькают,
Да высоко молотила взлетают,
Не успевает улечься их тень.
Солнце взошло—начинается день..
Саша сбирала цветы полевые,
С детства любимые, сердцу родные,
Каждую травку соседних полей
Знала по имени. Нравилось ей
В пестром смешении звуков знакомых
Птиц различать, узнавать насекомых.
Время к полудню, а Саши все нет.
«Где же ты, Саша? простынет обед,
«Сашенька! Саша!»... С желтеющей нивы
Слышатся песни простой переливы;
Вот раздалося «ау!» вдалеке;
Вот над колосьями в синем венке
Черная быстро мелькнула головка...
«Вишь ты, куда забежала, плутовка!
Э!.. да никак колосистую рожь
Переросла наша дочка!»—Так что жь?—
«Что? ничего! понимай, как умеешь!
Что теперь надо, сама разумеешь:
«Спелому колосу—серп удалой,
Девице взрослой—жених молодой I*
— Вот еще выдумал, старый проказник!—
«Думай не думай, а будет нам праздник!»
Так рассуждая, идут старики
Саше на-встречу; в кустах у реки
Смирно присядут, подкрадутся ловко,
С криком внезапным: «попалась, плутовкаГ»
Сашу поймают, и весело им
Свидеться с дитятком бойким своим.. •

СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4855
В зимние сумерки нянины сказки
€аша любила. По утру в салазки
Саша садилась, летела стрелой,
Полная счастья, с горы ледяной.
Няня кричит: «не убейся, родная!»
Саша, салазки свои погоняя,
Весело мчится. На полном бегу
На бок салазки—и Саша в снегу!
Выбьются косы, растреплется шубка—
Снег отряхает, смеется, голубка!
Не до ворчанья и няне седой:
Любит она ее смех молодой...
Саше случалось знавать и печали:
Плакала Саша, как лес вырубали,
Ей и теперь его жалко до слез.
Сколько тут было кудрявых берез!
Там из-за старой, нахмуренной ели
Красные грозды калины глядели,
Там поднимался дубок молодой.
Птицы царили в вершине лесной,
По-низу всякие звери таились.
Вдруг мужики с топорами явились—
Лес зазвепел, застонал, затрещал.
Заяц послушал—и вон побежал,
В темную нору забилась лисица,
Машет крылом осторожнее птица,
В недоуменьи тащат муравьи,
Что пи попало, в жилища свои.
С песнями труд человека спорился:
Словно подкошен, осинник валился,
С треском ломали сухой березняк,
Корчили с корнем упорный дубняк,
Старую сосну сперва подрубали,
После арканом ее нагибали
И, поваливши, плясали на ней,
Чтобы к земле прилегла поплотней.
Так, победив после долгого боя,
Враг уже мертвого топчет героя.
Мпого тут было печальных картип:
Стоном стонали верхушки осин,
Из перерубленной старой березы
Градом лилися прощальные слезы
Я пропадали одна за другой
Данью последней на почве родной;
Кончились поздно труды роковые.
Вышли на небо светила ночные,
И над поверженным лесом лупа
Остановилась кругла и ясна—
Трупы деревьев недвижно лежали;
Сучья ломались, скрипели, трещали,
Жалобно листья шумели кругом.
Так, после битгы, во мраке ночном
Раненый стонет, зовет, проклинает.
Ветер над полем кровавым летает—
Праздно лежащим оружьем звепит,
Волосы мертвых бойцов шевелит!
Тени ходили по пням беловатым,
Жидким осинам, березам косматым;
Низко летали, вились колесом
Совы, шарахаясь 6 земь крылом;
Звонко кукушка вдали куковала,
Да, как безумная, галка кричала,
Шумно летая над лесом... но ей
Не отъискать неразумных детей!
С дерева комом галчата упали,
Желтые рты широко разевали,
Прыгали, злились. Наскучил их крик—
И придавил их ногою мужик.
Утром работа опять закипела.
Саша туда и ходить не хотела,
Да через месяц—пришла. Перед ней
Взрытые глыбы и тысячи пней;
Только, уныло повиснув ветвями,
Старые сосны стояли местами,
Так на селе остаются одни
Сгарые люди в рабочие дни.
Верхние ветви так плотно сплелися,
Словно там гнезда жар-птиц завелися,
Что, по словам долговечных людей,
Дважды в полвека выводят детей.
Саше казалось, пришло уже время:
Вылетит скоро волшебное племя,
Чудпые птицы посядут на пни,
Чудные песни споют ей они!
Саша стояла и чутко внимала.
В красках вечерних заря догорала—
Чорез соседний несрубленный лес,
С пышно-румяного края небес

4855
САША
37
Солнце пронзалось стрелой лучезарной,
Шло через пни полосою янтарной
И наводило на дальний бугор
Света и теней недвижный узор.
Долго в ту ночь, не смыкая ресницы,
Думает Саша: что петь будут птицы?
В комнате словно тесней и душней.
Саше не спится,—но весело ей.
Пестрые грёзы сменяются живо,
Щеки румянцем горят не стыдливо,
Утренний сон ее крепок и тих,..
Первые зорьки страстей молодых!
Полны вы чпры и неги беспечной,
Нет еще муки в тревоге сердечной;
Туча близка, но угрюмая тень
Медлит испортить смеющийся день,
Будто жалея... И день еще ясен...
Он и в грозе будет чудно прекрасен,
Но безотчетно пугает гроза...
Эти ли детски живые глаза,
Эти ли полпые жизни ланиты
Грустно поблекнут, слезами покрыты?
Эту ли резвую волю во власть
Гордо возьмет все-губящая страсть!..
Мимо идите, угрюмые тучи!
Горды вы силой! свободой могучи:
С вами ли, грозные, вынести бой
Слабой и робкой былинке стешюй?..
Третьего года, наш край покидая,
Старых соседей моих обнимая,
Помню, пророчил я Сзше моей
Доброго мужа, румяных детей,
Долгую жизнь без тоски и страданья...
Да не сбылися мои предсказанья!
В страшной беде стариков я застал.
Вот что про Сашу отец рассказал:
«В нашем соседстве усадьба большая
Лет уже сорок стояла пустая:
В третьем году, наконец, прикатил
Барин в усадьбу и нас посетил,
Именем: Лев Алексеич Агарин,
Ласков с прислугой, как будто не барин,
Тонок и бледен. В лорнетку глядел,
Мало волос на макушке нмел.
Звал он себя перелетпою птицей:
Был—товорцт—я теперь за границей*
Много видал я больших городов,
Синих морей и подводных мостов—>
Все там приволье и роскошь, и чудог
Да высылали доходы мне худо.
На пароходе в Кронштадт я пришел,
И надо мной все кружился орел,
Словно пророчил великую долю.—
Мы со старухой дивилися вволю,
Саша смеялась, смеялся он сам...
Начал он часто похаживать к нам,
Начал гулять, разговаривать с Сашей,
Да над природой подтрунивать нашей—
Есть-де на свете такая страна,
Где никогда не проходит весна,
Там и зимою открыты балконы,
Там поспевают на солнце лимоны,
II начинал, в потолок посмотрев,
Грустное что-то читать на-распев.
Право, как песня слова выходили.
Господи! сколько они говорили!
Мало того: он ей книжки читал
И по Французски ее обучал.
Словно брала их чужая кручина,
Все рассуждали: какая причина,
Вот ужь который теперича век
Беден, несчастлив и зол человек?
Но—говорит—пе слабейте душою:
Солнышко правды взойдет над землею f
И в подтвержденье надежды своей
Старой рябиновкой чокался с ней.
Сагаа туда же—отстать-то не хочет—
Выпить не выпьет, а губы обмочит;
Грешпые люди—пивали и мы.
Стал он прощаться в начале зимы:
Бил—говорит—я довольно баклуши,
Будьте вы счастливы, добрые души,
Благословите на дело... пора!
Перекрестился—и съехал с двора...
В первое время печалилась Саша,
Видим: скучна ей компания наша.

38
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4855
Годы ей, что ли, такие пришли?
Только узнать мы ее не могли,
Скучны ей песни, гаданья и сказки.
Вот и зима!—да не тешут салазки.
Думает думу, как будто у ней
Больше забот, чем у старых людей.
Книжки читает, украдкою плачет.
Видели: письма все пишет и прячет.
Книжки выписывать стала сама—
И наконец набралась же ума!
Что ни спроси, растолкует, научит,
С ней говорить никогда не наскучит;
А доброта... Я такой доброты
Век не видал, не увидишь и ты!
Бедные все ей приятели-друга:
Кормит, ласкает и лечит недуги.
Так девятнадцать ей минуло лет.
Мы поживаем—и горюшка нет.
Надо же было вернуться соседу!
Слышим: приехал и будет к обеду.
Как его весело Саша ждала!
В комнату свежих цветов принесла;
Книги свои уложила исправно,
Просто оделась, да так-то ли славно;
Вышла на встречу—и ахнул сосед!
Словно оробел. Мудреного нет:
В два-то последние года на-диво
Сашенька стала пышна и красива,
Прежний румянец в лице заиграл.
Он же бледней и плешивое стал...
Все, что ни делала, что ни читала,
Саша тотчас же ему рассказала;
Только не в прок угожденье пошло!
Он ей перечил, как будто на-зло:
— Оба тогда мы болтали пустое!
Умные люди решили другое,
Род человеческий низок и зол.—
Да и пошел! и пошел! и пошел!..
Что говорил—мы понять не умеем,
Только покоя с тех пор не имеем:
Вот ужь сегодня семнадцатый день,
Саша тоскует и бродит, как тень!
Книжки свои то читает, то бросит,
Гость навестит, так молчать его просит.
Был он три раза; однажды застал
Сашу за делом: мужик диктовал
Ей письмецо, да какая-то баба
Травки просила—была у ней жаба.
Он поглядел и сказал нам, шутя:
— Тешится новой игрушкой дитя!—
Саша ушла—не ответила слова...
Он было к ней; говорит: «не здорова».
Книжек прислал—не хотела читать
II приказала назад отослать.
Плачет, печалится, молится богу...
Он говорит: «я собрался в дорогу» —
Сашенька вышла, простилась при нас,
Да и опять на верху заперлась.
Что жь?.. он письмо ей прислал. Между нами:
Грешные люди, с испугу, мы сами
Прежде его прочитали тайком:
Руку свою предлагает ей в нем.
Саша сначала отказ отослала,
Да ужь потом нам письмо показала.
Мы уговаривать: чем не жених?
Молод, богат, да и правом-то тих.
«Нет, не пойду». А сама не спокойна;
То говорит: «я его недостойна» —
То: «он меня недостоин: он стал
Зол и печален и духом упал!»
А как уехал, так пуще тоскует,
Письма его потихоньку цалует!..
Что тут такое? родной, объясни!
Хочешь, на бедную Сашу взгляни.
Долго ли будет она убиваться?
Или ужь ей не певать, не смеяться,
И погубил он бедняжку на век?
Ты нам скажи: он простой человек,
Или какой чернокнижник-губитель?
Или не сам ли он бес-искуситель?..»
Полноте, добрые люди, тужить!
Будете скоро по прежнему жить:
Саша поправится—бог ей поможет.
Околдовать никого он не может:
Он... не могу приложить головы,
Как объяснить, чтобы поняли вы...

4855
САША
39
Странное племя, мудреное племя
В нашем отечестве создало время!
Это не бес, искуситель людской,
Это, увы!—современный герой!
Книги читает да по свету рыщет—
Дела себе исполинского ищет,
Благо, наследье богатых отцов
Освободило от малых трудов,
Благо, идти по дороге избитой
Лень помешала да разум развитой.
— Нет, я души не растрачу моей
На муравьиной работе людей:
Или под бременем собственной силы
Сделаюсь жертвою ранней могилы,
Или по свету звездой пролечу!
Мир—говорит—осчастливить хочу!
Что жь под руками, того он не любит,
То мимоходом без умыслу губит.
В наши великие, трудные дни
Книги не шутка: укажут они
Все недостойное, дикое, злое,
Но не дадут они сил на благое,
Но не научат любить глубоко...
Дело веков поправлять не легко!
Все, что высоко, разумно, свободно,
Сердцу его и доступно, и сродно,
Только дающая силу и власть
В слове и деле чужда ему страсть!
Любит он сильно, сильней ненавидит,
А доведись—комара не обидит!
Да говорят, что ему и любовь
Голову больше волнует—не кровь!
Что ему книга последняя скажет,
То на душе его сверху и ляжет:
Верить, не верить—ему все равно,
Лишь бы доказано было умно!
Сам на душе ничего не имеет,
Что вчера сжал, то сегодня и сеет;
Ныньче не знает, что завтра сожнет,
Только наверное сеять пойдет.
Это в простом переводе выходит,
Что в разговорах он время проводит;
Если жь за дело возьмется—беда!
Мир виноват в неудаче тогда;
Чуть поослабнут нетвердые крылья,
Бедный кричит: «бесполезны усилья!»
И ужь куда как становится зол
Крылья свои опаливший орел...
Поняли?., нет!.. Ну беда не большая!
Лишь поняла бы бедняжка больная.
Благо, теперь догадалась она,
Что отдаваться ему не должна,
А остальное все сделает время.
Сеет он, все-таки, доброе семя!
В нашей степной полосе, что ни шаг,
Знаете вы,—то бугор, то овраг:
В летнюю пору безводны овраги,
Выжжены солнцем, песчаны и наги,
Осенью грязны, не видны зимой,
Но погодите: повеет весной
С теплого края, оттуда, где люди
Дышат вольнее,—в" три четверти груди,-
Красное солнце растопит снега,
Реки покинут свои берега,—
Чуждые волны кругом разливая,
Будет и дерзок, неполон до края
Жалкий овраг... Пролетела весна—
Выжжет опять его солнце до дна,
Но уже зреет на ниве поемной,
Что оросил он волною заемной,
Пышная жатва. Нетронутых сил
В Саше так много сосед пробудил,..
Эх! говорю я хитро, непонятно!
Знайте и верьте, друзья: благодатна
Всякая буря душе молодой—
Зреет и крепнет душа под грозой.
Чем неутешнее дитятко ваше,
Тем встрепенется светлее и краше:
В добрую почву упало зерно—
Пышным плодом отродится оно!
Начато в 1852 г.
Закончено весной 1855 г. в Ярославле.

40
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВ
485$
# *
Праздник жизни—молодости годы —
Я убил под тяжестью труда,
И поэтом, баловном свободы,
Другом лени—не был никогда.
Если долго сдержанные муки,
Накипев, под сердце подойдут,
Я пишу: рифмованные звуки
Нарушают мой обычный труд.
Все жь они не хуже плоской прозы,
И волнуют мягкие сердца,
Как внезапно хлынувшие слезы
С огорченного лица.
Но не льщусь, чтоб в памяти народной
Уцелело что-нибудь из них...
Нет в тебе поэзии свободной,
Мой суровый, неуклюжий стих!
Нет в тебе творящего искусства..»
Но кипит в тебе живая кровь,
Торжествует мстительное чувство,
Догорая, теплится любовь,—
Та любовь, что добрых прославляет,
Что клеймит злодея и глупца
II венком терновым наделяет
Беззащитною певца...
_ И марта.
В БОЛЬНИЦЕ
Вот и больница. Светя, показал
В угол нам сонный смотритель.
Трудно и медленно там угасал
Честный бедняк сочинитель.
Мы попрекнули невольно его,
Что, зануждавшись в столице,
Не известил он друзей никого,
А приютился в больнице...
«Что за беда», он шутя отвечал:
«Мне и в больнице покойно.
Я все соседей моих наблюдал:
Многое, право, достойно
Гоголя кисти. Вот этот субъект,
Что можь кроватями бродит—
Есть у него превосходный проект,
Только—беда! не находит
Денег... а то бы дашю превращал
Он в бриллианты крапиву.
Он покровительство мне обещал
И миллион на разживу!
«Вот старикашка-актер: на людей
II на судьбу негодует;
Перевирая, из старых ролей
Всюду двустишия сует;
Он добродушен, задорен и мил,
Жалко—уснул (или умер?) —
А то бы верно он вас посмешил...
Смолк и семнадцатый нумер!
А как он бредил деревней своей,
Как, о семействе тоскуя,
Ласки последней просил у детей,
А у жены поцалуя!
Не просыпайся же, бедный больной!
Так в забытьи и умри ты...
Очи твои не любимой рукой—
Сторожем будут закрыты!
Завтра дежурные нас обойдут,
Саваном мертвых накроют,
Счетом в мертвецкий покой отнесут.
Счетом в могилу зароют.
И ужь тогда не являйся жена,
Чуткая сердцем, в больницу—
Бедного мужа не сыщет она,
Хоть раскопай всю столицу!
«Случай недавно ужасный тут был:
Пастор какой-то немецкой
К сыну приехал—и долго ходил..»
«Вы поищите в мертвецкой»,
Сторож ему равнодушно сказал:
Бедный старик пошатнулся,
В страшном испуге туда побежал
Да, говорят, и рехнулся!
Слезы ручьями текут по лицу,
Он между трупами бродит:
Молча заглянет в лицо мертвецу,
Молча к другому подходит...
«Впрочем, не вечно чужою рукой
Здесь закрываются очи.
Помню: с прошибенной в-кровь головой
К нам привели среди ночи
Старого вора: в остроге его
Буйный товарищ изранил.
Он не хотел исполнять ничего,
Только грозил и буянил.
Паша сиделка к нему подошла,
Вздрогнула вдруг—и ни слова...
В странном молчаньи минута прошла:
Смотрят один на друюва!

4855
СВАДЬБА
Кончилось тем, что угрюмый злодей,
Пьяный, обрызганный кровью,
Вдруг зарыдал—перед первой своей
Светлой и честной любовью.
(Смолоду знали друг друга они)...
Круто старик изменился:
Плачет да молится целые дни,
Пгред врачами смирился.
Не было средства, однако, помочь...
Час его смерти был странен
(Помпю я эту печальную ночь):
Он уже был бездыханен,
А всепрощающий голос любви,
Полный мольбы бесконечной,
Тихо над ним раздавался: «живи
Милой, желанной, сердечной!»
Все, что имела она, продала—
С честью его схоронила.
Бедная! как она мало жила!
Как она много любила!
А что любовь ей дала, кроме бед,
Кроме печали и муки?
Смолоду—стыд, а на старости лет—
Ужас последней разлуки!..
«Есть и писатели здесь, господа.
Вот, посмотрите: украдкой
Бледен и робок подходит сюда
Юноша с толстой тетрадкой.
С юга пешком привела его страсть
В дальнюю нашу столицу—
Думал бедняга в храм славы попасть -
Рад, что попал и в больницу!
Всем он читал свой ребяческий бред-
Было тут смеху и шуму!
Я лишь один не смеялся... о, нет!
Думал я горькую думу.
Братья -писатели! в нашей судьбе
Что-то лежит роковое:
Если бы все мы, не веря себе,
Выбрали дело другое —
Не было б точно, согласен и я,
Жалких писак и педантов—
Только бы не было также, друзья,
Скоттов, Шекспиров и Дантов!
Чтоб одного возвеличить, борьба
Тысячи слабых уносит —
Даром иичто не дается: судьба
Жертв искупительных просит.»
Тут наш приятель глубоко вздохнул,
Начал метаться тревожно;
Мы посидели, пока он уснул—
И разошлись осторожно...
СВАДЬБА
В сумерки в церковь вхожу. Малолюдно,
Светят лампады печально и скудно,
Темны просторного храма углы*
Длинные окна, то полные мглы,
То озаренные беглым мерцаньем,
Тихо колеблются с робким бряцаньем.
В куполе темень такая висит,
Что поглядеть туда—д\ оло> пробежит!
С каменных плит и со стен полутёмных
Сыростью веет: на петлях огромных
Словно заплакана тяжкая дверь...
Нет богомольцев, не служба теперь—
Свадьба. Венчаются люди простые.
Вот у налоя стоят молодые:
Парень-ремесленник Фертом глядит,
Красен с лица и с затылка подбрит—
Видно: разгульного сорта детина!
Рядом невеста: такая кручина
В бледном лице, что глядеть тяжело...
Бедная женщина! Что вас свело?
Вижу я, стан твой немного полнее,
Чем бы... Я понял! Стыдливо краснел
И нагибаясь, свой длинный платок
Ты на него потянула... Увлек
Видно гуляка подарком да лаской,
Песней, гитарой да честною маской?
Ты ему сердце свое отдала...
Сколько ночей ты потом не спала!
Сколько ты плакала!.. Он не оставил,
Волей ли, нет ли, он дело поправил—
Бог не без милости—ты спасена...
Что же ты так безнадежно грустна?
Ждет тебя много попреков жестоких,
Дней трудовых, вечеров одиноких:
Будешь ребенка больного качать,
Буйного мужа домой поджидать,
Плакать, работать—да думать уныло,
Что тебе жизнь молодая сулила,
Чем подарила, что даст впереди...
Бедная! лучше вперед не гляди'

СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4855
Безвестен я. Я вами не стяжал
Ни почестей, ни денег, ни похвал,
Стихи мои—плод жизни несчастливой,
У отдыха похищенных часов,
Сокрытых слёз и думы боязливой;
* *
Но вами я не восхвалял глупцов,
Но с подлостью не заключал союза,
Нет! свой венец терновый приняла
Не дрогнув, обесславленная Муза
И под кнутом без звука умерла.
Роскошны вы, хлеба заповедные
Родимых нив —
Цветут, ростут колосья наливные,
А я чуть жив!
НА РОДИНЕ
Ах, странно так я создан небесами,
Таков мой рок,
Что хлеб полей, возделанных рабами,
Нейдет мне в-прок!
ПИСЬМА
Плачь, горько плачь! Их не напишешь вновь, И пусть бы жизнь их ложью назвала —
Хоть написать, смеясь, ты обещала...
Они на век погибли, как любовь,
Которая их сердцу диктовала.
Хранились в них души твоей черты,
Корыстному волненью непричастной,
Поэзии роскошные цветы —
Благоуханье молодости ясной!
Она давно в них веру колебала,—
Нет! та рука со злобой их сожгла,
Которая с любовью их писала!
Грядущее опоры лишено,
Прошедшее поругано жестоко,
Где твое личико смуглое
Ныньче смеется, кому?
Эх, одиночество круглое!
Не посулю никому!
А ведь, бывало, охотно
Шла ты ко мне вечерком,
Как мы с тобой беззаботно
Веселы были вдвоем!
Как выражала ты живо
Милые чувства свои!
Помнишь, тебе особливо
Нравились зубы мои,
Как любовалась ты ими,
Как цаловала, любя!
Но и зубами моими
Не удержал я тебя...
Замолкни, Муза мести и печали!
Я сон чужой тревожить не хочу,
Довольно мы с тобою проклинали.
Один я умираю — и молчу.
К чему хандрить, оплакивать потери?
Когда б хоть легче было от того!
Мне самому, как скрип тюремной двери,
Противны стоны сердца моего.
Всему конец. Ненастьем и грозою
Мой темный путь не даром омрача,
Не просветлеет небо надо мною,
Не бросит в душу теплого луча...
Волшебный луч любви и возрожденья!
Я звал тебя — во сне и на яву,
В труде, в борьбе, на рубеже паденья
Я звал тебя, — теперь ужь не зову!
Той бездны сам я не хотел бы видеть,
Которую ты можешь осветить...
То сердце не научится любить,
Которое устало ненавидеть.
— Ноябрь.

4856
княгиня
18S6
ЗАБЫТАЯ ДЕРЕВНЯ
У бурмистра Власа бабушка Ненила
Починить избенку лесу попросила.
Отвечал: нет лесу, и не жди — не будет!
«Вот приедет барин — барин нас рассудит,
Барин сам увидит, что плоха избушка,
И велит дать лесу» — думает старушка.
2
Кто-то по соседству, лихоимец жадный,
У крестьян землицы косячек изрядный
Оттягал, отрезал плутовским манером —
«Вот приедет барин: будет землемерам!»
Думают крестьяне: «скажет барин слово —
И землицу нашу отдадут нам снова.»
Полюбил Наташу хлебопашец вольный,
Да перечит девке немец сердобольный,
Главный управитель. «Погодим, Игната,
Вот приедет барин!» говорит Наташа.
Малые, большие — дело чуть за спором —
«Вот приедет барин!» повторяют хором...
4
Умерла Ненила; на чужой землице
У соседа-плута — урожай сторицей;
Прежние парнишки ходят бородаты,
Хлебопашец вольный угодил в солдаты,
И сама Наташа свадьбой ужь не бредит...
Барина все нету... барин все не едет!
Наконец, однажды середи дороги
Шестернею цугом показались дроги:
На дрогах высоких гроб стоит дубовый,
А в гробу-то барин; а за гробом — новый.
Старого отпели, новый слезы вытер,
Сел в свою карету — и уехал в Питер.
КНЯГИНЯ
Дом — дворец роскошный, длинный,
двух-этажный,
С садом и с решеткой; муж — сановник
важный.
Красота, богатство, знатность и свобода —
Всё ей даровали случай и природа.
Только показалась — и над светским миром
Солнцем засияла, вознеслась кумиром!
Воин, царедворец, дипломат, посланник —
Красоты волшебной раболепный данник;
Свет ей рукоплещет, свет ей подражает.
Властвует княгиня, цепи налагает,
Но цепей не носит; прихоти послушна,
Ни за что полюбит, бросит равнодушно:
Ей чужое счастье ничего не стоит —
Если и погибнет, торжество удвоит!
Сердце ли в ней билось чересчур спокойно,
Иль кругом все бьио страсти не достойно,
Только ни однажды в молодые лета
Грудь ее любовью не была согрета.
Годы пролетали. В вихре жизни бальной
До поры осенней — пышной и печальной —
Дожила княгиня... Тут супруг скончался...
Труден был ей траур,—доктор догадался
И нашел, что воды были б ей полезны
(Доктора в столицах вообще любезны).
Если только русский едет за границу,
Посылай в Палермо, в Пизу или в Ниццу,
Быть ему в Париже — так судьбам угодно!
Год в столице моды шумно и свободно
Прожила княгиня; на второй влюбилась
В доктора-Француза — и сама дивилась!
Не был он красавец, но ей было ново
Страстно и свободно льющееся слово,
Смелое, живое... Свергнуть иго страсти
Нет и помышленья... да ужь нет и власти!
Решено! В Россию тотчас написали:
Немец-управитель, без большой печали,
Продал за бесценок, в силу повеленья,
Английские парки, русские селенья,
Земли, лес и воды, дану и усадьбу...
Получили деньги — и съиграли свадьбу...
Тут пришла развязка. Круто изменился
Доктор-спекулятор: деспотом явился!
Деньги, бриллианты — все пустил в аФсры,
А жену тиранил, ревновал без меры,
И когда бедняжка с горя захворала,

и
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4856
Свез ее в больницу... Навещал сначала,
А потом уехал — словно канул в воду!
Скорбная, больная, гасла больше году
В нищете княгиня... и тот год тяжелой
Бш ей долгим годом думы невеселой!
Смерть ее в Париже не была заметна:
Бедно нарядили, схоронили бедно...
А в отчизне далыюй словно были рады:
Целый год судили — резко, без пощады,
Наконец, устали... И одна осталась
Память: что с отличным вкусом одевалась!
Да еще остался дом с ее гербами,
До-верху набитый бедными жильцами,
Да в строфах небрежных русского поэта
Вдохновенных ею чудных два куплета.
Да голяк-потомок отрасли старинной,
Светом позабытый— и ни в чем невинной.
•I»
Чуть-чуть не говоря: «ты су тля я
ничтожность !х
Стихов моих печатный судия
Советует большую осторожность
В употребленьи буквы «я».
Винюсь: ты прав, усердный мои ценитель
И общих мест присяжный расточитель, —
Против твоей я публики грешу,
Но только я не для нее шину.
Увы! писать для публики, для света
Удел не русского поэта...
Друзья мои по тяжкому труду,
По Музе гордой и несчастной,
Кипящей злобою безгласной!
Мою тоску, мою беду
Пою для вас... Не правда ли, отрадно
Несчастному несчастие в другом?
Кто болен сам, тот весело и жадно
Внимает вести о больном...
ГАДАЮЩЕЙ НЕВЕСТЕ
У него прекрасные манеры,
Он не глуп, не беден и хорош,
Что гадать? ты влюблена без меры,
И судьбы своей ты не уйдешь.
Я могу сказать и без гаданья:
Если сердце есть в его груди —
Ждут тебя, быть может, испытанья,
Но и счастье будет впереди...
Не из тех ли только он бездушных,
Что в столице много встретишь ты,
Одному лишь голосу послушных —
Голосу тщеславной суеты^
Что гордятся ровностью пробора,
Щегольски обутою ногой,
Потеряв сознание позора
Жизни дикой, праздной и пустой?
Если так — плоха порука счастью!
Как бы чудно ты ни расцвела,
Ни умом, ни красотой, ни страстью
Не поправишь рокового зла.
Оп твои пленительные взоры,
Нежность сердца, музыку речей —
Все отдаст за плоские рессоры
U за дару кровных лошадей!
♦ **
Как ты кротка, как ты послушна,
Ты рада быть сто рабой,
Но он внимает равнодушно,
Уныл и холоден душой.
А прежде»., помнишь? Молода,
Горда, надменна и прекрасна,
Ты им итрала самовластно,
Но он любил, любил тогда!
Так солнце осени — без туч
Стоит не грея на лазури,
А летом и сквозь сумрак бури
Бросает животворный луч...

4856
ТУРГЕНЕВУ
Тяжелый крест достался ей на долю:
Страдай, молчи, притворствуй и не плачь;
Кому и страсть, и молодость, и волю —
Все отдала — тот стал ее палач!
Давно ни с кем опа не знает встречи;
Угнетена, пуглива и грустна,
Безумные, язвительпые речи
Безропотно выслушивать должна:
«Не говори, что молодость сгубила
Ты, ревностью истерзана моей;
Не говори!., близка моя могила,
А ты цветка весеннего свежей!
«Тот день, когда меня ты полюбила
И от меня услышала: люблю —
Не проклинай! близка моя могила:
Поправлю все, все смертью искуплю!
«Не говори, что дни твои унылы,
Тюремщиком больного не зови:
Передо мной — холодный мрак могилы,
Перед тобой — объятия любви!
«Я знаю: ты другого полюбила,
Щадить и ждать наскучило тебе...
О погоди! близка моя могила —
Начатое и кончить дай судьбе!..»
Ужасные, убийственные звуки!..
Как статуя прекрасна и бледна,
Она молчит, свои ломая руки...
И что сказать могла б ему она?..
ШКОЛЬНИК
— Пу, потттел же, ради бога!
Небо, ельник и песок —
Не веселая дорога...
Эй! садись ко мне, дружок! —
Ноги босы, грязно тело
И едва прикрыта грудь...
Не стыдися! что за дело?
Это многих славных путь.
Вижу я в котомке книжку.
Так, учиться ты идешь,..
Знаю: батька на сыпишку
Издержал последний грош.
Знаю, старая дьячиха
Отдала четвертачок,
Что проезжая купчиха
Подарила на чаёк.
Или, может, ты дворовый
Из отпущенных?.. Ну, что жь!
Случай тоже ужь не новый —
Не робей, не пропадешь!
Скоро сам узнаешь в школе,
Как архангельский мужик
По своей и божьей воле
Стал разумен и велик.
Не без добрых дуга на свете —
Кто нибудь свезет в Москву,
Будешь в университете —
Сон свершится на яву!
Там ужь поприще широко:
Знай работай да не тр^сь...
Вот за что тебя глубоко
Я люблю, родная Русь.
Не бездарна та природа,
Не погио еще тот край,
Что выводит из народа
Столько славных то-и-знай, —
Столько добрых, благородных,
Сильных любящей душой,
Посреди тупых, холодных
И напыщенных собой!
ТУРГЕНЕВУ
Прощай! Завидую тебе—
Твоей поездке, не судьбе:
Я гордостью, ты знаешь, болен
И не сменяю ни на чью
Судьбу плачевную мою,
Хоть очень ею недоволен. —
Ты счастлив. Ты воскреснешь вновь;
В душе твоей проснется живо
Все, чем терзает прихотливо
И награждает нас любовь —
Пора наград, улыбок ясных,
Простых, как молодость, речей,
Ночей таинственных и страстных
И полных сладкой лени дней!

СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4856
Ты знал ее?.. Нет лучшей доли!
Живешь легко, глядишь светлей,
Не жалко времени и воли,
Не стыдно праздности своей,
Душа тоскливо вдаль не рвется
И вся блаженна перед той,
Чье сердце ласковое бьется
Одним биением с тобой...
Счастливец! из доступных миру
Ты наслаждений взять умел
Все, чем прекрасен наш удел.
Бог дал тебе свободу, лиру
И женской любящей душой
Благословил твой путь земной...
ПОЭТ И ГРАЖДАНИН
гражданин (входит)
Опять один, опять суров,
Лежит — и ничего не пишет.
поэт
Прибавь: хандрит и еле дышет —
И будет мой портрет готов.
ГРАЖДАНИН
Хорош портрет! Ни благородства,
Ни красоты в нем нет, поверь,
А просто пошлое юродство.
Лежать умеет дикий зверь...
поэт
Так что же?
ГРАЖДАНИН
Да глядеть обидно.
поэт
Ну, так уйди.
ГРАЖДАНИН
Послушай: стыдпо!
Пора вставать! Ты знаешь сам.
Какое время наступило;
В ком чувство долга не остыло,
Кто сердцем неподкупно прям,
В ком дарованье, сила, меткость,
Тому теперь не должно спать. ••
поэт
Положим, я такая редкость,
Но нужно прежде дело дать.
ГРАЖДАНИН
Вот новость! Ты имеешь дело,
Ты только временно уснул.
Проснись: громи пороки смело..»
поэт
А! знаю: «вишь куда метнул!»
Но я обстреленная птица.
Жаль, нет охоты говорить
(берет книгу)
Спаситель Пушкин! — Вот страница:
Прочти и перестань корить!
гражданин (читает)
«Не для житейского волненья»
«Не для корысти, не для битв,
«Мы рождены для вдохновенья,
«Для звуков сладких и молитв».
поэт (с восторгом)
гТеподражаемые звуки!..
Когда бы с Музою моей
Я был немного поумней,
Клянусь, пера бы не взял в руки!
ГРАЖДАНИН
Да, звуки чудные... ура!
Так поразительна их сила,
Что даже сонная хандра
С души поэта соскочила.
Душевно радуюсь — пора!
И я восторг твой разделяю,
Но, признаюсь, твои стихи
Живее к сердцу принимаю,
поэт
Не говори же чепухи!
Ты рьяный чтец, но критик дикий.
Так я, по твоему, — великий,
Повыше Пушкина поэт?
Скажи пожалуйста?!..
ГРАЖДАНИН
Ну, нет!
Твои поэмы бестолковы,
Твои элегии не новы,
Сатиры чужды красоты,
Неблагородны и обидны,
Твой стих тягуч. Заметен ты,
Но так без солнца звезды видны.
В ночи, которую теперь
Мы доживаем боязливо,
Когда свободно рыскал зверь,
А человек бродил пугливо —
Ты твердо светоч свой держал,
Но небу было неугодно,

4836
ПОЭТ И ГРАЖДАНИН
47
Чтоб он под бурей запылал,
Путь освещая всенародно;
Дрожащей искрою в потьмах
Он чуть горел, мигал, метался.
Моли, чтоб солнца он дождался
И потонул в его лучах!
Нет, ты не Пушкин. Но покуда
Не видно солнца ни откуда,
С твоим талантом стыдно спать;
Еще стыдней в годину горя
Красу долин, небес и моря
И ласку милой воспевать...
Гроза молчит, с волной бездонной
В сияньи спорят небеса
И ветер ласковый и сонной
Едва колеблет паруса, —
Корабль бежит красиво, стройно,
И сердце путников спокойно,
Как будто, вместо корабля,
Под ними твердая земля.
Но гром ударил; буря стонет
И снасти рвет и мачту клонит,—
Не время в шахматы играть,
Не время песни распевать!
Вот пес—и тот опасность знает
И бешено на ветер лает:
Ему другого дела нет...
А ты что делал бы, поэт?
Ужель в каюте отдаленной
Ты стал бы лирой вдохновенной
Ленивцев уши услаждать
И бури грохот заглушать?
Пускай ты верен назначенью,
Но легче ль родине твоей,
Где каждый предан поклоненью
Единой личности своей?
На перечет сердца благие,
Которым родина свята.
Бог-помочь им!., а остальные?
Их цель мелка, их жизнь пуста.
Одни — стяжатели и воры,
Другие — сладкие певцы,
А третьи... третьи мудрецы:
Их назначенье — разговоры.
Свою особу оградя,
Они бездействуют, твердя:
«Неисправимо наше племя,
Мы даром гибнуть не хотим,
Мы ждем: авось поможет время,
И горды тем, что не вредим!»
Хитро скрывает ум надменной
Себялюбивые мечты,
Но... брат мой! кто бы ни был ты,
Не верь сей* логике презренной!
Страшись их участь разделить,
Богатых словом, делом бедных,
И не иди во стан безвредных,
Когда полезным можешь быть!
Не может сын глядеть спокойно
На горе матери родной,
Не будет гражданин достойной
К отчизне холоден душой,
Ему нет горше укоризны...
Иди в огонь за честь отчизны,
За убежденье, за любовь. •.
Иди и гибни безупречно.
Умрешь не даром... Дело прочна
Когда под ним струится кровь
А ты, поэт! избранник неба,
Глашатай истин вековых,
Не верь, что неимущий хлеба
Не стоит вещих струн твоих!
Не верь, чтоб вовсе пали люди;
Не умер бог в душе людей,
И вопль из верующей груди
Всегда доступен будет ей!
Будь гражданин! служа искусству,
Для блага ближнего живи,
Свой гений подчиняя чувству
Все-обнимающей Любви;
И если ты богат дарами,
Их выставлять не хлопочи:
В твоем труде заблещут сами
Их животворные лучи.
Взгляни: в осколки твердый камень
Убогий труженик дробит,
А из-под молота летит
И брыжжет сам собою пламень!
поэт
Ты кончил?.. чуть я не уснул.
Куда нам до таких воззрений!
Ты слишком далеко шагнул.
Учить других — потребен гений,
Потребна сильная душа,
А мы с своей душой ленивой,
Самолюбивой и пугливой,
Не стоим медного гроша.
Спеша известности добиться,
Боимся мы с дороги сбиться
И тропкой торною идем,
А если в сторону свернем —
Пропали, хоть беги со света!
Куда жалка ты, роль поэта!
Блажен безмолвный гражданин:
Он, Музам чуждый с колыбели,
Своих поступков господин,

48
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4856
Ведет их к благодарной цели,
И труд его успешен, спор...
ГРАЖДАНИН
Не очень лестный приговор.
Но твой ли он? тобой ли сказан?
Ты мог бы правильней судить:
Поэтом можешь ты не быть,
Но гражданином быть обязан.
А что такое гражданин?
Отечества достойный сын. —
Ах! будет с нас купцов, кадетов,
Мещан, чиновников, дворян,
Довольно даже нам поэтов,
Но нужно, нужно нам граждан!
Но где жь они? Кто не сенатор,
Не сочинитель, не герой,
Не предводитель, не плантатор,
Кто гражданин страны родной?
Где ты? откликнись! Нет ответа.
И даже чужд душе поэта
Его могучий идеал!
Но если есть он между нами,
Какими плачет он слезами!!..
И ты с собой его ровнял!?
Гроза шумит и к бездне гонит
Свободы шаткую ладью,
Поэт клянет, или хоть стонет,
А гражданин молчит и клонит
Под иго голову свою.
Когда же, но молчу... Хоть мало,
II среди пас судьба являла
Достойных граждан... Знаешь ты
Их участь?.. Преклони колени!..
Лентяй! смешны твои мечты
И легкомысленные пени!
В твоем сравненьи смыслу нет.
Вот слово правды беспристрастной*
Блажен болтающий поэт
II жалок гражданин безгласной 1
поэт
Бе мудрено того добить,
Кого ужь добивать не надо.
Ты прав: поэту легче жить —
В свободном слове есть отрада.
Но был ли я причастен ей?
Ах, в годы юности моей
Печальной, бескорыстной, трудной,
Короче — очень безрассудной —
Куда ретив был мой Пегас!
Не розы — я вплетал краииву
В его размашистую гриву
М гордо покидал Парнасе.
Без отвращенья, без боязни
Я шел в тюрьму и к месту казни,
В суды, в больницы я входил.
Не повторю, что там я видел...
Клянусь, я честно ненавидел!
Клянусь, я искренно любил!
И что жь?.. мои послышав звуки,
Сочли их черной клеветой;
Пришлось сложить смиренно руки
Иль поплатиться головой...
Что было делать? Безрассудно
Винить людей, винить судьбу.
Когда б я видел хоть борьбу,
Бороться стал бы, как ни трудно
Но... гибнуть, ггбнуть... и когда?
Мне было двадцать лет тогда!
Лукаво жизнь вперед манила
Как моря вольные струи,
И ласково любовь сулила
Мне блага лучшие свои —
Душа пугливо отступила...
Но сколько б ни было причин,
Я горькой правды не скрываю
И робко голову склоняю
При слове: честный граждапин.
Тот роковой, напрасный пламень
До ныне сожигает грудь,
И рад я, если кто-нибудь
В меня с презреньем бросит камень.
Бедняк! и из чего попрал
Ты долг священный человека?
Какую подать с жизни взял
Ты — сын больной больного века?..
Когда бы знали жизнь мою,
Мою любовь, мои волненья...
Угрюм и полон озлобленья
У двери гроба я стою...
Ах! песнею моей прощальной
Та песня первая была!
Склонила Муза лик иечальной
И, тихо зарыдав, ушла.
С тех пор не часты были встречи:
Украдкой, бледная, придет
И шепчет пламенные речи,
И песий гордые поет.
Зовет то в города, то в степи,
Заветным умыслов! полна,
Но загремят внезапно цепи
И мигом скроется она.
Не вовсе я ее чуждался,
Но как боялся! как боялся!
Когда мой ближний утопал
В волнах существенного горя-—
То гром небес, то ярость моря
Я добродушно воспевал.

ТЯЖЕЛЫЙ ГОД СЛОМИЛ МЕНЯ НЕДУГ
Бичуя маленьких воришек
Для удовольствия больших,
Дивил я дерзостью мальчишек
И похвалой гордился их.
Под игом лет душа погнулась,
Остыла ко всему она,
И Муза вовсе отвернулась,
Презренья горького полна.
Теперь напрасно к ней взываю -
Увы 1 сокрылась навсегда.
Прости! Не помни дней паденья
Тоски, унынья, озлобленья, —
Не помни бурь, не помни слез,
Не помни ревности угроз!
Как свет, я сам ее не знаю
И не узнаю никогда.
О, Муза, гостьею случайной
Являлась ты душе моей?
Иль песен дар необычайной
Судьба предназначала ей?
Увы! кто знает? рок суровый
Все скрыл в глубокой темноте.
Но шел один венок терновый
К твоей угрюмой красоте...
Лето.
Ораниенбаум,
ДРОСТИ
Но дни, когда любви светило
Над нами ласково всходило
И бодро мы свершали путь —
Благослови и не забудь!
29 июля.
Ораниенбаум.
«Самодовольных болтунов,
Охотников до споров модных,
Где много благородных слов,
А дел не видно благородных,
Ты откровенно презирал:
Ты не однажды предсказал
Конец велеречивой сшибки,
И слово: «русский либерал»
Произносил не без улыбки.
Ты силу собственной души
Бессильем их надменно мерил
И добродушно ей ты верил.
И точно, были хороши
Твои начальные порывы:
Озолотил бы бедняка!
Но дед и бабка были живы,
И сам ты не имел куска.
II долго спали сном позорным
Благие помыслы твои,
Как дремлют подо льдом упорным
Речные вольные струи.
Ты их лелеял на соломе,
И только применять их мог
Ко псу, который в жалком доме
Пожитки жалкие стерег.
И правда: пес был сыт и жирен,
И спал все, дворнику на зло.
Теперь... теперь твой круг обширен!
Взгляни: богатое село
Лежит, обставлено скирдами,
Спускаясь по горе к ручью,
А избы полны мужиками...»
Въезжая в отчину свою,
Такими мыслями случайно
Был Решетилов осажден.
И побледнел необычайно,
И долго, долго думал он...
Потом — вступил он во владенье,
Вопрос отложен и забыт.
Увы! не наше поколенье
Его по совести решит!
Тяжелый год — сломил меня недуг,
Беда застигла, — счастье изменило, —
И не щадит меня ни враг, ни друг,
И даже ты не пощадила!
Истерзана, озлоблена борьбой
С своими кровными врагами,
Страдалица! стоишь ты предо мной
Прекрасным призраком с безумными
глазами!
Стихотворения И. А, Некрасова.
Упали волосы до плеч,
Уста горят, румянцем рдеют щеки,
И необузданная речь
Сливается в ужасные упреки,
Жестокие, неправые... Постой!
Не я обрек твои младые годы
На жизнь без счастья и свободы,
Я друг, я не губитель твой!
Но ты не слушаешь

50
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
W6
«НЕСЧАСТНЫЕ»
ПОЭМА
i
Гяжел мой крест: уединенье,
Преступной совести мученье,
Нужда, недуги. Говорят,
К цветущей юности возврат
Под старость нам одно спасенье,
Отрада верная.— «Живи,
Покуда кровь играет в жилах,
А станешь стареться, нарви
Цветов, растущих на могилах,
И ими сердце обнови...»
И я попробовал... по что же?..
Душа по прежнему нема,
И с одичалого ума
Стереть угрюмости клейма
Ничто не властно. Правый боже!
Ужели долгая тюрьма,
Ограбив сердце без пощады,
Душе моей не даст отрады
В воспоминаньи юных лет?
Иль точно там отрады пет?
Увы! там душно, там пустыня.
Любя, прощая, чуть дыша,
Там угасает, как рабыпя,
Святая женская душа.
Переступить порог не смея,
Тоски и ужаса полна,
Так вянет сказочная фся
В волшебном замке колдуна.
Воображенье прихотливо
Рисует ей другие дни:
В чертогах, убрапных на диво,
Горят венчальные огни:
Невеста ждет, жепих приходит.
И речь его тиха, нежна...
Где ум красавицы не бродит,
Чего не думает она?
Ликует день, щебечут птицы,
Красою блещут небеса,
Доходят до дверей темницы
Любви и воли голоса,—
Но ей нет воли, нет отрады.
Не нужно камней дорогих,
Возьмите пышные наряды!
Где мать? где сестры? где жепих?
Где няня с песенкой и сказкой?
Никто не сжалится над ней,
И только докучает лаской
Противный, старый чародей.
Но нет!., она любить не станет.
Скорей умрет... Уходит он
11 в гневе подданных тирапит.
Кругом проклятья, вопли, стон...
По в сказке витязь благородной
Придет — волшебника убьет,
И клочья бороды негодной
К ногам красавицы свободной
С рукой и сердцем принесет.
А здесь?..
Рога трубят ретиво,
Пугая рапний сон детей,
И воют псы нетерпеливо...
До солнца сели на коней —
Ушли... Орды вооруженной
Не видит глаз, не слышит слух,
И бедный дом, как осажденной,
Свободно переводит дух.
Меняя быстро пост невольный
Па празднословье и вино,
Снешит забыться раб довольный.
По есть одна: ей все равно!
В ее душе светлей не станет,
Все тот же мрак, все тот же гнет:
II сон перерванный не манит,
II утро к жизпи не зовет.
Скорей, затворница немая,
Рыданьем душу отведи!
Терпи любя, терпи прощая,
И лучшей участи не жди!..
Осаду не на долго сняли...
Вот вечер — снова рог трубит.
Примолкнув, дети побежали,
Но мать остаться им велит:
Их взор уныл, невнятен лепет...
Опять содом, тревога, трепет!
А ночью свечи зажжены,
Обычный пир кипит мятежпо,
II бледный мальчик, у стены
Прижавшись, слушает прилежпо
II смотрит жадно (узнаю
Привычку детскую мою)...
Что слышит? песий удалые
Под топот пляски удалой;
Глядит, как чаши круговые
Пустеют быстрой чередой;
Как на лету куски хватают
И рот захлопывают псы,
Как на тени растут, кивают
Большие дядины }сы...
Смеются гости над ребенком
И чей-то голос говорит:
«Не правда-ль, он всегда глядит
Каким-то травленным волчонком?

4856
«НЕСЧАСТНЫЕ»
5t
Поди сюда!» Бледнеет мать;
Волченок смотрит — и ни шагу.
«Упрямство надо наказать —
Поди сюда!» —Болченок тягу...
«Ату его!»
Тяжелый сон!..
Нет, мой восход не лучезарен —
Ничем я в детстве не пленен
И никому не благодарен.
Скорее к юности! Она
Всегда мила, всегда ясна...
Не бедняку! — Воображенье
К столице юношу манит,
Там слава, там простор, движенье,
II вот он в ней! Идет, глядит —
Как чудно город изукрашен!
Шпили его церквей и башен
Уходят в небо: пышны в нем
Театры, улицы, жилища
Счастливцев мира — и кругом
Необозримые кладбища...
О город, город роковой!
С певцом твоих громад красивых,
Твоей ограды вековой,
Твоих солдат, коней ретивых
И всей потехи боевой,
Плененный лирой сладкострунной,
Но спорю я: прекрасен ты
В безмолвьи полночи безлунной,
В движеньи гордой суеты!
Пусть солнце тусклое, скупое
Глядится в невские струи;
Пусть, теша буйство удалое
И сея плевелы свои,
Толпы пустых, надменных, праздных,
Полны пороков безобразных,
В тебе кишат. В стенах твоих
II есть и были в стары годы
Друзья народа и свободы,
А посреди могил немых
Найдутся громкие могилы.
Ты дорог нам,— ты был всегда
Ареной деятельной силы,
Пытливой мысли и труда!
Все так. Но если ненароком
В твои пределы загляну,
Купаясь в омуте глубоком,
Переживая старину,
Душа болит. Не в залах бальных,
Где торжествует суета,
В приютах нищеты печальных
Блуждает грустная мечта.
Не лучезарный, золотистый,
Но редкий солнца луч... о нет!
Твой день больной, твой вечер мглистый,
Туманный, медленный рассвет
Воображенье мне рисует...
Светает. Чу, как ветер дует!
Унять бы рады еорванца,
Но он смеется над столицей
И Флагом гордого дворца
Играет, как простой тряпицей.
Нева волнуется, дом&
Стоят, как крепости пустые;
Железным болтом запертые,
Угрюмы лавки, как тюрьма.
Их постепенно отворяют,
Товару в окна прибавляют,—
Так ставит с вечера капкан
Охотник на добычу падкой.
Вот солнце глянуло украдкой,.
Но одолел его туман —
И снова мрак. Какие лица
Теперь приходится встречать!
Такую страшную печать
Умеет класть одна столица.
Проехал воз: ни рус, ни сед,
Чухонец им курносый правил
И ельника зеленый след
На мокрой улице оставил —
Покойник будет. Вот и он!
До пышных дожил похорон:
Четверкой дроги, гроб угрюмой
Стоит высоко под парчой,
Идет родня с печальной думой,
Поникнув молча головой;
Плетутся дряхлые кареты,
То там, то тут, полуодеты,
Из окон женщины глядят,
Прохожий крестится сурово...
Прошла процессия — и снова
Все пусто.— Вот идет солдат
За Фурой в роде погребальной —
Глядит оттуда глаз печальной
И видно бледное лицо...
Довольно! что теперь ни встретишь,,
На всем унынья след заметишь.
Но вот парадное крыльцо
В богатом доме отворяет
Какой-то рослый молодец,—
Теперь-то утро наступает!
Туман осилив наконец,
Одело солнце сетью чудной
Дворцы и храмы и мосты,
И нет следов заботы трудной
И недовольной нищеты!
Как будто появляться вредно
При полном водвореньи дня
Всему, что зелено и бледно,

62
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4856
Несчастно, голодно и бедно,
Что ходит голову склоня!
Теперь гляди на город шумной!
Теперь он пышен и богат —
Несется в толкотне безумной
Блестящих экипажей ряд,
Все полно жизни и тревоги,
Все лица блещут и цветут,
И с похорон обратно дроги
Пустые весело бегут...
Ликует сердце молодое —
В восторге юноша. Постой!
Ты будешь говорить другое,
Родство постигнув роковое
Межь этим блеском и тобой!
Пройдут года в борьбе бесплодной,
И на красивые плиты,
Как из машины винт негодной,
Быть может, брошен будешь ты!
Счастлив, кому мила дорога
Стяжанья, кто ей верен был
И в жизни ни однажды бога
В пустой груди не ощутил.
Но если той тревоги смутной
Не чуждо сердце — пропадешь!
В глухую полночь, бесприютной,
По стогнам города пойдешь:
Громадный, стройный и суровой,
Заснув под тучею свинцовой,
Тогда предстанет он иным,
Я опоясанный гробами,
Своими пышными дворцами,
Величьем царственным своим —
Не будет радовать. Невольно
Припомнишь бедный городок,
Где солнца каждому довольно.
То правда: город не широк,
Не длинен — лай судейской шавки
В нем слышен вдоль и поперек.
Домишки малы, пусты лавки,
Собор, четыре кабака,
Тюрьма, шлагбаум полосатый,
Дом судный, госпиталь досчатый
И площадь... площадь велика:
Кругом не видно ей границы,
И, слышно, осенью на ней
Чудак, заезжий из столицы,
Успешно ищет дупелей.
Ну все, как надо, как известно,
Над чем столичные давно
Острят то глупо, то умно.
За то покойно — и не тесно...
Не жди особенных отрад:
Что бог послал, тому будь рад.
Гляди в халате на дорогу:
Вон гуси выступают в ногу
С гусиной важностью... но вдруг —
Смятенье, дикий крик, испуг!
Три тройки наскакали близко.
Присев и крылья распустив,
Одни бегут, другие низко
Летят, а третьи, прискочив,
Удрать не лётом и не бегом
Спешат... и вот простор телегам —
Рассыпались, куда кто мог!
Так гордый собственным значеньем,
Своим нежданным появленьем
Детей путает педагог;
Так поэтические грёзы
Разносит дуновенье прозы...
Но ужь запели соловьи,
Иди гулять — до сна недолго!
Гляди, как тихо катит Волга
Свои спокойные струи,
Уснув в песчаной колыбели;
Как, нагибаясь до земли,
Таскают бурлаки кули,
А воробьи ужь налетели
И, теребя мочалу, нос
Просунуть силятся в овес.
Куда ни взгллпешь — птичье племя!
Уснув под берегом реки,
Чернеют утки, как комки,
Но, видно, им покушать время:
Проснулись — поплыли гурьбой,
Кувырк! и ног утиных строй
Стоит недвижно над водой.
На всем лучи зари румяной.
Как ожерелье, у воды
Каких-то белых птиц ряды
Сидят на отмели песчаной,
И тут же сотни куликов
Снуют с оглядкой вороватой;
Все белобрюхи, без хохлов,
А почему жь один хохлатой?
Не долиняв, с весенних пор
Сберег он пышную прибавку
И ходит важно, как майор,
С мундиром вышедший в отставку,
Недостаёт счастливцу шпор!
Не любишь птиц — гляди бездумно,
Как приближается паром,
Неторопливо и нешумно;
А там, на берегу другом,
Под легким матовым туманом,
Как будто войско тесным станом
Расположилось на ночлег:
Не перечтешь коней, телег!
Под каждым стогом-великаном
Толпа... И слышны голоса,

4856
«НЕСЧАСТНЫЕ»
53
Стыдливый визг и хохот женский.
Но потемнели небеса —
Спи мирно, житель деревенский!
Ты стоишь сна... Идем домой,
Закрыты ставни — все спокойно.
Что жь медлит месяц золотой?
Темно. Ни холодно, ни знойно,—
Так ровно-ровно.дышит грудь,
Но слышишь, что-то заскрипело!
Калитку отворив чуть-чуть,
Выходит девушка песмело.
Она глядит по сторонам.
Но вот увидела — и к нал
Шаги проворно направляет.
Ты улыбнулся, ты молчишь...
Вдруг—«ах!» и быстро исчезает.
Ошиблась, милая! Так мышь,
С испугу пискнув, убегает,
Заметив любопытный глаз.
Пору любви, пору проказ,
Чем нашу молодость помянем?
Не побежать ли нам за ней?
Не подстеречь ли у дверей?
Нет, только даром мы устанем.
Народ уснул — пора и нам.
Одно досадно: по ночам,
Должно быть переспав нещадно,
Собака воет безотрадно —
Весь город чьей-то смерти ждет,
Толкует набожно и тихо.
И ведь случается — возьмет
Да и скончается купчиха,
Перед которой глупый пес
Три ночи выл, поднявши нос.
Тогда попробуй разуверить.
«Да как ты смеешь сам не верить?.
Молчи — Фанатики они!
Люби покой, природу, книгу
И независимость хрэ^и.
Не то, среды поддайся игу
И лямку общую тяни.
Но есть и там свои могилы,
Но там бесплодно гибнут силы
Там духота, бездумье, лень,
Там время тянется сонливо,
Как самодельная расшива
По тихой Волге в летний день.
Там только не грешно родиться
Или под старость умирать.
Куда жь идти? к чему стремиться"(
Где силы юные пытать?
Храни господь того, кто скажет:
«Простите, мирные поля!»
И бедный свой челнок привяжет
К корме большого корабля...
Кому судьба венец готовит.
Того вопрос: куда идти?
Не устрашит, не остановит;
Кого на жизненном пути
Любовь лелеет с колыбели,
Незримо направляя к цели —
И тот находит путь прямой.
Но кто ни богом не отмечен,
Ни даже любящей рукой
Не охранен, не обеспечен,
Тот долго бродит как слепой:
Кипит, желает, тратит силы,
И поздним опытом богат,
Находит у дверей могилы
Невольных заблуждений ряд...
К чему бы жизнь ни вынуждала,
И даже разницы путем
Не зная межь добром и злом,
Я по теченью плыл сначала...
Лишь гордость иногда спасала...
Бог весть, куда бы прихоть волн
Прибила мой убогий челн:
Сбирались тучи, путь был труден,
А я упорен, безрассуден,—
Ждала тяжелая борьба.
Но вдруг распутала судьба
Загадку жизни несчастливой —
Я полюбил, дикарь ревнивой...
О ты, кого я с ужасом бежал,
К кому с любовью рвался я в объятья,
Кому чистосердечно расточал
Благословенья и проклятья —
Тебя ужь нет! На жизненной стезе
Оставив след загадочный и странной,
Являясь ангелом в грозе
И демоном у пристани желанной —
Погибла ты... Ты сладить не могла
Ни с бурным сердцем, ни с судьбою
И, бездну вырыв подо мною,
Сама в ней первая легла...
Ругаясь буйно над кумиром,
Когда-то сердцу дорогим,
Я мог бы перед целым миром
Клеймом отметить роковым
Твой путь. Но за пределы гроба
Не перешла вражда моя,
Я понял: мы виновны оба...
Но тяжелей наказан я!
Года чредой определенной
Идут, но время надо мной
Остановилось: страж бессменной,
Среди той ночи роковой
Стою... ревниво закипаю,
И вдруг шаги... и голос твой...
И вопль — и с криком: «не прощаю1..»

СТИХОТВОРЕНИЯ П. А. НЕКРАСОВА
4856
Всё помню с ясностью такой,
Как будто каждый день свершаю
Убийство... Тот же, тот же сон
Ужь двадцать лет: молящий стон,
Безумный крик, сверканье стали...
Прочь, утонувшие в крови,
Воспоминания любви!
Довольно сердце вы терзали.
Скорее в душную тюрьму!
Оттуда сердцу моему
Единый в жизни луч отрады
Мерцает... Так огонь лампады
До вечной сени гробовой
Горит над каждой головой...
2
Безлюдье, степь. Кругом все бело
И небеса над головой...
Еще отчаянье кипело
В душе, упившейся враждой,
И смерти лишь она алкала,
Когда преступная нога,
Звуча цепями, попирала
Недружелюбные снега
Страны пустынной, сиротливой...
Среди зверей я зверем стал,
Вином я совесть усыплял
И ум гасил...
В толпе строптивой
Межь нами был один: его
Не полюбили мы сначала —
Не говорил он ничего,
Работал медленно и мало.
Кряхтя, копается весь депь,
Как крот — мы так его и звали —
А толку нет: не то чтоб лень,
Да силы скоро изменяли.
Рука не твердая в труде,
Как спицы ноги, детский голос
И словно лен пушистый волос
На голове и бороде.
Оброс он скоро волосами,
Питался черствым сухарем,
Но и под грубым армяком
Глядел неровней между нами.
Его дежурный понукал,
И было нам сначала любо
Смотреть, как губы он кусал,
Когда с ним обходились грубо;
Так удила кусает конь,
Когда седок его пришпорит.
В глазах покажется огонь,
Однако промолчит — не спорит!
Бывало, подойдем гурьбой,
Повалим, будто ненароком,
Кричим: «не хочешь ли домой?»
Он только поглядит с упреком
И покачает головой.
Не пьет, не балагурит с нами.
Но скоро час его настал...
Был вечер; скрежеща зубамц
Один из наших умирал.
Куда деваться в подземельи?
Кричим: «скорей! мешаешь спать!»
И стали в бешеном весельи
Его мы хором отпевать:
«Умри! нам всем одна дорога,
Другой не будет из тюрьмы!..»
Вдруг кто-то крикнул: «Нет в вас бога!*
И песни не допели мы.
Глядим: добро б вошел начальник,
Нет, просто выступил вперед
Наш белоручка, наш молчальник,
Смиренный копотливый Крот.
Корит, грозит! Дыханье трудно,
Лицо сурово, как гроза,
И как-то бешено и чудно
Блестят глубокие глаза.
Смутились мы. Какая сила
Ему строптивых покорила -—
Бог весть! Но грубые умы
Он умилил, обезоружил,
Он нам ту бездну обнаружил,
Куда стремглав летели мы!
В заботе новой, в думах строгих,
Мы совещались до утра,
Стараясь вразумить немногих,
Не внявших вестнику добра:
Душой погибнув невозвратно,
Они за нами не пошли
И обновиться благодатно
Ужь не хотели, не могли.
В них сердце превратилось в камень,
На век оледенела кровь...
Но в ком, как под золою пламень,
Таились совесть и любовь,
Тот жадно ждал беседы новой,
С душой уверовать готовой...
Не вдруг мы поняли его,
Но он учить не тяготился —
Он с нами братски поделился
Богатством сердца своего!
Забыты буйные ороказы,
Наступит вечер — тишина,
И стали нам его рассказы

4S56
«НЕСЧАСТНЫЕ»
55
Милей разгула и вина.
Пусть речь его была сурова
И не блистала красотой,
Но обладал он тайной слова,
Доступного душе живой.
Не на коне, не за сохою,—
Провел он свой недолгий век
В труде ученья, но душою,
Как мы, был русский человек.
Оп не жалел, что мы не немцы,
Он говорил: «во мнотм нас
Опередили иноземцы,
Но мы догоним в добрый час!
Лишь бог помог бы русской груди
Вздохнуть пошире, повольней —
Покажет Русь, что есть в ней люди,
Что есть грядущее у ней.
Она не знает середины —
Черна — куда ни погляди!
Но не проел до сердцевины
Ее порок. В ее груди
Бежит поток живой и чистой
Еще немых народных сил:
Так под корой Сибири льдистой
Золотоносных много жил».
Его пленяло солнце юга —
Там море ласково шумит,
По слаще северная вьюга
II больше сердцу говорит.
При слове: «Русь», бывало, встанет-
Он помнил, он любил ее,
Заговоривши про нее —
До поздней почи не устанет...
Наступит ли вечерпий час —
Внимая бури вой жестокой,
«Теперь — он говорил — у нас,
Па нашей родине далекой,
Еще тепло... Закат горит,
Над божьим храмом реют птицы,
Домой идут с работы жницы,
Въезжая на гору, скрипит
Снопами полная телега:
Играя, колос из снопа
Хватает сытый конь с разбега
И ржет. За ним бредет толпа
Коровушек. Стемнело небо
II смолкли вдруг работы дня;
Ложится пахарь без огня,
П распростерли скирдьд хлеба
Свою хранительную тень
Вокруг уснувших деревень.
Все тихо; разве без оглядки
Фельдъегерь пролетит селом
Или обратные лошадки,
Понуря голову, шажком
Пройдут: заснул ямщик ленивый
Верхом на дремлющем коие,
Один бубеньчик говорливый
Воркует сладко в тишине.
Да старый вяз в конце селенья
Шумит, столетний часовой;
Пред ним проходят поколенья,
Меняясь быстрой чередой,
Он невредим: корысть, беспечпость-
Его ничто не сокрушит,
Любовь народная храпит
Его святую долговечность.
Ом укрывает в летний зной
Шатром детей деревни целой;
Бедняк-калека престарелой
Под ним ложится на покой;
Паш брат, звуча цепями, ссыльный,
Под ним сидит, обритый, пыльный,
II богомолок молодых
Под тень ветвей его густых
Приводит давняя привычка...
«Чу! тянут в небе журавли
II крик их, словно перекличка
Хранящих сон родной земли
Господних часовых, несется
Над темным лесом, над селом,
Над полем, где табун пасется
II песня грустная поется
Перед дымящимся костром. ••
«Не ждут осенние работы,
Не долог отдых мужиков—
Скрипят колодцы и вороты
При третьей песне петухов,
Дудит пастух свирелью звонкой,
Бежит по ниве чья-то тень:
То беглый рекрутик сторонкой
Уходит в лес, послышав день.
Искал он, чем бы покормиться,
Ночь не послала ничего,
Придется видно воротиться,
А страшно!.. Что ловить его!
Хозяйка старших разбудила —
Блеснули в ригах огоньки
И застучали молотила.
Бог-шмочь, братья мужики!»
Родные русские картины!
Заснул, и видел я во сне
Знакомый дом, леса, долины,
II братья сказывали мне,
Что сон их уносил с чужбины
К забытой, милой стороне.
Летишь мечтой к отчизне дальной,
И па душе светлей, теплей...

Н. А. НЕКРАСОВА
4856
Чего не знал наш друг опальной?
Слыхали мы в тюрьме своей
И басни хитрые Крылова,
И песни вещие Кольцова,
Узнали мы таких людей,
Перед которыми поздней
Слепой народ восторг почует,
Вздохнет — и совесть уврачует,
Воздвигнув пышный мавзолей.
Так иногда, узнав случайно,
Кто спас его когда-то тайно,
Бедняк, взволнованный, бежит.
Приходит, смотрит — вот жилище,
Но где жь хозяин? Все молчит!
Идет бедняга на кладбище
И на могильпые плиты
Бросает поздние цветы...
Но спит народ под тяжким игом,
Боится пуль, не внемлет книгам.
О Русь, когда жь проснешься ты,
И мир на месте беззаконных
Кумиров рабской слепоты
Увидит честные черты
Твоих героев безыменных?
О Гусь!.. Достало в нем геройства
«Прости на век!» сказать всемуf
Но ты, святое беспокойство!
Тебя принес он и в тюрьму!
О ней, о родине державной.
Он говорить не уставал:
То жребий ей пророчил славной,
То старину припоминал,
Кто в древни веки ею правил,
Как люди в ней живали встарь,
Как обучил, вознес, прославил
Ее тот мудрый государь,
Кому в царях никто не равен,
Кто до скончанья мира славен
И свят: Великого Петра
Он звал отцом России новой,
Он видел след руки Петровой
В основе каждого добра.
Сто вечеров до поздней ночи
Он говорил нам про него —
Никто сомкнуть не думал очи
И не промолвил ничего.
Он говорит, ему внимаем,
II полны новых дум, тогда
Свои оковы забываем
II тяжесть черного труда.
Встает во мраке подземелья
Пред нами чудный лик Петра,
И как монашеская келья
Тиха преступников нора.
Сносней на утро труд несносный,
Таскаешь горы на плечах,
Чтоб трудолюбец венценосный
Сказал спасибо в небесах...
Да! видит бог, в кровавом поте
Омыли мы свою вину,
И не напрасно на работе
Певали песенку одну:
ПЕСНЯ ПРЕСТУПНИКОВ
1
Дружней! работа есть лопатам,
Не даром нас сюда вели,
Не даром бог насытил златом
Утробу матери земли.
Трудись, покамест служат руки,
Не сетуй, не ленись, не трусь,
Спасибо скажут наши внуки,
Когда разбогатеет Русь!
2
У ней, родимой, требы многи, —
Бедна, по милости воров!
В ней пышны царские чертоги,
Но жалки избы мужиков.
Не достает у ней дохода
В неурожай кормить крестьян
И нечем выкупить народа
Царю у палачей дворян!..
Пускай бежит в упорном деле
С нас пот ручьями, как вода,
И мерзнет на клейменом теле,
Когда почием от труда.
Пускай томимся гладом, жаждой,
Пусть дрогнем в холоде зимы,
Ей пригодится камень каждой,
Который добываем мы.
Ее сложил в часы недуга
Наш тихий, вечно грустный Крот,
И часто, поминая друга,
В своем углу ее поет
Прощенный ссыльный. Здесь мы гости,
Сюда вернулись мы не жить —
С отцами рядом положить
Трудом изломанные кости,
Но рады, рады и тому!..
Начальство к нам добрее стало,
Получше отвело тюрьму

4856
«НЕСЧАСТНЫЕ»
57
И хорошо аттестовало.
Что будет с нами — до конца
Тяжелой было нам загадкой,
Но в умиленные сердца
Прокрался луч надежды сладкой.
Так, поа.ню, солнышко украдкой
Глядит, бывало, поутру
И в нашу черную нору...
Но он падежде исрил мало,
Едва ородя, едва дыша,
II только нас бодрить хватало
Б нем сил... Великая душа!
Его страданья были горды,
Он их упорно подавлял,
Но иногда изнемогал
И плакал, плакал. Камни тверды,
Любой попробуй... но огня
Добудешь только из кремня.
Таков он был. Воспоминанья
Страшней не помню: знал и я
Изнеможение страданья,—
Но что была печаль моя?
К довольству суетному зависть,
Быть может, личная ненависть,
Тоска по женщине пустой,
С тряпичной, дюжинной душой,
Томленье скуки, злость бессилья.
Я, говорят, был мелко зол
В моей тоске... Не так орел
Свои оплакивает крылья,
Которых мощь изведал он,
Которых царственная сила
Его под небо уносила...
Да! возвращаясь с похорон,
Недаром в голос мы сказали:
«Зачем егс Кротом мы звали?
И мертвый сходен он лицом
С убитым молнией орлом!»
О чем была его кручина?
Рыдал ли он рыданьем сына.
Давно отчаявшись обнять
Свою тоскующую мать,
II невеселая картина
Ему являлась: старый дом
Стоит в краю деревни бедной
II голова старухи бледной
Видна седая под окном.
Вздыхает, молится, гадает
II смотрит, смотрит, и двойной
В окошко рамы не вставляет
Старуха позднею зимой.
А сколько, глядя на дорогу,
Уронит слез — известно богу Г
Но нет! и бог их не считал,
А то бы радость ей послал!
Любовь ли бедного томила?
Что сталось с нею? Позабыла?
Или грустит... и далеко
Несется... мысленно заглянет
И содрогнется глубоко?
Где ей? в ней сердца недостанет!
Ах! чувство женское легко!
Они его хранят, лелеют,
Покуда радует оно,
Но если тучи тяготеют
И небо грозно и темно —
Его спасти им не дано!
Быть может, он душою верной
Припоминал былых друзей;
В кичливой гордости своей,
Быть может, враг высокомерной
Ему являлся в час ночной...
И с криком кинувшись, ногами,
Отягощенными цепями,
Топтал он призрак роковой?
Или изгладила чужбина
Все то, чем молодость жила,
И только слезы гражданина
Душа живая сберегла?
Как знать! Пред ним мы дети были,
Ничем мы права не купили
Делить великую печаль;
Не все мы даже понимали,
За что его сюда заслали,
Но было трудно, было жаль.
Закоренелого невежду
Спроси, и тот отдать был рад
Свою последнюю надежду —
Под небо родины возврат,
За миг единый облегченья
Его тоски, его мученья.
Но только правосудный бог
Утешить мученика мог.
И скоро гробовые двери
Пред ним открылись, но не вдруг
Клейменых каторжников друг
Сошел в них: роковой потери
По капле яд глотали мы.
Почти два года, из тюрьмы
Не выходя, он разрушался.
Зачем? Известно небесам!
«Чтоб человек не баловался»t
Смеясь, говаривал он нам.
II день и ночь поочередно
Его мы ложе берегли,

58
Н. А. НЕКРАСОВА
4856—4851
Зимой окутывали плотно,
Весной на солнышко несли
(Был для того у нас устроен
Снаряд особенпый): больной
Кивал тихонько головой
И как-то грозно был спокоен.
Не шевельнется целый день;
Тосклив и кроток беспредельно,
Молчит: так, раненый смертельно,
Глядит и смерти ждет олень...
И наконец пора пришла...
В день смерти с ложа он воспрянул,
И снова силу обрела
Немая грудь — и голос грянул.
-Мечтаньем чудным окрылил
Его господь перед кончиной,
И он под небо воспарил
В красе и легкости орлиной.
Кричал он радостно: «вперед!»
И горд, и ясен, и доволен:
Ему мерещился народ
И звон московских колоколен;
Восторгом взор его сиял,
На площади, среди народа,
Ему казалось, он стоял
И говорил...
Прошло два года.
Настал святой великий миг,
В скрижалях царства незабвенной,
И до Сибири отдаленной
Прощенья благовест достиг.
Разверзлась роковая яма,
Как птицы, вольны вышли мы,
И не сговариваясь, прямо
Пришли гурьбою из тюрьмы
К одной могиле одинокой.
Стеснилась грудь тоской жестокой
И каждый небо вопрошал;
«Зачем он жил, зачем страдал,
Зачем свободы не дождался?»
— Чтоб человек не баловался!—
Один сказал — и присмирел.
Переглянулись мы уныло,
И тихий ангел пролетел.
Лишь буря, не смолкая, выла
И небо хмурилось. Земли
Добыв лопатою привычной,
Мы помолчали — и пошли.
И жизнь пошла чредой обычной!..
Хотелось мне увидеть мать,
Но что пришлось бы ей сказать?
Кто подтолкнуть не устрашится
Утес, готовый обвалиться,
На плечи брата своего?
Кто скажет ей: «ужь нет его!
Загородись двойною рамой,
Напрасно горниц не студи,
Простись с надеждою упрямой
И на дорогу не гляди!»
Пусть лучше, глядя на дорогу,
Отдаст с надеждой душу богу...
Но люди звери: кто нибудь
Утес обрушит ей на грудь...
Кто знал его, забыть не может,
Тоска по нем язвит и гложет
И часто мысль туда летит,
Где гордый мученик зарыт.
Пустыня белая; — над гробом
Неталый снег лежит сугробом,
То солнце тусклое блестит,
То туча черная висит,
Встают смерчи, ревут бураны,
Седые стелются туманы,
Восходит день, ложится тьма,
Вороны каркают — и злятся,
Что до костей его добраться
Мешает вечная зима.
Октябрь-декабрь.
Рим.
1837
В столицах шум, гремят витии,
Кипит словесная война,
А там, во глубине России —
Там вековая тишина.
Лишь ветер не дает докою
Вершинам придорожных ив
И выгибаются дугою,
Цалуясь с матерью-землею,
Колосья бесконечных нив...
Лето.

4857
m if
59
ТИШИНА
i
Все рожь кругом, как гтепь жива;
Ни з&мков, ни морей, ни гор...
Спасибо, сторона родная,
За твой врачующий простор!
За дальним Средиземным морем,
Под небом ярче твоего,
Искал я примиренья с горем
II не нашел я ничего!
Я там не свой: хандрю, немею,
Не одолев мою судьбу,
Я там погнулся перед нею,
По ты дохнула — и съумею,
Быть может, выдержать борьбу1
Я твой. Пусть ропот укоризны
За мною по пятам бежал,
Не небесам чужой отчизны —
Я песни родине слагал!
И ныне жадно поверяю
Мечту любимую мою,
И в умиленьи посылаю
Всему привет... Я узнаю
Суровость рек, всегда готовых
С грозою выдержать войну,
И ровный шум лесов сосновых,
И деревенек тишину,
И нив широкие размеры...
Храм божий на горе мелькнул
И детски-чистым чувством веры
Внезапно на душу пахнул.
Нет отрицанья, нет сомненья,
И шепчет голос неземной:
Лови минуту умиленья,
Войди с открытой головой!
Как ни тепло чужое море,
Как ни красна чужая даль,
Не ей поправить наше горе,
Размыкать русскую печаль!
Храм воздыхаиья, храм печали —
Убогий храм земли твоей:
Тяжеле стонов не слыхали
Ни римский Петр, ни Колизей!
Сюда народ, тобой любимой,
Своей тоски неодолимой
Святое бремя приносил —
И облегченный уходил!
Войди! Христос наложит руки
И снимет волею святой
С души оковы, с сердца муки
II язвы с совести больной...
Я внял... я детски умилился...
И долго я рыдал и бился
О плиты старые челом,
Чтобы простил, чтоб заступился,
Чтоб осенил меня крестом
Бог угнетенных, бог скорбящих,
Бог поколений, предстоящих
Пред этим скудным алтарем!
2
Пора! За рожью колосистой
Леса сплошные начались,
II сосен аромат смолистой
До нас доходит... «Берегись!»
Уступчив, добродушно смирен
Мужик торопится свернуть...
Опять цустынно-тих и мирен
Ты русский путь, знакомый путь!
Прибитая к земле слезами
Рекрутских жен и матерей,
Пыль не стоит уже столбами
Над бедной родиной моей.
Оиять ты сердцу посылаешь
Успокоительные сны,
И вряд ли сам припоминаешь,
Каков ты был во дни войны, —
Когда над Русью безмятежной
Восстал немолчный скрип тележной,
Печальный, как народный стон!
Русь поднялась со всех сторон,
Все, что имела, отдавала
И на защиту высылала
Со всех проселочных путей
Своих покорных сыновей.
Войска водили офицеры,
Гремел походный барабан,
Скакали бешено курьеры;
За караваном караван
Тянулся к месту ярой битвы —
Свозили хлеб, сгоняли скот.
Проклятья, стоны и молитвы
Носились в воздухе... Народ
Смотрел довольными глазами
На Фуры с пленными врагами,
Откуда рыжих англичан,
Французов с красными ногами
И чалмоносных мусульман
Глядели сумрачные лица...
II все минуло... все молчит...
Так мирных лебедей станица,
Внезапно спугнута, летит,
П с криком обогнув равнину
Пустынных, молчаливых вод,
Садится дружно на средину
II осторожнее плывет...

60
СТИ^ОТРПРЕНИЯ ТТ. А. НЕКРАСОВА
3
Свершилось! Мертвые отпеты,
Живые прекратили плач,
Окровавленные ланцеты
Отчистил утомленный врач.
Военный поп, сложив ладони,
Творит молитву небесам,
И севастопольские кони
Пасутся мирно... Слава вам!
Вы были там, где смерть летает,
Вы были в сечах роковых
И, как вдовец жену меняет,
Меняли всадников лихих.
Война молчит — и жертв не просит
Народ, стекаясь к алтарям,
Хвалу усердную возносит
Смирившим громы небесам.
Народ-герой! в борьбе суровой
Ты не шатнулся до конца,
Светлее твой венец терновой
Победоносного венца!
Молчит и он... как труп безглавой,
Еще в крови, еще дымясь;
Не небеса, ожесточась,
Его спесли огнем и лавой:
Твердыня, избранная славой,
Земному грому поддалась!
Три царства перед ней стояло,
Перед одной... таких громов
Еще и небо не метало
С нерукотворных облаков!
В ней воздух кровью напоили,
Изрешетили каждый дом,
И, вместо камня, намостили
Ее свинцом и чугуном.
Там по чугунному помосту
И море под стеной течет.
Носили там людей к погосту,
Как мертвых пчел, теряя счет...
Свершилось! Рухнула твердыня,
Войска ушли... кругом пустыня,
Могилы... Люди в той стране
Еще не верят тишине,
Но тихо... В каменные раны
Заходят сизые туманы
И черноморская волна,
Уныло в берег славы плещет...
Над всею Русью тишина,
Но — не предшественница сна:
Ей солнце правды в очи блещет
И думу думает она,
А тройка все летит стрелой.
Завидев мост полуживой,
Ямщик бывалый, парень русской,
В овраг спускает лошадей,
И едет по тропинке узкой
Под самый мост... оно верней!
Лошадки рады: как в подполье,
Прохладно там... Ямщик свистит
И выезжает на приволье
Лугов... родной, любимый вид!
Там зелень ярче изумруда,
Нежнее шелковых ковров,
И, как серебряные блюда,
На ровной скатерти лугов
Стоят озера... Ночью темной
Мы миновали луг поемной,
И вот ужь едем целый день
Между зелеными стенами
Густых берез. Люблю их тепь
И путь, усыпанный листами!
Здесь бег коня неслышно-тих,
Легко в их сырости приятной,
И веет на душу от них
Какой-то глушью благодатной.
Скорей туда — в родную глушь!
Там можно жить, не обижая
Ни божьих, ни ревижских душ
И труд любимый довершая.
Там стыдно будет унывать
И предаваться грусти праздной,
Где пахарь любит сокращать
Напевом труд однообразной.
Его ли горе не скребет? —
Он бодр, он за сохой шагает.
Без наслажденья он живет,
Без сожаленья умирает.
Его примером укрепись,
Сломившийся под игом горя!
За личным счастьем не гонись
И богу уступай — не споря...
Беспокойная ласковость взгляда
И поддельная краска ланит,
И убогая роскошь наряда —
УБОГАЯ П НАРЯДНАЯ
Все не в пользу ее говорит.
Но не лучше ли, прежде чем бросим
Мы в нее приговор роковой,
Подзовем-ка ее да распросим:
«Как дошла ты до жизни такой?л

4851
УБОГАЯ И НАРЯДНАЯ
61
Не длинен и не нов рассказ:
Отец ее подъячий бедный
Таскался писарем в Приказ,
Имел порок дурной и вредный—
Запоем пил — и был буян,
Когда домой являлся пьян.
Предвидя роковую схватку,
Жена малютку уведет,
Уложит наскоро в кроватку
И двери поплотней припрет.
Но бедной девочке не спится!
Ей чудится: отец бранится,
Мать плачет. Саша на кровать,
Рукою подпершись, садится,
Стучит в ней сердце... где тут спать?
Раздвинув завесы цветные,
Глядит на двери запертые,
Откуда слышится содом,
Не шевелится и не дремлет.
Так птичка в бурю под кустом
Сидит — и чутко буре внемлет.
Но как ни буен был отец,
Угомонился наконец,
И стало без него им хуже.
Мать умерла в тоске по муже,
А девочку взяла «Мадам»
И в магазине поселила.
Не очень много шили там
И не в шитье была там сила...
«Впрочем, что-жь мы? нас могут заметить
Рядом с ней?!..» И отхлынули прочь...
Нет! тебе состраданья не встретить,
Нищеты и несчастия дочь!
Свет тебя предает поруганью
И охотно прощает другой,
Что торгует собой по призванью,
Без нужды, без борьбы роковой;
Что поднявшись с позорного ложа,
Разоденется, щеки притрет
И летит, соблазнительно лежа
В щегольском экипаже, в народ —
В эту улицу роскоши, моды,
Офицеров, лореток и бар,
Где с полу-государства доходы
Поглощает заморский товар.
Говорят, в этой улице милой
Все, что модного выдумал свет,
Совместилось волшебною силой,
Ничего только русского нет —
Разве Ванька проедет унылой.
Днем и ночью на ней маскарад,
Ей недаром гордится сто ища.
На Французский, на английский лад
Исковеркав пе-русские лица,
Там гуляют они, пустоты вековой
И наследственной праздности дети,
Разодетой, довольной толпой...
Ну, кому же расставишь ты сети?
Вышла ты из коляски своей
И на ленте ведешь собачонку;
Стая модных и глупых людей
Провожает тебя в перегонку.
У прекрасного пола тоска,
Чувство злобы и зависти тайной.
В самом делв; жена бедняка,
Позавидуй! ЭФФект чрезвычайной!
Бриллианты, цветы, кружева,
Доводящие ум до восторга,
И на лбу роковые слова:
«Продается с публичного торга!»
Что, красавица, нагло глядишь?
Чем гордишься? Вот вся твоя повесть:
Ты ребенком попала в Париж,
Потеряла невинность и совесть,
Научилась белиться и лгать
И явилась в наивное царство:
Ты слыхала, легко обирать
Наше будто богатое барство.
Да, не трудно! Но должно входить
В этот избранный мир с аттестатом.
Красотой нас нельзя победить,
Удивить невозможно развратом.
Нам известность, нам мода нужна.
Ты красивей была и моложе,
Но, увы! неизвестна, бедна
И нуждалась сначала... О боже!
Твой рассказ о купце разрывал
Нам сердца: по натуре бурлацкой,
Он то ноги твои цаловал,
То хлестал тебя плетью казацкой.
Но, по счастию, этот дикарь,
Слабоватый умом и сердечком,
Принялся за Французский букварь,
Чтоб с тобой обменяться словечком.
Этим временем ты завела
Рысаков, экипажи, наряды,
И прославилась — в моду вошла!
Мы знакомству скандальному рады.
Что за дело, что вся до чиста
Предалась ты постыдной продаже,
Что поддельна твоя красота,
Как гербы на твоем экипаже,
Что глупа ты, жадна и пуста —
Ничего! знатоки вашей нации

62
СТИУОТВОРТ-ТТТТЯ П. А. НЕКРАСОВА
4857—4858
Порешили разумным судом,
Что цинизм твой доходит до грации,
Что геройство в бесстыдстве твоем!
Ты у бога детей не просила,
Но ты женщина тоже была,
Ты со скрежетом сына носила
И с проклятьем его родила:
Он подрос — ты его нарядила
И на Невский с собой повезла.
Ничего! Появленье малютки
Не смутило души никому,
Только вызвало милые шутки,
Дав богатую пищу уму.
Удивлялась вся гвардия наша
(Да и было чему, не шутя),
Что ко всякому с словом «папаша»
Обращалось наивно дитя...
И не кинул никто, нсго/уя,
Комом грязи в бесстыдную мать!
Чувством матери нагло торгуя,
Пуще стала она обирать.
Бледны, полны тупых сожалений,
Потерявшие шик молодцы, —
Вон по Невскому бродят, как тени,
Разоренные ею глупцы!
И пример никому не наука,
Разорит она сотни других:
Тупоумие, праздность и скука
За нее... Но умолкни мой стих!
II погромче нас были витии,
Да не сделали пользы пером...
Дураков не убавим в России.
А на умных тоску наведем.
23 декабря.
Стихи мои! Свидетели живые
За мир пролитых слез!
Родитесь вы в минуты роковые
1838
* *
Душевных гроз
И бьетесь о сердцй людские,
Как волны об утес.
21 Февраля.
РАЗМЫШЛЕНИЯ У ПАРАДНОГО ПОДЪЕЗДА
Вот парадный подъезд. По торжественным Загорелые лица и руки,
дням,
Одержимый холопским недугом,
Целый город с каким-то испугом
Подъезжает к заветным дверям;
Записав свое имя и званье,
Разъезжаются гости домой,
Так глубоко довольны собой,
Что подумаешь — в том их призванье!
А в обычные дни этот пышный подъезд
Осаждают убогие лица:
Прожектеры, искатели мест,
И преклонный старик, и вдовица.
От него и к нему то-и-знай по утрам
Всё курьеры с бумагами скачут.
Возвращаясь, иной напевает «трам-трам»,
А иные просители плачут.
Раз я видел, сюда мужики подошли,
Деревенские русские люди,
Помолились на церковь и стали вдали,
Свесив русые головы к груди;
Показался швейцар. — «Допусти», говорят
С выраженьем надежды и муки.
Он гостей оглядел: некрасивы на взгляд!
Армячишка худой па плечах,
По котомке на спинах согнутых,
Крест на шее и кровь на ногах,
В самодельные лапти обутых
(Знать брели-то долгонько они
Из каких-нибудь дальних губерний.)
Кто-то крикнул швейцару: «гони!
«Наш не любит оборванной черни!»
И захлопнулась дверь. Постояв,
Развязали кошли пилигримы,
Но швейцар не пустил, скудной лепты
не взяв,
И пошли они, солнцем палимы,
Повторяя: суди его бог!
Разводя безнадежно руками,
II, покуда я видеть их мог,
С непокрытыми шли головами...
А владелец роскошных палат
Еще сном был глубоким объят...
Ты, считающий жизнью завидною
Упоение лестью бесстыдною,
Волокитство, обжорство, игру,

4858
ПЕСНЯ ЕГЕМУПТКЕ
63
Пробудись! Есть еще наслаждение:
Вороти их! в тебе их спасение!
Но счастливые глухи к добру...
Не страшат тебя громы небесные,
А земные ты держишь в руках,
И несут эти люди безвестные
Неисходное горе в сердцах.
Что тебе эта скорбь вопиющая,
Что тебе этот бедный народ?
Вечным праздником быстро бегущая
Жизнь очнуться тебе не дает.
И к чему? Щелкоперов забавою
Ты народное благо зовешь;
Без него проживешь ты со славою,
И со славой умрешь!
Безмятежней аркадской идиллии
Закатятся преклонные дни:
Под пленительным небом Сицилии,
В благовонной древесной тени,
Созерцая, как солнце пурпурное
Погружается в море лазурное,
Полосами его золотя,—
Убаюканный ласковым пением
Средиземной волны, — как дитя
Ты уснешь, окружен попечением
Дорогой и любимой семьи
(Ждущей смерти твоей с нетерпением);
Привезут к нам останки твои,
Чтоб почтить похоронною тризною,
И сойдешь ты в могилу... герой,
В тихомолку проклятый отчизною
Возвеличенный громкой хвалой!..
Впрочем, что жь мы такую особу
Беспокоим для мелких людей?
Не на них ли нам выместить зло6\ ? —
Безопасней... Еще веселей
В чем нибудь приискать утешенье...
Не беда, что потерпит мужик:
Так ведущее нас провиденье
Указало... да он же привык!
За заставой, в харчевне убогой
Всё пропьют бедняки до рубля
И пойдут, побираясь дорогой,
И застонут... Родная земля!
Назови мне такую обитель,
Я такого угла не видал,
Где бы сеятель твой и хранитель,
Где бы русский мужик не стонал?
Стонет он по полям, по дорогам,
Стонет он по тюрьмам, по острогам^
В рудниках, на железной цепи;
Стонет он под овином, под стогом,
Под телегой, ночуя в степи;
Стонет в собственном бедном домишке,
Свету божьего солнца не рад;
Стонет в каждом глухом городишке,
У подъезда судов и палат.
Выдь на Волгу: чей стон раздается
Над великою русской рекой?
Этот стон у нас песней зовется—
То бурлаки идут бичевой!..
Волга! Волга! Весной многоводной
Ты не так заливаешь поля,
Как великою скорбью народной
Переполнилась наша земля. —
Где народ, там и стон... Эх, сердечной}
Что же значит твой стон бесконечной?
Ты проснешься, исполненный сил,
Иль, судеб повинуясь закону,
Всё, что мог, ты уже совершил, —
Создал песню подобную стону
И духовно на веки почил?..
ПЕСИЯ ЕРЕМУШКЕ
«Стой, ямщик! жара несносная, «Ниже тоненькой былиночки
Дальше ехать не могу!» Надо голову клонить,
Вишь пора-то сенокосная — Чтоб на свете сиротиночке
Вся деревня на лугу. Беспечально век прожить.
У двора у постоялого
Только нянюшка сидит,
Закачав ребенка малого,
И сама почти-что спит;
Через силу тянет песенку,
Да, зевая, крестит рот.
Сел я рядом с ней на лесенку;
Няня дремлет и поет:
Сила ломит и соломушку —
Поклонись пониже ей,
Чтобы старшие Еремушку
В люди вывели скорей.
В люди выдешь, все с вельможами;
Будешь дружество водить,
С молодицами пригожими
Шутки вольные шутить.

и
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4858
И привольная, и праздная
Жизнь покатится шутя...»
Эка песня безобразная!
— Няня! дай-ка мне дитя!
«Ш, родной! да ты откудова?»
— Я проезжий, городской. —
«Покачай; а я покудова
«Подремлю... да песню спой!»
— Как не спеть! спою, родимая,
Только, знаешь, не твою.
У меня своя, любимая...
— «Баю-баюшки баю!
— В пошлой лени усыпляющий
Пошлых жизни мудрецов,
Будь он проклят, растлевающий
Пошлый опыт — ум глупцов!
— В нас под кровлею отеческой
Не запало ни одно
Жизни чистой, человеческой
Плодотворное зерно.
— Будь счастливей! Силу новую
Благородных юных дней
В Форму старую, готовую
Необдуманно не лей!
— Жизни вольным впечатлениям
Душу вольную отдай,
Человеческим стремлениям
В ней проснуться не мешай.
— С ними ты рожден природою —
Возлелей их, сохрани!
Братством, Равенством, Свободою
Называются они.
— Возлюби их! на служение
Им отдайся до конца!
Нет прекрасней назначения,
Лучезарней нет венца.
— Будешь редкое явление,
Чудо родины своей;
Не холопское терпение,
Принесешь ты в жертву ей:
— Необузданную, дикую
К угнетателям вражду
И доверенность великую
К бескорыстному труду.
— С этой ненавистью правою,
С этой верою святой
Над неправдою лукавою
Грянешь божьею грозой...
— И тогда-то...» Вдруг проснулося
И заплакало дитя.
Няня быстро встрепенулася
И взяла его, крестя.
«Покормись, родимый, грудкою!
«Сыт?.. Ну, баюшки-баю!»
И запела над малюткою
Снова песенку свою...
(отрывок)
Ночь. Успели мы всем насладиться.
Что-жь нам делать? Не хочется спать.
Мы теперь бы готовы молиться,
Но не знаем, чего пожелать.
Пожелаем тому доброй ночи,
Кто всё терпит, во имя Христа,
Чьи не плачут суровые очи,
Чьи не ропщут немые уста,
Чьи работают грубые руки,
Предоставив почтительно нам
Погружаться в искусства, в науки,
Предаваться мечтам и страстям;
Кто бредет по житейской дороге
В безрассветной, глубокой ночи,
Без понятья о праве, о боге,
Как в подземной тюрьме без свечи.
БУНТ
ЖИВАЯ КАРТИНА
(из «записной книжки»)
...Скачу, как вихорь, из Рязани,
Являюсь: бунт во всей красе,
Не пожалел я крупной брани —
И пали на колени все!
Задавши страху дерзновенным,
Пошел я храбро по рядам
И в кровь коленопреклоненным
Коленом тыкал по зубам...

О ПОГОДЕ
65
О ПОГОДЕ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
УЛИЧНЫЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ
Что за славная столица
Развеселый Петербург!
Лакейская песня
1
УТРЕННЯЯ ПРОГУЛКА
Слава богу, стрелять перестали!
Ни минуты мы ныньче не спали,
И едва ли кто в городе спал:
Ночью пушечный гром грохотал,
Не до сна! Вся столица молилась,
Чтоб Нева в берега воротилась,
II минула большая беда—
По немногу сбывает вода.
Начинается день безобразный—
Мутный, ветренный, темный и грязный.
Ах, еще бы на мир нам с улыбкой смотреть!
Мы глядим на него через тусклую сеть,
Что как слезы струится по окнам домов
От туманов сырых, от дождей и снегов!
Злость берет, сокрушает хандра,
Так и просятся слезы из глаз.
Нет! Я лучше уйду со двора...
Я ушел — и наткнулся как раз
На тяжелую сцену. Везли на погост
Чей-то вохрой окрашенный гроб,
Через длинный Исакиев мост.
Перед гробом не шли н i родные, ни поп,
Не лежала на нем золотая парча,
Только, в крышу досчатаго гроба стуча,
Прыгал град, да извощик палач
Бил кургузым кнутом спотыкавшихся кляч,
И вдоль спин побелевших удары кнута
Полосами ложились. Съезжая с моста,
Зацепила за дроги коляска, стремглав
С офицером, кричавшим: пошел! проскакав,
Гроб упал и раскрылся.
«Сердечный ты мой!
Натерпелся ты горя живой,
Да пришлося терпеть и по смерти...
То случился проклятый пожар,
То теперь наскакали вдруг—черти!
Вот ужь подлинно бедный Макар!
Дом-то, где его тело стояло,
Загорелся,—забыли о нем,—
Я схватилась: побились не мало,
Да спасли-таки гроб целиком,
Так опять неудача сегодня!
Стихотворения Н. А. Некра?ова.
Видно участь его такова...
Расходилась рука-то господня
Не удержишь!...»
Такие слова
Говорила бездушно и звонко,
Подбежав к мертвецу впопыхах,
Провожавшая гроб старушонка,
В кацавейке, в мужских сапогах.
—Вишь, проклятые! Ехать им тесно!
«Кто он был?» я старуху спросил.
—Кто он был? да чиновник, известно;
В департаментах разных служил.
Петербург ему солон достался:
В наводненье жену потерял.
Целый век по квартирам таскался
II четырнадцать раз погорал.
А ужь службой себя как неволил!
В будни сиднем сидел да писал,
А по праздникам ноги мозолил—
Всё начальство своё поздравлял.
Вот и кончилось тем—простудился!
Звал из Шуи родную сестру,
Да деньжонок послать поскупился.
«Так один, говорит, и умру,
о Не дождусь... кто меня похоронит?
«Хоть ужь ты не оставь, помоги!»
Страх, бывало, возьмет, как застонет!
Подари—говорю—сапоги,
А то вишь разошелся дождище!
Неравно в самом деле умрешь,
В чем пойду проводить на кладбище?
Закивал головой... «Ну, и что-жь?»
—Ну и умер—и больше ни слова:
Надо места искать у другова!
«И тебе его будто не жаль?»
—Что жалеть! нам жалеть не досужпо,
Что жалеть? хоронить теперь нужно.
Эка, батюшки, страшная даль!
Эко времячко!.. господи боже!
Как ни дорого бедному жить,
Умирать ему вдвое дороже.
На кладбище*-то место купить,
Да попу, да на гроб, да на свечи...—
Говоря эти грустные речи,
До кладбища мы скоро дошли
И покойника в церковь внесли.

66
СТИХОТВОРЕНИЯ И. А. НЕКРАСОВА
4858
Много их там гуртом отпевалось,
Было тесно—и трудно дышалось.
Я ушел по кладбищу гулять;
Там одной незаметной могилы,
Где уснули великие силы,
Мне хотелось давно поискать.
Сделав даром три добрые круга,
Я у сторожа вздумал спросить.
Имя, званье, все признаки друга
Он заставил пять раз повторить,
И сказал: «нет, такого не знаю:
А, пожалуй, примету скажу,
Как искать: ты ищи его с краю,
Перешедши вон эту межу,
И смотри: где кресты—там мещане,
Офицеры, простые дворяне;
Над чиновником больше плита,
Под плитой же бывает учитель,
А где нет ни плиты, ни креста,
Там должно быть и есть сочинитель*.
За совет я спасибо сказал,
Но могилы в тот день не искал.
Я старуху знакомую встретил
И покойника с ней хоронил.
День, по прежнему, гнил и не светел,
Вместо града, дождем нас мочил.
Средь могил, по мосткам деревянным
Довелось нам долгонько шагать.
Впереди, под навесом туманным,
Открывалась болотная гладь:
Ни жилья, ни травы, ни кусточка,
Все мертво—только ветер свистит.
Вон виднеется черная точка:
Это сторож. «Скорее!» кричит.
По танцующим жердочкам прямо
Мы направились с гробом туда.
Наконец, вот и свежая яма
И ужь в ней по колено вода!
В эту воду мы гроб опустили,
Жидкой грязью его завалили
И конец! Старушонка опять
Не могла пересилить досады:
«Ну, дождался, сердечный, отрады!
«Чтоб ужь, кажется, с мертвого взять?
«Да господь, как захочет обидеть,
«Так обидит: вчера погорал,
«А сегодня, изволите видеть,
«Из огня прямо в воду попал!»
Я вглянул на нее—и заметил,
Что старухе-то жаль бедняка:
Бровь одну поводило слегка...
Я немым ей поклоном ответил
И ушел... Я доволен собой,
Я не даром на улицу вышел:
Я хандру разогнал—и смешной
Каламбур на кладбище услышал,
Подготовленный жизнью самой...
27 декабря.
II
ДО СУМЕРЕК
1
Ветер что-то удушлив не в меру,
В нем зловещая нота звучит,
Всё холеру—холеру—холеру—
Тиф и всякую немочь сулит!
Все больны, торжествует аптека
И варит свои зелья гуртом;
В целом городе нет человека,
В ком бы желчь не кипела ключом,
Муж супругою страстно любимый
В этот день не понравится ей
И преступник сегодня судимый
Вдвое больше получит плетей.
Всюду встретишь жестокую сцену,—
Полицейский не в меру сердит,
Тесаком, как в гранитную степу,
В спину беднаго Ваньки стучит.
Чу! визгливые стоны собаки !
Вот сильней,—видно треснули вновь..
Стали греться—догрелись до драки
Два калашника... хохот—и кровь!
2
Под жестокой рукой человека
Чуть жива, безобразно тоща,
Надрывается лошадь-калека,
Непосильную ношу влача.
Вот она зашаталась и стала.
«Ну!» погоныцик полено схватил
(Показалось кнута ему мало) —
И ужь бил ее, бил ее, бил!
Ноги как-то расставив широко,
Вся дымясь, оседая назад,
Лошадь только вздыхала глубоко
И глядела... (так люди глядят,
Покоряясь неправым нападкам).
Он опять: по спине, по бокам,
И вперед забежав, по лопаткам
И по плачущим, кротким глазам!
Всё напрасно. Клячёнка стояла
Полосатая вся от кнута,
Лишь на каждый удар отвечала
Равномерным движеньем хвоста.
Это праздных прохожих смешило,
Каждый вставил словечко свое,
Я сердился—и думал уныло:
«Не вступиться ли мне за нее?

4858
О ПОГОДЕ
67
«В паше время сочувствовать мода,
«Мы помочь бы тебе и не прочь,
«Безответная жертва парода—
«Да себе не умеем помочь!»
А погоныцик недаром трудился-
Наконец-таки толку добился!
Но последняя сцена была
Возмутительней первой для взора:
Лошадь вдруг напряглась—и пошла
Как-то боком, нервически скоро,
А догоньщик при каждом прыжке,
В благодарность за эти усилья,
Поддавал ей ударами крылья
И сам рядом бежал налегке.
Я горячим рожден патриотом,
Я весьма терпеливо стою,
Если войско несметное счетом
Переходит дорогу мою.
Ускользнут ли часы из кармана,
До костей ли прохватит мороз
Под воинственный гром барабана,
Не жалею: я истинный Росс!
Жаль, что ныньче погода дурная,
Солнца нет, кивера не блестят
И не лоснится масть вороная
Лошадей... Только сабли звенят;
На солдатах едва-ли что сухо,
С лиц бегут дождевые струи,
Артиллерия тяжко и глухо
Подвигает орудья свои.
Все молчит. В этой раме туманной
Лица воинов жалки на вид
И подмоченный звук барабанной
Словно издали жидко гремит...
Прибывает толпа ожидающих,
Сколько дрожек, колясок, карст!
Пеших, едущих, праздно-зевающих
Счету нет!
Тут квартальный с захваченным пьяницей,
Как Федотов его срисовал;
Тут старуха с аптечною сткляницей,
Тут жандармский седой генерал;
Тут и дама такая сердитая—
Открывай ей немедленно путь!
Тут и лошадь, недавно побитая:
Бог привел и ее отдохнуть!
Смотрит прямо в окошко каретное,
На стекле надышала пятпо.
Вот лицо, молодое, приветное,
Вот и ручка,—раскрылось окно
И погладила клячу несчастную
Ручка белая... дождь зачастил,
Словно спрятаться ручку прекрасную
Поскорей торопил.
Тут бедняк итальянец с Фигурами,
Тут чухна, продающий грибы,
Тут рассыльный Минай с корректурами.
— Что, старинушка, много ходьбы?
«Много было до сорок девятого;
«Отдохнули потом... да опять
«С пятьдесят этак прорвало с пятого,
«Успевай только ноги таскать!»
— А какие ты носишь издания?—
«Пропасть их—перечесть мудрено.
«Я Записки носил с основания,
«С Современником няньчусь давно:
«То носил к Александру Сергеичу,
«А теперь ужь тринадцатый год
«Все ношу к Николай Алексеичу,—
«На Литейной живет.
«Слог хорош, а жиденько издание,
«Так, оберточкой больше берут.
«Вот Записки—одно ужь название!
«Но и эти, случается, врут.
«Всё зарезать друг дружку стараются,
«Впрочем, нас же надуть норовят:
«В месяц тридцать листов обещаются,
«А рассыльный таскай шестьдесят!
«Знай ходи—то в Коломну, то к Невскому,
«Даже Фрейганг устанет марать:
— Объяви, говорит, ты Краевскому,
Что я больше не стану читать!..
«Вот и ныньче несу что-то спешное—
«Да пускай подождут, не впервой.
«Эх, умаялось тело-то грешное!..»
—Да, пора бы тебе на покой.—
«То-то нет! говорили мне многие,
«Даже доктор (в тридцатом году
«Я носил к нему Курс Патологии):
аЖить тебе, пока ты на ходу!
«И ведь точно: сильней нездоровится,
«Коли в праздник ходьба остановится.
«Ноет спинушка, жилы ьедет!
«Я хожу ужь пол-века без малаго,
«Человека такого усталого
«Не держи—пусть идет!
«Умереть бы привел бог со славою,
«Отдохнуть отдохнем, потрудясь...»
Припял позу старик величавую,
На Исакия смотрит, крестясь.
Мне поправилась речь эта странная.
— Трудно дело твое! я сказал.
«Дела нет, а ходьба беспрестанная,
«За то город я славно узнал!
«Знаю, сколько в нем храмов считается,
«В каждой улице сколько домов,
«Сколько вывесок, сколько шагов

68
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4858—1859
«(Так идешь да считаешь, случается).
«Грешен, знаю число кабаков.
«Что ни есть в этом городе жителей,
«Всех по времени вызнал с лица.»
— Ну, а много видал сочинителей?
«День считай—не дойдешь до конца,
«Чай, и счет потерял в литераторах!
«Коих помню—пожалуй скажу.
«При царице, при трех императорах
«К ним ходил... при четвертом хожу:
«Знал Булгарина, Греча, Сенковскаго,
«У Воейкова долго служил,
«В Шепелевском * сыпал у Жуковского
«И у Пушкина в Царском гостил.
«Походил я к Василью Андреичу,
«Да гроша от него не видал,
«Не чета Александру Сергеичу—
«Тот частенько на водку давал.
«Да за то попрекал все цензурою:
«Если красные встретит кресты,
«Так и пустит в тебя корректурою:
«Убирайся мол ты!
«Глядя, как человек убивается,
«Раз я молвил: сойдет-де и так!
— «Это кровь, говорит, проливается,—
«Кровь моя—ты дурак!..»
5
Полно ждать! за последней колоппою
Отсталые прошли,
И покрытого красной попоною
В заключенье коня провели.
Торжествуя конец ожидания,
Кучера завопили «пади!»
Всё спешит.—Ну, старик, до свиданья,
Коли нужно идти, так иди!!!
6
Я, продрогнув, домой побежал.
Небо, видно, сегодня по сжалится:
Только дождь перестал,
Снег лепешками крупными валится!
Город начал пустеть—и пора!
Только бедный да пьяный шатаются,
Да близь медной статуи Петра,
У присутственных мест дожидаются
Сотни сотень крестьянских дровней,
И так щедро с небес посыпаются,
Что за снегом на видно людей.
Чу! рыдание баб истеричное!
Сдали парня?,. Жалей не жалей,
Перемелется—дело привычное!
Злость-тоску мужики на лошадках сорвут,
Коли денежки есть—раскошелятся
II кручинушку штофом запьют,
А слезами-то бабы поделятся!
По ведерочку слез на сестренок уйдет,
С пол-ведра молодухе достанется,
А старуха-то мать и без меры возьмет—
И без меры возьмет—что останется!
20 Февраля.
1869
Ш
СУМЕРКИ
Говорят, еще день. Правда, я не видал,
Чтооы месяц свой рог золотой показал,
Но и солнца не видел никто.
Без его даровых, благодатных лучей
Золоченые куполы пышных церквей
И вся роскошь столицы—ничто.
Надо всем, что ни есть: над дворцом
и тюрьмой,
И над медным Петром, и над грозной Невой,
До чугунных коней на воротах застав
(Что хотят ускакать из столицы стремглав)—
Надо всем распростерся туман.
Душный, стройный, угрюмый, гнилой,
Не красив в эту пору наш город большой,
Как изношенный Фат без румян...
Наша улица улиц столичных краса,
В ней дома всё в четыре этажа,
Не лазурны над ней небеса,
Да за то процветает продажа.
Сверху до низу вывески сплошь
Покрывают громадные стены,
Сколько хочешь тут немцев найдешь—
Из Берлина, из Риги, из Вены.
Всё соблазны, помилуй нас бог!
Там перчатка с руки великана,
Там торчит Веллингтонов сапог,
Там с открытою грудью Диана,
Даже ты, ВарсоноФий Петров,
Подле вывески «делают гробы»
Прицепил полужоные скобы
И другие снаряды гробов,
Словно хочешь сказать: «друг-прохожий!
Соблазнись — и умри поскорей!»
Дворец, где долго жил Жуковский.

j 859—f 860
ДЕМОНУ
69
Человек ты, я знаю, хороший
Да многонько родил ты детей —
Непрестанные нужны заказы...
Ничего! обеспечен твой труд,
Бедность гибельней всякой заразы—
В нашей улице люди так мрут,
Что по ней, то и знай, на кладбища,
Как в холеру, тащат мертвецов:
Холод, голод, сырые жилища—
Не робей, ВарсоноФий Петров!..
В нашей улице жизнь трудовая:
Начинают, ни свет, ни заря,
Свой ужасный концерт, припевая.
Токари, рещики, слесаря,
А в ответ им гремит мостовая!
Дикий крик продавца-мужика,
И шарманка с пронзительным воем,
И кондуктор с трубой, и войска,
С барабанным идущие боем,
Понуканье измученных кляч,
Чуть живых, окровавленных, грязных,
И детей раздирающий плач
На руках у старух безобразных:
Всё сливается, стонет, гудет,
Как-то глухо и грозно рокочет,
Словно цепи куют па несчастный народ,
Словно город обрушиться хочет.
Давка, говор... (о чем голоса?
Всё о деньгах, о нужде, о хлебе).
Смрад и копоть. Глядишь в небеса,
Но отрады не встретишь и в небе.
Этот омут хорош для людей,
Расставляющих ближнему сети,
Но не жалко ли бедных детей!
Вы зачем тут, несчастные дети?
Неужели душе молодой
Ужь знакомы нужда и неволя?
Ах уйдите, уйдите со мной
В тишину деревенского поля!
Не такой там услышите шум,
Там шумит созревающий колос,
Усыпляя младенческий ум
II страстей преждевременный голос.
Солнце, воздух, цветов аромат —
Это всех поколений наследство,
За пределами душных оград
Проведете вы сладкое детство.
Нет! вам красного детства не знать,
Не прожить вам покойно и честно.
Жребий ваш... но к чему повторять
То, что даже ребенку известно?
На спине ли дрова ты несешь на чердак,
Через лоб протянувши веревку,
Грош ли просишь, идешь ли в кабак,
Задают ли тебе потасовку —
Ты знаком уже нам, петербургский бедняк,
Нарисованный ловкою кистью
В модной книге — угрюмый, худой,
Обессмысленный дикой корыстью,
Страхом, голодом, мелкой борьбой.
Мы довольно похвал расточали
И довольно сплели мы венков
Тем, которые нам рисовали
Любопытную жизнь бедняков.
Где жь плоды той работы полезной?
Увидав, как читатель иной
Льет над книгою слезы рекой,
Так и хочешь сказать «друг любезной,
Не сочувствуй ты горю людей,
Не читай ты гуманных книжонок,
Но не ставь за каретой гвоздей,
Чтоб, бскочив; накололся ребенок!»
Февраль-март.
I860
ДЕМОНУ
Где ты, мой старый мучитель,
Демон бессонных ночей?
Сбился я с толку, учитель,
С братьей болтливой моей.
Дуешь бывало на пламя —
Пламя пылает сильней,
Краше волнуется знамя
Юности гордой моей
Прямо ли, криво ли вижу,
Только душою киплю:
Так глубоко ненавижу,
Так бескорыстно люблю!
Ныньче я всё понимаю,
Всё объяснить я хочу,
Всё так охотно прощаю,
Дишь не охотно молчу.

70
СТИУОТВОРШТИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4860
Что же со мною случилось?
Как разгадаю себя?
Всё бы тотчас объяснилось,
Да не докличусь тебя!
Способа ты не находишь
Сладить с упрямой душой ?
Иль потому не приходишь,
Что ужь доволен ты мной?
20 Февраля.
Что ты, сердце мое, расходилося?..
Постыдись! Ужь про нас не впервой
Снежным комом прошла — прокатилася
Клевета по Руси по родной.
Не тужи! пусть ростет, прибавляется,
Не тужи! как умрем,
Кто-нибудь и об нас проболтается
Добрым словцом. —
одинокий, потерянный,
Я как в пустыне стою,
Гордо не кличет мой голос уверенный
Душу родную мою.
Нет ее в мире. Те дни миновалися,
Как на призывы мои
Чуткие сердцем друзья отзывалися,
Слышалось слово любви.
Кто виноват — у судьбы не доспросишься,
Да и не все-ли равко?
У моря бродишь,—«не верю, не бросишься!»
Вкрадчиво шепчет оно:
«Где тебе? Дружбы, любви и участия
«Ты еще жаждешь и ждешь.
«Где тебе, где тебе! — ты не без счастия,
«Ты не без ласки живешь...
«Видишь, рассеялась туча туманная,
«Звездочки вышли, горят?
«Все на тебя, голова бесталанная,
«Ласковым взором глядят.»
ЗНАХАРКА
Знахарка в нашем живет околодке.
На воду шепчет; на гуще, на водке
Да на каких-то гадает травах.
Просто наводит, проклятая, страх!
Радостей мало — пророчит все горе;
Вздумал бы плакать — наплакал бы море,
Да — господь милостив! русский народ
Плакать не любит, а больше поет.
Молвила ведьма горластому парню:
«Эй! угодишь ты на барскую псарню!»
И — поглядят — через месяц всего
По лесу парень орет «го-го-го!»
Дяде Степану сказала: «Кичишься
«Больно ты сивкой, а сивки лишишься,
«Либо своей голове пропадать!»
Стали Степана рекрутством пугать.
Вывел коня на базар — откупился!
Весь околодок колдунье дивился.
«Семка! и я понаведаюсь к ней!»
Думает старый мужик Пантелей:
«Что ни предскажет кому: разоренье,
«Убыль в семействе, гладишь—исполненье!
«Чорт у ней, что ли, в дрожжах-то сидит?..»
Вот и пришел Пантелей — и стоит,
Ждет: у колдуньи была ужь девица,
Любо взглянуть — молода, полнолица.
Рядом с ней парень — дворовый, кажись.
Знахарка девке: «Ты с ним не вяжись!
«Будет твоя особливая доля:
«Малые слезы — и вечная воля!»
Дрогнул дворовый, а ведьма ему:
«Счастью не быть, молодец, твоему.
«Всё говорить?» — Говори! — «Ты зимою
«Много потерпишь, дойдешь до запою,
«Будешь небритый валяться в избе,
«Чортики прыгать учыут по тебе,

то
НА ВОЛГЕ
«Станут глумиться, тянуть в преисподню;
«Ты в пузыречек наловишь их сотню,
«Станешь его затыкать...» Пантелей
Шапку в охапку — и вон из дверей.
«Что же, старик? Погоди — погадаю!»
Ведьма ему. Пантелей: — «Не желаю!
— «Что нам гадать? Малолетков морочь,
— «Я погожу пока, чортова дочь!
— с Ты нам тогда предскажи нашу долю,
— «Как от господ отойдем мы на волю!»
НА ВОЛГЕ
(детство валежникова)
Не торопись, мой верный пес!
Зачем на грудь ко мне скакать?
Еще успеем мы стрелять.
Ты удивлен, что я прирос
На Волге: целый час стою
Недвижно, хмурюсь и молчу.
Я вспомнил молодость мою
И весь отдаться ей хочу
Здесь на свободе. Я похож
На нищего: вот бедный дом,
Тут, может, подали бы грош.
Но вот другой — богаче: в нем
Авось побольше подадут.
И нищий мимо; между тем
В богатом доме дворник плут
Не наделил его ничем.
Вот дом еще пышней, но там
Чуть не прогнали по шеям!
И, как нарочно, все село
Прошел — нигде не повезло!
Пуста, хоть выверни суму.
Тогда вернулся он назад
К убогой хижине — и рад,
Что корку бросили ему;
Бедняк ее, как робкий пес,
Подальше от людей унес
И гложет... Рано пренебрег
Я тем, что было под рукой,
И чуть не детскою ногой
Ступил за отческий порог.
Меня старались удержать
Мои друзья, молила мать,
Мне лепетал любимый лес:
Верь, нет милей родных небес!
Нигде не дышется вольней
Родных лугов, родных полей,
И той же песенкою полн
Был говор этих милых волн.
Но я не верил ничему.
Нет,—говорил я жизни той:
Ничем не купленный покой
Противен сердцу моему...
Быть может, не достало сил,
Или мой труд не нужен был,
Но жизнь напрасно я убил,
И то, о чем дерзал мечтать,
Теперь мне стыдно вспоминать!
Все силы сердца моего
Истратив в медленной борьбе,
Не допросившись ничего
От жизни ближним и себе,
Стучусь я робко у дверей
Убогой юности моей:
— О, юность бедная моя!
Прости меня, смирился я!
Не помяни мне дерзких грез,
С какими бросив край родной,
Я издевался над тобой!
Не помяни мне глупых слез,
Какими плакал я не раз,
Твоим покоем тяготясь!
Но благодушно что нибудь,
На чем бы сердцем отдохнуть
Я мог, пошли мне! Я устал,
В себя я веру потерял,
И только память детских дней
Не тяготит души моей...
2
Я рос, как многие, в глуши,
У берегов большой реки,
Где лишь кричали кулики,
Шумели глухо камыши,
Рядами стаи белых птиц,
Как изваяния гробниц,
Сидели важно на песке;
Виднелись горы вдалеке
И синий бесконечный лес
Скрывал ту сторону небес,

72
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
Куда, дневной окончив путь,
Уходит солнце отдохнуть.
Я страха с молоду не знал,
Считал я братьями людей,
И даже скоро перестал
Бояться леших и чертей.
Однажды няня говорит:
«Не бегай ночью — волк сидит
За нашей ригой, а в саду
Гуляют черти на пруду!»
И в ту же ночь пошел я в сад.
Не то, чтоб я чертям был рад,
А так — хотелось видеть их.
Иду. Ночная тишина
Какой-то зоркостью полна,
Как будто с умыслом притих
Весь божий мир — и наблюдал,
Что дерзкий мальчик затевал!
И как-то не шагалось мне
В всезрящей этой тишине.
Не воротиться ли домой?
А то как черти нападут
И потащат с собою в пруд,
И жить заставят под водой?
Одпако, я не шел назад.
Играет месяц над прудом
И отражается на нем
Береговых деревьев ряд.
Я постоял на берегу,
Послушал — черти ни гу-гу!
Я пруд три раза обошел,
Но чорт не выплыл, не пришел!
Смотрел я межь ветвей дерев
И межь широких лопухов,
Что поросли вдоль берегов,
В воде: не спрятался-ли тамг
Узнать бы можно по рогам.
Нет никого! Пошел я прочь,
Нарочно сдерживая шаг.
Сошла мне даром эта ночь,
Но ее ли б друг какой иль враг
Засел в кусту и закричал,
Иль даже, спугнутая мной,
Взвилась сова над головой, —
Неверно б мертвый я упал!
Так, любопытствуя, давил
Я страхи ложные в себе,
И в бесполезной той борьбе
Не мало силы погубил.
За то, добытая с тех пор,
Привычка не искать опор
Меня вела своим путем,
Пока рожденного рабом
Самолюбивая судьба
Не обратила вновь в раба I
О< Волга! после многих лет,
Я вновь принес тебе привет.
Ужь я не тот, но ты светла
И величава, как была.
Кругом все та же даль и ширь,
Все тот же виден монастырь
На острову, среди песков,
И даже трепет прежних дней
Я ощутил в душе моей,
Заслыша звон колоколов.
Всё то же, то же... только нет
Убитых сил, прожитых лет...
Ужь скоро полдень. Жар такой,
Что на песке горят следы,
Рыбалки дремлют над водой,
Усевшись в плотные ряды;
Куют кузнечики, с лугов
Несется крик перепелов.
Не нарушая тишины
Ленивой медленной волны,
Расшива движется рекой.
Прикащик, парень молодой,
Смеясь, за спутницей своей
Бежит по палубе: она
Мила, дородна и красна.
И слышу я, кричит он ей:
«Постой, проказница, ужо
Вот догоню!..» Догнал, поймал,-
И поцалуй их прозвучал
Над Волгой вкусно и свежо.
Нас так никто не цаловал!
Да в подрумяненных губах
У наших барынь городских
И звуков даже нет таких.
В каких-то розовых мечтах
Я позабылся. Сон и зной
Уже царили надо мной.
Но вдруг я стоны услыхал
И взор мой на берег упал.
Почти пригнувшись головой
К ногам, обвитым бичевой,
Обутым в лапти, вдоль реки
Ползли гурьбою бурлаки,
И был невыносимо дик
И страшно ясен в тишине
Их мерный похоронный крик —
И сердце дрогнуло во мне.
О, Волга!., колыбель моя!
Любил ли кто тебя, как я?
Один, по утренним зарям,
Когда еще все в мире спит

4860
НА ВОЛГЕ
73
И алый блеск едва скользит
По темно-голубым волнам,
Я убегал к родной реке.
Иду на помощь к рыбакам,
Катаюсь с ними в челноке,
Брожу с ружьем но островам.
То, как играющий зверок,
С высокой кручи на песок
Скачусь, то берегом реки
Бегу, бросая камешки,
И песню громкую пою
Про удаль раннюю мою...
Тогда я думать был готов,
Что не уйду я никогда
С песчаных этих берегов.
И не ушел бы никуда —
Когда б, о Волга! над тобой
Не раздавался этот вой!
Давно-давно, в такой же час,
Его услышав в первый раз,
Я был испуган, оглушен.
Я знать хотел, что значит он —
И долго берегом реки
Бежал. Устали бурлаки,
Котел с расшивы принесли,
Уселись, развели костер
И межь собою повели
Неторопливый разговор.
- Когда-то в Нижний попадем?
Один сказал: — Когда б попасть
Хоть на Илью... — «Авось придем»,
Другой, с болезненным лицом,
Ему ответил: — «Эх напасть!
Когда бы зажило плечо,
Тянул бы лямку, как медведь,
А кабы к утру умереть —
Так лучше было бы еще...»
Он замолчал и навзничь лег.
Я этих слов понять не мог,
Но тот, который их сказал,
Угрюмый, тихий и больной,
С тех пор меня не покидал!
Он и теперь передо мной:
Лохмотья жалкой нищеты,
Изнеможенные черты
И, выражающий укор,
Спокойно-безнадежный взор...
Без шапки, бледный, чуть живой,
Лишь поздно вечером домой
Я воротился. Кто тут был —
У всех ответа я просил
На то, что видел, и во сне
О том, что рассказали мне,
Я бредил. Няню испугал:
«Сиди, родименькой, сиди!
Гулять сегодня не ходи!»
Но я на Волгу убежал.
Бог весть, что сделалось со мной?
Я не узнал реки родной:
С трудом ступает на песок
Моя нога: он так глубок;
Ужь не манит на острова
Их ярко свежая трава,
Прибрежных птиц знакомый крик
Зловещ, пронзителен и дик,
И говор тех же милых волн
Иною музыкою полн!
О, горько, горько я рыдал,
Когда в то утро я стоял
На берегу родной реки,
И в первый раз ее назвал
Рекою рабства и тоски!..
Что я в ту пору замышлял,
Созвав товарищей-детей,
Какие клятвы я давал —
Пускай умрет в душе моей,
Чтоб кто-нибудь не осмеял!
Но если вы — наивный бред,
Обеты юношеских лет,
Зачем же вам забвенья нет?
И вами вызванный упрек
Так сокрушительно жесток?..
4
Унылый, сумрачный бурлак!
Каким тебя я в детстве знал,
Таким и ныне увидал:
Все ту же песню ты поешь,
Все ту же лямку ты несешь,
В чертах усталого лица
Все та-жь покорность без конца...
Прочна суровая среда,
Где поколения людей
Живут и гибнут без следа
И без урока для детей!
Отец твой сорок лет стонал,
Бродя по этим берегам,
И перед смертию не знал,
Что заповедать сыновьям.
И, как ему, — не довелось
Тебе наткнуться на вопрос:
Чем хуже был бы твой удел,
Когда б ты менее терпел?
Как он, безгласно ты умрешь,
Как он, безвестно пропадешь.

74
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4860
Так заметается песком
Твой след на этих берегах,
Где ты шагаешь под ярмом
Не краше узника в цепях,
Твердя постылые слова,
От века те же: «раз да два!»
С болезненным припевом: «ой!»
И в такт мотая головой...
РЫЦАРЬ НА ЧАС
Если пасмурен день, если ночь не светла,
Если ветер осенний бушует,
Над душой воцаряется мгла,
Ум, бездействуя, вяло тоскует.
Только сном и возможно помочь,
Но, к несчастью, не всякому спится...
Слава богу! морозная ночь —-
Я сегодня не буду томиться.
По широкому полю иду,
Раздаются шаги мои звонко,
Разбудил я гусей на пруду,
Я со стога спугнул ястребенка,
Как он вздрогнул! как крылья развил!
Как взмахнул ими сильно и плавно 1
Долго, долго за ним я следил,
Я невольно сказал ему: славно!
Чу! стучит проезжающий воз,
Деготьком потянуло с дороги...
Обоняние тонко в мороз,
Мысли свежи, выносливы ноги.
Отдаешься невольно во власть
Окружающей бодрой природы;
Сила юности, мужество, страсть
И великое чувство свободы
Наполняют ожившую грудь;
Жаждой дела душа закипает.
Вспоминается пройденный путь,
Совесть песню свою запевает...
Я советую гнать ее прочь —
Будет время еще сосчитаться!
В эту тихую, лунную ночь
Созерцанию должно предаться.
Даль глубоко прозрачна, чиста,
Месяц полный плывет над дубровой
И господствуют в небе цвета
Голубой, беловатой, лиловой.
Воды ярко блестят средь полей,
А земля прихотливо одета
В волны белого лунного света
И узорчаткх, странных теней.
От больших очертаний картины
До тончайших сетей паутины,
Что как иней к земле прилегли, —
Все отчетливо видно: далече
Протянулися полосы гречи,
Красной лентой по скату прошли;
Замьи ающий сонные нивы,
Лес сквозит, весь усыпан листвой;
Чудны красок его переливы
Под играющей, ясной луной;
Дуб ли пасмурный, клен ли веселый -
В нем легко отличишь издали;
Грудью к северу, ворон тяжелый —
Видишь — дремлет на старой ели!
Все, чем может порадовать сына
Поздней осенью родина-мать:
Зеленеющей озими гладь,
Подо льном — золотая долина,
Посреди освещенных лугов
Величавое войско стогов,
Всё доступно довольному взору...
Не сожмется мучительно грудь,
Еслиб даже пришлось в эту пору
На родную деревню взглянуть:
Не видна ее бедность нагая!
Запаслася скирдами, родная,
Окружилася ими она
И стоит словно полная чаша.
Пожелай ей покойного сна —
Утомилась, кормилица наша!..
Спи, кто может — я спать не могу,
Я стою потихоньку, без шуму,
На покрытом стогами лугу
И невольную думаю думу.
Не умел я с тобой совладать,
Не осилил я думы жестокой...
В эту ночь я хотел бы рыдать
На могиле далекой,
Где лежит моя бедная мать...
В стороне от больших городов,
Посреди бесконечных лугов,
За селом, на горе невысокой,
Вся бела, вся видна при луне,
Церковь старая чудится мне,
И на белой церковной стене
Отражается крест одинокой.
Да! я вижу тебя, божий дом!
Вижу надписи вдоль по карнизу
И апостола Павла с мечем,

РЫЦАРЬ НА ЧАС
75
Облаченного в светлую ризу.
Поднимается сторож-старик
На свою колокольню-руину,
Иа тени он громадно велик:
Пополам пересек всю равнину.
Поднимись!—и медлительно бей,
Чтобы слышалось долго гуденье!
В тишине деревенских ночей
Этих звуков властительно пенье:
Если есть в околодке больной,
Он при них встрепенется душой
И, считая внимательно звуки,
Позабудет на миг свои муки;
Одинокий ли путник ночной
Их заслышит — бодрее шагает;
Их заботливый пахарь считает
И, крестом осенясь в полусне,
Просит бога о ведряном дне.
Звук за звуком гудя прокатился,
Насчитал я двенадцать часов.
С колокольни старик возвратился,
Слышу шум его звонких шагов,
Вижу тень его; сел на ступени,
Дремлет, голову свесив в колени.
Он в мохнатую шапку одет,
В балахоне убогом и темном.,.
Всё, чего не видал столько лет,
От чего я пространством огромным
Отделен — всё живет предо мной,
Всё так ярко рисуется взору,
Что не верится мне в эту пору,
Чтоб не мог увидать я и той,
Чья душа здесь незримо витает,
Кто под этим крестом почивает. ••
Повидайся со мною, родимая!
Появись легкой тенью на миг!
Всю ты жизнь прожила нелюбимая,
Всю ты жизнь прожила для других.
С головой, бурям жизни открытою,
Весь свой век под грозою сердитою
Простояла ты, — грудью своей
Защищая любимых детей.
И гроза над тобой разразилася!
Ты, не дрогнув, удар приняла,
За врагов, умирая, молилася,
На детей милость бога звала.
Неужели за годы страдания
Тот, кто столько тобою был чтим,
Не пошлет тебе радость свидания
С погибающим сыном твоим?..
Я кручину мою многолетнюю
На родимую грудь изолью,
Я тебе мою песню последнюю,
Мою горькую песню спою.
О прости! то не песнь утешения,
Я заставлю страдать тебя вновь,
Но я гибну — и ради спасения
Я твою призываю любовь!
Я пою тебе песнь покаяния,
Чтобы кроткие очи твои
Смыли жаркой слезою страдания
Все позорные пятна мои!
Чтоб ту силу свободную, гордую,
Что в мою заложила ты грудь,
Укрепила ты волею твердою
И на правый поставила путь...
Треволненья мирского далекая,
С неземным выраженьем в очах,
Русокудрая, голубоокая,
С тихой грустью на бледных устах,
Под грозой величаво-безгласная—•
Молода умерла ты, прекрасная,
И такой же явилась ты мне
При волшебно светящей луне.
Да! я вижу тебя бледнолицую
И на суд твой себя отдаю.
Не робеть перед правдой-царицею
Научила ты музу мою:
Мне не страшны друзей сожаления,
Не обидно врагов торжество,
Изреки только слово прощения,
Ты, чистейшей любви божество!
Что враги? пусть клевещут язвительней
Я пощады у них не прошу,
Не придумать им казни мучительней
Той, которую в сердце ношу!
Что друзья? Наши силы не ровные,
Я ни в чем середины не знал,
Что обходят они, хладнокровные,
Я на всё безрассудно дерзал,
Я не думал, что молодость шумная,
Что надменная сила пройдет —
И влекла меня жажда безумная,
Жажда жизни — вперед и вперед!
Увлекаем бесславною битвою,
Сколько раз я над бездной стоял,
Поднимался твоею молитвою,
Снова падал — и вовсе упал!..
Выводи на дорогу тернистую!
Разучился ходить я по ней"
Погрузился я в тину нечистую
Мелких помыслов, мелких страстей.
От ликующих, праздно болтающих,
Обагряющих руки в крови,
Уведи меня в стан погибающих
За великое дело любви!
Тот, чья жизнь бесполезно разбилася,
Может смертью еще доказать,

76
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
Что в нем сердце не робкое билося,
Что умел он любить...
(Утром, в постели)
О мечты! о волшебная власть
Возвышающей душу природы!
Пламя юности, мужество, страсть
И великое чувство свободы —
Всё в душе угнетенной моей
Пробудилось... но где же ты, сила?
Я проснулся ребенка слабей.
Знаю: день проваляюсь уныло,
Ночью буду микстуру глотать,
И пугать меня будет могила,
Где лежит моя бедная мать.
Всё, что в сердце кипело, боролось,
Всё луч бледного утра спугнул,
И насмешливый внутренний голос
Злую песню свою затянул:
«Покорись — о, ничтожное племя!
«Неизбежной и горькой судьбе,
«Захватило вас трудное время
«Неготовыми к трудной борьбе.
«Вы еще не в могиле, вы живы,
«Но для дела вы мертвы давно,
«Суждены вам благие порывы,
«Но свершить ничего не дано...»
ДЕРЕВЕНСКИЕ НОВОСТИ
Вот и Качалов лесок,
Вот и пригорок последний.
Как-то шумлив и легок
Дождь начинается летний,
И по дороге моей,
Светлые, словно из стали,
Тысячи мелких гвоздей
Шляпками вниз поскакали—
Скучная пыль улеглась...
Благодарение богу,
Я совершил еще раз
Милую эту дорогу.
Вот ужь запасный амбар,
Вот ужь и риги... как сладок
Теплого колоса пар!
— Останови же лошадок!
Видишь: из каждых ворот
Спешно идет обыватель.
Всё-то знакомый народ,
Что ни мужик, то приятель.
— Здравствуйте, братцы! — «Гляди,
Крестничек твой-то Ванюшка!»
— Вижу, кума! погоди,
Есть мальчугану игрушка.
«Здравствуй, как жил-поживал?
«Не понапрасну мы ждали,
«Ты таки слово сдержал.
«Выводки крупные стали;
«Так ужь мы их берегли,
«Сами ни штуки не били.
«Будет охота — пали!
«Только бы ноги служили.
«Вишь ты лядащий какой,
«Мы не таким отпускали:
«Словно тебя там сквозь строй
«В зиму-то трижды прогнали.
«Право, сердечный, чуть жив;
«Али не ладно живется?»
— Сердцем я больно строптив,
По-пусту глупое рвется.
Ну, да поправлюсь у вас.
Что у вас нового, братцы?
— «Умер третьеводни Влас
И отказал тебе святцы.»
— Царство небесное! Что,
Было ему ужь до сотни?
— «Было и с хвостиком сто.
«Чудны дела-то господни!
«Не понапрасну продлил
«Эдак-то жизпь человека:
«Сто лет подушны платил,
«Барщину правил полвека!
— Как урожай?— «Ничего.
«Горе другое: покрали
«Много леску твоего.
«Мы станового ужь звали.
«Шут и дурак на-голо!
«Слово-то молвит, скотина,
«Словно как дунет в дупло,
«Несообразный детина!
— «Стан мой велик, говорит,
«С хвостиком двадцать-пять тысяч,
«Где тут судить, говорит,
«Всех не успеешь и высечь! —
«С тем и уехал домой,
«Так, ничего не поделав:
«Нужен-ста тут межевой
«Да епутат от уделов!
— «В Ботове валится скот,
«А у солдатки Аксиньи
«Девочку — было ей с год —

4860
ДУМА
77
«Съели проклятые свиньи;
«В Шахове свекру сноха
«Вилами бок просадила —
«Было, за что... Пастуха
«Громом во стаде убило.
« Ну ужь, и буря была!
«Как еще мы уцелели!
«Колокола-то, колокола —
«Словно о Пасхе гудели 1
«Наши речонки водой
«Налило на три аршина,
«С поля бежала домой,
«Словно шальная, скотина:
«С ног ее ветер валил.
«Крепко нам жаль мальчугана:
«Этакой клоп, а отбил
«Этот у волка барана!
«Стали Волчком его звать —
«Любо! Встает с петухами,
«Песни начнет распевать.
«Весь уберется цветами,
«Ходит проворный такой.
«Матка его проводила:
— Поберегися, родной!
Слышишь, какая завыла! —
«Буря-ста мне ни почем,
«Я — говорит — не ребенок!»
«Да размахнулся кнутом
«И повалился с ноженок!
«Мы посмеялись тогда,
«Так до полден позевали,
«Слышим — случилась беда:
«Шли бы: убитого взяли!
«И уцелел бы, да вишь
«Крикнул дурак ему Ванька:
— Что ты под древом сидишь?
Хуже под древом-то... Встань -ка!
«Он не перрчил — пошел,
«Сел под рогожей на кочку,
«Ну, а господь и навел
«Гром в эту самую точку!
«Взяли — не в поле бросать,
«Да как рогожу открыли,
«Так не одна его мать —
«Все наши бабы завыли:
«Угомонился Волчок —
«Спит себе. Кровь на рубашке,
«В левой ручонке рожок,
«А на шляпенке венок
«Из васильков да из кашки!
— «Этой же бурей сожгло
«Красные Горки: пониже,
«Помнишь, Починки село —
«Ну и его... Вот поди же!
«В Горках пожар ужь притих,
«Ждали: Починок не тронет!
«Смотрят, а ветер на них
«Шамя и гонит, и гонит!
«В-стречу-то поп со крестом,
«Дьякон с кадилами вышел,
«Не совладали с огнем —
«Видно, господь не услышал!..
«Вот и хоромы твои,
«Ты, чай, захочешь покою?..»
— Полноте, други мои!
Милости просим за мною... —
Сходится в хате моей
Больше да больше народу:
— Ну, говори поскорей.
Что ты слыхал про свободу? —
ДУМА
Сторона наша убогая,
Выгнать некуда коровушку.
Проклинай житье мещанское,
Да почесывай головушку.
Спи, не спи—валяйся по-печи,
Каждый день не доедаючи,
Трать задаром силу дюжую,
Недоимку накопляючи.
Ужь как нет беды кручиннее
Без работы парню маяться,
А пойдешь куда к хозяевам —
Ни один-то не нуждается!
У купца у Семипалова
Живут люди не говеючи,
Льют на кашу масло постное
Словно воду, не жалеючи.
В праздник — жирная баранина,
Пар над щами тучей носится,
В пол-обеда распояшутся —
Вон из тела душа просится!
Ночь храпят, наевшись до-поту,
День придет — работой тешутся.
Эй! возьми меня в работники,
Поработать руки чешутся!

78
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА.
4860—f 86 J
Повели ты в лето жаркое
Мне пахать пески сыпучие,
Повели ты в зиму лютую
Вырубать леса дремучие. —
Только треск стоял бы до-неба,
Как деревья бы валилися:
Вместо шапки, белым инеем
Волоса бы серебрилися!
ПЛАЧ ДЕТЕЙ
Равнодушно слушая проклятья
В битве с жизнью гибнущих людей,
Из-за них вы слышите ли, братья,
Тихий плач и жалобы детей?
«В золотую пору малолетства
Все живое — счастливо живет,
Не трудясь, с ликующего детства
Дань забав и радости берет.
Только нам гулять не довелося
По полям, по нивам золотым:
Целый день на Фабриках колеса
Мы вертим — вертим — вертим! —
«Колесо чугунное вертится
И гудит, и ветром обдает,
Голова пылает и кружится,
Сердце бьется, все кругом идет:
Красный нос безжалостной старухи,
Что за нами смотрит сквозь очки,
По стенам гуляющие мухи,
Стены, окна, двери, потолки, —
Всё и все! Впадая в иступленье,
Начинаем громко мы кричать:
— Погоди, ужасное круженье!
Дай нам память слабую собрать 1
Бесполезно плакать и молиться,
Колесо не слышит, не щадит:
Хоть умри — проклятое вертится,
Хоть умри — гудит — гудит — гудит!
Где ужь нам, измученным в неволе,
Ликовать, резвиться и скакать!
Еслиб нас теперь пустили в поле,
Мы в траву попадали бы — спать.
Нам домой скорей бы воротиться, —
Но за чем идем мы и туда?..
Сладко нам и дома не забыться:
Встретит нас забота и нужда!
Там, припав усталой головою
К груди бледной матери своей,
Зарыдав над ней и над собою,
Разорвем на части сердце ей...»
Что ни год — уменьшаются силы,
Ум ленивее, кровь холодней...
Мать-отчизна! дойду до могилы,
Не дождавшись свободы твоей!
Но желал бы я знать, умирая,
Что стоишь ты на верном пути,
1861
***
Что твой пахарь, поля засевая,
Видит ведреный день впереди:
Чтобы ветер родного селенья
Звук единый до слуха донес,
Под которым не слышно кипенья
Человеческой крови и слез.
КРЕСТЬЯНСКИЕ ДЕТИ
Опять я в деревне. Хожу на охоту,
Пишу мои вирши — живется легко.
Вчера, утомленный ходьбой по болоту,
Забрел я в сарай и заснул глубоко.
Проснулся: в широкие щели сарая
Глядятся веселого солнца лучи.
Воркует голубка; над крышей летая,
Кричат молодые грачи,

КРЕСТЬЯНСКИЕ ДЕТИ
Летит и другая какая-то птица —
По тени узнал я ворону как раз:
Чу! шопот какой-то... а вот вереница
Вдоль щели внимательных глаз!
Всё серые, карие, синие глазки —
Смешались, как в поле цветы.
В них столько покоя, свободы и ласки,
В них столько святой доброты!
Я детского глаза люблю выраженье,
Его я узнаю всегда.
Я замер: коснулось души умиленье...
Чу! шопот опять!
первый голос
«Борода!
ВТОРОЙ
А барин, сказали!..
ТРЕТИЙ
Потише вы, черти!
ВТОРОЙ
У бар бороды не бывает — усы.
ПЕРВЫЙ
А ноги-то длинные, словно как жерди.
ЧЕТВЕРТЫЙ
А вона на шапке, глядитко — часы!
пятый
Аи, важная штука!
ШЕСТОЙ
И цепь золотая...
СЕДЬМОЙ
Чай, дорого стоит?
восьмой
Как солнце горит!
ДЕВЯТЫЙ
А вона собака — большая, большая!
Вода с языка-то бежит.
пятый
Ружье! поглядитко: стволина двойная,
Замочки резные...
ув испугом)
Глядит!
ЧЕТВЕРТЫЙ
Молчи, ничего! постоим еще, Гриша!
ТРЕТИЙ
Прибьет...»
Испугались шпионы мои
И кинулись прочь: человека заслыша,
Так стаей с мякины летят воробьи.
Затих я, прищурился — снова явились,
Глазенки мелькают в щели.
Что было со мною — всему подивились
И мой приговор изрекли:
— Такому-то гусю ужь что за охота!
Лежал бы себе на,печи!
И видно не барин: как ехал с болота,
Так рядом с Гаврилой... «Услышит,
молчи!»
О, милые плуты! Кто часто их видел,
Тот, верю я, любит крестьянских детей;
Но если бы даже ты их ненавидел,
Читатель, как «низкого рода людей,» —
Я, все-таки, должен сознаться открыто,
Что часто завидую им:
В их жизни так много поэзии слито,
Как дай бог балованным деткам твоим.
Счастливый народ! Ни науки, ни неги
Не ведают в детстве они.
Я делывал с ними грибные набеги:
Раскапывал листья, обшаривал пни,
Старался приметить грибное местечко,
А утром не мог ни-за-что отыскать.
«Взгляни-ка, Савося, какое колечко!»
Мы оба нагнулись, да разом и хвать
Змею! Я подпрыгнул: ужалила больно!
Савося хохочет: «попался спроста!»
За то мы потом их губили довольно
И клали рядком на перилы моста.
Должно быть, за подвиги славы мы ждалш.
У нас же дорога большая была:
Рабочего звания люди сновали
По ней без числа.
Копатель канав вологжанин,
Лудильщик, портной, шерстобит,

80
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
А то в монастырь горожанин
Под праздник молиться катит.
Под наши густые, старинные вязы
На отдых тянуло устэл'лх людей.
Ребята обступят; начнутся рассказы
Про Киев, про турку, про чудных зверей.
Иной подгуляет, так только держиея—
Начнет с Волочка, до Казани дойдет!
Чухну передразнит, мордву, черемиса,
И сказкой потешит, и притчу ввернет:
«Прощайте, ребята! Старайтесь наипаче
На господа бога во всем потрафлять:
У нас был Вавило, жил всех побогаче,
Да вздумал однажды на бога роптать, —
С тех пор захудал, разорился Вавило,
Нет меду со пчел, урожаю с земли,
И только в одном ему счастие было,
Что волосы из носу шибко росли...»
Рабочий расставит, разложит снаряды —
Рубанки, подпилки, долота, ножи:
«Гляди, чертенята!» А дети и рады,
Как пилишь, как лудишь — им всё покажи.
Прохожий заснет под свои прибаутки,
Ребята за дело — пилить и строгать!
Иступят пилу — не наточишь и в сутки!
Сломают бурав — и с испугу бежать.
Случалось, тут целые дни пролетали,
Что новый прохожий, то новый рассказ...
Ух, жарко!.. До полдня грибы собирали.
Вот из лесу вышли — на-встречу как раз
Синеющей лентой, извилистой, длинной,
Река луговая: спрыгнули гурьбой
И русых головок над речкой пустынной
Что белых грибов на полянке лесной!
Река огласилась и смехом, и воем:
Тут драка — не драка, игра — не игра...
А солнце палит их полуденным зноем.
Домой, ребятишки! обедать пора.
Вернулись. У каждого полно лукошко,
А сколько рассказов! Попался косой,
Поймали ежа, заблудились немножко
И видели волка... у, страшный какой!
Ежу предлагают и мух, и козявок,
Корней молочко ему отдал свое —
Не пьет! отступились...
Кто ловит пиявок
На лаве, где матка колотит белье,
Кто няньчит сестренку двухлетнюю Глашку,
Кто тащит на пожню ведерко кваску,
А тот, подвязавши под горло рубашку
Таинственно что-то чертит по песку;
Та в лужу забилась, а эта с обновой:
Сплела себе славный венок,
Все беленькой, желтенькой, бледно-лиловой
Да изредка красный цветок.
Те спят на припеке, те пляшут
в присядку.
Вот девочка ловит лукошком лошадку:
Поймала, вскочила и едет на ней.
II ей ли, под солнечным зноем рожденной
И в Фартуке с поля домой принесенной,
Бояться смиренной лошадки своей?..
Грибная пора отойти не успела,
Гляди — ужь чернехоныш губы у всех,
Набили оскому: черница поспела!
А там и малина, брусника, орех!
Ребяческий крик, повторяемы"! эхом,
С утра и до ночи гремит по лесам.
Испугана пеньем, ауканьем, смехом,
Взлетит ли тетеря, закокав птенцам,
Зайченок ли вскочит — содом, суматоха!
Вот старый глухарь с облинялым крылом
В кусту завозился... ну, бедному плохо!
Живого в деревню тащат с торжеством...
— Довольно, Ванюша! гулял ты не мало,
Пора за работу, родной! —
Но даже и труд обернется сначала
К Ванюше нарядной своей стороной:
Он видит, как поле отец удобряет,
Как в рыхлую землю бросает зерно,
Как поле потом зеленеть начинает,
Как колос ростет, наливает зерно:
Готовую жатву подрежут серпа \ш,
В снопы перевяжут, на ригу свезут,
Просушат, колотят-колотят цепами,
На мельнице смелют и хлеб испекут
Отведает свежего хлебца ребенок
И в поле охотней бежит за отцом.
Навьют ли сенца: «полезай, постреленок!»
Ванюша в деревню въезжает царем...
Однако же, зависть в дворянском дитяти
Посеять нам было бы жаль.
И так, обернуть мы обязаны кстати
Другой стороною медаль.
Положим, крестьянский ребенок свободно
Ростет, не учась ничему,
Но выростет он, если богу угодно,
А сгибнуть ничто не мешает ему.
Положим, он знает лесные дорожки,
Гарцует верхом, не боится воды,
За то беспощадно едят его мошки,
За то ему рано знакомы труды...
Однажды, в студеную зимнюю пору
Я из лесу вышел; был сильный мороз
Гляжу, поднимается медленно в гору
Лошадка, везущая хворосту воз.
И шествуя важно, в спокойствии чинном,

/ш
ПОХОРОНЫ
81
Лошадку ведет под-уздцы мужичок
В больших сапогах, в полушубке
овчинном,
В больших рукавицах... а сам с ноготок!
— Здорово, парнище! — «Ступай себе
мимо!»
— Ужь больно ты грозен, как я погляжу!
Откуда дровишки?— «Из лесу, вестимо;
Отец, слышишь, рубит, а я отвожу».
(В лесу раздавался топор дроводека).
— А что, у отца-то большая семья? —
«Семья-то большая, да два человека
Всего мужиков-то: отец мой да я...»
— Так вон оно что! А как звать тебя? —
«Власом».
— А кой тебе годик?— «Шестой
миновал...
Ну, мертвая!» крикнул малюточка басом,
Рванул под-уздцы и быстрей зашагал.
На эту картину так солнце светило,
Ребенок оыл так уморительно мал,
Как будто все это картонное было,
Как будто бы в детский театр я попал!
Но мальчик был мальчик живой,
настоящий,
И дровни, и хворост, и пегопький конь,
И снег до окошек деревни лежащий,
И зимнего солнца холодный огонь —
Все, все настоящее русское было,
С клеймом нелюдимой, мертвящей зимы,
Что русской душе так мучительно мило,
Что русские мысли вселяет в умы,
Те честные мысли, которым нет воли,
Которым нет смерти — дави не дави,
В которых так много и злобы и боли,
В которых так много любви!
Играйте же, дети! Ростите на воле!
На то вам и красное детство дано,
Чтоб вечно любить это скудное поле,
Чтоб вечно вам милым казалось оно.
Храните свое вековое наследство,
Любите свой хлеб, трудовой —
И пусть обаянье поэзии детства
Проводит вас в недра землицы родной!..
Теперь нам пора возвратиться к началу.
Заметив, что стали ребята смелей, —
— Эй! воры идут! закричал я Фингалу:
— Украдут, украдут! Ну, прячь
поскорей! —
Фингалушка скорчил серьезную мину,
Под сено пожитки мои закопал,
С особым стараньем припрятал дичину,
У ног моих лег — и сердито рычал.
Обширная область собачьей науки
Ему в совершенстве знакома была;
Он начал такие выкидывать штуки,
Что публика с места сойти на могла,
Дивятся, хохочут! Ужь тут не до страха!
Командуют сами! — «Фингалка, умри!»
— Не засти, Сергей! Не толкайся,
Кузяха!—
«Смотри — умирает — смотри!»
Я сам наслаждался, валяясь на сене,
Их шумным весельем. Вдруг стало темно
В сарае: так быстро темнеет па сцене,
Когда разразиться грозе суждено.
И точно: удар прогремел над сараем,
В сарай полилась дождевая река,
Актер залился оглушительным лаем,
А зрители дали стречка!
Широкая дверь отперлась, заскрипела,
Ударилась в стену, опять заперлась.
Я выглянул: темная туча висела
Над нашим театром как раз.
Под крупным дождем ребятишки бежали
Босые к деревне своей...
Мы с верным Фингалом грозу переждали
И вышли искать дупелей.
ПОХОРОНЫ
Межь высоких хлебов затерялося
Небогатое наше село.
Горе горькое по свету шлялося
И на нас невзначай набрело.
Ой, беда приключилася страшная!
Мы такой не знавали во век:
Как у нас — голова безшабашная —
Застрелился чужой человек!
Суд приехал... допросы... —тошпёхонько!
Догадались деньжонок собрать:
Осмотрел его лекарь скорёхонько
И велел где нибудь закопать.
И пришлось нам нежданно-негаданно
Хоронить молодого стрелка,
Без церковного депья, без ладона,
Без всего, чем могила крепка...
Без попов!.. Только солнышко знойное,
Вместо ярого воску свечи,
На лицо непробудно-спокойное
Не скупясь наводило лучи;

82
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4864
Да высокая рожь колыхалася,
Да пестрели в долине цветы;
Птичка божья на гроб опускалася
И, чирикнув, летела в кусты.
Поглядим: что ребят набирается!
Покрестились и подняли вой...
Мать о сыне рекой разливается,
Плачет муж по жене молодой, —
Как не плакать им? Диво велико ли?
Своему-то свои хороши!
А по ком ребятишки захныкали,
Тот наверно был доброй души!
Межь двумя хлебородными нивами,
Где прошел неширокий долок,
Под большими плакучими ивами
Упокоился бедный стрелок.
Что тебя доканало сердешного?
Ты за что свою душу сгубил?
Ты захожий, ты роду нездешнего,
Но ты нашу сторонку любил:
Только минут морозы упорные
И весенних гостей налетит,—
«Чу!» кричат наши детки проворные:
«Прошлогодний охотник палит!»
Ты ласкал их, гостинцу им нашивал,
Ты на спрос отвечать не скучал.
У тебя порошку я попрашивал,
И всегда ты не скупо давал.
Почивай же, дружок! Память вечная!
Не жива ль твоя бедная мать?
Иди, может, зазноба сердечная
Будет таять, дружка поджидать?
Мы дойдем, повестим твою милую:
Может быть, и приедет любя,
И поплачет она над могилою,
И раскажем мы ей про тебя.
Почивай себе с миром, с любовию!
Почивай! Бог тебе судия,
Что обрызгал ты грешною кровию
Неповинные наши поля!
Кто дознает, какою кручиною
Надрывалося сердце твое
Перед вольной твоею кончиною,
Перед тем, как спустил ты ружье?..
Межь двумя хлебородными нивами,
Где прошел неширокий долок,
Под большими плакучими ивами
Упокоился бедный стрелок.
Будут песни к нему хороводные
Из села по заре долетать,
Будут нивы ему хлебородные
Безгреховные сны навевать...
Мы вышли вместе... Наобум
Я шел во мраке ночи,
А ты... ужь светел был твой ум
И зорки были очи.
Ты знал, что ночь, глухая ночь
Всю нашу жизнь продлится
И не ушел ты с поля прочь
И стал ты честно биться.
Врагу дремать ты не давал,
Клеймя и проклиная,
И маску дерзостно срывал
С глупца и негодяя.
И что же? луч едва блеснул
Сомнительнаго света,
Молва гремит, что ты задул
Свой Факел... ждешь рассвета.
ТУРГЕНЕВУ
Наивно стал ты охранять
Спокойствие невежды —
И начал сам в душе питать
Какие то надежды.
На пылких юношей ворча,
Ты глохнешь год от года
И к свисту буйного бича
И к ропоту народа.
Щадишь ты важного глупца,
Безвредного ласкаешь
И на идущих до конца
Поход ты замышляешь.
Кому назначено орлом
Парить над русским миром,
Быть русских lOHomcff вождем
И русских дев кумиром,

4Ш
КОРОБЕЙНИКИ
Кто на смерть был готов идти
За страждущего брата,
Тому с тернистаго пути
Покамест нет возврата.
Непримиримый враг цепей
И верный друг народа,
До дна святую чашу пей,
На дне ее — свобода!
14- июля.
Грешнево.
КОРОБЕЙНИКИ
Другу-приятелю
ГАВРИЛЕ ЯКОВЛЕВИЧУ
(крестьянину деревни Шоды, Костромской губернии)
Как с тобою я похаживал
По болотинам вдвоем,
Ты меня по-часту спрашивал:
Что строчишь карандашом?
Почитай-ка! Не прославиться,
Угодить тебе хочу.
Буду рад, коли понравится,
Не понравится — смолчу.
Не побрезгуй на подарочке!
А увидимся опять,
Выпьем мы по доброй чарочке
И отправимся стрелять.
23-го августа.
Грешнево.
//. Некрасов.
Кумачу я не хочу,
Китайки не надо.
Песня
«Ой, полна, полна коробушка,
Есть и ситцы и парча.
Пожалей, моя зазнобушка,
Молодецкого плеча!
Выди, выди в рожь высокую!
Там до ночки погожу,
А завижу черноокую —
Все товары разложу.
Цены сам платил не малые,
Не торгуйся, не скупись:
Подставляй-ка губы алые,
Ближе к милому садись!»
Вот и пала ночь туманная,
Ждет удалый молодец.
Чу, идет! — пришла желанная,
Продает товар купец.
Катя бережно торгуется,
Всё боится передать.
Парень с девицей цалуется,
Просит цену набавлять.
Знает только ночь глубокая,
Как поладили они.
Распрямись ты, рожь высокая,
Тайну свято сохрани!
«Ой! легка, легка коробушка,
Плечь не режет ремешок!
А всего взяла зазнобушка
Бирюзовый перстенек.
Дал ей ситцу штуку целую,
Ленту алую для кос,
Поясок — рубаху белую
Подпоясать в сенокос —
Всё поклала ненаглядная
В короб, кроме перстенька:
«Не хочу ходить нарядная
Без сердечного дружка!»
То-то дуры вы, молодочки!
Не сама ли принесла
ПолуштоФик сладкой водочки?
А подарков не взяла!
Так постой-же! Нерушимое
Обещаньице даю:
У отца дитя любимое!
Ты попомни речь мою:
Опорожнится коробушка,
На Покров домой приду
И тебя, душа-зазнобушка,
В божью церковь поведу!»
Вплоть до вечера дождливого
Молодец бежит бегом
И товарища ворчливого
Нагоняет под селом.
Старый Тихоныч ругается:
«Я ужь думал, ты пропал!»
Ванька только ухмыляется —
Я-де ситцы продавал!

СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
и
Зачали-почали
Поповы дочери.
Припев деревенских торгашей.
«Эй, Федорушки! Варварушки!
Отпирайте сундуки!
Выходите к нам, сударушки,
Выносите пятаки!»
Жены мужние — молодушки
К коробейникам идут,
Красны девушки-лебедушки
Новины свои несут.
И старушки важеватые,
Глядь, туда-же дриплелись.
«Ситцы есть у нас богатые,
Есть миткаль, кумач и плис.
Есть у нас мыла пахучие —
По две гривны за кусок,
Есть румяна не линючие —
Молодись за пятачек!
Видишь, камни самоцветные
В перстеньке как жар горят.
Есть и любчики1 заветные —
Хоть кого приворожат!»
Началися толки рьяные,
Посреди села базар,
Бабы ходят словно пьяные,
Друг у дружки рвут товар.
Старый Тихоныч так божится
Из-за каждого гроша,
Что Ванюха только ежится:
«Пропади моя душа!
«Чтоб тотчас же очи лопнули,
«Чтобы с места мне не встать,
«Провались я!..» Глядь — и хлопнули
По рукам! Ну, исполать!
Не торговец — удивление!
Как божиться-то не лень...
Долго, долго все селение
Волновалось в этот депь.
Где гроши какие медные
Были спрятаны в мотках,
Все достали бабы бедные,
Ходят в новеньких платках.
Две снохи за ленту пеструю
Расцарапалися в кровь.
На Феклушку, бабу вострую,
Раскудахталась свекровь.
А потом и коробейников
Поругала баба всласть:
«Принесло же вас, мошенников!
Вот ужь подлинно напасть!
Вишь вы жадны, как кутейники,
Из села бы вас колом!..»
Посмеялись коробейники
И пошли своим путем.
III
Ужь ты пей до дна, коли хошь добра,
А не хошь добра, так не пей до дна.
Старинная былина.
За селом остановилися,
Поделили барыши
И на церковь покрестилися,
Повздыхали от души.
— Славпо, дядя} ты торгуешься!
Что не весел? ох да ох?
«В день теперя не отплюешься,
Как еще прощает бог:
Осквернил уста я ложию —
Не обманешь — не продашь!»
И опять на церковь божию
Долго крестится торгаш.
«Кабы в строку приходилися
Все-то речи продавца,
Все давно бы провалилися
До единого купца —
Сквозь сырую зелию матушку
Провалились бы... эх-эх!»
— Понагрел ты Калистратушку»
«Ну его нагреть не грех,
Сам снимает крест с убогого».
— Рыжий, клином борода. —
«Нашим делом ныньче многого
Не добыть — не те года!
Подошла война проклятая
Да и больно ужь лиха,
Где бы свадебка богатая —
Цоп в солдаты жениха!
Враг дурит — народу горюшко!
Точит русскую казну,
Красит кровью Черно Морюшко,
Корабли валит ко дну.
Перевод свинцу да олову,
Да удалым молодцам.
Весь народ повесил голову,
Стон стоит по деревням.
Ой! бабье неугомонное,
Полно взапуски реветь!
Причитанье похоронное
Над живым-то рано петь!
Не уймешь их! Как отпетого
Парня в город отвезут.
Бабы сохнут с горя с этого,
Мужики в кабак идут.
Ты попомни цаловальника,
Что сказал — подлец седой

4864
КОРОБЕЙНИКИ
85
— «Выше нет меня начальника,
Весь народ — работник мой I
Лето, осень убиваются,
А спроси-ка, на кого
Православные стараются?
Им не нужно ничего!
Всё бессребренники, сватушка,
Сам не сею и не жну,
Что родит земля им, матушка,
Всё несут в мою казну!» —
«Пропилися, подоконники,
Где ужь баб им наряжать!
В город едут, балахонники,
Ходят лапти занимать I
«Ой! ты зелие кабашное
Да китайские чаи
Да курение табашное!
Бродим сами не свои.
С этим пьянством да курением
Сломишь голову как раз.
Перед светопреставлением
Знать война-то началась.
Грянут, грянут гласы трубные!
Станут мертвые вставать!
За дела-то душегубные
Как придется отвечать?
Вот и мы гневим всевышнего...»
— Полно, дядя! Страшно мне!
Ужь не взять рублишка лишня го
На чужой-то стороне?..
IV
Аи барыня! барыня!
Цеснн.
— «Эй вы, купчики-голубчики,
К нам ступайте ночевать!»
Ночевали наши купчики,
Утром тронулись опять.
Полегоньку подвигаются,
Накопляют барыши,
Чем попало развлекаются
По дороге торгаши.
По реке идут — с бурлаками
Разговоры заведут:
«Кто вас спутал г» * и собаками
Их бурлаки назовут.
Поделом вам, пересмешники,
Лыком шитые купцы!..
Потянулись огурешники:
«Эй! просыпал огурцы!»
Ванька вдруг как захихикает
И на стадо показал:
Старичонко в стаде прыгает
За савраской, — длинен, вял,
И на цыпочки становится,
И лукошечком мапит —
Пет! проклятый конь не ловится!
Вот подходит, вот стоит.
Сунул голову в лукошечко, —
Старичок за холку хвать!
— Эй! еще, еще немножечко! —
Нет! урвался конь опять,
И, подбросив ноги задние,
Брызнул грязью в старика.
— «Знамо, в стаде-то поваднее,
Чем в косуле мужика:
Эх ты, пареной да вяленой!
Где тебе его поймать?
Потерял сапог-то валяной,
Надо новой покупать!»
Им обозики военные
Попадались иногда:
«Погляди-тко, турки пленные,
Эка пестрая орда!»
Ванька искоса поглядывал
На турецких усачей
И в свиное ухо складывал
Полы свиточки своей:
— «Эй вы, нехристи, табашники,
Карачун приходит вам!..»
Попадались им собашники:
Псы носились по кустам,
А охотничек покрикивал,
В роги звонкие трубил,
Чтобы серый зайка спрыгивал,
В чисто поле выходил.
Остановятся с ребятами:
— Чьи такие господа?
«Кашпирята с Зюзенятами..-
«Заяц! вон гляди туда!»
Всполошилися борзители:
«Аи! а-ту его! а-ту!»
Ну собачки! Ну губители!
Подхватили на лету...
Посидели на пригорочке,
Закусили как-нибудь
(Не разъешься чорствой корочки)
И опять пустились в путь.
— Счастье, Тихоныч, неровное,
Ныньче выручка плоха.
«Встрелось нам лицо духовное —
Хуже не было б греха.
Хоть душа-то христианская,
Согрешил — поджал я хвост.»
— Вот усадьбишка дворянская,
Завернем?.. «Ты, Ваня, прост!

86
СТИХОТВОРЕНИЯ И. А. НЕКРАСОВА
4864
Ныньче баре деревенские
Не живут по деревням,
И такие моды женские
Завелись... куда ужь нам!
Хоть бы наша: баба старая,
Угреватая лицом,
Безволосая, поджарая,
к оделась — стог стогом!
Говорить с тобой гнушается:
Ты мужик, так ты нечист!
А тобой-то кто прельщается?
Долог хвост, да не пушист!
Ой! ты, барыня спесивая,
Ты стыдись глядеть на свет!
У тебя коса Фальшивая,
Ни зубов, ни груди нет,
Все подклеено, подвязано!
Город есть такой: Париж,
Про него не даром сказано:
Как заедешь — угоришь.
По всему по свету славится,
Мастер по-миру пустить;
Коли нос тебе не нравится,
Могут новый наклеить!
Вот от этих-то мошейников,
Что в том городе живут,
Ничего у коробейников
Ныньче баре не берут.
Чорт побрал бы моду новую!
А бывало встарину
Приведут меня в столовую,
Все товары разверну;
Выдет барыня красивая,
С настоящею косой,
Важеватая, учтивая,
Детки выбегут гурьбой,
Девки горничные, нянюшки,
Слуги высыплют к дверям.
На рубашечки для Ванюшки
И на платья дочерям
Все сама, руками белыми
Отбирает, не спеша,
И берет кусками целыми —
Вот так барыня-душа!
«Что возьмешь за серьги с бусами?
Что за алую парчу?»
Я тряхну кудрями русыми,
Заломлю — чего хочу!
Навалит покупки кучею,
Разочтется — бог с тобой!..
«А то раз попал я к случаю
За рекой за Костромой.
Именины были званые —
Расходился баринок!
Слышу, кличут гости пьяные:
«Подходи сюда, дружок!»
Подбегаю к ним скорехонько.
«Что возьмешь за короб весь?»
Усмехнулся я легохонько:
— Дорог будет, ваша честь.—
Слово за слово, приятели
Посмеялись межь собой
Да три сотни и отпятили,
Не глядя, за короб мой.
Ужь тогда товары вынули
Да в девичий хоровод
Середи двора и кинули:
«Подбирай, честной народ!»
Закипела свалка знатная.
Вот так были господа:
Угодил домой обратно я
На девятый день тогда!»
— Много ли верст до Гогулина?
— Да обходами три, а прямо-то шесть.
Крестьянская шутка.
Хорошо было детинушке
Сыпать ласковы слова,
Да трудненько Катеринушке
Парня ждать до Покрова.
Часто в ночку одинокую
Девка часу не спала,
А как жала рожь высокую,
Слезы в три ручья лила!
Извелась бы неутешная,
Кабы время горевать,
Да пора страдная, спешная —
Надо десять дел кончать.
Как ни часто приходилося
Молодице не-втерпеж,
Под косой трава валилася,
Под серпом горела рожь.
Изо всей-то силы-моченьки
Молотила по утрам,
Лен стлала до темной ноченьки
По росистым по лугам.
Стелет лен, а неотвязная
Дума на-сердце лежит:
«Как другая девка красная
Молодца приворожит?
Как изменит? как засватает
На чужой на стороне?»
И у девки сердце падает:
«Ты женись, женись на мне!
Ни тебе, ни свекру-батюшке
Николи не согрублю,
От свекрови, твоей матушки,
Слово всякое стерплю.
Не дворянка, не купчиха я,
Да и нравом-то смирна.

4861
КОРОБЕЙНИКИ
87
Буду я невестка тихая,
Работящая жена.
Ты не нудь себя работою,
Силы мне не занимать,
Я за милого с охотою
Буду пашеньку пахать.
Ты живи себе гуляючи,
За работницей женой,
По базаром разъезжаючи,
Веселися, песни пой!
А вернешься с торгу пьяненькой —
Накормлю и уложу!
«Спи, пригожий, спи, румяненькой!»
Больше слова не скажу.
Видить бог, не осердилась бы!
Обрядила бы коня,
Да к тебе и подвалилась бы:
— Поцалуй, дружок, меня!..»
Думы девичьи заветные,
Где вас все-то угадать?
Легче камни самоцветные
На дне моря сосчитать.
Ужь овечка опушается,
Чуя близость холодов,
Катя пуще разгорается...
Вот и праздничек Покров!
«Ой! пуста, пуста коробушка,
Полон денег кошелек.
Жди-пожди, душа-зазнобушка,
Не обманет мил-дружок!»
Весел Ванька. Припеваючи,
Прямиком домой идет.
Старый Тихоныч зеваючи
То и дело крестит рот.
В эту ночку не уснулося
Ця минуточки ему.
Как мошна-то пораздулася,
Так бог знает почему
Всё такие мысли страшные
Забираются в башку.
Прощелыги ли кабашные
Подзывают к кабаку,
Попадутся ли солдатики —•
Коробейник сам не свой:
«Проходите с богом, братики!»
И ударится рысцой.
Словно пятки-то иголками
Понатыканы — бежит.
В Кострому идут проселками,
По болоту путь лежит,
То кочажником, то бродами.
«Эх! пословица-то есть:
Коли три версты обходами,
Прямиками будет шесть!
Да в Трубе, в селе, мошейники
Сбили с толку, мужики:
— Вы подите, коробейники,
В Кострому-то на прямки:
Верных сорок с половиною
По нагорной стороне,
А болотной-то тропиною
Двадцать восемь. — Вот оне!
Чорт попутал — мы поверили,
А кто версты тут считал?»
— Бабы их клюкою меряли,
Ванька с важностью сказал:
— Не ругайся! Сам я слыхивал,
Тут дорога попрямей. —
«Дьявол, что-ли, понапихивал
Этих кочек да корней ?
Доведись пора вечерняя,
Не дойдешь — сойдешь с ума!
Хороша наша губерния,
Славен город Кострома,
Да леса, леса дремучие,
Да болота к ней ведут,
Да пески, пески сыпучие...»
— Стой-ка, дядя, чу, идут!
VI
Только молодец и жив бывад.
Старинная былина.
Не тростник высок колышется,
Не дубровушки шумят,
Молодецкий посвист слышится,
Под ногой сучки трещат.
Показался пес в ошейничке,
Вот и добрый молодец:
— Путь-дорога, коробейнички!
«Путь-дороженька, стрелец!»
— Что ты смотришь? — Не прохаживал
Ты, как давеча в Трубе
Про дорогу я расспрашивал?»
— Нет, почудилось тебе.
Трои сутки не был дома я,
Жить ли дома леснику?
— «А кажись, лицо знакомое»,
Шепчет Ванька старику.
— Что вы шепчетесь?— «Да каемся,
Лучше б нам горой итти.
Так ли, малый, пробираемся
В Кострому?» — Нам по пути,
Я из Шуньи. — «А далеко ли
До деревни до твоей?»
— Верст двенадцать. А по многу ли
Поделили барышей?
«Коли знать всю правду хочется,
Весь товар несем назад.»
Лесничок как расхохочется!
— Ты, я вижу, прокурат!

88
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4864
Кабы весь, небось, не скоро бы
Шел ты, старый воробей! —
И лесник приподнял коробы
На плечах у торгашей.
— Ой! легохоньки коробушки,
Всё повыпродали, знать?
Наклевалися воробушки,
Полетели отдыхать!
«Что, дойдем в село до ноченьки?*
— Надо, парень, добрести,
Сам устал я, нету моченьки —
Тяжело ружье нести.
Наше дело подневольное,
День и ночь броди в лесу. —
И с плеча ружье двуствольное
Снял — и держит на весу.
— Эх вы, стволики-голубчики!
Больно вы ужь тяжелы. —
Покосились наши купчики
На тяжелые стволы:
Сколько ниток понамотано!
В палец щели у замков.
«Неужели, парень, бьет оно?»
— Ььет на семьдесят шагов.
Деревенский видно плотничек
Строил ложу — тяп да ляп!
Да и сам Христов охотничек
Ростом мал и с виду слаб.
Выше пояса замочена
Одежонка лесника,
Борода густая склочена,
Лычко вместо пояска.
А туда же пес в ошейнике,
По прозванию: Упырь.
Посмеялись коробейники:
«Эх ты, горе-богатырь!..»
Час идут, другой. «Далеко ли?»
— Близко. — «Что ты?» — У рекгз
Куропаточки закокали. —
И детина взвел курки.
— Аи, курочки! важно щелкнули,
Хоть медведя уложу!
Что вы, друти, приумолкнули?
Запоем для куражу! —
Коробейникам не пелося:
Ужь темнели небеса,
Над болотом засинелася,
Понависнула роса.
«День деньской и так у мелешься
Сам бы лучше ты запел...
Что ты?., эй! в кого ты целишься?»
— Так, я пробую прицел...
Дождик, что ли, собирается,
Ходят по-небу бычки *,
Вечер пуще надвигается,
Прытче идут мужички.
Пес бежит сторонкой, нюхает,
Поминутно слышит дичь.
Чу! как ухалица5 ухает,
Чу! ребенком стонет сычь.
Поглядел старик украдкою:
Парня словно дрожь берет.
«Аль спознался с лихорадкою?»
— Да ужь три недели бьет —
Полечи! — А сам прищурился,
Словно в Цаньку норовит.
Старый Тихоныч нахмурился:
«Что за шутки!» говорит.
«Чем шутить такие шуточки,
Лучше песни петь и впрямь.
Йргодите пол-минуточки —
Затяну лихую вам!
Знал я старца еле зрячего,
Он весь век с сумой ходил
И про странника бродячего
Песню длинную сложил.
Ней от старости, ней с голоду
Он в канавке кончил век,
А живал богато смолоду,
Был хороший человек,
Вспоминают обыватели.
Да его попутал бог:
По ошибке заседатели
Упекли его в острог:
Нужно было из Спиридова
Вызвать Тита Кузьмича,
Описались — из Давыдова
Взяли Титушку-ткача!
Ждет сердечный: «завтра, ноньче ля
Ворочусь на вольный свет?»
Наконец и дело кончили,
А ему решенья нет;
«Эй, хозяйка! нету моченьки,
Ты иди к судьям опять!
Изойдут слезами оченьки,
Как полотна буду ткать?»
Да не то у Степанидушки
Завелося на уме:
С той поры ее у Титушки
Не видали ужь в тюрьме.
Захворала ли, покинула,
Тит не ведал ничего.
Лет двенадцать этак минуло —
Призывают в суд его.
Пред зерцалом, в облачении
Молодой судья сидел.
Прочитал ему решение,
Росписаться повелел
И на все четыре стороны
Отпустил — ступай к жене!

mi
КОРОБЕЙНИКИ
«А за что вы, черны вороны,
Очи выклевали мне?»
Тут и сам судья покаялся:
— Ты прости, прости любя!
Вправду ты за даром маялся,
Позабыли про тебя! —
Тит — домой. Поля не ораны,
Дом растаскан на клочки,
Продала косули, бороны,
И одёжу, и станки,
С баринком слюбилась женушка,
Убежала в Кострому.
Тут родимая сторонушка
Опостылела ему.
Плюнул! Долго не разгадывал,
Без дороги в путь пошел.
Шел — да песню эту складывал,
Сам с собою речи вел.
И говаривал старинушка:
«Вся-то песня — два словца.
А запой ее, детинушка,
Не дотянешь до конца!
Эту песенку мудреную
Тот до слова допоет,
Кто всю землю, Русь крещеную,
Из конца в конец пройдет.»
Сам ее Христов угодничек
Не допел — спит вечным сном.
Ну! подтягивай, охотничек!
Да иди ты передом!
ПЕСНЯ УБОГОГО СТРАННИКА
Я лугами иду — ветер свищет в лугах:
Холодно, странничек, холодно,
Холодно, родименькой, холодно!
Я лесами иду — звери воют в лесах:
Голодно, странничек, голодно,
Голодно, родименькой, голодно 1
Я хлебами иду — что вы тощи хлеба?
С холоду, странничек, с холоду,
С холоду, родименькой, с холоду!
Я стадами иду: что скотинка слаба?
С голоду, странничек, с голоду,
С голоду, родименькой, с голоду!
Я в деревню: мужик! ты тепло ли живешь?
Холодно, странничек, холодно,
Холодно, родименькой, холодно!
Я в другую: мужик! хорошо ли ешь, пьешь?
Голодно, странничек, голодно,
Голодно, родименькой, голодно!
Ужь я в третью: мужик! что ты бабу бьешь?
С холоду, странничек, с холоду,
С холоду, родименькой, с холоду!
Я в четверту: мужик! что в кабак ты идешь?
С голоду, странничек, с голоду,
С голоду, родименькой, с голоду!
Я опять во луга—ветер свищет в лугах:
Холодно, странничек, холодно,
Холодно, родименькой, холодно!
Я опять во леса — звери воют в лесах:
Голодно, странничек, голодно,
Голодно, родименькой, голодно \
Я опять во хлеба, —
Я опять во стада, —
и т. д.
Пел старик, а сам поглядывал:
Поминутно лесиичок
То к плечу ружье прикладывал,
То потрогивал курок.
На беду, ни с кем не встретишься!
«Полно петь... Эй, молодец!
Что отстал?.. В кого ты метишься?
Что ты делаешь, подлец!»
— Трусы, трусы вы великие! —
И лесник захохотал,
(А глаза такие дикие!).
«Стыдно!» Тихопыч сказал:
«Как не грех тебе захожего
Человека так пугать?
А еще хотел я дешево
Миткалю тебе продать!»
Молодец не унимается,
Шутки делает ружьем,
Воем, лаем отзывается
Хохот глупого кругом.
— «Эй! уймись! Чего дурачишься?*
Молвил Ванька: — «Я молчу
А заеду, так наплачешься,
Разом скулы сворочу!
Коли ты ужь с нами встретился,
Должен честью проводить.» —
А лесник опять наметился.
— «Не шути!» — Чаво шутить!—
Коробейники отпрянули,
Бог помилуй — смерть пришла!
Почитай-что разом грянули
Два ружейные ствола.
Без словечка Ванька валится,
С криком падает старик...

СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
1864
В кабаке бурлит, бахвалится
Тем же вечером лесник:
«Пейте, пейте, православные!
Я, ребятушки, богат;
Два бекаса ныньче славные
Мне попали под заряд!
Много серебра и золотца,
Много всякого добра
Бог послал!» Глядят, у молодца
Точно — куча серебра.
Подзадорили детинушку —
Он почти всю правду бух!
На беду его — скотинушку
Тем болотом гнал пастух:
Слышал выстрелы ружейные,
Слышал крики... «Стой! винись!..»
И мирские и питейные
Тотчас власти собрались.
Молодцу скрутили рученьки:
«Ты вяжи меня, вяжи,
Да не тронь мои внученьки!»
— Их-то нам и покажи!
Поглядели: под онучами
Денег с тысячу рублей —
Серебро, бумажки кучами.
Утром позвали судей,
Судьи тотчас всё доведали
(Только денег не нашли!),
Погребенью мертвых предали,
Лесника в острог свезли...
СВОБОДА
Родина мать! по равнинам твоим
Я не езжал еще с чувством таким!
Вижу дитя на руках у родимой,
Сердце волнуется думой любимой:
В добрую пору дитя родилось,
Милостив бог! не узнаешь ты слез!
С детства никем не запуган, свободен,
Выберешь дело, к которому годен,
Хочешь — останешься век мужиком,
Сможешь — под небо взовьешься орлом!
В этих Фантазиях много ошибок:
Ум человеческий тонок и гибок,
Знаю: на место сетей крепостных
Люди придумали много иных,
Так!., но распутать их легче народу.
Муза! с надеждой приветствуй свободу!
ДЕШЕВАЯ ПОКУПКА
ПЕТЕРБУРГСКАЯ ДРАМА
Надо поехать — статья подходящая!
Слышится в этом нужда настоящая,
Не попадется ли что-нибудь дешево?
Вот и поехал я. Много хорошего:
Бронза, картины, портьеры все новые,
Мягкие кресла, диваны отменные.
Только у барыни очи суровые,
Речи короткие, губы надменные;
Видимо чем-то она озабочена,
Но молода, хороша удивительно:
Словно рукой гениальной обточено
Смуглое личико. Все в ней пленительно:
Тянут назад ее голову милую
Чорные волосы, сеткою сжатые,
Дышут какою-то сдержанной силою
Ноздри красивые, вверх приподнятые.
Видно, что жгучая мысль беспокойная
В сердце кипит, на простор прорывается.
«За отъездом продаются: мебель, зеркала
и проч. Дом Воронина, № 159.»
«Полиц. Вед.»
Вся соразмерная, гордая, стройная,
Мне эта женщина часто мечтается...
Я отобрал себе вещи прекрасные,
Но оказалися цены ужасные!
День переждал, захожу — то же самое!
Меньше предложишь, так даже обидится!..
— Барыня эта — созданье упрямое:
С мужем, подумал я, надо увидеться.
Муж — господин красоты замечательной,
В гвардии год прослуживший отечеству,
Был человек разбитной, обязательной,
Склонный к разгулу, к игре,
к молодечеству, —
С ним у нас дело как раз завязалося.
Странная драма тогда разыгралася:
Мужа застану — поладим скорехонько;

4864
ДВАДЦАТОЕ НОЯБРЯ
Барыня выйдет — ни в чем не
сторгуешься,
(Только глазами ее полюбуешься).
Нечего делать! вставал я ранехонько
И пока барыня сном наслаждалася —
Многое сходно купить удавалося.
У дому ждут ломовые извощики,
В доме толпятся вещей перенощики,
Окна ободраны, стены ужь голые,
У покупателей лица веселые.
Только у няни глаза заслезилися:
«Вот и с приданым своим мы простилися!»
Молвила няня... — Какое приданое?
«Все это взял он за барышней нашею,
«Вместе весной покупали с мамашею;
« Как любовались!..».
Открытье нежданное!
Сказано слово — и все объяснилося!
Вот почему так она дорожилася.
Бедная женщина! В позднем участии,
Я проклинаю торгашество пошлое.
Все это куплено с мыслью о счастии,
С этим уходит — счастливое прошлое!
Здесь ты свила себе гнездышко скромное,
Каждый здесь гвоздик вколочен
с надеждою...
Ну, а теперь ты созданье бездомное,
Порабощенное грубым невеждою!
Где не остыл еще след обаяния
Девственной мысли, мечты
обольстительной,
Там совершается торг возмутительной.
Как еще можешь сдержать ты рыдания!
В очи твои голубые, красивые
Нагло глядят торгаши неприветные.
Осквернены твои думы стыдливые,
Проданы с торгу надежды заветные!..
Няня межь тем заунывные жалобы
Шепчет мне в ухо: «Распродали дешево —
«Лишь до деревни доехать достало бы.
«Что ужь там будет? не жду я хорошего!
«Барин, поди, загуляет с соседями,
«Барыня будет одна-одинехонька,
«День-то не весел, а ночь-то чернехонька.
«Рядом лесище — с волками, с медведями».
— Смолкни ты, няня! созданье болтливое,
Не надрывай мое сердце пугливое!
Нам ли в диковину сцены тяжелые?
Каждому трудно живется и дышится.
Чудо, что есть еще лица веселые,
Чудо, что смех еще временем слышится!..
Барин пришел — поздравляет с покупкою,
Барыня бродит такая унылая;
С тихо воркующей, нежной голубкою
Я ее сравнивал, деньги постылые
Ей отдавая... Копейка ты медная!
Горе ты, горе! нужда окаянная...
Чуть над тобой не заплакал я, бедная!
Вот одолжил бы... Прощай, бесталанная!..
ДВАДЦАТОЕ НОЯБРЯ
1861 ГОДА
Я покинул кладбище унылое,
Но я мысль мою там позабыл, —•
Под землею в гробу приютилася
И глядит на тебя, мертвый друг!
Ты схоронен в морозы трескучие,
Жадный червь не коснулся тебя,
На лицо через щели гробовые
Проступить не успела вода;
Ты лежишь как сейчас похороненный,
Только словно длинней и белей
Пальцы рук, на груди твоей сложенных,
Да сквозь землю проникнувшим инеем
Убелил твои кудри мороз,
Да следы наложили чуть видные
Поцалуи суровой зимы
На уста твои плотно сомкнутые
И на впалые очи твои...

92
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4862
1862
Литература, с трескучими Фразами,
Полная духа анти-человечного,
Администрация наша с указами
О забирании всякого встречного, —
Дайте вздохнуть!..
Я простился с столицами,
Мирно живу средь полей,
Но и крестьяне с унылыми лицами
Не услаждают очей;
Их нищета, их терпенье безмерное
Только досаду родит...
Что же ты любишь, дитя маловерное,
Где же твой идол стоит?..
КУМУШКИ
Тёмен вернулся с кладбища ТроФим,
Малые детки вернулися с ним,
Сын да девочка. Домой-то без матушки
Горько вернуться: дорогой ребятушки
Ревма-ревели; а тятька молчал.
Дома порылся, кубарь отыскал:
«Нате, ребята! — играйте, сердечные!»
И улыбнулися дети беспечные,
Жжжжи-жи! запустили кубарь у ворот...
Кто ни проходит — жалеет сирот:
«Нет у вас матушки!» молвила Марьюшка,
«Нету родимой!» прибавила Дарьюшка—
Дети широко раскрыли глаза,
Стихли. У Маши блеснула слеза...
«Как теперь будете жить, сиротиночки!»
И у Гришутки блеснули слезиночки.
«Кто-то вас будет ласкать-баловать?»
Навзрыд заплакали дети опять.
«Грешную душеньку боженька взял,
«Кости в могилушку поп закопал,
«То-то чай холодно, страшно в могилушке?
«Ну-же не плачьте! родные вы, милушки!..»
Пуще расплакались дети. ТроФим
Крики услышал и выбежал к ним,
Стал унимать как умел, а соседушки
Ну помогать ему: «полноте, детушки!»
«Что ужь тут плакать? пора привыкать
«К доле сиротской; забудьте вы мать:
«Спели церковники память ей вечную,
«Чай ужь теперь ее гложет сердечную
«Червь подземельный!»... ТроФим поскорей
Ш руки взял — да в избёнку детей!
Целую ночь проревели ребятушки:
«Нет у нас матушки! нет у нас матушки!
«Матушку на небо боженька взял!»
Целую ночь с ними тятька не спал,
«Полно, не плачьте!» сказала Протасьевна, У самого расходилися думушки..
«Ужь не воротишь», прибавила Власьевна: Ну, удружили досужие кумушки!
ЗЕЛЕНЫЙ ШУМ1
Идет-гудет Зеленый Шум,
Зеленый Шум, весенний шум!
Играючи расходится
Вдруг ветер верховой:
Качнет кусты ольховые,
Подымет пыль цветочную,
Как облако: все зелено,
И воздух, и вода!
1 Так народ называет пробуждение природы весной.

4862
НАДРЫВАЕТСЯ СЕРДЦЕ ОТ МУКИ
Идет-гудет Зеленый Шум,
Зеленый Шум, весенний шум!
Скромна моя хозяюшка
Наталья Патрикеевпа,
Водой не замутит!
Да с ней беда случилася,
Как лето жил я в Питере.,.
Сама сказала, глупая,
Типун ей на язык!
В избе сам друг с обманщицей
Зима нас заперла,
В мои глаза суровые
Глядит, — молчит жена.
Молчу... а дума лютая
Покоя не дает:
Убить... так жаль сердечную!
Стерпеть — так силы нет!
А тут зима косматая
Ревет и день и ночь:
«Убей, убей изменницу I
«Злодея изведи!
«Не то весь век промаешься,
«Ни днем, ни долгой ноченькой
«Покоя не найдешь.
«В глаза твои бесстыжие
«Соседи наплюют!..»
Под песню-вьюгу зимнюю
Окрепла дума лютая —
Припас я вострый нож...
Да вдруг весна подкралася...
И дет-гудет Зеленый Шум,
Зеленый Шум, весенний шум!
Как молоком облитые,
Стоят сады вишневые,
Тихохонько шумят;
Пригреты теплым солнышком,
Шумят повеселелые
Сосновые леса;
А рядом, новой зеленью
Лепечут песню новую
И липа бледно-листая
И белая березонька
С зеленою косой!
Шумит тростинка малая,
Шумит высокий клен...
Шумят они по новому,
По новому, весеннему...
Идет-гудет Зеленый Шум
Зеленый Шум, весенний шум!
Слабеет дума лютая,
Нож валится из рук,
И все мне песня слышится
Одна — в лесу, в лугу:
«Люби, покуда любится,
Терпи, покуда терпится,
Прощай, пока прощается,
И — бог тебе судья U
Надрывается сердце от муки,
Плохо верится в силу добра,
Внемля в мире царящие звуки
Барабанов, цепей, топора.
Но люблю я, весна золотая,
Твой сплошной, чудно-смешанпый шум;
Ты ликуешь, на миг не смолкая,
Как дитя, без заботы и дум.
В обаянии счастья и славы,
Чувству жизни ты вся предана,—
Что-то шепчут зеленые травы,
Говорливо струится волна;
В стаде весело ржет жеребенок,
Бык с землей вырывает траву,
А в лесу белокурый ребенок —
Чу! кричит «Парасковья, ау!»
По холмам, по лесам, над долиной
Птицы севера вьются, кричат,
Разом слышны — напев соловьиной
И нестройные писки галчат,
Грохот тройки, скрипенье подводы,
Крик лягушек, жужжание ос,
Треск кобылок, — в просторе свободы
Все в гармонию жизни слилось...
Я наслушался шума инова...
Оглушенный, подавленный им,
Мать-природа! иду к тебе снова
Со всегдашним желаньем моим —
Заглуши эту музыку злобы!
Чтоб душа ощутила покой
И прозревшее око могло бы
Насладиться твоей красотой.

и
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4869—4865
ЧТО ДУМАЕТ СТАРУХА, КОГДА ЕЙ НЕ СПИТСЯ
В позднюю ночь над усталой деревнею
Сон непробудный царит,
Только старуху столетнюю, древнюю
Не посетил он. — Не спит,
Раз у соседки взяла из-под курочки
Пару яичек... ох! ох I
Мечется по-печи, охает, мается,
Ждет — не поют петухи!
Вся-то ей долгая жизнь представляется,
Всё-то грехи да грехи!
«Охти-мне! часто владыку небесного
Я искушала грехом:
Нутко-се! с ходу-то, с ходу-то крестного
Раз я ушла с пареньком
«В рощу... Вот то-то! мы с молоду
дурочки,
Думаем: милостив бог!
«В страдную пору больной
притворилася —
Мужа в побывку ждала...
С Федей солдатиком чуть не слюбилася...
С мужем под праздник спала.
«Охти-мне... ох! угожу в преисподнюю
Раз, как забрили сынка,
Я возроптала на благость господнюю,
В пост испила молока,—
«То-то я грешница! то-то преступница!
С горя валялась пьяна...
Божия матерь! Святая заступница!
Вся-то грешна я, грешна!..»
1863
КАЛИСТРАТ
Надо мной певала матушка,
Колыбель мою качаючи:
«Будешь счастлив, Калистратушка!
«Будешь жить ты припеваючи!»
И сбылось, по воле божией,
Предсказанье моей матушки:
Нет богаче, нет пригожее,
Нет нарядней Калистратушки!
В ключевой воде купаюся,
Пятерней чешу волосыньки,
Урожаю дожидаюся
С непосеянной полосыяьки!
А хозяйка занимается
На нагих детишек стиркою,
Пуще мужа наряжается—
Носит лапти с подковыркою!.
5 июня.
В полном разгаре страда деревенская...
Доля ты! — русская долюшка женская!
Вряд ли труднее сыскать.
Не мудрено, что ты вянешь до времени,
Все-выносящего русского племени
Многострадальная мать!
Зной нестерпимый: равнина безлесная,
Нивы, покосы да ширь поднебесная —
Солнце нещадно палит.
Бедная баба из сил выбивается,
Столб насекомых над ней колыхается,
Жалит, щекочет, жужжит!
Приподнимая косулю тяжелую,
Баба порезала ноженьку голую —
Некогда кровь унимать!
Слышится крик у соседней полосыньки,
Баба туда — растрепалися косыныш,—
Надо ребенка качать!
Что же ты стала над ним в отупении?
Пой ему песню о вечном терпении,
Пой, терпеливая мать!..
Слезы ли, пот ли у ней над ресницею,
Право, сказать мудрено.
В жбан этот, заткнутый грязной тряпицею,
Канут они — все равно!
Вот она губы свои опаленные
Жадно подносит к краям...
Вкусны ли, милая, слезы соленые
С кислым кваскОхМ пополам?..

4863
БЛАГОДАРЕНИЕ ГОСПОДУ БОГУ
ПОЖАРИЩЕ
Весело бить вас, медведи почтенные,
Только до вас добираться невесело,
Кочи, ухабины, ели бессменные!
Каждое дерево ветви повесило,
Каркает ворон над белой равниною,
Нищий в деревне за дровни цепляется
Этой сплошной безотрадной картиною
Сердце подавлено, взор утомляется.
Ой! надоела ты, глушь новгородская!
Ой! истомила ты, бедность крестьянская!
То ли бы дело лошадка заводская,
С полостью санки, прогулка дворянская?..
Даже церквей здесь почти не имеется.
Вот, наконец, впереди развлечение:
Что-то на белой поляне чернеется,
Что-то дымится, — сгорело селение!
Бедных, богатых не различающий,
Шутку огонь подшутил презабавную:
Только повсюду еще украшающий
Освобожденную Русь православную
Столб уцелел — и на нем сохраняются
Строки: «деревня помещика Вечева».
С лаем собаки на нас не бросаются,
Думают видно: украсть вам тут нечего!
(Так. А давно ли служили вы с верою,
Лаяли, злились до самозабвения
И на хребте своем шерсть черно-серую
Ставили дыбом в защиту селения?..)
Да на обломках стены штукатуренной
Крайнего дома — должно быть
дворянского —
Видны портреты: Кутузов нахмуренной,
Блюхер бессменный и бок Забалканского.
Лошадь дрожит у плетня почернелого,
Куры бездомные с холоду ёжатся
И на остатках жилья погорелого
Люди, как черви на трупе, копошатся..,.
НА ПСАРНЕ
(отрывок)
Ты, старина, здесь живешь, как в аду, —
Воля придет, чай, бежишь без оглядки?
— Нйшто мне воля? куда я пойду?
Нету ни батьки, ни матки,
Нету никем никого,
Хлеб добывать не умею,
Только и знаю кричать: «го-го-го!
Горе косому злодею!..»
*
I
«Благодарение господу богу,
Кончен проселок!.. Не спишь?»
— Думаю, братец, про эту дорогу.
«То-то давненько молчишь.
«Что же ты думаешь?» — Долго
рассказывать.
Только тронулись по ней,
Стала мне эта дорога показывать
Тени погибших людей,
Бледные тени! ужасные тени!
Злоба, безумье, любовь...
Едем мы, братец, в крови по колени!
«Полно — тут пыль, а не кровь...»
П
«Барин! не выпить ли нам понемногу?
Больно ужь ты присмирел».
— Пел бы я песню про эту дорогу,
Пел бы да ревма ревел,
Песней над песнями стала бы эта
Песня... да петь не рука.
«Песня про эту дорогу ужь спета,
Да что в ней проку?.. Тоска!»
— Знаю, народ проторенной цепями
Эту дорогу зовет.
«Верно! увидишь своими глазами,
Русская песня не врет!»
III
Скоро попались нам пешие ссыльные,
С гиком ямщик налетел,
В тряской телеге два путника пыльные
Скачут... едва разглядел:
Подле лица — молодого, прекрасного
С саблей усач-негодяй...
Брат, удаляемый с поста опасного,
Есть ли там смена? Прощай!

96
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4865
ОРИ II Л, МАТЬ СОЛДАТСКАЯ
Чуть живые, в ночь осеннюю
Мы с охоты возвращаемся,
До ночлега прошлогоднего,
Слава богу, добираемся.
— Вот и мы! Здорово, старая!
Что насупилась ты, кумушка!
Не о смерти ли задумалась?
Брось! пустая это думушка!
Посетила ли кручинушка?
Молви — может и размыкаю.
И поведала Оринушка
Мне печаль свою великую.
— Восемь лет сынка не видела,
Жив ли, нет — не откликается,
Ужь и свидеться не чаяла,
Вдруг сыночек возвращается.
Вышло молодцу в бессрочные...
Истопила жарко банюшку,
Напекла блинов Оринушка,
Не насмотрится на Ванюшку!
Да не долги были радости.
Воротился сын больнехонек,
Ночью кашель бьет солдатика,
Белый плат в крови мокрехонек!
Говорит: «поправлюсь, матушка %
Да ошибся — не поправился,
Девять дней хворал Иванушка,
На десятый день преставился...
Замолчала — не прибавила
Ни словечка, бесталанная.
— Да с чего же привязалася
К парню хворость окаянная?
— Хилой, что-ли, был с рождения?.
Встрепенулася Оринушка:
«Богатырского сложения,
Здоровенный был детинушка!
«Подивился сам из Питера
Генерал на парня этого,
Как в рекрутское присутствие
Привели его раздетого...
«На избенку эту бревнышки
Он один таскал сосновые...
И вилися у Иванушки
Русы кудри как шелковые»...
День-деньской моя печальница,
В ночь—ночная богомолица,
Векова моя сухотница ...
Из народной песни.
И опять молчит несчастная...
— Не молчи — развей кручинушку!
Что сгубило сына милого —
Чай спросила ты детинушку? —
«Не любил, сударь, рассказывать
Он про жизнь свою воеппую,
Грех мирянам-то показывать
Душу — богу обреченную!
«Говорить — гневить всевышнего,
Окаянных бесов радовать...
Чтоб не молвить слова лишнего,
На врагов не подосадовать,
«Немота перед кончиною
Подобает христианину.
Знает бог, какие тягости
Сокрушили силу Ванину!
«Я узнать не добивалася.
Никого не осуждаючи,
Он одни слова утешные
Говорил мне, умираючи.
«Тихо по двору похаживал
Да постукивал топориком,
Избу ветхую облаживал,
Огород обнес забориком;
«Перекрыть сарай задумывал.
Не сбылись его желапия:
Слег — и встал на ноги резвые
Только за день до скончания!
«Поглядеть на солнце красное
Пожелал, — пошла я с Ванею:
Попрощался со скотинкою,
Попрощался с ригой, с банею.
«Сенокосом шел — задумался,
— Ты прости, прости, полянушка!
Я косил тебя во младости! —
И заплакал мой Иванушка!
«Песня вдруг с дороги грянула,
Подхватил, что было голосу
— «Не белы снежки», закашлялся,
Задышался — пал на полосу!
«Не стояли ноги резвые,
Не держалася головушка!
С час домой мы возвращалися...
Было время — пел соловушка!

№3
МОРОЗ, КРАСНЫЙ НОС
97
«Страшно в эту ночь последнюю
Было: память потерялася,
Все ему перед кончиною
Служба эта представлялася.
«Ходит, чистит амуницию,
Набелил ремни солдатские,
Языком играл сигналики,
Песни пел — такие хватские!
«Артикул ружьем выкидывал,
Так, что весь домишка вздрагивал;
Как журавль стоял на но кеньке
На одной — носок вытягивал.
«Вдруг метнулся.•• смотрит жалобно.
Повалился — плачет, кается,
Крикнул «ваше благородие!»
«Ваше!»... вижу — задыхается:
«Я к нему. Утих, послушался —
Лег на лавку. Я моли^ася:
Не пошлет ли бог спасение?..
К утру память воротилася,
«Прошептал: прощай, родимая4
Ты опять одна осталася!..
Я над Ваней наклонилася,
Покрестила, попрощалася,
«И погас он словно свеченька
Восковая, пред - иконная...»
Мало слов, а горя реченька,
Горя реченька бездонная!..
МОРОЗ, КРАСНЫЙ НОС
посвящаю
моей сестре
АННЕ AJEKCEEBHE
Ты опять упрекнула меня,
Что я с музой моей раздружился,
Что заботам текущего дня
И забавам его подчинился.
Для житейских расчетов и чар
Не расстался б я с музой моею,
Но бог весть, не погас ли тот дар,
Что, бывало, дружил меня с нею?
Но не брат еще людям поэт,
И тернист его путь, и непрочен,
Я умел не бояться клевет,
Не был ими я сам озабочен;
Но я знал, чье во мраке ночном
Надрывалося сердце с печали
И на чью они грудь упадали свинцом,
И кому они жизнь отравляли.
И пускай они мимо прошли,
Надо мною ходившие грозы,
Знаю я, чьи молитвы и слезы
Роковую стрелу отвели...
Да и время ушло, — я устал...
Пусть я не был бойцом без упрека,
Но я силы в себе сознавал,
Я во многое верил глубоко,
А теперь — мне пора умирать...
Не затем же пускаться в дорогу,
Чтобы в любящем сердце опять
Пробудить роковую тревогу...
Присмиревшую музу мою
Я и сам неохотно ласкаю...
Стихотворения Н. А. Некрасова.
Я последнюю песню пою
Для тебя — и тебе посвящаю.
Но не будет она веселей,
Будет много печальнее прежней,
Потому что на сердце темней
И в грядущем еще безнадежней...
Буря воет в саду, буря ломится в дом,
Я боюсь, чтоб она не сломила
Старый дуб, что посажен отцом,
И ту иву, что мать посадила,
Эту иву, которую ты
С нашей участью странно связала,
На которой поблекли листы
В ночь, как бедная мать умирала...
И дрожит и пестреет окно,..
Чу! как крупные градигты скачут!
Милый друг, поняла ты давно —
Здесь одни только камни не плачут...
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
СМЕРТЬ КРЕСТЬЯНИНА
I
Савраска увяз в половине сугроба —
Две пары промерзлых лаптей
Да \ гол рогожей покрытого гроба
Торчат из убогих дровней.

СТИХОТВОРЕНИЯ П. К. НЕКРАСОВА
/«65
Старуха в больших рукавицах
Савраску сошла понукать.
Сосульки у ней на ресницах,
С морозу — должно полагать.
II
Привычная дума поэта
Вперед забежать ей спешит:
Как саваном, снегом одета
Избушка в деревне стоит,
В избушке — теленок в подклети,
Мертвец на скамье у окна;
Шумят его глупые дети,
Тихонько рыдает жена.
Сшивая проворной иголкой
На саван куски полотна,
Как дождь зарядивший на-долго,
Не громко рыдает она.
Ill
Три тяжкие доли имела судьба,
И первая доля: с рабом повенчаться,
Вторая — быть матерью сына раба,
А третья — до гроба рабу покоряться,
И все эти грозные доли легли
На женщину русской земли.
Века протекали — всё к счастью
стремилось,
Все в мире по нескольку раз изменилось,
Одну только бог изменить забывал
Суровую долю крестьянки.
И все мы согласны, что тип измельчал
Красивой и мощной славянки.
Случайная жертва судьбы!
Ты глухо, незримо страдала,
Ты свету кровавой борьбы
И жалоб своих не вверяла, —
Но мпе ты их скажешь, мой друг!
Ты с детства со мною знакома.
Ты вся — воплощенный испуг,
Ты вся — вековая истома!
Тот сердца в груди не носил,
Кто слез над тобою не лил!
IV
Однако же, речь о крестьянке
Затеяли мы, чтоб сказать,
Что тип величавой славянки
Возможно и ныне сыскать.
Есть женщины в русских селеньях
С спокойною важностью лиц,
С красивою силой в движеньях,
С походкой, со взглядом цариц, —
Их разве слепой не заметит,
А зрячий о них говорит:
«Пройдет — словно солнце осветит!
«Посмотрит — рублем подарит!»
Идут они той же дорогой,
Какой весь народ наш идет,
Но грязь обстановки убогой
К ним словно не липнет. Цветет
Красавица, миру на диво,
Румяна, стройна, высока,
Во всякой одежде красива,
Ко всякой работе ловка.
И голод, и холод выносит,
Всегда терпелива, ровна...
Я видывал, как она косит:
Что взмах — то готова копна!
Платок у ней на ухо сбился,
Того-гляди косы падут.
Какой-то парнек изловчился
И к верху подбросил их, шут 1
Тяжелые русые косы
Упали на смуглую грудь,
Покрыли ей ноженьки босы,
Мешают крестьянке взглянуть.
Она отвела их руками,
На парня сердито глядит.
Лицо величаво, как в раме,
Смущеньем и гневом горит...
По будням не .побит безделья.
За то вам ее не узнать,
Как сгонит улыбка веселья
С лица трудовую печать.
Такого сердечного смеха
И песни, и пляски такой
За деньги не купишь. — «Утеха!»
Твердят мужики меж собой.
В игре ее конный не словит,
В беде — не сробеет, — спасет:
Коня на скаку остановит,
В горящую избу войдет!
Красивые, ровные зубы,
Что крупные перлы у ней,
Но строго румяные губы
Хранят их красу от людей —
Она улыбается редко...
Ей некогда лясы точить,
У ней не решится соседка
Ухвата, горшка попросить;

/мз
МОГОЗ. КРАСНЫЙ НОС
99
Не жалок ей нищий убогой —
Больно жь без работы плягь!
Лежит на ней дельности строгой
И внутренней силы печать.
В ней ясно и крепко сознанье,
Что все их спасенье в труде,
И труд ей несет воздаянье:
Семейство не бьется в нужде,
Всегда у них теплая хата,
Хлеб выпечен, вкусен квасок,
Здоровы и сыты ребята,
На праздник есть лишний кусок.
Идет эта баба к обедни
Пред всею семьей впереди:
Сидит, как на стуле, двухлетний
Ребенок у ней на груди,
Рядком шестилетнего сына
Нарядная матка ведет...
И по сердцу эта картина
Всем любящим русский народ!
И ты красотою дивила,
Была и ловка, и сильна,
Но горе тебя иссушило,
Уснувшего Прокла жена!
Горда ты — ты плакать не хочешь,
Крепишься, но холст гробовой
Слезами невольно ты мочишь,
Сшивая проворной иглой.
Слеза за слезой упадает
На быстрые руки твои.
Так колос беззвучно роняет
Созревшие зерна свои...
VI
В селе, за четыре версты,
У церкви, где ветер шатает
Подбитые бурей кресты,
Местечко старик выбирает;
Устал он, работа трудна,
Тут тоже сноровка нужна —
Чтоб крест было видно с дороги,
Чтоб солнце играло кругом.
В снегу до колен его ноги,
В руках его заступ и лом,
Вся в инее шапка большая,
Усы, борода в серебре.
Недвижно стоит, размышляя,
Старик на высоком бугре.
Решился. Крестом обозначил,
Где будет могилу копать.
Крестом осенился и начал
Лопатою снег разгребать.
Иные приемы тут были,
Кладбище не то, что поля:
Из снегу кресты выходили,
Крестами ложилась земля.
Согнув свою старую спину,
Он долго, прилежно копал,
И желтую мерзлую глину7
Тотчас же снежок застилал.
Ворона к нему подлетела,
Потыкала носом, прошлась:
Земля как железо звенела —
Ворона ни с чем убралась..•
Могила на славу готова, —
«Не мне б эту яму копать!»
(У старого вырвалось слово):
«Ие Проклу бы в ней почивать,
«Не Проклу!..» Старик оступился,
Из рук его выскользнул лом
И в белую яму скатился,
Старик его вынул с трудом.
Пошел... по дороге шагает...
Нет солнца, луна не взошла...
Как будто весь мир умирает:
Затишье, снежок, полу-мгла...
VII
В овраге, у речки Желтухи,
Старик свою бабу нагнал
И тихо спросил у старухи:
«Хорош ли гробок-то попал?»
Уста ее чуть прошептали
В ответ старику: «ничего».
Потом они оба молчали
И дровни так тихо бежали,
Как будто боялись чего...
Деревня еще не открылась,
А близко — мелькает огонь.
Старуха крестом осенилась,
Шарахнулся в сторону конь —
Без шапки, с ногами босыми,
С большим заостренным колом,
Внезапно предстал перед ними
Старинный знакомец Пахом.
Прикрыты рубахою женской
Звенели вериги на нем;
Постукал дурак деревенской
В морозную землю колом,

100
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
Потом помычал сердобольно,
Вздохнул и сказал: «не беда!
«На вас он работал довольно
«И ваша пришла череда!
«Мать сыну-то гроб покупала,
«Отец ему яму копал,
«Жена ему саван сшивала —
«Всем разом работу вам дал!..»
Опять помычал — и без цели
В пространство дурак побежал.
Вериги уныло звенели
И голые икры блестели,
И посох по снегу черкал.
VIII
У дома оставили крышу,
К соседке свели ночевать
Зазябнувших Машу и Гришу
И стали сынка обряжать.
Медлительно, важно, сурово
Печальное дело велось:
Не сказано лишнего слова,
Наружу не выдано слез.
Уснул, потрудившийся в поте!
Уснул, поработав земле!
Лежит, непричастный заботе,
На белом сосновом столе,
Лежит неподвижный, суровой,
С горящей свечой в головах,
В широкой рубахе холщевой
И в липовых новых лаптях.
Большие, с мозолями руки,
Подъявшие много труда,
Красивое, чуждое муки
Лицо — и до рук борода...
IX
Пока мертвеца обряжали,
Не выдали словом тоски
И только глядеть избегали
Друг другу в глаза бедняки,
Но вот уже кончено дело,
Нет нужды бороться с тоской,
И что на душе накипело,
Из уст полилося рекой.
Не ветер гудит по ковыли,
Не свадебный поезд гремит, —
Родные по Прокле завыли,
По Прокле семья голосит:
«Голубчик ты наш сизокрылой!
«Куда ты от нас улетел?
«Пригожеством, ростом и силой
«Ты ровни в селе не имел,
«Родителям был ты советник,
«Работничек в иоле ты был,
«Гостям хлебосол и приветник,
«Жену и детей ты любил...
«Что жь мало гулял ты по свету?
«За что нас покинул, родной?
«Одумал ты думушку эту,
«Одумал с сырою землей —
«Одумал — а нам оставаться
«Велел во миру, сиротам,
«Не свежей водой умываться,
«Слезами горючими нам!
«Старуха помрет со кручины,
«Не жить и отцу твоему,
«Береза в лесу без вершины —
«Хозяйка без мужа в дому.
«Ее не жалеешь ты, бедной,
«Детей не жалеешь... Вставай!
«С полоски своей заповедной
«По лету сберешь урожай!
«Сплесни, ненаглядный, руками,
«Сокольим глазком посмотри,
«Тряхни шелковыми кудрями,
«Сахарны уста раствори!
«На радости мы бы сварили
«И меду, и браги хмельной,
«За стол бы тебя посадили —
«Покушай, желанный, родной!
«А сами напротив бы стали —
«Кормилец, надёжа семьи!
«Очей бы с тебя не спускали,
«Ловили бы речи твои...»
На эти рыданья и стоны
Соседи валили гурьбой:
Свечу положив у иконы,
Творили земные поклоны
И шли молчаливо домой.
На смену входили другие.
Но вот ужь толпа разбрелась,
Поужинать сели родные —
Капуста да с хлебушком квас.
Старик бесполезной кручине
Собой овладеть не давал:

МОРОЗ, КРАСНЫЙ НОС
101
Подладившись ближе к лучине,
Он лапоть худой когырял.
Протяжно и громко вздыхая,
Старуха на печку легла,
А Дарья, вдова молодая,
Проведать ребяток пошла.
Всю ноченьку, стоя у свечки,
Читал над усопшим дьячек
И вторил ему из-за печки
Пронзительным свистом сверчок.
XI
Сурово мятелица выла
И снегом кидала в окно,
Не весело солнце всходило:
В то утро свидетелем было
Печальной картины оно.
Савраска, запряженный в сани,
Понуро стоял у ворот;
Без лишних речей, без рыданий
Покойника вынес народ.
— Ну, трогай, саврасушка! трогай!
Натягивай крепче гужи!
Служил ты хозяину много,
В последний разок послужи!..
В торговом селе Чистополье
Купил он тебя сосунком,
Взростил он тебя на приволье
И вышел ты добрым конем.
С хозяином дружно старался,
На зимушку хлеб запасал,
Во стаде ребенку давался,
Травой да мякиной питался,
А тело изрядно держал.
Когда же работы кончались
И сковывал землю мороз-,
С хозяином вы отправлялись
С домашнего корма в извоз.
Не мало и тут доставалось —
Возил ты тяжелую кладь,
В жесткую бурю случалось,
Измучась, дорогу терять.
Видна на боках твоих впалых
Кнута не одна полоса,
За то на дворах постоялых
Покушал ты вволю овса.
Слыхал ты в январские ночи
Мятели пронзительный вой,
И волчьи горящие очи
Видал на опушке лесной,
Продрогнешь, натерпишься страху,
А там — и опять ничего!
Да видно хозяин дал маху —
Зима доканала его!..
XII
Случилось в глубоком сугробе
Полсуток ему простоять,
Потом то в жару, то в ознобе
Три дня за подводой шагать:
Покойник на срок торопился
До места доставить товар.
Доставил, домой воротился —
Нет голосу, в теле пожар 1
Старуха его окатила
Водой с девяти веретен
И в жаркую баню сводила,
Да нет — не поправился он I
Тогда ворожеек созвали —
И поят, и шепчут, и трут—
Все худо! Его продевали
Три раза сквозь потный хомут,
Спускали родимого в пролубь,
Под куричий клали насест...
Всему покорялся, как голубь, —
А плохо — не пьет и не ест I
Еще положить под медведя,
Чтоб тот ему кости размял,
Ходебщик сергачевский Федя
— Случившийся тут — предлагал.
Но Дарья, хозяйка больного,
Прогнала советчика прочь:
Испробовать средства иного
Задумала баба: и в ночь
Пошла в монастырь отдаленной
(Верстах в десяти от села),
Где в некой иконе явленной
Целебная сила была.
Пошла, воротилась с иконой —
Больной ужь безгласен лежал,
Одетый как в гроб, причащеной.
Увидел жену, простонал
И умер...
XIII
...Саврасушка, трогай,
Натягивай крепче гужи!
Служил ты хозяину много,
В последний разок послужи!

102
СТИХОТВОРЕНИЯ П. А. НЕКРАСОВА
Чу! два похоронных удара!
Попы ожидают — иди!..
Убитая, скорбная пара,
Шли мать и отец впереди.
Ребята с покойником оба
Сидели, не смея рыдать,
И правя савраской, у гроба
С возжами их бедная мать
Шагалл... Глаза ее впали
И был не белей ее щек
Надетый на ней в знак печали
Из белой холстины платок.
За Дарьей — соседей, соседок
Плелась не густая толпа,
Толкуя, что Прокловых деток
Теперь не завидна судьба,
Что Дарье работы прибудет,
Что ждут ее черные дни.
«Жалеть ее некому будет»,
Согласно решили они...
XIV
Как водится, в яму спустили,
Засыпали Прокла землей;
Поплакали, громко повыли,
Семью пожалели, почтили
Покойника щедрой хвалой.
Сам староста, Сндор Иваныч.
Вполголоса бабам подвыл,
И «мир тебе, Прокл Севастьяныч!»
Сказал: «благодушен ты был»,
«Жил честно, а главное: в сроки,
«Ужь как тебя бог выручал,
«Платил господину оброки
«И подать царю представлял!»
Истратив запас красноречья,
Почтенный мужик покряхтел:
«Да, вот она жизнь человечья!»
Прибавил — и шапку надел.
«Свалился... а то-то был в силе!..
«Свалимся... не минуть и нам I. •»
Еще покрестились могиле,
И* с богом пошли по домам.
Высокий, седой, сухопарый,
Без шапки, недвижно-немой.
Как памятник, дедушка старый
Стоял на могиле родной!
Потом старина бородатой
Задвигался тихо по ней,
Ровняя землицу лопатой,
Под вопли старухи своей.
Когда же, оставивши сына,
Он с бабой в деревню входил:
«Как пьяных, шатает кручина!
Глядитко!..» народ говорил.
XV
А Дарья домой вгрогилась —
Прибраться, детей накормить.
Ай-ай! как изба настудилась!
Торопится печь затопить,
Ан глядь — ни полена дровишек.
Задумалась бедная мать:
Покинуть ей жаль ребятишек,
Хотелось бы их приласкать,
Да времени нету на ласки.
К соседке свела их вдова,
И тотчас, на том же савраске,
Поехала в лес, по дрова...
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
МОРОЗ, КРАСНЫЙ НОС
XVI
Морозно. Равнины белеют под снегом,
Чернеется лес впереди,
Савраска плетется ни шагом, ни бегом,
Не встретишь души на пути.
Как тихо! В деревне раздавшийся голос
Как будто у самого уха гудет,
О корень древесный запнувшийся полоз
Стучит и визжит, и за сердце скребет.
Кругом — поглядеть нету мочи,
Равнина в алмазах блестит...
У Дарьи слезами наполнились очи —
Должно быть, их солнце слепит...
XVII
В полях было тихо, но тише
В лесу и как будто светлей.
Чем дале — деревья все выше,
А тени длинней и длинней.
Деревья, и солнце, и тени,
И мертвый, могильный покой...
Но — чу! заунывные пени,
Глухой, сокрушительный вой!
Осилило Дарьюшку горе
И лес безучастно внимал,
Как стоны лились на просторе,
И голос рвался и дрожал,

4863
МОРОЗ, КРАСНЫЙ НОС
103
И солнце кругло и бездушно,
Как желтое око совы,
Глядело с небес равнодушно
На тяжкие муки вдовы.
И много ли струн оборвалось
У бедной крестьянской души,
На-веки сокрыто осталось
В лесной нелюдимой глуши.
Великое горе вдовицы
И матери малых сирот
Подслушали вольные птицы,
Но выдать не смели в народ...
XVIII
Не псарь по дубровушке трубит,
Гогочет, сорви-голова, —
Наплакавшись, колет и рубит
Дрова молодая вдова.
Срубивши, на дровни бросает —
Наполнить бы их поскорей,
И вряд ли сама замечает,
Что слезы все льют из очей:
Ив ал с ресницы сорвется
Я на снег с размаху падет —
До самой земли доберется,
Глубокую ямку прожжет;
Другую на дерево кинет,
На плашку, — и смотришь, она
Жемчужиной крупной застынет —
Бела и кругла и плотна.
А та на глазу поблистает,
Стрелой по щеке побежит,
И солнышко в ней поиграет...
Управиться Дарья спешит,
Знай рубит, — не чувствует стужи,
Не слышит, что ноги знобит,
И, полная мыслью о муже,
Зовет его, с ним говорит...
XIX
«Голубчик! красавицу нашу
Весной в хороводе опять
Подхватят подруженьки Машу
И станут на ручках ка тть!
«Станут качать,
К верху бросать,
Маковкой звать,
Мак отряхать! *
«Вся раскраснеется наша
Маковым цветиком Маша
С синими глазками, с русой косой!
«Ножками бить и смеяться
Будет... а мы-то с тобой,
Мы на нее любоваться
Будем, желанный ты мой!..
XX
«Умер, не дожил ты веку,
Умер и в землю зарыт!
«Любо весной человеку,
Солнышко ярко горит.
Солнышко все оживило,
Божьи открылись красы,
Поле сохи запросило,
Травушки просят косы,
«Рано я горькая встала,
Дома не ела, с собой не брала,
До ночи пашню пахала,
Ночью я косу клепала,
Утром косить я пошла...
«Крепче вы, ноженьки, стойте!
Белые руки, не нойте!
Надо одной поспевать!
«В поле одной-то надсадно,
В поле одной неповадно,
Стану я милого звать!
«Ладно ли пашню вспахала?
Выди, родимой, взгляни!
Сухо ли сено убрала?
Прямо ли стоги сметала?..
ft на граблях отдыхала
Все сенокосные дни!
«Некому бабью работу поправить!
Некому бабу на разум наставить...
XXI
«Стала скотинушка в лес убираться,
Стала рожь-матушка в колос метаться,
Бог нам послал урожай!
Ныньче солома по грудь человеку,
1 Известная народная игра, называемая: сеять мак. Маковкой садится в середине круга
красивая девочка, которую под конец подкидывают вверх, представляя тем отряхиванье мака; а т»
еще маком бывает простопатый детина, которому при подкидывании достается не мало колотушек.

104
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4865
Бог нам послал урожай!
Да не продлил тебе веку, —
Хочешь-нехочешь, одна поспевай!..
«Овод жужжит и кусает,
Смертная жажда томит,
Солнышко серп нагревает,
Солнышко очи слепит,
Жжет оно голову, плечи,
Ноженьки, рученьки жжет,
Изо-ржи словно из печи
Тоже теплом обдает,
Спинушка ноет с натуги,
Руки и ноги болят,
Красные, желтые круги
Перед очами стоят...
Жни-дожинай поскорее,
Видишь — зерно потекло...
«Вместе бы дело спорее,
Вместе нова дней бы шло...
XXII
«Сон мой был в руку, родная!
Сон перед спасовым днем.
В поле заснула одна я
После полудня, с серпом,
Вижу — меня оступает
Сила — несметная рать, —
Грозно руками, махает,
Грозно очами сверкает.
Думала я убежать,
Да не послушались ноги.
Стала просить я помоги,
Стала я громко кричать.
«Слышу, земля задрожала —
Первая мать прибежала,
Травушки рвутся, шумят —
Детки к родимой спешат.
Шибко без ветру не машет
Мельница в поле крылом:
Братец идет да приляжет,
Свекор плетется шажком.
Все прибрели, прибежали,
Только дружка одного
Очи мои не видали...
Стала я кликать его:
«Видишь, меня оступает
«Сила — несметная рать, —
«Грозно руками махает,
«Грозно очами сверкает:
«Что не идешь выручать?..»
Тут я кругом огляделась —
Господи.! Что куда делось?
Что это было со мной?..
Рати тут нет никакой!
Это не лют лихие,
Не бусурманская рать,
Это колосья ржаные,
Спелым jepHOM налитые,
Вышли со мной воевать!
«Машут, шумят, наступают,
Руки, лицо щекотят,
Сами солому под серп нагибают —
Больше стоять не хотят!
«Жать принялась я проворно,
Жну, а на шею мою
Сыплются крупные зерна —
Словно под градом стою!
«Вытечет, вытечет за ночь
Вся наша матушка-рожь...
Где же ты, Прокл Ссвастьяныч?
Что пособлять не идешь?..
«Сон мой был в руку, родная!
Жать теперь буду одна я.
«Стану без милого жать,
Снопики крепко вязать,
В снопики слезы ронять!
«Слезы мои не жемчужны,
Слезы горюшки-вдовы,
Что же вы господу нужны,
Чем ему дороги вы?..
XXIII
«Долги вы зимние ноченьки,
Скучно без милого спать,
Лишь бы не плакали оченьки,
Стану полотна я ткать.
«Много натку я полотен,
Тонких добротных новин,
Выростет крепок и плотен
Выростет ласковый сын.
«Будет по нашему месту
Он хоть куда женихом,
Высватать парню невесту
Сватов надежных пошлем...
«Кудри сама расчесала я Грише,
Кровь с молоком наш сынок-первенец,
Кровь с молоком и невеста... Иди же!
Благослови молодых под венец!..
«Этого дня мы как праздника ждали,
Помнишь, как начал Гришуха ходить,
Целую ноченьку мы толковали,
Как его будем женить,
Стали на свадьбу копить по немногу...
Вот — дождались, слава богу!

4865
МОРОЗ, КРАСНЫЙ НОС
105
«Чу, бубенцы говорят!
Поезд вернулся назад,
В лди на встречу проворно —
Пава невеста, соколик-жених! —
Сыпь на них хлебные зерна,
Хмелем осыпь молодых!..» х
XXIV
«Стадо у лесу у темного бродит,
Лыки в лесу пастушонко дерет,
Из лесу серый волчище выходит.
Чью он овцу унесет?
«Черная туча, густая-густая,
Прямо над нашей деревней висит,
Прыснет из тучи стрела громовая,
В чей она дом сноровит?
«Вести недобрые ходят в народе,
Парням недолго гулять на свободе,
Скоро — рекрутский набор!
«Наш-то молодчик в семье одиночка,
Всех у нас деток Гришуха да дочка,
Да голова у нас вор —
Скажет: мирской приговор!
«Сгибнет ни за что, ни про что детина,
Встань, заступись за родимого сына!
«Нет! не заступишься ты!..
Белые руки твои опустились,
Ясные очи на веки закрылись...
Горькие мы сироты!..
XXV
«Я ль не молила царицу небесную?
Я ли ленива была?
Ночью одна по икону чудесную
Я не сробела — пошла,
«Ветер шумит, наметает сугробы.
Месяца нет — хоть бы луч!
На небо глянешь — какие-то гробы,
Цепи да гири выходят из туч...
«Я ли о нем не старалась?
Я ли жалела чего?
Я ему молвить боялась,
Как я любила его!
«Звездочки будут у ночи,
Будет ли нам-то светлей?..
«Заяц спрыгнул из-под кочи,
Заинька, стой! не посмей
Перебежать мне дорогу!
«В лес укатил, слава богу...
К полночи стало страшней, —
«Слышу, нечистая сила
Залотошила, завыла,
Заголосила в лесу,
«Что мне до силы нечистой?
Чур меня! Деве пречистой
Я приношенье несу!
«Слышу я конское ржанье,
Слышу волков завыванье,
Слышу погоню за мной, —
«Зверь на меня не кидайся!
Лих человек не касайся,
Дорог наш грош трудовой!
«Лето он жил работаючи,
Зиму не видел детей,
Ночи о нем помышляючи,
Я не смыкала очей.
«Едет он, зябнет... а я-то печальная
Из волокнистого льну,
Словно дорога его чуже-дальная
Долгую нитку тяну.
«Веретено мое прыгает, вертится,
В пол ударяется.
Проклушка пеш идет, в рытвине крестится,
К возу на горочке сам припрягается.
«Лето за летом, зима за зимой,
Этак-то мы раздобылись казной!
«Милостив буди к крестьянину бедному,
Господи! все отдаем,
Что по копейке, по грошику медном}
Мы сколотили трудом!..
XXVI
«Вся ты, тропина лесная!
Кончился лес.
К утру звезда золотая
С божьих небес
Вдруг сорвалась — и упала,
Дунул господь на нее,
Дрогнуло сердце мое:
Думала я, вспоминала —
Что было в мыслях тогда,
Как покатилась звезда?
Вспомнила! ноженьки стали,
Силюсь итти, а нейду!
Думала я, что едва ли
Прокла в живых я найду...
1 Хмелем и хлебным зерном осыпают молодых в знак будущего богатства.

106
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
«Нет! не попустит царица небесная!
Даст исцеленье икона чудесная!
«Я осенилась крестом
И побежала бегом...
Сила-то в нем богатырская,
Милостив бог, не умрет...
Вот и стена монастырская!
Тень ужь моя головой достает
До монастырских ворот.
«Я поклонилася земным поклоном,
Стала на ноженьки, глядь —
Ворон сидит на кресте золоченом,
Дрогнуло сердце опять!
XXVII
«Долго меня продержали —
Схимницу сестры в тот день погребали.
«Утрення шла,
Тихо по церкви ходили монашины,
В черные рясы наряжены,
Только покойница в белом была:
Спит — молодая, спокойная,
Знает, что будет в раю.
Поцаловала и я, недостойная,
Белую ручку твою!
В личико долго глядела я:
Всех ты моложе, нарядней, милей,
Ты межь сестер словно горлинка белая
Промежду сизых, простых голубей.
«В ручках чернеются чотки,
Писанный венчик на лбу.
Чорный покров на гробу —
Этак-то ангелы кротки!
«Молви, косатка моя,
Богу святыми устами,
Чтоб не осталася я
Горькой вдовой с сиротами!
«Гроб на руках до могилы снесли.
С пеньем и плачем ее погребли.
XXVIII
«Двинулась с миром икона святая.
Сестры запели, ее провожая,
Все приложилися к ней.
«Много владычице было почету:
Старый и малый бросали работу,
Из деревень шли за ней.
«К ней выносили больных и убогих...
Знаю, владычица! знаю: у многих
Ты осушила слезу...
«Только ты милости к нам не явила!
«Господи! сколько я дров нарубили!
Не увезешь на возу...»
XXIX
Окончив привычное дело,
На дровни поклала дрова,
За возжи взялась и хотела
Пуститься в дорогу вдова.
Да вновь пораздумалась, стоя,
Топор машинально взяла
И тихо, прерывисто воя,
К высокой сосне подошла.
Едва ее ноги держали,
Душа истомилась тоской,
Настало затишье печали —
Невольный и страшный покой!
Стоит под сосной чуть живая,
Без думы, без стона, без слез.
В лесу тишина гробовая —
День светел, крепчает мороз.
XXX
Не ветер бушует над бором,
Не с гор побежали ручьи,
Мороз-воевода дозором
Обходит владенья свои.
Глядит — хорошо ли мятели
Лесные тропы занесли,
И нет ли где трещины, щели
И нет ли где голой земли?
Пушисты ли сосен вершины,
Красив ли узор на дубах?
И крепко ли скованы льдины
В великих и малых водах?
Идет — по деревьям шагает,
Трещит по замерзлой воде,
И яркое солнце играет
В косматой его бороде.
Дорога везде чародею,
Чу! ближе подходит, седой.
И вдруг очутился над нею,
Над самой ее головой!
Забравшись на сосну большую,
По веточкам палицей бьет
И сам про себя удалую,
Хвастливую песню поет.

■ms
МОРОЗ, КРАСНЫЙ НОС
XXXI
«Вглядись, молодица, смелее,
«Каков воевода Мороз!
«Навряд тебе парня сильнее
«И краше видать привелось?
«Мятели, снега и туманы
«■ Покорны морозу всегда,
«Пойду па моря-окияны —
«Построю дворцы изо-льда.
«Задумаю — реки большие
«На долго упрячу под гнет,
«Построю мосты ледянр>ю,
«Каких не построит народ.
«Где быстрые, шумные воды
«Недавно свободно текли, —
«Сегодня прошли пешеходы,
«Обозы с товаром прошли.
«Люблю я в глубоких могилах
«Покойников в иней рядить,
«И кровь вымораживать в жилах,
«И мозг в голове леденить.
«На горе недоброму вору,
«На страх седоку и коню,
«Люблю я в вечернюю пору
«Затеять в лесу трескотню.
«Бабенки, пеняя па леших,
«Домой удирают скорей.
«А пьяных, и конных, и пеших
«Дурачить еще веселей.
«Без мелу всю выбелю рожу,
«А нос запылает огнем,
«И бороду так приморожу
«К возжам — хоть руби топором!
«Богат я, казны не считаю,
«А все не скудеет добро;
«Я царство мое убираю
«В алмазы, жемчуг, серебро.
«Войди в мое царство со мною
«И будь ты царицею в нем!
«Поцарствуем славно зимою,
«А летом глубоко уснем.
«Войди! приголублю, согрею,
«Дворец отвед/голубой...»
И стал воевода над нею
Махать ледяной булавой.
XXXII
«Тепло ли тебе, молодица?»
С высокой сосны ей кричит.
— Тепло! отвечает вдовица,
Сама холодеет, дрожит.
Морозко спустился пониже,
Опять помахал булавой
И шепчет ей ласковей, тише:
«Тепло ли?,.» — Тепло, золотой! —
Тепло — а сама коченеет.
Морозко коснулся ее:
В лицо ей дыханием веет
И иглы колючие сеет
С седой бороды на нее.
И вот перед ней опустился!
«Тепло ли?» промолвил опять,
И в Проклушку вдруг обратился
И стал он ее цаловать.
В уста ее, в очи и в плечи
Седой чародей цаловал
И те же ей сладкие речи,
Что милый о свадьбе, шептал.
И так-то и любо ей было
Внимать его сладким речам,
Что Дарьюшка очи закрыла,
Топор уронила к ногам,
Улыбка у горькой вдовицы
Играет на бледных губах,
Пушисты и белы ресницы,
Морозные иглы в бровях...
XXXIII
В сверкающий иней одета
Стоит, холодеет она,
И снится ей жаркое лето —
Не вся еще рожь свезена,
Но сжата, — полегче им стало!
Возили снопы мужики,
А Дарья картофель копала
С соседних полос у реки.
Свекровь ее тут же, старушка,
Трудилась; на полном мешке
Красивая Маша, резвушка,
Сидела с морковкой в руке.
Телега, скрыпя, подъезжает —
Савраска глядит на своих
И Проклушка крупно шагает
За возом снопов золотых.
— Бог помочь! А где же Гришуха?
Отец мимоходом сказал.
«В горохах», сказала старуха.
— Гришуха! отец закричал,

108
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4865
На небо взглянул. — Чай, не рано?
Испить бы... Хозяйка встает
И Проклу из белого жбана
Напиться кваску подает.
Гришуха межь тем отозвался:
Горохом опутан кругом,
Проворный мальчуга казался
Бегущим зеленым кустом.
— Бежит!., у!., бежит, постреленок,
Горит под ногами трава! —
Гришуха черен, как галчонок,
Бела лишь одна голова.
Крича, подбегает в присядку
(На шее горох хомутом).
Попотчивал баушку, матку,
Сестренку — вертится вьюном!
От матери молодцу ласка,
Отец мальчугана щипнул;
Межь тем не дремал и Савраска:
Он шею тянул да тянул,
Добрался, — оскаливши зубы,
Горох аппетитно жует,
И в мягкие добрые губы
Гришухино ухо берет...
XXXIV
Машутка отцу закричала:
— Возьми меня, тятька, с собой!
Спрыгнула с мешка — и упала,
Отец ее поднял. «Не вой!
«Убилась — неважное дело!..
Девчонок не надобно мне,
Еще вот такова пострела
Рожай мне, хозяйка, к весне!
«Смотри же!..» Жена застыдилась.
— Довольно с тебя одного!
(А знала, под сердцем ужь билось
Дитя)... «Ну! Машук, ничего!»
И Проклушка, став на телегу,
Машутку с собой посадил.
Вскочил и Гришуха с разбегу,
И с грохотом воз покатил.
Воробушков стая слетела
С снопов, над телегой взвилась»
И Дарьюшка долго смотрела,
От солнца рукой заслонясь,
Как дети с отЦом приближались
К дымящейся риге своей,
И ей из снопов улыбались
Румяные лица детей...
Чу, песня! знакомые звуки!
Хорош голосок у певца...
Последние признаки муки
У Дарьи исчезли с лица,
Душой улетая за песней,
Она отдалась ей вполне...
Нет в мире той песни прелестней,
Которую слышим во сне!
О чем она — бог ее знает!
Я слов уловить не умел,
Но сердце она утоляет,
В ней дольнего счастья предел.
В ней кроткая ласка участья,
Обеты любви без конца...
Улыбка довольства и счастья
У Дарьи не сходит с лица.
XXXV
Какой бы ценой ни досталось
Забвенье крестьянке моей,
Что нужды? Она улыбалась.
Жалеть мы не будем о ней.
Нет глубже, нет слаще покоя..
Какой посылает нам лес,
Недвижно, бестрепетно стоя
Под холодом зимних небес.
Нигде так глубоко и вольно
Не дышет усталая грудь,
И ежели жить нам довольно,
Нам слаще нигде не уснуть!
XXXVI
Ни звука! Душа умирает
Для скорби, для страсти. Стоишь
И чувствуешь, как покоряет
Ее эта мертвая тишь.
Ни звука! И видишь ты синий
Свод неба, да солнце, да лес,
В серебряно-матовый иней
Наряженный, полный чудес,
Влекущий неведомой тайной,
Глубоко-бесстрастный... Но вот
Послышался шорох случайной —•
Вершинами белка идет.
Ком снегу она уронила
На Дарью, прыгнув по сосне.
А Дарья стояла и стыла
В своем заколдованном сне...

4864
ЖЕЛЕЗНАЯ ДОРОГА
109
1864
ПАМЯТИ ДОБРОЛЮБОВА
Суров ты был, ты в молодые годы
Умел рассудку страсти подчинять.
Учил ты жить для славы, для свободы,
Но более учил ты умирать.
Сознательно мирские наслажденья
Ты отвергал, ты чистоту хранил,
Ты жажде сердца не дал утоленья;
Как женщину, ты родину любил,
Свои труды, надежды, помышленья
Ты отдал ей; ты честные сердца
Ей покорял. Взывая к жизни новой,
И светлый рай, и перлы для венца
Готовил ты любовнице суровой,
Но слишком рано твой ударил час
И вещее перо из рук упало.
Какой светильник разума угас!
Какое сердце биться перестало!
Года минули, страсти улеглись
И высоко вознесся ты над нами...
Плачь, русская земля! но и гордись—
С тех пор, как ты стоишь под небесами
Такого сына не рождала ты
И в недра не брала свои обратно:
Сокровища душевной красоты
Совмещены в нем были благодатно...
Природа-мать! когда б таких людей
Ты иногда не посылала миру,
Заглохла б нива жизни...
ПРИТЧА О ЕРМОЛАЕ ТРУДЯЩЕМСЯ
Раньше людей Ермолай подымается,
Позже людей с полосы возвращается,
Разбогатеть ему хочется пашнею.
Правит мужик свою нужду домашнюю
Да и семян запасает порядочно —
Тужит, землицы ему недостаточно!
Сила межь тем в мужике убавляется,
Старость подходит, частенько хворается, •
Стало хозяйство тогда поправлятися:
Стало земли от семян оставатися!
ЖЕЛЕЗНАЯ ДОРОГА
(посвящается детям)
I
Славная осень! Здоровый, едрёпый
Воздух усталые силы бодрит;
Лед неокрепший на речке студеной
Словно как тающий сахар лежит;
Около леса, как в мягкой постели,
Выспаться можно — покой и простор! —
Листья поблекнуть еще не успели,
Желты и свежи лежат, как ковер.
Ваня (* кучерском армянке).
Папаша! Кто строил эту дорогу?
Папаша (в пальто на красной
подкладке).
Граф Петр Андреевич Клейнмихель,
душенька!
(Разговор в вагоне).
Славная осень! Морозные ночи,
Ясные, тихие дни...
Нет безобразья в природе! И кочи,
И моховые болота, и ппи —
Все хорошо под сиянием лунным,
Всюду родимую Русь узнаю...
Быстро лечу я по рельсам чугунным,
Думаю думу свою,..

110
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
1864
II
Добрый папаша! К чему в обаянии
Умного Ваню держать?
Вы мне позвольте при лунном сиянии
Правду ему показать.
Труд этот, Ваня, был страшно громаден —
Не по плечу одному!
В мире есть царь: этот царь беспощаден,
Голод названье ему.
Водит он армии; в море судами
Вравит; в артели сгоняет людей,
Ходит за плугом, стоит за плечами
Каменотесцов, ткачей.
Он-то согнал сюда массы народные.
Многие — в страшной борьбе,
К жизни воззвав эти дебри бесплодные,
Гроб обрели здесь себе.
Прямо дороженька: насыпи узкие,
Столбики, рельсы, мосты.
А по бокам-то всё косточки русские...
Сколько их! Ваничка, знаешь ли ты?
Чу! восклицанья послышались грозные!
Топот и скрежет зубов;
Тень набежала на стекла морозные...
Что там? Толпа мертвецов!
То обгоняют дорогу чугунную,
То сторонами бегут.
Слышишь ты пенье?.. «Вночь эту лунную
«Любо нам видеть свой труд!
«Мы надрывались под зноем, под холодом,
«С вечно согнутой спиной,
«Жили в землянках, боролися с голодом,
«Мерзли и мокли, болели цынгой.
«Грабили нас грамотеи-десятники,
«Секло начальство, давила нужда...
«Все претерпели мы, божий ратники,
«Мирные дети труда!
«Братья! Вы наши плоды пожинаете!
«Нам же в земле истлевать суждено...
«Всё ли нас, бедных, добром поминаете,
«Или забыли давно?..»
Не ужасайся их пения дикого!
С Волхова, с матушки Волги, с Оки,
С разных концов государства великого —
Это всё братья твои — мужики!
Стыдно робеть, закрываться перчаткою,
Ты ужь не маленький!.. Волосом рус,
Видишь, стоит, изможден лихорадкою,
Высокорослый, больной белорусе:
Губы бескровные, веки упавшие,
Язвы на тощих руках,
Вечно в воде по колено стоявшие
Ноги опухли; колтун в волосах;
Ямою грудь, что на заступ старательно
Изо-дня-в-день налегала весь век...
Ты приглядись к нему, Ваня, внимательно:
Трудно свой хлеб добывал человек!
Не разогнул свою спину горбатую
Он и теперь еще: тупо молчит
И механически ржа узой лопатою
Мерзлую землю долбит!
Эту привычку к труду благородную
Нам бы не худо с тобой перенять...
Благослови же работу народную
И научись мужика уважать.
Да не робей за отчизну любезную...
Вынес достаточно русский народ,
Вынес и эту дорогу железную —
Вынесет все, что господь ни пошлет!
Вынесет все — и широкую, ясную
Грудью дорогу проложит себе.
Жаль только — жить в эту пору прекрасную
Ужь не придется — ни мне, ни тебе.
III
В эту минуту свисток оглушительный
Взвизгнул — исчезла толпа мертвецов!
«Видел, папаша, я сон удивительный»,
Ваня сказал: — «тысяч пять мужиков,
«Русских племен и пород представители
«Вдруг появились — и он мне сказал:
— «Вот они — нашей дороги строители!..»
Захохотал генерал!
— Был я недавно в стенах Ватикана,
По Колизею две ночи бродил,
Видел я в Вене святого СтеФана,
Что же... все это народ сотворил?
— Вы извините мне смех этот дерзкий,
Логика ваша немножко дика.
Или д/я вас Аполлон Бельведерский
Хуже печаого горшка?
— Вот ваш народ — эти термы и бани
Чудо искусства — он все растаскал!
«Я говорю не для вас, а для Вани...»
Но генерал возражать не давал:
— Ваш славянин, англо-сакс и германец
Не создавать — разрушать мастера,
Варвары! дикое скопище пьяниц!..
Впрочем, Ванюшей заняться пора;

4864
НАЧАЛО ПОЭМЫ
— Знаете, зрелищем смерти, печали
Детское сердце грешно возмущать.
Вы бы ребенку теперь показали
Светлую сторону...
IV
Рад показать!
Слушай, мой милый: труды роковые
Кончены — немец ужь рельсы кладет.
Мертвые в землю зарыты; больные
Скрыты в землянках; рабочий народ
Тесной гурьбой у конторы собрался..,
Крепко затылки чесали они:
Каждый подрядчику должен остался,
Стали в копейку прогульные дни!
Всё заносили десятники в книжку —
Брал ли на баню, лежал ли больной:
«Может, и есть тут теперича лишку,
«Д&, вот, поди ты!..» Махнули рукой.
В синем кафтане — почтенный лабазник,
Толстый, присадистый, красный, как медь,
Едет подрядчик по линии в праздник,
Едет работы свои посмотреть.
Праздный народ расступается чинно...
Пот отирает купчина с лица
И говорит, подбоченясь картинно:
«Ладно... нешто... молодца!.. молодцй!..
«С богом, теперь по домам,—проздравляю!
(«Шапки долой — коли я говорю!) —
«Бочку рабочим вина выставляю
«И — недоимку дарю/..»
Кто-то «ура» закричал. Подхватили
Громче, дружнее, протяжнее... Глядь:
С песней десятники бочку катили...
Тут и ленивый не мог устоять!
Выпряг народ лошадей — и купчину
С криком ура! по дороге помчал...
Кажется, трудно отрадней картину
Нарисовать, генерал?..
ВОЗВРА
И здесь душа унынием объята.
Не ласков был мне родины привет;
Так смотрит друг, любивший нас когда-то,
Но в ком давно ужь прежней веры нет.
Сентябрь шумел, земля моя родная
Вся под дождем рыдала без конца,
И черных птиц за мной летела стая,
Как будто бы почуяв мертвеца!
Волнуемый тоскою и боязнью,
Напрасно гнал я грозные мечты,
Межь тем как лес с какой-то неприязнью
В меня бросал холодные листы,
ЩЕНИЕ
И ветер мне гудел неумолимо:
Зачем ты здесь, изнеженный поэт?
Чего от нас ты хочешь? Мимо! мимо!
Ты нам чужой, тебе здесь дела нет!
И песню я услышал в отдаленье.
Знакомая, она была горька,
Звучало в ней бессильное томленье.
Бессильная и вялая тоска.
С той песней вновь в душе зашевелилось,
О чем давно я позабыл мечтать,
И проклял я то сердце, что смутилось
Перед борьбой — и отступило вспять!..
НАЧАЛО ПОЭМЫ
Опять она, родная сторона
С ее зеленым, благодатным летом
И вновь душа поэзией полна...
Да, только здесь могу я быть поэтом!
(На Западе — не вызвал я ничем
Красивых строФ, пластических и сильных,
В Германии я был, как рыба, нем,
В Италии — писал о русских ссыльных,
Давно то было... Город наш родной
Санктпетербург, — как он ни поэтичен,
Но в нем я постоянно сам не свой —
Зол, озабочен или апатичен...)
Опять леса в уборе вековом,
Зверей и птиц угрюмые чертоги,
II межь дерев, нависнувших шатром,
Травнистые, зеленые дороги!
На первый раз сказать позвольте вам,
Чем пахнут вообще дороги наши —
То запах дегтя с сеном пополам.
Не знаю, каково на нервы ваши
Он действует, по мне приятен он,
Он мысль мою свежит и направляет:
Куда б мечтой я ни был увлечен,
Он в-миг ее к народу возвращает...

112
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
J 864 —1865
Чу! воз скрипит! Плетутся два вола,
Снопы пред нами в зелени ныряют,
Подобие зеленого стола,
На коем груды золота мелькают.
(Друзья мои картежники! для вас
Придумано сравненье на досуге). •.
Но мы догнали воз — и порвалась
Нить вольных мыслей. Вздрогнул я в испуге.
Почудились на этом мне возу,
Сидящие рядком, как на картине,
Столичный Франт со стеклышком в глазу
И барыня в широком кринолине!..
186S
О ПОГОДЕ
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
I
КРЕЩЕНСКИЕ МОРОЗЫ
— Государь мой! куда вы бежите?
«В канцелярию; что за вопрос?
«Я не знаю вас!» —Трите же, трите
Поскорей, бога ради, ваш нос!
Побелел! — «А! весьма благодарен!»
— Ну, а мой-то? «Да ваш лучезарен!»
— То-то! принял я меры... «Чего-с?»
— Ничего. Пейте водку в морозы —
Сбережете наверно ваш нос,
На щеках же появятся розы!
Усмехнувшись, они разошлись,
И за каждым извозчик помчался.
Бедный Ванька! надеждой не льстись,
Чтоб сегодня седок отыскался:
Двадцать градусов, ветер притом —
Бескаретные ходят пешком.
Разъигралися силы господни!
На пространстве тпл саженей
Насчитаешь наверно до сотни
Отмороженных щек и ушей.
Двадцать градусов! щеки и уши
Не беда, — как-нибудь ототрем!
Целиком христианские души
Часто гибнут теперь; подождем —
Часовой ли замерзнет, бедняга,
Или Ванька, уснувший в санях,
Всё прочтем, коли стерпит бумага,
Завтра утром в газетных листах.
Ежедневно газетная проза
Обличает проделки мороза;
Кучера его громко клянут,
У подъездов господ поджидая,
Бедняки ему песню поют,
Зубом на зуб едва попадая:
«Уходи из подвалов сырых,
Полутемных, зловонных, дымящихся,
Уходи от голодных, больных,
Озабоченных, вечно трудящихся,
Уходи, уходи, уходи!
Петербургскую голь пощади!»
Но мороз не щадит, — прибавляется,
Приуныла столица; один
Самоед на Неве удивляется:
От каких чрезвычайных причин
На оленях никто не катается?
Там, где строй заготовленных льдин
Возвышается синею клеткою,
Ходит он со своей самоедкою,
Песни родины дальней поет,
Седока-благодетеля ждет...
Самоедские нервы и кости
Стерпят всякую стужу, но вам,
Голосистые южные гости,
Хорошо ли у нас по зимам?
Вспомним — Бозио. Чванный Петрополь
Не жалел ничего для нее.
Но напрасно ты кутала в соболь
Соловьиное горло свое,
Дочь Италии! С русским морозом
Трудно ладить полуденным розам.
Перед силой его роковой
Ты поникла челом идеальным,
И лежишь ты в отчизне чужой
На кладбище пустом и печальном.
Позабыл тебя чуждый народ
В тот же день, как земле тебя сдали,
И давно там другая поет,
Где цветами тебя осып&ли.
Там светло, там гудет контрабас,
Там по прежнему громки литавры.
Да! на севере грустном у нас
Трудны деньги и дороги лавры!

4865
О ПОГОДЕ
Всевозможные тифы, горячки,
Воспаленья — идут чередом,
Мрут, как мухи, извощики, прачки,
Мерзнут дети на ложе своем.
Ни в одной петербургской больнице
Нет кровати за сотню рублей.
Появился убийца в столице,
Бич довольных и сытых людей.
С бедняками, с сословием грубым
Не имеет он дела! тайком
Ходит он но гостиным, по клубам
С смертоносным своим кистенем.
«Побранился с супругой своею
После ужина Нестор Фомич,
Ухватил за короткую шею
И прихлопнул его паралич!
Генерал Федор Карлыч Фон-Штубе,
Десяти-пудовой генерал,
Скушал четверть телятины в клубе,
Крикнул пас! — и со стула не встал!»
Таковы-то теперь разговоры,
Что ни день, то плачевная весть.
В клубах мрак и унынье; обжоры
Поклялися не пить и не есть.
Мучим голодом, страхом томимый,
Сановит и солиден на вид,
В сильный ветер, в мороз нестерпимый
Кто по Невскому быстро бежит?
И кого он на Невском встречает?
И о чем начался разговор?
В эту пору никто не гуляет,
Кроме мнительных, тучных обжор.
Говоря межь собой про удары,
Повторяя обеты не есть,
Ходят эти угрюмые пары,
До обеда не смея присесть,
А потом наедаются вдвое
И на утро разносится слух,
Слух ужасный—о новом герое,
Испустившем нечаянно дух!
Никакие известья из Вильно,
Никакие статьи из Москвы *
Нас теперь не волну ют так сильно,
Как подобные слухи... Увы!
Неприятно с местечек солидных,
Из хороших казенных квартир
Вдруг, без всяких причин благовидных,
Удаляться в неведомый мир!
Впрочем, если ужь смерть неизбежна,
Так зимой умирать хорошо:
Для супруги, нас любящей нежно,
Сохранимся мы чисто, свежо
До последней минуты лобзанья,
И друзьям нашим будет легко
Подходить к нам в минуту прощанья;
Понесут они гроб далеко.
Похоронная музыка чище
И звончей на морозе слышна,
Вместо грязи, покрыто кладбище
Белым снегом; сурово-пышна
Обстановка; гроб бросят не в лужу,
Червь не скоро в него заползет,
Сам покойник в жестокую стужу
Дольше важный свой вид сбережет,
И притом, если друг неутешной
Нас живьем схоронить поспешит,
Мы избавимся муки кромешной:
Дело смерти мороз довершит.
Умирай же, богач, в стужу сильную!
Бедняки пускай осенью мрут,
Потому что за яму могильную
Вдвое больше в морозы берут.
II
КОМУ ХОЛОДНО, КОМУ ЖАРКО!
Свечерело. В предместиях дальных,
Где, как черные змеи, летят
Клубы дыма из труб колоссальных,
Где сплошными огнями горят
Красных Фабрик громадные стены,
Окаймляя столицу кругом, —
Начинаются мрачные сцены.
Но в предместия мы не пойдем.
Нам зимою приятней столица
Там, где ярко горят Фонари,
Где гуляют довольные лица,
Где катаются сами цари.
Надышавшись классической ттмлыо
В Петербурге, паспорт мы берем
И чихать уезжаем в Севилью.
По кто летом толкается в нем,
Тот ему одного пожелает —
Чистоты, чистоты, чистоты!
Грязны улицы, лавки, мосты,
Каждый дом золотухой страдает;
Штукатурка валится — и бьет
Тротуаром идущий народ,
А для едущих есть мостовая,
Не щадящая бедных боков;
•]етом взроют ее, починяя,
Да наставят зловонных косгров:
1 Писано в разгаре деятельности М. Н. Муравьева и М. Н. Каткова.
Стихотворения Н. А, Некрасова»

114.
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4865
Как дорогой бросаются в очи
На зеленом лугу светляки,
Ты заметишь в туманные ночи
На вершине костров огоньки —
Берегись!.. В дополнение, с мая
Не весьма-то чиста и всегда,
От природы отстать не желая,
Зацветает в каналах вода...
(Наша муза парит не высоко,
Но мы пишем не легкий сонет,
Наше дело исчерпать глубоко
Воспеваемый нами предмет).
Ужь давно в тебя летней порою
Не случалося нам заглянуть,
Милый город! где трудной борьбой
Надорвали мы с молоду грудь,
Но того мы еще не забыли,
Что в июле пропитан ты весь
Смесью водки, конюшни и пыли —
Характерная русская смесь.
Но зимой — дышишь вольно; для глаза-
Роскошь! Улицы, зданья, мосты
При волшебном сиянии газа
Получают печать красоты»
Шк проворно по хрупкому снегу
Мчится тысячный, кровный рысак!
Даже клячи извощичьи бегу
Ир 1бавляют теперь. Каждый шаг,
I а кдый звук так отчетливо слышен,
Все свежо, все эффектно: зимой
Словно весь посеребренный, пышен
Петербург самобытной красой!
По каналам, что летом зловонны,
Блещет лед, ожидая коньков,
Серебром отливают колонны,
Орнаменты ворот и мостов;
В серебре лошадиные гривы,
ГОапки, бороды, брови людей,
И как бабочек крылья красивы
Ореолы вокруг Фонарей!
Пусть с какой-то тоской безотрадной
Месяц с ясного неба глядит
На Неву, что гробницей громадной
В берегах освещенных лежит,
И на шпиль, за угрюмой Невою,
Перед длинной стеной крепостною,
Наводящей унынье и сплин.
Мы не тужим. У русской столицы,
Кроме мрачной Невы и темницы,
Есть довольно и светлых картин.
Невский полон: эстампы и книга,
Бриллианты из окон глядят,
Вновь прибывшие девы из Риги
Неподдельным румянцем блестят.
Всюду люди—шумят, суетятся.
Вот красивая тройка бежит:
«Не хотите ли с нами кататься?»
Деве бравый усач говорит.
Поглядела, подумала, села.
И другую сманили,— летят!
Полумерзлые девы не смело
На своих кавалеров глядят.
— Ваше имя? «Матильда».—А ваше?
«Александра». К Матильде один,
А другой подвигается к Саше.
— Вы модистка? «Да, шью в магазин».
— Эй! пошел хорошенько, Тараска! —
Город из виду скоро пропал.
Начинается зимняя сказка:
Ветер злился, гудел и стонал,
Франты песню удалую пели,
Кучер громко подтягивал ей,
Кони, Фыркая, вихрем летели,
Злой мороз пробирал до костей.
Прискакали в открытое поле.
«Да куда же везете вы нас?
«Мы одеты легко... мудрено ли
«Простудиться?» —Приедем сейчас!
Ну, потрогивай! живо, дружище! —
Снова скачут! Могилы вокруг,
Монументы... «Да это кладбище»,
Шепчет Саша Матильде — и вдруг
Сани на бок! Упали девицы...
Повернули назад господа
И умчали их кони, как птицы.
Девы встали. «Куда жь вы? куда?»
Н< т ответа! Несчастные девы
В чистом поле остались одни.
Дикий хохот, лихие напевы
Постепенно умолкли. Они
Огляделись: безлюдно и тихо,
Звезды с ясного неба глядят...
«Мы сегодня потешились лихо!»
Франты в клубе друзьям говорят. ••
А театры, балы, маскарады?
Впрочем, здесь и конец, господа,
Мы бы там побывать с вами рады,
Но нас ценсор не пустит туда.
До того, что творится в природе,
Дела нашему ценсору нет.
«Вы взялися писать о погоде,
Воспевайте же данный предмет!»
— Но озябли мы, друг наш угрюмой!
Пощади—нам погреться пора!
«Вот вам случай—взгляните: над Думой
Показались два красных шара,

4865
ГАЗЕТНАЯ
115
В вашей власти наполнить пожаром
Сто страниц—и погреетесь даром!»
Где жь пожар? пешеходы глядят.
Чу! неистовый топот раздался
И на бочке верхом полицейский солдат,
Медной шапкой блестя, показался.
Вот другой — не поспеешь считать!
Мчатся вихрем красивые тройки.
Осторожней, пожарная рать!
Кони сытые слишком ужь бойки.
Вся команда на борзых конях
Через Невский проспект прокатилась
И на окнах аптек, в разноцветных шарах
Вверх ногами на миг отразилась...
Озадаченный люд толковал,
Где пожар и причина какая?
Вдруг еще появился сигнал,
И промчалась команда другая.
Постепенно во многих местах
Небо вспыхнуло заревом красным,
Топот, грохот! Народ в попыхах
Разбежался по улицам разным,
Каждый в свой торопился квартал,
«Не у нас ли горит?» помышляя:
«Бог помилуй!» Огонь не дремал,
Лавки, церкви, дома пожирая.,.
Семь пожаров случилось в ту ночь,
Но смотреть их нам было пе в мочь.
В сильный жар да в морозы трескучие
В Петербурге пожарные случаи
Беспрестанны — наднях как-нибудь
И пожары успеем взглянуть...
ГАЗЕТНАЯ
...Через дым, разъедающий очи
Милых да**, убивающих ночи
За игрою в лото-домино,
Разглядеть что-нибудь мудрено.
Миновав этот омут кромешной,
Это тусклое царство теней,
Добрались мы походкой поспешной
До газетной...
Здесь воздух свежей;
Пол с ковром, с абажурами свечи,
Стол с газетами, с книгами шкап
Неуместны здесь громкие речи,
А еще неприличнее храп,
Но сморит после наших обедов
Хоть какого чтеца, и притом
Прав до ныне старик Грибоедов —
С русской книгой мы вечно уснем.
Мы не любим словесности русской
И до ныне, предвидя досуг,
Запасаемся книгой Французской.
Что же так?.. Даже избранный круг
Увлекали талантом недавно
Граф Толстой, Фет и просто Толстой.
«Русский слог исправляется явно!»
Замечают тузы межь собой.
Не без гордости русская пресса
Именует себя иногда
Путеводной звездою прогресса,
И не даром она так горда:
Говорят — о Гомер и Овидий! —
До того расходилась печать,
Что явилась потребность субсидий.
Эк хватила куда! исполать!
Таксы нет на гражданские слезы,
Но и так они льются рекой.
Образцы изумительной прозы
Замечаются в прессе родной:
Тот добился успеху во многом
И удачно врагов обуздал,
Кто идею свободы с дюджогом,
С грабежом и убийством мешал;
Тот прославился другом народа
И мечтает, что пользу принес,
Кто на тему: вино и свобода
На народ напечатал донос.
Нам Катков предстоит великаном,
Мы Тургенева кушать зовем...
Почему же Французским романам
Предпочтение мы отдаем?
Не избыток хорошего тона,
Не картин соблазнительных ряд,
Нас отсутствие «мрака и стона»
К ним влечет... Мудрецы говорят г
«Час досуга, за утренним чаем,
Для чего я тоской отравлю?
Наши немощи знаем мы, знаем,
Но я думать о них не люблю!..»
Эта песня давно уже слышится,
Но она не ведет ни к чему,
Коли нам так писалось и пишется,
Значит — есть и причина тому!
Не заказано ветру свободному
Петь тоскливые песни в полях,
Не заказаны волку голодному
Заунывные стоны в лесах;
Спокон веку дождем разливаются

Иб
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКР\СОВА
4865
Над родной стороной небеса,
Гнутся, стонут, под бурей ломаются
Спокон веку родные леса,
Спокон веку работа народная
Под унылую песню кипит,
Вторит ей наша муза свободная,
Вторит ей — или честно молчит.
Как бы ни было, в комнате этой
Праздно кипы журналов лежат,
Пусто! разве, прикрывшись газетой,
Два-три члена солидные спят.
(Как не скажешь: москвич идеальней,
Там газетная вечна полна,
Рядом с ней, нареченпая «вралъней»,
Есть там мрачная зала одпа —
Если ты не московского мненья,
Не входи туда — будешь побит!)
В Петербурге любители чтенья
Пробегают один «Инвалид»;
В дни, когда высочайшим приказом
Назначается много наград,
Десять рук к нему тянется разом.
Да порой наш журнальный собрат
Дерзновенную штуку отколет,
Тронет личность, известную нам,
О! тогда целый клуб соизволит
Прикоснуться к презренным листам.
Шопот, говор. Приводится в ясность -
Кто затронут, метка ли статья?
И суровые толки про гласность
Начинаются. Слыхивал я
Здесь такие сужденья и споры. ••
Поневоле поникнешь лицом
И потупишь смущенные взоры...
Не в суждениях дело, а в том,
Что судила такая особа...
Впрочем, я ей обязан до гроба!
Раз послушав такого туза,
Не забыть до скончания века.
В мановении брови — гроза!
В полуслове — судьба человека!
Согласишься, почтителен, тих,
Постоишь, удалишься украдкой
И начнешь сатирический стих
В комплимент перелаживать сладкой...
Да! Но, все-таки, грустен напев
Наших песепь, нельзя не сознаться.
Переделать его не съумсв,
Мы решились при нем оставаться.
Примиритесь же с Музой моей!
Я не знаю другого напева.
Кто живет без печали и гнева,
Тот не любит отчизны своей...
С давних пор только два человека
Постоянно в газетной сидят:
Одному ужь три четверти века,
Но он крепок и силен на взгляд.
Про него бесконечны рассказы:
Жаден, скуп, ненавидит детей.
Здесь он к старосте пишет приказы,
Чтобы дома не тратить свечей.
Говорят, одному человеку
Удалось из-за плеч старика
Прочитать, что он пишет: «в аптеку,
Чтоб спасти бедняка-мужика,
Посылал ты—нелепое барство!
Впредь расходов таких не иметь!
Деньги с миру взыскать... а лекарство
Для крестьянина лучшее — плеть...»
Анекдот этот в клубе я слышал
(Это было лет десять тому).
Из полка он за шулерство вышел,
Мать родную упрятал в тюрьму.
Про его воровские таланты
Тоже ходит таинственный слух;
У супруги его брилианты
Родовые пропали — двух слуг
Присудили тогда и сослали.
А потом — раз старик оплошал —
У него эти камни видали:
Сам же он у жены их украл!
Ненавидят его, но для виста
Он всегда партенеров найдет:
«Чтб жь? ведь в клубе играет он чисто!»
Наша логика дальше нейдет...
А другой? Среди праздных местечек,
Под огромным газетным листом,
Видишь, тощий сидит человечек
С озабоченным, бледным лицом,
Весь исполнен тревогою страстной,
По движеньям похож на лису,
Стар и глух; и в руках его красной
Карандаш и очки на носу.
В оны годы служил он в ценсуре
И до ныне привычку сберег
Все, что прежде черкал в корректуре,
Отмечать: выправляет он слог,
С мысли автора краски стирает.
Вот он тихо промолвил: «шалишь!»
Глаз его под очками играет,
Как у кошки, заметившей мыть;
Карандаш за привычное дело
Принялсг .. «А позвольте узнать*
(Он болтун —говорите с ним смело),
«Что изволили вы отыскать?»
— Ужасаюсь, читая журналы!
Где я? где? Цепенеет мой ум!

4865
ГАЗЕТНАЯ
117
Что ни строчка — скандалы, скандалы!
Вот взгляните — мой собственный кум
Обличен! Моралист-проповедник,
Цыц!.. Умолкни, журнальная тварь!..
Он действительный статский советник,
Этот чин даровал ему царь!
Мало им, что они Маколея
И Гизота в печать провели,
Кровопийцу Пру дона, злодея
Тьера выше небес вознесли,
К украшенью империи смеют
Прикасаться нечистой рукой!
Будет время—пожнут, что посеют! —
(Старец грозно качнул головой).
— А свобода, а земство, а гласность!
(Крикнул он и очки уронил):
— Вот где бедствие! вот где опасность
Государству... Не так я служил!
— О чинах, о свободе, о взятках
Я словечка в печать не пускал.
К сожаленью, при новых порядках,
Председатель отставку мне дал,
На начальство роптать не дерзаю
[Не умею— и этим горжусь),
Но убей меня, если я знаю,
Отчего я теперь не гожусь?
Служба всю мою жизнь поглощала,
Иногда до того я вникал,
Что во сне благодать осеняла,
И вскочив — я черкал и черкал!
К сочинению ключ понемногу,
К тайной цели его подберешь,
Сходишь в церковь, помолишься богу,
И опять троекратно прочтешь:
Взвешен, пойман на каждом словечке,
Сочинитель дрожал предо мной,
Повертится, как муха на свечке,
И уйдет тихомолком домой.
Рад радехонек, если тетрадку
Я, похерив, ему возвращу,
А то, еслиб пустить по порядку...
Но всего говорить не хочу!
Занимаясь семь лет этим дельцем,
Не напрасно я брал свой оклад
(Тут сравнил он себя с земледельцем,
Рвущим сорные травы из гряд).
— Например, Вальтер Скотт или Купер —
Их на веру иной пропускал,
Но и в них открывал я капу пер!
(Так он вредную мысль называл).
— Но зато, если дельны и строги
Мысли— кто их в печать проводил?
Я вам мысль, что «большие налоги
Любит русский народ», пропустил,
Я статью отстоял в комитете,
Что реформы раненько вводить,
Что крестьяне — опасные дети,
Что их грамоте рано учить!
Кто, чтоб нам микроскопы купили,
С представленьем к министру вошол?
А то раз ценсора пропустили,
Вместо северный, скверный орел!
Только буква... Шутите вы буквой!
Автор прав, чего ценсор смотрел? —
Освежившись холодною клюквой,
Он прибавил: — А что я терпел!
Не один оскорбленный писатель
Письма бранные мне посылал
И грозился... (да шутишь, приятель!
Меры я надлежащие брал).
Мне мерещились авторов тени,
Третьей ночью еще Фейербах
Мне приснился — был рот его в пене,
Он держал свою шляпу в зубах,
А в руке суковатую палку...
Мне одна романистка чуть-чуть
В маскараде... но бабу-нахалку
Удержали... да, труден наш путь!
— Ни родства, ни знакомства, ни дружбы
Совесть ценсора знать не должна,
Долг, во-первых—обязанность службы!
Во-вторых, сударь: дети, жена!
И притом я себя так прославил,
Что свихнись я—другой бы навряд
Место новое мне предоставил,
Зависть общий порок, говорят! —
Тут взглянул мне в лицо старичина:
Ужас, что ли, на нем он прочел,
Я не знаю, какая причина,
Только речь он помягче повел:
— Так храня целомудрие прессы,
Не всегда был, однако, я строг.
Еслиб знали вы, как интересы
Я писателей бедных берег!
Да! меня не коснутся упреки,
Что я платы за труд их лишал.
Оставлял я страницы и строки,
Только вредную мысль исключал.
Если ты написал: «равнодушно
Губернатора встретил народ»,
Исключу я три буквы: «ра—душно»
Выйдет... что же? три буквы не счет!
Если скажешь: «в дворянских именьях
Нищета ежегодно растет»,—
«Речь идет о сардинских владеньях»,
Поясню — и статейка пройдет!
Точно так: если страстную Лизу

118
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
Соблазнит русокудрый Иван,
Переносится действие в Пизу —
И спасен многотомный роман!
Незаметные эти поправки
Так изменят и мысли, и слог,
Что потом не подточишь булавки!
Да, я авторов много берег!
Сам я в бедности тяжкой родился,
Сам имею детей, я не зверь!
Дети! дети! (старик омрачился).
Воздух, что ли, такой ужь теперь —
Утешения в собственном сыне
Не имею... Кто б мог ожидать?
Никакого почтенья к святыне!
Спорю, спорю! не раз и ругать
Принимался, а втайне-то плачешь.
Я однажды ему пригрозил:
«Что ты бесишься? что ты чудачишь?
В нигилисты ты, что ли, вступил?»
— Нигилист — это глупое слово,
Говорит, но когда ты под ним
Разумел человека прямова,
Кто не любит живиться чужим,
Кто работает, истины ищет,
Не без пользы старается жить,
Прямо в нос негодяя освищет,
А при случае рад и побить—
Так пожалуй — зови нигилистом,
Отчего и не так! — Каково?
Что прикажете с этим артистом?
Я в студенты хотел бы его,
Чтобы чин подучил... но едва ли..
— Что чины ? — говорит, —* ерунда!
Там таких дураков насажали,
Что их слушать не стбит труда,
Там я даром убью только время.
И прибавил еще сгоряча
(Каково современное племя?)
Там мне скажут: ты сын палача!
Тут невольно я голос возвысил,
«Стой, глупец! я ему закричал,
Я на службе себя не унизил,
Добросовестно долг исполнял!»
— Добросовестность милое слово,
Возразил он, но с нею подчас...
«Что, мой друг? говори — это ново!»
Сильный спор завязался у нас;
Всю нелепость свою понемногу
Обнаружил он ясно тогда;
Между прочим, сказал: «Слава богу,
Что чиновник у нас не всегда
Добросовестен»... Вот как!.. За что же
Возрождается в сыне моем,
Что всю жизнь истреблял я?., о боже!..
Старец скорбно поникнул челом.
— Хорошо ли, служа, корректуры
Вы скрывали от ваших детей?
Я с участьем сказал: без ценсуры
Начитался он, видпо, статей?
— И! как можно!..
Тут нас перервали.
Старец снова газету берет...
ПЕСНИ О СВОБОДНОМ СЛОВЕ
РАССЫЛЬНЫЙ
Люди бегут, суетятся,
Мертвых везут на погост..•
Еду кой с кем повидаться
Чрез Николаевский мост.
Пот отирая обильной
С голого лба, стороной —
Вижу — плетется рассыльной,
Старец угрюмой, седой.
С дедушкой этим, Минаем:,
Я ужь лет тридцать знаком:
Оба мы хлеб добываем
Литературным трудом.
(Молод я прибыл в столицу,
Вирши в редакцию свез,—
Первую эту страницу
Он мне в наборе принес!)
Оба судьбой мы похожи,
Если пошире глядеть:
Век свой мы лезли из кожи,
Чтобы в ценсуру поспеть;
Ценсор в спокойствии нашем
Равную ролю играл,—
Раньше, бывало, мы ляжем,
Если статью подписал;
Если жь сказал: «запрещаю!»
Вновь я садился писать,
Вновь приходилось Минаю
Бегать к нему, поджидать.
Эти волнения были
Сходны в итоге вполне:

4865
ПЕСНИ О СВОБОДНОМ СЛОВЕ
119
Ноги ему подкосили,
Нервы расстроила мне.
Кто поплатился дороже,
Время ужь скоро решит,
Впрочем, я вдвое моложе.
Он ужь не прочен на вид,
Длинный и тощий, как осто»,
Но стариковски пригож...
— Эй! на Васильевский острее
К ценсору, чтб ли, идешь?
— «Баста ходить по ценсуре!
Ослобонилась печать,
Авторы наши в натуре
Стали статейки пущать.
«К ним да к редактору ньгае
Только и носим статьи...
Словно повысились в чине,
Ожили детки мои!
«Каждый теперича кроток,
Ну да и нам-то расчет:
На восемь гривен подметок
Меньше износится в год!,.»
II
НАБОРЩИКИ
Чей это гимн суровой
Доносит к нам зефир?
То армии свинцовой
Смиренный командир —
Наборщик распевает
У пыльного станка,
Межь тем, как набирает
Проворная рука:
— Рабочему порядок
В труде всего важней.
И лишний рубль пе сладок,
Когда не спишь ночей!
Работы до отвалу,
Хоть не ходи домой.
Тетрадь оригиналу
Еще несут... ой, ой!
Тетрадь толстенька в стане,
В неделю не набрать.
Но не гордись заране,
Премудрая тетрадь!
Не похудей в ценсуре!
Ужо мы наберем,
Оттиснем в корректуре
И к ценсору пошлем.
Вот он тебя читает,
Надев свои очки;
Отечески марает —
Словечко, полстроки!
Но недостало силы,
Вдруг руки разошлись
И красные чернилы
Потоком полились.
Живого нет местечка!
И только на строке
Торчит кой-где словечко,
Как муха в молоке.
Угрюмой и сердитой
Редактор этот сброд,
Как армии разбитой
Остатки, подберет;
На ниточку нанижет,
Кой-как сплотит опять
И нам приказ напишет:
«Исправив, вновь послать».
Набор мы рассыпаем
Зачеркнутых столбцов
И литеры бросаем,
Как в ямы мертвецов,
По кассам! Вновь в порядке
Лежат одна к одной.
Потерян ключ к загадке,
Что выражал их строй 1
Так остается тайной,
Каков и где тот плод,
Который вихрь случайной
С деревьев в бурю рвет.
(Что, какова заметка?
Не дурен оборот?
Случается нередко
У нас лихой народ.
Наборщики бывают
Философы порой:
Не все же набирают
Они сумбур пустой.
Встречаются статейки,
Встречаются умы—
Полезные идейки
Усвоиваем мы...)
Ужь в новой корректуре
Статья не велика,
Глядишь—опять в ценсуре
Посгладят ей бока.

120
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4865
Вот, наконец, и сверстка!
Но что с тобой, тетрадь?
Ты менее наперстга
Являешься в печать!
А то еще бывает,
Сам автор прибежит,
Посмотрит, повздыхает,
Да всю и порешит!
Нам все равны статейки,
Печатай, разбирай,—
Три четверти копейки
За строчку нам отдай!
Но не равны заботы.
Чтоб время наверстать,
Мы слепнем от работы.. •
Хотите ли писать?
Мы вам дадим сюжеты:
Войдите-ка в полночь
В наборную газеты —
Кромешный ад точь в точь!
Наборщик безответный
Красив, как трубочист. .•
Кто выдумал газетный
Бесчеловечный лист?
Хоть целый свет обрыщешь,
И в самых рудниках
Тошней труда не съшцешъ —
Мы вечно на ногах;
От частой недосыпки,
От пыли, от свинца
Мы все здоровьем хлипки,
Все зелены с лица;
В работе беспорядок
Нам сокращает век.
И лишний рубль не сладок,
Как болен человек..•
Но вот свобода слова
Негаданно пришла,
Не так ужь бестолково,
Авось, пойдут дела!
ХОР
Поклон тебе, свобода!
Тра-ла, ла-ла, ла-ла!
С рабочего народа
Ты тяготу сняла!..
Ill
ПОЭТ
Друзья, возрадуйтесь!—простор!
(Давай скорей бутылок!)
Теперь бы петь... Но стал я хвор!
А прежде был я пылок.
И был подвижен я, как челн
(Зачем на пробке плесень?..
И как у моря звучных волн
У лиры было песень.
Но жизнь была так коротка
Для песень этой лиры,—
От типографского станка
До ценсорской квартиры!
о
IV
ЛИТЕРАТОРА
Три друга обнялись при встрече,
Входя в какой-то магазин.
«Теперь пойдут иные речи!»
Заметил весело один.
— Теперь нас ждут простор и слава!
Другой восторженно сказал,
А третий посмотрел лукаво
И головою покачал! 1
ФЕЛЬЕТОННАЯ БУКАШКА
Я—Фельетонная букашка,
Ищу посильного труда.
Я, как ходячая бумажка,
Поистрепался, господа,
Но лишь давайте мне сюжеты^
Увидите — хорош мой слог.
Сначала я писал куплеты,
Состряпал несколько эклог,
Но скоро я стихи оставил,
Поняв, что лучший на земле
Тот род, который так прославил
Булгарин в «Северной Пчеле»
Я говорю о Фельетоне...
Статейки я писать могу
В великосветском, модном тоне,
И будут хороши, не лгу.
Из жизни здешней и московской
Черты охотно я беру.
Знаком вам господин Пановский?
Мы с ним похожи до перу.
1 Эти два последние стиха взяты у Лермонтова:
Чеченец посмотрел лукаво
И головою покачал...

4865
ТТТ1СНИ О СВОБОДНОМ СЛОВЕ
Ш
Известен я в литературе...
Угодно ль вам меня нанять?
Умел писать я при ценсуре,
Так мудрено ль теперь писать?
Признаться, я попал невольно
В литературную семью.
Ох! было время—вспомнить больно!
Дрожишь, бывало, за статью.
Мою любимую идейку,
Что в Петербурге климат плох,
И ту не в каждую статейку
Вставлять я без боязни мог.
Однажды написал я с дуру,
Что видел на мосту дыру.
Переполошил всю ценсуру,
Таскали даже ко двору!
Ну! дали мне головомойку,
С полгода поджимал я хвост.
С тех пор не езжу через Мойку
И не гляжу на этот мост!
Я надоел вам? извините!
Но старых ран коснулся я...
И вдруг... кто думать мог?., скажите!.
Горька была вся жизнь моя,
Но претерпев судьбы удары,
Под старость счастье я узнал:
Курил на улицах сигары
И без цен суры сочинял!
VI
ПУБЛИКА
1
Ай да свободная пресса!
Мало вам было хлопот?
Юное чадо прогресса
Рвется, брыкается, бьет,
Как забежавший из степи
Конь, незнакомый с уздой,
Или сорвавшийся с цепи
Зверь нелюдимой, лесной...
Боже! пошли нам терпенье!
Или ценсура воспрянь!
Всюду одно осужденье,
Всюду нахальная брань!
В цивилизованном классе
Будто растленье одно,
Бедность безмерная в массе
(Где же берут на вино?)
1 Тогдашний министр внутренних дел.
В каждом нажиться старанье,
В каждом продажная честь,
Только под шубой бараньей
Сердце хорошее есть!
Ох, этот автор злодейской!
Тоже хитрит иногда,
Думает лестью лакейской
Нас усыпить, господа!
Мы не хотим поцалуев
Но и ругни не хотим...
Что жь это смотрит Валуев, *
Как этот автор терпим?
Слышали? Все лишь подобье,
Все у нас маска и ложь,
Глупость, разврат, узколобье..
Кто же умен и хорош?
Кто же всегда одинаков?
Истине друг и родня?
Ясно—премудрый Аксаков,
Автор премудрого «Дня»!
Пусть он таков, но за что же
Надоедает он всем?..
Чем это кончится, боже!
Чем это кончится, чем?
Ай да свободная пресса!
Мало вам было хлопот?
Юное чадо прогресса
Рвется, брыкается, бьет,
Как забежавший из степи
Конь, незнакомый с уздой,
Или сорвавшийся с цепи
Зверь нелюдимой, лесной..
2
Ныньче, журналы читая,
Просто не веришь глазам,
Слышали—новость какая?
Мы же должны мужикам!
Экой герой-сочинитель!
Экой вещун-богатырь!
Верно ли только, учитель,
Вывел ты эту цыФирь?
Если ее ты докажешь,
Дай ужь нам кстати совет:
Чем расплатиться прикажешь?
Суммы такой у нас нет!
Нет ничего, кроме модных,
Но пустоватых голов,
Кроме желудков голодных
И неоплатных долгов,
Кроме усов, бакенбардов
Да «как-нибудь» да «авось»...
Шутка ли! шесть миллиардов!

122
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
1865
Смилуйся! что-нибудь, сбрось!
Друг! ты стоишь на рогоже,
Но говоришь ты с ковра.,.
Чем это кончится, боже!..
Грешен, не жду я добра...
Аи да свободная пресса!
Мало вам было хлопот?
Юное чадо прогресса
Рвется, брыкается, бьет,
Как забежавший из степи
Конь, незнакомый с уздой,
Или сорвавшийся с цепи
Зверь нелюдимой, лесной..
Мало, что в СФере публичной
Трогают всякий предмет,
Жизни касаются личной!
Просто спасения нет!
Если за добрым обедом
Выпил ты лишний бокал
И, поругавшись с соседом,
Громкое слово сказал,
Не говорю ужь—подрался
(Редко друг друга мы бьем),
Хоть бы ты тут же обнялся
•С этим случайным врагом,—
Завтра жь в газетах напишут!
Господи! что за скоты!
Как они знают всё, слышут!..
Что потом сделаешь ты?
Ежели скажешь: «вы лжете!»
Он очевидцев найдет,
Если дуэлью пугнете,
Он вас судом припугнет.
Просто—не стало свободы,
Чести нельзя защитить...
Эх! эти новые моды!
Впрочем, есть средство: побить.
Но ведь, пожалуй, по роже
Съездит и он между тем.
Чем это кончится, боже!..
Чем это кончится, чем?..
Аи да свободная пресса!
Мало вам было хлопот?
Юное чадо прогресса
Рвется, брыкается, бьет,
Как забежавший из степи
Конь, незнакомый с уздой,
Пли сорвавшийся с цепи
Зверь нелюдимой, лесной...
4
Все пошатнулось... О, где ты,
Время без бурь и тревог?..
В бога не верят газеты,
И отрицают поэты
Пользу железных дорог!
Дыбом становится волос,
Чем наводнилась печать, —•
Даже умеренный «Голос»
Начал не в меру кричать;
Ни одного элемента
Не пропустил, не задев,
Он положеньем Ташкента
Разволновался, как лев;
Бдит он над западным краем,
Он о России болит,
С ожесточеньем и лаем
Он обо всем говорит!
Он изнывает в тревогах,
Точно ли вышел запрет:
Чтоб на железных дорогах
Не продавали газет?
Что — на дорогах железных!
Остановить бы везде.
Меньше бы трат бесполезных!
И без того мы в нужде.
Жизнь ежедневно дороже,
Деньги трудней между тем...
Чем это кончится, боже!
Чем это кончится, чем?. •
Аи да свободная пресса!
Мало вам было хлопот?
Юное чадо прогресса
Рвется, брыкается, бьет,
Как забежавший из степи
Конь, незнакомый с уздой,
Или сорвавшийся с цепи
Зверь нелюдимой, лесной...
Право, конец бы таковской
И не велика печаль!
Только газеты московской
Было б, признаться, нам жаль,
Впрочем... как пристально взвесить,
Гак и ее—что жалеть!
Ужь начала куролесить,
Может совсем ошалеть.
Прежде лишь мелкий чиновник
Был твоей жертвой, печать,
Если жь военный полковник—
Стой! ни полслова! молчать!
Но от чиновников быстро
Дело дошло до тузов,
Даже коснулся министра
Неустрашимый Катков.
Тронуто там у него же
Много забористых тем...

4865
ПЕСНИ О СВОБОДНОМ СЛОВЕ
123
Чем это кончится, боже!
Чем это кончится, чем?..
Аи да свободная пресса!
Мало вам было хлопот?
Юное чадо прогресса
Рвется, брыкается, бьет,
Как забежавший из степи
Конь, незнакомый с уздой,
Или сорвавшийся с цепи
Зверь нелюдимой, лесной..
VII
ОСТОРОЖНОСТЬ
1
В Ледовитом океане
Лодка }тлая плывет,
Молодой, пригожей Тане
Парень песенку поет:
«Mi>i пришли на остров дикой,
Где ни церкви, ни попов,
Зимовать в нужде великой
Здесь привычен зверолов;
Так с тобой, моей голубкой,
Неужли нам розно спать?
Буду я песцовой шубкой,
Буду лаской согревать!»
Хорошо поет, собака,
Убедительно поет!
Но ведь это против брака,—
Не нажить бы нам хлопот?
Оправдаться есть возможность,
Да не спросят—вот беда!
Осторожность, осторожность!
Осторожность, господа!...
2
У солидного папаши
Либералка вышла дочь
(Говорят, журналы наши
Все читала день и ночь),
Жениху с хорошим чином
Отказала, осердясь,
И с каким-то армянином
Обвенчалась, не спросясь.
В свете это сплошь бывает,
Это тиспуть мы могли б,
Но ведь это посягает
На родительский принцип!
За подобную оплошность
Не постигла б нас беда?
Осторожность, осторожность,
Осторожность, господа!
Наш помещик Пантелеев
Век играл, мотал и пил,
А крестьянин Федосеев
Век трудился и копил—
И по улицам столицы
Пантелеев ходит гол,
А дворянские землицы
Федосеев приобрел.
В свете это все бывает,
Много есть таких дворян,
Но ведь это означает
Оскорблять дворянский сан.
Тисни, тисни! есть возможность,—
А потом дрожи суда...
Осторожность, осторожность,
Осторожность, господа!
Что народ ни добывает,
Все не впрок ему идет:
И подрядчик нажимает,
И торгаш с него дерет.
Ужь таков теперь обычай—
Стонут, воют, бедняки...
Ну—а класс-то ростовщичий?
Сгубят нас ростовщики!
Я желал бы их проклятых
Хорошеничко пробрать,
Но ведь это на богатых
Значит бедных натравлять?
Ну, какая же возможность
Так рискнуть? кругом беда!
Осторожность, осторожность,
Осторожность, господа!
Крестный ход в селе Остожье.
Вдруг «пожар!» кричит народ.
«Не бросать же дело божье—
Кончим прежде крестный ход».
И покудова с иконой
Обходили все село,
Искрой, ветром занесенной,
И другой посад зажгло.
Погорели! В этом много
Правды горькой и простой,
Но ведь это против бога,
Против веры... ой! ой! ой!
Тут полнейшая возможность
К обвиненью без суда...
Ради бога, осторожность,
Осторожность, госиода!
Ноябрь и декабре.

СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
486%
1866
БАЛЕТ
Свирепеет мороз ненавистной.
Нет, на улице трудно дышать.
Муза! ныньче спектакль бенефисной,
Нам в театре пора побывать.
Мы вошли среди криков и плеска.
Сядем здесь. Я боюсь первых мест,
Что за радость ослепнуть от блеска
Генеральских, сенаторских звезд.
Лучезарней румяного Феба
Эти звезды: заметно тотчас,
Что они не нахватаны с неба—
Звезды неба не ярки у нас.
Если б смелым, бестрепетным взглядом
Мы решились окинуть тот ряд,
Что зовут «брилиантовым рядом»,
Может быть, изощренный наш взгляд
И открыл бы предмет для сатиры
(В самом солнце есть пятньлчлш). Но—
Немы струны карающей лиры,
Вихорь жизни порвал их давно!
Знайте, люди хорошего тона,
Что я сам обожаю балет.
«Пораженным стрелой Купидона»
Не насмешка—сердечный привет!
Понапрасну ее бейте тревогу!
Не коснусь ни военных чинов,
Ни на службе крылатому богу
Севших на ноги статских тузов.
Накрахмаленный денди и щеголь
(То-есть: купчик—кутила и мот)
И мышиный жеребчик (так Гоголь
Молодящихся старцев зовет),
Записной поставщик Фельетонов,
Офицеры гвардейских полков
И безличная сволочь салонов—
Всех молчаньем прейти я готов!
До балета особенно страстны
Армянин, персиянин и грек,
Посмотрите, к&к лица их красны
(Не в балете ли весь человек?)
Но и их я оставлю в покое,
Никого не желая сердить.
Дианы грудь, ланиты Флоры
Прелестны, милые друзья!
Но, каюсь, ноою/са Терпсихоры
Прелестней чем-то для меня.
Она, пророчествуя взгляду
Неоцененную награду,
Влечет условною красой
Желаний своевольный рой.э.
Пушкин,
Замышляю я нечто другое—
Я загадку хочу предложить.
В маскарадной и в оперной зале,
За игрой у зеленых столов,
В клубе, в думе, в манеже, на бале,
Словом: в обществе всяких родов,
В наслажденьи, в труде и в покое,
В блудном сыне, в почтенном отце,—
Есть одно—угадайте, какое?—
Выраженье на русском лице?..
Впрочем, может быть, вам недосужпо
Муза! дай—если можешь—ответ!
Спору нет: мы различны наружно,
Тот чиновник, а этот корнет,
Тот помешан на тонком приличьи,
Тот играет, тот любит поесть,
Но вглядись: при наружпом различьи
В нас единство глубокое есть:
Нас безденежье всех уравняло —
И великих, и малых людей—
И на каждом челе начертало
Надпись: где бы запять поскорей?
Что, не так ли?..
История та же,
Та же дума на каждом лице,
Я наднях прочитал ее даже
На почтенном одном мертвеце.
Если старец игрив чрезвычайно,
Если юноша вешает нос—
Оба, верьте мне, думают тайно:
Где бы денег занять? вот вопрос!
Вот вопрос] Напряженно, тревожно
Каждый жаждет его разрешить,
Но занять, говорят, невозможно,
Невозможнее долг получить.
Говорят, никаких договоров
Должники исполнять не хотят;
Генерал-губернатор Суворов
Держит сторону их—говорят...
Осуждают юристы героя,
По ты прав, охранитель покоя
И порядка столицы родной!
Может быть, в долговом отделенье

4866
БАЛЕТ
125
Насиделось бы все населенье,
Если б был губернатор другой!
Разорило чиновников чванство,
Прожилась за границею знать,
Отчего оголело дворянство,
Неприятно и речь затевать!
На цветы, на подарки актрисам.
Правда, деньги еще достаем,
Но зато пред иным бенефисом
Рубль на рубль за педелю даем.
Как )ке быть? Не дешевая школа
Поощрение граций и муз..,
Вяпет юность обоего пола,
Терпит даже семейный союз:
Тщетно юноши рыщут по балам,
Тщетно барышни рядятся в пух—
Вовсе нет стариков с капиталом,
Вовсе нет с капиталом старух!
Сокрушаются Никольс и Плинке, *
Без почипу товар их лежит,
Сбыта пет самой модной новинке
(Догадайтесь—откройте кредит!),
Не развозят картонок нарядных
Изомбар, Андрие и Мошра,2
А звонят у подъездов парадных
С неоплаченным счетом с утра.
Что модистки! злосчастные прачки
Ходят месяц за каждым рублем!
Опустели рысистые скачки,
Жизни нет за зеленым столом.
Кто, бывало, дурея с азарту,
К ряду игрывал по сту ночей,
Пообедав, поставит на карту
Злополучных пятнадцать рублей
И уходит походкой печальной
В думу, в земство и даже в семью
Отводить болтовней либеральной
Удрученную душу свою.
С богом, друг мой! В любом кабинете
Побеседовать можешь теперь
О кредите, о звонке й монете,
Об «итогах» дворянских потерь,
И о «брате» в нагольном тулупе,
И о том, за какие грехи
Нас журналы ругают, и в клубе
Не дают нам стерляжьей ухи!
Там докажут тебе очевидно,
Что карьера твоя решена!
Да! трудненько и даже обидно
Жить,—такие пришли времена!
Купишь что-нибудь—дерзкий прикащпк
Ассигнацию щупать начнет
И потом, опустив ее в ящик,
Долгим взором тебя обведет,—
Так и треснул бы!..
Впрочем, довольно!
Продолжать бы, конечно, я мог,
Факты есть, но касаться их больно!
И притом сохрани меня бог,
Чтоб я стих мой подделкою серий
И кредитных бумаг замарал,—
«Будто нет благородней материй?»
Мне отечески «некто» сказал.
С этим мненьем вполне я согласен,
Мир идей и сюжетов велик:
Например, как волшебно прекрасен
Бель-этаж—настоящий цветник!
Есть в России еще миллионы,
Стоит только на ложи взглянуть,
Где уселись банкирские жоны—
Сотня тысяч рублей, что ни грудь.
В жемчуге лебединые шеи,
Бриллиант по ореху в ушах!
В этих ложах—мужчины евреи,
Или греки, да немцы в крестах.
Нет купечества русского (стужа
Напугала их, что ли?) Одна
Откупщица, втянувшая мужа
В модный свет, в бель-этаже видна.
Весела ты, но в этом веселье
Можно тот же вопрос прочитать.
II на шее твоей ожерелье —
Погодила б ты им щеголять!
Пусть опо красоты идеальной,
Пусть ты в нем восхитительна, но —
Не затих еще шопот скандальной,
Будто было в закладе опо:
Говорят, чтобы в нем показаться
На каком-то парадном балу, —
Перед гнусным менялой валяться
Ты решилась па грязном полу,
И когда возвращалась ты с бала,
Ростовщик тебя встретил — и снял
Эти перлы... Не так ли достала
Ты опять их?.. Кредит твой упал,
С горя запил супруг сокрушонный,
Бог бы с ним! Расставаться тошней
С этой чопорной жизнью салонной
И с разгулом интимных ночей;
С этим золотом, бархатом, толком,
С этим счастьем послов принимать.
Ты готова бы с бешеным волком
Покуситься, — чтоб снова блистать,
1 Хозяева английского магазина.
2 Известные модистки.

126
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
48G6
Но свершились пути провиденья,
Все погибло — и деньги и честь!
Нисходи же ты в область забвенья,
И супругу дай дух перевесть!
Слаще пить ему водку с дворецким,
«Не белы-то снега» распевать,
Чем возиться с посольством турецким
И в ответ ему глупо мычать...
Тешить жон — богачам не забота,
Им простительна всякая блажь.
Но прискорбно душе патриота,
Что чиновницы рвутся туда жь.
Марья Савишна! вы бы надели
Платье проще!—Ведь как ни рядись,
Не оденетесь лучше камелий
И богаче Французских актрис!
Рассчитайтесь, сударыня, с прачкой
Да в хозяйство прикиньте хоть грош,
А то с дочерью, с мужем, с собачкой
За полтину обед не хорош!
Марья Савишна глаз не спускала
Между тем с старика со звездой.
Вообще в бель-этаже сияло
Много дам и девиц красотой.
Очи чудные так и сверкали,
Но кому же сверкали они?
Доблесть, молодость, сила — пленяли
Сердце женское в древние дни.
Наши девы практичней, умнее,
Идеал их — телец золотой,
Воплощенный в седом иудее,
Потрясающем грязной рукой
Груды золота...
Время антракта
Наконец-то прошло как-нибудь.
(Мы зевали два первые акта,
Как бы в третьем совсем не заснуть).
Все бинокли приходят в движенье —
Появляется кор-де-балет.
Здесь позволю себе отступленье:
Соответственной живости нет
В том размере, которым пишу я,
Чтобы прелесть балета воспеть.
Вот куплеты: попробуй, танцуя,
Театрал, их под музыку петь!
Я был престранных правил,
Поругивал балет.
Но раз бинокль подставил
Мне генерал-сосед.
Я взял его с поклоном
И с час не возвращал,
«Однако, еы — астроном!»
Сказал мне генерал.
Признаться, я немножко
Смутился (о, проФан!)
«Нет... я... но эта ножка.. •
Но эти плечи... стан...»
Шептал я генералу,
А он, смеясь, в ответ:
«/? стремленъи к идеалу
Дурного, впрочем, пет.
Не все жь читать вам Бокля!
Не стоит этот Бокль
Хорошего бинокля...
Купите - ка бинокль!..»
Купил! — и пред балетом
Я преклонился ниц.
Готов я быть поэтом
Прелестных танцовщиц!
Как не любить балета?
Здесь мирный гражданин
Позабывает лета,
Позабывает чин,
И только ловят взоры
В услужливый лорнет,
Что «ножкой Терпсихоры»
Именовал поэт.
Не так следит астроном
За новою звездой,
Как мы... но для чего нам
Смеяться над собой?
В балете мы наивны,
Мы глупы в этот час:
Почти-что конвульсивны
Движения у нас:
Вот выпорхнула дева,
Бинокли поднялись;
Взвилася ножка влево —
Мы влево подались;
Взвилася ножка вправо —
Мы вправо... —Берегись!
Не вывихни сустава,
Приятель... «Фора! bis!»
Bis!.. Но девы, подобные вотру,
Улетели гирляндой цветной!
(Возвращаемся к прежнему метру):
Паптоминною сценой большой
Утомились мы; вальс африканской

4866
БАЛЕТ
427
Тоже вышел топорен и вял,
Но явилась в рубахе крестьянской
Петипа — и театр застонал!
Вообще мы наклонны к искусству,
Мы его поощряем, но там,
Где есть пища народному чувству,
Торжество настоящее нам;
Неужели молчать славянину,
Неужели жалеть кулака,
Как Бернарди затянет «Лучину»,
Как пойдет Петипа трепака?..
Нет! где дело идет о народе,
Там я первый увлечься готов.
Жаль одно: в нашей скудной природе
На венки не хватает цветов!
Все — до ластовиц белых в рубахе —
Было верно: на шляпе цветы,
Удаль русская в каждом размахе...
Не артистка — волшебница ты!
Ничего не видали во веки
Мы сходней: настоящий мужик!
Даже немцы, евреи и греки,
РусоФильствуя, подняли крик.
Все слилось в оглушительном «браво»,
Дань народному чувству платя.
Только ты, моя муза! лукаво
Улыбаешься... Полно, дитя!
Неуместна здесь строгая дума,
Неприлична гримаса твоя...
Но молчишь ты, скучна и угрюма..*
Что жь ты думаешь, муза моя?..
На конек ты попала обычной —
На уме у тебя мужики,
За которых на сцене столичной
Петипа пожинает венки,
И ты думаешь: Гурия рая!
Ты мила, ты воздушно легка.
Так танцуй же ты «Деву Дуная»,
Но в покое оставь мужика!
В мерзлых лапотках, в шубе нагольной,
Весь заиндевев, сам за себя
В эту пору он пляшет довольно,
Зиму дома сидеть не любя.
Подстрекаемый лютым морозом,
Совершая дневной переход,
Пляшет он за скрипучим обозом,
Пляшет он — даже песни поет!..
А то есть и такие обозы —
(Вот бы Роллер нам их показал!)
В январе, когда крепки морозы
И народ уже рекрутов сдал,
На Руси, на проселках пустынных
Много тянется поездов длинных...
Прямиком через реки, поля
Едут путники узкой тропою:
В белом саване смерти земля,
Небо хмурое, полное мглою.
От утра до вечерней поры
Всё одни пред глазами картины.
Видишь, как, обнажая бугры,
Ветер снегом заносит лощины;
Видишь, как эта снежная пыль,
Непрерывной еодной набегая,
Под собой погребает ковыль,
Все-губящей зиме помогая;
Видишь, как под кустом иногда
Припорхнет эта малая пташка,
Что от нас не летит никуда —
Любит скудный наш север, бедняжка!
Или щелкая, стая дроздов
Пролетит и посядет на ели;
Слышишь дикие стоны вглкэв
И визгливое пенье мятели...
Снежно — холодно — мгла и туман,. *
И по этой унылой равнине
Шаг за шагом идет караван
С седоками в промерзлой овчине.
Как немые, молчат мужики,
Даже песня никем не поется,
Бабы спрятали лица в платки,
Только вздох иногда пронесется
Или крик: «ну! чего отстаешь? —-
Седоком одним меньше везешь!..»
Но напрасно мужик огрызается.
Кляча еле идет — упирается;
Скрипом, визгом окрестность полна.
Слогно до сердца поезд печальной
Через белый покров погребальной
Режет землю — и стонет она,
Стонет белое снежное море...
Тяжело ты —крестьянское горе!
Ой ты кладь, незаметная кладь!
Где придется тебя выгружать?..
Как от выстрела дым расползается
На заре по росистым травам,
Это горе идет — подвигается
К тихим селам, к глухим деревням.
Вон — направо — избенки унылые,
Отделилась подвода одна,
Кто-то молвил: «господь с вами, милые1*
И пропала в сугробах она...
Чу! клячонку хлестнул старичина...
Эх! чего ты торопишь ее!
Как-то ты, воротившись без сына,
Постучишься в окошко свое?..

128
(7ГИЛ0ТВ0РЕНИЯ П. Л. НЕКРАСОВА
В сердце самое русского края
Доставляется кладь роковая!
Где до солнца идет за порог
€ топором на работу кручина,
Где на белую скатерть дорог
Поздним вечером светит лучина,
Там найдется кому эту кладь
По суровым сердцам разобрать,
Там она приютится, попрячется -
До другого набора проплачется!
Ликует враг, молчит в недоуменьи
Вчерашний друг, качая и ловой,
И вы, и вы отпрянули в смущеньи,
Стоявшие бессменно предо мной
Великие, страдальческие тени,
О чьей судьбе так горько я рыдал,
На чьих гробах я преклопял колени
И клятвы мести грозно повторял,
За то кричат безличные: ликуем!
Спеша в объятья к новому рабу
И пригвождая жирным поцалуем
Несчастного к позорному столбу.
27 апреля.
Петербург.
ПЕСНИ
I
У людей-то в дому — чистота, лепота,
А у нас-то в дому — теснота, духота.
Пьяный все колотит, трезвый все ворчит,
Сам, что ни попало, из дому тащит!
Не того ждала я, как я шла к венцу!
К братцу я ходила, плакалась отцу,
У людей-то для щей — с солонинкою чан,
А у нас-то во щах — таракан, таракан! Плакалась соседям, плакалась родной,
У людей кумовья — ребятишек дарят,
А у нас кумовья наш же хлеб приедят!
У людей на уме — погуторить с кумой,
А у нас на уме — не пойти бы с сумой?
Люди не жалеют — ни чужой, ни свой
«Потерпи, родная», старики твердят:
«Милого побои не долго болят!»
«Потерпи, сестрица!» отвечает брат:
_ . м «Милого побои не долго болят!»
Кабы так нам зажить, чтобы свет удивить:
Чтобы деньги в мошне, чтобы рожь на «Потерпи!» соседи хором говорят:
гумне; «Милого побои не долго болят!»
Есть солдатик — Федя, дальняя родня,
Он один жалеет, любит он меня;
Чтоб шлея в бубенттах, росписная дуга,
Чтоб сукдо на плечах, не посконь-
дерюга; Подмигну я Феде, — с Федей мы вдвоем
Чтоб не хуже других нам почет от
Поп в гостях у больших, у детей —
грамотей;
Чтобы дети в дому, словно пчелы
в меду,
А хозяйка в дому — как малинка в саду!
II
КАТЕРИНА
Вянрт пропадает красота моя!
От лихого мужа нет в дому житья.
Далеко хлебами за село уйдем,
людей, Всю открою душу, выплачу печаль,
Все отдам я Феде — все, чего не жаль!
«Где ты пропадала?» спросит муженек:
— Где была, там нету! так-то, мил
дружок!
— Посмотреть ходила, высока ли рожь!
«Ах, ты дура баба! ты еще и врешь»...
Станет горячиться, станет попрекать...
Пусть его бранится, мне не привыкать!
А и поколотит — не велик наклад —
Милого иобои не долго болят!

4№
ПЕСНИ
HI
МОЛОДЫЕ
Повенчавшись, Парасковье
Муж имущество казал:
Это стойлице коровье,
А коровку бог прибрал!
Нет перинки, нет кровати,
Да теплы в избе палати,
А в клети, вместо телят,
Два котеночка пищат!
Есть и овощь в огороде —
Хрен да луковица,
Есть и медная посуда —
Крест да пуговица!
IV
СВАТ И ЖЕНИХ
(В КАБАКЕ ЗА ПОЛУШТОФОМ)
1
Нутко! Марья у Зиновья,
У Никитишны Прасковья,
Степанида у Петра —
Все невесты, всем пора!
У Кондратьевны Орина, —
Чтб ни девка, то малина!
Думай, думай! выбирай!
По любую засылай!
Марья малость рябовата,
Да смиренна, вожевата,
Марья, знаешь, мне сродни,
Будет с мужем — ни - ни - ни!
— Аи да Марья! Марья — клад!
Сватай Марью, Марью, сват!
Нам с лица не воду пить
И с корявой можно жить,
Да чтоб мужу на порог
Не вставала поперег!
Аи да Марья! Марья — клад!
Сватай Марью, Марью, сват!
Нутко! Вера у Данилы,
Пелагея у Гаврилы,
Секлетея у Петра,
Замуж всем пришла пора!
У Никиты — Катерина,
Что ни девка, то малина!
Думай, думай — выбирай!
По любую засылай!
Марья, знаешь, щедровита,
Да работать, ух! сердита!
Марья костью широка,
Высока, статна, гладка!
— Аи да Марья! Марья — клад!
Сватай Марью, Марью, сват!
Нам с лица не воду пить
И с корявой можно жить,
Да чтоб мясо на костях,
Чтобы силушка в руках!
Аи да Марья! Марья — клад!
Сватай Марью, Марью, сват!..
Нутко! Анна у Егора,
У Антипки Митродора,
Александра у Петра —
Все невесты, всем пора!
У Евстратья — Акулина,
Что ни девка, то малина!
Думай, думай — выбирай!
По любую засылай!
Марья, точно, щедровита,
Да хозяйка домовита:
Все примоет, приберет,
Все до нитки сбережет!
— Аи да Марья! Марья — клад!
Сватай Марью, Марью, сват!
Нам с лица не воду пить
И с корявой можно жить,
Да чтоб по двору прошла,
Всех бы курочек сочла!
Аи да Марья! Марья — клад!
Сватай Марью, Марью, сват!
(спрашивают еще полуштоф и начи-
нают снова)
ГИМН
Господь! твори добро народу!
Благослови народный труд,
Упрочь народную свободу,
Упрочь народу правый суд!
Чтобы благие начинанья
Могли свободно возрости,
Разлей в народе жажду знанья
И к знанью укажи пути!
И от ярма порабощенья
Твоих избранников спаси,
Которым знамя просвещенья
Господь! ты вверишь на Руси!.
Стихотворения Н. Л. Некрасова.

430
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А, НЕКРАСОВА
4866
НЕИЗВЕСТНОМУ ДРУГУ,
ПРИСЛАВШЕМУ МНЕ СТИХОТВОРЕНИЕ
ПЕ МОЖЕТ БЫТЬ
Умру я скоро. Жалкое наследство,
О, родина! оставлю я тебе.
Под гнетом роковым провел я детство
И молодость — в мучительной борьбе.
Недолгая нас буря укрепляет,
Хоть ею мы мгновенно смущены,
Но долгая — на веки поселяет
В душе привычки робкой тишины.
На мне года гнетущих впечатлений
Оставили неизгладимый след.
Как мало знал свободных вдохновений,
О, родина! печальный твой поэт!
Каких преград не встретил мимоходом
С своей угрюмой музой на пути?..
За каплю крови общую с народом
И малый труд в заслугу мне сочти 1
Не торговал я лирой, но, бывало,
Когда грозил неумолимый рок,
У лиры звук неверный исторгала
Моя рука... Давно я одинок;
В начале шел я с дружною семьею,
Но где они, друзья мои теперь?
Одни давно рассталися со мною,
Перед другими сам я запер дверь;
Те жребием постигнуты жестоким,
А те прешли уже земной предел...
За то, что я остался одиноким,
Что я ни в ком опоры не имел,
Что я, друзей теряя с каждым годом,
Встречал врагов все больше на пути —
За каплю крови общую с пародом
Прости меня, о, родина! прости!..
Я призван был воспеть твои страданья,
Терпеньем изумляющий народ!
И бросить хоть единый луч сознанья
На путь, которым бог тебя ведет,
Но, жизнь любя, к ее минутным благам
Прикованный привычкой и средой,
Я к цели шел колеблющимся шагом,
Я для нее не жертвовал собой,
И песнь моя бесследно пролетела
И до народа не дошла она,
Одна любовь сказаться в ней успела
К тебе, моя родная сторона!
За то, что я, черствея с каждым годом,
Ее умел в душе моей спасти,
За каплю крови общую с народом
Мои вины, о, родина! прости!..
ПРОПАЛА КНИГА!
(ИЗ «ПЕСЕН О СВОБОДНОМ СЛОВЕ»)
\
Пропала книга! Ужь была
Совсем готова—вдруг пропала!
Бог с ней, когда идее зла
Она потворствовать желала!
Читать маранье праздных дур
Н дураков мы недосужны.
Не нужно нам плохих брошюр,
Нам нужен хлеб, нам деньги нужны!
Но, может быть, она была
Честна... а так резка, смела?
Две, три страницы роковые...
О, если так, ее мне жаль!
И, может быть, мою печаль
Со мной разделит вся Россия!
2
Ужъ напечатана—и нет!..
Не познакомимся мы с нею;
Девица в девятнадцать лет
Не замечтается над нею;
О ней не будут рассуждать
Ни дилетант, ни критик мрачной,
Студент не будет посыпать
Ее листов золой табачной.
Пропала! с ней и труд пропал,
Затрачен даром капитал,
Пропали хлопоты большие...
Мне очень жаль, мне очень жаль
И, может быть, мою печаль
Со мной разделит вся Россия!
Прощай! горька судьба твоя,
Бедняжка! Как зима настанет,
За чайным столиком семья
Гурьбой читать тебя не станет.
Не занесешь ты новых дум

4 see—4861
В ЬТ Б О Р
131
I* глухие, темные селенья,
Где изнывает русский ум
Вдали от центров просвещенья1
О, если ты честна была,
Что за беда, что ты смела?
Так редки книги не пустые...
Мне очень жаль, мне очень жаль
И, может быть, мою печаль
Со мной разделит вся Россия!..
Конец декабря»
1867
ВЫБОР
Почка сегодня морозпая, ясная.
В горе стоит над рекой
Русская девица, девица красная,
Щупает прорубь ногой.
Тонкий ледок под ногою ломается,
Вот на него набежала вода;
Царь водяной из воды появляется,
Шепчет: «бросайся, бросайся сюда!
Любо здесь!» Девица, зову покорная,
Вся наклонилась к нему.
«Сердце покинет кручинушка черная,
Только разок обойму,
Прянь!»... И руками к ней длинными
тянется...
Синие льды затрещали кругом,
Дрогнула девица! Ждет — не оглянется—
Кто-то шагает, идет прямиком.
«Прянь! Будь царицею царства
подводного!..»
Тут подошел воевода Мороз:
— Я тебя, я тебя, вора негодного!
Чуть было девку мою не унес! —
Белый старик с бородою пушистою
На воду трижды дохнул,
Прорубь подернулась корочкой льдистою,
Царь водяной подо льдом потонул.
Молвил Мороз: — но топися, красавица!
Слез не осушишь водой,
Жадная рыба, речная пиявица,
Там твой нарушат покой;
Там защекотят тебя водяные,
Раки вопьются в высокую грудь,
Ноги опутают травы речные.
Лучше со мной эту ночку побудь!
К утру я горе твое успокою,
Сладкие грезы его усыпят,
Будешь ты так же пригожа собою,
Только красивее дам я наряд:
В белом венке голова засияет
Завтра, чуть красное солнце взойдет. —
Девица берег реки покидает,
К темному лесу идет.
Села па пень у дороги: ласкается
К ней воевода-старик.
Дрогпстся — зубы колотят — зевается —
Вот и закрыла глаза... забывается...
Вдруг разбудил се Лешего крик:
«Девонька! встань ты на резвые ноги,
Долго Морозко тебя протомит.
Спал я и слышал давно: у дороги
Кто-то зубами стучит,
Жалко мне стало. Иди-ка за мпою,
Что за охота всю ноченьку ждать!
Да и умрешь — тут не будет покою:
Станут оттаивать, станут качать!
Я заведу тебя в чащу лесную,
Где никому до тебя не дойти,
Выберем, девонька, сосну любую...»
Девица с Лешим решилась идти.
Идут. На встречу медведь попадается,
Девица вскрикнула — страх обуял.
Хохотом Лешего лес наполняется:
«Смерть не страшна, а медведь испугал!
Экой лесок, что ни дерево — чудо!
Девонька! глянь-ка, какие стволы!
Глянь на вершины — с синицу оттуда
Кажутся спящие летом орлы!
Темень тут вечпая, тайна великая,
Солнце сюда не доносит лучей,
Буря взыграет — ревущая, дикая —
Лес не подумает кланяться ей!
Только вершины поропщут тревожно..»
Ну, полезай! подсажу осторожно...
Люб тебе, девица, лес вековой!
С каждого дерева броситься можно
Вниз головой!»

132
СТИХОТВОРЕНИЯ ГГ. А. НЕКРАСОВА
/567
МЕДВЕЖЬЯ ОХОТА
СЦЕНЫ ИЗ ЛИРИЧЕСКОЙ КОМЕДИИ
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
СЦЕНА ТРЕТЬЯ
Зимняя картина. Равнина, занесенная снегом, кое-где деревья, пни, кустарник; впереди сплошной
jrc. По направлению к лесу, без дороги, кто на лыжах, кто на четвереньках, кто барахтаясь
яо пояс в снегу, тянется вереница загонщиков, человек сто: мужики, отставные солдаты, бабы,
девки, мальчики и девочки. Каждый и каждая с дубинкою; у некоторых мужиков ружья. За
народом Савелий, окладчик, продавший медведя и распоряжающийся охотою. По дороге, про-
тбитываемой народом, пробираются, часто спотыкаясь, господа охотники. Впереди князь В о е х о т-
/Кий, старик лет 65-ти, сановник; за ним барон ФОн-дер-Гребен, нечто вроде послан-
ника, важная надменная Фигура, лет 50. Он изредка переговаривается с Воехотским, но оба они
более заняты трудным процессом ходьбы. За ними Миша, плотный полнолицый господин, лет 4-5,
действительный статский советник, служит; здоров до избытка, шутник и хохотун; рядом с ним
Пальцов, господин лет 50-ти, не служил и не служит. Они горячо разговаривают.
Миша и Пальцов продолжают прежде начатый разговор.
ПАЛЬЦОВ
,..Что ты ни говори, претит душе моей
Тот крут, где мы с тобою бродим:
Двух-трех порядочных людей
На сотню Франтов в нем находим.
А что такое русский Франт?
все совершенствуется в свете,
А у него единственный талант,
Единственный прогресс — в жилете.
Вино, рысак, лоретка — тут он весь
И с внутренним, и с внешним миром.
Его тщеславие вращается до днесь
Между конюшней и трактиром.
Программа жалкал его —
Не делать ровпо ничего,
Считая глупостью и ложью
Все, кроме светской суеты;
Гнушаться чернью, быть на «ты»
Со всею именитой молодёжью;
За недостатком гордости в душе,
Являть ее в своей осанке;
Дрожать для дела на гроше
И тысячи бросать какой-нибудь цыганке;
Знать наизусть Елен и Клеопатр,
Наехавших из Франции в Россию,
Ходить в Михайловский театр
И презирать — Александрию.
Французским jeunes premiers в манерах
подражать,
Искусно на коньках кататься,
На ск&чках призы получать
И каждый вечер напиваться
В трактирах и в других домах,
С отличной стороны известных,
Или в "милютиных рядах,
За лавками, в конурах тесных,
Где царствует обычай вековой
Не мыть полов, салфеток, стклянок,
Куда влекут они с собой
И чопорных, брезгливых илрижанок,
Чтобы в разгаре кутежа
В угоду пристающим с-пьяна
Есть устрицы с железного ножа
И пить вино из грязного стакана!
В одном прогресс являет он —
Наш милый Франт — что все
мельчает,
Лет в двадцать волосы теряет.
Тщедушен, ростом умален
И слабосилием наказан.
Стаканом можно каждого споить
И каждого не трудно удавить
На узкой ленточке, которой он повязан!
МИША
Ты метко Франтов очертил.
ПАЛЬЦОВ
Одно я только позабыл,
Коснувшись этой тли снаружи,
Что эти полумертвецы,
Развратом юности ослабленные души,
Невежды, если не глупцы,—
Соврем енем родному краю
Готовятся...
МИША
Я понимаю.
Но не одних же пустомель
Встречаем мы и в светском мире:
Есть люди — их понятья шире,
Доступна им живая цель.
Сбери-ка эти единицы,
Таланты, знания, умы,
С великорусской Костромы

4867
МЕДВЕЖЬЯ ОХОТА
133
До полурусской Ниццы,
Соедини-ка их в одно
Разумным, обще-русским делом...
ПАЛЬЦОВ
Соединить их — мудрено!
Занесся ты, в порыве смелом,
Бог весть куда, любезный друг!
Вернись-ка к Фактам!
МИША
Факты трудны!
Не говорю, чтоб были скудны,
Но не припомнишь вдруг!
Я сам не слишком обольщаюсь,
Не ждал я и не жду чудес,
Но твердо за одно ручаюсь,
Что с мели сдвипул нас прогресс.
Вот например: давно не очень
Жизнь на Руси груба была
И, как под музыку, текла
Под град ругательств и пощечин:
Тот звук, как древней драме хор,
Необходим был жизни нашей.
Ну, а теперь — гуманный спор,
Игривый спич за полной чашей!
Вот чудо!
ПАЛЬЦОВ
МИША
Чуда, друг мой, нет,
Но все же выигрыш в итоге.
Засевши на большой дороге
С дворовой челядью, мой дед
Был, говорят, грозою краю,
А я — его любезный внук —
Я друг народа, друг наук,
Я в комитетах заседаю!
Ты шутишь?
ПАЛЬЦОВ
МИША
Нет, я не шучу!
Я этой резкостью сравненья
Одно сказать тебе хочу:
«Держись на русской точке зренья»
И ты утешишься, друг мой!
Не слишком длинное пространство
Нас разделяет с стариной,
Но ужь теперь не то дворянство,
В литературе дух иной,
Администраторы иные...
ПАЛЬЦОВ
Да! люди тонко развитые!
О них судить не нашему уму,
Довольно с нас благоговеть, гордиться.
Ты эпитафию читал ли одному?
По моему, десяткам пригодится!
«Систему полумер приняв за идеал,
«Ни прогрессист, ни консерватор,
«Добро ты портил, зла не улучшал,
«Но честный был администратор»...
В администрацию попасть большая честь;
Но будь талант — пути открыты,
И надобно признаться, всё в ней есть,
Есть даже, кажется, спириты!
МИША
Давно ли чуждо было нам
Все, кроме личного расчота?
Теперь к общественным делам
Явилась рьяная забота!
пальцов (смеется)
С тех пор, как родину прогресс
Поставил в новые условья,
О, Русь! вселился новый бес
Почти во все твои сословья.
То бес «общественных забот».
Кто им не одержим? Но — чудо! —
Немного выиграл народ,
И легче нет ему покуда
Ни от чиновных мудрецов,
Ни от Фанатиков народных,
Ни от начитанных глупцов,
Лакеев мыслей благородных!
МИША
Иу! зол ты стал, как погляжу!
Прослыть стараясь Вельзевулом,
Ты и себя ругнул огулом.—
А я, опять-таки, скажу:
Часть общества по мере сил развита;
Не сплошь мы пошлости рабы:
Есть признаки осмысленного быта,
Есть элементы для борьбы.
У нас есть крепостник-плантатор,
По есть и честный либерал;
Есть заскорузлый консерватор,
А рядом — сам ты замечал —
Великосветский радикал1
ПАЛЬЦОВ
Двух слов без горечи не бросит,
Без грусти пи на чем не остановит глаз,
Он не идет, а, так сказать, проносит
Себя, как контрабанду, среди нас.
Шалит землевладелец круппой,
Морочит модной маской свет,
Иль точно тайной недоступной
Он полон — не велик секрет!

13*
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4867
МИША
И то ужь хорошо, что времена пришли
Брать эти — не другие роли...
Давно ли мы безгласно шли,
Куда погонят нас, давно ли?..
Теперь, куда ни посмотри,
Зачатки критики, стремленье...
пальцов (с гневом)
Пожалуйста, не говори
Про русское общественное мненье!
Его нельзя не презирать
Сильней невежества, распутства,
тунеядства;
На нем предательства печать
И непонятного злорадства!
У русского особый взгляд,
Преданьям рабства страшно верен:
Всегда побитый виноват,
А битым — счет потерян!
Как будто с умыслом силки
Мы расставляем мысли смелой:
Сперва — сторонников полки,
Восторг почти России целой,
Потом— усталость; наконец,
Все на-стороже, все в тревоге,
И покидается боец
Почти один на полдороге...
Победа! мимо всех преград
Прошла и принялась идея:
Ура! кричим мы не робея,
И тот, кто рад, и кто не рад...
Зато с каким зловещим тактом
Мы неудачу сторожим!
Заметив облачко над Фактом,
Как стушеваться мы спешим!
Как мы вертим хвостом лукаво,
Как мы уходим величаво
В скорлупку пошлости своей!
Как негодуем, как клевещем,
Как ретроградам рукоплещем,
Как выдаем своих друзей!
Какие слышатся аккорды
В постыдной оргии тогда!
Какие выдвинутся морды
На первый план! Гроза, беда!
Облава — в полном смысле слова!..
Свалились в кучу — и готово
Холопской дури торжество,
Мычанье, хрюканье, блеянье
И жеребячье гоготанье —
А-ту его! а-ту его!..
Не так ли множество идей
Погибло несомненно важных,
Помяв порядочных людей
И выдвинув вперед продажных?
Нам все равно! Не дорожим
Мы шагом к прочному успеху.
Прогресс?., его мы не хотим —
Нам дай новинку, дай потеху!
И вот новинке всякий рад
День, два; все полны грез и веры.
А завтра с радостью глядят,
Как «рановременные» меры
Теряют должные размеры
И с треском пятятся назад!..
(Парод впереди остановился. Остановились и
охотники. Савелий, объяснив что-то князю В§е-
хотскому, при чем таинственно указывал по
направлению к лесу, подходит к Пальцову и Мише).
САВЕЛИЙ
На нумера извольте становиться.
Теперь нельзя курить
И громко говорить здесь не годится.
МИША
Что жь можно? Можно водку пить!
(Хохочет и, наливая из фляжки, потчует Паль-
цова и пьет сам. Савелий, расставив охотников
по цепи, в расстоянии шагов пятидесяти друг
от друга, разделяет народ на две половины: одна
молча и с предосторожностями отправляется па
линии круга направо, другая налево).
СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ
Барон ФОн-дер-Гребен и князьВое-
хотский на № 5-м. Барон сидит на склад-
ном стуле; снег около него утоптан, под ногами
ковер. Близь него прислонены к дереву три
штуцера со взведенными курками. В нескольких
шагах от него, сзади, мужик-охотник с рога-
тиной.
кн. воехотский (подходя к барону с своею,
соседнего нумера)
Теперь, барон, вы видели природу,
Вы видели народ наш?
БАРОН
И не мог
Не заключить, что этому народу
Пути к развитью заградил сам бог.
кн. воехотский
Да! да! непобедимые условья!
Но, к счастию, народ не выше их:
Невежество, бесчувственность воловья
Полезны при условиях таких.
БАРОН
Когда природа отвечать не может
Потребностям, которые родит
Развитие — оно беды умножит
И только даром страсти распалит.

4867
МЕДВЕЖЬЯ ОХОТА
135
КН. ВОЕХОТСКИЙ
Вы угадали мысль мою: нелепо
В таких условьях просвещать народ.
На почве, где с трудом родится репа,
С развитием банан не расцветет.
Нам не указ Европа: там избыток
Во всех дарах, по милости судеб;
А здесь один суровый черный хлеб
Да из него же гибельный напиток!
И средства нет прибавить что-нибудь.
Болото, мох, песок — куда ни взглянешь!
Не проведешь сюда железный путь,
К путям железным весь народ не стянешь!
А здесь—вот, например, зимой —
Какие тут возможны улучшенья?,.
Хоть лошадям убавьте-ка мученья,
Устройте экипаж другой!
Здесь мужику, что вышел за ворота,
Кровавый труд, кровавая борьба;
За крошку хлеба капля пота —
Вот в двух словах его судьба!
Его сама природа осудила
На грубый труд, неблагодарный бой
И от отчаянья разумно оградила
Невежества спасительной броней.
Его удел — безграмотство, беспутство,
Убожество и чувством, и умом,
Его узда — налоги, труд, рекрутство,
Его утеха — водка с дурманом!
So, so...
БАРОН
СЦЕНА ПЯТАЯ
Пальцов и Миша
На № 1-м. К Пальцову подходит с своего
нумера Миша.
МИША
Еще не скоро выйдет зверь...
Покаместь, приведем-ка в ясность
То время, как слова «свобода», «гласность»,
Которыми набили мы теперь
Оскому, как незрелыми плодами,
Не слышались и вшутку между нами.
Когда считался зверем либерал,
Когда слова: «общественное благо»
И произнести нужна была отвага,
Которою никто нсобладал!
Когда одни житейские условья
Сближали нас, а по-иросту расчот,
И лишь в одном сливались все сословья,
Что дружно налегали на народ.. •
ПАЛЬЦОВ
Великий век, когда блистал
Среди безгласных поколений
Администратор-генерал
И откупщик — кабачный гений!
МИША
Ты, думаю, охоту на двуногих
Застал еще в ребячестве своем.
Слыхал ты вопли стариков убогих
И женщин, засекаемых кнутом?
Я думаю, ты был не полугода
И не забыл порядки тех времен,
Когда, в ответ стенаниям народа,
Мысль русская стонала в полу-тон?
ПАЛЬЦОВ
Великий век — великих мер!
«Не рассуждать — повиноваться!»
Девиз был общий; сам Гомер
Не смел Омиром называться.
МИША
Припомни, как в то время золотое
Учили нас? Раздолье-то какое!
Сын б. рина, чиновника, князька
На столько норовил образоваться,
Чтоб на чужие плечи забирал ся
Уметь — а там дорога широка!
Три Фазиса дворянское развитье
Прекрасные являло нам тогда:
В дни юности — кутёж и стеклобитье,
Наука жизни — в зрелые года
(Которую не в школах европейских —
Мы черпали в гостиных и лакейских),
И, наконец, заветная мечта —
Почетные, доходные места...
Припомнил ты то время золотое,
Которого исчадье мы прямое,
Припомнил? — Ну, так полюбуйся им!
Как яблоню качает проходящий,
Весь занятый минутой настоящей,
Желанием одним руководим—
Набрать плодов и дале в путь пуститься,
Не думая, что много их свалится,
Которых он не сможет захватить,
Которые напрасно будут гнить:
Так русское общественное древо,
Кто только мог, направо и налево
Раскачивал, спеша набить карман,
Не думая о том, что будет дале...
Мы все тогда жирели, наживали,
.Все... кроме, разумеется, крестьян...
Да в стороне стоял один, печален,
Тогдашпий чистоплотный либерал;
Он рук в грязи житейской не марал,
Оч для того был слишком идеален,
Но он за то не делал ничего...

136
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4867
ПАЛЬЦОВ
О ком ты говоришь?
МИША
В литературе
Описан он достаточно: его
Прозвали «лишним». Честный по натуре,
Он был аристократ, гуляка и лентяй;
Избыточно снабженный всем житейским,
Следил он за движеньем европейским...
Да это — я!
ПАЛЬЦОВ
МИША
Как хочешь, понимай!
Тип был один, оттенков было много.
Судили их тогда довольно строго,
Но я недавно начал понимать,
Что мы добром должны их поминать...
Диалектик обаятельный,
Честен мыслью, сердцем чист!
Помню я твой взор мечтательный,
Либерал - идеалист!
Созерцающий, читающий,
С неотступною хандрой
По Европе разъезжающий,
Здесь и там — всему чужой.
Для действительности скованный,
Верхоглядом жил ты, зря,
Ты бродил разочарованный,
Красоту боготворя;
Все с погибшими созданьями
Да с брошюрами возясь,
Наполняя ум свой знаньями,
Обходил ты жизни грязь,
Грозный деятель в теории,
Беспощадный радикал,
Ты на улице истории
С полицейским избегал;
Злых, надменных, угнетающих
Лишь презреньем ты карал,
Не спасал ты утопающих,
Но и в воду не толкал...
Ты, в котором чуть не гения
Долго видели друзья,
Рыцарь доброго стремления
И беспутного житья!
Хоть реального усилия
Ты не сделал никогда,
Чувству горького бессилия
Подчинившись навсегда —
Все же, чту тебя и ныне я,
Я люблю припоминать
На челе твоем уныния
Беспредельного печать:
Ты стоял перед отчизною,
Честен мыслью, сердцем чист,
Воплощенной укоризною,
Либерал- идеалист!
ПАЛЬЦОВ
Куда жь девались люди эти?
МИША
Бог весть! Я не встречаю их.
Их песня спета — что нам в них?
Герои слова, а на деле — дети!
Да! оттого я встретил: глуп, речист
И стар, как возвращенный декабрист.
В них вообще теперь немного толку.
Мудрейшие достали втихомолку
Такого рода прочные места,
Где служба по возможности чиста,
И, средние оклады получая,
Не принося ни пользы, ни вреда,
Живут себе под старость припевая;
За то теперь клеймит их иногда
Предателями племя молодое;
Но я ему сказал бы: не забудь,
Кто выдержал то время роковое,
Есть от чего тому и отдохнуть.
Бог ни помочь! бросайся прямо в пламя,
II погибай...
Но, кто твое держал когда-то знамя,
Тех не пятнай!
Не предали они — они устали
Свой крест нести,
Покинул их дух Гнева и Печали
На полпути...
Еще добром должны мы помянуть
Тогдашнюю литературу,
У ней была задача: как-нибудь
Намеком натолкнуть на честный путь
К развитию способную натуру...
Хорошая задача! Не забыл,
Я думаю, ты истинных светил,
Отметивших то время роковое:
Белинский жил тогда, Грановский, Гоголь
жил,
Еще найдется славных двое, трое —
У них тогда училось все живое...
Белинский был особенно любим...
Молясь твоей многострадальной тени,
Учитель! перед именем твоим
Позволь смиренно преклонить колени!

4867
МЕДВЕЖЬЯ ОХОТА
137
В те дни, как все коснело на Руси,
Дремля и раболепствуя позорно,
Твой ум кипел — и новые стези
Прокладывал, работая упорно.
Ты не гнушался никаким трудом:
«Чернорабочий я — не белоручка!»
Говаривал ты нам — и на пролом
Шел к истине, великий самоучка!
Ты нас гуманно мыслить научил,
Едва ль не первый вспомнил о народе,
Едва ль не первый ты заговорил
О равенстве, о братстве, о свободе...
Не даром ты, мужая по часам,
На взгляд глупцов казался переменчив,
Но пред врагом заносчив и упрям,
С друзьями был ты кроток и застенчив.
Не думал ты, что стоишь ты венца,
И разум твой горел не угасая,
Самим собой и жизнью до конца
Святое недовольство сохраняя —
То недовольство, при котором нет
Ни самооболыценья, ни застоя,
С которым и на склоне наших лет
Постыдно мы не убежим из строя —
То недовольство, что душе живой
Не даст восстать противу новой силы
За то, что заслоняет нас собой
И старцам говорит: «пора в могилы!»
Грановского я тоже близко знал —
Я слушал лекции его три года.
Великий ум! счастливая природа!
Но говорил он лучше, чем писал.
Оно и хорошо — писать не время было:
Почти-что ничего тогда не проходило!
Бывали случаи: весь век
Считался умным человек,
А в книге глупым очутился:
Пропал и ум, и слог, и жар,
Как будто с бедным приключился
Апоплексический удар!
Когда же в книгах будем мы блистать
Всей русской мыслью, речью, даром,
А не заиками хромыми выступать
С апоплексическим ударом?..
Перед рядами многих поколений
Прошел твой светлый образ; чистых
впечатлений
И добрых знаний много сеял ты,
Друг Истины, Добра и Красоты!
Пытлив ты был: искусство и природа,
Наука, жизнь — ты все познать желал,
И в новом творчестве ты силы почерпал,
И в гении угасшего народа...
И всем делиться с нами ты хотел!
Не диво, что тебя мы горячо любили:
Терпимость и любовь тобой руководили.
Ты настоящее оплакивать умел
И брата узнавал в рабе иноплеменном,
От нас веками отдаленном!
Готовил родине ты честных сыновей,
Провидя луч зари за непроглядной далью^
Как ты любил ее! Как ты скорбел о ней1
Как рано умер ты, терзаемый печалью!
Когда над бедной русскою землей
Заря надежды медленно всходила,
Созрел недуг, посеянный тоской,
Которая всю жизнь тебя крушила...
Да! славной смертью, смертью роковой
Грановский умер... кто не издевался
Над «беспредметною» тоской?
Но глупый смех к чему ни придирался!
«Гражданской скорбью» наши мудрецы
Прозвали настроение такое...
Над чем смеяться вздумали, глупцы!
Опошлить чувство силятся какое!
Поверхностной иронии печать
Мы очень часто налагаем
На то, что должно уважать,
За то — достойное презренья уважаем!
Нам юноша, стремящийся к добру,
Смешон восторженностью странной,
А зрелый муж, поверженный в хандру,
Смешон тоскою постоянной;
Не понимаем мы глубоких мук,
Которыми болит душа иная,
Внимая в жизни вечно-ложный звук
И в праздности невольной изнывая;
Не понимаем мы — и где же нам понять?—*
Что белый свет кончается не нами,
Что можно личным горем не страдать
И плакать честными слезами.
Что туча каждая, грозящая бедой,
Нависшая над жизнию народной,
След оставляет роковой
В душе живой и благородной!
Да! были личности!.. Не пропадет народ.
Обретший их во времена крутые!
Мудреными путями бог ведет
Тебя, многострадальная Россия!
Попробуй, усомнись в твоих богатырях
Доисторического века,

138 СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА 4867
Когда и в наши дни выносят на плечах Мне стало грустно... Надо попадать,
Все поколенье два-три человека! По мере сил, опять на тон шутливой...
Как ты меня, однакожь, взволновал (В лесу раздается сигнальный выстрел и вслед
Не шуточное вышло излиянье, за тем крики, трещетки, хлопушки. Охотники
Я лучший перл со дна души достал, поспешно расходятся на свои нумера и стана-
Чистейшее мое воспоминанье! вяжя т тороже> *° ™еде»»ьши штуцерами)...
Март.
' Париж и Флоренция.
ПЕСНЯ
(ИЗ «МЕДВЕЖЬЕЙ ОХОТЫ»)
Отпусти меня, родная, Ты не с песнею победной
Отпусти не споря! К берегу пристала,
Я не травка полевая, Но хоть час из жизни бедной
Я взросла у моря. Торжество ты знала.
Не рыбацкой парус малой Пусть и я сломлюсь от горя,
Корабли мне снятся, Не жалей ты дочку!
Скучно! в этой жизни вялой Коли выростет у моря —
Дни так долго длятся. Не спастись цветочку,
Здесь, как в клетке, заперта я, Все равно! сегодня счастье,
Сон кругом глубокой, Завтра буря грянет,
Отпусти меня, родная, Разыграется ненастье,
На простор широкой, Ветер с моря встанет,
Где сама ты грудью белой В день один песку нагонит
Волны рассекала, На прибрежный цветик
Где тебя я гордой, смелой, И навеки похоронит!..
Счастливой видала. Отпусти, мой светик!..
ПЕСНЯ О ТРУДЕ
(ИЗ «МЕДВЕЖЬЕЙ ОХОТЫ»)
Кто хочет сделаться глупцом, Запрешь ворота на запор,
Тому мы предлагаем: Но смерть найдет дорогу!..
Пускай пренебрежет трудом Кому б осаются в глаза
И жить начнет лентяем. в ^^ 0ДШ МОзоли,
Хоть Геркулесом будь рожден Тот глуп, не смыслит ни аза!
И умственным атлетом, Страдает праздность боле.
Все жь будет слаб, как тряпка, он к
И жалкий трус при этом. Хандра 1подсту'пит злая -
Нет в жизни праздника тому, Верь, ни единый пес не выл
Кто не трудится в будень. Тоскливее лентяя!
Пока есть лишний мед в дому, Итак _ 0 славе не мечтай
Терпим пчелами трутень; Не будь на деньги пад(Ж(
Когда жь общественной нужды Трудись по силам и желай,
Придет крутое время, Чтоб труд был вечно'сладок.
Лентяй, негодный никуды! Чтоб испустить последний вздох
Ты всем двойное бремя. Не в праз'ДНости, - в работе,
Когда придут зараза, мор, Как старый пес мой,.что издох
Ты первый кайся бегу, Над гаршнепом в болоте!..

4867
СТИХОТВОРЕНИЯ, ПОСВЯЩЕННЫЕ РУССКИМ ДЕТЯМ
139
ЧЕЛОВЕК СОРОКОВЫХ ГОДОВ
(ИЗ «МЕДВЕЖЬЕЙ ОХОТЫ»)
... Пришел я к крайнему пределу.
Я добр, я честен; я служить
Не соглашусь дурному делу,
За добрым рад не есть, не пить,
Но иногда пройти сторонкой
В вопросе грозном и живом,
Но понижать мой голос звонкой
Перед влиятельным лицом —
Увы! вошло в мою натуру!..
Не от рожденья я таков,
Но я прошел через цензуру
Всех николаевских годов:
На всех, рожденных в двадцать-пятом
Году, и около того
Отяготел жестокий Фатум:
Не выйти нам из-под него.
Я не продам за деньги мненья,
Без крайней нужды не солгу...
Но — гибнуть жертвой убежденья
Я не могу... я не могу...
СТИХОТВОРЕНИЯ,
посвященные русским детям
I
ДЯДЮШКА ЯКОВ
Дом — не тележка у дядюшки Якова,
Господи боже! чего-то в ней нет!
Седенький сам, а лошадка каракова;
Вместе обоим сто лет.
Ездит старик, продает понемногу,
Рады ему, да и он-то того:
Выпито вечно и сыт, слава богу.
Пусто в деревне, ему ничего,
Знает, где люди: и куплю, и мену
На полосах поведет старина;
Дай ему свеклы, картоФельку. хрену,
Он тебе все, что полюбится — ни! —
Бог, видно, дал ему добрую душу.
Ездит — кричит то-и-знай:
«По грушу! по грушу!
Купи, сменяй!»
«У дядюшки у Якова
Сбоина макова
Больно лакома —
На грош дв& кома!
Девкам утехи —
Рожки, орехи!
Эй! малолетки!
Пряники редки,
Всякие штуки:
Окуни, щуки,
Киты, лошадки!
Посмотришь — любы,
Раскусишь — сладки,
Оближешь губы!..»
— «Стой, старина!» Старика обступили,
Парней, и девок, и детушек тьма.
Все наменяли сластей, накупили —
То-то была суета, кутерьма!
Смех на какого-то Кузю печального:
Держит коня перед носом сусального;
Конь загляденье, и лаком кусок...
Где тебе вытерпеть? Ешь, паренёк!
Жалко девочку сиротку Феклушу:
Все-то жуют, а ты слюнки глотай...
«По грушу! по грушу!
Купи, сменяй!»
«У дядюшки у Якова
Про баб товару всякого.
Ситцу хорошего —
Нарядно, дёшево!
Эй! молодицы!
Красны девицы,
Тетушки, сестры,
Платочки пестры,
Булавки востры,
Иглы не ломки,
Шнурки, тесемки!
Духи, помада,
Все — чего надо!..»
Зубы у девок, у баб разгорелись.
Лен и полотна, и пряжу несут.
«Стойте! не вдруг! белены вы объелись?
Тише! поспеете!..» Т&к вот и рвут!
Зорок торгаш, а то просто беда бы!
Затормошили старинушку бабы,
Клянчат, ласкаются, только держись:
«Цвет ты наш маков,
Дядюшка Яков,
Не дорожись!»
— Меньше нельзя, разрази мою душу!
Хочешь бери, а не хочешь — прощай!

СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
«По грушу! по грушу!
Купи, сменяй!»
«У дядюшки у Якова
Хватит про всякого.
Новы коврижки —
Гляди-ко: книжки!
Мальчик-сударик,
Купи букварик!
Отцы почтенны!
Книжки неценны;
По гривне штука —•
Деткам наука!
Для ребятишек
Тимошек, Гришек,
Гаврюшек, Ванек...
Букварь не пряник,
А почитай-ка,
Язык прикусишь...
Букварь не сайка,
А как раскусишь,
Слаще ореха!
Пяток — полтина,
Глянь — и картина!
Ей-ей утеха!
Умен с ним будешь,
Денег добудешь...
По буквари!
По буквари!
Хватай — бери!
Читай — смотри!»
И букварей-таки много купили —
«Будет вам пряников; нате-ка вам!»
Пряники, правда, послаще бы были,
Да рассудилось ужь так старикам.
Книжки с картинками, писаны чётко —
То-то дойти бы, что писано тут!
Молча крепилась Феклуша сиротка,
Глядя, как пряники дети жуют,
А как увидела в книжках картинки,
Так на глаза навернулись слезинки.
Сжалился, дал ей букварь старина:
«Коли бедна ты, так будь ты умна!»
Экой старик! видно добрую дупту!
Будь же ты счастлив! Торгуй, наживай!
«По грушу, по грушу!
Купи, сменяй!»
П
ПЧЕЛЫ
ГОкг-ко медку! с караваем покушай,
Притчу про пчелок послушай!
Ныньче не в меру вода разлилась,
Думали, просто идет наводнение,
Только и сухо, что наше селение
По огороды, где ульи у нас.
Пчелка осталась водой окруженная,
Видит и лес, и луга вдалеке,
Ну — и летит, — ничего, на легке,
А как назад полетит нагружонная,
Сил не хватает у милой. — Беда!
Пчелами вся запестрела вода,
Тонут работницы, тонут сердечные!
Горю помочь мы не чаяли, грешные,
Не догадаться самим бы во век!
Да нанесло человека хорошего,
Под благовещенье помнишь прохожего?
Он надоумил, Христов человек!
Слушай, сынок, как мы пчелок избавили:
Я при прохожем тужил-тосковал;
«Вы бы им до суши вехи поставили»,
Это он слово сказал!
Веришь: чуть первую веху зеленую
Ш воду вывезли, стали втыкать,
Поняли пчелки сноровку мудреную:
Так и валят и валят отдыхать!
Как богомолки у церкви на лавочке,
Сели — сидят. —
На бугре-то ни травочки,
Иу, а в лесу и в полях благодать:
Пчелкам не страшно туда залетать,
Все от единого слова хорошего!
Кушай на здравие, будем с медком.
Благослови бог прохожего!
Кончил мужик, осенился крестом;
Мед с караваем парнишка докушал,
Тятину притчу тем часом прослушал
И за прохожего низкий поклон
Господу богу отвесил и он.
15 марта.
III
ГЕНЕРАЛ ТОПТЫГИН
Дело под вечер, зимой,
И морозец знатной.
По дороге столбовой
Едет парень молодой
Ямщичок обратной;
Не спешит, трусит слегка;
Лошади не слабы,
Да дорога не гладка —
Рытвины, ухабы.
Нагоняет ямщичок
Вожака «с медведем.
«Посади нас, паренек,
Веселей доедем!»

4861
СТИХОТВОРЕНИЯ, ПОСВЯЩЕННЫЕ РУССКИМ ДЕТЯМ
Ш
— Что ты? с мишкой? «Ничего!
Он у нас смиренной,
Лишний шкалик за него
Поднесу, почтенной!»
— Ну, садитесь! — Посадил
Бородач медведя,
Сел и сам — и потрусил
Полегопьку Федя...
Видит ТриФон кабачок,
Приглашает Федю.
«Подожди ты нас часок!»
Говорит медведю.
И пошли. Медведь смирен,
Видно, стар годами,
Только лапу лижет он
Да звенит цепями...
Час проходит; нет ребят,
То-то выпьют лихо!
Но привычные стоят
Лошаденки тихо.
Свечерело. Дрожь в конях,
Стужа злее на ночь;
Заворочался в санях
Михайло Иваныч,
Кони дернули; стряслась
Тут беда большая —
Рявкнул мишка! — понеслась
Тройка, как шальная!
Колокольчик услыхал,
Выбежал Федюха,
Да напрасно — не догнал!
Экая поруха!
Быстро, бешено неслась
Тройка — и не диво:
На ухабе всякий раз
Зверь рычал ретиво;
Только стон кругом стоял:
«Очищай дорогу!
Сам Топтыгин генерал
Едет на берлогу!»
Вздрогнет встречный мужичок,
Жутко станет бабе,
Как мохнатый седочок
Рявкнет на ухабе.
А коням подавно страх —
Не передохнули!
Верст пятнадцать на весь мах
Бедные отдули!
Прямо к станции летит
Тройка удалая.
Проезжающий сидит,
Головой мотая;
Ладит вывернуть кольцо.
Вот и стала тройка;
Сам смотритель на крыльцо
Выбегает бойко.
Видит, ноги в сапогах
И медвежья шуба,
Не заметил в попыхах,
Что с железом губа,
Не подумал: где ямщик
От коней гуляет?
Видит — барин материк,
«Генерал» смекает.
Поспешил Фуражку снять:
«Здравия желаю!
Что угодно приказать,
Водки или чаю?..»
Хочет барину помочь
Юркой старичишка;
Тут во всю медвежью мочь
Заревел наш мишка!
И смотритель отскочил:
«Господи помилуй!
Сорок лет я прослужил
Верой, правдой, силой;
Много видел на тракту
Генералов строгих,
Нет ребра, зубов во рту
Не хватает многих,
А такого не видал,
Господи Исусе!
Небывалый генерал,
Видно, в новом вкусе!..»
Прибежали ямщики,
Подивились тоже;
Видят — дело не с руки,
Что-то тут не гоже!
Собрался честной народ,
Все село в тревоге:
«Генерал в санях ревет,
Как медведь в берлоге!»
Трус бежит, а кто смелей
Те — потехи ради,
Жмутся около саней;
А смотритель сзади.
Струсил, издали кричит:
«В избу не хотите ль?»
Мишка вновь как зарычит...
Убежал смотритель!
Оробел и убежал
И со всею свитой...
Два часа в санях лежал
Генерал сердитой.
Прибежали той порой
Ямщик и вожатой;

СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4867
Вразумил народ честной
ТриФОп бородатой
И Топтыгина прогнал
Из саней дубиной...
А смотритель обругал
Ямщика скотиной...
17 марта.
СУД
СОВРЕМЕННАЯ ПОВЕСТЬ
I
«Однажды, зимним вечерком»
Я перепуган был звонком,
Внезаппым, властным... Вот опять!
Зачем и кто — как угадать?
Как сладить с бедной головой,
Когда врывается толпой
В псе тревожных мыслей рой?
Врчерний звоп! вечерний звон!
Как много дум наводит он! *
За много лет всю жизнь мою
Припомпш я в единый миг,
Припомнил каждую статью
И содержанье двух-трех книг
Мной сочиненных. Вспоминал
Я также то, где я бывал,
О чем и с кем вступал я в спор;
А звон неумолим и скор
Межь тем на миг не умолкал,
Пока я брюки надевал...
О, невидимая рука!
Не обрывай же мне звонка!
Тотчас я силы соберу,
Зажгу свечу — и отопру.
Гляжу — чуть теплится камин.
Невинный «Модный Магазин»
(Издательницы Софьи Мей)
И письма — память лучших дней —
Жены теперешней моей,
Когда наивна и мила
Она невестою была,
И начатой педавно труд,
И мемуары — весом с пуд —
II приглашепья двух вельмож,
В дома которых был я вхож:
До прейскуранта крымских вин
Все быстро бросил я в камин!
И если б истребленья дух
Насытить время я имел,
Камин бы долго пе потух.
По колокольчик мой звенел
Что миг — настойчивей и злей.
Пылай, камин! Гори скорей
Записок толстая тетрадь!
Пора мне гостя принимать...
Ну, догорела! Выхожу
В гостиную — и нахожу
Жену... О, верная жена!
Ни слез, ни жалоб, лишь бледна.
Блажен, кому дапа судьбой
Жена с геройскою душой,
Но тот блаженней, у кого
Нет близких ровно никого...
«Не бойся ничего! поверь,
Всё пустяки!» шепчу жене,
Но голос изменяет мне.
Иду — и отворяю дверь...
Одно из славных русских мщ *
Со взором кротким без границ,
Полуопущенным к земле,
С печатью тайны на челе, *
Тогда предстал передо мной
Администратор молодой.
II е только этот грустный взор,
Формально все — до звука шпор
Так деликатно было в нем,
Что с этим тактом и умом
Он даже больше был бы мил,
Когда бы меньше был уныл.
Кивнув угрюмо головой,
Я указал ему на стул,
Не сел он; стоя иредо мной,
Он лист бумаги развернул
И подал мне. Я прочитал
И ожил — духом просиял!
Вечерний звон! вечерний звон!
Как много дум наводит он!
1 Козлов*
2 Лермонтов.
1 Веневитинов.

4867
СУД
143
Порой таких ужасных дум,
Что и действительность сама
Не помрачает так ума,
Напротив, возвращает ум!
«Судить назначено меня
При публике, при свете дня!»
Я крикнул весело жене:
«Прочти, мой друг! Поди ко мне!»
Жена поспешно подошла
И извещение прочла:
«Понеже в вашей книге есть
Такие дерзкие места,
Что оскорбилась чья-то честь
И помрачилась красота,
То вас за дерзость этих мест
Начальство отдало под суд,
А книгу взяло под арест.»
И дальше чин и подпись тут.
Я сущность передал — но слог...
Я слога передать не мог!
Когда б я слог такой имел,
Когда б владел таким пером,
Я не дрожал бы, пе бледнел
Перед нечаянным звонком...
Заметив радость, а не злость
В лице моем, почтенный гость
Любезно на меня взглянул.
Вновь указав ему на стул,
Я папиросу предложил,
Он сел и скромно закурил.
Тогда беседа началась
О том, как многое у нас
Несовершенно; как далек
Тот вожделенный идеал,
Какого всякий бы желал
Родному краю: нет дорог,
В торговле плутни и застой,
С Финансами хоть волком вой,
Мужик не чувствует добра,
Et caetera, et caetera...
Ужь час в беседе пролетел,
А не коснулись между тем
Мы очень многих важных тем,
Но тут огарок догорел
Дымясь, — и вдруг расстались мы
Среди зловония и тьмы.
II
Ну, суд, так суд! В судебный зал
Сберется грозный трибунал,
Придут враги, придут друзья,
Предстану —обвиненный — я,
И этот труд, горячий труд
Анатомировать начнут!
Когда я отроком блуждал
По тихим волжским берегам,
«Суд в Подземельи» я читал,
Жуковского поэму, — там,
Что стих, то ужас: темный свод,
Грозя обрушиться, гнетет;
Визжа, заржавленная дверь
Поет: «Не вырвешься теперь!»
И ряд угрюмых клобуков
При бледном свете ночников,
Кивая, вторит ей в ответ:
«Преступнику спасенья нет!»
Потом, я помню, целый год
Во сне я видел этот свод,
Монахов, стражей, палачой:
И живо так в душе моей
То впечатленье детских дней,
Что я и в зрелые года
Боюсь подземного суда.
Вот почему я ликовал,
Когда известье прочитал,
Что гласно буду я судим,
Хоть утверждают — гласность дым*
Оно, конечно: гласный суд
Все жь суд. Притом же, говорят,
Там тоже спуску не дают:
Посмотрим, в чем я виноват.
(Сажусь читать, надев халат).
Каких задач, каких трудов
Для человеческих голов
Враждебный рок не задавал?
Но — литератор прежних дней!
Ты никогда своих статей
С подобным чувством не читал,
Как я в ту роковую ночь.
Скажу вам прямо — скрытность прочь ■
Я с точки зрения судьи
Всю ночь читал мои статьи.
И нечто странное со мной
Происходило... Боже мой!
То, оправданья подобрав,
Я говорил себе: я прав!
То сам себя воображал
Таким злодеем, что дрожал
И в зеркало гляделся я...
Занятье скверное, друзья!
Примите добрый мой совет,
Писатели грядущих лет!
Когда постигнет вас беда,
Да будет чужд ваш бедный ум
Судебно- полицейских дум —
Оставьте дело до суда!
Нет пользы голову трудить
Над тем, что будут говорить

Ш
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
Те, коих дело обвинять,
Как наше — книги сочинять.
А если нервы не уснут
На милом слове: гласный суд,
Подлей побольше рому в чай
И безмятежно засыпай!..
III
Заснул и я, но тяжек сон
Того, кто горем удручон.
Во сне я зидел, что герой
Моей поэмы роковой
С полуобритой головой,
В одежде арестантских рот
Вдоль по Владимирке идет.
А дева, далеко отстав,
По плечам кудри разметав,
Бежит за милым, на бегу
Ныряя по груди в снегу,
Бежит и плачет, и поет...
Дитя Фантазии моей,
Не плачь! До снеговых степей,
Я знаю, дело не дойдет.
В твоей судьбе средины нет:
Или увидишь божий свет,
Или — преступной признана —
С позором будешь сожжена!
Итак, молись, моя краса,
Чтобы по милости твоей
Не стали наши небеса
Еще туманней и темней!
Потом другой я видел сон
И был безмерно-горек он:
Вхожу я в суд — и на скамьях
Друзей, родных встречает взор,
Но не участье в их чертах —
Негодованье и укор!
Они мне взглядом говорят:
«С тобой мы незнакомы, брат!»
— Что с вами, милые мои?
Тогда невольно я спросил;
Но только я заговорил,
Толпа покинула скамьи,
И вдруг остался А один,
Как голый пень среди долин.*
Тогда отчаяньем объят,
Я разревелся пред судом
И повинился даже в том,
В чем вовсе не был виноват!..
Проснувшись, долго помышлял
Я о моем жестоком сне,
Мужаться слово я давал,
Но страшно становилось мне:
Ну, как и точно разревусь,
От убеждений отрекусь?
Почем я знаю: хватит сил
Или не хватит — устоять?..
И начал я припоминать,
Как развивался я, как жил:
Родился я в большом дому,
Напоминающем тюрьму,
В котором грозный властелин
Свободно действовал один,
Держа под страхом всю семью
И челядь жалкую свою;
Рассказы няни о чертях
Вносили в душу тот же страх;
Потом я в корпус поступил
И там под тем же страхом жил.
Случайно начал я писать,
Тут некий образ посещать
Меня в часы работы стал:
С пером, со стклянкою чернил
Он над душой моей стоял,
Воображенье леденил,
У мысли крылья обрывал.
Но не довольно был он строг
И я терпел еще за то,
Что он подчас мой труд берег,
Или вычеркивал не то.
И так писал я двадцать лет
И вышел я — такой поэт,
Каким я выдти мог... Да, да!
Грозит последняя беда...
Пошли вам бог побольше сил!
Меня же так он сотворил,
Что мимо будки городской
Иду с стесненною душой,
И, право, я не поручусь,
Что пред судом не разревусь...
IV
Не так счастливец молодой
Идет в таинственный покой,
Где нетерпения полна
Младая ждет его жена,
С каким я трепетом вступал
В тот роковой, священный зал,
Где жизнь и смерть, и честь людей
В распоряжении судей.
Герой — а я теперь герой —
Быть должен весь перед тобой,
О публика! во всей красе...
И так, любуйся: я плешив,
Лермонтов.

4867
СУД
145
Я бледен, нервен, я чуть жив,
И таковы почти мы все.
Но ты не думай, что тебя
Хочу разжалобить: любя
Свой труд — я вовсе не ропщу,
Я сожалений не ищу;
«Коварный рок», «жестокий рок»
Не больше был ко мне жесток,
Как и к любому бедняку.
То правда: рос я не в шелку,
Под бурей долго я стоял,
Меня тиранила нужда,
Гнела любовь, гнела вражда;
Мне граф Орлов мораль 4HTaj
И ценсор слог мой исправлял,
Но не от этих общих бед
Я слаб и хрупок, как скелет.
Ты знаешь, я — «любимец муз»,
А невозможно рассказать,
Во что обходится союз
С иною музой; благодать
Тому, чья муза не бойка:
Горит он редко и слегка.
Но горе, ежели она
Славолюбива и страстна.
С железной грудью надо быть,
Чтоб этим ласкам отвечать,
Объятья эти выносить,
Кипеть, гореть — и погасать
И вновь гореть — и снова стыть.
Довольно! разве досказать,
Удобный случай благо есть,
Что я, когда начну писать —
Перестаю и спать, и есть...
Не то, чтоб ощутил я страх,
Когда уселись на местах
И судьи и народ честной,
Интересующийся мной,
И приготовился читать
Тот, чье призванье — обвинять;
Но живо вспомнил я тогда
Счастливой юности года,
Когда придешь, бывало, в класс
И знаешь: сечь начнут сейчас!
Толпа затихла, начался
Доклад — и длился два часа...
Я в деле собственном моем,
Конечно, не судья; но в том,
Что обвинитель мой читал,
Своей статьи я не узнал.
Так пахарь был бы удивлен,
Когда бы рожь посеял он,
А уродилось бы зерно
Стихотворения Н. А. Некрасова*
Ни рожь, ни греча, ни пшено,
Ячмень колючий — и притом
На половину с дурманом!
О, прокурор! ты не статью,
Ты душу вывернул мою!
Слагая образы мои,
Я только голосу любви
И строгой истины внимал,
А ты так ясно доказал,
Что я законы нарушал!
Но где жь не грозен прокурор?..
Смягченный властию судей,
Не так был грозен приговор:
Без поэтических затей,
Не на утесе вековом,
Где море пенится кругом
И бьется жадною волной
О стены башни крепостной, —
На гауптвахте городской,
Под вечным смрадом тютюна,
Я месяц высидел сполна...
Там было сыро; по углам
Белела плесень; по стенам
Клопы гуляли; в щели рам
Дул ветер, порошил снежок.
Сиди-посиживай, дружок!
Я спать здоров, но сон был плох,
По милости проклятых блох.
Другая, горшая беда:
В мой скромный угол иногда
Являлся гость: дебош ночной
Свершив, гвардейский офицер
Любезной, статной, молодой
И либеральный выше мер
День-два беседовал со мной.
Уйдет один, другой придет
И те же басенки плетет...
Блоха — бессоница — тютюн —
Усатый офицер болтун —
Тютюн — бессоница — блоха, —
Все это мелочь, чепуха!
Но веришь ли, читатель мой!
Так иногда с блохами бой
Был тошен; смрадом тютюна
Так жизнь была отравлена,
Так больно клоп меня кусал
И так жестоко доникал
Что день, то новый либерал,
Что я закаялся писать...
Бог весть, увидимся ль опять!..
эпилог
Зимой поэт молчал упорно,
Зимой писать охоты нет,
10

146
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
/567
Но вот дохнула благотворно
Весна — не выдержал поэт!
Вновь пишет он, призванью верен.
Пиши, но будь благонамерен!
И не рискуй опять попасть
На гауптвахту или в часть!
ЭЙ, ИВАН!
(ТИП НЕДАВНЕГО ПРОШЛОГО)
Вот он весь, как намалеван,
Верный твой Иван:
Не умыт, угрюм, оплеван,
Вечно полупьян;
На желудке мало пищи,
Чуть живой на взгляд.
Не прикрыты, голенищи
Рыжие торчат;
Вечно теплая шапчонка
Вся в пуху на нем,
Туф стянут сертучонко
Узким ремешком;
Из кармана кончик трубки
Виден, да кисет.
Разве новенькие зубки
Выйдут — старых нет...
Род его тысячелетний
Не имел угла —
На запятках и в передней
Жизнь веками шла.
Ремесла Иван не знает,
Делай, что дают:
Шьет, кует, варит, строгает,
Не потрафил — бьют!
«Заживет!» Грубит, ворует,
Божится и врет,
И за рюмочку цалует
Ручки у господ.
Выпить может сто стаканов —
Только подноси...
Мало ли таких Иванов
На святой Руси?..
«Эй, Иван! иди-ка стряпать!
Эй, Иван! чеши собак!»
Удалось Ивану сцапать
Где-то четвертак,
Поминай теперь, как звали!
Шапку на бекрень
И пропал! Напрасно ждали
Ваньку целый день:
Гитарист и соблазнитель
Деревенских дур,
(Он же тайный похититель
Индюков и кур),
У корчемника Игнатки
Приютился плут,
Две пригожие солдатки
Так к нему и льнут.
«Эй вы, павы, павы, павы!
Шевелись живей!»
В Ваньке пляшут все суставы
С ног и до ушей.
Пляшут ноздри, пляшет в ухе
Белая серьга.
Ванька весел, Ванька в духе —
Жизнь недорога!
Утром с барином расправа:
«Где ты пропадал?»
— Я... нигде-с... ей-богу... право.
У ворот стоял! —
«Весь-то день?»... Ответы грубы»
Ложь глупа, нагла;
Были зубы — били в зубы,
Нет — трещит скула.
— Виноват! порядком струся,
Говорит Иван.
«Жарь к обеду с кашей гуся,
Щи вари, болван!»
Ванька снова лямку тянет,
А потом опять
Что-нибудь у дворни стянет...
«Неужли плошать?
«Коли плохо положили,
«Стало, не запрет!»
Господа давно решили,
Что души в нем нет.
Неизвестно — есть ли, нет ли,
Но с ним случай был:
Чуть живого сняли с петли,
Перед тем грустил.
Господам конфузно было:
— Что с тобой, Иван? —
«Так, под сердце подступило»,
И глядят: не пьян!
Говорит: «Вы потеряли
Верного слугу,
Все равно — помру с печали,
Жить я не могу!

4861
ЗАЧЕМ МЕНЯ НА ЧАСТИ РВЕТЕ
U7
А всего бы лучше с глотки
Петли не снимать»...
Сам помещик выслал водки
Скуку разогнать.
Пил детина ерофеич,
Плакал да кричал:
«Хоть бы раз Иван Мосеич
Кто меня назвал!»...
Как мертвецки накатили,
В город тем же днем:
«Лишь бы лоб ему забрили -
Вешайся потом!»
Понадеялись на дружбу,
Да не та пора:
Сдать беззубого на службу
Не пришлось. «Ура!»
Ванька снова водворился
У своих господ,
И совсем от рук отбился,
Без просыпу пьет.
Хоть бы в каторгу урода —
Лишь бы с рук долой!
К счастью, тут пришла свобода:
«С богом, милый мой!»
И, затерянный в народе,
Вдруг исчез Иван...
Как живешь ты на свободе?
Где ты?.. Эй, Иван!
С РАБОТЫ
— Здравствуй, хозяюшка! Здравствуйте,
детки!
Выпить оы. Эки стоят холода!
«Пн ты забыл, что намедни последки
Выпил с десятником?»
— Ну, не беда!
И без вина отогреюсь я, грешный,
Ты обряди-ка савраску, жена,
Поголодал он весною, сердечный.
Как подобрались сена.
— Эк я умаялся!.. Что, обрядила?
Дай-ка горяченьких щец.
«Печи я нынче, родной, не топила,
Не было, знаешь, дровец!»
— Ну, и без щей поснедаю я, грешный.
Ты овсеца бы савраске дала, —
В лето один он управил сердечный
Пашни четыре тягла.
Трудно и нынче нам с бревнами было,
Портится путь... Ин и хлебушка
нет?..
«Вышел, родной... У соседей просила,
Завтра сулили чем свет!»
— Ну, и без хлеба улягусь я, грешный.
Кинь под савраску соломки, жена!
В зиму-то вывез он, вывез, сердечный,
Триста четыре бревна...
Зачем меня на части рвете,
Клеймите именем раба?..
Я от костей твоих и плоти,
Остервенелая толпа!
Где логика? Отцы — злодеи,
Низкопоклонники, лакеи,
А в детях видя подлецов,
И негодуют и дивятся,
Как будто от таких отцов
Герои где-нибудь родятся?
Блажен, кто в юности слепой
Погорячится и с размаху
Положит голову на плаху...
Но кто, пощаженный судьбой,
Узнает жизнь, тому дороги
И к честной смерти не найти.
Стоять он будет на пути
В недоумении, тревоге
И думать: глупо умирать,
Чтоб им яснее доказать,
Что прочен только путь неправой;
Глупей трагедией кровавой
Без всякой пользы тешить их!
Когда являлся сумасшедший,
Навстречу смерти гордо шедший,
Что было в помыслах твоих,
О родина! одну идею
Твоя вмещала голова:

148
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
J 867 —4868
«Посмотрим, как он сломит шею!»
Но жизнь не так же дешева!
Не оправданий я ищу,
Я только суд твой отвергаю.
Я жить в позоре не хочу,
Но умереть за что — ие знаю.
24 июня.
Карабаха.
1868
ЕЩЕ ТРОЙКА
(романс)
Ямщик лихой, лихая тройка
И колокольчик под дугой,
И дождь, и грязь, но кони бойко
Телегу мчат. В телеге той
Сидит с осанкою победной
Жандарм с усищами в аршин,
И рядом с ним какой-то бледный
Лет в девятнадцать господин.
Все кони взмылены с натуги,
Весь ад осенней русской вьюги
На встречу; не видать небес,
Нигде жилья не попадает,
Все лес кругом, угрюмый лес...
Куда же тройка поспешает?
Куда Макар телят гоняет.
2
Какое ты свершил деянье,
Кто ты, преступник молодой?
Быть может, ты имел свиданье
В глухую ночь с чужой женой?
Но подстерег супруг ревнивый
И длань занес — и оскорбил,
А ты, безумец горделивый,
Его на месте положил?
Ответа нет. Бушует вьюга,
Завидев #абачок, как друга,
Жандарм командует: стоять!
Девятый шкалик выпивает...
Чу! тройка тронулась опять!
Гремит, звенит — и улетает
Куда Макар телят гоняет.
Иль погубил тебя презренный,
Но соблазнительный металл?
Дитя корысти современной
Добра чужого ты взалкал,
И в доме издавна знакомом,
Когда все погрузились в сон,
Ты совершил грабеж со взломом
И пойман был и уличен?
Ответа нет. Бушует вьюга;
Обняв преступника, как друга,
Жандарм напившийся храпит;
Ямщик то свищет, то зевает,
Поет... А тройка все гремит,
Гремит, звенит — и улетает
Куда Макар телят гоняет.
4
Иль, может быть, ночным артистом
Ты не был, друг? и просто мы
Теперь столкнулись с нигилистом,
Сим кровожадным чадом тьмы?
Какое жь адское коварство
Ты помышлял осуществить?
Разрушить думал государство,
Или инспектора побить?
Ответа нет. Бушует вьюга,
Вся тройка в сторону с испуга
Шарахнулась. Озлясь, кнутом
Ямщик по всем по трем стегает;
Телега скрылась за холмом,
Мелькнула вновь — и улетает
Куда Макар телят гоняет!..

4868
ДОМА — ЛУЧШЕ.1
МАТЬ
Она была исполнена печали,
И между тем, как шумны и резвы
Три отрока вокруг нее играли,
Ее уста задумчиво шептали:
«Несчастные! зачем родились вы?
Пойдете вы дорогою прямою
И вам судьбы своей не избежать!»
Не омрачай веселья их тоскою,
Не плачь над ними, мученица-мать!
Но говори им с молодости ранней:
Есть времена, есть целые века,
В которые нет ничего желанней,
Прекраснее — тернового венка...
Не рыдай так безумпо над ним,
Хорошо умереть молодым!
Беспощадная пошлость ни тени
Положить не успела на нем,
Становись перед ним на колени,
Украшай его кудри венком!
Перед ним преклониться не стыдно,
Вспомни, сколькие пали в борьбе,
Сколько раз уже было тебе
За великое имя обидно!
А теперь его слава прочна:
Под холодною крышкою гроба
На нее не наложат пятна
Ни ошибка, ни сила, ни злоба...
***
Не хочу я сказать, что твой брат
Не был гордою волей богат,
Но, ты знаешь, кто ближнего любит
Больше собственной славы своей,
Тот и славу сознательно губит,
Если жертва спасает людей.
Но у жизни есть мрачные силы —
У кого не слабели шаги
Перед дверью тюрьмы и могилы?
Долговечность и слава — враги.
Русский гений издавна венчает
Тех, которые мало живут,
О которых народ замечает:
«У счастливого недруги мрут,
У несчастного друг умирает...»
Июль.
Душно! без счастья и воли
Ночь бесконечно длинна.
Буря бы грянула, что ли?
Чаша с краями полна!
Грянь над пучиною моря,
В поле, в лесу засвищи,
Чашу вселенского горя
Всю расплещи!..
ДОМА —ЛУЧШЕ!
В Европе удобно, но родины ласки
Ни с чем несравнимы. Вернувшись домой,
В телегу спешу пересесть из коляски
И марш на охоту! Денек не дурной,
Под солнцем осенним родная картина
Отвыкшему глазу нова...
О, матушка Русь! ты приветствуешь сына
Так нежно, что кругом идет голова!
Твои мужики на меня выгоняли
Зверей из лесов целый день,
А ночью возвратный мой путь освещали
Пожары твоих деревень.

150
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4868—1870
Наконец, не горит уже лес,
Снег прикрыл почернелые пенья,
Но помещик душой не воскрес,
Потеряв половину именья.
Приуныл и мужик. — Чем я буду топить?
Говорит он, лицо свое хмуря.
«Ты не будешь топить — будешь пить»
Завывает в ответ ему буря...
1870
ДЕДУШКА
(посвящается 3-н-ч-е)
I
Раз у отца, в кабинете,
Саша портрет увидал,
Изображен на портрете
Был молодой генерал.
«Кто это?» спрашивал Саша,
«Кто?»... — Это дедушка твой.
И отвернулся папаша,
Низко поник головой.
«Чтб же не вижу его я?»
Папа ни слова в ответ.
Внук, перед дедушкой стоя,
Зорко глядит на портрет:
«Папа, чего ты вздыхаешь?
Умер он... жив? говори!»
— Выростешь, Саша, узнаешь.
«То-то... ты скажешь, смотри!.
II
«Дедушку знаешь, мамаша?»
Матери сын говорит.
«Знаю», — и за руку Саша
Маму к портрету тащит,
Мама идет против воли.
«Ты мне скажи про него,
Мама! не добрый он, что ли,
Что я не вижу его?
Ну, дорогая! ну, сделай
Милость, скажи что-нибудь!»
— Нет, он и добрый и смелый,
Только несчастный. — На грудь
Голову скрыла мамаша,
Тяжко вздыхает, дрожит —
И зарыдала... А Саша
Зорко на деда глядит:
«Что же ты, мама, рыдаешь,
Слова не хочешь сказать!»
— Выростешь, Саша, узнаешь.
Лучше пойдем-ка гулять...
III
В доме тревога большая.
Счастливы, светлы лицом,
Заново дом убирая.
Шепчутся мама с отцом.
Как весела их беседа!
Сын подмечает, молчит.
— Скоро увидишь ты деда!
Саше отец говорит...
Дедушкой только и бредит
Саша, — не может уснуть:
«Что же он долго не едет?..»
— Друг мой! Далек ему путь!
Саша тоскливо вздыхает,
Думает: «Что за ответ!»
Вот, наконец, приезжает
Этот таинственный дед.
IV
Все, ужь давно поджидая,
Встретили старого вдруг...
Благословил он. рыдая,
Дом и семейство, и слуг,
Пыль отряхнул у порога,
С шеи торжественно снял
Образ распятого бога
И, покрестившись, сказал:
«Днесь я со всем примирился,
Что потерпел на веку! *...
Сын пред отцом преклонился,
Ноги омыл старику;
Белые кудри чесала
Дедушке Сашина мать,
Гладила их, цаловала,
Сашу звала цаловать.
Правой рукою мамашу
Дед обхватил, а другой
Гладил румяного Сашу:
— Экой красавчик какой!

4810
ДЕДУШКА
Дедушку пристальным взглядом
Саша рассматривал, — вдруг
Слезы у мальчика градом
Хлынули, к дедушке внук
Кинулся: «Дедушка! где ты
Жил-пропадал столько лет?
Где же твои эполеты,
Что не в мундир ты одет?
Что на ноге ты скрываешь?
Ранена, что ли, рука?..»
— Выростешь, Саша, узнаешь.
Ну, поцалуй старика!..
Повеселел, оживился,
Радостью дышет весь дом.
С дедушкой Саша сдружился,
Вечно гуляют вдвоем.
Ходят лугами, лесами,
Рвут васильки среди нив;
Дедушка древен годами,
Но еще бодр и красив,
Зубы у дедушки целы,
Поступь, осанка тверда,
Кудри пушисты и белы,
Как серебро борода;
Строен, высокого роста,
Но как младенец глядит,
Как-то апостольски-просто,
Ровно всегда говорит...
VI
Выйдут на берег покатой
К русской великой реке —
Свищет кулик вороватой,
Тысячи лап на песке;
Барку ведут бичевою,
Чу, бурлаков голоса!
Ровная гладь за рекою —
Нивы, покосы, леса.
Легкой прохладою дует
С медленных дремлющих вод...
Дедушка землю цалует,
Плачет — и тихо поет...
«Дедушка! что ты роняешь
Крупные слезы, как град?..»
— Выростешь, Саша, узнаешь!
Ты не печалься — я рад...
VII
— Рад я, что вижу картину
Милую с детства глазам.
Глянь-ка на эту равнину —
И полюби ее сам!
Две-три усадьбы дворянских,
Двадцать господних церквей,
Сто деревенек крестьянских
Как на ладони на ней!
У лесу стадо пасется —
Жаль, что скотинка мелка;
Песенка где-то поется —
Жаль — неисходно горька!
Ропот: «подайте же руку
Бедным крестьянам скорей!»
Тысячелетнюю муку,
Саша, ты слышишь-ли в ней?..
Надо, чтоб были здоровы
Овцы и лошади их,
Надо, чтоб были коровы
Толще московских купчих, —
Будет и в песне отрада,
Вместо унынья и мук.
Надо-ли? — «Дедушка, надо!»
— То-то! попомни-же, внук!..
VIII
Озими пышному всходу,
Каждому цветику рад,
Дедушка хвалит природу,
Гладит крестьянских ребят.
Первое дело у деда
Потолковать с мужиком,
Тянется долго беседа,
Дедушка скажет потом:
«Скоро вам будет не трудно,
Будете вольный парод!»
И улыбнется так чудно,
Радостью весь расцветет.
Радость его разделяя,
Прыгало сердце у всех.
То-то улыбка святая!
То-то пленительный смех!
IX
— Скоро дадут им свободу,
Внуку старик замечал:
— Только и нужно народу.
Чудо я, Саша, видал:
Горсточку русских сослали
В страшную глушь, за раскол,
Волю да землю им дали;
Год незаметно прошел —
Едут туда комисары,
Глядь — ужь деревня стоит,
Риги, сараи, амбары!
В кузнице молот стучит,
Мельницу выстроят скоро.
Ужь запаслись мужики
Зверем из темного бора,
Рыбой из вольной реки.

152
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
Вновь через год побывали,
Новое чудо нашли:
Жители хлеб собирали
С прежде бесплодной земли.
Дома одни лишь ребята
Да здоровенные псы,
Гуси кричат, поросята
Тычут в корыто носы...
Так постепенно в полвека
Вырос огромный посад —
Воля и труд человека
Дивные дивы творят!
Все принялось, раздобрело!
Сколько там, Саша, свиней,
Перед селением бело
На полверсты от гусей;
Как там возделаны нивы,
Как там обильны стада!
Высокорослы, красивы
Жители, бодры всегда,
Видно — ведется копейка!
Бабу там холит мужик:
В праздник на ней душегрейка —
Из соболей воротник!
XI
Дети до возраста в неге,
Конь хоть сейчас на завод,
В кованой, прочной телеге
Сотню пудов увезет...
Сыты там кони-то, сыты,
Каждый там сыто живет,
Тесом там избы-то крыты,
Ну, ужь за то и народ!
Взросшие в нравах суровых,
Сами творят они суд,
Рекрутов ставят здоровых,
Трезво и честно живут,
Подати платят до срока,
Только ты им не мешай.
«Где-жь та деревня?» —Далеко,
Имя ей: Тарбагатай,
Страшная глушь, за Байкалом. •
Так-то, голубчик ты мой,
Ты еще в возрасте малом,
Вспомнишь, как будешь большой...
XII
•— Ну... а покуда подумай,
То ли ты видишь кругом:
Вот он, наш пахарь угрюмой,
С темным, убитым лицом:
Лапти, лохмотья, шапчонка,
Рваная сбруя; едва
Тянет косулю клячонка,
С голоду еле жива!
Голоден труженик вечный,
Голоден тоже, божусь!
— «Эй! отдохни-ко, сердечный I
Я за тебя потружусь!»
Глянул крестьянин с испугом,
Барину плуг уступил,
Дедушка долго за плугом,
Пот отирая, ходил;
Саша за ним торопился,
Не успевал догонять:
«Дедушка! где научился
Ты так отлично пахать?
Точно мужик, управляешь
Плугом, а был генерал!»
■— Выростешь, Саша, узнаешь,
Как я работником стал!
XIII
— Зрелище бедствий народных
Невыносимо, мой друг;
Счастье умов благородных
Видеть довольство вокруг.
Ныньче полегче народу:
Стих, притаился в тени
Барин, прослышав свободу...
Ну, а как в наши-то дни!
Словно, как омут, усадьбу
Каждый мужик объезжал.
Помню ужасную свадьбу,
Поп уже кольца менял,
Да на беду помолиться
В церковь помещик зашел:
«Кто им позволил жениться?
«Стой!» и к попу подощел...
Остановилось венчанье!
С барином шутка плоха —
Отдал наглец приказанье
В рекруты сдать жениха,
В девичью — бедную Грушу!
И не перечил никто!..
Кто же имеющий душу
Мог это вынести?.. кто?.о
XIV
— Впрочем, не то еще было!
И не одни господа,
Сок из народа давила
Подлых подьячих орда.
Что ни чиновник — стяжатель,
С целью добычи в поход
Вышел... а кто неприятель?

4870
ДЕДУШКА
153
Войско, казна и народ!
Всем доставалось исправно.
Стачка, порука кругом:
Смелые грабили явно,
Трусы тащили тайком.
Непроницаемой ночи
Мрак над страною висел...
Видел—-имеющий очи
И за отчизну болел.
Стоны рабов заглушая
Лестью да свистом бичей,
Хищников алчная стая
Гибель готовила ей..,
XV
Солнце не вечно сияет,
Счастье не вечно везет:
Каждой стране наступает
Рано иль поздно черед,
Где не покорность тупая —
Дружная сила нужна;
Грянет беда роковая —
Скажется мигом страна.
Единодушье и разум
Всюду дадут торжество,
Да не придут они разом,
Вдруг не создашь ничего, —
Красноречивым воззваньем
Не разогреешь рабов,
Не озаришь пониманьем
Темных и грубых умов.
Поздно! Народ угнетенной
Глух перед общей бедой.
Горе стране разоренной!
Горе стране отсталой!..
Войско одно — не защита.
Да ведь и войско, дитя,
Было в то время забито,
Лямку тянуло крехтя...
XVI
Дедушка кстати солдата
Встретил, вином угостил,
Поцаловавши, как брата,
Ласково с ним говорил:
«Ныньче вам служба не бремя -
Кротко начальство теперь...
Ну, а как в наше-то время!
Кто ни начальник, то зверь!
Душу вколачивать в пятки
Правилом было тогда.
Как ни трудись, недостатки
Сыщет начальник всегда:
«Есть в маршировке старанье,
Стойка исправна совсем,
Только заметно дыханье...»
Слышишь ли?., дышут зачем!
XVII
А не доволен парадом,
Ругань польется рекой,
Зубы посыплются градом,
Порет, гоняет сквозь строй!
С пеною у рта обрыщет
Весь перепуганный полк,
Жертв покрупнее приищет
Остервенившийся волк:
«Франтики! подлые души!-
Под караулом сгною!»
Слушал — имеющий уши,
Думушку думал свою.
Брань пострашней караула,
Пуль и картечи страшней...
Кто же, в ком честь не уснула,
Кто примирился бы с ней?..
«Дедушка! ты вспоминаешь
Страшное что-то?., скажи!р
— Выростешь, Саша, узнаешь,
Честью всегда дорожи...
XVIII
Дед замолчал и уныло
Голову свесил на грудь.
— Мало ли, друг мой, что было!»
Лучше пойдем отдохнуть.
Отдых не долог у деда —
Жить он не мог без труда:
Гряды копал до обеда,
Переплетал иногда;
Вечером шилом, иголкой
Что-нибудь бойко тачал,
Песней печальной и долгой
Дедушка труд сокращал.
Внук не проронит ни звука,
Не отойдет от стола:
Новой загадкой для внука
Дедова песня была...
XIX
Пел он о славном походе
И о великой борьбе;
Пел о свободном народе
И о народе-рабе;
Пел о пустынях безлюдных
И о железных цепях;
Пел о красавицах чудных
С ангельской лаской в очах;
Пел он об их увяданьи
В дикой, далекой глуши
И о чудесном влияньи

I Ot
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4870
Любящей женской души...
О Трубецкой и Волконской
Дедушка пел — и вздыхал,
Пел — и тоской вавилонской
Келью свою оглашал...
«Дедушка, дальше!.. А где ты
Песенку вызнал свою?
Ты повтори мне куплеты —
Я их мамаше спою.
Те имена поминаешь
Ты иногда по ночам...»
— Выростешь, Саша, узнаешь —
Все расскажу тебе сам:
Где научился я пенью,
С кем и когда я певал...
«Ну! приучусь я к терпенью!»
Саша уныло сказал...
XX
Часто каталися летом
Наши друзья в челноке,
С громким, веселым приветом
Дед приближался к реке:
— Здравствуй, красавица Волга!
С детства тебя я любил. —
«Где жь пропадал ты так долго?»
Саша несмело спросил.
— Был я далеко, далеко...
«Где же?..» Задумался дед.
Мальчик вздыхает глубоко,
Вечный предвидя ответ.
«Что жь, хорошЪ ли там было?»
Дед на ребенка глядит:
— Лучше не спрашивай, милой!
(Голос у деда дрожит:)
— Глухо, пустынно, безлюдно,
Степь полумертвая сплошь.
Трудно, голубчик мой, трудно!
По году весточки ждешь,
Видишь, как тратятся силы —
Лучшие божьи дары,
Близким копаешь могилы,
Ждешь и своей до поры...
Медленно-медленно таешь...
«Что жь ты там, дедушка, жил?..»
— Выростешь, Саша, узнаешь! —
Саша слезу уронил...
XXI
«Господи! слушать наскучит.
Выростешь! мать говорит,
Папочка любит, а мучит:
Выростешь — то же твердит!
То же и дедушка... Полно!
Я уже вырос — смотри!..»
(Стал на скамеечку чолна).
«Лучше теперь говори!..»
Деда цалует и гладит:
«Или вы все заодно?..»
Дедушка с сердцем не сладит,
Бьется, как голубь, оно.
«Дедушка, слышишь? хочу я
Все непременно узнать!»
Дедушка, внука цалуя,
Шепчет: — тебе не понять.
Надо учиться, мой милой!
Все расскажу, погоди!
Пособерись-ка ты с силой,
Зорче кругом погляди.
Умник ты, Саша, а все же
Надо историю знать
И географию тоже. —
«Долго ли, дедушка, ждать?»
— Годик, другой, как случится. —
Саша к мамаше бежит:
«Мама! хочу я учиться!»
Издали громко кричит.
XXII
Время проходит. Исправно
Учится мальчик всему —
Знает историю славно
(Лет уже десять ему),
Бойко на карте покажет
И Петербург, и Читу,
Лучше большого расскажет
Многое в русском быту.
Глупых и злых ненавидит,
Бедным желает добра,
Помнит, что слышит и видит...
Дед примечает: пора!
Сам же он часто хворает,
Стал ему нужен костыль...
Скоро ужь, скоро узнает
Саша печальную быль...
30 июля — 8 августа.
Страшный год! Газетное витийство
И резня, проклятая резня!
Впечатленья крови и убийства,
Вы в конец измучили меня!
СТРАШНЫЙ ГОД
О, любовь! — где все твои усилья?
Разум! —где плоды твоих трудов?
Жадный пир злодейства и насилья,
Торжество картечи и штыков!

4810
СТИХОТВОРЕНИЯ, ПОСВЯЩЕННЫЕ РУССКИМ ДЕТЯМ
155
Этот год готовит и для внуков
Семена раздора и войны.
В мире нет святых и кротких звуков,
Нет любви, свободы, тишины!
Где вражда, где трусость роковая,
Мстящая — купаются в крови,
Стон стоит над миром не смолкая;
Только ты, поэзия святая,
Ты молчишь, дочь счастья и любви!
Голос твой, увы, бессилен ныне!
Сгибнет он, ненужный никому,
Как цветок, потерянный в пустыне,
Как звезда, упавшая во тьму.
Прочь, о, прочь! — сомненья роковые,
Как прийти могли вы на уста?
Верю, есть еще сердца живые,
Для кого поэзия свята.
Но гремел, когда они родились,
Тот же гром, ручьями кровь лила;
Эти души кроткие смутились,
И, как птицы в бурю, притаились
В ожиданьи света и тепла.
СТИХОТВОРЕНИЯ,
посвященные русским детям
I
ДЕДУШКА МАЗАЙ И ЗАЙЦЫ
1
В августе, около «Малых Вежей»,
С старым Мазаем я бил дупелей.
Как-то особенно тихо вдруг стало,
На небе солнце сквозь тучу играло.
Тучка была небольшая на нем,
А разразилась жестоким дождем!
Прямы и светлы, как прутья стальные,
В землю вонзались струи дождевые
С силой стремительной... Я и Мазай,
Мокрые, скрылись в какой-то сарай.
Дети, я вам расскажу про Мазая.
Каждое лето домой приезжая,
Я по неделе гощу у него.
Нравится мне деревенька его:
Летом ее убирая красиво,
Исстари хмель в ней родится на диво,
Вся она тонет в зеленых садах;
Домики в ней на высоких столбах
(Всю эту местность вода понимает,
Так что деревня весною всплывает,
Словно Венеция). Старый Мазай
Любит до страсти свой низменный край.
Вдов он, бездетен, имеет лишь внука,
Торной дорогой ходить ему — скука!
За сорок верст в Кострому прямиком
Сбегать лесами ему нипочем:
«Лес не дорога: по птице, по зверю
Выпалить можно». — А леший? «Не верю!
Раз в кураже я их звал-поджидал
Целую ночь, — никого не видал!
За день грибов насбираешь корзину,
Ешь мимоходом бруснику, малину;
Вечером пеночка нежно поет,
Словно как в бочку пустую удод
Ухает; сыч разлетается к ночи,
Рожки точены, рисованы очи.
Ночью... ну, ночью робел я и сам:
Очень ужь тихо в лесу по ночам.
Тихо как в церкви, когда отслужили
Службу и нй-крепко дверь затворили,
Разве какая сосна заскрипит,
Словно старуха во сне проворчит...»
Дня не проводит Мазай без охоты.
Жил бы он славно, не знал бы заботы,
Кабы не стали глаза изменять:
Начал частенько Мазай пуделять.
Впрочем, в отчаянье он не приходит:
Выпалит дедушка,— заяц уходит,
Дедушка пальцем косому грозит:
«Врешь — упадешь!» — добродушно
кричит.
Знает он много рассказов забавных
Про деревенских охотников славных:
Кузя сломал у ружьишка курок,
Спичек таскает с собой коробок,
Сядет за кустом — тетерю подманит,
Спичку к затравке приложит — и грянет!
Ходит с ружьишком другой зверолов,
Носит с собою горшок угольков.
«Что ты таскаешь горшок с угольками?
— Больно, родимой, я зябок руками;
Ежели зайца теперь сослежу,
Прежде я сяду, ружье положу,

156
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
/Я70
Над уголечками руки погрею,
Да ужь потом и палю по злодею!
Вот так охотник!—Мазай прибавлял.
Я, признаюсь, от души хохотал.
Впрочем, милей анекдотов крестьянских
(Чем они хуже, однако, дворянских?)
Я от Мазая рассказы слыхал.
Дети, для вас я один записал...
Старый Мазай разболтался в сарае:
«В нашем болотистом, низменном крае
Впятеро больше бы дичи велось,
Кабы сетями ее не ловили,
Кабы силками ее не давили;
Зайцы вот тоже, —их жалко до слез!
Только весенние воды нахлынут,
И без того они сотнями гинут, —
Нет! еще мало! бегут мужики,
Ловят, и топят, и бьют их баграми.
Где у них совесть?.. Я раз за дровами
В лодке поехал — их много с реки
К нам в половодье весной нагоняет —
Еду, ловлю их. Вода прибывает.
Вижу один островок небольшой —
Зайцы на нем собралися гурьбой.
С каждой минутой вода подбиралась
К бедным зверкам; ужь под ними осталось
Меньше аршина земли в ширину.
Меньше сажени в длину.
Тут я подъехал: лопочут ушами,
Сами ни с места; я взял одного,
Прочим скомандовал: прыгайте сами!
Прыгнули зайцы мои, — ничего!
Только уселась команда косая,
Весь островочек пропал под водой:
«То-то!» сказал я: «не спорьте со мной]
Слушайтесь, зайчики, деда Мазая!»
Этак гуторя плывем в тишине.
Столбик не столбик, зайчигако на пне,
Лапки скрестивши, стоит, горемыка,
Взял и его — тягота не.велика!
Только что начал работать веслом,
Глядь, у куста копошится зайчиха —
Еле жива, а толста как купчиха!
Я ее, дуру, накрыл зипуном —
Сильно дрожала... Не рано ужь было.
Мимо бревно суковатое плыло,
Сидя и стоя, и лежа пластом,
Зайцов с десяток спасалось на нем.
«Взял бы я вас — да потопите лодку!»
Жаль их, однако, да жаль и находку —
Я зацепился багром за сучок
И за собою бревно поволок...
Было потехи у баб, ребятишек,
Как прокатил я деревней зайчишек:
«Глянь-ко: что делает старый Мазай!
Ладно! любуйся, а нам не мешай!
Мы за деревней в реке очутились.
Тут мои зайчики точно сбесились:
Смотрят, на задние лапы встают,
Лодку качают, грести не дают:
Берег завидели плуты косые,
Озимь, и рощу, и кусты густые!..
К берегу плотно бревно я пригнал,
Лодку причалил — и «с богом!» сказал.
И во весь дух
Пошли зайчишки.
А я им: «у-х!
Живей, зверишки!
Смотри, косой,
Теперь спасайся,
А чур зимой
Не попадайся!
Прицелюсь — бух!
И ляжешь... Ууу-х!..
Мигом команда моя разбежалась,
Только на лодке две пары осталось —
Сильно измокли, ослабли; в мешок
Я их поклал — и домой приволок,
За ночь больные мои отогрелись,
Высохли, выспались, плотно наелись;
Вынес я их на лужок; из мешка
Вытряхнул, ухнул — и дали стречка!
Я проводил их все тем же советом:
«Не попадайтесь зимой!»
Я их не бью ни весною, ни летом,
Шкура плохая, — линяет косой».. •
II
СОЛОВЬИ
Качая младшего сынка,
Крестьянка старшим говорила:
«Играйте, детушки, пока!
Я сарафан почти дошила;
«Сейчас бурёнку обряжу,
Коня навяжем травку кушать,
И вас в ту рощицу свожу —
Пойдем соловушек послушать.
«Там их, что в кузове груздей,
— Да не мешай же мне, проказник!-
У нас нет места веселей;
Весною, дети, каждый праздник

УЯ70—
НЕДАВНЕЕ ВРЕМЯ
157
«По вечерам туда идут
И стар и молод. На поляне
Девицы красные поют,
Гуторят пьяные крестьяне.
«А в роще, милые мои,
Под разговор и смех народа
Поют и свищут соловьи
Звончей и слаще хоровода!
«И хорошо и любо всем...
Да только — (Клим, не трогай Сашу!)
Чуть-чуть соловушки совсем
Не разлюбили рощу нашу:
«Ведь наш-то курский соловей
В цене, — тут много их ловили,
Ну, испугалися сетей,
Да мимо нас и прокатили!
«Пришла, рассказывал ваш дед,
Весна, а роща, как немая,
Стоит—гостей залетных нет!
Взяла крестьян тоска большая.
«Ужь вот и праздник наступил
И на поляне погуляли,
Да праздник им не в праздник был!
Крестьяне бороды чесали.
«И положили межь собой —
Умел же бог на ум наставить —
На той поляне, в роще той
Сетей, силков во век не ставить.
«И понемногу соловьи
Опять привыкли к роще нашей
И ныньче, милые мои,
Им места нет любей и краше!
«Туда с сетями сколько лет
Никто и близко не подходит,
И строго-на-строго запрет
От деда к внуку переходит.
«За то весной весь лес гремит!
Что день, то новый хор прибудет..
Под песни их деревня спит,
Их песня нас поутру будит...
«Запомнить надобно и вам,
Избави бог, тут ставить сети!
Ведь надо жь бедным соловьям
Дать где-нибудь и отдых, дети...»
Середний сын кота дразнил,
Меньшой полз матери на шею,
А старший с важностью спросил,
Кубарь пуская перед нею:
— А есть ли, мама, для людей
Такие рощицы на свете? —
«Нет, мест таких... без податей
И без рекрутчины нет, дети.
«А еслиб были для людей
Такие рощи и полянки,
Все на руках своих детей
Туда бы отнесли крестьянки...»
1871
НЕДАВНЕЕ ВРЕМЯ
(А. Н. Еракову)
I
Ныньче скромен наш клуб именитый,
Редки в нем и не громки пиры.
Где ты, время ухи знаменитой?
Где ты, время безумной игры?
Воротили бы, еслиб могли мы,
Но, увы! не воротишься ты!
Прежде были легко уловимы
Характерные клуба черты:
В молодом поколении — Фатство,
В стариках, ести смею сказать,
Застарелой тоски тунеядства,
Самодурства и лени печать.
А теперь элемент старо-барской
Вытесняется быстро: в швейцарской
Ужь лакеи не спят по стенам;
Изменились и люди, и нравы,
Только старые наши уставы
Неизменны, на зло временам.
Да Крылов роковым переменам
Не подвергся (во время оно
Старый дедушка был у нас членом,
Бюст его завели мы давно)...
Прежде всякая новость отсюда
Разносилась в другие кружки,
Мы не знали, что думать, покуда

158
СТИХОТВОРЕНИЯ И. А. НЕКРАСОВА
/«7/
Не заявят тузы-старики,
К&к смотреть на такое-то дело,
На такую-то меру; ключом
Самобытная жизнь здесь кипела,
Клуб снабжал всю Россию умом...
Не у нас ли впервые раздался
Слух (то было в тридцатых годах),
Что в Совете вопрос обсуждался:
Есть ли польза в железных путях?
— Что-жь, признали? до новостей лаком,
Я спросил у туза-старика:
«Остается покрытая лаком
Резолюция в тайне пока...»
Крепко в душу запавшее слово
Также здесь услыхал я впервой:
«Привезли из Москвы Полевова...»
Возвращаясь в тот вечер домой,
Думал я невеселые думы
И за труд неохотно я сел.
Тучи на небе были угрюмы,
Ветер что-то насмешливо пел.
Напевал он тогда, без сомненья:
«Не такие еще поощренья
Встретишь ты на пути роковом»,
Но не понял я песенки спросту,
У Цепного бессмертного мосту
Мне ее пояснили потом...
Получив роковую повестку,
Сбрил усы и пошел я туда.
Сняв с седой головы своей Феску
И почтительно стоя, тогда
Князь Орлов прочитал мне бумагу...
Я в ответ заикнулся сказать:
— Еслиб даже имел я отвагу
Столько дерзких вещей написать,
То цензура... — «К чему оправданья?
Император помиловал вас,
Но смотрите!! Какого вы званья?»
— Дворянин. — «Пробегал я сейчас
Вашу книгу: свободы крестьянства
Вы хотите: На что же тогда
Пригодится вам ваше дворянство?..
Завираетесь вы, господа!
За опасное дело беретесь,
Бросьте! бросьте!.. Ну, бог вас прости!
Только знайте: еще попадетесь,
Я не в силах вас буду спасти...».
Помню я Петрашевского дело,
Нас оно поразило, как гром,
Даже старцы ходили несмело,
Говорили негромко о нем.
Молодежь оно сильно пугнуло,
Поседели иные с тех пор,
И декабрьским террором пахнуло
На людей, переживших террор.
Вряд ли были тогда демагоги,
Но сказать я обязан, что все жь
Приговоры казались нам строги,
Мы жалели тогда молодежь.
А война? До царя не скорее
Доходили известья о ней:
Где урон отзывался сильнее?
Кто победу справлял веселей?
Прискакавшего прямо из боя
Здесь не раз мы видали героя
В дни, как буря кипела в Крыму.
Помню, как мы внимали ему:
Мы к расскащику густо теснились
И героев войны имена
В нашу память глубоко ложились,
Впрочем, нам изменила она!
Замечательно странное свойство
В нас суровый наш климат развил —
Забываем явивших геройство,
Помним тех, кто себя посрамил:
Кто нагрел свои гнусные руки,
У солдат убавляя паек,
Кто, внимая предсмертные муки,
Прятал русскую корпию в прок
И потом продавал англичанам, —
Всех и мелких, и крупных воров,
Отдыхающих с полным карманом,
Не забудем во веки веков!
Все, кем славилась наша столица,
Здесь бывали: куда ни взгляни —
Именитые, важные лица.
Здесь, я помню, в парадные дни
Странен был среди знати высокой
Человек без звезды на груди.
Гость-помещик из глуши далекой
Только рот разевай да гляди:
Здесь посланники всех государей,
Здесь банкиры с тугим кошельком,
Цвет и соль министерств, канцелярий,
Откупные тузы, — и притом
Симметрия рассчитана строго:
Много здесь и померкнувших звезд,
Говоря прозаичнее: много
Генералов, лишившихся мест...
Зажигалися сотнями свечи,
Накрывалися пышно столы,
Говорились парадные речи...
Говорили министры, послы,
Наши Фоксы и Роберты Пили
Здесь за благо отечества пили,
Здесь бывали интимны они...

4871
НЕДАВНЕЕ ВРЕМЯ
159
Есть и ныньче парадные дни,
Но пропала их важность и сила.
Время нашего клуба прошло,
Жизнь теченье свое изменила,
Как река изменяет русло...
11
Очень жаль, что тогдашних обедов
Не могу я достойно воспеть,
Тут бы нужен второй Грибоедов...
Впрочем, Муза! не будем робеть!
Начинаю.
— Москва. День субботний,
(Петербург не лишен едоков,
Но в Москве грандиозней, животней
Этот тип). Среди полных столов
Вот рядком старики объедалы:
В пятером им четыреста лет,
Вид их важен, чины их не малы,
Толщиною же равных им нет.
Раздражаясь из каждой безделки,
Порицают неловкость слуги,
И от жадности, вместо тарелки,
На салфетку валят пироги;
Шевелясь как осенние мухи,
Льют, роняют, — беспамятны, глухи;
Взор их медлен, бесцветен и туп.
Скушав суп, старина засыпает
И, проснувшись, слугу вопрошает:
«Человек! подавал ты мне суп?..»
Впрочем, честь их чужда укоризны:
Добывали места для родни
И в сенате на пользу отчизны
Подавали свой голос они.
Жаль, ужь их потеряла Россия
И оплакал москвич от души:
Подкосила их «ликантропия»,
Пх заели подкожные вши...
— Петербург. Вот питух престарелый,
Я так живо припомнил его!
Окружен батареею целой
Разных вин, он не пьет ничего.
Пить любил он; я думаю, море
Выпил в долгую жизнь; но давно
Пить ему запретили (о, горе!..)
Старый грешник играет в вино:
Наслажденье его роковое
Нюхать, чмокать, к свече подносить
И раз двадцать вино дорогое
Из стакана в стакан перелить.
Перельет — и воды подмешает,
Поглядит — и опять перельет,
Кто послушает, как он вздыхает,
Тот мучения старца поймет.
«Выпить, что ли?» — Опаснее яда
Вам вино! закричал ему врач...
«Ну, не буду! не буду, палач!»
Это сцена из Дантова «Ада»...
Рядом юноша стройный, красивый,
Схожий в профиль с великим Петром,
Наблюдает с усмешкой ленивой
За соседом своим чудаком.
Этот юноша сам возбуждает
Много мыслей: он так еще млад,
Что в приемах большим подражает:
Приправляет кайеном салат,
Портер пьет, объедается мясом;
Наливая с Эффектом вино,
Замечает искусственным басом,—
Отчего перегрето оно?
Очень мил этот юноша свежий!
Меток на слово, в деле удал,
Он ужь был на охоте медвежьей,
И медведь ему ребра помял,
Но Сережа осилил медведя.
Кстати тут он узнал и друзей:
Убежали и Миша и Федя,
Не бежал только егерь — Корней.
Это в нем скептицизм породило:
«Люди — свиньи!» Сережа решил
И по своему метко и мило
Всех знакомых своих окрестил.
Знаменит этот юноша русский:
Отчеканено имя его
На подарках всей труппы Французской!
(Говорят, миллион у него).
Признак русской широкой природы —
Жажду выдвинуть личность свою
Насыщает он в юные годы
Удальством в рукопашном бою,
Гомерической, дикой попойкой,
Приводящей в смятенье трактир,
Да игрой, да отчаянной тройкой,
Он своей молодежи кумир,
С ним хорошее общество дружно
И он счастлив, доволен собой,
Полагая, что больше не нужно
Ничего человеку. Друг мой!
Маловато прочесть два романа
Да поэму «Монго» изучить
(Эту шалость поэта-улана),
Чтоб разумно и доблестно жить!
Недостаточно ухорски править,
Мчась на бешеной тройке стремглав,
Двадцать тысяч на карту поставить

160
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4874
И глазком не моргнуть проиграв —
Есть иное величие в мире
И не торный ведет к нему путь,
Человеку прекрасней и шире
Можно силы свои развернуть!
Если гордость, похвальное свойство,
Ты насытишь рутинным путем,
И недремлющий дух беспокойства
Разрешится одним кутежем;
Если с жизни получишь ты мало,
Не судьба тому будет виной:
Ты другого не знал идеала,
Не провидел ты цели иной!
Впрочем, быть генерал-адъютантом,
Украшенья носить на груди
С меньшим знанием, с меньшим талантом
Можно... Светел твой путь впередиI
Не одно, целых три состоянья
На своем ты веку проживешь:
Как не хватит отцов достоянья,
Ты жену с миллионом возьмешь;
А потом ты повысишься чином —
Подоспеет казенный оклад.
По таким-то разумным причинам
Твоему я бездействию рад!
Жаль одно: на пустые приманки,
Милый юноша! ловишься ты,
Отвратительны эти цыганки,
А друзья твои — точно скоты.
Ты, чей образ в порыве желанья
Ловит женщина страстной мечтой,
Ищешь ты покупного лобзанья,
Ты бежишь за продажной красой!
Ты у старцев; чьи икры на вате,
У кого разжиженье в крови,
Отбиваешь с оркестром кровати!
Ты — не знаешь блаженства любви?..
Очень милы балетные Феи,
Но не стоят хороших цветов,
Украшать скаковые трофеи
Годны только твоих кучеров.
Те же деньги и то же здоровье
Мог бы ты поумнее убить,
Не хочу я впадать в пустословье
И о честном труде говорить.
Не ленив человек современный,
Но на что расточается труд?
Чем работать для цели презренной
Лучше пусть эти баловни пьют...
Знал я юношу: в нем сочетались
Дарованье, ученость и ум,
Сочиненья его покупались,
А одно даже сделало шум.
Но, к несчастию, был он помешан
На комфорте — столичный недуг, —
Каждый час его жизни был взвешен,
Вечно было ему недосуг:
Чтоб приставить кушетку к камину,
Чтоб друзей угощать за столом,
Он по месяцу сгорбивши спину
Изнывал за постылым трудом.
Знаю сам, говорил он частенько,
Что на лучшее дело гожусь,
Но устроюсь сперва хорошенько,
А потом и серьёзно займусь.
Суетился, спешил, торопился,
В день по нескольку лекций читал;
Секретарствовал где-то, учился
В то же время; статейки писал...
Так трудясь неразборчиво, жадно,
Раздробившись на тысячу дел}
Ничего он не сделал изрядно,
Да и сам-то пожить не успел,
Не потешил ни бога, ни чорта,
Не увлекся ничем никогда,
И бессмысленной жертвой комфорта
Дал — под игом пустого труда!
Знал я мужа: командой пожарной
И больницею он заправлял,
К дыму, к пламени в бане угарной
Он нарочно солдат приучал.
Вечно ревностный, вечно не спящий,
Столько делал Фальшивых тревог,
Что случится пожар настоящий —•
Смотришь, лошади, люди без ног!
«Смирно! кутай башку в одеяло!»
В лазарете кричат Фельдшера:
Настежь Форточки — ждут генерала, -
Вся больница в тревоге с утра.
Генерал на минуту приедет,
Смотришь: к вечеру в этот денек
Десять новых горячечных бредит,
А иной и умрет под шумок...
Знал я старца: в душе его бедной
Поселился панический страх,
Что погубит нас Запад зловредный.
Бледный, худенький, в синих очках,
Он недавно еще попадался
В книжных лавках, в кофейных домах
На журналы, на книги бросался,
С карандашиком вечно в руках:
Поясненья, заметки, запросы
Составлял трудолюбец-старик,
Он на вывески даже доносы
Сочинял*, если не было книг.

4874
НЕДАВНЕЕ ВРЕМЯ
161
Все его инстинктивно дичились,
Был он грязен, жил в крайней нужде,
И зловещие слухи носились
Об его бескорыстном труде.
Взволновался Париж беспокойный,
Наступили Февральские дни,
Сам ты знаешь, читатель достойный,
Как у нас отразились они.
Подоспело удобное время
И в коммисию мрачный донос
На погибшее блудное племя
В три приема доносчик принес.
И вещал он властям предержащим:
«Многолетний сей труд рассмотри
И мечем правосудья разящим
Буесловия гидру сотри!..»
Суд отказом его не обидел,
Но старик уже слишком наврал:
Демагога в Булгарине видел,
Робеспьером Сенковского звал.
Возвратили!.. В тоске безъисходной
Старец скорбные очи смежил
И *1иняев, сатирик холодный,
Эпитафию старцу сложил:
«Здесь обрел даровую квартиру
«Муж злокачествен, подл и плешив,
«И оставил в наследие миру
«Образцовых доносов архив)).
Так погиб бесполезно, бесследно
Труд почтенный; неправда-ли, жаль?
«Иногда и лениться не вредно»,
Такова этих притчей мораль..,
III
Время в клуб воротиться, к обеду. •.
Нет, ужь поздно! Обед при конце,
Слишком мы протянули беседу
О Сереже, лихом молодце.
Стариков полусонная стая
С мест своих тяжело поднялась,
Животами друг друга толкая,
До диванов кой-как доплелась.
Закурив дорогие сигары,
Неиграющий люд на кружки
Разделился; пошли тары-бары...
(Козыряют давно игроки).
Ныньче множество тем для витийства,
Утром только газеты взгляни —
Интересные кражи, убийства,
Но газеты молчали в те дни.
Никаких «современных вопросов»,
Слухов, толков^ живых новостей,
Стихотворения Н. А. Некрасова.
Исключенье одно: для доносов
Допускалось. Доносчик Авдей
Представлялся исчадием ада
В добродушные те времена,
Вообще же, в стенах Петрограда,
По газетам, была тишина.
В остальной необъятной России
И подавно! Своим чередом
Шли дожди, бунтовали стихии,
А народ... мы не знали о нем.
Правда, дикие, смутные вести
Долетали до нас иногда
О мужицкой расправе, о мести,
Но не верилось как-то тогда
Мрачным слухам. Покой нарушался
Только голодом, мором, войной,
Да случайно в просак попадался
Колоссальный ворище порой —
Тут молва создавала поэмы,
Оживало все общество вдруг...
А затем, обиходные темы
Сокращали наш мирный досуг.
Две бутылки бордо уничтожа,
Не касаясь общественных дел}
О борзых, о лоретках Сережа
Говорить бесподобно умел:
Берты, Мины и прочие... дуры
В живописном рассказе его
Соблазнительней самой натуры
Выходили. Но лучше всего
Он дразнил петербургских актеров
И жеманных Французских актрис.
Темой самых живых разговоров
Были скачки, парад, бенефис.
В офицерском кругу говорили
О тугом производстве своем
И о том, чьи полки победили
На маневрах под Красным Селом:
— Верно явится завтра в приказе
Благодарность войскам, господа:
Сам Фельдмаршал воскликнул в экстазе*
«Подавайте Европу сюда!..»
Тут же шли бесконечные споры
О дуэли в таком-то полку
Из-за Клары, Арманс, или Лоры,
Да шептались стихи в уголку
На игривые, милые темы...
(Может быть, вам знакомы они?..;
Интересами личными все мы
Занималися больше в те дни.
Впрочем, были у нас руссоФилы
(Те, что видели в немцах врагов),
Наезжали к нам славянофилы,
Светский тип их тогда был таков:
И

162
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
/S7/
В Петербурге шампанское с квасом
Попивали из древних ковшей,
А в Москве восхваляли с экстазом
До-Петровский порядок вещей,
Но живя за границей, владели
Очень плохо родным языком
И понятья они не имели
О славянском призваньи своем.
Я однажды смеялся до колик,
Слыша, как князь NN говорил:
—«Я, душа моя, славянофил».
— А религия ваша?— «Католик».
Не задеты ничем за живое,
Всякий спор мы бросали легко,
Вот за картами, — дело другое! —
Волновались мы тут глубоко.
Чу! какой-то игрок крутонравный,
Проклиная несчастье, гремит,
Чу! наш друг, путешественник славный,
Монотонно и дерзко ворчит:
Дух какой-то враждой непопятной
За игрой омрачается в нем;
Человек он весьма деликатной,
С добрым сердцем, с развитым умом,
Несомненным талантом владея,
Он прославился книгой своей,
Он из Африки негра-лакея
Вывез (очень хороший лакей,
Впрочем, смысла в подобных затеях
Я не вижу: по воле судеб
Детербург недостатка в лакеях
Никогда не имел)... Но свиреп
Он в игре, как гиена: осадок
От сибирских лихих непогод,
От египетских злых лихорадок
И от всяких житейских невзгод
Он бросает в лицо партенера
Так язвительно, тонко и зло,
Что игра прекращается скоро,
Как бы жертве его ни везло...
Генерал с поврежденной рукою
Также здесь налицо; до сих пор
От него еще дышет войною,
Пахнет дымом Федюхиных гор.
В нем героя война отличила,
Но игрок навсегда пострадал:
Пуля пальцы ему откусила...
Праздно бродит седой генерал!
В тесноте, доходящей до давки,
Весь в камнях, подрумянен, завит,
Принимающий всякие ставки
За столом милионщик сидит:
Тут идут смертоносные схватки.
От надменных игорных тузов
До копеечных трех игроков —
(Называемых: терц от девятки)
Все участвуют в этом бою,
Горячась и волнуясь не мало..*
(Тут и я, мой читатель, стою
И пытаю Фортуну, бывало)...
При счастливой игре не хорош,
Жаден, дерзок богач-старичишка,
Придирается, спорит за грош,
Рад удаче своей, как мальчишка,
Но за то при несчастьи он мил!
Он, бывало, нас много смешил...
При несчастьи вздыхал он нервически.
Потирал раскрасневшийся нос
И певал про себя иронически:
«Веселись, храбрый Росс!..»
Бой окончен, старик удаляется,
Взяв добычи порядочный пук...
За три комнаты слышно: стук! стук!
То не каменный гость приближается...
Стук! стук! стук! равномерно стучит,
Словно ступа, нога деревянная:
Входит старый, седой инвалид,
Тоже личность престранная...
Муза! ты отступаешь от плана!
Общий очерк затеяли мы,
Так не тронь же, мой друг, ни Ивана,
Ни Луки, ни Фомы, ни Кузьмы!
Дорисуй впечатленье — и мирно
Удались, не задев единиц!
Да, играли и кушали жирно,
Много было типических лиц, —
Но приспевшие дружно реформы
Дали обществу новые Формы..*
IV
Благодатное время надежд!
Да! прошедшим и ты уже стало!
К удовольствию диких невежд,
Ты обетов своих не сдержало.
Но шумя и куда-то спеша
И как будто оковы сбивая,
Русь! была ты тогда хорошаf
(Разуметь надо: Русь городская)
Как невольник, покинув тюрьму,
Разгибается, вольно вздыхает
И, не веря себе самому,
Богатырскую мощь ощущает,
Ты казалась сильна, молода,
К Правде, к Свету, к Свободе стремилась,
В прегрешениях тяжких тогда,
Как блудница, ты громко винилась,
И казалось нам в первые дни:
Повториться не могут они...

НЕДАВНЕЕ ВРЕМЯ
163
Приводя наше прошлое в ясность,
Проклиная бесправье, безгласность,
Произвол и господство бича,
Далеко мы зашли сгоряча!
Между тем, как народ неразвитый
Ел кору и молчал, как убитый,
Мы сердечно болели о нем,
Мы взывали: «даруГпе свободу
Угнетенному нами народу,
Мы прошедшее сами клянем!
Посмотрите на нас: мы обжоры,
Мы ходячие трупы, гробы,
Казнокрады, народные воры,
Угнетателя, трусы, рабы!»
Походя на толпу сумасшедших,
На самих себя вьющих бичи,
Сознаваться в недугах прошедших
Были мы до того горячи,
Что превысили всякую меру...
Крылось что-то неладное тут,
Но не вдруг потеряли мы веру...
Призывая па дело, на труд,
Понял горькую истину сразу
Только юноша-гений тогда,
Произнесший бессмертную Фразу:
«В настоящее время, когда...»
Дело двинулось... волею власти...
И тогда-то во всей наготе
Обнаружились личные страсти
И послышались речи — не те:
«Это яд, ужь давно отравлявший
«Наше общество, силу забрал»!
Восклицал, словно с неба упавший,
Суясь всюду, сморчок-генерал
(Как цветы, что в ночи распускаются,
Эти люди в чинах повышаются
В строгой тайне, — ив жизни потом
С непонятным апломбом являются
В роковом ореоле своем).
«Со времен Петрашевского строго
«За развитьем его я следил,
«Я наметил поборников много,
«Но... напрасно я труд погубил!
«Горе! горе! Имею сынишку,
«Тяжкой службой, бессонным трудом
«Приобрел я себе деревнишку...
«Что-жь... пойду я теперь нагишом?..
«Любо вам рисоваться, мальчишки!
«А со мной-то что сделали вы?..»
Еслиб только такие людишки
Порицали реформу... увы!
Радикалы вчерашние тоже
Восклицали: «что будет?., о, боже!..»
Уступать не хотели земли...
(Впрочем, — надо заметить, — не много,
Разбирая прошедшее строго,
Мы бы явных протестов начли:
По обычаю мудрых холопов,
Мы держалися больше подкопов
Или рабски за временем шли)...
Некто, слывший по службе за гения,
Генерал Фердинанд фон-дер-Шпехт
(Об отводе лесов для сечения
Подававший обширный проэкт),
Нам предсказывал бунты народные
(«Что, не прав я?..» потом он кричал).
— Всё они! всё мальчишки негодные!
Негодующий хор повторял.
Та вражда к молодым поколеньям
Здесь начальные корни взяла,
Что впоследствии диким явленьем
В нашу жизнь так глубоко вошла.
Учрежденным тогда комитетам
Потерявшие ум старики
Посылали, сердясь не во летам,
Брань такую: «Мальчишки! щенки!..»
(Там действительно люди засели
С средним чином, без лент и без звезд,
А иные тузы полетели
В то же время с насиженных мест).
Не щадя даже сына родного,
Уничтожить иной был готов
За усмешку, за резкое слово
Безбородых, безусых бойцов;
Их ошибки встречались шипеньем,
Их несчастье — скаканьем и пеньем:
«Ну! теперь-то припрут молодцов!
Лезут на стену, корчат Катонов,
Посевают идеи Прудонов,
А пугни — присмиреет любой,
Станет петь превосходство неволи...»
Правда, правда! народ молодой
Брал под час непосильные роли.
Но молчать бы вам лучше, глупцы,
Да решеньем вопроса заняться:
Таковы ли бывают отцы,
От которых герои родятся?..
Клубу нашему тоже на долю
Неприятностей выпало вволю.
Чуть тронулся крестьянский вопрос
И порядок нарушился древний,
Стали «плохо писать из деревни».
— Не сыграть ли в картишки? «На чтб-с?»
Отвечал вопрошаемый грубо:
«Своротили вы, сударь, с-ума!..»
Члены мирно дремавшего клуба

164
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
Разделились; пошла кутерьма:
Крепостник, находя незаконной,
Откровенно реформу бранил,
А в ответ якобинец салонной
Говорил, говорил, говорил...
Сам себе с наслажденьем внимая.
Формируя парламентский слог,
Всем недугам родимого края
Подводил он жестокий итог;
Человеком идей прогрессивных
Не без цели стараясь прослыть,
Убеждал старикашек наивных
Встрепенуться и Русь полюбить!
Все отдать для отчизны священной,
Умереть, если так суждено!..
Ты не пой, соловей современный!
Эту песню мы знаем давно!
Осуждаешь ты старое вмело,
Недоволен и новым слегка,
Ты способен и доброе дело
Между Фразами сделать пока;
Ты теперь еще шуткою дерзкой
Иногда подлеца оборвешь,
Но получишь ты ключ камергерской
И уста им навеки запрешь!
Пуще тех «гуртовых» генералов,
Над которыми ныне остришь,
Станешь ты нажимать либералов,
С ними всякую связь прекратишь, —
Этим ты стариков успокоишь
II помогут тебе старики.
Ловко ты свое здание строишь,
Мастерски расставляешь силки!..
Словом, мирные дни миновали,
Много выбыло членов тогда,
А иные ходить перестали,
Остальных разделяла вражда.
Хор согласный — стал дик и нестроен,
Ни игры, ни богатых пиров!
Лишь один оставался спокоен
Это дедушка медный Крылов:
Не бездушным глядел истуканом,
Он лукавым сатиром глядел,
Игрокам, бюрократам, дворянам
Он, казалось, насмешливо пел:
«Полно вам — благо сами вы целы —
О наделах своих толковать,
Смерть придет — уравняет наделы!
Если вам мудрено уравнять...
«Полно вам враждовать межь собою
За чины, за места, за кресты —
Смерть придет и отнимет без бою
И чины, и места, и кресты!..
«Пусть вас минус в игре не смущает,
Игроки! пусть не радует плюс,
Смерть придет — все итоги сравняет:
Будет, будет у каждого плюс\..»
Губернаторы места лишенные,
Земледельцы-дворяне стесненные,
Откупные тузы разоренные,
Игроки, прогоревшие в прах, —
Генерал, проигравший сражение,
Адмирал, потерпевший крушение —
Находили ли вы утешение
В этих кратких и мудрых словах?..
ПОСЛЕСЛОВИЕ
С плеч упало тяжелое бремя,
Написал я четыре главы.
«Почему же не новое время,
А недавнее выбрали вы?»
Замечает читатель, живущий
Где-нибудь в захолустной дали:
«Сцены, очерки жизни текущей
Мы бы с большей охотой прочли.
Ваши книги расходятся худо!
А зачем же вчерашнее блюдо,
Вместо свежего, ставить на стол?
Чем в прошедшем упорно копаться,
Не гораздо ли лучше касаться
Новых язв, народившихся зол?»
Для людей, в захолустьи живущих,
Мы действительно странны, смешны,
Но, читатель! в вопросах текущих
Права голоса мы лишены,
Прикасаться к ним робко, несмело,
Значит пуще запутывать их,
Шить на мертвых не трудное дело,
Нам желательно шить на живых.
Устарелое вымерло племя,
Вообще устоялись умы,
Потому-то недавнее время,
Государь мой! и тронули мы
(Да и то с подобающим тактом)...
Погоди, если мы поживем,
Дав назад отодвинуться Фактам,
И вперед мы рассказ поведем, —
Мы коснемся столичных пожаров
И волнений в среде молодой,
Понесенных прогрессом ударов
И печальных потерь... Да и той
Злополучной поры не забудем,
Что прогресс повернула вверх-дном,
И всегда по возможности будем
Верны истине — задним числом...
1 июля.
Карабаха.

4874
РУССКИЕ ЖЕНЩИНЫ
165
РУССКИЕ ЖЕНЩИНЫ
КНЯГИНЯ ТРУБЕЦКАЯ
ПОЭМА
(1826 год)
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Покоен, прочен и легок
На-диво слаженный возок;
Сам граф-отец не раз, не два
Его попробовал сперва.
Шесть лошадей в него впрягли,
Фонарь внутри его зажгли*.
Сам граф подушки поправлял,
Медвежью полость в ноги стлал,
Творя молитву, образок
Повесил в правый уголок
И — зарыдал... Княгиня - дочь...
Куда-то едет в эту ночь...
I
«Да, рвем мы сердце пополам
4PF ДРУ^ но> родной,
Скажи, что-жь больше делать нам?
Поможешь ли тоской!
Один, кто мог бы нам помочь
Теперь... Прости, прости!
Благослови родную дочь
И с миром отпусти!
II
«Бог весть, увидимся ли вновь.
Увы! надежды нет.
Прости и зпай: твою любовь,
Последний твой завет
Я буду помнить глубоко
В далекой стороне...
Не плачу я, но не легко
С тобой расстаться мне!
III
«О, видит бог!.. Но долг другой
И выше и трудней
Меня зовет... Прости, родной!
Напрасных слез не лей!
Далек мой путь, тяжел мой путь,
Страшна судьба моя,
Но сталью я одела грудь...
Гордись — я дочь твоя!
IV
«Прости и ты, мой край род[юй,
Прости, несчастный край!
И ты... о город роковой,
Гнездо всех бед... прощай!
Кто видел Лондон и Париж,
Венецию и Рим,
Того ты блеском не прельстишь,
Но был ты мной любим —
V
«Счастливо молодость моя
Прошла в стенах твоих,
Твои балы любила я,
Катанья с гор крутых,
Любила плеск Невы твоей
В вечерней тишине,
И эту площадь перед ней
С героем на коне...
VI
«Мне не забыть... Потом, потом
Расскажут нашу быль...
А ты, будь проклят, мрачный дом,
Где первую кадриль
Я танцовала... Та рука
Досель мне руку жжет...
Ликуй
***
Покоен, прочен и легок,
Катится городом возок.
Вся в черном, мертвенно бледна
Княгиня едет в нем одна,
А секретарь отца, — (в крестах,
Чтоб наводить дорогой страх),
С прислугой скачет впереди...
Свища оичом, крича: «пади!»
Ямщик столицу миновал...
Далек княгине путь лежал,
Была суровая зима...
Па каждой станции сама
Выходит путница: «Скорей
Перепрягайте лошадей!»

166
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
/Л7/
И сыплет щедрою рукой
Червонцы челяди ямской.
Но труден путь! Б двадцатый день
Едва приехали в Тюмень,
Еще скакали десять дней,
«Увидим скоро Енисей»
Сказал княгине секретарь:
«Не ездит так и государь!..»
Вперед! Душа полна тоски,
Дорога все трудней,
Но грезы мирны и легки —
Приснилась юность ей.
Богатство, блеск! Высокий дом
На берегу Невы,
Обита лестница ковром,
Перед подъездом львы,
Изящно убран пышный зал,
Огнями весь горит.
О радость! ныньче детский бал,
Чу! музыка гремит!
Ей ленты алые вплели
В две русые косы,
Цветы, наряды принесли
Невиданной красы.
Пришел папаша, — сед, румян, -
К гостям ее зовет.
«Ну, Катя! чудо сарафан!
Он всех с ума сведет!»
Ей любо, любо без границ.
Кружится перед ней
Цветник из милых детских лиц,
Головок и кудрей.
Нарядны дети, как цветы,
Нарядней старики:
Плюмажи, ленты и кресты,
Со звоном каблуки...
Танцует, прыгает дитя,
Не мысля ни о чем,
И детство резвое шутя
Проносится... Потом
Другое время, бал другой
Ей снится: перед ней
Стоит красавец молодой,
Он что-то шепчет ей...
Потом опять балы, балы.^.
Она — хозяйка их,
У них сановники, послы,
Весь модный свет у них...
«О милый! что ты так угрюм?
Что н^-сердце твоем?»
•—Дитя! мне скучен светский шум,
Уйдем скорей, уйдем! —
И вот уехала она
С избранником своим.
Пред нею чудная страна,
Пред нею — вечный Рим...
Ах! чем бы жизнь нам помянуть —
Не будь у нас тех дней,
Когда, урвавшись как-нибудь
Из родины своей,
И скучный север миновав,
Примчимся мы на юг.
До нас нужды, над нами прав
Ни у кого... Сам друг
Всегда лишь с тем, кто дорог нам,
Живем мы, как хотим;
Сегодня смотрим древний храм,
А завтра посетим
Дворец, развалины, музей...
Как весело притом
Делиться мыслию своей
С любимым существом!
Под обаяньем красоты,
Во власти строгих дум,
По Ватикану бродишь ты
Подавлен и угрюм;
Отжившим миром окружен,
Не помнишь о живом.
За то как странно поражен
Ты в первый миг потом,
Когда, покинув Ватикан,
Вернешься в мир живой,
Где ржет осел, шумит Фонтан,
Поет мастеровой;
Торговля бойкая кипит,
Кричат на все лады:
Кораллов! раковин! улит!
Мороженой воды!
Танцует, ест, дерется голь,
Довольная собой,
И косу черную, как смоль,
Римлянке молодой
Старуха чешет... Жарок день,
Несносен черни гам,
Где нам найти покой и тень?
Заходим в первый храм.
Не слышен здесь житейский шум,
Прохлада, тишина
И полусумрак... Строгих дум
Опять душа полна.
Святых и ангелов толпой
Вверху украшен храм,
Порфир и яшма под ногой
И мрамор по стенам...

РУССКИЕ ЖЕНЩИНЫ
167
Как сладко слушать моря шум I
Сидишь по часу нем,
Неугнетенный, бодрый ум
Работает межь тем...
До солнца горною тропой
Взберешься высоко —
Какое утро пред тобой!
Как дышется легко!
По жарче, жарче южный день,
На зелени долин
Росинки нет... Уйдем под тень
Зонтообразных пины...
Княгине памятны тс дин
Прогулок и бесед,
В душе оставили они
Неизгладимый след.
Но не вернуть ей дней былых,
Тех дней надежд и грез,
Как не вернуть лотом о них
Пролитых ею слез!..
Исчезли радужные сны,
Пред нею ряд картин
Забытой богом стороны:
Суровый господин
И жалкий труженик-мужик
С понурой головой...
Как первый властвовать привык,
Как рабствует второй!
Ей снятся группы бедняков
На нивах, на лугах,
Ей снятся стоны бурлаков
На волжских берегах...
Наивным ужасом полна,
Она не ест, не спит,
Засыпать спутника она
Вопросами спешит:
«Скажи, ужель весь край таков?
Довольства тени нет?..»
— Ты в царстве нищих и рабов!
Короткий был ответ...
Она проснулась — в руку сон!
Чу, слышен впереди
Печальный звон — кандальный звон!
— Эй, кучер, погоди!
То ссыльных партия идет,
Больней заныла грудь.
Княгиня деньги им дает,
«Спасибо, добрый путь!»
Ей долго, долго лица их
Мерещатся потом,
И не прогнать ей дум своих,
Не позабыться сном!
«И та здесь партия была...
Да... нет других путей...
Но след их вьюга замела.
Скорей, ямщйк, скорей!..»
* *
Мороз сильней, пустынней путь,
Чем да** на восток;
На триста ерст какой-нибудь
Убогий городок,
Зато как радостно глядишь
На темный ряд домов,
Но где же люди? Всюду тишь,
Не слышно даже псов.
Под кровлю всех загнал мороз,
Чаек от скуки пьют.
Прошел солдат, проехал воз,
Куранты где-то бьют.
Замерзли окна... огонек
В одном чуть-чуть мелькнул..
Собор... на выезде острог...
Ямщик кнутом махнул:
«Эй вы!» и нет уже городка,
Последний дом исчез...
Направо — горы и река,
Налево темный лес...
Кипит больной, усталый ум
Бессонный до утра,
Тоскует сердце. Смена дум
Мучительно быстра;
Княгиня видит то друзей,
То мрачную тюрьму
И тут же думается ей —
Бог знает почему,
Что небо звездное — песком
Посыпанный листок,
А месяц — красным сургучом
Оттиснутый кружок...
Пропали горы; началась
Равнина без конца.
Еще мертвей! Не встретит глаз
Живого деревца.
«А вот и тундра!» говорит
Ямщик, бурят степной.
Княгиня пристально глядит
И думает с тоской:
Сюда-то жадный человек
За золотом идет!
Оно лежит по руслам рек,
Оно на дне болот.
Трудна добыча на реке,
Болота страшны в зной,
Но хуже, хуже в руднике,
Глубоко под землей!..

168
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4814
Там гробовая тишина,
Там безрассветный мрак...
Зачем, проклятая страна,
Нашел тебя Ермак?..
Чредой спустилась ночи мгла,
Опять взошла луна.
Княгиня долго не спала,
Тяжелых дум полна...
/снула... Башня снится ей...
Она вверху стоит;
Знакомый город перед ней
Волнуется, шумит;
К обширной площади бегут
Несметные толпы:
Чиновный люд. торговый люд,
Разнощики, попы;
Пестреют шляпки, бархат, шолк,
Тулупы, армяки...
Стоял ужь там какой-то полк,
Пришли еще полки,
Побольше тысячи солдат
Сошлось. Они «ура!» кричат,
Они чего-то ждут...
Народ галдел, народ зевал,
Едва-ли сотый понимал,
Что делается тут...
Зато посмеивался в ус,
Лукаво щуря взор,
Знакомый с бурями Француз,
Столичный куаФер...
Приспели новые полки:
«Сдавайтесь!» тем кричат.
Ответ им — пули и штыки,
Сдаваться не хотят.
Какой-то бравый генерал,
Влетев в каре, грозиться стал —
С коня снесли его.
Другой приблизился к рядам:
«Прощенье царь дарует вам!»
Убили и того.
Явился сам митрополит
С хоругвями, с крестом:
Покайтесь, братия! гласит,
Падите пред царем!
Солдаты слушали, крестясь,
Но дружен был ответ:
«Уйди, старик! молись за нас!
Тебе здесь дела нет...»
Тогда-то пушки навели,
Сам царь скомандовал: па-ли!..
О, милый, жив ли ты?
Княгиня, память потеряв,
Вперед рванулась, и стремглав
Упала с высоты...
Пред нею длинный и сырой
Подземный корридор,
У каждой двери часовой,
Все двери на запор.
Прибою волн подобный плеск
Снаружи слышен ей;
Внутри — бряцанье, ружей блеск
При свете Фонарей;
Да отдаленный шум шагов
И долгий гул от них,
Да перекрестный бой часов,
Да крики часовых...
С ключами старый и седой,
Усатый инвалид —
«Иди, печальница, за мной!»
Ей тихо говорит:
«Я проведу тебя к нему,
Он жив и невредим...»
Она доверилась ему,
Она пошла за ним...
Шли долго, долго... Наконец,
Дверь визгнула, — и вдруг
Пред нею он... живой мертвец...
Пред нею — бедный друг!
Упав на грудь ему, она
Торопится спросить:
«Скажи, что делать? Я сильна,
Могу я страшно мстить!
Достанет мужества в груди,
Готовность горяча,
Просить ли надо?..»—«Не ходи,
Не тронешь палача!»
«О милый! что сказал ты? Слов
Не слышу я твоих.
То этот страшный бой часов,
То крики часовых!
Зачем тут третий между нас?..»
— Наивен твой вопрос. —
—«Пора! пробил урочный час!»
Тот «третий» произнес...
Княгиня вздрогнула, — глядит
Испуганно кругом,
Ей ужас сердце леденит:
Не все тут было сном!. ♦
Луна плыла среди небес
Без блеска, без лучей,
Налево был угрюмый лес,
Направо — Енисей.

4874
РУССКИЕ ЖЕНЩИНЫ
Темно! Навстречу ни души,
Ямщик на козлах спал,
Голодный волк в лесной глуши
Пронзительно стонал,
Да ветер бился и ревел,
Играя па реке,
Да инородец где-то пел
На странном языке.
Суровым пафосом звучал
Неведомый язык,
И пуще сердце надрывал,
Как в бурю чайки крик...
Княгине холодно; в ту ночь
Мороз был нестерпим,
Упали силы; ей не в мочь
Бороться больше с ним.
Рассудком ужас овладел,
Что не доехать ей.
Ямщик давно уже не пел,
Не понукал коней,
Передней тройки не слыхать,
«Эй! жив-ли ты, ямщик?
Что ты замолк? не вздумай спать!»
— Не бойтесь, я привык...
Летят... Из мерзлого окна
Не видно ничего,
Опасный гонит сон она,.
Но не прогнать его!
Он волю женщины больной
Мгновенно покорил,
И, как волшебник, в край иной
Ее переселил.
Тот край — он ей уже знаком, —
Как прежде пеги полн,
И теплым солнечным лучом
И сладким пеньем волн
Ее приветствовал, как друг...
Куда ни поглядит:
«Да, это юг! да, это юг!»
Все взору говорит...
Ни тучки в небе голубом,
Долина вся в цветах,
Все солнцем залито, — на всем,
Внизу и на горах,
Печать могучей красоты,
Ликует все вокруг;
Ей солнце, море и цветы
Поют: « да — это юг!»
В долине между цепью гор
И морем голубым
Она летит во весь опор
С избранником своим.
Дорога их — роскошный сад,
С деревьев льется аромат,
На каждом дереве горит
Румяный, пышный плод;
Сквозь ветви темные сквозит
Лазурь небес и вод;
По морю реют корабли,
Мелькают паруса,
А горы, видные вдали,
Уходят в небеса.
Как чудны краски их! За час
Рубины рдели там,
Теперь заискрился топаз
По белым их хребтам...
Вот вьючный мул идет шажкомг
В бубенчиках, в цветах,
За мулом — женщина с венком,
С корзинкою в руках.
Она кричит им: добрый путь!
И засмеявшись вдруг,
Бросает быстро ей на грудь
Цветок... да! это юг!
Страна античных, смуглых дев
И вечных роз страна...
Чу! мелодический напев,
Чу! музыка слышна!..
«Да, это юг! да, это юг!
(Поет ей добрый сон)
Опять с тобой любимый друг,
Опять свободен он!..»
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Уже два месяца почти
Бессменно день и почь в пути
На-диво слаженный возок,
А все конец пути далек!
Княгинин спутник так устал,
Что под Иркутском захворал,
Два дня прождав его, она
Помчалась далее одна...
Ее в Иркутске встретил сам
Начальник городской:
Как мощи сух, как палка прям,
Высокий и седой.
Сползла с плеча его даха,
Под ней — кресты, мундир,
На шляпе — перья петуха.
Почтенный бригадир,
Ругнув за что-то ямщика,
Поспешно подскочил
И дверцы прочного возка
Княгине отворил...

170
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4874
княгиня (входит в стан-
ционный дом)
В Нерчинск! Закладывать скорей!
ГУБЕРНАТОР
Пришел я — встретить вас.
княгиня
Велите-жь дать мне лошадей!
ГУБЕРНАТОР
Прошу помедлить час.
Дорога наша так дурна,
Вам нужно отдохнуть...
княгиня
Благодарю вас! Я сильна..
Ужь не далек мой путь...
ГУБЕРНАТОР
Все-жь будет верст до восьмисот,
А главная беда:
Дорога хуже тут пойдет,
Опасная езда!..
Два слова нужно вам сказать
По службе, — и притом
Имел я счастье граа»а знать
Семь лет служил при нем.
Отец ваш редкий человек,
По сердцу, по уму,
Запечатлев в душе на век
Признательность к нему,
К услугам дочери его
Готов я... весь я ваш...
княгиня
Но мне ненужно ничего!
(отворяя дверь в сени)
Готов-ли экипаж?
ГУБЕРНАТОР
Покуда я не прикажу,
Его не подадут...
княгиня
Так прикажите-жь! Я прошу...
ГУБЕРНАТОР
Но есть зацепка тут:
С последней почтой прислана
Бумага...
княгиня
Что-же в ней:
Ужь не вернуться-ль я должна?
ГУБЕРНАТОР
Да-с, было бы верней.
княгиня
Да кто-жь прислал вам и о чем
Бумагу? чтб-же — там
Шутили, что-ли, над отцом?
Он все устроил сам!
ГУБЕРНАТОР
Нет... не решусь я утверждать.,
Но путь еще далек...
княгиня
Так чтб-же даром и болтать!
Готов ли мой возок?
ГУБЕРНАТОР
Нет! Я еще не приказал...
Княгиня! здесь я — царь!
Садитесь! Я уже сказал,
Что знал я графа встарь,
А граф... хоть он вас отпустил,
По доброте своей,
Но ваш отъезд его убил...
Вернитесь поскорей!
княгиня
Нет! что однажды решено —
Исполню до конца!
Мне вам рассказывать смешно,
Как я люблю отца,
Как любит он. Но долг другой
И выше и святей
Меня зовет. Мучитель мой!
Давайте лошадей!
ГУБЕРНАТОР
Позвольте-с. Я согласен сам,
Что дорог каждый час,
Но хорошо-ль известно вам,
Что ожидает вас?
Бесплодна наша сторона,
А та — еще бедней,
Короче нашей там весна,
Зима — еще длинней.
Да-с, восемь месяцев зима
Там — знаете-ли вы?
Там люди редки без клейма
И те душой черствы;
На воле рыскают кругом
Там только варнаки;
Ужасен там тюремный дом,
Глубоки рудники.
Вам не придется с мужем быть
Минуты глаз-на-глаз:

4871
РУССКИЕ ЖЕНЩИНЫ
171
В казарме общей надо жить,
А пища: хлеб да квас.
Пять тысяч каторжников там,
Озлоблены судьбой,
Заводят драки по ночам,
Убийства и разбой;
Короток им и страшен суд,
Грознее нет суда!
И вы, княгиня, вечно тут
Свидетельницей... Да!
Поверьте, вас не пощадят,
Не сжалится никто!
Пускай ваш муж — он виноват...
А вам терпеть... за что?
княгиня
Ужасна будет, знаю я,
Жизнь мужа моего.
Пускай же будет и моя
Нерадостней его!
ГУБЕРНАТОР
Но вы не будете там жить:
Тот климат вас убьет!
Я вас обязан убедить,
Не ездите вперед!
Ах! вам ли жить в стране такой,
Где воздух у людей
Не паром — пылью ледяной
Выходит из ноздрей?
Где мрак и холод круглый год,
А в краткие жары
Непросыхающих болот
Зловредные пары?
Да... страшный край! Откуда прочь
Бежит и зверь лесной,
Когда стосуточная ночь
Повиснет над страной...
княгиня
Живут-же люди в том краю,
Привыкну я, шутя...
ГУБЕРНАТОР
Живут? Но молодость свою
Припомните... дитя!
Здесь мать — водицей снеговой,
Родив, омоет дочь,
Малютку грозной бури вой
Баюкает всю ночь,
А будит дикий зверб, рыча
Близь хижины лесной,
Да пурга, бешено стуча
В окно, как домовой.
€ глухих лесов, с пустынных рек
Сбирая дань свою,
Окреп туземный человек
С природою в бою,
А вы?..
княгиня
Пусть смерть мне суждена —
Мне нечего жалеть!..
Я еду! еду! я должна
Близь мужа умереть.
ГУБЕРНАТОР
Да, вы умрете, но сперва
Измучите того,
Чья безвозвратно голова
Погибла. Для него
Прошу: не ездите туда!
Сноснее одному,
Устав от тяжкого труда,
Придти в свою тюрьму,
Придти — и лечь на голый пол
И с черствым сухарем
Заснуть... а добрый сон пришел —
И узник стал царем!
Летя мечтой к родным, к друзьям,
Увидя вас самих,
Проснется он к дневным трудам
И бодр, и сердцем тих,
А с вами?.. с вами не знавать
Ему счастливых грез,
В себе он будет сознавать
Причину ваших слез.
княгиня
Ах!.. Эти речи поберечь
Вам лучше для других.
Всем вашим пыткам не извлечь
Слезы из глаз моих!
Покинув родину, друзей,
Любимого отца,
Приняв обет в душе моей
Исполнить до конца
Мой долг, — я слез не принесу
В проклятую тюрьму —
Я гордость, гордость в нем cnacj
Я силы дам ему!
Презренье к нашим палачам,
Сознанье правоты
Опорой верной будет нам.
ГУБЕРНАТОР
Прекрасные мечты!
Но их достанет на пять дней.
Не век же вам грустить?
Поверьте совести моей,
Захочется вам жить.
Здесь черствый хлеб, тюрьма, позор,
Нужда и вечный гнет,

172
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
/S7/
А там балы, блестящий двор,
Свобода и почет.
Как знать? Быть может, бог судил.
Понравится другой,
Закон вас права не лишил...
княгиня
Молчите! •. Боже мой!..
ГУБЕРНАТОР
Да, откровенно говорю,
Вернитесь лучше в свет.
княгиня
Благодарю, благодарю
За добрый ваш совет!
И прежде был там рай земной.
А ныне этот рай
Своей заботливой рукой
Расчистил Николай.
Там люди заживо гниют —
Ходячие гробы,
Мужчины — сборище Иуд,
А женщины — рабы.
Что там найду я? Ханжество,
Поругавную честь,
Ничтожной злобы торжество
И подленькую месть.
Нет, в этот вырубленный лес
Меня не заманят,
Где были дубы до небес,
А ныньче пни торчат!
Вернуться? жить среди клевет,
Пустых и темных дел?..
Там места нет, там друга нет
Тому, кто раз прозрел!
Нет, нет, я видеть не хочу
Продажных и тупых,
Не покажусь я палачу
Свободных и святых.
Забыть того, кто нас любил,
Вернуться — все простя?
ГУБЕРНАТОР
Но он-же вас не пощадил?
Подумайте, дитя:
О ком тоска? к кому любовь?
княгиня
Молчите, генерал!
ГУБЕРНАТОР
Когда-б не доблестная кровь
Текла в вас — я б молчал.
Но если рветесь вы вперед,
Не веря ничему,
Быть может, гордость вас спасет.
Достались вы ему
С богатством, с именем, с умом,
С доверчивой душой,
А он, не думая о том,
Что станется с женой,
Увлекся призраком пустым
И — вот его судьба!..
И что-жь?.. бежите вы за ним,
Как жалкая раба!
княгиня
Нет! я не жалкая раба,
Я женщина, жена!
Пускай горька моя судьба —
Я буду ей верна!
О, еслиб он меня забыл
Для женщины другой,
В моей душе достало-б сил
Не быть его рабой!
Но знаю: к родине любовь
Соперница моя,
И еслиб нужно было, вновь
Ему простила-б я!..
* *
*
Княгиня кончила... Молчал
Упрямый старичок.
—Ну, что-жь? Велите, генерал,
Готовить мой возок?
Не отвечая на вопрос,
Смотрел он долго в пол,
Потом в раздумьи произнес:
«До завтра» — и ушел...
* *.
На завтра тот-же разговор.
Просил и убеждал,
Но получил опять отпор
Почтенный генерал.
Все убежденья истощив
И выбившись из сил,
Он долго важен, молчалив,
По комнате ходил
И, наконец, сказал: «Быть так!
Вас не спасешь, увы!.ж
Но знайте: сделав этот шаг,
Всего лишитесь вы!»
— Да что же мне еще терять?
«За мужем поскакав,
Вы отреченье подписать
Должны от ваших прав!»

4874
РУССКИЕ ЖЕНЩИНЫ
173
Старик эффектно замолчал,
От этих страшных слов
Он очевидно пользы ждал.
Но был ответ таков:
«У вас седая голова,
А вы еще дитя!
Вам наши кажутся права
Правами — не шутя.
Нет! ими я не дорожу,
Возьмите их скорей!
Где отреченье? Подпишу!
И живо — лошадей!..»
ГУБЕРНАТОР
Бумагу эту подписать!
Да что вы?.. Боже мой!
Ведь это значит нищей стать
И женщиной простой!
Всему вы скажете прости,
Что вам дано отцом,
Что по наследству перейти
Должно бы к вам потом'
Права имущества, права
Дворянства потерять!
Нет, вы подумайте сперва —
Зайду я к вам опять!..
* *
Ушел и не был целый день...
Когда спустилась тьма,
Княгиня слабая, как тень,
Пошла к нему сама.
Ее не принял генерал:
Хворает тяжело...
Пять дней, покуда он хворал,
Мучительных прошло,
А на шестой пришел он сам
И круто молвил ей:
«Я отпустить не вправе вам,
1шягиня, лошадей 1
Вас по этапу поведут
С конвоем...»
княгиня
Боже мой!
Но так ведь месяцы пройдут
В дороге?..
ГУБЕРНАТОР
Да, весной
В Нерчинск придете, если вас
Дорога не убьет.
На вряд версты четыре в час
Закованный идет;
По середине дня — привал,
С закатом дня — ночлег,
А ураган в степи застал —
Закапывайся в снег!
Да-с, промедленьям нет числа,
Иной упал, ослаб.,.
княгиня
Не хорошо я поняла —
Что значит ваш этап?
ГУБЕРНАТОР
Под караулом казаков
С оружием в руках,
Этапом водим мы воров
И каторжных в цепях,
Они дорогою шалят,
Того гляди сбегут,
Так их канатом прикрутят
Друг к другу —и ведут.
Трудненек путь! Да вот-с каков:
Отправится пятьсот,
А до нерчинских рудников
И трети не дойдет!
Они, как мухи, мрут в пути,
Особенно зимой...
И вам, княгиня, так идти?..
Вернитесь-ка домой!
княгиня
О нет! я этого ждала...
Но вы, но вы... злодеи!..
Неделя целая прошла...
Нет сердца у людей!
Зачем бы разом не сказать?..
Ужь шла бы я давно...
Велите-жь партию сбирать —■
Иду! мне все равно!..
*
«Нет! вы поедете!..» вскричал
Нежданно старый генерал,
Закрыв рукой глаза:
«Как я вас мучил... Боже мой!..»
(Из под руки на ус седой
Скатилася слеза).
«Простите! да, я мучил вас,
Но мучился и сам,
Но строгий я имел приказ
Преграды ставить вам!
И разве их не ставил я?
Я делал все, что мог,
Перед судом душа моя
Чиста, свидетель бог!
Острожным жестким сухарем
II жизнью в запорти,

174.
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
аи —
Позором, ужасом, трудом
Этапного пути
Я вас старался напугать.
Не испугались, вы!
И хоть бы мне не удержать
На плечах головы
Я не могу, я не хочу
Тиранить больше вас...
Я вас в три дня туда домчу...
(отворяя дверь, кричит}
Эй! запрягать, сейчас!..
23 июля.
Карабиха.
1872
РУССКИЕ ЖЕНЩИНЫ
КНЯГИНЯ М. Н. ВОЛКОНСКАЯ
(бабушкины записки)
(1826 — 27 г.)
ГЛАВА I
Проказники внуки! Сегодня оне
С прогулки опять воротились:
«Нам, бабушка, скучно! В ненастные дни,
Когда мы в портретной садились
И ты начинала рассказывать нам,
Так весело было!.. Родная,
Еще что-нибудь расскажи!..» По углам
Уселись. Но их прогнала я:
«Успеете слушать; рассказов моих
Достанет на целые томы,
Но вы еще глупы: узнаете их,
Как будете с жизнью знакомы!
Я все рассказала доступное вам
По вашим ребяческим летам:
Идите гулять по полям, по лугам!
Идите же... пользуйтесь летом!»
И вот, не желая остаться в долгу
У внуков, пишу я записки;
Для них я портреты людей берегу,
Которые были мне близки,
Я им завещаю альбом — и цветы
С могилы сестры-Муравьевой,
Коллекцию бабочек, Флору Читы
И виды страны той суровой;
Я им завещаю железный браслет...
Пускай берегут его свято:
В подарок жене, его выковал дед
Из собственной цепи когда-то...
Родилась я, милые внуки мои,
Под Киевом, в тихой деревне;
Любимая дочь я была у семьи.
Наш род был богатый и древний,
Но пуще отец мой возвысил его:
Заманчивей славы героя,
Дороже отчизны — не знал ничего
Боец, не любивший покоя.
Творя чудеса, девятнадцати лет
Он был полковым командиром,
Он мужеством добыл и лавры побед
И почести, чтимые миром.
Воинская слава его началась
Персидским и шведским походом,
Но память о нем нераздельно слилась
С великим 12-м годом:
Тут жизнь его долгим сраженьем была.
Походы мы с ним разделяли,
И в месяц иной не запомним числа,
Когда б за него не дрожали.
«Защитник Смоленска» всегда впереди
Опасного дела являлся...
Под Лейпцигом раненый, с пулей в груди,
Он вновь через сутки сражался,
Так летопись жизни его говорит:А
В ряду полководцев России,
Покуда отечество наше стоит,
Он памятен будет! Витии
Отца моего осыпали хвалой,
Бессмертным его называя;
Жуковский почтил его громкой строфой,
Российских вождей прославляя:
Под Дашковой личного мужества жар
И жертву отца-патриота
Поэт воспевает.2 Воинственный дар
Являя в сраженьях без счета,
Не силой одною врагов побеждал
Ваш прадед в борьбе исполинской:
О нем говорили, что он сочетал
С отвагою гений воинской.

4812
РУССКИЕ ЖЕНЩИНЫ
175
Войной озабочен, в семействе своем
Отец ни во что не мешался,
Но крут был порою; почти божеством
Он матери нашей казался,
И сам он глубоко привязан был к пей.
Отца мы любили — в герое.
Окончив походы, в усадьбе своей
Он медленно гас на покое.
Мы жили в большом, подгородном дому.
Детей поручив англичанке,
Старик отдыхал.3 Я училась всему,
Что нужно богатой дворянке.
А после уроков бежала я в сад
И пела весь день беззаботно,
Мой голос был очепь хорош, говорят,
Отец его слушал охотно;
Записки свои приводил он к концу,
Читал он газеты, журналы,
Пиры задавал; наезжали к отцу
Седые, как он, генералы,
И шли бесконечные споры тогда;
Межь тем молодёжь танцовала.
Сказать ли вам правду? была я всегда
В то время царицею бала:
Очей моих томных огонь голубой
И черная с синим отливом
Большая коса, и румянец густой
На личике смуглом, красивом,
И рост мой высокий, и гибкий мой стан,
И гордая поступь — пленяли
Тогдашних красавцев: гусаров, улан,
Что близко с полками стояли.
Но слушала я неохотно их лесть...
Отец за меня постарался:
«Не время ли замуж? Жених уже есть,
Он славно под Лейпцигом дрался,
Его полюбил государь, наш отец,
И дал ему чин генерала.
Постарше тебя... а собой молодец,
Волконский! Его ты видала
На царском смотру... и у нас он бывал,
По парку с тобой все шатался!»
— Да, помню! Высокий такой генерал...
«Он самый!» Старик засмеялся...
— Отец! он так мало со мной говорил!
Заметила я, покраснела...
«Ты будешь с ним счастлива!» круто ре-
Старик,— возражать я не смела... [шил
Прошло две недели,-—и я под веацом
С Сергеем Волконским стояла,
Немного я знала его женихом,
Немного и мужем узнала,—
Так мало мы жили под кровлей одной,
Так редко друг друга видали!
По дальним селеньям, на зимний постой,
Бригаду его разбросали,
Ее объезжал беспрестанно Сергей.
А я, между тем, расхворалась;
В Одессе потом, по совету врачей,
Я целое лето купалась;
Зимой он приехал за мною туда,
С неделю я с ним отдохнула
При главной квартире... и снова беда!
Однажды я крепко уснула,
Вдруг слышу я голос Сергея (в ночи,
Почти на рассвете то было):
«Вставай! поскорее найди мне ключи!
Камин затопи!» Я вскочила...
Взглянула: встревожен и бледен он был»
Камин затопила я живо.
Из ящиков муж мой бумаги сносил
К камину — и жег торопливо.
Иные прочитывал бегло, спеша,
Иные бросал, не читая.
И я помогала Сергею, дрожа
И глубже в огонь их толкая...
Потом он сказал: «Мы поедем сейчас»,
Волос моих нежно касаясь.
Все скоро уложено было у нас,
И утром, ни с кем не прощаясь,
Мы тронулись в путь. Мы скакали три дня,
Сергей был угрюм, торопился
Довез до отцовской усадьбы меня
И тотчас со мною простился.
ГЛАВА II
«Уехал!.. Что значила бледность его
И все, что в ту ночь совершилось?
Зачем не сказал он жене ничего?
Недоброе что-то случилось!»
Я долго не знала покоя и сна,
Сомнения душу терзали:
«Уехал, уехал! опять я одна!..»
Родные меня утешали,
Отец торопливость его объяснял
Каким-нибудь делом случайным:
«Куда-нибудь сам император послал
Его с поручением тайным,
Не плачь! Ты походы делила со мной,
Превратности жизни военной
Ты знаешь; он скоро вернется домой!
Под сердцем залог драгоценной
Ты носишь: теперь ты беречься должнаI
Все кончится ладно, родная:
Жена муженька проводила одна,
А встретит, ребенка качая!..»
Увы! предсказанье его не сбылось!
Увидеться с бедной женою
И с первенцом сыном отцу довелось
Не здесь-—но иол кровлей родноюI.

176
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4872
Роди мои как-то нежданно пришли,
До города было далёко:
Ни доктор, ни бабка поспеть не могли,
Я помню, страдая жестоко,
Я слышала ссору: отец мой кричал:
«На кресле пускай остается!
В походах я наших детей принимал,—
Ты помнишь сама,— где придется,
И разве дурной я был бабкой?..» А мать
Твердила: — нет, нет, бога ради,
Голубчик, положим ее на кровать!
«Не надо, не надо кровати!»
Да няня моя догадалась найти
В соседнем селе повитуху,
Но та не решалась ко мне подойти...
Я помню седую старуху;
Все время мучительной пытки моей
Шептала она у иконы:
«Владычица! будь ты помощницей ей!»
И клала земные поклоны.
Застал меня доктор в бреду и в огне,
Два месяца я прохворала.
Когда воротилось сознанье ко мне,
Я первую няпю узнала.
Спросила о муже.— Еще не бывал!
«Писал ли?» —*И писем нет даже.
«А где мой отец?»—В Петербург ускакал.
<А брат мой?»—Уехал туда же.
«Мой муж не приехал, нет даже письма,
И брат и отец ускакали»,
Сказала я матушке: «Еду сама!
Довольно, довольно мы ждали!»
И как ни старалась упрашивать дочь
Старушка, я твердо решилась;
Припомнила я ту последнюю ночь
И все, что тогда совершилось,
И ясно сознала, что с мужем моим
Недоброе что-то творится...
Стояла весна, по разливам речным
Пришлось черепахой тащиться.
Доехала я чуть живая опять.
«Где муж мой?» отца я спросила.
— В Молдавию муж твой ушел воевать.
«Не пишет он?..» Глянул уныло
И вышел отец... Недоволен был брат,
Прислуга молчала, вздыхая.
Заметила я, что со мною хитрят,
Заботливо что-то скрывая;
Ссылаясь на то, что мне нужен покой,
Ко мне никого не пускали,
Меня окружили какой-то стеной,
Мне даже газет не давали!
Я вспомнила: много у мужа родных,
Пишу — отвечать умоляю.
Проходят недели,— ни слова от них!
Я плачу, я силы теряю...
Нет чувства мучительней тайной грозы.
Я клятвой отца уверяла,
Что я не пролью ни единой слезы, —
И он, и кругом все молчало!
Любя, меня мучил мой бедный отец;
Жалея, удвоивал горе...
Узнала, узнала я все наконец!..
Прочла я в самом приговоре,
Что был заговорщиком бедный Сергей:
Стояли они на стороже,
Готовя войска к низверженью властей,—
В вину ему ставилось тоже,
Что он... Закружилась моя голова..•
Я верить глазам не хотела...
«Ужели?..» в уме не вязались слова:
Сергей — и бесчестное дело!
Я помню, сто раз я прочла приговор,
Вникая в слова роковые:
К отцу побежала,— с отцом разговор
Меня успокоил, родные!
С души словно камень тяжелый упал.
В одном я Сергея винила:
Зачем он жене ничего не сказал?
Подумав, и то я простила:
«Как мог он болтать? Я была молода,
Когда-жь он со мной расставался,
Я сына под сердцем носила тогда:
За мать и дитя он боялся!»
Так думала я.— «Пусть беда велика,
Не все потеряла я в мире.
Сибирь так ужасна, Сибирь далека,
Но люди живут и в Сибири!..»
Всю ночь я горела, мечтая о том,
Как буду лелеять Сергея.
Под утро глубоким, крепительным сном
Уснула, — и встала бодрее.
Поправилось скоро здоровье мое,
Приятельниц я повидала,
Нашла я сестру,— расспросила ее
И горького энного узнала!
Несчастные люди!.. «Все время Сергей»
(Сказала сестра) «содержался
В тюрьме; не видал ни родных, ни друзей..,
Вчера только с ним повидался
Отец. Повидаться с ним можешь и ты:
Когда приговор прочитали,
Одели их в рубище, сняли кресты,
Но право свиданья им дали!..»
Подробностей ряд пропустила я тут...

4872
РУССКИЕ ЖЕНЩИНЫ
177
Оставив следы роковые,
Доныне о мщеньи они вопиют...
Не знайте их лучше, родные.
Я в крепость поехала к мужу с сестрой.
Пришли мы сперва к «генералу»,
Потом нас привел генерал пожилой
В обширную, мрачную залу.
«Дождитесь, княгиня! мы будем сейчас!»
Раскланявшись вежливо с нами,
Он вышел. С дверей не спускала я глаз,
Минуты казались часами.
Шаги постепенно смолкали вдали,
За ними я мыслью летела.
Мне чудилось: связку ключей принесли
И ржавая дверь заскрипела,
В угрюмой каморке с железным окном
Измученный узник томился.
«Жена к вам приехала!..» Бледный лицом
Он весь задрожал, оживился*
— Жена!. .Корридором он быстро бежал,
Довериться слуху не смея...
— бот он! громогласно сказал генерал,
И я увидала Сергея...
Недаром над ним пронеслася гроза:
Морщины на лбу появились,
Лицо было мертвенно бледно, глаза
Не так уже ярко светились,
Но больше в них было, чем в прежние дни,
Той тихой, знакомой печали;
С минуту пытливо смотрели они,
И радостью вдруг заблистали,
Казалось, он в душу мою заглянул...
Я горько, припав к его груди,
Рыдала... Он обнял меня и шепнул:
«Здесь есть посторонние люди».
Потом он сказал, что полезно ему
Узнать добродетель смиренья,
Что, впрочем, легко переносит тюрьму,
И несколько слов ободренья
Прибавил... По комнате важно шагал
Свидетель: нам было неловко...
Сергей на одежду свою показал:
«Поздравь меня, Маша, с обновкой»
II тихо прибавил: «пойми и прости)) —
Глаза засверкали слезою,
Но тут соглядатай успел подойти,
Он низко поник головою.
Я громко сказала: «Да, я не ждала
Найти тебя в этой одежде»,
И тихо шепнула: я ссе поняла,
Люблю тебя больше, чем прежде...
«Что делать? И в каторге буду я жить»
Стихотворения Н. А. Некрасова.
(Покуда мне жизнь не наскучит),
— Ты жив, ты здоров, так о чем же тужить?
(Ведь каторга нас не разлучит?)
«Так вот ты какая!» Сергей говорил,
Лицо его весело было...
Он вынул платок, на окно положил
И рядом я свой положила,
Потом, расставаясь, Сергеев платок
Взяла я—мой мужу остался...
Нам после годичной разлуки часок
Свиданья короток казался,
Но что-жь было делать! Наш срок миновал—*
Пришлось бы другим Дожидаться...
В карету меня подсадил генерал,
Счастливо желал оставаться...
Великую радость нашла я в платке:
Цалуя его, увидала
Я несколько слов на одном уголке;
Вот что я, дрожа, прочитала:
«Мой друг, ты свободна. Пойми—не пеняй!
«Душевно я бодр и — желаю
«мену мою видеть такой же. Прощай!
«Малютке поклон посылаю...»
Была в Петербурге большая родня
У мужа; все знать — да какая!
Я ездила к ним, волновалась три дня,
Сергея спасти умоляя.
Отец говорил: «что ты мучишься, дочь?
Я все испытал — бесполезно!»
И правда: они ужь пытались помочь,
Моля императора слезно,
Но просьбы до сердца его не дошли...
•Я с мужем еще повидалась
И время приспело: его увезли!..
Как только одна я осталась,
Я тотчас послышала в сердце моем,
Что надо и мне торопиться,
Мне душен казался родительский дом,
И стала я к мужу проситься.
Теперь расскажу вам подробно, друзья,
Мою роковую победу.
Вся дружно и грозно восстала семья,
Когда я сказала: «я еду!»
Не знаю, как мне удалось устоять,
Чего натерпелась я... Боже!•.
Была из-под Киева вызвана мать,
И братья приехали тоже:
Отец «образумить» меня приказал.
Они убеждали, просили,
Но волю мою сам господь подкреплял,
Их речи ее не сломили!
А много и горько поплакать пришлось..»
12

178
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
/S72
Когда собрались мы к обеду,
Отец мимоходом мне бросил вопрос:
«На что ты решилась?» — Я еду!
Отец промолчал.., промолчала семья...
Я вечером горько всплакнула,
Качая ребенка, задумалась я...
Вдруг входит отец,— я вздрогнула...
Ждала я грозы, но, печален и тих,
Сказал он сердечно и кротко:
«За что обижаешь ты кровных родных?
Что будет с несчастным сироткой?
Что будет с тобою, голубка моя?
Там нужно не женскую силу!
Напрасна великая жертва твоя,
Найдешь ты там только могилу!»
И ждал он ответа, и взгляд мой ловил,
Лаская меня и цалуя...
«Я сам виноват! Я тебя погубил!»
Воскликнул он вдруг, негодуя:
«Где был мой рассудок? Где были глаза!
Ужь знала вся армия наша...»
Я рвал он седые свои волоса:
«Прости! не казни меня, Маша!
Останься!..» И снова молил горячо...
Бог знает, как я устояла!
Припав головою к нему на плечо,
— «Поеду!» я тихо сказала...
«Посмотрим!..» И вдруг распрямился
старик,
Глаза его гневом сверкали:
«Одно повторяет твой глупый язык:
Поеду! Сказать не пора ли,
Куда и зачем? Ты подумай сперва!
Не знаешь сама, что болтаешь!
Умеет-ли думать твоя голова?
Врагами ты, что-ли, считаешь
И мать, и отца? Или глупы они...
Что споришь ты с ними, как с ровней?
Поглубже ты в сердце свое загляни,
Вперед посмотри хладнокровней,
Подумай!.. Я завтра увижусь с тобой...»
Ушел он грозящий и гневный,
А я, чуть жива, пред иконой святой,
Упала — в истоме душевной...
глава ш
«Подумай!..» Я целую ночь не спала,
Молилась и плакала много.
Я божию матерь на помощь звала,
Совета просила у бога,
Я думать училась: отец приказал
Подумать... нелегкое дело!
Давно-ли он думал за нас — и решил,
IT жизнь наша мирно летела?
Училась я много; на трех языках
Читала. Заметна была я
В парадных гостиных, на светских балах,
Искусно танцуя, играя;
Могла говорить я почти обо всем,
Я музыку знала, я пела,
Я даже отлично скакала верхом,
Но думать совсем не умела.
Я только в последний, двадцатый мой год
Узнала, что жизнь не игрушка.
Да в детстве, бывало, сердечко вздрогнет,
Как грянет нечаянно пушка.
Жилось хорошо и привольно; отец
Со мной не говаривал строго;
Осьмнадцати лет я пошла под венец
И тоже не думала много...
В последнее время моя голова
Работала сильно, пылала;
Меня неизвестность томила сперва.
Когда же беду я узнала,
Бессменно стоял предо мною Сергей,
Тюрьмою измученный, бледный,
И много неведомых прежде страстей
Посеял в душе моей бедной.
Я все испытала, а больше всего
Жестокое чувство бессилья.
Я небо и сильных людей за него
Молила — напрасны усилья!
И гнев мою душу больную палил,
И я волновалась нестройно,
Рвалась, проклинала... но не было сил,
Ни времени думать спокойно.
Теперь непременно я думать должна—
Отцу моему так угодно.
Пусть воля моя неизменно одна,
Пусть всякая дума бесплодна,
Я честно исполнить отцовский приказ
Решилась, мои дорогие.
Старик говорил: «Ты подумай о нас,
Мы люди тебе не чужие:
И мать, и отца, и дитя, наконец,—
Ты всех безрассудно бросаешь,
За что же?»—Я долг исполняю, отец!
— «За что ты себя обрекаешь
На муку?»— Не буду я мучиться там!
Здесь ждет меня страшная мука.
Да, если останусь, послушная вам,
Меня истерзает разлука.
Не зная покоя ни ночью, ни днем,
Рыдая над бедным сироткой,
Все буду я думать о муже моем

РУССКИЕ ЖЕНЩИНЫ
179
Да слышать упрек его кроткой.
Куда ни пойду я,— на лицах людей
Я свой приговор прочитаю:
В их шопоте — повесть измены моей,
В улыбке укор угадаю:
Что место мое не на пышном балу,
А в дальней пустыне угрюмой,
Где узник усталый в тюремном углу
Терзается лютою думой
Один... без опоры... Скорее к нему!
Там только вздохну я свободно.
Делила с ним радость, делить и тюрьму
Должна я... Так небу угодно!..
Простите, родные! Мне сердце давно
Мое подсказало решенье.
И верю я твердо: от бога оно!
А в вас говорит — сожаленье.
Да, ежели выбор решить я должна
Межь мужем и сыном — не боле,
Иду я туда, где я больше нужна,
Иду я к тому, кто в неволе!
Я сына оставлю в семействе родном,
Он скоро меня позабудет.
Пусть дедушка будет малютке отцом,
Сестра ему матерью будет.
Он так еще мал! А когда подрастет
И страшную тайну узнает,
Я верю: он матери чувство поймет
И в сердце ее оправдает!
Но если останусь я с ним... и потом
Он тайну узнает и спросит:
«Зачем не пошла ты за бедным отцом?..»
И слово укора мне бросит?
О, лучше в могилу мне заживо лечь,
Чем мужа лишить утешенья
И в будущем сына презренье навлечь...
Нет, нет! не хочу я презренья!..
А может случиться — подумать боюсь! —
Я первого мужа забуду,
Условиям новой семьи подчинюсь
И сыну не матерью буду,
А мачихой лютой?.. Горю со стыда...
Прости меня, бедный изгнанник!
Тебя позабыть! Никогда! никогда!
Ты сердца единый избранник...
Отец! ты не знаешь, как дорог он мне!
Его ты не знаешь! Сначала,
В блестящем наряде, на гордом коне,
Его пред полком я видала;
О подвигах жизни его боевой
Рассказы товарищей боя
Я слушала жадно — и всею душой
Я в нем полюбила героя...
Позднее, я в нем полюбила отца
Малютки, рожденного мною.
Разлука тянулась межь тем без конца.
Он твердо стоял под грозою...
Вы знаете, где мы увиделись вновь —
Судьба свою волю творила! —
Последнюю, лучшую сердца любовь
В тюрьме я ему подарила!
Напрасно чернила его клевета,
Он был безупречней, чем прежде,
И я полюбила его, как Христа...
В своей арестантской одежде
Теперь он бессменно стоит предо мной,
Величием кротким сияя.
Терновый венец над его головой,
Во взоре — любовь не земная...
Отец мой! должна я увидеть его...
Умру я, тоскуя по муже...
Ты, долгу служа, не щадил ничего,
И нас научил ты тому же...
Герой, выводивший своих сыновей
Туда, где смертельней сраженье, —
Не верю, чтоб дочери бедной своей
Ты сам не одобрил решенье!
Вот что я продумала в долгую ночь,
И так я с отцом говорила...
Он тихо сказал: «Сумасшедшая дочь!»
И вышел; молчали уныло
И братья, и мать... Я ушла наконец...
Тяжелые дни потянулись:
Как туча ходил недовольный отец,
Другие домашние дулись.
Никто не хотел ни советом помочь,
Ни делом; но я не дремала,
Опять провела я бессонную ночь,
Письмо к государю писала
(В то время молва начала разглашать,
Что будто вернуть Трубецкую
С дороги велел государь. Испытать
Боялась я участь такую,
Но слух был неверен). Письмо отвезла
Сестра моя Катя Орлова...
Сам царь отвечал мне... Спасибо, нашла
В ответе я доброе слово!
Он был элегантен и мил (Николай
Писал по-французски). Сначала
Сказал государь, как ужасен тот край,
Куда я поехать желала,
Как грубы там люди, как жизнь тяжела,
Как возраст мой хрупок и нежен;
Потом намекнул (я не вдруг поняла)
На то, что возврат безнадежен;
А дальше — изволил хвалою почтить

180
стихотворения е. а. Некрасова
4872
Решимость мою, сожалея,
Что долгу покорный, не мог пощадить
Преступного мужа... Не смея
Противиться чувствам высоким таким,
Дав&1 он свое позволенье;
Но лучше желал бы, чтоб с сыном моим
Осталась я дома...
Волненье
Меня охватило. «Я еду!» Давно
Так радостно сердце не билось...
«Я еду! я еду! Теперь решено!..»
Я плакала, жарко молилась...
В три дня я в далекий мой путь собралась,
Все ценное я заложила,
Надежною шубой, бельем запаслась,
Простую кибитку купила.
Родные смотрели на сборы мои,
Загадочно как-то вздыхая;
Отъезду не верил никто из семьи...
Последнюю ночь провела я
С ребенком. Нагнувшись над сыном моим,
Улыбку малютки родного
Запомнить старалась; играла я с ним
Печатью письма рокового.
Играла и думала: «бедный мой сын!
Не знаешь ты, чем ты играешь!
Здесь участь твоя: ты проснешься один,
Несчастный! Ты мать потеряешь!»
И в горе упав на ручонки его
Лицом, я шептала, рыдая:
«Прости, что тебя, для отца твоего,
Мой бедный, покинуть должна я...»
А он улыбался; не думал он спать,
Любуясь красивым пакетом;
Большая и красная эта печать
Его забавляла...
С рассветом
Спокойно и крепко заснуло дитя,
И щечки его заалели.
С любимого личика глаз не сводя,
Молясь у его колыбели,
Я встретила утро...
Я в миг собралась.
Сестру заклинала я снова
Быть матерью сыну... Сестра поклялась...
Кибитка была ужь готова.
Сурово молчали родные мои,
Прощание было немое.
Я думала: «я умерла для семьи,
Все милое, все дорогое
Теряю... нет счета печальных потерь!..»
Мать как-то спокойно сидела,
Казалось, не веря еще и телерь,
Чтоб дочка уехать посмела,
И каждый с вопросом смотрел на отца.
Сидел он поодаль понуро,
Не молвил словечка, не поднял лица,—•
Оно было бледно и хмуро.
Последние вещи в кибитку снесли,
Я плакала, бодрость теряя,
Минуты мучительно медленно шли...
Сестру наконец обняла я
И мать обняла. «Ну, господь вас храни!»
Сказала я, братьев цалуя.
Отцу подражая, молчали они...
Старик поднялся, негодуя,
По сжатым губам, по морщинам чела
Ходили зловещие тени...
Я молча ему образок подала
И стала пред ним на колени:
«Я еду! хоть слово, хоть слово, отец!
Прости свою дочь, ради бога!..»
Старик па меня поглядел наконец
Задумчиво, пристально, строго
И руки с угрозой подпяв надо мной
Чуть слышно сказал (я дрожала):
«Смотри! через год возвращайся домой,
Ие то — прокляну!..»
Я упала...
ГЛАВА IV
«Довольно, довольно объятий и слез!»
Я села — и тройка помчалась.
«Прощайте, родные!» В декабрьский мороз
Я с домом отцовским рассталась,
II мчалась без отдыху слишком три дня;
Меня быстрота увлекала,
Она была лучшим врачем для меня...
Я скоро в Москву прискакала,
К сестре Зинаиде.4 Мила и умна
Была молодая княгиня,
Кйк музыку знала! К&к пела она!
Искусство ей было святыня.
Она нам оставила книгу новелл,5
Исполненных грации нежной,
Поэт Веневитинов стансы ей пел,
Влюбленный в нее безнадежно;
В Италии год Зинаида жила
И к нам — по сказанью поэта —
«Цвет южного неба в очах принесла».6
Царица московского света,
Она не чуждалась артистов, — житье
Им было у Зины в гостиной;
Они уважали, любили ее
И Северной звали Коршшой...
Поплакали мы. По душе ей была
Решимость моя роковая:

/S72
РУССКИЕ ЖЕНЩИНЫ
181
«Крепись, моя бедная! будь весела!
Ты мрачная стала такая.
Чем мне эти темные тучи прогнать?
Как мы распростимся с тобою?
А вот что! ложись ты до вечера спать,
А вечером пир я устрою.
Не бойся! все будет во вкусе твоем,
Друзья у меня не повесы,
Любимые песни твои мы споем,
Съиграем любимые пьесы...»
И вечером весть, что приехала я,
В Москве уже многие знали,
В то время несчастные наши мужья
Вниманье Москвы занимали:
Едва огласилось решенье суда,
Всем было неловко и жутко,
В салонах Москвы повторялась тогда
Одна Ростопчинская шутка:
«В Европе — сапожник, чтоб барином
Бунтует, — понятное дело! [стать,
У нас революцию сделала знать:
В сапожники, что-ль, захотела?..»
И сделалась я «героинею для».
Не только артисты, поэты —
Вся двинулась знатная наша родня;
Парадные, цугом кареты
Гремели; напудрив свои парики,
Потемкину ровня по летам
Явились былые тузы-старики,
С отменно-учтивым приветом;
Старушки статс-дамы былого двора
В объятья меня заключали:
«Какое геройство!.. Какая пора!..»
И в такт головами качали.
Ну, словом, что было в Москве повидней,
Что в ней мимоездом гостило,
Всё вечером съехалось к Зине моей:
Артистов тут множество было,
Певцов итальянцев тут слышала я,
Что были тогда знамениты,
Отца моего сослуживцы, друзья
Тут были, печалью убиты.
Тут были родные ушедших туда,
Куда я сама торопилась,
Писателей группа, любимых тогда,
Со мной дружелюбно простилась:
Тут были Одоевский, Вяземский; был
Поэт вдохновенный и милый.
Поклонник кузины, что рано почил
Безвременно взятый могилой.
И Пушкин тут был... Я узнала его...
Он другом был нашего детства,
В ЮрзуФе 7 он жил у отца моего.
В ту пору проказ и кокетства
Смеялись, болтали мы, бегали с ним,
Бросали друг в друга цветами.
Все наше семейство поехало в Крьщ
И Пушкин отправился с нами.
Мы ехали весело. Вот наконец
И горы, и Черное море!
Велел постоять экипажам отец,
Гуляли мы тут на просторе.
Тогда уже был мне шестнадцатый год.
Гибка, высока не по летам,
Покинув семью, я стрелою вперед
Умчалась с курчавым поэтом;
Без шляпки, с распущенной, длинной косой,
Полуденным солнцем палима,
Я к морю летела, — и был предо мной
Вид южного берега Крыма!
Я радостным взором глядела кругом,
Я прыгала, с морем играла;
Когда удалялся прилив, я бегом
До самой воды добегала,
Когда же прилив возвращался опять
И волны грядой подступали,
От них я спешила назад убежать,
А волны меня настигали!..
И Пушкин смотрел... и смеялся, что я
Ботинки мои промочила:
«Молчите! идет гувернантка моя!»
Сказала я строго... (Я скрыла,
Что ноги промокли)... Потом я прочла
В «Онегине» чудные строки.8
Я вспыхнула вся — я довольна была...
Теперь я стара, так далеки
Те красные дни! Я не буду скрывать,
Что Пушкин в то время казался
Влюбленным в меня... но, по правде
В кого он тогда не влюблялся! [сказать,
Но, думаю, он пе любил никого
Тогда, кроме Музы: едва-ли
Не больше любви занимали его
Волненья ее и печали...
ЮрзуФ живописен: в роскошных садах
Долины его потонули,
У ног его море, вдали Аюдаг...
Татарские хижины льнули
К подножию скал; виноград выбегал
На кручу лозой отягченной,
И тополь местами недвижно стоял
Зеленой и стройной колонной.
Мы заняли дом под нависшей скалой,
Поэт наверху приютился,
Он нам говорил, что доволен судьбой,
Что в море и горы влюбился.
Прогулки его продолжались по дням

182
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
/Я78
И были всегда одиноки,
Он у моря часто бродил по ночам.
По-английски брал он уроки
У Лены, сестры моей: Байрон тогда
Его занимал чрезвычайно.
Случалось сестре перевесть иногда
Из Байрона что-нибудь — тайно;
Она мне читала попытки свои,
А после рвала и бросала,
Но Пушкину кто-то сказал из семьи,
Что Лена стихи сочиняла:
Поэт подобрал лоскутки под окном
И вывел все дело на сцену.
Хваля переводы, он долго потом
Конфузил несчастную Лену...
Окончив занятья, спускался он вниз
И с нами делился досугом;
У самой террасы стоял кипарис,
Поэт называл его другом,
Под ним заставал его часто рассвет,
Он с ним уезжая прощался...
И мне говорили, что Пушкина след
В туземной легенде остался:
«К поэту летал соловей по ночам,
Как в небо луна выплывала,
И вместе с поэтом он пел — и певцам
Внимая, природа смолкала!
Потом соловей — повествует народ —
Летал сюда каждое лето:
И свищет, и пдачет, и словно зовет
К забытому другу поэта!
Но умер поэт — прилетать перестал
Пернатый певец... Полный горя,
С тех пор кипарис сиротою стоял,
Внимая лишь ропоту моря...»
Но Пушкин надолго прославил его:
Туристы его навещают,
Садятся под ним и на память с него
Душистые ветки срывают...
Печальна была паша встреча. Поэт
Подавлен был истинным горем.
Припомнил он игры ребяческих лет
В далеком ЮрзуФе, над морем.
Покинув привычный насмешливый тон,
С любовью, с тоской бесконечной,
С участием брата напутствовал он
Подругу той жизни беспечной!
Со мной он по комнате долго ходил,
Судьбой озабочен моею,
Я помню, родные, что он говорил,
Да так передать не съумею:
«Идите, идите! Вы сильны душой,
Вы смелым терпеньем богаты,
Пусть мирно свершится ваш путь роковой,
Пусть вас не смущают утраты!
Поверьте, душевной такой чистоты
Не стоит сей свет ненавистной!
Блажен, кто меняет его суеты
На подвиг любви бескорыстной!
Что свет? опостылевший всем маскарад!
В нем сердце черствеет и дремлет,
В нем царствует вечный, рассчитанный хлад
И пылкую правду объемлет...
«Вражда умирится влияньем годов,
Пред временем рухнет преграда,
II вам возвратятся пенаты отцов
И сени домашнего сада!
Целебно вольется в усталую грудь
Долины наследственной сладость,
Вы гордо оглянете пройденный путь
И снова узнаете радость.
«Дй, верю! не долго вам горе терпеть,
Гнев царский не будет же вечным...
Но если придется в степи умереть,
Помянут вас словом сердечным:
Пленителен образ отважной жены,
Явившей душевную силу,
И в снежных пустынях суровой страны
Сокрывшейся рано в могилу!
«Умрете, но ваших страданий рассказ
Поймется живыми сердцами,
И за-полночь правнуки ваши о вас
Беседы не кончат с друзьями.
Они им покажут, вздохнув от души,
Черты незабвенные ваши,
И в память прабабки, погибшей в глуши,
Осушатся полные чаши!..
«Но что я?.. Дай бог вам здоровья и сил!
А там и увидеться можно:
Мне царь «Пугачева» писать поручил,
Пугач меня мучит безбожно,
Расправиться с ним я на славу хочу,
Мне быть на Урале придется.
Поеду весной, поскорей захвачу
Что путного там соберется,
Да к вам и махну, переехав Урал...»
Поэт написал «Пугачева»,
Но в дальние наши снега не попал.
Как мог он сдержать это слово?..
Я слушала музыку, грусти полна,
Я пению жадно внимала;
Сама я не пела, — была я больна,
Я только других умоляла:
«Подумайте: я уезжаю с зарей...
О, пойте же, пойте! играйте!..

/572
РУССКИЕ ЖЕНЩИНЫ
183
Ни музыки я не услышу такой,
Ни песни... Наслушаться дайте!..»
И чудные звуки лились без конца!
Торжественной песней прощальной
Окончился вечер, — не помню лица
Без грусти, без думы печальной!
Черты неподвижных, суровых старух
Утратили холод надменной,
И взор, что казалось на веки потух,
Светился слезой умиленной...
Артисты старались себя превзойти,
Не знаю я песни прелестней
Той песни-молитвы о добром пути,
Той благословляющей песни...
О, как вдохновенно играли они!
Как пели!.. и плакали сами...
II каждый сказал мне: «Господь вас
храни!я
Прощаясь со мной со слезами...
глава v
Морозно. Дорога бела и гладка,
Ни тучи на всем небосклоне...
Обмерзли усы, борода ямщика,
Дрожит он в своем балахоне.
Спина его, плечи и шапка в снегу,
Хрипит он, коней понукая,
И кашляют кони его на бегу,
Глубоко и трудно вздыхая...
Обычные виды: былая краса
Пустынного русского края,
Угрюмо шумят строевые леса,
Гигантские тени бросая;
Равнины покрыты алмазным ковром,
Деревни в снегу потонули,
Мелькнул на пригорке помещичий дом,
Церковные главы блеснули...
Обычные встречи: обоз без конца,
Толпа богомолок старушек,
Гремящая почта, Фигура купца
На груде иерин и подушек;
Казенная Фура! с десяток подвод:
Навалены ружья и ранцы.
Солдатики! Жидкой, безусый народ,
Должно быть, еще новобранцы;
Сынков провожают отцы-мужики,
Да матери, сестры и жены:
«Уводят, уводят сердечных в полки!»
Доносятся горькие стоны...
Подняв кулаки над спиной ямщика,
Неистово мчится Фельдъегерь.
На самой дороге догнав русака.
Усатый помещичий егерь
Махнул через ров на проворном коне,
Добычу у псов отбивает.
Со всей своей свитой стоит в стороне
Помещик — борзых подзывает...
Обычные сцены: на станциях ад —
Ругаются, спорят, толкутся.
«Ну, трогай!» Из окон ребята глядят,
Попы у харчевни дерутся;
У кузницы бьется лошадка в станке,
Выходит весь сажей покрытый
Кузнец с раскаленной подковой в руке:
«Эй, парень, держи ей копыты!..»
В Казани я сделала первый привал,
На жестком диване уснула;
Из окон гостиницы видела бал
И, каюсь, глубоко вздохнула!
Я вспомнила: час или два с небольшим
Осталось до нового года:
«Счастливые люди! как весело им!
У них и покой, и свобода,
Танцуют, смеются!.. а мне не знавать
Веселья... я еду на муки!..»
Не надо бы мыслей таких допускать,
Да молодость, молодость, внуки!
Здесь снова пугали меня Трубецкой,
Что будто ее воротили:
«Но я не боюсь — позволенье со мной!»
Часы уже десять пробили,
Пора! я оделась. — Готов ли ямщик?
«Княгиня, вам лучше дождаться
Рассвета» —заметил смотритель старик:
«Мятель начала подыматься!»
— Ах! то-ли придется еще испытать!
Поеду. Скорей, ради бога!,.
Звенит колокольчик, ни зги не видать,
Чтб дальше, то хуже дорога,
Поталкивать начало сильно в бока,
Какими-то едем грядами,
Не вижу я даже спины ямщика:
Бугор намело между нами.
Чуть-чуть не упала кибитка моя,
Шарахнулась тройка и стала.
Ямщик мой заохал: «Докладывал я:
Пождать бы! дорога пропала!..»
Послала дорогу искать ямщика,
Кибитку рогожей закрыла,
Подумала: верно ужь полночь близка,
Пружинку часов подавила:
Двенадцать ударило! Кончился год,
И новый успел народиться!
Откинув цыновку, гляжу я вперед—

184
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
Попрежнему вьюга крутится.
Какое ей дело до наших скорбей,
До нашего нового года?
И я равнодушна к тревоге твоей
И к стонам твоим, непогода!
Своя у меня роковая тоска
И с ней я борюсь одиноко...
Поздравила я моего ямщика.
«Зимовка тут есть недалеко»,
Сказал он: «рассвета дождемся мы в ней!»
Подъехали мы, разбудили
Каких-то убогих лесных сторожей,
Их дымную печь затопили.
Рассказывал ужасы житель лесной,
Да я его сказки забыла...
Согрелись мы чаем. Пора на покой!
Мятель все ужаснее выла.
Лесник покрестился, ночник погасил
И с помощью пасынка Феди
Огромных два камня к дверям привалил.
— Зачем? «Одолели медведи!»
Потом он улегся на голом полу,
Все скоро уснуло в сторожке,
Я думала, думала... лежа в углу
На мерзлой и жесткой рогожке...
Сначала веселые были мечты:
Я вспомнила праздники наши,
Огпями горящую залу, цветы,
Подарки, заздравные чаши,
И шумные речи, и ласки... кругом
Все милое, все дорогое —
Но где же Сергей?.. И подумав о нем,
Забыла я все остальное!
Я живо вскочила, как только ямщик
Продрогший в окно постучался.
Чуть свет на дорогу нас вывел лесник,
Но деньги принять отказался.
«Не надо, родная! Бог вас защити,
Дороги-то дальше опасны!»
Крепчали морозы, по мере пути,
И сделались скоро ужасны.
Совсем я закрыла кибитку мою
И темно, и страшная скука,
Что делать? Стихи вспоминаю, пою.
Когда-нибудь кончится мука!
Пусть сердце рыдает, пусть ветер ревет
И путь мой заносят мятели,
А все-таки, я подвигаюсь вперед!
Так ехала я три недели...
Однажды, заслышав какой-то содом,
Цыновку мою я открыла,
1 Обоз с серебром.
Взглянула: мы едем обширным селом,
Мне сразу глаза ослепило:
Пылали костры по дороге моей...
Тут были крестьяне, крестьяпки,
Солдаты и — целый табуп лошадей...
«Здесь станция: ждут серебрянки»,1
Сказал мой ямщик: «мы увидим ее,
Она, чай, идет недалече»...
Сибирь высылала богатство свое,
Я рада была этой встрече:
«Дождусь серебрянки! Авось что-нибудь
О муже, о наших узнаю.
При ней Офицер, из Нерчинска их путь»..
В харчевне сижу, поджидаю...
Вошел молодой офицер; он курил,
Он мне не кивнул головою,
Он как-то надменно глядел и ходил,
И вот я сказала с тоскою:
«Вы видели верно... известны ли вам
Те... жертвы декабрьского дела...
Здоровы они? Каково-то им там?
О муже я знать бы хотела...»
Нахально ко мне повернул он лицо, —
Черты были злы и суровы, —
И выпустив изо рту дыму кольцо,
Сказал: «несомненно здоровы,
Но я их не знаю — и знать не хочу,
Я мало ли каторжных видел!..»
Как больно мне было, родные! Молчу...
Несчастный! меня же обидел!..
Я бросила только презрительный взгляд,
С достоинством юноша вышел...
У печки тут грелся какой-то солдат,
Проклятье мое он услышал,
И доброе слово — не варварский смех —•
Нашел в своем сердце солдатском:
«Здоровы!» сказал он: «я видел их всех,
Живут в руднике Благо датском!..»
Но тут возвратился надменный герой,
Поспешно ушла я в кибитку.
Спасибо, солдатик! спасибо, родной!
Не даром я вынесла пытку!
Поутру на белые степи гляжу,
Послышался звон колокольной,
Тихонько в убогую церковь вхожу,
Смешалась с толпой богомольной.
Отслушав обедню, к попу подошла,
Молебен служить попросила...
Все было спокойно, — толпа не ушла..»
Совсем меня горе сломило!
За что мы обижены столько, Христос?
За что поруганьем покрыты?..
И реки давно накопившихся слез

/S72
РУССКИЕ ЖЕНЩИНЫ
185
Упали на жесткие плиты!
Казалось, народ мою грусть разделял,
Молясь молчаливо и строго,
И голос священника скорбью Звучал,
Прося об изгнанниках бога...
Убогой, в пустыне затерянный храм!
В нем плакать мне было не стыдно,
Участье страдальцев, молящихся там,
Убитой душе необидно...
(Отец Иоанн, что молебен служил
И так непритворно молился,
Потом в каземате священником был
И с нами душой породнился).
А ночью ямщик не сдержал лошадей,
Гора была страшно крутая,
И я полетела с кибиткой моей
С высокой вершины Алтая!
В Иркутске проделал! то же со мной,
Чем там Трубецкую терзали...
Байкал. Переправа — и холод такой,
Что слезы в глазах замерзали.
Потом я рассталась с кибиткой моей
(Пропала санная дорога).
Мне жаль ее было: я плакала в ней
И думала, думала много!
Дорога без снегу — в телеге! Сперва
Телега меня занимала,
Но вскоре потом, ни жива, ни мертва,
Я прелесть телеги узнала.
Узнала и голод на этом пути,
К несчастию мне не сказали,
Что тут ничего невозможно найти,
Тут почту бурята держали.
Говядину вялят на солнце они,
Да греются чаем кирпичным
И тот еще с салом! Господь сохрани
Попробовать вам, непривычным!
За то под Нерчинском мне задали бал:
Какой-то купец тароватый
В Иркутске заметил меня, обогнал
И в честь мою праздник богатый
Устроил... Спасибо! я рада была
И вкусным пельменям, и бане...
А праздник, как мертвая, весь проспала
В гостиной его на диване...
Не знала я, что впереди меня ждет!
Я утром в Нерчинск прискакала,
Не верю глазам, — Трубецкая идет!
«Догнала тебя я, догнала!»
— Они в Благодатске!—Я бросилась
Счастливые слезы роняя... [к ней
В двенадцати только верстах мой Сергей
И Катя со мной Трубецкая!
ГЛАВА VT
Кто знал одиночество в дальнем пути,
Чьи спутники — горе да вьюга,
Кому провиденьем дано обрести
В пустыне негаданно друга,
Тот нашу взаимную радость поймет...
— Устала, устала я, Маша!
«Не плачь, моя бедная Катя! Спасет
Нас дружба и молодость наша!
Нас жребий один неразрывно связал,
Судьба нас равно обманула,
И тот же поток твое счастье умчал,
В котором мое потонуло.
Пойдем же мы об-руку трудным путем,
Как шли зеленеющим лугом,
И обе достойно свой крест понесем
И будем мы сильны друг другом.
Что мы потеряли? подумай, сестра!
Игрушки тщеславья... Немного!
Теперь перед нами дорога добра,
Дорога избранников бога!
Найдем мы униженных, скорбных мужей,
Но будем мы им утешеньем,
Мы кротостью нашей смягчим палачей,
Страданье осилим терпеньем.
Опорою гибнущим, слабым, больным
Мы будем в тюрьме ненавистной,
И рук не положим, пока не свершим
Обета любви бескорыстной!...
Чиста наша жертва,—мы все отдаем
Избранникам нашим и богу.
И верю я: мы невредимо пройдем
Всю трудную нашу дорогу...»
Природа устала с собой воевать —
День ясной, морозной и тихой.
Снега под Нерчинском явились опять,
В санях покатили мы лихо...
О ссыльных рассказывал русский ямщик
(Он знал их Фамилии даже):
«На этих конях я возил их в рудник,
Да только в другом экипаже.
Должно быть, дорога легка им была:
Шутили, смешили друг дружку;
На завтрак ватрушку мне мать испекла,
Так я подарил им ватрушку,
Двугривенный дали — я брать не хотел;
— Возьми, паренек, пригодится...»
Болтая, он живо в село прилетел,
«Ну, барыни! где становиться?»
— Вези нас к начальнику прямо в острог.
«Эй, други, не дайте в обиду!»
Начальник был тучен и кажется строг,
Спросил; — по какому мы виду?

186
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
/«78
«В Иркутске читали инструкцию нам
И выслать в Нерчинск обещали...»
— Застряла, застряла, голубушка, там!
«Вот копия, нам ее дали...»
— Что копия? с ней попадешься в просак!
«Вот царское вам позволенье!»
Не знал по-французски упрямый чудак,
Не верил нам, — смех и мученье!
— Вы видите подпись царя: Николай?
До подписи нет ему дела,
Ему из Нерчинска бумагу подай!
Поехать за ней я хотела,
Но он объявил, что отправится сам
И к утру бумагу добудет.
— Да точно-ли?.. «Честное слово! А вам
Полезнее выспаться будет!..»
И мы добрались до какой-то избы,
О завтрашнем утре мечтая;
€ оконцем из слюды, низка, без трубы,
Была наша хата такая,
Что я головою касалась стены,
А в дверь упиралась ногами;
Но мелочи эти нам были смешны,
Не то ужь случалося с нами.
Мы вместе! теперь бы легко я снесла
И самые трудные муки...
Проснулась я рано, а Катя спала,
Пошла по деревне от скуки:
Избушки такие-жь, как наша, числом
До сотни, в овраге торчали,
А вот и кирпичный с решетками дом!
При нем часовые стояли.
— Не здесь ли преступники? «Здесь, да
ушли».
— Куда?— «На работу вестимо!»
Какие-то дети меня повели...
Бежали мы все — нестерпимо
Хотелось мне мужа увидеть скорей;
Он близко! Он шел тут недавно!
— Вы видите их? я спросила детей,
«Да видим! — Поют они славно!
Вон дверца... гляди же! Пойдем мы теперь,
Прощай!..» Убежали ребята...
И словно под землю ведущую дверь
Увидела я — и солдата.
Сурово смотрел часовой, — на голо
В руке его сабля сверкала.
Не золото, внуки, и здесь помогло,
Хоть золото я предлагала!
Быть может, вам хочется дальше читать,
Да просится слово из груди!
Помедлим немного. Хочу я сказать
Спасибо вам, русские люди!
В дороге, в изгнаньи, где я ни была,
Все трудное каторги время,
Народ! я бодрее с тобою несла
Мое непосильное бремя.
Пусть много скорбей тебе пало на часть,
Ты делишь чужие печали,
И где мои слезы готовы упасть,
Твои ужь давно там упали!..
Ты любишь несчастного, русский народ!
Страдания нас породнили...
«Вас в каторге самый закон не спасет!»
На родине мне говорили;
Но добрых людей я встречала и там,
На крайней ступени паденья,
Умели по своему выразить нам
Преступники дань уваженья;
Меня с неразлучною Катей моей
Довольной улыбкой встречали:
«Вы — ангелы наши!» За наших мужей
Уроки они исполняли.
Не раз мне украдкой давал из полы
Картофель колодник клеймёный:
«Покушай! горячий, сейчас из золы!»
Хорош был картофель печоный,
Но грудь и теперь занывает с тоски,
Когда я о нем вспоминаю...
Примите мой низкий поклон, бедняки!
Спасибо вам всем посылаю!
Спасибо!.. Считали свой труд ни во что
Для нас эти люди простые,
Но горечи в чашу не подлил никто,
Никто — из народа, родные!..
Рыданьям моим часовой уступил,
Как бога его я просила! —
Светильник (род Факела) он засветил,
В какой-то подвал я иступила,
И долго спускалась все ниже; потом
Пошла я глухим корридором,
Уступами шел он; темно было в нем
И душно; где плесень узором
Лежала; где тихо струилась вода
Й лужами книзу стекала.
Я слышала шорох: земля иногда
Комками со стен упадала;
Я видела страшные ямы в стенах;
Казалось, такие-жь дороги
От них начинались. Забыла я страх,
Проворно несли меня ноги!
И вдруг я услышала крики: «Куда;
Куда вы? Убиться хотите?
Ходить не позволено дамам туда!
Вернитесь скорей! Погодите!»
Беда моя! видно, дежурный пришел
(Его часовой так боялся),
Кричал он так грозно, так голос был зол,

48П
РУССКИЕ ЖЕНЩИНЫ
187
Шум скорых шагов приближался...
Что делать? Я Факел задула. Вперед
В потьмах наугад побежала...
Господь коли хочет, везде проведет!
Не знаю, как я не упала,
Как голову я не оставила там!
Судьба берегла меня. Мимо
Ужасных расселин, провалов и ям
Бог вывел меня невредимо:
Я скоро увидела свет впереди,
Там звездочка словно светилась...
И вылетел радостный крик из груди:
«Огонь!» Я крестом осенилась...
Я сбросила шубу... Бегу на огонь,
Как бог уберег во мне душу!
Попавший в трясину испуганный конь
Так рвется завидевши сушу...
И стало, родные, светлей и светлей!
Увидела я возвышенье:
Какая-то площадь... и тени на ней...
Чу... молот! работа, движенье...
Там люди! Увидят ли только они?
Фигуры отчетливей стали...
Вот ближе, сильней замелькали огни.
Должно быть, меня увидали...
И кто-то стоявший на самом краю
Воскликнул: «Не ангел ли божий?
Смотрите, смотрите!» — Ведь мы не в раю:
Проклятая шахта похожей
На ад! — говорили другие, смеясь,
И быстро на край выбегали,
И я приближалась поспешно. Дивясь,
Недвижно они ожидали.
— Волконская! вдруг закричал Трубецкой
(Узнала я голос). Спустили
Мне лестницу; я поднялася стрелой!
Все люди знакомые были:
Сергей Трубецкой, Артамон Муравьев,
Борисовы, князь Оболенской...
Потоком сердечных, восторженных слов,
Похвал моей дерзости женской
Была я осыпана; слезы текли
По лицам их, полным участья...
Но где же Сергей мой? «За ним ужь пошли,
Не умер бы только от счастья!
Кончает урок: по три пуда руды
Мы в день достаем для России,
Как видите, нас не убили труды!»
Веселые были такие,
Шутили, но я под веселостью их
Печальную повесть читала
(Мне новостью были оковы иа них,
Что их закуют — я не зпала)...
Известьем о Кате, о м.той жоне
Утешила я Трубецкого;
Все письма по счастию были при мне,
С приветом из края родного
Спешила я их передать. Между тем
Внизу офицер горячился:
«Кто лестницу принял? Куда и зачем
Смотритель работ отлучился?
Сударыня! Вспомните слово мое,
Убьетесь!... Эй, лестницу, черти!
Живей!»... (Но никто не подставил ее)...
«Убьетесь, убьетесь до смерти!
Извольте спуститься! да что-жь вы?..»
Но мы
Все в глубь уходили... Отвеюду
Бежали к нам мрачные дети тюрьмы,
Дивясь небывалому чуду.
Они пролагали мне путь впереди,
Носилки свои предлагали...
Орудья подземных работ на пути,
Провалы, бугры мы встречали.
Работа кипела под звуки оков,
Под песни — работа над бездной!
Стучались в упругую грудь рудников
И заступ и молот железный.
Там с ношею узник шагал по бревну,
Невольно кричала я «тише!»
Там новую мину вели в глубину,
Там люди карабкались выше
По шатким подпоркам... Какие труды]
Какая отвага!.. Сверкали
Местами добытые глыбы руды
И щедрую дань обещали...
Вдруг кто-то воскликнул: идет он! идет!
Окинув пространство глазами,
Я чуть не упала, рванувшись вперед —
Канава была перед нами.
«Потише, потише! Ужели затем
Вы тысячи верст пролетели,
Сказал Трубецкой, чтоб на горе нам всем
В канаве погибнуть — у цели?»
И за руку крепко меня он держал:
«Что б было, когда-б вы упали?»
Сергей торопился, но тихо шагал.
Оковы уныло звучали.
Пред ним расступались, молчанье храня,
Рабочие люди и стража...
И вот он увидел, увидел меня!
И руки простер ко мне: «Маша!»
И стал, обессиленный словно, вдали...
Два ссыльных его поддержали.
По бледным щекам его слезы текли,
Простертые руки дрожали...
Душе моей милого голоса звук
Мгновенно послал обновленье,

188
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
Отраду, надежду, забвение мук,
Отцовской угрозы забвенье!
И с криком: «иду!» я бежала бегом,
Рванув неожиданно руку,
По узкой доске над зияющим рвом
На встречу призывному звуку...
«Иду!..» Посылало мне ласку свою
Улыбкой лицо испитое...
И я подбежала... И душу мою
Наполнило чувство святое.
Я только теперь, в руднике роковом,
Услышав ужасные звуки,
Увидев оковы на муже моем,
Вполне поняла его муки.
Да, цепи! Палач не забыл ничего
(О, мстительный трус и мучитель!)
Но кроток он был, как избравший его
Орудьем своим искупитель.
Он много страдал и умел он страдать!..
Невольно пред ним я склонила
Колени, — и прежде чем мужа обнять,
Оковы к губам приложила!..
И тихого ангела бог ниспослал
В подземные копи, — в мгновенье
И говор, и грохот работ замолчал
И замерло словно движенье,
Чужие, свои — со слезами в глазах,
Взволнованы, бледны, суровы
Стояли кругом. На недвижных ногах
Не издали звука оковы,
И в воздухе поднятый молот застыл...
Все тихо — ни песни, ни речи...
Казалось, что каждый здесь с нами делил
И горечь, и счастие встречи!
Святая, святая была тишина!
Какой-то высокой печали,
Какой-то торжественной думы полна. —
«Да где же вы все запропали?»
Вдруг снизу донесся неистовый крик.
Смотритель работ появился.
«Уйдите!» сказал со слезами старик:
«Нарочно я, барыня, скрылся,
Теперь уходите. Пора! Забранят!
Начальники люди крутые...»
И словно из рая спустилась я в ад...
И только... и только, родные!
По-русски меня офицер обругал,
Внизу ожидавший в тревоге,
А сверху мне муж по-Французски сказал:
«Увидимся, Маша — в остроге I..»
15 июля.
— Карабиха.
КУЗНЕЦ
ПАМЯТИ Н. А. МИЛЮТИНА
Чуть колыхнулось болото стоячее,
Ты ни минуты не спал.
Лишь не остыло-б железо горячее,
Ты без оглядки ковал.
В чем погрешу и чего не доделаю,
Думал — исправят потом.
Грубо ковал ты, но руку умелую
Видно доныне во всем.
С кем ты делился душевною повестью,
Тот тебя знает один.
Спи безмятежно, с покойною совестью,
Честный кузнец-гражданин!
I
В первые годы младенчества
Помню я церковь убогую,
Стены ее деревянные,
Крышу неровную, серую,
Мохом зеленым поросшую.
1873
ДЕТСТВО
(неоконченные записки)
Помню я горе отцовское:
Толки его с прихожанами,
Что угрожает обрушиться
Старое, ветхое здание.
Часто они совещалися,
К&к обновить отслужившую
Бедную церковь приходскую;

{875
ДЕТСТВО
Поговорив, расходилися,
Храм окружали подпорками
И продолжалось служение.
В ветхую церковь бестрепетно
В праздники шли православные, —
Шли старики престарелые,
Шли малолетки беспечные,
Бабы с грудными младенцами.
В ней причащались, венчалися,
В ней отпевали покойников.••
Синее небо виднелося
В трещины старого купола,
Дождь иногда в эти трещины
Падал: по лицам молящихся
И по иконам угодников
Крупные капли струилися.
Имя случайно омытые,
Обыкновенно чуть видные,
Темные лики святи!елей
Вдруг выступали... Боялась я,—
Словно в семью нашу мирную
Люди вошли незнакомые,
С мрачными, строгими лицами...
То растворялось нечаянно
Ветром окошко непрочное,
И в заунывно-печальное
Пение гимна церковного
Звонкая песня вторгалася,
Полная горя житейского —
Песня сурового пахаря!..
Помню я службу последнюю:
Гром загремел неожиданно,
Все сотрясенное здание
Долго дрожало, готовое
Рухнуть: лампады горящие,
Паникадилы качалися,
С звоном упали тяжелые
Ризы с иконы спасителя,
И растворилась безвременно
Дверь алтаря. Православные
В ужасе ниц приклони лися —
Божьего ждали решения!..
П
Ближе к дороге красивая,
Новая церковь кирпичная
Гордо теперь возвышается
И заслоняет развалины
Старой. Из ветхого здания
Взяли убранство убогое,
Выыесли утварь церковную.
Но до остатков строения
Руки мирян не коснулися.
Словно больной, от которого
Врач отказался, оставлено
Времени старое здание.
Ласточки там поселилися —
То вылетали оттудова,
То возвращались стремительно,
Громко приветствуя птенчиков
Звонким своим щебетанием...
В землю вростая медлительно,
Эти остатки убогие
Преобразились в развалины
Странные, чудно красивые.
Дверь завалилась, обрушился
Купол; оторваны бурею,
Ветхие рамы попадали;
Травами густо поросшие
В зелени стены терялися,
И простирали в раскрытые
Окна — березы соседние
Ветви свои многолистые...
Их семена, занесенные
Ветром на крышу неровную,
Дали отростки: любила я
Эту березку кудрявуюь.
Что возвышалась там, стройная,
С бледно-зелеными листьями.
Точно вчера только ставшая
На ноги резвая девочка,
Что ужь сегодня вскарабкалась
На высоту, — и бестродетно
Смотрит оттуда с смеющимся,
Смелым и ласковым личиком...
Птицы носились там стаями,
Там стрекотали кузнечики,
Да деревенские мальчики
И русокудрые девочки
Живмя там жили: по тропочкам
Между высокими травами
Бегали, звонко аукались,
Пели веселые песенки.
Там мое детство беспечное
Мирно летело... Играла я,
Помню, однажды с подругами
И набежала нечаянно
На полусгнившее дерево.
Пылью обдав меня, дерево
Вдруг подо мною рассыпалось:
Я провалилась в развалины,
Внутрь запустелого здания,
Где не бывала со времени
Службы последней...

490
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4875
Объятая
Трепетом, я огляделася:
Гнездышек ряд под карнизами,
Ласточки смотрят из гнездышек,
Словно кивают головками,
А по стенам молчаливые,
Строгие лица угодников...
Перекрестилась невольно я, —
Жутко мне было! дрожала я,
А уходить не хотелося.
Чудилось мнеГ наполняется
Церковь опять прихожанами;
Голос отца престарелого,
Пение гимнов божественных,
Вздохи и шопот молитвенный
Слышались мне, — простояла-бы
Долго я тут неподвижная,
Если бы вдруг не услышала
Криков: «Параша! да где-же ты?..»
Я отозвалась; нахлынули
Дети гурьбой, — и наполнились
Звуками жизни развалины,
Где столько лет ужь не слышались
Голос и шаг человеческий...
19 марта.
НАКАНУНЕ СВЕТЛОГО ПРАЗДНИКА
ИЗ СТИХОТВОРЕНИЙ, ПОСВЯЩЕННЫХ РУССКИМ ДЕТЯМ
I
Я ехал к Ростову
Высоким холмом,
Лесок малорослый
Тянулся на нем:
Береза, осина,
Да ель, да сосна;
А слева — долина,
Как скатерть ровна.
Пестрел деревнями,
Дорогами дол,
Он все понижался
И к озеру шел.
Ни сзера, дети,
Забыть не могу,
Ни церкви на самом
Его берегу:
Тут чудо-картину
Я видел тогда!
Ее вспоминаю
Охотно всегда...
II
Начну по порядку:
Я ехал весной,
В страстную субботу,
Пред самой святой.
Домой поспешая
С тяжелых работ,
С утра мне встречался
Рабочий народ;
Скучая смертельно,
Решал я вопрос:
Кто плотник, кто слесарь,
Маляр, водовоз?
Нетрудное дело!
Идут кузнецы —
Кто их не узнает?
Они молодцы
И петь, и ругаться,
Да — день не такой!
Идет кривоногой
Гуляка-портной:
В одном сертучишке,
Фуражка как блин, —
Гармония, трубка,
Утюг и аршин!
Смотрите — красильщик!
Узнаешь сейчас:
Нос выпачкан охрой
И суриком глаз;
Он кисти и краски
Несет за плечом,
И словно ландкарта
Передник на нем.
Вот пильщики: сайку
Угрюмо жуют,
II словно солдаты
Все в ногу идут,
А пилы стальные
У добрых ребят,
Как рыбы живые
На плечах дрожат!

4813
ТРИ ЭЛЕГИИ
191
Я доброго всем им
Желаю пути;
В родные деревни
Скорее придти,
Омыть с себя копоть
И пот трудовой,
И встретить святую
С веселой душой...
III
Стемнело. Болтая
С моим ямщиком,
Я ехал все тем же
Высоким холмом,
Взглянул на долину,
Что к озеру шла,
И вижу—долина
Моя ожила:
На каждой тропинке,
Ведущей к селу,
Толпы появились;
Вечернюю мглу
Огни озарили:
Куда-то идет
С пучками горящей
Соломы народ.
Куда? Я подумать
О том не успел,
Как колокол громко
Ответ прогудел!
У озера ярко
Горели костры, —
Туда направлялись,
Нарядны, пестры,
При свете горящей
Соломы, — толпы.. •
У божьего храма
Сходились тропы. —
Народная масса
Сдвигалась, росла.
Чудесная, дети,
Картина была!..
20 марта*
ТРИ ЭЛЕГИИ
(а. н. Плещееву)
I
Ах! что изгнанье, заточенье!
Захочет — выручит судьба!
Что враг! — возможно примиренье,
Возможна равная борьба;
Как гнев его ни беспределен,
Он промахнется в добрый час...
Но той руки удар смертелен,
Которая ласкала нас!...
Один, один!.. А ту, кем полны
Мои ревнивые мечты,
Умчали роковые волны
Пустой и милой суеты.
В ней сердце жаждет жизни новой,
Не сносит горестей оно
И доли трудной и суровой
Со мной не делит ужь давно...
И тайна все: печаль и муку
Она сокрыла глубоко?
Или решилась на разлуку
Благоразумно и легко?
Кто скажет мне?., Молчу, скрываю
Мою ревнивую печаль,
И столько счастья ей желаю,
Чтоб было прошлого не жаль!
Что жь, если сбудется желанье?..
О, нет! живет в душе моей
Неотразимое сознанье,
Что без меня нет счастья ей!
Все, чем мы в жизни дорожили,
Что было лучшего у нас —
Мы на один алтарь сложили —
И этот пламень не угас!
У берегов чужого моря.
Вблизи, вдали он ей блеснет
В минуту сиротства и горя,
И — верю я — она придет!
Придет... и как всегда, стыдлива,
Нетерпелива и горда,
Потупит очи молчаливо.
Тогда... Что я скажу тогда?...
Безумец! для чего тревожишь
Ты сердце бедное свое?
Простить не можешь ты ее —
И не любить ее не можешь!..

192
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4878 — 4871
П
Бьется сердце беспокойное,
Отуманились глаза.
Дуновенье страсти знойное
Налетело, как гроза.
Вспоминаю очи ясные
Дальней странницы моей,
Повторяю стансы страстные,
Что сложил когда-то ей.
Я зову ее, желанную:
Улетим с тобою вновь
В ту страну обетованную,
Где венчала нас любовь!
Розы там цветут душистее,
Там лазурней небеса,
Соловьи там голосистее,
Густолиственней леса...
Ш
Разбиты все привязанности, разум
Давно вступил в суровые права,
Гляжу на жизнь неверующим глазом.
Все кончено! Седеет голова.
Вопрос решен: трудись, пока годишься,
И смерти жди! Она недалека...
Зачем же ты, о сердце! не миришься
С своей судьбой?.. О чем твоя тоска?..
Непрочно все, что нами здесь любимо,
Что день — сдаем могиле мертвеца,
Зачем же ты в душе неистребима
Мечта любви, ее знающей конца?..
Усни... умри!..
1874
УТРО
Ты грустна, ты страдаешь душою:
Верю — здесь не страдать мудрено.
С окружающей нас нищетою
Здесь природа сама за-одно.
Бесконечно унылы и жалки
Эти пастбища, нивы, луга,
Эти мокрые, сонные галки,
Что сидят на вершине стога;
Эта кляча с крестьянином пьяным,
Через силу бегущая вскачь
В даль, сокрытую синим туманом,
Это мутное небо... Хоть плачь!
Но не краше и город богатый:
Те же тучи по небу бегут;
Жутко нервам — железной лопатой
Там теперь мостовую скребут.
Начинается всюду работа;
Возвестили пожар е каланчи;
На позорную площадь кого-то
Провезли — там ужь ждут палачи.
Проститутка домой на рассвете
Поспешает, покинув постель;
Офицеры в наёмной карете
Скачут з£ город: будет дуэль.
Торгаши просыпаются дружно
И спешат за прилавки засесть:
Целый день им обмеривать нужно,
Чтобы вечером сытно поесть.
Чу! из крепости гряпули пушки!
Наводнепье столице грозит...
Кто-то умер: на красной нодушко
Первой степени Анна лежит.
Дворник вора колотит — попался!
Гонят стадо гусей па убой;
Где-то в верхнем этаже раздался
Выстрел — кто-то покончил с собой.
Раз сказал я за пирушкой:
«До свидания, друзья!
Вечер с матушкой-старушкой
Проведу сегодня я,
Нездорова — ей неспится,
НАД ЧЕМ МЫ СМЕЕМСЯ...
Надо бедную занять»...
С той поры, когда случится
Мне с друзьями пировать,
Как запас вестей иссякнет
II настанет тишина,

4874
УНЫНИЕ
193
Кто-нибудь наверно брякнет:
«Человек! давай вина!
Выпьем мы еще по чаше
И — туда. .. живей, холоп!
Ну... а ты — иди к мамаше!
Ха! ха! ха!...» Хоть пулю в лоб!.
Водовоз воды боченок
В гололедицу тащил;
Стар и слаб, как щепка тонок,
Бедный выбился из сил.
Я усталому салазки
На бугор помог ввезти.
На беду, в своей коляске
Мчался Митя по пути —
Как всегда, румян и светел,
Он рукою мне послал
Поцалуй, — он все заметил
И друзьям пересказал.
С той поры мне нет проходу:
Филантроп да Филантроп!
«Что? возил сегодня воду?..
Ха! ха! ха!..» Хоть пулю в лоб!.
УНЫНИЕ
Сгорело ты, гнездо моих отцов!
Мой сад заглох, мой дом бесследно сгинул,
Но я реки любимой не покинул —
Вблизи ее песчаных берегов
Я и теперь на лето укрываюсь
И, отдохнув, в столицу возвращаюсь
С запасом сил — и ворохом стихов.
Мой чорный конь, с Кавказа приведенный,
Умен и смел, — как вихорь он летит,
Еще отцом к охоте приученный,
Как вконаный при выстреле стоит.
Когда «Кадо» * бежит опушкой леса
II глухаря нечаянно спугнет,
На всем скаку остановив «Черкеса»,2
Спущу курок и птица упадет.
II
Какой восторг!... За перелетной птицей
Гонюсь с ружьем, а вольный ветер нив
Сметает сор, навеянный столицей,
С души моей. Я духом бодр и жив,
Я телом здрав. Я думаю... мечтаю...
Не чувствовать над мыслью молотка
Я не могу, как сильно ни желаю,
Но если он приподнят хоть слегка,
Но если я о нем позабываю
На полчаса — и тем я дорожу.
Я сам себя, читатель, нахоэюу,
А это все, что нужно для поэта.
Так шли дела; но нынешнее лето
Не задалось: не заряжал ружья
II не писал еще ни строчки я.
Ш
Мне совестно признаться: я томлюсь,
Читатель мой! мучительным недугом.
Чтоб от него отделаться, делюсь
Я им с тобой: ты быть умеешь другом,
Довериться тебе я не боюсь.
Недуг не нов (но сила вся в размере),
Его зовут уныньем; в старину
Я храбро с ним выдерживал войну
Иль хоть смягчал трудом по крайней мере,
А ныньче с ним не оберусь хлопот.
Быть может, есть причина в атмосфере,
А может быть, мне знать себя дает,
Друзья мои, пятидесятый год.
IV
Да, он настал — и требует отчета!
Когда зима нам кудри убелит,
Приходит к нам нежданная забота
Свести итог... О, юноши! грозит
Она и вам, судьба не пощадит:
Наступит час рассчитываться строго
За каждый шаг, за целой жизни труд
И мстящего, зовущего на суд
В душе своей вы ощутите бога.
Бог старости — неумолимый бог.
(От юности готовьте ваш итог!)
Приходит он к прожившему полвека
И говорит: «оглянемся назад,
Поищем дел достойных человека...»
Увы! их нет! одних ошибок ряд!
Жестокий бог! Он дал двойное зренье
Моим очам; пытливое волненье
Родил в уме, душою овладел.
— «Я даром жил, забвенье мой удел», -
Я говорю, с ним жизнь мою читая:
Прости меня, страна моя родная:
Бесплоден труд, напрасен голос мой!
1 Собака.
1 Лошадь.

194.
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4874
И вижу я, поверженный в смятенье,
В случайности несчастной — преступленье,
Предательство в ошибке роковой...
VI
Измученный, тоскою удрученный,
Жестокостью судьбы неблагосклонной
Мои вины желаю объяснить,
Гоню врага, хочу его забыть,
Он тут как тут! В любимый труд, в забаву
Мешает он во все свою отраву
И снова мы идем рука с рукой.
Куда? увы! опять я проверяю
Всю жизнь мою, — найти итог желаю, —
Угодно ли последовать за мной?
VII
Идем! Пути утоптанные гладко
Я пренебрег, я шел своим путем,
Со стороны блюстителей порядка
Я, так сказать, был вечно под судом.
И рядом с ним—такая есть возможность!—
Я знал другой недружелюбный суд,
Где трусостью зовется осторожность,
Где подлостью умеренность зовут.
То юношества суд неумолимый.
Межь двух огней я шел неутомимый.
'Куда пришел? Клянусь, не знаю сам
Решить вопрос предоставляю вам.
VIII
Враги мои решат его согласно,
Всех меряя на собственный аршин,
В чужой душе они читают ясно,
Но мой судья — читатель-гражданин.
Лишь в суд его храню слепую веру.
Суди же ты, кем взыскан я не в меру!
Еще мой труд тобою не забыт
И знаешь ты: во мне нет сил героя, —
Тот не герой, кто лавром не увит
Иль на щите не вынесен из боя, —
Я рядовой (теперь ужь инвалид)...
IX
Суди, решай! А ты, мечта больная,
Воспрянь, и мир бесстрашно облетая
Мой ум к труду, к покою возврати!
Чтоб отдохнуть душою не свободной,
Иду к реке — кормилице народной...
С младенчества на этом мне пути
Знакомо все... Знакомой грусти полны
Ленивые, медлительные волны...
О чем их грусть?... Бывало, каждый день
Я здесь бродил в раздумьи молчаливом
И слышал я в их ропоте тоскливом
Тоску и скорбь спопутных деревень...
X
Под берегом, где вечная прохлада
От старых ив, нависших над рекой,
Стоит в воде понуренное стадо,
Над ним шмелей неугомонный рой.
Лишь овцы рвут траву береговую,
Как рекруты острижены вплотную.
Не весел вид реки и берегов.
Свистит кулик, кружится рыболов,
Добычу карауля как разбойник;
Таинственно снастями шевеля
Проходит барка; виден у руля
Высокий крест: на барке есть покойник..»
XI
Чу! конь заржал. Трава кругом на славу,
Но лошадям не весело пришлось
И, позабыв зеленую атаву,
Под дым костра, спасающий от ос,
Сошлись они, поникли головами
И машут в такт широкими хвостами.
Лишь там, вдали, остался серый конь.
Он не бежит проворно на огонь,
Хоть и над ним кружится рой докучной,
Серко стоит понур и недвижим.
Несчастный конь, ненатурально-тучной,
Ты поражен недугом роковым.
XII
Я подошел: алела бугорками
По всей спине, усыпанной шмелями,
Густая кровь... струилась из ноздрей..,.
Я наблюдал жестокий пир шмелей,
А конь дышал все реже, все слабей.
Как вкопанный, стоял он час — и боле
И вдруг упал. Лежит недвижим в поле...
Над трупом солнца раскаленный шар
Да степь кругом. Вот с вышины спустился
Степной орел; над жертвой покружился
И царственно уселся на стожар.
В досаде я послал ему удар,
Спугнул его, но он вернется к ночи
И выклюет ей острым клювом очи...
XIII
Иду на шелест нивы золотой.
Печальные, убогие равнины!
Недавние и страшные картины,
Стесняя грудь, проходят предо мной.
Ужели бог не сжалится над нами,
Сожженных нив дождем не оживит,
И мельница с недвижными крылами
И этот год без дела простоит?
XIV
Ужель опять наградой будет плугу
Голодный год?.. Чу! женщина поет!

4874
ПУТЕШЕСТВЕННИК
195
Как будто в гроб кладет она подругу.
Душа болит, уныние растет.
Народ! народ! Мне не дано геройства
Служить тебе, — плохой я гражданин,
Но жгучее, свлтое беспокойство
За жребий твой донес я до седин!
Люблю тебя, пою твои страданья,
Но где герой, кто выведет из тьмы
Тебя на свет?.. На смену колебанья
Твоих судеб чего дождемся мы?..
XV
День свечерел. Томим тоскою вялой,
То но лесам, то по лугу брожу.
Уныние в душе моей усталой,
Уныние — куда ни погляжу.
Вот дождь пошел и гром готов ужь грянуть,
Косцы бегут проворно под шатры,
А я дождем спасаюсь от хандры,
Но, видно, мне и ныньче не воспрянуть!
Упала ночь, зажглись в лугах костры,
Иду домой, тоскуя и волнуясь,
Беру перо, привычке повинуясь,
Пишу стихи и — недовольный, жгу.
Мой стих уныл, как ропот на несчастье,
Как плеск волны в осеннее ненастье,
На северном пустынном берегу...
6 — 13 июля.
Лгкк.
...Но первые шаги не в нашей власти!
Отец мой был охотник — и игрок.
И от него в наследство эти страсти
Я получил, — они пошли мне в прок.
Не зол, но крут, детей в суровой школе
Держал старик, растил, как дикарей.
Мы жили с ним в лесу, да в чистом поле,
Травя волков, стреляя глухарей.
В пятнадцать лет я был вполне воспитан,
Как требовал отцовский идеал:
Рука тверда, глаз верен, дух испытан,
Но грамоту весьма нетвердо знал.
И я таким остался до седин
(Мне грамота потом далась, однако),
Мой лучший друг — лягавая собака,
Да острый нож, да меткий карабин.
ПУТЕШЕСТВЕННИК
(из «записной книжки»)
В городе волки по улицам бродят,
Ловят детей, гувернанток и дам,
Люди естественным это находят,
Сами они подражают волкам.
В городе волки, и волки на даче,
А ужь какая их тьма по Руси!
Скоро ужь там не останется клячи..
Ехать в деревню? Теперь-то? Merci!
Прусский барон, опоясавши выю
Белым жабо в три вершка ширины,
Ездит один, изучая Россию,
По захолустьям несчастной страны:
— Как у вас хлебушко? «Нет ни ковриги!»
— Где у вас скот? «От заразы подох!»
А заикнулся про школу, про книги —
Прочь побежали. — «Помилуй нас бог!
Книг нам не надо — неси их к жандару!
В прошлом году у прохожих людей
Мы их купили по гривне за пару,
А натерпелись на тыщу рублей!»
Думает немец: «ужь я не оглох ли?
К школе привешен тяжелый замок,
Нивы посохли, коровы подохли,
Как эти люди заплатят оброк?»
«Что наблюдать? что записывать в книжку?*
В грусти барон сам с собой говорит...
Дай ты им гривну, да хлеба коврижку,
И наблюдай, немчура, аппетит...
мюля.

196
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4874
НОЧЛЕГИ
I
НА ПОСТОЯЛОМ ДВОРЕ
Вступили кони под навес,
Гремя бесчеловечно.
Усталый, я с телеги слез,
Ночлегу рад сердечно,
Спрыгнули псы; задорный лай
Наполнил всю деревню,
Впустил нас дворник Николай
В убогую харчевню.
Усердно кушая леща,
Сидел ужь там прохожий
В пальто с господского плеча:
«Спознились, сударь, тоже?»
Он, низко кланяясь, сказал.
— Да, ныньче дни коротки.
Уселся я, а он стоял.
— Садитесь! выпьем водки!
Прохожий выпил рюмки две
И разболтался сразу:
«Иду домой... а жил в Москве.. •
До царского указу
«Был крепостной: отец и дед
Помещикам служили.
Мне было двадцать-восемь лет,
Как волю объявили,
«Наш барин стал куда как лих,
Сердился, придирался.
А перед самым сроком стих,
С рабами попрощался,
«Сказал нам: — «Вольны вы теперь»,
И очи помутились:
— «Идите с богом!» Верь, не верь,
Мы тоже прослезились,
«И потянулись кто куда...
Пришел я в городишко,
А там ужь целая орда
Таких же — нет местишка!
«Решился я идти в Москву,
В конторе записался,
И вышло место к Покрову.
Не барин — клад попался!
«Сначала, правда, злился он,
Чем больше угождаю,
Тем он грубей: прогонит вон...
За что?.. Не понимаю!
«Да с ним, — как я смекнул поздней, -
Знать надо было штучку:
Сплошал — сознайся поскорей,
Не лги, не чмокай в ручку!
«Не то рассердишь: — «Ермолай!
Опомнись! как не стыдно!
Привычки рабства покидай!
Мне за тебя обидно!
— «Ты человек! ты гражданин!
Знай: сила не в богатстве,
Не в том — велик ли, мал ли чин,
А в равенстве и братстве!
— «Я раболепства нетерплю,
Не льсти, не унижайся!
Случиться может: сам вспылю —
И мне не поддавайся!..»
«Работы мало да и той
Сам половину правил,
Я захворал — всю ночь со мной
Сидел — пиявки ставил;
«За каждый шаг благодарил.
С любовью, не со страхом
Три года я ему служил —
И вдруг пошло все прахом!
Однажды он сердитый встал,
Порезался как брился,
Все не по нем! весь день ворчал,
И вдруг совсем озлился.
«Кастит!.. — Потише, господин!
Сказал я, вспыхнув тоже.
— «Как! что?.. Зазнался, хамов сын!»
И хлоп меня по роже!
«По старой памяти, я прочь,
А он за мной — бедовый!...
— Так вот, продумал я всю ночь,
Каков он — барин новый!
«Такие речи поведет,
Что слушать любо-мило,
А кончит тем же, что прибьет 1
Нет, прежде проще было!
«Обидно! Я его считал
Не барином, а братом...
Настало утро — не позвал,
Свернувшись под халатом,
«Стонал как раненый весь день,
Не выпил чашки чаю...
А ночью барип словно теш.
Прокрался к Ермолаю:

НОЧЛЕГИ
197
«Вперед уставился лицом:
— «Ударь меня скорее!
Мне легче будет!..» (Мертвецом
Глядел он, был белее
«Своей рубахи): — «Мы равны,
Да я сплошал... я знаю...
Как быть? сквитаться мы должны...
Ударь!.. Я позволяю.
— «Не так ли, друг? Скорее хлоп
II снова правы, святы...»
— Не так! Вы барин — я холоп,
Я беден, вы богаты!
«(Сказал я). — Должен я служить,
Пока стаёт терпенья,
И я служить готов... а бить
Не буду... с позволенья!.. •
«Он все свое, а я свое,
Спор долго продолжался,
Смекнул я: тут мне не житье!
И с барином расстался.
«Иду покамест в Арзамас,
Там у меня невеста...
Нельзя ли будет через вас
Достать другое место?..»
П
НА ПОГОРЕЛОМ МЕСТЕ
Слава богу, хоть ночь-то светла!
Увлекаться так глупо и стыдно.
Мы устали, промокли до тла,
А кругом деревеньки не видно.
Наконец увидал я бугор,
Там угрюмые сосны стояли
И под ними дымился костер,
Мы с Трофимом * туда побежали.
«Горевали, а вот и ночлег!»
— Табор, что ли, цыганский там? «Нету!
Невидать ни коней, ни телег,
Незаметно и красного цвету.
«У цыганок, куда ни взгляни.
Красный цвет—это первое дело!»
— Косари? «Кабы были они,
Хоть одна бы тут женщина пела.»
— Пастухи ли огонь развели?...
Через пни погорелого бора
К не широкой реке мы пришли
И разгадку увидели скоро:
Погорельцы разбили тут стан.
К нам на встречу ребята бежали:
«Не видали вы наших крестьян?
Побираться пошли — да пропали!»
— Не видали!... Весь табор притих...
Звучно щиплет траву лошаденка,
Бабы няньчат младенцев грудных,
Утешает ребят старушонка:
— Воля божья: усните скорей!
Эту ночь потерпите вы только!
Завтра вам накуплю калачей.
Вот и деньги... Глядите-ка сколько!
— Где ты, баушка, денег взяла?
«У оконца, на месячном свете,
В ночи зимние пряжу пряла...»
Побренчали казной ее дети...
Старый дед, словно царь Соломон,
Роздал им кой-какую одёжу.
Патриархом библейских времен
Он глядел, завернувшись в рогожу;
Величавая строгость в чертах,
Череп голый, нависшие брови,
На груди и на голых ногах
След недавних обжогов и крови.
Мой вожатый к нему подлетел:
— Здравствуй, дедко! «Живите здоровы!»
— Погорели? А хлеб уцелел?
Уцелели лошадки, коровы?...
«Хлебу было сгореть мудрено»,
Отвечал патриарх не охотно:
«Мы его не имели давно.
Спите, детки, окутавшись плотно!
«А к костру не ложитесь: огонь
Подползет — опалит волосенки.
Уцелел — из двенадцати — конь,
Из семнадцати — три коровенки.»
— Нет и ваших дремучих лесов?
Век росли, а в неделю пропали!
«Соблазняли они мужиков,
Шутка! сколько у барина крали!»
Молча взял он ружье у меня,
Осмотрел, осторожно поставил.
Я сказал: — Беспощадней огня
Нет врага — ничего не оставил!
«Не скажи. Рассудила судьба,
Что нельзя же без древа-то в мире
И оставила нам на гроба
Эти сосны...» (Их было четыре)..*
1 Проводник.

198
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
111
У ТРОФИМА
Звезды осени мерцают
Тускло, месяц без лучей,
Кони бережно ступают,
Реки налило с дождей.
Поскорей бы к самовару!
Нетерпением томим,
Жадно я курю сигару
И молчу. Молчит ТроФим,
Он сказал мне: «месяц в небе
Словно сайка на столе» —
Значит: думает о хлебе,
Я мечтаю о тепле.
Едем... едем... Тучи вьются
И бегут... Конца им нет!
Если разом все прольются —
Поминай, как звали свет!
Вот и наша деревенька!
Встрепенулся спутник мой:
«Есть тут валенки, надень-ка !»
— Чаю! рому!... Всё долой!..
Вот погашена лучина,
Ночь, но оба мы не спим.
У меня своя причина.
Но чего не спит ТроФим?
— Что ты охаешь, Степаныч?
«Страшно, барин! мочи нет.
Вспомнил то, чего бы на-ночь
Вспоминать совсем не след!
«И откуда чорт приводит
Эти мысли? Бороню,
Управляющий подходит,
Низко голову клоню,
«Поглядеть в глаза не смею,
Да и он-то не глядит —
Знай накладывает в шею.
Шея, веришь ли? трещит!
«Только стану забываться,
Голос барина: ТроФим!
Недоимку! Кувыркаться
Начинаю перед ним...»
— Страшно, видно, воротиться
К недалекой старине?
«Так ли страшно, что мутится
Вся утробушка во мне!
«И теперь уйдешь весь в пятки,
Как посредник налетит,
Да с ТроФима взятки гладки:
Пошумит — и укатит!
«И теперь в квашне солома
Перемешана с мукой,
Да за то покойно дома,
А бывало — волком вой!
«Дети были малолетки,
Я дрожал и за детей,
Как цыплят из-под наседки
Вырвет — пикнуть не посмей!
«Как томили! Как пороли!
Сыну сказывать начну —
Сын не верит. А давно ли?...
Дочку барином пугну —
«Девка прыснет, захохочет:
— Шутишь, батька!»
— Погоди!
Если только бог захочет,
То ли будет впереди!
— Есть у вас в округе школы?
«Есть». — Учите-ка детей!
Не беда, что люди голы,
Лишь бы стали поумней,
— Перестанет есть солому,
Трусу праздновать народ...
И твой внук отцу родному
Не поверит в свой черед.
18 июля.
ОТЪЕЗЖАЮЩЕМУ
Даже в полголоса мы не певали,
Мы — горемыки-певцы!
Под берегами мы вёдро прождали,
Словно лентяи-пловцы.
Старость приходит — недуги да горе!
Жизнь бесполезно прошла.
Хоть на прощанье в открытое море,
В море царящего зла

4874
ГОРЕ СТАРОГО НАУМА
199
Прямо и смело направить бы лодку.
Сунься-ка!... Сделаешь шаг,
А на втором перервут тебе глотку!
Друг моей юности (ныне мой враг)!
Я не дивлюсь, что отчизну любезную
Счел ты за лучшее кинуть.
Жить для нее — надо силу железную,
Волю железную—сгинуть.
23 июля.
НА ПОКОСЕ
(из «записной книжки»)
Сын с отцом косили в поле,
Дед траву сушил.
«Десять лет, как вы на воле,
Что же, братцы, хорошо ли?»
Я у них спросил.
— Заживили поясницы,
Отвечал отец.
«Кабы больше нам землицы,
Молвил молодец:
«Я работал бы прилежно
Й поменьше пил».
«Неуежно, да улежно»1
Дедушка решил...
5 августа.
ЧЕРНЫШЕВСКИЙ
Не говори: «Забыл он осторожность!
Он будет сам судьбы своей виной!..»
Не хуже нас он видит невозможност!
Служить добру, не жертвуя собой.
Но любит он возвышенней и шире,
В его душе нет помыслов мирских.
«Жить для себя возможно только в мире,
Но умереть возможно для других!»
Так мыслит он—и смерть ему любезна.
Не скажет он, что жизнь его нужна,
Не скажет он, что гибель бесполезна:
Его судьба давно ему ясна...
Его еще покамест не распяли,
Но час придет—он будет на кресте;
Его послал бог гнева и печали
Царям земли напомнить о Христе.
В избе лесника на 125 версте
М. ж. д., ночь 8 августа.
Науму паточный завод
И дворик постоялый
Дают порядочный доход.
Наум — не глупый малый:
ГОРЕ СТАРОГО НАУМА
(волжская быль)
Недалеко и Кострома.
Наум живет — не тужит,
И Волга-матушка сама
Его карману служит.
Задаром сняв клочек земли,
Крестьянину с охотой
В нужде ссужает он рубли,
А тот плати работой —
Так обращен нагой пустырь
В картофельное поле...
Вблизи — «Бабайский» монастырь,
Село «Большие Соли»,
Питейный дом его стоит
На самом «перекате»;
Как лето Волгу обмелит,
К пустынной этой хате
Тропа знакома бурлакам:
Выходит много «чарки»...
Здесь ходу нет большим судам;
Здесь «паузятся» барки.
1 Пословица (Ярославской губернии), которую можно истолковать так: не сытно, да оокойно.

200
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
Купцы бегут: «помогу дай!»
Наум купцов встречает,
Мигнет народу: не плошай!
И сам не оплошает...
Кипит работа до утра;
Все весело, довольно.
Итак, нет худа без добра!
Подумаешь невольно,
Что ты, жалея бедняка,
Мелеешь год от года,
Благословенная река,
Кормилица народа!
II
Люблю я краткой той поры
Случайные тревоги,
И труд, и песни, и костры.
С береговой дороги
Я вижу сотни рук и лиц,
Мелькающих красиво,
А паруса, что крылья птиц,
Колеблются лениво,
А месяц медленно плывет,
А Волга чуть лепечет.
Чу! резко свиснул пароход;
Бежит и искры мечет,
Ущелья темных берегов
Стогласым эхом полны..•
i Не всё же песням бурлаков
Внимают эти волны.
Я слушал жадно иногда
И тот напев унылый,
Но гул довольного труда
Мне слаще слышать было.
Увы! я дожил до седин,
Но изменился мало.
Иных времен, иных картин
Провижу я начало
В случайной жизни берегов
Моей реки любимой:
Освобожденный от оков,
Народ неутомимый
Созреет, густо заселит
Прибрежные пустыни;
Наука воды углубит:
По гладкой их равнине
Суда-гиганты побегут,
Несчетною толпою,
И будет вечен бодрый труд
Над вечною рекою...
Ш
Мечты!.. Я верую в народ,
Хоть знаю: эта вера
К добру покаместь не ведет,
Я мог бы для примера
Напомнить лица, имена,
Но это будет смело,
А смелость в наши времена—
Рискованное дело!
Пока над нами не висит
Ни тучки, солнце блещет,
Толпа трусливого клеймит,
Отважным рукоплещет,
Но поднял бурю смелый шаг, -
Она же рада шикать,
Друзья попрячутся, а враг
Спешит беду накликать...
О, Русь!
Живая кровь в твоей груди
Иль только гной тлетворный?
IV
Науму слишком пятьдесят,
А ни детей, ни жонки.
Наум был сердцем суховат,
Любил одни деньжонки.
Он говорил: «жениться—взять
Обузу! а «сударки»
Еще тошней: и время трать,
И деньги на подарки».
Опровергать его речей
Тогда не приходилось,
Хоть, может быть, в груди моей
Иное сердце билось,
Хотя у нас, как лед и зной,
Причины были розны:
«Над одинокой головой
Не так и тучи грозны,
«Пускай лентяи и рабы
Идут путем обычным,
Я должен быть своей судьбы
Царем единоличным!»
Я думал гордо. Кто не рад
Оставить миру племя?
Но я родился не впопад—
Лихое было время!

ГОРЕ СТАРОГО НАУМА
20*
Забыло солнышко светить,
Погас и месяц ясной,
И трудно было отличить
От ночи день ненастной.
Гром непрестанно грохотал
И вихорь был ужасен,
И человек под ним стоял
Испуган и безгласен.
Был краткий миг: заря зажгла
Роскошный край лазури,
И буря новая пришла
На смену старой бури.
И новым силам новый бой
Готовился... Усталый,
Поник я буйной головой.
Погибли идеалы,
Ушло и время... Места нет
Желанному союзу.
Умру—и мой исчезнет след!
Надежда вся на музу!..
Стреляя серых куликов
На отмели песчаной,
Заслышу говор бубенцов
И свист, и топот рьяной,
На кручу выбегу скорей:
Знакомая тележка,
Нарядны гривы у коней,
У седока—усмешка...
Лихая пара! на шлеях
И бляхи, и чешуйки.
В личных, высоких сапогах,
В солидной, синей чуйке,
В московском, новом картузе,
Сам правя пристяжною,
Наум катит во всей красе.
Увидит—рад душою!
Кричит: «Довольно вам палить,
Пора чайку покушать!..»
Наум любил поговорить,
А я любил послушать.
Закуску, водку, самовар
Вносили по порядку
И Волги драгоценный дар—
Янтарную стерлядку.
Наум усердно предлагал
Рябиновку, вишневку,
А, расходившись, обивал
«Смоленую головку».
— Ну, кйк делишки? «В барыше»,
С улыбкой отвечает.
Разговорившись по душе,
Подробно исчисляет,
Что дало в год ему вино
И сколько от завода.
«Накопчено, насолено—
Чай хватит на три года!
«Все лето занято трудом,
Хлопот по самый ворот.
Придет зима—лежу сурком,
Не то поеду в город.
« Начальство—други - кумовья,
Стрясись беда—поправят,
Работы много—свисну я:
Соседи не оставят;
«Округа вся в горсти моей,
Казна—надёжней цепи:
Ужь нет помещичьих крепей,
Мои остались крепи.
«Судью за денежки куплю,
Умилостивлю бога»...
(Русак природный—во хмелю*
Он был хвастлив немного)...
VI
Полвека прожил так Наум
И не тужил ни мало,
Работал в нем житейский ум,
А сердце мирно спало.
Встречаясь с ним, я вспоминав
Невольно дуб красивый
В моем саду: там сети ткал
Паук трудолюбивый.
С утра спускался он не раз
По тонкой паутинке,
Как по канату водолаз,
К какой-нибудь личинке,
То комара подстерегал
И жадно влек в объятья.
А, пообедав, продолжал
Обычные занятья.
И вывел, точно на показ,
Паук мой паутину.
Какая ткань! Какой заиас
На черную годину!
Там мошек целые стада
Нашли себе могилы,
Попали бабочки туда—
Летуньи пестрокрылы;

202
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
/S74
Его сосед, другой паук
Качался там, замучен,
А мой—отъелся вон из рук!
Доволен, гладок, тучен,
То мирно дремлет в уголку,
То мухою закусит...
Живется славно пауку:
Не тужит и не трусит!
€ Наумом я давно знаком;
Еще как был моложе,
Наума с этим пауком
Я сравнивал... И что же?
Ужь округлился капитал,
В купцы бы надо вскоре,
А человек затосковал!
Пришло к Науму горе....
VII
Сидел он поздно у ворот,
В расчеты погруженный;
Последний свиснул пароход
На Волге полусонной,
И потянулись на покой
И человек, и птица.
Зашли к Науму той порой
Молодчик, да девица:
У Тани русая коса
И голубые очи,
У Вани вьются волоса.
<Укрой от темной ночи!»
— А сдмоварчик надо греть?
«Пожалуй»... Ни минутки
Не могут гости посидеть:
У них и смех, и шутки,
Задеть друг дружку наровят
Ногой, рукой, плечами,
И так глядят... и так шалят,
Чуть отвернись, губами!
То вспыхнет личико у ней,
То белое, как сливки...
Поели гости калачей,
Отведали наливки:
«Теперь уснем мы до утра,
У вас покой, приволье!»
— А кто вы?—«Братец и сестра,
Идем на богомолье».
Он думал:—Врет! поди сманил
Купеческую дочку!
Да что мне? Лишь бы заплатил!
Пускай ночуют ночку.
Он им подушек пару дал:
—- Уснете на диване.
И доброй ночи пожелал
И молодцу и Тане.
В своей коморке на часах
Поддернул к верху гири
И утонул в пуховиках...
Проснулся: бьет четыре,
Еще темно; во рту горит.
Кваску ему желалось,
Да квас-то в горнице стоит,
Где парочка осталась.
«Жаль! не пришло вчера на ум!
Да я пройду тихонько,
Добуду! (думает Наум)
Чай спят они крепонько,
«Не скоро их бы разбудил
Теперь и конский топот»...
Но только дверь приотворил,
Услышал тихий шопот:
«Покурим, Ваня!» говорит
Молодчику девица.
И спичка чиркнула—горит..
Увидел он их лица:
Красиво Ванино лицо,
Красивее у Тани!
Рука согнутая в кольцо
Лежит на шее Вани,
Нагая, полная рука!
У Тани грудь открыта,
Как жар горит одна щека,
Косой другая скрыта.
Еще он видел на лету,
Как встретились их очи.
И вновь на юную чету
Спустился полог ночи.
Назад тихонько он ушел,
И с той поры Наума
Не узнают: он вечно зол,
Сидит один угрюмо
Или пойдет бродить окрест
И к ночи лишь вернется,
Соленых рыжиков не ест,
И чай ему не пьется.
Забыл наливки настоять
Душистой поленикой.
Хозяйство стало упадать—
Грозит урон великий!

Wi
ПОЭТУ
203
На счетах спутался не раз, .
Хоть счетчик был отменный...
Две пары глаз, блаженных глаз,
Горят пред ним бессменно!
«Я сладко пил, я сладко ел»,
Он думает уныло:
«А кто мне в очи так смотрел?..»
И все ему постыло...
7—10 августа.
Лука.
ЭЛЕГИЯ
А. Н. Е —ВУ
Пускай нам говорит изменчивая мода,
Что тема старая «страдания народа»,
И что поэзия забыть ее должна,
Не верьте, юноши! не стареет она.
О, еслибы ее могли состарить годы!
Процвел бы божий мир!.. Увы! пока народы
Влачатся в нищете, покорствуя бичам,
Как тощие стада по выжженным лугам,
Оплакивать их рок, служить им будет муза,
И в мире нет прочней, прекраснее союза!..
Толпе напоминать, что бедствует народ
В то время, как она ликует и поет,
К народу возбуждать вниманье сильных
мира —
Чему достойнее служить могла бы лира?..
Я лиру посвятил народу своему.
Быть может, я умру неведомый ему,
Но я ему служил—и сердцем я спокоен...
Пускай наносит вред врагу не каждый воин,
Но каждый в бой иди! А бой решит судьба...
Я видел красный день: в России нет раба!
И слезы сладкие я пролил в умиленьи...
«Довольно ликовать в наивном увлеченьи»,
Шепнула муза мне: «Пора идти вперед:
Народ освобожден, но счастлив ли народ?..»
Внимаю ль йесни жниц над жатвой золотою,
Старик ли медленный шагает за сохою,
Бежит ли по лугу, играя и свистя,
С отцовским завтраком довольное дитя,
Сверкают ли серпы, звенят ли дружно косы—
Ответа я ищу на тайные вопросы,
Кипящие в уме: «В последние года
Сносней ли стала ты, крестьянская страда?
И рабству долгому пришедшая на смену
Свобода, наконец, внесла ли перемену
В народные судьбы? в напевы сельских дев?
Иль так же горестен нестройный их напев?..»
Ужь вечер настает. Волнуемый мечтами,
По нивам, по лугам, уставленным стогами,
Задумчиво брожу в прохладной полу-тьме,
И песнь сама собой слагается в уме,
Недавних, тайных дум живое воплощенье:
На сельские труды зову благословенье,
Народному врагу проклятия сулю,
А другу у небес могущества молю,
И песнь моя громка!.. Ей вторят долы, нивы,
И эхо дальних гор ей шлет свои отзывы,
И лес откликнулся... Природа внемлет мне,
Но тот, о ком пою в вечерней тишине,
Кому посвящены мечтания поэта—
Увы! не внемлет он—и не дает ответа. .•
15—17 августа.
ПОЭТУ
(памяти шиллера)
Где вы — певцы любви, свободы, мира
И доблести?.. Век «крови и меча»!
На трон земли ты посадил банкира,
Провозгласил героем палача...
Толпа гласит: «певцы не нужны веку!»
И нет певцов... Замолкло божество...
О, кто жь теперь напомнит человеку
Высокое призвание его?..
Прости слепцам, художник вдохновенный,
И возвратись!.. Волшебный Факел свой,
Погашенный рукою дерзновенной,
Вновь засвети над гибнущей толпой!
Вооружись небесными громами!
Наш падший дух взнеси на высоту,
Чтоб человек не мёртвыми очами
Мог созерцать добро и красоту...

204
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
— 4875
Казни корысть, убийство, святотатство1
Сорви венцы с предательских голов,
Увлекших мир с пути любви и братства,
Стяжанного усильями веков,
На путь вражды!.. В его дела и чувства
Гармонию внести лишь можешь ты.
В твоей груди, гонимый жрец искусства,
Трон истины, любви и красоты.
б сентября.
1876
М. Е. САЛТЫКОВУ
ПРИ ОТЪЕЗДЕ ЗА ГРАНИЦУ
О нашей родине унылой
В чужом краю не позабудь.
И возвратись, собравшись с силой,
На оный путь—журнальный путь...
На путь, где шагу мы не ступим
Без сделок с совестью своей,
Но где мы снисхожденье купим
Трудом у мыслящих людей.
Трудом—и бескорыстной целью...
Да! будем лучше рисковать,
Чем безопасному безделью
Остаток жизни отдавать.
12 апреля.
СОВРЕМЕННИКИ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ЮБИЛЯРЫ И ТРИУМФАТОРЫ
Я книгу взял, восстав от сна
И прочитал я в ней:
«Бывали хуже времена,
Но не было подлей».
Швырнул далеко книгу я.
Ужели мы с тобой
Такого века сыновья,
О, друг-читатель мой?..
Конечно, нет! Конечно, нет!
Клевещет наш зоил.
Лакей принес пучек газет,
Я жадно их раскрыл,
Минуя кражу и пожар
И ряд самоубийц,
Встречаю слово: «юбиляр»,
Читаю список лиц,
Стяжавших лавры. Счета нет!
Стипендия... медаль...
Аренда... памятник... обед...
Обед... обед... О, враль!
Протри глаза!.. Иду к друзьям:
Готовит спич один,
Другой десяток телеграмм—
В Москву, в Рязань, в Тульчин.
Пошел я с ним «на телеграф».
Лакеи, кучера,
Депеши к верху приподняв,
Толпились там с утра.
Мелькают крупные слова:
«Герою много лет...»
«Ликуй, Орел!..» «Гордись, Москва!»
«Бердичеву привет...»
Не мало тут «друзей добра»,
«Отцов» не перечесть,
А вот листок: одно— «ура!..»
Пора, однако, есть.
Я пришел в трактир и тоже
Счет теряю торжествам.
Книга дерзкая! за что же
Ты укор послала нам?..
У Дюссо готовят славно
Юбилейные столы;
Там обедают издавна
Триумфаторы - орлы.
Посмотрите—что за рыба!
Еле внес ее лакей.
Слышно «русское спасибо»
Из отворенных дверей.
Заказав бульон и дичи,
Корридором я брожу;
Дверь растворят—слышу спичн,

4875
СОВРЕМЕННИКИ
205
На пирующих гляжу:
Люди заняты в трактирах,
Не мешают... я и рад. ♦.
ЗАЛА № 1
В первой зале, все в мундирах,
В белых галстухах, стоят.
Юбиляр - администратор
Древен, весь шитьем залит,
Две звезды... Ему оратор,
Тоже старец, говорит:
«Ты отец! До населенья
Добр и милостив ты был,
Не довел до разоренья,
Пищи, крова не лишил!
Ты герой—до кассы частной,
До казенного добра
Не простер руки всевластной—
Благодарность и... ура!..»
Вдруг курьер вошел, сияя,
Засиял и юбиляр.
Юбиляру, поздравляя,
Поднесли достойный дар.
№2
Речь долго, долго длилась,
Расплакался старик...
Я сделал шаг... открылась
Другая дверь—на миг,
И тут героя чтили,
Кричали много лет!
Герою подносили
Магницкого портрет:
Крамольники лукавы,
Рази—и не жалей!
Исчезла сцена славы—
Захлопнул дверь лакей...
На столе лежат «подарки»,
В Петербурге лучших нет.
Две брильянтовые арки—
Восхитительный браслет!
Бриллиантовые звезды...
Чудо!.. Несколько ребят
С упоением невесты
На сокровища глядят.
(Были тут и лицеисты,
И пажи, и юнкера,
И незрелые юристы,
И купцы... et caetera...)
— Чудо! дядька их почтенный
Восклицает, князь Иван,
И, летами удрученный,
Упадает на диван...
Князь Иван—колосс по брюху,
Руки—род пуховика,
Пьедесталом служит уху
Ожиревшая щека.
По устройству верхней губы,
Он—бульдог; с оскалом зубы,
Под гребенку волоса
И добрейшие глаза.
Он—известный объедало,
Говорит умно,
Словно в бочку из-под сала
Льет в себя вино.
Дома редко пребывает,
До шестидесяти лет
Водевили посещает,
Оперетку и балет.
У него друзья—кадеты,
Именитый дед его
Был шутом Елизаветы,
Сам он—ровно ничего.
Презирает аксельбанты,
Не охотник до чинов.
Унаследовав таланты
Исторических шутов,
С языком своим проворным,
С дерзким смехом, в век иной
Был бы он шутом придворным,
А теперь он—шут простой.
«Д&! дары такие редки!»
Восклицает князь Иван:
«Надо спрыснуть... спрыснуть, детки!.
Наливай полней стакан!..
Нет, постой! В начале пира
Совершим один обряд:
Перед нами нет кумира,
Но... и камни говорят!
Эта брошка приютится
У богини на груди,
Значит, должно преклониться
Переднею... Подходи!..»
И почтительно к алмазам
Приложился князь Иван;
И потом ужь выпил разом
Свой вместительный стакан.
И, во след за командиром,
Приложилися юнцы
К бриллиантам и саФирам...
— «На колени, молодцы!
Гимн!...»

206
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4875
Глядит умильным взором
Старый шут на небеса,
И поют согласным хором
Молодые голоса:
Мадонны лик,
Взор херувима...
Мадам Жюдик
Непостижима!
Жизнь наша—пуф,
Пустей ореха,
Заехать в БуФФ—
Одна утеха.
Восторга крик,
Порыв блаженства...
Мадам Жюдик
Верх совершенства!
А* 4
«... Первоприсутствуя в сенате,
Радел ли ты о меньшем брате?
Всегда ли ты служил добру?
Всегда ли к истине стремился?..»
— «Позвольте-с!»
Я посторонился
И дал дорогу осетру...
№ 5
Большая зала... шума нет...
Ученое собранье,
Агрономический обед,
Вернее—заседанье.
Встает известный агроном,
Член общества—Ко ленов
(Докладчик пасмурен лицом,
Печальны лица членов).
Он говорит: «Я посвятил
Досуг мой скотоводству,
Я восемь лет в Тироле жил.
Поверив превосходству
Швейцарских, английских пород,
В отечестве любезном
Старался я улучшить скот
И думал быть полезным.
Увы! напрасная мечта!
Убил я даром годы:
Соломы мало для скота
Улучшенной породы!
В крови у русской клячи есть
Привычка золотая:
«Работать много, мало есть» —
Основа вековая!
Печальный вид: голодный конь
На почве истощенной,
С голодным пахарем... А тронь
Рукой непосвященной —
Еще печальней что-нибудь
Получится в итоге...
Покинул я опасный путь,
Увы! на полдороге...
Трудитесь дальше без меня...»
— «Прискорбны речи ваши!
Придется с нынешнего дня
Закрыть собранья наши!»
Сказал ученый президент
(Толстяк, заплывший жиром):
— «Разделим скромный дивиденд
И разойдемся с миром!
Оставим бедный наш народ
Судьбам его — и богу!
Без нас скорее он найдет
К развитию дорогу»...
«Закрыть! закрыть, хотя и жаль!»
Решило все собранье:
И дать Коленову медаль:
а За ревность и старанье)).
«Ура!.. Подписку!»... Увлеклись -
Не скупо подписали, —
И благодушно занялись
Моделью для медали...
№6
Шаг вперед — и снова зала,
Всё заводчики-тузы;
Слышен голос: «Ты сначала
Много выдержал грозы.
Весь души прекрасной пламень
Ты принес на подвиг свой,
Но пошел ко дну, как камень,
Броненосец первый твой!
Смертоносные гранаты
Изобрел ты на врагов...
Были б чудо — результаты,
Кабы дельных мастеров!
То-то их принять бы в прутья!..
Ты гранатою своей
Переранил из орудья
Только собственных людей...
Ты поклялся, как заразы,
Новых опытов бежать,
Но казенные заказы
Увлекли тебя опять,
Ты вступил...»
Лакей суровый
Дверь захлопнул, как на зло.

СОВРЕМЕННИКИ
207
Я вперед... Из залы новой
Мертвечиной понесло...
Пир тут, видно, не секретный —
Настежь дверь... народу тьма...
Господин Ветхозаветный
Говорит:
«Судьба сама
Нас свела сегодня вместе;
Шел я радостно сюда,
Как жених грядет к невесте —
Новость, новость, господа!
Отзывался часто Пушкин
Из могилы... Наконец,
Отозвался и Тяпушкин,
Скромный труженик певец:
Драгоценную находку
Отыскал товарищ наш!
В бедной лавочке селедку
Завернул в нее торгаш.
Грязный синенький листочек,
А какие перлы в нем!..»
— Прочитай-ка хоть кусочек!
Закричали...
«Мы начнем
С детства. Видно, что в разъезды
Посылал его отец:
Где иной считал бы звезды,
Он...» — Читай же! — Начал чтец:
ОТРЫВОК ИЗ ПУТЕВЫХ ЗАМЕТОК ЮНОШИ ТЯПУШ-
КИНА, ВЕДЕННЫХ ИМ ВО ВРЕМЯ РАЗЪЕЗДОВ ЕГО ПО
РОССИИ ПО ДЕЛАМ ОТЦА
(Найден случайно между оберточной бумагой
в лавке купца С. С. Подтекина; подлинник — соб-
ственность Зосима Терентьевича Ветхозаветного)
На реке на Свири
Рыба, как в Сибири,
Окуни, лини
Средней долины.
На реке же Лене
Хуже, чем на Оби:
Ноги по колени
Отморозил обе,
А прибыв в Ирбит,
Дядей был прибит...
— Превосходно! поэтично!..
Каждый в лупу смотрит лист.
«И притом характерично»,
Замечает журналист:
«То-то мы ударим в трубы!
То-то праздник будет нам!»
И прикладывает губы
К полуграмотным строкам.
Приложил — и к делу рьяный
Примечание строчит:
«Отморозил ноги — пьяный
И — ва пьянство был побит;
Чужды нравственности узкой,
Не решаемся мы скрыть
Э гот знак натуры русской...
Д&! «веселье Руси — пить»!..
Прим. ред.
«Ужь знакомлюсь я с поэтом,
Биографию пишу...»
— Не снабдите ли портретом?
«Дорогонько... погляжу...
Случай редкий! Мы России
Явим вновь труды свои:
Восстановим запятые,
Двоеточие над Т;
Можно будет в духе «Миши»
Предисловье написать:
Пощадили даже мыши
Драгоценную тетрадь —
Провидения печать!..
Позавидует Бартенев
И Ефремов зашипит,
Но заметку сам Тургенев
В «Петербургских» поместит...»
— Верно! царь ты русской прессы,
Хоть и служишь мертвецам:
Все живые интересы
Уступают.поле нам...
«Так... и так да будет вечно!..
Дарованья в наши дни
Гибнут рано... Жаль, конечно,
Да бестактны и они...
Жаль!.. Но боги справедливы
В начертаниях своих!
Нам без смерти — нет поживы,
Как аптеке без больных!
Дарованием богатый
Служит обществу пером,
Служим мы ему лопатой...
Други! пьем! За мертвых пьем!..»
Вместо влаги искрометной,
Пили за-просто марсал,
А Зосим Ветхозаветный
Умиленно лепетал:
«Я люблю живых писателей,
Но — мне мертвые милей!..»
Это — пир гробовскрывателей!.
Дальше, дальше поскорей!..

208
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
№8
«Получай же по проценту!»
Говорит седой банкир
Полицейскому агенту:
«В честь твою сегодня пир!»
Рад банкир, как съумасшедший;
Все довольны; сыщик пьян;
От детей сюда зашедший,
По знакомству, князь Иван
Держит спич:
— «Свои законы
Есть у века, господа!
Как пропали миллионы,
Я подумал: не беда!
Верьте, нет глупей несчастья:
Потерять последний грош —
Ни пропажи, ни участья,
Хоть повесься, не найдешь!
А украдут у банкира
Из десятка миллион —
Растревожится полмира...
.«Миллион!..» Со всех сторон
Сожаленья раздадутся,
Все правительства снесутся,
Телеграммами в набат
Приударят! Все газеты
Похитителя приметы
Многократно возвестят,
Обозначат каждый прыщик...
И глядишь: нашелся вор!
На два дня банкир и сыщик —
Самый модный разговор!
Им улыбки, им поклоны,
Поздравленья добрых душ...
Ужь терять — так миллионы,
Царь вселенной — куш!..»
№9
Чу! пенье! Я туда скорей,
То пела светская плеяда
Благотворителей посредством лотерей,
Концерта, бала, маскарада...
Да-с! Марья Львовна
За бедных в воду,
Мы Марье Львовне
Сложили оду.
Где Марья Львовна?
На вдовьем бале!
Где Марья Львовна?
В читальном зале...
Кто на эстраде
Поет романсы?
Чьи в маскараде
Вернее шансы?
У Марьи Львовны
Так милы речи,
У Марьи Львовны
Так круглы плечи!..
Гласит афиша:
«Народный праздник».
Купил корову
Один проказник:
«— Да-с, Марья Львовна,
Не ваши речи,
Да-с, Марья Львовна,
Не ваши плечи,
С народом нужны
Иные шансы...»
В саду корова
Поет романсы,
В саду толпится
Народ наивный,
Рискуют прачки
Последней гривной,
За грош корову
Кому не надо?
И побелели
Дорожки сада,
Как будто в мае
Послал бог снегу...
Пустых билетов
Свезли телегу
Из сада ночью.
Аи! Марья Львовна!
Пятнадцать тысяч
Собрали ровно!
Пятнадцать — с нищих!
Что значит — масса!
Да процветает
Приюта касса!
Да процветает
И Марья Львовна,
Пусть ей живется
Легко и ровно!..
Да-с, Марья Львовна
За бедных в воду...
Ее призванье —
Служить народу!

/«75
СОВРЕМЕННИКИ
209
№10
Слышен голос — и знакомый —
«Ананас — не огурец!»
Возложили гастрономы
На товарища венец.
Это — круг интимный, близкий.
Тише! слышен жаркий снор:
Над какою-то сосиской
Произносят приговор.
Поросенку ставят баллы,
Рассуждая о вине,
Тычут градусник в бокалы...
«К&к! четыре — ветчине?..»
И поссорились... Стыдитесь!
Вредно ссориться, друзья!
Благодушно веселитесь!
Скоро к вам приду и я.
Буду новую сосиску
Каждый день изобретать,
Буду мнение без риску
О салате подавать.
Буду кушать плотно, жирно,
Обленюся, как верблюд,
И засну на веки мирно
Между двух изящных блюд...
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ГЕРОИ ВРЕМЕНИ
ТРАГИ-КОМЕДИЯ
«Кушать подано!» — Мне дали
Очень маленький салон.
За стеной «ура!» кричали,
По тарелкам шел трезвон.
Кто-жь они — с моим чуланом
Рядом — пьющие теперь?
Я чуть-чуть открыл диваном
Загороженную дверь,
Поглядел из-за портьеры:
Зала публикой кишит —
Всё тузы-акционеры!
На ловца и зверь бежит...
Производитель работ
Акционерной компании,
Сдавший недавно отчет
В общем годичном собрании,
В группе директоров IIIкурин сидит
(Синяя чуйка и крупные губы).
Старец, прошедший сквозь медные трубы-
Савва Антихристов — спич говорит.
(Общество пестрое: Франты, гусары,
И генерал, и банкир, и кулак).
— «Да, господа! самородок-русак
Стоит немецких философов пары!
Был он мужик, не имел ничего,
Часто гуляла по мальчику палка.
Дальше скажу вам словами его
(Тут и отвага, и ум, и смекалка):
«Я — уроженец степей;
Дав пастухам по алтыну,
Я из хребта у свиней
В младости дергал щетину.
«Мечется стадо, ревет.
Знамо: живая скотина!
Мальчик не трусит — дерет,
Первого сорту щетина!
«Стал я теперь богачем;
Дом у меня, как картинка,
Думаю, глядя на дом:
Это—свиная щетинка!..»
«Великорусская, меткая речь!..
С детства умел он добыть и сберечь.
Сняли мы линию; много заботы:
Надо сдавать земляные работы.
Еду я раз по делам в Перекоп,
Вижу, с артелью идет землекоп.
— Кто ты? «Я—Федор Никифоров Шкурин».
(Обращается к Ш icy puny)
Чокнемся! Выпьем, христов мужичок!
Ну, господа генералы! чок-чок!..
Выбор-то мой оказался недурен...
(Чокаются и пьют)
«Прибыл подрядчик на место работ,
Вместо науки, с одним «глазомером»,
Ездит по селам с своим инженером,
Рядит рабочих — никто не идет!
Земли кругом тут дворянские были—
Только дворяне о них позабыли.
Всем тут орудовал грубый «кустарь»,
Пренебреженной окраины царь.
Жители рыбу в озерах ловили,
Гнали безданно из пеньев смолу,
Брали морошку, опенки солили
И говорили: «нейдем в кабалу!»
Нет послушанья, порядка и прочего,
Прежде всего: создавай тут
«рабочего».
К&к же создашь его? Шкурин не спит:
Земли, озера, болота, графит —
Все откупил у помещика,
«Все — до последнего лещика!»
(Как энергически сам говорит).
Дрогнула грубая сила «кустарная»,
Как из под ног ее почва ушла...

210
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
/«75
Мысль эта, смею сказать, лучезарная,
Наши доходы спасла.
Плод этой меры в графе дивиденда
Акционеры найдут:
На сорок три с половиной процента
Разом понизился труд!..
«Ходко пошла земляная работа.
Шкурин, трудясь до кровавого пота,
Не раздевался в ночи,
Жил без семейства в степи безотрадной,
Обувь, одежду, перцовку, харчи
Сам поставлял для артели громадной.
Он, разделяя с рабочим труды,
Не пренебрег гигиеной народной:
Вместо болотной, стоячей воды,
Дал он рабочему квас превосходный!
Этим и наша достигнута цель:
В жаркие дни, довалившись до кваса,
Меньше харчей потребляла артель
И обходилась охотно без мяса!
Быстро в артели упал аппетит
На двадцать два с половиной процента.
Я умолкаю... графа дивиденда
Красноречивее слов говорит!..»
«Ура!» прокричали, героя сравнили
С находчивым «янки». А я, между тем.
Покамест здоровье подрядчика пили,
Успел присмотреться ко всем:
Во-первых, тут были почотные лица
В чинах, с орденами. Их видит столица
В сенате, в палатах, в судах.
Служа безупречно и пользуясь весом,
Они посвящают досуг интересам
Коммерческих Фирм на паях.
Тут были плебеи, из праха и пыли
Достигшие денег, крестов,
И рядом вельможи тут русские были,
Погрязшие в тине долгов
(То имя, что деды в безумной отваге
Прославили — гордость страны —
Они за паи подмахнут на бумаге,
Нестоющей трети цены)...
Сидели тут важно, в сознании силы
«Зацепа» и «Савва» — столпы-воротилы
(Зацепа был мрачен, а Савва сиял).
Тут были банкиры, дельцы биржевые,
И земская сила — дворяне степные —
Тут было с десяток менял.
Сидели тут рядом тузы-иноземцы:
Остзейские, русские, прусские немцы,
Евреи и греки и много других —
В Варшаве, в Одессе, в Крыму, в Петербурге
Банкирские Фирмы у них —
На аки, на раки, на берги и бурги
Кончаются прозвища их.
Зацепа — красивый старик белокудрый,
Наживший богатство политикой мудрой —
Был сборища главным вождем.
Профессор, юрист, адвокат знаменитый
И два инженера — с ученым значком —
Его окружали почетною свитой.
Григорий Аркадьич Зацепин стяжал
В коммерческом мире великую славу
И львиную долю себе выделял
Из каждого крупного дела по праву.
Сей старец находчив, умен, даровит,
В нем чудная тайна успеха таится,
Не даром он в каждом правлеыьи сидит...
Придет вам охота в аферы пуститься,
Старайтесь его к предприятью привлечь—
Пойдет как по маслу!..
Герой-триумФатор
Раскланялся... Выступил новый оратор,
Меняло — писклива была его реч^:
Мм. гг.
«Времена наступают тревожные,
Кризис близится: мало дают
Предприятья железно-дорожные,
Банки тоже не бойко идут:
«Половину закрыть не мешало бы!»
Слышен в публике хор голосов,
Как недавно мы слышали жалобы
На избыток питейных домов.
Время выдти на поприще новое,
Честь имею проект предложить,
Все обдумано — дело готовое,
Стоит только устав сочинить.
(Пауза. Выпив глоток воды, оратор
продолжает с одушевлением)
Мысль — «Центрального Дома Терпимости»
Такова наша мысль! Скажут нам:
Прежде Невский целковыми вымости,
II на то я согласие дам!
Вам порукою наше серьезное
Отношенье к делам вообще,
Что развитие ей грандиозное
Мы надеемся дать не вотще:
Лишь бы нам разрешили концессию...
Учредим капитал на паях
И, убив мелочную профессию,
Двинем дело на всех парусах!
Нет сомненья, что цель учреждения
Наше общество скоро поймет:
Понесут нам свои сбережения
Все, кутящие ныне в разброд!
Предприятия с точки вещественной
Невозможно чернее желать,

4875
СОВРЕМЕННИКИ
Равным образом, с точки общественной
Трудно пользу его отрицать.
Без надзора строжайшего, честного
Не оставим мы дело никак,
Мы наймем адвоката известного
Для разбора скандалов и драк.
Будет много у нас подражателей,
Но не будет такого нигде
Наблюденья: возьмем наблюдателей
В нашей скромной меняльной среде...»
— В тихом омуте водятся черти!
Кто-то рядом со мной прошептал;
Некто Грош испугался до смерти
Остроумной затеи менял
И подвинулся дальше со стулом.
На проект отвечала толпа
Нерешительным, сдержанным гулом,
Ждали мненья Зацепы-столпа.
«Д& (сказал он), доходное дело,
Но советую вам подождать.
Ново... странно... до дерзости смело.
Преждевременно, смею сказать!
Кто не знает? Пророки событий,
Пролагатели новых путей,
Провозвестники важных открытий —
Побиваются грудой камней.
Двинув раньше вперед спекуляцию,
Чем прогресс узаконит ее,
Потеряете вы репутацию
И погубите дело свое.
Подождите! Прогресс подвигается,
И движенью не видно конца:
Что сегодня постыдным считается,
Удостоится завтра венца...»
«Браво!». Залп громоподобный.
На арену вышел Грош
И проекту спич надгробный
Довершил: «Проект хорош,
«Исполнители опасны!»
Он язвительно сказал.
Пренья были долги, страстны,
Впрочем, я их не слыхал,
Я заснул...
Мне снились планы
О походах на карманы
Благодушных россиян,
И, ощупав мой карман,
Я проснулся...
Шумно... В уши
Словно бьют колокола,
Гомерические куши,
Миллионные дела,
Баснословные оклады,
Недовыручка, дележ,
Рельсы, шпалы, банки, вклады —
Ничего не разберешь!..
Я сидел тупой и мрачный,
Долго мне понять мешал
Этот крик и дым табачный:
Где я? К&к сюда попал?..
Через дверь, чуть-чуть открытую,
Вижу лиц усталых ряд,
Вижу жжонку недопитую,
Землянику, виноград.
К англичанину с объятьями
Лезет русский человек.
— Выпьем, Борух! Будет братьями!
Говорит еврею грек.
Кто-то низко клонит голову,
Кто-то на пол льет вино,
Кто-то Утина Ермолову
Уподобил... Все пьяно!..
Я понял: кончили дела
И на распашку закутили.
Одни сидели у стола,
Другие парами ходили.
Сюда пришел и князь Иван
И, на диване отдыхая,
Не умолкал, как барабан,
Чужие речи заглушая.
Старик с друзьями продолжал
Пить вдохновляющую жжонку
И мимо шедшим посылал
Свои любезности в догонку.
Теперь цинизм у них царил,
И разговор был часто страшен:
— С какой иконы ты скусил
Тот перл, которым ты украшен?
«Да с той, которой помолясь,
Ты ГасФеру подсыпал яду...»
Так остроумно веселясь,
Одни смеялись до упаду,
Другие хмурились... Журча,
Лился поток суждений, споров...
Вот вам отрывки разговоров,
Ищите сами к ним ключа...
1-й голос
Отложили на неделю,
Миллиончик пропадет.
Вот господь послал Емелю!
Доложил наоборот:
Позабыл о братьях Примах,
Знан наладил: Цах да Цах!
Образец непроходимых
Государственных нерях!
С ним теперь и смех и горе.
Прежний много лучше был:

212
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
1875
Не сажал нас на мель в море
И на суше не топил.
2-й голос (князя Ивана)
Чу! как орут: «Казань!..» «Бетлуга!..»
Адепты севера и юга.
Немного Фактов, бездна слов...
Одно тут каждый понимает,
Что на пути до рудников
Постлать соломки не мешает!
3-й голос
У нас был директор дороги,
Кондукторам красть не давал:
В вагоны, как тать, проникал,
У сонных сосчитывал ноги,
Чтоб видеть: придется иль нет
На каждую пару билет?
Но дальше билетов и ног
Считать ничего он не мог!..
голос князя ивана (кому-то на встречу)
Сотню рублей серебра
В день получаю...
Сорок четыре ребра
В сутки ломаю...
А! господин костолом!
Радуюсь встрече случайной.
Правда ли? мы создаем
Новый проект чрезвычайный:
Предупредительных мер
Мы отрицаем полезность...
(Так! господин инженер!
Благодарим за любезность).
Вечно мы будем ломать
Едущим руки и ноги:
Надо врачей насажать
На протяженьи дороги,
С правого боку возвесть
Раненым нужно жилища,
А для убитых отвесть
С левого боку кладбища.
Так-с! Выражаясь точней,
Вы узаконить хотите
Право увечить людей...
Мало еще вы кутите!
Что же? Дай бог вам успеть!
Можете руки вы знатно,
Строя больницы, нагреть,
И пассажирам приятно:
Вместо того, чтоб зевать,
В наших пустынях унылых —
Впредь до крушепья — считать
Будут кресты на могилах!
двое (4-й и 5-й) (проходя мимо двери, не
громко)
— Вам дадут пай строители,
Я готов держать пари
На тысченку! Не хотите ли?
— «В чем же дело, говори!»
— Это — путь из самых прибыльных,
Но, ведь, это — тоже дверь
Для обмена мыслей гибельных...
Понимаете теперь?
— «Верно! малый ты практический!
Кйк пари не заплатить?
С точки зренья стратегической
Можно Волгу запрудить!»
голос князя ивана (кому-то в догонку)
Пестрый галстук с черным Фраком,
Ряд иечищенпых зубов
П подерпутая лаком
Рожа — признак дураков.
В перстне камень изумрудный.
Неотесанный болван:
Содержатель кассы ссудной,
Главной кассы — важный сан!
Этот тип безмерно гнусен.
Современный МитроФан
Глуп во всем, в одном искусен:
Залезать в чужой карман!
И на нем дух века виден,
Он по трусости — скупец,
По невежеству — бесстыден
И по глупости — подлец!
6-й голос
За что швырнул в меня он карточкой своей
И завтра обещал прислать мне секунданта?
Ведь, я не отрицал у Душкипой таланта,
Я только говорил, что Радина милей!
Военный человек, не спорю я, прекрасен,
Но дальше от него держаться должно нам.
Во времена войны — опасен он врагам,
А в мирное — он всем опасен.
голос князя ивана (кому-то на встречу)
Тысяч восемьдесят в банках
Получает этот Франт,
Он живет бессменно в санках —
В этом весь его талант.
Есть другой счастливец в мире,
Полу-пемец, полу-грек,
Получает сто четыре...
Заурядный человек!
Дай мне легонькие санки
И рысистого коня,

4875
СОВРЕМЕННИКИ
213
Я и сам все наши банки
Облечу в течепьи дня!
7-й голос
Человека накачали
И забыли... Кйк тут быть?
Если нет цыган, нельзя ли
Хоть арфисток пригласить?
Без прекрасного-то пола
Скучновато во хмелю.
Пить так пить — до протокола,
Середины не люблю!
ГОЛОС КНЯЗЯ ИВАНА
На Французском масле,
Сделанном из сала,
Испекла природа
Этого нахала.
Экой ратоборец!
Железнодорожник,
И гостинодворец,
И во всем — художник!
8-й голос
В нашем банке заседают
Пять ростовщиков,
Фортель их таков:
Меж собой распределяют
Весь наличный капитал
Из осьми... а выручают
Сорок... Подло! я отстал.
ГОЛОС КНЯЗЯ ИВАНА (КОМу-ПЮ в дОЮНКу)
Слыл умпиком и в ус себе пе дул,
Поклонники в нем видели мессию;
Попал на министерский стул
И — наглупил па всю Россию!
9-й голос
... Говорю: помиритесь добром!
Не советую знаться с судом!..
На Литейной такое есть здание,
Где виновного ждет наказание,
А невинен — отпустят домой,
Окативши ушатом помой.
Я там был, lie последнее бедствие,
Доложу вам, судебное следствие —
Юный пристав меня истерзал;
Прокурор, поседевший во бдении,
Так копался в моем поведении,
Что с натуги в истерику впал;
Сторона утверждала противная,
Что вся жизнь моя — цепь непрерывная
Вопиющих каких-то картин,
И, содрав гонорар неумеренный,
Восклицал мой присяжный поверенный:
«Перед вами стоит гражданин
Чище снега альпийских вершин!..»
Невеселое вышло решение:
Без лишения прав заключение.
Две недели пришлось проскучать,
Да сполгода ругала печать!
10-й голос
Печать? У ней строитель — вор!
Железные дороги — душегубки!
Суды?.. По платью приговор!
А им любезны только полушубки.
Теперь не в моде уважать
По капиталу, чипу, званью...
Кйк!? под арестом содержать
Игуменью — честную МитроФаныо?..
14-й голос
Не щадят ни заслуги, ни звания!
Адвокатам одним только ран:
За лишение прав состояния
И за то теперь деньги подай!
ГОЛОС КНЯЗЯ ИВАНА (кОМу-ШО в дОЮНКу)
Не люблю австрийца!
Думается мне:
Вот — сыноубийца!
Чу! призыв к войне!
Брошены парады,
Дети в бой идут,
А отцы подряды
На войска берут...
Юные герои
Гибнут в каждом бос,
Не поймут никак:
Отчего в атаке,
В самой жаркой драке,
Невредим прусак?
Дети! вас надули
Ваши старики:
Глиняные пули
Ставили в полки'
Неразлучной бродят парой
Суетливый коммерсант
II еврей, процентщик ярый,
В драгоценных камгях Франт.
Вот подходят к самой двери,
Продолжая рассуждать:
— Мне «товарища на вере»

214.
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4875
Было легче отыскать.
Выручай! надеждой прочной
Остаешься ты один.
Выручай! ты — безупречный,
Полноправный гражданин!
Ты — писатель! Ты брошюрой
«О процентах» заявил
Связь свою с литературой,
Ты Тиблену кумом был.
Ты — художник по натуре...
— «Не желательно прослыть
Подставным в литературе...»
— Вот нашел о чем тужить!
Полно! Мы с тобой — не детки.
Ныньче — царство подставных,
Настоящие-то редки,
Да и спроса нет на них.
Погляди: моряк на суше,
Инженер на корабле,
А дела идут не хуже
И не лучше на земле.
Не у нас — во всей Европе
Прессой правит капитал,
Был же Генкель, есть же Гоппс...
Ты бы ярче их сиял!
Прессе нужны коммерсанты.
Поспешив на помощь ей,
К&к направим мы таланты,
Ккк устроимся! —
Еврей
Отвечает, убежденью
Начиная уступать:
— «Если нужно просвещенью
Руку помощи подать,
Я готов, но — бог свидетель —
Я от грамоты отвык...»
— Тут нужна лишь добродетель!
Восклицает биржевик...
— Дай еще им пять бутылок!
Испустил внезапный крик
Некто — стриженый затылок,
Голова «& 1а мужик».
Рост высокий, стан не гибкой,
А лицо... странней всего,
Как не высекли ошибкой
По лицу его!
Выпив первую бутылку,
Лизоблюдов пьяный хор
Тароватому затылку
Лестью выпалил в упор:
— Сколько вы божьих храмов построили!
— Сколько выдали замуж невест!
— Сколько вдов и сирот успокоили!
— Сколько роздали пенсий и мест!
— «А какие вы строите линии!
Подвиг ваш — достоянье веков!»
Поправляя очки свои синие,
Заключил запевало льстецов:
— «На Урале, на Лснс, на Тереке
Предстоят еще подвиги вам.
Были люди в Европе, Америке,
А таких не встречалось и там!»
— Будто? Вот как! Скажите! Неужели?
Восклицал осовевший герой;
— Мы, однако, так плотно покушали,
Что пора, господа, и домой...
И вскочили «орлы» его верные,
И героя домой повели...
Про таланты его непомерные
Очень громкие слухи прошли.
Как шаман, он обвешан жетонами
(А на шее владимирский крест).
С телеграммами, спичами, звонами
Колокольными — ездит и ест,
Упивается тонкими винами,
Сыплет золото щедрой рукой,
В предприятиях долями львиными
Наделяется... Чем не герой?, •
Есть, однако, и мненье противное:
Говорят: у него никаких
Дарований, богатство Фиктивное;
Говорят: он — игрушка других,
Нужен он для одной декорации;
Три-четыре искусных дельца
В омут самой шальной спекуляции,
Словно мячик, бросают глупца.
Как вопьются раки жирные
В тело белое его,
Эти люди, с виду смирные,
Обрывают их с него,
И потом дружка сердечного
В новый омут повлекут...
Ничего нет в мире вечного —
Скоро будет он банкрут!
голос князя ивана (на встречу вновь вошед-
шему)
А! Авраам изъискатель!
Мимо прошел: не узнал,
Чем возгордился, приятель?
Я пастухом тебя знал...
Лота отца попрекает,
Берка от Лоты бежит,
Месяца три пропадает
И, возвратясь, говорит:

/«75
СОВРЕМЕННИКИ
215
«Радуйся! дочь моя Лота!
Радуйся, Янкель, мой сын!
Дети! купил я болота
Семьдесят семь десятин!».
Лота оделася в шубку,
Янкель за шапкой бежит,
Едут смотреть на покупку —
Лошадь с натуги хрипит,
Местность все ниже и ниже,
Множество кочек и ям.
«Вот оно! Лота! смотри же!»
Лота не верит глазам:
Нету ничем ничего-то,
Кроме трясины и мхов!
Только слетели с болота
Семьдесят семь куликов!
Едучи шагом обратно,
Янкель трунил над отцом,
Лота работала знатно
Длинным своим языком.
Берка на жалобы эти
Молвил, подъехав к крыльцу:
«Не угодил я вам, дети,
Да угодил продавцу!»
Утром он с ними простился,
Месяца три пропадал.
Ночью домой воротился,
«Радуйтесь!» снова сказал.
Янкель и Лота не рады,
Думают: глупость опять!
«Взял я большие подряды!»
Берка пустился плясать.
«Четверть с рубля обойдется,
Четверть с рубля... без гроша.
Семьдесят семь остается,
Семьдесят семь барыша!»
Денег у Берки без счета,
Берка — давно дворянин,
Благословляя болота
Семьдесят семь десятин!..
Чу! песня! Полные вином,
Два инженера ликовали
И пели песенку о том,
Как «непреклонного» сломали:
Я проект мой излагал
Ясно, непреложно —
Сухо молвил генерал:
«Это невозможноЬ
Я протекцию съискал,
Все обставил чудно,
Грустно молвил генерал:
((Это очень трудно!))
В третий раз понять л дал:
Будет — гривна со ста,
И воскликнул генерал:
(аЭто — очень просто!))
ГОЛОС КНЯЗЯ ИВАНА
На уме чины да куши,
Пассажиров бьет гуртом:
Христианские-то души
Жидовине ни по чем.
Добиваясь генеральства,
Мнит высоко о себе.
«Плутоватость и нахальство» —
Два словца в его гербе.
До пределов незаконных
Глуп, а денежки гребет...
Все равно, что резать сонных —
Обирать народ!
Слышны толки: «леность... пьянство..
Земство... волость... мужики»...
Это — местное дворянство
И дворяне-степняки.
У степного дворянина
Речь любимая своя:
«Чебоксарская щетина»,
«Миргородская свинья»,
«Свекловица, мериносы»,
«Спрос на водку и барду»,
А у местного вопросы
«Все сословные» в ходу,
Граф Давыдов, князь Лобанов
В центре этого кружка
Излагают пользу планов,
Неудавшихся пока.
«Вся беда России
В недостатке власти!»
Говорят витии
По сословной части.
«Мало толку в словопреньи,
Грянул некто Хватунов,
Лучше петь об орошеньи»
(Был ужь он давно «готов»).
ПЕСНЯ ОБ «ОРОШЕНИИ»
Комитету «Поощренья
Земледельческих Трудов»
Сделать опыт орошенья
Наших пашень и лугов
Предложил я: снарядили
Длс коммисии в наш край
И потом благословили,
Дали денег: «Ооошай!»

216
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
/«75
Я поехал за-границу,
Пожуировал; затем,
Начал сеять свекловицу.
Время мчалось, между тем,
Дом мой стал богаче, краше,
Сам толстею, что ни год.
Вдруг запрос: «Успешно ль ваше
Орошение идет?»
— «При ближайшем наблюденьи»,
Отвечаю в комитет:
«Нахожу, что в орошеньи
В нашем крае — нужды нет,
— «Труд притом безмерно дорог...»
Согласились: Нет нужды!
А задаток — тысяч сорок —
За посильные труды
Комитет — не без участья
Добрых душ — с меня сложил,
И тогда — слезами счастья
Грудь жены я оросил!..
В каждой группе плутократов —
Русских, немцев ли, жидов —
Замечаю ренегатов
Из семьи профессоров.
Их история известна:
Скромным тружеником жил
И, служа науке честно,
Плутократию громил,
1>ш профессором, ученым
Лет до тридцати,
И, казалось, миллионом
Не собьешь его с пути...
Вдруг — конец истории—
В тридцать лет герой —
Прыг с обсерватории
В омут биржевой!,.
Вот москвич — родоначальник
Этой Фракцишдельцов:
Об отечестве печальник,
Лучший тип профессоров,
Встарь он пел иные песни,
Искандер был друг его,
Кроме каменной болезни,
Не имел он ничего;
Под опалой в оны годы
Находился демократ,
Друг народа и свободы,
А теперь он — плутократ!
Спекуляторские штуки
Ловко двигает вперед
При содействии науки
Этот старый патриот...
Вот другой — слывет за чудо:
Говорун и острослов,
(«Леонид» — ему покуда
Кличка у тузов).
Он машинным красноречьем
Плутократию дивит;
Никаким противоречьем
Не смущаясь, говорит
В интересах господина.
Заплати да тему дай,
Говорильная машина
Загудит: поднимет лай,
Будет плакать и смеяться,
Цифры, Факты извращать,
На Бутовского ссылаться,
Марксом тону задавать.
Предпочтя ученой славе
Соблазнительный металл,
Леонид сперва при Савве
На посылках состоял,
Подавал ему «идейки»
(И сигары — иногда),
Знал к редакторам лазейки,
К представителям суда,
Составлял «записки», «мненья»
Сплетни прессы отражал,
И в директоры правленья,
Наконец, попал!
Тут ужь торная дорога:
Нахватав десяток мест,
Как за пазухой у бога,
Он живет; по барски ест,
На балы к концесьонерам
Возит куколку-жену
И поет акционерам
Вечно песенку одну;
Смысл известный: «дивидендов
Нет покамест — ожидай!
И не медля шесть процентов
Нам в награду отчисляй!»
Кризис: дело не спорится,
Денег нет, должны кругом,
В дверь правления стучится
С исполнительным листом
Пристав: кассу запирает,
Мебель штемпелем клеймит.
Леонид не унывает
И цинически острит:
«Мат, конечно, предприятью,
А правленью — не беда!
Стул с казенною печатью
Так же мягок, господа!..»
Ныньче счету нет артистам,
Что таким путем пошли,
И на помощь аферистам

/«75
СОВРЕМЕННИКИ
21Т
Силу знанья принесли.
Всякий план, в основе шаткой,
Как на сваях утвердят:
Исторической подкладкой,
Перспективами снабдят!
Дело их — стоять на страже
«Государственных идей».
Нет еще идеи даже,
Есть один намёк о ней,
Ужь бегут они к патронам,
Выговаривают пай.
Начинают скромным тоном:
«Нужный банк»... «Забытый край».
Дальше — громче пропаганда,
Загорается война,
Кто за Шмита, кто за Странда!
Правду вывернув до дна,
Чудо сделают из края,
Этнографией блеснут,
И статистика такая...
Где они ее берут?
Аргумент экономический,
Аргумент патриотический,
И важнейший, наконец,
С точки зренья стратегической
Аргумент — всему венец!..
Из пяти одна затея
Удалась — набит кармап!
А гуманная идея
Отошла на дальний план.
Новый туз-богач — в итоге,
И сказались барыши
Лишней гривною в налоге
С податной души. ..
Надо честь отдать почину —
Разбудили Русь они:
И купцу, и дворянину
Плохо спится в наши дни;
Прежде Русь стихи писала,
Рифмам не было числа,
А теперь практичней стала:
На проекты налегла!
Предприимчивостью чудной
Преисполнились сердца,
Нет теперь задачи трудной,
Каждый план найдет дельца.
Запрудят Неву, каналы
По Сахаре проведут!..
Дайте только капиталы,
Обеспечьте риск и труд...
Да, постигла и Россия
Тайну жизни, наконец:
Тайна жизни — гарантия,
А субсидия — венец!
Будешь в славе равен Фидию,
Антокольский! изваяй
ГАРАНТИЮ и СУБСИДИЮ,
Идеалам Форму дай!
Окружи свое творенье
Барельефами: толпой
Пусть идут на поклоненье
И ученый, и герой;
Пусть идут израильтяне
И другие пришлецы,
И российские дворяне,
И моршанские скопцы...
Беседа кипит, не смолкая,
И льется рекою вино,
Великих и малых равняя;
Все группы смешались давно.
Зацепин в ударе, как воду,
Венгерское пьет; Леонид,
Великому мужу в угоду,
Вистует ему и лисит.
Из оперы новые лица
Явились; затеялся спор:
Которая выше певица,
Который пошлее актёр.
Веселый толстяк, краснорожий,
Хохочет Иванушка шут,
И муж государственный тоже,
Подвыпив, беседует тут:
«Да-с, наша тропа не без терний!
Энергия — свойство мое,
Но на сорок восемь губерний
Всегда ли достанет ее?..»
Но был один — он общества чуждался;
Построивши дорогу в восемь верст,
На собственном величьи помешался
Остзейский туз — барон Фон-Клоппенгорст..
Он вынуждал к невольному решпекту —
Торжественность в осанке и в лице;
Пусти нагим по Невскому проспекту —
Покажется он — в тоге и венце.
Он не сгибал своей баронской выи
Ни перед кем; на лбу его крутом
Начертано: «Трудился для России
И памятник воздвиг себе притом!»
Он был смешон картинно, грандиозно
И шумный пир эффсктпо оттенял.
Он пил один, насупив брови грозно,
По слову в час медлительно ронял.
Молчит ли он — особая манера.
Молчать... глядит — победоносный B3opf
Идет ли он ■— незыблемая вера,
Что долг других давать ему простор.
Среди судов обычного размера
Так шествовал в Россию «Монитор»..,

218
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
/575
Остроумная случайность!
На соседа не похож,
Представлял другую крайность
Эдуард Иваныч Грош —
Господин на ножках низких,
Весел, юрок и румян,
Из породы самых близких
К человеку обезьян.
К разным группам подбегает,
Щурит глазки, руки жмет
И головкою кивает,
И хихикает, и врет.
Голосок его пискливый
Раздается там и тут,
Толстый, маленький, плешивый,
Сибарит, делец и шут —
Он, как ртуть, на всяком месте,
Слышит — кто - то говорит:
— Нужно завтра акций двести...
«На наличность? на кредит?..»
По рукам в минуту хлопнул
И бежит туда бегом,
Где услышал слово: лопнул.
«Кто? Какой торговый дом?..»
— Лопнул — шар!.. Зимою в санках
Вечно встретите его;
Он на бирже, в думе, в банках,
Нет собранья без него:
Это высшего разряда
Фактор — сила наших дней.
Телеграфов с ним не надо,
Ни газетных новостей.
Светский мир и мир подпольный
Дань равно ему несут,
Как револьвер шестиствольный,
Он заряжен! С виду шут,
Он не-спроста бьет баклуши,
Он трудится больше нас:
Настороженные уши,
Волчий зуб и лисий глаз!
Что вам нужно? Закладную?
Моську, мужа... дачу, дом,
Капитал?.. Рекомендую:
Не ударит в грязь лицом!
Честолюбье-ль вас тревожит?
Он карьере даст толчок,
Даже выхлопотать может
Португальский орденок!
До руке пригнать перчатку —
Дело Гроша! Всюду вхож,
Он туда протиснет взятку,
Что руками разведешь!..
Гроша вывели из мрака
Случай, ловкость и родня,
Не выходит он из Фрака,
Пробудясь, кричит: коня!
В девять рыщет по трущобам,
Ищет нужного дельца,
В десять — шествует за гробом
Сановитого лица;
До двенадцати — в передних
У влиятельных господ,
В час — в приюте малолетних,
Где молебен и отчет.
В два — за завтраком с кокоткой
(Он — кокоток первый друг),
С трех — на бирже... День короткой
Пообедать недосуг!
Вечер: два, три комитета,
Оперетка и балет,
И у дамы полусвета
За рулеткой — дня рассвет!
Тише!., новый гость явился;
Все вскочили, сам барон
Клоппенгорст пред ним склонился,
Подал руку... Кто же он?
Кто он? Действуя практически,
Я обязан умолчать,
Но могу аллегорически
Петухом его назвать.
Нет вернее аттестации:
Золото клюет —
Возвращает... ассигнации!
Плавно он идет
С видом скромного достоинства:
Словно пред вождем
Дрессированное воинство,
Смолкло все кругом...
Поздоровался с Саввой Степанычем
Крепко палец Зацепе сдавил,
Пошутил с Эдуардом Иванычем:
«У! как бледен! Опять пошалил?»
— «Испугался проекта Дерницына:
Об общественной пользе поет,
А в душе — идеалы Плотицына!
Зазевайся— »
А затем, неизвестность полнейшая!
К сожаленью, беседа дальнейшая
Шла вполголоса... «Время на бал!»
Уходя, незнакомец сказал.
К счастью, он вернулся снова,
На минуту сел,
И тогда четыре слова
Я поймать успел.
«Нужно выждать две неде.ш»,
Савве он сказал:

/«75
СОВРЕМЕННИКИ
219
«Нужно выждать: не созрели..,»
И, допив бокал,
Вышел...
Экс-писатель бледнолипый
Появился Пьер Кульков;
Был он долго заграницей
По коммисиям дельцов
И друзьям поклон собрата
Из Италии привез.
Вожделений плутократа,
Так сказать, апофеоз
Совмещал в себе фон-Руге:
Ухватив громадный куш,
Он ушел — на светлом юге
Отдыхать. «Великий муж!»
Говорят ему витии:
«Не пугайся клеветы!
Предприимчивость России
На такие высоты
Ты вознес, что миллиарда
Увезенного не жаль!..»
Не без чувства и азарта,
Устремляя очи в даль,
Рассказал турист свиданье
С удалившимся дельцом;
Было общее молчанье,
Пел расскащик соловьем:
Я посетил отшельника Севильи,
На виллу Мирт хотелось мне взглянуть;
Пред ней поэт преклонится — в бессильи
Вообразить прекрасней что-нибудь!
Из мрамора каррарского колонны,
На потолках сибирский малахит,
И в воздухе висящие балконы,
И с одного — в Европе лучший вид!
Там он любил сидеть после обеда
И несколько тревожился лишь тем,
Что тот же вид доступен для соседа;
Его девиз: я не делюсь ни с кем!
Он этим был глубоко опечален
И, наконец, соседа победил:
Настроил он искуственных развалин
И чудный вид соседу заградил!..
Весь под шатром навесов виноградных
Шел путь к нему извилистой тропой;
Не пожалев расходов беспощадных,
Он срыл сады — и сделал путь прямой!
Так он живет, так тратит он доходы,
Всем жертвуя комфорту своему...
Кругом цветы... искуственные воды...
Его оркестр обходится ему
В огромный куш. Устроив род престола,
Уходит он в свой музыкальный зал,
И, так сказать, оркестру внемлет solo,
Вот жизнь его... вот жизни идеал!..
«По такому идеалу
Может только жить — кретин!»
Вдруг сказал вошедший в залу
Незадолго господин.
(Съумасшедший или гений?
Возникал в уме вопрос,
После кратких наблюдений
Над вошедшим): «Он унес
Из России миллионы
И, построив пышный гроб,
На визиты, на поклоны
Чуть не царственных особ
Он рассчитывал, сгорая
Честолюбием... Увы!
Едут мимо, не склоняя
Перед Руге головы!
У него в груди есть рана,
Нанесенная ему
Катастрофою Седана.
Угадайте: почему?
Перед боем Франко-прусским
Переписывался он
С императором Французским,
За серебряный мильон
Титул герцога — я слышал —
Ужь совсем приторговал...
Вдруг скандал седанский вышел
Продавец банкротом стал!
И теперь о том герое
(Не забавный ли пассаж?)
В целом мире плачут трое —
Сын, жена... да Руге наш!
Пожалей честная публика!
Где купить высокий сан?
Ужь во Франции — республика!
Титлов нет у англичан
На продажу... а Германия?..
Он и так — немецкий фон. ..
Таковы его страдания...
Где же счастье?.. Дурень он!
Дайте мне его мильоны,
Я бы им протер глаза!
Не висячие балконы —
Я бы создал чудеса!
Петр Великий в Сестербеке
Порт громадный замышлял;
Здесь в великом человеке
Гений видимо дремал,
Но и в малом человечке
Он не дремот иногда:

220
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4875
Нужен порт... на Чорной речке!
Вот идея, господа!
Все другие планы к чорту!
Составляйте капитал:
Смело строй дорогу к порту
И веди к нему канал!
Подойдут вагон и барка
И корабль,.. Сдавай, грузи!
Как маяк, горящий ярко,
Будет порт мой на Руси!
Я ужь рельсы дал дорогам,
Я войскам оружье дал...
В новый путь иду я с богом...
Составляйте капитал!
С деньгами, с гением
Чудным движением
Русь оживим.
Море Балтийское,
Море Каспийское
Соединим!
Вот занятие! вот дело!
Можно душу положить!
Ненавижу нежить тело,
Нервы праздностью томить.
Ужь давно я был бы Крезом,
Мог бы лавры пожинать,
Но беспошлинным железом
Не хочу я торговать.
Металлических заводов
С пивоваренным котлом
Я не строю для доходов...
Наживаться воровством
Сродно подлому холопу!
Цель моя: к окну в Европу,
Что прорублено Петром,
Вековой пристроить дом!
(Уходит быстро и с эффектом,
еще в комнате надев шляпу)
ГОЛОС КНЯЗЯ ИВАНА
Появился метеором,
Метеором — и пропал!
Никогда он не был вором,
А людей с сумой пускал.
У него своя контора:
«Переписки векселей»,
Нужно штат удвоить скоро.
В день до тысячи рублей
Платит он одних процентов.
То-то жизнь! топи камин
Грудой старых документав,
Да на новых ставь: Ладыт.
А в стяжании не грешен,
Сам последнее отдаст...
чье-то замечание:
Но зато, ведь, он помешан?
ГОЛОС КНЯЗЯ ИВАНА
Нет, большой энтузиаст!
Занимая всюду деньги
И простроить их спеша,
Ищет он по шапке Сеньки...
Идеальная душа!..
В летний день, у пристани канала
Собралась толпа, чего-то ждет...
Духовенство шествует сначала,
А за ним коммисия идет:
Шитые мундиры, эполеты!
Чу! вдали запели бурлаки!
Но они не тощи, как скелеты,
На подбор красавцы-мужики,
«В шелковых рубахах!» шепчут бабы.
— «Глянь: и Савва!» гаркнула толпа.
С деревянной ложкою у шляпы
И с железным гребнем у пупа,
Сам купец-подрядчик бичевою
Тянет барку... К пристани пришли...
Отслужив молебен чередою,
Пировать в палатку побрели.
В торжестве открытия канала
Сам министр участье принимал,
Но не струсил Саввушка ни мало —
Речь его сиятельству сказал!
Был тогда вельможа этот в силе,
Затевал громадные дела...
Эта речь «в народном, русского стиле»
Миллионы Савве принесла.
Ныньче он... да словом: нет другого!
Савву надо в летописи внесть:
Савву бог сподобил даром слова
На Руси богатство приобресть!
Но, начав карьеру бичевою,
Любит он простого «мужичка»,
Вспоминая прошлое порою,
Напевает песню бурлака,
Ту, что пел когда-то на канале...
Выпив тост за «братьев мужиков»,
Он запел... что было русских в зале
Подошли — и стройный хор готов:
В ГОРУ!
(бурлацкая песня)
Хлебушка нет,
Валится дом,
Сколько ужь лет
Каме поем

4875
СОВРЕМЕННИКИ
221
Горе свое,
Плохо житье!
Братцы, подъём!
Ухнем! напрем!
Ухни, ребята! гора-то высокая...
Кама угрюмая! Кама глубокая!
Хлебушка дай!
Экой песок!
Эка гора!
Экой денёк!
Эка жара!
Камушка! сколько мы слез в тебя
пролили!
Мы ли, родная, тебя не доволили?
Денежек дай!
Бросили дом,
Малых ребят...
Ухнем, напрем!..
Кости трешшат!
На печь бы лечь
Зиму проспать,
Летом утечь
С бабой гулять!
Экой песок!
Эка гора!
Экой денёк!
Эка жара!
Ухни ребята! гора-то высокая!, •
Кама угрюмая! Кама глубокая!
Нет те конца!..
Эдак бы впрячь
В лямку куаца —
Лег бы богач!..
Экой песок!
Эка гора!
Экой денёк!
Эка жара!
Эй! ветерок!
Дуй посильней!
Нам хоть часок
Дай повольней!..
Два-три подрядчика с дедушкой Саввой
В пение душу кладут;
Спой так певец — наградили бы славой!
Зй сердце звуки берут.
Что жь это, господи! Всех задушевней
Шкурина голос звучит!
Веет лесами, рекою, деревней,
Русской истомой томит!
Все в этой песне: тупое терпение,
Долгое рабство, укор...
Чуть и меня не привел в умиление
Этот разбойничий хор!..
ЭПИЛОГ
«Я — вор»! вдруг громко прозвучал
Какой-то голос исступленный.
По зале шопот пробежал
И смолк. Глубоко-удивленный,
Плотнее к двери я приник:
Изнеможенный и печальный.
Перед столом сидел старик...
Ужель Зацепа гениальный?
Дк} верно! Бледен, как мертвец,
В очах глубокое страданье...
Чу! новый вопль! И, наконец —
Неудержимое рыданье!
КНЯЗЬ ИВАН
Полно! полно! плакать стыдно,
Сядем лучше в домино.
Постороннему — обидно,
А друзьям твоим — смешно!
Ты подобен той гетере,
Что на склоне блудных.дней
Горько плачет о потере
Добродетели своей!
Не воротится невинность,
Кйк глубоко ни грусти,
Лишь нарушишь пира чинность
И заставишь нас уйти!
Ушел Эфруси, важный грек,
Кивнув собранью величаво...
«Куда же вы?» воскликнул Савва:
«Зацепин — умный человек,
Но человек немного странный:
Впадает он, напившись пьян,
Как древле Грозный Иоанн,
В какой-то паФос покаянный...
Но — ничего! Гроза пройдет,
И завтра жь — побожиться смею —
Великий ум изобретет
Золотоносную идею!
Как под дождем цветы ростут
Сильней — прибавил он к евреям —
Так эти бури придают
На-утро блеск его идеям!..»
ЗАЦЕПИН
Я — вор! Я — рыцарь шайки той
Из всех племен, наречий, наций,
Что исповедует разбой
Под видом честных спекуляций!
Где сплошь да рядом — видит бог!
Лежат в основе состоянья
Два-три Фальшивых завещанья,

222
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4875
Убийство, кража и поджог!
Где позабудь покой и сон,
Добычу зорко карауля,
Где в результате — миллион
Или коническая пуля!
Как огорошенные градом,
Ушли остзейские тузы,
Жиды вскочили... стали рядом...
«Куда ? Сейчас — конец грозы!»
И любопытные евреи
Остались... Воздух душен стал...
Зацепа рвал рубашку с шеи
И истерически рыдал...
КНЯЗЬ ИВАН
На миллион согреша,
На миллиарды тоскует!
То-то святая душа!
Что же сей сон знаменует?
Бедный Зацепа—поэт,
Горе его — непрактичность;
Ныньче раскаянья нет.
Как ни зацапай наличность,
Мы оправданье найдем!
Ныньче твердит и бородка:
«Американский прием»,
«Великорусская смётка!»
Грош у новейших господ
Выше стыда и закона;
Ныньче тоскует лишь тог,
Кто не украл миллиона.
Бредит Америкой Русь,
К ней тяготеет сердечно...
Шуйско-Ивановский гусь —
Американец?.. Конечно!
Что ни попало — тащат,
«Наш идеал» —говорят —
«За-атлантический брат:
Бог его — тоже, ведь, доллар!..»
Правда! но разница в том:
Бог его — доллар, добытый трудом,
А не украденный доллар!
ЗАЦЕПИН
К религии наклонность я питал,
Мечтал носить железные вериги,
А кончил тем, что утверждал
Заведомо подчищенные книги...
КНЯЗЬ ИВАН
Ты книги подчистил? только!
Уйми щекотливую честь!
Ах! еслиб все выпили столько,
Не то услыхали б мы здесь!
Тернисты пути совершенства
И Русь помешалась иа том:
Нельзя ли земного блаженства
Достигнуть обратным путем?
Позорные пятна иа чести,
Торжественный, крупный скандал
И тысяч четыреста.... двести
В итоге — вот наш идеал!
Тебя угнетает сознанье,
Что шатко общественный крест
Ты нес, получая даянье
С пятнадцати прибыльных мест?
Утешься! Под жертвою крупной
Таится подход к грабежу,
Под маской добра неприступной
Холодный рассчет докажу!
Завидуешь доблестям мужа,
Что несколько раз устоял,
И, плутни других обиаружа,
Копеечки сам не украл?
Гонитель воров беспощадный,
Блистающий честностью муж
Ждет случая хапнуть громадный,
Приличный амбиции куш!
Дождется — и маску смиренья
Цинически сбросит с лица...
Утешься! Блаоюенство паденья —
Конечная цель мудреца!..
Редела дружная семья,
Поочередно подходили
К Зацепе верные друзья
И успокоиться просили:
«Не плачь! безгрешен только бог,
Не плачь! Не хуже ты другого!»
Ответ: рыданье, тяжкий вздох
Или язвительное слово!
(Рыдает)
Тронут ближнего несчастьем,
Миллионщик - мукомол
К удрученному с участьем
И с советом подошел:
«Чтобы совесть уейбкоить,
Поговей-ка ты постом,
Да советую устроить
Богадельный дом.

4875
СОВРЕМЕННИКИ
223
Перед ризницей святою
В ночь лампадки зажигай,
Да получше, без отстою,
Масло наливай!»
Подошел и Федор Шкурин.
— Прочь! не подходи!
Вместо сердца, грош Фальшивый
У тебя в груди!
Ты ребенком драл щетину
Из живых свиней,
А теперь ты жилы тянешь
Из живых людей!
Шкурин голову повесил,
«Тык-с!» пробормотал...
Князь Иван один был весел,
«Браво!» он сказал.
Дружен был старик с Зацепой,
Он к нему подсел —
Укротить порыв свирепой
В свой черед хотел...
КНЯЗЬ ИВАН
Ты Шиллера, должно быть, начитался
Иль чересчур венгерского хлебнул!
Кто не мечтал... и кто не оказался
Отступником? Кто круто не свернул
С прямых путей — по воле... по
неволе?..
Припомним-ка товарищей по школе:
Окончив курс, на лекции студентам
Ученый Швабе с энергией внушал
Любовь к труду, презрение к процентам,
Громя тариф, налоги, капитал.
Сочувственно ему внимали классы...
А ныне он — директор ссудной
кассы...
«Судья лишь тот, кто богу сам не грешен,
А мой принцип — прощенье и любовь!»
Говаривал Володя Перелешин:
«Кто низко пал — воспрянуть может
вновь,
«Не бичевать, жалеть должны мы вора...*
А ныне он — товарищ прокурора...
Князь Трубецкой... ужь он ли над
Россией,
Над мужичком голодным не грустил?
А кончил тем, что с земской гарантией
По пустырям дорогу проложил
И с помощью ненужной той дороги
Отяготил крестьянские налоги...
Зацепин (внезапно вскакивает)
Хлебушка нет,
Валится дом,
Сколько ужь лет
Каме поем
Горе свое!
КНЯЗЬ ИВАН
Эх, ты! не кстати перервал!
Шумит, как угли в самоваре!
А я бы верно перебрал
Весь Петербург: я был в ударе!
ЗАЦЕПИН
Горе! Горе! хищник смелый
Ворвался в толпу!
Где же Руси неумелой
Выдержать борьбу?
Ох! горька твоя судьбина,
Русская земля!
У мужицкого алтына,
У дворянского рубля
Плутократ, как караульной,
Станет на часах,
И пойдет грабеж огульной
И — случится крррах!
Он осушил стакан воды,
Порывы грусти тише стали;
Не уходившие жиды
Его почти не понимали;
Они подумали, что он
Свершил в России преступленье,
Украв казенный миллион,
И — предложили наставленье.
ЕВРЕЙСКАЯ МЕЛОДИЯ
Денежки есть — нет беды,
Денежки есть — нет опасности
(Так говорили жиды,
Слог я исправил для ясности).
Вытрите слезы свои,
Преодолейте истерику.
Вы нам продайте пай,
Деньги пошлите в Америку.
Вы рассчитайте людей,
Вы распустите по городу
Слух о болезни своей,
Выкрасьте голову, бороду,
Брови... Оденьтесь тепло.
Вы до Кронштадта на катере,
Вы на корабль... под крыло

224
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
К насей Финансовой матери. *
Денежки — добрый товар —
Вы поселяйтесь на жительство
Где не достанет правительстю,
И поживайте, как — царр/..
ЗАЦЕПИН
Прочь! гнушаюсь ваших уз!..
Проклинаю процветающий,
Все-берущий, все-хватающий,
Все-ворующий союз!..
Ушли, полны негодованья,
Жиды - банкиры... Леонид
С последним словом увещанья
Перед Зацепиным стоит.
ЛЕОНИД
Явленье — строго говоря —
Не ново с русскими великими умами:
С Ивана Грозного царя
До переписки Гоголя с друзьями,
Самобичующий протест —
Российских граждан достояньс!
Его, как ржа железо, ест
Душевной немощи сознанье;
Забыта истина одна,
Что рыцарская честь в России
невозможна...
Мы искалечены безбожно
И разве наша в том вина?
(Пауза. Оратор всматривается
$ лицо Зацепы, наблюдая впечатление
своей речи. Зацепин закрывает глаза)
Русской души не понять иноверцу...
Пусть он бичует себя, господа!
Дайте излиться прекрасному сердцу!
Нет в покаяньи стыда.
Что за нелепость—крестьянин не сеченый?
Нечем тут хвастать, а лучше молчать:
Темные пятна души изувеченной
Русскому глупо скрывать,
Неисчислимы орудья клеймящие!
Если кого не коснулись они,
Это — не Руси сыпы настоящие,
Это — уроды! Куда ни взгляни,
Все под гребопку подстрижено,
Сбито с прямого пути,
Неотразимо обижено...
Где же спасенье найти?
Где? «В миллионах!» так жизнь подсказала,
Гений достигнуть помог...
Горе одно: он убить идеала
В сердце прекрасном не мог...
О, роковая судеб неизбежность!
В практике — строгий делец,
Голубь в душе—благородство и нежность!..
Вот его драма... Уснул, наконец...
(Пауза. Оратор снова всматри-
вается в лицо Зацепы, сидящего с за-
крытыми глазами, и продоло:сает более
развязным тоном)
Ужь лучше бить, чем битым быть,
Ужь лучше есть арбузы, чем солому...
Сознал ты эту аксиому?
Так, стало, не о чем тужить!
Знай свой шесток и дань плати культуре!
На Западе — Мишле, Эдгар Кинё,
Овсянников — в родной твоей стране
Явленья — верные натуре!
И то ужь хорошо, что выиграл ты бой...
Толпа идет избитою тропой;
Рабы довольны, если сыты,
Но нам даны иные аппетиты...
О, господи! Удвой желудок мой!
Утрой гортань! учетвери мой разум!
Дай ножницы такие изобресть,
Чтоб целый мир остричь в плотную разом—
Вот русская незыблемая честь!..
(Зацепин кидается к Jeonudy
с кулаками, его удерживают)
КНЯЗЬ ИВАН
Дай венгерского старейшего!
Дружно тост провозгласим:
«За философэ новейшего!»
Вы — мальчишки перед ним!
Ничего не будет нового,
Если завтра у пего
На спине туза бубнового
Мы увидим... ничего!
Но гораздо вероятнее,
Что его карьера ждет
Деликатнее, опрятнее...
Миллионы наживет!
САВВА
(хлопоча, между тем, около Зацепы, говорит
вполголоса)
Опомнись, Гриша! что с тобой?
Себя клеймишь, друзей порочишь,
Не хорошо! Уйди домой
И там беснуйся сколько хочешь.
Или ты выгодным нашел
[ Англия.

4875
ЛИТЕРАТОР
225
Пустить молву между врагами,
Что состоянье приобрел
Ты незаконными путями?
Опомнись! У тебя есть сын...
Услышит...
ЗАЦЕПИН
У меня нет сына...
(Бросает Савве телеграмму)
савва (читает)
«Сегодня умер Константин».
Так вот разгадка! вот причина!
Недаром он с утра ходил
Угрюм и зол, в хандре глубокой,
Недаром так безумно пил...
Удар, действительно, жестокий!..
Гриша — обращик широких натур —
С молоду в крайности дерзко бросался,
То миллионов желал самодур,
То в монастырь запереться сбирался.
И богомолец, и ротмистр лихой,
И хлебосол — предводитель дворянства,
Стал он со временем туз откупной —
Эксплуататор народного пьянства.
Откуп решили; герой не хотел
Праздно сидеть на своем капитале
И провалился — по новости дел...
Многие так провалились в начале.
Бывший гусар, зарядив пистолет,
Дерзко на бирже съиграл на остатки —
Вывезло счастье!.. Уверовал свет
В гений Зацепы... Постигнув порядки
Новой эпохи, и он не дремал:
Счастливо, нет ли, на бирже играя,
Давние связи Зацепа скреплял,
Ловко услуги свои предлагая:
Деньги «свободные» взять у друзей
И возвратить с дивидендом высоким —
Чудное средство для скрепы связей!
Гриша прослыл Финансистом глубоким.
Стали к нему, как ручьи в океан,
Тайные нити успеха стекаться,
Мысль озарила — неси к нему план,
А без Зацепы не смей и соваться...
Слух по столице пронесся один —
Сделано слишком ужь дерзкое дело!
Входит к Зацепе единственный сын:
«Правда ли?» «Правда ли?» юноша смело
Сыплет вопросы — и нет им конца;
Вспыхнула ссора. Зацепа взбесился.
Чтоб не встречать и случайно отца,
Сын непокорный в Москву удалился.
Там он оканчивал курс, голодал,
Письма и деньги отцу возвращая.
В тайне Зацепа о нем тосковал...
Вдруг телеграмма пришла роковая:
«Ранен твой сын». Через сутки письмом
Друг объяснил и причину дуэли:
«Вором отца обозвали при нем»...
Черные мысли отцом овладели,
Утром он к сыну поехать хотел,
Но и другая пришла телеграмма-..
Как ни крепился старик — не еггерпел
И разъигралась во-очию драма...
Князь острил, бурлил Зацепа,
Леонид не уходил,
Он посматривал свирепо,
Да с азартом соду пил.
Савва — честь ему и слава! —
«Сядем в горку!» вдруг сказал.
Стол раскрыт — пошла забава,
Что ни ставка — капитал!
Рассчитал недурно Савва:
И Зацепин к ним подстал.
9 июля.
Карабаха.
ЛИТЕРАТОР
(ИЗ «СОВРЕМЕННИКОВ»)
Заглянул я в залу эту
И прижался у дверей.
Седовласому поэту
Здесь справляли юбилей.
Семь речей ему сказали,
Все заслуги перечли;
И к Шекспиру приравняли
И Гомером нарекли...
Что же вышло? Друг искусства
Как-то холодно внимал:
«Ваши речи полны чувства,
Полны искренних похвал,
Их довольно, чтоб прославить
Мой художественный дар,
Но... позвольте мне прибавить...»
Скромно молвил юбиляр
И затем себе восьмую
Речь сказал любимец муз
С жаром, с чувством... да такую,
Что льстецы пришли в конфуз!

226
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4865—4876
Дошлость их речей бездарных
Стала каждому ясна:
Вместо Фраз высокопарных
Речь его была полна
Поэтических сравнений,
Поэтических картин,
Блеск и сила!.. Точно: гений,
Да притом — и века сын.
Что за радость быть педантом,
Скромность вечную хранить?
Всем служить своим талантом,
А себе не послужить?..
НАПУТСТВИЕ
(ИЗ «СОВРЕМЕННИКОВ»)
«Были вы вчера студенты,
Ныньче — граждане!» гласит
Дослужившийся до ленты
Старичок: — «Да сохранит
Вас судьба в житейской битве.
На прощанье повторю:
Путь спасения — в молитве
И в покорности царю!
Будьте, юноши! степенней,
Ретрограднее отцов!
Есть ли в мире что презренней
Агитаторов-глупцов?
Ваши сестры, ваши братья,
А нередко и отцы —
Распростерли им объятья,
Уготовали венцы!
Всюду — страшно молвить даже! -
Им поддержка, им почет..;
Стань же, юноша! на страже]
Будь отечества оплот!
Будь семьи руководитель,
Злу не дай торжествовать,
Заблуждается родитель —
И родителя попять!..
Блага жизни вам дадутся,
Лишь нейдите по стопам
Тех, что дерзко предаются
Анархическим мечтам!
Им готовит провиденье,
Вместо власти и венца,
Одиночество, забвенье
И — изгнанье без конца...»
1865 —1876
КОМУ НА РУСИ ЖИТЬ ХОРОШО
ПРОЛОГ
В каком году — рассчитывай,
В какой земле — угадывай,
На столбовой дороженьке
Сошлись семь мужиков:
Семь временно-обязанных,
Подтянутой губернии,
Уезда Терпигорева,
Пустопорожней волости,
Из смежных деревень —
Заплатова, Дырявина,
Разутова, Знобишина,
Горелова, Неелова,
Неурожайка тожь,
Сошлися — и заспорили:
Кому живется весело,
Вольготно на Руси?
Роман сказал: помещику,
Демьян сказал: чиновнику,
Лука сказал: попу.
Куичине толстопузому!
Сказали братья Губины,
Иван и Митродор.
Старик Пахом потужился
И молвил, в землю глядючи:
Вельможному боярину,
Министру государеву.
А Пров сказал: царю...
Мужик, что бык: втемяшится
В башку какая блажь,
Колом ее оттудова
Не выбьешь: упираются,
Всяк на своем стоит!
Такой ли спор затеяли,
Что думают прохожие —
Знать клад нашли ребятушки
И делят меж собой...
По делу всяк по своему
До полдня вышел из дому:
Тот путь держал до кузпицы
Тот шел в село Иваньково

4863-4876
КОМУ НА РУСИ ЖИТЬ ХОРОШО
227
Позвать отца ПрокоФия
Ребенка окрестить.
Пахом соты медовые
Нес на базар в Великое,
А два братана Губины
Так просто с недоуздочком
Ловить коня упрямого
В свое же стадо шли.
Давно пора бы каждому
Вернуть своей дорогою —
Они рядком идут!
Идут, как будто гонятся
За ними волки серые,
Что дале — то скорей.
Идут — перекоряются!
Кричат — не образумятся!
А времячко не ждет.
За спором не заметили,
Как село солнце красное,
Как вечер наступил.
Наверно б ночку целую
Так шли — куда не ведая,
Когда б им баба встречная.
Корявая Дурандиха,
Не крикнула: «почтенные!
Куда вы на ночь глядючи
Надумали идти?..»
Спросила, засмеялася,
Хлеснула, ведьма, мерина
И укатила вскачь...
— Куда?,. Переглянулися
Тут наши мужики,
Стоят, молчат, потупились...
Ужь ночь давно сошла,,
Зажглися звезды частые
В высоких небесах,
Всплыл месяц, тени чорные
Дорогу перерезали
Ретивым ходокам.
Ой тени! тени чорные!
Кого вы не нагоните?
Кого не перегоните?
Вас только, тени чорные,
Нельзя поймать — обнять!
На лес, на путь-дороженьку
Глядел, молчал Пахом,
Глядел — умом раскидывал
И молвил, наконец:
— «Пу! леший шутку славную
Над нами подшутил!
Никак ведь мы без малого
Верст тридцать отошли!
Домой теперь ворочаться
Устали — не дойдем,
Присядем, -— делать нечего.
До солнца отдохнем!..»
Свалив беду на лешего,
Под лесом при дороженьке
Уселись мужики.
Зажгли костер, сложилися,
За водкой двое сбегали,
А прочие покудова
Стаканчик изготовили,
Бересты понадрав.
Приспела скоро водочка,
Приспела и закусочка —
Пируют мужички!
Косушки по три выпили,
Поели — и заспорили
Опять: кому жить весело,
Вольготно на Руси?
Роман кричит: помещику,
Демьян кричит: чиновнику,
Лука кричит: попу;
Купчине толстопузому,
Кричат братаны Губины,
Иван и Митродор;
Пахом кричит: светлейшему
Вельможному боярину,
Министру государеву,
А Пров кричит: царю!
Забрало пуще прежнего
Задорных мужиков,
Ругательски ругаются,
Немудрено, что вцепятся
Друг другу в волоса...
Гляди — ужь и вцепилися(
Роман тузит Пахомушку,
Демьян тузит Луку.
А два братана Губины
Утюжат Прова дюжего —
И всяк свое кричит!
Проснулось эхо гулкое,
Пошло гулять-погуливать,
Пошло кричать-покрикивать,
Как будто подзадоривать
У прямых мужиков.
Парю! направо слышится,
Налево отзывается:
Попу! попу! попу!
Весь лес переполошился,
С летающими птицами,
Зверями быстроногими

228
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4863—4876
И гадами ползущими,
И стон, и рев, и гул!
Всех прежде зайка серенький
Из кустика соседнего
Вдруг выскочил, как встрепанный,
И на утек пошел!
За ним галчата малые
Вверху березы подняли
Противный, резкий писк.
А тут еще у пеночки
С испугу птенчик крохотный
Из гнездышка упал;
Щебечег, плачет пеночка,
Гдэ птенчик? — не найдет!
Потом кукушка старая
Проснулась и надумала
Кому-то куковать;
Раз десять принималася,
Да всякий раз сбивалася
И начинала вновь...
Кукуй, кукуй, кукушечка!
Заколосится хлеб,
Подавишься ты колосом—
Не будешь куковать! *
Слетелися семь филинов,
Любуются побоищем
С семи больших дерев,
Хохочут полупочники!
А их глазищи желтые
Горят, как воску ярого
Четырнадцать свечей!
И ворон, птица умная,
Приспел, сидит на дереве
У самого костра,
Сидит да чорту молится,
Чтоб до смерти ухлопали
Которого-нибудь!
Корова с колокольчиком,
Что с вечера отбилася
От стада, чуть послышала
Людские голоса —
Пришла к костру, уставила
Глаза на мужиков,
Шальных речей послушала
II начала, сердечпая,
Мычать, мычать, мычать!
Мычит корова глупая,
Пищат галчата малые,
Кричат ребята буйные,
А эхо вторит всем.
Ему одна заботушка
Честных людей поддразнивать,
Пугать ребят и баб!
Пи {то его не видывал,
А слышать всякий слыхивал,
Без тела — а живет оно,
Без языка — кричит!
Сова, — замоскворецкая
Княгиня, — тут же мычется,
Летает над крестьянами,
Шарахаясь то о землю,
То о кусты крылом...
Сама лисица хитрая,
По любопытству бабьему,
Подкралась к мужикам,
Послушала, послушала,
II прочь пошла, подумавши:
«И чорт их не поймет!»
И вправду: сами спорщики
Едва ли знали-, помнили —
О чем они шумят...
Намяв бока порядочно
Друг другу, образумились
Крестьяне, наконец,
Из лужицы напилися,
Умылись, освежилися,
Сон начал их кренить...
Тем часом птенчик крохотный,
По малу, по полсаженки,
Низком перелетаючи,
К костру подобрался.
Поймал его Пахомушка,
Поднес к огню, разглядывал,
И молвил: «пташка вдалая,
А ноготок востер!
Дыхну — с ладони скатишься,
Чихну — в огонь укатишься,
Щелкну — мертва покатишься,
А все жь ты, пташка малая,
Сильнее мужика!
Окрепнут скоро крылышки,
Тю-тю! куда ни вздумаешь,
Туда и полетишь!
Ой ты, пичуга малая!
Отдай свои нам крылышки,
Все царство облетим,
Посмотрим, поразведаем,
Поспросим — и дознаемся:
Кому живется счастливо,
Вольготно на Руси!»
1 Кукушка перестает куковать, когда заколосится хлеб («подавившись колосом», говорит народ).

4863—4876
КОМУ НА РУСИ ЖИТЬ ХОРОШО
229
— Не надо бы и крылышек,
Кабы нам только хлебушка
По полупуду в день, —
И так бы мы Русь матушку
Ногами перемеряли!
Сказал угрюмый Пров.
— «-Да по ведру бы водочки»,
Прибавили охочие
До водки братья Губины,
Иван и Митродор.
•— «Да утром бы огурчиков
Соленых по десяточку».
Шутили мужики.
—А в полдень бы по жбанчику
Холодного кваску.
— «А вечером по чайничку
Горячего чайку...»
Пока они гуторили,
Вилась, кружилась пеночка
Над ними: все прослушала
И села у костра.
Чивикнула, подпрыгнула
И человечьим голосом
Пахому говорит:
— «Пусти на волю птенчика!
За птенчика за малого
Я выкуп дам большой».
— А что ты дашь?
— «Дам хлебушка
По полупуду в день,
Дам водки по ведерочку,
Поутру дам огурчиков,
А в полдень квасу кислого,
А вечером чайку!»
— А где, пичуга малая,
Спросили братья Губины,
— Найдешь вина и хлебушка
Ты на семь мужиков?
— «Найти — найдете сами вы,
А я, пичуга малая,
Скажу вам, как найти»,
— Скажи!
— «Идите по лесу,
Против столба тридцатого
Прямехонько версту:
Придете на поляночку,
Стоят на той поляночке
Две старые сосны,
Под этими под соснами
Закопана коробочка.
Добудьте вы ее, —
Коробка та волшебная:
В ней скатерть самобранная,
Когда ни пожелаете,
Накормит, напоит!
Тихонько только молвите:
— Эй! скатерть самобраиная!
Попотчуй мужиков!
По вашему хотению,
По моему велению,
Все явится тотчас.
Теперь — пустите птенчика!»
— Постой! мы люди бедные,
Идем в дорогу дальную,
Ответил ей Пахом:
Ты, вижу, птица мудрая,
Уважь — одёжу старую
На нас заворожи!
— Чтоб армяки мужицкие
Носились, не спосилися!
Потребовал Роман.
— Чтоб липовые лапотки
Служили, не разбилися,
Потребовал Демьян.
— Чтоб вошь, блоха паскудная,
В рубахах не плодилася,
Потребовал Лука.
— Не прели бы онученьки...
Потребовали Губины...
А птичка им в ответ:
— «Все скатерть самобранная
Чинить, стирать, просушивать
Вам будет... Ну, пусти!..»
Раскрыв ладонь широкую,
Пахом птенца пустил.
Пустил — и птенчик крохотный
По малу, по пол саженки,
Низком перелетаючи,
Направился к дуилу.
За ним взвилася пеночка
II на лету прибавила:
— «Смотрите, чур одпо!
Съестного сколько вынесет
Утроба — то и спрашивай,
А водки можно требовать
В день ровно по ведру.
Кол» вы больше спросите,

230
СТИТОТВОРКНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4865—4876
II раз и два — исполнится,
По вашему желанию,
А в третий быть беде!»
И улетела пеночка
С своим родимым птенчиком,
А мужики гуськом
К дороге потянулися
Искать столба тридцатого.
Нашли! — Молчком идут
Прямехонько, вернехонько
По лесу, по дремучему,
Считают каждый шаг.
И как версту отмеряли,
Увидели поляночку —
Стоят на той поляночке
Две старые сосны...
Крестьяне покопалися,
Достали ту коробочку,
Открыли — и нашли
Ту скатерть самобранпую!
Нашли и разом вскрикнули:
«Эй, скатерть самобранная!
Попотчуй мужиков!»
Глядь — скатерть развернулася,
Откудова ни взялися
Две дюжие руки,
Ведро вина поставили,
Горой наклали хлебушка,
И спрятались опять.
— А что же нет огурчиков?
— Что нет чайку горячего?
— Что нет кваску холодного?
Все появилось вдруг...
Крестьяне распоясались,
У скатерти уселися,
Пошел тут пир горой!
На радости цалуются,
Друг дружке обещаются
Вперед не драться зря,
А с толком дело спорное
По разуму, по божески,
На чести повести —
В домишки не ворочаться,
Не видеться пи с женами,
Ни с малыми ребятами,
Ни с стариками старыми,
Покуда делу спорному
Рсчпепья не найдут,
Покуда не доведают
Как ни на есть — доподлинно,
Кому живется счастливо,
Вольготно на Руси?
Зарок такой поставивши,
Под утро, как убитые
Заснули мужики...
ПЕРВАЯ ЧАСТЬ
ГЛАВА
поп
Широкая дороженька,
Березками обставлена,
Далеко протянулася,
Песчана и глуха.
По сторонам дороженьки
Идут холмы пологие
С полями, с сенокосами,
А чаще с неудобною,
Заброшенной землей;
Стоят деревни старые,
Стоят деревни новые,
У речек, у прудов...
Леса, луга поемные,
Ручьи и реки русские
Весною хороши.
Но вы, поля весенние!
На ваши всходы бедные
Не весело глядеть!
«Не даром в зиму долгую
(Толкуют наши странники)
Снег каждый день валил.
Пришла весна — сказался снег!
Он смирен до поры:
Летит — молчит, лежит — молчит,
Когда умрет, тогда ревет.
Вода — куда ни глянь!
Поля совсем затоплены,
Навоз возить — дороги нет,
А время ужь не раннее —
Подходит месяц май!»
Не любо и на старые,
Больней того на новые
Деревни им глядеть.
Ой, избы, избы новые!
Нарядны вы, да строит вас
Не лишняя копеечка,
А кровная беда!..
С утра встречались странникам
Все больше люди малые:
Свой брат крестьянин-лапотник,
Мастеровые, нищие,

4863—4876
КОМУ НА РУСИ ЖИТЬ ХОРОШО
231
Солдаты, ямщики.
У нищих, у солдатиков
Не спрашивали странники
Как им—легко ли, трудно ли
Живется на Руси?
Солдаты шилом бреются,
Солдаты дымом греются,
Какое счастье тут?..
Ужь день клонился к вечеру,
Идут путем-дорогою,
На встречу едет поп.
Крестьяне сняли шапочки,
Низенько поклонилися,
Повыстроились в ряд
И мерину саврасому
Загородили путь.
Священник поднял голову,
Глядел, глазами спрашивал:
Чего они хотят?
— Небось! мы не грабители!
Сказал попу Лука.
(Лука — мужик присадистый
С широкой бородищею,
Упрям, речист и глуп.
Лука похож на мельницу:
Одним не птица мельница,
Что как ни машет крыльями,
Небось, не полетит).
— Мы мужики степенные,
Из временно-обязанных,
Уезда Тсрпигорева,
Пустопорожней волости
Окольпых деревень,
Заплатова, Дырявина,
Разутова, Знобишина,
Горелова, Неелова,
Неурожайка тожь.
Идем по делу важному
У нас забота есть,
Такая ли заботушка,
Что из домов повыжила,
С работой раздружила пас,
Отбила от еды.
Ты дай нам слово верное
На нашу речь мужицкую
Без смеху и без хитрости,
По совести, по разуму,
По правде отвечать,
Не то с своей заботушкой
К другому мы пойдем...
■— Даю вам слово верное:
Коли вы дело спросите,
Без смеху и без хитрости,
По правде и по разуму,
Как должно отвечать,
Аминь!..»
— Спасибо. Слушай-же!
Идя путем-дорогою,
Сошлись мы невзначай,
Сошлися и заспорили:
Кому живется весело,
Вольготно на Руси?
Роман сказал: помещику,
Демьян сказал: чиновнику,
А я сказал: попу.
Купчине толстопузому,
Сказали братья Губины,
Иван и Митродор.
Пахом сказал: светлейшему,
Вельможному боярину,
Министру государеву,
А Пров сказал: царю...
Мужик, что бык: втемяшится
В башку какая блажь —
Колом ее оттудова
Не выбьешь: как ни спорили
Не согласились мы!
Поспоривши — повздорили v
Повздоривши — подралися,
Подравшися — одумали:
Не расходиться врозь,
В домишки не ворочаться,
Не видеться ни с жопами,
Ни с малыми ребятами,
Ни с стариками старыми,
Покуда спору нашему
Решенья не найдем,
Покуда не доведаем
Как ни на есть, — доподлинно:
Кому жить любо-весело,
Вольготно на Руси?
Скажи жь ты нам побожески:
Сладка ли жизнь поповская?
Ты как — вольготно, счастливо
Живешь, честной отец?..
Потупился, задумался
В тележке сидя поп
И молвил: «Православные!
Роптать на бога грех,
Несу мой крест с терпением,
Живу... а к&к? Послушайте!
Скажу вам правду истину,
А вы крестьянским разумом
Смекайте!»
— Начинай!

232
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4865—1816
«В чем счастие по вашему?
Покой, богатство, честь.
Не так ли, други милые?»
Они сказали «так»...
«Теперь посмотрим, братия,
Каков попу покой?
Начать, признаться, надо бы
Почти с рожденья самого,
Как достается грамота
Поповскому сынку,
Какой ценой поповичем
Священство покупается,
Да лучше помолчим!
Дороги наши трудные,
Приход у нас большой.
Болящий, умирающий,
Рождающийся в мир
Не избирают времени:
В жнитво и в сенокос,
В глухую ночь осеннюю,
Зимой, в морозы лютые
И в половодье вешнее
Иди — куда зовут!
Идешь безотговорочно.
И пусть бы только косточки
Ломалися одни,
Нет! всякий раз намается,
Переболит душа.
Не верьте, православные,
Привычке есть предел:
Нет сердца выносящего
Без некоего трепета
Предсмертное хрипение,
Надгробное рыдание,
Сиротскую печаль!
Аминь!.. Теперь подумайте
Каков попу покой?..»
Крестьяне мало думали,
Дав отдохнуть священнику,
Они с поклоном молвили;
— Что скажешь нам еще?
«Теперь посмотрим, братия,
Каков попу почет?
Задача щекотливая,
Не прогневить бы вас?..
«Скажите, православные,
Кого вы называете
Породой жерсбячьею?
Чур! отвечать на спрос!»
Крестьяне позамялися,
Молчат — и поп молчит...
«С кем встречи вы боитеся,
Идя путем-дорогою?
Чур! отвечать на спрос!»
Крехтят, переминаются,
Молчат!
«О ком слагаете
Вы сказки балагурные
И песни непристойные
И всякую хулу?..
«Мать попадью степенную,
Попову дочь безвинную,
Семинариста всякого —
Как чествуете вы?
«Кому в догон, злорадствуя,
Кричите: го-го-го?..»
Потупились ребятушки,
Молчат — и поп молчит...
Крестьяне думу думали,
А поп широкой шляпою
В лицо себе помахивал
Да на небо глядел.
Весной, что внуки малые,
С румяным солнцем дедушкой
Играют облака:
Вот правая сторонушка
Одной сплошною тучею
Покрылась — затуманилась,
Стемнела и заплакала:
Рядами нити серые
Повисли до земли.
А ближе, над крестьянами,
Из небольших, разорванных,
Веселых облачков
Смеется солнце красное,
Как девка из снопов.
Но туча передвинулась,
Поп шляпой накрывается,
Быть сильному дождю.
А правая сторонушка
Уже светла и радостна,
Там дождь перестает.
Не дождь, там чудо божие:
Там с золотыми нитками
Развешаны мотки...
«Не сами... по родителям
Мы так-то»... братья Губины

4863—4876
КОМУ НА РУСИ ЖИТЬ ХОРОШО
233
Сказали наконец.
И прочие поддакнули:
«Не сами, по родителям!»
А поп сказал: «Аминь!
Простите, православные!
Не в осужденье ближнего,
А по желанью вашему
Я правду вам сказал.
Таков почет священнику
В крестьянстве. А помещики...»
— Ты мимо их, помещиков!
Известны нам они!
«Теперь посмотрим, братия,
Откудова богачество
Поповское идет?..
Во время недалекое
Империя российская
Дворянскими усадьбами
Была полным-полна.
И жили там помещики,
Владельцы именитые,
Каких теперь ужь нет!
Плодилися и множились
И нам давали жить.
Что свадеб там игралося,
Что деток нарождалося
На даровых хлебах!
Хоть часто крутонравные,
Однако, доброхотные
То были господа,
Прихода не чуждалися:
У нас они венчалися,
У нас крестили детушек,
К нам приходили каяться,
Мы отпевали их.
А если и случалося,
Что жил помещик в городе,
Так умирать наверное
В деревню приезжал.
Коли умрет нечаянно,
И тут накажет накрепко
В приходе схоронить.
Глядишь, ко храму сельскому
На колеснице траурной
В шесть лошадей наследники
Покойника везут —
Попу поправка добрая,
Мирянам праздпик праздником..
А ныне ужь не то!
Как племя иудейское
Рассеялись помещики
По дальней чужеземщине
И по Руси родной.
Теперь ужь не до гордости
Лежать в родном владении
Рядком с отцами, с дедами,
Да и владенья многие
Барышникам пошли.
Ой, холепые косточки
Российские, дворянские!
Где вы не позакопаны?
В какой земле вас нет?
«Потом, статья... раскольники..
Не грешен, пе живился я
С раскольников ничем.
По счастью, нужды не было:
В моем приходе числится
Живущих в православии
Две трети прихожан.
А есть такие волости,
Где сплошь почти раскольники,
Так тут как быть попу?
«Все в мире переменчиво,
Прейдет и самый мир...
Законы, прежде строгие
К раскольникам, смягчилися,
А с ними и поповскому
Доходу мат пришел.
Перевелись помещики,
В усадьбах не живут они
И умирать на старости
Уже не едут к нам.
Богатые помещицы,
Старушки богомольные.
Которые повымерли,
Которые пристроились
Вблизи монастырей.
Никто теперь подрясника
Попу не подарит!
Никто не вышьет воздухов...
Живи с одних крестьян,
Сбирай мирские гривенки,
Да пироги по праздникам,
Да яйца о святой.
Крестьянин сам нуждается
И рад бы дал, да нечего...
«А то еще не всякому
И мил крестьянский грош.
Угоды наши скудные,
Пески, болота, мхи,
Скотинка ходит в проголодъ,
Родится хлеб сам-друг,
А если и раздобрится
Сыра земля-кормилица,
Так новая беда:
Деваться с хлебом некуда!
Припрет нужда, продашь его

234
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
За сущую безделицу,
А там — неурожай!
Тогда плати в три-дорога,
Скотинку продавай.
Молитесь, православные!
Грозит беда великая
И в нынешнем году:
Зима стояла лютая,
Весна стоит дождливая,
Давно бы сеять надобно,
А на полях — вода!
Умилосердись, господи!
Пошли крутую радугу
На наши небеса!1
(Сняв шляпу, пастырь крестится
И слушатели тожь).
«Деревни наши бедные,
А в них крестьяне хворые
Да женщины печальницы,
Кормилицы, поилицы,
Рабыни, богомолицы
И труженицы вечные,
Господь прибавь им сил!
С таких трудов копейками
Живиться тяжело!
Случается, к недужному
Придешь: не умирающий,
Страшна семья крестьянская
В тот час, как ей приходится
Кормильца потерять!
Напутствуешь усопшего
И поддержать в оставшихся
По мере сил стараешься
Дух бодр! А тут к тебе
Старуха, мать покойника,
Глядь, тянется с костлявою,
Мозолистой рукой.
Душа переворотится,
Как звякнут в этой рученьке
Два медных пятака!
Конечно, дело чистое —
За требу воздаяние
Не брать — так нечем жить;
Да слово утешения
Замрет на языке,
И словно как обиженный
Уйдешь домой... Аминь. *.»
Покончил речь — и мерина
Хлестнул легопько поп.
Крестьяне расступилися,
Низенько поклонилися,
Конь медленно побрел.
А шестеро товарищей,
Как будто сговорилися,
Накинулись с упреками,
С отборной, крупной руганью
На бедного Луку.
— Что взял? башка упрямая!
Дубина деревенская!
Туда же лезет в спор!
Дворяне колокольные —
Попы живут по княжески.
Идут под небо самое
Поповы терема,
Гудит попова вотчина —
Колокола горластые —
На целый божий мир.
Три года я, робятушки,
Жил у попа в работниках,
Малина — не житье!
Попова каша с маслицом,
Попов пирог — с начинкою,
Поповы щи—с снетком!
Жена попова толстая,
Попова дочка белая,
Попова лошадь жирная,
Пчела попова сытая,
Как колокол гудет!
Ну, вот тебе хваленое,
Поповское житье!
Чего орал, куражился?
На драку лез, анаФема?
Не тем ли думал взять,
Что борода лопатою?
Так с бородой козел
Гулял по свету ранее,
Чем праотец Адам,
А дураком считается
И по сей час козел!..
Лука стоял, помалчивал,
Боялся, не наклали бы
Товарищи в бока.
Оно бы так и сталося,
Да к счастию крестьянина
Дорога позагнулася —
Лицо попово строгое
Явилось на бугре...
ГЛАВА П
СЕЛЬСКАЯ ЯРМОНКА
Недаром наши странники
Поругивали мокрую,
Холодную весну.
Весна нужна крестьянину
Крутая радуга—к вёдру; пологая — к дождю.

4863—1876
КОМУ НА РУСИ ЖИТЬ ХОРОШО
235
И ранняя и дружная,
А тут — хоть волком вой!
Не греет землю солнышко
И облака дождливые,
Как дойные коровушки,
Идут по небесам.
Согнало^снег, а зелени
Ни травки, ни листа!
Вода не убирается,
Земля не одевается
Зеленым ярким бархатом,
И, как мертвец без савана,
Лежит под небом пасмурным
Печальна и нага.
Жаль бедного крестьянина,
А пуще жаль скотинушку;
Скормив запасы скудные,
Хозяин хворостиною
Прогнал ее в луга,
А что там взять? Чернехонько!
Лишь на Николу вешнего
Погода поуставилась,
Зеленой свежей травушкой
Полакомился скот.
День жаркий. Под березками
Крестьяне пробираются,
Гуторят меж собой:
«Идем одной деревнею,
Идем другой — пустехонько!
А день сегодня праздничный.
Куда пропал народ?,.»
Идут селом — на улице
Одни ребята малые,
В домах — старухи старые,
А то и вовсе заперты
Калитки на замок.
Замок — собачка верная:
Не лает, не кусается,
А не пускает в дом!
Прошли село, увидели
В зеленой раме зеркало:
С краями полный пруд.
Над прудом реют ласточки;
Какие-то комарики,
Проворные и тощие,
В припрыжку, словно по суху,
Гуляют по воде.
По берегам, в ракитнике,
Коростели скрыпят.
На длинном, шатком плотике
С вальком поповна толстая
Стоит как стог подщипанный,
Подтыкавши подол.
На этом же на плотике
Спит уточка с утятами...
Чу! лошадиный храп!
Крестьяне разом глянули
И над водой увидели
Две головы: мужицкую,
Курчавую и смуглую,
С серьгой (мигало солнышко
На белой той серьге).
Другую — лошадиную
С веревкой сажен в пять.
Мужик берет веревку в рот,
Мужик плывет — и конь плывет,
Мужик заржал — и конь заржал.
Плывут, орут! Под бабою,
Под малыми утятами
Плот ходит ходенём.
Догнал коня — за холку хвать1
Вскочил и на луг выехал
Детина: тело белое,
А шея, как смола;
Вода ручьями катится
С коня и с седока.
— А что у вас в селении
Ни старого, ни малого,
Как вымер весь народ?
«Ушли в село Кузьминское,
Сегодня там и ярмонка
И праздник храмовой».
•—А далеко Кузьминское?
«Да будет версты три».
— Пойдем в село Кузьминское,
Посмотрим праздник-ярмоыку!
Решили мужики,
А про себя подумали:
Не там ли он скрывается,
Кто счастливо живет?..
Кузьминское богатое,
А пуще того — грязное
Торговое село.
По косогору тянется,
Потом в овраг спускается,
А там опять на горочку —
Как грязи тут не быть?
Две церкви в нем старинные,
Одна старообрядская,
Другая православная,
Дом с надписью: училище,
Пустой, забитый на-глухо,
Изба в одно окошечко,
С изображеньем Фельдшера,
Пускающего кровь.

236
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4863 — 4876
Есть грязная гостинница,
Украшенная вывеской
(С большим носатым чайником
Йодное в руках подносчика
И маленькими чашками,
Как гусыня гусятами,
Тот чайник окружен)
Есть лавки постоянные
В подобие уездного
Гостиного двора...
Пришли на площадь странники:
Товару много всякого
И видимо-невидимо
Народу! Не потеха ли?
Кажись, нет ходу крестного,
А словно пред иконами
Без шапок мужики.
Такая ужь сторонушка!
Гляди, куда деваются
Крестьянские шлыки:
Помимо складу винного,
Харчевни, ресторации,
Десятка штофных лавочек,
Трех постоялых двориков
Да «ренскового погреба»
Да пары кабаков,
Одиннадцать кабачников
Для праздника поставили
Палатки на селе.
При каждой пять подносчиков,
Подносчики — молодчики,
Наметанные, дошлые,
А все им не поспеть,
Со сдачей не управиться!
Гляди, что протянулося
Крестьянских рук, со шляпами,
С платками, с рукавицами.
Ой, жажда православная,
Куда ты велика!
Лишь окатить бы душеньку,
А там добудут шапочки,
Как отойдет базар.
По пьяным по головушкам
Играет солнце вешнее...
Хмельно, горласто, празднично,
Пестро, красно кругом!
Штаны на парнях плисовы,
Жилетки полосатые,
Рубахи всех цветов;
На бабах платья красные,
У девок косы с лентами,
Лебедками плывут!
А есть еще затейницы,
Одеты по столичному —
И ширится, и дуется
Подол на обручах!
Заступишь — расфуфырятся!
Вольно же, новомодницы,
Вам снасти рыболовные
Под юбками носить!
На баб нарядных глядючи,
Старообрядка злющая
Товарке говорит:
«Быть голоду! быть голоду!
Дивись, что всходы вымокли,
Что половодье вешнее
Стоит до Петрова!
С тех пор, как бабы начали
Рядиться в ситцы красные, —
Леса не подымаются,
А хлеба хоть не сей!»
— Да чем же ситцы красные
Тут провинились, матушка?
Ума не приложу!
«А ситцы те Французские —
Собачьей кровью крашены!
Ну... поняла теперь?..»
По конной потолкалися,
По взгорью, где навалены
Косули, грабли, бороны,
Багры, станки тележные,
Ободья, топоры.
Там шла торговля бойкая,
С божбою, с прибаутками,
С здоровым, громким хохото:.1.
И к&к не хохотать?
Мужик какой-то крохотный
Ходил, ободья пробовал:
Погнул один — не нравится,
Погнул другой, потужился,
А обод как распрямится —
Щолк по лбу мужика!
Мужик ревет над ободом,
«Вязовою дубиною»
Ругает драчуна.
Другой приехал с разною
Поделкой деревянною —
И вывалил весь воз!
Пьяненек! Ось сломалася,
А стал ее уделывать —
Топор сломал! Раздумался
Мужик над топором,
Бранит его, корит его,
Как будто дело делает:
«Подлец ты, не топор!
Пустую службу, плевую
И ту не сослужил.

4863-4876
КОМУ НА РУСИ ЖИТЬ ХОРОШО
237
Всю жизнь свою ты кланялся,
А ласков не бывал!»
Пошли по лавкам странники:
Любуются платочками,
Ивановскими ситцами,
Шлеями, новой обувью,
Издельем кимряков.
У той сапожной лавочки
Опять смеются странники:
Тут башмачки козловые
Дед внучке торговал,
Пять раз про цену спрашивал,
Вертел в руках, оглядывал:
Товар первейший сорт!
— Ну, дядя! два двугривенных
Плати, нето проваливай!
Сказал ему купец.
«А ты постой!» Любуется
Старик ботинкой крохотной,
Такую держит речь:
«Мне зять — плевать, и дочь смолчит,
Жена — плевать, пускай ворчит!
А внучку жаль! Повесилась
На шею, егоза:
Купи гостинчик, дедушка,
Купи! — Головкой шолковой
Лицо щекочет, ластится,
Цалует старика.
Постой, ползунья босая!
Постой, юла! Козловые
Ботиночки куплю...
Расхвастался Вавилушка,
И старому, и малому
Подарков насулил,
А пропился до грошика!
Как я глаза бесстыжие
Домашним покажу?..
«Мне зять — плевать, и дочь смолчит,
Жена — плевать, пускай ворчит!
А внучку жаль!..» Пошел опять
Про внучку! Убивается!..
Народ собрался, слушает,
Не смеючись, жалеючи;
Случись, работой, хлебушком
Ему бы помогли,
А вынуть два двугривенных,
Так сам ни с чем останешься.
Да был тут человек,
Павлуша Веретенников.
(Какого роду, звания
Не знали мужики,
Однако, звали «барином».
Горазд он был балясничать,
Носил рубаху красную,
Поддевочку суконную,
Смазные сапоги;
Пел складно песни русские
И слушать их любил.
Его видали многие
На постоялых двориках,
В харчевнях, в кабаках).
Так он Вавилу выручил —
Купил ему ботиночки.
Вавило их схватил
И был таков! — На радости
Спасибо даже барину
Забыл сказать старик,
За то крестьяне прочие
Так были разутешены,
Так рады, словно каждого
Он подарил рублем!
Была тут также лавочка
С картинами и книгами,
Офени запасалися
Своим товаром в ней.
— А генералов надобно?
Спросил их купчик-выжига.
«И генералов дай!
Да только ты по совести,
Не надо нам Кутузова,
Чтоб были настоящие —
Потолще, погрозней».
— Чудные, к&к вы смотрите!
Сказал купец с усмешкою,
— Тут дело не в комплекции...
«А в чем же? шутишь, друг!
Дрянь, что ли, сбыть желательно?
А мы куда с ней денемся?
Шалишь! Перед крестьянином
Все генералы равные,
Как шишки на ели:
Чтобы продать невзрачного,
Попасть на доку надобно,
А толстого да грозного
Я всякому всучу...
Давай больших, осанистых,
Грудь с гору, глаз на выкате,
Да-—чтобы больше звезд!»
— А статских не желаете?
«Ну, вот еще со статскими!»
(Однако, взяли — дешево! —
Какого-то сановника
За брюхо с бочку винную
И за семнадцать звезд).
Купец — со всем почтением.

238
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4863 — 4876
Что любо, тем и потчует,
(С Лубянки—первый вор!)
Спустил по сотне Блюхера,
Архимшдрита Фотия,
Разбойника Сипко,
Сбыл книги: «шут Балакирев»
И «Английский милорд»...
Легли в коробку книжечки,
Пошли гулять портретики
По царству всероссийскому,
Покаместь не пристроятся
В крестьянской летней горенке,
На невысокой стеночке...
Чорт знает для чего!
Эх! эх! придет ли времячко,
Когда (приди желанное!..)
Дадут попять крестьянину,
Что розь портрет портретику,
Что книга книге розь?
Когда мужик не Блюхера
И не милорда глупого —
Белинского и Гоголя
С базара понесет?
Ой, люди, люди русские!
Крестьяне православные!
Слыхали-ли когда-нибудь
Вы эти имена?
То имена великие,
Носили их, прославили
Заступники народгые!
Вот вам бы их портретики
Повесить в ваших горенках,
Их книги прочитать...
«И рад бы в рай, да дверь-то где?»
Такая речь врывается
В лавчонку неожиданно.
— Тебе какую дверь?
«Да в балаган. Чу! музыка!..»
—Пойдем, я укажу!
Про балаган прослышавши,
Пошли и наши странники
Послушать, поглазеть.
Комедию с Петрушкою,
С козою с барабанщицей
И пе с простой шарманкою,
А с настоящей музыкой
Смотрели тут они.
Комедия не мудрая,
Однако, и неглупая,
Хожалому, квартальному
Не в бровь, а прямо в глаз!
Шалаш полным полнехонек,
Народ орешки щелкает,
А то два-три крестьянина
Словечком перекинутся —
Гляди, явилась водочка:
Посмотрят да попьют!
Хохочут, утешаются
И часто в речь Петрушкипу
Вставляют слово меткое,
Какого не придумаешь,
Хоть проглоти перо!
Такие есть любители —
Как кончится комедия
За ширмочки пойдут,
Цалуются, братаются,
Гуторят с музыкантами:
— Откуда, молодцы?
«А были мы господские,
Играли на помещика,
Теперь мы люди вольные,.
Кто поднесет-попотчует,
Тот нам и господин!»
— И дело, други милые,
Довольно бар вы тешили,
Потешьте мужиков!
Эй! малой! сладкой водочкиt
Наливки! чаю! полпива!
Цимлянского — живей!..
И море разливанное
Пойдет, щедрее барского
Ребяток угостят.
Не ветры веют буйные,
Не мать-земля колышется —
Шумит, поет, ругается,
Качается, валяется,
Дерется и цалустся
У праздника народ.
Крестьянам показалося,
Как вышли на пригорочек,
Что все село шатается,
Что даже церковь старую
С высокой колокольнею
Шатнуло раз-другой! —
Тут трезвому, что голому
Неловко... Наши странники
Прошлись еще по площади
И к вечеру покинули
Бурливое село...

4863— 4876
КОМУ НА РУСИ ЖИТЬ ХОРОШО
239
ГЛАВА III
ПЬЯНАЯ НОЧЬ
Не ригой, не амбарами,
Не кабаком, не мельницей,
Как часто на Руси,
Село кончалось низеньким
Бревенчатым строением
С железными решотками
В окошках небольших.
За тем этапным зданием
Широкая дороженька,
Березками обставлена,
Открылась тут как тут.
По будням малолюдная,
Печальная и тихая,
Не та она теперь!
По всей по той дороженьке
И по окольным тропочкам
Докуда глаз хватал,
Ползли, лежали, ехали,
Барахталися пьяные
И стоном стон стоял!
Скрыпят телеги грузные
И как телячьи головы
Качаются, мотаются
Победные головушки
Уснувших мужиков!
Народ идет — и падает,
Как будто из-за валиков
Картечью неприятели
Палят по мужикам!
Ночь тихая спускается,
Ужь вышла в небо темное
Луна, ужь пишет грамоту
Господь червонным золотом
По синему по бархату,
Ту грамоту мудреную,
Которой ни разумникам,
Ни глупым не прочесть.
Дорога стоголосая
Гудит! Что море синее,
Смолкает, подымается
Народная молва.
«А мы полтинник писарю:
Прошенье изготовили
К начальнику губернии...»
— Эй! с возу куд> упал!
«Куда же ты, Оленугака?
Постой! еще дам пряничка,
Ты, как блоха проворная,
Наелась — и упрыгнула,
Погладить пе далась!»
— Добра ты, царска грамота,
Да не про нас ты писана...
«Посторонись народ!»
(Акцизные чиновники
С бубенчиками, с бляхами
С базара пронеслись).
— А я к тому теперича:
И веник дрянь, Иван Ильич,
А погуляет по полу,
Куда как напылит!
«Избави бог, Парашенька,
Ты в Питер не ходи!
Такие есть чиновники,
Ты день у них кухаркою,
А ночь у них сударкою —
Так это наплевать1»
— «Куда ты скачешь, Саввушка?*
(Кричит священник соцкому
Верхом, с казенной бляхою).
— В Кузьминское скачу
За становым. Оказия:
Там впереди крестьянина
Убили... «Эх!., грехи!..»
— Худа ты стала, Дарьюшка!
«Не веретенце, друг'
Вот то, чем больше вертится,
Пузатее становится,
А я, как день-деньской...»
«Эй, парень, парень глупенькой,
Оборванной, паршивенькой,
Эй, полюби меня!
Меня простоволосую,
Хмельную бабу, старую,
Зааа - паааа - чкану ю!..»
Крестьяне наши трезвые,
Поглядывая, слушая,
Идут своим путем.
Средь самой средь дороженьки
Какой-то парень тихонькой
Большую яму выкопал:
— Что делаешь ты тут?
«А хороню я матушку!»

24.0
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4865—4876
—Дурак! какая матушка!
Гляди: поддевку новую
Ты в землю закопал!
Иди скорей, да хрюкалом
В канаву ляг, воды испей!
Авось, соскочит дурь!
— «А ну, давай потянемся!»
Садятся два крестьянина,
Ногами упираются,
И жилятся и тужатся,
Крехтят — на скалке тянутся,
Суставчики трещат!
На скалке не понравилось:
«Давай теперь попробуем
Тянуться бородой!»
Когда порядком бороды
Друг дружке поубавили,
Вцепились за скулы!
Пыхтят, краснеют, корчатся,
Мычат, визжат, а тянутся!
— «Да будет вам, проклятые!»
Не разольешь водой!
В канаве бабы ссорятся,
Одна кричит: домой идти
Тошнее, чем на каторгу!
Другая: врешь, в моем дому
Похуже твоего!
Мне старший зять ребро сломал,
Середний зять клубок украл,
Клубок плевок, да дело в том —
Полтинник был замотан в нем,
А младший зять все нож берет,
Того гляди убьет, убьет!..
— «Ну, полно, полно, миленькой!
Ну, не сердись!» За валиком
Неподалеку слышится:
«Я ничего... пойдем!»
Такая ночь бедовая!
Направо ли, налево ли
С дороги поглядишь:
Идут дружненько парочки,
Не к той ли роще правятся?
Та роща манит всякого,
В той роще голосистые
Соловушки поют...
Дорога многолюдная
Что позже — безобразнее:
Все чаще попадаются
Избитые, ползущие,
Лежащие пластом.
Без ругани, как водится,
Словечко не промолвится,
Шальная, непотребная
Слышней всего она!
У кабаков смятение,
Подводы перепутались,
Испуганные лошади
Без седоков бегут;
Тут плачут дети малые,
Тоскуют жены, матери:
Легко ли из питейного
Дозваться мужиков?..
У столбика дорожного
Знакомый голос слышится,
Подходят наши странники
И видят: Веретенников
(Что башмачки козловые
Вавиле подарил)
Беседует с крестьянами.
Крестьяне открываются
Миляге по душе:
Похвалит Павел песенку —
Пять раз споют, записывай!
Понравится пословица —
Пословицу пиши!
Позаписав достаточно,
Сказал им Веретенников:
«Умны крестьяне русские,
Одно не хорошо,
Что пьют до одурения,
Во рвы, в канавы валятся —
Обидно поглядеть!»
Крестьяне речь ту слушали,
Поддакивали барину.
Павлуша что-то в книжечку
Хотел уже писать,
Да выискался пьяненькой
Мужик, — он против барина
На животе лежал,
В глаза ему поглядывал,
Помалчивал, — да вдруг
Как вскочит! Прямо к барину —
Хвать карандаш из рук!
«Постой, башка порожняя!
Шальных вестей, бессовестных
Про нас не разноси!
Чему ты позавидовал!
Что веселится бедная
Крестьянская душа?
Пьем много мы по времени,
А больше мы работаем,
Нас пьяных много видится,
А больше трезвых нас.
По деревням ты хаживал?
Возьмем ведерко с водкою,

4863—1876
КОМУ НА РУСИ ЖИТЬ ХОРОШО
241
Пойдем-ка ио избам:
В одной, в другой навалятся,
А в третьей не притронутся —
У нас на семью пьющую
Непьющая семья!
Не пьют, а также маются,
Ужь лучше б пили глупые,
Да совесть такова...
Чудно смотреть, как ввалится
В такую избу трезвую
Мужицкая беда,
И не глядел бы!.. Видывал
В страду деревни русские?
В питейном, что-ль, "народ?
У нас поля обширпые,
А не гораздо щедрые,
Скажи-ка, чьей рукой
С весны они оденутся,
А осенью разденутся?
Встречал ты мужика
После работы вечером?
На пожне гору добрую
Поставил, съел с горошину:
— Эй1 богатырь! соломинкой
Сшибу, посторонись! —
«Сладка еда крестьянская,
Весь век пила железная
Жует, а есть не ест!
Да брюхо-то не зеркало,
Мы на еду не плачемся...
Работаешь один,
А чуть работа кончена,
Гляди, стоят три дольщика:
Бог, царь и господин!
А есть еще губитель-тать
Четвертый, злей татарина,
Так тот и не поделится,
Все слопает один!
У нас пристал третьеводни
Такой же барин плохонькой,
Как ты. из-под Москвы.
Записывает песенки,
Скажи ему пословицу,
Загадку загани.
А был другой — допытывал,
На сколько в день сработаешь,
По малу ли, по многу ли
Кусков пихаешь в рот?
Иной угодья меряет,
Иной в ееленьн жителей
По пальцам перечтет,
А вот не сосчитали же,
По скольку в лето каждое
Пожар пускает на ветер
Крестьянского труда?..
«Нет меры хмелю русскому.
А горе наше меряли?
Работе мера есть?
Вино валит крестьянина,
А горе не валит его9
Работа не валит?
Мужик беды не меряет,
Со всякою справляется,
Какая ни приди.
Мужик, трудясь, пе думает,
Что силы надорвет,
Так неужли над чаркою
Задуматься, что с лишнего
В канаву угодишь?
А что глядеть зазорно вам,
Как пьяные валяются,
Так погляди поди,
Как из болота волоком
Крестьяне сено мокрое
Скосивши волокут:
Где не пробраться лошади,
Где и без ноши пешему
Опасно перейти,
Там рать-орда крестьянская
По кочам, по зажоринам
Ползком-ползст с шетюхами, —
Трещит крестьянский пуп!
«Под солнышком без шапочек,
В поту, в грязи по макушку,
Осокою изрезаны,
Болотным гадом-мошкою
Изъеденные в кровь, —
Небось мы тут красивее?
«Жалеть — жалей умеючи,
На мерочку господскую
Крестьянина не мерь!
Не белоручки нежные,
А люди мы великие
В работе и в гульбе!..
«У каждого крестьянина
Душа, что туча черная —
Гневна, грозна — и надо бы
Громам греметь отту'дова,
Кровавым лить дождям,
А все вином кончается.
Пошла по жилам чарочка
И рассмеялась добрая
Крестьянская душа!
Не горевать тут надобпо,
Гляди кругом, — возрадуйся!
Аи парни, аи молодушки,
Умеют погулять!
Повымахали косточки,

242
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4865 —4 87&
Повымотали душеньку,
А удаль молодецкую
Про случай сберегли!..»
Мужик стоял на валике,
Притопывал лаптишками
И, помолчав минуточку,
Прибавил громким голосом,
Любуясь на веселую,
Ревущую толпу:
«Эй! царство ты мужицкое,
Бесшапочное, пьяное,
Шуми — вольней шуми!..»
— Как звать тебя, старинушка?
«А что? запишешь в книжечку?
Пожалуй, нужды нет!
Пиши: «В деревне Босове
Яким Нагой живет,
Он до смерти работает,
До полусмерти пьет!..»
Крестьяне рассмеялися
И рассказали барину,
Каков мужик Яким.
Яким старик убогонькой,
Живал когда-то в Питере,
Да угодил в тюрьму:
С купцом тягаться вздумалось!
Как липочка ободранный,
Вернулся он на родину
И за соху взялся.
С тех пор лет тридцать жарится
На полосе под солнышком,
Под бороной спасается
От частого дождя,
Живет — с сохою возится,
А смерть придет Якимушке —
Как ком земли отвалится,
Что на сохе присох...
С ним случай был: картиночек
Он сыну накупил,
Развешал их по стеночкам
И сам не меньше мальчика
Любил на них глядеть.
Пришла немилость божиЯ,
Деревня загорелася —
А было у Якимушки
За целый век накоплено
Целковых тридцать-пять.
Скорей бы взять целковые,
А он сперва картиночки
Стал со стены срывать;
Жена его тем временем
С иконами возилася,
А тут изба и рухнула -
Так оплошал Яким!
Слились в комок целковики,
За тот комок дают ему
Одиннадцать рублей...
«Ой, брат Яким! не дешево
Картинки обошлись!
За то и в избу новую
Повесил их, небось?»
— Повесил — есть и новые,
Сказал Яким — и смолк.
Вгляделся барин в пахаря;
Грудь впалая; как вдавленный
Живот; у глаз, у рта
Излучины, как трещины
На высохшей земле;
И сам на землю матушку
Похож он: шея бурая,
Как пласт, сохой отрезанный,
Кирпичное лицо,
Рука — кора древесная,
А волосы — песок.
Крестьяне как заметили,
Что не обидны барину
Якимовы слова,
И сами согласилися
С Якимом: «Слово верное:
Нам подобает пить!
Пьем — значит силу чувствуем!
Придет печаль великая,
Как перестанем пить!..
Работа не свалила бы,
Беда не одолела бы,
Нас хмель не одолит!
Не так ли?
«Да, бог милостив!»
— Ну, выпей с нами чарочку!
Достали водки, выпили.
Якиму Веретенников
Два шкалика поднес.
«Аи, барин! не прогневался,
Разумная головушка!
(Сказал ему Яким):
Разумной-то головушке
Как не понять крестьянина?
А свиньи ходят по земи —
Не видят неба век!..»
Вдруг песня хором грянула
Удалая, согласная:

486S—4S76
КОМУ НА РУСИ ЖИТЬ ХОРОШО
24$
Десятка три молодчиков,
Хмельненьки, а не валятся,
Идут рядком, поют,
Поют про Волг} матушку,
Про удаль молодецкую,
Про девичью красу.
Притихла вся дороженька,
Одна та песня складная
Широко, вольно катится,
Как рожь под ветром стелется,
По сердцу по крестьянскому
Идет огнем-тоской!..
Под песню ту удалую
Раздумалась, расплакалась
Молодушка одпа:
«Мой век — что день без солнышка,
«Мой век — что ночь без месяца,
«А я млада-младешенька,
«Что борзый конь на привязи,
«Что ласточка без крыл!
«Мой старый муж, ревнивый муж
«Напился пьян, храпом храпит,
«Меня младу-младешеньку
«И сонный сторожит!»
Так плакалась молодушка
Да с возу вдруг и спрыгнула!
«Куда?» кричит ревнивый муж,
Привстал — и бабу за косу,
Как редьку за вихор!
Ой! ночька, ночька пьяная!
Не светлая, а звездная,
Не жаркая, а с ласковым
Весенним ветерком!
И нашим добрым молодцам
Ты даром не прошла!
Сгрустнулось им по жонушкам,
Оно и правда: с жонушкой
Теперь бы веселей!
Иван кричит: «я спать хочу»,
А Марьюшка: «и я с тобой!»
Иван кричит: «постель узка»,
А Марьюшка: «уляжемся!»
Иван кричит: «ой, холодно»,
А Марьюшка: «угреемся!»
Как вспомнили ту песенку,
Без слова — согласилися
Ларец свой попытать.
Одна, зачем, бог ведает,
Межь полем и дорогою
Густая липа выросла.
Под ней присели странпики
И осторожно молвили:
«Эй! скатерть самобраниая,
Попотчуй мужиков!»
И скатерть развернулася,
Откудова ни взялися
Две дюжие руки:
Ведро вина поставили,
Горой наклали хлебугпка
И спрятались опять.
Крестьяне подкрепилися,
Роман за караульного
Остался у ведра,
А прочие вмешалися
В толпу — искать счастливого:
Им крепко захотелося
Скорей попасть домой...
ГЛАВА IV
СЧАСТЛИВЫЕ
В толпе горластой, праздничной
Похаживали странники,
Прокликивали клич:
«Эй! нет-ли где счастливого?
Явись! Коли окажется,
Что счастливо живешь,
У нас ведро готовое:
Ней даром сколько вздумаешь —
На славу угостим!..»
Таким речам неслыханным
Смеялись люди трезвые,
А пьяные, да умные
Чуть не плевали в бороду
Ретивым крикунам.
Однако, и охотников
Хлебнуть вина бесплатного
Достаточно нашлось.
Когда вернулись странники
Под липу, клич прокликавши,
Их обступил народ.
Пришел дьячок уволенный,
Тощой, как спичка серная,
И лясы распустил,
Что счастие не в пажитях,
Не в соболях, не в золоте,
Не в дорогих камнях.
— А в чем же?
«В благодушестве!
Пределы есть владениям
Господ, вельмож, царей земных,
А мудрого владение —
Весь вертоград христов!
Коль обогреет солнышко
Да пропущу косушечку,
Так вот и счастлив я!»

S44
СТИХОТВОРЕНИЯ И. А. НЕКРАСОВА
4863 — 4876
— А где возьмешь косушечку?
«Да вы же дать сулилися...»
— Проваливай! шалишь!..
Пришла старуха старая,
Рябая, одноглазая
И объявила, кланяясь,
Что счастлива она:
Что у нее по осени
Родилось реп до тысяча
На небольшой гряде.
сТакая репа крупная,
Такая репа вкусная,
А вся гряда — сажени три,
А в поперечь — аршин!»
Над бабой посмеялися,
А водки капли не дали:
«Ты дома выпей, старая,
Той репой закуси!»
Пришел солдат с медалями
Чуть жив, а выпить хочется:
«Я счастлив!» говорит.
— Ну, открывай, старинушка,
В чем счастие солдатское?
Да не таись, смотри!
«А в том, воиервых, счастие,
Что в двадцати сражениях
Я был, а не убит!
А вовторых, важней того,
Я и во время мирное
Ходил ни сыт, ни голоден,
А смерти не дался!
А втретьих — за провинности,
Великие и малые,
Нещадно бит я палками,
А хоть пощупай — жив!»
— На! выпивай, служивенькоШ
С тобой и спорить нечего:
Ты счастлив — слова нет!
Пришел с тяжелым молотом
Каменотес олончании,
Плечистый, молодой:
«И я живу — не жалуюсь»,
Сказал он: «с жонкой, с матушкой
Не знаем мы нужды!»
— Да в чем же ваше счастие ?
«А вот гляди (и молотом,
Как перышком, махнул):
Коли проснусь до солнышка
Да разогнусь о полночи,
Так гору сокрушу!
Случалось, не похвастаю,
Щебенки наколачивать
В день на пять серебром!»
Пахом приподнял «счастие»
И, крякнувши порядочно,
Работнику поднес:
— Ну, веско! а не будет ли
Носиться с этим счастием
Под старость тяжело?..
Смотри, не, хвастай силою,
Сказал мужик с одышкою,
Расслабленный, худой
(Нос вострый, как у мертвого,
Как грабли руки тощие,
Как спицы ноги длинные,
Не человек — комар).
Я был — не хуже камепыцик
Да тоже хвастал силою,
Вот бог и наказал;
Смекнул подрядчик, бестия,
Что простоват детинушка,
Учал меня хвалить,
А я-то с дуру радуюсь,
За четверых работаю!
Однажды ношу добрую
Наклал я кирпичей,
А тут его, проклятого,
И нанеси не легкая:
«Что это? говорит,
«Не у паю ТроФима я!
«Идти с такою ношею
«Не стыдно молодцу?»
— А коли мало кажется,
Прибавь рукой хозяйскою!
Сказал я, осердясь.
Ну, с полчаса, я думаю,
Я ждал, а он подкладывал,
И подложил, подлец!
Сам слышу — тяга страшная,
Да не хотелось пятиться,
II внес ту ношу чортову
Я во второй этаж!
Глядит подрядчик, дивится,
Кричит, подлец, оттудова;
«Аи, молодец, ТроФим!
Не знаешь сам, что сделал ты:
Ты снес один по крайности
Четырнадцать пудов!»
Ой, знаю! сердце молотом
Стучит в груди, кровавые
В глазах круги стоят,
Спина как-будто треснула...

4865—1816
КОМУ НА РУСИ ЖИТЬ ХОРОШО
Дрожат, ослабли поженыш.
Зачах я с той поры!..
Налей, брат, полстаканчика!»
— Налить? Да где жь тут счастие.
Мы потчуем счастливого,
А ты что рассказал!
«Дослушай! будет счастие!»
— Да в чем же, говори!
«А вот в чем. Мне на родине,
Как всякому крестьянину,
Хотелось умереть.
Из Питера, расслабленный,
Шальной, почти без памяти
Я на машину сел.
Ну, вот мы и поехали.
В вагоне лихорадочных,
Горячечных работничков
Нас много набралось, —
Всем одного жслалося,
Как мне, попасть на родину,
Чтоб дома помереть.
Однако, нужно счастие
И тут: мы летом ехали,
В жарище, в духоте
У многих помутилися
В конец больные головы,
В вагопе ад пошел:
Тот стонет, тот катается,
Как оглашенный, по полу,
Тот бредит жонкой, матушкой.
Ну, на ближайшей станции
Такого и долой!
Глядел я на товарищей,'
Сам весь горел, подумывал —
Не сдобровать и мне.
В глазах кружки багровые,
И все мне, братец, чудится,
Что режу пеунов
(Мы тоже пеунятнттки,
Случалось в год откармливать
До тысячи зобов).
Где вспомнились, проклятые!
Ужь я молиться пробовал,
Нот! всё с ума нейдут!
Поверишь ли? вся партия
Передо мной трепещется!
Гортани перерезаны,
Кровь хлещет, а поют!
А я с ножом: «Да полно вам!»
Ужь как господь помиловал,
Что я не закричал?
Сижу, креплюсь... по счастию
День кончился, а к вечеру
Похолодало, — сжалился
Над сиротами бог!
Ну, так мы и доехали,
II я добрел па родину,
А здесь, по божьей милости,
II легче стало мне...»
— Чего вы тут расхвастались
Своим мужицким счастием?
Кричит, разбитый на ноги,
Дворовый человек:
А вы мепя попотчуйте:
Я счастлив, видит бог!
У первого боярина,
У князя Перемстьева
Я был любимый раб.
Жена — раба любимая,
А дочка вместе с барышней
Училась и Французскому
II всяким языкам,
Садиться позволялось ей
В присутствии княжны...
Ой! как кольнуло!., батюшки!..
(И начал ногу правую
Ладонями тереть).
Крсстьяпе рассмсялися.
— Чего смеетесь, глупые!
Озлившись неожиданно
Дворовый закричал:
Я болен, а сказать ли вам,
О чем молюсь я господу,
Вставая и ложась? '
Молюсь: «Оставь мне, господи.
Болезнь мою почетную,
По пей я дворянин!»
Не вашей подлой хворостью,
Не хрипотой, не грыжею —
Болезнью благородною,
Какая только водится
У перрых лиц в империи,
Я болен, мужичье!
По-да-грой именуется!
Чтоб получить ее —
Шампанское, бургонское,
Токайское, венгерское
Лет тридцать надо пить...
За стулом у светлейшего
У князя Переметьсва
Я сорок лет стоял,
С Французским лучшим трюфелей
Тарелки я лизал,
Напитки иностранные
Из рюмок допивал...
Ну, наливай!
— Проваливай
У нас вино мужицкое,

246
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4863—4876
Простое, не заморское —
Не по твоим губам!
Желтоволосый, сгорбленный
Подкрался робко к странникам
Крестьянин - белорусе,
Туда же к водке тянется:
«Налей и мне мансничко,
Я счастлив!» говорит.
— А ты не лезь с ручищами!
Докладывай, доказывай
Сперва, чем счастлив ты?
«А счастье наше — в хлебушке:
Я дома в Белоруссии
С мякиною, с кострикою
Ячменный хлеб жевал,
Бывало, вопишь голосом,
Как роженица корчишься,
Как схватит животы.
А ныне, милость божия! —-
До сыта у Губонина
Дают ржаного хлебушка,
Жую — не нажуюсь!»
Пришел какой-то пасмурный
Мужик с скулой свороченной,
Направо все глядит:
«Хожу я за медведями
II счастье мне великое:
Троих моих товарищей
Сломали мишуки,
А я живу, бог милостив!»
— А ну-ка влево глянь!
Не глянул, как ни пробовал,
Какие рожи страшные
Ни корчил мужичок:
«Свернула мне медведица
Маненичко скулу!»
—-А ты с другой померяйся,
Подставь ей щоку правую —
Поправит...— Посмеялися,
Однако, поднесли.
Оборванные нищие,
Послышав запах пенного,
И те пришли доказывать,
Как счастливы они:
«Нас у порога лавочник
Встречает подаянием,
А в дом войдем, так из дому
Проводят до ворот...
Чуть запоем мы песенку,
Бежит к окну хозяюшка
С краюхою, с ножом,
А мы-то заливаемся:
«Давать давай — весь каравай,
Не мнется и не крошится, —
Тебе скорей, а нам спорей...»
Смекнули наши странники,
Что даром водку тратили,
Да кстати и ведерочку
Конец. «Ну, будет с вас!
Эй, счастие мужицкое!
Дырявое с заплатами,
Горбатое с мозолями,
Проваливай домой!»
«А вам бы, други милые,
Спросить Ермилу Гирина»,
Сказал, подсевши к странникам,
Деревни Дымоглотова
Крестьянин Федосей:
«Коли Ермил не выручит,
Счастливцем не объявится,
Так и шататься нечего...»
— А кто такой Ермил?
Князь, что ли, граф сиятельный?
«Не князь, не граф сиятельный,
А просто он — мужик!»
— Ты говори толковее,
Садись, а мы послушаем,
Какой такой Ермил?
«А вот какой: сиротскую
Держал Ермило мельницу
На Унже. По суду
Продать решили мельницу:
Пришел Ермило с прочими
В палату на торги.
Пустые покупатели
Скоренько #твалилися,
Один купец Алтынииков
С Ермилом в бой вступил,
Не отстает, торгуется,
Наносит по копеечке.
Ермило, как разеердится —-
Хвать сразу пять рублей!
Купец опять копеечку,
Пошло у них сражение:
Купец его копейкою,
А тот его рублем!
Не устоял Алтынников I
Да вышла тут оказия:
Тотчас же стали требовать

4863—1876
КОМУ НА РУСИ ЖИТЬ ХОРОШО
247
Задатков третью часть,
А третья часть — до тысячи.
С Ермилом денег не было,
Ужь сам ли он сплошал,
Схитрили ли подьячие,
А дело вышло дрянь!
Повеселел Алтынников:
«Моя, выходит, мельница!»
— «Нет!» говорит Ермил,
Подходит к председателю:
«Нельзя-ли вашей милости
Помешкать полчаса?»
— Что в полчаса ты сделаешь?
«Я деньги принесу!»
— А где найдешь? В уме-ли ты?
Верст'тридцать-пять до мельницы,
А через час присутствию
Конец, любезный мой!
«Так полчаса позволите?»
— Пожалуй, час промешкаем! —■
Пошел Ермил; подъячие
С купцом переглянулися,
Смеются, подлецы!
На площадь на торговую
Пришел Ермило (в городе
Тот день базарный был),
Стал на воз, видим: крестится,
На все четыре стороны
Поклон, — и громким голосом
Кричит: «Эй, люди добрые!
Притихните, послушайте,
Я слово вам скажу!»
Притихла площадь людпая,
И тут Ермил про мельницу
Народу рассказал:
«Давно купец Алтынников
Присватывался к мельнице,
Да не плошал и я,
Раз пять справлялся в городе,
Сказали: с переторжкою
Назначены торги.
Без дела, сами знаете,
Возить казну крестьянину
Проселком не рука:
Приехал я без грошика,
Ан глядь — они спроворили
Без переторжки торг!
Схитрили души подлые,
Да и смеются нехристи:
«Что часом ты поделаешь?
Где денег ты найдешь?»
Авось, найду, бог милостив!
Хитры, сильны подъячие,
А мир их посильней,
Богат купец Алтынников,
А все не устоять ему
Против мирской казны —
Ее, как рыбу из моря,
Века ловить не выловить.
Ну, братцы! видит бог
Разделаюсь в ту пятницу!
Не дорога мне мельница,
Обида велика!
Коли Ермила знаете,
Коли Ермилу верите,
Так выручайте, что -ль!..»
И чудо сотворилося —
На всей базарной площади
У каждого крестьянина,
Как ветром, полу левую
Заворотило вдруг!
Крестьянство раскошелилось,
Несут Ермилу денежки,
Дают, кто чем богат.
Ермило парень грамотный
Да некогда записывать,
Успей пересчитать!
Наклали шляпу полную
Целковиков, лобанчиков, *
Прожженной, битой, трепаной
Крестьянской ассигнации.
Ермило брал — не брезговал
И медным пятаком.
Еще бы стал он брезговать,
Когда тут попадалася
Иная гривна медная
Дороже ста рублей!
Ужь сумма вся исполнилась,
А щедрота народная
Росла: «бери, Ермил Ильич,
Отдашь, не пропадет!»
Ермил народу кланялся
На все четыре стороны,
В палату шел со шляпою,
Зажавши в ней казну.
Сдивилися подъячие,
Позеленел Алтыпников,
Как он сполна всю тысячу
Им выложил на стол!..
Не волчий зуб, так лисий хвост, •
Пошли юлить подъячие,
С покупкой поздравлять!
1 Лобанчики — полуимпериалы.

248
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4863—4876
Да не таков Ермил Ильич,
Не молвил слова лишнего,
Копейки не дал им!
Глядеть весь город съехался,
Как в день базарный пятницу
Через неделю времени
Ермил па той же площади
Рассчитывал народ.
Упомнить где же всякого?
В ту пору дело делалось
В горячке, в торопях!
Однако, споров не было,
И выдать гроша лишнего
Ермилу не пришлось.
Еще — он сам рассказывал —
Рубль липший, чей, бог ведает!
Остался у пего.
Весь день с мошной раскрытою
Ходил Ермил, допытывал,
Чей рубль? да пс нашел.
Ужь солнце закатилося,
Когда с базарной площади
Ермил последний тронулся,
Отдав тот рубль слепым...
Так вот каков Ермил Ильич».
— Чуден! сказали странники:
Однако, знать желательно —
Каким же колдовством
Мужик над всей округою
Такую силу взял?
«Не колдовством, а правдою.
Слыхали про Адовщипу
Юрлова князя вотчину?»
— Слыхали, пу, так что-жь?
«В ней главный управляющий
Был корпуса жандармского
Полковник со звездой,
При нем пять-шесть помощников
А наш Ермило писарем
В конторе состоял.
«Лет двадцать было малому,
Какая воля писарю?
Одпако, для крестьянина
И писарь человек.
К нему подходишь к первому,
А он и посоветует
И сп| апку наведет;
Где хватит силы — выручит,
Не спросит благодарности,
И дашь, так не возьмет!
Худую совесть надобно
Крестьянину с крестьянина
Копейку вымогать.
«Таким путем вся вотчина
В пять лет Ермилу Гирина
Узнала хорошо,
А тут его и выгнали...
Жалели крепко Гирина,
Трудненько было к новому,
Хапуге привыкать,
Однако, делать нечего,
По времени приладились
И к новому писцу.
Тот ни строки без трешника,
Ни слова без семишника,
Прожженный, из кутейников —
Ему и бог велел!
«Одпако, волей божией
Недолго он поцарствовал, —
Скончался старый князь,
Приехал князь молоденькой,
Прогнал того полковника,
Прогнал его помощника,
Контору всю прогнал,
А нам велел из вотчины
Бурмистра изобрать.
Ну, мы не долго думали,
Шесть тысяч душ, всей вотчиной
Кричим: «Ермилу Гирина»
Как человек един!
Зовут Ермилу к барину.
Поговорив с крестьянином,
С балкона князь кричит:
«Ну, братцы! будь по вашему.
Моей печатью княжеской
Ваш выбор утвержден:
Мужик проворный, грамотной.
Одно скажу: не молод ли?..»
«А мы: «нужды нет, батюшка,
И молод да умен!»
Пошел Ермило царствовать
Над всей княжою вотчиной,
И царствовал же он!
В семь лет мирской,копеечки
Под ноготь не зажал,
В семь лет не тронул правого
Не попустил виновному,
Душой не покривил...»
— Стой! крикнул укорительпо
Какой-то попик седепькой
Расскащику: — грешишь!
Шла борона прямехонько

4865—4816
КОМУ НА РУСИ ЖИТЬ ХОРОШО
Да вдруг махнула в сторону —
11а камень зуб понал!
Коли взялся рассказывать,
Так слова не выкидывай
Из песни: или странникам
Ты сказку говоришь?..
Я знал Ермилу Гирина...
— «А я, небось, не знал?
Одной мы были вотчины,
Одной и той же волости,
Да нас перевели...):
— А коли знал ты Гирина,
Так знал и брата Митрия,
Подумай-ка, дружок.
Расскащик призадумался
И, помолчав, сказал:
«Соврал я: слово лишнее
Сорвалось на маху!
Был случай, и Ермил мужик
Свихнулся: из рекрутчины
Меньшого брата Митрия
Повыгородил он.
Молчим: тут спорить нечего,
Сам барин брата старосты
Забрить бы не велел,
Одна Ненила Власьевна
По сыне горько плачется,
Кричит: не наш черед!
Известно, покричала бы,
Да с тем бы и отъехала.
Так что же? Сам Ермил,
Покончивши с рекрутчиной,
Стал тосковать, печалиться,
Не пьет, не ест: тем кончилось,
Что в деннике с веревкою
Застал его отец. —
Тут сын отцу покаялся:
«С тех пор, как сына Власьевщл
Поставил я не в очередь,
Постыл мне белый свет!»
А сам к веревке тянется.
Пытали уговаривать
Отец его и брат,
Он все одно: «преступник я!
Злодей! вяжите руки мне,
Ведите в суд меня!»
Чтоб хуже не случилося,
Отец связал сердечного,
Приставил караул.
«Сошелся мир, шумит, галдит,
Такого дела чудного
Во век не приходилося
Ни видеть, ни решать.
Ермиловы семейные
Ужь не о том старалися,
Чтоб мы им помирволили,
А строже рассуди —
Вгрни парнишку Власьевне,
Не то Ермил повесится,
За ним не углядишь!
Пришел и сам Ермил Ильич,
Босой, худой, с колодками,
С веревкой на руках,
Пришел, сказал: «была пора,
Судил я вас по совести,
Теперь я сам грешнее вас:
Судите вы меня!»
II в ноги поклонился нам.
Ни дать, ни взять юродивый,
Стоит, вздыхает, крестится,
Жаль было нам глядеть,
Как он перед старухою,
Перед Ненилой Власьевной
Вдруг на колени пал!
«Ну, дело все обладилось,
У господина сильного
Везде рука: сын Власьевны
Вернулся, сдали Митрия,
Да, говорят, и Митрию
Не тяжело служить,
Сам князь о нем заботится.
А за провинность с Гирина
Мы положили штраф:
Штрафные деньги рекруту,
Часть небольшая Власьевне,
Часть миру на вино...
«Однако, после этого
Ермил не скоро справился,
С год как шальной ходил.
Как ни просила вотчина,
От должности уволился,
В аренду снял ту мельницу
И стал он пуще прежнего
Всему народу люб:
Брал за помол по совести,
Народу не задерживал —
Прикащик, управляющий,
Богатые помещики
И мужики беднейшие
Все очереди слушались,
Порядок строгий вел!
Я сам ужь в той губернии
Давненько не бывал,
А про Ермилу слыхивал,
Народ им не нахвалится,
Сходите вы к нему».
— Напрасно вы проходите,
Сказал, ужь раз заспоривший,

250
стихотворения е. а. Некрасова
4865—1876
Седоволосый поп
Я знал Ермилу Гирина,
Попал я в ту губернию,
Назад тому лет пять
(Я в жизни много странствовал,
Преосвященный наш
Переводить священников
Любил)... С Ермилой Гириным
Соседи были мы.
Да! был мужик единственный!
Имел он, все, что надобно
Для счастья: и спокойствие,
И деньги, и почет,
Почет завидный, истинный,
Не купленный ни деньгами,
Ни страхом: строгой правдою,
Умом и добротой!
Да только повторяю вам,
Напрасно вы проходите,
В остроге он сидит...
«Как так?»
—-А воля божия!
Слыхал ли кто из вас,
Как бунтовалась вотчина
Помещика Обрубкова,
Испуганной губернии,
Уезда Недыханьева,
Деревня Столбняки?..
Как о пожарах пишется
В газетах (я их читывал)
«Осталась неизвестною
Причина» —так и тут:
До сей поры неведомо
Ни земскому исправнику,
Ни высшему правительству,
Ни столбнякам самим,
С чего стряслась оказия,
А вышло дело дрянь.
Потребовалось воинство,
Сам государев посланный
К народу речь держал,
То руганью попробует
И плечи с эполетами
Подымет высоко,
То ласкою попробует,
Да брань была тут лишняя,
А ласка непонятная:
«Крестьянство православное!
Русь матушка! царь батюшка!»
И больше ничего!
Побившись так достаточно,
Хотели ужь солдатикам
Скомандовать: пали!
Да волостному писарю
Пришла тут мысль счастливая,
Он про Ермилу Гирина
Начальнику сказал:
«Народ поверит Гирину,
Народ его послушает...»
— Позвать его, живей!
Вдруг крик: «аи, аи! помилуйте!»
Раздавшись неожиданно,
Нарушил речь священника,
Все бросились глядеть:
У валика дорожного
Секут лакея пьяного —
Попался в воровстве!
Где пойман, тут и суд ему:
Судей сошлось десятка три,
Решили дать по лозочке,
И каждый дал лозу!
Лакей вскочил и, шлепая
Худыми сапожнишками,
Без слова тягу дал.
«Вишь побежал, как встрепаный!»
Шутили наши странники,
Узнавши в нем балясника,
'Что хвастался какою-то
Особенной болезнию
От иностранных вин:
«Откуда прыть явилася!
Болезнь ту благородную
Вдруг сняло, как рукой!»
— Эй, эй! куда жь ты, батюшка!
Ты доскажи историю,
Как бунтовалась вотчина
Помещика Обрубкова,
Деревня Столбняки?
«Пора домой, родимые.
Бог даст опять мы встретимся,
Тогда и доскажу!»
Под утро поразъехалась,
Поразбрелась толпа.
Крестьяне спать надумали,
Вдруг тройка с колокольчиком
Откуда ни взялась,
Летит! а в ней качается
Какой-то барин кругленький,
Усатенький, пузатенький
С сигарочкой во рту.
Крестьяне разом бросились
К дороге, сняли шапочки,
Низенько поклонилися,
Повыстроились в ряд,

4863—4876
КОМУ НА РУСИ ЖИТЬ ХОРОШО
251
И тройке с колокольчиком
Загородили путь...
ГЛАВА V
ПОМЕЩИК
Соседнего помещика
Гаврилу Афанасьича
Оболта - Оболдуева
Та троечка везла.
Помещик был румяненький,
Осанистый, присадистый,
Шестидесяти лет;
Усы седые, длинные,
Ухватки молодецкие,
Венгерка с бранденбурами,
Широкие штаны.
Гаврило Афанасьевич
Должно быть перетрусился,
Увидев перед тройкою
Семь рослых мужиков.
Он пистолетик выхватил,
Как сам, такой же толстенький,
И дуло шестиствольное
На странников навел:
— Ни с места! Если тронетесь,
Разбойники! грабители!
На месте уложу!..
Крестьяне рассмеялися:
«Какие мы разбойники,
Гляди — у нас ни ножика,
Ни топоров, ни вил!»
— Кто жь вы? чего вам надобно?
«У нас забота есть.
Такая ли заботушка,
Что из домов повыжила,
С работой раздружила нас,
Отбила от еды.
Ты дай нам слово крепкое
На нашу речь мужицкую
Без смеху и без хитрости
По правде и по разуму,
Как должно отвечать,
Тогда свою заботушку
Поведаем тебе...»
— Извольте: слово честное,
Дворянское даю!
«Нет, ты нам не дворянское,
Дай слово христианское!
Дворянское с побранкою,
С толчком да с зуботычиной,
То непригодно нам!»
Э! какие новости!
А, впрочем, будь по вашему!
Ну, в чем же ваша речь?..
«Спрячь пистолетик! выслушай!
Вот так! мы не грабители,
Мы мужики смиренные,
Из временно - обязанных
Подтянутой губернии,
Пустопорожней волости,
Из разных деревень —
Несытова, Неелова,
Заплатова, Дырявина,
Горелок, Голодухииа,
Неурожайка тожь.
Идя путем-дорогою,
Сошлись мы невзначай,
Сошлись мы — и заспорили:
Кому живется счастливо,
Вольготно на Руси?
Роман сказал: помещику,
Демьян сказал: чиновнику,
Лука сказал — попу.
Купчине толстопузому,
Сказали братья Губины
Иван и Митродор.
Пахом сказал: светлейшему,
Вельможному боярину,
Министру государеву,
А Пров сказал: царю...
Мужик, что бык: втемяшится
В башку какая блажь —
Колом ее оттудова
Не выбьешь! Как ни спорили,
Не согласились мы!
Поспоривши, повздорили,
Повздоривши — подралиси,
Подравшися, удумали
Не расходиться врозь,
В домишки не ворочаться,
Не видеться ни с жонами,
Ни с малыми ребятами,
Ни с стариками старыми,
Покуда спору нашему
Решенья не найдем,
Покуда не доведаем
Как пи на есть — доподлинно,
Кому жить любр-весело,
Вольготно на Руси?
«Скажи жь ты нам побожески
Сладка ли жизнь помещичья?
Ты кйк—вольготно, счастливо,
Помещичек, живешь?»
Гаврило Афанасьевич
Из тарантаса выпрыгнул,

252
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4863—4876
К крестьянам подошел:
Как лекарь, руку каждому
Пощупал, в лица глянул им,
Схватился за бока
И покатился со смеху...
Ха-ха! ха-ха! ха-ха! ха-ха!
Здоровый смех помещичий
По утреннему воздуху
Раскатываться стал...
Нахохотавшись до сыта,
Помещик не без горечи
Сказал: «Наденьте шапочки,
Садитесь, господа!»
— Мы господа не важные,
Перед твоею милостью
И постоим...
— «Нет! нет!
Прошу садиться, граждане!»
Крестьяне поупрямились,
Однако, делать ничего,
Уселись на валу.
«И мне присесть позволите?
Эй, Прошка! рюмку хересу
Подушку и ковер!»
Расположат на коврике
И выпив рюмку хересу,
Помещик начал так:
«Я дал вам слово честное
Ответ держать по совести,
А нелегко оно!
Хоть люди вы почтенные,
Однако, не ученые,
Как с вами говорить?
Сперва понять вам надо бы,
Что значит слово самое:
Помещик, дворянин.
Скажите, вы, любезные,
О родословном дереве
Слыхали что-нибудь?»
— Леса нам не заказаны —
Видали древо всякое!
Сказали мужики.
«Попали пальцем в небо вы!..
Скажу вам вразумительней;
Я роду именитого,
Мой предок Оболдуй
Впервые поминается
В старипных русских граматах
Два века с половиною
Назад тому. Гласит
Та грамата: «татарину
«Оболту Оболдуеву
«Дано суконце доброе,
«Ценою в два рубля:
«Волками и лисицами
«On тешил государыню,
«В день царских имяиин,
«Спускал медведя дикого
«С своим, и Оиолдуеса
«Медведь тот ободрал...»
— Ну, поняли, любезные?
— Как не попять! С медведями
Не мало их шатается
Прохвостов и теперь.
«Вы все свое, любезные!
Молчать! ужь лучше слушайте,
К чему я речь веду:
Тот Оболдуй, потешивший
Зверями государыню,
Был корень роду нашему,
А было то, как сказано,
С залишком двести лет.
Прапрадед мой по матери
Был и того древней:
«Князь Щепин с Васькой Гусевым»
(Гласит другая грамата):
«Пытал поджечь Москву,
«Казну пограбить думали,
«Да их казнили смертию»,
А было то, любезные,
Бел мала триста лет.
Так вот оно откудова
То дерево дворянское
Идет, друзья мои!»
—А ты, примерно, яблочко
С того выходишь дерева?
Сказали мужики.
«Ну, яблочко, так яблочко!
Согласен! Благо поняли
Вы дело наконец.
Теперь — вы сами знаете —
Чем дерево дворянское
Древней, тем именитее,
Почетней дворянин.
Не так ли, благодетели?»
— Так! отвечали странники:
— Кость белая, кость чорнпя,
И поглядеть, так разные, —
Им разный и почет I
«Пу, вшгу, вижу: поняли!
Так вот, друзья — и жили мы,

1863—4876
КОМУ НА РУСИ ЖИТЬ ХОРОШО
253
Как у Христа за пазухой,
И знали мы почет.
Не только люди русские,
Сама природа русская
Покорствовала пам.
Бывало, ты в окружности
Один, как солнце на небе,
Твои деревни скромные,
Твои леса дремучие,
Твои поля кругом!
Пойдешь ли деревенькою,
Крестьяне в ноги валятся,
Пойдешь лесными дачами —
Столетними деревьями
Преклонятся леса!
Пойдешь ли пашней, нивою,
Вся нива спелым колосом
К йогам господским стелется,
Ласкает слух и взор!
Там рыба в речке плещется:
«Жирей-жирей до времени 1>
Там заяц лугом крадется:
«Гуляй-гуляй до осепи!»
Все веселило барина,
Любовно травка каждая
Шептала: «я твоя!»
«Краса и гордость русская,
Белели церкви божий
По горкам, по холмам,
И с ними в славе спорили
Дворянские дома.
Дома с оранжереями,
С китайскими беседками
II с английскими парками;
На каждом Флаг играл,
Играл-манил приветливо,
Гостеприимство русское
И ласку обещал.
Французу не привидится
Во сне — какие праздники,
Не день, не два — по месяцу
Мы задавали тут.
Свои индейки жирные,
Свои наливки сочные,
Свои актёры, музыка,
Прислуги — целый полк!
«Пять поваров, да пекаря,
Двух кузнецов, обойщика,
Семнадцать музыкантиков
И двадцать-два охотника
Держал я... Боже мой!..»
Помещик закручинился,
Упал лицом в подушечку,
Потом привстал, поправился:
—Эй, Прошка! закричал.
Лакей, по слову барскому,
Принес кувшинчик с водкою.
Таврило Афанасьевич,
Откушав, продолжал:
«Бывало, в осень позднюю
Леса твои, Русь-матушка,
Одушевляли громкие
Охотничьи рога.
Унылые, поблекшие
Леса полураздетые
Жить начинали вновь,
Стояли по опушечкам
Борзовщики-разбойники,
Стоял помещик сам,
А там, в лесу выжлятники
Ревели, сорви-головы,
Варили-варом гончие.
Чу! подзывает рог!..
Чу! стая воет! сгрудилась!
Никак по зверю красному
Погнали?., улю-лю!
Лисица чернобурая,
Пушистая, матерая
Л^тит, хвостом метет!
Присели, притаилися,
Дрожа всем телом рьяные,
Догадливые псы:
Пожалуй, гостья жданная!
Поближе к нам, молодчикам,
Подальше от кустов!
Пора! Ну, ну! не выдай конь!
Не выдайте собаченьки!
Эй! улю-лю! родимые!
Эй — улю-лю!.. а — ту!..»
Гаврило Афанасьевич,
Вскочив с ковра персидского,
Махал рукой, подпрыгивал,
Кричал! Ему мерещилось,
Что травит он лису...
Крестьяне молча слушали,
Глядели, любовалися,
Посмеивались в ус...
«Ой ты — охота псовая!
Забудут всё помещики,
Но ты исконно-русская
Потеха! не забудешьс
Ни во веки веков!
Не о себе печалимся,
Нам жаль, что ты, Русь-матушка
С охотою утратила
Свой рыцарский, воинственный,
Величественный вид I

254
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4863 — 4876
Бывало, нас по осени
До полусотни съедется
В отъезжие поля;
У каждого помещика
Сто гончих в напуску,
У каждого по дюжине
Борзовщиков верхом,
При каждом с кашеварами,
С провизией обоз.
Как с песнями, да с музыкой
Мы двинемся вперед,
На что кавалерийская
Дивизия твоя!
Летело время соколом,
Дышала грудь помещичья
Свободно и легко.
Во времена боярские,
В порядки древне-русские
Переносился дух!
Пи в ком противоречия,
Кого хочу — помилую,
Кого хочу — казню.
Закон — мое желание!
Кулак ■— моя полиция!
Удар искросыпительный,
Удар зубодробительный,
Удар скуловорррот!..»
Вдруг, как струна порвалася,
Осеклась речь помещичья.
Потупился, нахмурился,
—Эй, Прошка! закричал.
Глонул — и мягким голосом
Сказал: «вы сами знаете,
Нельзя же и без строгости?
Но я карал — любя.
Порвалась цепь великая —
Теперь не бьем крестьянина,
За-то ужь и отечески
Не милуем его.
Да, был я строг по времени,
А, впрочем, больше ласкою
Я привлекал сердца.
«Я в воскресенье светлое
Со всей своею вотчиной
Христосовался сам!
Бывало, накрывается
В гостиной стол огромнейший,
На нем и яйца красные,
И пасха и кулич!
Моя супруга, бабушка,
Сынишки, даже барышни
Не брезгуют, цалуются
С последним мужиком.
а Христос воскрес!»—«Во истину N
Крестьяне разговляются,
Пьют брагу и вино...
«Пред каждым почитаемым,
Двунадесятым праздником
В моих парадных горницах
Поп всенощну служил.
И к той домашней всенощной
Крестьяне допуска лися,
Молись — хоть лоб разбей!
Страдало обоняние,
Сбивали после с вотчины
Баб отмывать полы!
Да чистота духовная
Тем самым сберегалася
Духовное родство!
Не так ли, благодетели?»
— Так! отвечали странники,
А про себя подумали:
«Колом сбивал их, что ли, ты
Молиться в барский дом?..»
«За-то, скажу не хвастая,
Любил меня мужик!
В моей сурминской вотчине
Крестьяне всё подрядчики,
Бывало, дома скучно им,
Все на чужую сторону
Отпросятся с весны...
Ждешь — не дождешься осени,
Жена, детишки малые
И те гадают, ссорятся:
«Какого им гостинчику
Крестьяне принесут!»
И точно: поверх барщины,
Холста, яиц и живности,
Всего, что на помещика
Сбиралось искони, —
Гостинцы добровольные
Крестьяне нам несли!
Из Киева — с вареньями,
Из Астрахани — с рыбою,
А тот, кто подостаточней,
И с шолковой материей:
Глядь, чмокнул руку барыне
И сверток подает!
Детям игрушки, лакомства,
А мне, седому бражнику,
Из Питера вина!
Толк вызнали, разбойники,
Небось, не к Кривоногову,
К Французу забежит.
Тут с ними разгуляешься,
По братски побеседуешь,
Жена рукою собственной

4863-1876
КОМУ НА РУСИ ЖИТЬ ХОРОШО
По чарке им нальет.
А детки тут же малые
Посасывают прянички
Да слушают досужие
Рассказы мужиков —
Про трудные их промыслы,
Про чуже-дальиы стороны,
Про Петербург, про Астрахань,
Про Киев, про Казань..,
«Так вот как, благодетели,
Я жил с моею вотчиной,
Неправда-ль, хорошо?..»
— Да, было вам, помещикам,
Житье куда завидное,
Не надо умирать!
— И все прошло! все минуло!.
Чу! похоронный звон!..
Прислушалися странники,
И точно: из Кузьминского
По утреннему воздуху
Те звуки грудь щемящие
Неслись: «Покой крестьянину
И царствие небесное!»
Проговорили странники
И покрестились все...
Гаврило Афанасьевич
Снял шапочку — и набожно
Перекрестился тожь:
«Звонят не по крестьянину!
По жизни по помещичьей
Звонят!.. Ой, жизнь широкая!
Прости — прощай на век!
Прощай и Русь помещичья!
Теперь не та ужь Русь!
Эй, Прошка!» (выпил водочки
И посвистал)...
«Не весело
Глядеть, как изменилося
Лицо твое, несчастная
Родная сторона!
Сословье благородное
Как будто все попряталось,
Повымерло! Куда
Ни едешь, попадаются
Одни крестьяне пьяные,
Акцизные чиновники,
Поляки пересыльные
Да глупые посредники,
Да иногда пройдет
Команда. Догадаешься:
Должно быть, взбунтовалосл
В избытке благодарности
Селенье где-нибудь!
А прежде что тут мчалося
Колясок, бричек троечных,
Дормезов шестерней!
Катит семья помещичья —
Тут маменьки солидные,
Тут дочки миловидные
И резвые сынки!
Поющих колокольчиков,
Воркующих бубенчиков
Наслушаешься всласть.
А ныньче чем рассеешься?
Картиной возмутительной
Что шаг — ты поражен:
Кладбищем вдруг повеяло,
Ну, значит, приближаемся
К усадьбе... Боже мой!
Разобран по кирпичику
Красивый дом помещичий
И аккуратно сложены
В колонны кирпичи!
Общирный сад помещичий,
Столетьями взлелеянный,
Под топором крестьянина
Весь лег, — мужик любуется,
Как много вышло дров!
Черства душа крестьянина,
Подумает ли он,
Что дуб, сейчас им сваленный,
Мой дед рукою собственной
Когда-то насадил?
Что вон под той рябиною
Резвились наши детушки
И Ганичка и Верочка
Аукались со мной?
Что тут, под этой липою
Жена моя призналась мне,
Что тяжела она
Гаврюшей, нашим первенцоя,
И спрятала на грудь мою
Как вишня покрасневшее
Прелестное лицо?..
Ему была бы выгода —
Радехонек помещичьи
Усадьбы изводить!
Деревней ехать совестно,
Мужик сидит — не двинется,
Не гордость благородную —•
Жолчь чувствуешь в груди.
В лесу не рог охотничий,
Звучит — топор разбойничий^
Шалят!., а что поделаешь?
Еем лес убережешь?..
Поля — не доработаны,

256
СТИТОТТ?лт>Т7НИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4868—4876
Носовы — не досеяны,
Порядку нет следа!
О, матушка! о, родина!
Не о себе печалимся,
Тебя, родная, жаль.
Ты, как вдова печальная,
Стоишь с косой распущенной,
С неубранным лицом!..
«Усадьбы переводятся,
В замен их распложаются
Питейные дома!..
Поят народ распущенный,
Зовут на службы земские,
Сажают, учат грамоте, —
Нужна ему она!
На всей тебе, Русь матушка,
Как клейма на преступнике,
Как на коне тавро.
Два слова нацарапаны:
«На вынос и распивочно».
Чтоб их читать, крестьянина
Мудреной русской грамоте
Не стоит обучать!..
«А нам земля осталася...
Ой ты, земля помещичья!
Ты нам не мать, а мачиха
Теперь... «А кто велел?»
Кричат писаки праздные:
«Так вымогать, насиловать
Кормилицу свою!»
А я скажу: а кто же ждал?
Ох! эти проповедники!
Кричат: «довольно барствовать!
Проснись, помещик заспанный!
Вставай! — учись! трудись!..»
«Трудись! Кому вы вздумали
Читать такую проповедь.
Я не крестьянин-лапотник —
Я божиею милостью
Российский дворянин!
Россия — не неметчина,
Нам чувства деликатные,
Нам гордость внушена!
Сословья благородные
У нас труду не учатся.
У нас чиновник плохонький
И тот полов не выметет,
Не станет печь топить...
Скажу я вам, не хвастая,
Живу почти безвыездно
В деревне сорок лет,
А от ржаного колоса
Не отличу ячменного,
А мне поют: «трудись!»
«А если и действительно
Свой долг мы ложно поняли
И наше назначение
Не в том, чтоб имя древнее,
Достоинство дворянское
Поддерживать охотою,
Пирами, всякой роскошью,
И жить чужим трудом,
Так надо было ранее
Сказать... Чему учился я?
Что видел я вокруг?..
Коптил я небо божие,
Носил ливрею царскую,
Сорил казну народную
И думал век так жить...
И вдруг... Владыко праведный \..»
Помещик зарыдал...
Крестьяне добродушные
Чуть тоже не заплакали,
Подумав про себя:
«Порвалась цепь великая,
Порвалась, —расскочилася:
Одним концом по барину,
Другим по мужику!..».
ВТОРАЯ ЧАСТЬ
КРЕСТЬЯНКА
ПРОЛОГ
«Не всё между мужчинами
Отыскивать счастливого,
Пощупаем-ка баб!»
Решили наши странники
И стали баб опрашивать.
В селе Наготине
Сказали, как отрезали:
«У нас такой не водится,
А есть в селе Клину:
Корова холмогорская,—
Не баба! доброумнее
И глаже — бабы нет.
Спросите вы Корчагину,
Матрену Тимофеевну,
Она же: губернаторша...*
Подумали — пошли.
Ужь налились колосики.
Стоят столбы точеные,
Головки золоченые,
Задумчиво и ласково
Шумят. Пора чудесная!
Нет веселей, наряднее,
Богаче нет поры!
«Ой, поле многохлебное!
1865

4863—4876
КОМУ НА РУСИ ЖИТЬ ХОРОШО
257
Теперь и не подумаешь,
Как много люди божий
Побились над тобой,
Покаместь ты оделося
Тяжелым, ровным колосом
И стало перед пахарем,
Как войско пред царем!
Не столько росы теплые,
Как пот с лица крестьянского
Увлажили тебя!..»
Довольны наши странники,
То рожью, то пшеницею,
То ячменем идут.
Пшеница их не радует:
Ты тем перед крестьянином,
Пшеница, провинилася,
Что кормишь ты wo выбору,
За то не налюбуются
На рожь, что кормит всех.
«Льны тоже нонче зпатные...
Аи! бедненькой! запутался!»
Тут жаворонки малого,
Застрявшего во льну,
Роман распутал бережно,
Поцаловал: «лети!»
II птичка в высь помчалася,
За нею умиленные
Следили мужики...
Поспел горох! Накинулись
Как саранча на полосу:
Горох, что девку красную
Кто ни пройдёт — щипнёт I
Теперь горох у всякого,
У старого, у малого,
Рассыпался горох
На семьдесят дорог!
Вся овощь огородная
Поспела; дети косятся
Кто с репой, кто с морковкою,
Подсолнечник лущат,
А бабы свеклу дергают,
Такая свекла добрая!
Точь-в-точь сапожки красные,
Лежит на полосе.
Шли долго ли, коротко ли,
Шли близко ли, далеко ли,
Вот, наконец, и Клин.
Селенье незавидное:
Что ни изба — с подпоркою,
Как нищий с костылем;
А с крыш солома скормлена
Скоту. Стоят как остовы
Убогие дома.
Ненастной, поздней осенью
Так смотрят гнезда галочьи,
Когда галчата вылетят
И ветер придорожные
Березы обнажит...
Народ в полях — работает.
Заметив за селением
Усадьбу на пригорочке,
Пошли пока — глядеть.
Огромный дом, широкий двор,
Пруд, ивами обсаженный,
Посереди двора.
Над домом башня высится,
Балконом окруженная,
Над башней шпиль торчит.
В воротах с ними встретился
Лакей какой-то буркою
Прикрытый:—«Вам кого?
Помещик за границею,
А управитель при смерти!..»
И спину показал.
Крестьяне наши прыснули:
По всей спине дворового
Был нарисован лев.
«Ну, штука!» Долго спорили,,
Что за наряд диковинный,
Пока Пахом догадливый
Загадки не решил:
«Халуй хитер: стащит ковер,
В ковре дыру проделает,
В дыру просунет голову
Да и гуляет так!..»
Как прусаки слоняются
По нетоплёной горнице,
Когда их вымораживать
Надумает мужик,
В усадьбе той слонялися
Голодные дворовые,
Покинутые барином
На произвол судьбы.
Всё старые, всё хворые
И как в цыганском таборе
Одеты. Ко пруду
Тащили бредень пятеро.
«Бог нй-помочь! Как ловится ?..»
— Всего один карась!
А было их до пропасти
Да крепко навалились мы,
Теперь — свищи в кулак!
«Хоть бы пяточек вынули !>*
Проговорила бледная

258
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4868 — 4876
Беременная женщина,
Усердно раздувавшая
Костер на берегу.
— Точеные-то столбики
С балкону, что ли, умница!
Спросили мужики.
«С балкону!»
—То-то высохли!
А ты не дуй! Сгорят они
Скорее, чем карасиков
Изловят на уху!
«Жду — не дождусь. Измаялся
На черством хлебе Митенька,
Эх, горе — не житье!»
И тут она погладила
Полунагова мальчика
(Сидел в тазу заржавленном
Курносый мальчуган).
—А что? ему, чай, холодно,
Сказал сурово Провушка:
—В железном-то тазу?
И в руки взять ребеночка
Хотел. Дитя заплакало,
А мать кричит: «Не тронь его!
Не видишь? Он катается!
Ну, ну! пошел! Колясочка,
Ведь, это у него!..»
Что шаг, то натыкалися
Крестьяне на диковину:
Особая и странная
Работа всюду шла.
Один дворовый мучился
У двери: ручки медные
Отвинчивал; другой
Нес изразцы какие-то.
«Наковырял, Егорушка?»
Окликнули с пруда.
В саду ребята яблоню
Качали.—«Мало, дяденька!
Теперь они осталися
Ужь только наверху,
А было их до пропасти!»
—Да что в них проку? зелены!
«Мы рады и таким!»
Бродили долго по саду:
«Затей-то! горы, пропасти!
И пруд опять... Чай, лебеди
Гуляли по пруду?
Беседка... стойте! с надписью!.
Демьян, крестьянин грамотный,
Читает по складам.
«Эй, врешь!» Хохочут странники.
Опять — и то же самое
Читает им Демьян.
(На силу догадалися,
Что надпись переправлена:
Затерты две-три литеры,
Из слова благородного
Такая вышла дрянь!)
Заметив любознательность
Крестьян, дворовый седенький
К ним с книгой подошел:
«Купите!» Как ни тужился,
Мудреного заглавия
Не одолел Демьян:
— Садись-ка ты помещиком
Под липой на скамеечку,
Да сам ее читай!
«А тоже грамотеями
Считаетесь!» с досадою
Дворовый прошипел:
«На что вам книги умные?
Вам вывески питейные
Да слово: воспрещается,
Что на столбах встречается,
Достаточно читать!»
— «Дорожки так загажены,
Что срам! у девок каменных
Отшибены носы!
Пропали Фрукты-ягоды,
Пропали гуси-лебеди
У халуя в зобу!
Что церкви без священника,
Угодам без крестьянина,
То саду без помещика!»
Решили мужики:
«Помещик прочно строился,
Такую даль загадывал,
А вот...» (Смеются шестеро,
Седьмой повесил нос).
Вдруг с вышины откуда-то,
Как грянет песня! головы
Задрали мужики:
Вкруг башни по балкончику
Похаживал в подряснике
Какой-то человек
И пел... В вечернем воздухе,
Как колокол серебряный
Гудел громовый бас...
Гудел — и прямо за сердце
Хватал он наших странников:

4865—J 87 6
КОМУ НА РУСИ .ЖИТЬ ХОРОШО
259
Не русские слова,
А горе в них такое же,
Как в русской песне слышалось,
Без берегу, без дна.
Такие звуки плавные,
Рыдающие... «Умница,
Какой мужчина там?»
Спросил Роман у "женщины,
Уя'е кормившей Митеньку
Горяченькой ухой.
— Певец Ново-Архангельской.
Его из Малороссии
Сманили господа.
Свезти его в Италию
Сулились да уехали...
А он бы рад радехонек,
Какая ужь Италия?
Обратно в Конотоп,
Ему здесь делать нечего...
Собаки дом покинули
(Озлилась круто женщина)
Кому здесь дело есть?..
Да у него ни спереди,
Ни сзади... кроме голосу...»
— Зато ужь голосЬк!
«Не то еще услышите,
Как до утра пробудете:
Отсюда версты три
Есть дьякон... тоже с голосом...
Так вот они затеяли
По своему здороваться
На утренней заре.
На башню как подымется
Да рявкнет наш: «Здо-ро-во-ли
Жи-вешь, о-тец И-пат?»
Так стекла затрещат!
А тот ему, оттуда-то:
«Здо-ро-во, наш со-ло-ву-шко!
Жду вод-ку пить!» — И-ду!..
Иду-то это в воздухе
Час целый откликается...
Такие жеребцы!...
Домой скотина гонится,
Дорога запылилася,
Запахло молоком,
Вздохнула мать Митюхина:
Хоть бы одна коровушка
На барский двор вошла!
—Чу, песня за деревнею,
Прощай, горюшка бедная!
Идем встречать народ.
Легко вздохнули странники:
Им после дворни ноющей
Красива показалася
Здоровая, поющая
Толпа жнецов и жниц,
Все дело девки красили
(Толпа без красных девушек,
Что рожь без васильков).
— Путь добрый! А которая
Матрена Тимофеевна?
«Что нужно, молодцы?»
Матрена Тимофеевна
Осанистая женщина,
Широкая и плотная,
Лет тридцати осьми.
Красива; волос с проседью,
Глаза большие, строгие,
Ресницы богатейшие,
Сурова и смугла.
На ней рубаха белая,
Да сарафан коротенький
Да серп через плечо.
«Что нужно вам, молодчики?»
Помалчивали странники,
Покаместь бабы прочие
Не поушли вперед,
Потом поклон отвесили:
— Мы люди чужестранные,
У нас забота есть,
Такая ли заботушка,
Что из домов повыжила,
С работой раздружила нас,
Отбила от еды.
Мы мужики степенные,
Из временно-обязанных,
Подтянутой губернии,
Пустопорожней волости
И смежных деревень:
Несытова, Неелова,
Заплатова, Дырявина,
Горелок, Голодухина,
Неурожайка тожь.
Идя путем дорогою
Сошлись мы невзначай,
Сошлись мы — и заспорили,
Кому живется счастливо,
Вольготно на Руси?
Роман сказал: помещику,
Демьян сказал: чиновнику>
Лука сказал: попу,
Купчине толстопузому,
Сказали братья Губины

260
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4863—4876
Иван и Митродор.
Пахом сказал: светлейшему
Вельможному боярину,
Министру государеву,
А Пров сказал: царю...
Мужик, что бык: втемяшится
В башку какая блажь —
Колом ее оттудова
Не выбьешь! Как ни спорили,
Не согласились мы!
Поспоривши, повздорили,
Повздоривши, подралися,
Подравшися, удумали
Не расходиться врозь,
В домишки не ворочаться,
Не видеться ни с жонами,
Ни с малыми ребятами,
Ни с стариками старыми,
Покуда спору нашему
Решенья не найдем,
Покуда не доведаем
Как ни на есть — доподлинно,
Кому жить любо-весело,
Вольготно на Руси?..
Попа ужь мы доведали,
Доведали помещика,
Да прямо мы к тебе!
Чем нам искать чиновника,
Купца, министра царского,
Царя (еще допустит ли
Нас, мужичонков, царь?)
Освободи нас, выручи!
Молва идет всесветная,
Что ты вольготно, счастливо
Живешь... Скажи по-божески,
В чем счастие твое?
Не то, чтоб удивилася
Матрена Тимофеевна,
А как-то закручинилась,
Задумалась она...
— Не дело вы затеяли!
Теперь пора рабочая,
Досуг ли толковать?..
— Полцарства мы промеряли,
Никто нам не отказывал!
Просили мужики.
*— У нас ужь колос сыпется,
Рук не хватает, милые..,
—А мы на что, кума?
Давай серпы! Все семеро
Как станем завтра,— к вечеру
Всю рожь твою сожнем!
Смекнула Тимофеевна,
Что дело подходящее.
«Согласна» говорит:
«Такие-то вы бравые,
Нажнете, не заметите
Снопов по десяти».
—А ты нам душу выложи!
«Не скрою ничего!»
Покуда Тимофеевна
С хозяйством управлялася,
Крестьяне места знатное
Избрали за избой:
Тут рига, коноплянники,
Два стога здоровенные,
Богатый огород.
И дуб тут рос — дубов краса.
Под ним присели странники:
а Эй, скатерть самобраннал,
Попотчуй мужиков)).
И скатерть развернулася,
Откудова ни взялися
Две дюжие руки,
Ведро вина поставили,
Горой наклали хлебушка
И спрятались опять...
Гогочут братья Губины:
Такую редьку схапали
На огороде — страсть!
Ужь звезды рассажалися
По небу темносинему,
Высоко месяц стал,
Когда пришла хозяюшка
И стала нашим странникам
«Всю душу открывать.,.»
ГЛАВА I
ДО ЗАМУЖСТВА
Мне счастье в девках выпало:
У нас была хорошая,
Непьющая семья.
За батюшкой, за матушкой,
Как у Христа за пазухой,
Жила я, молодцы.
Отец, поднявшись до-свету,
Будил дочурку ласкою,
А брат веселой песенкой;
Покамссть одевается,
Пост: «вставай сестра!
По избам обряжаются,

4865—f 87 6
КОМУ НА РУСИ ЖИТЬ ХОРОШО
261
Б часовеньках спасаются —
Пора вставать, пора!
Пастух ужь со скотиною
Угнался; за малиною
Ушли подружки в бор,
В полях трудятся пахари,
В лесу стучит топор!»
Управится с горшечками,
Все вымоет, все выскребет,
Посадит хлебы в печь, —
Идет родная матушка,
Не будит — пуще кутает:
«Спи, милая, касатушка,
Спи, силу запасай!
В чужой семье—не долог сон!
Уложат спать позднехонько,
Придут будить до солнышка,
Лукошко припасут,
На донце бросят корочку:
Сгложи ее — да полное
Лукошко набери!..»
Да не в лесу родилася,
Не пеньям я молилася,
Не много я спала.
В день Симеона батюшка
Сажал меня на бурушку
И вывел из младенчества *
По пятому годку,
А на седьмом за бурун той
Сама я в стадо бегала,
Отцу носила завтракать,
Утяточек пасла.
Потом грибы, да ягоды,
Потом: «бери-ка грабельки,
Да сено вороши!»
Так к делу приобыкла я...
И добрая работница,
И петь-плясать охотница
Я с молоду была.
День в поле проработаешь,
Грязна домой воротишься,
А банька-то на что?
Спасибо жаркой баенке,
Березовому веничку,
Студеному ключу, —
Опять бела, свежехонька,
За прялицей с подружками
До полночи поешь!
На парней я не вешалась,
Наянов обрывала я,
А тихому шепну:
«Я личиком разгарчива,
А матушка догадлива,
Не тронь! уйди!..» уйдет...
Да как я их ни бегала,
А выискался суженой,
На горе — чужанин!
Филип Корчагин — питерщик,
По мастерству печник.
Родительница плакала:
«Как рыбка в море синее
Юркнешь ты! как ссловушко
Из гнездышка порхнешь!
Чужая-то сторонушка
Не сахаром посыпана,
Не медом полита!
Там холодно, там голодно,
Там холеную доченьку
Обвеют ветры буйные,
Обграют черны вороны,
Облают псы косматые,
И люди засмеют!..»
А батюшка со сватами
Подвыпил. Закручинилась,
Всю ночь я не спала...
Ах! что ты, парень, в девице
Нашел во мне хорошего?
Где высмотрел меня?
О святках-ли, как с горок я
С ребятами, с подругами
Каталась, смеючись?
Ошибся ты, отецкий сын!
С игры, с катанья, с беганья,
С морозу разгорелося
У девушки лицо!
На тихой-ли бесе душке?
Я там была нарядная,
Дородства и пригожества
Понакопила за зиму,
Цвела, как маков цвет!
А ты-бы поглядел меня,
Как лен треплю, как снопики
На риге молочу...
В дому-ли во родительском?..
Ах! кабы знать! Послала-бы
Я в город братца-сокола:
«Мил-братец! шолку, гарусу
Купи — семи цветов,
Да гарнитуру синего!»
Я по углам-бы вышила
Москву, царя с царицею,
Да Киев, да Царьград,
А по середке — солнышко,
Деревенский обычай.

262
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4863 - /876
И эту занавесочку
В окошке-бы повесила,
Авось ты загляделся-бы,—
Меня бы промигал!..
Всю ночку я продумала...
«Оставь», я парню молвила:
«Я в подневолье с волюшки,
Бог видит, не пойду!»
—Такую даль мы ехали!
Иди! сказал Филипушка:
—- Не стану обижать!
Тужила, горько плакала,
А дело девка делала:
На суженого искоса
Поглядывала втай.
Пригож-румян, широк-могуч,
Рус волосом, тих говором —
Пал н& сердце Филип!
—Ты стань-ка, добрый молодец,
Против меня прямехонько,
Стань на одной доске!
Гляди мне в очи ясные,
Гляди в лицо румяное,
Подумывай, смекай:
Чтоб жить со мной — не каяться,
А мне с тобой не плакаться.. •
Я вся тут такова!
— Небось, не буду каяться,
Небось, не будешь плакаться1
Филилушка сказал.
Пока мы торговалися:
Филипу я: уйди ты прочь!
А он: «иди со мной!»
Известно: «ненаглядная,
Хорошая... пригожая...»
—Аи!.. Вдруг рванулась я...
«Чего ты? Эка силища!»
Не удержи — не видеть-бы
Во век ему Матренушки,
Да удержал Филип?
Пока мы торговалися,
Должно быть, так я думай},
Тогда и было счастьецо...
А больше вряд когда!
Я помню, ночка звездная,
Такая-же хорошая,
Как и теперь была...
Вздохнула Тимофеевна,
Ко стогу приклонилася,
Унывным, тихим голосом
Пропела про себя:
Ты скажи, за что
Молодой купец
Полюбил меня,
Дочь крестьянскую?
Я не в серебре,
Я не в золоте,
Жемчугами я
Не увешена!
—Чисто серебро —
Чистота твоя,
Красно* золото —
Красота твоя,
Бел-крупен жемчуг —
Из очей твоих
Слезы катятся.•.
Велел родимый батюшка,
Благословила матушка,
Поставили родители
К дубовому столу,
С краями чары налили:
«Бери поднос, гостей-чужан
С поклоном обноси!»
Впервой я поклонилася —
Вздрогнули ноги резвые;
Второй я поклонилася —
Поблекло бело личико,
Я в третий поклонилася
И волюшка * скатилася
С девичьей головы...
—Так значит: свадьба? Следует,
Сказал один из Губиных:
Проздравить молодых.
—Давай! Начин с хозяюшки,
—Пьешь водку, Тимофеевна?
— Старухе — да не пить?..
ГЛАВА II
ПЕСНИ
У суда стоять
Ломит ноженьки,
Под венцом стоять
Голова болит,
1 За время последней вечеринки, или порученья, с невесты снимают волю, т.-е. ленту, которую
носят девицы до замужестве).

4865—1816
КОМУ НА РУСИ ЖИТЬ ХОРОШО
263
Голова болит,
Вспоминается
Песня старая,
Песня грозная.
На широкий двор
Гости въехали,
Молоду жену
Муж домой привез,
А роденька-то
Как набросится!
Деверек ее —
Расточихою,
А золовушка —
Щеголихою,
Свекор батюшка —
Хот медведицей,
А свекровушка —
Людоедицей,
Кто неряхою,
Кто не пряхою...
Все, что в песенке
Той певалося,
Все со мной теперь
То и сталося!
Чай, певали вы?
Чай, вы знаете?..
— Начинай, кума!
Нам подхватывать...
МАТРЕНА
Спится мне младенькой, дремлется,
Клонит голову на подушечку,
Свекор-батюшка по сеничкам похаживает,
Сердитый по новым погуливает.
странники (хором)
Стучит, гремит, стучит, гремит,
Снохе спать не дает:
Встань, встань, встань, ты — сонливая!
Встань, встань, встань, ты — дремливая!
Сонливая, дремливая, неурядливая!
МАТРЕНА
Спится мне младенькой, дремлется,
Клонит голову на подушечку,
Свекровь-матушка по сеничкам похаживает,
Сердитая по новым погуливает.
странники (хором)
Стучит, гремит, стучит, гремит,
Снохе спать не дает:
Встань, встань, встань, — ты сонливая!
Встань, встань, встань, — ты дремливая!
Сонливая, дремливая, неурядливая!
Семья была большущая,
Сварливая... попала я
С девичьей холи в ад!
В работу муж отправился,
Молчать, терпеть советовал:
Не плюй на раскаленное
Железо — зашипит!
Осталась я с золовками,
Со свекром, со свекровушкой,
Любить-голубить некому,
А есть кому журить!
На старшую золовушку,
На Марфу богомольную
Работай, как раба;
За свекором приглядывай,
Сплошаешь — у кабатчика
Пропажу выкупай.
И встань, и сядь с приметою,
Не то свекровь обидится;
А где их все-то знать?
Приметы есть хорошие,
А есть и бедокурные.
Случилось так: свекровь
Надула в уши свекору,
Что рожь добрее родится
Из краденых семян.
Поехал ночью Тихоныч,
Поймали, — полумертвого
Подкинули в сарай...
Как велено, так сделано:
Ходила с гневом ни сердце,
А лишнего не молвила
Словечка никому.
Зимой пришел Филипушка,
Привез платочек шелковой,
Да прокатил на саночках
В Екатсринин день, *
И горя словно не было!
Запела, как певала я
В родительском дому.
Мы были однолеточки,
Не трогай нас — нам весело,
Всегда у нас лады.
То правда, что и мужа-то
Такого, как Филипушка,
Со свечкой поискать...
— Ужь будто не колачивал?
Первое катанье на санях.

264
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4863—JS7S
Замялась Тимофеевна:
— Раз только, тихим голосом
Промолвила она.
—За что? спросили странники.
—Ужь будто вы не знаете,
Как ссоры деревенские
Выходят? К муженьку
Сестра гостить приехала,
У ней коты разбилися.
— Дай башмаки Оленушке,
Жена! сказал Филип.
А я не вдруг ответила.
Корчагу подымала я,
Такая тяга: вымолвить
Я слова не могла.
Филип Ильич прогневался,
Пождал, пока поставила
Корчагу па шесток,
Да хлоп меня в висок!
— Ну, благо, ты приехала,
И так походишь! молвила
Другая, незамужняя
Филипова сестра.
Филип подбавил жонушке.
—Давненько не видались мы,
А знать-бы — так не ехать-бы1
Сказала тут свекровь.
Еще подбавил Филюшка..,
И все тут! Не годилось-бы
Жене побои мужнины
Считать; да ужь сказала я:
Не скрою ничего!
— Ну, женщипы! с такими-то
Змеями подколодными
И мертвый плеть возьмет 1
Хозяйка не ответила.
Крестьяне, ради случаю,
По новой чарке выпили
И хором песню грянули
Про шелковую плеточку,
Про мужнину родню.
*
Мой постылый муж
Подымается:
За шелкову плеть
Принимается.
ХОР
Плетка свиснула,
Кровь пробрызнула.
Ах! лсли! лели!
Кровь пробрызнулг.
***
Свекру-батюшке
Поклонилася:
Свекор-батюшка,
Отними меня
От лиха-мужа,
Змея лютого!
Свекор-батюшка
Велит больше бить,
Велит кровь пролить...
ХОР
Плетка свиснула,
Кровь^ пробрызнула.
Ах! лели! лели!
Кровь пробрызнула.
Свекровь-матушке
Поклонилася:
Свекровь-матушка,
Отними меня
От лиха-мужа,
Змея-лютого!
Свекровь-матушка
Велит больше бить,
Велит кровь пролить...
ХОР
Плетка свиснула,
Кровь пробрызнула,
Ах! лели! лели!
Кровь пробрызнула.
Филип на Благовещенье
Ушел, а на Казанскую
Я сына родила.
Как писаной был Дёмугака!
Краса взята у солнышка,
У снегу белизна,
У маку губы алые,
Бровь черная у соболя,
У соболя сибирского,
У сокола глаза!
Весь гнев с души красавец мой
Согнал улыбкой ангельской,
Как солнышко весеннее
Сгоняет снег с полей...
Не стала я тревожиться,
Что ни велят — работаю,
Кйк ни бранят — молчу.
Да тут беда подсунулась:
Абрам Гордеич Ситников,
Господский управляющий,

4863~1876
КОМУ НА РУСИ ЖИТЬ ХОРОШО
26S
Стал крепко докучать:
—Ты писаная кралечка,
Ты наливная ягодка...
«Отстань, бесстыдник! ягодка,
Да бору не того!»
Укланяла золовушку,
Сама нейду на барщину,
Так в избу прикатит!
В сарае, в риге спрлчуся, —
Свекровь оттуда вытащит:
«Эй, не шути с огнем!»
—Гони его, родимая,
По шее! — «А не хочешь ты
Солдаткой быть?» — Я к дедушке:
—Что делать? Научи!
Из всей семейки мужниной
Один Савелий, дедушка,
Родитель свекра-батюшки,
Жалел меня... Рассказывать
Про деда, молодцы?
— Вали всю подноготную!
Накинем по два снопика,
Сказали мужики.
—Ну, то-то! речь особая.
Грех промолчать про дедушку,
Счастливец тоже был...
ГЛАВА III
САВЕЛИЙ, БОГАТЫРЬ СВЯТОРУССКИЙ
С большущей сивой гривою,
Чай двадцать лет нестриженой,
С большущей бородой,
Дед на медведя смахивал,
Особенно как из лесу,
Согнувшись, выходил.
Дугой спина у дедушки.
Сначала все боялась я,
Как в низенькую горенку
Входил он: ну, распрямится?
Пробьет дыру медведище
В светелке головой!
Да распрямиться дедушка
Не мог: ему ужь стукнуло,
По сказкам, сто годов.
Дед жил в особой горнице,
Семейки не долюбливал,
В своц угол не пускал;
А та сердилась, лаялась,
Его «клейменым, каторжным»
Честил родной сынок.
Савелий не рассердится.
Уйдет в свою светелочку,
Читает святцы, крестится,
Да вдруг и скажет весело:
«Клейменый, да не раб!»...
А крепко досадят ему,
Подшутит: «поглядите-тко
К нам сваты!» Незамужняя
Золовушка — к окну:
Ан вместо сватов — нищие!
Из оловянной пуговки
Дед вылепил двугривенный,
Подбросил на полу —
Попался свекор-батюшка!
Не пьяный из питейного,
Побитый приплелся!
Сидят, молчат за ужином:
У свекра бровь рассечена,
У деда, словно радуга,
Усмешка на лице.
С весны до поздней осени
Дед брал грибы да ягоды,
Силочки становил
На глухарей, на рябчиков.
А зиму разговаривал
На печке сам с собой.
Имел слова любимые,
И выпускал их дедушка
По слову через час.
«Погибшие... пропащие...»
«Эх вы, Аники-воины!
Со стариками, с бабами
Вам только воевать!»
«Недотерпеть — пропасть,
Перетерпеть — пропасть!..»
»..■•
«Эх, доля святорусского
Богатыря сермяжного!
Всю жизнь его дерут,
Раздумается временем
О смерти — муки адские
В ту-светной жизни ждут.»
«Надумалась Корёжина,
Наддай! наддай! наддай!..»
И много! да забыла я...
Как свекор развоюется,
Бежала я к нему.
Запремся. Я работаю,
А Дёма, словно яблочко
В вершине старой яблони,-
У деда на плече

266
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
/ш-
Сидит румяный, свеженькой...
Вот раз и говорю:
— За что тебя, Савельюшка,
Зовут клейменым, каторжным?
— Я каторжником был.
— Ты, дедушка?
—Я, внученька!
Я в землю немца Фогеля
Христьяна Христианыча
Живого закопал...
—И полно! шутишь, дедушка}
— Нет, не nrj*ry. Послушай-ка!
И все мне рассказал.
«Во времена досюльные
Мы были тоже барские,
Да только ни помещиков,
Ни немцев управителей
Не ЗЕгали мы тогда.
Не правили мы барщины,
Оброков не платили мы,
А так, когда рассудится,
В три года раз пошлем.»
— Да как-же так, Савельюшка?
«А были благодатные
Такие времена.
Недаром есть пословица,
Что нашей-то сторонушки
Три года чорт искал,
Кругом леса дремучие,
Кругом болота топкие,
Ни конному проехать к нам,
Ни пешему пройти!
Помещик наш Шалашников
Через тропы звериные
С полком своим — военный был —
К нам доступиться пробовал,
Да лыжи повернул!
К нам земская полиция
Не попадала по году,
Вот были времена!
А ныньче — барин под боком,
Дорога скатерть-скатертью...
ТьФу! прах ее возьми!
Нас только и тревожили
Медведи... да с медведями
Справлялись мы легко.
С ножищем, да с рогатиной
Я сам страшней сохатого,
По заповедным тропочкам
Иду: «мой лес!» кричу.
Раз только испугался я,
Как наступил на сонную
Медведицу в лесу.
И то бежать не бросился,
А так всадил рогатину,
Что словно как на вертеле
Цыпленок — завертелася,
И часу не жила!
Спина в то время хрустнула,
Побаливала изредка,
Покуда молод был,
А к старости согнулася.
Неправда-ли, Матренушка,
На очеп * я похож?»
— Ты начал, так досказывай!
Ну жили — не тужили вы,
Что-жь дальше, голова?
— По времени Шалашников
Удумал штуку новую,
Приходит к нам приказ:
«Явиться!» Не явились мы,
Притихли, не шелохнемся
В болотине своей.
Была засуха сильная,
Наехала полиция,
Мы дань ей — медом, рыбою!
Наехала опять,
Грозит с конвоем выправить,
Мы — шкурами звериными!
А в третий — мы ничем!
Обули лапти старые,
Надели шапки рваные,
Худые армяки —
И тронулась Корёжина!..
Пришли... (В губернском городе
Стоял с полком Шалашников).
«Оброк!»—Оброку нет!
— Хлеба не уродилися,
Снеточки не ловилися...
«Оброк!»—Оброку нет!
Не стал и разговаривать:
«Эй! перемена первая!»
И начал нас пороть.
Туга мошна корёжская!
Да стоек и Шалашников:
1 Деревенский колодец.

4865—1816
КОМУ НА РУСИ ЖИТЬ ХОРОШО
567
Ужь языки мешалися,
Мозги ужь потрясалися
В головушках — дерет!
Укрепа богатырская,
Не розги!.. Делать нечего!
Кричим: постой, дай срок!
Онучи распороли мы
И барину «лобанчиков»
Пол шапки поднесли.
Утих боец Шалашников!
Такого-то горчайшего
Поднес нам травнику,
Сам выпил с нами, чокнулся
С'Корёгой покоренною:
«Ну, благо вы сдались!
А то — вот бог! — решился я
Содрать с вас шкуру на-чисто.
На барабан напялил-бы
И подарил полку!
Ха-ха, ха-ха! ха-ха! ха-ха!»
(Хохочет—рад придумочке):
«Вот был-бы барабан!»
Идем домой понурые...
Два старика кряжистые
Смеются... Аи кряжи!
Бумажки сторублевые
Домой под подоплекою
Нетронуты несут!
Как уперлись: мы нищие,
Так тем и отбоярились!
Подумал я тогда:
Ну, ладно-жь! черти сивые,
Вперед не доведется вам
Смеяться надо мной!
И прочим стало совестно,
На церковь побожилися:
«Вперед не посрамимся мы,
Под розгами умрем!»
Понравились помещику
Корёжские лобанчики,
Что год — зовет... дерет...
Югменно драл Шалашников,
А не ахти великие
Доходы получал:
Сдавались люди слабые,
А сильные за вотчину
Стояли хорошо.
Я тоже перетерпливал:
Помалчивал, подумывал,
«Как ни дери, собачий сын,
А всей души не вышибешь,
Оставишь что-нибудь!»
Как примет дань Шалашников,
Уйдем — и за заставою
Поделим барыши:
«Что денег-то осталося!
Дурак-же ты, Шалашников!»
И тешилась над барином
Корёга в свой черед!
Вот были люди гордые!
А ныньче дай затрещину —
Исправнику, помещику
Тащат последний грош!
За то купцами жили мы...
Подходит лето красное,
Ждем грамоты... Пришла...
А в ней уведомление,
Что господин Шалашников
Под Варною убит.
Жалеть не пожалели мы,
А пала дума на сердце:
«Приходит благоденствию
Крестьянскому конец!»
И точно: небывалое
Наследник средство выдумал:
К нам немца подослал.
Через леса дремучие,
Через болота топкие
Пешком пришел, шельмец!
Один, как перст: Фуражечка
Да тросточка, а в тросточке
Для уженья снаряд.
И был сначала тихонькой:
«Платите, сколько можете»,
— Не можем ничего!
«Я барина уведомлю»,—
— Уведомь!.. Тем и кончилось.
Стал жить да поживать;
Питался больше рыбою,
Сидит на речке с удочкой
Да сам себя то по носу,
То по лбу — бац да бац!
Смеялись мы: «Не любишь ты
Корёжского комарика...
Не любишь, немчура?..»
Катается по бережку,
Гогочет диким голосом,
Как в бане на полке...
С ребятами, с девочками
Сдружился, бродит по лесу...
Не даром он бродил!
«Коли платить не можете,
Работайте!»—А в чем твоя
Работа? «Окопать
Канавами желательно
Болото...» Окопали мы...
«Теперь рубите лес...»

268
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4863—4876
— Ну, хорошо! Рубили мы,
А немчура показывал,
Где надобно рубить.
Глядим: выходит просека!
Как просеку прочистили,
К болоту поперечины
Велел по ней возить.
Ну, словом: спохватились мы,
Как ужь дорогу сделали,
Что немец нас поймал!
Поехал в город парочкой!
Глядим, везет из города
Коробки, тюфяки,
Откудова ни взялися
У немца босоногого
Детишки и жена.
Повел хлеб-соль с исправником
И с прочей земской властию,
Гостишек полон двор!
И тут настала каторга
Корёжскому крестьянину —
До нитки разорил!
А драл... как сам Шалашников!
Да тот был прост: накинется
Со всей воинской силою,
Подумаешь: убьет!
А деньги сунь, отвалится,
Ни дать, ни взять раздувшийся
В собачьем ухе клещ.
У немца — хватка мертвая:
Пока не пустит по-миру
Не отойдя, сосет!
— Как вы терпели, дедушка?
— А потому терпели мы,
Что мы — богатыри.
В том богатырство русское.
Ты думаешь, Матренушка
Мужик — не богатырь?
И жизнь его не ратная,
И смерть ему не писана
В бою — а богатырь!
Цепями руки кручены,
Железом ноги кованы,
Спина... леса дремучие
Прошли по ней — сломалися.
А грудь? Илья пророк
По ней гремит-катается
На колеснице огненной...
Все терпит богатырь!
И гнется, да не ломится,
Не ломится, не валится...
^ жли не богатырь?
— Ты шутишь шутки, дедушка!
Сказала я. — Такого-то
Богатыря могучего,
Чай, мыши заедят!
—Не знаю я, Матренушка.
Покаместь тягу страшную
Поднять-то поднял он,
Да в землю сам ушел по грудь
С натуги! По лицу его
Не слезы — кровь течет!
Не знаю, не придумаю,
Что будет? Богу ведомо!
А про себя скажу:
Как выли вьюги зимние,
Как ныли кости старые,
Лежал я на печи;
Полеживал, подумывал:
Куда ты, сила, делася?
На что ты пригодилася?
— Под розгами, под палками
По мелочам ушла!
—А что же немец, дедушка?
—А немец, как ни властвовал,
Да наши топоры
Лежали — до поры!
Осьмнадцать лет терпели мы.
Застроил немец Фабрику,
Велел колодец рыть.
Вдевятером копали мы,
До полдня проработали,
Позавтракать хотим.
Приходит немец: «Только-то?..»
И начал нас по-своему,
Не торопясь, шшпъ.
Стоили мы голодные,
А немец нас поругивал,
Да в яму землю мокрую
Пошвыривал ногой.
Была ужь яма добрая...
Случилось, я легонечко
Толкнул его плечом,
Потом другой толкнул его,
И третий... Мы посгрудились.. •
До ямы два шага...
Мы слова не промолвили,
Друг другу не глядели мы
В глаза... а всей гурьбой
Христьяна Христианыча
Поталкивали бережно
Всё к яме... всё на край»..

4863—1876
КОМУ НА РУСИ ЖИТЬ ХОРОШО
269
И немец в яму бухнулся,
Кричит: веревку! лестницу!
Мы девятью лопатами
Ответили ему.
«Наддай!» я слово выронил,—
Под слово люди русские
Работают дружней. —
«Наддай! наддай!» Так наддали,
Что ямы словно не было —
Сравнялася с землей!
Тут мы переглянулися. •.»
Остановился дедушка.
—Что-жь дальше?
— Дальше: дрянь!
Кабак... острог в Буй-городе,
Там я учился грамоте,
Пока решили нас.
Решенье вышло: каторга
И плети предварительно;
Не выдрали — помазали,
Плохое там дранье!
Потом... бежал я с каторгиv..
Поймали! не погладили
И тут по голове.
Заводские начальники
По всей Сибири славятся —
Собаку съели драть.
Да нас дирал Шалашников
Больней — я не поморщился
С заводского дранья.
Тот мастер был — умел пороть!
Он так мне шкуру выделал,
Что носится сто лет.
А жизнь была не легкая. —
Лет двадцать строгой каторги,
Лет двадцать поселения.
Я денег прикопил,
По манифесту царскому
Попал опять на родину,
Пристроил эту горенку
И здесь давно живу.
Покуда были денежки,
Любили деда, холили,
Теперь в глаза плюют!
Эх! вы, Аники-воины!
Со стариками, с бабами
Вам только воевать...»
Тут кончил речь Савельюшка...
— Ну, что-жь? сказали странники:
Досказывай, хозяюшка,
Свое житье-бытье!
— Не весело досказывать.
Одной беды бог миловал:
Холерой умер Ситников, —
Другая подошла.
«Наддай!» сказали странники
(Им слово полюбилося)
И выпили винца...
ГЛАВА IV
ДЁМУШКА
Зажгло грозою дерево,
А было соловьиное
На дереве гнездо.
Горит и стонет дерево,
Горят и стонут птенчики:
«Ой, матушка! где ты?
А ты-бы нас похолила,
Пока не оперились мы:
Как крылья отрастим,
В долины, в рощи тихие
Мы сами улетим!»
До тла сгорело дерево,
До тла сгорели птенчики,
Тут прилетела мать.
Ни дерева... ни гнездышка-..
Ни птенчиков!.. Поет-зовет...
Поет, рыдает, кружится,
Так быстро, быстро кружится,
Что крылышки свистят!..
Настала ночь, весь мир затих,
Одна рыдала пташечка,
Да мертвых «едокликалась
До белого утра!..
Носила я Демидушку
По поженкам... лелеяла...
Да взъелася свекровь,
Как зыкнула, как рыкнула:
«Оставь его у дедушки,
Немного с ним нажнешь!»
Запугана, заругана,
Перечить не посмела я,
Оставила дитя.
Такая рожь богатая
В тот год у нас родилася,
Мы землю не ленясь
Удобрили, ухолили,—
Трудненько было пахарю,
Да весело жнее!
Снопами нагружала я
Телегу со стропилами
И пела, молодцы.

270
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
1865-4816
(Телега нагружается
Всегда с веселой песнею,
А сани— с горькой думою:
Телега хлеб домой везет,
А сани — на базар!).
Вдруг стоны я услышала:
Ползком ползет Савелий-дед,
Бледнешенек, как смерть:
«Прости, прости, Матренушка!»
И повалился в ноженьки:
«Мой грех — не доглядел!»...
Ой, ласточка! ой, глупая!
Не вей гнезда под берегом,
Под берегом крутым!
Что день — то прибавляется
Вода в реке: зальет она
Детенышей твоих.
Ой, бедная молодушка!
Сноха в дому последняя,
Последняя рдба!
Стерпи грозу великую,
Прими побои лишние,
А с глазу неразумного
Младенца не спускай!..
Заснул старик на солнышке,
Скормил свиньям Демидушку
Придурковатый дед!..
Я клубышком каталася,
Я червышком свивалася,
Звала, будила Дёмушку —
Да поздно было звать!..
Чу! конь стучит копытами.
Чу, сбруя золочоная
Звенит... еще беда!
Ребята испугалися,
По избам разбежалися,
У окон заметалися
Старухи, старики.
Бежит деревней староста,
Стучит в окошки палочкой,
Бежит в поля, луга.
Собрал народ: идут — крехтят!
Беда! Господь прогневался,
Наслал гостей непрошеных,
Неправедных судей!
Знать, деньги издержалися,
Сапожки притопталися,
Знать, голод разобрал!..
Молитвы Иисусовой
Не сотворив, уселися
У земского стола,
Налой и крест поставили,
Привел наш поп, отец Иван,
К присяге понятых.
Допрашивали дедушку,
Потом за мной десятника
Прислали. Становой
По горнице похаживал,
Как зверь в лесу порыкивал...
«Эй! женка! состояла ты
С крестьянином Савелием
В сожительстве? Винись!»
Я шепотком ответила:
«Обидно, барин, шутите!
Жена я мужу честная,
А старику Савелию
Сто лет... Чай, знаешь сам?»
Как в стойле конь подкованный
Затопал; о кленовый стол
Ударил кулаком:
«Молчать! Не по согласью-ли
С крестьянином Савелием
Убила ты дитя?..»
Владычица! что вздумали!
Чуть мироеда этого
Не назвала я нехристем,
Вся закипела я...
Да лекаря увидела:
Ножи, ланцеты, ножницы
Натачивал он тут.
Вздрогнула я, одумалась.
— Нет — говорю — я Дёмушку
Любила, берегла...
«А зельем не поила ты?
А мышьяку не сыпала?»
— Нет! сохрани господь!..
И тут я покорилася,
Я в ноги поклонилася:
«Будь жалостлив, будь добр!
Вели без поругания
Честному погребению
Ребеночка предать!
Я мать ему!..» Упросишь-ли?
В груди у них нет душеньки,
В глазах у них нет совести,
На шее — нет креста!
Из тонкой из пеленочки
Повыкатали Дёмушку
И стали тело белое
Терзать и пластовать.
Тут свету я не взвидела, —
Металась и кричала я:
«Злодеи! палачи!..
Падите мои слезоньки
Не ни землю, не н& воду,
Не на господень храм!

4863-4876
КОМУ НА РУСИ ЖИТЬ ХОРОШО
271
Падите прямо ни сердце
Злодею моему!
Ты дай-же, боже господи!
Чтоб тлен пришел на платьице,
Безумье на головушку
Злодея моего!
Жену ему не умную
Пошли, детей — юродивых!
Прими, услыши, господи,
Молитвы, слезы матери,
Злодея накажи!..» *
— Никак, она помешана?
Сказал начальник сотскому:
— Чтб-жь ты не упредил?
Эй! не дури! связать велю!..
Присела я на лавочку.
Ослабла, вся дрожу.
Дрожу, гляжу на лекаря:
Рукавчики засучены,
Грудь Фартуком завешана,
В одной руке — широкий нож,
В другой ручник — и кровь на нем
А на носу очки!
Так тихо стало в горнице...
Начальничек помалчивал,
Поскрипывал пером,
Поп трубочкой попыхивал,
Не шелохнувшись, хмурые
Стояли мужики.
«Ножем в сердцах читаете»,
Сказал священник лекарю,
Когда злодей у Дёмушки
Сердечко распластал.
Тут я опять рванулася...
«Ну, так и есть — помешана!
Связать ее!» десятнику
Начальник закричал.
Стал понятых опрашивать:
«В крестьянке Тимофеевой
И прежде помешательство
Вы примечали?»
— Нет!
Спросили свекра, деверя,
Свекровушку, золовушку:
— Не примечали, нет!
Спросили деда старого:
— Не примечал! ровна была...
Одно: к начальству кликнули,
Пошла... а ни целковика,
Ни новины, пропащая,
С собой и не взяла!
Заплакал навзрыд дедушка.
Начальничек нахмурился,
Ни слова не сказал.
И тут я спохватилася!
Прогневался бог: разуму
Лишил! была готовая
В коробке новина!
Да поздно было каяться.
В моих глазах по косточкам
Изрезал лекарь Дёмушку,
Цыновочкой прикрыл.
Я словно деревянная
Вдруг стала: загляделась я,
Как лекарь руки мыл,
Как водку пил. Священнику
Сказал: прошу покорнейше1
А поп ему: «Что просите?
Без прутика, без кнутика
Все ходим, люди грешные,
На этот водопой!»
Крестьяне настоялися,
Крестьяне надрожалися.
(Откуда только бралися
У коршуна налетного
Корыстные дела!)
Без церкви намолилися,
Без образа накланялись!
Как вихорь налетал —
Рвал бороды начальничек,
Как лютый зверь наскакивал —-
Ломал перстни злачоные...
Потом он кушать стал.
Пил-ел, с попом беседовал
Я слышала, как шопотом
Поп плакался ему:
«У нас народ — все голь да пышь,.
За свадебку, за исповедь
Должают по годам.
Несут гроши последние
В кабак! А благочинному
Одни грехи тащат!»
Потом я песни слышала,
Всё голоса знакомые,
Девичьи голоса:
Наташа, Глаша, Дарьюшка...
Чу, пляска! чу! гармония!..
И вдруг затихло все...
Заснула видно, чтб-ли, я?..
Легко вдруг стало: чудилось,
Что кто-то наклоняется
И шепчет надо мной:
Взято почти буквально из народного причитания.

272
СТИХОТВОРЕНИЯ ТТ. А. НЕКРАСОВА
486S—4876
«Усни, многокручинная!
Успи, многострадальная!»
И крестит... С рук скатилися
Веревки... Я не помнила
Потом ужь ничего...
Очнулась я. Темно кругом,
Гляжу в окно — глухая ночь!
Да где-же я? да что со мной?
Не помню, хоть убей!
Я выбралась на улицу —
Пуста. На небо глянула —
Ни месяца, ни звезд.
Сплошная туча чорная
Висела над деревнею,
Темны дома крестьянские,
Одна пристройка дедова
Сияла, как чертог.
Вошла — и все я вспомнила:
Свечами воску ярого
Обставлен, среди горенки
Дубовый стол стоял,
На нем гробочек крохотный,
Прикрыт камчатной скатертью,
Икона в головах...
«Ой, плотнички-работнички!
Какой вы дом построили
Сыночку моему?
Окошки пе прорублены,
Стеколышки не вставлены,
Ни печи, ни скамьи!
Пуховой нет перинушки..,
Ой, жостко будет Дсмушке,
Ой, страшно будет спать!..»
«Уйди!..» вдруг закричала я,
Увидела я дедушку:
В очках, с раскрытой книгою
Стоял он перед гробиком,
Над Дёмою читал.
Я старика столетнего
Звала клейменым, каторжным.
Гневна, грозна кричала я:
«Уйди! убил ты Дёмушку!
Буть проклят ты.. • уйди 1..»
Старик пи с места. Крестится,
Читает... Уходилась я,
Тут дедко подошел:
«Зимой тебе, Матрснушка,
Я жизнь мою рассказывал
Да рассказал не все:
Леса у нас угрюмые,
Озера нелюдимые,
Народ у нас дикарь.
Суровы наши промыслы:
Дави тетерю петлею,
Медведя режь рогатиной,
Сплошаешь — сам пропал!
А господин Шалашников
С своей воинской силою?
А немец-душегуб?
Потом острог да каторга...
Окаменел я, внученька,
Лютее зверя был.
Сто лет зима бессменная
Стояла. Растопил ее
Твой Дёма-богатырь!
Однажды я качал его,
Вдруг улыбнулся Дёмушка...
И я ему в ответ!
Со мною чудо сталося:
Третьево-дни прицелился
Я в белку: на суку
Качалась белка... лапочкой,
Как кошка, умывалася...
Не выпалил: живи!
Брожу по рощам, по лугу,
Любуюсь каждым цветиком.
Иду домой, опять
Смеюсь, играю с Дёмушкой...
Бог видит, как я милого
Младенца полюбил!
И я-же, по грехам моим,
Сгубил дитя невинное...
Кори, казни меня!
А с богом спорить нечего.
Стань! помолись за Дёмушку!
Бог знает, что творит*
Сладка-ли жизнь крестьянина?»
И долго, долго дедушка
О горькой доле пахаря
С тоскою говорил...
Случись купцы московские,
Вельможи государевы,
Сам царь случись: не надо-бы
Ладнее говорить!
«Теперь в раю твой Дёмушка,
Легко ему, светло ему...»
Заплакал старый дед.
— Я не ропщу, сказала я,
Что бог прибрал младенчика,
А больно то, зачем они
Ругалися над ним?
Зачем, как черны вороны,
На части тело белое
Терзали?.. Неужли
Ни бог, ни царь не вступится?.,

КОМУ НА РУСИ ЖИТЬ ХОРОШО
273
«Высоко бог, далеко царь...»
— Нужды нет: я дойду!
«Ах! что ты? что ты, внученька?.
Терпи, многокручинная!
Терпи, многострадальная!
Нам правды не найти.
— Да почему-же, дедушка?
«Ты — крепостная женщина!»
Савельюшка сказал.
Я долго, горько думала...
Гром грянул, окна дрогнули,
И я вздрогнула... К гробику
Подвел меня старик:
«Молись, чтоб к лику ангелов
Господь причислил Дёмушку!»
И дал мне в руки дедушка
Горящую свечу.
Всю ночь до свету белого
Молилась я, а дедушка
Протяжным, ровным голосом
Над Дёмою читал...
ГЛАВА V
ВОЛЧИЦА
Ужь двадцать лет, как Дёмушка
Дерновым одеялечком
Прикрыт, — все жаль сердечного!
Молюсь о нем, в рот яблока
До Спаса не беру. *
Не скоро я оправилась.
Ни с кем не говорила я,
А старика Савелия
И видеть не могла.
Работать не работала.
Надумал свекор-батюшка
Возжами поучить,
Так я ему ответила:
«Убей!» Я в ноги кланялась:
«Убей! один конец!»
Повесил возжи батюшка.
На Дёминой могилочке
Я день и ночь жила.
Платочком обметала я
Могилу, чтобы травушкой
Скорее поросла,
Молилась за покойничка,
Тужила по родителям:
Забыли дочь свою!
Собак моих боитеся?
Семьи моей стыдитеся?
— Ах, нет, родная, нет!
Собак твоих не боязно,
Семьи твоей не совестно,
А ехать сорок верст
Свои беды рассказывать,
Твои беды выспрашивать
Жаль бурушку гонять!
Давно-бы мы приехали,
Да ту мы думу думали:
Приедем — ты расплачешься,
Уедем — заревешь!
Пришла зима: кручиною
Я с мужем поделилася,
В Савельевой пристроечке
Тужили мы вдвоем.
— Что-жь, умер, что ли, дедушка?
— Нет. Он в своей коморочке
Шесть дней лежал безвыходно,
Потом ушел в леса,
Так пел, так плакал дедушка,
Что лес стонал! А осенью
Ушел на покаяние
В Песочный монастырь.
У батюшки, у матушки
С Филипом побывала я,
За дело принялась.
Три года, так считаю я,
Неделя за неделею,
Одним порядком шли,
Что год, то дети: некогда
Ни думать, ни печалиться,
Дай бог с работой справиться
Да лоб перекрестить.
Поешь — когда останется
От старших да от деточек,
Уснешь — когда больна...
А на четвертый новое
Подкралось горе лютое —
К кому оно привяжется
До смерти не избыть!
Впереди летит — ясным соколом,
Позади летит — черным вороном,
1 Примета: если мать умершего младенца станет есть яблоки до
вают), то бог в наказание не даст на том свете ее умершему младенцу
Спаса (когда они посве-
яблочка поиграть».

274
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
ШЯ -1876
Впереди летит — не укатится,
Позади летит — не останется...
Лишилась я родителей...
Слыхали ночи темные,
Слыхали ветры буйные
Сиротскую печаль,
А вам нет нужды сказывать.. ♦
На Дёмину могилочку
Поплакать я пошла.
Гляжу: могилка прибрапс,
На деревянном крестике
Складная, золочоная
Икона. Перед ней
Я старца распростертого
Увидела. — Савелыошка!
Откуда ты взялся?
— «Пришел я из Песочного...
Молюсь за Дёму бедного,
За все страдное русское
Крестьянство я молюсь!
Еще молюсь (не образу
Теперь Савелий кланялся),
Чтоб сердце гневной матери
Смягчил господь... Прости!»
— Давно простила, дедушка.1
Вздохнул Савелий... «Внученька!
А, внученька!»—Что дедушка?
«По прежнему взгляни!»
Взглянула я по прежнему.
Савелыошка засматривал
Мне в очи; спину старую
Пытался разогнуть.
Совсем стал белый дедушка.
Я обняла стари )ушку
И долго у креста
Сидели мы и плакали.
Я деду горе новое
Поведала свое..-
Недолго прожил дедушка.
По осени у старого
Какая-то глубокая
На шее рана сделалась,
Он трудно умирал:
Сто дней не ел; хирел да сох,
Сам над собой подтрунивал:
«Не правда ли, Матренушка,
На комара корёжского
Костлявый я похож?»
То добрый был, сговорчивый,
То злился, привередничал,
Пугал нас: «Не паши,
Не сей, крестьянин! Сгорбившись
За пряжей, за полотнами
Крестьянка не сиди!
Как вы ни бейтесь, глупые,
Что на роду написано,
Того не миновать!
Мужчинам три дороженьки:
Кабак, острог, да каторга,
А бабам на Руси
Три петли: шелку белого,
Вторая — шелку красного,
А третья — шелку черного
Любую выбирай!..
В любую полезай...»
Так засмеялся дедушка,
Что все в коморке вздрогнули, —
И к ночи умер он.
Как приказал — исполнили:
Зарыли рядом с Дёмою...
Он жил сто-семь годов.
Четыре года тихие,
Как близнецы похожие,
Прошли потом... Всему
Я покорилась: первая
С постели Тимофеева,
Последняя—в постель;
За всех, про всех работаю,
С свекрови, с свекра пьяного,
С золовушки бракованой *
Снимаю сапоги...
Лишь деточек не трогайте)
За них горой стояла я...
Случилось, молодцы,
Зашла к нам богомолочка;
Сладкоречивой странницы
Заслушивались мы;
Спасаться, жить по-божески
Учила нас угодница,
По праздникам к заутрени
Будила... а потом
Потребовала странница,
Чтоб грудью не кормили мы
Детей по постным дням.
Село переполошилось!
Голодные младенчики
По середам, по пятницам
Если младшая сестра выйдет замуж ранее старшей, то последняя называется браковано».

4S65 -4S16
КОМУ НА РУСИ ЖИТЬ ХОРОШО
275
Кричат! Иная мать
Сама над сыном плачущим
Слезами заливается:
II бога-то ей боязно,
И дитятка-то жаль!
Я только не послушалась,
Судила я по-своему:
Коли терпеть, так матери,
Я перед богом грешница,
А не дитя мое!
Да, видно, бог прогневался.
Как восемь лет исполнилось
Сыночку моему,
В подпаски свекор сдал его.
Однажды жду Федотушку —
Скотина ужь пригналася —
На улицу иду.
Там* видимо-невидимо
Народу! Я прислушалась
И бросилась в толпу.
Гляжу, Федота бледного
Силантий держит за ухо.
—Что держишь ты его?
«Посечь хотим маненичко:
Овечками прикармливать
Надумал он волков!»
Я вырвала Федотушку,
Да с ног Силантья старосту
II сбила невзначай.
Случилось дело дивное:
Пастух ушел; Федотушка
При стаде был один.
«Сижу я — так рассказывал
Сынок мой — на пригорочке,
Откуда ни возьмись
Волчица преогромная
И хвать овечку Марьину!
Пустился я за ней,
Кричу, кнутищем хлопаю,
Свищу Валетку, уськаю...
Я бегать молодец,
Да где-бы окаянную
Нагнать, кабы не щонная:
У ней сосцы волочились,
Кровавым следом, матушка,
За нею я гнался!
— «Пошла потише серая,
Идет, идет — оглянется,
А я как припущу!
II села... Я кнутом ее:
«Отдай овцу, проклятая!»
Не отдает, сидит...
Я не сробел: «так вырву-жс,
Хоть умереть!...» И бросился,
II вырвал... Ничего —
Не укусила серая!
Сама едва живехонька,
Зубами только щелкает,
Да дышет тяжело.
Под ней река кровавая,
Сосцы травой изрезаны,
Все ребра на счету,
Глядит, поднявши голову,
Мне в очи... и завыла вдруг!
Завыла, как заплакала.
Пощупал я овцу:
Овца была ужь мертвая...
Волчица так-ли жалобно
Глядела, выла... Матушка!
Я бросил ей овцу!...»
Так вот что с парнем сталося.
Пришел в село, да, глупенький,
Все сам и рассказал,
За то и сечь надумали.
Да благо подоспела я...
Силантий осерчал,
Кричит: «чего толкаешься?
Самой под розги хочется?»
А Марья, та свое:
«Дай, пусть проучат глупого!»
II рвет из рук Федотушку.
Федот, как лист, дрожит.
Трубят рога охотничьи,
Помещик возвращается
С охоты. Я к нему:
— Не выдай! Будь заступником!
«В чем дело?» Шикнул старосту
II мигом порешил:
«Подпаска малолетнего
По младости, по глупости
Простить... а бабу дерзкую
Примерно наказать!»
«Аи, барин!» Я подпрыгнула:
«Освободил Федотушку!
Иди домой, Федот!»
— Исполним повеленное!
Сказал мирянам староста:
— Эй! погоди плясать!
Соседка тут подсунулась:
— А ты-бы в ноги старосте...
«Иди домой, Федот!»
Я мальчика погладила:

276
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4865—W6
«Смотри, коли оглянешься,
Я осержусь... Иди!»
Из песни слово выкинуть,
Так песня вся нарушится,
Легла я, молодцы...
В Федотову коморочку,
Как кошка, я прокралася:
Опит мальчик, бредит, мечется;
Одна рученка свесилась,
Другая на глазу
Лежит, в кулак зажатая:
Ты плакал, что ли, бедненький?
Спи. Ничего. Я тут!
Тужила я по Дёмушке,
Как им была беременна —•
Слабенек родился,
Однако, вышел умница:
На Фабрике Алферова
Трубу такую вывели
С родителем, что страсть!
Всю ночь над ним сидела я,
Я пастушка любезного
До солнца подняла,
Сама обула в лапотки,
Перекрестила; шапочку,
Рожок и кнут дала.
Проснулась вся семеюшка,
Да я не показалась ей,
На пожню не пошла.
Я пошла на речку быструю,
Избрала я место тихое
У ракитова куста.
Села я на серый камушек,
Подперла рукой головушку,
Зарыдала сирота!
Громко я звала родителя:
Ты приди, заступник батюшка!
Посмотри на дочь любимую...
Понапрасну я звала.
Нет великой оборонушки!
Рано гостья бесподсудная,
Бесплемянная, безродная
Смерть родного унесла!
Громко кликала я матутттку.
Отзывались ветры буйные,
Откликались горы дальние
А родная не пришла!
День деннй моя печальница,
В ночь — ночная богомолица!
Никогда тебя, желанная,
Не увижу я теперь!
Ты ушла в бесповоротную,
Незнакомую дороженьку,
Куда ветер не доносится,
Не дорыскивает зверь...
Нет великой оборонушки!
Кабы знали вы, да ведали,
На кого вы дочь покинули,
Что без вас я выношу?
Ночь — слезами обливаюся,
День — как травка пристилаюся.
Я потупленную голову,
Сердце гневное ношу!...
ГЛАВА VI
ТРУДНЫЙ ГОД
В тот год необычайная
Звезда играла на небе;
Одни судили так:
Господь по небу шествует
И ангелы его
Метут метлою огненной *
Перед стопами божьими
В небесном поле путь;
Другие то же думали,
Да только на антихриста,
И чуяли беду.
Сбылось: пришла бесхлебица!
Брат брату не уламывал
Куска! Был страшный год...
Волчицу ту Федотову
Я вспомнила — голодную,
Похожа с ребятишками
Я на нее была!
Да тут еще свекровушка
Приметой прислужилася,
Соседкам наплела,
Что я беду накликала,
А чем? Рубаху чистую
Надела в рождество.2
За мужем, за заступником,
Я дешево отделалась;
А женщину одну
Никак за то же самое
1 Комета.
2 Примета: не надевай чистую рубаху в рождество: не то жди неурожая. [Есть у Даля.]

4863-Ш6
КОМУ НА РУСИ ЖИТЬ ХОРОШО
277
Убили пк смерть кольями.
С голодным не шути!..
Одной бедой не кончилось:
Чуть справились с бесхлебицей ■
Рекрутчина пришла.
Да я не беспокоилась:
Ужь за семью Филипову
В солдаты брат ушел.
Сижу одна, работаю,
II муж и оба деверя
Уехали с утра;
На сходку свекор-батюшка
Отправился, а женщины
К соседкам разбрелись.
Мне крепко нездоровилось,
Была я Лиодорушкой
Беременна: последние
Дохаживала дни.
Управившись с ребятами,
В большой избе под шубою
На печку я легла.
Вернулись бабы к вечеру,
Нет только свекра-батюшки,
Ждут ужинать его.
Пришел: «Ох-ох! умаялся,
А дело не поправилось,
Пропали мы, жена!
Где видано, где слыхано.
Давно ли взяли старшего
Теперь меньшого дай!
Я по годам высчитывал,
Я миру в ноги кланялся,
Да мир у нас какой?
Просил бурмистра: божится,
Что жаль, да делать нечего!
II писаря просил,
Да правды из мошенника
И топором не вырубишь,
Что тени из стены!
Задарен... все задарены...
Сказать-бы губернатору,
Так он-бы задал им!
Всего и попросить-то-бы,
Чтоб он по нашей волости
Очередные росписи
Поверить повелел.
Да супься-ка!..» Заплакали
Свекровушка, золовутка,
А я... То было холодно.
Теперь огнем горю!
Горю... Бог весть, что думаю..
Не дума... бред... Голодные
Стоят сиротки-деточки
Передо мной... Неласково
Глядит на них семья,
Они в дому шумливые,
На улице драчливые,
Обжоры за столом...
И стали их пощипывать,
В головку поколачивать...
Молчи, солдатка-мать!
Теперь ужь я не дольщица
Участку деревенскому,
Хоромному строеньицу,
Одеже и скоту.
Теперь одно богачество:
Три озера наплакано
Горючих слез, засеяно
Три полосы бедой!
Теперь, как виноватая,
Стою перед соседями:
Простите! я была
Спесива, непоклончива,
Не чаяла я, глупая,
Остаться сиротой...
Простите, люди добрые,
Учите уму-разуму,
Как жить самой? Как деточек
Поить, кормить, ростить?..
Послала деток по миру:
Просите, детки, ласкою,
Не смейте воровать!
А дети в слезы: «Холодно!
На нас одежа рваная,
С крылечка на крылечко-то
Устанем мы ступать,
Под окнами натопчемся,
Иззябнем... У богатого
Нам боязно просить,
«Бог даст!» ответят бедные...
Ни с чем домой воротимся—
Ты станешь нас бранить!..»
Собрала ужин; матушку
Зову, золовок, деверя,
Сама стою голодная
У двери, как раба.
Свекровь кричит: «Лукавая!
В постель скорей торопишься?»
А деверь говорит:
«Немного ты работала!
Весь день за деревиночкой
Стояла: дожидалася,
Как солнышко зайдет!»
Получше нарядилась я,
Пошла я в цорковь божию,
Смех слышу за собой!

278
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4SGS—4S7G
Хороню не одевайся,
До бела не умывайся,
У соседок очи зорки,
Востры языки!
Ходи улицей потише,
Носи голову пониже,
Коли весело — не смейся,
Не поплачь с тоски!
Пришла зима бессменная,
Поля, луга зеленые
Попрятались под снег.
Ба белом, снежном .саване
Ни талой нет талиночки—
Нет у солдатки-матери
Во всем миру дружка!
С кем думушку подумати? .
С кем словом перемолвиться?
Как справиться с убожеством?
Куда обиду сбыть?
В леса — леса повяли-бы,
В луга — луга сгорели-бы!
Во иыструю реку?
Вода-бы остоялася!
Носи, солдатка бедная,
С собой ее по гроб!
Нет мужа, нет заступника!
Чу, барабан! Солдатики
Идут... Остановилися...
Построились в ряды.
«Живей!» Филипа вывель
На середину площади:
«Эй! перемена первая!»
Шалашников кричит.
Упал Филип: — Помилуйте!
«Л ты попробуй! слюбится!
Ха-ха! ха-ха! ха-ха! ха-ха!
Укрепа богатырская,
Не розги у меня!..»
И тут я с печи спрыгнула,
Обулась. Долго слушала —
Все тихо, спит семья!
Чуть-чуть я дверью скрипнула
И вышла. Ночь морозная...
Из Домншгой избы,
Где парни деревенские
И девки собиралися,
Гремела песня складная,
Любимая моя...
«На горе стоит ёлочка,
Под горою светёлочка
Во светёлочке Машенька.
Приходил к ней батюшка,
Будил се, побуживал:
Ты, Машенька, пойдем домой!
Ты, Ефимовна, пойдем домой!
Я не иду и не слушаю:
Ночь темна и немеелчна,
Реки быстры, перевозов ист,
Леса темны, караулов нет...
На горе стоит ёлочка,
Под горою светёлочка,
Во светёлочке Машенька.
Приходила к ней матушка,
Будила, побуживала:
Машенька, пойдем домой!
Ефимовна, пойдем домой!
. Я не иду и не слушаю:
Ночь темна и немесячна,
Реки быстры, перевозов нет,
Леса темны, караулов нет...
На горе стоит ёлочка,
Под горою светёлочка,
Во светёлочке Машенька.
Приходил к ней Петр,
Петр, сударь Петрович,
Будил ее, побуживал:
Машенька, пойдем домой!
Душа, Ефимовна, пойдем домог1
Я иду, сударь, и слушаю:
Ночь светла и месячна,
Реки тихи, перевозы есть,
Леса темны, караулы есть.»
ГЛАВА VII
ГУБЕРНАТОРША
Почти бегом бежала я
Через деревню, — чудилось,
Что с песней парни гонятся
И девицы за мной.
За Клином огляделась я:
Равнина белоснежная,
Да небо с ясным месяцем,
Да я, да тень моя...
Не жутко и не боязно
Вдруг стало, — словно радостью
Так и взмывало грудь...
Спасибо ветру зимнему!
Он, как водой студеною,
Больную напоил:
Обвеял буйну голову,
Рассеял думы черные,
Рассудок воротил.
Упала на колени я:
«Открой мне, матерь божия,

4863—1816
КОМУ НА РУСИ ЖИТЬ ХОРОШО
279
Чем бога прогневила я?
Владычица! во мне
Нет косточки неломаной,
Нет жилочки нетянутой,
Кровинки нет непорченой —
Терплю и не ропщу!
Всю силу, богом данную3
В работу полагаю я,
Всю в деточек любовь!
Ты видишь все, владычица,
Ты можешь все, заступница!
Спаси рабу свою!..»
Молиться в ночь морозную
Под звездным небом божиим
Люблю я с той поры.
Беда пристигнет — вспомните
И женам посоветуйте:
Усердней не помолишься,
Нигде и никогда.
Чем больше я молилася,
Тем легче становилося.
И силы прибавлялося,
Чем чаще я касалася
До белой, снежной скатерти
Горящей головой...
Потом — в дорогу тронулась.
Знакомая дороженька!
Езжала я по ней.
Поедешь ранним вечером,
Так утром вместе с солнышком
Поспеешь на базар.
Всю ночь я шла, не встретила
Живой души, под городом
Обозы начались.
Высокие, высокие
Возы сенца крестьянского,
Жалела я коней:
Свои кормы законные
Везут с двора, сердечные,
Чтоб после голодать.
И так-то все, я думала:
Рабочий конь солому ест,
А пустопляс — овес!
Нужда с кулем тащилася, —
Мучица, чай, не лишняя,
Да подати не ждут!
С посада подгородного
Торговцы-колотырники
Бежали к мужикам;
Божба, обман, ругательство!
Ударили к заутрени,
Как в город я вошла.
Ищу соборной площади,
Я знала: губернаторский
Дворец на площади.
Темна, пуста площадочка,
Перед дворцом начальника
Шагает часовой.
— Скажи, служивый, рано-ли
Начальник просыпается?
«Не знаю. Ты иди!
Нам говорить не велено!»
(Дала ему двугривенный):
«На то у губернатора
Особый есть швейцар».
— А где оп? как назвать его?
«Макаром Федосеичем..,
На лестницу поди!»
Пошла, да двери заперты,
Присела я, задумалась}
Ужь начало светать.
Пришел Фонарщик с лестницей,
Два тусклые Фонарика
На площади задул.
«Эй! что ты тут расселася?»
Вскочила, испугалась я:
В дверях стоял в халатике
Плешивой человек.
Скоренько я целковенькой
Макару Федосеичу
С поклоном подала:
— Такая есть великая
Нужда до губернатора,
Хоть умереть — дойти!
«Пускать-то вас, не велено.
Да... ничего!., толкнись-ка ты
Так... через два часа...»
Ушла. Бреду тихохонько...
Стоит из меди кованный,
Точь в точь Савелий дедушка,
Мужик на площади.
—Чей памятник? «Сусанина»
Я перед ним помешкала.
На рынок побрела.
Там крепко испугалась я
Чего? Вы не поверите,
Коли сказать теперь:
У поваренка вырвался
Матерый серый селезень,
Стал парзнь догонять его,
А он как закричит!
Такой был крик, что за душу
Хватил — чуть не упала я,

280
СТИХОТВОРЕНИЯ И. А. НЕКРАСОВА
4863-4876
Так под ножом кричат!
Поймали! шею вытянул
И зашипел, с угрозою,
Как будто думал повара,
Бедняга, испугать.
Я прочь бежала, думала:
Утихнет серый селезень
Под поварским ножом!
Теперь дворец начальника
С балконом, с башней, с лестницей,
Ковром богатым устланной,
Весь стал передо мной.
На окна поглядела я:
Завешаны. «В котором-то
Твоя опочиваленка?
Ты сладко-ль спишь, желанный мой,
Какие видишь сны?»...
Сторонкой, не по коврику
Прокралась я в швейцарскую.
«Раненько ты, кума!»
Опять я испугалася,
Макара Федосеича
Я не узнала: выбрился,
Надел ливрею шитую,
Взял в руки булаву,
Как не бывало лысины.
Смеется.—«Что ты вздрогнула?»
— Устала я, родной!
«А ты не трусь! Бог милостив!
Ты дай еще целковенькой,
Увидишь — удружу!»
Дала еще целковенькой.
«Пойдем в мою коморочку,
Попьешь пока чайку!»
Коморочка под лестницей:
Кровать да печь железная,
Шандал да самовар.
В углу лампадка теплитсл,
А по стене картиночки.
«Вот он!» сказал Макар:
«Его превосходительство!»
И щелкнул пальцем бравого
Военного в звездах.
—Да добрый-ли?—спросила я:
«Как стих найдет! Сегодня вот
Я тоже добр, а временем
Как пес бываю зол.»
— Скучаешь, видно, дяденька?
«Нет, тут статья особая,
Не скука тут — война!
И Сам, и люди вечером
Уйдут, а к Федосеичу
В коморку враг: поборемся!
Борюсь я десять лет.
Как выпьешь рюмку лишнюю,
Махорки как накуришься,
Как эта печь накалится
Да свечка нагорит —
Так тут устой!..»
Я вспомнила
Про богатырство дедово:
— Ты, дядюшка, — сказала я —
Должно быть, богатырь.
«Не богатырь я, милая,
А силой тот не хвастайся,
Кто сна не поборал!»
В коморку постучалися,
Макар ушел... Сидела я,
Ждала,*ждала, соскучилась,
Приотворила дверь.
К крыльцу карету подали.
— Сам едет? «Губернаторша!
Ответил мне Макар
И бросился на лестницу.
По лестнице спускалася
В собольей шубе барыня,
Чиновничек при ней.
Не знала я, что делала.
(Да видно надоумила
Владычица!)... Как брошусь я
Ей в ноги: «Заступись!
Обманом, не по-божески
Кормильца и родителя
У деточек берут!»
— Откуда ты, голубушка?
Впопад ли я ответила —
Не знаю... Мука смертная
Под сердце подошла...
Очнулась я, молодчики,
В богатой, светлой горнице,
Под пологом лежу;
Против меня ■— кормилица,
Нарядная, в кокошнике,
С ребеночком сидит:
— Чье дитятко, красавица?

4863—1876
КОМУ НА РУСИ ЖИТЬ ХОРОШО
281
«Твое!» — поцаловала я
Рожоное дитя...
Как в ноги губернаторше
Я пала, как заплакала,
Как стала говорить,
Сказалась усталь долгая,
Истома непомерная,
Упередилось времячко —
Пришла моя пора!
Спасибо губернаторше
Елене Александровне,
Я столько благодарна ей,
Как матери родной!
Сама крестила мальчика
И имя: Лиодорушка
Младенцу избрала...
— А что-же с мужем сталося?
— Послали в Клин нарочного,
Всю истину доведали—
Филипушку спасли.
Елена Александровна
Ко мне его, голубчика,
Сама — дай бог ей счастие! —
За ручку подвела.
Добра была, умна была,
Красивая, здоровая,
А деток не дал бог!
Пока у ней гостила я,
Все время с Лиодорушкой
Носилась, как с родным.
Весна ужь начиналася,
Березка распускалася,
Как мы домой пошли...
Хорошо, светло
В мире божием!
Хорошо, легко,
Ясно нй-сердце.
Мы идем, идем —
Остановимся,
На леса, луга
Полюбуемся,
Полюбуемся
Да послушаем,
Как шумят-бегут
Воды вешние,
Как поет-звенит
Жавороночек!
Мы стоим, глядим,..
Очи встретятся —
Усмехнемся мы,
Усмехнется нам
Лиодорушка.
А увидим мы
Старца нищего,
Подадим ему
Мы копеечку:
«Не за нас молись»,
Скажем старому:
«Ты молись, старик,
За Еленушку,
За красавицу
Александровну!»
А увидим мы
Церковь божию,
Перед церковью
Долго крестимся:
«Дай ей господи
Радость — счастие
Доброй душеньке
Александровне!»
Зеленеет лес,
Зеленеет луг,
Где низиночка —
Там и зеркало!
Хорошо, светло
В мире божием,
Хорошо, легко,
Ясно н^-сердце.
По водам плыву
Белым лебедем,
По степям бегу—
Перепелочкой.
Прилетела в дом
Сизым голубем...
Поклонился мне
Свекор-батюшка;
Поклонилася
Мать-свекровушка.
Деверья, зятья,
Поклонилися,
Поклонилися,
Повинилися!
Вы садитесь-ка,
Вы не кланяйтесь,
Вы послушайте,
Что скажу я вам:
Тому кланяться,
Кто сильней меня, -
Кто добрей меня,
Тому славу петь.
Кому славу петь?
Губернаторше!
Доброй душеньке
Александровне I

282
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4883—4876
ГЛАВА VIII
БАБЬЯ ПРИТЧА
Замолкла Тимофеевна.
Конечно, наши странники
Не пропустили случая
За здравье губернаторши
По чарке осушить.
И видя, что хозяюшка
Ко стогу приклонилася,
К ней подошли гуськом:
— Что-жь дальше?
— Сами знаете:
Ославили счастливицей,
Прозвали губернаторшей
Матрену с той поры...
Что дальше? Домом правлю я,
Рощу детей... На радость-ли?
Вам тоже надо знать.
Пять сыновей! Крестьянские
Порядки нескончаемы —
Ужь взяли одного!
Красивыми ресницами
Моргнула Тимофеевна,
Поспешно приклонилася
Ко стогу головой.
Крестьяне мялись, мешкали,
Шептались. — Ну, хозяюшка!
Что скажешь нам еще?
— А то, что вы затеяли
Не дело — между бабами
Счастливую искать!..
— Да все-ли рассказала ты?
— Чего-же вам еще?
Не то-ли вам рассказывать,
Что дважды погорели мы,
Что бог сибирской язвою
Нас трижды посетил?
Потуги лошадиные
Несли мы; погуляла я
Как мерин в бороне!..
Ногами я не топтана,
Веревками не вязана.
Иголками не колота..*
Чего же вам еще?
Сулилась душу выложить,
Да, видно, не съумела я, —
Простите, молодцы!
Не горы с места сдвинулись
Упали на головушку,
Не бог стрелой громовою
Во гневе грудь пронзил,
По мне — тиха, невидима —
Прошла гроза душевная.
Покажешь-ли ее?
По матери поруганной,
Как по змее растоптанной,
Кровь первенца прошла,
По мне обиды смертные
Прошли неотплачоные,
И плеть по мне прошла!
Я только не отведала —
Спасибо! умер Ситников—•
Стыда неискупимого,
Последнего стыда!
А вы — за счастьем сунулись!
Обидно, молодцы!
Идите вы к чиновнику,
К вельможному боярину,
Идите вы к царю,
А женщин вы не трогайте,
Вот бог! ни с чем проходите
До гробовой доски!
К нам на ночь по просила ся
Одна старушка божия:
Вся жизнь убогой старицы
Убийство плоти, пост;
У гроба Иисусова
Молилась, на Фаворские
Всходила высоты,
В Иордань-реке купалася...
И та святая старица
Рассказывала мне:
«Ключи от счастья женского,
От нашей вольной волюшки
Заброшены, потеряны
У бога самого!
Отцы-пустынножители
И жены непорочные
И книжники-начетчики
Их ищут — не найдут!
Пропали! думать надобно,
Сглонула рыба- их...
В веригах, изможденные^
Голодные, холодные
Прошли господни ратники
Пустыни, города—
И у волхвов выспрашивать,
И по звездам высчитывать
Пытались — нет ключей!
Весь божий мир изведали,
В горах, в подземных пропастях
Искали... Наконец,
Нашли ключи сподвижники!
Ключи неоценимые,
А всё — не те ключи!

4863-4876
КОМУ НА РУСИ ЖИТЬ ХОРОШО
283
Пришлись они, — великое
Избранным людям божиим
То было торжество,—
Пришлись к рабам-невольникам:
Темницы растворилися,
По миру вздох прошел,
Такой-ли громкий, радостный!..
А к нашей женской волюшке
Всё нет и нет ключей!
Великие сподвижники
II по сей день стараются —
На дно морей спускаются,
Под небо подымаются —
Всё нет и нет ключей!
Да вряд они и съищутся...
Какою рыбой сглонуты
Ключи те заповедные,
В каких морях та рыбина
Гуляет — бог забыл!..»
ТРЕТЬЯ ЧАСТЬ
ПОСЛЕДЫШ
ГЛАВА I
Петровки. Время жаркое.
В разгаре сенокос.
Минув деревню бедную,
Безграмотной губернии,
Старо-Вахлацкой волости,
Большие Вахлаки,
Пришли на Волгу странники.
Над Волгой чайки носятся;
Гуляют кулики
По отмели. А по лугу,
Что гол, как у подьячего
Щека, вчера побритая,
Стоят «Князья Волконские» 1
И детки их, что ранее
Родятся, чем отцы.2
— Прокосы широчайшие1
Сказал Пахом Онисимыч:
— Здесь богатырь народ!
Смеются братья Губины:
Давно они заметили
Высокого крестьянина
Со жбаном — на стогу;
Он пил, а баба с вилами,
Задравши кверху голову,
Глядела на него.
Со стогом поровнялися —-
Все пьет мужик! Отмерили
Еще шагов пол-ста,
Все разом оглянулися:
По прежнему, закинувшись.
Стоит мужик; посудипа
Дном кверху поднята...
Под берегом раскинуты
Шатры; старухи, лошади
С порожними телегами
Да дети видны тут.
А дальше, где кончается
Отава подкошенная,
Народу тьма! Там белые
Рубахи баб, да пестрые
Рубахи мужиков,
Да голоси, да звяканье
Проворных кос. «Бог на помочь !х
— Спасибо, молодцы!
Остановились странники...
Размахи сенокосные
Идут чредою правильной:
Все разом занесенные
Сверкнули косы, звякнули,
Трава мгновенно дрогнула
И пала, прошумев!
По низменному берегу,
На Волге, травы рослые,
Веселая косьба.
Не выдержали странники:
«Давно мы не работали,
Давайте — покосим!»
Семь баб им косы отдали.
Проснулась, разгорелася
Привычка позабытая
К труду! Как зубы с голоду
Работает у каждого
Проворная рука.
Валят траву высокую,
Под песню незнакомую
Вахлацкой стороне;
Под песню, что навеяна
Мятелями и вьюгами
Родимых деревень:
Заплатова, Дырявина,
Разутова, Знобишина*
Горелова, Неелова,
Неурожайка тожь...
1 Стоги.
* Коины.

284
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4863—4876
Натешившись, усталые,
Присели к стогу завтракать...
— Откуда, молодцы?
Спросил у наших странников
Седой мужик (которого
Бабёнки звали Власушкой):
— Куда вас бог несет?
— А мы... сказали странники
И замолчали вдруг:
Послышалась им музыка!
«Помещик наш катается»,
Промолвил Влас — и бросился
К рабочим: «Не зевать!
Коси дружней! А главное:
Не огорчить помещика.
Рассердится — поклон ему!
Похвалит вас: ура кричи...
Эй, бабы! не галдеть!»
Другой мужик, присадистый,
С широкой бородищею,
Почти-что то-же самое
Народу приказал,
Надел каа»тан — и барина
Бежит встречать. «Что за люди?»
Оторопелым странникам
Кричит он па бегу:
«Снимите шапки!»
К берегу
Причалили три лодочки.
В одной прислуга, музыка,
В другой — кормилка дюжая
С ребенком, няня старая
II приживалка тихая,
А в третьей — господа:
Две барыни красивые
(Потоньше — белокурая,
Потолще — чернобровая) 7
Усатые два барина,
Три барченка-погодочки,
Да старый старичок:
Худой! как зайцы зимние
Весь бел, и шапка белая,
Высокая, с околышем
Из красного сукна.
Нос клювом, как у ястреба
Усы седые, длинные
И — разные глаза:
Один здоровый — светится,
А левый — мутный, пасмурный.
Как оловянный грош!
При них: собачки белые,
Мохнатые, с султанчиком,
На крохотных ногах...
Старик, поднявшись на берег,
На красном, мягком коврике
Долгонько отдыхал,
Потом покос осматривал:
Его водили под руки
То господа усатые,
То молодые барыни, —
II так, со всею свитою,
С детьми и приживалками,
С кормилкою и нянькою,
II с белыми собачками,
Все поле сенокосное
Помещик обошел.
Крестьяне низко кланялись,
Бурмистр (смекнули странники,
Что тот мужик присадистый
Бурмистр) перед помещиком,
Как бес перед заутреней,
Юлил: «Так точно! Слушаю-с!*>
И кланялся помещику
Чуть-чуть не до земли.
В один стожище матерой,
Сегодня только смётанный,
Помещик пальцем ткнул,
Нашел, что сено мокрое,
Вспылил: «Добро господское
Гноить? Я вас, мошенников,
Самих сгною на барщине!
Пересушить сейчас!..»
Засуетился староста:
«Недосмотрел маненичко!
Сыренько: виноват!»
Созвал народ — и вилами
Богатыря кряжистого,
В присутствии помещика,
По клочьям разнесли.
Помещик успокоился.
(Попробовали странники:
Сухохонько сенцо!).
Бежит лакей с салфеткою,
Хромает: «Кушать подано!»
Со всей своею свитою,
С детьми и приживалками,
С кормилкою и нянькою,
И с белыми собачками,
Пошел помещик завтракать,
Работы осмотрев.
С реки из лодки грянула
На встречу барам музыка,
Накрытый стол белеется
На самом берегу...
Дивятся наши странники.

4863—1816
КОМУ НА РУСИ ЖИТЬ ХОРОШО
235
Пристали к Власу: —Дедушка!
Что за порядки чудные?
Что за чудной старик?
«Помещик наш: Утятин князь!»
— Чего-же он куражится?
Теперь порядки новые,
А он дурит по старому:
Сенцо сухим-сухохонько —
Велел пересушить!
«А то еще диковинней,
Что и сенцо-то самое,
И пожня — не его!»
— А чья же?
«Нашей вотчины»
— Чего-же он тут суется?
Ин вы у бога не люди?
«Нет, мы, по божьей милости,
Теперь крестьяне вольные,
У нас, как у людей,
Порядки тоже новые,
Да тут статья особая...»
— Какая-же статья?
Под стогом лег старинушка
И — больше ни словца!
К тому-же стогу странники
Присели; тихо молвили:
— Эй! скатерть самобрашшл
Попотчуй мужиков!
И скатерть развернулася,
Откудова ни взялися
Две дюжие руки:
Ведро вина поставили,
Горой наклали хлебушка
II спрятались опять...
Налив стаканчик дедушке,
Опять пристали странники:
«Уважь! скажи нам, Власушка,
Какая тут статья?»
— Да пустяки! Тут нечего
Рассказывать... А сами вы
Что за люди? Откуда вы?
Куда вас бог несет?
«Мы люди чужестранные,
Давно, по делу важному,
Домишки мы покинули,
У нас забота есть...
Такая ли заботушка,
Что из домов повыжила,
С работой раздружила нас,
Отбила от еды...»
Остановились странники...
— О чем же вы хлопочете?
«Да помолчим! Поели мы,
Так отдохнуть желательно».
И улеглись. Молчат!
— Вы так-то! а по нашему,
Коль начал, так досказывай!
«А сам, небось, молчишь!
Мы не в тебя, старинушка!
Изволь, мы скажем: видишь-ли,
Мы ищем, дядя Влас,
Непоротой Губернии,
Непотрошеной Волости,
Избыткова села!..»
И рассказали странники,
Как встретились нечаянно,
Как подрались, заспоривши,
Как дали свой зарок
И как потом шаталися,
Искали по губерниям
Подтянутой, Подстреленой,
Кому живется счастливо,
Вольготно на Руси?
Влас слушал — и рассказчиков
Глазами мерял: «Вижу я,
Вы тоже люди странные!»
Сказал он, наконец:
«Чудим и мы достаточпо,
А вы — и нас чудней!»
— Да что-жь у вас-то деется?
Еще стаканчик, дедушка!
Как выпил два стаканчика,
Разговорился Влас:
ГЛАВА II
— Помещик наш особенный,
Богатство непомерное,
Чин важный, род вельможеский,
Весь век чудил, дурил,
Да вдруг гроза и грянула...
Не верит: врут, разбойники!

286
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
486Я—4876
Посредника, исправника
Прогнал! дурит по старому.
Стал крепко подозрителен,
Не поклонись — дерет!
Сам губернатор к барину
Приехал: долго спорили,
Сердитый голос барина
В застольной дворня слышала;
Озлился так, что к вечеру
Хватил его удар!
Всю половину левую
Отбило: словно мертвая,
И как земля черна...
Пропал ни за копеечку!
Известно, не корысть,
А спесь его подрезала,
Соринку он терял.
— Что значит, други милые,
Привычка-то помещичья!
Заметил Митродор.
— Нетолько над помещиком,
Привычка над крестьянином
Сильна — сказал Пахом —
Я раз по подозрению
В острог попавши — чудного
Там видел мужика.
За конокрадство, кажется
Судился, звали Сидором,
Так из острога барину
Он посылал оброк!
(Доходы арестантские
Известны: подаяние,
Да что-нибудь сработает,
Да стащит что-нибудь).
Ему смеялись прочие:
— А ну, на поселение
Сошлют,— пропали денежки!
«Все лучше» говорит...
—: Ну, дальше, дальше, дедушка!
— Соринка дело плевое,
Да только не в глазу:
Пал дуб на море тихое
И море все заплакало —
Лежит старик без памяти
(Не встанет, так и думали) 1
Приехали сыны,
Гвардейцы черноусые
(Вы их на пожне видели,
А барыни красивые,
То жоны молодцов).
У старшего доверенность
Была: по ней с посредником
Установили грамоту...
Ан вдруг и встал старик!
Чуть заикнулись... Господи!
Как зверь метнулся раненый,
II загремел, как гром!
Дела-то всё недавние.
Я был в то время старостой,
Случился тут —- так слышал сам>
Как он честил помещиков,
До слова помню все:
«Корят жидов, что предали
Христа... а вы что сделали!
Права свои дворянские,
Веками освященные,
Вы предали!..» Сынам
Сказал: «Вы трусы подлые!
Не дети вы мои!
Пускай-бы люди мелкие,
Что вышли из поповичей,
Да, понажившись взятками,
Купили мужиков,
Пускай бы... им простительно!
А вы... князья Утятины?
Какие вы У-тя-ти-ны!
Идите вон!.. подкидыши,
Не дети вы мои!»
Оробели наследники:
А ну, как перед смертию
Лишит наследства? Мало-ли
Лесов, земель у батюшки?
Что денег понакоплено,
Куда пойдет добро?
Гадай! У князя в Питеро
Три дочери побочные
За генералов выданы,
Не отказал-бы им!
А князь опять больнехонек..»
Чтоб только время выиграть,
Придумать: как тут быть?
Которая-то барыня
(Должно быть, белокурая:
Она ему, сердечному,
Слыхал я, терла щеткою
В то время левый бок)
Возьми и брякни барину,
Что мужиков помещикам
Велели воротить!
Поверил! Проще малого
Ребёнка стал старинушка,
Как паралич расшиб!
Заплакал! пред иконами

4865 -1816
КОМУ НА РУСИ ЖИТЬ ХОРОШО
287
Со всей семьею молится,
Велит служить молебствие,
Звонить в колокола!
И силы словно прибыло,
Опять: охота, музыка,
Дворовых дует палкою,
Велит созвать крестьян.
С дворовыми наследники
Стакнулись, разумеется,
А есть один (он давеча
С салфеткой прибегал),
Того и уговаривать
Не надо было: барина
Столь много любит он!
Ипатом прозывается.
Как воля нам готовилась,
Так он не верил ей:
«Шалишь! Князья Утятины
Останутся без вотчины?
Нет, руки коротки!»
Явилось «Положение»,
Ипат сказал: «балуйтесь вы!
А я князей У тятиных
Холоп — и весь тут сказ!»
Не может барских милостей
Забыть Ипат! Потешные
О детстве и о младости,
Да и о самой старости
Рассказы у него
(Придешь, бывало, к барину,
Ждешь, ждешь... Неволей слушаешь,
Сто раз я слышал их):
«Как был я мал, наш князюшка
Меня рукою собственной
В тележку запрягал;
Достиг я резвой младости:
Приехал в отпуск князюшка
И, подгулявши, выкупал
Меня, раба последнего,
Зимою в проруби!
Да как чудно! Две проруби:
В одну опустит в неводе,
В другую мигом вытянет —
И водки поднесет.
Клониться стал я к старости.
Зимой дороги узкие,
Так часто с князем ездили
Мы гусем в пять коней.
Однажды князь — затейник-же! —
И посади Фалетуром
Меня, раба последнего,
Со скрипкой — впереди.
Любил он крепко музыку.
«Играй, Ипат!» А кучеру
Кричит: пошел живей!
Мятель была изрядная,
Играл я: руки заняты,
А лошадь спотыкливая —
Свалился я с нее!
Ну, сани, разумеется,
Через меня проехали,
Попридавили грудь.
Не то беда: а холодно,
Замерзнешь — нет спасения,
Кругом пустыня, снег...
Гляжу на звезды частые
Да каюсь во грехах.
Так что-же, друг ты истинный?
Послышал я бубенчики,
Чу, ближе! чу, звончей!
Вернулся князь (закапали
Тут слезы у дворового,
II сколько ни рассказывал,
Всегда тут плакал он!),
Одел меня, согрел меня,
И рядом, недостойного,
С своей особой княжеской
В санях привез домой!»
Похохотали странники...
Глонув вина (в четвертый раз)
Влас продолжал: — Наследники
Ударили и вотчине
Челом: «Нам жаль родителя,
Порядков новых, нонешних
Ему не перснесть.
Поберегите батюшку!
Помалчивайте, кланяйтесь,
Да не перечьте хворому,
Мы вас вознаградим:
За лишний труд, за барщину,
За слово даже бранное,
За все заплатим вам.
Не долго жить сердечному,
На вряд-ли два-три месяца,
Сам дохтур объявил!
Уважьте нас, послушайтесь,
Мы вам луга поемные
По Волге подарим;
Сейчас пошлем посреднику
Бумагу, дело верное!»
Собрался мир, галдит!
Луга-то (эти самые)
Да водка, да с три короба
Посулов то и сделали,
Что мир решил помалчивать
До смерти старика.
Поехали к посреднику:

288
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
1863—4876
Смеется! «Дело доброе,
Да и луга хорошие,
Дурачьтесь, бог простит!
Нет на Руси, вы знаете,
Помалчивать да кланяться
Запрета никому!»
Однако, я противился:
— Вам, мужикам, с-полагоря.
А мне-то каково?
Что ни случится: к барину
Бурмистра! что ни вздумает,
8а мной пошлет! Как буду я
На спросы бестолковые
Ответствовать? дурацкие
Приказы исполнять?
«Ты стой пред ним без шапочки,
Помалчивай да кланяйся,
Уйдешь — и дело кончено.
Старик больной, расслабленный
Не помнит ничего!»
Оно и правда: можно-бы!
Морочить полоумного
Не хитрая статья.
Да быть шутом* гороховым,
Признаться, не хотелося.
И так я на веку
У притолоки стоючи
Помялся перед барином
До сыта! «Коли мир
(Сказал я, миру кланяясь):
Дозволит покуражиться
Уволенному барину
В останные часы,
Молчу и я — покорствую,
А только-что от должности
Увольте вы меня!»
Чуть дело не разладилось.
Да Климка Лавин выручил:
«А вы бурмистром сделайте
Меня! Я удовольствую
И старика, и вас.
Бог приберет «Последыша»
Скоренько, а у вотчины
Останутся луга.
Так будем мы начальствовать,
Такие мы строжайшие
Порядки заведем,
Что надорвет животики
Вся вотчина... Увидите!»
Долгонько думал мир.
Что ни на есть отчаянный
Был Клим мужик: и пьяница,
И на руку нечист.
Работать не работает,
С цыганами возжается,
Бродяга, коновал!
Смеется над трудящимся:
С работы, как ни мучайся,
Не будешь ты богат,
А будешь ты горбат!
А впрочем, парень грамотный,
Бывал в Москве и в Питере,
В Сибирь езжал с купечеством,
Жаль, не остался там!
Умен, а грош не держится,
Хитер, а попадается
В просак! Бахвал мужик!
Каких-то слов особенных
Наслушался: Атсчество,
Москва первопрестольная,
Душа великорусская.
«Я — русский мужичок!»
Горланил диким голосом,
И, кокнув в лоб посудою,
Пил залпом полуштоф!
Как рукомойник кланяться
Готов за водку всякому,
А есть казна — поделится,
Со встречным все пропьет!
Горазд орать, балясничать,
Гнилой товар показывать
С хазового конца.
Нахвастает с три короба,
А уличишь — отшутится
Бесстыжей поговоркою,
Что «за погудку правую
Смычком по роже бьют!»
Подумавши, оставили
Меня бурмистром: правлю я
Делами и теперь.
А перед старым барином
Бурмистром Климку назвали,
Пускай его! По барину
Бурмистр! перед «Последышем»
Последний человек!
У Клима совесть глипяпа,
А бородища Минина,
Посмотришь, так подумаешь,
Что не найти крестьянина
Степенней и трезвей.
Наследники построили
КаФтаи ему: одел его,
И сделался Клим Яковлич
Из Климки бесшабашного,
Бурмистр первейший сорт.

4865—4876
КОМУ НА РУСИ ЖИТЬ ХОРОШО
289
Пошли порядки старые!
Последышу-то нашему,
Как на беду, приказаны
Прогулки. Что ни день
Через деревню катится
Рессорная колясочка:
Вставай! картуз долой!
Бог весть с чего накинется,
Бранит, корит; с угрозою
Подступит — ты молчи!
Увидит в поле пахаря
И за его-же полосу
Облает: и лентяи-то,
И лежебоки мы!
А полоса сработана,
Как никогда на барина
Не работал мужик,
Да не в домек последышу,
Что ужь давно не барская,
А наша полоса!
Сойдемся — смех! У каждого
Свой сказ про юродивого
Помещика: икается,
Я думаю, ему!
А тут еще Клим Яковлич.
Придет, глядит начальником,
(Горда свинья: чесалася
О барское крыльцо!)
Кричит: «приказ по вотчине!»
Ну, слушаем приказ:
«Докладывал я барину,
Что у вдовы Терентьевны
Избенка развалилася,
Что баба побирается
Христовым подаянием,
Так барин приказал:
На той вдове Тереитьевой
Женить Гаврилу Жохова,
Избу поправить за-ново,
Чтоб жили в ней, плодилися
И правили тягло!»
А той вдове — под семьдесят,
А жениху — шесть лет!
Ну, хохот, разумеется!..
Другой приказ: «Коровушки
Вчера гнались до солнышка
Близь барского двора,
И так мычали, глупые,
Что разбудили барина, —
Так пастухам приказано
Впредь унимать коров!»
Опять смеется вотчина.
«А что смеетесь? Всякие
Бывают приказания:
Сидел на губернаторстве
В Якутске генерал.
Так на кол тот коровушек
Сажал! Долгонько слушались:
Весь город разукрасили,
Как Питер монументами,
Казненными коровами,
Пока не догадалися,
Что спятил он с ума!»
Еще приказ: «У сторожа,
У ундера СоФронова
Собака непочтительна:
Залаяла на барина,
Так ундера прогнать,
А сторожем к помещичьей
Усадьбе назначается
Ерёмка!..» Покатилися
Опять крестьяне со смеху:
Ерёмка тот с рождения
Глухонемой дурак!
Доволен Клим. Нашел-таки
По нраву должность! Бегает,
Чудит, во всё мешается,
Пить даже меньше стал!
Бабенка есть тут бойкая,
ОреФьевна, кума ему,
Так с ней Климаха барина
Дурачит за одно.
ЛаФа бабенкам! бегают
На барский двор с полотнами,
С грибами, с земляникою:
Все покупают барыни
И кормят, и поят!
Шутили мы, дурачились,
Да вдруг и дошутилися
До сущей до беды:
Был грубый, непокладистый
У нас мужик Агап Петров, ,
Он много нас корил:
«Аи, мужики! Царь сжалился,
Так вы в хомут охотою...
Бог с ними, с сенокосами!
Знать не хочу господ!..»
Тем только успокоили,
Что штоф вина поставили
(Винцо-то он любил).
Да чорт его современен
Нанес-таки на барина:
Везет Агап бревно,
(Вишь мало ночи глупому,
Так воровать отправился
Лес — среди бела дня!)
На встречу та колясочка,
И барин в ней: «Откудова
Бревно такое славное

290
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4865—4876
Везешь ты, мужичок?..»
А сам смекнул откудова.
Агап молчит: бревешко-то
Из лесу из господского,
Так что тут говорить!
Да больно ужь окрысился
Старик: пилил, пилил его,
Права свои дворянские
Высчитывал ему!
Крестьянское терпение
Выносливо, а временем
Есть и ему конец.
Агап раненько выехал,
Без завтрака: крестьянина
Тошнило ужь и так,
А тут еще речь барская,
Как муха неотвязная,
Жужжит под ухо самое...
Захохотал Агап!
«Ах шут ты, шут гороховый?
Никшни!» да и пошел!
Досталось тут последышу
За дедов и за прадедов,
Не только за себя.
Известно, гневу нашему
Дай волю! Брань господская,
Что жало комариное,
Мужицкая — обух!
Опешил барин! Легче-бы
Стоять ему под пулями,
Под каменным дождем!
Опешили и сродники,
Бабенки-было бросились
К Агапу с уговорами,
Так он вскричал: убью!..
«Что брага раскуражились
Подонки из поганого
Корыта... Цыц! Никшни!
Крестьянских душ владение
Покончено. Последыш ты!
Последыш ты! По милости
Мужицкой нашей глупости
Сегодня ты начальствуешь,
А завтра мы последышу
Пинка — и кончен бал!
Иди домой, похаживай,
Поджавши хвост, по горницам,
А нас оставь! Никшни!..»
— Ты — бунтовщик! с хрипотою
Сказал старик; затрясся весь
И полумертвый пал!
«Теперь конец!» подумали
Гвардейцы черноусые
И барыни красивые;
Ан вышло — не конец!
Приказ: пред всею вотчиной,
В присутствии помещика,
За дерзость беспримерную
Агапа наказать.
Забегали наследники
И жены их — к Агапутке,
II к Климу, и ко мне!
«Спасите нас, голубчики!
Спасите!» Ходят бледные:
«Коли обман откроется,
Пропали мы совсем!»
Пошел бурмистр орудовать!
С Агапом пил до вечера,
Обнявшись, до полуночи
Деревней с ним гулял,
Потом опять с полуночи
Поил его — и пьяного
Привел на барский двор.
Все обошлось любехонько:
Не мог с крылечка сдвинуться
Последыш — так расстроился...
Ну, Климке и лаФа!
В конюшню плут преступника
Привел, перед крестьянином
Поставил штоф вина:
«Пей, да кричи: помилуйте!
Ой, батюшки! ой, матушки!»
Послушался Агап,
Чу, вопит! Словно музыку
Последыш стоны слушает,
Чуть мы не рассмеялися,
Как стал он приговаривать:
«Ка-тай его, раз-бой-ника,
Бун-тов-щи-ка... Ка-тай!»
Ни дать, ни взять под розгами
Кричал Агап, дурачился,
Пока не допил штоф:
Как из конюшни вынесли
Его мертвецки пьяного
Четыре мужика,
Так барин даже сжалился:
«Сам виноват, Агапушка!»
Он ласково сказал...
— «Вишь, тоже добрый! сжалился»,
Заметил Пров, а Влас ему:
— Не зол... да есть пословица:
Хвали траву в стогу,
А барина — в гробу!
Все лучше, кабы бог его
Прибрал... Ужь нет Агапушки...

4863—4816
КОМУ НА РУСИ ЖИТЬ ХОРОШО
291
— Как! умер?
—Да, почтенные:
Почти-что в тот-же день!
Он к вечеру разохался,
К полуночи попа просил,
К белу свету преставился.
Зарыли и поставили
Животворящий крест...
С чего? Один бог ведает!
Конечно, мы не тронули
Его не только розгами
И пальцем. Ну а все-жь
Бет, нет — да и подумаешь:
Не будь такой оказии,
Не умер-бы Агап!
Мужик сырой, особенный,
Головка не поклончива,
А тут: иди, ложись!
Положим: ладно кончилось,
А все Агап надумался:
Упрешься — мир осердится,
А мир дурак — доймет!
Всё разом так подстроилось:
Чуть молодые барыни
Не цаловали старого,
Полсотни, чай, подсунули,
А пуще: Клим бессовестный,
Сгубил его, анафема,
Винищем!..
— Вон от барина
Посол идет: откушали!
Зовет, должно быть, старосту,
Пойду взгляну камедь!
ГЛАВА III
Пошли за Власом странники;
Бабенок тоже несколько
II парней с ними тронулось;
Был полдень, время отдыха,
Так набралось порядочно
Народу — поглазеть.
Все стали в ряд почтительно
Поодаль от господ...
За длинным, белым столиком,
Уставленным бутылками
И кушаньями разными,
Сидели господа:
На первом месте — старый князь,
Седой, одетый в белое,
Лицо перекошоное,
И — разные глаза.
В петлице крестик беленький
(Влас говорит: Георгия
Победоносца крест).
За стулом в белом галстуке
Ипат, дворовый преданный,
Обмахивает мух.
По сторонам помещика
Две молодые барыни:
Одна черноволосая,
Как свекла губы красные,
По яблоку — глаза!
Другая белокурая,
С распущенной косой,
Аи, косонька! как золото
На солнышке горит!
На трех высоких стульчиках
Три мальчика нарядные,
Салфеточки подвязаны
Под горло у детей.
При них старуха нянюшка,
А дальше — челядь разная:
Учительницы, бедные
Дворянки. Против барина —
Гвардейцы черноусые,
Последыша сыны.
За каждым стулом девочка,
А то и баба с веткою —
Обмахивает мух.
А под столом мохнатые
Собачки белошорстые.
Барченки дразнят их...
Без шапки перед барином
Стоял бурмистр:
«А скоро-ли?*
Спросил помещик, кушая:
«Окончим сенокос?»
— Да как теперь прикажете:
У нас по положению
Три дня в неделю барские,
С тягла: работник с лошадью,
Подросток или женщина,
Да полстарухи в день.
Господский срок кончается...
— «Тсс! тсс! сказал Утятин кпязь,
Как человек, заметивший,
Что на тончайшей хитрости
Другого изловил:
«Какой такой господский срок?
Откудова ты взял его?»
И на бурмистра верного
Навел пытливо глаз.

292
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
№5 -187&
Бурмистр потупил голову.
— Как приказать изволите!
Два-три денька хорошие,
И сено вашей милости
Все уберем, бог даст!
Не правда-ли, ребятушки?.,
(Бурмистр воротит к барщине
Широкое лицо).
За барщипу ответила
Проворная ОреФьевна,
Бурмистрова кума:
— Вестимо так, Клим Яковлич,
Покуда ведро держится,
Убрать-бы сено барское,
А наше — подождет!
— «Бабенка, а умней тебя!»
Помещик вдруг осклабился
И начал хохотать.
«Ха-ха! дурак! Ха-ха-ха-ха!
Дурак! дурак! дурак!
Придумали: господский срок!
Ха-ха.,. дурак!., ха-ха-ха-ха!
Господский срок — вся жизнь раба!
Забыли, что-ли, вы.
Я божиею милостью,
И древней царской грамотой,
И родом и заслугами
Над вами господин!..»
Влас на земь опускается.
—Что так? спросили странники.
— «Да отдохну пока!
Теперь не скоро князюшка
Сойдет с коня любимого!
С тех пор, как слух прошел,
Что воля нам готовится,
У князя речь одна:
Что мужику у барина
До светопреставления
Зажату быть в горсти!..»
И точно: час без малого
Последыш говорил!
Язык его не слушался:
Старик слюною брызгался,
Шипел! И так расстроился,
Что правый глаз задергало,
А левый вдруг расширился
И — круглый, как у Филина —
Вертелся колесом.
Права свои дворянские,
Веками освященные,
Заслуги, имя древпее
Помещик поминал,
Царевым гневом, божиизг
Грозил крестьянам, ежели
Взбунтуются они,
И некрепко приказывал,
Чтоб пустяков не думала,
Не баловалась вотчина,
А слушалась господ!
— Отцы! сказал Клим Яковлич,
С каким-то визгом в голосе,
Как будто вся утроба в нем,
При мысли о помещиках,
Заликовала вдруг:
— Кого-же нам и слушаться?
Кого любить? надеяться
Крестьянству на кого?
Бедами упиваемся,
Слезами умываемся,
Куда нам бунтовать?
Все ваше, все господское —
Домишки паши ветхие
И животишки хворые
И сами — ваши мы!
Зерно, что в землю брошено,
И овощь огородная,
И волос на нечесаной
Мужицкой голове —
Все ваше, все господское
В могилах наши прадеды,
На печках деды старые
И в зыбках дети малые —
Все ваше, все господское
А мы, как рыба в неводе,
Хозяева в дому!
Бурмистра речь покорная
Понравилась помещику:
Здоровый глаз на старосту
Глядел с благоволением,
А левый успокоился:
Как месяц в небе стал!
Налив рукою собственной
Стакан вина заморского,
«Пей!» барин говорит.
Вино на солнце искрится,
Густое, маслянистое.
Клим выпил, не поморщился
И вновь сказал: «Отцы!
Живем за вашей милостью,
Как у Христа за пазухой:
Попробуй-ка без барина
Крестьянин так пожить!
(И снова, плут естественный,
Глонул вина заморского):
«Куда нам без господ?
Бояре — кипарисовы,
Стоят, не гнут головушки!

4863—1876
КОМУ НА РУСИ ЖИТЬ ХОРОШО
293
Над ними — царь один1
А мужики вязовые —
И гнутся-то и тянутся,
Скрипят! Где мат крестьянину,
Там барину сполагоря:
Под мужиком лед ломится,
Под барином трещит!
Отцы! руководители!
Не будь у нас помещиков,
Не наготовим хлебушка,
Не запасем травы!
Хранители! радетели!
И мир давно-бы рушился
Без разума господского,
Без нашей простоты!
Вам на роду написано
Блюсти крестьянство глупое,
А нам работать, слушаться,
Молиться за господ!»
Дворовый, что у барина
Стоял за стулом с веткою,
Вдруг всхлипнул! Слезы катятся
По старому лицу.
«Помолимся-же господу
За долголетье барина!»
Сказал халуй чувствительный
И стал креститься дряхлою,
Дрожащею рукой.
Гвардейцы черноусые
Кисленько как-то глянули
На верного слугу;
Однако — делать нечего! —
Фуражки сняли, крестятся.
Перекрестились барыни,
Перекрестилась нянюшка,
Перекрестился Клим...
Да и мигнул ОреФьевне:
И бабы, что протискались
Поближе к господам,
Креститься тоже начали.
Одна так даже всхлипнула
Вподобие дворового.
(«Урчи! вдова Терентьевна!
Старуха полоумная!»
Сказал сердито Влас).
Из тучи солнце красное
Вдруг выглянуло; музыка
Протяжная и тихая
Послышалась с реки...
Помещик так растрогался,
Что правый глаз заплаканный
Ему платочком вытерла
Сноха с косой распущенной
И чмокнула старинушку
В здоровый этот глаз.
«Вот!» молвил он торжественно
Сынам своим наследникам
И молодым снохам:
«Жслал-бы я, чтоб видели
Шуты, врали столичные,
Что обзывают дикими
Крепостниками нас,
Чтоб видели, чтоб слышали...»
Тут случай неожиданный
Нарушил речь господскую:
Один мужик не выдержал —
Как захохочет вдруг!
Задергало Последыша.
Вскочил, лицом уставился
Вперед! Как рысь высматривал
Добычу. Левый глаз
Заколесил... «Сы-скать его!
Сы-скать бун-тов-щи-ка!»
Бурмистр в толпу отправился;
Не ищет виноватого,
А думает: как быть?
Пришел в ряды последние,
Где были наши странники,
И ласково сказал:
«Вы люди чужестранные,
Что с вами он поделает?
Подите кто-нибудь!»
Замялись наши странники,
Желательно-бы выручить
Несчастных вахлаков,
Да барин глуп: судись потом,
Kar4 влепит сотню добрую
Г1ри всем честном миру!
— Иди-ка ты, Романушка!
Сказали братья Губины:
— Иди! ты любишь бар!
«Нет, сами вы попробуйте!»
И стали наши странники
Друг дружку посылать.
Клим плюнул. — «Ну-ка, Власушка>
Придумай, что тут сделаем?
А я устал; мне мочи нет!»
— Ну, да и врал-же ты!
«Эх, Влас Ильич! где враки-то?»
Сказал бурмистр с досадою,
«Не в их руках мы, что-ль?..
Придет пора последняя:
Заедем все в ухаб,1
Могила.

294
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4863—1876
Не выедем никак,
В кромешный ад провалимся,
Так ждет и там крестьянина
Работа на господ!»
— Что-жь там-то будет, Климушка?
— «А будет, что назначено:
Они в котле кипеть,
А мы дрова подкладывать!»
(Смеются мужики).
Пришли сыны Последыша:
— «Эх! Клим-чудак! до смеху-ли!
Старик прислал нас; сердится,
Что долго нет виновного...
Да кто у вас сплошал?»
—А кто сплошал, и надо-бы
Того тащить к помещику,
Да всё испортит он!
Мужик богатый... Питерщик...
Вишь, принесла нелегкая
Домой его на грех!
Порядки наши чудные
Ему пока в диковину,
Так смех и разобрал!
А мы теперь расхлебывай!
«Ну... вы его не трогайте,
А лучше киньте жеребий.
Заплатим мы: вот пять рублей.о.»
— Нет! разбегутся все...
— «Ну, так скажите барину,
Что виноватый спрятался».
—А завтра кйк? Забыли вы
Агапа неповинного?
— «Что-жь делать?.. Вот беда!»
—Давай сюда бумажку ту!
Постойте! я вас выручу!
Вдруг объявила бойкая
Бурмистрова кума,
И побежала к барину;
Бух в ноги: «Красно солнышко!
Прости, не погуби!
Сыночек мой единственный,
Сыночек надурил!
Господь его без разуму
Пустил на свет! Глупешеаек:
Идет из бани — чешется!
Лаптишком, вместо ковшика,
Напиться норовит!
Работать не работает,
Знай, скалит зубы белые,
Смешлив... так бог родил!
В дому-то мало радости:
Избенка развалилася,
Случается, есть нечего —
Смеется дурачок!
Подаст-ли кто копеечку,
Ударит-ли по темени —
Смеется дурачок!
Смешлив... что с ним поделаешь?
Из дурака, родименький,
И горе смехом прет!
Такая баба ловкая!
Орет, как на девишнике,
Цалует ноги барину.
— «Ну, бог с тобой! Иди!»
Сказал Последыш ласково:
— «Я не сержусь на глупого,
Я сам над ним смеюсь!»
— Какой ты добрый! молвила
Сноха черноволосая
И старика погладила
По белой голове.
Гвардейцы черноусые
Словечко тоже вставили:
Где-жь дурню деревенскому
Понять слова господские,
Особенно Последыша
Столь умные слова?
А Клим полой суконною
Отер глаза бесстыжие
И пробурчал: «Отцы!
Отцы! сыны атечества!
Умеют наказать,
Умеют и помиловать!»
Повеселел старик!
Спросил вина шипучего.
Высоко пробки прянули,
Попадали на баб.
С испугу бабы визгнули,
Шарахнулись. Старинушка
Захохотал! За ним
Захохотали барыни,
За ними — их мужья,
Потом дворецкий преданный,
Потом кормилки, нянюшки,
А там — и весь народ!
Пошло веселье! Барыни,
По приказанью барина,
Крестьянам поднесли,
Подросткам дали пряников,

4863 — 4876
КОМУ НА РУСИ ЖИТЬ ХОРОШО
295
Девицам сладкой водочки,
А бабы тоже выпили
По рюмке простяку...
Последыш пил да чокался,
Красивых снох пощипывал.
(«Вот так-то! чем-бы старому
Лекарство пить»—заметил Влас:
«Он пьет вино стаканами.
Давно ужь меру всякую
Как в гневе, так и в радости
Последыш потерял»).
Гремит на Волге музыка,
Поют и пляшут девицы —
Ну, словом, пир горой!
К девицам присоседиться
Хотел старик, встал на нот
И чуть не полетел!
Сын поддержал родителя.
Старик стоял: притопывал,
Присвистывал, прищелкивал,
А глаз свое выделывал —
Вертелся колесом!
— «А вы что-жь не танцуете?
Сказал Последыш барыням
И молодым сынам:
— Танцуйте!» Делать нечего!
Прошлись они под музыку.
Старик их осмеял!
Качаясь, как на палубе,
В погоду непокойную,
Представил он, как тешились
В его-то времена!
— «Спой, Люба!» Не хотелося
Петь белокурой барыне
Да старый так пристал!
Чудесно спела барыня!
Ласкала слух та песенка,
Не громкая и нежная,
Как ветер летним вечером,
Легонько пробегающий
По бархатной муравушке,
Как шум дождя весеннего
По листьям молодым!
Под песню ту прекрасную
Уснул Последыш. Бережно
Снесли его в ладью
И уложили сонного.
Над ним с зеленым зонтиком
Стоял дворовый преданный,
Другой рукой отмахивал
Слепней и комаров.
Сидели молча бравые
Гребцы; играла музыка
Чуть слышно... лодка тронулась
И мерно поплыла...
У белокурой барыни
Коса, как Флаг распущенный,
Играла на ветру...
—Уважил я Последыша!
Сказал бурмистр. — Господь с тобой!
Куражься, колобродь!
Не знай про волю новую,
Умри, как жил, помещиком,
Под песни наши рабские,
Под музыку холопскую —
Да только поскорей!
Дай отдохнуть крестьянину!
Ну, братцы! поклонитесь мне,
Скажи спасибо, Влас Ильич:
Я миру порадел!
Стоять перед Последышем
Напасть... язык примелется,
А пуще смех долит.
Глаз этот... как завертится,
Беда! Глядишь да думаешь:
— Куда ты, друг единственный?
По надобности собственной,
Аль по чужим делам?
Должно быть, раздобылся ты
Курьерской подорожною!..
Чуть раз не прыснул я.
Мужик я пьяный, ветреный,
В амбаре крысы с голоду
Подохли, дом пустехонек,
А не взял-бы, свидетель бог,
Я за такую каторгу
И тысячу рублей,
Когда-б не знал доподлинно,
Что я перед последышем
Стою... что он куражится
По воле по моей...
Влас отвечал задумчиво:
— Бахвалься! А давно-ли мы,
Не мы одни -г— вся вотчина...
(Да... все крестьянство русское!)
Не в шутку, не за денежки,
Не три-четыре месяца,
А целый век... да что ужь тут!
Куда ужь нам бахвалиться,
Не даром Вахлаки!»
Однако, Клима Лавина
Крестьяне полупьяные
Уважили: «Качать его!»
И ну качать.•. «ура!»
Потом вдову Терентьевну

296
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4865—4876
С Гаврилкой, малолеточком,
Клим посадил рядком
И жениха с невестою
Поздравил! Подурачились
Досыта мужики.
Приели всё, всё припили,
Что господа оставили,
И только поздним вечером
В деревню прибрели.
Домашние их встретили
Известьем неожиданным:
Скончался старый князь!
— Как так? — «Из лодки вынесли
Его ужь бездыханного —
Хватил второй удар!»
Крестьяне пораженные
Переглянулись... крестятся.
Вздохнули... Никогда
Такого вздоха дружного,
Глубокого-глубокого
Не испускала бедная
Безграмотной губернии
Деревня Вахлаки...
Но радость их вахлацкая
Была непродолжительна:
Со смертию Последыша
Пропала ласка барская:
Опохмелиться не дали
Гвардейцы вахлакам!
А за луга поёмные
Наследники с крестьянами
Тягаются доднесь.
Влас за крестьян ходатаем,
Живет в Москве... был в Питере...
А толку что-то нет!
1872 год.
ЧЕТВЕРТАЯ ЧАСТЬ
ПИР—НА ВЕСЬ МИР
Посвящается Сергею Петровичу Боткину
ВСТУПЛЕНИЕ
В конце села Вахлачина,
Где житель — пахарь исстари
И частью — смолокур,
Под старой-старой ивою,
Свидетельницей скромною
Всей жизни вахлаков,
Где праздники справляются,
Где сходки собираются
Где днем секут, а вечером,
Цалуются, милуются —
Шел пир, великий пир!
Орудовать по-питерски
Привыкший дело всякое
Знакомец наш Клим Яковлич,
Видавший благородные
Пиры с речами, спичами —
Затейщик пира был.
На бревна, тут лежавшие,
На сруб избы застроенной
Уселись мужики;
Тут тоже наши странники
Сидели с Власом-старостой
(Им дело до всего).
Как только пить надумали,
Влас сыну-малолеточку
Вскричал: «беги за Трифоном»!
С дьячком приходским ТриФоном,
Гулякой, кумом старосты,
Пришли его сыны,
Семинаристы: Саввушка
И Гриша; было старшему
Ужь девятнадцать лет:
Теперь же прото-дьяконом
Смотрел, а у Григория
Лицо худое, бледное
И волос тонкий, вьющийся,
С оттенком красноты.
Простые парни, добрые,
Косили, жали, сеяли
И пили водку в праздники
С крестьянством наравне.
Тотчас же за селением
Шла Волга, а за Волгою
Был город небольшой,
(Сказать точнее, города
В ту пору тени не было,
А были головни:
Пожар все снес третьеводни).
Так люди мимоезжие,
Знакомцы вахлаков,
Тут тоже стаповилися,
Парома поджидаючи,
Кормили лошадей.
Сюда брели и нищие,
И тараторка-странница
И тихий богомол.
В день смерти князя старого
Крестьяне не предвидели,
Что не луга поёмные,
А тяжбу наживут.
И, выпив по стаканчику,
Первей всего заспорили:
Как им с лугами быть?
Не вся ты, Русь, обмеряна
Землицей: попадаются
Углы благословенные,

4865 — 4816
КОМУ НА РУСИ ЖИТЬ ХОРОШО
297
Где ладно обошлось.
Какой-нибудь случайностью —
Неведеньем помещика,
Живущего в дали,
Ошибкою посредника,
А чаще изворотами
Крестьян руководителей
В надел крестьянам изредка
Попало и леску.
Там горд мужик, попробуй-ка
В окошко стукнуть староста
За податью — осердится!
Один ответ до времени:
«А ты леску продай!»
И вахлаки надумали
Свои луга поёмные
Сдать старосте — на подати:
Все взвешено, рассчитано,
Как раз — оброк и подати,
С залишком. «Так ли, Влас?»
—А коли подать справлена,
Я никому не здравствую!
Охота есть — работаю,
Не то — валяюсь с бабою,
Не то — иду в кабак!
«Так!» вся орда вахлацкая
На слово Климки Лавина
Откликнулась: на подати!
«Согласен, дядя Влас?»
—У Клима речь короткая
И ясная, как вывеска,
Зовущая в кабак,
Сказал шутливо староста:
— Начнет Климаха бабою,
А кончит — кабаком!
— «А чем же? не острогом же
Кончать-ту? Дело верное,
Не каркай, пореши!»
Но Власу не до карканья.
Влас был душа добрейшая,
Болел за всю вахлачину,
Не за одну семью.
Служа при строгом барине,
Нес тяготу на совести
Невольного участника
Жестокостей его.
Как молод был, ждал лучшего,
Да вечно так случалося,
Что лучшее копчалося
Ничем или бедой.
И стад, бояться нового,
Богатого посулами,
Неверующий Влас.
Не столько в Белокаменной
По мостовой проехано,
Как по душе крестьянина
Прошло обид... до смеху ли?..
Влас вечно был угрюм.
А тут — сплошал старинушка!
Дурачество вахлацкое
Коснулось и его!
Ему невольно думалось:
«Без барщины... без подати..,
Без палки... правда ль, господи?»
И улыбнулся Влас.
Так солнце с неба знойного
В лесную глушь дремучую
Забросит луч — и чудо там:
Роса горит алмазами,
ПозСлотился мох.
«Пей, вахлачки, погуливай!»
Не в меру было весело:
У каждого в груди
Играло чувство новое,
Как будто выносила их
Могучая волна
Со дна бездонной пропасти
На свет, где нескончаемый
Им уготован пир!
Еще ведро поставили,
Галденье непрерывное
И песни начались.
Как схоронив покойника
Родные и знакомые
О нем лишь говорят,
Покаместь не управятся
С хозяйским угощением
И не начнут зевать, —
Так и галденье долгое
За чарочкой, под ивою,
Само собой сложилося
В поминки по подрезанным
Помещичьим крепям.
К дьячку с семинаристами
Пристали: «пой веселую!»
Запели молодцы.
(Ту песню — не народную —
Впервые спел сын Трифона,
Григорий вахлакам,
И с «Положенья» царского,
С народа крепи снявшего,
Она по пьяным праздникам
Как плясовая пелася
Попами и дворовыми —
Вахлак ее не пел,
А слушая притопывал,
Присвистывал; « веселою »
Не в шутку называл).

298
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4865—4876
ГЛАВА I
ГОРЬКОЕ ВРЕМЯ — ГОРЬКИЕ ПЕСНЕ
ВЕСЕЛАЯ
— Кушай тюрю, Яша!
Молочка-то нет!
«Где-жь коровка наша?»
— Увели, мой свет!
Барин для приплоду
Взял ее домой.
Славно жить народу
На Руси святой!
«Где же наши куры?»
Девченки орут.
— Не орите, дуры!
Съел их земский суд;
Взял еще подводу,
Да сулил постой...
Славно жить народу
На Руси святой!
Разломило спину,
А квашня не ждет!
Баба Катерину
Вспомнила — ревег:
В дворне больше году
Дочка... нет родной!
Славно жить народу
На Руси святой!
Чуть из ребятишек,
Глядь — и нет детей:
Царь возьмет мальчишек,
Барин — дочерей!
Одному уроду
Вековать с семьей.
Славно жить народа
На Руси святой!
Потом свою, вахлацкую,
Родную — хором грянули,
Протяжную, печальную —
Иных покаместь нет.
Не диво ли? широкая
Сторонка Русь крещеная,
Народу в ней тьма тем,
А ни в одной-то душеньке
С покон веков до нашего
Не загорелась песенка
Веселая и ясная,
Как ведреной денек.
Не дивно ли? не страшно ли?
О время, время новое!
Ты тоже в песне скажешься,
Но как?.. Душа народная!
Воссмейся-жь, наконец! •.
БАРЩИННАЯ
Беден, нечесан Калинушка,
Нечем ему щеголять,
Только расписана спинушка
Да за рубахой не знать.
С лаптя до ворота
Шкура вся вспорота,
Пухнет с мякины живот.
Верченый, крученой,
Сеченый, мученой
Еле Калина бредет.
В ноги кабатчику стукнется,
Горе потопит в вине,
Только в субботу аукнется
С барской конюкинижене...
«Аи, песенка!.. Запомнить бы!..»
Тужили наши странники,
Что память коротка,
А вахлаки бахвалились:
— Мы барщинные! С наше-то
Попробуй, потерпи!
Мы барщинные! выросли
Под рылом у помещика;
День — каторга, а ночь?
Что сраму-то! За девками
Гонцы скакали тройками
По нашим деревням.
В лицо позабывали мы
Друг дружку, в землю глядючи,
Мы потеряли речь.
В молчанку напивалися,
В молчанку цаловалися,
В молчанку драка шла.
— Ну, ты насчет молчанки-то
Не очень! нам молчанка-то
Досталась солоней!
Сказал соседней волости
Крестьянин, с сеном ехавший,
(Нужда пристала крайняя.
Скосил — и на базар!)
— Решила наша барышня
Гертруда Александровна,
Кто скажет слово крепкое,
Того нещадно драть.
И драли же! покудова

4865—4876
КОМУ НА РУСИ ЖИТЬ ХОРОШО
299
Не перестали лаяться.
А мужику не лаяться
Едино, что молчать.
Намаялись! ужь подлинно
Отпраздновали волю мы,
Как праздник: так ругалися,
Что поп Иван обиделся
За звоны колокольные,
Гудевшие в тот день.
Такие сказы чудные
Посыпались... и диво ли?
Ходить далеко за словом
Не надо — все прописано
На собственной спине.
— «У нас была оказия»,
Сказал детина с черными,
Большими бакенбардами:
«Так нет ее чудней».
(На малом шляпа круглая,
С значком, жилетка красная,
С десятком светлых пуговиц,
Посконные штаны
И лапти: малый смахивал
На дерево, с которого
Кору подпасок крохотный
Всю снизу ободрал.
А выше — ни царапины,
В вершине не побрезгует
Ворона свить гнездо).
— Так что-же, брат, рассказывай!
«Дай, прежде покурю!»
Покаместь он покуривал,
У Власа наши странники
Спросили: — Что за гусь?
— Так, подбегало-мученик1,
Приписан к нашей волости,
Барона Синегузина2
Дворовый человек,
Викентий Александрович.
С запяток в хлебопашество
Прыгнул! За ним осталася
И кличка: «выездной».
Здоров, а ноги слабые,
Дрожат; его-то барыня
В карете цугом ездила
Четверкой по грибы...
Расскажет он! послушайте!
Такая память знатная,
Должно быть (кончил староста),
Сорочьи яйца ел 8.
Поправив шляпу круглую,
Викентий Александрович
К рассказу приступил.
ПРО ХОЛОПА ПРИМЕРНОГО —ЯКОВА
ВЕРНОГО
Был господин не высокого рода,
Он деревнишку на взятки купил,
Жил в ней безвыездно тридцать три года,
Вольничал, бражничал, горькую пил.
Жадный, скупой, не дружился с дворянами,
Только к сестрице езжал на чаек;
Даже с родными, нетолько с крестьянами,
Был господин Поливанов жесток;
Дочь повенчав, муженька благоверного
Высек — обоих прогнал нагишом,
В зубы холопа примерного,
Якова верного
Походя дул каблуком.
Люди холопского звания —
Сущие псы иногда:
Чем тяжелей наказания,
Тем им милей господа.
Яков таким объявился из младости,
Только и было у Якова радости:
Барина холить, беречь, ублажать,
Да племяша-малолетка качать.
Так они оба до старости дожили,
Стали у барина ножки хиреть,
Ездил лечиться, да ноги не ожили...
Полно кутить, баловаться и петь!
Очи-то ясные,
Щеки-то красные,
Пухлые руки как сахар белы,
Да на ногах — кандалы!
Смирно помещик лежит под халатом,
Горькую долю клянет,
Яков при барине: другом и братом
Верного Якова барин зовет.
Зиму и лето вдвоем коротали,
В карточки больше играли они,
Скуку рассеять к сестрице езжали
Верст за двенадцать, в хорошие дни.
Вынесет сам его Яков; уложит,
Сам на долгушке свезет до сестры,
Сам до старушки добраться поможет.
Так они жили ладком —до поры...
Вырос племянничек Якова, Гриша,
Барину в ноги: «жениться хочу!»
1 Подбегало — человек нетутошной, пришлый, приписавшийся к деревне.
2 Тизенгаузена.
* Примета: чтоб иметь хорошую память, нужно есть сорочьи яйца.

300
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4865—4876
— Кто же невеста?—«Невеста—Ариша*
Барин ответствует: «в гроб вколочу!»,
Думал он сам, на Аришу-то глядя:
«Только бы ноги господь воротил!»
Как ни просил за племянника дядя,
Барин соперника в рекруты сбыл.
Крепко обидел холопа примерного
Якова верного
Барин — холоп задурил!
Мертвую запил... Неловко без Якова,
Кто ни послужит — дурак, негодяй!
Злость-то давно накипела у всякого,
Благо есть случай: груби, вымещай!
Барин то просит, то пёсски ругается,
Так две недели прошли.
Вдруг,его верный холоп возвращается...
Первое дело: поклон до земли.
Жаль ему, видишь-ты, стало безногого;
Кто де сумеет его соблюсти?
«Не поминай только дела жестокого,
Буду свой крест до могилы нести!»
Гнова помещик лежит под халатом,
Снова у ног его Яков сидит,
Снова помещик зовет его братом,
«Что ты нахмурился, Яша?» — Мутит!
Много грибов нанизали на нитки,
В карты сыграли, чайку напились,
Ссыпали вишни, малину в напитки
И поразвлечься к сестре собрались.
Курит помещик, лежит беззаботно,
Ясному солнышку, зелени рад,
Яков угрюм, говорит неохотно,
Возжи у Якова дрожмя дрожат,
Крестится. «Чур меня, сила нечистая!»
Шепчет: «рассыпься!» (мутил его враг).
Едут... Направо трущоба лесистая,
Имя ей исстари: Чортов овраг;
Яков свернул и поехал оврагом,
Барин опешил: «Куда жь ты, куда?»
Яков ни слова. Проехали шагом
Несколько верст; не дорога — беда!
Ямы, валежник; бегут по оврагу
Вешние воды, деревья шумят...
Стали лошадки — и дальше ни шагу,
Сосны стеной перед ними торчат.
Яков, не глядя на барина бедного,
Начал коней отпрягать,
Верного Яшу, дрожащего, бледного,
Начал помещик тогда умолять.
Выслушал Яков посулы — и грубо,
Зло засмеялся: «Нашел душегуба!
Стану я руки убийством марать,
Нет, не тебе умирать!»
Яков на сосну высокую прянул,
Возжи в вершине ее укрепил,
Перекрестился, на солнышко глянул,
Голову в петлю — и ноги спустил!..
Экие страсти господни! висит
Яков над барином, мерно качается.
Мечется барин, рыдает, кричит,
Эхо одно откликается!
Вытянул голову, голос напряг
Барин — напрасные крики!
В саван окутался Чортов овраг,
Ночью там росы велики,
Зги не видать! только совы снуют,
О-земь ширяясь крылами,
Слышно как лошади листья жуют,
Тихо звеня бубенцами.
Словно чугунка подходит — горя'
Чьи-то два круглые, яркие ока,
Птицы какие-то с шумом летят,
Слышно, посели они недалеко.
Ворон над Яковом каркнул один.
Чу! их слетелось до сотни!
Ухнул, грозит костылем господин!..
Экие страсти господни!
Барин в овраге всю ночь пролежал,
Стонами птиц и волков отгоняя,
Утром охотник его увидал.
Барин вернулся домой, причитая:
«Грешен я, грешен! Казните меня!»
Будешь ты, барин, холопа примерного,
Якова верного,
Помнить до судного дня!
«Грехи, грехи» послышалось
Со всех сторон: «Жаль Якова,
Да жутко и за барина,
Какую принял казнь!»
«Жалей!..» Еще прослушали
Два-три рассказа страшные
И горячо заспорили
О том, кто всех грешней?
Один сказал: «кабатчики»,
Другой сказал: «помещики»,
А третий— «мужики».
То был Игнатий Прохоров,
Извозом занимавшийся,
Степенный и зажиточный
Мужик, не пустослов.
Видал он виды всякие,
Изъездил всю губернию
И вдоль, и поперег.
Его послушать надо бы.
Однако, вахлаки
Так обозлились, не дали
Игнатью слова вымолвить,
Особенно Клим Яковлев

4865-4876
КОМУ НА РУСИ ЖИТЬ ХОРОШО
301
Куражился: «Дурак же ты!»..
—А ты бы прежде выслушал...
«Дурак же ты...»
— И все-то вы,
Я вижу, дураки!
Вдруг вставил слово грубое
Еремин, брат купеческий,
Скупавший у крестьян
Что ни попало, лапти ли,
Теленка ли, бруснику ли
А главное: мастак
Подстерегать оказии,
Когда сбирались подати
И собственность вахлацкая
Пускалась с молотка.
— Затеять спор затеяли,
А в точку не утраФили!
Кто всех грешней?подумайте!
— Ну, кто же? говори!
«Известно, кто: разбойники!»
А Клим ему в ответ:
— Вы крепостными не были,
Была капель великая,
Да не на вашу плешь!
Набил мошну: мерещатся
Везде ему разбойники;
Разбой — статья особая,
Разбой тут не причем!
«Разбойник за разбойника
Вступился!» прасол вымолвил,
А Лавин скок к нему!
— Молись! и в зубы прасола.
«Прощайся с животишками!»
И прасол в зубы Лавина.
«Аи, драка! молодцы!»
Крестьяне расступилися,
Никто не подзадоривал,
Никто не разнимал.
Удары градом сыпались:
— Убью! пиши к родителям\
— «Убью! зови попа!»
Тем кончилось, что прасола
Клим сжал рукой, как обручем,
Другой вцепился в волосы
И гнул со словом: «кланяйся»
Купца к своим ногам.
— Ну, баста! прасол вымолвил,
Клим выпустил обидчика,
Обидчик сел на бревнышко,
Платком широким клетчатым
Отерся и сказал:
—Твоя взяла! и диво ли?
Не жнет, не пашет — шляется
По коновальской должности:
К&к сил не нагулять?
(Крестьяне засмеялися).
«А ты еще не хочешь ли?»
Сказал задорно Клим.
—Ты думал, нет? Попробуем!
Купец снял чуйку бережно
И в руки поплевал.
«Раскрыть уста греховные
Пришел черед: прислушайте!
И так вас помирю!»
Вдруг возгласил Ионушка,
Весь вечер молча слушавший,
Вздыхавший и крестившийся,
Смиренный богомол.
Купец был рад; Клим Яковлев
Помалчивал. Уселися,
Настала тишина.
ГЛАВА II
СТРАННИКИ И БОГОМОЛЬЦЫ
Бездомного, безродного
Не мало попадается
Народу на Руси.
Не жнут, не сеют — кормятся
Из той же общей житницы,
Что кормит мышку малую
И воинство несметное:
Оседлого крестьянина
Горбом ее^ зовут.
Пускай народу ведомо,
Что целые селения
На попрошайство осенью
Как на доходный промысел
Идут: в народной совести
Уставилось решение,
Что больше тут злосчастия,
Чем лжи — им подают.
Пускай нередки случаи,
Что странница окажется
Воровкой; что у баб
За просфоры аФонские,
За «слезки богородицы»
Паломник пряжу выманит,
А после бабы сведают,
Что дальше Троицы-Сергия
Он сам-то не бывал.
Был старец, чудным пением
Пленял сердца народные;
С согласья матерей,
В селе Крутые-Заводи
Божественному пению
Стал девок обучать;
Всю зиму девки красные
С ним в риге запиралися,
Оттуда пенье слышалось,-

302
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4865—4876
А чаще смех и визг.
Однако, чем же кончилось?
Он петь-то их не выучил,
А перепортил всех.
Есть мастера великие
Подлаживаться к барыням:
Сначала через баб
Доступится до девичьей,
А там и до помещицы;
Бренчит ключами; по двору
Похаживает барином,
Плюет в лицо крестьянину,
Старушку богомольную
Согнул в бараний рог!..
Но видит в тех же странниках
И лицевую сторону
Народ. Кем церкви строятся?
Кто кружки монастырские
Наполнил через край?
Иной добра но делает
И зла за ним не видится,
Иного не поймешь.
Знаком народу Фомушка:
Вериги двупудовые
По телу опоясаны,
Зимой и летом бос,
Бормочет непонятное,
А жить — живет по божески:
Доска да камень в головы,
А пища — хлеб один.
Чуден ему и памятен
Старообряд Кропильников,
Старик, вся жизнь которого
То воля, то острог.
Пришел в село Усолово:
Корит мирян безбожием,
Зовет в леса дремучие
Спасаться. Становой
Случился Тут, все выслушал,
— К допросу сомустителя!
Он то же и ему:
«Ты враг Христов, антихристов
Посланник!» Соцкой, староста
Мигали старику:
— Эй, покорись! — не слушает!
Везли его в острог,
А он корил начальника
И, на телеге стоючи,
Усоловцам кричал:
«Горе вам, горе, пропащие головы!
Были оборваны, — будете голы вы,
Били вас палками, розгами, кнутьями,
Будете биты железными прутьями!..
Правды в судилище, свету в нощи,
В мире добра —не ищи».
У сол овцы крести лися,
Начальник бил глашатая:
«Попомнишь ты, анафема,
Судью ерусалимского!»
У парня, у подводчика
С испугу возжи выпали
И волос дыбом стал!
И как на грех, воинская
Команда утром грянула:
В Устой село не дальное
Солдатики прошли.
Допросы! усмирение!
Тревога! поспопутности
Досталось и усоловцам,
Пророчество строптивого
Чуть в точку не сбылось.
Вовек не позабудется
Народом ЕвФросиньюшка,
Посадская вдова:
Как божия посланница,
Старушка появляется
В холерные года;
Хоронит, лечит, возится
С больными. Чуть не молятся
Крестьянки на нее.
Стучись же, гость неведомый!
Кто б ни был ты, уверенно
В калитку деревенскую
Стучись! Не подозрителен
Крестьянин коренной;
В нем мысль не зарождается,
Как у людей достаточных,
При виде незнакомого,
Убогого и робкого:
Не стибрил бы чего?
А бабы — те радёхоньки!
Зимой, перед лучиною
Сидит семья, работает,
А странничек гласит.
Ужь в баньке он попарился,
Ушицы ложкой собственной,
С рукой благословляющей,
Досыта похлебал.
По жилам ходит чарочка,
Рекою льется речь.
В избе все словно замерло:
Старик, чинивший лапотки,
К ногам их уронил;
Челнок давно не чикает,
Заслушалась работница
У ткацкого станка;
Застыл ужь на уколотом
Мизинце у Евгеньюшки,
Хозяйской старшей дочери,

4863—4876
КОМУ НА РУСИ ЖИТЬ ХОРОШО
303
Высокий бугорок,
А девка и не слышала,
Как укололась до крови;
Шитье к ногам, спустилося,
Сидит, — зрачки расширены,
Руками развела...
Ребята, свесив головы
С палатей, не шелохнутся,
Как тюленята сонные
На льдинах за Архангельском,
Лежат на животе.
Лиц не видать, завешаны
Спустившимися прядями
Волос — не нужно сказывать,
Что желтые они.
Постой! ужь скоро странничек
Доскажет быль афонскую,
Как турка взбунтовавшихся
Монахов в море гнал,
Как шли покорно иноки
И погибали сотнями,
Услышишь шопот ужаса,
Увидишь ряд испуганных,
Слезами полных глаз!
Пришла минута страшная —
И у самой хозяюшки
Веретено пузатое
Скатилося с колен.
Кот Васька насторожился —
И прыг к веретену!
В другую пору то-то бы
Досталось Ваське шустрому,
А тут и не заметили,
Как он проворной лапкою
Веретено потрогивал,
Как прыгал на него,
И как оно каталося,
Пока не размоталася
Напряденная нить!
Кто видывал, как слушает
Своих захожих странников
Крестьянская семья,
Поймет, что ни работою,
Ни вечною заботою,
Ни игом рабства долгого,
Ни кабаком самим
Еще народу русскому
Пределы не поставлены,
Пред ним широкий путь.
Когда изменят пахарю
Поля старозапашные,
Клочки в лесных окраинах
Он пробует пахать.
Работы тут достаточно,
За то полоски новые
Дают без удобрения
Обильный урожай.
Такая почва добрая
Душа народа русского...
О, сеятель! приди!..
Иона (он же Ляпушкин)
Сторонушку вахлацкую
Издавна навещал.
Нетолько не гнушалися
Крестьяне божьим странником,
А спорили о том,
Кто первый приютит его?
Пока их спорам Ляпушкин
Конца не положил:
«Эй! бабы! выносите-ка
Иконы!» Бабы вынесли;
Пред каждою иконою
Иона падал ниц:
«Не спорьте! дело божие,
Котора взглянет ласковей,
За тою и пойду!»
И часто за беднейшею
Иконой шел Ионушка
В беднейшую избу.
И к той избе особое
Почтенье: бабы бегают
С узлами, сковородками
В ту избу: чашей полною,
По милости Ионушки,
Становится она.
Не громко и не торопко
Повел рассказ Ионушка
«О двух великих грешниках»,
Усердно покрестясь.
О ДВУХ ВЕЛИКИХ ГРЕШНИКАХ
Господу богу помолимся,
Древнюю быль возвестим,
Мне в Соловках ее сказывал
Инок, отец Питирим.
Было двенадцать разбойников,
Был Кудеяр — атаман,
Много разбойники пролили
Крови честных христиан,
Много богатства награбили.
Жили в дремучем лесу,
Вождь-Кудеяр из-под Киева
Вывез девицу-красу.
Днем с полюбовницей тешился,
Ночью набеги творил,
Вдруг у разбойника лютого
Совесть господь пробудил.

304
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4863 —W 6
Сон отлетел, опротивели
Пьянство, убийство, грабеж,
Тени убитых являются,
Целая рать — не сочтешь!
Долго боролся, противился
Господу зверь-человек,
Голову снес полюбовнице
И есаула засек.
Совесть злодея осилила,
Шайку свою распустил,
Роздал на церкви имущество,
Нож под ракитой зарыл.
И прегрешенья отмаливать
К гробу господню идет,
Странствует, молится, кается,
Легче ему не стаёт.
Старцем, в одежде монашеской,
Грешник вернулся домой.
Жил под навесом старейшего
Дуба, в трущобе лесной.
Денно и нощно всевышнего
Молит: грехи отпусти!
Тело предай истязанию,
Дай только душу спасти!
Сжалился бог и к спасению
Схимнику путь указал:
Старцу в молитвенном бдении
Некий угодник предстал.
Рек: «Не без божьего промысла
Выбрал ты дуб вековой,
Тем же ножем, что разбойничал,
Срежь его, той же рукой!
«Будет работа великая,
Будет награда за труд,
Только-что рухнется дерево,
Цепи греха упадут».
Смерил отшельник страшилище.
Дуб — три обхвата кругом!
Стал на работу с молитвою,
Режет булатным ножом,
Режет упругое дерево,
Господу славу поет,
Годы идут — подвигается
Медленно дело вперед.
Что с великаном поделает
Хилый, больной человек?
Нужны тут силы железные,
Нужен не старческий век!
В сердце сомнение крадется,
Режет и слышит слова:
«Эй, старина, что ты делаешь?»
Перекрестился сперва,
Глянул — и пана Глуховского
Видит на борзом коне,
Пана богатого, знатного,
Первого в той стороне.
Много жестокого, страшного
Старец о пане слыхал,
И в поучение грешнику
Тайну свою рассказал.
Пан усмехнулся: «Спасения
Я ужь не чаю давно,
В мире я чту только женщину,
Золото, честь и вино.
«Жить надо, старче, по-моему:
Сколько холопов хублю,
Мучу, пытаю и вешаю,
А поглядел бы, как сплю!»
Чудо с отшельником сталося:
Бешеный гнев ощутил,
Бросился к пану Глуховскому,
Нож ему в сердце вонзил!
Только что пан окровавленный
Пал головой на седло,
Рухнуло древо громадное,
Эхо весь лес потрясло,
Рухнуло древо, скатилося
С инока бремя грехов!..
Господу богу помолимся:
Милуй нас, темных рабов!
ГЛАВА III
И СТАРОЕ И НОВОЕ
Иона кончил, крестится;
Народ молчит. Вдруг прасола
Сердитым криком прорвало:
«Эй вы, тетери сонные!
Па-ром, живей, па-ром!»
— Парома не докличешься
До солнца! перевозчики
И днем-то трусу празднуют,
Паром у них худой,
Пожди! Про Кудеяра-то...
«Паром! пар-ром! пар-ром!»
Ушел, с телегой возится;
Корова к ней привязана —
Он пнул ее ногой;
В ней курочки курлык от,
Сказал им: «дуры! цыц!о

4863—4876
КОМУ НА РУСИ ЖИТЬ ХОРОШО
305
Теленок в ней мотается —
Досталось и теленочку
По звездочке на лбу.
Нажог коня саврасого
Кнутом—и к Волге двинулся.
Плыл месяц над дорогою,
Такая тень потешная
Бежала рядом с прасолом
По лунной полосе!
«Отдумал, стало, драться-то?
А спорить — видит — не о чем»,
Заметил Влас: «Ой, Господи!
Велик дворянский грех!»
— Велик, а все не быть ему
Против греха крестьянского,
Опять Игнатий Прохоров
Не вытерпел — сказал.
Клим плюнул. — Эк приспичило!
Кто с чем, а нашей галочке
Родные галченяточки
Всего милей... ну, сказывай,
Что за великий грех?
КРЕСТЬЯНСКИЙ ГРЕХ
Аммирал-вдовец по морям ходил,
По морям ходил, корабли водил,
Под Ачаковым бился с туркою,
Наносил ему поражение,
И дала ему государыня
Восемь тысяч душ в награждение.
В той ли вотчине припеваючи
Доживает век аммирал-вдовец,
И вручает он, умираючи,
Глебу-старосте золотой ларец.
«Гой-ты, староста! береги ларец!
Воля в нем моя сохраняется:
Из цепей-крепей на свободушку
Восемь тысяч душ отпускается!»
Аммирал-вдовец на столе лежит,
Дальний родственник хоронить катит...
Схоронил, забыл! Кличет старосту
И заводит с ним речь окольную;
Все повыведал, насулил ему
Горы золота, выдал вольную...
Глеб — он жаден был — соблазняется:
Завещание сожигается!
На десятки лет, до недавних дней,
Восемь тысяч душ закрепил злодей,
С родом, с племенем, что народу-то!
Что народу-то! с камнем в воду-то!
Все прощает бог, а Иудин грех
Не прощается.
Ой, мужик! мужик! ты грешнее всех
II за то тебе вечно маяться!
Суровый и рассерженный,
Громовым, грозным голосом
Игнатий кончил речь.
Толпа вскочила на ноги,
Пронесся вздох, послышалось:
«Так вот он грех крестьянина!
И впрямь страшенный грех!»
— И впрямь: нам вечно маяться,
Ох-ох!.. —сказал сам староста,
Опять убитый, в лучшее
Неверующий Влас
И скоро поддававшийся
Как горю, так и радости.
«Великий грех! великий грех!»
Тоскливо вторил Клим.
Площадка перед Волгою.
Луною освещенная,
Переменилась вдруг,
Пропали люди гордые
С уверенной походкою,
Остались вахлаки,
Досыта не едавшие,
Не солоно хлебавшие,
Которых вместо барина
Драть будет волостной,
К которым голод стукнуться
Грозит: засуха долгая,
А тут еще жучек!
Которым прасол-выжига
Урезать цену хвалится
На их добычу трудную,
Смолу, слезу вахлацкую,
Урежет, попрекнет:
«За что платить вам много-то?
У вас товар не купленный
Из вас на солнце топится
Смола, как из сосны!»
Опять упали бедные
На дно бездонной пропасти,
Притихли, приубожились,
Легли на животы;
Лежали, думу думали
И вдруг запели. Медленно,
Как туча надвигается,
Текли слова тягучие.
Так песню отчеканили,
Что сразу наши странники
Упомнили ее:

306
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4865—4876
ГОЛОДНАЯ
Стоит мужик —
Колышется,
Идет мужик —
Не дышится!
С коры его
Распучило,
Тоска-беда
Измучила.
Темней лица
Стеклянного
Не видано
У пьяного.
Идет — пыхтит,
Идет—и спит,
Прибрел туда,
Где рожь шумит.
Как идол стал
На полосу,
Стоит, поет
Без голосу:
«Дозрей, дозрей
Рожь-матушка!
Я пахарь твой,
Панкратушка!
«Ковригу съем
Гора горой,
Ватрушку съем
Со стол большой!
«Все съем один,
Управлюсь сам.
Хоть мать, хоть сын
Проси — не дам!»
«Ой, батюшки, есть хочется!»
Сказал упалым голосом
Один мужик; из пещура
Достал краюху — ест.
— Поют они без голосу,
А слушать — дрожь по волосу!
Сказал другой мужик.
И правда, что не голосом —
Нутром — свою «Голодную»
Пропели вахлаки.
Иной во время пения
Стал на ноги, показывал,
К&к шел мужик расслабленный,
Кй сон долил юлодного,
К£к ветер колыхал,
И были строги, медленны
Движенья. Спев «Голодную»^
Шатаясь, как разбитые,
Гуськом пошли к ведерочку
И выпили певцы.
«Дерзай!» За ними слышится
Дьячково слово: сын его
Григорий, крестник старосты,
Подходит к землякам.
—Хошь водки? — Пил достаточно.
— Что тут у вас случилося?
Как в воду вы опущены!..
— «Мы?., что ты!..» Насторожились,
Влас положил на крестника
Широкую ладонь.
— Неволя к вам вернулася?
Погонят вас на барщину?
Луга у вас отобраны?
— «Луга-то?.. Шумишь, брат!»,
— Так что жь переменилося?..
Закаркали «Голодную»,
Накликать голод хочется?
— «Никак и впрямь ништо!»
Клим как из пушки выпалил,
У многих зачесалися
Затылки, шопот слышится:
— Никак и впрямь ништо!
— «Пей, вахлачки, погуливай!
Все ладно, все по-нашему,
К&к было ждано-гадано.
Не вешай головы!»
— По-нашему ли, Климушка?
А Глеб-то?..
Потолковано
Не мало: в рот положено,
Что не они ответчики
За Глеба окаянного,
Всему виною: крепь!
«Змея родит змеенышей,
А крепь — грехи помещика,
Грех Якова несчастного,
Грех Глеба родила!
Нет крепи — нет помещика,
До петли доводящего
Усердного .раба,
Нет крепи — нет дворового,
Самоубийством мстящего
Злодею своему.

4863— 4876
КОМУ НА РУСИ ЖИТЬ ХОРОШО
307
Нет крепи — Глеба нового
Не будет на Руси!»
Всех пристальней, всех радостней
Прослушал Гришу Пров:
Осклабился, товарищам
Сказал победным голосом:
«Мотайте-ка на ус!»
«Так, значит, и «Голодную»
Теперь навеки по-боку?
Эй! други! Пой веселую!»
Клим радостно кричал...
Пошло, толпой подхвачено,
О крепи слово верное
Трепаться: «нет змеи —
Не будет и змеенышей!»
Клим Яковлев Игнатия
Опять ругнул: дурак же ты!
Чуть-чуть не подрались!
Дьячок рыдал над Гришею:
— «Создаст же бог головушку!
Недаром порывается
В Москву, в новорситет!»
А Влас его поглаживал:
— Дай бог тебе и серебра,
И золотца, дай умную,
Здоровую жену!
«Не надо мне ни серебра,
Ни золота, а дай господь,
Чтоб землякам моим
И каждому крестьянину
Жилось вольготно-весело
На всей святой Руси!»
Зардевшись, словно девушка,
Сказал из сердца самого
Григорий — и ушел.
Светает. Снаряжаются
Подводчики. — Эй, Влас Ильич i
Иди сюда, гляди, кто здесь!
Сказал Игнатий Прохоров,
Взяв к бревнам приваленную
Дугу. Подходит Влас,
За ним бегом Клим Яковлев,
За Климом — наши странники
(Им дело до всего):
За бревнами, где нищие
В повалку спали с вечера,
Лежал какой-то смученной,
Избитый человек;
На нем одёжа новая,
Да только вся изорвана,
На шее красный, шелковый
Платок, рубаха красная,
Жилетка и часы.
Нагнулся Лавин к спящему,
Взглянул и с криком: «бей его!»
Пнул в зубы каблуком.
Вскочил детина, мутные
Протер глаза, а Влас его
Тем временем в скулу.
Как крыса прищемленная,
Детина пискнул жалобно —
И к лесу! Ноги длинные,
Бежит — земля дрожит!
Четыре парня бросились
В погоню за детиною,
Народ кричал им: «бей его!»
Пока в лесу не скрылися
И парни, и беглец.
— Что за мужчина? старосту
Допытывали странники:
— За что его тузят?
— Не знаем, так наказано
Нам из села из Тискова,
Что буде где покажется
Егорка Шутов — бить его!
И бьем. Подъедут тисковцы,
Расскажут. — Удоволили?
Спросил старик вернувшихся
С погони молодцов.
— «Догнали, удоволили!
Побег к Кузьмо-Демьянскому:
Там, видно, переправиться
За Волгу наровит».
Чудной народ! бьют сонного,
За что, про что, не знаючи...
— Коли всем миром велено:
Бей! стало, есть за что!
Прикрикнул Влас на странников:
Не ветрогоны тисковцы!
Давно ли там десятого
Пороли?... ой, Егор!..
Аи, служба — должность подлая*
Гнусь-человек! — Не бить его,
Так ужь кого и бить?
Не нам одним наказано:
От Тискова по Волге-то
Тут деревень четырнадцать,
Чай, через все четырнадцать
Прогнали, как сквозь строй!
Притихли наши странники.
Узнать-то им желательно,
В чем штука? да прогневался
И так ужь дядя Влас.

308
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
Совсем светло. Позавтракать
Мужьям хозяйки вынесли:
Ватрушки с творогом,
Гусятина. (Прогнали тут
Гусей; три затомилися, —
Мужик их нес под мышкою:
«Продай! помрут до городу!»
Купили ни за что).
Как пьет мужик, толковано
Не мало, а не всякому
Известно, как он ест.
Жаднее на говядину,
Чем на вино бросается.
Был тут непьющий каменыцик,
Так опьянел с гусятины, —
На что твое вино!
Чу! слышен крик: «Кто едет-то!
Кто едет-то!» Наклюнулось
Еще подспорье шумному
Веселью вахлаков.
Воз с сеном приближается,
Высоко на возу
Сидит солдат Овсяников,
Верст на двадцать в окружности
Знакомый мужикам,
И рядом с ним Устиньюшка,
Сироточка-племянница,
Поддержка старика.
Райком кормился дедушка,
Москву да Кремль показывал.
Вдруг инструмент испортился,
А капиталу нет!
Три желтенькие ложечки
Купил — так не приходятся
Заученные на-твердо
Присловья к новой музыке,
Народа не смешат!
Хитер солдат! по времени
Слова придумал новые
И ложки в ход пошли.
Обрадовались старому:
«Здорово, дедко! спрыгни-ка,
Да выпей с нами рюмочку,
Да в ложечки ударь!»
— Забраться-то, забрался я,
А как сойду, не ведаю:
Ведёт! — «Не бось, до города
Опять за полной пенцией?
Да город-то сгорел!»
— Сгорел? И по делом ему!
Сгорел? Так я до Питера!
Там все мои товарищи
Гуляют с полной пенцией,
Там — дело разберут!
«Чай, по чугунке тронешься?»
Служивый посвистал:
— Не долго послужила ты
Народу православному,
Чугунка бусурманская!
Была ты нам люба,
Как от Москвы до Питера
Возила за три рублика,
А коли семь-то рубликов
Платить, так чорт с тобой!
Важная барыня! гордая барыня!
Ходит, змеею шипит,
«Пусто вам! пусто вам! пусто вам!»
Русской деревне кричит;
В рожу крестьянину Фыркает,
Давит, увечит, кувыркает,
Скоро весь русский народ
Чище метлы подметет!
— А ты ударь-ка в ложечки,
Сказал солдату староста:
Народу подгулявшего
Покуда тут достаточно,
Авось, дела поправятся.
Орудуй живо, Клим!
(Влас Клима не долюбливал,
А чуть делишко трудное,
Тотчас к нему: — «Орудуй, Клим!»
А Клим тому и рад).
Спустили с возу дедушку.
Солдат был хрупок на ноги,
Высок и тощь до крайности;
На нем сюртук с медалями
Висел, как на шесте.
Нельзя сказать, чтоб доброе
Лицо имел, особенно,
Когда сводило старого —
Чорт чортом! Рот ощерится,
Глаза — что угольки!
Солдат ударил в ложечки,
Что было вплоть до берегу
Народу — все сбегается.
Ударил — и запел:
СОЛДАТСКАЯ
Тошен свет,
Правды нет,
Жизнь тошна,
Боль сильна.
Пули немецкие,
Пули турецкие,
Пули Французские,
Палочки русские!

4865—4876
КОМУ НА РУСИ ЖИТЬ ХОРОШО
309
Тошен свет,
Хлеба нет,
Крова нет,
Смерти нет.
Нутка, с редута-то с первого номеру,
Нутка, с Георгием — по-миру, по-миру!
У богатого,
У богатины,
Чуть не подняли
На рогатину!
Весь в гвоздях забор
Ощетинился,
А хозяин вор
Оскотинился.
Нет у бедного
Гроша медного:
Не взыщи, солдат!
— И не надо, брат!
Тошен свет,
Хлеба нет,
Крова нет,
Смерти нет!
Только трех Матрен
Да Луку с Петром
Помяну добром.
У Луки с Петром
Табачку нюхнем,
А у трех Матрен
Провиант найдем.
У первой Матрены
Груздочки ядрены,
Матрена вторая
Несет каравая,
У третьей водицы попью из ковша:
Вода ключевая, а мера — душа!
Тошен свет,
Правды нет,
Жизнь тошна,
Боль сильна.
Служивого задергало.
Опершись на Устиньюшку,
Он поднял ногу левую
И стал ее раскачивать,
Как гирю на весу;
Проделал тоже с правою,
Ругнулся: «жизнь проклятая!»
И вдруг на обе стал.
— «Орудуй, Клим!» По-питерсли
Клим дело оборудовал:
По блюдцу деревянному
Дал дяде и племяннице,
Поставил их рядком,
А сам вскочил на бревнышко
И громко крикнул: слушайте!
(Служивый не выдерживал
И часто в речь крестьянина
Вставлял словечко меткое
И в ложечки стучал).
КЛИМ
Колода есть дубовая
У моего двора,
Лежит давно: измладости
Колю на ней дрова,
Так та не так изранена,
Как господин служивенькой.
Взгляните: в чём душа!
СОЛДАТ
Пули немецкие,
Пули турецкие,
Пули Французские,
Палочки русские.
КЛИМ
А пенциону полного
Не вышло, забракованы
Все раны старика.
Инспектор сам осматривал,
Сказал: «второразрядные» —
По ним и пенцион».
СОЛДАТ
Полного выдать не велено.
Сердце насквозь не прострелено!
Служивый всхлипнул, в ложечки
Хотел ударить, — скорчило!
Не будь при нем Устиньюшки,
Упал бы старина.
КЛИМ
Какое в нашем городе
Начальство? Поделом его
Пожар загнал в острог!
Вершками раны смеряли
И оценили каждую
Чуть-чуть не в медный грош.
Так мерит пристав следственный
Побои на подравшихся
На рынке мужиках:
«Под правым глазом ссадина
Величиной с двугривенный,
В средине лба пробоина
В целковый. И того:
На р^бль пятнадцать деньгою
Побоев». Приравняешь ли
К побоищу базарному
Войну под Севастополем,
Где лил солдатик кровь?

310
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4865—4876
СОЛДАТ
Только горами не двигали,
А на редуты как прыгали!
Зайцами, белками, дикими кошками,
Там и простился я с ножками,
С адского грохоту, свисту оглох,
С русского голоду чуть не подох!
КЛИМ
Ему бы в Питер надобно
До комитета раненых, —
Пеш до Москвы дотянется,
А дальше как? Чугункою?
Кусаться начала!
СОЛДАТ
Важная барыня! гордая барыня!
Ходит, змеею шипит:
«Пусто вам! пусто вам! пусто вам!*
Русской деревне кричит:
В рожу крестьянину Фыркает,
Давит, увечит, кувыркает,
Скоро весь русский народ
Чище метлы подметет.
Солдат слегка притопывал
И слышалось, как стукалась
Сухая кость о кость,
А Клим молчал; ужь двинулся
К служивому народ.
Все дали: по копеечке,
По грошу, на тарелочках
Рублишко набрался...
ГЛАВА IV
ДОБРОЕ ВРЕМЯ —ДОБРЫЕ ПЕСНИ
В замену спичей с песнями,
В подспорье речи с дракою,
Пир только к утру кончился, —
Великий пир! Расходится
Народ. Уснув, осталися
Под ивой наши странники,
И тут же спал Ионушка,
Смиренный богомол.
Качаясь, Савва с Гришею
Вели домой родителя
И пели; в чистом воздухе
Над Волгой, как набатные
Согласные и сильные
Гремели голоса:
Доля парода,
Счастье его,
Свет и свобода
Прежде всего!
Мы же немного
Просим у бога:
Честное дело
Делать умело
Силы нам дай!
Жизнь трудовая,
Другу прямая
К сердцу дорога,
Прочь от порога,
Трус и лентяй!
То ли не рай?
Доля народа,
Счастье его,
Свет и свобода
Прежде всего!..
Беднее захудалого
Последнего крестьянина
Жил ТриФОн. Две коморочки;
Одна с дымящей печкою,
Другая в сажень — летняя,
И вся тут недолга;
Коровы нет, лошадки нет;
Была собака Зудушка,
Был кот — и те ушли.
Спать уложив родителя,
Взялся за книгу Саввушка,
А Грише не сиделося,
Ушел в поля, в луга.
У Гриши — кость широкая,
Но сильно исхудалое
Лицо — их не докармливал
Хапуга-эконом.
Григорий в семинарии
В час ночи просыпается
И ужь потом до солнышка
Не спит — ждет жадно ситника,
Который выдавался им
Со сбитнем по утрам.
Как ни бедна вахлачина,
Они в ней отъедалися,
Спасибо Власу-крестному
И прочим мужикам!

1865-1876
КОМУ НА РУСИ ЖИТЬ ХОРОШО
Платили им молодчики,
По мере сил, работою,
По их делишкам хлопоты
Справляли в городу.
Дьячок хвалился детками,
А чем они питаются
И думать позабыл.
Он сам был вечно голоден,
Весь тратился на поиски,
Где выпить, где поесть.
И был он нрава легкого,
А будь иного, вряд ли бы
И дожил до седин.
Его хозяйка Домнушка
Была куда заботлива,
Зато и долговечности
Бог не дал ей. Покойница
Всю жизнь о соли думала:
Нет хлеба, у кого-нибудь
Попросит, а за соль
Дать надо деньги чистые,
А их во всей вахлачине,
Сгоняемой на барщину,
Не густо! Благо хлебушком
Вахлак делился с Домною.
Давно в земле истлели бы
Ее родные деточки,
Не будь рука вахлацкая
Щедра, чем бог послал.
Батрачка безответная
На каждого, кто чем-нибудь
Помог ей в черный день,
Всю жизнь о соли думала,
О соли пела Домнушка,
Стирала ли, косила ли,
Баюкала ли Гришеньку,
Любимого сынка.
К&к сжалось сердце мальчика,
Когда крестьянки вспомнили
И спели песню Домнину
(Прозвал ее «Соленою»
Находчивый вахлак).
СОЛЕНАЯ
Никто как бог!
Не ест, не пьет
Меньшой сынок,
Гляди — умрет!
Дала кусок,
Дала другой —
Не ест, кричит:
«Посыпь сольцой!»
А соли нет,
Хоть бы щепоть!
«Посыпь мукой»t
Шепнул господь.
Раз-два куснул,
Скривил роток
«Соли еще!»
Кричит сынок.
Опять мукой...
А на кусок
Слеза рекой!
Поел сынок!
Хвалилась мать —
Сынка спасла...
Знать, солона
Слеза была!..
Запомнил Гриша песенку
И голосом молитвенным
Тихонько в семинарии,
Где было темно, холодно,
Угрюмо, строго, голодно,
Певал — тужил о матушке
И обо всей вахлачине,
Кормилице своей.
И скоро в сердце мальчика
С любовью к бедной матери
Любовь ко всей вахлачине
Слилась — и лет пятнадцати
Григорий твердо знал уже,
Что будет жить для счастия
Убогого и темного
Родного уголка.
Довольно демон ярости
Летал с мечем карающим
Над русскою землей.
Не всё жь пути лукавые!
Над Русью оживающей
Иная песня слышится:
То ангел милосердия
Над ней незримо носится
И юношам поет:
Средь мира дольного
Для сердца вольного
Есть два пути.
Взвесь силу гордую,
Взвесь волю твердую, -
Каким итти?
Одна просторная
Дорога—торная,
Страстей раба,

312
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4865—4876
По ней громадная,
К соблазну жадная
Идет толпа.
О жизни искренней,
О цели выспренней
Там мысль смешна.
Кипит там вечная,
Бесчеловечная
Вражда-война
За блага бренные...
Там души пленные
Полны греха.
На вид блестящая
Там жизнь мертвящая
К добру глуха.
Другая — тесная
Дорога, честная,
По ней идут
Лишь души сильные,
Любве-обильные,
На бой, на труд,
Иди к униженным,
Иди к обиженным —
По их стопам,
Где трудно дышится,
Где горе слышится,
Будь первый там!
И ангел милосердия
Не даром песнь призывную
Поет над русским юношей -
Не мало Русь ужь выслала
Сынов своих, отмеченных
Печатью дара божьего,
На честные пути.
Как ни темна вахлачина,
Как ни забита барщиной
И рабством — а она
Благословясь поставила
В Григорье Добросклонове
Такого посланца.
Ему судьба готовила
Путь славный, имя громкое
Народного заступника,
Чахотку и Сибирь.
Григорий шел задумчиво
Сперва большой дорогою
(Старинная: с высокими
Курчавыми березами,
Прямая, как стрела).
Ему то было весело,
То грустно. Возбужденная
Вахлацкою пирушкою,
В нем сильно мысль работала
И в песне излилась:
«В минуты унынья, о родина-мать!
Я мыслью вперед улетаю.
Еще суждено тебе много страдать,
Но ты не погибнешь, я знаю.
«Был гуще невежества мрак над тобой,
Удушливей сон непробудной,
Была ты глубоко-несчастной страной,
Подавленной, рабски-бессудной.
«Давно ли народ твой игрушкой служил.
Позорным страстям господина?
Потомок татар как коня выводил
На рынок раба-славянина,
«И русскую деву влекли на позор,
Свирепствовал бич без боязни,
И ужас народа при слове «набор»
Подобен был ужасу казни?
«Довольно! Окончен с прошедшим расчет,
Окончен расчет с господином!
Сбирается с силами русский народ
И учится быть гражданином.
«И ношу твою облегчила судьба,
Сопутница дней славянина!
Еще ты в семействе покуда — раба,
Но мать уже вольного сына!
Светило солнце ласково,
Дышало утро раннее
Прохладой, ароматами
Косимых всюду трав...
Сманила Гришу узкая
Извилистая тропочка,
Через хлеба бегущая,
В широкий луг подкошенный
Спустился он по ней.
В лугу траву сушившие
Крестьянки Гришу встретили
Его любимой песнею.
Взгрустнулось крепко юноше
По матери страдалице,
А пуще злость брала.
Он в лес ушел. Аукаясь,
В лесу, как перепелочки
Во ржи — бродили малые
Ребята (а постарше-то
Ворочали сенцо).

4863—1876
КОМУ НА РУСИ ЖИТЬ ХОРОШО
313
Он с ними кузов рыжиков
Набрал. Ужь жжется солнышко;
Ушел к реке. Купается, —
Три дня тому сгоревшего
Обугленного города
Картина перед ним:
Ни дома уцелевшего,
Одна тюрьма спасенная,
Недавно побеленная,
Как белая коровушка
На выгоне стоит.
Начальство там попряталось,
А жители под берегом,
Как войско стали лагерем,
Все спит еще, немногие
Проснулись: два подьячие,
Придерживая полочки
Халатов, пробираются
Между шкафами, стульями,
Узлами, экипажами,
К палатке-кабаку.
Туда жь портняга скорченный
Аршин, утюг и ножницы
Несет — как лист дрожит.
Восстав от сна, с молитвою
Причесывает голову
И держит на-отлет,
Как девка косу длинную,
Высокий и осанистый
Протоерей СтеФан.
По сонной Волге медленно
Плоты с дровами тянутся,
Стоят под правым берегом
Три барки нагруженные, —
Вчера бурлйки с песнями
Сюда их привели.
А вот и он — измученной
Бурлак! походкой праздничной
Идет, рубаха чистая,
В кармане медь звенит.
Григорий шел, поглядывал
На бурлака довольного,
А с губ слова срывалися
То шопотом, то громкие.
Григорий думал вслух:
БУРЛАК
«Плечами, грудью и спиной
Тянул он барку бичевой,
Полдневный зной его палил,
И пот с него ручьями лил.
И падал он, и вновь вставал,
Хрипя, «дубинушку» сгонал;
До места барку дотянул
И богатырским сном уснул.
И, в бане смыв поутру пот,
Беспечно пристанью идет.
Зашиты в пояс три рубля.
Остатком — медью — шевеля,
Подумал миг, зашел в кабак
И молча кинул на верстак
Трудом добытые гроши
И, выпив, крякнул от души,
Перекрестил на церковь грудь:
Пора и в путь! пора и в путь!
Он бодро шел, жевал калач,
В подарок нес жене кумач,
Сестре платок, а для детей
В сусальном золоте коней.
Он шел домой — не близкий путь.
Дай бог дойти и отдохнуть!»
С бурлйка мысли Гришины
Ко всей Руси загадочной,
К народу перешли.
И долго Гриша берегом
Бродил, волнуясь, думая,
Покуда песней новою
Не утолил натруженной
Горящей головы.
РУСЬ
Ты и убогая,
Ты и обильная,
Ты и могучая,
Ты и бессильная,
Матушка-Русь!
В рабстве спасенное
Сердце свободное —
Золото, золото
Сердце народное!
Сила народная,
Сила могучая —
Совесть спокойная,
Правда живучая!
Сила с неправдою
Не уживается,
Жертва неправдою
Не вызывается *■—

314 СТИХОТВОРЕНИЯ И. а. НЕКРАСОВА J865 — 4876
Русь не шелохнется, Рать подымается —
Русь — как убитая! Неисчислимая!
А загорелась в ней Сила в ней скажется
Искра сокрытая— Несокрушимая!
Встали — небужены, Ты и убогая,
Вышли — непрошены: Ты и обильная,
Жита по зернышку Ты и забитая,
Горы наношены! Ты и всесильная,
Матушка-Русь!..
«Удалась мне песенка!» молвил Гриша, прыгая:
«Горячо сказалася правда в ней великая!
Завтра же спою ее вахлачкам — не все же им
Песни петь унылые... Помогай, о боже, им!
Как с игры да с беганья щеки разгораются,
Так с хорошей песенки духом поднимаются
Бедные, забитые!..» Прочитав торжественно
Брату песню новую (брат сказал: «божественно!»),
Гриша спать попробовал. Спалося, не спалося,
Краше прежней песенка в полусне слагалася;
Быть бы нашим странникам под родною крышею,
Если б знать могли они, что творилось с Гришею.
Слышал он в груди своей силы необъятные,
Услаждали слух его звуки благодатные,
Звуки лучезарные гимна благородного —
Пел он воплощение счастия народного!
Октябрь, 1876.
Ялта.
ОТРЫВКИ
ИЗ ПОЭМЫ «КОМУ НА РУСИ ЖИТЬ ХОРОШО»
1
*
Умрет жена у пахаря — Зарыв свою коровушку,
Другую заведет, «Не плачь, жена! поправимся»
Умрет и та — он женится Мелентий говорит.
На третьей... не беда! «Бог милостив! С саврасушкой
Умрет ребенок — лишняя Побольше поработаем,
Кроха живым останется; Убыток наведем!»
Коровушка падет — Чтоб вдоволь наработаться,
Всё не беда, а пол-беды. Чем свет идет за лошадью,
Беда непоправимая, Пришел и оробел:
Когда валиться лошади Саврас его, как вконаный,
У пахарей начнут. Стоит, понуря голову,
И дышет тяжело.

4865—4876
КОМУ НА РУСИ ЖИТЬ ХОРОШО
315
Пощупал горло... Господи!
Точь-в-точь как у буренушки,
Всю шею разнесло!..
Повел домой саврасушку;
Как пьяный, сам шатается,
И лощадь, словно пьяная,
Шагает вяло, медленно...
У клети привязав
Коня, Мелентий вымолвил
Глухим, негромким голосом:
«Что делать нам теперь?»
Пришла жена с ребятами,
Пришел столетний дедушка,
Взглянули на саврасушку —
И зарыдали все...
Я тут-как-тут, по должности
Врача ветеринарного
Наехал... Вся семья
Взмолилась, в ноги бросилась:
«Не сам ли бог послал тебя?
Спаси!»... Достал я снадобье,
И влил коню в нутро;
Другое дал я снадобье,
Чтоб растирали опухоль, —
Конь поспокойней стал,
Да не надолго. Случаев
Выздоровленья не было
В разгар эпизоотии,
Савраска захрипел,
Упал... он долго корчился,
От боли землю грыз;
Потом заржал пронзительно
И вытянулся... «Кончился»,
Крестьянин прошептал...
На всю семью несчастную
Нашел столбняк; какое-то
По истине ужасное
Молчание; потом
Всеобщее рыдание
Жены, сестры хозяина,
Слепой столетней бабушки
До мальчика трехлетнего,
Которого саврасушка
Еще вчерашним вечером
Деревней прокатил!..
Потом возглас хозяина
К соседям, праздным зрителям:
«Эй! братцы! помоги
Свезти савраску за версту
И в сажень яму выкопать, —
Начальство так велит.
Мне не на чем свезти его,
Нет мочи яму выкопать,
Ослаб я... помоги!»
Отказ: «помочь мы рады бы
Да заразиться боязно,
У нас своя скотинушка.. *»
«И ладно! Эй, жена!
Сестра! Ну принимайтеся,
У нас ужь падать некому».
И впрямь! Савраску бедного
Вооружась лопатою,
Семья поволокла...
ПАХОМУШКА
Есть у Пахомушки жонка и дети,
Да не Пахомушке ими владети:
Лег семьянином, а встал бобылем.
Нынче — крестьянин оброчной,
Завтра — холоп беспорточной,
Через неделю солдат под ружьем.
Не бережет ни коровушки,
Ни забубённой головушки,
Ни ребятишек Пахом!

316
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
РАЗНЫХ ГОДОВ
на записной книжки
1
СЛЕЗЫ И НЕРВЫ
I
О, слезы женские с придачей
Нервических, тяжелых драм!
Вы долго были мне задачей,
Я долго слепо верил вам,
И много вынес мук мятежных.
Теперь я знаю наконец:
Не слабости созданий нежных, —
Вы их могущества венец.
Вернее закаленной стали
Вы поражаете сердца.
Не знаю, сколько в вас печали,
Но деспотизму нет конца!
Когда бывало предо мною
Зальется милая моя,
Наружно ласковость удвою,
Но внутренно озлоблен я.
Пока она дрожит и стонет,
Лукавлю праздною душой:
Язык лисит, а глаз шпионит
И открывает... Боже мой!
Зачем не мог я прежде видеть?
Ее не стоило любить,
Ее не стоит ненавидеть...
О ней не стоит говорить...
Скажи «спасибо» близорукой,
Всеукрашающей любви
И с головы с ревнивой мукой
Волос седеющих не рви!
Чем ты был пьян — вином поддельным
Иль настоящим — все равно.
Жалей о том, что сном смертельным
Не усыпляет нас оно!
II
Кто ей теперь Флакон подносит,
Застигнут сценой роковой?
Кто у нее прощенья просит,
Вины не зная за собой?
Кто сам трясется в лихорадке,
Когда она к окну бежит
В преувеличенном припадке
И «ты — свободен!» говорит?
Кто боязливо наблюдает,
Сосредоточен и сердит,
Как буйство нервное стихает
И переходит в аппетит?
Кто ночи трудные проводит,
Один, ревнивый и больной,
А утром с ней по лавкам брод
Наряд торгуя дорогой?
Кто говорит: «прекрасны оба»
На нежный спрос: который взять?
Меж тем, как закипает злоба,
И к чорту хочется послать
Француженку с нахальным носом,
С ее коварным: c'est joli,
И даже милую с вопросом...
Кто молча достает рубли,
Спеша скорей покончить муку?
И увидав себя в трюмо,
В лице своем читает скуку
И рабства темное клеймо?..
Лошади бойко по рельсам катили
Полный громадный вагон.
С рельсов сошел неожиданно он...
Лошади рьяны и молоды были —
Дружно рванулись... опять и опять —
Не поддается вагон ни на пядь,
МОЛОДЫЕ ЛОШАДИ
(вчерашняя сцена)
С час они силы свои напрягали,
Надорвались — и упали...
«Бедные!» кто-то сказал из окна.
«Глупые!» кто-то заметил с балкона..
О, поскорее на рельсы!.. Страшна
Тяжесть сошедшего с рельсов вагона.
КАК ПРАЗДНУЮТ ТРУСУ
Время-то есть, да писать нет возможности. Утром мы наше село посещали,
Мысль убивающий страх: Где я родился и взрос.
Не перейти бы границ осторожности, Сердце, подвластное старой печали,
Голову держит в тисках! Сжалось; в уме шевельнулся вопрос:

РАЗНЫХ ГОДОВ
ИЗ ЗАПИСНОЙ КНИЖКИ
317
Новое время — свободы, движенья,
Земства, железных путей.
Что жь я не вижу следов обновленья
В бедной отчизне моей?
Те-же напевы, тоску наводящие,
С детства знакомые нам
И о терпении новом молящие,
Те-же попы по церквам.
В жизни крестьянина, ныне свободного,
Бедность, невежество, мрак.
Где-же ты, тайна довольства народного?
Ворон в ответ мне прокаркал: «дурак!».
Я обругал его грубым невежею.
На телеграфную нить
Он пересел. «Не донос-ли депешею
Хочет в столицу пустить?»
Глупая мысль, но я, долго не думая,
Метко прицелился. Выстрел гремит:
Падает замертво птица угрюмая,
Нить телеграфа дрожит...
Апрель
1876.
К ПОРТРЕТУ АЛЕКСАНДРА II
Твои права на славу очень хрупки,
И если вычесть из заслуг
Ошибки юности и поздних лет уступки, -
Пиши пропало, милый друг.
ЧТО НОВОГО?
Администрация — берет
И очень скупо выпускает,
Плутократия — дерет
И ничего не возвращает,
По приглашению властей
Дворяне ловят демагогов;
Крестьяне от земли, кормилицы своей,
Бегут под бременем налогов
И пропиваются в конец по кабакам,
И пьяным по колено море...
Да будет стыдно нам! да будет стыдно нам
За их невежество и горе!..
б
АВТОРУ «АННЫ КАРЕНИНОЙ»
Толстой, ты доказал с терпеньем
и талантом,
Что женщине не следует «гулять»
Ни с камер-юнкером, ни с Флигель-
адъютантом,
Когда она жена и мать.
К ПОРТРЕТУ ***
Развенчан нами сей кумир
С его бездейственной, Фразистою любовью.
Умны мы стали: верит мир
Лишь доблести, запечатленной кровью...
8
ПРАЗДНОМУ
Что сидишь ты сложа руки?
Ты окончил курс науки,
Любишь русский край.
Остроумно, интересно
Говоришь ты, мыслишь честно -
Что же? начинай!
Иль тебе все мелко, низко?
Или ждешь труда без риска?
Времена не те!
В наши дни одним шпионам
Безопасно, как воронам
В городской черте.
ЭПИТАФИЯ
Зимой играл в картишки
В уездном городишке,
А летом жил на воле,
Травил зайчишек груды
И умер пьяный в поле
От водки и простуды.
10
* *
Ни стыда, ни состраданья!
Кудри в мелких завитках,
Стан, волнующийся гибко,
И на чувственных губах
Сладострастная улыбка.

318
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
РАЗНЫХ ГОДОВ
11
13
*
За желанье свободы народу
Потеряем мы сами свободу,
За святое стремленье к добру
Нам в тюрьме отведут конуру.
* *
Он не был злобен и коварен,
Но был мучительно ревнив,
Но был в любви неблагодарен
И к дружбе нерадив.
14 июня
1877.
12
* *
*
Но, любя, свое сердце готовь
Выносить непрестанные грозы:
В нашем мире, дитя, где любовь,
Там и слезы.
14
***
Спрашивал я у людей
Б жизни, в природе отчизны моей,
В книгах холодных,
В стонах народных —
Тщетно искал я ответа...
15
ПОДРАЖАНИЕ ШИЛЛЕРУ
СУЩНОСТЬ
Если в душе твоей ясны
Типы добра и любви,
В мире все темы прекрасны,
Музу смелее зови.
Муза тебя посетила:
Смутно блуждает твой взор!
В первом наитии сила!
Брось начатой разговор.
П
ФОРМА
Форме дай щедрую дань
Временем: важен в поэме
Стиль, отвечающий теме.
Стих, как монету, чекань
Строго, отчетливо, честно,
Правилу следуй упорно:
Чтобы словам было тесно,
Мыслям—просторно.

4876
ПОСЛЕДНИЕ ПЕСНИ
ПОСЛЕДНИЕ ПЕСНИ
1876
ВСТУПЛЕНИЕ
к песням 1876 — 77 годов
Нет! не поможет мне аптека,
Ни мудрость опытных врачей:
Зачем же мучить человека?
О, небо! смерть пошли скорей!
Друзья притворно безмятежны,
Угрюм мой верный чорный пес,
Глаза жены сурово-нежны:
Сейчас я пытку перенес.
Пока недуг молчит, не гложет,
Я тешусь странною мечтой,
Что потолок спуститься может
На грудь могильною плитой.
Легко бы с жизнью» я расстался,
Без долгих мук... Прости, покой!
Как ураган недуг примчался:
Не ложе — иглы подо мной.
Борюсь с мучительным недугом,
Борюсь — до скрежета зубов...
О, муза! ты была мне другом,
Приди на мой последний зов!
Ужь я знавал такие грозы;
Ты силу чудную дала,
В колючий терн вплетая розы,
Ты пытку вынесть помогла.
Могучей силой вдохновенья
Страданья тела победи,
Любви, негодованья, мщенья
Зажги огонь в моей груди!
Крылатых грез толпой воздушной
Воображенье насели
И от моей могилы душной
Надгробный камень отвали!
Дни идут... все так же воздух душен,
Дряхлый мир — на роковом пути...
Человек — до ужаса бездушен,
Слабому спасенья не найти!
*♦*
Ночь с 8-го на 9-е января.
Но... молчи, во гневе справедливом!
Ни людей, ни века не кляни:
Волю дав лирическим порывам,
Изойдешь слезами в наши дни...
СЕЯТЕЛЯМ
Сеятель знанья на ниву народную!
Почву ты, что ли, находишь бесплодную,
Худы ль твои семена?
Робок ли сердцем ты? слаб ли ты силами?
Труд награждается всходами хилбши,
Доброго мало зерна!
Где жь вы, умелые, с бодрыми лицами,
Где же вы, с полными жита кошницами?
Труд засевающих робко, крупицами,
Двиньте вперед!
Сейте разумное, доброе, вечное,
Сейте! Спасибо вам скажет сердечное
Русский народ...

320
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4816
МОЛЕБЕН
Холодно, голодно в нашем селении.
Утро печальное — сырость, туман,
Колокол глухо гудит в отдалении,
В церковь зовет прихожан.
Что-то суровое, строгое, властное
Слышится в звоне глухом,
В церкви провел я то утро ненастное -
И не забуду о нем.
Все население, старо и молодо,
С плачем поклоны кладет,
О прекращении лютого голода
Молится жарко народ.
Редко я в нем настроение строже
И сокрушенней видал!
«Милуй народ "и друзей его, боже!»
Сам я невольно шептал:
«Внемли моление наше сердечное
О послуживших ему,
Об осужденных в изгнание вечное,
О заточенных в тюрьму,
О претерпевших борьбу многолетнюю
И устоявших в борьбе,
Слышавших рабскую песню последнюю,
Молимся, боже, тебе.»
ДРУЗЬЯМ
Я примирился с судьбой неизбежною,
Нет ни охоты, ни силы терпеть
Невыносимую муку кромешную!
Жадно желаю скорей умереть.
Вам же — не праздно, друзья благородные,
Жить и в такую могилу сойти,
Чтобы широкие лапти народные
К ней проторили пути...
ЗИНЕ
Ты еще на жизнь имеешь право,
Быстро я иду к закату дней.
Я умру — моя померкнет слава,
Не дивись — и не тужи о ней!
Знай, дитя: ей долгим, ярким светом
Не гореть на имени моем:
Мне борьба мешала быть поэтом,
Песни мне мешали быть бойцом.
Кто, служа великим целям века,
Жизнь свою всецело отдает
На борьбу за брата человека,
Только тот себя переживет...
О, муза! наша песня спета.
Приди, закрой глаза поэта
МУЗЕ
На вечный сон небытия,
Сестра народа — и моя!
Скоро стану добычею тленья.
Тяжело умирать, хорошо умереть;
Ни чьего не прошу сожаленья,
Да и некому будет жалеть.
Я дворянскому нашему роду
Блеска лирой моей не стяжал;
Я на столько же чуждым народу
Умираю, как жить начинал.
Узы дружбы, союзов сердечных —
Все порвалось: мне с детства судьба
Посылала врагов долговечных,
А друзей уносила борьба.
Песни вещие их не допеты,
Пали жертвою злобы, измен
В цвете лет; на меня их портреты
Укоризненно смотрят со степ.

487в—Ш7
ПОСЛЕДНИЕ ПЕСНИ
321
ЗИНЕ
Двести ужь дней,
Двести ночей
Муки мои продолжаются;
Ночью и днем
В сердце твоем
Стоны мои отзываются,
Двести ужь дней,
Двести ночей!
Темные зимние дни,
Ясные зимние ночи..,
Зина! закрой утомленные очи!
Зина! усни!
4-го декабря, ночь.
{877
ПРИГОВОР
«...Вы в своей земле благословенной
Парии — не знает вас народ,
Светский круг бездушный и надменный
Вас презреньем хладным обдает.
И звучит бесцельно ваша лира,
Вы певцами темной стороны —
На любовь, на уваженье мира
Не стяжавшей права — рождены!..»
Камень в сердце русское бросая,
Так о нас весь Запад говорит.
Заступись, страна моя родная!
Дай отпор!.. Но родина молчит...
Ночь с 7-го на 8-е января.
Есть и Руси чем гордиться, -
С нею не шути!
Только славным поклониться
Далеко идти.
***
Вестминстерское аббатство
Родины твоей —
Мир подземного богатства
Снеговых степей.
23 января.
Вам, мой дар любившим и ценившим,
Вам, ко мне участье заявившим
В черный год, простертый надо мной, -
Посвящаю труд последний мой!
Я примеру русского народа
Верен: «в горе жить —
Некручинну быть» —
И больной работая полгода,
Я трудом смягчаю свой недуг:
Ты не будешь строг, читатель-друг !
1 Февраля.
***
Смолкли честные, доблестно павшие,
Смолкли их голоса одинокие,
За несчастный народ вопиявшие,
Но разнузданы страсти жестокие.
Вихри злобы и бешенства носятся
Над тобою, страна безответная.
Все живое, все доброе косится...
Слытпно только, о ночь безрассветная,
Среди мрака, тобою разлитого,
Как враги, торжествуя, скликаются,
Как на труп великана убитого
Кровожадные птицы слетаются,
Ядовитые гады сползаются!

352
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4877
Устал я, устал я... мне время уснуть!
О, Русь! ты несчастна — я знаю;
Но все жь, озирая мой пройденный путь,
Я к лучшему шаг замечаю.
ПОЭТУ
Любовь и Труд — под грудами развалин!
Куда ни глянь — предательство, вражда,
А ты молчишь — бездействен и печален,
И медленно сгораешь со стыда.
И небу шлешь укор за дар счастливый:
Зачем тебя венчало им оно,
Когда душе мечтательно-пугливой
Решимости бороться не дано?..
Февраль.
Скоро — приметы мои хороши! —
Скоро покину обитель печали:
*
Вечные спутники русской дуттти-
Ненависть, страх — замолчали...
ГОРЯЩИЕ ПИСЬМА1
Они горят!.. Их не напишешь вновь,
Хоть написать, смеясь, ты обещала...
Ужь не горит ли с ними и любовь,
Которая их сердцу диктовала?
Их ложью жизнь еще не назвала,
Ни правды их еще не доказала...
Но та рука со злобой их сожгла,
Которая с любовью их писала!
Свободно ты решала выбор свой,
И не как раб упал я на колени;
Но ты идешь по лестнице крутой
И дерзко жжешь пройденные ступени!.
Безумный шаг!., быть может, роковой.
9' Февраля.
ИЗ ПОЭМЫ: МАТЬ
ОТРЫВКИ
(Посвящается Елене Осиповне Лихачевой)
I
В насмешливом и дерзком нашем веке
Великое, святое слово: мать
Не пробуждает чувства в человеке.
Но я привык обычай презирать.
Я не боюсь насмешливости модной.
Такую музу мне дала судьба:
Она поет по прихоти свободной,
Или молчит, как гордая раба.
Я много лет среди трудов и лени
С постыдным малодушьем убегал
Пленительной, многострадальной тени,
Для памяти священной... Час настал!..
Мир любит блеск, гремушки и литавры,
Удел толпы — не узнавать друзей,
Она несет хвалы, венцы и лавры
Лишь тем, чей бич хлестал ее больней;
Венец, толпой немыслящею свитой,
Ожжет чело страдалицы забытой —
Я не ищу ей позднего венца.
Но я хочу, чтоб свет души высокой
Сиял для вас, средь полночи глубокой,
Подобно ей несчастные сердца!..
Быть может, я преступно поступаю,
Тревожа сон твой, мать моя? прости!
Но я всю жизнь за женщину страдаю.
К свободе ей заказаны пути;
Позорный плен, весь ужас женской доли,
Ей для борьбы оставил мало сил,
Но ты ей дашь урок железной воли...
Исправленное прежнее стихотворение.

/S77
ПОСЛЕДНИЕ ПЕСНИ
323
Благослови, родная: час пробил!
В груди кипят рыдающие звуки,
Пора, пора им вверить мысль мою!
Твою любовь, твои святые муки,
Твою борьбу — подвижница, пою!..
II
Я отроком покинул отчий дом.
(За славой я в столицу торопился).
В шестнадцать лет я жил своим трудом
И между тем урывками учился.
Лет двадцати, с усталой головой,
Ни жив ни мертв, (я голодал подолгу),
Но горделив — приехал я домой.
Я посетил деревню, нивы, Волгу —
Всё те же вы — и нивы, и народ...
И та же всё — река моя родная...
Заметил я — новинку: пароход!
Но лишь на миг мелькнула жизнь живая.
Кипела ты — зубчатым колесом
Прорытая — дорога водяная,
А берега дремали кротким сном.
Дремало всё: расшивы, коноводки,
Дремал бурлак на дне завозной лодки,
Проснется он—и Волга оживет!
Я дождался тягучих мерных звуков...
Приду ль сюда еще послушать внуков,
Где слышу вас, отцы и сыновья!
Ужь не на то ль дана мне жизнь моя?
Охвачен вдруг дремотою и ленью,
В полдневный зной вошел я в старый сад;
В нем семь ключей сверкают и гремят.
Внимая их порывистому пенью,
Вершины лип таинственно шумят.
Я их люблю: под их зеленой сенью,
Тиха, как ночь, и легкая, как тень,
Ты, мать моя, бродила каждый день.
У той плиты, где ты лежишь, родная,
Припомнил я, волнуясь и мечтдя,
Что мог еще увидеться с тобой,
И опоздал! И жизни трудовой
Я предан был, и страсти, и невзгодам,
Захлеснут был я невскою волной...
Я рад, что ты не под семейным сводом
Погребена — там душно, солнца нет;
Не будет там лежать и твой поэт...
И наконец вошел я в старый дом,
В нем новый пол, в нем новые порядки;
Но мало я заботился о том.
Я разобрал хранимые отцом,
Твоих работ, твоих бумаг остатки
И над одним задумался письмом.
Оно с гербом, оно с бордюром узким,
Исписан лист то польским, то Французским
Порывистым и страстным языком.
Припоминал я что-то долго, смутно:
Ужь не его ль, вздыхая поминутно,
Читала ты в младенчестве моем
Одна в саду? Не зная ни о чем,
Я в нем тогда источник горя видел
Моей родной, — я сжечь его был рад,
И я теперь его возненавидел.
Глухая ночь! Иду поспешно в сад...
Ищу ее, обнять желаю страстно...
Где ты? прими сыновний мой привет!
Но вторит мне лишь эхо безучастно...
Я зарыдал; увы! ее ужь нет!
Луна взошла и сад осеребрила,
Под сводом лип недвижно я стоял,
Которых сень родная так любила.
Я ждал ее — и не напрасно ждал...
Она идет; то медленны, то скоры
Ее шаги, письмо в ее руке...
Она идет... Внимательные взоры
По нем скользят в тревоге и тоске.
«Ты вновь со мной!» невольно восклицаю,
«Ты вновь со мной...» кружится голова...
Чу, тихий плач, чу, шопот! Я внимаю —
Слова письма—знакомые слова!
III
письмо
Варшава, 1824 год.
Какую ночь я ныньче провела!
О, дочь моя! что сделала ты с нами?
Кому, кому судьбу ты отдала?
Какой стране родную предпочла?
Приснилось мне: затравленная псами,
Занесена ты русскими снегами.
Была зима, была глухая ночь,
Пылал костер, зажженный дикарями,
И у костра с закрытыми глазами
Лежала ты, моя родная дочь!
Дремучий лес, чернея полукругом,
Ревел как зверь... ночь долгая была,
Стонала ты, как стонет раб за плугом
И, наконец, застыла — умерла!..
О, сколько спов... о, сколько мыслей черных!
Я знаю, бог карает непокорных,

324
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
/«77
Я верю снам, и плачу как дитя... И снова плакал я, и думал над письмом,
Позор! позор! мы басня всей Варшавы. И вновь его прочел внимательно сначала,
Ты, чьей руки М. М. искал, как славы, И кроткая душа, терзаемая в нем,
В кого N. N. влюбился не шутя, Впервые предо мной в красе своей
Ты увлеклась армейским Офицером, предстала...
Ты увлеклась красивым дикарем! И неразлучною осталась ты с тех пор,
Не спорю, он приличен по манерам, О, мать-страдалица! с своим печальным
Природный ум я замечала в нем. сыном,
Но нрав его, привычки, воспитанье... Тебя, твоих следов искал повсюду взор,
Умеет ли он имя подписать? Досуг мой предан был прошедшего
Прости! Кипит в груди негодованье — картинам.
Я не могу, я не должна молчать! Та бледная рука, ласкавшая меня,
Когда у догоравшего огня
Твоей красе (сурова там природа) В младенчестве я сиживал с тобою,
Ужь никогда вполне не расцвести; Мне в сумерки мерещилась порою,
Твоей косы не станет на полгода, И голос твой мне слышался впотьмах,
Там свой девиз: «любить и бить»... Исполненный мелодии и ласки,
прости. Которым ты мне сказывала сказки
О рыцарях, монахах, королях.
Какая жизнь! Полотна, тальки, куры
С несчастных баб; соседи — дикари, Потом, когда читал я Данта и Шекспира,
А жоны их безграмотные дуры... Казалось, я встречал знакомые черты:
Сегодня пир... псари, псари, псари! То образы из их живого мира
Пой, дочь моя! средь самого разгара В моем уме напечатлела ты.
Твоих рулад, не выдержав удара, И стал я понимать, где мысль твоя
Валится раб... Засмейся! всем смешно... блуждала,
Где ты душой, страдалица, жила,
Когда кругом насилье ликовало,
В последний раз, как мать, тебя целую — И стая псов на псарне завывала,
Я поощрять беглянку не должна: И вьюга в окна била и мела...
Решай сама, бери судьбу любую:
Вернись в семью, будь родине верна —
Пли, отцом навеки проклятая
И навсегда потерянная мной,
Останься там отступницею края Незримой лестницей с недавних юных
И москаля презренною рабой. дней
Як детству нисходил, ту жизнь
припоминая,
Очнулся я. Ключи немолчные гремели Когда еще была ты нянею моей
И птички ранние на старых липах пели. И ангелом-хранителем, родная.
В руке моей письмо... но нет моей родной!
Смятенный, я поник уныло головой. В ином краю, не менее несчастном,
Природа чутким сном была еще объята; Но менее суровом рождена,
Луна глядела в пруд; на стебле роковом На севере угрюмом и ненастном
Стояли лопухи недвижно над прудом. В осьмнадцать лет ужь ты была одна.
Так узники стоят у окон каземата. Тот разлюбил, кому судьбу вручила,
С кем в чуждый край доверчиво пошла,
Ужь он не твой, но ты не разлюбила,
Ты разлюбить до гроба не могла...
Я книги перебрал, которые с собой
Родная привезла когда-то издалека, ;
Заметки на полях случайные читал:
В них жил пытливый ум, вникающий
глубоко

4877
ПОСЛЕДНИЕ ПЕСНИ
325
Ты на письмо молчаньем отвечала,
Своим путем бесстрашно ты пошла.
Гремел рояль и голос твой печальный
Звучал, как вопль души многострадальной,
Но ты была тверда и весела:
«Несчастна я, терзаемая другом,
Но пред тобой, о, женщина раба!
Перед рабом, согнувшимся над плугом,
Моя судьба — завидная судьба!
Несчастна ты, о родина! я знаю:
Весь край в крови, весь заревом объят...
Но край, где я люблю и умираю,
Несчастнее, несчастнее стократ!..*>
Хаос! мечусь в беспамятстве, в бреду!
Хаос! едва мерцает ум поэта,
Но юности священного обета
Не совершив, в могилу не сойду!
Поймут иль нет, но будет песня спета.
Я опоздал! я медленно и ровно
Заветный труд не в силах совершить,
Но я дерзну в картине малословной
Твою судьоу, родная, совместить.
И я смогу!.. Поможет мне искусство,
Поможет смерть — я скоро нужен ей...
Мала слеза—но в ней избыток чувства,
Что океан безбрежный перед ней!..
Так двадцать лет подвижничества цепи
Влачила ты, пока твой час пробил.
И не вотще среди безводной степи
Струился ключ—он жаждущих поил.
И не вотще любовь твоя сияла:
Как в небесах ни много черных туч,
Но если ночь сдаваться утру стала,
Все жь, наконец, проглянет солнца луч!
И вспыхнул день! Он твой: ты победила!
У ног твоих — детей твоих отец,
Семья давно вины твои простила,
Лобзает раб терновый твой венец...
Но... двадцать лет!.. Как сладко, умирая,
Вздохнула ты... как тихо умерла!
О, сколько сил явила ты, родная!
Каким путем к победе ты пришла!..
Душа твоя—она горит алмазом,
Раздробленным на тысячи крупиц
В величьи дел, неуловимых глазом.
Я понял их — я пал пред ними ниц,
Я их пою (даруй мне силы, небо!..)
Обречена на скромную борьбу,
Ты не могла голодному дать хлеба,
Ты не могла свободы дать рабу.
Но лишний раз не сжало чувство страха
Его души — ты то дала рабам—
Но лишний раз из трепета и праха
Он поднял взор бодрее к небесам...
Быть может, дар беднее капли в море,
Но двадцать лет! Но тысячам сердец,
Чей идеал — убавленное горе,
Границы зла открыты наконец!
Твой властелин — наследственные нравы
То покидал, то бурно проявлял,
Но если он в безумные забавы
В недобрый час детей не посвящал,
Но если он разнузданной свободы
До роковой черты не доводил, —
На страже ты над ним стояла годы,
Покуда мрак в душе его царил...
И если я легко стряхнул с годами
С души моей тлетворные следы
Поправшей все разумное ногами,
Гордившейся невежеством среды,
И если я наполнил жизнь борьбою
За идеал добра и красоты,
И носит песнь, слагаемая мною,
Живой любви глубокие черты —
О, мать моя, подвигнут я тобою!
Во мне спасла живую душу ты!
И счастлив я! ужь ты ушла из мирз,
Но будешь жить ты в памяти людской,
Пока в ней жить моя способна лира.
Пройдут года — поклонник верный мой
Ей посвятит досуг уединенный,
Прочтет рассказ и о твоей судьбе;
И, посетив поэта прах забвенный,
Вздохнув о нем, вздохнет и о тебе.
9 Февраля.
Пододвинь перо, бумагу, книги!
Милый друг! Легенду я слыхал:
Шли с плеч подвижника вериги
И подвижник мертвый пал!
ЗИНБ
Помогай же мне трудиться, Зина!
Труд всегда меня животворил.
Вот еще красивая картина —
Запиши, пока я не забыл!

326
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4877
Да не плачь украдкой! — Верь надежде,
Смейся, пой, как пела ты весной,
Повторяй друзьям моим, как прежде,
Каждый стих, записанный тобой.
Говори-, что ты довольна другом:
В торжестве одержанных побед
Над своим мучителем недугом,
Позабыл о смерти твой поэт!
13 Февраля.
БАЮШКИ-БАЮ
Непобедимое страданье,
Неутолимая тоска...
Влечет, как жертву на закланье,
Недуга чорная рука.
Где ты, о муза! Пой, как прежде!
«Нет больше песень, мрак в очах;
Сказать: умрем! конец надежде!
Я прибрела на костылях!»
Костыль ли, заступ ли могильный
Стучит... смолкает... и затих...
И нет ее, моей всесильной,
И изменил поэту стих.
Но перед ночью непробудной
Я не один... Чу! голос чудный!
То голос матери родной:
«Пора с полуденного зноя!
Пора, пора под сень покоя;
Усни, усни, касатик мой!
Прийми трудов венец желанный,
Ужь ты не раб — ты царь венчанный;
Ничто не властно над тобой!
«Не страшен гроб, я с ним знакома;
Не бойся молнии и грома,
Не бойся цепи и бича,
Не бойся яда и меча,
Ни беззаконья, ни закона,
Ни урагана, ни грозы,
Ни человеческого стона,
Ни человеческой слезы.
«Усни, страдалец терпеливый!
Свободной, гордой и счастливой
Увидишь родину свою,
Баю-баю-баю-баю!
«Еще вчера людская злоба
Тебе обиду нанесла;
Всему конец, не бойся гроба!
Не будешь знать ты больше зла!
Не бойся клеветы, родимый,
Ты заплатил ей дань живой,
Не бойся стужи нестерпимой:
Я схороню тебя весной.
«Не бойся горького забвенья:
Ужь я держу в руке моей
Венец любви, венец прощенья,
Дар кроткой родины твоей...
Уступит свету мрак упрямый,
Услышишь песенку свою
Над Волгой, над Окой, над Камой,
Баю-баю-баю-баю!..»
3 марта.
Пускай чуть слышен голос твой,
Не громки темы песнопенья;
Но ты воспрянешь за чертой
Неотразимого забвенья!
Март.
Черный день! как нищий просит хлеба,
Смерти, смерти я прошу у неба,
Я прошу ее у докторов,
У друзей, врагов и цензоров.
* *
Я взываю к русскому народу:
Коли можешь, выручай!
Окуни меня в живую воду,
Или мертвой в меру дай.
24 марта.

/877
ПОСЛЕДНИЕ ПЕСНИ
327
ОТРЫВОК
...Я сбросила мертвящие оковы
Друзей, семьи, родного очага,
Ушла туда, где чтут пути христовы,
Где стерегут оплошного врага.
В бездействии застала я дружины;
Окончив день, беспечно шли ко сну
И женщины, и дети, и мужчины,
Лишь меж собой вожди вели войну...
Слова... слова... красивые рассказы
О подвигах... но где же их дела?
Иль нет людей, идущих дальше Фразы ?
А я сюда всю душу принесла!..
СТАРОСТЬ
Просит отдыха слабое тело,
Душу тайная жажда томит,
Горько ты, стариковское дело!
Жизнь смеется, — в глаза говорит:
Не лелей никаких упований,
Перед разумом сердце смири,
В созерцаньи безмерных страданий
И в сознаньи бессилья — умри!..
ТЫ НЕ ЗАБЫТА...
Я была вчера еще полезна
Ближнему — теперь ужь не могу!
Смерть одна желанна и любезна—
Пулю я не даром берегу...
Вот и все, что ты нам завещала;
Да еще узнали мы потом,
Что давно ты бедным отдавала,
Что добыть умела ты трудом.
Поп труслив — боится, не хоронит:
Убедить его мы не могли, —
Мы в овраг, где горько ветер стонет,
На руках покойницу снесли.
Схоронив, мы камень обтесали, —
Утвердили прямо на гробу,
И на камне четко написали
Жизнь, и смерть, и всю твою судьбу.
И твои останки людям милы, —
И укор и поученье в них...
Нужны нам великие могилы,
Если нет величия в живых.
3 ноября.
ОСЕНЬ
Прежде — праздник деревенский,
Ныньче — осень голодна;
Нет конца печали женской,
Не до пива и вина.
С воскресенья почтой бредит
Православный наш народ,
По субботам в город едет,
Ходит, просит, узнает:
Кто убит, кто ранен летом,
Кто пропал, кого нашли?
По каким по лазаретам
Уцелевших развезли?
Так-ли жутко!.. Свод небесный
Темен в полдень, как в ночи;
Не сидится в хате тесной,
Не лежится на печи.
Сыт, согрелся, славу богу,
Только спать-бы! нет, не спишь—
Так и тянет на дорогу,
Ни за что не улежишь.
И бойка-ж у нас дорога!
Так речных возят много,
Что за нами на бугре,
Как проносятся вагоны,
Человеческие стоны
Ясно слышны на заре.
7 ноября

328
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
/577
МУЖ И ЖЕНА
Глашенька! пустошь Ивашево —
Треть состояния нашего:
Не продавай ее, ангельчик мой!
Выдай обратно задаток...
Слезы, нервический хохот, припадок:
«Я задолжала — и срок за спиной...»
Глаша, не плачь! я — хозяин плохой.
Делай что хочешь со мной.
Сердце мое, исходящее кровью,
Всевыносящей любовью
Полно, друг мой!
Глаша! волнует и мучит
Чувство ревнивое душу мою.
Этот учитель, что Петиньку учит...
«Так! муженька узнаю!
0^ если-б знал ты, как зол ты и гадок».
Слезы, нервический хохот, припадок...
— Знаю, прости! Я — ревнивец большой!
Делай что хочешь со мной.
Сердце мое, исходящее кровью,
Всевыносящей любовью
Полно, друг мой!
Глаша! как часто ты ныньче гуляешь
Ты хоть сегодня останься со мной.
Много скопилось работы — ты знаешь;
Чтоб одолеть ее, нужен покой!
Слезы, нервический хохот, припадок...
Глаша, иди! Я — безумец, я гадок,
Я — эгоист бессердечный и злой.
Делай что хочешь со мной.
Сердце мое, исходящее кровью,
Всевыносящей любовью
Полно, друг мой!
9 ноября.
СОН
Мне снилось: на утесе стоя,
Я в море броситься хотел,
Вдруг ангел света и покоя
Мне песню чудную запел:
«Дождись весны! Приду я рано,
Скажу: будь снова человек!
Сниму с главы покров тумана
И сон с отяжелелых век;
И музе возвращу я голос,
И вновь блаженные часы
Ты обретешь, сбирая колос
С своей несжатой полосы».
12 ноября.
* ♦
Великое чувство! у каждых дверей,
В какой стороне ни заедем,
Мы слышим, как дети зовут матерей
Далеких, но рвущихся к детям.
Великое чувство! Его до конца
Мы живо в душе сохраняем,
Мы любим сестру, и жену, и отца,
Но в муках мы мать вспоминаем!
Так запой, о поэт, чтобы всем матерям
На Руси на святой, по глухим деревням.
Было слышно, что враг сокрушен, полонен,
А твой сын невредим и победа за ним,
«Не велит унывать, посылает поклон»...
28 ноября.
* *
О Муза! я у двери гроба!
Пускай я много виноват,
Пусть увеличит во сто крат
Мои вины людская злоба —
Не плачь! завиден жребий наш,
Не наругаются над нами:
Меж мной и честными сердцами
Порваться долго ты не дашь
Живому, кровному союзу!
Не русский — взглянет без любви
На эту бледную, в крови,
Кнутом иссеченную Музу...

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ЮМОРИСТИЧЕСКИЕ И ЖУРНАЛЬНЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ
СТИХОТВОРЕНИЯ, НЕ ВКЛЮЧЕННЫЕ АВТОРОМ В ОСНОВНОЙ ТЕКСТ
ДЕТСКИЕ И ЮНОШЕСКИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ, НАБРОСКИ, ЭКСПРОМТЫ.
ОТРЫВКИ, ВАРИАНТЫ, ЧЕРНОВИКИ

ЮМОРИСТИ ЧЕСКИЕ
СТИХОТВОРЕНИЯ
1843 — 1846
ГОВОРУН
ЗАПИСКИ ПЕТЕРБУРГСКОГО ЖИТЕЛЯ А. Ф. БЕЛОПЯТКИНА
ГЛАВА I
Две строчки точек. — Раздумье. — Эфир и канцелярия. — Несколько автобиографических сведений. —
Нечто о супруге моей, АгаФье Леонардовне. — Вступление. — О Санктпетербурге. — Приятности сто-
личной жизни. — Шарманщик и шарманка. — Литература. — Иллюстрированные издания. — Большой
театр. — Девица «Жшель». — Люция Гран. — -Руслан' и Людмила». — Египетская магия. — Москов-
ские цыгане. — Груша, Матрена и я. — О том, какая история случилась с Гостиным двором. —
Заключение.
I
Да, повый год! ....
... Я предан сокрушению,
Не пьется мне, друзья:
Мир ближе к разрушению,
К могиле ближе я.
Льдом жизненного холода
Не сковано еще, —
В вас сердце, други, молодо.
Свежо и горячо.
Еще вам свет корыстию
Рассудка не растлил
И жизни черной кистию
Злой рок не зачернил.
За счастьем безбоязненно
Пока вы мчитесь вдаль,
И гостьей неприязненной
Не ходит к вам печаль.
Увы!., она пробудится:
Час близок роковой!
И с вами то же сбудется,
Что сталося со мной:
В дни возраста цветущего
Я также был готов
Взять грудью у грядущего
И славу, и любовь,
Кипел чудесной силою
И рвался все к тому,
Чего душой остылою
Теперь и не пойму.
В житейских треволнениях
Терпел и стыд, и зло
И видел в сновидениях
В венке свое чело.
Любил — и имя чудное
В отчаяньи твердил, —
То было время трудное:
Насилу пережил!
II
Когда восторг лирический
В себе я пробужу,
Я вам биографический
Портрет свой напишу.
Тогда вы всё узнаете, —
Как глуп я прежде был,
Мечтал, как вы мечтаете,
Душой в ЭФире жил,
Бежать хотел в Швейцарию, •
И к&к родитель мой
С ЭФира в канцелярию
Столкнул меня клюкой.
Как горд преуморительно
Я в новом был кругу,
И как потом почтительно
Стал гнуть себя в дугу.
Как прежде, чем освоился
Со службой, все краснел,
А после успокоился,
Окреп и потолстел.

332
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4845—1845
Как гнаться стал за деньгами.
Изрядно нажился,
Детьми и деревеньками
И домом завелся...
III
Но счастье скоротечное
Изменчиво и зло!
Друзья мои сердечные,
Не вечно мне везло!
Терплю беду великую
С семейной стороны:
Я взял тигрицу дикую
Во образе жены...
Но что вперед печалиться?
Покуда погожу...
Наверно всякий сжалится,
Как всё перескажу.
Большой портрет к изданию
Списать с себя велю
И в Великобританию
Гравировать пошлю.
Как скоро он воротится,
Явлюсь на суд людской,
Без галстуха, как водится,
С небритой бородой.
IV
Чтоб дни мои смиренные
В несчастьи коротать,
Записки современные
Решился я писать.
Дворянство и купечество
И всех других чинов
И званий человечество
Я видел без очков.
Как мир земной вращается,
Где тихо, где содом, —
Все мною замечается,
Сужу я обо всем.
Болтать мне утешительно,
И публику прошу
Все слушать снисходительно,
Что я ей расскажу.
Столица наша чудная
Богата через край,
Житье в ней нищим трудное
Миллионерам — рай.
Здесь всюду наслаждения
Для сердца и очей,
Здесь все, без исключения,
Возможно для людей.
При деньгах вдвое вырости,
Чертовски разжиреть,
От голода и сырости
Без денег умереть
(Где розы, там и тернии —
Таков закон судьбы!
Бедняк живи в губернии:
Там дешевы грибы).
С большими здесь и с малыми
В одном дому живешь,
И рядом с генералами
По Невскому идешь.
Захочешь позабавиться, —
Берешь газетный лист,
Задумаешь прославиться, —
На то есть журналист:
Хвалы он всем славнейшие
Печатно раздает,
И как — душа добрейшая —
Не дорого берет!
Чего б здесь не увидели,
Чего бы не нашли?
Портные, сочинители,
Купцы со всей земли,
Наилучшие сапожники,
Актеры, повара,
С шарманками художники
Такие, что — ура!..
Я в них влюблен решительно
И здесь их воспою...
VI
Поют преуморительно
Они галиматью.
Прикрыв одеждой шкурочку
Для смеха и красы,
С мартышками мазурочку
Выплясывают псы,
И сам в минуту пьяную,
По страсти иль нужде,
Шарманщик с обезьяною
Танцует падеде.
Все скачет, все волнуется,
Как будто маскарад.
А русский люд любуется,
«Как немцы-то хитрят!»
Да, сильны их познания,
Их ловкость мудрена...
Действительно, Германия
Ученая страна!
(Захочешь продолжения
Описанных чудес, —
Ступай на представление
Прославленных писс).

4845—4845
ЮМОРИСТИЧЕСКИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ
333
VII
Придет охота страстная
За чтение засесть —
На то у нас прекрасная
Литература есть.
Цепями с модой скованный,
Изменчив человек —
Настал иллюстрированный
В литературе век.
С тех пор, как шутка с «Нашими»
Пошла и удалась,
Тьма книг с политипажами
В столице развелась.
Увидишь тут Суворова
(Известный был герой),
Историю которого
Состряпал Полевой.
Одетого как барина
Во всей его красе,
Увидишь тут Булгарина,
В бекеше, в картузе.
Различных тут по званию
Увидишь ты гуляк,
И целую компанию
Салопниц и бродяг.
Рисунки чудно слажены,
В них каждый штрих хорош,
Иные и раскрашены:
Ну, нехотя возьмешь!
Изданья тоже славные, —
Бумага так бела, —
Но часто презабавные
Выходят тут дела.
Чем книга нашпигована,
Постигнуть нет ума:
В ней все иллюминовано,
А в тексте — мрак и тьма I
В рисунках отличаются
Клот, Тимм и Нетельгорст,
Все ими восхищаются.,.
Художественный перст!
VIII
Когда беда случилася
И хочешь, чтоб в груди
Веселье пробудилося, —
В Большой театр иди.
Так ножки разлетаются,
Так зала там блестит,
Так платья развеваются, —
Величественный вид!,.
Ох!., много с трубкой зрительной
Тут можно увидать!
Ее бы «подозрительной»
Приличней называть.
Недавно там поставили
Чудесную «Жизель»
И в ней плясать заставили
Приезжую мамзель.
Прекрасно! восхитительно!
Виват, девица Гран!
В партере все решительно
Кричали: «се шарман!»
Во мне зажглася зй-ново
Поэзией душа...
А впрочем, Андреянова
Тут тоже хороша!
IX
В душе моей остылую,
Лишенную всех сил,
«Русланом и Людмилою»
Жизнь Глинка разбудил.
Поэма музыкальная
Исполнена красот,
Но самое печальное
Либретто: уши рвет!
Оаменно мне понравилась
Полкана голова:
Едва в театр уставилась
И горлом здорова!
Искусно всем украшена —
От глаз и до усов.
Как слышал я, посажено
В ней несколько певцов —
(Должно быть, для политики,
Чтоб петь ее слова),
Не скажут тут и критики:
«Пустая голова!..»
X
Извел бы десть бумаги я,
Чтоб только описать,
Какую Боско магию
Умеет представлять.
Ломал он вещи целые
На мелкие куски,
Вставлял середки белые
В пунцовые платки,
Бог-весть куда забрасывал
И кольца, и перстни,
И так смешно рассказывал,
Где явятся они.
Ну, словом: Боско рублики,
Как Фокусник и враль,
Выманивал у публики
Так ловко, что не жаль!

334
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
48 45—4845
XI
В замен его приехали
Цыганы из Москвы,—
Скажите, не потеха ли?..
Не знаю, как-то вы,
А я, когда их слушаю,
Дыханье затая,
Чуть сам невольно с Грушею
Не гаркну «Соловья».
Раз собственной персоною,
Забыв лета и класс,
Я с нлящушей Матреною
Пустился-было в пляс.
XII
Проехав мимо нашего
Гостиного двора,
Я чуть, задетый заживо,
Не закричал: ура!
Бывало, день колотишься
На службе так и сяк,
А чуть домой воротишься,
Поешь—и день иссяк:
Нет входа в лавки русские!
Берешь жену и дочь
И едешь во Французские,—
Где грабят день и ночь.
Теперь — о восхищение
Для сердца и для глаз!—
В Гостином освещение:
Проводят в лавки газ!
Ликуй все человечество!
Решилось, в пользу дам,
Российское купечество
Сидеть по вечерам,—
И газ распространяется
Скорёхонько с тех пор:
Ну, точно, просвещается
У нас Гостиный двор!
Рука не разгибается,
Не вяжутся слова:
Умаялся!.. Кончается
Здесь первая глава...
Февраль, 1843.
ГЛАВА. II
Нет счастья под луной.—Романс.—Без трех в червях.—Страшный обет.—Путешествие в департа-
мент.— Светлое воскресение. — Патриархальная жизнь.—Великий пост.—Петербургские новости.—
Рубини.— Его концерты, —Оперы: Отелло, Луция и пр. — Лист. — Конское ристалище Сулье.—
Арабы.—Скачущие мамзели.—Некоторые любопытные и достоверные сведения о ките.—О погоде.—
О печальном расположении духа, в котором находится г-н Белопяткин, и о причинах того. — Звез-
дочка.— Банк. — Путешествие по Невскому проспекту в двенадцатом часу ночи. — Предсмертный
приют. — Билиард. — Заключение. — Читатели. — Критики. — Барон Брамбеус, комета и г-н Бело-
пяткин.
I
Недаром люди плакали,
Роптали на судьбу.
Сочувствую их ропоту
Растерзанной душой,
Я сам узнал по опыту —
Нет счастья под луной!
Какой предосторожности
В поступках ни держись,
Формально нет возможности
От жребия спастись.
Будь барин по сословию,
Прикащик, землемер,
Заставит плакать кровию —
Я сам тому пример!
II
Наднях у экзекутора
Чтоб скуку разогнать,
Рублишка по полутора
Засели мы играть.
Довольно Флегматически
Тянулся преферанс;
Вдруг в зале поэтический
Послышался романс;
Согрет одушевлением,
Был голос так хорош,
Я слушал с восхищением,
Забыл весь мир... и что жь?.
Ошибкою малейшею
Застигнутый врасплох,
В червях игру сквернейшую
Съиграл и — был без трех!

4843—4845
ЮМОРИСТИЧЕСКИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ
33!>
Хотя в душе нотацию
Себе я прочитал,
Но тут-же консоляцию
Сосед с меня взыскал.
Другие два приятеля
Огромные кресты
На бедного мечтателя
Черкнули за висты.
В тот вечер ужь малинника
В глаза я не видал.
Сто тридцать два полтинника
С походом проиграл!...
Ох, пылкие движения
Чувствительной души!
От вас мне нет спасения,
В убыток — барыши!
Пропетый восхитительно,
Сгубил меня романс,
Вперед играть решительно
Не буду в преферанс!
Пусть с ним кто хочет водится,
Я — правилами строг:
В нем взятки брать приходится! ■
Избави меня бог!
Занятьем этим втянешься,
Пожалуй, в грех такой,
Что, чорт возьми! останешься
По службе без одной!
III
То-ль дело как ранехонько
Пробудишься, зевнешь —
На цыпочках, тихохонько
Из спальни улизнешь
(Пока еще пронзительно
Жена себе храпит),
Побреешься рачительно,
Приличный примешь вид.
Смирив свою амбицию,
За леностью слуги,
Почистишь аммуницию
И даже сапоги.
Жилетку и так далее
Наденешь, застегнешь,
Прицепишь все регалии,
Стакан чайку хлебнешь.
Дела, какие-б ни были,
Захватишь, и как мышь,
Согнувшись в три погибели,
На службу побежишь...
Начальнику почтение,
Товарищам поклон
И в миг за отношение —
Ничем не развлечен!
Молчания степенного
День целый не прервешь,
Лишь кстати подчиненного
Прилично распечешь,
Да разве снисходительно
Подшутит генерал,
Тогда мы все решительно
Хохочем на повал!
(Ужь так издавна водится
Да так и должно быть:
Нам, право, не приходится
Пред старшими мудрить!)
Его превосходительство
Добрейший генерал,
Он много покровительства
Мне в службе оказал...
IV
Я с час пред умывальником
Мучительный провел,
Когда с своим начальником
Христосоваться шол,
Умылся так рачительно,
Чуть кожу не содрал,
За то как снисходительно
Меня он лобызал!
Дал слово мной заботиться,
Жал руку горячо,
А я его, как водится,
И в брюхо, и в плечо!
Вот жизнь патриархальная,
Вот служба без химер.
О, юность либеральная!
Бери с меня пример!..
Я в пост как бы на станции
Задержанный, скучал,
Да к счастию, из Франции
Рубини прискакал.
От чувства безотчетного
Вдруг всякий присмирел,
Как в зале Благородного
Собранья он запел.
На голову курчавую,
Во всех концах земли
Увенчанную славою,
Все взоры навели
И звуки изумрудные
Впивали жадно в грудь.
То были звуки чудные:
Он пел не как-нибудь!
Высокое художество
И выразить нет слов!

336
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4845—J 845
Я слышал в жизни множество
Отличнейших певцов,
Съежаются на старости
Сюда со всех сторон,
Ревут, как волки в ярости,
А все не то, что он!
Начнет в четыре голоса.
Зальется как река,
А кончит тоньше волоса,
Нежнее ветерка.
По свету благодарному
Об нем недаром гул:
Мне даже, титулярному,
Он сердце шевельнул!
VI
Идешь ли в канцелярию,
Уходишь ли от дел,
Поешь невольно арию,
Которую он пел.
Выходит бсстолковица,
А думаешь, что так.
Другой приостановится
И скажет: «вот дурак!»
Отелло, мавра дикого,
Так чудно он съиграл,
Что им одним великого
Название стяжал!
Когда игралась Аючия,
Я пролил реки слез:
На верх благополучия
Певец меня вознес.
VII
(Как всё по службе сделаю, -
Нарочно поспешу, —
О Листе книгу целую
Тогда вам напишу).
VIII
Как все, страстей игралище,
Покинув кучу дел,
На конское ристалище
Намедни я смотрел.
Шталмейстера турецкого
Заслуга велика:
Верхом он молодецкого
Танцует трепака.
Арабы взоры радуют
Отважностью своей,
Изрядно также падают
Мамзели с лошадей.
Ристалище престранное
По новости своей,
А, впрочем, балаганные
Их штуки веселей.
Начальник представления
Сулье, красив и прям,
Приводит в восхищение
В особенности дам.
Доныне свет гптукмейстера
Такого не видал:
Достоинство шталмейстера
Недаром он стяжал.
IX
Прилежно я окидывал
Заморского кита,
Не мало в жизни видывал
Я разного скота,
Но страшного, по совести,
Такого не видал,
Однажды только в повести
Брамбеуса читал.
Такой зверок — сокровище!
Аршинов сто длина,
Усищи у чудовища
Как будто два бревна,
Хвост длинный удивительно,
Башка — что целый дом,
Возможно всё решительно
В нем делать и на нем:
Плясать без затруднения
На брюхе контраданс,
А в брюхе без стеснения
Сражаться в преферанс!
Столь грузное животное
К нам трудно было ввезть;
За то весьма доходное,
Да и не просит есть.
Дерут за рассмотрение
Полтинник, четвертак,
А взглянешь — наслаждение
Почувствуешь в пятак!
X
Вот май.. - Все разъезжаются
По дачам, отдохнуть...
Больные собираются
К водам, в далекий путь.
Лишь я один, тревогою
Измученный, грущу.
Душевных ран не трогаю
И сердца не лечу.
Изведал ужь не мало я
Житейской суеты...

4843—4845
ЮМОРИСТИЧЕСКИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ
337
Ах, молодость удалая I
Куда исчезла ты?
Бывало, лето красное
Мне счастие несло:
На сердце радость ясная,
Безоблачно чело!
Светила мне незримая
Звезда из далека,
Грудь, страстью шевелимая
Вздымалась, как река.
Тогда за что ни схватишься —
Всё с жаром; хоть порой
И дорого поплатишься,
За то живешь душой!
Бывало, заиграешься —
Огромный ставишь куш,
Дадут — не отгибаешься,
Как будто триста душ!
Не мысля о погибели,
Рад сам себя на пе,
Согнувши в три погибели,
Пустить, на зло судьбе.
До тла пропонтируешься,
Повеся нос уйдешь,
На всех день целый дуешься,
А там — опять за то жь.
Бывало, за хорошенькой
Верст десять пробежишь,
Пристукиваешь ноженькой
Да в уши ей жужжишь:
«Куда идти изволите,
«Куда вы, ангел мой?
«Что пальцы вы мозолите,
«Поедемте со мной!..»
Теперь... увы! — безжизненно
На целый мир глядишь,
Живешь безукоризненно —
Страстями не кипишь.
Забывши и поэзию,
И карты, и дебош,
Поутру ешь магнезию,
Микстуру на ночь пьешь,
Нейдут на разум грации...
XI
Кончаю, скромен, тих,
У Лерхе в ресторации
Остаток дней моих,
Из службы в билиардную
Прямёхонько иду,
Игру там не азартную,
Но скромную веду.
Там члены всё отличные,
Хохочут и острят,
Истории различные
Друг другу говорят.
Никто там не заносится,
Играем чередой,
И гений Тюри носится
Над каждой головой...
XII
Здесь будет заключение
Второй моей главы.
И так, мое почтение,
Читатель добрый. Вы
Ценитель снисходительной,
Я знаю вас давно.
А, впрочем, мне решительно,
Поверьте, все равно:
За опыты в пиитике
Я не прошу похвал.
Пускай иные критики
Отхлещут на-повал —
Ей богу не посетую!
Свое я получил:
Брамбеус сам с кометою
За ум меня сравнил.
Май, 1843.
ГЛАВА III
Мотивы итальянские
Мне не дают заснуть
И страсти африканские
Волнуют кровь и грудь:
Всё грезятся балкончики,
И искры черных глаз
Сверкают, как червончики
В день по сту тысяч раз.
Отбою нет от думушки:
Эх! жизнь моя!., увы!..
(Без оглавления. 1845)
Зачем женили, кумушки
Меня так рано вы!
На свете много водится
Красавиц, и каких!
А нам любить приходится
Курносых и рябых.
Что за красотка «Боржшим..
Менялся весь в лице
И даже (не топор же я!)
Заплакал при конце;

338
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
/ДО—/945
Во всем талант, гармония..
Видал немного лиц
Таких, как у Альбони, я —
Певица из певиц.
В уме производящая
Содом и кутерьму,
Так много говорящая
И сердцу, и уму:
Высокая и белая,
Красива и ловка
И ужь заматерелая —
Не скажешь, что жидка!
Избытки даже лишние
Заметны в ней души,
И верхние, и нижние —
Все ноты хороши!..
Чтоб только петь, как Гарция,
И удивлять весь свет —
Не пожалел бы гарца я
Серебряных монет.
На миг заботы вечные
Смолкают, не томят,
И струны все сердечные
В груди дрожат, звучат —
Звучат в ответ чу деснице.
Могуча и легка,
Душа как бы по лестнице
Восходит в облака.
А мира треволнения—
Служебный весь содом,
Начальник отделения
С запуганным лицом,
Скучнейшие нотации
Ревнующей жены,
Червонцы, ассигнации
И самые чины —
Всё в мелочь и ничтожество
Тотчас обращено...
Чего бы ужь художество
И делать не должно!
Подобные влечения
В неведомый предел
Ввергают в упущения
Житейских наших дел.
От итальянской арии,
Исполненной красот,
К занятьям канцелярии
Трудненек переход;
Спокойствие сменяется
Тревогою души,
И вовсе страсть теряется
Сколачивать гроши.
Но лишь предосторожности
Во время стоит взять, —
Как не найти возможности
Всему противустать?
На то и волю твердую
Дал человеку бог,
Чтобы кстати душу гордую
Воздерживать он мог...
Вот мне ничто решительно
Не помешает спать,
Ни счет вести рачительно,
Ни даже... взятки брать —
(Не то, чтобы с просителей,
А в картах... что сорвешь
С столичных наших жителей?
Голь продувная сплошь!)
А все же я признаюся,
Что Гарцией порой
Так сильно восхищаюся,
Что слезы лью рекой.
Растрогает татарина!
Так хорошо поет,
Что даже у Фиглярина
Ругательств не стает;
Глаза большие, черные,
И столько в них огня...
Жаль — силы стихотворные
Слабеньки у меня;
А будь-ка красноречие!...
Но про меня и так
Трубит давно злоречие,
Что будто я дурак.
Молчу! Где нам подобные
Предметы воспевать:
Мы дураки, способные
Взятчонки только брать!
Над нами сочинители
Смеются в повестях...
А чем мы их обидели?
Будь я в больших чинах,
Тотчас благоразумие
Внушил бы им, ей-ей!
Давай нам остроумие,
Но трогать нас не смей!
Чем хуже я профессора,
Художника, врача?
Коллежского асессора
Трудами получа,
Я никому не здравствую.
Не безъизвестно вам,
Что я давно участвую
В литературе сам;
Но никогда решительно
(И бог храни вперед)
Не нападал презрительно
И на простой народ!
Без вздоров сатирических
Идет лишь Полевой

4Ш
ЮМОРИСТИЧЕСКИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ
339
В пиесах драматических
Дорогою прямой.
В нас страсти благородные
Умеет возбуждать,
И, лица взяв почетные,
Умеет уважать;
Всем похвалы горячие,
Почтенье... & писцы
И мелкие подьячие
Глупцы и подлецы,
С уродливыми рожами...
И тут ошибки нет
(Не все же ведь хорошими
Людьми наполнен свет)...
Январь, 1845.
i844
РОСТОВЩИК
Было года мне четыре,
Как отец сказал:
«Вздор, дитя мое, все в мире!
«Дело — капитал!»
И совет его премудрой
Не остался так:
У родителя на утро
Я украл пятак.
Страсть на век к монете звонкой
Тотчас получив,
Стал у всех я собаченкой,
Кто богат и чив.
Руки, ноги без зазренья
Всем лизал как льстец,
И семи лет от рожденья
Был ужь я подлец!
(То есть, так только в народе
Говорится, а за-то
Ужь зарыто в огороде
Было кое-что).
Говорят, есть страсти, чувство —
Не знаком, не лгу!
Жизнь по моему — искусство
Наживать деньгу.
Знать, во мне раненько скупость
Охладила кровь —
Рано понял я, что глупость
Слава, честь, любовь,
Что весь свет похож на лужу
Что друзья обман,
И за тем лишь лезут в душу,
Чтоб залезть в карман.
Что от чести от злодейки
Плохи барыши,
Что подлец кто без копейки,
А не тот, кто без души.
И я свыкся по немногу
С ролею скупца
И ложась, молился богу,
Чтоб прибрал отца...
Добрый, нежный был родитель,
Но в урочный час
Скрылся в горнюю обитель,
Навсегда угас!
Я не вынес тяжкой раны,—
Я на труп упал
И обшарив все карманы,
Горько зарыдал...
Продал все, что было можно
Хоть за грош продать,
И деньжонки осторожно
Начал в рост пускать...
Чтоб нажиться,— лез из кожи,
Лук да редьку ел,
Ни спины, ни рук, ни рожи,
Верьте, не жалел!
Всех завел, провел и вывел,
С кем сойтись пришлось,
И пока не оплешивел,
Брал процент с волос:
Выростать им как угодно
Волю я давал,
И в цирюльню ежегодно
Косу продавал.
И теперь за то, под старость,
Есть немножко тут!
(хлопает по карману)
Пусть приходят люди в ярость,
Говорят: он плут!
Шутки!... нет, побольше стою!
Я ведь знаю свет:
Лишь тряхни-ка я казною
Да задай обед,
Все в объятья тотчас к плуту,
Все в родню, в друзья —
Я честнейший в ту жь минуту...
Что, не так-ли... а???...

340
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
/844
ОТРЫВОК
Родился я в губернии
Далекой и степной
И прямо встретил тернии
В юдоли сей земной.
Мне будущность счастливую
Отец приготовлял,
Но жизнь трудолюбивую
Сам в бедности скончал!
Не мытый, не приглаженный,
Бежал я босиком,
Как в церковь гроб некрашенный
Везли большим селом;
Я слезы непритворные
Руками утирал,
И волосенки черные
Мне ветер развевал...
Запомнил я сердитую
Улыбку мертвеца
И мать мою, убитую
Кончиною отца.
Я помню, как шепталися,
Как в церковь гроб несли;
Как с мертвым цаловалися,
Как бросили земли;
Как сами мы лопатушкой
Сравняли бугорок...
Нам дядя с бедной матушкой
Дал в доме уголок.
К настойке страсть великую
Сей человек питал,
Имел наружность дикую
И мне не потакал...
Он часто, как страшилище,
Пугал меня собой,
И порешил в училище
Отправить с рук долой.
Мать плакала, томилася,
Не ела по три дня,
Вздыхала и молилася,
Просила за меня,
Пешком иттй до Киева
Хотела, но слегла
И с просьбой: «не губи его!»
В могилу перешла.
Мир праху добродетельной!
Старик потосковал;
Но тщетно благодетельной
Я перемены ждал:
Не изменил решение!
Изрядно куликнул,
Дал мне благословение,
Полтинник в руку ткнул,
Влепил с немым рыданием
В уста мне поцалуй:
«Учися с прилежанием,
«Не шляйся! не балуй!»
Сердечно, наставительно
Сказал в последний раз,
Махнул рукой решительно —
И кляча поплелась...
ЧИНОВНИК
Как человек разумной середины,
Он многого в сей жизни не желал:
Перед обедом пил настойку из рябины
И чихирем обед свой запивал.
У КинчерФа * заказывал одежду,
И с давних пор (простительная страсть)
Питал в душе далекую надежду
В коллежские ассесоры попасть, —
За тем что был он крови не боярской
И не хотел, чтоб в жизни кто-нибудь
Детей его породой семинарской
Осмелился надменно попрекнуть.
Был с виду прост, держал себя сутуло,
Смиренно все судьбе предоставлял,
Пред старшими подскакивал со стула
И в робость безотчетную впадал,
С начальником ни по каким причинам, —
Где б ни было, — не вмешивался в спор,
И было в нем все соразмерно с чином —
Походка, взгляд, усмешка, разговор.
Внимательным, уступчиво-смиренным
Был при родных, при теще, при жене,
Но поддержать умел пред подчиненным
Достоинство чиновника вполне;
Мог и распечь при случае (распечь-то
Мы, впрочем, все большие мастера),
Имел даже значительное нечто
В бровях...
Теперь тяжелая пора!
С тех пор, как стал пытливостью рассудка
Тревожно-беспокойного — наш век
Задерживать развитие желудка,
1 Тогдашний портной средней руки.

4844
ЮМОРИСТИЧЕСКИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ
341
Уже не тот и русский человек.
Выводятся раскормленные туши,
Как ни едим геройски, как ни пьем,
И хоть теперь мы так же бьем баклуши,
Но в толщину от них уже нейдем.
И в наши дни, читатель мой любезной,
Лишь где-нибудь в коснеющей глуши
Найдете вы, по благости небесной,
Приличное вместилище души.
Но мой герой — хоть он и шел за веком —
Больных влияний века избежал
И был таким, как должно, человеком:
Ни тощ, ни толст. Торжественно лежал
Мясистый, двух-этажный подбородок
В воротничках, — но промежуток был
Меж головой и грудью так короток,
Что паралич — увы! — ему грозил.
Спина была — ужь сказано — горбата
И на ногах (шепну вам на ушко —
Кривых немножко — нянька виновата!)
Качалося солидное брюшко...
Сирот и вдов он не был благодетель,
Но нищим иногда давал гроши,
И называл святую добродетель
Первейшим украшением души.
О ней твердил в семействе беспрерывно,
Но не во всем ей следовал под-час,
И извинял грешки свои наивно
Женой, детьми, как многие из нас.
По службе вел дела свои примерно
И не бывал за взятки под судом,
Но (на жену, как водится) в Галерной
Купил давно пяти-этажный дом.
И радовал родительскую душу
Сей прочный дом—спокойствия залог.
И на Фому, Ванюшу и Феклушу
Без сладких слез он посмотреть не мог...
Вид нищеты, разительного блеска
Смущал его — приличье он любил.
От всяких слов, произносимых резко,
Он вздрагивал и тотчас уходил.
К писателям враждой — не беспричинной—
Пылал... бледнел и трясся сам не свой,
Когда из них какой-нибудь бесчинной
Ласкаем был чиновною рукой.
За лишнее считал их в мире бремя,
Звал книги побасенками: «Читать
«Не то ли же, что праздно тратить время?
А праздность всех пороков наших мать» —
Так говорил ко благу подчиненных
(Мысль глубока, хоть и весьма стара)
И изо всех открытий современных
Знал только консоляцию...
Пора
Мне вам сказать, что как чиновник дельной
И совершенно русский человек,
Он заражен был страстью той смертельной,
Которой все заражены в наш век,
Которая пустить успела корни
В обширном русском царстве глубоко,
С тех пор, как вист в потеху нашей дворни
Мы отдали... «Приятно и легко
«Бегут часы за преферансом; право,
«Кто выдумал — был малый с головой!»
Так иногда, прищурившись лукаво,
Говаривал почтенный наш герой.
И выше он не ведал наслаждений...
Как он играл?.. Серьёзная статья!
Решить вопрос съумел-бы разве гений,
Но, так и быть, попробую и я.
Когда обед оканчивался чинной,
Крестясь, гостям хозяин руки жал
И, приказав поставить стол в гостиной,
С улыбкой добродушной замечал:
«Что, господа, сразиться бы не дурно?
«Жизнь коротка, а нам не десять лет!»
Над ним неслось тогда дыханье бурно
И — вдохновен — он забывал весь свет,
Жену, детей; единой предан страсти,
Молчал, как жрец, бровями шевеля,
И для него тогда в четыре масти
Сливалось все — и небо, и земля!
Вне карт не знал, не слышал и не видел
Он ничего, — но помнил каждый приз...
Прижимистых и робких ненавидел,
Но к храбрецам, готовым на ремиз,
Исполнен был глубокого почтенья.
При трех тузах, при даме сам-четверт
Козырной — в вист ходил без опасенья.
В несчастьи был, как многие, не тверд, —
Ощипанной подобен куропатке,
Угрюм, сердит, ворчал, повеся нос,
А в счастии любил при каждой взятке
Пристукивать и говорил: «а что-с?»
Острил, как все острят или острили,
И замечал, при выходе с бубен,
«Ну, Петр Кузьмич! не даром вы служили
Пятнадцать лет — вы знаете закон!»
Валетов, дам красивых, но холодных
Пушил слегка, как все; но никогда
Насчет тузов и прочих карт почетных
Не говорил ни. слова...
Господа!
Быть может, здесь надменно вы зевнете,
И повесть благонравную мою

342
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
/«44
В подробностях излишних упрекнете...
Ответ готов: не пустяки пою!
Пою, что Русь и тешит, и чарует,
Что наши дни — как средние века
Крестовые походы — знаменует,
Чем наша жизнь полна и глубока;
(Я не шучу — смотрите в оба глаза) —
Чем от «Москвы родной» до Иртыша,
От «финских скал» до «грозного Кавказа»
Волнуется славянская душа!!..
Притом, я сам страсть эту увадаю, —
Я ею сам восторженно киплю,
И хоть весьма несчастно прикупаю,
Но вечеров без карт я не терплю
И, где их нет, постыдно засыпаю...
Чтожь делать нам?.. Блаженные отцы
И деды наши пировать любили,
Весной садили лук да огурцы,
Волков и зайцев осенью травили,
Их увлекал, их страсти шевелил
Паратый пес, статистый иноходец;
Их за столом и трогал, и смешил
Какой-нибудь наряженный уродец.
Они сидеть любили за столом
И было им и любо, и доступно
Перепивать друг друга, и потом,
Повздоривши по-русски, дружелюбно
Вдруг утихать и засыпать рядком.
Но мы забав отцов не понимаем
(Хоть мало — все-жь мы их переросли),
Что делать нам?., играть!., и мы играем,
И благо, что занятие нашли —
Сидеть грешно и вредно сложа руки...
В неделю раз, пресытившись игрой,
В театр Александрийский, ради скуки,
Являлся наш почтеннейший герой.
Удвоенной ценой за бенефисы
Отечественный гений поощрял,
Но звание актера и актрисы
Постыдным, по преданию, считал.
Любил пальбу, кровавые сюжеты,
Где при конце карается порок...
И, слушая скоромные куплеты,
Толкал жену легонько под бочок.
Любил шепнуть в антракте плотной даме -
(Всему научит хитрый Петербург) —
Что страсти и движенье нужны в драме
И что Шекспир — великий драматург, —
Но, впрочем, не был твердо в том уверен
И через час другое подтверждал,
По службе быв всегда благонамерен,
Он прочее другим предоставлял.
За то, когда являлася Сатира,
Где автор — тунеядец и нахал —
Честь общества и украшенье мира,
Чиновников за взятки порицал, —
Свирепствовал он, не жалея груди,
Дивился, как допущена в печать,
И как благонамеренные люди
Не совестятся видеть и читать.
С досады пил (сильна была досада!)
В удвоенном количестве чихирь,
И говорил, что авторов бы надо
За дерзости подобнее — в Сибирь!..
ПЕСНЯ ДВОРОВОГО ЧЕЛОВЕКА
В понедельник
Савка мельник,
А во вторник
Савка шорник,
С середы до четверга
Савка в комнате слуга.
Савка в тот-же четверток
Дровосек и хлебопёк.
Чешет в пятницу собак,
Свищет с голоду в кулак,
В день субботний все скребёт
И под розгами ревёт.
В воскресенье Савка пан —
Целый день, как стелька, пьян!..
НОВОСТИ
(газетный фельетон)
Почтеннейшая публика! на днях
Случилося в столице нашей чудо:
Остался некто без пяти в червях,
Хоть — знают все — играет он не худо.
О том твердит теперь весь Петербург.
«Событие вне всякого другого!»
Трагедию какой-то драматург,
На пользу поколенья молодого,

48U
ЮМОРИСТИЧЕСКИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ
343
Сбирается состряпать из него...
Разумный труд! Заслуги, удальство
Похвально петь; но все же не мешает
Порою и сознание грехов,
Затем, что прегрешение отцов
Для их детей спасительно бывает.
Притом, для нас не стыдно и легко
В ошибках сознаваться — их немного,
А доблестей — как милостей у бога...
Из черного Французского трико
Жилеты, шелком шитые, недавно
Вошли в большую моду: в самом деле славно!
Почтенный муж шестидесяти лет
Женился на девице в девятнадцать
(На-днях у них парадный был обед,
Не мог я, к сожаленью, отказаться);
Немножко было грустно. Взор ея
Сверкал, казалось, скрытыми слезами
И будто что-то спрашивал. Но я
Отвык, к несчастью, тешиться мечтами,
И мне ее не жалко. Этот взор
Унылый, длинный; этот вздох глубокий —
Кому они? — Любезник и танцор,
Гремящий саблей, статный и высокий —
Таков был пансионский идеал
Моей девицы... Чтожь! распорядился
Иначе случай...
Маскарад и бал
В собраньи был и очень долго длился.
Люблю я наши маскарады; в них,
Не говоря о прелестях других,
Обращик жизни петербургско-русской,
Так ловко переделанной с Французской.
Уныло мы проходим жизни путь,
Могло бы нас будить одно — искусство,
Но редко нам разогревает грудь
Из глубины поднявшееся чувство,
Затем, что наши русские певцы
Всем хороши, да петь не молодцы,
Затем, что наши русские мотивы,
Как наша жизнь, и бедны, и сонливы,
И тяжело однообразье их,
Как вид степей пустынных и нагих.
О, скучен день и долог вечер наш!
Однообразны месяцы и годы,
Обеды, карты, дребезжанье чаш,
Визиты, поздравленья и разводы —
Вот наша жизнь. Ее постылый шум
С привычным равнодушьем ухо внемлет
И в действии пустом кипящий ум
Суров и сух, а сердце глухо дремлет;
И свыкшись с положением таким,
Другого мы как будто не хотим,
Возможность исключений отвергаем
И словно по профессии зеваем...
Но — скучны отступления!
Чудак,
Знакомый мне, в прошедшую субботу
Сошел с ума... А был он не дурак,
И тысяч сто в год получал доходу.
Спокойно жил, доволен и здоров,
Но обошли его по службе чином,
И вдруг уныл, задумчив и суров,
Он стал страдать славяно-русским сплином;
И наконец в один прекрасный день,
Тайком от всех, одевшись на изнанку
В .отличия, несвойственные рангу,
Пошел бродить по улицам, как тень,
Да и пропал. Нашли на третьи сутки,
Когда сынком какой-то важной утки
Ужь он себя в припадках величал
И в совершенстве кошкою кричал,
Стараясь всех уверить в то же время,
Что чин большой есть тягостное бремя,
И служит он, ей-ей, не для себя,
Но только благо общее любя...
История другая, в том же роде,
С одним примерным юношей была:
Женился он для денег на уроде,
Она — для денег за него пошла,
И что жь? — о срам! о горе! — оказалось,
Что им обоим только показалось]
Она была как нищая бедна,
И беден был он так же, как она.
Не вынес он нежданного удара
И впал в хандру; в чахотке слег в постель,
И не прожить ему пяти недель.
А нежный тесть, неравнодушно глядя
На муки завербованного зятя
И положенье дочери родной,
Винит во всем «натуришку гнилую»
И думает: «для дочери другой
Я женишка покрепче завербую».
Собачка у старухи Хвастуновой
Пропала, а у скряги Сурмина
Бежала гувернантка — ищет новой.
О том и о другом извещена
Столица чрез известную газету;
Явилась тотчас разных свойств и лет
Тьма гувернанток, а собаки нет.
Почтенный и любимый господин,
Прославившийся ёмкостью желудка,
Безмерным истребленьем всяких вин
И иступленной тупостью рассудка,
Объелся и скончался... Был на днях
Весь город на его похоронах.

СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
48U
О доблестях покойника, рыдая,
Какой-то друг три речи произнес,
И было много толков, много слез,
Потом была пирушка — и большая!
На голову обжоры не похож,
Был полон погреб дорогих бутылок,
И длился до заутрени кутеж...
При дребезге ножей, бокалов, вилок
Припоминали добрые дела
Покойника, хоть их, признаться, было
Весьма немного; но обычай милой
Святая Русь доныне сберегла:
Ко всякому почтенье за могилой —
Ведь мертвый нам не может сделать зла!
Считается напомнить неприличным,
Что там-то он ограбил сироту,
А вот тогда-то пойман был с поличным.
За то добра малейшую черту
Тотчас с большой горячностью подхватят
И разовьют, так истинно скорбя,
Как будто тем скончавшемуся платят
За то, что их избавил от себя!
Поговорив — нечаянно напьются,
Напившися — слезами обольются,
И в эпитафии напишут: «человек
Он был такой, какие ныне редки!»
И так у нас идет из века в век,
И с нами так поступят наши детки...
Литературный вечер был; на нем
Происходило чтенье. Важно, чинно
Сидели сочинители кружком
И наслаждались мудростью невинной
Отставшей знаменитости. Потом
Один весьма достойный сочинитель
Тетрадищу поспешно развернул,
И три часа —о изверг, о мучитель!
Читал, читал и — даже сам зевнул,
Не говоря о жертвах благосклонных,
С четвертой же страницы усыпленных.
Их разбудил восторженный поэт;
Он с места встал торжественно и строго
Глаза горят, в руках тетради нет,
Но в голове так много- много, много...
Рекой лились гремучие стихи,
Руками он махал, как исступленной...
Слыхал я в жизни много чепухи
И много дичи видел во вселенной,
А потому я не был удивлен...
Ценителей толпа рукоплескала,
Младой поэт отвесил им поклон
И все прочел торжественно сначала.
Затем как раз и к делу приступить
Пришла пора. К несчастью, есть и пить
В тот вечер я не чувствовал желанья
И вон ушел тихонько из собранья.
А пили долго, говорят, потом
И говорили горячо о том,
Что движемся мы быстро с каждым часом
И дурно, к сожаленью, в нас одно,
Что небрежем отечественным квасом
И любим иностранное вино.
На петербургских барынь и девиц
Напал недуг свирепой и великой:
Вскружился мир чиновниц полудикой
И мир ручных, но недоступных львиц.
Почто сия на лицах всех забота?
Почто сей шум, волнение умов?
От Невского до Козьего болота,
От Козьего болота до Песков,
От пестрой и роскошной Милионной
До Выборгской унылой стороны, —
Чем занят ум мужей неугомонно?
Чем души жен и дев потрясены??
Все женщины, от пресловутой Ольги
Васильевны, купчихи в сорок лет,
До той, которую воспел поэт
(Его ужь нет) помешаны на польке!
Предчувствие явления ея
В атмосфере носилося заране.
Она теперь у всех на первом плане
И в жизни нашей главная статья;
О ней и меж великими мужами
Нередко пренья, жаркий спор кипит,
И старец, убеленный сединами,
О ней с одушевленьем говорит!
Она в одной сорочке гонит с ложа
Во тьме ночной прелестных наших дев
И дева пляшет, общий сон тревожа,
А горничная, барышню раздев,
В своей коморке производит то же.
Достойнейший сын века своего,
Пустейший Франт, исполнен гордой силой,
Ей предан без границ, — и для него
Средины нет меж полькой и могилой!
Проникнувшись великостью труда
И важностью предпринятого дела,
Как гладиатор в древние года,
С ней борется он ревностно и смело...
Когда б вы не были, читатель мой,
Аристократ,, и побывать в танцклассе
У Кессених решилися со мной,
Оттуда вы вернулись бы в экстазе
С утешенной и бодрою душой.
О юношество милое! Тебя ли
За хилость и недвижность упрекнуть?
Не умерли в тебе и не увяли
Младые силы, не зачахла грудь,
И сила там кипит твоя просторно,
Где все тебе по сердцу и покорно.
И, гордое могуществом своим,

ЮМОРИСТИЧЕСКИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ
345
Довольно ты своею скромной долей:
Твоим порывам смелым и живым
Такое нужно поприще — не боле,
И тратишь ты среди таких тревог
Души всю силу и всю силу ног...
25 Февраля»
И СКУЧНО, И ГРУСТНО!
И скучно, и грустно, и некого в карты
надуть
В минуту карманной невзгоды...
Жена?., но что пользы жену обмануть?
Ведь ей же отдашь на расходы!
Засядешь с друзьями, но счастия нет и
следа —
И черви, и пики, и все так ничтожно.
Ремизиться вечно не стоит труда,
Наверно играть невозможно...
Крепиться?.. Но рано иль поздно
обрежешься вдруг,
Забыв увещанья рассудка...
И карты, как взглянешь с холодным
вниманьем вокруг —
Такая пустая и глупая шутка!..
1848
*
Стишки! стишки! давно-ль и я был гений?
Мечтал... не спал... пописывал стишки?
О вы, источник стольких наслаждений,
Мои литературные грешки!
Как дельно, как благоразумно-мило
На вас я годы лучшие убил!
В моей душе немного силы было,
А я и ту бесплодно расточил!
Увы!., стихов слагатели младые,
С кем я делил и труд мой, и досуг,
Вы, люди милые, поэты преплохие,
Вам изменил ваш недостойный друг!..
И вы... как много вас ужь — слава богу —
сгибло...
Того хандра, того жена зашибла,
Тот сам колотит бедную жену,
И спину гнет другой... а в старину?
Как гордо мы на будущность смотрели!
Как ревностно бездействовали мы!
«Избранники небес», мы пели, пели,
И песнями пересоздать умы,
Перевернуть действительность хотели,
И мнилось нам, что труд наш не пустой,
Не детский бред, что с нами сам всевышний,.
И близок час блаженно-роковой,
Когда наш труд благословит наш ближний 1
А между тем действительность была
По-прежнему безвыходно пошла,
Не убыло ни горя, ни пороков —
Смешон и дик был петушиный бой
Непонимающих толпы пророков
С невнемлющей пророчествам толпой!
И «ближний наш» всё тем же глазом видел,.
Всё также близоруко понимал,
Любил корыстно, пошло ненавидел,
Бесславно и бессмысленно страдал,
Пустых страстей пустой и праздный грохог
По-прежнему движенье заменял
И не смолкал тот сатанинский хохот,
Который в сень холодную могил
Отцов и дедов наших проводил!..
1846
ЖЕНЩИНА КАКИХ МНОГО
Она росла среди перин, подушек,
Дворовых девок, мамок и старушек,
Подобострастных, битых и босых...
Ее поддерживали с уваженьем —
Ей ножки целовали с восхищеньем —
В избытке чувств почтительно-немых.
И вот подрос ребенок несравненный.
Ее родитель, человек степенный,
В деревне прожил ровно двадцать лет. -
Сложилась барышня; потом созрела...
И стала на свободе жить без дела,
Невыразимо презирая свет.

346
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4847—4848
Она слыла девицей идеальной;
Имела взгляд глубокой и печальной;
Сидела под окошком по ночам, —
И на луну глядела неотвязно,
Болтала лихорадочно, несвязно...
Торжественно молчала по часам. —
Въедалася в немецкие книжонки,
Влюблялася в прекрасные душонки —
И тотчас отрекалась... навсегда...
Благословляла, плакала, вздыхала,
Пророчила, страдала... все страдала!!!
И пела так Фальшиво, что беда.
И вдруг пошла за барина простого,
За русака дебелого, степного —
На мужа негодуя благородно,
Ему детей рожала ежегодно
И двойней разрешилась наконец.
Печальная, чувствительная Текла
Своих людей не без отрады секла;
Играла в карточки до петухов,
Гусями занималась да скотипой —
И было в ней перед ее кончиной
Без малого — четырнадцать пудов.
1847
**♦
В один трактир они оба ходили прилежно
И пили с отвагой и страстью безумно
мятежной,
Враждебно кончалися их билиярдные
встречи
И были дики и буйны их пьяные речи.
Сражались они меж собой как враги
и злодеи,
И даже во сне все друг с другом играли.
И вдруг подралися... хозяин-прогпал их
в три шеи,
Но в новом трактире друг друга они не
узнали...
1848
ПОЭЗИЯ БУРЬ
Летит по дороге четверка:
В коляске Мария сидит.
А месяц, как дынная корка,
На небе полночном висит...
Верхом — словно ветром гонимый -
Лечу я за ней через лес,
И жажду, волканом палимый,
Поэзии бурь и чудес!
Я отдал бы всю м<Жо славу
За горсть, за щепотку песку,
Чтоб только коляска в канаву
Свернулась теперь на-скаку.
Иль если б волшебник искусный
Задумал вдруг Мери украсть;
Иль вор беспощадный и гнусный
Рискнул на коляску напасть...
Иль пусть кровожадные звери
Коляску обступят теперь...
На помощь возлюбленной Мери
Я сам бы явился, как зверь.
Умчал бы ее я далеко,
За триста земель и морей...
И там бы глубоко, глубоко
Блаженствовал с Мери моей.
Но нет ни зверей, ни злодеев,
Дорога бесстыдно гладка,
Прошли времена чародеев...
О, жизнь! как ты стала гадка!
Везде безотрадная проза,
Заставы, деревни, шоссе...
И спит моя майская роза,
Раскинувшись в пышной красе,—
Меж тем, как окутан туманом,
Летит ее рыцарь за ней
И жаждет борьбы с великаном,
В порыве безумных страстей...
О, чем же купить твою ласку
В холодный и жалкий наш век
Когда променял на коляску
Поэзию бурь человек?..

ЮМОРИСТИЧЕСКИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ
347
1831
МОЕ РАЗОЧАРОВАНИЕ
Говорят, что счастье наше скользко,—
Сам, увы! я то же испытал!
На границе Юрьевец-Повольска
В собственном селе я проживал.
Недостаток внешнего движенья
Заменив работой головы,
Приминал я в лето без сомненья
Десятин до двадцати травы;
Я лежал с утра до поздней ночи
При волшебном плеске ручейка,
И мечтал, поднявши к небу очи,
Созерцая гордо облака.
Вереницей чудной и беспечной
Предо мной толпился ряд идей
И витал я в СФере бесконечной,
Презирая мелкий труд людей.
Я лежал, гнушаясь их тревогой,
Не нуждаясь, к счастию, ни в чем,
Но за то широкою дорогой
В СФере мысли шел богатырем;
Гордый дух мой рос и расширялся,
Много тайн я совмещал в груди
И поведать миру собирался;
Но любовь сказала: погоди!
Я давно в созданье идеала
Погружен был страстною душой:
Я желал, чтоб женщина предстала
В виде мудрой Клии предо мной,
Чтоб и свет, и танцы, и наряды,
И балы не нужны были ей;
Чтоб она на все бросала взгляды,
Добытые мыслию своей;
Чтоб она не плакала напрасно,
Не смеялась втуне никогда,
Говоря восторженно и страстно,
Вдохновенно действуя всегда;
Чтоб она не в рюмки и подносы,
Не в дела презренной суеты,—
Чтоб она в великие вопросы
Погружала мысли и мечты...
И нашел, казалось, я такую.
Молода она еще была
И свою натуру молодую
Радостно развитью предала.
Я читал ей Гегеля, Жан-Поля,
Демосфена, Галича, Руссо,
Глинку, Ричардсона, Декандоля,
Волтера, Шекспира, Шамиссо
Байрона, Мильтона, Соутэя,
Шеллинга, Клопштока, Дидеро...
В ком жила великая идея,
Кто любил науку и добро;
Всех она, казалось, понимала,
Слушала без скуки и тоски,
И сама ужь на ночь начинала
Тацита читать, надев очки.
Правда, легче два десятка кегель
Разом сбить ей было, чем понять,
Как велик и плодотворен Гегель;
Но умел я вразумлять и ждать!
Видел я: не пропадет терпенье —
Даже мать красавицы моей,
Бросивши варенье и соленье,
Философских набралась идей.
Так мы шли в развитьи пашем дружно,
О высоком вечно говоря...
Но не то ей в жизни было нужно!
Раз, увы! в начале сентября,
Прискакал я поутру к невесте.
Нет ее ни в зале, ни в саду.
Где-жь она? «Они на кухне вместе
С маменькой» — и я туда иду.
Тут предстала страшная картина...
Разом столько горя и тоски!
Растерзав на клочья Ламартипа,
На бумагу клала пирожки
И сажала в печь моя невеста!!
Я смотреть без ужаса не мог,
Как она рукой месила тесто,
Как потом отведала пирог.
Я не верил зрению и слуху,
Думал я, не перестать-ли жить?
А у ней еще достало духу
Мне пирог проклятый предложить.
Вот они — великие идеи!
Вот они — развития плоды!
Где-же вы, поэзии затеи?
Что из вас, усилья и труды?
ft рыдал. СконФузилися обе.
Видимо перепутались вдруг;
Я ушел в невыразимой злобе,
Объявив, что больше им не друг.
С той поры, я верю: счастье скользко,
Я без слез не проживаю дня;
От Москвы до Юрьевец-Повольска
Нет лица несчастнее меня!

348
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4855
1853
ОТРЫВКИ
ИЗ ПУТЕВЫХ ЗАПИСОК ГРАФА ГАРАНСКОГО
(Перевод с Французского. Trois mois dans la Patrie. Essais de Poesie et de Prose,
suivis (Tun Discours sur les moyens de parvenir au developpement des forces morales
de la Ration Russe et des richesses naturelles de cet Etat. Par un Russe, comte de
Garansky. 8 vol. in-4°. Paris, 1836).
Я путешествовал недурно: русский край
Оригинальности имеет отпечаток;
Не то, чтоб в деревнях трактиры были —
рай,
Не то, чтоб в городах писцы не брали
взяток —
Природа нравится громадностью своей.
Такой громадности не встретите нигде вы:
Пространство широко раскинутых степей
Лугами здесь зовут; начнутся ли посевы —
Не ждите им конца! подобно островам
Зеленые леса и серые селенья
Пестрят равнину их, и любо видеть вам
Картину сельского обычного движенья...
Подобно муравью, трудолюбив мужик:
Ни грубости их рук, ни лицам загорелым
Я больше не дивлюсь: я видеть их привык
В работах полевых чуть не по суткам целым.
Не только мужики здесь преданы труду,
Но даже дети их, беременные бабы
Все терпят общую, по их словам, «страду»,
И грустно видеть, как иные бледны, слабы!
Я думаю, земель избыток и лесов
Способствует к труду всегдашней их охоте,
Но должно б вразумлять корыстных мужиков,
Что изнурительно излишество в работе.
Не такова ли цель — в немецких сертуках
Особенных Фигур, бродящих между ними?
Нагайки у иных заметил я в руках...
Как быть! не вразумишь их средствами
другими:
Натуры грубые!..
Какие реки здесь!
Какие здесь леса! Пейзаж природы русской
Со временем собьет, я вам ручаюсь, спесь
С природы рейнской, но только не
с Французской!
Во Франции провел я молодость свою;
Пред ней, как говорят в стихах, все клонит
выю,
Но все жь, по совести и громко признаю,
Что я не ожидал найти такой Россию!
Природа недурна: в том отдаю ей честь,—
Я славно ел и спал, подьячим не дал
штрафа...
Да, средство странствовать и по России
есть —
С Французской кухнею и с русским титлом
графа!..
Но только худо то, что каждый здесь мужик
Дворянский гонор мой, спокойствие
и совесть
Безбожно возмущал; одну и ту же повесть
Бормочет каждому негодный их язык:
Помещик — лиходей! а если управитель,
То верно — живодёр, отъявленный
грабитель!
Спрошу ли ямщика: «чей, братец, виден
дом?».
— Помещика... «Что, добр?» — Нешто,
хороший барин,
Да только... «Что, мой друг?»
— С тяжелым кулаком,
Как хватит — год хворай. «Неужто? вот
татарин!».
— Э, нету, ничего! маненичко ретив,
А добрая душа, не тяготит оброком,
Почасту с мужиком и ласков, и правдив,
А то скулу свернет, вестимо ненароком!
Куда б еще ни шло за барином таким,
А то и хуже есть. Вот памятное место:
Тут славно мужички расправились с одним...
«А что?» — Да сделали из барина-то тесто.
«Как тесто?д> —Да в куски живого изрубил
Один мужик... попал такому в лапы...
«За что же?» —Да за то, что барин лаком
был
На свой, примерно, гвоздь чужие вешать
шляпы.
«Как так?» —Да так, сударь, чуть
женится мужик,
Веди к нему жену; проспит с ней перву
ночку,
А там и к мужу в дом... да наш народец
дик,
Сначала потерпел, — не всяко лыко
в строчку, —
А после и того... А вот, примерно, тут
Извольте посмотреть — домок на косогоре,
Четыре барышни-сестрицы в нем живут,

W5
ЮМОРИСТИЧЕСКИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ
349
Так мужикам от них ужь просто смех
и горе:
Именья — семь дворов; так бедно, что
с трудом
Дай бог своих детей прохарчить
мужичонку,
А тут еще беда: что год, то в каждый дом
Сестрицы-барышни подкинут по ребенку.
«Как, что ты говоришь?» —А то, что
в восемь лет
Так тридцать три души прибавилось
в именье.
Убытку барышням, известно дело, нет,
Да, судырь, мужичкам какое разоренье!
Ну, словом, все одно: тот с дворней
выезжал
Разбойничать, тот затравил мальчишку,
Таких рассказов здесь так много я слыхал,
Что скучно, наконец, записывать их
в книжку.
Ужель помещики в России таковы?
Я к многим заезжал; иные, точно, грубы —
Муж ты своей жене, жена супругу вы,
Сивуха, черный хлеб, овчинные тулупы.
Но есть премилые: прилично убран дом,
У дочерей рояль, а чаще Фортепьяно,
Хозяин с Францией и с Англией знаком,
Хозяйка не заснет без модного романа;
Ну, всё, как водится у развитых людей,
Которые глядят прилично на предметы
И вряд ли мужиков трактуют, как свиней...
Я также наблюдал — в окно моей кареты —
И быт крестьянина: он нищеты далек!
По собственным моим владеньям проезжая,
Созвал я мужиков: составили кружок
И гаркнули: «ура!»... С балкона наблюдая,
Спросил: довольны ли?., кричат,
«довольны всем!»
— И управляющим? — «Довольны»...
О работах
Я с ними говорил, поил их — и за тем,
Бекаса подстрелив в наследственных болотах,
Поехал далее... Я мало с ними был,
Но видел, что мужик свободно ел и пил,
Плясал и песни пел; а немец-управитель
Казался между них отец и покровитель...
Чего же им еще?.. А если точно есть
Любители кнута, поборники тиранства,
Которые, забыв гуманность, долг и честь,
Пятнают родину и русское дворянство —
Чего же медлишь ты, сатиры грозной бич?.
Я книги русские перебирал все лето
Пустейшая мораль, напыщенная дичь —
И лучшие темны, как стертая монета!
Жаль, дремлет русский ум. А то, чего б
верней?
Правительство казнит открытого злодея,
Сатира действует и шире, и смелей,
Как пуля находить виновного умея.
Сатире ужь не раз обязана была
Европа (кажется, отчасти и Россия)
Услугой важною
ПЕРЁД ЗЕРКАЛОМ
Шляпа, перчатки, портФейль,
Форменный Фрак со звездою,
Несколько впалая грудь,
Правый висок с сединою.
Не до одышки я толст,
Не до мизерности тонок,
Слог у меня деловой,
Голос приятен и звонок...
Только прибавить-бы лба,
Но никакими судьбами!
Волосы глупо торчат
Тотчас почти над бровями.
При несомненном уме,
Соображении быстром,
Мне далеко не пойти —
Быть не могу я министром.
Дй, представительный лоб
Необходим в этом сане.
Вот Дикобразов Прокоп...
Счастье, подумаешь, дряни 1
Случай вывозит слепой
Эту Фигуру медвежью:
Лоб у него небольшой,
Но дополняется плешью...

350
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
18S4
ПРИЗНАНИЯ ТРУЖЕНИКА
По моей громадной толщине
Люди ложно судят обо мне.
Помню, раз, четыре господина
Говорили: «вот идет скотина!
Видно, нет заботы никакой —
С каждым годом прёт его горой!»
Я совсем не так благополучен,
Как румян и шаровидно тучен.
Дочитав рассказ мой до конца,
Содрогнутся многие сердца!
Для поддержки бренной плоти нужен
Мне обед достаточный и ужин
И чтоб к ним себя приготовлять,
Дохжен я—гулять, гулять, гулять!
Чуть проснусь, не выпив чашки чаю,
«Одевай»! командую Минаю.
(Адски глуп и копотлив Минай,
Да за то повязывать мне шею
Допускать его я не робею:
Предан мне безмерно негодяй).,.
Как пройду я первые ступени,
Подогнутся слабые колени;
Стукотня ужасная в висках,
Пот на лбу и слезы на глазах,
Словно кто свистит и дует в ухо,
И как волны в бурю ходит брюхо!
Отошедши несколько шагов,
Я совсем разбит и нездоров;
Сел-бы в грязь, так жутко и так тяжко,
Да грозит чудовище-Кондрашка:
И твердит, как Вечному Жиду,
Все: «иди, иди, иди!..» Иду...
Кажется, я очень авантажен:
Хорошо одет и напомажен,
Трость в руке и шляпа на бекрень...
А терплю насмешки целый день!
Пз кареты высунется дама
И в лицо мне засмеется прямо,
Крикнет школьник с хохотом: «ура!
Посмотрите: катится гора!..»
А дурак лакей, за мной шагая,
Уваженье к барину теряя,
Так и прыснет!.. Праздный балагур
Срисовать в альбом каррикатур
Норовит, рекомендуя дамам:
Любоваться «сим гиппопотамом!»
Кучера по своему острят:
«Этому» — мерзавцы говорят —
«Еслиб в брюхо и попало дышло,
Так насквозь оно-бы, чай, не вышло?..»
Так извне насмешками язвим,
Изнутри изжогою палим,
Я бреду... Пальто, бурнусы, шляпки,
Смех мужчин и дам нарядных тряпки,
Экипажи, вывески, друзья —
Ничего не замечаю я!..
Наконец... Счастливая минута!..
Скоро пять — неведомо откуда
Силы вдруг возьмутся... Как зефир
Я лечу домой, или в трактир,
Или в клуб... Теперь я жив и молод,
Я легок: я ощущаю голод!..
Ах, поверьте! счастие не в том,
Чтоб блистать чинами и умом,
Наше счастье бродит меж холмами
В бурой шкуре, с дюжими рогами!..
Впрочем, мне распространяться лень...
Дней моих хранительная сень,
Здравствуй, клуб!.. Почти еще ребенок
В первый раз, и сухощав, и тонок,
По твоим ступеням я всходил.
Ты меня взлелеял и вскормил!
Честь тебе, твоим здоровым блюдам!..
Если кто тебя помянет худом,
Не сердись, не уличай во лжи:
На меня безмолвно укажи!
Уголок спокойный и отрадный!
Сколько раз, в час бури беспощадной,
Думал я, дремля у камелька:
«Жизнь моя приятна и легка.
Кто-нибудь теперь от стужи стонет,
Кто-нибудь в сердитом море тонет,
Кто-нибудь дрожит... а надо мной
Ветерок не пролетит сквозной...
Скольких ты пригрел и успокоил
И в объеме, как меня, утроил!
Для какого множества людей
Заменил семейство и друзей!..»
16 октября.

4859
ЮМОРИСТИЧЕСКИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ
351
I8S9
ЗАБРАКОВАПНЫБ
трагедия в 3-х действиях, с эпилогом; с национальными песнями и плясками и великолепным
бенгальским огнем.
действующие лица:
Григорий, дьячок села Пьянова, 52 лет. Михайло Триумвиратов, сын его, 19 лет,
кончивший курс в губернской гимназии. Калистрат, второй сын Григория, 7 лет. Константин
Харч и н, 20 лет, сын уездного приказного. Александр Сергеич Тузов, сын помещика
села Пьянова, 20 лет. Никандр Иванович Кадыков, профессор. Девушки 1-я, 2-я и 3-я
Без речей: охотники, поселяне, собаки и лошади.
Действие происходит в окрестностях села Пьянова.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Театр представляет обширный луг, скошенное сено частиго поставлено в стоги, частию просушивается.
Местами разбросаны разные принадлежности сенокоса: грабли, косы; стоит отпряженная телега.
Не вдалеке видна река.
сцена I
ГРИГОРИЙ И КАЛИСТРАТКА
Григорий (бросая храбли)
Трапезовать прилично человеку,
Егда почует некоторый глад,
Дай закушу. А ты беги на реку
Да зачерпни водицы, Калистрат!
Или домой — чтоб нацедили квасу.
(Калистратка, живой мальчик, в халате,
босиком, убегает с жбаном)
Велик господь! Подрезали траву —
И рожь поджали ко второму спасу,
Там молотьбой займемся к покрову,
А там простор крещенскому морозу,
Там пост велик, а там опять весна,
Весна — пора свезения навозу
С дворов на пашню. Чудно создана
Природа мать! Я к «Таинствам Натуры»
Имел когда-то «Ключ», да затерял.
Там сказано...
(вздрагивает)
сцена II
ГРИГОРИЙ И ДЕВУШКИ 1-Я, 2-Я И 3-Я
(Через сцену проходит несколько крестьянских Григорий
девушек в чистых белых рубашках и цветных тт
платках, с песнею) Не ведьмы-то не ведьмы, вижу я.
3-Я ДЕВУШКА
Пойдем, чего остановилась, Надя?
Смерть жарко... в воду так и брошусь я....
Эк, как горланят дуры!
1-Я ДЕВУШКА
Бог на помочь.
ГРИГОРИЙ
Спасибо бы сказал
Да испугали.
2-я девушка (очень красивая)
Мы не ведьмы, дядя.
ГРИГОРИЙ
Да видишь, я задумался... Парила
Бессмертная ко господу душа,
Главу мою внезапно озарила
Мысль некая... Я думал не спеша
В нее войти — вдруг пенье...
3-я девушка
Ну прощайте.

352
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4859
Да вы куда?
ГРИГОРИЙ ГРИГОРИЙ
. С вами бог!
J-я девушка Играйте, смейтесь, песни распевайте...
Купаться. Чу! бухаются в реку со всех ног]
(девушки уходят с песней, слышны их голоса, Как тело-то с размаху молодое
смех и через несколько минут плесканье в воде) Об воду ударяется... dx-эх!
СЦЕНА Ш
тежеи михайло триумвиратов, в гимназическом старом сертуке, очень грустный.
ГРИГОРИЙ
Ба! Миша! Ты откуда? Что такое?
Не выдержал?..
ТРИУМВИРАТОВ
(в отчаянии, после минуты молчания)
Забраковали всех!
ГРИГОРИЙ
Be выдержал!.. Последние деньжонки
Я на него лет десять убивал,
Я покупал учебные книжонки,
Халаты шил и сапоги точал!
Чтобы его в гимназию отправить,
Я продал жеребенка-сосуна,
Который мог со временем доставить
Мне денежки: резвее скакуна
Теперь на всем заводе у Тузова
Нет, говорят. Недавно вот на нем
Проехал барин: мещут огнь подковы!
А ты гляди да щелкай языком!
Лишив меня сокровища такого,
Ты нежностью сыновней не умел
Родителя утешить: из Тамбова,
Припомни, как ты пеший прилетел—
«Я не могу в гимназии остаться
И там посекли»; я еще побил
И приказал обратно отправляться,
Да сам пешком туда-же поспешил.
Насилу все уладил, награжденье
Единое имея впереди,
Что в высшее ты вступишь заведенье
В столичном граде. Бог тебя суди!
Копя гроши в последнюю годину,
Я в путь тебя отправил наконец.
Но паки ты поверг меня в кручину —
Не выдержал экзамену, подлец I
ТРИУМВИРАТОВ
Не я один. Вот тоже сын Тузова,
Сын нашего повытчика — Харчин
И многие.
ГРИГОРИЙ
Не ты один? Ни слова!
Что выдумал еще — не он один!
Тузову все простительно: богаты
Соседи наши: возвратился вспять
И рад отец, и мать, и сестры рады,
И наши же поля начнет топтать
С отцовской стаей ветренный невежда.
Но ты, но ты... сын нищего дьячка,
Семьи своей единая надежда,
С тобой теперь разделка коротка'
(замахивается)
Что пятишься? Я выместить намерен
Отцовскую печаль свою
Немедленно... а завтра, будь уверен,
Я абие тебя побью!
ТРИУМВИРАТОВ
Отец! отец! оставь угрозы,
Напрасно сына не брани,
Я плачу, видишь эти слезы —
Уже не первые они.
Ребенком ветрениым, с косичкой
Когда еще, и глуп и мал,
Я гнался за невинной птичкой
И с грядок репу воровал, —
Уже тогда твой взор суровой
За мной заботливо следил:
Ты бил дубинкою сосновой,
Лапшой березовой кормил!
А в бурсе... Там, от боли воя,
К сеченью приводим был вновь;
По суткам на горохе стоя,
Простаивал колени в кровь.
Ох! памятна мне эта бурса —
Во век не позабыть о ней,
Но гимназического курса
Воспоминания свежей.
Что сделать розгой или палкой
Возможно — сделано давно.
В душе я трус какой-то жалкой:
Мне честь, бесчестье — все равно,

4859
ЮМОРИСТИЧЕСКИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ
353
Что б предо мною ни творили—
Смотрю с безмыслием глупца:
Вот правого приговорили,
Вот оправдали подлеца:
Молчу—полнейшая безгласность!
Как будто нет во мне души!
Над всем господствует опасность
Хватить березовой лапши.
Ну, словом, розочной науки
Я всю исчерпал благодать.
Зачем же старческие руки
Тебе напрасно утруждать?
ГРИГОРИЙ
А всё побью. Но изложи сначала
Причину—почему непринят?
ТРИУМВИРАТОВ
Наступил
Век строгости какой-то небывалой...
Да вот Харчин: ужь как прилежен был!
Он до того зазубривался часто,
Что отливали мы его водой.
И что жь ? увы!.. Ну, ужь пускай бы нас - то:
Нет, и его... пешком пошел домой...
Бедняжка! как он трусил! как боялся!
Отец сердит и беден. Что-то с ним?
Я к Харчину душевно привязался:
Всегда задумчив, болен, нелюдим,
Боюсь, что он не выдержит печали.
калистратка (за сценой)
Вот батюшка... ах, братец!., ты...
(входят Калистратка и Харчип)
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
ГРИГОРИЙ, ТРИУМВИРАТОВ, ХАРЧИН, КАЛИСТРАТКА
ТРИУМВИРАТОВ
Харчин!
Откуда ты?
КАЛИСТРАТКА
Да вот они искали:
Я встретил и привел...
(ласкается к брату)
ХАРЧИН
Один теперь, один
На целом свете! Батька рассердился
И выгнал!
ГРИГОРИЙ
Благородный господин!
Кто ты такой? Откуда появился?
ХАРЧИН
Кто я? злосчастный Константин Харчин!
В последний раз узрев родную землю,
Готовлюсь к смерти я...
Да, вот вам вся история моя,
Когда вы знать ее хотите.
ГРИГОРИЙ
Внемлю.
ХАРЧИН
«Не спорю—дело честное
«Карать и обличать,
«Но нужно знанье местное—
«Вот мне так грех не брать!
«Как черствым хлебом давится
«Голодная семья,
«Так бескорыстьем славиться
«Позор—вот мысль моя!»
Такие рассуждения
Отец мой развивал
И кожу без зазрения
С живых и с мертвых драл.
Он за дельца удалого
В уезде нашем слыл,
Но был чинишка малого
И очень бедно жил.
«Эх! доля неоплатная,
Ты долюшка моя!» —
Певал он: необъятная
Гнела его семья.
По счастию, отличная
Жена, детей штук пять,
Да теща параличная,
Да взбалмошная мать,
Да брат с ногой оторванной
Под Данцигом, да дед
Прожорливый, оборванный
Ста-двадцати-трех лет!
Такая ужь живучая
Порода их была.
В отце судьба могучая
Кормильца им дала.
И он свершал призвание—
Безропотно кормил,
И даже их ворчание,
Их злость переносил!
Крутенько приходилося:
Случалось—хлеба нет,
Семья вся притаилася,,
Разбунтовался дед\

354
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4859
«Всех накормлю, родимые!»
Промолвит—и уйдет,
И вдруг непостижимые
Пути изобретет:
Глядишь, деньги явилася!
Утих задорный деду
Семья одушевилася...
Так жил он сорок лет;
Не изменял обычая,
Кормил и холил нас,
Лишь в год до безъязычия
Пьян напивался раз.
Тут только маску чинную
Снимал он наконец:
Прибьет жену невинную,
Облает нас отец!
Рассказ враля досадного
О Данциге прервет,
И мучит деда жадного,—
Обедать не дает.
Помощником родителя
Лет с девяти я был:
У каждого просителя
Особо я просил,
И матушке грошовые
Доходы отдавал...
Да, с молоду суровые
Картины я видал!
К чему о них рассказывать?
Но должен я сказать,
Что темных л^л показывать,
В них сына посвящать—
Ни малого желания
Родитель не питал:
«Тебе тут не компания—
Иди!» он замечал,
Когда к нему стекалися
Сутяги и дельцы.
Но от меня старалися
Напрасно скрыть концы;
Во все их тайны грязные
Чутьем я проникал...
В проделки безобразные
Как сам я не попал,
Не сделался воришкою—•
Го знает только мать.
Почти еще мальчишкою
Я начал понимать
Все, что в семье творилося...
Желанье ей помочь
В душе моей родилося—
Я начал день и ночь
Учиться, чтоб отправиться
Весною далеко...
«Разбогатеть, прославиться
«Там, дитятко, легко!» —
С какой-то верой пламенной
Мне говорила мать,
Отец до Белокаменной
Решился провожать.
Пришла в смятенье чудное
Вся бедная семья.
И вдруг признанье трудное
Свершила мать моя;
«Возьмите вот, касатики,
«Скопила два рубля!
«Смотри, из математики
«Не получи нуля!»
Описывать не дли чего,
Как мы без денег шли,
Способности подьячего
Отцу тут помогли:
В одном селе прикинулся
Лазутчиком: ему,
Чтоб только дальше двинулся,
Грошей собрали тьму.
У иверской свидетелем
Он руку приложил,
Что кто-то благодетелем
Своим засечен был.
Была еще история,
Но вспоминать зачем?—
И со стыда и с горя я
Сгорел тогда совсем...
Один, в погоду скверную
В столицу я вступил,
И горечь непомерную
В ней бедности испил...
Питаясь чуть не жестию,
Я часто ощущал
Такую индижестию,
Что умереть желал.
А тут ходьба далекая...
Я по ночам зубрил;
Коморка невысокая,
Я в ней курил, курил!
Лежали книги кучею
Одни передо мной,
Да дым носился тучею
Над тусклою свечей.
Способности усталые
Я утром освежал:
Без чаю с Охты Малыя
На Остров пробегал,
Как пеший-то по конному
Верст восемь продерешь,
Так обаянью сонному
С трудом не подпадешь!
Тут голова беспутная
Начнет ходить кругом,

4859
ЮМОРИСТИЧЕСКИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ
355
В ней безразличность мутная
И тупость и содом!
Для экстренной оказии
Ужь съехались туда
"Учителя гимназии,
• ..Запнулся—и беда!
Стоишь вороной жалкою,
А в голове стучит,
Как будто сзади скалкою
В затылок кто тузит!
В глазах снуют видения,
В ушах: лю-ли! лю-ли!
И нет те^е спасения—•
Нули! Нули! Нули!
За строгость не получите
Профессорский диплом,
Лишь бедняков отучите
За сотни верст пешком
Идти толпой голодною
На берега Невы,
С надеждой благородною
К развитью головы...
Придешь домой—от сродников
Лежит ужь письмецо:
«Моли, сынок, угодников,
«Учись, забудь винцо!»
Эх! что вы, мои милые?
Какое тут питье!
Измаял больно силы я—
Вот горюшко мое!
Измаял—и решение
Свершилось: мой язык,
Мой ум пришли в смятение—
Увы! я стал в тупик!...
Что толковать с невеждою?
Учитель нуль всучил.,.
С угаснувшей надеждою,
Я вдруг лишился сил.
Сказались мне бессонпие
Четырнадцать ночей
И похожденья конные
На паре на своей!
Смутил аудиторию—
Осмелился упасть,
И в новую историю
Не преминул попасть.
Сочли меня за пьяного,
В горячке я кричал...
У сторожа Иванова
Очнулся: смерть я звал—
Конец бы одинаковой!..
Но жив я до сих пор,
Лишь с шеи крест тумпаковой
Стащил какой-то вор.
(Падает в изнеможении на копну сена
с закрытыми глазами и бледным лицом. Слышны
звуки охотничьих рогов)
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
СЦЕНА I
те же и молодой тузов
(быстро въезжает верхом, окруженный собаками)
ТУЗОВ
Что?.. • Нет и здесь? Проклятый зверь!
Как будто в землю провалился!
Эй, Трошка! Да куда жь он скрылся?
Где мне искать его теперь?
(Появляются еще охотники и собаки)
Подлец! надул моих проворных хватов,
Надул собак. Ужь я жь тебя, косой!
Доеду... А, камрад, Триумвиратов!
Здорово, брат! Поедем-ка со мной!
Что горевать? Великое несчастье—
Не приняли! Я даже рад, ей-ей!
Мгновенно я почувствовал пристрастье
К охоте псовой... Книги поскорей
Забросил... Целый день теперь ликую!
Здоров, как вол, и волен, как орел.
С собаками до сумерек гарцую.
А вечером вино, хороший стол,
Да разговор про травлю, про угонки
И мало ль что... я вас утешу вмиг,
Какие там чудесные девчонки
Купаются!... Ну, отпусти, старик!
Сергей! Мирошка! Кто-нибудь—слезайте.
Дай лошадь им...
ГРИГОРИЙ
Ког да угодно вам,
Ослушаться не смею. Поезжайте!
Что пятишься?
ТРИУМВИРАТОВ
Не до охоты нам!
ГРИГОРИЙ
Ученьем не хотел ты заниматься,
Так вот изволь за зайцами гоняться?
(вполголоса)
А вечером напомни-ка ему:
Он обещал мне два куля мучицы.
триумвиратов (топотом)
Нет, нет! избавь, родитель! не возьму
Подобной роли...

356
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4859
СЦЕНА II
(Толпа крестьянских девушек, возвращаясь с купанья, с песнями переходит через сцену)
ТУЗОВ
Здравствуйте, девицы!
Куда спешите? спойте песшо нам.
1-я девушка
Изволь,—споем, а ты нам на орехи
Пожалуй, барин.
ТУЗОВ
Что хотите—дам!
2-я девушка
Так мы попляшем для твоей потехи.
(Дивертиссемент. Девушки поют и пляшут. Ту-
зов слезает с лошади и пристроивается к одной
из них, которая покрасивее. Та довольно грубо
отталкивает его локтем, так что он падает и
остается на копне сена, лицом к небу; девушки
продолжают плясать)
ТУЗОВ
(впав в чувствительное настроение)
В виду сих туч, при легком ветерке
По небесам бегущих так беспечно,
И этих женщин, только-что в реке
Омывшихся, довольных бесконечно,
Вдыхая сена чистый аромат
И слушая простые хороводы,
Я чувствую, что я остаться рад
Под крылышком у матери природы
Всю жизнь мою. Благословляю час,
Когда в виду судей моих суровых
Произнести я принужден был: пас! —
По милости причин каких-то новых...
Как я был глуп, когда воображал,
Что я проникнул в таинства науки!
Да и к чему? Вот счастья идеал!
А впрочем—я готовился без скуки,
С любовию; я не был ни ленив,
Ни слишком туп; отец платил исправно,
Учитель был умен, красноречив,
Ужь множество он приготовил славно;—
Да вдруг...
(В толпе девушек раздаются внезапные крики.
Во время пляски, достигнув до края реки, одна
из нис наступила на притаившеюся в кусту
зайца, который кинулся со всех ног в бегство)
ДЕВУШКИ
Аи, аи, аи, аи, аи, аи!
Что там такое?
ТУЗОЬ
ДЕВУШКИ
Заяц косоглазый!
ТУЗОВ
Так вот он где укрылся! Подавай
Мне лошадь поскорее, черномазый!
(Всеобщее смятение: собаки при первом появле-
нии бросились за зайцем (гончие с лаем), охот-
ники кинулись к лошадям; один из них второпях
оставил недокуренную трубку у стога, где сидел,
сено загорелось в минуту. Охватив стог, пламя
побежало в то же время по разбросанному сену
и мгновенно передалось другим стенам]
ГРИГОРИЙ
Пожар! пожар!
(при великолепном бенгальском огне, охотники
уезжают, девки разбегаются)
ТРИУМВИРАТОВ
Пожар! пожар! спасите!
Да что жь ты не встаешь, Харчин? Сгоришь!
Ба! умер он! Родитель мой! взгляните!
Был человек, и вдруг погиб, как мышь,
Я думал—он уснул; а он с землей расстался.. •
ГРИГОРИЙ
Что, умер он?!... Никак ты помешался!
Да, точно умер... Господи прости!
Сгорело сено, человек скончался,
И сбился сын с пути!
(Падает без чувств. Последний стог сена, бли-
жайший к ним, загорается)
ТРИУМВИРАТОВ
Еще беда! Сгорят... Мутится разум!
Авось снесу их разом!
Двух разом...
{Уносит. Занавес опускается;

4859—1860
ЮМОРИСТИЧЕСКИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ
357
эпилог
(через год)
Театр представляет улицу села Пьянова.—Жаркий летний день. Григорий стоит у своих ворот, мимо
едет телега парой; подле телеги пешком идет г. кадыков.
кадыков
А, старый друг, Григорий! Бог привел
Увидеться еще. А я плетуся
Домой в побывку. Я тебя нашел
На этот раз постарей, признаюся.
О чем грустишь?
ГРИГОРИЙ
Да сын меня крушит.
Ужь целый год с помещиком соседом
За зайцами гоняется, кутит—
Ну, сделался Формальным дармоедом!
Как прошлый год не приняли его—
Пошел, пошел... и нет конца кученью!
А—видит бог—сначала у него
Была большая страсть к ученью!
Да вишь порядки новые у вас..
Они и хороши, не смею сомневаться,
Да только с ними вы как раз
Без слушателей можете остаться...
КАДЫКОВ
Аудитория далеко не полна,
То правда, брат Григорий;
За то взглянул бы ты—какая тишина
И никаких историй!
(Садится в телегу и уезжает)
1860
ПЕРВЫЙ ШАГ В ЕВРОПУ
Как дядю моего, Ивана Ильича,
Нечаянно сразил удар паралича,
В его наследственном имении Корсунском—
Я памятник ему воздвигнул сгоряча,
А души заложил в совете опекунском.
Мои домашние, особенно жена,
Пристали: «жизнь для нас на родине
скучна!»
Кто: «ангел!», кто: «злодей! вези нас
за границу!»
Я крикнул старосту Ивана Кузьмина,
Именье сдал ему и—укатил в столицу.
В столице, получив немедленно паспорт,
Я сел на пароход и уронил за борт
Горячую слезу, невольный дар отчизне...
«Утешься», прошептал нас увлекавший
чорт:
«Отраду ты найдешь в немецкой
дешевизне»—
И я утешился... И тут ужь не долга
Развязка мрачная: минули мы брега
Священной родины, минули Свинемюнде,
Приехали в Берлин—и обрели врага
В Луизе - Августе - Фернанде - Кунигу нде.
Так горничная тварь в гостиннице звалась.
Но я предупредить обязан прежде вас,
Что Лидия—моя дражайшая супруга—
Ужасно горяча: как будто родилась
Под небом Африки; в ней дышат страсти
юга!
В отечестве она не знала им узды:
Покорно ей вручив правления бразды,
Я скоро подчинил ей волю и рассудок
(В сочельник крошки в рот не брал я
до звезды.
Хоть голоду терпеть не может мой
желудок),
И всяк за мною вслед во всём ей потакал,
Противоречием никто не раздражал
Из опасснья слез, трагических истерик...
В гостиннице едва я умываться стал,
Вдруг слышу: Лидия бушует, словно Терек.
Я бросился туда. Вот что случилось с ней.. •
О ужас! о позор! В небрежности своей
Луиза, Лидию с дороги раздевая,
Царапнула слегка булавкой шею ей,
А Лидия моя, не долго размышляя...

358
СТИХОТВОРЕНИЯ TJ. А. НЕКРАСОВА
4860— 1'867
Но что тут говорить? Тут нужны не слова,
Тут громы нужны-бы... Недвижна, чуть
жива
Стояла Лидия в какой-то думе новой.
Растрёпана коса, поникла голова.
«На натиск пламенный ей был отпор
суровой!..»
Слова моей жены: «о, друг, Иван Ильич!»
Мне вспомнились тогда: «здесь грубость,
мрак и дичь,
Здесь жить я не могу—вези меня в Европу!»
Ах, лучше-б, душечка, в деревне девок
стричь,
Да надирать виски безгласному холону!
1867
ПРИТЧА О «КИСЕЛЕ»
Жил-был за-тридевять земель,
В каком-то царстве тридесятом,
И просвещенном, и богатом,
Вельможа, именем—Кисель.
За книгой с детства, кроме скуки,
Он ничего не ощущал,
Китайской грамотой—науки,
Искусство—бреднями считал;
Зато в войне, на поле брани
Подобных не было ему:
Он нес с народов диких дани
Царю—владыке своему.
Сломив рога крамоле внешней
Пожаром, казнями, мечом,
Он действовал еще успешней
В борьбе со внутренним врагом:
Не только чуждые народы,
Свои дрожали перед ним!
Но изменили старцу годы—
Заботы, дальние походы,
Военной славы гром и дым
Израненному мужу в тягость:
Сложил он бранные дела,
И императорская благость
Гражданский пост ему дала.
Под солнцем севера и юга,
Устав от крови и побед,
Кисель любил в часы досуга
Театр, особенно балет.
Чего-же лучше? Свеж он чувством,
Он только удручен войной—
Итак, да правит он искусством,
Вкушая в старости покой!
С обычной стойкостью и рвеньем
Кисель вступил на новый пост:
Присматривал за поведеньем,
Гонял говеть актёров в пост,
Высокомерным задал гонку,
Покорных, тихих отличил,
Остриг актёров под гребенку,
Актрисам стричься воспретил;
Стал роли раздавать по чину,
И—как он был благочестив,
То женщине играть мужчину
Не дозволял, сообразив,
Что это вовсе неприлично:
— Еще начать-бы дозволять,
Чтобы роль женщины публично
Мужчина начал исполнять!
Чтобы актёры были гибки,
Он их учил маршировать,
Чтоб знали роли без ошибки,
Затеял экзаменовать;
Иной придет поздненько с пира,
К нему экзаменатор шасть,
Разбудит: «Монолог из Лира
Читай!»... Досада—и напасть!
Приехал раз в театр вельможа
И видит: зала вся пуста,
Одна директорская ложа
Его особой занята.
Еще случилось то же дважды—
И понял наш Кисель тогда,
Что в публике к театру жажды
Не остается и следа.
Сам царь шутя сказал однажды:
«Театр негоден никуда!
В оркестре врут и врут на сцене,
Совсем меня не веселя,
С тех пор, как дал я Мельпомене
И Терпсихоре—Киселя!».
Кисель глубоко огорчился,
Удвоил труд—не ел, не спал;
Но как начальник ни трудился,
Театр ни к чорту не годился!
Тогда он истину сознал:
«Справлялся я с военной бурей,
Но мне театр не по плечу,
За красоту балетных гурий
Продать я совесть не хочу!

4867
ЮМОРИСТИЧЕСКИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ
359
Мне о душе подумать надо,
И так довольно я грешил!»
(Кисель побаивался ада,
И в рай, конечно, норовил).
Мысль эту изложив круглее,
Передает секретарю:
Дабы переписал крупнее
Для поднесения царю.
Заплакал секретарь; печали
Не мог, бедняга, превозмочь!
Бежит к кассиру: «мы пропали!»
(Они с кассиром вместе крали)
И с ним беседует всю ночь.
На утро в труппе гул раздался,
Что депутация нужна
Просить, чтобы Кисель остался,
Что ужь сбирается она.
«Да кто-жь идет? с какой-же стати?»
Кричат строптивые:—«Давно
Мы жаждем этой благодати!»
— Тесс! тесс!.. упросят неравно! —
И всё пошло путем известным:
Начнет дурак или подлец,
А вслед за глупым и бесчестным
Пойдет и честный наконец.
Тот говорит: до пансиона
Мне остается семь недель,
Тот говорит: во время оно
Мою сестру крестил Кисель,
Тот говорит: жена больная,
Тот говорит: семья большая—
Так друг по дружке вся артель,
Благословив сначала небо,
Что он уходит наконец,
Пошла с дарами соли-хлеба
Просить: «останься, наш отец!»...
Впереди шли вдовицы преклонные,
Прослужившие лета законные,
Седовласые, еле ползущие,
Пансионом полвека живущие;
Дальше причет трагедии: вестники,-
Щитоносцы, тираны, кудесники,
Двадцать шесть благородных отцов,
Девять первых любовников;
Восемьсот театральных чиновников
По три в ряд выступали с боков
С многочисленным штабом:
С сиротами беспечными,
С бедняками увечными,
Прищемленными трапом.
Пели гимн представители пения,
Стройно шествовал кор-де-балет;
В белых платьицах, с крыльями гения
Корифейки младенческих лет,
Довершая эффект депутации,
Преклонялись с простертой рукой,
И исполнены женственной грации
В очи старца глядели с мольбой...
Кто устоит перед слезами
Детей, теряющих отца?
Кисель растрогался мольбами:
«Я ваш, о дети! до конца!
Я полагал, что я ненужен,
Я мнил, что даже вреден я,
Но вами я обезоружен!
Идем-же, милые друзья,
Идем до гробового часу
Путем прогресса и добра»...
Актёры скорчили гримасу,
Но тут-же крикнули: ура!
«Противустать возможно ядрам,
Но вашим просьбам—никогда!»
И снова правит он театром,
И мечется туда-сюда:
То острижет до кожи труппу,
То космы разрешит носить.
А сам не ест ни щей, ни супу,
Не может вин заморских пить.
В пиесах, ради высших целей,
Вне брака допустил любовь
И капельдинерам с шинелей
Доходы предоставил вновь;
Смирившись, с автором «Гамлета»
Завесть знакомство пожелал,
Но бог британского поэта
К нему откушать не прислал.
Укоротил балету платья,
Мужчиной женщину одел,
Но поздние мероприятья
Не помогли—театр пустел!
Спились таланты при Ликурге,
Им было нечего играть:
Ни в комике, ни в драматурге
Охоты не было писать;
Танцорки как. ни горячились,
Не получали похвалы,
Они не то, чтобы ленились,
Но вечно были тяжелы.
В партере явно негодуют,
Свет божий Киселю не мил,
Грустит: «Чиновники воруют
«И с труппой справиться нет сил!
«Вчера статуя командора
«Ни с места! Только мелет вздор—
«Мертвецки пьяного актёра
«В нее поставил режиссер!
«За то случился Факт печальной
«Назад тому четыре дня:
«С Фронтона крыши театральной
«Ушло три бронзовых коня!»

360
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4875
Кисель до гроба сценой правил,
Сгубил театр—хоть закрывай! —
Свои седины обесславил
Да не попасть ему и в рай.
Искусство в государстве пало
К великой горести царя,
И только денег прибывало
У молодца-секретаря:
Изрядный капитал составил,
Дом нажил в восемь этажей,
И на воротах львов поставил,
Сбежавших перелив коней...
Мораль: хоть крепосгные стены
И очень трудно разрушать,
Однако, храмом Мельпомены
Трудней без знанья управлять.
Есть и другому поученью
Тут место: если хочешь в рай,
Путеводителем к спасенью
Секретаря не избирай.
августа.
— Здравствуй, умная головка!
Ты давно ль из чуждых стран?
Кстати, что твоя «Поповка»,
Поплыла ли в океан?
«Плохо! дело не спорится.
Опыт толку не дает:
Всё кружится да кружится,
Всё кружится... не плывет!»
1873
«ПОПОВКА»1
— Это, брат, эмблема века,
Если толком разберешь.
Нет в России человека
С кем бы не было того жь!
Что-то каждому неловко,
В чем-то где-то есть грешок.
Мы кружимся, как «Поповка»,
А вперед—ни на вершок!
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ
(ИЗ «СОВРЕМЕННИКОВ»)
Председатель Казенной Палаты,—
Представительный тучный старик,
И Директор. Я слышал дебаты,
Но о чем? хорошенько не вник.
«Мы вас вызвали... ваши способности..
— Нет-с! вернее: решительность мер.
«Не вхожу ни в какие подробности,
Вы—губерниям прочим пример,
Господин Председатель Пасьянсов!»
— Гран-Пасьянсов! поправил старик.
«Был бы рай в министерстве Финансов
Если б всюду платил так мужик!..
«Очень трудны теперь обстоятельства...
Если б меры такие жь принять...»
— Не советую, ваше сиятельство,
Всё погубите, смею сказать!
— Доложите министру Финансов,
Что действительно беден мужик.
«Но—пример ваш, почтенный Пасьянсов?..»
— Гран - Пасьянсов! поправил старик...
1 ■ Поповка»—военный корабль круглой Формы, «изобретенный» русским адмиралом Поповым.

НЕИЗВЕСТНЫХ ГОДОВ
ЮМОРИСТИЧЕСКИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ
361
ЛЕТО
ПАРОДИЯ НА ФЕТА
Умирает весна, умирает!
Водворяется жаркое лето.
Сердит муха, комар снаровляст
Укусить—все роскошно одето!
Осязательно зреющий колос
Возвышается вровень с кустами.
По росе долетающий голос
Из лесов словно пахнет грибами.
Донесешь—но поплачешь о друге...
Таково уже сердце твое:
От шмелей ненавистных лошадки
Забираются по уши в волны.
Вечера соблазнительно сладки
И сознательной жаждою полны.
Прикликает самец перепелку,
Дергачи голосят сиповато,
Дева тихо роняет иголку
И спешит озираясь куда-то.
***
Плачешь даже о жирной белуге,
Уплетая под хреном ее!..
ПРИМЕТЫ
Видно, вновь в какой нелепости
Молодежь уличена,—
На квартиры подле крепости
Поднимается цена.
Каждый день старушки бледные
Наезжают в гости к нам
И берут лачужки бедные
По неслыханным ценам.
Оживает наша тихая
Палестина,—к рождеству
Разоденусь, как купчиха, я
И копейку наживу.
***
Отец твой, поп бездельник,
Облопавшись кутьи,
Зачал тебя в сочельник
От гнусной попадьи.
Хоть и рожден болваном,
Пошел однако-жь в прок
На масле конопляном
Взлелеянный цветок...
И что-жь: теперь наш пастырь,
Наш гений, наш пророк
Кладет на брюхо пластырь
И греет ей пупок.

ЖУРНАЛЬНЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ
1846
Он у нас осьмое чудо —
У него завидный нрав.
Неподкупен — как Иуда,
Храбр и честен — как Фальстаф.
С бескорыстностью жидовской
Как хавронья мил и чист,
Даровит — как Тредьяковский,
Столько жь важен и речист.
Не страшитесь с ним союза,
Не разладитесь никак:
Он с Французом — за Француза,
С Поляком — он сам Поляк,
Он с Татарином — Татарин,
Он с Евреем — сам Еврей,
Он с лакеем — важный барин,
С важным барином — лакей.
Кто же он? Фадей Булгарин,
Знаменитый наш Фадей.
1861
ДЕЛОВОЙ РАЗГОВОР
журналист (выходя утром в свой кабинет
и садясь к рабочему столу)
Вот почта новая. Какая груда дел!
Куда деваться мне от писем и посылок?
В провинции народ взыскателен и пылок:
Чуть к первому числу с журналом не поспел,
Завалят письмами — тоска и разоренье!
Гот делает упрек, тому дай объясненье,
А тот с угрозами... досадная статья!
Посылi и также вздор, их ненавижу я!
Плохие повести, а чаще риФмотворство!..
Я, кажется, стихам не делаю потворства —
В них толку не ищи... Какая польза в том,
Что чувствовал поэт то дома, то на бале?..
Я положителен и в жизни, и в журнале,
Девиз мой: интерес существенный во всем!
И как их различать? Хороших нет эстетик,
А практик я плохой — я больше теоретик...
слуга (входит и докладывает)
Помещик Свистунов: приезжий из Уфы.
журналист
Проси его, проси: сегодня принимаю...
(слуга уходит)
Всю жизнь я разделил на ровные граФЫ,
Как счетную тетрадь, и только отмечаю,
Куда, который час и как употреблен...
В рот капли не беру и ем один бульон...
подписчик f вход я)
Семь лет подписчиком и данником покорным
Я вашим был — и ныне состою,
Пылая к вам почтеньем непритворным
(Простите, батюшка, докучливость мою),
Священным долгом счел, прибыв в столицу нашу,
Сначала облететь ее во все концы,
Кунст-камеру взглянуть, потом особу вашу...
А там опять домой... чай, ждут мои птенцы!..
ЖУРНАЛИСТ
Садитесь; очень рад. Как розы среди терний,
Как светлый ручеек во глубине степей —
Цветисто говоря — так жители губерний
Приятны нам всегда. Вы щедростью своей
Поддерживая нас, конечно, заслужили,
Чтоб полное мы к вам почтение хранили,—
И если в микроскоп рассматривать меня
Охота вам придет — я должен согласиться!
подписчик
Поздненько, батюшка, мне оптике учиться:
Мне стукнет шестьдесят через четыре дня 1
ЖУРНАЛИСТ
Да я, ведь, пошутил. А говоря прямее,
Как дело всякое со стороны виднее,
То и доволен я, что завернули вы...
ТруДами наших рук и нашей головы
Мы жертвуем для вас, журналы издавая...

ЖУРНАЛЬНЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ
363
подписчик (перебивая с поклоном)
И благодарность вам, почтеннейший, большая...
ЖУРНАЛИСТ
Мы пишем день и ночь; торопимся, спешим
Роман перевести; театр, литературу
За месяц обозреть, исправить корректуру —
Все к первому числу... И еле мы дышим,
Оттиснув, наконец, и выдав книжку нашу...
Но какова она?.. Которые статьи
Охотно вы прочли в кругу своей семьи?
Какие усыпить успели милость вашу?
Не знаем ничего и знать нам мудрено.
Конечно, судят нас собратья аккуратно;
Но замечать они умеют только пятна,
И в беспристрастии их упрекнуть грешно!
Купаясь в мелочной и тягостной борьбе,
Которая порой близка бывает к драке,
Увы! не знаем мы цены самим себе,
И ощупью бредем в каком-то полумраке!
Кто-жь может этот путь тернистый осрстить?
Кто на дурное нам беззлобиво укажет ?
Кто за хорошее нам благодарность скажет,
Умея покарать, умея и простить?
подписчик
Конечно, публика...
ЖУРНАЛИСТ
К тому и речь веду я.
Как умный человек и как подписчик мой,
Вы представителем явились предо мной
Всей нашей публики; и вас теперь спрошу я:
Довольны-ли вы тем, что производим мы?
Интересуют-ли читателей умы
Словесность, Критика, Хозяйство, Смесь, Науки?.
Что любит публика? к чему негоряча?..
подписчик
Благодаря всевластной силе скуки
И рьяности чтецов, читаются с-плеча,
За исключением Наук и Домоводства,
Все ваши рубрики...
ЖУРНАЛИСТ
О, стыд! о, готтентотство!
Ужель еще читать не начали Наук?
подписчик
Давно-бы начали, но, батюшка, «Науки»
Так пишутся у вас, что просто вон из рук;
Охотно ставлю вам семью свою в поруки:
Изрядным наделен достатком — сыновей
Я дома воспитал, а дочек в пансионе,
Страсть к чтенью развита у всех моих детей;
Засядем вечерком с журналом на балконе,
Читаем, и летят скорехонько часы...
Не спит моя жена; а как довольны дети!
Но чуть в «Науки» я — повесят все носы,
Как будто их поймал волшебник лютый в сети!
Стараюсь убеждать, доказываю им,
Что с пользою теперь мы время посвятим
Не басенке пустой, а дельному трактату,
И дети верят мне... поближе к ним подсяду,
Читаю, горячусь... Но такова статья,
Что через час и сам спать начинаю я!
Ну, что вы скажете?..
ЖУРНАЛИСТ
Еще-бы малым детям
Читать вы начали ученые статьи!..
подписчик
Нет, дети, батюшка, не малы ужь мои,
И в нашей публике ученей вряд-ли встретим:
Держал учителей, три года жил в Москве...
Прислушивался я частехонько к молве
И слышал все одно: «быть может, и прекрасно,
Да только тяжело, снотворно и неясно!»
Имейте, батюшка, слова мои в виду!...
Притом, какие вы трактуете предметы?
«Проказы домовых, пословицы, приметы,
«О роли петуха в языческом быту,
«Значенье кочерги, история ухвата»...
Нет, батюшка, таких статеек нам не надо!
ЖУРНАЛИСТ
Но ежели вопрос нас к истине ведет,
Ученый помышлять обязан-ли о скуке?
подписчик
Не спорю, батюшка, полезно все в науке.
И ваша кочерга с достоинством займет
В ученом сборнике достойные страницы...
Но если дилетант-читатель предпочтет
Ученой кочерге пустые небылицы
Ужели он неправ?
журнали ст
Да вы против наук?
подписчик
Напротив, батюшка, я их всегдашний друг!
И в вашем, и в других журналах, хоть нечасто,
Случалось мне встречать ученые статьи —
Я сам, жена моя, домашние мои
Читали жадно их, как повести... Нет, за сто
Изрядных повестей, поверьте, не отдам
Одной такой статьи: какое снисхожденье
К невинной публике! какое изложенье!
Не путешествуя, по дальним городам
С туристом я блуждал; талантливый ученый
Вопрос мне разъяснял в истории мудреный...
Вот этаких статей побольше надо нам!
журналист (со вздохом)
Ах, рады-бы и мы всегда таким статьям,
Да где их доставать? Таланты так ленивы,
Что ежели статью в журнале в год прочли вы
С известным именем — благополучный год.
Но часто журналист и по три года ждет
Обещанной'статьи; а в публике толкуют
Что шарлатанит он...
подписчик
Куда как негодуют,
Что обещаний вы не держите своих!
журналист (махнув рукой)
Мы ныньче и давать ужь перестали их!
подписчик
Но прихотлив талант — в нем возбудить охоту
Полезно иногда—скупитесь, видно, вы?

364
СТИХОТВОРЕНИЯ И. А. НЕКРАСОВА
4854
ЖУРНАЛИСТ
Помилуйте! платить готовы мы без счету!
Кто только прогремит, по милости молвы,
Тому наперехват и деньги, и вниманье...
Ох, дорогонько мне пришлось соревнованье!
Набили цену так в последние года,
Что наши барыши негодны никуда!
Бог знает, из чего стараемся, хлопочем?
«Известности» теперь так дорого берут,
Что сбавил цену я своим чернорабочим...
Романы, например... поверьте, приведут
Мою и без того тщедушную особу
К сухотке злой они, а может, и ко гробу!
Спасение в одном—почаще перевод
Печатай, и конец...
подписчик
По мне, так переводы
Пора-бы выводить решительно из моды,
А много перевесть романа два-три в год...
Йе спорю: хороши Французские романы,
И в аглицких меня пленяет здравый ум...
Но мы читаем их, как дети, наобум:
Нас авторы ведут в неведомые страны:
Народности чужой неясные черты
Нам трудно понимать, не зная той среды,
В которой романист рисуется, как дома...
То ль дело русский быт и русское житье?
Природа русская?.. Жизнь русская знакома
Так каждому из нас, так любим мы ее,
Что как ни даровит роман ваш переводный,
Мы слабую ему статейку предпочтем,
В которой нам дохнет картиною народной,
И русской грустию, и русским удальством,
Где развернется нам знакомая природа,
Знакомые черты знакомого народа...
журналист
Вы судите умно. Все к сведенью приму.
Теперь же вам вопрос последний предлагаю:
Сужденье ваше знать о Критике желаю...
подписчик
Позвольте умолчать.
ЖУРНАЛИСТ
Скажите, почему?
подписчик
Сегодня повод вам своей свободной речью
Я подал, сударь мой, и так к противоречыо,
И если мнение о Критике скажу,
Название глупца, пожалуй, заслужу.
ЖУРНАЛИСТ
Напротив, никогда! Ведь, нет о вкусах спора!
Прошу вас, и клянусь, что яблоком раздора
Не будет никакой строжайший приговор.
подписчик
Ну, если так, я рад! Полезно разговор
О чем-бы он ни шел, довесть до окончанья.
Я вашей Критики любитель небольшой:
Не то, чтоб были в ней неверны замечанья,
Но многословием, надутой пустотой,
Самодовольствием, задором и педантством
Смущает нас она... а пуще шарлатанством!
Ну, что хорошего? Как только летний жар
Немного поспадет и осенью суровой
Повеет над селом, над полем и дубровой,
Межь вами, так и жди, поднимется банар!
Забыв достоинство своей журнальной чести,
Из зависти, вражды, досады, мелкой мести
Спешите вы послать врагам своим стрелу.
Враги стремительно бросают вам перчатку —
И бурей роковой к известному числу
Все разрешается... Ошибку, опечатку
С восторгом подхватив, готовы целый том
О ней вы сочинить... А публика? Мы ждем,
Когда окончится промышленная стычка,
Критический отдел наполнившая весь
И даже, наконец, забравшаяся в Смесь,
И думаем свое: «несчастная привычка,
Ошибка грустная испытанных умов,
К чему ты приведешь?..»» О, выразить нет слов,
Как сами вы себя роняете жестоко,
Как оскорбляете вы публику глубоко —
И все, ведь, из чего?.. Шумливая толпа
Газетных писунов, журнальных ратоборцев,
Напрасно мыслишь ты, что публика слеьа!..
Я верю вам, когда бездарных стихотворцев
Преследуете вы, трактуя свысока
О риФме, о стихе, о Формах языка,
Во имя Пушкина, Жуковского и Гёте,
Доказывая им, что хуже в целом свете
Не писывал никто, и что рубить дрова
Полезней, чем низать — «слова, слова, слова!»
(Привычка водится за всем ученым миром
Сужденье подкрепить то Данте, то Шекспиром.)
Я верю вам, когда озлобленным пером
Вонзаетесь порой в нелепые романы,
Пигмеям нанося решительные раны,
В надежде щегольнуть и собственным умом.
Когда неловкий стих или хромую Фразу,
В добавок исказив и, на потеху глазу,
Косыми буквами поставив мне на вид,
Кричите вы: «и вот что автор говорит!
«Где мысль, где логика, где истинное чувство?
«Тут попран здравый смысл, поругано искусство *
«О, муза русская! осиротела ты!..»
Горячность ваша мне хотя и непонятна
(Вы знаете, что есть и в самом солнце пятна)г
Но верить я готов, что чувство правоты
Внушило вам и жолчь, и едкие сарказмы
(Хотя противное видали и не раз мы!)
Я также верил вам, сочувствовал душой,
Когда в своих статьях, приличных и достойных,
Вы отзывались с разумной похвалой
О Пушкине и о других покойных.
Язык красноречив, манера хороша:
Кто страстно так любил, так понимал искусство,
В том был глубокий ум, горело ярко чувство,
Светилася прекрасная душа!..
Когда авторитет, давно шумевший ложно,
Вы разрушаете — вам также верить можно;
Когда вы хвалите ученые труды,
Успех которых вам не сделает беды,
Я тоже верю вам (хоть страсть к литературе
Вас в равновесии не держит никогда:
То вдруг расходитесь, подобно грозной буре,
То так'расхвалитесь, что новая беда),
Но иначе смотреть, иную думать думу
Привык я, госиода,прислушиваясь к шуму,
Который иногда затеяв межь собой,
Вы разрешаетесь осеннею грозой,

4851—1855
ЖУРНАЛЬНЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ
365
Тоска меня берет, по телу дрожь проходит,
Когда один журнал, к другому подходя,
О совести своей журнальной речь заводит...
ЖУРНАЛИСТ
Ужели, мой журнал внимательно следя,
И в нем открыли вы уловки самохвальства?
подписчик
О, как же, батюшка и даже до нахальства!..
журналист (вскакивая)
Но где-жь? Помилуйте! еще подобных слов
Я сроду не слыхал...
подписчик
Ужь будто?
слуга (докладывает)
Хрипунов!
ЖУРНАЛИСТ
А! нужный человек
подписчик (вставал)
Так значит до свиданья?
Оно и хорошо, а то, разгорячась,
,о грубости свои довел я замечанья,
засиделся сам — прощайте! третий час!
Простите, что мои сужденья были жостки
(А может, скажете, что даже просто плоски).
Но льстить не мастер я и спину гнуть в кольцо.
Не думайте, что мы трудов не ценим ваших:
Нет, дельный журналист — полезное лицо!
В вас благодетелей мы часто видим наших,
Мы благодарны вам за честные труды,
Которых видимы полезные плоды —
Вы развиваете охоту к просвещенью,
Вы примиряете нас с собственною ленью,
И вам всегда открыт охотно наш карман —
Нас опыт научил, что без статей журнальных
Осенних вечеров, дождливых и печальных,
Нам некуда девать! Невежества туман
Рассеялся давно; смягчило время нравы,
Разгульные пиры и грубые забавы
Времен невежества сменило чередой
Стремленье к знанию, искусствам благородным,
И редкий дворянин, конечно, молодой,
Теперь не предпочтет собакам превосходным
Журнал ваш... для чего-жь грошовый интерес
Над правдою берет в вас часто перевес?
К чему хвастливый тон, осенние раздоры,
Зацепки, выходки, улики, жолчь и споры?
К чему самих себя так глупо унижать?
Поверьте, публика поймет и без навета,
Что хорошо у вас, что дурно у соседа,
Да, право, и труда большого нет понять!
Поверьте, все пойдет и тихо, и прекрасно,
Когда вы станете трудиться, господа,
Самостоятельно, разумно и согласно —
И процветете все на многие года!..
Прощайте! надоел я вам своим болтаньем;
Но если речь мою почтили вы вниманьем,
Готов я забрести, пожалуй, и опять...
ЖУРНАЛИСТ
Весьма обяжете... Прощайте! буду ждать!
1863
Мне жаль, что нет теперь поэтов,
Какие были в оны дни —
Нет Тимофеевых, Бернетов
iAx, отчего молчат они?)
) семьей забвенных старожилов
Скорблю на склоне дней моих,
Что лирой пренебрег Стромилов,
Что Печенегов приутих,
Что умер бедный Якубович,
Что запил Константин Петрович,
Что о других пропал и след,
Что нету госпожи Падерной,
У коей был талант примерной,
И Розена барона нет;
Что нет Туманских и Трилунных,
Не пишет больше Бороздна,
И нам от лир их еладкоструиных
Осталась память лишь одна...
ПОСЛАНИЕ К ПОЭТУ-СТАРОЖИЛУ
В крыл ах отяжелевший грач,
Когда-то на Парнас летавший!
Давно ли нам прислал ты «Плач»
О русской Музе задремавшей?
И что же? Не прошло двух лет,
Как все вверх дном
перевернулось:
И поднял голову поэт,
И вновь поэзия проснулась!
Нам Музу новую свою
Представил автор «Арлекина».
И тот, кто равен соловью —
Природу нам воспел Щербина!
Никитин, мещанин-поэт,
Различных пробует Пегасов,
Как птица распевает Фет,
Стихи печатает Некрасов.
Ленивый даже Огарев
И тот пустил в печать отрывок;
Стахович нам поет коров
И вкус густых и свежих сливок.
Поэтов новых всех родов
Фаланга целая готова,
И даже старых голосов
Два-три услышали мы снова.
Что жь? в добрый час! Смелев,
марш!..
Проснулись Солоницын, Греков,
И, может быть, проснется Шарш
И отзовется Печенегов!..

366
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
1857
ИЗ АВТОБИОГРАФИИ
ГЕНЕРАЛ-ЛЕЙТЕНАНТА
ФЕДОРА ИЛЛАРИОНОВИЧА РУДОМЕТОВА 2-го,
уволенного в числе прочих в 1857 году
«Убил ты, точно, на веку
Сто сорок два медведя,
Но прочитал-ли хоть строку
Ты в жизни, милый Федя?»
— О, нет! зз множеством хлопот,
Разводов и парадов.
По милости игры, охот,
Балов и маскарадов
Я книги в руки не бирал,
Но близок с просвещеньем:
Я очень долго управлял
Учебным учрежденьем.
В те времена всего важней
Порядок был — до книг-ли? —
Мы брили молодых людей
И, как баранов, стригли!
За то студент не бунтовал,
Хоть был с осанкой хватской,
Тогда закон не разбирал —
Военной или статской:
Дабы соединить с умом
Проворство и сноровку
Пофилософствуй, а потом
Иди на маршировку!..
Случилось также мне попасть
В начальники цензуры,
Конечно, не за тем', чтоб красть.
Что взять с литературы?
А так, порядок водворить...
Довольно было писку;
Умел я разом сократить
Журнальную подписку.
Пятнадцать цензоров сменил
(Всё были либералы),
Лицеям, школам воспретил
Выписывать журналы.
«Не успокоюсь не поправ
Писателей свирепость!
Узнайте мой ужасный нрав, .
И мощь мою — и крепость!»
Я восклицал. Я их застиг,
Как ураган в пустыне,
И гибли, гибли сотни книг,
Как и'ухи в керосине!
Мать не встречала прописей
Для дочери-девчонки,
И лопнули в пятнадцать дней
Все книжные лавчонки!..
Потом, когда обширный край
Мне вверили по праву,
Девиз: «Блюди — и усмиряй!»
Я оправдал на славу...
Всевышней волею Зевеса
Вдруг пробудившись ото сна,
Как быстро по пути прогресса
Шагает русская страна:
То мало: вышел из под пресса
Ужь третий томик Щедрина...
Как быстро гю пути прогресса
Шагает русская страна!
По благородству, не из видов
Статейку тиснул в пол листа
Какой то господин Давыдов
О пользе плети и кнута...
В печати ужь давно не странность На грамотность не без искусства Убавленный процентик банка.
Слова прогресс и либерал, Накинулся почтенный Даль— Весьма пониженный тариф,
И слово дикое — гуманность И обнаружил много чувства Статейки господина Бланка,
Ужь повторяет генерал. И благородство, и мораль. Все это были, а не миф.
1859
ДРУЖЕСКАЯ ПЕРЕПИСКА
МОСКВЫ G ПЕТЕРБУРГОМ
МОСКОВСКОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ
На дальнем севере, в гиперборейском крае,
Где солнце тусклое, показываясь в мае,
Скрывается опять до лета в сентябре —
Столица новая возникла при Петре.
Возникнув с помощью чухонского народа
Из топей и болот в каких-нибудь два года.
Она до наших дней с Россией не срослась:
В употреблении там гнусный рижский квас,
С немецким языком там перемешан русский
И над обоими господствует Французский,
А речи истинно-народный оборот
Там редок столько же, как честный патриот!
Да. патриота там наищешься со свечкой:
Подбиться к сильному, прикинуться овечкой,
Местечка теплого добиться, и потом
Безбожно торговать и честью и умом —
Таков там человек! — (Но, впрочем, без сомненья
Спешу оговорить, найдутся исключенья.
Забота промысла о людях такова,
Что если где растет негодная трава,
Там есть и двбрая: вот например Жуковский, -
Хоть в Петербурге жил, но был с душой
московской.)
Театры и дворцы, Нева и корабли,
Несущие туда со всех концов земли
Затеи роскоши; — музеи просвещенья,
Музеи древностей — «все признаки ученья»
В том городе найдешь; нет одного: души!

4859—/860
ЖУРНАЛЬНЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ
367
Там высох человек, погрязну в в барыши,
Улыбка на устах, а на уме коварность:
Святого ничего—- одна утилитарность!
Итак, друзья мои! кляну тщеславный град!
Рыдаю и кляну... Прогрессу он не рад.
В то время, как Москва надеждами пылает,
Он погружается попрежнему в разврат
И против гласности стишонки сочиняет!..
ПЕТЕРБУРГСКОЕ ПОСЛАНИЕ
Ты знаешь град, заслуженный и древний,
Который совместил в свои концы
Хоромы, хижины, посады и деревни,
И храмы божий, и царские дворцы?
Тот мудрый град, где смелый провозвестник
Московских дум и английских начал,
Как водопад бушует «Русский Вестник»,
Где «Атеней», как ручеек журчал.
Ты знаешь град? — Туда, туда с тобой
Хотел бы я укрыться, милый мой!
Ученый говорит: «тот град славнее Рима»,
Прозаик «сердцем родины» зовет,
Поэт гласит «России дочь любима»,
И «матушкою» чествует народ.
Не даром, нет! Невольно брызжут слезы
При имени заслуг, какие он свершил:
В 12-м году такие там морозы
Стояли, что Француз досель их не забыл.
Ты знаешь град? — Туда, туда с тобой
Хотел бы я укрыться, милый мой!
Достойный град! Там Минин и Пожарский
Торжественно стоят на площади.
Там уцелел остаток древне-барский
У каждого патриция в груди.
В купечестве, в сословии дворянском
Там бескорыстие, готовность выше мер:
В последней ли войне, в вопросе ли крестьянском
Мы не один найдем тому пример...
Ты знаешь град? — Туда, туда с тобой
Хотел бы я укрыться, милый мой!
Волшебный град! Там люди в деле тихи,
Но говорят, волнуются за двух,
Там от Кремля, с Арбата и с Плющихи
Отвеюду веет чисто русский дух;
Все взоры веселит, все сердце умиляет,
На выспренний настраивает лад —
Царь-колокол лежит, царь-пушка не стреляет
И сорок сороков без умолку гудят.
Волшебный град! — Туда, туда с тобой
Хотел бы я укрыться, милый мой!
Правдивый град! Там процветает гласность,
Там принялись науки семена,
Там в головах у всех такая ясность,
Что комара не примут за слона.
Там, не в пример столице нашей невской,
Подметят все — оценят, разберут:
АнаФеме там предан Чернышевский
И Кокорева ум нашел себе приют!
Правдивый град! — Туда, туда с тобой
Хотел бы я укрыться, милый мой!
Мудреный град! По приговору сейма
Там судятся и люди, и статьи;
Ученый Бабст стихами Розенгейма
Там подкрепляет мне! и я свои,
Там сомневается почтеннейший Киттары,
Уж точно ли не нужно сечь детей?
Там в Хомякове чехи и мадьяры
Нашли певца народности своей.
Мудреный град! — Туда, туда с тобой
Хотел бы я укрыться, милый мой!
Разумный град! Там Павлов Соллогуба,
Байборода Крылова обличил,
Там Шевырев был поражен сугубо,
Там сам себя Чичерин поразил.
Там, что ни муж — то жаркий друг прогресса
И лишь не вдруг могли уразуметь:
Что на пути к нему вернее — пресса
Или умно направленная плеть?
Разумный град! — Туда, туда с тобой
Хотел бы я укрыться, милый мой!
Серьёзный град! Науку без обмана,
Без гаерства искусство любят там,
Там область празднословного романа
Мужчина передал в распоряженье дам.
И что роман? Там поражают пьянство,
Устами Чаннинга о трезвости поют.
Там люди презирают балаганство
И наш «Свисток» проклятью предают.
Серьёзный град! — Туда, туда с тобой
Нам страшно показаться, милый мой!
1860
ЛИТЕРАТУРНАЯ ТРАВЛЯ
или
«НЕ В СВОИ САНИ НЕ САДИСЬ»
... О, светские забавы!
Пришлось вам поклониться,
Литературной славы
Решился я добиться.
Не долго думал думу,
Достал два автографа,
И вышел не без шуму
На путь библиографа,
Шекспировых творений
Составил полный список,
Без важных упущений
И без больших описок.
Всего-то две ошибки
Открыли журналисты,
Как их умы ни гибки,
Как перья ни речисты:
Какую-то Заиру
Позднейшего поэта
Я приписал Шекспиру,
Да пропустил Гамлета.
Посыпались нападки.
Я пробовал сначала
Свалить на опечатки,
Но вышло толку мало.

368
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
186Q
Тогда я хвать брошюру!
И тут остался с носом:
На всю литературу
€очли ее доносом!
Открыли перестрелку,
В своих мансардах сидя,
Попал я в переделку!
Так заяц, пса увидя,
Потерянный метнется
К тому, к другому краю
И разом попадется
Во всю собачью стаю!..
Дней сто не прекращали
Журнальной адской бани,
И даже тех ругали,
Кто мало сыпал брани!
Увы! в родную Сферу
С стыдом я возвратился;
Испортил я карьеру,
А славы не добился!..
14» марта.
ЧТО ПОДЕЛЫВАЕТ НАША ВНУТРЕННЯЯ ГЛАСНОСТЬ?
ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
Друзья мои! мы много жили,
Но" мало думали о том:
В какое время мы живем,
Чему свидетелями были?
Припомним, что не без искусства
На грамотность ударил Даль —
И обнаружил много чувства
И остроумье, и мораль;
Но отразил его Карнович,
И против грамоты один
Теперь остался Беллюстин!
Припомним: Михаил Петрович
Звал Костомарова на бой;
Но диспут вышел неудачен,—
И огорчен, уныл и мрачен
Молчит Погодин, как немой!
Припомним, что один Громека
Заметно двинул нас вперед,
Что «Русский Вестник», к чести века,
Ужь издается пятый год...
Что в нем писали Булкин, Ржевский,
Матиль. Григорий Данилевский...
За публицистом публицист
В Москве являлся вдохновенной,
А мы пускали легкий свист
Порой, быть-может, дерзновенной...
И мнил: «настала мне беда!»
Кривдой нажившийся мздоимец,
И спал спокойно не всегда,
Схвативши взятку, лихоимец,
BL русский пить переставал
От Арзамаса до Украины,
И Кокорев публиковал,
Что есть дела, где нужны тайны.
Но что жь? решить нам не дано,
Насколько двинулись мы точно...
Ах! верно знали мы одно,
Что в этом мире все непрочно,
Где нам толкаться суждено,
Где нам твердит memento mori
Своею смертью «Атеней»,
И ужасает нас Ристори
Грозой разнузданных страстей!
ПРОТЕСТ ПРОТИВ НАПАДКИ НА КЮВЬЕ
О, гласность русская! ты быстро зашагала,
Как бы в восторженном каком-то забытье:
Живого Чэцкина ты прежде защищала,
А ныне добралась до мертвого Кювье.
Апрель.
МЫСЛИ ЖУРНАЛИСТА
ПРИ ЧТЕНИИ ПРОГРАММЫ, ОБЕЩАЮЩЕЙ НЕ ЩАДИТЬ ЛИТЕРАТУРНЫХ АВТОРИТЕТОВ
Что ты задумал, несчастный?
Что ты дерзнул обещать?..
Помысел самый опасный —
Авторитеты карать!
В доброе старое время,
Время эклог и баллад,
-Пишущей братии племя
Было скромнее сто-крат.
С неостывающим жаром
€ детства до старости лет
На альманачника даром
Пишет, бывало, поэт;
Скромен, как майская роза,
Он не гнался за грошом.
Самая лучшая проза
Тоже была ни-почем.
Руки дыханием грея,
Труженик пел соловьем,
А журналист, богатея,
Строил — то дачу, то дом.
Нынче — ужасное время —
Нет и в поэтах души!
Пишущей братии племя
Стало сбирать барыши.
Всякой живет сибаритом...
Майков, Полонский и Фет —
Подступу к этим пиитам,
Что называется, нет!
Дорог ужасно Тургенев —
Публики первый герой —
Эта Елена, Берсенев,
Этот Инсаров... ой-ой!
Выгрузишь разом карманы
И поправляйся потом!
На Гончарова романы
Можно бы выстроить дом.

4860—4865
ДВА ИЗДАТЕЛЯ
369
Даже ученый, историк
Деньги лопатой гребет:
Корень учения горек,
Так подавай ему плод!
Русский обычай издревле:
«Брать так ужь брать» говорит.
Вот Молинари дешевле,
Но чересчур плодовит.
Мало что денег: почету
Требовать стали теперь;
Если поправишь работу,
Рассвирепеет как зверь!
«Я журналисту полезен-
«Так зазнаваться не смей!»
Будь осторожен, любезен,
Льсти, унижайся, немей!
Я ли, — о боже мой, боже!—
Им угождать не устал?
А как повел себя строже.
Так совершенно пропал:
Гордость их так кестерпима.
Что ни строки не дают,
И, как татары из Крыма,
Вон из журнала бегут...
1861
РАЗГОВОР В ЖУРНАЛЬНОЙ КОНТОРЕ
— «Одна-то книжка — за две книжки?»
{Кричит подписчик сгоряча).
ПРИКАЩИК
«То были плоские коврижки,
А эта — толще кирпича!
В ней есть «Гармония в Природе»
И битва с Утиным в Смеси.
Читайте, судырь, на свободе!»
подписчик (принимая книгу)
«Merci, почтеннейший, mercil»
(уходит)
Так древле тощий «Москвитянин»
Ко полугоду пропадал,
И вдруг, огромен, пухл и странен,
Как бомба с неба упадал.
Подписчик в радости великой
Бросался с жадностью на том
Плохих стихов и прозы дикой,
И сердце ликовало в нем.
Он говорил: «Так ты не умер?»
«Как долго был ты нездоров!»
И принимал нежданный нумер
Охотно за пять нумеров.
Примеч. конторщика
Явно родственны с землей,
В тайном браке с «Вестью»
Земства модною броней
1863
*
* *
Прикрываясь с честью,
Снова ловят мужиков
В крепостные сети
Николаевских орлов
Доблестные дети...
ДВА ИЗДАТЕЛЯ
СЦЕНА ПЕРВАЯ
НОЧНАЯ ВСТРЕЧА И ДОГОВОР
Невский проспект. Ночь. Четвертый час. Изредка гремят экипажи. Пешеходов почти нет. Издатель
«Современного Слова» одиноко и задумчиво прогуливается между Полицейским и Аничковым мостом.
ИЗДАТЕЛЬ «СОВРЕМЕННОГО СЛОВА»
Совестно днем среди Невского
И показаться — увы!
Встретишь Некрасова, встретишь Краевского,
Корша, что к нам из Москвы
Прибыл — глядеть отвратительно!
€носно дела их идут,
А вот мои так решительно
Плохи, — газете капут.
Хоть поступай в переписчики —
Нечем семью содержать.
Ой вы, подписчики! Ой вы, подписчики!
Где-то мне вас добывать?...
(Сталкивается с издателем «Очерков»)
ИЗДАТЕЛЬ «ОЧЕРКОВ»
Где?! Вы ко мне обратитеся,
Я прекращаю листок...
Надо подписчиков сдать,
Надо покончить издание, —
Сколько вы можете дать?..
(Торгуются, причем ходят очень скоро, говорят
оба ралом)
Надо спасать достояние
ИЗДАТЕЛЬ «СОВРЕМЕННОГО СЛОВА»
Какие все подписчики!
Ну-ну! Эге! Ого!
Студенты, переписчики...
ИЗДАТЕЛЬ «ОЧЕРКОВ»
Что-жь? Это ничего!
ИЗДАТЕЛЬ «СОВРЕМЕННОГО СЛОВА»
Ну, братец мой. тово...
Надул ты препорядочно!

370
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4863
ИЗДАТЕЛЬ «ОЧЕРКОВ»
Ты дальше почитай!
ИЗДАТЕЛЬ «СОВРЕМЕННОГО СЛОВА»
Читал ужь я достаточно!
С тобою не зевай!
Скажите, попадаются
Мещане! Вот народ!
Туда же просвещаются
На тощий-то живот!
Газеты ежедневные
Читают за гроши!
ИЗДАТЕЛЬ «ОЧЕРКОВ»
Их качества душевные
Должны быть хороши!
ПЕСНЯ ОБ «АРГУСЕ»
Я полагал, с либерального
Есть направленья барыш —
Больше, чем с места квартального.
Что жь оказалося — шиш!
Бог меня свел с нигилистами,
Сами ленятся писать,
Платят все деньгами чистыми.
Пробовал я убеждать:
«Мне-бы хоть десять копеечек
С пренумеранта извлечь:
Ведь, даровых-то статеечек
Много... куда их беречь?
Нужно во всем беспристрастие:
Вы их смешайте, друзья,
Да и берите на счастие...
Верьте, любая статья
Встретит горячих хвалителей,
Каждую будут бранить...»
Тщетно! моих раззорителей
Я не успел убедить!
Часто, взбираясь на лесенку,
Где мой редактор живет,
Слышал я грозную песенку,
Вот вам ее перевод:
«Из уваженья к читателю,
Из уважения к себе,
Нет снисхожденья к издателю —
Гибель, несчастный, тебе!..»
— Но не хочу я погибели!
(Я ему): друг-нигилист!
Лучше хотел бы я прибыли.—
Он-же пускается в свист.
Выслушав эти нелепости,
Я от него убегал,
И по мосткам против крепости
Обыкновенно гулял.
Там я бродил в меланхолии,
Там я любил размышлять,
Что не могу уже более
«Аргуса» я издавать.
Чин мой оставя в забвении
И не щадя седины,
Эти великие тении
Снять с меня рады штаны!
Лучше идти в переписчики,
Чем убиваться в наклад.
Бросишь изданье — подписчики
Скажут: дай деньги назад!
Что-же мне делать, несчастному?
Благо, хоть совесть чиста.
Либерализму опасному
В сети попал я спроста...
Так по мосткам против крепости
Я в размышленьи гулял.
Полный нежданной свирепости
Лед на мостки набежал.
С треском они расскочилися,
Нас по Иене понесло;
Все пешеходы смутилися,
Каждому плохо пришло!
Словно близь дома питейного
Крики носились кругом.
Смотрим—нет моста Литейного!
Весь разнесло его льдом.
Вот, погоняемый льдинами,
Мчится на нас плашкоут,
Ропот прошел меж мужчинами,
Женщины волосы рвут!
Тут человек либерального
Образа мыслей, и тот
Звал на защиту квартального...
Я лишь был хладен, как лед!
Что тут борьба со стихиею,
Если подорван кредит,
Если над собственной выею
]\]г*ч Двмпклосов висит?..
Общее было смятение,
Я-же на льдине стоял
И умолял провидение,
Чтоб запретили журнал...
Вышло-б судеб покровительство!
Честь-бы и деньги я спас,
Но не умеет правительство
В пору быть строгим у нас...
Нет, не оттуда желанное
Мне избавленье пришло —
Чудо свершилось нежданное:
На небе стало светло,
Вижу, на льдине сверкающей,
Вижу, является вдруг,
Мертвые души скупающий
Чичиков! — Здравствуй, мой
друг!
Ты приищи покупателя!
Он прокричал — и исчез!..
Благословляя создателя,
Мокрый я на берег влез...
Всю эту бурю ужасную
Век сохраню я в душе —
Мысль получивши прекрасную,
Я же теперь в барыше!
Нет рокового издания!
Самая мысль о нем — прочь!..
Поздно в трактире «Германия».
В ту-же ужасную ночь,
Греясь, сушась, за бутылкою
Сбыл я подписчиков, сбыл,
Сбыл их совсем — с пересылкою,
Сбыл — и барыш получил!..
Словно змеею укушенный.
Впрочем, легок и счастлив,
Я убежал из Конюшенной,
Этот пассаж совершив.
Чудилось мне, что нахальные
Мчатся подписчики вслед.
«Дай нам статьи либеральные!»
Хором кричат: — «дармоед!»
И ведь какие подписчики!
Их и продать-то не жаль.
Аптекаря, переписчики —
Словом, ужасная шваль!
Знай, что такая компания
Будет (и все в кураже!..)
Не начинал-бы издания:
Аристократ я в душе.
Впрочем, средь бабьих
передников
И неуклюжих лаптей —
Трое действительных статских
советников,
Двое армянских князей!
Публика все чрезвычайная,
Даже чиновников нет.
Охтенка — чтица случайная
(Втер ей за сливки билет),
Дьякон какой-то, с рассрочкою,
(Басом, разбойник, кричит),
Страж департаментский
с дочкою —
Все догоняет, шумит!
С хохотом, с грохотом
с гиканьем
Мчатся густою толпой;
Визгами, свистом и шиканьем
Слух надрыпается мой.
Верите-ль? даже квартальные,
Взявшие даром билет,
«Дай нам статьи либеральные!»
Хором кричат. Я в ответ:
«Полноте, други любезные,
Либерализм вам не в прок!» —
Сам-же в ворота железные
Прыг, — и защолкнул замок!
— Ну! отвязались, ракалии!..
Тут я в квартиру нырнул
И, покуривши регалии,
Благополучно заснул.
Жаль мне редактора бедного!
Долго он будет грустить,
Что направления вредного
Негде ему проводить.
Встретились мы: я почтительно
Шляпу ему приподнял,
Он улыбнулся язвительно
И засвистал, засвистал!

4865
ВСТУПИТЕЛЬНОЕ СЛОВО «СВИСТКА» К ЧИТАТЕЛЯМ
371
ВСТУПИТЕЛЬНОЕ СЛОВО «СВИСТКА» К ЧИТАТЕЛЯМ
В те дни, когда в литературе
Порядки новые пошли,
Когда с вопросом о денсуре
Начальство село на мели,
Когда намеком да украдкой
Касаться дела мудрено;
Когда серьозною загадкой
Все занято, поглощено,
Испугано —а в журналистах
Последний помрачает ум
Какой-то спор о нигплистах,
Глупейший и бесплодный шум;
Когда при помощи Поповских
Догадливый антрепренер
И вождь «Ведомостей
Московских»,
Почуяв время и простор,
Катков, прославленный вития,
Один с Москмою речь ведет,
Что предпринять должна Россия,
И гимн бегшолиню поет; 1
Когда в затмении рассудка
Юркевич лист бумаги мял
И о намереньях желудка
Публично лекцию читал;
Когда наклонностей военных
Дух прививается ко всем,
Когда мы видим избиенных
Посредников; — когда совсем
Нейдут Краевского изданья,
И над Громекиной главой
Летает бомба отргщаньп,
Как повествует сей герой, ■
Когда сыны обширной Руси
Вкусили волю на яву,
И всилакал Фет, что топчут гуси
В его владениях траву; 8
Когда ругнул И пан Аксаков
Всех, кто в Европу укатил,
И негодуя против Фраков,
Самих попов не пощадил; 4
Когда, покончив подвиг трудной,
Внезапно Павлов замолчал,
И Амплий Очкин кунштик
чудной
С газетой «Очерки» удрал; б
Когда подкошена как колос
Она исчезла навсегда;
В те дни, когда явился «Голос»
И прекратилась «Ерунда»,—
Тогда в невинности сердечной
Любимый некогда поэт,
Своей походкою беспечной
«Свисток» опять вступает
в свет...
Как изменилось все, создатель!
Как редок лиц любимых ряд!
Скажи: доволен ты, читатель?
Знакомцу старому ты рад?
Или изгладила «Заноза»
Все, чем «Свисток» тебя пленял,
И как увянувшая роза
Он для тебя ненужен стал?
Меняет время человека:
Быть может, пасмурный Катков,
Быть может, пламенный Громека
Теперь милей тебе свистков?
Возненавидев нигилистов,
Конечно, полюбить ты мог
Сих благородных публицистов
Возвышенный и смелый слог,—
Когда такое вероломство
Ты учинил — я не ропщу,
Но ради старого знакомства
Все жь говорить с .тобой хочу.
«Узнай по крайней мере звуки,
«Бывало милые тебе,
«И д)май, что во дни разлуки!
«В моей изменчивой судьбе »в
Ты был моей мечтой любимой,
И если слышал ты порой
Хоть легкий свист, то знай:
незримой
Тогда витал я над тобой!..
Свисток пред публику выходит.
Высокомерья не любя,
Он робко взор кругом обводит
И никого вокруг себя
Себя смиренней не находит! 7
Да, изменились времена!
Друг человечества бледнеет,
Вражда повсюду семена
Неистовства и злобы сеет.
Газеты чуждые шумят...
(О вы, исчадье вольной
прессы!..)
Чорт их поймет, чего хотят,
Чего волнуются, как бесы!
Средь напряженной тишины
Катков гремит с азартом,
с чувством,
Он жаждет славы и войны 8
И вовсе пренебрег искусством.
Оно унижено враждой,
В пренебрежении науки,
На брата брат подъомлет руки
И лезет мост на мост горой, — *
Ужасный вид!.. В сей час
тяжелой
Являясь в публику, «Свисток»
Желает мирной и веселой
Развязки бедствий и треног;
Чтобы в сумятице великой
Напрасно не томился ум...
И сбудется... Умолкнет шум
Вражды отчаянной и дикой.
1 Они собраний не имеют,
Они речей не говорят,
Они в невежестве коснеют,
Но духом высоко парят и т. д.
(См. «Моск. Ведом.» № 68, «Москва 27 марта».)
1 См. «Отеч. Зап.» Ле 3, 1863 г., «Совром. Хрон. России», стр. 9.
* См. «Русский Вестник», 1863 г., № 1, «Из деревни».
* Двести семьдесят пять тысяч
Русского дворянства
Проживают за границей
Из пустого чванства,
Восхищаются Парижем,
Тратят деньги на свободе,
Там и наше духовенство
Одевается по моде... и т. д.
См. «День», № 12, 1863 г. «Из Парижа». (Письмо в редакцию.)
• Обстоятельства ужасные
Вынуждают нас отдать
Наши «Очерки» несчастные
Писаревскому... Читать
* Стихи Пушкина.
7 Из Пушкина.
8 Стих Лермонтова.
* См. «Полицейские Ведомости».
Будешь «Слово Современное»
Ты теперь, подписчик мой,
Верь, издание отменное,
И будь счастлив — бог с тобой!..
(«Ред. Оч.», «Соврем. Слово», № 80.)

372
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4865—4865
Недружелюбный разговор
Покончит публицист московский,
И вновь начнут свой вечный
спор
ГиероглиФОв и Стелловский;
Мир принесет искусствам дань,
Престанут радоваться бесы,
Уймется внутренняя брань
И смолкнет шум заморской
прессы.
Да, да! Скорее умолкай,—
Не достигай пределов невских,
И гимны братьев Достоевских
Самим себе не заглушай!1
Предмет любопытный для взора:
Огромный кусок Лабрадора,
На нем богатырь-великан
В славянской кольчуге и в шлеме,
Потомок могучих славян,—
Но дело не в шлеме, а в теме:
Назначен сей муж представлять
Отчизны судьбы вековые,
1866
ЧЕРНИЛЬНИЦА
Две недели тому, в магазине фабриканта серебряных
изделий Сазикова можно было видеть —
И знамя во длани держать
С девизом: единство России!
Под ним дорогой пьедестал,
На нем: земледелья родного
Орудья, и тут же газета,
журнал —
Изданья Михаилы Каткова.
На книгах — идей океан —
Чернильница; надпись: Каткову
Подарок московских дворян,
И точка! Мудрейшему слову
Блистать на пере суждено,—
Там имя Каткову дано:
Макающий в разум перо —
имя это
У древнего взято поэта...
ЛЕГЕНДА О НЕКОЕМ ПОКАЯВШЕМСЯ СТАРЦЕ; ИЛИ
СЕДИНА В БОРОДУ, А БЕС В РЕБРО
ПОСВЯЩАЕТСЯ РЕДАКЦИИ «КУРИНОГО ЭХА»
Жил да был себе издатель
И журналов и газет.
Помогал ему создатель
Много, много лет.
Дарованьем и трудами
Ше своими, а других)
Слыл он меж откупщиками
Из передовых.
Сам с осанкой благородной
В собственном большом дому,
Собирал он ежегодно
С нищих денег тьму.
Злу он просто был грозою,
Прославлял одно добро...
Вдруг, толкнися с сединою
Бес ему в ребро.
И, как Лермонтова Демон,
Старцу шепчет день и ночь.,
(Кто-то видел, вкрался чем он,
Ну, его не гонят прочь!)
БЕС
Ты мудрец и сед твой волос, —
Не к лицу тебе мечты, —
Ты запой на новый голос...
СТАРЕЦ
Но скажи, кто ты?
БЕС
Я журналов покровитель.
Без меня вы — прожились,
Вы без денег убедите-ль?
старец (в сторону)
Дух гордыни, провались!
(громко):
Гм! Не Лермонтова Демон
Вижу ты! Покойник был
(Хоть помянут будь не тем он
Юношеский пыл.
Он-то мне Ледрю-Ролена
Некогда всучил...
бес (в сторону)
То-то не было полена —
Я бы проучил!
старец (продолжая)
Но теперь с Ледрю-Роленом
Баста! вышел весь!
Твой я, Демон, новым пленом
Я горжуся днесь!
Рек — и заключил издатель:
«Се настал прогресс:
И отступится создател .
Так поможет бес!»
на «песен о свободном слове»
I
ЖУРНАЛИСТ-РУКОВОДИТЕЛЬ
Ну... небесам благодаренье!
Свершен великий, трудный шаг!
Теперь общественное мненье
Сожму я крепко в мой кулак,
За мной пойдут, со мной
сольются...
Ни слова о врагах моих!
Ни слова! сами попадутся!
Ретивость их — погубит их! —
ЖУРНАЛИСТ-БАНКРОТ
Я был богат, я был прославлен,
Но час ударил, я погиб!
Я разорен, я обесславлен!
Дух века и меня подшиб!
См. «Время», № 3, ст. «Опять молодое перо».

4865—4866
ГРАЖДАНСКИе ПОЭТЫ
373
Условья прессы подценсурной
Поняв практическим умом,
Плохой товар литературной
Умел я продавать лицом;
Провидя смелые затеи,
Читатель упивался в сласть,
И дерзновенные идеи
Во мне подозревала власть.
Как я умел казаться новым,
Являясь — тот же каждый день,
Твердя с унынием суровым
Одну и ту же дребедень!
Как я горячих либералов,
Моих подписчиков пленял,
Каких высоких идеалов
Я перспективы им казал!
Перед подпиской ежегодно
Я восклицал: «пора придет,
Тогда я выскажу свободно...
Теперь же... знайте наперед:
Какие б тучи ни нависли
Над головой моей, друзья,
Останусь строго верен мысли»...
Какой? тут точки ставил я...
О, точки! тонкие намеки!
О, недомолвки и тире!
Умней казались с вами строки!
Как не жалеть о той поре?
Прилично сдержан, строго
важен,
Как бы невольно молчалив,
Я был бездействуя отважен,
Безмолвствуя — красноречив!
Являлся я живой картиной —
Гляди, любуйся, изучай!
Реке, запруженной плотиной,
Готовой хлынуть через край,
Готовой бешеным потоком
Сорвать мосты, разбить суда,
В моем бездействии жестоком
Я был подобен, господа!
Теперь не то... «Толковой
строчки
В твоем изданьи — скажут —
нет!»
В ответ бы им поставить точки,
Но точки — будут ли ответ?
Хоть насажай их пол аршина,
Убытки только понесешь,
Но либерала гражданина
Ты ими чести не спасешь!
Заговорят: «давай идею!»
Но что-жь могу ответить им?
Одну идею я имею,
Что все идеи эти — дым!
Что в свете деньги только важны,
Что надо их копить, копить...
Что те лигаь люди не продажны,
Которых некому купить!
Я был богат, я был прославлен.
Но час ударил, я погиб!
Я разорен, я обесславлен...
Дух века и меня подшиб 1
Еще не может быть исчислен
Убыток, но грозит беда:
Я больше не глубокомыслен,
Не радикал я, господа1
Увы, мне мужеством
гражданским
В газете больше не блистать,
С моим характером цыганским
Роль европейца не играть.
Не корифей литературы,
Теперь я жалкий паразит,
С уничтожением ценсуры
Мгновенно рухнул мой кредит.
Эти не блещут особенным гением,
Но ведь не бог обжигает горшки, —
£866
ГРАЖДАНСКИЕ ПОЭТЫ
Скорбность главы возместив направлением,
Пишут изрядно стишки!

CTIIXO ТВ ОРЕПИЯ,
ПЕ ВКЛЮЧЕННЫЕ АВТОРОМ В ОСНОВНОЙ ТЕКСТ.
ДЕТСКИЕ Ц ЮНОШЕСКИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ.
НАБРОСКИ, ЭКСПРОМТЫ, ОТРЫВКИ, ВАРИАНТЫ, ЧЕРНОВИКИ.
1828
Любезна маменька, примите
Сей слабый труд
И рассмотрите,
Годится ли куда-нибудь.
1852
ЭПИГРАММА
НА АНДРЕЯ НЕКРАСОВА
[Он] намазал брови салом
И, сделавшись чудаком,
Набелил лицо крахмалом,
Чистит зубы табаком.
ЗЛАТОУСТОВСКОМУ
Хоть все кричи ты: «луку, луку!»
Таскай корзину и крехти —
Продажи нет, и только руку
Так жмет, что силы нет нести!
1838 — 1839
МЕЧТЫ И ЗВУКИ
КОЛИЗЕЙ
Поросшие мхом, окаймленные плющем,
Развалины древнего зданья стоят,
Ничем не напомнят они о живущем,
О смерти на каждом шагу говорят.
Невольно сурово глядишь на руину,
И думою сходствуешь с нею вполне.
Упавший обломок там вырыл стремнину,
Там сиро колонна приткнулась к стене,
Изрезало время морщинами темя,
А ветер-нахал их насквозь просверлил,
Карниз обвалился, как лишнее бремя,
Широкие двери буран растворил.
Изящные части загадочной грудой
Являются в целом смущенным очам,
Разрушено все вековою причудой!
Но,— слава искусству и древним умам! —
Еще нам напомнить и каждый обломок
Способен об их исполинском труде,
И днесь устыдится правдивый потомок
Дерзнуть посмеяться его Йаготе.
Глаза не окинут огромной руины,
И в час не обскачет пугливый олень;
Во всем, как остаток великой картины,
Былого величья хранит она тень.
, Угрюмое зданье! века пробежали,
Пока к разрушенью ты сделало шаг;
Ты крупная буква на темной скрижали
Прошедших столетий; ты им саркофаг.
Твой жребий чудесный невольно мечтами
Зажег вдохновенную думу мою,
Поведай мне, как ты боролось с веками,
Поведай прошедшую участь свою.
— Великим умом я задумано было,
И думу глубокую множество рук
В существенность тяжким трудом обратило,
В красе величавой восстало я вдруг.
Взглянуть на меня собирались отвсюду,
Мой вид был прекрасен, торжествен и нов,
Дивился весь мир рукотворному чуду.
В средине седьми величавых холмов
Я грозной и прочной стояло твердыней^
И Рим, мне бессмертную участь суля,
Меня, ослепленный мятежной гордыней,
Мерилом назвал своего бытия:
«Покуда ты живо, и я не исчезну»,
Мечтал он, «тогда лишь как миру конец,
«Мы вместе провалимся в хаоса бездну.»
Торжественна славой горел мой венец....

1838—4839
МЕЧТЫ П ЗВУКИ
375
Наказан за гордость надменный мечтатель,
Мне многим досталось его пережить;
Хоть время и люди и жребий-каратель
С тех пор сговорились меня погубить.
Судьба к разрушенью мне путь указала:
Сперва как старик к нему тихо я шло,
Потом словно юноша быстро бежало,
А было уж старо я седо чело.
Что -день, то я новые знало потери:
Все люди считали меня за свое
И рвали в куски, как голодные звери,
Невежды, изящное тело мое.
И вот от всего, что пленяло, дивило,
Безмерно гордился чем целый народ,
Осталась былого величья могила,
Теперь я скелет, безобразный урод.
Любуйся чудовищем с грустью мятежной,
Смотри и грусти обо мне надо мной,
Обдумай судьбу мою думой прилежной:
Невольно блеснут твои очи слезой.
Печален мой жребий, ужасен упадок!...
Но, нет, не жалей меня, юный певец,
Удел настоящий мой темен, но сладок,
Тягчил меня славы прошедшей венец.
Ужасных картин я свидетелем было.
В день первый изменчивой жизни моей
Кровавое зрелище взор мой смутило:
В стенах моих звери терзали людей.
В годину гоненья на чад христианства
Неистово злоба в них рыскала вновь,
Страдало добро, ликовало тиранство,
Реками лилась христианская кровь.
А я содрагалось от хохота черни,
На мне отражался народный позор.
О, лучше б забвенье мильонами терний
Тогда ж закидало скорбящий мой взор!
Жалеть ли прошедшего с гибельной славой?!
Нет, странник, забыть я стараюсь его.
Взгляни: надо мною теперь величаво
Крест высится, веры святой торжество.
Там льется молитва, где страшная миру
Носилась речь злобы, как дикий буран,
Там амбра курений восходит к ЭФиру,
Где прежде дымилася кровь христиан.
О, я благодарно премудрому богу!
Пусть сорван покров красоты с моих чресл,
Пускай, указуя к паденью дорогу,
Меня изуродовал времени жезл —
За то мои темные дни не тревожны,
Давно не обрызгано кро»ыо стою...
Нет, нет, ко мне милостив рок непреложный,
Он чужд укоризны за участь мою...
Чу! звон колокольный! иди на средину
Развалин печальных, к предвечному в "храм,
И спой там не жалобный гимн на судьбину,
Мой гимн благодарственный спой небесам....
АНГЕЛ СМЕРТИ
Придет пора преображенья,
Конец житейского пути,
Предсмертной муки приближенье
Заслышу в ноющей груди,
И снидет ангел к изголовью,
Крестом трикраты осеня,
С неизъяснимою любовью
И грустью, взглянет на меня;
Опустит очи и чуть внятно,
Тоскливо скажет: «решено!
Под солнцем жизнь не беззакатна,
Чрез час ты — мира не звено.
Молись!» — и буду я молиться,
И горько плакать буду я,
И сам со мною прослезится
Он, состраданья не тая.
Меня учить он будет звукам
Доступных господу молитв,
И сердце, преданное мукам,
В груди их глухо повторит.
Назначит смертную минуту
Он, грустно голову склоня,
И робко спрашивать я буду:
Господь простит ли там меня?
Вдруг хлад по жилам заструится,
Он скажет топотом «сей час!»
Святое таинство свершится,
Воскликнут ближние: «угас!»
Вдруг... он с мольбой закроет очи,
Слезой зажжет пустую грудь,
И в вечный свет иль к вечной ночи
Душе укажет тайный путь...
I
Все туманится и тмится,
Мрак густеет впереди.
Струйкой света что-то мчится
По воздушному пути,
В полуогненную ризу
Из лучей облечено.
Только час оттуда с низу,
А уж с небом сближено;*
Без порывов, без усилья,
Словно волны ветерка,
Златом облитые крылья
Вольно режут облака.
ВСТРЕЧА ДУШ
Нет ни горести, ни страха
На блистательном челе.
То душа, со смертью праха
Отчужденная земле.
То, от бедствий жизни бурной,
Беспорочная душа
Юной девы в край лазурный
Мчится, волею дыша.
Век страдалицей сысокой
На земле она была,
Лишь любовию глубокой,
Да молитвою жила.
Но любви блаженством ясным
Мир ее не подарил:
Там с избранником прекрасным
Жребий деву разлучил.
Року преданная слепо,
Страсть она перемогла,
И не тронутый на небо
Огнь невинности несла.
И блистателен и пышен
Был венец ее двойной,
Лёт торжественный, чуть слышен,
Сыпал искры за собой.
На недвижный и безмолвный
Неба божьего предел
Взор, уверенности полный,
Как на родину смотрел.

376
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4858—4859
Только темное сомненье,
Мнилось, было на челе;
Суждено ль соединенье,
Там ли он, иль на земле?
П
Слышно тихое жужжанье
От размаха легких крыл,
Пламень нового сиянья
Тучи грудь пробороздил.
Видит светлая другую
Восходящую с земли
Душу, в ризу золотую
Облеченную, вдали.
Ближе, ближе... вот сравнялись,
Вот сошлись на взмах крыла,
Быстро взором поменялись
И приветно начала
Говорить одна: «Из мира
Многогрешного парю
В область светлого эфира,
В слуги горнему царю.
Грея грудь питомца горя,
Я там счастья не нашла;
Там, с людьми и роком споря,
Бед игрушкой я была.
Только раз лишь — помню
живо
День и час — блаженства луч
Так роскошно, так игриво
Проблеснул мне из-за туч.
Деву с черными очами
В мире дольнем я нашла,
И, пленясь ее красами,
Все ей в жертву принесла.
Но под солнцем несчастлива
Бескорыстная любовь!
Вверг разлукой прихотливый
Рок меня в страданье вновь.
На свиданье с ней надеждой
С той поры живу одной,
И теперь, когда одеждой
Я не связана земной,
Радость всю меня обильно
Наполняет и живит:
Верю, мне творец всесильный
Амариллу возвратит....»
«— Амариллу? голос друга
Я узнала.... я твоя!
Сладким именем супруга
Назову любимца я....
Нет здесь бедственной разлуки,
Вечен брак нага... Нет преград Г
Наградил нас бог за муки.
Как он щедр, велик и свят! —■>
III
И в блаженстве беззаветном
Души родственно слились,
И в сияньи огнецветном
Выше, выше понеелись.
Понеслись под божье знамя
Так торжественно, легко.
От одежд их свет и пламя
Расстилались далеко;
Счастья чистого лучами
Пышно рдело их лицо;
А венцы их над главами
Вдруг сплелись в одно кольцо —
Словно в знаменье обе га
Всемогущего творца,
Что для них свиданье это
Не найдет себе конца.
ИСТИННАЯ МУДРОСТЬ
Не все постигнул ум надменный,
Не все светло для мудреца,
Есть много тайн во вселенной,
Ключи которых у творца.
От жажды знанья плод не сладок.
О, не кичись, средь гордых дум,
Толпой бессмысленных догадок,
Мудрец! — пред богом прах
твой ум;
Твои открытия случайны.
Тебе поверил ли эфир
Свои божественные тайны,
Свою судьбу сказал ли мир?
Дала ли жизнь тебе способность
Постичь хоть самого себя,
Ясна ль очам твоим загробность,
Дно моря светло ль для тебя?
Понятны ль дивные явленья
В природе неба и земли,
Пути планет, миров движенья,
Буран, что топит корабли,
Утроба гор, что родит злато,
Иль мещет пламень и пожар?
Всезнанья жаждою богатый,
Ты угадал ли тайну чар,
Во сне тебе дающих крылья?
В себе ты понял ли, скажи,
Боренье силы и бессилья,
Ничтожность тела, мощь души?
А своенравная судьбина,
С которой бедственна борьба,
Что
Играет гением и шутом,
Смиряет битвы, рушит мир,
В невежде, гордостью надутом,
Земным умам дает кумир;
Не внемлет воплей, просьб
и плача,
Когда сурова и гневна,
Которой нет щедрей, богаче,
Когда раздобрится она —
Покровы тайны, хоть украдком,
С него ты сорвал ли, мудрец?
Не верим мы твоим догадкам:
Ты жалкий скептик, ты не жрец.
Земным умом измерить бога,
Постигнуть тайны бытия, —
Нет, это" дерзко, это много,
Нет, это доля не твоя!
Благоговеть пред мистицизмом
И был и есть удел людей,
На что ж преступным
скептицизмом
Мрачишь ты блеск души своей?
Зачем запретные познанья
Тебе, рабу земных оков?
Иль то для славы, для названья
гения веков?
Отринь губящий дух гордыни,
Не льстись надеждой ни намят,
Что глас твой будет не
в пустыне,
Когда ты скажешь: «все постиг!»
Страшись снискать людей
презренье,
Небесной кары не накличь;
Нет славы в дерзком покушенье
Непостижимое постичь!
Не стыд — сознание бессилья
Пред тем, что выше сил души.
Оставь же тщетные усилья;
Не жди, не мучься, не греши*
С мольбой возьмись за труд
по силе,
Путь к знаньям верой освети,
И с этим Факелом к могиле,—
Всего отгадчице, — гряди.
Мужайся там, где слез пучина.
Люби добро, как мать птенца,
И разлюби родного сына
За отступленье от творца;
Будь бед своих сторонний
зритель,
Чужих — чувствительный отец;
Всего великого ревнитель,
Всего ничтожного беглец;
Тип в совершенстве человека
В себе одном осуществи,
Собою тварь, на диво века,
Творца достойную яви.
Вот в этом мудрость, в этом слава*,
Твой долг, твой подвиг на земле*
Таким, не мудрствуя лукаво,
Явись с смиреньем на челе.
И вознесешься ты высоко,
Блистая славою прямой —
Как это огненное око,
Что смотрит днем на мир земной»

4858—4859
МЕЧТЫ И ЗВУКИ
377
Бывали дни, — в стране
родной
Мы жили вместе, пылки, юны,
Но чисты сердцем и душой.
Судеб карающих перуны,
И Зевсов гром, и гром тревог,
И стрелы зависти коварной,
И стрелы молньи лучезарной—
Щадили нас и наш порог.
Все было тихо; без волнений
Текла цветущая весна,
Душа щитом беспечной лени
Была от бурь заграждена.
И нам казалось, — тяжкий молот
Не раздробит его во век;
И нам казалось,—пламень, холод
И все, чем дышит человек —
Тот щит лишь закалят надежней,
И навсегда он будет нам
Порукой в жизни безмятежной,
Ответом бурям и страстям.
Но затаенный долго пламень
Сильнее вспыхивает вдруг,
Но страшный порох рвет
и камень; —
Так и тот щит, печальный друг,
Которым грудь мы прикрывали,
Мгновенно страсти разорвали,
Нам стали скучны ручейки,
Долины, холмики, лески —
И все, чем в доле беззаботной
ЗЕМЛЯКУ
В деревне счастлив земледел.
(Чему б теперь опять охотно
Душой предаться я хотел.)
Мы на чужбине. Рок забросил
Далеко утлый наш челнок;
Ты скоро сердце обморозил,
Тревоги жизни пренебрег.
Я был несчастней, я пил
дольше
Очарованье бытия,
За то потом и плакал больше,
И громче жаловался я.
Так и всегда, — чем лучезарней
Сначала дольней жизни путь,
Тем будущность темней,
коварней,
Тем глубже западает в грудь
Тоски крушительное семя
В минуты бедствий и утрат;
И разве опыт, рок и время
Его из груди истребят....
Сбылись ли наши ожиданья,
Узнали ль то мы, чем желанья
Палили кровь, томили ум?
Узнали мы тоску, страданья,
Мятеж страстей, волненье дум,
Узнали дружбу — без участья,
Привет и ласку — без любви,
Узнали то, что в мире счастья
Не уловить, как ни лови.
Что* на пиру воображенья
Нарядом пышным и цветным
Рядили мы, в пылу забвенья,
То было призрак, было дым.
Что хладно мучит и терзает,
Ни каплей блага не живя,
То все младое сердце знает,
То все мы встретили живя.
А радость, а надежда славы,
Любви и счастия даров?
Как осенью листы с дубравы,
Исчезло все среди снегов,
К нам нанесенных вьюгой буйной
Измен крушительных и бед.
Что ж нам осталось в жизни
бурной?
Что пронеслось, чего уж нет?
Нет веры в сбыточность
мечтаний,
Которым предавались мы.
Есть опыт. Хладные умы
Он отучил от ожиданий,
От обольстительных надежд,
От дружбы женщин и невежд
И вечно ложных упований.
Мы все забыли, погребли,
Что обольщает чад земли, —
И холод раннего бесстрастья
Нам скудной стал заменой
счастья...,,
МЫСЛЬ
Спит дряхлый мир, спит старец обветшалый,
Под грустной тению ночного покрывала,
Едва согрет остатками огня
Уже давно погаснуыпего дня.
Спи, старец, спи!... оградного покоя
Минуты усладят заботы седины
Воспоминанием минувшей старины....
И, может быть, в тебе зажжется ретивое
Огнем страстей, погаснувших давно,
И вспыхнет для тебя прекрасное былое!...
И, может быть, распустится зерно
В тебе давно угасшей жизни силы,
И новой жизнию заглохшие могилы,
Печальный мир, повеют над тобой! .
И снова ты проснешься от дремоты,
И снова, юноша с пылающей душой,
Забудешь старые утраченные годы,
И будешь жить ты жизнью молодой,
Как в первый день создания природы!
Нет! тот же все проснулся ты,
Такой же дряхлый, обветшалый,
Еще дряхлей без покрывала....
Скрой безобразье наготы
Опять под мрачной ризой ночи!
Поддельным блеском красоты
Ты не мои обманешь очи!...
Я владею чудным даром,
Много власти у меня;
Я взволную грудь пожаром.
Брошу в холод из огня,
Из покоя в чад похмелья;
А как песенку спою,
Благотворного веселья
Море в сердце разолью;
Разорву покровы ночи,
Тьму веков разоблачу,
Нроникать земные очи
ПОЭЗИЯ
В мир надзвездный научу.
Кто пленится сим чертогом,-
Крылья дам туда летать,
С Аполлоном, гордым богом,
Наравне позволю стать.
Возложу венец лавровый
На достойного жреца,
Или в миг запру в оковы
Поносителя венца.
Я властна блаженства морем
Грудь страдальца напоить,
Или в миг счастливца горем»
Как стрелою поразить
«Кто ж ты, гордая царица?
* Тайну смертным обнаружь!
«Светлый дух иль чаровница,
«Обольстительница душ ?...»
Заструилась в небе змейка.
Свет блеснул, исчезла тьма:
— Я не дух, не чародейка,
Я поэзия сама!...»

378
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4838—4859
Передо мной Кавказ суровый,
Его дремучие леса
И цепи гор белоголовой
Угрюмо-дикая краса.
Мой друг, о сей стране чудесной
Ты только слышал от молвы,
Ты не видал в короне звездной
Эльбруса грозной головы.
Вот он. Взгляни, его вершина
Одета глыбами снегов,
Вокруг седого исполина
Стоят ряды его сынов.
Великолепные творенья!
Блистая гордой красотой,
Они вселенной украшенье,
Подпора тверди голубой.
Взгляни на них бесстрашным
взором!
Но ты дрожишь, что видишь ты?
Или сравненьем, как укором,
Смутились дерзкие мечты?...
ГОРЫ
Да, да... наследник разрушенья,
Я понял ясно мысль твою,
И, не без тайного крушенья,
Ее правдивой признаю: ••>
Здесь от начала мирозданья
Водворены громады гор,
И полон гордого сознанья
Могучих сил их бурный взор;
Всеразрутающее время
Им уступать осуждено,
А между тем земное племя
В гробах истлело не одно.
Они все те ж.... основы твердой
Ничто разрушить не могло.
О, как торжественно, как гордо
Их величавое чело!
Всегда и холодно и бурно
Оно, закованное в лед;
Как опрокинутая урна,
Над ним висит небесный свод,
И солнце в отблесках уэорных
На нем горит, как на стекле, —
Хребет возвышенностей горных,
Не чуждый небу, чужд земле.
Лишь изредка, под небосклоном,
Наекуча праздностью немой,
Сорвется с г|юхотом и стоном
Осколок глыбы вековой,
И, весь рассыпясь мелким снегом,
Привет их долу принесет,
А дол туда же громким эхом
Благоговейный ужас шлет.
Картиной чудной
вдохновенный,
Стою недвижим перед ней
Я, как ребенок умиленный.
Святой восторг души моей
И удивленья полны взоры
Шлю к тем же грозным
высотам, —
Чтобы заоблачные горы
Их передали небесам.
МОЯ СУДЬБА
Мне плакать хочется, а плакать в мире стыдно,
Увидят люди, — осмеют,
И с едкой клеветой, с улыбкою обидной
Притворством слезы назовут.
О, горько жить, о, трудно пережить измену
Того, чем сладко было жить!...
Из чаши радостей я пил одну лишь пену,
Она мешала нектар пить....
Так прочь, прочь, чаша всех надежд и упований!
Не принесла мне счастья ты;
Меня сгубила ты; ты в чары ожиданий
Втравила тщетные мечты
Я небу покорюсь.... возьму другую чашу,
С ней съединю судьбу свою;
Не суетных надежд венком ее украшу,
Могильным плющем обовью.
И если слезы даст, по милости великой,
Бог, в утешение мое,
Презря и суд глупца, и хохот черни дикой,
Наполню ими я ее.
И в день, когда совсем преполненная чаша
Ни капли боле не вместит,
Скажу: «прощай» мятежной жизни нашей,
И дух мой в небо воспарит.
Там стану с ней, чужд черной ризы праха.
Все раны сердца обнажу,
И у Судеб, как должного, без страха.
За них награды попрошу.
Дух нечистый, дух порочный,
Как прокрался ты ко мне?
Для чего ты в час полночный
Здесь, со мной наедине?
Нет в очах твоих привета,
Как на давнем мертвеце,
Лед бесстрастья на лице,
Злобной радостью одетом, —
Только демонский восторг
Смех неистовый исторг
С уст, и он вместо ответа
Мне понятно говорит:
«Сам ты звал, за данью
«Я пришел!...»
ЗЛОЙ ДУХ
Так лицемерный
Демон душу сторожит.
Так он вьется, в час паденья,
Над главой во тьме ночей,
И вливает яд волненья
В сердце холодом речей.
Чудны, страшны эти речи!
Часто им внимает ум,
И от каждой новой встречи
Больше в сердце мрачных дум.
Дух коварный искушенья
Ими душу окружит,
И мятежное сомненье
В чистом сердце поселит.
Все, что юношу пленяло
Дивным блеском красоты;
Что невольно увлекало
В область мысли и мечты -
Осмеет он; и под маской
Долгой опытности, свет —
Безобразя черной краской
Зла, страданья, горя, бед -
Назовет темницей душной;
И, ребенок простодушный,
Ты погиб, когда его —
Силой духа своего
Не отвергнешь!...

4838—4859
МЕЧТЫ И ЗВУКИ
37§
О, память, память! образ
нежный
Надолго в сердце заключи,
8апри его рукой прилежной
И брось не нужные ключи!...
Не дай забыть того мгновенья,
Когда в полуночной тиши
Затворник дум и вдохновенья
Звучал я, полный восхищенья,
На струнах огненной души,—
И вдруг, чудесной невидимкой,
Как гений кроткий и благой,
Явилась дева предо мной,
Одета радужною дымкой
Туманной утренней зари,
В устах с улыбкою беспечной.
НЕЗАБВЕННАЯ
О, память, память! сердцу вечно
Об ней мне в жизни говори!...
Я в ней искать единоверца
В мою любовь, в мои мечты,
Пойду везде. О, сердце, сердце!
Зачем так страстно любишь ты?...
Я не простыну до могилы....
Чуждаясь света и пиров,
В чертог заветный к деве милой
Искать лишь буду я следов.
И близь нее, в ее чертоге
Жить будет сердце век мое;
Или умру я на пороге
Жилища райского ее...
Но если это сон волшебный,
Одна мэчта — и на пути
.... Для сердца нужно верить.
Пушкин.
Тревожной жизни — рок
враждебный
Мне не судил ее найти?!...
Я и мечту лелеять буду,
Любови к ней не погашу,
Свиданья сладкую минуту
На память сердцу запишу.
Солью мечтательное счастье
С моей существенной бедой,
И жизни мрачное ненастье
Пройду бестрепетной стопой.
И верю — там, в стране
лазурной,
Где радость и любовь вечна —
В награду бедствий жизни бурной
Осуществится мне она.
ДВА МГНОВЕНИЯ
Печальный свет лампады озаряет
Чело певца; — задумчивый поэт
К себе гостей заветных ожидает,
Зовет, манит; напрасно все: их нет!
Нейдут к нему чудесные виденья
И пусто все; как меткою стрелой
Подстреленный орел, без крыл воображенье,
На дне души томительный покой.
Как бременем подавленная, страждет
Его огнем горящая глава,
Он на листы то бремя сбросить жаждет,
Но силы нет, не вяжутся слова!
Для пылких чувств, для мысли благородной
Он не находит их; грудь скукою сперта,
Бессилен взрыв Фантазии свободной
И сердце жмет, как камень, пустота.
Он рвется, ждет; напрасно все: ни звука!
Бессилен ум! и в этот долгий час
Его души невыразима мука;
Страдает он: и жалок он для нас
Как бедный труженик....
Но вот от небосклона
Святая благодать спускается к нему;
Горит чело любимца Аполлона
Огнем поэзии; восторгу своему
Неведая границ, в порыве вдохновенья,
В созвучья стройные переливает он
Восторг души, святые помышленья
И все, чем ум высокий поражен.
Связь с бренною землей расторгнув без усилья,
Свободен как орел, могуществен как царь,
Широко распахнув развесистые крылья,
Над миром он парит. Везде ему алтарь!
Легко душе, воображенью воля,
Раскрыты перед ним земля и небосклон —
И в этот миг его завидна доля,
И безгранично счастлив он.
ТУРЧАНКА
Гюльнара, гурия младая!
Как много пламени, лучей,
Любови, музыки, речей,
Приветов, ласк и песен рая
В живом огне твоих очей!
Кто, кто, безумец, эти очи
Отдаст за звезды ясной ночи?
Кто Ев забудет горя, мук,
Когда, как с арФы чудной звуки,
В порывах радости иль муки,
Слетает с уст волшебный звук?
А эти перси, моря волны,
Кто не почтет, восторга полный,
Тая любовь в душе своей,
За чашу благ, в которой слито
Все, что небесное забыто
В юдоли плача и скорбей?
Вот кудри — вороновы перья;
Черны, как гений суеверья,
Как скрытой будущности даль,
Роскошны, длинны и лоснисты,—
За поцелуй в их шелк душистый
Расстаться с жизнию не жаль.
Вот стан, но кто не примет стана
Лишь за воздушный круг тумана?
Вот ножка, дивная краса!
Под солнцем нет цветка, дорожки
Достойных быстролетной ножкя,
Пери, Пери! диво света,
Ненаглядная краса!
Ослепляешь, как комета,
Ты и чувства и глаза.

331
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4838—4839
Будто солнца луч полдневный,
Вкруг тебя блистает свет,
Смертоносен взор твой гневный,
Жизнодарен твой привет.
Пери, Пери! диво света!
Ты пленила мысль мою,
Я тебя, дочь Магомета,
Фантазируя, пою.
Как твои роскошны грезы,
Как восторженны мечты,
Как дрожат восточной розы,
Неги полные, листы,
Как дыханье беспокойно!
Ты как солнце горяча,
И огонь желанья знойный
Веет с груди и плеча,
Как растопленное злато,
Эта грудь нежна, чиста,
Но за то, как сталь булата,
Непорочностью тверда....
Пери, много дивной жизни
Затаила ты в себе;
Отчего ж в твоей отчизне
Нет поклонников тебе?
Скрыла ты под покрывалом
Прелесть юного чела,
И от всех им, как забралом,
К сердцу двери заперла.
СОМНЕНИЕ
Ты начал жить. Роскошен жизни пир,
На этот пир ты позван для блаженства.
Велик, хорош, изящен божий мир,
Обилен всем и полон совершенства.
Лазурь небес, безбрежный океан,
Дремучий бор, так пышно разодетый,
Седой зимы сердитый ураган,
И тишина торжественная лета,
И говор вод, и пенье соловья,
И над землей витающая птица,
И по волнам скользящая ладья,
И в небесах горящая денница,
И темнота безмесячных ночей,
Приют тоски, мечтаний и любови —
Картины чудные для сердца и очей.
Ты всем пленен, и пламя юной крови
В тебе зажгло высокие мечты,
Ты вспыхнул весь огнем полунебесным
И, вдохновлен картиной красоты,
Постиг творца в творении чудесном.
Как праха сын, восторженным челом
Ты перед ним во прах повергся долу
И, до души проникнут божеством,
Послал мольбы к всевышнего престолу.
Он, внемля им, благословил тебя.
Сопутствуем надеждою веселой,
Иди, иди надежду полюбя,
Ты с ней свершишь без горя путь тяжелый.
Но, берегись! приюта не давай
В душе своей мятежному сомненью,
Беги его и сердца не вверяй
Его всегда не доброму внушенью....
С ним страшно жить, беседовать грешно
И если раз его к груди пригреешь —
С тобой на век останется оно,
Ты в нем на век врага себе имеешь....
Порыв души в избытке бурных сил,
Святой восторг при взгляде на творенье,
Размах мечты в полете вольных крыл,
И юных дум кипучее паренье,
И юных чувств не омраченный пыл —
Все осквернит нечистое сомненье
И окует грудь холодом могил.
Везде увидишь ты расставленные сети,
Тебя смутят тревожные мечты,
И, даже там, где смело ходят дети,
Остановясь, задумаешься ты.
Ни красоты природы, ни искусства —
Ничто души убитой не займет,
Тлетворный яд губительного чувства
Другие все из сердца изженет.
Полюбишь ты: сомненья призрак бледный,
Как адский дух, предстанет пред тобой,
Внушит совет и пагубный и вредный
И грудь зальет ревнивою тоской.
В ней закипит и бешено и страстно,
Как ураган, бунтующая кровь,
Но, мучимый сомнением всечасно,
Ты проклянешь безумную любовь.
Ревнивых чувств изгладишь впечатленье —
На сердце вновь и хлад и пустота,
Вотще искать ты будешь утешенья,
Нет, для него грудь будет заперта.
Участье дружества, последняя отрада —
И от нее сомненье отвлечет;
Оно тебе врагом покажет брата
И друга доброго злодеем назовет.
Мир для тебя в пустыню обратится,
Его бежать, чуждаться станешь ты;
В груди на век сомненье приютится
И поселит в ней мрачные мечты.
Ты не отвергнешь их, привыкший сомневаться,
И скоро грешные мышления тайком
К тебе начнут глубоко прививаться
И созревать на сердце молодом.
И вот плоды несчастных размышлений,
G сомнением томительных бесед:
Ты, раб его не праведных внушений,
Им омрачишь отрадной веры свет.
Тогда, тогда,— печатью отверженья
Зажжет чело отступника позор,
И торжество коварного сомненья
Тебе прочтет последний приговор....
Мало на долю мою бесталанную
Радости сладкой дано,
Холодом сердце, как в бурю туманную,
Ночью и днем стеснено.
ПЕСНЯ
Ах, уж страдальца краса благосклонная
Другом давно не звала,
И поцелуем живым раскаленная
Грудь его грудью не жгла.

4858—4839
МЕЧТЫ И ЗВУКИ
381
В свете как лишний, как чем опозоренный
Вечно один он грустит,
Девы! ведь чувства во мне не затворены,
Я не бездушный гранит.
Дайте любови мне — радость безумная
Вспыхнет, как пламя, в крови,
Прочь неотвязная, грусть многодумная,
Все утоплю я в любви!
Ты не раскаешься, дева прекрасная,
Если полюбишь меня.—
Склонит цветочек погода ненастная,
Нежная дева средь дня
К солнцу небесному ручкою ловкою
Тихо его повернет,
Снова, на стебле качаясь головкою,
Он ароматом цветет:
Смят я несчастьями, горем измучен я;
Дева, явися, спаси!
С мыслью о смерти теперь неразлучен я,
Жить и любить воскреси!...
«Кто умер здесь? какой
потери
«Печаль встревожила сердца?
«Откройте гробовые двери —
«Хочу взглянуть на мертвеца!
•Хочу, на ледяные кости
«Печать лобзанья наложа,
«Найти там след суровой гостьи,
«Где ныла пленница-душа.
«О, боже, о творец великий!
«Она!..» И помутился взор,
И горьких жалоб ропот дикий
Несвязный выразил укор.
ПОКОЙНИЦА
Опомнился... взглянул: у гроба
Другой, безмолвствуя, рыдал;
Но лишь ему в лицо, как
злоба,
Народ презрительно взирал
С уликой. «О, зачем, спаситель,
«В тоске рыдать о ней, как он,
«Я права от тебя лишен,
«И клевета, любви гонитель,
•На самом гроба рубеже
«Покоя не дает душе,
«Простившейся с грехами тела,
«И на нее через меня
«Льет яд позорного огня?
« Я ей чужой!...» С чела слетела
Искусно" скрытая тоска;
Из роз могильного венка
Цветок он вырвал равнодушно,
Пошел — исчез в толпе
бездушной....
Толпа его не поняла.
Весь день об нем, наморщив
брови,
Судила, думала, врала,
И страшно молвить как, злословя»
Она покойницу звала....
ЗЕМЛЕТРЯСЕНИЕ
J
И
Повитый ризою полночного тумана,
Под сладкий говор волн седого океана,
Как путник под напев лесного соловья,
Спит пышный град. Разврата не тая,
Он обнажил поруганное тело,—
Рука страстей над ним отяготела,
И ночи тьма не кроет от очей
Печальных признаков людского заблужденья:
Там сладострастные стоят изображенья,
Нагие прелести вакханок и цирцей.
Что чувствам льстит, а душу унижает,
Там видит взор, и ясно выражает
Картина от очей не скрытой наготы
Присутствие греха, отсутствие святого,
Господство одного порочного и злого —
Разврата блеклые цветы....
Тихо кладбище,
Мертвых жилище,
Храм божий тих.
Мук преступленья,
Жажды, презренья —
Говор притих...
Казни позорной
Место вдали,
Заговор черный,
Страсти земли —
Ада созданья,
Помыслы зла,
Злые желанья,
Злые дела,
Тихо, все тихо,
Молчит.
Утопая в неге сладкой,
Беззаботно спит старик,
Дерзкий юноша украдкой
В терем девицы проник;
Жадный к деньгам видит злато
И во сне его рука
Строит гордые палаты,
Исчисляет груз богатый
Кораблей издалека;
Враг людей, друг чорной ночи,
Устремя кровавы очи
В даль, с кинжалом, на коне
Ждет добычи терпеливо.
Все, кто в яве, кто во сне,
Полны суетностью лживой.
И надежды и мечты
Их по прежнему ласкают,
Ничего не ждут, не знают
Дети зла и суеты.
В море неги сладострастной
Сердце их погребено;
А меж тем земля ужасный
Пир готовит им давно....
Так, в глуби ее таится
Пламя дивное, оно
Скоро вспыхнет, задымится,
Чудной силой зажжено.
Скоро будет пир кровавый
На земле и в облаках;
Пышный, гордый, величавый
Превратится город в прах.
Скоро... вестницею гнева
Всемогущего творца,

382
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4858—4859
Скрыла с неба радость-дева
Прелесть юного лица.
Темно, душно... Встаньте, люди,
Умолите божий гнев,
Оторвите вы от груди
Юных жен и юных дев;
Позабудьте ложе ночи,
Вы, погрязнувшие в зле,
Возведите к небу очи,
Устремите слух к земле.
Страшно в небе, но страшнее
Под землей, там гром гремит,
Там, как в сердце Прометея,
Пламя бурное кипит.
Пробудитесь! но призванью
Вы не внемлете; пора!
Нет, отсрочки наказанью
Бог не даст вам до утра.,..
III
Чу! дрожит земли утроба,
Гул несется из травы;
Гром гремит, как в двери гроба
Череп мертвой головы.
Чу! трепещут кровли башен,
Завывает темный бор.
Разрушителен и страшен
Бурь подземных разговор....
IV
Вновь прогремели сердитые громы,
Эхо глухое далеко летит,
Плещется море и рушатся домы,
Людям земля при говор говорит.
Слышишь ли, смертный, ты скрежеты ада,
Тяжкие вопли придавленных жертв,
Видишь ли тело погибшего брата? —
Он бездыханен, холоден, мертв.
Слышишь ли грозный ты зпон колоколен?
Это не ты их заставил звенеть,
Слабый, унять их ты также не волен,
Покайся Г близка твоя смерть....
Нет, ужасным сим явленьем
Человек не устрашен;
Лишь с корыстным сожаленьем
Гибель зданий видит он.
И, рискуя жизнью, страшный,
Будчо житель гробовой,
В бой вступает рукопашный
С разъяренною землей:
В сокрушенные палаты
Он стремительно идет
И из них, кумир свой, злато.
В поле темное несет....
И везде одна тревога,
Мелкой суетности шум,
И не внемлет гласу бога
Человека гордый ум.
VI
Но грохоты громов подземных сильнее,
А черные тучи на небе мрачнее
И вот на свободе, как вихорь степной,
Летает, кружится взорвавшийся камень,
Потоками брыжжет дробящийся пламень,
И в воздухе блещет кровавой зарей;
Оттуда — свершитель небесного мщснья,—
На головы грешных он с шумом летит;
Разгульно пирует везде разрушенье,
Ничтожеству все предает и мертвит....
VII
И ужас всех обнял. Всё люди забыли,
Дрожащие руки им страх оковал;
С землею прощалися, горько вопили,
И мнили: суд бога последний настал.
И мнили: то было паденье вселенной,
И с трепетом ждали паденья ее,
А громы ревели во мгле потаенной,
Валилися зданья, стонала земля....
Отчаялись люди; настал час смириться!
В их души невольно закралась боязнь;
И поняли люди, что это творится
За их преступленья достойная казнь...
VIII
И вот перед небом создателя, в страхе,
Упал непокорный народ, и во прахе
Смирил ися гордые дети земли;
И те, что доселе главою надменной,
Безумно отвергнувши бога вселенной,
На град наказанье его навлекли;
И те, что в пороках одних утопали,
Забыв и молитвы, и совести глас,
Что буйно, безумно грехом торговали,
И бога творца забывали не раз —
Пред ним все смирились, и песнь о прощеньи
Послали к всесильному богу царю.
И вот, милосердый, он в знак примиренья
Зажег на лазоревом своде зарю.
Заря загорелась и тучи пропали,
Рассеялась мрачность и тьма в небесах,
Подземные громы греметь перестали;
От града остался лишь пепел да прах,
Но люди о нем не тужили, в священных
Словах благодарности, чистых, живых,
Молитва лилася из душ обновленных,—
Им не было жалко хором дорогих.
Оделся свод неба пурпуром денницы;
Народ все молился и в страхе твердил:
«О, боже премудрый! Ты благ без границы,
«Ты милостью наши грехи победил!...»
ВОРОН
БАЛЛАДА
Не шум домовых на полночном пиру,
Не рати воинственной топот,
— То слышен глухой в непробудном бору
Голодного ворона ропот.
Пять дней, как у матери вырвав дитя,
Его оглодал он, терзая,
И с тех пор, то взором в дубраве следя.
То в дальние страны летая,
Напрасно он лакомой пищи искал,
И в злобе бессильной судьбу проклинал.

4838—4859
МЕЧТЫ И ЗВУКИ
383
Носился туда он, где люди без слез
Лежат после хладной кончины:
Там жертву оспорил вампир-кровосос
И не дал ему мертвечины.
Был там, где недавно пожар свирепел
Вражды, честолюбья и злости:
Там раньте другой подобрать все успел,
Ему не досталось ни кости.
И вновь без добычи вернувшися в бор,
Кричит он и стонет, кругом водя взор.
Едва от усталости может сидеть,
К земле опустилися крылья.
Чу, шелест, чу, топот!... рванулся лететь,
Но слабые тщетны усилья.
Вот ратник лихой. Засверкали глаза,
И демонам шлет он молитвы:
«Убей его яростных громов гроза,
Иль в|)аг наскочи и без битвы
Тайком умертви, чтоб, лишившийся сил,
И голод и жажду я им утолил.»
Но тщетна нечистая просьба, промчал
Спокойно ездок мимо врана,
С коня соскочил он, его привязал,
И к хижине, мраком тумана
От взоров сокрытой, направил свой путь,
Исполнен надежды отрадной,
А ворон все каркал и до крови грудь
Себе проклевал беспощадно.
Но вот встрепенулся он радостно вдруг,
Спорхнул, над конем обогнул полукруг.
Как будто бы замысел злобный тая,
Ему он закаркал приветно:
«Смотри, как летаю торжественно я,
Мне в мире ничто не заветно.
Меня не тягчит беспокойный седок,
Узда и удила мне чужды,
Быть также счастливым и ты бы, конь, мог,
Не зная неволи и нужды.
Ты также б свободно весь мир облетал
И бурным стремленьям преград ые видал.»
Тряхнул головой благородною конь,
Понравились льстивые речи!
Рванулся, но столб устоял; лишь огонь
Копыта взметали далече.
Вновь ворон закаркал: «тебе ли нести
Побои, позор и неволю,
И ты ли не в силах во прах разнести
Вождя хоть какого по полю!
Как сядет твой ратник, взбеслся, помчи;
Срони его в бездну и сам ускачи!»
На волю порывом, как злой ураган
Могучим, ответил конь бурный.
И радуясь вынул безжалостный вран
Несчастного жребий из урны.
А в хижине радость. Там он и она,
Играет он локоном девы,
Она ему шепчет, прекрасна, нежна,
Любви бесконечной напевы;
Она ему в очи приветно глядит.
Но жребий не даром блаженство дарит!
Они расстаются; уж близок рассвет.
И горько она зарыдала.
Он завтра приехать дает ей обет,
Но дева как будто узнала
Таинственный жребий, предчувствий полна
Она его крестит, лобзая.
Он сел и поехал; уныло она,
Очами его провожая,
Стоит у порога. Вдруг конь на дыбы!
Заржал.... и свершилася воля судьбы....
Летит без наездника конь молодой.
«О, друг! что с тобою случилось?»
И быстро бежит она тайной тропой,
И мертвой на труп повалилась.
На нем уже ворон голодный сидел
И рвал его, в радости дикой.
Сбылось, совершилось.... ужасный удел
Тебальда постиг с Вороникой!
РЫЦАРЬ
БАЛЛАДА
Не жалобной чайки могильные крики,
Не сонного Филина грустный напев,
И© говор унылый с волной павилики,
Не песни тоской сокрушаемых дев,
Не звуки поэта задумчивой лиры
В ночи прерывают природы покой,
— То воин могучий над гробом Заиры
Рыдает, на меч опершись боевой.
Глухие стенанья несутся далеко;
Бесстрашного в брани смирила печаль —
Отчаянья полн, он вздыхает глубоко
И брыжжут горячие слезы на сталь.
«Заира, Заира! твою ли могилу
Я вижу? погибла надежда моя!
Молчите, дубравы и ветер унылый,
Затихни полночная песнь соловья,—
Быть может, услышу хоть голос знакомый,
На миг хоть увижу любезной лицо.
Напрасно! нет вести из вечного дома,
Все тихо! но ты, дорогое кольцо,
Поможешь мне вызвать из гроба Заиру.
Волну йтеся, реки, дубравы, поля, —
Не дайте услышать уснувшему миру,
Как с грохотом треснет сырая земля.
Кольцом не простым я владею, вручая
Его, мне сказала она: талисман
В нем дивный таится, из горнего края
Оно вызывает, врачуя от ран.
Свершайся ж, надежда! свидание с милой
Уснувшую радость во мне пробуди,
Прах, жизнью согретый, вставай из могилы,
Заира к Роланду на грудь упади!...»
Не вихрь завывает, не море бушует,
Не громы грохочут в седых облаках; —
Роланд, обнимая, Заиру целует,
У Рыцаря радость блистает в очах,
Он счастлив он шепчет: «со мною Заира
Пойдем, я покину и лавры и меч.

384
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4838—4839
Не буду грозою подлунного мира!»
«Нет, милый, нет, в землю холодную лечь
Пора мне, простимся! мой друг, не дается
Нам прав уходить из подземных утроб,
Денница прекрасная скоро зажжется,
Прощай до свиданья! ты в битву, я в гроб!..»
Исчезла.... «Не можешь со мной ты остаться;
Так я не могу ли с тобою?... прости,
Мой меч троегранный, с которым тягаться
Боялось полмира, мне в бой не идти!...»
День на небе. С громом сигнала сзывного
Помчалися в битву бесстрашных полки,
Но не было с ними Роланда младого.
Где ж он? На кладбище, у быстрой реки
Есть ветхая келья. Оттуда порою
Выходит отшельник, угрюм, сановит;
Он молится днем над могилой одною,
А ночью все с кем то на ней говорит.
ВОДЯНОЙ
БАЛЛАДА
«Меня из под солнца сманил Водяной
В подводные царства Дуная,
Оковано сердце броней ледяной,
И стала совсем я иная:
Ни черные очи огнем не горят,
Ни щеки румянцем не рдеют,
Ни бури желаний души не томят,
Ни страсти земные не греют;
И вся, как Дуная седого волна,
Теперь я бесстрастна, мертва, холодна.
«Что мне, что могу я там вольною быть,
Сквозь волны смотреть на природу,
Иль, ставши волной, прихотливо браздить
Крылом задремавшую воду;
Что отдал мне мой непостижный супруг
Во власть все подводное царство —
Земное к земному влечет юный дух;
Но тщетно, кляня за коварство,
Прошусь я домой, он к родной стороне
Дорогу забыть приказал давно мне....»
— О, где твоя родина, дева, открой! —
Сидящей на бреге девице
Сказал юный ратник, бесстрашный герой.
Блистала слеза на реснице,
Участия полный, он деву спасти
Клялся и мечем и свободой.
«Беги, витязь юный, скорее! прости,
Иль сгибнешь, постигнут невзгодой!
Меня стережет мой супруг Водяной,
Найдет он везде, мы пропали с тобой!»
Но он но внимает. — О, радость души!
В награду любви моей страстной
Спасителем быть мне твоим прикажи!
Твое опасенье напрасно.
Куда пролегает таинственный путь
Скажи мне! — так он умоляет.
Вдруг дева упала к счастливцу на грудь,
И юношу страстно лобзает:
Земная природа проснулася в ней,
На волю из груди бьет пламень страстей.
В восторге души, он недвижим и нем,
Она вся любовь, восхищенье,
Забыли земное; готово меж тем
Ужасной грозы приближенье.
Бегут, но уж поздно. Раздался в тот миг
Прерывистый хохот; о, горе!
Все шире и шире Дунай, — и настиг
Разлившись как бурное море.
И где за миг с другом стояла она,
Там бьется, бушует и скачет волна.
I
Темно в хате, душно в хате;
Пляшут ложки на столе.
Скачет ведьма на ухвате,
Едет чорт на помеле.
Светло в хате, чисто в хате;
Вышла баба из трубы,
Набрала воды в ушате,
Загадала на бобы.
«Приходите черти, змеи!
«Пир дадим, сестра-душа!»
И сняла колдунья с шеи
Двух -аршинного ужа....
II
Ветер свищет, ветер вьется,
Воет бор, ревет ручей;
Вдаль по воздуху несется
€тая леших и чертей.
ПИР ВЕДЬМЫ
Поле стонет, поле плачет,
Завывает словно волк;
По земле ползет и скачет
Змей гремучих целый полк.
Вползли змеи в двери хаты,
Черти с шумом из трубы,
Безобразны и рогаты,
Повалились, как грибы.
Ш
Обниманья, сплетни, говор,
Всякой хочет угодить ;
Черный уж, колдуньин повар,
Стал меж тем уху варить.
И покуда мыл он плошки,
Все без скрыпки, без смычка,
Под напев голодной кошки,
Принялись за трепачка
IV
Славно пляшет на три сорта
Сатанинская семья!
И колдунья, сватья чорта,
От восторга не своя.
Что за праздник! песни, хохот,
Крик, блеянье, волчий вой,
Львиный рев и конский топот,
Зев и говор громовой.
Любо это ей до смерти!
Вдруг запели петухи,
И пропали гости-черти,
Не дождавишся ухи.

4858—4839
МЕЧТЫ И ЗВУКИ
385
НЕПОНЯТНАЯ ПЕСНЯ
Клокочет, бушует, волнуется море
Сердито и грозно; седые валы,
Как вихри, летают на буйном просторе
И силятся сдвинуть крутые скалы.
Смотрите, смотрите — как грудью могучей
Они, разъяренные, бьют в берега!
Но вот на средину отхлынули тучей,
Как будто заслыша призванье врага.
Как будто меж ними затеялась ссора —
Ревут ураганом, громами гремят,
Понять не возможно их чудного хора
Но, кажется, что-то они говорят.
Кто ж знает? Быть может, в тревожном волненьи
Безбрежной пучины бушующих вод
Есть тайные речи — и смысл, и значенье.
Но кто их постигнет, но кто их поймет'...
Нас волны пленяют гармонией стройной;
Но, может, таится неведомо в ней
Звук чувства и мысли, и дружбы спокойной,
И бурных желаний, и диких страстей.
Нет, нет, не без смысла их говор безвестный!
Прислушайтесь к звукам таинственных слов:
В них что-то поэзией веет небесной,
... Забываю песни муз,
Мпе моря сладкий шум милее.
Пушкин.
Как в песнях творцом вдохновенных певцов;
Как будто бы слышны то вопли разлуки,
То буйная радость, то к небу мольбы. г.
Но кто же постигнет волшебные звуки,
Кому же откроется тайна судьбы?...
О, если бы можно понять, хоть случайно,
То, что говорят меж собою оне!
О, если б ты, море, заветною тайной
Со мной поделилось, поведало мне:
Об чем беспрестанно, шумя и бушуя,
Ты, море, так сладко душе говоришь,
Об чем, то рыдая, то буйно ликуя,
Порою>хохочешь, порою грустишь!
Открой мне, кипучее, бурное море,
Тайник заповеданный, дай мне понять,
Что дивное скрыто в твоем разговоре,
Что бурные волны твои говорят!
Их говор безвестный несется далече
И чем-то высоким пленяет меня;
Но если б я понял чудесные речи,
Душа б утонула в восторге моя —
ЧЕЛОВЕК
Когда сверкнет звезда полночи
На полусонную Неву,
Ряды былых событий очи
Как будто видят на яву
Я мыслю: где ты, век деяний
Царя великого Петра7
Где гений мира, гений браней
И славы русского орла?
И слышу голос: «слоем пыли
Давно покрыт прошедший век,
И дань обычную могиле
Во время отдал человек!»
Обоих нет. Но память века
С ним закатилась навсегда,
А память славы человека
Горит и светит как звезда....
Еще младенцу в колыбели
Мечты мне тихо песни пели,
И с ними свыклася душа.
Они, чудесной жизни полны,
Ко мне нахлынули, как волны,
Напевом слух обворожа.
Вскипело сердце дивным даром,
Заклокотал огонь в груди,
И дух, согретый чистым жаром,
Преград не ведал на пути.
Отозвались желанья воле,
Однажды ею подыша,
В мир, мне неведомый дотоле,
Рванулась пылкая душа.
Отважно я взглянул, сын праха,
В широкий, радужный эФир;
Сроднилось сердце с ним
без страха,
И разлюбил я дольний мир.
И долго там в стране лазурной,
ИЗГНАННИК
Его чуждаясь, пробыл я,
И счастье пил из полной урны
Полуземного бытия.
Мое сродство с подлунным
миром,
Казалось, рушилось на век;
Я, горним дышущий эфиром,
Был больше дух, чем человек
Но пробил час — мечты, как тени,
Исчезли вдруг в туманной мгле,
И после сладких сновидений
Я очутился на земле.
Тогда рука судьбы жестоко
Меня к земному пригнела,
Оковы врезались глубоко,
А жизнь за муками пришла.
Печально было пробужденье,
Я молча слезы проливал,
И вот, посланник провиденья,
Незримый голос мне сказал:
«Ты осужден печать изгнанья
Носить до гроба на челе,
Ты осужден ценой страданья
Купить в стране очарованья
Рай, недоступный на земле.
В тюрьме, за крепкими замками.
Бледнеет мысль, хладеет ум,
Но ты железными цепями
Окуй волненье мрачных дум;
Не доверяй души сомненью,
За горе жизни не кляни,
Молись святому провиденью
И веру в господа храни.
Над ложем слез, как вестник
славы,
Взойдет предсмертная заря,
И воспаришь ты величаво
В обитель горнего царя,
В свою небесную отчизну....»
Умолк. И ожил я душой,

386
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4858—4859
И заглушили укоризну
Олова надежды золотой
И с той поры, изгнанник
бедный,
Одной надеждой я живу,
Прошедшей жизни очерк
бледный
Со мной во сне и на яву.
Порой знакомый голос слыша,
Я от восторга трепещу,
Хочу лететь, подняться выше.
Но цепь звенит мне: «не пущу!»
И я припомню, что в оковы
Меня от неба низвели,
Но проклинать в тоске суровой
Не смею жизни и земли.
И жизнь ли цепь скорбен,
страданий,
В которой каждое звено
Полно язвительных мечтаний
И ядом слез отравлено?
Наш мир—он место дикой брани,
Где каждый бьется сам с собой,
Кто, веры сын, с крестом
во длани,
Кто в сердце с адскою мечтой.
Земля — широкая могила,
Где спор за место каждый час.
Пока всевластной смерти сила
Усопшим поровну не даст.
Я похоронен в сей могиле,
Изгнанник родины моей,
Перегорел мой дух в горниле
Земных желаний и страстей.
Но я к страданьям приучился,
Всегда готовый встретить смерть,
Не жить здесь в мире я родился,
Нет, я родился умереть
Счастливцу прежде без границы»
Теперь от| адно мне страдать,
Полами жесткой власяницы
Несчастий пот с чела стирать.
Я утешительного слова
В изгнаньи жизни не забыл,
Я видел небо без покрова,
Награды горние вкусил;
И что страданья перед ними Г
На век себя им отдаю,
Когда я благами земными
Куплю на небе жизнь мою;
И не смутясь житейской битвой,
Окончу доблестно свой век.
С надеждой, верой и молитвой
Чего не может человек??...
ЖИЗНЬ
Прекрасно, высоко твое предназначенье
Святой завет того, которого веленье,
Премудро .учредя порядок естества,
Из праха создало живые существа;
Но низко и смешно меж нас употребленье
И не достойны мы подобья божества.
Чем отмечаем, жизнь, мы все твои мгновенья,—
Широкие листы великой книги дел?
Они черны, как демон преступленья,
Стыдишься ты сама бездушных наших тел.
Из тихой вечери молитв и вдохновений
Разгульной оргией мы сделали тебя,
И гибельно парит над нами злобы гений,
Еще в зародыше все доброе губя.
Себялюбивое, корыстное волненье
Обуревает нас, блаженства ищем мы,
А к пропасти ведет порок и заблужденье
Святою верою не твердые умы.
Поклонники греха, мы не рабы христовы,
Нам тяжек крест скорбей, даруемый судьбой,
Мы не умеем жить, мы сами на оковы
Меняем все дары свободы золотой....
Раскрыла ты для нас все таинства искусства,
Мы можем создавать, творцами можем быть;
Довольно налила ты в груди наши чувства.
Чтоб делать доброе, трудиться и любить.
Но чуждо нам добро, искусства нам не новы,
Не сделав ничего, спешим мы отдохнуть;
Мы любим лишь себя, нам дружество оковы,
И только для страстей открыта наша грудь.
И что же, что они безумным нам приносят?
Презрительно смеясь над слабостью земной,
Священного огня нам искру в сердце бросят
И сами же зальют его нечистотой.
За наслажденьями по их дороге смрадной,
Слепые, мы идем и ловим только тень,
Терзают нашу грудь, как коршун кровожадный,
Губительный порок, бездейственная лень....
И после буйного минутного безумья,
И чистый жар души и совесть погубя,
Мы, с тайным холодом неверья и раздумья,
Проклятью предаем неистово тебя.
О, сколько на тебя проклятий этих пало!
Чем не довольны мы, за что они? Бог весчь!..
Еще за них нас небо не карало:
Оно достоЛную приготовляет месть!
НЕЗАБВЕННЫЙ ВЕЧЕР
Как быстро, быстро
промелькнул
.Восторг любви первоначальной!
Я помню: ветер тихо дул,
/ Приветно пел ручей хрустальный,
Дышали негою поля,
Как колыбель была земля,
Луна, как девственная жрица,
Раскинув пышные лучи,
В великолепной багрянице
Из огнерадужной парчи,
Казалась видимой короной
Главы незримого творца;
Звезд и созвездий легионы,
Как отблеск божьего лица,
Сияли в выспреннем эфире,
Веселым пламенем горя,
Как бы любуясь миром в мире,
Привет небес ему даря.
Он им амброзией растений
Курил чистейший Фимиам,
И ароматный дым курений
Противен не был небесам.
Роскошно, пышно, чудотворно
Живописалась близь и даль:
Там все в огне, а здесь все
чорно,
Внизу цветы, вверху эмаль.
Я пил, в блаженстве замирая,
Восторга чистого струю,
Казалось мне, я был в раю;
Но средь чарующего рая
Чего-то взором я искал,
Чего-то мне недоставало....
Вдруг мягкий дерн затрепетал»
Вдали мелькнуло покрывало.
Она! дополнился восторг!
Он в сердце влил напиток
райский,
Он взор и душу мне зажег...
В благоуханной сфере майской
Картина полночи немой
С ее немыми красотами,
И дева-ангел неземной
С живыми чорными очами.
Вся из улыбки и огня,
С обетом счастия во взоре —
Все это лило на меня

4858—4839
МЕЧТЫ И ЗВУКИ
387
Блаженства истинного море.
Душа, казалось, то нашла,
Что ей вдали светлело метой,
Жизнь без чего для ней была
Прекрасной песнью недопетой.
Я понял, радостью горя,
Не отягчен мирской заботой,
Как гармонирует с природой
Любви восходная заря.
Промчались дни. Бывали ночи
Той и прекрасней и ясней,
В них мне не раз являлись очи,
Роскошный шелк витых кудрей,
Изящны Формы плеч и стана,
Меня пронзал лобзанья жар,
Каким родит жерло волкана
Вокруг и пламень и пожар —
Но нет того очарованья!
Душе остынувшей моей
Все слаще первое лобзанье,
Тот первый вечер все милей.
И все вы, новые порывы
Любить, ласкать, лобзать и жечь,
Как вы ни бурны, как ни живы,
Меня не можете увлечь
В стихию прежнего блаженства.
И если временем мне в грудь
Прекрасной девы совершенства,
Как лаву, жар палящий льют,
И будто гнев, в душе капризной
Опять пылает страсть в крови:
То не любовь, то только тризна
По первой радостной любви....
Жизнь без надежд - - тропа
без цели,
Страсть без огня, без искр
кремень,
Пир буйный Вакха без веселий,
Без слез тоска, без света день.
Жизнь без надежд — без силы
воля,
Без пробужденья тяжкий сон;
О, как того ужасна доля,
Кто этой жизни обречен!
БЕЗНАДЕЖНОСТЬ
Он не живет; он без сознанья
Влачит томительные дни,
И цепью горького страданья
Влекутся медленно они.
Как отчужденный, с мрачной
думой,
С немой печалью на челе,
Всегда унылый и угрюмый,
Он будто лишний на земле.
И в целом мире нет предмета
Его способного пленить,
И вновь отступника от света
К нему в объятья заключить.
Глубоко в сердце уязвленный,
На все он холодно глядит,
И уж ничто во всей вселенной
Его очей не веселит.
Всему он чужд — и нет
тяжеле
Его догробного креста,
И носит он на грешном теле
Печать поборника Христа....
МОГИЛА БРАТА
Я был на могиле, похитившей брата,
И горькие слезы кропили ее,
В душе пролилася святая отрада,
От горя проснулося сердце мое.
Проснулися чувства и думы толпою
И память о прежнем в душе ожила,
И резво, роскошно опять предо мною
Былого картина, как май, расцвела.
Как будто бы горе мое миновало,
Как будто б я с братом и брат мой со мной,
Как будто б на сердце тоски не бывало;
Но я был обманут коварной мечтой; —
Не брат предо мною, могила сырая,
Сокрывшая тленный остаток того,
С кем весело мчалася жизнь молодая,
Кто был мне на свете дороже всего.
О, слевы, о, слезы! несчастных отрада
Чрез хладную землю катитесь к нему,
На грудь упадите бесценного брата
И горе мое передайте ему!
Скажите, скажите, горючие слезы,
Что я одиноко веду мою жизнь,
Завяли в душе моей счастия розы
И тернии горя лишь в ней разрослись.
Но что я, безумец? поймет ли бездушный
Остаток истлевший печали мои?
Душа его в небе, а гроб равнодушный
Лишь тело да кости взял в недра свои.
О небо, о вы, безграничные выси!
Я отдал бы счастье, оставил бы мир,
Чтоб в ваши пределы душой вознестися,
Орлом легкокрылым вспорхнуть на ЭФир.
Я там бы увидел бесценного брата
И с ним поделился бы грустью моей;
И это б мне было святая награда
За дни, проведенные в муках скорбей.
Увидел бы брата — и с ним не расстался;
Но небо высоко, а на небе он.
Лишь труп охладелый на память остался
И в душной могиле давно погребен.
Косатка порхает над братней могилой,
Душистая травка роскошно цветет,
И плющ зеленеет, и ветер унылый
Над ней заунывную песню поет.
Храм бога высокий, часовня, ограда,
Кресты да курганы — кругом тишина.
Покойся же мирно, прах милого брата.
Пока не восстанешь от долгого сна.
Не приходи в часы волнений,
Сердечных бурь и мятежей,
Когда душа огнем мучении
Сгарает в пламени страстей.
СМЕРТИ
Не приходи в часы раздумья,
Когда наводит демон зла,
Вливая в сердце яд безумья,
На нечестивые дела;
Когда внушеньям духа злого.,
Как низкий раб, послушен ум
И ничего в нем нет святого,
И много, много грешных дуди

388
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4838—4839
Закон озлобленного рока,
Смерть, надо мной останови,
И в черном рубище порока
Меня на небо не зови!
Не приходи тогда накинуть
Оков тяжелых на меня:
Мне будет жалко мир покинуть
И робко небо встречу я....
Приди ко мне в часы забвенья
И о страстях, и о земле,
Когда святое вдохновенье
Горит в груди и на челе;
Когда я, дум высоких полный,
Безгрешен сердцем и душой,
И бурной суетности волны
Меня от жизни неземной
Увлечь не в силах за собой;
Когда я мыслью улетаю
В обитель к горнему царю,
Когда пою, когда мечтаю,
Когда молитву говорю,
Я близок к небу — смерти
время!
Не труден будет переход;
Душа," покинув жизни бремя,
Без страха в небо перейдет...
12 ноября
1838.
ВЧЕРА, СЕГОДНЯ
Вчера я бесстрашно сидел под грозою
И с мужеством буйным смотрел в небеса,
Не робостью кроткой,—надменной мечтою,
Суровой отвагой горели глаза.
Я песнями вторил громам; надо мною
Губительных молний вилась полоса,
Но страх потерял все права над душою,
Меня не пугала вселенной гроза.
СОНЕТ
Зачем же сегодня я бури боюся,
Под кров одинокий бегу, тороплюся9..
Ах, жизни вчера не жалел я, как сна,
Отверженный ею, царицею сердца,
Сегодня же в ней я нашел одноверца,
«Люблю!» мне сказала робея она
I
Я не сплю, не сплю—не спится.
Сердце грустию томится,
Сердце плачет в тишине,
Сердце рвется к вышине,
К безмятежному ЭФиру,
Где, одетая в порфиру,
Блещет яркая звезда.
Ах, туда, туда, туда —
К этой звездочке унылой,
Чародейственною силой
Занеси меня, мечта!
И
Полночь; тихо. Ангел мира
Воцарился над землей;
Вот редеет мрак ЭФира,
Вот раскрылся предо мной;
Вот встают из мрака тени
Очарованных видений,
НОЧЬ
И вкруг звездочки златой
Вьются светлою толпой.
То спускаются, то снова
Исчезают в вышине,
То кружатся над дубровой,
«То взвиваются к луне;
То сплетясь руками дружно,
Вереницею жемчужной
Над водами пролетят
И крылами прошумят.
О, спуститесь на минуту
К безмятежному приюту,
Где один с своей мечтой
Я грущу во тьме ночной,
И из СФеры жизни душной
Унесите в мир воздушный,
В мир Фантазии святой!
III
Зашумела страшно буря,
Ветер буйный засвистел,
Свод небесный потемнел,
Мрачно голову нахмуря,
Дуб кудрявый затрещал,
Пошатнулся — и упал.
Страшно в поле в непогоду —
Брыжжет белая волна,
Из брегов Фонтаном воду
Бьет кипучая она;
Ветер воет, ветер свищет,
Ветер вольный всюду рыщет;
То по полю пролетит,
То над бездной прокричит,
То взовьется, закружится,
В поднебесную умчится.
Он свободен! Вот звезда
Вновь блеснула из-за тучи —
Ветер вольный, ветр летучий,
Унеси меня туда!...
ДНИ БЛАГОСЛОВЕННЫЕ
Дни благословенные, дни многоотрадные
Промелькнувшей радости,
Снова уловляю я памятию жадною
Нектар вашей сладости.
Вижу и >чь весеннюю, пламень, проливаемый
Бледною Дианою,
Вновь иду под яворы, ласково встречаемый
Юною Светланою.
Вижу вновь красавицу совершенства чудного,
Счастьем упоенную,
Словно изумрудами неба изумрудного
Блеском озаренную.
Слышу величавую музыку певучую
Слова сладкогласного,
Упиваюсь весело сладостию жгучею
Поцелуя страстного.
Мигом излечаются раны сердца вялого.
Нет тоски и холода,
И опять на миг оно, памятью бывалого,
Весело и молодо....

4858—4839
МЕЧТЫ И ЗВУКИ
389
ЗАГАДКА
СОНЕТ
Непостижною святынею
Перед нами, без речей,
Небо круглою равниною
Блещет в ризе из лучей.
Что же там за далью синею,
Далью, видной для очей,
Где слито оно с пустынею
Днем и в сумраке ночей?
Не понять нам. Чудной тайностью
То для глаз облечено;
И постигнутые крайностью,
Видим только мы одно,
Что мир создан не случайностью,
Есть начальное зерно
РУКОЯТЬ
СОНЕТ
Не рылся я в земле в надежде вырыть злато,
Приюта мертвецов в ночи не разгребал;
Но, каюсь — из руки усопшего собрата
Нехитрый черенок я сделал на кинжал
Она от гибели спасла меня когда-то:
Мне посланный удар ту руку оторвал
От тела храбреца, — полмертвым он упал;
Воздать я не успел ему достойной платой,
Не мог его спасти. — Нахлынули враги,
Молящим голосом он вскрикнул мне: «беги!»
Минуты не было последнему объятью,
Лишь руку я схватил и шпоры дал коню-
И с тех пор при себе кинжала рукоятью
На память друга я, как жизнь, ее храню.
О, покинь меня! напрасно
О любви мне не тверди.
И так пламенно, так страстно
На страдальца не гляди!
Я боюсь палящих взоров
Огнедышущих очей,
Я боюсь, как злых укоров,
Милых ласковых речей.
ОБЕТ
Отойди! я им не верю,
Я давно от них отвык;
Одичалому, как зверю,
Чужд любви твоей язык.
Как дитя, я суеверен;
Мне странна твоя печаль,
В этом мире — я уверен,
Никому меня не жаль.
В жизни странник, в год несчастья
Я узнал земных друзей,
И чуждаться их участья
Дал обет в душе моей.
Ты пока еще не знаешь
Горькой муки бытия;
Погорюешь, пострадаешь,
Так увидишь, прав ли я.
КРАСАВИЦЕ
Красавица! не пой веселых песен мне!
Они пленительны в устах прекрасной девы,
Но больше я люблю печальные напевы, —
Они манят к той дивной стороне,
Где жизнь сладка, от звуков тает камень,
Где все восторг, поэзия и пламень,
Где без пределов радость есть,
Куда и мыслью дерзновенной
Не проникает ум надменный;
Откуда лишь мечта в наш мир заносит весть,
Когда на крыльях своевольных
Туда взлетит с границ юдольных,
И там прикована чудесным волшебством,
Вся очарована, украдкой
Заучивает гимн пленительный и сладкий,
Не смея зашуметь крылом
Мне мил и потому печальный тон напева,
Что в первый жизни год родимая, с тоской,
Смиряла им порыв ребяческого гнева,
Качая колыбель заботливой рукой;
Что в годы бурь и бед заветною молитвой
На том же языке молилась за меня;
. Что побежден житейской битвой
Во власть ей отдался я, плача и стеня;
Что первых слез горючей влаги
Восторга песнь не залила,
А та — надежды и отваги
С собой мне много принесла.
И тем, что горних стран таинственная дева,
Младая муза, в первый раз,
Слетя ко мне под сень развесистого древа,
Мне в нем поведала чудесный свой рассказ;
Что мне понятен стал и дивный говор бури,
И с листом шепчущийся лист,
И шум морских валов и ветра буйный свист,
И разговор с землей лазури —
Когда впервые я песнь грусти услыхал;
Я с ними встретил в ней нежданные созвучья.
В душе убитой им отзвучья
Я много, много отыскал!
На что ж мне песнь весельл и забавы.
Когда настроена она
На звуки томные, на грустные октавы
И только ими лишь полна?
Когда на ложе грусти вечной
Спокойно задремал мой дух?
Забудь, прекрасная, песнь радости беспечной-.
Его разбудишь ты для муки бесконечной,
Когда она встревожит слух.

390
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
1858—4839
ТОТ НЕ ПОЭТ
Кто духом слаб и немощен душою,
Ударов жребия могучею рукою
Бесстрашно отразить в чьем сердце силы нет,
Кто у него пощады вымэляет,
Кто перед ним колена преклоняет,
Тот не поэт!
Кто юных дней губительные страсти
Не подчинил рассудка твердой власти,
Но волю дав и. чувствам и страстям,
Пошел, как раб, во след за ними сам,
Кто слезы лил в годину испытанья
И трепетал под игом тяжких бед,
И не сносил безропотно страданья,
Тот не поэт!
На божий мир кто смотрит без восторга,
Кого сей мир в душе не вдохновлял,
Кто пред грозой разгневанного бога
С мольбой в устах во прах не упадал,
Кто у одра страдающего брата
Не пролил слез, в ком состраданья нет,
Кто продает себя толпе за злато,
Тот не поэт!
Любви святой, высокой, благородной
Кто не носил в груди своей огня,
Кто на порок презрительный, холодный
Сменил любовь, святыней не храня;
Кто не горел в горниле вдохновений,
Кто их искал в кругу мирских сует,
С кем не беседовал в часы ночные гений,
Тот не поэт!
ПЕСНЯ ЗАМЫ
Силен и строен мой милый, нет равного
В мире красавца ему,
В поле средь брани, средь игрища славного
Мало двоих одному.
Метко бросает он стрелы летучие,
Храбро владеет мечем,
Гордо глядят его взоры кипучие,
Ловко он правит конем.
Бровь соболиная, волосы черные,
Небо и пламень глаза,
Речь сладкозвучная — волны подгорные,
Весь обольщенье, краса!
Светел, как отблески ярко-пурпурные
Солнца в прозрачной глуби.
Сладко смотреть ему в очи лазурные,
Дивные шепчут: люби!
Сладко внимать его слову певучему,
Тихо дыханье тая;
Счастье быть братом иль другом могучему,
Счастливей доля моя!
Тигр безбоязненный — в гения кротости
Он пред моей красотой
В миг превращается; и не без гордости
Я на груди молодой
Грею гранитную грудь победителя,
Если домой хоть на миг
Он прилетит — и от ран исцелителей,
Ищет лобзаний моих.
Что же сравняется с долей прекрасною,
С долей завидной моей,
Лучше ль быть на небе звездочкой ясною
Птичкой летать средь полей?
Нет, мне не надобны крылья раздольные,
Блеска не надобно мне!
Если мы вместе — и так мы не дольные,
Если обнимемся — так мы в огне.
Нам не ужасна судьбина коварная,
Рай наш всегдашний в любви.
О ты, как в сердце моем, жизнодарная,
Век в его сердце живи!
ЧАС МОЛИТВЫ
Когда взойдет денница золотая
На небосвод
И, красотой торжественно сияя,
Мрак разнесет,
Когда звонят, к молитве созывая,
И в храм идут,
И в нем стоят, моленье совершая,
И гимн поют;
Тогда и я, с душою умиленной,
Меж всех стою,
И богу гимн, коленопреклоненный,
Тогда пою.
Когда царь дня, в волнах купаясь чистых,
Течет к концу,
И запоет хор птичек голосистых
Хвалу творцу;
И я пою, и я ему молюся,
И в час мольбы
Спокоен я душой и не боюся
Угроз судьбы.
Мольба всегда усладу мне приносит,
Мой дух свежа,
Но никогда молитвы так не просит
Моя душа,
Как в грозный час кипучей непогоды;
Слова мои
Тогда солью я с голосом природы,
И, чужд земли,
Пошлю к творцу усердную молитву
И — внемля ей,
Он усмирит враждующую битву
Моих страстей...

4858—1859
МЕЧТЫ И ЗВУКИ
391
Черны, черны тени ночи,
Но черней твоя коса
И твои живые очи,
Ненаглядная краса.
Если вестниками бури,
Кроя свет дневных лучей,
Ходят тучи по лазури:
Это тень твоих очей!
Если вспыхнут метеоры
Над поверхностью земли:
Их твои, о дева, взоры
Огнеметные зажгли!
Если молнья ярким блеском
На мгновенье вспыхнет там,
И промчится с гордым
треском
СМУГЛЯНКЕ
Гром по мрачным высотам,
Эта молнья — жар дыханья
Томных уст твоих, краса;
Гул отзвучный их лобзанья —
Разъяренная гроза.
Вся ты — искры бурной Этны
Да чудесный черный цвет;
Нет ни бледности бесцветной,
Ни румянца в тебе нет.
Лишь меняет буря гнева
Да любовь твои черты.
Черноогненная дева,
Счастлив, кем пленилась ты!
Как люблю я, как пылаю!
Но как часто за тобой
Взор ревнивый устремляю.
Ах, ужель?... нет, боже
мой!
Страшно мыслить!... прочь
сомненье!
Ты верна. Но, о судьба!
Если вдруг души влеченье...
Страсть..! безумие... борьба?
Ах! молю — когда измену
Ты замыслишь, приходи,
Вольной страсти перемену
Расскажи мне на груди:
Обниму тебя, тоскуя,
Загорюсь от поцелуя
И, страдания тая,
Перед смертию скажу я:
— За Ленору умер я!
Волна катитоя за волною
В неизмеримый океан...
Зима сменилася весною
И реже воет ураган;
Не ждет безжалостное время,
Оно торопится на срок;
Полей и нив богатых бремя, —
Исчез белеющий снежок,
Цветет веселая природа,
Зазеленел дремучий бор,
Встречает шумно утро года
Пернатых птиц громовый хор;
Они поют ей гимн приветный
Во славу бога и отца
И нежат песнею заветной
Печаль унылого певца.
Прекрасно небо голубое,
Везде прохлада и покой,
И щедро солнце золотое
ВЕСНА
Питает землю теплотой
Необходимой, благодатной;
От неприступной вышины
Струится воздух ароматный
На царство света и весны.
Широко, с гордостью кичливой,
Покинув прежние брега,
Через засеянные нивы
Течет прозрачная река,
И все цветет, и все прекрасно!
Но где ж зима, где след зимы,
Где вой мятелицы ненастной,
Где грустный мрак могильной
тьмы?
Зима прошла. Пройдет весна,
Настанет лето золотое,
Природа, радости полна,
Вздохнет отраднее в покое.
Но не надолго; нет, опять
Рассвирепелые, по воле
Мятежно ветры засвистят
И закружится вихорь в поле.
И зашумит дремучий бор,
Завоет он, как волк голодный;
И с высоты пустынных гор
Повеет осенью холодной;
И снова сумрачная тьма
Раскинет свой покров печальный,
И всемогущая зима
Одонет в саван погребальный
Цветущий луг, зеленый бор
И всю поблекшую природу,
И убелит вершины гор,
И закует морозом воду;
И после дивной красоты
Природа будет вновь уныла,
Так жизнь: иль майские цветы,
Или заглохшая могила....
Она так нежно, так заботно
В тот час взглянула мне
в лицо,
Она, казалось, неохотно
Взяла венчальное кольцо,
Ужель не сон? ужели точно
Она невинна и верна,
И не мечтой была порочной,
А тайной грустью стеснена?
Ах! искра той надежды сладкой
Могла бы грудь одушевить,
Веселый стих внушить украдкой,
Мечту и музу пробудить.
Я вновь главой поник бы ныне
Перед царицей красоты.
СЕРДЦУ
Неся к ногам моей богини
Любовь, покорность и мечты.
Но нет, самолюбивой думой
Напрасно сердце не живи!
Мне суждено молчать угрюмо
Под гнетом рока и любви.
Уймись же, сердце!
не надейся,
Вздох затаи в грудной глуби,
Волненьем суетным рассейся
И, если можешь, разлюби,
И для красот ее ослепни;
Иль /страсть смирением окуй
И, словно камень, в нем
окрепни,
Или по прежнему целуй
Шаг каждый ног ее
прелестных —
Все, все, лишь только не дерзни
Толпой укоров бесполезных
Напомнить ей былые дни!
Оставь ее! она ребенок,
Она и любит — только час.
Пускай же будет дик и звонок
Твоей тоски унылый глас.
Страдай! — страданьям нет
неволи. —
Мне суждено, постигнул я,
Одни трагические роли
Играть на сцене бытия.

392
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4858- 4859
Я пленен, я очарован,
Ненаглядная, тобой,
Я на век к тебе прикован
Цепью страсти роковой.
Я твой раб; моя царица!
Все несу к твоим ногам,
Без тебя мне мир темница.
О, внемли моим словам:
Не сурово, хоть ошибкой,
На страдальца посмотри,
ПРИЗНАНИЕ
И приветливой улыбкой
Хоть однажды подари!
Я люблю; ужель погубишь
Ты меня, не полюбя?
Полюби! — когда полюбишь,
Буду жить лишь для тебя!
Лишь твои живые очи,
Ручку, ножку, локон, стан
Вспоминать и дни и ночи
Буду, страстный, как волкан;
И покуда будет биться
Жизнь в пылающей крови,
Лишь к тебе, моя царица,
Буду полн огнем любви.
О, скажи, краса младая,
Мне хоть слово; но молю:
Полюби, не отвергая,
Так как я тебя люблю I
ТЕЛО
Что ты, душа, так ноешь,
страждешь,
Грустишь и плачешь день и ночь,
Чем ты больна, чего ты жаждешь,
Чем я могу тебе помочь?
Твоя печаль непостижима.
ДУША
И не поймешь ты никогда,
Чем я, несчастная, томима;
Не по тебе моя беда.
Мои страдания глубоко
Во мне самой заключены,
Они томят меня жестоко,
Моей враждой раздражены.
Не от забот, не от коварства,
Не от измен они и бед,
Но нет конца им, нет лекарства,
Но победить их силы нет.
Унять мучительное горе
Одно, быть может, и могло б;
Но далека, как берег моря,
На то надежда
ТЕЛО
Что ж то? гроб?
Зачем такое помышленье!
Нет, не согласно я с тобой,
Гроб для меня не утешенье.
Люблю житейское волненье
И чинный бал, и гул глухой
На беспорядочной пирушке,
Люблю повздорить со старушкой,
Затеять дружбу с молодой;
Я тем живу, в своей я сфере,
И нет достаточных причин
Роптать, теперь по крайней
мере.
Себе я добрый господин,—
Хваля обычай благородный,
Я каждый день себя кормлю,
Я каждой ночью крепко сплю,
Мои дни мчатся беззаботно,
Я дружно с жизнию живу,
И лишь об том немножко плачу,
Что красоту и силу трачу.
ДУША
Ты и во сне и на яву
Одни лишь видишь наслажденья,
РАЗГОВОР
Тучнеешь ты от пресыщенья,
А мне дает ли пищу тот,
Кто мною дышет и живет?
Бросают псу из сожаленья
Порой оглоданную кость,
А я в презрительном забвенье,
Я — на пиру не званый гость.
ТЕЛО
Послушна в дни земного века
Будь мне, — и все поправлю я.
ДУША
Нет, над тобою власть моя
Нужна для счастья человека.
Блажен, кто не всего себя
Тебе на рабство, тело, предал,
Кто мне часть жизни заповедал,
Меня питая и любя.
Кто суете себя не продал
За наслажденья и пиры,
Кто, словно рудник, разработал
Мои сокрытые дары.
Но тот несчастен, слаб и низок,
Кто жизнью душу обделил,
Кто дружбы с ней не заключил,
Хоть от рожденья к ней так
близок.
Что я тому? излишний дар!
Он из сокровищниц глубоких
Не почерпает дум высоких;
Мой светлый ум, мой чистый жар,
Мой дух бездейственностью
губит.
Он не меня, он тело любит,
А мне, забытой и больной,
Назначил он удел ужасный, —
Тебе покорствовать всечасно,
Или, вступя в неравный бой,
Бесславно падать пред тобой.
Как тяжела такая доля!
Ее мучительно влачить.
О, если б крылья, если б воля,
О, если б цепи сокрушить!
ТЕЛО
И вправду, я не понимаю
Твоей мечтательной беды,
Но отчего-то принимаю
В тебе участье. Брось мечты!
Послушай моего совета:
Живи со мною заодно;
По мне—на шумном пире света
Нам много радости дано.
Есть упоенье в сне мятежном,
В похвальных отзывах толпы,
В труде, в недуге неизбежном,
В грозе и милости судьбы;
Есть упоенье в вихре танца,
В игре, обеде и вине,
И в краске робкого румянца
Любимой девы при луне.
На темный жребий свой
не сетуй.
Со мной радушно помирись,
На пир за мной охотно след\й,
Моим весельем веселись.
Вкушай земные наслажденья —•
И, верь, счастлива будешь ты
Без этой выспренней мечты
О неземном предназначеньи.
Итак, дай руку — мы друзья;
Тебя сегодня же прекрасно
Развеселить надеюсь я...
ДУША
Прочь, искуситель! не напрасно
Бессмертьем я освящена.
Одной враждой, враждой ужасной
Тебе до гроба я должна.
Пускай она не переможет,
Но не без боли вкусишь ты
Ее жестокие плоды.
Она во сне тебя встревожит,
Она на пир с тобой придет,
Твое веселье уничтожит,
Грудь плющем горя обовьет.
Ее укоров дикий голос
В тебя вонзится, как стрела,
И на челе поднимет волос,
Напомня грешные дела.
Когда безумством человека
Я ниже тела сочтена,
Когда во дни земного века
Плодов дать миру не должна, —
Хоть неусыпною борьбою
С грехом, владеющим тобою,
Порой от пропасти его
Тебя отторгну я насильно,
И хоть однажды — труп
бессильный,
Ты мне уступишь торжество!.»*
Конец книги «Мечты и ; в у к и».

18$9—48iO
МЕЛОДИЯ
О чем тоска и сокрушенье,
О чем вседневная печаль,
Роптанья, слезы, сожаленье—•
Что тратим мы, чего нам жаль?
Ужель несчастье жизни краткой
Для нас мучительней всего,
А счастье так полно и сладко,
Что стоит плакать без него?...
Пловцев минутных в бурном море
Земное счастье неполно,
И побеждать земное горе
Довольно силы нам дано.
ДУМА
Страданье наше, наша мука,
Когда их сносим мы с мольбой,
За счастье прочное порука
393
Не часто ль ходим мы с отвагой
По топким тундрам и горам,
Когда хоть миг единый блага
В дому другом, в стране святой; Найти за ними мнится нам ?
Не вечен мир, не вечны люди,
Покинем мы минутный дом,
На волю вылетит из груди
Душа ЭФирным мотыльком,—
И станут перлами все слезы
Сиять в лучах ее венца,
И путь страданья, мягче розы,
Ей путь устелет в дом отца.
Зачем же ропот на страданья,
Зачем по мрачному пути
Мятежной жизни, оез роптанья,
С отвагой той же не итти:
Когда, порою так же трудный,
От бед житейских и забот
Тот путь не к радости минутной,
К блаженству вечному ведет?
Тих и мрачен в час печали.
Я в лицо тебе гляжу,
И на памяти скрижали
Образ твой перевожу.
Изучаю голос речи,
Мысль очей хочу понять,
Чтоб, грустя, до новой встречи
Их в душе не затерять.
Посмотри, мой друг, серьозно,
Взор улыбкой засвоти,*
Повернися грациозно,
1840
СЛЕЗА РАЗЛУКИ
Статной лебедью пройди;
Распусти власы по шейке,
Резвой ножки не скрывай,
Белой груди, чародейке,
Волноваться волю дай!
Спой мне нежно про разлуку,
Легкой нимфой протанцуй,
Дай мне беленькую руку,
Сладко, жарко поцелуй!..
Урони теперь в волненьи
Две жемчужные слезы:
Будет полно впечатленье
На меня твоей красы...
Может быть не сохраню я
В бедной памяти моей
Ни очей, ни поцелуя,
Ни движений, ни речей:
Но слеза — любви свидетель!
Ту невольную слезу,
Как младенец — добродетель,
Я в могилу унесу!
Есть страна на севере, сердцу драгоценная;
В неге поэтической
Пела лишь веселье там лира вдохновенная
Песнью гармонической.
Сердцу не забыть её' пред природой новою:
С ней жизнь сердца связана.
Словно драгоценною лентой бирюзовою,
Волгой опоясана,
Взору предстоит она стройною картиною,
Чудом оживленною:
Волны нежат слух — ее дикой каватиною,
С эхом соглашенною.
Розы кашемирские ароматом дышут в ней,
Небо — как в Авзонии;
Соловьи китайские в рощах распевают ей
Дивные симфонии.
Как она пленительна, ризою пурпурною
Солнца облеченная!
Как она торжественна, в непогоду бурную
Громом ополченная!
Как она, раскинувши тени чародейские
Полночи мечтательной,
Навевает на душу думы нежитейские
Силой обаятельной!...
Там, срывая весело лилии цветущие
С поля ароматного,
Бегал резвый юноша, в дни быстротекущие
Лета благодатного.
МЕЛОДИЯ
(К. А. Д.)
Пылкий любовался он мира лучезарного
Стройною красивостью;
Ложным обольщениям счастия коварного
Веря с детской живостью;
Жизнь ценил он дорого, девой восхитительной
Перед ним представшею.
Там сдружился с музой он, песнью усладительной
Слух очаровавшею.
Горя в чашу радостей жизни поэтической
Не было примешано;
От очей мечтателя дымкой Фантастической
Даль была завешена;
Все было одето там праздничной одеждою,
Все там улыбалося,
И чего-то сердце там, с страхом и надеждою.
Ждало — не дождалося—
Дни летели соколом... вдруг всё изменилось....
Увлечен желаньями,
Я простился с родиной; шибко сердце билося
Новыми страданьями
Отлетел надежд моих призрак обольстительный,
Счастье изменило мне,
И теперь гнетет меня думой сокрушительной
Горе по родной стране.
Шлю привет то вздохом ей, то мечтой суровою;
В мыслях каждый час она.
Сердцу не забыть ее пред природой новою:
С ней жизнь сердца связана...

394.
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
ОФЕЛИЯ
В наряде странность, беспорядок,
Глаза —две молнии во мгле,
Неуловимый отпечаток
Какой-то тайны на челе;
В лицо то дерзость, то стыдливость,
Полупечальный, дикий взор,
В движеньях стройность и красивость -
Все чудно в ней!... По высям гор,
В долинах, в рощах без боязни
Она блуждает, но, как зверь,
Дичится друга, из приязни
Ей отворяющего дверь.
Порою любит дни и ночи
Бродить на сумрачных гробах;
И всё грустит, и плачут очи,
Покуда слезы есть в очах.
Порой на лодке в непогоду,
Влетая в бунт морских зыбей,
Обезоруживает воду
Геройской дерзостью своей.
На брег выходит; как Русалка,
Полощет волосы в волнах,
То вдруг смиренно, как Весталка,
Пред небом падает во прах.
Невольно грустное раздумье
Наводит на душу она.
Как много отняло безумье!
Как доля немощной страшна!
Нет мысли, речи безрассудны,
Душа в бездействии немом,
В ней сон безумья непробудный
Царит над чувством и умом.
Он все смешал в ней без различья,
Лишь дышут мыслию черты,
Как отблеск прежнего величья
Ее духовной красоты...
Так иногда покой природы
Смутит нежданная гроза:
Кипят взволнованные воды,
От ветра ломятся леса,
То не естественно блистает,
То в мраке кроется лазурь,
И все, смутив, перемешает
В нестройный хаос сила бурь.
Грустно... совсем в суете утонул я,
Бедному сердцу простора я не дал..
Тяжко... за что сам себя обману/ я?.
Сам себя мрачным терзаниям предал?
А дни летят... Слой пыли гуще, шире
День ото дня на позабытой лире...
Порой возьму: по струнам пробегу,
Но ужь ни петь, ни плакать не могу,
Ни забывать душевной тяжкой муки;
Твердят укор разорванные звуки*
Я я от лиры прочь бегу!
Бегу.,. Куда? В торг суетности шумной,
Чтоб заглушить тоску души безумной!..
Бегу туда, где плачет нищета,
Где светел лик богатого шута...
Бегу затем, чтоб дать душе уроки
Пренебрегать правдивые упреки,
Когда желает быть сыта!
Я день и ночь тружусь для суеты,
И ни чаек для мысли, для мечты...
Зачем? на что? без цели, без охоты!
Лишь боль в костях от суетной работы,
Да в сердце бездна пустоты!
СКОРБЬ И СЛЕЗЫ
Мне плакать хочется... Зачем же я не плачу,
Остановляю слёз исход?
Зачем тоску, как радость, в сердце прячу,
Когда она так сердце жмет?
Затем, что не хочу страданьям облегченья, —
В нем скрыта новая беда:
Теперь душа полна глубокого мученья,
Тогда в ней будет пустота!
Средины нет — бесчувственность иль мука,
А я узнал, что тяжелей...
О, нет! Ни капли слёз, роптаний ни ползвука!
Тоска, ты друг души моей!
Тебя не изгоню, тебя не облегчу я,
Тебя на сердце буду греть;
Ты мучишь, ты томишь... и знаю, что живу я.
Что должен скоро умереть!
БАЛЛАДА АНГЕЛИКИ
Клятвою в верности с милою связанный,
Ею любимый душой,
В латы закован, мечем препоясанный,
Рыцарь сбирается в бой.
Вот ужь и сел на коня крутогрудого,
Вот и пропал вдалеке.
Годы промчалися... нет ни откудова
Вести о милом дружке.

/840
ПРОВИНЦИЯЛЬНЫЙ ПОДЪЯЧИЙ В ПЕТЕРБУРГЕ
39S
Слезы красавица льет одинокая,
Тайно грустит в тишине...
Пылью клубится дорога широкая:
Скачет ездок на коне.
Вот он приблизился, в замок торопится,
Входит, и ей говорит:
Ждешь понапрасно ты — он не воротится:
Храбрый жених твой убит!
Плакать — не плакала, только лишь кинула
Пламенный взор в небеса;
С тех пор без горести часа не минуло:
Гасла в ней жизнь и краса!..
Мужа избрать себе, рыцарь воинственный,
Грозный велел ей отец;
Дева покорна судьбине таинственной,
Плача, идет под венец.
Вот обвенчалися... пир начинается,
Вот наконец призатих,
Дверь отворяется... мрачный является
К девице прежний жених!
Вздрогнула, вскрикнула... Он ей с укорами
Кажет златое кольцо...
Встретил соперника страшными взорами,
Бросил перчатку в лицо!..
Оба нашли себе в битве отчаянной
К мраку могильному путь;
Дева, сраженная смертью нечаянной,
К прежнему пала на грудь!..
Театр дрожал... восхищена
Толпа, дивясь, рукоплескала;
Певица, гордости полна,
Чуть головой толпе кивала;
Краса тускнела перед ней,
Заметней было безобразье;
Вздыхали юноши сильней,
И в старцах таяло бесстрастье...
Летят хвалы со всех сторон,
Шумнеет гул рукоплескании,
ПЕСНЯ ФРАНЧЕСКИ
Сбирает, понят, оценен,
Талант торжественные дани!
И на нее венец кладет
Ареопаг искусства строгий,
И на себе толпа везет
Ее в роскошные чертоги!..
Промчался месяц... Злой
недуг
Ее сковал; она в постели,
Краса лица исчезла вдруг,
Живые очи потускнели...
Она поправилась: и вот
Летит опять на помост сцены,
Запела арию — и ждет
Как задрожат театра стены.
Но тихо всё... Давно толпой
Уже другая овладела...
Толпа лишь шепчет меж
собой:
«Как Вероника подурнела!»
«К НЕЙ!!!!!»
Гляжу с тоской на розы я и тернии
И думой мчусь на край миров:
Моя душа в Саратовской губернии,
У светлых Волжских берегов.
Я близь нее! О, рай, о, наслаждение!
Как на мечтах я скоро прискакал!
Бывало, я имел туда хождение
й словно конь почтовый уставал.
Страдал тогда кровавыми мозолями...
Теперь ношусь крылатою мечтой. —
В ЭФире, — там, — близь ней, — над антресолями;
И вот тайком влетел в ее покой!
Вот, вот она, души моей пиитика!
Сидит печальна" и бледна.
В ее словах, в движениях политика,
А на челе — тоска по мне видна.
В ее руках цепочка с закорючками,
Она от скуки ей шалит;
Любуюсь я торжественными, ручками,
Приятен мне их белоснежный "вид.
Но вот она, пленительная узница,
Слезу отерла рукавом:
О. что со мной? Душа моя, как кузница,
Горит мучительным огнем!
«Не надо мне ни графов, ни полковников»,
Так говорит: «останусь век вдовой,
Когда не ты, божественный Грибовников!
Супруг мой будешь роковой!»
Запрыгал я тогда от умиления
И в пятки вдруг душа моя ушла,
И перед ней повергся на колени п%
И речь из уст, как млеко, потекла!..
«Ты ль это, — ты ль?.. Ивана ли Иваныча
Зрю пред собой!.. Какой ты путь свершил?»
Так изрекла. — От Дона и от Маныча
С конца миров к тебе б я поспешил,
Не устрашась ни верстами, ни милями!
Я для тебя всем жертвовать готов!
Но я не шел пешком, меж простофилями,
Я прилетел, — сказал я, в кратце слов...
Тут обнялись мы сладостно и пламенно;
Ее чело стократ я лобызал!
О, в этот час растаял Оы и каменной:
Стихами ей экспромтец я сказал!
Она меня поподчивала дулями,
Я стал жевать... Но ах!... Я пробужден!...
Где я?., один!., лишь мечт моих'ходулями
Был к ней я занесен!..
ПРОВИНЦИЯЛЬНЫЙ ПОДЪЯЧИЙ В ПЕТЕРБУРГЕ
Т В питейном департаменте Поклонами приличными
Начальству угождал.
Как все переменилося!
Мне Питер стал чужой;
Все новое явилося,
Чуть пахнет стариной'
Ох, времячко! Скорехонько
Летишь ты, хоть без крыл.
Ужь двадцать лет ровнехонько,
Как в Питере я был.
В питейном департаменте
Служение имел,
На каменном Фундаменте
Домишком я владел.
С особами отличными
В знакомстве состоял,

396
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4840
Секрет мой обнародовать
Вновь прибыл я в него.
Хоть много израсходовать
Пришлось мне для того.
Одно мне утешительно,
Что ведать кой-кому
Секрет такой спасительно.
Приступим же к нему:
Грамматику, эстетику
Из мысли я прогнал.
Люблю лишь арифметику,
От ней богат я стал.
Сперва я от деления
Не мало получил:
Начальник отделения
Делить меня учил.
По мере повышения,
Мой капитал толстел
И рос — от умножения
Просителей и дел.
Дало плод вычитание,
Как подчиненным я
Не брать дал приказание,
За вычетом себя.
Сложив все в заключение,
Сложенье я узнал,
И вышел от сложения
Изрядный капитал.
Хоть шиворот на выворот
Я правила прошел,
Не выведут за шиворот,
Куда б я ни вошел!
До Павловска катался я
Железной мостовой,
Парами восхищался я —
Не столько быстротой!
В воксале, в упоении,
Прослушал я цыган:
Вот, доложу, ужь пение —
Что палкинский орган!...
Смотрел намедни Фебуса....
В нем Сосницкий лихой...
Ну точно у Брамбеуса.
Смешливый слог такой.
Я надорвал животики,
От смеха лопнул Фрак!
Читая Библиотеки,
Не хохотал я так!..
Пришлося Титулярных раз
Мне как-то посмотреть,
Вот здесь так, уверяю вас,
Другому б умереть.
Над ними, посудите-ка,
Смеются так, что страх;
Ну, это просто критика:
Я сам в таких чинах!...
Вчера смотрел Тальони я,
При том еще в Тени:
В поступках — благовония
И прелести одни.
Что это за чу десница!
Не жаль пяти рублей!
Отменно пляшет крестница,-
Но далеко — до ней...
Весь Невский, чудо Питера,
На ваньке облетел:
На вывеске кондитера
Я диво усмотрел:
Там в Пчелку, с умилением,
Турецкий Франт глядит,
Читает, с наслаждением.
Гречанка Инвалид,
Он в красках все прелестнейших
Представил на показ;
Таких вещей чудеснейших
И в Пскове нет у нас!
Не ждал, чтоб ум в кондитере
Был сметлив так, клянусь...
Ужь подлинно, что в Питере
Во всем изящный вкус
Трубой какой-то внутренней
На Невский из земли,
Светящий до заутреней,
Гас Немцы провели.
Накрыт стекляной шапкою,
Огонь большой такой
Горит гусиной лапкою!
Ну, так.*... что день дсшьской!
Прощайте! оставляю вас.
Чувств много, мало слов!
В Кунсткамеру бегу сейчас,
А завтра еду в Псков...
II
СНОВА —ЗДОРОВО!
Хоть друг я аккуратное!и,
Хоть я не ротозей,
Избегнуть коловратности
Не мог я в жизни сей.
Вернуться с первой станции
Я в Питер должен был,
Понеже в нем квитанции
По делу позабыл.
В великую конФузию
Был тем я приведен,
Как будто бы контузию
Мне дал Наполеон.
Меня так озадачило,
Что тут же на пути,
Как в лихорадке, начало
В санях меня трясти.
Я чуть не обморозился,
Не мог ни есть, ни спать;
Приехав, прямо бросился
Квитанции искать.
Хозяйка той гостинницы,
Где я стоял, была
В тот день у имянинницы
И комнат не мела.
«Ну, это, молвил радостно
Я сам себе, к /обру !»
Искал с надеждой сладостной
И все нашел в сору...
Душа в каких-то сладостях
Тонула у меня;
Я в" Питере, на радостях,
Остался на три дня.
На Невском у механика
Казал мне кум Ант и и
Картины в виде пряника, —
То-есть — дагеротип.
Божуся вам сурьозно я:
Их солнышко нечет;
Ну, штука прекурьозная:
Немецкий все расчет!
Ходил я в Академию
Помпею ту смотреть,
За что Брюлову премию
Пришлося возыметь.
Вот это прелесть сущая!
Картина вся в огнях.
Народу там тма-тмущая
Пешком и на конях.
И видно, что с постели их
Спугнул всех ночью страх:
Иные без сапог из них,
Иные в колпаках.
Там мальчик, такой душенька»
На улице лежит,
И точно мой Петрушенька
Глазенками глядит.
Там деньги, ради прибыли,
Сбирает с мостовой,
Согнувшись в три погибели,
Кащей такой седой.
На псковского подъячего
Похож, ни дать ни взять,
Теперь с того не для чего
Портрета рисопать.
Там дама авантажная
Катилась в попыхах.
Хоть одноколка важная,
А вся расшиблась в прах.
Сумятица ужасная!
Помпея же в пожар
Уселася несчастная
Одна на тротуар.
Какой-то хват пригоженький
С собой старушку звал:
Куда! — Отнялись ноженьки:
Последний день настал.
Отменно нарисовано,
Отличнейшая вещь!
Я был к ней как прикованный.
Впился в нее, как клещ.
Так живо представляется,
Что хоть рукой бы взять
Брюлов наш отличается,
Ужь нечего сказать!
Конторы все питейные,
Горевшие в ту ночь,
Заводы оружейные
Потрафил он точь в точь.
Я думал: не в чаду ли я?
Похоже чудо как;
Был сам в то время в Туло at
Действительно все так.
Создатель! Что за множество
Там разных этих зал;
Я всякого художества
Там пропасть повстречал.
А лучше всех красуется
Статуя мужика:
Он важно в бабки дуется,
И видно, что битка!
По выходе из комнат сих
Я мимо сфинок шел,
И было не заметил их,
Да надпись вдруг прочел:
Мемноновым представлены
В езятый наш Петроград,
Па пристань здесь
поставлены.
Действительно стоят.
Скажу, огромные сии

4840
провинциальный подъячий в Петербурге
397
Две сфинки — чудеса:
В Фалборках; как из кисеи
Закрыты волоса.
Таких чудных окроме я
Не видел отродясь:
У них физиономия
Такая как у нас!
Вот выдумка забавная —
В театре маскерад!
Попировал там славно я,
Ужь подлинно впопад.
Как в дни великопостные,
Во всей таки красе,
Такие пресурьозные,
Там в тпляпах ходят «се.
На всех салопы черные
До самых до колен,
А на иных отборные
Наряды всех племен;
Как будто с чайных ящиков
Пришли все в маскерад,
Кабы достать обращиков,
Весь Псков наш будет рад.
Ужь стали бы отхватывать
Мазурку — аи люли!
Съумели б всех порадовать,
Как в пляс бы мы пошли.
А здесь что? — Как уходятся —
Расходятся домой;
За это деньги плотятся:
Обычай ужь такой!...
Раскланяюсь почтительно
Теперь без дальних слов;
Прощайте! Ужь действительно
Я завтра еду в Псков...
III
БЕДА НЕМИНУЧАЯ И РАДОСТЬ
МОГУЧАЯ
Проплакали отчаянно
Пять суток мы с женой;
Стряслась беда нечаянно
Над нашей головой.
У чорта сердце сжало бы —
Случись такой изъян:
На барина две жалобы
Пришло к нам от крестьян;
Донос их на господчика
Упрятал я под спуд,
За то меня, молодчика,
Упрятали под суд.
Прочли то-есть нотацию,—
Хоть просто умирать!
Вписали в аттестацию:
К местам не принимать.
Ну где жь тут правосудие,
Я б всякого спросил?
Чуть только вышел в люди я,
Брюшко чуть отростил,
Количество изрядное
Деньженок позашиб;
Житье-то было б знатное,
Да вдруг — и скушал гриб...
Скажите, — как правительство
Изволит рассуждать:
Вишь, я чиню грабительство!
С чего б им это взять?...
Ходил всегда я в нанковых,
Не то, чтобы в трико,
Не брал бумажек банковых
И не тянул клико,
Умел всегда делиптечки
Чистехонько вести,
И только разве лишечки
Пришлось мне загрести.
В суде не валежирствовал,
Не делал тяп-да-ляп;
Ни с кем не дебоширствовал:
Не все жь ведь цап-царап...
Да что же?... я утешуся,
Лиха ль еще беда!
Не бойтесь — не повешуся!
Найду кусок всегда!
Я поступлю в компанию:
Довольно их зело;
Приличную по званию
Я выберу — на зло!...
С женою от Аничкина
Извощика я взял, —
Льва Гурыча Синичкина
Глядеть каприз припал...
Да сбился я афишками,
И вышел тут крючек:
С различными делишками
Шел Пантелей Жучек.
Он человек, как водится,
Сенатской, деловой;
Да от жены приходится
Пропасть, хоть с головой.
Все дело-то в нотациях:
Толкуют то и се;
11а тонких экскузациях
Основано тут все.
Скажу: в большом был горе я,
Бедняга Деловой!
Такая же история,
Вот точно как со мной!..
За то нас с Василисою
Утешила — вон та.
Что хочет быть Актрисою,
Такая суета.
Мне кажется, что шутствует
Она напрасно так:
Актрисой ведь присутствует
Она давно, никак?
Еще тут есть отменнейший,
Честнейший человек,
Расчетливый, почтеннейший,
Одесский то-есть Грек.
Так сердце к нему клонится,
Ведь как умен, злодей!
Приятно б познакомиться:
Люблю таких людей!..
На-днях смотрел Парашеньку,
Пет прелестям конца!
На крестницу Евлашеньку
В ней сходство есть лица.
Тут очень уморительно
Всех Гусева смешит,
Тут пляшут так чувствительно,
Что плачут все навзрыд.
Печальная окказия!
Не видел ввек такой:
Чуть сам не выл в экстазе я —•
Уважил Нолевой!
В окошке на пришпекте я
Фигуру видел раз;
Признаться: стал в решпекте я,
Глядел почти что с час.
Вертится тут помещица,
Ну точно дама пик.
Я думал, мне мерещится
И стал-таки в тупик.
С испуга я зажмурился.
Но вдруг открыл глаза
И чуть было не втюрился,
Такая ведь краса!...
Что жь это?.. У завивщика,
Так просто, для проказ,
Машина, в роде живчика,
Вертится на показ.
Меня сначала мучило,
Стоял я, как дурак;
А вышло — просто чучело...
И все-то в жизни так!..
Намедни, кажись в пятницу,
Иду, повеся нос,
Встречаю вдруг сумятицу
И вижу тут курьоз.
Коляска самокатная
Катит без лошадей:
Работа деликатная,
Не русских, знать, затей...
И лодка б так не плавала
На полных парусах.
Как будто бы два дьявола
Уселись в колесах...
Но.я здесь закалякался,
А дома ждет жена;
Ну, как бы я не всплакался:
Задорлива она!
Живу в Грязной покудова,
Не плачу ни о чем;
А в Псков меня отсюдова
Не сманят калачем.
Мне здешнее правительство
Оказывает честь:
В газеты, с местом жительства
Меня велело внесть;
Чин, имя и Фамилия —
Все внесено в столбец.
Ведь это значит в силе я,
Каков я молодец?...
И так — мое почтение!
Готовый быть по гроб
У вас во услужении,
Феклист Онуфрии Боб.

398
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4840
БАБА-ЯГА КОСТЯНАЯ НОГА
РУССКАЯ НАРОДНАЯ СКАЗКА В СТИХАХ
Проснулась общая тревога
С восходом радостного дня;
Стоят у царского чертога
Четыре ретивых коня.
Из камня искры огневые
Копытом мечут жеребцы,
Храпят и бьются; стремянные
Их крепко держат под уздцы.
Красуясь пышным одеяньем.
Сребром и золотом горя,
С нетерпеливым ожиданьем,
Толпой придворные царя,
Его сотрудники лихие
В пирах, охоте и войне,
Во всем равно передовые
Стоят на правой стороне.
На лево спутницы царицы:
Красиво бархат и парча
Их облекают до плеча,
Как соболь черны их ресницы,
Как лето жарки их уста,
Как цвет пышна их красота.
Они стоят красивой цепью
И, засветив улыбкой взгляд,
Как в бурю небо с водной
степью,
С противным строем говорят.
Вот рать!... Усами Чернобога
Поклясться смело может свет,
Что побежденных ею много,
А победителя ей — нет!...
Выходит царь. Ему подводят
Его любимого коня,
За ним жена и сын выходят,
И дочь, ясней младого дня.
Мила, как светлая Зимцерла,х
Она улыбку всем дарит,
И ряд зубов, белее перла,
Глаза и души ворожит.
Она заносит ножку в стремя
Не смея духа перевесть,
Мужчин завистливое племя
Глазами радо ножку съесть.
Коня погладит ручкой ловкой —
Всем ручка видится во сне;
Шутя кивнет кому головкой —
И взоры всех в той стороне.
Посмотрит на кого сурово —
Ужь тот молчит, взбешен, угрюм;
Моргнет ли бровью, скажет
слово —
В тупик поставит всякий ум.
И наши деды знали толк
Ценить изящное правдиво:
ГЛАВА ПЕРВАЯ
ПОХИЩЕНИЕ
Был у царевны целый полк
Рабов влюбленных,—и не
диво!—
К нам по преданиям дошло,
Переходя от деда к внуку,
Что тот, презреньем ввержен
в муку,
Весь век страдал; того сожгло
Одной улыбкой благосклонной;
Тот, говорун неугомонный,
От изумленья онемел,
Когда ей в очи посмотрел...
Куда же едут царь с царицей
И с белолицей царь-девицей?
Куда мужчин и женщин рать
Собралась их сопровождать?..
Царь, утомясь победной славой,
Любил с зверьми вести войну,
И как охота в старину
Была и женскою забавой,
То и царица с ним порой
Делить в отъезжем поле травлю
Любила. Здесь я точку ставлю,
Пойдемте на поле со мной...
Разнообразными толпами
Станица ратников и жен,
С бичами, копьями, стрелами,
Пестреют в поле: — шум и звон!
Кругом раскинуты тенета,
Зверей усердная борьба
Всех утомила, как работа:
Но ловля, травля и стрельба
Идут успешно. Ужь сразили
Лисицу, волка и хорька;
В добавок в сети заманили
Недальновидного сурка,
Да пару зайцев затравили.
Доволен царь. Своей рукой
Он гладит мягкий пух лисицы;
Остановился, — ждет царицы, —
Она примчалася стрелой.
Тогда с коней своих усталых
Они для отдыха сошли;
Забыв охоту, к ним пришли
Толпы наездников удалых
И в кубках меду принесли.
Наполнен ковш шипучей влагой,
И благородная струя,
Досыта жажду их поя,
Дарит их новою отвагой.
Меж тем идет серьезный толк
Между придворными: — кем волк
Повержен был, кто на лисицу
Поднял не робкую десницу,
Кем загнан маленький сурок
В расставленный ему силок?
Венец победы над лисицей
Приписан был царю с царицей,
И их же верная рука
Сразила волка и хорька.
Заслыша общее их мненье,
Пришла царица в восхищенье;
Царя державное чело
Улыбкой ясной расцвело.
Пить решено за лов удачный, —
И вот ужь пенистый Фиал
До края кубки наполнял,
И вот ужь пьют...
Вдруг тучей мрачной
Небесный лик заволокло,
Как демон, с бешенством
и свистом,
Пронесся ветер в поле чистом:
Шатер походный унесло,
С придворных шапки посрывало,
В руках ковшей как не бывало.
Вдруг крик и свист, и шум вдали,
И стук копыт о грудь земли
Раздался из лесу. Чему бы
Тут удивляться им? В лесах
Ведь недостатка нет в лисах,
То, знать, царевна трубит
в трубы
И с ратью гончих и девиц
Гоняет по лесу лисиц...
Но отчего-то на царицу
Вдруг страх напал, сам умный
царь.
Хоть никогда не трусил встарь.
Тут от испуга рукавицу
Из рук дрожащих уронил;
Вдруг он коня поворотил,
Махнул рукой и вскачь
пустился
Туда, где стук и крик носился.
За ним царица и весь двор
Помчались. Едут: темный бор
Пред ними стройным великаном
Предстал преградою в пути
И, шевелимый ураганом,
Как бы шептал им: «Не ходи!»
Въезжают в лес. Толпою тесной
Там девы робкие стоят,
На что-то пристально глядят.
Меж них царевны лик
прелестный
Увидел царь; какой-то страх
Заметен был в ее очах;
Он изумился: «Что-то худо!»
Кричит супруге и стрелой
1 Русская Аврора.

4Ш
БАБА-ЯГА КОСТЯНАЯ НОГА
399
Летит к царевне молодой,
Летит, летит — и видит чудо...
Вдали клубится дым густой,
В чепце из жаб, в змеиной шубе,
Не на коне, в огромной ступе,
Как сизобелой пеленой,
Обвита сетью дымовой,
Летит ужасная колдунья;
Был только день до полнолунья,
А в это время, всякий знал,
Что ведьмам праздник наставал.
Пестом железным погоняла
Колдунья ступу, как коня,
Сквозь зубы что-то напевала,
Клыками острыми звеня.
На лбу по четверти морщина,
А рот разодран до ушей,
Огромны уши в пол аршина,
До груди волос из ноздрей;
На место глаз большие ямы,
Затылок сгорблен, ноги прямы,
На лбу огромные poi а; —
Все это в миг их убедило,
Что баба старая Яга
Зачем-то рощу посетила.
И в страхе все оторопев.
Быстрее ратники пустились
К толпе упавших духом дев,
Но поздно! Как ни торопились,
Им изменили их кони,
Хоть много били их они.
С размаха ведьма налетела
На рать несильных, робких жен,
Их осмотрев со всех сторон,
Царевне в очи поглядела,
Над ней, как ворон, пронеслась,
Рукою в грудь ее впилась,
Другой рукой за стан схватила,
С собой на ступу посадила
И прытче мысли унеслась.
Всех прежде юный брат царевны
Послал за хищницей стрелу,
Потом сам царь, печальный,
гневный,
Послал другую. Мрак и мглу
Опять сменило море света.
Вдали виднелася она,
Туманом пасмурным одета,
И с ней несчастная княжна.
Погоня страшная летела
Во след злодейке, ужь чуть-чуть
Стрела Булата не задела
Ее предательскую грудь;
Но страшный в ступе 'пест
железной
Колдунью спас над самой бездной.
Она сильней им застучит —
И диво-ступа побежит,
Как лань, заслыша лай собаки;
Она удары участит —
И ступа лётом полетит
Через холмы и буераки...
День целый гналися за ней;
Все отставали дале, дале,
И наконец совсем отстали,
Царевны нет!... Царевна с ней!
Тоскует царь. Сама себя
Царица в той беде винила:
«Охоту пламенно любя,
Не я ль и дочь к ней приучила,
Не я ль ей первая дала
Понять, что конь и что стрела?»
Так плачет грустная царица.
«Где дочь, где солнце царь-
девица?
Где царства лучшая звезда,
Любимый перл, куда, куда
Она так долго запропала?
Ее ужь нет! Ее украла
Из ада присланная тварь!»
Взывает так печальный царь.
И в непритворном сокрушенье
Они рыдают день и ночь,
Надежды нет увидеть дочь,
Надежды нет ее спасенья!...
Мгновенно царского несчастья
Весть по столице пронеслась,
Слеза горячего участья
С глаз добрых подданных слилась.
Они все искренно любили
Царя и царскую семью,
Под их правленьем мирно жили,
Благословляя жизнь свою,
Довольны мудрым их правленьем,
И были тягостней своих
Нзсчастья царские для них.
Веселье общим сокрушеньем
Сменилось всюду; резвый смех
И кроткий мир покинул всех.
Но кто наиболее крушился?
В чью грудь всех глубже
и сильней
Удар нечаянный вонзился
И страшный след оставил в ней ?
Всех больше горевал Булат,
Похищенной царевны брат.
Он в тот же вечер в путь
собрался,
Царю торжественно поклялся
Домой не быть до той поры,
Пока похищенной сестры
Из рук колдуньи не исхитит
И за позор не отомстит;
Святую клятву небо видит,
И если кто ей изменит,
Пускай оно того казнит...
Ему два спутника судьбою
В далеких странствиях даны:
Охотно храбрые герои,
Светан и Серп, утомлены
Однообразьем жизни дворской,
Направить путь к стране
заморской
С ним согласились, дочь царя
Найти усердием горя,
С богатырями потягаться,
На дев чужбины посмотреть,
Победой громкой увенчаться,
Иль также громко умереть...
Один решимостью и силой
Ужь доказал, что был не трус,
Его и бороду и ус
Давно седина серебрила.
Другой на утре лучших лет,
Но ужь знакомый с ратным боем,
Не в шутку прозванный героем.
Красавец, царства пышный цвет.
ГЛАВА ВТОРАЯ
О ПРОИСХОЖДЕНИИ ЯГИ И О ПРОЧЕМ
Готов день ясный закатиться;
5ри храбрых витязя верхом
о полю скачут; пыль клубится
И брызжут искры янтарем.
Природа дремлет. В темной дали
Чернеет лес. Они к нему,
Но тут, загадкою уму,
Им три распутия предстали,
Который путь туда ведет,
Где их царевну заточили,
Кто угадает, кто поймет?
Подумав, так они решили:
Нас трое, три дороги тут
В три страны разные ведут,
И так обнимемся, простимся,
Дорогу каждый изберем,
И в страны разные помчимся,
Авось царевну и найдем!...
Три храбрых витязя обнялись,
Поклялись дружбой
и расстались...
Булат избрал середний путь.
Луны не видно, в небе тучи,
Кругом Булата лес дремучий;
Булату грустно, ноет грудь,—
Один!... Но нашего героя
На утро ждет забава боя,
И лучше нам печаль и ночь
Прогнать скорей со сцены прочь.
Вот утро. Люди, пробудитесь,
Пора вам действовать, пора!
Без остановки ехал витязь
Дремучим лесом до утра;
Лес миновал; пред ним равнина
Лежит, роскошна, как картина,
Цветами пышно убрана,
Благоуханий амброй нежной,
Как райский сад напоена.
Невольно к думе безмятежной
Сердца настраивает вид
Природы юной и цветущей, —
Булат заснул под пышной кущей.
Но вот он встал; коня бодрит
И снова скачет! Видит: в поле
Пасутся два коня на воле»
Из под седла, как из трубы,
Выходят дымные столбы.
Он едет деле, видит: дева

400
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
Накрепко за руки у древа
Стоит привязана; стеня,
Как бы о помощи взывает,
Кого-то, в горести кляня,
Своим злодеем называет.
Булат долину в изумленье
Окинул из конца в конец,
И ясно понял наконец
Причину странного явленья...
Со всею яростью врагов,
Миримых лишь за дверью гроба,
Дрались два витязя; их слов
Постигнуть смысл могла лишь
злоба.
Но ясно было, что ценой
Победы плачущая дева...
Исполнен праведного гнева,
С участьем к жертве молодой,
Столь огорченной, неутешной,
Младой Булат летит поспешно
На место битвы роковой.
«Оставьте бой поносный свой,
Мечей бесславить не дерзайте,
Плод преступления вкусить
Себя мечтой не обольщайте!
Должны прощенья вы просить
У девы, вами оскорбленной.
Или мой меч непосрамленный
Ее злодеям будет мстить!»»
Воскликнул витязь, обнажая
Кровавый меч; между собой
Враги, сраженье забывая,
К Булату кинулись стрелой.
Один на двух Булат выходит
Там, где так долг ему велит:
И в чести силу он находит,
Перун сам за него разит.
Они сошлись. Удар удачный
Поверг на землю одного,
Он захлебнулся кровью мрачной.
Теперь один на одного...
Не трусы оба, ловки, статны,
Навострены мечи булатны, •
Кому же пасть, кому же жить,
Кому кого похоронить?
Кто будет гением сей битвы,
В цветах победного венца,
И за чью душу слать молитвы
К престолу вечного тлорца?...
Видали-ль вы, когда две тучи
Стремятся в мутных небесах
Одна к другой? Ужь только шаг
Их делит; — грянул гром
могучий,
Столкнулись плотно грудь
о* грудь:
Одна рассеялась, другая,
Свободней крылья расправляя.
Проходит гордо спорный путь...
Летят обломки их броней,
Дождем из стали сыплют
искры,
Освирепелые, как тигры,
И каждый сам себя сильней,
С безумной храбростию оба
Дерутся; кровью обагрен
И отвратителен как злоба
Булатов враг; ужь ранен- он;
Но страшно меч его сверкает.
Под охраненьем крепких лат,
Еще не ранен наш Булат,
Но глубже броню пробивает
На нем удалый меч врага.
В бою минута дорога,
Заплатишь жизнью за ошибку.
В тот миг, как с радостной
улыбкой
Булатов враг заносит меч,
Чтоб в миг главу ему рассечь,
Булат в подставленную шею
Вонзает острый меч злодею.
Стремглав сраженный враг упал,
«Достоин быть мой победитель
Царевны молодой властитель!»
Он прошептал — и жить
престал...
Хоть, по правилу, Булата
Оставлять бы здесь не надо,
А вести об нем лишь речь;
Но должно на час пресечь
Нам об нем повествованье:
Побуждает нас желанье
Повидаться час-другой
С Бабой злобною Ягой...
Злей она любого чорта,
Хоть какого хочешь сорта.
Это. как и почему,
Не понятно хоть уму,
Но по истине правдиво.
Только, видишь, вот в чем диво:
Чорт варил двенадцать баб
(Он, вишь, был сердечком слаб,
Был влюблен он в них по уши,
Да надули, злые души!);
Кипятком вода кипела,
Вверх бросалась пена бела,
А колдуньям ни почем,
Чорта дразнят языком,
Улыбаются, хохочут,
Чортов люд честной порочут,
Брызнут пеной в сатану,
Да и спрячутся ко дну...
Сатана чертовски злился,
По каковски ни бранился,
Чуть со злости караул
Не кричал. Вдруг как зевнул,
Да закашлял: серный пламень,
Медь, железо, глина, камень —
Все на баб, им всем на зло,
Повалилось, полило.
В миг старухи призатихли.
«Вот что вам за фигли-мигли!»
Закричал тут сатана
И достал старух со дна.
Стал разглядывать их молча:
«Фи! да сколько этто жолчи,
Злости, разных славных штук,
Право, просто вон из рук!...
Что сравнится с ихной злостью,
Зло срослося с каждой костью,
Это просто первый сорт,
Ей же, ей, как честный чорт!»
Наконец сказал он тихо...
«Поступлю я с ними лихо;
Ну, теперь дрожи весь мир,
Будет нам тут вечный пир,
Будем чаще вас тревожить...
Знаю как здесь зло умножить;
Чтоб была позлее тварь,
Все двенадцать этих харь
Я в одну соединяю,
И такую сочиняю
Злую бабу, что она
Будет тот же сатана,
То есть я, своей особой!»
Тут он вываренной злобой
Начал тело наливать,
Да над ним что-то шептать.
Вышла баба: оглянулась,
Миру злобно улыбнулась,
И лишь только на часок
Увидала чортов рог,
Прямо чорта хвать по морде.
Закипела радость в чорте:
««Будь мне старшая сестра,
Ты, как вижу я, добра...»
Сатана сказал и в щеку
Чмок красотку краснооку...
«Будь ты Бабою-Ягой
С костяной ходи ногой,
Я тебя тотчас пристрою,
Не давай людям покою,
Да собьешь каких с пути,
Верны счеты тем веди...
Как приблизишься ты к аду,
Дам за всех тебе награду!»
Тут исчез вдруг сатана...
Вот теперь, я чай, ясна
Вам причина, по которой
Ни с ленивцем, ни с обжорой,
Ни с разбойником она
Быть не может сравнена.
Всех Яга превосходила,
В ней вся дьявольская сила
Находилася в одной...
Дни летели чередой;
По чертовскому наказу,
Не теряя даром часу,
Зло она творила всем,
Иногда кое-за-чем
Приближалася и к аду,
Получала там награду,
И опять заняться злом
В мир пускалася потом.
Раз случайно, ради шутки,
Забралась она на сутки
К Тихомиру в царство; там
Счета нет ее делам
И позорным, и бесстыдным,
Человечеству обидным.
Там царевну невзначай,
Чтоб схватить хотя на чай
С сатаны, она украла,
У себя ее держала,
Не пускала ни куда,
Запирала ворота"
На замок, как уходила:
А царевна все грустила,
Все рыдала ночь и день
И была бледна как тень...
В одиночестве страдала,
Как уйти, она не знала:
Пятиглавый страшный Змей
Наблюдал всегда за ней...
Дом колдуньин был так страшен,
По углам двенадцать башен,

4840
Т54ЛА-ЯГА КОСТЯНАЯ НОГА
401
Ров крутом и нет моста...
Вся околица пуста,
Тут нигде жилья не видно..,
Но хоть в чу же жить обидно,
А ужь все, чем умирать,
Лучше малость подождать,
Не придет ли час спасенья,
Или может сожаленье
На Ягу вдруг нападет,
И она ее снесет,
Возвратит в родное царство...
А колдуньино коварство
Все росло. На целу ночь
Улетала она прочь.
Возвращалась днем с добычей.
И такой у ней обычай,
Угождай чем больше ей.
Тем она все злей да злей!
Змей служил ей преусердно,
Люд губил немилосердно,
Приносил домой тела,
А колдунья их брала,
В разны твари превращала,
Иль варила и съедала...
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ЦАРЕВНА ЛЮБАНА И ЦАРЕВИЧ СПИРИДОН
Скоро сказка говорится,
Да не скоро то творится,
Что рассказывают в ней...
Победив богатырей,
Подошел Булат наш к древу.
Отвязал младую деву,
Потупил смущенный взор
И завел с пей разговор...
«Я девица не простая
(Так, Булата озирая,
Начала она): мой род,
Царством властвуя, живет
И богато, и счастливо,
Всех окольных царств на диво.
Я дочь царская Любана,
Надо мною слишком рано
Разразилася беда.
Я беспечна, молода,
Проживала беззаботно,
Но судьбе было угодно
Наказать меня; злодей —
Царь соседний Федосей —
Как-то раз меня увидел,
Вдруг влюбился — и похитил.
Был с отцом моим он враг,
Не надеялся никак,
Быв беднее всех в округе,
Получить меня в супруги,
Да и мне он не был люб,
Потому что очень глуп...
Он скакал без остановки,
Не давал коню снаровки;
Вдруг сегодня встречу нам
Здесь попался царь Варлам.
Он, как знала я, давненько
Был влюблен в меня маленько...
Лишь меня увидел он,
Страшно сделался взбешен,
Закричал, мечем захлопал,
Страшно конь под ним затопал,
Он с него тотчас сошел,
Речь с противником завел,
За меня с ним поругался;
Впрочем тот не испугался,
Слез с усталого коня,
Привязал скорей меня,
И пошла у них потеха,
Но мне было не до смеха j
Беспокойна и грустна,
Дум мучительных полна,
Я стояла, чуть дышала,
Смерть на помощь призывала,
Чтоб спастися от беды,
Вдруг явился, витязь, ты...»
И она благодаренье
За нежданное спасенье
Тут Булату воздает...
А Булат не узнает
Сам "себя от восхищенья
И какого-то смущенья,
Страстен взгляд его очей,
Страстен смысл его речей;
Но томить я вас не стану:
Он влюбляется в Любану
Просто запросто* и ей
Объясняется скорей
Без дальнейших прибауток,
Как внушил ему рассудок.
Тут Любана покраснела,
На Булата посмотрела
И влюбилася сама,
Просто молвить, без ума.
Решено было: согласье
•На взаимное их счастье
У родителей просить...
Жарко друг друга любить
Поклялись они"до гроба
И пустилися в путь оба,
Чтоо царевну отыскать
И спокойней пировать
После свадьбу. Конь Варлама,
Не сердитый, хоть упрямый.
Был младой царевной взят,
Посадил ее Булат;
Он сказал было невесте,
Что не худо б ехать вместе,
Да стыдлива и скромна,
Заупрямилась она...
Третий день они ужь скачут,
То надеются, то плачут
О царевне молодой,
Что украдена Ягой,
Ждут с часу-на час с ней встречи,
И о ней лишь только речи
Меж собой они ведут,
Либо песенки поют
Про любовну страсть друг
к другу
Да про скучную разлуку.:.
День под вечер ужь склонялся,
Конь Булата спотыкался;
Пет ни лесу, ни жилья,
Все песчанее земля.
Ждут, не выедут ли в поле,
Где б пустить коней по воле
И самим поотдохнуть:
Утомил их долгий "путь.
Стихотворения Н. А. Не£;расова.
Да известно, что и голод,
Как ни будь себе тут молод
Все не тетка, а скорей
Лютой мачихи лютей;
А они давно не ели,
На пути нет даже ели,
А не только что дерев,
Чуть' стоящих от плодов,
Как бывало это прежде...
Едут далее, в надежде
Степь песчану миновать,
Луг цветущий увидать,
Но напрасно ожиданье...
Солнце тмит свое сиянье,
Вечер мрачный настает,
Конь чем далее вперед,
Тем песок все глубже, глубже..,
«Эх, прости, создатель! глуп-жо
Я; вернуться бы назад!»
Размышляет так Булат.
А Любана без движенья,
Словно некое виденье,
На коне своем сидит,
Ничего не говорит.
В ней давно ослабла сила.
И уздечку опустила
От усталости рука...
Сильно их гнетет тоска,
Холод, голод и усталость:
Камень тут взяла бы жалость!
Но Булат не за себя
Плакал, всей душой любя
Черноокую Любану,
Он бы снес больнее рану,
Лишь была б только она
От беды сохранена...
Ужь кони едва ступали,
Беспрерывно подымали
Вверх пещаные столбы...
Не уйти, знать, от судьбы!
Ночь кругом, на что решиться?
«Лучше нам остановиться,
До рассвета подождать,
Чтоб коней не потерять!»
Говорит Булат Люба не,
Не заметивши в тумане,
Что Любана чуть жива;
Нет ответа на слова;
Испугался он ужасно
И к царевне стал несчастной
Громко, жалобно взывать...
Стало на небе светать,
Он остатками настоя
26

4.02
СТИХОТВОРЕНИЯ И. А. НЕКРАСОВА
Лил в лицо ей, громко воя,
И печальна и бледна,
Вдруг опомнилась она;
Стали думать о спасенье,
Тут завидел в отдаленье
Поле пышное Булат;
Поскакал, сердечно рад,
Он туда с больной Любаной.
Вдруг, о ужас! словно пьяной
Пошатнулся в страхе он,
Словно громом поражен:
На него, в змеиной шубе,
На своей огромной ступе,
С дикой яростью врага,
Баба кинулась Яга...
Перед солнечным закатом,
Распростившися с Булатом,
Серп поехал на восток.
Месяц по небу потек.
Звезды в небе засверкали,
Он все ехал дале, дале,
То надеждою живим,
То отчаяньем томим..
Про колдунью мыслил гневно.
Думал встретиться с царевной,
У врага ее отнять,
С нею в царство прискакать
И просить ее в награду.
Он к коню забыл пощаду,
Гнал без памяти его,
Сам не зная для чего.
Вот прошло ужь трое суток,
Стал грустить он, кроме" шуток,
Не встречая никого:
Скука мучила его.
Мучим тайною тревогой,
Ехал он путем-дорогой.
Вдруг однажды при реке
Видит город вдалеке,
На пространстве необъятном
Он, в величии нарядном,
Красовался, процветал,
Чем-то дивным поражал...
«Что за диво, что за чудо1
Побывать бы в нем не худо.
Чтоб немного отдохнуть,"
А потом и снова в путь.»
Серп подумал и помчался...
Конь от жара задыхался,
Он его все боле гнал
И в минуту доскакал.
Город пышен, как столица,
Всюду праздничные лица.
«Что тут, праздник что ль
какой?»
У красотки молодой
Невзначай спросил проказник,
И узнал, что точно праздник:
У царя родился сын,
Так сегодня день крестин...
Серп не знал, за что приняться:
Погодить, иль в путь пускаться?
И, решившись наконец,
Поскакал он во дворец.
Там с придворными съякшался,
Разговорами занялся,
Был прилично угощен
И к царю потом сведен.
Царь был рад ему душевно
И с царицей да царевной
Ну расспрашивать его,
Прибыл к ним он для чего?
Он сказал, что так случайно,
И открыл потом, за тайну,
Что царевны молодой,
Что похищена Ягой,
Он с усердьем рабским ищет
И за ней по свету рыщет.
«Отдохни немного, братец,
Я вина хотя ушатец
Для тебя поставить рад,
Я сегодня тароват:
У меня, вот видишь, диво,
Жил доселе я счастливо,
И во сне, и на яву,
Но счастливей заживу:
Сын третеводни родился,
А сегодня ужь молился
На крестинах сам своих,
Вот, брат, делаем каких!
Это все-б еще не диво,
Да растет он очень живо,
Не по дням, а по часам,
Посмотри, братец, хоть сам.
Верно скажешь, просто милка!»
Тут велел он, чтоб кормил ка
Принесла к нему дитя.
Серп подумал, что шутя
Царь об нем разговорился,
И не мало удивился,
Как увидел, что оно
Не шутя говорено:
Вдруг в покой дитя вбежало
И раскланиваться стало,
Завело об чем-то речь,
Стало прутом кошку сечь.
Серп не верил, чтоб малютке
Было только трои сутки,
Говорил, что лет ужь пять
Он изволит проживать,
Но, побывши с ним с пол суток,
Стал уверен, кроме шуток,
Потому что вдруг при нем
Больше стал он полвершком...
Сила в нем была велика,
Бегал он, как заяц дикий
Не по летам был умен,
Назывался Спиридон.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
ПРЕВРАЩЕНИЕ ЛЮБАНЫ И ЛЮБОВНАЯ'СТРАСТЬ БАБЫ-ЯГИ
А-та-та, да а-ту-ту!
Как во нашем во свету
Дива разные творятся:
В чугунах змеи варятся,
Леший ходит по лесам,
Не дает покоя нам,
Ведьмы ездят на ухвате,
Черти скачут на лопате,
От рассвета до зари
Бой ведут богатыри,
Петухи между собою
Тоже склонны очень к бою:
Между всем, что лишь живет,
Драка вечная идет!
Рыба ищет там, где глубже,
Человек, где жить получше,
И обычной чередой
Все проходит под луной...
А-та-та, да а-ту-ту!
Сказку дальше поведу...
Как опомнился Булат,
Так он стал сердечно рад,
Что с Ягою повстречался.
«Наконец-то я добрался
До тебя, бесовска дочь,
Без сестры не выду прочь!
Я задам тебе трезвону,
Будет свет дрожать от стону.
Так тебя приколочу!»
(Он подумал) и к мечу
Устремился, а колдунья
(Знать она была болтунья)
Без умолку говорит,
В чем-то все его корит
И его о чем-то просит...
Тут Булат свой меч заносит,
По башке колдунью бьет,
Меч колдунью не берет!..
Ха, ха, ха! да хи, хи, хи!
И пустилась во смехи!
Насмеявашся досыта,
Закричала: «Хоть обида
Мне побои от тебя;
Но прощаю я, любя,
Всю вину тебе, как брату!
(Глазки сделала Булату
Тут она, и страшно рот
Искривила, как урод!)
Ты меня не уничтожишь,
А себя лишь растревожишь:
Лучше нужде покорись
И на мне, Булат, женись!
Я хотя и некрасива,
Но за то я в мире — диво,
Не найдешь такой другой;
Очарована тобой.
Вся горю я, вся пылаю,
О тебе одном мечтаю,
О тебе и ночь, и день
Я грущу, бродя как тень!
Помню, взвидела я в жизни
В первый раз тебя в отчизне,
Был ты в поле на коне
И пришел по нраву мне!
Ах! не будь моим тираном!
И к моим сердечным ранам
Сострадание имей!»
Тут она еще глупей

4840
БАБА-ЯГА КОСТЯНАЯ НОГА
Ш
Посмотрела на Булата...
«Даром мне тебя не надо,
Что ты, старая Яга!
Жизнь мне что-ль не дорога?
Убирайся к чорту в гости,
Да прибей его со злости,
Да подай скорей сестру,
А не то — в пыль изотру!»
«Нет же, нет тебе сестрицы!
Не хотел любить Ягицы,
Так не будет век любовь
Греть твою отныне кровь!
Ты меня ввергаешь в горе,
Отпуск дам я Миловзоре,
Лишь останься ты со мной,
Мой тиран, владыка мой!
Что, не хочешь? Ну, так ладно,
Для тебя будет накладно...
А! соперницу свою
Здесь вблизи я узнаю!
Нет, не дам тебе, тирану,
Целовать свою Любану!»
И бросается стрелой
Ведьма к деве молодой...
А Любана б отдаленье
Пребывала в размышленье
И смотрела, как вдали
Небо близко от земли.
К ней колдунья подлетела,
Всю Любану обозрела,
Да и ну над ней шептать.
Черной палицей махать!
До нее лишь дотронулась.
Злобным взором улыбнулась,
Посмотрела ей в лицо —
И Любана в деревцо
Обратилася в минуту,
Да еще, к большому чуду,
Тотчас в землю тут вросла
И качаться начала...
Ветви пышно развевались,
Подымались, наклонялись, —
Все своим порядком шло:
Колдовство свое взяло!
В бой с Ягой Булат пустился.
Но он сколько ни храбрился,
Ведьме просто — ничего,
Лишь накладно для него...
Он же был притом уставши:
Не поевши, не поспавши,
Трое суток ездил он,
Поневоле не силен...
«Скучно жить мне одинокой,
Покорись судьбе жестокой,
Эй, послушай! покорись,
Поскорей на мне женись.
Я не вечно безобразна,
Я бываю и прекрасна:
Есть в году такие дни,
Наступают ужь они.
Буду лучше я рядиться,
Да румяниться, белиться,
Так, поверь, заворожу
И к себе приворожу!»
Так Яга ему твердила,
А он выл, что силы было,
Над несчастным деревцом,
Обратясь к нему лицом.
Ветви с лаской наклонялись,
И как будто улыбались,
То, как будто, плач и стон
От него вдруг слышал он...
День ужь к вечеру склонялся,
С деревцом он не прощался,
Все над ним еще сидел,
На него он все глядел.
Гибким станом любовался,
Превращенью дивовался,
И был полон грустных дум.
Вдруг вверху он слышит шум,
Оглянулся: Змей крылатый,
Весь одет в стальные латы,
И со множеством голов,
Возбуждая страшный рев,
Пролетел над ним. Булату
Он посланником из аду
Показался-б, еслиб он
Не был храбрым урожден...
Меч Булат свой припасает
И о битве размышляет,
Вдруг, с ужасным криком, Змей
Замахал крылом сильней,
Распустил его пошире,
И, хоть весь тонул он в жире,
Так широко рот раззел,
Что Булата разом съел.
Проглотил его, как муху,
И пустился, что есть духу, —
К дому ведьмы прилетел
И на, землю разом сел...
«Выходи, моя Ягица,
Круглолица, белолица!
Я исполнил твой приказ:
Ужь Булат теперь у.нас!..»
Разрядившись, как девица,
Прибежала тут Ягица,
Руку с радости свою
Целовать дала Змею.
А меж тем он из утробы,
Не без радости и злобы,
Вдруг Булата возвратил.
«Как он нежен! Как он мил!
Не изволит ли белиться,
(Закричала тут Ягица)
Впрочем, это не беда,
Лишь была бы красота!»
Да и чмок его тут в губы. •
Чуть Булат с досады зубы
Тут колдунье не разбил!...
— Что бы чорт тебя любил
(Закричал он), я не стану,
Я люблю одну Любану! —
Ха, ха, ха, да хи, хи, хи!
И пустилась во смехи!
«Полно, милый мой дружочек,
Мой прекрасный жизненочек,
Чем же я тебе худа?
Где же лучше красота?
Рот немножко широконек,
Нос изрядно великонек,
На макушке есть рога,
Словно кость одна нога,
Да немножко ухо длинно,—
Но за то ведь я невинна!
Вот что главное, дружок!»
И опять Булата чмок!..
Чуть не выл Булат со злости.
«Ну, попал я в добры гости
(Говорил он про себя...)
Чорт бы взял, Яга, тебя!.. »
А Яга, палима страстью,
И ласкательством, и властью»
И приманками любви
На желания свои
Преклонить его стремится,
Но напрасно горячится,
Наш Булат все: «нет, да нет!»
Произносит ей в ответ.
Так проходят дни и ночи,
Ужь Булату нету мочи
У колдуньи старой жить,
Ласки дьявола сносить,
Быть в ужасном заточенье, —
И, действительно, мученье
Жизнь так глупо проводить,
Лучше запросто — не жить!
Опечаленный и бледный,
О сестре он плачет бедной.
Знает верно, что она
Близ него заключена,
Но. не может с ней видаться,
Вместе горю предаваться,
Вместе ждать бедам конца.
«Хоть бы вестку до отца
Как послать, он верно б вскоре
Прекратил сыновне горе;
Чтоб детей освободить
Рать прислал бы, может быть».
Так мечтал Булат несчастный.
А меж тем в колдунье страстной
Жар любви не потухал,
А все больше прибывал.
Наконец, она однажды,
Вся полна любовной жажды,
Объявила, что Булат
Будет сам себе не рад,
Коль любовь ея отвергнет,
Что в тюрьму его повергнет.
Будет всячески язвить,
Не давать ни есть, ни пить,
Что она его измучит,
Да любить себя научит!
Не послушался Булат.
В сильной злобе, из палат
Отвести его в темницу
Повелела тут Ягица.
И Булат был отведен,
В смрадный погреб посажен.
Заперт накрепко замками.
Плача горькими слезами,
Что затеять он не знал,
День за днем так протекал.. *
А Яга сильнее злилась,
Все румянилась, белилась,
Завивала волоса,
Но ни чуть ее краса
От того не возвышалась,
И по прежнему осталась
Баба злобная Яга
Безобразна, как карга..•

404
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
ГЛАВА ПЯТАЯ
СПИРИДОНОВЫ БОГАТЫРСКИЕ ПОДВИГИ И О ПРОЧЕМ
Крепок, силен Спиридон,
В три недели вырос он.
В три недели укрепился,
К оранной жизни приучился;
Рос он в час по полвёршка,
К удивленью старика,
Своего отца родного,
И всего люду честного...
В царстве шла об нем молва,
Что такая голова
У него, каких доселе
Царства вовсе не имели:
В царстве всех богатырей
Побеждал он, как детей;
Силен, словно царь Самсон,
Королевич Сииридон,
Нет ни в чем ему преграды,
Никому не даст пощады,
Что подковку разогнуть,
Что булавочку согнуть
Для него одно и то же;
Был он в царстве всех пригоже,
Красных девушек любил,
Де ковшем, — ведром он пил.
Доказать чтоб всем отвагу,
И вино и разну брагу...
Все дивилися ему,
Не спускал он никому,
Первый был в бою кулачном,
И в курении табачном,
И в подобных шалостях
Озорник такой, что страх;
В царство всех приколотивши.
Осрамивши, победивши,
Кто был славен удальством,
Стал для всех он словно гром,
Стали все его бояться
И как можно удаляться...
Вдруг стал скучен Сииридон;
Не любил без дела он
Проводить ни получасу —
За проказою проказу
И за жарким боем бой
Уважал он всей душой...
Он пришел к отцу однажды:
«Скоро-ль мне свободу дашь ты,
Гой еси! родитель мой!
Я терзаюся тоской,
Здесь ужь жить мне несподручно,
Жить без дела как-то скучно,
Нет простора ни уму,
Ни удальству моему.
Дай коня мне, дай мне волю,—
Рыскать стану я по полю;
Дай мне щит* да вострый меч,—
Буду головы им сечь!
Богатырской стану силой,
Хвастунов дружить с могилой
Может быть, порой сыщу
Я себе и по плечу;
Тут-то я себя потешу;
Разом глотку перережу
Непреклонному врагу,
Замолчит он, ни гу-гу!
Р разных царствах добываю,
Всех диковин повидаю,
Присмотрю себе жену,
Да домой и улизну
За твоим благословеньем. ..•
Он сказал отцу с почтеньем.
Приласкал его отец,
Прослезился, наконец,
Молвил, слезы отирая:
«Ладно, братец, отпускаю,
Только больно не кути,
Поумней себя веди:
Не дерися с леем попало,
Право, проку будет мало,
Не уйти нам от беды,
Раскутишься если ты,
Если всякому злодею
Подставлять ты будешь шею,
Если, ради удальства.
Будешь дерзок на слова.
Неровен, ведь, челядинец. —
Даст такой тебе гостинец,
Что костей не соберешь,
Без ноги домой придешь»...
Тут ему благословенье
Он дает на отправленье,
И отважный Спиридон,
Тем до нельзя восхищен,
Дует с радости в ладоши,
Раздает прохожим гроши.
Песнь веселую поет
И вино ковшами пьет...
«То-то чудо уродилось,
Вечно-б дралось, веселилось,
Он на все проказы лих,
Кабы больше нам таких,
Так бы, верно, наше царство
Иревратилося в мытарство;
Впрочем, что же? Ничего!
Дурь пройдет ведь у него,
Будет во сто раз умнее!»
Думал царь, и веселев
Становился, а сынок
Пил настойку, как квасок,
Ел себе за кочнем кочень
И был весел очень, очень,
Без особенных баляс,
То и знай — пускался в пллс.
Бой затеял напоследок:
Выбил окна у соседок,
Вызывал богатырей.
Побивал их, как детей,
И, чтоб помнили подольше,
Им рубцов наделал больше,
На спине и на руках,
На боках и на ногах.
До утра попировавши
И часок-другой поспавши,
Начал он сбираться в путь.
Пал отец к нему на грудь
И опять давал наказы,
Не пускался чтоб в проказы,
Чтоб без толку не дрался,
Или как не опился!
А нето задать и перцу
Посулил ему, как шмерцу.
Спиридон сел на коня;
Как огонь на нем броня,
Меч в руках огромный блещет,
Он от радости трепещет,
Нетерпением горя,
Лобызает он царя,
Огорченную царицу
И красотку царь-девипу,
Бьет коня потом ногой
И уносится стрелой...
Едет день, и два ужь едет,.
О победах славных бредит,
С нетерпеньем встречи ждет,
Кто помимо ни пройдет,
Рукавицу в рожу бросит
И сражаться с ним попросит.
«Верно, трусишь, нетопырь!»
Грозно молвит богатырь
И опять все дальше едет,
Да о разных сечах бредит.
Раз он видит: на коне,
В латах кованных, в броне
Едет витязь... То-то радость!
Спиридону шепчет младость:
«Наскочи скорей — и в бой,
Драться где ему с тобой!».
Спиридон летит стрелою,
Приготовливаясь к бою;
Витязь смотрит, удивлен.
«Чтожьты смотришь? (Сниридон
Закричал ему спесиво)
Или я какое диво?
Становись-ка, становись,
Защищаться не ленись,
Будет тут тебе работы!»
«Право, драться нет охоты
(Молвил витязь) жар такой.
Что ^дерися хоть нагой,
Гак устанешь до упаду;
Дай-ка руку мне как брату.»
Спиридон свое поет:
«Видно, страх тебя берет,
Закоптить боишься рожу,
Коли так, тебя я брошу,
Верно, ты большой, брат, трус!
'Говорит он). «Я дерусь!»
Отвечает витязь грозно,
И начался бой сурьезный...
Долго дрались; Спиридон
Вдвое больше был силен,
Но еще не свыкся с битвой:
Он мечем махал как бритвой,
Но неверен был удар.
А другой уже был стар,
Помогал ему тот опыт,
Что в сраженьях частых добыт,
С ним никак он не плошал,
Все удары отражал.
Наконец, уставши драться,
Ну герои обниматься.
«Оба храбры мы равно.
Удальство у нас одно,
Будем лучше мы друзьямтг,
Вместе тешиться боями

4840
БАБА-ЯГА КОСТЯНАЯ НОГА
405
Станем, странствуя везде;
(Спиридон сказал). А где
Ты живешь? За чем пустился
В путь, давно ли веселился,
И когда опять домой
Ты отправишься, герой?»
«Я давным давно из царства:
В силу некого коварства,
Злобной Бабою-Ягой
Перл украден дорогой,
За грехи наши велики,
Дочка нашего владыки,
Послан я ее сыскать
И злодейку наказать.»
«В самом деле? Это чудно!
Нам сыскать ее не трудно-
Ездить буду я с тобой,
Только встречуся с Ягой,
Так ее я изувечу,
Истираню, искалечу,
Что забудет воровать,
Будет ноги нам лизать!»
И Светан со Спиридоном
Разменялися поклоном,
Словно братья обнялись,
В вечной дружбе поклялись,
С час еще потолковали,
Меж себя погоревали
О царевне молодой
И решилися с Ягой
Поскорее как сойтиться,
Покровавее сразиться,
Разом дело все решить
И царевну возвратить.
С тем и в путь они пустились»
Только той надеждой льстились,
Что Ягу как раз найдут
И во гроб ее сведут. —
ГЛАВА ШЕСТАЯ
СВИДАНИЕ ЦАРЕВИЧА БУЛАТА С СЕСТРОЙ И О ПРОЧЕМ
Время льется словно речка,
В жизни человек как свечка:
Проблеснет и догорит,
Только смрад распространит.
В мире счастие непрочно,
Сердце гибнет непорочно,
Только зло одно живет
И толстеет, и цветет;
Слабый сильного терзает,
Глупый умному мешает,
Все идет наоборот,
Чорт мутит честной народ.
Да к большой беде народа,
Кроме всякого урода,
Чтобы пакости творить
И в конец всех разорить,
Хоть и так ужь люди слабы,
Завелися Яги-Бабы
И от ведьм отбоя нет,
Право, жаль взглянуть на свет!..
Проклинал, в темнице сидя,
Света божьего не видя,
Ведьму бедный наш Булат
На особенный свой лад...
Посылал он ей проклятья;
Их не стану повторять я,
Потому что насмешу,
Если все их расскажу.
Находясь в большом свирепстве,
Помышлять он стал о оегстве,
Стены стал с досады рыть,
Да окошки колотить;
Проку было в том хоть мало,
Да надежда обольщала,
А с надеждою под час
Вместо водки пьешь и квас.
Вот, однажды, приуставши,
Долго стену прорывавши,
Руки он сложил на грудь,
Лег немного отдохнуть.
Лишь заснул, пред ним виденья
Появились во мгновенье:
Наклонившися к нему,
Шепчут что-то все ему
На языке непонятном,
Но о чем-то о приятном;
Вдруг исчезли, лишь одно
С ним осталося. Оно
Долго пристально смотрело,
То краснело, то бледнело
И сказало наконец:
«Ты терпенья образец,
И за то тебе в награду
Дам я помощь и пощаду.
Терпеливо все сноси,
Понапрасну не проси
У Яги себе прощенья,
Близок, близок день спасенья;
Все случилося к добру,
Скоро ты найдешь сестру,
Добрый нрав твой мне угоден,
Скоро будешь ты свободен.
Не спеши лишь, подожди,
Да не сбейся как с пути!
А чтоб горю услажденье
Было, думай про спасенье,
Случай дам тебе такой:
Ты увидишься с сестрой;
Па, вот ключ: в твоей темнице
Есть проход к твоей сестрице,
Тут в стене направо дверь,
Отвори ее теперь,
Повидайся с ней немного,
Да смотри, наказан строго
Будешь, если чересчур
Засидишься, балагур.»
Тут исчезло вдруг виденье...
«Что за чудо-сновиденье?
(Говорил Булат себе)
Неугодно ли судьбе
Надо мною посмеяться,
Видно, нечем ей заняться!»
Так дивился, а потом
Шарить стал в стене ключем;
Через темень полуночну
Отыскал он щель замочну:
Ключ однажды повернул, —
Чрез порог вдруг свет блеснул,
Дверь сама собой открылась,
И сестра пред ним явилась.
От восторга сам не свой,
Он целуется с сестрой,
И пошла у них беседа,
Длилась долго, до рассвета, —
Про несчастие свое,
Про житье-свое-бытье
Миловзора рассказала,
И от счастья трепетала,
Что, ее любимый брат,
С ней увиделся Булат.
«И уйти бы нам отсюда
(Говорит Булат) не худо.
Возвратиться бы к отцу,
Ужь пора бедам к концу.
Много, много мы терпели,
Так придется неужели
Долго нам еще терпеть
И отрады не иметь?
Но ужь мне пора в каюту!»
«Погоди хотя минуту,
Посиди *оть до зари,
Да со мной поговори,
Дома нет, кажися, ведьмы.
Можем дольше посидеть мы»,
Говорит ему она...
Вдруг, как будто сатана,
Ворвалася ведьма в двери:
«Эге-ге! какие звери!
Вот бы лихо проведя,
К двери ключ себе нашли!
Мастера, как видно, шарить!
И изволят тарабарить!
Ладно — я вас накажу,
Власть свою я докажу
Над судьбиной вашей жалкой!»
Тут своей волшебной палкой
К ним она коснулась: вмиг
На их месте, вместо их,
Две статуйки показались,
Да недвижны и остались,
В землю накрепко вросли,
Не отдернешь от земли!
«Стойте тут себе, дубины!»
Тут разглаживать морщины
Ведьма стала на челе,
А потом на помеле,
Прогоркнувши через кровлю,
Вновь отправилась на ловлю...
Туча по небу бежит,
Месяц на небе горит,
В роще свищет соловей,
Говорит с травой ручей,
Облетая вкруг кладбище,
Жадный ворон ищет пищи,
По долине на коне
Скачет путник при луне...
Кто ты, путник одинокий,
Ед^шь близко иль далеко?
Из палат ты, иль твой дом

4.06
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
шо
Не сияет серебром?
Для чего ты среди ночи
Гонишь лошадь что есть мочи,
Иль, уставши от пути,
Хочешь кров скорей найти?
«Еду я из стран далеких,
Из палат царя высоких,
И гоню и день, и ночь,
Чтоб найти цареву дочь,
Изломать колдунье кости,
Я за тем к ней еду в гости,
Я царев посланный Серп:
На щите горит мой герб.
Меч в руке моей широкий...»
Едет Серп путем дорогой,
В даль туманную глядит,
Все по прежнему грустит;
Он бы с радостью подрался,
Да никто не попадался.
Скука бедного взяла
И на душу налегла.
«Хоть бы леший мне попался,
Так и с ним бы я подрался! »•
Про себя он говорил
И коня со злости бил...
Средь своих печальных дум,
Вдруг вдали он слышит шум.
Шум становится сильнее,
Серп бодрее и бодрее:
То-то, думает, сражусь,
За всю скуку поплачусь!
Кто бы ни был тут, хоть дьявол,
Хоть по воздуху б он плавал,
Хоть скакал бы на коне,
Хоть бы был он весь в огне,
Ни за что не дам я тягу.
Лучше мертвым тут же лягу1
Шум еще сильней, сильней,
Вдруг он видит: страшный
Змей
На него стремится прямо,
Рот огромный словно яма
У него ужь растворен;
Серп испуган, изумлен,
Но меча не забывает,
О сраженьи помышляет.
Змей летит, летит, летит —
Налетел — и делу квит!
Проглотил Серпа, как муху,
И помчался, что есть духу.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
О ТОМ, ЧТО ГОВОРИЛО ДЕРЕВЦО СПИРИДОНУ И КАК ОН НАШЕЛ ЯГУ
И дорогой, и бурьяном
Спиридон скакал с Светаном,
Все хотел попасть на след,
А следа все нет, да нет.
Где к Яге-Бабе дорога?
Ведь дорог на свете много,
Словно праздничный базар,
Испещрен земной весь шар!...
Но, надежды не теряя,
О царевне размышляя,
Дале ехал Спиридон.
С каждым днем был крепче он,
С каждым днем он был сильнее,
Ловче, краше и смелее:
Рад душевно был Света н,
Что ему судьбою дан
Спутник столь во всем
отличный...
Чередой все шло обычной;
Раз, прервав немного путь,
Спиридон лег отдохнуть,
И Светан улегся тоже,
На другое утро — что же?
Нет Светана, нет, как нет,
Ужь пропал его и след.
Конь по прежнему пасется,
На осине щит трясется,
Воткнут в землю, меч стоит,
Все по прежнему лежит,
А Светана нет да-й-только!
Стал, не струсивши нисколько,
Спиридон его искать,
Да с надеждой поджидать,
Но Светан не. возвратился.
Спиридон тут подивился,
Не стерпел, чтоб не вздохнуть,
И один пустился в путь.
Едет, голову повеся,
И почти не куролеся,
ДумУ думает тайком,
Озирался кругом.
Минул лес. Пред ним долина,
Разноцветна как картина,
В ряд на ней деревьев цепь
А за ней песчана степь.
Ехать дале. иль вернуться,
Или в сторону шатнуться?
Думал молча Спиридон,
Наконец решился он:
Через степь, во что б ни стало,
Переехать, как попало,
И поставил на своем,
Хоть устал с своим конем.
Вот в долину от въезжает,
Поскорей с коня слезает.
Озирается вокруг.
«Словно с кем-то я сам друг,
Чей-то голос грустный слышу,
Кто жь бы это был? — не вижу!»
Размышляет Спиридон,
TjT опять долину он
Обозрел и по средине
Деревцо на той долине
Одинокое узрел.
Отдохнуть под ним он сел...
Вдруг он слышит некий ропот
И какой-то грустный шопот
Прямо над ухом своим,
Стал он слушать, недвижим:
«Витязь, будь великодушен,
Добродетели послушен,
Сохрани меня от "бед!
Здесь не мил мне дневный свет!
Я не дерево — девица,
Баба старая Ягица
Изувечила меня,
А была свободна я:
И спокойством наслаждалась,
И любовью обольщалась,
Женихом мне был Булат,
Будешь мне и друг, и брат.
Если ты меня избавишь,
Полюбить себя заставишь;
Победи скорей Ягу!
Жить я дольше не могу
В этой тягостной неволе,
Сил моих не хватит боле.
Как Ягу ты победишь,
Не сплошай тут как, смотри-ж,
У нее есть жезл волшебный,
С виду он не велелепный,
Но в нем сила такова.
Что вновь буду я жива,
Если им ко мне коснешься.
С Змеем ты сперва
столкнешься,
С ним дерися из всех сил,
Он становится ужь хил.
И хоть много люду губит.
Да и сам Яги не любит.»
Тут умолкло деревцо,
Спиридоново лицо
Полным счастьем просияло,
Ужь охота забирала
Поскорей сойтись с Змеем
И с Ягицею потом.
Вдруг летит и самый Змей,
Ветра бурного быстрей;
Спиридон свой меч хватает.
Против Змея обращает,
Змей помимо пролетел,
Боком лишь его задел,
Змей свирепо оглянулся
И тотчас назад вернулся.
Тут начался жаркий "бой:
Спиридон одной рукой
Все удары отражает,
А другою защищает
От ударов он себя,
Змей, свирепственно хрипя,
То и знай его колотит.
Долго битва происходит,
Оба ранены давно,
Кровь смешалася в одно,
Но конец еще не близок,
Спиридон пред Змеем низок:
Змей ударит и назад
Отлетает, супостат!
Наконец случайно Змею
Спиридон вцепился в шею.
Крепко держится, а Змей
Все сильнее и сильней
Отбивается, — но тщетно!
Спиридону лавр победной
Улыбаться начинал;
Змей последний дух собрал,
Приподнялся и в минуту
Полетел, к большому чуду!

4840
ВАБА-ЯГА КОСТЯНАЯ НОГА
407
Спиридон на нем сидит,
По башке его тузит,
Не дает ему покоя,
Он летит все, громко воя,
Наконец, он долетел
И к Яге на крышу сел;
Ну вопить тут гласом зычным,
От всегдашнего отличным,
Так вот горло и дерет,
Спиридон его все бьет,
А Яга на голос Змея
Собралася поскорее,
Помогать ему летит.
«Плохо дело!» говорит
Спиридон себе, ведь с ними
Мне не справиться с двоими,
Ведь, пожалуй, цап-царап!
Я и так уже ослаб,
Надо этого спровадить,
Да- потом и с ведьмой ладить
Тут принялся Змея он
Колотить со всех сторон:
То мечом его поколет,
То зубами рвать изволит,
А меж тем он все глядит,
Скоро ль рот Змей растворит.
Дождался, — и меч с размаху,
Без печали и без страху,
В горло Змею засадил.
Там его поворотил.
Змей грызет железо зубом,
Но, в своем свирепстве глупом,
Не находит ничего
Для спасенья своего;
Что за дело Спиридону
До его смешного стону,
Он не меньше оатился,
Резать Змея принялся;
Перерезал ему глотку,
Допил бывшу в Фляжке водку
И слезать он с крыши стал,
Тут Ягу он увидал,
Со всех сил к нему летящу,
Под собой земли не зрящу.
Ну (подумал он) еще
Будет дело горячо,
Будет много мне работы,
Благо много и охоты!
Навострив свои рога,
Мчится старая Яга:
Поровнялась прежде с крышей,
Поднялася после выше
И пришла в великий страх:
Мертвый Змей в ее глазах.
«Ах ты, Змей мой Змеулаиыч,
Дорогой Иван Иваныч!
Кто тебя так исказил,
Буйны головы разбил?
Друг души моей безмерный,
Мой слуга не лицемерный,
Мой кормилец, брат ты мой,
Кто глумился над тобой?»
Так колдунья сожалела
И на крышу сесть хотела,
Спиридон ее схватил,
В бок свирепо поразил.
Оглянулася Ягица,
Принялась кричать и злиться,
Длинну палицу взяла,
Бить героя начала:
Раз ударила — герою
Стало вовсе не до бою,
Не упал чуть со всех ног;
Но себя он перемог,
С новой силой стал сражаться,
И, что долго прохлажаться,
Просто за-просто сказать,
Стал Ягу он побеждать.
Тут Яга свирепо взвыла,
Пощадить ее просила.
«Нет, пощады я не дам,
Отошлю тебя к чертям!»
Пуще тут Яга озлилась,
Завертелась, закружилась
И вскричала, во гневу:
«Пусть я больше не живу,
Пусть ты жизнь мою погубишь,
Тем царевны не искупишь!»
Головой тут потрясла
И со злости'умерла.
Спиридон тут спохватился,
На себя он сам сердился,
Что не выведал о том
Перед ведьминым концом,
Где она царевну скрыла.
Вспомнил он, что говорило
Деревцо в долине той,
Где вступил он с Змеем в бой;
У Яги тот жезл сыскавши
И его с собою взявши,
Он отправился потом
Обыскать колдуньин дом.
ГЛАВА ОСЬМАЯ
О ТОМ. ЧТО ДЕЛАЛИ СПИРИДОН С БУЛАТОМ И НА КОМ ЕХАЛИ ИХ НЕВЕСТЫ
В мрачну думу погружон,
Молча ходит Спиридон,
На себя нещадно гневный.
Ищет в доме он царевны,
Все покои обыскал,
Наконец вошел в подвал.
Ничего и тут, — все пусто,
Пахнет только лишь капустой.
Дальше молча он идет
И Фонарь в руке несет.
Две статуйки небольшие,
Обе стройные такие,
Он увидел, посмотрел,
Приподнять было хотел;
Но напрасно горячился,
Их не поднял, как ни бился.
«Где-жь царевна? где она?
Неужели сожрана
Ненавистною Ягою?»
Молвил он, стуча ногою..
Грустно бедному ему,
Не приложит он уму,
Поступить как в этом деле,
Клонит сон его к постеле.
Долго, долго он не спал,
Чересчур в бою устал.
Перемочь сна сил не стало,
Он прилег под одеяло;
Спит и видит: некий дух
Прилетает к нему вдруг
И гласит ему чуть внятно:
«Храбрость мне твоя приятна,
Ты отлично поступил,
Что в конец Ягу убил.
Не крушися, все устрою,
Скоро всех вас успокою.
Как царевны не найти?
Снова ты в подвал поди,
Две статуйки там заметишь,
(Ты огонь затем засветишь:
Без огня нельзя никак,
Там всегда ужасный мрак.)
Прикоснися к ним той палкой,
Что ты взял у ведьмы жалкой,
И увидишь пред собой
Брата родного с сестрой.»
Тут изчезло вдруг виденье,
Он проснулся в изумленье,
Пораздумал, погадал,
И отправился в подвал.
Только палицей коснулся,
От восторга улыбнулся:
Миловзора и Булат
Пред очьми его стоят...
Брат с сестрою обнялися
И слезами залилися.
Даже самый Спиридон
Был растроган и смущен.
Объяснил он все им вкратце.
Обнялись они, как братцы,
И сбираться стали в путь,
Не подумав отдохнуть.
Лишь Булат один невесел,
Мрачну голову повесил.
«Где Любанушка моя?
Одинок неужли я?»
Говорил он с сожаленьем.
Спиридон тут с восхищеньем
Речь Булата перебил,
Все как должно объяснил;
Тут в долину побежали.
Деревцо скорей сыскали
Прикоснулися жезлом.
Да и дело все с концом!
«Я роптать теперь не стану,
Возвратил мне рок Любану!»
Закричал, сердечно рад,
Торжествующий Булат;
Стал с Любаной обниматься
И с восторгом целоваться,
А меж тем наш Спиридон
Миловзорой был пленен,
И она его улыбкой
Подарила не ошибкой.
Брат на помощь подоспел,
Кончить все как раз умел.
Решено было — на счастье

408
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
У отца просит согласья'
А потом и под венец,
Если даст его отец.
В стойле ведьмы конь Булата
Поджидал его, как брата;
Там же было два коня,
Все как будто из огня,
Так вот пол ногой и роют,
Ну не дешево чай стоют!
Не подумай на них сесть:
Целиком готовы съесть!
Но неробкие девицы,
Не боясь коней Ягицы,
Сели бережно на них
И затихли коня в миг.
Спиридон меж тем в минуту
Отыскал кобылку люту
И отправилися в путь....
Громко песенки поют,
Разговаривают дружно.
«Ничего теперь не нужно
Нам: мы счастливы «вполне;
Одного лишь жалко мне:
Где те храбрые герои,
Что со мной пустились двое
За младой моей сестрой
Поразведаться с Ягой?»
Говорит Булат печально...
Едут шибко, путь им дальной,
Приезжают вдруг к реке:
Волны брызжут в тростнике,
По песку журча струятся,
В даль туманную катятся...
«Посмотри-ка, ведь река,
Мне кажись, не глубока,
Пересохла от морозу;
Чем искать нам перевозу,
Переехать лучше в брод,
Далеко она течет
(Говорит Булат), скорее
Да и ехать"веселее.»
И они пустились в брод.
Вот Булат на берег тот
Переехал безопасно,
С Миловзорою прекрасной
И с Любаной Спиридон
Едет вместе... только он
И величествен и важен,
Обгоняет их на сажень.
Вышел на берег, назад
Оглянулся, и Булат
Тоже смотрит в изумленье...
— «Что за чудное "явленье?
Да на ком они сидят?—•
(Гак друг другу говорят).
Оказалось, что Любана
На загорбке у Светана,
Миловзора на Серпе...
Вот что вздумалось судьбе!..
Посмеялись, подивились,
В брод за ними возвратились,
Их на берег принесли
И распрашивать пошли:
Как да что? каким манером?
Ужь наверно изувером
Все настряпалося так?
«Да, Яга, наш общий враг,
Так над нами подшутила,
Нас в лошадок превратила:
К ней принес нас лютый
Змей,
Что служил усердно ей,
Мы бы вечно так остались,
Еслиб вы не догадались
Нас от ведьмы увести,
Чрез ручей сей провести.
В нем течет вода живая,
От волшебства избавляя,
Прежний вид он тем дает,
Чрез него кто перейдет!»
Так сказал Светан. Довольны,
Независимы и вольны,
Все обнялись чередой
И пустилися домой;
Радость души их живила,
Услаждала, веселила,
Дни невидимо текли.
И родительской земли
Скоро им явились зданья,
Было радостно свиданье.
От восторга сам не свой,
Всех лобзал старик седой,
В честь героя Спиридона,
Дал земных он три поклона,
Дал ему в невесты дочь.
Пир начался в ту же ночь,
Две вдруг свадебки справляли,
Без пощады пировали...
Брага пенная лила,
Яствам не было числа.
Все, что было только вкусно,
Приготовили искусно
И поставили на стол.
Пир три дня, три ночи шел.
Я там был во все три ночи,
Ел, что было только мочи,
За стаканом пил стакан;
А все не был сыт и пьян.
СКАЗКА О ЦАРЕВНЕ ЯСНОСВЕТЕ
Цып, цып, цып! ко мне, малютки,
Слушать сказки, прибаутки!
Ужь чего мне на веку
Не случалось, старику?
Дай бог памяти! Гисторий
Слышал пропасть! Как Егорий
;С волком дрался; как солдат
Вдруг попал ни в рай, ни в ад,
Как Руслан с Бовой сражался,
Как на чорте Карп катался,
Как, не для ради чего,
Чорт взял душу у него!
Как Егору да Вавиле
Ведьмы ребра изломили;
Как пяток богатырев
Полонили сто полков,
Как Ягу прибил Данилыч,
Сатана Сатанаилыч
Как на землю нисходил,
Души добрые мутил...
Как Иван коня-горбатку
Заставлял плясать в присядку,
Как бесстрашный царь Макар
Полонить ходил татар...
Как по щучьему веленью,
По Иванову прошенью
Ведра на гору взошли
На потеху всей земли...
Как он ездил на лежанке,
Как держал колдунью в банке
Чернокнижник Змеулан,
Страх для всех окольных стран...
Знаю все, но не об том
Речь теперь мы поведем.
Поведем мы речь про царство,
Про большое государство,
Где во время сказки сей
Государь был Елисей...
Елисеево правленье
Было всем на удивленье,
Силе вражеской на зло,
Царство крепло и цвело;
Там не слышно было мору,
Ни вражды, ни заговору,
Ни других каких потех,
Побери их леший всех!...
Все как братья словно жили,
А царя ужь как любили,
Так, не хваставши, скажу,
И ума не приложу!
Да, и то сказать, еще бы
Не любить его особы,—
Был он подданых отец,
Награди его, творец!..,
Словно с детками родными,
Он, вишь, всем делился с ними,
Чуть победа, празднество —
У него и пиршество!
Все бояра, все миряна,
Все чиновные граждана
Ужь к нему приглашены
И в повал напоены!
У царя еще, окроме
Этих милостей, был в доме
Преогромный вечный пир
Для того, кто сед и сир...
Так он страждущих всех
нежил...
Бог за то его потешил
И, по благости своей,
Даровал ему детей
Умных, добрых, залихватских,
Проживавших в чувствах
братских I
Старший сын его Роман
С виду был другой Полкан,
Настоящим он ироем
Ходит в доме по покоям,
Ростом чуть ли не в сажень,
И красив как вешний день...
Кудри сами завивались,
И усы ужь пробивались,
Был ужь он во цвете лет,
Расцветал как маков цвет...

4810
СКАЗКА О ЦАРЕВНЕ ЯСНОСВЕТЕ
400
«Что, Роман, брат, не пора ли
И жениться для морали?
Ты ужь взрослый молодец»,
Раз сказал ему отец,
Наш Роман потупил очи
И заплакал, что есть мочи.
Так что сердце у царя
Сжалось, в виде сухаря,
Так что инда все окошка
В доме вздрогнули немножко...
«Рад я, батюшка, жениться,
Коль невеста мне случится
Из каких заморских стран»
(Наконец сказал Роман).
«Только надо не простую,
А царевну молодую,
Чтоб была она умна
И богата и красна».
«Правда, правда! (царь ответил)
Я еще не заприметил
Для тебя, брат, по плечу,
Но, авось, ведь и сыщу!»
На другой день совещанья
Разослал царь приказанья,
Чтоб немедленно к нему,
Как владыке своему,
Ради некого присловья
Собралися все сословья,
А меж тем велел он пир
Приготовить на весь мир...
Дело важное решиться
На пиру должно; боится
Царь, не то, чтоб самому
Не достало тут уму,
И не то, чтоб из приличий,
А старинный был обычай
Дело важное решать,
Чтоб несчастья избежать,
Не нажить поклепу света,
После общего совета....
Пир готов великолепный,
На столы напиток хлебный,
Мед и прочее вино
Ужь давно принесено...
Гости в доме кишмя кишут,
От восторга еле дыхнут,
Что пришла такая честь —
За столом им царским есть...
Вышел царь. Пошли поклоны,
Толковали про законы,
Про спокойство, про войну,
Про дела и старину...
Елисей вдруг с места сходит,
На высокий трон восходит,
И оттуда речь ведет
Поклонившись наперед...
«Вам, бояра и дворяна
И чиновные граждана,
Всем известно, что я сед,
Что ужь мне не двадцать лет...
И для этой-то причины,
Чтобы не было кручины,
Чтоб все шло у нас к добру
И тогда, как я умру,
Объявляю всенародно,
Что оставить мне угодно,
Не в обиду никому,
Трон мой царский, по уму
И по росту великану,
Сыну старшему Роману.
Но чтоб это учинить,
Надо нам его женить,
Чтобы он не баловался,
За чужими не гонялся,
А наипаче, чтоб в стихи
Не пустился на грехи...
Ваш совет я уважаю
И затем вам предлагаю
Поразмыслить и решить,
Сыну ровню где найтить.
Из которого де царства,
Вы скажите без коварства,
Нам царевна по плечу;
А не то приколочу»,
(Царь промолвил ради шутки,
Он остер на прибаутки,
Хоть и нету в них пути!..
Ну, да бог ему прости!)
Тут бояра и дворяна
И чиновные граждана
Почесали за ушми
И задумались вельми...
Долго думали, корпели,
Угодить царю хотели,
Всяк совет давал тут свой
Ради надобности той;
Царь, прослушавши, «не пара!»
Отвечал им: «та ужь стара,
Та горбата, та бедна,
Не царевна та княжна»...
Лоб бояра потирали,
Думать снова начинали...
А мудрец один седой
Лишь качает головой.
Ладно (думал он) постойте,
Что вы тут себе ни пойте,
А как я свое скажу,
Так ужь верно угожу;
И решивши наконец,
Начинает так мудрец:
«Царь наш, ты нам благодетель,
Счастья нашего содетель,
Не вели меня казнить,
А вели мне говорить».
— «Говори!» царь отвечает.
И мудрец так продолжает:
«Силен ты, богат и славен,
Кто с тобой по власти равен?
У кого такая рать?
Где такая благодать?
Царства более твово
В свете нет ни одного,
Все владыки, все соседи
Пред твоим величьем дети,
И в свекрови ни одна
Из их дочек не годна....
Да и нет во всей природе,
Ни в одном сиречь народе
Нет пригодной для него,
Для Романа твоего...
К пользе царственной ревнуя,
Обвенчать его хочу я
На красотке не земной,
На владычице ночной.
Пречудеснейшая тайна
Мне открылась не случайно,
Коли хочешь, сообщу
И что делать научу...»
«Говори! да лишь курьезно»,
Отвечает царь серьезно,
«Разным вздором не скучай,
Подарю тебе на чай»»....
Вновь мудрец так начинает:
«В неком царстве проживает,
Что за тридевять земель,
Славный царь Ходинамель...
У царя окроме дочек
Есть приемыш, как цветочек
Расцветает пышно он
Весь сияньем окружен...
То царевна Ясносвета,
В царстве лучше нет предмета,.
Так чудесна, так умна,
А особенно ясна!
Все дивятся, что за чудо,
Самоцветней изумруда,
Как от месяца в ночи
От нее идут лучи...
По известной мне науке
Прокатился раз от скуки
Я в то царство, лишь на час
Отлучившися от вас...
Как вошел во двор я пышный^
Только было там и слышно.
Что хвала ее красам,
Диву дался я и сам...
Столько блеску, столько жару.
Что недолго до пожару!
Ну, диковина! дивней
Не найдется в жизни сей!
Вот ужь, правду молить, знатно Г
Только мне не вероятно
Что-то стало, что она
Вишь от смертных рождена...
Разум мой пришел в свирепство,.
Я принялся за волшебство...
И недолго я гадал,
Подноготну всю узнал...
Умолчу, каким манером,
Не назвали б изувером!
Просто молвлю, что она
Не царевна, а луна...
В небе скучившись дежурить,
Гарцевать и балагурить,
И пред солнцем не хотя
Унижаться, не светя,
Днем она на землю сходит
И в том царстве день проводит*
А как солнце сходит прочь,
Освещать уходит ночь..,.
Вот невеста для Романа!
Кроме царственного сана,
И ведь где же? в небесах!
Важный клад у ней в руках,.
И богатство ее будет,
Бело озеро запрудит»...
«Ладно! (молвил Елисей)
Нарядить к царевне сей
После завтра же посольство,
Да не делать своевольства.
Чинно там себя вести,
Чтоб невесту привезти,
Без урону и изъяна
Для царевича Романа...
Штука славная! луна
Будет в дом к нам введена!
Ну, брат, честь тебе и место,
Да спасибо за невесту,
Ведь.такой уже другой
Не отыщешь под луной!»...

410
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
/840
(Говорит царь мудрецу)
«Но еще царю-отцу
Нужно молвить, между прочим,
Что ведь этак не упрочим
Мы навек себе луны
(Говорит мудрец), должны
Мы к земле ее навеки
Приковать»... «Но человеки
Через эти чудеса
Могут выколоть глаза,
•С осязанием подпиской,
Чтоб к земле держалась близко
И являлась поскорей,
Будем отпуск давать ей,
Только б с солнцем не дружилась
Иль с звездами не водилась,
Впрочем это ужь, тово,
Дело сына моего!»
Царь сказал с самодовольством
И занялся хлебосольством,..
«Нет, не ладно, царь-отец!
(Отвечал ему мудрец)
Так она, у нас соскуча,
Заберется в серы тучи,
И попробуй-ка поди,
Вновь беглянку приведи!..
Нет, чтоб было безопасно,
Средство знаю я прекрасно:
Есть чугунное кольцо
Здесь со мною на лицо... *
Вот, царевич, (тут до стану
Он согнулся в честь Роману),
Вот возьми! да береги
Уничтожить не моги!
Поезжай ты сам в те страны,
Я коня тебе достану,
Да такого, что он в час
Донесет тебя как раз...
Как вспылят у вас сердечки,
Да захочется колечки
Друг у друга променять,
Это ей изволь ты дать;
Ей оно вопьется в руку,
Но не бойся, стерпит муку...
Но за то, ручаюсь я,
Будет целый век твоя»...
Царь радехонек до смерти,
«Не вмешались бы тут черти!»
Говорит он. Славный пир
Тут пошел на целый мир,
В честь блистательной надежды.
Наконец сомкнулись вежды;
А царевич наш Роман
Был ужь близко чуждых стран...
Пречудовую свиньюшку,
Ростом в здобную ватрушку,
Подарил ему мудрец.
Вот и к царству наконец
Наш царевич подъезжает,
Тут свиньюшку оставляет.
И идет себе пешком
В преогромный царский дом.
В нем и роскошь, и богатство,
И устройство, и опрятство,
й различных тьма красот,
Сам колдун не перечтет...
У дверей стоит прислуга
Вся в убранстве из жемчуга,
Так, как жар вот и горит,
По ишпаыски говорит....
Между ими тут Емеля...
«Где царя Ходинамеля,
Говорит Роман, найти,
Укажи, — да проведи!»
Тут прислуга подскочила
И царевича спросила,
Кто он родом и отколь,
Не саратовская ль голь,
И не с вражьего ль навета
Прикатил к нам до рассвета?
Но с почтением потом
Отступили чередом,
Поклонились и к царю
Дали путь богатырю...
«Нутка, царь Ходинамель,
Оставляй твою постель!
(Закричал дурак Емеля
И толкнул Ходинамеля)
К нам царевич из чарморя
Прикатил размыкать горе,
Угощенье припаси
Да садиться попроси!...»
Не расслышав хорошенько,
Рассердился царь маленько,
И вспылив на дурака,
Дал в загривок тумака...
Вдруг он делом спохватился,
Как надлежит извинился;
И с царевичем они
Ужь осталися одни...
Тут Роман потупил очи
И заплакал, что есть мочи,
Слезы вытер рукавом
И речь начал так потом:
«В наше малое поместье
Донеслося, царь, известье
Из огромного твово,
Что дивней нет ничего
Среди всех пределов света,
Как царевна Ясносвета,
Дочь названная твоя,
Ей в мужья гожусь ли я?
Согласишься ль ты — не знаю,
Но к ней страстью я пылаю,
Хоть не видел никогда;
(Ну да это не беда,
Коли с неба, так ужь видно.
Что ей мужем быть не стыдно»,
Он подумал про себя)...
«Я и дочку для тебя
Уступить готов любую,
Хоть старшую, хоть меньшую...
У меня их богатель!»
Отвечал Ходинамеяь
И воскликнул, что есть силы:
«Эй, вы, дочки мои милы!
Мы, сударыни, на час
К нам в беседу просим вас»...
Только вымолвил... девицы
Прибежали из светлицы,
И все стали у стены...
«Ну, которую в жены
Ты, царевич, завоюешь
Или всех их забракуешь?»
Царь сказал Роман взглянул:
«Знать, мудрец меня надул
Или я теперь в угаре,
Тут такие-инда хари,
Что за чертовых сестер
Их признать так не позор!»
Так Роман себе помыслил,
Их по пальцам перечислил...
Вдруг на самом на краю
(Я от вас не утаю,
Он в тот час немного струсил,
Так его переконфузил
Ясносветы чудный взгляд!)
Видит: два глаза блестят,
Самоцветный словно камень,
Словно звезды, словно пламень!
«Та, та, та! Так вот она
Ужь действительно красна.
Правда, в ней ужь столько жару,
'Что недолго до пожару»...
Он подумал... Зорких глаз
Не спускал с нее он час,
Поразмыслил, постыдился,
Да по горло и влюбился.
«Уступи ты мне вот эту,
Сиротину Ясносвету,
Ужь куда мне до другой,
Удовольствуюсь и той.»»
Так Роман сказал с усмешкой,
Царь же думал: «глуп, как пешка,
Он урод, молокосос,
Он слеп вовсе, или кос,
Хорошенько я не знаю.
Лишь того не постигаю,
Отчего не дочь мою
Он берет в жену свою...
Пусть же няньчится
с девченкой!..»
«Коли хочешь, будет женкой
Ясносветочка твоей,
Приказать не смею ей,
А даю свое согласье.»
Он сказал... Роман от счастья
Чуть в безумство не пришел,
Чепухи не замолол...
Но опомнился... К невесте
Подошел с царем он вместе
И его женою быть
Стал красавицу просить...
Ясносвета оробела,
С изумленьем посмотрела,
Раскраснелась как заря,
И с согласия царя,
Наконец ему сказала:
«Что охота вдруг припала.
Да и видано-то где —
На безродной сироте
Сыну царскому жениться?..
Но должна я согласиться,
Коли дело ужь давно
Без меня порешено»...
Тут Роман кольцо снимает,
Ей на руку надевает,
А ее берет себе;
И, покорствуя судьбе,
Царь чету благословляет
И, меж прочим, прибавляет:
«Но ты знаешь ли—она
Ведь как нищая бедна?
Я не знаю ее роду,
По двенадцатому году
В плен была она взята,
И в дворец мой принята...
Я даю лишь хлеб ей с солью,
Ты берешь ее голь-голью»...
«Ладно, думает Роман,

4840
СКАЗКА О ЦАРЕВНЕ ЯСНОСВЕТЕ
411
Не глумися, бусурман.
Или ты и сам не знаешь,
Что из царства отпускаешь
Драгоценный, чудный клад:
Ладно, буду я богат,
Ведь луне сребра и злата
Занимать, я чай, не надо,
Царства купит ваши все
Тем, что есть в одной косе»....
Помолившись, поклонившись.
И радушно распростившись,
Царь с царевной молодой
Отправляется домой,
Между тем царь Елисей
Называть велел гостей;
Предан радостной надежде,
Ходит в праздничной одежде,
Приказанья отдает,
Да застольную поет...
День к полудню стал склоняться,
Гости начали сбираться
И меж множеством гостей
Прикатил царь Пантелей,
Пожилой, не политичный,
С Елисеем закадычный,
Приглашенья он не знал,
А нечаянно попал...
Притвориться не умея,
Царь в сторонку Пантелея
Вдруг отводит, и тишком
Говорит ему потом...
«Поздравляй, брат, поскорее
Ты с невесткой Елисея.
Сына, братец мой, женю
И на нынешнем же дню..
А невеста так ужь чудо!
Самоцветней изумруда,
Лучше б я и не желал,
Разве ты бы дочь отдал,
Так задумался б немного.»
«Ох! давно по воле бога
Дочь погибла у меня,
Даже как, не знаю я,
Делать нече! Не вернется,
Только плакать остается,
А охотно бы Роман
Был в мужья ей мной избран.»
Так ответил со слезами
Пантелей, и рукавами
Нутка слезы утирать,
Чтоб тоски не оказать.
Елисей великодушный
Сам завыл, как малодушный,
Пантелея утешал,
И потом ему сказал:
«Что касается до сына.
То счастливый он детина.
Ведь, поверишь ли? луна
Будет, брат, ему жена...
Все небесное пространство
Па одно, вишь, ей убранство.
Вишь в приданое идет
Целиком небесный свод
Ей с морями, облаками
Поселеньями, садами,
С кормной птицей всех сортов
И скотиной всех родов;
Будет тут тряхнуть червонцем!
Только жаль, что вместе
с солнцем
Ей придется всем владеть,
11 сношенья с ним иметь...
Впрочем, что же, бог помилуй!—
Как войдем мы только в силу,
Можно знаешь, и тово...
Рати двинуть на него...
Не большая ведь персона
Да и светит-то как соня,
Не заботясь ни о чем,
Ну да мы его пугнем.» —
Молча слушал Пантелей
То, что баял Елисей,
И потом сказал с улыбкой:
«Ну, смотри, брат, как ошибкой
Не вломися в чепуху,
Уморишь всех со смеху...
Есть ли месяцу причина
Выходить за твово сына?
Да при том и небеса
Без него, что за краса!»....
Елисей вельми серчает
И подумав отвечает:
«Что сказал, то докажу,
Всех на свете пристыжу».
Тут он все пересказал,
Что мудрец ему сказал.
Пантелей пожал плечами:
«Славны бубны за горами••
Он подумал, а потом
Занялся и пирогом...
Так прошло около часу,
Елисей напился квасу "
И хотел ложиться спать
На удобную кровать,
Вдруг обрадованный слышит,
У ворот свиньюшка дышит
Так, что ажио все дрожит.
Елисей туда бежит,
Сына у двери встречает,
Лобызает, обнимает,
А Роман, вместо ответа:
«Вот царевна Ясносвета!»
(Говорит ему) и он
Отпускает ей поклон...
Сердце пляшет от блаженства
У царя! Все совершенства,
Все, чем славен женский пол,
В Ясносвете он нашел.
Весть гремит, меж тем,
в народе,
Что луны теперь в природе
Ужь не будет, что она
За Романа отдана.—
Кто шататься в пьяном виде
Ночью любит, тот в обиде
Был при случае таком;
А кто любит царский дом,
Тот в сильнейшем был восторге,
И в трактире и на торге
И в домах и на дворах
Пел с восторга так,что страх...
И придворные того же
Были мненья; всех пригожей,
Всех яснее, всех белей
И прекрасней и умней
Все царевну признавали,
Да из чарок попивали....
Лишь один царь Пантелей
Что-то не был веселей...
Без любви и без привету
Он смотрел на Ясносвету,
И так пристально смотрел,
Что самой ей надоел.».
Чтоб скорей окончить дело
И кутить опосле смело,
В честь счастливому концу,
Молодых ведут к венцу...
Обвенчали по порядку...
Чуть не пляшет царь в присядку,,
Так он счастью сына рад!
««Был я (мыслит он) богат
А теперь ужь наипаче:
Буду впятеро богаче...
Что за нужда, коль темно
Будет в небе, все равно!..
И кому это обидно,
Что луны не будет видно;
Молвит всяк, уняв тоску:
«Знать, в бессрочном отпуску,
Знать, светить ей надоело,
За другое взялась дело!»
Потолкуют да потом
И забудут чередом...
Оттого их не убудет...
Нерву ночь теперь не будет
В неое сумрачном луны.
Диву даться все должны!..
Да и сам я подивуюсь;
На невестку полюбуюсь:
«Что, голубушка, сидишь
На земле, а не глядишь,
Ужь как встарь бывало, с неба
Словно с год не евши хлеба»....
Солнце красное садится,
Люд крещеный веселится...
Попиваючи винцо,
Царь наш смотрит на кольцо
На руке у Ясносветы,
И поет ей многи леты...
Все спокойны, все поют,
А найиаче того, пьют...
Царь лишь только Пантелей
Не стает все веселей...
То глядит на новобрачных,
То теченье облак мрачных
Мутный взор его следит...
Елисей ему твердит:
«Что ты, братец, что не весел
Что ты голову повесил?'»
И уходит от него,
Не добившись ничего...
Там с придворными толкует,
Как он солнышко надует,
Как приданое луны
Получить они должны,
И потом, смеясь свирепо,
Обращает взор на небо...
Вдруг он видит: в небеса
Всходит свету полоса...
Он попристальней глядит...
Вот летит, летит, летит,
Светом радостным блистает
И на небо выплывает,
Миловидна и красна,
Словно прежняя, луна.
«Различить я не умею,
(Говорит он Пантелею,
Указав на высоту),
9tv как зовут звезду?»..

412
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
48Л0
Пантелей глядит, хохочет,
Елисея так порочит:
«Ну, брат, сделал ты чуху,
Уморишь всех со смеху,
Это просто ведь видна
Настоящая луна»...
«Как!» царь в бешенстве взывает,
Мудреца тут призывает,
Задает ему допрос.
А мудрец, повеся нос,
Елисею отвечает,
Что он сам того не знает..,
В это время и все гости
Небо взвидели; со злости
Стали жалобно кричать,
Что луна мешает спать;
С мест своих все поскакали,
Толковали, рассуждали
И кричали так, что дом
Обернули кверху дном...
Сам царевич в изумленьи
С места встал, как привиденье,
Помутился, побледнел
И на небо поглядел...
А меж тем с большим свирепством
Царь ругался над волшебством,
Проклинал его как мог,
Да простит ему то бог!
«Чрез ошибку эту злую,
Взяли может быть простую
Девку мы себе в родство
(Говорит он). Шутовство
Что ли это, в самом деле?
Обмануть что ль нас хотели?»
И серчая, что есть сил
Всю вселенну царь бранил...
А меж тем царь Пантелей
Делал во сто раз умней...
С Ясносветою несчастной
Что-то баял он согласно,
Все об чем-то вопрошал,
Что-то все припоминал..
Знать бы было интересно,
Да на грех то неизвестно...
Наконец, царь Пантелей,
Вдруг упав на шею к ней,
— «Дочь моя! мое рожденье —
Небесам благодаренье! —
Вновь ты мне возвращена!»
Говорил он, а она
Так и падает на шею
Со слезами к Пантелею...
Тут подходит Елисей:
«Неужель отец ты ей?»
(Вопрошает), «Да, она
Точно та, что пленена
Встарь была Ходинамелем».
Одурманен, словно хмелем,
И Роман пришел в тот час,
Объяснилось все как раз,
Все четыре обнялися,
Быть век в мире поклялися,
Безобидно проживать
Да деньжонок наживать.
Снова кубки заблистали,
Пить прилежней вдвое стали,
Ц пошел такой тут пир,
Что не знал подобных мир.
Я там был три сряду ночи,
Ах, что было только мочи,
За стаканом пил стакан
И все не был сыт и пьян.
Бегал даром зданий во сто
Я, несчастный ювелир,
В Петербурге мука просто
Отыскание квартир!
Не одни тут ювелиры
Присмирели, обожглись:
11 етербургские квартиры
Многим солоно пришлись!
ФЕДОТЫЧ
(трагедия в пяти действиях)
действие i
ЯВЛЕНИЕ I
Театр представляет палати. Федотыч спит. Работник Кузьма подходит будить его.
КУЗЬМА
Вставай, владыка мой, Федотыч, солнце красно
Взошло и на сей мир осклабилося ясно.
федотыч (просыпаясь)
Всю ночь мне не спалось, и некий злой шакал,
Мне мнилось, на меня хулу из уст рыгал.
КУЗЬМА
Что зрелося во сне, на то ты не смотри,
А лучше лик себе платенцем сим утри!
(Снимает с гвоздя полотенце и подает ему)
Дремоту обуяв, взгляни на ясность неба;
Умойся, помолись — и съешь краюшку хлеба.
ФЕДОТЫЧ
Советодатель мой и мой наперсник! внемлю
Тебе, и нисхожу — с палатей я на землю.
(Федотыч встает, умывается, садится есть)
КУЗЬМА
Реши, владыка мой, сомненье днесь одно:
Идти ли нам косить, иль выдти на гумно.
ФЕДОТЫЧ
О юность! сколько ты неопытна, быстра!
Водь прежде, нежель мы изыдем со двора,
Должно нам порешить с тобой, о сын мой! вкупе,
Владыке в чем идти, в чемерке иль в тулупе?
КУЗЬМА
Едва лишь ночи мрак преторгнул свет Авроры,
На улице жара, ну так, что ломит взоры.
ФЕДОТЫЧ
И так надену я армяк и стару шляпу,
Не сторгся о с нсбеси дождь яростный внезапу.
КУЗЬМА
Надень под низ тулуп; здоровьем ты ведь слаб.
федотыч (едва удерживаясь от слез)
В объятия мои, ко мне, мой верный раб!
(Заключает его в объятия, потом одеваются
и уходят).

4Ы0—1Ш
МОИ ДЕТСКИЕ ГОДЫ
413
(ИЗ ТРЕТЬЕГО ДЕЙСТВИЯ]
[Федотыч идет в лес и падает в волчью яму, где на него набрасывается волк]
Как ось несмазанна возницы Аполлона,
Вдруг кости треснули: Федотычева стона
Раздался велий глас, и гладную вельми
К нему летящу зрит орлицу он с детьми...
Кто ужас выражал на свете сем достойно?
Кому, блаженну, сил дано премного столь —
Исчерпать сей предмет, изобразить пристойно?
Где, где счастливец сей: обнять его дозволь!
Подобно праотцу всех праотцев, Адаму,
Лишился он ребра, попавши в волчью яму.
[слушатель]
Но видно этот волк был очень глуп и добр,
Когда не изломал Федотычу всех ребр.
[автор]
Вещайте, с драмой сей возможно ль мне чрез вас
Введенну быть, с толпой подобных, на Парнас?
[слушатель]
Но можно ли волков вводить в литературу?
[автор]
Но се не волк,— баран, одетый в волчью шкуру.
[Узнав, что это был не еолк, а баран,
Федотыч приходит в ярость]
О, детища мои! о, верная жена!
Федотыч в ярости взывает:
Заутро может быть мне плаха суждена,
Ужь смерть мне взоры осклабляет!
Из посрамленных ребр ручьем текуща кровь
В утробе сердца месть рождает.
О пусть она во век, как репа и морковь,
Мне в душу корни запускает!
ВЕЛИЧИЕ ДУШИ И НИЧТОЖНОСТЬ ТЕЛА
Посвящается товарищам по семинарии
Сколь вечна в нас душа, столь бренно наше тело.
Судьбы решили так: чтоб плоть в трудах потела,
А дух дерзал в Парнас, минуты не теряв,
Подобно как летал во время оно голубь.
Всему есть свой закон: зимой лишь рубят пролубь,
И летом лишь пасут на поло тучных крав!...
У вечности нельзя отжилить мига жизни,
Хоть быстро прокричи, хотя протяжно свисни,
Ее не испугать: придут, придут часы,
Прервутся жизни сей обманчивые серви,
Зияя проблеснет вдруг лезвие косы,
И смертный! зри: — тобой ужь завтракают черви!
Невольно изречёшь: о, tempora, о, mores!
Когда поразглядишь, какая в жизни горесть.
До смертных сих времен, от деда Авраама
Людей я наблюдал и семо, и овамо,
Дикующих племен я нравы созерцал
И что жь? едину лишь в них суетность встречал!
Нещадно все они Фальшивят и дикуют
И-божьего раба, того гляди, надуют.
То все бы ничего: но ежели их души
Вдруг гордость обует, средь моря и средь суши,
Забудут, что они е'сть прах, средь жизни чар,
Постигнет их твоя судьба, о Валтасар!
К ЖЕСТОКОДУШНОЙ
В г«т>ере пътстттих проявлений То как будто чудный гений,
Проявляется она:
То как будто сатана...
1841
ГЛАВА Т
Родился я в губернии
Далекой и глухой
И прямо встретил тернии
В юдоли сей земной.
Чуть от земли завидели,
Тотчас же принялись
Пороть меня родители.
•Не шляйся! не ленись!»
Папаша приговаривал:
«Ты жук — не человек!»
И так меня прожаривал,
Что не забуду век!..
При правильном питании,
Скажу вам, господа,
В подобном воспитании
Ребенку нет вреда.
Лишь бей без раздражение
И розги намоча,
Чтоб членоповреждения
Не сделать сгоряча.
МОИ ДЕТСКИЕ ГОДЫ
ИЗ ПРИЗНАНИЙ БЕЛОПЯТКИНА
Как человек практической
И малой с головой
Прием педагогической
Имел он и другой:
Раз с кумом Евстигне.ичем
Он сильно закутил,
Противным ерофеичем
И сына накатил:
«Ну, заправляйся с молод;/,
Дурашка! подростешь,
Но околеешь с голоду —
Рубашки не пропьешь!..»
Напившись, как помешанной.
Я падал и кричал,
А он-то разутешенной
Любуясь, хохотал.
«На! закуси-ка коркою!
Травник ужь больно лих...
Да ну теперь четверкою
Кати-ка на своих!..»
Хлебал я водку с тюрею
В невинные года,
Но пред питейной бурею
Не дрогнул никогда.
На старости не пьянствую,
А налижусь, то тих.
В семействе не тиранствую,
Но в детстве был я лих."
С семи лет в подкаретную
С мальчишками попал,
Имел наружность бледную,
Что делать? много знал!
По грошику покрадывал,
Обшарил кой-кого,
Отец на все поглядывал,
Не видя ничего.
Бранил жену паскудою,
Звонил в колокола
И гнал меня с посудою
Зеленого стекла.

414
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. A. HEKPACO1U
На сцене я для всех загадка:
Иначе действую, хожу;
Смотрю так весело, так сладко,
Что хоть кого обворожу.
Но посмотрите за кулисы,
Там изменяюсь я тотчас: —
Театр, актеры и актрисы
Не то на деле, что для глаз!
Что вас в театре занимает,
Что вас из кресел и из лож
Так веселит, так поражает, —
Все подражание, все ложь!
1842
АКТРИСА
У нас поддельные картины.
Умны мы — от чужих речей,
Природа наша — из холстины,
А солнце наше — из свечей.
Расчитаны движенья наши.
Суфлер — вот наше божество,
И сами мы, кумиры ваши —
Актеры, больше ничего!
За нами можно волочиться
В честь нашей славе и красе,
Мы даже любим тем гордиться -
Мы те же женщины, как все —
Поклонников у каждой в волю,
На сцену явится едва!
И на мою, признаться, долю
Их также есть десятка два!
Они болтливы все, любезны,
И даже остры на пол-дня,
Притом они мне и полезны:
Они так хвалят все меня!
В честь мне дрожат в театре стены
От их здоровых, крепких рук,
- А я за то порой со сцены
Им глазки делаю — всем вдруг!
Стеариновые плечи,
Беломраморная грудь,
Брилиянтовые речи —
Обольстительны ьы суть!
ПЕСНЬ МАРИИ
(из драмы: материнское благословение]
В хижину бедную, 0огом хранимую,
Скоро-ль опять возвращусь?
Скоро-ли мать расцелую любимую,
С добрым отцом обнимусь?
Бледная, страшная, в грезах являлася
Мать моя часто ко мне,
И горячо я с мечтой обнималася,
Будто с родимой во сне!.,.
Сколько, я думаю, к горю привычная,
Мать моя слез пролила
Если-б отсюда она, горемычная,
Речь мою слышать могла,
Я закричала-б ей, — пусть не путается:
«Жизнь для меня не тошна.
Матушка! дочь твоя с горем не знается:
Замуж выходит она!»
Если жизнь ослепит блеском счастья глаза.
Даст на счастье обет,
Да изменит... солжет... И наступит гроза —
Есть терпенье для бед,
Есть для горя — слеза!
Если тот, с кем делить ты все тайны привык,
Чью ты руку сжимал,
Вдруг обидит тебя, иль предаст хоть на миг, —
Есть для мести — кинжал,
Для проклятья — язык.
И на все и за все оживляющий вновь
В чем-нибудь есть ответ...
Лишь ничем не зальешь страстью полную кровь.
Гамм ответных нет
Без любви на любовь!
Под балконом тебя сколько черных ночей
Я стерег от измен,
Сколько взоров кидал я к тебе из очей,
Сколько спел кантилен!—
Нет ответных речей!
Подожду... и уйду, как земле возвратят
Светлый день небеса...
Но ужь завтра сюда не вернусь я назад...
Есть для горя — слеза,
Для отчаянья — яд!
ПРИВЕТ РУССКОМУ ПАТРИОТУ
Умолкни в мире глас наветов,
Склони главу, подлунный свет,
И громко грянь творцу приветов
Нелицемерный свой привет!
Сей дивный муж твореньем новым
Днесь всю Европу огласил
И в нем весь мир приветным словом
Без исключенья подарил!
Когда, сознав в душе отвагу,
Свою он книгу издавал,
То даже серую бумагу
Приветом братским обласкал;
И пусть жестокие зоилы
Все скажут: в книге толку нет!
Лишь были б перья да чернилы,
И им напишет он привет.

4842
ПОРТРЕТЫ
415
Проснется правда, зла каратель,
Потомство взглянет и найдет
Что рифм приветственных слагатель
Был гений «русский патриот».
И если в гору, полный жару,
Чего не вывезет Пегас, —
Оно прогоны даст на пару
Для отправленья на Парнас!
ВЗГЛЯД
НА КНИГУ Н. СТУПИНА «ПЯТЬ СТИХОТВОРЕНИЙ, В ПОЛЬЗУ НУЖДАЮЩИХСЯ СООТЕЧЕСТВЕННИКОВ». СПБ. 1842.
«Зачем теперь я изменил
У нее, как у страдальца,
Неприятный желтый цвет,
Шириной она в два пальца,
В ней на палец толку нет.
При журнале на узоре
Может быть, читатель мой,
Вы видали инфузорий,—
Вот портрет ее живой!
По Формату, по сюжету
Неописанно мала,
Странно, как, на диво свету,
В свет — в наш век она зашла!
Всех возможных предприятий
Удивительней она:
Для нуждающихся братии,
Говорят, сотворена.
За усердье честь и слава
И еще бы кое-что,—
Но, нам кажется, в ней, право,
Не нуждается никто!
Видно ей погибнуть вмале
Жребий горький предстоит,
Вот послушайте в начале
Что наш автор говорит:
«Доселе я не торговал
«Небесным даром вдохновенья,
• Ни дум, ни чувств не продавал
«Не продавал воображенья.
«Обет души, обет смиренный,
«Перо печатью заменил
«// в торг пускаюся презренный?»
(Стр. 7 и 9).
В самом деле, для чего вы
Изменили свой обет?
Сами жь вы, держась основы,
Говорите, наш поэт:
«Кто для земных, для мелких нужд
«Продаст небесный дар за злато:
«Корыстолюбия не чужд,
«Готов платить святою платой
«За хлеб, за деньги на вино,—
«Ужель в душе его презренной
«Есть чувство светлое одно,
«Ужель певец он вдохновенный?»
(Стр. 11 и 18).
Но пора беседе нашей
Положить конец давно,
А то больше книги вашей
Выйдет взгляд наш не-равно.
В заключенье, допустите
Вам совет полезный дать:
Строже впредь обет храните.
Грех обеты нарушать!
1
JyA современный, грешный суд;
В нем судьи слепы, словно дети,
Он тб решает в пять минут.
На что потребно пять столетий!
Людей-гигантов каждый год
У каждой множество эпохи,
А как потомство наведет
Свои правдивые итоги —
Увы! огромная толпа
Редеет, чуть не исчезает!...
Судьба на гениев скупа,
Она веками их рождает!...
Под час.войдет случайно в моду
Поэт, актер иль музыкант,
Который сам, не думал с роду,
Что дал господь ему талант.
Но вот о нем все закричали
И докричались до того,
Что бюст счастливца изваяли.
Великим прозвали его....
А он?... Он с бюстом чудно
сходен:
Он так же точно как и бюст —
Формально никуда не годен,
Ни в чем не грешен, тих и пуст!
ПОРТРЕТЫ
С кого не пишем мы
портретов?...
Богач, без мозга, без души,
Нам задал несколько обедов —
Скорей портрет с него пиши!
Тотчас чудес о нем наскажут,
Опишут жизнь его в два дни,
И исторически докажут,
Что он Горацию сродни.
Полна хвалами биограФья,
Где строчка каждая ложна,
И где жена его Ахэфья
Агатой важно названа...
Иной полвека делал зло;
Труслив, бессовестен, продажен,
Но счастье плуту повезло,
И вдруг он стал спесив и важен.
Увлек поклонников своих,
На стенках тщательно повешен,
Он на портрете добр и тих,
Как агнец, кроток и безгрешен;
Но разгляди его вполне,
В оригинале — не в картине:
Ему б висеть не на стене,
Ему висеть бы на осине!
Иной, напротив, щедр и знатен,
Прилично вел себя всегда,
И громких дел, и черных пятек
Равно душа его чужда.
Он добр и пуст, и слава богу!
Ему зевать бы да толстеть,
Но и к нему нашло дорогу
Желанье—-в рамке повисеть
Занятий не берет он в руки,
Чужим умом дела ведет,
А сам от праздности и скуки
Свои портреты издает...
Какой-нибудь писатель странный
Во сне увидит сгоряча,
Что он из тысячи избранный,
И ну писать, писать с плеча!
Почуяв лавры над главою,
Тотчас он тиснул свой портрет,
С улыбкой гордою и злою,
«Как Байрон, гордости поэт».
Но байроническою миной
Он никого не удивил...
Он поросенка в коже львиной
Напомнил всем — и насмешил?

416
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
1812-Ш1
7
В иной актрисе нет приметы
Ума, таланта и души,
Но пишут все с нее портреты,
За то, что глазки хороши.
Актер на сцене Фарсирует,
А в частной жизни с ним
сойдись—
Облобызает и надует,
А ты ему-же подивись!
Вот он: портрет его так
важен i
Вообразить не станет сил,
Что и душою он продажен.
Да и способностями хил!
Суд современный, грешный суд;
В нем судьи слепы, словно дети;
Он то решает в пять минут,
Па что потребно пять столетий.
Людей-гигантов каждый год
У каждой множество эпохи.
А как потомство наведет
Свои правдивые итоги —
Увы! огромная толпа
Редеет, чуть не исчезает!
Судьба на гениев скупа,
Она веками их рождает!...
1843
Нарядов нет — прекрасный пол
Капризится, тоскует, плачет.
Наряды есть — прекрасный пол
Под потолок в восторге скачет.
Светило дневное взошло превыше ели,
Но мы еще досель ни крошечки не ели!
1844
ТРИ ПАРОДИИ
НА СТИХИ В. БУРНАШОВА «КАРТОФЕЛЬ, ХАРЧ БЛАГОСЛОВЕННЫЙ»
I
КРАПИВА
Крапива! драгоценная трава!
Когда у мужика все кадки пусты,
С тобою щи варят вместо капусты,
И во крестьянстве ты сытна и здорова!
Ты даже нрав порочный исправляешь
И к трезвости пьянчугу возвращаешь,
Когда, на старости, колюча и жестка,
В руках десятского ты хлещешь мужика.
II
УСТРИЦЫ
Устрицы! харч благословенный!
Во время жарости для всех бесценный!
Кто хлебом не нуждается,
Устрицами нередко пропитается.
Устрицы и вкусны, и сытны, и сладки,
Поганства в них нет, и лишь гадки
Те люди, которые врут,
Что устрицы гадость" и устриц не жрут!
III
АРТИШОКИ
Артишоки, вот харч благословенный,
В обед и необед для всех бесценный,
Артишоки и вкусны, и сытны, й сладки,
Поганства в них нет, и дишь гадки,
Те люди, которые мнят,
Что артишоки гадки и их не едят.
Сижу на могиле п думаю думу:
Зачем человек несчастлив?
На свете довольно орехов, изюму,
Простой и Французский в нем есть чернослив.
Судьба человека бросает как мячик
В гражданской палате, в уездном суде,
Средь игрищ кровавых и праздничных скачек.
По свету я бродил: повсюду люди тощи
Рассудком и душой, а телом толстяки;
Здесь человечество волнуется как дрожжи
И производит — пустяки!
Расторгнут наш союз корыстью кровожадной,
И счастье и любовь судьбина отняла,
Теперь я слезы лью над банкою помадной,
Которую она на память мне дала,
Тспгрь не радость я — позор на сердце чую
И вот ужь третий день не ел,
И скоро может-быть туда перекочую,
Где всем страданиям предел!..

4844
ПОСЛАНИЕ К СОСЕДУ
417
Читатель мой! я был когда-то сам
Российских книг отъявленный ценитель,
И яростно (не верю я ушам,
Но утверждал так некий сочинитель)
Уничтожал таланты и гасил
В младых сердцах божественное пламя.
Но дешево издатель мне платил —
И бросил я критическое знамя...
ДАЧА ПОД ПЕТЕРБУРГОМ
А здоровье? Ужь не наше ль
Славно крепостью стальной,
Но скорее Немца, кашель
Схватишь, друг любезный мой.
Здесь и русская натура
Не защита, трынь-трава!
Ужь у нас архитектура
Летних зданий такова!
Словно доски из постели,
Наши стены толщиной,
И в стенах такие щели,
Что пролезешь с головой.
Дует в спину, дует в плечи,
Хоть закутавшись сиди, —
Беспощадно гасит свечи
й последний жар в груди.
(послание к другу)
А когда на долы свыше
Благодатный дождик льет,
Не укроешься под крышей —
Он и там тебя найдет.
На дорожках грязь и слякоть,
И, скучая день и ночь,
Ты готов со злости плакать —
Но слезами не помочь!
Но бывают дни в неделе,
Солнце ярко так горит,
И приветно во все щели
И в окошко к нам глядит,
И бежишь тут из лачужки
По лесной дороге вдаль,
Чтоб кукуканьем кукушки
Разогнать свою печаль,
Чтоб пред солнечным закатом
На лужайке полежать
И еловым ароматом
Для здоровья подышать,
Чтоб могла тебе природа
Все открыть свои дары,
Чтоб скорей тебя в урода
Превратили комары...
Отвратительное племя!
Жгут, тиранят и язвят...
И хорошее-то время
Превращают в сущий ад.
В лето, крови благородной
Выпьют, верно, самовар.
Ведь комар, мой друг, —
природный,
Не булгаринский комар...
ПЕТЕРБУРГСКОЕ ЛЕТО
(послание к другу)
Цветущие нивы, журчащий ручей...
Зеленые рощи да кусты,
Далеко, далеко сманили людей,
И даже трактиры все пусты!
Ни хлопанья пробок, ни алых ланит,
Ни криков корысти азартной...
И сонный лакей молчалив и сердит,
И плачет маркёр в билиардной.
И гневно ворчит: «не к добру! не к добру!»
И вдруг к билиарду подскочит,
И яростно хлопнет шаром по шару,
И в сотый раз кий переточит.
Лишь изредка тощий чиновник прийдет,
И в «Пчелку» с довольною миной
Уставит глаза; улыбнется, зевнет,
И спросит обед в два с полтиной,.
Лишь изредка купчик, гуляка и мот,
Бутылку шампанского спросит,
Прольет половину, другой не допьет,
И слуг удивленны* обносит.
На улице пыль, духота, пустота,
И запах гниющей капусты,
И даже в любимом театре места
Частенько, поверишь ли? пусты.
Увы! не залучишь веселых гостей
ПОСЛАНИЕ К СОСЕДУ
(пародия на Языкова)
Гну пред тобою низко спину
За'сладко-вкусный твой горох.
Я им объелся! Я в восторг
Пришел!.. Как сахар, как малину,
Я ел горошины твои.
Отменно ты меня уважил!
Я растолстел, я славно зажил,
Я счастлив! Словно как любви
Краснокалеными устами
Я отогрет!—и жизнь моя
Светлостеклянными струями
Бежит, как утлая ладья,
Бежит проворно, звонко, прытко
Стихотворения Н. А. Некрасова.
И вот (подарок не велик,
Но от души — не от избытка)
Стихов отборных четверик
Тебе я шлю... На, ешь! Что? будет?..
Авось прийдет тебе на вкус...
А не прийдет--я не боюсь:
Не выдаст друг и не осудит!
Почтенный, добрый и прямой,
Не прихотливый, не сердитый,
Подарок старого пииты
Ты приймешь ласковой душой,
Хоть он нелепый и пустой...
27

418
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
48U—48A5
РИФМАЧУ
(пародия на стихи в. бурнашова: при осторожности ты грома не страшись»)
При бесталанности стихов ты не пиши
И человечества собою не смеши;
Не славу тем себе, а стыд приобретешь,
Что ты стишищами дубовыми несешь...
Ужь как я, такого парня
Нет и не бывало встарь:
Весь мой дом — большая псарня
И я сам отличный псарь!
Широки мои владенья —
У меня с давнишних пор
Десять тысяч душ именья
И осмнадцать тысяч свор!
Дорога моя забава —
Да за то и веселит —
Об моей охоте слава
По губернии гремит!
ОХОТНИК
Лучшим псам и стол особый,
А отличных так люблю,
Что рядком с своей особой
И с женой своей кормлю!
Стоит ночью встрепенуться,
Затрубить, — на голос мой
Тотчас всадники проснутся,
Псы начнут веселый вой.
Вмиг усеяна дорога,
Счета нет собачьих свор;
Затрубим — и звуки рога
Потрясают дол и бор.
Как кубарь, матерый заяц
Чистым лугом подерет
И ушами, как Китаец,
Хлопать в ужасе начнет, —
Тут последняя копейка
Мне не стоит пустяка,
Только б Сокол или Змейка
Подхватили русака!
Я живу в отъезжем поле.
Днем травлю, а ночь кучу
И во всей вселенной боле
Ничего знать не хочу!
ПОЩЁЧИНА
Пощечина людей позорит —
Так думал в старину народ;
А в наши дни — никто не спорит —
Бывает и наоборот.
Был у меня бедняк знакомой
С почтенным выпуклым лицом,
Питался редькой и соломой
И слыл в народе подлецом,
Да вдруг столкнулся с богачом:
Затеял ссору с ним пустую,
Пощечину изволил съесть,
Сто тысяч взял на мировую
И вдруг попал в почет и в честь.
Все — кто и ведал и не ведал,
К нему с почтением тотчас
И даже там вчера обедал
Кой-кто, мне кажется, из вас.
И что жь? Ведь было б безрассудно
Сердиться, мщенье замышлять,
Боль усмирить в щеке не трудно,
Сто тысяч мудрено достать...
А с ними проживешь так чудно
И беззаботно целый век...
Не сто — пожалуйте пять тысяч!
Я сам, как честный человек,
Себя сей час позволю высечь!
184$
ОБЫКНОВЕННАЯ ИСТОРИЯ
(из записок борзописца)
Я на Невском Проспекте гулял
И такую красавицу встретил,
Что как время прошло, не вндал
И как нос мой отмерз, не заметил.
Лишь один Бенедиктов бы мог
Описать надлежащим размером
Эту легкость воздушную ног
Кая, на зло господам-кавалерам,
Избегала их взоров она,
Наклоняя лукаво головку
И скользя, как по небу луна...
Но нагнал я, счастливец! плутовку,
Деликатно вперед забежал
(А кругом ее публики пропасть)
И «куда вы идете?» сказал,
Победивши врожденную робость.
Ничего не сказала в ответ,
Лишь надула презрительно губки,
Но ужь мне не четырнадцать лет!
Понимаем мы эти поступки.
Я опять: «отчего жь вы со мной
Не хотите сказать ни словечка?
Я влюблен, и иду, как шальной,
И горит мое сердце как свечка!»
Посмотрела надменно и зло,
И сердито сказала: «отстаньте!»
Слышу хохот за мной (дело шло
При каком-то разряженном Франте).
Я озлился... и как устоять?
На своем захотелось поставить...
«Не ужель безнадежно страдать
Век — меня вы хотите заставить?»
Я сказал... и была не была!
Руку взял... Размахнулася грозно
И такую злодейка дала
Оплеуху, что... вспомнить курьёзно!
Как, и сам разрешить не могу,
Очутился я в миг в Караванной,
Все судил и рядил на бегу
Об истории этой престранной,
Дал досаде и страсти простор,
Разгонял ерофеичем скуку,
И все щеку горячую тер,
И потом цаловал свою руку—
Милый след все ловил на руке
И весь вечер был тем озабочен...
Ах!., давно ужь на бледной щеке
Не бывало приятней пощечин!

4845
КАРП ПАНТЕЛЕИЧ И СТЕПАНИДА КОВДРАТЬЕВНА
КАРП ПАНТЕЛЕИЧ И СТЕПАНИДА КОНДРАТЬЕВНА
ПОЭМА В ИНДИЙСКОМ ВКУСЕ
(пародия на поэму жуковского «наль и дамаянти»)
I
Жил-был красавец, по имени Карп, Пантелея
Старого сын, обладатель деревни Сопелок
(Турово тожь); трех-аршинного роста детина,
Толстый и красный, как грозды калины созрелой —
Ягоды сочной, но горькой, имел исполинскую
силу,
Так что в Сопелках героя, подобного Карпу,
Не было, нет и не будет; между мужиками
Он сиял, как сияет солнце между звездами.
Раз на рогатину принял медведя, а волка
Жива и здрава, однажды в село притащил за
полено;1
Храбро смотрел на широкое горло ведерной
бутыли,
Кашей набитый бурдюк поглощал как
мельчайшую птичку,
Крепкий мышцею, емкий гортанью, прекрасного
пола
Первый в Сопелках прельститель
... Таков-то
Карп Пантелеевич был. Но, к несчастью, и слабость
Также имел он великую: в карты играть был
безмерно
Страстен.— В это же время владел Вахрушовым
обширным
Пенкин, Кондратий Степаныч, весьма благодушный
и плотный мужчина.
Долго бездетен он был, и обет произнес пред
судьбою
Только б судьбы всеблагия его наградили
Сладким родительским счастьем,— и небо ему
даровало
Трех сыновей и дочь. Сыновья называлась: первый
Сидор, Федор другой, и Венедикт третий; а имя
Дочери было дано Степанида. Мальчики были
Тощи и жолты; звездой красоты расцвела
Степанида.
Прелесть ее прошла по губернии чудной молвою.
Горничных девок и баб окруженная роем как
будто
Свежим венком, сияла межь них Степанида, сияла
Будто малина в крапиве. Не только в уезде,
Даже в губернии самой, где лучшие жоны
Очи чаруют, подобной красы не видали:
Прелесть ее могла привлечь и губернских
надменных,
Гордых чиновников в город уездный и даже
В скромный приют Деревенский.
Н
Однажды под вечер,
Проса пригоршню похитив тихонько в амбаре
(С доброю целью не грех иногда и похитить!),
Дева идет к ручейку, где встречать ужь издавна
Гуси-любимцы привыкли кормилицу-деву...
Весело корм шелушат с алебастровых ручек
Добрые птицы дворные и взор благодарный
возводят
К деве прекрасной, как будто любуяся ею.
Только один и не ест и приветливой ласки
не ищет.
* Хвосж вола — у охотников называете! поленом.
Тщетно к нему простирая обильную кормом
Длань, подзывает его изумленная дева:
Он не подходит. Вот она ближе к нему, а он
дальше;
Дева за ним — он все дальше... и странно
Ей показалось, чтб сделалось с гусом?
«Постой же!»
Думает: «я тебя так не оставлю, проказник;
поймаю
И за побег накажу — накормлю хорошенько!»
Просо за пазуху всыпав и платьицо кверху
поднявши
(Был уже вечер и небо обильно росилось),
Ручки ч нему простирает и ловит, как серна
В след беглецу устремляясь и алые губки кусая,
Полные милых упреков, в досаде. И вот ужь
накрыла;
Вот ужь готова схватить; но опять непокорный
Вырвался, снова отшибся далеко, — и снова,
Стан распрямив серповидный, бежит утомленная
дева.
С версту и более так пробежала; но тщетны
Были усилья красавицы, силы ужь ей изменяют,
Дух занимается — хочет бежать и не может...
Стала: крутом оглянулася. Вправо окраина леса,
Дальше пространная нива, покрытая рожью;
налево...
«Боже! какая картина!..» И скромно потупила очи
Робкая дева, и в страхе дыханье удерживать
стала..».
III
Влево была небольшая поляна, и кусты
Шли от нее далеко и с самим горизонтом
спивались;.
С края же кустов (и вот что стыдливую деву
смутило)
Кто-то лежал устремившись очами на небо
И выпуская дымок из коротенькой трубки
с оправой»
Был он красив; в голубую венгерку с кистями
Затянут; обут в сапоги до колен и украшен
Жолтой ермолкой с зеленою кистью; лежала
Пара лягавых собак близь него и смотрело
Смгрть-наносящее дуло ружья из куста. Удалиться
Силы собравшая дева хотела, но снова
Силы вдруг ей изменили; осталась и долго,
Долго смотрела, забыв и стыдливость и гуся,
И всё, что ни есть на земле. В упоеньи
С сердцевластительным взором, с улыбкой,
чарующей душу*
Молча стояла, молча глядела и таяла тайным
Пламенем... Вот бы итти; победила влеченье
Страстное... Вдруг встрепенулся — подходит
Прямо к охотнику гусь, распустив златоперые
крылья,.
Дерзко крича и длинной главой помавая.
Бросились псы, оглянулся охотник и видит
Сладкоприветная дева пред ним; как с неба
слетевший
Ангел она прекрасна была и прелесть любви
окружала
Нежные члены ее, жажду любви пробуждая.
Муку любви почувствовал Карп при виде
волшебного

420
СТИХОТВОРЕНИЯ Н, А. НЕКРАСОВА
4845
Стройного стана ее; приподнялся и рухнулся
снова
Он на колени пред нею, и речь полилася потоком,
Словно с горы сладкозвучные волны, словно из
бочки
Мед искрометный на дно ендовы позлащенной.
IV
Грусть и тоска воцарились в селе Вахрушове.
Печальна
Бродит одна Степанида и тайную думает думу:
После того, что сказал ей охотник, влюбленная
дева,
Словно как будто с собою расставшись, была
беспрестанно
С Карпом прекрасным. Ни вкусный крыжовник,
ни вишни,
Ни же галушки ее не прельщают; то в землю
Взоры потупит, то к милым Сопелкам (Турово
тожь) их поднимет
С темной надеждой и с полной тяжкими вздохами
грудью;
Временем щеки, как жар, временем бледные; очи
Полные слез, засохшие губы, и все в беспорядке
Мысли, как волосы... День и ночь Степанида
вздыхала
Слабая, томная; не было ей ни сна, ни постели,
Ни же покоя на месте ином, и Кондратий
Степаныч,
Нежный родитель ее, услыхавши, что дочь
Степанида
>Свой покой потеряла, обедать не мог, и простыли
Даром ленивые щи, и вареники так простояли...
К счастью, не долго тоска вострозубая грызла
Жителей добрых села Вахрушова. Однажды
Только-что сели за стол и разрезали чудный
Кашей набитый пирог, и главою семьи на тарелку
Было ужь взято три доли и он, ужь схвативши
Мощной рукою одну, обдававшую паром, разинул
Пасть, и как тигр показал серожелтые зубы,—
Вдруг подлетела к крыльцу таратайка, и сваха
В комнату шасть. Изменилась в лице Степанида,
Вон убежала в испуге. Сваха за ней быстро, как
за робкой
Ланию пес разъяренный, и вот Степанида
С нею одной осталась одна, и тут приосанясь
Сваха сказала почтительным голосом ей:
«Степанида,
Свет мой Кондратьевна! в Турове Карп Пантелеич,
Барин добрейший живет-поживает, и нет и не
будет
В свете красавца такого, — верь чести, не лгу я,
Лопни глаза, расступись мать сыра земля, выгний
Зубы во рту до единого. Еслиб его ты женою
Стала, какой бы родился у вас постреленок...
о, чудо!
Выдь за него, осчастливь и его, и себя ты
навеки —
Ты тихонравная, сладкоприветная, добрая девка!
Много на жизни людей повенчала я, много
Всяких даров и побой приняла за услуги,
Много наделала жон и мужей, ио доныне
Встретить красавца такого, как он, не случалось.
Краля червонная ты, а твой Карп Пантелеич
Просто козырный король — выбирай, какой
любишь ты, масти!-
Так говорила злохитрая сваха. Межь тем
Степанида,
Слушая, радостно рдела; потом в ответ
прошептала,
Вся побледнев от любви: скажи ты то же
и Карпу.
Быстро оделася сваха, уселась опять в таратайку,
Ехать в Сопелки велела и там, за графином
настойки,
Карпу влюбленному все рассказала.
Слушая жадно, почтенный сын Пантелея, рюмку
за рюмкой глотая.
Радостно рдел... Благодарного полный восторга,
Обнял старуху, сладко рыдая, и целую сотню
Собственной травли заячьих шкур подарил ей
на шубу...
ПОСЛАНИЕ
•уг, товарищ доброхотный!
[омня, чествуя, любя,
Кубок первый и почетный
Пью в чужбине за тебя.
Мил мне ты!.. Не даром смлада
Я говаривал шутя:
* Матерь! вот твоя отрада!
•Пестуй бережно дитя,
«Будет Руси сын почтенной
'«Будет дока и герой,
* Будет наш — и непременно
««Будет пьяница лихой!»
Не ошибся я в дитяти,
Вырос ты удал и рьян
И летишь навстречу братии
Горд, и радостен, и пьян!
Горячо и лихо-славно
Сердце русское твое,
Полюбил ты достославно
Нас развившее питье.
К ДРУГУ ИЗ-ЗА
(пародия на Языкова)
ГРАНИЦЫ
Так мы готовимся, о другн
На достохвальные заслуги
Великой родине своей.
Я. Языко$.
Весь ты в нас!.. Бурлит прекрасно
В жилах девственника кровь,
В них восторженно и ясно
К милой родине любовь
Пышет. Бойко и почтенно
За нее ты прям стоишь...
С ног от штоФа влаги пенной.
Влаги русской — не слетишь!
Враг народов иностранных,
Воеватель удалой,
Ты из уст благоуханных
Дышишь родине хвалой,
Доли жаждешь ей могучей...
Беспредельно предана
Ей души твоей кипучей
Ширина и глубина!..
И за то, что Русь ты нашу
Любишь — речь к тебе держу,
И стихом тебя уважу,
И приязнью награжу.

4845
КАК ОПАСНО ПРЕДАВАТЬСЯ ЧЕСТОЛЮБИВЫМ СНАМ
Будь же вечно тем, что ныне:
Своебытно горд и прям,
Не кади чужой святыне,
Не мирволь своим врагам;
Не лукавствуя и пылко
Уважай родимый край:
Гордо мужествуй с бутылкой —
Ни на пядь не уступай:
Будь как был!.. За все за это
Да за родину мою,
Да за многи, многи лета
Нашей дружбы — днесь я пью...
Пью... величественно-живо
В торжествующий стакан
Одуряющее диво
Ущедренных небом стран
Льется. Лакомству я мирно,
Наслаждаюсь не спеша...
Но восторженностью пирной
Не бурлит моя душа.
Хладных стран заходный житель
Здесь почетно-грустен я:
Не отцов моих обитель
Здесь, — не родина моя!
То ли дело, как бывало,
Други, в нянином дому
Бесподобно, разудало
Заварим мы кутерьму!..
Чаши весело звенели,
Гром и треск; все к верху дном!
Ужь мы пили! ужь мы пели!..
В удовольствии хмельном
Вам стихи мои читал я...
Сотый чествуя бокал,
Им читанье запивал я
И запивши, вновь читал.
Благосклонно вы внимали...
Было чудное житье:
Други мне рукоплескали,
Пили здравие мое!
Здесь не то... Но торжествую
Я и здесь дорой, друзья.
Счастье! Фляжку — и большую
У матросов добыл я
Влаги русской... Как Моэта
Мне наскучит легкий хмель,
Пью и потчую соседа...
Объяденье! богатель!
Ровно пьем; цветущ и весел
Горделиво я сижу...
Он... глядишь — и нос повесил!
Взором радостным слежу
Как с подскоком жидконогий
Немец мой — сутул, поджар —
Выйдет храбро, а дорогой
Бац да бац на тротуар...
Драгоценная картина
Сердцу русскому! Она
Возвышает Славянина
Силу скромную...
Вина!
На здоровье Руси нашей!
Но, увы мне, о друзья!
Не состукиваюсь чашей
Дружелюбно с вами я —
И не пьется... Дух убитый
Достохвальной грустью сжат,
И как конь звучнокопытый,
Все мечты туда летят,
Где родимый дым струится,
Где в виду своих сынов
Волга царственно катится
Средь почтенных берегов...
Что жь? туда!.. Я скор на дело!
Под родные небеса
Вольно, радостно и смело
Я направлю паруса,—
Мигом к вам явлюсь на сходку!
Припасайте жь старику
Переславльскую селедку
И полштоФа травнику!..
КАК ОПАСНО ПРЕДАВАТЬСЯ ЧЕСТОЛЮБИВЫМ СНАМ
I
Месяц бледный сквозь щели глядит
Непритворенных плотно ставней...
Петр Иваныч свирепо храпит
Подле верной супруги своей.
На его оглушительный храп
Женин нос деликатно свистит.
Снится ей черномазый Арап
И она от испуга кричит.
Но, не слыша, блаженствует муж,
И улыбкой сияет чело:
Он помещиком тысячи душ
В необъятное въехал село.
Шапки снявши, народ перед ним
Словно в бурю валы на реке...
И подходят один за другим
К благосклонной боярской руке.
Произносит он краткую речь,
8а добро обещает добром,
А виновных грозит пересечь
И уходит в хрустальный свой дом.
Там шинель на бобровом меху
Он небрежно скидает с плеча...
«Заварить на шампанском уху
«И зажарить в сметане леща!
«Да живей!.. Я шутить не люблю!»
(И ногою значительно топ).
Всех величьем своим устрашив,
На минуту вздремнуть захотел
И у зеркала (был он плешив)
Снял парик и... как смерть побледнел!
Где была лунолицая плешь,
Там густые побеги волос,
Взгляд убийственно нежен и свеж
И короче значительно нос...
Постоял, постоял — и бежать
Прочь от зеркала с бледным лицом...
Вот зажмурясь подкрался опять...
Посмотрел... и запел петухом!
Ухвативши себя за бока,
Чуть касаясь ногами земли,

422
стихотворения н. а. Некрасова
4845
Принялся отдирать трепака...
«Аи лю-ли! аи Л1<6-ли! аи лю-ли1
«Ну узнай-ка теперича нас.
«Каково? каково? каково?
И грозя, проходившей чрез двор
Чернобровке, лукаво мигнул
И подумал: «у! тонкой ты вор,
Петр Иваныч! Куда ты метнуд!..
Растворилася дверь и вошла
Чернобровка, свежа и плотна,
И на стол накрывать начала,
Безотчетного страха полна...
Вот ужь подан и лакомый лещ,
Но не ест он, не ест, трепеща...
Лещ, конечно, прекрасная вещь,
Потом пошли домой все также молча,
И было в их молчаньи больше муки.
И страшного значенья, чем в рыданьях,
С которыми бросаем горсть земли
На гроб того, кто был нам дорог в жизни,
Кто нас любил, быть может. У ворот
Они кухарку встретили. Кухарка
Смутилась. В ней, быть может, сжалось сердце.
И долго изумленными глазами
Она на них смотрела, но ни слова
Они ей не сказали... Да! ни слова...
И молча продолжали путь... и скрылись...
[# ответ на упреки жены Петр Иваныч клянется
е^ в верности:]
в Москву
Между тем на яву
Все обычною шло чередой...
. . . . :
[Вскоре е спальню еабрался вор и похитив платье
обоих супругов, убежал. Петр Иваныч-]
Пяткой в ногу супругу толкнул,
Закричал: «караул! караул!»
И вскочивши с постели, в чем был,
5а мошенником вслед поспешил.
Пробежал через сени —и вот
Незнакомца настиг у ворот.
Но тот ловко в калитку шмыгнул,—
И опять: «караул! караул!»
Петр Иваныч свирепо кричит
И, в калитку ударившись лбом,
;у
И бржит он быгтпрп коня
И finX его но7топотн?
Отзывается Узко Тк~
Словно брошенный вскользь по реке
Камешок....
[Жена Петра Иваныча вообразила, что он убе-
жал на любовное свидание, пустилась в погоню
и догнала его на улице. -Встреча их была страш-
нал; было не много сказано, но успела раза-
траться трагедия»].
Они молчали оба... Грустно, грустно
Она смотрела. Взор ее глубокой
Был полон думы. Он моргал бровями.
И что-то говорить хотел, казалось,
Она-же покачала головой
И палец наложила в знак молчанья
На синие трепещущие губы...
у^
Клянуся десятью в червях,—
Отрекся я соблазнов света,
Отрекся я от дев и жон,
Ив целом мире нет предмета,
Которым был-бы я пленен!...
Давно душа моя спокойна
и век любшъ тебя ГОТОВ,
Клянусь, любовию порочной
Давно> *™т я не пылал>
и на свиданье в час полночной
** дезабилье не выбегал...
Кого en*e c тобой мне надо?..
Тобой °ДН0Й доволен я —
Моя любовь! моя отрада!
Федосья Карповна моя!..
V
проезжал ею начальник и, увидев ем, вообразил,
бУдш он т собственной охот бешет поумце
нашшмНашльнш розшвался и сказал ifempy
пванычу,\
qT0 чиновники то же, что воинство
Для отчизны в гражданском кругу,
Посягать на их честь и достоинство
Позволительно разве врагу,
Что У них всё занятья важнейшие —
и ТОРГИ> и финансы, и суд
и чт<> служат всё люди умнейшие
И себя благородно ведут.
Что без них бы невинные плакали,
Наслаждался б свободой злодей,
Что под час от единой каракули
Участь сотни зависит людей,
Что чиновник плохой без амбиции,
Что чиновник не шут, не паяц,
И неслед ему без аммуниции
Выбегать на "какой-нибудь плац.

4845—4846
ПОСЛАНИЕ БЕЛИНСКОГО К ДОСТОЕВСКОМУ
423
А ужь если есть точно желание
Не служить, а плясать качучу,
Есть на то и приличное звание —
Я удерживать вас не хочу!
VI
[Петру Иванычу пришлось подать в отставку.
Он ушел из департамента и сказал о себе:]
«Корабль, обуреваемый
Волнами — жизнь моя!
Судьбою угнетаемый,
В отставку подал я,
Не мало тут утрачено —
Убыток — и большой!
А впрочем предназначено
Ужь видно так судьбой.
И есть о чем печалиться,
Нашол чего жалеть!
Смерть ни над кем не сжалится —
Всем должно умереть!
Почетные регалии,
Доходные места,
Награды — и так далее —
Все прах и суета!
Мы все корпим, стараемся,
Вдаемся в плутовство,
Хлопочем, унижаемся,
А всё ведь из чего?
Умрем, так все останется! —
На срок пришли мы в свет...
Чем дольше служба тянется,
Тем более сует.
Успел ужь я умаяться
В житейском мятеже,
Подумать приближается
Пора и о душе!
Ужь лучше здесь быть пешкою,
Чем душу погубить....
А, впрочем, что жь я мешкаю?
Ужь десять хочет бить!
Есть случай к покровительству!
Тотчас же полечу
К его превосходительству
Ивану Кузьмичу—
Поздравлю с имя ни нами....
Решится, может быть,
Под разными причинами
Блохова удалить
И мне с приличным жительством
Его местечко дать....
Не нужно покровительством
В наш век пренебрегать!...»
Когда еще твой локон длинный
Вился над розовой щекой,
И я был юноша невинный,
Чистосердечный и пустой,—
Ты помнишь: кой-о-чем мечтали
С тобою мы по вечерам,
И волю полную давали
Души расскащикам — глазам.
И много высказалось взором
СТАРУШКЕ
Желаний тайных, тайных дум;
Но победил моральным вздором
В нас сердце искаженный ум.
И разошлись мы полюбовно,
И страсть разсеялась, как
дым...
И чрез полжизни хладнокровно
Опять сошлись мы — и храним
Молчанье тягостное...
Так-то!
Когда б к избытку сил младых
Побольше разума и такта —
Не так бы вял и горько-тих
Был час случайной поздней
встречи,
Не так бы сжала нас печаль,
Иной тоской звучали б речи,
Иначе было б жизни жаль...
15 мая.
1846
ПОСЛАНИЕ БЕЛИНСКОГО К ДОСТОЕВСКОМУ
(писано совместно с Тургеневым)
Витязь горестной Фигуры,
Достоевский, милый пыщ,
На носу литературы
Рдеешь ты, как новый прыщ.
Хоть ты юный литератор,
Но в восторг ужь всех поверг:
Тебя знает император,
Уважает Лейхтенберг.
За тобой султан турецкий
Скоро вышлет визирей....
Но когда на раут светский,
Перед сонмище князей,
Ставши мифом и вопросом,
Пал чухонскою звездой
И моргнул курносым носом
Перед русой красотой-
Как трагически недвижно
Ты смотрел на сей предмет
И чуть-чуть скоропостижно
Не погиб во цвете лет.
С высоты такой завидной,
Слух к мольбе моей склоня,
Брось свой взор пепеловидный,
Брось, великий, на меня!
Ради будущих хвалений
(Крайность, видишь, велика)
Из неизданных творений,
Удели не
Буду няньчиться с тобою
Поступлю я, как подлец,
Обведу тебя каймою,
Помещу тебя в конец.

до
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
48*8—4850
Когда горит в твоей крови
Огонь действительной любви,
Когда ты сознаешь глубоко
Свои разумные права,
Верь: не убьет тебя молва
Своею клеветой жестокой.
Отвергни ненавистных уз
1848
* #
*
Бесплодно тягостное бремя
И заключи — пока есть время ■
Свободный, пб сердцу союз.
Но если страсть твоя слаба
И убежденье не глубоко,
Будь мужу верная раба,
Не то раскаешься жестоко.
Когда с тобой — нет меры счастью,
Вдали— несчастен и убит!
И словно волк голодной пастью,
Тоска пожрать меня грозит!
Куда ни обращаю взоры,—
Долины, облака и горы —
*
Всё говорит: «люби! люби!»
Во цвете лет не погуби!
Не наноси смертельной раны,
Не откажи моей мольбе.
Пусть лучше растерзают враны
И сердце принесут тебе!...
Стол накрыт, подсвечник вытерт,
Самовар давно кипит,
Сладковатый немчик Видерт
У Тургенева сидит.
По запросу господина
Отвечает невзначай
i860
* *
Крепостной его детина,
Что «у нас-де вышел чай».
Содрогнулся переводчик,
А Тургенев возопил:
«Чаю нет! Каков молодчик!
Не вчера-ли я купил?»
Замечание услышал
И ответствовал Иван:
«Чай у нас так скоро вышел
Оттого, что мал стакан».
МЕСТЬ ГОРЦА
Ассан сидел, нахмуря брови.
Кальян дымился, ветер выл.
И, грозно молвив: «крови! крови!»
Он встал и на коня вскочил.
«Зюлейка! нет, твою измену
Врагу я даром не прощу!
Его как мяч на шашку вздену,
Иль сам паду, иль отомщу!»
Что было ночью в поле ратном,
О том расскажет лишь луна....
На утро конь путем обратным
Скакал.... Несчастная жена!
Мешок о лук седельный бился,
Горела под конем трава,
Но не чурек в мешке таился:
Была в нем вражья голова!
ИЗЛЕРУ,
УСТРОИТЕЛЮ ПРАЗДНИКА В ЗАВЕДЕНИИ МИНЕРАЛЬНЫХ ВОД В НОВОЙ ДЕРЕВНЕ
Прихожу на праздник к чародею;
Тьма народу там уже кипит;
За затеей хитрую затею
Чародей пред публикой творит.
Все в саду торжественно и чудно,
Хор цыган по старому нелеп,
Что же мне так больно и так трудно,
Отчего угрюм я и свиреп?...
Ужь не жду сегодня ничего я,
Мой восторг истрачен весь давно:
Я могу лишь воспевать героя —
Как в нем все велико и умно!
Он Протей! он истинный художник!
Как его проказы хороши!
И артист, и барин, и сапожник —
Все найдут здесь пищу для души!

4850—4854
ТУРГЕНЕВУ
42*
БУРЯ
(первоначальная редакция)
Не любил я ни грому, ни бури,
И боялся, когда по лазури,
Разрушенье и гибель тая,
Прооежит золотая змея.
Да вчера молодая соседка
Мне сказала: «в саду есть беседка —
«Как стемнеет, туда приходи!»
Расходилося сердце в груди!
Я не знал, как я ночи дождуся,
Вдруг гляжу и поверить боюся:
Обложилося небо кругом,
Блещет молния — буря и гром!
Проклиная докучную бурю
Пуще прежнего, брови я хмурю,
И в беседку тоскуя иду,
Что соседки я там не найду:
«Ведь она и робка и ленива —
«В бурю выдти ей из дому в-диво,—
«И не верит, что счастье мое
«Целый мир исходить для нее!
«Ах! люби она столько же страстно,
«Не казалась бы буря опасна,
«Не казалась бы ночь ей темна,
-Да на столько ли любит она?...»
Без надежды вхожу я в беседку,
Озираюсь — и вижу соседку!
— «Я боялась, что ты не придешь!.
Не хочу, да и слов не найдешь
Передать эти жаркие речи,
Эту радость условленной встречи....
«Оба, друг мой, боялися мы,
«Но не грому, не бури и тьмы:
«Пусть там буря ревет нестерпимо,
«Наша туча промчалася мимо,
«Наше счастие тихо цветет,
«Наше сердце любовью живет...»
Я сушил ее мокрые ножки,
И чем ярче блистали окошки,
Озаряясь мгновенным лучом,
И чем больше пугал ее гром,
Тем любви ее веря сильнее,
Наслаждался и жил я полнее,
И блаженной такой тишиной
Веял бури пронзительный вой
В эту черную ночь надо мной...
Не боюсь теперь грому и бури»
И когда по туманной лазури
Пробежит золотая змея,
Не робею, а радуюсь я....
£832
СТАРИКИ
Неизбежные напасти,
Бремя лет, трудов и зла
Унесли из нашей страсти
Много свету и тепла.
Сердце — времени послушно —
Бьется ровной чередой.
Расстаемся равнодушно,
Не торопимся домой.
Что таиться друг от друга?
Поседел я — видишь ты;
И в тебе, моя подруга,
Нету прежней красоты.
Что жь осталось в жизни нашей?
Ты молчишь... печальна ты...
Не случилось ли с Парашей —
Сохрани господь — беды?. •
£834
ТУРГЕНЕВУ
(застольный экспромт)
Я посягну на неприличность
И несколько похвальных слов
Теперь скажу про эту личность:
Ах, не всегда он был таков!
Он был когда-то много хуже,
Но я упреков не терплю,
И в этом боязливом муже
Я всё решительно люблю.
Люблю его характер слабый,
Когда, повесив длинный нос,
Причудливой, капризной бабой
Бранит холеру и понос.
И похвалу его большую
Всему, что ты ни напиши,
И эту голову седую
При моложавости души.

426
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4851
ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ ИЮНЯ £854 Г.
Великих зрелищ, мировых судеб
Поставлены мы зрителями ныне:
Исконные, кровавые враги,
Соединясь, идут против России.
Пожар воины полмира обхватил
И заревом зловещим осветились
Деяния держав миролюбивых...
Обращены в позорище вражды
Моря и суша... Медленно и глухо
К нам двинулись громады кораблей,
Хвастливо предрекая нашу гибель,
И наконец приблизились; стоят
Пред укрепленной русскою твердыней...
И ныне в урне роковой лежат
Два жребия... и наступает время,
Когда решитель мира и войны
Исторгнет их всесильною рукой
И свету потрясенному покажет.
В день появления соединенного
Флота вблизи Кронштадта.
ДРУЖИНИНУ
Мы, посетив тебя, Дружинин,
Остались в верном барыше:
Хотя ты с виду благочинен,
Но чернокнижник по душе:
Научишь каждого веселью,
Полуплешивое дитя.
Серьезно предан ты безделью
И дело делаешь шутя.
Весьма радушно принимаешь
Ты безалаберных друзей,
И ни на миг не оставляешь
Ты аккуратности своей:
В числе различных угощений
Ты нам охоту снарядил
Среди наследственных владений...
И лист бумаги положил
Для чернокнижных вдохновений...
Чортово.
28 июля.
ПОХВАЛЬНАЯ ПЕСНЬ ВАСИНЬКЕ
Тот, кто умел великим быть в б...ели,
Тот истинно великий джентельмен.
Е.. сто раз, о друг наш, и на деле
Да будет тверд твой благородный....
Пускай, тебя черня и осуждая,
Завистники твердят, что ты подлец,
Но и в тебе иод маской скупердяя
Скрывается предобрый молодец,
О, добр и ты... Не так ли в наше время,
В сей б ской и осторожный век,
В заброшенном гон в скрыто семя,
Из коего родится человек!
Чортово.
Конец июля.
ЗАГАДКА
(ПИСАНО СОВМЕСТНО С ТУРГЕНЕВЫМ И ДРУЖИНИНЫМ)
Художества любитель,
Тупейший, как бревно,
Аристократов чтитель,
А сам почти г....
Поклонник вре-бонтона,
Армянский жантильйом,
Читающий Прудона
Под пальмовым листом..
Друг мыслей просвещенных,
Чуть-чуть не коммунист,
Удав для подчиненных,
Перед Перовским — глист.
Враг хамов и каратель,
Сам хам и хамов сын —
Скажи, о друг-читатель,
Кто этот господин?
ПОСЛАНИЕ К ЛОНГИНОВУ
(ПИСАНО СОВМЕСТНО С ТУРГЕНЕВЫМ И ДРУЖИНИНЫМ)
Недавний гражданин дряхлеющей Москвы,
О друг наш Лонгинов, покинувший — увы!
Бассейной улицы приют уединенный,
И Невский, и Пассаж, и Клуба кров священный,
Где Анненков, чужим наполненный вином,
Пред братцем весело виляет животом;
Где, не предчувствуя насмешливых куплетов,
Недолго процветал строптивый Арапетов;
Где дерзок и красив, и низок, как лакей,
Глядится в зеркала Михаила Кочубей;
Где пред Авдулиным, играющим зубами,
Вращает Мухортов лазурными зрачками;
Где, о политике с азартом говоря,
Ты виртембергского пугал секретаря,
И не давал ему в часы отдохновенья
Предаться сладкому труду пищеваренья!
Ужель, о Лонгинов! ты кинул нас навек,
Любезнейший поэт и редкий человек!
Не ожидали мы такого небреженья...
Немало мы к тебе питали уваженья!..
Иль ты подумать мог, что мы забыть могли
Того, кем Егунов был стерт с лица земли,
Кто немцев ел живьем, как истый сын России,
Хотинского предал его родной стихии,

/ш—Ш7
НАКОНЕЦ ИЗ КЕНИГСБЕРГА
427
Того, кто предсказал МильгоФера судьбу,
Кто сукиных сынов тревожил и в гробу,
Того, кто, наконец, — о подвиг незабвенный!
Поймал за жирный хвост весь причет наш
священный?...
Созданье дивное! Ни времени рука,
Ни зависть хищная лаврового венка
С певца П я до той поры не сдернет,
Пока последний поп в последний раз не
И что же! нет тебя меж нами, милый друг!
И даже — верить ли? ты ныне свой досуг
Меж недостойными безумно убиваешь!
В купальне без штанов с утра ты заседаешь;
Кругом тебя сидят нагие шулера.
Пред вами водки штоф, селедка и икра.
Вы пьете, плещетесь — и пьете вн.овь до рвоты.
Какие слышатся меж вами анекдоты!
Какой у вас идет постыдный разговор!
И если временем пускаешься ты в спор,
То подкрепляешь речь не доводом ученым,
А вынимаешь .... — и потрясаешь оным...
Какое зрелище! Но будущность твоя
Еще ужаснее! Так, вижу, вижу я —
В газетной комнате, за «Северной Пчелою»,
С разбухшим животом, с отвислою губою,
В кругу обжорливых и вялых стариков,
Тупых политиков и битых игроков,
Сидишь ты-^то икнешь, то поглядишь сонливо;
«Эй, Вася! трубочку!» проговоришь лениво...
И тычет в рот тебе он мокрым янтарем,
Не обтерев его пристойно обшлагом.
Куря и нюхая, потея и вздыхая,
Вечерней трапезы уныло поджидая,
То в карты глянешь ты задорным игрокам,
То Петербург ругнешь — за что, не зная сам;
А там, за ужином, засядешь в колымагу —
И повлекут домой две клячи холостягу —
Домой, где всюду пыль, нечистота и мрак,
И ходит между книг хозяином прусак.
И счастие еще, когда не встретит грубо
Пришельца позднего из Английского Клуба
Лихая бабища — ни девка, ни жена!
Что ж тут хорошего? Ужели не страшна,
О друг наш Лонгинов, такая перспектива?
Опомнись, возвратись! Разумно и счастливо
С тобою заживем, как прежде жили, мы.
Здесь бойко действуют кипучие умы:
Прославлен Мухортов отыскиваньем торфа;
Из Вены выгнали барона МейендорФа;
Милютина проект ту пользу произвел,
Что в дождь еще никто пролеток не нашел;
Языкова процесс отменно разыгрался:
Он без копейки был — без денежки остался;
Европе доказал известный Соллогуб,
Что стал он больше подл, хоть и не меньше глуп;
А Майков Аполлон, поэт с гнилой улыбкой,
В конец оподлился — конечно не ошибкой...
И Арапетов сам — сей штатский генерал,
Пред кем ты так смешно и странно трепетал —
Стихами едкими недавно пораженный,
Стоит, как тучный вол, обухом потрясенный,
И с прежней дерзостью над крутизной чела
Ужь не вздымается тюльпан его хохла!
18S5
АННЕНКОВ
За то, что ходит он в фуражке
И крепко бьет себя по ляжке,
В нем наш Тургенев все замашки
Социалиста отыскал.
Но не хотел он верить слуху,
Что демократ сей черств по духу,
Что только к собственному брюху
Он уважение питал.
Да! понимая вещи грубо,
Хоть налегает он сугубо
На кухню Английского Клуба,—
Но сам пиров не задает.
И хоть трудится без оглядки,
Но всюду сеет опечатки,
И в критиках своих загадки
Неразрешимые дает...
А впрочем, может-быть и точно
Социалист он беспорочной...
тт ПОра ужь нам понять,
Что может собственных Катонов
И быстрых разумом Прудонов
Российская земля рождать!
I8S7
Наконец из Кенигсберга
Я приблизился к стране,
Где не любят Гуттенберга
И находят вкус в г...не.
Выпил русского настою,
Услыхал е.... мать
И пошли передо мною
Рожи русские писать.
1 июля.

428
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4858—4859
18S8
Н. Ф. КРУЗЕ
В печальной стороне, где родились мы с вами,
Где все разумное придавлено тисками,
Где все безмозглое отмечено звездами,
Где силен лишь обман,—
В стране бесправия, невежества и дичи
Не часто говорить приходится нам спичи
В честь доблестных граждан.
Прими простой привет, боец неустрашимый,
Луч света трепетный, сомнительный, чуть зримый,
Внезапно вспыхнувший над родиной любимой,
Ты не дал погасить, —ты объявил войну
Слугам не родины, а царского семейства,
Науку мудрую придворного лакейства
Изведавших одну.
Впервые чрез тебя до бедного народа
Дошли великие слова:
Наука, истина, отечество, свобода,
Гражданские права.
Вступила родина на новую дорогу.
Господь! ее храни и укрепляй.
Отдай нам труд, борьбу, тревогу,
Ей счастие отдай.
S апреля.
I8S9
НА ОББДБ
В ЧЕСТЬ МАРТЫНОВА
Со славою прошел ты полдороги,
Полпоприща ты доблестно свершил,
Мы молим одного: чтоб даровали боги
Тебе на долго крепость сил!
Чтоб в старости, былое вспоминая,
Могли мы повторять, смеясь:
«А помнишь ли, гурьба какая
«На этот праздник собралась?
«Тут не было ни почестей народных,
«Ни громких хвал, — одним он дорог был:
«Свободную семью людей свободных
«Мартынов вкруг себя в тот день соединил Г
•И чем же, чем? Ни подкупа, ни лести
«Тут и следа никто не мог бы отыскать!..»
Мы знаем все: ты стоишь большей чести,
Но мы даем, что можем дать!
10 марта.
ПАПАША
Я давно замечал этот серенькой дом
В нем живут две почтенные дамы
Тишина в нем глубокая днем,
Сторы спущены, заперты рамы.
А вечерней порой иногда
Здесь движенье веселое слышно:
Приезжают сюда господа
И девицы, одетые пышно.
Вот и ныньче карета стоит,
В ней какой-то мужчина сидит;
Свищет он, поджидая кого-то,
Да на окна глядит иногда.
Наконец, отворились ворота
И, нарядна, мила, молода,
Вышла женщина...
«Здравствуй, Наташа!
Я ужь думал — не будет конца!»
— «Вот тебе деньги, папаша!»
Девушка села, цалует отца.
Дверцы захлопнулись, скрылась карета
И постепенно затих ее шум.
«Вот тебе деньги!» Я думал: чтб жь это?
Дикая мысль поразила мой ум.
Мысль эта сердце мучительно сжала.
Прочь, ненавистная, прочь!
Чтб же, однако, меня испугало?
Мать, продающая дочь,
Не ужасает нас... так почему же?..
Нет, не поверю я!., изверг, злодей!
Хуже убийства, предательства хуже...
Хуже-то хуже, да легче, верней,
Да и понятней. В нага век утонченный
Изверги водятся только в лесах.
Это не изверг, а Фат современный —
Фат устарелый, без места, в долгах.
Чтб жь ему делать? Другого закона,
Кроме дэндизма, он в жизни не знал,
Жил человеком хорошего тона
И умереть им желал,
Поздно привык он ложиться,
Поздно привык он вставать,
Кушая коФе, помадиться, бриться,
Ногти точить и усы завивать;
Час или два перед тонким обедом
Невский проспект шлифовать.
Смолоду был он лихим сердцеедом:
Долго ли денег достать?
С шиком оделся, приставил лорнетку
К левому глазу, прищурил другой.
Мигом пленил пожилую кокетку
И полилось ему счастье рекой.
Сладки трофеи нетрудной победы —
Кровные лошади, повар Француз...
Боже! какие давал он обеды—
Роскошь, изящество, вкус!
Подлая сволочь глотала их жадно.
Поддал сволочь?., о, нет!

ПАПАША
429
Все, чтб богато, чиновно, парадно,
Кушало с чувством и с толком обед.
Мы за здоровье хозяина пили,
Мы цаловалися с ним...
Правда, что слухи до нас доходили...
Что нам до слухов — и верить ли им?
Старый газетчик, в порыве усердия,
Так отозвался о нем:
«Друг справедливости! жрец милосердия!»
То вдруг облаял потом,—
Верь, чему хочешь! Мы в нем не заметили
Подлости явной: в игре он платил!
Муза! воспой же его добродетели!
Вспомни, он набожен был;
Вспомни, он руку свою тароватую
Вечно раскрытой держал,
Даже Жуковскому что-то на статую
По доброте своей дал!
Счастье, однако, на свете непрочно —
Хуже да хуже с годами дела.
Сил ему много отпущено, точно,
Да красота изменять начала.
Он ужь купил три таинственных банки:
Это — для губ, для лица и бровей,
Учетверил благородство осанки
И величавость походки своей;
Ходит по Невскому с палкой, с лорнетом
Сорокалетний герой.
Ходит зимою, весною и летом,
Ходит и думает: «Чорт же с тобой,
«Город проклятый! Я строен, как тополь,
«Счастье найду по другим городам!»
И, рассердяск покидает Петрополь...
Может быть, ведомо вам,
Что за границей местами есть воды,
Где собирается множество дам —
Милых поклонниц свободы,
Дам и отчасти девиц,
Ежели дам, то в замужстве несчастных;
Разного возраста лиц,
Но одинаково страстных,—
Словом, таких, у которых талант
Жалкою славой прославиться в свете
И за которых Жорж Санд
Перед мыслителем русским в ответе.
Что привлекает их в город такой,
Славный не столько водами,
Сколько азартной игрой
И... но вы знаете сами...
Трудно решить. Говорят,
Годы терпенья и плена,
Тяжких обид и досад
Вдруг выкупает измена;
Ежели так, то целительность вод
Не подлежит никакому сомненью.
Бурно их жизнь там идет.
Вся отдана наслажденью,
Оригинален наряд,—
Дома одеты, а в люди
Полураздеться спешат:
Голые спины и голые груди!
(Впрочем, не к каждой из дам
Эти идут укоризны:
Так, например, только лечатся там
Скромные дочери нашей отчизны)...
Наш благородный герой
Там свои сети раскинул,
Там он блистал еще годик-другой,
Но и оттудова сгинул.
Лет через восемь потом
Он воротился в Петрополь,
Все еще строен, как тополь,
Но уже несколько хром,
То есть, не хром, а немножко
Стала шалить его левая ножка —
Вовсе не гнулась! Шагал
Ею он словно поленом,
То вдруг внезапно болтал
В воздухе правым коленом.
Белый платочек в руке,
Грусть на челе горделивом,
Волосы с бурым отливом —
И ни кровинки в щеке!
Плохо!..
А вкусы так пошлы и грубы,
Дай им красавчика, кровь с молоком...
Волк, у которого выпали зубы,
Бешено взвыл; огляделся кругом,
Да и решился... Трудами питаться
Нет ни уменья ни сил,
В бедности гнусной открыто признаться
Перед друзьями, которых кормил,
И удалиться с роскошного пира —
Нет! добровольно герой
Санктпетербургского модного мира
Не достигает развязки такой.
Молод — так дело женитьбой поправит,
Стар — так игорный притон заведет,
Вексель Фальшивый составит,
В легкую службу пойдет...
Славная служба! Наш старый красавец
Чуть не пошел-было этой тропой,
Да не годился... Вот этот мерзавец —
Под-руку с дочерью! Весь завитой,
Кольца, лорнетка, цепочка вдоль груди...
Плюньте в лицо ему, честные люди!
Или уйдите хоть прочь!
Легче простить за поджог, за покражу —
Это отец, развращающий дочь
И выводящий ее на продажу!..
«Знаем мы, знаем — да дела нам нет!
«Очень горяч ты, любезный поэт!»
Музыка в роде шарманки
Однообразно гудит,
Сонно поют испитые цыганки.
Глупый цыган каблуками стучит.
Около русой Наташи
Пять молодых усачей
Пьют за здоровье папаши.
Кажется, весело ей:
Смотрит спокойно, наивно смеется.
Пусть же смеется всегда!
Пусть никогда не проснется!
Если жь проснется, что будет тогда ?
Нож ли ухватит, застонет ли тяжко
И упадет без дыханья, бедняжка,
Сломлена ужасом, горем, стыдом —
Кто ее знает! Не дай только боже
Быть никому в ее коже,—
Звать обнищалого Фата отцом
14 марта.

430
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4859—486S
В АЛЬБОМ С- Н. СТЕПАНОВУ
Пишите, други!—Начат путь!
Наполним быстро том альбомной,
Но вряд ли скажем что-нибудь
Умней того, что прозой скромной
Так поэтически сказать
Сумела любящая мать!
17 ноября.
МАТЬ
(первоначальный набросок)
Увижу ли уединенный сад,
Вновь, молодость моя, ты предо мною.
Листы дерев уныло так шумят,
И мать моя с поникшей головою
Задумчива, болезненно-бледна,
С платком в руках, обмоченным слезами,
Дорожкой крайней тихими шагами
Проходит молча. Тяжкой-тяжкой вздох,
За ним другой... Там шопот: боже! боже!
Там робкий стон; потом опять все то же —
До вечера...
О мать моя! о чем же ты грустила!
Не понимал, не думал я о том.
Я помню, ты порою подходила
Ко мне и за руку меня брала....
Но ты напрасно грустными глазами
В мои смотрела детские глаза.
Нет! не было сочувствия меж нами,
Моей руки не жгла твоя слеза!
И вот она явилась из могилы
Измучена, печальна, но жива,
Но отчего жь мои упали силы,
Безжизненны и холодны слова?
Святая тень! Я скрежещу и плачу
И от тебя вновь с трепетом бегу...
Нет, эту жизни лучшую задачу
Я совершить достойно не могу!
В ребячестве надменен и упорен...
1861
НА СМЕРТЬ ШЕВЧЁНКА
Не предавайтесь особой унылости!
Случай предвиденный, чуть не желательный.
Так погибает по божией милости
Русской земли человек замечательный
С давнего времени. Молодость трудная,
Полная страсти, надежд, увлечения,
Смелые речи, борьба безрассудная,
В след за тем долгие дни заточения...
Все он изведал: тюрьму петербургскую,
Справки, допросы, жандармов любезности,
Все — и раздольную степь Оренбургскую,
И ее крепость... В нужде, в неизвестности
Там, оскорбляемый каждым невеждою,
Жил он солдатом — с солдатами жалкими,
Мог умереть он, конечно, под палками,
Может, и жил-то он этой надеждою.
Но, сократить не желая страдания,
Поберегло его в годы изгнания
Русских людей провиденье игривое, —
Кончилось время его несчастливое,
Все, чего с юности ранней не видывал,
Милое сердцу, ему улыбалося.
Тут ему бог позавидовал.
Жизнь оборвалася.
Февраль
Приятно встретиться в столице шумной с другом
Зимой,
Но друга увидать идущего за плугом
В деревне в летний зной
Сто крат приятнее...
Грешнево.
Лето.
1863
МОРОЗ, КРАСНЫЙ НОС
эпилог
Задумав правдивую повесть
Без всяких дефектных затей,
Я взять не решаюсь на совесть
Погибель крестьянки моей.
Она не погибла. — Лукавый
Хотел погубить да не мог.
Служивший семейству со славой
Савраска — и тут ей помог:
Покамест тот сон чудотворный
Над бедной вдовицей витал,
Савраску Морозко проворный
За длинные уши щипал.

4863—4866
АДМИНИСТРАТОР ОСТУПИЛСЯ
431
С соседнего дерева бросил
Горсть инею в очи коню
И хвост ужь ему приморозил
К какому-то старому пню.
Савраска стоял терпеливо,
Лишь вздрагивал сильно порой
Да яму копал молчаливо
Ногами то той, то другой.
Но стало стоять ему скучно,
Савраска ушами тряхнул
И трижды раскатисто, звучно
Заржал — и дровнишки рванул!
Коснулось знакомое ржанье
До слуха крестьянки моей
И быстро проснулось сознанье,
Глядит: ни коня, ни дровней!
Пррррууу!.. дура!..» Испуг
чрезвычайный
Проворство ногам воротил,
Бежит по дороге случайной,
Что конь, убежав, проложил.
Настигла — дрова подобрала
(Порядком нагрелась меж тем)
И скоро детей увидала
И печь затопила, — и всем
Сварила похлебки и каши,
Всю выскребла избу свою,
Искала в головхо у Маши
И пела ей: «баю-баю!»
И тайной навеки осталось,
Что делала в роще она,
Лишь Дарьюшка после боялась
В лесу оставаться одна,
Да долго румянец багровый
Вдове позабыть не давал,
Как жарко Морозко суровый
Ее под сосной цаловал...
21 августа.
На пароходе от Нижнего.
1866
ПИСЬМО В. И. АСТАШЕВУ
Посылаю поклон Веньямину.
На письмо твое должен сказать:
Не за картами гну теперь спину.
Как изволите вы полагать.
Отказавшись от милой цензуры,
Погубил я досуги свои, —
Сам читаю теперь корректуры
И мараю чужие статьи!
Побежал бы, как школьник из класса,
Я к тебе, позабывши журнал,
Но не знаю свободного часа,
С той поры, как свободу узнал!..
Пусть цензуру мы сильно ругали,
Но при ней мы спокойно так спали,
На охоте бывать успевали
И не мало в картишки играли 1..
А теперь не такая пора:
Одолела пииту забота,
Позабыл я, чтб значит игра,
Позабыл я, что значит охота! —
Потому что Валуев сердит;
Потому что закон о печати
Запрещеньем журналу грозит.
Если слово обронишь не кстати!
Впрочем в пятницу буду я рад
До Любани с тобой прокатиться:
Глухари ужь поют, говорят,
Да и вальдшнепу поволочиться,
Полагаю, приходит черед...
Сговоримся, — и завтра в поход!
Так и чудится: вальдшнеп ужь тянет,
Величаво крылом шевеля,
А, известно, — как вальдшнеп потянет.
Так потянет и нас в лес, в поля!..
7 апреля.
ОСИПУ ИВАНОВИЧУ КОМИССАРОВУ
Не громка моя лира, в ней нет
Величавых, торжественных песен,
Но придет, народится поэт,
Вдохновеньем могуч и чудесен,
Он великую песню споет,
И героями песни той чудной
Будут: царь, что стезей многотрудной
Царство русское к счастью ведет;
Царь, покончивший рабские стоны,
Вековую бесправность людей
И свободных сынов миллионы
Даровавший отчизне своей;
И крестьянин, кого возрастил
В недрах Руси народ православный,
Чтоб в себе — весь народ он явил
Охранителем жизни державной.
Сын народа! Тебя я пою!
Будешь славен ты много и много...
Ты велик — как орудие бога,
Направлявшего руку твою!
16 апреля»
Администратор оступился,
Писатель глупость сочинил —
Ура! весь город оживился,
Как будто праздник наступил!
Подставить ногу наше дело,
Помочь подняться — никогда.

432
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
1867—Ш5
1867
Время гнусного бесславья,
Поголовного стыда,
Бездну нашего бесправья
Мы измерили тогда.
Словно
Все замешаны гуртом,
Кроме подлости — спасенья
Мы не чаяли ни в чем.
Сыны «народного бича»,
С тех пор как мы себя сознали,
Жизнь как изгнанники влача,
По свету долго мы блуждали;
Не раз горячею слезой
И йотом оросив дорогу,
На рубеже земли родной
Мы робко становили ногу;
Ужь виден был домашний кров,
Мы сладкий отдых предвкушали,
1870
* *
*
Но снова нас грехи отцов
От милых мест нещадно
гнали,
И зарыдав мы дале шли
В пыли, в крови; скитались
годы
И дань посильную несли
С надеждой на алтарь свободы.
И вот настал желанный час,
Свободу громко возвестивший,
И показалось нам, что с нас
Проклятье снял народ оживший;
И мы на родину пришли,
Где был весь род наш ненавидим,
Но там все то же мы нашли —
Как прежде мрак и голод видим.
Смутясь, потупили мы взор —
«Нет! час не прббил примирены»
И снова бродим мы с тех пор
Без родины и без прощенья!...
1871
КНЯГИНЯ ТРУБЕЦКАЯ
эпилог
Кто помнит ту годину роковую,
Тот знает сам, как. много славных жен
Во след мужей ушло в страну чужую...
Как ни смотри на драму тех времен,
Высок и светл их подвиг незабвенный!
Как ангелы хранители они
Явилися опорой неизменной
Изгнанникам в страдальческие дни.
Быть может, мы рассказ свой продолжая,
Когда-нибудь коснемся и других,
Которые, отчизну покидая,
Шли умирать в пустынях снеговых.
Пленительные образы! Едва ли
В истории какой-нибудь страны
Вы что-нибудь прекраснее встречали.
Их имена забыться не должны.
Да, их поэт грядущий не забудет,
Но чьей судьбы теперь коснулись мы,
Та всех светлей сиять меж ними будет.
Далек был путь до роковой тюрьмы,
Вражда людей, не знающих пощады,
На том пути ей ставила преграды,
И — первая — она их перешла.
Ее души ничто не устрашило!
Она другим дорогу проложила,
Она других на подвиг увлекла!
1872
Внизу серебряник Чекалин
Свои изделья продает,
А на верху ЗемФира Пален,
Как милый розанчик цветет.
И тихой женщины какой-то
Задумчивое милое лицо
В такие дни обыкновенно
Передо мной является.—
1873
НАД ЧЕМ МЫ СМЕЕМСЯ...
(первоначальный набросок)
Но где же ты, желанная душою,
Ты тихая, ты добрая моя?
Без ласки сердце глохнет...
Поверхностная глупая насмешка,

4875—/874
Е. О. ЛИХАЧЕВОЙ
433
К которой так наклонно наше племя,
Бич чувству в юном сердце. И над чем
Смеемся мы! Обыкновенной темой
Насмешек наших всякая черта
В характере, которая выходит
Из уровня обычного. Попробуй
На улице покинуть экипаж,
В котором ты здоровый ехал праздно,
И предложить его хромому. Не смешно ли?
Скажи довольному собой глупцу,
Что он глупец, — смешно и даже глупо!
Однажды я припрегся к водовозу,
Который на бугор свои салазки
С двумя боченками воды по скользкой
Подмерзлой мостовой встащить не мог,
Приятели доныне помнят это
И не дают прохода: Филантроп.
Попробуй предпочесть пирушке попглой
С гетерами, с шампанским и игрой
Беседу с кроткой матерью старушкой —
Да разболтай об этом: гадко станет,
Ужасно даже, — если только вникнуть,
Каким согласным, диким гоготаньем
Ты встречен будешь. Глупо наше племя!
Безумное неверющее племя
Умело превратить п предмет насмешки
И состраданье к ближнему. Не раз
Ты слышала и часто будешь слышать
Презрительные речи: вот охота
Возиться век с унылой нищетой,
Вступаться за бесправных и бездомных!
Всем бедным не поможешь, всех больных
Не вылечишь; давно ужь доказала
И жизнь и наука, что напрасны
Все частные усилья. Это пошлость,
Придуманный конек, чтоб отличиться,
Но, право, он придуман неудачно,
Старо, бесплодно, неоригинально
И хлопотливо... Что же хорошо?
Что ново? праздное убийство жизни
В тщеславии, распутстве, пустоте?
Им предаваться люди не стыдятся,
Так не стыдись и ты идти по пошлой,
Как говорят, избитой, но, по правде,
Едва, едва проложенной дороге
Добра...
И будем жить мы просто, пошло даже,
Заботясь о спокойствии своем
II благе ближних. Что ты улыбнулась?
С тобой я должен прямо говорить
И благо ближних на устах моих не Фраза,
Не понимаю жизни я другой.
1874
П. А, ЕФРЕМОВУ
Взглянув чрез много, много лет
На неудачный сей портрет,
Скажи: изрядный был поэт,
Не хуже Фета и Щербины,
И вспомни времена «Складчины».
19 марта.
Хотите знать, что я читал? Есть ода
У Пушкина, названье ей: Свобода.
Я рылся раз в заброшенном шкаФу...
Е. О. ЛИХАЧЕВОЙ
Уезжая в страну равноправную,
Где живут без чиновной амбиции
И почти без надзора полиции, —
Там найдете природу вы славную.
Там подругу вы пб-сердцу встретите
И как время пройдет, не заметите.
А поживши там время недолгое,
Вы вернетесь в отчизну прекрасную,
Где имеют правительство строгое
И природу несчастную.
ЭКСПРОМТ
Там Швейцарию верно вспомянете
И, как солнышко ярко засветится,
Собираться опять туда станете.
Дай бог всем нам там весело встретиться.
Пусть не кажется в этих стихах
Слабоумие вам удивительно,
Так как при здешних водах
Напряженье ума непользительно.
Киссингея.
Стихотворения Н. А. Некрасова.
28

434
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4874—f 87 5
ЕРШОВ-ЛЕКАРЬ
(черновой набросок)
Была задумана пиэса: Ершов, лекарь. Он был хороший человек, полезный народу в своем углу.
Задел, по неосторожности, надевая шубу в волостном правлении, за висевший в присутствии
портрет [царя], уронил его, враги донесли, и его куда-то заслали.
Рассказывает дьячек заика. Как начнет, так и дует без передышки, а как заикнется, то час м
доохдешься продолжения. Такой и размер я старался подобрать:
Он попал в нашу местность
Прямо с школьной скамейки;
Воплощенная честность,
За душой ни копейки.
Да ему и не нужно!
Поселился он в бане,
Жил с крестьянами дружно,
Ел, что ели крестьяне,
Пауза. Затем рассказ, как
принимал народ, как лечил, на
какой лошадке и в какой
телеге ездил:
А лечил как успешно!
Звали Ершика всюду;
Ездил к барам не спешно,
К мужику — в ту-жь минуту,
Ни почем темень ночи,
Ни почем непогода.
Бог открыл ему очи
На страданья народа.
Дало им его земство, но он
с ним поругался:
Без мундира просторней,
Без оклада честнее,
Человека задорней,
Человека прямее
Не видал я
Сам господь умудряет
Человека инова,
И уста раскрывает
На громовое слово...
Дальше ничего нет, заикнулся.
W7S
НА ЛЕКЦИИ И. КАУФМАНА
О СОКРАЩЕНИИ КОЛИЧЕСТВА КРЕДИТНЫХ БИЛЕТОВ
В стране без злата и сребра
Речь об изъятии бумажек
Не может принести добра,
Но... жребий слушателей тяжек.
5 января.
Что в провинции? Пустеет!
Скука, глупость и застой,
Мужичок пшеницу сеет,
А питается корой.
(из «записной книжки-
Он робко жался на диване,
Подобно стерляди в лохани,
Когда она свилась кольцом
И только дрыгает хвостом..
ПРИ ОТЪЕЗДЕ Л. ДМИТРИЕВА ИЗ ЯРОСЛАВЛЯ В КИЕВ
(после речи а. с. петровского)
Милый, не брани его,
Коли дурен спич.
Путь далек до Киева,
Позабудешь дичь!

4875
ИЗ «СОВРЕМЕННИКОВ»
435
1
ВОИНЫ
ИЗ ((СОВРЕМЕННИКОВ»
Взятку, взятку-невидимку
Ловит каждая душа!
Военный пир... военный спор..
Не знаю, кто тут триумфатор.
«Аничков — вор! Мордвинов — вор!»
Кричит зарвавшийся оратор:
-Милютин ваш—не патриот,
А просто карбонарий ярой,
Куда он армию ведет?..
Нет! лучше был порядок старой!
Солдата в палки ставь — и знай,
Что только палка бьет пороки!
Читай историю, читай!
Благие в ней найдешь уроки:
Где страх начальства, там и честь,
А страх без палки — скоротечен.
Пусть целый день не мог присесть
Солдат, порядочно посечен,
Пускай он ночью оставлял
Кровавый след на жостком ложе,
Не он ли в битвах доказал,
Что был не битого дороже?..»
ШКОЛА
Теперь о воспитаньи... Я —
Конечно для мужского полу —
Завел бы, милые друзья,
Громадного размера школу
Одну военную и в ней
Для надлежащей подготовки
Книг мало, много Фухтелей
И сколько хочешь маршировки.
Покуда в школе — нет имен,
Под нумером известен всякий:
Седьмой Иван, шестой Семен,
Сто девятнадцатый Акакий.
Родство забыто. Ни на ком —
Покуда в школе — превосходства.
Добейся шпаги с темляком,
Она эмблема благородства.
ДВОРЯНСКИЕ СКОРБИ И РАДОСТИ
— «Да! провинция пустеет:
Города объяты сном,
Земледелец наш беднеет,
Дворянин поник челом.
Кто не «высшего разбора»,
Убегай из наших мест,
Ты—-добыча прокурора,
Мировой тебя заест!
Кто теперь там толку сыщет?
Народившийся кулак
По селеньям зверем рыщет
Выжимает четвертак.
Выбивают недоимку,
Разоряют до гроша,
Даже божий стихии
Ополчились на крестьян:
Повсеместно по России —
Вихри, штормы, ураган.
Гром жилища зажигает,
Нивы град господень бьет,
Деньги земство обирает,
Жадный волк уносит скот!
С мужиком одним случилось —
То-то он оторопел! —
Даже почва провалилась,
Отведенная в надел!
Не затем мы уступали
Наши древние права,
Чтоб на наше место стали
Становой и голова!
Шаль родного достоянья,
Жаль и бедных мужиков!...
Там — семейные преданья,
Там — любезный прах отцов!
Прах отцов — добыча тленья,
А живому дорог день:
Как из чумного селенья,
Мы бежим из деревень!»
Так искатели концессий,
Потерпевшие наклад
От хозяйственных профессий,
Нашим земцам говорят.
— «Нет, а мы так не уходим!
Обновив с народом связь,
Мы народ облагородим»,—
Говорит — по Гнейсту — князь:
«Мы судебно-полицейской
Властью — пьянство укротим!»
И с улыбкой Фарисейской
Ренегаты вторят им.
Князь Иван закончил пренья
О вреде предоставленья
Мужику гражданских прав,
Неожиданно сказав:
• Пусть глас народа — божий глас,
Но все-таки мужик — скотина!
Плохая шутка: свинопас
И рядом правнук Гедимина.
Враги дворян изобрели
Нарочно земское компанство,
Чтоб вши с крестьян переползли
На благородное дворянство».
Дворянин многоземельный
С тайной думою своей
Дышит скукою смертельной.
Есть субъекты веселей:
Генеральный бой дворянской
Проиграв, они нашлись

436
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
4875
И войною партизанской
На досуге занялись,
Не рискуя головою,
Эти рыцари страны
Так и рвут что можно с бою
У народа, у казны:
Взяв с подряда «разреженье»
Государственных лесов,
Произвесть опустошенье.
Подменить у мужиков
Земли — дело «партизана»;
Он — процентщик, он — торгаш,
Не уйдешь его капкана,
Неизбежно дань отдашь!..
НА СМЕРТЬ ЛЕОНТЬЕВА
Послушайте — не много ль
Такое погребенье?
Не Пушкин же, не Гоголь
Леонтьев!..
«Ваше мненье
Есть плод лицеприятья!
Не будьте слишком строги.
В Москве свои понятья,
Свои герои, боги.
«Московского Зевеса
Я там увидел снова:
Поверьте, наша пресса
Клевещет на Каткова.
«Ужель у патриота
В основе убежденья
Тупая жажда гнета
И похоть истребленья?»
БУКИНИСТ И БИБЛИОГРАФ
ОТРЫВОК
(из «записной книжки»
БУКИНИСТ
А вот еще изданье. Страсть
Как грязно! Впрочем, ваша власть —
Взять иль не взять. Мне все равно!
Найти купца немудрено.
Одно заметил я давно,
Что, как зазубрина на плуге,
На книге каждое пятно
Немой свидетель о заслуге.
БИБЛИОГРАФ
Аи, Гумбольт! * сказано умно.
БУКИНИСТ
А публика, небось, не ценит!
Она тогда свой суд изменит,
Когда поймет, что из огня
Попало ей через меня
Две-три хороших книги в руки.
Цена?...
БИБЛИОГРАФ
НОВОМУ ГУБЕРНАТОРУ
«...С богом, с богом! торопитесь!
Там скучненько, говорят,
Что же делать? Потрудитесь!
Рано вам еще в сенат.
Прокатиться можно в зимку,
Далеко ль от вас Москва?..
Недоимку! Недоимку!
Остальное—трын-трава!»
Хоть трудись в ярме железном,
Хоть издохни ты в борьбе,
Нету средства быть полезным
Ни народу, ни себе!
Он бранью сильно повредит,
Но похвалой верней утонит:
С Крестовским Байрона сравнит,
Шекспира охолопит!
1 Так когда-то назвали одного букиниста, изыскателя в области редких книг. Его уже нет
свете.

4876
ИЗ «ПОСЛЕДНИХ ПЕСЕН»
437
1876
ПЕСНЯ
(из «записной книжки»)
Всюду с музой проникающий,
В дом заброшенный, пустой
Я попал. Как зверь рыкающий,
Кто-то пел там за стеной:
Сборщик, надсмотрщик, подрядчик,
Я подлецам не потатчик:
Выпить—так выпью один.
Следственный пристав и сдатчик!..
Фединька, откупа сын!..
Я подлецам не потатчик:
Выпить, так выпью один.
Прасол, помещик, закладчик!..
Фуксы — родитель и сын!
Я подлецам не потатчик,
Выпить, так выпью один!..
С ними не пить, не дружиться!.
С ними честнбй гражданин
Должен бороться и биться!..
Выпить, так выпью один!..
Или негоден я к бою?
Сбился я с толку с собой:
Горе мое от запою,
Или от горя запой?!..
Не за Якова Ростовцова
Ты молись, не за Милютина,
Ты молись
Обо всех в казематах сгноенных,
О солдатах, в полках засеченных,
О повешенных ты помолись...
О. А, ПЕТРОВУ
В ДЕНЬ 50-ЛЕТНЕГО ЮБИЛЕЯ
Умиляя сердце человека,
Наслажденье чистое даря,
Голос твой не умолкал полвека,
Славен путь певца-богатыря.
Не слабей под игом лет преклонных.
Тысячи и тысячи сердец.
Любящих, глубоко умиленных,
Благодарность шлют тебе, певец!
Воплощая русское искусство
В звуках жизни, правды, красоты,
Труд, любовь и творческое чувство
На алтарь его приносишь ты...
ИЗ «ПОСЛЕДНИХ ПЕСЕН»
(черновой набросок)
Угомонись, моя муза задорная,
Сил нет работать тебе.
Родина милая, Русь святая, просторная,
Вновь [заплатила] [поплатилась] судьбе..
Похорони меня с честью, разбитого
Недугом тяжким и злым.
Моего века, тревожно прожитого,
Словом не вспомни лихим.
Верь, что во мне необъятно безмерная
Крылась к народу любовь,
И что застынет во мне теперь верная
Чистая русская кровь.
Много, я знаю, найдется радетелей,
Все обо мне прокричат,
Жаль только, мало таких благодетелей,
Что погрустят да смолчат.
Много истратят задора горячего
Все над могилой моей.
Родина милая, сына лежачего
Благослови, а не бей!..
Как человека забудь меня частного,
Но как поэта—суди...
И не боюсь я суда того строгого.
Чист пред тобою я, мать.
В том лишь виновен, что многого, многого
Здесь мне не дали сказать...
Осень.
Крым.

438
СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА
—4877
Человек лишь в одиночку
Зол—ошибки не простит,
Мир—«не всяко лыко в строчку»
Благодушно говорит.
Вновь прийдет к тебе отвага
С ложью, злобой бой вести...
Лишь—умышленного шага
По неправому пути
Бойся!.. Гордо поднятая
Вдруг поникнет голова,
Станет речь твоя прямая
Боязлива и мертва.
Сгибнут смелость и решительность,
Овладеет сердцем мнительность,
И погибнет наконец
Даже вера в снисходительность
Человеческих сердец!..
Декабрь.
1877
ЗАТВОРНИЦА
сон
I
Я посетил заброшенный наш сад:
Он все темней, прохладней с каждым годом,
В нем семь ключей сверкают и гремят,
Вершины лип таинственно шумят.
Я их люблю: под их зеленым свЪдом
Тиха, как ночь, и легкая как тень,
Ты, мать моя, бродила каждый день.
II
Я был тогда ребенком; долго, долго
Не думал я, родная, ни о чем,
Не ты, не сад,—меня манила Вола,
Я с кручи там катался кубарем.
И лишь зимой в морозы и мятеш,
Я помню, мы безвыходно сидели
Сам друг е тобой в разрушенном дому.
(Угрюмый дом, похожий на тюрьму).
III
Я проклинал докучные морозы,
Я проклинал томительные дни,
А ты лила неведомые слезы—
Я лишь поздней узнал, о чем они.
Плачь, громко плачь!.. Хоть словом укоризны
Бессменный гнет страданья разреши,
Изгнанница, лишенная отчизны!
Затворница, забытая в глуши!
IV
В другом краю не менее несчастном,
Но менее суровом рождена,
На севере угрюмом и ненастном
В осьмнадцать лет ужь ты была одна.
Тот разлюбил, кому судьбу вручила,
С кем в чуждый край доверчиво пошла,
Ужь он не твой, но ты не разлюбила.
Ты разлюбить до гроба не могла...
Зовет семья: «Твоей-ли вынесть груди
Суровый гнет неволи и зимы,
Где заодно с природой стонут люди?
Вернись скорей—давно простили мы».
Грозит отец: «На горе ты бежала!
Припомнишь нас!..» Ты гордо замолчала,
И у тебя—ни друга с той поры,
Ни родины, ни брата, ни сестры.
VI
А новый край? Ты, чистая, святая,
Ты, кроткая, с мечтательным умом,
О, что кругом ты видела, родная...
Как ты была подавлена!.. Как гром
Гремел рояль—и голос твой печальной
Звучал, как вопль души многострадальной,
Твой первенец насле, о чал потом.
VII
«Несчастна я, обманутая другом,
Но пред тобой, о женщина-раба!
Перед рабом, согнувшимся над плуюм,
Моя судьба—завидная судьба.
Несчастна ты, о родина! я знаю—
Весь край в плену, весь трепетом объят,
Но край, где я люблю и умираю,
Тот бедный край — несчастней во сто крат».
VIII
Так пела ты, так плакала, родная,
В своей тюрьме, судьбе не уступая,
Чужим скорбям бессильная помочь,
А над тобой уже висела ночь.
И ничего судьба не уступила—
Ты палача покорством не смягчила,
Ты в сыновьях опоры и друзей
Не дождалась... Мир памяти твоей!..
эпилог
Ты умерла—тюрьма освободилась,
И снилось мне—я поселился в ней,
В груди моей чуть слышно сердце билось,
Я разомкнуть не в силах был очей,
Но ум кипел: с неведомою силой
И не вотще я звал твой образ милой:
Незримо ты витаешь надо мной
И мне поешь с любовью несказанной:
«То не тюрьма, а рай обетованной—
Забвение, желанное тобой».
28 января.

/«77 и dp.
БЕЛЫЙ ДЕНЬ НЕДОЛОГ
439
ОТРЫВОК ИЗ НЕНАПИСАННОЙ ПОЭМЫ
Имени и роду
Богу не скажу.
Надо—воеводу
Словом ублажу.
«Кто ты?»—Я-то житель!-
Опустил кулак:
«Кто ты?»—Сочинитель 1
«Подлинно, что так.»
Меткое, как пуля,
Слово под конец:
«БЕЗ РОДУ, БЕЗ ПЛЕМЕНИ»
«Кто ты ?»—Бородуля!1 —
Прыснул: «Молодец!» •
Я давай бог ноги...
«С богом! ничего!
Наберем в остроге
Помнящих родство.»
Третий год на воле,
Третий год в пути,
Сбился в снежном поле—
Некуда идти!
Ночи дольше-дольше,
Незаметно дней;
Снегу больше-больше,
Не видать людей,—
Степью рыщут волки,
С голоду легки,
Стонут, как на Волге
Летом бурлаки.
Март.
Солнышко село. Тюремной решетки
Сгладилась по полу длинная тень.
Дни-то осенние больно коротки,
Долог тюремный мой день.
Долги, томительны дни настоящие
И коротка моя ночь,
Мысли гнетущие, мысли сверлящие
Гонят все сны мои прочь.
Если жь разбитому мукой «сердечною
Мне и удастся заснуть,
Вижу я длинной змеей бесконечною
В даль убегающий путь.
Эх, да засни же ты, горе безбрежное.
Пытку окончи души!
Дай мне прошедшего сны безмятежные,
Или мой ум иссуши!
Апрель.
СТИХОТВОРЕНИЯ НЕИЗВЕСТНЫХ ГОДОВ
Так умереть? ты мне сказала.
Я отвечал надменно: да!
•к *
*
Не знал я той, что мне внимала,
Не знал души твоей тогда.
Весь пыткой нравственной измятый,
Уже опять с своим пером,
Как землекоп с своей лопатой
Перед мучительным трудом,
Он снова музу призывает...
Белый день недолог,
Вечера длинней.
Крики перепелок
Реже и грустней.
Осень невидимкой
На землю сошла,
Сизо-серой дымкой
Небо облекла.
Солнце с утра канет
В тучу, как в нору.
Если и проглянет,
Смотришь: не к добру!
Словно как стыдливым
Золотым лучом
Пробежит по нивам...
Глядь: перед дождем!
Побежал проворно
Оживленный ключ
И ворчит задорно:
«Как де я могуч!-
Весь день ветер дует,
По ночам дожди,
Пес работу чует:
Дупелыпнепов жди
Бородуля — женщин» с бородой.

440
СТИХОТВОРЕНИЯ, ПРИПИСЫВАЕМЫЕ НЕКРАСОВУ
1839—1850
СТИХОТВОРЕНИЯ, ПРИПИСЫВАЕМЫЕ НЕКРАСОВУ
Из-за гор, издалека
Вылетают облака.
«Где вы, бурные, родились,
Где росли и оперились,
Как собрались в этот путь?
Где вы были, где летали?
Чтб вы дивного видали?
Расскажите что-нибудь.»
— Мы летим издалека,
Голубые облака.
На раздольи океана
Мы родились из тумана;
Нас пучины повили,
Гром и молнии вскормили,
Бури крылья оперили
И в дорогу собрали.
1839
ОБЛАКА
Много див мы, облака,
Увидали с-высока:
Раз в полуночной лазури
Поотстали мы от бури
И вздохнули между гор,
Смотрим к низу — бездна воет,
В ней страдалец злато роет
И ведет к нам разговор:
«И душна, и глубока
Эта бездна, облака!
В ней облитый кровью братии
В шумном проводе проклятий,
Я из мира роюсь в ад.
Нету грешнику спасенья!
Грозен час иереселенья...
Безотраден взор назад!...
Но и в гробе рудника
Бьется сердце, облака,
Там — на воле, на просторе.
Где горючих пролил море,
Там, в родимой стороне,
Между зла и меж укора
Неприметные для взора
Льются слезы обо мне...
Бесприютна, дика
Плачет дева, облака.
Ах, не встретитесь ли где вы
Со слезою этой девы?
Принесите мне слезу
Я за ыир ее снесу.»
1843
АФИША ДДЯ КАБИНЕТА ВОСКОВЫХ ФИГУР
Иван Иваныч Штейнигерс
С саженной бородой:
Он был в немецком городе
Когда-то головой!
отрывок
А вот Вильгельм Васильевич
Тель, парень молодой,
Он славно дрался с Немцами
За город свой родной...
Он штука не последняя,
В историю попал,
Хоть в жизнь свою истории
Ни разу не читал.
1844
Ходит он меланхолически,
Одевается цинически,
Говорит метафорически,
Надувает методически
И ворует артистически.
Браво! браво! браво! божественно!., чудно!..
Душу и рассудок потерять не трудно!..
Радость! наслажденье! счастие! блаженство!
Торжество искусства! чудо совершенства!
Виардо! Альбони! Ровере! Рубини!
Лучше не слыхали ничего доныне!.
Ровере! Рубини! Виардо! Альбони!
Не было так любо нам и при Тальйони!.
1850
Несчастный день! позорный день!
День срама и стыда!
Я вел себя как глупый пень,
Да, да, да, да! да, да, да, да!
Смотрите, рощи и поля,
Меж вас идет колпак....
Я был глупее журавля....
Так, так, так, так, так, так, так, так!
Ты жалкий трус! ты жалкий трус!
Она кричит во след —
К ней никогда не возвращусь....
Нет нет, нет нет, нет нет, нет нет!

/«50
СТИХОТВОРЕНИЯ, ПРИПИСЫВАЕМЫЕ НЕКРАСОВУ
441
ОПЫТ ПРЕЙС-КУРАНТА В СТИХАХ
Я в бурной юности моей
Любил девицу Веру,
Но более любил я Дрей-
Мадеру!
Любил я Аннушек и Лиз,
Шатался в магазины,
Но более любил я из
Долины.*
Есть у меня приятель Клейн:
Он любит корчить гра<&а,
А выпить разве даст вам Вейн-
де Графа!
В жару восторга моего
Читал я также Стерна,
Но больше выпивал я Го-
Сотерна!
Карман мой стал как решето,
Лишился я профиту,
Но с горя выпивал Шато-
ЛаФиту.
Раз чуть меня не дернул чорт
Проехаться по Рейну,
Но выпить предпочел я Порт-
Вейну.
Но, разъезжая по Руси,
От Нарвы до Алтая,
Всех чаще испивал я си-
валдая.
ПОСЛАНИЕ ТРЕХ МОЛОДЫХ ДЖЕНТЛЬМЕНОВ
К ЖЕСТОКОЙ КРАСАВИЦЕ, ОЧАРОВАВШЕЙ ИХ СЕРДЦА
Была прекрасная погода —
С злодеем ты гулять пошла,
И все дивились на урода,
С которым ты нежна была;
И канареечного цвету
Его безвкуснейший жилет
Являл осьмое чудо свету.
Он был, казалось, средних лет,
В его наружности холодной
Не замечалось и примет
Ни той осанки благородной,
Ни энергии юных лет,
Которые к твоим услугам—
Твои покорные рабы —
Мы предлагаем друг за другом
По воле сердца и судьбы
Скажи: ужель сей зверь
небритый
Твоей душою овладел?
Быть может, что вчера побитый
В харчевне грязной он сидел?
А ныньче вдруг такой наградой
Он наслаждается, глупец,
Которая была б отрадой
Для наших пламенных сердец.
Каким достоинством сокрытым
Тебя сей зверь очаровал?
Скажи, не глазом ли подбитым?
Иль ядом лести и похвал?
Иль против воли ты, Мария,
Под гнетом роковой тоски,
Небритого и злого змия
Себе избрала в женихи?
Но ты быть может непослушна
Веленьям матери своей,
И, к злому зверю равнодушна,
По сердцу жаждешь ты связей ?...
О, если так... узнай, что ныне
Три сердца, полные тобой,
Блуждают в мире как в пустыне,
Под гнетом страсти роковой.
Внемли же страстные моленья
Влюбленных пламенных сердец!
Но если ты без сожаленья
Идешь с злодеем под венец —
О! гнев наш будет дик и странен I
Где ты гуляешь с ним теперь,
Лежать там будет бездыханен,
Безгласен, мертв сей лютый
зверь....
А сами мы, сплетясь руками,
Низринемся в пучину вод
И трупы хладные волнами
К ногам жестокой принесет!
ДАЧА
Нет, мало места здесь возвышенной натуре:
Пойду я в дикий лес прислушиваться к буре!
ОПЫТ 9-ЛЕТНЕЙ МУЗЫ
Ферапонт овчину дубил
И руку себе зашиби л.
Он стал овчину бранить,
Когда руку стало сводить;
А я скажу ему на то,
Что он бранил ее ни за что!
Так знай же ты, детина,
Что может ушибить и овчина.
Когда ты дурак
И делаешь не так.
1 Крымское, 32 к. сер., у ШварцкопФа.

442
СТИХОТВОРЕНИЯ, ПРИПИСЫВАЕМЫЕ НЕКРАСОВУ
4850—1858
ДРУГУ КОПЕРНАУМОВУ
Люблю твой пламенный азарт,
Когда, с небритой бородою,
Накрывшись шляпою кривою,
Идешь сражаться ты в бильярд, —
Когда ты с чашей пуншевой
Кружок друзей своих обходишь
И вензеля ногами водишь
Пред хладно чинною толпой,—
Когда, вооружась бутылкой,
На драку радостно спешишь
Иль стулом Франта по затылку
Как бы перуном ты разишь!
Так, удаль мне мила твоя,
Твоим я видом восторгаюсь,
И сам кием вооружаюсь,
И в драку смело лезу я!
По дворам таскал старик
Тридцать лет шарманку,
Он вертеть ее привык:"
Вертит спозаранку
Вплоть до полночи глухой
На потеху людям:
Той шарманки пкск и вой
Мы не позабудем!
Что за музыка, ей, ей.
Не поймешь, хоть т{ есни!
И всего-то было в ней
Три плохие песни:
Бога славила одна,
А царя другая,
Третья — ужас как длинна —
Честь родного края.
Многих не быю в ней нот,
Так что слушать гадко,
Все ви?жит, брянчит, скребет,
Не выходит гладко.
И не то, чтоб стар ужь так
Инструмент потешный:
Смастерил его Варяг,
Северян, не здешний.
Им вертеть потом пошла
Русопетов стая,
Что за музыка была,
Бестолочь родная!
Наконец им завладел
Удалой Татарин
18S8
ШАРМАНКА
И шарманку завертел
Молодцем, как барин.
С нею пробовал потом
И Поляк возиться,
Но ни силой, ни трудом
Ладу не добиться,
Всё Фальшивила она,
Шла в разлад со светом, —
Инструмента ли вина?
Мастера ли в этом?
Леший сам не разберет!
Вскоре отъискался
Для шарманки доброхот
И чинить принялся.
Придал ей он новый вид
И покрой немецкий,
А шарманка все скрипит
И пищит по детски.
Вот шарманкой завладел
Наш шарманщик ярый,
Повернул, пересмотрел,
Песни больно стары.
Он навел на крышку лак,
Починил снаружи,
А внутри осталось так,
Даже стало хуже.
Сам он видит, что она
Ужь пришла в негодность,
Что в ней лопнула струна,
Певшая народность,
Что осипла в ней давно
Песня п р а в о с л а в ь я,
Что поправить мудрено
Хрип еамодержавья.
«Ведь починка труд большой,
А на век мой станет!
Да и внутрь шарманки той
Вряд ли кто заглянет!»
Так шарманщик рассудил:
Видно, что дубина, —
И шарманку ту взвалил
Он на плечи сына.
Сын справляет день и ночь
Старую работу,
Хоть вертеть ему не вмочь
Да и не в охоту.
В том труде не быть пути.
Так и жди — порвется.
И ужь как ты ни верти,
А чинить придется!
Благо есть теперь досуг,
Взяться бы за разум;
Хуже будет, если вдруг
Распадется разом,
Если ты под звук заснешь
Льстивого напева,
Иль забывшись повернешь
Справа да налево.
Слетел на землю вечер,
И море покрыл туман;
Шумит волнами ветер;
Белеться вот стало там:
Из волн выходит дева,
Садится го мной на брег;
Вздымают справа, слева
Покров ее перси-снег.
1868
ИЗ ГЕЙНЕ
Ко мне тесней, теснее;
Я чувствовать боль ужь стал
— Нельзя ли понежнее,
Красавица волн?... сказал.
«Я жму тебя в объятьях,
И сильно тебя я жму;
От вечера ненастья
В тебе я тепла займу».
— Луна бледней, бледнее
Из мрачных туч глядит;
Твой глаз мутней, влажнео,
Красавица волн, блестит.
«Да где ты, влажней, мутнев?
Лишь влажен и мутен глаз:
Спеша из волн скорее,
Могла взять каплю, как раз.»
— Чу, чаек крик прискорбный.
Вода так и шумит;
Чу, сердце так проворно,
Красавица волн, стучит.
«Оно стучит проворно,
Проворно стучит оно:
Тебя, чудак, упорно
Зачем я люблю давно?»
2i Февраля.

4859—4865
СТИХОТВОРЕНИЯ, ПРИПИСЫВАЕМЫЕ НЕКРАСОВУ
443
1839
ПАРОДИЯ НА СТИХОТВОРЕНИЕ Т. НЕКРАСОВА
«ТРОЙКА»
Что повесил головку пустую.
В стороне от наук и труда?
Знать, все манит тебя на Морскую,
Каждый день все туда да туда?
И зачем ты бежишь торопливо,
Вдруг накинув на плечи шинель?
На тебя, развалившись лениво,
Загляделась в коляске мамзель.
На тебя заглядеться не диво,
Полюбить тебя каждой не лень:
Вьется ус темнорусый игриво,
Ростом парень в косую сажень'
Хватит ей на наряд и на ленты,
А тебе впредь на горький урок, —
За большие набитый проценты
Туго-на-туго твой кошелек.
Взгляд один, да Французские моды
Распалят в тебе русскую кровь
И отцовские хлопнешь доходы
На поддельную девы любовь.
Поживешь и попразднуешь вво^ю,
Будет жи-.вь \\ полна и легка...
Да не то тебе пало на долю1.
Ведь именье пойдет с молотка.
Ты с шикарной и милой девицей
Надорвавши и силы и грудь,
Спустишь всё наконец за границей
И придется тут спину согнуть.
Познакомясь с работою трудной
Отцветешь, не успевши расцвесть,
Погрузишься ты в сон непробудной,
Если нечего будет поесть.
И в лице твоем, полном движенья,
Полном жизни — появится вдруг
Горьких слез да стыда выраженье
И последний, тяжелый недуг.
И схоронят в сырую могилу,
И забудут в Морскую твой путь,
Где утратил и деньги и силу,
Истощил ты и разум и грудь.
Не гляди же с тоской на Морскую
У Дюссо горькой чаши не пей,
Отправляйся к себе в Моховую
И подумай о жизни своей...
Идет-гудет Пучинный ТПум,
Пучинный Шум, весенний шум.
В собрании расходится
Иной акционер,
Pvfh6t свое правление,
Подымет бухгалтерию,
Как бешеный: все пакостно —
И люди, и дела!
Идет-гудет Пучинный Шум,
Пучинный Шум, весенний шум.
Скромна моя компания —
Венера и Тантал —
Водою лишь мутит.
Да с ней беда случилася:
Как промотали денежки —
Не стоит ни гроша!
На чердаке с купонами
Нужда нас заперла.
Мои глаза суровые
На акции глядят.
1863
ПУЧИННЫЙ ШУМ
(НА ГОЛОС. «РДЕТ-ГУДЕТ ЗЕТЕНЫЙ ШУМ»
Молчу... а дума лютая
Покою не дает:
Их сжечь, так жаль — заплачены!
Продать — покупки нет!
А тут Аскалон Труворов
Ревет и день и ночь:
«Сожги, сожги негодные,
«Правленье изведи!
«Не то весь век промаешься,
«Доходов не возьмешь:
«Тантал — корова дойная —
«Родным да однокашникам
«Все в руки отдадут!»
Окрепла дума лютая —
Припас я злобный спич...
Да вдруг весна подкралася.
Идет-гудет Пучинный Шум,
Пучинный Шум, весенний шум.
Как для спектакля собраны,
Вдоль залы стулья чинные
Рядочками стоят.
От речи председателя
Сидят повеселелые
Пучинные тузы.
А рядом с новой яростно
Бранят правленье жирное
И Труворов неистовый
И два-три голяка.
Шумит их кучка малая,
Шумит по пустякам...
А там правленью вносится
Признательность в журнал.
Идет-гудет Пучинный Шум.
Пучинный Шум, весенний шум.
Слабеет дума лютая...
Идешь повесив нос,
И всюду песня слышится
В правлениях одна:
«Души, покуда душится,
«Дои, покуда доится,
«Морочь, пока морочится —
«И чорт тебе не opart

ш
СТИХОТВОРЕНИЯ, ПРИПИСЫВАЕМЫЕ НЕКРАСОВУ
1863—4870
ОБЩББ СОБРАНИЕ
Я в общее собрание
Всегда иду заранее
И, ставши в уголок,
Благословляю рок.
Порядок там парламентский!
Директор департаментский
Встав, произносит спич.
Добро, порол бы дичь —
Так нет: гласит про акции,
Притом в такой редакции,
Что сам Лорд Пальмерстон
Был верно б побежден.
Всяк тотчас умиляется,
И еслиб кто желал
Произвести скандал —
Строжайше возбраняется.
«Осмелюсь я сказать»,
Иной вдруг озаботится: —
«Все жь, денег разбирать
«Из кассы не приходится».
— Молчать! молчать! молчать!
Все это дрязги, личности —
Не слушайте его!
И все кричат браво!
— Скажу без околичности, —
Начнет опять другой,—
Мой взгляд совсем иной:
Кто не стеснялся кассою,
Тому сказать всей массою,
Что не хотим его!—
И все опять — браво!
Короче, из приличия
Не терпится обычая
Шуметь из ничего.
Затем-то я и ранее
Всегда иду в собрание
И, ставши в уголок,
Благословляю рок.
Бокал заздравный поднимая,
Еще раз выпить нам пора
Здоровье миротворца края...
Так много жь лет ему... Ура!
Пускай клеймят тебя позором
Надменный Запад и враги;
Ты мощен Руси приговором.
Ее ты славу береги!
1866
МУРАВЬЕВУ
Мятеж прошел, крамола ляжет,
В Литве и Жмуди мир взойдет;
Тогда и самый враг твой скажет:
Велик твой подвиг...
и вздохнет.
Вздохнет, что, ставши
сумасбродом,
Забыв присягу, свой позор.
Затеял с доблестным народом
Поднять давно решенный спор.
Нет, не помогут им усилья
Подземных их крамольных сил.
Зри! Над тобой, простерши
крылья,
Парит архангел Михаил!
16 апреля.
1870
ПРИТЧА
Прислушайте, братцы! Жил царь в старину:
Он царствовал бодро и смело,
Любя бескорыстно народ и страну,
Задумал он славное дело:
Он вместе с престолом наследовал храм,
Где царства святыни хранились;
Но храм был и тесен и ветх; по углам
Летучие мыши гнездились;
И бог помогал ему — план поражал
Изяществом, стройной красою,
И царь приближенным его показал,
И был возвеличен хвалою.
То правда, ввернули в хвалебную речь
Сидевшие тут староверы,
Что можно бы старого часть уберечь,
Что слишком широки размеры,
Сквозь треснувший пол проростала полынь,
В нем многое сгнило, упало,
И места для многих народных святынь
Давно уже в нем не хватало...
Но царь изменить не хотел ничего:
«За все я один отвечаю!...»
И только что слухи о плане его
Прошли по обширному краю,
И новый создать ему хочется храм,
Достойный народа и века,
Где б честь воздавалась и мудрым богам,
И славным делам человека.
На каждую отрасль обширных работ
Нашлися способные люди
И двинулись дружной семьею в поход
С запасом рабочих орудий.
И сделался царь молчалив, нелюдим,.
Надолго отрекся от света,
И начал над планом великим своим
Работать в тиши кабинета.
Давно они были согласны вполне
С царем, устроителем края,
Что новый паладиум нужен стране,
Что старый — руина гнилая.

4870
СТИХОТВОРЕНИЯ, ПРИПИСЫВАЕМЫЕ НЕКРАСОВУ
445
И шли они с гордо поднятым челом,
Исполнены честного жара:
Их мускулы были развиты трудом
И лица черны от загара.
И вера сияла в очах их; горя
Ко славе отчизны любовью,
Они вдохновенному плану царя
Готовились жертвовать кровью!
Рабочие люди в столицу пришли,
Котомки свои развязали,
Иные у старого храма легли,
Иные присели — и ждали....
Но вот уже полдень — а их не зовут!
Безропотно ждут они снова;
Царь мимо проехал, вельможи идут, —
А все им — ни слова, ни слова!
И целая треть не вернулась домой:
Иные в пути умирали,
Иные бродили по царству с сумой
И смуты в умах поселяли,
Иные скитались по чуждым странам,
Иные в столице остались
И зорко следили, как строился храм,
И втайне царю удивлялись!
Строители храма не плану царя,
А собственным целям служили,
Они пожалели того алтаря,
Где жертвы богам приносили,
И многое, втайне ликуя, спасли —
Задавшись задачею трудной,
Они благотворную мысль низвели
До уровня ветоши скудной.
И вот уже скучно им праздно сидеть,
Привыкшим трудиться до поту,
И день уже начал приметно темнеть, —
Их все не зовут на работу!
Увы! не дождутся они ничего!
Пришельцы царю полюбились.
Но их испугались вельможи его
И в ноги царю повалились:
«О царь! ты прославишься в поздних веках!
«За что же ты нас обижаешь?
«Давно уже преданность в наших сердцах
«К особе своей ты читаешь.
«А эти пришельцы... Суровость их лиц
«Пророчит недоброе что-то,
«Их надо подальше держать от столиц,
«У них на уме не работа!...
«Когда ты на площади ехал вчера
«И мы за тобой поспешали,
«Тебе они громко кричали: ура!
«На нас же сурово взирали.
«На площади Мира сегодня в ночи
«Они совещалися шумно...
«Строение храма ты нам поручи,
«А им доверять — неразумно!...»
Волнуют царя и боязнь и печаль,
Он слушает с видом суровым:
И старых, испытанных слуг ему жаль,
И вера колеблется к новым...
И вышел указ... И за дело тогда
Взялись празднолюбцы и воры...
А люди, сгаравшие жаждой труда
И рвеньем, сдвигающим горы,
В основе труда подневольного их
Лежала рутина — не гений...
За то было много эффектов пустых
И бьющих в глаза украшений...
Сплотившись в надменный и дружный кружок,
Лишь тех отличая вниманьем,
Кто их заслонить перед троном не мог
Энергией, разумом, знаньем,
Они не внимали советам благим
Людей, понимающих дело,
Советы обидой казалися им.
Царю говорят они смело:
«О царь, воспрети ты пустым крикунам
Язвить нас насмешливым словом!
Зане невозможно судить по частям
О целом, еще не готовом!...»
Указ роковой написали, прочли
И царь утвердил его тут же,
Забыв поговорку своей же земли,
Что «ум хорошо, а два лучше!»
Но смело нарушил жестокий закон
Один гражданин именитый.
Служил бескорыстно отечеству он
И был уже старец маститый.
Измлада он жизни умел не жалеть,
Не знал за собой укоризны
И детям внушал, что честней умереть,
Чем видеть бесславье отчизны;
По мужеству воин, по жизни монах
И сеятель правды суровой,
О «новом вине и о старых мехах»
Напомнив библейское слово,
Связали котомки свои — и пошли,
Стыдом неудачи палимы,
И скорбь Вавилонскую в сердце неслп,
Ни с чем уходя, пилигримы,
Он истину резко раскрыл пред царем,
Но слуги царя не дремали.
Успев овладеть уже царским умом,
Улик они много собрали:

446
СТИХОТВОРЕНИЯ, ПРИПИСЫВАЕМЫЕ НЕКРАСОВУ
Отчизны врагом оказался старик, —
Чужда ему преданность, вера!
И царь, пораженный избытком улик,
Казнил старика для примера!
И паника страха прошла по стране,
Все головы долу склонило,
И строилось зданье в немой тишине,
Как будто копалась могила...
Леса убирают — убрали... и вот
• Готово!» царю возвещают,
И царь по обширному храму идет,
Вельможи его провожают...
Но го ли пред ним, что когда-то в мечте
Очам его царским являлось
В такой поражающей ум красоте,
Что неба достойным казалось,
Над чем напрягая взыскательный ум,
Он плакал, ликуя душою?
Нет! Это не плод его царственных дум!...
Царь грусгно поник головою.
Ни в целом, ни в малой отдельной черте
Увы! он не встретил отрады!
Но все жь в несказанной своей доброте
Строителям роздал награды.
И тотчас же им разойтись приказал,
А сам, перед капищем сидя,
О плане великом своем тосковал,
Его воплощенья не видя...
?0 июля.

ПРИМЕЧАНИЯ К СТИХОТВОРЕНИЯМ НЕКРАСОВА
ф Примечания расположены в алфавитном порядке, ф Цыфра, поставлен-
ная рядом с заглавием, обозначает страницу настоящею издания, ф В под-
заголовке указано, где данное стихотворение появилось впервые. ф Все
даты, относящиеся к жизни и творчеству Некрасова, обозначены по
старому стилю, ф Если в примечании не указано, по какому тексту печа-
тается данное стихотворение, это значит, что оно печатается по тексту
издания «Стихотворений Н. Некрасова» 4873— 4874 года, сверенному
с посмертным изданием 4879 года, ф Если в примечании при ссылке на
автограф не указано, где он хранится, это значит, что он хранится
в частном архиве.
УСЛОВНЫЕ СОКРАЩЕНИЯ:
(А) — Рукопись хранится в Академии Наук.
(Б)—Рукопись хранится в Государственной Пу-
бличной Библиотеке.
(Л) — Рукопись хранится в Публичной Библио-
теке СССР им. Ленина (бывш. Румянцев-
ский Музей).
(Н) — Рукопись хранится в Некрасовском Музее
(в Ленинграде).
(Hi — Рукопись хранится в Пушкинском Доме
Академии Наук.

Примечания к сти&отворешшиям ШШенрасоаи.
АВТОРУ «АННЫ КАРЕНИНОЙ». 317.
«НОВОЕ ВРЕМЯ», 1876, 21 МАРТА, Л? 22.
Роман Льва Толстого «Анна Каренина»,
начатый печатапием в аРусском Вестнике»
с января 1875 года, был встречен весьма
враждебно тогдашней разночинной интел-
лигенцией, которая усмотрела в нем целый
ряд реакционных идей; прославлепио дво-
рянского сословия, мистику, славяноФиль-
ство, а главное, чрезмерный интерес к се-
мейным и любовным отношениям, при пол-
ном равнодушии к политико-социальным
вопросам. Салтыков-Щедрин пегодовал:
«Ужасно думать, что еще существует воз-
можность строить романы на одних поло-
вых побуждениях. Ужасно видеть перед
собой Фигуру безмолвного кобеля Вронского.
Мне кажется это подло и безнравственно.
И ко всему этому прицепляется консер-
вативная партия, которая торжествует.
Можно ли себе представить, что из ко-
ровьего романа Толстого делается какое-то
политическое знамя?» (М. Е. Салтыков-
Щедрин. «Письма». Л. 1925, стр. 76).
Менее радикальный Тургеиев отнесся
к новому роману Толстого с таким же осу-
ждением: «как ни велик талант Л. Тол-
стого, а не выдраться ему из Московского
болота, куда оп влез. Православие, дворян-
ство, славянофильство, сплетни,... невеже-
ство, самомнепие, барские привычки, офи-
дерство...» (Н. Л. Бродский. «И. С. Тур-
гепев в воспоминаниях современников».
М. 1924, II, стр. 161).
К ромапу, действительно, «прицепилась»
консервативная партия: «Критика катков-
ского лагеря... радовалась тому, что грао
так глубоко иптеросуотся блестящим миром
салонов, будуаров, модных ресторанов...
Граф Толстой оказывался каким-то спе-
циальным певцом благоуханных и блестя-
щих СФер так называемого высшего обще-
ства» (II. К. Михайловский. «Литературные
воспоминания и современная смута». П. 1900,
т. I, стр. 205).
Этим и объясняется отрицательное отно-
шение Некрасова к роману Толстого.
В 1913 году эпиграмма на «Апну Ка-
ренину» была напечатана в газете «День»
в качестве литературной повннки, не бы-
вшей в печати (Приложение к Л? 354).
Между тем она появилась еще при жизни
поэта в «Недельных очерках и картинках»
Незнакомца (А. С. Суворина).
Стихотворения Н. А, Некрасова,
АДМИНИСТРАТОР ОСТУПИЛСЯ. 451.
«СОВРЕМЕННИК», 1914, 8, СТР. 44.
Написано под влиянием травли, которой
подвергся Некрасов после каракозовских
дней (см. примечание к стихотворению «Му-
равьеву»).
В черновом автографе (И) варианты:
Администратор п о к ач н у л с я...
Ура! весь город встрепенулся...
Возможно, что это — отрывок из «Медвежьей
охоты», так как там есть такие же строки
о травле, которой русское общественное мне-
ние подвергает «оступившихся» людей
(см. стр. 134).
АКТРИСА. 414.
«РЕПЕРТУАР», 1845, 1, СТР. 25».
Слегка измененные куплеты из водевиля
«Вот что значит влюбиться в актрису»,
поставленного в Алексапдрипском театре
10 ноября 1841 года. Эти куплеты сохра-
нились только в авторской рукописи, а в цен-
зурном экземпляре и в «Пантеоне» (1841, 2)
они заменены прозой. Впоследствии Некра-
сов выделил их из текста водевиля и напеча-
тал как самостоятельное стихотворение, под
инициалами Н. II. (Наум Перепельский).
АННЕНКОВ. 427.
«НОВОЕ ВРЕМЯ», 1880, Л11SO1; «ИЗВЕСТИЯ ВЦ11К»,
1928, А* 197.
Павел Васильевич Анненков — критик, ре-
дактор сочинений Пушкина, автор мемуаров
о Гоголе, Тургеневе, Герцене, Бакунине,
Карле Марксе. С Карлом Марксом он встре-
чался и переписывался в 1846 и 1847 годах,
при чем высказывал такие крайние мпения,
что его можно было принять за самого ле-
вого социалиста, хотя на самом деле он
был барин-турист, занимавшийся социа-
лизмом из одного любопытства (Д. Ря-
занов. «Карл Маркс и русские люди соро-
ковых годов». П. 1918, стр. 78 — 95).
Некрасов в своей эпиграмме высмеял эту
поддельную революционность Аппенкова.
Эииграмма долго оставалась неизвестной, но
в 1880 году, когда Анненков стал печатать
в «Вестнике Европы» свои воспоминания
о встречах с Карлом Марксом и другими
29

450
ПРИМЕЧАПИЯ
социалистами, «Новое Время» тиснуло ее у
себя на столбцах с весьма ядовитым преди-
словием.
Прочтя эту эпиграмму, Анпепков писал
из Берлина Стасюлевичу 13 мая 1880 года:
«Помой очень много вылито и на Вас и на
меня пакостниками «Нового Времени». Я
полагаю, что эпиграмма па меня, живущего
только для брюха, сочинена в редакции, и
Некрасову принадлежать не может... А
впрочем может быть и оп состряпал —
таков был человек... А Фуражки—ей богу—
[я] никогда не носил. Это напраслина!»
(«М. М. Стасюлевич и его современники
в переписке». П. 1912, HI, стр. 387).
Привычку Анненкова бить себя по бедрам
подметил не один Некрасов. Тургенев пи-
сал то же самое: «Анненкову теперь ла<х»а
отхлопать себе все лядвеи па мой счет»
(Первое собрание писем Тургенева. П. 1884,
стр. 43). Говоря об опечатках, которые
Анненков «всюду сеет», Некрасов имел
в виду собрание сочинений Пушкипа, вы-
ходившее тогда под редакций Анненкова.
Анненков был умпый и образованный
человек, по писал тяжеловесным слогом.
Многое, в его критических писаниях было
непонятно журнальным чнтятолям. Поэтому
Некрасов и говорит о «неразрешимых за-
гадках», которыми изобилуют «критики»
Аннонкова. Характерно, что Ив. Панаев
говорил то жо самое: «П. В. Анненков,
написавший так много умных критических
статей, которых смысл еще нигде до сих
пор никто не разгадал» (Письмо
к М. Лонгинову в сборнике «Некрасов по
неизданным материалам Пушкинского
Дома». II. 1922, стр. 236).
В 1884 году эпиграмма была перепеча-
тана в «Русском Архиве» (5, стр. 235).
Теперь оказывается, что «Новое Время»
напечатало не всю эпиграмму. Недавно в
бумагах Авдотьи Панаевой нам удалось
найти копию этой эпиграммы, куда вошли
тринадцать заключительных строк, дотоле
не бывших в печати. Последние ее строки —
пародия на стихи Ломоносова. Некрасов
перенес их потм в сатиру «Недавнее время»:
Лезут на стену, корчат Катонов,
Посевают идеи Прудонов...
Несколько лет назад в защиту Анненкова
выступил проФ. П. Н. Сакулин в своей
книге «Русская литература и социализм»
(часть первая. М. 1922, стр. 227 — 252).
АФИША ДЛЯ «КАБИНЕТА ВОСКОВЫХ
ФИГУР». 440,
«ИСТОРИЧЕСКИЙ ВЕСТПИК», 1891, 2,
стр. £>ав.
Сообщая в «Историческом Вестнике» не-
сколько эпизодов из жизни Некрасова,
Ф. С. Глинка, между прочим, говорит:
«Помню, что в то время он [Некрасов]
написал стихами аФишу для «Кабинета вос-
ковых Фигур», помещавшегося у Казан*
ского моста, в доме Энгельгардта. У меня
даже осталось в памяти несколько стихов
из этой аФиши:
Иван Иваныч Штейпигерс
| т. Д.
За составление афиши Некрасов получил
двадцать пять рублей».
В афише было около пятисот стихов.
Ругате.1ьная заметка о пой помещена
в «Литературной Газете» (1844, •№ 1).
БАБА-ЯГА. 598.
«БАБА-ЯГА». РУССКАЯ ПАРОДНАЯ СКАЗКА.
П. 1841.
Эта сказка была написана 20-летним Не-
красовым по заказу книжного маклака
Полякова, издававшего самые низкопробные
книги для толкучего рынка. Кроме «Бабы-
Яги» Некрасов написал для Полякова
«Юность Ломоносова», два детских воде-
виля и «Сказку о царевне Ясносвете», кото-
рые напечатаны не были («Литературный
Архив» П. А. Картавова. II. 1902, стр. 21).
Но словам Некрасова, в заглавии сказки
«Баба-Яга» Поляков прибавил от себя одну
непристойную строчку: «Я замарал [ее] в кор-
ректуре. Увидав меня, он изъявил удивле-
ние и Просил выставить первые буквы [не-
пристойных слов]. Не знаю, пропустила ли
ему цензура. Лет через тридцать по ка-
кому-то неведомому мне праву выпустил
эту книгу г. Иечаткин». Непристойных
слов там не было, но «зато там было мое
имя, чого не было в поляковских изда-
ниях» (В. Евгеиьев. «Николай Алексеевич
Некрасов». М. 11)14, стр. 92).
П. Ф. Якубович указал, что в первых
двух главах «Бабы-Яги» автор пытается
подражать манере «Руслана и Людмилы».
«Действительной народности в этой «на-
родной» сказке так же, как и поэзии,— ни
капли. Содержание вполне нелепое, Форма —
примитивная. Невольно приходит в голову,
что «Баба-Яга» писана Некрасовым ие в Пе-
тербурге, в 1841 году, а еще в Ярославле,
двумя-тремя годами раньше, теперь же,
в минуту жизни трудную, лишь слегка,
быть может, подправлена и пущена на
книжную толкучку...» («Н. А. Некрасов».
Крптико-бпограФпческпй очерк Л. Мель-
шина-Якубовича. И. 1907, стр. 34).
Любопытен отзыв Федора Кони, в жур-
нале которого юный Некрасов был бли-
жайшим сотрудником:
«Сказка довольно занимательна и в ной
есть почти везде смысл (большая редкость!);
есть несколько недурных стихов и множе-
ство неправильных, жестких, что, может
быть, произошло от поспешности автора
одеться в печать и обертку» («Литератур-
ная Газета», 1841, ЛЗ 22).
БАЛЕТ. 124.
«СОВРЕМЕППИК», 1866, 2, СТР. 6ОЯ.
По первоначальному замыслу Некрасова,
«Балет» являлся девятой сатирой его
большого цикла «О погоде». В «Современ-
нике» в подзаголовке так и сказано: Са-
тира 9».

АФИША ДЛЯ «КАБИНЕТА ВОСКОВЫХ ФИГУР». БЕГАЛ ДАРОМ ЗДАНИЙ ВО СТО. 451
Как видно из белового автографа (Л),
Некрасов первоначально намеревался на-
звать эту сатиру «Театр». Она сильно изме-
нена в корректуре. Вначале было:
Легче пить ему водку с дворецкий,
У Матрешки своей ночевать.••
Генерал-губернатор С[уворов]
Подрывает последний кредит.
Не щадит никаких договоров,
Никаких векселей не щадит...
Мужа хлопнуло первым ударом,
Ждет второва. Проститься пора
С етой лестницей, с этим швейцаром. • •
Ты готова хоть с бешеным волком
Ночь проспать...
Речь балетомана была вначале гораздо
длиннее. В ней были такие стихи:
Признаться, я немножко
Смутился, как болван...
Забыть бы мог и голод,
Но здесь голодпых пет.
В балете каждый молод,
На полчаса поэт....
Кто тысячи бросает,
Кто шляется пешком,
Балет соединяет
В стремлении одном.
Сближает все сословья,
Мирит врагов балет.
Житейские условья —
О них помину нет,
И только ловят взоры..,
и т. д.
После «Петипа пожинает венки» — были
такие стихи:
Бедный край, помертвелый с морозов,
Ряд бревенчатых изб по местам
И ползущих скрыпучих обозов
Верепицы по спежным степям...
И ты думаешь...
и т. д.
Но поводу этого стихотворения Д. Ми-
наев писал о Некрасове,
Что вся Русь им отуманена,
Что карал он откупа,
Что за русского крестьянина
Обличил он Петипа.
(«Песни и поэмы». П. 1870, стр. 291).
В «Современнике» были выброшены цен-
зурой четыре строки, начинающиеся сло-
вами: «Чу! клячонку хлестнул старичина...»
Рита Бернард и — итальянская пе-
вица.
Мариус Петипа — танцовщик, ба-
летмейстер и автор балетов.
Андрей Адамович Роллер — де-
коратор петербургских театров.
БАЛЛАДА АНГЕЛИКИ. 594.
«ПАНТЕОН», 1840, 11, СТР. 86.
Эта баллада (равно как и «Песня Фран-
чески») помещена в прозаической повести
Некрасова «Певица». Содержание повести
такое: вероломный друг графа Торского,
барон Р., сообщает его жене Ангелике,
будто ее муж изменил ей. Чтобы отмстить
изменнику, Апгелика убегает с бароном
в Италию, где поет на сцене под именем
Франчески. Скоро барона убивают на дуэли,
и Ангелика снова встречается со своим по-
кинутым мужем. Несчастный ослеп от горя.
Но когда он узнает, что Ангелика попреж-
нему любит его, он излечивается от своей
слепоты.
БАЮШКИ-БАЮ. 326.
«ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗАПИСКИ», 1877, 5, СТР. 267.
Некрасов продиктовал это стихотворение
своей сестре в четверг 3 марта 1877 года.
В тот же день (и в пятницу 4 марта) он,
лежа в постели, читал эти стихи наизусть
доктору Белоголовому, проф. Богдановскому,
А. Н. Пыпину и др. (см. «Воспоминания»
Н. А. Белоголового, М. 1897, стр. 458; «Из
записной книжки» А. II. Пыпина. «Совре-
менник», 1913, 1, 231).
После 3 марта в здоровьи поэта произо-
шло такое резкое ухудшение, что он пол-
года не мог написать пи одного стиха.
Летом на Черной речке оп вспомнил о
«Баюшки-баю» и записал у себя в днев-
нике:
«14-го июня. Буду писать, что приходит
в голову, надо убивать время... Сибиряки
обнаружили особенную стшатию ко мне
со времени моей болезни. Много получаю
стихов, писем и телеграмм. Было две с дву-
мя десятками подписей. Я хотел сделать на
это намек в стихотворении «Баюшки-баю»—
и было там четыре стиха:
И ужь несет из дебрей снежных
На гроб твой лавры и венец
Друзей неведомых и нежных
Хранимый богом посланец,—
да побоялся, не глупо ли будет. А те-
перь этого вопроса решить не могу и по-
давно...» (Сочинения А. Скабичевского, И,
П. 1895, стр. 275).
Полустишие «Нет больше песен» —
отголосок одного стихотворения П. Кова-
левского, начинавшегося именно такими
словами и помещенного Некрасовым в «Оте-
чественных Записках» (1870, 12, стр. 679).
Стихи о «людской злобе», нанесшей по-
эту обиду, относятся к жестокой цензуре,
которая незадолго до того запретила напе-
чатать его «Пир на весь мир».
БЕГАЛ ДАРОМ ЗДАНИЙ ВО СТО. 412.
«ЛИТЕРАТУРНАЯ ГАЗЕТА», 1841, № 82, СТР.208.
Хотя в настоящем томе мы не печатаем
театральных пьес Некрасова, мы вводим
сюда этот «куплет», так как он был напе-
чатан независимо от остального текста.
В «Литературной Газете» по поводу этих
стихов было сказано:
«Водевиль Н. А. Перепельского аШила
в мешке не утаишь,—девушки под замком
не удержишь» был принят публикою хо-
рошо; автор был вызван... Водевиль этот

452
ПРИМЕЧАНИЯ
попал в «Репертуар Русского Театра», в ко-
тором сделано из него неприятное для
автора исключение. Вот куплет Руперта,
который, неизвестно почему, выкинут из
печати:
Бегал даром здавпй во сто»
и т. д.
БЕЗВЕСТЕН Я. Я ВАМИ НЕ СТЯЖАЛ. 42.
«СТИХОТВОРЕНИЯ П. НЕКРАСОВА». М. 1886,
СТР. 157.
В конце стихотворения после слова «И»
во всех изданиях следовал ряд точек: цен-
зура не разрешала строки о кнуте. Должно
быть поэтому Некрасов исключил все сти-
хотворение из собрания 1873 года.
Сверено с текстом, напечатанным в «Сти-
хотворениях Н. Некрасова» (П. 1864, т. I,
стр. 136). Последнюю строку заимствуем из
рукописного сборника Л. IL Модзалевского
(«Некрасов по неизданным материалам
Пушкинского Дома», II. 1922, стр. 152).
БЕЗНАДЕЖНОСТЬ. 307.
«СЫН ОТЕЧЕСТВА», 1858, 11, СТР. 17.
В журнале было посвящено И. В. С. Пе-
репечатано в «Мечтах и звуках» па стр. 70,
без посвящения, хотя в оглавлении книги
посвящение сохранено.
БЕЛИНСКИЙ. 32.
«ПОЛЯРНАЯ ЗВЕЗДА», 1859, 5, СТР. «1.
Во время предсмертной болезни в 1876 г.
Некрасов записал у себя в дневнике:
«23 августа. Сегодня ночью вспомнил,
что у меня есть поэма В. Г. Белинский.
Написал в 1854 или 5 году — не ценсур-
пая была тогда и попала по милости одного
приятеля в какое-то Герценовское загра-
ничное издание Колокол, Голос из
России, или подобный сборник. Теперь
из нее многое могло бы пройти в России,
в новом издании моих сочинений. О па ха-
рактерна и нравилась очень, особенпо по-
мню, Грановскому. Вспомнил из нее не-
сколько стихов, по которым ее можно будет
отыскать
В то время пусто и мертво»
и I. д. (Н)
Когда Некрасов умер, сестра поэта пока-
зала эту поэму Салтыкову и Елисееву, но
они нашли ее неудобной для печати и при-
вели в своем журнале лишь небольшой
отрывок из нее в статье Скабичевского, по-
священной Некрасову («Отечественные За-
писки», 1878, 5, стр. 107).
Через три года эта поэма была полностью
напечатана И. О. Морозовым в историче-
ском журнале «Древняя и Новая Россия»
(1881, 2), в отделе «Мелочи», при чем в при-
мечании было указано, что ее принадлеж-
ность Некрасову сомнительна (стр. 412).
После этого появляется целый ряд перепе-
чаток поэмы,—наиболее точная в «Литера-
турном Вестнике» (1903, 1, стр. 24).
Биография Белинского в общем изобра-
жена в поэме верно. Отец Белинского, дей-
ствительно, был пьяница, и сам Белинский
вспоминал: «Отец меня терпеть не мог,
ругал, упижал, придирался, бил нещадно
и площадпо...» (Белинский. «Письма». П.
1914, II, стр. 112).
Но есть у Некрасова и отступления от
исторической правды: со смертью лекаря
Белинский не «остался мал»: ему было
25 лет, когда умер его отец. Точно так же
певерно, будто Белинский был выгнан из
университета,—
... не доказав
Каких-то о рожденья прав.
Белппский был выгнан за неблагонаме-
ренность, проявленную им в его трагедии.
(Официальный предлог исключения: не-
успешность в занятиях.) «Доказывать
права о рождении» Белинскому при-
шлось гораздо позже—в 1843 и в 1844 годах
(Белинский. «Письма». И. 1914, II, стр. 25,
53, 81).
«И оставался целый век недо-
учившимся студепт ом. Один
ученый человек колол его не-
однократно таким прозванием
п е ч а т н о...» — Историк проФ. М. П. Пого-
дин писал в «Москвитянине», что Белин-
ский не имеет никакого образования, что
«это гений-самоучка, которые у нас ра-
стут, как грибы, ежегодно между студен-
тами, не оканчивающими кур-
са» и проч. (Барсуков. «Жизнь и труды
М. П. Погодина», П. 1864, VIII, стр. 495).
«II рожектёр» — А. А. Краевскнй, из-
датель журнала «Отечественные Записки»,
в которых Белинский принимал ближайшее
участие с 1839 по 1847 год.
«Два задорных поляка» — Фад-
дей Булгарин, редактор «Северной Пчелы»,
и О. И. Сенковский (барон Брамбеус), ре-
дактор «Библиотеки для Чтения».
«У ж ь новый гений» — Гоголь.
«Но поднялась тогда тревога
в Париже буйном» — Февральская
революция 1848 года и провозглашение рес-
публики.
«Ф а н а т и к ярый Бутурли п.» —
Военный историк Д. II. Бутурлин состоял
председателем секретного комитета, учре-
жденного Николаем I в 1848 году для выс-
шего надзора за деятелями цензуры. Поль-
зуясь диктаторской властью, Бутурлин же-
стоко душил русскую печать и, главным
образом, «Современник» Некрасова.
«Закройте университеты!» —
После Февральской революции в Париже
Николай I принял крутые меры, чтобы
революционные идеи но перекинулись из
Европы к нам. В числе этих мер намечалось
закрытие университетов. Поэтому всякая
статья, восхваляющая университеты, вос-
принималась Бутурлиным как неповино-
вение властям. В «Современнике» 1849 года
(3) появилась именно такая статья, и, когда
Бутурлин донес о ней Николаю, она вы-

БЕЗВЕСТЕН Я. Я ВАМИ ПЕ СТЯЖАЛ. — БУКИПИСТ И БИБЛИОГРАФ.
453
звала гнев царя (Мих. Лемке. «Очерки по
истории русской цепзуры». П. 1904, стр. 225).
«Том истории твоей».— «Военная
история походов Россиян в XVIII столетии
сочинепа Д. Бутурлиным, Флигель-адъютан-
том е. и. в., а с Французского переведена
квартирмейстерскои части генерал-майором
А. Хатовым. В Сапктпетербурге 1819 —
1820».
Текст печатается нами по списку Авдотьи
Панаевой, где есть несколько поправок,
сделанных рукою Некрасова. Слева, наверху
страницы, Некрасов написал карандашом:
«Не переписывай».
У нас есть основапия думать, что поэма
«Белинский» напигапа Некрасовым в 1855 г.
Не о ней ли пин ют он Тургепеву 17 сен-
тября 1855 года: «Посылаю тебе мои сти-
хи — хотя они и набрапы, но вряд ли будут
напечатаны. Как-то вспомнил старину —
просидел всю ночь и страшно потом жа-
лел,—здоровья-то больше ухлопал, чем толку
вышло. Тут есть дурные стихи — когда-
нибудь поправлю их, а мне все-таки любо-
пытно знать твое мнение об этой вещи.
Прочитав, перешли лоскуток братьям Кар-
повым» (А. II. Пышга. «Н. А. Некрасов».
II. 1905, стр. 137).
Если наше предположение верно, то
«братья Карповы» — условное обозначение
Огарева и Герцена, к которым Некрасов
просил Тургенева направить поэму. В та-
ком случае тот «приятель», по милости ко-
торого поэма Некрасова попала в загранич-
ное издание Герцена, был Тургенев.
БЕЛЫЙ ДЕНЬ НЕДОЛОГ. 439.
ПЕЧАТАЕТСЯ ВПЕРВЫЕ.
Воспроизводится по беловому автогра-
фу (П)9 недавно найденному в тетради Су-
санны Степановны Панаевой, жены Иппо-
лита Панаева, заведывавшого конторой
«Современника».
БЛАГОДАРЕНИЕ ГОСПОДУ БОГУ. 93.
•СТИХОТВОРЕНИЯ П. ПЕКРАСОВА». П. 1869, IV,
СТР. 244.
Дорога, изображаемая здесь,— знаменитая
«Владимирка», по которой гнали арестантов
в Сибирь. Последние строФы посвящены
«политическому преступнику», отвозимому
туда в телеге, в сопровождении жандарма.
По указапшо Некрасова, стихотворение на-
писано в 1863 году, т.-е. вскоре после вы-
сылки в Сибирь М. Михайлова, когда пра-
вительство Александра II стало ссылать
туда польских повстанцев.
Иоследпяя строфа стихотворения при
жизни Некрасова была запрещена цензурой
и заменялась четырьмя строчками точек.
В посмертное издание эта строФа вошла,
но вторая строка читалась так
С саблей усач...
В 1918 году В. Евгеньев-Максимов при-
писал недостающее слово: «С саблей усач-
негодяй («Некрасовский сборник». П.
mS стр. 14).
БЛАЖЕН НЕЗЛОБИВЫЙ ПОЭТ. 19.
«СОВРЕМЕННИК», 18S2, 3, СТР. 147.
Написано на смерть Гоголя (умер 21 Фев-
раля 1852 года).
Впоследствии — особенно в шестидесятых
годах — мысль этого стихотворения много-
кратно оспаривалась идейными врагами
Некрасова. Критик Дудышкин утверждал,
что быть поэтом обличительным выгод-
нее, и указывал на Некрасова. Это вызвало
суровую отповедь Аполлона Григорьева
(«Отечественные Записки», 1861, 12, стр. 77;
«Собрание сочипений Аполлона Григорьева».
М. 1915, выпуск 13, стр. 7). Немногим
известно, что именпо под влиянием некра-
совского стихотворения Тургенев написал
свою знаменитую статью об умершем Го-
голе, которая вызвала его арест и высылку
из Петербурга («Исторический Вестник»,
1907, % стр. 562).
В 1872 году поэт Я. П. Полонский напи-
сал стихотворение, утверждающее противо-
положный тезис;
Блажен озлобленный поэт,
Будь он хоть нравственный калека,
Ему венцы, ему привет
Детей озлобленного века.
В одном письме Я. П. Полонский ком-
ментировал свое стихотворение так: «Когда
я писал стихи мои, я имел в виду вовсе но
Некрасова, а Истину,— ту истину, которой
не угадал Некрасов, когда писал стихи
свои» («М. М. Стасюлевич и его современ-
ники». П. 1912, III, стр. 500).
Первую строку своего стихотворения Не-
красов пародировал в «Поэте и гражда-
нине»:
Блажен болтающий поэт.
БУКИНИСТ И БИБЛИОГРАФ. 45G.
«ПОВОЕ ВРЕМЯ», 1878, Л1 662.
Гумбольт, упоминаемый в этих стихах,—
бродячий петербургский книгопродавец Се-
мен Андреев, торговавший запрещенными
и «жженными» книгами. Сожжение книг
практиковалось, главным образом, при ге-
нерале Р. М. Шидловском, стоявшем во
главе цензуры (1870 — 1871), и его преем-
нике М. Н. Лонгипове (1871—1875). Стихо-
творение написано Некрасовым около
1874 года, когда поэт, редактируя «Склад-
чину», сблизился с библиографом П. А.
Ефремовым, который и рассказал ему о Гум-
больте.
Прозвание Гумбольт этот торговец
получил отчасти потому, что «своей Физио-
номией (Фигурою) был похож на бюст
Гумбольта, а вместе с тем и потому, что
любил пофилософствовать» («Исторический
Вестник», 1897, 8, стр. 411; «Памяти П. А.
Ефремова». М. 1908, стр. 13).
В бумагах Некрасова сохранилась такая
запись: «Гумбольт (букинист). Носил
книги к трактирщику, который сначала
покупал все старые книги, а потом только
по хиромантии... У кашдого торгующего

454
ПРИМЕЧАНИЯ
книгами на толкуне была его связка
книг... БиблиограФЫ и любители старых
книг по специальностям — спросить у Ефре-
мова» (Н). Очевидно, поэт предполагал
посвятить Гумбольту особое стихотворе-
ние: в нашей книге «Некрасов» мы при-
водим большую заметку поэта, изображаю-
шую то же лицо (П. 1926, стр. 375).
В декабре, за три недели до смерти, Не-
красов послал «Букиниста и библиографа»
редактору «Нового Времени» с таким ука-
занием: «Это под рубрику Из записной
книжки. Подписи моей не надо» (П).
Стихотворение печатается по тексту «Но-
вого Времени».
БУНТ. 64
«ЗАВЕТЫ», 1913, 6, СТР. 33.
Владимир Княжнин высказывает предпо-
ложение, что эти стихи написаны под све-
жим впечатлением зверской расправы с кре-
стьянами, произведенной в Феврале 1858 года
рязанским губернатором П. П. Еовосильцо-
вым («Огни», П. 1916, I, стр. 35).
Русское общество узнало об этой расправе
из горячих статей, напечатанных в герценов-
ском «Колоколе» (1858, 10 и 26). В одной
из них между прочим читаем: «Крестьяне...
упали на колени. Новосильцов приказал
солдатам их сечь без всякой пощады. Сол-
даты принимались сечь по два и по три
раза... По высечении каждого крестьянина
солдаты выводили его на Фронт нагого, —
а морозу было около двадцати градусов,—
и водили перед народом... Потом нагого
ставили на колени и оставляли в этом поло-
жении по часу и более — на снегу, босого»
(Н. Огарев. «Дворянско-чиновничий раз-
бой». «Колокол», 1858, лист 26).
Сходство с текстом Некрасова полное.
И город указан тот же: Рязань. Усмирение
происходило в селе Деднове, Рязанской гу-
бернии, Зарайского уезда.
Посылая в 1876 году это стихотворение
А. С. Суворину для напечатания в «Новом
Времени», Некрасов сделал такое «Приме-
чание для редакции»:
«Этот отрывок пропустил г. Стасюлевич
при печатании записок г. Ломачевского».
А. И. Ломачевский, жандармский полков-
ник 30-х — 40-х годов, напечатал в журнале
у Стасюлевича «Записки жандарма» («Вест-
ник Европы», 1872, 3 — 5). В этих «Запис-
ках» он между прочим рассказывает о бес-
человечном усмирении крестьян деревни
Стошаиы, Минской губернии, которые три
дня под ряд были сечены розгами за непови-
новение самодуру-помещику.
Очевидно, ссылкой на эти «Записки» поэт
хотел указать редакции «Нового Времени»,
что изображение таких эпизодов не воз-
браняется цензурой.
БУРЯ. 29 И 425.
«СОВРЕМЕННИК», 1830, 9, СТР. 41; «СТИХО-
ТВОРЕНИЯ Н. НЕКРАСОВА», М. 1356, СТР. 184.
Первоначальный вариант этого стихотво-
рения был гораздо длиннее (см. стр. 425).
Критика отнеслась к нему враждебно и
утверждала, что более неуклюжего стихо-
творения и написать невозможно. Борис
Алмазов высмеял его в пародии «Кофсй»
(«Москвитянин», 1851, 5, стр. 286):
Я сначала терпеть не мог бофой,
И когда человек мой ПрокоФий
По утрам с пим являлся к жене,
То всегда тошно делалось мне.
Больше чувствовал склонность я к чаю.
Во записочку раз получаю:
«Завтра утром приди, милый мой,—
Вместе кофой пить будем с тобой». • •
С ТОЙ ПОРЫ ПОЛЮбИЛ Я И К0Ф6Й.
Весьма часто, когда мой ПрокоФий
По утрам с ним приходит к жене,
Я кричу: «Дай, брат, чашку и мне».
Должно быть под влиянием этих насме-
шек, Некрасов в 1853 году переработал все
стихотворение заново. Он придал ему дру-
гой размер, сократил его почти втрое, и по-
лучилось одно из наиболее лаконических
и стройных его стихотворений (стр. 29).
Впоследствии П. Ф. Якубович указывал
на недосмотр поэта в строке:
Промочила ножки и хоть выжми шубку!
Откуда взялась шубка, если речь идет о
летней грозе? («Н. А. Некрасов». Критико-
биограФический очерк Л. Мелышша (П. Ф.
Якубовича). П. 1907, стр. 70).
Первоначальный вариант «Бури» печа-
тается по «Современнику»
В АЛЬБОМ СТЕПАНОВУ. 450.
«НЕКРАСОВ ПО ПЕИЗДАППЫМ МАТЕРИАЛАМ
ПУШКИНСКОГО ДОМА». П. IO22, СТР. 121.
Талантливый карикатурист Н. А. Степанов,
основатель и главный сотрудник (на ряду
с Вас. Курочкиным) знаменитого сатириче-
ского журнала «Искра», был женат на сестре
композитора Даргомыжского. У них был
сын Сергей, который рос среди писателей
и художников. Когда Сергею исполнилось
десять лет, мать подарила ему альбом и на-
писала на нескольких страницах целый ряд
пожеланий и советов. Кончается ее запись
так:
«Чем бы ты ни был, куда бы ни забро-
сила тебя Судьба, будь всегда добрым, чест-
ным и благодарным человеком.
Твоя Мать и друг С. Степанова.»
Тотчас же под этими словами Некрасов
написал свой экспромт (П), который мы
и воспроизводим по автографу.
ВАМ; МОЙ ДАР ЛЮБИВШИМ И
ЦЕНИВШИМ. 521.
«С.-ПЕТЕРБУРГСКИЕ ВЕДОМОСТИ», 1877, М 381.
В январе 1877 года, за год до смерти,
Некрасов затеял издать новую книгу своих
стихов под заглавием «В черные дни». На
первой странице сборпика поэт предпола-
гал напечатать посвящение «Друзьям-чита-
телям»: «Вам, мой дар любившим и ценив-
шим». Книга «В черные дни» не вышла.

БУНТ. В ДОРОГЕ.
455
Вместо нее Некрасов напечатал кпигу
«Последние песни», куда это посвящение
не было включено.
Когда в начале Февраля к больному Не-
красову явилась депутация студентов и под-
несла ему приветственный адрес, поэт про-
читал студентам свое посвящение и пода-
рил им на память листок, на котором оно
было написано. Отсюда и возникла оши-
бочная мысль, будто в этих стихах Некра-
сов обращается к студентам и будто сами
стихи называются «Й черные дни».
Листок был вставлен студентами в рамку
и вывешен в университетской библиотеке.
В 1898 году npoo. С. Ф. Ольденбург при-
слал точпую копию этого стихотворения
Н. К. Михайловскому, который напечатал
ее в 4 книге «Русского Богатства» того же
года. (См. также «День», 1913, AS 331; «Книга
и Революция», 1921, 2 (14), стр. 51; «Не-
красов по неизданным материалам Пуш-
кинского дома». II. 1922, стр. 130.) Печа-
тается по тексту «Русского Богатства».
В ДЕРЕВНЕ. 26.
«СОВРЕМЕННИК», 1884, 11, СТР. S.
Хотя стихотворение «В деревне» было
напечатано за несколько месяцев до смерти
царя Николая I, но когда оно появилось
в первом издании книги Некрасова (1856),
память о смерти царя была еще так свежа,
что у читателей сложилось убеждение,
будто стихи Некрасова являются откликом
на эту смерть.
Строки, рисующие умершего Савву:
Росту большого, рука чтб железная,
Грудь чтб плавленая медь'—
были сочтены изображением могучей осанки
царя.
Строки, говорящие о причине его ги-
бели:
Сорок медведей поддел на рогатину,—
На сорок первом сплошал —
были восприняты как явный намек на Крым-
скую катастрофу, которая, вскрыв бессилие
самодержавного строя, вызвала смерть импе-
ратора. Такие образы, как «расшатанная
избенка» и «развалившийся овин», явились
в глазах читателей аллегорическим изобра-
жением тогдашней потрясенной России.
Об этом истолковании стихотворения
«В деревне» мы заключаем из одного места
в официальной записке Некрасова, подан-
ной им министру внутренних дел А. В. Го-
ло внину в 1862 году. Хлопоча в этой за-
писке о новом издании своих стихотворе-
ний, Некрасов между прочим говорит:
«... Приверженцы крепостного права вы-
ставили книгу Некрасова возмутительной..,
истолковав, как намек на одну
высокую личность, другое стихо-
творение [«В деревне»], бывшее простым
рассказом из сельского быта...»
Записка приведена у М. Лемке («Очерки по
истории русской цензуры», II. 1904, стр. 314),
который однако не обратил внимания на
подчеркнутые нами слова. А между тем, под
«высокой личностью» здесь нужно несомнен-
но разуметь Николая. В этом косвенно убе-
ждают нас также те — иначе непонятные —
строки, которые посвятил стихотворению
«В деревне» критик Аполлон Григорьев,
утверждавший, что оно «имеет претензию
на большую ядовитость». Этот отзыв сви-
детельствует, что и Григорьев смотрел на
стихотворение «В деревне» как на полити-
ческий памфлет.
Перед смертью Некрасов записал в авто-
биографических заметках:
«Казус со стих. «В деревне». М. был уве-
рен, что — о Щиколае] Павловиче]. Брат
К. знает».
Кто такой М., мы не знаем. Брат К.—
очевидно, Константин Некрасов.
Варианты: после «ворон наблюдать» в
«Современнике» было:
Тихо и сухо. .\шли, слава богу,
Черные тучи. Пройдусь поскорей.
Вместо —
На панихиду дала —
в «Современнике» было:
На три молебиа дала...
Вместо —
Душенька ноет, болит...
Умер и в землю зарыт —
в «Современнике» было:
Легче самой бы во гроб..
Мишка прошиб ему лоб.
Вместо —
Плечи— косая сажень...
Вот ужь тринадцатый день —
в «Современнике» и в первом издании было:
Грудь что плавленая медь...
Да околел и медведь....
Первоначально стихотворение Некрасова
было посвящено С. С. Д. — по всей веро-
ятности, Степану Семеновичу Дудышкину
(1820 — 1866), раннему сотруднику «Совре-
менника», бывшему в то время Фактиче-
ским редактором «Отечественных Записок».
Оно очень понравилось Герцену. В письме
к Тургеневу от 11 января 1857 года Герцен
писал, что оно — «прелесть» (А. И. Герцен.
«Полное собрание сочинений и писем». П.
1917, VIIJ, стр. 390).
Тургенев оценил это стихотворение еще
раньше. В письме к Ив. Аксакову от
1854 года он говорил, что Некрасов «на-
писал несколько хороших стихотворений,
особепно одно — плач старушки-крестьяшш
об умершем сыне» («Современник», 1915,
3, стр. ИЗ).
В «Осе» 1863 года есть пародия Аполлона
Григорьева на это стихотворение, напра-
вленная против Вас. Курочкииа (AS 8).
В ДОРОГЕ. I.
«ПЕТЕРБУРГСКИЙ СБОРНИК». П. 1846, СТР. 505.
Первый опыт Некрасова в передаче
крестьянского говора. Когда Некрасов
прочитал это стихотворение Белинскому,

456
ПРИМЕЧАНИЯ
Белинский обнял его и сказал чуть не со сле-
зами в глазах:
«Да знаете ли вы, что вы поэт — и поэт
истинный?» (И. И. Панаев. «Литературные
воспоминания». И. 1888, стр. 262).
Герцен, прочитав эти стихи, приветство-
вал Некрасова горячим письмом (А. Н. Пы-
нин. «Н. А. Некрасов». II. 1905, стрг. 170).
Белинский писал Герцену 19 Февраля 1846 г.:
«Ты прав, что пьеса Некрасова «В дороге»
превосходна» (Белинский. «Письма». II. 1914,
III, стр. 101).
Не нужно забывать, что сказавшееся
в этих стихах участливое отношение к по-
рабощенным крестьянам было тогда еще
внове. Тогда еще не появились ни «Записки
охотника» Тургенева, ни «Антон Горемыка»
Григоровича, ни другие подобные повести,
изображающие тягостную жизнь подневоль-
ных крепостных. В литературе еще не был
выработан подлинный крестьянский язык;
словарь крестьян, изображаемых в стихах,
был, за немногими исключениями, еще Фаль-
шив и аляповат. С. Дудышкин впоследствии
подчеркнул в стихотворении «В дороге» це-
лый ряд строк, в которых видел «неудачную
подделку под народный стих» («Отечествен-
ные Записки», 1861, 12). Впоследствии сам
Некрасов отказался от таких якобы - народ-
ных слов, как «патрет», «вальяжный», «вре-
замшись», «варган», «понимаешь-ста», «учи-
тедь-ста», которыми испецщена эта пьеса.
Ее сюжет близко совпадает с сюжетом
повести «Ростовское озеро», напечатанной
баснописцем Измайловым в 1795 году. В по-
вести изображается дочь крепостной кре-
стьянки и богатого барина, воспитанная «со
всею блестящею пышностью света», а по-
том, после смерти отца, очутившаяся в кре-
стьянской избе, где, подобно героине Некра-
сова, она
Все читает какую-то книжку.
«В полувековом промежутке между по-
вестью Измайлова и стихотворением Некра-
сова можно поставить «Барышню-Кресть-
янку» Пушкина, как несомненную вариа-
цию на ту же общую тему» («Новое Вре-
мя», 1901. Иллюстрированное приложение
к Зй 8991).
ВЕЛИКОЕ ЧУВСТВО! У КАЖДЫХ
ДВЕРЕЙ. 328.
«ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗАПИСКИ», 1878, 4, СТР. 417;
•ЗАВЕТЫ», 1915, 6, СТР. о7
Отклик на русско-турецкую войну 1877
года. Под именем детей поэт разумеет
солдат, оторвавшихся от семьи и ушедших
па боевые позиции. Это явствует из того
заключительного пятистишия, которое до
сих пор не было известно читателям и
только недавно найдено В. Евгеньевьш.
Мы вводим это пятистишие в текст, так
как считаем его вполне закопченным: по
Фактуре стиха оно нисколько не ниже тех
строк, которые печатались до сих пор
в основном тексте. Изысканное располо-
жение строк и внутренние рифмы в пред-
последней строке показывают полную власть
поэта над словеспым материалом.
Последняя строка типична для солдат-
ского письма: «Не велит унывать, посылает
поклон».
Дата стихотворения — 28 ноября 1877 г,—
вполне объясняет восклицание Некрасова о
«сокрушенном и полоненном» враге. Именно
в ту пору началась полоса русских воен-
ных «удач»: 6 ноября пал Каре, 28 ноября
пала Плевна, и был взят в плен Осман-
Паша. В тогдашних русских газетах эти
события были встречены шумною радостью:
«Каре пал! Честь и слава русскому сол-
дату!» («Голос», 1877, AS 269).
В противовес этим бурным восторгам,
Некрасов и теперь, как во время Сева-
стопольской кампании, вспомнил рапьше
всего осиротелых матерей, которые тоскуют
о своих детях в глухих деревнях, и дал,
таким образом, новую версию знаменитого
стихотворения «Внимая ужасам войны». Но
под этой видимой темой скрывалась другая,
о матерях революционных бойцов, заклю-
ченных в казематы и сосланных в Сибирь.
ВЕЛИЧИЕ ДУШИ II НИЧТОЖНОСТЬ
ТЕЛА. 415.
«ПАНТЕОН», 1840, 9 СТР. 76.
В рассказе Некрасова «Без вести про-
павший пиита» это стихотворение декла-
мирует начинающий поэт Ивап Грибовни-
ков, только что прибывший из провинции.
Обилие церковно-славянских речений объ-
ясняется его семинарским восшгганием.
ВЕСЬ ПЫТКОЙ НРАВСТВЕННОЙ
ИЗМЯТЫЙ. 439.
«НЕИЗДАННЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ П. НЕКРАСОВА»,
П. 1918, СТР. 92.
Строки относятся к 1867 году, когда поэт
особенно мучительно переживал «нрав-
ственную пытку» после своего выступле-
ния в Английском клубе в апреле 1866 года.
Печатаются по черновому автографу (Н)>
который начинается так:
Прошел надежды миг позорный
и он,
Весь пыткой нравственной измятый...
ВИНО. 15.
•СТИХОТВОРЕНИЯ Н. НЕКРАСОВА». М. 1856,
СТР. 28.
В первом и втором издании «Стихо-
творений» Некрасова отсутствовал вводный
куплет, которым теперь начинается каждая
строФа стихотворения «Вино».
Текст был сильно искажеп цензурой.
В строка —
Без вины пеня барин посек —
барин был замепен с о ц к и м.
То место, где говорится, что крестьянин
наточил на барина нож, было «смягчено»
таким образом:
Не из камня душа! Как шальной
Я на' улицу скок из окна ■
«Погоди! разочтусь я с тобой»
И для смелости выпил вина.

ВЕЛИКОЕ ЧУВСТВО! У КАЖДЫХ ДВЕРЕЙ. ВРЕМЯ ГНУСНОГО БЕССЛАВЬЯ.
457
Другое место, где упоминается пож, было
переделано Некрасовым так:
Я остался полштоФа распить.
А за первым другой чередом
Подоспел; от души отлегло,
Задремал я, обнявшись с Петром .. •
Вместо слов —
было:
Наточивши широкий топор —
Я на буйные умыслы скор.
ВЛАС. 50.
•СОВРЕМЕННИК», 18SS, СТР. 529.
В журнале стихотворение начиналось так:
Вот дроходит нашим городом
Дядя Влас, —старик седой,
В армяке и пр.
И в журнале, и во всех изданиях стихо-
творений Некрасова после строки: «Влас
грехи свои прочел» следовало такое четверо-
стишие :
Сочтены дела безумные...
Но всего не описать—
Богомолки, бабы умные,
Могут лучше рассказать. • •
В 1873 году против этих стихов страстно
восстал Достоевский в «Дневнике писа-
теля» («Гражданин», 1873, 4). Стихи пока-
зались ему насмешкой над русским народом,
над народною верою, и он, восхищаясь
•прочими стихами «Власа», указывал, что эти
четыре строки делают стихотворение «шу-
товским». Очевидно, Некрасов согласился
с Достоевским, так как, подготовляя новое
издание своих стихов, незадолго перед
смертью, вычеркнул эти строки.
Заодно, он вычеркнул также строфу, печа-
тавшуюся после строФы «Нет ему пути
далекого»:
Словом истипы евангельской
Собирая богу дань,
Побывает и в Архангельской,
Проберется и в Рязань...
В «Современнике» этих строк не было.
ВНИМАЯ УЖАСАМ ВОЙНЫ. 51.
«СОВРЕМЕННИК», 18S6, 1, СТР. 223.
Написано под впечатлением Крьшской
войны. Эта война отразилась в нескольких
стихотворениях Некрасова: «Четырнадца-
тое июня», «Тишина», «Коробейники», «Пир
на весь мир». Кроме того, в «Современнике»
1855 года была напечатана рецензия Некра-
сова на книжку «Осада Севастополя», где он
сравнивал осаду Севастополя с осадою Трои —
«в смысле героизма, которым запечатлены
деяния защитников Севастополя, в смысле
громадности борьбы и великих, неожидан-
ных случайностей и катастроф, которыми
запечатлены они, наконец, в смысле того
глубокого и страстного интереса, с которым
приковано к этой борьбе внимание целого
света» (//). Война так потрясла Некрасова,
что он одно время и сам стремился на бое-
вые позиции: «Хочется ехать в Севастополь.
Ты над этим не смейся. Это желание во
мне сильно и серьезно...» — писал он Тур*
геневу в июле 1855 года (А. Н. Цышш.
«Н. А. Некрасов». П. 1905, стр. 129).
В ОДИН ТРАКТИР ОНИ ОБА ХОДИЛИ
ПРИЛЕЖНО. 546.
•СОВРЕМЕННИК», 1847, 4, СТР. 1S9.
Пародия на стихотворение Лермонтова
«Они любили друг друга так долго и нежно».
До сих пор датировалась 1849 годом на
основании случайного указания «Русской
Мысли», где она была перепечатана с под-
писью «Н. Огареву — Некрасов» ^Русская
Мысль», 1902, 12, стр. 176). Между тем она
появилась в «Современнике» еще в 1847 году
в отделе «Смесь», в статье «Еще несколько
стихотворений Нового Поэта». Долгое время
ее приписывали И. И. Панаеву и печатали
в «Полном собрании» его сочинений (П.
1889, т. 5, стр. 93). Мы думаем, что ее на-
писание относится к 1844 году.
ВОИНЫ. 45S.
«ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗАПИСКИ», 1878, 8, СТР. 530.
В журнале эти стихи входили в состав
«Героев времени». 3-я и 5-я строки читались
так:
«А*** вор! Б*** вор!..
В*** ваш —не патриот...»
Весьма возможно, что, вследствие этих
цензурных урезок, Некрасов и вычеркнул
«Воинов» из своей сатиры.
В издании 1920 года мы напечатали это
стихотворение полностью по беловому авто-
графу, бывшему в наших руках. Заглавия
в рукописи не было, но на другом листке,
перечисляя юбиляров, изображенных в са-
тире, Некрасов дал этой группе наимено-
вание «Воины».
В ПОЛНОМ РАЗГАРЕ СТРАДА
ДЕРЕВЕНСКАЯ. 94.
«СОВРЕМЕННИК», 1863, 4, СТР. 567.
В журнале было заглавие «Страда». Мы
отнесли «Страду» к 1863 году, так как эта
дата указана самим Некрасовым, но воз-
можно, что «Страда» написана в 1802 году,
так как уже в январе 1863 года Некрасов
читал ее публично, в зале Бернадаки вместе
с «Зелёным шумом» и «Что думает старуха,
когда ей не спится».
ВРЕМЯ ГНУСНОГО БЕССЛАВЬЯ. 432.
«НЕИЗДАННЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ II. А. НЕКРА-
СОВА», П. 1918, СТР. 92.
В этом наброске поэт характеризует ту
панику, которая охватила русское общество
после каракозовского выстрела. В издании
1920 года мы ошибочно отнесли это стихо-
творение к 1865 году, между том как оно
было написано не раньше 1867 года: мы
нашли его среди черновых набросков
«Медвежьей охоты».

458
ПРИМЕЧАНИЯ
ВСЕВЫШНЕЙ ВОЛЕЮ 3EBEGA. 366.
«БИРЖЕВЫЕ ВЕДОМОСТИ», 1899, Л? 208.
В конце пятидесятых годов, в так назы-
ваемую «эпоху великих реФорм», либераль-
ное дворянство и некоторая часть разно-
чинцев были в восторге от тех призрачных
вольностей, которые правительство сулило
народу. Считалось, что «русский прогресс»
делает огромные успехи. Эти успехи в ту
пору готов был воспеть и Некрасов.
.... быстро царство молодое
Шагает по пути добра —
писал он в позме «Тишина» летом 1857года,
только что вернувшись из Италии. Но уже
Зимой того же года, ближе ознакомившись
с русской действительностью, он глумится
вад былыми восторгами и пишет пародию
на свои же стихи:
Как быстро по пути прогресса
Шагает русская страна!
В этом стихотворении, написанном со-
вместно с Добролюбовым, он едко высмеи-
вает наивные восторги либералов и вскры-
вает подлинный смысл намечающейся «сво-
боды», приводя следующие характерные
Факты:
1) В «Трудах Вольно- Экономического
Общества» (1856, 6) орловский помещик
статский советник Гр. Бланк выступил
в защиту крепостного рабства, доказывая,
что отношения между помещиком и крестья-
нином —«патриархально-семейные, основан-
ные на взаимной пользе» — составляют пре-
имущество русской общественной жизни
(см. также «Русский Вестник», 1856, 16;
«Труды Вольно-Экономического Общества»,
1857, 1).
2) В «Земледельческой Газете» астрахан-
ский корреспондент Вольно-Экономического
Общества П. Давыдов выступил с восхва-
лением розги («Земледельческая Газета»,
1857, № 86).
3) Известный писатель В. И. Даль поме-
стил в «Русской Беседе» «Письмо к изда-
телю», в котором высказывал мнение
о преждевременности, ненужности и нрав-
ственной опасности всеобщего распростра-
нения грамоты («Русская Беседа», 1856, 3;
«Отечественные Записки», 1857, 2; «СПБ.
Ведомости», 1857, № 245).
И не взирая на это, — указывает Некра-
сов,— русское общество упивается «свобо-
дой»: появление «Губернских очерков»
Щедрина считается явлением огромной по-
литической важности. Смеясь над этой пере-
оценкой литературных явлений, «Современ-
ник» писал: «Разве мы не уверяли себя
в том, что г. Щедрин все наши язвы исце-
лил, или если не исцелил, так исцелит,
нужно только еще третий томик «Губерн-
ских очерков», и обратятся на путь добро-
детели и бескорыстья те немногие грешники,
которые не покаялись и не исправились от
двух первых томиков» (см. также приме-
чание к стих. «Протест против нападки на
Кювье»).
Дату стихотворения мы определяем датой
выхода в свет третьего тома «Губернских
очерков» (осень 1857 года). Стихотворение,
очевидно, предназначалось для «Свистка)),
который тогда только что возник в редакции
«Современника». Существуют три версии
этого стихотворения: первая приведена
в Фельетоне Д. П. Сильчевского «Неиздан-
ные стихотворения Некрасова» («Биржевые
Ведомости», 1899, № 208), вторая сделапа
рукой Добролюбова и напечатана во «Вре-
меннике Пушкинского Дома» (П. 1913,
стр. 23), третья напечатана в издании
1920 года по копии, найденной нами в бумагах
Авдотьи Панаевой. По той же копии мы
печатаем это стихотворение и теперь.
В копии Добролюбова приведены только
три первые куплета, подписанные Некра-
совым, а за ними следовали еще два, сочи-
ненные Добролюбовым:
Крутом воров открылась масса,
Повсюду ложь, обман и ело;
Лишь первые четыре класса
Остались чисты как стекло.
Мужик не вынут из под пресса,
Но уж программа издана.
Как быстро [по пути прогресса
Шагает русская страна!]
Между первым и вторым куплетом в на-
броске Некрасова были такие строки:
Клейнмихель прочь, Перовский умер
нумер.
В списке Д. П. Сильчевского даны только
последние четыре куплета, при чем первый
читается так:
Как быстро по пути прогресса
Шагает русская страна:
Недавно вышел из-под пресса
Ужь новый томик Щедрина.
Впоследствии Некрасов ввел четверости-
шие о Дале в стихотворение «Что поделы-
вает наша внутренняя гласность» (см.
стр. 368).
В предыдущем издании стихотворений
Некрасова мы, вслед за Сильчевскнм, оши-
бочно истолковали упоминание о Давыдове
и Бланке.
В СТОЛИЦАХ ШУМ. 68.
«СТИХОТВОРЕНИЯ Н. ПЕКРАСОКА», П., 1861,1,
СТР. 243.
До сих пор во всех изданиях, кроме по-
следнего, было датировано 1858 годом. В авто-
графе, хранящемся в бумагах Авдотьи Панае-
вой, есть даже заглавие: «В 1858 году». Но на
самом деле стихи написаны годом раньше, тот-
час же по возвращении Некрасова из-за гра-
ницы, потому что Некрасов приводит их
в письме к Тургеневу от 27 июля 1857 года.
Судя по этому письму, первоначальная ре-
дакция была такова:
В столице шум —гремят витии,
Бичуя рабство, зло и ложь,
А там, во глубине России,
Что там ? Бог знает... не поймешь!
Над всей равниной беспредельной
Стоит такая тишина,
Как будто впала в сон смертельный
Давно дремавшая страна.
Лишь ветер... и т. д.
(А. Н. Пыпин. «Н. А. Некрасов». II. 1905»
стр. 179).

ВСЕВЫШНЕЙ ВОЛЕЮ 3EBEGA. — ВСТУПИТЕЛЬНОЕ СЛОВО «СВИСТКА».
459
В октябре 1858 года Некрасов хотел на-
печатать это стихотворение в «Современ-
нике». Но цензуре оно показалось опасным.
Председатель цензурного комитета Делянов
писал в главное управление цензуры:
«Так как это стихотворение, выражая
в первых двух стихах слишком звучными
словами деятельность наших столиц, совер-
шенно противоположную какому-то безот-
радному положепито остальной части России,
представленному к последующих очерках
стихотворения, может подать, по мнению
комитета, повод к различным неблаговид-
ным толкам, то С.-Петербургский Цензур-
ный Комитет считает необходимым пред-
ставить это стихотворение при сем на бла-
гоусмотрение Главного Управления Цен-
зуры» («Книга и Революция», 1921, Лз 2 (14),
стр. 41).
Главное управление запретило эти стихи,
и они появились лишь в 1861 году.
ВСТУПИТЕЛЬНОЕ СЛОВО «СВИСТКА»
К ЧИТАТЕЛЯМ. 571.
«СОВРЕМЕННИК», 1863, 4, «С1ШСТОК», 9, СТР. 8.
Воспользовавшись паникой, вызванной
знаменитыми пожарами 1862 года, прави-
тельство приостановило «Современник» Не-
красова на восемь месяцев. Для «Современ-
ника» наступили черные дни; главные его
сотрудники погибли: Добролюбов умер, Ми-
хайлова сослали в Сибирь, Чернышевский
был заточен в Петропавловской крепости,
Некрасов остался один, без помощников.
Умер и Панаев. В 1863 году «Современник»
был возобновлен, по его подвергли самой
жестокой цензуре. Начавшееся польское
восстание еще более усилило цензурные
тиски. Казалось бы, думать о возобновлении
«Свистка» в такое время было немыслимо.
Но в апреле 1863 года Некрасов сделал
последнюю попытку воскресить этот попу-
лярный отдел своего журпала, пригласив
к участию в нем М. Е. Салтыкова. Так как
предыдущий (восьмой) номер «Свистка» был
напечатан больше года назад — в январе
1862 года, то в начале нового (девятого)
номера появился ретроспективный обзор
событий, случившихся в этот долгий период
невольного молчания «Свистка». Обзор
очень грустный, с постоянными намеками
на крушение недавних надежд:
«То, что достойно свиста и освистания,
осталось неизменным и продолжает обна-
руживать себя явлениями, способными вы-
звать не только резкий свист, но и глухой,
болезиеппый стон».
Вслед за этими строками шло «Вступи-
тельное слово «Свистка», столь же печально
отмечающее «новые порядки в литературе».
Эти новые порядки заключались в том,
что литература была изъята из ведения
министерства пародного просвещения и
подчинена министерству внутренних дел,
т.-е. чисто полицейскому ведомству. При
министерстве внутренних дел образовалось
осэбоо управление по делам печати, имею-
щее право уничтожать любой журнал не за
ту или иную конкретную статью, а вообще
за вредное направление.
Новые литературные порядки заключа-
лись также в том, что в Москве приобрела
необычайное влияние газета Каткова «Мо-
сковские Ведомости», где началась бешеная
травля восставших поляков, а вместе с ними
и других инородцев. Катков, под покрови-
тельством Александра II, сделался идейным
вождем всей реакционной России.
Этим и объясняются строки Некрасова
о догадливом антрепренере «Московских
Ведомостей». Тот «гимн безмолвию», который
поет Катков, заключается в JNS 68 его газеты,
где Катков хвалит русских крестьян и рабо-
чих за то, что они" не заявляют никаких
суждений по поводу польского восстания,
а только служат панихиды и молебны.
Передовица Каткова так и начиналась:
«Они собраний не имеют, речей не гово-
рят и адресов никаких не посылают, они
люди простые и темные, они люди малые,
люди бедные и нищие духом. Но они рус-
ские люди, и они издалека, в своей темной
глубине, прежде чем на горах люди просве-
щенные и умные, говорящие и правопра-
вящие, — они издалека заслышали голос
отечества и отозвались на него, в простоте
и смирении сердца, тихою молитвой» («Мо-
сковские Ведомости», 1863, •№ 68).
Николай Михайлович Панов-
с к и й — московский Фельетонист, бывший
гусар. Служил в варшавской полиции после
польского восстания 1831 года. Близкий
сотрудник Катковских изданий.
«Юркевич лист бумаги смял и о
намереньях желудка публично
лекцию читал». — В Феврале и марте
1863 года Юркевич читал в Петербурге ряд
публичных лекций, направленных против
материалистической философии. Некто Ро-
гов прислал ему анонимное письмо, пори-
цающее его лекции. Юркевич, взойдя на
кафедру, смял письмо и заявил, что он
в праве сделать из него такое употребление,
какое найдет пригодным. Салтыков-Щедрин
написал, что такими словами Юркевич по-
ведал о своих желудочных настроениях
(«Современника, 1863, 10, стр. 47).
«Нейдут Краевского издапья».—
С начала шестидесятых годов Краевский
был побежден «Современником», его «Оте-
чественные Записки» падали все ниже
и ниже, по мере того как возвышался
«Современник».
«И над Громекиной главой ле-
тает бомба отрицанья». — Бывший
жандармский оФицер С. С. Громека, очень
либеральничавший в пятидесятых годах,
после 1862 года весьма поправел. В «Совре-
менной Хронике России» он писал, что ни-
гилисты бросают с шумом «бомбы отри-
цанья». Там же он излагал философию,
которою эти бомбы, по его мнению, начи
нены («Отечественные Записки», 1863, 3,
стр. 9).
«И всплакал Фет, что топчут
гуси...» — А. А. Фет в своей статье «Из де-
ревни» сообщал, что при новых порядках

460
ПРИМЕЧАНИЯ
крестьянские гуси потравили у него траву
(«Русский Вестник», 1863, 1).
«Когда ругнул Иван Аксаков...»—
В Л* 12 газеты «День» за 1863 год напе-
чатано письмо в редакцию «Из Парижа»,
подписанное Фамилией Касьянов (псевдоним
Ивана Аксакова). Автор письма упрекает
представителей «российских образованных
классов» за то, что, живя за границей, они
быстро теряют свое национальное обличье
и, начинают походить на иностранцев. Даже
русское духовенство «старается изо всех
сил, чтоб его не признали за духовенство».
В письме дважды встречается восклицание,
введенное Некрасовым в стихи: «275 000 Рус-
ских!»
«Внезапно Павлов замолчал».—
Газета Н. Ф. Павлова «Наше Время» вне-
запио прекратилась в 1863 году на 126 но-
мере. Впрочем, весьма возможно, что Некра-
сов, тайно от цензуры, имел в виду другого
Павлова, который именно тогда «внезапно
замолчал». (Петербургский профессор 11. В.
Павлов, произнесший 2 марта 1862 года
смелую публичную речь о тысячелетии
России, за что и был выслан в Ветлугу.)
«II А м п л и й О ч к и н к у н ш т и к чуд-
ный с газетой «Очерки» у д р а л».—
См. примечание к «Песне об Аргусе».
«В те дни, когда явился «Го-
лос...» — Газета Краевского «Голос» осно-
вана в 1863 году.
«Или изгладила «Заноза»...» —
«Заноза» — еженедельный юмористический
журнал, основанный поэтом Розенгеймом
в 1863 году.
«И вновь начнут свой прежний
спор Иероглифов и Стеллов-
скии».— Газета «Русский Мир», издавае-
мая Ф. Т. Стелловским, под редакцией
А. С. ГиероглиФова, прекратилась в январе
1863 года — в результате спора между редак-
тором и издателем. ГиероглиФОВ обвинял
Стелловского в растрате денег, поступающих
от подписчиков. В дело вмешалась полиция.
аИ гимны братьевДостоевских
самим себе не заглушай».— В 1863г.
Ф. М. Достоевский, совместно со своим
братом М. М. Достоевским, издавал журнал
«Время». В № 1 этого журнала была напе-
чатана статья Ф. М. Достоевского «Необхо-
димое литературное объяснение, по поводу
разных хлебных и нехлебных вопросов»,
посвященная нападкам на «казенный либе-
рализм» обличительных журналов и кон-
чающаяся восхвалением «Времени» за его
смелые нападки на авторитеты.
Девятый номер «Свистка», где напечатано
«Вступительное слово», был последним; на-
ступившая реакция сделала возобновление
«Свистка» невозможным.
Стихотворение печатается нами по двум
карандашным автографам (HJ, где дан це-
лый ряд стихов, которые из цензурных
соображений были поэтом изменены.
Вместо «Н ачальство село на мели»,
в печати было: «Давно стоим мы на
мели». Вместо «Самих п о п о в пе поща-
дил», было «Духовных лиц не поща-
дил» и т. д.
В черновике f#>) были характерные строки,
впоследствии зачеркнутые автором:
Он [«Свисток»] визко кланяется всем,
Он ожидает поощренья.
Он робко оросит извииенья,
Что столько времени был нем.
II о возрожденном «Современнике»:
Куда ни обращаешь ввор,
Повсюду жадобы да писки:
Жив «Современник» до сих пор,
Чуть живы «Время» п «Заилскп».
О, стыд! о, истинный позор!
ВСТУПЛЕНИЕ К ПЕСНЯМ
1876 — 1877 ГОДОВ. 518.
«ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗАПИСКИ», 1877, 1, СТР. 277.
В «Отечественных Записках» начальные
две строки четвертой строФы читались так:
Ужь я дремал, я забывался,
Увы! не долог отдых мой 1
ВЧЕРАШНИЙ ДЕНЬ, ЧАСУ
В ШЕСТОМ. IS.
ALBUM DE MADAME OLGA KOZLOW,
M. 1883, СТР. 171.
В этом альбоме Некрасов написал 9 ноября
1873 года:
«Не имея ничего нового, я долго рылся
в моих старых бумагах и нашел там испи-
санный карандаш ем лоскуток. Я ничего не
разобрал (лоскуток, сколько помню, отно-
сится к 1848 году), кроме следующих осьми
стихое:
Вчерашний день, часу в шестом
(и т. д.)
Извините, если эти стихи не совсем идут
к Вашему изящному альбому. Ничего дру-
гого я не нашел и не придумал».
Альбом Козловой, изданный на правах
рукописи, был, к сожалению, до сих пор
нам недоступен, и потому в предыдущем
издании Некрасова мы ошибочно отнесли
это стихотворение к более поздпему вре-
мени, полагая, вместе с другими исследо-
вателями, что впервые оно было напечатано
в сборнике «Голодному на хлеб», изданном
газетою «Русская Жизнь» в 1892 году.
Владелица альбома Ольга Алексеевна
Козлова (урожд. Барышникова) была заму-
жем за стихотворцем П. А. Козловым,
известпым переводчиком Байропа. В ее
альбоме есть записи Ламартина, Виктора
Гюго, Александра Дюма, Тютчева, Майкова,
Мея, Полонского, Фета, Апухтина, Достоев-
ского, Гончарова, Тургенева, Островского
и мн. др.
В сборнике «Голодному па хлеб» в третьей
строке вариант:
Там били девушку кнутом...
ГАЗЕТНАЯ. 115.
«СОВРЕМЕННИК», 186», 8, СТР. ЗОВ.
Здесь изображается газетная комната
Английского клуба, в котором Некрасов
состоял членом.

ВСТУПЛЕНИЕ К ПЕСНЯМ 1876 1877 ГГ. ГДЕ ТВОЕ ЛИЧИКО СМУГЛОЕ. 461
Это стихотворение есть отклик на то-
гдашнюю злобу дня. Только что был npoj
веден закон о печати, упичтожваший
старую предварительную цензуру. Есте-
ствепно, что в первой же бесцензурной
книжке своего «Современника» Некрасов
счел необходимым заклеймить цензоров. Но
он поторопился: свобода печати была только
кажущаяся. Отменив предварительную цен-
зуру, правительство оставило за собою право
карать литераторов за каждое свободное
слово. Совет по делам печати, рассмотрев
восьмую книжку «Современника», нашел
там не мало зловредных статей — в том
числе и стихотворение «Газетная», где
«изображено в крайне оскорбительном виде
звание Цензора».
Вследствие этого «Современнику» (т.-е.
Некрасову) было объявлено первое пред-
остережение (М. Лемке. «Эпоха цензурных
реформ». П. 1904, стр. 431).
Когда Некрасов пожелал напечатать «Га-
зетную» в книге своих стихов, ему пришлось,
из цензурпых соображений, снабдить это
стихотворение таким предисловием:
«NB. Само собою разумеется, что лицо
ценсора, представленное в этой сатире,—
вымышленное и, так сказать, исключитель-
ное в ряду тех почтенных личностей, кото-
рые, к счастью русской литературы, по-
стоянно составляли большинство в ведом-
стве, державшем до 1865 года в своих руках
судьбы всей русской прессы» («Стнхотво-
репия Н. Некрасова». П. 1869, IV, стр. 48).
Предисловие — иропическое, но оно было
принято всерьез, и «Газетная» благополучно
прошла.
В беловом автографе (Л) начало читалось
так:
Из игорной, где шум по и душно,
Перешли мы в газетную. Тут
Журналистике русской радушно
Клуб устроил комфортный приют.
Пол с ковром
и т. д.
Дальше выведен один завсегдатай «га-
зетной»:
Мы однажды с ним весело пили,
П он вдруг мне сказал от души:
«Мне вчера ваши вирши хвалили
И, должно быть, они хороши».
(Я надеюсь, того не обижу,
Чьи слова привожу?) Почему?
Потому что а ох ненавижу:
Мрак и стон! и у, скажите, к чему
Час досуга за утренним чаем
Я испорчу бесплодной тоской
и т. д.
После строки «Вторит ей или честно мол-
4UTD—были такие стихи:
Если есть исключенья позорные,
Ты же ими гнушаешься, друг!
Пусть взойдут семена животворные
Честной правды, свободы, наук...
Как видно из автографа (J), «Газетная»
является лишь частью большой сатиры,
которую Некрасов хотел написать об
Английском клубе. Другая часть была впо-
следствии выделена поэтом в самостоятель-
ную сатиру «Недавнее время» (1871). Судя
по автографу, связь между «Газетной»
и «Недавним временем» была такова:
Подстрекаемый дзтмой заветиой,
Я направил шаги к игрокам.
«Побываем сначала в газетной».
Шепчет Муза. — Невесело там. *
Замечательно: речь эту слыша,
Прочь иные поспешно бегут,
Словно хочет обрушиться крыша.
Вообще в нашем клубе берут
Перевес ретроградные силы.
Впрочем, есть у нас всякий народ,
Даже водятся славянофилы
и т. д.
Здесь естественный переход к тексту
«Недавнего времени». Под особым заго-
ловком «Клуб» были такие стихи:
Даст ли цензор тебе нагоняя,
Это все-таки, Муза! вопрос,
Но погоду теперь наблюдая,
Отморозишь, наверно, ты нос.
Полно трусить! Пойдем туда снова,
Где мы встарь укрывались от бед,
Где, бывало, под бюстом Крылова
По ночам изучали пикет.
К сожалению, клуб перебрался,
Бюст на старой квартире остался.
Клуб подумать о нем позабыл.
Жаль! Он счастие нам приносил.
«Просто Толстой», о котором гово-
рится в «Газетной», — ФеоФил Матвеевич
Толстой (1809 —1881), цензор, музыкант
и романист, автор «Болезней воли» (романа,
который сыграл известную роль в биогра-
фии Веры Фигнер. См. «Запечатленный
труд». М. 1922, т. I, стр. 42).
«До того расходилась печать,
что явилась потребность субси-
д и й». — В 1865 году газеты «Голос» и «Мо-
сковские Ведомости» упрекали одна другую
в получении казенных субсидий. И обе по-
лучали.
Вральня—комната московского Англий-
ского клуба. А. И. Дельвиг указывает, что
вице-президентом в р а л ь н оЪ комнаты был
М. Н. Лонпшов («Мои воспоминания» М.
1913, т. III, стр. 23).
Канупер — ядовитое растение (Balsa-
mina vulgaris).
ГДЕ ТВОЕ ЛИЧИКО СМУГЛОЕ. 42.
«СОВРЕМЕННИК», 1861, 1, СТР. 240.
В «Современнике» другая пунктуация:
Где твое личико смуглое
Нынче смеется? Кому?...
По поводу последних строк этого стихо-
творения Обличительный Поэт (Д. Д. Ми-
наев) писал в «Искре»:
«Эта грациозная песня, законченная таким
зубастым каламбуром, — решительно пре-
лестна....
И невольно моя муза поддается обаянию
этой картины:
Да, вы не те! Отцвели ваши милые
Прелести,
А у мена без зубов мои хилые
Челюсти!
* «Невесело»,— так как в тогдашних газетах опя-
сывалась свирепая расправа М. Н. Муравьева с усми-
ренной Польшей.

462
ПРИМЕЧАНИЯ
Да, вы не те! Вам ие мило участив
Нежпое,
И не поймать ужь зубами мне счастие
Прежнее».
{«Искра», 1861, 21).
ГИМН. 129.
«ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗАПИСКИ», 1868, 12, СТР. 322.
Насколько было возможно по цензурным
условиям, Некрасов стремился в этих стихах
дать новый «народный гимн», взамен офи-
циальпого гимна, где прославлялся царь.
Подпись в журнале — Н.
ГОВОРУН. 351.
«СТАТЕЙКИ В СТИХАХ БЕЗ КАРТИНОК». П. 1843,
I, СТР. 17, И II, СТР. 23; «ЛИТЕРАТУРНАЯ
ГАЗЕТА», 184S, 2, СТР. 32.
«Говорун» напечатан в двух маленьких
книжках, озаглавленных «Статейки в сти-
хах без картиною). Кроме Некрасова, в этих
альманахах участвовали В. Р. Зотов и FI. II.
Куликов. Впоследствии Зотов вспоминал
в «Историческом Вестнике»:
«Несколько больший успех имели «Ста-
тейки в стихах без картинок», но с хоро-
шенькою виньеткою. Издал их режиссер
Александрийского театра Н. И. Куликов
с Некрасовым. Наш поэт не писал еще тогда
своих социальных сатир, не был «печаль-
ником народного горя», а сочинял и пере-
водил водевили и драмы для русской сцены.
Ставя своего «Петербургского ростовщика»,
он сошелся с Куликовым, и они издали
в Феврале 1843 года книжечку в 16-ю долю
в 32 страницы» («Исторический Вестник»,
181)0, 2, стр. 338).
Перепечатывая эти стихи в приложении
к третьей части своих «Стихотворений»
1864 года, Некрасов сделал такое примеча-
ние: «В этой пьесе дело на половину идет
о мелочах, занимавших тогдашнюю петер-
бургскую публику, а теперь потерявших
всякий иптерес и смысл. Я попробовал было
их выкинуть — пьеса лишилась связи, при-
шлось их оставить. Повторяю, я печатаю эти
вирши не потому, чтоб видел в них какое-
нибудь достоинство, а чтоб отбить охоту
у гг. библиографов копаться в моих юно-
шеских упражнениях после моей смерти».
Любопытно то изменение, которое про-
изошло в имени супруги героя. В альма-
нахе и в последующих изданиях ее зовут
Агзфья Леонардовна, но в издании 1873 года
она становится АгаФьей Леонардовной, что
гораздо больше соответствует ее образу
«дикой тигрицы».
Пятая глава второй части в альманахе
кончалась так:
С ним пела не отличная
Певица Остергард.
Ей, право бы, приличнее
Петь в зале Энгельгард.
В конце третьей части в «Литературной
Газете» после стиха «11 на простой народ»
были четыре строки:
Стыжусь подобной дичи а!..
(Хоть больно колотил,
Но правила приличия
Родитель мне вы ушил).
«И как — душа добрейшая —не-
дорого бере т».— Намек на Фаддея Бул-
гарина, известного журналиста тех дней,
который славился своей бесстыдной про-
дажностью.
«С тех пор, как шутка с «На-
шими» пошла и удалась, тьма
книг с политипажами в столице
развелась». — В 1841 — 1842 годах в Пе-
тербурге были изданы литературные сбор-
ники под общим заглавием: «Наши, спи-
санные с натуры русскими». Сборники были
украшены политипажами, т.- е. рисун-
ками, резанными на дереве.
«Историю которого состряпал
Полевой...» —Н. А. Полевой (1796 —
1846)— известный русский журналист и кри-
тик. В конце 1842 года в Петербурге вышел
первый выпуск его «Истории Суворова»,
со 130 политипажами. Эта книга интересна
для библиографов тем, что некоторые
иллюстрации в ней исполнены Т. Г. Шев-
ченком.
Вместо слова «состряпал», в «Статейках»
было более мягко:
Составил Полевой,
так как в ту пору Н. А. Полевой был еще
жив, и Некрасов был с ним в отношениях
добрых: Полевой за несколько лет до того
напечатал его первые стихи и дал сочув-
ственный отзыв о его первой книжке.
«К л о т, Тими и Неттельгорс т».—
Барон Константин Карлович Клодт (1807—
1879) — «первый русский гравер на дереве
в XIX веке». Барон О. Неттельгорст
и В. Ф. Тимм — его ученики; они исполнили
множество гравюр и рисунков для его
изданий.
«А, впрочем, Андреяпова тут
тоже хороша».— В 1842 году в Петер-
бурге на сцене Большого театра был поста-
влен Фантастический балет ТеоФиля Готье
«Жизель». Сначала в нем выступала рус-
ская танцовщица Андреянова, но с января
1843 года ее заменила Французская знаме-
нитость Люсиль Гран.
«Но самое печальное—либретто:
уши рве т». — Опора Глинки «Руслан
и Людмила» была впервые поставлена
27 ноября 1842 года и выдержала до вели-
кого поста тридцать два представления.
Либретто для нее было изготовлено лите-
ратурным ремесленником К. Бахтуриным.
Исполнил он эту работу «в четверть часа,
под пьяную руку», как рассказывает в своих
мемуарах М. Глинка.
«Р у б и н и п р и с к а к а л». — Рубини —
тогдашний «король теноров». Веспою 1843 г.
он впервые посетил Петербург и дал не-
сколько концертов в зале дворянского собра-
ния, после чего состоялось пятнадцать опер-
ных спектаклей с его участием: поставлены
были итальянские оперы «Отелло», «Лю-
чия», «Сомнамбула», «Пуритане■> и «Пират».
«О Листе книгу целую».— Кон-
церты знаменитого композитора Ф. Листа
в Большом театре в июне 1843 года соста-
вили целую эпоху в тогдашней жизни петер-
бургского общества. В стихах Некрасова
игра слов: «целая книга» и Лист (бумаги.)

ГИМН. ГОРЯЩИЕ ПИСЬМА.
463
«С у .т ь е красив и п р я м».—В воскре-
сепье 23 мая 1843 года па плацу близь
Алексапдро-Невской Лавры состоялось под
открытым небом большое конское риста-
лище, устроенпое шталмейстером турецкого
султапа, Французом Луи Сулье.
«П рилежно я окидывал з а м о р-
с к о г о кита». — Подле Александрийского
театра в апреле 1843 года был построен
балаган, в котором было выставлено для
обозрения публики чучело кита длиною
в 95 Футов. Внутри чучела помещались
двадцать четыре музыканта, а в голове была
устроена гостиная, в которой посетители
могли «покоиться па диване. Цена за вход
по 1 рублю серебром и по 50 коп. сер,
с персоны» («Северная Пчела», 1843, Л§ 80).
«И гопий Тюри носится».—
Тюря — знаменитый в тогдашпих петер-
бургских трактирах игрок на бильярде.
«Брамбеус сам с кометою за ум
м е п я с р а в п и л». — В тогдашней петер-
бургской прессе много было толков о комете,
которая наблюдалась в Западной Европе
в марте 1843 года. Когда в том же месяце
того же года появилась маленькая книжка
со стихами Некрасова о Белопяткине,
О. П. Сеиковский (бароп Брамбеус) в шут-
ливой статейке сравнил эту книжку с коме-
той («Библиотека для чтения», 1843, 3),
стр. 43.
«Что за красотка Боржия». —
«Лукреция Боржия» — опера Доницетти.
«Таких, как у Аль б они, я...» —
Мариэтта Альбони — знаменитая итальяп-
ская певица, контральто.
«Чтоб только петь как Г а р-
ц и я».— Артистка Полина Гарция (или Гар-
сия), по мужу Виардо (1821 — 1910), впервые
появилась в Петербурге в 1843 году и вы-
звала своим пением всеобщий восторг. Ее
имя доныне популярно в России, так как
опа около сорока лет была близким другом
И. С. Тургенева.
«Что даже у Фиглярина...» —
Фиглярин — кличка Булгарина.
ГОРЕ СТАРОГО НАУМА. 199.
«ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗАПИСКИ», 1876, 3, СТР. 51.
Заглавие: «Горе старого Наума» соответ-
ствует другому заглавию Некрасова «Горе
старой Орины» (впоследствии «Орина,—
мать солдатская»).
Третья глава во всех изданиях Некрасова
(до 1920 года) была вычеркнута цензурой.
Вместо пее печаталась только первая строка
и три ряда точек. Мы впервые восстановили
ее в газете «Речь» от 3 января 1914 года.
В черновом и беловом автографах (П)
такие варианты:
1 строфа, Науму сорок третий год,
Наум не глупый малый;
Имеет паточный завод
И дворик постоялый.
3 строфа. Зазеленел, зацвел пустырь
Картошкой, огурцами...
Будил БабаискиП монастырь
Наума с петухами.
IV
1 с т р о ф а. Судьба Наума берегла.
По милости господней,
Что год обширнее дела,
А сам сытей, дородней.
2 строфа. Он говорил: «чего жь еще?
Хоть плавать я умею,
Купаюсь в Волге по плечо,
Не лезу я по шею!»
6 с т р о ф а. Хоть и желал я, может быть,
Оставить миру племя,
Но... было некогда любить,
Лихое было время.
V
2 с тр о Фа. Тележка клад, нельзя прочней,
Окованы колесы,
Хвосты и гривы у коней
Расчесаны как косы.
VI
Увы! в последний мой приезд
Я не узнал Наума:
Он похудел, он мало ест,
В глазах — печаль и дума.
Спросил я: —как идут дела?
«Барыш!» сказал купчина.
Откуда жь грусть к нему пришла?
Какая ей причина?
Несут с настойками поднос,
С закусками посуду.
Наум мне рюмочку поднес,
— Я пить один не буду.
«Я рад бы с вами, да не в мочь»,
Но я пристал нещадно,
И напились мы в ту же ночь
Наливками изрядно.
Трещало сутки в голове,
Зато разгадку энаю.
Назад тому недели две
Наум, напившись чаю,
Сидел...
VII
1 с т р о ф а. Сидит хозяин у ворот,
Любуется звездами.
Последний свистнул пароход,
Рабочие толпами
Уходят с Волги на покой,
Летит на волю птица...
Николо-Бабаеэский монастырь,
основанный в XVI веке, находился непода-
леку от имения Некрасовых. На противо-
положном берегу Волги—посад Большие
С о л и, жители которого встарину занима-
лись соляным промыслом.
Мы печатаем «Горе» по тексту «Отече-
ственных Записок».
ГОРЯЩИЕ ПИСЬМА. 322.
«ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗАПИСКИ», 1877, 2, СТР. 851.
Вариант стихотворения «Письма», напи-
санного в 1855 году (см. стр. 42). Замеча-
тельно, что на смертном одре Некрасов
счел нужным выбросить из этого стихо-
творения строки, восхвалявшие любимую
женщину. По словам С. И. Пономарева,
в экземпляре поэта был еще один вариант
последней строФы*:
Сгорело все —след страсти молодой...
Сгорело все- и радости, и пени..*
И мы стоим на лестнице крутой,
Где сломаны середние ступени.
1<гСтихотворения Н. А. Некрасова». П. 1879,
V, стр. XJL11I).

4.64
ПРИМЕЧАНИЯ
ГРАЖДАНСКИЕ ПОЭТЫ. 575.
•СОВРЕМЕННИК», 1866, 3, СТР. 128.
Некрасов не жаловал тогдашних «гра-
жданских» поэтов, бездушно и бездарно
подражавших ему.
«Нынче, — говорил он в шестидесятых
годах, — разве ленивый пишет без напра-
влепия; а вот, чтобы с дарованием, так не
слыхать что-то...» (П. Ковалевский. «Стихи
и воспоминания». П. 1912, стр. 275).
Эта же мысль выражена им в рецензии
о тогдашней поэзии, куда включено приво-
димое нами четверостишие.
ГРУСТНО... СОВСЕМ В СУЕТЕ
УТОНУЛ Я. 594.
«РУССКАЯ СТАРПНА», 1889, 2, СТР. 394.
В 1840 году девятиадпатилетшш Некра-
сов с необыкновенной энергией отдался
литературной работе: в течение несколь-
ких месяцев написал две огромные сказки
в стихах, три повести, три театральные
пьесы, обширный стихотворный Фельетон
о «Провинцияльном подъячем», множество
всевозможных стихов и рецензий. Эта ра-
бота не удовлетворяла его. 9 ноября он
жаловался в письме к своей любимой сестре
Елизавете Алексеевне Звягиной, что «пустая
суетность» ему надоела, что ему хочется
писать для души, а не для денег, что ему
противно «торговаться на рынке света».
В тексте этого письма — три стихотворных
отрывка: «Грустно... совсем в суете уто-
нул я», «А д«и летят», «Я день и ночь тру-
жусь для суеты».
ДАВНО — ОТВЕРГНУТЫЙ ТОБОЮ* 51.
«СОВРЕМЕННИК», 1886, 9, СТР. 89.
По свидетельству Чернышевского, по-
священо Авдотье Панаевой. Последние
строки этого стихотворения Чернышевский
толкует так: брат Некрасова, «человек гру-
бых нравов», поссорился с братом Авдотьи
Яковлевны из-за денег. Во время ссоры
брат Некрасова так оскорбил Авдотью Яко-
влевну, что она решила разойтись с Некра-
совым и заставила его поселиться отдельно.
«Итак, — говорит Чернышевский, — «от-
вергнутый тобою», — это: она не решалась
бросить мужа. А «забыт тобою» — она ска-
зала: «Разойдемся. Уезжай» («Чернышев-
ский в Сибири». П. 1913, III, стр. 60).
В письме от 30 — 31 июля 1855 года Не-
красов спрашивал Тургенева: «Скажи, по-
нравятся ли тебе эти стихи:
Давно — отвергнутый тобою,
Я шел по этим берегам...
и т. д.
Это тоже ярославское произведение» (А. Н.
Пыпип. «Н. А. Некрасов». П. 1905, стр. 133.)
Тургепев отвечал: «Стихи твои «К [Па-
наевой]» просто Пушкински-хороши — я их
тотчас на память выучил» («Голос Ми-
нувшего», 1916, 5 — 6, стр, 32—-33).
ДА, НАША ЖИЗНЬ ТЕКЛА
МЯТЕЖНО. 16.
«СТИХОТВОРЕНИЯ П. НЕКРАСОВА», М. 1836,
СТР. 172.
Послание к Авдотье Панаевой, нахо-
дившейся в то время за границей. Перво-
начально озаглавлено «Из Шенье».
После слов: «А ты... ты так же ли пе-
чали предапп ?» — во всех предыдущих
изданиях бы.'и то inn. В нынешнем издании
мы восстановила этот пробел по списку
А. Я. Панаевой.
Вариант этих строк, напечатанный в сбор-
пике «Некрасов по материалам Пушкин-
ского Дома» (П. 1922, стр. 151), является,
по нашему мнению, ошибочным; вместо
«в одни», там — «во дни», вместо «разлю-
била»— «полюбила» и т. д.
Так как за границу Панаева уехала
в 1850 году, то мы и относим стихотворе-
ние Некрасова к этому году (См. «Воспо-
минания» Авдотьи Панаевой. Л. 1927,
стр. 85; Николай Барсуков. «Жизнь и
труды М. П. Погодина». П. 1897. XI, стр. 106).
Некрасов указывал дату 1853 год, но он
вообще под любовными стихами ставил заве-
домо неверные даты, чтобы скрыть от окру-
жающих интимные подробности своей жизни.
ДАЧА ПОД ПЕТЕРБУРГОМ. 417.
«ЛИТЕРАТУРНАЯ ГАЗЕТА», 1844, Л 23, СТР. 400.
В Фельетоне, подписанном Иван Боро-
давкин, Некрасов приводит стихотворную
переписку двух друзей, из которых один
остался в Петербурге, а другой уехал на дачу.
Некрасов и сам жил в то время на даче,
в Парголове.
«Б у л г а р и п с к и и комар» — намек
на издание Фаддея Булгарина «Комары.
Всякая всячина». И. 1842.
ДВАДЦАТОЕ НОЯБРЯ 1861 ГОДА. 91.
«СОВРЕМЕНППК», 1862, 1, СТР. 348.
Это стихотворение, по словам Некрасова,
написано в депь похорон Добролюбова,
Через несколько месяцев, в январе 1862 года,
когда петербургские студенты устроили по-
минки по усопшем (в помещении первой
гимназии), Некрасов сделал там краткий
доклад о стихах Добролюбова и, между про-
чим, сказал:
«Мы во всю нашу жизпь не встречали
русского юпоши, столь чистого, бесстраш-
ного духом, самоотверженного! Наше сожа-
ление о нем не имеет границ, и едва ли
когда изгладится. Еще по было дня с его
смерти, чтоб он не являлся нашему во-
ображению, то умирающий, то ужо мертвый,
опускаемый в могилу нашими собственными
руками. Мы ушли с этой могилы, но мысль
наша осталась там и поминутно зовет нас
туда и помипутпо рисует нам один и тот
же неотразимый образ».
Вслед за этим поэт прочитал приводимые
в тексте стихи (А. Ф. Кони. «На жизнен-
ном пути», II, стр. 115).
В «Современнике» они были напечатаны
без заглавия и первой строФЫ.

ГРАЖДАНСКИЕ ПОЭТЫ. ДЕДУШКА.
465
ДВА ИЗДАТЕЛЯ. 569.
•СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА». П. 1879,
ГУ, СТР. ОХ XX.
Этот отрывок тесно связан с а Песней об
«Аргусе». Здесь поэт хотел изобразить, как
издатель «Очерков» Очкин договаривался
с издателем «Современного Слова» Писарев-
ским, чтобы после прекращения «Очерков»
подписчики получали «Современное Слово».
Но, очевидно, поэт остался недоволен этим
наброском и написал вместо него «Песню
об «Очерках».
ДВОРЯНСКИЕ СКОРБИ И РАДОСТИ. 455.
«ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗАПИСКИ», 1876, Л? 1, СТР. 23.
Этот отрывок первоначально входил в со-
став сатиры «Герои времени» и печатался
в журнале после строФы:
•Вся беда России
В иедостатке власти!»
Говорят витии
По сословпой части.
По так как цензура выбросила 12 строк,
начинающиеся стихом:
Князь Иван закончил пренья...—
то, перепечатывая «Героев времени» в «По-
следних песнях», Некрасов исключил весь
этот отрывок, излагающий «Дворянские
скорби и радости». По беловому автографу
«Современников» нам удалось восстановить
вычеркнутое цензурой, но ввести отрывок
в текст «Современников» мы не сочли
себя в праве. Заглавие дано Некрасовым
па отдельном листке, где он перечисляет
отрывки, входящие в состав этой сатиры.
Как мы указываем пнже в примечании
к «Современникам», — «Дворянские скорби
и радости» написаны Некрасовым под
впечатлением съезда дворян Петербургской
губернии, происходившего весною 1875 года
(см. также примечание к стихотворению
«Что нового?»).
ДЕДУШКА. 150.
«ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗАПИСКИ», 1870, 9, СТР. 241;
«ИЗВЕСТИЯ ВЦИК», 1926, № 276.
Николай 1, сослав декабристов в Сибирь,
смотрел на них как на покойников. Три-
дцать лет продержал он их в «снежных гро-
бах», запрещая какие бы то ни было на-
поминания о них. Но когда он умер, его
наследнику пришлось подписать манифест
о их возвращении в Россию.
Это возвращение изгнанников явилось
огромным событием в жизни тогдашнего
либерального общества. Особенно горячо
встречали в Москве знаменитого декабриста
С. Г. Волконского, который, по словам
одного славянофила, возвратился в Москву
«умудренным, примнрепным, полным горя-
чего и радостного сочувствия к реформам
нынешнего царствования, преимущественно
к крестьянскому делу, полным незыблемой
веры в Россию и любви к ней и высокой вну-
тренней простоты» («День», 1865, JV5 51 и 52).
Таким и изобразил своего декабриста
Некрасов:
Днесь я со всем примирился,
Что потерпел на веку.
Стихотворения Н. А. Некрасова.
Но, конечно, это христианское примире-
ние старика-декабриста со своими мучите-
лями было Некрасову не по душе, и вна-
чале, в черновом автографе, он попытался,
наперекор исторической правде, наделить
его чертами революционного мстителя. Из
чернового автографа (Л) явствует, что речи
о христианском примирении с врагами поэт
вложил в уста своего героя впоследствии,—
несомненно в угоду цензуре, — а по перво-
начальному замыслу в речах декабриста
слышались призывы к мести:
Взрослые люди — не дети,
Трус — кто сторицей не мстит!
Номни, что нету на свете
Неотразимых обид.
Этот призыв «мстить сторицей» находится
в резком противоречии с тем иконописным
образом примиренного праведника, кото-
рый Некрасову пришлось воссоздать под
давлением цензуры в окончательном тексте
поэмы.
Судя по черновику (Л)у никаких слов о при-
мирении старик не произпосил. 4-я строФа
в черновике читалась так:
Жаркий июль наступает,
Саша и ждать позабыл.
Дед, наконец, приезжает,
Бойко к крыльцу подкатил,
Пыль отряхнул у порога,
Сел на кровать и сказал:
— Милости, дети, у бога
Только одной я желал:
Свидеться е вами, и ныне
Внял он молитве моей.
Жить тяжело на чужбине,
А умирать тяжелей.
Только в позднейшей редакции появилась
тирада о примирении. Но многие черты
декабриста Волконского Некрасов списал
с натуры — например, его тяготение к кре-
стьянским работам. О Волконском впослед-
ствии сообщал его внук: «Еще в Чите он
пристрастился к огородничеству. У меня
был рисунок, изображавший парники Сер-
гея Григорьевича во дво]зе читинского
острога» (Сергей Волконский. «О декабри-
стах». П. 1922, стр. 99).
Дружеские разговоры некрасовского «де-
душки» с крестьянином и солдатом тоже
характерны для Волконского. В его биогра-
фии читаем: «С. Г. Волконский был ближе
всех к рабочему люду. Влечение к про-
стому народу прошло, можно сказать, через
всю его жизнь; он входил в подробности
занятий крестьян, их хозяйства и даже
семейной жизни» («Записки Сергея Гри-
горьевича Волконского». П. 1902, стр. 4/9L
Конец 5-й строФы в черновике был такой:
Старый берет с собой книги,
Внучек игрушки берет.
В избы заходят и в риги,
Если погода пугнет,
Дедушка все замечает,
Дедушка молод душой,
Дедушка часто вздыхает,
Часто смеется родной.
В 10-й строФе после «дивные дивы тво-
рят» было:
Там не видать и воришек,
Там неизвестна сума,
Всюду довольства излишек,
Светлы, просторны дома.
SO

466
ПРИМЕЧАНИЯ
Б 11-й
— Где жь это? «Внучек, далеко —
На реке Тарбагатай».
В конце 17-й строФы после слов «Честью
всегда дсрожи» было вышеприведенное
четверостишие о мести.
В 18-й строФе вместо «Отдых недолог у
у деда» было:
Отдых у деда недолог,
Вынес он свой сундучок.
Много там дратвы, иголок.
Шило, лила, молоток.
Песня деда в 19-й строФе первоначально
была изложена так:
Пел он о славном походе,
О виноградных садах,
Пел о свободном народе
И о голодных рабах,
Пел о пустынях безлюдных,
Где его братья легли.
«Славный поход», в котором участвовал
С. Г. Волконский,— второе вступление со-
юзников в Париж в эпоху Наполеоновских
войн (1815 год).
В 21-й строФе после строки «И геогра-
фию тоже» было:
Будешь ты все понимать,
Будешь ты дедом гордиться.
Сказание о Тарбагатае буквально заим-
ствовано Некрасовым из «Записок декабри-
ста» А. Е. Розена, изданных в Лейпциге
в 1870 году,— за несколько месяцев до того,
как Некрасов принялся писать своего «Де-
душку». Некрасов переложил в стихи то,
что напечатано на стр. 248 — 249 этих «За-
писок».
Благодаря новонайденной рукописи, мы
имеем возможность точно установить дату
написания этой поэмы. Оказывается, что
вся она была написана в 10 дней — с 30 июля
по 8 августа—и немедленно отправлена в пе-
чать, так как вышла в сентябрьской книге
«Отечественных Записок».
В журнале был подзаголовок: «Посвя-
щается 3-н-ч-е», т.-е. «Зиночке», жене поэта,
Зинаиде Николаевпе. Мы сохраняем это
посвящение в нашем издании, так как оно
было своевольно исключено после смерти
поэта его сестрой, не любившей Зинаиды
Николаевны (Письмо А. А. Буткевич к С. И.
Пономареву от 12 июля 1876 года) (А).
Характерно, что после смерти Зинаиды
Николаевны в ее бумагах был найден фою-
граФический снимок с картины, изобра-
жающей декабристов в рудниках («Памяти
3. Н. Некрасовой». Приложение к А! 25
«Саратовского Вестника» от 1 Февраля
1915 года).
Третья глава и в черновике, и в «Отече-
ственных Записках» кончалась так:
Вот, наконец, приезжает
Долго ожиданный дед.
Последнее двустишие и в черновике, и
в «Отечественных Записках» читалось так:
Скоро ужь, скоро узнает
Саша великую Оьмь.
Чита — село, где в 1827 году был вы-
строен острог для декабристов. Там они
находились до осени 1830 года.
Необходимо отметить, что еще в 1860 году
Некрасов поместил у себя в «Современнике»
стихотворение Плещеева «Старик», изобра-
жавшее вернувшегося старика-декабриста:
Поражены его речами,
Любуясь старца седипой,
Твердили юноши: «Летами
Он только стар, а не душой».
Блажен, кто в старческие годы
Всю свежесть чувства сохранил,
В ком испытанья и невзгоды
Не умертвили духа сил;
Кто друг не рабства—а свободы.
(«Современник», I860, 8, стр. 475).
Но о том, что этот старик — бывщий
ссыльный, в стихотворении Плещеева не
было даже намёка.
ДЕДУШКА МАЗАЙ И ЗАЙЦЫ. 1Ш5.
«ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗАПИСКИ», 1871, I, СТР. 124.
Деревня Малые Вежи находится
в той же Мпсковской волости, Костром-
ской губернии, где Некрасов охотился
с Гаврилой (см. примечание к «Коробейни-
кам»). Малые Вежи действительно заросли
хмелем, так как почти вся Мпсковская во-
лость занимается хмелеводством. Но по сло-
вам тамошних жителей, избы этой деревни
не стоят на высоких столбах, как описано
у Некрасова. На столбах стоят только бани*
Весенние воды, заливая окрестности и пре-
вращая каждое селение в остров, все же не
доходят до изб («Костромской Листок»,
1902, № 140, подстрочное примечание к статье
Мизенца «Об одном из костромских знако-
мых Н. А. Некрасова»).
Черновой автограф «Дедушки Мазая» (J)
сильно разнится от окончательного текста.
После пятого двустишия читаем:
С силой стремительной. Старый Мазай,
В поле завидев какой-то сарай,
Только рукой показал и помчался,
Я не догнал его, как ни старался.
А ведь ему ужь за 70 лет...
Я непременно дойду до него:
Нравится мне деревенька его.
Я иногда в ней живу по неделям,
Вся заросла она вьющимся хмелем.
После 11-го двустишия в черновом авто-
граФс читаем:
Каждую копку и тропку в нем знает,
Торной дорогой ходить он скучает.
За сорок верст в Кострому напрямик
Хаживал ночью лесами старик.
Вечпо живет то в лесу, то в болоте,
Всю свою жизнь отдает он охоте.
Дня без'охоты прожить он не может,
Только одно старичину тревожит:
Стали с годами глаза изменять,
Начал частенько старик пуделять.

ДЕДУШКА МАЗАЙ И ЗАЙЦЫ. ДЕЛОВОЙ РАЗГОВОР.
467
ДЕЛОВОЙ РАЗГОВОР. 562.
«СОВРЕМЕННИК», 1831, 7, СТР. И.
Помещено в «Современных Заметках»,
под заглавием «Беседа журналиста с ^ыод-
писчиком». Новый Поэт сделал к этой бе-
седе такое предисловие:
«Публика! журналы! журналисты! со-
перничество! подписчики! Взявшись писать
о русской журналистике, в последнее время
я так много думал обо всем зтом, что в го-
лове моей образовалась целая поэма.... Я дал
моей поэме драматическую Форму и теперь
деятельно пишу ее. Вот первая «Беседа»,
или первая часть моей драматической по-
эмы; надеюсь, публика прочтет ее с любо-
пытством и благодарностью: я думаю, еще
пи один литератор так горячо не хлопотал
об интересах публики, как хлопочу я
в моей поэме».
Первоначально «Беседа» была гораздо
длиннее. Приводим места, выброшенные по-
этом впоследствии.
Первый монолог журналиста кончался
в «Современнике» так:
Имел и я талант и страсть к литературе,
Но в жертву с юных лет принес все корректуре!
Бывает жаль теперь, когда завистник мой,
Бездарный кропотун, смеется надо мной,
И нечем отвечать обидной укоризне
Но пусть не головой полезен я отчизне,
Я все же доказать Фактически могу,
Что в корректуре я себя не берегу!
Я даже был творцом таких нововведений,
Которые должны мой корректурный гений
Потомству передать, — хоть осмеяли их!
Но пусть враги мои твердят, что аккуратность
Мне заменяет честь, талант и деликатность —
Заслуг не омрачат почетных и прямых!
Кто что ни говори, без верной корректуры
Нет настоящих книг, и нет литературы!...
Здесь поэт несомненно имеет в виду ре-
дактора-издателя «Отечественных Записок»
А. А. Краевского, который почти ничего
не писал в своем журнале и даже не редак-
тировал его, а главным образом ведал кор-
ректуру. Из его корректорских нововведе-
ний всем памятно слово Петербурж-
с к и и, а также огромное множество чер-
точек (тире), которыми он связывал отдель-
ные группы слов, например: гораздо-лучше,
по-крайней-мере, очень-хорошо, к-сожале-
ннго, справедлмво-возбудили, жестоко-по-
платился и пр.
Дальше в одной из речей журналиста
после слов «И в беспристрастии их упрек-
нуть грешно» было напечатано:
Корректор я такой, что не подточишь пятки,
Но даже у меня отыщут опечатки!
Неловкую статью, тяжелый перевод,—
Все выставят на вид, а что умно и ново,
О том молчание Завистливый народ!...
«Ни место — говорят—им время не дает
Гаспространяться нам*—-и мнение готово!..
Далее после строки:
Ах, рады бы и мы всегда таким статьям,
следовали такие стихи:
Да где их доставать? Я сам за корректурой
Занятья прекратил давно литературой,
Лишь в критике пишу...
Под пи с чик.
Какие же статьи?
Журналист.
Те, что без подписи,—все до одной мои!
(При этом известии в лице под-
писчика выражается глубочай-
шее почтение)
Таланты наши так, к несчастию, ленивы...
Здесь новая насмешка над Краевским.
В «Отечественных Записках» критические
статьи без подписи принадлежали не ем^,
а Белинскому, но читатели, далекие от ли-
тературных кругов, часто приписывали их
бездарному Краевскому. Так, в 1845 году
декабрист Кюхельбекер в далекой Сибири
записал у себя в дневнике по поводу не-
подписанных статей Белинского:
«Краевский без всякого сомнения лучший
наш критик, умный, честный, добросовест-
ный» («Русская Старина», 1891, 10, стр. 107).
Он же писал своему приятелю, князю
Одоевскому: «Из нынешних [литераторов]
люблю Краевского» («Отчет император-
ской публичной библиотеки за 1893 год»,
стр. 71).
Краевский принимал такие комплименты
как должное.
После строчки «Теперь не предпочтет
собакам превосходным» в «Современнике»
было напечатано:
Журнал ваш, например, достопочтенный друг!
Читателей у нас, что год, то шире круг,
По милости правительства и бога
Нам к просвещению широкая дорога
Открыта.... для чего жь грошовый интерес
и т. /г
Кончалось стихотворение так:
Журналист
(провожает егох до прихожей и,
возвращаясь в кабинет, говорит):
Он дело говорит, да что жь я делать стану,
Когда меня бранят, колотят по карману!
Я, правда, начал сам— да поздно ужь теперь!
Какой, однакожь, шут! провинцияльный зверь!
Без деликатности малейшей так и режет;
А все ведь из чего? Язык досужий чешет!
Послушайся его, пожалуй, перестань
Браниться.... Никогда! Нет, докажу, что дрянь
Все, кроме моего журнала — вот и баста!
(Звонит. Входит слуга.)
А где же Хрипунов?
Слуга
Он ждет.
Журналист
Проси его!
Хрипунов
(входит с тетрадкой)
Не помешал ли вам?
Журналист
Садитесь, ничего!
А что там, батюшка, под мышкою у вас-то?
Хрипунов
Да так-с. У недругов у ваших я нашел....
Журналист
Что? что?
1 То~есть подписчика.

468
ПРИМЕЧАНИЯ
Хрипунов
Неправильно поставленный глагол,
Одну бессмыслицу, семнадцать опечаток....
Неловкий каламбур... * •
Журналист
Острить не мастера!
Хрипунов
И целый день писал статеечку вчера...
Зато отделал же7-от головы до пяток!
(подает статью)
Она невелика...
Журналист
Давайте, посмотрю!
Да вот нельзя ли вам состряпать к сентябрю?
(Дает ему раскрытую книгу с от-
метками)
Хрипунов
Еще?
Журналист
Потешиться тут можно превосходно!
Хрипунов
Писать готов я все, что будет вам угодно...*
Журналист
Перепечатана, вот видите, статья,
И то с ошибками... две-три нашел ужь я—
Нельзя ли приискать побольше? Вот бы чудно!
Могли бы мы сказать: «Ведь, кажется, нетрудно
«Перепечатывать? Взгляните между тем,
«Какие пропуски, ошибки, опечатки!
«И вот, читатели, вас угощают чем!
«Недаром Лермонтов в стихах своих перчатки
«Советовал надеть, начав читать журнал.
«Сигов и Кузьмичев, возрадуйтеся!.. Чем же
«И кто безграмотней когда-нибудь писал?... »
Хрипунов
Смотрите, ведь они ответить могут тем же....
Пойдет история....
Журналист
9, где им! никогда!
Хрипунов
Однакожъ, и у вас встречал я иногда...»
Журналист
Ну, верно, пустяки... Не бойтесь— и пишите!
Да также и в других отделах поищите;
Нельзя ли перевод пощупать?...
Хрипунов
Все прочту!
Прощайте! (Уходит)
Журналист
Посмотреть, какие тут улики.
(берет статью, оставленную
Хрипуновым)
Досадно, что статьи их вечно так велики:
То два, то три листа —и редко по листу!
(Перевертывает страницы)
Сказал невелика, а тожо будет верно
Страниц до тридцати; привыкли непомерно
Растягивать они... и как не похитрить?
Условья хороши! Эх, жаль! За корректурой
Заняться не могу я сам литературой,
А то бы как писал!..
(Снова перевертывает статью и
вздыхает).
Попробуй не платить —
Отступятся, уйдут, останусь беззащитным.
А благородное молчание хранить
Не будет ли опасным и постыдным?.
В этих стихах много отголосков тогдаш-
яей полемики «Современника» с «Отече-
ственными Записками». 16 ноября 1850 года
Некрасов писал П. В. Анненкову: «Против
нас сделал сильную вылазку Краевский
в X JVs «Отечественных Записок» — статейка
подловатая, нечто в роде битья по карма-
нам. Мы в XI «N» «Современника» поместили
посильное опровержение» («Анненков и его
друзья». П. 1892, стр. 632). «Битье по кар-
ману» заключалось в указании «Отечествен-
ных Записок», будто «Современник» на-
рочно растягивает хорошие статьи, чтобы
заманить читателей, будто в нем печатается
мало повестей и рассказов и пр. Особен-
ным нападкам подвергся научный отдел
«Современника» — за якобы легкомыслен-
ный тон («Отечественные Записки», 1850,
10, стр. 286; «Современник», 1850,11, стр. 98).
В «Деловом разговоре», написанном в раз-
гаре этой полемики, Некрасов, со своей сто-
роны, нападает на научный отдел «Отече-
ственных Записок», утверждая, что статьи,
помещенные там, усыпительно-скучны.
ДЕМОНУ. 69.
«МОСКОВСКИЙ ВЕСТНИК», I860, 7, СТР. 108.
В «Московском Вестнике» стихотворение
озаглавлено «Демон».
Смысл его неясен. Некрасов сам созна-
вал это и на своем экземпляре стихов на-
писал: «Нужно пр имечание», но не
успел его сделать.
ДЕРЕВЕНСКИЕ НОВОСТИ. 76.
«ВЕК», 4861, 1, СТР. 52.
В газете «Век» цензура не пропустила
куплета, где крестьяне бранят станового:
Шут и дурак наголо!
Слово-то молвит, скотина
и т. д.
ДЕТСТВО. 188.
•ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗАПИСКИ», 1873, 8, СТР. 523.
В беловом автографе (Н) было заглавие —
«Где я играла в детстве. (Отрывок)», впо-
следствии зачеркнутое автором. В черно-
вике (И) никакого заглавия нет.
ДЕШЕВАЯ ПОКУПКА. 90.
«СОВРЕМЕННИК», 1862, 2, СТР. 683.
В основе этого стихотворения лежит дей-
ствительный случай: тронутый горем одной
молодой жепщкны, принужденной продавать
свое придапоо, Некрасов, покупая ее вещи,
старался платить за них возможпо дороже,
но потом обнаружилось, что он сделался
жертвой обмана («Научное Обозрение»,
1903, 4, стр. 239).
Стихотворение «Дешевая покупка» вы-
звало при своем появлении резкое порица-
ние Тургенева: отзываясь (в письме к Фету)
о какой-то комедии, как о «геркулесовых
столбах пошлости», Тургенев прибавил:
«Хорбши тоже стишки Некрасова, сего
первого из современных пиитов российских!»
(А. А. Фет. «Мои воспоминания». М. 1890,1,
стр. 397).

ДКМОНУ. ДО СУМЕРЕК.
469
В «Современнике» эпиграФ был простран-
нее: «За скорьш отъездом распродаются:
мебель, зеркала, Фарфоровая и Фаянсовая
посуда, ножи, вилки и все, принадлежащее
к хозяйству. В такой-то улице, дом Воро-
нина, JVs такой-то, по парадной лестнице»,
а Полицейские Ведомости»*
ДНИ БЛАГОСЛОВЕННЫЕ. 588.
«МЕЧТЫ И ЗВУКИ». П. 1840, СТР. 79.
Последняя строФа этого стихотворения
довольно близко воспроизводит первую
строФу стихотворения Бенедиктова «Незаб-
венная» :
6 дни, когда в груди моей чувство развивалося
Так свежо и молодо,
И, мечтой согретое, сердце не сжималося
От земного холода...
(Владислав Максимов. «Литератур-
ные дебюты Н. А. Некрасова». Д.
1908, стр. 75.)
ДНИ ИДУТ ... ВСЕ ТАК ЖЕ ВОЗДУХ
ДУШЕН. 519.
«ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗАПИСКИ», 1877, 1, СТР. 277.
Первоначальный автограФ (Н):
Неужель еще уроки нужны,
Чтоб итог конечный подвести?
Сильные — до ужаса бездушны,
Слабым в них спасенья*не найти.
ДОНЕСЕШЬ —НО ПОПЛАЧЕШЬ О
ДРУГЕ. 561.
•НЕИЗДАННЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ Н. А. НЕКРА-
СОВА». II. 1918, СТР. 93.
Б бумагах 6и6лиогра<х>а П. Ефремова-най-
дена копия этого стихотворения, озаглавлен-
ная «Из послания М. С. Щ.». По мнению
Б. Модзалевского, эти буквы означают, что
эпиграмма направлена против известного
актера Михаила Семеновича Щепкина («Не-
красов по неизданным материалам Пушкин-
ского Дома». П. 1922, стр. 123 — 124). Едва
ли это так. В одном из частных москов-
ских архивов найден нами черновой автограФ
этого стихотворения, где на полях напи-
сано рукою Некрасова: «Сообщ. Щ.». Мы
думаем, что это означает «Сообщено Щеп-
киным» или «Сообщить Щепкину». Судя по
автографу, первоначально эти четыре строки
были концовкой какой-то большой сатиры
(в роде «Газетной»), начало которой уте-
ряно; предпоследние строки были в этой
сатире такие:
Нет! не рад ты веселью и шуму,
Клонит сон... а не хочешь уйти.
Словно думаешь крепкую думу:
«Все друзья... на кого донести?»
Право, здесь разговор богомерзкий
Невозможен... уйди, старый волк!
Нет, дождешься ты выходки дерзкой
И исполнишь священный свой долг,
Донесешь — но поплачешь о друге...
и т. д.
Эти строки о профессиональном донос-
чике никоим образом к М. С. Щепкину отно-
ситься не могут. Впоследствии поэт уни-
чтожил их, оставив лишь последние четыре
стиха.
ДО СУМЕРЕК. 66.
«СОВРЕМЕННИК», 1889, 2, СТР, 807.
В журнале был подзаголовок «Вступле-
ние к сатирам».
Начиная с девятой строки, два куплета
были выброшены цензурой, а следующий
читался так:
Прохода мимо жалкой собаки,
Норовит ее всякий задеть.
Стали греться—догрелись до драки
Два калашника — жутко глядеть!
Куплет о цензоре Фрейганге был заме-
нен одной строкою точек.
Цензура не дозволила указать, что «ры-
дание баб истеричное» вызвано рекрутским
набором, и потому, вместо «сдали парня?!),
было напечатано: «Чу! прощанье».
«Злость» была заменена «грустью».
Начало последнего куплета читалось так:
Полведерочка елее на сестренок уйдет,
Ведра два молодухе достанется.
В копии Авдотьи Панаевой, предоставлен-
ной нам ее наследниками, после куплета о
Фрейганге вписаны рукою поэта следующие
четыре строки:
— Нет, шалишь! Это дело ученое,
Чья возьмет—попытаем сперва...
Не гляди, что лицо-то зеленое—
Человек голова!
Стихи об избиваемой кляче нашли свое
отражение в «Преступлении и наказании»
Достоевского («Сон Раскольникова»).
До сих пор это стихотворение датирова-
лось 1859 годом. Но так как в Февральской
книжке «Современника» за 1859 год оно поме-
чено 10 Февраля, а цензор разрешил эту
книжку 15 января, то ясно, что Февраль,
указанный под стихами, относится к одному
из предыдущих годов, — вероятнее всего
к 1858-му.
Федотов, Павел Андреевич — знамени-
тый живописец-жанрист (1815—1852).
«М ного было до сорок девя-
того, отдохнули потом...да опять
с пятьдесят этак прорвало с пя-
того...»— эти строки указывают опреде-
ленный период в истории цензуры: до 49-го
(вернее, до 48) года цензура была сравни-
тельно либеральна, но с основания знаме-
нитого бутурлинского комитета (2 апреля
1848 года) наступила эпоха цензурного тер-
рора, длившаяся до декабря 1855 года,
когда, после смерти Николая I, комитет был
упразднен.
«Я «Записки» носил с основа-
ния...» — Журнал «Отечественные За-
писки» основан П. Свиньиным в 1820 го^у
и реорганизован А. А. Краевским в 1839 году.
Здесь, очевидно, датой основания считается
эта вторая дата.

470
ПРИМЕЧАНИЯ
«С «Современником» н я н ь ч у с ь
давно». — «Современник» был основан
Пушкиным в 1836 году,
«То носил к Александру Сер-
геичу» — т.-е. к Пушкину.
«А теперь ужь тринадцатый
год все ношу к Николай Але-
ксе и чу-^-на Литейной живет ».—
Николай Алексеич — Некрасов, жи-
вший на Литейной улице (впоследствии
Литейный проспект, ныне проспект Воло-
дарского), редактировал «Современник»
с 1847 года.
Рассыльный Мипай изображен Некрасо-
вым также в «Песнях о свободном слове».
ДРУЖЕСКАЯ ПЕРЕПИСКА МОСКВЫ
С ПЕТЕРБУРГОМ. 566.
«СОВРЕМЕННИК», 1860, 5, СТР. 30.
Первоначальный набросок принадлежит
Добролюбову. 4 июня 1859 года Добролю-
бов написал своему товарищу И. И. Бордю-
гову письмо, начинавшееся такими сти-
хами:
Ты знаешь град, где Минин и Пожарский
Торжественно стоят на площади,
Где уцелел остаток древне-барский
У каждого патриция в груди.
Стихи кончались так: «Ужасный град!
Туда, чтоб видеться с тобой, мне страшно
показаться, милый мой!» («Материалы для
биографии Н. А. Добролюбова». Москва.
1890, 1, стр. 513).
Через месяц, в следующем письме к Бор-
дюгову, Добролюбов объяснил, что эти
стихи принадлежат ему меньше, чем на-
половину. «Это мы с Некрасовым однажды
дурачились, и, конечно, все лучшие стихи —
его». В первоначальном тексте были такие
варианты: «Где дочь свою замужнюю на-
местник вторичным браком повенчать ве-
лит ...» — «Там хрестоматию Галахов сочи-
нил...»
Перед смертью Некрасов продикто-
вал сестре небольшую заметку о «Друже-
ской переписке», утверждая, что все стихи
принадлежат ему, а Добролюбов написал
только шуточные примечания к ним. «Эту
пьесу я не хотел зачесть своею при жизни.
Теперь ею можно воспользоваться для ста-
тейки обо мне и ввести в приложение,
когда будет издание моих сочинений» (И).
Первые четыре строки «Петербургского
стихотворения» являются парафразой извест-
ного стихотворения Ф. Н. Глинки «Город
пышный,-город древний, ты вместил в свои
концы и посады, и деревни, и хоромы, и
дворцы».
Стихотворение о Москве «России дочь
любима» — принадлежит И. И. Дми-
триеву.
«Анафеме там предан Черны-
ше в с к и й».— В Москве Чернышевского
«предал анаФеме» Аполлон Григорьев, кото-
рый писал в «Москвитянине» 1855 года
(№13— 14), что Чернышевский проповедует
в «Современнике» «тьму безвкусных и без-
образных ересей».
«И Кокорева ум нашел себе
п р и ю т». — В. А. Кокорев, крупный аФе-
рист эпохи Александра II, миллионер - от-
купщик, прикрывагшпй свои темные дела
громкими либерально-патриотическими Фра-
зами. Писал по Финансовым вопросам
в московском «Русском Вестнике» (1857,
24; 1858, 16 и др.).
«Ученый Б а б с т стихами Розен-
гейма там подкрепляет мнения
с в о и». В московском журнале «Атеней»
проФ. И. К. Бабст поместил «Объяснение»
(по поводу акциза на вино) и в последних
строках статьи процитировал следующие
стихи Розенгейма:
Ну, и напишешь: властям непокорны;
Этим, брат, всякого можно унять.
(1838, 46, стр. 207).
«Там в Хомякове чехи и мадь-
яры нашли певца народности
свое й». — Славянофил А. С. Хомяков
в 1847 году написал: «Беззвездная полночь
дышала прохладой, крутилася Лаба, гремя
под окном; о Праге я с грустною думал
отрадой, о Праге мечтал, забываяся сном».
Мадьяров он не только не воспевал, но, на-
против, считал злейшими врагами славян-
ства.
«Там сомневается почтенней-
ший Киттары...»—Эти сомнения выра-
зил московский педагог проФ. Модест Кит-
тары в одной из своих ежегодных речей
(«Отчет московской практической акаде-
мии», 1859, стр: 39).
«Там II а в л о в — Соллогуба, Бай-
борода Крылова обличи л». — В то
время в Москве нашумела язвительная
статья Н. Ф. Павлова «Разбор комедии
графа Соллогуба «Чиновник» (М. 1857),
первоначально напечатанная в «Русском
Вестнике» (кн. 3 и 4). Никита Крылов,
профессор римского права, был обличен
Байбородой в самом беспардонном невеже-
стве («Русский Вестник», 1857, 8, стр. 404,
406, 411). Байборода — журнальный псев-
доним Каткова, Ф. М. Дмитриева и
Леонтьева.
«Там Шевыр ев был поражен
сугубо» — намек на избиение, которому
подвергся проФ. С. П. Шевырев 14 января
1857 года на заседании совета московского
художественного общества. На этом засе-
дании члоп совета гр. В. А. Бобрипский
ругал Россию и русские правы. Шевырев
стал упрекать граФа в недостатке патрио-
тизма. Бобрииский вызвал Шовмрева на
дуэль, тот отказался. Тогда Бобрннский
избил своего оппонента. В «Дневнике Добро-
любова» приводится другая версия этого
события («Юбилейный сборник Литератур-
ного Фонда». И. 1909, стр. 319).
«Там сам себя Чичерин пора-
зил».— В 1858 году проФ. Б. Н. Чичерин,
представитель умеренного помещичьего
либерализма, «главный литературный про-
тивник социализма во второй половине
XIX столетия», написал Герцену письмо
в защиту русского правительства с указа-
нием на вред революционной пропаганды
Герцена. Это письмо вызвало в среде либе-

ДРУЖЕСКАЯ ПЕРЕПИСКА МОСКВЫ С ПЕТЕРБУРГОМ. ДЯДЮШКА ЯКОВ.
471
ралов горячие нападки на Чичерина. Когда
целая группа лиц, в том числе Тургенев,
Ьабст и Анненков, выразила Чичерину
письменный протест, он сам отправил их
письмо к Герцену и, таким образом, сам
себя поразил. В редакции «Современ-
ника» близко знали обо всех перипетиях
этого дела, так как одшш из участников
полемики был близкий к «Современнику»
Валериан Панаев (А. И. Герцен. «Полное,
собрание сочинений и писем». П., 1919, IX,
€тр. 404 — 424, 440, 441; «Русская Ста-
рина», 1890, 8, стр. 364; 9, стр. 627; М. Н.
Покровский. «Марксизм и особенности исто-
рического развития России». Л. 1925,
стр. 50, 63),
* «Там область празднословного
романа мужчина передал в рас-
поряженье дам».— В московском жур-
нале ('Русский Вестник» участвовало много
женщин: Евгения Тур, Кохановская, Жа-
довская, Каролина Павлова, Марко-Вовчок
(М. А. Маркович) и др.
«Устами Ч а и и и н г а о трезво-
сти поют». — Уильям Чапнипг — амери-
канский священник. Его речь «О трезво-
сти», произнесенная им в Бостоне в 1837 г.,
была напечатана в «Русском Вестнике»
(1859, XX). Подробная его биография была
рассказана в том же журнале (1858, XIV)
в статье Евгении Тур «Уильям Чаннинг».
«Там люди презирают б а лага н-
с т в о».— В «Московских Ведомостях» (1859,
Л? 95) «Свисток» назван «балаганным отделом
«Современника», возобновленным, вероятно,
по случаю недавних праздников».
ДРУЖИНИНУ. 426.
-«КРАСНАЯ ГАЗЕТА», ВЕЧ. ВЫПУСК, 1926. JY! 148.
В глухую николаевскую пору группа мо-
лодых литераторов объединилась вокруг
известпого критика и беллетриста А. В. Дру-
жинина и стала заниматься «чернокни-
жие м», которое заключалось, главным обра-
зом, в веселых попойках да, в сочинении
непристойных повестей и стихов. Члены
этого интимного кружка называли себя
ч е р н о к и и ж н и к а м и. В этот кружок
входили: Григорович, Некрасов, Тургенев,
Владимир Милютин, Лонгинов, Панаев, Вас.
Боткин и др. Впоследствии^ вспоминая об
этом кружке, Тургенев объяснял его мрач-
пой эпохой реакции, наступившей с конца
Февраля 1848 года, и указывал на «Дека-
мерон» Боккачьо, где в самый разгар чумы
люди точно так же старались забыть об
окружающих ужасах, рассказывая друг
другу скабрезные повести. «А разве Нико-
лаевский гнет,— говорил Тургенев,— не был
для образованного общества своего рода
чумой?»
В 1850 году Дружинин попробовал при-
общить к своему чернокнижию читателей:
он стал печатать в «Современнике» Фелье-
тонную повесть «Сентиментальное путеше-
ствие Ивана Чернокнижникова по петер-
бургским дачам», в писании которой при-
нимал участие и Некрасов («Современник».
1850, 8). Повесть успеха не имела, и ее
пришлось прекратить.
В 1854 году Некрасов отдал последнюю
дань чернокнижию. Вместе с Тургеневым
он приехал к Дружинину в имение его
матери Чортово (Петербургской губер-
нии)— поохотиться и отдохнуть. Дружинин
приготовил тетрадь «Для чернокнижных
вдохновений», и на первой странице этой
тетради Некрасов написал свой стихотвор-
ный экспромт, где дал меткую характери-
стику Дружинина:
Серьезно прздап ты безделью
И дело делаешь шутя.
Дружинин, действительно, предавался без
делью очень серьезно, потому что в егс
бездельи «проглядывало что-то искусствен-
ное, гальваническое, вызванное не нату-
ральным побуждением веселиться, а холод-
ным соображением человека, надумавшего,
что долго засиживаться вредно для здо-
ровья, надо иногда во что бы то ни стало
принять порцию увеселений». Но зато
«дело» он делал с необыкновенною лег
костью: «С девяти часов, тотчас же после
утреннего чая, садился он к письменному
столу и, усиленно пригибаясь на левый бок,
писал вплоть до завтрака... После завтрака
он отдыхал час и снова продолжал писать,
пока нас не позовут обедать» (Полное
собрание сочинений Д. В. Григоровича.
П. 1896, XII, стр. 323).
ДРУЗЬЯМ. 520.
«ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗАПИСКИ», 1877, I, СТР. 282.
Первый набросок — на том же листе, где
«Крестьянский грех» из «Пира на весь
мир» (П):
Мне уме[реть],
Вам же непраздно, друзья благородные...
и т. д
ДУШНО! БЕЗ СЧАСТЬЯ И ВОЛИ... 149.
«СТИХОТВОРЕНИЯ Н. НЕКРАСОВА». П. 186 9, IV,
СТР. 218.
Черновой набросок был таков:
Душно мне, словно в неволэ,
Словно в могиле сырой.
Буря бы грянула, что-ли?
Грянь! разразись надо мпой!
(«Современник», 1914, 10, стр. 46).
В предпоследней строке, вместо «вселен-
с к о г о горя», было: «народного горя».
При жизни Некрасова в подзаголовке
указывалось, по цензурным причинам, что
это стихотворение Из Гейне. Но перед
смертью Некрасов зачеркнул эту строчку
и написал: собственное.
ДЯДЮШКА ЯКОВ. 159.
«ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗАПИСКИ», 1868, 2, СТР. 243.
Напечатано под общим заголовком «Сти-
хотворения, посвященные русским детям»,
и к заголовку сделано примечание:
«Из приготовляемой к печати книги сти-
хотворетшй для детского чтения».

472
ПРИМЕЧАНИЯ
Эта детская книга так и не вышла в свет,
но в 1869 году Салтыков-Щедрин помянул
ее в шуточном примечании к своей «По-
вести о том, как мужик двух генералов
прокормил». «Автор настоящего рассказа,—
писал Щедрин,— предполагает издать книгу
для детского чтения, составленную из про-
заических рассказов и стихотворений. (По-
следние принадлежат Н. А. Некрасову).
Но предварительно он желал бы знать мне-
ние публики, насколько намерение его осу-
ществимо и полезно. С этой целью поме-
щается здесь образчик детского рассказа».
Редактор посмертного издания стихотво-
рений Некрасова не понял заключающейся
здесь иронии и принял эти строки всерьез
(«Стихотворения Некрасова». П. 1879, стр.
В беловом автографе (Б) есть одна осо-
бенность, которую мы не воспроизводим:
в рефрене поставлено ударение: «По грушу,
пб грушу». В печатном тексте Некрасов
это ударение уничтожил. Весьма, впрочем,
возможно, что это было не ударение, но
указание на долготу звука «о».
ЕДУ ЛИ НОЧЬЮ ПО УЛИЦЕ
ТЕМНОЙ. И.
«СОВРЕМЕННИК», 1847, 9, СТР. 163.
Во втором четверостишии в «Современ-
нике» было:
Рано судьба не взлюбила тебя.
В последнем четверостишии было:
Жертвой разврата теба назовут.
По поводу этого стихотворения Тургенев
писал Белинскому 26 ноября 1847 года
(н. с):
«Скажите от меня Некрасову, что его
стихотворение в 9-й книжке меня совер-
шенно с ума свело; денпо и нощно твержу
я ато удивительное произведение — и уже
наизусть выучил» (Белинский. «Переписка».
П 1914, III, стр. 385).
Но иначе отнеслась к этому произведе-
нию цензура. Статский советник Е. Волков,
чиновник особых поручений при министре
народного просвещения, доносил А. С. Но-
рову в рапорте:
«Нельзя без содрогания и отвращения
«летать этой ужасной повести! В ней так
много безнравственного, так много ужасаю-
щей нищеты!.. И нет ни одной отрадной
мысли!., нет и тени того упования на бла-
гость провидения, которое всегда, постоянно
подкрепляет злополучного нищего и удер-
живает его от преступления» («Книга и
Революция», 1921, 2 (14), стр. 40).
Таково же было в ту пору и мнение кри-
тики. Например, Аполлон Григорьев писал:
«Представьте вы себе... девушку, читаю-
щую с пафосом «Еду ли ночью»... Что
после того молота, которым с плеча бьет
чувство г. Некрасов в приведенном нами
стихотворении, в котором совмещены все
ужасы бедности, голода, холода,— и совме-
щены с каким-то удовольствием, а не по
необходимости,— что после этого молота по-
действует на ошеломленную душу?» («Мос-
квитянин», 1855, 15 —16, стр. 173).
Александр Дюма, посетив Россию и по-
знакомившись с Некрасовым, описал свою
встречу с поэтом и перевел несколько его
стихотворений, в том числе и «Еду ли
почью». В «Современнике» (1859, 5, стр. 154)
этот перевод был перепечатан в статье
«Нового Поэта»:
Si, la nuit, je traverse une ruelle sombre;
SI gronde sur mon front l'orage tenebreux,
Pauvre amie! a 1'inslant je vois surgir dans
l'ombre
Ton fant6me plalntlf, malade et douleureux
etc
Сюжет этого стихотворения совпадает
с одним эпизодом в повести Салтыкова-
Щедрина «Запутанное дело». Молодому
бедняку-провинциалу, приехавшему в Пе-
тербург, снится сон, будто он возвратился
в свою нетопленную комнату и застал исто-
щенную жену с больным ребенком.
«В комнате все холоднее и холоднее...
ребенок все так же стонет...» Наденька
одевается и уходит. Она идет к дряхлому
волоките и получает от него деньги.
« — Ешьте,— говоришь ты мужу и сыну,
бросая на стол купленный ужин, а сама
садишься в угол...
Иван Самойлыч... ест свою долю ужина
и не осмеливается взглянуть на тебя... глу-
хое рыдание заливает грудь его» («Отече-
ственные Записки», 1848, 3, стр. 50).
ЕРШОВ-ЛЕКАРЬ. 434.
«ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗАПИСКИ», 1879, I, СТР. 02.
В журнале не было указано, что Ершов
опрокинул портрет царя. Нам сообщил
это Л. Ф. Пантелеев со слов М. Е. Салты-
кова.
ЕСЛИ ЖИЗНЬ ОСЛЕПИТ БЛЕСКОМ
СЧАСТЬЯ ГЛАЗА. 414.
«ЛИТЕРАТУРНАЯ ГАЗЕТА». 1842, JW 10. СТР. 197.
В рассказе Некрасова «В Сардинии» эту
кантилену поет под окном у любимой де-
вушки знаменитый певец Фернандо,
ЕСТЬ И РУСИ ЧЕМ ГОРДИТЬСЯ. 321.
«ЗАВЕТЫ», 1912, 9, СТР. 87.
В этом стихотворении Некрасов сравни-
вает сибирские рудники с лондонским Вест-
минстерским аббатством, где англичане из-
давна хоронят своих выдающихся ученых,
полководцев, писателей. В Вестминстерском
аббатстве похоронены Ричард Шеридан,
Чарльз Дарвин, Диккенс, Тепиисон, Гладстон
и мн. др. Там есть особый Угол Поэтов, укра-
шенный статуей Шекспира. Смысл некра-
совского стихотворения таков: в то время
как англичане воздают своим великим лю-
дям пышные почести, русское правитель-
ство хоронит заживо наших великих людей
в подземных рудниках сибирской каторги.
Вестминстерское аббатство перестало быть

ЕДУ ЛИ НОЧЬЮ ПО УЛИЦЕ ТЕМНОЙ. ЖЕЛЕЗНАЯ ДОРОГА.
монастырем еще в 1539 году,—400 лет назад.
Некрасов говорит о пем не как о церков-
ной обители, а исключительно как об усы-
пальнице великих людей.
Дата стихотворения (23 января 1877 года)
указывает, что оно является откликом на
рассматривавшееся тогда в Сенате «дело
о преступной демонстрации, бывшей на Ка-
занской площади в С.-Петербурге 6 дека-
бря 1876 года». В этой демонстрации уча-
ствовал Г. В. Плеханов. Правительство под-
вергло демонстрантов жестокому избиению
и, после краткого судебного процесса, со-
слало их на каторгу и поселение в Сибирь.
Черновой набросок первых двух строк
этого стихотворения был таков:
Вестминстерское аббатство
Есть у нас свое (В).
ЕФРЕМОВУ. 453.
«БИРЖЕВЫЕ ВЕДОМОСТИ», 1899, JW 2OS.
Написано на Фотографической карточке,
подаренной поэтом Ефремову. Впервые на-
печатано в статье Д. П. Сильчевского «Из
неизданных стихотворений Н. А. Некра-
сова». С библиографом П. А. Ефремовым
Некрасов сблизился в 1873 году. Ефремов
помогал Некрасову редактировать сбор-
пик «Складчина», издававшийся писателями
в пользу голодающих самарских крестьян.
В сборнике были напечатаны новые про-
изведения Тургенева, Гончарова, Салтыкова-
Щедрина и др. Успех «Складчины» был
огромный. У Ефремова «временаСклад-
чвны», т.-е. времена совместной работы
с Некрасовым, вызывали впоследствии
теплое чувство. «Об них и об Вас я дей-
ствительно сохраню самое доброе воспо-
минание»,— писал он поэту в ответ на его
стихи («Голос Минувшего», 1915,11, стр. 90).
ЖЕЛЕЗНАЯ ДОРОГА. 109.
«СОВРЕМЕННИК», 1866, 10, СТР. 847.
М. Н. Покровский называет «Желез-
ную дорогу» — «величайшим пролетарским
достижением русской поэзии». «Это—теория
трудовой стоимости в стихах, написанная
человеком, наверно в глаза не видавшим пи
одпой работы Маркса... «Железную дорогу»
знают все наизусть, но все ли замечают,
что в ней дано, опять-таки в каких-нибудь
двух сотнях изумительно сильных строк,
все капиталистическое общество — от его
базы, пролетариев, до его верхушки в образе
толстого, присадистого, «красного, как медь»,
подрядчика, не минуя и промежуточного
слоя, «грамотея-десятника». Если бы Не-
красов ничего не написал, кроме «Желез-
ной дороги», он стоил бы, чтобы пролетар-
ская революция поставила ему памятник»
(«Правда», 1921, Л1 275).
Естественно, что такое стихотворение не
могло быть одобрено царской цензурой.
6 мая 1864 года цензурный комитет при-
зпал его зловредным, так как в нем «объ-
ясняется генеральскому сыну картина му-
чений, испытываемых рабочим людом при
постройке железных дорог» («Книга и Ре-
волюция», 1921, 2 (14), стр, 45).
Некрасова этот запрет не смутил. Через
год он, пользуясь «освобождением» журна-
лов от предварительной цензуры, напечатал
«Железную дорогу» у себя в «Современ-
нике», выбросив несколько наиболее «дер-
зостных» мест: строоу о голоде («'Водит он
армии» и пр.) и строФу о притеснении
рабочих подрядчиками («Все заносили десят-
ники в книжку л).
В подзаголовке он указал, что «стихотво-
рение посвящается детям», а в конце
поставил дату: 18 55 год, указывая таким
образом, что его сатира якобы относится
к предыдущему царствованию.
Но эти меры не спасли его стихов. Член
совета главного управления по делам пе-
чати Мартынов дал такой отзыв о «Желез-
ной дороге»:
«Нельзя без содрагания читать эту страш-
ную клевету на первое благодетельное пред-
приятие нашего правительства, к усовер-
шенствованию на западный образец наших
путей сообщения... Автор утверждает, что
люди, употребленные на работах, «гробы
обрели здесь себе», что рельсы дороги,
вместо подушек, укрепляемы чуть ли не на
«косточках русских», что «начальство секло
народ», предоставляя ему «мерзнуть и гиб-
нуть от цынги в землянках». Не удоволь-
ствуясь общими выражениями наглой кле-
веты, автор позволяет себе даже сделать
произвольное исчисление мучеников, потер-
певших смерть за железную дорогу, утвер-
ждая, что таковых пять тысяч...».
Возмущало Мартынова также и то, что
в эпиграфе упомянут граф Клейнмихель —
«очевидно, с целью возбудить в читателях
негодование против этого имени, рассчиты-
вая на страшную эффектность стихотворе-
ния» («Былое», 1922, 20, стр. 46).
Совет согласился с Мартыновым, и 4 де-
кабря 1865 года министр внутренних дел
П. А. Валуев определил «объявить второе
предостережение журналу «Современник»
в лице издателя-редактора дворянина Ни-
колая Некрасова и редактора, состоящего
в чине V11I класса Александра Пыпина».
Для Некрасова это было тяжелым ударом,
но он в тот же день посмеялся над распо-
ряжением министра:
Все пошатнулось! О, где ты
Время без бурь и тревог?
В бога не верат газеты
И отрицают поэты
Пользу железных дорог...
Хотя чиновник Мартынов и назвал стихо-
творение Некрасова «наглой клеветой», оно
было основано на подлинных Фактах. Строил
Николаевскую железную дорогу преслову-
тый граФ Клейнмихель, достойный ученик
Аракчеева. Чтобы щегольнуть перед царем
необычайною быстротою постройки, он не
щадил ни здоровья, ни жизни рабочих:
несчастные мерли, как мухи, в сырых
и холодных землянках.

474
ПРИМЕЧАНИЯ
Участвовавший в постройке инженер
Валерьян Панаев, близкий приятель Некра-
сова, вспоминал о положении этих рабочих:
«Землекопы преимущественно нанимались
в Витебской и Виленской губерниях из ли-
товцев. Это был самый несчастный народ
на всей русской земле, который походил
скорее не на людей, а па рабочий скот, от
которого^требовали в работе нечеловеческих
сил без "всякого, можно сказать, вознагра-
ждения» («Русская Старина», 1901, 7,
стр. 39).
Это подтверждает и официальный доклад
тогдашнего ревизора Мясоедова, недавно
опубликовапный в «Архиве истории труда».
Оказывается, что за полгода каторжной
работы землекопы получали в среднем
19 рублей (т.-е. три рубля в месяц!), что
у пих не хватало ни одежды, ни обуви, что,
пользуясь их темнотой, приказчики обсчи-
тывали их на каждом шагу, а когда один
из них выразил недовольство казенным
пайком, его наказали ударами розог. В дру-
гой раз жандармы выпороли 80 рабочих из
партии в 728 человек. Доведенгыз до край-
него отчаяния, рабочие то и дело убегали
на родину, но их ловили и приводили назад
(И. Н. Кубиков. «Рабочий класс в русской
литературе». Иваново - Вознесенск, 1926,
стр. 47).
Впоследствии Некрасов, по цензурным
условиям, выбросил из эпиграфа имя Клейн-
михеля и заменил его словом «инженеры».
Но мы сочли необходимым восстановить
первоначальную редакцию.
«Железную дорогу» нередко относили
к 1865 году. Мы относим ее к более раннему
времени, потому что, как было указано
выше, еще в мае 1864 года Некрасов пред-
ставлял ее в цензуру. Влияние «Железной
дороги» на тогдашнюю молодежь было
огромно. Замечателен в этом отношении
рассказ Плеханова:
«Я был тогда в последнем классе военной
гимназии. Мы сидели после обеда группой
в несколько человек и читали Некрасова.
Едва мы кончили «Железную дорогу», раз-
дался сигнал, звавший нас на Фронтовое
учение. Мы спрятали книгу и пошли в цейх-
гауз за ружьями, находясь под сильным
впечатлением всего, только что прочитан-
ного нами. Когда мы стали строиться, мой
приятель С. подошел ко мне и, сжимая
в руке ружейный ствол, прошептал: «Эх,
взял бы я это ружье и пошел бы сражаться
за русский народ!» Эти слова, произнесенные
украдкой в нескольких шагах от строгого
военного начальства, глубоко врезались
в мою память. Я вспоминал их потом всякий
раз, когда мне приходилось перечитывать
«Железную дорогу» (Г. В. Плеханов. Сочи-
нения. М.-Л. 1905, X, стр. 389).
ЖЕНЩИНА КАКИХ МНОГО. 345.
«ПЕРВОЕ АПРЕЛЯ», П. 1846, СТР. 129.
Отголосок стихотворения Тургенева «Че-
ловек, каких много» («Отечественные За-
писки», 1843, т. 31).
Приведя это стихотворение, Б. М. Эйхеа-
Заум говорит: «Вот во что превратилась
Пушкинская Татьяна:
Дика, печальна, молчалива
И часто целый день одна
Она сидела у окна.
Задумчивость ее подруга
От самых колыбельных дней.
Ей рано нравились романы»
и т. д.
(«Сквозь литературу». П. 1925, стр.240).
Третий стих 5-й строФы остается до сих
пор неизвестен.
ЖИЗНЬ. 586.
«БИБЛИОТЕКА ДЛЯ ЧТЕНИЯ», 1839, 7, СТР. 8.
«Дума» Лермонтова, которой подражает
в этом стихотворении Некрасов, была напе-
чатана в 1839 году в январской книге «Оте-
чественных Записок», — всего за полгода
до напечатания некрасовской «Жизни».
ЗАБРАКОВАННЫЕ. 381.
«СОВРЕМЕННИК», 1859, 10, СТР. ;>О1.
Когда — к началу шестидесятых годов —
разночинпая интеллигенция сделалась круп-
ной исторической силой, наиболее выдаю-
щиеся общественные работники стали
вербоваться из семинаристов. Так, в некра-
совском журнале «Современник» сгруппи-
ровалась целая плеяда «бурсаков»: Черны-
шевский, Добролюбов, Елисеев, Помялов-
ский. Все новые сотрудники Некрасова
оказались «кутейниками», над чем немало
смеялись писатели - дворяне — Григорович,
Дружинин, Тургенев. Это не смущало Не-
красова. В его позднейших стихах семина-
ристы изображались в самом привлекатель-
ном свете, как народные любимцы и заступ-
ники (см., например, «Пир на весь мир»).
В черновике этой поэмы с большим сочув-
ствием упоминаются «Очерки бурсы» По-
мяловского :
Как было сыро, холодно,
Как было грязно, голодно,
Нет нужды говорить.
Есть книга Помяловского,
Крестьянин, если хочешь ты
Узнать : .
Добудь ее, прочти. (П)
Главный герой поэмы изображается так:
Русый с иежными чертами
Молодой семинарист.
Теперь оказывается, что еще в 1859 году
Некрасов посвятил бурсаку целую «траге-
дию» в стихах. До сих нор эта трагедия
прошла незамеченной, так как подпись была
под ней Ч у р м е н ь. Правда, на ее принад-
лежность Некрасову указывалось Гербелем
в издании 1879 года, но там, благодаря
опечатке, она названа ме «Забракованные»,
а «Заброшенные» (т. 1\, стр. CXL.VJ). Этого
оказалось достаточно, чтобы в «Некрасов-

ЖЕНЩИНА КАКИХ МНОГО. ЗА ГОРОДОМ.
4-75
ском сборнике» указание Гер беля было
отвергнуто самым решительным образом
(П. 1918, стр. 175), хотя еще задолго до того
опечатка была исправлена («М. М. Стасю-
левнч и его современники». П. 1913, V,
стр. 83). Между тем, нельзя сомневаться,
что трагедия написана Некрасовым, так как,
во-первых, все другие указания Гербеля
оказались вполне точными, а во-вторых,
в «Свистке» не было другого поэта, который
так виртуозно владел бы типически-некра-
совским стихом.
«Забракованные» пе первая попытка Не-
красова передать семинарскую речь. Еще
в «Без вести пропавшем пиите» (1840) он
изобразил бурсака, к которому впрочем
отнесся весьма иронически.
ЗАБЫТАЯ ДЕРЕВПЯ. 45.
«СТИХОТВОРЕНИЯ II. НЕКРАСОВА», 1836,
СТР. 34.
В «Современнике» 1855 — 1856 годов
А. В. Дружинин написал целый ряд статей,
посвященных английскому поэту Джорджу
Краббу (1754—1832). Этими статьями Дру-
жинин старался заявить протест против
«псевдо-реализма» в искусстве, во имя «реа-
лизма истинного», представителем которого
он и считал Крабба. «Для того, — писал
Дружинин, — чтобы обуздать [в литературе]
поток ложной натуральности, полезнее всего
изучать гений здраво-натуральных писате-
лей, между которыми Краббу, без сомнения,
принадлежит первое место». К числу таких
«истинных реалистов», «здраво-натуральных
поэтов» Дружинин относил и Некрасова, на
что весьма ясно намекал во «Вступлении»
к своим статьям, указывая на родство
-с Краббом некоторых своих «высоко-ува-
жаемых товарищей» (Собрание сочине-
ний А. В. Дружинина. П. 1865, [V, стр. 366).
Обширные статьи Дружинина состояли
наполовину из подстрочных переводов краб-
бовых поэм. Особенно подробно изложил
он поэму «The Parish Register» («Приход-
ские списки», 1807), где описаны свадьбы
и похороны в захолустном церковном при-
ходе. В третьей части этой поэмы изобра-
жается погребение богатой помещицы:
Затем умерла леди, обладательница соседнего замка,
Ее благородные кости были издалека привезены
сюда для погребения.
Она жила в городе — замок стоял заброшенным...
От пустых служб угрюмо отходил прохожий бедняк
II нищие уныло глядели на вечно замкнутую дверь
дома.
В маленькой отдельной комнате дома помещался
управитель,
В нее приходили мызники платить ренту и жаловаться,
Только жалобы не доходили до отсутствующей
хозяйки,
Заботливый управитель не огорчал ими чувстви-
тельную барыню!
Она не приезжала никогда взглянуть на запущен-
ные аллеи,
Пли выслушать шумные жалобы своих земледельцов.
(«Современник», 185$, 12, стр. 140.)
Эти строки и внушили Некрасову его
«Забытую деревню».
«Забытая деревня» при своем появлении
вызвала негодование^ властей. Цензор Беке-
тов, пропустивший «Забытую деревню»
(а также «Поэта и гражданина»), подвергся
суровой каре. Так как стихотворение появи-
лось тотчас же после Крымского разгрома
и смерти Николая I, то оно воспринималось
читателями как аллегорическое изображе-
ние тогдашней России. Чиновник особых
поручений Волков так и доносил министру
народного просвещения Норову (14 ноября
1856 г.):
«Видимая цель этого стихотворения —
показать публике, что помещики наши не
вникают вовсе в нужды крестьян своих,
даже не знают оных, и вообще не пекутся
о благосостоянии крестьян. — Некоторые же
из читателей иод словами «забытая деревня»
понимают совсем другое... Они видят здесь
то, чего вовсе, кажется, нет, какой-то тай-
ный намек на Россию...» («Книга и Револю-
ция», 1921, 2(14), стр. 39).
«Забытая деревня» очень нравилась Гер-
цену (А. И. Герцен. «Полное собрание сочи-
нений и писем». П. 1917, VIII, стр. 390).
ЗАГАДКА. 426.
ПЕЧАТАЕТСЯ ВПЕРВЫЕ.
В «Загадке» изображен Иван Павлович
Арапетов, чиновник министерства уделов,
вращавшийся среди литераторов пятидеся-
тых годов. Впоследствии он был членом
редакционных комиссий по «освобождению»
крестьян, но в то время, когда написаны
эти стихи, его деятельность не выходила
за пределы его канцелярии. Работа Арапе-
foBa в комиссии по крестьянской реформе
нашла оценку в эпиграмме Огарева:
Там, во школе во Фламандской
Заседает Фирс Ламапский,
А ему же для советов
Дан бездарный Арапетов.
Всех куплетов было в «Загадке» шесть, ^но
третий и четвертый исключены в виду 'их
непристойности. Биограф Тургенева опре-
деленно указывает, что «Загадка» написана
летом 1854 года (Н. М. Гутьяр. «Хроноло-
гическая канва для биографии И. С. Турге-
нева». П. 1910, стр. 24).
Упоминаемый в пятом куплете Лев Але-
ксеевич П е р о в с к и и, министр внутренних
дел и уделов, был ближайшим начальником
И. П. Арапетова.
Копия найдена в бумагах Краевского (Б).
Сбоку карандашом написано: Дружинин,
Тургенев, Некрасов.
ЗА ГОРОДОМ. 28.
«СТИХОТВОРЕНИЯ Н. ПЕКРАСОВА». П. 18S6,
СТР. 1SS.
де део строки Зыли, по цензурным
услошь^л, заменены точками. Восстановлены
впервые лишь в издании 1873 года.

476
ПРИМЕЧАНИЯ
Первоначальный автограф в альбоме
Марии Петровны Боткиной-Фет (П) поме-
чен 7 декабря 1852 года. В четвертом стихе
характерный для Некрасова вариант:
Как праздных юношей болтливый соловей.
ЗА ЖЕЛАНЬЕ СВОБОДЫ НАРОДУ. 518.
«ЗАВЕТЫ», 1913, 2, СТР. 137.
Сестра поэта переслала это четверостишие
редактору посмертного собрания стихотво-
рений Некрасова вместе с другими стихами,
принадлежащими к циклу «Из записной
книжки». К четверостишию ею сделана
приписка: «конечно, не для печати» (А).
ЗАМОЛКНИ, МУЗА МЕСТИ И ПЕЧАЛИ.
42.
«СОВРЕМЕННИК», 1856, 5, СТР. 83.
В первом издании «Стихотворений Н. Не-
красова» было напечатано в самом конце
книги на последней странице, завершая,
таким образом, весь цикл его тогдашних
стихов. Это не было типографской случай-
ностью. Некрасов и сам смотрел на эти
стихи, как на завершение первого этапа
своего творчества. Впоследствии он написал
карандашом на полях: «Уехал за границу
в 1856 году, дальнейшее [писано] по возвра-
щении)), т.-е. сам указал, что эти стихи есть
рубеж между двумя полосами его поэтиче-
ской деятельности.
Стихотворение понравилось молодому
Льву Толстому, который увидел в нем отре-
чение от поэзии гражданского гнева (см.
примечание к «Саше»). Любовь к этому
стихотворению осталась у Толстого на всю
жизнь. «Я помню, — говорил он незадолго
до смерти,— я раз зашел к нему [к Некра-
сову] вечером,— он всегда был какой-то
умирающий, все кашлял,— он тогда написал
стихотворение «Замолкни, Муза мести и пе-
чали», и я сразу запомнил его наизусть».
Когда Толстому прочитали «Рыцаря на
час», он сказал, что «Замолкни, Муза» лучше,
и произнес первую строоу на память —
через пятьдесят два года после первого
прочтения! (Н. Гусев. «Два года с Толстым».
М. 1912, стр. 76).
Приблизительная дата написания сти-
хов устанавливается по письму Василия
Боткина к Некрасову от 7 декабря 1855 года:
«Стихи твои крепко огорчили меня — а какие
прекрасные стихи! Из лучших твоих сти-
хов. Только ты клевещешь на себя, говоря:
То сердце не научится любить.
Которое устало ненавидеть.
Не знаю я, насколько ты можешь нена-
видеть,— ио насколько ты можешь любить,
я это чувствую. Я не знаю другого сердца,
которое так же умеет любить, как твое —
только ты любишь без фраз и так назы-
ваемых «излияний» («Голос Минувшего»,
1916, 9, стр. 177).
До сих пор эти стихи ошибочно относили
к 1856 году.
ЗАСТЕНЧИВОСТЬ. 20.
«СОВРЕМЕННИК», 18t5i$, I, СТР. 7.
По свидетельству Ипполита Панаева,
в стихотворении «Застенчивость» Некрасов
изобразил себя: «Смолоду он был чрезвы-
чайно застенчив в обществе... С годами тако-
вая застенчивость стала выражаться (говоря
его же словами) «маской наружного холода»
(Ип. Панаев. «Воспоминания о Некрасове»)
ЗАТВОРНИЦА. 458.
«СТИХОТВОРЕНИЯ Н.А. НЕКРАСОВА», П. 1879, IV,
СТР. 129.
Один из черновых вариантов поэмы
«Мать», написанной Некрасовым на смерт-
ном одре. Боясь, что уже не удастся напи-
сать давно задуманную поэму, больной Не-
красов хотел было напечатать этот черновой
вариант и отдал набрать «Затворницу» для
«Отечественных Записок». В бумагах его
вдовы сохранился корректурный оттиск «За-
творницы» с его собственноручными по-
правками (Л), Из этого оттиска видно, что
первоначальный подзаголовок был: «Памяти
матери», и конец шестой строоы читался так:
Я помню ночь... Казалось, грянул гром,
Играла ты и пела гимн печальный,
Ту песню, вопль души многострадальной,
Твой первенец наследовал потом.
Правя корректуру, Некрасов незаметно
для себя разрушил синтаксическую связь
последней строки с предыдущими, отчего
эта последняя строка оказалась оторванной
от остального текста «Затворницы».
«Затворница» не удовлетворила поэта.
На обороте корректурного листа он начал
набрасывать другую поэму о матери:
Но ужь одно, что ты им не вредила...
Как на вебе ни много черных туч,
Но если ночь еще не наступила,
Все жь где-нибудь проглянет солнца луч,
И если я не вышел на дорогу
С ножом в руке, зобе обяван я.
Эта новая поэма была закончена через
несколько дней и напечатана в «Отечествен-
ных Записках» под заглавием «Мать»,
а «Затворница» появилась лишь в 1879 году
в первом посмертном издании его стихо-
творений, при чем — неизвестно кем —
слово палач в 8-й строое было заменено
более мягким деспот. В авторской коррек-
туре читаем:
Ты палача покорством не смягчила.
По поводу этой строки сестра поэта пи-
сала С. И. Пономареву 12 мая 1878 года:
«Обратите внимание на противоречие:
в «Затворнице» сказано: «Ты палача покор-
ством не смягчила». В большой поэме:
«У ног твоих — детей твоих отец». В дей-
ствительности первое ближе к правде, но
брат почему-то переменил» (А).

ЗА ЖЕЛАНЬЕ СВОБОДЫ ПАРОДУ. ИЗ АВТОБИОГРАФИИ РУДОМЕТОВА 2-ГО. 477
Фотографический снимок корректурного
оттиска «Затворницы» дан в приложении
к Л! 25 «Саратовского Вестника» от 1 Фев-
раля 1915 года—«Памяти 3. Н. Некрасовой»,
стр. 4.
ЗАЧЕМ МЕНЯ НА ЧАСТИ РВЕТЕ? 147.
«ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗАПИСКИ», 1878. 1.
Эта отповедь «остервенелой толпе» вы-
звана той травлей, которой подвергся Не-
красов после Каракозовских дней.
На полях поэт приписал:
«Это написано в минуту воспоминания
о мадригале [Муравьеву]. Хорошую ночь я
провел».
В «Отечественных Записках» и в черно-
вом автографе (Н) после слов «Низкопоклон-
ники-лакеи» был такой вариант;
А в детях видя отпрыск свой,
И негодуют, и дивятся,
Как будто на сосне простой
Каштаны где-нибудь родятся!
В черновом автографе зачеркнуты такие
стихи:
Еще глупее в сотый раз
Их тешить драмою кровавой.
Когда являлся среди вас
Герой, на встречу смерти шедший,
Ue вы лъ кричали: сумасшедший!
Какая мысль в вас родилась?
Одну вмещали вы идею
В душе, оподленной до дна...
Стихотворение печатается по беловому
автографу.
ЗЕМЛЯКУ. 577.
«МЕЧТЫ И ЗВУКИ», П. 1840, СТР. 18.
В литературе не раз высказывалось мне-
пие, что эти строки обращены к Андрею
Глушидкому, товарищу Некрасова по Яро-
славской гимназии.
ЗИНЕ (ДВЕСТИ УЖЬ ДНЕЙ). 521.
«ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗАПИСКИ», 1877, 1, СТР. 279.
Настоящее имя «Зины» было Фекла Они-
симовна Викторова. Когда Некрасов сошелся
с нею, ему было под 50 лет, ей 18. Она
была женщина без образования, еле грамот-
ная. Поэт очень любил ее. 12 Февраля
1874 года он подарил ей книгу своих стихов
с надписью: «Милому и единственному
моему другу Зине». Ей же посвятил он
свое стихотворение «Дедушка». Когда он
заболел, она так самоотверженно ухажи-
вала за ним, что, по свидетельству П. М. Ко-
валевского, «по истечении этих двухсот
дней и ночей из молодой, беленькой и
краснощекой женщины превратилась в ста-
РУХУ» с желтым липом, и такой осталась»
(П. М. Ковалевский. «Стихи ,и воспомина-
ния». П. 1912, стр. 297).
Некрасов обвенчался с ней уже на смерт-
ном одре. После его смерти о*на уехала из
Петербурга и стала баптисткой. Умерла
в Саратове в 1915 году, пережив Некрасова
на 38 лет.
ЗИНЕ (НОДОДВИНЬ ПЕРО, БУМАГУ.
КНИГИ). 525.
«ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗАПИСКИ», 1877, 2, СТР. 434.
Черновой вариант (И) не имеет заглавия
и начинается так:
Милый друг [не прячь] [приблизь] перо и кнеги
Поскорей!.. Легенду я слыхал.
ЗЛАТОУСТОВСКОМУ. 574.
«РЕЧЬ», 1913, №235.
В предсмертной автобиографической за-
метке Некрасов сообщает:
«В гимназии [я] писал сатиры на товари-
щей. Один из них, Златоустовский, сильно
отдул меня за следующее:
Хоть все кричи ты: луку, луку!»
и проч.
ЗНАХАРКА. 70.
«СОВРЕМЕННИК», i860, II, СТР. 189.
Последняя строка «Как от господ отой-
дем мы на волю» имела особое значение,
так как «Знахарка» была напечатана за три
месяца до «освобождения» крестьян.
Вариант в 7 строке: «Да — Господь мило-
стив! — н а ш - т о народ...» *
ИЗ АВТОБИОГРАФИИ ГЕНЕРАЛ-ЛЕЙ-
ТЕНАНТА ФЕДОРА ИЛЛАРИОНОВИЧА
РУДОМЕТОВА 2-ГО. 566.
«СТИХОТВОРЕНИЯ Н. НЕКРАСОВА», 1874, III, Ч. 6,
СТР. 262.
Вначале было напечатано в «Современ-
нике» за подписью «Савва Намордников»
в таком виде:
Мое желание.
(Романс господина, обиженного литературой),
О, как желал бы я служить
Начальником цензуры!
Конечно, не затем, чтоб быть
Бичом литературы.
А так—порядок водворить.
Вот тутнго было б писку!
Пришлось бы многим прекратить
Журнальную подписку.
Я б их как ураган застиг
В открытом чистом поле,
Совсем бы не являлось книг
По месяцу и боле!
И я воскликнул бы, поправ
Их наглую свирепость:
«Узнайте мой ужасный нрав
И мощь мою и — крепости!»
Мать не нашла бы прописей
Для дочери-девчонки,
И лопнули бы в десять дней
Все книжные лавчонки!..
(«Современник», 1863, 4, стр. 72).
В предпоследнем куплете смелая игра слов:
«И мощь мою — и крепость!» — намек на
Петропавловскую крепость, где незадолго
до того был заключен Чернышевский. Хотя
«Мое желание» напечатано раньше, чем
стихи «Из автобиографии Рудометова»,
возможно, что оно написано позже, для
приспособления к цензуре. В беловом авто-
графе (И.) заглавия нет.

478
ПРИМЕЧАНИЯ
ИЗВОЩИК. 13.
«СОВРЕМЕННИК», 1885, 5, СТР. 1&2.
Первоначально было гораздо длиннее. За
первым куплетом в «Современнике» следо-
вали такие стихи:
Был широк его затылок,
Велика ладонь;
Не был он по праву пылок,
Сердцем —не огонь.
Счастье ли ему повалит,
Горе ли придет —
Ванька только зубы скалит
Песенки поет.
Словно ведро и ненастье,
Сусло и впяо,
Словно счастье и несчастье -
Все ему равно.
Ужь таков был по природе:
Знай, зевал в кулак
и т. д.
После строчки: «Ел он мало и лениво»
в «Современнике» было:
Даже худо спал;
С биржи все глядел, бывало,
На соседний дом.
Под ворота выбегала
Таня вечерком.
Белоручка, белоличка,
ВеСела всегда.
Щебетала словно птичка,
Не была горда.
Круто вырвалась Танюша
И домой бежит.
«Денег наживи, Ванюша,
Да женись I» — кричит...
Поглядел за нею Ваня,
Головой потряс:
«Хороша ты, — молвил, — Таня,
Только не про нас!..»
По мнению В. Евгеньева, строка —
Денег наживи, Ванюша!
вызвана требованием цензуры, которая не
могла разрешить указаний, что Ванька по-
весился, когда от него ускользнули деньги,
необходимые для выкупа на волю
(«Голос Минувшего», 1917, 11 — 12, стр. 277).
Изменение одной этой строки изменяло
смысл всего стихотворения.
Грязная, где стоял Ванька, — улица
в Петербурге: впоследствии Николаевская,
ныне улица Марата.
По словам Юрия Тынянова, здесь Некрасов
использовал очерк Щ. II. Погодина «Психо-
логические явления», помещенный в альма-
нахе «Денница» за 1830 год (стр. 147—154).
Действительно, сюжеты обоих произведений
чрезвычайно схожи. В очерке Погодина
купец, встретившись с приятелями, выпил
. лиссабонского вина и забыл в санях у изво-
щика старые сапоги, в которых были спря-
таны 30 тысяч рублей ассигнациями. Изво-
щик уехал, несчастный купец разыскивал
его два месяца, и когда разыскал, попросил
его показать те самые сани, на которых он
возил купца. В санях оказались сапоги,
а в сапогах нетронутые деньги. Купец по-
казал эти деньги извощику, дал ему сто
рублей и, не слыша земли под ногами, бро-
сился стремглав домой, таща под полою
возвращенное сокровище.
«Извощик в барышах: даром получил он
сто рублей.
Верно он очепь обрадовался такой не-
чаянной находке?
На другой день поутру он —удавился»
(«Жизнь Искусства», 1924, 9, стр. 14).
Что касается Формы стихотворения
«Извощик», миопия критиков по этому по-
воду сильно расходятся. Юрий Тынянов скло-
нен видеть здесь пародийное отражение
балладной Формы «Рыцаря Тогенбурга»
Жуковского, Б. Эйхенбаум полагает, что
здесь сказалась Форма Лермонтовского
«Спора», а С. Дудышкин видит здесь паро-
дию на «Бородино» («Летопись Дома Лите-
раторов», 1921, 4, стр. 3; «Отечественные
Записки», 1861, 12, стр. 93).
ИЗ ГЕЙНЕ. (АХ, БЫЛИ СЧАСТЛИВЫЕ
ГОДЫ !). 21.
«СОВРЕМЕННИК», 1853, 1, СТР. 156.
Перевод стихотворения Гейне «Госпожа
Забота» (Frau Sorge), из книги «Роман
церо» (1851). Перевод довольно близкий, за
исключением строФЫ, где старуха Забота
крестит зевающий рот. У Гейне этого
образа не было. Не было вначале и у
Некрасова: вначале русская духовная цен-
зура запретила такое «кощунство»; в «Со-
временнике)) стихотворение кончалось так
Протяжно зевает старуха,
Прикрывши ладонью уста.
Впрочем,, в некоторых экземплярах «Со-
временника» последние строки напечатаны
так:
Сморкается громко старуха
Зевает и уста!
Автограф — в альбоме Марии Петровны
Боткиной-Фет (П).
Позднейший перевод «Госпожи Заботы»
принадлежит Юрию Тынянову. Приводим
характерный отрывок (2-ю строФу):
Не стало счастья, ни монет,
И вот друзей у меня уже нет,
Веселый солнца блеск потух,
Развеян шумный танец мух.
Друзья, подобно мухам,
Исчезли легким пухом.
«Сатиры». Перевод Ю. Тынянова. Л. 1927,
(Гейне,
стр. 108).
ИЗ ГЕЙНЕ. (СЛЕТЕЛ НА ЗЕМЛЮ
ВЕЧЕР). 442.
«СВИТОК». М. 1922. 1, СТР. 1о2.
Напечатано И. Н. Розановым с таким
примечанием: «Приводимое нами стихотво-
рение печатаем с автографа, где имеется
всего одна поправка: в первом стихе шестой
строФЫ начальные слова «Да где ты» напи-
саны сверху над первоначальными, потом
зачеркнутыми «но будь». Имеющаяся
дата — 1858 год — очень красноречива:
Г. Гейне умер в 1856 году. Смерть усилила
интерес к нему в русской литературе.
В 1857 году Ап. Майков дал много пере-
водов из «Книги песен». В 1858 году Ы. Ми-
хайлов выпустил целую книгу стихотворе-

ИЗВОЩИК. ИЗЛЕРУ.
479
ний из Гейне. Таким образом Некрасов,
пер;водя одно из стихотворений из «Книги
песен» (в оригинале оно начинается «Der
Abend kommt irezogeD»), платит дань общему
увлечению. Переводом своим поэт, пови-
димому, остался педоволен, но для нас ценна
одна особенность перевода. Русские пере-
водчики и тогда, и позже передавали немец-
кого поэта правильными размерами, напри-
мер, данное стихотворение М. Михайлов
(«Заря золотая погасла») и П. Вейнберг
(«Прохлады живительной полный») пере-
дают амФибрахием, что является отсту-
плением от ритма подлинника, где явный
перебой, и трехсложные стопы чередуются
с двухсложными. Ал. Блок первый стал
переводить Гейне, стараясь сохранить его
ритм. Совершенно неожиданно Некрасов
оказывается в этом отношении предшествен-
ником Блока».
К сожалению, стиль этих стихов до такой
степени далек от пекрасовского, что мы,
при всем уважении к авторитету И. Роза-
нова, не решаемся включить их в число
несомненных произведений Некрасова.
Нам кажется, что это перевод Аполлона
Григорьева.
Автограф хранится в архиве государствен-
ного Исторического Музея в Москве.
ИЗ ЗАПИСНОЙ КНИЖКИ. 516.
«ПОВОЕ ВРЕМЯ», 1876, ЖЛ1 22, S5, 96; 1878, А? 662;
«ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗАПИСКИ»*, 1878, 6, СТР. 401;
1879, 1, СТР. 63, 64 И СЛЕД.; «ЖИЗПЬ», 1898, 1,
СТР. 3; «ЗАВЕТЫ», 1913, 6, СТР. 62 П СЛЕД.
Как у всякого поэта, пишущего стихи
много лет, у Некрасова к концу жизни ско-
пились обширные запасы стихотворных
отрывков, которые, по разным причинам,
не были использованы им. Как умело он
черпал из этих старых запасов, видно
хотя бы по его песне «Скоро стану
добычею тленья», где он изображает свои
предсмертные муки при помощи давниш-
них стихов, написанных задолго до бо-
лезни! Он смотрел на все эти Фраг-
менты именно как на сырой материал, как
на подспорье в будущей работе. Но перед
смертью, сознавая, что ему уже не придется
обрабатывать этот сырой материал, он пору-
чил своей сестре переписать наиболее цен-
ное и передал Суворину для напечатання
в «Новом Времени» под непритязательным
заглавием «Из записной книжки». Всех
стихотворений было четырнадцать:
1. Автору «Анны Карениной». 2. Путе-
шественник. 3. Слезы и нервы. 4. Молодые
лошади. 5. На покосе. 6. Человек сороковых
годов. 7. Бунт. 8. К портрету Александра И.
9. К портрету ***. 10. Букинист и библио-
граФ. 11. Праздному. 12. Что нового?
13. Отрывок из ненаписанной поэмы «Без
роду, без племени». 14. Как празднуют трусу.
Суворин начал изредка печатать их на
столбцах «Нового Времени», сделав к ним
•такое примечание: «Нам передана «Запис-
ная книжка» одного из современных наших
поэтов, наполненная стихотворными замет-
ками и отрывками. Время от времени мы
будем делиться с читателями этими отрыв-
ками и заметками».
Из четырнадцати стихотворений Суворин
напечатал лишь десять (без имени автора), а
«Путешественник», «Бунт», «Что нового?»
и «Как празднуют трусу» йе могли быть
напечатаны по цензурным условиям и по-
явились в печати гораздо позднее (в 1898
и 1913 годах). Стихотворение «Праздному»
было напечатано без последней строФЫ,
запрещенной цензурой.
Когда Некрасов умер, его сестра обы-
ска ла среди его бумаг еще несколько стихо-
творных отрывков, которые, по собствен-
ному усмотрению, включила в «Записную
книжку». Этих отрывков было семь: 1) Ни
стыда, ни состраданья. 2) ЭпитаФия. 3) Он
не был злобен и коварен. 3) Скоро — при-
меты мои хороши. 5) Устал я, устал я
6) Всюду с музой проникающий и 7) По-
дражание Шиллеру.
Так и печаталась «Записная книжка» во
всех предыдущих собраниях стихотворений
Некрасова: девять стихотворений, внесен-
ных туда самим автором (эпиграмма на Льва
Толстого была опущена) и семь стихотво-
рений, прибавленных сестрою поэта.
В настоящем издании мы присоединяем
к этому отделу четыре стихотворения, за-
прещенные цензурой, эпиграмму на Тол-
стого и те отрывки, которые сестра поэта,
по техническим причинам, не'успела при-
соединить к остальным: «Но, любя, свое
сердце готовь», «Спрашивал я у людей»,
а также один отрывок из дневника Некра-
сова: «Он не был «злобен и коварен» (вполне
подходящий к этому жанру) и еще один
нецензурный отрывок: «За желанье свободы
народу», который сестра поэта сообщила
С. И. Пономареву «не для печати».
Таким образом, в «Записной книжке»,
вместо прежних четырнадцати, оказалось
двадцать пять стихотворений. Из них три
стихотворения сообщены В. Евгеньевым,
который напечатал их в статье (.(.Предсмерт-
ные думы Некрасова», хотя, как мы знаем,
многие из них написаны задолго до смерти
поэта: «Человек сороковых годов» написан
за десять лет, «Как празднуют трусу»
(вчерне) — за семь лет, а «Бунт» — за де-
вятнадцать лет! «Путешественник»
и «На покосе» тоже написаны раньше —
в 1874 году. Мы печатаем указанные сти-
хотворения под соответственными годами.
Полагаем также, что «Слезы и нервы» на-
писаны значительно раньше 1876 года, так
как по сюжету и лирическому тону они отно-
сятся к концу шестидесятых годов.
ИЗЛЕРУ. 424.
«СОВРЕМЕННИК», 1850, 8, СТР. 178.
Ив. Ив. Излер — ресторатор и антрепренер4
в Петербурге, содержатель минеральных
вод. Стихотворение извлечено из шуточной
повести А. В. Дружинина «Сентиментальное
путешествие Ивана Чернокнижникова по
петербургским дачам» (см. примечание
к стих. «Дружинину»),

ПРИМЕЧАНИЯ
По свидетельству Пономарева, стихи, вхо-
дящие в состав этой повести, написаны
Некрасовым («Стихотворения» Н. А. Не-
красова. П. 1879, IV, стр. С1Х). Мы пола-
гаем, что это не совсем верно, что в писа-
нии этих стихов принимали участие и Лон-
гинов, и Панаев, и другие. Тот литературный
«трюкизм», который проявился, например,
в «Опыте прейс-куранта», совершенно чужд
некрасовскому юмору и свойствен больше
всего Дружинину, находившемуся под влия-
нием англичан. Всех этих стихотворений
семь: 1) Несчастный день, 2) Опыт прейс-
куранта в стихах, 3) Послание трех джен-
тльменов,. 4) Дача, 5) Опыт девятилетней
музы, 6) Другу Копернаумову и 7) Излеру.
Из них только седьмое наверняка принад-
лежит Некрасову, так как черновой авто-
граф этого стихотворения сохранился в бу-
магах А. Я. Панаевой.
И СКУЧНО, И ГРУСТНО. 545.
•ЛИТЕРАТУРНАЯ ГАЗЕТА», 1844, СТР. 803.
Пародия на стихотворение Лермонтова
«И скучно, и* грустно, и некому руку по-
дать». Появилась б Фельетоне Некрасова
«Преферанс и солнце» и перепечатана в аль-
манахе «Первое Апреля» без подписи автора.
ИСТИННАЯ МУДРОСТЬ. 576.
'МЕЧТЫ И ЗВУКИ*. П. 1840, СТР. 11.
Через тридцать лет после появления этих
полу-детских стихов, Н. С. Лесков восполь-
зовался ими, чтобы уязвить ненавистного
ему Некрасова. Рассказывая в 1871 году био-
граФию «раскаявшегося» революционера
Артура Бенни, Лесков сообщал, будто Бенни
«переварить не мог» книги Некрасова
«Мечты и звуки» и особенно возмущался
такими стихами:
От жажды знанья плод не сладок 1
О, не кичись, средь гордых дум,
Толпой бессмысленных загадок,
Иудрец: без бога прах твой ум!
(«Загадочный человек». Полное собра-
ние сочинений Н. С. Лескова. П.
1897, 8, стр. 104).
Косвенный ответ Лескову дал Г. 3. Ели-
сеев (тоже задетый Лесковым). Елисеев ука-
зал, что стихотворение «Истинная мудрость»
и по внутреннему содержанию, и по стиху —
чистое подражание Ломоносову; даже дока-
зательства бессилия человеческого ума взяты
из той же книги Иова, из которой они за-
имствованы Ломоносовым в одной его оде
(«Отечественные Записки», 1878, 3, аВну-
треннее обозрение», стр. 130).
КАК ОПАСНО ПРЕДАВАТЬСЯ
ЧЕСТОЛЮБИВЫМ СНАМ. 421.
«ПЕРВОЕ АПРЕЛЯ». П., 1846, СТР. 81,
Под этим заглавием Некрасовым совместно
с Достоевским написана шуточная повесть
для альманаха «Зубоскал», запрещенного
цензурой до выхода в свет. Подзаголовок
повести таков: «Фарс совершенно-неправдо-
подобный, в стихах, с примесью прозы.
Соч. гг. Пружинина, Зубоскалова, Бело-
пяткина и К0». Так как в этом Фарсе
стихи чередуются с прозой, нам пришлось
вкратце пересказывать прозу своими сло-
вами, дабы читателю стали понятны стихи.
О том, как был разыскан этот Фарс, см.
«Речь», 1914, 16 апреля; «Жизнь Искус-
ства», 1922, 4. Отрывок «Они молчали
оба» до сих пор приписывали И. Панаеву,
и он был включаем в собраиие его сочине-
ний (П. 1889, V, стр. 39).
КАК ПРАЗДЦУЮТ ТРУСУ. 51в.
«ЖИЗНЬ», 1898, 1, СТР. 5.
В «Жизни» напечатано с оригинала, напи-
санного рукою поэта и хранившегося в бу-
магах сенатора В. И. Лихачева. Дата:
апрель, 1876.
Недавно нам удалось найти черновой авто-
граф этого стихотворения — на оборотной
стороне того листа, где набросок «Дедушки
Мазая» (Л). Отсюда следует, что первона-
чальный текст этого стихотворения отно-
сится к 1870 году. Там заглавия нет. Стихо-
творение начинается так:
Нашей деревнею мы проезжала,
Где я родился и взрос.
После строк «Бедной отчизны моей» были
такие стихи:
Эти избенки, соломою крытые,
Кажется, скоро падут.
Эти клячонки, бесчисленно битые,
Мало кормимые, еле бредут... (Л)
КАРП ПАНТЕЛЕИЧ И СТЕПАНИДА
КОНДРАТЬЕВНА. 419.
«ЛИТЕРАТУРНАЯ ГАЗЕТА», 1843, JW 4, СТР. 69.
В начале 1844 года в Петербурге вышла
индийская повесть Жуковского «Наль и Да-
маянти». Все журпалы встретили ее боль-
шими хвалами. Некрасов дал о ней востор-
женный отзыв, но, стремясь к снижению
высоких поэтических Форм, поместил через
год очень едкую пародию на это произве-
дение Жуковского, заменив Наля — Карпом,
а Дамаянти — Степанидой.
КАТЕРИНА. 128.
«СТИХОТВОРЕНИЯ II. НЕКРАСОВА». П. 1869, IV,
СТР. 178.
Среди бумаг поэта сохранились только
три строки чернового автографа (И):
Постучусь ж к Феде [как полягут спать] поздним
вечерком,
Выдем за деревню [с Федей мы гулять] в хлебах
пропадем,
Выплачу д душу милому дружку...
К ЖЕСТОКОДУШНОЙ. 4!3.
«ПАНТЕОН», 1840, 9, СТР. 80.
Начало большого послания, якобы сочи-
ненного семинаристом Иваном Грибовни-
ковым (героем некрасовского рассказа, «Без-
вести пропавший пиита»).

И СКУЧНО, И ГРУСТНО. КОЛЫБЕЛЬНАЯ ПЕСНЯ.
4.81
«К НЕЙ!!!!!» 595.
«ПАНТЕОН», 1840, 10, СТР. 57.
Стихотворение подписано Иван Гри-
б о в п и к о в. Этот И вап Грибовников оыл
изображен Некрасовым в предыдущей книге
«Пантеона» в рассказе «Без-вести пропавший
пиита» за подписью Н. А. II е р в п е л ь-
ский. Пиита приехал в Петербург искать
славы и богатства на литературном поприще,
но, увидев, что петербургские писатели
живут в пищете и позоре, убожал, неиз-
вестно куда, оставив автору тетрадь своих
стихов. Послание «К ней!!!!!» есть якобы
образец его творчества. Редакция «Пан-
теона» снабдила послание таким примеча-
нием: «Помещаем это оригинальное стихо-
творение для того только, чтоб утешить
друга нашего, И. А. Иорепельского: Гри-
бовников— без-вести пропавший пиита —
отыскался».
КНЯГИНЯ. 43.
«СОВРЕМЕННИК», 1836, 4, СТР. 289.
Стихотворение изображает известную
великосветскую красавицу, графиню Але-
ксандру Кирилловну Воронцову-Дашкову
(1818 —1856). Говоря в конце стихотворения
о «небрежных строФах русского поэта»,
Некрасов разумеет стихотворение Лермон-
това «К портрету гр. А. К. Воронцовой-
Дашковой» —
Как мальчик кудрявый, резва,
Нарядна, как бабочка летом.
Судьба этой женщины сложилась весьма
несчастливо: изображенное в поэме Некра-
сова,, близко к действительности. Александр
Дюма в своей книге о России («Impressions
de voyage en Russie», Paris, 1859, pp. 150 —
153) счел своим долгом вступиться за честь
Француза, изображенного в этих стихах.
«Г-жа Воронцова д'Ашкова [sic], — писал
Александр Дюма, —вышла во Франции за-
муж за господина, который по своему обще-
ственному положению стоял нисколько не
ниже ее, и обладал состоянием, превыша-
вшим ее состояние». В той же книге Дюма
перевел эту поэму на Французский язык;
муж граФИНИ, прочтя перевод, почувствовал
себя оскорбленным и, по рассказу Панаевой,
вызвал Некрасова на дуэль, которая не со-
стоялась лишь благодаря своевременному
вмешательству друзей («Воспоминания
Авдотьи Панаевой», Л. 1927, стр. 322—-330).
В «Современнике» «Княгипя» была напе-
чатана с таким предисловием:
В век Екатерины —и никак не ближе —
Началась в России, кончилась в Париже
Вот какая притча: старое преданье
Мы теперь расскажем внукам в назиданье.
Барыня большая, русская княгиня
Нашей новой притчи будет героиня.
В вышедшем через два месяца издании
стихотворений Некрасова (1856) «Княгиня»
напечатана без этих вступительных строк,
несомненно вызванных цензурными требо-
ваниями.
Стихотворения Н. А. Некрасова
КОГДА ГОРИТ В ТВОЕЙ КРОВИ. 424.
«СОВРЕМЕННИК», 1843, 12, СТР. 324.
Напечатано в романе Н. Некрасова
и Н. Сташщкого (А. Я. Панаевой) «Три
страны света». Там изображен такой эпизод:
к бедному юноше Каютину пристает с на-
зойливыми ласками некая молодая помещица,
только что вышедшая замуж за дряхлого
старца. Чтобы отделаться от нее, он читает
ей эти стихи. «Но он жестоко ошибся,—
говорится в романе. — Стихи, которым и
сам он не верил, произвели совсем другое
действие на его даму. Она кинулась к нему
на шею и страстно простонала:
— Убежим! я твоя!
Каютин^побледнел. Он внутренно прокли-
нал и свой план, и нелепые стихи...»
Нет сомнения, что эти стихи написаны
Некрасовым отнюдь не для введения в ро-
ман. Но так как в ту эпоху цензурного
террора не было возможности провести их
в печать, он и вставил их в одну из глав
романа, обозвав (ради цензуры!) нелепыми.
Впрочем, хитрость удалась ему только на-
половину, так как в строке о «свободном
союзе» цензура выбросила слово свобод-
н ы и.
КОГДА ИЗ МРАКА ЗАБЛУЖДЕНЬЯ. 5.
«ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗАПИСКИ», 1846, 3, СТР. 403.
Первоначально, вместо стихов:
Верь: а внимал не без участья,
Я жадно каждый звук ловш ...
было напечатано:
Мне луч божественный участья
Весь темный путь твой осветил.
Так печаталась 30 лет во всех изданиях
стихотворений Некрасова, выходивших при
жизни пЪэта. Лишь в посмертном издании
1879 г. стихотворение было напечатано.
в новой редакции.
КОГДА С ТОБОЙ - НЕТ МЕРЫ
СЧАСТЬЮ. 424
«СОВРЕМЕННИК», 1843, 10, СТР. SU5.
Напечатано в романе Н. Некрасова
и Н. Станицкого (А. Я. Панаевой; «Три
страны сьета». В романе эти стихи декла-
мирует мрачный господин, влюбленный
в одну голубоглазую швейку. Он пригласил
ее в кондитерскую, у^гтил всевозможными
сладостями, а потом упа.? на колени и вос-
кликнул:
Когда с тобой, — нет меры счастью. •.
и т. д.
Кончив декламировать, «оп посмотрел на
нее долгим пристальным взглядом. По ще-
кам ее медленно катились слезы».
КОЛЫБЕЛЬНАЯ ПЕСНЯ. 3.
«ПЕТЕРБУРГСКИЙ СБОРНИК», П. 1340, СТР. 510,
По поводу этого стихотворения шэоф.
С. П. Шевырев восклицал: «Что я? Что со
мною? Где я был? Что читал? Где »т*
31

482
ПРИМЕЧАНИЯ
сочиняют? В Пекине? На островах Сандви-
чевых?» («Москвитянин», 1846, 2, стр. 184).
«Мы желали бы знать, — негодовал
П. А. Плетнев, — для кого все это печа-
тается! Ужели есть жалкие читатели, кото-
рым понравится собрание столь грязных
исчадий праздности? Это последняя ступепь,
до которой могла упасть в литературе шутка,
если только не преступление называть шут-
кою то, чего нельзя назвать публично соб-
ственным именем» («Современник», 1846,
42, стр. 218).
«Москвитянин» и в 1848, и в 1851 году
поминал «Колыбельную песню», как высшее
проявление цинизма (1848, 12, стр. 185;
1851, 5, стр. 276).
13 Февраля 1846 года начальник третьего
отделения граФ А. Ф. Орлов жаловался на
«Колыбельную песню» министру народного
просвещения Уварову: «Сочинение подоб-
ного рода, — писал Орлов, — по предосуди-
тельному своему содержанию не должно бы
одобряться к печатанию...»
Уваров велел объявить выговор цензору.
Но попечитель петербургского учебного
округа граф Мусин-Пушкин поспешил до-
вести до сведения министра, что «Колы-
бельная песня» пропущена в печать с раз-
решения его, Мусина-Пушкина. «Мне каза-
лось, •— говорил он, — что в ней осмеивается
порок, * распространяющийся, к несчастию,
в России и на искоренение которого нет
другого средства, как нравственный бич».
Поэтому он отнес к самому себе выговор
министра («Русская Старина», 1903, D,
стр. 382).
В том же году Некрасова призывал к себе
Дубельт «и много кричал, как он смеет на-
падать на чиновников и дворян» (А. И. Шу-
берт, «Моя жизнь», П. 1911, стр. XLVIII).
Весною 1848 года Фаддей Булгарин пред-
ставил в третье отделение донос, где между
прочим писал, имея в виду «Колыбельную
песню>, «В дороге» и другие стихотворения
Некрасова: «Некрасов самый отчаянный
коммунист: стоит прочесть стихи его и прозу
в С.-Петербургском Альманахе, чтоб удосто-
вериться в этом. Он страшно вопиет
в пользу революции» («Былое», 1906, 10,
стр. 283).
26 декабря того же года Булгарин уко-
ризненно выговаривал цензору А. Л. Кры-
лову: «Даже Некрасов великий муж у вас,
и вы пропустили ему в СПБ. Альманахе
«Колыбель..ую песню», которую мать якобы
поет при колыбели младенца:
Спи, подлец, покуда честный
и проч.
«Не нарушение ли это всех священных
чувств, не насмешка ли над природою
я человечеством?» («Голос Минувшего»,
1913, 4, стр. 225).
Когда же «Колыбельную песню» перепе-
чатал в 1851 году «Москвитянин», министр
народного просвещения писал в московскую
цензуру: «Цензор Ржевский не мог не заме-
тить крайней неприличности содержания
и выражений упомянутого стихотворения
и потому, при нынешних, еще более строгих
требованиях, цензор никак не должен был
допустить оного к печати» (Барсуков,
«Жизнь и труды М. П. Погодина», П. 181)7,
XJ, стр. 389).
Редактор посмертного издания «Стихо-
творений Н. А. Некрасова» наивно замечает:
«Сам Некрасов различно относился к этой
пьесе: поместив ее в первом издании своих
стихотворений, он потом ее выбрасывает
в трех следующих изданиях, снова вводит
в пятое издание» (т. IV, стр. X).
Дело здесь не в прихотях поэта, а в усмо-
трениях цензуры, которая последовательно
запрещала «Колыбельную песню» при каж-
дом новом издании стихотворений Некра-
сова, — и в 1860, и в 1863, и в 1864 годах.
В 1864 году, при новых цензурных по-
рядках, дело о «Колыбельной песне» дошло
до цензурного комитета, но комитет запре-
тил ее, так как в ней заключается «едкая
ирония на судьбу чиновников: гнуть сшшу,
«ползти ужом до хорошего местечка, красть,
потом купить дом и сделаться русским дво-
рянином» («Книга и Революция» 19*21,
2(14), стр. 45).
Лишь в 1868 году «Колыбельная песня»
могла снова появиться в печати, — через
22 года после того, как она была написана!
КОМИССАРОВУ. 431.
«СОВРЕМЕННИК», 1866, 4, СТР. 246.
О. И. Комиссаров, «мастеровой из костром-
ских крестьян», в апреле 1866 года был
объявлен спасителем царя Александра II.
Считалось, что он будто бы ударил по
руке Каракозова, стрелявшего в царя из
пистолета. Александр II даровал Комис-
сарову дворянское звание, и этот ничт< к-
ный пьянчуга надолго сделался предмет >м
патриотических, казенных восторгов. О его
«подвиге» было напечатано множество бро-
шюр и листовок под такими характерными
заглавиями:
«Ура! Царь батюшка! Ура! Русский па-
род! Ура! Мужичок-костромич, теперешний
дворянин!»
«Ура! Жизнь за царя! Провидениебожие
спасло жизнь государя императора рукою
простого крестьянина Осипа Ивановича
Комиссарова!»
«Слава всевышнему богу! С нами бог!
Спасший драгоценную жизнь государя импе-
ратора, Осип Иванович Комиссаров, кре-
стьянин Костромской губернии, а ныне
дворянин, которому бог помог спасти жизнь
государя императора 4 апреля 1866 года у
Летнего Сада» («Сборник сведений по
книжно-лит. делу за 1866 год», JVL 1867,
стр. 64 — 74).
Целый месяц Комиссарова чествовали
всевозможные организации и общества.
В субботу 9 апреля его чествовал Англий-
ский клуб. На торжестве присутствовало
330 человек, в том числе и Некрасов. Под
влиянием свирепствовавшего в то время
террора, он сказал Комиссарову стихотвор-
пыи привет, надеясь таким путем спасти
свой журнал «Современник», при чем, как

КОМИССАРОВУ. -
КОМУ НА РУСИ ЖИТЬ ХОРОШО.
483
мы указывали, это стихотворение является
точным пересказом тогдашних газетных пе-
редовиц (см. нашу книгу «Некрасов», Л. 1926,
стр. 34 — 37).
На был; х товарищей Некрасова его
стихи произвели очень тяжелое впечатле-
ние. Сохранился рассказ о том, что, когда
их прочитал сосланный в якутскую тайгу
Чернышевский, книга выскользнула у него
из рук, он встал и со слезами на глазах
ушел к себе. Это был единственный раз,
когда Чернышевский заплакал при посто-
ронних (Вл. Короленко, «Отошедшие», П.
1910, стр. 59 — 60).
КОМУ НА РУСИ ЖИТЬ ХОРОШО. 226.
«СОПЛЕМЕННИК», 1866, 1, СТР. 8; «ОТЕЧЕСТВЕН-
НЫЕ ЗА U ИСК И», 1869, 1, СТР. 567 ; 1870, 2, СТР.
363; 1873, 3, СТР. 52; 1874, 1, СТР. 5.
Некоторые образы этой поэмы возникли
у Некрасова еще в пятидесятых годах. Не-
датю мы познакомились с черновой руко-
писью его неизданной повести «Тонкий че-
ловек», относящейся к 1853 году. В повести
между прочим описано, как некий крестья-
нип Потанин мудро управляет имением Адов-
щиной. В этом Поташше нельзя не узнать
того праведного бурмистра Ермила Гирина,
который в поэме «Кому на Руси жить хо-
рошо» столь же мудро управляет обшир-
ной вотчиной князя Юрлова. Вотчина в по-
эме тоже называется Адовщина. Сравнивая
повесть с поэмой, мы находим в иных ме-
стах почти буквальные совпадения текста.
В поэме, например, мы читаем:
— Каким же колдовством
Мужик над всей округою
Такую силу взял?
— Не колдовством, а правдою!
(Гл. IV).
В повести:
«— Что жь, он колдовство какое знает,
по-твоему? Простой мужик... а получше
немца управляет!.. Чем он вам так стра-
шен?
«— Чем страшен ? Правдой страшен! —
резко сказал ямщик.— Да правдой же и
люб!»
В повести, как и в поэме, родственник бур-
мистра попадает по рекрутскому набору
в солдаты, но в поэме бурмистр, несмотря
на всю свою доблесть, кривит душой ради
спасения родни, а в повести он остается
верен своему гражданскому долгу — и, по-
коряясь закону, жертвует родственником.
Слово Адовщина в повести толкуется так:
«Вишь ты, раскольников у них много. Ну
спокон веку так и прозвали адовщина да
адовщина не мрущая». В подстрочном при-
мечании к повести Некрасов сообщает, что
праведный Потанин списан им с натуры:
поэт видел такого бурмистра в одном из
уездов Владимирской губернии.
Юрий Тынянов указал нам, что история
с покупкой мельницы тоже основана на
подлинном Факте: в «Отчете о современном
положении раскола» П. И. Мельников-Печер-
ский еще в 1853 году описал, как богатый
нижегородский раскольник Бугров за пол-
часа до переторжки о каких-то казенных
подрядах «опрометью бросается на нижний
базар и там, сказав торговцам: «Братцы
давайте денег скорее», снял перед ними
свой малахай. Через четверть часа в ма-
лахай было накидано 20 000 рублей сереб-
ром, с которыми Бугров поспел на пере-
торжку во-время, и поставка осталась за
ним».
Впоследствии Мельников изобразил Бу*^
грова в повести «В лесах» под именем:
Потапа Чапурина — и рассказал тот же
случай в первый главе этой повести. На
между Гириным и Чапуриным огромная раз-
ница : один—крестьянин-интеллигент, «друг
народа», а другой — богатый спекулянт.
Сюжет «Последыша» тоже заимствован.
Некрасовым из действительной жизни. Не*
что подобное было в селе Шуколове, Дми-
тровского уезда, Московской губернии.
В 1861 году владелица этого села долго
скрывала от своего мужа, разбитого пара-
личом, Факт освобождения крестьян. Жи-
вший в той местности декабрист А. В. Под-
жио писал об этом диковинном случае,
так:
«Во избежание вторичного окончатель-
ного паралича, она [помещица] скрывает от
него [от своего мужа] случайную эманси-
пацию [т.*е. освобождение крестьян], и еже-
дневно счастливый еще помещик отдает
попрежнему приказания старосте: «завтра—
сгон, собрать баранов, баб не спускать» и пр.»
(Н. А. Белоголовый, «Воспоминания и дру-
гие статьи», М. 1897, стр. 111). Мы не сом-
неваемся, что Н. А. Белоголовый, которому
было адресовано это письмо декабриста, рас-
сказал о нем Некрасову, и на основе этого
письма вырос весь Некрасовский «После-
дыш». Вьтрос очень быстро, так как Некра-
сов познакомился с Белоголовым лишь в
1872 году, а «Последыш» напечатан год
спустя.
Сюжет для стихов «Про холопа пример-
ного» дан Некрасову известным юристом
А. Ф. Кони летом 1873 года. Кони рассказал;
поэту действительный случай, происшед-
ший в Рязанской губернии: сын барского»
кучера хотел жениться, но барин не позво-
лил, так как невеста приглянулась ему са-
мому. Парень выругал помещика и был от-
дан в солдаты. Чтобы отомстить барину,
старый кучер повесился у него на глазах
в овраге, называемом «Чортово Городище»
(А. Ф. Кони, «Некрасов и Достоевский»,
П. 1921, стр. 16 — 23).
Но, конечно, главными источниками поэмы
Некрасова являются материалы великорус-
ского Фольклора, 1) извлеченные им из
сборников Афанасьева, Барсова, Шейна*
Даля и Рыбникова; 2) лично собранные
им в деревнях Ярославской, Костромской
и Новгородской губерний.
Влияние книжных источников особенно
заметно в «Прологе» и в «Крестьянке».
Например, такие два стиха:
Я личиком разгарчива,
А матушка догадлива —

484
ПРИМЕЧАНИЯ
есть сводка двух записей Шейна:
1
Моя матушка догадливая,
Приду домой, догадается,
Отчего лицо разгорается.
Мое личико разгарчивое,
Свекровь матушка догадается,
С чего лицо разгорается.
(«Русские народные песни», М. 1870, стр. 205 и 336).
Описание гороха в прологе к «Кресть-
янке» взято Некрасовым у Шейна и Даля.
У Шейна же заимствована песня «Спится
мне, младенькой, дремлется». Некрасов по-
чти без изменений ввел эту песню в поэму.
Даже такой эпизод, как медицинское вскры-
тие умершего Демушки, — и тот основан
Некрасовым на одном из «Плачей», приво-
димых у Барсова:
Приедут как судьи неправосудный,
Будут патрошить надежную головушку,
По частям резать по мелкиим вусочикам;
Как распорют его грудь да эту белую,
Как повынут то сердечушво ретливов...
Как приедут дохтура да славны лекари,
Попроси да бедна добрыих ты людушек,
Своих.сельских проси бедна начальничков,
Писарев прося победна хитромудрыих,
Штоб вступились по победной головушке,
Уговорили бы дохтуров да оны лекарей,
Задарили-б золотой казной бесчетиой,
Штобы белой его груди не пороли,
Штоб сердечушка его не вынимали,
Штобы придали ко матушке сырой земле
Телеса то бы его да без терзанья..
(«Причитанья северного края», М. 1872, стр. 249).
Иногда поэт сам указывает, у какого
собирателя заимствован им материал для
стихов. К одному месту «Крестьянки» в чер-
новом автографе приписка: «Примета: в ве-
ликий четверток скотину хлыщут вереском,
чтоб не лягалась» (Даль, «Пословицы»,
стр. 1006).
Целые страницы выписок из Даля и Рыб-
никова сохранились среди черновиков этой
поэмы:
Есть у бога топоры
Да лежат до поры*..
Девушки, враснопевушки...
и т. д.
По, конечно, основным материалом поэмы
является та колоссальная коллекция народ-
ных поговорок, прибауток, рассказов и пе-
сен, которую сам Некрасов собирал всю
свою жизнь в среде великорусского кре-
стьянства. На полях его рукописей мы по-
стоянно находим записи всевозмежпых дере-
венских речений, подслушанных им у кре-
стьян:
— О чем сухотишься?
— Заяц сер, как онуча.
— Ешь г.... да не капь. Возьми ложечку
и ешь понемножечку!
— Сколько ни плачь, а все слез останется.
— Синегузин — ЗГщенгаузен.
— Подбегало-мученик и т. д.
Недаром после смерти Некрасова Глеб
Успенский сообщил с его слов, что в эту
народную поэму он намеревался ввести
все сведения о русском крестьянстве, нако-
пленные им по словеч»ку в течение
двадцати лет («Пчела», 1878, приложение
к № 2).
Поэма начата вскоре после «освобожде-
ния» крестьян, когда те надежды, которые
издавна возлагались на эту реформу ради-
кальпыми разночинцами и либеральным дво-
рянством, потерпели окончательный крах.
Некрасов хотел показать, что и в новой,
якооы раскрепощенной России все попреж-
нему остались несчастны. Только оглушив
себя водкой, эти несчастные могут забыть
выпавшие па их долю страдания.
Таков был первый замысел этой поэ^ы.
Но поэма писалась долго; на смену обличи-
тельной эпохе шестидесятых годов пришли
семидесятые годы, — годы народничества,
народовольства, интеллигентского хождения
в народ. Под влиянием новых идей,
охвативших тогдашнюю разночшшо-ради-
кальную молодежь, Некрасов придал своей
пээме другое содержание и замы-
слил превратить ее в апоФеоз народолюби-
вых юношей, отдающих свою душу на слу-
жение благу народному. Вот где истинное
счастье: в служении народу, в слиянии
. с народом, — такова была новая тема
поэмы, сложившаяся в уме у Некрасова, по
мере того как поэма приближалась к концу.
Дать этой идее воплощение стало его пред-
смертной мечтой. Судя по черновым наброс-
кам, оп намеревался в дальнейших частях
поэмы сделать центральной Фигурой юношу
Григория Добросклонова, отдающего всю
жизнь на служение любимой Вахлачине.
Некоторые критики, руководствуясь, глав-
ным образом, созвучием имен, хотели видеть
в Добросклонове — Добролюбова, но это
едва ли верно: типический представитель
шестидесятых годов, Добролюбов имел мало
общего с той идеологией народничества,
которая ОФормилась гораздо позднее и вы-
разителем которой является Григорий Добро-
склонов. Скорее можно думать, что в основу
этого образа легла биография Александра
ПрокоФьевича Щапова, который тоже был
сыном сельского дьякона, тоже отдал все
свои силы -народу и тоже был сослан в Си-
бирь. В то самое время, когда Йекрасов
принимался за работу над «Пиром», Щапов
скончался, и в «Отечественных Записках»
ему была посвящена сочувственная статья
Елисеева (1875, 5).
Этому-то Грише Добросклонову, разно-
чинцу семидесятых годов, и суждено было,
по мысли Некрасова, счастье любовного
слияния с народом. Об этом ясно говорится
в заключительных строках поэмы. В одном
из черновых набросков эта мысль выражена
еще определеннее:
Если б внали - ведали, что творилось с Гришею,
Были б наши странники под родною
крышею.
Уть нашли б счастливого в этуночку
ч у д я у ю,
В ночь одну, не более. Грише долю трудную
Жизнь-Судьба готовила. • •

КОМУ НА РУСИ ЖИТЬ ХОРОШО.
485
То-есть странники, давшие зарок не воз-
вращаться, покуда они не найдут счастливо-
го, могли бы вернуться домой, если бы уви-
дели Гришу в ту минуту, когда он пел гимн
русскому народу, так как Гриша и был тот
счастливец, которого они так долго искали.
Таковы две разные тенденции,
два разных ответа на поставленный поэмой
вопрос. Вторая тенденция нашла свое вы-
ражение только в заключительной части, на-
писанпой в 1876 году. Когда старая захо-
лустная учительница А» Малоземова сооб-
щила в ту пору Некрасову, что, служа
народу, она испытывает великое счастье,
умирающий Некрасов ответил ей в крат-
ком письме:
«Счастье, о котором вы говорите, соста-
вило бы предмет продолжения моей поэмы»
(«День», 1913 г., Л 292).
Но вначале идея поэмы была, повторяем,
иная.
Согласно первоначальному плану, кре-
стьяне, ищущие в России счастливцев, дол-
жны были допросить чиновника, купца, ми-
нистра и царя. Из черновых пабросков Не-
красова мы знаем, что чиновника он хотел
представить в лице исправника, приехавшего
на реку Шексну для дознапия о сибир-
ской язве. После того как из разговора
с исправником крестьяне убеждаются, что
и чиновничья жизнь не сладкая, они идут
в Петербург искать доступа —
К вельможному боярину
Министру государеву...
В окрестностях Петербурга они неожи-
данно встречают царя: царь выехал на
охоту. Крестьяне попадают в число загон-
щиков, принимают участие в облаве на
зверя и ждут сличая поговорить с царем:
Глядели, любовалися
II с умиленьем думали:
«Дойдем и до тебя!»
Разговор с мипистром и царем убеждает
крестьян, что счастья не знает ни тот, ни
другой. ,
Странпики идут к купцу. О купце до
нас дошла одна только запись Некрасова:
«Купец умирает. Когда ему плохо,
выдает по 3 копейки на нищего, когда [бо-
лезнь] поотпустит, по I1/* [копейки]».
О чиновнике сохранилось больше.
Некрасов хотел показать его в обстановке
мрачного народного бедствия.
«Но бечевнику бродят полуживые ло-
шади, тут же валяются мертвые. По реке
плывут лошадиные трупы. Ночь. По бере-
гам местами разложены костры, у которых
видны Фигуры судорабочих. Слышится
песня:
На правом берегу поют:
Жена к реке,
А муж за пей.
«Куда идешь?»
— Портки стирать.
•Оортки стирать?
А где ;кь они?
Долишься —
А детки-то».
На левом берегу поют:
В руке топор,
В другой вожжа.
«Куда идешь?»
— Тебе на что?
Жена глядит
И в ноженьки:
«Голубчик муж,
Не вешайся».
«Это песня, — пишет Некрасов, — из но-
вой главы «Кому на Руси жить хорошо»,
которую я собираюсь писать. Действующие
лица — семь мужиков, сторож, ветеринар-
ный врач, на пикете ОФицер путей сообще-
ния, посланный своим пачальством для до-
знания о сибирской язве, и наконец исправ-
ник. После сцены сибирской язвы, под
утро, среди этой обстановки,— вопрос кре-
стьян к исправнику, рассказ его, которым
я покапчиваю с мужиком, который утвер-
ждал, что счастлив ч и н о в н и к». *
Эта новая глава должна была называться
«Смертушка».
Другой набросок, относящийся к этой
главе: «Подготовка для спб[ирской] язвы —
голод. Весной тифы от недостатка] пищи;
лихарадки при разлитии вод. В Белозерье
бурлаки приходят на заработки; работы
нет... застой судов, ждут, мрут массами: по-
дождав, отправляются с тифом в Архан-
гельскую] губер[нпю] обратно. Идут боль-
ных целые партии, изнурены: далеко ли?—
Верст 40...» «На баржах 3, 4 креста: по-
коипик. Везут до 1-го погоста...» «(Велья-
шева, ее муж, от них сведения о голоде)».
Сюда же должно быть относится и отры-
вок «Умрет жена у пахаря», напечатанный
на стр. 314.
Вообще, сохранилось не мало записей,
относящихся к этой поэме. Вот некоторые
из них:
«Видно, сорочьи яйца ел (признак боль-
шой памяти)».
«Не давая пахать оттягиваемой земли,
крестьяне ложились в борозды, где должна
была проходить соха».
«Еще старик, говорящий правду всем — и
начальству. Его везут в острог, он и тут не
сдается; крестьяне поражены, но сами же
снаряжают подводу. Речи странника: близко
пришествие антихриста; исправник и пр.
слуги его, Фарисеи и мытари...» (1J).
Этот старик, старовер Кропилышков, изо-
бражен Некрасовым в «Пире на весь мир»
(стр. 302).
Другая прозаическая запись: «Как му-
жики распоряжались с шпионами из своих.
Мне рассказывали о крестьянине-шпионе,
который возбудил подозрение в мужиках
тем, что, ничего не делая, одевался щего-
лем и всегда имел деньги,—вот они добра-
лись, откуда... И сообразив, что это за
птица, заманили его в лес и избили. Му-
жик-шпион убрался из своей деревни, но
всюду, где он ни появлялся, его били по
наказу. Помнится, что история эта кончи-
лась трагически» (Я). Эта запись послу-
жила Некрасову для стихов о Егорке Шу-
тове (стр. 307). Впоследствии сестра Некра-
сова сообщила, что поэт слышал этот рас-
сказ в 1874 году в селе Карабихе, Ярослав-
ской губерпии, от исправника или акциз-
ного чиновника (письмо А. А. Буткв-
вич к С. И. Пономареву от 13 декабря
1878 года) (А).
* Над главой о Шексне Некрасов начал работать
впачительно раньше. Еще летом 1873 года он писал
из-за границы своему другу Кракову: «Желал бы иметь
от тебя if Диедлу материалы для Шексны».

И6
ПРИМЕЧАНИЯ
Дата написания этой поэмы до сих пор
яе установлена томло. Н. Г. Потанин со-
общает, будто Некрасов писал ее осенью
1860 года («Исторический Вестник», 1905,
% стр. 469). Но это неверно, потому что
первые же части поэмы изображают раскре-
пощенную Русь и могли быть написаны не
раньше 1861 года. Гораздо более прав
'Ч. Ветрипскил, датирующий начальные
главы поэмы 1863 годом; эта дата подтвер-
ждается тем, что в одном из первых вариан-
тов «Помещика» есть такие строки:
Да мелкие чиновники,
Да глупые посредники,
Да полячишки ссыльные...
О «ссыльных полячишках» Некрасов мог
писать никак не раньше 1863 года («Рус-
ские Ведомости», 1913, № 296).
Но так как в 1863 году Некрасов тру-
дился над созданием обширной поэмы «Мо-
роз. Красный нос», то вернее всего будет
сказать, что он начал «Кому на Руси жить
хорошо» лишь в 1864 или 1865 году, тем
более, что под одним из вариантов «Поме-
щика» есть авторская помета: 1865 год.
Остальные даты таковы: «Последыш» —
1872, «Крестьянка»—1873. Песни, входящие
« состав «Пира на весь мир» — 1873 — 1876.
«Пир на весь мир» —1876.
Даты некоторых глав «Крестьянки» точно
указаны автором.
«Пролог». Висбаден, 17/29 июля 1873 г.
«Демушка». Висбаден, июль.
«Бабья притча». Диепп, июль—август.
«Волчица». Диепп, 3 — 4 августа. (И),
«Пир на весь мир» посвящен лейб-медику
профессору Сергею Петровичу Боткину, под
наблюдением которого больной Некрасов
находился в Крыму, когда писал эту часть
поэмы.
Так как в ту пору во всей России сви-
репствовали страшные пожары, уничто-
жавшие села и целые города, Некрасов из-
брал местом «Пира» пожарище, обуглен-
ный город: \
Ни дома уцелевшего.
Одпа тюрьма спасенная,
Недавно побеленная,
Как белая коробушка
На выгоне стоит.
В этих строках — отголосок недавнего по-
жара, истребившего (25 мая 1875 года) це-
лый город Моршанск: «сгорело в самом го-
роде 633 лучшие дома, составляющие центр
и торговую часть города, а в слободах
428 домов, итого 1061 дом. Уцелели одни
окраины, не более 160 домов... Большая
часть арестантов уже переведена в остроги
смежных уездов» («Голос», 1875, № 150).
При редактировании этой поэхмы перед
нами встал трудный вопрос: в каком по-
рядке печатать ее отдельные главы и ча-
сти? Печатать их в том порядке, в каком
они были написаны, оказалось невозможно,
хотя наследники поэта печатали их именно
так. Уже в 1920 году мы нарушили эту
традицию; так как в бумагах" Некрасова
отыскали его собственноручную запись о том,
что «Пир на весь мир» должен печататься
непосредственно за «Последышем». Пови-
нуясь этому распоряжению поэта, мы на-
печатали последние главы в таком по-
рядке: «Последыш».— «Пир на весь мир». —
«Крестьянка».
Но в 1922 году проФ. II. Н. Сакулип иы-
ступил с обширной статьей, доказывая, что
гораздо правильнее было бы поместить
«Крестьянку» перед «Последышем», а «Пир
на весь мир» оставить в самом конце.
Тогда замысел поэта выступит гораздо
рельеФнеё. К тому же, из текста «Кре-
стьянки» с несомненностью следует, что o;ia
должна печататься тотчас же после глав о
попе и помещике, так как странники со-
общают Матрене:
Попа ужь мы доведали,
Доведали помещика,
Да прямо мы к тебе.
(П. Н. Сакулин, «Некрасов», М. 1922,
стр. 49 и след.).
Нам кажется, что П. Н. Сакулин нрав.
«Пир на «ось мир» должен быть завер-
шением поэмы, так как только в этой
главе дан ответ на поставленный по-
эмой вопрос. Всякий иной порядок частей
делает поэму неуклюжей и затушевывает
ее основную идею. Распределяя ее части
«по Сакулину», мы придаем ей наиболее
стройную и естественную Форму. Таким
образом, только теперь, только через пять-
десят с лишним лет, поэма появляется в за-
конченном виде. Для того, чтобы не вно-
сить путаницы в паше издание, мы назвали
«Крестьянку» — второй частью, «Последы-
ша» — третьей частью, и «Пир на весь
мир» — четвертой частью, между тем у Не-
красова обозначения такие:
«Последыш»: «Из второй части».
«Крестьянка»: «Из третьей части».
«Пир на весь мир»: «Глава вторая».
Мы уверены, что эти обозначения были
временные и что сам Некрасов переменил
бы их, если бы ему довелось печатать всю
свою поэму одной книгой.
Но цензура не дала ему этой возможно-
сти. Даже в «Попе» цензор Лебедев нашел
три «резкие по своему неприличию места»:
1. Священники там названы «жеребячьей
породой».
2. О священниках, о и* женах и детях
мужики слагают непристойные песни.
3. О помещиках говорится, что они рас-
сеялись по земле, как -племя иудейское
(«Книга и Революция», 1921, 2 (14), стр. 46).
«Последыш», по отзыву того же цензора,
отличается крайним безобразием содержания
и, не имея никакого литературного и художе-
ственного достоинства, носит характер пас-
квиля на все дворянское сословие...» («Го-
лос Минувшего», 1918, 4 — 6, стр. 9).
Когда же умирающий Некрасов, еле пре-
возмогая болезнь, написал в 1876 году «Пир
на весь мир», цензура встретила эту главу
с удесятеренной свирепостью. По словам
цензора Лебедева, поэт выставил к своем
произведении «в самых мрачных красках
всевозможные страдания мужика, весь ужас
прежнего рабского его положения и весь

КОМУ НА РУСИ ЖИТЬ ХОРОШО.
ш
безграничней произвол помещичьего пра-
ва... Рисуемые поэтом картины страданий,
с одной сторопы, и произвола, с другой,
превосходят всякую меру терпимости и не
могут не возбудить негодования и нена-
висти между двумя сословиями» (Там же,
стр 97).
Цензор требовал, чтобы та книжка жур-
нала, где печатался «Пир», была немед-
ленно подвергнута аресту. Спасая журнал,
издатель Краевский еще до сыхода в свет
этой книжки изъял из нее «Пир на весь
мир». Для Некрасова это было страшным
ударом. Он пригласил к себе А. Г. Петрова,
председателя цензурного комитета, и го-
рячо убеждал его разрешить «Пир» для
печати. Но Петров «пыхтел, сопел, отирал
пот с лица, как ^после жаркой бани, и
только по временам мычал отрывистые
Фразы: «Да успокойтесь, Николай Алексее-
вич» или «Вот поправитесь, переделаете,
тогда и пройдет» (Запись сестры Некра-
сова) (Н).
Это было в ноябре 1876 года. Салтыков-
Щедрин писал о поэте в ту пору: «...Этот
человек, повитый и воспитанный цензурой,
задумал и умереть под игом ее. Среди по-
чти невозможных болей написал поэму, ко-
торую цензура и не замедлила вырезать из
11-го № Можете представить себе, какое
впечатление должен был произвести этот
храбрый поступок на умирающего чело-
века. К сожалению, и хлопотать почти бес-
полезно: все так исполнено ненависти и
угрозы, что трудно даже издали подсту-
питься. А поэма замечательная: в большин-
стве довольно грубая, но с проблесками не-
сомненной силы. Вот ежели бы был стыд,
то этого бы не сделали хоть ради того, что
человек тридцать лет служит литературе и
имеет имя...» (М. Е. Салтыков - Щедрин,
«Письма», Л. 1925, стр. 154).
Переделав «Пир» и устранив те места,
против которых восставало цензурное ве-
домство, Некрасов сделал новую попытку
напечатать поэму, при чем дал цензуре
огромную моральную взятку: в песню о
«доле народа» вставил две новые строчки,
прославляющие Александра II:
Славься, народу
Давший свободу!
Это была именно взятка, так как Некра-
сов в ту пору уже успел охладеть к «царю-
освободителю». Но взятка не помогла.
Цензура снова вырезала «Пир» из декабрь-
ской книжки журнала. Этот новый удар
не обескуражил Некрасова. Он снова вы-
звал к свое главного цензора и. уговаривал
его разрешить ему печатание «Пира».
Но цензор, со своей стороны, умолял
поэта пожалеть (!) цензоров, которые по-
страдают на службе, если разрешат его
стихи:
— Не лишайте нас куска хлеба,— говорил
он поэту,— мы люди семейные. Не водру-
жайте свои стихи на развалинах нашего
существования. Завершите свое поприще
добрым делом: отложите печатание этих
стихов («Современник», 1913, 1. стр. 229).
Но умирающий решил бороться до
конца. Узнав от Достоевского, будто В. В.
Григорьев, председатель цензурного коми-
тета, считает возможным напечатание
«Пира», он обратился к Григорьеву с пись-
мом, прося лично просмотреть эти стихи.
В письме он, между прочим, говорил:
«Я принес некоторые жертвы цензору
Лебедеву, исключив солдата и две песни,
но выкинуть историю о Якове, чего он тре-
бовал под угрозой ареста книги, не могу,—
поэма лишится смысла... Решение зависит
от вашего превосходительства. Я же, при-
знаюсь, жалею и тех мест, на исключении
которых согласился,— я сделал это против
убеждения»
Григорьева не тронула предсмертная
просьба поэта, и «Пир» остался иод цен-
зурным запретом. Но в январе 1881 года,
т.-е. через три года после смерти Некра-
сова, Салтыков-Щедрин снова представил
это стихотворение в цензуру. Времена сто-
яли тогда либеральные. Во главе цензурного
ведомства находился Н. С. А база, который
И выразил Салтыкову готовность дать раз-
решение на печатание «Пира». «Пир» снова
был представлен тому же цензору Лебедеву,
и на этот раз Лебедев, угождая начальству,
не усмотрел в «Пире» ничего криминаль-
ного. Таким образом «Пир», наконец, по-
явился в Февральской книжке «Отечествен-
ных Записок», но очень сокращенный и уре-
занный. Особенно тягостно было то, что
в тексте сохранились две строки, написан-
ные поэтом против воли:
Славься, народу
Давший свободу!
Сестра поэта, увидев эти строки в кор-
ректуре, сообщила Салтыкову, что они
оыли написаны «покойным братом со скре-
жетом зубов^, — лишь бы последнее, доро-
гое ему детище увидало свет», и про-
сила вычеркнуть их из журнала. Но Сал-
тыков не мог исполнить ее просьбу:
«во-первых, потому, что поэма уже отпе-
чатана, а во-вторых, потому, что она в
этом виде была у Абазы» (М. Е. Сал-
тыков-Щедрин, «Письма», Л. 19*25, стр. 200,
201 и 021).
Из текста «Отечественных Записок» были
выброшены песни: «Веселая)), «Барщинная»,
«Солдатская», «Колода есть дубовая» и др.,
при чем в редакционном примечании ука-
зывалось, что их выбросил сам поэт. В том
же 1881 году появилось однотомное изда-
ние «Стихотворений Некрасова», и туда во-
шел «Пир на весь мир» с теми же цензур-
ными изъянами. «Слава» Александру II
осталась и в этом издании, хотя, как мы
видим теперь, вся эта поэма — с начала до
конца — была проникнута враждебным отно-
шением к царю: еще в «Сельской ярмонке»
нам удалось разыскать одну, дотоле не-
известную строчку, где это отношение вы-
разилось с необыкновенной силой. Там один
крестьянин возмущается:
Работаешь один,
А чуть работа кончена,
Гляди, стоят три дольщика:
Бог, царь и господин (Я).

ПРИМЕЧАНИЯ
В «Веселой» мы отыскали такой вариант,
тоже до тех пор неизвестный:
Чуть из ребятишек,
Глядь, и вет детей:
Царь возьмет мальчишек,
Барин —дочерей. (И).
Царь изображается здесь как лютый враг
подневольных крестьян. Недаром в знаме-
нитой притче «О двух великих грешниках»
тогдащняя революционная молодежь почуяла
призыв к цареубийству («На литературпом
посту», 1926, 7 — 8, стр. 66). Тем страннее
звучало восторженное прославление царя,
напечатанное на тех же страницах.
Столь же печальна была дальнейшая
участь поэмы. После смерти сестры Некра-
сова его сочинения стали собственностью
каких-то безответственных барышников,
которые около тридцати пяти лет печатали
а Пир па весь мир» в искалеченном виде,
не вводя туда ни единой поправки и свято
сохраняя прославление царя. Хотя в 1908 году
критик Измайлов обнародовал по копии Фи-
длера почти все выброшенные цензурой
отрывки («Русское Слово», 1908, № 27),
издатели до самой революции продолжали
печатать поэму с теми же цензурными вы-
резками. В 1920 году, благодаря любезности
почетного академика А. Ф. Кони, нам уда-
лось ознакомиться с подлинной рукописью^
всей поэмы и напечатать «Пир» в бесцен-*
зурной редакции. Сравнивая рукопись, при-
надлежавшую Копи, с измайловским те-
кстом, мы убедились, что и этот текст
был кое-где искажен в угоду цензурному
ведомству. Так, в возгласе старообрядца
Кропильникова, — у Измайлова не было
строк.
Правды в судилище, свету в ноши,
В мире добра —- не ищи!
Точно также отсутствовало у Измайлова
мрачное предсказание по поводу Гриши:
Ему судьба готовила
Путь славный, имя громкое
Народного заступника.
Чахотку я Сибирь.
В «Солдатской песне» у Измайлов яъ
было строк о георгиевском кресте. Там
было гораздо «цензурнее»:
Ву-т-ка, с л у ж ж в е н ь кчи й, но миру, т эзжру
Точно так же в «Веселой» стихи о g
и барине были заменены таким образом
В рекруты мальчишек,
В дворню дочерей!,
Все эти строки, где сказались уступки
цензуре, мы заменили другими строками,
свободными от цензурной опеки. Но, к со-
жалению, «Славься народу» осталось и
в издании 1920 года, так как нам еще не
были известны «Письма» Салтыкова-Ще-
дрина, вышедшие в 1925 году, где указы-
валось, что эти строки напечатаны против
воли поэта. После появления «Писем» мы
имеем полное право исключить это дву-
стишие из поэмы.
Начало «Пира» далось больному поэту
с необычайным трудом. Сперва он считал
окончательной версией такие стихи:
В конце села под ивою,
Свидетельницей скромною
Всей жизоп вахлаков, —
Где праздники справляются,
Где сходною сменяется
Девичий хоровод,
Где днем секут, а вечером
Цадуются, Милуются,—
Всю ночь огни и шум.
В день смерти князя старого
Конечно, не предвидели
Крестьяне, чем развяжется
«Дурацкая камедь».
И было им так весело,
Что снарядили конного —
Послали за ведром.
Так крепки им казалися
Терпеньем, скоморошеством
И рабства лишним месяцем
Добытые луга,
Что, выпив по стаканчику,
Крестьяне план составили,
Как им с лугами быть?
Не вся ты, Русь, обмеряна
Землицей, — попадаются
Кой-где благословенные,
Глухие уголки:
Какой-нибудь случайностью.
Неведеньем помещика,
Живущего вдали,
Ошибкою посредника,
А чаще изворотами
Крестьян-руководителей,
Народных воротил—
В надел крестьянам изредка
Досталпся леса.
Там мужики не плачутся,
А псами огрызаются,
Чуть староста за податью
В окошко постучит.
Один ответ до времени
«А ты леску продай!»
И вахлаки надумали
Свои луга поемные
На подать повернуть...
Напрасно рассудительный,
Изверившийся Влас
Кричал: «Сначала надобно-
За нами окончательно
Угоду закрепить,
А то беды не вышло бы,
Мы на луга положимся.
Пропьем гроши последние,
а таи гладишь: отказ,
И влопались по макушки.
Не след делиться шкурою,
Медведе не убив!»
— Не каркай! дело верное»
На подати! на подати
Дуга — и весь тут сказ!
Повинность дело главное,
Коли повинность справлена,
Мужик теперь —что царь!
Охота есть—работаю,
А нет, валяюсь с бабою,
Нею иду в кабак!»
«Так!» вся орла вахлацкая
На слово Клима Лавина
Откликнулась. «Эй, Власушка!
Не каркай! Быть по Климову!
Он дело говорит».
Ответил Клим насмешливо
Однако не противился,

КОМУ НА РУСЯ1 ЖИТЬ ХОРОШО.
489
Отмякла и у Власушки
Суровая и чествая
Душа: ему подумалось,
Что хорошо на старости
Без баршииы, без подати
Годок другой пожить, г
Улыбкой озарилося
Лицо всегда угрюмое.
Скомандовал старик:
«Пей, СратцьГ, пен! На подати!
Шуми, вольней шуми!»
В пир шумел. С рождения
Так</*1 широкой радости
Be знали вахлаки.
Им было детски весело.
Этот первоначальный вариант поэмы был
привезен Некрасовым из Крыма и подверг-
нут в Петербурге самой коренпой перера-
ботке, дабы выдвинуть на первое место
новых героев поэмы.
Мы печатаем «Пир» по тексту «Отече-
ственных Записок» (1881, Февраль), сверив
этот текст с копией сестры поэта (А)9 с ко-
пией Писарева-Фидлера (так называемый
«Измайловский» текст), с беловым и чер-
новым автографом поэмы, с журнальными
корректурными гранкагии (П),
К сожалению* недостаток места не позво-
ляет нам привести все варианты поэмы; это
заняло бы сотни страниц. Приведем только
два-три первоначальных наброска из «Пира
на весь мир».
Притча «О двух великих грешниках»
имеет несколько черповых вариантов. Наи-
более примечателен тот, где Кудеяр изо-
бражен оторвавшимся от земли мужиком:
Было во время далекое.
Жил человек удалой:
Маялся, маялся с пашнею
Он, и ударил в разбой.
4-я строФа читалась так:
Днем с Миловзорой целуется,
Ночью вабеги творит.
Чаша грехов преполняется,
Бог-сердцеведец не спит
[Туча меж тем надвигается,
Гром не далеко гремит].
После похвальбы пана Глуховского, что
я мире он чтит только женщину, золото,
честь и вино, в черновом автограф© было:
Им поклоняйся, старпнушка,
9м поклоняйся и славь,
Каяться черни не смысуюнеой
И дуракам предоставь.
Черновой автограф «Крестьянскою греха»:
Генерал вдовец по морям ходил,
По морям ходил — корабли водил
[По тихопичку
По легоничку]
В той ли вотчине припеваючи,
Генерал вдовец, устарев, живет
И зовет в себе умираючи
Глеба старосту и с вим речь ведет
[не мужик — купец!]
Вт шкатулочка — в ней сокровище
Завещание—сохраняется,
восемь тысяч душ на свободушку
Завещанием отпускается.
Восемь тысяч душ до младеньчика
В чреве матери — закрепил злодей.
Словно тать в ночи, выкрал волюшку.
Кто же всех грешней? Чей же грех страшней?
Последняя строка соответствует прозаиче-
ской записи на одной из страниц чернового
автографа:
«Глава II. — Кто на Руси всех грешней?—
Кто всех святей? — Легенды о крепостном
праве».
Нам кажется, что в этой записи перво-
начальная схема двух центральных мест
«Пира на весь мир», потому что в притче
аО двух великих грешниках» дан ответ
на^ вопрос: «Кто всех святей?», а в притче
«Крестьянский грех» дан ответ на во-
прос: «Кто всех грешней?» Святей всех
оказался мститель-тираноубийца Кудеяр,
а грешней—тот корыстный мужик, кото-
рый на десятки лет закабалил своих
оратьев. Из цензурных соображений Некра-
сов затушевал эту внутреннюю связь обеих
песен, но в черновой рукописи она четко
выступает перед нами.
«Соленая» песня б черновом автографе
начиналась так:
Be выдаст бог,
Свинья не съест.
У бабы сын
Три дня не ест.
В черновике девочка, водящая солдата
Овсянникова, называлась его внучкой Ма-
треной. В «Солдатской» песне о ней было
сказано:
А третья Матрена
Глядитко те: вона!
И кормит, и водит,
И спать укладет,
Гопю—-не уходит,
Прнбыо—не ревет!
Несомненно, что стихи о трех Матре-
нах взяты из той же народной песни, из
которой Пушкин заимствовал свое поми-
нание «Сват Иван, как пить мы станем»»
О чугунке солдат говорил:
Ходит чугунка бесовская,
Ходит, свистит да дымит,
«Пусто вам! Пусто вам! Пусто вам!»
Русской деревне кричит,
В рожу крестьянину Фыркает,
Возит одних богачей.
Может, д в лучшему—меньше кувыркает
Бедных людей.
Добросклонов первоначально был назван
Петром, а потом Григорьев Любомудровым.
Его песня «Русь» была написана раньше,
чем «Пир на весь мир», и вначале называ-
лась «Песня Нетина», а потом — «Песня
Гришина» (П). Чтобы замаскировать рево-
люционный характер этой песни, Некрасов
приделал такое начало, исключенное в на-
шем издании:
Битву кровавую
С сильной державою
Царь вамышлял.
— Хватит ли силушки?
Хватит ли золота?
Думал, гадал.

490
ПРИМЕЧАНИЯ
После песни «Бурлак», в рукописи «Пира»
были такие стихи:
С бурлака мысли Гришины
Ко всей Руси страдалице,
К народу перешли.
Что думывал, что читывал.
Что видывал, что слыхивал,
Жива с народом, вспомнилось
Григорью в миг один
Все — даже и учителя
Отца Апполинария
Недавние слова:
«Издревле Русь спасалася
Народными порывамиv
Народ с Ильею Муромцем
Сравнил почтенный муж.
После строки: «К народу перешли», в из-
манловском тексте был и другой вариант:
В те врзмена хорошие
В России дома не было,
Ни школы, где б не спорили
О русском мужике.
Ему все разом вспомнилось:
Что видывал, что слыхивал,
Живя с народом сам.
Печатая текст этой поэмы, мы сверили
с беловыми рукописями главы: «Пролог» (А),
«Поп» (А\ «Сельская ярмонка» (А) и «По-
мещик» (А). Остальное сверено с автогра-
фами, хранящимися в Пушкинском Доме,
и с теми несколькими страницами чернови-
ков «Попа», «Последыша» и «Сельской яр-
монки», которые хранятся в Некрасовском
Музее.
КОМУ ХОЛОДНО, КОМУ ЖАРКО. ИЗ.
«СОВРЕМЕННИК», 186о, 3, СТР. 238.
В журнале заглавие кончалось восклица-
тельным знаком. Общий заголовок был
«О погоде». Цензура не разрешила строки:
Где катаются сами цари.
И потому в «Современнике было:
Где катаются моды паои.
Вместо «Смесью водки, копюшни и пыли»,
в «Современнике» было:
Смесью мусора, водки и пыли.
По мнению М. Н. Покровского, в первых
строках этой сатиры дана «изумительная
картина петербургского пригорода», кото-
рой «не постыдился бы Верхарн» («Правда»,
1921, Л 275).
КОРОБЕЙНИКИ. 85.
«СТИХОТВОРЕНИЯ Я. НЕКРАСОВА». П. 1«61.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ, СТР. 201.
Крестьянин Гаврила Яковлевич Захаров,
которому посвящены «Коробейники», был
товарищем Некрасова по охоте; отношения
у них были приятельские. В стихотворении
Некрасова «Крестьянские дети» указы-
вается, что поэт держал себя с Гаврилой
яе по-барски:
А видно —не барин; как ехал с б*>«ота,
Так рядом с Гаврилой...
Не давно найдено письмо Гаврилы к Не-
красову. Оно рисует их взаимные отношения.
Письмо поздравительное. Писано на Пасхе
1869 года, через восемь лет после появления
«Коробейников». Приводим его в наиболее
типических выдержках:
«Дорогой ты мой боярин Николай Алексее-
вич. . . Об ком же вспомггить, как не о тебе
в такой великий и светлый праздник. Стос-
ковалось мое ретивое, что давно не вижу
тебя, сокола ясного. Частенько на мыслях
ты у меня и как с тобою я похажи-
вал по болотинам вдвоем-'и все ето очен'на
помню как бы ето вчера было и во сне
ты мне часто привидишься. Полюбуй-
ся-ка на свой подарочек Юрку! ГТгаь как
свернулася сердешная у ног моех, ни на
минутую с ней пе растаемся —сука важ-
неющая, стойка мертвая, да уж и берегу я
ее пуще глаз своих. А кабы знато да ведя но
когда ты будешь на которое число в Кара-
бихё или в Грешневе так духом бы пы
с Юркою пробрались бы полями к тебе.
Больно ведь мне тебя жалко болезный ты
мой, вот так и рвется душинька из груди
моей кте навстречу. А уш как под селом
Юсуповым новое местечко дупелиное под-
пас я про тебя так уш чудо — настоящая
царская охота — что шаг, то дупел али бе-
кас, а уш этой белой куропатки так видимо
не видимо...»
Кончается письмо так:
«Остаюсь друк и приятель твой дерешш
Шоды крестьянин Гаврила Яковлев, а со
слов его иисал ундер-ОФицер Кузьма Резня-
ков» («Некрасовский сборник», П. 1918,
стр. 108).
Деревня Шода (или Новая Деревня) нахо-
дится в Мйсковской волости Костромской
губернии, — в тридцати семи верстах от
Костромы.
Сотрудник газеты «Костромской Листок»
посетил в 1902 году деревню ГОоду и разыс-
кал там Ивана Захарова (сына Гаврилы).
Иван рассказал ему следующее о знакомстве
поэта с отцом:
«Некрасов приехал как-то леюм в Ко-
строму, остановился в одной из гостиниц
на Сусанинской площади и послал лакеов
разыскать какого-нибудь охотника для ука-
зания мест в Костромской губернии. Один
из лакеев увидел на рынке Гаврилу, который
нес дупелей по губернаторскому заказу.
Лакей сказал Гавриле о Некрасове и пере-
дал ему желание «барина» найти охотника.
Гаврила пришел к поэту, позпакомился
с ним и обещал показать свои охотничьи
места. Сейчас же собрались и поехали на
тройках в Шоду. Некрасов, по словам Заха-
ровых, ездил на двух-трех тройках со вся-
кими запасами и припасами. Дорогой оста-
навливались и охотились, по указаниям
Гаврилы, около Мискова и Жарков...
Начавшееся таким образом знакомство
поэта с Гаврилой с тех пор не прерывалось.
Гаврила часто ходил в Грешнево и иногда
жил там подолгу»...
По словам Ивана, сюжет «Коробейпиков»
дан Некрасову тем же Гаврилой.
«Однажды на охоте с Гаврилой Некрасов
убил бекаса, а Гаврила в тот же момент —
другого, так что Некрасов не слыхал вы-
стрела. Собака, к его удивлению, принесла ему

КОМУ ХОЛОДНО, КОМУ ЖАРКО. К ПОРТРЕТУ АЛЕКСАНДРА И.
491
обоих бекасов. «Как, — спрашивает он Гав-
рилу,— стрелял я в одного, а убил двух?»
По этому поводу Гаврила рассказал ему
о двух других бекасах, которые попали
одному охотнику иод заряд. Этот случай
дал повод для рассказа об убийстве коро-
бейников, которое произошло в Мисковской
волости:
Два бекаса пыньче славные
Мне попали под заряд.
Другие подробности, например, о аКате-
ринушке», которой приходилось
Парня ждать до Покрова,
основаны на рассказах Матрены, жены
Гаврилы, теперь тоже умершей, которая
так же сидела в одиночестве, как и Кате-
рину шка».
Некрасов дарил Гавриле деньги, его детям
и жене гостинцы, позднее дал ему книгу
своих стихов с собственноручною надписью
(«Костромской Листок», 1902, «N5 140).
В издании 1861 года посвящение Гавриле
Яковлевичу было напечатано в стиле ста-
ринных посвящений вельможам и занимало
две страницы.
В конце поэмы Некрасов приложил сле-
дующие примечания:
1. Любчики — деревенские талисманы,
имеющие, по понятиям простолюдинок, up ст-
вораживающую силу.
2. Общеизвестная народная шутка над
бурлаками, которая спокон-веку приводит
их в негодование.
3. Кашпировы, Зюзипы. Крестьяне, бесе-
дуя между собою об известных предме-
тах и лицах, редко употребляют иную
Форму выражения.
4. Бычки — небольшие отрывочные тучки
(Яросл. губ.).
5. Ухалпца — Филин-пугач (grand-due)
Вначале было еще одно примечание, впо-
следствии устраненное актором. Оно отно-
силось к строкам:
Не сама ли принесла
ПолуштоФчик сладкой водочки?
Примечание было такое:
«Этот полуштоФчик (заметил автору некто)
лишает поэтичности вашу героиню, давая
повод читателю воображать ее покупающею
в кабаке водку». Не входя в длинные объ-
яснения, напомню читателям, что у нас
почти в каждой деревне есть так называе-
мые корчемники, а еще чаще корчемницы,
у которых можно купить вина (или выме-
нять на лен, холст или пряжу) и даже сделать
это потихоньку» («Стихотворения Н. Не-
красова», П. 1861, II, стр. Ш).
Вскоре после опубликования этих стихов
в «Современнике», Герцен цитировал их
в «Колоколе» от 1 Февраля 1862 года:
Голодно, странничек, голодно!
Холодно, родименькой, холодно!
Варианты мелкие:
В «Современнике» и в издании 1861 года —
аполуштоФчик». В издании 1873 года — «ыо-
луштоФик».
В «Современнике» и в издании 1861 года—
«табачники», «собачники». 1J издании 1873
года — «табашники», «собашнпки».
Седьмая строФа «Песни убогого страп-
ника» и в «Современнике», и в издании
1873 года начинается так:
Ужь я в третью: мужик! что ты бабу бьешь?
Но редактор посмертного издания само-
вольно вставил лишний слог («поправил
ритм»): «Что ты бабу-то бьешь». Против
этого протестовал Чернышевский. Он писал
из Сибири Пышшу: «Некрасов не rio не-
досмотру, а преднамеренно сделал послед-
нюю стопу стиха двусложною; это дает
особенную силу выражению. Поправка пор-
тит стих...» (А. Н. Пыпин, «Н. А. Некра-
сов», П. 1905, стр. 256).
Гогулино, упоминаемое в эпиграфе к пя-
той главе,—:сельцо в Ярославской губернии,
принадлежавшее деду поэта («Некрасовский
сборник», Ярославль, 1922, стр. 77).
Обычной датой написания «Коробейников»
считается август 1861 года, так как эта дата
указана Некрасовым в посвящении «Другу-
приятелю». Но как явствует из цензурной
пометы на «Стихотворениях» Некрасова
(II, издание 2-е), они разрешены к печати
4 мая 1861 года. Отсюда следует, что либо
«Коробейники» были написаны и сданы
в цензуру не позже апреля 1861 года, либо
цензурная помета не соответствует истине.
Нам кажется более вероятным второе пред-
положение.
Через год после появления в журнале
«Современник» (1861, 10, стр. 599) эта поэма
была издана Некрасовым отдельно для народа,
под заглавием «Красные книжки. Книжка
первая: Коробейники. Сочинил и издал Не-
крлсов. Спб. 1862, 36 страниц. Цеяа.З коп.» 1
С середины семидесятых годов первые два-
дцать четыре строки «Коробейников» вошли
в народные лубочные песенники, под загла-
вием «Коробушка», иногда «Коробочка», ча-
ще без имени автора. «Коробушка» поныне
распевается народом как одна из любимей-
ших песен. В пьесе Александра Блока
«Песня судьбы» в заключительной сцене
является «Коробейник» и поет: *
Ой лолна, полна коробушка.
Этот «победно-грустный шшев, разноси-
мый вьюгой» играет в символике пьесы су-
щественную роль.
К ПОРТРЕТУ АЛЕКСАНДРА П-ГО. 317.
«ПОВОЕ ВРЕМЯ», 1876, Л* 96.
Посылая эти стихи редактору «Нового
Времени», Некрасов писал: «Многим годится,
и мне в том числе». Стихи были озаглавлены
«К портрету ***»; так печатались они во
1 Поэт ве то тько отказался от всякого дохода с этих
народных книжек, но и весь расход по их печата-
нию принял на себя. Об этом свидетельствует сле-
дующее его письмо к крестьянину-книготорговцу И. А.
Голышеву от 28 марта 1862 года:
«Посылаю вам 1500 экземпляров моих стихотворе-
ний, назначающихся для народа. На обороте каждой
книжечки выставлена цена —3 копейки за экземпляр, —
потому я желал бы, чтобы книжки не продавались
дороже: чтобы из 3-х копеек одна поступала в вашу
пользу и две в пользу ОФеней,— таким образом книжка
и выйдет в три копейки, не дороже» (А. С. Пругавпн,
«Запросы народа и обязанности интеллигенции»,
П. 18<>3, стр. 375).

492
ПРИМЕЧАНИЯ
всех изданиях «Стихотворений» Некрасова.
Но Л. Ф. Пантелеев сообщил нам со слов
Салтыкова-Щедрипа, что стихи направлены
против Александра И. То же подтвердил
в беседе с нами и П. А. Кропоткин, который
был одним из лучших знатоков «нелегаль-
ной» поэзии Некрасова.
К ПОРТРЕТУ ***. 317.
«НОВОЕ БРЕМЯ», 1878, Л1 662. '
В одном из частных архивов мы видели
карандашную копию этого стихотворения,
где заглавие было «К портрету Г. И.», при
чем последняя буква стерта и почти пе
поддается прочтению. Мы думаем, что это
означает: «К портрету Герцена (Искандера)»,
Переоценка Герцена была произведена по-
колением шестидесятых годов, которому
Герцен, как представитель дворянского
радикализма, был органически чужд. Так,
в 1867 году А. Серно-Соловьевич писал
Герцену от лица разночинных революцио-
неров: «Я давно перестал интересоваться
вашим листком: избитые, давно знакомые
звуки, риторические Фразы и возгласы»
(А. И. Герцен, «Полное собрание сочинений
и писем», П. 1919, стр. 16—23 и 413—427;
П. 1922, XIX, стр. 294).
КРАСАВИЦЕ. 389.
«МЕЧТЫ И ЗВУКИ», П. 1840, СТР. 83.
Начало этого стихотворения заимствовано
из следующих стихов Бенедиктова:
О! не играй веселых песеп мне,
Мой бедный слух напрасно раздражая!
Мне блеск их чужд; мне живость их —чужая;
Be для меня пленительны ове.
(«Стихотворения» В. Бенедиктова, 1883,
I, стр. 86; Вл. Максимов, «Литературные
дебюты Н. А. Некрасова», П. 1908, стр. 77).
Бенедиктов, в свею очередь, заимствовал
эти строки у Пушкина:
Не пой, красавица,.при мне
Ты песень Грузии печальной.
КРЕЩЕНСКИЕ МОРОЗЫ. 112.
«СОВРЕМЕННИК», 1863, 2, СТР. 541.
В черновом автографе (Л) были такие
стихи:
Те, которые, кушая в меру,
Вместо Невской воды за столом
Попивают портвзйн, мадеру
И копчают обед коньяком,
Словом, люди привычек солидных
Из хороших казенных квартир
Вдруг без всяких причин благовидных
Переходят в неведомый мир.
После строк «С смертоносным своим кисте-
нем», в черновом автографе было:
Выбирает он жертв именитых,
В зрелых летах, в почтенных чинах,
Чистых, гладеньких, толстеньких, сытых,
Нападает и днем, и впотьмах.
За обедом, эа вистом, и разом
Все кончает свирепый мясник:
У того отнимается разум,
Тот мгновенно теряет язык,
Тот калекой останемся вечно,
А иной поражен наповал.
Ты названье убийцы, . диечко,
Друг-читатель, давно угадал.
Страшен он. Полицейские меры
С вим бессильны. Есть средство одно
Вместо крепкой остипдекой мадеры.
Пей бордосское. Это вино
Не сгущает так крови. А, впрочем,
Из чего мы с тобою хлопочем ?
Умереть от удара легко,
Умирать же когда-нибудь надо!
После куплета о генерале Фон-Штубе были
гакие стихи:
За игрой у полковника Войта
Вдруг Попов, прокурор, заморгал
И пятнадцатый козырь какой-то
Помутившимся взорам предстал.
Итальянская певица Андясиолина Бозио,
которая упоминается в этих стихах, с огром-
ным успехом выступала на петербургской
сцене и умерла от простуды в 1859 году.
«Никакие известья из Вильно,
никакие статьи из Москвы.. .»—
Под заголовком «Известья из Вильно»
в тогдашних газетах печатались сообщения
о польском восстании. В «Московских Ведо-
мостях» помещал пламенные статьи против
поляков ретроградный публицист М. Кат-
ков, имевший пагубное влияние на русское
общество. На это и указывает Некрасов
в своем подстрочном примечании, которое
до сих пор не приводилось в печати.
КРУЗЕ. 428.
(ПЕЧАТАЕТСЯ ВПЕРВЫЕ).
Чиповник особых поручений при попе-
чителе Московского учебного округа Ни-
колай Федорович Фон-Крузе (1823 —1901)
был большой либерал, и когда в 1854 году
ему предложили место московского цензора,
он наотрез отказался. «Я, — сказал он,—
считаю литературу одним из важнейших
Факторов жизни и культуры и сочувствую
ей горячо, а быть ее палачом я не согла-
шусь никогда». Если через год оп все же
согласился пойти в цензора, то лишь для
того, чтобы «положить границы употребле-
нию красных чернил и красного карандаша».
В качестве цензора он так покровительство-
вал свободному слову, что вызвал гнев Але-
ксандра II и в начале 1858 года был уво-
лен от занимаемой должпости. Для многих
русских писателей это послужило поводом
выразить ему горячее сочувствие, как-сме-
лому защитнику свободы печати, и тем за-
клеймить остальных цензоров. В Феврале
1858 года уволенному цензору был поднесен
приветственный адрес от 59 литераторов,
и в этом адресе между прочим говорилось:
«Постоянным правилом ваших действий
было уважение к мысли, как драгоценней-
шему благу человека, и уважение к слову,
как органу мысли... Вы знали только один
страх — осудить произведение таланта, об-
речь неизвестности дело умственного труда.

К ПОРТРЕТУ .—ЛЕГЕНДА О НЕКОЕМ ПОКАЯВШЕМСЯ СТАРЦЕ.
493
Своим сознательным, благородным образом
действий вы не только приобрели право
на почетную признательность, но и пока-
зали пример другим, как исполнять трудный
долг гражданина». • Подписали этот адрес:
Некрасов, Салтыков-Щедрин, Чернышев-
ский, Добролюбов, Григорович, Гончаров,
Тургенев и др. Петербургские писатели
решили-было чествовать Н. Ф. Крузе обе-
дом в ресторане Дюссо, но испугались ши-
рокой огласки и устроили это чествование
на квартире Некрасова — 8 апреля 1858 года.
Тут Некрасов и сказал свои стихи «неустра-
шимому бойцу», после чего записал и вру-
чил их ему на память. Этот автограф (П)
был найден в бумагах Крузе только в на-
стоящем году; его и воспроизводим мы в на-
шем издании. Часть этого стихотворения
была уже известна в печати («Русские Ве-
домости», 1901, «М 243; «Литературный Вест-
ник», 1901, 7, стр. 262; «Исторический Вест-
ник», 1901, 10, стр. 262), но первая строФа
и вторая половина второй печатаются нами
впервые. Впрочем, отрывок из первой стро-
фы пытался вспомнить А. П. Милюков, запи-
савший в альбоме Семевского через пять
лет после смерти Некрасова:
В стране плута, невежества и дичи
Не часто говорить приходится нам спичи,
Но здесь...
По какому поводу написаны эти стихи,
А. П. Милюков не знал и почему-то отнес
их к 1873 году («Знакомые», Альбом М.И.
Семевского, П. 1888, стр. 129).
Характерно сказавшееся в этих стихах
скептическое отношение Некрасова к ре-
Формам Алекоапдра II: «луч света трепет-
ный, сомнительный, чуть зримый».
Тот же образ повторен поэтом в стихотво-
рении «Тургеневу»: «луч едва блеснул со-
мнительного света» (стр. 82).
В дальнейшей своей деятельности Крузе
остался таким же «неустрашимым бойцом».
В 1867 году он, по распоряжению Алексан-
дра II, был отрешен от должности предсе-
дателя петербургской губернской земской
управы, а руководимое им земское собрание
было распущено.
Вскоре после смерти Тургенева, Крузе
паписал воспоминания о ном, при чем из-
образил Некрасова в очень невыгодном
свете. Эти воспоминания до сих пор не по-
являлись в печати («М. М. Стасюлеиич и его
современники», Ц. 1912, т. II, стр. 77).
КУЗНЕЦ. 183.
«ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗАПИСКИ», 1878, 5, CTP.J6G.
Член государственного совета Н. А. Ми-
лютин скончался 26 января 1872 года. Его
смерть взволновала либеральные круги рус-
ского общества: говорили, что он умер от по-
трясений, причиненных ему кознами кре-
постников. В своем «Кузнеце» Некрасов идеа-
лизировал Николая Милютина. Хотя Милю-
тин и считался в придворно-помещичьих
кругах якобинцем, чуть не коммунистом,
на самом доле он был монархист - государ-
ственник. Но любовь к «угнетенным мас-
сам» была у него неподдельная, борьбу
с крепостниками в качестве руководителя
работ по «освобождению» крестьян он вел
добросовестно (см. М. Покровский, «Кре-
стьянская реформа» в «Истории России
XIX века», П. 1912, т. III, стр. 127 —132;
«Русская История», т. IV, стр. 86 и след.).
Некрасов был личпо знаком с Н. А. Ми-
лютиным. По словам В. Якушкина, у поэта
в кабинете на стене висел большой лито-
граФированный портрет «Кузнеца-граж-
данина» («Русская Старина», 1897, 10,
стр. 157.)
В рукописи Некрасова был и четвертый
куплет:
Вел ты недаром борьбу многолетнюю
За угнетенный народ:
Слышал ты рабскую песню последнюю,
Видел свободы восход.
Но поэт зачеркнул эти строки и (в изме-
ненном виде) перенес их в стихотворение
«Молебен».
КУМУШКИ. 92.
«СОЛДАТСКАЯ БЕСЕДА», 1863, 1, СТР. 31.
Варианты в черновом автографе (Н):
Горе забыли играючи детки
Да на беду подвернулись соседки:
— Как теперь будете жить, поживать?
— Кто то вас будет ласкать, баловать?
Дети игрушки свои положили,
Смолкли, широко глазенки раскрыли...
В журнале под стихотворением дата:
«январь 1863», но мы относим его к 1862 году,
так как именно этот год указан в копии
Авдотьи Панаевой.
ЛЕГЕНДА О НЕКОЕМ ПОКАЯВШЕМСЯ
СТАРЦЕ. 572.
«РЕЧЬ», 1914, №33.
Сатира на А. Краевского, издателя га-
зеты «Голос». Считалось, что Краевский
получает тайную субсидию от министра
народного просвещения А. В. Головнина.
В 1865 году Катков открыто назвал «Голос»
«официозной газетой», «официальным орга-
ном петербургских педагогов», «газетой,
получающей субсидии». Головнин изобра-
жается в «Легепде» в виде беса, искушаю-
щего старца-Краевского. Но на самом деле
К раевский получал субсидии не только от Го-
ловнина: с 1 января 1863 года он, по распо-
ряжению Александра II, получал 12 000 руб,
в год на расходы по составлению статей по
части Финансов и народного просвеще-
ния (А. И. Герцен, «Полное собрание сочи-
нений и писем», П. 1920, XVI, стр. 237).
Некрасов называет «Голос» «Куриным
Эхом», вслед за Салтыковым-Щедриным, ко-
торый еще в 1863 году, вскоре после осно-
вания «Голоса», писал в некрасовском «Со-
временнике» об зтой газете:

494
ПРИМЕЧАНИЯ
«От первой строки до последней она все
умиляется, все поет: «Красен куриный мир!»,
«тепло греет куриное солнышко!»; от пер-
вой строки до последней все докладывает,
какие сделались россияне умные, как у них
все это идет, всякие эти новые штучки»
(«Современник», 1863, 3, стр. 191).
Александр Ледрю-Роллён (1807 —
1874), Французский радикал, республиканец,
министр внутренних дел временпого пра-
вительства 1848 года, был всегда своего
рода пугалом для русской цензуры. Тот
же Краевский в «Отечественных Запис-
ках» жестоко поносил его заодно с дру-
гими революционерами: «Развратные уче-
ния (социализма) мы гоним от себя, как
язву, и крепкий нравственный карантин
защищает нас от этого бедствия... Россия!
драгоценное наше отечество! Цвети и кра-
суйся под сению своих самодержавных
монархов» («Отечественные Записки» 1848,
7, отд. III, стр. 1). Но впоследствии Краев-
ский не прочь был прослыть либералом
и «покаялся» лишь после сближения с Го-
ловшшьш.
ЛЕТО. 561.
-ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗАПИСКИ», 1879, I, СТР. 64.
Печатается по беловому автографу. Под-
писано: А. Фет.
ЛИКУЕТ ВРАГ, МОЛЧИТ В
НЕДОУМЕНЬИ. 128.
«СТИХОТВОРЕНИЯ Н. НЕКРАСОВА», П. 1869, IV,
СТР. 241.
Стихотворение написано ночью, через
несколько часов после того, как Некрасов
прочитал в Английском клубе стихи Му-
равьеву (см. «Муравьеву»).
ЛИТЕРАТОР.
(ПЕЧАТАЕТСЯ ВПЕРВЫЕ).
Беловой автограф этого стихотворения
найден нами среди бумаг Некрасова, отно-
сящихся к 1875 году. Мы полагаем, что
«Литератор» первоначально предназначался
Некрасовым для сатиры «Современники»,
написанной в том же году. Если это так, то
изображаемый здесь литератор есть И. А.
Гончаров, о чем свидетельствует П. А. Еоре-
мов, читавший «Современников» в рукопмса;
«Юбиляр, больше говорящий о себе, чем
сами чествователи его, это — Гончаров»
(«Доклады и отчеты русского библиогра-
фического общества», П. 1908, I, стр. 11).
Но, насколько нам известно, в 1875 году не
происходило чествования И. А. Гончарова.
Правда, в Москве прошел слух, что через
год (т.-е. в 18J6 году) в обществе любите-
лей русской словесности будут юбилейные
собрания в честь Тургенева и Гончарова,
я о этот слух оказался неверным («Москов-
ские Ведомости» 1875, № 107).
ЛИТЕРАТУРА С ТРЕСКУЧИМИ
ФРАЗАМИ. 92.
«СТИХОТВОРЕНИЯ Н. НЕКРАСОВА», П. 1864,
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ, СТР. 18.
При первом печатании этих стихов цен-
зура исключила две строки:
Администрация наша с указами
О забиравии всякого встречного.
ЛИТЕРАТУРНАЯ ТРАВЛЯ, ИЛИ НЕ
В СВОИ САНИ НЕ САДИСЬ. 5G7.
«СОВРЕМЕННИК», 1861, 1, СТР. 41.
Вскоре после смерти Гоголя молодой
библиограФ Г. Н. Геннади составил список
его сочинений, который и был напечатан
в «Отечественных Записках» (1853, 9J Ука-
зав многие мелкие произведения Гоголя,
Геннади, по необъяснимой рассеянности, пр'о-
пустил самое главное его произведение
«Мертвые души». Этому забавному эпизоду
и посвящено стихотворение Йекрасова
(«Русский Архив», 1888, 11, стр. 470).
В защиту Геннади его биограф указывает,
будто составленный им список сочинений
Гоголя не притязал на полноту: туда, будто
бы, должны были войти лишь малоизвестные
произведения Гоголя (У. Г. Иваск, «Г. Н.
Геннади», М. 1913, стр. 15). Но это неверно:
в список Геннади включены: «Коляска»,
«Тарас Бульба», «Вий», «Вечера на хуторе»,
«Ревизор» и т. д.
«Светские забавы», о которых говорит
Некрасов, весьма характерны для Г. Н. t ен-
нади, который, будучи богатым помещиком,
. вел жизнь большого барина. Он был женат
па княжне Куракиной, имел огромный дом
в Петербурге, жил постоянно за границей
и т. д. Его биограФ говорит: «Как человек
обеспеченный, он занимался библиографией
не по необходимости, а просто из любви к
искусству; может-быть, поэтому он и слыл
в данной области только диллетантом».
В «Современнике» стихотворение было
гораздо длиннее. После пятого куплета
в «Современнике» было:
Ну, что жь? большая важность!
Эх! русские журналы
Невежество, продажность,
А метят в либералы.
После седьмого куплета в «Современнике»
было:
II тут пошла потеха!
-Ты варвар, ты китаец,
«Друг мрака, враг успеха!»
Так пса увидя, заяц
Засуется, метнется...
Последнего куплета не было, а «место
него следовало 84 строки, где пересказыва-
лась брошюра библиографа, в которой он
оправдывался и ругал своих литературных
врагов.
Такой ужасной травли
Не видано лет двести.
А ведь за что? Не прав ли,
Не прав ли я, по чести?

ЛЕТО. ЛИТЕРАТУРНАЯ ТРАВЛЯ.
495
Что а сказал? «Мальчишки
Негодные мне в слуги!
Какие их чинишки?
Какие их заслуги?
«Дудышкин, Чернышевский,
Какой-то Бов, Громека!
Олин Андрей Краевский
Похож на человека!
«Как посмотреть построже
Да привести все в ясность,
Так тут, помилуй боже!
Отечеству опасность....
«Все завистию дышут,
Кто к чину, кто к карману,
Не по призвааыо пишут,
А с голоду, да с пьяну!
«И смели целой ратью
Глумиться надо мною?
Ужель, по их понятью,
Я Гербеля не стою ?...»
И вот за правду-матку
Терплю теперь гоненье!
Пускай бы взял я взятку,
Отжилил чье именье....
Да если б и канальство
Зашло в мои делишки —
Карай мепя начальство.
А вы молчать, мальчишки!
А впрочем я за гласность,
Я сам бывал в Париже,
Но там какая разносгь!
Народ гораздо тише.
Притом, язык Французский
И брань облагородит:
Уклончив, мил а русский
Как кнут по членам ходит.
К ругательствам способен —
Признала вся Европа:
Своеобразен, злобен!
Хорош он для холопа,
Но груб для пашей кожи;
При том и Формы узки,
Недаром все вельможи
Писали по-французски,
Де-Жеребцов, Мещерский,
Де-Кокорев.... Но будет I
От этой брани дерзкой
Меня ведь не убудет!
Не оттого немеем,
Что защищаться нечем.
С Булгариным Фаддеем
И с Николаем Гречем
Истории такие
Не так кончались прежде,
Но времена другие —
А впрочем я в надежде;
Я повторяю то же:
Лишь привести все в ясность.
Так тут, помилуй боже!
Отечеству опасность....
Но лучший, без сомненья,
Ответ на укоризны —
Труд полпый изученья
II нужный для отчизны.
Могу себя прославить
U без журнальных стычек!
Решился я составить
«Словарь Собачьих Кличек»
Сей труд монументальный
И деньги мне доставит,
И зависти нахальной
Шипение подавит.
Довольно будет ахов...
Я знаю, будут ради
Дудышкин и Галахов,
Гаевский и Геннади!
Сам Лонгинов напишет
Статью — он мие приятель.
Пускай весь мир услышит.
Пока прощай, читатель!
В «Современнике» * стихотворение было
названо так: «Литературная травля, или
раздраженный библиограф. Эпизод из поэмы-
автобиограФИи Саввы Ламордникова».
Заира, которую библиограФ приписал
Шекспиру, — знаменитая пьеса Вольтера.
Дудышкин — критик, редактор «Отече-
ственных Записок».
Бов — псевдоним Добролюбова.
Андрей Краевский — издатель «Оте-
чественных Записок», известный литера-
турный кулак.
Гер бель — стихотворец, переводчик,
много занимавшийся библиографией.
Де-Жеребцов — Николай Арсеньевич
Жеребцов, виленский губернатор, издавший
в Париже «Histoire de la Civilization en
Russie» (1858).
Де -Кокорев — шуточное прозви ще
известпого откупщика В. А. Кокорева, ко-
торый субсидировал брюссельскую газету
«Le Nord», основанную для защиты русского
правительства.
Мещерский, кн. Елим Петрович,—поэт,
писавший стихи по-Французски.
«С Булгариным Фаддеем и с Ни-
колаем Гречем истории такие не
так кончались прежде».—Эти литера-
торы часто писали доносы на своих литера-
турных врагов, обвиняя их в политической
неблагонадежности.
«Решился я составить словарь со-
бачьих кличек». — Геннади соста в ляд
всевозможные «словари» и «указатели», на-
чиная от «Списка русских Фельдмаршалов-
писателей» и кончая «Указателем историче-
ских статей, помещенных в Губернских
Ведомостях».
«Дудышкин и Галахов, Гаевский
и Г е н н а д и». — В этом списке нарочно при-
веден и Геннади, дабы замаскировать пас-
квильность этих стихов. Обычный прием
у Некрасова (см. примечание к «Современ-
никам»).
«Сам Лонг и нов напишет статью,
он мне приятель».— Известный библио-
граФ М. Лонгипов был действительно в дру-
жбе с Геннади и горячо хвалил даже заве-
домо плохие его работы, например, проре-
дактированное им собрание сочинений Пуш-
кина («Московские Ведомости», 1860, № 42),
О Лонгипове см. примеч. к стих. «Посла-
ние к Лонгинову».
Беловой автограф (П) носит такое загла-
вие: «Отрывки из автобиографии Рудомо-
това».

496
ПРИМЕЧАНИЯ
ЛИХАЧЕВОЙ. 455.
«РУССКОЕ БОГАТСТВО», 1913, 8, СТР. 209.
25 июня (ст. ст.) 1874 года Некрасов пи-
сал Еракову из Киссингена:
«На днях проводил одну даму, окончи-
вшую курс водопития, и сказал ей за обедом
глупейший экспромт и, в извинение сего,
закончил так:
Пусть не кажется вам удивительно
Слабоумие в этих стихах
и т. д. (В).
Эта «дама» была Е. О. Лихачева, жена его
приятеля, сотрудница «Отечественных За-
писок». Из Киссингена она уезжала в Швей-
царию, где должна была встретиться со
своей подругой Н. П. Сусловой (си. при-
мечание к стих. «Мать»).
ЛЮБЕЗНА МАМЕНЬКА, ПРИМИТЕ. 574.
«ЛИТЕРАТУРНАЯ ГАЗЕТА», 181», Н S, СТР. 98.
Приводится в воспоминаниях сестры поэта
Анны Алексеевны Буткевич. «Рано, с семи-
летнего возраста, начал мальчик писать
стихи, и у матери его сохранились первые
его младенческие вирши, начинавшиеся так:
«Любезна маменька» («Отечественные За-
писки», 1878, 5, стр. 105).
Нами отыскан другой вариант этих сти-
хов, напечатанный в «Литературной Га-
зете» 1845 года в «Записках Пружипина»
(«Дагерротип»). Там говорится о мальчике
Кондрашеньке, который поднес своей ма-
тери такие стихи:
Любезна маменька! примите
Сей слабый и ничтожный труд
И благосклонно рассмотрите,
Годится ль он куда-нибудь!..
Пружишш — псевдоним молодого Некра-
сова, но возможно, что эти стишки не
принадлежали Некрасову, а были вообще
ходячими поздравительными стихами той
эпохи, чего Буткевич могла и не знать.
МАТЬ. (В НАСМЕШЛИВОМ Н ДЕРЗКОМ
НАШЕМ ВЕКЕ). 522.
-СТИХОТВОРЕНИЯ Н. НЕКРАСОВА», П. 1861, I,
СТР. 246; «СТИХОТВОРЕНИЯ Н. НЕКРАСОВА», П.
1869, IV, СТР. 246; «ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗАПШЖП»,
1877, 3, СТР. 297.
Создание поэмы «Мать» было многолетнею
мечтою Некрасова. Еще в 1861 году он на*
печатал «Начало поэмы», которое конча-
лось стихом:
Твою погибель, мать моя, пою I
Через восемь лет он обнародовал другой
отрывок:
Та бледная рука, ласкавшая меня.
Отрывок заключал 17 строк и кончался
стихом:
А вьюга в окна била и меда.
Но закончить поэму Некрасов не успел
до конца своей жизни. Это мучило умираю-
щего поэта, он хотел во что бы то ни стало
исполнить свой нравственпый долг и при-
нялся за работу среди непыразимо-жестоких
страдании. В июне 1877 года он записал у
себя в дневнике:
«... Из страха и нерешительности и за
потерею памяти я перед операцией попор-
тил в поэме «Мать» много мест и заменил
точками иные строчки» («Отечественные
Записки», 1878, 6, стр. 403).
Не следует думать, что весь остальной
текст «Матери» был написан Некрасовым
на смертном одре. Нами был найден и на-
печатан (в газете «Наш Век», 1917, Д5 22)
замечательный автограф Некрасова, отно-
сящийся к конду шестидесятых годов (Н):
И от моей бессмысленной тоски
Тебе ее становилось легче. Отходила,
Качая грустно головой, ты от меня
И вновь одна задумчиво бродила,
Одна! одна!
О чем?., не понимал тогда я... Но теперь,
Когда настанет вечер длинной, длинной,
Томящий вечер осени суровой,
Вновь предо мной ты, молодость моя,
И вижу я себя опять в столовой,
Большой и темной .. Свечкою одною
Освещена. [И] я у печки греюсь,
А ва столом родитель мой сидит,
Вернувшись с поля, скучный и голодной,
И с доезжачим Сенькой говорит
О эайцах, о собаках... Пре ...
Как Змейку переехало телегой
£1 как все в тот же злополучный день
Чертополох, кобель лиловопегой,
Расшиб крестец, ударившись об пень,
И грустным столь событием смущон
На миг; вздохнув, задумывался он.
Но. взор его с любовью обращался
На пару... и он вмиг развеселялся.
• Что Каругака? что дура? А? Небось
Кусочка хочешь?.. А зачем сегодня
Ты зайца упустила? Поленилась?
Что, поленилась ?.. Нет же и кусочна!
Не будешь вперед (?) не будешь?
Ну, ну... на, дура...
А ты хвостом ласкательно виляла...
Потом опять он с Сенькой говорил,
А Сенька — парень дюжий и смышленой.
Чай нехорош... и чашку опрокинул,
И АграФвну приказал позвать,
И ей ему чай сделать. АграФвпа...
Вдруг отец
Сказал: «садись»... и села АграФвна
И нагло посмотрела на нее,
На мать мою...
Лишь только раз... о помню! страшный день,
Лихая к утру выпала пороша,
Соседи из окрестных деревень
И мой отец все вместе
Уехали... Но ровно через час
Снег посорил...
На полях написано:
«А I.. ты еще и рассуждать ?• и снова
Удар линейкой...
Что ни единой слезки я не пролил
С тобою вместе," что бессмыслен был
Тот взгляд... Ш).

ЛИХАЧЕВОЙ. — МЕДВЕЖЬЯ ОХОТА.
497
Эти стихи не отделаны, но они имеют
великую ценность для биографии поэта.
Из них явствует, что старик Некрасов
истязал свою жену в присутствии сына и
своей крепостной любовницы.
Есть и другой черновой автограф «Ма-
тери», относящийся к началу семидесятых
годов:
И вызвал я родную из гробницы:
Ее осанка, поступь и черты...
Как в старом зданье вспугнутые птицы,
В душе проснулись детские мечты —
Давнишние, не узнанные гости.
Елена Осиповна Лихачева, которой Не-
красов посвятил эту поэму, — автор книг
и статей по женскому вопросу. В журнале
Некрасова она поместила статьи: «Новости
по женскому делу во Франции и в Америке»,
«Женское движение у пас и за границей»,
«Женщина в современной войне» и т. д.
МАТЬ. (ОНА БЫЛА ИСПОЛНЕНА
ПЕЧАЛИ). 149.
«ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗАПИСКИ», 1808, 10,
СТР. 830.
На полях этого стихотворения Некрасов
написал: «Думаю — понятно: жена сослан-
ного или казненного».
Стихотворение было встречено насмеш-
ками М. А. Антоновича: «Вообразите
себе,— писал Антонович,—что какая-нибудь
мать с дуру действительно увлечется сло-
вами поэта, и не разобравши хорошенько
дела, станет твердить своим «отрокам», что
нет ничего «желаппей и прекрасней тер-
нового вепка»; отроки, тоже, не раскусивши
дела, послушаются маменьки и наденут тер-
новые венки. Вот тут только и маменька
и отроки узнают на деле, что терновые
венки вовсе не таковы, как изображают
слова поэта, что они очень и очень тяжелы,
что они больно, пребольпо колют; вот тут
только начнутся раскаянья, упреки, про-
клятья и рыданья несчастной матери, и
единственным ее утешением останется
мысль, что поэт своим задушевным словом
состраданья и участья облегчит ее мате-
ринское горе.. * Но не тут-то было; поэт
является на сцену и начинает распевать
такую рапсодию: «хорошенько, хорошенько
их: так им и надо; а-ту их, а-ту их! Ишь
что выдумали молокососы, надевать тер-
новые венки! Нет... это зло надо вырвать
с корнем» (М. Антонович и Ю. Жуковский,
«Материалы для характеристики современ-
ной русской литературы», П. 1869, стр. 104).
В последних строках заключается намек на
некрасовскую оду Муравьеву.
Суровую отповедь Антоновичу дал И. Ро-
ждественский: «Антонович хочет показать,
какое действие может произвести стихо-
творение Некрасова «Мать» на семью иди-
отов, совершающих все «сдуру», и «не рас-
кусивши дела». Но ведь но для идиотов
предназначаются литературные произведе-
ния». В дальнейшем Рождественский наме-
Стихотворения Н. А. Некрасова.
кает, что статейка Антоновича — донос
(И. Рождественский, «Литературное падение
гг. Антоновича и Жуковского», II. 18G9,
стр. 32).
МАША. 17.
«СОВРЕМЕННИК», 1855, 5, СТР. 87.
Четвертый и пятый куплеты этого сти-
хотворения не были допущены цензурой.
14 Февраля 1855 года цензор Бекетов пи-
сал Некрасову:
«Стихи ваши, любезнейший Николай Але-
ксеевич, Маша — я передавал на просмотр
г. председателя цензурного комитета и вот
результат:
1. Следует измен и ть слово Казен-
ной.
2. Заменить другим чем мысли:
Но испорчен он был с малолетства
Изученьем новейших паук.
3. Заменить слово Либерал другим.
А затем остальное как есть» («Архив
села Карабихи», М. 1916, стр^ 78).
Вследствие этого четвертый куплет в «Со-
временнике» был напечатан так:
Есть, конечно, прекрасное средство:
Отчего и не взять иногда?
Но—-остаток наивного детства —
Уцелею в нем чувство стыда.
А последняя строка пятого куплета чи-
талась :
Не шутя воровством называл.
Но уже через год, в первом издании «Сти-
хотворений» Некрасова (1856), эти искаже-
ния устранены, хотя цензором книги был
тот же Бекетов. При чем в первом изда-
нии, вместо «новейших наук», напе-
чатано «опасных наук» (вариант, со-
хранившийся во всех последующих изда-
ниях Некрасова).
Вместо «Да обидно покажется теще»,
в «Современнике» и в первом издании было:
Да обидится гордая теща.
По поводу «Маши» С. Н. Терпигорев
вспоминает в «Историческом Вестнике», что
в шестидесятых годах было распространено
мнепие, будто Маша, это—Ольга Сократовна
Чернышевская, жена знаменитого публи-
циста; все думали, «что это он такой тру-
женик, а она такая любительница нарядов,
и он, надрывая себя, работает из-за ее при-
хотей и день и ночь, чтобы достать средств»
(«Исторический Вестник», 1896, 3, стр. 703).
Н. Ф. Анненский сообщил нам, что чита-
тели семидесятых годов почему-то относили
это стихотворение к жене Белинского.
МЕДВЕЖЬЯ ОХОТА. 152.
«ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗАПИСКИ», 1868, 9, СТР. 1.
Весною 1867 года Некрасов уехал во Фло-
ренцию, взяв с собою начатую в России
стихотворную драму «Медвежья охота».
Содержание драмы было такое: несколько
праздных богачей приехали в глушь
развлечься медвежьей охотой и случайно
I 32

ПРИМЕЧАНИЯ
познакомились с молодой красавицей Лю-
бой Тарутиной, которая мечтает о посту-
плении на столичную сцену. Девушка про-
сит приезжих помочь ей, не подозревая,
что эти бездушные люди относятся к ней
только с похотью. Первоначально пьеса
называлась «Как убить вечер». Мы нашли
ее в 1913 году в архиве почетного акаде-
мика А. Ф. Кони и напечатали в нашей книге
«Некрасов» (П. 1926, стр. 302). Пьеса оста-
лась неоконченной. Вместо того, чтобы за-
кончить ее, Некрасов начал во Флоренции
новую. Хотя в этой новой пьесе остались
те же персонажи (за исключением Любы и
Лесничего), но прежняя Фабула была уни-
чтожена, и пьеса превратилась в собрание
всевозможных монологов на различные обще-
ственные темы. Некрасов и эту пьесу не
довел до конца. Перед смертью он напи-
сал о ней на полях своей книги:
«Несколько раз я принимался окончить
эту пьесу, которой содержание само по
себе интересно, и не мог — скука брала.
Вообще свойство мое таково—как только
сказал, что особенно занимало, что казалось
важным и полезным, так и довольно,—скучно
досказывать басню. Если найду время, рас-
скажу прозой с приведением отдельных
отрывков».
Времени «досказать басню» поэт не на-
шел, и мы можем только догадываться, что
в конце пьесы он хотел изобразить гибель
своей героини, доверившейся столичным
развратникам. Публицистические темы от-
влекли его от первоначального замысла.
Тирада Пальцова о русском обществен-
ном мнении написана под впечатлением той
травли, которой подвергся Некрасов после
апрельских событий 1866 года. М. А. Анто-
нович об этом стихотворении писал: «Что
оно? шутка, красное словцо, цинизм, при-
манка, мороченье? Все, что хотите; только
не выражение искреннего чувства, не жи-
вое и не действительное слово» («Мате-
риалы для характеристики современной рус-
ской литературы», П. 1869, стр. 103).
И. Рождественский отвечал Антоновичу:
«нужно быть идиомом, чтобы не понять
полезности и своевременности этого стихо-
творения» («Литературное падение it. Анто-
новича и Жуковского», П. 1869, стр. 31).
По поводу знаменитых куплетов о чело-
веке сороковых годов:
Диалектик обаятельный,
Честен мыслью, сердцем чист
и т. д.
славянофил Страхов писал: «Несмотря на
сочувственный тон, тут не мало горьких
истин. Эти рыцари доброго стремления
были всему чужие и в России, и в Европе.
Естественно, что их одолевало уныние.
Всего плачевнее та их черта, которая, как
видно, особенно не нравится г. Некрасову. Это
верхогляды, жившие зря, люди оеспутного
житья, неспособные ни к какому реальному
усилию, немощные и унылые» («Заря»,
1869, 7, стр. 170).
Словом, Страхов пытался изобразить дело
так, будто «лишние люди» оказались лиш-
ними потому, что были западниками. Это—
явное искажение мысли Некрасова, который
осудил этих людей за их дворянскую не-
пригодность к революционной борьбе.
Разбирая черновой автограф этой «ли-
рической комедии», мы находим много
любопытных вариантов, изображающих
спор умеренного либерала с радикалом-на-
родником (должно-быть с самим Некрасо-
вым):
Я человек обыкновенный,
Но человек а не дурной,
Не вор, не взяточник презрепный
И не плантатор столбовой.
Как быть? Счастливые условья
Меня от многого спасли,
Но годы робкого безмолвья
Свой плод печальный принесли!
Я не продам за деньги мненья,
Без крайней нужды не солгу ...
Но гибнуть жертвой убежденья
Я не хочу и не могу...
Не будет ли? Согласен ты со мною
Что все-таки чего-нибудь я стою ?
Конечно, я безгрешен не совсем:
Я числился, я получал оклады,
Но у меня теперь другие взгляды,
Энергия такая между тем ...
Ведь если ты таких, как я, бракуешь,
Откуда же людей ты навербуешь,
Чтоб новые порядки водворять?
Мы все такие — лучше негде взять?
Остроухов*
А те, что в стороне стояли?
Миша
Идеалисты? Те пропали!
Есть, правда, есть и прежние бойцы,
Но как они одряхли, устарели!
У них другой не замечаю цели,
Как пошуметь, на это молодцы!
Расходится — удерживай за полы!
Там гниль, там дрянь, то ложь, а это вздор —
Ну, словом, есть и смелость и задор,
А в сущности — холопство высшей школы!
Другие явно предали: душой
Преобразились в диких ретроградов,
Я б мог назвать презренных этих гадов,
Но умолчу. По трусости иной,
Иной по самолюбыо замарался,
Иной, как был, так и остался чист,
Но Бахусу отчаянно предался,
И стар, как возвращенный декабрист...
Я жизнью не хвалюсь моею.
Ты знаешь, тягощусь я ею,
Мне ненавистна роль моя,
Но что же делать буду я ?
Там слишком молодо, там гнило —
Не тянет просто никуда.
А дни уходят, гибнет сила.
Нет веры, знаешь...
— «Так всегда
Мы маскируем апатию,
Однако любишь ты Россию?»
— «Когда б ее я не любил,
Давно б я за границей жил».
Нет, вы не подлецы, -пет, вы не идиоты,
Но вы плохие патриоты.
Чхоб быть хорошими людьми
Безделицы вам не хватает —
Считайте кровными детьми
Народ...
Говорил мне друг мой: «слейся с нал и,
Расставшись с крайними мечтами,
В окончательной редакции — Нальцов.

МЕСТЬ ГОРЦА. МНЕ ЖАЛЬ, ЧТО НЕТ ТЕПЕРЬ ПОЭТОВ.
499
С правительством иди рука с рукой,
Хорошие пам люди нужны,
С тобою и министры дружи ы —
Они тебя введут как раз туда,
Где ты народу можешь быть полезен *..
— Не спорю я, бездействие томит,
Да дела я себе не вижу...
— «А разве лучше ты живешь?
Сначала в крайности вдавался.
Под старость — разочаровался
И даром русский хлеб жуешь»...
По счастью, я наткнулся на такого
Мечтателя гуманно-развитого
(Моя наклонность к ри*мам и стихам
Сойтись тогда способствовала нам),
И думаю, что всем ему обязан...1
А впрочем, ум последняя статья:
Как мало мы закон пи уважаем, —
У нас неуважение к уму
Сильней неуважения к закону....
Не ю, что правду ненавидим,
Не то, чтоб послужить желали сатане, -
И рады быть на честной стороне,
Да честной стороны не видим.
Мне стало грустно... Надо попадать
По мере сил опять на тон шутливый,
Четырехстопный ямб игривый
Возьму и стану продолжать.
Внимай же мне, тебе представить
Я доказательства хотел.
Что легкомысленно бесслаиить
Меня ты права не имел...
Во-первых: отразился мало
На мне тот полудикий век;
Когда бесчинство процветало,
Я вел себя, как человек.
Я время проводил не в ссорах,
Не в кутежах тогдашних дней,
Не в бескорыстных разговорах
О меньшей братии моей.
С крестьян, завещанных отцами,
Взимал умеренный оброк,
Не брал сушепыми грибами
И не копил полотен в прок.
Писал стишки, писал не мало,
Не только взяток я не брал,
Но шопотом, как подобало,
Я против них протестовал...
А во-вторых: ты, верно, слышал,
В газетах, может быть, читал —
Когда прогресс на сцену вышел,
Я вел себя, как либерал.
Плод накопившегося горя —
Писал статьи о старом зле,
С уставной грамотой не споря,
Не погребал ее в столе.
Хоть и не свыше данной нормы
Я тотчас утвердил в а дел;
Хвалил судебные реформы,
Быть членом земства я хотел.
Не вижу зла в свободной прессе,
Шагов понятных не хочу,
Но спотыкнулись мы в прогрессе,
Я выжидаю и молчу.. л
А что же в третьих? Должен я бы
Вести себя, как гражданин,
Но, милый друг, все люди слабы,
Как раз останешься один ...
Мне стало грустно... Буду продолжать
Однако же попрежнему шутливо,
Размер другой мне стоит только взять, -
И дело мы окончим живо,
Чтоб оценить меня ты мог,
Теперь я подведу итог.
Припомнил ты то время золотое,
Которого исчадье мы прямое?
1 и * Поэт разумеет Белинского.
Пойдем же дальше, строгий критик мой! (Н)
Над уровнем тогдашним приподняться
Трудненько было: очень может статься,
Что я пошел бы торною тропой,
Но счастье не дремало надо мной*.
Чрез одного мечтателя такого
Случайно я наткнулся на другова.
Сам за себя он громко говорил.
Кто знал его, кто был с ним лично близок,
Тот может быть чудес не натворил.
Но ни один покаместь не был низок...
Почти ребенком я сошелся с ним...2 (Л)
Подставить ногу наше дело,
Помочь подняться — никогда.
Не содрогнется ни в едином
Душа пред мыслию простой,
Что меньше честным гражданином,
Что меньше умной головой.
Нет, словно праздник нам — утрата!
Понять бы можно как-нибудь,
Что рады случаю лягнуть
Собраты падшего собрата,
Но ты, о публика моя,
Чему ты рада?
МЕСТЬ ГОРЦА. 424.
«СОВРЕМЕННИК», Ш>0, Т. 20, СТР. 173.
Эта пародия включена Некрасовым в рас-
сказ «Новоизобретенная привилегирован-
ная краска братьев Дирлинг и К0», где она
приводится как образец поэтических про-
изведений главного персонажа Хлыщова.
МНЕ ЖАЛЬ, ЧТО НЕТ ТЕПЕРЬ
ПОЭТОВ. 56S.
«СОВРЕМЕННИК», 1854, 1, СТР. И.
Когда Некрасов вступил на литературное
поприще (1838), все лучшие журналы были
переполнены виршами третьестепенных
поэтов, — Кукольника, Менцова, Сушкова,
Струйского, Тимофеева, Стромилова, Губера,
Лукьяна Якубовича, Соколовского, Айбу-
лата, Кропоткина и многих других. Так как
эти вирши печатались на первых страни-
цах «Сына Отечества», «Библиотеки для
Чтения», «Литературных прибавлений к
Инвалиду», то авторы их почитали себя
знаменитостями. Но к началу пятидесятых
годов они потерпели неожиданный крах:
появился новый читатель и потребовал от
поэзии новых сюжетов и Форм, а так как вся
эта плеяда умела писать лишь по готовым
шаблонам предыдущей эпохи (главным обра-
зом по шаблонам Жуковского), то журналы
стали бойкотировать их и предпочитали
совсем не печатать стихов, чем навязывать
читателю перепевы этих опостылевших авто-
ров. С 1849 по 1854 год журналы почти не
помещают стихов, а печатают только прозу.
Стихи становятся величайшею редкостью.
В 1854 году Некрасов напечатал свою ре-
цензию на «Дамский Альбом, составленный
из отборных страниц русской поэзии» и при-
вел в этой рецензии письмо, якобы написан-
ное пожилым «посредственным поэтом» того
счастливого времени, «когда на поэзию еще
не было поднято неумолимого гонения».
Письмо было написано в защиту маленьких

500
ПРИМЕЧАНИЯ
третьестепенных поэтов, ибо «все-таки
они оживляли литературу, они наполняли
тогдашние альманахи, доставляли разно-
образием имен своих приятную глазам пе-
строту... И право, сердце мое сжимается
сожалением:
Мне жаль, что пет теперь поэтов
и т. д.
Нет старых поэтов и нет новых, которые
должны были явиться на смену им». (Далее
следуют крайне ценные критические отзывы
Некрасова о Фете, Бенедиктове, Майкове,
Полонском и проч.)
Принадлежность этого стихотворения Не-
красову подтверждается А. Н. Пышшым
(«Н. А. Некрасов», П. 1905, стр. 234).
В журнале напечатано:
Что дремлет Константин Петрович,
но, по словам Пыпина, это сделано по тре-
бованию цензуры. В подлиннике было:
Что запил Константин Петрович.
Константин Петрович — Масаль-
ский, баснописец, редактор журнала «Сын
Отечества» (ум. 1861).
«Бедный» — Лукьян Якубович, посред-
ственный поэт, жил в ужасающей бедности и
умер в 1839 году, вскоре после получения
большого наследства.—А. В. Тимофеев (род.
1812)—популярный стихотворец ЗО-'х годов,
называвший себя русским Байроном. —С. И.
Стромилов и Ал. Печенегов — плодовитые
авторы однообразных и напыщенных сти-
хов.—Трилупный—псевдоним Д. Ю. Струй-
ского. — П. И. Бороздна — подражатель
Пушкина, писавший очень гладкие стихи
главным образом на религиозные темы. —
М. Падерная — сотрудница «Библиотеки
для Чтения».
Так как стихотворение помещено в ян-
варской книжке 1854 года, то написание
его следует отнести к 1853, а не 1854 году,
каким оно датировалось до сих пор.
браннику своего сердца, а тот оттолкнул
ее с надменной жестокостью (Каролина
Павлова, Собрание сочинений, М. 1915, II,
стр. 180). Пародия включена Некрасовым
в рецензию о литературном сборнике «Раут»;
в этой рецензии о стихотворении Павловой
дан чрезвычайно язвительный отзыв.
Пародируя «Рассказ Лизы», Некрасов
удержал размер подлинника:
Средь степей и я, сует не вная,
Провела развития лета,
Но судьба моя была иная...
С третьего уж года сирота...
Под видом «идеальной жепщины», «гово-
рящей восторженно и страстно» и погру-
женной в «великие вопросы», Некрасов изо-
бразил самое Каролину Павлову (см.
«Собрание стихотворении Нового Поэта»,
П. 1855, где па стр. 37—38 Каролина Пав-
лова изображена такими же чертами).
Долгов время «Мое разочарование» при-
писывалось И. И. Папаеву и печаталось
в полном собрании его сочинений (П.
1899, 5, стр. 49).
МОИ ДЕТСКИЕ ГОДЫ. 415.
«ЛЕТОПИСЬ ДОМА ЛИТЕРАТОРОВ», 1921, 3,
СТР. 4.
В беловом автографе после строки: «Что
не забуду век» — был такой куплет, зачер-
кнутый Некрасовым:
А то в минуту кроткую
Меня с собой сажал,
Поил ребенка водкою,
Ласкал и целовал.
Первые строки «Моих детских годово
тождественны с первыми строками «Отрыв-
ка», напечатанного на стр. 340.
МОГИЛА БРАТА. 387.
«МЕЧТЫ II ЗВУКИ», П. 1840, СТР. 72.
Андрей Некрасов был старше поэта на
один год. Они учились вместе в Ярослав-
ской гимназии. Когда Андрею было двена-
дцать лет, поэт написал на него эпиграмму,
которая приводится в нашем издании. Умер
в 1838 году.
«Смерть брата,— вспоминал впоследствии
Николай Алексеевич, — произвела на меня
потрясающее впечатление: я словно очнулся
от той распущенности, в какой провел гим-
назические годы, впервые серьезно заду-
нался о своей участи».
МОЛЕБЕН. 520.
«ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗАПИСКИ», 1877, I, СТР. 279.
ПроФ. П. Н. Сакулин указывает, что
здесь Некрасов пародирует церковную ек-
тенью: о плавающих, путешествующих, не-
дугующих, страждущих, плененных... (П. Н.
Сакулин, «Некрасов)), М. 1922, стр. 27).
Строки:
Об осужденных в изгнание вечное,
О заточенных в тюрьме
были запрещены цензурой и не могли по-
явиться в дореволюционных изданиях сти-
хотворений Некрасова.
МОЕ РАЗОЧАРОВАНИЕ. 547.
«СОВРЕМЕННИК», 1881, 5, ОТДЕЛ «БИБЛИО-
ГРАФИЯ», СТР. 9.
Пародия на отрывок из поэмы Каролины
Павловой «Кадриль», озаглавленный «Раз-
сказ Лизы». В этом отрывке рассказывается
о разочаровании, постигшем экзальтиро-
ванную девушку, когда она кинулась к из-
МОЛОДЫЕ ЛОШАДИ. 516.
«НОВОЕ ВРЕМЯ», 1876, № «В.
«Образом молодых лошадей, надорва-
вшихся в тщетных попытках сдвинуть со-
шедший с рельсов вагон, поэт воспользо-
вался, чтобы пристыдить старшее поколе-
ние, равнодушно созерцающее героическую

МОГИЛА БРАТА. — МУЗА.
501
борьбу молодежи за обновление государ-
ственного строя» (В. Евгеньев, «Н. А. Не-
красов», М. 1914, стр. 210).
Стихотворение было напечатано в «Но-
вом Бремени» без подписи автора.
МОРОЗ, КРАСНЫЙ НОС. 97 И 450.
«ВРЕМЯ», 1863, 1, СТР. 302; «СОВРЕМЕННИК»,
1864, I, СП». К.
Поэма начата Некрасовым в 1862 г.
Ее начало напечатано в журнале Ф. М. До-
стоевского «Время» под заглавием «Смерть
Прокла» (четыре главки: первая, вторая,
шестая и седьмая).
В «Современнике» в заглавии был по-
ставлен восклицательный знак: «Мороз,
красный нос!»
Вместо:
Тот сердца в груди не восил.
Кто слез над тобою не лил,
в «Современнике» и в издании 1864 года
было:
Страдальческой доле твоей
Отдам я последние годы. —
В восьмой строФе XII главы в издании
1874 года было:
Верстах в тридцати от села.
Во второй строФе XXX главы третья
строка в «Современнике» читалась:
И нет ли где сломанной ели.
Текст печатается по беловому автографу
(В).
В предыдущем издании мы отнесли «Мо-
роз, Красный нос» к 1864 году, но это
была ошибка, так как поэма появилась
в печати в январе 1864 года и, стало быть,
была закопчена не позже 1863 года. Это
подтверждается и датой на беловой руко-
писи «Мороза»: «21 августа 1863. На
пароходе от Нижнего». До сих пор иссле-
дователи неправильно читали эту дату, при-
нимая цыФру 3 за 4 (см., например, «Не-
красовский сборник», Ярославль, 1922,
стр. 83). Действительно, цыФра написана не-
разборчиво, так как на пароходе, очевидно,
трясло.
Дата поставлена под «Эпилогом» к по-
эме, который впоследствии был отброшен
Некрасовым и приводится на стр. 430.
Из «Эпилога» явствует, что, изобразив
смерть своей героини, Некрасов впослед-
ствии захотел вернуть ее к жизни. Но
потом отказался от этого намерепия и, сда-
вая поэму в набор, зачеркнул «Эпилог». За-
мечательно, что некоторые критики тоже
остались недовольны смертью Дарьи и
полагали, что поэма выиграла бы, если
бы Дарья осталась жива. Критик Аксаков-
ского «Дня» писал: «Было бы не так ужасно,
когда бы поэт, не найдя никакого прими-
рения для своей героини, навеки запеча-
тлел ее в воображении читателя в образе
вдовы, осужденной по гроб на страдание...
В целой нашей литературе нельзя бы при-
вести обращнков еще более беспощадной
иронии, еще злейшего отрицания, как те,
какими исполнены заключительные строФЫ
поэмы. Не слышится ли в них уже какой-
то всеподавляющий протест против самой
жизни?» («Депь», 1864, Л!° 43,. стр. 19).
Посвящение сестре во всех изданиях
печаталось отдельно от поэмы. Впервые
оно появилось в издании 1869 года (т. IV,
стр. 241). Но. перед смертью поэт распоря-
дился поместить его перед началом «Мо-
роза».
Наиболее значителен тот вариант авто-
граФа (впоследствии зачеркнутый), где Не-
красов проявляет к «явленной» иконе гораздо
меньше симпатии и доверия, чем в окон-
чательном тексте (XII глава 1-й части):
Пошла в монастырь отдаленный,
Верстах он в семнадцати был,
Где образ какой-то явленный
Недугов целителем слыл.
Все, что на полотнах и пряже
Годами скопила она,
Истратила Дарья — и даже
Осталась монаху должна (В).
В книге Андрея Белого «Символизм»
(1910) в главе «Лирика и эксперимент» дан
подробный Формальный разбор некоторых
отрывков «Смерти крестьянина» (стр. 242—
254),
МУЗА. 18.
«СОВРЕМЕННИК», 18К4, i, СТР. 78.
11 августа 1852 года Некрасов подарил
это стихотворение Н. П. Боткину, сделав
такую приписку: «Дарю это стихотворение
Николаю Боткину с тем, чтобы он никому
не давал его списывать» («Некрасовский
сборник», Ярославль, 1922, стр. 86). В но-
ябре 1852 года Некрасов писал Тургеневу:
«Выписываю тебе мои стихи, которые я
думал поместить в № 1 «Современника» на
1853 год.
Муза,
Нет, Музы ласково поющей и прекрасной»
и т. д.
Варианты в письме к Тургеневу:
Но рано над собой почувствовал я узы...
Рожденных для забот, несчастий и трудов...
После слов «прекрасные мечты» следо-
вало четверостишие, впоследствии выбро-
шенное:
По трудному пути растерянная гордость...
И всетерпящая постылая ей твердость,
Желанья и мечты, которым никогда
Свершиться не дано,—и верная беда..
23 ноября 1852 года Тургенев писал Не-
красову по поводу «Музы»: сСкажу тебе,
Некрасов, что твои стихи хороши, хотя не
встречается в них того энергического и
горького взрыва, которого невольно от
тебя ожидаешь; притом конец кажется как
бы пришитым... Но первые 12 стихов
отличны и напоминают Пушкинскую Фак-
туру» («Русская Мысль», 1902, 1, стр. 118).
В 1856 году Тургепев сообщает Некра-
сову: «В Москве твои все последние стихи

502
ПРИМЕЧАНИЯ
(особенпо «Муза») — произвели глубокое
впечатление.— Даже Хомяков признал тебя
поэтом.—Какого тебе еще лаврового венка?»
(«Голос Минувшего», 1916, 5 — 6, стр. 36).
Когда в начале 70-х годов художник М. О.
Микешпн показал Некрасову сделанную им
иллюстрацию к «Музе», Некрасов указал
Микешину, что «Муза» вообще «есть миф
или тип классического мира, и в пластиче-
ском изображении ее необходимо тракто-
вать классически». — «Я никак не ожидал
такого мнения,— пишет Микешин,— и в осо-
бенности от Некрасова, поэта по преиму-
ществу реального» («Пчела», 1878, % при-
ложение).
В Пушкинском Доме хранится автограф
любопытного послания какого-то уездного
поэта к Некрасову:
Поэт, с невольным содроганьем
Прослушал Музу я твою,
И перед пламенным признаньем
Смотри, поэт, я слезы лью...
Нет, ты дитя больного века,
Пловец без цели, без звезды,
И жаль мне, жаль мне человека,
В поэте злобы и вражды...
Далее автор предлагает Некрасову оста-
вить человечество с его борьбой и обра-
титься к природе. Тогда к нему явится
иная Муза.
МУРАВЬЕВУ. 444.
•РУССКИ!. АРХИВ», 1885, в, СТР. 202.
После покушения Каракозова на Але-
ксандра II (весною 1866 года) правитель-
ство решило «обуздать радикальную партию,
сослать на каторгу ее вожаков» и прекра-
тить ту пропаганду «преступных идеи»,
которую вели тогдашние журналы, глав-
ным образом журнал Некрасова «Совре-
менник». Для выполнения этой программы
был избран знаменитый усмиритель поль-
ского мятежа генерал М. Н. Муравьев. Не-
красов растерялся. Его журналу угрожала
гибель. А между тем в Английском клубе,
давнишним членом которого он состоял,
готовился торжественный обед в честь Му-
равьева, Устроители обеда посоветовали
Некрасову приготовить к этому дню при-
ветственные стихи и прочитать их на
обеде; уверяли, что стихи Некрасова могут
смягчить Муравьева, укротить его гнев
и т. д.
16 апреля 1866 года, после официальных
застольных речей, Некрасов прочитал Му-
равьеву свой стихотворный привет и тут
же болезненно почувствовал, что сделал
ошибку. Он удалился из собрания и, вер-
нувшись домой, излил свои мучительные
чувства в стихотворении «Ликует враг» (см.
стр. 128).
Так как автограф этих стихов нам не-
известен, а в тогдашних газетах цитиро-
вались какие-то другие стихи,
якобы прочитанные Некрасовым, мы отно-
сим эту «оду» к числу стихов, припи-
сываемых Некрасову.
МЫСЛИ ЖУРНАЛИСТА. 568.
«СОВРЕМЕННИК», 1861, 1, СТР. 45.
Журналистами в ту пору назывались ве
только сотрудники журналов, но, главным
образом, издатели их.
В конце 1860 года была объявлена под-
писка на журнал Ф. М. Достоевского
«Время» (под официальной редакцией его
брата М. Достоевского).
В этом объявлении Ф. М. Достоевский
писал:
«Мы решились основать журнал, вполне
независимый от литературных авторите-
тов... с полным и смелым обличением всех
литературных странностей нашего вре-
мени... Мы не побоимся иногда немного
и «пораздразнить» литературных гусей;
гусиный крик иногда полезен: он предве-
щает погоду, хоть и не всегда спасает
Капитолий».
По поводу этого объявления и написаны
стихи Некрасова, обращенные к Ф. М. До-
стоевскому.
Елена, Берсенев, Инсаров — ге-
рои романа Тургенева «Накануне», напе-
чатанного в «Русском Вестнике», 1860,1 —2.
«Ученый историк»,—по словам Чер-
нышевского, здесь Некрасов разумел Ко-
стомарова («Современник», 1861,6, стр. 455),
но мы полагаем, что это — Погодин, кото-
рого Некрасов нередко упрекал в сребро-
любии.
«Вот Молинари дешевле»...—
Гюстав де Молинари, бельгийский поли-
тико-эконом, тогдашний сотрудник «Рус-
ского Вестника» и «Московских Ведомо-
стей». В начале 1860 года посетил Москву
и Петербург и был принят с необыкно-
венным радушием. Так как Молинари был
врагом социализма, то «Современник» встре-
тил его целым рядом насмешек, называя
его шарлатаном и Фатом («Современник»,
1860, 4, стр. 456; 9, стр. 89).
«И как татары из Крыма»...—
В «Русском Вестнике» была напечатана
статья Щербаня «Пересоление крымских
татар» (1860, 12). На эту статью Добро-
любов откликнулся стихотворением «Сирия
и Крым» («Ода на выселение татар из
Крыма», «Современник», 1861, 1, стр. 33).
Конец этого стихотворения был уничтожен
цензурой, и так как Добролюбов находился
в ту пору за границей, то весьма возможно,
что последние четыре строки, взамен шест-
надцати вычеркнутых, тоже написаны Не-
красовым:
И зрелище единственное ныне
Являет Крым: нуда ни огдяиысь,
В нем редок человек, как посреди пустыни
Цветущий оазис!
Куплет, посвященный дороговизне про-
изведений Тургенева, вызвал упрек со сто-
роны Катковского «Русского Вестника».
Чернышевский от имени «Современника»
ответил, что эта шутка «относилась вовсе
не к г. Тургеневу, а к журналисту, да и не
к какому-нибудь журналисту в отдельности,
а ко всем журналистам». Шутка эта, по
словам Чернышевского, имела тот сиысл,

МУРАВЬЕВУ. НА ВОЛГЕ.
503
что теперь автор хороших повестей или
святей берет за свой труд хорошие деньга,
и «нельзя журналисту держать егонаанто-
нневской пище, как делалось когда-то...
Что тут обидного!» («Современник», 1861,
6, стр. 455).
МЫСЛЬ. 577.
«СЫН ОТЕЧЕСТВА», 1838, 8, СТР. 100.
Редактор «Сына Отечества» Н. А. По-
левой снабдил * эти стихи примечанием:
«Первый опыт юного 16-ти летнего поэта».
В тогдашней журналистике такие реко-
мендации были обычным явлением. Не-
задолго до того вышли две книжки:
«Опыт в стихах пятнадцатилетней девицы
Елисаветы Шаховой», СПБ. 1837, и «Со-
брание различных стихотворений пятна-
дцатилетней Анны Смирновой», при чем
юная Анна писала:
«Пятнадцатилетний возраст мой достоин
того, чтобы потребовать от публики ее
благосклонности».
06 атом первом появлении в печати своего
литературного опыта поэт вспоминает в рас-
сказе «Помещик двадцати трех душ»: «За-
буду тот нелепый восторг, который заста-
влял меня бегать высуня язык, когда я
увидел в «Сыне Отечества» первое мое
стихотворение, с примечанием, которым я
был очень доволен» («Литературная Газета»,
1843, Л 12, стр. 231).
МЫ С ТОБОЙ БЕСТОЛКОВЫЕ
ЛЮДИ. 17.
«СОВРЕМЕННИК», 1881, 11, СТР. 90.
Напечатано без подписи автора. Первая
строка читалась:
Мы с тобою капризные иода.
После третьего куплета были стихи:
Я скажу, что напутал а вздору,
Ты дашь слово не вспыхивать болте, —
Осмеем мы минутную ссору
И обнимемся крепче и дольше!
Но уже в первом издании (1856) поэт
исключил эту строФу.
НА ВОЛГЕ. 71.
«СОВРЕМЕННИК», 1861, 1, СТР. &.
М. Н. Покровский говорит по поводу
этой поэмы: «Самым старым образчиком
эксплоатируемого рабочего в России был
бурлак — жертва еще торгового капитала.
Пролетариат торгового транспорта не под-
вергался в России систематическому изуче-
нию, а стоило бы: без бурлака Степан Ра-
зин едва ли нашел массу для своего вос-
стания. Волжский босяк, тянувший баржи
и грузивший товары, был для него тем же,
чем для Пугачева, сто лет спустя, стал
уральский горнорабочий. Бурлак был пер-
вым рабочим, которого увидел Некрасов, и,
благодаря ему, первым для многих из нас,
чье детство не прошло близко к Фабрике...
Это был первый русский рабочий, удостои-
вшийся поэтического изображения. Но тут
есть еще одна любопытная подробность:
Некрасов не удовольствовался сам, что
«горько-горько он рыдал» над первой, уви-
денной им жертвой капиталистической
эксплоотации; его отношение к делу было
активнее:
Что я в ту пору замышлял,
Созвав товарищей-детей,
Какие клятвы я давал —
Пускай умрет в душе моей,
Чтоб кто-нибудь не осмеял».
(«Правда», 1921, Л 275).
По поводу знаменитого места поэмы, где
изображается разговор бурлаков, Черны-
шевский писал из Сибири:
«Однажды, рассказывая мне о своем дет-
стве, Некрасов припомнил разговор бурла-
ков, слышанный им, ребенком, и передал;
пересказав, прибавил, что он думает вос-
пользоваться этим воспоминанием в одном
из стихотворений, которые хочет написать.
Прочитав через несколько времени пьесу
«На Волге», я увидел, что рассказанный
мне разговор бурлаков передан с совер-
шенною точностью, без всяких прибавле-
ний или убавлений; перемены в словах сде-
ланы лишь такие, которые были необ-
ходимы для подведения их под размер
стиха; они нимало не изменяют смысла
речи, и даже часто с грамматической и ле-
ксикальной стороны не многочисленны и не
важны. Вместо —
«а кабы умереть к утру, так было б еще лучше», —
в пьесе сказано:
А кабы к утру умереть,
Так лучше было бы еще;
только такими пятью, шестью переменами
и отличается передача разговора в пьесе
от воспоминания об этом разговоре, ♦рас-
сказанного Некрасовым мне» (А. Н. Пы-
пин, «Н. А. Некрасов», П. 1905, стр. 257).
По первоначальному замыслу Некрасова,
стихотворение «На Волге» (Н) должно было
составить первую часть большой поэмы
«Рыцарь на час». Замысел остался невы-
полненным. Некрасов написал только пер-
вую и четвертую части, которая теперь
называется «Рыцарь на час». Обе эти ча-
сти печатаются в виде отдельных стихо-
творений, не связанных между собою. Во
всех изданиях, печатавшихся при жизни
Некрасова, после строк:
Все та жь покорность без конца,
следовало два ряда точек, после которых
печаталось:
Прочна суровая среда,
Где поколепия людей
Живут бессмысленней зверей
И мрут без всякого следа.
И лишь незадолго перед смертью Некрасов
изменил этот текст. Тогда же он внес изме-
нение в строку:
И ропот тех же самых волн.
(Ср. издание 1873 года, I, ч. 1, стр. 200; 3
издание 1879 года, I, стр. 302 — 303.)

ПРИМЕЧАНИЯ
НАДРЫВАЕТСЯ СЕРДЦЕ ОТ МУКИ. 93.
«СОВРЕМЕННИК», 1863, 9, СТР. 312.
Четвертая строка была выброшена цен-
зурой.
Вместо:
Чу! кричит: Парасковья, ау!
в журнале было напечатано:
Чу! кричит заунывно: ау!
НАД ЧЕМ МЫ СМЕЕМСЯ... 192.
«ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗАПИСКП», 1874, 5—6,
СТР. 292.
Вначале стихотворение было написано
белыми стихами — пятистопным ямбом —
без заглавия. Автограф этого первоначаль-
ного отрывка (Н)был обнародован В. Евгень-
евым в газете «День» (JSS 292, 28 октября
1913 года). На стр. 432 мы печатаем этот
первоначальный отрывок. Он показателен
в том отношении, что Некрасов от моно-
лога белыми стихами перешел к более свой-
ственной ему Форме—куплета.
НАКАНУНЕ СВЕТЛОГО ПРАЗДНИКА.
190.
«НАШИМ ДЕТЯМ», ИЛЛЮСТРИРОВАННЫЙ
НАУЧНО-ЛИТЕРАТУРНЫЙ СБОРНИК, ИЗДАНИЕ
А. Н. ЯКОБИ, П. 1873, СТР. 260.
Эдесь изображается Ростов Великий (Яро-
славской губернии), расположенный на бе-
регу озера Неро.
«Где была напечатана пиеса «Накануне
светлого праздника», не знаю»,— писала
сестра поэта редактору его стихотворений,
и редактор неопределенно отметил, что это
стихотворение было «помещено в одном из
сборниковл, но в каком —не указал. Позд-
нейшие библиограФЫ (например, В. Дернова
в «Некрасовском сборнике», 1918 года) тоже
не дали ответа на этот вопрос. Между тем
оно напечатано в очень известном детском
альманахе Якоби на ряду с произведениями
Майкова, Полонского, Плещеева, Глеба
Успенского, Репина, Зичи, Виктора Васне-
цова и проч. Мы воспроизводим его по
тексту этого сборника, так как оно не пере-
печатывалось при жизни Некрасова.
Есть основания думать, что оно написано
раньше указанной Некрасовым даты, так
как еще 25 Февраля 1873 года Некрасов
писал Якоби: «Я нашел мое стихотворение,
но оно в этом виде вовсе не годится в дет-
ский сборник. Я или напишу другое, или
переделаю это» («Красный Архив», 1922,
1, стр. 365).
НАКОНЕЦ ИЗ КЕНИГСБЕРГА. 427.
«НЕКРАСОВ ПО НЕИЗДАННЫМ МАТЕРИАЛАМ
ПУШКИНСКОГО ДОМА», П. 1922, СТР. 250.
Отрывок из письма к приятелю Некрасова,
известному библиограоу М. Н. Лонгинову (П).
Точками заменяются непристойные слова.
Ответ Лопгинова на это послание Некра-
сова напечатан в «Архиве села Ка раб их а»
(М. 1916, стр. 124).
НА ЛЕКЦИИ КАУФМАНА. 454.
«ЛИТЕРАТУРА, ИСКУССТВО, НАУКА», БЕСПЛАТНОЕ
ПРИЛОЖЕНИЕ К Xi 3X4 ГАЗЕТЫ «ДЕНЬ» ЗА
1913 ГОД.
5 января 1#75 года буржуазный экономист
И. Д. КауФман был выбран членом лите-
ратурного Фопда и тут же прочитал свое
рассуждение о русских Финансах. Рассу-
ждение было скучпое, но поражало своим
оптимизмом. Приводим выдержку из газет-
ного отчета о нем: «Состояние наших Фи-
нансов, по мнению лектора, более блестящее,
чем положение Финансов английских и даже
американских (!). Г. Кауфман, между цро-
чим, проектирует погашение государствен-
ного бумажного долга посредством выпуска
новых кредитных бумаг для промышлен-
ности и торговли; процентами с этих по-
вых бумаг, по его мнению^, и должен пога-
шаться ныне существующий ассигнацион-
ный долг. Хотя г. КауФмап и убежден
глубоко, невидимому, что проект его чрез-
вычайно радикален, но нам сдается, что его
проект сильно напоминает собою известный
«Тришкин каФтан» («Биржевые Ведомости»,
1875, № 6).
Слушая эту лекцию Кауфмана, Некрасов
и написал свой экспромт.
НА ОБЕДЕ В ЧЕСТЬ МАРТЫНОВА. 428.
«СОВРЕМЕННИК», 1839, 3, СТР. 208.
Александр ЕвстаФьевич Мартынов (1816—
I860)—замечательный русский комик, даро-
вание которого в варварских условиях
тогдашней русской сцены тратилось изо
дня в день на вульгарные водевили. Из-за
грошового жалования ему приходилось
играть сверх сил, он заболел чахоткой и че-
рез несколько месяцев после отъезда на юг
скончался в августе I860 года. Некрасов
с юности был близок к Мартыпову, который
многократно играл в его водевилях.
Стихотворение Некрасова напечатано
в «Заметках Нового Поэта», где приведены
речи Дружинина и Островского. Обед со-
стоялся 10 марта 1859 года при отъезде
А. Е. Мартынова на юг. «Все было искренпо
и просто, и потому хорошо», записал об
этом обеде Никитенко у себя в дневнике
(«Дневник» А. В. Никитенко, П. 1905, I,
стр. 555).
Вспоминая об этом обеде, П. И. Вейнберг
пишет, что строка некрасовского стихотво-
рения «Свободная семья людей свободных»—
произвела огромное, непонятное теперь впе-
чатление («Россия», 1901, Л* 946).
НА ПОГОРЕЛОМ МЕСТЕ. 197.
«ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗАПИСКИ», 1874, 11,
СТР. 185.
В черновом автографе (П) первоначальное
заглавие — «Гари».
Один из первых вариантов был такой:
Бесконечная черная гарь,
Ямы, рвы, головни да коренья...
Только ночи таинственный царь
Добровольные наши мученья
Видит с неба. Еще до зари
Мы зашли в эти страшные гари.

НАДРЫВАЕТСЯ СЕРДЦЕ ОТ МУКИ. НАПУТСТВИЕ.
505
(Завлекли пас сюда глухари —
Осуждепные прятаться твари).
Дичь убитая плечи гнетет,
Тело грешное отдыха просит,
Ио охотник скорее умрет,
Чем троФви победные бросит. (И)
НА ПОКОСЕ. 199.
«НОВОЕ ВРЕМЯ», 1876, № 96.
Стихотворение было дано А. С. Суворину
для напечатания в «Новом Времени». В авто-
графе (И) 10-я и 11-я строки читались так:
За даря бы я прилежно
Господа молил.
Но 1 мая 1876 года Некрасов написал
Суворину: «В моих стихах «На покосе» два
стиха изменить так:
Я работал бы прилежно
Да поменьше пил». (И)
НА ПОСТОЯЛОМ ДВОРЕ. 190.
«ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗАПИСКИ», 1874, 11, 181.
В беловой рукописи (В) первоначально
названо «Новый барин». Варианты:
Настало утро, — не зовет!
Прибравши все в столовой,
Принес я чай ему —не пьет!
Я постоял—ни слова!
Весь день как раненый стонал
В уборной под халатом,
А ночью в стену постучал
Легонько (спал я рядом)..
Я был дворовый человек,
Видал всего довольно.
Помещик нас нередко сек,
А не было так больно.
НА ПСАРНЕ. 98.
«СТИХОТВОРЕНИЯ П. НЕКРАСОВА», П. 1869, IV,
СТР. 242.
Под общим заголовком «Отрывки» напе-
чатано вместе со стихотворением «Явпо
родственны с землей». Мы не видим осно-
ваний объединять столь различные пьесы
и печатаем стихотворение «На псарне»
отдельпо, тем более, что, по нашему мпепию,
оно написано значительно раньше 1863 года,
к которому его относит поэт. На это ука-
зывает вторая строка:
Воля придет, чай, бежишь без оглядки,
О будущем раскрепощении крестьян
можно было говорить лишь до 1861 года.
НАПУТСТВИЕ. 226.
«СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА», П. 1920,
СТР. 887.
Реакционная диктатура, утвердившаяся
после реформы 1861 года, тяжело отрази-
лась не только на «освобожденных» кре-
стьянах, но и на разночинной интеллиген-
ции, вербовавшейся из мелкой буржуазии
и отчасти—дворянства. Эта интеллигенция
к началу семидесятых годов выступила на
путь революционной борьбы. Так как в те
годы пролетариат был еще немногочислен
и слаб, то всю надежду возлагала она на
крестьян, слепо веруя, что русский кре-
стьянин есть «бунтарь по природе и социа-
лист по инстинктам», а деревенская община
есть «зародыш будущей коммуны».
В городах образовалось множество под-
польных кружков, которые к 1873—74 году
подготовили целый ряд деятельных агита-
торов,пропагандистов восстания. Агитаторы
переодевались в крестьянское платье и шли,
как тогда говорили, «в народ»,—на Волгу,
на Доп, на Урал, па Украину. Выдавая себя
за кузпецов, бурлаков, пильщиков, Фельд-
шеров и т. д., они старались сблизиться
с крестьянскими массами и разбудить в них
(будто бы присущие этим массам) инстинкты
протеста и бунта. Но их попытка была
безнадежна, так как в то время никаких
предпосылок для социализма в кре-
стьянском быту не имелось. Кроме того,
правительство Александра II, испуганно©
этим массовым «хождением в народ», обру-
шилось на самоотверженную молодежь тя-
желыми полицейскими карами: тюрьмами,
ссылками, сибирскою каторгою.
В 1873—1874 году было арестовано по
йелу о «хождении в парод» две тысячи
человек в 37 губерниях. К дознанию было
привлечено 770 человек. Среди арестован-
ных особенно выделялись «чайковцы»: Софья
Перовская, Желябов, Кравчинский, Шишко,
Клеменц, Синегуб, Кропоткин и др. (В. Нев-
ский, Очерки по истории российской
коммунист, партии», П. 1925, т. I, стр. 94;
М. Балабапов, «История революцион. дви-
жения в России», Киев, 1925, стр. 173).
Правительство в глубокой тайне подго-
товляло знаменитый «процесс 193-х». Ни-
каких сведений о происходящих во всей
России арестах не проникало в печать.
Но 24 мая 1875 года министр народного
просвещения граФ Д. А. Толстой напечатал
такой циркуляр к попечителям учебных
округов;
«Оказывается,чтореволюционерыизбрали
орудием своей гнусной пропаганды то, что
для каждого честного и просвещенного чело-
века составляет предмет особой заботли-
вости и охраны — юношество и школу.
И попятно: коммунистические их учения,
клонящиеся к ниспровержению всего обще-
ственного строя и водворению, взамен его,
анархии, до такой степени нелепы и дики,
что они могут найти успех разве между
детьми, недоучившимися юношами и нераз-
витыми простолюдинами. Но, к сожалению,
эти дети и юноши вместо того, чтобы найти
в окружающей их среде и в своих семей-
ствах отпор преступным увлечениям и по-
литическим Фантазиям, встречают ипогда;
напротив того, одобрение и поддержку,
только этим и можно объяснить распро-
странение социалистических теорий, давно
осужденных здравою наукой: в 37 губер-
ниях, как обнаружило судебное исследова-
ние, некоторые отцы и матери
подбивали к ним своих детей. Это явлепие,
в моих глазах, гораздо прискорбнее самой
пропаганды... Оно подкрепляет меня в убе-
ждении, что у нас нередко не семья
поддерживает школу, а школа должна

S06
ПРИМЕЧАНИЯ
воспитывать семью... Пусть же настав-
ники заменяют в этом случае родителей» ...
«Напутствие» Некрасова является точ-
ной пародией на этот циркуляр Д. Толстого.
«Отцы и матер и», против которых
направлен этот циркуляр, действительно не-
редко сочувствовали революционной работе
детей. «Так, жена оренбургского губ. жан-
дармского управления полковника Голо-
ушева не только не отклоняла своего сына
от участия в деле преступной пропаганды,
а напротив, помогала ему советами и све-
дениями. Так, профессор Ярославского ли-
цея Духовской не только принимал к себе
агитатора Ковалика, но познакомил его и,
так сказать, ввел во внутреннюю жизнь
студентов лицея... Так, весьма богатая и
уже пожилая женщина Софья Субботина
не только лично и открыто вела револю-
ционную пропаганду среди ближайшего кре-
стьянства, но склоняла к тому же свою
воспитанницу Шатилову... Так, бывший
чембарский казначей Плетнев, прочитав
найденную им у сына гимназиста книгу
революционного содержания, прямо заявил,
что готовит сына «для народа» ... («Записка
министра юстиции граФа Палена», Женева,
1875, стр. 5—7).
Об этой симпатии старшего поколения
к молодым агитаторам и говорится в стихо-
творении Некрасова:
Ваши сестры, ваши братья,
А нередко и отцы —
Распростерли им объятья
Уготовали венцы.
Есть основания думать, что Некрасов на-
меревался включить «Напутствие» в первую
часть «Современников», но это оказалось
невозможным по цензурным условиям. Бело-
вой автограф «Напутствия» больше сорока
лет оставался в бумагах поэта, и только
недавно нам удалось напечатать его. По
этому автографу «Напутствие» печатается
в настоящем издании.
НАРЯДОВ НЕТ —ПРЕКРАСНЫЙ ПОЛ.
416.
«ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗАППСКИ», 1843, Т. I,
СТР. 336.
Этот экспромт произносит один из ге-
роев некрасовского рассказа «Необыкновен-
ный завтрак» — издатель «Литературной
Газеты», большой каламбурист и остряк
(Ф. А. Кони).
НА СМЕРТЬ ЛЕОНТЬЕВА. 436.
«ЛЕТОПИСЬ ДОМА ЛИТЕРАТОРОВ», 1921, 3,
СТР. 4.
Русское правительство, испуганное расту-
щим революционным брожением среди моло-
дежи, создало в середине семидесятых годов
такие учебные заведения, где, вместо живых
н насущных знании, преподавались древние
языки, латинский и греческий, дабы воспи-
танники, поглощенные бесцель пой зубреж-
кой, не могли увлекаться опасными для
государственных основ естественными и
социальными науками.
Помогали правительству при введении
этих реформ ретроградный публицист Кат-
ков и его ближайший сотрудник проФ. Па-
вел Михайлович Леонтьев. Об этом Леонтьеве
один из его слушателей вспоминал впослед-
ствии, что из университетских студентов
он приближал к себе лишь тех, которые
шпионили ему на своих товарищей и на
остальных профессоров. «Маленькая горбатая
Фигура с злобными глазами, с большими
красными пальцами... — на лекциях он был
груб и третировал студентов, как мальчи-
шек» (И. А. Худеков, «Опыт автобиогра-
фии», Женева, 1882, стр. 32).
Похороны его состоялись 28 марта
1875 года и удивили мпогих своей неподо-
бающей пышностью. В процессии участво-
вали все высшие представители администра-
ции. .. Собралось все, что есть в Москве наи-
более заметного в правительственных и
общественных кругах... Впереди шли ряды
рабочих и служащих в типографии, а за
ними попарно воспитанники лицея («Очерки
и картинки» Незнакомца-Суворина, П. 1875,
т. И, стр. 61).
Стихи Некрасова относятся не столько
к Леоптьеву, сколько к Каткову, которого
поэт называет «московским Зевесом».
НА СМЕРТЬ ШЕВЧЕНКА. 450.
«ЗОРЯ», 1886, 6, СТР. 87; «ЛИТЕРАТУРНЫЙ
ВЕСТНИК», 1004, 8, СТР. 101.
Тарас Григорьевич Шевченко, великий
украинский поэт, скончался в Петербурге
вскоре по возвращении из ссылки (26 Фе-
враля 1861 года).
В бумагах сестры Некрасова нами был
пайдеп черновой автограф этого стихо-
творения, в котором последние строки чита-
ются так:
Но сберегло его в дни многотрудные
Русских людей провиденье игривое, —
Копнилось время его несчастливое,
Вновь он запел свои песенки чудные,
Вновь прилепился душою к художеству.
Тут незамедлила смерть ядовитая.
Надо жь очистить дорогу ничтожеству.
[Ой! широка ты, дорога открытая]
Ты ли ему непросторпа, — открытая?..
Журнал «Зоря», в котором эти стихи были
напечатаны впервые, издавался во Львове,
в Австрии, на украинском языке.
Мы печатаем это стихотворение по записи
А. Буткевич (II), где имеется такая приписка:
«Писала со слов брата вечером 26 декабря
1876 года (сестра поэта А. А. Буткевич)»,
Некрасов хорошо знал стихи Шевченка
и цитировал их еще в 1844 году («Литера-
турная Газета», 1844, № 24, стр. 416).
НАЧАЛО ПОЭМЫ, ill.
«СТИХОТВОРЕНИЯ II. НЕКРАСОВА», II. 1869,
Т. IV, СТР. 239.
В 1864 году Некрасов уезжал на короткое
время в Париж, после чего вернулся в свою
новую усадьбу Карабиху. Это возвращение
и описано им в «Начале поэмы». Поэма
оказалась неоконченной, так как Некрасову
была органически чужда та манера, в кото-

НАРЯДОВ НЕТ ПРЕКРАСНЫЙ ПОЛ. НЕИЗВЕСТНОМУ ДРУГУ.
507
рой он начал ее, — манера стихотворной
повести разговорного стиля в духе Байро-
нова «Бешю».
Во второй строФе он вспоминает, что
в Италии писал о русских ссыльных. Это
было в 1856 году, когда он жил в Риме
и заканчивал поэму «Несчастные».
НЕДАВНЕЕ ВРЕМЯ. 157.
«ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗАПИСКИ», 1871, 10,
СТР. 268.
Инженер Александр Николаевич Ераков,
которому посвящены эти стихи, был гра-
жданский муж сестры Некрасова, Анны Але-
ксеевны Буткевич. Он сотрудничал в «Оте-
чественных Записках» и состоял в друже-
ских отношениях с Салтыковым-Щедриным,
Унковским и Плещеевым. Кроме «Недавнего
времени», Некрасов посвятил ему также
«Элегию» (1874).
В «Недавнем времени» изображается
Английский клуб, членом которого Некра-
сов был с 1854 года.
1 марта 1870 года клуб торжественно
праздновал столетие со дня своего основания.
«Недавнее вреяия» есть отклик на этот юби-
лей. В «Отечественных Записках» (в огла-
влении) был подзаголовок: «Записки клуби-
ста, изданные Н. Н.»
аСтарый дедушка был у нас
членом». — Баснописец И. А. Крылов сде-
лался членом Английского клуба в 1817 году.
В клубе была особая комната, которая на-
зывалась Крыловская; в этой комнате
находился бюст баснописца, установленный
над тем диваном, на котором он обычно
сидел («Столетие СПБ. Английского Собра-
ния», П. 1870, стр. 27. 92).
«Привезли из Москвы П о ле-
во в а». — В 1834 году знаменитый журна-
лист Н. А. Полевой напечатал в своем аМо-
сковском Телеграфе» неодобрительный отзыв
о патриотической драме Кукольника «Рука
всевышнего отечество спасла». За это Нико-
лай 1 закрыл журнал и приказал привезти
Нолевого в Петербург на перекладных в со-
провождении жапдарма» (М. Лемке, «Нико-
лаевские жандармы», П. 1908, стр. 90).
Князь Орлов — Алексей Федорович,
шеФ жандармов.
«Помню я Петрашевского
д е л о». — М. В. Иетрашевский (1821—1866),
стоявший во главе небольшого кружка, по-
святившего себя разработке идей Француз-
ского утопического социализма, был осу-
жден на пожизненную каторгу в 1849 году.
Вместе с ним суровым карам подверглись
пятьдесят «петрашевцев».
«И декабрьским террором пах-
нуло...» — Некрасов разумеет террор, ко-
торый применил Николай I, подавив вос-
стание декабристов при своем вступлении
на престол.
«П одкосила их л икай тропи я».—
Слово ликантрония заимствовано Не-
красовым у Байрона из двадцатой строФы
девятой песни «Дон-Жуана». Перевод этой
песни напечатан в «Современнике» 1866 го-
да, кн. 1. Там же на стр. 264 дано разъясне-
ние в сноске: «Ликантропия—помешатель-
ство, превращающее людей в бешеных
животных». В данном случае Некрасов имел
в виду знаменитого шеФа жандармов А. Ф.
Орлова, который к концу жизни заболел
этим видом сумасшествия: «ползал на чет-
вериньках и не хотел есть иначе как из
корыта» (А. И. Вольф, «Хроника русского
театра», П. 1882, III, стр. 112).
«Да поэму Монго изучить, эту
шалость поэта улана...» — Скабрез-
ная поэма «Монго» принадлежит Лермон-
тову. Как справедливо указал С. И. Поно-
марев, Лермонтов не был уланом.
«Взволновался Париж беспо-
койный»— революция 1848 года.
«Доносчик А в д е й» — Фаддей Бул-
гарин, писавший доносы жандармам на
всех неугодных ему литераторов,— в том
числе и на Некрасова (см. примечания
к «Колыбельной песне»).
«Колоссальный в о р и щ е» — А. Г.
Политковский, тайный советник, близкий
к Николаю I, растративший в пятидесятых
годах три с половиной миллиона казенных
денег. Состоял членом Английского клуба.
«Чу! наш друг, путешествен-
ник славный». — Генерал-майор Егор
Петрович Ковалевский, у которого был
слуга негр, вывезенный им из Абиссинии
(см. А. А. Фет, «Мои воспоминания», М.
1890, I, стр. 129).
«Ю ноша-гений» — Добролюбов, по-
стоянно смеявшийся над «наивными востор-
гами и надеждами», которые возбуждали во
многих «реформы» шестидесятых годов.
Текст проверен нами по черновому авто-
графу, найденному в одном частном архиве.
Там мы нашли написанные каранда-
шом 12 полустертых строк о деле Петра-
шевского, которые никогда не приводились
в печати. Эти строки впервые включены
нами в издание 1920 года.
Точно так же на основании рукописи мы
заменили генерала — князем Орло-
вым.
НЕ ЗА ЯКОВА РОСТОВЦЕВА. 457.
•ЗАВЕТЫ», 1913, 2, СТР. 136.
Типичный военный бюрократ николаев-
ской эпохи, Яков Ив. Ростовцев в конце
своей жизни был поставлен Александром II
во главе редакционных комиссий по кре-
стьянской реформе и приобрел репутацию
либерального деятеля.
Этот черновой набросок извлечен В. Еи-
геньевым из бумаг библиографа П. А. Ефре-
мова. Он написан рукою поэта на конверте
письма, адресованного Ефремову. Письмо
помечено декабрем 1876 года. Под стихо-
творением подпись Некрасова.
НЕИЗВЕСТНОМУ ДРУГУ. 130.
«СТИХОТВОРЕНИЯ НЕКРАСОВА», 1869, IV,
СТР. 224.
Не все читатели относились к Некрасову
с иолным доверием. Многих смущали

508
ПРИМЕЧАНИЯ
преувеличенные и лживые слухи о том,
будто, призывая других к самоотвер-
женным жертвам и подвигам, сам Некра-
сов ведет разгульную жизнь магната. Не-
красов часто получал по этому поводу уко-
ризненные письма и стихи. Одно такое
стихотворение, озаглавленное «Не может
быть», получено им 3 марта 1866 года. Под
стихотворением была подпись «Неизвест-
ный друг». Оно отчетливо и точно вы-
ражало те сомнения, которые испытывала
по отношению к Некрасову тогдашняя де-
мократическая молодежь. Ответ Некрасова»
«Неизвестному другу» был написан около
года спустя, после каракозовских дней,
когда Некрасов получил от читателей мно-
жество ругательных писем.
Незадолго перед кончиной Некрасов, под-
готовляя повое издание своих стихотворе-
ний, распорядился, чтобы стихи «Неизвест-
ного друга» были помещены в примеча-
нии («Стихотворения Н. Некрасова». П.
1879, IV, стр. IAX11I).
Вот эти стихи:
Не может быть...
Н. А. Некрасову.
Мне говорят: твой чудный голос —ложь,
Прельщаешь ты притворною слезою
II словим ляшь толпу к добру влечешь,
А сам, как змей, смеешься над толпою.
Но их речам меня не убедить:
Иное мне твой взгляд сказал невольно;
Поверить им мне было б горько, больно. «•
Не может быть!
Мне говорят, что ты душой суров,
Что лишь в словах твоих есть чувства пламень,
Что ты жесток, что стих твой весь любовь,
А сердце холодно, как камень!
Но отчего-ж весь мир сильней любить
Мне хочется, стихи твои читая?
И в них обман, а не душа живая! ?...
Не может быть!
Но если прав ужасный приговор ?...
Скажи же мне, наш гений, гордость наша,
Уже-ль сулит потомства строгий взор
За дело здесь тебе проклятья чашу ?
Уже-ль толпе дано тебя язвить,
Когда весь свет твоей дивится славе,
И мы сказать в лицо молве не в праве —
Не может быть!?
Скажи, скажи, уже-ль клеймо стыда
Ты положил над жизнию своею?
Твои слова и я приму тогда
И с верою расстаяуся моею.
Но нет! И им ее не истребить!
В твои глаза смотря с немым волненьем,
Я повторю с глубоким убежденьем:
Не может быть!
По свидетельству московского сборника
«Свиток», стихи эти принадлежат Влади-
мирской («Свиток», М. 1922, I, стр. 163).
Стихотворение Некрасова должно было
послужить ответом на все подобные на-
падки друзей и врагов. Но едва эти стихи
появились в печати, они вызвали новую
брань: бывший товарищ Некрасова М/А.
Антонович, именно на основании этих сти-
хов, стал доказывать, что Некрасов, напро-
тив, торговал своими убеждениями («Кос-
мос», 1869, 4, стр. 35).
По мнению Юрия Тынянова, в этом сти-
хотворении Некрасова отразилось знамени-
тое «Adieu» Беранже, помещенное в его
«Последних песнях» («Dernieres Chansons»).
Некрасову это стихотворение было из-
давна известно, так как еще в 1858 году он
напечатал его у себя в «Современнике»
в переводе А. Фета (под заглавием «Пред-
смертное стихотворение Беранже»):
О, Фрапция, мой час настал: я умираю!
Возлюбленная мать, прощай: покину свет,—
Но имя я твое последним повторяю.
Любил ли кто тебя сильней меня? О, нет!
Я пел тебя, еще читать не наученный,
И в час, как смерть удар готова нанести,
Еще поет тебя мой голос утомленный.
Почти любовь мою одной слезой, — прости.
(«Современник», 1858, 1).
НЕПОНЯТНАЯ ПЕСНЯ. 385.
«МЕЧТЫ И ЗВУКИ», П. 1840, СТР. 58.
Явное подражание знаменитой элегии
Жуковского «Море»:
Безмолвное море, лазурное море,
Открой мне глубокую тайну твою:
Что движет твое необъятное лоно,
Чем дышет твоя напряженная грудь?
Слышны также отголоски «Моря» В. Г.
Бенедиктова:
О море! ты дремлешь, ты сладко уснуло
И сны навеваешь на душу мою;
Свинцовая дума в тебе потонула»
Мечтой я целую поверхность твою...
О море, широкое, вольное море!
Ты шумно, как радость, — глубоко, как горе.
И отголоски «Моря» С. Стромилова.
Скажи мне, за что ты всегдашней враждою
Издревле, о море, грозишь кораблям
И смотришь неистово верной бедою?
Иль ноша не в силу могучим хребтам?
(«Библиотека для Чтения», 1839, 5).
Вообще эти «морские» амФибрахии были
в ту пору обычны в журнальных стихах:
И. Мейснер, например, в той же «Библио-
теке для Чтения» писал:
Спокойна ль бывает морская пучина,
Когда ураган из-за облак летит?
и т. д.
НЕ РЫДАЙ ТАК БЕЗУМНО НАД
НИМ. 149.
«СТИХОТВОРЕНИЯ Н. НЕКРАСОВА», П. 1869, IV,
СТР. 219.
«Навеяно смертью Писарева и посвя-
щено М. А. Маркович»,— записал поэт на
своем экземпляре стихов. Критик Д. И. Пи-
сарев утонул в Дуббельие во время мор-
ского купанья 4 июля 1868 года. Его друг,
известная писательница Мария Алексан-

НЕПОНЯТНАЯ ПЕСНЯ. «НЕСЧАСТНЫЕ».
509
дровна Маркович (Марко-Вовчок), была
страшно потрясена этой смертью. Через
месяц Некрасов прислал ей стихи «Не ры-
дай так безумно над ним» с такой запиской:
«Только Вам, Марья Александровна, ре-
шаюсь покуда дать это стихотворение. Пи-
сарев перенес тюрьму не дрогнув (нрав-
ственно) и вероятно также встретил бы
эту могилу, которая здесь разумеется, но
ведь это исключение — покуда жизнь пред-
ставляет более Фактов противуположного
свойства и поэтому-то и моя мысль при-
няла такое направление. Словом — Вы по-
нимаете — так написалось.
Вам пред. Некрасов.
К сожалению не успел зайти к Вам се-
годня, 7-го августа» (П) («Радуга», альма-
нах Пушкинского Дома, II. 1922, стр. 228).
Писареву было 28 лет, когда он скон-
чался (род. 1840). С 1862 по 1866 год он
находился в заключении в Петропавлов-
ской крепости. В аРадуге» приводится пер-
воначальный вариант стихотворения Некра-
сова.
НЕ СЖАТАЯ ПОЛОСА. 29.
«СОВРЕМЕННИК», 1853, 1, СТР. 27.
Стихотворение появилось во время осады
Севастополя, накануне смерти Николая J,
и было воспринято читателями как поли-
тический памФлет. Считалось, что пахарь,
это — русский парод, изнемогающий под
николаевским гнетом.
Слово станица в девятой строке вы-
звало недоумение одного педагога, который
обратился к поэту с письмом,4 прося разъ-
яснить это слово. Некрасов ответил, что
«с детства слышал его в народе, между
прочим, в этом смысле: птицы летают ста-
ницами; воробьев станичка переле-
тела, и т. под... Слова: группа, партия, даже
стая, «оторыми можно было бы замепить
его в «Не сжатой полосе», кроме своей про-
заичпости, были бы менее точны, лишив
выражение того оттенка, который характе-
ризует птицу перелетную, располагающуюся
время от времени станом на удобных ме-
стах для отдыха и корма» («Собрание сти-
хотворений Н. А. Некрасова». П. 1879, IV,
стр. XXXVII).
На смертном одре Некрасов применил
символику этого стихотворения к себе:
И Музе возвращу я голос,
О вновь блаженные часы
Ты обретешь, сбирая колос
С своей не сжатой полосы.
«НЕСЧАСТНЫЕ». Ж),
«СОВРЕМЕППИК», 1886, 8, СТР. 139; 1887, 3,
СТР. 81; 1888, 2, СТР. 241.
Некрасов задумал эту поэму незадолго
перед отъездом за грапицу и успел напи-
сать только небольшой отрывок из нее —
«Петербургское утро» (напечатанный в май-
ской ннижке «Современника» за 1856 год).
Отрывок начинался так:
Мы все привыкли любоваться
Громадным городом своим;
Но слишком рано просыпаться
Друзьям и недругам моим
Я не советую. Едва ли
Он очарует вас с утра,
Подобно опустелой зале,
Где пировали вы вчера.
В обломках оргпя безумной
Он пекрасив, наш город шумной!
И лишь Нева—его душа —
В нем неизменно хороша...
Стоят, как крепости пустые
И I. Д.
Зимой 1856 года, поселившись в Риме,
Некрасов с необычайным увлечением при-
нялся за работу над созданием поэмы. 7 де-
кабря (н. ст.) он пишет Тургеневу:
«24 дня ни о чем не думал я, кроме того,
что писал. Это случилось в первый раз
в моей жизни — обыкновенно мне не при-
ходилось и 24 часов останавливаться на
одной мысли. Что вышло, не знаю — мучи-
тельно желал бы показать тебе... Скажи
мне, пожалуйста, правду. Это для меня
важно... Хочу знать, надо ли и стоит ли про-
должать ? — потому что впереди еще очень
много труда — было бы из чего уби-
ваться, говоря словом Фета. Он мою.
вещь очень хвалит...»1 (А. Н. Пыпии,
«Н. А. Некрасов», П. 1905, стр. 149).
Из этого письма мы заключаем, что Не-
красов начал работать над «Несчастными»
приблизительно 10—12 ноября (н. с.) 1856 г.
Очевидно, поэма была задумана очень
большая. Эпизод о Кроте составлял, по
словам Некрасова, только шестую долю
всей поэмы. Но тут до Некрасова дошли
из Петербурга тревожные вести: его стихи
вызвали цензурную бурю. Разпесся слух,
что правительство хочет закрыть а Совре-
менник», а его самого посадить в Петро-
павловскую крепость (см. примечание
к «Поэту и гражданину»).
Эти вести так взволновали поэта, что он
не мог больше писать.
Тургеневу он послал тот отрывок «Не-
счастных», который изображает Крота.
Этот отрывок был одобрен Тургеневым.
В январе 1857 года поэт послал Тургеневу
еще один отрывок, посвященный описанию
захолустного города,— с просьбой послать
в «Современник». Отрывок был послан
и появился в мартовской книжке под загла-
вием «Отрывок из поэмы». Начинался отры-
вок стихами:
Невольно
Припомнишь бедный городок
и заканчивался строками о челноке, при-
вязанном к корме корабля.
Под отрывком была подпись: И. Н. и
дата: Рим, декабрь 1856.
Из письма Чернышевского к Некрасову
от 7 Февраля 1857 года мы знаем, что
в этом отрывке «Несчастных» несколько
мест исказила цензура. Иные придирки чрез-
вычайно характерны.
1 А. А. Фет тоже находился тогда в Италии.

510
ПРИМЕЧАНИЯ
Так, после строк:
За ю покойно и не тесно —
у Некрасова было паписано:
Ни горя, ни отрад не жди,
Отдайся весь во власть господню.
Свинья увязла в подворотню.
Цензура не могла допустить, чтобы слово
господь было в таком близком соседстве
со словом свинья, и вычеркнула строку
о господе.
Тогда Некрасов после строки о свинье
написал:
Народ глядит —и ты гляди:
Ударов ей отвесят сотню...
(«Современник», 1837, 3, стр. 51).
Кроме того, по словам Чернышевского,
цензура вычеркнула строку о суеверии жи-
телей города:
Молчи, Фанатики они.
(«Современный Мир», 1911,10, стр. 1.V7).
Некрасов последовательно переделывал
эту строку так:
«Молчи, упрямы ведь они»—«Молчи,
озлобятся они» — «Молчи, преда-
тели они».
И лишь теперь мы имеем возможность
напечатать подлинный текст.
АвтограФ «Отрывка из поэмы» (П), при-
сланный Некрасовым из Рима в редакцию
«Современника», указывает, что стих «Апте-
ка, два-три кабака» написан в угоду цен-
зуре, а на деле читается так: «Собор, че-
тыре кабака». В конце «Отрывка» — при-
писка Некрасова: «Прошу напечатать без
опечаток. Если хоть слово выкинут, то не
печатать».
Задуманной поэмы Некрасов так и не
написал. Встревоженный петербургскими
вестями, он «скомкал» ее и «не сделал поло-
вины того, что думал». В таком «скомкан-
ном» виде поэма Некрасова была напечатана
в Февральской книжке «Современника» за
1858 год под заглавием «Эпилог ненаписан-
ной поэмы», куда вошли в переработанном
виде оба ранее напечатанных отрывка.
По словам Николая Успенского, городок,
описанный в «Несчастных», есть Спасск,
Казанской губернии, на болотистой пло-
щади которого самому Некрасову пришлось
охотиться на дупелей (Н. В. Успенский,
«Из прошлого», М. 1889, стр. 232).
Наследники А. Я. Панаевой предоставили
нам список этой поэмы, сделанный ее ру-
кою. На этом списке рукою Некрасова за-
черкнуто прежнее название и сверху напи-
сано в кавычках: «Несчастные». Кавычки
указывают, что Некрасов понимает это
слово как народное обозначение ссыльно-
каторжных. (Кавычки сохранялись при
жизни Некрасова во всех изданиях его
стихотворений, и потому мы сочли нужным
их восстановить).
В копии Панаевой Некрасов собственно-
ручно заполняет некоторые цензурпые
бреши. А брешей этих было не мало.
Строка о злобном царе «И в гневе под-
данных тиранит» была напечатана так:
«Ив гневе слуг своих тиранит». Дву-
стишие о том, что в стенах Петербурга—
И есть и были в стары годы
Друзья народа и свободы —
было смягчено таким образом:
И есть и в старину бывали
Сердца из золота и стали.
После строк «пытливой мысли и трудаd
в «Современнике» были выброшены тринад-
цать строк, а следующие стихи о том. что
ветер непочтительно играет «Флагом гордого
дворца» были заменены такими стихами:
Не внемля ропоту людей,
Он стопом-стонет над столицей
И Флагом гордых кораблей
Играет, как простой тряпицей.
Много хлопот было у Некрасова с чет«
веростишием:
Лишь бог. помог бы русской груди
Вздохнуть пошире, повольней,
Покажет Русь, что есть в ней люди,
Что есть грядущее у ней.
Слово повольней пришлось заменить
словом посмелей, а последние две строки
в копии Панаевой были изменяемы рукою
Некрасова так:
1
Покажет Русь, какие люди,
Какие силы скрыты в ней.
Покажет Русь, какие люди
Сложились и окрепли в ней.
Покажет Русь, какие люди
Под бурей народились в пей.
Цензура приняла первый из этих трех
вариантов, но в списке Панаевой Некрасов
останавливается на втором. Третий за-
черкнут.
Строка, посвященная России:
куда ни погляди —
в «Современнике» читалась так:
Грешна, куда ни погляди.
В «Современнике» цензура выбросила
намек на то, что Крот — политический
ссыльный:
Не все мы даже понимали,
За что его сюда заслали.
В конце поэмы в «Современнике» было
несколько патриотических строк, свидетель-
ствовавших о тогдашней расположенности
Некрасова к Александру И. После слов
«Прощенья благовест достиг» — следовали
такие стихи:
Взрыдав душою умиленной,
Мы пали ниц, благодаря
Нас не забывшего царя,
но уже в издании 1861 года Некрасов вычер-
кнул эти строки, так как к началу шестиде-
сятых годов у него не осталось и следа уми-
ленного чувства по отношению к «царю
освободителю».
Черновая рукопись «Несчастных» была
частично опубликована А. Н. Пыпиным
в его книге «Н. А. Некрасов» (1905, стр. 157).
Там приведено большое число вариантов.

несчастный день! позорный день!—ничего! гони во все лопатки! 511
Приводим наиболее значительный — после
слов вбросает поздние цветы»:
Но спит народ под тяжким игом,
Боится пуль, не внемлет книгам, —
О, Русь! Когда-жь проснешься ты
И мир, на месте беззаконных
Кумиров рабской слепоты,
Увидит честные черты
Твоих героев безъпменпых ?..
В изданиях 1861 —1874 годов эти строки
заменены рядами точек.
Точно так же до самого последнего вре-
мени оставалось неизвестным второе восьми-
стишие «Песни преступников», которую
распевают «Несчастные». Мы воспроизво-
дим ее по печатному оттиску, предназна-
чавшемуся для книги А. II. Пыпина «Некра-
сов» и вычеркнутому цензурой (П).
О прототипе главного героя «Несчастных»
существуют самые различные мнения.
Вскоре после смерти Некрасова Достоев-
ский написал в своих воспоминаниях о нем:
«... Однажды, в шестьдесят третьем, ка-
жется, году, отдавая мне томик своих сти-
хов, он указал мне на одно стихотворение
«Несчастные» и внушительно сказал: «Я
тут об вас думал, когда писал это» (т.-е. об
моей жизни в Сибири), «это об вас напи-
сано ...» («Дневник писателя», декабрь
1877 года).
С тех пор установилось убеждение, что
Крот, изображенный в «Несчастных», есть
как бы портрет Достоевского.
Но это едва ли верно. Если бы Некрасов
относился с таким пиететом к Достоев-
скому, он не сочинил бы о нем эпиграммы,
не отвергал бы его повестей, написанных
по возвращении из Сибири, не высмеивал
бы его в «Свистке», не печатал бы о нем
издевательских статей Щедрина и, наконец,
не потешался бы над ним в своей повести
о «Каменпом сердце».
Сочиняя «Несчастных», он мог думать
о ссыльном авторе «Бедных людей», но
молитвенно изображать его в виде полу-
святого Крота он не мог, потому что в тех
литературных кругах, к которым он при-
надлежал по своим убеждениям и вкусам,
к Достоевскому было принято относиться
враждебно.
В 1907 году 11. Ф. Якубович высказал
мнение, что в образе Крота Некрасов вывел
не Достоевского, но критика Белинского,
перед которым преклонялся всю жизнь
(«Н. А. Некрасов, его жизнь и литератур-
ная деятельность», Критико-биограФический
очерк Л. Мельшина (П. Ф. Якубовича), 1907,
стр. 39—43). Даже наружность Крота пока-
залась Якубовичу портретом Белинского.
С. Штрайх в «Некрасовской памятке»
высказал убеждение, что, изображая Крота,
Некрасов имел в виду декабриста («Некра-
совская памятка», П. 1921, стр. 6).
Мы же полагаем, что никакого определен-
ного прототипа не было, а был весьма услов-
ный романтический образ политкаторжа-
шша, каким он рисовался тогдашней интел-
лигенции, еще не успевшей на опыте близко
познакомиться с ним. В этот образ необхо-
димо должны были войти и черты декабриста.
и черты цетрашевца, так как других поли-
тических ссыльпых русское общество
в то время почти не знало.
По поводу тех восторженных мнений
о «великом Петре», которые высказывает
в этой поэме Крот, Чернышевский писал
из Сибири:
«Некрасов сохранил о Петре то мнение,
какое восприял в кругу Белинского и Гер-
цена. Имей я хоть маленькое влияние
на его образ мыслей, он не мог бы писать
о Петре то, что он писал; имей я хоть
сколько-нибудь большое , влияние, он писал
бы тоном, прямо противоположным тому,
каким писал» («Современный Мир», 1911.
10, стр. 166).
Но людей другой идеологии именно это
преклонение пред Петром и привлекало
к поэме Некрасова. К. Д. Кавелин, например,
из всех стихотворений Некрасова больше
всего любил «Несчастных», так как в них
восторженно говорилось о великом Петре.
НЕСЧАСТНЫЙ ДЕНЬ! ПОЗОРНЫЙ
ДЕНЬ! 440.
«СОВРЕМЕННИК», I860, 8, СТР. 242.
Помещено в повести А. В. Дружинина
«Сентиментальное путешествие Ивана Чер-
нокнижникова по петербургским дачам».
Другие стихотворения, входящие в состав
этой повести, тоже приписываются Некра-
сову. С. И. Пономарев прямо говорит: «Ле-
том 1850 года Некрасовым было написано
несколько шуточных, шаловливых пьес для
известного сочинения Дружинина «Черно-
книжников» («Стихотворения Н. А. Некра-
сова», П. 1877, стр. CIX). I lo мы не решаемся
положиться на это свидетельство, так как
нам известно, что в написании «чернокниж-
ных» стихов принимало участие несколько
лиц, и невозможно с точностью определить,
кому какие стихи принадлежат. Поэтому
мы печатаем их в отделе стихотворений,
приписываемых Некрасову.
С. И. Пономарев говорит: «Дружинин
и, конечно, сам Некрасов считали их [эти
стихи] баснословно уродливыми, вопиющими
виршами; стихи эти писались и читались
с хохотом в минуты неудержной молодой
веселости; для них была сочинена и музыка,
достойная их поэзии» (см. выше примеча-
ние к стихотворению «Дружинину»).
«ничего! гони во все лопатки!», si.
«ВЕСТНИК ЕВРО11Ы», 1903, 12, СТР. 591.
Четверостишие сочинено по дороге из
Спасского в Москву — в тарантасе Турге-
нева. Оно создалось под влиянием болезни,
которую Некрасов считал смертельной;
взято нами из письма Некрасова к Турге-
неву от 5 октября 1854 года (П). В письме
между прочим говорится:
«Добрый годик вышел мне ныньче, как
бы чорт его скорее взял! Боюсь, что он
меня дорежет, а впрочем всё вздор... Эта
я сочинил дорогой — в утешенье себе».

512
ПРИМЕЧАНИЯ
НОВОМУ ГУБЕРНАТОРУ. 456.
(ПЕЧАТАЕТСЯ ВПЕРВЫЕ).
С 1867 года губернаторам было предоста-
влено право взимать с крестьян недоимки
выкуппых платежей через полицию.
Беловой автограф найден нами в бумагах
Некрасова, относящихся к 1875 году. Воз-
можно, что поэт намеревался включить эти
стихи в сатиру «Современники» (см. при-
мечание к стих. «Что нового?»).
НОВОСТИ. 542.
«ЛИТЕРАТУРНАЯ ГАЗЕТА», 1845, Л? 9, СТР. 164.
Цензура не разрешила напечатать в «Ли-
тературной Газете» строку:
А доблестей — как милостей у бога.
И Некрасову пришлось написать:
А доблестей — как в поле муравы...
Эта строка не имела ни риФмы, mi нуж-
ного количества стоп. Поэт стремился таким
нарочитым изъяном стиха обратить вни-
иапне читателя на самоуправство цензуры.
Строка о сумасшедшем, который величал
<зебя «сынком какой-то важной утки», также
оказалась нецензурной, и Некрасов пере-
делал ее так:
Как братом и женой козла и утки.
Стихи о безотрадной пустоте Николаев-
ской эпохи («Уныло мы проходим жизни
путь») были тоже уничтожены цензурой—
до слова «Чудак». Через два года эти стихи
были включены Тургеневым в его «Совре-
менные заметки» и напечатаны в журнале
«Современник» (1847, 1, стр. 71) с таким
предисловием:
«Какой-то поэт, не печатающий своих
стихов и вероятно озлобленный на «новый
век и нравы», сказал об нас:
Уныло мы проходим жизни путь.
и т. д.
После стиха: «Я женишка покрепче за-
вербую», в «Литературной Газете» были
такие стихи:
Смеюсь я часто, чаще негодую
На способы к сбыканью дочерей,
Какие вамечаю повсеместно
В моей отчизне кроткой и любезной,
И вообще против словечка «тесть»
В моей душе предубежденье есть.
Несильное вмешательство, укоры,
Глубоко-возмущающие ссоры...
О, если вы женатый человек,
Блюдите дни супруги вашей нежно,
Не то случись несчастье — целый век
Вы прогрызетесь с тестем неизбежно.
Родитель вашей дорогой жепы,
Считавший вас еще за сутки сыном,
Кому по нежным родственным причинам
Вы ручку были цаловать должны
(У тестюшек у многих руки грязны,
Но, к радости вятей смиренных, есть
Такой обычай древний и прекрасный
Среди семейств российских и до-днесь)
За долг себе священнейший поставит
Не только вас до иитк-и обобрать,
Но с вами до могилы враждовать...
Надеюсь, что читатель не заставит
Примеры представлять. Я тороплюсь —
.Забыть событьа важные боюсь...
Стихи, посвященные вольке, отражают
тогдашнее увлечение этим новым тапцем,
которое в середине 40-х годов буквально
превратилось в эпидемию: «и не только
толкуют о польке и танцуют польку, но
уже начинают причесываться a la Polka,
одеваться a la Polka, ходить a la Polka;
Пожалуй, даже стали бы есть и пить а 1а
Polka, еслиб не были совершенно довольны
старым способом» («Литературная Газета»,
1845, 6, стр. 112).
Григорович вспомипает, что около этого
времени Некрасов припес ему полдюжины
Французских брошюрок, заключавших це-
лые трактаты о польке, и просил его соста-
вить из них книжку «Полька в Петербурге»
(Д. В. Григорович, Полное собрапие сочи-
нений, 11. 1906, XII, стр. 264). Возможно,
что Григорович имеет в виду кпигу Евге-
ния Корали, балетмейстера парижской му-
зыкальной академии, «Полька в Париже»,
вышедшую в русской обработке Степапа
Громилова в 1845 году с добавлением главы
«Полька в Петербурге». За год до этого
актер Григорьев 1-й написал водевиль
«Полька в Петербурге», имевший на
Александрийской сцене большой успех.
Вместо строки: «И любим иностранное
вино», было:
И любим басурманское вино.
Да, точно жаль — ea-очно соглашаюсь1
Но—странное явленье! — возвращаюсь
С литературных наших вечеров
Всегда я как-то не совсем здоров...
Вместо танцкласса Кессоних первона-
чально было* напечатано: «танцкласс И н о-
к и я».
НОВЫЙ ГОД. 19.
«СОВРЕМЕННИК», 18152, 1, СТР. 179.
До сих нор это стихотворение печаталось
под 1852 годом, но так как оно помещено
в январской книжке «Современника» за
1852 год, то самое позднее время1 его напи-
сания— декабрь 1851 года.
Цензура в «Современнике» не разрешила
стихов :
Не пощадил он никого
И не дал людям ничего.
Поэт, очевидпо, не любил этого стихо-
творения. Он исключил его из третьего,
четвертого и пятого издапия своих стихов,
а впоследствии перепес его в приложе-
н и е. Лишь перед смертью он распорядился
внести его в основной текст.
НО ПЕРВЫЕ ШАГИ НЕ В НАШЕЙ
ВЛАСТИ. 195.
«РУССКОЕ СЛОВО», 1913, № 28S.
Найдено нами среди бумаг Некрасова,
относящихся к 1874 году. Как видно из
белового автографа (Н), иоэт первоначально
намеревался включить эти строки в поэму
«Уныние» после 4-й строФы. В черновом
автограФв было такое, двустишие:
В пятнадцать лет медведей я стрелял.
Не правда ли. я странно был воспитан? (Я)

НОВОМУ ГУБЕРНАТОРУ. ...ОДИНОКИЙ, ПОТЕРЯННЫЙ.
513
НРАВСТВЕННЫЙ ЧЕЛОВЕК. 12.
«СОВРЕМЕННИК», 1847, 3, СТР. 259.
Это стихотворение очень понравилось
Белинскому. В письме к Тургеневу от
19 Февраля 1847 года критик сообщает:
«Некрасов написал недавно страшно-хо-
рошее стихотворение... Что за талант
у этого человека! И что за топор его та-
лант!» (Белинский. Письма, И. 1914, Ш,
стр. 181).
Нет сомнения, что особенпуго привлека-
тельность в глазах Белинского имела та
строФа, где говорится о самоубийстве
крестьянина, оскорбленного жестоким поме-
щиком. Белинский даже выражал опасение,
что цензура не пропустит этих смелых
стихов. И правда, хотя цензура пропустила
их в ((Современнике», и в первом издании
(1856), но во втором издании (1861) «Нрав-
ственный человек» напечатан без этой
строФы.
ОБЩЕЕ СОБРАНИЕ. 444.
«СОВРЕМЕННИК», 1863, 4, СТР. 77.
См. примечание к стих. «Пучинный шум».
Подпись под этим стихотворением есть
пародия на пародию. В то время был попу-
ляреп неталантливый поэт Розепгейм. По-
немецки эта Фамилия означает родина
роз. Высмеивая Розонгейма, Добролюбов
присвоил себе шуточпое имя Лилиеншва-
гер, что по-немецки означает шурин
лилии. Когда Добролюбов скончался,
Некрасов па смену Лилиеншвагера ввел
в свой журнал Тюльпанензона, что по-
немецки означает сын тюльпана.
ОБЫКНОВЕННАЯ ИСТОРИЯ. 418.
«ЛИТЕРАТУРНАЯ ГАЗЕТА», 184э, № 3, СТР. 63.
Напечатано без подписи автора в отделе
«Дагерротип» с эпиграфом из Гоголя: «О, не
верьте этому Невскому Проспекту!... Боже
вас сохрани заглядывать дамам под шляпки.
Как привлекательно ни развевайся вечером
вдали плащ красавицы, я ни за что не пойду
за нею любопытствовать» и т. д. («Нев-
ский Проспект»),
ОГОРОДНИК. 4.
«ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗАПИСКИ», 1846, Т. 45,
СТР. 401.
ПроФ. IL Н. Сакулин указывает, что
«Огородник» по сюжету и по Форме на-
поминает народную песню о Ваньке-Клюш-
нике (П. Н. Сакулин. «Некрасов». М. 1922,
стр. 35).
... ОДИНОКИЙ, ПОТЕРЯННЫЙ. 70.
«СТИХОТВОРЕНИЯ И. НЕКРАСОВА», П. 1860,
СТР. S3.
«Навеяно разладом с Тургеневым в 1860 го-
ду», поясняет поэт. Тургепев был един-
ственным другом Некрасова. Никому
Некрасов не писал таких откровенных писем
о себе, о своем творчестве, о своих сер-
дечных делах. Он считал Тургенева пер-
вым русским писателем и чрезвычайно
дорожил его дружбой, его сотрудничеством
в своем журнале. Тургенев относился к
нему чуть-чуть свысока, по с неизменной
приязнью.
Живя в Петербурге, Тургенев ежедневно
бывал у Некрасова. Некрасов подолгу гос-
тил у Тургенева и в Париже, и в Спас-
ском. Почти все свои произведения Тур-
генев печатал в журнале Некрасова.
Друзья оживленно обменивались литера-
турными мнениями, ни в чем не обна-
руживая больших разпогласий. Но близи-
лись шестидесятые годы; в русском обще-
стве выдвинулись, в качестве крупной обще-
ственной силы, новые люди — разночинцы.
Наметился знаменитый раскол между поко-
лениями отцов и детей. Отцы были дворяне,
либералы, идеалисты, эстеты, романтики, а
дети —- мещане, радикалы, нигилисты, при-
верженцы крайних материалистических уче-
ний. Все прежние друзья Некрасова, вер-
ные своей дворянской природе, отшатнулись
от детей и примкнули к отцам. Тур-
генев, как художник, стремился попять обе
партии, по, кровно связанный с поколением
отцов, инстинктивно сочувствовал им. Один
только Некрасов изо всего поколе-
ния отцов примкнул к детям и
стал в начале шестидесятых годов идейным
вождем и вдохновителем разночинной моло-
дежи. Его журнал «Современник» сделался
центральным органом нигилистической пар-
тии, руководимой такими публицистами, как
Чернышевский и Добролюбов, ненавистные
поколению отцов. В журнале появились
яападки на Пушкина, на любимейших преж-
них писателей — в том числе и на Турге-
нева. Старая дворянская эстетика подвер-
глась жестоким насмешкам. Все это ослож-
нилось сплетнями, дрязгами, а также лич-
ной неприязнью к Некрасову пекоторых его
прежних друзей. Разрыв с Тургеневым стал
неизбежен. Он и произошел в конце 1860
года. Вслед затем в «Современнике» появи-
лись статьи, изображающие Тургенева ре-
троградом и мракобесом, клевещущим на
молодое поколение. Тургенев со своей сто-
роны и в печати, и в письмах к друзьям
объявил Некрасова бездарным и Фальши-
вым поэтом. О нравственных качествах
Некрасова Тургенев стал отзываться су-
рово и резко. Некрасов не оставался в долгу,
но, по его собственному признанию, про-
должал попрежнему любить своего друга-
врага. Замечательно, что близость к Чер-
нышевскому и Добролюбову, к которым
Некрасов горячо привязался, не заменила
для поэта дружбы Тургенева. Расставшись
с Тургеневым, он почувствовал себя как
в пустыне:
... Одинокий, потерянный
Я как в пустыне стою...
Гордо не кличет мой голос уверенны!!
Душу родную мою.
Такой родпой душой для Некра-
сова был только Тургенев. Новых друзей

514.
ПРИМЕЧАНИЯ
у него уже не было. Незадолго перед смер-
тью Некрасова Тургенев посетил своего
прежнего друга и примирился с умираю-
щим.
ОН БРАНЬЮ СИЛЬНО ПОВРЕДИТ. 456.
(ПЕЧАТАЕТСЯ ВПЕРВЫЕ).
Черновой автограф найден вами среди
бумаг Некрасова, относящихся к 1875 году.
ОН РОБКО ЖАЛСЯ НА ДИВАНЕ. 454.
(ПЕЧАТАЕТСЯ ВПЕРВЫЕ).
Беловой автограф найден нами среди бу-
маг Некрасова, относящихся к 1875 году.
ОН У НАС ОСЬМОЕ ЧУДО. 562.
«ПЕРВОЕ АПРЕЛЯ», П. 1846, СТР. 26.
В комическом альманахе «Первое Апреля»
0то стихотворение появилось в отделе «Пор-
третная галлерея».
Принадлежность стихотворения Некра-
сову устанавливается его письмом к Н. В.
Кукольнику от 24 октября 1845 года:
«Милостивый Государь,
Нестор Васильевич!
«Неугодно ли Вам напечатать в нынеш-
нем № «Иллюстрапш1» следующее стихо-
творение: «Он у нас осьмое чудо» и т. д. (Б).
Эпиграмма в «Иллюстрации» не появи-
лась.
После слов «Кто же он?» в письме и
в альманахе полторы строки точек. Эти
точки заменены в «Русском Архиве» такими
стихами:
Кто же он ? То сан Булгарин
Венедиктович Фаддей!
(«Русский Архив», 1901, 11, стр. 430).
Вскоре после этого в печати появился
другой текст:
Кто же он? Фаддей Булгарип,
Знаменитый наш Фаддей.
(«Литературный Вестпик», 1903, 1,
стр. 123).
ОПЫТ 9-ЛЕТНЕЙ МУЗЫ. 441.
«СОВРЕМЕННИК», 1850,'8, СТР. 184.
Эти стихи включены в повесть Дружи-
нина «Сеитимептальиое путешествие Ивана
Чернокпижпикова по петербургским да-
чам». Там их читает Митя, белокурый
мальчик 9 лет, необыкновенно худой, зело-
иолицый, замученный принудительным ли-
тературным трудом.
ОПЫТ ПРЕЙСКУРАНТА В СТИХАХ. 441.
«СОВРЕМЕННИК», i860, 8, СТР. 192.
Помещено там же, где предыдущее сти-
хотворение. Мы не думаем, чтобы этот
«Опыт» принадлежал Некрасову, так как
то словесное виртуозпичанье, которое за-
ключается б нем, было Некрасову чуждо.
ОРИНА, МАТЬ СОЛДАТСКАЯ. 96.
«СОВРЕМЕННИК», 1864, 2, СТР. 873.
По поводу этого стихотворения Некра-
сов, незадолго до смерти, продиктовал своей
сестре:
«Орина, мать солдатская, сама рассказы-
вала мне свою жизнь. Я несколько раз де-
лал крюк, чтобы поговорить с нею,— а то
боялся сфальшивить».
В «Современнике» другое заглавие: «Горе
старой Орины». Впоследствии Некрасов
дал вариацию этого заглавия: «Горе ста-
рого Наума».
ОСЕНЬ. 527.
«ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗАПИСКИ», 1877, 11, СТР.283.
Отклик умирающего Некрасова на русско-
турецкую войну. Знаменательно, что это
скорбное стихотворение об увечных и
раненых написано им во время газетных
ликований по поводу взятия Карса. Каре
был взят 6 ноября; на следующий день
«Новое Время» писало: «Весть о взятии
Карса пронесется радостью по Руси!»
(1877, JSS 609). Поэт Голенищев - Кутузов
еще накануне восклицал в той же газете:
Победа! На душе как будто легче стало!
В противовес этим ура-патриотическим
возгласам Некрасов счел нужным напо-
мнить о жертвах войны.
Стихотворение появилось в журнале без
подписи автора. Это было последнее стихо-
творение, напечатанное при его жизни.
Через месяц он скончался.
ОТРАДНО ВИДЕТЬ, ЧТО НАХОДИТ. 2.
«ПЕТЕРБУРГСКИЙ СБОРНИК». П. 1846, СТР. 509.
Вместо слов:
Ты лоб, как говорится, медной,
первоначально печаталось (в угоду цен-
зуре):
Ты топкой плут и лоб не медной.
В «Петербургском сборнике» и в первом
издании строки —
Что ты, подлец, меля гнетущий,
Сам лижешь руки подлецу —
были заменены точками.
ОТРЫВКИ ИЗ ПУТЕВЫХ ЗАПИСОК
ГРАФА ГАРАНСКОГО. 548.
«СТИХОТВОРЕНИЯ П. НЕКРАСОВА», М.1К56,СТР.93.
В письме к Пыпипу Чернышевский со-
общал: «Перевод заглавия книги Гаран-
ского на Французский язык Некрасов пору-
чил сделать мне; у него оно было написано
по-русски; я сделал, а Тургенев поправил»
(А. Н. Пышш. «Н. А. Некрасов». П. 1905,
стр. 255).
В русском переводе это заглавие читается
так:
«Три месяца в отчизне. Опыты в стихах
и прозе, с присовокуплением разеуждения
о мерах, споспешествующих развитию прав-

ОН БРАНЬЮ СИЛЬНО ПОВРЕДИТ. ОТЪЕЗЖАЮЩЕМУ.
515
ственных начал в Русском народе, и есте-
ственных богатств Российского Государства.
Сочинение одного Россиянина граоа де-Га-
ранского. Восемь томов. Париж, 1836».
Мы печатаем Французское заглавие по
первому изданию стихотворений Некрасова
(1856), потому что в дальнейших изданиях
опо, по вине корректоров, печаталось крайне
небрежпо.
До сих пор во всех изданиях Некрасова
после строк:
Тут славно мужички расправились с одним.
- А что?
следовал ряд точек. Теперь мы имеем воз-
можпость восстановить этот пропуск, так
как среди бумаг известпого педагога Л. Н.
Модзалевского (П) найден полный список
«Отрывков» («Некрасов по неизданным
материалам Пушкинского Дома». П. 1922,
стр. 145).
Мы переносим «Отрывки» в отдел юмо-
ристических стихотворений, потому что
Некрасов во всех изданиях своих стихов,
начиная с 1864 года, печатал их именно
в этом отделе.
ОТРЫВОК ИЗ НЕНАПИСАННОЙ
ПОЭМЫ: «БЕЗ РОДУ, БЕЗ ПЛЕ-
МЕНИ». 459.
«ПОВОЕ БРЕМЯ», 1878, J8 662.
Эту поэму Некрасов задумал незадолго
до смерти и рассказывал ее содержание
друзьям, посещавшим его во время болезни.
По словам А. Н. Пыпина, сюжет этой поэмы
рисовался Некрасову так: «Снежная пус-
тыня, Сибирь, на снегу отпечатались лапки
птиц и зверьков; бродит беглый, непомня-
щий родства. Много раз он попадался, на-
чальство бывало строгое: «кто ты?» «жи-
тель»— начальство бесится; «кто ты?» «со-
чинитель»— начальству смешно, и бродяга
обошелся без наказания. Он жил в селе и
была у него невеста,—чиновник отбил, и он
ушел сам в Сибирь и бродил «непомнящим
родства». Теперь — время ужасное: дни все
дольше, а снегу все больше. Попадается ему
маленький зверек, замерзший. Он взял его
на руки, тот задрыгал лапкой, еще жив. Он
спрятал зверька, горностая, в шапку, и все
бродил; через несколько времени снял шап-
ку посмотреть — зверек ожил и стремглав
ринулся в лес.
«Другая встреча: набрел на кибитку, там
тот самый чиновник с его бывшей невестой
и ребепком: они сбились с пути, грозит
мятель, ямщик ушел искать дорогу. Они
просят спасти их. Бродяга отводит их
в избу, какие строят в пустых местах
для всякого случая. Он отводит их туда —
и хочет потешиться мщением. Он любит
смотреть па огонь и собирается сжечь их.
Он обложил избу дровами, выбрал место,
откуда станет смотреть, но захотелось ему
взглянуть еще раз на эту жепщину: он
взглянул в волоковое окно и увидел, что
она молится и ребенка крестит. Зрелище
поразило его, он бросился бежать и без
оглядки тридцать верст пробежал...» («Со-
временник», 1913, 1, стр. 231).
Изложив сюжет этой поэмы Суворину, Не-
красов сказал: «Вот вам несколько стихов,
делайте с ними что хотите».
Суворин напечатал их у себя в «Новом
Времени» после смерти поэта, при чем ука-
зал, что предполагаемое заглавие поэмы —
«Бродяга». Там же, в «Новом Времени», было
подстрочное примечание, которое почему-то
никогда не воспроизводилось потом: «Боро-
дуля — баба с бородой». А между тем оно
объясняет, почему «начальство» прыснуло,
услышав этот бойкий ответ. Очевидно, слово
«бородуля» было подслушано Некрасовым
на охоте, в деревне; сестра поэта сообщала
впоследствии: «Вот крупно написано одно
слово «бородуля». Это слово вызывало в па-
мяти брата целую сцену, полную жизпи...».
ОТРЫВОК (РОДИЛСЯ Я В ГУБЕРНИИ).
540.
«СОВРЕМЕННИК», 1851, И, СТР. 88.
В «Заметках о русской журналистике»
«Новый Поэт» рассказывает, что к нему
в кабинет прошел небритый господин с ум-
ным, печальным и добрым лицом, в поно-
шенном сюртуке, оказавшийся замечатель-
ным поэтом. «Он принес и прочел мне не-
сколько стихотворений, которые у меня не
выходят из головы. Вот первое...» Тут
следует «Отрывок», сопровождаемый такими
строками, несомненно принадлежащими Не-
красову :
«Я не признаю этого стихотворения без*
условно хорошим. В нем краски довольно
грубы, СФера его содержания довольно одно-
образна, низменна и ограниченна, картины
мрачны; но ведь каждый из нас пишет хоро-
шо только то, что сам пережил» перечувство-
вал, видел своими глазами. И у меня недо-
стает духу обвинить поэта за то, что пред-
меты своих песнопений почерпает он в низ-
менных coepax, где протекает его собствен-
ная жизнь.— Это еще не беда... Для меня
важнее то, что в стихах его есть содержа-
ние, определенно высказываемое; что хоть
и не эффектных сторон жизни касается его
муза, но его грубые стихи прочувствованы».
ОТЪЕЗЖАЮЩЕМУ. 198.
«ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗАПИСКИ», 1878, 1, СТР. 309.
Стихотворение посвящено Тургеневу, ко-
торый, после краткого пребывания в Рос-
сии, уехал за границу летом 1874 года. Оно
не было напечатано при жизни Некрасова,
а впоследствии сестра поэта включила его
в число «Последних песен» и отнесла
к 1877 году. Ее ошибка повторялась до сих
пор во всех изданиях «Стихотворений» Не-
красова и вела к неверному толкованию
его отношений к Тургеневу. Дело в том,
что 25 мая 1877 года Тургенев посетил
больного Некрасова и примирился с ним;
а так как в этих стихах, написанных
в июле, поэт называет Тургенева своим
врагом, то выходило, что примирение было
притворное и что Некрасов попрежиему
питает к Тургеневу враждебные чувства.

516
ПРИМЕЧАНИЯ
На самом же деле это стихотворение на-
писано в июле 1874 года и к «Последним
песням» не имеет никакого отношения.
Поэт набросал его на том же листе, где
отрывок из «Ночлегов», помеченный 21 июля
1874 года, и впоследствии внес его в список
стихов, написанных им в 1874 году (И).
В беловом автографе (Н) заглавия нет.
ОХОТНИК. 418.
«ЛИТЕРАТУРНАЯ ГАЗЕТА», 1844, № 34, СТР. 578.
Куплеты помещика Ростомахова в некра-
совском водевиле «Ростовщик», появи-
вшиеся в Фельетоне о псовой охоте за не-
сколько месяцев до постановки водевиля
на сцене. Печатаются по копии с собствен-
норучными поправками поэта.
ПАМЯТИ АСЕНКОВОЙ. 24.
«СОВРЕМЕННИК», 18В5, 9, СТР. 31.
Варвара Николаевна Асенкова, талантли-
вая водевильная артистка, умерла от ча-
хотки двадцати трех лет от роду в 1841 году.
Ее ранняя смерть произвела большое впе-
чатление на русское общество. Юноша Не-
красов, вращавшийся в ту пору в театраль-
ных кругах, был лично знаком с Варварой
Николаевной. В посвященном ей стихотво-
рении он, как очевидец, описывает ее пер-
вый дебют:
Я помню: занавесь взвилась,
Толпа угомонилась —
И ты на сцену в первый раз
Как светлый день явилась...
и т. д.
Но на самом деле он не был очевидцем
ее первого торжества, так как оно про-
изошло в 1835 году, а он прибыл в Петер-
бург лишь в 1838.
В стихотворении Некрасова говорится,
что отвергнутые Асенковой астарые богачи»
и «молодые нахалы» решились отмстить ей
клеветой. Какова была эта клевета, мы не
знаем, но до нас дошли воспоминания о
мести другого рода: П. А. Каратыгин рас-
сказывает, что один из ОФицеров, без успеха
волочившийся за Асенковой, желая обезобра-
зить ее, пустил в окпо ее кареты зажжен-
ную шутиху («Записки П. А. Каратыгина».
П. 1880, стр. 276).
Больше всего клеветали на Асенкову ее
подруги, сестры Самойловы, которые «ста-
рались выставить ее как особу легкого
поведенья». Сами они всячески рекламиро-
вали свое целомудрие: «в каких ролях нужно
было обниматься н целоваться с молодым
человеком, они просили, чтобы роль моло-
дого человека назначали их брату» (А. И.
Шуберт. «Воспоминания», П. 1911, стр.
XXXVII).
Последний спектакль, в котором высту-
пала Асенкова,— «Новички в любви» (16 Фе-
вр1ля 1841).
По словам Некрасова, стихотворение, по-
сгященное Асенковой, является отдельпой
главой большой ненаписанной поэмы «Пре-
красная партия». На книге своих стихов,
изданной в 1873 году, Некрасов написал
карандашом: «Бывал у нее; помню похо-
роны, — похожи, говорили тогда, на похо-
роны Пушкина: теперь таких вообще не
бывает. Это собственно эпизод из пьесы
«Прекрасная партия»...
В «Современнике» и в первом издании
стихи назывались «Воспоминание». Во всех
остальных изданиях «Памяти — ой».
ПАМЯТИ ДОБРОЛЮБОВА. 100.
«СОВРЕМЕННИК», 1864, 11—12, СТР. 276.
Незадолго до смерти Некрасов сделал
к этим стихам примечание: «Надо заметить,
что я хлопотал не о верности Факта, а ста-
рался выразить тот идеал общественного
деятеля, который одно время лелеял Добро-
любов».
В «Современнике» стихотворение напеча-
тано без подписи, без двух четверостиший,
следующих за словами «какое сердце-биться
перестало», без указания, что стихи посвя-
щены Добролюбову. Вместо заглавия были
поставлены три звездочки и под ними в скоб-
ках— «Отрывок». Ниже, в качестве эпи-
граоа, следовали стихи Добролюбова:
Милый друг, я умираю,
Но спокоен я душою
И тебя благословляю —
Шествуй тою же стезею...
В третьей строке цензура вычеркнула
слова «для свободы», поэтому Некрасову
пришлось написать «для отчизны». Вслед-
ствие чего, первая строка была переделана
так:
Суров ты был, ты на расцвете жизни.'
В 1901 году Петр Вейнберг в своих вос-
поминаниях о Добролюбове между прочим
сообщил, что за несколько минут до смерти
критика он прошел в следующую комнату
«и увидел, что Некрасов, черствый, хи-
лодный Некрасов, которого все знали имен-
но таким, плакал. Под тяжелым впечатле-
нием страдающего Добролюбова, он про-
изнес тогда те слова, которые потом выли-
лись у него в Форме его зпаменитого сти-
хотворения: «Какой светильник разума
угас!..» («Россия». 1901, JNS 916).
ПАМЯТИ ПРИЯТЕЛЯ. 27.
«СОВРЕМЕННИК», 1815$, 3, СТР. 86.
Под именем приятеля Некрасов изобра-
жает Белинского, имевшего огромное влия-
ние на его литературную судьбу. После
кончины Белинского (в 1848 году) нико-
лаевская цензура запретила упоминать его
имя в печати. Этой принудительной без-
вестности знаменитого критика и посвя-
щено стихотворение Некрасова. Напечатано
оно тотчас же после смерти Николая i,
в марте 1855 года, т.-е. при первом же
облегчении цензурного гнета.

ОХОТНИК. ПЕРЕД ДОЖДЕМ.
517
Варианты: в издании 1856 года —
Своим потомкам ветренпов племя.
В издании 1873 года —
Своим потомкам сдавленное племя.
В издании 1879 года —
Своим потомкам сдержанное племя.
По поводу потерянной могилы Белинского
Некрасов писал не раз (см. стихотворения
«Белипский», «О погоде» и др.). Едва ли не
ему принадлежат следующие строки в па-
наевских «Заметках Нового Поэта» («Со-
Еременник», 1860, 2, стр. 375):
«После возвращения с похорон Белинского,
все мы, друзья его, единодушно решили не-
пременно поставить памятник на его мо-
гиле, но решение это так и осталось. Мы
и след потеряли к этой дорогой для нас
могиле. И какие-то совсем посторонние
люди, пикогда не видавшие в глаза покой-
ного,— отыскали ее недавно».
Как потом оказалось, отыскал эту мо-
гилу библиограФ П. А. Ефремов (Русское
Библиографическое Общество. Доклады и
отчеты. П. 1908, I, стр. 1—2).
В «Русской Библиотеке» (П. 1877, VII)
это стихотворение — очевидно, по желанию
поэта — озаглавлено «Памяти Белинского».
ПАПАША. 428.
«СОВРЕМЕННИК», 1860, 3, СТР. 281.
При жизни Некрасова эта сатира печа-
талась только в двух последних изданиях.
На ее полях поэт написал: «Отнесена в при-
ложение потому, что не нравится мне.
Относится к поздней эпохе». Исполняя волю
поэта, мы не включили ее в основной
текст.
Иод «легкой службой» поэт разумел
службу в охранном отделении. В беловом
автографе (Hj «Папаша» начинается с се-
редины :
Не увидал бы таких декольте,
Стан, но ужь тут не до стапа,
Чудо наряд, загляденье наряд!
и т. д.
Начало автографа до нас не дошло.
ПАХОМУШКА. 515.
«СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА», П. 1920,
СТР. SB1.
Эта песня предназначалась Некрасовым
для «Пира на весь мир». Тотчас же после
«Веселой» в черновике «Пира» были такие
стихи:
Та песня семинарская
Не очень-то понравилась
Степенным мужикам,
А только подзадорила:
Они свою эатеяли,
Природную, вахлацкую,
И спели так, что на-вебо
Как словно тучу вызвали, —
Все ждали: грянет гром! (П)
Этих свахлацких песен» было вначало
две: «Пахомушка» и «Калипа». Впослед-
ствии поэт исключил «Пахомушку» и Оста-
вил только «Калину», назвав ее «Барщин-
ная». Но так как «Пахомушка» сохранился
в его бумагах в беловом автографе (77/, мы
печатаем это стихотворение в осповном
тексте.
В другом черновике «Пахомушке» пред-
шествуют такие стихи:
«У нас такой нет песенкп!»
Сказали наши странвики,
«А есть одна похожая,
Про мужика Пахомушку.
Ее к нам барин-странничек
Занес: его отправили
Потом в Москву с жандармами —
Недолго погулял».
Запели наши странники
И хором подпевали им
Дьячок с семинаристами
Да два-три вахлака. (В)
ПЕРВЫЙ ШАГ В ЕВРОПУ. 357.
«СОВРЕМЕННИК», 1860, 5, СТР. 56.
Напечатано без подписи автора в особой
заметке «Свистка», назвапной «Отъезжаю-
щим за-границу». Там об этих стихах гово-
рится: «Это что-то Дантовское... Русского
Данта еще не было. Пушкин написал не-
сколько подражаний Данту, но это не более,
как попытка. Майков несколько удачнее
воспроизвел манеру Данта в своем «От-
рывке», но пальму первенства в этом роде
мы решительно отдаем автору «Первого
шага».
В «Свистке» был подзаголовок «Письмо
первое», и стихотворение кончалось строкой:
И тяжко я вздохнул о родине моей...
После чего следовало два ряда точек.
Некоторое сходство с терцинами Данта
было достигнуто тем, что каждая строФа
была разделена на две части: в первой—
три строки, во второй — две.
Пятая строка предпоследней строа»ы
заимствована из Пушкинского послания
«К вельможе».
Здесь натиск пламенный, а там отпор суровый.
ПЕРЕД ДОЖДЕМ. 8.
•ПЕРВОЕ АПРЕЛЯ», П. 1846, СТР. 18.
Напечатано без подписи автора.
Библиограф П. А. Ефремов на своем
экземпляре «Стихотворений Некрасова» ис-
правил последнюю строку так:
Ямщику жандарм кричит.
(См. Доклады и Отчеты Русского Библио-
графического Общества. П. 1908, I, стр. 1).
Но нам неизвестно, принадлежит ли эта
версия Некрасову, так как Ефремов сооб-
щил о Некрасове много неточных сведе-
ний.
Стихи 11-й и 12-й отчасти повторяют
двустишие из «Пира* ведьмы»:
Вдаль по воздуху несется
Стая леших и чертей.
В «Братьях Карамазовых», в начале гла-
вы о Красоткине, Достоевский цитирует
в прозе пятую строку «Перед дождем»:
... и ветер, «сухой в острый»»,.

518
ПРИМЕЧАНИЯ
ПЕСНИ О СВОБОДНОМ СЛОВЕ. 118 И 572.
«СОВРЕМЕННИК», 1866, 3, СТР. В; «ОТЕЧЕСТВЕН-
НЫЕ ЗАПИСКИ», 1868, 3, СТР. 313. «ОТЕЧЕСТВЕН-
НЫЕ ЗАПИСКИ», 1868, 4, СТР. 635.
6 апреля 1865 года Александр II даровал
литераторам весьма своеобразную «свободу»,
издав закон о предоставлении «некоторых
облегчений и удобств отечественной пе-
чати». По этому закону все газеты и журналы
освобождались от предварительной цензуры.
Но на деле «свобода печати» оказалась хуже
цензурных тисков, потому что за малейшее
злоупотребление этой свободой были назна-
чены тяжелые кары. Прежде за содержание
статей отвечал, главным образом, цензор, те-
перь вся тяжесть ответственности падала на
автора и редактора-издателя.
Особенно пострадал от этой «свободы»
журнал Некрасова «Современник». 10 ноя-
бря 1865 года министр внутренних дел Ва-
луев объявил «Современнику» первое пред-
остережение за то, что в августе этот жур-
нал «оскорбил начала брачного союза», а
в сентябре уличдл капиталистический класс
в присвоении добавочной стоимости.
4 декабря «Современнику» было объявле-
но Валуевым второе предостережение за
«возбуждение умов против истин право-
славной веры» и «за клевету на благоде-
тельное предприятие правительства к усо-
вершенствованию наших путей сообщения».
Два предостережения были серьезной угро-
зой журналу, так как после третьего журнал
подлежал бы закрытию.
Вскоре в «Колоколе» появилась заметка,
будто Некрасов просил Валуева поставить
«Современник» спова под цензуру, так как
«новое бесцензурное положение русской
журналистики хуже старого цензурного»
(А. И. Герцен. «Полное собрание сочине-
ний и писем. П. 1922, XVIII, стр. 333).
Эта-то Валуевская «свобода слова» и вос-
певается Некрасовым в «Песнях», при чем
недоверие к ней, сказавшееся в первых сти-
хах, сменяется в стихотворении «Публика»
явным презрением. Здесь Некрасов открыто
глумится над теми предостережениями, ко-
торые дал его журналу Валуев, и пароди-
рует именно те статьи «Современника», за
которые его подвергли каре.
«Всюду одно лишь подобье». —
В передовице Аксаковского «Дня», по по-
воду уничтожения предварительной цен-
зуры, были такие строки: «Всмотритесь
пристально вокруг себя — что вы увидите?
Толпу призраков, теней или, вернее ска
зать, подобий, вы окружены подо-
бием всего» («День», 1865, Л? 313).
«Ясно, премудрый Аксаков, ав-
тор премудрого «Дня». — Ив. Акса-
ков, славянофил, редактор газеты «День».
Называя эту газету премудрой, поэт тем
самым напоминал о статье Антоновича
«Суемудрие Дня» («Современник», 1805, 10,
стр. 181), за которую Валуев и дал журналу
второе предостережение.
осМ ы же должны мужикам!» —
Здесь Некрасов снова напоминает о статье
«Современника», вызвавшей громы Валуева.
Один из подзаголовков этой статьи был та-
ков: «Как измерить примерно долг народу
цивилизованных классов?» В статье дока-
зывалось, что, судя по налогам, которые
государство взимает с крестьян, так назы-
ваемые культурные классы (т.-е. дворяне)
должны крестьянам около шести миллиардов
(«Современник)), 1865, 9, стр. 92).
«И отрицают поэты пользу же-
лезных дорог» — повая насмешка над
министром Валуевым, который дал вто-
рое предостережение «Современнику» за
напечатаиие некрасовской «Железной до-
роги» (на ряду с «Суемудрием Дпя»),
«О н п о л о ж епьем Ташкента раз-
волновался, как лев ».— 30 ноября
1866 года совет главного управления по
делам печати нашел, что в газете «Голос»,
в статье по поводу принятия Ташкента под
покровительство России (М 325), заключа-
ются «резкие порицания и неприличные
суждения о правительственных мероприя-
тиях)), и постановил объявить первое пред-
остережение газете «Голос».
«Даже коснулся министра не-
ус трашимый Катков». — В газете
«Московские Ведомости» Катков изобличил
министра народного просвещения А. В. Го-
ловнина в том, что он действовал на два
Фронта, одновременно заискивая пред Кат-
ковым и поощряя его врагов (М. Лемке.
«Эпоха цензурных реФорм». П. 1904, стр.
352 — 357).
Стихотворение «Осторожность» изобра-
жает тот мучительный страх, который все-
лила в издателей и журнальных работни-
ков валуевская «свобода печати». Так как
в последнем отрывке (о пожаре в селе
Остожьи) было задето духовное ведомство,
он долго не появлялся в печати.
О стихотворении «Пропала книга» — см.
особое примечание иод этим заглавием.
В «Современнике» под первыми Шестью
песнями вместо подписи автора были три
звездочки. В число песен были включены
также те, которые мы печатаем на стр. 372.
Последний стих 11-й строФы «Фельетон-
ной букашки» в журнале печатался так:
Пришлось им всем не по нутру.
В издании 1873 года так:
Таскали даже
В беловом автографе (Н) первоначальное
заглавие было: «Песни о свободе слова».
Заключительные строки «Наборщиков!»
читаются в этом автографе так:
Теперь с свободой слова
Тра-ла-ла-ла-ла-ла!
Не так ужЪ бестолков**
Пойдут у нас дела!..
Хор
Рабочему порядок
В труде всего важней,
И лишний рубль не сладок,
Когда не спишь почей.
Как для кого другого,
Тра-ла-ла-ла-ла-ла!
А нам, свобода слова,
Ты пользу принесла!
Все праздники, все ночи
Теперь мы будем спать,
Работою сверх мочи
Не будем изнывать.

ПЕСНИ О СВОБОДНОМ СЛОВЕ.— ПЕСНЯ ОВ «АРГУСЕ».
519
Да вдравствует свобода!
Тра-ла-ла-ла-ла-ла 1
С рабочего народа
Ты тяготу сняла!..
Вторая строка а Л итераторов» вначале
читалась так:
(Писцов, Дворянчиков, Кутьин).
«Господин Пановский», упоми-
наемый в «Фельетонной букашке»,— М. Н.
Пановский (1797 — 1872), сотрудник москов-
ских газет, бойкий Фельетонист реакцион-
ных изданий.
ПЕСНЯ ДВОРОВОГО ЧЕЛОВЕКА. 542.
«ФИЗИОЛОГИЯ ПЕТЕРБУРГА», П. 1843, I, СТР. 277.
Вариант народной песни.
Дворовый Человек — одно из действую-
щих лиц некрасовского очерка «Петербург-
ские углы». Автор угощает его водкой.
«Когда было выпито по другому стакану,
Дворовый Человек взял балалайку, заиграл
трепака и запел: «В понедельник Савка
мельник» и т. д.
ПЕСНЯ ЕРЕМУШКЕ. 65.
«СОВРЕМЕННИК», 1859, 9, СТР. 237.
Эта песня, появившаяся в самый разгар
шестидесятых годов, стала боевым лозунгом
молодого поколения. Одна тогдашняя гимна-
зистка рассказывает:
«...«Песня Еремушке» оглашала то и дело
рекреационные залы новой женской школы;
это стихотворение заключало в такой до-
ступной Форме правила новой житейской
мудрости оЖизнп вольным впечатлениям
душу вольную отдай», начинала бывало одна,
самая бойкая из нас, и тотчас находились
другие, которые продолжали: «Человеческим
стремлениям в ней проснуться не мешай»...
И вскоре собиралась целая толпа девочек...
соединенная «Песнью Еремушке», которая
была в полном смысле слова нашею ходячею
песнью! Когда старшие заставляли нас под-
чиняться стариной освященным обычаям,
которые приходились нам не по вкусу, мы
отвечали словами из «Песни Еремушке»:
«Будь он проклят, растлевающий, пошлый
опыт, — ум глупцов!» и говорили самим
себе: аСилу новую благородных юных дней
в Форму старую, готовую необдуманно не
лей!». По словам автора воспоминаний, эта
песня служила первым воплощением возни-
кавшей тогда розни между поколениями
отцов и детей («Воспоминания о Некрасове©
Е. Л[итвиновой]. «Научное Обозрение»,
1903. 4, стр. 132).
«Песня Еремушке» была испорчена цен-
зурой. Из писем Добролюбова мы знаем,
что в четырнадцатом куплете нужно «исти-
ну» заменить «равенством», а в куплете
семнадцатом вражду «к лютой подлости»—
враждою «к угнетателям» («Материалы для
биографии Н. А. Добролюбова». М. 1890,
стр. 534). Судя по цензурному оттиску
«Песни» (П), равенство в четырнадца-
том куплете было первоначально заменено
родиной:
Братством, родиной, свободою
Называются они.
Любопытна пародия на аПесню Ере-
мушке», написанная Д. Д. Минаевым вскоре
после выступления Некрасова в Английском
клубе. В пародии поэт встречает мужика
и хвастливо говорит ему:
За обозами скрипучими
Вместе с ветром я стонал,
Над крестьянскими онучами
Слез не мало проливал.
Но мужик останавливает витию и поет
ому такую песню:
— Братством, Истиной, Свободою
Спекулировать забудь,
Лишь обеденною одою
Надрывай больную грудь
— Пусть мальчишки все строптивые
И засвищут на Русл —
На пирах куплеты льстивые
В честь вельмож произноси.
— Чти богатство, власть великую,
И в сатирах уничтожь
Необузданную, дикую
И шальную молодежь
— И тогда-то...»
Тут у барина,
Не прошло пяти минут,
Показалася испарина:
«Кто ты? Как тебя зовут?»
Барин стал желтей соломушки —
Пот сбегает по усам...
— «Ну-ка, вспомни песнь Еремушке...
Тот Еремушка — я сам.
— Вспомнил? Чтожь, кваску отличного
Принести тебе, аль нет?»
Но ужь барина столичного
Там простыл и самый след.
ПЕСНЯ ОБ «АРГУСЕ». 570.
«СОВРЕМЕННИК*, 1863, 4, СТР. 67.
Бывший цензор, статский советник Амплий
Николаевич Очкин, был на хорошем счету
у начальства. Его назначили редактором
казенной газеты «СПБургские Ведомости»,
и тридцать лет он состоял в этой должности,
проявляя полную благонамеренность. Когда
он вышел в отставку, власти охотно разреши-
ли ему издавать собственную газету, надеясь,
что, в руках у бывшего цензора, эта газета
будет оказывать поддержку правительству.
Но Очкин, для привлечения подписчиков,
решил придать своей газете некоторый ли*
беральный оттенок. Правительство и в этом
не мешало ему, а напротив, содействовало —
по крайней мере, на первых порах (М. Лемке.
«Эпоха цензурных реформ». П. i90i, стр.245).
Однако Очкину не удалось оправдать это
доверие правительства. В качестве редак-
тора он привлек Г. 3. Елисеева, одного из
первых публицистов «нигилистической пар-
тии», а тот, со своей стороны, привлек
в новую газету Петра Лаврова, Щапова,
Левитова, Помяловского, Антоновича. Таким
образом, газета бывшего цензора Очкина
стала, неожиданно для него самого, ради-
кальнейшей газетой в России с явным

520
ПРИМЕЧАНИЯ
социалистическим оттенком. Смелость этого
единственного ежедневного органа
разночинной революционной молодежи бы-
ла по тем временам беспримерная: в одном
из номеров газета напечатала громовую
статью в защиту рабочих, эксплуатируемых
золотопромышленниками («Очерки», 1863,
21 марта). Под видом кореспондепций и
передовых статей в ней печатались целые
трактаты о необходимости коренного изме-
нения существующего государственного
строя. Один реакционный публицист назы-
вал ее сотрудников «робеспьериками, дан-
тончиками и прудончиками».
Статский советник Очкин испугался: не-
сколько раз он уговаривал Елисеева пере-
менить направление, но безуспешно.
Тогда Очкин «удрал» — по выражению
Некрасова — «кунштик чудный». Он само-
вольно прекратил свою газету и напечатал
в газете Писаревского «Современное Слово»
такой анонс:
От редакции газеты «Очерки».
«Вынужденпые обстоятельствами прекра-
тить издание нашей газеты, имеем честь
уведомить гг. подписчиков, что они будут
получать, вместо «Очерков», ежедневную
газету «Современное Слово»; те же из них,
которые не согласны на этот обмен, могут,
в течение месяца, начиная с 9 апреля, полу-
чить обратно из книжного магазина Д. Е. Ко-
жанчикова следующие им по рассчету
деньги. Р е д. - и з д. газеты «Очерки»
(«Современное Слово», 1863, Л? 75, стр. 293).
Этому эпизоду и посвящена «Песня об
Аргусе». В «Свистке» все действующие лица
были названы своими именами. Стихотво-
рение было озаглавлено так: «Песня об
«Очерках» (из лирической драмы «Видение
на Неве»)». Вместо стиха «Где мой редактор
живет», прежде было «Где Елисеев жи-
вет». Вместо стиха «Гибель, несчаст-
н ы й, тебе» было «Гибель, о А м п л и й,
тебе». Вместо «Аргуса» было подлинное
название газеты «Очерки». После стиха
«Обыкновенно гулял» были такие куплеты:
не охотник до Невского:
бродит там разный народ,
Встретишь как раз Д[анидев]ского. *
Что-нибудь тотчас соврет;
После расскажешь за верное —
Скажут: и сам ты такой!
Дело такое прескверное
Было однажды со мной.
В конце, после стиха: «Благополучно за-
снул», следовало:
Видел во сне Елисеева:
Вот он вошел в магазин,
И известил о беде его
Тотчас приказчик один.
С миной тупой, нерешительной,
Долго стоял он суров, —
Этот пассаж удивительный
Был ему, кажется, поп.
Молча пошел он вдоль Невского,
Пикнуть не мог ничего,
Словно карнизом от дому Краевского,
Этим пришибло его.
* В одной из записок к Черпышевскому Некрасов
в Ш9 году писал о «глупом врале Данилевском» (• Рус-
ская Мысль», 1913, стр. 134). Это дает пам уверен-
ность, что под именем Д —ский скрывается имеппо
мот писатель.
История с «Очерками» отражена Некра-
совым во «Вступительном слове «Свистка»
и в «Двух издателях» (см. стр. 369 и 371).
Этой же истории посвящена карикатура
в журнале Аполлона Григорьева «Оса».
Мимо гастрономической лавки братьев
Елисеевых проходит Очкин. Ему говорят:
«Амплий Николаевич, зайдемте к Елисееву
устриц поесть!» — «Нет, уже ради бога
увольте! — отвечает он.—"От одной Фами-
лии Елисеева у меня судороги делаются»
(аОса», 9 мая 1863).
ПЕСНЯ (ОТПУСТИ МЕНЯ, РОДНАЯ). 138.
«СТИХОТВОРЕНИЯ Н. НЕКРАСОВА», П. 1869, IV%
СТР. 216.
Вначале называлась «Песней Любы», но
перед смертью Некрасов зачеркнул послед-
нее слово и написал на полях: «Нужно
большое примечание — если успею. Мать
девочки была трагическая актриса». Сде-
лать большое примечание он не успел,
и композиционная связь «Песпи Любы»
с «Медвежьей охотой» была неизвестна,
покуда в 1913 году нам не удалось разыскать
вариант зтой лирической комедии, озагла-
вленный «Как убить вечер» (см. примечание
к «Медвежьей охоте»). Тогда выяснилось,
что Люба Тарусина — молодая провинциаль-
ная красавица, которая мечтает попасть на
столичную сцену. Мать Любы, бывшая
актриса, и слышать пе хочет о ее сцениче-
ской карьере, так как ненавидит театр, при-
чинивший ей когда-то не мало страданий
Вдруг Люба узнает, что сюда, в провин-
циальный город, приехали охотиться в со-
седпих лесах какие-то влиятельные господа
из столицы. Она отправляется к ним и про-
сит их похлопотать перед матерью, чтобы
мать отпустила ее на столичную сцену. Те
предлагают ей спеть что-нибудь. Она отве-
чает, теперь не расположена я петь,
Но вы не будьте строги. Я готова
Вам песню спеть, которую певала
Я матери моей, когда еще надежда
Во мне была, что можно убедить
Упрямую несчастную старуху.
Садится к роялю и поет «Песню Любы»:
«Отпусти меня, родная, отпусти, не споря».
Плеханов по поводу этого стихотворения
говорит:
«Скажите, согласились ли бы вы объявить
его чуждым поэтического вдохновения.
Люба — одна из тех, до сих пор у нас много-
численных девушек, которые рвутся па
простор,— куда-нибудь «на курсы», в Петер-
бург, в Москву, за границу,— и которым
приходится встречать любвеобильное, неж-
ное, но тем труднее преодолеваемое сопро-
тивление со стороны матерей, отцов или
вообще близких лиц» (Бельjob. «За двадцать
лет». П. 1909, стр. 126).
ПЕТРОВУ. 437.
«МУЗЫКАЛЬНЫЙ СВЕТ*, 1876, № 17, СТР. 155.
В «Русской Старине» 1886 г. напечатано
с таким примечанием:
«Стихотворение это написано покойным
Н. А. Некрасовым ровно десять лет тому

ПЕСНЯ. ПЛАЧ ДЕТЕЙ.
521
назад, по поводу юбилея пятидесятилетней
артистической деятельности певца О. А.
Петрова и хранится в библиотеке с.-петер-
бургской консерватории. Оно было поло-
жено на музыку композитором Чайковским
и исполнено на юбилее консерваторским
хором» (11, стр. 484).
«Русская Старина» полагала, что это сти-
хотворение «нигде пе напечатано». Между
тем, за десять лет до того оно появилось
(без имени автора) в «Музыкальном Свете»,
в статье, описывающей «небывалое торже-
ство» О. А. Петрова.
Через 28 лет В. Евгеньев обнародовал это
стихотворение вновь, в «Современнике»
1914 г. (книга 10, стр. 78), при чем в тексте,
сообщенном В. Евгеньевым, на основании
автографа (Н), второй куплет пропущен и
есть несколько несущественных вариантов.
В автографе стихотворение помечено
1875 годом, но так как юбилейное чество-
вание Петрова происходило 24 апреля
1876 года, мы ставим более позднюю дату.
Вариант «Музыкального Света» искажен
ради приспособления к музыке.
ПИСЬМА. 42.
«СТИХОТВОРЕНИЯ Н. НЕКРАСОВА», М. 1886,
СТР. 146.
В четвертой строФе две последних строки
заменены точками. Перед смертью Некрасов
указал, что эти последние строки такие:
Я в первый раз задумался глубоко:
Что жь—разойтись? Ужели суждено?
Но мы не решаемся ввести их в текст,
так как, очевидно, Некрасов предпочитал
сохранить здесь поэтическую недомолвку.
В 1877 году поэт переделал это стихотво-
рение (см. «Горящие письма», стр. 322).
ПИСЬМО АСТАШЕВУ. 451.
«РУССКАЯ СТАРИНА», 1913, 2, СТР. 463,
Приятель поэта В. И. Асташев заехал
к нему однажды в апреле 1866 года и, не
застав его дома, оставил ему записку, где
между прочим писал:
Зачем гибнешь душою и телом
За проклятым зеленым столом ?
Позанялся бы лучше ты делом,
Поработал бы лучше пером!
И уж если тебе развлекаться
•Спокон веку» судьбой суждено,
Так поедем тогда вместе шляться
На охоту. Не лучше ль оно?...
Кончалась записка так:
Если хочешь, черкни мне с Василием
Слова два стихоплетством твоим.
Полон им ты всегда с изобилием
Раскошелься богатством твоим!
Выражение «спокоп веку», заимствовано
из сатиры Некрасова «Газетная», напечатан-
ной полгода назад. Василий — камердинер
поэта.
Ответом на эту записку и является посла-
ние Некрасова, чрезвычайно ценное для
характеристики той «свободы», которой
пользовалась тогдашняя печать. Эту «сво-
боду печати» ввел министр внутренних дел
П. А. Валуев пресловутым законом 2 апреля
1865 года, по которому все журналы и га-
зеты освобождались от предварительной
цензуры, но попадали в кабалу к полицей-
скому ведомству. Некрасов очень вырази-
тельно характеризует это тягостное поло-
жение аосвобожденной» печати:
Но ве знаю свободного часа
С той лоры, как свободу уэнал...
«При цензуре было лучше» — таков смысл
его письма. — «А теперь при «свободе слова»
сердитый Валуев может каждую минуту
уничтожить журнал». Валуев тогда был
действительно не в меру «сердит». Он
объявил:
20 сентября 1865 года — первое предосте-
режение «С.-Петерб. Ведомостям» Корша.
10 ноября 1865 года — первое предосте-
режение «Современнику» Некрасова.
1 декабря 1865 года — первое предосте-
режение «Голосу» Краевского.
20 декабря 1865 года — первое предосте-
режение «Русскому Слову» Благосветлова.
8 января 1866 года — второе предостере-
жение ему же.
13 января — первое предостережение га-
зете «Весть».
16 января—третье предостережение «Рус-
скому Слову».
28 марта — первое предостережение га-
зете Каткова «Московские Ведомости».
Не прошло и месяца, как некрасовский
«Современник» был закрыт навсегда «по
высочайшему повелению».
Герцен писал в «Колоколе» об этой ва-
луевской «свободе печати»: «Условия, сде-
ланные в России бесцензурному книгопеча-
танию, безобразны, лучшие журналы при-
шиблены, лучшие газеты под беспрерывным
ударом предостережений и остановок» (Со-
брание сочинений и писем А. И. Герцена.
П. 1922, XIX, стр. 379).
«Русская Старина» по ошибке приняла
вирши Асташева за стихотворение Некра-
сова. Та же ошибка повторена и в «Некра-
совском сборнике» (П. 1918, стр. 228), хотя
еще в Феврале 1913 года в газете «Речь»
нами была исправлена ошибка «Русской
Старины».
ПЛАЧ ДЕТЕЙ. 78.
«СОВРЕМЕННИК», 1861, 1, СТР. 367.
Подготовляя незадолго до смерти новое»
издание своих стихов, Некрасов сделал такое
примечание к «Плачу детей»:
«Это стихотворение принадлежит в под-
линнике одной английской писательнице
и пользуется там известностью в роде как
«Песня о рубашке» Т. Гуда,— конечпо, го-
раздо меньшею... Всё остальное, что она
писала, плохо. Я имел подстрочный перевод
в прозе и очень мало держался подлинника:
у меня оно наполовину короче. Я им очень
дорожу».

522
ПРИМЕЧАНИЯ
Английская писательница, о которой пи-
шет Некрасов, — Элизабет Баррет Браунинг
(1806—1861) — занимает в истории англий-
ской лирики почетное место. Некрасов оши-
бался, полагая, будто все ее стихи, за исклю-
чением «Плача детей», плохи. Наиболее
замечательным ее произведением является
отнюдь не «Плач детей», а цикл «Порту-
гальских сонетов», посвященных ее гениаль-
ному мужу Роберту Браунингу.
«Плач детей» (The Cry of the „Children)
был написан поэтессой в 1843 году, под
впечатлением одного официального отчета,
где изображалась ужасная эксплуатация
детского труда на английских заводах
и шахтах. В русской литературе тогда же
появилась статья «Работы детей в англий-
ских рудокопнях», наглядно изображавшая
страдания малолетних рабочих. Некрасов
был знаком с этой статьей, так как она
напечатана в «Литературной Газете» (1844,
Л5 11, стр. 189), где поэт был постоянным
сотрудником. Очевидно статья взволновала
читателей, потому что через месяц в той же
«Газете» появился рассказ «Рудокопы»,
опять-таки о детях-шахтерах (JV5 16,
стр. 281).
Подробный разбор «Плача детей» в связи
с английскими стихами дан в статье Н. Яко-
влева «Некрасов и Баррет Браунинг» («Книга
и Революция», 1921, 2(14), стр. 11). Этому
же стихотворению посвящено несколько
страниц в книге И. Н. Кубикова «Рабочий
класс в русской литературе». Автор указы-
вает, что, стараясь дать* в «Плаче детей»
«колорит русских условий детского Фа-
бричного бытия», Некрасов выбросил из
своего стихотворения шахты, которые, хотя
и Фигурируют в английском подлиннике, но
не характерны для нашего промышленного
центра. Вероятнее всего, что поэту рисова-
лась в данном случае «небольшая русская
Фабрика дореформенной эпохи пятидесятых
годов» — в роде тех, которые описаны Гри-
горовичем в его «Рыбаках», где тоже изо-
бражаются дети-рабочие, порабощенные
Фабричным колесом. Но Некрасов отметил
в своем стихотворении то, на что не обра-
тили внимания ни Григорович, ни Элизабет
Браунинг, — ту жестокую роль, которую
играют на Фабрике надсмотрщики за дет-
ской работой (И. Н. Кубиков. «Рабочий
класс в русской литературе». Иваново-Воз-
еесенск. 1926, стр. 109 —114).
До сих пор это стихотворение датировали
1861 годом. Мы относим его к 1860 году,
так как оно появилось в той книжке жур-
нала, которая была разрешена цензурой еще
29 декабря 1860 года.
В подлиннике—156 строк, в переложении
Некрасова — 40. Он сократил эту поэму не
«двое, как показалось ему, но вчетверо.
Стихотворение Некрасова появилось в «Со-
временнике» с подписью Н. Н. Незадолго
до смерти поэт обновил его текст, заменив
чудовищную старуху безжалост-
ной и слегка переделав последние восемь
строк. Вследствие этого мы печатаем «Плач»
но изданию 1879 года, где впервые дана
окончательная редакция.
ПОДРАЖАНИЕ ЛЕРМОНТОВУ. 8.
«СОВРЕМЕННИК», 1881, 9, СТР. 87.
В журнале называлось «К ней» и было
напечатано в «Заметках Нового Поэта».
Новый Поэт рассказывал, что однажды,
когда он читал Пушкина, к нему вошел
небритый господин в поношенном сюртуке.
«Лицо вошедшего дышало умом, избытком
доброты и печали. Посетитель мой был
поэт, и поэт (я говорю не шутя) замеча-
тельный».
Дальше Новый Поэт сравнивал одно сти-
хотворение Каролины Павловой со стихотво-
рением небритого гостя (Некрасова) «Ро-
дился я в губернии» — и восклицал:
«Я, право, не отдам одной строчки из
стихотворения моего небритого гостя,—
стихотворения, так близкого житейской
прозы, за все эти высокопарные строоы,
парящие под облака и лопающиеся там
подобно ракетам! Вот еще стихотворение
того же поэта... Оно носит самое пошлое
название, так истаскапное нашими поэтами:
К ней.
В суровой бедности невежественно дикой»
и т. д.
В издании 1856 года стихотворение полу-
чило заглавие «Из Ларры» и печаталось
под этим заглавием при жизни поэта во
всех изданиях его стихотворений. Но перед
смертью он написал на полях: «Подражание
Лермонтову. Сравни: Арбенин (в драме
«Маскарад»). Не желаю, чтобы эту подделку
ранних лет считали как черту моей лич-
ности. Был влюблен и козырнул».
Зачеркнув заглавие «Из Ларры», поэт
надписал «Подражание Лермонтову».
Эти стихи действительно близки к моно-
логу Арбенина:
В кругу обмапщиц милых я напрасно
И глупо юность погубил.
(1836).
Поэт распорядился перенести эти стихи
в приложение, но С. И. Пономарев оста-
вил их в основном тексте, так как они
были слишком известны читателям. Мы
также оставляем их там, потому что распо-
ряжение поэта было вызвано не художе-
ственными требованиями, а чисто личными
страхами, которые оказались напрасны.
«ПОПОВКА». 560.
(ПЕЧАТАЕТСЯ ВПЕРВЫЕ).
Поповка — тип русского броненосца круг-
лой Формы, изобретенного генерал-адъютан-
том А. А. Поповым (1821—1898). Первая
поповка «Новгород» была построена
в 1873 году, вторая — «Вице-адмирал По-
пов»— в 1875 году. Обе попов к и стоили
государству огромных денег и оказались
никуда негодными, шаткими, вертлявыми
судами.
Первая мысль о постройке круглого судна
была заявлена в английской научной печати
еще в начале шестидесятых годов, но после

ПОДРАЖАНИЕ ЛЕРМОНТОВУ. ПОСЛАНИЕ К ЛОНГИНОВУ.
523
постройки поповки а Новгород» англичане
отказались от этой идеи и жестоко раскрити-
ковали ее (см. «Times» от 14 июня 1874 года).
Мы печатаем это стихотворение по бело-
вому автографу
ПОРАЖЕНА ПОТЕРЕЙ НЕВОЗВРАТ-
НОЙ. 18.
«СОВРЕМЕННИК», 1836, В, СТР. 64
Раньше было заглавие «В черный день».
На экземпляре своих стихов 1873 года поэт
сделал карандашом примечание по поводу
опотери невозвратной» :
«Умер первый мой сын — младенцем —
в 1848 году».
Матерью этого сына была Авдотья Па-
наева.
ПОСЛАНИЕ БЕЛИНСКОГО К ДОСТОЕВ-
СКОМУ. 425.
«ПИСЬМА КАВЕЛИНА И ТУРГЕНЕВА К ГЕРЦЕНУ».
С ОБЪЯСНИТЕЛЬНЫМИ ПРИМЕЧАНИЯМИ М. ДРУ-
ГОМ А НОВА. ЖЕНЕВА. 1892, СТР. 207. J
В начале 1846 года Белинский затеял
издать альманах «Левиафан» и обращался
ко многим литераторам с просьбой дать для
этого альманаха рассказы, стихи и статьи.
В письме к Герцену от 2 января 1846 года
он, например, говорит:
«К Пасхе я издаю толстый, огромный
альманах. Достоевский даёт повесть, Тур-
генев— повесть и поэму, Некрасов — юмо-
ристическую статью в стихах... Панаев —
повесть; вот уже пять статей есть; шестую
напишу сам; надеюсь у Майкова выпросить
поэмку...» (Белинский. «Письма». П. 1914,
III, стр. 90).
Стихи Некрасова — пародия на одно из
таких приглашений в «ЛевиаФан». В этой па-
родии Белинский предлагает Достоевскому,
вместо гонорара, хвалебпыо статьи о его
будущих произведениях. Но так как Белин-
скому очень не нравилась повесть Достоев-
ского «Двойник», то он и говорит Достоев-
скому:
Из неизданных творений
Удели не «Двойника».
Кроме того, он обещает обвести повесть
Достоевского каймой, так как в литератур-
ных кругах того времени был слух, будто
Достоевский требовал у Некрасова, чтобы
он печатал «Бедных людей» в конце своего
альманаха — в особой рамке.
В этой пародии Некрасов высмеивает
обморок, незадолго до того случившийся
с Достоевским на балу у граФа Вьельгор-
ского. «Русая красота», упоминаемая в этих
стихах, — великосветская красавица Сеня-
вина, которой был представлен Достоевский;
подойдя к ней, он так растерялся, что, по
словам пародии,—«чуть чуть скоропостижно
не погиб во цвете лот».
В верности нашего толкования этих сти-
хов убеждает нас один забытый рассказ
И. Панаева, где, высмеивая Достоевского,
автор цитирует куплет этой некрасовской
пародии («Современник», 1855, 12, стр. 235).
Лейхтенберг, который, по словам
«Послания», уважает Достоевского, —
герцог Максимилиан Лейхтенбергский, внук
Наполеона Бонапарта, зять Николая I, по-
четный член Академии Наук и Академии
Художеств, главноуправляющий Института
корпуса горных инженеров.
Вскоре после появления копии, сделанной
Григоровичем («Нива», Ежемесячное при-
ложение, 1901, 11, стр. 393), в «Литератур-
ном Вестнике» была напечатана другая
копия, основанная на списке, найденном
в бумагах А. И. Герцена («Литературный
Вестник», 1903, 1, стр. 114). Эта копия
более точна и, очевидно, списана с подлин-
ника, в то время как текст Григоровича
записан по слуху. Наш текст мы печатаем
по этой копии.
Дату мы устанавливаем на основании
строк: «Из неизданных творений удели не
аДвойника». «Двойник» Достоевского по-
явился в печати 1 Февраля 1846 года, и, стало
быть, «неизданным творением» был прибли-
зительно в январе 1846 года.
ПОСЛАНИЕ К ДРУГУ ИЗ-ЗА
ГРАНИЦЫ. 420.
«ЛИТЕРАТУРНАЯ ГАЗЕТА», 1848, Д1 S, СТР. 97.
В 1844 году поэт-славяноФил Языков вы-
ступил против либералов и западников с це-
лым рядом злобных стихов. Ответом на эти
нападки послужили резкие статьи Белин-
ского и Герцена («Отечественные Записки»
1845, 1 и 3). К ним примкнул и Некрасов,
высмеявший в своей пародии наиболее сла-
бые стороны поэзии Языкова. Так как одно
из языковских стихотворений называлось
«К не нашим», Некрасов в своей пародии
указывает, кто для Языкова — «наш»:
Будет наш и непременно
Будет пьяница лихой.
Белинский послал эту пародию к Герцену
для распространения в Москве (Белинский.
Письма. П. 1914, т. Ill, стр. 86).
До сих пор эта пародия считалась уте-
рянной. Подпись под ней — Н. Стукотшш.
ПОСЛАНИЕ К ЛОНГИНОВУ. 426.
(ПЕЧАТАЕТСЯ ВПЕРВЫЕ).
В мае 1854 года Михаил Николаевич Лон-
гинов, известный историк старинной сло-
весности, переселился из Петербурга в Мо-
скву. Человек он был общительный, веселый,
приятный, вечный хохотун и остряк. Все лю-
били его и звали просто — Миша. Со всеми
он был на ты. Через два-три месяца его
приятели, Некрасов, Дружинин и Тургенев,
сочинили длинное послание к нему — в духе
тех стихотворных посланий XVIII века, ко-
торые он так усердно изучал. Главная тема
послания—петербургский Апглийский клуб,
так как Лонгинов с 1851 года был завсегда-
таем этого клуба и ввел туда многих прия-
телей. В послании перечислены некоторые
члены клуба, и раньше всего—критик Павел
Васильевич Анненков, над скупостью
которого не раз потешался кружок «Совре-
менника» (см. напр. «Воспоминания» Авдотьи

524
ПРИМЕЧАНИЯ
Панаевой, Л. 1927, стр. 298).—Б р а т е ц, пе-
ред которым он «вилял животом», — гвар-
дейский полковпик Иван Васильевич Ан-
ненков, впоследствии дворцовый комен-
дант. — «Строптивый» Иван Павлович
Арапетов, чиновник удельного ведом-
ства, на которого, за несколько дней до
того, те же авторы сочинили эпиграмму
«Загадка». Этой эпиграммы он, конечно,
не знал; оттого в послании сказано, что
он «не предчувствует насмешливых куп-
летов».
Михаила Кочубей, сын государ-
ственного канцлера, князь Михаил Викто-
рович Кочубей, один из богатейших украин-
ских помещиков, в молодости состоял адъю-
тантом шеФа жандармов (В. Л. Модзалев-
ский. «Малороссийский родословник». Киев.
1910, т. II, стр. 545, и «Сборник биографий
кавалергардов». П. 1906, стр. 93). — Сергей
Алексеевич А в д у л и н, сын генерал-майора,
приятель Лонгинова, «замечательный едок»
и весельчак («Столетие С.-Петербургского
Английского Собрания». П. 1870, стр.29).—
Захарий Николаевич М у х о р т о в, камер-
юнкер, чиновник особых поручений при
начальнике морского штаба, впоследствии
вице-президент Вольного Экономического
Общества. Весь свой досуг посвящал из-
учению сельского хозяйства, в том числе
и разработке торфяников Петербургской
губернии.
Прочие перечисленные в этом послании
лица не были членами Английского клуба.
Александр Николаевич Е г у н о в, — эконо-
мист и статистик, автор большого труда
«О ценах на хлеб в России», сотрудник
«Современника».
Матвей Степанович Хотинский, по-
пуляризатор естественных наук, помести-
вший в «Современнике» ряд научных статей.
Впоследствии, в 1863 году, был изобличен
Герценом как шпион Третьего отделения, ко-
мандированный для наблюдения за русскими
эмигрантами (А. И. Герцен. «Полное со-
брание сочинений и писем». П. 1920, т. XVI,
стр. 214—215).
Барон ПетрКазимирович Мейендорф,
русский чрезвычайный посланник в Вене,
был «выгнан» оттуда 1 июня 1854 года,
когда обнаружилось, что Австрия, бывшая
в дружбе с Россией, заняла угрожающую
позицию по отношению к ней.
«Процесс Языкова» — третейский суд
между двумя близкими к «Современнику»
лицами, М. А. Языковым и Н. Н. Тютче-
вым, совладельцами комиссионной конторы.
Языков вложил в это предприятие весь свой
капитал и потерял его по вине Н. Н. Тют-
чева («Воспоминания» Авдотьи Панаевой.
П. 1927, стр. 288).
ГраФ Владимир Александрович Солло-
губ, автор «Тарантаса», имевший огромный
успех в тридцатых и сороковых годах. Одно
время был близок к кружку «Современника».
Отрицательный отзыв о поэте Аполлоне
Майкове вызван, вероятно, его патрио-
тическими виршами, которые он начал пи-
сать именно в 1854 году—во славу русского
войска и царя Николая.
В начале послания сказано, что Лопгинов
«поймал за жирный хвост весь причет наш
священный», то-есть обличил русское духо-
венство в своей знаменитой сатирической
поэме «Отец П ий», высокоценимой тогда-
шним кружком «Современника» за отрица-
тельное отношение к «священному причту».
Лонгинов не скоро получил это послание
друзей. 5 октября 1854 года Некрасов был
проездом в Москве и всюду разыскивал его,
чтобы вручить ему эти стихи. «Но, — пи-
сал он Тургеневу, — видно, Лонгинову не
суждено было услышать знаменитое посла-
ние, которое кажется все знают, кроме того,
к кому оно писано». (А. Н. Пыпин. «Н. А.
Некрасов». П. 1905, стр. 122).
В двух строках этого послания мы заме-
нили непристойности точками. Непристой-
ности объясняются тем, что Лонгинов был
страстный любитель «барковщины», то-есть
неприличных стихов, и писал их в огром-
ном количестве, вместе с Дружининым, Па-
наевым, Некрасовым и Тургеневым.
Впрочем его дружбе с кружком «Совре-
менника» скоро пришел конец. Наступили
шестидесятые годы, и Лонгинов из либерала
стал лютым крепостником. В 1871 году он
был пазначен начальником главного управле-
ния по делам печати и проявил в этой долж-
ности такую свирепость, что вызвал него-
дование своих бывших друзей. Особенно
преследовал он «Отечественные Записки»
Некрасова и даже сжег одну книгу этого
журнала (за май 1874 года). Он вообще любил
жечь «крамольные» книги, — сжег сочине-
ния Радищева, календарь Суворина, «Очерки
развития прогрессивных идей» Скабичев-
ского. Отвратительнее всего было то, что
этот автор знаменитой антирелигиозной
поэмы с яростью ренегата преследовал «ко-
щунство» и «богохульство» и даже в «Но-
вом Времени» заподозрел «сочувствие анти-
религиозной пропаганде»!
«Послание к Лонгинову» печатается по
копии, найденной в бумагах А. Краев-
ского (Б).
ПОСЛАНИЕ К ПОЭТУ-СТАРОЖИЛУ. 365.
«СОВРЕМЕННИК», 1888. в, СТР. 24.
В начале пятидесятых годов в России нача-
лось охлаждение к поэзии. Стихи перестали
появляться в журналах. Критики из году
в год повторяли, что «после Жуковского,
Батюшкова, Пушкина, Лермонтова писать
звучные стихи ровно ничего не значит, что
это только небольшой механический труд».
Такое гонение на стихи продолжалось пять
лет: с 1849 по 1854 год. В 1854 году нача-
лась полоса нового увлечения поэзией. «Мо-
сквитянин» и «Отечественные Записки»
переполнились стихами Растопчиной, Ста-
ховича, Ознобишина, Каролины Павловой,
Щербины, Полонского и многих других.
Некрасов в двух книжках своего «Совре-
менника» поместил сразу сто одинна-
дцать стихотворений Тютчева, множе-
ство стихотворений Фета и Алексея Тол-
стого.

ПОСЛАНИЕ К ПОЭТУ-СТАГОЖИЛУ. ПОЭЗИЯ.
525
Появились огромные томы безграмотпых
и бездарных стихов. Среди них особенно вы-
давалась своей претенцпозпой нелепостью
поэма некоего Ушакова «Антип Иваныч Ио-
шехоиин»(в четырех частях!). В рецензии об
этой поэме (равно как и других таких же)
Некрасов выразил протест против чрезмер-
ного увлечения стихами и поместил свое
«Послание к поэту-старожилу». «Поэт-старо-
жил»—это тот вымышленный третьестепен-
ный поэт тридцатых-сороковых годов, от
лица которого Некрасов полтора года назад
жаловался на оскудение поэзии (см. стихо-
творение «Мпе жаль,что нет теперь поэтов»),
«Автор Арлекина» — Майков. Его
новая муза сказалась в иатриотиче-
ских стихах по поводу Крымской войны.
«Природу нам воспел Щербина».
В январской книге «Отечественных Запи-
сок» за 1855 год Щербина поместил 11 стихо-
творений под общим заглавием «Песни о
природе».
«Никитин, мещанин-поэт, раз*
личных пробует Пегасов». «Ники-
тип... уже слишком торопится подражать
всем и каждому. Это отнимает у стихотво-
рений его всякую самостоятельность» («Оте-
чественные Записки», 1855, 8, стр. 117).
«Отрывок из письма», «пущенный
в печать ленивым Огаревым», помещен
в декабрьской книге «Отечественных За-
писок» 1854 года. В том же журнале по-
явились стишки старого поэта Солони-
цын а.— Греков напечатал в «Современ-
нике» переводы из Андрея Шенье и зна-
менитые свои «Приметы осени».
Михаил Александрович Стахович
(1819—1858) — поэт-патриот, изображавший
в стихах русскую деревенскую жизнь, автор
популярной пьесы «Ночное».
ПОСЛАНИЕ К СОСЕДУ. 417.
«ЛИТЕРАТУРНАЯ ГАЗЕТА», 1844, М 28, СТР. 484.
Пародия на стихотворение Языкова, обра-
щенное к Погодину. Любопытно, что
вслед за Некрасовым это же стихо-
творение высмеял Белинский в статье
«Русская литература в 1844 году».
ПОСЛЕДНИЕ ЭЛЕГИИ. 25.
«СОВРЕМЕННИК», 1855, 3, СТР. 120; «СТИХО-
ТВОРЕНИЯ Н. НЕКРАСОВА», М. 1856, СТР. 187.
«Элегии» написаны под влиянием тяжелой
болезни, которой поэт захворал весною
1853 года.
о журнале появились только первые
27 строк — без заглавия и подписи автора.
27-я 'строка читалась так:
U подвезти возьмутся до могилы.
Остальные две элегии были напечатаны
в первом издании «Стихотворений Н. Не-
красова», при чем только в этом издании
третья строка была напечатана верно:
Привычки, прежде милые, постылы.
Зо всех последующих опечатка: постыли.
По словам Елисея Колбасина, один стих
этих элегий особенно возмущал Тургенева:
Алчбы и жажды бледное дитя.
Тургенев утверждал, что только татарское
ухо может слушать такие стихи («Совре-
менник», 191 £ 8).
ПОХВАЛЬНАЯ ПЕСНЬ ВАСИНЬКЕ. 426.
(ПЕЧАТАЕТСЯ ВПЕРВЫЕ).
«Васипька» — Василий Петрович Боткин.
«Похвальная песнь» написана Некрасовым
вместе с Дружининым. Дружинин написал
первые две строФы, а Некрасов — по-
следнюю, которая приводится в нашем
издании.
ПОЩЕЧИНА. 418.
«ПЕРВОЕ АПРЕЛЯ», П. 1846, СТР. 3G.
В конце 1844 года Некрасов написал для
Александрийского театра водевиль в одпом
действии «Ростовщик» — о том, как ловко
один молодой человек, влюбленный в дочь
ростовщика, принудил этого скупого прой-
доху дать согласие на ее брак. Ростовщик
в этом водевиле не брезгает никакими сред-
ствами для паживания денег. Даже в поще-
чине видит он путь к обогащению. На сцене
эти куплеты ростовщика о пощечине не ис-
полнялись, так как Гедеонов нашел их «гряз-
ными». В театральном экземпляре они за-
черкнуты карандашом. Но Некрасов извлек
их из водевиля и год спустя напечатал (без
подписи) в виде отдельного стихотворения
в своем альманахе «Первое Апреля», сделав
большое прозаическое предисловие:
«Боже мой! как мало нужно для счастья!
Одна, только одна пощечина — и счастье
сделано! И уже прежний бедняк нанимает
великолепную квартиру, ездит четверкой»
и т. д.
ПОЭЗИЯ. 377.
«МЕЧТЫ И ЗВУКИ». П. 1840, СТР. 20.
По мнению Л. Мель шина, вместо строк —•
Или в миг запру в оковы
Поносителя венца
нужно читать:
Или в миг запру в оковы
Я носителя венца»
Мельшин был уверен, что «печатной своей
нелепостью этот стих обязан мнительности
цензора Фрейгапга, которому всякий «ве-
нец» (хотя бы то был венец Нерона) казался
чем-то неприкосновенным»(«П. А. Некрасов».
Критико-биограФИческин очерк Л. Мель-
шипа (П. Ф. Якубовича). П. 1907, стр. 10).
Недавно в альбоме ориенталиста М. А.
Гамазова найден автограф этого стихотво-
рения (П). Под стихотворением дата:
«4 марта 1839 г[ода]» . Автограф отли^
чается от печатного текста тем. что в пем

526
ПРИМЕЧАНИЯ
нет строфы о поносителе венца
и вместо «мир надзвездный» (строка 12-я)
написано «тайны неба». Благодаря авто-
графу, мы имеем возможность исправить
одну опечатку в «Мечтах и звуках», где
в предпоследней строФе было сказано:
«Тайну смертных обнаружь» — между тем
как в автографе «смертным». По словам
одного приятеля Некрасова, стихотворение
это возникло таким образом: некий купец
Адельханов был влюблен в петербургскую
немку Курт, которая потребовала у него
стихов. Адельханов рассказал об этом Не-
красову, и поэт вызвался написать для немки
стихи, если Адельханов напоит его кофеем.
За коФе Некрасов, будто бы, и написал
эти стихи (П).
ПОЭЗИЯ БУРЬ. 546.
«СОВРЕМЕННИК», 1848, 11, СТР. 89.
Стихотворение введено Некрасовым в ро-
ман «Три страны света», написанный им
совместно с А. Я. Панаевой. Никакого отно-
шения к тексту романа оно не имеет. Просто
один из героев получает его по почте.
ПОЭТ И ГРАЖДАНИН. 46.
«СТИХОТВОРЕНИЯ Н. НЕКРАСОВА». М. 1886,
СТР. V.
24 мая 1856 года Некрасов писал Турге-
неву:
«Чудеса! Генерал Пушкин на прощанье
мои стихи без помарок сплошь велел пле-
мяннику подмахнуть. И тот подмахнул».
Это значило, что попечитель петербург-
ского округа гр. Мусин-Пушкин предло-
жил своему родственнику, цензору, стат-
скому советнику Вл. Н. Бекетову разре-
шить к печати первое издание «Стихотво-
рений» Некрасова. Цензор, благоволивший
к Некрасову, охотно подчинился распоря-
жению всемогущего Мусина, и, таким обра-
зом, книга Некрасова вышла почти без
цензурных урезок. Особенно «дерзким»
оказалось большое стихотворение «Поэт и
гражданин», напечатанное в самом начале
книги, более крупным шрифтом,
чем все остальные стихи. Оно явно выде-
лялось Некрасовым на первое место — как
программа всей книга; даже нумерация
страниц была у этого стихотворения осо-
бая (римскими цифрами).
Когда вышла эта книга, Некрасов жил
за границей. Его заместителем в редакции
«Современника» был Н. Г. Чернышевский.
Восторженный поклонник поэзии Некрасова,
он дал о его книге небольшую заметку
в «Современнике», где между прочим пере-
печатал целиком «Поэта и гражданина»
(вместе с двумя другими стихотворениями).
Эта перепечатка вызвала целую бурю и
против «Современника)), и против «Стихо-
творений» Некрасова, — главным образом,
против «Поэта и гражданина». Впослед-
ствии Чернышевский писал из Сибири:
«Беда, которую навлек я на «Современ-
ник» этого перепечаткою, была очень тя-
жела и продолжительна. Цензура очень
долго оставалась в необходимости давить
«Современник»,—года три, это наименьшее...
О том, какой вред нанес я этим безрассуд-
ством лично Некрасову, нечего и толковать:
известно, что целые четыре года цензура
оставалась лишена возможности дозволить
второе издание его «Стихотворений» («Со-
временный Мир», 1911, 10, стр. 172).
В связи с этой цензурной бурей возни-
кли слухи о том, что Некрасов был вызван
в цензуру и получил самый жестокий на-
гоняй. В «Русской Старине» сообщается,
будто министр народного просвещения
А. С. Норов вызвал Некрасова к себе, то-
пал на него ногами и пр. («Русская Ста-
рина», 1896, 3, стр. 558). Этого не могло
быть, так как, повторяем, Некрасов нахо-
дился в ту пору за границей.
Норов не кричал на Некрасова, но по-
слал председателю петербургского цензур-
ного комитета бумагу о том, что книгу
Некрасова разрешать к печати не следо-
вало. В этой бумаге между прочим говори-
лось : «В стихотворении «Гражданин и поэт»,
конечно, пе явно и не буквально, вы-
ражены мнения и сочувствия неблагонаме-
ренные. По всему ходу стихотворения и по
некоторым отдельным выражениям нельзя
не признать, что можно придать этому
стихотворению смысл и значение самые
превратные. Так:
Но небу было неугодно,
Чтоб он под бурей ваиьиал,
Путь освещая всенародно.
И далее:
Умрешь не дарон: дело прочно,
Когда под ним струится кровь...»
Цензору Бекетову за напечатание этих
стихов был объявлен строжайший выговор
(«Красный Архив», 1922, 1, стр. 357). «Ре-
дактору же «Современника» Панаеву, ви-
новному в перепечатании в сей журнал не-
скольких предосудительных стихотворений
Некрасова, в присутствии комитета объ-
явить, что первая подобная выходка под-
вергнет его журнал совершенному прекра-
щению. При том покорнейше прошу вас,
милостивый государь, сделать по с-петер-
бургскому цензурному комитету распоря-
жение, чтобы впредь не было дозволено
новое издание стихотворений Н. Некрасова
и чтобы не были печатаемы ни статьи о
сей книге, ни выписки из оной». Последнее
распоряжение было сделано вообще по
всему цензурному ведомству (Мих. Лемке.
«Очерки по истории цензуры». П. 1904,
стр. 313).
Министр внутренних дел даже секретный
циркуляр разослал губернаторам: «О нёпе-
репечатывании стихотворений Н. Некра-
сова»: «Секретно. Циркулярно. Господину
начальнику губернии. Министр народного
просвещения уведомил меня, что им сде-
лапо по цензуре распоряжение, чтобы отпе-
чатанная недавно в Москве книга под
заглавием: «Стихотворения Н. Некрасова»,

ПОЭЗИЯ БУРЬ. — ПОЭТ И ГРАЖДАНИН.
527
не была дозволяема к новому изданию, и
чтобы не разрешались к печати ни статьи,
касающиеся книги, ни в особенности вы-
писки из оной» («Красный Архив», 1922, 1,
стр. 358).
Вследствие этого, в 1856 году о Некра-
сове в русской литературе не появилось
ни единого отзыва. Его книга имела небы-
валый успех, но критика словно не заме-
чала ее. Это вынужденное безмолвие кри-
тики длилось около пяти лет, изредка преры-
ваясь статейками в детских журналах!
Впоследствии главное управление цен-
зуры разъяснило, что ругать Некрасова
можно, но всякие похвалы возбраняются,
при чем рецензенты обязаны не цитиро-
вать таких стихотворений, как, например,
«Поэт, и гражданин» («Книга и Револю-
ция», 1921, 2 (14), стр. 40).
Благодаря перепечатке в «Современнике»,
стихотворение «Поэт и гражданин» дошло
до придворных кругов; там оно было при-
нято как призыв к революции. В петер-
бургской кореспонденции «Колокола» об
этом сообщается так:
«Воры и укрыватели воров большой руки
подняли крик, начали жаловаться госу-
дарю ... на книжку стихотворений, где ни-
чего нет, кроме участия к бедности и нена-
висти к притеснениям. Аристократическая
сволочь нашла в книжке какие-то револю-
ционные возгласы, чуть не призыв к оружию.
Русское правительство, изволите видеть,
боится стихов:
Иди в огонь ва честь отчизны,
За убежденья, за любовь,
Иди и гибни безупречно —
Умрешь не даром: дело прочно,
Когда под ним струится кровь.
Это сочли чуть не адской машиной и снова
дали волю ценсурной орде с ее баскаками.
Какое жалкое ребячество!» («Колокол», 1857,
2, «Из Петербурга». —А. И. Герцен «Пол-
ное собрание сочинений и писем», П. 1917,
VIII, стр. 387).
Так как во время этой «бури» Некрасов
был за границей, то все события предста-
вились ему в более грозном виде, чем они
происходили в действительности. Ему каза-
лось, что в России его ждут самые жесто-
кие кары, что его хотят посадить в Петро-
вавювскую крепость и проч. (см. его пись-
ма к Анненкову и Тургеневу от 18 декабря
(н. с.) 1856 года; «Первое собрание писем
И. С. Тургенева». П. 1884, стр. 45; статья
Е. Колбасина «Тени старого Современника».
сСовременннк», 19П, 8, стр. 234).
Но самое тягостное было то, что цензура
долго не разрешала второго издания. А ко-
гда, после пятилетней волокиты, книга, на-
копец, была разрешена, то сильнее всех
стихотворений пострадал «Поэт и гражда-
нин». То, что было беспрепятственно про-
пущено в 1856 году, оказалось нецензур-
ным в 1861 году. Раньше всего была вы-
брошепа .вся тирада о том, что не может
сын глядеть спокойно на горе матери сво-
ей— вместе со знаменитыми строчками:
Умрешь не даром: дело прочно,
Когда под ним струится кровь.
Потом были уничтожены строки о до-
стойных (т.-е. революционных) гражданах,
пред которыми надо «преклонить колени».
Все эти шесть строк были заменены одною:
Умолкни с жалобой напрасной.
Кроме того, было переделано испугавшее
всех упоминание о «буре», раздувающей
светоч поэта.
Эти революционные четыре стро-
ки были заменены тривиальным куплетом.
Ты светоч истины держал
Рукою твердой, но для света
Он благотворно не сиял,
Как светоч гения поэта.
Впрочем, не нужно думать, что и в пер-
вом издании (1856) стихотворение «Поэт и
гражданин» явилось совсем без помарок.
В нем тоже было немало «смягчений». На-
пример, «ладья Свободы» заменилась
«ладьею Надежд ы», строка о «внезапно за-
гремевших цепях» заменилась строкою точек.
Четверостишие о том, что
... будет с нас купцов, кадетов,
Мещан, члновнибов, дворян,
Довольно даже нам поэтов,
Но нужно, нужно нам граждан! —
было выброшено, как явно крамольное. Не-
чего и говорить, что во втором издании все
эти изъяны остались. Кроме того, в первом
издании в речи гражданина после слов
«Какими плачет он слезами» было:
Ему тяжелый жребий пал,
Но доли лучшей он не просит.
Он как свои на теле носит
Все язвы родины своей.
Из второго издания эти строки были тоже
исключены и заменены одной строкой:
И ты с собой его ровнял!?
Этот вариант удержан Некрасовым и во
всех дальнейших изданиях.
Стихотворение «Поэт и гражданин» воз-
никло у Некрасова не сразу. В 1855 году
он поместил в «Современнике» небольшое
стихотворение «Русскому писателю», кото-
рое впоследствии вошло частично в речь
гражданина. Потом, через год, он написал
конец, т.-е. заключительную речь поэта.
Елисей Колбасин вспоминает: «стихотворе-
ние «Поэт и гражданин» было написано на
даче, близь Ораниенбаума, весьма ориги-
нальным способом, каким написаны многие
из лучших произведений Некрасова: он
написал предварительно конец, прочитал
его в своем кружке и долго не знал, какую
придумать рамку для всего стихотворения;
наконец, остановился на Форме диалога»
(«Современник», 1911, 8, стр. 233).
Приводим начало стихотворения «Рус-
скому писателю», не вошедшее в текст
«Поэта и гражданина»:
Напрасно быть толпе угодней
Ты хочешь, поблажая ей,—
Твое призванье благородней,
Писатель родины моей!
Ее ты знаешь: не угодник
Полезен ей. Пришла пора!
Ей иужеп труженик, работник
ha почве Мысли и Добра.
Служа не славе, не искусству.
Для блага ближнего жири,
Свой гений и проч.

828
ПРИМЕЧАНИЯ
Недавно было высказано предположение,
что «гражданин», изображенный в этой
поэме, не кто иной, как Чернышевский, и
что Некрасов воспроизводит здесь свои
подлинные разговоры с ним. В статье Е.
Ляцкого «Чернышевский в редакции «Со-
временника» приводятся отрывки из разных
писем Чернышевского к Некрасову, более
или менее совпадающие с тем, что говорит
«гражданин» («Современный Мир», 1911,10,
стр. 168 — 170). С этим едва ли можно согла-
ситься, так как Чернышевскому нравилась
не столько обличительная, «гражданская»
поэзия Некрасова, сколько его любовная,
интимная лирика. Об этом Чернышевский
определенно говорит в своем письме к Не-
красову от 5 ноября 1856 года:
«Лично на меня Ваши пьесы без тенден-
ции производят сильнейшее впечатление,
нежели пьесы с тенденциею. «Когда из мра-
ка заблуждения», «Давно отвергнутый то-
бою», «Я посетил твое кладбище», «Ах, ты,
страсть роковая, бесплодная» и т. п. бук-
вальпо заставляют меня рыдать, чего не
в состоянии сделать никакая тенденция...
Я смотрю на поэзию вовсе не исключительно
с политической точки зрения. Напротив,—
политика только насильно врывается в мое
сердце, которое живет вовсе не ею или,
по крайней мере, хотело бы жить не ею»
(«Переписка Чернышевского», под ред.
Н. К. Пиксанова. М.-Л. 1925, стр. 28).
Все это прямо противоположно тому, что
говорит некрасовский «гражданин».
Любопытен отзыв Герцена о стихотво-
рении «Поэт и гражданин», до сих пор
не отмеченный. 11 января 1857 года Гер-
цен писал Тургеневу:
«Первая статья — сумбур какой-то, не ори-
гинальный, а Пушкино-Гете-Лермонтовский,
и как-то Некрасову вовсе не идут слова
«Муза», «Парнас». Где это у него класси-
ческая традиция? Да и что за чин «поэт»?..
Пора и это к чорту».1
ПОЭТУ (ЛЮБОВЬ И ТРУД — ПОД
ГРУДАМИ РАЗВАЛИН!). 522.
«ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗАПИСКИ», 1877, СТР. 531.
Первоначально было написано от первого
лица:
И жизпь кипит под грудами развалин,
Исполпева корыстного труда,
А а стою бездействен и печален
И медленно сгораю со стыда.
Второй строФы в этом черновом авто-
графе (И.) нет. Кроме этого четверостишия,
на тех же двух листках почтовой бумаги
написано:
О, господи! что делать?
Но любя свое сердце готовь...
Спрашивал я у людей...
Погиб! его болото засосало.
* А. И. Герцеп. «Полное собрание сочинений и пи-
сем», п. 1917, VIII, стр. 390. Редактор сочинений Гер-
цена, к сожалению, не указал, что под «первой статьей»
Герцен разумеет стихотворение «Поэт и гражданин».
ПОЭТУ (ПАМЯТИ ШИЛЛЕРА). 203.
«ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗАПИСКИ» 1Я74, 9, СТР. 231.
В «Отечественных Записках» подзаго-
ловка «Памяти Шиллера» нет. Четвертая
строка (о палаче, провозглашенном героем)
заменена по цензурным условиям точками.
Точно так же цензура не разрешила строки:
Вооружись небесными громами
и Некрасову пришлось напечатать:
Воспрянь, поэт! вооружись громами.
В беловом автографе (И) стихотворение
было гораздо длиннее, —между первой и вто-
рой строФами были такие строки:
Железный век! Ты гонишь за пределы
Живой борьбы художника-певца,
И в грудь его летят тупые стрелы
И торгаша, и практика-дельца.
После четвертой строФы и в автографе
и в журнале были еще строФы, впослед-
ствии выброшенные:
С любовию — оплачь его паденье,
С надеждою—пролей отвагу в грудь,
И к подвигу врожденное стремленье
В живой душе поставь на правый путь!
О, возвратись, художник неподкупной,
Любовь к добру, к прекрасному буди,
До красоты, всем зримой и доступной,
Сокровища науки доводи.
Последние строки в черновом авто-
графе (Н) читаются так:
Наш век умен, но мало проку в том.
Не стала жизнь ни доблестней, ни шире;
Два лагеря, как прежде, в божьем мире:
В одном рабы, властители в другом.
Наш бог банкир, — другого мы не знаем,
Его сундук железный почитаем,
А сердце недоступно ничему,
Но— все равно! мы молимся ему!
ПРАЗДНИК ЖИЗНИ — МОЛОДОСТИ
ГОДЫ. 40.
•СОВРЕМЕННИК», 18S6, 8, СТР. 206.
Вскоре после появления этих стихов Чер
нышевский написал Некрасову письмо, где
оспаривал ту низкую оценку, которую да-
вал своей поэзии Некрасов:
«Вы говорите:
Нет в тебе поэзии свободпой,
Мой тяжелый, неуклюжий стих —
«Вам известно, что я с этим не согласен.
Свобода поэзии... в том, чтобы не стеснять
своего дарования произвольными претен-
зиями и писать о том, к чему лежит душа...
Теперь: тяжелый и неуклюжий стих.
Тяжестью часто кажется энергия, поэтому
говорят, что стих Лермонтова тяжелее стиха
Пушкина. В чем состоит неуклюжесть
Вашего стиха, я решительно не понимаю.
У Пушкина есть много стихов негладких —
что ж из того следует? Ровно пичего!»
(аПереписка Чернышевского», под ред.
Н. К. Пиксанова. М.-Л. 19-25, стр. Щ.
В черновом автографе (П) стихотворение
называется «Сознание». Так же оно было
названо и в «Современнике)), и в первом
издании, где было посвящено Николаю Бот-
кину.

ПОЭТУ. — ПРЕКРАСНАЯ ПАРТИЯ.
529
Главные варианты в автографе:
Роскошь жизни — молодости годы
Погубив под тяжестью труда,
Я поэтом — баловнем свободы,
Другом лени — не был никогда.
Мой хромой и неуклюжий стих...
С потемневшего лица...
Нет в тебе свободного искусства...
Кончалось стихотворение так:
Та любовь, что умножает муки,
Над чужим страданьем слезы льет,
Вырывает ненависти звуки
И венцы железные кует,
Та любовь, что много так сулила,
Что на миг высоко вознесла
И потом навеки придавила
И под сором жизни погребла...
Первая из этих двух строФ в оригинале
зачеркнута.
Уничтожение второй строФы вызвало не-
довольство В. П. Боткина. 5 августа 1855
года Боткин писал Тургеневу: «Представь
себе, Некрасов последнюю строФу своего
прекрасного стихотворения... переменил.
Вышла дидактика, к которой он стал так
склоняться теперь. Я разумею последнюю
строФу, начинающуюся: «Та любовь etc.».
Или ему стало совестно перед Авдотьей?
Ие понимаю» (П).
Авдотья (Панаева) — гражданская жена
Некрасова.
ПРАЗДПОМУ. 317.
«НОВОЕ ВРЕМЯ», 1878, № 662; «ЗАВЕТЫ», 1913,
6, СТР. 38.
По цензурным условиям три последние
строки этого стихотворения могли появиться
лишь в 1913 году (в статье В. Ёвгеиьева).
Во всех изданиях Некрасова (до 1920 года)
они заменялись строкою точек (см. при-
мечание к стихотворениям «Из записной
книжки»).
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. 360.
"ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗАПИСКИ», 1Я78, 8, СТР. 5.
Наблюдение за взиманием недоимок было
в то время возложено на казенные палаты,
которые сделались Фискальным учрежде-
нием, заведующим кассами министерства
Финансов.
Первоначально это стихотворение было
включено в сатиру «Герои и триумфаторы»
под № 9, но, при перепечатке сатиры в «По-
следних песнях», опущено. Печатается по
беловому автографу, где четвертая строФа —
несколько иная, чем в журнале. В журнале
было так:
■Жаль, что люди такие способные
Редки! Если бы меры Припять
По всему государству подобные?...»
— II тогда — не могу отвечать!
Нам кажется, что вариант, приводимый
нами, более свободен от цензуры (см. при-
мечание к стихотворению аЧто нового?»).
ПРЕКРАСНАЯ ПАРТИЯ. 21.
«СТИХОТВОРЕНИЯ Н. НЕКРАСОВА», М. 1856,
СТР. 65.
В примечании к стихотворению «Памяти
Асенковой» Некрасов сообщает, что «Пре-
красную партию» он «писал наскоро для
Дружинина, не успел отделать, и она долго
валялась».
А. В. Дружинин, приятель Некрасова,
близкий сотрудник «Современника», стал
в 1856 году редактором журнала «Библио-
тека для Чтения»; Некрасов дал ему для
этого журнала три стихотворения: «Пре-
красную партию», «Школьника» и «Про-
сти».
В «Библиотеке для Чтения» (1856, 9, стр.
199) «Прекрасная партия» была кое-где ис-
порчена цензурой.
Вместо стихов —
То был гвардейский офицер,
Воитель черноокий —
в «Библиотеке для Чтения» сказано:
То был усатый кавалер
Младой и черноокой.
Вместо —
И даже анекдоты знал
Про русскую цензуру —
в «Библиотеке для Чтения» сказано:
И даже анекдоты знал...
Ну хоть... про корректуру.
Этот испорченный стих не исправлен и
в первом издании «Стихотворений Н. Некра-
сова» (стр. 69).
Некоторые строки требуют пояснений.
«Читал Ф у д р а с а и Д ю м а».—Мар-
киз де Фудрас (вернее: Фудра) — Француз-
ский писатель, автор многочисленных ро-
манов из великосветской жизни.— Александр
Дюма, знаменитый Французский романист,
автор «Трех мушкетеров», «Графа Монте-
кристо» и других увлекательных, но легко-
весных романов.
«Был от Рубини без ума». — См.
примечание к «Говоруну».
«И Кукольник, и Кони...» — Не-
стор Васильевич Кукольник — автор напы-
щенных драм и трагедий, создавших ему
в свое время славу гения.— Федор Алексее-
вич Кони — известный водевилист.
«Ш ирокоплечий трагик» — тра-
гический актер В. А. Каратыгин.
«Кто по часам не поджидал зе-
леную карету!» — Воспитанницы теа-
трального училища приезжали на спектакли
в закрытых каретах темнозеленого цвета.
«Но ты, к кому души моей ле-
тят воспоминанья» — актриса Асен-
кова (см. примечание к стих. «Памяти
Асенковой»).
«Взяв образец в Лов ласе».— Ло-
влас — тип соблазнителя женщин в старин-
ном романе Ричардсона «Кларисса или не-
вознагражденная добродетель».
«У Кессених в танцклассе». —
Содержательница танцкласса Луиза Кессе-
них была одной из петербургских знамени-
тостей: в молодости она служила в прус-
ском уланском полку, участвовала во мпо-

530
ПРИМЕЧАНИЯ
гих сражениях и, дослужившись до чина
вахмистра, открыла в Петербурге танц-
класс.
ПРИВЕТ РУССКОМУ ПАТРИОТУ. 414.
«ЛИТЕРАТУРНАЯ ГАЗЕТА», 1842, Л? 7, СТР. I4H.
Стихи заимствованы из неподписанной
рецензии Некрасова на бездарную книгу
некоего Русского Патриота «Оте-
чественные песнопения», вышедшую в 1842
году.
ПРИГОВОР. 521.
•ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗАПИСКИ», 1877, 2, СТР. 852.
Первоначальный автограф (Н):
Мы в своей земле многострадальной
Парии, — не знает нас народ,
Светский круг, бездушный и нахальный,
Нас презреньем гордым обдает.
И звучит бесцельно наша лира,
Мы певцами темной стороны —
На любовь, на уваженье мира
Не стяжавшей права — рождены.
Погоди, о Росс! еще полвека
Поработай разумом, внеси
Прочный вклад в успехи человека
И тогда строй лиру на Руси!
Справа поэт написал: «Посв[ящается] ИХ,
П., С, Д—у, Др.»
ПРИЗНАНИЯ ТРУЖЕНИКА. 3SO.
«СОВРЕМЕННИК», 1854, 11, СТР. 103.
16 октября 1854 года Некрасов писал
Тургеневу:
«Я не буду много [тебе] писать, потому
что голова моя занята шутовским сочине-
нием, которое мне хочется написать для
Ералаша» (А. II. Пыпин, «Н.А.Некрасов»,
П. 1М5, стр. 125).
В ту нору в «Современнике» был отдел,
который назывался «Литературный ера-
лаш». Через месяц в этом отделе появи-
лись «Признания труженика». Таким обра-
зом, время irx написания — вторая половина
октября К;54 года. П. А. Ефремов почему-
то утверждал, что в образе «труженика»
Некрасов вывел Павла Васильевича Аннен-
кова (Доклады и отчеты Русского Ьиблио-
граФнческого Общества, П. 19* 8, I, стр. 13).
Но это едва ли верно: Аннепков не был
так чудовищно толст, не был москвичей,
не был тунеядцем,— словом, нисколько не
соответствовал липу, изображенному в
«шутовском сочинении» Некрасова.
В журпале «Признания труженика» были
гораздо длиннее и значительно отличались
от текста, который дан в собрании стихо-
творений Некра< ова.
В 1857 году Некрасов перепечатал это
стихотворение в сборнике «Для легкого
чтения», т. V, стр. 380 — 391, под заглавием:
«Труженик. Признания, повепшего Фаль-
стаФа», сильно изменив многие стихи и пе-
ренеся место действия из Москвы в Петер-
бург. Так как первая редакция уже была
обнародована (в посмертном издании «Сти-
хотворений Н. А. Пе ;расова», П. 1879, IV,стр.
CXVI), мы приводим здесь вторую редакцию:
Те, которых часто я встречаю
В час, когда по Невскому гуляю,
По моей громадной толщине
Заключают ложно обо мне.
Вместо строк «Я совсем пе так благопо-
лучен», в сборнике «Для легкого чтения»
было:
Ах, когда б я был благополучев
В половину только, сколько тучев,
Ничего бы в жизии не хотел...
Но, увы! ужасен мой удел...
Я тружусь, я мучусь через силу
И сойду безвременно в могилу.
А за что ?... Я кроткий человек,
Я собаки в жизни не посек!
Всякий в мире чем-нибудь тщеславен:
Тот гордится тем, что он забавен;
А другой, что мрачен как чума —
Мрачность есть подобие ума!
Тот богат, тот беспредельно беден ...
Я горжуся тем, что я безвреден...
Так хранит непроходимый бор
Никому невредный мухомор
В глубине своей... Мое наследство
Получив чуть-чуть не с малолетства,
Стал а жить, как говорится, в сласть,
Не учась ни занимать, не красть!
Я не плут, не честный спекулятор,
Не крючок и даже не плантатор.
Не люблю тартюФОВ и ханжей,
Препираю свобсов и хлыщей.
(Неспособный к впеганему эФФекту)
Не брожу по Невскому Проспекту
При коварном свете Фонарей.
(По причине тучности моей).
Предаваясь благородной лепи,
Не пишу снотворных сочинений.
Не служа, к отличию дорог
Никому я перебить пе мог.
Ни умом особен по блестящим,
Ни богатством, по свету гремящим,
Ни азартом рук или речей
Я ничем но оскорбил людей, —
Самому пе быть бы только битым
Да владеть хорошим аппетитом
Я хочу... По не дает господь!
Извожу я собственную плоть.
Для поддержки сил ослабших нужен
Мне обед достаточный и ужин.
И чтоб к ним себя приготовлять,
Должен я гулять, гулять, гулять!
Чуть проснусь, кувшинчик выпью квасу,
«Одевай 1» тотчас кричу Протасу.
(Адски глуп и копотлив Протас):
Одевает часто целый час.
Да за то подвязывать мне шею
Допускать его я не робею:
Предан мне —и хоть совсем не Франт,
Мастерски устраивает бант.
Честь ему!.. тем более, что кос он...)
Наконец, одет а и причесан...
Палку в руки, шляпу на бекрень —
И пошли мученья на весь день...

ПРИВЕТ РУССКОМУ ПАТРИОТУ.
- ПРИЗНАНИЯ ТРУЖЕНИКА.
531
Как пройду я первые ступепи,
Подогнутся, задрожат колени;
А как вовсе с лестницы сойду,
Кажется, как будто я в аду:
Тут одно желапье и старанье —
Как-нибудь перевести дыханье;
Стукотня ужасная в висках,
и т. д.
За строкою «Ничего не замечаю я» —
следовали стихи:
Чуть живой, сердитый и угрюмой,
Я одной весь преисполнеп думой:
Как бы время поскорей убить?
И хоть малый голод ощутить?
То и знай справляюсь я с часами,
Услаждаясь вкусными мечтами
О хороших яствах йотом,
Что дадут сегодня яа столом:
С вечера я зпаю карту клуба.
(Вообще, моя не дура губа —
Я поесть умею хорошо
О люблю, чтоб было все свежо.» )
Наконец... Блаженная минута!
Конец «Признаний труженика» был такой:
... Впрочем, время на нагрузку,
Нападаю рьяно на закуску,
О, мои заклятые враги —
Ветчина, копчепые сиги,
Балыки, лкорка и селедки!
Съел всего, два раза выпил водки...
А1!1 несут уху И8 стерлядей...
Ну, теперь, желудок мой — смелей!
Предстоит тебе — не ужасайся! —
«Натиск лют и гнет велик!»
— РаздаПся!
За жабо салФетку я эаткнул,
Рукава у Фрака отвернул
И засел! Я не даю потачки
Ни ухе, пи жяриой кулебачке
А десяток малых пирожков
Сам собой проскочит меж зубов...
Чу!!! явилось блюдо солопины —
Разгорелись очи сокола и ы!
Вместе с ним — приятель мой, росбпФ.—
Весь в гарнире... не росбиФ, а миф! ..
Я грибом чуть-чуть не подавился,
Да сосед, спасибо, умудрился:
Тумака такого дал, что гриб
Вылетел и к потолку прилип!
(Кто из нас не рад сердечно другу
Оказать подобную услугу?..
Но не всякий па руку легок,
Берегите шейный позвонок...)
Караси в сметане очепь вкусны,
Да от них бывают мысли грустны:
Съел всего полдюжины... Легюм ?
Не хочу! Боюсь холерных дум...
Я и так не спал намедни ночку...
Лучше съем пока телячью почку —
А меж тем жаркое по шут...
Вот оно... О, поварпшка плут!
Не гуська и не индюшку с рисом —
Дал дроздов: есть нечего и крысам!...
На свое, однакожь, я навел:
Девятнадцать дроздиков уплел!...
В заключенье съел я Форму крему,
Приподнять себя велел Ефрему,
Выпил чашку кофо п спросил
Коньяку — для оживленья сил...
К сожаленью, счастие не прочно.
За столом блаженствовал я, точно,
Да потом... ну, много ли поел?..
Как тюлень морской отяжелел!
Начались ужасные отрыжки,
Словно ел сырые кочерыжки;
На желудке чувствовал бревно,
П на Фраке лопнуло сукно:
Пуговица звонко отскочила
II слегка кому-то глаз подбила.
(Извипился вяло и с трудом —
Было лень ворочать языком.)
Отпиваясь разными водами,
Всех пугал кровавыми глазами,
Так дышал, что лампу погасил
И по всей бильярдной начадил;
Так храпел, уснувши на минутку,
Что весь клуб обидел не на шутку...
И притом случился кошемар,
Закричав: «пожар1 пожар! пожар!»
Я вскочил: вертится пред глазами
Красный жук с огромными усами,
И корова с голубым хвостом
Раскаленным дразнит языком
И мычит: «давай скорее душу!»
Я в ответ: «погибну, а не струшу!..
«Хоть всего в былинку иссуши...
Дура ты! нет у меня души!.. *
Тут меня соседи окружилд
П водой холодной окатили.
Слышу толки: «видно, паралич!»
— С кем? когда? —«Увы, Фома Фомич!»
— Так его Кондрат-таки прихлопнул? —
«Я дивлюсь, как он давно не лопнул...»
— Ни один обжора-камчадал
В половину столько не съедал...
— Вот теперь обрадуется повар!..»
Слушая сей неприличный говор,
Я слегка потрогал каждый член:
Никаких не видно перемен,
Лишь чуть-чуть подергивает брови,
Глаз ведет... пустой приливчик крови!
Я взглянул —весь клуб передо мной:
Тот качает грустно головой,
Тот глаза лазоревые пялпт,
Тот под видом состраданья жалит,
Тот зовет товарищей играть,
«Что напрасно время нам терять?»
Никому пет нового ви мало:
«Протянулся дюжий объедало!..»
(Таково участив людей —
В том числе и преданных друзей.)
Наконец я с мыслями собрался,
И вперед есть менее поклялся...
Но я слаб, я человек... увы!
Привезли белугу из Москвы,
И рассудок был обезоружев.
Сокрушил я самый плотный ужин,
И ведь что жь?.. Все сняло как рухой!..
С той поры обычной чередой
Ел обеды, ужины, закуски.
Каждый год мне панталоны узки.
Ничего! В последние года
Изобрел я средство, господа,
Утучнять домашних птиц породу.
Каждый день в дождливую погоду
Провожу средь уток и гусей,
Каи отец среди своих детей.
Глупые, но добрые творенья!
ДОВОЖУ 8 ИХ ЛО

532
ПРИМЕЧАНИЯ
И потом съедаю... Жил бы в-сласть
Да гулянье — вот моя напасть!..
Гад, не рад—идешь, как до прогулки
В рот нейдет кусочек малый булки.
Да вопрос: ходить-то каково ?..
Верьте мне: нет хуже ничего!
Я тружусь, потею через силу
И сойду безвременно в могилу...
А за что? Я кроткий человек,
Я собаки в жизни не посек.
Потому — столь тяжкое несчастье,
Смею думать, вызовет участье.
Пусть узнаёт публика, что тот,
Кто счастливцем по виду слывет,
Далеко не так благополучен,
Как румян и шаровидно тучен..
ПРИ ОТЪЕЗДЕ ДМИТРИЕВА В КИЕВ.
434.
«ЛИТЕРАТУРА, ИСКУССТВО, НАУКА», БЕСПЛАТ-
НОЕ ПРИЛОЖЕНИЕ К AS 354 ГАЗЕТЫ «ДЕНЬ»,
1913.
Кому посвящен этот экспромт, мы не
знаем. У Некрасова был в Ярославле при-
ятель по охоте Л. Дмитриев, но какое отно-
шение он имел к А. Д. Дмитриеву, неизве-
стно (см. его письмо к Некрасову в «Ар-
хиве села Карабихи», М. 1916, стр. 101).
Этот экспромт мы печатаем по копии
В. М. Лазаревского.
ПРИТЧА. 444.
«КОМУ НА РУСИ ШИТЬ ХОРОШО» И ДРУГИЕ СТИ-
ХОТВОРЕНИЯ, НЕ ВОШЕДШИЕ В ЦЕНЗУРНЫЕ ИЗ-
ДАНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА. ЖЕНЕВА. 1892, СТР. 287.
Мы не решаемся приписать это стихотво-
рение Некрасову. Оно кажется нам мало
удачной подделкой. Правда, в то время,
в начале семидесятых годов, талант поэта
сильно ослабел («мое перо дряхлеет» — пи-
сал он), но все же даже в самых слабых
вещах у него бывало хоть несколько энер-
гических строк, напоминавших прежнего
Некрасова. А в «Притче» ни подъемов, ни
падений, ее ритмы мертвы, образы баналь-
ны и вялы. Правда, сестра поэта А. А. Бут-
кевич приписывала «Притчу» Некрасову,
но ведь она приписала ему и «Боры да
поляны», написанные Розенгеймом. Правда,
в Некрасовском Музее хранится неболь-
шой листок бумаги, где поэт, перечисляя
стихи, написанные им в 1874 году, вклю-
чает в свой список и «Притчу», но мы
склонны думать, что та «Притча» — дру-
гая, потому что эта «Притча», по указанию
А. А. Буткевич, написана не в 1874 году,
а 20 июля 1870 года. Вернее всего, что
в данном случае поэт имеет в виду притчу
«про Якова верного», написанную им
в 1874 году.
Так как подлинный автограо «Притчи»
до сих пор неизвестен, мы переносим ее
в отдел «стихотворений, приписывав-
м ы х Некрасову».
Печатается по копии А. А. Буткевич
(Н и А).
ПРИТЧА О КИСЕЛЕ. 3S8.
«ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗАПИСКИ», 1868, 1, СТР. 1.
Возможно, что «Притча» направлена про-
тив тогдашнего помощника директора импе-
раторских театров барона Кистера, кото-
рый вначале служил в конно-грепадерском
полку, а в 1867 году встал во главе театра,
где и проявил анекдотическое самодурство
(«Бирюч», 1919, 15 и 20; «Исторический
Вестник», 1899, И, стр. 510).
О похищении Статуй Александрийского
театра П. И. Гнедич писал: «Шталь уверял
меня, что он хорошо помнит эти статуи и
помнит, что они сняты были во время лет-
него ремонта в начале 60-х годов. Более
того, он уверял, что видел их в саду смо-
трителя зданий дирекции — Крутицкого, что
они стояли там долго и назад в театр более
не возвращались» («Биржевые Ведомости»,
вечерний выпуск, 1916, •№ 15760).
Печатается по беловому автографу (Л),
ПРИЯТНО ВСТРЕТИТЬСЯ В СТОЛИЦЕ
ШУМНОЙ С ДРУГОМ. 430.
«НЕИЗДАННЫЕ 11РОИЗБЕДЕ1ШЯ Н.А.НЕКРАСОВА»
П. 1918, СТР. 91.
Черновой автограф на той же странице,
где поэт набросал стихотворение «Свобода»,
Справа приписка его же рукой:
«Кругом зелень, поля, природа и — доброе
лицо с печатью благородной честного труда».
провинциальный подьячий
В ПЕТЕРБУРГЕ. 395.
«ПАНТЕОН», 1840, 2, СТР. 132; 5, СТР. 108;
7, СТР. 49.
Это было первое стихотворение Некра-
сова, которое понравилось Белинскому.
аОчень забавны куплеты «Провиицияльный
подъячий в Петербурге, — писал знамени-
тый критик. — Они так всем понравились и
уже так всем известны, что мы не имеем
нужды выписывать их» (В. Белинский, П.
1901, V, стр. 281).
Воспользовавшись успехом «Провипцияль-
ного подъячего», Некрасов в следующем
году вывел его в водевиле, который был
поставлен на Александрийской сцене под наз-
ванием «Феоклист ОнуФрич Боб, или Муж
не в своей тарелке» (Одобрен к представле-
нию 26 апреля 1841 г. Первоо представле-
ние—2 мая 1841 г.).
В «Провинциялыюм подъячем» упоми-
наются пьесы, шедшие тогда в петербург-
ских театрах: «Фебус, публичный писец»,
водевиль Коровкина (с Французского). «Ти-
тулярный советникл, водевиль Ф. А. Кони.
«Лев Гурыч Синичкин», комедия-водевиль
Д. Т. Ленского. «Деловой человек», комедия
Ф. А. Копи. «Хочу быть актрисой», воде-
виль II. Федорова. «Тень», балет, где с огром-
ным успехом выступала знаменитая итальян-
ская танцовщица Тальони. «Парашенька»
(т.-е. «Нараша-Сибирячка»), драма Н. А.
Полевого.
И. И. С о с н и ц к и й,—знаменитый акте]»,
создавший главные роли в «Горе от ума» »
«Ревизоре».

ПРИ ОТЪЕЗДЕ ДМИТРИЕВА В КИЕВ. — ПСОВАЯ ОХОТА.
533
Барон Брамбеус — псевдоним журна-
листа О. И. Сеиковского.
Гусева — артистка Александрийского
театра.
Надворный советник Пантелей Ж у ч е к—
главный герой водевиля Ф. А. Копи «Дело-
вой человек, или Дело в шляпе» — комиче-
ский персонаж, постоянно попадающий впро-
сак (Ф. Кони. «Театр». П. 1870, т. II,
стр. 170).
«Пчелка» — газета «Северная Пчела»,
«С ф и н к и» — египетские сфинксы, при-
везенные в Петербург при Екатерине II.
«Помпея»—знаменитая картина Брю-
лова «Последний день Помпеи».
ПРОПАЛА КНИГА!.. 150.
«ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗАПИСКИ», 1868, 4, СТР. 563.
В 1866 году Фельетонист либеральных
«Петербургских Ведомостей» А. С. Суворип
(впоследствие известный ренегат) напечатал
книгу «Всякие. Очерки современной жизни».
Эта книга еще до выхода в свет была аре-
стована, и 20 декабря 1866 года Петербург-
ская судебная палата (вслед за окружным
судом) приговорила ее к уничтожению, найдя
в ней восхваление политических преступни-
ков, оскорбительные отзывы о дворянском
сословии и резкие нападки на государствен-
ный строй.
Этой «пропавшей книге» и посвящено
стихотворение Некрасова. Есть основания
думать, что поэт лично присутствовал на
этом процессе. 20 декабря он писал В. П.
Гаевскому: «Сегодня идет дело Суворина
в Судебной Палате. Я хотел бы отправить-
ся [туда], но не знаю даже, где помещается
Судебная Палата. Скажите, пожалуйста, где,
в котором часу и не пойдете ли сами.
Я бы за вами заехал и отправились бы
вместе... И пустят ли?» (Б).
ПРОСТИ! 49.
«БИБЛИОТЕКА ДЛЯ ЧТЕНИЯ», 1866, 9, СТР. 206.
Собираясь уехать за границу, Некрасов
жил в Ораниенбауме, под Петербургом.
30 июля 1856 года он написал Тургеневу:
«Погода скверная. Сижу один на даче и даже
не выхожу из комнаты, трусость напала,
как бы не расхвораться. Вчера сложил
стихи, которые по краткости прилагаю.
Прости! Не помни дней паденья,
Тоски, унынья, озлобленья
и пр.
«Что это—изрядно или плохо? По совести,
не умею определить...» (А. Н. Пыпии,
«Н. А. Некрасов», П. 1905, стр. 143).
Стихи обращены к Авдотье Яковлевне
Панаевой, с которой поэт намеревался встре-
титься за границей после недолгой раз-
молвки.
ПРОТЕСТ ПРОТИВ НАПАДКИ НА
КЮВЬЕ. 568.
•СОВРЕМЕННИК», 1860, 8, «СВИСТОК», СТР. 38.
В JN3 67 «С.-Петербургских Ведомостей»
1850 года появилась статейка некоего Се-
верцсва, где говорилось, будто, по словам
великого естествоиспытателя Кювье, успе-
хам зоологии положен предел, дальше кото-
рого этой науке пойти невозможно. Против
этого утверждения выступили три русских
академика Бэр, Брапдт и МиддендорФ, кото-
рые в №69 той же газеты поместили «Про-
тест против нападки на Кювье», заявляя,
что такие отзывы «оскорбляют память ве-
ликих преобразователей науки».
Этот протест был встречен в Некрасов-
ском «Современнике» большими насмешками:
«В то время, как вопрос о двух * тыся-
чах голодающих и мрущих рабочих оста-
вался подолгу невыяснен», шумно протесто-
вать против каких-то нападок на давно
умершего Кювье казалось Некрасову недо-
стойной игрой в «свободное» общественное
мнение. Вообще в начале шестидесятых го-
дов в редакции «Современника», главным
образом под влиянием Добролюбова, уста-
новилось сатирическое отношение ко вся-
кого, рода пустозвопным протестам, кото-
рые стали модным явлением при «либераль-
ном» Александре II. Добролюбов ненавидел
эти крикливые протесты против маленьких
зол, так как они создавали обманчивую ви-
димость свободы при наличии самого тяже-
лого рабства. Нужно протестовать против
всего самодержавного строя,
а не против отдельпых и случайных явле-
ний, — такова была программа Добролюбова
и таков был тон всего «Свистка». Самое слово
протест казалось Добролюбову опошлен-
ным; он протестовал против протестов.
Особое негодование Добролюбова вы-
звал шумный протест русских писателей
в защиту двух евреев: доктора Исаака
Андреевича Чацкина и некоего М. Горовица,
которые были оскорблены В. Р. Зотовым
в отвратительной юдофо6ской статейке, по-
мещепной в журнале «Иллюстрация» (1858,
35, стр. 157 —159). Против этой статейки
протестовали Шевченко, Чернышевский,
Майков, Тургенев, Некрасов, С. Аксаков
и множество других литераторов, но «Совре-
менпик» в лице Добролюбова отнесся к этому
протесту насмешливо, обозвав его «бурей
в стакане воды» («Современник», 1859, 1).
ПСОВАЯ ОХОТА. 8,
«СОВРЕМЕННИК», 1847, 2, СТР. 187.
В 1844 году Некрасов написал шуточную
статью под заглавивхм: «Нечто о дупелях,
о докторе ПуФв и о псовой охоте». Статья
была полна иронических похвал этой «забаве
помещиков» («Литературная Газета», 1844.
№ 34, стр. 577).
В начале 1846 года в русской литературе
появилось два специальных трактата, по-
священных «Псовой охоте». Первый «О псо-
вой охоте», написанный «стремянным госу-
даревым» А. М. Венцеславским, печатался
в трех книжках «Журнала коннозаводства
и охоты». А второй — сПсовая охота», на-
писанный Н. Реуттом, вышел в январе
отдельной книгой, имеющей больше четы-
рехсот страниц. Прочитав эти трактаты,
ьельзя не притти к убеждению, что оба они
отразились в «Псовой охоте» Некрасова.

534
ПРИМЕЧАНИЯ
Оба они написаны высоким слогом, с пре-
тензией на патетическую лирику. Топ по
преимуществу восторженный. О собачьем
лае, например, говорится:
«Чудные голоса костромских собак»...
«бесподобные голоса... восхищают сердце
охотника своей гармонической, громкой
и стройной музыкой» (Венцеславский, I,
77, 78).
О крике собачников:
«Музыкальное порсканье доезжачих»...
«восхитительное ату его!» (Венцеславскнй,
I, 80; JIJ, 289).
О псовой охоте вообще:
«Псовую охоту можно назвать поэзией»,
«псовая охота может привести к восторжен-
ности в высшей степени»... (Венцеславский,
I, 73, 74).
Все эти места пропародированы в сати-
рической поэме Некрасова, равно как и те
страницы «Псовой охоты» Реутта, где автор
восхищается необозримыми пространствами
России, словно созданными для псовой охоты
(ср. Реутт, стр. 3, 24, 25 — с заключитель-
ной главой «Псовой охоты» Некрасова).
Эпиграо из Реутта, приводимый Некра-
совым, находится на 26 стр. первого тома
Реутта. Любопытны строки, предшествую-
щие этому эпиграфу:
«Первое, что представляется полезным
в час досуга, -*- это чтение книг, журналов
и газет. Прекрасно, ни слова. Однако, как
для Физической, так и для моральной жизни,
этого не может быть достаточно. Провиде-
нию»... и т. д.
В «Современнике» цензура вычеркнула
ругань побитого парня:
Мы-ста тебя взбутетеним дубьем
Вместе с горластым твоим хадуем!
Строк этих нет ни в первом, ни во всех
последующих изданиях. Всюду они заме-
нены двумя рядами точек и появляются
только в предсмертном издании 1873 года.
В первом издании стихотворений Некра-
сова «Псовая охота» была напечатана с не-
которыми отклонениями от обглчного ритма,
так, например, пятое с конца двустишие
читалось так:
Нет нам запрета носиться по полю.
Рыская, теша степную д буйную волю,
хотя в «Современнике» 1847 года это
двустишие напечатано в его теперешней
редакции. В нескольких стихах явились
шпзы: например, «Много травили, много
скакали... Что твой Россини, что твой Бет-
ховен...»
Первое отклонение было впоследствии
Некрасовым устранено, но остальные сохра-
нялись во всех прижизненных изданиях его
стихов.
Когда редактор посмертного издания «Сти-
хотворений Некрасова» С. И. Пономаре
напечатал в «Псовой охоте»:
Много травили и много скакали,
против этого редакторского самоуправства
протесторал Чернышевский (А. Н. Пышш,
«И А. Некрасов», И. 11>05, стр. i).
После «Псовой охоты» в «Современнике»
на отдельных страницах были напечатаны
следующие примечания Некрасова:
«1. Змейка, Набат, Сокол, Хандра, Нахал
и далее употребляющиеся в этой пьесе наз-
вания— Свиреп, Терзай, Pyraii, Угар, За-
машка, Победка — собачьи клички.
2. Так называется снаряд особого устрой-
ства, имеющий в спокойном положении
Форму неправильного треугольника. С по-
мощью этого снаряда, в некоторых наших
деревнях достают воду из колодцев, что
производится с раздирающим душу скрипом.
3. Банники — название леска.
4. Набрасывать — техническое выраже-
ние: спускать гончих в остров для отыска-
ния зверя (остров — отъемный лес, удоб-
ный, по положению своему, для охотни-
ков). Набрасывает гончих обыкновенно так
называемый доезжачий; бросив в остров,
он поощряет их порсканьем (порскать —
значит у охотников криками понуждать
гончих к отысканию зверя и подбивать всю
стаю на след, отысканный одною), и во-
обще содержит в неослабном повиновении
своему рогу и арапнику. Помощник его на-
зывается подъезжим. При выезде из дому
или переходе от одного острова к другому
соблюдается обыкновенно такой порядок:
впереди доезжачий, за ним стая гончих,
а за нею подъезжий, всегда готовый с кри-
ком: в кучу! хлеснуть арапником собаку,
отбившуюся от стаи,— а за ним уже барин
и остальные борзовщики. Обязанность бор-
зовщика — стеречь зверя с борзыми, близ
острова, переменяя место по направлению
движения стаи. В уменьи выбрать хорошую
позицию, выждать зверя, выгнанного нако-
нец гончими из острова, хорошо принять
его {т.-е. во время показать собакам) и хо-
рошо потравить — заключается главная за-
дача охотника и великий источник его
наслаждения.
5. См. примеч. 4.
6. См. примеч. 4.
7. Варом - варит — техническое выраже-
ние— употребляется, когда гонит вся стая
дружно, с неумолкающим таем и заливаньем,
что бывает, когда собаки попадут на след
только-что вскочившего зайца (называемый
горячим следом), или когда зверь просто
у них в виду. В последнем случае говорится :
гонят по зрячему, и гон бывает в полном
смысле неистовый. При жарком и дружном
гоне хорошо подобранной стаи, голоса гон-
чих сливаются в довольно стройную и не
чуждую дикой приятности гармонию, для
охотников ни с чем несравнимую.
8. Зверь отседает — говорят, когда заяц,
уже нагнанный борзыми, вдруг оставляет
их далеко за собою, обманув неожидан-
ным уклонением в сторону, прыжком
вверх или другим каким-нибудь хитрым и
часто разительным движением. Иногда, на-
пример, он бросается просто к собакам;
собаки с разбега пронесутся вперед и когда
попадут на новое направленно зайца, он
уже далеко.
9. Отпазончить — отрезать задние лапы
в среднем суставе.

ПУТЕШЕСТВЕННИК. РАЗМЫШЛЕНИЯ У ПАРАДНОГО ПОДЪЕЗДА.
535
10. Торочить, приторачивать — привязы-
вать зайца к седлу, для чего при охот-
ничьих седлах находятся особенные ре-
мешки, пазываемыо тороками.
11. См. примеч. 4.
12. Тявкуша — то же, что гончая, иногда
также называются выжлецами (в жен.—
выжловка); от этого слова доезжачий, за-
правляющий ими, называется еще «выжлят-
ником».
Вначале этих примечаний было 25, так
как Некрасов отмечал особыми цифрами
каждую собачью кличку, и, кроме того,
объяснил еще один охотпичии термин:
«Однопометники — собаки одного по-
мета».
Получив книжку стихотворений Некра-
сова, вышедшую в 1856 году, Герцен рапь-
ше всего отметил в ней «Псовую охоту»
(А. И. Герцен. «Полное собрание сочинений
и писем». П. 1917, VIII, стр. 390).
Юрий Тынянов указывает, что к «Псовой
охоте» приспособлены Формы стихотворе-
ния Жуковского «Суд божий над епископом»
(«Летопись Дома Литераторов», 1921, 4,
стр. 3 — 4).
Спустя 23 года, Некрасов написал спе-
циальную статейку в защиту Реутта и Вен-
цеславского от бесстыдного плагиатора их
сочинений, некоего Паули, который списал
у них целые страницы и выдал списанное
за свое сочинение. Изобличая литературного
вора, Некрасов обнаружил большое знаком-
ство со старыми охотничьими книгами
(«Отечественные Записки», 1869, 4, стр. 283).
ПУТЕШЕСТВЕННИК. 195.
«ЗАВЕТЫ», 1913, 6, СТР. 31.
В черновом автографе (Е) после 5-й стро-
фы был еще куплет, зачеркнутый поэтом:
Власа таскала на троицу в Питер,
Боек поехал, вернулся молчком.
Эта ли книга? Да сколько в ней литер?
Всё приставали: теперь мы их жжем!
ПУЧИННЫЙ ШУМ. 445.
«СОВРЕМЕННИК», 1863, 4, СТР. 78.
Пародия на стихотворение «Зеленый шум»
(стр. 92).
В шестидесятых годах пучинами называ-
лись акционерные банки; в предыдущей
книжке «Современника» была напечатана
статья, которая так и называлась «Акцио-
нерная пучина (Из записок утопленника)».
«Пучинный шум» включен в статейку
аГолос из Акционерной пучины», и в конце
этой статейки говорится: «Приводя ниже
по одному творению двух наиболее ува-
жаемых у нас поэтов, г.г. Бриллиантова и
Тюльпанензоиа, предупреждаю вас, что
первый из них, по молодости лет, нахо-
дится отчасти под влиянием вашего по-
верхностного Некрасова. Что же касается
до Тюльиапонзона, то вполне созревшее
его дарование есть лучшее украшение на-
шей переводной литературы».
С. И. Пономарев замечает, что, по всей
вероятности, пародия принадлежит самому
Некрасову. Это возможно. Некрасов не-
редко пародировал свои собственные стихи.
Возможно также, что подпись под сти-
хотворением— Смарагд Бриллиантов
есть пародия на Фамилию пародиста Алма-
Зова-Адамантова. Но вероятно и то, что
Бриллиантов — один из псевдонимов поэта
А. М. Жемчужникова. Вследствие этого мы
не решаемся окончательно признать сти-
хотворение некрасовским.
ПЬЯНИЦА. 2.
«ПЕТЕРБУРГСКИЙ СБОРНИК», П. 1846, СТР. S08.
В «Москвитянине» 1851 года (часть V,
стр. 288 — 290) помещена пародия Эраста
Благонравова (Б. АлхМазова) на эти стихи
под заглавием «Пропойца». В пародии рас-
сказывается^ что чувствует пьяница, когда
у него нет денег опохмелиться:
Пылаешь тайной злобою,
Сгораешь от стыда —
В собственной особою
Гнушаешься тогда.
На бороду небритую,
На прорванный халат
И на щеку разбитую
Всё, кажется, глядят...
и т. д.
Аполлон Григорьев осуждал «Пьяницув
за «рутинность и водевильность тона».
РАЗГОВОР В ЖУРНАЛЬНОЙ КОНТОРЕ.
569.
«СОВРЕМЕННИК», 1861, 1, СТР. 2.
Журнал Каткова «Русский Вестник» обыч-
но выходил дважды в месяц — 1-го и 15-го
числа каждого месяца, но в конце I860 года
вышла одновременно двойная декабрьская
книжка журнала. В этой книжке было напе-
чатано окончание статьи А. Н. Бекетова
«Гармония в природе», а также анонимная
полемическая статья «Еще несколько слов
о мировой юстиции», направленная против
У тина. Этой-то книжке и посвящено сти-
хотворение Некрасова, напечатанное без
подписи в примечании к статье «Вместо
предисловия» («Свисток», 7).
«Москвитянин»—журнал М. П. Погодина,
выходивший весьма неаккуратно — с 1841
по 1856 год.
РАЗМЫШЛЕНИЯ У ПАРАДНОГО
ПОДЪЕЗДА. 62.
«КОЛОКОЛ», 1860, 18 ЯНВАРЯ, СТР. 80S. — «СТИ-
ХОТВОРЕНИЯ Н. НЕКРАСОВА», П. 1863, II, СТР. 187.
В «Колоколе» озаглавлено «У парадного
крыльца» — и снабжено примечанием Гер-
цена:
«Мы очень редко помещаем стихи, но та-
кого рода стихотворение нет возможности
не поместить».
Но словам Авдотьи Панаевой, стихотворе-
ние «У парадного подъезда» было написано

636
ПРИМЕЧАНИЯ
Некрасовым в хандре. «Он лежал тогда
целый день на диване, почти ничего не
ел и никого не принимал к себе...» Воз-
никло это стихотворение так: против того
дОхМа, где жил Некрасов, находилась квар-
тира министра государственных имуществ.
Однажды осенью, в холодное и дождливое
утро, Некрасов увидал из окна, как двор-
ники и городовой гнали от министерского
подъезда иззябших и промокших крестьян,
спозаранку явившихся с каким-то проше-
нием. Поэт, — рассказывает Панаева, —
«сжал губы и нервно пощипывал усы; потом
быстро отошел от окна и улегся опять на
диване. Часа через два он прочел мне стихо-
творение «У парадного подъезда». («Воспоми-
нания» Авдотьи Панаевой, II. 1927, стр. 275).
Рассказ Панаевой несколько расходится
с тем, что сообщает Елисей Колбасин:
«К концу 1857 года он [Некрасов] задумал
свои «Размышления у парадного подъезда»,
а в следующем году окончательно обра-
ботал это стихотворение» («Современник»,
1911, 8, стр. 237).
В своем письме из Сибири к А. Н. Пы-
шшу по поводу посмертного издания Некра-
сова Н. Г. Чернышевский говорит о «Раз-
мышлениях у парадного подъезда»:
«Могу сказать, что картина:
Созерцая, как солнце пурпурное
Погружается в море лазурное
И I. Д. —
живое воспоминание о том, как дряхлый
русский грелся в коляске на солнце, «под
пленительным небом» южной Италии (не
Сицилии).
«Вторая заметка: в конце пьесы есть стих,
напечатанный Некрасовым в таком виде:
Иль судеб повинуясь закону,—
этот печатпый стих — лишь замена друго-
му» (А. Н. Нышш, «П. А. Некрасов», П.
1905, стр. 258).
Какому ? — установить не удалось. В. Ев-
геньев-Максимов в своей брошюре «Н. А.
Некрасов — певец русской революции» (П.
1917, стр. 11), предполагает, что последние
строки «Размышлений у парадного подъ-
езда» в свободном от цензурного просмотра
тексте читались так:
Ты проснешься ль исполненный сил,
Сокрушив палача и корову,
Иль судеб повинуясь закону
и Z. д.
Но мы считаем это чтение сомнительным,
так как Чернышевский говорит не о но-
в о аз, добавочном стихе, а о замене
одного стиха другим,
В легальной печати «Размышления» по-
явились лишь через пять лет после того,
как они были написаны. Но задолго до на-
печатания они ходили по рукам в различных
списках («Русская Мысль», 1913,1,стр. 136).
РОДИНА, в.
«СТИХОТВОРЕНИЯ НЕКРАСОВА», П. 1836, СТР.169.
М. И. Ушакова в своих «Воспоминаниях
о Н. А. Некрасове» говорит:
«В доме [Некрасова] проживала еще какая-
то старушка: звали ее «Надеждой Степанов-
ной»... Она была уже в доме давно и, помню,
передавала нам некоторые подробности о
Некрасовых, об отце, матери и Николае
Алексеевиче. Она рассказывала, например,
нам, что стихотворение Родина было не
поэтической игрой Фантазии Некрасова, но
настоящей историей его семьи, в нем каж-
дая строка была неподдельной правдой, все
было правдиво в нем рассказано и про отца,
и про мать Николая Алексеевича. Стихи:
Я знаю, отчего ты плачешь, иать моя,
Кто жизнь твою сгубил... О, 8паю, зваю а!..
и т. д.—
все это действительная история матери,
что мать Николая Алексеевича можно на-
звать страдалицей, потому что она терпела
все от мужа,—даже терпеливо иногда сно-
сила и побои» («Некрасовский сборник»»
П. 1918, стр. 36).
То же говорит и Колбасин:
«Знаменитое стихотворение «Родина»
представляет собою задушевную скорбную
исповедь об юношеских летах Некрасова.
Не чернилами, а кровью писалась эта испо-
ведь»... (Е. Колбасин. «Тени старого «Совре-
менника». «Современник», 1911, 8, стр.227).
В первом издании стихотворение носило
название «Старые хоромы (из Ларры)» и
было посвящено Валерьяну Панаеву.
В первом издании в строчке —
Из дому крепостных любовниц и псарей —
крепостные были заменены гаерами.
Двустишие о няне в рукописи читалось
так:
Я в няне убегал... О папах ва Руси
Так иного есть стихов, что боже упаси!
(«Доклады и отчеты Русского Библио-
графического Общества». П. 1908, I,
стр. 1-2).
Поэт имеет в виду стихи Пушкина и
Языкова.
РОСТОВЩИК. 559.
«ЛИТЕРАТУРНАЯ ГАЗЕТА», 1848, J« 1, СТР. It.
Отрывок из некрасовского водевиля «Ро-
стовщик» (1844). Эти куплеты должны были
исполняться ростовщиком в самом начале
пьесы. Но театральпая цензура запретила
их, найдя «грязными». В экземпляре Але-
ксапдринского театра они тщательно вы-
черкнуты чернилами — строка за строкой.
В «Литературной Газете» напечатаны под
заглавием «История ростовщика. (Из но-
вого неигранпого водевиля)». Подпись под
куплетами «П-ре-й» (т.-е. Перепельский).
Через год Некрасов перенес их (вместе
с куплетами «Пощечина») в свой альманах
«Первое Апреля», где и напечатал без под-
писи в отделе «Портретная галлерея», ря-
дом с эпиграммой на Фаддея Булгарина.
Печатный текст этих куплетов значительно
разнится от текста театральной рукописи,
в которой не было 1-й, 8-й и 9-й строФ, но
зато была прибавлена еще одна строоа
в самом конце:
И за что жь бранить за его?
Мне отец сказал:
Честь — Фальшивая монета,
Плутни —- капитал.

РОДИНА. — РУССКИЕ ЖЕНЩИНЫ.
537
Куплет о волосах в театральном экзем-
пляре читался так:
По картинке новомодной
Их а отпускал
И в цыркш.ню ежегодно
Косу продавал.
РУССКИЕ ЖЕНЩИНЫ. I6S И 174.
«ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗАПИСКИ», 1872, 4, СТР. 877;
1873, i, СТР. 9113. —«ИСКРА», 1873, 1, СТР. 2.—
«ЖИЗНЬ ИСКУССТВА», 1919, 12 ИЮЛЯ. —«КНИГА
И РЕВОЛЮЦИЯ», 1921, 2 (14), СТР. 60.
В 182Г> году декабристы были сосланы
в Сибирь. Вскоре за ними последовали их
жены: Муравьева, Ивашева, Трубецкая, На-
рышкина, Розен, Волконская, Анненкова,
Ентальцева, Юшневская. Избалованные
светские женщины, смолоду вращавшиеся
в придворных кругах, добровольно отре-
клись от богатств и почестей, чтобы разде-
лить со своими мужьями унизительную
жизнь на каторге, хотя закон освобождал их
от .брака с «преступниками». Николай I, опа-
саясь, что их подвиг усилит в русском обще-
стве сочувствие к сосланным, принял жесто-
кие меры, дабы помешать их намерению. В
пути их обыскивали, на станциях им не дава-
ли лошадей, в Иркутске заставили подписать
отречение от прав. «Жена, следуя за своим
мужем,— говорилось в этом «отречении»,—
продолжая с ним супружескую связь, сде-
лается естественао причастной к его судьбе
и потеряет прежнее звание, т.-е. будет уже
признаваема не иначе, как женою ссыльно-
каторжного... Начальство не в состоянии
будет защитить ее от ежечасных могущих
быть оскорблений от людей самого раз-
вратного и презрительного класса... Оскор-
бления сии могут быть даже насильствен-
ные. Дети, которые приживутся в Сибири,
поступят в казенные заводские крестьяне...
Ни денежных сумм, ни вещей многоценных
с собой взять не позволено».
Но «декабристки» не испугались угроз: на
всю жизнь поселились они в Сибири и верну-
лись оттуда старухами. Впрочем, вернулись
не все: Муравьева, Ивашева и Трубецкая
погибли.
Поэма «Трубецкая» написана Некрасовым
тотчас же вслед за «Дедушкой». Всю зиму
1871 года поэт энергично собирал материалы
для нового труда о декабристах, а летом
уехал работать в Карабиху, условившись
с друзьями, чтобы они присылали ему
материалы (см. «Архив села Карабихи»,
М. 1916, стр. 235). Но, конечно, главным
источником послужили ему «Записки дека-
бриста» барона А. Е. Розена, вышедшие
в Лейпциге в Феврале 1870 года. Это был
тогда единственный обстоятельный и вполне
достоверный труд о «преступлении и нака-
зании» декабристов. Некрасов тщательно
использовал этот источник. Особенно близки
к тексту Розена оказались те места его но-
вой поэмы, где изображается восстание па
Сенатской площади и борьба Трубецкой
с губернатором (см. В. Евгеньев, «Дека-
бристы и декабристки», «Звезда», 1925, 6,
стр. 275 и след.). Для Некрасова это было
не ново: мы видели, что в «Дедушке» он
таким же образом переложил в стихи запись
Розена о сибирском посаде Тарбагатае. На-
писал Некрасов «Княгиню Трубецкую»
очень быстро: 8 мая 1871 года он сообщал
Краевскому, что писать ему мешает жара и
что раньше августа ему поэмы не кончить,
но уже 23 июля были написаны последние
строки, судя по дате на его автографе (И).
Правда, в первой редакции «Княгиня Тру-
бецкая» была гораздо короче. СтроФЫ, по-
священные Италии, были введены в нее
позднее, в январе 1873 года, хотя написаны
они были еще в 1867 году во Флоренции
(К. Чуковский, «Некрасов»,П.,1926, стр. 300).
Первоначально заглавие «Трубецкой» (и
«Волконской») было «Декабристки». Оно
сохранилось на том полубеловом автографе,
который предназначался к печати:
Декабристки.
Княгиня Т[рубецкая].
[Поэма].
Поставленное в скобки зачеркнуто, но
слово «Декабристки» (написанное каран-
дашом) сохранилось нетронутым. Это за-
главие гораздо точнее, чем «Русские
женщины», потому что среди декабристок
были три Француженки и одна полька.
Анненкова (урожденная Гебль), Трубецкая
(урожденная Лаваль), Ивашева (урожден-
ная Ле-Дантю) и Юшневская. Нам ка-
жется, это патриотическое заглавие «Рус-
ские женщины» было своего рода
взяткой цензуре, — автор постарался при-
крыть шовинизмом свой страстный пам-
Флет против самодержавного строя. Вообще,
напечатать «Трубецкую» в подлинном виде
было немыслимо, потому что Некрасов во
время ее написания словно забыл о цензу-
ре и включил в нее такие резкие строки,
каких еще никогда не писал. Закончив поэмуг
оп тотчас же начал «смягчать» ее, выбра-
сывая из нее нелегальные стихи, которых
оказалось очень много. «Думаю, что в таком
испакощенном виде цензура к пей при-
драться не может»,— пивал он Краевскому
осенью 1871 года. Действительно, «Трубец-
кая» была очень «испакощена»: от 6-й стро-
фы осталось только первое двустишие;
после строки «живого деревца» —12 строк
точек (стр. 167), разговор кпягини с мужем,
был напечатан так:
Скажи, что делать ?. . .
Достанет мужества в груди,
Готовность горяча.
Просить ли надо?»
В споре Трубецкой с губернатором после
«Я силы дам ему» — 3 строки точек; после
аза добрый ваш совет»—8 строк точек; после
«тому, кто раз прозрел» — 4 строки точек.
Кроме того, Некрасов затушевал роль цари
в усмирении декабрьского бунта. Вместо
Прощенье царь дарует вам!
он написал:
Прощенье обещаем вам!

«38
ПРИМЕЧАНИЯ
вместо:
Сам царь скомандовал: па-ли1
он написал:
Разда.юсь: пер-ва-я! па-ли!
В таком «испакощенном» виде поэма пе*
чаталась до 1921 года (впрочем 16 строк
после «живого деревца» были восстановлены
в посмертном издании). В 1921 году В. Ев-
гевьеву-Максимову удалось разыскать почти
все выброшенные поэтом места, и благодаря
атому в настоящем издании поэма Некрасова
впервые появляется в подлинном виде.
Не все новонайденные строки «Трубец-
кой» включены нами в ее основной текст.
Некоторые из них были выброшены поэтом
отнюдь не из боязни цензуры. Таков, на-
пример, тот отрывок, где Некрасов описы-
вает свидание своей героини с мужем
в Петропавловской крепости. Судя по руко-
писи (Н)у Некрасов намеревался вначале
изобразить жестокого и злого тюремщика,
который издевается над женщиной. Вместо
стихов на стр. 168:
С ключами старый и седой
Усатый инвалид —
з рукописи читаем:
«Иди за мной!» высок и прям,
Тюремщик ей сказал.
Он подошел к одним дверям,
Ключами звякнул, стал.
Она к нему,—а он опять
Пошел —и снова ждет;
Едва успела подбежать
Княгиня,— он вперед.
На нитку мячик навязав,
Случалось в детстве ей
Бежать по комнате стремглав,
А Васька кот за ней.
Не так ли тешился тенерь
Над вею грубый страж?
— Беда! беда! забыл я дверь!
Который нумер ваш?
«Поверю я, чтоб ты забыл!I
Не время для потех».
Он засмеялся (страшен был
Злорадный, гордый смех), —
И двери отпер ваконец,
Она вошла, и вдруг
Пред нею он... живой мертвец...
Эти строки вполне цензурны: они вы-
брошены Некрасовьш оттого, что, по плану
поэмы, он не хотел изображать «людей из
народа» жестокими. В жестокости он обви-
нял лишь представителей правящих клас-
сов. О народе же «русская женщина» в его
стихах говорит:
... горечи в чашу не подлил никто,
Никто из народа, родные!..
В связи с этой народнической тенденцией
поэмы, Некрасов и заменил жестокого тю-
ремщика— ласковым и благодушным инва-
лидом.
Судя по черновому автографу «Княгини
Трубецкой», поэту особенно трудно далось
описание декабрьского восстания; перво-
начальный вариант был таков:
Сошлось 3000 солдат,
Чего-то ждут, ура кричат.
Народ смотрел, как гусь на гром,
На шум вые полки.
Чего хотят, шумят о чем,
Не знали русаки (Л),
Другой вариант был таков:
Народ галдел, народ эевал,
Казалось, он не понимал,
Что делается тут.
Сплошной стеной толпясь крутом,
Глядел на них, как гусь на гром,
Озябший русский люд (Н).
Дальнейшие строки вначале были напи-
саны так:
За то посмеивался в ус
И руки потирал
Прнкащик жиденький, Француз,
Он дело понимал
[Он кое-что видал] (J)
(т.-е. он помнил еще революцию у себя на
родине; он знал, что и в Россию идет ре-
волюция). Последние три строки (ради цен-
зуры) были переделаны так:
II руки потирал
Давно знакомый ей Француз,
Что косы ей чесал (Л),
И рядом другой вариант:
За то посмеивался в ус,
Хитро прищурив взор,
Известный ей артист Француз
Столичный куаФер (Н).
Есть и такое описание бунта:
Бегут, не взявши дела в гол»,
Мещане, мужики.
Стоял ужь там Московский полк,
Пришли еще полки...
Вначале пальба и смерть Милорадовича
были описаны несколько подробнее:
Какой-то храбрый генерал
Влетел в каре, увещевал.
Просил, да толку нет,
Послали на тот свет.
Она [пуля] вошла ему в бедро.
Герой лишился чувств.
Пальба, пальба! Одно ядро
Попало в храм искусств,
Другое врезалось в Сенат (Л).
То же событие в другом варианте опи-
сано так:
Какой-то бравый генерал
Влетел в каре, грозиться стал,
Просил, один солдат
При целясь, смерть ему послал.
С коня валится генерал,
Из раны брыжжет кровь... (Н).
В речи губернатора после строки ссзло-
вредные пары» в черновике было такое
двустишие:
Где ни аптек, ни докторов,
Ни деревень, ни городов... (Л).
«Трубецкая» была напечатана в 1872 году,
У публики она имела большой успех, хотя
ретроградная критика дворянского лагеря
порицала ее за искажение исторической
лравды. Искажение заключалось в том, что
Некрасов придал аристократке двадцатых
годов идеологию революционно-настроенной
«разночинки» позднейшего времени. Но он
сделал это намеренно, так как под видом исто-
рической повести ему хотелось провести
в печать боевой памфлет о мучениках само-
державного строя, обращенный к молодому
демократическому поколению семидесятых
годов. Он писал эту поэму не как исто-

РУССКИЕ ЖЕНЩИНЫ
539
рик, а как публицист. Когда он показал
рукопись своей «Трубецкой» сыну дека-
бриста Волконского, тот заметил ему, что
на самом деле Трубецкая была не бунтарка,
а «высокодобродетельная и кроткая серд-
цем жепщина», что она не могла называть
«сборищем Иуд» светское придворное об-
щество, к которому сама принадлежала, куда
стремилась всем сердцем до конца своих
дней.
Некрасова это не смущало. Несмотря на
возражения Волконского, он оставил в по-
эме исторически-неверные строки и вскоре
принялся за вторую поэму — о другой «де-
кабристке». Узнав от Волконского, что у
того хранятся подлинные записки его ма-
тери Марии Волконской, поэт пожелал позна-
комиться с этими записками. Так как Некра-
сов плохо поппмал по-Французски, то Вол-
конский переводил их на русский язык,
а поэт быстро записывал перевод на клоч-
ках бумаги.
а Вспоминаю, — сообщает Волконский, —
как при этом Николай Алексеевич по не-
скольку раз в вечер вскакивал и со словами
«довольно, не могу», бежал к камину, са-
дился к нему и, схватясь руками за голову,
плакал как ребенок. Тут я видел, насколько
наш поэт жил нервами, и какое место они
должны были занимать в его творчестве»
(«Записки кн. М. Н. Волконской». П. 1904.
Предисловие, XIII).
Записи Некрасова были такого рода:
«Серебрянк а— костры среди деревни,
возков 30 — 40... Надежда узнать что-нибудь
от 0Ф[ицера].
— Я их не знаю, да и знать не хочу,
был ответ.
Солдат: — Я их видел, здоровы, живут
в Нерчинске] в Благод[атском] руднике.
Раз лошади понесли с самой высокой
горы Алтая, выскочила в глуб[окий] снег
без вреда» и т. д.
Рядом с этими записями несколько стихо-
творных строк, весьма возможно — первый
набросок поэмы:
Все бледны, понуры, суровы
Стояли кругом; на недвижных ногах
Не издали звука оковы,
И [в] воздухе поднятый молот застыл...
Все тихо — пи песни, ни речд.
Как будто бы каждый здесь с на[мд] делил
11 горе и сяастие встречи.
(«Некрасовский сборник». Ярославль.
1922, стр. 75).
С этими материалами Некрасов приехал
на лето в свою Карабиху и принялся за
«Княгиню Волконскую». 10 июля 1872 года
он сообщает своему другу Еракову: «Я за-
теял большую работу —и усердно писал;
теперь начинаю видеть берег,—думаю, что
недели через две кончу; вещь будет, ка-
жется, недурная. Сюжет вертится все там
же — около Сибири...» (И).
Он кончил поэму еще раньше, чем ду-
мал: 17 июля 1872 года.
Напечатана она была в январской книжке
«Отечественных Записок» за 1873 год. Че-
рез месяц Некрасов сообщил своему брату
Федору: «Мои поэма Кн. Волконская, ко-
торую я нашюал летом в Карабихе, имеет
такой успех, какого не имело ни одно из
моих прежних писаний... Литературные
шавки меня щиплют, а публика ч читает и
раскупает» («Архив села Карабихи». М.
1916, стр. 12).
«Литературными шавками», щиплющими
поэта, были в данном случае В. П. Буре-
нин и В. Г. Авсеенко, указывавшие, что
в «Княгине Волконской» сказалось «оскуде-
ние таланта» Некрасова, что стих в этой
поэме «вялый, пошловатый, банальный», что
вся она «деревянна, неряшлива и антистоэ-
тична» («С.-Петербургские Ведомости», 1873,
№ 27; «Русский Мир», 1873, № 49). А. С.
Суворин выступил в «Новом Времени» в
защиту Некрасова, но и он признавал, что
поэма растянута, что в ней «невыработан-
ный, порой вульгарный стих» («Новое Вре-
мя», 1873, № 37).
Впрочем, не только' газетные критики
порицали поэму: Тургенев писал Полон-
скому в марте 1873 года: «Поэма «Княгиня
Волконская» по-моему противнейшая, сла-
щаво-либеральная (...)» («Первое собрание
писем И. С. Тургенева». П. 1885, стр. 215).
Но разночинная молодежь семидесятых
годов была от поэмы в восторге, так как
услыхала в ней отзвуки своих собственных
идей и стремлений: ею поэт устанавливал
живую связь между подвигом декабристов
и тем революционным «брожением», кото-
рое охватило такие широкие массы в семи-
десятых годах; этот восторг молодежи вы-
разила либеральная газета «Новости», за-
явившая, что появление такой вещи, как
«поэма гениального Некрасова», составляет
эпоху в современной словесности («Ново-
сти», 1873, JVs 38).
Обрадоваппый небывалым успехом «Вол-
конской», Некрасов писал П. В. Анненкову
29 марта 1873 года, что если бы не «цен-
сурное пугало, повелевающее касаться пред-
мета только сторонкой», он работал бы и
дальше над этими темами. И действительно,
в том же году он набросал подробный план
новой задуманной им поэмы о декабристах.
Согласно этому плану, стихотворная по-
весть о «Трубецкой» и «Волконской» дол-
жна была занять в поэме скромное место
пролога, а все ее десять глав изображали
жизнь этих самоотверженных женщин
в Сибири, при чем героиней поэмы должна
была стать Муравьева, умершая в Петров-
ской тюрьме через несколько лет после
прибытия в Сибирь. Этот план был найден
нами в 1925 году. Печатая его в книге «Не-
красов» (П. 1926), мы ошибочно предполо-
жили, будто он предшествовал написанию
«Трубецкой» и «Волконской», между тем
в нем встречаются такие подробности, ко-
торые поэт мог узнать лишь после 1871 г.
К этому же новому плану большой поэмы
относится найденная нами запись Некра-
сова о декабристе Бечасном (см. там же).
Очевидно, Некрасов долго не оставлял мы-
сли создать целый цикл поэм о страдаль-
ческой жизни декабристов в Сибири, по-
тому что и через три года после окончания
«Русских женщин» обращался к декабри-
сту Назимову с просьбой доставить ему

340
ПРИМЕЧАНИЯ
св дения о коменданте Лепарском («Архив
седа Карабихи». М. 1916, стр. 165). Но «цен-
зурное пугало» помешало осуществить эти
замыслы.
«Волконскую» цензура исказила гораздо
меньше, чем «Трубецкую». Только во вто-
ре й главе выброшено четверостишие о мще-
н*га (стр. 176 —177) и в шестой главе
отсутствует строФа:
Да, цепи! палач не забыл ничего...
и т. д. (стр. 188).
Остальное было совершенно цензурно, за
исключением нескольких незначительных
мест. Вместо: «Попы у харчевни дерутся»,
Некрасов написал: «Продрогшие куры де-
рутся» (стр. 183) да еще выбросил укор Ни-
колаю за то, что «просьбы до сердца его не
дошли» (стр. 177). Во всех дореволюционных
изданиях это четверостишие было исклю-
чено, и вслед за первою строоою печаталось:
Но сделать они ничего не могли
Я с мужем еще повидалась ...
и т. д.
Были произведены и другие изменения
в поэме, но уже не из-за «цензурного пу-
гала». По требованию BowiKoncKoro-сына
Некрасов выбросил описание родов (на стр.
176), так как Волконский считал, что такие
интимные эпизоды семейной жизни не дол-
жны быть достоянием печати. Лишь во
время революции мы нашли эти строки и
включили их в издание 1920 года. Кроме
того, по соображениям художественного
порядка Некрасовым был исключен эпилог
к «Русским женщинам», найденный Евгень-
евым-Максимовым и печатаемый на стр. 432.
Волконский вначале настаивал и на дру-
гих переделках. Он указывал, что, судя по
«Запискам», героиня поэмы встретилась
с мужем не в шахте, а в тюрьме. Но Не-
красов возразил:
«Не все ли равно, с кем встретилась там
княгиня: с мужем или с дядей Давыдовым;
они оба работали под землею, а эта встре-
ча у меня так красиво выходит!»
Читатели долго не знали, что «Волкон-
ская» есть стихотворный пересказ подлин-
ных записок декабристки. Считалось, что
это поэтический вымысел. Лишь в 1904 году
Волконский-сын обнародовал эти записки
с приложением русского их перевода и
объяснил, каким образом Некрасов исполь-
зовал их для поэмы. Вскоре после этого
А. Г. ГорнФельд произвел сравнительное
изучение обоих текстов и тем самым отра-
зил нападки критики на Фантастичность
поэмы («Русское Богатство», 1904, 4, стр. 20;
см. также статью П. Е. Щеголева о «Рус-
ских женщинах» Некрасова «в связи с во-
просом о юридических правах жен декабри-
стов» в сборнике «К свету», П. 1904, стр. 489).
В издании 1874 года после «Русских жен-
щин» Некрасов напечатал следующие аП р и-
м е ч а и и я к поэме «Кн. Ai. 11. Вол-
конская»:
«1. См. «Деяния российских полководцев
и генералов, ознаменовавших себя в досто-
памятную войну с Францией), в 1812 — 15 го-
дах». С.-Петербург. 1822. Часть 3, стр. 30 —
64: Биография генерала от кавалерии Ни-
колая Николаевича Раевского.
2. См. соч. Жуковского, изд. 1849 года,
том I, «Певец в стане русских воинов»,
стр. 280:
Раевский, слава наших дней,
Хвала! перед рядами
Он первый —грудь против мечей
С отважными сынами...
Факт, о котором здесь упоминается
в «Деяниях» рассказан следующим образом
(часть 3, стр. 52):
«В сражении при Дашкове, когда хра-
брые Россияне, от чрезвычайного превос-
ходства в силах и ужасного действия артил-
лерии неприятеля, несколько поколебались,
генерал Раевский, зная, сколько личный
пример начальника одушевляет подчинен-
ных ему воинов, взяв за руки двух
своих сыновей, не достигших
еще двадцатилетнего возраста,
бросился с ними вперед на одну
неприятельскую батарею, упор-
ствовавшую еще покориться мужеству ге-
роев, вскричал: «Вперед, ребята, за
царя и отечество! Я и дети мои,
коих приношу в жертву, откроем
вам путь!...» и что могло после сего
противостоять усилиям и рвению предво-
димых таким начальником войск. Батарея
была тотчас взята».
Этот Факт рассказан и у Михайловского-
Данилевского (т. I, стр. 329, изд. 1839 года),
с тою разницею, что, по рассказу Данилев-
ского, дело происходило не под Дашковой,
а при Салтановке, и при этом случав
упомянут подвиг шестнадцатилетнего юнке-
ра, ровесника с Раевским и, несшего впереди
полка' знамя, при переходе через греблю, под
убийственным огнем, и когда младший из
Раевских (Николай Николаевич) просил у
него знамя, под предлогом, что тот устал:
«Дайте мне нести знамя», юнкер, не отда-
вая оного, отвечал: «Я сам умею умирать!»
Подлинность всего это подтверждает и ге-
нерал Липранди, заметка которого (из днев-
ника и воспоминаний И. П. Липранди) по-
мещена в «Архиве» г. Бартенева (1866 года,
стр. 1,214).
3. Наша поэма была уже написана, когда
мы вспомнили, что генерал Раевский и по
возвращении из похода, окончившегося взя-
тием Парижа, продолжал служить. Мы не
сочли нужным изменять нашего текста,
так как это обстоятельство чисто внешнее;
притом Раевский, командовавший корпусом,
расположенным близь Киева, под старость,
действительно, часто живал в деревне, где,
по свидетельству Пушкина, который хорошо
знал II. Н. Раевского и был другом с его
сыновьями, занимался, между прочим, до-
машнею медициной и садоводством. Приво-
дим кстати свидетельство Пушкина о Раев-
ском, в одном из писем брату:
«Мой друг, счастливейшие минуты в жп-
зни моей провел я посреди семейства по-
чтенного Раевского. Я в нем любил чело-
века с ясным умом, о простой, прекрасной
душой; снисходительного, попечительного
друга, всегда милого, ласкового хозяина.

РУССКИЕ ЖЕНЩИНЫ. РЫЦАРЬ НА ЧАС.
541
Свидетель екатерининского века, памятник
12-го года, человек -без предрассудков,
с сильным характером и чувствительный,
он невольно привяжет к себе всякого, кто
только достоин понимать и ценить его вы-
сокие качества».
4. Зинаида Волкопская, урожденная кн.
Белосельская, была родственницей нашей
героине по мужу.
5. Qualre Nouyelles. Par M-me La Prin-
cesse Zeneide Wolkonsky, nee P-sse Belos-
selsky. Moskou, dans rimprimerie d'Auguste
Semen. 1819.
6. См. стихотворения Д. В. Веневитинова,
изд. А. Пятковского, Спб. 1862 (Элегия,
стр. 96):
Иа цвет небес ты долго нагляделась
И цвет небес в очах вам принесла.
Пушкин также посвятил 3. В[олконс]кой
стихотворение (1827 год), начинающееся
стихом:
Царяца муз и красоты и пр.
7. Юрзуф, очаровательный уголок южного
берега Крыма — лежит на восточной око-
нечности южного берега, на пути между
Яйлою и Ялтою. Заметим здесь, что во всем
нашем рассказе о пребывании Пушкина у
Раевских в Юрзуфе, не вымышлено нами
ни одного слова. Анекдот о шалости Пуш-
кина по поводу переводов Елены Нико-
лаевны Раевской рассказан в статье г. Бар-
тенева: «Пушкин в Южной России» («Рус-
ский Архив», 1866 года, ст. 1, 118). О друге
своем кипарисе упоминает сам Пушкин
в известном письме к Дельвигу: «Б двух
шагах от дома рос кипарис; каждое утро
я посещал его и привязался к нему чув-
ством, похожим на дружество». Легенда,
связавшаяся впоследствии с этим другом
Пушкина, рассказана в «Крымских пись-
мах» Евгении Тур («С.-Петербургские Ве-
домости», 1854 года, письмо 5-е) и повто-
рена в упомянутой выше статье г. Барте-
нева.
8. Я помню море пред грозою
Как я завидовал волнам,
Бежавшим бурпой чередою
С любовью лечь к ее погам
и проч.
(«Онегин», Пушкина).
РЫЦАРЬ НА ЧАС. 74.
«СОВРЕМЕННИК», 1863, *, СТР. 209.
В 1860 году Некрасов затеял большую
поэму «Рыцарь па час». Героем этой поэмы
должен был явиться он сам под вымышлен-
ной Фамилией Валежников. Замысел не
был приведен в исполнение; в печати по-
явились только два отрывка: первая часть
поэмы под заглавием «На Волге» («Детство
Валежпикова») и то стихотворение, которое
ныне известно под заглавием «Рыцарь на
час». Но первоначальному плану оно соста-
вляло четвертую главу задуманной поэмы
и называлась «Бессонница». Так оно и на-
звано в «Современнике», где оно напечатано
до слов: «что умел он любить», после чего
следовало три ряда точек. В прежних изда-
ниях своих стихов под заголовком «Рыц рь
на час» Некрасов печатал в скобках:
«Из поэмы того же назвапия, глава IV:
Валежников в деревне. — Светлая осенняя
ночь с легким морозом».
В «Современнике» не было восьмистишия:
«По широкому полю иду,
Раздаются шаги мои звонко»...
и проч.
Очевидно, оно написано позже.
Во всех изданиях, печатавшихся при жизви
Некрасова, в изображении морозпой ночи
были тагхие стихи:
До тончайших сетей паутины,
Что по воздуху тихо плывут.
И лишь за год до смерти Некрасов пере-
делал эту вторую строку:
Что, как иней, к вемле прилегли.
В первом издании было:
И апостола Павла с крестом.
В позднейших:
И апостола Павла с мечом.
Церковь Петра и Павла, которую описы-
вает в этом стихотворении Некрасов, по-
мещается в селе Авакумцеве. При церкви—
могила матери поэта (см. снимки в «Архиве
села Карабихи». М. 1916, против 48-й
и 64-й стр.).
В альбоме Л. П. Шелгуновой сохранился
отрывок из «Рыцаря на час», написанный
рукою Некрасова. Там, после слов «Где ле-
жит моя бедная мать», читаем:
В эту ночь со стыдом сознаю
Бесполезно погибшую силу мою...
И трудящийся, бедный народ
Предо мною с упреком идет,
И на лицах его я читаю грозу,
И в душе подавить я стараюсь слезу..,
Да! теперь я к тебе бы воззвал,
Бедный брат, угнетенный,'скорбящий!
И такою бы правдой звучал
Голос мой, из души исходящий,
В нем такая бы сила была,
Что толпа бы за мною пошла.
(«Литературный архив, издаваемый П. А.
Картавовым». П. 1003, стр. 99).
После слов «Но где же ты, сила», был
такой вариант:
Завтра встану ягненка смирней,
Целый день промаячу уныло,
Ночью буду пилюли глотать.
В альбоме стихотворение было посвящено
гражданскому мужу Л. П. Шелгуновой,
поэту Михаилу Илларионовичу Михайлову.
Михайлов был одним из авторов знамени-
той прокламации «К молодому поколению»,
за распространение которой его сослали в
Сибирь. Очевидно, под впечатлением его
ареста, Некрасов написал в альбоме после
стихов:
Сузкдены нам благие порывы,
Но свершить ничего не дано!
«Редки те, к кому нельзя применить этих
слов, чьи порывы способиы переходить в
дело... Честь и слава им — честь и слава
тебе, брат!
Некрасов».
Дата: 24 мая 6 часов утра [1862 года].

542
ПРИМЕЧАНИЯ
Факсимиле этой страницы альбома' ныне
хранится в ГГушкипском Доме.
В «Литературном архиве, издаваемом
П. А. Картавовым», указан 1860 год, но нам
кажется, что написать Михайлову «честь
и слава тебе, брат» Некрасов мог лишь
после ареста Михайлова, т.-е. после 1 сен-
тября 1861 года. Некрасов вообще принял
этот арест близко к сердцу, и когда Михай-
лова выслали в Сибирь (14 декабря 1861 года),
ездил в Шлиссельбург проститься с ним
(М. И. Михайлов, «Записки», П. 1922,
стр. 83).
По поводу «Рыцаря на час» Н. К. Михай-
ловский вспоминает: «Какая странная судьба
этого изумительного стихотворения Некра-
сова, которое, если бы он даже ни одной
строки больше не написал, обеспечивало
ему «вечную память»; которое едва ли кто-
нибудь, — по крайней мере в молодости, —
мог читать без предсказанных поэтом «вне-
запно хлынувших слез с огорчепного лица».
Мне вспоминается один вечер или ночь
зимой 1884 или 1885 года. Я жил в Любани,
ко мне приехали из Петербурга гости,
большею частью уже не молодые люди,
в том числе Г. И. Успенский. Кто-то пред-
ложил по очереди читать. Г. И. Успенский
выбрал для себя «Рыцаря на час». И вот:
комната в маленьком деревянном доме; на
улице, занесенной снегом, мертвая тишина
и непроглядная тьма; в комнате около стола,
освещенного лампой, сидит несколько чело-
век, повторяю, немолодых; Глеб Иванович
читает; мы все слушаем с напряженным
вниманием, хотя наизусть знаем стихотво-
рение. Но вот, голос чтеца слабеет, слабеет
и — обрывается: слезы но дали кончить...
Простите, читатель, это маленькое личное
воспоминание. Но ведь оно, пожалуй,
даже не личное. По всей России ведь
рассыпаны эти маленькие деревянные до-
мики, где читают (или читали?) «Рыцаря
на час» и льются (или лились?) эти слезы...»
Сохранилось воспоминание, что и Черны-
шевский, по возвращении из ссылки, читая
однажды это стихотворение вслух, «не вы-
держал и разрыдался» («Переписка Черны-
шевского», под ред. Н. К. Пиксанова, М.-Л.
1922, стр. 14).
Один из старых сотрудников «Современ-
ника» вспоминает, что Некрасов и сам чи-
тал это стихотворепие «со слезами в голосе»
(П. М. Ковалевский, «Стихи и воспомина-
ния». П. 1912, стр. 279).
САЛТЫКОВУ. 204.
«ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗАПИСКИ», 1878, 4, СТР. 417.
Салтыков-Щедрин был товарищ Некра-
сова по журнальной работе; они оба редак-
тировали «Отечественные Записки». В де-
кабре 1874 года Салтыков заболел, просту-
дившись на похоронах своей матери. Бо-
лезнь затянулась надолго. 13 Февраля 1875 г.
Некрасов писал А. Н. Иыпину: «Салтыков
был крайне опасен. Теперь ему несколько
лучше, но все еще он слаб и не встает
с постели» (II). Для поправления здоровья
Салтыкову пришлось ехать за границу.
9 марта он сообщал П. В. Анненкову:
«Меня, дикого человека, доктора шлют
на год слишком за границу, а имянно до
конца Сентября в Баден-Падеп, а потом на
всю зиму в Рим или южную Италию,.. У
мепя катарр и такое сердцебиение, что я по-
чти задыхаюсь. К этому прибавился еще
ревматизм» (М. Е. Салтыков - Щедрин,
«Письма», Л. 1925, стр. 75).
12 апреля Салтыков покинул Петербург
(«Голос». 1875, «N5 103). Некрасов устроил
ему прощальный обед. Друзья Салтыкова
и сотрудники «Отечественных Записок»
получили от поэта такую записку:
«Н. А. Некрасов на Литейном пр., д. 38
просит к себе обедать в субботу в о часов.
Проводы Салтыкова» (И).
Здоровье Салтыкова внушало Некрасову
серьезные опасения. 27 апреля 1875 года
он писал П. В. Анненкову: «Нечего Вам
говорить, как уничтожает меня мысль о
во; мо кности его смерти теперь именно...
Ж\ рнальное дело у нас всегда было трудно,
а теперь оно жестоко. Салтыков пес его не
только мужественно, но и доблестно, и мы
тянулись за ним как могли... Вот стихи,
которые я сложил в день отъезда Салты-
кова. Прочтите их ему, когда ему будет
полегче» (П).
Вернулся Салтыков в Россию только летом
1876 года.
Сохранилось два автографа этих стихов
(П и II). Мы печатаем по тому автографу,
который дан в письме к Анпенкову.
САМОДОВОЛЬНЫХ БОЛТУНОВ. 49.
«СОВРЕМЕННИК», 1856, 9, СТР. 88.
Последние четыре строки впервые по-
явились лишь в издании 1864 года. Фамилия
помещика Решети лов заимствована Не-
красовым из тургеневских «Записок охот-
ника» («Однодворец Овсянников»).
В своей повести «Каменное сердце», на-
писанной через несколько лет, Некрасов
вывел под этой Фамилией Тургенева (К. Чу-
ковский, «Некрасов», Л. 1926, стр. 334).
САША. 34.
«СОВРЕМЕППИК», 1886, 1, СТР. 123.
Образ героя «Саши» до такой степени
сходен с тургеневским Рудипым, что кри-
тика неоднократно утверждала, будто Не-
красов в данном случае находился под влия-
нием Тургенева. С. Дудышкин в «Отече-
ственных Записках» прямо писал: «Мы по-
мним появление поэмы «Саша» вслед за «Ру-
диным» и наше приятное изумление, когда
мы в этой поэме нашли того же Рудина,
только переложенного на стихи... Сходство
между ним и Агариным до того сильно, что
даже выразилось не только в общих чер-
тах, но и в мелочах» («Отечественные За-
писки», 1861, 12, стр. «7). 1
i Весьма возможно, что Дудышкин выступил с этим
указанием в угоду Тургеневу, дабы привлечь его
к своему журналу, так как незаделго до того Тургенев
разошелся с Некрасовым.

САЛТЫКОВУ. СВАДЬБА.
543
Тургенев сам распространял эти невер-
ные слухи, рассказывая много лет спустя,
будто «Саша» есть стихотворное переложе-
ние «Рудина» (Полное собрание сочинений
И. С. Тургенева, П. 1898, стр. IV).
Эти слухи опровергаются Фактами: Не-
красов начал свою поэму еше в 1852 году,
за четыре года до появления «Рудина»,
и кончил ее в апреле 1855 года, а Тургенев
начал своего «Рудипа» лишь в июне 1855 г.,
когда «Саша» была уже готова к печати.
Стоит только сопоставить письмо Некрасова
к Тургеневу от 30 июня 1855 года с пись-
мом Тургенева к Некрасову от 2 сентября
1855 года, чтобы понять, до чего неверно
это общераспространенное мнение. Сам
Тургенев указал в рукописи «Рудина», что
этот роман начат им 5 июня и кончен
24 июля 1855 года. Казалось бы, эти цыФры
должны раз навсегда уничтожить легенду
о каком бы то пи было влиянии «Рудина»
на «Сашу» (А. Н. Иыпин. «Н. А. Некрасов»,
П. 1905, стр. 130; «Голос Минувшего», 1916,
5 — 6, стр. 34 и 35; «Былое», 1925,1, стр. 84).
И «Рудпн», и «Саша» появились в печати
одновременно в первой книжке «Современ-
ника» за 1856 год, при чем в «Современнике»
и в первом издании «Стихотворений Некра-
сова» «Саша» была посвящена И .... у
Т ву, т.-е. Ивану Тургеневу. Вначале
депзура не пожелала разрешить эту поэму,
и Некрасову пришлось просить своего при-
ятеля Е. II. Ковалевского, чтобы тот попро-
сил министра народного просвещения А. С.
Норова о позволении напечатать ее («Книга
и Революция», 1921, 2(14), стр. 38).
Среди многочисленных списков «Саши»,
ходивших по рукам в конце пятидесятых
годов, нами был найден список, сделанный
рукою поэта М. Михайлова; там, после
слов «дело веков поправлять не легко» —
следовали такие четыре строки:
В ком не воспитано чувство свободы,
Тот не займет его. Вужпы не годы,
Нужны столетья, и кровь, и борьба,
Чтоб человека создать из раба.
В рукописном сборнике Л. Н. Модзалев-
ского (11) находим такой вариант:
Нужны и слезы, и кровь, и ббрьба...
В корректуре, исправленной самим поэтом
для «Современника», наиболее значительные
варианты такие:
Ласково соспы вершипами машут,
Тихо струятся и только ве скажут
Волны, журча под навесом ветвей
Бойко бежит жеребеночек пегой...
В недоуменьи тащат муравьи
Целые бревна в жилища свои...
Есть-де на свете такие места,
Где что ии шаг—красота, красота (И).
Цензура не разрешила стихов, где изобра-
жается, как над Агариным кружился орел
(потому что орел — государственный герб),
и Некрасов переделал эти стихи таким
образом:
Въехав в Россию, я встретил цыган.
Тут мне цыганка дала талисман
И напророчила славную долю.
Точно так же пришлось уничтожить ука-
зание на то, что Агарин —
Ласков с прислугою, словно не барин.
«Саша» на время примирила с Некрасо-
вым противников его обличительного напра-
вления.
В. Боткин писал Некрасову 3 Февраля
1856 года из Москвы:
«Саша твоя — здесь всем очень понра-
вилась, даже больше, чем понравилась: об
ней отзываются с восторгом. Р у д и и во-
обще не понравился» («Голос Минувшего»,
1916, 9, стр. 182). Среди москвичей, отзы-
вавшихся о «Саше» с восторгом, был и
старик Аксаков. 7 Февраля 1856 года он
писал Тургеневу о Некрасове: «В послед-
них стихах его [т.-е. в «Саше»] так много
истины и поэзии, глубокого чувства и про-
стоты, что я поражен ими, ибо прежде не
замечал ничего подобного в его стихах»
(Н. Барсуков. «Жизнь и труды Погодина»,
XIV, II. 1900, стр. 353).
Замечательно, что молодой Лев Толстой
тоже увидел в «Саше» отказ Некрасова от
прежнего обличительного направления и го-
рячо приветствовал его за то «примирение
с действительностью», которое почудилось
ему в начальных строках поэмы: «Злобою
сердце питаться устало... Родина мать! я
душою смирился, любящим сыном к тебе
воротился». Это отречение от злобы, замена
прежних проклятий— смиренной нежностью
показались Толстому новой поэтической про-
граммой Некрасова, 2 июля 1856 года Тол-
стой писал Некрасову из Ясной Поляны:
«Человек желчный, злой — не в нормаль-
ном положении. Человек любящий — напро-
тив... Поэтому ваши последние стихи мне
нравятся, в них грусть, то-есть любовь, а не
злоба, то-есть ненависть. А злобы в путном
человеке никогда нет, и в вас меньше, чем
в ком-нибудь другом... А злоба ужасно
у нас нравится. Вас хвалят, говоря: он
озлобленный человек, вам даже льстят вашей
злобой, и вы поддаетесь на эту штуку»
(«Современник», 1913, 1, стр. 240).
В этом письме Толстого сказалось идей-
ное направление дворянской партии тогдаш-
него «Современника», представленной Дру-
жининым, Боткиным, Анненковым, Турге-
невым, Фетом.
Но разночинная молодежь и тогда, и впо-
следствии восприняла «Сашу» совершенно
иначе. Вера Николаевна Фигнер, например,
вспоминает о «Саше»: «Над этой поэмой,
я думала, как еще никогда в свою 15-лет-
нюю жизнь мпе не приходилось думать.
Поэма учил а, как жить, к чему стремиться.
Согласовать слово с делом — вот
чему учила поэма; требовать этого согла-
сования от себя и других — учила она.
И это стало девизом моей жизни» (Вера
Фигнер. «Заиечатленный труд». М. 1922»
т. I, стр. 43).
СВАДЬБА. 41.
«СОВРЕМЕННИК*, 1858, 11, СТР. 51.
В знаменитой поэме английского писателя
Джорджа Крабба «Приходские списки» (The
Parish Register), написанной в 1807 roty,

544
ПРИМЕЧАНИЯ
изображается такая же свадьба беременной
девушки с буйным гулякой:
.. Явилась к алтарю несчастная пара,
Приведенная к соединению судебным приговором
и неразумной страстью.
Напрасно невеста, кутаясь в широкое платье,
висевшее некрасивыми складками,
Силилась скрыть то, что было приметно всякому глазу.
Мальчишка-жених, беспокойно вертясь на своем месте,
То отворачивал, то казал всем свое лицо, на котором
стыд боролся со злобой,
Мутиый эль шумел в его голове, бешенство в сердце.
Он произносил свои ответы торопливо и нескладно,
А черты лица в это время принимали дикое выражение
И не пророчили ничего хорошего для следующих дней.
Тихо отвечала невеста, стыдясь и делая ужимки.
По окончании обряда, она робко взглянула на мужа,
силясь улыбнуться,
Стараясь мягкими речами и лаской вернуть его
привязанность,
Расшевелить золу угасшей любви.
Они пошли прочь, но не рядом. Тиран шел один
впереди, хмурясь,
Щупая рукою тощий кошелек и поглядывая в ту
сторону, где находилась таверна.
Печально следуя за мужем, тихо шла бедная женщина.
В ее глазах безумно пропит был последний шиллинг,
И чета пошла к хижине отца невесты,
Навеки прощаясь с любовью и согласием!
Этот эпизод из краббовой поэмы лег у Не-
красова в основу стихотворения «Свадьба».
Познакомил Некрасова с Краббом сотруд-
ник «Современника» А. В. Дружинин. 6 ав-
густа 1855 года Некрасов писал Дружинину
из подмосковного Петровского парка:
«Вы обещали мне что-нибудь перевести
из Крабба, да, видно, забыли. К 20 августа
я буду в Петербурге — пришлите хоть две-
три пьесы. Тургенев, спасибо ему, взялся
мне переводить из Бернса».
Дружинин исполнил просьбу Некрасова
и к концу августа прислал ему подстрочный
перевод «Приходских списков», в которых
Некрасов нашел сюжеты для двух стихо-
творений: «Свадьба» и аЗабытая деревня».
«Свадьба» напечатана в той же книжке
«Современника», где начинались печатанием
статьи Дружинина «Георг Крабб», в кото-
рых использован этот перевод (см. выше
примечание к стих. «Забытая деревня»).
Отметим кстати, что «Приходские спи-
ски» Крабба печатались в «Русском Вест-
нике» 1856 и 1857 гг. в переводе Дмитрия
Мина.
До сих пор «Свадьбу» ошибочно относили
к 1854 году. На самом деле, как мы видим,
она была написана не раньше августа
1855 года. Ошибка произошла потому, что
редактор посмертного собрания «Стихотво-
рений» Некрасова основывался на невер-
ной дате печатания дружшшнских статей
о Краббе («Стихотворения Н. А. Некрасова»,
П. 1879, IV, стр. XXXIX).
СВЕТИЛО ДНЕВНОЕ ВЗОШЛО
ПРЕВЫШЕ ЕЛИ. 416.
«ЛИТЕРАТУРНАЯ ГАЗЕТА», 1843, JS8 12, СТР. 255.
В рассказе Некрасова «Помещик два-
дцати трех душ» этот экспромт произносит
учитель Поношенский, явившись вместе
с другими учителями к обеду.
СВОБОДА. 90.
• СТИХОТВОРЕНИЯ Н. НЕКРАСОВА», П. 1869, IV,
СТР. 237.
Написано в 1861 году, вскоре после «рас-
крепощения» крестьян. Черпышевский вспо-
минал впоследствии, как встретил Некрасов
манифест об этой крестьянской «свободе».
«В тот день, когда было обнародовано ре-
шение дела, я вхожу утром в спальную
Некрасова... Он лежит на подушке головой,
забыв о чае, который стоит на столике
подле него. Рука лежит вдоль тела. В пра-
вой руке — тот печатный лист, на котором
обнародовано решение крестьянского дела.
На лице — выражение печали, глаза поту-
плены в грудь... При моем входе он встрепе-
нулся, поднялся с постели, стискивая лист,
бывший у него в руке, и с волнением про-
говорил:
— Так вот что такое эта «воля»! Вот что
такое она!
Он продолжал говорить в таком тоне ми-
нуты две. Когда он остановился перевести
дух, я сказал:
— А вы чего же ждали? Давно было
ясно, что будет имепно это.
— Нет, этого я не ожидал, — отвечал он
и стал говорить, что, разумеется, ничего
особенного он не ждал, но такое решение
дела далеко превзошло его предположения»
(«Современный Мир», 1911, 10, стр. 166).
СЕКРЕТ. 7.
«СОВРЕМЕННИК», 1831, 11, СТР. 89; «СОВРЕМЕН-
НИК», 1886, 8, СТР. 203.
2 января 1846 года Белинский писал Гер-
цену, что к пасхе он намерен издать альма-
нах, куда Некрасов дает «юмористическую
статью в стихах «Семейство», — он на эти
вещи собаку съел» (Белинский. «Письма».
П. 1914, III, стр. 90). С. И. Пономарев по-
лагает, что «Семейство» есть первоначальное
заглавие стихотворения «Секрет» («Стихо-
творения Н. Некрасова». П. 1879, IV,
стр. XVIII). Слова умирающего:
Имею и Анну с коронйю
были запрещены цензурой. Их нет ни
в журнале, ни в двух первых изданиях.
Отрывки из этого стихотворения появи-
лись в «Заметках Нового Поэта» в 1851 году.
Новый Поэт рассказывал, будто к нему
явился некий небритый господин и сказал:
« — Вот у мепя есть — купите, я написал
новые стихи... послушайте. Они называются
«Великий человек».
Продекламировав три строФЫ, небритый
госиодин спросил у слушателя:
«— Хороши ли? Скажите откровенно.
Кажется, хорошо? Можно купить...»
«Признаюсь,—пишет Новый Поэт (весьма
возможно, сам Некрасов) — эта встреча не-
сколько охолодила мои мечты и литера-
турные надежды? я упал, говоря словами
Пушкина, с высоты поэзии под лавку кон-
торщика, но скоро потом утешился, вспо-
мнив слова того же Пушкина: «Всякий та-
лант неизъясним» и т. д.

СВЕТИЛО ДНЕВНОЕ ВЗОШЛО ПРЕВЫШЕ ЕЛИ. СМОЛКЛИ ЧЕСТНЫЕ, ДОБЛЕСТНО ПАВШИЕ. 545
СКАЗКА О ЦАРЕВНЕ ЯСВОСВЕТЕ. 408.
(ПЕЧАТАЕТСЯ ВПЕРВЫЕ).
Первоначально эта сказка была озаглавле-
на так: «Сказка о том, как царь Елисей хотел
женить сыпа на луне, взять в придапое небо и
двинуть рать на солнце, как все это не уда-
лось/и как царь Паптелей поправил и кончил
дело благополучно». Цензор ЕвстаФИЙ Оль-
декоп зачеркнул это заглавие. Подпись
.автора — Н. А. II — р — п — с — кий («Ли-
тературный архив», издаваемый П. А. Кар-
тавовым, П. 1902, стр. 22).
П. А. Картавов отыскал автограф «Ясно-
светы» в бумагах книгопродавца Полякова.
Мы печатаем эту сказку по копии Б. Е.
Максимова.
СКОРО СТАНУ ДОБЫЧЕЮ ТЛЕНЬЯ. 520.
«ОТЕЧИСТВЕППЫЕ ЗАПИСКИ», 1877, I, СТР. 281.
Это стихотворение всеми считается пред-
смертной песней Некрасова. А между тем,
юно написано им за несколько лет до смер-
ти— весною 1874 года. В первой , редакции
оно начиналось так:
Старый дом, позабытый с рожденья..
Я вернулся сюда — умереть.
Ничьего пе прошу сожаленья
Да и некому будет жалеть.
Я любил неудачно. В угоду
Сильным мира души пе ломал.
И только впоследствии поэт переделал
*8го в одну из «Последних песен» («Русское
Слово», 1913, Л 285).
Когда, незадолго перед смертью Некра-
сова, его посетил Петр Вейнберг, поэт
обратился к нему с просьбой рассказать о
предсмертной болезни Гейне.
— Он ведь тоже страдал не меньше мо-
<зго... Расскажите.
Вейнберг стал рассказывать и, между
прочим, упомянул, что Гейне находил уми-
рание ужаснее смерти.
— Как?! Гейне сказал это? — воскликнул
■Некрасов.
— Да, а что?
— Удивительно! Да ведь это почти слово
« слово мой стих, недавно написанный:
«Хорошо умереть, тяжело умирать...» Уди-
вительно! («Слово», 1907, 360. П. Вейнберг.
«Последние дни Некрасова»).
В «Отечественных Записках» третья стро-
ка напечатана так:
Связи дружбы, союзов сердечных.
В посмертном издании исправлено: «Узы
дружбы, союзов сердечных», отчего полу-
чилась тавтология: узы союзов.
В «Отечественных Записках» подпись
«од стихотворением Н. И.
СМОЛКЛИ ЧЕСТНЫЕ, ДОБЛЕСТНО
ПАВШИЕ. 521.
«ЗЕМЛЯ И КОЛЯ», 1*179, 5, СТР. В.
В Феврале и марте 1877 года происходил
знаменитый «процесс пятидесяти», на кото-
ром двумя подсудимыми были произнесены
пламенные революционные речи. Вскоре
после процесса один из этих подсудимых, ра
бочий Петр Алексеев, приговоренный к ка-
торжным работам, получил в петербургской
тюрьме стихотворение Некрасова «Смолкли
честные, доблестно павшие», вследствие
чего сложилось мнение, будто эти строки
написаны под впечатлением процесса. «Зе-
мля и Воля», печатая эти стихи, указала,
что они «посвящены подсудимым процесса
пятидесяти». Таково же было мнение позд-
нейших революционеров (В. Богучарский,
«Активное народничество», М. 191*2, стр.
301). Между тем черновики этого стихотво-
рения относятся к 1874 году, что и было
указано нами (в «Русском Слове», 1913,
JN8 285). Сохранился почтовый листок (II),
где поэт, перечисляя свои стихи, написан-
ные в 1874 году, указывает и это сти-
хотворение. Еще в мае 1875 года поэт
записал это стихотворение для Ефремова
(«Литература, искусство, наука», приложение
к «М 354 газеты «День» за 1913 г.). С Не-
красовым бывало не раз, что, написав сти-
хотворение, он связывал его с каким-нибудь
конкретным событием, случившимся после.
В марте 1882 года эти стихи были пере-
печатаны в журнале «Общее Дело» (М 47)
вместо передовицы, при чем в заключи-
тельных строках было сказано: «Они [сти-
хи] — последпяя вспышка благородного ге-
ния поэта, осветившего ту безрассветпую
ночь, о которой говорится в них и среди
которой мы живем теперь».
В беловом автографе (Н) стихам придано
заглавие «С Французского» для того, чтобы
провести их через цензуру. В одном из
первых черновиков (И) стихотворение на-
чинается так:
Гепий злобы и бешенства носится
Над тобою, страна безответная.
Все жестокие страсти, разнузданы,
Подозрительность, алчность и мстительность.
Сохранился и другой листок (Н), где сти-
хотворение было озаглавлено «Современная
Франция (с Французского)» и начиналось
так:
Честь и слава вам, доблестно павшие.
Некрасов вообще много раз изменял его,
стремясь приспособить для печати: «В*на-
ших руках,— говорит В. Евгеньев,— имеется
корректурный оттиск... В оттиске стихо-
творение названо переводом «с Француз-
ского», ему дапо заглавие «2 декабря 1852
года», ссылаясь на которое, можно было
утверждать, что пиеса вызвана отнюдь не
впечатлениями русской жизни, а знаменитым
coup d'etat Наполеона III, и, наконец, не-
сколько смягчено первое трехстишие, чи-
тающееся так:
Раствор ил ися тюрьмы глубокие...
Смолкли честное знамя державшие,
За страну неуклонно стоявшие...
Однако, и в таком виде рассматриваемое
стихотворение своевременно появиться в пе-
чати не могло» («Николай Алексеевич Не-
красов», М. 1914, стр. 210).
В 1878 году Ефремов сделал попытку на-
печатать эти стихи в «Русской Старине»»
по цензура уничтожила их.

546
ПРИМЕЧАНИЯ
СОВРЕМЕННАЯ ОДА. 2.
«ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗАПИСКИ», 18415, 58, СТР. 327.
Редактор посмертного издания стихотво-
рений Некрасова С. И. Пономарев утвер-
ждает, что «Современная ода» есть пер-
вое стихотворение Некрасова, помещеннсе
в «Отечественных Записках» с его полною
подписью». Это — ошибка. Иод стихотворе-
нием подпись: «Н. Не — в».
Первыми стихотворениями Некрасова,
напечатанными там за его подписью, были:
«Когда из мрака заблужденья» и «Огород-
ник».
В «Отечественных Записках» в «Совре-
менпой оде» третья и четвертая строфы
переставлены.
СОВРЕМЕННИКИ.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ: ЮБИЛЯРЫ И ТРИУМФАТОРЫ.
204.
•ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗАПИСКИ», 1875, 8, СТР. 325.
В середине семидесятых годов в России
началась полоса юбилеев. Очень помпезно
и шумно были отпразднованы военные
юбилеи: «столетие лейб-гвардии казачьего
полка», «двадцатипятилетие назначения ве-
ликого князя Алексея шофом лейб-гвардии
московского полка», «столетний юбилей
лейб-гвардии гусарского полка», а также
пятидесятилетний юбилей служения митро-
полита Исидора; сто двадцатая годовщина
московского университета; юбилеи писате-
лей Мельникова-Печерского, Писемского,
Ф. Б. Миллера и многое множество других.
Это обилие юбилеев и вообще всяких ресто-
ранных торжеств и дало Некрасову идею
«Юбиляров и триумфаторов». Необходимо
отметить, что в том же году Салтыков-Щед-
рин, «пользуясь господствующею ныне ма-
лией праздновать всякие юбилеи» — сочи-
нил Фантастический рассказ о юбилее рус-
ского мужика—«Сон в летнюю ночь»
(М. Е. Салтыков-Щедрин. «Письма», Л.
1925, стр. 79).
Очевидпо, Некрасов придавал мало зна-
чения этой части своих «Современников»,
так как напечатал ее в летнее время, когда
в журналах помещаются слабейшие вещи, и
заменил свою Фамилию тремя звездочками.
В сатире выведены живые лица. В «Зале
«N» 2» изображен министр народного про-
свещения граФ Дмитрий Андреевич Тол-
стой, знаменитый «гаситель наук», кото-
рый для искоренения революционного духа
среди молодежи придал русской школе чисто
полицейский характер и ввел в нее изуче-
ние мертвых языков (1871). Магниц-
кий, портрет которого подносят министру,
был его достойным предшественником:
мрачный ханжа, изувер и доносчик, он,
в качестве попечителя казанского учебного
округа, подверг полному разгрому Казан-
ский университет (1819 — 1826). Имя Ма-
гницкого часто упоминалось в тогдашних
газетах при обсуждении реФорм Д. Тол-
стого (см. «Голос», 1875, JVs 149). «Москов-
ские Ведомости» даже жаловались, что вра-
гами этого мипистра «вызывается тень
Магницкого, дабы внушить кому следует
суеверный страх». Даже трактирный юмо-
ристический листок повторял: «Друг мой
Магницкий, пахнет тобою!» («Маляр», 1875^
JVS 29). Эта связь Д. А. Толстого с Ма-
гницким утвердилась в литературе надолго.
По словам Салтыкова, в «Истории одпогф
города» оба они, и Магницкий и Толстой,
выведены в лице Ларамоши (Н. Рожков»
«Русская история», 1925, т. XI, стр. 112).
Так как цензура не разрешила стихов:
Крамольпики лукавы 1
Рази—и не жалей,—
Некрасову пришлось напечатать:
Устрой еще заставы
U надписи прибей.
«Заставы» — это новый университетский
устав, которым уничтожалась «автономия»
университетов 1863 года.
«Зала ЛИ 3» посвящена тогдашнему «зна-
мению времени» — увлечению опереттой
и канканом. «Петербург Чернышевского»,
по выражению Кропоткина, стал «Петер-
бургом кафешантанов и танцклассов».
В 1870 году на углу Александрийской:
площади и Толмазова переулка открылся
театр «Опера-БуФФ», где процветал откро-
венный разврат. Так как то было время
железнодорожных концессий и биржевого
ажиотажа, то на певиц и танцовщиц;
«БуФФа» действительно швырялись огром-
ные деньги. Артистка этого театра, париж-
ская «звезда» мадам Ж ю д и к, получила от
петербургских поклонников в день своего*
бенефиса стрелу с крупными брильянтами
и сапФиром, пять брильянтовых звезд и
великолепный брильянтовый браслет. По
окончании сезона (27 апреля) она же полу-
чила большой ящик серебряных вещей
в русском стиле: жбан, тарелки, солонки
и пр. («Голос», 1875, №№ 108 и 118). Вообще
из Петербурга она увезла около двухсот
тысяч Франков, «заработанный» ею в тече-
ние нескольких месяцев («Московские Ведо-
мости», 1875, № 111).
В «Зале № 7» изображается пир библио-
граФов. Зосим Терентьевич Ветхоза-
ветный — Михаил Иванович С е м е в-
с к и и, редактор «Русской Старины», не-
разборчивый собиратель всевозможных ли-
тературных реликвий, снабжавший их в
своем журнале наивно-хвалебными преди-
словиями и примечаниями. Стиль этих пи-
саний Семевского поэт воспроизвел в шест»
строках:
Отморозил ноги пьяный
и т. д.
В черновом автографе Ветхозаветному
была придана даже* внешность Семевского:
Настежь дверь... толпа густая.
На столе один пастой.
Некто, счастием сияя.
Коренастый, небольшой,
Взяв во длань, горе подъяту,
Лист бумаги, а другой
-Опираясь па лопату
Возглашает:
«Дорогой,
Случай свел нас ныне вместе...»
Под именем Тяпушкина выведен кре-
стьянин-поэт Федор НикиФорович С л е-
пушкин (1783 — 1848J, стихи которого»

СОВРЕМЕННАЯ ОДА.— СОВРЕМЕННИКИ.
547
пропагандировал Семевский. «М и ш а» —
Михаил Николаевич Лоигинов, извест-
ный библиограФ, знаток старинной русской
литературы, бывший приятель Некрасова
(см. К. Чуковский, «Некрасов», Л. 19*26,
стр. 291). — Петр Иванович Бартенев,
редактор-издатель Пушкина, Лермонтова,
Полежаева, близкий знакомый Некра-
сова.
И заметку сам Тургенев в «Пе-
тербургских» поместит... — В се-
мидесятых годах Тургенев по всякому по-
воду помещал в газетах и журналах заметки
в виде «писем в редакцию». Большинство
этих заметок было напечатано в «Петер-
бургских Ведомостях» В. Ф. Корша,—в том
числе и заметка, направленная против Не-
красова (1870, Л 8).
До сих пор две предшествующие строки
печатались во всех изданиях так:
Позавидует Бартенев
II Семевский затрещит.
Между тем в журнале напечатано:
Позавидует Бартенев
II Ефремов зашипит.
Это произошло потому, что Семовский,
узнав себя в Ветхозаветном, обиделся на
Некрасова. «Чтобы сделать невозможным
приписывание этой характеристики Семев-
скому», поэт в дальнейших строках заме-
нил Ефремова — Семевскнм («Доклад и
отчеты Русского библиографического Об-
щества». П. 1908, стр. 11).
По свидетельству Н. К. Михайловского,
общество гастрономов, изображенных в
«Зале JV5 10», действительно существо-
вало в Петербурге, и на собраниях этого
общества ставились «баллы за кушанья
и вина»... «Бывал па этих обедах и Не-
красов. И не только сам бывал, а и дру-
гих тащил, между прочим и меня, который,
вероятно, по своему гастрономическому
невежеству по мог видеть в этом учрежде-
нии ничего, кроме до уродливости стран-
ной Формы разврата» («Литературные вос-
поминания и современная смута», П. 1900,
т. I, стр. 79). В бумагах В. П. Гаевского
сохранилась" такая записка Некрасова от
6 января 1874 года: «Милейший друг, Ла-
манский обещал записать Унковского и Сал-
тыкова на гастрономический обед 23 ян-
варя. Нельзя ли и мне попасть туда в этот
день?» (Б).
Ефремов указывает, что юбиляр, «больше
говорящий о себе, чем сами чествователи
его, это — Гончаров». Но строк о Гонча-
рове в «Современниках» нет. Лишь в ны-
нешнем году мы нашли их в беловом авто-
граФе на отдельпом листе и печатаем тот-
час после этой поэмы, под заголовком «Ли-
тератор», на стр. 225.
При жизни Некрасова «Современники»
были перепечатаны в его книге «Послед-
ние песни» (1877), и при этой перепечатке
поэт значительно сократил первую часть
поэмы, исключив оттуда отрывки «Военный
пир ... военный спор ...» и «Председатель
казенпой палаты». Эти отрывки печатаются
в нашем издании на стр. 360 и 435.
Кроме того, был еще ЛЗ 12, тоже впо
следствии исключенный автором:
Путь, отечеству полезный,
Ты геройски довершил,
Ты ие дрогнул перед без дно!!,
Ты...»
Татарин пелюбезный
Двери круто затворил;
Несмотря ва все старанья,
Речь дослушать я не мог,
Слышал только лобызанья,
Да «ура!»., да: «с нами бог!»
В рукописи первая часть «Современни-
ков» была гораздо длиннее: туда входили
«Поповка», «На смерть Леонтьеъа» и «Но-
вому губернатору» (стр. 360 и 436).
В черновом автографе (Л) указано, что
изречение, напечатанное в первой строФе,
«принадлежит г-же Крестовской (исевдо-
ним)». Некрасов имеет в виду Н. Д. Хво-
щинскую, сотрудницу «Отечественных За-
писок» и «Вестника Европы», подписы-
вавшую свои произведения: В. Крестов-
ский (псевдоним).
СОВРЕМЕННИКИ.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ: ГЕРОИ ВРЕМЕНИ. 209.
«ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗАПИСКИ» 1876, 1, СТР. 5.
Новая буржуазная Россия, выраставшая
из крепостнической эпохи, настоятельно
требовала усовершенствованных пут.ей со-
общения. Тотчас после освобождения кре-
стьян началось усиленное железнодорожное
строительство. Общее протяжение железных:
дорог в течение первых 15 лет увеличилось
в двенадцать раз. Но в этом строительстве
с особой наглядностью сказался реакцион-
ный характер пореформенного нашего хо-
зяйства. Дороги вышли безобразно-плохие*
а стоили государству чуть не вдвое до-
роже, чем лучшие дороги в Европе. Ровно
треть строительных расходов шла на по-
дачки и взятки всевозможным влиятельным
лицам. Иначе и быть не могло. Рацио-
нальная организация капиталистического
предприятия в дворянско-чиповничьей
стране невозможна. «Преодолеть трение
устаревшего закорузлого общественного
механизма стоило нам не меньше, чем евро-
пейцам прорезать рельсовым путем Альпы»
(М. Н. Покровский, «Общая программа
правительства 1866 — 189*2 гг.», «История
России в XIX веке», П. 1912, стр. 11).
Правительство Александра II строило
эти дороги якобы на европейский манер —
с помощью концессий и акционерных ком-
паний. Но при устарелом Феодально-бюро-
кратическом строе эта свобода частной
инициативы неизбежно вела к самому раз-
нузданному хищничеству. Так как мини-
стерство Финансов, поощряя промышлен-
ность, гарантировало железнодорожным ком-
паниям определенный чрезвычайно высо-
кий доход, то казна ежегодно терпела мно-
гомиллионный убыток, а учредители ком-
паний, ничем не рискуя, наживали колос-
сальные деньги. Началась акционерная
горячка. Биржевая спекуляция дошла до
необычайных размеров и приняла эпиде-
мический характер. Выдвинулся целый ряд

548
ПРИМЕЧАНИЯ
аплутократов» (так называли тогда разбо-
гатевших биржевых и железнодорожных
дельцов): Губонин, Варшавский, Блиох, По-
ляков, Фон-Дервиз, Фоп-Мекк и др. Для
успешного осуществления Своих махинаций,
«плутократы» привлекли к себе на службу
интеллигенцию: инженеров, чиновников,
адвокатов, профессоров, журналистов. Эти
«купленные» интеллигенты ревностно (и по-
рою талантливо) служили своим новым х о-
3 я е в а м, получая от них огромные куши.
Началось бешеное швыряние денег. «Ка-
кие, братец, У меня рысаки! Каких, двух
Француженок содержу—пальцы оближешь!
Кутим напропалую! Об обстановке и гово-
рить нечего: отделка одного кабинета стоит
20 тысяч. Свой зимний сад завел!»—таковы
были типические разговоры интеллигентов
новейшей Формации («Отечественные За-
писки», 1875, 4, стр. 308).
Литература всех лагерей не могла не
отразить этого нового этапа в истории
русской общественной жизни. Боборыкин
написал роман «Дельцы» (1872 — 1873), Пи-
семский—драму «Ваал» (1873) и комедию
«Финансовый гений» (1876). Достоевский
в романе «Подросток» (1875) на первых же
страницах заговорил о биржевиках и бан-
кирах, а своего героя («Подростка») изобра-
зил романтиком наживы. Глеб Успенский
шутя утверждал, что нынче даже кре-
стьянские девушки поют в деревнях:
И тарифам, и концессиям,
И субсидиям, и акциям.
U купонам, и гарантиям
Сла-а-ва.
{«Голос Мивувшего», 1015, 10, стр. 227).
Орган тогдашней радикальной интелли-
генции «Отечественные Записки», в лице
того же Успенского, Салтыкова-Щедрина,
Михайловского и Елисеева, открыли про-
тив «плутократов» организованный поход,
и в 1876 году к ним присоединился Некра-
сов, напечатав в январской книге вторую
часть поэмы «Современники».
По словам М. Н. Покровского, «Совре-
менники» замечательны тем, что в этой
поэме, «шероховатой, не всегда художествен-
ной, сбивающейся местами, увы, на Фелье-
тон, не свободной от пошловатого нацио-
нализма, даны все же единственные
в своем роде картины русского
Финансового капитала Бремен
Александра 11»(«Правда», 1921, № 275).
Эти картины писаны с натуры. В них
выведены живые люди. Критика тогда же
отметила, что это «Фотографическое отра-
жение жизни» понятно только тем из чита-
телей, которые «хоть отчасти знакомы
с закулиспою стороною делового мира, иначе
намеки и уколы доставят мало удоволь-
ствия ... за отсутствием ключа к их раз-
гадке» («Русский Мир», 1876, Л? 31).
Не обладая таким «ключом», мы тем не
менее имеем возможность установить имена
главнейших героев поэмы.
Под именем Федора Шкурина изо-
бражен, железнодорожный магнат Петр
Ионыч Губонин, который любил похва-
ляться, что «вышел из недр народа», что
он «русский мужичок», «наш брат русак»
и т. д. В 1875 году у него, по словам Ели-
сеова, на севастопольской дороге «туннель
сконфузился», отчего на шесть месяцев при-
остановилось движение.
Савва Антихристов, «старец, про-
шедший сквозь медные трубы», это — быв-
ший откупщик В. А. Кокорев, учредитель
«хлебного» волжско-камского банка, красо-
вавшийся либерализмом и прикрывавший
свои темные аФеры застольными спичами
в похвалу «простого мужика».
«Государственный по ряха», ко-
торого бранит «первый голос», это—адми-
рал К. Н. Иосьет, назначенный в 1874 году
министром путей сообщения. Его предше-
ственником на этом посту был граФ А. П.
Бобринский. «Назначение Посьета, — гово-
рит барон Дельвиг, — публика приняла
дурно. Общее мнение было, что он, ничего
не понимая в путях сообщения, не спра-
вится с министерством» («Мои воспомина-
ния», М. 1913, т. IV, стр. 444). Против
Посьета в сатире Некрасова направлены
также слова «коммерсанта»:
Погляди: моряк на суше
(стр. 214).
Четверостишие «С ним теперь и смех
и горе» печатается в нашем издании в и ер-
вые. До сих пор оно заменялось точками.
«Адепты севера и юга», спорящие
о «пути до рудников» (стр. 212)—сторонники
двух разных направлений проектируемой
Сибирской железной дороги. Сторонники
южного направления отстаивали путь на
Казань, сторонники северного — па Вятку.
Полемика среди заинтересованных лиц ве-
лась HecKOJbKO лет и дошла до крайнего на-
пряжения на съезде «Общества для содей-
ствия русской торговли и промышленно-
сти» (26 марта—19 апреля 1875 года). В мае
того же года комитет министров значи-
тельным большинством голосов утвердил
южное направление Сибирской железной
дороги. Салтыков-Щедрин еще в 1872 году
высмеивал эти проекты, видя в них раньше
всего усиление сибирской ссылки и каторги:
«Во сне мпе видится железная дорога от
Петербурга до самого устья Печоры... На
поезде сидит жандарм и какой-то парти-
кулярный молодой человек», т.-е. полити-
ческий ссыльный («Сочинения», П. 1927,
т. III, стр. 12). Некрасов тоже говорит
о Сибирской железиой дороге как о «пути
до рудииков». Подлинная цель проведения
Сибирской железной дороги была страте-
гическая: «дорога должна была служить,
прежде всего, для колониальных захватов
на Дальнем Востоке» (М. Н. Покровский,
«Марксизм и особенности исторического
развития России», Л. 1925, стр. 120—125).
«С о л о м к а», которую концессионерам
«постлать пе мешает», это — взятки, разда-
ваемые чиновникам министерства Фипансов
и путей сообщения, а также всевозможным
газетным «адептам» южного или северного
направления Сибирской железной дороги.
Взятки доходили тогда до колоссальных
размеров. Губоиин утверждал, что за каждую
версту дороги им дано взяток по 4000 рублей.

СОВРЕМЕННИКИ.
549
«Н еотесанный болван» в черном
♦раке (стр. 212), это — пресловутый Абрам
Моисеевич Варшавский, крупный же-
лезнодорожпый делец, учредитель Скопин-
ской железной дороги, которого Щедрин
имеповал «Морзавским». О нем сохранилась
собственноручная запись Некрасова (Л):
«Варшавский всегда во Фраке
в белом галетухе
всегда от министра
Почетный легион
Цалуется
II сын его живет как царь
Глуп во всем [в одном искусен — зале-
зать в чужой карман].
Постоянно лжет.»
Орденом почетного легиона, по словам
Михайловского, Варшавский был награ-
жден «за услуги, оказаниые им Французской
промышленности заказами для русских же-
лезных дорог» («Отечественные Записки»,
1874, 11, стр. 223).
В марте 1872 г. па Варшавского жалова-
лось земство Смоленской губернии за то,
что он разоряет крестьян и морит голодом
своих рабочих. Журпал Некрасова отнесся
к этим жалобам с большим сочувствием
(«Отечественные Записки», 1872, 6, стр. 241).
В том же 1872 году «государь император
всемилостивейше соизволил пожаловать ор-
ден св. Станислава 2-й степени коммерции
советнику Варшавскому» («С.-Петербург-
ские Ведомости», 1872, Л? 141).
В дальнейшем Некрасов снова говорит
о Варшавском:
На уме чины да куши,
Пассажиров бьет гуртом,
и т. д.
(стр. 213).
«Н а х а л», испечепный «на Фрапцузском
масле» (стр.213), это — Иван Варгунин,
видный член правления в обществе взаим-
ного кредита. В черновом автографе (Л)
есть запись: «Варгунин—сальпый, тол-
стый, па Французском] масле, сд[еланном]
из сала». Ефремов утверждал, что вось-
мистишие «Человека накачали» тоже отно-
сится к Варгу пину («Доклады и отчеты
Русского Библиографического Общества»,
П. 1908, стр. 11).
«А в р а а м - и з ы с к а т е л ь» (стр. 214)—
Самуил Соломонович Поляков, строитель
Козлово-Ростовской и Курско-Азовской до-
рог, учредитель Петербл ргско-Московского
банка.
В отрывке:
Слышны толки: «леность... пьянство..
Земство... волость... мужики.,.»
изображен съезд петербургских дворян, про-
исходивший в марте 1875 года. Иа этом
съезде высказались стремления крупного
многоземельного дворянства к реставрации
дореформенных порядков. Упомянутые здесь
Давыдов и Л о б а н о в, это—граФ В. П.
Орлов-Давыдов и князь Н. А. Лоба-
нов-Ростовский. Они выступили па
съезде с проектами «всесословной волости»,
требуя, чтобы полицейская опека над кре-
стьянами снова была передана в руки по-
З1ещиков. После долгих прений мелкопо-
местное дворянство, отнюдь не заинтересо-
ванное в контр-реФормах, отвергло оба
проекта. Стихи Некрасова с точностью
передают эти прения. Например, на засе-
дании 20 марта царскосельский предводи-
тель Платонов заявил (вслед за графом
Орловым-Давыдовым), что все непорядки
в России — от слабости правительственной
власти: «Спросите у любого крестьянина,
и они все вам скажут, что теперь порядка
у нас нет, потому что нет власти. Дайте
нам власть! говорят они. Мне самому
крестьяне говорили .-«возвратите нам
власть [то-есть верните крепостное пра-
во]!» («Голос», 1875, JVS 82). Это чудовищное
утверждение и вызвало некрасовские
строки:
«Вся беда России
В недостатке власти!»
Говорат витии
По сословной части.
Среди этих «витий» особенно отличался
князь Лобанов-Ростовский, который там же
в заседании произнес большую цветистую
речь в защиту своего проекта и между
прочим сказал:
«— Толпа, особенно необразованная, при-
держивается поговорки: «глас народа — глас
божий» ... Но пе забудьте, что глас народа
требовал распятия спасителя» («Голос»,
1875, № 81).
Эти слова тоже нашли отклик в сатире
Некрасова:
Пусть глас народа —божий глас,
Но все-таки мужик —скотина!
и т. д.
Вообще весь отрывок «Дворянские скорби
и радости», прежде бывший в тексте «Со-
временников» (стр. 435), полон намеков на
это знаменитое собрание петербургских
дворян. Ссылка на Гнейста заимствована
из речи того же Лобанова:
«— Неужели придется видеть осуще-
ствление слов Гпейста: «Фанатизм социаль-
ного равенства доведет до того, что мест-
ное управление перейдет в руки писарей!»
Во всех изданиях стихотворений Некра-
сова имена главных ораторов на дворян-
ском съезде 1875 года были напечатаны так:
Граф Д — ов> князь Л — анов.
В издании 1920 года ошибка:
Граф Демидов, князь Лобанов.
Помимо дворянского съезда, этот отры-
вок отражает в себе и другие события
1875 года. В весенних номерах тогдашних
газет почти ежедневно сообщалось о не-
бывалых урагапах. свирепствовавших
в южной и средней России, а также о ко-
лоссальных пожарах, которые уничтожали
целые города и селения: в течение одного
только мая в 72 губерниях, градоначаль-
ствах и проч. было 2234 пожара, причи-
нивших убытка на 4 903 360 рублей. Это
и вызвало строки Некрасова:
Даже божий стихии
Ополчились на крестьян
и т. д.
Одиннадцать пожаров произошло от удара
молнии:
Гром жилища зажигает ..

550
ПРИМЕЧАНИЯ
Московский профессор, друг Искандера,
«об отечестве печальник» (стр. 216) — Иван
Кондратьевич Б а б с т, ученик Грановского,
бывший сотрудник радикальных журналов,
впоследствии — правая рука Самуила Поля-
кова, управляющий московским купеческим
банком и редактор «Обзора промышлен-
ности».
Леонид (стр. 216), состоящий «на по-
сылках» у Саввы, — знаменитый Иван Але-
ксеевич Вышнеградский, директор
Технологического института, автор ученых
трудов по механике, впоследствии министр
Финансов. П. М. Ковалевский вспоминает
о пем: «Бывший преподаватель механики
в Технологическом институте [Вышнеград-
ский] был в то же время купленным язы-
ком еврея Блт'Оха [учредителя Либавской
железной дороги] в общих собраниях же-
лезнодорожных обществ, и в них-то я ви-
дел впервые Выишеградского, подбира-
вшего с пола карандаши, когда их ронял
Блиох, и* умолкавшего на полуслове, когда
тот дергал его за полу... Говорил он бойко,
витиевато, без запинки и без выбора дово-
дов, — со ссылками на параграфы иногда
вовсе не существовавших статей и поло-
жений. .. Но все это производило оглуши-
тельный треск, и спорить под этот треск —
охотников не находилось» (II. М. Ковалев-
ский, «Стихи и воспоминания», II. 1912,
стр. 373)., Когда Вышнеградский «состоял
при Блиохе», Суворин-Незнакомец писал
в своих «Очерках»: «Бедный профессор!
Мы не можем не пожалеть почтенного
человека, которому «хозяин» резко замечает,
не стесняясь присутствием посторонних
лиц: «полно болтать этот вздор!» Бедный
профессор!»
К нему же относятся строки Некрасова
о «новейшем философ6» на стр. 224-й:.
Ничего не будет нового,
Если завтра у него
На спине туза бубнового
Мы увидим... ничего!
и т. д.
Бпрон Фон-Клопиенгорст (217) —
остзойский барон ГерстдорФ. Это ука-
зано в автографе (Л)ч где есть такие про-
заические строки: «На ровельской [желез-
ной дороге] все баропы, — кондукторы,
начальники, — держат себя высоко: «исто-
рической заслуги на лице печать».
Мы склонпы думать, что «ГерстдорФ» —
описка, и что нужно ГерстФельд (член
совета министерства путей сообщения).
«11 е т у х» (стр. 218) —министр Финансов
Р е й т е р н, который действительно «клевал
золото и возвращал ассигнации»: предоста-
вив акционерным компаниям постройку
и эксплуатацию железных дорог, он «обре-
менил казну приплатами и разорял Россию
колоссальными заграничными заказами»
(«Русский биографический словарь», П.
1913, стр. 21).
В «нашем» Фон-Руге (стр. 219) не-
трудно узнать строителя Козловско-Рязан-
CKoii дороги П. Г. Фон-Дервиза. Фон-
Дервиз так нажился на постройке этой
дороги, что удалился из России в Пиццу
и там воздвиг себе целый дворец — зна-
менитую виллу Розу, «превосходящую —
по описаниям газет — пышностью заго-
родные дворцы прежних Французских ко-
ролей». В поэме Некрасова вилла Роза
названа виллой Мирт. «Витии», зовущие
его «великим мужем», это — купленные им
журналисты, и раньше всего—М. Н. Катков,
беззастенчиво твердивший, что, если фоп-
Д ер виз нажил огромные деньги, «то этого
и следовало желать в видах общей
пользы»! («Московские Ведомости», 1875,
«MS 61).
Л а д ь и н, «сумасшедший или гепий»,
строющий порт на Черной речке (стр. 220)-г
Николай Иванович Путилов, создатель
знаменитого Путиловского завода. Этот завод
ему удалось оборудовать благодаря огром-
ным казенным заказам на рельсы и ружья,
после чего он затеял построить па взморьи
близ Петербурга коммерческий порт для
соединения морского, речного и железно-
дорожного транспорта («С.-Петербургские
Ведомости», 1872, № 157; «Московские Ве-
домости», 1874, Лг 283). Некрасов точно
перечисляет все главнейшие предприятия
Путилова:
Я ужь рельсы дал дорогам,
Я войскам оружье дал...
В новый путь иду я с богом...
«Новый путь», это — устройство порта,
требовавшее двадцати двух миллионов
рублей, которых у Путилова пе было. Но он
так твердо верил в осуществимость своего
проекта, что скупал прибрежные земли,
тратя на них казенные деньги, выдаваемые
ему в виде задатков за изготовление рельсов.
Большой оптимист и мечтатель, он «в раз-
говорах представлял свои дела блестящими,
тогда как отовсюду грозили подачею его
векселей ко взысканию, и целые дни и
часто ночи шнырял повсюду, отыскивая
денег, чтобы удовлетворить процентами
своих кредиторов... Земли, купленные им
для порта, были также заложены» (А. И.
Дельвиг, «Мои воспоминания», М. 1913,
стр. 3<>3).
Некрасов не слишком шаржировал, когда
говорил о нем:
У него своя контора:
«Переписки векселей»»
Нужно штат удвоить скоро.
В день до тысячи рублей
Платит он одних процентов.
(О Путилове см. также: П. II. Столпян-
ский. «Жизнь и быт петербургской Фаб-
рики». Л. 1925, стр. 159).
М и л л и о н щ и к - м у к о м о л (стр. 222),
советующий Зацепе устроить богадельню
и засветить перед икопами лампадки — ку-
пец Степан Овсянников, «король ка-
лашннковской биржи»ч поставлявший муку
войскам. Б 1875 году он поджог из корыст-
ных целей паровую мельницу В. А. Коко-
рева и был присужден к ссылке в Сибирь.
Отличался показным благочестием.
«Ученый Ш в а б с» (стр. 223) — прОФвс-
сор Б а б с т, о которым сказано выше. Эти
строки сложились у Некрасова экспромтом
весною 1875 года, когда Бабста предложили

СОВРЕМЕННИКИ.
551
в члены Литературного Фонда («Литера-
тура, искусство, наука», приложение
к JSI5 354 газеты «День» за 1913 г,). Впослед-
ствии поэт только слегка переделал Фами-
лию Бабста и включил этот экспромт
в «Современников». Под ссудной кассой,
директором которой изображается Бабст,
Некрасов разумел московский купеческий
банк, руководимый Бабстом с начала шести-
десятых годов.
Кроме этих псевдонимов, во второй части
«Современников» есть и подлинные имена
«Героев времени».
Евгений Исакович У т и н — известный
адвокат и публицист, убивший па дуэли
писателя А. Ф. Жохова (в 1872 г.). — Игу-
менья М и т р о ф а н и я — мопахпия-аФе-
ристка, бывшая баронесса и Фрейлина вы-
сочайшего двора, присужденная в конце
1874 года к тюремному заключению за под-
лог векселей и растрату; в мае 1875 года
ее дело пересматривалось в сенате. — Ни-
колай Т и б л е и — издатель и книгопрода-
вец, убежавший за границу с чужими день-
гами. — Вильгельм Г е н к е л ь — руководи-
тель кпижнон Фирмы «А. Смирдин и К0».—
Герман Гоппе—издатель «Всемирпой Ил-
люстрации» и «Всеобщего календаря». —
Максим Кузьмич Плотицын — скопец-
миллионер, глава секты.
Имя скульптора Марка Матвеевича Ан-
токольского часто поминалось в то-
гдашних газетах в связи с его проектом
памятника Пушкину. Проект был так пла-
менно расхвален В. В. Стасовым, что вызвал
целый ряд пареканий в «Биржевых Ведо-
мостях», «Голосе», «Гражданине» и в кпиге
А. С. Суворина «Очерки и картинки», II.—
Монитор, который «шествовал в Рос-
сию»— башенный броненосец Северо-Аме-
риканских Соединенных Штатов «Мианто-
помо», прибывший в Кропштадт 25 июля
1866 года вместе с другими судами амери-
канской эскадры — приветствовать Алек-
сандра II «по случаю избавления от руки
убийцы» (Каракозова) — и поразивший пе-
тербургскую публику своими колоссаль-
ными размерами.
Французские писатели Жюль М и га л е
и Эдгар Кипе, которых Леонид противо-
поставляет Овсянникову, были незадолго
до того сочувственно помянуты в журнале
Некрасова, как борцы за республику, враги
монархии и духовенства («Отечественные
Записки», 1874, 3, стр. 158; 1875,4, стр. 288).
Н х имена были тогда у всех на устах, так
как оба они недавно скончались.
ГасФер (стр. 211) в черновом авто-
граФв — Гинзбург, братья II р и м ы—
Гриммы; вместо князя Трубецкого
(стр. 223) во всех изданиях было «граф
Тверды ш о в», в черновом автографе
«А князь X и л к о в». По поводу Трубец-
кого в другом черповике (Л) такая запись:
«Трубецкой нокоторжский ужасно
много сделал для России —добился, что
ниоткуда не выгоняют —
Построил ты дорогу в восемь верст,
получил приличные...»(?)
После куплета на стр. 215:
•Вся беда России
В недостатке власти!»
Говорят витии
По сословной части —
в журнале следовало 80 строк, исключен-
ных поэтом и напечатанных в нашем изда-
нии на стр. 435 («Да! провинция пустеет»
и т. д.), при чем мы восстановили по бело-
вому автографу те двенадцать стихов, ко-
торые в журнале были заменены точками:
Кпязь Иван закончил лреыья
и т. д.
Стихи были впервые напечатаны нами
в «Новой Жизни» (1917, № 210).
Этот отрывок в журнале кончался так:
Четверик фальшивой меры,
Тайный Фортель у весов!..
Впрочем, тут же есть примеры.
Чу! помещик Хватунов
Сам кричит: «удрал я штуку!
Не зевайте: вот вам niaucl»
И поет, друзьям в пауку,
Назидательный романс.
После песни об «Орошении» в журнале
были такие стихи:
Несколь ко голосов
Браво, браво! ороситель!
Браво!.. Пьем за подвиг твой!
Князь Иван
Эй! орловский предводитель!
Познакомь меня с Фомой
Я из чести, не из видов,
Подружиться с ним готов,
. Прежде был Денис Давыдов,
Ныньче — Фомка Хватупов!
Денис Давыдов —известный партизан
1812 года, поэт. Последние две строки по-
казались обидными его сыновьям, и 3 марта
1876 года они отправили Некрасову письмо,
в котором потребовали, чтобы благородное
имя их отца не ставилось рядом с «име-
нами каких-то мошенников» (Н). Возможно,
что, уступая их требованию, Некрасов
исключил все это восьмистишие при пере-
печатке «Современников» в книге «Послед-
пие песни» (1877).
Многочисленные выпады этой сатиры
поотив инженеров и адвокатов не являются
её индивидуальной особенностью. Они были
свойственны всей журналистике семидеся-
тых годов. Незадолго до того Евгений Мар-
ков напечатал в «Голосе» статью «Софисты
XJX века», где называл адвокатов «брехуп-
дами», «^рехачами» и указывал, что они
вносят растление в нравственную жизнь
русского общества. В статьях Елисеева,
Салтыкова-Щедрина и Михайловского такие
адвокаты, как Сиасович, Евг. У тин, К. Ар-
сепьев, Герард и Потехин, были постоянно
обличаемы в корыстной и лицемерной за-
щите богатых преступников. Их называли
«прелюбодеями мысли». Они горячо защи-
щались. К. Арсеньев посвятил этой «защите
защитников» целую книгу «Заметки о рус-
ской адвокатуре», вышедшую в том ж о
1875 году.

552
ПРИМЕЧАНИЯ
Называя инженеров «костоломами», Не-
красов тоже использовал обычные термины
журналистики семидесятых годов. Желез-
ные дороги действительно были тогда «ду-
шегубками»: «вслед за открытием каждой
почти дороги идут катастрофа за катастро-
фой. .. Там дала осадку насыпь, там вы-
рвало трубу, там развалилась мастерская,
придавив механика и работника... То тре-
щат, то валятся мосты: под Ковровым,
под Словенском, под Брянском, под Остро-
вом, под Ряжском» («Сочинения» Г. 3. Ели-
сеева, М. 1894, стр. 361).
В декабре 1875 года произошло знамени-
тое Талигульское крушение на Одесской
дороге, в котором погибло и отчасти сго-
рело живьем 140 человек новобранцев!
М. Н. Покровский в недавней газетной
статье указал, что в «Современниках» Не-
красова зияет одна пустота: нет ни одного
Фабриканта. «Это глубоко естественно:
промышленный капитал еще пе выдвинзмся
в самодеятельную общественную силу, он
еще прячется под капиталом торговым
и ростовым, как и сам Фабрикант еще по-
крывается в народных устах именем «куп-
ца», хотя, конечно, Функции его вовсе но
в купле-продаже» («Правда», 1921, JV? 275).
Поэма Некрасова, при своем появлении,
вызвала злобную карикатуру журнала
«Маляр». В карикатуре изображен сам поэт,
стоящий на улице перед каким-то внуши-
тельным домом и говорящий о себе сло-
вами Шкурина:
Стал я теперь богачом,
Дом у мена, как картинка.
Думаю, глядя на дом:
Это свиная щетинка.
(•Маляр», 1876, № 22),
К сожалению, в настоящее время нам не-
доступно то неизданное письмо Салтыкова-
Щедрина к Некрасову, в котором знамени-
тый сатирик дает подробный отзыв о «Ге-
роях времени». Это письмо было в наших
руках лет 8 тому пазад; из него у нас со-
хранилась лишь краткая выписка:
«Поэма поразила меня своею силою и
правдою, — например, картина Кокоревых,
тянущих бичеву и с искренним трагизмом
поющих бурлацкую песню (превосходную),
производит поразительпое- действие. Опи-
сание оргии, спичи и лежащая на всем этом
угрюмость — всё это отлично задумано и
отлично выполнено... Мне кажется, Бы бы
не худо сделали, если б Зацепу заставили
застрелиться» (Письмо из Ниццы, от 12 Фе-
враля 1876 года).
Интерес этого письма усугубляется тем,
что «Герои времени» написаны под несо-
мненным влиянием сатир Щедрина.
СОЛНЫШКО СЕЛО. ТЮРЕМНОЙ
РЕШЕТКИ. 459.
■ КРАСНАЯ ГАЗЕТА», БЕЧЕРНИЙ ВЫПУСК, 1926,
№ 171.
Напечатано с таким предисловием: «Не-
давно, в 19*25 году, в глубокой старости
умер Н. И. Попов, бывший домашний се-
кретарь Некрасова. После него осталось бо-
лее 30 тетрадей дневников. В апреле 1877 г..
поэт начал готовиться к операции. «Про-
стившись со мною,— говорит Попов,— он
отдал мне листок почтовой бумаги, где*
было написано:
Солнышко село. Тюремной решетки
и т. д.
Возможно, что эти стихи — отрывок №>
ненаписанной поэмы «Бродяга».
СОЛОВЬИ. 136.
«ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗАПИСКИ», 1870, 10, СТР. 444.
19 октября 1870 года цензор Лебедев до-
носил в комитет: «Муза Некрасова, отли-
чающаяся гражданскою скорбью о меньшой
братьи и старающаяся выставить на показ
больные места общественного строя, и
в этом стихотворении не изменила себе...
Здесь не отрицается обязательность пода-
тей и военной службы, но желательно было-
бы избежать сопоставления их с силками
и сетями» («Голос Минувшего», 1918, 4—6,
стр. 86 — 87).
СОН. 328.
«ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗАПИСКИ», 1878, 2, СТР. 610»
Страдания Некрасова во время его пред-
смертной болезни были так велики, что-
приходилось ежедневно прибегать к наркозу.
В марте 1877 года Некрасов писал Краев-
скому: «Сейчас поставлю опий и одурею.
Оп-то меня и делает дураком... Внимашк*
мое тупеет...» Тогда же он записал у себя*
в дневнике: «Худо мне! мой дом —постель...
Гран опиума делает меня идиотом, пе все-
гда давая сон».
Лишь на несколько минут, между двумя
приемами опиума, он чувствовал некоторое
просветление и страстно стремился исполь-
зовать это короткое время для писания
стихов.
В стихотворении «Сон» есть несколько*
строк об этом одуряющем влиянии наркоза^
которое мешает поэту творить:
Сниму с главы покров тумана
И сон с отяжелелых век...
В поэме «Мать» сказалась такая ж&
страстная жажда больного Некрасова осво-
бодить свое сознание от опиума:
Хаос! мечусь в беспамятстве, в бреду...
Хаос! едва мерцает ум поэта...
СТАРУШКЕ. 425.
«ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗАПИСИ Л», 1845, 9, СТР. 171-
Белинский в обзоре русской литературы
за 1845 год назвал это стихотворение (на
ряду с «Чиновником» и «Современной
одой») — «счастливым вдохновением та-
ланта». Тем не менее, Некрасов ни разу не
перепечатывал «Старушки» в сборниках
своих стихотворений. В журнале под «Ста-
рушкой» подпись: Н. Н — в.
Сверено с беловым автографом, храни-
вшимся в бумагах Авдотьи Панаевой. В>
«Отечественных Записках» седьмая и вось-
мая строки читаются так:
И не забыла ты — давали
Свободу полную глазам.

СОЛНЫШКО СЕЛО. ТЮРЕМНОЙ РЕШЕТКИ. СТРАШНЫЙ ГОД.
СТЕАРИНОВЫЕ ПЛЕЧИ. 414,
«ЛИТЕРАТУРНАЯ ГАЗЕТА», 1841, № 10, CTi». 38.
В рассказе Некрасова «Двадцать пять
рублей» некий Дмитрий Иванович, влюби-
вшись в одну бедную девушку, поет о ней:
Стеариновые плечи
аи так далее, сорок строк, каждая из
двух слов: существительного и прилага-
тельного» (намек на тогдашнюю манеру
Бенедиктова).
СТИХИ МОИ! СВИДЕТЕЛИ ЖИВЫЕ. 62.
«СТИХОТВОРЕНИЯ Н. НЕКРАСОВА», П. 1864
СТР. 42.
До сих пор датировались 1862 годом, но
под сохранившимся автограоом Некрасова
(в альбоме Л. И. Шелгуновой) поставлена
более ранняя дата — 21 Февраля 1858 года.
В альбоме было заглавие «Стихи», и первая
строка читалась так:
Стихи, стихи! Свидетели живые...
(«Литературный Архив», издаваемый П. А.
Картавовым. П. 1902, стр. 95).
Так же напечатано и в оглавлении третьей
части «Стихотворений Н. Некрасова», но
там яге в тексте: «Стихи мри» (стр. 42).
Очевидпо, Некрасов переделал это стихо-
творение уже в корректуре во время пе-
чатания книги. Замена одного слова дру-
гим изменила весь смысл стихотворения.
стишки! стишки! давно ль и я
БЫЛ ГЕНИЙ? 545.
«ЛИТЕРАТУРНАЯ ГАЗЕТА», 184S, AS 2, СТР. 31.
Напечатано в прозаическом Фельетоне
а Дагерротип». Приводим отрывок, пред-
шествующий стихотворным строкам: «За
особенное счастье почитаю объявить, что
в прошлом году стихотворений вышло так
мало, что нельзя не порадоваться за русскую
литературу от души... А давно ли? помните
ли вы время, когда но проходило дня, чтоб
не явился новый поэт, новое стихотворе-
ние. — время, когда все, даже г. NN, даже
г. ММ, даже я, — увы! даже я! — писали
стишки, время погибшее безвозвратно и бес-
плодно и для литературы и для тех, которые
приносили на «алтарь ее» свои жертвы,
свои «стихотворения»... Помните ли вы
его?... Бремя было хорошее!... Бездна шума,
бездна литературного движения, тысячи
поэтов «провозвестников» и «учителей»,
с вдохновенным челом,— а в результате...
Стишки! стишки! давно ль и а был гений! •
и т. д.
После тринадцатой строки был такой
вариант:
Тот умер, тот бьет уток —и жену,
Того хандра, другого хмель вашибла,
Тот спину гнет в дугу... а в-старину!
СТОЛ НАКРЫТ, ПОДСВЕЧНИК
ВЫТЕРТ. 424.
А. ФЕТ. «МОИ ВОСПОМИНАНИЯ», М. 1890,
СТР. 3U.
В своих «Воспоминаниях» Фет рассказы-
вает, что однажды II. С. Тургенев, желая'
попотчевать своих гостей чаем, обнаружил,
что весь чай из его чайницы исчез.
«— Помилуй, любезный друг! — обратился
Тургенев к лакею Ивану.— Как же мог так
скоро выйти чай, когда я только третьего
дня принес Фунт?
— Помилуйте-с, помилуйте-с,— отвечал
Иван,— стаканы малы».
Ожидавший в числе прочих чаю, Некра-
сов не преминул воспроизвести эту сцену
в следующем стихотворении (далее при-
водится стихотворение «Стол накрыт»).
Видерт, упоминаемый в этих стихах, был,,
по словам Фета, «белокурый молодой не-
мец, весьма удачно переводивший русские
стихи и прозу на немецкий язык... Появлялся
он обыкновенно к вечернему чаю».
Звали его Август Федорович. Он перевел
на немецкий язык «Ревизорам, песни Коль-
цова, «Записки охотника». Впоследствии
был лектором немецкого языка в петер-
бургском университете («Вестник Всемир-
ной Истории», 1900, 5 — 6, стр. 90). Некра-
сов упоминает о нем в письме к Тургеневу
от 16/28 августа 1856 года (А. Н. Пыпин,
«Н. А. Некрасов». П. 1905; стр. 144).
СТРАШНЫЙ ГОД. 154.
«БРАТСКАЯ ПОМОЧЬ ПОСТРАДАВШИМ СЕМЕЙ-
СТВАМ БОСНИИ И ГЕРЦОГО1ШПЫ», П. 1876,
СТР. 75.
Хотя Некрасов в подзаголовке этого сти-
хотворения и указал 1870 год, то-есть год
Франко-прусской войны, но, судя по его
рукописям, оно было написано в 1874 году.
На том же листке почтовой бумаги, где
первые наброски стихов «Смолкли честные»,
есть такие черновые отрывки из «Страш-
ного года»:
Да едва ль кому и нужен ныне
Этот стих, восторженно призывный,
В населенной мертвыми пустыне.
Словно камень, брошенный в пучине,
Сгибнет он бесследный, безотзывный.
Или есть еще сердца живые?
Но гремел, когда они родились
Ярый гром, ручьями кровь лилась (И).
Есть основание думать, что дата Франко-
прусской войны (1870 год) указана Некра-
совым лишь для обхода цензуры, а на са-
мом деле это был протест против надви-
гавшейся войны «за освобождение славян»
(1877 —1878). С замечательной смелостью
Некрасов поместил этот протест в том са-
мом сборнике, который больше всего со-
крушался о «братьях-славянах» и призывал
к вооруженной борьбе против турок. Ре-
дакторами «Помочи» были в большинстве
славянофилы: Ф. М. Достоевский, Н. Н.
Страхов, А. Н. Майков, О. Ф. Миллер,
Владимир Ламанский и др. Сборник

354
ПРИМЕЧАНИЯ
открывался патриотической молитвой Май-
кова о том, чтобы господь помог царю Але-
ксандру II завоевать турецкую столицу:
Там — царь-помазанник! Стратиг востока — там!
Туда указано, пред смертью, Византией.
Среди этих воинственных кличей стихи
Некрасова звучали диссонансом, как про-
клятие новой войне:
Страшный год! Газетное витийство
И резня, проклятая резня!
Некрасов до конца своих дней остался
противником этой «освободительной» во£шы,
несмотря на то, что многие революционные
деятели (как Клеменц, Костюрин, Сажин,
Ралли и пр.) видели в ней новый этап
к свержению русского самодержавия. Оче-
видно, и он усматривал в этой войне «уси-
ление самодержавной России» (см. примеч.
к стих. «Осень» и «Великое чувство», а
также книгу В. Богучарского «Активное
народничество семидесятых годов», М. 1912,
стр. 262 — 294).
СУД. 142.
«ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗАПИСКИ», 1868, I, СТР. 227.
В третьей книжке некрасовского «Совре-
менника» за 1866 год была напечатана
статья Ю. Жуковского «Вопрос молодого
поколения». Статья была направлена про-
тив помещиков, которым автор предсказы-
вал неминуемое обнищание. «Когда разо-
вьется новое царство кулаков-промышлен-
ников, тогда дворяне либо покумятся с ку-
лаками, либо пойдут к ним в лакейскую
службу», — такова была главная мысль
статьи. За эту статью Жуковский был при-
влечен к суду вместе с ответственным ре-
дактором «Современника», историком А. Н.
Пышшым.
Дело слушалось 25 августа 1866 года
в петербургском окружном суде, без прися-
жных заседателей,— при огромней стече-
нии народа/ Защищал подсудимых прися-
жный поверенный К. К. Арсеньев. Суд вы-
нес оправдательный приговор, но товарищ
прокурора Якоби опротестовал это решение
окружного суда,— и дело было перенесено
в петербургскую судебную палату, где слу-
шалось 4 октября 1866 года. Судебная па-
лата приговорила Пыиина и Жуковского
к денежному штрафу по сту рублей и
аресту на военной гауптвахте в течение
трех недель каждого («Сборпик сведений
по книжно-литературному делу за 1866 j-од»,
М. 1867; «Архив села Карабихи», М. 1916,
стр. 159 — 160).
Иод впечатлением этого судебного дела
Некрасов и написал свою «Современную
повесть». В посмертных изданиях подзаго-
ловок «Современная повесть» был почему-
то уничтожен. Мы восстановили его, равно
как и Фамилию графа Орлова в четвертой
главе, до сих пор заменявшуюся тремя
звездочками.
«Суд» предназначался для первой книжки
возобновленных «Отечественных Записок»,
но после напечатают был вырезан оттуда
цензурой.
В беловом автографе (П) начало «Суда»
чихалось так:
Ужь было за полночь. Во сне
Послышался внезапно мне
Звонок... Не сон ли ? Нет, опять!
«Вечерний звон» всюду именовался пол-
ночи ы м, а «полночный гость» был впо-
следствии назван «почтенным» и потом
опять переименован в полночного.
После слов «И был безмерно горек он» —
в беловом автографе читаем:
Мне снилось, будто пред судом
Я разревелся как дитя
И все запрыгало кругом,
Злорадно шикая, свиста.
Я пуще, пуще зарыдал
И укорительно сказал:
«Свисти, о публика, свисти!
Права ты! нет во мне пути!
Я с детства трус... Я рос в дому,
Напоминающем тюрьму,
В котором грозный властелия-
Свободно действовал один,
Держа под страхом всю семью
И челядь жалкую свою.
[Там свист бича, собачий вой
Пугал детей во тьме иочной.
Хромой дьячок меня учил,
Но больше слушать я любил
Рассказы нянюшки моей
Про домовых и про чертей».]
Вместо «Я пуще, пуще зарыдал» был та-
кой вариант:
Взбешенпый, перестав рыдать,
Я дерзко закричал: «молчать!
Кого я видел вкруг себя,
Скажи, о, публика! — Тебя!
Где я примеры почерпал?
Где силы духа укреплял?..»
После слов «И вышел я такой поэт»,—
в беловом автографе было:
Каким, конечно, вытти мог...
Не ты ли, публика, мой слог
Хвалила часто? Чтожь теперь
Остервенилась ты как зверь
Без размышленья, без ума...
Как будто что-нибудь сама
Дала ты прежде мне в залог,
Чтоб я иным казаться мог?...»
Толпа зашикала опять,
П я проснулся. Горе в том,
Что я не мог не сознавать,
Что не родился храбрецом.
Граф А. Ф. Орлов (впоследствии
князь; — шеФ корпуса жандармов, главный
начальник III отделепия. Та «мораль», ко-
торую читал он Некрасову, приводится
в стихотворении а Недавнее время» (на
стр. 158).
«М одный Магазин» — иллюстриро-
ванный журнал (редактор — София Мей,
жена известного поэта); программа журна-
ла: «Распространять между нашими жен-
щинами уменье хорошо одеваться, с соблю-
депием наибольшей экономии».
Любопытно отметить, что четверостишие:
Но живо вспомнил я тогда
Счасиивой юности года,
Когда придешь, бывало, в класс
И знаешь: сечь начнут сейчас! —
было за 25 лет до того изложено Некрасо-
вым в прозе (в рассказе «Помещик двадцати

СУД. ТАК ЭТО ШУТКА? МИЛАЯ МОЯ.
трех душ»): «мне пришли на мысль те
счастливые времена невозвратной юности,
когда, бывало, меня сек учитель в школе»
<«Литературная Газета», 1843, № 12, стр. 232).
СЫНЫ «НАРОДНОГО БИЧА». 432.
-«ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗАПИСКИ», 1871, 1, СТР. 239.
До сих пор это стихотворение ошибочно
относили к 1871 году. Но оно не могло быть
написано позже 1870 года, так как в 1871 го-
ду оно напечатано в 1-й книжке «Отече-
ственных Записок». Весьма возгиожно, что
оно вызвано смертью Герцена (январь
1870 года). Поэт пе любил этого стихо-
творения и не перепечатал его в собра-
нии 1873 —1874 годов. Поэтому мы, вслед
за С. И. Пономаревым, помещаем его в кон-
це книги.
ТАК, СЛУЖБА! САМ ТЫ В ТОЙ
ВОЙНЕ. 8.
«СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. НЕКРАСОВА», М. 1886,
СТР. 23.
Этот рассказ Некрасова о жестокости
русских крестьяп так не вязался со всеми
другими его произведениями, что критика
не раз выражала недоумепие, каким обра-
зом «печальник горя народного» мог напи-
сать столь «странные» стихи. Аполлон Гри-
горьев назвал это произведение Некрасова
«пятпом желчной горячки» («Время», 1862,
7, стр. 4). Е. Марков писал в «Голосе»:
«Мы не понимаем, во имя каких нравствен-
ных, этнографических или художественных
требований потребовалась поэту эта цини-
ческая иропия палача в устах нашего до-
'бродушного солдата, эта бесплодная не-
правда на народ, с целью сочинить для
него какую-то безобразную наивность хищ-
ного зверя» («Голос», 1878, № 42). Полеми-
зируя с Е. Марковым, Г. 3. Елисеев при-
водит в «Отечественных Запискпх» другие
примеры жестокости русских солдат: «Даже
в настоящую войну [на Балканах] наши
казаки, когда урывались из-под надзора
начальства, расправлялись иногда с турками
не лучше башибузуков» («Отечественные
Записки», 1878, 3, стр. 190).
Любопытно, что по поводу этого стихо-
творепия даже цензора и чиновники распе-
кали поэта за недостаток любви к народу.
Так, чиновник особых поручений при ми-
нистре народного просвещения А. С. Норове
доносил министру в 1856 году: «Содержа-
ние этого стихотворения — отвратительно...
Автор, кажется, хотел показать читателям,
что мужики совершали эти злодейства
отнюдь не по своей доброй воле, а по при-
казанию. Это видно из того, что когда му-
жики убивали женщин и детей пленных
Французов,— они сами плакали и долго не
решались на убийство невинных и без-
оружных» («Книга и Революция», 1921,
2 (14), стр. 39).
Дочь гр. П. И. Капниста, чиновника осо-
бых поручений при министре внутренних
дел Валуеве, рассказывает в своих воспо-
минаниях об отце:
«Раз, возмущенный стихами Некрасова
«Так, служба», он [Капнист] прямо и с гне-
вом сказал ему:
— Я не ожидал от вас, что вы, который
мните быть певцом народа, оклевещете
с такой злобой этот самый русский народ
Его слова убедили автора, и Некрасов
глубоко смутился... «Вы правы, Петр Ива-
нович»,— сказал он после некоторого раз-
думья.— «Я жалею, что это написал». Но
Каппист никогда не мог простить этих
стихов» («Сочинения граФа П. И. Капни-
ста», М. 1901, 1).
Конечно, чиновник ошибался, полагая,
что его мнения могут влиять на поэта, но
были другие судьи ~ народолюбивая моло-
дежь семидесятых годов, к которой Не-
красов весьма чутко прислушивался. Этой
молодежи, увлеченной «хождением в парод»,
пе могли понравиться стихи о крестьяггских
жестокостях, и Некрасов, в угоду ей, рас-
порядился перенести их из основного те-
кста в приложение, при чем сделал к шш
такое примечание:
«Не люблю этой пьесы, хотя буквально
она верна,— слышал рассказ очевидца Туч-
кова» (впоследствии московского генерал-
губернатора).
Павел Алексеевич Тучков,—генерал, отли-
чившийся храбростью во время отступле-
ния из Смоленска в 1812 году. Был москов-
ским губернатором с 1859 по" 1865 год. Не-
красов мог встречаться с ним у Герцена
или Огарева, так как Тучков был дядей
второй жены Огарева.
Подобных злодеяний было не мало во
время «отечественной» войны. Сравним, на-
пример, эпизод, рассказанный Тургеневым
в «Записках охотника», в очерке «Одно-
дворец Овсянников».
По своим интонациям стихотворение
является явным подражанием Пушкинскому
«Гусару».
Так как те причины, которые заставили
Некрасова изъять это стихотворение из
основного текста, давно уже потеряли свою
актуальность, мы снова помещаем его там,
где оно в течение 18 лет печаталось при
жизни поэта.
ТАК УМЕРЕТЬ? ТЫ МНЕ СКАЗАЛА.
439.
«БЫЛОЕ», 1925, 22, СТР. 36.
Автограф на большом листе почтовой бу-
маги, где поэт записал свои денежные вы-
дачи сотрудникам «Отечественных Запи-
сок».
ТАК ЭТО ШУТКА? МИЛАЯ МОЯ. 16.
«СОВРЕМЕННИК», I3S4, 1, СТР. 133.
Стихотворное послание к А. Я. Панаевой,
жившей тогда за границей (см. примеча-
ние к стих. «Да, наша жизнь текла мя-
тежно»).

556
ПРИМЕЧАНИЯ
ТИШИНА. 59.
«СОВРЕМЕННИК», 1П87, 9, СТР. Н5.
Стихотворение было сильно испорчено
цензурой. Строки «Я твой. Пусть ро-
пот укоризны за мною по пятам
бежал» — были поняты цензурой, как
укоризна России. Поэт принужден был за-
менить эти строки такими:
Ты не услышишь укоризны,
Родная! Где я ни блуждал...
Точно так же цензура запретила указы-
вать на тяжелые стоны крестьян. Поэтому
вместо —
Тяжеле стонов не слыхали —
в «Современнике» напечатано:
Молитвы жарче не слыхали.
Вместо —
Проклятья, стоны и молитвы —
напечатано:
Прощанья, стоны и молитвы.
Вместо —
Пи божьих, ни ревижских душ —
напечатано:
Безропотно-покорных душ.
«Тишина» печатается нами по изданию
«Стихотворений» Некрасова 1879 года, так
как там дана наиболее законченная редак-
ция, и сверена со списком А. Я. Панаевой
(где есть карандашные исправления Некра-
сова). В списке Панаевой после слов «Ме-
няли всадников лихих» написано рукою
Н екрасова:
Через окопы и траншеи
Под градом пуль скакали вы.
Но не погнули гордой шеи,
Не потеряли головы!
В печати во всех изданиях стихотворе-
ний Некрасова (до 1879 года) эти строки
были заменены четырьмя строками точек.
Незадолго перед смертью Некрасов исклю-
чил ту строку о черноморской волне, где
говорится, что она и через несколько лет
смешана с человеческой кровью:
Яще густа, еще красна.
В первоначальной редакции «Тишина»
включала в себе хвалу Александру П.
После слов: «Война молчит и жертв не про-
сит», в «Современнике» было напечатано:
Народ, стекаясь к алтарю.
Хвалу всевышнему возносит
И благодушному царю.
А после слов
Еще густа, еще красна
Бездушно в берег славы плещет —
были напечатаны такие стихи:
... но Русь цела, но Русь тверда,
Пад нею солнце мира блещет. ..
О, Русь! Ты такова всегда:
Как сильно буря ни тревожит
Вершины вековых древес,
Она ни долу не положит,
Ни даже раскачать не может
До корпя заповедный лес.
Не угадать, что знаменует
Твоя немая тишина,
Но сердце вещее ликует
И умиляется до дна...
Под небом не родным блуждая,
Но к северу стремясь душой,
Любил я, сторона родная,
Воображать теб» такой:
Тиха, как сонная, наружно,
Внутри жива и горяча,
Неутомимо, бодро, дружпо
Ты вся работаешь с плеча.
К добру разумное стремленье
Животворит твоих детей;
В права вступает просвещенье,
Уходит мрак... кругом светлей..»
И быстро царство молодое
Шагает по пути добра,
Как в дни Великого Петра...
Да сбудется!.i
Погибпи злое!
Пускай не устает сиять
Нам солнце правды повсеместно,
Пусть па работающих честно
Нисходит божья благодать!
Да будет труд их спор и строен
Да телом здрав, душой покоен,
Его до цели доведет
И пахарь, и понт, и воин,
И мореплаватель, и тот
Защитник и глава народный,
Пред коим частные труды,
Как мелководные пруды
Перед Невою многоводной...
Вскоре, разочаровавшись в реформах
Александра II, Некрасов пе только вычерк-
нул эти хвалебные строки, но в том ж^
году написал пародию на них. Так, пате-
тическому двустишию из «Тишины» —
II быстро царство молодое
Шагает по пути добра
был придан иронический оттенок, и оно
было вкраплено в шуточное стихотворение^
написанное совместно с Добролюбовым:
Всевышней волею Зевеса
Вдруг пробудившись ото ска,
Как быстро во пути прогреса
Шагает русская страна.
Патриотические строки «Тишины» на
время примирили с Некрасовым читателей
из реакционного лагеря. Под влиянием этих
патриотических строк высшая цензурная
власть выразила готовность разрешить вто-
рое издание стихотворений Некрасова, бы-
вших тогда под запретом. «Благонамерен-
ность всегда пожнет плоды свои» — шутя
писал по этому поводу Некрасов Тургеневу
(А. Н. Пыпин. «Н. кщ Некрасов». II. 1905,
стр. 192).
Но на радикальную часть русского обще-
ства «Тишина» (в первоначальной редакции)
произвела неблагоприятное впечатление. Гер-
цен писал Тургеневу 1 января 1858 года:
«Видел ли ты, что Некрасов обратился
в православие? Магдалипится молодой чело-
век» (А. И. Герцеп. «Полное собрание сочи-
нений и писем». П. 1919, IX, стр. 106).
Слово магдалипится относится к тем
стихам «Тишины», где изображается пока-
янная молитва поэта в храме.
В бумагах Некрасова после его кончины
нашли написанное его рукою «Объяснение
касательно стихов, признанных неудобными
к печатанию из стихотворения «Тишина»
(«Стихотворения Н. А. Некрасова». И. 1879,
IV, стр. LII).

ТИШИНА. ТУРГЕНЕВУ.
557
ТОТ НЕ ПОЭТ. 390.
«МЕЧТЫ И ЗВУКИ». П. 1840, СТР. 83.
Явпое подражание Ивану Панаеву, кото-
рый в JV3 25 «I \рибавлений к Русскому Инва-
лиду» па 1838 год писал:
Тот не поэт, кто мудрствует лукаво,
Кто, соблазнен земною суетой,
Гоняется за золотом и славой,
Юродствуя пред чериию слепой.
(«Лже-поэту»).
Это была модная тема: такие же стихи
написали тогда же Нестор Кукольник и
Петр Ершов. Стихи Ершова начинались таь:
Поэт ли тот, кто с первых диви сознанья
Зерно небес в душе своей открыл,
И как залог верховного призванья
Его в груди заботливо хранил?
Поэт ли тот... и т. д.
(•Библиотека для Чтения», 1838, 10, стр. 92).
ТРИ ПАРОДИИ. 416.
* ЛИТЕРАТУРНАЯ ГАЗЕТА» 1U44, Д$ 18, СТР. 270;
М 17, СТР. 304; № 38, СТР. 646.
В 1844 году Вл. Бурнашов, агроном, со-
трудпик булгарииских изданий, напечатал
«Книжку для доброго народа русского», под
заглавием «Воскресные посиделки». Фаль-
шивый, приторно-сладкий тон этой книжки,
предназначенной для крепостных крестьян,
вызвал негодование молодого Некрасова,
который тогда же напечатал о ней злую
рецензию («Литературная Газета», 1844,
Л? 8, стр. 152). Особенно отвратительны
показались Некрасову такие стишки о кар-
тоФеле:
Картофель, харч благословенный,
Во время скудости для всех бесценный.
II хлебом кто нуждается,
Картофелем нередко пропитается
и т. д.
Через две-три недели Некрасов снова вер-
яулся к этим стишкам и заставил крепост-
ного крестьянина петь такую же хвалу
крапиве, которою барин сечет мужиком.
В дальнейших своих Фельетонах Некрасов
написал еще две пародии на те же стишки
о картофеле: «Устрицы» и «Артишоки»,
при чем в «Артишоках» он издевался глав-
ным образом над неправильными ударениями
стихов Бурнашова.
ТРИ ЭЛЕГИИ. 191.
-«СКЛАДЧИНА», ЛИТЕРАТУРНЫЙ СБОРНИК, СО-
СТАВЛЕИНЫЙ ИЗ ТРУДОВ РУССКИХ ЛИТЕРАТО-
РОВ, П. 1874, СТР. 622.
Замечателен первоначальный вариант
третьей элегии, дошедший до нас в бело-
вом автографе (II). После слов «седеет го-
дова» были такие строки:
Мой путь означен — волею железной
Вооружась, трудиться день деньской,
Чтоб хоть остаток жизни бесполезной
Не опозорить праздностью тупой.
Так как эта «элегия» написана на том
же листке, где стихи «Зачем меня на ча-
сти рвете?», можно предположить с боль-
шой долей вероятия, что она относится
к 1867 году. Но объективных доказательств
этого у нас нет, и потому мы относим
«Три элегии» к 1873 году — самому поздне-
му, когда они могли быть написаны. В пе-
речне стихов 1874 года, который собственно-
ручно составил Некрасов, «Три элегии» не
упомянуты.
ТРОПКА. 5.
«СОВРЕМЕННИК», 1847, 1, СТР. 91.
В «Современнике» было посвящено IT. И.
Маслову, приятелю Белинского и Турге-
нева.
И в журнале, и в первом издании в пред-
последпей строФе печаталось вместо з а-
глуши — затуши.
В «Современнике» была пародия на
«Тройку», подписанная А. А. (1859, 10,
стр. 537). Так как С. И. Пономарев припи-
сывает эту пародию самому Некрасову, мы
печатаем ее в нашем издании (стр. 443).
ТУРГЕНЕВУ (МЫ ВЫШЛИ ВМЕСТЕ). 82.
«ЗАВЕТЫ», 1913, 12, СТР. 45.
Стихотворение найдено в бумагах сестры
Некрасова в двух автографах. В одном оно
озаглавлено Т - в у, в другом Тургеневу.
В раннем автографе дата: 14 августа 1861.
В позднейшем под заглавием сказано:
«Писано собственно в 1861 году, к кото-
рому и относится; теперь я только попра-
вил начало».
Ниже следует еще несколько слов, за-
черкнутых:
«Когда разнеслись слухи, что Тургенев
написал «Отцов и детей» и вывел там До-
бролюбова».
Эти слухи долго держались в литератур-
ных кругах, и, например, Чернышевский,
ближайший друг Добролюбова, до конца
жизни остался уверен, что образ Базарова
есть пасквильный портрет Добролюбова.
В своих воспоминаниях, написанных
в 1884 году, Чернышевский говорит:
«Открытым заявлением ненависти Турге-
нева к Добролюбову было, как известно,
роман «Отцы и дети»...
Но словам Чернышевского, писательница
Маркович так и сказала Тургепеву, что оп
выбрал дурной способ отомстить Добролю-
бову за свои досады; что он компромети-
рует себя, изобразив Добролюбова в злост-
ной карикатуре... Тургенев сознался, нако-
нец, что действительно он желал мстить
Добролюбову, когда писал свой ромап...
(«Современный Мир», 1911, 11, стр. 177).
Впрочем Чернышевский тут же приба-
вляет, что весьма возможно, что подлинни-
ком Базарову послужил иной человек.
Как бы то ни было, в некрасовском
«Современнике» роман Тургенева оцени-
вался как измена молодому поколению.
После слов «ждешь рассвета» был куплет,
зачеркнутый Некрасовым:
Ты как поденщик выходил
До солнца на работу,
В глаза ты правду говорил
Могучему деспоту,

558
ПРИМЕЧАНИЯ
а после слов: «поход ты замышляешь » были
такие стихи:
В среде всеобщей пустоты,
Всеобщего растленья,
Какого смысла ищешь ты,
Какого примиренья ?
Стихотворение было восстановлено Некра-
совым по памяти 11 января 1877 года. В «За-
ветах» В. Евгеньев доказывает, что на са-
мом деле это стихотворение адресовано не
Тургеневу, а Герцену. С его аргументацией
почти соглашается М. Лемке в примечаниях
к одному письму Герцена (А. И. Герцен.
«Полное собрание сочинений и писем». И.
1919, XI, стр. 215).
Мы тоже склонны думать, что имя Тур-
генева является в данном случае только
ширмой, так как стихотворение это вполне
выражает то мнение о Герцене, которое
установилось тогда в редакции «Совре-
менника» после известных выпадов Гер-
цена против Добролюбова и Чернышевского.
Добролюбов незадолго до того писал о Гер-
цене: «Хороши наши передовые люди!
Успели уже пришибить в себе чутье, ко-
торым прежде чуяли призыв к революции,
где бы он не слышался... Теперь уже у
них на уме мирный прогресс при
инициативе сверху, под покро-
вом законности!» (там же,X, стр. 17).
Вариант, опубликованный в «Заветах»,
в значительной степени разнится от нашего
текста. В нем нет заглавий и вместо две-
надцати куплетов—девять. Начинается этот
вариант так:
Ты, "как поденщик, выходил
До света на работу ...
Потом следует третий куплет, потом ше-
стой и все остальные. Мелких отличий
мпого. Главнейшее — в предпоследнем ку-
плете, который в «Заветах» читается так:
Кто носит истину в груди,
Кто честно любит брата,
Тому с тернистого пути
Покуда нет возврата
ТУРГЕНЕВУ (ПРОЩАЙ! ЗАВИДУЮ
ТЕБЕ). 45.
«СОВРЕМЕННИК», 1886, 10, СТР. 281,
После трехлетнего пребывания в России,
Тургеневу наконец удалось получить раз-
решение па выезд за границу. 24 мая
1856 года Некрасов писал ему: «Вчера ви-
дел [полковника] Краснокутского, который
сказал мне, что ты можешь явиться или
прислать кого-нибудь за получением загра-
ничного паспорта» (А. Н. Пышш. «Н. А.
Некрасов». П. 1905, стр. 137).
Нам кажется, что именно к зтому вре-
мени и относится это стихотворное посла-
ние, так как здесь говорится о поездке
Тургенева:
Прощай! завидую тебе,
Твоей поездке...
До сих пор его почему-то относили
к 1855 году, хотя в том году Тургенев ни-
куда не
«Ж е некая любящая душа» —
французская певица Полина Виардо, к ко-
торой Тургенев собирался уехать.
ТУРГЕНЕВУ (Я ПОСЯГНУ UA НЕПРИ-
ЛИЧНОСТЬ). 425.
«КРАСНАЯ ГАЗЕТА», ВЕЧЕРНИЙ ВЫПУСК,
29 МАРТА 192<э ГОДА.
Стихотворение хранится в архиве А. В.
Дружинина и любезно сообщено нам era
племянником В. Г. Дружининым. Оно на-
писано рукою Некрасова на листке, вы-
рванном из записной книжки. В том же
архиве есть копия этого стихотворения,
озаглавленная «Экспромт на обеде Турге-
неву в 1853 или 1854 году».
Обед состоялся 13 декабря 1853 года в ре-
дакции «Современника» (II. М. Гутьяр.
«Хронологическая канва для биографии
И. С. Тургенева». П. 1910, стр. 23).
Об одном из подобных обедов рассказывает
в «Моих воспоминаниях» А. А. Фет: обед
был дан по подписке «в честь Тургенева*
нередко угощавшего пас прекрасными обе-
дами. За обедом, в зале какой-то гостиницы,
шампанского, а главное, дружеского едино-
мыслия было много, а потому всем было
весело. Собеседники не скупились на крат-
кие приветствия, выставлявшие талант и
литературные заслуги Тургенева» (стр. 134).
Та боязнь холеры, о которой говорит Не-
красов, была характерна для автора «За-
писок охотника». В одном, из тогдашних
писем Тургенев писал: «Холера, голубчик»
мои, холера свирепствует вокруг нас, по-
хищая ежедневно жертвы; она же, злодейка,
помешала мне поехать на охоту — на те-
теревей... и я сижу дома, один, хапдрю,
прислушиваюсь к бурчанию моей утробы
и лишь изредка могу заставить себя ра-
ботать» («Первое собрание писем И. С.
Тургенева». П. 1885, стр. 1-2).
Далее в экспромте дружески высмеива-
ются те большие похвалы, которые
Тургепев слишком щедро расточал «всему^
что ты ни напиши». Это тоже харак-
терно для Тургенева. Но воспоминанию
А. Н. Пыпина, он около половины пяти-
десятых годов «отрекомендовал Краевскому
одну повесть, о которой наговорил и своим
друзьям в «Современнике»; когда иовесть
появилась в печати, Боткин прочитал ее и
обрушился на Тургенева, как он мог видеть
в повести какие-то достоинства, которых
в ней вовсе не было» (А. И. Пымин. «И. А.
Некрасов». П. 1905, стр. 13). И. Ковалев-
ский вспоминает, что Тургенев постоянно
открывал каких-то «исполинов искусства» и
по поводу каждого «исполина» кричал:
«— Пропали мы все, пропали! всех нас
лоском положит!» («Стихи и воспоминания».
II. 191-2, стр. 280).
Авдотья Панаева рассказывает, что Тур-
генев отрекомендовал Некрасову для на-
печатания в «Современнике» (начала пя-
тидесятых годов) какую-то скверную велико-
светскую повесть, а когда она была напе-
чатана, воскликнул: «Что за помрачение
нашло на меня! Как я так опростоволосился?
Хорошенько надо было бы высечь автора,

ТУРГЕНЕВУ. УНЫНИЕ.
55&
чтобы он пе смел никогда браться за перо.
Да уж и меня кстати» (Авдотья Панаева.
«Воспоминания», Л. 1927, стр. 233).
В автографе 11-й стих первоначально чи-
тался так:
Он боязливой старой бабой.
ТУРЧАНКА. 579.
«МЕЧТЫ П ЗВУКИ», П. 1840, СТР. 31.
Имя Гюльпара взято Некрасовым из
поэмы Байрона «Корсар», с которой он по-
знакомился еще в гимназии (в переделке
В. Н. Олина). Байрон поясняет, что слово
Гюльнара по-турецки — «цветок гранатового
дерева».
ТЫ НЕ ЗАБЫТА... 327.
«ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗАШ1СКИ», 1878, СТР. 601).
Это стихотворение было строго осуждено
цензурой. Цензор Лебедев доносил в коми-
тет, что Некрасов этими стихами «желает
освятить идею самоубийства, так как не
только прощает девушке, покусившейся на
свою жизпь, ее ьоступок, но видит в нем
поучение другим и могилу ее называет ве-
ликой, тогда как в живых людях не нахо-
дит величия» («Кинга и Революция», 1921,
I (14), стр. 47).
ТЯН^ЕЛЫЙ ГОД — СЛОМИЛ МЕНЯ
НЕДУГ. 49.
«СТИХОТВОРЕНИЯ Н. НЕКРАСОВА», П. 1861, 1,
СТР. 172.
При жизни Некрасова носило подзаголовок:
«Из Ларры». Относится к А. Я. Панаевой.
ТЯЖЕЛЫЙ КРЕСТ ДОСТАЛСЯ ЕЙ НА
ДОЛЮ. 45.
«СТИХОТВОРЕНИЯ II. НЕКРАСОВА». М. 1836,
СТР. 131.
Редактор посмертного издания «Стихо-
творений» Некрасова высказал предполо-
жение, что здесь изображается мать поэта.
Чернышевски"» в своих «Заметках о Некра-
сове» опроверг этот домысел: «Дело идет
о совершенно иной женщине, о той, любовь
к которой была темой стольких лирических
пьес Некрасова» [т.-е. об А. Я. Панаевой]
(Н. Г. Чернышевский. Полное собрание
сочинепий», II. 1906, X, стр. 236).
УБОГАЯ II НАРЯДНАЯ. 60.
«.СОВРЕМЕННИК», I860, 1, СТР.332.
Вариантов немно ч>:
Что, развратниц я, нагло глядишь,
Чем кичишься ? .. Г н у с п а твоя повесть ...
И явилась в полнощное царство.
В издании 1861 года полнощное цар-
ство заменилось п а и в н ы м, но два осталь-
ные варианта сохранялись и в издании
1864 года.
Заключительные строки «Убогой и на-
рядной» —
Дураков не убавим в России —
являются повторением знаменитого места,
из послания Фонвизина «К уму моему»:
Ты хочешь дураков в России поубавить.
УГОМОНИСЬ, МОЯ МУЗА ЗАДОРНАЯ.
457.
«ПЕТЕРБУРГСКИЙ ЛИСТОК», 1907, JVI 355.
Это стихотворение было прочтено сту-
дентом Нилом Нильским в день открытия
памятника поэту на кладбище Новодевичьего
монастыря. Нильский получил его по ду-
ховному завещанию от актера П. А. Ни-
китина, которому подарил его сам поэт.
Б нашем тексте мы исправили опечатки
«Петербургского Листка» по копии сестры
Некрасова, А. А. Буткевич.
УНЫНИЕ. 195.
«ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗАПИСКИ», 1875, 1, СТР. 5*
• РУССКОЕ СЛОВО», 1913, 11 ДЕКАБРЯ.
Печатая эту элегию в журнале, Некра-
сов вычеркнул конец пятой строфы, а также
шестую и седьмую, при чем пятая строФа
была обозначена тремя цифрами V—VI—VII
и кончалась так:
Жестокий бог! Он дал двойное зренье
Моим очам; пытливое волненье
Родил в уме, истерзанном тоской,
И, проследив со мной неутомимо
Всю жизнь мою, вопрос неотразимо
Насмешливо поставил предо мной:
Зачем ты жил ?..
Сестра поэта в письме к С. И. Понома-
реву от 5 июня 1878 года писала: «Отно-
сительно сокращения «Уныния» едва ли
брат не имел в виду — опять-таки цензуры.
Вы не поверите, как страшно цензура те-
снила его в последний год его жизни» (А).
Можно не сомневаться, что это была
именно так, потому что в исключенных
строфах говорилось о тех требованиях, ко-
торые предъявляла к поэту революционная
молодежь шестидесятых и семидесятых го-
дов.
Лишь в 1913 году нами был найден бе-
ловой автограф «Уныния», по которому мы
и восстановили недостающие строФЫ в из-
дании 1920 года. Но при этом мы допустили
большую погрешность, напечатав последние
строфы «Уныния» в неверном порядке,
искажающем весь смысл элегии. Дело в том,
что, перепечатывая «Уныние» в «Послед-
них песнях», Некрасов (во время болезни,
по случайным причинам) выбросил X, XI,
XII, XIII и XIV строфы, оставив одну XV:
День свечерел. Томим тоскою вялой,
То по лесам, то по лугу брожу...
и т. д.
Над этой XV строФОЙ он поставил две
диФры X — XV. Это внушило нам оши-
бочную мысль, будто «День свечерел» есть
X строфа, и мы печатали все остальные
строфы после нее. Между тем, «День
свечерел» есть последняя строФа «Уныния»,
которая по смыслу всей элегии должна быть
помещена в самом конце. Исправляя эту
вопиющую ошибку, мы, таким образом, впер-
вые даем подлинный текст «Уныния».

360
ПРИМЕЧАНИЯ
Правда, некоторые строФЫ в «Последних
песнях» и посмертном издании были исклю-
чены отнюдь не по цензурным причинам,
но здесь не было также и воли поэта, о
чем свидетельствует такая «заметка», со-
хранившаяся в бумагах его сестры:
«Почему многие стихи брата не вошли
при жизни в «Последние песни» и почему
некоторые из вышедших были сокращены,—
между прочим «Уныние», из которого вы-
пущено несколько прелестных, живопис-
ных, но мрачных картинок? В следующем
издании их следует восстановить в тексте;
теперь они в примечаниях,— это моя вина».
И действительно в издании 1881 года се-
стра поэта восстановила исключенные пред-
последние строФЫ.
Из чернового автографа (Н) видно, с ка-
ким трудом дались Некрасову первые
строки. Вначале было написано:
Приехал я в деревню. Каждый год
Я шумную столицу покидаю
И каждый год в деревне оживаю,
Охота, труд, жизнь правильно идет.
Устал писать, — иду я на охоту,
Устал бродить, — вновь сяду за работу.
Й так жилось недурно много лет,
Но в этот год таких порядков нет...
Это зачеркнуто и сверху написано:
Покинул я противную столицу
И вновь поля родные увидал,
Я посещал Цдриж, Неаполь, Пиццу,
Но я нигде так сладко не дышал,
Как в Грешневе...
Это тоже не удовлетворило поэта, и он
<ма другом листе попробовал другое на-
чало :
Приехал я в деревню. Каждый год
Гнездо отцов я посещаю; летом
Я там живу, там становлюсь поэтом,
Благодаря отсутствию забот.
Это зачеркнуто, и сверху написано:
Сгорело ты, гнездо моих отцов, —
и т. д.
Конепг восьмой строФЫ в черновом авто-
граФе:
Враги мои! для вас я прибавляю,
Что я себя героем не считаю,
Как ваша злость наверно заключит:
К тому нейдет название героя,
Кто лаврами победы не увит
Иль на щите не вынесен из боя...
Я рядовой (теперь ужь инвалид).
После девятой строФЫ (о медлительных
волнах Волги) были такие стихи:
Они, они поэту рассказали
Народные несчастья и печали,
Я заразился грустиюот них
С младенчества, но мил мне ропот их.
На отдельном почтовом полулистке чер-
новой автограф шестой строФы:
Пристыженный, печалью удрученный
В жестокости судьбы неблагосклонной
Стараюсь оправданье им найти...
Но слезы лить над прожитыми дйями,
Что осенью следить за облаками
В томительном и медленном пути —
II скучно и бесплодно... Принимаюсь
За книгу, за газету...
Судя по стихам, поэт находился в то
«ремя на Волге в своем ярославском име-
нии Грешневе, но, на самом деле, он писал
.ати стихи в Чудовской Луке, Новгородской
губернии, о чем свидетельствует дата авт<ъ
граФа.
Чорная лягавая К а д о, упоминаемая
в этих стихах, была любимой собакой Не-
красова. По словам П. М. Ковалевского, он
любил ее «как человека» (П. М. Ковалевский.
«Стихи и воспоминания». П. 1912, стр. 292).
Чорный конь Черкес, приведенный
с Кавказа, был действительно приучен
к охоте еще отцом поэта: летом 1859 года
старик Некрасов был на Кавказе и выслал
в Ярославль семь черкесских лошадей
(«Архив села Карабихи». М. 1916, стр. 52).
УСТАЛ Я, УСТАЛ Я. 522.
«СТИХОТВОРЕНИЯ II. Л. НЕКРАСОВА», П. 1879,
IV, СТР. CXXXVI.
В посмертном издании первая строка на-
печатана так: «Устал я, устал». Эта вер-
сия была бы для нас обязательна, если бы
редактор посмертного издания не указал,
в одном частном письме, что тут опечатка
(«М. М. Стасюлевич и его современники».
П. 1913, V, стр. 83).
У ТРОФИМА. iO8.
«ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗАПИСКИ», И, СТР. 181.
В беловом автографе (И) после слов «То
ли будет впереди» были такие стихи:
Время рабства бокового
С корнем вытравить ростки,
Духа доброго живого
Приобщились мужики.
Есть у вас в округе школа?
Есть? —Учите-ка детей!
Все, что бедно, робко, голо,
Скоро взглянет веселей.
Перестанет есть солому
и т. д.
ФЕДОТЫЧ. 412.
• ПАНТЕОН», 1840, 9, СТР. 73.
В рассказе Некрасова «Без-вести про-
павший пиита» эту трагедию читает вслух
молодой поэт Иван Грибовников, приеха-
вший в столицу из далекой провинции.
Полное заглавие трагедии: «Федотыч,
трагедия в 5 действиях, в 16 картинах,
заимствованная из прозаической пиимы Ва-
силия Кирилловича Тредиаковского «Езда
в Остров Любви», и паписанная
размером Виргил новой Энеиды,
в стихах, с присовокуплением некоторых
новооткрытых идей самого автора Ивана
Ивановича Грибовников а, с при-
надлежащим к ней прологом и интерме-
диею. В числе 8783 стихов сочинил Иван
Иванович Грибовников. Действие
частию в деревне Прохоровке, Симбирской
Губернии, Самарского Уезда, частию в
волчьей яме и земском суде».
В рассказе Грибовников читает только
отрывки трагедии. Мы связали их несколь-
кими строками прозы, без которых они
непонятны. Эти строки поставлены в ква-
дратные скобки.
«Езда в Остров Любви», которой подра-
жает Грибовников, «переведена с Фран-
цузского на Руской чрез студента Насилья

УСТАЛ Я, УСТАЛ Я. — ФИЛАНТРОП.
Тредиаковского» в 1730 году. Приводим из
нее несколько типических строк:
Нас близко теперь держит при себе Африка
около мест прекрасных моря Атлантика
А сей остров есть ЛЮБВИ, и так он зовется,
куды всякой человек в свое время шлется.
Старьте и молодые, князья и поданны
дабы видеть сей остров, волили быть странны.
ФИЛАНТРОП. 27.
«СОВРЕМЕННИК», 1886, 1, СТР. 237.
В 1846 году, по мысли писателя гра<х>а
В. А. Соллогуба, в петербургских велико-
светских кругах возникло «общество посе-
щения бедных». Попечителем общества был
герцог Лейхтенбергский, председателем
князь В. Ф. Одоевский, среди членов было
немало великих князей, в том числе наслед-
ник, будущий Александр II.
Некрасову такое общество не внушало
симпатий, тем более, что туда проникло мно-
жество карьеристов, стремившихся путем
благотворительности сблизиться с князьями
и графами.
«Филантроп» есть явная наЪмешка и над
этим обществом, и над его председателем.
В Пушкинском Доме сохранился автограф
«Филантропа», на котором написано рукою
Некрасова:
«Члену Общества Посещения Бедных,
Его В-дию Мих. Ник. Лопгинову отставного
Коллежского Секретаря Пучина всенижай-
шее донесение о причинах, доведших озна-
ченного Пучина до крайней степени ни-
щеты, бродяжничества и пьянства».
Барская благотворительность только спо-
собствует бедности,—такова мораль «Филан-
тропа». Нет сомнения, что в лице «Филан-
тропа» Некрасов изобразил князя Одоев-
ского: тот тоже был «сиятельным лицом;),
тоже писал «для мужиков» популярные
брошюры по Физике и тоже пользовался
репутацией «ангельски незлобивой души».
Слово ангел было обычно в разговорах
о князе Одоевском. Один из его бывших
сослуживцев, так и пишет в «Русской
Старине»:
«Я не могу без восторга говорить об этой
ангельской личности» (1895, 1, 98).
Позже, в 1860 году, Одоевский, узнав, что
на вечере в пользу Литературного Фонда
Некрасов собирается прочитать «Филан-
тропа», обратился к поэту с просьбой не
читать этих стихов перед публикой, дабы
не давать повода для пересудов и сплетен.
Разбирая но пупктам отдельно аФилан-
тропа», Одоевский писал:
«Есть ли [у меня] гайдуки?—нет, а есть
инвалид-сторож, который топит печи.
х(Есть ли передняя?—нет, а есть лишь
каморка возле кабинета, куда всякий ходит
и ходит без спроса.
«Топал ли ногами?—иногда бы и хотелось,
да ноги издавна еле держатся.
«Кричал ли? — иногда бы и хотелось, да
горло слабо и постоянно болит» («Архив села
Карабихи». М. 1916, стр. 132 — 135).
Некрасов согласился прочитать другие
стихи («Русский Вестник», 1901, 7, 121).
Стихотворения Н. А. Некрасова.
Князя Одоевского он уверил в письме,
что праобразом для «Филантропа» послу-
жил отнюдь не он, не Одоевский, а извест-
ный писатель Даль, который однажды, лет
десять назад, когда Некрасов пришел к нему
по делу, принял усталого поэта за пьяного.
«Но, по-моему, я и Даля тоже в нем не
изображал, я вывел черту современного
общества,— и совесть моя была и остается
спокойна» («Русская Старина», 1904, 8).
В «Современнике» и в первом издании был
куплет, несомненно изображающий Даля:
В русском духе, молодецкая
Как по маслу речь текла,
Хоть Фамилия немецкая
У особы той была.
Однако, в первоначальном автографе (1853
года) этого куплета нет. Зато есть другой,
ближе подходящий к Одоевскому:
Славен ве короной графскою,
Не приездом ко двору,
Не звездою Станиславского,
А любовию к Добру.
Весьма возможно, что, создавая «Филан-
тропа», Некрасов воспользовался двумя про-
тотипами,—и кн. Одоевским, и В. И. Далем.
Хотя впоследствии он и отступил от портрет-
ности, но во всех дальнейших изданиях
сохранял куплет о «Станиславской звезде».
В первом издании этот куплет исключен
под давлением цензуры, но в изданиях
1864 и 1873 годов он снова восстановлен
поэтом.
Цензура вообще сильно исковеркала
«Филантропа»—и в «Современнике»,и в пер-
вом издании «Стихотворений Н. Некра-
сова». Поэту пришлось выбросить слово
агенерал», заменить «сиятельное лицо»—
аособой из особ» и т. д. Вместо стихов:
Все такие обстоятельства
И в мундиришке изъян
Привели его сиятельство
К заключенью, что я пьян —
поэту пришлось написать:
Видя плач сей уморительный
И в мундпришке изъян,
Человек благотворительный
Заподозрил... что я пьян 1..
В угоду цензуре поэт должен был ука-
зать, что страдания бескорыстного чиновни-
ка относятся ко временам стародавним, что
теперь (в 1856 году) он был бы даже награ-
жден за свое «отвращение ко взяткам»:
Говорят, 8а эти качества
Я бы в честь теперь попал;
Но была пора подьячества,
Как я службу начинал.
В «Современнике» поэту пришлось пере-
делать свою сатиру на общество по-
сещения бедных в похвальную оду
этому самому обществу. Там напечатано
такое вступление к «Филантропу», где вос-
хваляется благотворительность знатных
господ:
Бедных петербургских жителей,
Стариков, сирот и вдов
Общество благотворителей
Приняло под свой покров.
36

562
ПРИМЕЧАНИЯ
С той поры я благоденствую,
Без печалей и тревог,
И от скуки совершенствую,
Сочивяючи, мой слог.
Слава богу! между знатными
Ныньче в моде, так сказать,
Не советами печатными,
Самым делом помогать:
Вот обычай утешительный!
А то в прежние года
Был со мною удивительный,
Странный случай, господа!
Вообще нельзя сомневаться, что почти
все изменения, которые внесены Некрасо-
вым в текст «Филантропа» в «Современ-
нике» и в первом издании, вызваны цен-
зурными требованиями.
Еще один вариант указывает П. А. Ефре-
мов—после слов «Глядь, под суд и упекли» —
День децьской таскался в люди я,
Ночью все жалел, тужил,
Не добился правосудия,
Только сапоги добил.
(«Доклады и отчеты русского библиографического обще-
ства». П. 1908, I, 8).
В «Современнике» под стихотворением
указана дата — 1852 год.
17 ноября 1853 года Некрасов писал Тур-
геневу:
«Посылаю тебе «Филантропа»... Этой ве-
щи я не почитаю хорошею, но дельною...»
(А. Н. Пыпин. «Н. А. Некрасов». П. 1905,
стр. 119).
По словам Е. Колбасина, в кружке Тур-
генева — в пятидесятых годах — «Филан-
троп» считался «безобразным».
«— Это чудовищно!—восклицал Боткин:—
возможно ли употреблять подобные выра-
жения:
Сожалели по Житомиру.
Ты-де нищим кончишь век
И семейство пустишь по миру,
Беспокойный человек.
<г— Какова риома! «По Житомиру» и
«по миру»!
«— У него есть еще худшие уродства,—
добавлял Дружинин...» («Современник», 1911,
8, стр. 239).
Рукопись «Филантропа» (П) описана
Н. Яковлевым в сборнике «Некрасов по
неизданным материалам Пушкинского Дома»
(П. 1922, стр. 105—117).
ХОТИТЕ ЗНАТЬ, ЧТО Я ЧИТАЛ?
ЕСТЬ ОДА. 435.
(ПЕЧАТАЕТСЯ ВПЕРВЫЕ).
Найдено нами среди бумаг Некрасова,
относящихся к 1874 году. Написано на том
же листе, где черновые наброски «Элегии».
Возможно, что Некрасов намеревался начать
«Элегию» именно этими строками. В них
мы находим еще одно подтверждение того,
какую огромную роль сыграла в биографии
Некрасова ода Пушкина «Вольность», слу-
чайно прочитанная им в детстве. Через
сорок лет он вспоминает эту оду и пытается
воспеть ее в стихах (см. ниже примечание
к стихотворению «Человек»),
ХОТЬ ТРУДИСЬ В ЯРМЕ ЖЕЛЕЗНОМ.
456.
(ПЕЧАТАЕТСЯ ВПЕРВЫЕ).
Найдено нами среди бумаг Некрасова,
относящихся к 1875 году. Карандашный
автограф — на большом листе бумаги, где
были и другие стихи, совершенно стертые
от времени.
ЧАС МОЛИТВЫ. 590.
«МЕЧТЫ И ЗВУКИ», П. 1840, СТР. 89.
Близкое подражание «Песне» Боратын-
ского:
Когда взойдет денница золотая,
Горит эфир,
И ото сна встает, благоухая,
Цветущий мир.
ЧЕЛОВЕК. 583.
«СЫН ОТЕЧЕСТВА», 1838, 11, СТР. 18.
Первые две строки—парафраз «Вольно-
сти» Пушкина:
Когда на мрачную Неву
Звезда полуночи сверкает...
Некрасов не раз указывал в своих авто-
биографических записях, что «Вольность»
Пушкина произвела на него в детстве боль-
шое впечатление, и всякий раз, цитируя ее,
приводил именно эту (девятую) строФу:
Когда на мрачную Неву...
ЧЕЛОВЕК ЛИШЬ В ОДИНОЧКУ. 458.
«РУССКОЕ СЛОВО», 1013, Л1 28S.
Стихотворение печатается по беловому
автографу, найденному нами в бумагах
сестры поэта (архив А. Ф. Кони). Она
написано Некрасовым на смертном одре и»
очевидно, предназначалось для книги «По-
следние песни».
ЧЕЛОВЕК СОРОКОВЫХ ГОДОВ. 159.
«НОВОЕ ВРЕМЯ», 1876, Л 96.
Было включено в отдел «Из записной
книжки» и датировалось 1876 годом. Но,
изучая черновую рукопись «Медвежьей охо-
ты», мы нашли там 4.2 строк, почти бук-
вально совпадающих с началом этого сти-
хотворения, что дает нам право отнести его
к 1807 году. Двенадцатая строка по цен-
зурным условиям во всех прежних изданиях
читалась:
Незабываемых годов,
потому что в нелегальной прессе Нико-
лаю I было присвоено ироническое про-
звище «Незабвенный».
ЧЕРНИЛЬНИЦА. 572.
•СОВРЕМЕННИК», 1865, 11 — 12, СТР. 18».
В конце 1865 года в дворянской газете
«Весть» была напечатана такая заметка:
«Подарок М. Н. Каткову. На пред-
шествовавшем: съезде московского дворян-
ства многие дворяне собрали между собой
значительную сумму денег и заказали

ХОТИТЕ ЗНАТЬ, ЧТО Я ЧИТАЛ? ЕСТЬ ОДА. ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ ИЮНЯ 1854 ГОДА. 563
Фабриканту Сазикову, по модели ваятеля Ра-
мазанова, серебряную чернильницу для под-
песения редактору «Московских Ведомостей»
М. Н. Каткову в изъявление удовольствия
за патриотическое направление его литера-
турных трудов» («Весть», 1865, № 32).
К чернильнице было приложено золотое
перо со старинною надписью: «мокающему
в разум перо».
Этот подарок московских дворян был
высмеян в «Современнике», в четвертом
«Письме в глушь», написанном П. М. Ко-
валевским. В письме и помещены стихи
Некрасова.
Принадлежность этих стихов Некрасову
устанавливает сам П. М. Ковалевский в своих
воспоминаниях о поэте (П. М. Ковалевский.
«Стихи и воспоминания». П. 1912, стр. 294).
ЧЕРНЫЙ ДЕНЬ! КАК НИЩИЙ ПРОСИТ
ХЛЕБА. 526.
«ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗАПИСКИ», 1878, I, СТР. 309.
В этом стихотворении отразились цен-
зурные мытарства Некрасова. Он надеялся,
что его книга «Последние песни» будет
рассмотрена цензурой до пасхи и немедлен-
но выйдет в свет. Но цензура, по случаю
праздников, отложила рассмотрение книги.
«Брат был очень расстроен, — вспоминает
сестра поэта. — Выход книги отсрочивался
на три недели.—«Для меня,— говорил он,—
это целая вечность, когда каждый день мо-
жет быть последним».
Чтобы ускорить выход книги, Некра-
сов решил обратиться к начальнику цензу-
ры в письмом, где просил, певзирая на
праздники, частным образом просмотреть
и разрешить его «Песни».
Но когда письмо было написано, он, — по
словам сестры, — передумал посылать это
письмо. «Не хочу я у них ничего просить!—
сказал он. — Пусть будет, как будет!»
«На столе лежали только что записанные
мною стихи «Черный день». Брат взглянул
на них: «Поправь, пожалуйста, там, напи-
ши: друзей, врагов и цензоров».
Эта запись дала нам возможность уста-
новить точную дату «Черного дпя».
ЧЕРНЫШЕВСКИЙ. 199.
• ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗАПИСКИ», 1877, 1, СТР. 280.
В журнале называлось «Пророк» и было
напечатано без последней строФы за под-
писью Н. Н.
В женевской «Правде», издававшейся про-
вокатором Климовым, агентом шуваловской
«священной дружины», напечатаны «Воспо-
минания о Некрасове» П. Безобразова (Гри-
горьева). П. Безобразов виделся с Некра-
совым в мае 1875 года, незадолго до пред-
смертной болезни поэта. Некрасов между
прочим сказал ему:
«Вот вы говорите в ваших статьях о моих
характеристиках Белинского, Добролюбова,
Писарева. У меня есть еще портрет Чер-
нышевского... Хотите, я вам прочту его?
Я просил. Он как-то по-детски встал, по-
качался на одном месте и прочел мне стихи:
Не говори: забыл он осторожность...
и т. д.
Некрасов читал на распев, заунывно и
певуче. Я попросил у него позволения за-
писать стихи» («Правда)), 1883, Л? 16).
Суц:езтвует много автографов этого сти-
хотворения. На одном из автографов —
очевидно, первом,—дата, приводимая нами:
8 августа 1874 года. Таким образом, едва ли
верно предположение Е. Ляцкого о том, что
стихотворение написано в i.862 году, когда
Чернышевский находился в Петропавлов-
ской крепости («Чернышевский в Сибири».
П. 1912, I, стр. VJI).
До сих пор во всех автографах последняя
строка читалась так:
Рабам земли напомнить о Христе.
Но мы предпочитаем вариант, напечатан-
ный в «Правде», как наиболее свободный
от цензуры.
У Этого стихотворения странная судьба.
Полный tjkct его известен с 1879 года: все
четыре «го куплета напечатаны в посмерт-
ном издании «Стихотворений Некрасова»
(см. т. III, стр. 368, и т. IV, стр. CI), но
почему-то историки литературы до сих пор
полагают, что последний куплет неизвестен,
и то-и-дело печатают его, как некую вели-
кую находку (см., например, заметку
М. Лемке в «Былом», 1906,3, стр. 96, и статью
Ч. Ветринского в приложении к ЛЗ 354
газеты «День» 1913 гсда).
ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ ИЮНЯ 1884 ГОДА.
426.
«СОВРЕМЕННИК», 1834, 7, СТР. В.
Здесь изображается один из эпизодов вой-
ны 1854 года, описанный в русской офи-
циальной газете таким образом:
«14 июня красногорский телеграф по-
казал, что неприятельский флот идет к Крон-
штадту в числе тридцати одного судна...
В девять часов утра увидели огромное дым-
ное облако,—это был Непир со своими спо-
движниками, идущий покорить Кронштадт.
В исходе десятого часа неприятель стал на
якорь между Толбухиным Маяком и Крас-
ною Горкой... 20 июня в девять часов
Англо-Французский флот снялся с якоря и
под парусами и парами пошел в море;
в двенадцатом часу он скрылся из виду...»
(«Северная Пчела», 1854, JV3 155, стр. 726).
Это официозноо сообщение неверно истол-
ковывало цели врага, который отнюдь не
намеревался «покорить Кронштадт», а ре-
шил сосредоточить все силы на Черном
море.
В день появления неприятельской эскадры
у Кронштадта Некрасов находился на даче
между Ораниенбаумом и ПетергоФом, видел
боевые суда и слышал канонаду (Авдотья
Панаева. «Воспоминания». Л. 1927, стр. 307).
В «Современнике» это стихотворение по-
явилось на первой странице, без заглавия.

564.
ПРИМЕЧАНИЯ
без подписи и с эпиграфом: «Вы грозны на
словах, попробуйте на деле! (А. Пушкин)».
Было перепечатано в первом издании
стихотворений Некрасова без эпиграфа, но
с заглавием (М. 1856, стр. 147). С тех пор не
входило ни в одно собрание, издававшееся
при жизни Некрасова. Во всех четырна-
дцати изданиях печаталось с ошибкой:
«14 июля».
ЧИНОВНИК. 540.
«ФИЗИОЛОГИЯ ПЕТЕРБУРГА». П. 1846, 2, СТР. 81.
Белинский в «Отечественных Записках»
писал: «Чиновник» — пиеса в стихах г. Не-
красова— есть одно из тех в высшей сте-
пени удачных произведений, в которых
мысль, поражающая своей верностью и
дельностью, является в совершенно соот-
ветствующей ей Форме, так что никакой,
самый предприимчивый критик не зацепит
ни за одну черту, которую мог бы он по-
хулить. Пиеса эта написана в юмористи-
ческом духе и верно воспроизводит одно из
самых типических лиц Петербурга—чинов-
ника... Найдутся люди, которые, пожалуй,
скажут: «Что за предмет! и как можно вос-
хищаться пиесой, которая изображает такой
предмет? Таких людей мы отсылаем к со-
чинениям Марлинского, которые изобра-
жают все предметы высокие и колоссаль-
ные... Эта пиеса—одно из лучших произве-
дений русской литературы 1845 года» («Оте-
чественные Записки», 1845, 5, стр. 16).
В альманахе стихотворение было иллю-
стрировано гравюрами Е. Бернардского. При-
мечание о портном КинчерФе было иное:
«Портной на Мещанской,. которому пре-
имущественно заказывают петербургские
чиновники и актеры».
ЧИТАТЕЛЬ МОЙ! Я БЫЛ КОГДА-ТО
САМ. 417.
«ЛИТЕРАТУРНАЯ ГАЗЕТА». 184», Л1 1, СТР. 30.
Включено в прозаический Фельетон Не-
красова «Дагерротип».
ЧТО В ПРОВИНЦИИ? ПУСТЕЕТ! 454.
(ПЕЧАТАЕТСЯ ВПЕРВЫЕ).
Найдено нами среди бумаг Некрасова,
относящихся к 1875 году. Впоследствии позт
изменил этот куплет и перенес его в са-
тиру «Современники»:
Да I провинция пустеет!
(См. примечание к стих. «Дворянские
скорби и радости»).
ЧТО НИ ГОД —УМЕНЬШАЮТСЯ
СИЛЫ. 78.
«СТИХОТВОРЕНИЯ Н. НЕКРАСОВА». П. 1864, Ш.
СТР. 128.
Вторая строка в этом издании читалась:
Что ни год —каменею душой...
Четвертая строка:
Не дождавшись поры золотой...
Вслед за этим был куплет, потом зачерк-
нутый :
Той поры, когда высохнут слезы,
И закроются раны твои,
И свершатся заветные грезы,
Вожделенные думы мои!
ЧТО НОВОГО? 517.
«ЗАВЕТЫ», 1913, в, СТР. 32.
Мы полагаем, что эти строки написаны
в 1875 году, когда «администрация» аресто-
вывала в деревнях «демагогов», то-есть,
революционеров-народников, за так назы-
ваемое «хождение, в народ» и пользовалась
при этом содействием местных помещиков
(см. примечание к «Напутствию»).
Непосильное для крестьян «бремя нало-
гов», о котором пишет Некрасов, значи-
тельно увеличилось именно в 1875 году,
когда наряду с подушными податями и вы-
купными платежами был введен новый
налог — поземельный, при чем эти налоги
стали взиматься с небывалою строгостью.
Даже в легальной прессе были нередки
такие, например, сообщения: «Всем из-
вестпо, чего стоит крестьянам добывание
недоимок. Увеличение отхода, поголовное
закабаление и всеобщее обедпение не по-
зволяют с одной стороны радоваться той
энергии, с которой взимаются недоимки.
Крестьяне бросают землю и бегут в Москву.
Посевы уменьшились на половину. Кое-
какие оброчные статьи... отдаются за бес-
ценок в долгосрочные аренды ловким кула-
кам; рядом с этим идут неоплатные долги
крестьян.
Скотоводство и домашние промыслы
уменьшаются или вернее падают. Платеж-
ные силы крестьянского населения исто-
щаются с каждым годом» («Голос», 1875,
№ 169. Корреспонденция из Подольска,Моск.
губернии).
Взимание разорительных налогов с кре-
стьян нередко служило темой тогдашних
стихотворений Некрасова (см. «Председа-
тель», «Новому губернатору», «Дворянские
скорби и радости»).
ЧТО ПОДЕЛЫВАЕТ НАША ВНУТРЕН-
НЯЯ ГЛАСНОСТЬ? 508.
«СОВРЕМЕННИК», 1860, 12, СТР. 34.
«На грамотность ударил Даль».—
Известный писатель В. И. Даль в ряде ста-
тей доказал, что грамотность без истинного
просвещения вредна (СхМ. примечание к стих.
«Всевышней волею Зевеса»). Поднявшейся
по этому поводу полемике (между прочим,
с Е. П. Карновичем) подвел итог Н. А. До-
бролюбов («Современник», 1858, 1).
«И против грамоты один теперь
остался Беллюстин». т-В «Журна-
ле министерства народного просвещения»
(1860, 10, стр. 36) была напечатана статья
священника Иоапна Беллюстина «Теория и
опыт», где высказывались сомнения насчет
нравственной пользы той «полуграмотно-
сти», которая в ту пору прививалась народу

ЧИНОВНИК. ЭЛЕГИЯ.
565
(См. отклик на эту статью в «Русском
Мире», 1860, JV» 91, и ответ Беллюстина в бро-
шюре «Два, и последние слова о народном
образовании»).
«Припомним:Михаил Петрович
звал Костомарова на бой».—19мар-
та 1860 года в Петербурге в университет-
ской зале состоялся диспут историков
М. П. Погодина и Н. И. Костомарова «О
происхождении Руси». Так как диспутанты
принадлежали к двум различным политиче-
ским лагерям, их спору было придано зна-
чение крупного общественного события.
«Припомним, что один Громека
заметно двинул нас вперед». —
С. С. Громека — бывший жандармский пол-
ковник, сотрудник «Отечественных Запи-
сок» и «Русского Вестника». Поместил в «Со-
временнике» антисемитскую статью «Поль-
ские евреи», сильпо смягченную редакцией
(«Современник», 1858, 7), поело чего ушел
из этого журнала (см. «Современник», 1858,
9, стр. 287).
«Ч то в нем писали Булки н,
Ржевский, Матиль, Григорий Да-
нилевский». — В. К. Ржевский, чинов-
ник министерства внутренних дел, ретро-
градный публицист, поместил в «Русском
'Вестнике» 1860 года статью «О мерах, со-
действующих развитию пролетариата», ко-
торая вызвала злые насмешки Добролюбо-
ва («Современник» 1860, 3 («Свисток», 4),
стр. 2). Г. А. Матиль печатал в «Русском
Вестнике» письма из Америки.—Гр. П. Да-
нилевский — автор исторических романов.
«Нам твердит memento mori
своею смертью «Атеней». — «Ате-
ней» — московский журнал либерального
направления — выходил под редакцией
Е. Корша с 1 января 1858 по 1 мая 1859 года.
Корш в последней книге «Атенея» сам за-
явил, что журнал прекращается, «истощив
все свои скудные средства в борьбе с равно-
душием публики».
«И ужасает нас Ристори». — Зи-
мою 1860 года в Мариинском театре высту-
пала знаменитая артистка Ристори, пора-
жавшая зрителей своим темпераментом,
О Кокореве см. примечание к а Совре-
менникам)).
ШАРМАНКА. 442.
•КОЛОКОЛ», 18S7, 8, СТР. 42.
Напечатано без подписи автора с таким
предисловием: «Несколько месяцев тому на-
зад в Москве и Петербурге ходила по ру-
кам песня, которую мы предлагаем нашим
читателям — для пополнения антипиколаев-
ской литературы». Дата стихотворения —
1855 год. Шарманщик — Николай I, неза-
долго до того скончавшийся; «три плохие
песни»—знаменитая триада, на которой дер-
жалась николаевская Россия: православие,
самодержавие, народность, при чем эта офи-
циальная народность была выражаема
такими словами: «Прошедшее России уди-
вительно, ее настоящее более, чем велико-
лепно, что же касается будущего, то оно
выше всего, что может нарисовать себе
самое пылкое воображение». Хотя это стихо-
творение имеет мало общего со стихами
Некрасова, так как построено на метаФО-
рах, чуждых его поэтическому стилю,— се-
стра поэта после его смерти не раз выражала
уверенность, что оно написано именно им.
Эту уверенность разделяли и читатели.
В «Русской Старине», например, сообщается
о Некрасове следующее: «Как известно, по
поводу его стихотворения «Старая шарман-
ка» поднялось гонение на все его произве
дения и на «Современник». В одном письме
из Симферополя к А. М. Княжевичу мы
находим сведение, что будто бы государь,
прочитав это произведение Некрасова, ве-
лел позвать его к себе и сказал ему: «Пи<~
сать в таком роде недостойно вашего пре-
красного таланта. Вы многих вводите в за-
блуждение и делаете вред. Избирайте себе
более полезные предметы и приносите поль-
зу» («Русская Старина», 1897, 9, стр. 228).
В этом сообщении нет ни одного слова
правды, но оно показывает, как твердо
были убеждены читатели 50-х и 60-х годов,
что «Шарманка» написана Некрасовым.
В последнее время проФ. С. А. Ьенгеров
высказал убеждение, что автором «Шар-
манки» был В. Зотов. Это косвенно под-
тверждается тем, что в июне 1857 года
Владимир Зотов был в Путнее у Герцена
(А. И. Герцен. «Полное собрание сочине-
ний и писем». П. 1917, VIИ, стр. 551 —
553). По своему стилю «Шарманка» при-
мыкает к целому ряду подобных произве-
дений В. Зотова.
ШКОЛА. 455.
«НЕКРАСОВ». ПАМЯТКА КО ДНЮ СТОЛЕТИЯ
РОЖДЕНИЯ. П. 1921, СТР. 4.
Эта речь помещика-крепостника перво-
начально предназначалась Некрасовым для
сатиры «Современники». Автограф этой
речи был найден нами в бумагах Некрасова,
относящихся к 1875 году.
ШКОЛЬНИК. 45.
«БИБЛИОТЕКА ДЛЯ ЧТЕНИЯ», 1886, 9, СТР. 20».
Чиновник особых поручений при мини-
стерстве народного просвещения статский
советник Волков «долгом поставил обратить
внимание его высокопревосходительства»
на стихотворение «Школьник», так как
«здесь автор хочет доказать, что великие
и гениальные люди, преимущественно, могут
выходить только из простого народа» («Кни-
га и Революция», 1921, 2(14), стр. 39).
В первом издании восьмой куплет начи-
нается так:
Тут ужь поприще широко...
ЭЛЕГИЯ. 203.
«ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗАПИСКИ», 1871', 2,
СТР. 49о.
29 августа 1874 года Некрасов писал
А. Н. Еракову: «Посылаю тебе стихи. Так
как это самые мои задушевные и любимые

566
ПРИМЕЧАНИЯ
из написанных мною в последнее время, то
посвящаю их тебе, самому дорогому моему
ДРУГУ-» (Н).
К письму приложен беловой (карандаш-
ный) автограф «Элегии», где под заглавием
написано в скобках: А. Н. Е — ву.
Ераков нежно любил Некрасова и на-
зывал его в письмах: «теплота ты моя
сердечная», «мой добрячина», «дружище
ты мой» (Н).
О Еракове см. примечание к «Недавнему
времени».
В черновой рукописи «Элегия» начина-
лась так:
Старо, не правда ли, печь хлебы из муки?
Однако жь из песку, попробуй, испеки!
О, русский ювоша! Есть темы выше моды:
Не старят их века. [Покудова] II знай, пока
народы
Влачатся в бедности, покорствуя бичам,
Как тощие стада по скошенным лугам, —
Народного врага клеймить и бичевать
А друга лаврами венчать...
В «Отечественных Записках» строки:
покорствуя бичам,
Как тощие стада по выжженным полям —
были исключены цензурой.
ЭПИГРАММА НА АНДРЕЯ НЕКРАСОВА.
374.
«РЕЧЬ», 1015, № 235.
Перед смертью поэт вспоминал: аОдин-
надцати лет я написал сатиру на брата
Андрея, который любил Франтить: Нама-
зал брови салом» и пр.
Об Андрее Некрасове см. примечание
к стихотворению «Могила брата».
ЭПИТАФИЯ. 517.
«ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗАПИСКИ», 1878, 6, СТР. 401.
Критик Скабичевский в статье о Некра-
сове приводит сообщение сестры поэта:
«Одно стихотворение, о котором [Некрасов]
сожалел, что не написал его, это — эпита-
«>ии. С одним из своих друзей-охотников
он однажды переходил кладбище. Гаврило
рассказывал ему о покойниках, могилы ко-
торых обращали на себя внимание брата.
Я помню только эпитаФию:
Зимой играл в картишки»
и т. д.
ЭЙ, ИВАН! 146.
«ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗАПИСКИ», 1868, 2, СТР. 239.
В 1869 году по поводу этого стихотворс-
них цензор Лебедев доносил в комитет по
делам печати: «Здесь в самом возмутитель-
ном виде представлено положение бывшего
крепостного человека, употреблявшегося на
всевозможные работы и получавшего в на-
граду одни побои» («Голос Минувшего»,
1918, 4 — 6, стр. 86).
В беловом автографе (В) было просто
«Иван».
ЯВНО РОДСТВЕННЫ С ЗЕМЛЕЙ. 569.
«СТИХОТВОРЕНИЯ П. НЕКРАСОВА», П. 1874,
Ч. VI, СТР. 234.
Черновой зачеркнутый автограф (HJ:
В нашем земстве господа
Всё аристократы
Как стоят за мужиков
Деятели эти,
Николаевских орлов
Доблестные дети.
Этому предшествует запись «о некоем
государственном муже, который все пред-
ложения свои заканчивал так: «Иначе
разовьется дух анархии».
«Весть»—ретроградная газета крупного
дворянства шестидесятых годов, требова-
вшая «контр-реФорм».
Я ЗА ТО ГЛУБОКО ПРЕЗИРАЮ СЕБЯ. 4.
«СТИХОТВОРЕНИЯ Н. НЕКРАСОВА». М. 1856,
СТР. 162.
При жизни Некрасова это стихотворение
неизменно называлось: «Из Ларры». Но пе-
ред смертью Некрасов написал на полях
своей книги: «Неправда. Приписано Л ар ре
по странности содержания. Искреннее. На-
писано во время гощения у Г[ерцена]. Мо-
жет быть, навеяно тогдашними разговорами.
В то время в московском кружке был дух
иной, чем в петербургском, т.-о. Москва
шла более реально, нежели Петербург (см.
книгу Станкевича)».
Некрасов несомненно разумеет книгу
А. Станкевича: «Тимофсй Николаевич Гра-
новский». (Биографический очерк. М. 1869).
В этой книге рассказывается, что в Мо-
скве, с 1844 года, у передовой моло-
дежи началось тяготение к реальным зна-
ниям и, главным образом, к естественным
наукам. Так, Герцен в 1845 году стал слу-
шать в Москве лекции сравнительной ана-
томии, «и ему казалось, что он познако-
мился в аудитории и анатомическом театре
с новым сильным поколением юношей с на-
правлением реалистическим, т.-е. с положи-
тельно-научным. Эта молодежь разглядела,
в чем он расходился с Грановским, и хотела,
чтобы он непременно склонил его [Гранов-
ского] на сторону их, будто бы, философ-
ских мнений». Зарождение такого реализма
в Москве и имеет в виду Некрасов.
Некрасовым указапа дата: 1847 год. Но
это несомненная ошибка: если стихи на-
писаны во время его гощопия у Герцена, то
они относятся к более ранней поре. Некра-
сов гостил у Герцена только раз: в июле
1845 года в Соколове, под Москвой. Об этом
дишет сам Герцен в письме к Краевскому
от 1*2 июня 1845 года:
«Я теперь на превеликолепной даче, где
нас навестил Некрасов» (А. И. Герцен.
Полное собрание сочинений и писем. II.
1915. стр. 186).
О пребывании Некрасова в Соколове рас-
сказывает П. В. Анненков в «Литературных
воспоминаниях» (стр. 278 — 280).

ЭПИГРАММА НА АНДРЕЯ НЕКРАСОВА. Я СЕГОДНЯ ТАК ГРУСТНО НАСТРОЕН.
567
Я ПОСЕТИЛ ТВОЕ КЛАДБИЩЕ. 18.
«СОВРЕМЕННИК», 1886, 9, СТР. 87.
Относится к той женщине, с которой Не-
красов жил в молодости до знакомства
с Панаевой.
В беловой рукописи (П) и в издании
1856 года седьмой стих читался так:
С запасом молчаливой скуки...
По поводу этой «молчаливой скуки» Тур-
генев рассказывал следующее: «У Некра-
сова есть очень теплое стихотворение на
смерть одной женщины, которая любила
его. А вот как при жизни ее обходился
с нею поэт, по его же собственным словам.
Он был в то время беден и озлоблен. При-
ходя домой, он не говорил с ней, она же
не переставала служить ему и ухаживать
за ним и только плакала и любила его.
Когда она смотрела на него, не жалуясь,
а только стараясь поймать его взгляд и
угодить ему, он думал: «Ах, убил бы тебя!»
(«Северный Вестник», 1887, 2, стр. 43).
То же самое Тургенев рассказывал П. В.
Шумахеру («Голос Москвы», 1912, № 221).
«Другая женщина», о которой го-
ворится в этих стихах, — Авдотья Панаева.
Так как в пятидесятых годах связь Некра-
сова с нею была у всех на виду, он выбро-
гттл в издании 1856 года строку о «другой
женщине» и заменил ее точками.
Я СЕГОДНЯ ТАК ГРУСТНО НАСТРОЕН.
30.
«СОВРЕМЕННИК», 1Ш55, 8, СТР. 136.
Стихотворение вызвано той болезнью Не-
красова, которая началась у него весною
1853 года и отразилась в «Последних эле-
гиях», «Не сжатой полосе», «Тяжелом кре-
сте», «Саше» и др. (об этой болезни см. у
Н. А. Белоголового: «Воспоминания и дру-
гие статьи», М. 1897, стр. 438 и след.).
ШШенайёенньше и поддельные стизсотворепмл
Некрасова
К сожалению, несмотря на все поиски,
вам до сих пор не удалось найти некото-
рые стихотворения Некрасова, упоминае-
мые в разных мемуарах и письмах.
26 япваря 1846 года Белинский писал
Герцену: «Доставитель этого письма пока-
жет вам пародию Некрасова на Языкова.
Во-первых, распространите ее, а во-вторых,
пошлите для напечатания в «Москвитянин».
Теперь Некрасов добирается до Хомякова»
(Белинский. «Письма». П. 1914, т. Ill,
стр. 8В).
Пародия Некрасова па Хомякова остается
до сих пор неизвестной.
О другом стихотворении Некрасова упо-
минает Н. А. Добролюбов весною 1859 года
в одном из своих писем к Бордюгову: «Мы
было принялись с Некрасовым сочинять
стихотворение, которое начиналось стихом:
«Душа летит в Армянский переулок»,
но с первых стихов оно оказалось слишком
свирепым и без достаточного повода печа-
тать его нельзя» («Материалы для биогра-
фии Н. А. Добролюбова». М. 1890, стр. 507).
Это стихотворение (направленное против
Каткова) тоже не найдено нами.
Наконец, 15 января 1876 года, когда
Некрасов был уже смертельно 6о.тен,
А. Н. Пыпин записал у себя в дневнике:
«Он [Некрасов] прочел мне несколько
стихотворений — копечно, наизусть. Сказка
«в роде Пушкинских» — «я думаю, пропу-
стят— в ней есть царь, да в сказках без
царей нельзя: царь, воевода и крестьянин»
(«Современник», 1913, 1, стр. 280).
Хотя мы напали на след этой сказки,
но к сожалению, нам не удалось напеча-
тать ее. Надеемся, что теперь, в связи
с пятидесятилетней годовщиной со дня
смерти Некрасова, она будет, наконец,
обнародована.
Необходимо объяснить, почему мы не
печатаем некоторых стихов, считавшихся
в свое время некрасооскими. Таких Фаль-
сиФикатов было много. Тотчас после смерти
поэта в одной одесской газете появился
«Отрывок из стихотворения Некрасова»:
Горы да поляны, — бедная природа!
Сторона-могила мертвого народа
и т. д.
(«Правда», 1878, Н 2).
Отрывок был перепечатан во многих
изданиях, — в том числе в посмертном собра-
нии «Стихотворений Н. А. Некрасова»,—
но вскоре оказалось, что это — старые стихи
М. Розенгейма, запрещенные тогдашней
цензурой:
Боры да поляны—бедная природа...
В газетах тогда же появились разобла-
чения этой подделки («Голос», 1879, JVS 55),
но в «Некрасовском сборнике» (1918) она
снова была приписана Некрасову, хотя
подлинный текст этих стихов Розепгейма
приведен в «Голосе» 1881 года (•№ 58).
Позднее в «Литературном Вестнике»
указывалось, что «гиюсоФская сказка
«Жизнь и люди», напечатанная в альманахе
«Статейки в стихах без картинок», «несо-
мненно принадлежит перу Некрасова» (1903,
1, стр. 125).
Между тем эта сказка написапа Влади-
миром Зотовым, о чем свидетельствует он
сам в «Историческом Вестнике» (1890, %
стр. 339).

568
НЕНАЙДЕННЫЕ И ПОДДЕЛЬНЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ
В «Некрасовском сборнике» указывалось,
что Некрасову принадлежит стихотворение
«Встреча старого 1842 года с новым 1843 го-
дом» (П. 1918, стр. 206). Между тем это
стихотворение написано режиссером Алек-
сандрийского театра Куликовым («Истори-
ческий Вестник», 1890, 2, стр. 338).
В «Русской Старине», в качестве «не-
изданного стихотворения Некрасова», были
напечатаны вирши Вениамина Асташева—
«Раз десятый к тебе приезжаю» (1913, 2,
стр. 464). Хотя мы тогда же указали, что
вто — подделка («Речь», 1913, 16 Февраля),
через пять лет она была снова приписана
Некрасову («Некрас, сборн.» И. 1918, стр. 228).
В «Голосе Минувшего» Некрасову было
приписано длинное и совершенно бездарное
стихотворение «На смерть Николая [»:
О, Русь, Русь! Долго ль втихомолку
Ты будешь плакать и стонать
И хищного в овчарне волка
Отцом-надеждой называть?
Когда, о Русь, ты перестанешь
Машиной Фокусника быть? и т. д.
(«Гол. Мин.», 1917, 5—6, стр. 60).
В Пушкинском Доме хранится копия
стихотворения, которое начинается так:
Мне хочется мои затеи
Издать размером «Одиссеи».
Стихи пишу я не для дам... и проч.
Стихи эти до сих пор приписывались
известному порнографу М. Н. Лонгинову,
но приятель поэта М. С. Лалаев свидетель-
ствует в особой записке, что они принад-
лежат Некрасову, хотя и написаны якобы
от 'лица Лонгинова, в виде пародии на пор-
нограФические вирши последнего: «Букет
в том, — пишет Лалаев, — что М. Н. Лон-
гинов был председателем цензурного коми-
тета и любил очень порнограФию. Много
было острых слов на эту тему, и вот кру-
жок приятелей, с Некрасовым, говорили
о том, что следовало бы это напечатать.
По этому поводу Некрасов и написал выше
приведенные стихи».
Нам кажется, что показание Лалаова
основано на заблуждении: Некрасов, говоря
о Лоигинове, мог процитировать ста-
рые стихи этого автора, которые Лалаев,
по литературной неопытности, принял за
экспромт самого Некрасова.
Гораздо больше вероятия, что Некра-
сову принадлежат такие стихи, как «Шар-
манка», «Притча», «Была прекрасная по-
года» и проч., печатаемые в нашем издании
под заголовком «Стихотворения, приписы-
ваемые Некрасову». По крайней мере у нас
нет объективных доказательств, что они
написаны другими поэтами.

алфавитный указатель
Звездочками * обозначены те стихотворения, которых не было в дореволюционных изданиях.
Автору «Анны Карени-
ной»* 317
Администратор оступился* 4-31
А дни летят* 394
Актриса* 414
Ангел смерти* 375
Анненков* 427
Артишоки* 416
Афиша для кабинета воско-
вых Фигур* 44-0
Ах, были счастливые годы! 21
Ах! что изгнанье, зато-
ченье! 19Д
Баба Яга* 398
Бабья притча 282
Балет 124
Баллада Ангелики* .... 394
Барщинная* 298
Баюшки баю 326
Бегал даром зданий во сто* 412
Безвестен я. Я вами не
стяжал 42
Безнадежность* 387
Белинский* 32
Белый день недолог* . . . 439
Благодарение господу богу 95
Блажен незлобивый поэт. 19
Браво! браво! браво!* . . 440
Букинист и библиогра*. . 436
Бунт* 64
Бурлак 313
Буря 29
Буря (первая редакция)*. 425
Бьется сердце беспокойное 192
В альбом Степанову*. . . 430
Вам, мой дар любившим и
ценившим* 321
Ванька 17
В больнице 40
В деревне 26
В дороге 1
В гору! 220
Великое чувство! у каждых
дверей 328
Величие души и ничтож-
ность тела* 413
Веселая* 298
Весна* 391
Весь пыткой нравственной
измятый* 439
Взгляд на книгу Ступина* 415
Вино 13
Влас 30
Влюбленному 20
В минуты унынья, о родина
мать 312
Внизу серебряник Чекалин* 432
Внимая ужасам войны . . 31
В один трактир они оба
ходили прилежно* . . . 346
Водяной* 384
Возвращение 111
Воины* 435
Волчица 273
Вор 17
Ворон* 382
В полном разгаре страда
деревенская .- 04
Время гнусного бесславья* 432
Всевышней волею Зевеса* 366
Встреча душ* 375
В столицах шум, гремят
витии . 58
Вступительное слово «Сви-
стка»* 371
Вступление к песням
1876 — 1877 гг 319
Вчера, сегодня* 388
Вчерашний день, часу
в шестом* 15
Выбор 131
Гадающей невесте 44
Газетйая 115
Где твое личико смуглое. 42
Генерал Топтыгин 140
Герои времени 209
Гимн 129
Говорун 331
Голодная 306
Горе старого Наума. ... 199
Горы* 378
Горящие письма 322
Горькое время — горькие
песни 298
Гражданские поэты* ... 373
Гробок 17
Грустно... совсем в суете
утонул я* 394
Губернаторша 278
Давно — отвергнутый то-
бою 31
Да, наша жизнь текла мя-
тежно 16
Дача* 441
Дача под Петербургом* . 417
Двадцатое ноября 1861 г.. 01
Два издателя* 369
Два мгновения* 379
Дворянские скорби и радо-
сти* . . . 435
Дедушка 150
Дедушка Мазай и зайцы. 155
Деловой разговор 362
Демону 69
Дёмушка 269
Деревенские новости ... 76
Детство 188
Дешевая покупка 90
Дни благословенные* ... 388
Дни идут... все так же воз-
дух душен 319
Доброе время — добрые
песни 310
До замужства 260
Дома — лучше! 149
Донесешь — но поплачешь
о друге* 361
До сумерек 66
Другу Копернаумову* . . 442
Дружеская переписка Мо-
сквы с Петербургом . . 366
Дружинину* 4-26
Друзьям 320
Дума (О чем тоска и со-
крушенье?)* 393
Дума (Сторона наша убо-
гая) 77
Душно! без счастья и воли 149
Дядюшка Яков 139
Еврейская мелодия .... 22$
Еду ли ночью и о улице
темной 11
Ершов-лекарь* 434
Если жизнь ослепит* ... 414
Если мучимый страстью
мятежной 12
Есть и Руси чем гордиться* 321
Ефремову* 433
Еще тройка 148
Железная дорога 109
Женщина, каких много* . 345
Жизнь* 386
Журналист-руководитель* 372
Журналист-банкрот* ... 372
Журнальные стихотворения 362
Забракованные* ...... 351
Забытая деревня 43
Загадка (Сонет)* 389

370
АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ
Загадка (Художества лю-
битель)* 426
За городом 28
За желанье свободы народу* 318
Замолкни, Муза мести и
печали 42
Застенчивость 20
Затворница , . . . 438
Зачем меня на части рвете* 147
Зеленый шум 92
Землетрясение* 381
Земляку* 377
Зине (Двести ужь дней). 321
Зине (Пододвинь перо, бу-
магу, книги) 325
Зине (Ты еще на жизнь
имеешь право) 320
Златоустовскому* 374
Злой дух* 378
Знахарка 70
Из автобиографии гене-
ра i-лейтен. Рудомётова. 366
Извощик 13
Из Гейне (Ах, были счаст-
ливые годы) 21
Из Гейне (Слетел на землю
вечер)* 442
Изгнанник* 385
Из записной книжки ... 316
Излеру* 424
Из «Песен о свободном
слове» 372
Из поэмы «Мать» 322
Из «Современников»*
И скучно и грустно*
И старое и новое* .
Истинная мудрость*.
435
345
304
376
Как опасно предаваться
честолюбивым снам* • . 421
Как празднуют трусу* . . 316
Как ты кротка, как ты
послушна 44
Калистрат 94
Карп Пантелеич и Степа-
нида Кондратьевна* . . 419
Катерина 128
К жестокодушной* .... 413
«К ней!!!!!»* 395
Княгиня 43
Княгиня Волконская ... 174
Княгиня Трубецкая .... 165
Княгиня Трубецкая (эпи-
лог)* 432
Когда горит в твоей крови* 424
Когда из мрака заблу-
жденья 3
Когда с тобой—нет меры
счастью* 424
Колизей* 374
Колыбельная песня .... 3
Комиссарову 431
Кому на Руси жить хорошо 226
Кому холодно, кому жарко 113
Коробейники ....:... 83
К портрету *** (Развен-
чан нами сей кумир) . 317
К портрету Александра II 317
Крапива* 416
Красавице* . . . , 389
Крестьянка 256
Крестьянские дети 78
Крестьянский грех 305
Крещенские морозы. ... 112
Крузе* 428
Кузнец ., . . . 188
Кумушки 92
Легенда о некоем покая-
вшемся старце* 372
Лето* 361
Ликует враг, .молчит в не-
доуменьи 128
Литератор* 225
Литераторы 120
Литература с трескучими
фразами 92
Литературная травля ... 367
Лихачевой* 433
Любезна маменька, при-
мите 374
Мать (В насмешливом и
дерзком нашем веке). . 322
Мать (первоначальный на-
бросок)* . . . 430
Мать (Она была исполнена
печали) 149
Маша 17
Медвежья охота 132
Мелодия* . 393
Месть горца* 424
Мечты и звуки* 374
Мне жаль, что нет теперь
поэтов* 365
Могила брата* 387
Мое разочарование .... 347
Мои детские годы 413
Молебен 320
Молодые 129
Молодые лошади ...... 316
Мороз, Красный нос ... 97
Мороз, Красный нос (эпи-
лог)* 430
Моя судьба* 378
Муж и жена 328
Муза 18
Музе. . 320
Муравьеву* 444
Мысли журналиста*. . . . 368
Мысль* 377
Мы с тобой бестолковые
люди 17
Иаборщики 119
На Волге 71
Надрывается сердце от
муки 93
Над чем мы смеемся ... 192
Над чем мы смеемся (чер-
новой набросок)* .... 432
Накануне светлого празд-
ника 190
Наконец из Кенигсберга . 427
Наконец не горит уже лес . 150
На лекции Кауфмана* . . 434
На обеде в честь Марты-
нова 428
На погорелом месте. ... 197
На покосе 199
На постоялом дворе. ... 196
На псарне 95
Напутствие* 226
На родине 42
Нарядов нет—прекрасный
пол* 416
На смерть Леонтьева* . . 4-36
На смерть Шевченка* . . 430
На улице 17
Начало поэмы , . 111
Недавнее время 157
Незабвенная* 379
Незабвенный вечер* .... 386
Не за Якова Ростовцева* . 437
Неизвестному другу. ... 130
Непонятная песня* .... 385
Не рыдай так безумно над
ним 149
Не сжатая полоса 29
«Несчастные» 50
Несчастный день, позор-
ный день!* 440
Ни стыд1, ни состраданья . 317
Ничего! гони во все ло-
патки!* • . . . . 31
Новому губернатору* ... 436
Новости 342
Новый год 19
Но, любя, свое сердце го-
товь* 318
Но первые шаги не в на-
шей власти* 195
Ночлеги 196
Ночь (Я не сплю, не салю,
не спится)* 388
Ночь. Успели мы всем на-
сладиться 64
Нравственный человек... 12
Обет* 389
Облака* 440
Общее собрание* 444
Обыкновенная история* . 418
Огородник 4-
О двух великих грешни-
ках 303
...одинокий, потерянный . 70
О Муза, я у двери гроба. 328
Он бранью сильно повре-
дит* 436
Он не был злобен и кова-
рен 318
Он робко жался на диване* 434
Он у нас осьмое чудо*. . 362
О, письма женщины нам
милой 20
О погоде. Часть первая. . 65
О погоде. Часть вторая. . 112
Опыт 9-летней музы*. . . 441
Опыт прейс-куранта в сти-
хах* 441
Орина, мать солдатская. . 96
Осень 327
Осторожность 123
Отец твой, поп бездель-
ник* 361

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ
571
Отрадно видеть, что на-
ходит 2
Отрывки из путевых запи-
сок графа Гаранского . . 348
Отрывки из поэмы «Кому
на Руси жить хорошо»* 314
Отрывок из ненаписанной
поэмы «Без роду, без
племени» 439
Отрывок (Родился я в гу-
бернии) 340
Отрывок (Я сбросила мерт-
вящие оковы) 327
Отъезжающему 198
ОФелия 394
Охотник* 418
Памяти Асснковой .... 24
Памяти Добролюбова ... 109
Памяти приятеля 27
Папаша 428
Пародия на стихотворение
«Тройка»* 443
Пахомушка* . . 315
Первый шаг в Европу . . 357
Перед дождем 8
Перед зеркалом 349
Песни 128
Песни (Крестьянка) .... 262
Песни о свободном слове. 118
Песня (Всюду с музой про-
никающий) 437
Песня дворового человека* 342
Песня Еремушке 63
Песня Замы* 390
Песня (Мало на долю мою
бесталанную) 380
Песня об «Аргусе» .... 370
Песня об «Орошении» . . 215
Песня (Отпусти меня, род-
ная) 138
Песня о труде 138
Песня преступников. ... 56
Песня убогого странника. 89
Песня Франчески* .... 395
Песнь Марии* 414
Петербургское лето*. ... 417
Петрову* 437
Пир ведьмы* 384
Пир — на весь мир .... 296
Письма 42
Письмо Асташеву* .... 431
Плач детей 78
Подражание Лермонтову . 8
Подражание Шиллеру . . 318
Пожарище 95
Покойница* 381
Помещик 251
Поп 230
«Поповка»»* 360
Поражена потерей невоз-
вратной 15
Портреты* 415
По свету я бродил*. ... 416
Послание Белинского к До-
стоевскому* 423
Послание к другу* .... 420
Послание к Лонгинову* . 426
Послание к поэту-старо-
жилу* . . . . t 365
Послание к соседу*. ... 417
Послание трех джентльме-
нов к жестокой краса-
вице* 441
Последние песни 319
Последы ie элегии 25
Последыш 283
Похвальная песнь Ва-
синьке* 426
Похороны 81
Пощечина* 418
Поэзия 377
Поэзия бурь* 346
Поэт (Друзья, возрадуйтесь!
Простор!) 120
Поэт и гражданин 46
Поэту (Любовь и Труд —
под грудами разва-
лин!) 322
Поэту (Памяти Шиллера). 203
Праздник жизни — моло-
дости годы 40
Праздному 317
Председатель* . 360
Прекрасная партия .... 21
Привет русскому патриоту* 414
Приговор 321
Признание* 392
Признания труженика. . . 350
Приметы* 361
При отъезде Дмитриева
в Киев* 434
Притча* 444
Притча о Ермолае трудя-
щемся , . 109
Притча о «Киселе» .... 358
Приятно встретиться в сто-
лице шумной с другом* 430
Провинциальный подъячий
в Петербурге* 395
Проводы 17
Пропала книга! 130
Прости 49
Протест против нападки
на Кювье* 368
Про холопа примерного —
Якова верного 299
Псовая охота 8
Публика 121
Пускай мечтатели осмеяны
давно 3
Пускай чуть слышен голос
твой 326
Путешественник* 195
Пучинный шум* 443
Пчелы 140
Пьяная ночь 239
Пьяница 2
Разбиты все привязанно-
сти. Разум 192
Разговор* 392
Разговор в журнальной
конторе* 369
Размышления у парадного
подъезда 62
Рассыльный 118
Расторгнут наш союз* . i 416
РиФмач\4 418
Родина 6
Ростовщик* 339
Рукоять* 389
Русские женщины . .165, 174
Русь 313
Рыцарь* 383
Рыцарь на час 74
Савелий, богатырь свято-
русский 265
Салтыкову 204
«• Самодовольных болтунов •> 4-9
Саша 34
Свадьба 41
Сват и жених 129
Светило дневное взошло
превыше ели* 416
Свобода 90
Секрет 7
Сельская ярмонка 234
Сердцу* 391
Сеятелям . 319
Сижу на могиле и думаю
думу* 416
Сказка о царевне Ясно-
свете*. . 408
Скорбь и слезы* 3(J4
Скоро — приметы мои хо-
роши .# 322
Скоро стану добычею
тленья 320
Слеза разлуки* 393
Слезы и нервы 316
Смерти* 387
Смерть крестьянина.... 97
Смолкли честные, добле-
стно павшие* ...... 321
Смуглянке* 391
Современная ода 2
Современники 204
Солдатская* 308
Соленая 311
Солнышко село. Тюремной
решетки* 439
Соловьи 156
Сомнение* ......... 380
Сон 328
Спрашивал я у людей* . . 318
С работы 147
Средь мира дольного ... 311
Старики 425
Старость 327
Старушке* 423
Стеариновые плечи* ... 414
Стихи мои! Свидетели жи-
вые 62
Стихотворения, посвящен-
ные русским детям . 139, 155
Стишки! стишки! Давно ль
и я был гений? 345
Стол накрыт, подсвечки-с
вытерт* 424
Странники и богомольцы . 301
Страшный год 154
Суд 142
Сумерки 68
Сущность 318
Счастливые 243
Сыны «народного бича» . 435

572
АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ
Так, служба! сам ты в той
войне 5
Так умереть? ты мне ска-
зала* 4-39
Так это шутка ? Милая моя! 16
Тишина 59
Тот не поэт* 390
Три пародии на стихи
Бурнашова* 416
Три элегии 191
Тройка 5
Трудный год 276
Тургеневу (Мы вышли
вместе)* 82
Тургеневу (Прощай! зави-
дую тебе) 45
Тургеневу (Я посягну на
неприличность)*. .... 425
Турчанка* 379
Ты всегда хороша несрав-
ненно 12
Ты не забыта 327
Тяжелый год—сломил меня
недуг 4-9
Тяжелый крест достался
ей на долю 4-5
Убогая и нарядная .... 60
Угомонись, моя муза за-
дорная* 437
У людей-то в дому — чи-
стота, лепота 128
Умрет жена у пахаря*. . 314
Уныние 193
Устал я, устал я 322
Утренняя прогулка .... 65
Устрицы* 416
Утро 192
У ТроФима 198
Федотыч* 412
Фельетонная букашка. . . 120
Филантроп «. . 27
Форма 318
Ходит он меланхолически* 440
Хотите знать, что я читал?
Есть ода* 433
Хоть трудись в ярме же-
лезном* 436
Час молитвы* 390
Человек* 385
Человек лишь в одиночку* 438
Человек сороковых годов. 139
Чернильница* 372
Черный день! как нищий
просит хлеба....... 326
Чернышевский 199
Четырнадцатое июня 1854 г. 426
Чиновник 340
Читатель мой! я был когда-
то сам* 417
Что в провинции? Пустеет!* 434
Что думает старуха, когда
ей не спится ...... 94
Что ни год—уменьшаются
силы 78
Что нового? 317
Что поделывает наша вну-
тренняя гласность?* . . 368
Что ты, сердце мое, рас-
ходилося? 70
Чуть-чуть не говоря: «ты
сущая ничтожность!» . 44
Шарманка* 44-2
Школа* 435
Школьник . 45
Элегия 203
Эпиграмма на Андрея Не-
красова* . . * 374
ЭпитаФия 317
Эй, Иван! 146
Юбиляры и триумфаторы 204
Юмористические стихотво-
рения 331
Явно родственны с зем-
лей 369
Я день и ночь тружусь
для суеты* 394
Я за то глубоко презираю
себя 4
Я не люблю иронии твоей. 15
Я посетил твое кладбище. 15
Я сегодня так грустно на-
строен 30

ХРОНОЛОГИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ
1828
Любезна маменька! примите .
Стран. Стран,
стихотво- прими-
рения чания
374 496
1832
Эпиграмма на Андрея Некрасова. 374 566
Златоустовскому — 477
1838—1859
Мечты и звуки:
Колизей 374
Ангел смерти 375
Встреча душ —
Истинная мудрость 376 480
Земляку 377 477
Мысль 503
Поэзия 525
Горы 378
Моя судьба —
Злой дух _
Незабвенная 379
Два мгновения .
Турчанка _ 559
Сомнение 380
Песня (Мало на долю мою
бесталанную)
Покойница 381
Землетрясение
Ворон 382
Рыцарь 383
Водяной 384
Пир ведьмы
Непонятная песня 385 508
Человек 562
Изгнанник
Жизнь 386 474
Незабвенный вечер
Безнадежность 387 452
Могила брата _ 500
Смерти
Вчера, сегодня 388
Ночь (Я не сплю, не сплю,
не спится)
Дни благословенные — 469
Загадка (Сонет) 389
Рукоять —
Стран. Стран.
стихотво- приме-
рендя чания
Обет 389
Красавице . — 492
Тот не поэт 390 557
Песня Замы —
Час молитвы — о62
Смуглянке 391
Весна —
Сердцу. . , —
Признание 392
Разговор ->
Дума (О чем тоска и сокру-
шенье?) 393
1840
Слеза разлуки 393
Мелодия —
ОФелия 394
Грустно... совсем в суете утонул я — 464
А дни летят • . . . • —
Я день и ночь тружусь для суеты —
Скорбь и слезы —
Баллада Ангелики — 451
Песня Франчески 395
«К ней!!!!!»» — 481
Провинцияльный подъячий в Пе-
тербурге — 532
Баба-Яга костяная нога 398 450
Сказка о царевне Ясносвете ... 408 545
Бегал даром зданий во сто ... 412 451
Федотыч — 560
Величие души и ничтожность
тела 413 456
К жестокодушной — 480
1841
Мои детские годы 413 500
1842
Актриса 414 449
Стеариновые плечи — 553
Песнь Марии —
Если жизнь ослепит блеском сча-
стья глаза — 472
Привет русскому патриоту. . . — 530
Взгляд на книгу Ступина 415
Портреты —

574
ХРОНОЛОГИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ
Стран. Стран.
стихотво- приме-
рения чаеия
1843
Говорун (глава первая и вторая) 331 462
Нарядов нет — прекрасный пол. 416 506
Светило дневное взошло превыше
ели — 544
1844
Ростовщик 339 536
Отрывок (Родился я в губернии) 340 515
Чиновник — 564
Песня дворового человека .... 342 519
Новости — 512
И скучно, и грустно 345 480
Три пародии на стихи Бур-
нашова: 416 557
Крапива — —
Устрицы — —
Артишоки — —
Сижу на могиле и думаю думу. —
По свету я бродил: повсюду лю-
ди тощи —
Расторгнут наш союз корыстью
кровожадной —
Читатель мой! я был когда-то
сам 417 564
Дача под Петербургом — 464
Петербургское лето —
Послание к соседу — 525
РиФмачу 418
Охотник — 516
Шщечина — 525
1845
В дороге 1 455
Современная ода 2 546
Пьяница — 535
Отрадно видеть, что находит . . — 514
Когда из мрака заблужденья ... 3 481
Колыбельная песня — 481
Пускай мечтатели осмеяны давно —
Я за то глубоко презираю себя. 4 566
Говорун (глава третья) 337 462
Стишки! стишки! давно ль и я
был гений? 345 553
Он у нас осьмое чудо 362 514
Обыкновенная история 418 513
Карп Пантелеич и Степанида
Кондратьевна 419 480
Послание к другу из-за границы 420 523
Как опасно предаваться честолю-
бивым снам 421 480
Старушке 423 552
Стран. Стран.
стихотво- приме-
рения чания
1846
Огородник 4 513
Тройка 5 557
Так, служба! сам ты в той
войне — 555
Родина 6 536
Секрет . . . . 7 544
Перед дождем 8 517
Подражание Лермонтову — 522
Псовая охота — 533
Женщина каких много 345 474
Послание Белинского к Достоев-
скому 423 Ш
1847
Еду ли ночью по улице темной. 11
Если, мучимый страстью мятеж-
ной 12
Ты всегда хороша несравненно. —
Нравственный человек —
В один трактир они оба ходили
прилежно . 346
1848
Вино 13
Извощик —
Поражена потерей невозвратной. 15
Вчерашний день, часу в шестом. —
Поэзия бурь . . . . 346
Когда горит в твоей крови .... 424
Когда с тобой—нет меры счастью —
1849
Я посетил твое кладбище .... 15
1850
Я не люблю иронии твоей .... 15
Да, наша жизнь текла мятежно. 16
Так это шутка? Милая моя ... —
На улице 17
Стол накрыт, подсвечник вытерт 424
Месть горца —
Излеру —
Буря (первоначальный вариант). 425
Мы с тобой бестолковые люди . 17
Маша —
Муза 18
Новый год 19
Мое разочарование 347
Деловой разговор 362
472
513
457
456
478
523
460
526
481
567
464
555
553
499
479
454
503
497
501
512
500
4-67

ХРОНОЛОГИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ
575
Стран. Стран.
стихотво- приме-
рения чандя
1882
Блажен незлобивый поэт 19 455
Застенчивость 20 476
Влюбленному —
О, письма женщины нам милой. —
Ах, были счастливые годы (Из
Гейне) 21 478
Прекрасная партия — 529
Старики 425
18S3
Памяти Асенковой 24 516
Последние элегии . . • 25 525
В деревне 26 455
Памяти приятеля 27 516
Филантроп — 561
За городом 28 475
Буря 29 454
Отрывки из путевых записок
графа Гаранского 348 514
Перед зеркалом 349
Мне жаль, что нет теперь поэтов 365 499
1884
Не сжатая полоса 29 509
Я сегодня так грустно настроен 30 567
Влас — 457
Ничего! гони во все лопатки . . 31 511
Внимая ужасам войны — 457
Давно — отвергнутый тобою ... — 464
Признания труженика 350 530
Тургеневу (Я посягну на непри-
личность) 425 558
Четырнадцатое июня 426 563
Дружинину — 471
Похвальная песнь Васииьке ... — 525
Загадка (Художества любитель) . — 475
Послание к Лонгинову — 523
I8S5
Белинский 32 452
Саша 34 542
Праздник жизни—молодости годы 40 528
В больнице —
Свадьба 41 543
Безвестен я. Я вами не стяжал. 42 452
На родине —
Письма — 521
Где твое личико смуглое — 461
Замолкни, Муза мести и печали. — 476
Послание к поэту-старожилу . . 365 524
Анненков 427 449
Стран,
стихотво-
рения
1836
Забытая деревня 43
Княгиня —
Чуть-чуть не говоря: «ты сущая
ничтожность» 44
Гадающей невесте —
Как ты кротка, как ты послушна —
Тяжелый крест достался ей на
долю 45
Школьник —
Тургеневу (Прощай! Завидую
тебе) —
Поэт и гражданин 46
Прости 49
«Самодовольных болтунов» ... —
Тяжелый год — сломил меня
недуг
«Несчастные» 50
Стран,
приме-
чания
475
481
559
565
558
526
533
542
— 559
1857
В столицах шум, гремят витии . 58 458
Тишина 59 556
Убогая и нарядная 60 559
Из автобиографии генерал-лейте-
нанта Рудомётова 366 477
Всевышней волею Зевеса — 458
Наконец из Кенигсберга 427 504
18S8
Стихи мои! Свидетели живые . . 62 553
Размышления у парадного подъ-
езда — 535
Песня Еремушке 63 519
Ночь. Успели мы всем насла-
диться 64
Бунт — 454
О погоде (часть первая):
Утренняя прогулка 65
До сумерек 66 469
Н. Ф. Крузе 428 492
48S9
Сумерки (О погоде, ч. I) 68
Забракованные 351 474
Дружеская переписка Москвы
с Петербургом 366 470
На обеде в честь Мартынова . . 428 504
Папаша — 517
В альбом Степанову 430 454
Мать (первоначальный набросок). —

576
ХРОНОЛОГИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ
Стран. Стран,
стнхотво- прими-
рения чания
I860
Демону 69 468
Что ты, сердце мое, расходидося? 70
...одинокий, потерянный — 513
Знахарка — 4-77
На Волге 71 503
Рыцарь на час 74 541
Деревенские новости 76 468
Дума (Сторона наша убогая) . . 77
Плач детей 78 521
Первый шаг в Европу ...... 357 517
Литературная травля 367 494
Что поделывает наша внутренно
гласность? 368 564
Протест против нападки на Кювье — 533
Мысли журналиста — 502
1861
Что ни год — уменьшаются силы 78 564
Крестьянские дети —
Похороны 81
Тургеневу (Мы вышли вместе). • 82 557
Коробейники 83 490
Свобода 90 544
Дешевая покупка — 468
Двадцатое ноября . . . . 91 464
Разговор в журнальной конторе. 369 535
На смерть Шевченка 430 506
Приятно встретиться в столице
шумной с другом. . — 532
1862
Литература с трескучими Фра-
зами 92 494
Кумушки — 493
Зеленый шум —
Надрывается сердце от муки . . 93 504
Что думает старуха, когда ей не
спится 94
1865
Калистрат 94
В полном разгаре страда деревен-
ская _ 457
Пожарище 95
На псарне . — 505
Благодарение господу богу.... — 453
Орина, мать солдатская 96 514
Мороз, Красный нос:... 501
Посвящение 97 —
Часть первая (Смерть кре-
стьянина) —
Часть вторая (Мороз, Крас-
ный нос) 102 —
Эпилог 430 —
Стран. Стран.
стихотво- приме-
рения чания
Явно родственны с землей. ... 369 566
Два издателя — 465
Песня об Аргусе 370 519
Вступительное слово ««Свистка» .371 459
1864
Памяти Добролюбова 109 516
Притча о Ермолае трудящемся. —
Железная дорога — 473
Возвращение 111
Начало поэмы — 506
Кому на Руси жить хорошо: 483
Пролог 226
Поп 230 —
Сельская ярмонка 234 —
Пьяная ночь 239
1865
О погоде (часть вторая):
Крещенские морозы 112 492
Кому холодно, кому жарко!. ИЗ 490
Газетная 115 460
Песни о свободном слове: • 118 518
Рассыльный — —
Наборщики И9 —
Поэт 120 -
Литераторы. : — —
Фельетонная букашка — —
Публика 121 —
Осторожность 123 —
Журналзст-руководитель... 372 _
Журналист-банкрот — —
Кому на Руси жить хорошо: 483
Счастливые 243 —
Помещик 251 —
Чернильница 372 562
Легенда о некоем покаявшемся
старце — 493
1866
Балет 124 450
Ликует враг, молчит в недоуменьи 128 494
Песни:
У людей-то в дому — чистота,
лепота —
Катерина — 480
Молодые 129
Сват и жених —
Гимн — 462
Неизвестному другу 130 507
Пропала книга , — 533
Гражданские поэты 373 464
Письмо Асташеву 431 521
Комиссарову — 4-82
Администратор оступился .... — 449

ХРОНОЛОГИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ
577
Стран. Стран.
етихотво- приме-
рения чания
1867
Выбор 131
Медвежья охота 132 497
Песня (Отпусти меня, родная) . 138 520
Песня о труде —
Человек сороковых годов 139 562
Стихотворения, посвя-
щенные русскимдетям:
Дядюшка Яков — 471
Пчелы НО
Генерал Топтыгин —
Суд 142 554
Эй, Иван! 146 566
С работы Н7
Зачем меня на части рвете ... — 477
Притча о «Киселе» 358 532
Время гнусного бесславья .... 432 457
1868
Еще тройка 143
Мать (Она была исполнена пе-
чали) 149
Не рыдай так безумно над ним. —
Душно! без счастья и воли ... —
Дома — лучше! . —
Наконец не горит уже лес ... 150
1870
Дедушка 150
Страшный год 154
Стихотворения, посвя-
щенныерусскимдетям:
Дедушка Мазай и зайцы ... 155
Соловьи 156
Сыны -народного бича- 432
1871
Недавнее время 157
Русские женщины: 165
Княгиня Трубецкая —
Эпилог 432
1872
Русские женщины:
Княгиня Волконская 174
Кузнец 188
Кому на Руси жить хорошо:
Последыш 283
Внизу серебряник Чекалин .... 432
Стихотворения Н. А Некрасова.
497
508
471
465
553
552
555
507
537
537
493
483
Стран. Страп.
етихотво- прими-
рения чания
1873
Детство 188 468
Накануне светлого праздника . . 190 504
Три элегии 191 557
Кому на Руси жить хорошо: 483
Крестьянка 256 —
Над чем мы смеемся (первона-
чальный набросок) 432 504
1874
Утро 192
Над чем мы смеемся , . — 504
Уныние 193 559
Но первые шаги не в нашей
власти 195 512
Путешественник — 535
Ночлеги:
На постоялом дворе 196 505
На погорелом месте 197 504
У ТроФима 198 560
Отъезжающему — 515
На покосе 199 505
Чернышевский — 563
Горе старого Наума — 463
Элегия 203 565
Поэту (Памяти Шиллера) .... — 528
Ефремову 433 473
Хотите знать, что я читал? Есть
ода — 562
Лихачевой — 496
Ершов-лекарь 434 472
1875
Салтыкову 204 542
Современники:
Юбиляры и триумфаторы . • — 546
Герои времени 209 54-7
Литератор 225 494-
Напутствие 226 505
«Поповка» 360 522
Председатель — 529
Воины 435 457
Школа. . , — 565
Дворянские скорби и радости. — 465
На лекции Кауфмана 434 504
Что в провинции? Пустеет. ... — 564
Он робко жался на диване ... — 514
При отъезде Дмитриева — 532
На смерть Леонтьева 436 506
Новому губернатору — 512
Хоть трудись в ярме железном. — 562
Он бранью сильно повредит ... — 514
Букинист и библиограФ...... — 453
7*37

578
ХРОНОЛОГИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ
Стран. Стран.
стихотво- приме-
реппя чаяня
1876
Кому на Руси жить хорошо: 483
Пир — на весь мир 296 —
Отрывки:
Умрет жена у пахаря 314
Пахомушка 315 517
Как празднуют трусу. 316 480
Последние песни:
Вступление 319 460
Дни идут... все так же воз-
дух душен — 469
Сеятелям —
Молебен 320 500
Друзьям . . . . . — 471
Зине (Ты еще на жизнь име-
ешь право) , . . —
Музе —
Скоро стану добычею тленья . — 545
Зине (Двести ужь дней). ... 321 477
Угомонись, моя муза задор-
ная ". 437 559
Песня Всюду с музой прони-
кающий) —
Не за Якова Ростовцева — 507
Петрову — 520
Человек лишь в одиночку .... 438 562
1877
Он не был злобен и коварен . . 318
Последние песни:
Приговор 321 530
Есть и Руси чем гордиться . — 472
Вам, мой дар любившим и
ценившим — 454
Смолкли честные, доблестно
павшие — 545
Устал я, устал я... мне время
уснуть 322 560
Поэту (Любовь и Труд—под
грудами развалин) .... — 528
Скоро—приметы мои хороши —
Горящие письма — 463
Из поэмы: Мать — 496
Зине (Пододвинь перо, бумагу,
книги!) 325, 477
Баюшки-баю . 326 451
Пускай чуть слышен голос твой —
Черный день! как нищий
просит хлеба — 563
Отрывок (Я сбросила мертвя-
щие оковы) 327
Старость —
Ты не забыта . . . — 559
Осень — 5U
Муж и жена
Сон
Великое чувство!
О Муза! я у двери гроба!. .
Затворница
Отрывок из ненаписанной поэмы:
«•Без роду, без племени» . . .
Солнышко село. Тюремной
решетки .
Стран.
стихотво-
рения
328
—
43$
439
—
Стран.
прпме-
чанв?
552
456
476
515
552
СТИХОТВОРЕНИЯ НЕИЗВЕ-
СТНЫХ ГОДОВ
Иззаписнойкнижки: .. 479
Слезы и нервы 316 —
Молодые лошади — 500
К портрету Александра П . . 317 491
Что нового7 — 564
Автору «Анны Карениной- . — 449
К портрету *** — 492
Праздному — 529
Эпитафия — 566
Ни стыда, ни состраданья!. . —
За желанье свободы народу . 318 476
Но, любя, свое сердце готовь. —
Спрашивал я у людей .... —
Подражание Шиллеру:
Сущность . —
Форма —
Лето 361 Ш
Донесешь — но поплачешь о друге — 469
Приметы —
Отец твой, поп бездельник .... —
Так умереть? ты мне сказала . . 439 555
Весь пыткой нравственной из-
мятый — 456
Белый день недолог — Ш
СТИХОТВОРЕНИЯ, ПРИПИ-
СЫВАЕМЫЕ НЕКРАСОВУ
1859
Облака 440
1843
АФиша для кабинета восковых
Фигур 440 450
1844
Ходит он меланхолически .... 440
Браво! браво! браво! —

ХРОНОЛОГИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ
Стран.
стихотво-
рения
Стран,
прпме-
чания
1880
Несчастный день, позорный день!. 440 511
Опыт прейс-куранта в стихах . • 441 514
Послание трех молодых джентль-
менов —
Дача —
Опыт 9-летней Музы — 514
Другу Копернаумову 442
Стран,
стихотво-
рения
1389
Пародия на стихотворение г. Не-
красова «Тройка» 443
1865
Пучинный шум 443
Общее собрание 444
Стран,
прими-
чапая
535
513
1883 4866
Шарманка 442 565 Муравьеву 444 502
1888 1870
Из Гейне (Слетел на землю вечер) 442 478 Притча 444 $32

СОДЕРЖАНИЕ
—— стр.
От редактора V
Жизнь Некрасова. Статья К. Чуковского XI
Поэзия Некрасова. Статья К Кубикова XXI
Литература о Некрасове XXXII
Стихотворения Некрасова. Часть первая 1
Стихотворения Некрасова. Часть вторая:
Юмористические стихотворения . . . ". *• . . . • 331
Журнальные стихотворения 362
Стихотворения, не включенные автором в основной текст (Детские и юношеские стихо-
творения, наброски, экспромты, отрывки, варианты, черновики) 374
Примечания к стихотворениям Некрасова 449
Ненайденные и поддольные стихотворения Некрасова 567
Алфавитный указатель 569
Хронологический указатель . , 573