Избранные педагогические сочинения - Коменский Я.

Коменский Ян Амос. Избранные педагогические сочинения - 1955
Вклейка. Ян Амос Коменский

Ян Амос Коменский, его жизнь и педагогические сочинения

ПЕДАГОГИЧЕСКИЕ СОЧИНЕНИЯ Я. А. КОМЕНСКОГО

Глава I. О причинах путешествия в свет
Глава II. Путешественник достал в проводники Вездесуща

Глава IV. Путешественник достал узду и очки

Глава V. Путешественник смотрит на свет с высоты

Глава VII. Путешественник осматривает площадь света

Глава VIII. Путешественник обозревает состояние и порядки женатых

Глава IX. Путешественник обозревает положение ремесленников

Глава X. Путешественник обозревает сословие ученых, прежде всего вообще

Глава XI. Путешественник является к философии

Глава XII. Путешественник обозревает алхимию

Глава XIII. Путешественник смотрит на Rose-Crucios

Глава XIV. Путешественник обозревает медицину
Глава XV. Путешественник обозревает юриспруденцию

Глава XVI. Путешественник смотрит на утверждение в звании магистров и докторов

Глава XVII. Путешественник обозревает сословие верующих

Глава XVIII. Путешественник обозревает религию христиан

Глава XIX. Путешественник обозревает сословие правителей

Глава XXII. Путешественник очутился среди журналистов

Глава XXIII. Путешественник обозревает замок Фортуны и прежде всего вход в него

Глава XXIV. Путешественник обозревает нравы богачей

Глава XXV. Нравы людей, пребывающих в светской роскоши

Глава XXVIII. Путешественник начинает отчаиваться и спорить со своими проводниками

Глава XXIX. Путешественник осматривает замок королевы света Мудрости
Глава XXX. Путешественник обвинен в замке Мудрости

Глава XXXI. Соломон с громадной свитой пришел в замок Мудрости

Глава XXXII. Путешественник осматривает тайные судилища и управление света

Глава XXXIII. Соломон открывает суету и прельщение света

Глава XXXIV. Соломон обманут и соблазнен

Глава XXXV. Соломоново товарищество распалось, взято под стражу и ужасною смертью изгнано со света

Глава XXXVI. Путешественник хочет убежать со света

Всем, стоящим во главе человеческих учреждений, правителям государств, пастырям церквей, ректорам школ, родителям и опекунам детей

Положения, развиваемые в содержании глав

Глава I. Человек есть самое высшее, самое совершенное и превосходнейшее творение

Глава II. Последняя цель человека находится за пределами этой жизни

Глава III. Эта жизнь является только приготовлением к вечной жизни

Глава V. Семена образования, добродетели и благочестия заложены в нас от природы

Глава VI. Человеку, если он должен стать человеком, необходимо получить образование

Глава VII. Образование человека с наибольшей пользой происходит в раннем возрасте. Оно даже только в этом возрасте и может происходить

Глава VIII. Юношество должно получать образование совместно и для этого нужны школы

Глава IX. Школам нужно вверять всю молодежь обоего пола

Глава X. Обучение в школах должно быть универсальным

Глава XI. До сих пор не было школ, вполне соответствующих своему назначению

Глава XII. Школы можно преобразовать к лучшему

Глава XIII. Основою преобразования школ является точный порядок во всем

Глава XIV. Точный порядок для школы, и притом такой, который не в состоянии были бы нарушить никакие препятствия, следует заимствовать у природы

Глава XVI. Общие требования обучения и учения, т. е. учить и учиться

Глава XVII. Основы легкости обучения и учения

Глава XIX. Основы кратчайшего пути обучения

Глава XXIII. Метод нравственного воспитания

Глава XXIV. Метод насаждения благочестия

Глава XXV. Если мы желаем, чтобы школы были вполне реорганизованы на истинных началах

Глава XXVII. О четырехступенном устройстве школ в соответствии с возрастом и успехами учащихся

Глава XXXII. О всеобщей совершенной организации школ

Глава XXXIII. Об условиях, необходимых для практического применения этого всеобщего метода

Предметный указатель к «Великой Дидактике» и «Предвестнику всеобщей мудрости»

Автор: Коменский Я.

Теги: педагогика

Год: 1955

Похожие

Избранные педагогические сочинения. Том 1

Избранные педагогические сочинения. Том 2

Ян Амос Коменский. Избранные сочинения. Том 1. Великая Дидактика.

Избранное. Том 2. Отдельные произведения

Текст

βτ

ЯН АМОС
КОМЕНСКИЙ
ИЗБРАННЫЕ
ПЕДАГОГИЧЕСКИЕ
СОЧИНЕНИЯ
ПОА РЕДАКЦИЕЙ
Ε БИОГРАФИЧЕСКИМ ОЧЕРКОМ
И ПРИМЕЧАНИЯМИ
проф. А.А.КРАСНОВСКОГО
φ
ГОСУДАРСТВЕННОЕ
УЧЕБНО-ПЕДАГОГИЧЕСКОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО
Мннистер с шва Яросвг%* *м.л РСфСР
МОСКВА * 1955

ПРЕДИСЛОВИЕ
«Избранные педагогические сочинения Я- А. Коменского»
имеют две части. В первой части мы помещаем три главнейших
общепедагогических сочинения: 1) отрывки из его художествен-
но-ооциально-филосюф'ского сочинения «Лабиринт света и рай
сердца» (1623), 2) «Великую дидактику» (1627—1638),
3) «Предвестник всеобщей мудрости» (1637). Эти произведения,
Коменского тесно связаны между собой как объединяющей юс
общепедагогической идеей и назначением, так и временем их
написания, хотя и не временем появления в печати.
Во вторую часть «Избранных педагогических сочинений
Я. А. Коменского» входят отдельные, наиболее ценные
педагогические сочинения великого чешского педагога, относящиеся к
различным периодам его педагогических опытов и
педагогического творчества. Сюда входит, во-первых, группа
небольших по объему, но весьма важных по своему значению
педагогических сочинений, относящихся к третьему периоду
педагогической и писательской деятельности Коменского. Это небольшая
часть произведений мыслителя, выполненная им в период
пребывания в Венгрии с 1650 до 1654 г., когда он имел возможность
проверить свои педагогические построения на опыте работы в
организованной им Сарос-Потокской школе. В эту группу мы
включаем следующие трактаты: 1) «О культуре природных
дарований», 2) «Пансофическая школа», 3) «Об изгнании косности
из школ», 4) «Похвала истинному методу», 5) «О пользе
точного наименования вещей», 6) «Правила поведения», 7) «Законы
хорошо организованной школы». Строго говоря, эти семь
трактатов представляют собой завершенный круг вопросов,
посвященных практическому руководству школой.
Наконец, во вторую часть мы включили небольшой по
объему, но исключительно богатый по своему содержанию и
значению трактат «Выход из схоластических либиринтов». Этот
трактат написан Коменским уже во время пребывания его в
Амстердаме и помещен в четвертой части Амстердамского издания
1657 г.
з

Педагогические сочинения Я. А. Коменского, вошедшие во
вторую часть нашего издания, были известны у нас в переводе
не с оригинала, а с немецких переводов. С латинского языка в
дореволюционное время были переведены только два
произведения: «О культуре природных дарований» в переводе Л. Н. Мод-
зал евского и «Законы благоустроенной школы» в переводе под
ред. П. Ф. Каптерева. Оба эти произведения, изданные
отдельными брошюрами, мало известны нашим читателям
классической педагогической литературы и давно уже составляют
библиографическую редкость.
Мы даем все включаемые во вторую часть «Избранных
педагогических сочинений Я. А. Коменского» трактаты в переводе
с латинского оригинала.
На всех педагогических сочинениях Я. А. Коменского, в-том
числе и на помещаемых нами во второй части, лежит
отпечаток эпохи, когда имело место, по выражению Фридриха Энгельса,
«верховное господство богословия во всех областях умственной
деятельности, как необходимое следствие того, что церковь
являлась наивысшим обобщением и санкцией существующего
феодального строя» (К. Маркс и Ф.Энгельс, Соч., т. VIII,
Гиз, 1930, стр 128) Советский читатель, однако, легко отбросит
в сочинениях Я. А. Коменского эту пройденную уже стадию
исторически обусловленной религиозно-церковной оболочки в его
педагогических построениях и откроет в публикуемых
произведениях неиссякаемый источник передовых педагогических идей,
исключительно плодотворных по своему практическому значению.
Каждое из помещаемых в настоящем сборнике произведений
Я А. Коменского является оригинальным педагогическим
трактатом и имеет большое научно-педагогическое значение.
В конце «Избранных педагогических сочинений» дается
предметный указатель к «Великой дидактике» и «Предвестнику
всеобщей мудрости» и указатель имей, встречающихся в сочинениях
Коменского.

ЯН АМОС КОМЕНСКИЙ.
ЕГО ЖИЗНЬ И ПЕДАГОГИЧЕСКИЕ СОЧИНЕНИЯ
(1592—1670)
• Жизнь и педагогическое творчество Коменского совпадают е
крупнейшими политическими событиями в Западной Европе
XVII в.1.
В различных странах эти события протекали по-разному. Но
в основном они сводились к довольно длительному, нередко
мучительному приспособлению производственных отношений к
новым назревавшим производительным силам, когда в недрах
феодализма создавались основы капиталистического строя.
Достаточно только назвать эти события, чтобы отдать себе отчет в их
значимости и широком распространении в Европе. К этим
событиям относятся: Тридцатилетняя война, начавшаяся в Чехии,
как борьба чешского народа с немецкими католическими
феодалами во главе с немецкими императорами из династии
Габсбургов, в которую втянулись все наиболее мощные государства Ев-
1 Я. А. Коменский, великий чешский педагог-гуманист и философ, борец
против схоластической системы обучения, родился 28 марта 1592 г. в
небольшом городке Нивнице в Моравии (Чехословакия), в семье члена
общины так называемых «Богемских (чешских) братьев». В точности неизвестно,
кто были родители Коменского. Весьма распространено мнение, что отец
его был мельником. Однако, по исследованиям проф. Новака в архивах
Венгерского Брода, выясняется только, что отец его был весьма уважаемым
членом «Богемских братьев», имел дом на площади этого местечка, в одном
весьма важном процессе представительствовал от общины.
Неизвестно также, как протекало воспитание Коменского в раннем
детстве. Предполагают, однако, что имущественное положение отца Коменского
и его принадлежность к братству обеспечили Яну воспитание в семье и в
общинной школе.
Родители Коменского умерли в 1604 г., когда ему было двенадцать лет,
он и две сестры остались на попечении родственницы в г. Строжнице.
Здесь, в Строжнице, в 1604—1605 г. Коменский посещает школу
братства, повидимому повышенного типа.
Только в 1608 г., после трехлетнего перерыва, 16 лет отроду,
Коменский поступает в латинскую школу в Прерове. Эта школа находилась под
покровительством графа Карла Жеротинского, просвещеннейшего человека
своего времени, получившего образование в гимназии известного Иоганна
5

ропы того времени; буржуазная революция в Англии, открывшая
собой период новой истории, период победы и торжества
буржуазного капиталистического строя над феодализмом; явная
победа буржуазного строя в Нидерландах. На это же время
приходится борьба русского народа с польской феодальной агрессией
и его борьба с польской феодальной интервенцией и
развязывание крестьянских войн против феодализма в нашем отечестве;
борьба украинского и белорусского народов за свою
независимость от феодальной шляхетской Польши, в частности, борьба
под руководством Богдана Хмельницкого, завершившаяся
воссоединением братской Украины с Россией в одно государство.
Экономическая и политическая борьба, развернувшаяся во
многих странах Европы, не могла не отразиться и на идеологии.
Идеологическая борьба принимает '.не менее острые формы и в
той или иной степени затрагивает довольно широкие народные
массы.
Трудно себе представить, чтобы при широте размаха этой
борьбы и вовлечении в нее широчайших народных масс
мыслители того времени могли остаться незатронутыми этой борьбой и
чтобы мировоззрение и отдельные взгляды этих мыслителей не
отражали этой борьбы. А потому вполне законно встает вопрос,
к какой из борющихся сил принадлежал Я. А. Коменский.
По своему происхождению, воспитанию и общественному
положению Коменский принадлежал к той части чешского
народа, которая возбуждала против себя наибольшую злобу,
преследования и гонения со стороны немецких императоров,
возглавлявших верхушку немецких феодалов и католическую реакцию.
Победа в Чехии этих реакционных сил обрекла Коменского в
самом начале его общественно-педагогического служения вместе с
значительной частью прогрессивных сил чешского народа на
скитальческую жизнь вне родины до самой смерти. Характер-
Штурма в Страсбурге и в школах Швейцарии. Школа в Прерове работала
по уставу школы в Сент-Галле. Несмотря на это, она мало чем отличалась
от обычных школ того времени. Глубокое несовершенство постановки
учебной работы как в этой школе, так и в других школах того времени
послужило для будущего реформатора воспитания серьезным толчком к
изысканию более совершенной постановки учебно-воспитательного дела. Недаром
впоследствии Я. А. Коменский с грустью вспоминал свои школьные годы
стихом из Вергилия: «О, если бы Юпитер возвратил мне прошедшие годы!»
И вслед за грустными воспоминаниями οι» этой школе Коменский писал:
«Прошедший день не возвратится, и нам остается помогать подрастающему
поколению...»
Уже в Прерове Коменский обнаружил блестящие дарования и
исключительную работоспособность. По окончании школы, 30 марта 16.11 г.
Коменский поступает в Гернборнский университет в герцогстве Нассау, в котором
господствовало кальвинистское богословие, наиболее близкое ^религиозным
взглядам общины «Богемских братьев», членом которой был Коменский. В
Гернборнском университете на Коменского производят наибольшее
впечатление профессора Пискатор и в особенности Алыптед. Под влиянием этих
профессоров зреют философские и педагогические взгляды Коменского. Эти же
профессора ввели Коменского и в курс так называемого «хилиазма». Классовые
источники хилиазма, по разъяснению Ф. Энгельса, коренятся в тяжелом по-
6

но, что и впоследствии Коменский находит приют, признание и
высокую оценку его педагогического творчества только в
государствах и городах с победившими прогрессивными силами. Еще
более характерно, что с юности и до конца своей жизни
Коменский остается верен своему угнетенному народу, живет и
действует вместе с передовой демократической частью своего народа.
В этом и заключается подлинное место Коменского среди
борющихся сил в Западной Европе. В недрах идеологии
народных масс Коменский черпает силу для вдохновения в своих
педагогических трудах.
Внимательно изучая педагогическое творчество Коменского,
мы должны решительно отвергнуть существующие и до сего
времени в нашей литературе взгляды, будто Коменский был
своеобразным «учеником» и выразителем взглядов английского
философа Бэкона Веруламского. Теперь хорошо известно, что
социально-политические взгляды Бэкоеа не выходили за рамки
интересов крупной английской буржуазии и обуржуазившегося
дворянства. Между тем, взгляды Коменского далеко выходили
за рамки буржуазного строя, простираясь в сторону народа, в
сторону плебеев своего времени. Бэкон активно поддерживал
идею мирового господства Англии, идею захвата Англией Индии
и колониального грабежа. А Коменский осуждал господство
сильных наций над слабыми. Бэкон был противником народо-
правия. Он видел в народе источник «беспорядков» и «смут». Он
был сторонником абсолютной монархии, а Коменский был
сторонником нарюдоправия, сторонником и главой чешской
демократии своего времени. Таким образом, должно быть ясно, что
идеи Коменского далеко превосходили по своему демократизму
идеи Бэкона Веруламского. Поэтому и педагогические идеи
Коменского переросли рамки феодализма и капитализма и сохра-
няют свое положительное значение и до настоящего времени.
ложении плебеев того времени. «Плебеи в это время, — пишет Энгельс,—
были единственным классом, стоявшим совершенно вне официального
общества. Они стояли вне как феодальных, так и городских связей. У них не
было ни привилегий, ни собственности, ни даже отягощенного тяжелыми
повинностями владения, которое существовало у крестьян и мелких горожан.
Они были во всех отношениях неимущи и бесправны...» «Это положение
плебеев,—продолжает Энгельс,—объясняет нам, почему плебейская часть общества
уже тогда не могла ограничиться одной только борьбой против феодализма
и привилегированных горожан; почему она, по крайней мере в мечтах,
должна была выйти за пределы едва зарождавшегося тогда современного
буржуазного общества; почему она, не имея никакой собственности, должна
была уже подвергнуть сомнению учреждения, воззрения и представления,
общие всем покоящимся на классовых противоречиях общественным формам.
Хилиастические мечтания раннего христианства представляли для этого
удобный опорный пункт». Вместе с тем Энгельс разъясняет, что «предвосхищение
коммунизма фантазией стало в действительности предвосхищением
современных буржуазных отношений» (К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. VIII,
стр. 130—131)
В Гернборнском университете Коменский изучал мыслителей древнего
мира: Аристотеля, Платона, Цицерона, Сенеку и других. Основательно
познакомился с сочинениями гуманистов — Петра Рамуса и Людовика Вивеса.
7

Однако это не значит, чтобы во взглядах Коменского не было
отражения господствовавших в его время идей, порожденных
эпохой феодализма и назревающего капитализма. Особенно
ярко это сказалось в выборе Коменским средств борьбы за свои
идеалы. Тут он остановился на полдороге. Он отказался от
вооруженной борьбы, которую вели чешские народные массы
против немецких феодалов. Он ограничился утопической идеей о
возможности переделать мир, мир насилия и эксплуатации,
путем образования и воспитания людей в соответствии с
демократическими идеями.
В этом заключается слабая сторона как
социально-политических, так и педагогических идей Коменского.
Чехия в то время представляла самостоятельное
королевство, входившее в состав так называемой Священной империи,
фактически — Германии. Как самостоятельное королевство,
Чехия располагала правом избирать своего короля и в
значительной степени была автономна по отношению к власти немецких
императоров из династии Габсбургов. Но Габсбурги, укрепляя
свою власть, успели к началу Тридцатилетней войны прибрать к
своим рукам в качестве наследственных владений наиболее
доходные земли Чехии, в частности серебряные рудники, каменный
уголь и т. п. Понятно, что Габсбурги осуществляли управление
Чехией при помощи немецких феодалов, как светских, так и
духовных. Таким образом, во главе административного и церковного
управления Чехией оказались немецкие феодалы. Чехи
оказывались в подчинении не только феодалов из чешской аристократии,
но главным образом в подчинении немецкой феодальной знати.
Такое положение Чехии вызывало недовольство не только со
стороны трудящихся слоев чешского населения, крестьян,
ремесленников, горожан различных профессий, но и части чешских
феодалов.
Однако богословие в те времена господствовало. Это «...верховное
господство богословия во всех областях умственной деятельности, — говорит
Энгельс, — было в то же время необходимым следствием того, что церковь
являлась наивысшим обобщением и санкцией существующего феодального
строя» (К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. VIII, 1930, стр. 128).
Это объясняет нам, почему и Коменский излагает свои педагогические
взгляды в религиозно-богословской оболочке и часто приводит в
подтверждение своих педагогических взглядов тексты из так называемого
«священного» писания.
Не следует забывать, что Коменский жил и творил в то время, когда
значительно подорванная реформационным движением католическая церковь
повела ожесточенную борьбу с малейшими отклонениями в вопросах веры»
а тем более с проявлениями свободомыслия. Огнем и мечом католическая
церковь уничтожала представителей научного мировоззрения. 17 февраля 1600 г.
был сожжен на костре смелый мыслитель Джордано Бруно. В 1616 г.
прошел первый процесс над величайшим астрономом Галилеем. В том же го цу
католическая церковь осудила учение Коперника. В 1619 г. погиб на костре
автор «Диалогов о природе» — вольнодумец Лючинио Ванни. В 1621 г. в
Париже был сожжен Жан Фонтанье, обвиненный в атеизме. В 1633 г. суд
инквизиции вторично привлекает к ответственности Галилея, который под
страхом смерти вынужден был отречься от своего правильного учения.
8

Во главе национальной борьбы чешского народа против
немецких феодалов и католической церкви стояла община,
называемая «Богемские братья». Ян Амос Коменский — один из
руководителей «Богемских братьев» — в своих педагогических
сочинениях отразил интересы широких масс чешского народа.
Мировоззрение Коменского противоречиво. В религиозных
взглядах Коменский протестант, приближающийся к пантеизму.
В вопросах теории познания в его капитальном труде
«Великой дидактике» и других работах имеются значительные
материалистические тенденции.
Коменский — сенсуалист, он считает мир познаваемым.
«Начало познания, безусловно, всегда исходит из чувства (ибо
ничего не существует в познании, чего раньше не было бы в
ощущении)...»—писал Коменский. Он считал, что следует познавать
и исследовать самые вещи, а не чужие только наблюдения и
свидетельства о вещах.
«Пансофия» Коменского означала требование
всесторонности и систематичности образования и познания. Его идея «всех
учить всему» вытекала из рассуждений о том, что все люди
способны к познанию и образованию, простой народ должен
получить доступ к знаниям. Познание Коменский считал активным
процессом, тесно связанным с разумным обучением.
В своих педагогических взглядах Коменский подчеркивал
практические цели образования: «Знать, говорить и действовать—
вот в чем соль мудрости», — писал он.
Коменский выдвинул «принцип природосообразности» в
обучении. Согласно этому принципу обучение необходимо
осуществлять соответственно внешнему миру и природе ребенка.
Соблюдая этот принцип, педагог должен исходить из единства мира,
учитывать возрастные особенности обучающихся.
Изучение богословия не заглушило в Каменском здорового чувства
реальной действительности. Филологические занятия натолкнули его на весьма
плодотворный замысел собирания материалов для раскрытия богатств и
красот своего родного чешского языка. Еще на университетской скамье он
начал работу над оригинальным для того времени сочинением
«Сокровищница богемского языка». К сожалению, это сочинение, над которым
Коменский работал более 40 лет, погибло в огне при разгроме Лешно
католиками в 1656 г. Там же, в университете, под влиянием Алынтеда зародилось
у Коменского характерное для научного движения XVII в. стремление
создать «Энциклопедию знаний» на родном чешском языке, доступную
широким народным массам.
В 1893 г. были опубликованы отдельные главы сочинения Я. А.
Каменского под заглавием «Зрелище вселенной».
Иктер?с юною Коменского к реальным знаниям, между прочим,
сказался и в том, что впоследствии, будучи студентом в Гейдельберге в 1614 г.,
он приобрел известное сочинение Коперника «О круговращении небесных
светил».
Заслуживает также упоминания большая работа, которую Коменский
проводил в связи с чтением книг. Он вел записи в виде выписок и заметок
о прочитанном, сопоставляя свои личные наблюдения с мнением автора. Эти
9

Обучение Коменский рассматривал не как пассивное
зазубривание, а как целенаправленное развитие задатков детей.
Однако Коменский иногда придавал идеалистический,
телеологический смысл при решении вопроса развития задатков
детей: «богом, — писал он, — семена всех наук посеяны в нас».
В своем мировоззрении Коменский не мог преодолеть
противоречия между познанием «из природы» и познанием «из развития
души».
Яну Амосу Коменскому принадлежит заслуга разработки
дидактики как особой науки. Установленные Коменским «четыре
принципа» дидактики: наглядность, постепенность, подражание,
упражнение, требовали осмысленного познания причинных
связей природы и рационально построенного закрепления знаний.
Урок Коменский считал основной формой занятий. Учитель —
«слуга природы» должен ей «подражать». Коменский боролся
против папства, католицизма и засилия феодальной знати, за
национальную независимость Чехии. Он клеймил алчность и
моральное разложение феодальной знати и католических
священников.
Передовые педагогические взгляды Коменского оказали
большое влияние на последующее развитие педагогики.
«Лабиринт мира и рай сердца». «Лабиринт мира», а по
другому переводу «Лабиринт света и рай сердца», был написан
Коменским в то время, когда, спасаясь, от преследований еще во время
Тридцатилетней войны, он излил в этом произведении всю горейь,
какая у него накопилась от наблюдений за действительной
жизнью. Это было в 1623 г. Замысел и построение этого
произведения очень просты: автор изображает свои скитания по миру в
записи Коменский вел на чешском языке для того, чтобы,. как он сам об
этом пишет, они впоследствии могли быть использованы «дорогими
соотечественниками»,
В 1613 г. Коменский предпринимает путешествие по Европе и доходит
до Амстердама. По возвращении из путешествия он поступил в Гейдельберг-
ский университет. Этот университет, так же как и Гернборнский, по
направлению богословской мысли был более родственен идеям общины «Богемских
братьев».
В 1614 г. Коменский был назначен руководителем школы в Прерове, в
которой он раньше получил среднее образование. Коменский с увлечением
отдается педагогической деятельности. Здесь он составляет методическое
руководство под заглавием: «Правила более легкой грамматики». К
сожалению, это сочинение утеряно, и мы знаем о нем лишь из упоминания
Коменского в предисловии к Амстердамскому изданию его педагогических
сочинений в 1657 г.
Когда Коменскому исполнилось 24 года, община избрала его в
священники. А в 1618 г. его перевели в г. Фульнек, на должность священника с
исполнением ректорских обязанностей в школе братства.
Ян Амос Коменский принимает активное участие в борьбе «Богемских
братьев» с засилием немецких феодалов и католической церковью, благодаря
этому он становится одним из руководителей общины «Богемские братья».
10

поисках профессии, к которой лежало бы его сердце. В качестве
спутника в этих скитаниях он берет себе Всюдубуда, или Всеве-
да, 2ί затем к ним тотчас же присоединяется Обман, ставящий
своей задачей показать любознательному автору осматриваемый
им мир в хорошем свете. Для этой последней цели Обман
накидывает автору очки, извращающие действительность. Однако
впопыхах очки оказались накинутыми так, что автор-Путник
имел возможность смотреть на мир не только через очки, но и
поверх очков. Поэтому автор-Путник получает возможность точно
воспринимать мир и судить о нем без предвзятых взглядов,
навязываемых ему Всеведом и Обманом.
Вполне естественным является, что в интересах выбора
профессии автор -Путник пытается разглядеть мир,
действительность и поведение различных деятелей в их жизни. '
Таким образом, под пером Коменского получают яркую
характеристику и строгую оценку деятели различных профессий:
ремесленники, купцы, торговцы, ученые, медики, юристы,
философы, служители и деятели различных церквей и, в частности,
христианской церкви, рыцари, воины, короли и т. д.
Попутно с описанием жизни и деятельности людей
различных профессий Коменский не забывает описать и положение
людей в семье и браке. При этом он подчеркивает, что
соединение людей в браке происходит то случайно, то по денежным
расчетам. Таким образом создаются неравные браки с
неизбежными «оковами» супружества, с бестолковыми хлопотами и
страданиями из-за детей.
Что касается выбора профессии, то в действительности его
нет. Каждый входящий в мир получает от его привратника Рока
билетик, в котором написано: одному — «господствуй», друго-
Живя в г. Фульнеке, Коменский отдает все свои силы и внимание
членам своей общины. Он заботится о благосостоянии членов общины, знакомит
их с ведением пчеловодства, которое не было известно в этой местности.
Коменский с большой любовью занимается со своими учениками,
выводит их за город и учит познавать и любить природу.
В это же время Коменский занимается рисованием и картографией. Он
прекрасно выполнил карту Моравии, которая была напечатана в 1627 г.
Эта карта много раз переиздавалась, и ею пользовались в течение всего
XVII в.
1618 год был последним спокойным годом деятельности Я. А.
Коменского, так как в этом же году началась Тридцатилетняя война, первые
удары которой обрушились на Чехию, как на государство с наиболее
радикальным протестантским населением. Тридцатилетняя война (1618—1648)
проходила под знаком религиозной войны за господство догматов и
обрядов католической церкви над всеми видами отклонений от них, возникших
во время реформации. В действительности же эта война являлась
своеобразной формой классовой борьбы социально-политических сил своего
времени: В 1621 г.г. Фульнек был разграблен и сожжен войсками
католической коалиции. В огне погибли библиотека и рукописи жившего там
Коменского. Сам он спасается бегством, скрываясь в окрестностях города, с этого
времени Коменский был обречен на скитание до коица его жизни.
И

Co mix cornicat ur,
Ворона каркает«
Agnus balat*
Овца блеет.
Cicada sfcriflet.
Кузнечик стрекочет?.
Upupa dictt.
Удод дудит.
Inf ans eíiílat.
Ребенок плачет,
Vemua fiat.
Ветер дует.
Ans er gtngrH*
Гусь гогочет.
Os halat г
Рот дышит.
bé ее
ci ei
du Ни
ш
fi η
ga ga
Ы há
Mits minirtt.
Мышь пищит·
Ana* tetrlanifc.
Утка крякает·
Lupus ulu lat·
Волк во*т.
Ur»us mur m ц v »τ, ι
Медведь ворчит*
t t i
Ш
bita kba
ln alu J
mum mu л ι J
1
Aa
Bb
Cc
D<1
Ее
Fř
Gg
ííh
ii
Kk
LI
lio
Иллюстрированная азбука из сочинений

p^vL^í
<5r4
Fells clamat.
Кошка мяукаем.
Auru?a clamat.
Возчик погоняет.
Pull HS pipit.
Цнпленок пищи«'.
Cit cul tis cti с u lat*
Кукушка кукует,
Canis ringitur.
Собака рычит.
Serpms si в i lat.
Змея шипит.
Gracidus clamat.
Галка кричвт.
Hubo ululat.
Сова угукает.
Lepus vag it.
Заяц плачет·
Raná coaxat«
Лягушка квакаем.
Asinus rudit.
Осел кричит.
Tabanus dielt.
Овод жужжит.
паи паи
666
pi pi
kiik ku
егг
si
tae tae
coax
УУУ
ds ds
Zx
Я. А
. Коменского „Мир в картинках".

му — «служи», одному — «приказывай», другому —
«слушайся», одному — «пиши», другому — «паши», одному — «учись»,
другому — «копай землю», одному — «суди», другому —
«воюй».
Путник наблюдает, как каждый получивший такого рода
билетик спешит к назначенному для него месту в городе —
«один с радостью и восторгом, а другой как-то переминаясь в
нерешительности, смущении и горе».
Все люди в этом мире из предосторожности носят на своем
лице маску, боясь показаться среди других в собственном облике.
Путник замечает, что «все они различно
обезображены...угреватые, паршивые и прокаженные; мало того, были тут со
свиной губой, с собачьими зубами, с воловьими рогами, с ослиными
ушами, с глазами аспида и лисьим хвостом или волчьими
когтями, другие — с павлиньей вытянутой шеей, с взъерошенным
хохлом удода, с лошадиными копытами и т. д. Но более всего
было людей, похожих на обезьян» (глава VII).
Все люди в городе были заняты беспорядочными и
бестолковыми работами. Некоторые из них собирали сор и делили его
между собой, другие рыли землю и перевозили или переносили
ее с места на место, некоторые забавлялись колокольчиками,
зеркалами, пузырьками, побрякушками и другими
безделушками... И все это делалось с таким усердием, что с людей катился
пот и наступало полное изнеможение. Всюду сновали какие-то
чиновники, которые отдавали трудные приказания и со рвением
проверяли их. Работа была сопряжена с постоянной опасностью.
Работавшие наталкивались друг на друга, расшибались до
смерти, и никто на это не обращал никакого внимания. В погоне за
новизной люди беспрерывно хватались то за- одно, то за другое,
бросая незаконченное дело, строили и разрушали. При этом
многие выступали в туфлях на высоких каблуках, а некоторые
шагали на ходулях, чтобы, поднявшись выше всех, свысока
глядеть на них.
Смерть направо и налево косила этих несчастных, а они и не
подозревали, как каждому из них уготовлена участь быть
брошенным в темную яму. На место умершего от изнеможения или
бросившего свою работу тотчас появлялось несколько других,
которые ссорились, дрались, осмеивали друг друга, портили
дела других.
Путник увидел особенно тяжелый труд в сословии
ремесленников, где повсюду было больше нуждающихся, чем
зажиточных. Тут же Путник наблюдал неряшество в работе,
притворство и обман, зависть и недоброжелательство.
От взора Коменского не ускользнули и трудности
путешествий, связанных с торговлей на суше и в особенности на море.
Наибольшее внимание Коменского привлекает профессия
ученых и философов. Этот вид занятий автору казался наиболее
привлекательным, но и тут он увидел, с какими трудностями и
14

хитростями сопряжена профессия ученых. Он наблюдал, как при
испытании ученого контролеры проверяли, какой у каждого
«кошелек, какой задок, какая голова, какой мозг (что по соплям *
судили) и какая шкура». Если голова была стальная, с мозгом
из ртути, задок оловянный, шкура железная и кошель золотой—
одобряли и тотчас охотно вели дальше.
Если назваиных пяти условий у кандидата в ученые не
наблюдалось, то ему приказывали вернуться или сомневались в его
успехе. «Если нет у него оловянного сидения, не высидит
ничего, растеряет все, а без золотого кошелька, где набрать ему
времени, где взять учителей живых и мертвых». Словом,
оказывается, что ученость дается недаром, что в это сословие нужно
принести здоровье, ум, терпение, постоянство и деньги.
Между учеными то и дело происходили тяжбы и споры, а то
и драки.
Хотя для получения степени магистра или доктора по
философии, медицине или юриспруденции кандидаты для гладкости
своего дела подмазывали собственным кошельком, на проверку
оказывалось, что такие магистры не в состоянии были ни
сосчитать, ни измерить, ни назвать звезд, ни построить силлогизм.
Так автор-Путник обозревает жизнь и деятельность других
сословий и профессий — рыцарей, солдат, журналистов,
правителей, наконец, даже представителей различных религий и
вероисповеданий.
Назначение на высшие церковные должности производится
не по действительным заслугам, а либо по родственным связям,
либо по знатности происхождения, либо по протекциям и реко- ·
мендациям, либо, наконец, за взятки и подарки.
Господствующая церковь угнетает другие религиозные
вероисповедания, ведет бессмысленные распри между представителями
различных вероисповеданий и пользуется хитростью, чтобы
завладеть более выгодными местами.
В «сословии правителей» автор заметил ту же лживость в
распределении мест: одни покупают места, другие выпрашивают,
третьи приобретают их лестью, а потому у правителей
недоставало чего-либо необходимого: они не способны были ни
выслушать своих подчиненных, ни видеть среди них беспорядки, ни
устранить плутовские, противозаконные уловки, и многие из
них не имели даже сердца, чтобы выполнять указания
справедливости и правильно судить людей.
Сенаторское кресло среди правителей занимают судьи с
такими характерными названиями, которые дает им Коменский:
Себялюб, Сластолюб, Малознай, Предубежденный, Неопытный,
Слухосуд, Легкомысл, Поспех, Кое-как. А высшим начальником
над ними и наивысшим судьей состоял Хочутак.
Неудивительно поэтому, что на суде таких сенаторов была
осуждена сама Правда.
Возле тронов королей господствовали те же пороки: лесть,
15

низкопоклонство, обман. «Я отлично понял, — пишет автор-
Путник, — ...что ратуши, судейские комнаты, канцелярии —
суть мастерские столько же несправедливости, сколько
справедливости. А те, которые именуют себя охранителями порядков,
бывают столько же защитниками беспорядка (и гораздо чаще),
сколько и порядка».
В замок Фортуны или Счастья видны не только открытые
ворота, но и тайные входы, в которые люди проникают,
посредством лицемерия, лжи, лести, порока, ловкости, насилия.
Секретарем Фортуны оказалась Случайность, которая
подхватывала первого попавшегося из толпы людей и сажала его на
колесо счастья. И автор-Путник не без основания полагает, что
этот секретарь был просто глуп и слеп к подлинным заслугам и
правам на счастье.
В этом замке три этажа. В нижний этаж имеют доступ
богатые. В средний этаж попадают люди, которых Фортуна
поддерживает наслаждениями и роскошью, а в верхнем этаже
помещаются люди, облеченные славой, «дабы они другими были
видимы, почитаемы и прославляемы». Наряду с представителями
властей, воинов и ученых в этот же этаж замка Фортуны
пускали разбойников, мучителей, лиходеев, убийц и поджигателей,
что, понятно, поощряло таких людей на преступления.
Наконец, автор-Путник попадает в замок Мудрости. В числе
тайных советниц Мудрости — Чистота, Радиеость,
Осторожность, Рассудительность, Медленность, Умеренность, Правда,
Ревность, Откровенность, Храбрость, Терпеливость и
Устойчивость. Правительницами у Мудрости являются Деятельность и
наместница Мудрости — Фортуна.
Здесь Путник наблюдает тайный суд: правительницы
доложили Мудрости, что беспорядки во всех сословиях происходят
от Уловок и Хитростей, Обжорства, Алчности, Лихвы,
Сластолюбия, Гордости, Жестокости, Лености, Праздности.
Мудрость распорядилась выслать этих виновников из всего
царства под страхом смертной казни. Под влиянием этого
распоряжения Мудрости в народе «прогуливалась -надежда на
золотой век». Однако через некоторое время оказалось, что
распоряжение Мудрости не выполняется и в мире не наблюдается
никаких улучшений.
Для расследования дела назначены были комиссары Небре-
жин и Переглядкин, а к ним для большего веса в качестве
советницы Умеренность.
Обследователи доложили, что изгнанные фигурируют под
другими именами: «один, дескать, похож на Обжорство —
называется Похмелье или Навеселье; другой, похожий на Алчность,
называется Хозяйство; третий, похожий на Лихву, называется
Рост: четвертый, похожий на Сластолюбие, называется Ласка;
пятый, похожий на Гордость, называется Важность; шестой,
похожий на Леность, называется Добродушие и т. д.».
16

После такого доклада объявлено было, что эти люди не
относятся к разряду порочных и их нужно отпустить на свободу.
Не помогли делу и жалобы от населения, «от людей бедных
сословий» и трудящихся, требовавших справедливости. Но в
ответ на эти жалобы последовали жалобы от привилегированных
царских советников, докторов права, адвокатов, старост и т. п.,
требовавших оставить за ними право делать разъяснение
законов и распоряжений, чтобы неблагоразумные люди не
принимались за натяжку и извращение законов, споров и тяжб по
разъяснениям привилегированных.
На все эти жалобы последовало вмешательство Осторожности
и Приветливости, и на все это Мудрость отвечала довольно
уклончиво и двусмысленно.
Молча наблюдавший все это Соломон наконец не выдержал.
Он направился к престолу царицы, приблизился к ней и сорвал
с нее прежде неприкосновенное покрывало, оказавшееся только
паутиной. И лицо Мудрости представилось бледным, опухшим,
с небольшим поддельным румянцем на щеках; руки и тело ее
оказались болезненными, а дыхание смрадным.
Соломон сорвал маски и с советниц Мудрости и сказал:
«Здесь вместо правды царит неправда и вместо святости —
мерзость. Ваша радивость есть подозрительность, ваша
осторожность — хитрость, ваша приветливость — лесть, ваша правда —
только лицемерие, ваша ревность — бешенство, ваша
храбрость — дерзость, ваша любовь — сластолюбие, ваше
трудолюбие — рабство, ваше остроумие — самомнение, ваша
набожность — ханжество и т. д.» (глава XXXIII).
Но и Соломон оказался несостоятельным. По совету
Осторожности за ним послали вдогонку Приветливость и Льстивость
вместе с Роскошью. Эти трое опутали Соломона своими сетями,
и он под дружным натиском ополчения под предводительством
Силы был разбит.
На увещания Всеведа и Обмана покориться, подчиниться об-
шему порядку мира автор-Путник отвечает: «Тысячу раз
предпочитаю умереть, чем быть там, где происходит подобное, и
смотреть на беззаконие, подлог, ложь, разврат и жестокость.
Смерть для меня теперь более желательна, нежели жизнь».
По содержанию «Лабиринт мира и рай сердца» представляет
собой социально-философский трактат Коменского,
раскрывающий язвы и пороки сословно-классового строя.
Не подлежит сомнению, что автор отличается
наблюдательностью, которая позволяет ему вскрывать часто довольно
глубокие причины проявления несправедливости, беспорядков,
злоупотреблений и множества других пороков в различных сословиях,
званиях и занятиях людей, не исключая и занятий науками и
философией.
Трудно также отказать автору и в своеобразной глубине
всего того, что он наблюдает. Автор остроумно раскрывает подме-
2 Заказ № 5063
17

ну в общественных отношениях одних моральных понятий
другими: осторожность превращается в хитрость, приветливость в
лицемерие, мудрость в изворотливость, несправедливость в
обман и т. д. И таким образом это художественное произведение
Коменского превращается в сатиру на сословно-классовый строй
своего времени.
Однако Коменский в своем анализе этого строя остался на
его поверхности и не вскрыл основных причин, заключающихся
в эксплуататорском строе, в корне подрывающем основы
справедливости и ведущем ко всем отмеченным им моральным
порокам, неизбежным во всяком эксплуататорском строе.
Понятно, однако, что было бы несправедливо требовать от
Коменского такого анализа, который оказался под силу только
классикам марксизма-ленинизма — мыслителям
исключительного порядка, которые жили в другую эпоху. А потому Коменско-
му надо поставить в заслугу уже одно то, что он разглядел
жизненные язвы и пороки, что он бичует их в острой форме,
доходящей до сатиры.
Ценно то, что среди трудящихся он нашел больше бедняков,
чем зажиточных, что богатство, знатность, славу и ученость в
обществе своего времени он объяснил делом случая, что среди
путей к счастью он разглядел такие распространенные в
эксплуататорском обществе пути, как лицемерие, ложь, лесть, порок,
ловкость, насилие и т. п.
Несомненно, большой заслугой Коменского является и такой
частный вид его наблюдательности, который позволил ему
раскрыть рабское положение женщин в семейных отношениях,
неравенство брака, трудности и типичные ошибки в воспитании
детей.
Это произведение является фундаментом, который .лежит в
основе социально-политических устремлений Коменского в его
«Великой дидактике». Только глубоко поняв это произведение
Коменского, можно понять и правильно оценить заявление
Коменского в начале «Великой дидактики» в. обращении «ко
всем стоящим во главе человеческих учреждений»: «Однако есть
же, наконец, что-нибудь в нас и в наших делах на своем месте и
в долж'ном состоянии? Ничего, нигде. Все превратным и
беспорядочным образом или лежит в развалинах или разрушается».
* *
*
«Великая дидактика». Крупнейшим педагогическим
сочинением Я. А. Коменского является «Великая дидактика». «Великая
дидактика» написана была первоначально на чешском языке. Он
предназначал это сочинение для своих соотечественников в
надежде на скорое восстановление Чехии. Когда надежды на
восстановление самостоятельности Чехии ослабели, не было смысла
опубликовывать это произведение на чешском языке.
18

Поэтому, по совету друзей, Коменский занялся переводом
«Великой дидактики» на латинский язык, «чтобы, если это будет
возможно, послужить на общую пользу». На латинском языке
«Великая дидактика» изложена полнее, чем на чешском: на
чешском языке в ней только 30 глав, а на латинском — 33.
Наибольшее расхождение между чешским и латинским текстом
начинается с XXVI главы — о дисциплине. Главы XXVIII—XXXI
на латинском языке посвящены очеркам последовательно
идущих четырех ступеней школы, каждой из которых посвящена
отдельная глава: XXVIII глава — очерку «материнской школы»,
XXIX — характеристике школы родного языка, XXX — очерку
латинской школы, XXXI — академии. Сверх того, XXVII глава
на латинском языке озаглавливается так: «О четырехступенном
устройстве школы в соответствии с возрастом и успехами
учащихся», XXXII глава — «О всеобщей совершенной организации
школ». В главах XXVII—XXX чешского текста несколько по-
другому изложен материал XXVII, XXXII и XXXIII глав
латинского текста.
«Великая дидактика» Коменского представляет собой
замечательное произведение педагогической мысли как по своему
содержанию, так и по построению и взаимоотношению ее
различных частей.
Изложению самой дидактики предшествуют заголовки
отдельных глав. Как по содержанию, так и по взаимоотношению
эти заголовки напоминают собой краткие тезисы трактата.
В I главе доказывается, что человек удивительнейшее,
превосходнейшее и совершеннейшее создание;
во II — что цель человека за пределами настоящей жизни;
в III — что настоящая жизнь есть только призвание к
будущей;
в IV — что это приготовление имеет три ступени: 1) научное
образование, 2) добродетель, или нравственность и 3)
религиозность, или благочестие;
в V — раскрывается, что человек от природы имеет в себе
хорошие семена и корни всех этих трех стремлений;
в VI — что, несмотря на наличие природных положительных
качеств, человек, чтобы стать вполне человеком, должен
получить воспитание;
в VII — что воспитание лучше всего происходит в юношеские
годы;
в VIII — что юношество лучше всего воспитывать вместе,
для чего и должны быть заведены школы;
в IX — что все юношество обоего пола должно быть вверено
школам;
в X — что при воспитании юношества необходимо изучать
все, что имеет отношение к человеку, и обеспечивать юношество
мудростью, различными искусствами, добродетелью и
благочестием;
2*
19

Титульный лист амстердамского издания педагогических сочинений
Я. А. Коменского (1657).

в XI — что еще нет школ, вполне соответствующих этим
целям;
в XII — что школы должны и могут быть устроены и
преобразованы в этом направлении;
в XIII — что преобразование школ состоит в установлении в
них точного порядка;
в XI'V — что форму и образец школьного порядка нужно
заимствовать от природы;
Виньетка, заменяющая собой эпиграф к
педагогическим сочинениям Я. А. Коменского.
в XV—дается указание, как поступать, чтобы при краткости
нашей жизни хватило времени на все учебные занятия в школах;
в XVI — излагаются правила, по которым обучение и
воспитание могут происходить с полным успехом;
в XVII — как поставить дело так, чтобы обучение
происходило легко, т. е. без утомления и скуки;
в XVIII — излагаются правила, как достигнуть
основательности в обучении;
в XIX — правила о том, как поставить дело так, чтобы один
учитель в состоянии был обучать сразу и с наименьшим трудом
несколько учеников;
в XX — раскрывается специальный метод обучения наукам;
в XXI — специальный метод обучения искусствам;
в XXII — специальный метод обучения языкам;
в XXIII — специальный метод обучения нравственности;
21

в XXIV — специальный метод воспитания благочестия;
в XXV — излагается отношение Коменского к языческим
книгам;
в XXVI — речь идет о том, как должна быть поставлена
школьная дисциплина;
в XXVII — предлагается деление школ на четыре ступени,
соответственно возрасту учащихся;
в XXVIII — дается очерк «материнской школы»;
в XXIX — очерк школы родного языка;
в XXX — очерк латинской школы;
в XXXI — об академии и путешествиях;
в XXXII — о всеобщей совершенной организации школы;
в XXXIII — речь идет об условиях, необходимых для
практического осуществления этого всеобщего метода.
Последовательному анализу педагогических проблем в
«Великой дидактике» предшествуют три вводных самостоятельных
небольших раздела: 1) обращение ко «Всем, стоящим во главе
человеческих учреждений, правителям государств, пастырям
церквей, ректорам школ, родителям и опекунам детей»; 2)
«Привет читателям»; 3) «Польза дидактики».
Вместе эти три вступительные статьи составляют как бы
введение к «Великой дидактике».
В обращении ко «Всем, стоящим во главе человеческих
учреждений...» Коменский, пользуясь текстами из библии,
констатирует исключительно пагубное состояние всего человеческого
рода его времени, где каждый человек поставлен «среди
чрезвычайно опасных пропастей и бездн» и люди «всюду ходят
среди расставленных сетей, даже повсюду несутся среди бездонных
пропастей» и «то один, то другой низвергаются в пропасть...»
(§ ю).
Такое широкое обобщение тяжелого положения всего
человеческого- рода его эпохи заставляет Коменского поставить
предостерегающий вопрос: «Однако есть же, наконец, что-нибудь
в нас и в наших делах на своем месте и в должном состоянии?»
Понимая законность такого вопроса, Коменский тем не
менее тут же отвечает: «Ничего, нигде. Все превратным и
беспорядочным образом или лежит в развалинах, или разрушается.
Вместо разумения, которым мы должны были бы равняться с
ангелами, у большинства такая тупость, что они, наравне со
зверями, не знают того, что знать особенно необходимо. Вместо
предусмотрительности... — такое забвение не только вечности, но
и смертности, что большинство отдается делам земным и
преходящим и даже немедленно угрожающей им смертности. Вместо
небесной мудрости... самое позорное забвение того бога, в
котором мы живем, движемся и существуем,'самое безумное
оскорбление его святейшей воли. Вместо взаимной любви и
справедливости — взаимная ненависть, вражда, войны и убийства. Вместо
справедливости — несправедливость, обиды, угнетение, воров-
22

ство, грабежи. Вместо целомудрия — бесстыдство и
непристойности в помышлениях, речах и делах. Вместо простоты и
правдивости — ложь, обман, коварство. Вместо смирения —
надменность и гордость одних по отношению к другим... Все уклонились,
сделались равно непотребными. Нет ни одного делающего добро
(Псалм XIII, 2—3). Даже те, кто выдает себя за вождей других,
плохо идут вперед, уходя с прямого пути; те, которые должны
были быть светильниками, большею частью распространяют
мрак. А где только есть что-либо доброе и истинное, то
искалечено, изуродовано, растерзано; мало того, это тень и
обманчивые мнения, если сравнить его с тем, что должно было бы у нас
быть. Кто этого не замечает, пусть знает, что поражен слепотой.
Мудрецы, рассматривая свои и чужие дела, видят то, что они
видят, не через очки общепринятых мнений, а благодаря яркому
свету истины» (§ 1—12).
Как видим, это тяжелое положение человечества Коменский
характеризует не столько с религиозных позиций, сколько с
морально-этических. Он осуждает мрак и невежество, царящие не
только в обществе трудовых людей, но и среди власть имущих,
т. е. среди тех, кто должен бы просвещать людей и руководить
ими.
При такой всеобщей испорченности, по убеждению Коменско-
го, остаются неиспорченными только дети, «так как они еще
не захвачены дурными привычками» (§ 17). Поэтому дети
остаются у Коменского единственной надеждой на исправление
человеческого рода. По своей неиспорченности и простоте, по
своей восприимчивости к поучению и наставлению дети служат
даже образцом для исправления взрослых.
Отсюда с необходимостью вытекает у Коменского вывод: если
нужно употреблять средства против испорченности
человеческого рода, то это должно производиться главным образом
путем осторожного и тщательного воспитания юношества.
Однако дети не сами по себе могут достигнуть необходимой
степени развития и совершенства — они нуждаются в поучениях
и наставлениях. Но при всеобщей испорченности человеческого
рода «немного есть родителей, которые бы могли научить своих
детей чему-либо доброму или потому, что сами не учились
-ничему подобному, или потому, что, будучи заняты другим, этим
пренебрегают» (§ 27). И среди учителей немного найдется таких,
которые бы умели хорошо внушать детям «добрые правила».
«А если иногда такой и бывает, — пишет Коменский, — то
такого учителя отвлекает какой-нибудь вельможа, чтобы он отдал
свой труд частным образом детям вельможи, и его способности
не приносят пользы для народа» (§ 28). «Вследствие этого
остальное юношество растет без должного ухода, наподобие
леса, которого никто не насаждает, никто не орошает, не
обрезывает, не выпрямляет. Поэтому дикие и неукротимые нравы и
обычаи владеют миром и всеми городами и селениями, всеми
23

домами и всеми людьми, у которых в теле и душе величайшее
множество неурядиц» (§ 29).
Таким образом, по мнению Коменского, для исправления
человеческого рода необходима широко развитая система
образования и воспитания, охватывающая весь народ, а не только
детей привилегированных слоев общества. «Итак, — пишет Ко-
менский, — если мы желаем, чтобы были хорошо благоустроены
и процветали церкви, государства и хозяйства, прежде всего
упорядочим школы и дадим им расцвести, чтобы они стали
истинными и живыми мастерскими людей и рассадниками для
церквей, государств и хозяйств. Так — достигнем мы нашей
цели, по-иному — никогда».
Вот почему Коменский и обращается к «гражданским
властям», к «руководителям церквей», попечителям школ,
родителям и опекунам детей с горячим призывом к объединению и для
взаимной помощи в заботах о подрастающем поколении и
призывает каждого из тех, кому из них на этом пути блеснет
незамеченный ранее свет, не скрывать этого нового света от нового
века, а также исправлять то, что в этом свете окажется с
малейшим недостатком блеска: «Много глаз видят больше, чем
один». «Таким образом, — продолжает Коменский, — мы
взаимно будем помогать друг другу согласно вести дело божие;
таким образом мы избегнем проклятия, предвозвещенного для
тех, кто лукаво делает дело божие; таким образом всего лучше
мы будем пещись о драгоценнейшем сокровище мира — о
юношестве; таким образом мы будем участниками славы,
обещанной тем, кто других научает справедливости» (Даниил, XII, 3)
(§ 35-36).
Второй раздел вводной части к «Великой дидактике»
называется «Привет читателям». По существу дела эта вводная часть
является методологической основой «Великой дидактики», а в
общем и целом в ней характеризуется совершенно отчетливо
строгий научный подход Коменского к излагаемой им системе
педагогики,
В первых параграфах этого раздела Коменский
характеризует состояние дидактики его времени как теории обучения и
анализирует состояние данной проблемы. Если другие авторы
занимались тогда отдельными вопросами дидактики, то
Коменский решается «обещать «Великую дидактику», т. е.
универсальное искусство учить всех всему».
Таким образом, с нашей точки зрения, дидактика под пером
Коменского превращается в общую педагогику, при этом он
обещает изложить это так, чтобы обучение происходило «с верным
успехом», «чтобы неуспеха последовать не могло», а это значит,
что он занят поисками строго научного обоснования педагогики.
- В отличие от других авторов, строивших свои
дидактические выводы из «внешних наблюдений, составленных на основе
более легкой практики или, как говорят, апостериори», Комен-
24

ский ставит своей задачей выяснить все вопросы педагогики
«априори, т. е. из самой настоящей, неизменной природы
вещей» и, объединяя все выводы, строит «некоторое универсальное
искусство создавать всеобщие школы».
Возникает, однако, вопрос, в какой степени такой априорный
метод выяснения вопросов имеет преимущество перед
апостериорным, на основании наблюдений. Нетрудно понять, что
внешние наблюдения, к тому же «составленные на основе более
легкой практики», из которых исходили другие авторы, до Ко-
менского и сами могли быть ошибочны и случайны, а практика
могла быть и устарелой, и односторонней. К тому же, как всем
хорошо известно, практика без теории слепа. Иное дело
представляет собой то априорное выяснение вопросов в педагогике,
исходящее «из самой настоящей неизменной природы вещей», о
чем пишет Коменский. Такое априорное рассмотрение вопросов
педагогики тем более правильно, что Коменский, оставив в
стороне чужие открытия, размышления, наблюдения, наставления,
решил рассматривать самое дело заново и «исследовать
причины, основания, способы и цели обучения» (§ 15). При всем том
Коменский в своих высказываниях остается весьма скромным и
приглашает читателей всесторонне «взвесить» его предложения
и подвергнуть общим рассуждениям и продвигать вперед
общими совокупными усилиями (§ 5), «так как один человек
никогда не бывает настолько проницательным, чтобы от его взора
не ускользнуло весьма многое». Вот почему он умоляет
читателей, «чтобы они приложили к делу такое внимание, старание и
не только свободу суждения, но и проницательность, какие
нужны для самых великих дел» (§ 7). Что же касается личных
своих усилий, то Коменский обнаруживает исключительную
скромность: «Как известно тем, кто ближе знает меня, — пишет
Коменский, — человек я — незначительного ума и .почти без
научного образования. Сокрушаясь, однако, о бедствиях моего
времени, я чрезвычайно желаю, если будет дана какая-либо
возможность к тому, восполнить наши зияющие пробелы
своими или чужими нововведениями...»
«...Сердце мое так просто, что для меня нет никакой разницы
учить и учиться, давать указания и получать их, быть учителем
ученых (если бы это в чем-либо мне было позволено) и
учеником учеников (если бы я мог в чем-либо надеяться на успех)»
(§20-21).
Последний раздел вводной части озаглавливается «Польза
дидактики». Здесь Коменский раскрывает пользу дидактики:
1) «для родителей», 2) «для учителей», 3) «для учеников»,
4) «для школ», 5) «для государств», 6) «для церкви», 7) «для
небес». Последние два раздела имеют религиозный оттенок,
впрочем только по внешнему виду. "Что же касается существа
дела, то тут у Коменского идет речь о подготовке «ученых
пастырей для церкви», о преобразовании школ «для подлинной и
25

универсальной культуры духа» с тем, чтобы рассеять тьму
невежества, окутывающую людей его времени.
«Великая дидактика» Я. А. Коменского является наиболее
монументальным и всеохватывающим его педагогическим
произведением. «Великой» она названа Коменским не столько по
объему, сколько по широте охвата ею педагогических проблем.
В наше время, когда дидактика составляет только один из
разделов педагогики, было бы целесообразнее называть это
произведение педагогикой. В свое время термин «педагогика» еще не
имел гражданства и термин «дидактика» являлся более
почетным, чем термин «педагогика», потому ^то этим термином
обозначалась теснейшая связь вопросов воспитания с вопросами
обучения, с вопросами изучения наук. Это тем более было уместно,
что из античной Греции за термином «педагогика» скрывался
один из низших видов воспитания, а именно тот вид воспитания,
который сосредоточивался не в руках ученых педагогов, а в
руках рабов, сопровождавших греческого мальчика на учебное
занятие к образованному, свободно рожденному дидакту, т. е. в
какой-то степени ученому педагогу, в отличие от неученого раба.
Уже развернутое заглавие «Великая дидактика»
свидетельствует, что в понятие «дидактика» Коменский включил все
вопросы воспитания и образования подрастающих поколений. Это
заглавие гласит: «Великая дидактика, содержащая
универсальную теорию учить всех всему, или выработанный и тщательно
обдуманный способ создавать по всем общинам, городам и
селам каждого христианского государства такие школы, в
которых бы все юношество того и другого пола, без всякого какого
бы то ни было исключения, могло обучаться наукам,
совершенствоваться в нравах, исполняться благочестия и, таким образом,
в годы юности научиться всему, что нужно для настоящей и
будущей жизни, кратко, приятно, основательно, где для всего,
что предлагается, основание почерпается из самой природы
вещей, истинность подтверждается параллельными примерами
нз области механических искусств, порядок распределяется
по годам, месяцам, дням и часам, наконец, указывается
легкий и верный путь для удачного осуществления этого на
практике».
В наше время такое заглавие может показаться
саморекламой. Однако всякий, кто возьмет на себя труд ознакомиться с
содержанием данного произведения, должен будет убедиться в
скромности великого чешского педагога, совершенно далекого
от какой бы то ни было саморекламы, и что каждое слово из
этого заглавия является содержанием обучения. Мы имеем в
этом произведении действительно универсальную для своего
времени теорию, т. е. охватывающую все или, во всяком случае,
главнейшие виды воспитательной и образовательной
деятельности, направленной на обеспечение воспитанием и образованием
действительно всего подрастающего поколения, всего юношества
26

«того и другого пола без всякого какого бы то ни было
исключения».
Коменский неоднократно обосновывает право детей всех
сословий и классов общества на всестороннее воспитание и
образование, на обучение наукам, на совершенствование в нравах и,
в духе своего времени, на воспитание в благочестии. То
воспитание и образование, какое намечает Коменский для юношества,
действительно учит подрастающее поколение всему, что
диктуется потребностями жизни того периода. Коменский здесь
выступает как первый отчетливый выразитель подлинно
демократических стремлений в области воспитания и образования и
защищает всеобщее образование для каждого от рождения до 24 лет.
Он настаивает, просит, умоляет великих и сильных мира его
времени «создавать по всем общинам, городам и селам» в
каждом государстве всех ступеней школы, начиная с дошкольного
воспитания и кончая университетом или академией. Все мысли,
доказательства и пожелания Коменского направлены к тому,
чтобы воспитание и образование во всех типах школы
осуществлялось «кратко, приятно, основательно», т. е. чтобы оно
происходило возможно быстрее и возможно более легкими и
приятными способами как для учащихся, так и для учащих, чтобы
«в школах было бы меньше шума, одурения, напрасного труда, а
больше досуга, радостей и основательного успеха», чтобы в
государствах в результате такого образования было бы «меньше
мрака, смятения, раздора, а больше света, порядка, мира и
спокойствия».
В таком результате образования Коменский, выражаясь
словами Цицерона, видит «больший и лучший дар», какой можно
предложить государству. По его мнению, «правильно руководить
юношеством — это значит также создавать и преобразовывать
государство». Эту последнюю цитату Коменский берет в качестве
одного из эпиграфов из сочинений немецкого писателя его
времени Иоганна Валентина Андреэ. Достойна примечания
такая формулировка значения образования для государства: у
Коменского речь идет об образовании и воспитании в
динамическом процессе создания и преобразования государства, а не о
приспособлении воспитания к уже готовым формам
государственной жизни. И, таким образом, Коменский подчеркивает
творческий, а не статический характер воспитания и образования.
Прогрессивная характерная особенность педагогического
мировоззрения у Коменского заключается во второй части
«Великой дидактики». В этой части Коменский раскрывает
методологические позиции своего педагогического мышления. Здесь он
совершенно отчетливо становится на уровень самых передовых
мыслителей своего времени — Бэкона, Декарта, Локка,
положивших начало критицизму в развитии философии и науки.
Коменский полагает начало критицизма в области педагогики
и говорит, во-первых, об основаниях, на которых покоятся его
27

педагогические взгляды, во-вторых, об истинности или
доказательности своих педагогических построений, в-третьих, наконец,,
0 легком и верном пути удачного их осуществления. Оснований
для своих предположений Коменский ищет в самой природе
вещей; истинность и доказательность их он подтверждает
«параллельными примерами из области механических искусств».
Наконец, путь для удачного осуществления своих предложений
Коменский называет легким и верным.
Критицизм Коменского решительно отличает его педагогику
от предшествовавшей ему стадии догматического мышления,
господствовавшего в средневековой педагогике и отчасти даже в
педагогике эпохи Возрождения. Даже такие оригинальные
педагоги-мыслители, как Рабле, Монтень, Т. Мор,"Фома Кампанел-
ла, часто просто излагали свои творческие домыслы в
педагогике и не проявляли заботы об их обосновании. Еще большим
догматизмом пронизаны идеи немецкого педагога XVI в. Иоганна
Штурма и «отцов» из ордена иезуитов.
Совершенно новым, оригинальным, предвосхищающим эпоху
нового времени является и то, что Коменский ставит свою
педагогику на службу общественным задачам. «Итак, — завершает
Коменский свои размышления в обращении ко «всем, стоящим
во главе человеческих учреждений, правителям государств,
пастырям церквей, ректорам школ, родителям и опекунам детей»,—
если мы желаем, чтобы были хорошо благоустроены и
процветали церкви, государства и хозяева, прежде всего упорядочим
школы и дадим им расцвести, чтобы они стали истинными и
живыми мастерскими людей и рассадниками для церквей,
государства и хозяйств» (§ 33).
Как видим, здесь Коменский ставит свою педагогику на
службу процветанию важнейших общественных форм того
времени — церкви и государства. Но тут же Коменский не
забывает и назначения школы для процветания такой области жизни,
как «хозяйства», о чем в педагогике того времени еще не
принято было говорить, о чем впервые с полной отчетливостью
стали писать только ранние социалисты-утописты — Томас Мор и
Фома Кампанелла.
Эту же связь педагогики с большими общественными
задачами и ее назначение служить этим задачам Коменский выра^-
жает в последних словах одного из эпиграфов своей «Великой
дидактики», когда провозглашает «руководящей основой» своей
дидактики исследование и открытие метода, при котором
учащие меньше бы учили, учащиеся же больше бы учились, в
школах было бы больше порядка и меньше одурения, напрасного
труда, а больше досуга, радостей и основательного успеха и в
государстве было бы меньше мрака, смятения, раздора, а
больше света, порядка, мира и спокойствия.
Основные дидактические положения Коменский изложил в
1 наиболее сконцентрированном виде в XVI—XX главах «Великой
23

дидактики». Особенно выделяются главы XVI—XVIII, в которых
Коменский обосновывает свои дидактические положения и
правила по одной и той же схеме: сначала формулирует так
называемое «основоположение», обобщающее определенные
закономерности во внешней по отношению к человеку природе, затем
показывает, как это основоположение осуществляется в области
механических искусств: архитектуре, живописи, в работе
садовника и т. п. После этого он описывает «отклонения» от
выдвинутого основоположения в области природы, т. е. отклонения,
которые наблюдаются в практике школьного преподавания.
Наконец, кратко излагает пути и способы исправления изложенных
отклонений в практике школьного преподавания. В этих
исправлениях Коменский и формулирует в краткой, сжатой форме
выдвигаемые им дидактические правила.
Приведем для примера «основоположение» VIII из XVIII
главы: «Природа все соединяет постоянными связями.
Например, когда она образует птенца, она все связывает:
один член с другим, одну кость с другой, нерв с нервом. Так в
дереве из корня вырастает ствол, из ствола — сучья, из сучьев—
ветви, из ветвей — отростки, из отростков — почки, из почек —
листья, цветы, плоды и, наконец, отростки и т. д. Так что хотя
бы тысячи тысяч было суков, ветвей, листьев, плодов — все-
таки все это составляло бы одно и то же дерево. Так, в здании
для того, чтобы оно было прочным, стены должны быть
приноровлены к фундаменту, потолки и крыши — к стенам, — словом
все — и самое большое и самое малое — так должно быть
прилажено между собой и соединено, чтобы образовать одно
неразрывное целое, один дом».
При раскрытии этого основоположения Коменский не
останавливается на изложении отклонений от него в практике
школьного преподавания, а сразу переходит к формулировке
дидактических правил. «Отсюда следует:
1. Научные занятия всей жизни должны быть так
распределены, чтобы составлять одну энциклопедию, в которой все должно
вытекать из общего корня и стоять на своем собственном месте.
2. Все, что преподается, должно быть так обосновано
аргументами, чтобы не оставалось никакого места ни сомнению, ни
забвению...»
«Подкреплять все основаниями разума — это значит всему
учить, указывая на причины, т. е. не только показывать, каким
образом что-либо происходит, но также и показывать, почему
оно не может быть иначе. Ведь знать что-нибудь — это значит
лознавать вещь в причинной связи».
Из приведенного примера ясно, что Коменский не всегда
выдерживает изложенную выше схему выведения дидактических
правил. В одних случаях у него отсутствуют отклонения в
практике школ, в других — примеры из области механических
■искусств.
29

σ Но обратимся к доказательности у Коменского дидактических
правил основоположениями, взятыми из области внешней по
отношению к человеку природы; и тут с необходимостью возникнут
два вопроса:
1) насколько формулируемые Коменским основоположения
соответствуют закономерностям природы;
2) насколько дидактические правила Коменского
непосредственно вытекают из выдвигаемых им основоположений,
касающихся внешней природы.
По первому вопросу нужно заметить, что нам неизвестно,
откуда Коменский берет свои формулировки основоположений
природы — из известных ли в его время трудов о природе или
эти основоположения являются результатом его собственных
наблюдений и обобщений.
В приведенном основоположении нет оснований усомниться в
его правильности, т. е. нужно согласиться с Коменским, что
природа действительно все соединяет постоянными связями. Однако
не все приводимые Коменским формулировки звучат научно
правильно. Рядом с правильными основоположениями и
обобщениями Коменский нередко допускает и явно неверные,
неправильные. Так, например, IX основоположение XVI главы у
Коменского звучит так: «Природа тщательно избегает всего
противоречивого и вредного». В этой формулировке законов природы
у Коменского виден телеологический подход к природе.
Точно так же неправильно утверждать о природе, как это
звучит в основоположении у Коменского, будто она избегает
«противоречивого и вредного». Не надо большой
наблюдательности, чтобы заметить в явлениях природы и противоречивое, и
вредное; конечно, противоречивое и вредное понятием и
интересам человека. Или приведем другой пример: «Природа не
делает скачков, а идет вперед постепенно», — пишет Коменский в
основоположении VII главы XVI. Всем теперь хорошо известно,
что в природе имеются в достаточном количестве и
«противоречия», и «скачки».
Таким образом, в самих основоположениях,
характеризующих закономерности в явлениях внешней по отношению к
человеку природы, у Коменского то и дело попадаются неверные,
а потому и ненаучные формулировки.
Попытаемся разобраться во втором вопросе — насколько
дидактические положения и правила Коменского
непосредственно вытекают из выдвигаемых им основоположений, касающихся
природы. Отвечая на этот вопрос, мы должны определенно
подчеркнуть, что в ряде случаев такого соответствия и
непосредственности не наблюдается. В самом деле, возьмем для примера
IX основоположение XVII главы. «Природа, — пишет
Коменский, — не производит ничего такого, польза чего не стала бы
вскоре очевидной». Отсюда Коменский делает дидактический
вывод: «Ты облегчишь ученику усвоение, если во всем, чему бы
30

ты его ни учил, покажешь ему, какую это приносит
повседневную пользу в общежитии».
Несомненно, что это дидактическое правило, рекомендуемое
Коменским, правильно и поучительно само по себе. Однако оно
вытекает совсем не из того, будто природа не производит ничего
такого, польза чего не стала бы вскоре очевидной. Во-первых,
каждому известно, что природа производит очень много всякого
рода бесполезных сорняков; во-вторых, понятие пользы к
законам природы применять не годится: это не научное понятие, можно
говорить о том, что законы природы могут и должны быть
использованы на благо человека. Наконец, в-третьих, и сам Комен-
ский, формулируя это дидактическое правило, вынужден
признать, что надо ученику разъяснять полезность изучаемого.
Следовательно, выдвигаемые Коменским дидактические
правила основываются на чем-то другом, а не на полезности
описываемых Коменским в данном случае таких явлений, как перья
у птицы. Опираясь на высказывания самого Коменского, можно
утверждать, что основная сущность его дидактических
принципов и правил берется им не из области внешней по отношению
к человеку, а из природы самого человека и особенностей
педагогического процесса в школе, о чем заявляет и сам Коменский.
Начиная изложение основ легкости обучения, Коменский
пишет в XVII главе: «Теперь посмотрим, каким образом те же
самые средства нужно приспособить к врожденным способностям
(курсив мой. — А. К.), чтобы можно было применять их легко
и приятно». Вот в этих-то врожденных способностях человека
Коменский и находит основания для значительного количества
своих дидактических правил. Это особенно ясно сказывается в
формулировке им правил легкости обучения. «Но, очевидно, —
пишет Коменский, — что, идя по стопам природы, обучение
юношества будет происходить легко, если:
1) приступить к нему своевременно, прежде чем ум
подвергнется испорченности;
2) оно будет протекать с должной подготовкой умов;
3) никто не будет обременен чрезмерным количеством
подлежащего изучению материала;
4) умам не будут навязывать ничего такого, что не
соответствует возрасту...
5) все будет передаваться через посредство внешних
чувств».
Таким образом, из 10 дидактических правил легкости
обучения 5, совершенно очевидно, опираются на свойства
человеческой природы; да и все другие имеют свою основу в той же
человеческой природе, только сформулированы в менее ясной
форме:
а) при обучении будут идти от более общего к более
частному;
31

б) от более легкого к более трудному;
в) во всем будут двигаться вперед не спеша;
г) для непосредственной пользы;
д) все постоянно одним и тем же методом.
В самом деле, во всех этих правилах Коменский учитывает
естественные свойства человеческой природы.
Не трудно было бы доказать, что и правила основательности
обучения, равно как и правила краткости обучения, у Комен-
окого опираются не на что иное, как именно на свойства и
особенности человеческой природы.
Весьма многие дидактические выводы Коменского опираются
на его личные многочисленные разнообразные наблюдения над
педагогическим процессом в школах.
Исходным положением «Великой дидактики» является новое,
гуманистическое представление о воспитываемой и
образовываемой личности человека, как самого высшего, самого совершенного
и превосходнейшего творения, сравнительно с творениями
растительного и животного мира (глава I). И эта мысль о высокой
оценке человеческой личности лежит в основе всех дальнейших
педагогических построений Коменского о безгранично широких
и глубоких целях и задачах, стоящих перед растущим и
воспитываемым человеком (глава II), о его положении и назначении в
мире, о его природных свойствах, обеспечивающих ему
возможность такого широкого и глубокого образования (главы III—V),
об условиях и средствах учебно-воспитательной работы (главы
VI—XXVI), наконец, об организации школ по четырем ступеням
и о постановке учебно-воспитательного процесса в них
(главы XXVI—XXXIII).
Высоко оценивая личность человека, Коменский определяет
его назначение трояко:
1) быть разумным созданием;
2) созданием, владычествующим над другими созданиями;
3) созданием, представляющим собой образ и радость своего
творца.
Понятно, что, с нашей точки зрения, назначение человека, по
Коменскому, носит религиозную окраску.
В духе своего времени Коменский раскрывает содержание и
первых двух целей в назначении человека. Однако, как мы
видим, под религиозной оболочкой Коменский два первых
назначения человека представляет совершенно научно, в виде, во-
первых, научного образования, во-вторых, добродетелей, или
нравственности.
Что касается первого, т. е. научного образования, то тут
разъяснения Коменского выходили за рамки представлений того
периода. «Быть разумным созданием, — пишет Коменский, — это
значит все исследовать и дать всему имена и все исчислять,
т. е. знать и иметь возможность назвать и понять все, что
находится в мире». Или, иначе говоря, «познать устройство мира и
32

действие стихии, начало, конец и середину времен, смены
поворотов солнца и перемены времен года, круги годов и положение
звезд — одним словом, все сокровенное и явное. Сюда же
принадлежит знание ремесел, также искусство речи, чтобы ...ничто
не было неизвестным в какой-либо как малой, так и большой
вещи».
В другом месте Коменский поясняет, что такое научное
образование: «Под научным образованием нужно понимать
познание всех вещей, искусства и языков» (глава IV, 6).
В дальнейшем, раскрывая содержание знаний,
приобретаемых подрастающим поколением в материнской школе, в школе
родного языка, в латинской школе и в академии, Коменский
преследует задачу дать подрастающему поколению всесторонние
энциклопедические знания, снабдить подрастающее поколение
искусствами речи и письма, навыками математического
мышления, позволяющими в легкой, ясной и отчетливой форме
передавать свои знания о мире, человеке и человеческом обществе
другим.
Человеческий ум Коменский считает от природы способным
все воспринимать и понимать. Больше того, Коменский считает
человека одаренным от природы способностями не только к
восприятию и пониманию всего в мире, но и способностями
преобразовывать и усовершенствовать мир.
Ставя такие обширные задачи научному образованию,
Коменский, однако, далек от чисто эмпирического понимания этих
задач. Он имеет в виду строгий отбор знаний обо всем, имеет
в виду знание основного, а не производного. Разъясняя свою
мысль о том, что в школах всех нужно учить всему, Коменский
пишет: «Но этого нельзя понимать так, однако, как будто бы мы
требовали от всех знания всех наук и искусств (особенно знания
точного и глубочайшего)» (глава X, 1).
Признавая такую задачу неосуществимой, Коменский пишет:
«...Во всяком случае, необходимо заботиться и даже добиваться
того, чтобы всех явившихся в мир не только в качестве
зрителей, но также и в качестве будущих деятелей научить
распознавать основания, свойства и цели важнейшего из всего
существующего и происходящего, чтобы в этом мире не встретилось
им ничего, о чем бы они не имели возможности составить хотя
бы скромного суждения и чем они не могли бы воспользоваться
для определенной цели разумно, без вредной ошибки»
(глава X, 1).
Итак, говоря о знании всеми всего, Коменский выделяет
«основания, свойства и цели важнейшего из всего
существующего и происходящего». Правда, сам Коменский не раскрывает,
что в этом мире он считает основанием или важнейшим. Судя
по всему, Коменский считает, что эти вопросы разрешаются
теми отдельными науками и искусствами, которые подлежат
изучению в школе. И главное, чему Коменский придает образова-
3 Заказ № 5063
33

тельную силу и значение, заключается в том, что «благодаря
школам и во всей жизни при посредстве науки и искусств»
развиваются способности человека к познанию окружающего его
мира и его явлений и умению самостоятельно передать
приобретенные таким образом познания в устной или письменной речи.
Раскрывая и защищая в дальнейшем «основательность»
образования, Коменский пишет: «Нужно учить так, чтобы люди,
насколько это возможно, приобрели знания не из книг, но из
неба и земли, из дубов и буков, т. е. знали и изучали самые
вещи, а не чужие только наблюдения и свидетельства о вещах»
(глава XVIII, 28).
На протяжении всей своей дидактики Коменский
неоднократно борется с этим книжным, чисто словесным, вербальным
знанием. Главнейшим пороком старой школы Коменский считает
поверхностность в образовании, т. е. приобретение знания слов,
а не вещей. Такие знания он считает не только поверхностными,
но и вредными и бесполезными. «И в самом деле,—пишет
Коменский, — неудобства неправильного в этой части метода и даже
его вредные стороны очевидны. Они состоят: во-первых, в том,
что образование весьма многих, если не большинства,
заключается в чистой .номенклатуре, т. е. в том, что они, правда, могут
назвать термины и правила искусств, но воспользоваться ими
настоящим образом не могут; во-вторых, в том, что ни у кого
образование не является целостной совокупностью знаний,
которые друг друга поддерживают, подкрепляют и обогащают, но
заключает в себе нечто искусственно связанное: кусок отсюда,
кусок оттуда, нечто такое, что нигде достаточно не связано и не
принесет никакого основательного плода» (глава XVIII, 27).
Такое знание Коменский закономерно считает похожим на
дерево, воздвигаемое на деревенских праздниках освящения
новых домов. Такое дерево увешивалось всевозможными ветками,
цветами, плодами, даже гирляндами и венками, но так как это
все было прикреплено извне, то в скором времени
прикрепленные ветки сохли и отваливались. В противоположность такому
искусственному дереву, Коменский считает человека подлинно
образованным, если он обучен основательно. Такой человек, по
правильному мнению Коменского, «есть дерево, имеющее свой
собственный корень, питающее себя собственным соком и
поэтому постоянно (сильнее и сильнее со дня на день) растущее,
зеленеющее, цветущее, приносящее плоды» (глава XVII, 27).
Вот почему Коменский защищает свой метод основательного
обучения и решительно осуждает старые школы за то, что они
«стремятся... научить смотреть чужими глазами, мыслить чужим
умом». Такое образование в старых школах, по справедливому
мнению Коменского, не приносило никакой пользы.
«...Правильно обучать юношество, — пишет Коменский, —
это не значит вбивать в головы собранную из авторов смесь
слов, фраз, изречений, мнений, а это значит — раскрывать спо-
34

собность понимать вещи, чтобы именно из этой способности,
точно из живого источника, потекли ручейки (знания), подобно
тому, как из почек деревьев вырастают листья, цветы, плоды, а на
следующий год из каждой почки вырастет целая новая ветка со
своими листьями, цветами и плодами» (глава XVIII, 22).
Вот почему Коменский стремится довести свой метод
обучения до того, чтобы научить учащихся «все... выводить из
незыблемых начал вещей». Он настаивает на том, что «ничему не
следует учить, опираясь только на один авторитет, но всему учить
при помощи доказательств, основанных на внешних чувствах и
разуме», чтобы все, что преподается, было так обосновано
аргументами, чтобы не оставалось никакого места ни сомнению, ни
забвению.
Таким пониманием основательности обучения и разумного
метода его осуществления Коменский заложил прочные основы
для педагогики нового времени.
Основательность обучения укрепила принцип
самодеятельности и самостоятельности учащихся в процессе обучения.
Педагогически это учение открыло простор для того уважения к
учащимся, к их активности, каким оказались проникнутыми все
прогрессивные педагогические течения, вплоть до наших дней.
Вместе с тем идея основательности обучения открывает
обширные горизонты для плодотворной методической
изобретательности педагогов-практиков и для их искусства преподавания и
воспитания подрастающих поколений.
Вместе с тем учение Коменского об основательности обучения
ведет к наибольшей практической полезности образования и
воспитания. Приучаясь с раннего детства все самостоятельно
исследовать, все выводить из незыблемых начал вещей, не
полагаться только на одни авторитеты, подрастающие поколения
приучаются и к тому, чтобы, овладевая знаниями вещей и
явлений природы, отыскивать пути и способы побеждать природу и
подчинять ее интересам человека. Недаром Коменский в этом же
разделе об основательности обучения пишет: «Подкреплять все
основаниями разума — это значит всему учить, указывая на
причины, т. е. не только показывать, каким образом что-либо
происходит, но также и показывать, почему оно не может быть
иначе» (глава XVIII, 36).
На протяжении всей своей «Великой дидактики» Коменский
неоднократно настаивает и на практической пользе образовав
ния, получаемого в школах. Больше того, он даже требует: «При
усвоении всякого предмета тотчас нужно обдумать, какую это
принесет пользу, чтобы ничего не изучать напрасно».
Признание за образованием практической пользы ясно
выражается в формулировке Коменским второго назначения чело«
века — быть «созданием, владычествующим над другими
созданиями». Коменский достаточно отчетливо раскрывает это второе
назначение. «Быть владыкой всех созданиц, — пишет он, — это
3*
35

значит, приспособляя к надлежащему назначению все вещи,
употреблять их с пользой для своих выгод, везде среди созданий
вести себя царственно, т. е. с достоинством и святостью...
соблюдать дарованное достоинство; не служить никакому созданию,
даже собственной плоти; свободно пользоваться всем для
собственных услуг; хорошо знать, где, когда, каким образом и до
какого предела благоразумно пользоваться каждой вещью; где,
когда, каким образом и до какого предела признавать право
плоти; где, когда, каким образом и до какого предела нужно
уступать ближнему, — словом, быть в состоянии разумно
управлять движениями и действиями внешними и внутренними,
своими и чужими» (глава IV, 4).
В этом разъяснении Коменского о том, что значит быть
владыкой всех созданий, выражаются основные его Позиции в
вопросах нравственного воспитания. Как видим, идея Коменского
о нравственном воспитании опирается прежде всего на утилита-
ристические соображения. Коменский предназначает человека
для того, чтобы приспосабливать все вещи к их надлежащему
назначению и «употреблять их с пользой для своих выгод».
Это новый мотив в идеях нравственного воспитания, такой
мотив, который не раздавался ранее в подобного рода
трактатах. Несомненно, что, выдвигая интересы пользы и выгоды для
самого человека в использовании всех вещей, Коменский
отвечает на запросы эпохи. Было то время, когда интересы
утилитарности брали верх над другими интересами. Интересами
утилитаризма была пронизана этика Гоббса и Локка в Англии,
Макиавелли в Италии. Однако и у англичан, и у Макиавелли шла
речь об интересах господствующих, привилегированных сословий,
а Коменский провозглашает эти интересы нормальными и даже
идеальными для людей всех сословий и классов общества.
Вторая особенность взглядов Коменского на моральное
воспитание заключается в том, что он высоко ставит личность
человека. Он призывает человека сохранять свое достоинство над
всеми созданиями и вести себя с достоинством среди своих
ближних, или, как он выражается, «сослужителей».
Высокие достоинства человека, правда, у Коменского носят
несколько односторонний, идеалистический характер. Он
призывает его не служить не только никакому созданию, но «даже
собственной плоти». На этом основании неопытный читатель
может заподозрить Коменского в расчленении человеческой
личности на две стороны: физическую и духовную, и, следовательно,
заподозрить Коменского в высокой оценке исключительно
духовной стороны личности человека. Однако, в отличие от
средневековых аскетов, Коменский, как бы предвидя такого рода
подозрения, тут же дополняет свое отношение к примату духовной
личности над физической: он требует «хорошо знать», «где,
когда, каким образом и до какого предела признавать право
плоти». Следовательно, Коменский не отрицает прав плоти, т. е. те-
36

лесной стороны человека, и не останавливается на одной только
духовной жизни человека; он требует от каждого человека
«быть в состоянии разумно управлять движениями и действиями,
внешними и внутренними, своими и чужими».
Можно упрекать Коменского в излишнем риторизме, когда
он считает не чем иным, как добавлением и внешним украшением
жизни такие качества человека, как здоровье, сила, дружба,
счастливый успех в делах, долголетие. Здесь только можно
спорить с Коменским, правомерно ли отнесение названных нами
качеств к добавлениям и украшениям жизни. Однако* в
дальнейшем Коменский не отрицает, и значения хорошего здоровья.
Он только возражает против того, чтобы люди обращали
«больше внимания на приятное, чем на полезное», и считает
бесконечно более гибельным неразумие того, «кто, желая быть
человеком, обращает больше внимания на украшения человека, чем
на его сущность», считает глупцами и нечестивцами тех, кто
считает «нашу жизнь забавою и прибыльной ярмаркой».
Итак, своими соображениями и разъяснениями о том, что
считать добродетелью и честными нравами, Коменский
открывает дорогу для разумного поведения человека и отношения как
к самому себе и своим потребностям, так и в отношении к
ближним.
В основном, следовательно, идеи нравственности и
нравственного воспитания у Коменского, несмотря на религиозную
оболочку, основываются на познании человеком того, что ему
подлинно полез-но и что вредно, на познании всех вещей и их
подлинного назначения в жизни. Следовательно, в лучшем случае,
мы можем отнести идеи Коменского по вопросам нравственности
к утилитарному направлению в этике, основанному на
обстоятельном знании природы вещей, природы и потребностей человека.
Коменский убежден, что способность к познанию всего и к
нравственному поведению от природы свойственна человеку, а
потому -и вся система воспитания у Коменского пронизана идеей
содействия, именно только содействия человеку в развитии его
высших духовных качеств. Отсюда вполне понятно, почему в
педагогике Коменского играет такую важную роль идея природо-
сообразиости.
С особым пафосом Коменский произносит гимн способности
человека все познать. Эту способность Коменский производит от
того, что человек будто бы сотворен и представляет собой образ
всеведущего бога. Однако это метафизическое представление о
происхождении способностей человека имеет у Коменского
только внешний характер, не затрагивая самого существа дела;
«Ведь каш ум, — пишет Коменский, — схватывает не только
соседние предметы, но и отдаленные (по месту или времени),
привлекает к себе, поднимается в высоту, угадывает тайное,
открывает сокрытое, пытается исследовать даже непостижимое;
таким образом, он есть нечто бесконечное и беспредельное. Пусть
37

будет дано человеку прожить тысячу лет, в течение которых 'он
всегда, научаясь чему-либо новому, постигал бы одно из другого,
и ьсе-таки он будет иметь еще место для восприятия предметов.
Ум человеческий отличается такой ненасытной восприимчивостью
к познанию, что представляет собой как бы бездну. Наше
ничтожное тело ограничивается самыми тесными пределами; голос
распространяется немного далее, зрение ограничивается лишь
высотой небесного свода, а уму нельзя поставить твердого
предела ни на небе, ни где-либо за его пределами; он как возвышается
выше неб'а небес, так и опускается ниже бездны бездн, и, хотя
бы юни были в тысячу раз выше и глубже самих себя, он все же
проникает туда с невероятной быстротой. И будем ли мы
отрицать, что ему доступно все? И будем ли мы отрицать, что он
вмещает все?»
Вот почему Коменский, следуя за философами/древнего
мира, называет человека микрокосмом, т. е. малым миром,
обнимающим собой в сжатой форме все, что расстилается во все
стороны по великому миру (макрокосму).
Эту способность человеческого ума все познать, все понять
Коменский раскрывает и в деталях. Он убежден в том, что
внешние органы чувств — зрение, слух, обоняние, вкус, осязание —
являются органами, с помощью которых человеческий ум
исследует все, что находится вне его. Отсюда Коменский делает и
далеко идущий вывод: «Итак, в видимом мире нет ничего, чего
нельзя было бы или видеть, или слышать, или обонять, или
вкушать, или осязать и таким образом определять по существу и
качеству, что отсюда следует, что в мире нет ничего, чего бы не
мог обнять одаренный чувством и разумом человек».
Как видим, в этом выводе Коменский раскрывает универсаль-,
ное значение в познании сенсуалистического источника,
доставляющего человеческому разуму данные о «существе и качестве»
всех явлений мира. К этому сенсуалистическому источнику
нашего познания Коменский обращается неоднократно на
протяжении всех своих педагогических сочинений. Как мы видели, еще
на студенческой скамье Коменский вслед за некоторыми
философами сформулировал сенсуалистический принцип более кратко:
нет ничего в уме, чего не было бы раньше в ощущениях.
Коменский убежден, что в природе человека коренится не
только способность познавать мир, но и самое стремление к
знанию; не только способность переносить труды, но и стремление
к ним, не только способность к нравственной жизни, но и
неизбывное стремление к ней. И это положение Коменский
обосновывает различными конкретными данными.
Наконец, надо отметить, что Коменский как в «Великой
дидактике», так и в других своих сочинениях делает попытки
установить физиологические основы этих способностей: сердце, как
источник жизни и действий, мозг вместе с нервами (см. «Великая
дидактика», глава V, 15).
38

В соответствии с таким физиологическим объяснением
душевных явлений Коменский пишет: «В душевных движениях
главным движущим колесом является воля: рычаги, приводящие
ее в движение,—это желания и страсти, которые склоняют
волю в ту или другую сторону. Рычагом, открывающим движение и
замыкающим его, является разум, который взвешивает и
определяет личность, где, в какой мере нужно желать или чего
избегать» (глава V, 16).
Коменский убежден, что провозглашенная священным
писанием «Ветхого завета» испорченность человека первородным
грехом не окончательно извратила способности человека. Больше
того, защищая идею «учить всех всему», Коменский считает
ссылки на испорченность человеческой природы ошибочными и,
таким образом, проявляет такой оптимизм в отношении к
человеческим способностям, какой был не свойствен
средневековому религиозно-церковному учению о человеке.
Следовательно, мы имеем право утверждать, что в основе
педагогического мировоззрения Коменского лежит принцип
гуманизма, провозглашенный эпохой Возрождения наук и искусств
и ставший достоянием передовой философии и педагогики
нового времени.
До Коменского воспитание и образование подрастающих
поколений являлось делом частным, делом семьи, в лучшем случае
делом отдельных представителей феодального строя, стоявших во
главе более или менее крупных феодальных единиц — князей
светской или церковной власти.
На другой классовой основе аналогичное положение
создавалось к концу средневековья и к началу нового времени в
городских общинах с господствовавшими в них цеховыми
объединениями ремесленников..Но школы феодалов, как и городские
школы ремесленников, пополнялись учащимися из детей,
родители которых принадлежали к привилегированному положению,
и только случайно, за счет чьей-либо благотворительности, в них
попадали наиболее способные дети бедняков.
Коменский уже на знамени своей «Великой дидактики», в
самом ее заглавии, выдвигает дерзкую для того времени мысль —
учить всех — богатых и бедных, знатных и незнатных,
даровитых и отсталых, мальчиков и девочек. Для этой цели он
предлагает создавать по всем общинам, городам и селам каждого
государства школы, в которых бы обучалось все юношество обоего
пола, без какого бы то ни было исключения. В раскрытии своей
идеи Коменский в различных местах «Великой дидактики»
серьезными доводами и соображениями обосновывает право: 1)
женского пола на образование; 2) детей бедняков и детей
незнатного происхождения на обучение в школах; 3) необходимость
получать образование в школах даже отсталым и трудно
поддающимся воспитанию детям. При этом он настаивает на
материальной помощи беднякам, чтобы их дети могли учиться. И, таким
39

образом, Коменский стремится сделать образование на всех
ступенях общедоступным для каждого растущего члена общества с
момента рождения до 24 лет.
В этом и заключается необычайный для того времени
подлинный, последовательный демократизм Коменского в его
отношении к образованию и правам на него.
Высоко оценивая общественное значение образования для
каждого индивидуума, Коменский полагает начало тому
отношению к образованию в школах, которое делает его неразрывной
частью разумной политики.
«Итак, — резюмирует Коменский свои, соображения, — если
мы желаем, чтобы были хорошо благоустроены и процветали
церкви, государства и хозяева, прежде всего, упорядочим
школы и дадим им расцвести, чтобы они стали истинными и живыми
мастерскими людей и рассадниками для церквей, государств и
хозяйств. Так — достигнем мы нашей цели, по-иному —
никогда» («Всем стоящим во главе человеческих учреждений...»,
§ 33).
Такое же отношение к образованию в школах Коменский
выражает в последней, XXXIII главе «Великой дидактики», в
частности в высоко патриотическом призыве-заклинании, обращенном
«к государственным властям».
В обосновании Коменским государственной системы
народного образования сказывается его глубокая вера в творческие
силы каждой личности, получившей образование. Он видит в
этом «истинный, надежный и безопасный путь» к тому, чтобы
подготовить множество таких людей, которые будут служить
отечеству.
Величественная, стройная система всеобщего образования
лежит в основе всех педагогических и дидактических идей
Коменского. Разработке такой системы посвящены главы XXVII—
XXXII «Великой дидактики».
Намечаемую систему школ Коменский мыслит в виде
последовательно идущих четырех ступеней школ, охватывающих все
юношество до 24 лет, независимо от происхождения,
имущественного или социального положения и даже независимо от
одаренности — детей богатых и бедных, знатных и не знатных
родителей, высокоодаренных и со слабыми умственными
способностями, а то и просто отсталых:
1) с момента рождения до б лет все должны получать
воспитание и образование в каждой семье — в школе материнского
попечения, или материнской школе;
2) с 6 до 12—13 лет — в элементарной школе, выразительно
и многозначительно называемой Коменским школой родного
языка, которая должна быть в каждой общине, в каждом селе
или местечке;
3) с 12 до 18 лет — латинская школа или гимназия, которая
должна быть в каждом городе;
40

4) с 18 до 24 лет молодежь должна получать образование в
академии или университете, завершаемое путешествиями.
Академия или университет, по плану Коменского, должны
иметь место в каждом государстве или даже в каждой
значительной провинции.
Необходимо отметить, что в этих четырех ступенях
образования Коменского нужно видеть не только ступени, но и систему
образования. Все четыре ступени, оказывается, органически
связаны друг с другом как материалом, так и методами его
изучения с соответствующим последовательным развитием обучаемых
и их крепнущими силами и способностями, последовательно
развивающимися в связи с изучаемым материалом и
углубляющимися методами преподавания. «При всем различии этих школ,—
пишет Коменский, — мы одинаково желаем, чтобы в них
преподавали не различный материал, а один и тот же, только
различным образом, т. е. все то, что может сделать людей —
истинными людьми, христиан — истинными христианами, ученых —
истинными учеными, только поднимаясь каждой ступенью
выше с соответствующим возрастом и предшествующей
подготовкой...
Однако разница между школами будет троякая. Во-первых, в
первых двух школах все будет преподаваться в более общих и
элементарных чертах, а в последующих — все более подробно и
отчетливо... Во-вторых, в первой, материнской школе будут
упражняться преимущественно внешние чувства с тем, чтобы
дети приучались обращаться правильно с окружающими их
предметами и распознавать их; в школе родного языка будут
упражняться больше внутренние чувства, сила воображения и памяти
с их исполнительными органами — руками <и языком — путем
чтения, письма, рисования, пения, счета, измерения,
взвешивания, запоминания различного материала и пр.; в гимназии будет
развиваться понимание и суждение обо всем собранном
ощущениями материале при помощи диалектики, грамматики и
остальных реальных наук и искусств, изучаемых посредством вопросов:
что? почему? Наконец, академия будет развивать
преимущественно то, что относится к области воли, именно: способности,
которые научат сохранять гармонию (а расстроенное приводить к
гармонии). Относительно души это дает богословие,
относительно ума — философия, относительно жизненных функций тела —
медицина, относительно внешнего блага и состояния —
юриспруденция».
Едва ли нужно комментировать эту глубокую идею
Коменского — изучение во всех школах одного и того же материала,
первоначально доставляемого внешними органами чувств, но с
каждой ступенью по-разному охватываемого и
разрабатываемого, вплоть до целесообразного применения и осуществления
человеческих как индивидуальных, так и общественных
потребностей.
А)

Некоторые ограничения в эту лестницу всеобщего
образования до 24 лет вносятся Коменским в две последние ступени,
однако эти ограничения вытекают не из причин социального
порядка, а диктуются естественными силами и одаренностью
молодежи. Так, если в материнской школе и в школе родного языка
получает образование все юношество обоего пола, то в латинской
школе или в гимназии получают образование «преимущественно
те юноши, у которых стремление выше, чем быть
ремесленниками» (глава XXVII, 8). А для получения образования в академии
или в университете, из которых «будут выходить ученые и
будущие руководители других» (глава XXVIII, 8), Коменский
рекомендует производить особый отбор, чтобы посылать туда
«только избранные умы, цвет человечества», а остальных Коменский
предлагает направлять к плугу, ремеслам и торговле, смотря по
их природной склонности (глава XXXI, 4). Да и в самой
академии Коменский предлагает зорко следить за тем, «чтобы
академии воспитывали только трудолюбивых, честных и способных
людей. Они не должны терпеть лжестудентов, которые, подавая
другим вредный пример бездействия и роскоши, расточают
отцовское имущество и губят свои годы» (глава XXXI, 7).
Такой строгий отбор студентов академии или университета и
требовательное отношение к ним Коменский совершенно законно
предъявляет потому, что, как правило, окончившие академию
выполняют очень важные общественные функции. И Коменский
совершенно правильно рассуждает, чтобы «общественными
почетными должностями награждались только те, кто успешно достиг
намеченной цели и стал достоин и способен к тому, чтобы ему
можно было вверить управление человеческими делами» (глава
XXXI, 2).
Такой последовательный демократизм, поддерживаемый
интересами общества, лежит в основе всей системы образования,
намеченной Коменским. Это и делало данную систему глубоко
жизненной и поучительной.
Если последние две ступени в этой системе образования Ко-
менского — латинская школа и академия и университеты —
уже были известны и до Коменского в практике общественного
воспитания и образования, то первые две ступени —
материнская школа и школа родного языка — впервые с полной
обоснованностью были разработаны Коменским: материнская школа
во всех своих составных частях 1 и школа родного языка как
по самой своей идее, так и по своему учебному плану,
содержанию и месту в системе общего образования.
Коменский так резюмирует назначение школы: «Если все это
надлежащим образом будет выполнено в этой школе родного
1 См. мою вводную статью «Я. А. Коменский и его материнская
школа» к отдельному изданию «Материнской школы» (Я. А. Коменский,
Материнская школа, перевод под редакцией проф, А. А. Красновского,
Учпедгиз, 1947).
VI

•языка, то не только для тех юношей, которые поступят в
латинскую школу, но и для тех, которые посвятят себя земледелию,
торговле и ремеслам, не может встретиться нигде ничего
настолько нового, с чем бы они хоть отчасти не были бы уже
знакомы... — все будет только или более полным освещением, или
более подробным разъяснением вещей, уже ранее известных, и
ученики окажутся на самом деле способными все это более
правильно понимать, выполнять, обсуждать» (глава XXIX, 7).
Необходимо обратить внимание на то, что школу родного
языка Коменский рассматривает как основу для развертывания
национальных культур, в противоположность реакционной
католической культуре. «...Наш всеобщий метод, — пишет
Коменский, — имеет в виду не одну только безмерно любимую
нимфу—латинскую школу, но ищет пути к развитию равным
образом и родных языков всех народов» (глава XXIX, 3). По этим
соображениям Коменский и не считает возможным произвольное
перескакивание, обходя школу родного языка, прямо в латинскую
школу.
Наконец, следует отметить, что, намечая содержание школы
родного языка, Коменский закладывает основы изучения новых
живых иностранных языков соседних народов. «...Если, —
пишет Коменский в последнем параграфе о школе родного
языка, — некоторые дети должны будут заняться изучением языков
соседних народов, то это должно происходить в возрасте
10—11—12 лет, а именно — в промежутке между школой
родного языка и латинской школой» (глава XXIX, 19).
Последовательный демократизм системы образования
основам на глубоком уважении Коменского к народным массам, на
предположении, что в народных массах, среди бедняков и людей
незнатного происхождения и положения зреют талантливые
силы, которые в ущерб государствам остаются без образования.
Такими демократическими убеждениями и основанной на
них системой образования Коменский на несколько веков
опередил самую прогрессивную методическую мысль в мире.
Коменский является одним из первых, если не сказать
первым мыслителем, удалившим серьезное внимание вопросам
организации педагогического процесса. До Коменского ни в
античной педагогике, ни тем более в средневековой и не
поднимали этот вопрос. Если там и имела место организация
педагогического процесса, то скорее как результат многовекового
практического опыта, без теоретического обоснования. Неудивительно
поэтому, что уже в заглавном листе к «Великой дидактике»
Коменский называет дидактику «верным и тщательно обдуманным
способом создавать по всем общинам, городам и селам каждого
христианского государства школы». Иначе говоря, совершенно
справедливо, с точки зрения Коменского, создание и
организация школ составляет первостепенный предмет дидактики.
Поэтому же в дидактической теории Коменского занимает такое боль-
43

шое место обоснование деления школ на четыре ступени, а в
дальнейшем и обоснование всей организации школы.
Разделив единую школу на четыре ступени, он ищет
оснований для такого деления не столько в материале изучения,
сколько в возрастной периодизации растущей детворы и молодежи:
1) до 6 лет; 2) с 6 до 12; 3) с 12 до 18; 4) с 18 до 24, полагая,
что уже не совсем справедливо, что во всех четырех ступенях
школы изучается один и тот же материал, только разными
способами.
При характеристике содержания и методов обучения во всех
четырех ступенях школы Коменским уделяется главное и
существенное внимание вопросу о том, чтобы с пути образования
было устранено все, что хоть в какой-либо степени мешает, а тем
более препятствует естественному, здоровому, нормальному
процессу образования и воспитания подрастающих поколений.
Коменскому хорошо 'известно влияние социальной среды и, в
частности, влияние дурного товарищества у детей.
Останавливаясь на этой стороне дела, Коменский настаивает на
решительных мероприятиях по удалению учащихся от дурного влияния
товарищей.
Коменский — один из первых педагогов, обративший
внимание на влияние на педагогический процесс, оказываемое
физической или внешней средой. Поэтому вполне понятно, когда
Коменский настаивает на расположении школ в спокойной местности,
удаленной от шума, когда он требует отдельного помещения или
комнаты для каждого отдельного класса в школе, большого
зала для собрания всех учащихся в школе, для театральных
представлений, когда он требует, чтобы внутри школьные помещения
были украшены цветами, картинами, а извне при каждой школе
были бы сад и огород, радующие взгляд учащихся.
Уделил серьезное внимание Коменский и вопросу о времени
занятий в течение учебного года, недели, учебного дня,
подсказывая своим читателям, как необходимо предоставлять детям
достаточно времени для отдыха и развлечений, для каникул в
летнее и зимнее время.
Учебные занятия в собственном смысле слова Коменский
предлагает организовать в виде классно-урочной системы таким
образом, чтобы в процессе самих занятий под руковрдством
учителя учащиеся в основном уже усваивали новый материал и
приучались бы излагать приобретенные знания в отчетливой устной
форме.
Таким образом, можно утверждать, что в «Великой
дидактике» Коменского мы располагаем серьезным, глубоко
обоснованным учением об организации педагогического процесса в школе.
В педагогическом наследии Коменского и в особенности в
его «Великой дидактике» вскрываются три главнейших
исторических пласта культуры всего человечества, включая и время
жизни Коменского. Читатели Коменского легко увидят среди этих
44

пластов культуры отражение идеологии деспотического строя
восточных народов, в частности древних евреев, отразившейся в
так называемой библии «Ветхого'завета». Коменский был
хорошим знатоком библии и, повидимому, не только по профессии
священника и епископа; нередко он наизусть цитирует
библейские выражения и целые тексты. Нужно, впрочем, заметить, что
из библии Коменский вплетает в свое мировоззрение такие идеи,
которые только по внешней форме соответствуют мировоззрению
людей нового времени.
Не менее явственно проявляется у Коменского глубокое
знание греко-римской рабовладельческой культуры, пришедшей к
концу своего существования к объединению всех культурных
народов того времени и подготовившей переход к феодализму с его
господствующей идеологией христианской церкви.
Нужно, однако, тут же заметить, что последняя из
названных нами форм общественного строя человечества —
феодализм — меньше всего находит для себя сочувственное
отношение Я. А. Коменского. Пожалуй, можно утверждать, что в
трудах Коменского мы не найдем ни единого штриха, в котором бы
сказывалось сочувственное отношение Коменского к стадии
убогой культуры. Наоборот, высшая идеология этой культуры,
выражавшаяся представителями католической церкви, служила то
и дело для весьма тонких и остроумных нападок на нее со
стороны Коменского.
Можно утверждать, что наибольшее сочувствие со стороны
Коменского вызывали бурные, далеко идущие по своим
последствиям движения передового человечества, выявившиеся в эпоху
Возрождения науки и искусств, совпадавшую с образованием
общественного строя новых национальных государств, и те
течения, которые поддерживались и сохранялись в низших,
плебейских слоях общества. И в своих философских позициях
материалистического сенсуализма, и в своих социально-политических
устремлениях Коменский примкнул к наиболее угнетенной и
обездоленной части трудового человечества, страдавшего от
двойного гнета: от неизжитого еще феодализма и от
укрепляющегося капитализма.
Не трудно видеть, что прошлое человеческого общества и его
классовые и культурные интересы не составляли предмет
увлечений или каких бы то ни было радостных надежд Коменского.
В своей знаменитой «Панегерсии» Коменский настойчиво
призывает все народы и государства, всех, кто хотя чем-либо может
быть полезен, к установлению мира между ними, к прекращению
войн и к осуществлению всеобщего благополучия и счастья. Он
искал путей и средств для счастья всего человечества в то
время, когда еще далеко не созрели силы, способные осуществить
это счастье. Всестороннее образование всех он избрал в
качестве надежнейшего пути к этому счастью. На этом пути он видел
то, о чем не мечтали до него педагоги всех времен и всех народов.
45

В «Великой дидактике» мы находим вполне обоснованную
защиту прав женщин на равное с мужчинами образование.
В «Великой дидактике» Каменского мы находим
развернутую систему школ, обеспечивающую широкое, разностороннее
образование всего юношества на различных возрастных
ступенях.
Коменский положил начало тщательно разработанной
системе преддошкольного и дошкольного воспитания, возлагаемо^
го на родителей в семье, что вместе с тем содействовало и
содействует поднятию интереса родителей к ^воспитанию, равно
как послужило и основой для дальнейшего развития
общественных форм дошкольного воспитания.
В «Великой дидактике» Коменского мы располагаем первым
отчетливым обоснованием и раскрытием самостоятельного
назначения и роли образования в начальной школе на родном
языке. Вместо «безмерно любимой нимфы—латинского языка»,
Коменский выдвинул идею изучения в конце пребывания в
школе родного языка.
От начала до конца во всей системе образования
Коменский защищает идею реального образования, не исключая
вместе с тем и учебных предметов гуманитарного характера.
Коменский вел решительную борьбу с мертвящим верба-
лизмом и формализмом средневековой школы, заполнявшей
умы учащихся схоластическим сором, чадом и смрадом мнений,
вместо увлекательного изучения живой действительности.
В противоположность традиционному, лишенному плана
и разумного метода преподаванию, Коменский противопоставил
принцип природосообразности преподавания^ основанный на
понимании развития учащихся и последовательного
обоснованного продвижения их вперед по отчетливо упорядоченным ступеням:
от наглядного созерцания к пониманию изучаемого, от понимания
к запоминанию и выражению в речи, от речи к упражнению в
действии; продвижение вперед от легкого к трудному, от
близкого к отдаленному, от общего к частному.
Если до Коменского единственной связью между учителями
и учениками было слово учителя, то Коменский на помощь
к этому средству обучения привлекает зрительные
впечатления в виде наглядности, выражающейся прежде всего в
созерцании самих предметов или явлений или, в крайнем случае,
в виде изобразительной наглядности — в картине, рисунке,
чертеже и т. п.
В противоположность бессмысленной растрате времени и
сил учащих и учащихся при системе обучения в одиночку,
значительно снижавшей интерес к преподаванию учащих и
учащихся, Коменский развил и практически осуществил теорию
классно-урочной системы занятий в массовой школе.
Вместе с тем Коменский заботился о здоровье и разумном
восстановлении сил учащихся, настаивал на ограничении коли-
46

чества времени, отводимого ежедневно на учебные занятия и на
установление времени для отдыха и восстановления духовных
сил учащихся.
Коменский гуманизировал школьную дисциплину, 'настаивая
на изгнании из школы побоев и угнетения учащихся
^авторитарной системой обучения. Вместе с тем Коменский содействовал
развитию у учащихся самодеятельности и благонравного
поведения всеми методами преподавания и отношением к ним
учителей. Недаром на виньетках ко всем дидактическим
сочинениям Коменского в качестве лозунга стоит знаменитая фраза:
«Пусть все свободно течет, прочь насилие в делах!»
Таким образом, Коменский преобразовал и облик учителя
в школе: из сурового, карающего детей судьи и палача он
превратил учителя в гуманного, внимательного наставника детей.
Наконец, Я. А. Коменский дал разносторонние
доказательства и пути превращения всей учебной работы школы и
учителя, рассчитанной на память и, в лучшем случае, на интеллект,
в воспитательную работу с глубоким вниманием к развитию
моральных качеств и воли учащихся.
·-- *
«Предвестник всеобщей мудрости» является одним из тех
произведений Я. А. Коменского, благодаря которому его имя и
идеи стали известными передовым кругам всей Западной
Европы. Сам Коменский настолько высоко ценил свои труды по
пансофии, что все свои работы по методике преподавания
латинского языка (грамматики, словари и т. п.) по сравнению с пан7
Софией считал «пустяками». Осуществлению идей, изложенных в
«Предвестнике всеобщей мудрости», Коменский сам, и по совету
друзей, стремился посвятить всю остальную часть своей жизни.
К этому труду Коменский приступил уже тогда, когда была
готова его «Великая дидактика» на чешском языке, еще, однако,
не опубликованная в печати, когда он уже приобрел
международную известность своими опубликованными работами:
«Открытой дверью языков» (Ianua linguarum reserata) и
«Физикой». Окрыленный успехом этих книг, Коменский задумал
составить «Дверь вещей», или «Врата истинной мудрости» К
Задачу этой своей работы сам Коменский в «Предвестнике
всеобщей мудрости» формулирует так: «При помощи научных
занятий мы должны приближаться ко всеобщему познанию
вещей, к «пансофии», т. е. к полной, все в себе заключающей и во
всех частях согласной с самой собою мудрости: не должно
остаться неизученным ничто — ни явное, ни сокровенное, над чем
человеческий дух... не выполнил бы того, что он должен
выполнить» (§ 7).
1 См. предисловие к изданию «Предвестника всеобщей мудрости»—Opera
didactica omnia, pars I, р. 4(Х5.
47

Эта задача для познания не нова. Лучшим выразителем ее
был в свое время греческий философ Аристотель (384—322 гг.
до н. э.). На протяжении всего средневековья построение
всеобщего познания вещей выливалось в уродливую схоластическую
форму построения так называемых «энциклопедий». В связи с
Начало текста «Предвестника пансофии» в
амстердамском издании сочинений Я. А. Коменского (1657).
упадком науки и образования средневековые «энциклопедии»
представляли собой сборники отдельных, не
систематизированных определений различных объектов познания, с большей или
меньшей точностью списанных у античных авторов или еще с
меньшим успехом самостоятельно выработанных
средневековыми писателями на основе отрывочного их знакомства с античной
литературой. Из таких «энциклопедий» известны: Марциана
Капеллы в V в., Кассиодора и Исидора в VI в., Рабана Мавра
в IX в.
В эпоху Коменского в связи с ростом науки и возрождением
подлинной античной литературы попытки построения
энциклопедий приобрели новый стимул, новые источники и новое значение
по сравнению с такими же попытками раннего средневековья.
48

Коменскому была известна такая попытка его
университетского учителя в Герборне Альштеда1. Непосредственно перед
началом своей работы по пансофии Коменский ознакомился с подобным
же произведением под названием «Pansophiae, sivé paedia
philosophica» («Пансофия, или философское воспитание»)
профессора Ростокинского университета Лоренберга. Но особенно
сильное и увлекательное значение для Коменского имела идея
Бэкона Веруламского, развитая им в сочинениях под общим
заголовком «Magna instauratio scientiarum» («Великое
восстановление наук»), в частности в сочинениях «De dignitate et
augmentis scientiarum» («О достоинстве и росте наук») и
«Novum organum» («Новый органон»).
Коменского увлекают успехи наук и искусств его времени.
Присоединяясь к мнению, что в его «век» науки «процвели так,
как никогда раньше», что его век есть «век науки», он
примыкает к той точке зрения, «что может заблистать надежда на еще
больший свет» (§ 3).
На протяжении всего «Предвестника всеобщей мудрости»
Коменский неоднократно обращается к Бэкону Веруламскому,
этому, по выражению Карла Маркса, «истинному
родоначальнику английского материализма и вообще опытных наук
новейшего времени». В одних случаях Коменский называет
«поразительным» (mirabilis) его «Органон» и считает
«безошибочным» открытый Бэконом «способ исследования подлинной
природы вещей» (§ 47); в другом случае он видит в «открытой
славным Веруламием искусной индукции» «поистине» «путь для
проникновения в тайны природы» (§ 63). В третьем месте
Коменский ссылается на авторитет Веруламия в раскрытии
основного порока формальной ходячей логики. Наконец, следует
отметить, что Коменский среди своих предшественников называет
Бэкона Веруламского вместе с Фомой Кампанеллой «славными
восстановителями философии» (philosophiae restauratores
glorios!) (§ 97).
Таким образом, не подлежит сомнению, что по своим
основным установкам Коменский примыкает к наиболее передовому,
прогрессивному научно-философскому течению своего времени.
Идея пансофии у Коменского непосредственно примыкает к
его дидактическим взглядам. Целью этой работы он ставит
«новым начертанием универсального, истинного и основательного
образования» «побудить» «к· улучшению чего-либо из
теперешнего устройства учебного дела».
1 Ioannis Hern., Alstedii Omnium scientiarum Encyclopaedia. Herborn,
1629. К числу таких же, известных Коменскому энциклопедий относятся:
«Bartholomaei Keckermani Systema logicae, rethoricae, theologiae, ethicae,
politicae, oeconomicae, physicae, astronomiae, geographiae, opticae, geometriae
prudentiae, ecclesiastica. 1610*. (См примечание ΛΓ2 ч7 на стр. 351, IX т.,
издания сочинений Коменского в Брно.)
4 Заказ № 5063
49

А основное, чего не хватало учебному делу в эпоху Комен-
ского, заключалось, по неоднократным разъяснениям Коменско-
го, в полной неопределенности как задач образования, так и в
особенности объема и содержания образовательного материала,
а в связи с этим — правильного метода преподавания. Эта
неопределенность шла еще с раннего средневековья. В эпоху Комен-
ского она усилилась растерянностью перед богатством и разно·
образием нового образовательного материала, развернутого
перед культурным человеком эпохой Возрождения наук и искусств.
Перед культурным человечеством со всей ясностью открыты
были совершенно неизвестные в эпоху раннего средневековья три
новых мира: мир истории, мир природы, мир человеческой
личности. Они говорили о себе в восстанавливаемых памятниках
античного искусства и греко-римской изящной исторической и
философской литературы, в открытии огромной части света с
своеобразиями и богатствами действенной природы, в установленной
астрономией новой картине небесных светил и всего мира; они
вызывали восторг и удивление музыкальной звучностью
лирической песни и творческой изобретательностью в произведениях
новой техники и в новых философских трактатах.
И все это богатство и разнообразие трех миров шло мимо
школы, не находя для себя никакого отражения в
образовательном материале даже самых лучших учебных заведений.
Однако для того чтобы сделать эти достижения если не
предметом изучения в школе, то хотя бы только легко обозримыми,
нужно было привести их в какую-то систему. Труды Коменского
по пансофии как раз и были направлены на то, чтобы
систематизировать все достижения культурной жизни и научной мысли
его времени. При этом Коменский исходил из совершенно
правильной мысли, что «вещи... как и самый мир ...состоят из
немногих элементов и их немногих различий в формах, и все
изобретения искусства могут быть сведены к определенным родам и
определенным сочетаниям» (§ 99).
На службу этой идее Коменский хочет поставить и метод
учебных занятий. Он разделяет с передовыми умами своей эпохи
стремление «довести метод занятий до такого совершенства,
чтобы при помощи его можно было постепенно и с наименьшим
трудом внушить умам все, достойное знания людей», т. е.
отыскать «способ быстро обучать всех всему» (§ 5). В успешном
осуществлении этих поисков Коменский находит основание к тому,
чтобы признать свою эпоху давно ожидаемым, блестящим'
«Золотым веком».
Гносеологические и методологические принципы у Коменского
для пансофии те же, что и в других его педагогических сочинениях:
«чувство, разум и божественное откровение» (§ 27). Следует,
однако, заметить, что к «божественному откровению» Коменский
предлагает прибегать только в тех случаях, когда первые два
принципа (чувство и разум) оказываются бессильными постиг-
50

нуть какие-либо явления (§ 29). И решающую роль Коменский
приписывает все-таки чувству. Чтобы преодолеть разноголосицу
мнений, произвольные толкования вещей и «внешние о них
свидетельства» авторитетов, Коменский предлагает обращаться к
свидетельству самих вещей, как они отражаются в наших
чувствах, так как «сами вещи не могут запечатлеваться в чувствах
иначе, чем так, как они есть» (§ 29).
В поисках полной достоверности, правильности и
соответствия теорий действительному миру Коменский не щадит и самих
«догматов». «Они, — пишет Коменский о догматах, — могут
создаваться и разрушаться, так как они придуманы не в
соответствии с неизменной нормой вещей, а согласно неповоротливому
правилу того или иного мозга» (§ 28).
Коменский предлагает дать в «Пансофии» расположение
материала, аналогичное с расположением материала в математике.
«Как у математиков из доказанной теоремы выводится научное
положение, а из доказанной проблемы вытекает следствие, так
и из предписаний пансофии должно безошибочно следовать
познание и действие» (§ 92).
Соблюдение такой строгой последовательности материала
«Пансофии» дает в результате и огромные дидактические
результаты. «Философия, построенная таким образом, — пишет
Коменский, — будет: 1) легкой для усвоения, ибо в ней одно
будет вытекать из другого; 2) истинность ее будет прочной, так
как все последующее будет основываться на предыдущем;
3) она будет чрезвычайно полезна в применении, так как в ней
отлично раскроются основания всего мыслимого» (§ 89).
Пансофию Коменский предназначает «для всего
человеческого рода», для всех людей без различия сословий, возраста, пола,
языка, «ибо все, рожденные людьми, должны быть направляемы
к одной и той же цели — к славе божией и своему
собственному блаженству, и из этого нельзя исключить никого: ни мужчины,
ни женщины, ни ребенка, ни старика, ни знатного, ни плебея, ни
ремесленника, ни селянина» (§ 122). По этим соображениям
Коменский предлагает, чтобы мудрость, или пансофия,
преподавалась не только в школах и не только на латинском языке,
мало доступном широким слоям населения, но и на собственном
языке каждого народа (§ 123). Отсюда Коменский изменяет и
самое название сочинения. Вместо первоначального
задуманного заглавия «Ianua...» («Дверь» мудрости), он склоняется
казвать его словом «Porta...» — «Врата» мудрости. В дверь
проходят поодиночке, а через ворота люди могут входить
«целыми толпами».
На протяжении всей работы Коменский много говорит о боге
и о религии. Конечно, он был человеком верующим, к тому же
и священником одной из реформированных церквей. Однако,
несмотря на это, он дает целый ряд новых, прогрессивных мыслей;
таков его горячий призыв к изучению природы, его соображения
4*
51

о чувственном восприятии и о практике как критерии истины
(см. в настоящем сочинении § 115), его широкий демократизм,
исходящий, правда, из идеи равенства всех людей как созданий
божиих и потому требующий равенства в образовании. Из этого
демократизма Коменский выводит требование писать и давать
всем научное знание на родном языке каждого (см. последние
параграфы этого сочинения) и т. д. И это делает Коменского
одним из борцов за лучшие идеалы, общие трудовому
человечеству своего времени.
Работы Коменского по пансофии находились еще в самой
начальной стадии, когда вопречи предложениям Коменского, в
силу сложившихся обстоятельств, они оказались опубликованными
в печати. Произошло это следующим образом.
Два молодых человека из общины «Чешских братьев» в Леш-
но были посланы для довершения научного образования в
Англию и были там представлены известному в то время
просвещенному коммерсанту-меценату Самуилу Гартлибу.
При приеме этих молодых людей Гартлиб спросил у них,
чем занимается Коменский и каково его общественное и
материальное положение. Студенты ответили, что Коменский
намерен писать «Пансофию», а живет, как и все изгнанники, бедно.
Гартлиб устроил студентов в Оксфордский университет, а Ко-
менскому послал теплое письмо' и некоторую сумму денег.
Коменский письменно поблагодарил Гартлиба, и между ними
завязалась переписка. По предложению Гартлиба, Коменский
послал ему детализированный набросок своей работы по
пансофии, к которому он присоединил и оглавление «Великой
дидактики». В течение нескольких месяцев Коменский напрасно
ожидал ответа от Гартлиба и уже решил было, что его письмо -и
материалы затеряны или что Гартлиб не придает никакого
значения посланным работам. Как вдруг он получил пакет с книгой
из Дании. Велико было изумление Коменского, когда, вскрыв
большой пакет, он нашел в нем том книги, озаглавленный
Conatuum Comenianorum Praeludia ex Bibliotheca S. H. Porťa
sapientiae reserata', sive Pansophiae christianae Seminarium»
(«Введение к опытам Коменского из библиотеки С. Г.1
Открытые врата мудрости, или Семинариум христианской Пансофии»).
В предисловии, написанном Гартлибом, сообщалось, что это
сочинение издано в Оксфорде с одобрения университетского
канцлера. В письме к Коменскому Гартлиб извинялся за поспешность
издания и объяснял это техническими соображениями, сообщал
также, что соображения Коменского направлены на одобрение
ученых всех других европейских стран и" представителей
различных религиозных сект с целью возбудить интерес и найти
покровителей (меценатов) для реализации этого проекта. Больше того,
так как одному человеку невозможно выполнить такую задачу,
1 Самуила Гартлиба.
52

Гартлиб полагал бы необходимым подобрать в качестве
помощников Коменскому 6—8 ученых, которые могли бы посвятить
себя чисто научной работе и систематизации уже достигнутых
знаний. Наконец, так как одно поколение не в силах осуществить
весь план работы, Гартлиб предлагал, по идее Бэкона, основать
коллегию для универсального изучения достижений наук и
искусств.
Посылая свою рукопись, Коменский не имел в виду
опубликование ее в печати. Но при создавшихся условиях ему ничего
не оставалось делать, так как книга была уже в руках
читателей. Благодаря тому же Гартлибу эта книга через два года,
в 1639 г., вышла вторым изданием под названием «Pansophiae
Prodromus» («Предвестник всеобщей мудрости»). Скоро книга
была издана также в Париже, Лейдене, и в 1642 г. появился ее
перевод на английский язык.
Книга привлекла внимание всей просвещенной Европы.
«Каждый угол Европы, — писал Гартлибу профессор математики в
Гамбурге Ж. А. Тасс, — горит желанием изучать пансофию или
лучшую дидактику. Если бы Коменский не имел ничего более,
то и того было бы достаточно, что он дал такой толчок умам»1.
Идея пансофии Коменского оказалась -и в поле зрения
крупнейшего из философов того времени Декарта. Ознакомившись с
«Pansophiae Prodromus» и оценивая эту работу, Декарт
признает, что Коменский является «человеком сильного ума и
большой идеи и, сверх того, обнаруживает благородную рев;
ность к общественному благу». Он полагает, что «Коменский
мог бы разрешить проблему, которую он изложил лучше, чем
кто-либо другой; только образцы, которые он представил, не
достаточны, чтобы подать большую надежду». Декарт сомневается,
чтобы в одной только книге можно было изложить все знания в
целом, и не одобряет, что автор хотел бы «соединить религию
и истины Откровения с знаниями, которые добываются
естественным разумом, и что он изображает какую-то универсальную
науку, к которой склонны были бы и которую были бы в состоянии
усвоить юные школьники в возрасте до 24 лет». По его мнению,
«не следует применять священное писание для той цели, для
которой бог не предназначил его, следовательно, не нужно
злоупотреблять им». Он заканчивает свое письмо, однако,
предположением, что «автор не намерен ни пользоваться библией в
этом смысле, ни смешивать священные предметы с обычными;
во всем остальном его намерения обнаруживают столько
хорошего, что, если даже ему чего-либо еще недостает, оннне
лишается права на высокое уважение»2.
В 1641 г. Коменский был приглашен в Англию. Это
приглашение состоялось по распоряжению парламента. Представление
1 А. Hey berge г, Comenius. Paris, 1928, р. 53—55.
2 Там же, р. 50.
53

об этом в парламент было сделано в самых хвалебных
выражениях по адресу Коменского, какие только были свойственны
XVII в. Вместе с Коменским был приглашен Жан Дюри из
Лейдена, работавший над вопросами мира среди реформационных
церквей. В представлении в парламент было сказано: «Оба они
великие труженики на пользу истины и мира,
зарекомендовавшие себя своей ученостью, благочестием и честностью: Комен-
ский начертил прекрасный план и подготовил основания для
возведения здания человеческой и божественной истины, для
того чтобы облегчить человечеству в целом достижение
истинного познания полезных вещей; что касается Дюри, то его
неоценимая работа, направленная"в пользу мира реформационных
церквей, получила одобрение выдающихся богословов»1. Вместе
с тем английский парламент принял постановление об
организации ученой коллегии для разработки «пансофии» под
руководством Коменского и при участии ученых других стран. Но в это
время в Англии разгоралась гражданская война, и вопросы
культуры были отодвинуты на второй план.
Ожидая исхода политических событий в Англии, Коменский
получил весьма любезное приглашение от Людвига Геера
перебраться в Швецию, чтобы целиком отдаться научной работе.
Английские друзья советовали ему принять приглашение, однако
с тем, чтобы при изменившихся политических обстоятельствах
он вернулся в Англию.
Заслуживают упоминания напутствия, с которыми отправляли*
Коменского в Швецию его английские друзья. Как об этом
пишет сам Коменский, эти напутствия сводились к следующему:
«во-первых, не отвлекаться от пансофических занятий
какими-либо второстепенными занятиями; во-вторых, не терять времени на
чтение, но заниматься самостоятельными исследованиями; они
ожидали от него нового анализа, а не компиляций, как бы
блестящи они ни были»; наконец, они требовали от него «вести
исследование одному ...не искать сотрудников и не передавать им
дела до возвращения в Англию».
Планы самого Коменского и его друзей оказались, однако,
неосуществленными. Дальнейшие обстоятельства жизни
Коменского сложились так, что он мог заниматься «пансофией» только
урывками среди работ филологического и педагогического
характера. Да и то, что индивидуально было подготовлено Коменским
по «пансофии», безвозвратно погибло в числе многих других
неопубликованных рукописей в огне военного разгрома поляками
города Лешно в 1656 г. Таким образом, опубликовываемый нами
предварительный очерк «Пансофии» является единственным
источником для раскрытия идей Коменского в этой области.
Кроме упомянутых выше изданий, «Предвестник всеобщей
мудрости» был опубликован при жизни Коменского в Амстердамском
ι А. Heyberger, Comenius. Paris, 1928, р. 50.
54

издании его педагогических сочинений. (См. «Opera didactica
omnia», Pars I, р. 403—454.)
На чешском языке, в переводе Зубека с латинского, это
сочинение было издано в Праге в 1879 г.
Немецкий перевод см. в Richters Pädagogische Bibliothek
В. XI. Commenius Werke, II, Leipzig, 1892.
Для нашего перевода мы воспользовались последним
изданием этого сочинения на латинском языке. (См. том I, Veske-
rvch Spisuo Jana Amosa Komenského, под ред. d-r Jos. Rober'a,
d-r Jana K. Noväk'a, V. Brne, 1914.)
*
ОТДЕЛЬНЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ Я. А. КОМЕНСКОГО.
ИЗ ОПЫТА ПЕДАГОГИЧЕСКОЙ РАБОТЫ
В САРОС-ПОТОКЕ.
Педагогическая деятельность Я. А. Коменского в
Сарос-Потоке нашла свое отражение в ряде небольших педагогических
трактатов: «О культуре природных дарований», «Пансофическая
школа», «Воскрешенный Форций, или об изгнании косности из
школы», «Похвала истинному методу», «О пользе точного
наименования вещей», «Правила поведения», «Законы хорошо
организованной школы». Кроме того, во второй части нами помещается
трактат «Выход из схоластических лабиринтов».
Прекрасную прелюдию к этим работам составляет речь почти
60-летнего мыслителя от 24 ноября 1650 г. на тему «О культуре
природных дарований» («De ingeniorum cultura»).
1.
В речи «О культуре природных дарований» Коменский
представляет, с одной стороны, увлекательные для каждого народа
результаты образованности, всесторонне оздоровляющей народ и
ставящей его на высшие стадии развития, с другой,
раскрывает средства, ведущие к такому образованию, и, наконец, —
с исключительным тактом ободряет венгров в их стремлении
развернуть школу — рассадник истинного образования.
Около 300 лет прошло, а эта речь не утратила своей
значимости. На смену «мудрому и красноречивому благочестию»,
господствовавшему в качестве идеала образования в школах той
эпохи, Коменский выдвигает преимущественно светские задачи
культурной личной и общественной жизни. Так, характеризуя
образованного человека, Коменский приписывает ему не только
определенные новые черты внешнего поведения, но
разностороннюю образованность и своеобразную деловитость (умное ведение
дел на основании предварительного здравого обсуждения).
Образованный человек «между добром и злом жизни ведет себя
так, чтобы само дело доказало, что он умеет различать вещи и
о5

может распознавать полезное от бесполезного», — отмечает Ко-
менский.
Идеи Коменского являлись не столько описанием
фактического положения дела, сколько идеалом, целью, к которой должны
были стремиться народы и государства. Коменский приписывает
образованным народам следующие черты: 1) гуманность,
человечность в нравах в противоположность варварскому зверству,
грубости и жестокости; 2) порядок и стройность системы управления
общественными и частными делами; 3) выполнение каждым на
своем месте своих обязанностей по отношению к другим людям и
по отношению к самому себе; 4) использование сокровищ всех
стихий мира и недр земли (металлы, драгоценные и другие
камни); 5) использование каждого клочка земли и всех материалов
вплоть до песка и уличной грязи; 6) обработка «даже самых
бесплодных по своей природе областей», «становящихся столь
возделанными, что они кажутся раем»; 7) изобилие не только всего
необходимого, но даже предметов удобства и роскоши; 8)
запасы всего необходимого (житницы, арсеналы, аптеки) на
непредвиденные случаи: неурожай, нападение врагов, эпидемические
заболевания; 9) если не изящество, то во всяком случае опрятность
всех слоев населения в одежде; 10) великолепные, многолюдные
города, «полные произведений искусств и ремесел»; 11) законы,
сдерживающие всех в определенных границах «до такой степени,
что никому нельзя безнаказанно их переступать»; 12)
безопасность, безмятежность и спокойствие жизни; 13) утонченность
нравов и отсутствие грубости даже среди сельских жителей;
14) приветливость к иностранцам и вежливость ко всем, «кто к
ним заезжает»; 15) отсутствие лени и нищенства; 16) занятие
всеми науками и искусствами без всяких пробелов,
осведомленность в открытиях и изобретениях, где бы они ни были
произведены; 17) наслаждение музыкой; 18) мирная жизнь во взаимных
отношениях, полная света, разума, благих пожеланий и чистой
совести...
Только что изложенные конкретные результаты (цели, задачи)
образования, по мнению Коменского, настолько практически
важны по своей сущности, что достигнуть их можно было не иначе,
как решительным преобразованием традиционного содержания и
методов преподавания в школах того времени.
Уже заглавие этой речи показывает по существу новые
основные педагогические принципы, которые выдвигает Коменский.
Образование рассматривает он не в качестве чего-то внешнего по
отношению к человеку, искусственно навязываемого
подрастающим поколениям, а в качестве «культуры природных дарований».
Из всех латинских слов и оборотов, которыми обычно
обозначается у Коменского процесс образования (formo, doceo, trado
и т. π:), Коменский пользуется здесь термином coleo, cultura
в смысле возделывания, взращивания того, что дано человеку от
природы и что требует для своего выявления и оформления толь-
56

ко некоторой помощи, поддержки, содействия. Таким образом,
Коменский задолго до Руссо и Песталоцци, задолго до
представителей немецкой просветительной литературы конца XVIII в.
формулирует принцип образования как развития естественных
природных сил, легший в основу всей новой европейской
педагогики. Не отрывая образования юношества от общественной
среды, Коменский мобилизует на служение образованию все силы и
средства: 1) родителей и кормилиц, 2) домашних учителей и
воспитателей, 3) самые школы, 4) книги, 5) общение учащихся с
учеными и деятельными людьми, 6) заботу правителей
государств об открытии школ и подборе для них учителей, 7)
собственную деятельную жизнь учащихся в сфере научно-культур-
кых интересов.
2.
Из трудов Коменского в Сарос-Потоке на втором месте
следует поставить его трактат под названием «Пансофическая
школа».
В оглавлении 3-й части Амстердамского издания1 это
сочинение называется так: «Scholae Pansophicae Classibus septem
adornandae Delineatio» («Очерк пансофической школы,
организованной из семи классов». Заглавный лист этого сочинения
гласит: «Schola Pansophica. Нос est Universalis Sapientiae Of-
ficina, ab annis aliquot ubiubigentium erigi optata: nuns autem
Auspiciis Illustrissimi Domini, D. Sigismundi Racoci de Felseo-
vadas etc. Saros Pataki Hungarorum feliciter erigenda. Anno
reddite Mundo Saluti MDCLI. (Пансофическая школа, т. е.
мастерская универсальной мудрости, издавна намеченная
к созданию где бы то ни было на белом свете: теперь же под
покровительством пресветлого господина Д. Сигизмунда Ракочи
счастливо создаваемая в Сарос-Потоке у венгров. В 1651 г.
спасения мира). А в начале текста это сочинение озаглавли
вается кратко: «Scholae Pansophicae Delineatio». Впрочем, это
скорее заглавие первой части трактата, чем всего трактата.
Первая часть этого небольшого трактата посвящена общей
характеристике или общему проекту семиклассной школы,
намечаемой к открытию в столице Семиградского княжества
Венгрии — Сарос-Потоке. Вторая часть посвящена раскрытию
содержания и средств образовательно-воспитательной работы по
каждому отдельному из семи классов.
В первой части заключается 7 разделов: 1) то, что должно
стать предметом обучения и изучения в семиклассной школе;
2) требования к составляющим школу лицам: учителям,
учащимся, начальникам школ, попечителям; 3) содержание и характер
учебных книг; 4) требования к школьному помещению; 5) рас-
1 J. А. С omen i i, Opera didactica omnia, Pars 11 Τ, ρ. 6, Amsterdamy
1657.
57

пределение времени для занятий; 6) характеристика самих работ
учителей и учащихся; 7) перерывы в занятиях и вакации.
Все подлежащее изучению в этой школе Коменский
предлагает изучать в трех порядках или рядах: восходящем,
нисходящем и параллельно идущем.
Восходящий порядок сводится: 1) к соблюдению
последовательности в переходе от изучения данных чувственного мира к
изучению явлений, охватываемых преимущественно разумом, и
только в конце — охватываемого разумом к данным
«откровения», постигаемым верой; 2) в переходе от изучения целого к
изучению частей; 3) в переходе от простого к сложному.
Нисходящий ряд касается уже не столько порядка, в котором
изучается мир, сколько распределения изучаемого материала по
степени важности. И тут, стоя на богословских позициях,
Коменский отдает предпочтение «духовным вещам перед телесными»,
небесным — перед земными, вечным — перед преходящими,
следовательно, благочестию—перед образованием нравов, нравам—
перед наукой и пр.
Третий вид порядка изучения, строго говоря, примыкает к
первому виду: Коменский настаивает на параллельном или
совместном изучении объектов и их словесного выражения в речи,
и «притом так, чтобы предшествовало чувственное восприятие,
затем следовало указание относительно правильного понимания, и,
наконец, присоединялось название».
Нельзя не видеть, что без противоречия можно осуществлять
только два крайних вида порядка изучения объектов,—первый—
восходящий и третий — параллельный. Второй же вид —
предпочтение духовных вещей (бог, благочестие и т. п.) земным —
совершенно нарушает два крайних вида порядка. Да иначе и
быть не может, поскольку Коменский понятию «главного»
придает спиритуалистический, метафизический смысл, ни в какой
степени не укладывающийся в систему совершенно правильно
построенных на прочном научном основании двух крайних
рядов — восходящего и параллельного.
В «Пансофической школе» ярче, чем где-либо, Коменский
раскрывает содержание одной из его важнейших педагогических
мыслей о значении и характере упражнений, подлежащих
осуществлению в процессе учебно-воспитательной работы. Эти
упражнения Коменский сводит к 9 видам: упражнения: 1) чувств,
2) рассудка, 3) памяти, 4) в истории, 5) в стиле, 6) в языке,
7) в голосе, 8) в нравах, 9) в благочестии. Уже перечень видов
упражнений показывает нам, что Коменский ставит школе задачу
не только формально развить природные силы подрастающих
поколений, но и сделать каждого питомца разносторонне
образованным человеком. Самое разностороннее образование он
понимает в форме умения ученика вести себя надлежащим образом
во всех положениях, какие ему придется занимать по окончании
школы в обществе, на служебном посту.
58

Во второй части «Пансофической школы» Коменский
раскрывает содержание образовательных занятий в каждом из семи
классов. Каждому классу Коменский присваивает свое особое
название. При этом первые три класса предназначаются для
овладения латинским языком, и по характеру и глубине сведений из
Титульный лист III части Собрания педагогических
сочинений Я. А. Коменского, написанных им с 1650
по 1654 г. в Венгрии.
области латинского языка эти классы именуются по названию
составных частей дома богатых древних римлян: вступительным,
входным и зальным. Четыре старших класса по содержанию
изучаемого в них учебного материала называются философским,
логическим, политическим и богословским, или теософическим.
Предметом особого исследования должно стать сравнение
образовательного материала, намечаемого здесь Коменским для
Сарос-Потокской школы, с материалом, намечаемым им в XXX
главе «Великой дидактики» для «Латинской школы». Во 'всяком
59

случае, несомненно, что по богатству и разнообразию
образовательного материала «Пансофичёская школа» уступает идее
«Латинской школы» уже тем, что в «Пансофической школе» не
представлен в особом самостоятельном виде математический и
физический (естествоведческий) материал. В «Латинской школе»,
Оглавление к III части педагогических сочинений
Я. А. Коменского.
по «Великой дидактике», физический (естественно-научный)
материал составляет содержание образования II класса, а
математический — III класса.
Несомненно, что более скромное содержание
образовательного материала в «Пансофической школе» продиктовано
соображениями компромисса. Как известно, даже этот компромисс не
помог Коменскому развернуть в Сарос-Потоке все семь классов
«Пансофической школы». Венгерское дворянство было
удовлетворено обучением его детей элементам латинского языка в
первых трех классах и в своих образовательных стремлениях дальше
этого не пошло. Косность дворянства нашла для себя реальную
6ö

поддержку в косности не высоких по своей квалификации
учителей. Так Коменскому и не удалось подыскать группу «пансофи-
чески», т. ё. всесторонне, научно образованных учителей.
«Пансофическая школа» едва ли оставляет желать лучшего в
смысле конкретности намечаемых ею условий и средств
образовательного процесса. Здесь предусмотрены взаимные отношения и
связи между изучаемыми объектами. Занятия распределены на
главные, вспомогательные и дополнительные, раскрыто
содержание учебных книг, домашних занятий, разумных развлечений и
отдыха учащихся, намечены виды театральных представлений
и т. п.
Коменскому не удалось в Сарос-Потоке опубликовать «Пан-
софическую школу». Впервые это сочинение появилось в печати
только в 1657 г. в Полном собрании его педагогических
сочинений, изданном в Амстердаме.
3
На третьем месте из работ Коменского в Сарос-Потоке
следует поставить его трактат «Воскрешенный Форций, или об
изгнании косности из школы».
Первая часть этого заглавия несколько случайна и вытекает
из следующих обстоятельств.
В начале своей деятельности в Сарос-Потоке Коменский
переиздал, как он сам называет, «золотое сочинение» Иоахима
Форция «о способе занятий». Эта книга, однако, не произвела на
венгерских читателей необходимого впечатления, и вообще
оставалось неясным, прочитана ли она и что думают об идеях
Форция венгерские читатели. Между тем личными наблюдениями
Коменский вскрыл в венгерском обществе самое опасное для его
педагогических идей препятствие в виде косности, инертности,
беспечности к вопросам образования. Это препятствие Коменский
сравнивает с мифологическим сказанием древних греков о
многоголовом чудовище — гидре, обитавшей в Лернейском лесу.
Борьба с лернейской гидрой самого Геркулеса, по
мифологическим сказаниям, была безуспешна: на месте каждой отрубаемой
Геркулесом головы у многоголового чудовища вырастало две
новые головы.
И Коменский считает невозможным осуществление своих
преобразовательных планов до тех пор, пока не будет устранена из
школ эта косность.
Вопреки обычному мнению, предполагающему косность
преимущественно в среде учащихся в виде лени, Коменский прежде
всего видит эту опасность в среде учителей. Он винит учителей в
отсутствии у них живого непосредственного интереса к научным
знаниям, к заполнению пробелов в их собственном образовании,
в отсутствии усердия в работе и преданности своему делу, в
неряшливом исполнении своих обязанностей. Косность учителей,
совершенно правильно рассуждает Коменский, неизбежно пере-
61

дается учащимся. И наоборот, преданность учителей своему
делу, их энергичный, живой интерес к образованию, накопление
знаний и умений неизбежно передаются и ученикам.
Коменский не оставляет в покое и руководителей школ в лице
непосредственных начальников, попечителей, представителей
светской и церковной власти. Если на учителей и учащихся
Коменский возлагает непосредственную живую образовательную
работу в школе, то на обязанность руководителей школ он
возлагает заботу о подыскании хороших учителей, об улучшении их
материального благополучия и высокого морального авторитета в
глазах учащихся, систематическое посещение школ и
справедливое поощрение учащихся наградами и похвалами, заботы о
постройке новых школ, о создании благоприятных условий для
учащихся в интернатах. Вместе с тем Коменский не исключает
борьбы с косностью путем наказаний, налагаемых на нерадивых
учителей и учеников.
От наблюдательности Коменского не ускользает и источник
семейных влияний в.развитии и укоренении в учащихся косности
и лени. Поэтому и от родителей он требует энергичной борьбы с
ленью детей. Он требует от них поощрения детей к работе, а в
раннем детстве — к играм. Только бы устранить и из обихода
семейных влияний, и из поведения учащихся отупляющий,
бездеятельный покой.
Косность венгерской общественности, повидимому, причиняла
Коменскому немало неприятностей и разочарований* в его
преобразовательных планах. В конце трактата слышится уже не
только благородное негодование автора, но и раздражение. На
жалобы учителей о трудности новой грамматики Коменский обещает
ответить обидным для учительства заглавием своей работы:
«Философская грамматика, предназначенная к тому, чтобы ученики
были учителями, а учителя — учениками». А в заключение он
говорит о «силе любви, которая не останавливается даже перед
тем, чтобы извлечь кого-либо за волосы из пламени или омута».
Случайность первой части заглавия («Воскрешенный Фор-
ций...») и его непонятность для читателя дает нам основание
позволить себе вольность и оставить в заглавии только вторую
часть — «об изгнании косности из школ», оговорив эту вольность
в примечании.
4-5.
Следующее место в Сарос-Потокских работах Коменского
нужно отвести двум его небольшим по объему работам,
посвященным вопросу о методе преподавания: «Похвала истинному
методу» и «О пользе точного наименования вещей».
Первая из этих работ дает в аллегорической форме общую
характеристику пропагандируемого Коменским метода. Свой
метод Коменский сравнивает с ровной, гибкой и прочной нитью,
которая, по мифологическим сказаниям древних греков, помогла
62

выйти из запутанных лабиринтов греческому герою Тезею. С
помощью своего метода Коменский, не без основания, рассчитывает
провести учащуюся молодежь через запутанные лабиринты
разнообразных научных знаний и преодолеть запутанность самих
приемов преподавания. Сущность метода Коменский полагает в
продвижении умов по пути анализа реального мира, а затем —
в переходе от анализа к синтезу, т. е. к воссозданию целостного
представления об изучаемом. На помощь анализу и синтезу
Коменский привлекает еще третий прием — сравнение. Сравнение
позволяет учащимся установить «похожее и непохожее, различное
и противоположное и таким образом разобраться во всем
множестве и разнообразии подлежащего изучению».
Вторая работа — «О пользе точного наименования вещей» —
останавливает внимание читателя преимущественно на основном,
везде защищаемом Коменским приеме умелого обращения с
словесным выражением приобретаемых знаний для точного
обозначения каждого понятия.
Самым большим пороком схоластики является вербализм,
т. е. оперирование словами без изучения реальной
действительности. Коменский же во всех своих работах ставит для
образования задачу не усвоения слов, а постижения, понимания реального
мира, реальной действительности. Чтобы преодолеть вербализм,
Коменский и предлагает поставить слово, речь в соответствии с
изучаемой действительностью.-Поэтому к языку и речи, к
словесным выражениям Коменский предъявляет три требования: 1)
полноты, 2) параллелизма изучаемой действительности и 3)
отчетливой продуманности в применении словесных обозначений к
изучаемой действительности. Эти три свойства речи неразрывно
связаны друг с другом. Полнота предполагает отражение в
языке всего, что существует в реальном мире, «если для всего, что
существует и имеет свою собственную, отличную от других
сущность, имеется также и свое особое название». Язык,
следовательно, должен быть адекватным реальной действительности и
вместе с тем энциклопедией, отражающей реальную
действительность. Таким образом будет осуществлено второе требование —
параллелизм слов и реальной действительности: каждое
реальное явление должно быть обозначено соответствующим словом
или названием и, наконец, каждое слово должно иметь в
реальной действительности тот предмет или то явление, которые
обозначаются данным словом. А такой параллелизм между словами
и реальной действительностью дается только в результате
внимательного изучения реальной действительности и наиболее
совершенного понимания ее. Без тщательного изучения и
понимания реальной действительности, ее составных частей и способов
ее проявления невозможно достигнуть точности языка.
Таким образом, Коменский доказывает и разъясняет одну из
важнейших задач образовательного процесса и вместе с тем
подчеркивает и твердо устанавливает как самый путь овладения
63

языком, так и исключительную образовательную ценность
учебных занятий, направленных на изучение языка.
6.
«Правила поведения» (Praecepta morům) первоначально были
составлены Коменским во время его пребывания в Венгрии в
назидание обучающимся в Сарос-Потокской школе в 1653 г. Об
этом сам Коменский упоминает в «Законах хорошо
организованной школы» (XI). Затем эти «Правила» вошли в Амстердамское
издание сочинений Я. А. Коменсиого (Opera didactica omnia,
Pars III, р. 776—783). В основе этих правил лежат аналогичные
наставления для чешского юношества, многократно
издававшиеся в Чехии с 1528 по 1629 год (См. примечание I, стр. 73
вводной статьи к изданию «Правил» Veškerých Spisuo Jana Amosa
Komenského. Svazek IX. Red. Prof. Kadnér. V. Brně, 1915).
В XVII—XVIII вв. эти «Правила» перерабатывались и
издавались в стихотворной форме (см. там же, стр. 74). У нас на
русской почве аналогичное положение и значение занимают правила
поведения, изложенные в «Домострое», а в эпоху Петра I—в
сочинении под заглавием «Юности честное зерцало».
7.
«Законы хорошо организованной школы» («Leges Scholae
bene ordinatae») были написаны Коменским в Венгрии в 1653 г.
для организованной там по его идеям школы в Сарос-Потоке.
Было бы недооценкой назвать это произведение Коменского
обычным «уставом» для школы, а следовательно, продуктом
исключительно организационно-административного творчества. В
действительности это не просто «устав» для школы, а
специальный трактат, раскрывающий сущность школы как особой
организации культурной общественной работы по воспитанию
подрастающих поколений. Больше того, это произведение можно без
преувеличения назвать одним из первых трактатов по
школоведению. В своеобразной сжатой форме законов Коменский дает
здесь решение глубоко важных принципиальных проблем: самого
понятия школы и ее составных элементов, взаимоотношения
между школой, государством, церковью, семьей, взаимоотношения
между учителями и учениками, между учителями и школьным
начальством, а также конкретное оформление в условиях школьной
работы таких педагогических понятий, как метод.
Вместе с тем Коменский с исключительной проницательностью
взвешивает роль в педагогическом процессе его условий (место,
время, образ жизни учащихся и т. п.) и составных элементов
педагогического процесса.
Классически отточенной является формулировка Коменским
составных элементов педагогического процесса. Заметим, кстати,
что эта формулировка осталась непонятной и запутанной в ста-
64

рых переводах «Законов»: с (немецкого—Адольфом иЛюбомуд-
ровым и с латинского — под редакцией П. Ф. Каптерева. В
нашем переводе в точном соответствии с латинским источником эта
формулировка звучит так: «Так как в школе сталкиваются:
I—работы, подлежащие осуществлению (res agendae),
Π—действующие лица и III — узы, связывающие то и другое, т. е.
дисциплина, то работа, лица и дисциплина должны быть
приведены в соответствующий порядок» (1,2).
Не менее отчетливо и глубоко раскрыто Коменским
содержание первого из названных составных элементов педагогического
процесса работы: «Работа (res) заключается частью в главнейшей
цели, ради которой существуют школы, частью в средствах,
предназначенных для достижения цели — место, время, образцы
того, что нужно делать, книги — частью в способе действия,
или методе» (1,3) (курсив везде Коменского).
Эта гениальная способность Коменского разбираться в
сложнейшем переплете тончайших составных элементов
педагогического процесса и придавать каждому элементу отчетливую, ясную
до осязаемости и краткую формулировку сказывается во всех
частях трактата по школоведению. Таким образом, в 25 главах
«Законов» на каких-либо 40 страницах мы имеем монументальное
произведение классической педагогической мысли Коменского.
Вполне понятно, что при всех достоинствах этого произведения
мы все же должны рассматривать его исторически. В «Законах»
мы имеем картину бытовой и административно-организационной
стороны школы XVII в. со всеми особенностями классового
происхождения и назначения школы в ту эпоху, со всем социальным
окружением и идеологией, в атмосфере которых развивалась и
жила школа в XVII в. Отсюда вытекает и та исключительная
роль, какую занимает в «Законах» «благочестие» учителей и
учащихся, роль представителей церкви и государства, требование к
родителям, опекунам, частным учителям, фамулянтам (слугам)
из студентов и т. п. А потому на основании «Законов» можно
ясно себе представить состояние хорошо и плохо организованной
школы XVII в.
Составленные для Сарос-Потокской школы «Законы» остались
непринятыми в этой школе и впервые были опубликованы в
печати в 3-й части Амстердамского издания педагогических
сочинений Коменского в 1657 г. На чешском языке «Законы» были
изданы в 1876 г. Фр. Зубеком. На немецком языке «Законы»
появились в печати в двух переводах: Паппенгейма(Огезз1ег, Klassiker
der Pädagogik, В. XVUI) и в переводе Беегера и Лейтбехера
(Richter,! Pädagogische Bibliothek, В. XI).
На русском языке в дореволюционное время опубликованы
два перевода «Законов»: 1) с латинского языка под ред. П. Ф.
Каптерева в изд. журнала «Русской школы» (см. «Русская
школа», 1893, № 9—10 и отдельный оттиск) и 2) с немецкого языка
во 2-й части Избранных педагогических сочинений Я. А. Комен-
5 Заказ № 5063
65

ского, книгоиздательства Тихомирова, перевод Адольфа и Любо-
мудрова (второе издание, 1911 г.).
Наш перевод сделан с латинского языка по IX тому Veškerých
Spisuo Jana Amosa Komenského, Red. Prof. Kadnér, Brno,
1915, и сличен с текстом, помещенным в Амстердамском издании
1657 г.
8
«Выход из схоластических лабиринтов». Коменский написал
это произведение уже в Амстердаме в процессе печатания
Собрания его педагогических сочинений. В этом трактате Коменахий
сконцентрировал свои основные дидактические позиции. В
частности, здесь с наибольшей глубиной и отчетливостью раскрыто
содержание, вкладываемое им в понимание того, что
представляет собой его «естественный» «механический» метод.
Как и в других своих .работах, и здесь Коменский объявляет
природу и назначение человека путеводной нитью в определении
задач и путей (методов) школьного образования. Но здесь уже
подробнее и обоснованнее, чем в других трактатах, Коменский
выясняет сущность и значение, как он сам называет,
«подчиненных целей». «Школы, движимые и исполненные потребностями
природы, — заявляет Коменский, — должны учить: 1) теории,
2) практике и 3) употреблению всех хороших и полезных вещей».
А в качестве «твердо установленной цели» «механического»
метода Коменский выдвигает троякую цель: «знание,
деятельность, речь, т. е. все правильно познавать, все хорошо
уметь правильно исполнять и то, что необходимо, уметь сообщать
другому».
Каждую из трех составных частей «подчиненных целей»
(«теорию, практику и употребление всех хороших и полезных вещей»)
Коменский предлагает проводить по трем стадиям. Так «теория»,
или знание, продвигается 1) от элементарного, чувственного
знакомства с изучаемым; 2) затем переходит к его углубленному
пониманию, т. е. к знанию причин изучаемых явлений; 3)
наконец, заканчивается знанием того, как использовать полученные
знания. Стадии «практики», называемой Коменским также и
«подражанием», протекают 1) от созерцания образца, 2) через
воспроизведение отдельных элементов, 3) наконец, в виде
воссоздания образца в целом. «Применение» в свою очередь протекает
по трем стадиям: 1) правил, или указаний, того, как и к чему
нужно применять полученные знания, 2) сопоставления, или
сравнения, называемого Коменским греческим словом синкризис,
случаев наиболее и наименее уместного применения, 3) наконец,
самостоятельных опытов применения ко всему лучшему.
Заслуживает особого внимания то обстоятельство, что во всех
трех составных частях «подчиненных целей» (теории, практики,
применения) Коменский требует личного самостоятельного уча-
66

стия ученика. Это личное деятельное участие ученика Коменский
называет: 1) в области теории — автопсией, или автофтезией,
т. е. личным созерцанием, или ощущением, 2) в области
практики — автопраксией, т. е. личной самостоятельной деятельностью,
3) в области применения — автохресией, т. е. личным
самостоятельным применением, или использованием, знанийг
В этом переходе от теории к живой практической
деятельности Коменский и видит один из главнейших выходов из
схоластических лабиринтов. Таким именно путем, а не каким-либо
другим знания, приобретаемые учащимися в школах, перестают
быть только школьными знаниями и ведут учащихся в
непосредственную гущу жизненной деятельности, облегчают им умение
овладеть жизненными обстоятельствами и преобразовывать
действительность в соответствии с научно-образовательными
достижениями и приобретениями.
Вторая особенность этого интересного трактата заключается
в том, что в нем Коменский дал более полное, чем в каком-либо
другом своем сочинении, оригинальное развитие психологических
основ образования и воспитания: десять «дидактических
законов», касающихся «просвещения ума» (§ 39) и двенадцать
законов, раскрывающих «механику» воспитания воли (§ 40). В
основе тех и других законов лежит своеобразно развиваемая
Коменским теория интереса и его решающей роли в процессе
воспитательно-образовательной работы. Здесь Коменский
формулирует зависимость «механики» «просвещения ума» и
воспитания воли от'богатства и разнообразия учебного материала, его
новизны, ограниченного объема, целостности, прочности и
достоверности знаний и последовательности продвижения от
элементарных знаний к более глубоким...
«Дидактические законы» «просвещения ума» по своему
«механическому» методу Коменский формулирует в следующих
10 положениях, сохраняющих свою ценность и до настоящего
времени:
1. Нужно предлагать уму многое, Но не обманывать его
незначительными предметами.
2. Во избежание рассеяния ума необходимо предлагать одно
вслед за другим через известные промежутки времени.
3. Ум увлекается созерцанием разнообразного, а потому
нельзя наскучивать ему однообразием, а следует увлекать ум
сменой наблюдений, соединяя приятное с полезным.
4. Так как ум испытывает отвращение к обыденным вещам,
нужно ежедневно предлагать ему нечто новое.
5. Склонность ума схватывать вещи в целом нужно
удовлетворять предложением созерцать вещи сначала в целом, а затем
уже переходить к рассмотрению частей.
6. Ум не терпит ошибок и склонен только к точным, прочным
знаниям, а потому нужно остерегаться обманывать ум чем-либо
ложным.,
5*
67

Памятник Я. А. Коменскому в Прерове.
7. Ум ищет точной истины, а потому нельзя предлагать уму
что-либо возбуждающее сомнение и нужно скорее разрешать
сомнения.
8. Ум требует доказательства, а потому необходимо вести
дело так, чтобы в этом не было недостатка.
9. Ум требует несомненных свидетелей, а потому для
доказательства следует привлекать самые вещи, а если это
невозможно, то свидетельства очевидцев, строгих исследователей
истины и т. п.
10. Наконец, «механический» характер «просвещения ума»
Коменский видит в том, чтобы проводить познание любого
предмета по трем стадиям: 1) простого знания, или знакомства с
тем, что что-либо существует, 2) понимания того, что представ-
68

ляет собой предмет или явление само по себе и по своим
причинам, 3) умение использовать свое знание в разнообразных
конкретных условиях жизненной практики.
Аналогичные свойства благ (их многообразие, ценность и
важность, новизна, прочность и т. п.) являются, по Коменскому,
притягательными для действия воли, для склонения ее к
свободному выбору этих благ и для направления ее деятельности к
последовательному овладению ими.
На службу свободно действующему познанию и воле Комен-
ский ставит также «механические» действия «чувств разума и
веры» и предлагает руководить этими способностями в
соответствии с их природными свойствами и назначением в познании.
Так, для развития деятельности чувств он предлагает
предоставлять в полное распоряжение чувств все то, что доступно их
восприятию. Для развития деятельности разума он предлагает
упражнения в установлении причин и следствий путем
внимательного наблюдения доступного восприятию и вывода
заключений, которые непосредственно в восприятии не даны. Для
использования «веры» Коменский предлагает убеждаться в
правильности «свидетельских показаний» и в том, что свидетель
заслуживает доверия.
Намеченное Коменским «механическое» действие ума, воли
и других способностей предназначается им для того, чтобы выйти
из той группы схоластических лабиринтов, которые возникают
из неправильных методов преподавания.
«О культуре природных дарований», «Пансофическая школа»,
«Выход из схоластических лабиринтов» не вошли в имеющиеся
в наших книгохранилищах тома последнего, чешского, издания.
А потому наш перевод этих произведений сделан по
первоисточнику: J. А. С о men i i, Opera didactica omnia, Amsterdam!
MDCLVII.
1953 г., февраль.
Проф. Л. А. Красновский.

ЛАБИРИНТ СВЕТА
И РАЙ СЕРДЦА
ВЕЛИКАЯ ДИДАКТИКА
ПРЕДВЕСТНИК
ВСЕОБЩЕЙ МУДРОСТИ

ЛАБИРИНТ СВЕТА и РАЙ СЕРДЦА.
т. е. ясное изображение того, что на этом свете и
во всех предметах его нет ничего, кроме суеты и
заблуждения, сомнения и горестей, призрака и
обмана, тоски и бедствий и, наконец, досады и
отчаяния; но тот, кто остается дома в сердце своем и за-
пирается с одним господом богом, приходит сам
собою к истинному и полному успокоению мысли и к
радости.
К ЧИТАТЕЛЮ.
1. Каждое существо, даже неразумное от природы,
приспособлено к тому, чтобы наслаждаться приятными и полезными
для себя вещами и иметь влечение к ним; тем более к этому
стремится и человек, в котором такую наклонность к доброму,
полезному возбуждает разумная, присущая ему сила; — да и
не только возбуждает, но и направляет его к тому, чтобы он
выбирал себе преимущественно то, что более кажется добрым,
приятным и полезным, и с большею охотою добивался этого.
Отсюда-то давно уже возник вопрос между мудрецами, где и в
чем мог бы заключаться верх доброго (Summum bonům),
на котором могло бы остановиться человеческое стремление, т. е.
достигнувши которого, человек мог бы и должен бы был
успокоиться своею мыслью, не имея уже к чему стремиться.
2. Если бы мы захотели обратить на это внимание, то нашли
бы, что этот вопрос и заботливое отыскание решения его
были и есть не только между философами, но и вообще каждого
человека мысль направлена туда же, — где и как достигнуть
самого полного утешения. И дознано, что все почти люди,
отрешившись от самих себя, ищут, чем бы успокоить и утешить свою
мысль в свете и его предметах: один видит это в богатстве и
состоянии, другой — в роскоши и удовольствиях, третий — в
славе и уважении, четвертый — в мудрости и знании, пятый —
в веселом товариществе и т. д.; и вот, в результате все гонятся
за внешними предметами, ища в них блага для себя.
П

3. Но что оно там не находится — свидетель тому самый
мудрейший из людей, Соломон, который, также в поисках за
успокоением своего разума, пройдя и обозрев весь свет, в конце
концов сознался: «И возненавидел я жизнь, потому что
противны стали мне дела, которые творятся под солнцем, ибо все
суета и томление духа». Достигнув впоследствии истинного
спокойствия ума (Екклез. II, 17), он объявил, что последнее
заключается в том, чтобы человек, перестав быть на свете тем, чем он
есть, искал для себя самого господа бога, его боялся и его
заповеди соблюдал, ибо говорит писание: «от него единого все
зависит» (Екклез. 12, 13). Подобным же образом и Давид
убедился, что счастливейший человек тот, кто, закрывши глаза на
свет и оставив мысль о нем, держится только бога и, считая его
вечным своим уделом, пребывает с ним в сердце своем.
4. Да будет восхвалено милосердие божие, которое и мне
открыло мои глаза, научив познавать разнообразную суету сего
великого света и мелкое обольщение, всюду скрывающееся под
внешним блеском, научив не здесь искать покоя и беспечности
мысли. Желая представить себе это яснее, воочию, а равно и
показать другим, я задумал предпринять путешествие, или
шатание по свету, посмотреть, где находятся и какие существуют
'полезные вещи или даже и ознакомиться с ними; где, наконец,
я нашел утешение, к которому стремился и которого бесполезно
искал в свете, — все это я рассказал в настоящем моем
сочинении. Насколько удачно—это не мое дело; дай только бог,
чтобы с пользою для себя и для ближних моих.
5. Не басня то, читатель, что ты будешь читать, хотя и имеет
сходство с басней; нет, все это правда; вникнув в нее, ты сам
поймешь это, в особенности если ты мало-мальски знаком с
моею жизнью и приключениями, потому что я расписывал
красками большею частью случаи собственной жизни, с которыми
встречался в продолжение немногих лет своего земного
существования; иное видел и у других или имел сведения. Сознаюсь,
что не всего еще коснулся, отчасти из стыда, отчасти потому,
что не знал, принесло ли бы это пользу другим.
6. Провожатых моих и каждого, кто блуждает в свете,' —
двое: дерзость ума, осматривающего все, и старая привычка к
вещам, дающая вид истины прельщениям света. Если пойдешь
за ними с разумностью, то, кто бы ты. ни был, увидишь, как и я,
несчастные смятения своего поколения, а если тебе будет
казаться наоборот, то знай, что на твой нос насажены очки
обычного заблуждения, через которые ты видишь все неправильно.
7. Что касается представления исполненной радости картины
сердец, посвященных богу, то оно больше основано на теории,
так как трудно найти все у каждого избранного. Тем не менее у
господа бога нет недостатка и в таких выполированных душах,
и каждый истинно благочестивый, читая это, должен стремиться
настойчиво к такому совершенству. Будь счастлив, милый хри-
74

стианин, и пусть путеводитель .солнца, дух святой, укажет тебе
лучше, чем я могу, и суету мира, и славу избранных,
соединенных с богом сердец, утешение и радость.
Аминь.
Глава I.
О ПРИЧИНАХ ПУТЕШЕСТВИЯ В СВЕТ.
Начав приходить в такой возраст, в котором ум человеческий
начинает сознавать разницу между добром и злом, увидел я
среди людей различные сословия, положения, профессии, труды
и предприятия, которыми они занимаются, и у меня явилось
непреодолимое влечение подумать хорошенько о том, к какой
группе людей примкнуть и как провести свою жизнь.
О чем много и часто размышлял я и советовался с своим
разумом, на том и остановилось мое внимание, а именно:
выбрать себе такой образ жизни, в котором было бы по
возможности меньше забот и беспокойства, а возможно больше удобств,
покоя и отрады.
Однако нелегким казалось узнать, какой именно род занятий
надо мне выбрать; с кем об этом хорошенько посоветоваться, —
не знал, да, по правде сказать, и не хотел советоваться, так как
уверен был, что каждый станет хвалить свое. Сам же, без
посторонней помощи, поспешно взяться за какое-нибудь дело не смел,
боясь ошибиться.
Признаюсь, я начал потихоньку приниматься за одно, за
другое, за третье, но все тотчас же оставлял, потому что в
каждой вещи замечал и трудность, и ничтожность ее, на мой взгляд.
С одГной стороны, я боялся, чтобы моя неустойчивость не
принесла мне вреда, и в то же время не знал, что предпринять.
После мучений и колебаний душою, я пришел к тому
заключению, что прежде всего' нужно посмотреть все человеческие
дела, все, что есть их под солнцем, и, сравнив разумно одно с
другим, выбрать себе положение и затем привести свои дела в
такой порядок, чтобы наслаждаться спокойною жизнью на свете.
Чем больше думал я об этом, тем больше нравился мне такой
путь.
Глава II.
ПУТЕШЕСТВЕННИК ДОСТАЛ В ПРОВОДНИКИ
«ВЕЗДЕСУЩА».
Вышел я из дому и стал оглядываться по сторонам,
раздумывая, откуда и как начинать. Вдруг, и сам не знаю откуда,
взялся предо мною человек, с твердою поступью, осмысленным
взором и быстрою речью, так что казалось, будто ήογη, глаза,
язык — все у него вращалось на пружинах. Подвинувшись ко
мне, он стал допытываться, откуда я пришел и куда намерен
75

идти. Я сказал ему, что вышел из своего дома с намерением
совершить путешествие по свету и кое-что испробовать.
Похвалив меня за это, он спросил: «А где же твой
проводник, есть ли он у тебя?» — «Нет у меня никого, — ответил
я: — доверяюсь богу и своим глазам, думая, что они не обманут-
меня». — «Да так ты ничего не узнаешь, — сказал он. —
Слыхал ли ты когда-нибудь о Критском лабиринте?» — «Слышал
кое-что». — «Чудо света был, — это было здание с таким
огромным количеством комнат, перегородок, коридоров, что попавший
туда без провожатого вечно мотался то туда, то сюда и никогда
не мог выйти из него. То было ничтожество в сравнении с тем,
как устроен лабиринт света, особенно в настоящее время. Не
советую тебе одному идти туда, поверь мне, опытному в этом». —
«А где же мне взять такого провожатого?» — спросил я. Он
мне в ответ на это: «Я для того, чтобы тех людей, которые хотят
посмотреть и испытать что-нибудь, провожать и указывать им,
что где находится: поэтому-то я и вышел навстречу тебе». —
Удивился я и спросил: «А кто же ты такой, мой милый?» —
«Имя мое Всевед, прозвище Вездесущ, — ответил он. — Я
прохожу через весь свет, смотрю во все его стороны, у каждого
выпытываю его слова и дела, что есть явного, все вижу, что
тайное — за всем слежу и наблюдаю, одним словом, — без меня
ничто не может происходить: за всем присматривать — моя
обязанность, и если ты пойдешь за мною, то проведу тебя во
многие тайные места, куда без меня ты никогда не попал бы».
Услышав такие слова, я и сам обрадовался, что нашел такого
провожатого, и стал просить, чтобы не почел за труд провести
меня через свет. «Как другим рад служить в этом, так и
тебе,—отвечал он и, взяв меня за руки, прибавил: — Пойдем». Пошли
мы, а я и говорю: «С удовольствием теперь посмотрю, каков-то
этот свет и есть ли в нем что-нибудь такое, на чем человек мог
бы успокоиться». Услышав это, товарищ мой остановился и
сказал: «Приятель! Идешь ли ты с тою целью, чтобы хорошенько
осмотреть наши вещи или чтобы рассудить о них по своему
разуму, этого я не знаю, только останется ли этим довольна ее
милость, королевна наша».
«А кто это ваша королевна?» — спросил я. Он ответил мне:
«Та, которая управляет всем светом и его делами, от конца в
конец. Имя ей — Мудрость, хотя некоторые философы называют
ее суетою. Поэтому я заранее предупреждаю тебя: когда мы
будем ходить и осматривать там, не мудрствуй; если ошибешься в
чем-нибудь, так я буду возле тебя».
Глава III.
ОБМАН НАВЯЗАЛСЯ В ТОВАРИЩИ.
Не успел он сказать об этом, как вдруг я заметил, что кто-то,
и сам не знаю — мужчина или женщина (ибо как-то чудно было
76

закрыто, а вокруг него образовался как бы туман), подойдя к
нам, заговорил: «Вездесущ! куда ты спешишь с ним?» — «Веду
его в свет, — ответил последний: — намерен обозреть его».
«А что же без меня? Знаешь ведь, что твоя обязанность
провожать, а моя — указывать, что где находится. Ведь ее милость
королевна не желает, чтобы тот, кто по собственному желанию
пошел в ее королевство, рассуждал о том, что видит и слышит,
с своей точки зрения и мудрствовал о чем-нибудь; необходимо
рассказать ему, что есть каждая вещь и для чего предназначена,
и заставить его поверить этому». Вездесущ ответил: «Неужели
каждый столь дерзок, что наравне с прочими не может
удовлетвориться нашими порядками. Ну, в таком случае, мне кажется,
можно потребовать узду для него. Ладно, пойдем». Таким
образом, он пристал к нам, и мы отправились.
Но я держу себе на уме: «Дай-то бог, чтобы только не
завели меня. Ведь они говорили о какой-то узде для меня», и,
обратившись к своему новому товарищу, сказал: «Приятель! не
сердись на меня, хотелось бы узнать твое имя». Он ответил: «Я
толмач королевны света Мудрости и имею от нее поручение
научать, как должно понимать все в свете. Поэтому все, что
принадлежит к истинной светской мудрости, я влагаю в ум и
привожу его к радости и доброму расположению; без «меня и
короли, и князья, и владыки, и все высокопоставленные лица
страшно тосковали бы и печально проводили бы жизнь на
свете». Я на это сказал ему: «Счастье для меня, что бог послал
мне в проводники тебя, если только правда то, что ты говоришь.
Я ведь для того отправился путешествовать в свет, чтобы найти,
что в нем есть наиболее спокойное и утешительное, а имея в
качестве советника такого, как ты, я без труда выберу для себя
что-нибудь». — «Не беспокойся об этом, — ответил он, — в
нашем королевстве, конечно, ты увидишь все прекрасным, в
порядке и мило устроенным и поймешь, что во всем можно вести
себя послушным нашей королевне, но, правда, всегда одно
призвание и занятие имеет перед другим более удобства и
свободы. Изо всего можешь выбрать себе, что захочешь. Ну, вот
все, что и как есть, я объяснил». — «Как же тебя зовут?» —
спросил я. — «Имя мне Обман»,
Глава IV.
ПУТЕШЕСТВЕННИК ДОСТАЛ УЗДУ И ОЧКИ.
Услышав это, я испугался, думая, что на грех взял его к
себе в товарищи. «Первый (так беспокоила меня моя мысль)
толковал о какой-то узде, затем этот называл себя Обманом,
королевною своею назвал суету (хотя, может быть, неосторожно
проговорился). Что бы это значило?»
И в то время, когда я, молча и потупив взоры, шел, вернее,
как-то неохотно переступал ногами, Всевед обратился ко мне:
77

«Что — на попятный двор?» Не успел я ответить ему что-нибудь,
как он набросил мне на шею какую-то узду, удила
которой попали мне в рот. А он прибавил: «Ну, с нею охотнее у меня
пойдешь, как начал».
Поглядел я на эту узду и увидел, что она была сшита из
ремня любопытства, а удила у ней были из железа упрямки в
предприятиях; и понял я, что теперь пойду обозревать свет не
так, как первоначально, — добровольно, но вследствие
непостоянства и нерешимости мысуга меня потащут насильно.
Другой же провожатый с своей стороны повел такую речь:
«А я дам тебе очки, через которые ты будешь глядеть на свет».
И вдруг насадил мне на нос очки, взглянув через которые на
свет, я увидел перед собою все в другом виде.
Очки эти действительно имели такое свойство, как я потом
неоднократно испытывал, что смотревшему сквозь них
отдаленный предмет казался близким, - а близкий — отдаленным,
малый — большим, а большой — малым, скучный — веселым, а
веселый — скучным, черный — белым, а белый — черным.
«Недаром, — подумал я, — он называет себя «Обманом», коли
умеет делать такие очки и вставлять их людям».
Очки эти были сделаны, как я узнал потом, из стекла
догадки, а рамки их из рога, который называется привычкою.
На мое счастье надел он мне их как-то криво, так что они
не прилегали вплотную к глазам, и я, повернув голову и подняв
глаза, мог глядеть на вещи совершенно натурально. Я
обрадовался этому и подумал сам себе: «Хоть вы и закрыли мне рот и
заслонили глаза, но я верю своему богу, что не отнимете вы
у меня разума и мысли. Пойду и посмотрю, что представляет из
себя этот свет, на который по желанию госпожи «Суеты» нужно
смотреть через ее очки, а не собственными глазами».
Глава V.
ПУТЕШЕСТВЕННИК СМОТРИТ НА СВЕТ С ВЫСОТЫ.
В то время, когда я так размышлял, внезапно мы, ничуть
не ведаю каким образом, очутились на какой-то очень высокой
башне, так что мне показалось, будто мы находимся под
облаками: взглянул я с нее вниз и увидел на земле какой-то город,
на вид блестящий, красивый и очень обширный, но концы и
границы его все-таки можно было обозреть со всех сторон. Этот
город был построен круглым, защищен стенами и валами, а
вместо рва была какая-то темная глубь, не имеющая, как мне
казалось, ни берега, ни дна. Только над городом было светло,
а дальше — за оградой все покрыто тьмою.
Самый город, как я заметил, был разделен на бесчисленное
количество улиц, площадей, домов и построек больших и малых;
везде было множество народа, словно муравейник кишел
муравьями. У восточной стороны возвышались какие-то ворота, а
78

от них шла улица к другим воротам, обращенным к западу;
через эти вторые ворота можно было проникнуть в различные
улицы города, из которых главных я насчитал шесть; все они
шли от востока к западу, одна подле другой. Посередине их
была как будто торговая площадь, очень округленная, дальше
к западу стоял на скалистом холме какой-то высокий замок, на
который очень часто смотрели все граждане.
Мой провожатый обратился ко мне с такими словами: «Ну,
вот, милый путешественник, здесь тот свет, на который ты хотел
посмотреть. Для того я повел тебя сначала на эту высоту, чтобы
ты поглядел на него целиком и понял его устройство. Эти
восточные ворота суть ворота жизни; через них проходят все, кто
является на свет для жизни. Вторые ворота, ближайшие, суть
ворота распутья; от них каждый обращается к тому или иному
занятию, кому какой выпадет жребий.
Улицы же, которые ты видишь, суть различные состояния,
сословия и специальности, к которым обращаются люди.
Видишь — главных улиц шесть. В одной, к востоку, живет
домашнее сословие: родители, дети и челядь, в соседней —
ремесленники и все занимающиеся промышленностью, в третьей,
ближайшей к площади, находится сословие ученых, занимающихся
работою мысли. С другой стороны сословие духовенства, к
которому люди бегают исполнять религию; затем сословие
правителей и начальников света; ближе*к западу—рыцарское сословие,
занимающееся военными делами. Как все это искусно устроено.
Одни производят всех, другие всех питают, одни учат всех,
другие за всех молятся, одни судят всех и оберегают от
беспорядков, другие воюют за всех, и таким образом все служат друг
другу, и все находится в равновесии.
Этот замок, который ты видишь на западе, есть Ar χ For-
tunae, замок счастья; в нем живут более властные люди,
приобретая там богатства, роскошь и славу. Сюда сходятся
люди из всех сословий и требуют, что им нужно; посередине же
этой площади, как бы в центре всего, находится резиденция
королевны света, Мудрости»,
Мне очень понравилось такое устройство, и я стал хвалить
бога, что искусно разделил сословия в свете. Одно только не
понравилось мне. Эти улицы во многих местах казались как бы
проломленными, так что одна вдавалась в другую; это, как мне
показалось, могло служить причиною ошибок и заблуждений. К тому же,
когда я глядел на эту округленность света, то ясно чувствовал,
что он двигался и вертелся, как в колесе, так что я боялся, чтобы
не закружилась голова. Когда же я обвел по нем глазами, по
разным сторонам, то увидел, что все до мельчайших вещей
суетилось, как в муравейнике; когда я напряг слух, то все было
наполнено шумом, гиканьем, хохотом, свистом и криком.
Толмач мой, Обман, обратился ко мне: «Видишь, мой милый
человек, как роскошен этот свет, как все в нем прекрасно, и это
79

издалека лишь глядя на него; что ты потом скажешь, когда
рассмотришь его с его роскошью по частям? Да кому же не мило
быть на нем?» Я ответил: «Издали мне это правится, не знаю,
как потом будет». — «Как ни посмотри, все хорошо,— сказал
он: — верь только; ну, пойдем дальше».
Вездесущ остановил его: «Подожди еще, я ему укажу отсюда
то место, куда мы потом уж не пойдем. Оглянись-ка назад, к
западу. Видишь ли, как здесь у этих темных ворот что-то
копошится и лезет сюда?» — «Вижу». — «Это люди,— ответил он мне,—
вновь являются на свет (сами не зная, откуда), не зная еще, что
они люди; поэтому-то и есть около них одна только тьма и
ничего другого, кроме только крика и слез. Но когда они идут этой
улицей, то понемногу перед ними начинает светать, так что они
доходят до этих ворот под нами. Пойдем, посмотрим, что здесь
делается».
Глава VI.
СУДЬБА РАСПРЕДЕЛЯЕТ ЗАНЯТИЯ.
Сошли мы по какой-то темной лестнице вниз, и я заметил, что
в этих воротах находится огромный зал, полный молодых людей:
на правой стороне сидит сердитый старец и держит в руке
огромную медную чашу. Я видел, как подходили к нему все
пришедшие из ворот жизни, и каждый, коснувшись этой чаши и
вытащив из нее знак с какою-то надписью, быстро бежал в какую-
нибудь улицу города. Один бежал с радостью и криком, другой
шел с печалью и тоскою, оборачиваясь и озираясь.
Я подошел поближе и посмотрел на некоторые из этих
знаков; один вытаскивай: «господствуй», другой — «служи»,
третий — «приказывай», четвертый — «повинуйся», пятый — «паши»,
шестой — «пиши», седьмой — «учись», восьмой — «копай»,
девятый — «суди», десятый — «воюй» и т. д. Я недоумевал, что бы
это такое было. Всевед разъяснил мне: «Здесь распределяются
занятия и работы, к чему кто способен на свете». Этот начальник
над жребием называется «Судьбою», каждый вступающий в свет
должен взять от него таким образом соответствующее указание.
В это время Обман дотронулся до меня с другой стороны,
давая этим -знать, что и я также должен вытащить жребий. Я
попросил его не понуждать меня брать только одно что-нибудь (не
посмотревши прежде), поручаться только слепому счастью, будь —
что будет. Но мне было объявлено, что этого без ведома и
дозволения господина начальника, Судьбы, нельзя устроить. Тогда,
приблизившись к нему с покорностью, я объявил о своем
намерении, что я пришел с тою целью, чтобы все осмотреть и
выбрать себе то, что понравится.
Тот ответил: «Сын! видишь, что другие не делают этого, но
берут то, что подано им или само попадется. Но если уж у тебя
такое сильное желание, изволь». Написав жребий: «Speculare».
т. е. наблюдай, или испытывай, подал его мне и отпустил меня.
80

Глава VIL
ПУТЕШЕСТВЕННИК ОСМАТРИВАЕТ ПЛОЩАДЬ СВЕТА.
Мой провожатый сказал: «Так как ты должен все осмотреть,
то пойдем прежде всего на площадь». Повел меня. И вот я
увидел бесчисленную толпу людей, словно туман. Сюда со всего
света сошлись люди, всяких языков и народностей, всякого
возраста, роста, пола, сословия, состояния и профессий. При первом
взгляде на них я увидел между ними удивительную сумятицу,
как бы в рою пчел, да еще гораздо удивительнее. Одни ходили
здесь, другие бегали, ездили, стояли, сидели, лежали, вставали,
снова ложились, постоянно суетились; некоторые отделились от
других, другие были в толпах, больших или меньших. Одежда и
вид их были различны; некоторые были совершенно нагие; все с
странными жестами. При встрече с кем-нибудь сейчас же
начинались странные движения рук, рта, колен и другие, как будто
люди сгибались друг перед другом и кланялись, вообще они
проделывали различные жестикуляции. * Мой толмач сказал мне:
«Ты видишь здесь перед собою облагороженное людское
поколение, одаренное разумом и бессмертное; в том, что оно носит в
себе образ «и подобие бессмертного бога, ты можешь убедиться по
разнообразию бесконечных действий людей. Здесь, как в зеркале,
ты увидишь достоинство своего поколения».
Посмотрел я на них попристальнее и первым долгом заметил,
что каждый, снуя в толпе среди других, носил маску на лице,
отойдя же в сторону, где был один или между равными себе,
снимал ее, а намереваясь идти в толпу, снова одевал. Я
потихоньку спросил, что это обозначает. Толмач ответил: «Это, сын
милый, человеческая осторожность,· чтобы каждый человек не
всего себя показывал, что он есть на самом деле. Сам для себя
человек может быть таким, каков он и на самом деле, пред
людьми же подобает показывать себя по-людски и свои действия
маскировать». Тогда мне захотелось подробнее посмотреть,
каковы люди без этой украшающей их маски.
Обратив на это внимание, я заметил, что все не только лицом,
но и телом были различно безобразны. Все подряд были в
струпьях, опаршивленные или прокаженные, а, кроме того,— один
имел свиную голову, другой — собачьи зубы, воловьи рога,
ослиные уши, глаза аспида и лисий хвост или волчьи когти,
некоторых я заметил с высоко вытянутой павлиньей шеей, некоторых с
торчащим хохлом удода, некоторых с лошадиными копытами
и т. д., более же всего было похожих на обезьян. Я испугался и
сказал: «Но я вижу все какие-то чудовища».— «Что ты, умник,
говоришь — чудовища?!» — сказал толмач и погрозил мне
кулаком. «Посмотри-ка хорошенько сквозь очки и увидишь, что это
люди». Некоторые из проходящих мимо услышали, что я назвал
их чудовищами, и, остановившись, стали роптать на меня и
гневаться. Тогда я понял, что здесь мудрствовать напрасно, и умолк-
6 Заказ № 5063
81

:Лабиринт мира» из педагогических сочинений Я. А. Коменского.
нул, подумав себе: «Они хотели быть людьми, пусть их, а я что
вижу, то вижу». Но я боялся, чтобы проводник мой прочнее не
надвинул очки и не обманул меня, поэтому я и решил молчать и
лучше молча смотреть на эти столь противные вещи,
начало которых уже видел. Взглянул я снова и убедился, как
некоторые умело обходились с этими масками, быстро снимая и
надевая их, так что в одну минуту умели придать себе другую
форму, где видели необходимость в этом. Тогда-то я начал
понимать направление этого света, но молчал.
В то время, когда я осматривал их, услышал, что они говорят
между собой разными языками, так что по большей части не
понимают друг друга, не отвечают или отвечают не на то, о чем
идет речь, притом каждый по-своему. В одном месте стояла
целая толпа, все говорили о нужде, каждый о своей, и никто не
слушал другого, хотя некоторые и толкались, и злились, желая
82

быть выслушанными, но увы! этого не было: скорее были ссоры
и брань. Тогда я сказал: «Ради бога, что мы в Вавилоне, что
ли?» Здесь каждый свою песню тянет. Можно ли представить
себе больший беспорядок?
Мало кто здесь был без занятий; все были заняты
какой-нибудь работой,* но эти работы (уж этого я никогда не ожидал)
были не больше, как детские игрушки или бесполезные мучения.
Некоторые собирали сор и делили его между собою; некоторые
ворочались с каменьями или бревнами или на блоках таскали их
куда-то вверх и оттуда снова спускали; некоторые копали землю
и перевозили или переносили ее с места на место; остальные
забавлялись колокольчиками, зеркальцами, пузырями, трещотками
и другими игрушками, некоторые играли со своей тенью, меряя,
гоняя и ловя ее. И все это делалось с таким усилием, что многие
стонали и потели, некоторые падали в бессилии. Почти везде
были какие-то чиновники, которые раздавали поручения людям и с
великою заботой распределяли между ними эти вещи; иные
слушали их с неменьшим усердием. Я с удивлением спросил: «Но
неужели человек создан для того, чтобы остроту своего небесного
разума тратить на такие глупые, безобразные вещи?» — «Что за
глупости,— сказал толмач.— Разве ты не представляешь себе,
как в зеркале, как люди превозмогают все разумом. Один делает
одно, другой — другое».— «Но все,— возразил я,— делают вещи
бесполезные и не соответствующие столь славному их
назначению».— «Не мудрствуй слишком,— сказал он снова,— ведь они
еще не на небе, а на земле, а должны поэтому заниматься
земными вещами. Видишь, как все у них в порядке». Взглянув
снова, я убедился, что ничего более беспорядочного нельзя
придумать. Когда кто-нибудь уставал от занятий, другой приходил и
вмешивался в его дело: из-за этого происходили ссоры, ругань
и драки; потом они мирились и затем снова ссорились. Иногда за
одну вещь хваталось несколько человек, затем все бросали ее, и
каждый бежал в свою сторону. Те, которые были под властью
этих чиновников и надсмотрщиков, по необходимости стояли при
том, что им было поручено, но и здесь я видел много
беспорядка. Некоторые вырывались из ряда и удирали прочь, другие не
повиновались начальникам, не желая делать так, как последние
приказывали; иные брали палку и палкой выталкивали их; все
это представляло страшный беспорядок. Во всяком случае, коли
это хотели называть порядком,— я не посмел ничего возразить.
Увидел я также и другой беспорядок, слепоту и глупость. Вся
эта площадь (как впоследствии и улицы) была полна ям,
оврагов и каких-то трясин, а также каменьев и балок, лежавших
наискось друг на друге, как попало, и другого хлама, однако
никто ничего не отложил в сторону, не поправил, не привел в
порядок, никто также не избегал и не обходил ничего; ходили, словно
во сне, и то один, то другой спотыкался, падал, ушибался или
разбивался, так что сердце мое дрогнуло при виде этого. Никто
6*
83

из них не предостерегал другого, а, наоборот, когда кто падал,
другие смеялись над ним.
Заметив тогда бревно, или палку, или яму, на которые кто-
нибудь слепо лез, я начал предостерегать их, но никто не
обращал внимания на мои слова: одни смеялись, другие бранились,
третьи хотели бить меня. Иной падал так, что уж больше не
вставал, иной вставал и снова шел, и снова падал; у каждого
было множество мозолей и синяков, но никто не обращал на это
внимания, так что я не мог надивиться этой тупости, этой
безбоязненности собственных ушибов и увечий; мало того, иной, если
дотрагивались до него (видел я и это), быстро хватался за
оружие и — в бой. Заметил я также большую склонность к новизне
и переменам в одежде, постройках, речи, походке. Иные, как я
заметил, ничего другого не делали, кроме как переодевались,
подражая все новой и новой моде, другие выдумывали новый
способ постройки, а затем снова бросали это; брались то за одно,
то за другое, и все оставляли, притом с какою-то неутомимостью.
Если же кто от своей тяжести, с которой возился, умирал или
опускал ее в бессилии, тотчас же собиралось несколько других
человек, которые из-за нее дрались, бранились, ссорились, даже
до удивления.
Не было из них ни одного, кто промолвил бы что-нибудь,
сделал или построил бы без того, чтобы не высмеяли его, не
осудили, не опровергнули. Иной и достиг чего-нибудь с
значительным трудом и жертвами, с удовольствием любуясь этим, но
тотчас же приходил другой, опрокидывал, портил и разрушал все,
так что я не видел, чтобы хоть один человек на этом свете
сделал что-нибудь такое, чего не испортил бы кто-либо другой.
Некоторые, не дожидаясь никого, сами по себе быстро портили
свое дело, так что я удивился этому безумному непостоянству и
напрасной поспешности. Также видел я, как многие ходили на
высоких каблуках, некоторые сделали себе ходули (дабы,
возвышаясь надо всеми, могли смотреть на все свысока) и в таком
виде прохаживались. Но кто чем выше был, тем скорее тот сверзи-
вался сам, или другие подшибали ему ноги (из зависти, по
моему мнению); этого никто не избежал; таким образом они делали
из себя всеобщее посмешище. Таких примеров я видел много.
Равным образом видел я немало таких, которые носили
зеркала и, в то время как разговаривали с другими или ссорились и
дрались, или занимались делом, или расхаживали на этих
ходулях, самодовольно смотрелись в них: то спереди, то сзади, то с
боков осматривая себя и, перешептываясь на счет своей красоты,
роста, походки и действий, подавали свои зеркала и другим,
чтобы и те подивились на них. В конце концов я увидел, что всюду
между ними ходит смерть, вооруженная острой косой, луком и
стрелами; она громким голосом напоминала всем, чтобы
памятовали, что они смертны. Но никто не слышал ее призыва: каждый
глядел в это время на свое безумство и беспорядок. Тогда она,
Μ

достав свои стрелы, начинала бросать на них во все стороны и
ранила всех, кого пришлось в толпе, без разбора: молодого,
старого, бедного, богатого, ученого и не ученого. Кто был ранен,
тот кричал, стонал. Иные, ходившие возле, лишь только
замечали рану, моментально убегали прочь, но скоро снова
возвращались и не обращали уже ни на что внимания. Иные, придя,
смотрели на хрипящего раненого, и лишь только он протягивал
ноги, переставал дышать, собирались вместе, пели около него,
пили, ели, плясали; некоторые при этом проливали слезы. Затем
хватали его, тащили и волокли за ограду, в ту темную яму,
которая находится около· света. Вернувшись оттуда, снова жили
беззаботно; никто не избегал смерти, зорко наблюдая только за
тем, чтобы смерть не смотрела на него (хотя последняя часто
встречалась с ними).
Видел я, что не все, которых она прострелила, тотчас же
падали замертво; некоторых она только ранила, сделала хромыми,
ослепила, оглушила, либо причинила какой-нибудь вред.
Некоторые от причиненной ею раны раздулись, как пузыри, другие
высохли, как щепки, третьи тряслись, как осиновый лист, и т. д.,
так что с гнойными и больными членами ходило людей
больше, нежели здоровых.
Увидал я немало людей, бегающих и продающих пластыри,
мази и напитки для этих ран. И все, остерегаясь и труся смерти,
покупали у них. Но она ни на что не обращала внимания,
бросала и ломала все, что ни попало, даже самих этих продавцов.
Грустное для меня было это зрелище — смотреть, как
предназначенное к бессмертию существо гибнет так безжалостно, так
неожиданно, столь различною смертью, — в особенности, когда я
убедился, что почти всегда, если кто устроился получше на
свете, приглядел себе товарищей, привел в порядок свое имущество,
выстроил дом, скопил деньги, и в других отношениях постарался
и позаботился о себе, к тому прилетала стрела смерти и
полагала всему конец, и кто на свете хорошо расположился, того
тащили прочь с него, и все его планы рушились разом; наследовал
это другой, и ему приходилось то же, и третьему, десятому,
сотому — все едино. Видя, что никто здесь не хочет рассудить об
этом непостоянстве жизни и принять это к сердцу, но, стоя в гирле
смерти, все так поступают (от жалости к чему у меня чуть
сердце не треснуло), как будто бы они были бессмертны, хотел я
возвысить голос, напомнить и просить, чтобы они открыли
глаза, посмотрели на смерть, мечущую стрелы, и как-нибудь
избавились от нее. Но понял я, что если сама смерть своим
неутомимым призывом и своим постоянным явлением на глаза в
довольно страшном виде не может ничего исправить,— все мое усилие
будет бесполезными словами; и я лишь тихо сказал: «Ах, как
жалко, что мы, бедные, смертные люди так слепы к своему
несчастью!» Толмач ответил: «Разве было бы мудростью, если бы
мучались мыслью о смерти? Лучше,— в особенности когда вся-
85

кий знает, что не избегнет ее,— не глядеть на нее, а смотреть за
своим делом и быть веселее: придет — так придет, в один час,
иногда даже и в минуту, исполнит это. Разве из-за того, что кто-
нибудь умер, другие должны перестать веселиться? Ведь на
место одного явится сейчас несколько других». Я на это возразил:
«Если в этом заключается мудрость, то я с трудом понимаю
ее»,— и умолкнул.
Но не утаю того, что, когда я увидел столь бесчисленное
множество летающих стрел, мне пришло на мысль: «Где же это
смерть берет так много стрел, что не перестреляла их еще?»
Поглядел и ясно убедился в том, что собственных стрел она не
имела ни одной, а только имела один лук, стрелы же брала от
людей, каждую от того, кого намерена была убить ими. Я заметил,
что люди сами делали и приготовляли такие стрелы, а
некоторые безрассудно и дерзко носили навстречу ей, так что, лишь
только она видела сколько-нибудь готовых, тотчас же брала их
и выстреливала в сердце людям. Тогда я вскричал: «Теперь вижу,
что правда «Et mortis faber est quilibet ipsae suae»1, вижу
что никто не умирает, не приготовив сам себе,
невоздержанностью, неумеренностью, безрассудством или, наконец,
неосторожностью, — шишек, прыщей, внутренних и наружных
ран (это и есть стрелы смерти). В то время, как я с таким
вниманием смотрел на эту смерть и на ее погоню за людьми,
дотронулся до меня Обман и сказал: «Дурак, что смотришь
на мертвых с большим удовольствием, чем на живых? Кто
умер, с тем и покончено, ты же приготовься к жизни».
Глава VIII.
ПУТЕШЕСТВЕННИК ОБОЗРЕВАЕТ СОСТОЯНИЕ И ПОРЯДКИ
ЖЕНАТЫХ.
Повели и привели меня в улицу, в которой, как говорили,
жили женатые, чтобы хорошенько показать мне способ этой
роскошной жизни. И увидел я, что« здесь стоят ворота;
о них мне сказали, что они называются
«бракосочетание». Перед ними была широкая площадь, а на ней,
прохаживаясь, толпы людей обоего пола, которые
глядели друг другу, в глаза, мало этого — один у другого разглядывал
уши, нос, шею, язык, руки, ноги и прочие члены; также один
другого мерил, как длинен, широк, толст или тонок. То так, то
иначе один к другому то подходил, то отходил, посматривая и
спереди, и сзади, и с правой стороны, и с левой, оглядывая все,
что только видел на нем; в особенности же (это я чаще замечал)
один у другого осматривал мошну, кошель и карман, измеряя и
1 Каждый кузнец собственной своей смерти.
86

взвешивая, как длинен, широк, раздут, туг или слаб. Иногда
несколько человек указывали на одну и ту же женщину, и
случалось, что никто не брал ее; если один отгонял другого, то
спорили, ссорились, дрались. И усмотрел я здесь вражду. Иной,
отогнав другого, сам в свою очередь был отгоняем третьим; иной,
прогнав других, и сам бежал прочь. Другой, ничуть не мешкая с
испытанием, брал, что было под рукою; потом оба, взявшись за
руки, шли к воротам. Видя много таких комедий, я спросил, что
эти люди делают. Толмач ответил: «Это — те, которые охотно
идут в улицу женатых; но так как туда через ворота никого не
пускают поодиночке, а только вдвоем, то каждый должен выбрать
себе товарища. Этот-то выбор и производится здесь, и каждый
ищет, нет ли кого-нибудь пригодного для него; кто найдет, тот
и идет со своей избранной к воротам».— «А что, никак нельзя
легче устроить этот выбор? — спросил я.— Как это трудно». —
«Ничуть не трудно,— ответил толмач,— наоборот, это — забава.
Разве не видишь, как весело они приступают к этому, смеются,
поют, пляшут? Нет ни одного образа жизни веселее этого, верь
мне». Тогда я посмотрел и заметил, что некоторые смеются,
пляшут, но увидел и таких, которые, склоня голову, уныло ходят
с гороховым венком, вертятся, прыгают туда-сюда, снова
отступают, мучаются, не едят, не спят, даже сходят с ума. «Что же
это такое?» — спросил я. «И это забава»,— ответил толмач. «Ну, t
пускай будет так, — сказал я. — Пойдем, посмотрим, что там
дальше делается».
Протискавшись сквозь эту толпу, пришли мы к самым
воротам и увидели, что перед входом в них повешены весы,
сделанные как бы из двух корзин, и около них стоят люди. Каждая
пара садилась на весы в корзину друг против друга, и
смотрела,—в равновесии ли весы; иногда же .несколько раз весились и
расходились, потрясали весы и устанавливали их. Провозившись
с ними таким образом довольно долго, пускали их, наконец, в
ворота. Но не каждому одинаково везло. Некоторые падали через
корзину, возбуждали смех и со стыдом должны были удаляться
оттуда, да притом еще надевали им на уши какой-то колпак или
мешок и издевались над ними. Дивясь этому, я спросил, что тут
такое делается. Толмач ответил: «Помолвка, когда она
происходит окончательно. Если весы указывают, что равное стало за
равное, то пускают к этому сословию, как видишь, если иначе,
то они расходятся».— «А от чего же зависит это равенство? —
спросил я.— Я по крайней мере вижу, что весы указывают, что
некоторые и возрастом, и состоянием, и всем прочим подобны
друг другу, а они тем не менее то один, то другой проваливаются
чрез корзину; иные, наоборот, очень неравные: старый сидит с
молодою, юноша со старой бабой, один стоит вверху, другой
внизу, и все-таки говорят, что это можно; как же это так?» Он
ответил на это: «Не все еще ты видишь. Правда, что иной старик
или старая баба за фунт пряжи не перетянет, но когда она имеет
87

при себе тугой мешок или шляпу, перед которой снимаются все
другие шляпы, или что-нибудь подобное (все ведь такие вещи
идут на весы), то бывает не согласно твоему убеждению».
Пошли и мы за теми, которых пустили в ворота, и я увидел в
воротах как бы кузницу, в которой каждую эту пару заковывали в
страшные кандалы, и, только предварительно заковав их, пускали
дальше. При этом обряде заковывания было много людей, которые
(как говорили) были нарочно позваны для того, чтобы быть
свидетелями; те, которые были здесь, играли, пели и желали быть
здоровыми и веселыми. Внимательно глядя, я заметил, что эти
оковы не так, как у других пленных, запирались замком, по
тотчас же сковывались, сплавливались и запаивались, так что в
продолжение всей своей на свете жизни люди не могли ни.
разорвать, ни разломать их. Я испугался этого и вскричал: «О
лютая тюрьма! Кто раз попался в нее, тот навеки уже не имеет
надежды высвободиться». Толмач ответил: «Конечно, эти узы
самые прочные из всех человеческих уз, но нечего бояться их,
потому что сладость такого положения дозволяет охотно брать
на себя это иго; увидишь сам, как мила эта жизнь».— «Пойдем
к ним,— сказал я,— посмотрю».
Пошли мы на ту улицу; там — огромная толпа таких людей—
все по паре; много таких, которые, как мне показалось, очень не
. равно соединены: большие с малыми, красивые с уродами,
старые с молодыми. Посмотрев внимательнее,, что они делают и в
чем собственно заключается приятность этого положения, я
заметил, что они глядят друг на друга, разговаривают между собою,
иногда один другого погладит, иногда и поцелует. «Видишь ли
теперь,— сказал мне толмач,— какая чистая вещь есть брак,
когда он удачен».— «Так, значит, когда он удачен, это верх
всего?» — «Конечно», —ответил он. Я же в свою очередь
возразил: «Стоит ли это малое удовольствие таких оков и довольно
ли его, не знаю».
Поглядел меж тем на них еще и заметил, как много работы и
забот имели бедняки. Около них по большей части были ряды
детей, припаянных к ним уздами; дети у них кричали, плакали,·
ссорились, стонали и умирали; о том же, с какою болью, плачем
и риском собственной жизни они являлись на свет, я умолчу.
Если же которые и подрастали, то с ними была двойная забота:
одна — удерживать их при себе уздою, другая — гнать их от себя
кнутом; часто они ни на узду, ни на кнут не обращали внимания,
причиняли страшное беспокойство родителям, даже до слез и
истощения. Из-за того же, что последние отпускали их по
собственной воле или совсем отказывались от них, происходило
бесчестие и смерть родителей. Замечая это везде, я стал
уговаривать некоторых, как родителей, так и детей, предостерегая одних
от ослиной любви к детям, других взывая к добродетели. Но я
достиг малого; мало того, на меня смотрели косо, смеялись надо
мной, а некоторые угрожали даже убить меня. Увидев здесь не-
88

которых бесплодных, я стал поздравлять их; но и они тосковали,
жаловались, что у них нет утешения; тогда я понял, что и иметь
и не иметь детей в замужестве — одно и то же горе. При том
каждая почти пара людей для услуг себе и своим детям имела
около себя чужих, за которыми часто надо было смотреть
больше, чем за собой и своими, а между тем достаточно-таки было
беспокойства и от последних. Сверх того, как на той площади, и
здесь было много препятствий и помех: камней, деревьев и ям.
Зацепился ли один, спотыкался, падал, ранил себя, другой не
мог оставить его,— должен был вместе с ним наравне
чувствовать боль, плакать и помогать ему переносить болезни, так что
я убедился, что каждый в этом состоянии вместо одной заботы,
труда и опасности имеет столько забот, трудов и опасностей, со
сколькими людьми связан производить жизнь. Не понравилось
мне это положение.
Посмотревши в толпе на некоторых, я заметил трагедию.
Здесь были соединены по неравному желанию: один хотел так,
другой иначе, один сюда, другой туда; таким образом они
спорили, ссорились, грызлись. Один жаловался проходящим
мимо на то, другой — на другое. И так как не было никого, кто
уступил бы, то они нападали друг на друга, давали пощечины
друг другу и безжалостно дрались; помирил ли кто их, они
снова, минуту спустя, шли туда же в толпу. Некоторые спорили
довольно долго, направо или налево идти, и так как каждый
упорствовал направиться туда, куда ему хотелось, то один с силою
бросался в свою сторону, другой — в свою; таким образом
происходила сумятица, и было любопытное для других зрелище, кто
кого перетянет.' Иногда побеждал муж, а жена, хотя и хваталась
руками и земли, и травы, и всего, чего могла коснуться, все-таки
тащилась за ним; иногда — муж за женой. Другие смеялись
этому, но мне это более казалось достойным сожаления, чем смеха,
в особенности же, когда я увидел, что некоторые в этом мучении
плакали, вздыхали, поднимали руки к небу, сознаваясь во
всеуслышание, что они с радостью выкупили бы себя из этого плена
и золотом, и серебром. Я обратился к своему толмачу: «А что,
разве нельзя помочь им? Нельзя ли развязать их и отпустить
тех, которые не могут сладить друге другом?»—«Этого нельзя,—
ответил он,— покуда живы, должны так оставаться».— «О
ужаснейшая тюрьма и рабство,—сказал я,—это горше смерти». Толмач
же в свою очередь снова ответил: «А почему же все они не
подумали об этом раньше? Теперь пусть живут в несогласии».
Посмотрел я тогда, а смерть своими стрелами так и поражает, так
и поражает их и тотчас размыкает у каждого оковы. Я и
подумал, что они и сами желали этого и сердечно рады будут
освободиться. Но — диво, почти каждый начинал плакать и
проливать слезы (едва ли еще что-нибудь подобное этому я видел в
свете), ломал руки и тужил о своей злой судьбе. Что касается
тех, которых я сперва видел довольными друг другом, то они, как
89

я понял, действительно тоскуют друг о друге; о других же я был
убежден, что они только пред людьми представляются; впрочем,
если они сознаются в своей ошибке, то, может быть, и другим
посоветуют, как избавиться от оков. А они,— не успел я
подумать,— протерши себе глаза, снова бежали к воротам и
возвращались опять в оковах. И сказал я с гневом: «О чудовища,
вы не достойны сожаления!» — обратившись же к своему
проводнику: — «Пойдем отсюда; в этом положении я не вижу
ничего, кроме глупости».
Между тем (не скрою своих приключений), когда на
перекрестке мы повернули к воротам, а я тем временем имел
намерение хорошенько посмотреть свет, оба мои проводника, как Все-
вед, так и Обман, настойчиво стали предлагать, чтобы и я сам
испытал это положение, чтобы лучше понять, в чем оно состоит,
что я молод, что меня страшат только примеры, что я еще не
все просмотрел и т. д. И вот убедили меня сесть как бы в шутку
на весы; и 'я достал здесь оковы и ушел отсюда связанным сам-
четверт. Дали мне разных наручников (говорили, что по службе
и ради почета), так что я едва мог тащить их за собою, вздыхая
и кряхтя. Вдруг как бы ударил вихрь с молнией, громом и
страшным градом, и все рассеялось прочь, кроме связанных со мною,
но в то время, как я шел вместе с ними за оковами, стрелы
смерти поразили всех моих трех, так что я с жалостью
разъединился с ними и, лишившись чувств, не знал, что делать.
Проводники сказали мне, что это сделано только на время, чтобы мне
легче было убежать. «А почему же сначала посоветовали
мне?» — спросил я. Они сказали, что времени нет ссориться, что
нужно убегать. Так я и поступил.
Убежав отсюда, прежде всего не знаю, что сказать об этом
положении: более ли в нем радостного, когда оно удачно (я не
сомневался, что оно было удачно для меня), или более
достойного сожаления, по разным причинам. Я понял только то, что и
без него и в нем одинаково тяжело, а если оно и кажется
лучшим, то в таком случае сладкое мешается с горьким.
Глава IX.
ПУТЕШЕСТВЕННИК ОБОЗРЕВАЕТ ПОЛОЖЕНИЕ
РЕМЕСЛЕННИКОВ.
Идя таким образом, достигли мы улицы ремесел, которая в
свою очередь была разделена на несколько улиц поменьше и
площадок, и везде было полно различных галерей, фабрик,
плавильных печей, мастерских, бараков, лавок с особыми различными
принадлежностями; около них хлопотливо ворочались люди, все
с криком, скрипом, свистом, писком, хохотом, гамом и
различным шумом. Я видел, что некоторые копались и ковырялись в
земле, или разрывая ее сверху или прорывая ее насквозь, как
90

кроты, иные погружались в воду на реках и на море, иные
мучились в огне, иные ротозейничали на воздух, иные боролись со
зверями, иные — с деревом и камнями, иные привозили то туда,
то сюда различные предметы. Толмач мой сказал: «Видишь,
какая легкая и веселая работа. Может ли быть что-нибудь
лучше для тебя?» Я ответил: «Может быть тут и есть что-нибудь
веселое, я-то по крайней мере, вижу при этом много труда и
слышу много стона». Толмач сказал: «Не все тяжело, посмотрим
поближе некоторые вещи». Повели они меня к ним поочередно,
осмотрел я все и брался для пробы то за одно, то за другое.
Но здесь не место описывать все решительно, да и нет желания.
Не умолчу, однако, о том, что видел собственными глазами.
Прежде всего я увидел, что все эти человеческие промыслы
суть только труд и усилие, и каждый имеет свою тяжесть и
опасность. Я видел, что те, которые ходили около огня, были, как
арабы, почерневши и прокоптевши; шум молотов беспрестанно
стучал у них в ушах и заглушал наполовину слух, блеск огня
постоянно блестел у них в глазах, и кожа их потрескалась от опа-
ления. У тех, которые имели работу в земле, товарищами были
темнота и опасность, и не раз случалось, что их засыпало землею.
Которые работали на воде, мокли, как голуби на крыше,
дрожали от холода, как осока, внутренности их портились, и немало их
стало добычей дна. Которые занимались с деревьями, камнями и
другими материалами, были в мозолях, измучены и стонали. Я
заметил, что некоторые имели глупые работы, с которыми тем не
менее мучились и изнуряли себя до пота лица, до усталости, до
падения, до ран, даже до гибели, причем едва в состоянии были
заработать себе необходимый кусок хлеба. Видел я и таких,
которые легче и выгоднее доставали себе пропитания, но зато, чем
меньше было труда, тем больше было обмана и несправедливости.
В другом случае я заметил, что всякая работа человека —
для его рта, ибо все, что он получал, клал себе и своим ближним
в рот; изредка отнимая у рта, клал в мешок. Но мешки эти,
опять я заметил, были дырявые; что насыпалось в них, то снова
высыпалось, а другие подбирали. Или приходил кто-нибудь и
вырывал у другого из рук мешок, а иной и сам портил и разрывал,
вечно жалуясь при этом на злую судьбу. Одним словом, я ясно
видел, что этими человеческими работами только переливается
вода из пустого в порожнее, деньги добываются и снова уходят
с тою только разницею, что уходят они легче, чем добываются,
безразлично, бегут ли через рот или через сундуки. Поэтому-то
я и видел больше бедняков, чем богатых. В-третьих, я заметил,
что каждая работа требовала всех усилий человека.
Оглядывался ли кто или медленно приступал к делу, тотчас он оставался
позади, все у него лезло вон из рук и, прежде чем он успел
осмотреться, стоял уже на краю. В-четвертых, всюду я видел много
трудностей. Прежде чем кто-нибудь принимался за занятия,
проходила добрая половина жизни; если взялись за что, не обратив
91

самого заботливого внимания на себя, то тотчас же все шло у
них вспять; впрочем, я видел, что и самые заботливые так же
часто встречались с убытком, как и с прибылью.
В-пятых, я заметил (в особенности между одинаковыми
занятиями) все полным зависти и злобы. Привалило ли кому-нибудь
больше работы или от него больше уносилось, соседи смотрели с
жадностью, скрежетали зубами и вредили ему, как могли;
отсюда происходили раздор, недовольство, проклятие, а некоторые от
нетерпения бросали свои инструменты и наперекор другим
впадали в лень и нищенство. В-шестых, всюду я заметил много
фальши и обмана. Все, что делал кто-нибудь, в особенности для
другого, делал на ветер, поверхностно, свои же работы хвалил и
ставил, как только мог выше. В-седьмых, я видел здесь много
лишних глупостей, да и действительно убедился, что большая
часть тех занятий не что иное, как сама именно глупость и
бесполезное мучение. В самом деле, раз телу человека дано
поддерживать себя скромной и простой пищей и питьем, одеваться в
скромную и простую одежду, охранять себя под скромной и
простой кровлей, то очевидно, что и заботы о нем и работы для
него нужно мало и скромно, как было в стародавние времена.
Здесь же я убедился, что свет либо не умеет, либо не хочет
рассудить об этом, потому что для набивания и наливания своего
брюха люди привыкли извлекать выгоду из столь многих вещей,
что для отыскания их огромная часть людей должна работать
и на земле, и на море и подвергать опасности и здоровье, и
жизнь свою, для поправления которых в свою очередь должны
быть специальные мастера. Подобным образом немало людей
было занято отысканием различных материй для одежды и
материалов для жилищ и придаванием им разнообразных,
достойных удивления, покроев и форм, все это бесполезно и глупо,
часто даже и грешно.
Таким образом я видел таких ремесленников, все искусство и
труд которых состоит в том, чтобы делать детские куклы или
другие игрушки для препровождения и потери времени; затем
были такие, работа которых заключалась в том, чтобы делать
орудия жестокости: мечи, кинжалы, палицы, ружья и т. д.;
приготовлялось все это в постоянно возрастающем количестве на
людей. Не понимаю, с какою совестью и спокойствием духа
могут смотреть люди на подобные занятия. Знаю только, что если
возможно бы было от тех человеческих дел отнять и отделить
то, что нужно, бесполезно и грешно в них, то большая часть
человеческих промыслов должна была бы прийти в упадок.
Поэтому-то, по причинам, здесь и выше упомянутым, мысль моя
ничего не могла облюбовать себе. Напоследок же особенно я
обратил внимание на то, что здесь телом и для тела работают,
между тем как человек, имея в себе высшую силу — душу, должен
бы был прежде всего работать для нее и прежде всего
преследовать ее выгоду. Я должен упомянуть здесь о том, что случилось
92

со мною, когда я был среди ездящих на земле и между пловцами
на море. Когда я, так внимательно осматривая ремесленников,
тосковал, Всевед обратился к Обману: «Вижу я, что у него нет
стремления к оседлой жизни; точно так же, как ртуть, он хочет
быть всегда в движении: поэтому-то ему здесь и не нравится ни
одно место, к которому бы он захотел примкнуть. Покажем ему
что-нибудь более обширное—купеческое сословие, которое всегда
вольно переноситься туда и сюда по свету и летать, как
птица».— «Ничего не имею против этого,— сказал я,— надо и это
попробовать». Пошли мы туда.
Скоро я увидел толпы людей, блуждающих повсюду и
рассматривающих всякие вещи, даже и щепки, мусор, на воз
собирающих, поднимающих и складывающих в кучи. Я пытливо
спросил, что это такое? Они ответили, что приготовляются к
путешествию. «А отчего же не без этих поклаж? — без них бы
легче было ехать». —«Глупый ты,—ответил мне мой провожатый:—
как же бы они поехали? Это крылья их».— «Крылья?!» —
переспросил я.— «Конечно,— крылья, ибо это и дает им и цель, и при-,
том спокойствие духа, и паспорт, и пропуск повсюду. Или ты
думаешь, что даром можно путешествовать по свету. В этом-то и
состоит их жизнь, выгода и все». Посмотрел я, а они, сколько
каждый из них мог окинуть взором, свозили клади на какие-то
станки с приделанными к ним колесами, сваливали <и
привязывали, запрягая в них быков; со всем этим они катились по горам,
равнинам и лощинам, думая, что это — особенно веселая жизнь.
И мне сначала так же думалось. Но когда я увидел, что они
стали то там, то здесь вязнуть в болоте, мараться, тонуть,
утомляться и уставать от дождя, снега, непогоды, метелицы, вьюги,
сильной жары, одним словом, когда я увидел, что они переносят
различные неудобства, как всюду у застав подкарауливают их,
все перетряхивают у них, опоражнивают кошельки (ничто не
помогало против этого: ни гнев, ни неистовство, ни ругань), как
грабители устраивают на больших дорогах засады против
них, производят нападения на них, и когда я убедился, что жизнь
их всегда находится в опасности, у меня пропало желание
испробовать этого.
Говорили тогда, что есть другой, более удобный способ
летания по свету — плавание; здесь человек не трясется, не сбивается
с пути, не останавливается, но может перелетать от одного края
света к другому, всюду находя что-нибудь новое, невиданное и
неслыханное. И повели меня тогда на край земли, где мы
ничего не видели перед собою, кроме неба и воды.
Здесь приказали мне войти в какую-то избушку, сложенную
из досок. Избушка стояла не на земле, не была закрыта вся, не
была утверждена какими-либо сводами, колоннами или
подпорами, а стояла на воде и колыхалась то в одну, то в другую
сторону, так и взойти на нее нужно было подумавши. Но так как
некоторые шли туда, той я пошел,чтобы не показаться несмелым.
93

Сказывали, что это — наша телега. Я думал, что мы сейчас же и
поедем, или, как говорили, полетим, а вместо того стоим день,
другой, третий, десятый. «Что же это такое? — спросил я: —
говорили ведь, что пустимся с одного края света на другой, а мы
и с места-то никак не можем сдвинуться». На это ответили мне,
что скоро придут работники, и объяснили, что у них есть
работники, для которых не надо ни шинков, ни стойл, ни корма, ни
кнута; стоит только запречь и ехать. Только стоит подождать, и
я сам увижу. И указали мне между тем веревки, канаты, шлеи,
вожжи, перевязи, ремни, пристяжку, ось, стремянки и различные
палки; все — иначе, нежели при извозчичьей тележке. Воз этот
лежал как бы на спине, поднимаясь вверх дышлом, сделанным из
двух наидлиннейших елей; от верхушки его разбегались в
стороны веревки с разными решетками и лестницами. Ось этого воза
была сзади, и у нее сидел один человек, который хвастался тем,
что всю эту громаду может повернуть, куда захочет.
Начался ветер. Наши люди начали бегать, скакать, кричать,
радоваться; один хватался за одно, другой за другое, некоторые
стали лазить по веревкам, вверх и вниз, словно белки, спустили
жерди, распустили какие-то свернутые рогожи и т. д., и т. д. Я
спросил, что это такое. Они ответили: «Запрягаем». Поглядел,
а рогожи-то те поднимаются у нас, как ветрила (рассказывали,
что это наши крылья), и все под нами начало шипеть, вода под
нами начала рассекаться и бить ключом, брызгать, и, прежде
чем я успел одуматься, стали исчезать с наших глаз и берег, -и
земля, и все. «Куда это мы попали? Что-то будет?» Они же:
«Летим». — «Летим же во имя божие»,— сказал я и удивился, как
быстро несет нас, не без удовольствия, да и не без страха. Когда
же я вышел наверх посмотреть, поднялось у меня
головокружение; когда спустился на дно, страх от волн, пенящихся около
стен, обуял меня. И здесь начало мне приходить на мысль: не
есть ли в то же время большая смелость таким бешеным
элементам, как вода и ветер, доверять свою жизнь и таким образом
умышленно лезть в пасть смерти, от которой мы не далее, как
на два пальца, так сказать, на толщину доски между мною и
этою страшною пропастью. Чтобы не показать страха, я молчал.
Тогда какой-то суровый запах начал заражать меня и, проняв
мозг и все внутренности, повалил меня. Валяюсь я здесь (как и
другие, не привыкшие к подобной жизни), кричу, не знаю, что
делать, все во мне расплывается,- льется из меня, так что
казалось, что, как улитка на солнце, так и мы на этой воде
распустились. Тут я стал ругать себя и кричать на моих проводников,
не веря, что можно еще остаться в живых, но вместо сожаления
услышал от них смех. Из опыта они знали (чего не знал я), что
это не будет продолжаться более одного дня. Так действительно
и было. Сила моя понемногу снова вернулась, и я понял, что так
приветствовало меня беспокойное море. Но что же? Скоро стало
еще тяжелее.
94

Ветер оставил нас, крылья опустились, мы остановились, не
будучи в состоянии двинуться никуда ни на волос. Я опять
удивился, что-то будет; занесены мы в эти морские пустыни, выйдем
ли снова, увидим ли мы еще землю живых. «О, милая
мать-земля, земля, милая мать, где ты? Воду рыбам, а тебя нам, людям,
дал творец бог. Рыбы жилища своего премудро держатся, мы же,
бессмысленные, оставили свое. Не оказало бы нам помощи небо,
так пришлось бы погибнуть в той темной пропасти». Такими
прискорбными мыслями не переставал мой дух мучиться, но
закричали пловцы, и я, выбежав, спросил, что такое. Они отвечали,
что ветер идет. Взглянул я и не заметил ничего; в то же время
стали распускать паруса, и действительно ветер пришел,
подхватил нас и понес снова. Это принесло всем радость, которая скоро
сменилась печалью. Вскоре это дуновение ветра так увеличилось,
что не только мы, но и глубины под нами были бросаемы; даже
страх подступил к сердцу, ибо море валилось со всех сторон
такими волнами, что мы словно ходили по высоким горам и
глубоким пропастям, то в гору, то в пропасть. Иногда нас бросало
так высоко, что мы, казалось, могли достать самого месяца, затем
снова опускались как бы в пропасть. Казалось, что напротив
идущая волна, или сбоку, застигнет нас и моментально потопит
на месте. Она же все поднимала нас. Этот деревянный корабль
появлялся то здесь, то там, и одною волной был передаваем
другой, падал то на одну, то на другую сторону, то передней своей
частью поднимался в гору, то опускался вниз. Не только
бросали воду и на нас и перед нами, но мы не могли ни стоять, ни
лежать, будучи бросаемы с боку на бок, и становились то на ноги,
то на головы. Поэтому головокружение, обморок и все прочее,
бывшее раньше с нами, повторилось снова, а так как это
продолжалось и днем, и ночью, то каждый может легко представить
себе, как много можно было испытать здесь страха и
беспокойства. И думал я про себя: «Ах, эти люди перед всеми, сколько
ни на есть на свете, больше имеют основания быть набожными,
коль скоро они ни одного часа своей жизни не бывают
спокойны». Оглянувшись на них, как они набожны, увидел, что
они словц.0 в корчме жрут, пьют, играют, хохочут, говорят
дурные слова, ругаются и позволяют себе всевозможную вольность.
Возмущенный этим, я начал усовещевать их и просил
вспомнить о том, где мы, и, оставив такие вещи, молиться богу. Но
что же из этого? Одни осмеяли меня, другие на меня кричали,
третьи замахивались, четвертые хотели выбросить меня за борт.
Мой Обман велел мне молчать и помнить, что я в чужом доме
гость, а в таком случае лучше быть слепым или глухим. «Да
ведь невозможно же, — сказал я, — чтобы все это при таких
обычаях не кончилось дурно». Они опять тогда пустились
в смех. Видя такое глумление, я должен был замолчать, хотя и
боялся несчастия среди них. Буря вдруг усилилась, и
поднялся страшный вихрь прямо в лицо нам. Прежде всего море
95

начало клубиться волнами до самого неба, волны
подбрасывали нас, как мячики, глубины разверзлись и то грозили
поглотить нас, то снова выкидывали кверху; ветер обхватил
нас со всех сторон и бросал то туда, то сюда, так что все
затрещало, словно хотело разорваться на сто тысяч кусков. Помертвел
я весь, не видя ничего пред собою, кроме гибели. Моряки же, не
будучи в состоянии оказать никакого сопротивления и боясь быть
загнанными на скалы или мели, собрали паруса и выбросили
какие-то большие железные крючки на толстых железных
привязях, заботясь о том, чтобы удержаться на месте, пока перестанет
буря. Но — напрасно. Некоторые, в особенности из тех, которые
лезли по веревкам, порывом ветра были сброшены вниз, как
гусеницы, и выкинуты в море. От этого же порыва ветра
оторвались якоря и утонули в морских пучинах. Лодка наша, без
всякой защиты, стала кидаться с нами, как щепка, по течению реки.
И у тех, которые были на этом железном своевольном великане,
не хватило мужества; побледнели, задрожали, не знали, что
начать, вспомнили теперь о боге, вспомнили о молитве и стали
поднимать руки к небу. Лодка наша стала с нами то садиться
на дно, то ударяться о скрытые под водою скалы, падать и
погружаться в воду. Вода полилась к нам через щели; хотя и было
поручено и старым, и молодым выливать ее, чем только можно,
но от этого не было никакой пользы; напором шла она к нам
и тянула к себе. Плач, крик, необыкновенные стоны, никто
ничего не видел перед глазами, кроме лютой смерти. Каждый,
любя жизнь, брался, за что мог: стол, доски, шесты, чтобы хоть
посредством их избавиться от того, чтобы не потонуть, и в
надежде, быть может, выплыть где-нибудь.
Когда, в конце концов, лодка разломалась, и все стало тонуть,
я схватился за что-то и с немногими оставшимися в живых
достиг берега. Всех остальных поглотила страшная пучина.
Избавившись от опасности и страха, я начал укорять своих
проводников за то, что они привели меня к этим опасностям. Они
оправдывались тем, что мне не было от этого никакого вреда, и,
если мы выбрались на берег, я должен быть спокоен. Да, слава
богу, до самой смерти своей не позволю никому подвергнуть
себя чему-нибудь подобному.
Оглянувшись назад, заметил, что спасшиеся вместе со мною
снова бегут туда и снова садятся на корабль. «Ну, идите же на
очевидную погибель вы, смелые люди, я же не хочу больше
смотреть на это». Толмач мой ответил: «Не всякий такой
размазня, как ты, мой милый; прекрасно ведь имущество и
состояние, а чтобы нажить его, человек должен рисковать и жизнью».
Я возразил на это: «Что я, животное что ли, чтобы, приобретая
для тела, и только для тела, подвергать жизнь свою опасности?
Этого не сделает даже и животное, а тем более человек,
который, имея в себе самую возвышенную вещь—душу, должен
для нее искать выгоды и удовольствия».
96

Глава Χ.
ПУТЕШЕСТВЕННИК ОБОЗРЕВАЕТ СОСЛОВИЕ УЧЕНЫХ,
ПРЕЖДЕ ВСЕГО ВООБЩЕ.
Проводник мой обратился ко мне с такою речью: «Теперь я
понял твои мысли, куда тебя тянет: среди ученых, как и сам ты,
среди ученых побывать — вот для тебя приманка; эта жизнь
легче, спокойнее и самая полезная для мысли. Пусть будет
так, — сказал толмач. — Что же может быть приятнее того,
как человек, не заботясь о хлопотах ради материального этого
тела, занимается исследованием различных самых возвышенных
вопросов. Действительно, смертных людей подобными
бессмертному богу делает то, что они всеведущи, все исследуют, что на
небе, на земле, в глубинах есть, или было, или будет, все знают,
хотя ими и не все в одинаковом совершенстве достигается». —
«Ведите же меня туда, нечего мешкать», — сказал я. Пришли мы
к воротам, которые мне назвали «Disciplina»; ворота эти
были длинные, узкие и темные, полные вооруженных
стражей, которым каждый желавший попасть в улицу ученых
должен был доложить о себе и попросить пропуска. Я заметил,
что толпы людей, особенно молодых, приходили и были
немедленно подвергаемы различным строгим испытаниям. Самое
первое над каждым испытанием было — каков кошелек, какова
задница, какую принес голову, каков мозг (об этом судили по
соплям) и какова кожа. Если голова была стальная, и мозг в
ней из ртути, задница оловянная, кожа железная и кошелек
золотой, хвалили и тотчас вели дальше. Если кто не имел
последнего из этих качеств, то ему или показывали обратный путь, или,
суля плохое будущее, принимали так только, на всякий случай.
Удивившись этому, я сказал: «Какая у них нужда в этих пяти
металлах, что так тщательно на все это обращают внимание?»—
«А много, — ответил толмач. — Кто не имеет стальной головы,
у того она разломится, у кого нет жидкого, как ртуть, мозга,
тот не будет иметь из него зеркала, не обладая железной
кожей — не вынесет никакого формирования, без оловянного
седалища ничего не высидит, все растрясет, а без золотого кошелька
где бы набрал времени, учителей, живых или мертвых! Разве ты
думаешь, что такие великие вещи могут достаться даром?»
Тогда я понял, куда это клонится, а именно: что к этому
сословию должны быть принесены здоровье, ум, постоянство,
твердость и расход, и сказал: правда, пословица говорит: «Non cui-
vis contingit adire Corinthum — не всякое дерево годится на
бочку».
Пошли мы дальше в ворота, и я заметил, что каждый тот
страж брал одного из приходивших или больше для работы и,
ведя его, дул ему что-то в уши, протирал глаза, прочищал нос и
ноздри, вытягивал и вычищал язык, складывал и раскладывал
7 Заказ № 5063
97

руки и пальцы и, не знаю, чего еще не делал. Некоторые
пытались даже голову просверлить и налить туда чего-нибудь. Мой
толмач, увидев, что я испугался этого, сказал: «Не удивляйся: у
ученых руки, язык, глаза, уши, мозг и все внутренние и
внешние органы иначе должны быть устроены, нежели у глупых
людей; они должны иметь твердость; поэтому-то здесь и
переформировываются, а этого без труда и усилий не может быть».
Посмотрел я и увидел, как много должны были претерпеть от
этого переформирования бедняки. Я говорю не о кошельке, а о
шкуре, которою они должны были платиться. »Часто кулаками,
палкою, прутом, метлою попадало по лицу, по лбу, по спине, по
заднице, даже до кровавого подтека, и почти все подряд были с
рубцами, шрамами, синяками, мозолями. Некоторые, видя это,
прежде чем попасть в ворота, посмотрев только сюда, убегали;
некоторые, вырвавшись из рук тех формировщиков, также
убегали прочь. Меньшая только часть их осталась до конца, за что
и пускали их на волю. И я, имея желание попасть в это
сословие, не без труда и терпения выдержал это переформирование.
, Когда мы выходили из ворот, я увидел, что каждому, таким
образом навостренному, давали марку, по которой можно бы
было узнать, что он принадлежит к ученым: чернильницу за
пояс, за ухо перо, а в руки пустую, неисписанную книгу,
чтобы собирать знания; я также получил это. Тогда Всевед
обратился ко мне: «Ну, четыре дороги перед нами: к философии,
медицине, правоведению и богословию: куда прежде всего мы
направим путь?» — «Как знаешь», — сказал я. — «Пойдем
сначала на площадь, — предложил он, — где все сходятся,
посмотрим на всех их вместе, потом будем проходить по
аудиториям, по каждой отдельно». Привел он меня на какой-то рынок;
здесь были толпы студентов, магистров, докторов, священников,
юношей и старцев. Некоторые из них находились в толпе,
разговаривая друг с другом и споря; иные тискались в угол, с глаз
долой от других. Некоторые (это я хорошо высмотрел, но не
смел сказать им) имели глаза, но не имели языка, другие имели
язык, но не имели глаз, третьи — только уши, без глаз и
языка, и т. д., так что я понял, что и здесь существуют недостатки.
Видя, что все откуда-то выходят и снова входят туда, словно
пчелы летают из улья в улей, поторопил и я своего проводника
войти туда.
Вошли. Перед нами громадный зал, конца которому не видно;
по всем сторонам в нем множество шкафов, перегородок,
шкатулок и ящиков — на ста тысячах возов я не увез бы их;
каждая шкатулка имела свою надпись и заглавие. Я спросил: «В
какую же это аптеку попали мы?» — «В аптеку, — ответил
толмач, — где делаются лекарства против болезни мысли, и
которая называется собственным именем «библиотека». Посмотри-
ка, какие здесь беспредельные склады мудрости». Взглянув
туда, я увидел, что около них теснятся толпы разных ученых. Не-
98

которые, выбирая более прекрасное и утонченное, вытягивали из
них по куску и принимали во внутрь, спокойно разжевывая и
переваривая. Подойдя к одному из них, я спросил, что это он
делает. Тот ответил: «воспринимаю». «Какой же в этом вкус?»—
опять спросил я. Он: «Покуда это жуется во рту, ощущается
горьковатость или кисловатость, которая потом обращается в
-сладость». — «А зачем это?» ■— спросил я. Он ответил: «Мне
легче тогда носить то, что находится внутри меня, и я с
помощью этого становлюсь более обеспечен; разве не видишь во
мне хороших последствий?» Посмотрел я на него
повнимательнее и увидел, что он толст и тучен, красного цвета, глаза
светились, как свечи, речь была рассудительная, и все в нем дышало
жизнью. Толмач мне сказал: «Точно так же и те вон там».
Посмотрел я и увидел, что некоторые с большою жадностью
обходятся с этим, пожирая все, что ни попало под руки. Взглянув
повнимательнее на них, я не заметил, чтобы у кого поправился
сколько-нибудь цвет лица, прибыло тела или жира, кроме брюха,
раздутого и набитого; я видел, что то, что иной напихал в себя,
непереваренным лезло снова верхом и низом. У некоторых из
них делалось головокружение и помрачение разума, другие от
этого бледнели, сохли и умирали. Иные, видя это, показывали
на них друг другу и рассказывали о том, как небезопасно ходить
с книгами (так называли они эти шкатулки), другие убегали
прочь, третьи увещевали только разумно обходиться с ними.
Поэтому внутрь не принимали некоторых лекарств, а, привеся
себе спереди и сзади мешок и сумку, клали в них эти шкатулки
(на некоторых большею частью были надписи: Vocabularium,
Dictionarium, Lexicon, Promptuarium, Florilegium, Loci commu-
nes, Postilla, Concordantia, Herbarium и т. д., что каждый
класс считал нужным для своей цели); нося их, когда нужно
было написать или сказать что-нибудь, вынимали из кармана,
а отсюда в рот и брали перо. Заметив это, я спросил:
«Неужели они в карманах носят свое знание?» Толмач ответил:
«Это —memoriae subsidia; неужели не слыхал?» —
«Слышал, как некоторые хвалили этот способ, доказывали, что
только в этих шкатулках заключаются вещи, не подлежащие
сомнению». Может быть, но я нашел здесь другое неустройство.
Собственными глазами мне приходилось видеть, что некоторые
растеривали свои шкатулки, а у других, когда они откладывали
их в сторону, спалил их огонь. Ах, какая была тогда беготня,
ломание рук, ругань, крик; никто из них в это время не хотел
входить в ученые споры, писать, говорить; ходил, повеся нос,
ругал себя, краснел, старался и просьбами, и деньгами приобрести
себе шкатулочку, у кого бы ни увидал ее; только те, которые
внутри имели запасный ящичек, не так боялись случайностей.
Между тем я опять увидел таких, которые клали эти
шкатулки не в карман, а носили их в какие-то комнаты; последовав
за ними, я заметил, что они делали для них роскошные футля-
7*
99

ры, разукрашенные разными цветами, иногда обложенные
серебром и золотом, ставили их на полки и, снова снимая,
глядели на них, складывали и раскладывали, подходили и отходили,
показывали и друг другу, и «посторонним, как прекрасно
уставлено, все поверхностно; иные время от времени смотрели на
заголовки, чтобы уметь называть. «Что это они — играют?» —
спросил я. Толмач отвечал: «Милый мой, прекрасная вещь —
иметь хорошую библиотеку». — «Даже когда не пользуются
ею?» — спросил я. Он же добавил: «И те, которые любят
библиотеку, считаются учеными». Я же подумал про себя: «Да, так
же как кто имеет кучу молотков и щипцов, а не знает, для чего
они употребляются, считается за кузнеца». Однако сказать
этого не посмел, боясь навлечь на себя беду. Когда мы снова
вошли в зал, я заметил, что этих аптекарских коробочек
прибывает все больше и больше со всех сторон, и, посмотрев, откуда
носят их, увидел, что их носят с какого-то закрытого места; во-
шедши туда, я увидел многих токарей: они один перед другим
прилежнее и искуснее делали эти шкатулочки из дерева, кости,
камня и разных материалов и, наполняя их мазью или
снадобьем, отдавали во всеобщее употребление. Толмач сказал мне:
«Это — люди достойные похвалы и всяких почестей: они
самыми полезными вещами служат своему поколению и для
умножения мудрости и знания не жалеют никаких трудов и усилий,
делятся ценными своими дарами с другими».
«Позволь же мне посмотреть, из чего и как это (что ты
назвал мудростью и дарами) делается и приготовляется». И
увидел я одного или даже двоих, которые, найдя душистые травы
и коренья, резали их, терли, варили, чистили, приготовляя
роскошные снадобья, эликсиры, сиропы и другие полезные для
человеческой жизни лекарства. Посмотрел я и сравнил с ними
других, которые выбирали только из готовых коробочек и клали в
свои; и таких было до ста. Я сказал: «Они только воду
переливают». Толмач ответил: «Таким образом умножается знание.
Разве не нужно уметь приготовить одно и то же так и иначе? К
первой вещи всегда нужно прибавить что-нибудь и приправить
ее». — «И испортить таким образом», — добавил я с гневом,
ибо отлично видел, что тут фальшивят. Иной, взяв чужой сосуд,
чтобы несколько наполнить свой, разжижал сколь возможно,
загущал пылью и мусором, чтобы только казалось, что вновь
сделано. Между тем привешивали великолепные этикеты и без
стыда, как какие-нибудь шарлатаны, превозносили каждый свое.
И удивительно, и досадно было мне, что (как я был уверен
раньше) редко кто старался узнать внутреннюю сущность,
а брали все подряд, без различия, а если иные и выбирали, то
только глядели на содержимое внутри и на надпись. Тогда-то я
понял, почему так мало их достигают внутренней свежести
мысли; но чем более кто-нибудь принимал этих лекарств, тот тем
более давился, бледнел, увядал и чах. Видел я также весьма
100

большую часть таких любимых снадобьев, которым никогда не
приходилось послужить с пользою для человеческой жизни; они
были только для червяков и моли, пауков и мух, сора и
плесени, наконец — для грязных банок и задних углов.
Некоторые, боясь этого, поскорее, как только приготовили
свое снадобье (а некоторые раньше, чем начали приготовлять),
бегали по соседям с просьбами о предисловии, стихе, надписи,
немедленно искали патрона, который дал бы название новому
приготовлению и заплатил бы за него мешком денег; чистили
этикеты и надписи, чтобы изящнее выглядели, разукрашивали
различными фигурами и картинами как бы повычурнее; сами
носили это навстречу людям, подавали и насильно совали. Но я
видел, что, в конце концов, и это не помогало им, потому что и
без того слишком »уже .много их было. Пожалел я некоторых, что
они, имея возможность быть в полном спокойствии, подвергают
опасности свое имя без всякой нужды и пользы и этим
шарлатанством приносят вред ближнему. Когда я дал им понять об
этом, то снискал себе ненависть, как будто бы я отвлекал их от
общего блага. Умалчиваю о том, как некоторые приготовляли
свои конфекты из вещей явно ядовитых, так что много было
таких, которые продавали отраву, как лекарство. Неохотно
смотрел я на этот беспорядок, но не было никого, кто прекратил
бы это.
Пришли мы снова на площадь ученых, и я увидел между
ними ссоры, распри, передряги, сумятицу. Редко можно было
найти такого, который не ссорился бы с кем-нибудь, и не только
молодые (это можно было бы приписать их
несовершеннолетнему возрасту), но и старики все вместе ругались. И чем больше
кто считал сам себя за ученейшего или другими был так
называем, тот тем скорее начинал ссоры, метал стрелы на других;
даже страшно было глядеть на это; в этом искал он славы и
похвалы себе. И сказал я: «Ради бога, что же это такое? Я, по
крайней мере, думал, да и вы уверили меня, что это сословие
самое спокойное, а я нахожу здесь так много раздора». Толмач
ответил: «Сын, не понимаешь ты этого: они ведь только
изощряются». — «В чем изощряются?» — спросил я и вдруг увидел
раны и кровь, гнев и враждебную одних к другим ненависть.
Ничего подобного я не видел ни в одном сословии, даже у
ремесленников. «Без сомнения, — сказал толмач, — потому что
занятие последних рабское, а этих — свободное. Поэтому, что
не дозволяется тому сословию и не может быть терпимо у
него, в том здесь полная свобода». — «Но как же можно называть
это порядком, — спросил я, — этого вот я не понимаю». — «Да
ведь оружие-то их на вид ничего страшного не представляет».
Действительно, копья, мечи, кинжалы, посредством которых они
боролись между собою и которые бросали друг в друга, были
кожаные, и держали они их не в руках, а во рту. Стреляли же
из- тростниковых и* из гусиного пера трубок, из которых, заря-
101

див их пылью, смешанною с водою, пускали друг в друга
бумажные пули. Таким образом, при поверхностном взгляде не
показалось мне ничего страшного, но когда я увидел, что иной
метко подстреленный содрогался, кричал, стонал и убегал, то
стало понятно мне, что здесь не шутка, а настоящая битва. На
некоторых нападали многие, так что от множества мечей все
около ушей звенело, и бумажные пули падали на них, как град.
Иной твердо защищался от нападения и разгонял своих
противников, иной, обессиленный от множества ран, падал. Здесь я
заметил необыкновенную жестокость их; не оставляли в покое
пораженных уже ими и мертвых, но тем больше и тем
безжалостнее стреляли в них и убивали, доказывая свой героизм, —
каждый на том человеке, который не оборонялся от него.
Некоторые ходили себе мирно, но от спора и недоразумений
также не были свободны. Если кто-нибудь промолвил что-либо,
то другой моментально противоречил ему; например,,
спорили о снеге: белый он или черный, об огне — горячий он или
холодный.
Некоторые вмешались в эти несогласия и начали советовать
успокоиться, чему и я обрадовался. Пошел слух, что все споры
должны быть решены, вопрос только был в том, кому взяться за
это дело. Отвечали, что по повелению королевны Мудрости
должны быть выбраны наиболее проницательные, которым
должна быть дана власть и сила, допросив противоречащие стороны,
выведать в каждой вещи смысл и различие и огласить, что есть
более справедливое. Немало собралось таких,- которые могли бы
и желали быть судьями. Прежде всего собрались те, которые
отличались друг от друга своими взглядами; их было огромное
множество. Между ними я заметил Аристотеля с Платоном,
Цицерона с Саллюстием, Скота с Аквинатом, Бартола с Бальдом,
Эразма с Сорбонистами, Рама и Кампанеллу с Перипатетиками,
Коперника с Птолемеем, Теофраста с Галеном, Гуса, Лютера и
других с папистами и иезуитами, Брентия с Безой, Бодина с Вие-
ром, Слейдана с Сурием, Шмидлинга с Кальвинистами, Гомара
с Арминием, Розовых Братьев с Философастрами и других без
счета. Когда эти Conciliatores приказали подать им жалобы и
обвинения, доводы и возражения под условием, чтобы это
было изложено в самых кратких словах, то им наложили
такие кучи книг, что просмотреть их недостаточно было бы 6000
лет; все просили принять это общее доказательство их разума,
а затем далее, насколько указывала бы необходимость, дать
каждому полную свободу объяснять и доказывать свои
положения. И стали они глядеть в эти книги, и кто куда посмотрел,
тотчас же, напившись оттуда, начинал это защищать; и между
господами судьями и защитниками возникли великие раздоры,
так как один защищал одно, другой — другое. Итак, не сделав
ничего, они рассеялись, а ученые возвратились к своим спорам.
Мне же до слез жалко было смотреть на это.
102

Глава XL
ПУТЕШЕСТВЕННИК ЯВЛЯЕТСЯ К ФИЛОСОФАМ.
Толмач сказал мне: «Ну, теперь я поведу тебя к самим
философам, обязанность которых отыскивать средство к
исправлению человеческих недостатков и указывать, в чем заключается
истинная мудрость». Я сказал: «Даст бог, тут, может быть,
научимся чему-нибудь истинному». Он ответил: «Конечно, ибо
это — такие люди, которые знают истину каждой вещи; им
известно все, что небо делает и что ад в себе скрывает; они
направляют человеческую жизнь к добродетели, они просвещают
города и страны, они имеют друга в боге и своею мудростью
проникают в его тайны». — «Пойдем же к ним, — стал я
просить, — пойдем, пожалуйста, поскорее». Когда он привел меня
туда, я увидел множество старцев и дивное собрание их и
испугался. Бион здесь спокойно сидел, Анахарсис прохаживался, Фа-
лес летал, Гезиод пахал, Платон гонял в воздухе «идеи», Гомер
пел, Аристотель диспутировал, Пифагор молчал, Епименид спал,
Архимед двигал землю, Солон писал законы, а Гален рецепты,
Евклид мерил зал, Периандр распределял обязанности, Клеобул
испытывал будущее, Питтак воевал, Виант попрошайничал,
Епиктет служил, Сенека, сидя на грудах золота, восхвалял
бедность, Сократ каждому говорил про себя, что он ничего не
знает, Ксенофонт, напротив, каждого хотел научить всему,
Диоген, выскакивая из бочки, гонял всех проходящих мимо него,
Тимон всякого оскорблял, Демокрит над всем этим смеялся,
Гераклит, наоборот, плакал, Зенон постился, Эпикур пировал, Анак-
сарх говорил, что все это — ничто, что это только так кажется.
Много было меньших философов, и каждый что-нибудь
особенно доказывал, так что всего-то уж я и не запомнил, да и не
хочется припоминать. Дивясь на это, я сказал: «Это и есть
мудрецы, солнце света? Ай, ай, я ожидал иные вещи. Здесь орут, как
мужики в кабаке, и каждый по-своему». Толмач возразил: «Ты
безумный, ты не понимаешь тех таинств». Услышав, что это —
таинства, я начал серьезно думать о них, а толмач стал мне
объяснять их. В это время подошел к нам кто-то в философском
одеянии (назывался Павлом Тарсенским) и шепнул мне на ухо:
«Если кто считает себя мудрым на этом свете, пусть станет
глупым, чтобы сделаться мудрым. Мудрость этого света у бога
считается глупостью, ибо написано: Знает бог мысли мудрых,
что они суетны». Так как я заметил, что все, что видят мои
глаза, и мои уши слышат, согласуется с этими словами, то мне
уже было этого довольно, и я сказал: «Пойдем куда-нибудь в
другое место». Толмач мой назвал меня глупцом за то, что,
намереваясь научиться чему-нибудь от мудрецов, ухожу от них.
Но я молча шел дальше. Вошли мы в какую-то аудиторию, где
было множество людей с указками, молодых и старых, которые
103

рисовали буквы, штрихи и пунктики; и если один написал или
выговорил иначе, нежели другой, то его или осмеивали, или
ругали. Затем развешивали по стенам слова и болтали о них,
которое к которому подходит, и т. д., складывали их,
раскладывали, ставили одно возле другого, я сказал: «Это детские
игрушки, пойдем в другое место».
Тогда мы пришли в другие комнаты, где стояло много
народа с кистями; они советовались о том, как возможно окрасить
слова, написанные или выпущенные из уст на воздух, в
зеленый, красный, черный, белый или какой кто хотел цвет. Я
спросил, для чего бы это могло быть. Мне ответили, чтобы можно
было слушателю так или иначе окрасить мозг. Я опять спросил:
«К изображению правды или лжи пригодны эти красильные
средства?» — «Как придется», — ответил он. «Здесь столько же
фальши и лжи, сколько правды и пользы», — сказал я и ушел
отсюда.
Пришли мы в другое место: здесь толпа каких-то проворных
весельчаков, возивших на маленьких тележках слоги и
отмеривавших их пядью, пляшущих и скачущих около этого.
Удивился я, что бы это такое значило, а толмач сказал, что из всех
искусств, которые происходят из букв, нет более искусственного
и веселого, как это. «А что же это?», — спросил я. Толмач
ответил: «Чего нельзя сделать простым изображением слов, то
можно сделать таким сложением их». Видя, что те, которые
учатся этому складыванию, заглядывают в какие-то книги,
посмотрел и я и прочитал: De Culíce; de Passere, de Lesbia;
de Priapo; de Arte amandi; Metamorphose; Encomia; Satyrae,
короче—шутки, стихотворения, любовные истории и разного рода
пошлость. Все это было как-то противно мне, в особенности
когда я узнал, что все свое знание эти слогомерители
выкладывали для восхваления того, кто льстил; а того, кто не угодил
им, со всех сторон осыпали всевозможными колкостями, таким
образом это знание служило только или для лести, или для
колкостей. Тогда поняв, что это страстные люди, я поспешил прочь
от них.
Идя оттуда, мы попали в другое здание, где делали и
продавали Perspicilla, я полюбопытствовал, что это такое. Мне
ответили, что это «Notiones secundae», кто имеет их, тот
видит все, не только с внешней стороны, но и внутри
предмета; в особенности один другому мог смотреть в мозг
и копаться в его уме. Многие приходили и покупали эти
очки, а учителя учили, как нужно надевать их и как их
направлять в ту сторону, куда нужно. Для этого были особенные
учителя, которые и делали их, имея свои мастерские по углам; но
не делали одинаковых: один делал большие,
другой—маленькие, один — круглые, другой — угловатые, и каждый хвалил
свои, зазывая покупателей; из-за этого страшно ссорились и
бросались друг на друга. Иной покупал у того и у другого и все
104

прилаживал себе к носу, иной выбирал только одни и прилеплял
их себе. Некоторые говорили здесь, что все-таки не могут видеть
так глубоко, другие уверяли, что видят, и указывали друг другу
даже за мозг и за весь разум. Но никто из них не видел, что
при первом же шаге они падали чрез камни и палки в ров
(насчет этого я уже сказал, что ими всюду полно было). Я спросил:
«Как же это они, видя все сквозь эти очки, не избегают этих
препятствий». Мне ответили, что не очки виноваты в том, если
кто не умеет носить их. Мастера говорили, что недостаточно
иметь диалектические очки, но что нужно вычистить глаза ясным
Coilyrium из физики и математики. Поэтому нужно было идти
в другие аудитории и там изощрять свое зрение. Тогда шли
один сюда, другой туда. Я обратился к своим проводникам:
«Пойдем и мы», но этого не удалось мне сделать, прежде
чем я по принуждению Всеведа не приобрел также несколько
таких очков и не надел их. И показалось, что и вправду я вижу
больше чего-то; иную вещь можно было видеть несколькими
способами. Но я все время побуждал идти дальше, желая
испытать, что это такое Coilyrium, о котором говорили здесь.
Пошли мы; и привели меня на какую-то площадь: посередине
ее виднелось огромное развесистое дерево, на котором росли
всевозможные плоды и всевозможные листья (все в скорлупах);
называли его «Натурой». Около него стояла толпа философов,
всматривавшихся в него и указывавших друг другу, как которые
называются ветви, листья и плоды. Я сказал: «Слышу, что они
учат называть эти вещи, но не вижу еще, чтобы они могли
исследовать природу». Толмач ответил: «Это не каждый может, но
посмотри на этих-то». И увидел я, что некоторые ломают ветви,
снимают листья и плоды, а когда попадают на орех, грызут зубами,
так что они трещат; но они уверяют, что это скорлупа ломается.
Разбираясь в них, хвастались, что у них есть ядро, потихоньку
указывали другим, но не всякому. Посмотрев между тем
повнимательнее на них, я увидел, что они имели только расплющенную
и раздавленную кожу и кору, а самая твердая оболочка, в
которой плотно лежало ядро, была еще цела. Видя здесь только
глупое хвастовство и бесполезное усилие (я ведь видел, как
некоторые и глаза свои повысмотрели и зубы повыломали), я выразил
желание пойти в другое место. Таким образом, мы пошли опять
в какой-то зал и здесь опять увидели господ философов. Перед
ними были коровы, ослы, волки, гады и разного рода звери,
птицы, пресмыкающиеся, также деревья, камни, вода, огонь; все это
имея перед собой, философы вели споры о том, как бы у каждого
из этих произведений отнять то, что отличает его от других, дабы
таким образом сделать всех их похожими друг на друга. И они
снимали со всего этого сначала форму, затем материю, наконец,
все случайные признаки, пока не оставалось чистое «Сущее».
Затем опять спорили — суть ли все эти вещи одно и то же? Все ли
хороши, и все ли на самом деле то, чем они суть? Много подоб-
105

ных вопросов задавали они друг другу. Некоторые из смотревших
на них с удивлением стали рассказывать, какой, значит, высоты
достиг человеческий разум, если он может и умеет понять всю
сущность и совлечь телесность со всех телесных вещей; даже и я
начал находить удовольствие в этих тонкостях.
Но вдруг кто-то ( Rámus), встав, заявил, что это — одни
только фантазии, годные для того, чтобы бросить их. Некоторых он
увлек за собой, а иные восставали, называя первых еретиками за
то, что они желали отделить от философии наивысшее знание и
как бы главу наук (artium). Наслушавшись этих споров, я ушел
оттуда.
Продолжая идти все дальше, мы очутились среди каких-то
лиц, находившихся в зале, полном цифр, и в этих цифрах они
разбирались. Некоторые, взяв из кучи эти цифры, раскладывали
их, другие же, захватив пригоршнею, раскладывали на кучки,
третьи опять из этих куч брали часть и сыпали отдельно,
четвертые снова делали то же и разносили их, так что я удивился
такому занятию их. Они между тем рассказывали, что во всей
философии нет более чистого знания, чем это, что здесь ничего не
может не хватить, ничто не может пропасть или прибавиться.
«Для чего же это знание?» — спросил я. Они, удивившись моей
глупости, тотчас один перед другим начали рассказывать мне
чудеса. Один обещался рассказать мне, сколько гусей летает в
стаде, не считая их; другой — во сколько часов вытечет вода из
цистерны через пять труб; третий обещался мне сказать, сколько
грошей у меня в кошельке, не глядя туда, и т. д., до тех пор,
пока не нашелся один, который порешил привести в известность
количество морского песка и написал об этом книгу (Архимед).
Другой, по его примеру (но желая доказать с большей
точностью),-привел в известность количество летающих на солнце
пылинок (Евклид). Я испугался, а они, желая помочь моему
пониманию, указали свои правила: Triům, Societatis, Alligationis
Falts1), которые я не совсем понял. Когда же проводники
хотели вести меня к самому последнему, которое называется
Algebra, или Cossa, и я увидел там кучи каких-то столь странных
каракулек, что у меня чуть не сделалось головокружение, я,
закрыв глаза, попросил увести себя оттуда.
Тогда мы пришли в другую аудиторию, над входом в которую
было написано: «Ούδεις αγεομετρητήσ έςσιτω» (Никому не знающему
геометрии не входить сюда). Остановившись, я спросил: «Можно
ли нам войти туда, раз пускают только геометров?» — «Иди»,-—
сказал Всевед. Вошли. Здесь множество таких людей, которые
рисовали линии, извилины, кресты, круги, квадраты, пункты,
каждый тихо сам для себя. Затем один подходил к другому и
показывал, что нарисовал; иной доказывал, что нужно иначе и что
ι Тройное правила: правило товарищества, правило смешения, правило
ложных положений.
106

тогда будет лучше; тогда происходила ссора между ними. Если
кто-нибудь находил какую-нибудь новую линию или извилину, то
испускал крик радости и, созывая других, показывал ее им; те в
свою очередь шептались, показывали пальцем и качали головой;
затем каждый бежал в свой угол, чтобы сделать тоже и для себя;
одному это удавалось, другому нет: Итак, вся эта
зала была наполнена линиями по земле, по стенам, по
потолку; никому не позволялось ни наступать, ни
дотрагиваться до них.
Которые между ними были самые ученые, тех пускали в
середину, с большим усилием они чего-то искали, на что все другие,
как я заметил, смотрели с разинутыми ртами, и много было
разговора о том, что это было бы удивительнейшей тонкостью всего
света; если бы оно нашлось, то ничто уже больше не было бы
невозможным. Желая узнать, что это такое, я подошел и увидел,
что они среди себя имеют круг, о котором и был вопрос, а
именно: как из него можно сделать квадрат. И так как это
оказывалось работой неисполнимой, то все разошлись, поручив друг
другу, чтобы каждый подумал об этом.
Тогда, спустя немного времени, вдруг выскочил какой-то (loh.
Scaliger) с криком: «Имею, имею, тайна открыта, имею!» Все
окружили его, спеша посмотреть и выразить удивление. Он же,
вынесши огромную книгу in folio, указал на нее. Раздались
голоса и крики, как бывает после победы. Но скоро другой
(loh Clavius) положил конец этим крикам радости, закричав
сколь можно громким голосом, чтобы не давали обманывать
себя, что квадрата нет, и, поставив книгу еще больших размеров,
все мнимые квадраты своего предшественника снова
обратил в круг, старательно проводя ту мысль, что то, из-
за чего старался другой, человеку невозможно исполнить.
И все понурили головы и возвратились к своим линиям
и каракулям.
Тогда мы пришли в другой зал, где продавали персты,
пяди, локти, сажени, весы, меры, палки, сосуды, перми (20 фут.)
и подобные предметы; зал полон был людей, меривших и
взвешивавших. Некоторые сами мерили этот зал, и каждый почти
мерил иначе; таким образом, они не согласовались и начинали
снова мерить. Иные мерили тень в длину, ширину, толщину,
иные клали ее на весы. Короче, — говорили, что ничего нет на
свете да и вне света, чего бы они не могли измерить. Но я,
немного посмотрев на это ремесло, убедился, что здесь
больше хвастовства, чем пользы. Поэтому, понурив голову, я ушел
отсюда.
Пришли мы тогда в другую комнату, где я услышал музыку
и пение, шум и звон различных инструментов; некоторые стояли
около них, и сверху, и снизу, и по сторонам смотрели и
наставляли ухо, желая исследовать, что это, где, куда и откуда звучит,
как и почему, что с чем созвучно. Некоторые говорили, что они
107

знают это, и плясали, говоря, что это — что-то божественное и
тайна над тайнами: поэтому они с сильным желанием и с поска-
киванием разбирали, складывали и перекладывали. Но к этому
только один из тысячи был способен, другие же только глядели.
Если кто из последних хотел приложить свои руки, то у него
скрипело и пищало, как и у меня. Таким образом, видя, что
некоторые довольно благоразумные, как казалось, люди считают
это за детскую игру и потерю времени, я ушел оттуда. Отсюда
Всевед повел меня по лестнице на какую-то галерею, где я
увидел кучи людей, делающих лестницы и приставляющих их к
облакам, хватающих звезды и приготовляющих для них веревки,
масштабы, гири, циркули и меряющих путь бега их. Некоторые,
усевшись, писали об этом правила, вымеряя, куда, где и как
которые из них могут сойтись или разойтись. Удивился я смелости
людей, которые решаются проникнуть даже до неба и давать
правила звездам. Так как мне понравилось это славное
искусство, то скоро и я*начал делать то же самое. Но, позанявшись
этим, я ясно увидел, что звезды танцевали иначе, нежели им
подыгрывали. И они, лично в этом убедившись, сваливали вину
на anomalitatem coeli: в то время как пытались привести их,
в порядок, пока не изменились места, некоторые звезды падали
вниз на землю; короче, так или иначе они выдумывали гипотезы,
а не хотели исполнить ничего совершенного.
Некоторые не лезли больше туда, но, смотря на звезды
только снизу, обращали внимание лишь на то, к чему которая
приготовлена, и, приведя в порядок тригоны, квадраты, секстили,
конъюнкции, оппозиции и другие аспекты, объявляли будущее или
публично всему свету, или тихонько отдельным лицам, о счастии
и несчастии, предсказывали рождение и произносили другого
рода пророчества, писали предсказания о погоде и пускали их в
.обращение среди людей. От этого нередко у людей происходили
боязнь и страх, нередко — среди немногих только веселость;
иные ничего не боялись, бросали в сторону написанное,
насмехались над звездогаданием, говоря, что они и без пророчества
могут достаточно наесться, напиться, выспаться. Но мне казалось,
что нельзя доверять такому одностороннему рассуждению, если
только это знание само по себе истинно; но чем более я смотрел
на него, тем менее видел в нем истинного; если одно
пророчество сбывалось, зато не исполнялось пять. Тогда поняв, что таким-
то образом и без звезд гадать не трудно, когда каждого за
верное предсказание хвалят, а за ошибку извиняют, я счел за
глупость возиться с этим делом.
Повели тогда меня на другую площадь, где я увидел новую
вещь. Здесь стояло немало людей с какими-то кривыми,
согнутыми трубами, один конец которых придвинули себе к глазам,
а другой поставили за спиной около плеч. Когда я спросил, что
бы это такое" было, толмач ответил, что это — очки (Perspicille)
через которые они смотрят на то, что находится за спиной. Ибо
108

кто хочет быть человеком, тот должен видеть не только то, что
лежит около ног, но и смотреть на то, что уже прошло и
находится за спиной, для того, чтобы научиться из минувшего
настоящему и будущему. Считая это за новую для себя вещь (перед
тем я не.знал, конечно, чтобы могли быть такие очки), я
попросил одного, чтобы разрешил мне посмотреть немножко через эти
очки, и — о ужасная вещь!
Сквозь каждые видно было иначе и иначе. Сквозь одни, вещь
казалась далеко, сквозь другие та же вещь казалась близко,
сквозь одни — один цвет, сквозь другие—другой, а сквозь третьи
не видно было совсем, так что я пришел к тому убеждению, что
здесь нельзя ни на что понадеяться, чтобы было именно так, как
показывают очки; но как которые очки устроены, так предмет и
представляется глазам. Я видел, что каждый из них верит
своей подзорной трубе; поэтому о многом они спорили довольно
злобно. Мне это не понравилось.
Когда повели меня в другое место, то я спросил, скоро ли
этим ученым будет конец. Мне даже тошно стало путаться
среди них. «Лучшее осталось еще», — сказал Всевед. Вошли мы в
какой-то зал, который был полон изображений, с одной
стороны, прекрасных и очень милых, с другой—мерзостных и
безобразных; около них ходили философы, не только смотря на них, но и
прибавляя, что могли прибавить красками, одним к красоте,
другим к безобразности. Я спросил, что это такое, а толмач
ответил: «Разве 1не видишь (Надпись на лбах?»—и, проведя меня туда,
указал мне эти надписи: Fortitudo, Temperantia, Iustitia, Concor-
dia, Regnum и пр., с другой стороны — Superbia, Gula, Libido,
Discordia, Tyrannis и пр. Философы просили и напоминали
всем приходящим, чтобы любили эти прекрасные
изображения, а безобразные ненавидели, расточая сколь возможно
похвалы одним, ругая и браня сколь возможно другие. Это
мне понравилось, и я сказал: «Ну, наконец-то, здесь я нашел
людей, которые сделают что-нибудь достойное своего поколения».
Между тем я заметил, что эти милые напоминатели сами-то к
прекрасным изображениям льнули ничуть не больше, чем к
другим, и последних ничуть не больше избегали, чем первых; немало
и очень охотно проявляли они свои заботы около безобразного,
я другие, глядя на это, поступали так же и с этими чудовищами
■устраивали игры и забавы. Тогда я с гневом сказал: «Здесь я
вижу, что люди (как выразился волк Эзопа) одно говорят,, а
другое делают: что хвалят устами, от того удаляется мысль их, и
«что хулят языком — к тому льнет сердце Pix».—«А ты, что же,—
'ангелов между людьми ищешь? — сказал сердито толмач. — В
таком случае что же тебе понравится? — везде ведь найдешь
недостатки». Тогда я замолчал и поник головой; в особенности —
видя, что и другие все, которые поняли, что я рассматриваю их,
с презрением на меня посмотрели. Махнув рукою на них, я вышел
вон отсюда.
109

Глава XII.
ПУТЕШЕСТВЕННИК ОБОЗРЕВАЕТ АЛХИМИЮ.
Всевед обратился ко мне со словами: «Ну, я сведу тебя туда,
где верх людского остроумия и такое чудесное занятие, что кто
раз займется им, тот никогда, покамест жив, не бросит его ради
благородного наслаждения, доставляемого мышлением». И я
просил его, чтобы не медлил показать мне это. Тогда он ввел
меня в какие-то подземелья. Здесь стояли в несколько рядов
очаги, печки, котлы и стеклянные вещи, так что все блестело.
Люди приносили и подкладывали дрова, раздували огонь, потом
гасили, что-то в различной мере наливали и переливали. Я
спросил, кто они и что делают. Всевед ответил: «Самые
утонченные философы, — которые делают то, что солнце своим жаром
не может совершить в продолжение нескольких лет в недрах
земли, а именно: доводя до высшего качества всевозможные
породы металлов, превращают их в золото». — «А к чему это? —
спросил я. — Ведь железом и другими металлами пользуются
больше, чем золотом». — «Эх ты, неуч! — сказал он. — Ведь
золото, это — самая дорогая вещь; кто им владеет, тот не боится
бедности. Кроме того, то вещество, которое превращает металлы
в золото, имеет другие чудесные свойства, как-то: сохраняет
человеческое здоровье до самой смерти, а от смерти предохраняет
в продолжение двух и трех сот лет (Lapis philosophicus). Тот,
кто сумел бы им пользоваться, мог бы сделаться бессмертным.
Этот Lapis, по всей вероятности, не что иное, как семя жизни,
ядро, и экстракт всего мира: из него получают свое бытие
животные, растения, металлы и даже сами стихии». Услышав такие
странные вещи, я испугался и сказал: «Значит, они бессмертны?»
В ответ услышал: «Не всем удается найти его, да и те, которые
находят, не всегда умеют как следует обращаться с ним». Если б
я имел этот камень, то я бы уж постарался так с ним
обращаться, чтобы смерть не имела доступа ко мне и чтобы у меня
было вдоволь золота и для себя, и для других. «А откуда
добывается этот камень?» — «Здесь готовится», — ответил толмач. —
«В этих-то котлах?» — спросил я. —«Да».
Итак, я отправился, посматривая на все, с намерением узнать,
что и как здесь делается, и увидел, что не всем выпадает на долю
одинаковая удача. Один развел слишком слабый огонь, и у него
не доварилось. Другой развел слишком сильный огонь, благодаря
чему его сосуды лопнули, и что-то из них улетучилось. Он
говорил, что у него вылетел азот, и плакал. Третий, переливая,
проливал или дурно смешивал. Четвертому попал в глаза дым, и
он не мог присматривать за своей работой; пока протирал глаза,
у него улетучивался азот. Некоторые, наглотавшись дыму,
умирали. А больше всего было таких, которым не хватало углей в
мешке; они должны были бегать к другим одолжаться; за это
110

время все остывало, и труды пропадали даром. И такие случаи
повторялись здесь часто, даже постоянно. Хотя никто не
допускался в их среду иначе как с полным кошельком, но у каждого
кошелек как-то быстро опоражнивался, так что в нем ничего не
оставалось, и нужно было или бросить опыты, или бежать брать в
долг. И, смотря на них, я сказал: «Таких, которые даром
работают, я вижу много, но никого не вижу из тех, которые добыли
бы этот камень. Я вижу, что они, варя золото и разжигая
жизнь, теряют и прожигают и то, и другое. Где же те — с
грудами золота и бессмертием?» Толмач мне ответил: «Они тебе не
покажутся, даже если б я им это посоветовал. Такая дорогая
вещь должна храниться в тайне, потому что, если бы кто-нибудь
узнал об одном из таких владельцев, то захотел бы его иметь,
и последний сделался бы вечным узником. Оттого они должны
скрываться». Тут я увидел, что некоторые из таких прогоревших
сходятся, и, насторожив уши, услышал, что они отыскивают
причину своих неудач. Один взвалил всю вину на философов,
которые будто бы слишком мудрено описывают это знание,
другой жаловался на хрупкость стеклянных сосудов, третий
указывал на неподходящее и неурочное положение планет,
четвертый сердился на то, что в ртути нашлась мутная примесь
земли, пятый — на недостаточность средств. В общем, причин
оказалось так много, что никто не знал, как этому помочь. И вот,
когда они один за другим стали уходить, пошел и я за ними.
Глава XIII.
ПУТЕШЕСТВЕННИК СМОТРИТ НА «ROSE-CRUCIOS»!.
И сейчас здесь на площади я услышал звук трубы (Fama
fraternitatis anno 1612 latine et germanico edita); оглянувшись,
я увидел всадника, ездящего на коне и сзывающего философов.
Когда они, как стада, сбежались отовсюду, он начал им
рассказывать на пяти языках «о несовершенстве свободных искусств
и всей философии и о том, как некоторые славные мужи по
божьему внушению проследили и дополнили все эти недостатки и
подняли человеческую мудрость опять на ту ступень, на которой она
была в раю до падения. Делать золото они считают из ста
трудностей самым легким, потому что перед ними уже вся природа
обнажена и открыта; они, по своему желанию, могут отнять или
придать форму всякой твари. Они знают языки всех народов,
знают все, что делается по окраинам земли и на новом свете,
могут вести беседу, будучи удалены друг от друга хоть на тысячу
миль. Имеют будто бы Lapidem, которым излечивают
всевозможные болезни и дают долголетие. Ведь «Hugo Alverda», их
Praepositus, достиг 562-летнего возраста, а его товарищи были
1 «Розовое братство». Основано в 1612 г. в Германии.
111

немного моложе. Работая исключительно в духе философии,
они, правда, скрывались в продолжение некоторых лет, теперь же,
когда все приведено к совершенству, они, зная, что повсюду
наступают реформы, больше скрываться не хотят, но, всенародно
объявляя о своей деятельности, готовы поделиться своими знаниями со
всяким достаточно способным. Кто бы ни обратился к ним с
вопросом на каком угодно языке, они все поймут и никто не уйдет
от них без любезного, ласкового ответа. Но в случае если кто
окажется неугодным и придет к ним лишь из корыстного чувства, из
жадности или из любопытства, тот ничего от них не узнает».
Рассказав это, посланный исчез. Посмотрев на этих ученых,
я заметил, что они перепуганы этою вестью. Между тем они
начали совещаться друг с другом и одни шепотом, другие громко
высказывать по поводу этого свое суждение. Подходя то туда,
то сюда, я стал прислушиваться и к своему удивлению заметил,
что одни ужасно прыгали, не зная от радости, куда деться.
Жалели своих предков, при жизни которых ничего подобного не
случилось, а себя благословляли, потому что им предлагается
совершенная философия, так что каждый в состоянии
безошибочно все знать, иметь всего вдоволь и прожить несколько сот лет
без болезней и седин, и постоянно повторяли: «Счастливый,
счастливейший век!»
Наслушавшись таких речей, я сам стал весел, и у меня явилась
надежда, что, бог даст, и я достигну того, на что надеются
другие. Но я увидел других в глубокой задумчивости, в большом
затруднении, что о том думать. Они были бы рады, если бы
правда была то, что они слышали, но им казалось все это слишком
темным и превышающим их разум. Другие открыто отрицали
истинность известия, выражали недоверие, считая это обманом
и лукавством. Если они, как говорят, появились уже столько лет
тому назад, почему же раньше не объявили своего учения? Если
они уверены в своих знаниях, почему же смело не выступят на
свет, а свищут откуда-то из-за углов, из тьмы, как летучие
мыши? Так как философия прочно установлена и не нуждается
в реформах, то они дают повод думать, что не будут иметь
никакой философии. Другие страшно ругали их за это и
проклинали, во всеуслышание объявляя, что все это кудесники, колдуны
и дьяволы в образе человека.
Одним словом, на всей площади был гул, и каждый просто
горел желанием пробраться к ним. Поэтому многие писали
прошения (один тихонько, другие открыто) и посылали им, радуясь,
что и они будут приняты в общество. Но я видел, что прошения
эти, побывавши во всех закоулках, возвращались каждому без
ответа, и веселая надежда переходила в тоску, ибо неверующие
смеялись над ними.
Некоторые писали снова, второй раз, в третий и т. д., умоляя
ι: заклиная всеми музами, как кто лучше мог и умел, не
удерживать жаждущих знания. Некоторые, не терпящие отсрочек,
112

сами поодиночке бегали из одного края света в другой, жалуясь
на свое несчастие, что не могут найти счастливых тех людей.
Причину этого один приписывал своей неспособности, другой
появлению тех некстати, и потому один приходил в отчаяние, другой,
озираясь, искал новых путей к выслеживанию их, опять мучился,
так что я не мог дождаться самого конца: мне стало скучно.
Тут опять послышался звук трубы, и так как на этот звук
сбежалось много народу, то и я пошел и увидел какого-то
человека, который раскладывал лавочку, приглашал посмотреть и
купить удивительные тайны, которые будто бы взяты из сокровищ
новой философии и удовлетворяют всех жаждущих мудрости.
И была радость, что святое «Розовое братство» уже показалось,
явно и щедро делится своими сокровищами; многие подходили и
покупали. Все то, что продавалось, было завернуто в ящиках,
которые были раскрашены и со всевозможными хорошими
надписями: Porta Sapientiae, Fortalitium Seientiae, Gymnasium Univer-
sitatis, Bonum — Macro-raicro — cosmtcon, Harmonia utriusque
Cosmi, Christiano — cabalisticum, Antrum Naiurae, Arx Primate-
rialis, Divino —magicum, Tertrlnum, Catholicum, Pyramis,
Triumphalis, Hallelujat, etc., etc.
Всякому, кто покупал, было запрещено открывать шкатулку,
ибо эта таинственная мудрость имеет такое свойство, что
действует проникновением; а если отворится шкатулка, то она
выдохнется. Тем не менее некоторые любопытные не удержались,
чтобы не отворить, и, найдя шкатулку пустой, показывали другим,
и когда эти также отворяли, также ничего не находили в ней.
Закричали тогда: «Обман, обман», и свирепо стали бранить этого
продавца, но он успокаивал их, сообщая им самую сокровенную тайну,
что вещи эти, кроме Filiis Scientiae, никому не видны, даже ни*
одному из тысячи, что он не виноват тут ни в чем.
Большей частью и успокоились на этом. Затем он скрылся, и
зрители с. разными шкатулками стали расходиться кто куда;
разузнал ли кто-нибудь из них об этих новых тайнах или нет, до
сих пор никак не могу узнать. Знаю только, что все потом как-то
утихло, и те, которых сперва я увидел бегающими и снующими
более других, сидели потом где-нибудь в углу как бы с закрытым
ртом, словно были посвящены в тайны (как некоторые думали о
них) и дали присягу, что будут молчать, или (как казалось мне,
смотревшему мимо очков) они стыдились своих надежд и
напрасных трудов. Итак, все утихало и расходилось, как расходятся
тучи после бури. Я обратился к своим проводникам: «Из всего
этого ничего не будет? Увы, мои надежды! А я-то, видя здесь такие
утешительные вещи, радовался, что найду пищу своему уму».
Толмач ответил: «Кто знает? — это еще может случиться. Они,
должно быть, знают свое время, когда кому показаться». —
«Могу ли я рассчитывать на это?»—спросил я, не зная ни одного
примера, чтобы из стольких тысяч более меня ученых кому-нибудь
посчастливилось. «Не хочу больше смотреть на это. Уйдем отсюда».
g Заказ X» 5063
113

Глава XIV.
ПУТЕШЕСТВЕННИК ОБОЗРЕВАЕТ МЕДИЦИНУ.
Проведя меня между физической и химической аудиториями
какими-то переулочками, остановили на площади, где я увидел
ужасную сцену. Распяли человека и, рассекая у него один член
за другим, копались во всех внутренностях, с удовольствием
указывая, что где нашли. Сказал я: «Но что же это за
жестокость — обращаться с человеком, как со скотом». — «Это так
должно быть, — ответил толмач, — это их школа».
Они между тем, оставив это занятие, разбежались по садам,
лугам, полям, горам; срывали, что находили там растущего, и
нанесли такие кучи, что многих лет недостаточно было бы
перебрать и пересмотреть все это. Каждый хватал из этой громады
то, что ему попалось на глаза, »и бежал с этим к упомянутому
распоротому телу; накладывая растение на члены тела, одно с
другим мерил в длину, ширину и толщину. Один говорил, что это
подходит к одному, другой уверял, что не подходит; таким
образом спорили об этом с сильным криком; даже с самыми
названиями трав были большие затруднения. Тому, кто знал их
более других, умел измерять и вешать, сплетали венок, надевали
на голову и приказывали называть его доктором этой науки.
Тут я заметил, что к ним приносят и приводят различных
раненных изнутри или снаружи, гниющих и больных. Подойдя к
ним, доктора рассматривали гниющие места, нюхали идущий от
них запах, копались в их извержениях, выходящих и верхом и
низом; —даже противно становилось; и это они называли
изучением. Потом все это варили, распаривали, прижигали,
растопляли, замораживали, жгли, рубили, резали, кололи, зашивали
опять, связывали, мазали, делали твердым, мягким, закрывали,
заливали и — не знаю, чего еще не делали. Между тем пациенты
все-таки погибали у них под руками и немало уходило с
жалобами на их неумелость или небрежность. В результате я видел, что
милым тем целителям их знание приносило кое-какую пользу,
но также приносило (если он хотел быть верным своему
призванию) много и даже очень много трудной и большею частью
отвратительной работы и, наконец, столько же врагов, сколько
доброжелателей. Мне и это не нравилось.
Глава XV.
ПУТЕШЕСТВЕННИК ОБОЗРЕВАЕТ ЮРИСПРУДЕНЦИЮ.
Под конец повели меня еще в одну широкую аудиторию, где
я увидел знаменитых людей более, чеАм где-либо. Эти имели на
стенах раскрашенные срубы, заборы, перегородки, загородки,
ограды и притворы, в которых были проделаны опять те или
114

иные промежутки, дыры, двери и ворота с затворами и замками,
и разными к ним ключами, петлями и крюками. Показывая на
все это друг другу, они рассчитывали, где и как можно или
нельзя перейти. Я спросил, что это они делают. Мне ответили, что они
отыскивают способ, каким бы родом каждый, живя на свете, мог
остаться при своем, а также и перевести с другого на себя что-
нибудь, не нарушая при этом порядка и мира. Я сказал: «Это
хорошая вещь», — но когда еще немножко посмотрел, мне она
стала противна. А прежде всего потому, что в эти загородки, как
я заметил, ни душа, ни мысль, ни тело человека не запирается,
а только имущество, вещь — случайная при человеке, ради
которой, как мне казалось, не стоило трудиться. При этом я видел,
что все это основано для прихоти некоторых лиц и что если кому-
нибудь пришло в голову установить то или другое, как право, так
и другие сохраняли это, или же, как я заметил, некоторые люди
то делали, то разрушали эти заборы и проходы сообразно своей
воле; поэтому здесь много было противоречий, об устранении или
согласовании которых иные, очень умные, должны были ломать
голову. Я удивлялся, что они потели и напрягали свои силы над
такими пустяками, из которых иной едва ли может случиться
один раз в тысячу лет и при этом не имеет никакого значения;
они же делали это с немалой гордостью. Чем больше кто из них
умел разрушить баррикад, сделать кое-где отверстие и снова его
уничтожить, тем больше тот нравился себе, и тем больше и иные
удивлялись ему. Но другие (проявляя при этом ум) вступали с
ним в спор, доказывая, что так, а не иначе должно строить или
загораживать; поэтому были споры и разногласия между ними, и,
расходившись во взглядах, один рисовал одно так, другой иначе,
каждый привлекая к себе зрителей. Насмотревшись на эти
забавы и покачав головой, я сказал: «Поспешим отсюда прочь, мне
скучно стало здесь». Толмач с гневом спросил меня: «Тебе и на
том свете все так же будет нравиться? И самым благородным
вещам ты, шаткого ума человек, найдешь порицание». Вездесущ
ответил ему: «Мне кажется, что его мысль занята
религиозностью; поведем его туда; может быть, он там найдет что-нибудь
по своему вкусу».
Глава XVI.
ПУТЕШЕСТВЕННИК СМОТРИТ НА УТВЕРЖДЕНИЕ В ЗВАНИИ
МАГИСТРОВ И ДОКТОРОВ.
Вдруг послышался звук трубы, как будто сзывающий на
торжество, и Всевед, сообразив, что будет, сказал: «Вернемся,
пока еще есть вреАмя, там будет на что посмотреть». —
«А что же там будет?»—спросил я. Он ответил: «Академия будет
короновать тех, которые, будучи в сравнении с другими самыми
прилежными, достигли верха знаний, такие в пример другим бу-
8*
115

дут увенчаны». Желая видеть такой особенно редкий случай и
обратив внимание на прибывающую толпу, вошел и я за другими
и увидел, что здесь под философским небом кто-то стоял с
бумажным свертком; некоторые из толпы подходили к нему, прося
удостоверение о их высоком знании. Похвалив просьбу их, что
она вполне уместна, он сделал приказание, чтобы они обозначили
на билетике то, что знают и на что просят утверждения. И вот
один вывел итог философии, другой —медицины,
третий—юриспруденции, подмазывая при этом, где надо, кошельком, чтобы
шло глаже. Тогда тот, который стоял со свертком, взяв одного
за другим, наклеивал каждому на лоб титул: «этот — магистр
свободных искусств, этот — доктор медицины, этот — лиценциат
обоих прав» и т. д., и утверждал печатью, приказывая под
страхом гнева богини Паллады всем присутствующим и не
присутствующим при встрече иначе не называть их. Затем он
распустил и их, и толпу.
И я спросил: «Будет ли что-нибудь дальше?»—«А тебе разве
этого еще недостаточно?—возразил толмач.—Разве не видишь,
как перед ними все сходят с дороги». И действительно, все им
давали дорогу. Тем не менее, желая увидеть, что из этого будет
дальше, я посмотрел на одного из этих магистров, которому
приказали посчитать что-нибудь, — он не сумел, приказали
измерить — не сумел, назвать звезды — не сумел, приказали
говорить чужими языками — не сумел, приказали сказать речь на
своем языке — не сумел, в конце концов — приказали прочитать
и написать — не сумел. «Какой грех, — сказал я, — писаться
магистром семи наук и ничего не знать». Толмач ответил: «Не
умеет тот, так умеет другой, третий, четвертый; не может всюду
все быть совершенно». — «В таком случае я понимаю, — сказал
я, — что после проведения в школе нескольких годов, после
расходов на это, после приобретения титула и печати необходимо, в
конце концов, спросить, научился ли он чему-нибудь? Сохрани
бог от таких дел».— «Не перестанешь ты мудрствовать, — сказал
он, — наживешь себе что-нибудь скверное; ожидай, уверяю тебя,
достигнешь чего-нибудь». — «Ну их, — сказал я,— ничего больше
не хочу говорить, пускай они будут магистрами и докторами
семью семьдесят наук, пусть все знают или ничего, только
уйдем отсюда».
Глава XVII.
ПУТЕШЕСТВЕННИК ОБОЗРЕВАЕТ СОСЛОВИЕ ВЕРУЮЩИХ.
Провели меня какими-то проходами, и пришли мы на
площадь, к язычникам, где стояло множество в различном стиле
выстроенных храмов и часовен. Толпы народа входили и
выходили отсюда. Мы взошли в самый ближайший; здесь по всем
сторонам множество гравюр и слепков мужей и жен, а также
116

разных зверей, птиц, пресмыкающихся, деревьев и трав, солнца,
месяца и звезд, даже и мерзостных чертей. Каждый из
приходивших, выбрав себе, что ему понравилось, становился перед этим
на колени, целовал, курил фимиам, сожигал жертвы. Хотя мне
казалась странным эта терпимость всех —что каждый, исполняя
свой обряд по-своему, терпел исполнение и другого, и каждый
оставлял другого при его мнении (чего я впоследствии нигде не
замечал), но все-таки я чувствовал здесь какую-то тяжелую
атмосферу; страх обуял меня, и я поспешил выйти вон.
Тогда мы вошли в другой храм (еврейский), белый и чистый,
в котором не было никаких фигур, исключая живых; они или
что-то тихо бормотали, раскачивая головами, или, выпрямившись
и заткнув уши, разевали рот, испускали крики, очень похожие
на вытье волков. Потом, сойдясь вместе, заглядывали в какие-то
книги (талмуд); подойдя к ним, я увидел странные изображения,
например: зверей с перьями и крыльями, птиц без перьев и
крыльев, животных с человеческими частями тела, а людей с
частями животных, одно туловище со множеством голов и опять
одну голову с многими туловищами. Некоторые чудовища имели
вместо хвоста голову, а на месте головы хвост, некоторые имели
глаза под животом, а ноги на спине, у некоторых было
бесчисленное множество глаз, ушей, ртов, носов, у других этого ничего не
было, но зато все у них было переставлено, скручено, изогнуто,
искривлено и не симметрично: один член с пядь, а другой — в
сажень длиной, один — как палец, другой — толще бочонка;
одним словом, трудно поверить, как все было безобразно. Но они
говорили, что это — история, и, хваля, как все это прекрасно,
старшие выдавали младшим за таинство. А я сказал: «Ну, кто
бы мог думать, что есть люди, которым такие некрасивые вещи
могут нравиться. Оставим их, пойдем в другое место». Выйдя, я
увидел их прогуливающимися среди других, но во всех они
возбуждали отвращение и были только предметом смеха и шуток
со стороны других. Это принудило меня презирать их.
Вошел я также в другой храм, который был круглый и не
менее прекрасен внутри, чем предыдущий, без украшений, кроме
некоторых надписей на стенах и ковров на полу. Люди
(магометане), находившиеся в нем, держали себя спокойно и с
благоговением, одеты были в белое и с большою любовью к чистоте,
так как всегда умывались, раздавали милостыню; благодаря
всему этому они становились мне симпатичны. Я спросил: «Какое
основание этого учения имеют они?» Всевед ответил: «Они носят
его скрытым под одеждой». Я подошел и хотел увидеть это. Они
же сказали мне, что не всякому будто бы подобает видеть это,
исключая толкователей; я все-таки настаивал на своем желании
увидеть, ссылаясь на дозволение г. Судьбы. Тогда достали и
показали мне доску (Алькоран), на которой стояло дерево с
корнями, идущими кверху, в пространство, а ветвями устремляющееся
в землю; около них было множество кротов, и один большой
117

крот, ходя вокруг,' сзывал других и руководил работами. И
рассказывали мне, что под землей, на ветвях этого дерева, растут
разнообразные прекрасные плоды, которые и добывают будто
бы эти спокойные и работящие зверьки. «Это, —сказал Всевед,—
лежит в основе сей религии». Понял я тогда, что эта религия
основана на одних глупостях, цель и плоды ее — копаться в
земле и утешать себя невидимыми благами там, где их нет, и
слепо искать, не зная чего. Отойдя оттуда, я обратился к своему
проводнику: «Чем они доказывают, что их религия имеет
разумное и правильное основание?» Тот ответил мне: «Пойди и
взгляни». Пошли мы за храм на площадь; здесь те умытые люди
в белой одежде, обнажив локти, с горящим взором, кусая губы,
бегали, страшно крича, рубили всякого встречного и пачкались
в человеческой крови. Испугавшись этого и побежав назад, я
сказал: «Что же это они делают?» Мне ответили: «Спорят о
религии и доказывают, что Алькоран есть истинная книга». Снова
вошли мы в храм, и тут, между теми, которые носили эту доску
(персы и турки), завязался спор, как я понял, о главном кроте.
Одни доказывали, что он один лично управляет меньшими
кротами, другие утверждали, что он имеет двух помощников.
С такою ненавистью они спорили об этом, что, в конце концов,
друг с другом вели диспуты так же, как на площади с
посторонними: с мечом и огнем. Страшно стало мне.
Глава XVIII.
ПУТЕШЕСТВЕННИК ОБОЗРЕВАЕТ РЕЛИГИЮ ХРИСТИАН.
Увидя меня в ужасе, проводник мой сказал: «Ну, пойдем,
я покажу тебе христианскую религию, которая зиждется на
истинных откровениях божиих, удовлетворяет и простейших и
умнейших людей, покажу, как она, с одной стороны, доказывает
ясно небесную истину, так, с другой стороны, побеждает и
противоречивые ереси, украшение которой — согласие и любовь, и
которая среди бесчисленных преследований до сих пор
сохранилась и стоит непобедимою. Из этого ты легко можешь понять,
что начало ее должно быть от бога, и ты будешь в состоянии
найти в ней истинное утешение». Обрадовался я этим словам,
и мы пошли.
Когда мы пришли, я заметил, что у христиан есть ворота,
через которые необходимо пройти к ним. Ворота эти стояли в
воде, по которой каждый должен был перейти, умыться ею и
принять их знамя, белый и красный цвет, с клятвою, что хочет
присоединиться к правам и порядкам их, веровать так, как и они,
так же, как и они, молиться, исполнять те же законы, что и они.
Мне понравилось это, как начало прекрасного, определенного
порядка.
И8

Пройдя в ворота, я увидел большую толпу людей; некоторые
между ними отличались одеждою от других и, стоя то тут, то
там на ступенях, показывали какое-то изображение, так чудесно
написанное, что чем более кто глядел на него, тем более не мог
надивиться; но так как оно не было грубо разукрашено золотом
или какими-либо яркими цветами, то издали его не особенно
было видно. Поэтому-то я и обратил внимание на то, что
стоявшие вдалеке меньше были тронуты его красотою; находившиеся
же поближе не могли насытиться взорами на него.
Те, которые носили это изображение, чрезмерно восхваляли
его, называя сыном божиим и говоря, что в нем изображена
всякая благодать, что образ этот послан с неба на землю, чтобы
с него люди брали пример, как соблюдать в себе добродетель. И
были радость и ликование, и, падая на колени, поднимали к небу
руки и восхваляли бога. Видя это, и я присоединил свой голос и
восхвалил господа бога, что он дал мне возможность прийти на
это место.
Между тем я услышал много разных наставлений, чтобы
каждый стремился достигнуть этого образа, и увидел, что они
собирались толпами, а те, которым он был доверен, делали
маленькие изображения с него и в какой-то обертке раздавали
его всем; последние же с благоговением клали его в рот. Тогда
я спросил, что это они здесь делают. Мне ответили, что
недостаточно рассматривать только снаружи это изображение, но что
оно должно пройти во внутрь, дабы человек мог преобразоваться
в его красоте. Поэтому-то и говорят, что грехи должны уступить
этому небесному лекарству. Удовлетворившись этим
объяснением, я счел христиан за благословенных людей, раз они
имеют такие средства и помощь для победы над злом.
Между тем, взглянув на некоторых, которые только что перед
этим (как говорили) прияли в себя бога, я увидел, что они один
за другим предаются пьянству, ссоре, грязи, воровству и
грабежу. Не веря своим глазам, посмотрел я попристальнее и
убедился, что они и вправду пьянствуют и блюют, ссорятся и дерутся,
грабят и бьют друг друга и хитростью, и силою, от буйства
кричат и прыгают, пляшут, свистят, прелюбодействуют хуже, чем
видел я у других; одним словом, я убедился, что они делают
все наперекор тому, в чем их наставляли и что они обещались
исполнять. Огорченный этим, я с сожалением сказал: «Ради
господа бога скажите, что это здесь делается?»—«Не удивляйся
очень, — ответил толмач. — То, чему предлагают здесь людям
следовать, есть ступень совершенства, вступить на которую не
каждому позволяет человеческая слабость; те, которые
других ведут к этому, более совершенны, но обыкновенный
человек погружен в заботы, не может догнать их». — «Пойдем тогда
к этим вожакам, — сказал я, — посмотрю-ка я на них».
И привел он меня к тем, которые стояли на ступенях, которые
научали людей любить красоту этого образа, но сами, как мне
119

показалось, делали это плохо. Слушал ли и следовал ли их
убеждениям кто или нет, им все равно было. Некоторые звонили
какими-то ключами, хвастаясь, что имеют власть каждому, кто
ослушается, закрыть ворота, через которые ходят к богу, а
между тем никому не закрывали, а если и делали это, то делали
как бы в шутку. Кроме того, видел я, они не смели делать этого
слишком смело и открыто, потому что как только кто-нибудь
хотел немного построже поступить, на него нападали, что он-де
указывает на отдельных лиц. Поэтому некоторые, не смея
говорить, письменно боролись против грехов, но и на них кричали,
что они распространяют ересь, почему или отворачивались от
них, чтобы не слушать, или сгоняли со ступеней, выбирая себе
более скромных. Видя это, я сказал: «Глупо желание их в
наставниках и советниках иметь своих последователей и
льстецов». — «Таков уж свет, — сказал толмач, — и это не мешает.
Если бы этим крикунам все было позволено, кто знает, чего бы
они не натворили; нужно указать им границу, которой они ке
могли бы переступать». — «Пойдем, — сказал я,— посмотрю, как
они дома, вне кафедры, устроили свои дела; думаю, что там, по
крайней мере, никто не ограничивает их и не препятствует им ни
в чем». Вошли мы туда, где жили священники; я думал, что
найду их за молитвой или за изучением таинств, но, к
сожалению, нашел, что одни, развалясь в перинах, храпели, другие,
сидя за столами, пировали, до дурноты совали и лили в себя,
третьи проводили время в пляске и прыганий, иные набивали
мешки, сундуки, кладовые, иные занимались прелюбодеянием и
пошлостью, некоторые привязывали шпоры и имели дело е
кинжалами, шпагами и ружьями, некоторые с собаками
гонялись за зайцами, так что за библией-то проводили
меньшую часть времени, а некоторые почти никогда не брали ее
в руки, и все-таки назывались учителями слова. Видя это, я
воскликнул: «Да сжальтесь же надо мной; неужели таковы
должны быть путеводители в рай и примеры добродетели. Найду
ли я что-нибудь на свете, в чем не было бы хитрости и обмана».
Некоторые из них, услышав это и поняв, что я жалуюсь на их
противозаконную жизнь, начали коситься и роптать на меня:
если, дескать, я ищу ханжей и каких-нибудь поверхностных
святых, так искал бы их в другом месте, они же знают, как
исполнять свою обязанность в церкви и как держаться дома и между
людьми. Таким образом, я должен был замолчать, хотя отлично
видел, что это — безобразие: на ризе носить панцырь, над
шапочкой шлем, в одной руке закон, в другой меч, спереди ключи
Петра, а сзади кошелек Иуды, иметь ум, наостренный на
священном писании, сердце, испытанное в религиозных обрядах,
язык, полный набожности, а очи — прелюбодеяния.
В особенности я обратил внимание на тех, которые очень
искусно и набожно умели говорить на кафедре и казались себе
и другим не иначе, как ангелами, сошедшими с неба, но в обы-
120

денной жизни были так же невоздержны, как и остальные; я
ке мог удержаться, чтобы не воскликнуть: «Вот трубы, из
которых вытекает добро, а в них самих ничего не остается».
Толмач сказал мне на это: «И это божий дар — уметь хорошо
говорить о божественных предметах». — «Верно, — сказал я," —
что это божий дар, но должен ли он ограничиться одними
словами?»
Между тем я заметил, что все они имеют над собой
начальников (названных епископами, архиепископами, аббатами,
настоятелями, деканами, супер-интендантами, инспекторами и т. д.),
мужей важных и видных, к которым все питали уважение; я
подумал: почему эти начальники не смотрят за порядком среди
подчиненных? Желая разузнать причину, я зашел за одним в
его комнату, затем за вторым, за третьим, четвертым и т. д. и
нашел всех их очень занятыми, так что они положительно не
имели времени наблюдать за подчиненными. Занятия же их
(кроме некоторых, общих с подчиненными) состояли, как они
сами рассказывали, из реестров церковных доходов. Тогда я
сказал: «Мне кажется, их по ошибке называют духовными
отцами, вернее было бы назвать их доходными отцами». Толмач
ответил: «Нужно позаботиться о том, чтобы церковь не потеряла
того, чем благословил ее господь бог, и что даровано ей от
признательных предков». В это время один из них с двумя
ключами, висящими на поясе (называли его Петром), выступил вперед
и сказал: «Мужи, братья, не годится, чтобы мы забыли слова
божие и служили за столами и денежными ящиками; выберем
поэтому известных лиц и поручим им эту работу, а сами
предадимся молитве и проповеди». Услышав это, я обрадовался,
потому что, по моему мнению, это был добрый совет. Но из них
никто не хотел понять этого, они считали, принимали, выдавали,,
а сами опять расходовали, молитву же и проповедь
предоставляли другим или исполняли беспечно. Если который-нибудь из.
них умирал и заботы начальника должны были перейти к
другому, я заметил здесь не мало ухаживания, выглядывания,
намеков, подмигиваний: каждый, прежде чем успело остыть
место после умершего, торопился снискать себе расположение
среди этих начальников. Тот, кто распоряжался свободным местом,
собдрал от них и о них мнения, которые были очень
разнообразны. Один доказывал, что он родственник ему по мужской
линии, другой — по женской, третий — что давно уже служит
старшим, а потому заслуживает перемены места, четвертый
утешался тем, что давно уже имел обещание, пятый, благодаря
своему происхождению от знатных родителей, надеялся быть
посаженным на* почетное место, шестой предъявлял
рекомендацию, выпрошенную где-нибудь в другом месте, седьмой
раздавал подарки, восьмой уверял, что имеет глубокие, высокие и
широкие знания, требовал места, на котором мог бы показать
все это, так что всему этому не было конца. Смотря на это, я
121

сказал: «Ведь это не порядок самому втираться на такие места,
а надо бы скромно дожидаться приглашения на них». Толмач
ответил: «А что же приглашать не желающих-то? Кто имеет
намерение, тот должен сам объявить». — «А я, в самом деле,
предполагал, — снова сказал я, — что при этом надо ожидать
-божьего призыва». Он снова заговорил: «Что же, ты думаешь,
что бог с неба призывает кого-нибудь? Призыв бога есть благо-
золение старших, которое может заслужить всякий, кто желает
иметь место». — «Вижу, — сказал я, — что здесь никого не
надо ни искать, ни принуждать к церковной службе, а скорее
тнать от нее. Между тем если и надо было искать этого
благоволения, то надо было бы искать его так, чтобы каждый
добивался его своим скромным, тихим и дельным служением
церкви, а не так, как я здесь вижу и слышу. Как бы там ни было,
но это не порядок».
Увидя, что я твердо стою на своем, толмач мой сказал:
«Правда, что в христианской жизни и даже в жизни самих
богословов найдется более недостатков, чем где-либо, но и то
правда, что и плохо жившие христиане хорошо умирают, так
как спасение человека основано не на поступках его, а на вере, и
если последняя правильна, то нельзя не достигнуть спасения. И
так не горюй, что жизнь христиан не хороша: достаточно, чтобы
вера была твердая».
«Все ли, по крайней мере, согласны между собою в этой
вере?» Он ответил: «Немного разницы и здесь есть, но что же
из этого? Все тем не менее имеют одно общее основание». И
повели меня за какую-то решетку посередине большого этого
храма, где я увидел круглый камень, висящий на цепях; называли
•его камнем испытания. К нему подходили знатные люди,
каждый неся что-нибудь в руке, например: кусок золота, серебра,
железа, свинца, песка, мякины и т. д.; затем каждый
дотрагивался до этого камня тем, что принес, и хвастал, что
выдерживает пробу; иные зрители уверяли, что не выдерживает. Из-за
этого кричали друг на друга, потому что никто не позволял
хулить свое, да и никто не хотел уступить первенство другой
вещи; потому-то они ругали друг друга, проклинали, хватали
друг друга за волосы, за уши и за что ни попало и дрались.
Другие спорили об этом самом камне, какого он цвета.
Некоторые доказывали, что он синий, другие—что зеленый, третьи—
что он белый, а четвертые — что черный; нашлись даже такие,
которые говорили, что он переменчивых цветов: какой предмет
приближается к нему, таким он и кажется. Некоторые
советовали разбить его и, превратив в пыль, посмотреть, каков он будет;
другие не позволяли этого. Некоторые говорили даже, чтобы
прийти к соглашению, его надо снять и удалить; к этому мнению
присоединилась большая часть и самые знатные между ними,
другие же осуждали эту мысль, говоря, что они охотнее
лишатся жизни, нежели допустят это. Когда ссора и драка стали бо-
122

лее общими, видно было, как многие были избиты, а камень все-
таки остался на своем месте. Он был круглый и очень гладкий,
и кто бы ни брался за него, не мог удержать его: он тотчас же
выскальзывал и катился дальше.
Выйдя из ограды, я увидел, что вокруг этого храма находится
много часовен, в которые входили те, которые не могли прийти
к соглашению у камня испытания, и за каждым из них тянулась
горсть народа; первые давали последнему предписания, как и
чем отличаться друг от друга. Одни отличались тем, что были
•отмечены огнем и водою, другие всегда имели наготове
изображение креста в горсти или кармане, другие носили с собой вместе
с тем славным изображением, на которое все должны были
смотреть, еще сколь возможно больше маленьких изображений,
для большего совершенства; иные, молясь, не становились на
колени, считая это фарисейским обычаем, иные не терпели
музыки, как веселой вещи; иные никому не позволяли учить
себя, а довольствовались внутренним откровением: одним словом,
обозревая эти часовни, я всюду, видел какие-то особые
предписания.
Одна из часовен была больше и прекраснее всех, блестела
золотом и драгоценными камнями, и в ней слышался звук веселых
инструментов. Туда повели меня и советовали особенно
посмотреть, потому что в ней богослужение лучше, чем где-нибудь.
Действительно, по стенам висели какие-то фигуры, указывающие,
как попасть в рай. Некоторые были нарисованы делающими себе
лестницы; они приставляли их к небу и поднимались по ним;
некоторые сносили холмы и горы, чтобы по ним подняться вверх;
иные делали крылья и привязывали их себе, другие, наловив
крылатых животных и связав несколько их вместе, привязывали
себя к ним, надеясь вместе с ними полететь, и т. д. Много здесь
было священников в разнообразных одеяниях, которые
показывали и хвалили народу эти фигуры, выучивая притом самым
разнообразным способом, как отличаться от других. Один из них
сидел на высоком троне, разодетый в багрянец и золото, и
раздавал ценные дары верным и послушным. И мне здесь показался
порядок, лучше и красивее,- нежели где-нибудь. Но когда я
заметил, что они осуждают другие секты, страшно угнетают их и
все их действия брацят и преследуют, то почувствовал
подозрение к этому; в особенности, видя, что при несмелых ответах и
защите они обманчиво привлекали к себе людей, принуждая их
камнями, водою, огнем и мечом или золотом. Мало того, между
самими ними видел я много распрей, ссор, зависти, старания
столкнуть друг друга с места и другие беспорядки. Поэтому
оттуда я пошел посмотреть на тех, которые называли себя
обновленными.
И вот я заметил, что некоторые из тех часовен (две, три,
находящиеся близко одна от другой) сговорились быть за одно;
но никак не могли отыскать ни одного способа, как бы поров-
123

няться между собой, так как каждый, что забрал себе в голову,,
на том и уперся, стараясь и других убедить в том же. Некоторые
поглупее держались того, что им напели в уши, другие —
похитрее, как видели где выгоду, так и переходили туда и опять
уходили, так что я очень сожалел об этом странствовании
любезных мне христиан.
Но были тут и такие, которые не вмешивались в эти
беспорядки, но ходили молча, тихо, как бы в раздумье, взирая на
небо и будучи приветливы ко всем; и были они невзрачные,
бедные, изнуренные постом и жаждой. Над ними смеялись, кричали
и свистали вслед им, толкали и дразнили их, подавали крюк,
подставляли ножку и проклинали их; они же ходили среди
последних, как слепые, глухие, немые. Когда я увидел, что они входили
и выходили в особенное отделение на клиросе, и хотел пойти
туда и посмотреть, что у них там, толмач остановил меня и
сказал: «Что тебе там делать! хочешь, что ли, также служить
посмешищем? нашел куда стремиться». Так я и не пошел. Но
увы, я и не заметил, сбитый с толку своим несчастным
Обманом: здесь я пропустил центр неба и земли и дорогу, ведущую
к насыщению утешением; и снова повели меня окольными
дорогами по лабиринту света, пока мой бог не спас меня и не
привел снова на дорогу, потерянную на этом месте, когда и как
это случилось, расскажу потом. Но тогда я не подумал об этом,
напротив, в поисках за одним только внешним спокойствием и
удобством я спешил рассмотреть свет в других местах. Не
умолчу" о том, что еще случилось со мной в этой улице. Вездесущ
мой уговаривал меня, чтобы я поступил в духовный сан,
уверяя, что уже самою судьбою я назначен в это сословие, и я сам
сознаюсь, что у меня была наклонность к тому, хотя не все
обычаи священников нравились мне. Тем не менее я поддаюсь
увещаниям, беру клобук и капюшон, вхожу туда и сюда рядом
с другими на ступеньки, пока не определили мне собственную.
Но оглядываясь на них, я заметил, что некоторые повернулись ко>
мне спиной, другие качали головой, третьи косились на меня,,
четвертые грозили пальцем, а пятые указывали вилы. В конце
концов, некоторые, набросившись на меня, согнали и поставили
другого с угрозою, что этого еще для меня недостаточно.
Испуганный, я побежал к своим проводникам и воскликнул: «О я не-
счастнейший человек на этом свете! ведь после этого все
пропало». — «Без сомнения, — сказал толмач, — потому что ты не
остерегаешься, чтобы не вооружить людей против себя. К/га
хочет быть с людьми, тот должен приноравливаться к людям,
а не так, как ты, везде сглупа рубить с плеча». — «Я, право,,
не знаю, — сказал я, — тогда я лучше все брошу». — «Нет,
нет, — возразил толмач, — нельзя отчаиваться. Не можешь
быть тем, будешь чем-нибудь другим. Пойдем только,
посмотрим дальше», и взяв меня за руку, повел.
124

Глава XIX.
ПУТЕШЕСТВЕННИК ОБОЗРЕВАЕТ СОСЛОВИЕ ПРАВИТЕЛЕЙ.
Мы пришли в другие улицы, где я увидел со всех сторон
много высоких и низких стульев; ~на них сидели так называемые:
войты, бургомистры, губернаторы, регенты, канцлеры, судьи,
милостивые короли, князья, господа и т. д. Толмач обратился ко
мне: «Ну, теперь ты видишь людей, которые при распрях чинят
суд и милость, наказывая злых, охраняя добрых, и таким
образом сдерживают порядок в свете». — «Конечно, это —
прекрасная вещь и, думаю, необходимая для человеческого
"поколения, — сказал я. — Откуда же берутся такие люди?» Он на
это ответил: «Некоторые рождаются для этого, другие
правителями или обществом избраны из тех, которые были признаны
мудрейшими, самыми опытными и лучшими знатоками
справедливости и законов». — «Это — хорошо», — сказал я. В эту
минуту мне пришлось взглянуть на них, и я заметил, что некоторые
покупают места, другие выпрашивают, третьи приобретают их
лестью, четвертые самовольно садятся, и, видя это, я
воскликнул: «Ай, ай, непорядок!» — «Молчи, забавник, — сказал
толмач, — а то худо будет, если они услышат». Я спросил: «А
почему же они не дожидают, чтобы их выбрали?» ■— «Да ведь они,
без сомнения, известные люди и к тому же знакомы с этим
делом, а раз другие признают их такими, тебе какое дело?» Тогда
я замолчал и, поправив себе очки, посмотрел на них
внимательно и увидел необыкновенную вещь: редко который из них имел
все члены, почти у каждого не доставало чего-нибудь
необходимого. У некоторых не было ушей, которыми могли бы они
выслушать жалобы своих подданных, у других не было глаз,
которыми могли бы видеть беспорядки перед собою, у третьих не
было носа, которым могли бы вынюхать плутовские
противозаконные уловки, у четвертых не было языка, которым можно было
бы говорить за бессловесных угнетенных, у пятых не было рук,
которыми могли бы выполнить суд правый, многие не имели
даже сердца, чтобы исполнить то, что указывает справедливость.
Которые же все это имели, так те, как я заметил, были очень
жалкие, несчастные люди, потому что. к ним беспрестанно
набегало множество людей, и они не могли спокойно ни поесть, ни
поспать, тогда как первые, больше чем наполовину, вели
спокойный образ жизни. Я спросил: «Но почему же суд и права
доверяются таким людям, которые не имеют необходимых для
этого членов?» Толмач ответил, что на самом деле это не так,
как мне кажется. «Ведь пословица говорит: Qui nescit simulare,
nescit regnare1. Кто управляет другими, тот частенько не
должен ни видеть, ни слышать, ни понимать, хотя бы и видел,
Кто не умеет притворяться, тот не умеет и управлять.
125

и слышал, и понимал. Ты же, как не сведущий в
политических делах, этого не понимаешь». — «А по моему мнению,—
сказал я, — у них нет того, что должно бы быть». — «А я тебе
говорю, — закричал толмач, — замолчи: коли не перестанешь
умничать, очутишься там, куда и не хочешь попасть. Не знаешь,,
что ли, что за клевету на судей хватают за горло». Таким
образом, я принужден был замолчать и стал смотреть на все
спокойно. Конечно, я не могу рассказать всего, что особенно приметил-
на том или ином стуле; упомяну только о двух случаях.
Внимательнее я остановился на сенаторском суде; тут я заметил такие
и-мена судей: Безбожник, Ссоролюб, Себялюб, Златолюб, Мало-
знай, Предубежденный, Златомил, Даробер, Неопытен, Слухосуд^
Легкомысл, Поспех, Коекак; председатель над всеми и
наивысший судья или начальник был Хочутак. По этим именам я
быстро начал догадываться, что это были за судьи; впрочем, я имел
случай убедиться в этом на деле. На Правду жаловалась Ревность»
что первая оклеветала будто бы некоторых добрых людей,
назвав их лихоимцами, скрягами, пьяницами, обжорами и т. д.
Приведены были свидетели: Клевета, Ложь, Измена.
Защитниками были, с одной стороны, — Лесть, с другой — Болтун, на
счет которых Правда говорила, что их не нужно. Будучи
допрошена, знала ли, что на нее поступила жалоба, она отвечала:
знала, милые судьи, — и прибавила: стою я здесь и ничего не
могу сказать, как только: помоги мне бог. Тогда, сойдясь вместе,
стали собирать голоса. Безбожник сказал: Хотя это так, как
говорит эта женщина, но зачем это болтать? Оставим ее без
наказания, так и нас она будет язвить своим языком; предлагаю
наказать ее. Ссоролюб: Конечно, если бы одному это так прошло,
то и другие захотели бы, чтобы и к ним также относились
снисходительно. Слухосуд: Я, собственно, не знаю, как было дело,,
но раз Ревность придает такое большое значение ему, то я
думаю, что она действительно страдает; да будет Правда виновна.
Предубежденный: Я уже раньше знал, что эта болтунья все, что*
знает, разбалтывает; нужно прищемить ее язык. Себялюб:
Оскорбленная — моя добрая знакомая; ради меня, по крайней
мере, нужно пожалеть ее и не допускать бесчестить ее так.
Правда достойна наказания. Златолюб: Вы знаете ведь, какие
щедрые доказательства привела Ревность; нужно защитить ее.
Даробер: Так мы были бы неблагодарны, если бы Правда не
была осуждена. Неопытен: Я подобного примера не знаю; что
Правда заслужила, пусть и терпит. Малознай: Я этого не
понимаю: как рассудите, в таком духе и я дам свое решение. Коекак:
Как обыкновенно, я присоединяюсь к мнению каждого.
Легкомысл: Может быть, лучше отсрочить процесс, чтобы все само
собою после выяснилось. Поспех: Все равно, лишь бы скорее
приговор! Председатель суда: Конечно, на кого нам смотреть?
чего хочет Справедливость, то и должно быть. И, встав, объявил
резолюцию: Так как эта болтливая женщина вдалась в столь
126

непристойные дела, всячески старалась тереться около добрых:
людей, то для укрощения ее скверного языка и в пример
другим — дать ей 40 пощечин без одной; такой приговор ей
объявить. Тогда Ревность с прокурором и свидетели, поклонившись,,
за справедливое решение, принесли благодарность и то же
приказали сделать Правде, но она заплакала и стала поднимать
руки. За неуважение к закону приказали увеличить ее
наказание и, схватив, повели ее на казнь. Увидев эту вопиющую
несправедливость и не будучи в состоянии удержаться, я
воскликнул: «Ах, если все таковые судьи бывают на свете, то помог»
мне, всемогущий боже, ни самому быть судьею, ни судиться с-
кем-нибудь». — «Молчи, сумасшедший, — сказал толмач,
зажав мне рукою рот. — Даю тебе слово, что ты до того же, если*
до чего-нибудь не хуже, договоришься». И вдруг Ревность с
Лестью начали призывать свидетелей против меня. Увидев это-
и испугавшись, не знаю как уж, едва переводя дух, вылетел я
оттуда. Вздохнув перед этим судилищем, протер я глаза и
увидел, что много народа приходит с распрями к суду и тотчас им;
навстречу бегут поверенные (Болтун, Лесть, Кривовед, Право-
искатель и др.) и предлагают свои услуги, посматривая главным;
образом не на что-нибудь касающееся процесса, а на кошелек.
Каждый заботливо носил свой закон (чего я не видел
междутеологами) и тут же смотрел в него. На некоторых экземплярах
я видел надпись: «Земское обжорство», на других: «Хищное
земское обманывание». Больше не хотелось смотреть на это, и,
вздыхая, я ушел оттуда.
Всевед сказал мне: «Еще лучшее осталось. Пойди, посмотри
на управление королей, князей и других, наследственно
господствующих над подданными; конечно, это тебе понравится».
Опять мы пошли куда-то, и я заметил, что названные лица
сидели на высоких и широких стульях; редко кто мог подойти к
ним и достать до них, кроме как по приспособлениям. Каждый
из них вместо ушей имел какие-то длинные трубы с обеих
сторон, в которые и должен был шептать всякий, что хотел сказать
им что-нибудь; но трубы эти были искривлены и дырявы: много,
слов, прежде чем дойти до головы, мимо выбегали вон, а
которые и доходили, так доходили по большей части искаженными.
Отсюда я понял, что не всегда давался желанный ответ
спрашивающим, что иной хоть и достаточно громко кричал, все
жене мог докричаться до мозга, иногда и давался ответ, но ни к
селу, ни к городу. Подобным образом и вместо глаз и языка
были трубы, через которые вещь представлялась не в том виде,
какою она была на самом деле, и ответ получался совсем в
ином духе, нежели желал и думал сам владыка. Сообразив это,
я спросил: «Но почему же они не уберут прочь эти трубы и не
смотрят просто, обыкновенными глазами, как другие люди, не
отвечают языком, не слушают ушами?» — «Вследствие высокого
положения лиц и достоинства места должны быть такие околич-
127

ности,— сказал толмач. — Что это — мужики, что ли, по твоему
мнению, чтобы каждый мог тереться около их глаз, ушей,
языка?» Тогда я увидел, что некоторые ходят кругом трона; одни
посредством этих труб что-то дуют владыкам, другие
насаживают на глаза разные цветные очки, третьи что-то курят под нос,
четвертые складывают и прикладывают руки, пятые связывают
ноги и снова распускают, шестые поправляют под ними трон,
и т. д. Увидев это, я спросил, кто это такие и что они делают.
Толмач ответил мне: «Это — тайные советники, они образуют
королей и великих владык». — «Я бы этого не вытерпел, если
бы был на этом месте, — сказал я, — потому что я хотел бы
быть свободным в своих движениях и поступках». — «Ни один
человек, — возразил толмач, — не может положиться на себя,
да этого и нельзя позволить ему». — «Эти великие владыки,
будучи так связаны, что ничего не могут делать иначе как по
желанию других, более несчастны, чем простые мужики», —
сказал я. — «Но они сами по себе совершенно спокойны,—
ответил толмач. — Погляди на них». Я оглянулся и увидел, что
некоторые не позволяли муштровать себя, гнали прочь этих «обра-
зователей», что вполне соответствовало моему желанию. Но
скоро я заметил другие недостатки. Вместо немногих прогнанных
явилось много других, которые пытались дуть владыке в уши,
в нос, в рот, различно закрывать и открывать глаза, растягибать
туда и сюда руки и ноги; каждый только что пришедший хотел
навести и натолкнуть на то, на чем сам уперся, так что иной
несчастный владыка не знал, что делать, кому уступить, кому
противодействовать и как все сделать хорошенько. Я сказал:
«Теперь я вижу, что лучше довериться нескольким избранным,
чем быть мячиком для всех. А что разве нельзя как-нибудь
иначе устроить это?» — «Как же устроить? — сказал толмач. —
Само призвание это влечет с собою необходимость принимать
ото всех хлопоты, жалобы, просьбы, апелляции, основания и
последствия и во всем поступать справедливо».
И указал мне несколько таких владык, которые никому не
позволяли близко подступать к ним, кроме тех, которые
заботились бы об удобствах их и удовлетворяли бы их прихотям.
Около них, видел я, вертелись люди, которые гладили их рукою,
охорашивали, подкладывали подушки, ставили перед глазами
зеркала, делали веером ветер, собирали перья и сор, целовали
одежду и башмаки, рассчитывая все на будущее; некоторые
даже лизали выплюнутую владыкою слюну и сопли,
похваливая, что сладко. Мне и это не понравилось, в особенности когда
я заметил, что почти у каждого такого владыки трон колебался,
и прежде чем можно было предвидеть, падал с ним, так как не
-было более прочных подпорок.
В это время случилось так, что у одного из владык трон
пошатнулся, разломался и упал на землю. Событие это
произвело шум в народе; оглянувшись, посмотрел я, — а они ведут
128

себе другого и сажают на трон, надеясь на то, что будет иначе,
чем раньше, и, испуская крик радости, утверждают и укрепляют
под ним трон, кто только чем мог. Так полагая, что для общей
пользы нужно помочь (ибо так говорили), подошел и я с тем
намерением, чтобы вбить клин или два; одни похвалили меня за
это, другие злобно посмотрели. В это время владыка этот
собрался вместе со своими приверженцами и с палкой напал на
нас, ударил в толпу, так что она вся рассыпалась и некоторые
свернули себе шею. Преисполненный страха, я не мог
опомниться, пока мой Всевед, услышав, как спрашивали, кто больше
помогал посадить на трон и укреплять его, не дотронулся до
меня, давая этим знать, чтобы я утекал подобру-поздорову.
Но Обман говорил, что этого не нужно. Пока я раздумывал о
том, кого из них послушать, вдруг мне попало палкой, которою
размахивали около меня, и я убежал, наконец, в толпу. Тогда
понял я, что и сидеть на этих тронах, и находиться около них, и
прикасаться к ним, так или иначе, небезопасно. Поэтому я тем
охотнее ушел оттуда, с мыслью, что вряд ли когда вернусь сюда,
как и проводникам своим сказал: «Пусть кто хочет достигает
этих высот, только не я». В особенности потому, что убедился,
что хотя все такие хотели называться правителями света, однако
всюду был полный беспорядок, ибо, допустил ли владыка к
себе подданных сам лично или с помощью труб, сам или с
помощью других производил следствие, все равно я видел кривды
столько же, сколько и правды, столько же слышал вздохов и
жалоб, сколько и веселости. Я отлично понял, что
справедливость смешивается с несправедливостью и сила с правом, что
ратуши, судейские комнаты, канцелярии суть мастерские
столько же несправедливости, сколько и справедливости, а те, которые
титулуют себя охранителями порядка в свете, бывают столько
же защитниками беспорядка (и гораздо чаще), сколько и
порядка. Подивившись тому, как много это сословие
скрывает в себе тщелюбия и бед, я благословил их и ушел
оттуда.
Глава XX.
СОСЛОВИЕ СОЛДАТ.
Потом мы пришли в последнюю улицу, где сейчас же на
первой площади, стояло немало людей, одетых в красную одежду.
Подойдя поближе к ним, я услышал, что они сговариваются о
том, как бы дать крылья смерти, чтобы она во мгновение ока
могла проникать издалека так же, как и вблизи. Советовались
также, как бы разорить в один час то, что было устраиваемо в
продолжение многих лет. Я испугался таких речей, потому что
до сих пор все, что я видел из человеческих действий, были
9 Заказ № 5063
129

только речи и заботы о производстве людей и размножении, об
удобствах человеческой жизни, а эти советовались об
уничтожении жизни и удобств человеческих. Толмач ответил: «И их
стремление такое же, но несколько иным путем, именно: посредством
уничтожения того, что служит помехой. Потом ты поймешь это».
Мы подошли к воротам, где вместо привратников я увидел
каких-то людей, стоящих с барабанами; у каждого желающего
войти туда они спрашивали, есть ли кошелек. Когда тот
показывал и открывал его, то насыпали туда денег и, со
словами: «за эту кожу заплачено», впустив в какой-то
склеп, через несколько времени выводили его оттуда
обложенного железом и огнем и приказывали идти дальше
на площадь.
Ужасно хотелось мне посмотреть, что есть в этом склепе,
и поэтому перво-наперво я вошел туда; по всем сторонам, —
даже не видно было конца, — и по земле здесь были такие
огромные, что на нескольких тысячах возов не увез бы, кучи
различных орудий жестокости из железа, свинца, дерева и
камня для того, чтобы ударять, сечь, резать, толкать, рубить,
колоть, разрывать, жечь; у меня даже мороз по коже прошел, и
я воскликнул: «Для какого чудовища эти приготовления?» —
«Для людей», — ответил толмач. — «Для людей?!! а я думал,
что для какого-нибудь хищного зверя и для отъявленных
жестоких мошенников. Но ради бога скажи, что же это за
жестокость, если люди для людей придумывают такие ужасные
орудия?» — «Чего ты так нежничаешь?!» — сказал он и
засмеялся.
Выйдя оттуда, мы пришли затем на самую площадь, где я
увидел стада этих людей, одетых в железо, с рогами и когтями,
прикрепленных кучей друг к другу, лежащих у каких-то корыт
и чанов (кадок), куда им сыпали и лили еду и питье, а они
один перед другим лакали и жрали. «Что здесь свиней
откармливают на убой? — спросил я. — Хотя я вижу изображение
человеческое, но поведение свинское». — «Это есть удобство этого
сословия», — сказал толмач. Они же, вставши от корыт,
пустились в пляс и скок, на что толмач обратил мое внимание: «Ну,
видишь ли роскошь этой жизни: о чем им беспокоиться?! Разве
не весело здесь?!» — «Подожду, что дальше будет», — сказал
я. Они же между тем разбежались требовать контрибуций у
людей другого сословия, у кого ни попало. Затем, развалясь, они
занимались мужеложством и мерзостью без всякого стыда и бо-
гобоязни, так что я покраснел и сказал: «Этого-то уж нельзя
бы им позволять». — «Нет, можно позволять, — сказал
толмач, — ведь это сословие желает иметь всякого рода
вольности». Они, усевшись, снова принялись за обжорство, а
нажравшись и напившись до отупения, бросились на землю и
захрапели. Потом их вывели на плац, где на них падал дождь, снег,
град, мороз, вьюга и всякая грязь, где они мучались жаждою и
130

голодом, так что многие дрожали, тряслись, шатались, мерзли,
отдавали себя на съедение вшам, собакам и коршунам. Иные ни
на что не обращали внимания и продолжали свою бесстыдную
жизнь.
Вдруг ударили в барабаны, зазвучала труба, и поднялся
шум и крик; и вот каждый, поднявшись и схватив резаки,
тесаки, кинжалы и кто что имел, без всякого сожаления стали
ударять этими орудиями друг друга, так что брызнула кровь,
стали рубить и колоть друг друга хуже, чем самые жестокие,
разбойники. Шум возрастает здесь со всех сторон, слышен
топот коней, шум панцырей, бряцание мечей, грохот стрельбы,
свист пролетающих мимо ушей стрел и пуль, звук труб, треск
барабанов, крик победителей, крик раненых и умирающих; тут
видно страшное оловянное градобитие, здесь слышно страшное
огненное сверкание и гром, здесь то у того, то у другого летит
прочь рука, голова, нога; один через другого падает, и все
плавает в крови. «О всемогущий боже! Что это делается? —
сказал я, — неужели должен погибнуть этот свет?» Едва
опомнившись, не знаю, как и куда попал я с этой площади, и,
собравшись немного с духом, но трясясь еще всем телом, спросил
своих проводников: «Куда же вы привели меня?» Толмач ответил:
«Ну тебя, размазню! человеком быть — значит дать
возможность почувствовать свои силы». — «Что же сделали они друг
другу?» — спросил я. ■— «Господа поссорились между собою,
так нужно уладить это дело». — «И что же, они улаживают
его?» — «Конечно, — ответил он, — ибо кто же должен равнять
великих господ, королей и королевства, которые не имеют над
собою судей? Они сами должны решить это между собою мечом.
Кто лучше станет драться железом с другим и попалит огнем,
тот свое и поставит на верх». ■— «О варварство, скотство! —
воскликнул я. — Разве не было бы других средств к
примирению. Свирепым мошенникам, а не людям свойственно так
мириться».
В это время я увидел, как уводят и уносят с поля битвы не
мало людей с отстреленными руками, ногами, головой, носом, с
пробитым пулею телом, разодранной кожей; все это
обезображено кровью. Когда я с сожалением едва в состоянии был
смотреть на это, толмач сказал: «Все это заживет, воин должен
быть привыкши к войне». — «А что, — спросил я, — будет с
теми, которые свернули себе там шею?» Он на это ответил: «За
их кожу заплачено». — «Как же это?» — спросил я. — «А разве
ты не видел, какое им удобство сначала было предоставлено?»—
«А зато какие неудобства они должны были претерпеть!
Тем не менее, хотя бы даже самые роскошные наслаждения
предшествовали этому, все-таки жалок человек, который за то,
что позволил прокормить себя, должен вести себя тотчас же на
бойню. Мне противно это сословие, что бы в нем ни было, я не
хочу и не хочу, пойдем отсюда».
9*
131

Глава XXI.
СОСЛОВИЕ РЫЦАРСКОЕ.
«Посмотри, по крайней мере, — обратился ко мне толмач,—
какая честь тому, кто держится по-геройски и пробивается сквозь
мечи, копья, стрелы и пули». Итак, оовели меня в какой-то дворец,
где я увидел человека, сидящего под балдахином и
призывающего пред свои очи тех, которые оказались храбрее. И приходили
многие, неся с собою черепа и ножные кости, ребра, кисти рук,
мешки и кошельки с золотом, отнятые и отрубленные у врагов; за
это они получали одобрение, и тот, который сидел под
балдахином, давал им что-то раскрашенное и какие-то, не в пример
прочим, льготы: они, надев это на жердь, носили всем на удивление.
Видя это, другие, не только из воинов, как раньше, но даже
из ремесленников и ученых, тоже подходили, но, не имея, как
первые, шрамов или отнятых у врагов вещей, которые могли бы
показать, вынимали и предъявляли свои собственные кошельки
или штрихи, сделанные ими в книгах; и им давалось такое же
отличие, как и первым, но обыкновенно более роскошные знаки,
и их впускали в высший зал.
. Войдя вслед за ними, я увидел множество их
прогуливающимися, с перьями на голове, с заостренными пятками и
боками, покрытых медью. Я не посмел подойти близко, да и хорошо
сделал, ибо сразу заметил, что некоторым, слоняющимся хмеж-
ду ними, не во всех отношениях было хорошо. Некоторые
слишком близко прикасались к ним, некоторые недостаточно низко
сгибали колена перед ними, некоторые не умели достаточно
правильно высказать титул; вследствие всего этого между ними
происходили кулачные схватки. Опасаясь этого, я стал
проситься уйти оттуда. Но Всевед сказал: «Рассмотри все это еще
получше, но будь осторожен». Тогда я посмотрел издали, какова
могла бы быть деятельность их, и увидел, что их работа,
сообразно со свободою того сословия, как говорили, состоит в том,
чтобы идти по проторенной дорожке, перевешивать две ноги
через коня, гонять борзых на зайцев и волков, заставлять
мужиков работать, запирать их в башню и опять выпускать их
оттуда, сидеть за длинными столами, уставленными блюдами, и
держать под ними как можно дальше ноги, уметь шаркать
ногами и целовать пальцы, перебирать искусно пешки и игральные
кости, нахально, без всякого стыда болтать о пошлых вещах
и т. п. Как рассказывали, у них были привилегии, благодаря
которым все, что бы они ни сделали, считалось благородным, и
никто, исключая дворян, не смел заводить с ними сношений.
Некоторые сообща измеряли свои щиты, сравнивая один с
другим, и чем старее и подержаннее был который из них, тем
большую он имел ценность; а кто носил новый щит, над тем
покачивали головой. Я увидел там еще кое-что и другое, что мне
казалось странным и несуразным, но всего рассказывать не
132

смею. Скажу только, что, вдоволь насмотревшись на эту суету
их, я снова стал просить своих проводников уйти отсюда, и
получил согласие.
Когда мы шли, толмач сказал мне: «Ну, теперь ты
рассмотрел уже человеческие занятия и тщетные усилия, и ничего тебе
не понравилось, так как ты, вероятно, предполагаешь, что, кроме
труда, эти люди ничего не имеют; но знай, что все те занятия
суть дорога к отдыху, к которому в конце концов придут все те,
которые не жалели себя в работе, т. е. когда они достигнут
имений, богатства или славы и уважения, или удобства и роскоши,
тогда мысль их должна будет найти то, на чем можно вполне
успокоиться. Поэтому мы поведем тебя к замку утешения,
чтобы ты увидел, какова цель людского труда». Я обрадовался
этому, надеясь найти там отдых для мысли и удовольствие.
Глава XXII.
ПУТЕШЕСТВЕННИК ОЧУТИЛСЯ СРЕДИ ЖУРНАЛИСТОВ.
Когда мы подходили к городским воротам, я увидел на
площади толпу людей, и Всевед сказал: «Эге, мимо этих-то мы не
должны пройти». — «Что они тут делают?» — спросил я. Он
ответил: «Пойди и взгляни».
Вошли мы посреди них, а они, стоя по двое, по трое, один
против другого вертят пальцами, качают головами, бьют в
ладоши, чешут за ухом, наконец, одни ликуют, а другие плачут.
«Что это здесь делается? — спросил я. — Вероятно, комедию
какую-нибудь играют?» — «Какая здесь игра?! — ответил
толмач. — У них здесь происходят такие дела, которые
заставляют их удивляться, смеяться, сердиться, смотря по
обстоятельствам». — «Мне бы очень хотелось знать, — сказал я, — что
это такое, и чему они так удивляются, чему смеются, на что
сердятся?» Взглянув в это время, я увидел, что они возятся с
какими-то свистульками и, один к другому наклонясь, свистят
на ухо; если который свист был приятный, то плясали; если же
какой-нибудь скрипучий, горевали. Но то удивительно было для
меня, что звук одних и тех же свистулек одним так сильно
нравился, что они не могли удержаться, чтобы не прыгать, другим
же казался таким скверным, что зажимали уши и убегали в
сторону, или слушали и, расчувствовавшись, плакали навзрыд. И
сказал я: «Это что-то противоестественное, если одна и та же
свистулька одним так сладко, а другим так жалостно звучит».
Толмач ответил: «Причиной тому разница не звука, .а слуха;
точно так же, как одно и то же лекарство имеет на пациента не
одинаковое действие, смотря по тому, какая болезнь, так и здесь;
какова у него внутри страсть или наклонность к вещам, таковой
получается изнутри и звук, сладкий или горький».—«А где же
берутся эти свистульки?» — «Отовсюду приносят их, — ответил
133

он. — Разве ты не видишь продавцов?» Я поглядел и увидел
тут нарочно предназначенных для этой цели, и пеших, и конных,
которые разносили эти свистульки. Многие из них ездили на
быстрых конях, и от них многие покупали, другие ходили
пешком, некоторые даже на костылях, и от этих разумные покупали
охотнее, говоря, что они бывают надежнее. Не только смотрел
я их, но и слушал их, останавливаясь то там, то здесь, и понял,
что и в самом деле есть что-то приятное в том, что слышишь
разнообразные со всех сторон доносящиеся голоса. Не
нравилось же мне, что некоторые вели себя не миролюбиво, скупая
все, что только могли достать, свистульки, и, немного поиграв
на каждой, опять бросали прочь. Тут были люди из различных
сословий; редко сидя дома, они всегда подкарауливали здесь на
площади, насторожив уши, где что пискнет.
Мне не понравилось это тем более, что я увидел
бесполезность этих занятий, ибо очень часто разносилось грустное
известие, так что все становились печальны, но минуту спустя
прозвучало другое, и страх сменялся смехом. Опять некоторые
свистульки звучали так приятно, что все ликовали и плясали, и
сейчас же вслед за этим звук их стихал или превращался в
грустное скрипение; так что тот, кто справлялся по ним, иногда
чему-нибудь напрасно радовался, иногда чего-то пугался и все
это попусту. Было поэтому чему смеяться, если люди сами
поддаются на обман при всяком дуновении ветра. Поэтому я
хвалил тех, которые, пренебрегая такими удовольствиями,
смотрели больше за своей работой. Но опять-таки я заметил
неудобство в том, что тому, кто не обращал внимания на свист,
откуда-то падало что-то на шею.
Наконец, я заметил и то, что с этими свистульками
обходиться, как вздумается, тоже небезопасно. Вследствие того,
что известия воспринимались различными ушами различно,
возникали несогласия и драки, что и мне лично пришлось
испытать. Попалась мне в руки одна резко звучащая свистулька, и я
подал ее своему другу; но другие, взяв ее от нас, швырнули о
земь и растоптали, накинувшись на меня, что я распространяю
такие вещи; поэтому, видя, что они пришли в бешенство, я
должен был бежать. Так как мои провожатые все утешали меня
замком Фортуны, то мы и отправились туда.
Глава XXIII.
ПУТЕШЕСТВЕННИК ОБОЗРЕВАЕТ ЗАМОК ФОРТУНЫ
И ПРЕЖДЕ ВСЕГО ВХОД В НЕГО.
Когда мы пришли к этому милому замку, то прежде всего
я увидел толпу людей, сбегающихся со всех улиц города,
бродящих кругом и высматривающих, как бы им попасть наверх.
В этот замок вели единственные высокие и узкие ворота, но
они были разрушены, завалены, поросши тернием; назывались
134

они нравственностью. Мне сказали про них, что они были
выстроены в давние времена исключительно только для входа в
замок, но вскоре потом по какому-то случаю их завалили. Затем
понастроили других, поменьше, а их оставили, потому что
проходить сквозь них было слишком круто, неприступно и неудобно.
Поэтому стены были проломаны и наделано с обеих сторон
несколько ворот, рассматривая которые, я увидел надписи:
укрывательство, ложь, лесть, несправедливость, лукавство,
насилие и т. д.; но когда я называл все это так, то входившие
слышали меня, роптали, хотели сбросить вниз, так что я
принужден был замолчать.
Таким образом, наблюдая, я увидел, что некоторые лезли
теми старыми воротами через мусор и терние; одни пролезали,
другие — нет; тогда последние опять возвращались к нижним
воротам и через них уже проходили.
Вошел тоже и я и увидел, что здесь еще не замок, а только
площадь, на которой множество народа, со вздохом взирающего
кверху. Когда я спросил, что это они тут делают, то получил ответ,
что они ждут ласкового взгляда госпожи Фортуны и пропуска
в замок. «А что, разве еще не все из них туда проберутся? все ради
этого усердно работали». Толмач ответил: «Стараться может
всякий, как он знает и может, но в конце-то концов от Фортуны
зависит, кого она хочет или не хочет принять к себе. Можешь
посмотреть, как это происходит». И я увидел, что выше там нет
никаких ни лестниц, ни ворот, а только какое-то колесо,
беспрестанно поворачивающееся; кто за него уцепился, тот был
поднимаем кверху, на помост, и только тогда уже принимала его
там госпожа Фортуна и пропускала дальше. Внизу не всякий,
кто хотел, мог схватиться за колесо, а только тот, которого
привела к нему и посадила на него женщина, чиновница г-жи
Фортуны, именем Случайность; у всякого другого руки
соскальзывали. Эта Регентша, Случайность, ходила в толпе и, кого
удалось ей случайно поймать, того она и усаживала на колесо.
Остальные всячески старались вертеться перед ее глазами,
протягивали руку, просили, указывая на свои потерянные труды,
пот, мозоли, шрамы и другие доказательства своей
заслуженное™. Но я того мнения, что она просто-напросто была глуха и
слепа и потому ни на кого не смотрела и не обращала никакого
внимания на просьбы.
Тут много было лиц из разных сословий, которые, как я
видел с самого начала, следуя своему призванию, трудились в поте
лица, чтобы пройти через ворота нравственности или через
боковые ворота, и все-таки не могли дождаться счастья; другой,
может быть, вовсе и не думавший о счастии, был схватываем за
руку и возносим наверх. Из тех же претендентов на счастие
многие очень горевали, что для них не хотела прийти очередь,
так что иной уже поседел ждавши; некоторые впадали в
отчаяние и, потеряв надежду на счастие, возвращались снова к своим
135

занятиям; некоторые, размечтавшись, вторично лезли к замку,
стараясь и глазами, и руками обратить на себя внимание г-жи
Фортуны. Таким образом, с какой стороны ни смотрел я на них,
все находил привычки их грустными и жалкими.
Глава XXIV.
ПУТЕШЕСТВЕННИК ОБОЗРЕВАЕТ НРАВЫ БОГАЧЕЙ.
После этого я сказал своему проводнику: «А с
удовольствием взглянул бы я, что там наверху и какие почести оказывает
госпожа Фортуна своим гостям». — «Хорошо», — сказал он, и
прежде чем я успел сообразить что-нибудь, вознесся вместе со
мной наверх, где госпожа Фортуна, стоя на шаре, раздавала
короны, скипетры, режименты, цепи, застежки, мешки, титулы и
имена, мед и пряности, и только потом уже пускала дальше
наверх. Поглядел я на постройку замка, который был о трех
этажах, и увидел, что некоторых лиц уводят в нижние, других
в средние, третьих в верхние комнаты. Толмач сказал: «Внизу
здесь те, которых госпожа Фортуна отличила деньгами и
имуществом, в средних комнатах те, которых она кормит роскошью,
в верхних палатах те, которых она окружает славой, чтобы
другие смотрели на них, хвалили и уважали. Некоторым она
уделяет и то и другое и даже все три блага; и такие могут
прохаживаться, где им угодно. Видишь, какое счастие тому, кому
удается попасть сюда».
«Ну, так пойдем пре^кде всего хоть в эти комнаты». Пошли
мы в нижние склепы, а там темно и не весело, так что я
сначала положительно ничего не видел, а только слышал какое-то
бряцание и чувствовал запах тухлятины, шедший изо всех углов.
Когда немного стало проясняться у меня в глазах, я увидел
множество лиц разного сословия; они ходили здесь, стояли,
сидели, лежали; на ногах у каждого были оковы, а руки были
связаны цепью; некоторые, кроме того, имели цепь на шее, а на
спине какую-то тяжесть. Я ужаснулся и воскликнул: «Ради
самого короля, что же это такое? Разве мы пришли в тюрьму?»
Толмач ответил, смеясь: «Какой ты неразумный! Ведь это дары
госпожи Фортуны, которыми она осыпает своих любимых
сынов». Рассматривая эти дары у одного, другого, третьего, я
видел стальные оковы, железные цепи, оловянную или глиняную
корзину. «Какие же это дары, — сказал я, — я не стал бы и
говорить о них». — «Глупец, ты на все смотришь с худой
стороны, — сказал толмач, — ведь все это — золото». Посмотрел
я снова еще внимательнее и заявил ему, что все-таки я не вижу
ничего, кроме железа и глины. «Эй, не мудрствуй
очень-то,—ответил толмач, — а верь-ка больше другим, чем самому себе.
Посмотри, как они дорожат этим». Взглянул я и убедился, к
136

своему удивлению, как усердно они занимаются своими
оковами. Один считал звенья своей цепи, другой разбирал ее и
снова складывал, третий взвешивал на руке, четвертый измерял
пядями, пятый, прижимая к устам, целовал, шестой, оберегая ее
от мороза, от жары, от повреждения, обматывал платком.
Некоторые, собравшись вдвоем или втроем, измеряли и взвешивали
их один перед другим. Кто имел самую большую и тяжелую,
тот ходил кругом, принимал гордый, спесивый вид, превозносил
себя и хвастался. Некоторые из них, смирно сидя в углу, тайно
любовались величиной своих оков и цепей, заботясь лишь о том,
чтобы другие не видали; насчет их я того мнения, что они
боялись зависти и воровства. Другие имели полные ящики камней,
которые и перекладывали то туда, то сюда, отмыкали и
замыкали эти ящики, не смея никуда отойти, чтобы не потерять
всего этого. Были и такие, которые не доверяли даже и этим
ящикам; все это они навязывали и навешивали на себя и при
том в таком количестве, что не могли ни ходить, ни стоять, а
только лежали, задыхаясь и хрипя. Видя все это, я воскликнул:
«Но, ради всех святых, неужели это счастливые люди?!
Рассматривая там внизу людские труды, я не видал ничего более
бедственного, чем это счастие». Всевед ответил: «Это, собственно,
правда (зачем скрывать?), что только иметь эти дары Фортуны
и не пользоваться ими причиняет больше забот, чем благ. Но
госпожа Фортуна не виновата в том, если кто не умеет
пользоваться ее дарами. Не она ими скупится, а те закоснелые,
которые не умеют воспользоваться всем этим ни для своих, ни для
чужих удобств. Хотя, в конце концов, как там ни рассуждай, а
все же великое счастье иметь все это». — «Я за таким счастием,
какое здесь вижу, не гонюсь», — сказал я.
Глава XXV.
НРАВЫ ЛЮДЕЙ, ПРЕБЫВАЮЩИХ В СВЕТСКОЙ РОСКОШИ.
Всевед сказал: «Пойдем же в таком случае наверх, там,
обещаю тебе, ты увидишь другие вещи — саму роскошь». Вошли
мы по лестнице в первую залу, и я увидел здесь несколько
кроватей, устланных мягкими перинами, висящих и качающихся,
поставленных в несколько рядов; на них валялись люди, вокруг
которых стояло множество слуг с опахалами, веерами и
другими приспособлениями, готовых ко всяким услугам. Если кто-
нибудь из них вставал, то со всех сторон подставлялись руки;
когда он одевался, то подавались ему одежды не иначе как из
шелка, мягкие; если понадобилось переменить место, то
переносили его на мягких подушках. «Ну, вот тебе здесь комфорт,
какого ты искал! — сказал толмач. — Чего еще можешь желать
сверх этого? Иметь так много всего хорошего, ни о чем не за-
137

ботиться, ни до чего не касаться, иметь в изобилии все, чего
только душа пожелает, не позволять даже дунуть на себя
злому ветру, — разве это не благо?» Я ответил: «Конечно, здесь
веселее, чем в тех нижних застенках, но тем не менее не все
мне нравится». — «Что опять?» ■— «Эти лентяи с глазами
навыкат, с одутловатой головой, отекшим животом,
чувствительными членами,, кажутся мне покрытыми вередами; заденет ли
он за что-нибудь, толкнет ли слегка его кто-нибудь, подует ли
неприятный ветер, ему сейчас уж плохо. Слышал я, что стоячая
вода гниет и распространяет зловоние; подобное этому я вижу
здесь. Эти люди ни в чем не пользуются жизнью, а только
бездельничают. Здесь нет ничего для меня». — «Странный ты
философ», — заметил толмач.
Повели меня в другую залу, где моим глазам и ушам
предстало много прелестей: роскошные сады, пруды и леса, звери,
птицы, рыбы, разнообразная и приятная музыка, толпы веселых
товарищей, которые прыгали, гонялись друг за другом,
танцевали, фехтовали, водили хороводы и не знаю, чего еще не
делали. «Это уже не стоячая вода», — сказал толмач. «Это
правда, — ответил я, — но дай мне хорошенько рассмотреть».
Посмотревши уже, я сказал: «Вижу, что никто досыта не
наедается и не упивается этими развлечениями, но каждый, утомившись,
бежит в другое место, ища других развлечений. Мне это не
кажется большим благом». — «Если ты ищешь блага в еде и
питье, — сказал толмач, — так пойдем».
Затем мы вошли в третью залу, где я увидал полные столы
пирующих; всего у них было в изобилии, и они были веселы.
Подойдя ближе, я увидел, как некоторые пичкают себя и
наливаются до того, что уж и брюха не хватает для них; они должны
были распоясываться; некоторые дошли до того, что все это
извергалось у них обратно и верхом, и низом. Другие, чавкая,
выбирали только сласти; высказывали желание иметь такие
длинные шеи, как у журавлей (чтобы дольше можно было
чувствовать вкус). Некоторые хвастались, что в продолжение десяти и
двадцати лет они не видали ни восхода, ни заката солнца,
потому что, когда оно заходило, они ни разу не были трезвы,
когда восходило — не успевали еще вытрезветь. Сидели они, не
скучая, так как должна была играть разнообразная музыка, к
которой каждый присоединял свой голос, так что слышны были
голоса всевозможных птиц и зверей; один выл, другой ревел,
третий квакал, четвертый лаял, пятый свистел, шестой чирикал,
седьмой рыдал и т. д. со странными при этом жестами.
Тогда толмач спросил меня, как мне нравится такая
гармония. «Нет в этом ни малейшего смысла», — сказал я. «Что же
тебе понравится? — спросил он. — Что ты, бревно, что ли,
если даже такое веселье не может расшевелить тебя?» Тут
некоторые из стоящих перед столом увидали меня, и один стал пить
за мое здоровье, другой приглашал сесть, моргая глазами, тре-
138

тий спрашивал, кто я и что мне здесь нужно, четвертый вдруг
заорал на меня, почему я не сказал: «Благослови вас бог». На
это я, разгорячившись, ответил: «Неужели бог благословил
такие свинские пирушки?» Только успел я это сказать, как на
меня посыпался целый ряд тарелок, мисок, чашек, стаканов,
так что я еле успел увернуться и убежать прочь. Мне, трезвому,
легче было убегать, чем им, пьяным, попадать в меня. Толмач
обратился ко мне: «Вот не говорил ли я тебе давно, что держи
язык за зубами, не мудрствуй и норови ужиться с людьми, а не
надейся на то, чтобы другие твою башку берегли».
Засмеявшись и взяв меня за руку, Всевед сказал: «Пойдем
туда еще раз»; я не хотел. Он продолжал: «Там еще есть на что
посмотреть; это возможно было бы', если б ты молчал. Пойдем,
но будь осторожен; встань хоть издали». Я уступил, и мы опять
вошли. И, зачем скрывать, я позволил уговорить себя, даже
присел к ним, позволил пить за свое здоровье, упился сам и,
желая испытать до конца, в чем собственно здесь веселье,
начал припевать, проливать спьяна слезы и припрыгивать, одним
словом, стал делать то же, что и другие, но все выходило как-
то несмело, потому что просто-напросто все это казалось мне не
к лицу. Некоторые, видя, что я не могу попасть в тон, смеялись
надо мной, другие возмущались тем, что не так отвечал. Между
тем меня под сюртуком что-то начало грызть, под шапкой
колоть, из горла что-то начало выходить, ноги начали
спотыкаться, язык стал заплетаться, голова закружилась, и я стал
сердиться и на себя, и на своих проводников, громко крича, что это
по-скотски, а не по-людски, в особенности когда я поглядел еще
немного лучше на других подобных сибаритов из сибаритов.
Слышал я здесь, как некоторые жалуются, что им ни еда, ни
питье не нравятся, даже в горло не идут; другие жалели их, и
чтобы им помочь, купцы должны были бегать там и сям по
свету, отыскивая что-нибудь по их вкусу, повара должны были
своим разнообразным блюдам, как лакомствам, придавать
особенный запах, цвет, вкус, чтобы возможно было ввести это в
желудок; лекаря должны были, чтобы одно уступало другому,
наливать сверху и снизу через воронку. Таким образом, все, чем
они набивали и наливали живот, отыскивалось с большим
трудом и стоило больших денег, с большими хитростями и
соображениями вводилось во внутрь и при сильных болях и судорогах
залеживалось в животе или извлекалось вон. Постоянно они
чувствовали отсутствие аппетита, икоту, отрыжку, спали плохо,
харкали и распускали слюни и сопли, рвотою и калом были
полны столы и все углы; ходили они или валялись с гнилым
животом и подагристыми ногами, трясущимися руками,
слезящимися глазами и т. д. «И это называется роскошь? — сказал я. —
Пойдем, пожалуйста, отсюда, чтобы не сказать чего-нибудь
больше и не нажить себе неприятностей». Итак, отвернувшись и
заткнув нос, я ушел.
139

Прошли мы в тех же зданиях еще в одну залу, где я увидел
людей обоего пола; они шли под руку, обнимались, целовались,
и лучше не говорить, что было здесь дальше. Скажу только
ради предостережения, что все запертые здесь г-жой Фортуной
имели накожную болезнь, причинявшую им постоянный зуд,
который нельзя было спокойно переносить, так что куда
приходили, там и чесались, чем ни попало, даже до крови. Но от чесания
зуд этот нисколько не уменьшался, а только увеличивался, и
хотя они и стыдились этого, но в углах втихомолку ничего иного
не делали, как только чесались. Что это был мерзкий
неизлечимый недуг, легко можно было предположить. Не у одного из них
высыпала гадость и наружу, так что и друг для друга они были
противны, несносны и вообще отвратительны.
Конечно, здоровым глазам и мысли неприятно было на них
смотреть и чувствовать идущий от них запах. Наконец, я увидел,
что это быля последняя палата из палат для сибаритов, откуда
нельзя было идти ни вперед, ни назад, исключая какой-то дыры
там в глубине, в которую попадали те, которые еще ниже
падали в своем невоздержании; в эту тьму за светом они попадали
заживо.
Глава XXVI.
НРАВЫ ВЫСШИХ МИРА.
Мы отправились на верхнюю площадку, которая была
раскрыта и над собой не имела никакого прикрытия, кроме неба.
Здесь стояло множество стульев, один выше другого и все с
краю, чтобы снизу из города можно было видеть их; каждый
сидел на них в том положении, в каком был посажен г-жой
Фортуной: выше или ниже. Все прохожие (отдавая должное)
преклоняли перед ними колени или кивали головами. Толмач
обратился ко мне: «Вот, разве это не благородное дело — быть
столь возвышенным, чтобы отовсюду тебя было заметно, и все
на тебя должны были смотреть?» А я добавил: «И быть не
защищенным ни от дождя, ни от снега, ни от града, ни от жары,
ни от голода». Он ответил на эго: «Что на такие пустяки
смотреть! Зато хорошо сидеть на таком месте, где все на тебя
должны обращать внимание и остерегаться». — «Это правда, что
остерегаться, — возразил я, — но эта деликатность скорее обуза,
чем удобство». Ибо на каждом, сколько их тут ни <на есть, я
убеждаюсь, что они не смеют и не могут пошевельнуться без
того, чтобы все не увидели и не пересудили. В особенности,
когда я убедился, что сколько в глаза проявлялось к ним
уважения, столько же было за глаза неуважения. Наверное, за
каждым из этих посаженных в кресла стояли такие, которые
смотрели на них косыми глазами, подергивали губами и
покачивали головами, ставили им сзади рожки, плевали на спину и
140

пачкали их отбросами или чем-нибудь другим; некоторые
обдумывали падение сидящего и подламывали стул; в моем
присутствии не с одним из них приключилось то или другое несчастие.
Эти стулья, как я уже сказал, стояли по краям; будучи
немного сдвинуты с места, они сейчас же опрокидывались, и тот,
который только что чванился, летел вниз. Стулья эти были как
будто выстроены на подвижной оси; стоило дотронуться, чтобы
она повернулась, и сидевший на стуле очутился на земле. Чем
выше был стул, тем легче было уронить его и тем легче было
упасть с него. И нашел я здесь сильную вражду одних к другим,
завистливые взгляды друг на друга, высаживание одним другого
со стульев, лишение региментов, сбрасывание корон, стирание
титулов друг у друга, так что здесь постоянно все изменялось;
один влезал на стул, а другой слезал с него, или падал
стремглав. Смотря на все это, я сказал: «Плохо, что за такой
продолжительный и тяжелый труд, который необходим, чтобы попасть
на эти места, такая низкая цена. Иной еще не успевает
насладиться славой, и уже конец». Толмач ответил: «Уж так г-жа
Фортуна все распределяет, чтобы все, кого она хочет наградить,
могли быть наделены ее дарами; одни другим должны
уступать».
Глава XXVII.
СЛАВА ЗНАМЕНИТЫХ В СВЕТЕ.
«Между тем для тех, которые хорошо держат себя здесь
(продолжал свою речь толмач), или собственно для
заслуживших госпожа Фортуна имеет другое средство сделать их
бессмертными». — «Скажи мне, каким образом? — спросил я. —
Прекрасно сделаться бессмертным, ну-ка, покажите мне это».
Всевед повернул меня и указал мне в том же дворце на
западной стороне наверху еще площадку или выступ, тоже под
открытым небом; туда вела лестница, внизу которой была дверь, а у
этой двери сидело что-то, имеющее со всех сторон множество
глаз и ушей, так что становилось противно (его называли Сеп-
suram vulgi —Всесудом). Каждый, кто хотел попасть на место,
должен был не только назвать себя, но и рассказать про все
дела, за которые он считал себя заслуживающим бессмертия, и
передать их на обсуждение. Если было в его поступках что-
нибудь особенное и необыкновенное, доброе или злое, то он был
допускаем наверх; если же ничего — то оставался внизу.
Попадало туда, как я заметил, более всего людей из высших слоев
общества, важных и ученых, менее — из среды духовенства,
ремесленников и из семейных.
Очень было обидно мне, что туда впускали столько же злых
(разбойников, тиранов, прелюбодеев, убийц, поджигателей
и пр.), сколько и добрых. Ибо я понимал, что это не может быть
141

-ничем иным, как только поощрением людей, извращенных
нравственно, как и случилось; пришел один, чающий бессмертия, и,
будучи спрошен, что сделал достойного вечной памяти, ответил,
что все, что видел наиславнейшего в свете, разрушал, что он
нарочно сжег храм, для которого работало и затрачивало
средства в продолжение 300 лет семнадцать государств, и в один
день превратил его в развалины. И ужаснулся тот Цензор этой
постыдной смелости и не хотел впустить его туда, считая
недостойным, но пришла госпожа Фортуна и приказала впустить
его. Поощренные этим примером, другие тоже стали
перечислять все, что сделали ужасного: один—что пролил человеческой
крови так много, как возможно только; другой — что изобрел
новую ругань для того, чтобы возможно было злоречить бога,
третий — что присудил бога к смерти, четвертый — что, сорвав
солнце с небосклона, погрузил его в пропасть, пятый — что
основал новое общество поджигателей, воров и убийц, которые
истребят все человеческое поколение, и т. д., и все подряд были
впускаемы наверх. Это, признаюсь, очень не нравилось мне.
Тем не менее я вошел вслед за ними. Тут тотчас же
принимал какой-то чиновник госпожи Фортуны, по имени Fama, или
Слава, у которого, кроме рта, ничего не было.
Как тот, который был внизу, имел только глаза и уши, так
и у этого были со всех сторон языки и рты, от которых
разносился не малый шум и звук; и милый Immortalitatis Candidatus1
имел из этого только ту пользу, что вместе с криком 'всюду
произносилось и его имя. Посмотрев внимательно на все это, я
заметил, что крик о каждом из таких понемногу замолкал,
потом все затихало, и тогда начинался новый крик о ком-нибудь
другом. «Какое же это бессмертие? — спросил я. — Ведь
почти каждый, побыв на виду недолго, сейчас же опять исчезает
из глаз, уст и мысли человеческой». Толмач сказал мне: «И все-
то мало тебе. Ну, посмотри-ка на этих».
Оглянувшись, я увидел сидящих живописцев; всматриваясь
в некоторых присутствующих здесь, они рисовали их. Я спросил,
зачем они делают это. Толмач ответил: «Затем, чтобы память о
них пропала не так скоро, как звук голоса; они уже не
исчезнут из памяти». Взглянувши, я увидел, что каждого из тех, с
которых писали портреты, выбрасывали в пропасть одного за
другим; оставался здесь один только портрет, который для того,
чтобы все могли видеть, привязывался на палку. «Ах, какое же
это бессмертие?! — воскликнул я. — Ведь здесь остаются только
бумага и чернила, которые намазаны от их имени, сами же они,
как все прочие, жалким образом гибнут. Боже мой, ведь это
обман, заблуждение, потому что, какое мне дело до того, что кто-
нибудь намарает меня на бумаге, а со мной в это время
неизвестно что будет? Ничего я в этом не понимаю». Услы-
1 Кандидат бессмертия.
142

шав это, толмач назвал меня сумасшедшим и спросил, на что
я годен на свете с такими противоположными всем другим
взглядами.
Тогда я замолчал. Тут увидел я новую ложь. Чей-то портрет,
кого я при жизни видел прекрасным и молодым, был отвратителен;
другого, наоборот, отталкивающей наружности, изображали по
возможности более красивым, для иного делали два, три,
четыре портрета, и каждый из них выглядел иначе, так что я даже
пришел в негодование, отчасти на невнимание живописцев и
отчасти на их неверную манеру. Рассматривая эти картины, я
видел между ними много ветхих, запыленных, рваных, сгнивших,
так что в них мало или даже ничего нельзя было разобрать;
многих в куче даже совсем не было видно, да и никто почти не
смотрел на них никогда. Вот она, слава-то!
Между тем приходила Фортуна и приказывала некоторые
портреты, не только старые и ветхие, но и новые, свежие,
бросать вниз, и понял я, что как это милое бессмертие само по себе
ничто, так точно нельзя ничем обезопасить себя от
непостоянства какой-то сумасшедшей Фортуны, которая то принимала в
свой замок, то швыряла из него прочь. Благодаря этому она
со всеми своими дарами стала мне еще более противна. Таким
же образом, прогуливаясь по замку, она обходилась со своими
сыновьями; сласть — сластолюбцам, богатство — богачам она
то прибавляла, то убавляла, а иногда вдруг все отнимала и
выталкивала вон из замка.
Смерть, которую я видел расхаживающею здесь по замку и
убирающею одного за другим, наводила ужас на меня. Но не
всех одинаковым способом она умертвляла. В богатых она
стреляла обычными стрелами или, напав на них, затягивала своими
цепями и душила; сластолюбцам подсыпала яду в кушанья;
знаменитых сбрасывала, чтобы они свернули себе шею, или
прогоняла сквозь ружья, мечи и кинжалы. Почти каждого она
спроваживала со света каким-нибудь необыкновенным способом.
Глава XXVIII.
ПУТЕШЕСТВЕННИК НАЧИНАЕТ ОТЧАИВАТЬСЯ И СПОРИТЬ
СО СВОИМИ ПРОВОДНИКАМИ.
Я испугался, что нигде на свете, даже в самом этом замке,
нет утешения, нет того, за что мысль, не беспокоясь, смело и
всецело могла бы ухватиться. Эти размышления беспокоили меня
чем дальше, тем больше. Толмач мой, Обман, ничем не мог
развлечь меня (хотя всячески старался), и я, наконец, воскликнул:
«Ах, горе мне, неужели же на этом жалком свете не найду
ничего утешительного? Все и везде полно тоски и бесполезных
страданий». Толмач возразил мне: «Эх ты, размазня, а кто же
в этом виноват, как не ты же сам, если все, что должно нра-
143

виться, тебе противно? Посмотри-ка на других, как каждый в
своем положении весел и спокоен, находя достаточно приятного
в своих делах». — «Да потому, что они все сплошь
сумасшедшие, — ответил я, — или врут: невозможно ведь допустить,
чтобы они наслаждались истинными радостями». —
«Сумасшествуй и ты, — сказал Всевед>— чтобы облегчить себе тоску».
Я ответил: «Даже и этого не могу; ведь знаешь, что сколько раз
я пытался, но всегда при виде резких перемен с каждой вещью и
жалкой ее цели сбивался с толку».
Толмач заметил: «Всему этому причиной не что иное, как
твоя фантазия. Если бы ты не так строго разбирал человеческие
деяния и не швырял бы всем, как свинья соломой, то и был
бы, как другие, спокоен мыслью, пользуясь в то же время
удовольствиями, радостями и счастием».—«Да, если бы я, как ты,
обращал внимание только на внешности, какую бы нибудь
кислую улыбку принимал за проявление радости, прочтение каких-
нибудь обрывков за мудрость, кусок случайного какого-нибудь
счастия за верх довольствия. Но где же останутся пот, слезы,
стенание, скитания, падения и другие невзгоды, которым я не
видел ни числа, ни конца, ни меры во всех сословиях? О горе, о
бедная жизнь! Всюду провели меня, а какая мне в этом польза?
Обещаны и указаны были мне состояние, знание, удовольствие и
спокойствие. Что же у меня есть? — Ничего. Что я думаю? —
Ничего. Где я? — Сам не знаю. Знаю только то, что после
продолжительного мыкания по свету, после стольких трудов, после
стольких пережитых опасностей, после такой усталости мысли и
изнеможения, в конце концов, не нахожу ничего, кроме
собственного страдания и ненависти к себе со стороны других».
Толмач ответил: «Так тебе и надо. Почему не пользуешься моим
советом, который с самого начала был таков: ничего не
подсматривать, всему верить, ничего не пробовать, все принимать,
ничего не осуждать, всем любоваться. Это был бы путь, по
которому ты шел бы спокойно, снискал бы себе расположение у
людей и нравился бы самому себе». — «Обманутый, без
сомнения, тобою, я, как другие, сумасшествовал, плясал, блуждая
то туда, то сюда, крепился, кряхтя под гнетом, больной — при
смерти вскрикивал как бы от радости. Я увидел и узнал, что
я ничто, ничего не имею, как и другие; нам только все что-то
такое кажется, хватаем тень, а правда ускользает; везде
несчастная эта жизнь».
Толмач опять возразил: «Повторяю еще раз то, что уже
сказал: ты сам виноват, потому что желаешь чего-то
разнообразного и необыкновенного, а это никому не достается». Я ответил:
«И потому-то тем более я страдаю, что не один я, но целое мое
поколение жалко и слепо, не знает своих бед». Толмач снова:
«Я не знаю, как и чем удовлетворить твои намерения, такую
сбитую с толку голову. Если тебе ни свет, ни люди, ни работа,
ни бездействие, ни знание, ни незнание, одним словом, никакая
144

вещь не нравится, то я не знаю уж, что с тобой делать и что
больше хвалить тебе в этом свете». Всевед на это заметил:
«Сведем его в стоящий посередине замок королевы; может быть, там
он успокоится».
Глава XXIX.
ПУТЕШЕСТВЕННИК ОСМАТРИВАЕТ ЗАМОК КОРОЛЕВЫ
СВЕТА, МУДРОСТИ.
Итак, взяли они меня и повели. Вдруг я заметил, что замок
этот был украшен внутри разного рода превосходной
живописью; у ворот была поставлена стража, чтобы не пускать
никого, кроме некоторых имеющих власть в свете. По всей
вероятности, только им, как слугам королевы и исполнителям ее
предначертаний, и позволено входить и выходить; 'другие же,
если хотят посмотреть на замок, должны смотреть только с
внешней стороны, ибо не всем будто бы прилично выведывать
тайны, которыми держится свет. Я видел уже много таких
глазеющих, смотревших более ртом, чем глазами, и обрадовался,
что ввели меня в ворота, сгорая от желания узнать, что это за
тайны у этой Королевы света.
Но и здесь не обошлось без приключений. Стражи,
загородив дорогу, стали расспрашивать меня, что мне здесь нужно,
стали гнать назад, толкать, но Вездесущ, как человек и здесь
хорошо известный, ответив, не знаю что, за меня и взяв меня
за руку, все-таки провел на первую площадку.
Смотря здесь на самую постройку замка, я увидел сияющие
белизной стены, про которые говорили, что они из алебастра,
но, посмотрев внимательно и ощупав руками, я не нашел
ничего, кроме бумаги и торчащей из щелей пакли; из этого я
вывел заключение, что на самом-то деле эти стены пусты
внутри и только забиты; подивился этому и посмеялся я над таким
обманом.
Затем мы пришли к лестнице, по которой ходили куда-то
наверх; боясь, что лестница рухнет, я не хотел идти; вероятно,
сердце мое предчувствовало, что должно мне встретиться там.
Толмач сказал: «К чему, мой милый, эта фантазия? Бойся,
чтобы небо не рухнуло. Разве не видишь, как много других идут
вверх и вниз?» Таким образом, по примеру других, пошел и я
по высокой, винтообразной лестнице; идя по ней, можно было
получить головокружение.
Глава XXX.
ПУТЕШЕСТВЕННИК ОБВИНЕН В ЗАМКЕ МУДРОСТИ.
Ввели меня в какую-то большую залу, в которой первым
долгом осветило меня каким-то необычайным светом, не только
потому, что много было окон, но более потому, что (как гово-
10 Заказ № 5063
145

рили) стены были покрыты дорогими коврами, блестевшими от
золота; вместо потолка было какое-то облако или мгла; этого я
не имел времени разобрать, потому что глаза мои были
обращены в то время на ту милую королеву, которая сидела на
самом высоком месте под балдахином; около нее с обеих сторон
стояли чиновники, слуги, свита, величественная до ужаса;
ужаснулся я этой славы, особенно, когда они начали смотреть на
меня, один за другим. Вездесущ сказал мне: «Не бойся ничего,
подойди поближе, пусть увидит тебя ее милость королева, будь
откровенен, но не забывай скромности и вежливости». И так
привел он меня в средину и приказал низко поклониться, что я
и сделал, не зная, как иначе поступить.
Мой толмач, сделавшись на этот раз толмачом независимо
от моей воли, начал речь такими словами: «Светлейшая
королева света, прекраснейший, божественный луч, славная Мудрость!
Этот юноша, которого мы привели пред величие твоего лица,
получил от Судьбы (регента твоей милости) позволение пройти
по свету и обозреть все сословия и порядки твоего преславного
королевства, в котором господь бог поставил тебя, чтобы ты
управляла им своею проницательностью, от конца в конец. Мы,
назначенные по проницательности твоей воли в проводники ему,
провели его через все сословия людей и (о чем с
соболезнованием и покорностью сознаемся пред тобою), несмотря на все
наши самоотверженные и искренние труды, не достигли того,
чтобы он, выбрав какое-нибудь занятие, спокойно отдался ему
и сделался таким образом одним из верных, послушных
граждан общей нашей родины; он всюду постоянно тоскует, все ему
не нравится, жаждет чего-то необыкновенного. Поэтому, будучи
не в силах понять и удовлетворить его дикие желания, мы
привели его пред твою светлость и поручаем твоей
проницательности, что с ним делать».
Каждый может судить, каково было мое положение, когда
я услышал такие речи (которых не ожидал); я знал, что меня
привели сюда на суд, и потому боялся за себя, особенно когда
увидел у трона королевы ужасное чудовище (не то собака, не
то рысь, не то дракон какой был — хорошо не знаю), которое
впилось в меня сверкающими глазами; я видел, что нужно
было только натравить его на меня. Стояли здесь тоже двое
драбантов королевы, хотя в женской одежде; но грозные, особенно
левый, ибо он был в железном панцыре, покрытом иглами, как
еж (я видел, что до него дотронуться даже — небезопасно); на
руках и ногах у него были стальные когти, в одной руке копье
и меч, -в другой — лук и огонь. Второй казался мне не столько
грозным, сколько смешным; у него вместо панцыря был
лисий мех, вывернутый наизнанку, вместо алебарды — лисий
хвост, в левой руке — ветка с орехами, которыми он
постукивал.
Когда кончил говорить толмач (или, лучше сказать, мой
146

предатель), королева (с лицом, покрытым маской умнейшего
старца) обратилась ко мне с такой важной и пространной речью:
«Благородный юноша! Умысел твой — желание обозреть все на
свете — не дурен. (Это я желаю каждому из самых милых мне
и, кроме того, охотно помогаю им через посредство этих слуг и
служанок.) Мне неприятно слышать, что ты разборчив и
вместо того, чтобы учиться, как новый гость, ты вдаешься в
мудрствования. По этой причине, хотя я могла бы казнить тебя для
примера другим, но так как с большею охотою норовлю сделать
известными примеры снисхождения и доброты, чем строгости,
то повременю еще и дам тебе здесь в замке при мне жилище,
чтобы ты луище уразумел и самого себя, и мои наставления. Так
дорожи этой моей милостью и знай, что не всякому выпадает
на долю попасть в эти тайные места, где составляются декреты
и решения всего света». Договоривши это, она сделала знак
рукой, и я, повинуясь этому знаку, отошел в сторону, снова
сгорая желанием посмотреть, что-то будет.
Остановившись в стороне, я спросил толмача, как называют
тех советников, какой между ними порядок и какие у кого
обязанности. Толмач ответил мне: «Эти ближе всего стоящие к ее
милости, королеве,— тайные советники: справа—Чистота,
Бдительность, Осторожность, Рассудительность, Приветливость,
Миролюбие, слева — Правда, Ревность, Правдивость, Храбрость,
Терпение, Постоянство; как советники, они всегда стоят при
королевском троне.
Стоящие ниже — ее чиновницы и наместницы. Та, в темной
юбке, — наместница над нижней страной и называется Industria
(Деятельность), а другая, в одежде, украшенной золотом, с
золотым ожерельем, с венком (кажется, ты раньше уже видел
ее)—наместница замка блаженства и называется Фортуна. Обе
они со своими помощницами находятся иногда там при своих
управлениях, иногда здесь, как по обязанностям службы, так и
для того, чтобы исполнять приговоры и приказания. Каждая из
них в свою очередь имеет подрегеитов, как, например,
госпожа Industria; над семейным сословием — Любовь, над
ремесленниками и крестьянами — Трудолюбие, над
учеными. — Остроумие, над духовенством — Набожность, над
правителями — Справедливость, над солдатами —
Храбрость».
Слыша эти прекрасны^ имена, но видев все на свете
наоборот, я с радостью бы сказал кое-что, но не посмел и только
подумал: «Странное управление этого света! Король — женщина,
советники — женщины и все управление — женское! Есть кому
бояться его?»
Спросил я еще насчет этих двух стражей, что они
представляют собою и на что они. А толмач мне на это ответил, что ее
милость королева имеет своих неприятелей и заговорщиков,
перед которыми должна защищаться. Который в лисьем одея-
10*
W

нии—называется Хитростью, а другой, в железе и огне,—Силою,
где один не может защищать, защищает другой, заменяя таким
образом друг друга. Собака при них вместо сторожа, чтобы
лаем давать знать, когда приближается кто-нибудь
подозрительный, и прогонять его. При дворе она называется
придворной почтой, а кому ее обязанность не очень-то нравится,
те переименовывают ее названием Соперник. «Но брось
болтовню, послушай и посмотри самые дела, которые будут
происходить здесь». — «Хорошр,— сказал я,— с удовольствием».
Глава XXXI.
СОЛОМОН С ГРОМАДНОЙ СВИТОЙ ПРИШЕЛ В ЗАМОК
МУДРОСТИ.
В то время, когда я приготовился слушать, что здесь будет
происходить, вдруг послышались звуки и страшный шум, и
когда все обернулись, оглянулся и я и увидел какого-то человека,
входящего в замок, в сиянии, с короной, с золотым посохом; за
ним шла свита, столь многочисленная, что все почти пришли в
ужас. Взоры всех и мои также обратились на него. Представ,
он объявил, что наивысшим богом богов он отличен тем, что
свободнее всех тех, которые были до него и будут после него,
может обозреть свет и, мало того, взять в жены Мудрость,
которая есть правительница света. (Он назвал себя Соломоном,
королем славнейшего под небом народа израильского.)
Через чиновницу Осторожность получив на это ответ, что
Мудрость — супруга самого бога и не может отдаться
другому, а если кому-нибудь нравится пользоваться ее
расположением, то в этом не будет отказа, Соломон сказал: «Теперь я не
успокоюсь до тех пор, пока не увижу, какая разница между
мудростью и глупостью, ибо мне собственно ничего не
нравится из того, что происходит под солнцем».
Слыша все это, я несказанно обрадовался тому, что теперь,
даст бог, найду другого провожатого и советника, иного, чем
имел до сих пор; с ним мне и безопаснее, все основательнее
узнаю и, наконец, пойду за ним туда, куда он пойдет. И я
начал хвалить в душе господа бога. Соломон имел при себе не-,
малую свиту слуг и друзей, которые вместе с ним пришли
посетить Мудрость, королеву света; между ними, сейчас же
возле него, были мужи почтенные, с важными манерами, которых
на мой вопрос назвали патриархами, пророками, апостолами
и т. д. Среди находящихся в этой толпе сзади указали мне
некоторых из философов: Сократа, Платона, Эпиктета, Сенеку
и др. Все они, а в том числе и я, уселись'по сторонам в
ожидании, что-то будет.
145

Глава XXXII.
ПУТЕШЕСТВЕННИК ОСМАТРИВАЕТ ТАЙНЫЕ СУДИЛИЩА
И УПРАВЛЕНИЕ СВЕТА.
Вскоре потом я понял, что здесь разбираются только
общественные дела, касающиеся всех сословий, а другие —
частные—в своих особенных местах, в думах, в судилищах, в
консисториях и т. д. Что случилось здесь в моем присутствии,
сейчас расскажу, по возможности кратко.
Прежде всего предстали чиновницы света Industria и
Fortuna, объявив о всех беспорядках, которые происходят во
всех сословиях благодаря всеобщему безверию, ссорам и
разным плутням, и просили как-нибудь исправить все это.
Я обрадовался, увидев, что они сами приходят к тому же,
к чему пришел и я, т. е., что на свете нет порядка. Толмач,
догадавшись об этом, сказал: «Вот видишь, ты думал,
что ты только один имеешь глаза, а кроме тебя, никто
ничего не видит, а между тем вот какой бдительный надзор
над всем этим имеют те, которым поручено это». — «Я с
удовольствием это слышу, — ответил я, — дай только бог, чтобы
нашелся настоящий путь».
Видел я, что советники собрались вместе и после краткой
беседы друг с другом спрошены были через посредство
чиновницы Осторожность, можно ли отыскать того, кто бы был
причиной беспорядков. После долгих поисков было объявлено, что
в королевство вкрались какие-то негодяи и бунтовщики,
которые сеют тайные и явные беспорядки. Прежде всего вину
приписывали (тут же и называли их) Обжорству, Жадности,
Ростовщичеству, Сладострастию, Гордости, Жестокости, Лености,
Безделью и некоторым другим.
Когда произвели следствие, записали и прочитали решение,
чтобы посредством открытых листов (вывешенных), прибитых
и разосланных по всей земле, в известных местах, было
объявлено, что ее милость, королева Мудрость, замечая, как,
благодаря тайком пришедшим иноземцам, много вводится всяких
бесчинств, приказала высылать навсегда из королевства тех,
которые подадут повод к тому, а именно: Обжорство, Жадность,
Ростовщичество, Сладострастие и т. д., притом, чтобы с этой
минуты тотчас же их не было видно под страхом смертной
казни через повешение. Когда это решение было опубликовано
посредством изготовленных для этой цели листов, то, трудно
поверить, какой поднялся всюду гул ликующего народами у
каждого (и у меня) явилась надежда на золотой в свете
век.
Но немного времени спустя, когда ничего в свете не
улучшилось, многие стали прибегать с жалобой, что решение не
было выполнено. На вторичном заседании совета назначены
149

были от королевы комиссары Недосмотр и Нерадение, к
которым для пущей важности причислено было еще из
королевских советников Миролюбие, с поручением внимательно
осмотреть, остаются ли здесь, вопреки повелению, подозрительные и
подлежащие ссылке, или некоторые из них имели дерзость
возвратиться. Комиссары отправились и спустя несколько
времени вернулись и донесли, что собственно они нашли нескольких
подозрительных, но те не признают себя высланными и
называют себя иначе. Один будто похож на Пьянство, но называет
себя Веселостью, другой похож на Жадность, но называет
себя Хозяйством, третий похож на Лихоимца, а называет себя
Наживой, четвертый похож на Сладострастие, но что он
Любовь, пятый — на Гордость, но называет себя Важностью,
шестой — на Жестокость, но называется Строгостью,
седьмой — Леность, но что имя его Добродушие, и т. д.
Когда об ЗТ9М рассудили в совете, то опять объявили, что
ни Веселость —* Пьянством, ни Хозяйство — Жадностью
называться не могут, и т. д. Поэтому отмеченные лица должны
быть освобождены, ибо на них этот приказ не простирается.
Как только приговор этот стал известен, они сейчас же
свободно убрались прочь; за ними шла толпа людей, которые
знакомились и дружились с ними. Взглянув на Соломона и его
товарищей, я увидел, что они покачивают головой, но так как
они молчали, то молчал и я: только один, я слышал, сказал
другому, насухо: «Говорят, осуждены имена, а сами-то
изменники и губители, переменивши свои имена, пользуются
свободным пропуском. Из этого ничего хорошего не выйдет». Вслед
за тем пришли опять представители от всех классов общества,
просили себе аудиенции и, будучи допущены, стали со
странными жестами передавать покорную просьбу всех
верноподданных, чтобы ее милость, светлейшая королева, милостиво
изволила припомнить,, с какою верностью и послушанием все
настоящие сословия держались до сих пор под одним
скипетром царствования ее и наперед, согласуясь во всем с нею,
покорялись ее обычаям, приказаниям и слушались всех
распоряжений; они только высказывают скромное желание, чтобы ради
вознаграждения за прошлую верность ее милости королеве и
поощрения к новой и постоянной даны были им привилегии и
сделано было кое-какое улучшение свободы их (что зависит от
проницательности ее милости королевы). За это благодеяние
они обещали постоянным послушанием доказывать свою
благодарность. Сказав это, поклонились до земли и отступили назад.
Протерев себе глаза, я спросил: «Что же это будет? Неужели
свет не достаточно еще имеет свободы, чтобы желать больше?
Узду вам, узду и кнут, и немножко галлебора»1. Но я только
1 Helleborus - растение, которому древние приписывали очищающее
действие на мозг.
150

подумал об этом, ибо дал себе зарок ничего не говорить, тем
более, что это не подобало в присутствии тех мудрецов и
седых старцев, которые тоже обращали на это внимание.
Снова стали советоваться и - после длинных
разглагольствований королева дала знать, что она всегда стояла за
распространение образования и за украшение королевства; к этому
она всегда чувствовала склонность и тем более не оставит это
без внимания, что слышит просьбы милых и верных своих
подданных. Поэтому она постановила, чтобы ради пущей
важности во всех сословиях преобразовать титулы, которыми бы
они яснее и с большей славой отличались друг от друга. Итак,
предписывается, чтобы впредь писались: ремесленники —
знаменитые, студенты — просвещеннейшие и ученейшие, магистры и
доктора — известнейшие, священники — просто достойные,
очень и во всех отношениях достойные всякого уважения,
епископы — святейшие, более богатые из мещан — благородные,
вассалы — благородные и храбрые рыцари, господа — два раза
господа, графы — высокоблагородные господа, и властители,
князья, могущественные короли — светлейшие и непобедимые.
Чтобы это получило большую силу, предписывалось, что всякий
имеет полное право не принимать бумаги, если на ней пропущен
или изменен титул.
После этого посланные, поблагодарив, ушли, а я подумал про
себя: «Велика вам от этого прибыль — каракули на бумаге».
Затем подана была просьба от бедных всех сословий, в
которой они жаловались на большую неравномерность: другие
имеют изобилие имущества, а они терпят нужду, и просили
уравнять это каким бы нибудь образом.
По обсуждении этого дела приказано было ответить бедным,
что хотя ее милость королева всем желает тех удобств, каких
каждый желает сам себе, но слава королевства требует, чтобы
одни возвышались над другими. К тому же, по установленному
порядку, иначе и быть не может, как чтобы Фортуна имела
населенным свой замок, a Industria—свои мастерские. Одно лишь
допускается, чтобы каждый, не ленясь, выбивался из бедности,
какими путями может и умеет.
Как только этот ответ, данный просителям, сделался
известным, сейчас же пришли другие с прошениями от трудолюбивых,
чтобы впредь те, которые не ленились, из какого бы ни.были
сословия и какого бы то ни было занятия, могли быть уверены
в том, что достигнут всего, над чем трудятся и чего желают, и
чтобы ничего не доставалось благодаря одному только слепому
счастью. Совет долго обсуждал эту просьбу, из чего я заключил,
что это вещь затруднительная. Наконец было объявлено, что
хотя у регентши Фортуны и ее верной помощницы Случайности
нельзя взять из рук тех прав и преимуществ, которые раз были
вверены им, тем не менее будут они помнить и будет приказано
им, чтобы старательные имели предпочтение перед лентяями (на-
151

сколько возможно уследить); таким образом возможно будет
все устроить. Ушли и эти тоже.
Потом прошли депутаты от некоторых исключительных
людей, Теофраст и Аристотель, прося о двух вещах: во-первых,
чтобы они не были подвержены таким случайностям, как
другие люди; во-вторых, так как по милости божией они отличны
от других умом, знанием, богатством и т. д. (смерть таких
людей — всеобщий вред), то нельзя ли им даровать привилегию
перед обыкновенными людьми — не умирать. Когда обсудили
первую просьбу, дан был ответ, что они просят справедливого и
потому им позволяется защищаться от случайностей, кто как
умеет; знающие — своим знанием, осторожные —
осторожностью, сильные — силой, богатые — богатством. Что касается
второй просьбы, то королева Мудрость приказала тотчас же
созвать всех знаменитейших алхимиков, чтобы они елико
возможно постарались найти средство, благодаря которому
возможно было бы достичь бессмертия. Последние, приняв
предложение, разошлись. Ввиду того, что долго потом никто не
возвращался, а посланные между тем требовали ответа на свою
просьбу, то им дана была покамест такая резолюция: «Ее милость
королева не одобряет, что такие особенные люди должны
погибать наравне с другими, но теперь она еще не знает, как этого
избегнуть». Тем не менее дается им такая льгота: в отличие от
бедных, которых тотчас же после смерти хоронят, они будут, по
возможности, дольше находиться среди живых людей, и в то
время, как другие после смерти будут лежать под зеленым
дерном, они будут прикрываться каменными плитами. На все это и
на то, что они сами себе придумают для отличия от простого
люда, дается им привилегия.
Когда ушли эти уполномоченные, пришли несколько человек
от имени начальствующих, представляя трудное положение этого
сословия и прося облегчения. Им разрешено было окружить себя
удобствами и управлять делами через наместников и чиновников
Удовлетворенные этим решением и поблагодарив, они ушли.
Спустя немного времени пришли посланные от подданных,
земледельцев и ремесленников, жалуясь на то, что те, которые
поставлены над ними, хотят лишь бить и пороть, и потому гонят,
травят, так что кровавый пот течет с них. А те, к которым
обращаются в таких случаях, исполняют это с большею жестокостью,
потому что и сами испили эту чашу. В доказательство они
высыпали тут же целую кучу мозолей, синяков, язв и свежих ран
(которые они принесли для удостоверения), прося милости.
Казалось очевидным, что это — несправедливость, которая должна
быть прекращена, но так как начальствующим дозволено
управлять через посредство слуг, то виноваты слуги; поэтому сделано
распоряжение послать за ними. Разосланы были гонцы по всем
королевским, княжеским и дворянским советам, к правителям,
чиновникам, купцам, выборным, писарям, судьям и т. д., чтобы
152

они явились без всяких отговорок. Сказано — сделано. Но они
на одну жалобу представили десять: жаловались на леность
подданных, непослушание, возмущение, гордость, всевозможные
буйства, лишь только маленько" отпустят им узду, и сверх того
еще приведено много жалоб. По выслушании их все дело опять
было обсуждено в совете, и подданным объявлено: так как они
или не хотят, или не умеют ценить ласку и милости
начальствующих над ними, то пусть привыкают к жестокостям, потому что
в свете так должно быть, чтобы одни властвовали, а другие
подчинялись. Но помимо того, желательно, чтобы они
пользовались сколь возможно большею любовью своих вельмож,
управителей, наместников, если только своею услужливостью в
состоянии добиться этого.
По уходе их остались политики, королевские и господские
советники, доктора прав, судьи и т. д., жаловавшиеся на
несовершенство писаных законов, по которым не все происходящие
между людьми распри (несмотря на то, что законов этих
написано на сто тысяч случаев) могут быть разрешены. А из этого
выходит то, что οηΉ или не в состоянии совершенно держать
порядок между людьми, или, ради выяснения прав и прекращения
распри, прибавляют кое-что от себя, й в таком случае это
считается 'неразумным, за натяжку прав и извращение спора,
отчего растет и неудовольствие против них и общественные распри.
На основании этого они просят или совета, как поступать,' или
охраны против суда поверхностных людей. Когда им было
приказано выступить, то пошел допрос, какая из королевских
советниц и что именно говорила тут в их пользу, — пришлось бы
долго припоминать, поэтому я расскажу лишь о том решении,
которое было объявлено по приглашении их, а именно: для
того чтобы были написаны новые законы, совершенно
подходящие ко всем случаям, ее милость королева не знает
средства; поэтому пусть все остается при прежних правах и
привычках. Только ее милость королева изволит дать им как
правило и ключ ко всем законам такое предписание: в
истолкованиях законов и в происходящих по ним судах всегда иметь в
виду или свое, или общее благо; и это будет называться Ratio
status, которым, как щитом, они будут в состоянии
отражать удары общественной клеветы, что настоящее положение
дел имеет в виду то-то и то-то (что не каждый понимает), что
это так должно быть. Политики, приняв это правило, обещались
действовать сообразно с ним и ушли.
Прошло немного времени, как пришли жены с жалобой, что
они должны оставаться под властью мужей, как какие-то
рабыни. Нашлись тут также и мужья, плачущиеся на непослушание
жен. Тогда королева с советницами собралась заодно на
другое совещание и, наконец, через канцлершу был объявлен такой
ответ: «Так как природа дала мужьям преимущество, то оно и
остается при них, но с такими достопримечательными исключе-
153

ниями: во-первых, так как жены составляют половину
человеческого поколения, то чтобы мужья без их совета ничего не
делали; во-вторых, так как природа часто дары свои более щедро
изливает на жен, чем на мужей, то чтобы та, которая умом и
силой превосходит мужа, называлась мужчинкой и чтобы муж
не имел над ней главенства. Таково было первое решение, на
котором ни мужьям, ни женам не хотелось остановиться. Жены,
вероятно, хотели, чтобы мужья делились с ними господством
поровну или чередовались, т. е. чтобы верх в управлении Держали
то мужья, то жены; нашлись даже такие, которые не хотели
господствовать иначе как всецело, проявляя большую подвижность
как ума, так и тела; равным образом и потому, что мужья
столько тысяч лет имели преимущество; теперь, наконец-то, настало
время, чтобы они уступили. Они указывали, что благородный
пример такого положения вещей можно усмотреть немного лет
тому назад в Английском королевстве, что, когда царствовала
королева Елисавета, то, к чести ее, все мужья подавали правую
руку женам, каковой похвальный обычай сохраняется и до
настоящего времени. Так как ее милость королева света, Мудрость,
и все ее советницы сотворены в их поле богом и представлены
в свет, то подобает, чтобы, как управляется свет, таково было
управление и дома, и общества (Regis ad exemplum totus com-
poni orbis). Полагали, что этой речью легко привлечь
королеву Мудрость на свою сторону. Но мужья, чтобы через
молчание не проиграть процесс, защищались так: «Хотя бог и доверил
управление королеве Мудрости, но держит его в руках прежде
всего он сам и притом безраздельно и вечно», поэтому они хотят
так, и т. д.
После этого было опять несколько собраний, и я мог
вывести из всего заключение, что не часто им приходилось
разбирать такие трудные дела. Дожидались мы все последней
резолюции, да так и не дождались: приказано Осторожности, с одной
стороны, и Приветливости, с другой, вести переговоры в тайне.
Взявшись за это, они нашли такое средство: чтобы мужья ради
мира и спокойствия, по крайней мере дома, негласно уступали
женам главенство и пользовались их советами. А жены,
довольствуясь этим, признавали бы перед светом послушание, потому
что таким способом можно будет навсегда остаться в глазах
посторонних при прежнем обычае, а их власть в доме тоже не
дурно будет поставлена; иначе великая тайна общественного
управления, что мужья управляют общиной/община — женами,
а жены — мужьями, была бы обнаружена, и ее милость
королева убедительно просит, чтобы как с той, так и с другой
стороны не допустили случиться этому. Видя это, один из общества
Соломона сказал: «Жена, которая чтит своего мужа, слывет
мудрой», а другой прибавил: «Муж — глава жены так же, как
Христос — глава церкви». На этом миролюбивом разрешении
вопроса и остановились, и мужья с женами ушли прочь.
154

Глава XXXIII.
СОЛОМОН ОТКРЫВАЕТ СУЕТУ И ПРЕЛЬЩЕНИЕ СВЕТА.
Тут Соломон, который до сих пор смотрел и сидел спокойно,
будучи не в силах дольше сдерживаться, стал кричать громким
голосом: «Суета сует и все суета! Неужели то, что криво, нельзя
выпрямить? Неужели нельзя даже перечесть недостатков?» И,
встав, а вместе с ним встала и его свита, с громадным шумом
пошел прямо к трону королевы (драбанты с обеих сторон не
могли помешать им, так как смущены были криком и блеском
Соломона, так же как и сама королева с советницами). Протянув
руки, он снял с лица королевы покрывало, которое хотя и
казалось чем-то блестящим и дорогим, на самом деле было не что
иное, как паутина.
Щеки ее оказались бледными, одутловатыми, на лице было
немного красноты, но искусственной (что доказывалось
отколупыванием); руки оказались также паршивыми, все тело
неприятное и дыхание вонючее. Я и все присутствующие так ужаснулись
этого, что стояли, как окаменелые.
Соломон, повернувшись затем к советницам мнимой этой
королевы, снял и у них маски и сказал: «Вижу, что на месте
справедливости господствует несправедливость, а на месте
святости — кощунство. Бдительность ваша — подсматривание,
осторожность ваша — хитрость, приветливость — лесть, правда
ваша —- притворство, усердие ваше — бешенство, храбрость —
дерзость, ваше благодеяние — произвол, трудолюбие ваше —
рабство, глубокомыслие — догадка, набожность — лицемерие
и т. д. Вам ли управлять светом вместо всемогущего бога?!
Приведет бог на суд всевозможные дела и каждую скрытую вещь,
будь она добрая или злая. Я пойду и дам знать всему свету,
чтобы не давали себя сбивать с пути и обманывать».
И, повернувшись, ушел в гневе, а его свита — за ним.
Когда на улице он начал восклицать: «Суета сует и все
суета», то отовсюду сбегались народы, люди разнцх языков,
короли и королевы дальних стран, а он дышал красноречием и
поучал их. Слова его подобны были стрелам и вбиваемым
гвоздям, и т. д.
Я не пошел за ним, а остался стоять на площади со своими
перепуганными провожатыми и видел, что тут происходило
дальше, а именно: королева, выйдя из своего остолбенения,
начала советоваться со своими советницами, что теперь делать.
В то время, когда Усердие, Правдивость и Храбрость хотели
посоветовать собрать все силы и послать за ним, чтобы
схватить его, Осторожность, напротив, доказывала, что силой ничего
нельзя сделать, так как не только он один могуществен, но
может увлечь за собой весь свет (как сообщали возвращавшиеся
одна за другой почты о том, что происходит там), и советовала
155

послать за ним Приветливость с Лестью, чтобы они, захватив
с собою из замка Фортуны Роскошь, шли по его пятам и
увивались около него везде, где бы он ни был, указывая и
восхваляя красоту, славу и довольство этого королевства; таким
способом, вероятно, он попадет на удочку; другого средства она
решительно никакого не знает. Этот совет был одобрен и отдано
приказание им троим немедленно отправиться в путь.
Глава XXXIV.
СОЛОМОН ОБМАНУТ И СОБЛАЗНЕН.
Видя это, я заявил своим проводникам, что я бы тоже
охотно посмотрел на то, что там будет.
Вездесущ тотчас же дал свое позволение и пошел, толмач
тоже. Отправились доы, и я нашел Соломона в улице ученых;
он, всем на удивление, рассказывал о природе растений,
начиная с кедра, который водится в Ливане, и кончая мохом,
который растет на стенах; говорил также о животных и птицах,
земноводных и рыбах, об основании мира и стихий, об устройстве
звезд и о человеческом мышлении. И приходили ото всех
народов слушать его мудрые речи. Будучи через меру восхваляем,
он начал сам себе нравиться за это, особенно, когда
Приветливость и Лесть, приластившись к нему, начали возвеличивать его
перед лицом всех людей.
Двинувшись отсюда, он пошел обозревать другие страны
света и, войдя в сословие ремесленников, стал смотреть и
вдумываться в их разнообразное искусство и своим высоким умом
стал изобретать необыкновенные вещи, искусно устраивать
сады, разводить молодые деревья, пруды, строить дома и города и
выделывать предметы роскоши сынов человеческих.
Когда затем он входил в супружескую улицу, льстивая
Роскошь вела ему навстречу всех наикрасивейших молодых
девушек, одетых сколь возможно роскошнее; разнообразно и
приятно звучала музыка; самым выдающимся из них она
предоставила приветствовать его, называя солнцем людского поколения,
короной народа израильского, украшением мира и уверяя, что
как в сословии ученых и ремесленников от присутствия его
сияния немало прибыло мудрости и просвещения, так и
супружеское сословие от присутствия славы его ждет себе возвеличения.
Соломон, вежливо поблагодарив, объявил, что он дал себе
слово сделать честь этому сословию присоединением к нему.
Поэтому, выбрав из целой толпы молодых девушек ту, какая
ему казалась наиболее подходящей, он связал себя с нею узами
брака (называли ее дочерью Фараона). Имея ее при себе и
будучи тронут ее милостью, он стал больше обращать внимание
на нее и развлечения, чем на свою мудрость. Вперив (чего я ни-
156

как не ожидал) глаза в толпу пляшущих девиц (а льстивая
Роскошь все больше и больше приводила их на глаза ему),
увлекался он красотой и благообразием одной за другой, какая
казалась ему более выдающейся, звал к себе, не вступая ни с
одной в брак, так что в короткое время увидел их у себя до
семисот, а кроме того имел около себя триста свободных,
полагая, что его слава в том, чтобы превзойти в этом деле всех
живших до него и тех, которые будут после него. И тут уже
ничего не было видно, кроме разных шуток, над которыми его
собственные люди начали глумиться и вздыхать.
Потом он, перейдя ту улицу, пошел со своею свитой дальше
и вступил в улицу теологов, куда влекло его бывшее с ним
несчастное товарищество, привлек к себе там зверей и
земноводных, драконов, ядовитых червей и с ними начал грустное
времяпрепровождение.
Глава XXXV.
СОЛОМОНОВО ТОВАРИЩЕСТВО РАСПАЛОСЬ, ВЗЯТО ПОД СТРАЖУ
И УЖАСНОЮ СМЕРТЬЮ ИЗГНАНО СО СВЕТА.
Видя его перед собою столь сбитым с толку, бывшие в
свите его, самые передовые: Моисей, Елисей, Исайя, Иеремия,
начали страшно возмущаться, протестуя перед небом и землею,
что они не желают сделаться причастными такому бесчинству,
и наставляя всю толпу удалиться от этой суеты и безумства. Но
благодаря тому, что многие все-таки следовали примеру Соло-
мона, они, тем более разгорячаясь в своем возмущении, еще
яростнее громили, особенно Исайя, Иеремия, Барух, Стефан,
Павел и т. д.
Моисей, кроме того, начал препоясывать своих мечами,
Елисей — сдвигать огни с небес, Езекия велел растоптать все эти
кумиры.
Видя это, те, которые посланы были соблазнить Соломона,
а именно: Приветливость, Лесть и Роскошь, прихватив с собою
философов Мамона и других, обратились к ним, чтобы
одумались и вели себя миролюбивее, говоря, что уж если
наимудрейший из всех людей, Соломон, поддался порядкам света и
свыкся с ними, как это видит здесь каждый, то почему же они
должны раздражаться и наперекор· этому мудрствовать? Но здесь не
было никого, расположенного слушать; чем более убеждались,
что пример Соломона соблазняет и сводит многих с ума, тем
более возмущались, бегали, кричали, ревели, и это было
причиной большого огорчения.
Королева же, будучи уведомлена своими, прибегла к
гласности посредством разосланных объявлений и, назначив в
генералы Силу, своего телохранителя, приказала этих бунтовщиков
157

схватить и всех наказать публично. Забили тревогу, и сбежалось
множество готовых к бою, не только из сословия наемников, но
и из правителей, чиновников, судей, ремесленников, философов,
медиков, юристов и даже священников, а также и из женщин,
в разнообразнейших костюмах и вооружении (ибо говорили, что
против таких открытых бунтовщиков света все, кому позволяет
молодость или старость, открыто должны помогать друг,другу).
Видя надвигавшиеся войска, я спросил своих проводников: «Что
это будет?» Толмач ответил: «Теперь узнаешь, как бывает тем,
кто организует в свете крамолы и смуты своим мудрствованием».
В это время, нагрянувши на одного, другого, третьего,
десятого, они начали бить, рубить, поражать, топтать, схватывать,
вязать, уводить в тюрьму, смотря по тому, какое у кого было
бешенство; при виде этого у меня сердце обливалось кровью
от жалости, но, боясь такой жестокости, я, весь дрожа, не
посмел и пикнуть. И заметил я, что некоторые из схваченных и
избитых складывали умоляюще руки, прося прощения за свои
поступки; другие, чем хуже поступали с ними, тем упорнее стояли
на своем; потому многих здесь на моих глазах побросали в
огонь, других сбрасывали в воду, третьих вешали, четвертых
рубили, распинали на кресте, рвали клещами, резали, кололи,
рубили, пекли на хворосте. Всего не могу даже перечесть,
каким мучительным видам смерти подвергали их; над этим
плясали и ликовали народы света.
Глава XXXVI.
ПУТЕШЕСТВЕННИК ХОЧЕТ УБЕЖАТЬ СО СВЕТА.
Не будучи более в силах ни смотреть на это, ни переносить
сердечную боль, я бежал, желая укрыться где-нибудь в
пустыне и, если б это было возможно, скрыться со света. Но
проводники мои, пустившись вслед за мной, догнали и спросили, куда
это я хотел удрать. Желая отделаться молчанием, я не ответил
ничего, по когда они грубо стали настаивать, не желая
отпустить меня, я сказал: «Я уже теперь вижу, что в свете лучше
не будет! Конец моим надеждам! Горе мне!» — «А ты еще не
образумился, убедившись даже, к чему приводят такие
примеры?» Я ответил: «Тысячу раз готов умереть, нежели быть здесь,
где происходят такие вещи, и смотреть на несправедливость,
фальшь, соблазн, жестокость. Поэтому смерть желательнее мне,
чем жизнь: иду взглянуть, каков жребий мертвых, которых,
вижу, выносят».
Вездесущ тотчас разрешил, говоря, что хорошо и на это
посмотреть и поучиться; Обман не советовал, напротив—сильно
воспротивился. Не обращая на него внимания, я сделал нетерпеливый
жест и все-таки пошел, а он, остановившись, отстал от меня.
158

Озираясь кругом, я поглядел на умирающих, которых везде
кругом было много, и увидел жалкую картину: каждый, без
исключения, испускает дух с ужасом, жалобами, страхом и с
трепетом, не ведая, что с ним будет и где он очутится вне
света. Хотя и я боялся этого, но в постоянном стремлении понять
яснее зашагал между рядами носилок и, дойдя до краев света
и солнца, откуда другие, закрыв глаза, выбрасывали своих
мертвых, отбросил очки обмана, протер себе глаза и,
высунувшись, сколь возможно было, увидел тьму кромешную, которой
человеческим разумом нельзя найти ни дна, ни конца; в ней не
было ничего, кроме червей, лягушек, змей, скорпионов, гнили,
смрада и вони от сырости и смолы, заражающих и душу, и тело,
словом — ужас, не поддающийся описанию. От него
содрогались все внутренности мои, и все тело мое вздрагивало, и я в
испуге упал на землю в изнеможении и жалостно стал взывать:
«Увы, жалкие, ничтожные, несчастные люди! это ли ваша
последняя слава! это ли конец всех ваших роскошных дел! это ли
цель вашего искусства и разнообразной учености! это ли после
столь бесчисленных трудов и хлопот желанный покой и отдых,
это ли то бессмертие, которое вы себе постоянно обещали?! Ах,
лучше, лучше бы мне никогда не родиться, лучше бы я не
проходил врата жизнц, если после всей суеты в свете удел мой
не что другое, как темнота и ужас. Ах, боже, боже, боже! Если
ты существуешь, то смилуйся надо мной, несчастным!»

ВЕЛИКАЯ ДИДАКТИКА,
СОДЕРЖАЩАЯ
УНИВЕРСАЛЬНУЮ ТЕОРИЮ УЧИТЬ ВСЕХ ВСЕМУ,
или
верный и тщательно обдуманный способ создавать по
всем общинам, городам и селам каждого
христианского государства т,акие школы, в которых бы
все юношество того и другого пола, без
всякого, где бы то ни бы/ιο, исключения, могло
обучаться наукам,
совершенствоваться в нравах, исполняться
благочестия и таким образом
в годы юности научиться
всему, что нужно для
настоящей и буду-
щей жизни
КРАТКО, ПРИЯТНО, ОСНОВАТЕЛЬНО,
ГДЕ ДЛЯ ВСЕГО, ЧТО ПРЕДЛАГАЕТСЯ,
ОСНОВАНИЯ почерпаются из самой природы вещей;
ИСТИННОСТЬ подтверждается параллельными
примерами из области механических
искусств;
ПОРЯДОК распределяется по годам, месяцам, дням
и часам, наконец, указывается
ЛЕГКИЙ И ВЕРНЫЙ ПУТЬ для удачного
осуществления этого на практике.
Π Заказ № 5063

Цицерон 2. De dio. (О прорицании.)
«Какой больший и лучший дар мы можем предложить
государству, как не тот, чтобы обучать и образовывать юношество,,
особенно при настоящих нравах и в наше время, когда
юношество так испорчено, что его нужно обуздывать и сдерживать
общими силами».
Диоген у Стобея, 41: Τις ουν άρχά πολιτείας άπάσης;
Νέων τροφά 1.
Йог. Вален т. Андреэ. Диалог Теофила «О
христианской литературе»:
«Правильно руководить юношеством — это значит также
создавать и преобразовывать государство. Признаваясь откровенно,
здесь мне приходилось многое обдумывать, исследовать,
изменять, смягчать, расходясь с практикой, работать между надеждой
и страхом. Самым разумным было здесь не слишком
ослепляться авторитетом и не увлекаться своими открытиями».
Также:
«Отчаиваться в успехе — бесславно, пренебрегать чужими
советами — вредно».
Руководящей основой нашей дидактики пусть будет:
Исследование и открытие метода, при котором учащие
меньше бы учили, учащиеся же больше бы учились; в школах было
бы меньше шума, одурения, напрасного труда, а больше досуга,
радостей и основательного успеха и в христианском государстве
было бы меньше мрака, смятения, раздоров, а больше света,
порядка, мира и спокойствия.
Π с а л. LXVI 2,3.
Боже, будь милостив к нам и благослови нас. Освети нас
лицом твоим, дабы мы познали на земле путь твой, во всех
народах спасение твое.
1 «В чем основа всякого государства? — В воспитании юношества».
162

Титульный лист рукописи «Великая дидактика»
Я. А. Коменского на чешском языке.
163

ПРИВЕТ ЧИТАТЕЛЯМ*.
1. Дидактика есть теория обучения. В последнее время
некоторые выдающиеся мужи, тронутые сизифовым трудом 2 школ,
решили исследовать эту теорию. Но как начинания их, так и
успех были различны.
2. Некоторые задались целью написать сокращенные
руководства для более легкого преподавания только того или иного
языка. Другие изыскивали более быстрые и краткие пути, чтобы
скорее научить той или другой науке или тому или другому
искусству. Третьи предлагали что-либо иное. Но почти все они
исходили при этом из внешних наблюдений, составленных на
основе более легкой практики, или, как говорят, a posteriori3.
3. Мы решаемся обещать Великую дидактику, т. е.
универсальное искусство всех учить всему. И притом учить с верным
успехом; так, чтобы неуспеха последовать не могло; учить
быстро, чтобы ни у учащих, ни у учащихся не было обременения или
скуки, чтобы обучение происходило скорее с величайшим
удовольствием для той и другой стороны; учить основательно, не
поверхностно и, следовательно, не для формы, но подвигая
учащихся к истинной науке, добрым нравам и глубокому
благочестию. Наконец, все это мы выясняем a priori, т. е. из самой
настоящей неизменной природы вещей, точно заставляя выте-
1 В новейшем издании под ред. проф. Яна В. Новака (Veškeré Spisy
Jana Amosa Komenského, Svazek IV, v. Brně 1913) «Привет читателям*
помещен после следующего в нашем переводе раздела «Всем, стоящим во
глав человеческих учреждений, правителям государств...»
2 Сизифов труд — это вкатывание на- гору камня, который беспрерывно
снова скатывается обратно. По греческой мифологии, на такой труд в
подземном царстве был осужден за разбой и измену умерщвленный Тезеем
Сизиф, царь Эфиры, названной впоследствии Коринфом. В переносном
смысле сизифов труд означает бесцельную мучительную работу.
3 Термины «а posteriori* (от позднейшего), «a priori» (от
предшествующего) Коменский употребляет здесь в том значении, какое придавали
этим терминам крупнейшие представители средневековой философии.
A posteriori означало тогда доказательство, ведущее от следствий к
установлению их причин; a priori —доказательство, ведущее от причин
к рождаемым ими следствиям. Доказательство a priori считалось
более совершенным по сравнению с доказательством a posteriori. Это
преимущество своих доказательств и подчеркивает здесь Коменский.
Сравни «Великая дидактика», гл. XVIII, 36.
164

кать из живого источника неиссякающие ручейки; затем,
соединяя их в одну большую реку, мы устанавливаем некоторое
универсальное искусство создавать всеобщие школы.
4. Конечно, то, что мы обещаем, весьма значительно и крайне
желательно. И я легко предвижу, что это кому-нибудь
покажется скорее мечтаниями, чем изложением сути дела. Но кто бы ты
ни был, читатель, воздержись со своим суждением, пока не
узнаешь, что здесь действительного, и тогда будет возможность не
только составить заключение, но и произнести его. Ведь я не
желаю, не говоря уже о том, что я не стремлюсь, чтобы кто-
нибудь, увлеченный нашими взглядами, выразил свое согласие
с тем, что еще не исследовано; я настойчиво прошу, убеждаю,
настаиваю, чтобы каждый, кто явится в качестве исследователя
этого дела, выставлял свои собственные и притом более
усовершенствованные взгляды, которые бы не могли, быть ослаблены
никакими обманчивыми мнениями.
5. Дело это поистине весьма серьезно и, с одной стороны,
должно стать предметом общего желания, а с другой — его
нужно взвесить общими обсуждениями и продвигать вперед
общими совокупными усилиями, так как оно преследует общее
благо всего человеческого рода. «Какой больший и - лучший дар
мы можем предложить государству, как не тот, чтобы учить и
образовывать юношество, особенно при настоящих нравах и в
наше время, когда юношество так испорчено, что его нужно
обуздывать и сдерживать общими силами». Так говорит
Цицерон. А Филипп Меланхтон пишет: «Правильно
образовывать юношество — это имеет несколько большее значение,
чем покорить Τ ρ о ю». Сюда же относится знаменитое изречение
Григория Назианзина: «Образовать человека, существо'
самое непостоянное и самое сложное из всех, есть искусство из
искусств».
6. Следовательно, предложить «искусство из искусств» есть
дело чрезвычайной трудности и требует утонченного обсуждения
и притом не одного человека, а многих людей, так как один
человек никогда не бывает настолько проницательным, чтобы от
его взора не ускользнуло весьма многое.
7. Итак, с полным правом я требую от моих читателей,
больше того — во имя блага человеческого рода — заклинаю всех,
кому дано будет познакомиться с этим трудом, во-первых, не
считать безрассудством, что находится человек, принимающий
решение не только взяться за столь трудное и столь великое
дело, но и давать какие-либо обещания, так как они [решения и
обещания] касаются чрезвычайно спасительной цели. Во-вторых,
пусть читатели не приходят в отчаяние в самом начале от того,
что не удастся сразу первый опыт и задуманное в наших
пожеланиях дело не будет нами доведено до полного совершенства.
Ведь прежде всего необходимо, чтобы родились зачатки вещей,
а потом уже, чтобы они возрастали по своим ступеням. Поэто-
165

му, как бы ни было несовершенно это наше начинание и хотя бы
оно еще не достигало намеченной цели, все-таки само дело
покажет, что здесь достигнута высшая ступень, более близкая к цели,
чем это имело место до настоящего времени. Наконец, я умоляю
читателей, чтобы они приложили к делу такое внимание,
старание и не только свободу суждения, но и проницательность,
какие нужны для самых великих дел. Моим долгом является
указать в немногих словах повод к своему начинанию и в самой
простой форме изложить отдельные главные пункты нового
начинания, а затем уже одно с полным доверием предоставить
благосклонному суждению, а другое — дальнейшему исследованию
всех правильно мыслящих людей.
8. Это искусство учить и учиться на той ступени
совершенства, до которой оно, повидимому, стремится теперь подняться,
в значительной мере было неизвестно предшествующим векам, и
таким образом учебные занятия и школы были полны трудов и
гнета колебаний, и самообманов, ошибок и заблуждений, так что
более основательного образования могли достигнуть лишь те,
кто отличался необычайными дарованиями.
9. Однако с недавнего времени для начинающейся, так
сказать, новой эры бог стал предпосылать как бы утреннюю зарю и
внушил некоторым почтенным мужам Германии проникнуться
отвращением к запутанности применявшегося в школах метода
и размышлять о каком-нибудь более легком и более
сокращенном методе обучения языкам и искусствам. Они работали одни
вслед за другими, и, таким образом, одни из них достигали
поставленной цели с большим успехом, чем другие. Это видно из
изданных ими дидактических книг и из их опытов.
10. Я подразумеваю здесь: Ратихия, Лубина, Гель-
вига, Риттера, Бодина, Главмия, Фогели я,
Вольфштирния и всех других, кто мне еще не известен. Но
кого мне следовало бы назвать прежде всего, так это Иоанна
Валентина Андреэ (который в разных местах своих
драгоценных сочинений прекрасно вскрыл болезни как церквей и
государств, так и школ и отрывочно указал способы
исправления). И во Франции взялись за этот тяжкий труд, причем Жан
Сесиль Фрей опубликовал в Париже в 1629 г.
заслуживающую внимание дидактику под заглавием «Новый и легчайший
путь к высоким наукам и искусствам, языкам и
речам-экспромтам» К
11. Когда, получив откуда-нибудь возможность, я начинал
читать эти сочинения, я испытывал, можно сказать, невыразимое
наслаждение, которое в значительной степени смягчало мою
скорбь о гибели моего отечества 2 и о чрезвычайно тяжелом
положении всей Германии. Ведь я стал надеяться, что не напрасно
ι Речи-экспромты—речи, произносимые без предварительной подготовки.
2 Имеется в виду Чехия в период Тридцатилетней войны.
166

провидение высочайшего существа соединило это вместе, так
что и гибель старых школ и устройство новых школ согласно с
новыми идеями падают на одно и то же время. ТВ самом деле, у
кого явилась мысль воздвигнуть новое здание, тот обыкновенно
выравнивает наперед площадь даже путем разрушения старого,
менее удобного и близкого к разрушению здания.
12, Эта мысль, говорю я, возбуждала во мне добрую
надежду, смешанную с чувством внутреннего удовлетворения. Однако
я почувствовал, что эта надежда ослабевает, по мере того как я
приходил к убеждению, что столь великое дело недостаточно
выясняется мной в самом его основании.
13. Желая иметь более полную осведомленность по ряду
вопросов, а по некоторым и получить указания, я обратился с
письмами к одному, к другому, к третьему из вышеназванных
лиц, но без успеха, отчасти потому, что некоторые слишком
ревниво оберегают свои открытия для себя1, а отчасти потому, что
письма за ненахождением адресата возвращались ко мне без ответа.
.14. Только один из них (знаменитейший И. В. Андреэ) ответил
нам любезно, что передает нам факел 2, и несколько даже
воодушевил меня на смелое дело. И,я, поощренный этим, чаще
стал размышлять о своей попытке, пока, наконец, неудержимое
стремление принести пользу всем не побудило меня взяться за
дело основательно.
15. Оставив поэтому в стороне чужие открытия,
размышления, наблюдения, наставления, я решил рассмотреть самое дело
заново и исследовать причины, основания, способы и цели
обучения (discentia), как предлагает назвать это искусство
Тертуллиан.
16. Так возник этот трактат, излагающий и выясняющий
дело полнее (как я надеюсь), чем это было до сих пор.
Написанный сначала на моем родном языке, на пользу моему народу,
теперь уже, по совету почтенных людей, он переведен на
латинский язык, чтобы, если это будет возможно, послужить на
общую пользу.
17. Любовь повелевает нам не скрывать завистливо от людей
того, что богом дано на пользу человеческого рода, а сделать
это достоянием всего мира (так говорит д-р Д. Л у б и н в своей
1 Имеются в виду такие лица, как Ратихий.
2 Символическое выражение. Оно означает передачу света знаний
одним ученым для продолжения его трудов другим, в данном случае — в
области педагогики. Взято это выражение из древней Греции. Там был в
обычае повторявшийся через несколько лет праздник в честь богини луны
Бендиты (Артемиды). Во время этого праздника вечером устраивали
скачки на лошадях с зажженными факелами в руках. Причем каждый
предыдущий всадник во время скачек на полном ходу должен был перебросить
зажженный факел следующему за ним всаднику, а этот последний, также
на полном ходу, должен был подхватить горящий факел. Лучшее из
сочинений Платона, «Государство», начинается сообщением о том, что Сократ,
обычно, не выходивший за пределы Афин, пришел в гавань Пирей, чтобы
посмотреть такое феерическое зрелище.
167

дидактике). Ибо такова природа всего хорошего (продолжает
тот же писатель); его мы должны сообщать всем, так как все
доброе тем более и сильнее удовлетворяет всех, чем больше и
большему числу лиц сообщается.
18. Сверх того, существует закон гуманности, по которому
каждый, кто только умеет, обязан немедленно помочь своему
ближнему, когда тот испытывает затруднения, особенно когда
дело идет, как в этом начинании, не о благе одного челобека, а
о благе многих, и не только отдельных людей, но и городов^
провинций, государств и даже всего человеческого рода.
19. Если бы нашелся какой-нибудь педант, который считал
бы, что призвание богослова не позволяет заниматься вопросами
школы, то пусть он знает, что в самой глубине моей души
пребывала эта мучительная мысль. Но я убежден в том, что не
могу избавиться от нее иначе, как только повинуясь богу и
излагая перед всеми то, что внушило мне божественное указание.
20. Христианские души, позвольте мне, прошу вас об этом,
говорить с вами с полной откровенностью. Как известно тем,
кто ближе знает меня, человек я — незначительного ума и
почти без научного образования. Сокрушаясь, однако, о бедствиях
моего времени, я чрезвычайно желаю, если будет дана какая-
либо возможность к тому, восполнить наши зияющие пробелы
своими или чужими нововведениями,, которые везде могут
исходить лишь от милостивого бога.
21. Следовательно, если здесь что-либо даже правильно
открыто, то пусть это будет приписано не мне, но тому, кто из уст
младенцев творит себе хвалу, тому, кто, чтобы явить себя верным,
истинным, милостивым на самом деле, просящим — дает,
стучащим — отверзает, ищущим — предлагает (Лука, XI, 9, 10),
чтобы и мы дарованные нам блага весьма охотно раздавали
другим. Христос мой знает, что сердце мое так просто, что для
меня нет никакой разницы учить и учиться, давать указания и
получать их, быть учителем ученых (если бы это в чем-либо мне
было позволено) и учеником учеников (если бы я мог в
чем-либо надеяться на успех).
22. Итак, что дал мне господь уразуметь, то я здесь и
предлагаю всем. Пусть станет это общим достоянием.
23. Если кто найдет лучшее, пусть поступает так же, как и я,
для того, чтобы, положив свою мину 1 в платок и сокрыв ее, не
был обвинен в преступлении господом, который хочет, чтобы его
рабы пускали свои мины в оборот, чтобы мина
каждого, выставленная у менялы, приобретала другие мины (Лука,
XI, 19).
«Искать великого дозволено, было дозволено и всегда
дозволено будет:
И труд, начатый с господом, не будет тщетным».
1 Мина — древнегреческая денежная единица; 1 мина =— таланта,
что составляло 100 драхм. °^
168

ВСЕМ, СТОЯЩИМ ВО ГЛАВЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ
УЧРЕЖДЕНИЙ, ПРАВИТЕЛЯМ ГОСУДАРСТВ,
ПАСТЫРЯМ ЦЕРКВЕЙ, РЕКТОРАМ ШКОЛ,
РОДИТЕЛЯМ И ОПЕКУНАМ ДЕТЕЙ·
Благодать вам и мир от бога и отца господа нашего Иисуса
Христа во святом духе \
1. Созданного из земного праха человека
Два превосход- сначала бог поселил в раю наслаждения,
нейших творения: „ » - D
рай и человек. который насадил на Востоке не только для
того, чтобы он его охранял и возделывал
(Быт., II, 15), но и для того, чтобы сам он также был садом
отрады для своего бога.
2. Ведь как рай был прекраснейшей частью
' Сравнение чело- МИпа, так и человек из всех созданий был са-
века с раем. г т^ « ^
v мым привлекательным. Раи был насажден на
Востоке. Человек создан по образу того, исходы которого от
начала, от дней вечности. Из всех деревьев, существовавших в
разных местах земли, в раю были насаждены те, которые имели
красивый вид и давали сладкие плоды. В человеке, как бы во
едином целом, сосредоточены были вся мировая материя и все
красоты и степени их, чтобы выразить все искусство
божественной мудрости. Рай имел древо познания добра и зла. Человек
1 Все обращение ко «Всем, стоящим во главе человеческих
учреждений, правителям государств, пастырям церквей, ректорам школ, родителям
и опекунам детей» представляет собой яркий образец религиозной
христианской философии истории, объясняющей библейским учением о
грехопадении и состоянием нравов все тяжелые исторические факты общественных
бедствий, войн и разлада между людьми. Возможность преодоления этих
бедствий выводится из христианского же учения об искуплении. Однако с
помощью искусно подобранных текстов из «священного» писания и ссылок
на авторитетных писателей античного мира Коменский обосновывает мысль
о необходимости всем заботиться о развитии и процветании школ в духе
гуманизма, «чтобы они стали истинными и живыми мастерскими людей».
При этом он указывает на огромную роль школы не только для благо-
устроения церквей, но и для процветания «государств и хозяйств». Таким
образом под религиозней оболочкой взглядов Коменский излагает чисто
светские задачи и значение школ для оздоровления общественной жизни
нового времени.
169

имеет разум, чтобы различать; и волю; чтобы выбирать все, что
только есть хорошего или дурного. В раю было древо жизни.
У человека — самое древо бессмертия, именно божия мудрость,
которая вечные корни положила в человека (Сир., I, 14). Из
места наслаждения для орошения рая вытекала река, которая
потом разделялась на четыре потока (Быт., II, 10). В сердце
человека изливаются различные дары святого духа, чтобы его
орошать, и снова из его чрева текут источники живой воды (Иоанн,
VII, 38), т. е. в человеке и по человеку распространяется
различным образом божественная мудрость, точно расходящаяся во
все стороны река. Об этом также свидетельствует апостол, когда
говорит, что через церковь делается известной началам и
властям на небесах многоразличная мудрость божия (Эфес,
III, 10).
3. Итак, по справедливости каждый человек, если он
удерживается там, где он поселен, есть рай отрады для своего бога.
Подобным образом сама церковь, которая есть собрание
преданных богу людей, весьма часто сравнивается в Писании с раем,
садом; виноградником божиим.
4. Но увы! несчастье наше! Утратили мы рай
Утрата того и ' телесных наслаждений, в котором мы были,
другого рая. «Г
J v а вместе с ним мы утратили рай наслаждении
духовных, которым были мы сами. Мы изгнаны в земные
пустыни и сами мы сделались пустыней и некоторым заброшенным
местом, постыдным и нечистым. Неблагодарны мы были за то,
чем в отношении тела и духа обильно наградил нас в раю бог;
поэтому ею заслугам лишены мы были и того и другого, причем
душа и тело наше преданы были бедствиям.
5. Послушаем об этом пророка, который, об-
Жалоба на это ращаясь к гордому и осужденному на казнь
тирскому царю, говорит так: «Ты находился в
сладости рая божия, твои одежды были украшены всякими
драгоценными камнями: сарой, топазом, аметистом, хризолитом и
ониксом, бериллом, сапфиром и смарагдом с золотом. В тот
день, в который ты был рожден, тебе были приготовлены
литавры и свирели. Ты стал херувимом с тех пор, как я помазал
тебя владыкою (господином для остальных созданий). С тех
пор, как я тебя поставил впереди,1 ты был на горе святой бо-
жией, ты постоянно ходил среди камней, горящих огнем. Ты был
совершенным на путях твоих со дня твоего рождения, пока не
нашлось в тебе неправды. От обширности твоей торговли
внутреннее твое исполнилось неправдой, и ты согрешил. Итак, я
низвергнул тебя с горы божией и погубил тебя и пр. Когда
возвысилось сердце твое в красоте твоей, ты погубил свою мудрость,
я поверг тебя на землю» и пр. (Иезек., XXVIII, 13 и пр.)...
Низверг, увы! и рассеял йас в праведном негодовании своем; хотя
мы были, как сад Эдем, мы сделались точно заброшенная
пустыня.
170

6. Однако слава, хвала, честь и благослове-
шего^а^божиим ние вовекИ1 да бУдУт сжалившемуся над нами
милосердием. нашему богу, который, покинув нас на краткое
время, однако, не изгнал нас в вечную
пустыню. Мало того, посылая свою премудрость, которою созданы
были небеса и земля и все милосердием своим снова утвердил
покинутый свой рай, род человеческий, так что, подрезав и
обчистив омертвелое и засохшее древо наших сердец, при помощи
секиры, пилы и скребка закона своего пр.ивил новые прививки из
небесного рая. А для того чтобы они могли дать корни и
вырасти, оросил их собственной кровью и не преминул снабдить
различными дарами своего святого духа, точно источниками
живой воды, посылая также своих работников, духовных
садовников, которые бы верно несли попечение о новом насаждении
бога. Ведь таким образом обращается бог к Исайи и в лице его
к другим. «Я вложил слова мои в уста твои и тенью руки моей
я покрыл тебя, чтобы устроить небеса и утвердить землю и
сказать Сиону: «Ты мой народ» (Ис, LI, 16).
7. Итак, зеленеет снова сад церкви, отрада
Расцветающая божественного сердца, как снова он говорит
церков "" у Исайи (XII, 3): «Утешит господь Сион,
утешит все развалины его; и положит пустыни его, как наслаждение,
и степь его, как сад господа. Радость и веселье обретутся в нем,
славословие и песнопение». И у Соломона: «Запертый сад —
сестра моя, невеста; заключенный колодезь — источник
запечатанный. Рассадники твои — сад с гранатовыми яблоками,
превосходными плодами, киперы с нардом» (Песнь песней, IV, 12,
13). Ему отвечает невеста-церковь: «О ты сам — источник
садов, колодезь живых вод, которые бурно текут с Ливана!
Поднимись ветер с севера и пронесись с юга, повей на мой сад, да
польются его ароматы. Пусть придет возлюбленный мой в сад и
пусть вкушает драгоценный плод его» (там же, V, 16).
8. Однако достаточно ли согласно с желанием
Но вскоре опять процветает это новое насаждение божьего
увядающий. -С г> *ч
рая? Все ли семена счастливо произрастают?
Все ли деревья нового насаждения приносят нардовое масло,
шафран, корицу, ладан, ароматы, драгоценные плоды?
Послушаем голос бога, который говорит своей церкви: «Я насадил
тебя всю, как избранную лозу, самое чистое семя, как же ты
обратилась у меня в дикую отрасль чужой лозы?» (Иер., II, 31).
Вот жалоба бога на то, что и это также новое
насаждение рая вырождается.
9. Подобного рода жалобами полно Писание.
Жалобы на это Всевозможного смятения полны очи всех тех,
бога и мудрых ^
мужей. кто когда-либо пытался созерцать
человеческие дела или даже дела самой церкви.
Мудрейший из людей Соломон, тщательно взвешивая все, что
происходит под солнцем, даже собственные свои помышления,
171

слова и дела, начинает оплакивать: «Нигде ничего не встретил я,
кроме суеты и томления духа; кривое не может сделаться
прямым, а чего нет, того нельзя считать» (Эккл., I, 15). Таким
образом, мудрость есть сама томление духа, и кто умножает
мудрость, тот умножает печаль и скорбь (там же, I, 18).
10. Кто не знает своей болезни, тот не лечит
Почему не пе- ее кт0 не чувствует боли, тот не издает сто-
чется об этом на-
род? нов, кто не замечает опасности, тот не
страшится ее, даже будучи поставлен над бездной
или перед какими угодно пропастями, так и тот, кто не замечает
беспорядков, пожирающих род человеческий и церковь,
естественно и не страдает. Но тот, кто видит, что он и другие
кругом покрыты язвами, кто начинает чувствовать, как свои и
чужие раны и нарывы все более и более гноятся, и чье обоняние
поражено невыносимым смрадом развивающегося гниения, кто
видит, что сам он и другие поставлены среди чрезвычайно
опасных пропастей и бездн и всюду ходят среди расставленных сетей,
даже постоянно несутся среди бездонных пропастей и что то один,
то другой низвергаются в пропасти, — тому трудно не приходить
в ужас, не приходить в оцепенение, не погибать от скорби.
Доказательство Л· Однако есть же, наконец, что-нибудь в
через индукцию1, нас и в наших делах на своем месте и в долж-
что все у нас пре- НОм состоянии? Ничего, нигде. Все превратным
вратно и испор- и беспорядочным образом или лежит в
развалинах, или разрушается. Вместо разумения,
которым мы должны были бы равняться с ангелами, у
большинства такая тупость, что они, наряду с зверями, не знают того,
что знать особенно необходимо. Вместо предусмотрительности,
благодаря которой мы, предназначенные к вечности, должны
были бы готовить себя к вечности, — такое забвение не только
вечности, но и смертности, что большинство отдается делам
земным и преходящим и даже немедленно угрожающей им
смерти. Вместо небесной мудрости, благодаря которой нам дано
познавать самого лучшего из лучших, почитать его и испытывать
от этого сладчайшее наслаждение — самое позорное забвение
того бога, в котором мы живем, движемся и существуем, и
самое безумное оскорбление его святейшей воли. Вместо взаимной
любви и справедливости — взаимная ненависть, вражда, войны
и убийства. Вместо справедливости— несправедливость, обиды,
угнетение, воровство, грабежи. Вместо целомудрия—бесстыдство
и непристойности в помышлениях, речах и делах. Вместо
простоты и правдивости — ложь, обман, коварство. Вместо
смирения — надменность и гордость одних по отношению к другим.
12. Горе тебе, несчастное поколение, которое
ноИпогибл£ВерШеН" так ВЫР°ДИЛ0СЬ· Господь с небес призрел на
____^_^ сынов человеческих, чтобы видеть, есть ли
1 Термин «индукция» применяется здесь Коменским в обычном для того
времени примитивном смысле обобщения наблюдений.
172

разумеющий, ищущий бога. Но все уклонились, сделались равно
непотребными, нет ни одного, делающего добро (Псал., XIII, 2,
3). Даже те, кто выдает себя за вождей других, плохо идут
вперед, уводя с прямого пути; те, которые должны были бы быть
светильниками, большей частью распространяют · мрак. А где
только есть что-либо доброе и истинное, то искалечено,
изуродовано, растерзано; мало того, это тень и обманчивое мнение, если
сравнить его с тем, что должно было бы у нас быть. Кто этого
не замечает, пусть знает, что он поражен слепотой. Мудрецы,
рассматривая свои и чужие дела, видят то, что они видят, не через
очки общепринятых мнений, а благодаря яркому свету истины.
. 13. Но остается нам двойное утешение. Пер-
яие В^етныйУТоа1Г ВОе' ЧТ0 ДЛЯ своих избранных бог уготовляет
вечный рай, где возвратится совершенство и
притом более полное и более надежное, чем то первое, которое
теперь потеряно. В этот рай восходил из своей телесной оболочки
Христос (Лука, XXIII, 43), восхищен был Павел (2 Коринф.,
XII, 4) и славу его созерцал Иоанн (Апок., II, 7 и XXI, 10).
14. Второе утешение заключается в том, что
Восстановление уже Здесь, на земле, бог обычно восстановляет
рая церкви уже J · ·
здесь на земле. Раи Церкви и пустыни ее превращает в сад
наслаждения, как показывают
вышеприведенные божественные обетования. Несколько раз мы уже видели,
как это было торжественно сделано: после грехопадения, после
потопа,.после введения народа в землю Ханаанскую, при
Давиде и Соломоне, после возвращения из Вавилона и
восстановления Иерусалима, после вознесения Христа на небеса и
проповеди евангелия язычникам, при Константине и в другие
времена. Если, быть может, и теперь также, после ужасов столь
страшных войн, после таких опустошений стран 1 захочет
милостивый отец воззреть на нас более благосклонным оком, с
благодарностью должны мы идти навстречу богу и сами также
помогать себе в наших делах теми способами и теми путями,
которые укажет премудрый бог, все располагающий по своим путям.
15. Это прежде всего то, о чем нас учит бо-
Самый действи- жественное писание. Нет на земле никакого
тельный способ более действенного пути для исправления
восстановления — „ J г
через правильное человеческой испорченности, как правильное
воспитание юно- воспитание юношества. Соломон, исследо-
шества. вавший все лабиринты человеческих
заблуждений и выразивший жалобу на то, что
превратного нельзя исправить и недостатков нельзя исчислить, все же
наконец обращается к юношеству. Он заклинает юношество
помнить о творце своем, бояться его и соблюдать заповеди его,
1 Речь идет об ужасах и опустошениях стран во время Тридцатилетней
войны.
173

потому что в этом все для человека (Эккл., XII, 13). В другом
месте он говорит: «Наставь юношу при начале пути его: он не
уклонится от него, даже когда состарится» (Притч., XXII, 6).
Также и Давид призывает: «Придите, дети, послушайте меня:
страху господню научу вас» (Псал., XXXIII, 12). Но и сам
божественный Давид и истинный Соломон, вечный сын божий,
ниспосланный к нам с небес для нашего преобразования, как
бы простертым перстом указал нам тот же путь, говоря:
«Пустите детей приходить ко мне и не препятствуйте им, ибо
таковых есть царствие божие» (Марк, X, 14). А нам остальным
говорил: «Если не обратитесь и не будете, как дети, не войдете
в царство небесное» (Матф., XVIII, 3).
16. О, что это за речи! Послушайте это и вни-
Дети не только мательно обдумайте все, что господь и учитель
предмет истинного всех Здесь изрекает нам. Как он возвещает, что
возрождения· но и «» > ^
образец его. одни лишь малые достойны царства божия;
мало того, они являются наследниками тога
же царства; лишь тех одних допускает он к участию в
наследстве, кто уподобится малым. О, если бы вы, дорогие дети,
понимали это ваше небесное превосходство! Вам принадлежит вся
та красота, все то право на небесную родину, которые еще
остались нашему роду, — ваш Христос, ваше освящение духа,
ваша благодать божия, ваше наследие будущего века, — ваше
все это, ваше преимущественно и непреложно, мало того,
касается это вас одних или того, кто, обратившись, станет,.как вы.
Мы, взрослые, считающие людьми только одних себя, а вас
только обезьянками, себя только мудрыми, вас — неразумными,
себя одних — красноречивыми, а вас — бессловесными, —
теперь мы становимся вашими учениками. Вы даны нам в учителя,
ваши поступки — образец и пример нашим.
17. Если бы кто-нибудь пожелал взвесить, по-
Почему малых чему так ценит и прославляет бог детей, тот
детей так ценит не найдет лучшей причины, чем та, что у.де-
ог тей все более просто и более приспособлена
для принятия исцеления, которое предлагает нам божественное
милосердие при таком печальном положении человеческих дел.
Хотя грех, идущий от падения Адама, заразил всю массу
нашего рода, однако второй Адам, Христос, снова приобщил род
человеческий к себе, к древу жизни, и отсюда не исключается
никто, кроме того, кто исключает себя своим собственным
неверием, чего не бывает еще у детей (Марк, XVI, 16). Отсюда-то и
следует, что дети, еще не оскверненные снова грехами и
неверием, провозглашаются единственными наследниками царства
божия — только бы они умели хранить себя в полученной уже
благодати божией и сберегать себя не оскверненными миром.
И этому легче могут научиться дети, чем другие, так как они
еще не захвачены дурными привычками.
174

18. По этой причине Христос повелевает нам?
Почему к ним от- взрослым, чтобы мы стали, как дети, т. е. что-
сылзет НЯС· взрос- ^
лых, Христос? бы мы отучились от зла, которое мы
восприняли от дурного воспитания и которому мы
научились благодаря дурным примерам мира, и чтобы мы
вернулись в прежнее состояние простоты, кротости, смирения,
чистоты, послушания и пр. А так как ничто не достигается с большим
трудом, чем отвыкнуть от привычек (ведь привычка — вторая-
природа, а природу гони в дверь, а она все-таки вернется в-
окно), то отсюда следует, что нет ничего труднее, как
перевоспитать человека плохо воспитанного. Дерево, вполне выросши
высоким или низким, с ветвями, распростертыми прямо или;
искривленными, так и остается и не допускает изменения своего
вида. Обод, изогнутое дерево у колеса, как показывает опыт,,
неизменно находящееся в этом положении, легче ломается, чем
выпрямляется. То же самое возвещает бог о людях, привыкших
поступать дурно. «Может ли эфиоплянин переменить кожу свою
и баре пятна свои? Так и вы — можете ли делать доброе,
привыкши делать злое?» (Иез., XIII, 23).
19. Отсюда с необходимостью вытекает вывод:
Необходимо, что- еСли нужно употребить средства против испор-
бы возрождение ценности человеческого рода, то это должно
детей" началось с производиться главным образом путем
осторожного и тщательного воспитания юношества.
Точно так же, кто хочет обновить сад, тот должен насадить в
нем молодые деревца и, насадив, тщательно ухаживать за ними,
чтобы обеспечить успешный их рост, тогда как, при пересадке
состарившихся деревьев и при прививке им плодородия,
искусство садоводства обладает ничтожной силой. Поэтому и простые
умы, еще не захваченные и не оскверненные суетными мирскими
помыслами и привычками, богу наиболее угодны.
Свидетель бог 20, Эт0 показывает бог У пророка, когда
жалуется на всеобщее развращение и
свидетельствует: «Не осталось никого, кого бы можно было учить
ведению и кого бы вразумлять проповедью, кроме отнятых от
грудного молока, отлученных от сосцов матери» (Ис, XXVIII, 9).
21. Кажется, что господь пожелал явить то
ствиехТист АеЙ" же самое> к°гда, намереваясь отправиться в
риста. Иерусалим, повелел привести себе ослицу и
осленка; но поехал не на ослице, а на осленке. Евангелист
прибавляет: «Повелел господь привести такого осленка, на которого
никто из людей еще не садился» (Лука, XIX, 30). Подумаем,
было ли это сделано и засвидетельствовано без цели? Совсем нет!
Все самые великие и самые малые изречения Христа и дела его,
как и каждая буква в Писании, содержат в себе тайны для
нашего наставления. Хотя Христос призывает к себе старцев и
юношей и тех и других радостно ведет с собой к небесному
Иерусалиму, однако ясно, что более молодые, еще не порабо-
175

щенные миром, являются более подходящими, чтобы приучаться
к игу Христа, предпочтительны пред теми, кого мир сломил и
испортил, возложив на них свое бремя. Поэтому справедливо
приводить ко Христу наше юношество: с радостию Христос
возлагает на него свое благое иго и себя самого.
Что значит преду- 22· Предусмотрительно воспитывать юноше-
смотрителыю вое- ство — это значит заботиться о том, чтобы
питывать юноше- души юношества предохранялись от соблазнов
ство? мира и врожденные им семена нравственности
вызывались к счастливому произрастанию чистыми и
постоянными наставлениями и примерами и, наконец, их умы исполнились
бы истинным познанием бога, самих себя и различных вещей, да
научатся они в этом свете видеть свет божий и превыше всего
любить и почитать отца светов.
23. Если бы это произошло, то было бы ясно.
И какой от это- qT0 на самом деле истинно поет псалмопевец,
ГО ПЛОД? -,
что бог из уст младенцев и грудных^ детей
устроил хвалу ради врагов своих, дабы сделать безмолвным
врага и мстителя (Псал., VIII, 3), т. е. чтобы уничтожить
сатану, который из мести за свое осуждение сокрушает юношество,
это юное насаждение божие, различными язвами самых ложных
своих измышлений или в корне отравляет его своим адским ядом
(примерами различного нечестия и извращенных побуждений),
чтобы юные растения или совсем засохли и погибли, или, по
крайней мере, зачахли и захирели и стали бесполезными.
24. По этой причине бог, с одной стороны,
Каким образом ниспосылает детям своих ангелов-хранителей
ООГ Печется О ЮНО· /лд « лглгттт ιη\
шестве? (Матф., XVIII, 10), а затем поставил
воспитателей-родителей, повелевая, чтобы они
воспитывали детей в учении и наставлении господнем (Эфес, VI, 4);
наконец, всем остальным строго повелевает не соблазнять
юношество дурными примерами и не развращать его, а тем, кто
поступает иначе, возвещает вечное страдание (Матф., XVIII, 6, 7).
25. Но каким образом мы будем выполнять
Итак, нам долж- это ПрИ таком распространении мирских бес-
но держаться при- -> г>
мера патриархов, порядков? Во времена патриархов, когда эти
святые мужи, удаленные от мира, обитали
отдельно и сами были в своих семействах не только отцами
семейств, но и священниками, учителями и наставниками, дело
шло легче. Ибо, удалив своих детей от общества злых людей,
патриархи показывали свет своим благим примером
добродетелей, легким назиданием, убеждением и, где было нужно,
порицанием, и таким образом они увлекали их за собой. Что часто
делал это Авраам, об этом свидетельствует сам бог, говоря:
я знаю, что он будет заповедовать сынам своим и дому своему
после себя ходить путем господним, творя правду и суд (Быт.,
XVIII, 19).
176

ы 26. Но теперь мы живем вместе, добрые сме-
Ныне дурные со- r ^
общества губят шавшись со злыми, и число злых бесконечно
юношество. больше числа добрых. Примерами злых так
сильно увлекается юношество, что
предлагаемые в противодействие злу наставления о соблюдении
добродетели либо не имеют никакой силы, либо имеют силу ничтожную.
и ηΑΠΗτΟΠ„ „* 27. Что же сказать о том, что и наставления
η риди ι ели не -, »\ тт
заботятся о том, в добродетелях предлагаются редко? Немного
чтобы противодей- есть родителей, которые бы могли поучить
ствовать злу или своих детей чему-либо доброму или
поде 1ат"ьМеЮТ ЭТ0Г° томУ> что сами не учились ничему
подобному, или потому, что, будучи заняты
другим, этим пренебрегают.
28. Не много есть таких учителей, которые бы
теля Не ВСе УЧИ" Умели хорошо внушать юношеству добрые
правила. А если иногда такой и бывает, то
такого учителя отвлекает какой-нибудь вельможа, чтобы он
отдал свой труд частным образом детям вельможи, и его
способности не приносят пользы для народа.
Отсюда все ди- 29. Вследствие "этого остальное юношество
чает и стремитель- растет без должного ухода, наподобие леса,
но несется к худ- которого никто не насаждает, никто не оро-
шемУ· шает, не обрезывает, не выпрямляет. Поэтому
дикие и неукротимые нравы и обычаи владеют миром и всеми
городами и селениями, всеми домами и всеми людьми, у
которых в теле и душе везде величайшее множество неурядиц. Если
бы сегодня у нас воскресли и вернулись к нам Диоген,
Сократ, Сенека, Соломон, они не нашли бы у нас ничего
другого, кроме того, что было когда-то. Если бы бог с небес
нам стал говорить, то не сказал бы ничего другого, кроме того,
что сказал некогда: «Все уклонились, сделались равно
непотребными; нет ни одного, делающего добро» (Псал., XIII, 2).
Итак для обще- 30* ПоэтомУ> если бы нашелся кто-нибудь та-
го блага всем к°й> кто может подать какой-либо совет или
нужно объединить что-либо придумать или мольбами, воздыха-
свои заботы или ниями, плачем и слезами вымолить у бога
ждать божьего указания о том, каким образом можно было
бы всего лучше позаботиться о подрастающем
юношестве, тот пусть не молчит, пусть дает советы, размышляет,
молит. «Проклят, кто слепого сбивает с пути», говорит господь
(Второз., XVII, 18). Проклят и тот, кто, имея возможность от-
вести слепого с ложного пути, не отводит его. Итак, горе тому,
кто соблазнит одного из малых сих, сказал Христос (Матф.,
XVIII, 6, 7). Горе также и тому, кто, имея возможность
отстранить соблазны, не отстраняет их. Бог запрещает покидать осла
или вола, блуждающего в лесах и полях или лежащего под
бременем ноши, и повелевает помочь ему, даже если бы ты не знал,
12 Заказ N° 5063
177

чей он, даже если бы ты знал, что он принадлежит врагу
твоему (Исх., XXIII, 4; Второз., XXII, 2). И неужели должно
быть ему угодным, если мы, видя, как блуждают не неразумные
животные, но разумное создание, не одно или другое, а
весь мир, пройдем спокойно, не попытаемся помочь?! Да не
будет этого, да не будет!
31. Проклят, кто дело господа делает лука-
На Вавилон за- во> и Пр0КЛЯт тот, кто удерживает меч свой
обнажитьИмеч^ЖН° от КР0ВИ Вавилона (Иер., XVIII, 10)., И смеем
ли мы надеяться, что не падет на нас вина,
если мы спокойно будем терпеть проклятый Вавилон
наших заблуждений? О, обнажи меч всякий, кто им препоясан
или кто знает, в каких ножнах он пребывает сокрытым. И
чтобы быть тебе благословенным от бога, споспешествуй
истреблению Вавилона1.
32. Совершайте это господнее дело, вы, вла-
К гражданской сти^ СЛуГИ вышнего бога, и мечом, которым
препоясал вас господь, мечом справедливости
истребляйте непорядки, которыми наполнен мир и которыми
раздражает он вашего бога.
33. Творите это дело и вы, священнослужите-
И к руководите- ли> верНые слуги Иисуса Христа, и обоюдо-
церкви. острым вверенным вам мечом, мечом уст,
истребляйте зло. Чтобы искоренять, разорять, расточать,
разрушать зло и опять созидать и насаждать добро, затем вы и
поставлены (Иерем., I, 10; Псал., CI, 5; Поел, к Римл., XIII,
4 и пр.).
Вы уже уразумели, что в человеческом роде нельзя
противодействовать злу удачнее, как противодействовать ему в раннем
возрасте человека; нельзя удачнее насаждать молодые деревья,
предназначенные к вечности, как насаждая и ухаживая за ними
в юном возрасте; нельзя на месте Вавилона воздвигнуть Сион,
если живые камни божий, юношество, не будут своевременно
выломаны, обтесаны, отполированы и прилажены к небесному
строительству. Итак, если мы желаем, чтобы были хорошо
благоустроены и процветали церкви, государства и хозяйства,
прежде всего упорядочим школы и дадим им расцвести, чтобы
они стали истинными и живыми мастерскими людей и
рассадниками для церквей, государств и хозяйств. Так — достигнем мы
нашей цели, по-иному — никогда.
1 По библейским сказаниям, в упоении своим могуществом, богатством
и ученостью вавилоняне полны были всяческого самомнения и
заблуждений. Отсюда в качестве подзаголовка этого параграфа употреблено
выражение «Вавилон заблуждений». Выражение «Вавилон заблуждений» Коменский
применяет к обществу своего времени, полному раздоров, мрака, смятения
и противодействия подлинному образованию. К беспощадной борьбе с
этими недостатками своего времени и призывает Коменский.
178

Теперь нужно '34. Но каким образом нужно приняться за
изложить и взве- дело и довести его до желанной цели, это
тесть способ этой перЬ мы> дух которых уже пробудил господь,
работы. раскроем перед вашим взором. В чем это
заключается, — смотрите, слушайте, внимайте все, кому
только бог дал очи, чтобы видеть, уши, чтобы слышать, и
разум, чтобы понимать.
Что следует де- ^5. Если кому-либо блеснет не замеченный ра-
лать, увидит ли нее свет, Да воздаст он хвалу богу и пусть
кто-либо здесь не- не скрывает этого нового света от нового ве-
который новый ка. Если же в этом свете заметишь даже ма-
свет или нет? лейший недостаток блеска, или усиль его и
исправь, или, чтобы его можно было исправить, скажи: много
глаз видят больше, чем один.
36. Таким образом мы взаимно будем помо-
Деятельным лю- гать ДруГ ДруГу согласно вести дело божие;
дям здесь нужно ^ ^
ожидать награды. таким образом мы избегнем проклятия,
предвозвещенного для тех, кто лукаво делает дело
божие; таким образом всего лучше мы будем пещись о
драгоценнейшем сокровище мира, о юношестве; таким образом мы
будем участниками славы, обещанной тем, кто других научает
справедливости (Дан., XII, 3). Да умилосердится к нам господь,
да во свете его узрим свет. Аминь!

ПОЛЬЗА ДИДАКТИКИ.
Правильная постановка дидактики важна:
1. Для родителей, которые до сих пор большею частью были
не осведомлены, чего им ждать от своих детей. Они нанимали
учителей, обращались к ним с просьбами, задабривали их
подарками, даже меняли их часто так же напрасно, как и с
некоторой пользой. Но если метод воспитания доведен до
безошибочной верности, то результат, на который не всегда надеются, не
может, с божией помощью, не воспоследовать.
2. Для учителей, большинство которых совершенно не знало
дидактики и вследствие этого, желая выполнить свой долг,
мучили себя и истощали свои силы трудолюбием и старательностью;
стремясь достигнуть успеха то тем, то другим способом, они
меняли метод не без тягостной потери времени и трудов.
3. Для учеников, чтобы можно было довести их до вершин
наук без трудности, скуки, окриков и побоев, а как бы играя и
шутя.
4. Для школ, которые при правильном методе не только
можно будет сохранять в цветущем состоянии, но и без конца
умножать. Ведь они будут поистине местами игр, домами наслаждения
и удовольствий. И когда (вследствие непогрешимости метода)
из какого угодно ученика выйдет ученый (в большей или
меньшей степени), никогда не будет недостатка в хороших
начальниках школ, и научные занятия всегда будут процветать.
5. Для государств — по приведенному ранее свидетельству
Цицерона. С этим согласно знаменитое выражение Д и о г е-
н а-пифагорейца (у С τ о б е я): «Что составляет основу всего
государства? — Воспитание юношей*. Ведь никогда виноградные
лозы не принесут полезного плода, если за ними не было
хорошего ухода.
6. Для церкви, так как правильное устройство школ одно
только может довести до того, чтобы у церквей не было
недостатка в ученых пастырях, а у ученых пастырей — в
восприимчивых слушателях.
7. Наконец, важно и для небес, чтобы школы были
преобразованы для подлинной и универсальной культуры духа, чтобы
тем легче были освобождены от тьмы блеском божественного
180

света те, которых не может пробудить звук божественной трубы.
Ведь хотя евангелие и проповедуется в различных местах и мы
надеемся, что будет оно проповедано до скончания мира, однако
на свете бывает так, как это обыкновенно происходит на каком-
либо собрании народа, на ярмарке или в таверне, или в другом
шумном сборище людей: слушают не исключительно того одного,
кто предлагает наилучшее, но и того, кто, встретившись с кем-
либо или сидя, или стоя возле него, занимает и привлекает
своего соседа своей болтовней. Пусть служители слова исполняют
свою обязанность с каким угодно рвением; пусть они говорят,
возглашают, увещевают, заклинают, но большая часть людей
их не слушает. Ведь многие посещают религиозные собрания
только по какому-либо редкому случаю; другие, хотя и
приходят на них, однако слушают невнимательно, так как их уши и
глаза закрыты и они про себя большей частью заняты другим.
Наконец, допустим, что они внимательны и воспринимают смысл
священных заветов, однако несомненно, эти заветы не действуют
и не влияют на них так сильно, как это должно было бы быть:
косность духа и привычка к грехам притупляют у людей ум,
ослепляют их, делают нечувствительными, и потому они не
могут освободиться от своей спячки. Точно связанные оковами, они
остаются в привычной своей слепоте и в своих грехах;
следовательно, от застарелой греховности никто не может их освободить,
кроме одного бога, как сказал кто-то из отцов церкви: почти
чудо, если закоренелый грешник обратится к раскаянию. Но
так как в других случаях, где бог указует средства, требовать
чуда — значит искушать бога, то нужно признать, что и здесь
также дело находится в таком же положении. Поэтому будем
думать, что наш долг — помышлять о средствах, которыми бы
вся христианская молодежь все с большим пылом побуждалась
бы к силе ума и любви к небесному. И если мы этого достигнем,
то увидим, что небесное царство, как это было некогда,
расширит свою мощь.
Итак, от столь святой цели пусть никто не отвлекает своих
помышлений, своих стремлений, сил и средств. Тот, кто вызвал
желание, даст и выполнение его. Подобает непрестанно просить
этого от божественного милосердия в молитвах и представлять
себе это в надеждах. Ведь здесь дело идет о спасении людей и
славе всевышнего.
Йог. Вал. А н д ρ еэ:
«Отчаиваться в успехе — бесславно, пренебрегать чужими
советами — несправедливо».

ПОЛОЖЕНИЯ, РАЗВИВАЕМЫЕ В СОДЕРЖАНИИ ГЛАВ.
I. Человек есть самое высшее, самое совершенное и
превосходнейшее творение.
II. Последняя цель человека находится за пределами этой
жизни.
III. Эта жизнь является только приготовлением к вечной
жизни.
IV. Есть три ступени приготовления к вечности: познание
себя (и вместе с собой — всего), управление собою и
стремление к богу.
V. Семена образования, добродетели и благочестия
заложены в нас от природы.
VI. Человеку, если он должен стать человеком, необходимо
получить образование.
VII. Образование человека с наибольшей пользой
происходит в раннем возрасте. Оно даже только в этом
возрасте и может происходить.
VIII. Юношество должно получать образование совместно, и
для этого нужны школы.
IX. Школам нужно вверять всю молодежь обоего пола.
X. Обучение в школах должно быть универсальным.
XI. До сих пор не было школ, вполне соответствующих
своему назначению.
XII. Школы можно преобразовать к лучшему.
XIII. Основою преобразования школ является точный
порядок во всем.
XIV. Точный порядок для школы следует заимствовать у
природы.
XJV. Основы для продолжения жизни.
XVI. Общие требования обучения и учения, т. е. как учить
и учиться.
XVII. Основы легкости обучения и учения.
XJVIII. Основы прочности (основательности) обучения и
учения.
XIX. Основы кратчайшего пути обучения.
XX. Метод наук в частности.
XXI. Метод искусств.
182

XXII. Метод языков.
XXIII. Метод нравственного воспитания.
XXIV. Метод насаждения благочестия. ·
XXV. Если мы желаем, чтобы школы были вполне
реорганизованы на подлинных началах истинного христианства,
должно или удалить книги язычников, или, по крайней
мере, пользоваться ими с большей осторожностью, чем
это было до сих пор.
XXVI. О школьной дисциплине.
XXVII. О четырехступенном устройстве школ в соответствии с
возрастом и успехами учащихся.
ΧΧ,νΐΙΙ. Очерк (идея) материнской школы.
XXIX. Идея школы родного языка.
XXX. Очерк латинской школы.
XXXI. Об академии, путешествиях и коллегии света.
XXXII. О всеобщей совершенной организации школ.
XXXIII. Об условиях, необходимых для практического
применения этого всеобщего метода.

ДИДАКТИКА
Глава I.
ЧЕЛОВЕК ЕСТЬ САМОЕ ВЫСШЕЕ, САМОЕ СОВЕРШЕННОЕ
И ПРЕВОСХОДНЕЙШЕЕ ТВОРЕНИЕ!.
Думали, что из- 1· Когда некогда Питтак провозгласил свое
речение ' «познай знаменитое изречение γνώζι σεαυτό «познай
самого себя» упа- самого себя», то оно было встречено мудреца-
ло с неба. ми с таким одобрением, что они, желая
увековечить его в народе, утверждали, будто оно упало с неба, и
велели начертать его золотыми буквами на храме Аполлона
Дельфийского2, куда стекалось множество людей.
Последнее разумно и благочестиво, а первое, конечно, выдумано, но в
общем правдоподобно; это нам ясно более, чем им.
2. Ведь разве раздающийся в Писании голос
И, однако, по- значит «познай, о человек, меня и ты
поистине оно упало * А
с неба# знаешь себя». Меня — источник вечности,
мудрости и блаженства, себя — мое творение,
мой образ, мое наслаждение3.
Возвышенность 3. Ибо тебя я предназначил быть моим соуча-
человеческой при- стником в вечности; на твою пользу я создал
Р°ДЫ· небо и землю и все, что содержится в них;
тебе одному совокупно вручил то, что остальным творениям в
1 Первые три главы «Великой дидактики» раскрывают
внутренне-противоречивые принципиальные позиции Я. А. Коменского по основным
вопросам педагогики. Здесь переплетаются вне всякой внутренней связи, с одной
стороны, совершенно неприемлемое для нас религиозно-христианское
воззрение на происхождение и назначение человека и античный
телеологический взгляд на природу вообще и на назначение человека, в особенности,
с другой — гуманистическое представление о ценности человеческой
личности. Гуманистические тенденции составляют сущность педагогических идей
Коменского. А привлечение им для обоснования своих взглядов так
называемого «священного» Писания объясняется условиями времени.
2 Аполлонов храм в Дельфах служил местом своеобразного
общенационального объединения древней Греции, распадавшейся на множество
отдельных городов-государств. Этот храм славился своими мудрыми
прорицаниями-советами, что и привлекало к нему множество посетителей.
3 Изречение античного мудреца «познай самого себя» Коменский
искусственно переделывает в христианское учение о первостепенном значении
познания бога.
184

отдельности: бытие, жизнь, чувство и разум. Тебя я поставил
над делами моих рук, все положил под твои ноги, овец и волов
и полевых зверей, птиц небесных и рыб морских, и таким
образом славою и честью увенчал я тебя (Псал., VIII). Наконец,
чтобы не было у тебя недостатка ни в чем, я сам явился к тебе,
соединившись сущностью своей с тобой, соединяя мою природу
с твоей на вечность, как не выпадало это на долю никакой иной
твари, видимой и невидимой. Ибо неужели какое-либо создание
на небе или на земле может похвалиться тем, что бог явился во
плоти, показал себя ангелам (1 Тим., III, 16), конечно, не для
того, чтобы они видели только и с изумлением созерцали того,
кого видеть желали (1 Петра, I, 12), но чтобы поклонялись
богу, явившемуся во плоти, т. е. сыну божию и сыну
человеческому (Евр., 1, 6; Иоанн, I, 52; Матф., IV, 11). Итак, пойми, что ты
полное завершение моих творений, удивительный микрокосм * и
наместник бога среди моих творений, венец моей славы.
4. О, если бы все это было начертано не на
Она должна быть дверях храмов, не на заглавных листах книг,
поставлена пред наконец, не на устах, не в ушах и очах всех
очами всех людей, людей, а в их сердцах! Именно к этому
должно стремиться всем, кто несет обязанность
образовывать людей, чтобы они, помня об этом достоинстве и своем
превосходстве, научили всех жить и направляли все средства к
тому, чтобы достигнуть этой возвышенной цели.
Глава II.
ПОСЛЕДНЯЯ ЦЕЛЬ ЧЕЛОВЕКА НАХОДИТСЯ ЗА ПРЕДЕЛАМИ
ЭТОЙ ЖИЗНИ2.
1. Высшее из 1· Сам разум говорит, что столь высокое тво-
творений должно рение предназначается для более высокой, по
иметь · высшую сравнению со всеми созданиями, цели, а имен-
цель· но, чтобы человек, будучи соединен с богом,
высшим пределом всякого совершенства, славы и блаженства,
наслаждался вместе с ним славой и блаженством во веки.
1 От греческих слов μιν-ρός — малый и τ-όσμος — мир — мир в
миниатюре, в переносном смысле — человек как зеркало или
отражение всего мира. Этот взгляд на человека идет от античной философии,
проходит через средневековую философию и с особой силой выдвигается у
представителей гуманизма эпохи Возрождения. Этим термином гуманисты
подчеркивали ценность человеческой личности. Понятию микрокосма
противопоставляется понятие макрокосма (см. гл. V, 5) от греческих
слов μακρύς — большой и κόσμος — мир, т. е. большой мир, мир в целом.
2 В основе этой главы лежит господствовавшее в эпоху Коменского
религиозно-телеологическое истолкование явлений биологического порядка и
деление жизни человека на три обособленных друг от друга вида:
растительный, животный и разумный, или духовный, которые фактически
существуют в неразрывной связи. Телеологическое истолкование явлений
биологического порядка кратко сформулировано в V гл., § 2: «Все, что
существует, существует для чего-либо...»
185

2 Это ясно· ^· Х°тя эт0 достаточно ясно из Писания, и мы
твердо верим, что дело вообще находится в
таком положении, однако не было бы потерей труда коснуться,
хотя бы мимоходом, того, сколькими способами бог в этой
жизни изобразил нам нашу высшую цель.
3. И прежде всего, конечно, в самом творении.
1) Из истории Ведь человеку не повелел бог просто сущест-
творения. вовать, подобно прочим созданиям, но
предпослал торжественный совет; тело он образовал ему как бы
собственными перстами, а душу вдохнул в него из самого себя.
4. Наше устройство показывает, что для нас
2) Из нашей достаточно того, что есть у нас в этой жизни,
природы. и^о мы живем здесь тройною жизнию: расти-
тельною, животною и умственною, или духовною, из которых
первая нигде не выходит за пределы тела, вторая через действия
чувств и движения направляется к предметам, а третья может
существовать также отдельно, как это видно у ангелов. А так
как очевидно, что эта высшая ступень жизни сильно у нас
затмевается и сковывается первыми ступенями, то по
необходимости следует, что должно существовать место, где бы она
доведена была до совершенства.
5. Все, что мы в этой жизни делаем и терпим,
3) Из всего, что показывает, что здесь мы не достигаем
помы здесь делаем „ '
и претерпеваем. следнеи цели, но что все наше существо, как и
мы сами, имеет иное назначение. Все, в чем
выражается наше существо, все, что мы делаем, думаем,
говорим, замышляем, приобретаем, имеем, есть только некоторая
лестница; продвигаясь по ней все далее и далее, мы всегда,
правда, восходим на высшие ступени, однако последней ступени
мы не находим никогда. Вначале человек ничто, как ничто он
был от вечности, а только во чреве матери воспринимает начало
от капли отцовской крови. Итак, что такое вначале человек?
Бесформенная и грубая масса. Затем он принимает очертания
маленького тельца, однако без чувства и движения. После этого
он начинает двигаться и силою природы выходит наружу;
понемногу открываются глаза, уши и остальные чувства. С
течением времени проявляется внутреннее чувство, когда человек
понимает то, что он видит, слышит и чувствует. Далее, через
наблюдение различия вещей, появляется рассудок. Наконец, воля,
направляясь к одним предметам, отвращаясь от других,
принимает на себя обязанность руководительницы.
о п „_ 6. Но и внутри указанных отдельных ступеней
о. ко всем этом т»
есть постепенность, есть своя постепенность. Ведь и понимание ве-
однако без окон- щей проявляется постепенно, выступая точно
чательного преде- сияние утренней зари из глубокой тьмы ночи и
ла- проливая все больше света, пока
продолжается жизнь (если только кто-нибудь не погружается в скотское
состояние вообще), и так вплоть до самой смерти. Наши дейст-
186

вия также сперва слабы, бессильны, грубы и слишком
беспорядочны. Постепенно затем, вместе с силами тела, развиваются
также качества духа, так что, пока мы живем (если кого-либо
не охватит и не похоронит его заживо крайнее тупоумие),
всегда мы что-нибудь делаем, замышляем, предпринимаем, и все это
в благородной душе всегда стремится выше, не достигая,
однако, конечного предела. Ибо в этой жизни нельзя найти какого-
либо предела желаниям и стремлениям.
7. Куда бы кто ни обратился, он узнает это
Это обнаружи- на опыте# j^T0 полюбит сокровища и богатство,
ВЗ.СТ всякий ОПЫТ· —'
тот не сможет утолить свою жажду, хотя бы
он владел целым миром: это стало ясно на примере
Александра. Кто воспламенится жаждой почестей, тот не в
состоянии будет успокоиться, хотя бы ему поклонялся весь мир. Кто
отдается чувственным наслаждениям, тому все прискучит, хотя
бы потоки наслаждений наполняли всё его чувства, и жажда
наслаждений будет направляться от одного к другому. Кто
предается изучению философии, тот не найдет никакого предела:
ведь чем более кто знает, тем более понимает, что ему недостает
еще многого. Справедливо сказал Соломон: «Не насытится
око зрением, не наполнится ухо слышанием» (Эккл., 1, 8).
8. Но примеры умирающих показывают, что и
4. И самая смерть смерть не кладет последней грани нашим де-
нашСеТмуИ^1тию!еЛа лам* ^ кого жизнь прошла хорошо, те
радуются, что вступят в лучшую жизнь, а
проникнутые любовью к настоящей жизни, видя, что с ней нужно
расстаться и что нужно переселиться в другую жизнь, начинают
трепетать и примиряются с богом и людьми, если только каким-
нибудь образом могут это сделать. И хотя бы сломленное
страданиями тело ослабевало, чувства затмевались и сама жизнь
уходила, дух, однако, выполняет свои функции живее, чем
когда-либо. Благочестиво, серьезно и осмотрительно даются
распоряжения относительно себя, своей семьи, своего наследства,
государства и пр., и кто видит умирающего благочестивого и
мудрого человека, видит несомненно рассыпающийся земной прах,
но кто его слышит, тому кажется, будто он слышит ангела.
Поэтому каждый должен признать, что здесь происходит не что
иное, как подготовка к уходу хозяина, когда его жалкая хижина
грозит разрушением. Это поняли сами язычники: римляне, по
свидетельству Φ е с τ а, смерть называли исходом, а у греков
глагол, обозначающий уходить, часто употребляется в значении
погибать, умирать. Почему? Не потому ли, что полагают, что
путем смерти только переходят в другое место?1.
1 Истолкование смерти как перехода «в другое место», а также
представление о местопребывании человека после смерти на «небе» (см. § 10
этой же главы) вытекает из анимистического мировоззрения первобытных
людей, преобразованного и развитого идеалистической философией
античного мира и христианским вероучением.
187

5 Пример хри- ^. ^ам> христианам, особенно это ясно, так как
ста-человека ука- Христос, сын бога живого,, ниспосланный с
зывает, что люди неба для восстановления погибшего в нас об-
предназначены для раза божия, показал это своим примером.
вечности. Ведь, будучи зачат и явившись на свет через
рождение, он пребывал среди людей; затем умер, воскрес и
вознесся на небеса, и смерть не властвует более над ним. Вот он и
называется и есть на самом-деле наш предтеча (Евр;, VI, 20),
перворожденный среди братьев (Римл., VIII, 29), глава среди
своих членов (Эфес, 1, 22), первообраз всех, которые должны
быть возрождены по образу божию (Римл., VIII, 29). И так, как
сам он был на земле не для того, чтобы оставаться здесь, но
чтобы, свершив свой путь, перейти в вечные жилища, так и нам,
соучастникам его, не суждено оставаться здесь, а придется
переселиться в иное место.
10. Итак, каждому из нас предназначены
Тройное место- тройная жизнь и тройное местопребывание
пребывание чело- для ЖИЗни: чрево матери, земля и небо. Из
первого жилища во второе человек вступает
через рождение, а из второго в третье — путем смерти и
воскресения; из третьего — никуда навеки. В первом мы получаем
только жизнь с зачатками движения и чувством; во втором —
жизнь, движение, чувство с началами- разума; в третьем —
совершенную полноту всего1.
„ 11. Первая жизнь есть приготовление ко вто-
И тройная жизнь. r «r ^
F рои, вторая — к третьей, третья сама в себе
без конца. Переход из первой жизни во вторую и из второй в
третью узок и болезненен: и в том и в другом случае приходится
расставаться с одеянием, или с внешними покровами (там —
послед, здесь — само тело), подобно тому как из разбитой
скорлупы выходит птенец. Первое и второе жилище есть
образ мастерских: в одной формируется тело для последующей
жизни, а в другой — разумная душа для вечной жизни; третье
жилище принесет самое совершенствование и наслаждение
той и другой жизнью.
12. Так израильтяне (да позволено будет при-
Прообраз этого вести их здесь дДя сравнения) были рождены
у израильтян. ß £гипте? откуда отведены через горные
теснины и Красное море в пустыню. Там они строили шатры,
изучали закон, сражались с различными врагами и, наконец,
перейдя Иордан, сделались наследниками Ханаанской земли, текущей
молоком и медом.
1 См. примечание к § 8 этой же главы.
188

Глава III х.
ЭТА ЖИЗНЬ ЯВЛЯЕТСЯ ТОЛЬКО ПОДГОТОВЛЕНИЕМ
К ВЕЧНОЙ ЖИЗНИ.
Свидетельства L Чт0 эта жизнь> преследующая иную цель,
не есть (собственно говоря) жизнь, а
вступление к истинной и вечной жизни, это будет видно, во-первых, из
доказательства, заложенного в нас самих, во-вторых, из
доказательства, заложенного в мире, и, наконец, из свидетельств
священного писания.
м 2. Если мы посмотрим на самих себя, то
увидим, что все, касающееся нас, подвигается
вперед так последовательно, что все предшествующее пролагает
дорогу последующему. Примером этому служит наша первая
жизнь — в утробе матери. Ради чего протекает эта жизнь? Не
ради ли самой себя? Ничуть. Она протекает там только для
образования тела как жилища души и как инструмента для
удобного пользования в последующей жизни, которою мы
наслаждаемся под солнцем. Как только эта цель достигнута, мы
вырываемся на свет, так как нечему больше произойти с нами в той
тьме. Точно так же и эта наша жизнь под солнцем есть не что иное,
как подготовка к вечной жизни, а именно — душа с помощью
тела подготовляет себе все необходимое для будущей жизни.
Как только и это достигнуто, мы переселяемся отсюда, так как
не остается ничего, что могли бы мы делать на земле. Правда,
некоторые похищаются отсюда неподготовленными или, вернее,
извергаются на погибель, как выкидыши, выбрасываемые по
разным причинам из утробы матери не для жизни, а для
смерти. В обоих случаях это происходит хотя и по божьему
изволению, но по вине людей.
2. Видимый мир 3. Сам видимый мир, в какой бы части мы
создан только как его ни рассматривали, свидетельствует о том,
рассадник, питом- что он создан именно с тою целью, чтобы слу-
ник и школа для ЖИТЬ'
людей.
размножению, \
питанию, \ человеческого рода.
деятельности J
Так как богу было угодно сотворить всех людей не сразу в
одно и то же мгновение, как произошло это с ангелами, но
сотворить мужа и жену, которым были дарованы силы и
благословение для размножения путем рождения, то необходимо было
для последовательного размножения дать надлежащее время;
для этого дано было несколько тысяч лет. Но, чтобы это время
не было беспорядочным, глухим, слепым, он распростер небеса,
украсив их солнцем, луною и звездами, и повелел им своим кру-
1 Глава III представляет дальнейшее развитие неверного, антинаучного,
телеологического мировоззрения в его религиозно-христианской форме.
* 189

говращением размерять часы, дни, месяцы и годы. Далее, так
как человек должен был стать телесным созданием,
нуждающимся в месте, где обитать, чтобы дышать и двигаться, в пище,
чтобы расти, и в одежде, чтобы покрываться, он распростер (в
глубине мира) твердую почву, землю и окружил ее воздухом,
оросил водами и повелел произвести разнообразные растения и
животных не только для удовлетворения нужд, но и для
наслаждения. И так как он создал человека по образу своему, даровав
ему разум, то для того, чтобы и у разума не было недостатка в
соответствующей пище, разделил отдельные твари на
многообразные виды затем, чтобы этот видимый мир являлся ему самым
ярким зеркалом бесконечного могущества, мудрости и благости
божией и чтобы, созерцая его, человек проникался удивлением к
творцу, совершенствовался в познании его, увлекался любовию к
нему. Для этого именно невидимые и скрывающиеся в бездне
вечности прочность, красота и прелесть показываются повсюду
через видимые творения и дают возможность ощущать,
созерцать и вкушать себя. Итак, этот мир есть не что иное, как наш
рассадник, наш питомник и наша школа. Итак, есть нечто за
пределами этого мира; выйдя из подготовительных ступеней
этой школы, мы возвысимся до вечной академии. Следовательно,
уже разум убеждает, нас, что это так. Однако еще очевиднее
это из божественных изречений.
4. У Осии сам бог свидетельствует, что небеса
з. Сам бог в существуют для земли, земля — для пшеницы,
СВ06М СЛОВб, и //-v тт
вина и масла, а все это — для людей (Ос, II,
21, 22). Итак, все ради человека, даже само время. Ибо
существование миру не будет дано долее, чем это нужно для
восполнения числа избранных (Апок., VI, 11). Как только это свершится,
небеса и земля прейдут, и не найдется им места (Апок., XX, 7).
Ибо явятся новое небо и новая земля, в которых будет обитать
справедливость (Апок., XXI, 1; 2 Петр., III, 13). Наконец,
названия, которые Писание дает этой жизни, указывают, что она есть
не что иное, как подготовка к другой жизни. Оно называет ее
дорогой, путем, дверью, ожиданием, а нас называет
чужестранцами, пришельцами, наемниками, искателями другого града и
притом непреходящего (Быт., XLVII, 9; Псал., XXXIX, 13; Иов,
VII, 12; Лука, XII, 34).
4 Опыт ^* Всему этому нас учит само дело и наше
общее положение, которое находится пред
глазами всех людей. Ведь кто из родившихся, явившись, не исчезал
снова, хотя мы и предназцачены для вечности? Но так как мы
предназначены для вечности, то по необходимости мы
переживаем здесь только переходное положение. Поэтому Христос
говорит: «Будьте готовы, ибо не знаете часа, в который придет сын
человеческий» (Матф., XXIV, 44). По этой причине (и это
также мы знаем из Писания) бог призывает некоторых отсюда еще
в раннем возрасте, когда видит их уже подготовленными, как,
190

например, Еноха (Быт., V, 23, ср. Премудр., IV, 14). Почему
же тогда он проявляет долготерпение по отношению к злым?
Именно потому, что он не хотел бы, чтобы кто-нибудь
неподготовленный был застигнут смертью, а чтобы всякий пришел к
покаянию (2 Петр., III, 9). Если, однако, кто-нибудь продолжает
злоупотреблять терпением бога, то он повелевает того взять.
3 6. Итак, насколько верно то, что пребывание
во чреве матери есть приготовление к жизни в
теле, так верно и то, что пребывание в теле есть приготовление
к той жизни, которая последует за этой настоящей жизнью и
будет продолжаться вечно. Счастлив тот, кто из чрева матери
вынес хорошо образованные члены, в тысячу раз счастливее тот,
кто унесет отсюда хорошо образованную душу.
Глава IV.
ЕСТЬ ТРИ СТУПЕНИ ПРИГОТОВЛЕНИЯ К ВЕЧНОСТИ: ПОЗНАНИЕ
СЕБЯ (И ВМЕСТЕ С СОБОЙ — ВСЕГО), УПРАВЛЕНИЕ СОБОЮ
И СТРЕМЛЕНИЕ К БОГУ».
Откуда познают- L Таким обРазом> яс-?°> что последняя цель
ся второстепенные человека есть вечное блаженство с богом. А ка-
цели человека, ковы цели, подчиненные и служащие этой пе-
подчиненные вые- реходной жизни, это ясно из слов божествен-
шей цели (вечно-· ного совета> который устроил бог, намереваясь
сти'# создать человека. «Сотворим, — сказал бог,—
человека по образу нашему и по подобию, и да владычествует
он над рыбами морскими и над птицами небесными и над
зверями всей земли, которые движутся по земле» (Быт., I, 26).
Есть три цели: 2. Отсюда ясно, что человек поставлен среди
человек должен ВИдИМЬ1Х созданий с тем, чтобы быть
1) одаренным I. Разумным созданием.
разумом среди
BCJ*' „ П. Созданием, владычествующим над другими
i ι владыкой над -»
собой и созданиями.
бога рад0СТЬ1° для ΠΙ. Созданием, представляющим собою образ
и радость своего творца.
Эти три цели соединены так, что ни одной из них нельзя
отбросить, так как на них зиждется основание настоящей и
будущей жизни.
1 «Познание себя (и вместе с собой — всего), управление собой» или,
как говорится в § 2, быть «созданием, владычествующим над другими
созданиями», — не обязательно связано с «устремлением к богу», а также с
религиозно-христианским учением о «приготовлении к вечности».
191

Что такое 3. Быть разумным созданием — это значит
разумное созда- все исследовать и давать всему имена и все
ние? исчислять, т. е. знать и иметь возможность
назвать и понять все, что находится в мире, как это ясно из
«Книги Бытия» (II, 19) или, как поясняет Соломон (Премудр.,
VII, 17 и пр.): «Познать устройство мира и действие стихий,
начало, конец и средину времен; смены поворотов солнца и
перемены времен года, круги годов и положение звезд; природу
животных и души зверей; стремление ветров и мысли людей;
различия растений и силы корней; одним словом — все сокровенное и
явное. Сюда же принадлежит знание ремесел, также искусство
речи, чтобы (как говорит СынСирахов) ничто не было
неизвестным в какой-либо как малой, так и в большой вещи» (Сир.,
V, 18). В самом деле, таким лишь образом человек будет в
состоянии удержать за собой имя разумного существа, если он
будет понимать разумное основание (устройство) всех вещей.
4. Быть владыкой всех созданий — это значит,
Что значит быть приспособляя к надлежащему назначению
владыкой всех соз- ť *>
дании? все вещи, употреблять их с пользою для своих
выгод, везде среди созданий вести себя
царственно, т. е. с достоинством и святостью (а именно, ставя выше себя
лишь одного чтимого творца, а также ангелов его, рядом с
собою — своих сослужителей, а все прочее — ниже себя),
соблюдать дарованное достоинство; не служить никакому созданию,
даже собственной плоти; свободно пользоваться всем для
собственных услуг: хорошо знать, где, когда, каким образом и до
какого предела благоразумно пользоваться каждою вещью, где,
когда, каким образом и до какого предела признавать право
плоти, где, когда, каким образом и до какого предела нужно
уступать ближнему, — словом, быть в состоянии разумно
управлять движениями и действиями внешними и
внутренними, своими и чужими.
5. Наконец, быть образом божиим — значит
Что значит быть в ТОЧНОети представлять совершенство своего
образом божиим? ^ r г т^
F первообраза, как сам он говорит: «Будьте
святы, как свят я, ваш бог» (Лев., XIX, 2).
6. Отсюда следует, что истинные требования,
Эти три требо- предъявляемые к человеку, заключаются в
вания осуществля- г ^ ^ * ч и
ются, во-первых, в том> чтобы он оыл: 1) знающим все вещи,
образовании, во- 2) владыкою вещей и самого себя, 3) чтобы
вторых, в добро- он себя и все возводил к богу, источнику всех
детели, в-третьих, вещей. Если эти требования мы выразим тре-
в благочестии. мя ХОрОШО известными словами, то получим:
I. Научное образование.
И. Добродетель, или нравственность.
III. Религиозность, или благочестие.
Под научным образованием нужно понимать познание всех
вещей, искусств и языков; под добродетелью — не только внеш-
192

нюю воспитанность, но и всю внутреннюю и внешнюю
основу побуждений, а под религиозностью — то внутреннее
богопочитание, которым дух человека связывается и
соединяется с высшим чувством. -
7. В этих трех качествах заключается все пре-
стваТИв этой ж^зни восходство человека, так как только они яв-
составляют в че- ляются единственной основой настоящей и
ловеке всю сущ- будущей жизни: остальное (здоровье, сила,
ность; все же ос- красота, богатство, знатность, дружба, счаст-
степенно "~ втор°" ливый успех в делах, долголетие) есть не что
иное, как добавление и внешнее украшение
жизни тех, которым они даны богом, или же излишняя
суетность, бесполезное бремя и вредные препятствия для того,
кто, страстно стремясь к ним, сам приобретает их себе и,
пренебрегши теми важнейшими благами, занимается этими
и подавляет себя ими.
8. Разъясню это на примерах. Часы (солнеч-
Что выясняется ные или автоматические) есть изящный и
на примерах: ^ J
1. Часов чрезвычайно необходимый инструмент для
измерения времени; их субстанцию, или
сущность, завершает художественная соразмерность всех частей.
Присоединяемые к частям футляры, скульптурные изображения,
живопись, золотые украшения — все это дополнительные вещи,
прибавляющие несколько красоты, но ничего не прибавляющие
к качеству. Если бы кто-либо предпочел, чтобы подобного рода
инструмент был скорее красивым, чем доброкачественным, то
его ребячество было бы осмеяно, так как он не понимал бы,
для какого употребления они преимущественно предназначены.
2 к Так, достоинство коня состоит в его силе в
' оня* соединении с пылкостью, скоростью и
готовностью направлять свой бег по мановению всадника; хвост же,
развевающийся или связанный в узел, расчесанная и поднятая
грива, позолоченные удила, вышитая попона и различная сбруя
лишь придают красоту коню; однако если бы мы увидели, что
кто-нибудь по'этим украшениям измеряет достоинство коня, то
назвали бы его глупцом.
3 3 Наконец, наше хорошее здоровье заключает-
доровья. ся в правильном пищеварении и в хорошем
состоянии внутренних частей нашего организма. Спать на
мягком ложе, великолепно одеваться, изысканно питаться — это все
не только не способствует улучшению здоровья, а скорее ему
вредит. Поэтому, кто обращает больше внимания на приятное,
чем на полезное, тот неразумен. Но бесконечно более гибельно
неразумие того, кто, желая быть человеком, обращает больше
внимание на украшения человека, чем на его сущность. Вот
почему премудрый называет глупцами и нечестивцами тех, кто
считает нашу жизнь забавою и прибыльной ярмаркой, и утвер-
13 Заказ № 5063
193

ждает, что от таких людей далеки и божия хвала и божие
благословение (Премудр., XV, 12 и 19).
Заключение 9* Итак> пусть будет твердо установлено, что
мы постольку подвигаемся к нашей конечной
цели, поскольку мы прилагаем старания в этой жизни к
приобретению добродетелей и благочестия. Поэтому указанные три
стремления пусть будут истинным делом нашей жизни, а все
остальное — второстепенным, задержкой и внешним украшением.
Глава V.
СЕМЕНА ОБРАЗОВАНИЯ, ДОБРОДЕТЕЛИ И БЛАГОЧЕСТИЯ
ЗАЛОЖЕНЫ В НАС ОТ ПРИРОДЫ 1.
Природа челове- 1. Под природой здесь мы разумеем не ис-
ческая первона- порченность, присущую всем нам после паде-
чально была доб- ния ВСЛедствие чего называемся мы по природе
рои; к ней мы -, ^ r г
должны быть воз- «сынами гнева», не способными собственными
вращены (от ис- силами помышлять о чем-либо благом, но
порченности). первое и основное^ наше состояние, в которое
нужно еще призвать нас, как к первоначалу.
В этом смысле Людвиг В и вес сказал: «Что такое христианин,
как не человек, возвращенный к своей природе и как бы
восстановленный в правах своего рождения, от чего его отвратил диа-
вол?» (Кн. 1 «О согласии и несогласии»). И в том же смысле
следует понять то, что сказал Сенека: «Мудрость заключается
в следующем: вернуться к природе и возвратиться туда, откуда
нас низвергло общее заблуждение» (т. е. грехопадение
человеческого рода, допущенное первосозданными людьми). Далее он
говорит: «Человек — не добр, но он становится добрым, чтобы,
помня о своем происхождении, стремиться стать равным богу.
Вследствие своей порочности никто не пытается подняться туда,
откуда он пал» (Письмо 93).
2. Под словом «природа» мы понимаем также
И это силою всеобщее божие провидение, или непрестанное
вечного провиде- воздействие божественной благости, чтобы во
BaraWr^naTmero." всем совершить все, а именно во всяком
творении то, для чего оно предназначено. Ибо
дело божественной мудрости заключалось в том, чтобы ничего
не создавать напрасно, т. е. без какой-либо определенной цели
1 По вопросу о врожденности некоторых задатков Коменский проявляет
непоследовательность. Посвящая данную главу идее врожденности,
Коменский в § 9 этой же главы сочувственно ссылается на сравнение Аристотелем
души «с чистой доской, на которой еще не было ничего написано, но можно
было бы написать все». В § 10 той же главы Коменский считает
«удачным» сравнение мозга — «этой мастерской мыслей», «с воском, на котором
оттискивается печать или из которого лепятся фигурки». См. также
VI гл., § 5.
194

и без средств, соответствующих достижению этой цели. Итак,
все, что существует, существует для чего-либо и, чтобы
достигнуть этого, снабжено всеми необходимыми органами и
вспомогательными средствами и, кроме того, некоторою
устремленностью. Это — устремленность к своей цели не против воли, не
с сопротивлением, а с охотой и с наслаждением под напором
самой природы, и, если задержать это стремление, то наступают
мучение и смерть. Следовательно, несомненно, что человек
родился способным для уразумения вещей, для добродетели,
для неограниченной любви к богу (что он для этого
предназначен, это мы уже видели), и корни этих трех способностей
существуют у него с такою же несомненностью, как и
корни у каждого дерева.
3. Посмотрим, какие в нас заложены основы
Мудрость зало- мудрости, добродетелей и религии, чтобы было
вечные основы: очевиднее, что значит, когда Сирах
провозглашает, что мудрость положила вечные основы
в людях (Сир., I, 14). Таким образом можно увидеть, каким
удивительным созданием мудрости является человек.
4. Ясно, что всякий человек рождается спо-
1. Сделав чело- собным к приобретению познания вещей, так
века способным к как прежде всего он есть образ божий. 06-
приобретению по- раз? если он точен, по необходимости пред-
ясноИизВегого' ч?о ставляет черты своего первообраза, или он
она создала его по не будет образом. А ввиду того, что среди
образу своему. остальных свойств божиих выдающееся место
занимает всеведение, естественно, некоторый
образ его отразится в человеке. И почему же нет? Имея
светлый ум, человек, несомненно, находится в центре дел божиих,
наподобие шарообразного зеркала. Будучи повешено в комнате,
это зеркало воспринимает образы всех вещей, образы всего
находящегося вокруг. Ведь наш ум схватывает не только соседние
предметы, но и отдаленные (по месту или по времени),
привлекает к себе, поднимается в высоту, угадывает тайное, открывает
сокрытое, пытается исследовать даже непостижимое; таким
образом, он есть нечто бесконечное и беспредельное. Пусть будет
дано человеку прожить тысячу лет, в течение которых он, всегда
научаясь чему-либо новому, постигал бы одно из другого; и все-
таки он будет иметь еще место для восприятия предметов. Ум
человеческий отличается такой ненасытной восприимчивостью к
познанию, что представляет собой как бы бездну. Наше
ничтожное тело ограничивается самыми тесными пределами; голос
распространяется немного далее, зрение ограничивается лишь
высотою небесного свода, а уму нельзя поставить твердого
предела ни на небе, ни где-либо за его пределами; он как
возвышается выше неба небес, так и опускается ниже бездны бездн,
и, хотя бы они были в тысячу раз выше и глубже самих себя, он
все же проникает туда с невероятной быстротой. И будем ли
13*
195

мы отрицать, что ему доступно все? И будем ли мы отрицать,
что он вмещает все?
о Mo«L.» »„„« 5. Философы назвали человека микроко-
2. Малый мир. / Ύ ч _, г^
смом (малый мир); он обнимает собою в
сжатой форме все, что расстилается во все стороны по великому
миру (макрокосму). Что это так, это доказывается в другом
месте. Итак, ум человека, вступающего в мир чрезвычайно удачно
сравнивается с семенем, или зерном, в котором хотя и нет в
действительности формы травы или дерева, однако понятие травы
или дерева на самом деле в нем существуют: как это ясно, когда
семя, посаженное в землю, внизу пускает маленькие корни, а
выше дает ростки, из которых впоследствии, по врожденной
силе, развиваются ветви и сучья; последние покрываются
листьями, украшаются цветами и плодами. Следовательно, нет
необходимости что-либо привносить человеку извне, но необходимо
развивать, выяснять то, что он имеет залооюенным в себе самом,
в зародыше, указывая значение всего существующего. Поэтому,
как известно, Пифагор имел обыкновение говорить, что
человеку так свойственно от природы все знать, что если
семилетнего мальчика разумно спрашивать о всех вопросах философии,
то он мог бы ответить на все вопросы, именно потому, что
единый |свет разума по своей форме и по своим пределам
достаточен для всех вещей. Только теперь, после грехопадения,
затемняя сам себя и спутывая, он не может обнаружить себя,
а те, которые должны были бы его освободить, постоянно
еще более запутывают.
6. Обитающей в нас разумной душе, сверх
3. Одаренный того> даны органы, как бы лазутчики и раз-
чувств ми. ведчики, с помощью которых душа исследует
все, что находится вне ее, — это зрение, слух, обоняние, вкус,
осязание, так что ни одно создание, где бы оно ни находилось,
не может от нее укрыться. Так как в видимом мире нет ничего,
чего нельзя было бы или видеть, или слышать, или обонять, или
вкушать, или осязать и, таким образом, определять по существу
и качеству, то отсюда следует, что в мире нет ничего, чего бы
не мог обнять одаренный чувством и разумом человек*.
7. Врождены также человеку стремление к
4. Побуждаемый знанию и не только способность переносить
стремлением к зна- Tpydph но и стремление к ним. Это
проявляется непосредственно в раннем детском
возрасте и сопровождает нас всю жизнь. Ведь кто не желает
всегда слушать, видеть, делать что-либо новое? Кому не достав-
1 Здесь мы имеем достаточно ясное изложение Коменским
универсального значения в познании сенсуалистического источника,
доставляющего разуму данные о «существе и качестве» всех явлений мира. В этом
вопросе Коменский вплотную примыкает к Бэкону, с сочинениями которого
он был знаком еще до написания «Великой дидактики».
196

ляет удовольствия каждый день куда-нибудь отправляться, с
кем-либо побеседовать, о чем-либо с своей стороны рассказать?
Положение дел именно таково: глаза, уши, орган осязания,
самый разум, беспрестанно отыскивая себе пищу, всегда
устремляются во внешний мир, и для живой натуры нет ничего более
невыносимого, как праздность и бездействие. А так как даже
люди невежественные удивляются ученым мужам, то не
указывает ли это на то, что они чувствуют притягательную силу
какого-то естественного стремления? Они и сами хотели бы быть
участниками их учености, если бы могли надеяться на
осуществление этого, но так как они на это не надеются, то предаются
сожалениям и почитают тех, кого считают стоящими выше себя.
Поэтому многие 8* пРимеРы автодидактов1 показывают со
самостоятельно до- всей очевидностью, что, следуя за природой,
стигают разнооб- человек может постигнуть все. Не имея ника-
разного познания ких учителей, будучи сами себе учителями
вещеи· или (как говорит Бернгард) имея своими
наставниками дубы и буки (т. е. гуляя и размышляя в лесах),
некоторые пошли гораздо дальше других, находившихся под
тщательным руководством учителей. Разве это не указывает,
что у человека поистине есть и лампада, и светильня, и масло,
и огниво со всем прибором? Лишь бы только он умел высекать
искры, принимать их огнивом, зажигать светильник, и он
тотчас же в восхитительном зрелище увидал бы удивительные
сокровища премудрости божией как в себе, так и в великом мире
(как все расположено по числу, мере и весу). Теперь, когда у
него зажигается не внутренний свет, а вне его кругом
носятся светильники чужих мнений, не может быть ничего
другого, кроме того, что происходит именно так, как если бы вокруг
кого-либо, заключенного в мрачную тюрьму, носили факелы;
лучи их, конечно, проходят в щели, однако полный свет
проникнуть туда не может. Так происходит то, о чем говорит С е н е-
к а: «Врождены нам семена всех наук, а бог, как учитель,
выводит способности из таинственной глубины» (О благод., IV, 6).
н .9. Тому же учат нас и предметы, которым
вается УМ сравни~ уподобляется наш ум. Ибо не воспринимает
1) с землей, ли земля (с которою часто сравнивается в
2) с садом; священном писании наше сердце) семена
3) с чистой до- всякого рода? Разве одного и того же сада
скои* нельзя засевать всевозможными травами,
цветами и ароматическими растениями? Конечно, можно, если у
садовника нет недостатка в уме и прилежании. И чем более
разнообразия, тем более получается приятное зрелище для глаз,
тем большее наслаждение для обоняния, тем более сильное
отдохновение для сердца. Аристотель сравнил человеческую
1 Автодидакт — самоучка (от греческих слов gözoc'— сам и οιοάανω—
учу).
197

душу с чистой доской, на которой еще не было ничего написано,
на которой, однако, можно было бы написать все. Итак,
подобно тому как на чистой доске сведущий в своем деле писатель
мог бы написать, а живописец — нарисовать что угодно, так в
человеческом уме одинаково легко начертить все тому, кто
хорошо знает искусство обучения. Если этого не происходит, то
вернее верного, что вина не в доске (если только она иногда не
бывает шероховата), но в неумении пишущего или рисующего.
Разница в том, что на доске линии можно проводить Лишь до
пределов ее краев, между тем как для письма и чертежа в уме
ты никакой границы не найдешь, потому что (как
сказано выше) ум безграничен.
10. Удачно также наш мозг (эта мастерская
4. С воском, на мыслей) сравнивается с воском, на котором
Баются* бесчислен- оттискивается печать или из которого лепятся
ные печати. фигурки. Как воск принимает любую форму
и из него можно лепить и снова переделать
любую слепленную фигуру, так и мозг, отражая образы всех
вещей, все принимает, что только содержит мир. Этим
сравнением вместе с тем удачно обозначается, что такое наше мышление
и наше знание. Все, что возбуждает мое зрение, слух, обоняние,
вкус, осязание, является для меня печатью, посредством которой
образ вещи отпечатлевается в мозгу и притом в такой степени,
что, если даже удалить вещь от моих глаз, ушей, носа и моей
руки, ее образ остается уже у меня и не может не оставаться,
если только, вследствие недостаточного внимания, образ не
отпечатлеется слабо. Например, если я увидел какою-нибудь
человека или заговорил с ним, если, совершая куда-нибудь
прогулку, увидел гору, реку, поле, лес, город и т. п., если когда-
либо услыхал гром, музыку, какие-либо речи, если прочитал
что-либо внимательно у автора и пр., — все это запечатлевается
в мозгу и всякий раз при воспоминании воспроизводится
так, как если бы все это опять стояло у меня перед глазами,
раздавалось в ушах, вкушалось или осязалось мною. Хотя мозг
воспринимает одни впечатления, по сравнению с другими, или
более раздельно, или представляет более ясно, или удерживает
прочнее, однако каждое из них он воспринимает, представляет
и удерживает так или иначе.
11. Здесь мы имеем достойное удивления зре-
Способность на- лище божественной мудрости, которая могла
шего ума воспри- позаботиться о том, чтобы совсем небольшая
чудо™ ~~ жие масса мозга была достаточна для восприятия
стольких миллионов образов. Ибо все то, что
каждый из нас (особенно людей науки) в течение стольких лет
видел, слышал, вкушал, читал, собрал опытом и размышлением,
и о чем он в силу необходимости может вспомнить, — все это,
очевидно, носится в мозгу; это именно образы вещей, некогда
виденных, слышанных, вычитанных из книг и т. д., которых
193

миллионы и снова миллионы существуют и увеличиваются до
бесконечности, так как ежедневно мы видим, слышим, читаем,
исследуем и пр. нечто новое. .
Однако все это вмещается в мозгу. Какая это неисповедимая
мудрость божьего всемогущества! Соломон удивляется, что
все реки текут в море, но море не переполняется (Эккл., 1,7).
Кто не подивится бездне нашей памяти, которая все исчерпывает
и все восстанавливает, но никогда, однако, не переполняется и не
оскудевает! Таким образом, наш ум в самом деле более велик,
чем мир, в том отношении, что содержащее должно быть (по
необходимости) больше содержимого.
12. Наконец, самым подходящим сравнением
^JHain ум — зерка- нашего ума является сравнение с глазом или
зеркалом: что бы ни поставили перед
зеркалом, какой бы формы и цвета ни был предмет, оно тотчас
воспроизводит точное его изображение, за исключением тех случаев,
когда предмет пододвинешь к нему в темноте или с задней
стороны или если предмет находится слишком далеко, т. е. на
большем, чем следует, расстоянии, или если помешаешь
отображению, или затемнишь его, приводя предмет в колебание, — тогда,
нужно признаться, изображение будет неудачным. Но я говорю о
том, что естественно происходит при свете и при удобном
положении предмета перед зеркалом. Итак, подобно тому как нет
никакой необходимости принуждать глаз, чтобы он открывался и
смотрел на предмет, так как он сам собою (стремясь от природы
к свету) с наслаждением взирает на свет и воспринимает все
(лишь бы только не мешало ему сразу слишком большое число
предметов) и никогда не может насытиться созерцанием,— точно
так же наш ум жаждет предметов, сам всегда открывается пред
ними, сам хочет созерцать все, сам воспринимает все, сам быстро
все усваивает; везде он неутомим, лишь бы только не был он
подавлен множеством предметов и лишь бы все ему предоставлялось
для созерцания одно вслед за другим, в надлежащем порядке.
13. Что человеку от природы свойственна гар-
Корень благо- мония нравов, это видели даже язычники.
нравия в челове- т-г ť ' ^ ^
ке — гармония. Правда, они не знали иного, свыше
ниспосланного, света и более надежного вождя, данного
для вечной жизни, но и из этих проблесков света природы (при
значительном усилии) они делали себе факелы. Цицерон,
например, говорит так: «Нашим духовным силам врождены семена
добродетелей; если этим семенам дать развиться, то сама
природа привела бы нас к счастливой жизни». (Это преувеличено!)
Однако лишь только мы являемся на свет и в жизнь, подвергшись
воспитанию, мы постоянно вращаемся среди всякой
испорченности, так что кажется, будто мы всасываем заблуждения почти с
молоком кормилицы (Туск., 3). Но что действительно некоторые
семена добродетелей врождены человеку, это доказывается
следующим двойным аргументом: во-первых, всякий человек на-
199

слаждается гармонией, а во-вторых, сам он также изнутри и
извне есть не что иное, как гармония1.
14. Ясно, что человек наслаждается гармонией
1. Гармонией че- и страстно к ней стремится. Ведь кто не на-
сГ\Кезде,СЛИменно" слаждается созерцанием красивого человека,
во всем' видимом* стройного коня, прекрасного изваяния,
красивой картины? Но откуда это, если не из того
источника, что пропорция частей и цветов доставляет нам
удовольствие? В этом самым естественным образом состоит
очарование для глаз. Я спрашиваю также, на кого не действует
музыка? И почему это?
Именно потому, что гармония тонов дает при-
во всем, восприни- ятное созвучие. Кому не нравится хорошо при-
Μ??ί!ϋΜ ΛΛ °™Χ0Μ' готовленная пища? Это потому, что сочетание
вкусом, осязанием _ J' ·· ^
и даже в самих вкусовых ощущении приятно раздражает небо.
добродетелях. Каждому приятны умеренная теплота,
умеренный холод, умеренный покой членов и
движение. Почему? Не потому ли, что все умеренное в природе
благотворно и здорово, а все неумеренное враждебно и гибельно?
Мало того, мы ценим друг в друге самые добродетели (ведь даже
не имеющие добродетелей удивляются добродетелям других,
хотя и не подражают им, так как полагают, что не сумеют
преодолеть свои предосудительные привычки). Итак, почему же каждый
не ценит добродетелей в самом себе? Воистину мы слепы, если
мы не признаем, что корни всякой гармонии заключаются в нас.
15. Но и сам человек есть не что иное, как гар-
2. Гармония^ ко- мония как в отношении тела, так и в отноше-
торую каждый на- нии ДуШИ# ибо как сама вселенная есть подо-
ходит в самом се- ^ J
бе: в отношении бие огромного часового механизма, столь
а) как тела, искусно составленного из множества колес и
звуковых приборов, что в общем для
непрерывности движений и для гармонии одно сочетается с другим,—
таков и человек. Что касается тела, устроенного с изумительным
искусством, то первым двигателем является сердце, источник
жизни и действий, от которого остальные члены получают
движение и меру движения. А силой, вызывающей движение,
является мозг, который с помощью нервов, как бы шнуров, цритягивает
и отпускает остальные колеса (члены). А разнообразие
деятельности внутри и вне заключается именно в той самой соразмерной
пропорции движений.
16. Подобным образом в душевных движениях
б) так и в от- ГЛавным движущим колесом является воля;
ношении души. рычаги, приводящие ее в движение,— это же-
* В этом, как и в следующих параграфах, термин «гармония»
употребляется Коменским по традиции, идущей от древних греческих философов,
в смысле стройности, согласованности и правильного сочетания одних
элементов целого с другими, вызывающего эстетические чувствования. Для
обозначения музыкальной гармонии Коменский пользуется латинским
словом «consonantia», передаваемым по-русски словом «созвучие».
200

лания и страсти, которые склоняют волю в ту или другую
сторону. Рычагом, открывающим движение и замыкающим его,
является разум, который взвешивает и определяет, чего, где, в какой
мере нужно желать или чего избегать. Остальные движения
души есть как бы меньшие колеса, следующие за главным.
Отсюда, если желаниям и страстям не дается слишком большой силы
и рычаг, т. е. разум, правильно будет открывать и закрывать
движения страстей, необходимым следствием должны быть
гармония и согласованность добродетелей, т. е. соответствующее
сочетание действий и пассивных состояний.
17. Итак, человек поистине есть сам в себе не
Нарушенная гар- что иное, как гармония. Поэтому, как о часах
мония может быть или 0 музыкальном инструменте, сделанных
восстановлена. J ťJ '
рукою опытного мастера, если они испорчены
и расстроены, мы не говорим решительно, что они уже больше
негодны (ведь их можно починить и исправить), так и
относительно человека, хотя и испорченного грехопадением, нужно
прийти к выводу, что благоволением божиим он может быть
исправлен при помощи определенных средств.
18. Что корни религии врождены человеку от
Что корни рели- природы, это доказывается тем, что он — образ
гии врождены че- божий \ Ведь образ носит подобие, а подоб-
?е°лВьес?вом служит; ное радуется подобному; это непреложный за-
1. Сущность об- кон всех вещей (Сир., XIII, 19). И так как че-
раза. ловек не имеет ничего себе подобного, кроме
бога, по образу которого он создан, то отсюда
следует, что нет ничего,' к чему бы он скорее стремился своими
желаниями, кроме того источника, от которого он произошел;
лишь бы только он достаточно хорошо познал его.
19. Это ясно даже на примере язычников, кото-
денноеСепочитаниё Рые> не 6W4H научены словом божиим, по
божества. тайному внушению одной только природы
признавали божество, поклонялись ему и
благоговели перед ним, хотя ошибались в числе богов и способе
почитания. «У всех людей есть понятие о богах, и все уделяют
высшее место какому-нибудь божественному существу», пишет
Аристотель («О небе», кн. 1, гл. 3). А Сенека говорит:
«Почитание богов заключается прежде всего в том, чтобы верить
в богов, затем признавать за ними подобающее величие и
благость, без которой нет никакого величия, чтобы знать, что они
именно управляют миром, вселенной как своим достоянием и
пекутся о человеческом роде» (Письмо 96). Но между этим и из-
1 Явно искусственное, надуманное соображение. Однако этим неверным
соображением раскрывается весьма бодрая, жизнерадостная и вместе с тем
правильная идея о бесконечной способности каждого человека к
образованию и развитию. Коменский пользуется аналогичными же приемами
доказательства в виде ссылок на «священное» писание и изречения, взятые у
античных авторов и в других местах своей книги.
201

вестным апостольским изречением существует лишь самая
незначительная разница: «Приходящему к богу подобает веровать,
что он есть, и ищущим его воздает» (Евр., XI, 6).
20. Платон говорит: «Бог есть высшее бла-
высшемуеМЛ6благуК г0' пРевыше всякой субстанции и всякой при-
которое есть бог. Р°Ды; к нему стремится все» (Платон, в
письме). Это же (что бог есть высшее благо,
к которому все стремится) подтверждает и Цицерон, говоря:
«Первая учительница благочестия есть природа» (1 кн., «О
природе богов»). Именно потому, что (как говорит Лактанций,
кн. 4, гл. 28) мы рождаемся с тем, чтобы воздавать
справедливое и должное послушание сотворившему нас богу, мы и будем
его познавать, за ним следовать. Этим союзом благочестия мы
обязаны богу и соединены с ним, откуда (т. е. от religio) и
религия получила свое название.
21. Правда, нужно признать, что естественное
Оно не уничто- стремление к богу, как к высшему благу,
^аже паденишНче- вследствие грехопадения было извращено и
лов^ческогоНИрода." выродилось в какое-то блуждание, которое
своею силою никогда не может вернуться на
правый путь. Однако у тех, кого снова просвещает бог своим
словом и своим духом, это стремление настолько изощряется,
что Давид восклицает богу: «Кто, кроме тебя, для меня на
небе! И с тобой ничего не хочу на земле. Изнемогает плоть моя
и сердце мое. Бог — твердыня сердца моего и жребий мой во
веки» (Псал. 1, XXII, 2526).
22. Итак, когда мы совещаемся о средствах
Итак, безбожно против испорченности, пусть никто не ука-
искать возражении зывает на существующую испорченность, так
против стремлении ^ J J J r
к благочестию как бог духом своим, при помощи разумных
средств, хочет ее упразднить. Когда у
Навуходоносора был отнят человеческий разум и дано было
звериное сердце, ему все-таки была оставлена надежда возвратить
себе человеческий разум и даже царское достоинство, как только
он признает власть в небесах (Дан., IV, 23). Так и нам,
деревьям, выброшенным из рая божия, все-таки оставлены корни,
которые снова могут произрастать, если на них падают дождь и
солнечные лучи милости божией. Разве тотчас после
грехопадения и возвещенной гибели (наказание смертью) бог не
внедряет снова в наши сердца (обещанием благословенного семени)
залога новой милости? Разве он не послал нам сына своего,
чтобы через него восстановить падшее?
23. Позорно и безбожно — и это представляет
Ветхого Адама и явный знак неблагодарности,— что мы всегда
ж\тГеАпротиВв°°2о" ШУМИМ об испорченности, а скрываем возрож-
вого. дение. Какую силу имеет в нас ветхий Адам,
на это мы указываем, а какую силу имеет
новый Адам — Христос, этого мы не исследуем. Конечно, апостол
•202

от своего имени и от имени возрожденных говорит: «Я все могу
в укрепляющем меня Христе» (Филипп., IV, 13). Если
возможно, чтобы произрастал и давал.плоды черенок, привитый к иве,
терновнику или еще к какому-либо лесному деревцу, почему бы
этого не могло быть, если бы он был привит к самому корню?
Сравним аргументацию апостола (Римл., XI, 20): «К тому же,
если бог может из камней воздвигнуть чад Аврааму
(Матф., III, 9), то почему же ему не возбудить людей на
всякие благие дела, которые от начала сотворены были сынами
божиими и вновь усыновлены Христом и возрождены через
духа благодати?»
Благодать божию 24' Ах> не бУДем ограничивать благодать бо-
следует не огра- жию, которую бог готов излить на нас с ве-
ничивать, а с бла- личайшей щедростью. Ведь если мы, верою
годарностью при- насажденные во Христе и одаренные духом
нимать. усыновления, если мы, говорю я, будем
утверждать, что мы вместе с1 нашими детьми неспособны к тому, что
свойственно царствию божию, то каким образом Христос
провозгласил относительно детей, «что их есть царствие божие»?
Или каким образом он направляет нас к ним, повелевая
обратиться и быть, как дети, если мы хотим войти в царствие
небесное (Матф., XVIII, 3)? Каким образом апостол объявляет
святыми детей христиан (даже когда один только из родителей —
верующий) и утверждает, что они не могут быть нечистыми
(1 Коринф., VII, 14)? Но даже и о тех, которые в
действительности уже были обременены тягчайшими пороками, апостол
решается утверждать: «И такими были некоторые из вас, но вы
омылись, осветились, оправдались именем господа нашего —
Иисуса Христа, духом бога нашего» (1 Коринф., VI, 11).
Поэтому когда мы требуем, чтобы дети христиан (не потомство
ветхого Адама, но возрождение нового Адама, чада божий,
малые братья и сестры Христа) были образованными и
способными для восприятия семени вечности, может ли показаться это
кому-либо невозможным? Ведь не от дикой маслины требуем
мы плода, но помогаем приносить плоды черенкам, снова
привитым к древу жизни.
3 25. Итак, утвердимся же на том, что для
человека естественнее и, через благодать
святого духа, легче стать мудрым, благонравным, святым, чем чтобы
со стороны пришедшая испорченность могла затруднить
развитие. Ведь всякая вещь легко возвращается к своей природе. И
это то, чему учит Писание. «Премудрость легко созерцается
любящими ее и обретается ищущими ее; она даже упреждает
желающих познать ее. С раннего утра ищущий ее не утомится,
ибо найдет ее стоящей у дверей своих» (Премудр., VI, 13, 14).
Известны также слова Венузийского поэта1: «Кто же
Имеется в виду Гораций.
203

настолько дик, что не мог бы смягчиться, если бы только слух
свой просвещал терпеливо образованием!» (учением)
(Гораций, Поел. I, 39—40).
Глава VI.
ЧЕЛОВЕКУ, ЕСЛИ ОН ДОЛЖЕН СТАТЬ ЧЕЛОВЕКОМ, НЕОБХОДИМО
ПОЛУЧИТЬ ОБРАЗОВАНИЕ.
1. Семена знания, нравственности, благочестия
Семена не есть дает, как мы видели, природа, но она не дает
еще плод. самого знания, добродетели, благочестия. Это
приобретается с помощью молитвы, учения, деятельности.
Весьма удачно поэтому кто-то определил человека как существо,
способное к обучению, так как никто не может стать
человеком, если его не обучать.
Человеку врож- 2. Если мы будем рассматривать истинное
дено предрасполо- знание, то богу свойственно знать все без на-
жение к знанию, чала, без преуспевания, без конца — одним
но не самое зна- простым проникновением. Человеку и ангелу
ние· этого дать было нельзя, как нельзя было дать
и бесконечности и вечности, т. е. свойств божества. Ангелам и
людям достаточно преимущества в том, что они обладают
остротой ума, которым могут постигать дела божий и таким
образом накапливать сокровищницу знания. Поэтому об ангелах
известно, что они также учатся, созерцая (1 Петр., I, 12; Эфес,
III, 10; 1 Царств., XXII, 20; Иова, 1, 6), и их знание так же,
как и наше, есть опытное.
Чтобы человек 3· Итак> ПУСТЬ никто не Думает, что истинным
стал человеком, он человеком можно стать, не научившись дей-
должен получить ствовать, как человек, т. е. не получивши на-
образование, что ставления в том, что делает его человеком.
доказывается:^ ^то ясно на примере всех созданий, которые
прочих творений. хотя и предназначены быть полезными
человеку, но становятся таковыми, только будучи
приспособленными для этого рукой человека. Так, например,
камки даны затем, чтобы служить для постройки домов, башен, стен,
колонн и пр., но они служат для этой цели лишь в том случае,
если они нами наломаны, отесаны, уложены. Так и жемчужины
и драгоценные камни, предназначенные для украшения людей,
обрабатываются, шлифуются, полируются людьми; металлы, соя-
данные для важных нужд нашей жизни, нужно добывать,
расплавлять, очищать, различным образом отливать и ковать. Без
этого от них меньше пользы, чем от земляной грязи. Из
растений мы имеем пищу, питье, лекарства, однако таким образом,
что травы и хлеба нужно сеять, окапывать, косить, молотить,
молоть, толочь, а деревья необходимо сажать, подрезывать,
обкладывать навозом, снимать с них плоды, сушить и пр., но еще более
204

их нужно обрабатывать самыми разнообразными способами, если
что-либо из них должно быть использовано на лекарства или на
постройку. Казалось бы, что животные, которые одарены жизнью
и движением, должны сами по себе быть на все способны.
Однако, если мы желаем пользоваться их работой, ради которой они
нам даны, мы должны предварительно их упражнять в ней. Вот
примеры: конь от природы пригоден для военного дела, вол —
для упряжки, осел — для ношения тяжестей, собака — для
охраны и охоты, сокол и ястреб—для ловли птиц и пр. И все же,
если каждое из этих животных мы не приучим к свойственному
им делу упражнением, то пользы от них будет мало.
4. Человек со стороны тела создан для труда.
2. На примере Но мы видим, что вместе с ним рождается
самого человека по только способность к этому: человека нужно
отношению к его J J
телесной стороне. постепенно учить и сидеть, и стоять, и ходить,
и двигать руками для работы. Итак, откуда
же у нашего духа было бы преимущество, чтобы без
предварительной подготовки он сделался бы совершенным благодаря
самому себе и через себя? Потому, что для всех созданий
существует закон брать начало из ничего и постепенно (возвышаться
как в отношении сущности, так и в отношении действий. Ведь и
относительно ангелов, по совершенству особенно близких к богу,
известно, что они знают не все, но постепенно совершенствуются,
познавая дивную божию премудрость, как мы это
указали несколько раньше.
5. Ясно также, что для человека уже до грехо-
3. и так как да- падения в раю была открыта школа, в кото-
же до грехопаде- » *
ния человек дол- Рои он постепенно мог бы совершенствоваться.
жен был упраж- Правда, у первозданных людей, как только
няться, то тем бо- они были произведены на свет, не было
недолее это нужно те- статка ни в способности ходить, ни в даре
порчен^остиСЛе И°~ слова> ни в способности рассуждать. Однако из
беседы Евы со змием очевидно, что им не
хватало знания вещей, которое приобретается из опыта. Если бы
у нее был больший опыт, она так просто не вступила бы с ним
в разговор, так как знала бы, что это животное речью не
обладает и, следовательно, здесь кроется обман. Теперь же в
состоянии испорченности тем более необходимо учиться, чтобы
приобрести знания. Ведь действительно мы приносим с собою в мир
чистый ум, точно гладкую доску, не умея что-либо делать,
говорить и понимать, и все это нужно приобретать с основания. И мы
действительно добиваемся теперь этого с гораздо большим
трудом, чем это должно было быть в состоянии совершенства, так
как и вещи для нас затемнены, и языки смешаны. Тому, кто в
интересах науки хотел бы использовать различные источники на
живых или мертвых языках, вместо одного языка нужно
изучать их уже несколько; мало того — и родные языки стали
более запутанными, и ничто (из знаний) нам не врождено.
205

6. Имеются примеры того, как некоторые лю-
примерьГОТпоказы^ ди> похищенные в детстве дикими животными
вают, что человек и выросшие среди них, знали нисколько не
без воспитания больше зверей. Мало того, по речи, движениям
становится не чем рук и ног они ничем не отличались от зверей,
иным, как только если только снова через некоторое время не
зверем' попадали в среду людей. Приведу несколько
примеров. Приблизительно в 1540 г. в одном из гессенских сел,
расположенном среди лесов, случилось, что, по небрежности
родителей, пропал трехлетний мальчик. Несколько лет спустя,
крестьяне заметили, что среди волков находится какое-то
животное, по виду не схожее с ними: четвероногое, а лицом похожее
на человека. Когда об этом распространились слухи, начальник
этой местности приказал поймать его живым. Животное было
поймано, приведено к нему, а затем и к ландграфу Кассельско-
му. Когда его привели во двор князя, животное вырвалось,
убежало и спряталось под скамьей, сердито выглядывая оттуда и
издавая отвратительный вой. Князь распорядился оставить его
среди людей. После этого зверь начал понемногу становиться
ручным, затем подниматься на задние ноги и ходить на двух
ногах и, наконец, разумно говорить и становиться человеком.
И тогда он, насколько мог припомнить, рассказал, что был
похищен волками и вскормлен ими, а затем вместе с ними
обыкновенно выходил на добычу. Описывает эту историю М. Дрессер
в книге о новом и древнем воспитании. О том же упоминает и
Камерарий («Горы», т. I, гл. 75), присоединяя к этой
истории и другую, весьма похожую. А. Гуларций (в «Чудесах
нашего века») пишет, что в 1563 г. во Франции несколько знатных
людей, выйдя на охоту и убив двенадцать волков, одновременно
поймали в сети мальчика приблизительно семи лет, голого, с
желтой кожей и вьющимися волосами. Когти у него были
загнуты, точно у орла. Говорить он не умел, а только издавал какое-
то нечленораздельное мычание. Когда его отвели в замок, то с
трудом наложили на него оковы, — до того он был озверелым.
Но изнуренный несколькими днями голода, он стал кротким, а
на седьмой месяц заговорил. Его водили напоказ по городам с
немалой прибылью для хозяев. Наконец, какая-то бедная
женщина признала в нем своего сына. Итак, верно то, что сказано
в сочинениях Платона (кн. 6, «О законах»): «Человек есть
существо самое кроткое и самое божественное, если он будет
укрощен настоящим воспитанием; если же его не воспитывать
или давать ему ложное воспитание, то он будет самым диким
животным из всех, кого производит земля».
7. Вот что следует сказать вообще о том, что
1. В воспитании образование необходимо всем. Если бы теперь
нуждаются и ту- ^ . „ г
пые и даровитые. мы обозрели различные качества людей, то мы
нашли бы то же самое. Ведь кто усомнился
бы в том, что воспитание необходимо людям тупым, чтобы осво-
206

бодить их от природной тупости? Но поистине гораздо более
нуждаются в воспитании люди даровитые, так как деятельный
ум, не будучи занят чем-либо полезным, займется бесполезным,
пустым и пагубным.
Чем плодороднее поле, тем обильнее оно производит
терновник и чертополох. Так и выдающийся ум полон пустыми
мечтаниями, если его не засеять семенами мудрости и добродетелей.
Как действующая мельница, если в нее не подсыпать зерна, т. е.
материала для перемалывания, стирает сама себя и, отрывая от
жерновов куски и даже повреждая и разрывая отдельные
части, бесполезно с шумом и треском пылит, та« и подвижной
ум, лишенный серьезной работы, будет вообще наполняться
ничтожным, пустым и вредным содержанием и станет причиной
своей собственной гибели.
8. Чем являются богатые без мудрости, как
б дныеБ°ГаТЫе И не 0ТК0Рмленными отрубями свиньями, чем
оказываются бедные без разумения вещей,
если не ослами, осужденными носить тяжести? Что такое
красивый невежда, если не разукрашенный перьями попугай,
или, как сказал кто-то, золотые ножны, в которые
вложен свинцовый меч?
9. Что касается тех, кто когда-либо должен
з. Начальствую- управлять другими, — царей, князей,
магистранте и подчинен- J г ГУ r г
ные tob, пастырей церкви и ученых, — то им
прежде всего необходимо проникнуться мудростью,
так же как проводнику нужно иметь глаза, переводчику — язык,
трубе — звук, мечу — острие. Равным образом нужно
просвещать и подчиненных, чтобы они умели разумно повиноваться
мудрым правителям не по принуждению, не по ослиной
покорности, а добровольно, из любви к порядку. Ведь разумным
творением нужно управлять не с помощью криков, тюрьмы, палок,
но опираясь на разум. Если это происходит иначе, то бесчестие
подчиненных падает и на бога, который одинаково вложил свой
образ и в них, и человеческие дела будут полны насилиями и
беспорядками, как это и есть теперь.
10. Итак, пусть будет установлено: всем, рож-
Итак, все без денным людьми, безусловно необходимо вое-
исключения. питание для того, чтобы они были людьми,
а не дикими животными, не бессмысленными
зверями, не неподвижными чурбанами. Отсюда следует и то, что
каждый настолько превосходит других, насколько он более
других упражнялся. Итак, эту главу мы заключим словами
Премудрого: «Презирающий мудрость и наставление —
несчастен, и суетна надежда его (именно достигнуть своей
цели), и труды его бесплодны, и дела его бесполезны»
(Премудр., Ш, 12).
207

Глава VIL
ОБРАЗОВАНИЕ ЧЕЛОВЕКА С НАИБОЛЬШЕЙ ПОЛЬЗОЙ
ПРОИСХОДИТ В РАННЕМ ВОЗРАСТЕ. ОНО ДАЖЕ ТОЛЬКО В ЭТОМ
ВОЗРАСТЕ И МОЖЕТ ПРОИСХОДИТЬ.
1. Из сказанного следует, что человек и дерево
Сходство чело- в этом отношении сходны. Ведь плодоносное
B6KČL С РЗ.СТ6НИ6М· / -»
ť дерево (яблоня, груша, смоковница,
виноградная лоза) хотя и может произрастать предоставленное самому
себе, но как дикое растение принесет и дикий плод; для того же,
чтобы оно дало вкусные и сладкие плоды, необходимо, чтобы
искусный садовник его посадил, поливал, подчищал. Хотя
человек, как и всякое существо, сам приобретает свой образ, все же,
без предварительной прививки черенков мудрости,
нравственности и благочестия, он не может стать существом разумным,
мудрым, нравственным и благочестивым. Теперь нужно
показать, что такого рода прививка должна иметь место в то время,
когда растение еще молодо.
Образование че- ^" ^то касается человека, то для этого есть
ловека должно на- шесть оснований. Во-первых, ненадежность
начинаться в раннем стоящей жизни; с ней придется расстаться, но
возрасте: неизвестно, где и когда.
Но уход из этой жизни неподготовленным —
1. Вследствие не- дело настолько серьезное, что его нельзя
ненадежности насто- править. Настоящая жизнь несомненно дана
ящеи жизни. * *
затем, чтобы человек или приобрел милость
божию, или утратил ее навеки. Во чреве матери тело человека
образуется так, что если при рождении у кого-нибудь недостает
какого-либо члена, то, следовательно, человек будет лишен его
на всю жизнь. Пока мы живем, душа образуется для познания
бога и союза с ним, и если этого кто-нибудь не достигнет при
жизни, то после смерти для этого не будет уже ни места, ни
времени. Ввиду того, что здесь идет дело о предмете такой
великой важности, нужно очень спешить, чтобы кто-нибудь
не был застигнут врасплох.
2 „ б - 3. Но если даже человеку не угрожала бы не-
приготовлен " для ожиданная смерть и он был бы уверен в чрез-
житейской дея- мерной продолжительности жизни, все же обра-
тельности ранее, зование ему необходимо начинать как можно
чем начнет дей- раньше, так как живет он не для учения, а для
ствовать s^
деятельности. Следует поэтому готовиться к
делам жизни как можно ранее, чтобы не пришлось нам пресечь
образование раньше, чем научимся действовать. Мало того, если
бы кто-либо решил посвятить всю жизнь науке, то бесконечное
разнообразие вещей, которые создатель мира предоставил
нашему приятному созерцанию, так велико, что если бы кому-либо
достался в удел век Η е с τ о ρ а, все же у него не было бы недо-
208

статка в весьма полезных занятиях. Он находил бы повсюду
сокрытые сокровища божественной мудрости и из них
добывал бы себе средства для счастливой жизни. Итак, рано
нужно раскрывать у человека способности для созерцания
вещей, так как в течение всей жизни ему многое придется
познать, испытать и выполнить.
4. Природа всех рождающихся существ тако-
3' Bií всего лег" ва, что они являются гибкими и всего легче
че образуется в ,
нежном возрасте. принимают форму, пока они в нежном
возрасте; окрепну в, они не поддаются
формированию. Мягкий воск можно лепить, придавая ему новую форму, но
если он затвердеет, то его легче обратить в порошок. Молодое
дерево можно сажать, пересаживать, подчищать, изгибать как
угодно; но если оно выросло, это невозможно сделать. Так, если
кто желает согнуть из дерева лук, ему нужно взять дерево
зеленое и молодое; нельзя согнуть старое, сухое, суковатое дерево.
Свежие яйца при насиживании легко согреваются и дают
птенцов: от старых яиц напрасно будешь ждать этого. Желая
приучить к работе, барышник — коня, пахарь — вола, охотник —
собаку й ястреба (как вожак — медведя к пляске, старуха —
сороку, ворона, попугая к подражанию человеческому голосу),
избирают молодых и юных животных и птиц; если же выберут
старых, то их труды пропадут даром.
5. Все это, очевидно, в такой же мере отно-
Так же форми- сится и к самому человеку. У него мозг (как
руется и сам че- \
™век мы выше сказали), воспринимая попадающие
в него через органы чувств образы вещей,
похож на воск, в детском возрасте вообще влажен и мягок и
способен воспринимать все встречающиеся предметы; затем
понемногу он высыхает и твердеет, так что, по свидетельству опыта, вещи
запечатлеваются и отображаются на нем с большой трудностью.
Отсюда известное выражение Цицерона: «Дети быстро
схватывают бесчисленное количество предметов». Таким образом, и
руки, и все остальные члены только в детские годы могут
приспособляться к ремеслам и работам, пока мускулы еще гибки.
Кто должен стать хорошим писцом, художником, портным,
кузнецом, музыкантом и пр., — должен заниматься этим с юных
лет, когда воображение еще живое, а пальцы гибки, в противном
случае он никогда не овладеет своим предметом. Точно так же
и корни благочестия следует насаждать в сердце каждого с
ранних лет. В ком мы желаем гармонически развить изящный
нрав, над тем нужно работать в нежном возрасте. Кому нужно
сделать большие успехи в изучении философии, тому нужно
раскрыть чувства ко всему в первые же годы жизни, пока он может
загореться воодушевлением, пока ум быстр, а память крепка.
«Постыдное и смешное дело представляет из себя старик,
изучающий элементы; юноше нужно учиться, а старику этим
пользоваться», говорит Сенека (Письмо 36).
14 Заказ № 5063
209

4 Человеку дано ^· Чтобы человек мог стать образованным че-
чрезвычайно боль- ловеком, бог даровал ему годы юности, чтобы
шое время для ро- он, будучи непригодным для других занятий,
ста, и это время проявил бы прилежание только для образова-
нельзя употреб- ния# ибо, в самом деле, конь, вол, слон и дру-
лять на другое. J ťJ
AFJ гие животные, как бы громадны они ни
были, в течение одного-двух лет развиваются до настоящего
роста; один только человек доходит до настоящего роста
едва в двадцать или тридцать лет. Если бы кто-либо полагал,
что это происходит случайно или зависит от каких-либо
второстепенных причин, поистине тот выдавал бы свою тупость.
Ужели бог, отмерив, как известно, соответствующее время всем
остальным тварям, только одному человеку, этому владыке мира,
предоставил бесцельную растрату времени? Не проще ли
предположить нам, что в этом была сделана уступка природе, чтобы
она, медленно действуя, тем легче совершала образование
человека? Но она ведь без всяких усилий в несколько месяцев
образует гораздо большие тела. Следовательно, мы должны
прийти к заключению, что по обдуманному плану творец
удостоил нас своим благоволением, дал нам более
продолжительное время для роста, чтобы было у нас больше времени для
упражнения в науках, чтобы, оставаясь более длительный период
неспособными к экономической и политической деятельности, мы
стали зато более подготовленными для остального времени
жизни (даже для вечности).
7. Только то в человеке прочно и устойчиво,
5. Только то цто он впитывает в себя в юном возрасте. Это
прочно, что усва- ясно из тех же ПрИмеп0в. Даже разбитый со-
ивается в раннем r r ť
возрасте. СУД сохраняет запах, которым он пропитался
при первом употреблении. Дерево как
распростерло свои ветви в нежном возрасте вверх, вниз, в стороны,
так и сохраняет их в течение сотен лет, пока его не срубят.
Шерсть так прочно удерживает краску, которой она была
первоначально окрашена, что перекрасить ее нельзя. Деревянный обод
колеса, затвердев, скорее разлетится на тысячу кусков, чем ста-
.нет снова прямым. Таким же образом и в человеке первые
впечатления настолько устойчивы, что было бы чудом,
если бы они изменились. Поэтому чрезвычайно разумно,
чтобы они внушались в юном возрасте согласно с
требованиями истинной мудрости.
8. Наконец, дело чрезвычайно опасное, если
6. Получить не- человек не проникается здоровыми для жизни
правильное воспи« правилами еще в колыбели. Ибо, как только
тание—дело весь- r ^ »
ма опасное начинают действовать внешние чувства,
человеческий дух ни в коем случае не может ос*
таваться в покое и даже не мооюет воздержаться, чтобы не
занять себя полезными делами, если он не будет занят чем-либо
самым пустым и (под влиянием дурных примеров испорченного
210

века) даже вредным. Как мы уже указали, отвыкнуть от
усвоенного в раннем возрасте впоследствии будет или невозможно,
или чрезвычайно трудно. Мир. полон ненормальных явлений, в
борьбе с которыми оказываются бессильными и
государственные власти, и служители церкви, оттого, что до сих пор не
прилагается серьезных усилий к прекращению первоисточников зла.
Заключение 9* Итак' П0СК0ЛЬКУ каждому близко к сердцу
благо его потомства, а руководителям
человеческих дел в политическом и церковном управлении —
благополучие человеческого рода, постольку пусть все своевременно
примут меры, чтобы начинать насаждать, подрезывать, орошать
и разумно образовывать небесные растения для достижения
хороших успехов в науке, нравственности и благочестии.
Глава VIII.
ЮНОШЕСТВО ДОЛЖНО ПОЛУЧАТЬ ОБРАЗОВАНИЕ СОВМЕСТНО,
И ДЛЯ ЭТОГО НУЖНЫ школы.
Попечение о де- 1- Показав, что райские растеньица—христи-
тях собственно анское юношество не могут расти наподобие
есть дело родите- леса, а нуждаются в попечении, следует рас-
лей· смотреть, на кого же падает это попечение.
Всего естественнее признать, что оно падает на родителей,
чтобы те, кому дети обязаны жизнью, оказались и
источником для них разумной, нравственной и святой жизни. Для
Авраама это было обычным правилом, как об этом
свидетельствует бог: «Я избрал его для того, чтобы он заповедал
сынам своим и дому своему после себя ходить путем
господним, творя правду и суд» (Быт., XVIII, 19). Этого же бог
требует и от родителей, повелевая следующее: «Внушай слова мои
детям твоим и говори об них, сидя в доме твоем и идя
дорогою, ложась и вставая» (Второз., VI, 7). А через апостола он
говорит: «Отцы, не раздражайте детей ваших, а воспитывайте
их в учении и наставлении господнем» (Эфес, VI, 4).
2. Однако при многообразии людей и их за-
На помощь им, нятий редко встречаются такие родители, ко-
однако, даются торые могли бы сами воспитывать своих де-
школьные учителя. Teg или по роду своей деятельности
располагали бы необходимым для этого досугом.
Поэтому давно уже практикуется порядок, при котором дети
многих семей вверяются для обучения специальным лицам,
обладающим знаниями и серьезностью характера. Этих
воспитателей юношества обыкновенно называют наставниками, учите-
лями, школьными учителями, профессорами, а самые места, ко-
торые предназначены для общих совместных занятий, называют
школами, учебными заведениями, аудиториями, коллегиями,
гимназиями, академиями и пр.
14*
211

3. По свидетельству Иосифа Флавия,
Происхождение первую школу открыл вскоре после потопа
школСПР°СТраНеНИе патриарх Сим, и она впоследствии была
названа еврейской школой1. Кому не известно,
что в Халдее, особенно в Вавилоне, было много школ, в
которых преподавались как другие науки, так и астрономия.
Впоследствии (во времена Навуходоносора) обучались этой
халдейской2 мудрости Даниил и его товарищи (Дан., I, 20)
так же, как в Египте обучался Моисей (Деян., .VII, 22).
А у израильтян, по повелению божию, по городам возникали
школы, называвшиеся синагогами; в них левиты обучали
закону. Эти школы существовали до времен Христа и прославились
проповедями его самого и его апостолов. От египтян
заимствовали обычай воздвигать школы греки, и от них римляне, а от
римлян этот похвальный обычай распространился по всей
Империи, особенно после распространения христианства, благодаря
неусыпным заботам благочестивых князей и епископов. История
свидетельствует, что Карл Великий, при покорении какого-
либо языческого народа, немедленно назначал туда епископов и
учителей и воздвигал храмы и школы. Его примеру следовали
и другие христианские императоры, цари, князья и
государственные власти и тем самым умножили число школ настолько, что
они стали неисчислимыми.
4. Для всякого христианского государства
Что школы, на- важно, чтобы этот священный обычай не
конец, нужно
открывать везде, это только удержался, но и распространялся, а
объясняется: ' именно, чтобы во всяком благоустроенном
человеческом общежитии (будь то столица, го-
род и деревня) была устроена школа как учебное заведение
для совместного воспитания юношества. Ведь этого требуют:
5. Похвальный порядок вещей. Ведь если
1. Надлежащим глава семейства, сам не имея досуга для
дХТМсоб™ть Устройства всего, что ему нужно для хозяй-
везде. ства, приглашает различных ремесленников,
то почему бы не быть такому же порядку и
здесь? Когда ему нужна мука, он обращается к мельнику; когда
нужно мясо — к мяснику; когда напитки — к виноторговцу; когда
нужна одежда — к портному; когда нужна обувь — к
сапожнику; когда нужны здание, плуг, ключ и т. д. — к плотнику,
каменщику, кузнецу, слесарю и пр. Мало того, для наставления
взрослых в религии мы имеем храмы; для разбирательства
судебных тяжб, для собраний народа и для его осведомления обо
всем необходимом у нас есть судебные места и думы. Почему же
1 Как личность патриарха Сима, так и открытие им первой школы —
чистая легенда, взятая из библии.
2 Халдеи — народ семитического племени, подчинивший вавилонян.
Слово «халдеи» стало нарицательным названием вавилонских жрецов,
славившихся своими астрономическими познаниями.
2.12

не иметь для юношества школ? Ведь даже свиней и коров
крестьяне не пасут каждый в отдельности, а держат для этого
наемных пастухов, которые и обслуживают одинаково всех,
между тем как сами крестьяне получают возможность заняться,
не отвлекаясь, остальными своими делами. Это и есть
прекраснейшее сбережение труда, когда один делает только одно, не
отвлекаясь другими делами; именно таким способом каждый
служит с пользою многим, а многие — каждому отдельному лицу.
6. Во-вторых, необходимость. Так как сами
2. Необходимо- родители очень редко обладают надлежащей
СТЬЮ. _, _, υ
способностью обучать своих детей и редко
имеют для этого достаточно досуга, то отсюда следует» что
должны быть люди, которые бы по своей профессии занимались
одним этим делом и чтобы таким образом обслуживались
нужды всей общины.
3 п 7. Если бы даже и были родители, которые
могли бы посвятить себя воспитанию своих
детей, то все же более целесообразно обучать юношество
вместе в более значительном объединении, так как больше
получается пользы и удовольствия, когда работа одних служит
примером и побуждением для других. Ведь совершенно естественно
делать то, что на наших глазах делают другие, и идти туда,
куда идут другие, следовать за теми, кто впереди, и опережать
тех, кто следует за ними.
«Радостно резвый уносится конь из открытого стойла.
Есть и кого обогнать, есть и погнаться за кем».
Особенно детский возраст вообще побуждается и
направляется к действию больше примерами, чем правилами. Если ты
что-либо предписываешь детям, то это слабо к ним прививается;
если же ты показываешь, как делают что-либо другие, то этому
они подражают и без всяких приказаний.
8. Наконец, повсюду природа дает нам при-
4. Постоянными мер того, что произрастающее в изобилии
п^ерами при" должно появляться в одном каком-либо ме-
роды. _
сте. Так, деревья в огромном количестве
растут в лесах, трава — на полях, рыбы плодятся в водах,
металлы находятся в недрах земли. И если в лесу растут сосны,
кедры или дубы, то обычно они растут в большом количестве;
при этом остальные породы деревьев произрастают там не так
уже хорошо. Земля, богатая золотом, не содержит в себе в
таком же изобилии других металлов. Но в еще большей мере эта
истина проявляется в нашем теле: в нем каждый отдельный
член должен, конечно, получить соответствующую часть
принятой пищи; однако нужная для его питания часть ее поступает
не в сыром виде, чтобы он сам ее перерабатывал и усваивал, а
в организме имеются определенные части тела, как бы
специально предназначенные для этой цели мастерские, чтобы с поль-
213

зой для всего организма принимать пищу, согревать ее,
переваривать и, наконец, в переваренном виде распределять питание
всем остальным членам. Таким образом, желудок образует сок,
печень — кровь, сердце — дух жизни, мозг — душевный дух;
все это уже в готовом виде легко распределяется по всем
членам и приятно поддерживает жизнь во всем теле1. Итак, почему
же школы не могут производить света мудрости, очищать его,
распространять и распределять по всему организму
человеческого объединения, подобно тому как мастерские
поддерживают и направляют ремесла, храмы — благочестие, судеб-
ныв места — правосудие?
5 И примерами ^· Наконец, если работа производится разум-
искусства? но> мы наблюдаем то же и на произведениях
искусства. Садовник, например, проходя по
лесу и среди кустарника, натолкнувшись где бы то ни было на
годное для посадки растение, не сажает его тут же, но, вырыв,
переносит в фруктовый сад и там ухаживает за ним вместе с
сотнями других. Таким же образом, занимаясь размножением
рыб для питания, человек устраивает садки для них и
предоставляет им возможность размножаться там тысячами. И чем
больше фруктовый сад, тем лучше обыкновенно растут деревья;
чем больше садок, тем больших размеров рыбы. Поэтому как
для рыб должны быть предназначены садки, для деревьев —
сады, так для юношества — школы.
Г лав а IX.
ШКОЛАМ НУЖНО ВВЕРЯТЬ ВСЮ МОЛОДЕЖЬ ОБОЕГО ПОЛА.
Школы должны ι _ Из нижеследующего вытекает, что в шко-
быть обществен- ы следует отдавать не только детей богатых
ными местами для Ό ~
юношества. или знатных, но и всех вообще: знатных и
незнатных, богатых и бедных, мальчиков и
девочек во всех городах и местечках, селах и деревнях.
2. Все люди, которые только родились, —
1. Потому что произошли на свет с одной и той же главной
все должны быть ν ^ "
воспитаны' по об- целью: быть людьми, т. е. разумными суще-
разу божию. ствами, владыками тварей, ярким подобием
своего творца. Следовательно, всех нужно
вести к тому, чтобы они, надлежащим образом впитав в себя
науку, добродетель и религию, могли с пользой пройти
настоящую жизнь и достойно подготовиться к будущей. У бога нет
лицеприятия — не раз свидетельствует он об этом сам. А если«
1 Выработка крови печенью, «духа жизни» — сердцем, «душевного
духа» — мозгом, — все это представления, известные в науке эпохи Комен-
ского, смешивавшей понятия о физиологических процессах с такими
надуманными понятиями метафизической психологии, как «дух жизни»,
«душевный дух».
214

мы позволим развивать свой ум только некоторым, исключив
остальных, то будем несправедливы не только по отношению к тем,
кто обладает той же самой природой, но и по отношению к самог
му богу, который хочет, чтобы все, на ком он начертал свой образ,
его познавали, любили и восхваляли. Это, несомненно, будет
происходить тем пламеннее, чем больше будет разгораться свет
знания. Мы любим именно настолько, насколько познаем.
2 Все должны ^ ^ам неизвестно, для какой цели божествен-
быть подготовле- ное провидение предназначило того или дру-
ны к обязанностям гого из нас. Но нам хорошо известно, что бог
своего будущего иногда создавал выдающиеся орудия своей
призвания. славы из самых бедных, самых отверженных,
самых темных людей. Будем же подражать небесному солнцу,
которое освещает вселенную, согревает и животворит землю с
тем, чтобы жило, зеленело, цвело, приносило плоды все, что
только может жить, зеленеть, цвести, приносить плоды.
3 В особенности ^" Этому не м°жет служить препятствием то,
нужно решительно что некоторые дети от природы являются ту-
помогать детям ту- пыми и глупыми. Это обстоятельство еще бо-
пым и злым от лее решительно требует универсальной куль-
природы, туры умов. Кто по природе более медлителен
и зол, тот тем больше нуждается в помощи, чтобы по
возможности освободиться от бессмысленной тупости и глупости. И
нельзя найти такого скудоумия, которому совершенно уж не
могло бы помочь образование (cultura). Как дырявый сосуд,
часто подвергаемый мытью, хоть и не удерживает воды, но все-
таки теряет свою грязь и становится чище, так тупые и глупые
люди, хотя бы и не сделали никаких успехов в образовании,
однако же смягчатся характером настолько, что научатся
повиноваться государственной власти и служителям церкви. Кроме
того, известно из опыта, что некоторые слишком медлительные
от природы, получив научное образование, опережали даже
людей одаренных, ибо, как верно сказал поэт, «неутомимый труд
побеждает все». Мало того, некоторые обладают с детства
прекрасным здоровьем, а затем начинают хворать и худеть, а
другие наоборот — в молодости болезненны, а затем крепнут и
хорошо растут. Так точно бывает и с умственными способностями:
одни развиваются быстро, но быстро слабеют и до некоторой
степени тупеют, а другие сначала бывают тупыми, а затем
быстро и прочно развиваются. В фруктовых садах мы любим
иметь не только деревья, рано приносящие плоды, но и такие,
которые приносят плоды среди лета и позднее, так как все
(как говорит в одном месте Сирах) в свое время находит
свою хвалу и когда-нибудь, хоть и с опозданием, показывает,
что оно существовало не напрасно. Почему же в сад науки мы
хотели бы допускать только одного рода дарования, рано
созревающие и подвижные? Поэтому не будем исключать никого,
кроме того, у кого бог отнял смысл, или разум.
215

5. Нельзя представить никакого достаточного
Следует ли^ так- основания, почему бы и слабый пол (чтобы
™е™!1Ленскии пол сказать кое-что отдельно о нем) нужно было
допускать к изу- ^
чению наук? бы совершенно устранить от научных занятии
(преподаются ли они на латинском языке или
на родном). Женщины — также образ божий. Равно причастны
они благодати и царству будущего века. Одинаково они одарены
(часто более нашего »пола) быстрым и воспринимающим
мудрость умом. Одинаково им открыт доступ к самым высоким
положениям, так как часто самим богом они призывались к
управлению народами, -к тому, чтобы давать самые спасительные
советы царям и князьям, к изучению медицины, к другим делам,
полезным для человеческого рода, даже к пророческой
деятельности и к тому, чтобы обличать священников и епископов. Так
почему же допускать их к изучению азбуки и устранять их* потом
от чтения книг? Боимся ли мы их легкомыслия? Но чем более
мы будем занимать их ум, тем менее найдет себе место у них
легкомыслие, которое обыкновенно рождается от пустоты ума.
6. Однако это нужно делать с такой предо-
С какою, одна- сторожностью, чтобы девушкам, как и юно-
ко, осторожно- шестВу другого пола, не была доступна пер-
стью вая попавшаяся книга (нужно сожалеть о том,
что этого не избегали до сих пор с большей осмотрительностью)4.
Им должны быть доступны книги, из которых с истинным
познанием бога и дел его они могли бы постоянно почерпать
истинные добродетели и истинное благочестие.
7. Итак, пусть никто не возражает мне из-
Устраняется воз- вестными апостольскими словами: «Жене
этоТИе ПР(ЩШ Учить Ηθ повелеваю» (1 Тим., II, 12) или
известными словами Ювенала из VI сатиры:
«Пусть матрона, которая состоит с тобой в брачном
союзе, не владеет изысканной речью или пусть не
упражняется в краткой энтимеме *, в изящной речи и не знает всяких
историй».
Или пусть не возражают тем, что говорит у Эврипида
Ипполит:
«Я ненавижу ученую женщину. Пусть никогда не будет
в моем доме женщина, которая знает больше, чем ей по-
1 Энтимема (умолчание) — сокращенное силлогистическое
умозаключение. В обычном силлогизме две посылки и заключение, а в энтимеме одна
из посылок опускается, как сама собой разумеющаяся. Например:
Гипотенуза лежит против наибольшего угла треугольника.
Следовательно', гипотенуза есть наибольшая сторона прямоугольного
треугольника.
В этом умозаключении опущена вторая посылка, которая, очевидно,
была бы такой:
Во всяком треугольнике против большего угла лежит и большая
сторона.
216

добает: ведь в ученых сама К и π ρ и д а влагает больше
коварства».
Это, говорю я, нисколько не противоречит нашему намерению,
так как мы советуем учить женщин не для пустой
любознательности, но для благонравия и счастья, учить особенно тому, что
подобает им знать, чем владеть как для достойного устроения
своей домашней жизни, так и для попечения о своем
собственном благополучии и о благополучии мужа, детей и семьи.
8. Если кто-нибудь возразил бы: что произои-
Другое возраже- дет, если ремесленника, мужики*
носильщики и даже женщины стали бы учеными?
Отвечаю: Произойдет то, что когда будет установлено законом это
всеобщее образование юношества, то после этого ни у кого не
будет недостатка в хороших предметах для размышления,
желания, стремления, даже действия, и все будут знать, куда нужно
направлять в жизни все действия и все стремления, в каких
границах нужно жить и каким образом каждому охранять свое
положение. Кроме того, все, даже среди работ и трудов, будут
наслаждаться помышлением о словах и делах божиих и,
благодаря чтению библии и других хороших книг (к которым, как
уже вкусивших их, будут увлекать эти лучшие наслаждения),
они будут избегать праздности, опасной для плоти и крови.
И — скажу раз и навсегда — они научатся везде видеть бога,
везде хвалить его, везде его постигать и таким образом
проводить приятнее эту бедственную жизнь и с большим желанием и
надеждой ожидать вечной жизни. Но такое состояние церкви не
представляло ли бы для нас рая, какой только возможно иметь
под солнцем?
Глава X.
ОБУЧЕНИЕ В ШКОЛАХ ДОЛЖНО БЫТЬ УНИВЕРСАЛЬНЫМ.
1. Теперь нам нужно доказать, что в школах
В чем же за- всех НуЖН0 учить всему. Но этого нельзя по-
му°нужно учитьЧСи нимать так, однако, как будто бы мы требо-
учиться в школах, вали от всех знания всех наук и искусств
(особенно знания точного и глубочайшего).
Это ведь по существу дела бесполезно и, по краткости нашей
жизни, ни для кого из людей не возможно. Ведь мы видим, что
любая наука (физика, арифметика, геометрия, астрономия и пр.,
даже сельское хозяйство или садоводство) так глубоко и так
широко развилась, что даже у самых выдающихся умов, если
они желают заняться теоретическими размышлениями и
опытами, она могла бы наполнить всю жизнь. Так, например, это и
случилось у Пифагора с арифметикой, у Архимеда с
механикой, у Агриколы с рудничным делом (металлургией),
217

у Л о н г о л и я с риторикой (хотя последний стремился только
к тому, чтобы стать совершенным цицеронианцем). Но во
всяком случае необходимо заботиться и даже добиваться того,
чтобы всех, явившихся в мир не только в качестве зрителей, но
также и в качестве будущих деятелей, научить распознавать
основания, свойства и цели важнейшего из всего
существующего и происходящего, чтобы в этом мире не встретилось им
ничего, о чем бы они не имели возможности составить хотя бы
скромного суждения и чем они не могли бы воспользоваться для
определенной цели разумно, без вредной ошибки.
2. Итак, во всех случаях без исключения
Именно в том, нужно стремиться к тому, чтобы в школах, а
разованаияеТСЯвсего отсюда благодаря школам и во всей жизни
человека. I· При посредстве наук и искусств
развивались способности.
II. Совершенствовались языки.
III. Развивались благонравие и нравы в направлении всякой
благопристойности согласно со всеми нравственными устоями.
IV. Бог искренно почитался.
3. Ведь мудро сказал тот, кто сказал, что
гораз^ши"благо- школы — мастерские гуманности, если они
честии. ' " достигают того, что люди становятся
действительно людьми, т. е. (возвращаясь к
поставленным выше целям): I. Созданием разумным. II.
Созданием, господствующим над всеми творениями (также и
над самим человеком). III. Созданием, которое является ра-
достию своего творца. Это будет происходить в том случае,
если школы много потрудятся над тем, чтобы сделать людей
мудрыми по уму, благонравными в своих действиях и
благочестивыми сердцем.
4. Эти три качества поэтому нужно внедрять
Доказывается, во всех школах всему юношеству. Это я до-
что эти три каче- кажу, взяв за основание:
ства не должны I. Вещи, которыми мы окружены.
быть разрываемы: п Нас самих>
III. Христа — богочеловека — как
совершеннейший образец нашего совершенства.
5. Сами вещи, которые имеют к нам отноше-
1. Связью самих ние> должны быть разделены на три группы.
вещеи' Некоторые, как небо и земля и то, что в них,
представляют только предмет исследования, некоторые, как
всюду распространенный дивный порядок, — предмет
подражания, который постоянно повелевается человеку осуществлять в
своих действиях; наконец, некоторые, как милость божия и
многократное его благоволение здесь и во веки, служат для
наслаждения. Если ко всему этому человек должен быть
подготовлен, то его нужно научить, во-первых, познавать то, что
расстилается пред ним при созерцании этого удивительного зрелища
218

мира, во-вторых, научить тому, что он обязан делать, и, наконец,
научить наслаждаться тем, что, точно в гостеприимном доме,
подает ему своей щедрой рукой всеблагой творец.
• 6. Если мы взглянем на самих себя ('Примем
2. Строением на- Ли во внимание сущность нашей души, или
шей души. цель нашего появления и вселения в мир), то
равным образом обнаружим, что одинаково всем присущи
образование, нравственность и благочестие.
7. Сущность души составлена из трех способностей (которые
воспроизводят несотворенную троицу): разума, воли и памяти.
Разум направляется на наблюдение различий между вещами
(вплоть до малейших мелочей), воля стремится к отбору
полезных вещей и к отстранению вредных, а память хранит для
будущего использования то, чем когда-либо занимались разум и
воля, и напоминает душе о ее зависимости от бога и об ее
обязанностях, в этом последнем отношении память называется
также совестью 1. Чтобы' эти способности могли с успехом
проявлять (выполнять) указанные свойства (свои обязанности),
совершенно необходимо снабдить их тем, что просвещало бы
разум, направляло бы волю, пробуждало бы совесть, благодаря
чему разум проницательно познавал бы вещи, воля
безошибочно делала отбор, а совесть чутко устремляла бы все к богу.
Следовательно, как нельзя отрывать друг от друга эти три
способности (разум, волю и совесть), так как они составляют
единую душу, так не следует разрывать и три украшения души:
образование, добродетель и благочестие.
8. Далее, если мы поразмыслим, зачем мы
ниспосланияНаШеГ° посланы в мир, то будет ясно, что цель эта
в мир. вдвойне троякая, а именно: чтобы служить
богу, созданиям и себе и наслаждаться
радостью, проистекающей от бога, созданий и от нас самих.
9. Если мы хотим служить богу, ближним и
1) Чтобы слу- cege самим т0 по отношению к богу нам нуж-
ЖИТЬ бОГу, блИЖ- J а.
ним и себе самим. но иметь благочестие, по отношению к
ближним — нравственность и в отношении нас
самих — знание. Правда, все это так тесно связано между собой,
что как человек по отношению к себе самому должен быть не
1 Память в качестве одной из трех основных частей душевных
способностей имеет место и у Бэкона Веруламского. Последний, однако, давал
классификацию душевных способностей по их значению и роли для
создания наук. Поэтому наряду с памятью, на которой основываются, по
Бэкону, исторические науки, он ставил рассудок и фантазию. Сведение К о-
м е н с к и м функций памяти к напоминанию «душе о ее зависимости от бога и
об ее обязанностях» является одним из совершенно произвольных богословских
истолкований, к которым нередко прибегает Коменский. К числу таких
же произвольных истолкований относится и замечание Коменского о том,
что названные им душевные способности «воспроизводят несотворенную
троицу». Это — традиционное для того времени схоластическое
истолкование функций душевной жизни человека как отражения свойств божества.
219

только благоразумным, но и нравственным и благочестивым, так
и ко благу ближнего должны служить не только добрые нравы,
но и знание и благочестие, а славе божией должны
содействовать не только благочестие, но и знание, и добрые нравы.
10. Что касается наслаждения, то бог при
2) Чтобы поль- сотворении засвидетельствовал, что оно пред-
зоваться тройным назначено для человека, так как ввел его в
наслаждением, ^
проистекающим МИР> Уже украшенный всеми благами, и, сверх
того, создал для него рай блаженства и,
наконец, постановил сделать его участником своего блаженства.
ILA наслаждение нужно понимать не физическое (хотя и
оно, будучи не чем иным, как крепостью здоровья,
удовольствием от пищи и сна, может проистекать не из чего иного, как
только от добродетели умеренности), а духовное, которое
проистекает или от вещей, нас окружающих, или от нас самих,
или, наконец, от бога.
12. Наслаждение, проистекающее от самих
а) От самих ве- вещ^ есть то удовольствие от размышлений,
' которое испытывает мудрец. Ведь чем бы он ни
занимался, что бы ни представлялось его -взооу, на что бы он ни
обращал свое размышление, всюду и во всем этом он находит
прелести, доставляющие ему столь большое удовольствие, что
часто он, как бы вне себя от увлечения, забывает о себе самом.
Об этом именно и свидетельствует книга «Премудрости»: «В
обращении мудрости нет суровости, ни в сожитии с нею — скорби,
но веселие и радость» (Премудр., VIII, 16). А языческий мудрец
говорит: «Нет ничего в жизни приятнее, как философствовать».
13. Удовольствие, получаемое от самого себя,
б) От себя са- представляет то величайшее наслаждение, ко-
мих' торое испытывает человек, отдавшийся
добродетели, радуясь своему внутреннему доброму расположению. Он
сознает себя готовым выполнять все, чего требуют правила
справедливости. Эта радость гораздо больше, чем первая: чистая
совесть — непрерывный пир.
. 0 ß 14. Наслаждение в боге есть наивысшая сту~
в) τ ога. пень радости в 3T0g ЖИЗни. Чувствуя вечное
милосердие к себе бога, человек так восторгается его отеческой
и неизменной милостью, что сердце его от любви к богу тает и
он не знает, что ему более совершать или чего желать, кроме
того, чтобы, поручая всего себя милосердию божию, сладостно
пребывать в покое и наслаждаться предвкушением вечной жизни.
Это то, превышающее всякое разумение спокойствие в боге
(Филипп., IV, 7), выше которого ничего нельзя ни пожелать,
ни помыслить. Итак, есть три качества: образование,
добродетель, благочестие — три источника, из которых вытекают все
источники самых совершенных наслаждений.
220

15. Наконец, бог, явившийся во плоти (для
Христа-нашего Т0Г°' чтобы явить в себе обРаз и закон всего),
образца своим примером научил, что эти три
качества должны быть у всех вместе и у каждого
в отдельности. Ведь евангелист свидетельствует, что он,
преуспевая в возрасте, вместе с тем преуспевал в премудрости и
любви у бога и человеков (Лука, II, 52). Вот где счастливая
троица наших украшений. Ведь что такое мудрость, если не
познание всех вещей так, как они есть? Что вызывает любовь у
людей, если не нравственный характер? А что привлекает к нам
милость божию, если не страх перед господом, т. е. внутреннее,
серьезное и пламенное благочестие? Итак, восчувствуем в себе
то, что есть во Христе Иисусе, который является абсолютнейшей
идеей всякого совершенства, с которой нам подобает
согласоваться.
16. Ибо поэтому и сказал он: «Научитесь от меня» (Матф.,
XI, 29). И так как Христос был дан человеческому роду как
просвещеннейший учитель, святейший жрец, могущественнейший
царь, то ясно, что христиан должно образовывать по примеру
Христа и делать их просвещенными по уму, святыми по
влечению совести, мощными по делам (каждому в своем призвании).
Итак, школы наши будут подлинно христианскими лишь тогда,
если сделают нас возможно более подобными Христу.
17. Поэтому является несчастным разладом,
Несчастный раз- если в Чем-нибудь эти три качества не связа-
лад# ны неразрывными узами. Несчастно то
образование, которое не переходит в нравственность и благочестие.
Ведь что такое научное образование без нравственности? Кто
успевает в науках, а отстает в добрых нравах (старинная
поговорка), тот скорее отстает, чем успевает. Следовательно, что
сказал Соломон о красивой, но отвергающей разум женщине,
то же можно сказать об образованном, но безнравственном
человеке: «Что золотое кольцо в носу свиньи, то образование у
человека, который отвращается от добродетелей» (Притч., XI, 5).
Как драгоценные камни оправляются не свинцом, а золотом,
придающим им больший блеск, так знание должно соединяться
не с распущенностью, а с добродетелью, и тогда оно увеличит и
•свой блеск, и блеск добродетели. А где к тому же присоединится
истинное благочестие, там осуществится совершенство. Ибо
страх господень является как началом и концом мудрости, так
равным образом — завершением и венцом знания, так как
полнота премудрости есть страх господень (Притч., I; Сир., I и др.).
3 ю ение ^' Словом, так как от детского возраста и
воспитания зависит вся последующая жизнь,
то цель не будет достигнута, если души всех не будут
подготовлены заранее ко всему, что предстоит в жизни. Итак, подобно
тому как в чреве матери у каждого будущего человека
образуются одни и те же члены, и притом у каждого человека все:
•221

руки, ноги, язык и пр., хотя не все должны быть
ремесленниками, скороходами, писцами, ораторами, — так и в школе всех
должно учить всему тому, что касается человека, хотя
впоследствии одним будет более полезно одно, а другим — другое.
Глава XI.
ДО СИХ ПОР НЕ БЫЛО ШКОЛ, ВПОЛНЕ СООТВЕТСТВУЮЩИХ
СВОЕМУ НАЗНАЧЕНИЮ.
Что такое шко- 1. Этим самоуверенным заявлением я пока-
ла, точно соответ- ЖуСЬ слишком и слишком дерзким. Но я 'при-
ствующая своему _ »
назначению? зываю в свидетели само дело и делаю судьей
тебя, читатель, себя же представляю только в
качестве действующего лица.
Вполне соответствующей своему назначению я называю
только такую школу, которая являлась бы истинной мастерской
людей, в которой, следовательно, умы учащихся озарялись бы
блеском мудрости, для того чтобы быстро проникать во все
явное и сокровенное (как говорит книга «Премудрости», VII, 17),
души и движения их направлялись бы ко всеобщей гармонии
добродетелей, а сердца насыщались бы божественной любовью, и
до того проникались бы ею все, кто вверен христианским
школам для обучения мудрости, что дети уже на земле приучились
бы жить небесною жизнию. Словом, чтобы в школах
совершенно обучали всех всему.
Доказывается 2. Но какая школа до сих пор ставила себе
что школы должны это целью в указанной степени совершенства,
быть такими, од- не говоря уже о том, чтобы она ее достиг-
нако они не та- ла? Но чтобы не показалось, что мы стре-
ковы· мимся к платоновским идеям и мечтам о
совершенстве, которого нет нигде, на которое, быть может,
в этой жизни нельзя надеяться, я докажу другими
аргументами, что школы должны быть такими и что, однако, до сей
поры таких школ еще нет.
3. Д-р Лютер в своем обращении к сосло-
ЛютераЛаНИеМ Д"РЯ виям ИмпеРИИ1 об учреждении школ (в
1525 г.) среди прочих высказывает два
следующих пожелания: во-первых, чтобы во всех городах,
местечках и селах были устроены школы для обучения всего
юношества обоего пола (необходимость чего мы доказали в IX главе),
чтобы даже занимающиеся земледелием и ремеслами, приходя в
школу ежедневно хотя бы на два часа, обучались наукам,
добрым нравам и религии; во-вторых, чтобы обучение происходило
наиболее легким методом, который не только не отвращал бы
от наук, а к ним привлекал бы, точно какая-то приманка, и дети,
как он говорит, должны испытывать не меньшее удовольствие
222

от обучения, чем если бы они целые дни занимались игрой в
орехи, в мяч или в беганье. Так сказал Лютер.
4. Не есть ли это совет действительно разум-
2. Свидетельст- HHg и достойный столь великого мужа? Но
вом самих вещей. J
кто не видит, что до сих пор это осталось в
области пожеланий? Где же эти универсальные школы? Где этот
привлекательный метод?1
1) Школы еще 5. В действительности мы видим все, как
не основаны по- раз противоположное, так как прежде всего в
ВС1°ДУ. менее значительных общинах, в местечках и
селах еще не везде основаны и самые школы.
2) Но даже там, 6· Н° и там> г^е они существуют, OHU Нв odu-
где они есть, не наково доступны для всех, но только для не-
принимается мер, которых, и именно для более состоятельных.
чтобы они были Ведь посещение школ связано с значитель-
для всех. ными расходами, а потому бедные и не имеют
к ним доступа, если не говорить о какой-либо случайности,
например о чьей-либо благотворительности. А между тем весьма
вероятно, что среди бедных нередко скрываются и — к
великому ущербу для церкви и для государства — вследствие такой
системы пропадают блестящие таланты.
7. Далее, в обучении юношества большей
3) Это не место частью применялся столь суровый метод, что
ня?ий"РТТтолчеяа" школы превращались в пугало для детей и в
места истязания для умов. Поэтому большая
часть учеников проникалась отвращением к наукам и книгам и
предпочитала школам мастерские ремесленников или
какие-нибудь другие житейские занятия.
8. А тем, кто задерживался в школе (по во-
vmÍt в^емТдаже ле ли Р°Дителей и покровителей или привле-
главному. каемый надеждой достигнуть когда-нибудь
посредством образования почетного положения,
или по свободному природному влечению к научным занятиям),
тем образование прививалось несерьезно и недостаточно
разумно, а извращенно и неправильно. Ибо обычно оставалось в
пренебрежении то, что преимущественно должно было внедрять в
умы, именно — благочестие и нравственность. Об этом, говорю
я, во всех школах (даже в академиях, которым, однако,
следовало бы быть на вершине человеческой культуры) заботились
очень мало. И большей частью оттуда выходили, вместо
кротких агнцев, дикие ослы и неукротимые, своенравные мулы;
вместо характера, склонного к добродетели, выносили оттуда
только поверхностную обходительность в обращении, какое-то
пышное иноземное одеяние, дрессированные для светской
пустоты глаза, руки и ноги. В самом деле, многим ли из этих
1 Сам Лютер, испугавшись революционного движения трудящихся масс
и перейдя на сторону эксплуататоров, отказался от идеи всеобщего
обучения, подменив его обязательным для всех обучением вере.
223

жалких людишек, которым изучением языков и искусств так
долго давали внешний лоск, приходило в голову быть для
остальных смертных примером умеренности, целомудрия,
смирения, гуманности, серьезности, терпения, воздержания и пр.?
Да и откуда все это может взяться, если в школах даже не
поднимается никакого вопроса о доброй жизни? Это
подтверждается распущенной дисциплиной почти во всех сословиях и
подтверждается, наконец, бесконечными жалобами, вздохами и
слезами многих благочестивых людей. И стал ли бы кто-нибудь
защищать нынешнее состояние школ? Конечно, мы страдаем той
наследственной болезнью, перешедшей к нам еще от прародителей,
что, оставив в стороне древо жизни, мы беспорядочно стремимся
к одному только древу познания. В угоду этому беспорядочному
стремлению школы до сих пор гнались только за знаниями.
9. Но в каком же порядке и с каким успехом
5) Пользуются ме- достигали хотя бы этого? Учащихся задер-
тодом не свобод- живали пять, десять и больше лет на том, что,
ным, а насильст- '
венным несомненно, можно воспринять человеку в
течение года. Что можно было бы постепенно
прививать сознанию, то навязывалось, вдалбливалось и даже
вколачивалось насильственно. Что можно было представить
наглядно и ясно, то преподносилось темно, запутанно, сбивчиво*
в виде подлинных загадок.
6) Образование Ю- Как я мог бы умолчать про такое поло-
поддерживается жение дела, что едва ли где-нибудь умы пи-
скорей словесное, тались зернами истинной сущности вещей?
чем реальное. Большей частью они заполнялись шелухой
слов, пустой попугайской болтовней, отбросами и чадом мнений.
11. Боже мой, как запутано, затруднено и
7) Каким длин- растянуто изучение даже одного только латин-
TZ^Tlly^Z ского язчь*к* (коснусь этого мимоходом для
латинского языка, примера)! Повара на кухне, служители при
обозе, мастеровые — все они, делая свое
дело или находясь при войске, во время походов быстрее
усваивают чужой язык, даже два или три, чем питомцы школ — при
полнейшем досуге и величайшем напряжении — один латинский
язык. И с каким неравным успехом! Те после нескольких
месяцев свободно болтают о том, что им нужно, а эти через
пятнадцать или даже двадцать лет могут произнести кое-что по-ла-
тыни и то в большинстве случаев не без помощи своих
костылей — грамматик и словарей, да и то не без колебания и
запинки. Подобная непроизводительная трата времени и трудов может
происходить не иначе, как вследствие неправильного метода.
Гл Λ а β 12. Об этом справедливо писал ученейший
сетование на ^ «
это д-ра Любина. доктор богословия и профессор университета
в Ростоке Эйльгард Любин:
«Применяемый метод обучения детей представляется мне совершенно
таким, как если бы кому-либо, оплатив его труд и старание, пору-
224

чили нарочно придумать преподавание, при котором учителя
обучали бы своих учеников латинскому языку, а те его
усваивали бы не иначе, как с неимоверньши трудами, с страшным
отвращением, с бесконечными тягостями и притом не иначе, как
в предельно-длительный промежуток времени. Всякий раз, как я
об этом думаю и размышляю, смущенное сердце содрогается,
и ужас проникает в глубину моей души». И немного далее:
«Думая обо всем этом, я, признаюсь, не раз приходил к мысли
и к тому решительному убеждению, что все это введено в
школу каким-то злым и завистливым гением, врагом человеческого
рода». Вот что говорит тот, кого пожелал я из числа многих
выставить важнейшим свидетелем.
„ ,>ο*,Λ™ о„^ЛЛо 13. Но зачем искать свидетелей? Ведь и нас,
и самого автора. „
вышедших из школ и академии и едва
затронутых хотя бы тенью какого-нибудь истинного образования,
достаточно. Среди многих тысяч и я также являюсь одним из
несчастных, у которого жалким образом погибла прекраснейшая
пора — весна всей жизни, цветущие годы юности — из-за того,
что они были растрачены на схоластический вздор *. Ах,
сколько раз после того, как мне представилось видеть лучшее,
воспоминание о несчастном времени исторгало у меня из груди
стенания, из очей — слезы, из сердца — печаль! Сколько раз эта
печаль заставляла меня восклицать: «О, если бы Юпитер вернул
мне минувшие годы!»
Жалобы и жела- 14. Но и эти пожелания напрасны: прошлое
ния нужно пре- не вернется. Никто из нас, у кого прожиты
вратить в попытку годы, не восстановит своей молодости, чтобы,
искания лучшего. лучше подготовившись, сызнова начать и
устроить ее: нечего думать об этом. Остается одно, одно только
и возможно: насколько мы в состоянии — позаботиться о наших
потомках, а именно: осознав, как наши наставники повергли нас
в ошибки, показать путь, как избежать их. Это произойдет
именем и под руководством того, кто один может сосчитать наши
недостатки и исправить кривизну путей наших (Эккл., I, 15).
Глава XII.
ШКОЛЫ МОЖНО ПРЕОБРАЗОВАТЬ К ЛУЧШЕМУ.
1. Излечить застарелые болезни трудно, тяже-
Следует ли ле- л и считается почти невозможным. Однако,
чить застарелые ' л * ,, *>
болезни? если бы кто-нибудь нашелся, кто обещал бы
их излечить, неужели больной отверг бы это?
Разве больной не пожелал бы, чтобы как можно скорее было
1 По традиции в эпоху Коменского в школах изучали не реальные
предметы, а всякого рода искусственно построенные определения и разделения
понятий из области грамматики, арифметики, астрономии, диалектики и т. п.,
которые истолковывались в символическом, религиозном смысле. Эти-то
сведения, изучавшиеся в школах, Коменский совершенно справедливо
называет «схоластическим вздором». См. XVI, 44.
Í5 Заказ № 5063
225

применено лечение, особенно если он чувствовал бы, что врач
руководится не легкомыслием, а прочным основанием? Итак,
в нашем смелом предложении нам нужно добиваться того,
чтобы, во-первых, стало ясным то, что мы обещаем, а во-
вторых, на каком основании.
2. Мы же обещаем такое устройство школ,
Что мог бы пред- благодаря которому
обещать автор? " *· Образование должно получать все
юношество, за исключением разве тех, кому бог
отказал в разуме.
П. Юношество обучалось бы всему тому, что может сделать
человека мудрым, добродетельным, благочестивым.
III. Как подготовка к жизни, это образование должно быть
закончено еще до наступления зрелости.
IV. Это образование должно происходить весьма легко и
мягко, как бы само собою—без побоев и суровости или какого-
либо принуждения.
Как организм растет и крепнет, не требуя никакого
расширения и растягивания своих членов, если только его разумно
питать, дать ему тепло и упражнения, так, говорю я,
разумно доставляемые душе питание, тепло, упражнения должны
сами собой переходить в мудрость, добродетель,
благочестие.
V. Юношество должно получить образование не кажущееся,
а истинное, не поверхностное, а основательное, т. е., чтобы
разумное существо — человек — приучался руководствоваться не
чужим умом, а своим собственным, не только вычитывать из
книг и понимать чужие мнения о вещах или даже заучивать и
воспроизводить их в цитатах, но развивать в себе способность
проникать в корень вещей и вырабатывать истинное понимание
их и употребление их. Нужно также стремиться к
основательному усвоению нравственности и благочестия.
VI. Это образование не должно требовать больших усилий, а
должно быть чрезвычайно легким. Нужно уделять не более
четырех часов ежедневно на занятия в школе, и притом так,
чтобы было достаточно одного учителя для обучения одновременно
хотя бы ста учеников. Причем эта работа все же будет в десять
раз легче, чем та, которая теперь обыкновенно затрачивается на
обучение отдельно взятых учащихся поодиночке.
3. Но кто поверит этому, прежде чем не уви-
^рИп^11йе»в«Г Дит на Деле? Ведь известна характерная осо-
ства людей в от· ** о ^
ношении к новым бенность людей: до того, как будет сделано
изобретениям ил- какое-либо замечательное открытие, они удив-
люстрируются: ляются, как это оно может быть сделано, а
примером машины после того, как оно сделано, удивляются, как
ρ χ и м е д а, это оно не gbIJI0 0ТКрЫТ0 раньше.
Когда Архимед обещал царю Г и е ρ о н у одной рукой спустить
в море огромный корабль, который не могли сдвинуть с места
226

сто человек, он был встречен насмешками, а когда это было
выполнено, все изумились.
4. Когда Колумб обещал открыть новые
примером откры- острова на западе, то, за исключением короля
тия Нового Света, Кастилии, никто из королей не хотел его
слушать и хоть сколько-нибудь помочь в его
попытке. История повествует, что сами его спутники неоднократно
приходили вследствие отчаяния в негодование, так что едва не
выбросили Колумба в море и не вернулись назад, не доведя
дела до конца. И однако этот столь обширный Новый Свет был
открыт, и все мы теперь удивляемся, как это он не был так долго
открыт. Относится сюда и известная шутка того же К о л у м б а.
Когда он услышал на одной пирушке, что испанцы, завидуя
славе такого открытия, сделанного итальянцем, нападали на него
и, между прочим, говорили, что открытие сделано случайно, а не
благодаря его таланту, и что оно могло бы быть сделано кем-
либо другим, — он предложил остроумную задачу: «Каким
образом куриное яйцо может стоять на своем остром конце без
всякой подпорки?» Когда все напрасно пытались это сделать, он,
слегка ударив яйцо о блюдо и несколько надломив скорлупу,
поставил яйцо. Те рассмеялись и стали кричать, что то же самое
могут сделать и они. «Теперь вы можете, — сказал он, — так
как вы увидели, что это возможно; но почему же никто не
сделал этого раньше меня?»
5. То же самое, я думаю, было бы, если бы
графского и™у°с- Иоганн Фауст, изобретатель
типографов^ ского искусства, начал везде рассказывать,
что у него есть способ, благодаря которому
один человек в течение восьми дней может написать больше
книг, чем пишут обыкновенно в течение целого года десять
опытнейших переписчиков, и что книги будут написаны весьма
изящно, что все экземпляры будут одной и той же формы до самой
последней буквы и что в них не будет совершенно ошибок, если
только первоначальный экземпляр будет выправлен. Кто бы ему
поверил? Кому это не показалось бы загадкой или, по крайней
мере, пустым и бесполезным хвастовством? Однако теперь даже
дети знают, что это совершенно верно.
6. Если быБартольд Шварц, изобрета-
изобретением по- тель медНЫХ орудий, обратился к стрелкам из
роха* лука с такими словами: «Ваши луки, ваши
метательные машины, ваши пращи бессильны. Я вам дам
орудие, которое без всякого усилия рук, только с помощью огня, не
только будет выбрасывать камни и железо, но и будет стрелять
дальше и вернее попадать в цель, поражать сильнее, потрясать
и разрушать»,—кто из них не рассмеялся бы над изобретателем?
Так обычно считают новое и неиспробованное за чудесное и
невероятное.
15*
227

7. Первобытные жители Америки, конечно, не
Нпнсьши°М могли вообразить себе, как может быть,
чтобы один человек мог сообщать другому свои
мысли, не вступая с ним в разговор, без передатчика, а только
переслав ему клочок бумажки. Это понимают у нас даже самые
тупоумные. Совершенно так везде и во всем. То, что казалось
некогда трудным, вызывает у потомков улыбку.
8. Мы легко предвидим, что та же судьба по-
Открытие совер- стигнет и это наше новое начинание: отчасти
мы даже это уже испытали. Именно, некото-
также вызовет ^ J '
рые будут удивляться и негодовать, что есть
шенного метода
также вызов!
строгую критику,
люди, которые смеют упрекать в
несовершенстве школы, книги, методы, принятые на практике, и обещать
нечто необычное и превышающее всякое вероятное.
9. И нам, конечно, весьма легко было бы со-
Как на это воз- слаться на успех, как на правдивейшее
подражать, тверждение в будущем нашего утверждения
(так я верю в моего бога). Однако, так как это мы пишем
предварительно не для невежественной толпы, а для людей ученых,
то нужно доказать, что возможно все юношество научить
наукам, добрым нравам и благочестию без всякого обременения
ими, испытываемого как учащими, так и учащимися при обычно
применяемом методе.
10. Единственным и вполне достаточным ос-
Основание науч- нованием этого доказательства пусть будет
ного доказатель- ^
ства следующее: каждая вещь не только легко
позволяет себя направлять туда, куда влечет
ее природа, но, больше того, и сама охотно устремляется туда и
испытывает страдание, если ей в этом помешать.
11. Ведь нет, конечно, никакой необходимости
азвитие его принуждать птицу летать, рыбу плавать, зверя
приучать бегать. Они делают это сами собой, лишь только
чувствуют, что достаточно окрепли. Точно так же нет необходимости
заставлять воду течь по покатому месту вниз или — разгораться
огонь, получивший горючий материал и приток воздуха, круглый
камень катиться вниз, а квадратный камень заставлять лежать
на месте, глаз и зеркало воспринимать предметы, если возле них
есть свет, семя, согретое влагою и теплом, произрастать. Итак,
все вещи стремятся действовать так, как им от природы
надлежит действовать. И проявляют свою деятельность хотя бы при
малейшем содействии им.
12. Итак, ввиду того что семена знания, нрав-
и применение. ственности и благочестия (как мы это видели
в пятой главе) от природы присущи всем людям (за
исключением уродов), то отсюда по необходимости следует, что нет
надобности ни в чем, кроме самого легкого побуждения их и
некоторого разумного руководства ими.
228

13. Но, говорят, не из каждого куска дерева
Возражение пер- выходит Меркурий1. Отвечаю: но из каждого
вое. -»
человека выходит человек, если нет порчи.
Возражение вто- 14' ТеМ Не Менее (В03Разит КТО-НИбудь)
внутри ренние наши силы вследствие первородного
греха надломлены. Отвечаю: но не иссякли.
Конечно, так же ослаблены телесные силы, однако мы умеем
укреплять их до пределов их естественной крепости при
помощи ходьбы, бега и упражнений в искусственных работах.
Хотя первые люди сразу же после их сотворения могли
ходить, говорить, рассуждать, а мы можем ходить, говорить,
рассуждать только научившись этому путем упражнения,
все-таки отсюда не следует, что нельзя научиться этому иначе,
как при помощи запутанного метода, с большими трудностями,
с сомнительным результатом. Ведь если всему тому, что
относится к делу, а именно: есть, пить, ходить, прыгать, производить
работу, мы выучиваемся без особых затруднений, так почему же
мы не можем таким же образом научиться и всему тому, что
относится к духовным силам? Только бы не было недостатка в
надлежащем наставлении. Что прибавить к этому более? В
течение нескольких месяцев наездник обучает коня по знаку
хлыста бегать рысью, скакать, ходить по кругу и делать сложные
движения. Ловкий фигляр выучивает медведя танцевать, зайца
бить в бубны, собаку пахать, фехтовать, гадать и пр. Жалкая
старуха научает попугая, сороку, ворона подражать человеческим
звукам или мелодиям и т.' п. — все это вопреки природе и в
короткое время. Как же человек не был бы в состоянии легко
научиться тому, к чему сама природа, не говорю допускает его
или ведет, а даже влечет? Стыдно было бы утверждать это,
чтобы нас не засмеяли дрессировщики зверей.
15. К этому прибавляют, будто самая труд-
Возражение ность вещей приводит к тому, что не каждый
третье· их понимает. Отвечаю: какая это трудность?
Есть ли, спрашиваю я, в природе столь темного цвета тело,
которое не могло бы отразиться в зеркале, лишь бы только ты
хорошо расположил его при достаточном освещении? Есть ли что-
либо, чего нельзя было бы нарисовать на картине, лишь бы
рисовал тот, кто умеет рисовать? Найдется ли какое-либо семя или
корень, которых бы не могла воспринять земля и не довести
своим теплом до прорастания? Был бы только человек, который
бы знал, где, когда, как нужно сажать каждое семя. Прибавлю
к этому: нет в мире столь высокой скалы или башни, на
которые не мог бы подняться всякий, у кого есть ноги, лишь бы
только лестницы были приставлены правильно или ступеньки,
1 Выражение взято из практики скульптурных изображений мифических
божеств и так называемых «полубогов». Фигура Меркурия, как он
представлен в мифических сказаниях, особенно трудна для изображения на
дереве.
229

высеченные в самой скале, были сделаны в надлежащем
положении и порядке и ограждены были бы загородками от опасности
падения в пропасть. Поэтому, если до вершин знаний доходят
столь немногие, хотя подходят к ним с рвением и чрезвычайно
охотно, а те, которые в какой-либо мере приближаются к ним,
достигают этого не иначе как с трудом, задыхаясь, усталые, с
головокружением, постоянно спотыкаясь и падая, — то это
происходит не оттого, что для человеческого рода есть что-либо
недоступное, а оттого, что ступеньки расположены плохо,
испорчены, с провалами, готовы обрушиться, т. е. оттого, что метод
запутан. Несомненно, что по правильно расположенным,
неповрежденным, крепким, безопасным ступенькам можно кого
угодно возвести на какую угодно высоту.
16. Скажут: тем не менее есть тупейшие головы,
вертоеРаЖ6НИе ЧСТ" в К0Т0Рые ничего нельзя вложить. Отвечаю: едва
Ответ первый. ли есть настолько загрязненное зеркало, чтобы
оно все-таки хоть как-нибудь не воспринимало
изображения; едва ли есть столь шероховатая доска, чтобы на
ней все-таки чего-нибудь и как-нибудь нельзя было написать.
Ответ второй Однако, если попадается зеркало, загрязнен-
второи. ное пылью или пятнами, его предварительно
нужно вытереть, а шероховатую доску нужно выстрогать; после
этого они будут годны для употребления.
Равным образом юношество, если его упражнять, конечно,
будет изощряться и развиваться один с помощью другого, и,
наконец, всякий будет воспринимать все (я упорно настаиваю
на этом моем утверждении, так как основание остается
неизменным). Разница окажется лишь в том, что более отсталые будут
знать, что они восприняли весьма ограниченное знание вещей,
но в£е же кое-что восприняли, более же способные, переходя от
изучения одного предмета к другому, будут все глубже и глубже
проникать в сущность вещей и тем самым приобретать все новые
и полезные знания о них.
0 . Наконец, пусть найдутся такие, которые совер-
твет трети . Шенно неспособны к образованию, как
сучковатое дерево не годно для резьбы. Все же наше утверждение
будет истинным для умов средних, которые, милостию божиею,
всегда родятся в величайшем изобилии. Скудные умом
встречаются так же редко, как и природные калеки. Ведь слепота,
глухота, хромота, плохое здоровье, как и чудовищная
(неестественная) тупость мозга, редко бывают прирожденными, а
приобретаются по нашей вине.
17. Еще возражают: некоторые проявляют не
Возражение пя- неспособность к учению, а нежелание; при-
тое· нуждать их учиться против воли — и скучно
и бесполезно. Следует ответ: действительно рассказывают про
какого-то философа, что он, имея двух учеников — одного
неспособного, а другого шаловливого, — прогнал обоих, так как
230

один, желая учиться, не мог, а другой, имея способности,
не желал. Ну, а что если причиною этого нежелания учиться
являются сами учителя?
0твет Аристотель, по крайней мере,
провозгласил, что стремление учиться человеку врожде-
но; что это так, мы видели в пятой главе и в предшествующей—
одиннадцатой. Но так как иногда нежная снисходительность
родителей извращает у детей естественное стремление, иногда их
привлекают к пустым занятиям необузданные товарищи, иногда
сами дети отвлекаются от врожденных стремлений из-за
различных городских или придворных развлечений или из-за
обольщения какими-либо внешними предметами, то отсюда и
происходит, что у детей отпадает всякое желание усваивать неизвестное
и они нелегко могут на чем-либо сосредоточиться. Подобно тому
как язык, пропитанный одним вкусом, не легко различает другой,
так и ум, увлеченный чем-либо одним, недостаточно
внимателен к чему-либо другому. Поэтому в таких случаях
прежде всего нужно устранить эту случайно возникшую тупость,
вернуть детей к первоначальной природной восприимчивости, и
несомненно у них восстановится стремление к знанию. А многие
ли из занимающихся образованием юношества размышляют над
тем, как сделать юношество прежде всего восприимчивым к
образованию? Ведь токарь, прежде чем вытачивать что-либо из
дерева, сначала обрубает его топором, кузнец, прежде чем ковать
железо, размягчает его, ткач, прежде чем прясть нитки из
шерсти, ставит основу, очищает шерсть, промывает ее и
расчесывает, а сапожник, прежде чем шить сапоги, кожу обрабатывает,
вытягивает, разглаживает. Но кто же, говорю я, обращает
внимание на то, чтобы таким же образом учитель, прежде чем
начать образовывать ученика, возбудил бы интерес к знанию,
своими наставлениями сделал бы его сцрсобным к учению, вызвал
бы в нем большую готовность во всем повиноваться своему
наставнику? Обычно каждый учитель берет ученика таким, каким
он его находит, и сразу же начинает подвергать его обработке,
вытачивает его, кует, расчесывает, ткет, приспособляет к своим
образцам и рассчитывает, что тот станет блестеть, как
отполированный. Если же этого немедленно по его желанию не
произойдет (а как могло это произойти, спрашиваю я), то он негодует,
шумит, неистовствует. Мы не удивляемся, что от подобного
образования некоторые уклоняются и бегут от него! Скорее следует
удивляться тому, как кто-либо в состоянии выдержать его.
18. Тут как раз представляется случай напо-
Шесть способно- мнить кое-что о различии способностей, а имен-
стеи* но: у одних способности острые, у других —
тупые, у одних — гибкие и податливые, у других — твердые и
упрямые, одни стремятся к знаниям ради знания, другие
увлекаются скорее механической работой. Из этого трижды двойного
рода способностей возникает шестикратное сочетание их.
231

19. Во-первых, есть ученики с острым умом, стремящиеся к
знанию и податливые; они, преимущественно пред всеми
другими, особенно способны к занятиям. Им ничего не нужно, кроме
того, чтобы предлагалась научная пища; растут они сами, как
благородные растения. Нужно только благоразумие, чтобы не
позволять им слишком торопиться, чтобы раньше времени они
ке ослабели и не истощились.
20. Во-вторых, есть дети, обладающие острым умом, но
медлительные, хотя и послушные. Они нуждаются только в
пришпоривании.
21. В-третьих, есть ученики с острым умом и стремящиеся к
знанию, но необузданные и упрямые. Таких обыкновенно в
школах ненавидят и большей частью считают безнадежными;
однако, если их надлежащим образом воспитывать, из них
обыкновенно выходят великие люди. В качестве примера история дала
великого афинского полководца Фемистокла, который в
юности был неукротимого нрава (так что учитель ему говорил:
«Ты, дитя, не будешь посредственностью; ты принесешь
государству или великое благо, или великое зло»). Когда впоследствии
удивлялись тому, что характер его изменился, он обыкновенно
говорил: неукротимые молодые лошади становятся прекрасными,
если к ним применяется правильное обучение. Это оправдалось
на Буцефале Александра Великого. Ибо когда
Александр увидел, что его отец Филипп считает негодным коня
из-за его исключительной дикости, так как тот не подпускал к себе
ни одного наездника, он сказал: «Какого коня они губят из-за
неумения им воспользоваться!» И когда он, не прибегая к
ударам, удивительно искусно обошелся с конем, то добился того,
что не только тогда, но и впоследствии Буцефал постоянно носил
на себе Александра, и во всем мире нельзя было найти коня
более благородного и более достойного такого героя. Передавая
этот рассказ, Плутарх прибавляет: «Пример этого коня
указывает нам на то, что много отличных природных дарований
гибнет по вине наставников, которые коней обращают в ослов,
не умея управлять возвышенными и свободными существами».
22. В-четвертых, есть ученики послушные и любознательные
при обучении, но медлительные и вялые. И такие могут идти по
стопам идущих впереди. Но для того* чтобы сделать это для них
возможным, нужно снизойти к их слабости, никогда не
переобременять их, не предъявлять к ним слишком строгих требований,
относясь к ним доброжелательной терпеливо, или помогать,
ободрять и поддерживать их, чтобы они не падали духом. Пусть они
позднее придут к цели, зато они будут крепче, как бывает с
поздними плодами. И как печать с большим трудом оттискивается
на свинце, но держится дольше, так и эти ученики в
большинстве случаев более жизненны, чем даровитые, и раз они что-либо
усвоили, они не так легко забывают. Поэтому их не следует
устранять из школ.
?32

23. В-пятых, есть ученики тупые и, сверх того, равнодушные
и вялые. Их еще можно исправить, лишь бы только они не были
упрямыми. Но при этом требуется великое благоразумие и
терпение.
24. На последнем месте стоят ученики тупые, с извращенной
и злобной натурой; большей частью эти ученики безнадежны.
Однако известно, что в природе для всего испорченного есть
противодействующие средства и бесплодные от природы деревья
при правильной посадке становятся плодоносными. Поэтому
вообще не следует отчаиваться, а нужно добиваться устранить
у таких учеников, по крайней мере, упрямство. Если этого
достигнуть не удастся, тогда только можно бросить искривленное
и суковатое дерево, из которого ты напрасно будешь надеяться
создать Меркурия. Почву бесплодную, говорит К а τ о н, не
следует ни обрабатывать, ни трогать. Однако среди тысяч
едва ли найдется .хоть одна столь выродившаяся натура;
это-то и служит замечательным доказательством божией
благости.
25. Сущность сказанного сводится к следующему
высказыванию Плутарха: «Какими дети рождаются, это ни от кого
не зависит, но чтобы они путем правильного воспитания
сделались хорошими, — это в нашей власти». Да, в нашей
власти, говорит он. Так садовник из любого живого корня
выращивает дерево, применяя в необходимых случаях именно
свое искусство посадки.
26. Четыре следующих доказательства пока-
Четырьмя спо- зывают, что все юношество со столь раз-
собами доказыва- ' ^ г
ется, что ко всем ЛИЧНЫМИ ОПОСОбнОСТЯМИ МОЖНО ВОСПИПГЫ-
способностям мож- вать и образовывать одним и тем же ме-
но, однако, подхо- то ДОМ.
дить. с одним и 27. Во-первых, всех людей следует вести к
тем же искусством r J
и методом. одним и тем же предметам мудрости,
нравственности и благочестия.
28. Во-вторых, как бы ни отличались люди друг от друга
способностями, все они обладают одной и той же человеческой
природой, снабженной одними и теми же органами.
29. В-третьих, указанное различие способностей есть не что
иное, как отступление от естественной гармонии или недостаток
ее, точно так же как болезни тела выражаются в излишках
влажности или сухости, теплоты или холода. Например, что
такое острота ума, как не тонкость и подвижность жизненного
духа в мозгу, чрезвычайно стремительно распространяющаяся
через органы чувств и с величайшей поспешностью
проникающая в представляющиеся вещи А? Если эта быстрота не сдержи-
1 См. примечание к § 8, гл. VIII.
233

вается в какой-либо степени разумом, то дух рассеивается, а
мозг остается или ослабленным, или тупым; итак, рано
развивающиеся умы большей частью или уносятся преждевременной
смертью, или тупеют. Наоборот, что такое тупость ума, если не
неповоротливость и затмение жизненного духа в мозгу?
Вследствие более частого движения темнота духа по необходимости
рассеивается и светлеет. А что такое, спрашиваю я-, дерзость и
упрямство, как не излишняя подвижность сердца, не
склоняющегося к уступчивости? Ее поэтому нужно смягчать
дисциплиною. А что такое вялость, если не чрезмерная слабость сердца,
нуждающаяся в укреплении? Поэтому, как для тела наиболее
подходящим лечением является не то, которое применяет
противоположные средства (так как это вызывает более
ожесточенную борьбу), а то, которое смягчает противоположность так,
чтобы в одной части не было в чем-либо недостатка, а в
другой — излишка; точно так же при недостатках человеческого
духа наилучшим методом будет лечение, при котором
умеряются излишества и недостатки дарований и все приводится
в гармонию и приятную согласованность. Вследствие этого
наш метод (Приспособлен к средним способностям (которые
всего чаще встречаются), чтобы сдерживать
преждевременное истощение наиболее даровитых и поощрять и подгонять
вялых.
30. Наконец, при указанных недостатках и уклонениях
способностей скорее можно помочь, пока они новы. Как на войне,
пока бой происходит в правильном порядке, новобранцы
смешиваются со старыми солдатами, слабые — с крепкими, ленивые—
с подвижными, и все сражаются под одними и теми же
знаменами, по одним и тем же приказам, а после победы каждый
преследует врага, пока хочет и может, забирает добычу по
желанию, — так и в этом научном походе необходимо, чтобы более
медленные смешивались с более быстрыми, более тупые с более
умными, упрямые с послушными и учились бы по одним и тем
же правилам и примерам до тех пор, пока нуждаются в
руководстве. По окончании же школы пусть каждый изучает и
усваивает науки с той быстротой, с какой может.
η ,А ™«Л 31. Указанное смешение я понимаю не столь-
С какою
мудростью должно дей- ко в отношении места занятии, но в гораздо
ствовать при сме- большей степени в отношении оказания помо-
шении способно- щи: кого учитель признает более способным,
стей различного к ТОМу он присоединяет для обучения двух
характера. или трех отстающих. ТОму, у кого хороший
характер, он вверяет для наблюдения и управления учеников
худшего нрава. Таким образом будет проявлена
прекрасная забота о тех и других; при этом, конечно, учитель
должен будет следить за тем, чтобы все делалось разумно.
Но, пожалуй, пора уже приступить, наконец, к разъяснению
самого дела.
234

Г лава XIII.
ОСНОВОЮ ПРЕОБРАЗОВАНИЯ ШКОЛ
ЯВЛЯЕТСЯ ТОЧНЫЙ ПОРЯДОК ВО ВСЕМ*.
1. Если бы мы обратили внимание на то, что
шаL °вещей ~~ ДУ" собственно сохраняет в устойчивом состоянии
всю эту вселенную со всеми ее мельчайшими
вещами, то не нашли бы ничего, решительно ничего иного, кроме
порядка, т. е. размещения вещей предшествующих и
последующих, верхних и нижних, больших и малых, схожих и несхожих
в соответствии с местом, временем, числом, мерой и весом,
надлежащих и соответствующих каждой вещи. Кто-то метко и яерно
сказал, что порядок есть душа вещей. Ведь все, что приведено в
порядок, сохраняет свое положение и целость до тех пор, пока
удерживает порядок. Если порядок нарушен, то все ослабевает,
колеблется, расшатывается, падает. Это ясно из примеров
природы и искусства. Действительно:
2. Чем, спрашиваю я, достигается то, что мир
«л™?лГм!!?няется отличается стройностью и существует во всей
примерами. „ * Т7. * у
1. Мира своей полноте? Конечно, тем, что каждое
создание весьма строго держится в своих
пределах согласно предписанию природы. Этим сохранением
порядка, в частности, сохраняется и порядок вселенной.
3. Чем достигается столь точное и без всякого
2. Небесной твер- замешательства чередование различных/гроже-
жутков времени, годов, месяцев и дней?
Только неизменным порядком небесной тверди.
4. Что дает возможность пчелам, муравьям,
3. Тонкой рабо- паукам давать работу такой точности, что
ты маленьких ж.и~ о « **
вых существ. человеческий ум находит в ней больше чему
удивляться, чем подражать? Не что иное, как
врожденное искусство соблюдать в действиях порядок, число, меру,
5. Чем достигается то, что человеческое тело
4. Человеческого является столь удивительным органом, вполне
тела* достаточным для бесчисленных действий,
хотя этот орган наделен не бесчисленными средствами, т. е. что
немногими членами, из которых он состоит, можно выполнять
изумительные по своему разнообразию дела и не требуется
каких-либо дополнительных членов или изменений в них? Это
достигается, конечно, благоразумнейшей пропорцией всех
членов как внутри самих себя, так и-в отношении друг к другу.
5 н 6. Чем достигается то, что единственный дан-
ашего ума. ны« нашему телу ум, управляя столькими
действиями, является достаточным для всего тела? Только по-
1 Как в названии, так и в содержании главы термин «порядок» (ordo)
употребляется Коменским не в обычном, а в философском смысле слова и
означает закономерную зависимость одних частей и явлений от других.
235

рядком, благодаря которому все члены связаны постоянными
связями и по мановению первого движения, исходящего от ума,
легко приводятся в соответствующее действие.
7. Чем объясняется, что один человек, царь
6. Мудро управ- или император, может управлять целыми
ляемого царства
F * народами и, несмотря на то, что сколько
голов, столько и умов, все, однако, осуществляют намерения его
одного? И если он хорошо ведет дело, все неминуемо идет
хорошо. Это происходит только благодаря порядку, по которому все
связаны узами законов и подчинения. Одному правителю
государства ближайшим образом подчинено несколько человек,
которыми он должен править непосредственно, каждому из них
подчинены другие и так далее, постепенно до самого последнего
человека. Таким образом, точно в цепи, одно звено
поддерживает другое, так что, если двинуть одно, двигаются все; если
остается в покое первое, покоятся и все другие.
8. Что это было такое, чем Г и е ρ о н один
7. Машины Ар- мог ПрИ желании поворачивать такую грома-
химеда. ^ которую тщетно пытались сдвинуть с
места несколько сот человек? Конечно, изумительная машина,
которая была построена из валов, блоков и канатов так, что одно
находило себе поддержку в другом в целях увеличения сил.
8 п 9. Страшные действия пушек, которыми по-
. >шки. трясаются стены, ниспровергаются башни,
уничтожаются войска, происходят только от определенного
порядка вещей и приложения активного к пассивному, именно
от правильного смешения селитры с серою (самого
холодного с самым горячим), от точного соответствия орудия или
пушки этим составным элементам, от достаточного снабжения
орудия порохом и ядрами и, наконец, от правильной наводки
на цель. Если хоть одно из этих условий отсутствует, то само
орудие будет бесполезно.
10. От чего зависит типографское искусство,
9. Типографско- благодаря которому быстро, изящно и пра-
искусства. вильно размножаются книги? Конечно, от
порядка тщательного вырезывания медных форм, отливки,
полировки, раскладывания их по кассам, разборки шрифта для
нового набора, установки в машину и т. д., а также от
приготовления, смачивания, разглаживания бумаги и т. д.
,Λ π И. Если коснуться также и механики, то чем
10. Повозки. * J
объясняется, что повозка, т. е. дерево и
железо (составные ее части), так быстро следует за бегущими
впереди конями и представляет собою столь удобное средство
для перевозки людей или тяжестей? Причина заключается
только в искусном сочетании дерева и железа, в колесах,
осях, дышлах и в поперечных брусках при дышлах, ибо,
при разрыве или сломе хоть одной из этих частей, вся машина
становится бесполезной.
236

И Корабля ^* ^ем объяснить, что люди, садясь на
сооружения из дерева, вверяют себя яростному
морю, достигают даже антиподов *■ и возвращаются
невредимыми? Причина только в сочетании на корабле киля, мачты, реи
и парусов, весел, руля, морского компаса и пр.: если что-
либо из этого портится, то угрожает опасность качки,
кораблекрушения и гибели.
12 „ 13. Чем объясняется, наконец, что в инстру-
* асов· менте для измерения времени, т. е. в часах,
различным образом расположенные и размещенные железные
части дают сами от себя движение? И при этом стройно
отсчитывают минуты, часы, дни, месяцы, а быть может, и годы? И не
только показывают это глазам, но также и ушам, чтобы давать
указания даже издали и в темноте? А чем объясняется, что
такой инструмент пробуждает человека от сна в тот час, в
который ему укажут? И сам зажигает свечу, чтобы ты, проснувшись,
тотчас увидел свет? Чем объясняется, что часы могут показывать
смену дней по календарю, новолуние и полнолуние и все
движения и затмения светил? Что, спрашиваю я, может быть
достойным удивления, если не это? Действительно, металл, вещь сама
по себе неодушевленная, может делать столь живые, столь
устойчивые, -столь правильные движения! Разве это раньше, чем
было изобретено, не считалось бы так же невозможным, как
если бы кто-либо стал утверждать, что деревья могут ходить, а
камни — говорить? Однако теперь наши глаза свидетельствуют,
что это действительно происходит.
14. Но по какой скрытой силе это происходит?
Вся тайна часов дт0 совершается только вследствие явного, во
заключается в по- ť
рядке. всем здесь царящего порядка, а именно
вследствие расположения в определенном
числе, мере и порядке всех согласованно действующих здесь частей
так, что каждая из них имеет определенное назначение и
определенные средства для выполнения этого назначения и
определенные способы действия этих средств, а именно: точнейшую
пропорцию каждой части по отношению к остальным, необходимую
связь с соответствующей частью и законы взаимодействия для
восприятия и передачи силы.
Таким образом, все движется с большей точностью, нежели
какое-либо живое тело, приводимое в движение собственным
духом. Но если в составных частях часов образуется какой-
либо разрыв или что-либо ломается, разбивается или
замедляется, или принимает неправильное движение, хотя бы это было
самое маленькое колесико, самая маленькая ось, самая малень-
1 Антиподы — от греческих слов 'αντί и πους, ποδός — нога, означает
жителей двух противоположных мест земного шара. Это название
вытекало из наивного представления, по которому жители
противоположной части земли, стоя на земле ногами, будто бы оказывались
повернутыми вниз головой.
237

кая задвижка, — тотчас все или останавливается, или
перестает отвечать своему назначению. Отсюда ясно видно, что и
здесь все зависит от порядка.
Есть надежда 15' Итак> искусство обучения не требует
ничто должна быть чего иного, кроме искусного распределения
изобретена орга- времени, предметов и метода. Если мы будем
низация школ, по- в состоянии точно установить это^ распределен
хожая на часы. ние> то обучать всему школьную молодежь в
каком угодно числе будет нисколько не труднее, чем, взяв
типографские инструменты, ежедневно покрывать изящнейшими
буквами тысячу страниц, или чем, установив архимедову
машину, переносить дома, башни, всевозможные тяжести, или, сев на
корабль, переплыть океан и отправиться в Новый Свет. Все
пойдет вперед не менее легко, чем идут часы с правильно
уравновешенными тяжестями, так же приятно и радостно, как
приятно и радостно смотреть на такого рода автомат, и, наконец,
с такой верностью, какую можно только достигнуть в подобном
искусном инструменте.
Заключение ^* Итак, во имя всевышнего, попытаемся
установить такое устройство школ, которое бы
в точности соответствовало чрезвычайно искусно устроенным и
изящно украшенным различными приспособлениями часам.
Глава XIV.
ТОЧНЫЙ порядок для школы И ПРИТОМ ТАКОЙ, КОТОРЫЙ НЕ
В СОСТОЯНИИ БЫЛИ БЫ НАРУШИТЬ НИКАКИЕ ПРЕПЯТСТВИЯ,
СЛЕДУЕТ ЗАИМСТВОВАТЬ У ПРИРОДЫ
Основы искусст- ι. Начнем, во имя божие, искать основу, на
ва следует искать которой, точно на незыблемой скале, можно
в природе. построить метод обучения и учения. Если мы
намереваемся искать средства против недостатков природы, то
нам приходится искать их не где-либо, как в самой природе.
Совершенно справедливо, что искусство сильно не чем иным,
как только подражанием природе.
π 2. Поясним это примерами. Видишь ли ты,
Природа, кото- ^ ť г~ ~ «. ·
рая показывает как рыба плавает в воде? Это ей свойственно
примеры того, что по природе. Если человек пожелает ей подра-
и как делать: жать, то вынужден будет прибегнуть к оруди-
1. При плавании ям и движениям наподобие тех, которыми она
человека. пользуется: вытянутые руки ему заменяют
плавники, ноги — хвост, и двигать он должен ими именно так,
как двигает плавниками рыба.
Даже корабли могут быть построены только
иа корабл"*™*™" по Т0МУ же принципу: роль плавников играют
у них весла или паруса, а роль хвоста —
руль, или правило.
233

Видишь, как по воздуху летает птица? Это
з. при летании. е„ CBOgCTBeHHO по природе. Когда Дедал
вздумал подражать птице, ему нужно было привязать
крылья, достаточные для поддержания столь тяжелого тела,
и размахивать ими.
3. Органом для 'Производства звуков у жи-
водствеРИзвукоРв°ИЗ" во™ых является твердый канал, состоящий
из хрящевидных колец, причем вверху
находится дыхательное горло, снабженное точно запирающимся
клапаном, а внизу — испускающие дыхание мехи — легкие. В
подражание этому устраиваются свирели, флейты, волынки и другие
музыкальные духовые инструменты.
4. Замечено, что то, что в облаках производит
нии молИнииП°ЯВЛе'' ГР0М и выбрасывает огонь и камни, есть
зажженная селитра с серою. В подражание
этому из селитры и серы составляется порох, который,
воспламенившись и будучи выкинут из орудий, производит искусственный
гром, блеск и молнию1.
6 Ввод о ^' Замечено, что вода сохраняет горизонталь-
опроводе. ную поверхность даже в сосуде с двумя
отверстиями, каким бы расстоянием они ни отделялись друг от друга.
На этом основании пробовали устроить посредством труб
различные водопроводы; оказывается, что вода сама поднимается
из любой глубины до любой высоты, если она настолько же
понижается с противоположной стороны. Это производится
искусственно, но сообразно с природой. Что это так
происходит—дело искусства, а что это вообще происходит — дело природы.
6. Созерцая небесный свод, люди заметили,
7. в измерении что он непрестанно вращается и, вследствие
времени. различного кругового движения светил, миру
дается приятное разнообразие времен года. В соответствии с
этими наблюдениями был изобретен аппарат, похожий по форме
на небесный свод, изображающий суточное обращение светил
и измеряющий часы2. Он составлен из колесиков таким
образом, что одно колесико не только приводит в движение другие,
но и так, что движение может продолжаться без конца. Также
было необходимо, чтобы этот инструмент, как и сам мир,
слагался из частей подвижных и неподвижных: так, вместо первой
покоящейся части мира, земли, положены здесь неподвижные
основания, колонны, обшивки, вместо подвижных сфер неба —
различные колесики.
1 Явления молнии и грома объясняются электрическими разрядами, что
было совершенно неизвестно в эпоху Коменского. Да и изобретение пороха
имело место совсем по другим поводам и причинам, чем это представляет
здесь Коменский как подражание природе.
2 Дальше Коменский весьма отчетливо излагает механические основы
устройства теллурия.
239

Но так как нельзя было какому-нибудь коле-
Разбор часового СИКу дать способность вращаться самому и за
уяснГниГидеи Тго собой Увлекать Другие (подобно тому как
устройства. творец дал светилам способность двигаться и
двигать другие), то необходимо было
подражать природе в силе движения, а именно — дать движение под
влиянием силы тяжести или стремления к свободе. Так, к валу
основного колеса или привязывается тяжесть, вследствие
стремления которой вниз вал вращается и увлекает за собой свое
колесо, а оно в свою очередь двигает другие колеса; или же
приготовляется длинная стальная пружина, крепко обмотанная
вокруг вала, и, стремясь вернуть себе свободное состояние и
развернуться, эта пружина заставляет вращаться вал и колесо.
Чтобы это развертывание происходило не порывисто, а спокойно,
подобно движению неба, посредине вставляются другие
колесики, из которых крайнее, будучи приводимо в движение только
двумя зубчиками, вращается попеременно туда и сюда и
представляет собой смену появляющегося или исчезающего, света,
или смену дней и ночей. К этой же части, которая должна
обозначать целые часы или четверти их, присоединяются искусно
сделанные тормоза, которые в свое время отодвигают и снова
задвигают задвижки таким же образом, как природа движением
небесных сфер приводит и уводит зиму, весну, лето и осень,
разделенные на месяцы.
7. Из всего этого ясно, что тот порядок, ко-
Заключение о торый мы желаем сделать универсальной
подражании при- г «, J г
роде при создании иДееи Для искусства — всему учить и всему
теории дидактики, учиться, — должен быть заимствован и
может быть заимствован не из чего иного, как
только из указаний природы. Как только это будет точно
осуществлено, созданное искусно будет протекать так же легко и
свободно, как легко и свободно протекает все природное.
Ибо справедливо говорит Цицерон: «Если будем
следовать за природой, как за вождем, мы никогда не
заблудимся».
На это надеемся и мы. А потому, сделав наблюдение над
процессами, которые то там, то здесь совершает природа, будем
советовать поступать подобным же образом.
8. Но нам и выставленным нами громким
Указывается на обещаниям можно было бы противопоставить
пять затруднении. , т-, , г0* о , > *
J афоризм Гиппократа «о βίος βραχύς η о
τέχνη μακρή, δ δε καιρός οξύς, ή δε πεΐρα σφαλερή, ή δε κριςις χαλεπή»
т. е. «жизнь коротка, искусство длинно, удобные случаи
быстротечны, опыт обманчив, суждение о вещах трудно». Здесь
он перечисляет пять затруднений, из-за которых немногие
достигают вершины, а именно:
I. Краткость жизни, вследствие которой смерть чаето уносит
нас из жизни при самом подготовлении к ней.
240

П. Огромное множество предметов, которые должны быть
подвергнуты изучению, вследствие чего желание собрать их все
в пределы познания бесконечно трудно.
III. Недостаток удобных случаев для изучения искусстз или
быстрое исчезновение их, если иногда они представляются. Ведь
годы юности, особенно пригодные для культуры духа, большей
частью проходят в забавах, последующий же возраст, как это
свойственно смертным, представляет всегда более случаев для
пустого времяпрепровождения, чем для серьезного; если же
иногда и представляется удобный случай, он исчезает ранее, чем
им успевают воспользоваться.
IV. Ограниченность нашего ума и неясность суждений,
вследствие чего мы обычно скользим по поверхности вещей, а
не проникаем в их сущность.
V. Наконец, если кто-нибудь путем долгого наблюдения и
многочисленных опытов захотел бы проникнуть в подлинную
сущность вещей, то это было бы сопряжено с большим трудом
и в то же время ненадежно и неточно: ведь при столь тонком
сочетании вещей очень многое может ускользнуть от
проницательности даже самого наблюдательного человека, а если
допустить хотя бы одну ошибку, то все наблюдение становится
совершенно неверным.
п 9. Если все это справедливо, то каким обра-
vJTBcT На ЭТО. ** ^
зом мы осмеливаемся обещать столь
всеобщий, надежный, легкий и прочный путь научных занятий?
Отвечаю: опыт показывает, что все это совершенно правильно, но
равным образом, на основании соображений разума, тот же
опыт показывает, что есть также и вернейшие средства против
указанных затруднений.
Ведь раз так установлено мудрейшим прави-
Так установил телем дел — богом, значит, это нам на благо,
намерениа!ГУАРЬШ значит, все это может быть и разумно
обращено на благо. Действительно он даровал нам
кратковременность жизни, так как, при настоящем состоянии
испорченности, мы не умеем ею правильно пользоваться. Ведь
если теперь, умирая при самом рождении и когда нам грозит
конец с самого нашего рождения, мы все-таки растрачиваем
себя на суету, то чего только не было бы, если бы мы имели
пред собой сотни и тысячи лет?
„ Поэтому бог соблаговолил дать нам лишь
о«5? П«»£?<!1И из столько времени жизни, сколько он считал до-
пяти пунктов. о
статочным для подготовления к лучшей
жизни. Для этой цели наша жизнь достаточно продолжительна,
если бы только мы умели ею пользоваться.
На второй Ю* Для нашей же пользы богу было угодно,
т чтобы существовало достаточно много вещей,
которые бы нас занимали, развивали, упражняли и поучали.
16 Заказ Ni 5063
241

На третий 11β ЕмУ было УГ°ДН0> чтобы удобные случаи
были мимолетными, доступными лишь на
короткое время, чтобы, заметив их, мы старались за них
ухватиться там, где это возможно.
На четвео ьГ ^* Опыты ненадежны для того, чтобы было
и# место для внимательности и чтобы и на нас
налагалась необходимость исследовать вещи более глубоко.
н й 13. Наконец, суждение о вещах затруднитель-
* но для того, чтобы изощрялись наше
прилежание и настойчивость к основательному исследованию. А это —
с той целью, чтобы божия мудрость, сокровенно
простирающаяся на все в мире, становилась все более очевидной для
наибольшего нашего наслаждения. Ведь если бы все постигалось легко
(говорит блаженный Августин), тогда мы не добивались
бы так ревностно истины и не находили бы в этом удовлетворения.
14. Итак, следует посмотреть, каким образом
Эти пРеп*™т™* с божией помощью можно устранить препят-
устранить. ЗУ ствия, которые для изощрения нашего
старания противопоставило нам извне божественное
провидение. Но это возможно не иначе, как посредством:
I. Удлинения жизни, чтобы ее было достаточно для
предопределенного поприща.
П. Сокращения наук и искусств, чтобы они соответствовали
продолжительности жизни.
III. Умения пользоваться благоприятными случаями, чтобы
они не ускользали бесполезно.
IV. Развития ума, для того чтобы он легко постигал вещи.
V. Установления, вместо шаткого наблюдения, какого-нибудь
твердого основания, которое бы не вводило нас в заблуждение.
15. Итак, приступим к тому, чтобы при помощи
Порядок следу- указаний природы исследовать основания:
· Удлинения жизни, чтобы изучить все
необходимое. Сокращения учебного материала для ускорения изучения.
Использования удобных случаев для надежного обучения.
Развития умственных способностей, чтобы учиться легко.
Изощрения суждения, чтобы учиться основательно.
Эти отдельные пункты мы разъясним в отдельных главах.
Однако вопрос о сокращении материала мы отнесем на
последнее место.
Глава XV.
основы для продолжения жизни.
1. Что касается кратковременности человече-
достав долгая ской жизни> то А ρ и с τ о τ е л ь вместе с Г и и-
ЖИЗНь. пократом жалуются на это и упрекают
природу, что она оленям, воронам и другим
неразумным животным дает в удел гораздо более долговечную
242

жизнь, жизнь же человека, предназначенного для столь высоких
целей, ограничивает столь тесными границами.
,Но мудро отвечает Сенека: «Короткую жизнь мы не
получаем, а делаем ее такою; не бедны мы жизнью, а пользуемся
ею расточительно. Жизнь длинна, если ею умело пользоваться^
а также: «Жизнь достаточно длинна и щедро дана нам для
совершения величайших дел, если всею жизнью хорошо
воспользоваться» («О краткости жизни», гл. 1 и 2).
Но нами она со- 2' Если это веРН0> — а это несомненно вер-
кращается. но — мы сами виноваты, что нам не хватает
жизни для совершения даже важнейших дел,
так как действительно мы расточаем жизнь, частью медленно
убивая ее, так что она по необходимости должна прекратиться
ранее своего естественного конца, частью же расходуя остаток
ее на ничтожные вещи.
3. Справедливо пишет не безызвестный писа-
Мы подрываем тель Ипполит Гварино (Hippolytus
свои силы. Guarinonius)· и подтверждает это
доказательствами, что человек даже самого нежного телосложения,
родившись нормальным, обладает жизненной силой, достаточной для
шестидесятилетнего возраста, а у человека самого крепкого
телосложения жизненной силы хватит на 120 лет. Если же кто
умирает ранее этого срока (а кто не знает, что очень многие
умирают в детстве, юности и в возмужалых годах?), то это
происходит по вине людей, так как различными излишествами и
пренебрежением к тому, что поддерживает жизнь, они губят как свое
здоровье, так и здоровье своих будущих детей и ускоряют
смерть.
Не посвящаем 4. Что на протяжении краткой жизни (напри-
всей жизни, как мер^ 5q^ 40, 30 лет) можно совершить величай-
^лександр ели- щие дела, если только уметь правильно ею
пользоваться, показывают примеры тех людей,
которые до наступления полной зрелости достигали того, чего
не пытались достигнуть другие даже при более продолжительной
жизни. Александр Великий умер на 33-м году своей
жизни не только чрезвычайно образованным в науках, но и
победителем всего мира, который им был подчинен не только силою
оружия, но мудрыми решениями и изумительной быстротой в
действиях (ουδέν αναβαλλόμενος) «ничего не откладывая».
Иоанн Пикус Мирандольский (Мирандола) не достиг
даже возраста Александра, но своими научными исследованиями
до того возвысился над всем, что может быть постигнуто
человеческим умом, что считался чудом своего времени.
5. Не будем перечислять других. Сам господь
особенно как наш р^ИСуС Христос, пребывший на земле
сам ристос только 34 года, совершил великое дело
искупления, несомненно, давая пример того (ибо все, его касающееся,
имеет таинственное значение), что какой бы малый срок жизни
243

ни выпал на долю человека, его достаточно для того, чтобы
приготовить себе все необходимое для вечности.
Поэтому не еле- 6· Я не могу воздержаться от того, чтобы не
дует жаловаться привести здесь золотых слов Сенеки, ска-
на краткость жиз- занных в том же смысле (Письмо 93). «Мно-
ни· гих, — говорит он, — находил я
справедливыми по отношению к людям и никого — по отношению к богу.
Ежедневно упрекаем судьбу и пр. Ужели важно, как скоро ты
уйдешь оттуда, откуда тебе непременно нужно уйти. Жизнь
продолжительна, если она полна. А заполняется она в том случае,
если дух восстановил свое состояние и сохранил власть над
собой». И далее: «Умоляю тебя, мой Л у ц и л и й, будем
заботиться о том, чтобы, подобно драгоценным камням, наша жизнь, не
имея большой продолжительности, имела бы большую ценность.
Будем измерять ее деятельностью, а не временем». И затем:
«Будем восхвалять и считать в числе счастливых .того, кто
хорошо воспользовался временем, как бы мало ему ни было его
дано. Ведь он видел истинный свет, не был одним из многих, он
действительно жил и заслужил полное уважение». И снова:
«Как при малом теле человек может быть совершенным, так и
при кратковременности жизнь может быть совершенна.
Продолжительность жизни есть внешнее благо. Ты спрашиваешь меня,
какова наибольшая продолжительность жизни. Дожить до
мудрости. Кто достиг ее, тот достиг не только самой отдаленной, но
и величайшей цели».
π »о ^^»о 7. Следовательно, против жалоб на краткость
/JLBä средства. υ о / %
жизни нашей и наших детей (а также и школ)
имеются следующие два средства: принимать возможные меры
к тому, чтобы
I. Предохранять тело от болезней и смерти,
П. Приспособлять ум к разному управлению всем.
Тело нужно пре- ^· ^ы обязаны защищать тело от болезней и
дохранять от бо- несчастных случаев, во-первых, потому, что
лезней. Почему? оно есть жилище души и притом единствен-
Так как оно явля- Ное; после его разрушения душа вынуждена
ет(|я немедленно переселяться из этого мира, а
1. вместилищем r г '
души; если тело разрушается постепенно—то одна, то
другая его часть, — жилище становится
неудобным для живущей в нем души. Итак, если во дворце мира,
куда мы допущены благостию божией, мы желаем прожить
возможно долее и возможно удобнее, мы обязаны заботливо
ухаживать за этой телесной оболочкой. Во-вторых, тело
предназначено быть не только жилищем разумной души, но и ее орудием,
без которого она ничего не может ни слышать, ни видеть, ни
говорить, ни действовать, мало того, она не может даже мыслить.
Так как ничего не бывает в сознании, чего ра-
. органом души. ^^ ^ было в ощущении, то материал для всех
размышлений ум получает только от ощущений и акт мышления
244

совершается не иначе, как через внутреннее ощущение, г. е.
через созерцание образов, отвлеченных от вещей1. Отсюда
следует, что с повреждением мозга повреждается способность
воображения и при заболевании частей тела болеет и сама душа,
поэтому справедливо сказано: «Нужно молиться о том, чтобы
был здоровый дух в здоровом теле» 2.
И каким обра- 9. Наше тело сохраняется в бодром состоянии
зом? При помощи умеренным'образом жизни. Об этом подробно
разумного образа говорят врачи, а мы здесь затронем это лишь
жизни; его харак- кратко, приведя в пример дерево. Для долгого
и? прим?р1ЫТереЯ- его существования нужны три условия: 1) по-
ва, которому нуж- стоянная влага, 2) частые испарения и 3) пе-
но: ременный отдых. Влага нужна дереву по-
1) умеренное пи- тому, что без нее оно вянет и сохнет. Но вла-
τaниe, га нужна дереву умеренная, так как при
излишней влаге корень загнивает. Таким же образом телу нужно
питание, так как без него оно истощается от голода и жажды,
но питание должно быть без излишества, чтобы способность
пищеварения не затруднялась и не ослаблялась. Чем умереннее
пища, тем лучше будет пищеварение; так как обычно на это не
обращают внимания, то излишеством пищи подрывают свои
силы и жизнь. Ведь смерть происходит вследствие болезней,
болезни — от вредных соков, дурные соки — от плохого
пищеварения, плохое пищеварение — от излишества пищи, когда в
желудок вводится столько, сколько он переварить не в состоянии,
так что он вынужден рассылать по организму полусырые соки,
а отсюда с неизбежной необходимостью должны возникать
болезни. «От пресыщения (говорится в Экклезиасте) многие
умерли, а воздержанный прибавит себе жизни» (Сир., 37, 34).
10. Для сохранения телесной силы нужна не
и притом простое; ^ ť j
только умеренная, но и простая пища. Хотя
бы и самое нежное дерево садовник поливает не вином или
молоком, но обычной для растений влагою, водою. Итак,
родители должны остерегаться того, чтобы не приучить детей
1 В латинском тексте начало этой фразы сформулировано так: Nihil est
in intellectu, quod поп prius fuerit in sensu (ничего не бывает в
сознании, чего ранее не было бы в ощущении). Формулируя это положение,
Коменский примыкает к Бэкону и становится на чисто сенсуалистические
позиции. См. также XX гл. § 7, где Коменский заявляет: «Начало познания
необходимо всегда вытекает из ощущений». Больше того, Коменский делает
и необходимые дидактические выводы из этого положения; реальность,
конкретность и наглядность предметов изучения, сочетание слов с вещами,
обозначаемыми словами, и т. д.
2 Здесь Коменский цитирует известное латинское выражение «mens
sana in corpore sano» (здоровый дух [ум] в здоровом теле). Это
выражение служит исходным положением «Мыслей о воспитании» Локка.
И у Коменского это положение взято не случайно: он систематически
проводит идею соблюдения правил свежести и бодрости физических сил
учащихся, чтобы тем легче и приятней был для них умственный труд.
245

к пище, возбуждающей аппетит, особенно если дети
предназначены или должны быть предназначены к научным
занятиям. Не напрасно написано, что Даниил и его товарищи,
отроки царской крови, посвятившие себя наукам, вследствие
употребления в пищу овощей и воды, оказались способнее и крепче
телом, и, что еще важнее, разумнее всех мальчиков, питавшихся
изысканной царской трапезой (Дан., I, 12 и след.). Но об этих
частностях — в другом месте.
2v 11. Дерево также нуждается в испарении и
рение;ЧаСТ°е И ™ * частом освежении при помощи ветров, дождей,
холодов: иначе оно легко слабеет и вянет.
Точно так же человеческому телу необходимы вообще сильные
движения, деятельность и серьезные упражнения или игры.
12. Наконец, периодически дерево нуждается
3) переменный в ИЗВестном отдыхе. Несомненно, оно не всег-
да имеет необходимость давать почки, цвести,
производить плоды; иногда оно должно иметь возможность
направлять свою деятельность на подготовку сока для своего
укрепления. В соответствии с этим бог определил, чтобы за летом
следовала зима для доставления всему растущему на земле, а
также и самой земле, покоя; для того же постановил законом
давать земле отдых каждый седьмой год (Левит., 25). Равным
образом он установил для людей (наряду с остальными
животными) ночь, в которую они сном и отдыхом членов могли бы
восстанавливать силы, растраченные в дневном изнуряющем
труде. Но и в меньшие часовые промежутки времени как уму, так
и телу необходим известный отдых, чтобы не допускать чего-либо
противоестественного, враждебного природе.
Итак, даже среди дневных трудов необходимо давать себе
известный отдых в виде бесед, игр, шуток, музыки и тому
подобных развлечений, восстанавливающих силы внешних и
внутренних чувств.
От исполнения 13* ПРИ соблюДении э™х тРех условий (уме-
этих правильно со- ренного питания, упражнения тела и помощи
блюдаемых трех природе) было бы невозможным не сохранить
условий зависит весьма долго здоровье и жизнь, за исключе-
благосостояние нием только несчастного случая, который зави-
жизни* сит от высшей воли. Итак, правильное устрой -
ство школ в значительной степени будет зависеть от надлежащего
распределения труда и покоя, или занятий, досуга' и отдыха.
14. Следует сказать о разумном распределении
время труда остального времени, посвященного труду.
лят^Н%авильно.Де" Представляется чем-то ничтожным и легко
произносимым: тридцать лет! Это, однако,
заключает в себе много месяцев, еще больше дней и весьма много
часов. В такой промежуток времени всякий, кто только
продвигается вперед хотя бы и медленно, конечно, может
продвинуться намного вперед. Это показывает рост деревьев. Ни при каком,
246

даже самом тонком, наблюдении, нельзя заметить, что они
растут, так как это происходит постоянно и незаметно. Однако
после каждого месяца можно видеть, что они несколько выросли,
а после тридцати лет обнаруживается, что выросло развесистое
дерево. То же самое относится к росту нашего тела: мы не
видим, как оно растет, а видим, что оно выросло. А что то же
самое относится и к нашему уму, приобретающему знание о вещах,
на это указывают известные стихи:
Малое к малому, зернышко к зернышку все прибавляй,
Так в короткое время нагромоздится груда большая1.
15. Кто хорошо знает силу движения вперед,
„^ла . ^"П1!!!51 тот легкр это заметит. В самом деле, если
вперед удивитель- «
на# на дереве ежегодно из каждой почки
вырастает только одна веточка или сучок, то в
течение тридцати лет оно будет иметь тысячи больших или
меньших ветвей, а листьев, цветов и плодов — бесчисленное
количество. И неужели следовало бы считать невозможным, чтобы
человеческое трудолюбие в течение двадцати или тридцати лет
достигло какой угодно высоты или ширины? Рассмотрим это
несколько подробнее.
16. Естественный день имеет двадцать четыре
еление%ое^ часа; если разделить их применительно к жиз-
деление вре ени, Ненным потребностям на три части, то восемь
часов придется на сон, столько же часов на посторонние дела
(т. е. на уход за здоровьем, принятие пищи, на одевание и
раздевание, на разумный отдых, на беседу с друзьями и пр.),
наконец, остается еще восемь часов на серьезные работы, которые
нужно производить бодро и без скуки. Итак, в неделю (оставив
седьмой день всецело для отдыха) будут предназначены для
работы 48 часов, в течение года —-24962 часов; а сколько часов
получится в течение десяти, двадцати, тридцати лет?
17. Следовательно, если ты в каждый отдель-
достаточного для Ный час будешь выучивать хотя бы одно по-
приобретения ве- ЛОжение из какой-либо науки, хотя бы одно
ликих богатств уче- J ' ^ ^
ности J правило из техники искусства, хотя бы одну
изящную маленькую историю или одно
изречение, что, очевидно, возможно сделать безо всякого труда, то
спрашиваю, какое огромное сокровище знаний должно образоваться?
18. Итак, прав Сенека: жизнь достаточно
Заключение
продолжительна, если бы мы умели ею
пользоваться, и если бы все устраивалось правильно, то ее хватило
бы на совершение величайших дел. Все зависит от того,
насколько мы не пренебрегаем искусством правильно ее организовывать.
Это теперь нужно исследовать.
1 Это двустишие взято из известного произведения одного из первых
древнегреческих поэтов Г е с и о д а «Труды и дни», стр. 361—362.
2 В тексте ошибочно 2495.
247

Глава XVI.
ОБЩИЕ ТРЕБОВАНИЯ ОБУЧЕНИЯ И УЧЕНИЯ, Т. Е.ЖАК УЧИТЬ
И УЧИТЬСЯ
1. У евангелиста имеется прекрасная притча1
Рост вещей в господа нашего Иисуса Христа. .«Царствие
ди^сам собойСХ°" б0ЖИе> — СКа3аЛ 0Н> — таково> как е^И бы
человек бросал в землю семя и спал бы и
вставал бы ночью и днем и сам не знал бы, каким образом семя
прозябает и растет. Ибо земля сама собой приносит плод:
сперва всходы, затем колос, а затем полное зерно в колосе. Когда
же плод созреет, посылает он жнецов и пр.» (Марк, VI, 26).
Таким же обра- 2. Здесь Спаситель показывает, что бог есть
зом должно про- тот, кто творит все во всем; человеку он предо-
исходить и в ио ставляет лишь воспринимать верным сердцем
кусстве. семена учения, причем до некоторой степени сам
сеятель не будет замечать того, как все будет произрастать и
созревать само собой. Поэтому на воспитателях юношества лежит не
что иное, как обязанность умело сеять в душах семена наук и
осмотрительно орошать растеньица божий; успех и рост явятся свыше.
Удачность на- 3. А кто не знает, что для посева и насажде-
саждения поддер- ния требуется некоторое искусство и опыт-
живается искус- ность? Ведь у неопытного садовника, засеваю-
ством· щего сад растениями, большая часть растений
обыкновенно погибает, а если что и вырастает счастливо, то это
происходит скорее благодаря случаю, чем искусству.
Предусмотрительный же садовник действует искусно, хорошо зная, что, где,
когда и как нужно делать или не делать, так что у него ни в
чем не бывает неудачи. Конечно, иногда неудача постигает
даже опытных людей (так как едва ли возможно человеку
выполнять все так тщательно, чтобы нигде не допустить какой-либо
ошибки), однако речь идет сейчас не о предусмотрительности и
случайности, а об искусстве предупреждать случайность
предусмотрительностью.
4. До сих пор метод наставления был до та-
Метод обучения KOg степени неопределенным, что едва ли кто-
должен быть воз- ^ ъ * г>
веден в научную нибудь решился бы, сказать: «В течение столь-
теорию. ких и стольких-то лет этого юношу я доведу
до того-то, обучу его так-то и так». Поэтому
нам нужно будет рассмотреть, можно ли это искусство духовного
насаждения поставить на столь твердые основы обучения, чтобы
оно наверняка шло вперед и не обманывало в своих результатах.
ι Притчами называются небольшие рассказы, аллегорические по форме
и нравственно дидактические по цели. Притчи были весьма распространены
у восточных народов. К ним прибегали и для изложения христианского
вероучения.
248

5. Но так как это основание может состоять
вании^параллелиз- ЛИШЬ В Т0М> Чтобы Действия этого искусства
ма естественного как можно старательнее приспособить к нор-
и искусственного. мам действий природы (как мы видели в
главе XIV), то исследуем пути природы на
примере птицы, выводящей птенцов. Рассматрийая, как, следуя по
стопам природы, удачно подражают ей садовники, художники,
архитекторы, мы лелко увидим, каким образом должны
подражать ей и образователи юношества.
„ л„ β - 6. Если кому-либо это покажется слишком низ-
И почему так? J ^
ким, известным, обыкновенным, тот пусть
вспомнит, что ,мы теперь стремимся к тому, чтобы из
повседневных и известных явлений, которые успешно совершаются в
природе и искусстве (вне школы), мы могли вывести менее
известные, требуемые нашей целью. И несомненно, если известно,
откуда мы черпаем идею наших правил, то, надеемся, тем
очевиднее будут и наши заключения.
ОСНОВОПОЛОЖЕНИЕ I.
Ничто не пред- 7. Природа тщательно приспособ-
поинимается не- ляется к удобному времени. Напри-
своевременно. мер, птица, намереваясь размножать свое
поколение, приступает к этому делу не зимою,
когда все сковано морозом и окоченело, и не летом, когда от
жары все раскаляется и слабеет, и не осенью, когда жизненность
всего вместе с солнцем падает и надвигается зима, опасная для
птенцов, но весною, когда солнце всему возвращает жизнь и
бодрость. И вместе с тем она поступает постепенно. Пока
стоит еще холодная погода, птица производит яйца и согревает
их внутри организма, где они предохранены от холода; когда
воздух становится более теплым, она кладет их в гнездо, и,
наконец, при наступлении уже теплой части погоды она
выводит птенцов, чтобы нежнейшие существа постепенно
привыкали к свету и теплу.
8. Так же и садовник обращает внимание на
Правильное под- т0 чтобы все делать только в свое время. Он
ражание этому в ' „ „ , г
садах и в архитек- не сажает растении зимой (так как сок в это
туре. * время остается в корне и не поднимается для
питания саженца) и не летом (потому что сок уже
распределен по ветвям), и не осенью (так как сок устремляется к
корню), но весною,когда сок начинает распространяться из корня
и оживлять верхние части дерева. И впоследствии он должен знать
удобное время для всего, что должно делать с деревцами, т. е.
время для унаваживания, подрезываыия, окапывания и пр.; даже
и самое дерево имеет определенное время для пускания ростков,
для цветения, для распускания листьев, для созревания плодов
и пр. Не иначе поступает и предусмотрительный архитектор; он
249

считает необходимым выбирать удобное время для рубки леса,
обжигания кирпичей, закладки фундамента, возведения стен и
штукатурки их и т. п.
9. Против этой основы в школах допускаются
Двойное уклоне- ошибки двоякого рода:
ние в школах от т г г >- -\ ^
этой идеи. "· Не избирается надлежащее время для
умственных упражнений.
U. Не располагают упражнения так тщательно, чтобы все
шло вперед в определенной последовательности, безошибочно.
Пока мальчик еще мал, учить его нельзя, так как корень
познания лежит у него еще глубоко. Учить человека в старости
слишком поздно, так как познавательная способность и память
уже ослабевают. В среднем возрасте учить затруднительно, так
как с трудом можно объединить умственную деятельность,
рассеянную по различным предметам. Следовательно, нужно
пользоваться юным возрастом, пока сила жизни и разума
находится на подъеме; тогда все воспринимается и легко
пускает глубокие корэди.
10. Итак, мы делаем заключение:
Тройное исправ- j образование человека нужно начинать в
весну жизни, т. е. в детстве, ибо детство
изображает собой весну, юность — лето, возмужалый возраст —
осень и старость — зиму.
П. Утренние часы для занятий—наиболее удобны (так как
опять утро соответствует весне, полдень—лету, вечер осени, а
ночь — зиме).
III. Все, подлежащее изучению, должно быть распределено
сообразно ступеням возраста так, чтобы предлагалось для
изучения только то, что доступно восприятию в каждом возрасте.
Материал ранее
формы.
ОСНОВОПОЛОЖЕНИЕ II.
11. Природа подготавливает себе.
материал, прежде чем начинает
придавать ему форму.
Например, птица, намереваясь произвести существо, подобное
себе, сперва из капли крови своей вводит внутрь оплодотворяющее
семя, затем вьет гнездо, в которое кладет яйца, наконец,
согревает их высиживанием и дает оформиться и вылупиться птенцам.
Подражание 12' Так' РазУмный архитектор, прежде чем
начинать строить здание, свозит бревна, камни,
известь, железо и другие необходимые материалы, чтобы
впоследствии из-за недостатка материалов не замедлились работы
или не пострадала прочность здания.
Подобным образом художник, намереваясь дать рисунок,
приготовляет полотно, натягивает его на раму, накладывает фон,
разводит краски, раскладывает кисточки, чтобы они были под
рукой, и, наконец, начинает рисовать.
250

Так же садовник, прежде чем начать посадку, старается иметь
наготове сад, отводки, высадки и всевозможные инструменты,
чтобы не быть вынужденным искать во время работы то, что
ему необходимо, иначе он погубит весьма многое.
0 13. Против этого основного положения
школы погрешают следующим образом:
Во-первых, тем, что не стараются иметь наготове для
общего пользования всевозможные орудия: книги, доски, модели,
образцы и т. п. Тогда только лишь отыскивают, устраивают,
диктуют, переписывают и пр., когда что-либо понадобится, что
приводит (особенно если попадается неопытный или небрежный
преподаватель, которых обычно больше) к жалким результатам.
Подобное положение мы имели бы в том случае, если бы врач
только тогда стал бы бегать по садам и лесам, собирать травы и
корни, варить их, процеживать и пр., когда надо давать
лекарства. Между тем как лекарства на всякий случай должны быть
уже наготове.
14. Во-вторых, так как даже в тех книгах, которые
употребляются в школах, не соблюдается тот естественный порядок, при
котором материал предшествовал бы форме. Почти повсюду
происходит наоборот: порядок вещей излагается ранее самих вещей,
хотя невозможно устанавливать порядок, когда еще нет налицо
того, что следует приводить в порядок. Я покажу это на
четырех примерах.
15. (1). Школы учат словам ранее вещей, так как в течение
нескольких лет занимают ум словесными науками, и затем,
наконец, не знаю когда, обучают реальным наукам: математике,
физике и пр. Между тем как вещь есть сущность, а слово —
нечто случайное, вещь — это тело, а слово — одежда, вещь —
зерно, а слово — кора и шелуха. Следовательно, то и другое
нужно предоставлять человеческому уму одновременно, но сперва—
вещь, как объект не только познания, но и речи.
16. (2). Затем при самом изучении языков превратно
поступали в том отношении, что начинали не с какого-либо автора
или умело подготовленного словаря, а с грамматики, тогда как
и авторы (как по-своему и словари) обеспечивают материал
языка, слова; грамматика же прибавляет только форму, законы
словообразования, порядок их расположения и сочетания
(согласования) .
17 (3). В-третьих, в круге наук или в энциклопедиях1
повсюду предпосылают искусство, а науки и знания заставляют
следовать за ними издали, между тем как эти последние обучают
вещам, а первые — формам вещей.
1 Речь идет об установленном еще у древних греков круге учебных
предметов, знание которых считалось обязательным для каждого образованного
человека, прежде чем он перейдет к изучению какой-нибудь специальной
практической деятельности.
251

18. (4). Наконец, правила предпосылают абстрактно и затем
только их разъясняют приводимыми примерами, хотя свет
должен предшествовать тому, что освещается.
и 19. Отсюда вытекает, что для коренного
исправление, правления метода необходимо:
I. Подготовлять книги и все другие учебные пособия;
П. Развивать ум ранее языка;
III. Никакого языка не изучать из грамматики, а каждый
язык следует изучать из подходящих произведений писателей;
IV. Реальные учебные предметы предпосылать формальным;
V. Примеры предпосылать правилам.
ОСНОВОПОЛОЖЕНИЕ III.
20. Природа избирает для своего
Материал де- воздействия подходящий предмет
лается годным для или, по крайней мере, сперва н а д-
восприятия формы, лежащим образом его
подготовляет, чтобы он стал подходящим.
Например, птица кладет в гнездо, на котором ей надо сидеть,
не что угодно, но такой предмет, из которого можно было бы
высидеть птенца, т. е. яйцо. Если попадется камень или что-либо
другое, птица выбрасывает его как бесполезную вещь. Затем,
высиживая яйцо, она до тех пор его согревает, поворачивает, дает
форму заключенной в яйце материи, пока оно не станет готовым для
вылупливания птенца.
Подражание 21* Так> аРштект0Р> срубив возможно лучшие
деревья, высушивает их, обрубает,
распиливает, затем выравнивает площадь для постройки, очищает ее,
закладывает новый фундамент или так восстанавливает и
укрепляет старый, чтобы он стал пригодным для возведения на нем
постройки.
22. Таким же образом художник, имея недостаточно
хорошее полотно или грунт для красок, прежде всего старается
сделать их возможно лучшими, выскабливая, выглаживая и
всячески подготавливая их для удобного пользования.
23. Так, садовник 1) выбирает самый здоровый отводок
плодоносного дерева, 2) переносит его в сад и умело сажает в
землю; 3) однако, пока не увидит, что он пустил корень, не
обременяет его привитием нового черенка; 4) прежде чем привить
новый черенок, отрезает прежние веточки, мало того, удаляет
пилою в некоторых местах часть самого ствола, чтобы никакая
часть сока не могла утечь куда-либо в другое место, кроме как
для питания привитого черенка.
Отклонение ^' Против этого основного положения
грешили в школах не столько тем, что туда
принимали тупых и глупых (так как по нашему плану нужно
допускать всю молодежь), сколько тем, что
252

I. Эти молодые растеныша не переносили в питомники, т. е.
не вверяли всецело школам, чтобы те, из кого нужно сделать
людей, не выпускались из мастерской до полного оформления.
II. В большинстве случаев зародыши наук, нравственности и
благочестия пытались привить ранее, чем самый отводок пустит
корни, т. е. прежде чем была пробуждена любовь к учению у
тех, в которых не зажгла этой любви сама природа.
IIL Не очищали молодые деревца или отростки перед
посадкой, так как не освобождали души от ненужных занятий, умело
удерживая их дисциплиной и приучая к порядку.
Исправление. T25DHa основании этого:
I. Всякий, кого отдают в школу, пусть
остается в ней до конца,
II. Когда приступают к изучению какого-либо предмета, умы
учеников должны быть к этому подготовлены. (О чем полнее в
следующей главе, основоположение П.)
III. Все, препятствующее ученикам, должно быть от них
устранено.
Ведь совершенно бесполезно давать правила, если
предварительно не устранить всего, что мешает правилам, — говорит
С е н е к а. Но и об этом в следующей главе.
ОСНОВОПОЛОЖЕНИЕ IV.
26. Природа не смешивает своих
Все образуется действий, выполняет их по отдел ь-
отдельно, а не сме-
шанно. ноет и, в определенномпорядке.
Например, когда природа создает птенца, то
в одно время формирует кости, кровеносные сосуды, нервы, в
другое — плотные мускулы, в третье — покрывает кожей и опять
в особое время одевает перьями и, наконец, учит летать и пр.
Пл ло 27. Закладывая фундамент, архитектор одно-
подражание« **
v временно с этим не выводит стен, а тем более
не покрывает здания крышей, а каждое из этих дел делает в
свое время и на своем месте.
28. Так, художник не рисует сразу двадцати или тридцати
изображений, но направляет свое внимание на одно; хотя он,
быть может, в свободные промежутки времени и подготавливает
другие картины или занимается каким-либо иным делом, однако
только одна из картин является у него основной.
29. Равным образом садовник не сажает несколько отростков
вместе, а поодиночке, чтобы самому не запутаться и не
повредить делу природы.
У 30. ß школах же царила путаница. Многое
одновременно навязывалось ученикам,
например латинская и греческая грамматика, а быть может, еще
риторика и поэтика, и чему еще только не учили! Ведь кому
не известно, что в классических школах в течение целого
253

дня, почти на каждом уроке, меняется материал занятий и
упражнений. Что же, спрашиваю я, считать путаницей, если не
это? Это похоже на то, как если бы сапожник взялся шить
сразу шесть или семь сапогов и то брал бы в руки, то откладывал
бы в сторону один сапог за другим. Или если бы пекарь то сажал
различные хлебы в печь, то вынимал, так что каждому хлебу
пришлось бы по многу раз то попадать в печь, то быть вынутым.
Кто же поступает настолько бессмысленно? Сапожник, раньше
чем не окончит один сапог, к другому даже не .прикасается;
хлебопек не сажает в печь других хлебов ранее, чем испекутся
уже посаженные хлебы.
Исправление ^' Будем же подражать им. Ради всего
святого умоляю вас принимать меры к тому, чтобы
при изучении грамматики не вмешивать диалектику, а в то
время, когда ум занят диалектикой, не впутывать риторику, и,
когда мы занимаемся латинским языком, греческий нужно
отложить. В противном случае предметы будут мешать друг другу,
так как устремленное на несколько предметов внимание менее
сосредоточивается на отдельном предмете. Хорошо это знал
великий Иосиф Скалигер, который, как говорят (быть может,
по совету отца), всегда занимался одновременно только одним
предметом, направляя на него все силы своего ума. Благодаря
этому он усвоил четырнадцать языков, а искусств -и наук —
столько, сколько в состоянии вместить человеческий ум, и
овладел, казалось, всем этим с большим совершенством, чем те,
которые изучали только одну науку. И всякий, кто пробовал идти
по тому же пути, пробовал это не напрасно.
32. Итак, пусть в школах будет установлен порядок, при
котором ученики в одно и то же время занимались бы только
одним предметом.
ОСНОВОПОЛОЖЕНИЕ V.
Сперва внутрен- 33. Всякое свое действие природа
нее· начинает изнутри. Например, у птички
природа формирует сперва не когти, перья или кожу, а
внутренности. А наружные части после, в свое время.
По аж н ^* ^ак и са^овник не прикладывает черенки
одра ание. ИЗвне к коре и не прививает их к поверхности
дерева, но расщепляет ствол растения до сердцевины и
внедряет черенок возможно глубже, хорошо его приспособив, плотно
замазывает щели, чтобы сок ни в одном месте не мог вытечь, а
впитывался бы во внутренность черенка и всю свою силу отдал
бы на его произрастание.
35. Так, дерево, питающееся орошающим его небесным
дождем или соком из земли, впитывает эту пищу не через внешний
покров коры, а через поры внутренних частей. Поэтому садов-
254

ник обыкновенно поливает, не ветви, а корень. И животное
переваривает пищу для питания не внешними органами, а
желудком, который переваренное распространяет по всему телу.
Поэтому, если воспитатель юношества таким же образом больше
всего будет занят корнем знания, то разумная жизненная сила
легко перейдет в ствол, т. е. в память, и, наконец, появятся
цветы и плоды: свободное пользование языком и опытность в делах.
Отклонение ^· Ощибку делают те наставники, которые
хотят достигнуть образования вверенного им
юношества тем, что много диктуют и дают заучивать много на
память, без тщательного разъяснения вещей. Точно так же
погрешают и те, которые хотят все разъяснить, но не соблюдают
меры, не зная, как нежно нужно отрыть корень и ввести ростки
наук. Таким образом, они терзают учеников так же, как если бы
кто-нибудь для надреза в растении вместо ножичка пустил бы в
ход дубину или колотушку.
и ' 37. Итак, на основании сказанного
спр вление. j НуЖН0 образовывать, во-первых, понимание
вещей, во-вторых, память и, в-третьих, язык и руки.
II. Учитель должен соблюдать все способы раскрытия
познавательных способностей и применять их сообразно
обстоятельствам (это мы рассмотрим в следующей главе).
ОСНОВОПОЛОЖЕНИЕ VI.
„ - 38. Всякое свое формирование при-
Прежде общее. Ύ ť r - r
рода начинает с самого общего
и кончает наиболее особенным.
Например, намереваясь произвести из яйца птицу, природа
не создает и не формирует сперва голову, глаз, перо или коготь,
а согревает всю массу яйца и движением, вызванным теплотой
во всей массе, образует кровеносные жилки, так что возникает
уже общее очертание всей птицы (именно то, что должно
превратиться в голову, крылья или ноги), и затем только
постепенно развиваются отдельные члены, пока не завершится
их полное развитие.
п 39. Подражая этому, архитектор сперва или в
подражание. ^ ~>
уме составляет себе общую идею всего здания,
или вырисовывает на бумаге проект, или даже делает
деревянную модель и согласно этому закладывает фундамент, затем
выводит стены и, наконец, покрывает крышей. И только после этого
он заботится о тех второстепенных вещах, которыми
заканчивается постройка дома: о дверях, окнах, лестницах и пр.
Наконец, он присоединяет украшения, картины, скульптуру, занавеси
и пр.
40. Так художник, желая изобразить лицо человека, не
изображает сначала ухо, глаз, нос, рот, а делает только абрис лица
255

(или всего человека) грубым углем. Затем, если он видит, что
пропорция верна, закрепляет эту основу легкой кистью все еще
в общей форме. Наконец, обозначает распределение света и
тени, и только тогда вырисовывает части тела и раскрашивает их
самыми разнообразными красками.
41. Таким же образом скульптор, намереваясь создать статую,
берет грубый чурбак, обтесывает его со всех сторон,, и притом
сначала грубо, затем тоньше, чтобы обрубок передал уже в
грубом виде общие очертания изображения; наконец, чрезвычайно
тщательно отделывает отдельные члены и покрывает
красками.
42. Подобным же образом садовник берет только общий
образ дерева, т. е. прививной черенок; сколько почек на нем,
столько же может вырасти впоследствии главных ветвей.
Отклоне ие ^* Отсюда следует, что неправильно будет
преподавать науки с самого начала со всеми
подробностями, вместо того, чтобы предпосылать им сперва про-
стой общий очерк всех знаний. Никому нельзя дать
образование на основе одной какой-либо частной науки, независимо от
остальных наук.
44. Точно так же плохо учат искусствам, наукам, языкам,
если не предпосылают им предварительного элементарного
обучения. Так, я помню, было на практике. Только что приступив к
диалектике, риторике и метафизике, мы были завалены
длинными правилами, даже с комментариями правил и объяснениями
комментариев, сличениями авторов и спорными вопросами.
Подобным образом нас набивали и латинской грамматикой со
всеми отступлениями, и греческой грамматикой с диалектами
греческого языка. Мы, несчастные, были ошеломлены, не зная, что
кругом нас происходит.
Испоавление Средство против этой беспорядочности
будет состоять в следующем:
I. С самого начала юношам, которым нужно дать
образование, следует дать основы общего образования, т. е. распределить
учебный материал так, чтобы следующие затем занятия, пови-
димому, не вносили ничего нового, а представляли только
некоторое развитие полученных знаний в их частностях. Ведь у
дерева, хотя бы оно росло сто лет, не цырастает ни одного сука, но
все новые ветви разрастутся от первоначально выросших
суков.
II. Любой язык, любые науки или искусства должны быть
сперва преподаны в простейших элементах, чтобы у учеников
сложилось общее понимание целого их; затем для более полного
изучения их даются правила и примеры, потом сообщаются
полные системы с присоединением неправильностей, наконец даются,
если это нужно, комментарии. Кто начинает дело с основания,
тот не так нуждается в комментариях. Немного позже каждый
сам будет в состоянии комментировать лучше.
256

ОСНОВОПОЛОЖЕНИЕ VIL
Все постепенно 46. Π ρ и ρ о д а н е делает скачков а
и никаких скачков. иДет вперед постепенно. Так,
образование птички имеет свои ступени,
которые не могут быть ни обойдены, ни переставлены, пока
птенец, вырвавшись из своей скорлупы, не выйдет
наружу. Когда это произойдет, то мать птенца не заставляет
его немедленно летать и искать корма (так как он еще не в
силах это делать), но кормит его сама и, согревая пока собственной
теплотой, помогает его оперению. Когда он оперился, то не
сейчас же она выгоняет его из гнезда для летания, а заставляет
постепенно упражняться, сперва расправлять крылья в самом
гнезде, затем размахивать ими, поднимаясь над гнездом, а
вскоре пробовать летать и вне гнезда, однако на близком расстоянии,
потом перелетать с ветки на ветку, с дерева на дерево, а там
уже с горы на гору; таким образом, наконец, спокойно вверяет
она его небу. И каждая из отдельных этих ступеней
требует для себя определенного времени, и не только
времени, но и постепенности, и не только постепенности, но и
неизменного их порядка.
По 47. Так подвигается вперед и тот, кто строит
ание. дом^ qh начинает не с крыши и не со стен, а с
фундамента. А заложив фундамент, не покрывает его крышей, а
воздвигает стены. Словом, как в природе все сцепляется одно с
другим, так и в обучении нужно связывать все одно с ^другим
именно так, а не иначе.
48. Так, садовнику нужно соблюдать постепенность в своих
работах: необходимо, говорю я, выбирать корень,
выкапывать его, пересаживать, подрезывать, делать надрезы,
прививать черенок, замазывать расщелины и пр.; ничего из этого
нельзя опустить, ничего нельзя производить ранее другого. И
когда все это делается закономерно, в порядке постепенности,
то в деле следуют удачи и едва ли может произойти неудача.
0 49. Следовательно, получаются явные
нелепости, когда учителя не распределяют занятий
для себя и учеников таким образом, чтобы одно не только
постепенно следовало за другим, но и так, чтобы каждая работа
по необходимости заканчивалась в определенный срок, ибо,
не установив задач и средств для их достижения и порядка
использования этих средств, легко что-либо пропустить,
извратить, запутать дело.
50. А потому, сообразно с этим,
Исправление. J г „
I. Вся совокупность учебных занятии оолжна
быть тщательно разделена на классы, так, чтобы предшествующее
всегда открывало дорогу последующему и освещало ему путь.
IL Время должно быть распределено с величайшей точностью
17 Заказ N° 5063
257

так, чтобы на каждый год, месяц, день, час приходилась своя
особая работа.
III. Распределение времени и работ необходимо соблюдать
точно, чтобы ничто не было пропущено и извращено.
ОСНОВОПОЛОЖЕНИЕ VIII.
До окончания 51. Начав что-либо, природа не
дела не следует останавливается, пока не доведет
останавливаться. „ Λ π Λ т, ^ тт тт ^
дело до конца.
Птица, например, начиная по природному
инстинкту высиживать яйца, не прекращает этого, пока не
выведутся птенцы. Если бы она перестала сидеть хотя бы несколько
часов, остывший зародыш погиб бы. Даже когда птенцы
выведутся, птица не перестает их согревать до тех пор, пока они не
окрепнут и не покроются перьями и не будут -в состоянии
переносить действие воздуха.
п 52. Также и художник, начав писать картину,
одражание. поступит лучше всего, если будет продолжать
дело без перерыва. Ведь тогда и краски лучше согласуются одна
с другой и держатся крепче.
53. По той же самой причине всего лучше без перерыва
доводить до конца строение здания. Иначе солнце, дождь, ветры
разрушают работу, и все, что придется прибавить впоследствии, не
так продао держится, словом, вся постройка получает
повреждения, трещины и становится непрочной.
54. Разумно поступает также садовник, когда он, принявшись
за насаждение, не прерывает его, пока не завершит дела, иначе
с течением времени влага ствола или черенка высохнет, а тогда
засохнет и все растение.
0 55. Из всего этого ясно, что нельзя без ущерба
для дела отвлекать на другие занятия детей,
помещенных на месяцы и годы в школы. Равным образом
вредно, когда учитель с учениками берется то за одно, то за другое,
не доведя ничего серьезно до конца. Вредно, наконец, если он не
назначает на каждый час определенной задачи и не выполняет
ее в положенное время так, чтобы вробще всякий раз было
заметно продвижение вперед. Где недостает подобного огня, там
все застывает. И недаром советуют ковать железо, пока оно
горячо, так как если позволить ему остыть, то излишне бить по
нем молотом; необходимо будет снова его раскалить, и это
повлечет потерю как времени, так и железа: ведь каждый раз, как
кладут его в огонь, оно теряет некоторую часть своего вещества.
и 56. Следовательно,
справление. ^ Отданный в школу ребенок должен
оставаться в ней до тех пор, пока он не станет образованным,
нравственным и религиозным человеком.
258

IL Школа должна находиться в. спокойной местности,
удаленной от шума и развлечений.
III. То, что предназначено к выполнению в соответствии с
предначертанным, планом, должно быть выполнено без всякого
перерыва.
IV. Никому, ни под каким предлогом не следует позволять
пропускать занятия и уклоняться от уроков.
ОСНОВОПОЛОЖЕНИЕ IX.
Нужно избегать 57. Π ρ и ρ о д а тщательно избегает
противоречий. всего противоречивого и
вредного.
В самом деле, птица, высиживая яйца, охраняет их от
резкого ветра, дождя или града. Она отгоняет змей, хищных птиц и
всех других врагов.
п 58. Так, архитектор, насколько возможно, со-
одражание. храняет лес, кирпичи, известь в сухом месте и
не позволяет разорять или разрушать то, что уже выстроено.
59. Подобным образом художник охраняет только что
выполненную картину от холодного ветра, сильного жара, от пыли и от
прикосновения руками.
60. Садовник ограждает молодое растение кольями или
плетнем, чтобы не обглодали или не вырвали его козел или заяц.
Λ 61. Поэтому неразумно сообщать юношеству в
Отклонение *
самом начале какого-либо занятия нечто
противоречивое, т. е. возбуждать сомнение в том, что должно быть
изучено. Разве это не то же самое, что расшатывать молодое
растение, которое собирается пустить корни? Чрезвычайно верно
сказал Гуго: «Никогда не познает основания истины тот, кто
начнет обучаться с обсуждения спорных вопросов». Так же
неразумно, если юношество не охраняется от безнравственных,
ошибочных, запутанных книг, а равно и от дурного товарищества.
м 62. Итак, нужно заботиться о том, чтобы:
Исправление. τι? . Ч
I. Учащиеся не получали никаких других книг,
кроме тех, которые приняты в соответствующем классе.
И. Эти книги были составлены так, чтобы их по
справедливости и заслуоюенно можно было назвать источниками мудрости,
добродетели и благочестия.
III. ß школе и вне школы не было терпимо дурное
товарищество.
Заключение. Если все это тщательно соблюдать, то
едва ли возможно, чтобы школы не
достигли своей цели.
17*
259

Глава XVII.
ОСНОВЫ ЛЕГКОСТИ ОБУЧЕНИЯ И УЧЕНИЯ.
Недостаточно 1. Итак, мы рассмотрели, какими средствами
уметь что-нибудь воспитатель юношества может верно достиг-
íe«Í!IÍ\ НУЖН0 нуть своей цели. Теперь посмотрим, каким об-
стремиться к лег- - ^ ť ť '
кости, разом те же самые средства нужно
приспособить к врожденным способностям, чтобы
можно было применять их легко и приятно.
2. Но очевидно, что, идя по стопам природы,
Оснований для обучение юношества будет происходить легко,
десять. если
I. Приступить к нему своевременно, прежде чем ум
подвергнется испорченности.
II. Оно будет протекать с должной подготовкой умов.
III. При обучении будут идти от более общего к более
частному.
IV. От более легкого к более трудному.
V. Никто не будет обременен чрезмерным количеством
подлежащего изучению материала.
VI. Во всем будут двигаться вперед не спеша.
VII. Умам не будут навязывать ничего такого, что не
соответствует возрасту и методу обучения.
VIII. Все будет передаваться через посредство внешних
чувств.
IX. Для непосредственной пользы.
X. Все постоянно одним и тем же методом.
Так, говорю я, следует поступать, чтобы все протекало легко
и приятно. Но последуем теперь по стопам самой природы.
ОСНОВОПОЛОЖЕНИЕ I.
Материал берет- 3' п Ρ и Ρ о д а всегда начинает с уст-
ся чистый. ранения негодного.
Птица, например, берет для высиживания
только свежие яйца, содержащие чистейшее вещество; если
птенец уже раньше начал формироваться, то напрасно было
бы ожидать успеха.
4. Так и архитектор, намереваясь строить зда-
одражан е. м^ нуждается в свободной площади, если же
ему нужно строить на месте прежнего здания, то он должен
предварительно его разрушить.
5. Также и живописец пишет лучше всего на чистой доске.
Если же она уже разрисована или запачкана, или испорчена
какой-либо шероховатостью, то сперва ее следует вычистить и
отполировать.
260

6. Так и тот, кто хранит драгоценные мази, нуждается в
чистых сосудах или, по крайней мере, в тщательно очищенных от
находившейся в них раньше жидкости.
7. Так, садовник с наибольшим успехом сажает молодые
деревца; если же он сажает уже подросшие, то ему придется
сперва освободить их от старых ветвей, чтобы устранить
возможность распространения сока в другом направлении. Вот
почему Аристотель относит устранение ненужного к началам
вещей, видя невозможность придать материи новую форму, не
уничтожив прежней.
Отк оне и ^' ОтсюДа следует, что, во-первых, всего лучше
воспринимают учение мудрости молодые умы,
еще не привыкшие отвлекаться к другим занятиям, и чем позже
начинается образование, тем с большим трудом оно
продвигается вперед, так как ум уже занят другим. Во-вторых, не может
мальчик с пользой для себя одновременно обучаться у многих
учителей, так как едва ли возможно, чтобы все придерживались
единой формы обучения; следствием этого бывает рассеянность
в нежных умах и задержка в их развитии. В-третьих,
неосмотрительно поступают в том случае, когда, принимаясь за
образование более взрослых * мальчиков и юношей, не начинают с
воспитания благонравия, чтобы, обуздав их страсть, сделать
учеников восприимчивыми ко всему прочему.
Укротители коней сперва обуздывают коня железными
удилами и добиваются повиновения, а потом обучают его той или
иной поступи. Следовательно, прав Сенека, говоря: «Сперва
учись хорошим нравам, а потом мудрости, которая без хороших
нравов усваивается плохо», и Цицерон: «Нравственная
философия подготовляет умы для восприятия посева» и пр.
9. Следовательно,
Исправление. I. Образование юношества должно
начинаться рано.
U. У одного и того otce ученика по одному и тому же
предмету должен быть только один учитель.
III. По воле воспитателя прежде всего должны быть
приведены в гармонию нравы.
ОСНОВОПОЛОЖЕНИЕ II.
10. Природа так располагает ма-
митсГКинятьТне^ τ е ρ и ю, чтобы она стремилась к
обходимую форму. форме.
Так, птенец, уже достаточно
сформировавшийся в яйце, стремясь к более полному совершенству, начинает сам
двигаться и разрывает скорлупу или разбивает ее клювом. А
освободившись из заключения, с радостью согревается у матери,
охотно питается и жадно раскрывает рот, глотает положенный в
261

него корм, с удовольствием направляется к созерцанию неба,
радуется упражнению в летании и, немного спустя, летает, словом,
жадно, хотя и постепенно, стремится ко всему, к чему влечет его
природное побуждение.
По ж 11. Так, садовник считает нужным позаботиться
о том, чтобы растение, получив необходимую
влагу и жизненную теплоту, благополучно росло.
12. Плохую поэтому заботу о детях
проявляют те, кто насильно принуждает их учиться.
В самом деле, чего надеются этим достигнуть? Если едят без
аппетита, вводя при этом все-таки в желудок пищу, то в результате
это вызовет только тошноту и рвоту и, по меньшей мере, плохое
пищеварение, нездоровье. Р1апротив, если еда вводится в желудок
под влиянием чувства голода, то он воспринимает ее с
удовольствием, хорошо переваривает и успешно обращает в сок и кровь.
Поэтому и говорит И с о к ρ а т: «Если будешь любить знание,
будешь много знать», и К в и н т-и л и а н: «Стремление к учению
определяется волею, принудить которую нельзя» К
Исправление. 13. Итак:
I. Всеми возможными способами нужно
воспламенять в детях горячее стремление к знанию и к учению.
II. Метод обучения должен уменьшать трудность учения, с
тем чтобы оно не возбуждало в учениках неудовольствия и не
отвращало их от дальнейших занятий.
Каким образом 14* Стремление к учению пробуждается и
следует пробуж- поддерживается в детях родителями, учите-
дать и поддержи- лями, школой, самими учебными предметами,
вать в детях стрем- методом обучения и школьным начальством.
ление к учению. \§ Если родители в присутствии детей с по-
1. Родителями. хвалой отзываются об учении и об ученых
людях или, побуждая детей к прилежанию,
обещают им красивые книги, красивую одежду или еще что-либо
приятное; если хвалят учителя (особенно того, которому хотят
поручить детей) как со стороны его учености, так и гуманного
отношения к детям (ведь любовь и восхищение являются
сильнейшим средством, чтобы вызвать стремление к подражанию);
наконец, если они иногда пошлют детей к учителю с поручением
или маленьким подарком и пр., то легко достигнут того, что дети
искренне полюбят и науку и самого учителя.
16. Если учителя будут приветливы и ласковы,
. чителями. не будут отталкивать от себя детей своим
суровым обращением, а будут привлекать их своим отеческим
расположением, манерами и словам-и; если учителя рекомендуют
науки, к которым они приступают, со стороны их превосходства,
1 Эта цитата взята Коменским из сочинения К в и н τ и л и а н а «О
воспитании оратора», кн. I, 3, 8.
262

привлекательности и легкости; если более прилежных учеников
будут время от времени хвалить (даже наделяя малышей
яблоками, орехами, сахаром и т. п.); если, пригласив некоторых
учеников к себе на дом, а также всем вместе, будут показывать
картинки, изображающие то, что им в свое время придется изучать,
оптические и геометрические инструменты, глобусы и другие
подобные вещи, которые могут вызвать у них чувство
восхищения; если будут через них сноситься с родителями, словом,
если учителя будут относиться к ученикам с любовью, тогда
они легко завоюют их сердце так, что детям будет приятнее
пребывать в школе, чем дома.
з Самой шко- ^* Сама школа должна быть приятным ме-
лой, которая дол- стом, доставляя глазам привлекательное зрели-
жна быть чрезвы- ще изнутри и снаружи. Внутри она должна
чайно привлека- быть светлой, чистой, украшенной картинами:
ТнЛоНж внутри и портретами знаменитых людей, географически-
снаружи. ми картами> памятниками исторических
событий, некоторыми эмблемами. А -извне к школе должна
примыкать не только площадка для прогулок и игр (так как у детей
этого отнимать нельзя, о чем будет сказано ниже в своем месте),
но также небольшой сад, в который иногда следует пускать
учеников и предоставлять возможность наслаждаться зрелищем
деревьев, цветов и трав. Если дело будет так поставлено, то дети,
вероятно, будут посещать школу с неменьшей охотой, чем
обыкновенно они посещают ярмарки, где они всегда надеятся увидеть
и услышать что-либо занимательное.
18. Привлекают юношество и самые учебные
4. Предметами предметы, если они соответствуют возрасту и
преподавания. r j г j
преподаются понятно с присоединением иногда
чего-либо шутливого или менее серьезного, но приятного. Это и
значит приятное соединять с полезным.
19. Чтобы пробуждать стремление к знанию,
5. Методом, ко- Прежде всего самый метод по необходимости
естественным! ЫТЬ всегда должен быть естественным. Ведь все,
что естественно, развивается само собой. Нет
необходимости заставлять воду течь по наклонной плоскости;
удали только плотину или вообще все то, что ее задерживает,—
и ты увидишь, что она тотчас потечет. Нет нужды просить птичку
улететь — открой только клетку. Нет необходимости принуждать
глаз к изящной картине или ухо обращаться к прекрасной
мелодии, если только ты предоставишь им это. В таких случаях скорее
придется сдерживать их.
Метод должен Чего требует естественный метод, должно быть
разумно сочетать ясным из предшествующей главы, равно как
приятное с полез- и из последующих правил. Кроме того, чтобы
ньш· способности пробуждались самим методом,
необходимо его разумно оживлять и делать приятным именно так,
чтобы все, как бы оно ни было серьезно, преподавалось друже-
263

ским и приятным образом в форме бесед, состязаний,
разгадывания загадок или в форме притч или басен. В своем месте об этом
будет сказано полнее.
20. Начальство и попечители школы могут воз-
ча!ь °ЛЬНЫМ На" буждать усердие к учению, если сами будут
присутствовать на публичных актах (будут ли
то упражнения в декламации и в диспутах, или экзамены и
присуждение ученых степеней) и более прилежным будут раздавать
похвальные отзывы и награждать их (без лицеприятия)
подарками.
ОСНОВОПОЛОЖЕНИЕ III.
Все из собствен
ных основ.
21. Природа производит все из
основ незначительных по величине,
но мощных по своему качеству.
Например то, из чего должна образоваться птица,
свертывается в каплю и окружается скорлупой, чтобы ее легко можно было
носить в утробе и согревать при высиживании. Однако это по
своему качеству содержит в себе всю птицу, потому что потом
из заключенной в нем жизненной силы сформируется тело птицы.
п 22. Так, дерево какой угодно величины цели-
дражание. kqm заключается как в зерне своего плода, так
и в черенке последнего побега своих ветвей. Таким образом, если
последний посадить в землю, то из него благодаря внутренней
действующей силе снова вырастет целое дерево.
23. Обычно против этого основного положения
Поразительное в ШКОлах свершается величайший грех. Ведь
уклонение. -> «>
J большинство учителей считают нужным,
вместо семени, сажать растения, а вместо черенков — деревья, так
как вместо основных начал навязывают ученикам хаос различных
заключений, больше того — даже подлинных текстов. Но как
верно то, что мир состоит из четырех элементов (видоизменяющихся
только по своим формам), так, несомненно, и научное
образование состоит из немногих начал, из которых, если только знать
способы их различения, возникает бесконечное множество
положений, подобно тому как на дереве «из основательно
укрепившегося корня могут вырасти сотни ветвей, тысячи листьев, цветов и
плодов. Да умилосердится бог над нашим веком и откроет у
кого-либо мысленные очи, чтобы тот правильно понял связи вещей
и сообщил это другим. А мы, если будет угодно богу, в кратком
изложении христианской пансофии 1 дадим очерк нашего опыта
в той скромной надежде, что бог через других откроет в свое
время большее.
1 Пансофия (от греческих слов—παν—все и σοφία—мудрость) всеобщая
мудрость, или знание всего
264

Исправление I. 24. Отметим между тем три положения:
I. Каждая наука должна оытъ заключена в
самые сжатые, но точные правила.
II. Каждое правило нужно излагать немногими, но самыми
ясными словами.
III. Каждое правило должно сопровождаться
многочисленными примерами, чтобы стало достаточно ясным, как разнообразно
его применение.
ОСНОВОПОЛОЖЕНИЕ IV.
Сначала более
легкое.
25. Природа переходит от более
легкого к более трудному. Например,
образование яйца начинается не с более
твердой части, скорлупы, а с желтка; последний сначала покрывается
кожицей н только впоследствии — скорлупой. Так, птица,
приготовляясь к полету, сперва приучается становиться на ноги,
потом двигать крыльями, затем размахивать ими, наконец, при
более сильных движениях, подниматься и уж тогда только вверять
себя воздушному простору.
По оажание ^* ^ак> пЛ0тник сперва учится рубить бревна,
ие* потом их оотесывать, затем скреплять одно с
другим, наконец строить целые здания и т. д.
27. Следовательно, превратно поступают, когда
Различные от- в школах обучают неизвестному при помощи
клонения. J J v ^
столь же неизвестного. Так происходит:
I. Когда правила латинского языка преподаются начинающим
его изучать на латинском же языке; это то же самое, как если
бы кто-нибудь еврейский язык разъяснил правилами на
еврейском языке, а арабский язык — правилами на арабском.
П. Когда тем же самым начинающим дают в пособие словарь
с латинского языка на родной язык, тогда как должно быть
наоборот. Ведь они изучают не родной язык при помощи латинско-'
го, а латинский язык при помощи родного, так как последний
уже известен (об этой несообразности подробнее будет
говориться в главе XXII).
III. Когда мальчику дается в учителя чужеземец, не
владеющий родным языком мальчика. Так как они лишены общего
средства взаимного понимания и вынуждены объясняться при
помощи знаков и догадок, то не сооружают ли таким образом
Вавилонской башни?
IV. Делается также ошибка против правильного ведения
дела ή в том случае, когда по одним и тем же грамматическим
правилам (например, Меланхтона или Рам уса) обучают
юношество всех наций (французов, немцев, чехов, поляков или
венгров и пр.,), тогда как каждый из языков имеет свое особое,
и до некоторой степени обособленное, отношение к латинскому язы-
265

ку. Это своеобразие и нужно вскрывать, если мы хотим, чтобы
основные свойства латинского языка легко были усвоены учениками.
28. Это будет исправлено, если
Исправление. I. Учитель и ученик говорят на одном и том
же языке.
II. Все разъяснения вещей делаются на знакомом языке.
III. Грамматика и словарь будут приспособлены к joMy языку,
при посредстве которого изучается новый (латинский язык — при
посредстве родного, греческий — латинского и т. д.).
IV. Новый язык изучается постепенно, а именно: сперва
ученик приучается его понимать (это самое легкое), затем писать
(при этом дается время для предварительного обдумывания) и,
наконец, говорить, что — самое трудное, так как это делается без
непосредственной предварительной подготовки.
V. При изучении латинского и родного языков этот последний,
как более известный, будет предшествовать, а латинский язык—
следовать.
VI. Учебный материал располагается таким образом, чтобы
сперва усваивалось то, что является наиболее близким, затем—
не столь отдаленным, потом — более отдаленным и, наконец,
самым отдаленным. Поэтому, когда впервые ученикам
предлагаются правила (например, правила логики, правила риторики и др.),
их следует разъяснять примерами, не далекими от их понимания,
например богословскими, политическими и пр., а примерами,
заимствованными из повседневной жизни. Иначе ученики не поймут
ни правила, ни его применения.
VII. У учеников развивают сперва внешние чувства (это всего
легче), затем — память, далее понимание и, наконец, суждение.
Именно в такой постепенности они следуют друг за другом, так
как знание начинается из чувственного восприятия, с помощью
воображения переходит в память, а затем, через обобщение
единичного, образуется понимание общего и, наконец, для
уточнения знания о вещах достаточно понятных составляется суждение.
ОСНОВОПОЛОЖЕНИЕ V.
29. Природа не обременяет себя
Ни в чем излиш- излишне; она довольствуется ве-
него обременения. ' " J
ť МНОГИМ.
Например, из одного яйца она не выводит двух птенцов,
удовлетворяясь удачно выведенным одним.
п К одному стволу садовник прививает не несколь-
одражание. ких черенков, а один, и, если считает ствол
достаточно крепким, то два.
Q 30. Следовательно, внимание будет рассеивать-
тклонение. ^ если предлагают изучать одновременно в
одном и том же году различные предметы, например грамматику,
диалектику, а то еще риторику, поэтику, греческий язык и пр.
(см. в предшествующей главе основоположение IV).
266

ОСНОВОПОЛОЖЕНИЕ VI.
31. Природа не спешит, а подвигает-
Нивчемнесле- вперед медленно.
дует спешить. тт ^ ^
Чтобы быстро высидеть птенцов, птица ведь
не бросает яиц в огонь, а чрезвычайно медленно согревает их
естественным теплом и впоследствии, чтобы птенцы быстрее
подросли, не обкармливает их пищей (ведь она бы этим скорее
их уморила), а кормит понемногу и осмотрительно, давая
столько пищи, сколько может переварить неразвитая еще
способность пищеварения.
Подражание ^" ^ак' аРхитект0Р не торопится воздвигать
на фундаменте стены, а на стенах — крышу,
так как недостаточно высохший и неокрепший фундамент
обыкновенно под тяжестью оседает, что вызывает разрушение здания.
Таким образом, ни одна более значительная каменная стройка не
может быть окончена в течение года; нужно дать ей выстоять
надлежащее время.
33. Садовник не добивается от растения, чтобы оно в первый
же месяц выросло или чтобы в первый же год принесло плод.
Поэтому он не каждый день им занимается, не каждый день
поливает его, не ускоряет его согревания, разводя возле него
огонь или осыпая негашеной известью, а довольствуется тем,
что растение орошается с неба и согревается солнцем.
0 он 34. Следовательно, пыткой является для
юношества:
1. Если его заставляют ежедневно заниматься по шести, се·
ми, восьми часов классными занятиями и упражнениями да,
кроме того, несколько часов дома.
2. Если оно бывает переобременено до обморока и до
умственного расстройства (как это часто мы видим) диктантами,
составлением упражнений и заучиванием наизусть чрезвычайно
больших отрывков. Чего добьется тот, кто предпочитает в
небольшой сосуд с узким отверстием (с чем можно сравнить
способности детей) вливать жидкость сразу, а не вводить ее по
каплям? Конечно, большая часть жидкости разольется, и в сосуд
попадает несравненно меньше, чем это можно было бы сделать
при постепенном вливании. Совершенно неразумен тот, кто
считает необходимым учить детей не в той мере, в какой они
могут усваивать, а в какой только сам он желает, так как нужно
помогать способностям, а не подавлять их, и воспитатель
юношества, так же как и врач, является только помощником
природы, а не ее господином..
ы 35. Итак, легкость занятий и удовольствие от
Исправление. ' J
них для ученика увеличит тот,
I. Кто будет привлекать учеников к классным занятиям на
наименьшее число часов, а именно — на четыре часа,
предусматривая столько же часов для домашних работ.
267

П. Кто как можно меньше будет обременять память, давая
только самое главное, предоставив остальное свободному
течению.
III. Кто все будет преподавать сообразно степени
восприимчивости ученика, которая будет увеличиваться с возрастом и
дальнейшим ходом занятий,
ОСНОВОПОЛОЖЕНИЕ VII.
36. Природа ничего не вызывает
Ничего насиль- насильно наружу, кроме того,
ственного. что, созрев внутри, само
стремится выйти.
Ведь природа не заставляет птенца покидать яйцо ранее, чем
его члены правильно сформируются и укрепятся; не заставляет
его летать ранее, чем он оперится, не выгоняет его из гнезда
ранее, чем он научится летать, и пр.
Так, дерево не дает отростков ранее, чем сок, поднимаясь от
корня, не заставляет их расти; не дает раскрываться почкам
ранее, чем образовавшиеся из сока вместе с цветами листья
стремятся развернуться свободнее; не сбрасывает цвета ранее,
чем охваченный им плод не покрывается кожицей; не дает плоду
падать ранее,'чем он созрел.
0 37. Итак, над умами детей совершается
насилие,
I. Когда их принуждают к тому, до чего они не дошли еще
ни по возрасту, ни по своему умственному развитию.
II. Когда учеников заставляют что-либо запомнить или
делать без предварительного и достаточного разбора,
разъяснения и наставления.
Исправление. f. Итак, согласно с этим,
* I. Детям следует заниматься только тем, что
соответствует их возрасту и способностям, а также тем, к чему
они сами стремятся.
П. Ничего нельзя заставлять заучивать, кроме того, что
хорошо понято, И также ничего нельзя требовать от памяти
ребенка, кроме того, что, судя по несомненным признакам, он усвоил.
III. Ничего не следует предлагать к выполнению, кроме того,
форма и способ выполнения чего в достаточной мере разъяснены.
ОСНОВОПОЛОЖЕНИЕ VIII.
39. Природа всячески себе помо-
Все для внешних г а е т. Например, у яйца нет недостатка в
чувств· своем жизненном тепле; однако отец природы,
бог, предусматривает, чтобы этому теплу помогли или теплота
солнца, или перья сидящей на яйцах птицы. Когда птенец
выйдет из яйца, мать, пока это необходимо, согревает и всячески
26S

развивает и укрепляет его для всего, что нужно ему в жизни.
Наблюдая аистов, мы можем видеть, как они помогают своим
птенцам, даже принимая их себе на спину и летая с ними
вокруг гнезда, причем те также размахивают крыльями. Так и
няни различным образом помогают слабым детям. Сперва они
учат их поднимать голову, затем сидеть, становиться на ноги,
двигать ими, чтобы сделать шаг, понемногу подвигаться вперед,
идти свободно; отсюда, наконец, является также проворство в
беганье. А когда учат говорить, произносят вперед слово и
показывают рукой на то, что эти слова означают, и пр.
Отклонение ^* ^так> жесток тот учитель, который,
предложив ученикам работу, не разъясняет
достаточно, в чем она заключается, не показывает, как ее выполнять,
а еще менее того помогает им при их первых попытках, но
обязывает их самих работать изо всех сил и волнуется и свирепеет,
если они что-либо делают не совсем правильно. Но что это
такое, как не истязание юношества? Это равносильно тому, как
если бы няня пожелала заставить свободно ходить ребенка,
который еще боится стоять на ногах, и принуждала бы его к
этому побоями, если он еще не может этого сделать. Природа нас
учит другому: до тех пор нужно терпеливо относиться к
слабому, пока у него не хватает сил.
Исппавление 4L ИтаК> На ОСНОВаНИИ ЭТОГО:
I. Не следует прибегать при обучении ни к
каким телесным наказаниям (так как если ученье идет плохо, то
чья это вина, как не самого преподавателя, который или не
умеет сделать ученика способным к ученью, или не прилагает
к этому достаточно старания).
II. Все, что ученики должны выучить, нужно преподать им и
изложить так ясно, чтобы они имели пред собой свои пять
пальцев.
III. А для того, чтобы все воспринималось легче, надо,
насколько лишь это возможно, привлекать к восприятию внешние
чувства.
42. Например, слух постоянно нужно соединять со зрением,
язык (речь) с деятельностью рук. Следовательно, о том, что
надо знать,'Надо не только рассказать, чтобы это было воспринято
слухом, но это же следует зарисовать, чтобы через зрение предмет
запечатлелся в воображении. С своей стороны, пусть ученики
немедленно учатся все воспринятое произносить вслух и выражать
деятельностью рук. Не следует отступать ни от одного предмета,
пока он не запечатлеется достаточно в ушах, глазах, в уме и
памяти. А для этой цели будет полезно, чтобы все, что
обыкновенно изучается в каждом классе, будь то теоремы или правила,
или образы и эмблемы из преподаваемого предмета,
изображалось наглядно на стенах той же аудитории.
Такая постановка дела исключительно сильно
способствовала бы твердому усвоению предмета. Сюда будет относиться
ífip

и то, чтобы ученики приучались переписывать в свои дневники
или сборники общих истин все то, что они слышат или читают
в книгах, так как это будет давать пищу воображению и
облегчит припоминание этого предмета в дальнейшем.
ОСНОВОПОЛОЖЕНИЕ IX.
43. Природа не производит ничего
Все направляет- такого, польза чего не стала бы
ся
преимущественно на пользу. вскоре очевидной.
Создает ли она птичку, скоро становится
ясным, что крылья даются ей для летанья, ноги — для
беганья и пр. Возникает ли что-либо на дереве, все это имеет
свое полезное значение вплоть до шелухи и п^шка,
покрывающих плод и пр.
п 44. Итак, ты облегчишь ученику усвоение,
подражание* **
v если во всем, чему бы ты его ни учил,
покажешь ему, какую это приносит повседневную пользу в
общежитии. Этого правила нужно придерживаться везде: и в
грамматике, и в диалектике, и в арифметике, и в геометрии, и в физике
и пр. Иначе, что бы ты ни рассказал, все будет представляться
детям каким-то чудовищем с того света. Не доведенный до
понимания того, существует ли это в природе и в порядке ли это
вещей, ребенок скорее будет верить, чем знать. Но если ты
покажешь назначение всякой вещи, то ты действительно обеспечишь
его подлинным знанием и умением действовать.
45. Следовательно, нужно учить только тому, в чем есть
очевидная польза,
ОСНОВОПОЛОЖЕНИЕ X.
Все единообраз- 46. Природа действует во всем
но# единообразно.
Например, каково происхождение одной
птицы, таково происхождение и всех птиц, мало того — всех
животных, измененное лишь некоторыми побочными
обстоятельствами. Так и в растениях: как одна былинка рождается
и вырастает из своего семени, ^ак одно дерево сажается,
дает ветви и цветет, так это происходит повсюду и
всегда со всеми другими растениями и деревьями. И каков на
дереве один лист, таковы и все остальные, и какими листья бывают
в этом году, такими же они будут и в следующем году и всегда.
0 47. Вот почему разнообразие методов
обучения только затрудняет юношество и осложняет
обучение. Между тем, не только различные преподаватели
различным образом преподают предметы, но и один и тот же
преподаватель преподает различно, например, иначе преподает
грамматику, иначе — диалектику и пр., тогда как все это
270

можно было бы преподавать однообразно, в соответствии с
гармонией целого и с тем, что вещи и слово имеют связь и
родство между собой.
Исправление 48* ПоэтомУ нужно позаботиться, чтобы в
дальнейшем:
I. Один и тот же метод был принят для преподавания всех
наук, один и тот же метод — для преподавания всех искусств,
один и тот же метод — для преподавания всех языков 1.
II. В одной и той же школе был один и тот же порядок и
метод во всех упражнениях.
III. Насколько это возможно, были одни и те же издания
книг по одному и тому же'предмету.
Так все пойдет вперед легко и без затруднения.
Глава XVIII.
ОСНОВЫ ПРОЧНОСТИ (ОСНОВАТЕЛЬНОСТИ)
ОБУЧЕНИЯ И УЧЕНИЯ.
1. От многих раздаются жалобы, да и факты
Поверхностность это подтверждают, что только немногие уче-
обычного обучения. ники выносят из школ основательное
образование, а большинство — только поверхностное
образование или даже только намек на образование.
2. Если ты будешь искать причины этого, то
причина того она окажется двоякой. Это происходит либо
двоякая. потому, что в школах, пренебрегши
существенным, обращают внимание на ничтожное и пустое, либо потому,
что ученики снова забывают то, что они выучили, так как
большая часть знаний- только скользит по поверхности ума и не
внедряется в него. Этот второй недостаток настолько
распространен, что мало людей, которые на него не жаловались бы.
В самом деле, какими бы мы считались учеными, если бы
память тот час воспроизводила нам все то, что мы когда-либо
читали, слышали, восприняли умом — мы, которые
использовали каждый случай для приобретения знаний! Но такой
способностью наша па-мять не обладает, и очевидно, что мы
черпаем воду решетом.
Средство против 3. Но есть ли средство против этого зла? Не-
того и другого не- сомненно, найдется. Обратившись к школе
достатка нужно природы, опять-таки будем искать руководя-
искать в естест- щих указаний в ее творениях, предназначеи-
венном методе. ных для долгого существования. Таким путем
можно будет найти метод, при котором каждый будет знать не
только то, что выучил, но даже более, чем он выучил, т. е. не
Здесь имеется в виду единый дидактический принцип.
271

только свободно излагать почерпнутое от учителей и из авторов,
но и основательно судить о самих вещах.
4. Но этого можно достигнуть,
I. Если основательно будут рассматриваться только те вещи,
которые должны принести пользу.
П. Занимаясь, однако, всеми этими вещами уже без всякого
изъятия.
III. Если всему будет положено прочное основание.
IV. Если указанные основания будут закладываться глубоко.
V. Если все затем будут опираться только на эти основания.
VI. Все, что нужно различать, долокно быть различаемо с
полной определенностью.
VII. Все последующее должно опираться на предыдущее.
VIII. Все, что связано между собой, должно быть связываемо
постоянно.
IX. Все доло/сно быть распределяемо пропорционально между
разумом, памятью и языком.
X. Все должно закрепляться постоянными упражнениями.
Рассмотрим отдельные положения подробнее.
ОСНОВОПОЛОЖЕНИЕ I.
5. Природа никогда не делает
Не следует при- ничего бесполезного.
ниматься ни за тт
что ненужное. Например, создавая птичку, природа не дает
ей ни чешуи, ни плавательных перьев, ни
жабр, ни рогов, ни четырех ног и ничего такого, что ей не будет
нужно, а дает только голову, сердце, крылья и пр. Дереву
природа не дает ушей, глаз, перьев, волос и пр., а лишь кору, лыко,
сердцевину, корень и пр.
Таким образом, и тот, кто желает, чтобы
Подражание ме-· поле виноградник, сад давали плоды, засе-
ханическим искус- ' г „' ^ „ '„
ствам# вает их не сорной травой, не крапивой, не
чертополохом и не терновником и пр., но
благородными семенами и растениями.
7. Так и архитектор, думая построить крепкое здание,
заготавливает не солому, не мякину, не грязь, не ивовые прутья, но
камни, кирпичи, крепкое дерево и тому подобный крепкий и
плотный материал.
8. Следовательно в школах:
И в школах. I. Нужно преподавать только то, что прино-
'сит самую основательную пользу как в
настоящей, так и в будущей жизни и даже более в будущей. Ибо, по
указанию Иеронима, на земле нужно изучать то, изучение
чего имело бы значение и для небесной жизни.
IL Если что-либо нужно сообщить юношеству даже и ради
настоящей жизни (как это и бывает), все это должно быть
таково, чтобы, не мешая той вечной жизни, и в этой настоящей
жизни приносило бы существенную пользу.
272

9. Кому нужны пустяки? Какой смысл изу-
толь^НценноеУЧаТЬ чать то' знание чег0 не принесет пользы, а
незнание не принесет вреда и от чего в
дальнейшем возрасте придется отучиваться или что придется среди
занятий забывать? Нам есть чем заполнить всю свою короткую
жизнь, если даже ни одной капли ее не тратить на пустяки.
Итак, пусть будет задачей школы занимать юношество только
серьезным. А каким образом забава может превращаться в
серьезное дело — об этом будет сказано в своем месте.
ОСНОВОПОЛОЖЕНИЕ II.
10. Природа ничем не пренебре-
Нужнозанимать- г а е τ и з того, что является
полезен только тем,что ным в будущем для того тела, ко·
относится к делу, торое она создает.
Например, создавая птичку, она не забывает
ни головы, ни крыла, ни ноги, ни когтя, ни кожи — словом,
ничего, что относится к сущности данного рода птицы и т. п.
11. Следовательно, таким же образом в шко-
Подражание в лах образовывая человека, необходимо обра-
зовывать его в целом, чтобы сделать его
пригодным для настоящей жизни и вместе с тем подготовленным
к самой вечности, которая составляет цель всего того, что ей
предшествует.
12. Поэтому в школах следует обучать не только наукам,
но и нравственности и благочестию. А научное образование
пусть служит человеку к усовершенствованию одновременно и
его разума, и языка, и рук для того, чтобы он мог все, что
требуется, разумно созерцать, выражать словами и
осуществлять в действии. Если что-либо из этого опустить, то получится
пробел, который не только нанесет ущерб образованию, но и
подорвет его основательность. Ибо крепким может быть только
то, что тесно связано во всех своих частях.
ОСНОВОПОЛОЖЕНИЕ III.
Прочно только 13. Пршрода ничего не творит без
то, что хорошо твердого основания, без корня.
о основан . Растение не растет кверху, пока не пустит
свой корень вниз, а если попытается это сделать, то ему
придется завянуть и погибнуть. Вот почему разумный садовник
даже и посадки не производит, пока не убедится в том, что
черенок уже пустил корень. У птицы и у всякого животного место
корня заступают внутренности (питающие члены), которые
поэтому, как основа всего тела, и начинают всегда
образовываться в первую очередь.
18 Заказ № 5063
273

Подражание 14* Так> архитектор не строит здания, не
положив сперва твердого основания, иначе все
обратится в развалины. Равным образом и художник подкла-
дывает под краски грунт, без которого краски или легко
отваливаются и выветриваются, или теряют свой цвет.
Отклонение 15* Такого Фундамента не подводят под
обучение те преподаватели, которые I) не
работают над тем, чтобы прежде всего сделать учеников
любознательными и внимательными, 2) не посвящают учеников в
намечаемый ими общий план занятий в целом, так, чтобы ученики
отчетливейшим образом понимали (различали), что нужно
делать и что делается в действительности. А какой прочности
можно ожидать, если ученик учится без любви к знанию, без
внимания и без понимания?
16. Следовательно, сообразно с этим, 1. Какое
Исправление. бы занятие ни начинать, нужно прежде всего
возбудить у учеников серьезную любовь к нему,
доказав превосходство этого предмета, его пользу, приятность и
что только можно.
И. Идея языка или искусства (которая является не чем
иным, как извлечением, охватывающим в самом общем виде все
части предмета) всегда должна запечатлеваться в уме
учащегося ранее, чем приступят к частному его рассмотрению. В
таком случае учащийся уже в самом начале хорошо может
обозреть как цель и пределы предмета, так и внутреннее
расположение его частей. Ибо как скелет есть основа всего тела, так
общий очерк искусства есть базис и основа всего искусства.
ОСНОВОПОЛОЖЕНИЕ IV.
17. Природа пускает корни глу-
Основания долж- б О К О
ны быть заложены ~ *
глубоко. Так, у животного природа скрывает
жизненные органы глубоко в теле. И дерево тем
крепче стоит, чем глубже пускает корни; если его корни
находятся только под наружным слоем почвы, то его легко можно вырвать.
18. Отсюда ясно, что восприимчивость к уче-
Исправление от- нию в уЧенике нужно возбуждать серьезно и*
клонения. .*/
идею предмета глубоко запечатлевать в уме.
К более полной системе искусства или языка следует подходить
не ранее, чем будет установлено, что идея усвоена совершенно
ясно и пустила хорошие корни.
ОСНОВОПОЛОЖЕНИЕ V.
19. Природа все производит из
Все из собствен- корня и более ниоткуда.
ных корней. Ибо, сколько на дереве ни появляется
древесины, коры, листьев, цветов, плодов — все это рождается
274

только от корня. Хотя дождь и идет сверху, а садовник
поливает снизу, необходимо, чтобы вся эта влага прошла через
-корни, а затем только разлилась по стволу, ветвям, отросткам,
листьям и плодам. А потому, хотя садовник приносит прививок
со стороны, однако считает необходимым так привить его к
стволу, чтобы он, как бы слившись с его существом, всасывал
бы сок того же корня и, питаясь этим соком, разрастался
силою корня. От корня у дерева является все, и нет
необходимости приносить со стороны и прививать ему листья и ветви.
Точно так же оперение птицы (не составляется из перьев,
которые побросали другие птицы, но происходит из самих
внутренних ее частей.
20. Так и предусмотрительный архитектор все
MV Гтешке6810" устраивает таким образом, чтобы здание опи-
у ' ралось исключительно на свой фундамент и
поддерживалось своими связями без подпорок со стороны. Если
здание нуждается в таких подпорках, то это служит
доказательством его непрочности и готовности обрушиться.
21. Кто устраивает пруд или водоем, тот не приказывает
доставлять воду из другого места и не ждет дождевой воды, но
отыскивает естественный источник и по каналам и скрытым
трубам проводит воду в свой водоем.
в 22. Из этого основного положения следует,
школах. что Правилъно обучать юношество — это не
значит вбивать в головы собранную из авторов смесь слов, фраз,
изречений, мнений, а это значит — раскрывать способность
понимать вещи, чтобы именно из этой способности, точно из
живого источника, потекли ручейки (знания), подобно тому как
из почек деревьев вырастают листья, цветы, плоды, а на
следующий год из каждой почки вырастет целая новая ветка со
своими листьями, цветами и плодами.
23. На самом деле до сих пор школы не до-
Огромное откло- стигли ТОго, чтобы приучать умы, точно мо-
нбниб в школах. -»
лодые деревца, развиваться из собственного
корня, но приучали учащихся только к тому, чтобы, сорвав
ветки в других местах, навешивать их на себя и, подобно
эзоповской вороне, одеваться чужими перьями. В школах прилагали
старание не столько к тому, чтобы открыть скрывающиеся в
сознании источники познавания, сколько к тому, чтобы орошать
этот источник чужими ручьями. Это значит, что школа не
показывала самые вещи, как они происходят из самих себя и каковы
они в себе, но сообщала, что о том и другом предмете думает
и пишет один, другой, третий и десятый автор. И величайшей
ученостью казалось знать о многом противоречивые мнения
многих. Поэтому и получилось то, что весьма многие (ученые)
занимаются только тем, что, копаясь в авторах, извлекают
фразы, сентенции, мнения, составляя науку наподобие лоскутного
платья. К ним с упреком обращается Гораций: «О, подра-
18*
275

жатели, рабский скот!» И действительно — рабский скот,
привыкший только к тасканию чужих тяжестей.
β 24. Но, спрашиваю я, какая польза от того,
повГомостной WÍ чт0 мы теРяемся сРе<ВД Различных мнений о
ности. у вещах, когда вопрос дтавится о знании
вещей, каковы они на самом деле? Так ли уж
в жизни ничего нет такого, чем бы мы могли заняться, кроме
того, чтобы следовать за другими, которые блуждают туда и сюда
и высматривают, кто, где сбивается с пути или спотыкается, или
уклоняется от правильного направления. О смертные, будем
стремиться к прямой цели, оставив обходные пути. Если эта цель
прочная и достаточно ясная, почему нам не стремиться к ней
прямо? Почему лучше пользоваться чужими глазами, а не своими?
25. Метод шреподавания всех предметов пока-
Причина этого— Зывает, что школы стремятся к тому, что-
ошибочный метод. ^ r и
бы научить смотреть чужими глазами,
мыслить чужим умом. Школы учат не тому, чтобы открывать
источники и выводить оттуда различные ручейки, но только
показывают ручейки, выведенные из авторов, и согласно с ними
предлагают идти по ним к источникам назад. Ведь ни один
словарь (по крайней мере, нам известный, если исключить
словарь поляка К н а π и я, хотя и к нему мы выскажем свои
пожелания в XXII главе) не учит говорить, а только понимать. Едва
ли хоть одно руководство по грамматике учит составлять речь,
а учит только ее разбирать. Ни один учебник фразеологии не
учит способу искусно составлять и разнообразить фразы, а дает
только запутанную смесь фраз. Почти никто не преподает
физику посредством наглядных демонстраций и экспериментов, но
все преподают ее путем чтения текстов Аристотеля или
кого-либо другого. Никто не развивает нравов путем
внутреннего преодоления страстей, но все дают лишь поверхностный
очерк учения о нравственности путем внешнего определения и
разделения добродетелей. Это станет ясным, если с божией
помощью мы подойдем к специальному методу преподавания
искусств и языков, и еще более ясным, если это будет угодно
богу, в начертании пансофии1.
26. Удивительно, что и древние поняли здесь
Мастера механи- дело не лучше или что, по крайней мере, эта
ческих ремесл ошибка давно уже не была исправлена но-
лучше преподают » J г
свои ремесла. -веишими исследователями, хотя известно с
полною несомненностью, что именно здесь
лежит причина столь медленных успехов. В самом деле,
показывает ли плотник ученику искусство строить дома, разрушая
их? Напротив того, выстраивая их, он показывает, какой нужно
выбирать материал и как все в свое время нужно вымерить,
обрубить, обтесать, поднять, положить, связать и пр. Ведь кто
ι См. примечание к стр. 264.
276

знает способ построения, тому ничего не стоит разрушить, как и
распороть одежду тому, кто умеет ее сшить. Но никто и никогда
не научился искусству плотника, разрушая дома, и искусству
портного, распарывая одежды.
Двоякий вред 27* И в самом деле» неудобство неисправлен-
небрежности обра- ного в эт°й части метода и даже его вредные
зованных людей по стороны очевидны. Они состоят: 1) в том, что
отношению к сво- образование весьма многих, если не болыпин-
им делам. ства> заключается в чистой номенклатуре, т. е.
в том, что они, правда, могут назвать термины и правила искусств,
но воспользоваться ими настоящим образом не могут; 2) в
том, что ни у кого образование не является целостной
совокупностью знаний, которые друг друга поддерживают, подкрепляют
и обогащают, но заключает в себе нечто искусственно связан-
ное: кусок отсюда, кусок оттуда, нечто такое, что нигде
достаточно не связано и не приносит никакого основательного плода.
Ведь подобное знание, составленное из мнений и суждений
различных авторов, чрезвычайно похоже на то дерево, которое
воздвигается на деревенских праздниках освящения новых
домов: хотя оно и увешивается всевозможными ветками, цветами,
плодами, даже гирляндами и венками, но так как все это
исходит не от собственного корня, а прикреплено извне, то не может
размножаться и долго существовать. Такое дерево не приносит
никаких плодов, а те ветви, которые навешены на него, сохнут
и отваливаются. Человек, обученный основательно, есть дерево,
имеющее свой собственный корень, питающее себя собственным
соком и поэтому постоянно (сильнее и сильнее со дня на день)
растущее, зеленеющее, цветущее, приносящее плоды.
иг™*™™™ 28· Выв°Д сводится к следующему: нужно
ť учить так, чтобы люди, насколько это
возможно, приобретали знания не из книг, но из неба и земли, из
дубов и буков, т. е. знали и изучали самые вещи, а не чужие только
наблюдения и свидетельства о вещах. И это будет значить, что
мы снова идем по стопам древних мудрецов, черпая знание не
из какого-либо иного источника, а из самого первообраза вещей.
Итак, пусть будет законом:
I. Все должно выводить из незыблемых начал вещей.
II. Ничему не следует учить, опираясь только на один
авторитет; но всему учить при помощи доказательств, основанных на
внешних чувствах и разуме,
III. Ничего не преподавать одним аналитическим методом,
а предпочтительнее преподавать синтетическим1.
1 Диалектическая логика учит о единстве этих методов в процессе
познания и мышления. «Мышление состоит, — говорит Энгельс, — столько же
в разложении объектов сознания на их элементы, сколько в соединении
родственных между собою элементов в единство. Без анализа нет синтеза»
(Энгельс, Анти-Дюринг, 1928, стр. 36).
277

ОСНОВОПОЛОЖЕНИЕ VI.
Все отчетливо. 29. Ч е м разнообразнее
употребление, для которого природа
готовит какой-либо предмет, тем большее
расчленение она в нем производит.
Например, чем лучше расчленен организм у животного, тем
более разнообразны его движения; так лошадь имеет в этом
отношении преимущество перед быком, а ящерица—перед
улиткой. Так дерево с широко раскинувшимися корнями и ветвями
крепче и красивее.
30. Поэтому при образовании юношества все
жатьЖ"тому П°Ара" нужно делать как можно более отчетливо,
так, чтобы не только учащий, но и учащийся
понимал без всякого затруднения, где он находится и что он
делает. Следовательно, большое значение будет иметь для дела,
если все книги, употребляемые в школах, будут составляться в
самом тщательном соответствии с этими законами природы.
ОСНОВОПОЛОЖЕНИЕ VII.
31. Природа находится в посто-
Все в постоян- Янном движении вперед, никог-
ном движении впе- ť '
ред# дане останавливается, никогда
не берется за новое, бросая
начатое, но продолжает прежде начатое,
расширяет его и доводит до конца.
Например, при образовании зародыша, то, с чего начинается
развитие—голова, нога, сердце и пр.,—все остается и лишь
доводится до совершенного развития. Посаженное дерево не
теряет первоначально выросших ветвей, но заботливо продолжает
давать им жизненный сок, чтобы они ежегодно могли получать
новые ветви.
32. Итак, в школах:
I. Все занятия должны располагаться таким
Этому следует образом, чтобы последующее всегда основы-
подражать. валось на предшествующем, а
предшествующее укреплялось последующим.
П. Все преподаваемое, правильно понятое умом, должно
быть закреплено также и в памяти.
О развитии и ^3. Так как при этом натуральном методе все
укреплении памя- предшествующее должно будет служить осно-
ти, преимущест- ванием всему последующему, то по необходи-
венно в юном воз- мости все должно закладываться в умы уча-
расте· щихся основательно. А основательно
внедряется в ум только то, что хорошо понято и тщательно закреплено
памятью. Ведь правильно говорит Квинтилиан: «Вся наука
опирается на память, и мы учимся напрасно, если что-либо из
278

того, что мы слышали (или читали), ускользает от нас».
Людвиг Вивес также говорит: «Память нужно развивать с
раннего возраста, она укрепляется от постоянного ее упражнения.
Многое должно вверять ей заботливо и часто. Ведь в этом
возрасте не чувствуют труда, так как его не взвешивают. Так, без
труда и усилия память расширяется и становится чрезвычайно
обширной» (книга 3, «О преподавании наук»). И во «Введении
к мудрости» он говорит: «Не позволяй памяти оставаться
бездеятельной. Нет ни одной способности, которой труд так был
бы приятен и которая бы от него так расширялась. Ежедневно
вверяй ей что-либо; чем больше ей вверишь, тем вернее она
будет хранить все; чем меньше — тем память будет ненадежнее».
А что это чрезвычайно справедливо, на это указывают примеры
природы. Например, дерево, чем более впитывает влаги, тем
сильнее растет, и, наоборот, чем сильнее растет, тем более
впитывает влаги. Так и животное, если оно больше переваривает
пищи, тем больше растет, а выросши больше, больше требует
питания, больше переваривает. Таким же образом все
совершенно естественно возрастает благодаря собственному росту. Итак,
в этом отношении нечего щадить ранней молодости (только бы
это делалось разумно). Это будет фундаментом самого
основательного движения вперед.
ОСНОВОПОЛОЖЕНИЕ VIII.
34. Природа все соединяет посто-
Все-при посто- Янными связями.
яннои связи
Например, когда она образует птенца, она все
связывает: один член с другим, одну кость — с другой,
нерв — с 'нервом. Так, в дереве из корня вырастает ствол,
из ствола — сучья, из сучьев — ветви, из ветвей —
отростки, из отростков — почки, из почек — листья, цветы, плоды и,
наконец, новые отростки и т. д. Так что, хотя бы тысячи тысяч
было суков, ветвей, листьев, плодов, — все-таки все это
составляло бы одно и то же дерево. Так, в здании, для того чтобы оно
было прочным, стены должны быть приноровлены к фундаменту,
потолки и крыши к стенам, словом, все — и самое большое и
самое малое — так должно быть прилажено между собой и
соединено, чтобы образовывать одно неразрывное целое, один дом.
35. Отсюда следует:
Этому должно γ Научные занятия всей жизни должны быть
подражать. ^^ распределены, чтобы составлять одну
энциклопедию, в которой все должно вытекать из общего корня
и стоять на своем собственном месте.
II. Все, что преподается, должно быть так обосновано
аргументами, чтобы не оставалось никакого места ни сомнению, ни
забвению.
279

Ведь обоснования разумом — это те гвозди, те пряжки,
скобы, которые прочно скрепляют дело, не дают ему
колебаться и распадаться.
36. Подкреплять все основаниями разума — это
Что значит учить, значит всему учить, указывая на причины, т. е.
указывая причины? не только показывать, каким образом что-либо
происходит, но также и показывать, почему оно
не может быть иначе. Ведь знать что-нибудь — это значит
познавать вещь в причинной связи. Например, пусть ставится вопрос:
правильно ли сказать totus populus или cunctus populus. Если
учитель ответит cunctus populus, не прибавив основания, то
ученик немного спустя об этом забудет. Но если он скажет, что
cunctus сокращено из conjunctus и потому totus лучше сказать об
одной целой вещи, a cunctus о каком-либо собирательном
понятии, как в данном примере, то я не понимаю, каким образом
ученик это может забыть, если он не совершенно тупоумен. Точно
так же грамматики спорят, почему говорится: mea refert, tua re-
fert, ejus refert, τ. е., почему в первом и во втором лице
употребляются творительный (как обычно думают), а в третьем лице —
родительный? Если я скажу, что так бывает потому, что refert
здесь сокращено из res fert (через элизию s) и что таким
образом следует сказать mea res fert, tua res fert, ejus res fert (или,
сокращенно, mea refert, tua refert, ejus refert) и что таким
образом mea, tua не творительные падежи, но именительные,— не
зажгу ли я для ученика путеводного огня? Следовательно·, мы
желаем, чтобы ученики отчетливо и легко научились знать
происхождение всех слов, основание всех оборотов (или
конструкций) и основания всех правил в области искусств. Ведь теоремы
наук должны быть обоснованы не рассуждениями или
гипотезами, но непосредственным рассмотрением самих вещей. Кроме
чрезвычайного удовольствия, это будет иметь также весьма
большую пользу, так как подготовит дорогу к самому
основательному образованию; ведь таким образом замечательно открываются
у учащихся глаза для того, чтобы из полученных знаний
самостоятельно выводить новые.
Заключение 37· Итак' в школе все следует преподавать
путем исследования причин.
ОСНОВОПОЛОЖЕНИЕ IX.
38. Природа сохраняет пр
опорно » ™^™„„ цию между корнем и ветвями в
Все—в постоян- ^ *J г
ной соразмерности количественном и качественном
между внутренним отношениях.
и внешним. Ибо как корень развивается под землей
сильнее или слабее, так не в большей и не в
меньшей степени развиваются на поверхности земли и ветви. И это
необходимо, так как если бы дерево росло только вверх, то оно
280

не могло бы держаться, потому что оно поддерживается корнем;
если бы оно. росло только вниз, то это было бы бесполезно,— ведь
плоды приносятся ветвями, а не корнями. Так, у животного
наружные органы развиваются в равном соотношении с
внутренними. Если внутренние органы находятся в хорошем состоянии, то и
наружные приобретают хороший вид.
39. Хотя образование сперва должно воспри-
подоажать нужно ниматься, развиваться и укрепляться
внутренним корнем понимания, однако вместе с тем
нужно принимать меры к тому, чтобы оно заметно
распространялось наружу, как бы в суки и ветви, т. е. чтобы все то, что
понятно, вместе с тем обучали бы красноречиво излагать и должным
образом применять на практике, и наоборот.
40. Итак:
I. При усвоении всякого предмета тотчас нужно обдумать, ка-
кую это принесет пользу, чтобы ничего не изучать напрасно.
П. Все то, что усвоено, в свою очередь должно быть
передаваемо другим и для других, чтобы никакое знание не пропадало.
В этом смысле правильно сказано: твое знание ничто, если
другой не знает, что ты это знаешь. Итак, пусть не открывается
даже маленький источник знания без того, чтобы тотчас не потекли
из него ручейки. Но больше скажем об этом в следующем
основном положении.
Все—с постоян-
ОСНОВОПОЛОЖЕНИЕ X.
41. Природа сама себя
оплодотворяет и укрепляет постоянным
ными
упражнениями, движением.
Так, птица не только согревает яйца
насиживанием, но также ежедневно поворачивает их во все стороны,
чтобы они нагревались отовсюду равномерно (это легко
наблюдать у гусей или у кур и голубей, когда они высиживают своих
детенышей у нас дома). А когда птенец вышел из яйца, мать,
вплоть до того как он окрепнет, заставляет его упражняться в
частых движениях, раскрывая у него клюв, расправляя крылья,
вытягивая ноги, приводя его в движение, приподнимая и пытаясь
научить его различным образом ходить и летать.
Так дерево тем быстрее растет, тем глубже пускает корни,
чем чаще обвевается ветрами. Мало того, всем растениям
полезно подвергаться дождю, граду, грому и молнии. Поэтому страны,
где господствуют ветры и молнии, производят, как говорят,
более мощные деревья.
42. Так и строитель умеет высушивать свои по-
Подражание ре- СТр0йки и укреплять их лучами солнца и ветра.
И кузнец, желая сделать железо более
крепким и приготовить из него сталь, многократно погружает его в
огонь и в воду и таким образом попеременно закаляет его жаром
и холодом, чтобы, чаще его размягчая, сделать более крепким.
281

43. Отсюда следует, что обучение нельзя до-
Идею школьных вести до основательности без возможно более
упражнений нужно частых и особенно искусно поставленных по-
искать в природе, вторений и упражнений. А какого рода
упражнения являются наилучшими, на это нам
указывают естественные процессы, которые в живом теле служат
для питания, а именно движения для привлечения пищи,
переваривания и выделения ее.
Ибо как в животном (а также в растении) любой орган ищет
питания, чтобы его переварить, а переваривает как затем, чтобы
питать самого себя (часть переваренного оставляя себеиусвояя),
так и затем, чтобы передать соседним органам для сохранения
целого (ведь любой орган служит другим, чтобы другие служили
ему),—так равным образом будет умножать знание тот, кто всегда:
I. Будет искать и привлекать к себе духовную пищу.
П. Будет пережевывать и переваривать то, что он найдет и
привлечет.
III. Переварив, будет выделять и сообщать другим.
44. Эти требования выражены в сле-
Многое спраши- дующем латинском стихе: как можно больше
вать, усваивать, спрашивать, опрошенное — усваивать, тому,
учить—тайна ве- r ^
ликой учености. чт0 Удвоил, обучать — эти три правила дают
возможность ученику побеждать учителя.
Спрашивать — это значит обращаться за советом по
поводу неизвестной вещи к учителю, к товарищу или к
книге... Усваивать — это значит узнанное и понятое запоминать
и для большей верности заносить в тетрадь (так как немногие
отличаются столь счастливыми способностями, чтобы иметь
возможность во всем полагаться на память). Обучать — это значит
все усвоенное в свою очередь пересказывать товарищам или
всякому, желающему слушать. Два первых приема известны
школам, третий — еще недостаточно; однако ввести его было бы
весьма ^полезно. Ведь чрезвычайно правильно известное
положение: «Кто учит других, учится сам» — не только потому, что,
повторяя, он укрепляет в себе свои знания, но также и потому,
что получает возможность глубже проникать в вещи. Поэтому
талантливейший Иоахим Форций свидетельствует о себе, что
все то, что он только слышал или читал, ускользало у него из
памяти даже в течение месяца, а чему он учил других, то он
может перечислить, как свои пять пальцев, и думает, что это может
отнять у него только смерть.
В соответствии с этим он советует, чтобы тот из учащихся,
кто желает сделать большие успехи в занятиях, искал бы себе
учеников, которых он мог бы ежедневно учить тому, чему учится
сам, даже если бы ему пришлось платить им деньги. Лучше
тебе, говорит он, чтобы ты стеснил себя в чем-либо в своих
внешних удобствах, только бы иметь того, кто желал бы
слушать, как ты учишь, т. е. подвигаешься вперед.
282

45. Чтобы применить этот прием в классе, где
это н^но вгошт 0Н' навеРное> может принести пользу наиболь-
в школы. шему числу учащихся, учитель каждого
класса мог бы ввести между своими учениками
этот превосходный род упражнений удобнее всего следующим
образом. На каждом уроке, после краткого изложения
изучаемого материала и толкового объяснения смысла слов, наглядно
показав применение изучаемого, тотчас нужно (предложить встать
одному из учеников, который все сказанное учителем должен
повторить в том же порядке (как будто бы он сам уже был
учителем других), объяснить правила теми же самыми примерами.
Если он в чем-либо ошибется, его нужно исправлять. Затем
нужно предложить встать другому и сделать то же самое,
причем все остальные слушают; затем — третьему и
четвертому и всем, кому необходимо, пока не станет ясным, что все
правильно поняли и могут передать усвоенное и сами учить
других. Не советую здесь соблюдать какой-либо особенный
порядок, кроме того, чтобы сначала вызывать более способных,
для того чтобы ободренные их примером более слабые легче
могли следовать за ними.
46. Такого рода упражнения будут приносить
^PJÜSfü..^07 noJ особенную пользу в пяти следующих отноше-
СТаВЛсННЫХ ТЗ.К
упражнений. НИЯХ:
I. Учитель всегда будет вызывать к себе
внимание со стороны учеников. Так как любому ученику нужно
быстро встать на вызов и повторить весь урок и каждый будет
чувствовать страх как за себя, так и за других, то поневоле все
будут напрягать внимание, как бы чего-либо не упустить. Этого
рода напряжение внимания, укрепленное опытом нескольких лет,
сделает юношу бдительным во всех случаях жизни.
II. Преподаватель определеннее убедится в том, что все им
предложенное правильно усвоено всеми. Если недостаточно
усвоено, то он будет иметь возможность тотчас исправить
ошибки к великой пользе для себя и для учеников.
III. Когда столько раз повторяется одно и то же, то даже
наиболее отстающие поймут изложенное настолько, чтобы идти
наравне с остальными, между тем как более способные будут
радоваться своей уверенности, создаваемой в них полным
пониманием предмета.
IV. Благодаря этому столько раз проведенному повторению
все ученики усвоят себе этот урок лучше, чем при самом долгом
домашнем корпений над ним, так что, наскоро пробежав этот
урок еще раз вечером и на другой день утром, ученики найдут,
что все шутя и с удовольствием запечатлелось в памяти.
V. Когда таким образом ученик постоянно будет допускаться,
так сказать, к исполнению учительских обязанностей, то в умы
вселится некоторая бодрость и увлечение этим учением и
выработается смелость с одушевлением говорить о любом
283

высоком предмете перед собранием людей, а это будет
особенно полезно в жизни.
47. Таким же образом и вне школы ученики
обучПеРншН6Ндоугих будут в состоянии на отдыхе или во время
вне школы. прогулки устраивать различные сравнения и
споры о предметах, только что или прежде
изученных, или о новом каком-либо представившемся им
предмете. Для этой цели, собравшись в некотором количестве, пусть
они выберут себе заместителя учителя (но жребию или
голосованием), который бы руководил их прениями. Если кто-либо из их
товарищей, которому это будет предложено, будет отказываться,
того нужно строго наказывать; ведь мы хотим непреклонно того,
чтобы не только никто не избегал случаев учить и учиться, но
чтобы все даже искали этого. Об упражнении в письме (которое
также сильно помогает основательному продвижению вперед) мы
сделаем специальные указания в описании народной и
классической школы, в гл. XXVII —XXVIII.
Глава XIX
ОСНОВЫ КРАТЧАЙШЕГО ПУТИ ОБУЧЕНИЯ.
1. Это весьма трудно, скажет кто-либо, и чрез-
Возражение с вычайно длинно. Сколько нужно для этого
нос™ Ответ Итак" У™™60? Сколько библиотек? Сколько труда
нужно искать крат- потребуется для подобного рода универсаль-
чайших путей. ного образования? Отвечаю. Конечно, если в
нашем распоряжении не будет сокращенных
путей, — это дело огромной трудности и требует почти
бесконечной работы. Ведь наука так же длинна, обширна и глубока,
как самый мир, подлежащий исследованию. Но кто не знает
того, что длинное может сокращаться, что трудное может быть
сведено к легкому? Кто не знает того, что ткачи чрезвычайно
быстро соединяют вместе тысячи тысяч нитей, выделывая
удивительно разнообразные узоры? Кто не знает, что мельники
быстро перемалывают тысячи тысяч зерен, весьма чисто и без
всякого труда отделяют отруби от муки? Кто не знает, что механики
совсем небольшими машинами,, почти без всякого труда,
поднимают и переносят огромные тяжести? А весовщики даже одной
унцией уравновешивают весьма много фунтов, отодвигая унцию
от центра весов. Таким образом, для того чтобы совершать что-
либо великое, не всегда нужна только сила, но нужно и
искусство. Так неужели только у одних людей науки не будет
хватать искусства, чтобы выполнять свое дело талантливо? Пусть
хотя бы стыд заставит нас подражать искусству вышеуказанных
профессий и отыскивать средства против тех трудностей,
которыми до сих пор страдало школьное дело.
284

Прежде чем на- 2· Мы не найдем лекарства, если ранее не оп-
значать лекарство ределим болезни и ее причины. В самом деле,
следует опреде- ЧТ(з это было такое, что настолько
задерживали™ болезнь. ло уСпех школьной работы, что большинство
учащихся, если бы они провели даже целую жизнь в школах,
все еще не уразумели бы всех наук и искусств, а с некоторыми
и совсем остались бы незнакомы?
3. Самыми подлинными причинами этого яв-
за^живаДиГ' Л*ются следующие:
успех в школах. Во-первых, не было устанавливаемо никаких
границ, до которых учащихся необходимо
было доводить в течение каждого года, каждого месяца, каждого
дня: все колебалось в ту и другую сторону.
4. Во-вторых, не было указано никаких путей, которые
безошибочно вели бы к намеченной цели.
5. В-третьих, то что было соединено природой, брали не
вместе, а раздельно. Например, новичков учили только читать,
а письмо откладывали на несколько месяцев. В латинской
школе требовали от юношей, чтобы они в течение нескольких лет
изучали только слова без предметов, и годы молодости уходили
исключительно только на занятия грамматикой, а занятия
философией откладывали лишь на более поздний возраст. Кроме
того, их заставляли только учиться и никогда — учить, хотя все
это, как мы это видели в своем месте (чтение и письмо, слова и
вещи, учение и обучение), должно быть так соединено вместе,
как при беге — способность поднимать и опускать ноги, при
разговоре — слушать и отвечать, в игре в мяч — бросать мяч и
подхватывать и т. п.
6. В-четвертых, искусство и наука едва ли где-либо
преподаются не в отрывках, а энциклопедически. Поэтому в глазах
учащихся они являются как бы кучей дров или хвороста, и никто не
может понять, чем они между собой связаны: один подхватывал
одно, другой — другое, и ни у кого образование не было вполне
всесторонним, а следовательно, и основательным.
7. В-пятых, пользовались слишком разнообразными и
различными методами; каждая школа имела свой метод, мало
того — свой метод имел каждый учитель; наконец, один и тот же
учитель в преподавании одного искусства или языка действовал
так, а в преподавании других — иначе. И, что всего хуже, в
одном и том же предмете не сохраняли последовательности в
методе, так что ученики едва ли когда-либо достаточно
понимали, что делается. Отсюда — колебания, задержки, а по
отношению к некоторым дисциплинам у учащихся получалось
отвращение или отчаяние, раньше чем они подходили к их
изучению, так что многие учащиеся даже не желали начать
заниматься этими предметами.
8. В-шестых, отсутствовал способ обучать всех учеников од-
лого и того же класса одновременно; работали с отдельными
285

учениками, а если в классе бывало много учеников, то это
должно было требовать от учителей бессмысленного труда, а
ученикам либо предоставлялся бесполезный досуг, либо, если и
предлагалось чем-либо заняться, то не чем-либо иным, как
изнуряюще скучным делом.
9. В-седьмых, если в классе бывало несколько учителей, то
из этого возникало только новое замешательство. Ведь почти на
каждом отдельном часе предлагались и велись различные
занятия, не говоря уже о том, что множество учителей, как и
множество книг, рассеивает внимание учеников.
10. Наконец, при благосклонном отношении к этому
учителей, ученикам позволяли — в школе или вне школы, изучать
другие книги. Полагали, что чем больше раскрывается авторов,
тем больше дается удобных случаев продвинуться вперед,
между тем как в действительности результатом этого является
только большая рассеянность ума. И, таким образом, вовсе не
удивительно, что немногие охватывали все дисциплины, как не
удивительно и то, что редко «кто мог выпутаться из этих
лабиринтов; это удавалось только особенно даровитым.
Идею об устра- 11в Итак> на бУДУЩее время нужно будет уст-
нении этихпрепят- ранить эти препятствия и затруднения, нужно
ствий должно за- пользоваться без околичностей только тем,
имствовать у при- что прямо ведет к цели, или, как гласит обыч-
роды· ное правило: где можно обойтись меньшим,
не следует употреблять большего.
12. Возьмем же себе здесь для подражания
Именно у солн- небесное солнце как блестящий образец при-
на ня небесах
роды. Хотя оно выполняет трудную и, пови-
димому, бесконечную работу (а именно, по всему земному шару
распространяет свои лучи и доставляет свет, тепло, жизнь и
рост всем элементам, всем их сочетаниям, минералам,
растениям, животным, виды которых и отдельные экземпляры
бесконечно многочисленны), однако его на все хватает, и оно ежегодно
прекрасно справляется со всем кругом своих обязанностей.
13. Итак, рассмотрим способы действия солн-
Сокращенное из- ца имея в виду перечисленные методы рабо-
=е работы олах.
I. Солнце не занимается отдельными
предметами, будь то дерево или животное, но освещает, согревает и
наполняет испарениями всю землю.
11. Одними и теми же лучами оно освещает все. Одним и
тем же сгущением облаков и новым их разрежением оно орошает
все; одним и тем же ветром все освежает; одним и тем же
жаром и холодом действует на все и т. д.
III. Производя в одно и то же время по всем странам весну,
лето, осень, зиму, заставляет все расти, цвести и приносить
плоды; этому, конечно, не противоречит то, что сообразно своей
природе одно созревает скорее, другое — медленнее.
286

IV. Всегда сохраняет оно один и тот же порядок: какой
сегодня — такой же и завтра, какой в этом году — такой же и в
следующем; всегда неизменно сохраняет одну и ту же форму в
одном и том же роде вещей.
V. Оно производит всякое создание из его собственного
семени, а не откуда-либо еще.
VI. И притом все, что должно быть одновременно, оно
производит одновременно: древесину — вместе с корой и его
сердцевиной, цветок — с листьями, плоды — вместе с оболочкой,
стеблем и зерном.
VII. Все производит последовательно, чтобы одно само
уступало место другому и сменялось другим.
VIII. Наконец, солнце не производит бесполезного, а если что-
либо рождается ненужное, то иссушает его и устраняет.
14. Мы должны подражать этому следующим образом:
I. Один учитель должен стоять во главе одной школы или,
по крайней мере, одного класса.
П. По каждому предмету должен быть только один автор
(учебник),
III. Одна и та же работа должна задаваться сразу всему
классу.
IV. Все науки и языки должны преподаваться одним и тем
же методом.
V. Все нужно преподавать основательно, кратко и
убедительно, так, чтобы смысл открывался точно одним ключом, с
помощью которого вещи раскрывались бы сами собой.
VI. Все, что находится во взаимной связи, должно
преподаваться в такой же связи.
VII. Все должно вестись в неразрывной последовательности
так, чтобы все сегодняшнее закрепляло вчерашнее и пролагало
дорогу для завтрашнего.
VIII. И, наконец, должно быть устранено все бесполезное.
15. Если это, повторяю, ввести в школьную практику, то
нет никакого сомнения в том, что круг наук будет завершаться
так же легко и быстро, как солнце совершает свое ежегодное
течение вокруг всего Света. Подойдем же к этому вопросу
поближе, чтобы убедиться, можно ли вообще и насколько легко
осуществить эти советы.
ПРОБЛЕМА I.
Каким образом один учитель может
обслужить любое число учеников?
16. Я не только утверждаю, что один учитель
Почему один учи- может руководить несколькими сотнями уче-
тель должен сто- НИКОв, но и настаиваю на том, чтобы это бы-
ной школы!"*6 °Ä" ло так> потому что это наиболее
целесообразно и для учащего и для учащихся. Учитель,
несомненно, тем с большим удовольствием будет вести дело,
287

чем большее число учеников будет видеть перед собой (так и
добывающие руду работают с наслаждением при ее обилии), а
чем более воодушевленным будет учитель, тем более
оживленными сделает он и учеников. Равным образом, самим ученикам
большее число их доставляет большее удовольствие (всем
доставляет радость иметь товарищей по работе) и большую
пользу. Они взаимно будут друг друга возбуждать и друг* другу
помогать, так как этот возраст имеет свои особые побуждения к
соревнованию.
Кроме того, если учителя слушают немногие, то что-либо
легко может ускользнуть от внимания всех, а если слушают
многие, то каждый воспринимает, сколько он может, и в
дальнейшем все это легче воспроизвести и сделать общим
достоянием, так как один ум помогает другому, одна память помогает
другой. Словом, как хлебопек, однажды замесив тесто и
однажды истопив печь, печет много хлебов, кирпичный мастер
обжигает много кирпичей, а типограф одним набором букв печатает
сотни или тысячи экземпляров книг, — так именно и учитель
школы одними и теми же упражнениями в занятиях может без
всякого для себя неудобства сразу обслуживать огромное
количество учеников. Это подобно тому, как единственный ствол
бывает достаточен для поддержания и питания соком даже
самого развесистого дерева, а солнце—для оживления всей земли.
17. Но как же это, наконец, сделать? Посмот-
Как это возмож- рИМ на действие природы в только что пред-
о?.„™^ть^7"А0^" ложенных примерах. Ствол не доходит до
зывается на при- г « «
мерах природы. всех самых крайних ветвей, но, оставаясь на
своем месте, сообщает сок главным
примыкающим к нему ветвям; те передают его другим, и таким
образом, сок переходит последовательно вплоть до последних и самых
маленьких веток дерева. Солнце не спускается к отдельным
деревьям, травам, животным, но, рассеивая лучи со своей высоты,
сразу освещает все полушарие, причем отдельные создания берут
свет и тепло на собственные нужды. Вместе с тем нужно
заметить, что действие солнца облегчается и положением местности;
например, скопившиеся в долинах лучи сильнее согревают
прилегающую местность.
18. Если обучение будет поставлено таким
Подражание при- образом, то одного преподавателя будет
DOJI6 В ШКОЛАХ·
F м вполне достаточно для самого
многочисленного состава учеников. Только нужно, чтобы он:
I. Разделил всех учеников на определенные
Ученики делятся разряды, например на десятки, и во главе каж-
по классам. дого десятка поставил наблюдающих, а над
ними в свою очередь — других и т. д. до самого старшего.
288

IL Если учитель никогда ни вне школы, ни в
дуетИучитьНотдель" самой школе не будет обучать какого-нибудь
но, но всех вместе. ученика или часть учеников отдельно от
прочих, а будет обучать только всех вместе и
сразу. Следовательно, ни к кому он не будет подходить порознь,
не будет позволять кому-либо подходить к себе в одиночку, но,
стоя на кафедре (откуда все его могут видеть и слышать), он,
подобно солнцу, будет распространять свои лучи на всех. А все,
устремив к нему глаза, слух и внимание, должны воспринимать
все, что он будет рассказывать или показывать рукой на
картине. Так (белилами), из одного горшка будут окрашены не
две стены, а множество стенТ
19. Необходимо лишь искусство сделать вни-
доби'ваТь'ся в™ мательными к себе всех и каждого. Убежда-
тельности к себе. ясь> что Уста преподавателя (как это и есть)
являются источником, откуда к ним истекают
ручьи наук, ученики должны привыкать направлять к ним все
внимание, как только заметят, что этот источник открывается,
чтобы ничто не осталось невоспринятым. Итак, главная забота
для учителя заключается в том, чтобы говорить только для
слушающих, обучать только при наличии внимания учащихся.
Именно нужно помнить совет Сенеки: «Что бы то ни было
нужно говорить только тому, кто хочет слушать». И, быть
может, сюда относится известное выражение Соломона: «Муж
мудрый имеет дух драгоценный» (Притч., XVII, 27), т. е. дух,
который он не бросает на ветер, а внедряет в души людей.
20. Но возбуждать и удерживать это внима-
Но как он мог ние можно будет не только через десятников
бы этого достиг- J ť ^
нуть? Через над- и других, которым поручается какое-либо
зирателей и бла- всецело на них возлагаемое наблюдение за
годаря самому се- остальными, но главным образом собственны-
бе при восьми ра- ми усилиями учителя, для чего он должен со-
зумных условиях. g, J J ·>
J J блюдать следующие восемь условии:
1. Всегда стараться сообщать что-нибудь, что доставляло бы
и удовольствие и пользу; таким образом, ученики будут
приступать к делу с охотой и уже с пробужденным вниманием.
2. Если учитель пред началом каждой работы или
заинтересовывает учеников, рекомендуя им предлагаемый материал, или
одобряет их посредством вопросов о том, что уже было пройдено,
чтобы по связи подойти к настоящему материалу, или чтобы,
сознав с этой стороны свое невежество, ученики были охвачены
тем большим интересом к восприятию разъяснения предмета.
3. Стоя на более высоком месте, он должен бросать взоры
кругом и не допускать, чтобы кто-либо занимался чем-либо
другим, кроме того, чтобы направлять взоры с своей стороны на
преподавателя.
4. Если он поддерживает внимание тем, чтобы везде,
насколько это возможно, обращаться к внешним чувствам, как мы
19 Заказ № 5063
289

указали в XVII главе, в основоположении VIII, в правиле III.
Ведь это не только облегчает усвоение, но и возбуждает
внимание.
5. Если среди работ он иногда, прервав речь, спросит: Та-
кой-то или такой-то, что я только что сказал? Повтори этот
период. А ты скажи, как мы дошли до этого? И тому подобное,
сообразно с успехами каждого класса. Кто будет заменен в том,
что он не был внимателен, тому нужно выразить порицание или
сделать выговор здесь же. И это будет повышать общее
внимание.
6. Подобным же образом, если ты спросил кого-либо одного,
а он затрудняется ответить, быстро вызывай другого, третьего,
десятого, тридцатого и требуй ответа, не повторяя вопроса.
Все это с той целью, чтобы все старались быть внимательными
к тому, что говорится одному, и обращать это себе на пользу.
7. Может быть и так, что, если чего-либо не знает один и
другой ученик, нужно обращаться с вопросом ко всем, и тогда
ответившего первым или лучше всех нужно похвалить перед
всеми, чтобы пример вызывал подражание; если кто-либо сделает
ошибку, нужно ошибку исправить, причем вскрывается и
устраняется самый повод к ошибке (который проницательный учитель
обнаруживает без труда). Такой прием принесет огромную
пользу для достижения быстрейшего успеха.
8. Наконец, когда урок окончен, нужно дать возможность
самим ученикам спрашивать учителя, о чем они хотят, явилось
ли у кого-либо сомнение во время настоящего урока или ранее.
Ведь расспросы вне класса должны быть устранены; кому это
нужно, пусть при всех спрашивает учителя или
непосредственно или через своего (декуриона1) десятника (если тот не мог
дать ему удовлетворительного ответа), чтобы все — и
вопросы и ответы — было на пользу всем. Кто чаще поднимает
полезные вопросы, того нужно будет чаще хвалить, чтобы
у остальных не было недостатка в образцах старательности
и в побуждениях к ней.
Как велика 222. Такое ежедневное упражнение внимания
польза от такого будет полезно юношам не только в настоя-
упражнения вни- щее время, но и на всю жизнь. В самом деле,
мания· привыкнув в течение нескольких лет всегда
быть внимательными, они будут исполнять свое дело, прилагая
свои силы, не ожидая чужих увещаний или побуждений. И если
1 Декурион — по-русски десятский. От латинского слова decem —
десять. Отсюда старшина десятка, например всадников, судей, сенаторов,
писцову назывался декурионом. Коменский предполагает, что во главе
каждых десяти учеников класса будет стоять лучший из них по успехам и по
поведению. Таких представителей десятков учащихся Коменский называет
«Декурион ами»'.
2 Мы соблюдаем нумерацию параграфов латинского текста, в котором
§ 21 оказался пропущенным.
290

бы у нас были именно такие школы, то почему бы нам не
ожидать, что у нас явится огромное число самых дельных людей?
Кл о . 23. Но можно возразить, что надзор за отдель-
возражение» но ~>
будет ли таким ными учениками все-таки необходим, а именно
образом обращено для наблюдения, как опрятно отдельные уче-
должное внимание ники содержат свои книги, насколько
правильна отдельных уче- но записывают уроки, насколько основательно
ников и ня всех ι—ι
вместе. Утверж- запоминают и пр. Если учеников много, то на
даю: ' это потребуется много времени. Отвечаю: нет
1. при помощи никакой необходимости всегда выслушивать
декурионов (де- всех учеников и всегда просматривать тетради
сятников). у всех^ jaK )Как уЧИтель будет иметь в помощь
десятников, то они и будут следить каждый за своими
товарищами, чтобы все исполняли все наилучшим образом.
24. Сам учитель в качестве старшего наблю-
2. При помощи дателя будет только обращать внимание то на
деятельности ca* ^
мого учителя. того> то на другого для проверки
добросовестности преимущественно тех, кому он не
доверяет. Например, то, что предложено выучить, пусть отвечает
один и другой, и третий, и скольких бы учитель ни вызывал
еще одного за другим, как из числа последних, так и из числа
первых учеников, в то время как весь класс будет слушать. В
таком случае все всегда, по необходимости, будут готовы
отвечать, так как каждый будет опасаться, что спросят именно его.
Когда учитель заметит, что известный ученик начал отвечать
свободно, то убедившись в том, что он хорошо знает остальное,
пусть предложит продолжать другому. Если и этот будет
отвечать быстро, пусть учитель предложит далее третий период или
параграф отвечать новому ученику. Таким образом, спрашивая
немногих, он будет спокоен за всех.
Способ проверять: 25. Так же нужно поступать при проверке
1) диктанты и диктантов. Пусть будет предложено одному и
письменные рабо- другому, а если необходимо, то и многим,
ты* ясно и отчетливо прочитать написанное,
выразительно называя и знаки препинания. Остальные, глядя в
свои тетрадки, пусть исправляют ошибки. Однако иногда
учитель и сам может заглянуть в тетрадь одного-другого ученика,
но не подряд, и если у кого-либо окажется небрежность, тот
должен быть наказан (получить выговор).
26. При исправлении упражнений, очевидно,
2) и исправлять требуется несколько больше труда, но и здесь
стилистические vi тт Λ„ ,ΛΛ
упражнения. можно идти тем же самым путем. Например,
в упражнениях при переводе с одного какого-
либо языка на другой следует поступать так: убедившись по
каждой декурии в отдельности, что все сделали перевод, нужно
предложить одному ученику встать и вызвать по своему
желанию себе противника. Когда тот также встанет, пусть первый
19*
291

читает свои перевод по частям, краткими предложениями, а все
остальные внимательно слушают; учитель же или, по крайней
мере, декурион стоит возле читающего и заглядывает в
перевод, проверяя хотя бы орфографию. Когда ученик прочитает
перевод до конца, пусть остановится, а противник пусть укажет,
какую он может отметить ошибку. Затем пусть будет
предоставлена возможность критики того же перевода остальным
ученикам из той же декурии, а далее всему классу; наконец, если
будет нужно, пусть сделает указания учитель. Но в то же время
пусть все, за исключением вызванного противника, смотрят в
свои тетради и исправляют их, если они допустили какие-либо
подобные ошибки; вызванный же противник также должен
представить на оценку свой неисправленный перевод. Когда этот
перевод закончен и вполне исправлен, нужно переходить к другому
и так далее до юнца. Затем пусть противник таким же
способом прочтет свой перевод, но тот, кто вызвал, будет следить,
*Ггобы он вместо неисправленного перевода не прочитал
исправленный; суждение об отдельных словах, фразах и выражениях
нужно производить таким же способом, как и ранее. Затем
предлагается выступить другой какой-либо паре таким же образом и
так далее, насколько позволит время.
27. Что касается декурионов, то они должны
Обязанности смотреть, во-первых, за тем, чтобы все приго-
здесь декурионов. ť ' „ F ' ' ť
товили свои перевод до начала исправления,
а во-вторых, за тем, чтобы во время исправления учащиеся по
чужим ошибкам попразляли свои.
28. Таким образом,
Польза этого j Труд преподавателя уменьшается.
мегода- И. Все будут учиться, так как никто из всего
класса не останется без внимания.
III. У всех будет изсшряться внимание.
IV. Сказанное по какому-нибудь поводу одному — будет
одинаково полезно всем.
V. Разнообразие фраз, которые у различных учеников не
могут быть одинаковыми, прекрасно будет развивать и укреплять
как суждение о вещах, так и употребление языка.
VI. Наконец, когда будет покончено (с исправлением
переводов у одной, другой, третьей пары), то окажется, что у
остальных или мало, или вовсе не останется ошибок. Поэтому
остальное время пусть будет предоставлено всему классу вообще, и
каждый, у кого есть какое-либо сомнение в своем переводе или
кто думает, что его перевод удачнее, чем у других, пусть об этом
заявит на предмет всеобщего обсуждения вопроса.
29. Все сказанное для примера об упражнении в переводе
легко, однако, может быть применено во всяком классе к
стилистическим упражнениям, к ораторским, логическим,
богословским и философским рассуждениям.
292

30. Таким образом, мы видим, как один учитель может
справиться даже с сотней учеников и притом так, что у него будет
не больше забот, чем с одним или двумя учениками.
ПРОБЛЕМА II.
Как можно было бы сделать, чтобы все
учились по одним и тем же книгам.
31. Всякий знает, что при множестве предме-
лат^е°пяТьЖуказа- тов мысль рассеивается. Поэтому получится
ний. заметное сбережение сил в том случае, во-
1. Не следует дс- первых, если ученикам будут предоставлять
пускать книг, не только книги, предназначенные для занятий
имеющих отноше- R данном классе, так чтобы постоянно было
ния к делу.
J упражнение в том, что провозглашалось у
древних при совершении жертвоприношений: — «это совершай».
Ведь чем меньше посторонние книги будут отвлекать внимание,
тем более будут занимать ум предназначенные.
2. Предназначен- 32. Во-вторых, если школьные пособия такого
ные для этого кни- рода, как доски, прописи, начальные пособия,
ги должны быть в словари, руководства по разным наукам и
небольшом количе- кусствам заранее будут готовы. Ведь сколько,
стве.
к сожалению, пропадает времени, пока,
наконец, учителя (как это бывает) приготовят ученикам алфавитные
таблицы, дадут образцы каллиграфии, продиктуют правила,
тексты или переводы текста. Следовательно, будет выгодным,
чтобы все книги, которые нужны по всем классам, имелись
отпечатанными в большом числе, а те, которые требуют
перевода !на родной язык, должны быть представлены в переводе.
Таким образом, все то время, которое нужно было бы
потратить на диктовку, записывание и перевод, с несравненно
большей пользой было бы употреблено на самое объяснение,
повторение, *на опыты подражания.
33. И не нужно бояться ТОГО, ЧТО таким обра-
Предупреждение зом поощряется бездеятельность учителей.
возражения. ^ ť J
v Ведь если проповедник разъяснил
прочитанный им из библии священный текст и указал его значение (по
отношению к учению, увещанию, утешению и пр.), то это все,
что можно от него требовать, хотя бы текст из источников он
перевел и не сам, а заимствовал откуда-либо готовый перевод.
Это последнее для слушателей совершенно неважно. Так, для
учеников совершенно неважно, сам ли учитель подготовил все
необходимое к уроку или кто-нибудь это сделал до него, лишь
бы было под рукой все, чего требует дело. Учитель должен точно
указать применение этого пособия. Но лучше иметь в руках
готовое пособие, чтобы, с одной стороны, была большая
уверенность в отсутствии ошибок, а с другой стороны — было бы
больше времени для практических упражнений.
293

34. Такие книги нужно будет составить для
3. Книги должны всех школ в соответствии с нашими принци-
быть написаны пами легкости, основательности и краткости;
весьма точно и Л /-
доступно. их изложение должно быть полным,
основательным и точным, таким, чтобы они были
вернейшей картиной всего мира (который должен
запечатлеться в сознании). И чего я особенно желаю и на чем я настаиваю,
так это на том, чтобы эти книги были написаны понятно и
доступно и давали бы учащимся такое освещение, благодаря
которому они понимали бы все сами, даже без учителя.
35. С этой последней целью я желал бы, что-
Почему их дол- gbI они составлялись преимущественно в фор-
жно составлять В ι \ τ * ^rr
форме диалогов ме диалогов. I) Именно таким способом
легче приспособить содержание и слог к детским
силам, чтобы не внушить ученикам представления о предмете,
как о чем-то невозможном или недоступном, или слишком
трудном, между тем как нет ничего более искреннего и более
естественного, чем беседа, которою постепенно и незаметно можно
завести человека куда угодно. В такой форме писатели комедий
излагали для наставления народа все свои наблюдения над
испорченностью нравов; таким образом излагал всю свою
философию Платон; так в интересах общедоступности весьма
многое преподносил Цицерон и излагал все свое богословие
Августин. 2) Разговоры возбуждают, оживляют и
поддерживают внимание. Это происходит вследствие того, что нас
увлекают разнообразие вопросов и ответов и различные случаи и
формы их многократного применения. Мало того, вследствие самого
разнообразия разговаривающих лиц и их смены не только
устраняется скука, но и возбуждается сильное желание слушать все
более и более. 3) Разговор делает познание более прочным. Мы
вернее запоминаем факт, который мы видели сами, чем тот, о
котором мы только слышали рассказ. Так и в умах учащихся
крепче запоминается то, с чем мы знакомимся при помощи
комедии или диалога (так как нам кажется, что при этом мы не
столько слышим, сколько видим), чем то, что мы услышим при
простом чтении учителя, и это подтверждает опыт. 4) Так скак
большая часть нашей жизни состоит из разговора, то самым
кратким путем к этому юношество подготовляется в том случае,
если оно приучается не только понимать -полезное, но и
рассуждать об этом разнообразно, изящно, серьезно и быстро. 5)
Наконец, разговор облегчает повторение, давая ученикам
возможность заниматься им даже самим.
36. Хорошо также, чтобы книги были одного
4. Книги долж- и ого же Издания, чтобы в них совпадали не
ны быть одного и
того же издания. только страницы и строки, но и все
остальное; это нужно для справок и зрительной
памяти, а также для того, чтоб ни в чем не было задержки.
294

5 Содержание ^7. Было бы также весьма полезно, чтобы со-
кни'г должно быть держание всех книг каждого класса было на-
начертано на сте- чертано на стенах аудиторий, — в виде ли
нах классных ком- -кратких, но выразительных текстов, в виде ли
нат' картин и эмблем, при созерцании которых
ежедневно могли бы развиваться и чувства, и память, и ум
учеников. Недаром, как рассказывают древние, в храме Аскле-
п и я на стенах были изложены все медицинские предписания,
которые и списал Гиппократ, тайно войдя в святилище.
Ведь и бог повсюду наполнил великий этот театр "мира
картинами, статуями и изображениями, точно живыми проявлениями
своей мудрости, и желает нас ими обучать (подробнее об этих
изображениях нам придется сказать при специальном описании
классов).
ПРОБЛЕМА III.
Каким образом можно было бы в школе
всем ученикам в одно и то же время
заниматься одним и тем же.
38. Очевидна также целесообразность того,
Почему нужно, чтобы в одно время в одном и том же классе
чтобы в одной шко- все занимались одним предметом. Такой способ
ле все занимались ^ **
одним и тем же. будет легче для учителя и принесет больше
пользы для учеников. Ведь только тогда один
поощряет другого, когда мысли всех вращаются и развиваются
вокруг одного и того же предмета, а затем при взаимном
сопоставлении ученики друг друга поправляют. Военачальник
производит упражнения новобранцев не поодиночке, а выводя их
вместе в поле; всем указывает употребление оружия и способ
пользования им, хотя указания делает отдельно кому-либо одному, но
требует от остальных, чтобы они занимались тем же самым,
сосредоточив на этом внимание, и пробовали бы делать тоже самое.
Так нужно делать и каждому учителю.
39. Для осуществления этого необходимо:
И как это могло j Начинать занятия в школах только один
бы быть? ->
раз в году, точно так же, как и солнце только
раз в году (весной) начинает действовать на всю растительность.
П. Все, что предстоит выполнить, нужно располагать таким
образом, чтобы на каждый год, месяц, неделю, день и даже час
падало свое собственное задание, и тогда ничто не будет мешать
предлагать это задание одновременно всему классу и
одновременно же всех доводить до цели. Об этом в своем месте будет
сказано подробнее.
295

ПРОБЛЕМА IV.
Каким образом может быть, что'бы все
преподавали по одному и тому же методу.
Натуральный ме- 40. Из глав XX, XXI и XXII будет ясно, что
тод только один, для всех наук, как и для всех искусств и язы-
и его нужно при- Ков, существует только один естественный
менять повсюду. метод. Ведь легче внести изменение или
разнообразие, если где-нибудь к ним нужно прибегать, чем
создавать новый метод; эти изменения учитель вносит по своему
разумению в зависимости не от существа предмета, а от
сравнительных особенностей искусств и языков и от способностей к
ним и успеваемости в них учащихся. Итак, сохранять везде
естественный метод будет кратчайшим путем для учащихся, так же
как для путников кратчайшим путем будет одна прямая
дорога без поворотов. Частные отличия выступают отчетливее, если
они указываются как отдельные отклонения от однажды данной
общей основы.
ПРОБЛЕМА V.
Каким образом в немногих словах может
быть выражено понимание многих вещей.
Основательные 41. Загромождать ум огромной массой книг
книги нужно пред- или многословием есть дело совершенно бес-
почитать . поверх- полезное. Больше питания доставляет челове-
ностным. ческому желудку кусок хлеба и глоток вина,
чем полный горшок шелухи и отбросов. Лучше одна самая
маленькая золотая монета в кошельке, чем сотня медных монет.
И относительно правил Сенека сказал метко: «Правила нужно
сообщать наподобие семян, их нужно немного, но они
должны быть плодотворными». Ведь остается в силе то, что мы
излагали в гл. V. Человеку, как микрокосму, присуще все, и нет
необходимости вносить что-либо со стороны, кроме света: он сам
увидит. А кто не знает, что для работающего при искусственном
свете достаточным является свет даже от маленького пламени
свечки. Поэтому-то нужно выбирать или составлять вновь по наукам
и языкам основные книги, небольшие по объему, но пригодные
по содержанию на практике. Они должны излагать дело кратко,
давая в немногом многое (как советует Сирах, 32, II), т. е.
представляя умственному взору учащихся основные вещи так, как
они есть, в немногих, но продуманных и чрезвычайно легких для
усвоения теоремах и правилах, откуда бы все остальное
вытекало само собой.
ПРОБЛЕМА VI.
Каким образом поставить дело так, чтобы
при одной работе выполнялось двойное или
тройное дело.
29S

Природа показы- 42. Природа дает нам примеры, показываю-
вает, что и при од- щие, что в одно и то же время, при одной и
ной работе можно той же работе можно выполнять разнообраз-
выполнить многое. ные дела> Дерево, например, в одно и то же
время растет ;и вверх, и вниз, и в стороны, и вместе с тем у
него растут и древесина, и кора, и листья, и плоды. То же самое
можно наблюдать и у животного, все члены которого растут
вместе и каждый член имеет несколько функций. Например, ноги
дают возможность человеку встать, поддерживают его, двигают
вперед и назад различными способами. Рот является в одно и то же
время как бы дверью для организма и мельницей, и трубой,
которая звучит, когда ей приказывают. Легкие одним и тем же
вдыханием освежают сердце, проветривают мозг, производят звук и пр.
43. То же происходит и в произведениях ис-
дражТнУиТэтомуП°" кУсства· Например, в солнечных часах одна и
та же стрелка одной и той же тенью может
показывать и час дня (точно так же, как и всякие другие часы),
и знак зодиака, через который проходит тогда солнце, и длину
дня и ночи, и день месяца, и многое другое. В повозке одно и то
же дышло служит и к тому, чтобы управлять движением, и
менять его направление, и задерживать. А хороший оратор и поэт
в одно и то же время и поучает, и трогает, и доставляет
наслаждение, хотя по существу это три различные вещи.
Пусть этому по- 44. Таким же образом пусть будет поставлено
дражают и школы; и образование юношества, г. е. чтобы всякая
общее для этого работа приносила более, чем один результат.
правило. Здесь общее правило состоит в том, чтобы
всегда и везде брать вместе то, что связано одно с другим.
Например, соединять слова и вещи, чтение и письмо, упражнение
в стиле и развитие ума, изучение и преподавание, веселое и
серьезное и все другое, что еще можно придумать.
Пять специаль- ^5. Итак, слова нужно преподавать и изучать
ных правил: не иначе, как вместе с вещами, подобно тому
I. Слова всоеди- как вино продается, покупается и переносится
нении с вещами и вместе с посудой, меч — с ножнами, дерево —
наоборот. с ΚΟρ0^ плод — вместе с кожицей. Ведь что
такое слова, если не оболочка или ножны для вещей. Итак,
какой бы язык мы ни изучали, даже родной язык, нужно
показывать вещи, которые обозначаются словами, и, с другой стороны,
нужно учить также выражать словами все, что видишь, к чему
прикасаешься, что ешь, чтобы речь и мысль всегда шли бы
параллельно и развивались бы, следовательно, вместе. Нужно
поэтому взять за правило: пусть каждый приучается выражать
словами все, что понимает, и наоборот, что он. выражает словами,
пусть научится понимать. Нельзя позволять кому-либо читать то,
чего он не понимает, или рассуждать о том, чего он не может
высказать словами. Ведь кто не может выразить ощущений
духа, тот — статуя; кто болтает о том, чего он не понимает, тот —
297

попугай. Мы же даем образование людям и хотим это
сделать, идя кратчайшим путем, и этого мы достигнем, если
вещи и речь будут идти в полном соответствии друг с другом.
Следствие: по- 46. На основании этого правила нужно удалять
этому многослов- из школ всех авторов, которые учат только
ные книги нужно словам, а не сообщают никакого знания
посчитать пустыми. лезных вещей. Ведь нужно больше заботиться
о лучшем. Нужно стремиться к тому, говорит Сенека
(Письмо 9), чтобы мы подчинялись не словам, а ощущениям. Если уж
читать такие книги, то пусть читают их вне школ, мимоходом и
бегло, без подробного и сложного объяснения и без
настойчивого стремления к подражанию, так как эти усилия с большей
пользой можно посвятить более реальным предметам.
47. Сокращение труда получится и при одно-
Чтение и временном упражнении учеников в чтении и
письме. Едва ли можно придумать более
действительное побуждение или приманку для учеников даже при
изучении алфавита, чем если заставить их усваивать буквы
путем письма. Так как стремление к рисованию является как бы
естественным для детей, то от такого упражнения они будут
получать удовольствие; между тем, вследствие двойного ощущения,
сила представления будет получать большую поддержку. Так,
после, когда они научатся читать быстро, пусть упражняются на
таком материале, который и независимо от этого (подлежит
изучению, т. е. который капля за каплей дает знание вещей,
наставляет в нравственности и благочестии.
Таким же образом, когда они впервые учатся
Прекраснейший читать латинские, греческие и еврейские бук-
совет. /
вы, сокращение работы получится в том
случае, если они, перечитывая и переписывая склонения и
спряжения, будут повторять это упражнение до тех пор, пока не усвоят
твердо чтение и письмо, значение слов и, наконец, свободное
образование окончаний. Следовательно, здесь в результате одной
и той же работы достигаются сразу четыре цели.
А такого рода полезнейшее сокращение рабо-
Следует этот ты можно было бы распространить на всякого
!^Мо?аогА0СТра" рода занятия, так, чтобы все то, что добыто
НИТЬ nd BLC· L
путем чтения, оформилось, как говорит
Сенека, в одно целое при помощи письма или, как говорит о себе
Августин, чтобы, продвигаясь вперед, мы закрепляли это
продвижение при помощи письма и чтобы письмо помогало нам
продвигаться вперед.
III Упражнения 48· Упражнения в стиле обыкновенно предла-
в стиле должны гаются без внимания к выбору материала и к
одновременно раз- связи тем; вследствие этого мало развивают
вивать и ум и духовные силы или вовсе их не развивают.
язык· Напротив, с каким бы усердием ни были
разработаны эти упражнения, они впоследствии (попадают в ненуж-
298

ный бумажный хлам без какого бы то ни было применения к
жизни. А потому, упражнения в стиле нужно производить на
материале той же самой науки или искусства, который служит в
данном классе для развития ума, предлагая ученикам или
исторические рассказы (об изобретателях этой науки, где и в каких веках
преимущественно она процветала) и т. п., или комментарии, или
попытки подражания, чтобы при одной и той же работе в процессе
чтения развивались и слог, и умственные способности, и язык.
IV. Обучение 49. В конце XVIII главы мы показали, каким
других следует со- образом можно тотчас самому преподавать
единять с соб- TOj что изучаешь. Так как это содействует не
ственным учением. ТОлько основательности изучения, но и его
быстроте, то это относится также и сюда.
50. Наконец, будет замечательным сокраще-
V. Серьезное нием, если для отдыха ума разрешаются юно-
вместе с развлече- ' Λ у г г
яием шеству и придумываются такие игры, которые
живо представили бы серьезные стороны жизни
и этим уже развивали бы у юношества некоторые склонности к
этим сторонам жизни. Ведь можно дать некоторое представление
и о ремеслах при помощи какого-либо инструмента, а равно и о
хозяйстве, и о политике, и о военном строе, и об архитектуре,
и о многом другом. Можно провести подготовку даже к
медицине, если в весеннее время показать ученикам в поле или в саду
роды трав, вызывая их на соревнование в том, кто больше
узнает. Таким образом, не только будет выяснено, кто от природы
склонен к ботанике, но рано будут пробуждены и светочи знания.
Для усиления поощрения можно было бы наиболее успевающих
награждать званием доктора, лиценциата или кандидата
медицины. Так и во всех остальных таких упражнениях: в военной
игре учащиеся могут получать звание полководца, трибуна,
капитана, знаменоносца; в вопросах политических — звание царя,
советника, канцлера, маршала, секретаря, посла и пр., а также
звание консула, сенатора, синдика, адвоката и пр.; подобная
игра приводит к серьезному. И тогда мы исполним желание д-ра
Лютера: так захватить юношество в школе серьезными
занятиями, чтобы от этого оно получало не меньшее удовольствие,
как если бы проводило целые дни, играя в орехи. Лишь в таком
случае школы будут преддверием жизни.
ПРОБЛЕМА VII.
Как нужно во всем продвигаться
последовательно .
51. Способ этого искусства мы исследовали в
Сюда тоже от- V, VI, VII и VIII основоположениях главы
носится и тайна χγΐ и в V, VI и VII основоположениях главы
^последовательно- χνιπ Руководясь изложенными там
правилами, и надо строить учебники для латинских
школ, снабдив их указаниями преподавателям о правильном и
299

легком пользовании ими, чтобы образование, нравственность,
благочестие постепенно могли быть доведены до высшей степени.
ПРОБЛЕМА VIII.
Об устранении и удалении задержек.
52. Не без основания было сказано: «Нет ниче-
прекрасное уст- го более пустого, как знать и изучать многое»,
ранение ненуж- J J у
нОГ0# J т. е. то, что, однако, не принесет пользы; а
также: «Мудр не тот, кто знает многое, но тот,
кто знает полезное». Сообразно с этим школьные работы можно
будет сделать более легкими, внося в них некоторые сокращения.
Надо опускать:
I. То, что не является необходимым,
II. Чуждое,
III. Слишком специальное.
ϊ. Не необходи- 53. Излишнее, это то, что не содействует ни
мое, излишнее, че- благочестию, ни нравственности и без чего
го много в книгах вполне может обойтись образование, как на-
язычников. пример, имена в истории языческих богов и
религиозных обрядов, также вымыслы поэтов и комических
писателей, допускающих игривую разнузданность и часто даже
непристойности и т. п. Если кому-либо когда-либо будет интересно
это прочитать у соответствующих авторов, пусть читает; но
преподавать это в школах, где нужно заложить только основы
мудрости, недопустимо. Какое безумие, говорит Сенека, при
таком недостатке времени, изучать ненужное.
Итак, следует все изучать не для школы, а для жизни, чтобы
ничто по выходе из школы не улетало на ветер.
54. Чуждое есть то, что не свойственно нату-
II. Чуждое, так рв того или другого ученика. Как у трав, де-
как определенные ревьев, животных есть различные природные
объекты доступны v ^ v г·
только определен- особенности — с одними нужно обращаться
ным умам. так, с другими иначе и нельзя пользоваться
для одних и тех же целей всем одинаково,—
так существуют подобные же природные способности и у людей.
Встречаются счастливцы, которые все постигают, но нет
недостатка и в таких, которые в определенных предметах удивительно
непонятливы и тупы. Иной — в спекулятивных науках — орел, а
в практической мудрости — осел с лирой. Иной в музыке туп, а в
остальном способен к обучению. У другого подобное положение
имеет место с математикой или с поэзией, или с логикой и пр.
Что здесь делать? Куда не влекут способности, туда не толкай.
Бороться с натурой— напрасное дело.
Ибо таким образом ты или совершенно ничего
ывод· не достигнешь, или достигнешь того, что не
оправдает затраченного труда. Учитель есть помощник природы,
а не ее владыка, ее образователь, а не преобразователь, поэтому
если он видит, что кто-либо из учеников принимается за что-либо
300

без достаточных к тому способностей, то пусть не подгоняет его
вперед, в твердой уверенности, что этот недостаток в другой
части дела будет восполнен, как это обыкновенно и бывает. Ведь
если у дерева оторван или отрублен один сук, то остальные
растут сильнее, так как к ним направляется вся жизненная сила. И
если никого из учеников не будут к чему-либо принуждать
против воли, то ничто и не будет вызывать у учеников отвращения
и притуплять силу ума; каждый легко будет идти вперед в том,
к чему его (по велению высшего провидения) влечет скрытый
инстинкт, и затем на своем месте с пользой послужит богу и
человеческому обществу.
55. Было бы бесконечно скучным, растянутым
специальноеИШК°М и запУтанным делом, если бы кто-либо
пожелал изучать специальные подробности
(например, все отличительные особенности трав и животных, работы
ремесленников, названия инструментов и т. п.). В школах было бы
совершенно достаточным ответить полно и основательно роды
вещей с преимущественными (однако правильными) различиями,
остальное при случае само придет в голову. Кто ищет быстрой
победы над врагом, тот не задерживается на осаде каких-либо
менее важных укрепленных мест, но устремляется на основной
военный пункт, будучи уверенным, что если он, вступив в
сражение, одержит победу и возьмет главные укрепления, все
остальные перейдут на его сторону сами собой; так и здесь: если будет
понято основное, второстепенное последует из него само собой.
К замедлениям подобного рода относятся так называемые полные
вокабулярии и словари, содержащие в себе, конечно,,все слова
всего языка. Так как большей частью этими словами никто не
будет пользоваться, то зачем мы затрудняем учеников, заставляя
заучивать их и держать в памяти?
Вот что мы хотели сказать о путях сокращения при
преподавании и учении.
Глава XX.
МЕТОД НАУК1 В ЧАСТНОСТИ.
1. В целях практического применения собе-
Ручеики должны рем наконец разбросанные выше наблюдения
слиться в реку. ť ' ^ ť ť ^
относительно искусного обучения наукам,
искусствам, языкам, правам и благочестию. Я говорю искусного,
т. е. легкого, основательного и быстрого.
2. Наука, или знание вещей, будучи не чем
Наука есть ум- иным, как внутренним созерцанием вещей,
ственное зрение, обусловливается такими же элементами, как
бя6 условий, подоб- и внешнее наблюдение или созерцание, а
ных зрению глаза, именно — глазом, объектом и светом. Только
при наличии таких элементов получается
зрение. Оком внутреннего зрения является разум, или умственные
1 Правильнее было бы сказать «метод преподавания наук».
Я01

способности, объектом — все вещи, находящиеся вне и внутри
интеллекта, светом — должное внимание. Но как во внешнем
зрении нужен еще и определенный способ, чтобы видеть
вещи так, как они есть, так и здесь нужен известный метод,
при котором вещи так представлялись бы уму, чтобы он
воспринимал и постигал их верно и легко.
3. В общем, следовательно, юноше, желающему проникнуть
в тайны наук, необходимо соблюдать четыре условия:
1) он должен иметь чистое духовное око;
2) перед ним должны быть поставлены объекты;
3) должно быть налицо внимание и затем
4) подлежащее наблюдению должно быть представлено
одно за другим в надлежащем порядке — и он все будет
усваивать верно и легко.
4. Ни от кого не зависит, какие у нас при-
чистатГ ровное Р°Дные Дарования. Бог по своему благому
зрение. усмотрению распределил эти духовные
зерцала, эти внутренние очи. Но в нашей власти не
позволять этим нашим зерцалам покрываться пылью и
помрачать свой блеск* А пылью этой являются излишние, бесполезные^
пустые умственные занятия. Ведь наша душа находится в
постоянном движении наподобие вертящегося мельничного
жернова: постоянные ее помощники — внешние чувства — непрерывна
доставляют ей захваченный материал, и большей частью (если
за этим тщательно не следит высший наблюдатель — разум) —
пустой, именно: вместо зерна и муки — мякину, солому, песок,
опилки и что попало. И тогда происходит то же самое, что и
на мельнице: все углы наполняются пылью. Итак, предохранить
от прикрытия пылью этот внутренний жернов — ум (который
является зерцалом) — это и значит разумно приучать юношей
к делам почтенным и полезным, отвлекая их от пустых занятий.
II. Как делать 5. Чтобы зеркало хорошо отражало предметы,
близкими для юно- необходимо прежде всего, чтобы предметы
ши предметы из- обладали достаточной плотностью и ясностью
Учения· и находились в области внешних чувств. Ведь
туман и тому подобные вещи разреженного состава отражают
от себя мало лучей и чрезвычайно слабо отражаются в зеркале,
а предметы отсутствующие и совсем не отражаются. Итак, то,
что будет представляться юношеству для изучения, пусть будут
вещи, а не тени вещей, вещи, говорю я, плотные, подлинные,
полезные, хорошо действующие на чувство и воображение. А
действовать они будут в том случае, если их пододвинуть настолько
близко, чтобы они производили на нас впечатление.
6. Поэтому пусть будет для учащих золотым
Все — через са- правилом: все, что только можно, предостав-
мостоятельное на- ^ - ' ' г
блюдение лять для восприятия чувствами, а именно:
видимое — для восприятия зрением,
слышимое — слухом, запахи — обонянием, подлежащее вкусу — вку-
Ó02

Ъом, доступное осязанию — путем осязания. Если какие-либо
предметы сразу можно воспринять несколькими чувствами,
пусть они сразу схватываются несколькими чувствами, как
сказано в .VIII основоположении главы XVII.
Тройное основа- 7* ^ля этого имеется тройное основание.
Бонне для этого пра- первых, начало познаний, необходимо, всегда
вила: вытекает из ощущений (ведь нет ничего в уме,
1. Так как по- чего ранее не было бы в ощущениях). А потому
знание начинается следовало бы начинать обучение не со словес-
с ощущения. и
J ного толкования о вещах, но с реального
наблюдения над ними. И только после ознакомления с самой
вещью пусть идет о ней речь, выясняющая дело более всесторонне.
8. Во-вторых, истина и точность знания так-
2. Ощущение же зависят не от чег0 иного^ как от свидетель-
удостоверяет. ства 0щущени^ Ведь вещи прежде всего и
непосредственно запечатлеваются в ощущениях, а потом только
с помощью ощущений — в уме. Доказательством этого служит
то, что чувственному познанию доверяют самому по себе, а при
размышлении или чужом доказательстве за достоверностью
обращаются к ощущению. Разуму мы верим лишь настолько,
насколько есть возможность подтвердить его специальным
приведением соответствующих примеров (достоверность которых
исследуется ощущением). Никого нельзя заставить поверить
чужому свидетельству вопреки опыту собственного его ощуще- ,
ния. Итак, чем более знание опирается на ощущение, тем оно
достовернее. Поэтому, если мы желаем привить учащимся
истинное и прочное знание вещей, вообще нужно обучать всему через*
личное наблюдение и чувственное доказательство,
9. В-третьих, так как ощущение есть самый
3. Передает па- надежный проводник памяти, то указанное
МЯТИ. г Λ ти
чувственное наглядное восприятие всего при-;,
водит к тому, что если кто-либо этим путем что-либо усвоил, тЫ
он будет знать это твердо. Если я хоть раз попробовал сахару,
хоть раз видел верблюда, хоть раз слышал пение соловья, хоть
раз был в Риме и осмотрел его (только внимательно), то,
конечно, все это крепко запечатлеется в памяти и не может быть
забыто. Поэтому-то дети легко могут запоминать по рисункам
библейские и другие истории. Очевидно, что каждый из нас
легче и отчетливее представляет себе, что такое носорог, кто
хоть раз (по крайней мере на картине) видел его. Очевидно
также, что каждый из нас лучше знает историю события, при
котором он сам присутствовал, чем если бы ему рассказывали
сотню раз о событии, при котором он не присутствовал. Отсюда
известное выражение Плавта: «Лучше один
свидетель-очевидец, чем десять,! передающих по слуху», а также и выражение
Горация: «Медленнее проникает в душу то, что
воспринимается слухом, чем то, что мы видим своим надежным взором
и что воспринимается нами как зрителями».
зоа

Кто сам однажды внимательно наблюдал анатомию
человеческого тела, тот поймет и запомнит все вернее, чем если он
прочитает обширнейшие объяснения, не видав всего этого
своими глазами. Отсюда известное выражение: наблюдение собствен-
ными глазами заменяет собой доказательство.
10. Если иногда нет налицо вещей, то можно
Огромная поль- вместо них применять копии или изображения,
за рисунка в про- -\ *
цессе обучения. приготовленные для обучения.
Так, ботаники, зоографы, геометры,
геодезисты и географы с пользой прилагают к своим описаниям
рисунки. Подобным образом следовало бы делать в физике и в
других предметах.
Например, по нашему замыслу, строение че-
Искусственныи ловеческого организма можно было бы пре-
скелет человече- r ť
ского тела. подать наглядно в том случае, если
человеческий скелет (какие, обыкновенно, хранятся
в музеях или даже сделанный из дерева) обложить сделанными
из замши и набитыми шерстью мускулами, сухожилиями,
нервами, венами, артериями, внутренностями, легкими, сердцем,
диафрагмой, печенью, желудком со всеми внутренними
органами — все в надлежащем месте и надлежащих размеров, с
надписью над каждой частью ее названия, назначения, функции.
Если ученика, занимающегося физикой (естествознанием),
поставить -перед этой моделью и все по частям разъяснить ему и
показать, то он все воспримет как. бы играючи и таким образом
поймет строение своего тела. Такого рода наглядные пособия
(именно изображения вещей, которых нельзя представить в
натуре) надо было бы приготовить по всем областям знания,
чтобы в школах они были под рукой. Правда, для подготовки их
потребовались бы известные расходы и труд. Однако это
окупилось бы с избытком.
11. Если кто-либо сомневается в том, что
Можно ли все таким образом может быть воспринято ощуще-
сделать доступным r r J
ощущению. ниями все — даже духовные и не
находящиеся перед глазами предметы (то, что находится
и происходит на небе или в глубине, в каких-либо заморских
странах), тот пусть вспомнит, что все устроено свыше для
гармонии, так, чтобы все высшее могло быть представлено низшим,
отсутствующее — присутствующим, невидимое — видимым. Это
достаточно ясно хотя бы из «Макромикрокосма» Ρ о б е ρ τ и
Φ л ути, который очень удачно изображает наглядным образом
происхождение ветров, дождей и грома. И несомненно, что таким
образом все это можно представить себе гораздо яснее и легче.
12. Все это относится к восприятию предметов
III. Что такое ощущениями. Далее следует сказать о свете,
свет внимания. ^^ отсутствии которого напрасно будешь
подносить предметы к глазам. Этот свет учения есть внимание.
304

благодаря которому учащийся воспринимает все открытым и как
бы жаждущим знания разумом. Как в темноте с закрытыми
глазами никто не видит, хотя бы предмет был весьма близко перед
глазами, так все останется невоспринятым, если ты будешь
говорить и указывать что-либо человеку невнимательному. Это и
происходит на наших глазах с теми, >кто, блуждая мыслями где-
либо, не замечают многого, что происходит в их присутствии.
Желая что-либо показать другому, необходимо ночью зажечь
свечу и часто поправлять ее, чтобы она светила ярко; так и
учитель, желающий просветить знанием вещей ученика,
объятого тьмой невежества, должен прежде всего возбудить в нем
внимание, чтобы он с ненасытной жадностью воспринимал науку.
Как этого можно достигнуть — мы указали в основоположениях
XVII главы и в проблеме I главы XIX.
IV Чего тоебо- ^' ^ этого ° свете довольно. Надо теперь
вал бы метод вы- найти способ или метод представлять пред-
яснения вещей при меты чувствам таким образом, чтобы от них
помощи яркого получалось прочное впечатление. Принципы
света· этого способа 'прекрасно можно заимствовать
из внешнего зрения. Чтобы видеть что-либо правильно,
необходимо следующее: 1) поставить соответствующий предмет пред
глазами, 2) но не вдали, а на надлежащем расстоянии, 3) и
притом не сбоку, но прямо 1пред глазами, 4) лицевая сторона
предмета должна быть не отвернута или перевернута, но обращена
прямо к глазам, 5) так, чтобы сперва можно было осмотреть
предмет в целом, 6) а затем осмотреть каждую часть в
отдельности, 7) и притом по порядку от начала до конца, 8) и
останавливаться на каждой части до тех пор, 9) пока все не будет
различено правильно. Когда все эти условия выполняются
надлежащим образом, то наблюдение происходит правильно. Если
же хотя бы одно из них отсутствует, то наблюдение либо совсем
не происходит, либо происходит плохо.
14. Например, желая прочитать присланное
Дело выясняется ДруГОм письмо, мы должны 1) поднести его к
примером. глазам (ведь как можно читать письмо, не
видя его), 2) приблизить к глазам на надлежащее расстояние
(на слишком отдаленном расстоянии зрение не различает букв),
3) положить его пред глазами прямо (что видят искоса, то видят
запутанно), 4) держать его в надлежащем положении (ведь кто
мог бы читать, положив письмо или книгу наискось или
перевернув вверх ногами?), 5) в письме прежде всего нужно
посмотреть на более главное: кто, кому, откуда, когда пишет (если
не выяснишь этого наперед, то не так хорошо поймешь и
подробности текста), 6) затем читать все остальное, ничего не
пропуская, иначе не все узнаешь и случайно опустишь главное,
7) необходимо читать все по порядку, одну часть за другой
(выхватывая фразу отсюда, фразу оттуда, только нарушишь и
запутаешь смысл), 8) останавливаться на отдельных частях, пока
20 Заказ № 5063
305

не поймешь их (стремясь пробежать письмо быстро, легко
можешь выпустить из внимания что-либо существенное), 9)
наконец, когда все понятно, нужно разобраться, что в письме более
и что менее важно.
Применение к ^* ^ти наблюдения дают в распоряжение
искусству обуче- преподавателей наук девять следующих, чрез-
ния наукам 9 пра- вычайно полезных правил: Всему, что должно
вил. знать, нужно обучать.
Правило I. Ведь если не преподать ученику то, что он
должен знать, то откуда он мог бы это узнать? Итак, пусть
остерегаются учителя скрывать что-либо от учеников: ни
умышленно, как обыкновенно делают люди завистливые и нечестные,
ни по небрежности, как это бывает у лиц., исполняющих свои
дела небрежно. Здесь нужны честность и трудолюбие.
п jj 16. Все, чему обучаешь, нужно преподносить
учащимся как вещь действительно
существующую и приносящую определенную пользу.
Ученик именно должен видеть, что изучаемое им есть не
утопия или что-либо относящееся к платоновским идеям1, но что
это вещи действительно нас окружающие, истинное познание
которых принесет подлинную пользу в жизни При таком
условии ум будет обращаться к изучаемому ревностнее и будет все
различать более тщательно.
п ..J 17. Всему, чему обучаешь, нужно обучать
равило . прямо, а не окольными путями.
Это и будет значить — смотреть прямо, а не искоса, когда
мы не столько видим вещи, сколько слегка задеваем взглядом,
а потому и воспринимаем их спутанно и темно. Пусть каждая
вещь наглядно предлагается учащемуся в своей собственной
сущности, просто, без словесных прикрытий, без переносного
смысла, намеков и преувеличений. Такие приемы хороши
при превознесении или умалении, при рекомендации или
порицании уже изученных вещей, а не при первичном
ознакомлении с предметом; в этом последнем случае к вещам нужно
подходить прямо.
л IV I**· В°емУ> чемУ обучаешь, нужно обучать так,
равило . ^ак оно есть и происходит, т. е. путем
изучения причинных связей.
Наилучшее познание вещи имеет место в том случае, если
она познается так, как она есть: так как будет не познанием, а
ошибкой, если вещь познается иначе, чем она есть. Всякая вещь
бывает такой, какой она сделана; ведь если она окажется иной,
чем произведена, то очевидно, что она испорчена. Но всякая
вещь происходит от своих причин. Следовательно, раскрыть
причины происхождения вещи — это значит преподать истинное
1 Идеи, по учению Платежа, «существуют до мира и над миром» и
заключают сущность всего бытия. Реальный же мир, по Платрну, является
только бледной, жалкой копией таких идей.
303

значение вещи согласно с известным положением: знать — это
значит понять вещь через познание причин; причина есть путе-
водительница ума. Итак, всего лучше, всего легче, всего вернее
вещи познаются в том порядке,- как они произведены; так,
Желающему читать письмо кладут в том положении, в каком оно
написано: трудно читать по обернутой или перевернутой верхом
вниз рукописи. Таким же образом вещь будет воспринята легко
и верно, если ты описываешь ее в том порядке, в каком она
произведена, а всякого рода искусственными нарушениями и
перестановками порядка ты, несомненно, спутаешь учащегося.
Итак, метод науки должен следовать методу вещей: первое
должно быть первым, а последующее — последующим.
19. Все, что подлежит изучению, пусть сперва
правило V. предлагается в общем виде, а затем по
частям.
Основание этого изложено в VI положении главы XVI.
Подвергать вещь общему изучению — это значит разъяснить
сущность всей вещи и ее видовые признаки. Сущность выясняется
путем вопросов: что? какое? почему? На вопрос что отвечает
имя, род, назначение и цель вещи; на вопрос какое отвечает
форма вещи, или свойство, благодаря которым вещь становится
соответствующей своему назначению; на вопрос почему —
производящая сила или та сила, через которую вещь делается при-
годной для своей цели. Например, если я желаю дать учащемуся
истинное общее понятие о человеке, то я скажу: «Человек есть
(1) последнее творение божие, предназначенное для
владычества над остальными творениями (2), одаренное способностью
свободно принимать какое угодно решение и приводить его в
исполнение (3) и таким образом наделенное светом разума для
мудрого направления своего выбора и своих действий». Это есть
общее, но основное определение человека, перечисляющее все
необходимые признаки человека. Если бы ты пожелал
присоединить сюда некоторые видовые признаки также общие, то
можешь спросить: от кого? откуда? когда? и пр. Отсюда нужно
переходить к частям: тело и душа, и притом тело, следуя
учению анатомии, разделить на члены, а понятие души нужно
раскрыть путем деления по способностям, из которых она состоит,
и пр. все в должном порядке.
Правило VI ^' Части веЩи должно рассмотреть все, даже
менее значительные, не пропуская ни одной,
принимая во внимание порядок, положение и связь, в которой
они находятся с другими частями.
Ведь нет ничего ненужного, и иногда в малейшей даже
частице заключается сила больших частиц. В самом деле, в часах
даже один сломавшийся или погнувшийся, или сдвинувшийся
с места зубчик может остановить весь механизм, в живом теле
один отнятый член может унести жизнь, а в связи речи часто
малейшая частица (предлог или союз) изменяет и извращает
20*
307

весь смысл. И так везде. Следовательно, полное понимание вещи
заключается в понимании всех ее частей: что такое каждая из
них и зачем она существует.
Правило VII ^" е НУЖН0 изУЧ>ать последовательно,
сосредоточивая внимание в каждый данный
момент только на чем-либо одном.
Не может взор сразу охватить два или три предмета иначе,
как только несвязно и смутно (например, читая книгу, нельзя
смотреть одновременно на две страницы, мало того — даже на
две, хотя бы непосредственно примыкающие одна к другой,
строки, на два слова и даже на две буквы, но
последовательно — на одно после другого), так и ум может созерцать не
иначе, как каждый раз только что-либо одно. Следовательно,
чтобы не загромождать ума, нужно идти последовательно,
отделяя одно от другого.
п νΠΪ 22. На каждом предмете нужно останавли-
равило . ваться до тех пор, пока он не будет понят.
Ничто не происходит мгновенно, так как все, что
совершается, происходит благодаря движению; а движение протекает
последовательно. Итак, нужно будет останавливаться с учеником
на каждой части науки, пока он ее не усвоит и пока не будет
уверен, что знает ее. Достигнуть этого, как мы указали в X
основоположении главы XVIII, можно только путем затверживания,
спрашивания, повторения до полного усвоения.
п ιχ 23. Различия между вещами должно переда-
равило . вать X0p0tU0j чтобы понимание всего было
отчетливым. Глубокая истина заключается в общеизвестном
выражении: «Кто хорошо различает, тот хорошо обучает».
Множество предметов загромождает учащегося, а разнообразие путает
его, если не будут приняты против этого меры: по отношению к
множеству — порядок, чтобы к одному переходили после
другого; по отношению к разнообразию — внимательное
наблюдение различий, чтобы везде становилось ясным, чем одна вещь
отличается от другой. Это одно даст отчетливое, ясное, верное
знание, так как и разнообразие, и сущность вещей зависят от
различий, как мы об этом упоминали выше в VI
основоположении главы XVIII.
Преподаваемые 24· Так как не каждый преподаватель может
в школах науки с таким искусством вести преподавание, то
должны быть со- необходимо самые преподаваемые в школах
гласованы с этим науки согласовать с законами этого метода
методом. так> 4TOgbI не легко было уклониться от цели.
Если бы это было признано и все строго соблюдали, то
обучение было бы столь же легким и приятным, как прогулка по
какому-либо царскому дворцу. Туда стоит лишь попасть и иметь
достаточно времени, чтобы самому осмотреть все, что там
находится: картины, лепные работы, занавесы и все находящиеся
там украшения. Так и школа могла бы служить театром все-
308

ленной. Получив в нее доступ, юноша легко мог бы своим
зрением проникнуть во всю роскошь мира и осмотреть его, как бы
прогуливаясь среди божиих и человеческих дел.
Глава XXI.
МЕТОД искусств*
Более, чем нау- 1. Теория, говорит В ив ее, легка и коротка и
ками, нужно за- не ПрИН0СИТ ничего, кроме удовольствия;
приниматься искус- г ' r J у г
ствами. менение же ее — дело трудное и
продолжительное, приносящее зато удивительную
пользу. Вот почему нужно тщательно исследовать тот способ,
которым легко можно было бы вести юношество к практике,
заключающейся в искусствах.
2. Искусство наперед требует трех вещей:
Три предвари- j\ 0бразца ИЛи идеи, являющейся некоторой
тельных требова- « \ «
ния искусства. внешней формой, взирая на которую
художник пытается воспроизвести подобную;
2) материи, которая есть то самое, в чем должно выразить
новую форму;
3) инструментов, с помощью которых производится вещь.
Столько же тре- 3. Но обучение искусству (когда уже даны
бований при ис- инструменты, материя и образец) требует еще
полнении| j правильного употребления (данных),
lí# 2. разумного направления,
III. 3. частого упражнения.
Это значит, чтобы ученика обучали, где и как нужно
применять каждое из этих требований, а в процессе применения им
бы руководили, чтобы он в работе не сбизался и исправлялся,
если сбивается; наконец, чтобы, даже делая ошибки и
уклонения, он снова принимался бы за работу до тех пор, пока не
научится производить работу без ошибок, уверенно и легко.
На это — один- 4. Относительно этого нужно указать
одиннадцать правил. надцать правил: шесть для употребления,
три — для направления, два — для упражнения.
j 5. Тому, что следует выполнять^ нужно
учиться на деле.
Мастера не задерживают своих учеников на теоретических
рассуждениях, а тотчас втягивают их в работу с тем, чтобы
ковать они научились ковкой, ваять — ваянием, рисовать —
рисованием, танцевать — танцами и т. д. Так же и в школах пусть
1 Правильнее было бы сказать «метод преподавания искусств». Речь
идет об искусствах в традиционном смысле слова (грамматика, риторика^
диалектика), сводившихся преимущественно к развитию искусства устной
и письменной речи.
309

учатся писать, упражняясь в письме, говорить — упражняясь *
речи, петь — упражняясь в пении, умозаключениям —
упражняясь в умозаключениях, и т. д., чтобы школы были не чем
иным, как мастерскими, в которых кипит работа. Именно таким
образом все на собственном успешном опыте испытают
справедливость известного изречения: на работе образовываешься.
.. 6. Всегда должна быть налицо определенная
форма и норма того, что должно выполнять.
Конечно, ученик должен подражать ей, внимательно
вглядываясь в нее и как бы следуя по чужим стопам. Ведь он не
может еще самостоятельно создать ничего, не зная, что и как
должно делать; следовательно, нужно ему показывать. Было бы
жестоким заставлять кого-либо делать то, что ты хочешь, хотя
он не знает, чего ты хочешь; требовать, чтобы он проводил
прямые линии, прямые углы, правильные круги, не дав наперед в
руки линейки, прямоугольника, циркуля и не указав, как ими
пользоваться. Поэтому нужно серьезно позаботиться о том,
чтобы в школах для всего, что приходится делать, были
истинные, точные, простые, легко понимаемые, легкие для подражания
формы и образцы и оригиналы всех вещей или предварительные
наброски и чертежи вещей или руководящие правила и
примерные упражнения в работах. И тогда только не будет ничего
неразумного требовать от того, кому показан свет, чтобы
он видел, от того, кто уже твердо стоит на ногах, чтобы он
ходил, от того, кто умеет обращаться с инструментами,
чтобы он работал.
m 7. Употребление инструментов лучше показы-
вать на деле, чем на словах, т. е. лучше
обучать этому примерами, чем правилами.
Давно сказал Квинтилиан: «Длинен и труден путь через
правила, легок и успешен через примеры». Но увы! как мало
помнят об этом правиле обычные школы. Именно
предписаниями и правилами, исключениями из правил и ограничениями
исключений так обременяют даже впервые приступающих к
изучению грамматики, что они в большинстве случаев не знают,
что делать, и скорее начинают тупеть, чем понимать. Однако мы
не видим, чтобы так поступали мастера, чтобы они своим
начинающим ученикам сначала диктовали1 столько правил. Поведя
новичков в мастерскую, мастера предлагают им наблюдать за
своей работой, и, как только новички пожелают подражать (ведь
человек есть существо подражающее), они дают им в руки
инструменты и обучают, каким образом надо их держать и
действовать ими; затем, если обучаемые делают ошибки, мастера
указывают и поправляют их всегда больше примером, чем
словами. И практика показывает, что подражание идет успешно.
Ибо верно изящное выражение немцев: «Хороший образец
находит хорошего подражателя». Подходит сюда также и выражение
Теренция: «Иди вперед, я следую за тобой». Так мы видим,
310

что дети учатся ходить, бегать, говорить, играть в различные
игры при помощи одного только подражания без всяких
затруднительных правил. В самом деле, правила являются, говоря
правду, терниями для ума, они требуют внимания и острого
ума, а примеры помогают даже исключительным тупицам.
Никто и никогда не приобретал умения владеть языком или каким-
либо искусством при помощи одних только правил; обычно это
приобретается путем практики, даже без всяких правил.
IV 8. Упражнение следует начинать с элементов,
а не с выполнения целых работ.
Ведь плотник не учит своего ученика сразу строить башни и-
замки, но учит сначала держать топор, обрубать деревья,
обтесывать бревна, пробуравливать балки, вгонять гвозди, соединять
части и т. д. И живописец не поручает новичку сразу
изображать человеческие лица, но сначала учит его составлять краски,
приспособлять кисточки, проводить линии, а затем пытаться
делать более грубые очертания и пр. И тот, кто учит ребенка
искусству читать, не дает ему сразу целого текста книги, но
элементы букв, сначала отдельные, потом соединенные в слоги
и слова, потом предложения и пр. Следовательно, и новичкам в
грамматике сперва нужно предлагать изменять отдельные слова,
затем конструировать слова по два, затем — одночленные,
двучленные, трехчленные предложения; далее дело должно дойти
до построения периодов и, наконец, до построения речи в целом.
Так и в диалектике: сперва пусть ученики привыкают различать
вещи и понятия о вещах по родовым и видовым признакам,
затем устанавливать между ними отношения (которые имеют все
предметы хоть в чем-либо), затем определять и давать понятия
о них, затем комбинировать их различным образом, строить из
них суждения о вещах: что и чему приписывается, о чем, почему
сказано и в качестве какого признака — необходимого или
случайного. Только по получении учеником в этих упражнениях
достаточного навыка следует переходить к составлению
умозаключений, при помощи которых из данных и допущенных
положений вытекает все остальное, и, наконец, переходят к
рассуждениям или целым трактовкам тем. Подобным образом легко
можно будет продвигаться вперед в риторике: сначала пусть
некоторое время ученик упражняется в подыскивании
синонимов, затем пусть учится прилагать эпитеты к именам, глаголам,
наречиям и тотчас же разъяснять их противоположениями, после
этого описывать различным образом перифразами, затем
заменять выражения с собственным смыслом тропами, разлагать
предложения, связанные по благозвучию, простые предложения
всячески преобразовывать в фигуральные, наконец, когда ученик
будет в состоянии достаточно быстро выполнять все это в
отдельности, нужно будет приступить к обработке целых
речей. Если таким образом мы пойдем постепенно в каком
угодно искусстве, то невозможно не сделать быстрых и осно-
311

вательных успехов. Основание этого раскрыто в IV
основоположении главы XVII.
Υ 9. Первые упражнения начинающих должны
вращаться вокруг известного им материала.
Это правило дано нам IX основоположением главы XVII и
замечанием VI к основоположению IV. Смысл его состоит
в том, что учащегося не следует обременять предметами,
трудными для его возраста, восприимчивости, настоящего
положения, чтобы он не был вынужден бороться с тенями.
Например, польскому мальчику, который учится читать или
писать, нельзя предлагать писать буквы латинские,
греческие или арабские, но следует давать азбуку только своего
языка, чтобы он понимал то, что делает. Чтобы мальчик понял
употребление правил диалектики, ему нужно давать
упражнения на примерах, взятых не из Виргилия или Цицерона, или из
богословия, не из политических и медицинских писателей, а на
примерах предметов, доступных для него: книги, одежды,
дерева, дома, школы и пр. При этом примеры, которые взяты для
разъяснения первого правила, следует применять, как уже
известные, и для разъяснения всех остальных. Для упражнения в
диалектике пусть будет взято, например, дерево, и пусть будут
указаны его род, видовые признаки, причины происхождения,
действия, качества основные и дополнительные и пр.,
определение, деление и пр., затем, сколькими способами что-нибудь
можно сказать о дереве, далее — каким образом путем
определенных умозаключений на основании того, что до сих пор сказано
о дереве, можно вывести и доказать другое и т. д. Таким
образом, когда выяснено употребление правил на одном, другом и
третьем известном примере, ученик уже очень легко будет
поступать подобным же образом во всех остальных случаях.
V! 10. Подражание должно происходить по
строго предписанной форме; впоследствии оно
может быть более свободным.
Ведь чем более при изготовлении нового предмета
придерживаются свойственной ему формы, тем более и тем точнее
выражается форма. Так, монеты, отливаемые по одному и тому же
образцу, все делаются чрезвычайно похожими как на свой
образец, так и одна на другую. Так дело обстоит с книгами,
отпечатанными с медных букв, а также с предметами, отливаемыми из
воска, гипса, металла и пр. Итак, насколько это возможно, при
подражании (по крайней мере первом) и в других работах
должно строго придерживаться оригинала, пока рука, ум, язык, став
более твердыми, не привыкнут свободнее и самостоятельнее
оформлять сходное. Например, при обучении письму пусть берут
тонкую, просвечивающую бумагу и под нее подкладывают
именно ту пропись, которой желают подражать: ученики таким
образом; водя пером по просвечивающимся буквам, могут легкс>
подражать прописи. Или надо напечатать прописи на чистой-
312

бумаге какой-нибудь краской, бледной желтоватой или
коричневатой, чтобы ученики, обмакнув перья в чернила и водя ими по
очертаниям букв, приучались подражать тем же буквам в той
же форме. Так же и при упражнении в стиле — применительно
к какой угодно взятой из автора конструкции, предложению,
периоду, можно было бы образовывать другие, весьма на них
похожие. Например, подобно тому как говорится «dives opům»
(богатый средствами), пусть будет предложено ученику
подражать и составлять такие выражения, как «dives nummorum»
(богатый монетами), «dives pecuniae» (богатый деньгами),
«dives pecoris» (богатый скотом), «dives vinearum» (богатый
виноградниками) и пр.
Когда Цицерон говорит: «Eudemus in astrologia, judicio
doctissimorum hominum, facile primus» (по мнению ученейших
людей, Эвдем, несомненно, первый в астрологии), в
непосредственном подражании этому можно будет сказать: «Cicero in
eloqentia, judicio doctissimorum orátorům facile primus» (по
мнению ученейших ораторов. Цицерон в красноречии, несомненно,
первый), «Paulus in apoštolátu, judicio totius ecclesiae facile
primus» (по суждению всей церкви, Павел, несомненно, первый
среди апостолов) и пр. Так и в логике: противопоставляя друг
другу всякие прямые противоположения, пусть ученик учится
подражать известной дилемме:
«Возможно одно из двух: либо день, либо ночь, но теперь
ночь, следовательно не день». Например: «Он или невежда, или
ученый, но он невежда, следовательно он не ученый». «Каин был
или благочестив, или нечестив; но он не был благочестив,
следовательно...» и пр.
νπ 11. Формы для выполнения должны быть
самыми совершенными, чтобы тот, кто,
подражая им, выразил их достаточно верно, мог считаться
совершенным в своем искусстве. Ибо как никто не может провести
прямые линии, пользуясь кривой линейкой, так никто не может
дать хорошей копии по ошибочному оригиналу. Поэтому нужна
будет приложить усилия к тому, чтобы для всего того, что нужно
делать в школе, больше того — во всей жизни, существовали
верные, удобные, простые, легко доступные подражанию
образцы: будут ли то модели вещей, картины, чертежи или самые
краткие, самые ясные, понятные сами собой, без исключения
правильные наставления и правила.
νιπ 12. Первая попытка подражания должна быть
самой точной, чтобы ни в одной, даже
малейшей, черте в ней не было отклонения от оригинала.
Конечно, насколько это возможно. Однако это необходимо.
Все первоначальное является как бы основою для
последующего: на прочных основах можно возводить прочное здание всего-
остального; на колеблющихся основах все будет колебаться.
Как врачи наблюдают, что болезни пищеварения во втором и?
313

третьем периоде пищеварения не исправляются, точно так же в
какой угодно работе первые ошибки вредят всему последующему.
Поэтому учитель музыки Тимофей требовал двойной платы с
учеников, которые начинали учиться этому искусству у кого-
нибудь другого, заявляя, что труд удваивается, так как сначала
нужно исправлять ошибки прежнего обучения и затем уже
обучать правильно. Поэтому нужно заботиться о том, чтобы
ученики, подражая образцам изучаемого ими искусства, старались
воспроизводить их совершенно точно. При преодолении первой
трудности остальные преодолеваются сами собой, точно так же
как город, ворота которого взяты, уже находится в руках
победителя. Поэтому нужно опасаться поспешности: никогда не надо
переходить к следующему, не усвоив прочно предшествующего.
Достаточно быстро идет вперед тот, кто никогда не сбивается
с пути. И то время, которое уходит на правильную установку
основ, есть не задержка, а лучший залог сокращения ускорения
и облегчения работы в дальнейшем.
Ιχ 13. Допущенные учениками отклонения от
образцов должны тут о/се исправляться
присутствующим преподавателем, который должен обосновывать свои
замечания соответствующими, как мы их называли, правилами
и исключениями из правил.
До сих нор мы указывали, что искусства нужно изучать
скорее с помощью примеров, чем правил. Теперь мы можем
прибавить, что нужно присоединять сюда наставления и правила,
которые бы руководили работой и предохраняли от ошибок, ясно
указывая на то, что скрыто заключается в образце: с чего
работу нужно начинать, куда направлять, каким путем идти вперед
и почему каждое действие должно происходить именно таким
образом. Это именно то, что даст, наконец, твердое знание
искусства, уверенность и точность в подражании.
Но эти правила, насколько возможно, должны быть
краткими и самыми ясными, так чтобы из-за них не пострадало
само дело; однажды усвоенные, они будут постоянно приносить
пользу, даже если мы к ним и не возвращаемся. Так, ребенку,
который учится ходить, большую услугу оказывают
соответствующие приспособления для ходьбы, которые
впоследствии ему не нужны.
14. Совершенное преподавание искусства пред-
X- полагает сочетание синтеза и анализа.
В V основоположении главы XVIII мы пока-
Синтетические Зали примерами, взятыми из природы и меха-
íoPa^peZocbi"aTb нических искусств, что синтез имеет преиму-
аналитическим. щественное значение, а что в большинстве
случаев синтетические упражнения нужно
предпосылать аналитическим, это показывают, сверх того, еле-
дующие замечания:
1. Везде нужно начинать с легчайшего: легче же мы пони-
314

маем свое, а не чужое. 2. Авторы с намерением скрывают свое
искусство, так что ученики с первого взгляда едва в состоянии,
а то и вовсе не в состоянии, проникнуть в его смысл. Но после
упражнения на своих, несколько уже более грубых, изобретениях,
они будут в состоянии сделать это. 3. К чему преимущественно
стремишься, то и нужно преимущественно выполнять. А
стремимся мы к тому, чтобы, занимаясь искусством, достигнуть новых
изобретений, а не к тому, чтобы привыкать пользоваться только
готовыми изобретениями (см. что сказано там же, в IV
основоположении главы XVIII).
15. Однако к синтезу нужно прибавлять ана-
Однако к синте- лиз чужих изобретений и работ. Ведь тот в
11тъ1н^тте!т1 конце концов Х0Р0Ш0 знает какую-либо Доро-
упражнения. ГУ, кто исходил ее в ту и другую сторону и
кто заметил все встречающиеся на ней рас-
путия, перекрестки и боковые тропинки. Сверх того, вещи так
разнообразны и до некоторой степени бесконечны, что
разнообразие это не укладывается ни в какие правила и не может быть
предусмотрено одним человеком. Большему числу голов дается
больше. Но плоды чужой работы становятся нашими только в
результате тщательного исследования и изучения и когда затем,
путем соревнования и подражания, мы приобретаем привычку
воспроизводить- подобное.
16. Итак, мы желаем того, чтобы во всяком
заиного°СТЬ °Ка" искусстве были установлены полные и
совершенные образцы для всего, что должно быть
в нем исполнено, обыкновенно исполняется и может быть
исполнено. К ним должны быть присоединены указания и правила,
которые вскрывают метод выполнения готовой работы и указания
о том, как что-либо должно делать, дают руководство для
подражания образцам, предостерегают от ошибок и исправляют
допущенные ошибки. Затем нужно давать ученику все новые и
новые примеры; пусть он по одному приспособляет их к
образцам, путем подражания делает подобные. И уже напоследок
должно познакомить его с чужими работами (но только
прославленных художников), сопоставляя их с указанными ранее
образцами и правилами, для того * чтобы, с одной стороны,
употребление их (правил и образцов) стало яснее, а с другой
стороны, чтобы ученики научились скрывать самую технику
своей работы. При повторении такого рода упражнений
ученик, наконец, научится судить о своих и чужих
изобретениях и их изяществе.
17. Эти упражнения нужно продолжать до тех
пор9 пока они не доведут учеников до полного
овладения искусством.
Ведь опыт является единственным средством сделать
человека художником.
315

Глава XXII.
МЕТОД языков1.
Зачем нужно из- ι. Языки изучаются не как часть образования
учать языки и ка- или уЧености, но как орудие для того, чтобы
кие именно. почерпать знания и сообщать их другим.
Поэтому нужно изучать не все языки.
Все языки изучить невозможно. Изучать многие языки
бесполезно, так как это отнимает время, нужное для изучения вещей.
А потому нужно изучать только необходимые языки.
Необходимыми языками являются: для частной жизни — язык родной;
для сношения с соседними народами — языки последних; для
поляков в одних местах необходимым является язык немецкий,
в других — венгерский, румынский, турецкий. А для чтения книг
научного содержания, как это имеет место у ученых людей
вообще, необходимым языком является латинский для
философов и врачей, сверх того,—греческий и арабский языки, для
богословов — греческий и еврейский.
2. Не нужно изучать все языки в полном
Всякий ли язык объеме и до совершенства, но насколько того
нужно изучать в - -. Л г τΥ *
совершенстве. требует необходимость. Ведь нет
необходимости владеть греческим и еврейским
языками с таким совершенством, как родным языком, так как нет
людей, с которыми приходилось бы на них говорить; достаточно
изучить эти языки только для чтения и понимания книг.
3. Изучение языков должно идти параллельно
Не следует изу- с и3учением вещей, особенно в молодости,
чать языки без s
вещей. чтобы мы усваивали речь постольку,
поскольку мы изучаем вещи; чтобы мы учились
выражать мысль постольку, поскольку мы понимаем предметы.
Ведь мы образовываем людей, а не попугаев, как это сказано
в основоположении VI главы XIX.
Следствия: *· Отсюда следует, во-первых, что не следует
1. По одним и изучать названия вещей отдельно от самих
тем* же книгам вещей, так как и сами вещи отдельно не су-
надо изучать и ществуют и не воспринимаются; но, посколь-
вещи и язык. Ку они соединены> они существуют здесь или
в другом месте, производят то или другое действие. Это
соображение дало нам /повод, как нам думается — не без успеха,
составить «Дверь языков», где слова, построенные в предложения,
выражают вместе с тем и строение вещей.
2. Знание язы- 5. Затем отсюда следует, что знание какого-
ков во всем объ- либо языка во всем его объеме ни для кого
еме ни для кого не является необходимым, и стараться этого
не представляется достигнуть — просто смешно и глупо. Ведь
необходимым. даже Цицерон не знал всего латинского
1 Правильнее было бы сказать «метод преподавания языков».
316

языка (величайшим мастером которого он вообще считается),
так как он признается, что не знает, например, ремесленных
терминов. Никогда, очевидно, он не обращался к сапожникам и
кожевникам, чтобы осматривать -их работы и изучать названия
всего, чем они занимаются. Да и с какой стати в таком случае
нужно было бы изучать названия таких вещей?
Поодолжатели ^' Этого не заметили некоторые продолжатели
«Двери языков», нашей «Двери языков», наполняя ее самыми
Доцемий, Киннер редкими словами, обозначающими предметы^
и др., поступали Не доступные детскому пониманию. «Дверь»
неблагоразумно, и должна быть не чем иным, как только дверью;
поэтому сам автор, ^ 9 ť '
начав «Дополни- следует отложить на дальнейшее время все
тельную пристрой- то, что лежит за нею, особенно то, что или
ку к латинскому никогда не встречается, или если и встре-
языку», не закон- чается, то может быть взято из пособий (во-
чил ее# кабуляриев1), словарей, сборников и т. д.
Поэтому я даже не докончил «Дополнительную пристройку к
латинскому языку», которую я начал было составлять из слов
устарелых и малоупотребительных.
7. В-третьих, отсюда следует, что как разум,
3. Дети должны тк и речь ЛуЧше всего следует развивать
что ИМдоступно Тде- У детей преимущественно на том, что доступно
тям; Цицерона и им, оставляя до более позднего времени то,
других авторов не что недоступно этому возрасту. Делают ошиб-
следует предла- Ку? когда детям предлагают Цицерона и
<ши во^мужаютЧ6М ДРУГИХ великих писателей, рассуждения
которых выше детского понимания. Ведь если дети
не понимают содержания, то каким образом они будут в
состоянии овладеть искусством выражать содержание в
соответствующих словах. С большей пользой время можно будет расходовать
не на столь возвышенные сочинения, чтобы как язык, так и
мысль развивались вполне последовательно. Природа не делает
скачков, не делает их также и искусство, поскольку оно
подражает природе. Ребенка следует учить ходить, прежде чем
упражняться в танцах; ранее учить ездить верхом на длинной палке,
чем ездить на украшенных конях; сперва—лепетать, а потом
говорить и говорить, прежде чем произносить речи. И Цицерон
говорит, что он не может обучать произнесению речей того, кто
не умеет говорить (Цицерон, Об ораторе, III).
8. Что касается полиглотии, или знания раз-
Восемь правил личных языков, то она может быть быстро и
для изучения раз- ' ^ г
личных языков. легко достигнута благодаря методу, который
мы изложим в восьми правилах.
1# 9. Каждый язык нужно изучать отдельно.
Сперва, конечно, родной язык, затем тот,
которым нужно пользоваться в местности родного языка, т. е. язык
ι От латинского слова vosare—звать, называть; новолатинское
вокабулярий означает словарь.
317

соседнего народа (ведь впереди, по моему мнению, должны идти
именно языки народные, а не научные), а затем латинский язык
и после него греческий, еврейский и др. — всегда один за другим,
а не вместе, иначе один язык будет мешать другому. Наконец,
уже закрепив знание этих языков путем практики, будет
полезно затем сравнивать их при помощи параллельных
словарей, грамматик и пр.
п 10. На каждый язык следует отвести
определенное время занятий, чтобы не превращать
побочное занятие в главное и не терять на слова время,
отведенное для изучения вещей. Так как родной язык связан с вещами,
которые постепенно охватываются сознанием, то по
необходимости он требует нескольких лет, т. е. 8 или 10 лет, т. е. всего
детства вместе с частью отрочества. Затем можно перейти к
другому употребительному языку, которым можно достаточно
овладеть в годичный срок. Изучение латинского языка может быть
закончено в течение двух лет, изучение греческого языка — в
течение одного года, а изучение еврейского языка—в один семестр.
«и 11. Каждый язык лучше изучать не путем
правил, а на практике, т. е. как можно чаще
слушая, читая, перечитывая, переписывая, стараясь подражать
письменно и устно (см. сказанное об этом в I и XI
основоположениях предшествующей главы).
IV 12. Однако правила должны поддерживать и
закреплять практику, как об этом сказано в
предыдущей главе во втором основоположении и в др. Это
нужно иметь в виду, главным образом, применительно к научным
языкам, которые по необходимости мы изучаем из книг; но так
же дело обстоит и с живыми языками. Языки итальянский,
французский, немецкий, чешский и венгерский могут быть
подведены под правила, как это уже и сделано.
v 13. Правила языков должны быть
грамматическими, а не философскими. Это значит, что
они не должны тонко расследовать отношения и происхождение
слов, фраз, сочетаний — почему это необходимо должно быть
так или иначе, но просто лишь разъяснять, что происходит и
как это происходит. Более тонкое рассмотрение причин и связей,
сходств и различий, аналогий и аномалий, которые присущи вещам
и словам, относится к философии,—филологу оно только мешает.
i 4. Нормой для составления правил нового
языка должен быть язык, ранее изученный»
чтобы было показано только различие между тем и другим.
Ведь повторять общее обоим языкам не только бесполезно,
но и вредно, так как вид большего объема и большей разницы,
чем это есть на самом деле, пугает ученика. Например, в
греческой грамматике нет никакой необходимости повторять
определения имен существительных, глаголов или падежей, времен и
пр., или синтаксические правила, которые не дают ничего но-
318

вого, и пр., так как все это надо предполагать уже известным.
Надо давать только то, в чем греческий язык отступает от
правил латинского языка, как уже известного. И тогда греческую
грамматику можно будет изложить на нескольких листах, что
будет содействовать более отчетливому, легкому и прочному ее
усвоению.
VII 15. Первые упражнения в новом языке
должны вращаться вокруг ранее известных пред-
метов.
Тогда, очевидно, не будет необходимости сразу обращать
внимание на слова и вещи и таким образом отвлекать и
ослаблять его, а придется сосредоточиваться только на словах, для
того чтобы легче и быстрее ими овладеть. Таким материалом
будет что-либо уже ранее достаточно известное (или, если
угодно, наши «Преддверие» и «Дверь»; последнее вследствие своей
краткости более удобно для усвоения памятью, а первое полезно
во всех остальных отношениях, так как вследствие часто
встречающегося повторения, при чтении и перечитывании одних и тех
же слов, они лучше проникают в. сознание и память).
VIII 16. Итак, все языки можно изучать одним и
тем же методом.
А именно, методом практических упражнений с
присоединением самых легких правил, которые бы указывали только
отличие от ранее изученного языка, причем и самые упражнения
нужно давать ученикам на знакомом материале и пр.
ОБ ИЗУЧЕНИИ ЯЗЫКОВ В СОВЕРШЕНСТВЕ.
стн^тобы*^™ 17# В начале главы мы указывали, что не все
за ' исключением изучаемые языки надо изучать с одинаковой
двух, изучались, тщательностью. Только родному и латинскому
так сказать, в со- языкам нужно уделять такое внимание, чтобы
вершенстве; изуче- овладеть ими вполне. Такое изучение языка
ние языков прохо- J
дит четыре сту- следует разделить на четыре возраста:
пени. Первый возраст —детский, лепечущий;
когда учатся говорить как попало
Второй » — отроческий,
подрастающий, » » правильно
Третий » — юношеский,
цветущий; » » изящно
Четвертый » — возмужалый,
сильный. » » выразительно.
п 18. Ведь правильное движение вперед требует
очему так, постепенности, иначе все будет спутано,
несвязно, разорвано, как это большинству из нас известно на
собственном опыте. Но по этим четырем ступеням можно будет
легко вести изучающих языки, если будут специально составлены
пособия, а именно: с одной стороны, учебники, которые нужно
319

дать в руки учащихся, с другой — руководства для
преподавателей; те и другие должны быть составлены кратко и методично.
языка (например,
латинского) с
относящимися сюда
пособиями.
Четыре рода 19· \ Преддверие,
учебников по язы- W· ДвеРь>
кам. III. Дворец,
IV. Сокровищница. J
I. Преддверие. 20. «Преддверие» должно заключать в себе
словарный материал для детского разговора в
несколько сот слов, связанных в кратких изречениях с
присоединением сюда таблиц склонений и спряжений.
II Дверь ^' <<ДвеРь>> должна заключать в себе все
. дв рь. употребительные слова языка — около восьми
тысяч, собранные в кратких выражениях, которыми
изображаются самые вещи в их естественном виде. К этому нужно
присоединить краткие и ясные грамматические правила, чрезвычайно
точно указывающие, как надо писать слова этого языка,
произносить их, образовывать и соединять.
... д 22. «Дворец» должен заключать в себе различ-
. дворец. ные рассуждения о всевозможных вещах,
наполненные всевозможными изящными фразами и выражениями, с
отметками на полях, из каких авторов взяты отдельные
выражения. В конце должны быть присоединены правила о том, как можно
на тысячи ладов изменять и украшать фразы и выражения.
23. Под «Сокровищницей» мы подразумеваем
IV. Сокровищни- Самые произведения классических авторов о
ца авторов. ť ^ £
всевозможных предметах, наиболее глубокие
и яркие, с предпосланными им правилами относительно того, как
подмечать и собирать выражения речи, отличающиеся особой
силой и точной передачей «идиотизмов»1 (что особенно важно).
Некоторых из этих авторов нужно отобрать для чтения в
школах, для других следует составить указатель с тем, чтобы, если
кому-либо впоследствии представится случай или у кого-либо
явится желание по поводу того или иного вопроса прочитать
авторов полностью, он мог бы знать, какие это авторы.
п б 24. Пособиями называются те книгщ которые
помогают более быстрому и более
плодотворному пользованию учебниками.
j Именно: I. К «Преддверию» присоединяется
небольшой словарь, заключающий в себе
перечень слов родного языка с переводом на латинский,
латинского — с переводом на родной язык.
И. К «Двери» присоединяется
этимологический словарь латинского языка,
представляющий собой расширение основных слов при помощи производных
от них и сложных слов и дающий основание для их значения.
1 Идиотизмами в языкознании принято называть своеобразные
особенности и выражения в отдельных языках, не поддающиеся точному переводу
на Другие языки.
320

ΠΙ III. К «Дворцу» присоединяется
фразеологический лексикон, где собраны различные
фразы, украшающие синонимы и перифразы, встречающиеся в
разных местах самого «Дворца», причем родной язык объясняется
родным, латинский язык — латинским (и, если нужно, греческий
язык — греческим) с прибавлением указания мест, где эти
выражения встречаются.
IV IV. Наконец, для «Сокровищницы» будет
пособием «Всеобщий справочник»,
разъясняющий богатства обоих языков (родного — латинского и затем
латинско-греческого) так, чтобы не оставалось решительно
ничего, чего бы нельзя было найти здесь, и чтобы все совершенно
соответствовало одно другому: параллельное выражение
собственного смысла слов — собственным, переносного —
переносным, шутливого — шутливым, пословиц — пословицами и пр.
Ибо невероятно; чтобы у какого-либо народа был бы такой
бедный язык, который уже не имел бы достаточного запаса слов,
фраз, мыслей и пословиц, чтобы расположить их в порядке
применительно к латинскому языку; каждый язык, наверное, мог бы
располагать таким запасом, нужно только проявить искусство
подражания, -искусство оформлять из сходных выражений
выражения, соответствующие латинским оборотам.
Всеобщего спра- 25· °Днако такого универсального справоч-
вочника, кроме ника до сих пор мы все еще ожидаем. Прав-
справочника поля- да, польский иезуит Григорий Кнапий
ка Кнапия, у нас оказал своему народу выдающуюся услугу
еще нет. своим сочинением под заглавием «Польско-
латино-греческая Сокровищница». Однако труд этот страдает
тремя следующими недостатками. Во-первых, там -собраны еще
не все слова и фразы родного языка. Во-вторых, они
расположены не в том порядке, который мы только что указали, чтобы
различного рода слова, насколько это возможно, соответствовали
друг другу: собственные имена — собственным, переносные —
таким же переносным, слова устарелые — устарелым; благодаря
тому в равной степени выявились бы особенность, блеск и
богатство того и другого языка. Ведь Кнапий с каждым
польским словом и фразой соединил несколько латинских, между тем
как мы желаем, чтобы каждому отдельному слову и фразе
одного языка точно соответствовали выражения другого, чтобы
все изящные латинские выражения передавались и на нашем.
Именно благодаря этому всеобщий справочник в совершенстве
мог бы быть полезным также для перевода каких угодно книг
как с латинского на родной язык, так и обратно. В-третьих, мы
не видим в «Сокровищнице» Кнапия стройности в самом
расположении фраз в отношении последовательности; не следовало
бы их располагать в таком случайном порядке. На первом месте
должны были бы идти выражения простые и исторические,
затем более высокие — ораторские, еще далее — более высо-
21 Заказ № 5063
321

кие, трудные и необычные поэтические и, наконец —
устарелые.
26. Но исчерпывающее суждение о структуре этого
всеобщего справочника, равно как и суждение о специальном способе
и приеме пользоваться «Преддверием», «Дверью», «Дворцом»
и «Сокровищницей» для 'безошибочного достижения
поставленной нами цели — совершенного усвоения языка, — мц отложим
на другое время и специально этим займемся при рассмотрении
организации отдельных классов.
Глава XXIII.
МЕТОД НРАВСТВЕННОГО ВОСПИТАНИЯ.
Все предшест- 1. До сих пор достаточно говорилось о том,
вующее не так су- как быстрее обучать наукам, искусствам, язы-
щественно, по т*
сравнению с глав- кам· Обо всех этих предметах с полным пра-
ным — нравствен- вом здесь можно припомнить известное выра-
ностью и благоче- жение Сенеки (Письмо 88): «Мы должны
стием· всему этому не только учиться, λα выучиться».
Конечно, это так, поскольку это служит ие чем
иным, как только додготовкой к более важному, и, как он
говорит, это наши первые опыты, а не настоящие дела. В чем же
будет состоять настоящая работа? В изучении мудрости, кото-
рая делает нас возвышенными, мужественными и
великодушными. Это именно то, на что мы выше указали под именем
нравственности и благочестия; только благодаря этому мы
становимся поистине выше тварей, более близкими к самому богу.
Это нужно об- 2. Итак, следует как можно более заботиться
ратить в искус- о том, чтобы искусство внедрять настоящим
ств0· образом нравственность и истинное
благочестие было поставлено надлежащим образом в школах, чтобы
школы вполне стали, как их называют, «мастерскими людей».
3. Искусство развивать нравственность имеет
прав^Тискусства шестнадцать основных правил. Первым из них
развивать нрав- является следующее:
ственность. Добродетели должны быть внедряемы юноше-
'· ству все без исключения.
Из того, что правильно и честно, именно ничего нельзя
исключить, не вызывая пробелов и нарушения гармонии.
4. И прежде всего основные, или, как их
называют, «кардинальные» добродетели:
мудрость, умеренность, мужество и справедливость.
Ведь нельзя без фундамента воздвигать здания, в котором
все его плохо скрепленные части шатались бы на своих устоях.
5. Мудрость юноши должны почерпать из
хорошего наставления, изучая истинные
различия вещей и их достоинство.
322

Ибо истинное суждение о вещах есть истинная основа всякой
добродетели. Прекрасно об этом говорит В и в е с: «Истинная
мудрость заключается в том, чтобы судить о вещах справедливо,
чтобы считать каждую вещь только такою, какая она есть, не
стремиться к 'пустому, как будто бы оно было драгоценным, или
не отбрасывать драгоценного, принимая его за пустое, не
порицать того, что заслуживает похвалы, и не восхвалять
заслуживающего порицания. Отсюда именно рождаются в
человеческих умах всякое заблуждение и ошибки, и ничего нет в
человеческой жизни· более гибельного, чем те превратные суждения,
когда вещам дается не надлежащая оценка. Поэтому пусть
приучается (продолжает он) каждый уже с детства иметь о вещах
истинные мнения, которые с возрастом должны укрепляться,
и пусть устремляется к тому, что правильно, и избегает того,
что неправильно, чтобы эта привычка действовать правильно
обратилась у него во вторую природу...» и пр.
IV 6. Умеренности пусть обучаются на
протяжении всего бремени обучения, привыкая
соблюдать умеренность в пище и питье, в сне и бодрственном состоя-
нии, в работе и в играх, в разговоре и молчании.
Здесь всегда нужно напоминать юношам золотое правило:
ничего сверх меры, т. е. никогда и ни в чем не доходить до
пресыщения и отвращения.
v 7. Мужеству пусть они учатся,
преодолевая самих себя, сдерживая свое влечение
к излишней беготне или игре вне или за пределами поло-
оюенного времени, в обуздывании нетерпеливости, ропота,
гнева.
Основой этого должна быть привычка поступать во всем
обдуманно и ничего не делать под влиянием увлечения или
порыва. Ведь человек есть существо разумное, следовательно, пусть
он привыкает руководиться разумом, обдумывая свои действия,
что, почему, каким образом каждое дело должно происходить
правильно, чтобы человек поистине был господином своих
действий. И так как дети (по крайней мере не все) не всегда
способны к такому продуманному и рациональному образу
действий, то для того, чтобы научить их мужеству и самообладанию,
прекрасным средством будет приучение их выполнять лучше
чужую волю, чем свою собственную, повинуясь, конечно·, старшим
чрезвычайно быстро во всем. Кто правильно тренирует коней,
говорит Лактанций, тот прежде всего учит их слушаться
узды, а кто хочет воспитывать детей, тот прежде всего пусть
приучает их слушаться приказаний. О, какая здесь открывается
великая надежда, на исправление человеческих заблуждений,
которыми переполнен мир, если с самого дня вступления в
жизнь люди будут учиться уступать друг другу, действовать во
всем с должным разумением.
21*
323

VI 8. Справедливости учатся, никого не
оскорбляя, воздавая каждому свое, избегая лжи и
обмана, проявляя исполнительность и любезность. В этом, а
также и в том, что сказано выше, нужно воспитывать
детей теми способами и средствами, которые предписывают
следующие правила.
9. Особенно необходимые юношеству виды
VII. мужества: благородное прямодушие и
выносливость в труде.
Так как жизнь придется проводить в общении с людьми и в
деятельности, то нужно научить детей не бояться человеческого
лица и переносить всякий честный труд, чтобы они не стали
нелюдимыми или мизантропами, тунеядцами, бесполезным
бременем земли. Добродетель развивается посредством дел, а не
посредством болтовни.
νιπ 10. Благородное прямодушие достигается
частым общением с благородными людьми и
исполнением на их глазах всевозможных поручений.
Аристотель так воспитал Александра, что на
двенадцатом году своей жизни он умел умно обходиться со
всякого рода людьми — с царями и послами царей и народов, с
учеными и неучеными, с горожанами, поселянами и
ремесленниками — и по всякому затронутому делу мог предложить разумный
вопрос или разумно отвечать. Для того чтобы при нашем
универсальном воспитании все научились удачно подражать этому,
надо составить правила обхождения и строго следить за тем,
чтобы ученики скромно обращались и ежедневно беседовали о
различных предметах с учителями, товарищами, родителями,
прислугой и прочими людьми. Наконец, учителя должны
уделять внимание тому, чтобы направлять на должный путь
всякого, в ком будет замечена распущенность, необдуманность,
грубость или дерзость.
Ιχ 11. Привычку к труду юноши приобретут в
том случае, если постоянно будут заняты
каким-либо серьезным или занимательным делом.
Для этой цели совершенно безразлично, что и ради чего
делается, лишь бы только человек был занят делом. Даже в
забавах можно научиться тому, что впоследствии при случае может
принести серьезную пользу, когда того потребуют время и
обстоятельства. Но так как все нужно усваивать путем практики
(как это мы видели в своем месте), то и труду тоже надо учить
посредством труда, так, чтобы постоянные (однако умеренные)
умственные и физические занятия перешли в трудолюбие,
которое сделает праздность невыносимой. И тогда оправдается то,
что говорит Сенека: «Благородные умы питаются трудом».
„ 12. Особенно необходимо внушить детям
родственную справедливости добродетель —
готовность услужить другим и охоту к этому.
324

Ибо с испорченной природой тесно связан отвратительный
порок себялюбия, при котором каждый желает, чтобы думали
только о нем одном, оставаясь равнодушным к тому, что
происходит с другими. Это является источником различных неурядиц
в человеческих делах, поскольку каждый хлопочет только о
своих делах, отодвигая в сторону заботу об общем благе. Поэтому
нужно старательно внушать юношеству назначение нашей
жизни, а именно, что мы рождаемся не только для себя самих, но
и для бога и для ближнего, т. е. для всего человеческого рода;
исходя из этого убеждения, каждый уже с детства пусть
привыкает подражать богу, ангелам, солнцу и другим более
благородным созданиям, т. е. делать и стараться оказывать пользу
своими услугами возможно большему числу людей. Итак, тогда
лишь наступило бы счастливое состояние в делах частных и
общественных, если бы все прониклись желанием действовать в
интересах общего благополучия, знали бы и умели, как везде
друг другу помогать. Люди будут уметь и хотеть делать это,
нужно только их этому научить.
13. Развитие добродетелей нужно начинать с
XI. самых юных лет, прежде чем порок овладеет
душой.
Ведь если ты не засеешь поля добрыми семенами, оно будет
производить травы, но какие? Плевелы и всякий сор. Если у
тебя есть намерение обрабатывать землю как следует, то легче
всего ты управишься с этим делом и с большей надеждой будешь
ожидать жатвы, если вспашешь, засеешь и заборонишь землю
весной как можно раньше. Много значит привычка,
приобретенная с юных лет, так как «долго будет хранить сосуд тот запах,
которым пропитался с первого раза».
χπ 14. Добродетелям учатся, постоянно
осуществляя честное
В главах XX и XXI мы видели, что познанию мы учимся
познаванием, действию — действием. Дети легко учатся бегать,
бегая; говорить — занимаясь разговором; писать, упражняясь в
письме — и пр. Таким же образом они научатся послушанию
послушанием, воздержанию — воздержанием, правдивости,
говоря правду, настойчивости, действуя настойчиво, и пр., —
лишь бы только не было недостатка в тех, кто словом и делом
показывал бы пример.
хш 15. Пусть постоянно сияют перед ними
примеры порядочной жизни родителей, кормилиц,
учителей, сотоварищей.
Ведь дети — это обезьяны: что бы они ни видели — хорошее
или дурное, они стремятся этому подражать даже без всякого
внешнего побуждения. Таким образом, они учатся раньше
подражать, чем познавать. Я имею в виду при этом примеры как
взятые из жизни, так и из истории; и прежде всего — взятые
из жизни, потому что они ближе и производят более сильное
325

впечатление. Итак, пусть прежде всего сами родители строго
блюдут домашнюю дисциплину, а учителями пусть будут самые
лучшие из людей, выдающиеся своей нравственностью, — вот
наиболее действенное замечательное средство к тому, чтобы
подвинуть учеников на самую честную жизнь.
χϊν 16. Однако нужно примеры сопровождать
наставлениями и правилами жизни для того,
чтобы исправлять, дополнять и укреплять подражание, как об
этом сказано в главе XXI, правило IX.
Подобного рода предписания для жизни нужно извлекать
из священного писания и изречений мудрецов. Например,
почему и как нужно избегать зависти? Каким оружием защищать
сердце от печалей и всяких человеческих несчастий? Как
умерять радость? Каким образом сдерживать гнев, изгонять
преступную любовь? и т. п. Однако все это соответственно
возрасту и степени развития.
χν 17. И самым тщательным образом нужно
оберегать детей от сообщества испорченных
людей, чтобы они не заразились от них.
Ведь вследствие испорченности нашей природы зло
распространяется легче и держится упорнее. Поэтому всячески нужно
предохранять молодежь от всех поводов к нравственной
испорченности, как, например, дурных товарищей, развращенных
речей, пустых и бессодержательных книг (ибо примеры пороков,
воспринятые глазами или ушами, есть яд для души) и,
наконец, безделья, чтобы дети от безделья не научились делать
дурное или не отупели умственно. Лучше, чтобы они всегда были
чем-нибудь заняты, серьезным ли делом или развлечением,
только бы не предавались праздности.
χνϊ 18. И так как едва ли удастся каким-либо
образом быть настолько зоркими, чтобы к
детям не могло проникнуть какое-либо зло, то для
противодействия дурным нравам совершенно необходима дисциплина.
Враг, сатана, находится на страже не только тогда, когда
мы спим, но и когда мы бодрствуем; и тогда, когда мы сеем
доброе семя на духовной ниве, он вмешивается, чтобы сеять
вместе и свои плевелы; да и сама испорченная природа наша
то тем, то другим дает о себе знать, поэтому совершенно
необходимо силою противодействовать злу. Но противодействие
должно оказывать дисциплиной, т. е. порицанием и наказанием,
словами и ударами, смотря по тому, чего требует дело. При
совершении проступка всегда нужно тотчас же подавить зреющий
порок при первом же его проявлении или, лучше, если это
возможно, вырвать его с корнем. Итак, дисциплина должна царить
в школах не столько ради преподавания наук (которые, при
правильном методе преподавания, являются для человеческого
ума наслаждением и приманкой), сколько ради нравов.
Впрочем, о дисциплине см. также ниже главу XXVI.
326

Глава XXIV.
МЕТОД НАСАЖДЕНИЯ БЛАГОЧЕСТИЯ.
Можно ли под- 1. Благочестие есть дар божий и дается с
вести под искус- неба; причем наставником и учителем благо-
изучение благоте* честия является дух божий. Но так как обыч-
стия? но он действует через естественные средства,
выбирая себе помощниками родителей,
наставников, служителей церкви, которые бы с верным попечением
насаждали и поливали райские ветви (1 Коринф., 3, 6, 8), то
им подобает понимать характер своих обязанностей.
2. Что разумеется у нас под именем благоче-
o,,!ÍI° CJ!!^eT. ?.t~ стия, на это мы указали выше. А именно, оно
зуметь под име- ' J ^ '
нем благочестия? заключается в том, чтобы, после правильно
воспринятого понятия о делах веры и
религии, сердце наше умело везде искать бога, — которого Писание
называет сокровенным (Ис, 45, 15) и царем невидимым
(Евр., 11, 27), т. е. таким, который покрыл себя одеянием своих
дел и во всем видимом невидимо присутствует, всем невидимо
управляет, — везде, находя его, следовать за ним и достигать
его и, наконец, радоваться в нем. Первое совершается умом,
второе — волею, а третье — радостью совести.
Значение этого 3* Мы ищем бога> отмечая слеДы его
божественности во всем творении. Мы следуем за
богом, поручая себя всецело его воле во всем, как в наших
делах, так и для перенесения всего, что будет ему благоугодно
ниспослать нам. Мы радуемся в боге, успокаиваясь в его любви
и милости таким образом, чтобы ничего ни на небе, ни на
земле не было более желанным, чем сам бог, ничего не было
приятнее мысли о нем, ничего более сладостного, чем его слова, так
чтобы сердце наше таяло от любви к нему.
Три источника 4. Откуда нам почерпать это наше настрое-
и три способа по- ние, для этого у нас есть три источника и три
черпать оттуда. способа, или три ступени.
~ „ «, 5. Источниками являются: священное писание,
Тройкой источ- TJ
ник _ это слово МИР> мы сами. Именно в первом случае —
божие в творении, слово божие, во втором — творение, В Треть-
Писании и вдох- ем — вдохновение. Не подлежит сомнению,
новении. чт0 из Писания почерпается познание бога и
любовь к нему. Сами язычники, которые одним созерцанием
мира доходили до почитания божественного начала, являются
свидетелями того, что из мира и мудрого рассмотрения
удивительных в нем божественных дел мы поднимаемся до состояния
благочестия. Как видно из примера Сократа, Платона,
Эпиктета, Сенеки и др., это чувство любви было
несовершенным и уклоняющимся от цели у людей, которые не
опирались на божественное откровение, по сравнению с теми, кто из
327

слов и дел божиих одновременно воспринимают познание бога и
воспламеняются самой горячей любовью к богу как это видно
из примера Иова, Илии, Давида и других благочестивых
людей.
Сюда относится и особая забота провидения относительно
нас самих (как удивительно оно нас сотворило, сохранило до
настоящего времени и нами управляет), »как показывают своим
примером Давид (Псалт, 139) и Иов (гл. 10).
троякий способ 6. Способов почерпать из этого источника
почерпать благо- благочестия — три: размышление, молитва,
честие тройного искус. Доктор Лютер говорит, что эти три
источника. состояния образуют богослова, но поистине
только эти три дела вообще могут образовать и христианина.
п 7. Размышление есть частое, внимательное,
Размышление. ^
благочестивое проникновение в дела, слово и
милость божий: именно, как все происходит только по милости
бога (или прямо действующего, или соизволяющего) и какими
чудными путями все решения воли божией достигают своих целей.
м тва 8. Молитва есть частое и до некоторой
степени постоянное воздыхание к богу и
мольба о его милосердии, чтобы он нас поддерживал и
руководил «ами духом своим.
м 9. Наконец, искус есть постоянное исследова-
искус. ^
J ние наших успехов в благочестии,
происходит ли это через нас самих или через других. Сюда относится
каждое в своем роде испытание: человеческое, дьявольское,
божественное. Ибо и себя самого должен испытывать постоянно
человек, крепок ли он в вере (2 Коринф., 13, 5) и как
старательно выполняет он волю божию. Необходимо, чтобы нас
исследовали и люди — друзья и враги. Это происходит тогда, когда те,
кто богобоязненно начальствует над другими, бдительным
вниманием и открытыми или тайными наблюдениями стремятся
расследовать, какие мы сделали успехи, а также те случаи,
когда бог поднимает на нас врага, который научает нас
обращаться к богу и нам показывает, сколько заключается в нас
силы веры. Наконец, и самого сатану иногда посылает на нас
бог или даже сам ополчается против человека, чтобы
обнаружилось,- что находится в его сердце. Итак, все это нужно будет
внедрить христианскому юношеству, чтобы во всем, что есть,
было и будет, все приучались обращаться духом к тому, кто
первый и последний из всех, и в нем одном находили покой души.
Метод внушения Ю- Особый метод воспитания благочестия, за-
благочестия, за- ключающийся в двадцать одном правиле, бу-
ключающийся в дет следующий:
двадцать одном Забота о внедрении благочестия должна
направила чинаться в раннем детстве, с одной стороны,
'· потому, что полезно этого не откладывать, а
с другой стороны, потому, что откладывать это опасно. Самый
328

разум советует, что следует приводить в исполнение прежде то,
что предшествует, и скорее то, что важнее. Но что должно
стоять впереди и должно быть важнее, чем благочестие, без
которого всякое другое упражнение " мало полезно, тогда как само
оно имеет обетование жизни настоящей и будущей (I Тим., 4, 8).
Это есть единое на потребу (Лука, 10, 42), те поиски царствия
божия..., при попечении о котором остальное прилагается
(Матф., 6, 33). Но откладывать это опасно, так как если в
самом раннем возрасте души не проникаются любовию к богу, то
вследствие самого хода жизни, проведенной некоторое время без
любви к божеству, незаметно проникает в душу неуважение к
божеству, которое впоследствиБ искореняется с величайшим
трудом, а у некоторых не искореняется никогда. Поэтому, жалуясь
на ужасающий поток безбожия в своем народе, пророк говорит:
«Нет никого, кого бы учил бог, кроме отнятых от груди и
отлученных от сосцов, т. е. грудных детей» (Ис, 26). О других
другой пророк говорит, что не могут они исправиться, чтобы делать
доброе, ибо привыкли они делать злое (Иер., 13, 23).
и 11. Итак, тотчас, при первом пользовании
глазами, языком, руками и ногами, пусть
дети научатся взирать на небеса, поднимать руки вверх, взывать к
богу и Христу, преклонять колени пред незримым величием и
почитать его.
Не настолько трудно научить этому детей, как это
воображают те, кто не обращает внимания на то, насколько важно нам
отрешиться от сатаны, от мира, от самих себя, и поэтому к
столь важному делу относятся слишком небрежно. Дети,
которые еще слабо распоряжаются разумом, конечно, сначала не
поняли бы, что происходит: пусть, однако, они знают только,
что это должно делать и чрезвычайно важно, чтобы они
научились этому сами через навык. Ведь после того как они узнают,
что должно делать на деле, легче будет им внедрить то, что
следует. Затем и они станут именно понимать, что происходит и
почему происходит и каким образом совершается правильно.
В законе бог повелел посвящать ему всех первенцов; так
почему же не посвящать ему начатки мыслей, детского лепета,
движений и действий наших?
... 12. Но когда детям по возрасту можно уже
будет давать образование, прежде всего им
следует внушить, что мы находимся на земле не ради этой
жизни, но что мы стремимся к вечности, что здесь лишь переходное
положение, чтобы, подобающим образом подготовившись, мы
достойно вступили в вечные жилища. В этом их легко можно
убедить ежедневными примерами тех, кто похищается смертию
и переносится в другую жизнь: детей, мальчиков, юношей и
стариков. Нужно часто вызывать это у них в памяти, чтобы они
помышляли о том, что никто здесь не может укрепить своего
пребывания.
329

IV 13. Итак, постоянно нужно им напоминать,
что не следует здесь делать ничего, кроме
того, чтобы правильно приготовиться к грядущей жизни. Иначе было
бы неразумно заниматься тем, что придется скоро покинуть, и
пренебрегать тем, что нас будет сопровождать в самое вечность.
v 14. Затем нужно детей научить, что жизнь, в
которую переселяются люди отсюда1, бывает
двоякая: блаженная с богом и несчастная в аду; и та и
другая вечны. Примером этого служат Лазарь и богач, души
которых были отнесены — одного ангелами на небо, а другого
дьяволами в геенну.
VI 15. Счастливы и бесконечно счастливы те, кто
так воспитывает свою душу, что оказывается
достойным быть перенесенным к богу. Ибо вне бога, источника
света и жизни, нет ничего, кроме мрака, ужаса, мучений,
вечной смерти без действительной смерти, так что лучше было бы
не родиться тем, кто уклонится от бога и низвергнется в
пропасть вечной гибели.
νιϊ 16. Перенесены к богу будут те, кто здесь
живет с богом (как Энох и Илия, оба живые,
другие после смерти1 (Быт., 5, 24 и пр.).
VIII 17. А живет с богом тот, кто имеет его пред
глазами, боится его и исполняет его заповеди.
И это в человеке (Экклез., 12, 13) все то, о чем сказал
Христос, — единое на потребу (Лука, 10, 42). Нужно всегда учить
всех христиан иметь это на устах и в сердце, чтобы когда-либо
чрезмерно не заблудиться вместе с Марфой в суете этой жизни.
Ιχ 18. Итак, пусть дети приучатся относить к богу
непосредственно и посредственно все то, что они
здесь видят, слышат, с чем соприкасаются, что делают и терпят.
Это нужно пояснить примерами. Именно те, кто отдается
научным занятиям и созерцательной жизни, должны отдаваться
этому таким образом, чтобы созерцать везде разливающееся бо-
жие могущество, благость и мудрость, благодаря этому
воспламеняться любовью к нему и этой любовью прилепляться к богу
все теснее и теснее так, чтобы расторгнуть их с ним было бы
невозможно вовеки. А кто занимается физическим трудом,
земледелием, ремеслами и пр., те ищут и остального, необходимого
для жизни, — все это затем, чтобы жить удобно, а жить так им
нужно для того, чтобы служить богу спокойно и радостно и,
служа, угождать ему, а угождая ему, вечно быть с ним в
единении. Кто в своих делах преследует другие цели, тот уклоняется
от воли божией и от самого бога.
у 19. С юного возраста пусть дети научатся
заниматься преимущественно тем, что
непосредственно ведет к богу: чтением священного писания, участием в
богослужении и внешними добрыми делами.
Ведь чтение священного писания возбуждает и согревает
330

воспоминание о боге; участие в богослужении ставит человека
пред лицом бога и соединяет его с ним; добрые дела укрепляют
эту связь, так как показывают, что мы поистине ходим по
заповедям божиим. Эти три требования решительно предъявляются
всем, кто ищет благочестия (а таким является все христианское
юношество, посвященное крещением богу).
х1 20. Поэтому священное писание в
христианских школах должно быть альфой и омегой.
Об этом Г и π е ρ и й сказал: богослов рождается в Писании.
Ап. Петр развил это шире, говоря, что божий сыны
рождаются от нетленного семени слова бога живого и пребывающего во
веки (1 Петр., 1, 23). Итак, в христианских школах впереди
всех книг должна идти эта божественная 'книга, чтобы, по
примеру Тимофея, все христианские юноши, обученные с
детства священному писанию, были наставлены к блаженству (2 Тим.,
3, 15) и воспитаны в словах веры (1 Тим., 4, 6). В свое время
прекрасно об этом рассуждал Эразм в своем «Параклезисе»,
т. е. в призвании к изучению христианской философии.
Священное писание, сказал он, подходит ко всем одинаково: оно
склоняется к детям, приспособляется к их возрасту, питая их молоком,
согревая, поддерживая, делая все, пока мы не возмужаем во
Христе. А если оно по силам самым малым, то для самых
великих оно является предметом, достойным удивления: для малых
оно малое, для великих — более чем величайшее. Оно не
отвергает никакого возраста, никакого пола, никакого положения,
никакого жребия. Солнце является не таким общим и всем
доступным, как учение Христа; это последнее никого от себя не
устраняет, если кто ие устраняется сам, лишая себя счастья
и т. д., и прибавляет кэт0хму:«0 если бы оно было переведено на
все языки всех народов, чтобы его могли читать и понимать не
только шотландцы и ирландцы, но также турки и сарацины.
Многие бы смеялись над ним — пусть будет так, но некоторые
увлеклись бы им. О если бы из него напевал что-либо
земледелец у плуга, исполнял бы кое-что ткач в такт к своей работе;
такого рода рассказами пусть сокращает скучную дорогу
путешественник; и если бы отсюда были заимствованы все
разговоры христиан! Ведь мы приблизительно таковы, какими являются
наши ежедневные разговоры. Пусть каждый достигает того, чего
может, пусть каждый выражает то, что может. Кто позади,
пусть не завидует тому, кто впереди; кто впереди, пусть зовет
следующего, не презирает его. Почему общее для всех
призвание мы ограничиваем тайным кругом?» И в конце: «Итак, все
мы, кто поклялся в крещении словами Христа (если, однако,
поклялись искренно), тотчас же, даже среди объятий родителей и
ласк своих нянек, пусть будем посвящены в учение Христа. Ведь
чрезвычайно глубоко коренится и чрезвычайно крепко
держится то, что впервые впитал в себя новый еще сосуд духа. Пусть
первый лепет называет Христа; на евангелиях Христа пусть об-
331

разуется первое детство. Я желал бы, чтобы о Христе так
рассказывали начинающим, чтобы его полюбили даже дети. Пусть
предаются этим занятиям π после, пока, незаметно подрастая,
дети не вырастут крепкими мужами во Христе. Счастлив тот,
кого смерть застанет за этими книгами. Итак, будем же всей
душой жаждать этих занятий, погрузимся в них, будем им
предаваться непрерывно, будем лобызать эти книги, умрем,
наконец, в этих занятиях и в них превратимся, так как занятия
переходят в нравы и пр.». Тот же Эразм в «Сокращенном
богословии» говорит: «И насколько я знаю, не будет неразумным,
по мнению Августина, заучивать священные книги наизусть,
даже не понимая их», и пр. Итак, вообще в христианских
школах должны раздаваться не Π л а в т, не Τ е ρ е н ц и й, не О в и-
дий, не Аристотель, но Моисей, Давид, Христос, и
пусть придуманы будут способы, благодаря которым библия
станет близкой юношеству, посвященному богу, совершенно так
же, как азбука (а все христианские дети святы) (1 Коринф., 7,
14). Ведь как из звуков и букв и их начертаний слагается вся
речь, так и из элементов божественных книг — все построение
религии и благочестия.
хп 21. Все, что изучается из Писания, должно
быть относимо к вере, любви и надежде. Ведь
это — три главные цели, к которым относится все, что богу
угодно было открыть нам своим словом. Ведь одно он
открывает, чтобы мы знали, второе заповедует, чтобы мы исполняли;
третье даже обещает, чтобы от благости его мы ожидали в этой
и в будущей жизни. Во всем Писании не встречается ничего, что
бы не имело никакого отношения к какой-нибудь из этих основ.
Итак, пусть все научатся понимать это, чтобы уметь разумно
обращаться с божественными изречениями.
Х1П 22. Вера, любовь, надежда должны быть
изучаемы для применения их в жизни. Начиная
с первой ступени, мы должны образовывать детей-христиан на
практике, а не в теории, если мы действительно желаем иметь
христиан. Религия — дело живое, а не выдуманное; поэтому
свою жизненность пусть она выражает действием: так и живое
семя, посеянное в хорошую землю, скоро прорастает. Отсюда
Писание требует действенной веры (Гал., 5,6), называет веру без
дел мертвой верой (Иак., 2, 20), требует также живой надежды
(1 Петр., 1, 3). Отсюда в законе чрезвычайно часто слышится
голос: что открывается свыше, открывается затем, чтобы мы это
выполняли. И Христос говорит: «Если вы это знаете, вы
блаженны, если вы будете исполнять» (Иоанц, 15, 17).
χιν 23. Вере, любви, надежде научатся
применительно к жизни дети (да и все), если их
научат непоколебимо верить в то, что открывает бог, выполнять
то, что он повелевает, надеяться на то, что обещает.
Нужно заметить и старательно внушить юношеству, что если
332

оно желает, чтобы слово божие было для него силой божией во
спасение, то оно должно приносить сердце смиренное и
преданное, готовое всегда и везде во всем подчиняться богу, мало
того — уже подчиняющееся ему" на деле. Ведь как солнце своим
светом ничего не освещает тому, кто не желает открыть глаз, и
предложенная пища не насыщает никого, если он не желает
есть, так и божественный, дарованный умам свет, данные для
наших действий заповеди и обещанное боящимся бога
блаженство были бы напрасными, если бы мы не воспринимали этого
с твердой верой, пылкой любовью и твердой надеждой. Так
отец верующих, Авраам, последовав велениям бога, верил даже
в то, что разуму казалось невероятным, имел веру словам бога:
совершал самое тяжкое для тела (как, например, покинуть
отечество, заклать своего сына и пр.) и надеялся там, где было не
на что надеяться, как только на обетования бога. И эта живая
и деятельная вера была ему вменена в праведность. Этому
должно учить всех; кто только предаст себя богу, тот должен
испытать это на самом себе и твердо соблюдать это.
χν 24. Что бы ни изучало христианское
юношество после священного писания (науки,
искусство, языки и пр.), — все должно изучаться в подчинении
Писанию, а именно, чтобы -юношество могло заметить " и точно
увидеть, что все есть чистая суета, если оно не относится к богу и
будущей жизни.
Древние восхваляют Сократа за то, что от пустых и
запутанных умозрений он «извел философию к нравственности, и
апостолы исповедуют, что от запутанных мелких вопросов
закона они призывают христиан к сладкой любви Христа (1 Тим.,
1, 5, 6, 7); так и некоторые новые благочестивые .богословы от
запутанных споров, более разоряющих церковь, чем созидающих
ее, призывают к заботе о совести и деятельности. Да
умилосердится над нами бог, чтобы мы нашли общий образ и способ,
благодаря которым мы научились бы деятельно относить все,
чем занимается человеческий ум вне бога, к богу, а все дела
этой жизни, в которых запутывается и утопает мир, — к
заботам о небесной жизни. Это была бы некоторая священная
лестница, по которой через все, что есть и совершается, наши умы
беспрерывно восходили бы к высшему и вечному владыке всех
и источнику высшего блаженства.
χνΙ 25. Пусть все научатся с величайшей
ревностью предаваться богопочитанию как
внутреннему, так и внешнему, чтобы внутреннее без внешнего не
потеряло своей силы, а внешнее без внутреннего не выродилось
бы в лицемерие.
Внешнее богопочитание есть слово о боге, проповедь и
слушание его слова, моление с коленопреклонением, воспеваемые в
гимнах хвалы, совершение таинств и другие священные обряды,
общие и частные. А внутреннее богопочитание есть постоянное
333

помышление о божественном присутствии, страх и любовь к
богу, самоуничижение и преданность воле божией, а именно,
готовность совершить и претерпеть все то, что угодно богу. Это·
нужно соединять, а не разделять не только потому, что
справедливо, да прославится бог в телах наших и в душах наших,,
коагорые суть его (1 Коринф., 6, 20), но также и потому, что
быть разделенными без опасности они не могут. Ведь.от
внешних обрядов без внутренней правды бог отвращается: «Кто
требует этого от рук ваших?» (Ис, 2, 12 и в других местах), так
как ведь бог есть дух и хочет поклонения духом и истиной
(Иоанн, 4, 24). Но с другой стороны, так как мы не чисто
духовные, *а телесные и чувственные, необходимо, чтобы постоянно
наши чувства возбуждались извне для совершения того, что
должно совершаться внутри, — духом и истиной. И таким
образом хотя бог требует преимущественно внутреннего, однако·
предписывает и повелевает соблюдать вместе и внешнее. Сам
Христос, хотя и освободил богопочитание Нового Завета от
обрядов и научил, что богу должно служить духом и истиной,
однако молился отцу, преклонив главу, и это моление продолжал
целые ночи, посещал священные собрания, слушал учителей за-
ixoHa и предлагал им вопросы, проповедовал слово, воспевал
гимны и т. д. Итак, если мы воспитываем юношество в религии,
то мы должны воспитывать его в совершенстве внешне и
внутренне, чтобы нам не образовать из лицемеров, т. е. наружных,
мнимых, разукрашенных, фальшивых почитателей бога, или
фанатиков, которые услаждаются своими мечтаниями и
презрением к внешнему почитанию церкви, разрывают порядок и
красу ее, или, наконец, людей холодных, если внешнее не дает
стимулов к внутреннему, а внутреннее — внешнему жизни.
χνιΙ 26. Нужно заботливо приучать детей к
внешним делам, предписанным свыше, чтобы они
знали, что истинное христианство состоит в том, чтобы веру свою
подтверждать делами.
Такого рода дела суть: упражнения в воздержании,
справедливости, милосердии и терпении; их упускать не следует
никогда. Ведь если наша вера не приносит таких плодов, то она
является мертвой (Иак., 2). Но, если она должна вести к
блаженству, подобает ей быть живой.
χνπι 27. Также нужно заботливо приучать детей
различать пределы благодеяний бога и его
суда, чтобы они умели всем пользоваться законно и ничем не
злоупотреблять.
Фульгенций (Письмо 2 к Галлю) разделяет
благодеяния божий на три вида. Он говорит, что некоторые из них
будут пребывать вечно, другие служат для достижения вечности,
наконец, третьи — для пользования только в этой жизни. К
первым принадлежат: познание бога, радость во святом духе и
любовь к богу, разливающаяся в наших сердцах. Ко второму
334

виду он относит веру, надежду и милосердие к ближним. К
третьему виду он относит здоровье,- богатство, друзей и прочие
внешние блага, которые сами по себе не делают нас ни
счастливыми, ни несчастными.
Точно так же нужно указать, что суд божий, или кара,
бывает трех родов. Некоторые, кого бог решил пощадить в
вечности, здесь подвергаются наказанию и испытывают мучения,
чтобы они очистились и убелились (Дан., 11, 25) (Апок., 7, 14),
как, например, Лазарь. Других щадит бог здесь, чтобы они
казнились вечно, как богатый, устраивавший пиры. Наказания
третьих начинаются здесь, чтобы продолжаться в вечности, >как
это было с Саулом, Антиохом, Иродом, Иудой и др.
Итак, нужно учить людей различать все, чтобы, обманутые
чувственными благами, они не предпочитали того, что имеет
значение только для этого времени, и умели бояться не столько зла
здесь, сколько геенны, бояться больше всего не тех, кто может
убить только тело и ничего .не может сделать более, но тех, кто и
тело может погубить и душу низвергнуть в геенну (Лука, 12, 5).
χιχ 28. И нужно их наставлять, что вернейший
путь в жизнь — это путь креста, и этот путь
показал нам вождь жизни Христос, на этот путь пригласил он
других, этим путем ведет он тех, кого особенно любит.
Тайна нашего спасения совершена крестом, состоит в кресте,
именно им умерщвляется ветхий Адам, да живет новый, сотво-·
ренный по образу божию. Итак, кого бог любит, тех наказывает
и как бы со Христом пригвождает ко кресту, чтобы, воскресив
их со Христом, посадить одесную себя в вышних. Это слово
крестное пусть будет силой божией для спасения тех, кто верует,
однако это безумие и соблазн для плоти (1 Коринф., 1, 18), так
что совершенно необходимо весьма твердо внушить это
христианам, чтобы они поняли, что они не могут быть учениками
Христа, если не отрекутся от самих себя и не возьмут на свои плечи
крест Христа (Лука, 14, 25 в конце) и не будут готовы во всю
жизнь следовать туда, куда бы их ни повел бог.
χχ 29. Но нужно предусматривать, чтобы в то
время, пока всему этому будут учить, не
встречалось детям никакого противоположного примера, т. е.
нужно принимать меры, чтобы дети не видели и не слышали
богохульства, клятвопреступлений, различных оскорблений имени
божия и других примеров безбожия. Но куда бы они ни
обратились, пусть они замечают благоговение к божеству, соблюдение
религии, попечение о совести. Если даже произойдет дома или
в школе что-либо иначе, пусть они видят, что это не проходит
безнаказанно, но строго карается, так что наказание за
оскорбление божества всегда должно быть более суровым, чем за
прегрешение против Присциана1, или за какой-либо другой внеш-
1 Под погрешностями «против Присциана» нужно понимать ошибки
против правил грамматики и вообще ошибки в научно-образовательном смысле«
335

ний проступок, показав, чего главным образом и в особенности
нужно остерегаться.
χχι 30. Наконец, так как при этой испорченности
мира и природы никогда мы не делаем таких
успехов, какие должны делать, а если и делаем некоторые, то
та же испорченная плоть лепко впадает в самодовольство и
духовную гордость, откуда (так как гордым бог противится)
является величайшая опасность для нашего спасения, —■ всех
христиан должно учить своевременно тому, что наши добрые
стремления и дела вследствие их несовершенства — ничто, если
своим совершенством не придет нам на помощь Христос, агнец
божий, взимающий на себя грехи мира, на котором одном
благоволение отца, и пр. К нему нужно взывать, на него одного
следует уповать. Так, наконец, мы поставим в безопасность
надежду нашего собственного спасения и наших близких, когда
утвердим ее на краеугольном камне — Христе, который
является вершиной всякого совершенства на небе и на земле,
единственным начальником и совершителем нашей веры, любви,
надежды и спасения нашего. Ведь отец затем послал его с неба,
чтобы, сделавшись Иммануилом (богочеловеком), он соединил
людей с богом и, приняв человеческий образ, живя святейшей
жизнию, дал людям пример божественной жизни и, невиннс
умирая, искупил самим собою грехи мира и омыл грехи наши
'святою своею кровью; воскресая, показал смерть, побежденную
смертью, и, вознесшись и ниспослав святого духа, залог нашего
спасения, через него обитал в нас, как в своем храме, и
направлял нас и охранял во спасение, пока мы здесь в борьбе, и
воскрешал после и принимал к себе, чтобы там, где он сам, были
и мы и созерцали славу его и пр.
31. Ему, единому спасителю всех, вечному со отцом и
святым духом да будет хвала и честь и благословение во веки
веков. Аминь!
32. Но нужно будет предписать особый способ для
правильного проведения всего этого во всех классах школы.
Глава XXV.
Если мы желаем, чтобы школы были вполне реорганизованы
на истинных началах истинного христианства должно
или удалить книги язычников, или, по крайней мере,
пользоваться ими с большей осторожностью, чем это было
до сих пор.
1. Неизбежная необходимость заставляет нас
но былоАебы шко- более п°ДР°бн() изложить вопрос, о котором
ветовать вначале. в предшествующей главе мы упомянули лишь
случайно. А именно, если мы желаем, чтобы
школы у нас были поистине христианскими, то множество язы-
336

ческих писателей нужно удалить. Сперва мы изложим
настоятельные причины этого, затем мы укажем, какую осторожность
нужно принимать по отношению к этим мудрецам мира, чтобы
тем не менее стало нашим все, что ими было прекрасно
задумано, сказано, сделано.
2. С ревностию подходить к этому делу за-
с какою ревно- ставляет нас любовь к славе божией и челове-
стию о боге.
ческому спасению, когда мы видим, что
главные школы христиан только по имени исповедуют Христа, в
остальном услаждаются только Теренциями, Плавтами,
Цицеронами, Овидиями, Катуллами и Тибулла-
м и, Музами и Венерами. Отсюда происходит, что мы
находим наслаждения в мире более, чем во Христе, и в
христианском обществе нужно отыскивать христиан именно потому, что
самым ученым людям, даже богословам, которые являются
представителями божественной мудрости, Христос дает только
наружность, а Аристотель с остальной массой язычников—кровь и
дух. ото является страшным злоупотреблением человеческой
свободы и самой позорной ее профанацией. Положение это
полно опасности по следующим причинам.
3. Прежде всего наши дети рождены для неба
торыГИНя^1ческиё и в°3Р°ждены духом божиим; поэтому нужно
книги должны воспитывать граждан для неба, и прежде
быть исключены всего им нужно дать знание небесное — бога,
из христианских Христа, ангелов, Авраама, Исаака, Иакова
школ, а божест- и _ д 4TOgbI это произошло прежде всего, а
венные введены. г г ^ г
Причина первая. все остальное пока должно оыть отложено в
сторону, основания для этого следующие:
с одной стороны, вследствие непрочности человеческой жизни —
как бы кто-нибудь не был похищен, быть может,
неподготовленным, а с другой стороны потому, что первые впечатления
сохраняются всего лучше и делают (если они священные) более
надежным все остальное, чем впоследствии нужно заниматься в жизни.
4. Затем, хотя бог имел великое попечение
ричина вторая. q СВОем избранном народе, однако не указал
ему школы, кроме своих преддверий, где сам он являлся для
нас наставником, нас сделал своими учениками, а наукою —
голос своих пророков.
Так он говорит через Моисея: «Слушай, Израиль, господь бог
твой — господь един есть. Итак, люби господа бога твоего всем
сердцем твоим, всею душою твоею и всеми силами твоими. И да
будут слова эти, которые я заповедую тебе ныне, в сердце твоем
и внушай их детям твоим и говори о них, сидя в доме твоем,
и идя дорогою, и ложась, и вставая» и т. д. (Второз., 6, 4 и ел.).
И у Исайи: «Я господь бог твой, научающий тебя полезному,
ведущий тебя по тому пути, по которому должно тебе идти»
(48, 12). Также: «Не должен ли народ обращаться к своему
богу?» (8, 19). И Христос: «Исследуйте Писания» (Иоанн, 5, 39).
22 Заказ Na 50Ü^
327

π 5. Что то же самое слово его есть самый бле-
ричина третья. стящи£ светоч нашего разума и самое
совершенное правило наших действий и в том и другом случае самая
подлинная помощь для нашей слабости, достаточно ясно
засвидетельствовано следующими словами: «Вот я научил вас
постановлениям и законам. Итак, храните и исполняйте их. Ибо в этом
мудрость ваша и разум ваш пред глазами народов,, которые,
услышав о всех сих постановлениях, скажут: «Только этот
народ мудрый и разумный» (Второз., 4, 5, 6). А Иисусу Навину он
сказал так: «Да не отходит сия книга закона от уст твоих; но
научайся в ней день и ночь, дабы в точности исполнять
написанное. Тогда ты будешь успешен в путях твоих и будешь
поступать благоразумно» (Иис. Навин, 1, 8). И через Давида: «Закон
господень совершен, укрепляет душу, свидетельство господне
верно, умудряет простых» (Псалм., 19, 8). Наконец, апостол
свидетельствует, что Писание богодуховенно и полезно для
научения (да будет совершен божий человек) и т. д. (2 Тим.,
3, 16, 17). Это равным образом признали и проповедовали
мудрейшие из людей (нужно разуметь здесь истинно
просвещенных христиан). Златоуст говорит: «Все то, чему нам нужно
научиться или чего знать не нужно, это мы узнаем в Писании».
АКассиодор говорит: «Писание есть небесная школа
обучения для жизни, проповедь истины, несомненно, единственная
наука; она захватывает слушателей плодотворными чувствами,
а не пустыми прикрасами слов» и т. д.
6. Но бог ясно воспретил своему народу язы-
Причина четвер- чесКуЮ науку и языческие обычаи. «Не
учитесь путям язычников», говорит он (Иер., 10).
Также: «Разве нет бога во Израиле, что идете вопрошать
Вельзевула, божество Аккаронское?» (4 кн. Царств, I, 3). «Не
должен ли народ обращаться к своему богу? Спрашивают ли
мертвых о живых? Обращайтесь к закону и откровению. Если они
не говорят согласно с этим словом, то нет в них света» (Ис, 8,
19, 20). Почему так? А потому, конечно, что вечная премудрость
от господа бога и с ним пребывает во век. Кому иному открыт
корень премудрости? (Сирах., 1, 6). «Хотя они видели свет и
жили на земле, но пути мудрости не познали: не уразумели
стезей ее» и т. д. Не было слышно о ней в Ханаане и не было
видно ее в Фемане. Сыновья Агари искали земного знания, и
баснословы и исследователи — знания, но пути премудрости не
познали. Но знающий все, знает ее. Он нашел все пути
премудрости и даровал ее рабу своему Иакову и возлюбленному
своему Израилю (Вар., 3, 20, 21, 22, 23, 32, 36, 37). Не сделал
он того никакому другому народу, и судов его они не знают
(Псалм., 147, 9).
Причина пятая 7: ПоэтомУ> если когда-либо его народ укло-
' нялся от его закона к прелестям
человеческого вымысла, бог обыкновенно укорял его не только в безумии,
338

что покидал источник мудрости (Вар., 3, 12), но ив двойном
грехе, так как, покидая ключевой источник живых вод, высекал
себе разбитые водоемы, которые не могут держать воды (Иер.,
2, 13). И устами Осии, жалуясь, что его (народ слишком много
сносится с язычниками, прибавляет: «Написал я ему важные
законы мои, но они сочтены им, как бы чужие» (Ос, 8, 12).
И что другое, скажите, делают те христиане, которые книги
язычников держат в руках ночью и днем, а на священную книгу
божию, как на вещь чуждую, к ним не относящуюся, не
обращают никакого внимания? Однако это не пустая вещь, которою
безнаказанно можно было бы пренебрегать, но, по свидетельству
бога (Второз., 37, 47), «есть сама наша жизнь».
Пл 8. Поэтому истинная церковь и истинные по-
Причина шестая. £ ^ ť
клонники бога не искали никакой школы,
кроме слова божия, обильно черпали оттуда истинную и небесную
мудрость, которая превыше всякой мирской мудрости. Так
Давид говорил о себе: «Заповедью твоею ты сделал меня мудрее
•врагов моих, я стал разумнее всех учителей моих, ибо
размышляю об откровениях твоих» (Псалт., 119, 98 и ел.). Подобным
образом и мудрейший из смертных Соломон признается:
«Господь дает мудрость; из уст его знание и разум» (Притч.,
2, 6). Свидетельствует и Иисус, сын Сираха (в
предисловии к своей книге), что мудрость его, действительно славная,
была почерпнута из чтения закона и пророков. Отсюда те
восхищения святых, когда во свете божием видели свет (Псалт.,
36, 10). «Счастливы мы, Израиль, что знаем, что благоугодно
богу» (Вар., 4, 4). «Господи, к кому нам идти? Ты имеешь
глаголы вечной жизни» (Иоанн, 6, 68).
π 9. Примеры всех веков показывают, что вся-
Причина седьмая. « ť ť '
кии раз как церковь уклонялась от этих
источников Израиля, это было причиною соблазна и грехов. Об
израильской церкви из жалоб пророков -это достаточно
известно; а относительно христианской церкви есть сведения из
истории, что, пока апостолы и апостольские мужи твердо держались
одного евангельского учения, до тех пор чистота веры была
сильна. Но как только стали толпами вливаться в церковь
язычники и стали охладевать первый жар и стремление к отделению
чистого от нечистого и благодаря этому начали читать книги
язычников, сперва частным образом, а потом в школах, мы
видим, какое получилось смешение и какая з.шутанность учений.
Ключ .к знанию был потерян именно у тех, кто хвалился, что
он находится именно у них одних; затем, вместо членов символа
веры явились бесконечные вымышленные мнения; отсюда
раздоры и споры, которым не видно конца; поэтому охладела любовь
и угасло благочестие; таким образом под именем христианства
воскресло и царствует язычество. Ибо следовало исполниться
предупреждению Иеговы: «Кто не печется говорить по слову
божию, тому не будет утреннего света» (Ис, 8, 20). Поэтому
22*
3*Э

навел на них господь усыпление и сомкнул глаза их, так что
всякое пророчество для них то же, что слова в запечатанной
книге и пр., ибо они боялись бога по заповедям и учениям
человеческим и т. д. (Ис, 29, 10, 11, 13, 14).
10. И, конечно, наше достоинство христиан
Причина вось- (которые через Христа сделались сыновьями
мая* божиими, царским жречеством и
наследниками будущего века) не позволяет нам себя и наших детей
ставить так низко и развращать, чтобы вступать в столь тесное
общение с неосвященными язычниками и наслаждаться чтением
их. Ведь, конечно, сыновьям царей и князей не дают в
воспитатели паразитов, шутов, фигляров, но людей серьезных, мудрых,
благочестивых. А мы детям царя царей, братьям Христа,
наследникам вечности не стыдимся давать в воспитатели шута Π л а в τ а,
игривого Катулла, безнравственного Овидия, безбожного
насмешника над богом Л у к и а н а, непристойного Марциалла
и других из того же множества писателей, чуждых познания
истинного бога и страха божия! Если они сами жили вне
надежды на лучшую жизнь и только лишь утопали в грязи
современной жизни, не могут они вместе с собою не втолкнуть в ту же
нечистоту и тех, кто пользуется их сообществом. Достаточно уже,
ах, вполне достаточно, совершено безумий, христиане! Теперь
уже пусть будет положен предел. Бог нас призывает к
лучшему; за этим призывом следует идти.
Божия школа Христос, вечная божия мудрость, сынам бо-
жиим в своем доме уготовал школу, где
правителем и верховным диктатором является сам святой дух,
а профессорами и наставниками — пророки и апостолы, все
обладающие истинной мудростью, все словом и примером ясно
показывающие путь истины и спасения, святые мужи, где
ученики — только божий избранники, первенцы от людей,
купленные богу и агнцу, а вместо наблюдателей и стражей — ангелы
и архангелы, начала и власти в вышних (Ефес, 3, 10). Все
предлагаемое сообщает знание превыше всех рассуждений
человеческого ума, знание истинное, верное, совершенное и
простирающееся на все нужды этой и будущей жизни. Ведь только
уста божий есть тот источник, ожуда текут все ручьи истинной
мудрости; только лицо божие есть тот светильник, откуда
распространяются лучи истинного света; только слово бога есть
тот корень, откуда пробиваются ростки иетишюй мудрости.
Итак, счастливы те, кто взирает на лицо божие, внимает его
устам, воспринимает сердцем его слова, так как это один
единственный, непреложный путь истинной и вечной мудрости,
вне которой иной нет.
11. Нельзя пройти молчанием и того, как
Причина девятая. г ^ '
F строго повелел бог своему народу устраняться
от наследия язычников и что последовало для тех, кто не
обращал внимания на это запрещение. «И будет господь бог твой
340

изгонять пред тобой те народы» и пр. «Сожгите кумиры богов
огнем; не пожелай взять себе серебра или золота, которое на
них, дабы это не было для тебя сетью, ибо мерзость это пред
господом богом твоим. И не вноси мерзости и в дом твой, дабы
не подпасть заклятию, как она» (Второз., 7, 22, 25, 21). Ив
главе XII: «Когда господь бог твой истребит от лица твоего
народы, тогда берегись, чтобы ты не попал в сеть; последуя им, по
истреблении их от лица твоего, не воспринимай их обрядов,
говоря: как делали они, буду делать я. Все, что я тебе
заповедаю, старайся исполнять, не прибавляй к тому, не убавляй от
того» (Второз., 12, 29 и др.). Хотя Иисус Навин после
победы напоминал им об этом и требовал удаления идолов
(Иис. Навин, 24, 23), но так как они не послушались, то это
наследие язычников сделалось для них петлею, так что до
разрушения обоих царств они постоянно впадали в идолопоклонство.
И не образумимся ли мы, сделавшись на чужом примере более
осмотрительными?
12. Но книги, скажет кто-либо, это не куми-
Книги язычни- pbL Отвечаю: это наследие тех народов, кото-
ков — кумиры. г ^ ρ ť '
J ť рых истребил господь бог наш перед лицом
христианского своего народа, как это произошло там, но
наследие более опасное, чем там. Ведь там попадались в сети
только те, сердце которых было неразумным (Иер., 10, 14);
здесь же могут быть обольщены самые мудрые (Колосс, 2, 8).
Там были дела человеческих рук (как говорит бог, упрекая
идолопоклонников в неразумии), здесь — творения
человеческого ума. Там блеск золота и серебра ослеплял глаза, здесь
ослепляет ум привлекательность плотской мудрости. И что же? Ты
отрицаешь, что языческие книги — кумиры? Итак, кто отвлек
от Христа императора Юлиана? Кто лишил разума папу
Льва X, который историю Христа считал басней? Каким
духом был проникнут кардинал Б е м б о, когда отвращал
Садолета от чтения священных книг, потому что такому мужу
это не подобало бы? Что и теперь повергает в безбожие
стольких мудрых итальянцев и других? О если бы в
реформированной церкви христовой не было также таких, которых бы
Цицерон, Плавт, Овидий и др. отвлекли бы за собой
от Писания при помощи какого-то смертоносного яда!
Λ 13. Если кто скажет: «Злоупотребления сле-
Отговорка
F · дует ставить в вину не вещам, но лицам:
есть такие благочестивые христиане, которым чтение
языческих писателей нисколько не вредит», то на это отвечает
апостол: «Мы знаем, что кумир есть ничто, но не у всех такое
знание (именно относительно различения) берегитесь, чтобы
эта свобода ваша не послужила соблазном немощным» (1
Коринф., 8, 4, 7, 9). Итак, хотя милосердный бог многих
предохраняет от гибели, но нам нет извинения, если мы, зная об
этом, и по доброй воле, терпим подобного рода прельщения
341

(разнообразные, говорю, изобретения человеческого ума или
сатанинского обмана), проникнутые духом тонкости и
изящества, хотя известно, что некоторые даже большинство, бывают
обмануты и попадают в сети сатаны. Последуем скорее
господу, не будем вносить в наши дома кумиров, не будем ставить
Д а г о н а рядом с ковчегом завета, ту мудрость, которая
свыше, не будем смешивать с землей, животной и дьявольской
и не будем давать поводов к воспламенению гнева божия
против наших сыновей.
Г„0„„Л„„А 14. Ведь сюда, может быть, относится и то,
что, по рассказу Моисея, произошло как
прообраз. Когда Надав и Авиуд, дети Аарона, молодые жрецы
(недостаточно еще знавшие свои обязанности), вместо священного
огня положили в свои кадильницы для воскурения перед лицом
господа чуждый огонь (т. е. общий огонь), они поражены были
божиим огнем и умерли пред лицом господа (Левит., 10, 1
и пр.). А что такое дети христиан, если не новое священное
жречество, чтобы приносить духовные жертвы богу (1 Петр., 2, 5).
Если их кадильницы — умы — мы наполняем чуждым огнем,
то разве мы не бросаем их на жертву ярости гнева божия?
Разве не есть чуждое и не должно быть чуждым христианскому
сердцу все то, что происходит откуда-либо еще, а не от духа
божия? А таковыми, по свидетельству апостола (Римл., 1, 21, 22;
Колосс, 2, 8, 9), является большинство безумных измышлений
языческих философов и поэтов. И вполне правильно И е ρ о н и м
назвал поэзию «вином демонов», которым она опьяняет и
повергает в сон неосторожные души и внушает им грёзы чудовищных
мнений, опасных покушений и самых постыдных страстей. Итак,
подобает бояться такого рода чар сатаны.
15. Если мы не будем повиноваться богу, по-
Нужно подра- велевающему нам быть здесь осторожными,
жать эфесцам. J л.
то восстанут против нас на суде те эфесцы,
которые, лишь только им заблистал свет божественной
мудрости, сожгли все нескромные книги, оказавшиеся для них, как
христиан, бесполезными (Деян., 19, 19), а равно и современная
греческая церковь: хотя греки и хранят написанные на их
изящном языке философские и поэтические книги своих предков,
которые считались мудрейшим народом в мире, однако чтение их
они воспретили и себе и своим под угрозой проклятия.
Следствием этого было то, что, хотя при наплыве варварства они
впали в великое невежество и суеверие, однако до сих пор
сохранил их бог от антихристианской смеси заблуждений. Итак,
в этом им должно подражать вполне, чтобы (при введении,
однако, большего изучения священной литературы) легче
удалить оставшуюся от язычества тьму заблуждений. Ибо только
«в свете божием мы видим свет» (Псалт., 36). «О, дом Иакова,
приходите и будем ходить во свете господнем» (Ис, 2, 5).
342

16. Итак, посмотрим, с какими возражениями
Опровержение восстает против этого человеческий разум,
возражений. извиваясь наподобие змей, чтоб не было
ему необходимости попасть в повиновение
вере и отдаться богу.
17. Утверждают так: великая мудрость со-
β крыта в книгах философов, ораторов, поэтов.
О великой муд- Отвечаю: достойны тьмы те, кто отвращает
язычников книгах глаза от света. Правда, сове сумерки
представляются полднем, но существа, рожденные
для света, думают иначе. О суетный человек, ты во тьме
человеческого рассуждения ищешь яркого света, подними глаза
вверх! С неба истекает свет истинный от отца светов. Если в
человеческом уме что-либо сверкнет или блеснет, это искорки,
которые сидящим в полной тьме, казалось, блистали и чем-то
были, но на что нужны они нам, которым в руки даны горящие
факелы (блистающие ярким светом бога)? Ведь если они
рассуждают о природе, то они слегка касаются поверхности, не
затрагивая сущности. А в священном писании сам владыка
природы повествует великие тайны о своих делах, выясняя первые
и последние причины всех творений, видимых и невидимых.
Если философы говорят о нравах, то они делают то же, что
делают птицы со склеенными крыльями, чтобы, двигаясь с
великими усилиями, не продвинуться никуда. Но Писание дает
истинную картину добродетелей с сильными призывами, которые
проникают до глубины сердца, и живые примеры всего. Когда
язычники желают учить благочестию, то не будучи просвещены
истинным познанием бога и его воли, учат суеверию. «Тьма
покроет землю и мрак — народы: над Сионом же воссияет Господь,
и здесь явится слово его» (Ис, 60). Итак, хотя сынам света
можно было приближаться иногда к сынам мрака, чтобы,
заметив разницу между собой и ими, с тем большей радостью
оставаться на дороге света, а об их тьме сожалеть, но хотеть
предпочитать их искры нашему свету было бы нетерпимым и
оскорбительным безумием по отношению к богу и нашим
душам. Какая польза в том, чтобы успевать в делах мирских и
быть слабым в делах божественных? Следовать за пустыми
вымыслами и пренебрегать божественными тайнами? Нужно
остерегаться таких книг и из любви к священному писанию избегать
их. Они, говорит Исидор, извне блестят красноречием слов,
а внутри остаются лишенными добродетели и мудрости. Слава
для этих книг — это шелуха без ядра. Суждение Филиппа
Меланхтона таково: «Чему вообще, кроме сомнения и
самолюбия, учат философы, если даже кто-либо из них учит
наилучшим образом? Марк Цицерон в сочинении «О высшем
благе и высшем зле» весь смысл добродетели оценивает с точки
зрения себялюбия и эгоизма. Сколько гордости и высокомерия
у Платона! И весьма легко, мне кажется, может произойти,
343

что этим тщеславием несколько заразится ум сам по себе
высокий и сильный, если увлечется чтением Платона. Учение
Аристотеля есть вообще некоторая страсть к спору, так что
мы не удостаиваем его даже последнего места среди писателей
нравственной философии» (Очерк богословия, отдел «О грехах»).
18. Говорят также: если они неправиль-
2. но учат богословию, зато учат, филосо-
О необходимо- фии которой нельзя почерпнуть из свя-
сти их ДЛЯ ШИЛО- т » г о *
софии. щеннои книги, данной для приобретения
спасения.
Отвечаю: источник премудрости — слово бога
всевышнего (Сирах, 1, 5). Истинная философия есть не что иное,
как истинное познание бога и дел его, которой ниоткуда нельзя
научиться, как из уст божиих. Отсюда Августин, исчисляя
хвалы священному писанию, между прочим говорит следующее:
«Здесь есть философия, так как все причины всей природы
находятся в боге творце. Здесь — этика, так как добрая и честная
жизнь образуется только из того источника, когда любят то, что
должно любить, и таким образом, каким должно любить, т. е.
бога и ближнего. Здесь — логика, так как истина и свет
разумной души есть только бог. Здесь также более похвальное
благоденствие государства: ведь всего лучше охраняется государство
только на основе и при связи веры и твердого согласия, когда
любят общее благо, а это величайшее и самое истинное 'благо
есть бог. И уже в этом веке некоторые доказали, что основы
всех философских наук и искусств заключаются скорее в
Писании, чем где-либо, так что нужно удивляться учительству святого
духа, который, правда, прежде всего стремясь просвещать
относительно невидимого и вечного, вместе с тем, однако, в
различных местах делает откровения относительно основ
естественного и искусственного и дает нормы всех мудрых мыслей
и действий. Едва лишь тень всего этого можно найти у языческих
философов. Итак, если верно кто-то из философов написал, что
прекрасная мудрость Соломона заключалась в том, что он
закон бога низвел в дома, в школы и в дворцы, то что мешает
нам надеяться, что вернется к нам соломонова, т. е. истинная
и небесная, мудрость, если мы внедрим юношеству, вместо
языческих книг, закон бога, давая оттуда правила для всякого
рода жизни? Итак, будем стремиться к тому, чтобы в руках у
нас было все то, что может сделать нас мудрыми, даже той
внешней и, так сказать, гражданской мудростью, которую мы
называем «философией». Ведь пусть было так, пусть были те
несчастные времена, когда необходимо было сынам» Израиля
обращаться к филистимлянам, чтобы каждому наточить свой
сошник или свой заступ, или свою секиру, или свою косу, так
как не было кузнеца в стране израильтян (I кн. Царств, 13, 19,
20). Неужели в равной мере необходимо, чтобы сыны Израиля
всегда так нуждались и были стеснены? Это положение ведет
ЗИ

за собою, ιπο крайней мере, ту невыгоду, что, как там
филистимляне доставляли израильтянам заступы, но ни в коем случае
не давали им против себя мечей, так от языческой философии
мы могли бы, правда, заимствовать обычные силлогизмы,
умозаключения и украшения речей, но ни в каком случае нельзя
получить мечей и копий для искоренения нечестия и суеверий.
Итак, пожелаем скорее времен Давида и Соломона,
когда филистимляне повержены были в прах, а Израиль
царствовал и наслаждался своими благами.
19. Так пусть изучающие латинский язык, по
. * крайней мере, из-за стиля читают Τ е ρ е н-
А также из-за π - ^ г\
изящества стиля ди я> Плавта и им подобных. Отвечаю:
0 ' ужели мы наших детей будем водить по
трактирам, харчевням, кабакам, распутным
домам и тому подобным клоакам с той целью, чтобы они
научились говорить? Ибо куда, скажите, ведут юношество Теренций,
Плавт, К а τ у лл, -Овидий и др., как не по таким грязным
местам? Ведь что они предлагают смотреть, кроме забавных
зрелищ, шуток, пирушек, пьянства, нечистой любви, распутства,
разнообразно задуманных обманов и тому подобного, от чего
христианам нужно отвращать глаза и уши, даже если случайно
это им встретится? Думаем ли мы, что мало испорчен человек
сам по себе и поэтому ему извне нужно показывать
всевозможные формы мерзостей и предлагать трут и мечи и, как бы
нарочно, придуманным способом толкать его в пропасть? Ты скажешь:
«Не все у этих авторов плохо». Отвечаю: но плохое всегда
пристает легче, поэтому посылать юношество туда, где плохое
смешано с хорошим, — вещь, полная опасностей. Ведь те, «то
покушается на чью-нибудь жизнь, не имеют обыкновения
подавать яд один, да и не могут этого делать, не смешав с острыми
вкусными кушаньями или напитками; однако яд проявляет свою
силу и приносит гибель тому, кто его принял. Именно таким
образом древний тот человек-убийца, желая кого-нибудь
обольстить, считает необходимым подсластить свои адские отравы
прелестями изобретательной, льстивой речи и вымысла. И мы,
зная это, не уничтожим его нечестивого оружия? Ты скажешь:
«Не все безнравственны: Цицерон, Виргилий, Гораций
и другие благородны и серьезны». Отвечаю: однако и они
слепые язычники, обращающие мысли своих читателей от
истинного бога к богам и богиням (Юпитеру, Марсу, Нептуну,
Венере, Фортуне) и другим своим, конечно, вымышленным
божествам. Однако бог оказал своему народу: «Имени других
богов не упоминайте; да не слышится оно из уст ваших»
(Ис, 23, 13). Затем — какой там хаос суеверий, ложных мнений,
мирских страстей, которые различным образом сталкиваются
между собой! Они наполняют своих учеников совсем иным
духом, чем дух Христа. Христос зовет из мира, они повергают
в мир! Христос учит самоотречению, они — себялюбию; Христос
345

призывает к смирению, они восхваляют гордость; Христос
требует быть кроткими, они делают надменными; Христос требует
голубиной простоты, те — тысячами способов внушают искусство
мудрствования; Христос проповедует скромность, они —
переполнены шутками; Христос любит верующих, они делают
неверующими, спорщиками, непреклонными. Я заканчиваю немногими
и притом апостольскими словами: «Что общего у 'света со
тьмою? Какое согласие между Христом и Велиалом?» (2
Коринф., 16, 14, 15). Верно также говорит Эразм (в своих
«Сравнениях»): «Пчелы держатся вдали от цветов поблекших.
Так не следует прикасаться к книге, которая заключает в себе
дурные мысли». И еще: «Как самое безопасное спать на
трилистнике, так как утверждают, что в этой траве не скрываются
змеи, так следует обращаться только к тем книгам, в которых
мы не боимся никакого яда».
0 2 20. А впрочем, какое особое изящество имеют
мирские писатели перед нашими, священными?
Одни ли они понимают изящество речи? Совершеннейший
мастер языка есть тот, кто насадил его, — дух божий, чьи слова
слаще меда, острее обоюдоострого меча, более мощны, чем
плавящий металлы огонь, более тяжки, чем сокрушающий скалы
молот, — чьи слова были восприняты и проповеданы божиими
святыми. Одни ли язычники повествуют о замечательных
событиях? Наши книги полны более истинных и гораздо более
удивительных рассказов. Одни ли они прибегают к тропам,
фигурам, намекам, аллегориям, загадкам, метким изречениям? Это в
совершенстве есть и у нас. Только больной может вообразить,
что дамасские реки Абана и Фарфар лучше Иордана и вод
Израиля (4 Царств., 5, 12). Только подслеповатый считает, что
Олимп, Геликон, Парнас представляют более прекрасные
зрелища, чем Синай, Сион, Гермон, Фавор, Масличная гора. Тупы
те уши, которым лира Орфея, Гомера, Виргилия звучит
приятнее, чем гусли Давида. Испорчен тот вкус, для которого
вымышленные нектар и амброзия и источники Кастальские
более вкусны, чем истинная небесная манна и источники Израиля.
Превратно то сердце, которому большее удовольствие
доставляют имена богов и богинь, муз и харит, чем
почитаемое имя Иеговы, воинств Христа Спасителя и различных
даров святого духа. Слепа та надежда, которая
распространяется скорее по полям Элизия, чем по райским садам. Ведь
там все — басни, тени истины, а здесь все —
действительность, сама истина.
Ответ 3 ^'* "^0, Д°ПУСТИМ> пусть и у них также будут
изящные обороты, которые можно перенести
к нам, прекрасные выражения, пословицы, нравственные
сентенции, неужели, однако, из-за этих украшений речи туда нужно
посылать наших детей? Разве нельзя взять у египтян имущество
и лишить их украшения? Вполне возможно и даже следует, по
346

слову господа (Исход., 3, 22). Ведь все имущество язычников
по праву принадлежит церкви. Итак, необходимо, говоришь ты,
нам заниматься этим, чтобы похитить. Отвечаю: Манасоия и
Ефрем, намереваясь для Израиля занять землю язычников,
пошли вооруженные, одни мужчины, оставив дома в безопасном
месте толпу детей и толпу безоружных (Иис. Навин, I, III). То
же сделали мы, взяв на себя задачу обезоружить языческих
писателей, мы, мужи уже крепкие и сильные наукой, разумом,
христианским благочестием, и не будем подвергать тем
опасностям юношество. Ведь что будет, если они перебьют нашу
молодежь, или переранят, или возымут в плен? Увы! Налицо есть
достаточно печальных примеров, сколь многих философия
языческой толпы отторгла от Христа и низвергла в атеизм. Итак,
было бы самым безопасным посылать вперед вооруженных,
которые бы у этих, свыше преданных проклятию, силою взяли все—
золото и серебро и все их драгоценности и разделили бы среди
наследников господа. Да воздвигнет бог героические умы,
которые бы все цветы изящества, собранные в этих обширных
пустынях, с любовию рассеяли по полям христианской философии,
чтобы в ней не было недостатка ни в чем.
Q 4 22. Если бы, однако, кого-либо из языческих
писателей нужно было допускать, то пусть это
будут Сенека, Эпиктет, Платон и тому подобные
наставники в добродетелях и нравственности, у которых можно
отметить меньше заблуждений и суеверий. Таков был совет
великого Эразма, который убежден в том, что христианскую
молодежь следует воспитывать на самом священном писании, и,
наконец, он прибавлял: «Если следовало бы останавливаться на
мирских книгах, то я хотел бы, чтобы это были те книги,
которые родственны священным книгам» (Эразм в «Сокращенном
богословии»). Но и к ним правильно было бы допускать
юношество только после укрепления его в духе христианства. PI
притом эти книги сперва должны быть исправлены в том
смысле, чтобы имена богов и все то, что отзывается суеверием, было
бы устранено. Ведь под тем условием дозволил бог брать в
жены девиц языческих, если им остригут голову и обрежут ногти
(Второз,, 21, 12). Итак, чтобы нас поняли правильно, мы не
совершенно воспрещаем христианам мирские книги, зная
божественное преимущество, которым Христос одарил своих
верующих (заметь: уже верующих) без вреда для себя даже брать в
руки змей и принимать яд (Марк, 16, 18), Но мы хотим
предостеречь, умоляем и заклинаем, чтобы, при слабой еще вере,
сыновья божий не были брошены в жертву этим змеям и
вследствие безрассудного доверия не было дано им случая
отравляться ядом. Дух Христов говорив что сыновей божиих надлежит
питать чистым молоком слов^ божия (1 Петр., 2, 3), (Тим.,
3, 15).
347

Возражение чет- 23' Но ПРИ этом те> КТ0 неосмотрительно за-
вертое о трудно- Щищают дело сатаны против Христа, говорят,
сти священного что книги священного писания для юноше-
писания для пер- ства слишком трудны и что поэтому сперва
вого возраста. нужно дать в руки другие книжки, пока не
разовьется рассудок.
Что это речь тех, кто заблуждается/ не зная
Ответ 1. ни Писания, ни слова божия, это я докажу
трояким способом. Прежде всего известен рассказ о славном
некогда музыканте Тимофее, что у него было в обычае
всякий раз, как он принимал нового ученика, спрашивать, начинал
ли он уже учиться у другого учителя. Если кто отрицал это, он
принимал его за умеренную плату; но если кто отвечал
утвердительно, он плату удваивал, выставляя причиной то, что при
обучении его у него будет двойной труд: один труд, когда он будет
отучать его от того, чему он научился плохо, а другой труд,
когда он будет учить его настоящему искусству. Итак, неужели
мы, имея для всего человеческого рода возвышенного учителя и
наставника Иисуса Христа, кроме которого нам искать другого-
воспрещено (Матф., 17, 5 и 25), который сказал: «Пустите детей
приходить ко мне и не препятствуйте им» (Матф., 10, 14) —
все-таки, против его воли, будем водить детей к другим
учителям? Не боимся ли мы того, что у Христа будет слишком мало
работы, когда он слишком легко будет прививать им свои
нравы, и поэтому сначала мы будем таскать их здесь и там по
чужим мастерским и, как я сказал, по трактирам, харчевням и
всевозможным грязным местам и, наконец-то, испорченных и
зараженных представим Христу, чтобы он преобразовал их для
себя? Но о ком же заботятся менее, чем об этом несчастном и
самом по себе невинном в этом отношении юношестве? Ведь или
ему будет необходимо в течение всей жизни вести борьбу,
отвыкая от того, к чему оно привыкало в первой молодости, или
просто оно будет отвергнуто Христом и будет брошено сатане
для дальнейшего наставления. Ведь разве не становится
предметом отвращения для бога то, что посвящено Молоху. Это
ужасно, однако слишком верно. Именем милосердия божия
умоляю: пусть, по крайней мере, теперь христианские власти и
главы церквей серьезно позаботятся о том, чтобы не
позволялось приносить далее в жертву Молоху христианское
юношество, рожденное для Христа и освященное крещением.
0 2 24. Ложно то, что провозглашают, будто свя-
твет " щенное писание слишком возвышенно и выше
понимания детского возраста. Разве бог не понимал, как
приспособлено слово его к нашему уму (Второз., 31, 11, 12, 13),
разве не свидетельствует Давид, что закон божий умудряет
малых (именно малых) (Псалт., 19, 8)? Разве не говорит
апостол Петр, что слово божие есть молоко возрожденных детей
божиих, данное за тем, чтобы через него они возрастали и
348

укреплялись (1 Петр., 2, 2)? Вот молоко божие нежнейшее,
сладчайшее и самое здоровое, пища для только что рожденных
детей божиих —■ слово божие. Зачем нужно противоборствовать
богу, когда скорее языческая наука есть пища грубая, которая
требует хороших зубов и постоянно даже их надламывает. Таким
образом, святой дух устами Давида приглашает в свою школу
детей: «Приидите, дети, послушайте меня: страху господню
научу вас» (Псалт., 34).
0 3 25. Признаем, наконец, что есть в Писании
места глубокие, но такие, в которых тонут
слоны и плавают ягнята, как изящно сказал Августин, когда
желал отметить разницу между мудрецами мира, надменно
набрасывающимися на Писание, и малыми во Христе, смиренно
и послушно подходящими к нему. И зачем нужно немедленно
устремляться в открытое море? Можно идти постепенно. Прежде
нужно обходить берега катехизического учения, затем следует
идти по неглубоким местам, изучая священные истории,
моральные сентенции и тому подобное; это не должно превышать
понимания, но должно поднимать к более высокому, к тому, что
следует. Наконец-то они станут способными справляться с
тайнами веры. Таким образом с детства преданные изучению
священного писания, они легче сохранятся от развращений света и
умудрятся во спасение верою во Христа Иисуса (2 Тим., 3, 15).
Ведь невозможно, чтобы на того, кто предает себя богу и, сидя
у ног Христа, внимательно слушает сходящую свыше мудрость,
не влиял дух благодати, возжигая свет истинного знания и в
ярком свете показывая пути спасения.
26. Я не буду говорить уже о том, что те
Обратное возра- авторы, которых навязывают христианскому
юношеству вместо библии (Т е ρ е н ц и й,
Цицерон, Виргилий), таковы, каким называют священное
писание, а именно — они трудны и менее понятны для
юношества. Ведь они написаны не для детей, а для людей со
зрелым суждением, вращающихся на сцене и на форуме.
Следовательно, другим они не приносят пользы, за что говорит само
дело. Несомненно, кто-нибудь, сделавшись взрослым мужчиной
и занимаясь соответствующими делами, из одного чтения
Цицерона извлечет больше, чем если бы мальчиком выучил
наизусть всего Цицерона. Итак, почему не отодвинуть
изучение этих авторов на свое время для тех, кто ими интересуется,
если такой интерес есть? Но гораздо большего внимания
заслуживает то, что мы уже сказали, а именно, что в-христианских
школах нужно воспитывать граждан для неба, а не для мира;
поэтому им нужно давать таких учителей, которые бы внушали
скорее небесное, чем земное, скорее священное, чем мирское.
Заключение Итак, закончим словами ангела: «Не может
дело человеческого созидания существовать там,
где начинает показываться город всевышнего» (4 Эздры, 10, 54).
349

Так как бог повелевает нам быть деревьями правды и
насаждением господа во славу его (Ис, 61, 3), то не подобает,
чтобы наши дети были молодыми деревьями насаждения
Аристотеля или Платона, или Плавта, или Туллия и пр.
Впрочем, уже произнесен приговор: «Всякое растение, которое
не отец мой небесный насадил, искоренится» (Матф., 15, 13).
Трепещи всякий, кто не перестает мудрствовать и восставать
против познания бога (2 Коринф., 10, 5).
Глава XXVI.
О ШКОЛЬНОЙ ДИСЦИПЛИНЕ.
1. Употребительное в народной чешской по-
Дисциплина в словице выражение: «Школа без дисциплины
школах неоохо- г - п у
дима# есть мельница без воды» — совершенно
правильно. Как мельница тотчас останавливается,
если отвести от нее воду, так по необходимости все
разваливается в школе, если у нее отнять дисциплину. Если поля не полоть,
то тотчас вырастают гибельные для посева плевелы. Если
деревья не подрезаются, то они дичают и дают бесполезные побеги.
Но из этого не следует, что школа должна оглашаться криками,
ударами, побоями; в ней должны господствовать бодрость и
внимание как у учащих, так и у учащихся. Ведь что такое
дисциплина, если не тот метод, благодаря которому ученики
становятся действительно учениками.
2. Итак, воспитателю юношества будет
потри требования лезНо знать как цель, так и средства и
дисциплмь^^1151 виды дисциплины, чтобы он знал, почему,
когда и как нужно пользоваться искусством
проявлять строгость.
3. Прежде всего в согласии с общим мне-
1. Цель дисцип- нием я полагаю, что дисциплину нужно при-
лины* менять по отношению к тем, кто ее нарушает.
Однако не потому, что кто-нибудь провинился (ведь бывшее
никак не может стать не бывшим), но с тем, чтобы провинившийся
впоследствии не делал проступков. Применять дисциплину
нужно без возбуждения, без гнева, без ненависти, но с такой
простотой и искренностью, чтобы сам подвергающийся наказанию
понимал, что наказание назначается ему для его собственного
блага и вытекает из отеческого участия к нему со стороны
руководителей. Поэтому он должен относиться к наказанию только
как к прописанному доктором горькому питью.
350

4. За поведение нужно наказывать строже^
2. По какому чем за научные занятия. Ведь если ученье по-
поводу нужно при- ставлено правильно (как мы уже сказали), то
менять^ наказания. оно само по-себе привлекательно для умов и
не изДа0Лиенья.ае своею занимательностью притягивает к себе
всех (за исключением разве каких-либо
уродов среди людей). Если иногда бывает не так, то вина за это
падает не на учащихся, а на учащих. Если же мы не владеем
способами искусно привлекать умы, то напрасно, конечно, будем
в таком случае применять силу. Удары и побои не имеют
никакого значения для возбуждения в умах любви к наукам.
Несомненно, они вызывают в душе отвращение к наукам и
враждебное отношение к ним. Поэтому, когда замечается болезненное
состояние духа, с отвращением относящегося к изучению, его
нужно искоренять соответствующей духовной пищей и тотчас
прописываемыми мягкими средствами, а не обострять суровыми
лекарствами. Подтверждение этой мудрости дает нам само
небесное солнце. Ранней весной оно не сразу распространяется
на молодые и нежные растения и не сразу сушит и жжет их
своим теплом, но постепенно, незаметно согревая их, заставляет
расти и укрепляться и, наконец, изливает всю свою силу на
растения, уже выросшие и готовые дать зрелые семена и плоды.
Подобное же искусство проявляет садовник, обращаясь более
мягко и более бережно с молодыми, нежными растениями, не
пуская в ход пил, ножей, серпов, так как они (растения) еще
не в состоянии вынести раны. И музыкант не бьет кулаком или
палкой по струнам или не ударяет инструмент об стену, если
струны лиры, цитры или арфы дают диссонансы, а терпеливо
настраивает их, применяя все свое искусство до тех пор, пока не
приведет струн к гармонии. Так же должны мы применяться
к свойствам ума, приводя умы к гармонии и любви к наукам,,
если мы не желаем из ленивых сделать упрямых, а из вялых —
совершенных глупцов.
„ 5. Если, однако, когда-либо окажется нужда
Как поощрять к »-»»><- j *-
занятиям? подстрекнуть и пришпорить, то это может
быть лучше достигнуто другими способами, а
не побоями: иногда выговором и общественным порицанием,
иногда похвалой других. «Вот тот или другой исключительно
внимателен, как верно все понимает. А ты сидишь
безучастным!» Иногда можно поощрить шуткой: «Эх ты, :простофиля, не
понимаешь такой легкой вещи! Ты занят чем-то другим!»
Можно также устраивать недельные или, по крайней мере, месячные
состязания на первенство по месту или на отличие, как об этом
мы сказали в другом месте. Нужно лишь следить за тем, чтобы
это не обратилось только в шутку или забаву и таким образом
не потеряло своего значения, но чтобы любовь к похвале и страх
порицания и понижения (в разрядных списках) всегда поощряли
прилежание. Поэтому очень важно, чтобы при этом присут-
351

ствовал и учитель и чтобы дело велось без внешнего блеска, но
серьезно, чтобы уличенные в небрежности порицались и
чувствовали смущение, а более прилежные публично получали
похвалу.
6. Более суровое и строгое наказание должно
Порицать нужно применять только по отношению к тем, кто
за плохое поведе- Г η i \ J
ние грешит против поведения: I) за какое бы то
ни было проявление безбожия, как
богохульство, за безнравственность и вообще за все, что явно *
направлено против божественного закона; 2) за упорное неповиновение
и умышленную злостность, если кто с пренебрежением относится
к распоряжениям учителя или кого-либо другого из
начальствующих лиц, сознательно и умышленно не делает того, что
нужно делать; 3) за высокомерие и тщеславие, а также за не-
доброжелательство и лень, вследствие которых кто-либо
отказывается помочь в ученье товарищу, который об этом попросил.
И почем это? ^* Проступки первого рода оскорбляют вели-
у т ' чие божие, а второго рода — подрывают
основу всех добродетелей (смирение и послушание); проступки
третьего рода препятствуют быстрым успехам в науках. То, что
допускается против бога, есть мерзость, достойная самого суро-
вого наказания; если кто-либо совершает что-либо против людей
и самого себя — несправедливость, которую нужно исправить
строгим выговором; то, в чем погрешают против Присциа'на1,
есть позор, который нужно исправить с помощью порицания.
Словом, дисциплина должна стремиться к тому, чтобы во всех и
всеми средствами возбуждать и укреплять — постоянным
навыком и упражнением — благоговение к богу,
предупредительность по отношению к ближнему, бодрость по отношению к
труду и выполнению жизненных задач.
3. Форма дио 8· Лучший образец дисциплины показывает
диплины, займет- небесное солнце, которое всему растущему
вованная от небес- дает: 1) постоянно свет и тепло, 2) часто
ного солнца. дождь и ветры, 3) редко молнии и грозы,
хотя и это также на пользу всему растущему.
9. Подражая солнцу, руководитель* школы бу-
Как нужно при- дет стараться удерживать юношество в долж-
менять ее.
ных рамках.
1) Постоянными примерами, являясь сам живым образцом
во всем, чему нужно научить. Без этого все остальное будет
напрасно.
2) Наставлениями, увещаниями, иногда и выговорами.
Однако учит ли он, напоминает ли, приказывает ли, порицает
ли, он должен прилагать величайшее старание к тому, чтобы
было ясно, что все это проникнуто отеческим чувством и
стремлением всех научить и никого не обидеть. Если ученик не за-
1 См. примечание на стр. 335.
352

метил такого чувства и не убежден в этом вполне, то он будет
относиться к дисциплине с пренебрежением и легко
настраиваться против нас.
3) Если, наконец, у кого-либо настолько несчастный
характер, что эти сравнительно легкие меры являются
недостаточными, нужно прибегнуть к более сильным средствам и не оставлять
неиспробованными никаких средств, прежде чем признать кого-
либо совершенно непригодным и безнадежным для воспитания.
Быть может, о некоторых еще и теперь будет верным известное
выражение, которое гласит: «Фригийца исправляют только
побои». Во всяком случае, такого рода сильное наказание будет
полезно, если не самому наказанному, то, по крайней мере,
другим, наводя на них страх.
Нужно только остерегаться прибегать к
F д F " этим крайним мерам по всякой причине
и часто, чтобы запас исключительных . мер не оказался
истощенным раньше, чем их применения потребуют
исключительные случаи.
10. Сущность сказанного и того, что следует
аСного°СТЬ °Ка" сказать> сводится к одному: задача
дисциплины заключается в том, чтобы у тех, кого мы
воспитываем для бога и церкви, вызывать и, согревая,
постоянно укреплять то смешанное состояние чувств, подобного
которому бог требует от своих детей, вверенных воспитанию
Христа — чтобы радовались они с трепетом (Псалт., 11, 10) и,
совершая свое спасение со страхом и трепетом (Филипп., II, 12),
радовались всегда в господе (Филипп., IV, 4), т. е., чтобы
ученики могли и умели всегда любить и уважать своих
воспитателей и не только охотно позволяли бы себя вести, куда подобает,
но и сами, сверх того, настойчиво бы к тому же стремились.
Это смешанное настроение может быть достигнуто только уже
указанным нами способом: хорошим примером, ласковыми
словами и постоянно искренним и открытым расположением.
Блеск молнии и грозные раскаты грома допускаются только
иногда, в исключительных случаях, и даже здесь с таким
намерением, чтобы строгость, опять-таки поскольку возможно,
обращалась в любовь.
11. Ибо где и когда это видно (да будет по-
сравн^ниеЯЩеС зволено еще раз разъяснить это примером),
чтобы золотых дел мастер только одними
ударами молотка мог сделать изящные фигуры? Нигде и
никогда. Они лучше отливаются, чем чеканятся. А если окажется
что-либо излишнее или ненужное, то искусный мастер не
ударяет грубо молотом, но отбивает тихонько молоточком или
отпиливает пилою, или срезает щипцами, но все это делает
осторожно, а под конец еще всегда отполирует и отшлифует
сделанную вещь. А мы полагаем, что образ бога живого — разумное
творение, можно образовать неразумным порывом!
23 Заказ № 5063
353

12. Ведь и рыбак, собираясь ловить рыбу в
^Другое сравне- более глубоких водах сетью больших
размеров, не только привешивает к сети свинец,
который бы погрузил ее и заставил тащиться по дну, но и
привязывает с противоположной стороны легкие поплавки, которые бы
поднимали другой конец сети на поверхность воды. Равным
образом тот, кто решил заняться воспитанием в юношестве
добродетелей, с одной стороны, конечно, должен будет строгостью
склонить юношество к страху и смиренному повиновению, а с
другой стороны, ласкою поднять до любви и радостной бодрости.
Счастливы художники, которые могут вызвать это смешанное
настроение. Счастливо юношество при подобного рода руководителях.
13. Сюда относится суждение великого мужа, д-ра
богословия Эйльгарда Любина. Рассуждая об исправлении школ
в предисловии к Новому Завету, изданному на греческом,
латинском и немецком языках, он высказал следующее суждение:
«...Второе — это.то, чтобы все, что преподается юношам
соответственно их развитию, требовало от них ничего не делать
против воли и по принуждению, а наоборот, насколько это
возможно, все делать добровольно и самостоятельно с некоторого
рода увлечением. Отсюда я решительно настаиваю на том, что
розги и побои, эти рабские и совершенно недостойные
свободных людей средства, не должны применяться в школах и
подлежат совершенному из них удалению. Их следует применять
только к невольникам и негодным людям рабского духа. Такие
весьма скоро проявляют себя в школах своим поведением и
быстро должны быть удаляемы из школ не только вследствие
своей тупости и неспособности, большей частью свойственной
рабским характерам, но также и вследствие испорченности, ко-
торая в большинстве случаев соединена с ней. А если еще им
дать на помощь науки и искусства, то в руках безумных людей
они обратятся лишь в орудие испорченности и станут мечами,
которыми они будут истреблять и себя и других. Но есть и
другие виды наказаний, которые и нужно применять по отношению
к свободным и благородным юношам».
Глава XXVII.
О ЧЕТЫРЕХСТУПЕННОМ УСТРОЙСТВЕ ШКОЛ В СООТВЕТСТВИИ
С ВОЗРАСТОМ И УСПЕХАМИ УЧАЩИХСЯ.
Сыны света дол- 1, Ремесленники назначают своим ученикам
м^ростиПОАРсынов определенный срок обучения (двухлетний,
века. трехлетний и т. д., даже до семилетнего, в
зависимости от тонкости или сложности
ремесла). Обучение обязательно должно быть закончено в
пределах этого срока. Каждый изучивший все то, что относится к его
искусству, должен сделаться из ученика подмастерьем своего
354

Полное
образование требует
посвятить ему весь
период юности
человека до 24 лет.
искусства, а затем через известное время — и мастером. То же
самое должно иметь место и в школьной науке: для искусств,
наук и языков следует тоже назначить свои сроки; здесь в
пределах известного числа лет должен быть закончен весь круг
образования, и из этих мастерских человечества должны выйти
люди подлинно образованные, совершенно нравственные и
истинно благочестивые.
2. Чтобы достигнуть этой цели, мы берем для
развития духовных сил все время* юности
(так как здесь приходится изучать не одно
искусство, а весь комплекс свободных
искусств со всеми науками и несколькими
языками), начиная с раннего детства до возмужалости, именно
первые 24 года жизни, которые должны быть разделены на
определенные периоды по указанию самой природы. Ведь опыт
показывает, что человеческое тело растет приблизительно до
25-го года жизни и не больше, а затем укрепляется в силе.
Надо верить, что этот медленный рост (ибо дикие звери,
имеющие тела гораздо большие, достигают своего полного развития
в течение всего нескольких месяцев или самое большее в
течение одного-двух лет) божественное провидение предназначило
для человеческой природы затем, чтобы у человека вообще
было больше времени для подготовки к задачам его жизни.
3. Итак, эти годы восходящего возраста мы
Это время нуж- разделим на четыре определенных периода:
детство, отрочество, юность, зрелость.
Каждому возрасту нужно назначить одно
шестилетие и соответствующую школу, так, чтобы
но разделить
четыре школы.
на
I. Для детства
II. Для отрочества
III. Для юношества
было
школой
материнское попечение,
школа элементарная, или
народная школа родного
языка,
латинская школа, или
гимназия,
академия и путешествия.
должна быть в каждом
IV. Для зрелости
В частности, материнская школа
доме; школа родного языка — в каждой общине, в каждом
селе и в каждом местечке; гимназия — в каждом городе;
академия — в каждом государстве или даже в каоюдой более
значительной провинции.
Задачи и содер- ^' Ри всем Различии этих школ мы,
однако, желаем, чтобы в них преподавали не
различный материал, а один и тот же, только
различным образом, т. е. все то, что может
сделать людей истинными людьми, христиан —
истинными христианами, ученых —
истинными учеными, только поднимаясь каждой ступенью выше в со-
жание школьного
преподавания
должны отличаться
не материалом, а
формой.

ответствии с возрастом и предшествующей подготовкой. По
законам нашего естественного метода нельзя отрывать одни учебные
предметы от других, а нужно преподавать их все вместе,
подобно тому как дерево всегда растет в целом, соответственно во
всех своих частях, равномерно в этом, как и в следующем году,
пока только оно будет стоять, хотя бы в течение ста лет.
Л 5. Однако разница между школами будет тро-
Различие школ г> -»
по форме упраж- якая. Во-первых, в первых двух школах все
нений: будет преподаваться в более общих и эле-
1. Так как ина- ментарных чертах, а в последующих — все
че преподают здесь, более подробно и отчетливо, точно так же,
иначе — там. как дерево с каждым новым годом пускает
все большее число корней и ветвей, все более крепнет и
приносит больше плодов.
2. Так как здесь 6. Во-вторых, в первой, материнской, школе
занимаются более будут упражняться преимущественно внешние
одним, а там — чувства, с тем чтобы дети приучались обра-
другим. щаться правильно с окружающими их
предметами и распознавать их; в школе родного языка будут
упражняться больше внутренние чувства, сила воображения
и память с их исполнительными органами — рукой и
языком — путем чтения, письма, рисования, пения, счета,
измерения, взвешивания, запоминания различного материала и пр.;
в гимназии будет развиваться понимание и суждение обо
всем собранном ощущениями материале при помощи
диалектики, грамматики и остальных реальных наук и искусств,
изучаемых посредством вопросов: что? почему? Наконец,
академия будет развивать преимущественно то, что относится к
области воли, именно: способности, которые научат сохранять
гармонию (а расстроенное приводить к гармонии).
Относительно души это дает богословие, относительно ума — философия,
относительно жизненных функций тела — медицина,
относительно внешнего блага и состояния — юриспруденция.
7. И это верный метод успешно развивать
этойТрБадГции АЛЯ умы' Спе'Рва усваивать самые вещи с помощью
внешних чувств, на которые те
непосредственно воздействуют. Затем в свою очередь возбужденные
внутренние чувства обучаются выражать и представлять отображения
вещей, воспринятых внешними чувствами как через припоминание,
так и при помощи руки и языка. Когда же это подготовлено, пусть
вступает в дело ум и тщательным размышлением все сравнивает
и взвешивает для основательного изучения взаимного отношения
всех вещей; это разовьет истинное понимание вещей и суждение
о них. Наконец, пусть приучится во всем законно проявлять
свою власть воля (которая является центром и
руководительницей всех действий человека). Желать образовывать волю
ранее понимания вещей (как и познание ранее воображения и
воображение ранее чувственных восприятий) — это значит на-
356

прасно терять труд. Однако так поступают те, кто обучает детей
логике, поэзии, риторике, этике ранее познания реального и
чувственного мира. Они поступают таким же образом, как если бы
кто-либо желал обучать танцам двухлетнего ребенка, едва
пытающегося ходить на дрожащих ногах. Мы решили везде идти
вслед за природой, и как она выявляет свои силы одни за
другими, так и мы должны следить за последовательным порядком
развития умственных способностей.
8. Третье различие будет состоять в том, что в
з. Одни будут низших школах — материнской и школе род-
упражняться здесь, ^ -, г ^ г
а другие там. ного языка — будет получать образование все
юношество обоего пола; в латинской —
преимущественно те юноши, у которых стремления выше, чем быть
ремесленниками, а из академии будут выходить ученые и
будущие руководители других, так чтобы у церкви, школы и
общественных учреждений никогда не было недостатка в
соответствующих руководителях.
Эти четыре ро- 9· Эти четыре рода школ не без основания
да школ соответ- можно было бы сравнить с четырьмя времена-
ствуют: ми года. Материнская школа представляет
1. Четырем вре- собой прекрасную весну, украшенную почка-
менам года. ми и цветами различных ароматов. Школа
родного языка представляет собой лето с его спелыми колосьями
и некоторыми ранними плодами. Гимназия соответствует
осени, собирающей богатые плоды с полей, садов и
виноградников и складывающей это в сокровищницу ума. Академия,
наконец, — это зима., дающая собранным плодам различные
назначения, чтобы можно было на что жить во все
остальное время жизни.
10. Можно было бы также такой метод тща-
^Н;..^ере.в™м' ??Г тельного воспитания юношества сравнить с
стущим четырьмя „ ттт г
ступенями. культурой садов. Шестилетние дети,
прекрасно воспитанные благодаря заботе отцов и нянек,
могли бы походить на молодые деревца, тщательно посаженные,
хорошо укоренившиеся и начинающие пускать веточки. Дети
двенадцати лет похожи на деревца, уже покрытые ветвями и
пускающие почки; что в них заключается, конечно, еще недостаточно
ясно, но скоро станет ясным. Юноши восемнадцати лет, уже
владеющие знанием языков и искусств, подобны дереву, со всех
сторое усеянному цветами, представляющему приятное зрелище
для глаз и приятный аромат для обоняния, а для вкуса
обещающему верные плоды. Наконец, молодые люди двадцати четырех
или двадцати пяти лет, которые уже вполне (прошли
академические науки, представляют собой дерево, отовсюду покрытое
плодами такой зрелости, когда следует уже срывать их и собирать
для различных целей.
Однако это следует изложить подробнее.
357

Глава XXVIII.
ОЧЕРК (ИДЕЯ) МАТЕРИНСКОЙ ШКОЛЫ.
1. В первые же годы дерево тотчас же вы-
Первостепенное пускает из своего ствола все главные ветви,
ДОЛЖНО бЫТЬ H3V- ei.
чено сперва. которые оно будет иметь и которым
впоследствии приходится только разрастаться.
Следовательно, таким же образом, чему бы мы ни хотели научить
человека на его пользу в течение всей жизни, — все это должно
быть преподано ему в этой первой школе. Что это осуществимо,
ясно будет из нашего беглого просмотра всего того, что
подлежит изучению. Укажем на это кратко, сводя все к
двадцати главным отделам.
Перечень зна- 2. Метафизика (так называемая) в общих
ний, подлежащих чертах первоначально усваивается здесь, так
усвоению: как дети сначала воспринимают все в об-
'· щих и неясных очертаниях, замечая, что все,
что они видят, слышат, вкушают, осязают, все это существует,
но не различая, что это такое в частности, и лишь потом
постепенно в этом разбираясь. Следовательно, они уже начинают
понимать общие термины: нечто, ничто, есть, нет, так, не так,
где, когда, похоже, непохоже и т. п., что в общем и является
основой метафизики.
и 3. В естествознании (физике) в это первое
шестилетие можно довести ребенка до того,
чтобы он знал, что такое вода, земля, воздух, огонь, дождь, снег,
лед, камень, железо, дерево, трава, (птица, рыба, бык и пр. Он
должен знать также названия и употребление, по крайней мере,
внешних членов своего тела. В данном возрасте это усваивается
легко и полагает начало естествознанию.
Л! 4. Начала оптики ребенок получает
благодаря тому, что начинает различать и
называть свет и тьму, тень и различия основных цветов: белого,
черного, красного и пр.
IV 5. Начала астрономии состоят в том, чтобы
знать, что называют небом, солнцем, луною,
звездами, и замечать, что они каждый день восходят и заходят.
v 6. Первые начала географии состоят в том, что
дети, сообразно с характером местности, где
они воспитываются, учатся понимать, что такое гора, долина,
поле, река, селение, замок, город.
VI 7. Основы хронологии закладываются в том
случае, если ребенок понимает, что
называется часом, днем, неделей, годом, равным образом что такое
лето, зима и пр. и—вчера, позавчера, завтра, послезавтра и пр.
. 8. Начала истории состоят в том, чтобы
ребенок мог припоминать и рассказывать,
что произошло недавно, как тот или другой в том или
358

другом деле действовал, — ничего, если это будет хотя бы
только по-детски.
VIII 9. Корни арифметики закладываются
благодаря тому, что ребенок понимает, когда говорится
мало и много, умеет считать, хотя бы до десяти, и сделать
наблюдение, что три больше, чем два, и что единица, прибавленная
к трем, дает четыре и пр.
Ιχ 10. Дети будут иметь элементы геометрии, если
поймут, что мы называем большим и малым,
длинным и коротким, широким и узким, толстым и тонким; а
также—что мы называем линией, крестом, кругом и пр., и
видят, что то или другое измеряется пядью, локтем, саженью и пр.
у 11. Также первоначальные основы статики
получатся в том случае, если дети заметят, что
вещи взвешиваются на весах, и научатся сами кое-что
взвешивать на руке, чтобы определить, тяжело это или легко.
Х1 12. Первоначальный опыт в механическом
труде дети получают в том случае, если им
позволить, мало того обучать их, всегда что-либо делать, например:
переносить вещи туда и сюда, приводить их так или иначе в
порядок, строить что-либо и разрушать, связывать и пр. — все это
детям приятно делать в этом возрасте. Так как это не что иное,
как стремление даровитой природы к искусственному
воспроизведению вещей, то не только не следует препятствовать таким
занятиям, но необходимо поддерживать >их и разумно руководить ими.
хп 13. Диалектическое искусство проявляется уже
в этом возрасте и пускает свои ростки, когда
ребенок, замечая, что разговор ведется путем вопросов и
ответов, и сам также приучается кое о чем спрашивать и отвечать
на вопросы. Следует только приучить детей ставить подходящие
вопросы, а на вопросы отвечать прямо, чтобы они приучались
твердо держать мысль в пределах предложенной темы, а не
отклоняться в сторону.
ХП1 14. Детская грамматика будет состоять в том,
чтобы правильно говорить на родном языке,
т. е. отчетливо произносить буквы, слоги, слова.
XIVe 15. Начало риторики будет положено в том
случае, если дети станут подражать тем
тропам и фигурам, которые встречаются в домашней речи. Но
особенно надо обратить внимание на соответствующую
характеру речи жестикуляцию в связи с произношением, а именно,
при вопросе повышать последние слоги, а при ответе
понижать и т. п., чему учит обыкновенно сама природа, а если
что-либо будет- неправильно, то легко может быть исправлено
разумным указанием.
ХУ 16. С поэзией дети познакомятся, заучивая в
этом раннем возрасте как можно большее
количество маленьких стихотворений, преимущественно морального
359

содержания, ритмических или метрических, обычно
употребляемых в отечественном языке.
χνι 17. Начала музыки будут состоять в том,
чтобы научить петь некоторые, более легкие,
места из псалмов и священных γημήοβ, что будет иметь место в
процессе ежедневных молитвенных упражнений.
χνπ 18. Начальные познания в хозяйстве будут
заключаться в том, что дети запомнят названия
лиц, из которых состоит семья: кто называется отцом, матерью,
служанкой, слугой, наемным работником и т. д., а также —
имена частей дома: сеней, кухни, спальни, стойла и домашних
предметов: стола, блюда, ножа, щетки, вместе с их употреблением.
χνιπ 19. Меньшим может быть предварительное
ознакомление с политикой, так как
представления в этом нежном возрасте едва ли простираются за пределы
своего дома. Однако и это возможно, если дети заметят, что
некоторые граждане города собираются в думе и называются
членами совета, а из них кто-либо в частности называется городским
головой, другой — городским судьей, третий—нотариусом и пр.
χιχ 20. Учение о нравственности (этика) должно
будет здесь получить в особенности твердое
основание, если мы хотим, чтобы добродетели, так сказать,
срослись бы с хорошо воспитанным юношеством.
Например:
1) Умеренность, состоящая в соблюдении меры в еде и в пище
и в том, чтобы ничего не позволять себе сверх необходимого для
утоления голода и жажды.
2) Опрятность при еде, в одежде и бережное обращение с
куклами и игрушками.
3) Подобающее почтение к старшим.
4) Всегда скорое и охотное повиновение приказаниям и
запрещениям.
5) Неуклонная правдивость во всех словах, так чтобы никогда
не позволялось лгать или обманывать—ни в шутку, ни серьезно
(так как дурная шутка может в конце концов перейти в
нехороший поступок).
6) Справедливости дети будут учиться, не присваивая ничего
чужого, не унося, не удерживая, не скрывая чего-либо против
воли владельца, ни в чем никому не делая зла, ни в чем не
завидуя и пр.
7) Пусть дети как можно скорее приучаются к любви, чтоб
быть готовыми жертвовать из своего имущества всякий раз, как
кто-либо будет просить их в нужде; мало того — чтобы они
помогали и по собственному побуждению. Ведь это'есть та самая
подлинная христианская добродетель, которая ранее всех нам
заповедана духом Христа: воспламенение ее в сердцах людей,
особенно в современном, совершенно холодном, стареющем мире,
будет служить на благо церкви.
360

8) Следует также приучать маленьких детей к постоянным
трудам и постоянным занятиям, все равно будет ли то серьезное
дело или игра, лишь бы дети.не выносили безделья.
9) Пусть приучатся не болтать постоянно и не выбалтывать
всего, что попадется на язык, а разумно молчать, когда того
требует дело, когда говорят другие, когда присутствует кто-либо
из почтенных лиц, когда самое дело требует молчания.
10) Но особенно нужно приучать детей в этом первом
возрасте к терпению, которое будет необходимо в течение всей
жизни, чтобы они научились владеть собой, руководствоваться
разумом, а не порывами; прежде чем страсти бурно прорвутся
и пустят корни, лучше подавлять гнев, чем давать ему волю и пр.
11) Услужливость и готовность служить другим есть лучшее
украшение юности, и даже всей жизни. Поэтому к ней следует
приучать детей уже в эти первые шесть лет, чтобы они не
упускали случая быть налицо там, где только представляется
возможность быть полезным в каком-либо деле другим людям.
12) Однако сюда нужно присоединить вежливость, чтобы
ничего не делать неуместно и бессмысленно, а во всем поступать с
приличной скромностью. Сюда относятся формы общественного
обращения, приветствия, ответы на них, скромные просьбы, если
в чем-либо нуждаешься, благодарность за оказанную услугу с
приличными поклонами и целованием руки и т. п.
21. Наконец, в изучении религии и благочестия можно
шестилетних детей довести до того, чтобы они заучивали наизусть
главы катехизиса, основы своего вероисповедания и, насколько
позволяет возраст, начинали понимать его и применять на деле.
Именно они должны привыкнуть к тому, чтобы, охваченные
восприятием божества, они чувствовали везде присутствие бога,
боялись его как справедливейшего мздовоздаятеля за зло, не
допуская ничего дурного, а с другой стороны, они должны любить
его, милостивейшего воздаятеля, за добро, поклоняться ему,
призывать и хвалить его, и, ожидая от него милосердия и в жизни
и по смерти, не упускать делать ничего доброго, что, как они
замечают, угодно ему, и таким образом жить точно пред очами бога
и (как говорит Писание) ходить перед богом.
22. Тогда о христианских детях можно
Польза такого будет сказать то, что евангелист говорит
воспитания в дет- ν ™Λ
стве# о самом Христе, что он преуспевал в
премудрости и возрасте, и в любви у бога и чело-
веков (Лука, II, 52).
23. Таковы цели и задачи материнской школы.
Почему нельзя Объяснить это подробнее или показать с по-
сделать никаких МОщыо таблиц, что и в каком объеме можно
указаний"0^ НЫХ выполнить в отдельные годы, месяцы и дни
(как это мы посоветуем делать в школе), как
это можно сделать в последующих школах (родного языка и в
латинской школе), нельзя по двум причинам. Во-первых потому,
361

что среди домашних хлопот родителям нельзя соблюдать
порядок с такой тщательностью, как это бывает в общественной
школе, где занимаются только образованием юношества. Во-
вторых потому, что умственные способности и охота к учению
проявляются у детей с крайней неравномерностью — у
одного ранее, у другого позднее. Некоторые двухлетние дети
уже прекрасно говорят и быстро все воспринимают, другие
в пять лет едва делают то же самое, так что вообще это
первое образование в раннем возрасте нужно предоставить
благоразумию родителей.
Впрочем есть 24* Однако здесь с пользою можно применить
два прекрасных два средства. Во-первых, нужно написать
пособия: книжку в руководство родителям и школам,
1. Учебник для чтобы они хорошо знали свои обязанности.
материнской шко- Здесь подробно должно быть описано все то,
лы# чему нужно научить в детстве и при каких
случаях нужно приступать к'важному делу и какими способами
и сочетаниями слов и жестами должно это внедрять детям.
Написать подобную книжку (под заглавием «Руководство для
материнской школы») мы берем на себя.
25. Другим пособием, которое должно быть
2 Средство для полезным для упражнений в этой материнской
пробуждения *
чувств. школе, будет книжка с картинками, которую
нужно давать самим детям. Ведь так как
здесь нужно развивать преимущественно чувства для восприятия
внешних предметов, а зрение среди чувств занимает самое
выдающееся место, то мы поступим правильно, включив сюда все
главные предметы из физики, оптики, астрономии, геометрии
и т. д., хотя бы в том порядке, который мы только что
представили. Здесь могут быть нарисованы: гора, долина, дерево,
птица, рыба, конь, бык, овца, человек в различном возрасте,
различной величины; затем — свет и мрак, небо с солнцем,
луной, звездами, облаками; основные цвета; затем домашние
предметы и ремесленные инструменты: горшки, блюда, кружки,
молотки, щипцы и пр.; далее изображение высоких особ,
например царя со скипетром и короной, а также солдата с оружием,
крестьянина с плугом, возницы с повозкой; письмоносца на
дороге, и повсюду все-таки должна быть надпись, что означает
каждый предмет: конь, бык, собака, дерево и пр.
26. Эта книжка будет полезна в трех отноше-
Польза от такой ниях: 1) Для усиления впечатления от вещей,
книги# как уже было сказано. 2) Для привлечения
юных умов к тому, чтобы в каких угодно книгах они искали
занимательного — в смысле более легкого приучения к чтению.
3) Так как над каждой картинкой будет написано ее название,
то с этого может начаться обучение буквам.
362

Глава XXIX.
ИДЕЯ ШКОЛЫ РОДНОГО ЯЗЫКА.
Школа родного 1· В главе IX мы указали, что всю молодежь
языка должна обоего пола нужно посылать в общественные
предшествовать ла- школы. Теперь я прибавляю, что всю моло-
тинскои школе. дежь сперва нужно посылать в школу родного
языка. Против этого мнения существует возражение.
Ц е π π е ρ в первой книге «Церковного государства», гл. 7, и
Альштед в гл. 6 своих «Школьных рассуждений» советуют
посылать в школу родного языка только тех девочек и
мальчиков, которые со временем будут заниматься ремеслами, мальчики
же, которые, по решению своих родителей, предназначаются к
высшему образованию, должны быть направляемы не в школу
родного языка, жг прямо в латинскую школу. Альштед
прибавляет: «Пусть, кто хочет, не соглашается. Я
предлагаю ту дорогу и тот путь образования, на который я желал
бы направить тех, кого я хотел бы видеть наилучше
образованными». Но соображения нашей дидактики заставляют с
этим не соглашаться.
j 2. А именно: 1) Мы стремимся к общему
образованию в области всего человеческого для
всех, кто родился человеком. Следовательно, нужно вести всех
вместе до тех пор, пока можно вести вместе, чтобы все взаимно
друг друга воодушевляли, поощряли, побуждали.
п 2) Мы желаем, чтобы все получали воспитание
во всех добродетелях, а именно: в скромности,
согласии, готовности к взаимным услугам. Поэтому не нужно
разделять их так рано и не следует давать некоторым из них
повода превозноситься перед другими и презирать их.
... 3) Представляется несколько преждевременным
решать на шестом году отроду, к какому
призванию кто-либо годен, к занятиям науками или к ремеслу;
в этом возрасте еще недостаточно проявляются умственные
способности и наклонности; то и другое лучше выяснится
впоследствии. Какие травы в саду выпалывать, какие оставлять, узнаешь
лишь\после того, как они подрастут, а не тогда, когда они еще
очень малы. Ведь не только дети богатых, или знатных, или
должностных лиц рождаются для высоких званий, чтобы для них
одних должна была быть открыта латинская школа, а остальные
дети безнадежно бы от нее отстранялись. Ветер веет, где хочет,
и не всегда начинает дуть в определенное время.
IV 3. 4) Четвертым основанием у нас является то,
что наш всеобщий метод имеет в виду не одну
только безмерно любимую нимфу — латинский язык, но ищет
пути к развитию равным образом и родных языков всех народов,
чтобы всякое дыхание все более и более хвалило господа. Этого
363

стремления не следует расстраивать столь произвольным
перескакиванием через всю школу родного языка.
v 4. 5) Учить кого-либо иностранному языку,
прежде чем он овладеет родным языком, —
это то же самое, как если бы кто-либо вздумал учить своего
сына ездить верхом ранее, чем он научится ходить. Лучше
действовать по ступеням, как это показано в основоположении IV главы
XVI. Как Цицерон заявлял, чго он не может учить
произносить речи того, кто не умеет говорить, так при нашем методе мы
признаемся, что не можем учить по-латыни того, кто не знает
родного языка, так как последний язык мы предназначили в
качестве руководителя к первому.
νϊ 5. 6) Наконец, так как мы стремимся к реально-
му образованию, то ученики одинаково легко
могут пройти то, что относится к внешнему миру, с помощью книг
на родном языке, которые дают название вещей. После этого они
тем легче изучат латинский язык, прилагая к известным уже
вещам только новые названия, прибавляя в прекрасной градации к
фактическому познанию вещей познание их причинных связей.
6. Итак, принимая во внимание наше предло-
Пределы и цели жение 0 делении школы на четыре ступени,
школы родного ^ л
языка. школу родного языка мы определяем таким
образом: предел и цель школы родного языка
будут состоять в том, чтобы все дети между шестью и
двенадцатью (или тринадцатью) годами научились бы тому,
пользование чем простиралось бы на всю их жизнь. Именно:
I. Легко читать все, напечатанное и написанное на родном
языке.
II. Писать сперва красиво, потом быстро и, наконец, правильно
согласно с правилами грамматики родного языка, которые надо
будет изложить ученикам в самой простой форме и установить
упражнения для усвоения их.
III. Считать цифрами и на счетах, смотря по надобности.
IV. Все измерять правильно всеми способами: длину, ширину,
расстояние и пр.
V. Петь все употребительные мелодии, а кто более способен,
того обучать также началам художественной музыки.
VI. Выучить наизусть большую часть псалмов и духовных
гимнов, которые употребляются в церкви в каждой местности,
чтобы воспитанные на прославлении бога дети могли (как
говорит апостол) научать и вразумлять друг друга псалмами,
гимнами и духовными (песнями, воспевая во благодати в сердцах
своих бога (Колосс, III, 16).
VII. Сверх катехизиса, ученики должны тончайшим образом
знать историю и наиболее выдающиеся тексты всего священного
писания, чтобы могли воспроизвести их наизусть.
VIII. Ученики должны усвоить учение о нравственности,
выраженное в правилах, поясненное примерами сообразно с разви-
364

тием этого возраста, понимать его и стараться применять на
деле.
IX. О политическом и экономическом положении они должны
знать настолько, насколько это необходимо для понимания того,
что происходит у них на глазах ежедневно дома и в городе.
X. Иметь понятие в самых общих чертах об истории
сотворения, падения и искупления мира, управляемого мудростию
божией.
XI. Кроме того, изучить основы космографии: о круглой
форме неба, о шаровидности висящей посредине земли, об океане,
омывающем землю, о разнообразных изгибах морей и рек, о
более значительных частях света, о главных государствах Европы;
особенно же ученики должны заучить города своей родины, горы,
. реки и все, что есть в ней достопримечательного.
XII. Наконец, ученики должны ознакомиться со всеми более
общими ремесленными приемами отчасти с той только целью,
чтобы не оставаться :невеждами ни в чем, касающемся
человеческих дел, отчасти даже и для того, чтобы впоследствии легче
обнаружилась их природная наклонность, к чему кто чувствует
преимущественное призвание.
7.-И если все эго надлежащим образом будет
^о„«^у^ЛЛА™?,ь выполнено в этой школе родного языка, то не
ставятся столь ши- „ г '
рокие цели. только для тех юношей, которые поступят в
латинскую школу, но и для тех, которые
посвятят себя земледелию, торговле и ремеслам, не может
встретиться нигде ничего настолько нового, с чем бы они хоть отчасти не
были уже знакомы. Таким образом, то, чем впоследствии каждый
будет заниматься в области своей' деятельности или что будет
слышать на священных собраниях или в других местах, или,
наконец, читать в каких-либо книгах,—все будет или только
более полным освещением, или более подробным
разъяснением вещей, уже ранее известных, и ученики окажутся на
самом деле способными все это более# правильно понимать,
выполнять, обсуждать.
Средства при- 8. Для достижения этих целей должны служить
годные для дости- следующие средства:
жения этих целей: I. Все ученики школы родного языка, занятия
I. Классы. в которой продолжаются шесть лет, должны
делиться на шесть классов, занимающихся, насколько возможно, в
отдельных помещениях, чтобы они не мешали друг другу.
„ „ И. Для отдельных классов должны быть пред-
II. Книги. ^ g. * г
назначены свои особые книги, которые бы
исчерпывали все нужное для этого класса (насколько дело касается
материала для научного, нравственного и религиозного
образования) , чтобы ни в каких других книгах не было необходимости,
пока ученики находятся на данной стадии обучения, но зато уже
с помощью указанных книг они безошибочно достигали бы
намеченной цели. Необходимо, чтобы эти книги исчерпали весь
365

родной язык, т. е. все названия вещей, которые по своему
возрасту способны усвоить дети, и главные наиболее
употребительные обороты речи.
Содержание книг 9. Итак, по числу классов этих книг будет
для различных шесть, и они будут различаться между собой
классов одно и то не столько по содержанию, сколько по форме.
же; они будут раз- Все они будут трактовать обо всем, но каждая
личаться только предыдущая книга будет излагать более общее,
форме. более известное, более легкое; а каждая
последующая — будет давать возможность понимать более
частное, менее известное, более трудное или будет вносить какой-
либо новый метод в рассмотрение тех же самых вещей,
чтобы принести уму новое наслаждение. В чем здесь дело, мы это
вскоре разъясним.
И все будет при- Ю- Следует позаботиться о том, чтобы все бы-
способлено к ха- л о здесь приспособлено к детским способно-
ректеру детского стям, которые по своей природе склонны к при·
возраста. ятному, шутливому к игривому и не
расположены к серьезному и суровому. Итак, для того чтобы было
усвоено, и притом легко и с удовольствием, серьезное, что некогда
должно принести существенную пользу, везде нужно полезное
соединять с приятным, чтобы постоянными приманками завлекать
умы и направлять их туда, куда мы желаем.
11. Пусть также книги эти украшаются загла-
Чтобы привлечь виями, которые бы своей красотой привлекали
учеников, нужно юношество, а вместе с тем изящно выражали
украшать книги ^ о
красивыми загла- бы все содержание. Заимствовать их, мне ка-
виями. жется, можно от различных видов,
сада—самого прекрасного, чем мы владеем. Так как
школа сравнивается с садом, то почему бы книжку шервого класса не
назвать фиалковой грядой, книгу второго класса — розовым
кустом, книгу третьего класса — парком, и пр.?
Все технические 12* .ВпРочем> более подробно о содержании и
термины должны форме этих книг будет сказано в другом месте.
быть здесь выра- Здесь же прибавлю следующее: так как книги
жены на родном пишутся на родном языке, то на родном же
язь1ке· ^ языке должно выражать и технические терми-
очему. нь^ для КОТОрЫХ не ^едует 'пользоваться
латинскими или греческими терминами. Основания:
1) Мы хотим помочь юношеству, чтобы оно все
воспринимало без замедления. Но иностранные
слова, раньше чем быть понятыми, по необходимости требуют
разъяснения, и даже, будучи разъясненными, они непонятны, и
ученики только, верят, что они обозначают то, что нужно
обозначать, и с трудом удерживают их в памяти. Между тем как на
родном языке, нужно только объяснить обозначаемую словом вещь,
и тотчас все становится понятным и усваивается памятью. Наша
цель заключается в том, чтобы при этом первом обучении было
266

как можно меньше всяческих задержек и затруднений и чтобы
все шло как можно легче.
п 2) Кроме того, мы желаем, чтобы родные
языки развивались не по примеру языка
французов, которые удерживают непонятные народу греческие и
латинские слова (их порицает за это Стевин), но все выражая
словами, понятными народу. Так, тот же Стевин посоветовал этот
принцип своим соотечественникам бельгийцам («География»,
кн. 1) и прекрасно провел его в математике.
13. Против этого можно, конечно, возражать, и
Тройное возра- такие возражения обыкновенно делаются. Во-
жение. г -.
первых, не каждый язык настолько богат,
чтобы на нем одинаково удачно можно было передавать
греческие и латинские термины. Во-вторых, хотя бы они и были
переданы, однако ученые, привыкшие к своим терминам, не
отступят от них. Наконец, лучше, чтобы и дети, которых нужно
будет посвящать в латинский язык, уже теперь приучались к
языку ученых, дабы не было необходимости после снова
заучивать технические термины.
14. Я отвечаю на это. Если какой-либо язык
Ответ на первое оказывается темным, неполным, несовершен-
возражение. ' - ' г0
ť ным для выражения необходимых вещей, то
вина не в языке, но в людях. Римляне и греки должны были
придумать слова ранее, чем они приняты были в употребление,
и сперва их слова казались грубыми, темными, так что сами они
сомневались, можно ли их облагородить; однако когда они были
приняты, то оказалось, что ничего нет более выразительного, чем
они.
Это мы знаем относительно слов: ens (бытие), essentia
(сущность), substantia (субстанция), aocidens (случайный признак),
qualitas (качество), quidditas (свойство) и пр. Итак, за языком
дело не станет, лишь бы сами люди не пожалели стараний.
15. Что касается второго возражения, то пусть
На второе воз- ученые люди и удерживают для себя свои тер-
ражение. мины. Мы здесь идем на помощь простым
людям в том, чтобы каким-либо образом довести их до понимания
свободных искусств и наук, не говоря с ними на иностранном
языке чужими для них словами.
16. Кто, наконец, из детей позднее будет изу-
На третье воз- чать языки тот не почувствует особенного
ражение. ^ J J
F ущерба от того, что знает технические термины
на отечественном языке, и от того, что бога ранее назвал «отцом»
на родном языке, а не на латинском.
III. Третье тре- 17· Третье требование заключается в легком
бование — хоро- методе преподавать эти книги юношеству. Этот
ший метод; четы- метод можно выразить так:
ре его закона. j Ежедневно школьным занятиям должно быть
уделяемо только по четыре часа: два часа до полудня и столько
367

же пополудни; остальное время ученики могут с пользой уделять
домашним работам (особенно более бедные) или какому-нибудь
приличному отдыху.
II. Утренние часы нужно посвящать развитию ума и памяти,
в послеполуденные должно развивать руку и голос.
III. Итак, в утренние часы учитель прочитает и повторит урок
на этот час при всеобщем внимании, а если нужно будет какое-
либо разъяснение, то он даст его в самой доступной форме, так
чтобы слушатели не могли бы его не понять. Затем он предложит
ученикам повторить это по очереди самим так, чтобы, пока один
читает ясно и отчетливо, другие, смотря в свои книги, молча
следили бы за ним. После получаса или более подобных
упражнений более способные попробуют то же повторить без книги, и,
наконец, окажутся способными проделать это даже и менее
способные. Ведь для часового промежутка, соответственно с
восприимчивостью детских умов, это будет совсем немного.
IV. То же самое будет еще более закреплено в
послеобеденные часы, в которые мы не желаем разбирать ничего нового, но
будем повторять то же; повторять частью путем переписывания
из тех же самых книг, частью — путем соревнования: кто скорее
другого запомнит все, о чем говорилось ранее, и повторит это
или правильнее, изящнее перепишет, пропоет, сосчитает и т. д.
18. Не без основания мы советуем, чтобы уче-
.Почему мы со ники все свои печатные книги переписывали
ветуем, чтобы все как можно опрятнее своей собственной рукой.
классные книги
были переписаны О Эт0 послужит к тому, чтобы правильнее все
рукою учеников. запомнить, так как мысль будет долее занята
одним и тем же материалом.
2) Этим ежедневным упражнением в писании ученики
приобретут себе навык писать красиво, быстро, правильно, что
чрезвычайно необходимо и для дальнейших школьных занятий и для
житейских дел.
3) Для родителей детей это будет самым наглядным
доказательством, что в школе делается то, что должно делаться, и
они будут в состоянии легче судить об успехах детей, видя, как
удачно дети подвигаются вперед.
Совет о вклю- 19. Все более частное мы откладываем на
чении сюда изуче- другое время. Здесь пока напомним о том, что
ния иностранных если некоторые дети должны будут заняться
языков. изучением языков соседних народов, то это
должно происходить в возрасте десяти, одиннадцати, двенадцати
лет, а именно — в промежутке между школой родного языка и
латинской школой. Для этого удобнее всего послать их туда, где
в ежедневном употреблении не родной язык, но тот, который
они должны изучать. Дети вполне усвоят этот язык, если они
будут на новом языке читать, переписывать, запоминать уже
ранее им известный материал из книг родной школы и проводить
заимствованные оттуда письменные и устные упражнения.
368

Глава XXX.
ОЧЕРК ЛАТИНСКОЙ школы.
1. Ее целью мы ставим — вместе с четырьмя
Ее цели: четыре языками исчерпать всю энциклопедию наук.
языка и вся энци- тт i J J
клопедия наук. ^з тех юношей, которых мы правильно
проведем через эти классы, должны выйти:
1. Знатоки грамматики, которые прочно усвоили все явления
языка и в состоянии разъяснить их в латинском и родном
языках в совершенстве, а в греческом и еврейском — насколько это
необходимо.
II. Диалектики, вполне опытные в определении и различении
понятий, в доказательствах и опровержениях.
III. Риторики, или ораторы, умеющие изящно говорить на
любую тему.
IV. Знатоки арифметики.
V. Геометры — как для различных жизненных потребностей,
так и потому, что эти знания особенно пробуждают и изощряют
способности к изучению других предметов.
VI. Музыканты — как на практике, та»к и в теории.
VII. Астрономы, которые знакомы, по крайней мере, с
основами учения о сфере и с ее вычислениями, так как без этого не
будут ясны ни физика, ни география, ни большая часть
истории.
2. Это и были те прославленные семь свободных искусств1,
знанием которых, по обычному мнению, должен обладать
магистр философии. Но для того чтобы стать выше, ваши ученики
должны, сверх того, быть:
VIII. Физиками, которые бы понимали строение мира, силу
элементов, различие животных, свойства растений и металлов,
строение человеческого тела и пр. как в отношении того, чем
они являются сами по себе, так и в применении к потребностям
жизни, что тем самым исчерпает и часть медицины, земледелия
и остальных механических искусств.
1 Septem artes liberales — «семь свободных наук», зародыш системы
общего образования. Первоначальную формулировку и обоснование этой
совокупности учебных предметов дал греческий философ Платон (427 — 347 гг.
до н. э.). В средние века этот круг наук оформился в виде так называемых
septem artes liberales. Наиболее полно и отчетливо этот круг наук
осуществлялся в университете на младшем, так называемом «артистическом»
факультете, подготовлявшем слушателей к занятиям на старших
специальных факультетах (богословском, юридическом, медицинском). Septem artes
liberales распадались на две группы: науки trivium'a: грамматика,
риторика, диалектика; науки quadráviunťa: арифметика, геометрия,
астрономия и музыка. Эти громкие названия далеко не соответствуют современному
содержанию этих наук. Содержательность и образовательная ценность этих
наук в середине века зависели исключительно от квалификации
преподавателей.
24 Заказ № 5063
369

IX. Географами, которые отчетливо представляли бы себе
очертания земного шара и морей с островами, рек, государств
и пр.
X. Хронологами, которые хорошо знали бы принципы
летосчисления от начала времен по периодам.
XI. Историками, которые могли бы перечислить наиболее
важные перемены в судьбах человеческого рода в главнейших
государствах, в церкви и различные обычаи и события из жизни
целых народов и отдельных деятелей.
XII. Моралистами, которые бы умели точно различать все
роды и виды добродетелей и пороков. Последних должно избегать,
первым — следовать как в общей идее, так и в специальном
приложении, например: к жизни экономической, политической,
церковной и пр.
XIII. Наконец, мы желаем, чтобы они были богословами,
которые бы не только хорошо знали основы своей веры, но и могли
бы защитить их с помощью священного писания.
3. Мы желаем, чтобы по окончании этого шестилетнего
курса юноши достигли бы во всех этих областях, если не полного
совершенства (ведь, с одной стороны, совершенства не
допускает юношеский возраст, так как для закрепления теории
практикой нужен продолжительный опыт, а с другой — в
шестилетие невозможно исчерпать океана учености), то во всяком
случае твердого основания для приобретения совершенной учености
в какой-либо области в будущем.
4. Согласно с различными задачами намечен-
лям—ч^^^естъ ного шес™летнего образования, надо учре-
классов. дить для него шесть различных классов,
названия которых, начиная с низшего, могли
бы быть следующие:
II. Грамматический. IV. Моральный.
И. Физический. V. Диалектический.
III. Математический. VI. Риторический.
5. Я надеюсь, что никто не будет оспаривать
Почему за грам- того, что мы предпосылаем, точно ключ ко
матическим клас- всем наукам, грамматику. Но тем, кто при-
сом не должны не- ВЫЧКу считает за закон, могло бы показаться
посредственно еле- J я я
довать риториче- удивительным то, что мы отодвигаем так да-
ский и диалекти- леко диалектику и риторику, ставя их позади
ческий классы. реальных наук. Однако так нужно. Ведь мы
уже показали, что с вещами нужно
знакомиться ранее, чем со способами их проявления, т. е. с
содержанием ранее, чем с формой, и что такой метод единственно
пригоден для достижения основательных и быстрых успехов и
состоит в том, чтобы располагать знанием вещей прежде, чем нам
предложат судить о них или красноречиво излагать их. Иначе,
что ты будешь исследовать или в чем будешь убеждать, если у
370

тебя готовы все способы различения и изложения вещей, но ты
незнаком с самими вещами, которые ты желаешь исследовать
или в которых желаешь убеждать? Как невозможно, чтобы
родила девушка, не забеременев, так невозможно разумно
говорить о вещах тому, кому не дано заранее знания вещей. Вещи
сами по себе есть то, что они есть, хотя бы их не касался
никакой разум и никакое слово, но разум и слово вращаются только
вокруг вещей и зависят от них, а употребляемые без вещей,
если предположить такую глупую и смешную попытку, они
либо обращаются ни во что, либо становятся
бессмысленным звуком. Итак, вв-иду того что рассуждение и речь
основываются на вещах, сама необходимость требует предпосылать
им такое основание.
6. Что учение о природе должно быть предпо-
Почему учение сылаемо учению о нравственности, хотя у
о нравственности многих бывает наоборот, это убедительно до-
ставится позади ť -г/ / ич
учения о природе? казали ученые мужи. Л и π с и у с
(«Физиология», кн. I, гл. 1) пишет так: Мы одобряем
мнение великих авторов и мы,' согласно с ними, требуем, чтобы
прежде всего преподавалась физика. Эта часть (философии)
доставляет большое удовольствие: она способна привлекать нас и
задерживать наше внимание; к ней чувствуешь большое
почтение, а блеск явлений природы возбуждает наше удивление;
наконец, ум подготовляется и развивается для того, чтобы с
пользой слушать этику.
Почему, по при- ^ · Относительно математического класса мо-
меру древних, ма- жет возникнуть сомнение, должен ли он еле-
тематика не пред- довать за физическим классом или предшест-
посылается физи- вовать ему. Правда, древние начинали истин-
ке? ное рассмотрение вещей с математических
занятий, отчего и дали им имя «наук» по преимуществу, а Π л а-
тон не хотел, чтобы в его академию входил кто-либо, не
знающий геометрии. Причина этого понятна, так как эти науки,
занимаясь числами и количествами, ближе к чувству и поэтому
более легки и точны; они возбуждают и укрепляют силу
воображения и, наконец, располагают и возбуждают даже к другим
предметам, которые более удалены от чувства.
0твет 8. Вообще говоря, это верно. Однако здесь
нужно обратить внимание и на нечто другое.
Именно: 1) Мы советовали в школе родного языка развивать
чувства и пробуждать ум посредством того, что воспринимается
чувствами, причем так же тщательно нужно проходить и науку
о числах. Следовательно, наши ученики уже не будут здесь
совсем -не знающими геометрии. 2) Наш метод идет вперед всегда
последовательно." Поэтому, ранее чем переходить к высшим
исследованиям о величинах, удобно вставить учение о конкретном,
о телах, которое должно составить переходную ступень к более
глубокому пониманию абстрактных отношений. 3) К курсу ма-
24*
371

тематического <класса мы присоединяем очень многое из того,
что касается искусства легкого и верного познания, которого
едва ли можно достигнуть без естествознания; это последнее мы
и предпосылаем. Тем не менее, если другие соображения или
сама практика приведут к другому выводу, мы возражать не
будем. Теперь же, согласно с имеющимися у нас доводами, мы
можем решать этот вопрос лишь изложенным выше о0разом.
Физике нужно 9. После того как таким образом будет при-
предпослать ме- обретен достаточный навык в пользовании
тафизику, но ка- латинским языком с помощью «Преддверия»
КУЮ? и «Двери», которые мы предназначали для
первого класса, мы советуем предложить ученикам самую
общую науку. Эту науку называют «первой философией», а обычно
«метафизикой»; по нашему же мнению, ее правильнее было бы
назвать «профизикой» или «гипофизикой» (наукой,
предшествующей естествознанию или ему подчиненной). Метафизика
должна открывать первые и самые последние основы природы,
именно основные условия всех вещей, свойства и различия с самыми
общими нормами всех в.ещей, как· с определениями понятий, так
й с аксиомами, идеями и их построением. Когда все это будет
изучено (а сделать это по нашему методу чрезвычайно легко),
можно будет приступить к рассмотрению всех частностей таким
образом, чтобы казалось, что большей частью они как бы уже
были известны ранее, и ни в чем не представлялось бы ничего
нового, кроме приложения общего к каждому частному
явлению. Задержавшись на этом приблизительно триместр (ведь все
это будет усвоено чрезвычайно легко, так как это будут только
как бы те чистые основы, которые каждый здравый
человеческий ум своим врожденным смыслом мог бы воспринять сам),
можно было бы далее непосредственно от общих основ
перейти к рассмотрению видимого мира, чтобы чудесные
явления природы (показанные во введении к физике) постепенно
все более выяснялись, прежде всего частными примерами
из природы. Благодаря этим занятиям класс должен быть
назван «физическим».
10. От сущности вещей следует перейти к бо-
За физическим лее точному исследованию случайных призна-
классом следует ков вещей что мы называем «математиче-
математическии, за '
ним-класс этики. ск™ классом».
11. Затем учащимся придется рассматривать
самого человека с действиями его свободной воли как владыку
вещей, чтобы они научились наблюдать, что подлежит нашей
власти и нашей воле и что нет, каким образом следует
приводить все в надлежащий порядок согласно мировым законам
и т. п.
Этому будут учиться на 4-м году в классе этики. Но все это
нужно будет рассматривать уже не только с точки зрения
исторической — как что-либо происходит, »как это имело место в
372

начальной школе родного языка, но и в причинной связи, так
чтобы ученики приучились обращать внимание на причины
вещей и их следствия. Однако в. этих первых четырех классах
нужно остерегаться примешивать сюда какие-либо спорные
вопросы, так как это мы предложили бы целиком отложить на пятый
класс, как мы это сейчас и увидим.
Класс диалекти- 12. По предварительном ознакомлении уча-
ки. щихся с самыми краткими правилами
умозаключений, в' классе диалектики мы предлагали бы пройти
предметы физики, математики и этики и основательно рассмотреть
здесь только то, что имеет особое значение и вызывает среди
ученых разногласие. Здесь может быть изложено:
происхождение и состояние вопроса, тезис и антитезис, верные или
вероятные аргументы, защита того или другого; затем пусть будут
вскрыты ошибка одного из двух утверждений и самый повод к
этой ошибке, ложные доказательства и подлинные
доказательства в пользу истинного тезиса и т. п. Или, наоборот, если то и
другое утверждение заключает в себе частицу истины, то пусть
будет показано их примирение между собой. Таким образом,
одна и та же работа будет представлять собой и самое приятное
повторение ранее пройденного, и чрезвычайно полезное
разъяснение не понятого ранее. Самое искусство делать умозаключение,
исследовать неизвестное, разъяснять темное, различать
сомнительное, ограничивать общее, защищать истинное оружием самой
истины, опровергать ложное и, наконец, приводить в порядок
запутанное — будет изучено сжато при помощи постоянных
примеров, т. е. кратким и действительным путем.
„ 13. Последним классом будет класс риторики.
Класс риторики. D я /г
у В нем мы предполагали бы упражнять
учащихся в истинном, легком, приятном применении всего до сих
пор изученного, откуда было бы видно, что ученики наши кое-
чему научились и пробыли у нас не напрасно. Согласно с
известными словами Сократа: «Заговори, чтобы я тебя увидел»,
мы желаем теперь образовать для мудрого красноречия язык
тех, чей ум до сих пор мы развивали для приобретения мудрости.
14. Итак, предпослав самые краткие и самые ясные правила
красноречия, мы приступаем к упражнениям, т. е. к подражанию
каким-либо лучшим мастерам красноречия, причем, однако, не
следует постоянно держаться одного и того же материала,
чтобы, попеременно направляясь во все области истины и
разнообразие вещей, в сады человеческой добродетели и в рай
божественной мудрости, ученики умели прекрасно выразить и, где
требует необходимость, могли защитить все, что они считают
истинным и хорошим, т. е. полезным, приятным, честным. Для
достижения этой цели они будут иметь уже на этой ступени
весьма значительную подготовку, а именно — прекрасное
знание всевозможных вещей и вполне достаточный запас слов,
фраз, пословиц, изречений, историй и пр.
373

Изучение исто- 15. Впрочем, если окажется нужным, об этом
рии нужно распре- более подробно в другом месте. Сама прак-
делить по всем тика даст остальное. Прибавить нужно толь-
классам. ко следуЮщее: так как знание истории, как
известно, есть самая прекрасная часть образования и как бы
освещает всю жизнь, то и желательно распределить ее по всем
классам этого шестилетия, чтобы наши ученики хорошо знали
все то, что было сделано или сказано достопримечательного во
всей древности. Однако желательно распределить эти занятия
историей таким образом, чтобы они не только не увеличивали
труда учеников, а облегчали бы его и являлись отдыхом
(приправой) для более серьезных занятий.
И каким образом. 16· Например, можно для каждого класса
составить особую книжку, заключающую в себе
определенного рода истории, так чтобы можно было предложить:
[ I — сокращенную библейскую историю,
II — историю естествознания,
III — историю искусств — о разного рода
изобретениях,
IV — историю морали — выдающиеся примеры до-
В классе \ бродетелей и т. п.,
V — историю обрядов — о различных религиозных
обрядах у народов,
VI — историю всеобщую, т. е. историю всего мира
и главнейших народов, преимущественно
историю своего отечества: все в сжатом виде, но
не пропуская ничего необходимого.
Напоминание о 17. О специальном методе, которым должно
необходимости пользоваться в этих школах, скажу теперь
здесь постоянно Λ г i 5
единого метода. только следующее. Мы предложили бы, чтобы
обычные школьные четыре часа
распределялись так: оба утренних часа (после молитвы) должны
посвящаться той науке или тому искусству, от которых класс носит свое
название; первый час после полудня должна занимать история,
второй час — упражнение в стиле, упражнение голоса, рук,
сообразно с тем, чего требует материал каждого класса.
Глава XXXI.
АКАДЕМИЯ.
1. На академию, конечно, наш метод не рас-
Почему здесь го- пространяется. Но что мешает нам высказать
ворится о акаде- наши пожелания и по поводу академии? Мы
выше сказали, что академии с полным правом
предоставляются завершение и дополнение всех наук и все вые-
шие предметы образования.
374

2. Итак, мы предложили бы, чтобы там:
об акадГмш!ЛаНИЯ L Велись Действительно все исчерпывающие
занятия, чтобы ничего не оставалось в науках
и в человеческой мудрости, что не служило бы там предметом
изучения.
II. Употреблялись наиболее легкие и верные методы, чтобы
дать всем, кто сюда приходит, основательную ученость.
III. Общественными почетными должностями награждались
только те, кто успешно достиг намеченной цели и стал достоин и
способен к тому, чтобы ему можно было вверить управление
человеческими делами.
Вкратце отметим, чего, по нашему мнению, требуют эти
отдельные пожелания*
3. Чтобы академические научные занятия бы-
I. Чтобы они по- ли универсальными, для этого необходимы:
верситетамГ Удля 1' Ученые и знающие профессора всех наук,
научных занятий. искусств, предметов, языков, которые бы
извлекали из себя все эти знания, как из живой
сокровищницы, и сообщали все для всех.
П. Избранная библиотека различных писателей, доступная
всем для пользования.
II Метод они 4' Самые академические работы будут подви-
должны иметь по- гаться вперед более легко и успешно, если,
истине универсаль- во-первых, мы туда будем посылать только
ный, где нужно избранные умы, цвет человечества, а осталь-
соблюдать следу- ных направим к плугу, ремеслам и торговле,
ющее* смотря по их природной склонности.
5. Во-вторых, если каждый посвятит себя тому виду занятий,
к которому, как это можно заключить по верным признакам,
его предназначила природа. Ибо по природным дарованиям
один является музыкантом, поэтом, оратором, физиком и т. д.,
в то время как другие более склонны к богословию, медицине,
юриспруденции. Именно здесь слишком часто делается ошибка,
так как по своему произволу, не обращая внимания на
природную склонность, из каждого чурбана мы хотим сделать гения
(ex guovis ligno Mercurios fingere). Отсюда происходит то, что,
обращаясь к тому или иному занятию вопреки склонности, мы
не достигаем ничего достойного внимания и часто располагаем
большими знаниями в каком угодно постороннем деле, чем в
собственной профессии. Поэтому было бы целесообразно, при
окончании классической школы, устраивать публичное
испытание способностей: на основании этих испытаний директора
могли бы определять, каких юношей следует направить для
дальнейшего образования в академию, а кого назначить на другие
профессии; а из тех, кто намерен продолжать свои занятия в
академии, директора должны определить, кто должен посвятить
себя богословию, а кто — политике или медицине и пр.,
сообразно с тем, какая у молодых людей проявляется естественная
375

склонность, и в связи с потребностями церкви или государства.
6. В-третьих, натуры высокодаровитые надо поощрять ко
всему, чтобы не было недостатка в людях, получивших
всестороннее образование и вполне обладающих мудростию.
7. Надо, однако, следить за тем, чтобы академии
воспитывали только трудолюбивых, честных и способных людей. Они не
должны терпеть лжестудентов, которые, подавая другим
вредный пример бездействия и роскоши, расточают отцовское
имущество и губят «свои годы. Таким образом, где не будет никакой
язвы, не будет и никакой заразы, — все будут устремлять свое
внимание на то, чем следует заниматься.
8. Мы сказали, что в академии нужно знако-
ченияГиз всякого миться со всякого рода авторами. Но для то-
рода авторов. го чтобы это было не слишком трудно и в то
же время полезно, было бы желательно
склонить ученых людей: филологов, философов, богословов, медиков
и др., оказать учащейся молодежи ту же помощь, какую
изучающим географию оказывают географы, занося на карты
целые провинции, царства и миры и в одном обзоре представляя
глазам обширнейшие пространства земли и морей. В самом
деле, отчего бы не изложить Цицерона, Ливия, Платона,
Аристотеля, Плутарха, Τ а ци τ а, Г ел л и я,
Гиппократа, Г а лен а; Цельза, Августина, Иеронима и
других тем же самым способом, как художники представляют
земли, города, дома, людей с натуры в уменьшенном масштабе.
И притом это следует делать не только в виде взятых оттуда
отдельных изречений и красивых выражений (как это сделано
с некоторыми авторами), но и при помощи систематических
сводок основного содержания.
9. Подобного рода извлечения из авторов
Это прекрасно в могл.и бы принести особенную пользу. Во- ,
четырех отноше- r J J
ниях^ первых, для тех, у кого нет времени читать
все подряд, чтобы тем не менее они
приобрели себе общее понятие о всех авторах. Во-вторых, для тех, кто
(по совету Сенеки) желает близко познакомиться с духом
одного какого-нибудь писателя (ибо не все одинаково подходят для
всех), чтобы легче и основательнее сделать выбор, после того как,
испробовав многое, они убедятся, что им особенно нравится.
В-третьих, и для тех, кому нужно прочитать самих писателей
целиком, эти извлечения послужат прекрасным пособием для того,
чтобы чтение это принесло наибольшую пользу. Так, предприни-
мяющему путешествие весьма полезно по карте заранее узнать
хорографию местности, для того чтобы было легче, вернее,
приятнее осматривать те подробности, которые затем представятся
глазам. Наконец, всем будут полезны эти обзоры для быстрого
повторения авторов, причем всегда встретится что-либо, что
останется в памяти и перейдет в плоть и кровь.
376

r - 10. Подобного рода общие обзоры авторов
яии этих извлече- могли бы быть издаваемы и отдельно (для
ний. употребления более бедными или теми,
кто сам не может прочитать больших томов), и
предпосылаемы изданиям самих авторов, чтобы, принимаясь за
чтение последних, сперва можно было получить общее
представление о целом.
Совет о приме- ^- ^т0 касается метода ведения академиче-
нении в академии ских занятий, то, быть может, было бы очень
Геллиевых колле- полезно установить общие собеседования и
гий· проводить их по образцу Геллиевых коллегий.
А именно: о чем бы профессор публично ни говорил, нужно
раздать слушателям для чтения на дому образцовых писателей,
обсуждающих тот же вопрос. И что бы из этого профессор в
утренней лекции публично ни изложил, об этом должно быть
снова обсуждение после полудня на общем собрании таким
образом: студенты предлагают вопросы, если кто-либо чего-либо не
понял или если он нашел у своего автора несогласное мнение,
подкрепленное надлежащими основаниями, и т. п. Здесь
каждому из собравшихся студентов (однако с соблюдением
известного порядка) нужно давать ответы, а затем другим должно быть
позволено высказываться и обсуждать, достаточно ли выяснен
вопрос. И, наконец, профессору, как председателю, надо будет
разрешать спорные вопросы. Таким образом, все, что прочитает
каждый, может быть объединено и не только станет общим
достоянием, но и сильно внедрится в память, обеспечивая
основательные успехи как в теории, так и в практике наук.
12. При этом сообща проводимом упражнении
III. третье по- представляется легко осуществить и наше
положение: никого следнее предложение, чего давно уже желают
дать^ок^он^ё все лучшие люди: к общественным почетным
одержит победы. должностям надо допускать только достойных.
Это будет достигнуто, говорю я, если это
будет зависеть не от чьего-либо личного мнения, но от общего
признания и свидетельства всех. Один раз в год необходимо
посещать школы: низшие школы должны посещать директора,
а академии — королевские или государственные депутаты. При
этом они должны тщательно расследовать, с каким
старанием учащиеся и учащие ведут свое дело. Проявившие
особенную старательность должны получать публичное признание
своих достоинств, состоящее в докторском или магистерском
почетном значке.
13. Чтобы при этом не произошло никакого
Способ одержать обмана, для получения степени, вместо диспу-
победу. тов^ самым подходящим было бы следующее.
Кандидат (или несколько вместе) становится посредине — без
участия председателя. И тогда все самые ученые и уже
испытанные в практике пусть предлагают ему вопросы о том, что, по
377

их мнению, надо для выяснения успехов кандидата в теории и
на практике. Например: различные вопросы .по тексту (священ*
ного писания, Гиппократа, права и т. д.): где написано то,
другое, третье? Насколько он согласен с тем или другим? не
знает ли он какого-нибудь автора, который не согласен с этим?
и кого именно? какие доводы он мог бы выставить против
этого?^ как надо разрешить противоречие? и т. п. А в области
практики ему надо настойчиво предлагать различные случаи,
касающиеся совести, болезней, процессов: как он хотел бы
действовать в том или другом случае и почему именно так? Надо
настойчиво предлагать кандидату самые разнообразные вопросы,
пока не станет ясным, что он может судить о вещах разумно
и с полным основанием и т. п. Кто не приложит всевозможного
старания в занятиях, зная, что ему предстоит выдержать такое
серьезное и такое строгое публичное испытание!
О путешествиях 14' ° путешествиях (которым мы отводим
место в эти последние шесть лет или по
окончании их) нет 'нужды делать указания, кроме одного. Мы
одобряем совпадающее с нашими взглядами суждение Платона,
который запрещал юношам путешествовать ранее, чем они
освободятся от необузданности пылкого возраста и у них появится
благоразумие и опытность, необходимые для путешествий
(Платон, О законах, XII, стр. 950 д.).
15. Мы не станем здесь излагать того, как не-
О школе школ; обходима была бы в любой стране школа
каковы ее цель и п Л г г?
польза. школ, или дидактическая коллегия. Если нет
надежды на это, то, по крайней мере, пусть с
непреклонной верностью хранится эта мысль в духовном
единении ученых, посвятивших себя распространению славы божией.
На каком бы расстоянии они ни находились друг от друга, их
объединенные усилия должны быть направлены к тому, чтобы
все более и более раскрывать основы наук, очищать свет
мудрости и распространять его с наилучшим успехом среди
человеческого рода, чтобы новыми, чрезвычайно полезными
изобретениями улучшить положение людей. Ибо, если мы не желаем
всегда оставаться на одном и том же месте или даже идти назад,
то всегда нужно размышлять о том, как бы продвигать вперед
хорошие начинания. Так как для этого не достаточно одного
человека или одной жизни, то необходимо, чтобы продолжали
дело многие вместе и последовательно. Эта всеобщая коллегия
вполне могла бы быть для остальных школ тем, чем желудок—
для членов тела, а именно—жизненной лабораторией, которая
бы всем доставляла питательный сок, жизнь и силу.
16. Возвратимся, однако, к тому, что нам остается сказать о
наших школах.
378

Глава XXXII.
О ВСЕОБЩЕЙ СОВЕРШЕННОЙ ОРГАНИЗАЦИИ ШКОЛ.
1. О необходимости и способе преобразования
Обобщение вы- ШКОл мы высказались ДОВОЛЬНО подробно.
Вышесказанного. ^ ^
ло бы небесполезно свести теперь наши
пожелания и советы в единое целое.
Сущность наших 2. Наша цель довести метод обучения до та-
пожеланий: дидак- кого совершенства, чтобы между привычной
тическое искусство и употреблявшейся до сих пор формой обуче-
точности А°иТИиз!£ ния и эт°й нов°й оказалась бы такая же раз-
щества типограф- ница, какую мы видим меоюду употребляв-
ского искусства. шимся некогда способом размножения книг
при помощи пера и изобретенным затем и
теперь уже употребляемым типографским искусством.
Типографское искусство труднее, дороже, кропотливее, однако оно
гораздо удобнее для более быстрого, верного и изящного
воспроизведения книг. Так этот (новый метод, отпугивающий вначале
своими трудностями, при своем применении будет, однако,
служить для обучения гораздо большего числа учеников, с более
верным успехом и с большим удовольствием, чем это
достигается при обычном отсутствии метода.
Какие преиму- ^* ^ожно легко вообразить, как мало полез-
щества имеет кни- H0** могла казаться попытка первого изобре-
гопечатание перед тателя типографских шрифтов по сравнению
письмом. с принятым тогда уже столь свободным и
быстрым употреблением пера; но дело показало, какие
преимущества дает это изобретение. Во-первых, в течение одного и
того же времени два молодых человека могут путем печати
воспроизвести большее число экземпляров какой-либо книги, чем в
то же самое время, быть может, двести человек пером.
Во-вторых, рукописи по числу, форме, расположению листов, страниц
и линий чрезвычайно отличаются друг от друга; печатные же
экземпляры соответствуют друг другу настолько точно, что одно
яйцо не будет так похоже на другое, как все эти экземпляры
друг на друга. Это придает им элегантность и отделку.
В-третьих, правильно ли написано то, что написано пером, нельзя
установить до тех пор, пока не просмотришь, не сравнишь и не
исправишь каждый экземпляр в отдельности, а это требует
многократного скучного труда. При печатании же достаточно
исправить только один экземпляр, чтобы тем самым оказались
исправленными все остальные, хотя бы их была тысяча. Человеку, не
знакомому с типографским искусством, это представляется
невероятным, и, однако, это совершенно верно.
В-четвертых, для письма (которое делается пером) годна не
всякая бумага, а только более плотная, которая не пропускает
чернил, а что бы ты ни подложил под типографский набор,
шрифт на всем отпечатывается — даже на мягкой и пропуск-
379

ной бумаге, на лолотне и т. д. Наконец, изящно печатать книги
могут даже те, кто писать изящно не умеет, так как они
выполняют работу не собственной рукой, но искусно для этого
подготовленными литерами, при которых уклонения от их
начертания невозможны,
4. Повидимому, получится нечто подобное,
Что большего если мы осуществим правильно все, что ка-
может^дать совер- сается этого нового и общего метода обуче-
шенный метод (к ния (я еще не утверждаю, что наш метод уже
wmc^n^pam^ совершенен, я только выставляю на вид его
нию с употребляв- всеобщность).
шимся до сих пор. Тогда результаты будут следующие:
1)при меньшем числе преподавателей будет
обучаться гораздо большее число детей, чем теперь при
употребляемых методах; 2) учащиеся будут гораздо более
образованными; 3) образование будет утонченнее и будет доставлять
удовольствие; 4) к этому образованию будут допущены также
и те, кто одарен сравнительно слабыми способностями и
медленной восприимчивостью; 5) наконец, успешно преподавать в
состоянии будут даже и те, кого природа не наделила
хорошими способностями к преподаванию, так как каждый будет
черпать знания и умения не столько из собственного ума, сколько
будет постепенно сообщать юношеству уже готовый
образовательный материал готовыми, данными в руки средствами.
Подобно тому как любой органист легко исполнит по нотам
какие-либо симфонии, которые он сам, быть может, не мог бы
ни сочинить, ни исполнить одним только голосом или сыграть
на память, так и школьный учитель не мог бы разве учить всему,
когда все, чему надо учить, со всеми методами ученья он имеет
в руках, как бы занесенным в партитуру?
5. Удерживая сходство с типографским ис-
Волее подробное Кусством, разовьем яснее, при помощи сравне-
оассмотрение это- J ' г „ » r г
řo дела. НИЯ' каково стройное действие этого нового
метода, чтобы было видно, что науки теми
же почти способами начертываются в умах, как они извне
наносятся на бумагу. Поэтому было бы уместно соответственно со
словом «типография» придумать и дать этой новой дидактике
имя «дидахография» (обучающее письмо). Но остановимся на
этом вопросе подробнее.
А 6. Типографскому искусству свойственны осо-
графского искуса бые материалы и особые виды работ. Матери-
ства по отноше- алы эти преимущественно следующие: бумага,
нию к материалу шрифт, черная краска, печатный станок. Виды
и работе. работы — подготовка бумаги, набор шрифта
согласно с подлинником, покрытие краской, корректура,
печатание, просушивание и т. д.; во всем этом есть свои особые
приемы,' ;при соблюдении которых дело легко подвигается
вперед.
380

Τθ же в искус- 7* В ДиДахогРаФии (удержим это слово) дело
стве дидактики. обстоит так. Бумага — это ученики, в умах
которых должны отпечатлеться литеры наук.
Шрифт — это учебники и другие приготовленные для этой же
цели учебные пособия, с помощью которых учебный материал
легко может запечатлеться в умах. Черная краска — это живой
голос преподавателя, сообщающий из книг знание вещей и
переносящий это знание в умы слушателей. Печатный станок — это
школьная дисциплина, которая всех располагает и принуждает
воспринимать науку.
8. Бумага пригодна какого угодно качества,
бумагаЯ тр уется однако чем она чище, тем яснее воспринимает
и представляет напечатанное. Так и этот
метод, хотя и допускает к образованию учеников со
всякими способностями, однако успешнее будет развивать более
выдающиеся дарования.
9. Обращение с металлическим шрифтом пред-
* « T^iüfS11.6^?,11" ставляет прекрасную аналогию с нашими
фта к учебникам. ^ г г j
учебниками (каких мы требуем). Во-первых,
как шрифт сначала нужно отлить, отполировать, приспособить
к употреблению, а затем уже начать печатание книг, так
сперва необходимо подготовить орудия нового метода, а затем
начать пользоваться этим методом.
10. Шрифта требуется большой запас, чтобы его было
достаточно для работы. То же самое относится к книгам и учебным
пособиям, так как тяжело, скучно и вредно начинать дело и
встречать препятствия в достижении цели вследствие недостатка
в требуемых пособиях.
11. Хорошая типография имеет всевозможные шрифты,
чтобы не оказалось недостатка ни в чем, что могло бы оказаться
нужным. В такой же мере необходимо, чтобы наши книги
исчерпывали все, что относится к полной культуре духа, так чтобы
каждый, опираясь на эти пособия, мог изучить все, что нужно
знать.
12. Типографские знаки не разбрасывают как придется, но
аккуратно распределяют по кассам и отделениям, чтобы они
были наготове для всякого употребления. Так и в наших
книгах нельзя предлагать учебный материал в спутанном виде, но
необходимо распределить все как можно точнее, по годовым,
месячным, дневным и часовым программам.
13. Из касс вынимаются только те типографские знаки,
которые нужны для данной работы, другие остаются нетронутыми.
Так нужно давать детям в руки только те учебники, которые
нужны в соответствующих классах, чтобы другие не отвлекали
и не запутывали учащихся.
14. Наконец, у наборщиков есть своя наборная линейка, с
помощью которой они соединяют буквы в слова, слова в
строки, строки в полосы, чтобы ничто не сдвигалось со своего места.
381

Так и воспитателям юношества надо дать в руки нормы, по
которым они должны вести свою работу, т. е. нужно написать для
них руководящие книги, которые бы 'напоминали им о том, что,
где и как нужно делать, чтобы не было уклонений в сторону.
15. Итак, учебные руководства будут двоякие:
уч?б^ыГ^укоРв№ Учебники Для учащихся и руководство для
ства. учителей, чтобы они знали, как пользоваться
первыми.
Что соответству- 16. Мы сказали, что роль типографской крас-
ет типографской ки в ДИдактике играет голос учителя. Правда,
тике.КС В АИдак" под давлением пресса шрифт, будучи сам по
себе сухим, оттискивается на бумаге. Однако,
кроме известных следов, которые скоро исчезают, он ничего
после себя не оставляет. Но если покрыть его типографской
краской, то он дает самые яркие и почти неизгладимые оттиски. Так
и то, что детям предлагают их немые учителя, книги, на самом
деле является чем-то немым, темным, несовершенным. Когда к
этому присоединяется голос учителя (который все толково
разъясняет согласно с развитием учащихся и учит применять
наделе), то все оживает и глубоко врезывается в сознание
учащихся, так что, наконец, они действительно начинают понимать то,
что учат, и сознавать, что они понимают то, что знают.
Типографская краска отличается от чернил именно тем, что она
приготовляется не на воде, а на масле (и те, кто в типографском
искусстве желает достигнуть особенно выдающихся результатов,
употребляют самое чистое масло из грецких орехов с угольным
порошком). Так через приятный и простой метод преподавания,
соответствующий нежнейшему маслу, должен проникать в
сознание учащихся голос преподавателя и преподаваемый
им учебный материал.
17. Наконец, что в типографском деле—пресс,
Учебный пресс— то в школах—дисциплина, которая одна толь-
это дисциплина. ^ ' ť
ко обеспечивает для каждого возможность
восприятия образования. Как в типографском искусстве вся
бумага, из которой должна выйти книга, идет под пресс ^ (хотя на
более твердую бумагу нужно надавливать сильнее, а "на более
мягкую — слабее), так всякий, кто поступает для образования
в школу, должен подчиняться общей дисциплине. Ступени ее
следующие: Во-первых^ постоянное внимание. Так как никогда
нельзя с достаточной уверенностью полагаться на прилежание
детей или их добрую волю (они — потомки Адама), то нужно
наблюдать за ними, куда бы они ни повернулись. Во-вторых,
порицание, благодаря которому тотчас возвращаются на путь
разума и повиновения те, кто нарушает порядок. Наконец,
наказание, если они отказываются подчиняться знакам или
увещанию. Но все эти меры нужно применять разумно, с
единственной целью, чтобы все учащиеся под влиянием побуждения стали
бодрыми и успешно выполняли все.
382

18. Я сказал, что требуются также известные
„рие™Е,е в виды Раб£ты и известные приемы их выпол-
том и другом деле, нения. Коснусь вкратце также и этого.
19. Сколько будет экземпляров какой-нибудь
книги, столько же берется сразу листов, которые должны быть
заполнены одним и тем же текстом и одним и тем же шрифтом.
Одно и то же число листов удерживается от начала до конца
книги, не увеличиваясь и не уменьшаясь, иначе некоторые
экземпляры были бы неполными. Равным образом метод нашей
дидактики по необходимости требует, чтобы все дети, которым
преподаватель должен преподавать по одним и тем же
правилам, передавались ему сразу, с тем, чтобы он давал этой
группе образование постепенно, от начала до конца. После начала
учебных занятий никого нельзя принимать в школу и никого
нельзя отпускать из группы ранее конца занятий. Так будет
достигнут тот результат, что одного преподавателя будет
достаточно даже для многочисленной группы учащихся, и все тем
не менее научатся всему без недочетов и пробелов.
„ „ Поэтому следовало бы все общественные шко-
Полезныи совет. ^ а -» /
лы открывать один раз в год (по нашему мне-
нию, это должно быть скорее осенью, чем весною или в другое
время), с тем чтобы учебная программа каждого класса
выполнялась в течение года и чтобы все ученики (если только не
воспрепятствует кому-либо из них тупость) доходили бы до
определенной цели и вместе перешли бы в следующий класс. Так и
в типографии после отпечатания всех экземпляров первого
листа А переходят к листу В, затем к С, D, Ε и т. д.
20. Хорошо напечатанные книги имеют ясно разделенные
главы, столбцы, параграфы с определенными пустыми
пространствами (или по необходимости, или ради ясности) как на
полях, так и между отдельными строками. Таким же образом
учебный метод, по необходимости, имеет свои периоды труда с
определенными промежутками времени для отдыха. Он имеет,
как известно, задачи по годам, месяцам, дням и часам. Если это
исполнять правильно, то каждый класс должен иметь свой
законченный учебный курс и таким образом ежегодно должен
осуществлять поставленную ему цель. С полным основанием можно
настаивать на том, чтобы школьным занятиям ежедневно
посвящалось только по четыре часа: два часа до полудня и столько же
пополудни. Если из этих часов'исключить послеполуденные часы
в субботу и все воскресенье посвятить богослужению,
получится еженедельно двадцать шесть1 часов, а в год (оставив, кроме
того, необходимое время для обычных вакаций) около тысячи часов.
О, как многому можно научить и научиться за такое время, если
всегда действовать методически и т. д.
21. Набрав для печатания шрифт, берут свертки бумаги и
раскладывают их по листам так, чтобы они лежали гладко и
1 Очевидная ошибка в расчете часов. Правильно — 22 часа.
383

удобно под рукой, чтобы ничто не задерживало работы. Равным
образом учитель должен иметь учеников у себя перед глазами,
чтобы всегда видеть всех и всегда быть видимым всеми. Как это
нужно делать, на это мы указали в первом вопросе главы XIX.
22. Чтобы бумага лучше воспринимала оттиск, ее
обыкновенно смачивают и делают более мягкой. Равным образом в
школе у учеников всегда нужно возбуждать внимание теми
способами, которые мы там же указывали.
23. Когда это сделано, металлические литеры намазываются
черной краской для того, чтобы их оттиски отпечатывались ясно.
Так учитель всегда должен пояснять урок данного часа своим
голосом, читая вперед, перечитывая, разъясняя, чтобы все
можно было ясно понять.
24. Затем сейчас же листы один вслед за другим кладутся
под пресс так, чтобы на всех листах и на каждом в
отдельности отпечатался вполне точный оттиск этой металлической
формы. Так учитель, достаточно выяснив смысл и показав на
нескольких примерах легкость подражания, пусть затем потребует
того же самого от отдельных учеников, чтобы они стремились
следовать за тем, что он им сказал, и из учащихся делались
знающими.
25. Затем уже отпечатанные листы выставляются на воздух
для проветривания, для просушки. В школе должна происходить
умственная вентиляция при помощи повторений (репетиций),
экзаменов, состязаний, до тех пор, пока не явится уверенность,
что все усвоено прочно.
26. Наконец, после оттискивания, все напечатанные листы
собираются и приводятся в порядок, чтобы было видно, что все
экземпляры — в полной исправности,' без изъяна, что они
вполне пригодны для продажи, рассылки, переплета и пользования
ими. То же самое представляют из себя публичные экзамены в
конце года, когда ревизорами школ будут проверены успехи
учеников, насколько они основательны и связаны между собой,
для того чтобы можно было судить, действительно ли изучено
все то, что следовало изучить.
27. Вот в общих чертах и все; остальное уже
ЗЯ.КЛЮЧ6НИ6
частности. Теперь достаточно указать, что как
с изобретением типографии размножились книги, эти
проводники образования, так с открытием дидахографии, или всеобщей
методики, может увеличиться самое число ученых на великое
благо для человечества согласно известным словам:
«Множество мудрых — спасение миру» (Премудр., VI, 26). И так как
мы стремимся умножить христианское образование, чтобы
внедрить во все посвященные Христу души само благочестие, а
затем науки и добрые нравы, то можно надеяться на то, на что
повелевает надеяться божественное откровение: «Земля будет
наполнена ведением господа, как воды наполняют море» (Ис,
XI, 9).
384

Глава XXXIII.
ОБ УСЛОВИЯХ, НЕОБХОДИМЫХ ДЛЯ ПРАКТИЧЕСКОГО
ПРИМЕНЕНИЯ ЭТОГО ВСЕОБЩЕГО МЕТОДА.
Жалобы на то, 1# £[ думаю, что едва ли кто, всесторонне
взвела нГРв«гдаМвы- сив изложение данного дела, не придет к
полняются. убеждению, в каком счастливом положении
были бы христианские государства и обще-
ственные дела, если бы были устроены такие школы, какие мы
предлагаем. К этому надо прибавить, что надо сделать для того,
чтобы эти рассуждения не остались рассуждениями, а наконец-то
когда-нибудь могли хоть отчасти стать действительностью. Ведь
не без основания Иоганн Цецилий Фрей (Frees)
удивляется и негодует, что в течение стольких столетий никто не
осмелился изменить к лучшему столь варварские порядки в
коллегиях и академиях.
2. В течение более чем ста лет множество жа-
отношении°СкИшИК€- ло6 РазДавалось на беспорядок в школах и в
лам# методе преподавания. Особенно усиленно
заботились об улучшении их в течение последних
тридцати лет. Но с каким успехом? Школы все-таки остались
такими, какими они были. Если кто-либо частным образом или в
какой-либо частной школе что-либо и предпринимал, то это
имело мало успеха: либо его встречал смех невежд, либо его
подавляла зависть недоброжелателей, либо, наконец, сам он,
лишенный помощи, падал под бременем трудов. Таким образом, до
сих пор все оставалось тщетным.
Приготовленной 3. Поэтому нужно искать и найти способ при-
к движению маши- вести с божьей помощью в движение ту
машине нужно дать щу которая составлена или, по крайней мере,
движение· должна быть составлена достаточно удачно
из хороших основных частей, разумно и решительно устранить
все то, что до сих пор мешало этому движению или может
помешать в дальнейшем.
Пять препятст- 4. Эти препятствия могут быть различны. Во-
вий к полному первых, недостаток в методически образован-
преобразованию ных людях, которые бы с тем основательным
школ· успехом, к которому мы стремимся, могли
стоять во главе повсюду открытых школ (ведь и относительно
нашей «Двери», которая уже принята в школах, один весьма
рассудительный человек обратился ко мне в письме с жалобой,
что в большинстве случаев нашей книге недостает одного весьма
важного условия, а именно: нет подходящих людей, которые бы
умели преподавать по ней юношеству).
5. Однако, если бы даже и были такого рода преподаватели
и все согласно составленному расписанию легко могли
справиться со всеми своими обязанностями, то откуда взять, однако.
25 Заказ № 5063
385

средства на их содержание всем городам и деревням и повсюду,
где рождаются и воспитываются во Христе люди?
|~зГ| 6. Затем, какие меры нужно было бы принять для того,
— чтобы дети беднейших родителей могли иметь досуг посещать
школы?
|4~] 7. Но особенно, кажется мне, нужно бояться высокомерия
— тех, кто получил обычное образование и с удовольствием
фальшиво играет на старой струне, с высокомерием относясь ко всему
новому, а равно и их упрямства в сопротивлении, не говоря уже
о менее значительных препятствиях, против которых легко
можно найти средства.
8. Первостепенное значение имеет одно усло-
Что же здесь вие. отсутствие его может сделать бесполезной
о. главное. J
— всю организацию, а его наличие немедленно
приведет ее в движение. Таким условием является достаточный
запас памметодических книг1. Как легко, при наличии
типографского оборудования, найти людей, которые бы могли, умели и
хотели пользоваться им и которые бы для выпуска в свет
хороших и полезных книг могли бы понести известные расходы, а
равно и таких, которые подобного рода книги, весьма дешевые и
полезные, могли бы покупать за небольшую цену, так было бы
легко найти для этого покровителей, доброжелателей,
помощников, если бы были готовы пособия по всеобщей дидактике.
Нужна коллегия 9· Итак, сущность всего дела зависит един-
ученых, которые ственно от подготовки общеметодических книг,
бы вместе стреми- а последняя — от объединения для столь
лись к достиже- священной цели и совместной работы значи-
нию цели. тельного числа талантливых и не боящихся
труда ученых мужей. Ведь это не может быть делом одного
человека, особенно занятого в другом месте, притом осведомленного
не во всем, что нужно ввести во всеобщий метод. Быть может,
это даже дело не одного века, если доводить его до
абсолютного совершенства. Следовательно, необходимо для этого
учредить целое общество.
Здесь необходи- Ю· Для того же, чтобы создать эту коллегию,
мы общественное необходимы авторитет и щедрая поддержка
покровительство, какого-либо короля или князя, или общины.
поддержка и авто- Необходимо место, свободное от шума, биб-
ритет· лиотека и т. п. Необходимо также, чтобы
никто не решался противодействовать столь святым планам,
благочестиво направленным на возвышение славы божией и
благоденствие народов, а, наоборот, чтобы все пожелали быть
помощниками милости божией, которая таким образом готова щедро быть
ниспосланной нам новыми способами.
1 Терминами «памметодические книги», или «пантодидактика», Комен-
ский обозначает свою мысль о создании литературы по тем предметам,
которые мы теперь называем «общей педагогикой» и «дидактикой» в отличие
от частных и специально-педагогических и методических дисциплин.
386

11. Итак, вы, дорогие родители детей, верной
Торжественное охране которых бог вверил драгоценнейшие
о Ра1^еНр^ителяМв сокровища, живые свои изображения,
воспылайте, когда обсуждаются эти спасительные
намерения. Непрестанно молите бога богов о счастливом успехе, а к
сильным мира и к ученым постоянно обращайтесь с вашими
просьбами, пожеланиями, заявлениями, требованиями. Вместе с тем
воспитывайте благочестиво в страхе божием своих детей, таким
образом достойно подготовляя путь для этого всеобщего образования.
12. Также и вы, все воспитатели юношества,
лям юношес™^" честно отдающие свой труд насаждению и
орошению юных растений рая, настоятельно
молитесь о том, чтобы эти облегчающие ваши труды пособия как
можно скорее могли быть разработаны и войти во всеобщее
употребление, ибо, когда вы призваны к тому, чтобы устроить
небеса и утвердить землю (Ис, LI, 16),то может ли быть для вас
что-либо приятнее, чем то, чтобы видеть самые обильные плоды
'вашего труда? Ведь того требует от вас ваше небесное призвание,
как и доверие к вам со стороны родителей, которые вверяют вам
в залог свои сокровища. Да воспламенятся ваши сердца,
неотступно побуждая вас, а через вас — и других, беспокоиться об
этом до тех пор, пока огнем этого света не загорится и не будет
счастливо озарено все ваше отечество.
ч v 13. Вы же, ученые, которым бог даровал муд-
о. IV ученым« t» —> ^/
J рость и острый ум, чтобы вы были В
СОСТОЯНИИ судить о таких вещах и приводить разумным советом благие
мысли к еще лучшему исполнению, смотрите, не медлите,
принесите также и ваши искры, мало того — факелы и мехи, для
раздувания этого священного огня.
Пусть каждый из вас подумает о словах Хри-
Сыны света обя- ста: «Огонь пришел я низвесть на землю и
искры кПРсветуЛбо- как желал бы, чтобы он уже возгорелся» (Лу-
жественного огня. ка> ХН» 49). Горе тому, кто, имея возможность
принести что-либо для усиления этого
пламени, приносит только дым зависти, порицания и противодействия.
Помните, какую награду обещает он добрым и верным рабам,
которые вверенными им для роста талантами распоряжаются
так, что приобретают другие таланты, и как грозит он рабам
ленивым, которые зарывают свои таланты (Матф., XXV). Итак,
бойтесь быть учеными только для себя. Насколько в ваших
силах, к тому же ведите и других. Пусть вас побуждает хотя бы
пример Сенеки, который говорит: «Я желаю передать другим
все, что знаю сам», а также: «Я бы отверг мудрость, если бы она
давалась под тем условием, чтобы держать ее в себе и не
распространять» (Письмо 26). Не скрывайте также от всего
христианского народа науки и мудрость; лучше скажите вместе с
Моисеем: «О, если бы все в народе господнем были пророками»
(Числ., XI, 29). В самом деле, так как правильно заботиться о
25*
387

юношестве — значит также устраивать и преобразовывать
церковь и общество, то ужели бездеятельно будем стоять мы,
которым это хорошо известно, в то время как другие будут прилагать
к этому делу руку?
14. Я умоляю вас, пусть движет нами единый
Ни для кого не дух так чтобы никто не пренебрегал тем, что-
делается исключе- \У ^л ť ť „ '
ния# бы посвящать богу и потомству свои труд, все
то, что может каждый принести для столь
общей и столь спасительной цели своим советом, напоминанием,
увещанием, исправлением, поощрением, и пусть никто не думает,
что это его не касается, хотя бы кто-нибудь и думал, что он
предназначен не для школы или даже что ему мешают
обязанности его церковной, политической или медицинской профессии.
Однако напрасно все-таки он будет полагать, что он изъят
таким образом от настоящего общего стремления к исправлению
школ. Ведь если ты решил доказать верность твоему призванию
и тому, кто тебя призвал, и тем, к кому ты послан, то ты обязан
Hs только сам служить богу, церкви, отечеству, но также
предусмотрительно заботиться о том, чтобы были люди, которые
делали бы то же после тебя. Сократа восхваляли за то, что,
имея возможность· занимать общественную должность и быть
полезным своему отечеству, он предпочитал служить
воспитанию юношества, заявляя, что более полезен государству тот,
кто сделает многих способными управлять государством, чем тот,
кто управляет им сам.
15. Во имя божие молю и заклинаю, чтобы
К высокоученым кто-либо из высокоученых мужей не отнесся к
мужам просьба ос- ЭТОму с пренебрежением потому, что призыв
тавить предубеж- j г г j» г
дения ť J исходит от человека менее ученого. Ведь
иногда даже и огородник может сказать что-либо
удачно. «Чего ты не знаешь, быть может, знает осленок», —
сказал Хризипп. А слова нашего Христа: «Дух дышит, где
хочет, и голос его слышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда
уходит» (Иоанн, III, 8). Перед лицом бога мы свидетельствуем,
что нас побуждают поднимать эти вопросы не наше
высокомерие, не жажда славы, не искание какой-либо частной выгоды, но
любовь к богу и желание исправить к лучшему общественные и
частные дела людей — вот что подстрекает нас. И мы не в
состоянии покрыть молчанием то, что постоянно нам внушает
внутреннее стремление. Итак, если кто-либо скорее предпочтет
сопротивляться и противодействовать нашим требованиям, желаниям,
увещаниям и попыткам, хотя имеет возможность их поддержать,
ют пусть знает, что он будет вести борьбу не с нами, а с богом,
с своей совестью, с общей природой, которая требует, чтобы
общее благо было общей собственностью и в общем пользовании.
. к б 16. Также обращаюсь я к вам, богословы, так
. к огословам. как я легко предвижу, что многое будет
зависеть от вас, — будет ли это предложение благодаря вашему авто-
388

ритету развиваться, или оно будет приостановлено. Если вы
скорее пожелаете последнего, то исполнится то, что часто говорит
Б е ρ н а р, что Христос не имеет более злых врагов, чем те,
которые стоят вокруг него, и те, кто среди них занимает (первое
место. Но мы надеемся на лучшее и более соответствующее
вашему достоинству. Вы должны будете, по крайней мере,
подумать о том, что господь поручил Петру пасти не только овец
своих, но и агнцев, и даже сначала именно агнцев (Иоанн,
XXI, 15). Ведь пастухам, конечно, легче пасти овец, если агнцы
уже привыкли к пастбищу жизни благодаря порядку в стаде и
пастушескому жезлу. Поэтому, если кто предпочитает
слушателей невежественных, то он поистине свидетельствует о
своем невежестве. Ведь какой золотых дел мастер не поздравил
бы себя, если бы ему рудокопы доставляли самое чистое золото?
Какой сапожник не желает получить возможно лучше
выработанную и вполне мягкую кожу? Итак, будем и мы также сынами
света, разумными в нашем деле, и пожелаем, чтобы школы
давали нам возможно тщательнее подготовленных слушателей.
17. Но да не войдет зависть в сердце кого-ли-
ненРииСЬзависти°Тра" ^° из вас> слУжителей бога живого! Ведь вы
для других — вожди любви, которая не
завидует, не превозносится, не требует своего, не мыслит зла и пр.
Не завидуйте, говорю вам, если другие делают то, что вам не
пришло на мысль. Лучше будем брать пример друг у друга,
чтобы, как гласят слова Григория, все мы, полные веры, стре:
мились воспевать богу, являясь органами истины.
18. Обращаюсь к вам, кто именем божиим по-
5. К государст- ставлен во главе человеческих дел. К вам,
венным властям.
владыки народов и государственные власти, --
к вам преимущественно обращены наши речи. Ведь вы — те
Нои, которым в столь ужасном потопе, при мировом смятении,
для спасения святого семени было поручено свыше построение
ковчега (Быт., VI). Вы — те князья, которые для построения
святилища более других должны жертвовать, с тем чтобы не
задерживались в своем труде те художники, которых господь
наполнил духом своим в изобретении прекрасного (Исх., XXXVI).
Вы — те Давиды и Соломоны, обязанность которых для
построения храма господня созвать зодчих и снабдить их
обильно необходимым (I кн. Царств, VI и I Паралип., 29). Вы —те
начальники, которых возлюбит Христос, если вы возлюбите
малых его, если построите школы (Лука, VII, 5).
19. Молю вас именем Христа, заклинаю сна-
Просьба к ним стьем вашего потомства, если оно будет, не
же' останьтесь безучастны! Цело важное, слишком
важное, касающееся славы божией и общего спасения народов. Я
убежден, отцы отечества, в вашей любви к отечеству. Если бы
кто-либо явился теперь и обещал вам дать совет, как можно с
небольшими средствами укрепить все наши города, все юношество
389

научить военной науке, все наши реки сделать судоходными и
наполнить торговлей и богатством или какими бы то ни было
средствами довести состояние наших общин и отдельных
граждан до процветания и большей безопасности, — вы не только
внимательно выслушаете советчика, но и, сверх того, будете его
благодарить за то, что он столь ревностно заботится о вашем
благе и о благе ваших подданных. Но здесь нечто большее. Здесь
указывается истинный, надежный, безопасный путь к тому, чтобы
подготовить множество таких людей, которые такими же и
подобными изобретениями будут одни вслед за другими служить
без конца отечеству. Священной памяти Лютер, убеждая
немецкие города строить школы, правильно писал: «Где на
построение городов, крепостей, памятников, арсеналов расходуется одна
золотая монета, там нужно израсходовать сто золотых монет на
правильное образование одного юноши, который, возмужав,
может показывать путь другим ко всему честному; ведь добрый и
мудрый муж (продолжает он же) есть драгоценнейшее
сокровище всего государства; он имеет большее значение, чем
блестящие дворцы, груды золота и серебра, медные ворота и железные
засовы», и пр. (согласно с этим говорит С о л о м о н—Экклез., IX,
13). Если, говорю я, мы считаем мудрыми его слова, что не
следует щадить никаких расходов ради правильного образования
даже одного юноши, — то что нужно будет сказать, когда
открывается дверь для столь всеобщего и всеобъемлющего и столь
верного образования умов, когда бог обещает свои дары
проливать на нас не по каплям, но направить их на нас наподобие
потока, когда его спасение до такой стецени кажется нам близким,
что слава его обитает с нами на нашей земле?
Воззвание ^* «Поднимите, врата, верхи ваши и
поднимитесь двери вечные, и войдет царь славы»
(Псал., XXIII, 7). «Воздайте господу, сыны божий, воздайте
господу славу и честь» (Псал., XXVIII, I). Да будет каждый из вас
тот Давид, который клялся господу, давая обет Иакова,
который не хотел войти в шатер дома своего, не хотел взойти на
ложе свое, который не хотел дать сна очам своим и веждам
своим дремания, доколе не найдет места господу, жилища —
сильному Иакова (Псал., CXXXI, 1—5). «Не смотрите на
некоторые издержки, давайте господу и воздаст вам тысячекратно.
Ведь хотя он с полным правом требует: «Мое серебро и мое
золото» (Агг., II, 9), однако в милости своей он добавляет
(призывая народ к построению своего храма): «Испытайте меня, не
открою ли я для вас хлябей небесных и не изолью ли на вас
благословение до избытка?» (Мал., III, 10).
21. Ты же, господи боже наш, дай нам радост-
богуЗДЫХаНИе К ное сеР<ВДе> чтобы служить славе твоей,
насколько каждый может. Ибо тебе подобает
великолепие, и сила, и слава, и победа; все, что на небе и на
земле, твое; твое, господи, царство и ты превыше всех владык; твое
390

есть богатство и твоя слава, сила и могущество; в твоей руке —
возвеличить и укрепить, что угодно. Ибо что такое мы, которые
лишь из твоей руки получаем все? Мы странники и пришельцы
пред тобою, как все отцы наши; дни наши на земле, как тень, и
нет ничего прочного. Господи, боже наш! Все, что мы совершаем
в честь святого имени твоего, все это от твоей руки. Дай
Соломонам твоим сердце правое, дабы исполнить все, что готовится
во славу твою (Парал., XXIX). Утверди, боже, то, что ты соде-
лал в нас (Псал., LXVIII, 29). Да явится на рабах твоих дело
твое и на сынах их слава твоя, и да будет благоволение
господа бога нашего на нас, и в деле рук наших споспешествуй нам
(Псал., LXXXIX, 16, 17). На тебя, господи, уповаем, да не
'постыдимся во век! Аминь!

ДОСТОПОЧТЕННОГО, СЛАВНЕЙШЕГО МУЖА
ИОАННА АМОСА КОМЕНСКОГО
ПРЕДВЕСТНИК ВСЕОБЩЕЙ МУДРОСТИ.
(Pansophiae Prodromus),
в котором основательно ясно и изящно доказываются
необходимость, возможность и польза этого удивительного
и совершенно несравненного труда.
(Издано в Лондоне в 1639 году.)
1) Экклез. 5, ст. 18: В большом деле,
как и в малом, не следует ничего упускать
из виду.
2) Ц, и ц е ρ о н, Письмо к Атт. (из Фок;)
Ουδέν γλυκύτερον ή irav είδέναι
(Нет ничего приятнее, чем знать все).
ПРЕДИСЛОВИЕ К ИЗДАНИЮ В Opera didactica omnia, I, р. 403.
Человеколюбивейшие читатели!
Если стих поэта «excitat auditor studium laudataque virtus
crescit» (т. е. «слушатель стимулирует занятия [наукой] и
добродетель, получившая похвалу, возрастает»), — если этот стих
справедлив, то он должен был бы оправдаться и в применении
ко мне: так много столь лестных одобрительных отзывов (за
выполненное мною, по-моему, не столь уж большое дело)
должны были придать мне стремление сделать что-нибудь более
крупное и лучшее. Поэтому я стал размышлять, не следует ли
мне попытаться создать что-либо для более действительного
(realioris) образования и для внедрения мудрости, что-либо,
сведенное к некоторой гармонии. Из этого вышло желание составить
«Дверь вещей», или «Врата мудрости», которые служили бы
юношеству к тому, чтобы оно, научившись при помощи «Двери
языков» различать вещи с внешней стороны, привыкало бы затем
усматривать их внутренние свойства и обращать внимание· на то,
чем является каждая вещь по своей сущности. Я стал надеяться,
что если бы такое изучение охватило все (включая в себя все
необходимое для знания и действования, для уверенности и
надежды), то могла бы составиться некоторая прекраснейшая
Энциклопедия (или «Пансофиола»), которая оказалась бы очень
392

пригодной. Когда через некоторых моравских студентов,
отправившихся в Англию, узнали о моем плане, превосходный муж
Самуил Гартлибий попросил меня развить мои
соображения в некоторого рода очерк будущего труда. И я сообщил ему
нижеследующую «Прелюдию пансофии», в которой коротко и
ясно доказываю необходимость, возможность и легкую
исполнимость (если за дело примутся по определенному плану)
всеобщей мудрости.
Всем любителям мудрости, света и истины привет и
благословение от Христа — источника мудрости, света и истины.
1. Что мудрость (которая, по Аристотелю,
сти °ХВаЛа муАр0" есть знание многих и удивительных вещей, πα
Цицерону — познание вещей божественных
и человеческих и тех причин, от которых они зависят, и, наконец,
по Соломону — научающий всему мастер всех вещей), что
мудрость с древнейших времен была прославляема великими
похвалами, — это не может остаться неизвестным для тех, κτσ
стремится к ее изучению. Она, как говорит мудрейший из
смертных, ценнее всех богатств вместе взятых, с ней нельзя сравнить
ничего, к чему люди стремятся. В ее правой руке долгота дней,
а в левой — богатство и слава. Пути ее прекрасны, и все
тропинки, ее миротворны. Древо жизни принадлежит тем, кто ею
занимается, и блаженны владеющие ею (Притчи, 3, 15).
Цицерон говорит: «Роду смертных не дано и не будет дано никакого
более высокого блага». Гораций пишет так: «Ad summum
sapiens uno minor est Jove: dives, liber, honoratus, pulcher, rex
denique regum», т. е. «Мудрец в конце концов уступает только
одному Зевсу: он богат, свободен; он пользуется уважением, он
прекрасен; наконец, он царь царей».
2. Если ты спросишь, почему так ценят одну
так °ценятМУАР0СТЬ ЭТУ Д°бр°Детель> т0 тебе ответят так: Сенека
говорил, что без изучения мудрости никто не
может жить не только хорошо, но даже и сносно. Цицерон
считал, что мудрость есть мать всех искусств — она научает
нас прежде всего богопочитанию, потом человеческому праву,
коренящемуся в общежитии человеческого рода, а также
скромности и величию духа; она отгоняет от ума, а также и от глаз-
туман, и мы начинаем видеть все — высшее и низшее, первое,
последнее и стоящее посредине. Наконец, она есть медицина
духа. А Соломон прибавляет, что мудрость укрепляет мудрого
больше, чем десяток князей (Экклез., 7, 29), что она есть
сокровище, всегда имеющееся в распоряжении людей, и кто ею
пользуется, тот заключает дружбу с богом при помощи даров,
получаемых посредством образования. И бог любит только тех,
кто обитает с мудростью (Премудр., 7, 14. 28).
393

3. Поэтому правильно самые выдающиеся из
рост3и[ЧеНИе МУД" людей во все века, отложив заботу о -вещах
преходящих — о богатстве, об удовольствиях,
о почестях, — направляли свои мысли, желания и занятия на то,
чтобы, отдаваясь созерцанию вещей, понять их, поскольку это
доступно уму, и этим способом подчинить себе мир. JaKoro
рода люди представляют собой среди остальной толпы смертных то
самое, чем является сам дар мудрости среди других, данных
смертным благ; это блестящие драгоценные камни, светила во
мраке мира, разгоняющие темноту. Поэтому надо с
благодарностью признать дело божественного милосердия, — что бог не
только открыл нам зрелище своей мудрости, природу и Писание,
но и научил нас в своем Откровении созерцать это при помощи
приспособлений (instrumentis) и собирать свет мудрости.
Мы обязаны божественной милости также и тем, что
научные занятия (litterarum studia), которые помогают этому
изучению мудрости и благодаря которым мудрость от других людей
переходит к нам, что эти занятия сохранились до нашего времени
и даже в наш век процвели так, как никогда раньше. Поэтому
не без основания наш век восхваляют как в№ науки (eruditionis)
и считают, что может заблистать надежда на еще больший свет.
4. Поэтому с миром должно необходимо слу-
Мудрость при- читься то же, что происходит и с человеком:
годами С зрелыми мудрость приходит к нему только в его зрелых
годах. Да по природе вещей иначе и быть не
может, так как мудрость приобретается опытами над многими
вещами; а такие опыты необходимо требуют и продолжительного
времени, и разнообразия случаев. Чем' больше человек живет,
тем с большим количеством вещей он имеет дело и тем больше
увеличивается его опыт, а через опыт—и его мудрость; согласно
Сираху: «Муж, опытный во многом, будет иметь и большое
'понимание». То же говорит и ноэт: «Опыт через разнообразную
практику создал искусство»1.
Надежда на бо- 5. Итак, в наше время мы получаем познания
лее блестящую 0т такого количества показаний опыта, какого
мудрость. не имела в распространении никакая прежняя
эпоха; почему же нам не иметь несколько более высокого
уровня понимания? Не только благодаря типографскому искусству
(которое бог не без тайного смысла приберег для последних
времен) выпущено в свет и стало известным все мудрое, что
думали древние и что ранее было неизвестным, но и сами
современные люди — под влиянием новых обстоятельств — стали
прокладывать новые пути; и мудрость удивительно обогатилась и
обогащается со дня на день разнообразными опытами, как это
предсказал бог относительно последних времен мира (Дан.,
1 Манилий, Astronom., I 61. (Примеч. в Брновском изд. 1914 г.,
I, стр. 330).
394

12, 4). У всех народов появилось такое стремление открывать
школы, какого не запомнит история какой бы то ни было из
прежних эпох. Благодаря этому- на всех языках и у всех народов
стало появляться так много книг, что они стали попадать в руки
крестьянам, женщинам, у которых до этого .не было к тому
возможности, так как книги покупались лишь образованными и
состоятельными людьми. Теперь же у некоторых появляется
стремление довести метод занятий до такого совершенства, чтобы при
помощи его можно было постепенно и с наименьшим трудом
внушить умам все достойное познания людей. Если это
произойдет (на что я надеюсь) и если будет найдено искомое,
т. е. способ быстро обучать всех всему, то я не вижу, что
помешает нам приветствовать и с благодарностью признать
наступление предсказанного и давно ожидаемого уже
блестящего «золотого века».
6. Однако, как кажется, для достижения цели
Что еще жела- желательно еще нечто, имеющее большое зна-
тельно для успеха чение: а именно, чтобы, подобно тому как
мудрости. пришли к весьма полезному приспособлению
для более легкого изучения языков
(опубликованному недавно в «Двери языков»), — чтобы подобным же
образом придумали «Дверь самих вещей», т. е. некоторый способ
для легкого усвоения умом всего содержания искусств и наук.
Об этом я серьезно размышлял, так как я хочу возможно лучше
помочь людям в их делах; и прежде всего я докажу, что это более
чем необходимо. Потом я рассмотрю способ осуществления столь
важного начинания и, наконец, объясню, по какому случаю и с
каким успехом я предпринял это столь необычное дело.
7. Прежде всего я считаю несомненным, что
Мудрость являет- то изучение наук, которым в настоящее время
ся целью изучения везде занимается юношество, должно быть
studu) культурой умов для достижения мудрости: вне
этой цели оно может быть только суетою сует.
Решим ли мы, что к науке надо стремиться для знания в смысле
удовлетворения любопытства, или же для забавы ума, или для
того, чтобы быть оцененным (замеченным) и выдвинуться, или
для выгоды и достижения внешних благ, — во всех этих случаях
мы будем поступать нелепо, будем ставить на место столь
высокого, божественного дара — вещи низменные и преходящие.
Поэтому решим, что надо искать мудрости. А так как мудрость
называется творцом (artifex) всего, так как она учит всему
(Премудр., 7, 21), то очевидно, что при помощи научных
занятий мы должны приближаться ко всеобщему познанию вещей, к
«пансофии» (πανσοφία), т. е. к полной, все в себе заключающей
и во всех частях согласной с самой собою мудрости: не должно
остаться неизученным ничто — ни явное, ни сокровенное
(Премудр., 7, 21), над чем человеческий дух, отражение (образ) все-
мудрого бота, не выполнил бы того, что он должен выполнить.
395

Во-вторых, так как мудрость дает, как говорится, юношам
разум и науку (Притчи, 1, 4) и так как ее пути суть пути
удовольствия (Притчи, 3, 17), то очевидно, что изучение мудрости
должно происходить без трудностей и терниев, должно быть
гладким, удобным, доступным для всех, настоящим
наслаждением.
В-третьих, так как путь мудрости называется блистающим
светом (Притчи, 4, 18), отсюда следует, что он должен быть
свободен от мрака заблуждений.
В-четвертых, сказано, что мудрость дает человеку понимание
его пути (Притчи, 4, 18) и всего, что он делает (Второз., 29, 9),
откуда следует, что изучение мудрости должно подготовлять умы
ко всему, что случается в жизни, как в деятельности, так и в
испытывании (жизненных ударов).
Наконец, говорится (Притчи, 3, 13), что мудрость делает
людей блаженными, подводя к богу, источнику вечного блаженства.
Поэтому изучение ее должно создавать стимулй к исканию бога,
указывать пути для его нахождения и подготовлять узы любви
к тому, чтобы его теснейшим образом объять. Иначе все будет
бесполезно. И если мы, в конце концов, не достигнем этой цели,
то лучше нам ничего не знать и даже вовсе не родиться.
8. Посмотрим же, выдерживает ли критику
этот столь обычный вид занятий, чтобы можно
ta](занятия нау- было легче П°ДНЯТЬ вопрос об улучшении их,
ками не соответ- если мы найдем что-нибудь, чего можно поже-
ствуют своей цели. лать.
То образование, которым теперь кичатся
школы и которое они предлагают, представляет собой нечто
расточительное, если его сопоставить с краткостью быстро текущей
жизни; оно требует больших усилий от средних умов; в смысле
охвата материала оно слишком узко, и в отношении тонкости и
основательности истинного познания вещей — во многих
отношениях несовершенно и недостаточно; в нем многое спорно. Более
разумные люди уже отметили, что оно недостаточно отвечает
своей цели, так как оно редко приходит на помощь серьезным
жизненным задачам и по большей части заканчивается только
предположениями (opiniones), спорами и туманными
неясностями (funios), и, раньше чем перейти к исследованию средств
исцеления, мы должны показать, что все это мы говорим не для
вида, не для формы, но что все это именно так в
действительности. Изучение мудрости, как оно поставлено сейчас и как оно
практикуется в школах, не соответствует
1) нашей жизни в отношении затрат времени, согласно
положению: «Искусство требует времени, а жизнь коротка» (Ars
longa, vita brevis est);
2) силам нашего ума — в отношении трудности;
3) самим вещам, ввиду того что в нем [изучении] много
ошибочного;
396

4) жизненному применению, вследствие того что то, что в нем
сообщается, почти чуждо делам, как они происходят в обычной
жизни;
5) самому богу — в силу того, что все недостаточно
подчиняется стремлению к вечности.
9. Относительно растраты времени первое со-
времени. растрате ображение я заимствую из всеобщего
убеждения. Кто не повторяет гиппократовского
выражения «жизнь коротка, а искусство требует времени» (ό μεν βίος
βραχύς ή δε τέχνη μακρά). Второе мое основание—огромное
количество книг, в которых описаны вещи. Боже милосердный! какие
огромные томы написаны по всем почти вопросам! Если бы их
собрать вместе, то получилась бы такая громада, что только на
их перелистывание нужны были бы тысячи лет. Третье: само дело
показывает, что теории разрослись превыше меры способностей
[ума]; причем среди стольких ученых, которыми полой мир,
можно найти едва лишь одного на сто или одного на тысячу,
который отведал бы универсального образования и мог бы разумно
сообщить что-нибудь обо всем, что имеет место в деяниях бо-
жиих, а также и в делах человеческих. «Пансофы» и «всеведцы»
встречаются столь редко, что даже и люди много знающие (πο-
υμαθείς) и полигисторы считаются за чудо.
Отсюда эта обычная односторонность (frustil-
Одностороннее latio) образования, когда люди выбирают себе
разование. ^ или другую отрасль искусства или науки,
а с остальным не знакомятся вовсе. Можно найти богословов,
которые едва удостаивают бросить взор на философию; а также
и философов, совершенно не уважающих богословие; юристы по·
большей части вовсе не интересуются естествознанием, а медики,
в свою очередь, пренебрегают вопросами права и справедливости.
Каждая отрасль знания отмежевала себе особое царство, не
считаясь с общими, достоверными и незыблемыми основаниями
и законами, равно связующими все. Но даже и в самой
философии один выбирает себе одно, другой — другое. Одни хотят быть
физиками, оставаясь невеждами в математике; другие —
наоборот. Некоторые хотят быть философами морали, ничего не
смысля в естествознании; хотят заниматься логикой,
красноречием, поэзией люди, совершенно не имеющие сведений в
реальных науках. Кто не знает, что дело обстоит именно так. И кто
не замечает того, что такое разделение искусств, наук и
специальностей исходит из предположения, что уму одного человека
невозможно в достаточной степени охватить все. Как будто бы
бог создал человека, господина вещей, до такой степени
несоответствующим вещам! Я не говорю этим нелепости, будто один
человек может быть выдающимся во всем; однако я убежден в
том, что при нужде он может узнать все, а быть выдающимся
специалистом в своей области может и должен каждый, даже
средний ум.
397

II. О трудности Ό· А вот мои доказательства трудности
изучения (ибо не легко усвоить даже и ту части*
цу образования, которою каждый хочет овладеть). Во-первых,
эти публичные споры и распри — не такие, какие имеют место
между юношами, изучающими «искусства», а такие, какие
завязываются между мужами, обучающими наукам. Затем — сами
школы, полные крика, побоев, рубцов от ударов. Конечно,
священное писание рекомендует нам мудрость и изучение мудрости
в качестве отрады и радости. И, повидимому, древние так это и
понимали, так как они обычно называли образовательные
учреждения «научными играми» (ludos litterarios) и «школами» (όκολή
значит «покой», или «отдых»). И что может быть более
чудовищным, чем то, что, как мы видим, «школы» превратились в места
мучений (χολαί), а «игры» — в крестные муки! Я спрашиваю:
от чего это могло произойти, если не от тягостей и трудностей
процесса учения? Вследствие этого же не только учение требует
большого труда, но и большая часть обучающихся, получив к
нему отвращение, страстно стремятся вон из школ, как из
толчейных мельниц \ чтобы никогда не возвращаться к научным
занятиям, тернии которых они испытали, тогда как они должны
были бы быть садом, местом для прогулок и общей утехой
человеческого рода. Наконец, можно и иа практике изучать то же.
Ведь действительно, кто не знает того, что какой-либо язык
легче изучить на практике, вращаясь среди людей, чем изучая
его в течение нескольких лет в школе? Почти то же самое надо
сказать и относительно понимания вещей.
11. Мудрейшие из людей давно уже отмечали,
III. Об обман- что истина находится, в трудном положении;
чивости истины, они жаловались на то, что она глубоко скры-
заключающейся в та^ жаловались до такой степени, что некото-
разрозненных зна- рые решались утверждать, что ничего нельзя
знать наверное и без ошибки. И
справедливость этого положения подтвердили своим примером те самые
люди, которые осмеивали это как безумие, приписывая себе
достоверное знание вещей. Что бы ни стал утверждать кто-либо из
философов, то вскоре разрушал кто-нибудь другой; путанице и
по сей день нет конца. Всякий научный вопрос полон
разногласий, противоречий, споров. Разве же это не свидетельство того,
что истина везде шатка? Правильно этот самый аргумент
привел Иосиф2 в сочинении против Α π π и о н а, сказав, что
мудрость евреев истинна, а мудрость греков пуста, так так первая
всегда оставалась единой, а вторая дробилась на секты [и
школы]. Ибо истина может быть только единой и простой;
заблуждение же может иметь тысячу видов. Если еще и в наше время
1 Работа на ручных мельницах (толчение зерен) была самой тяжелой из
домашних работ. — Прим. переводчика.
2 Иосиф Флавий (Contra Appionem, кн. II). (Примечание в Брнов-
ском издании 1914 г., 1, р. 335).
3<:8

в богословии и философии .появляется столько школ и самым
упорным образом защищаются совершенно различные между
собой мнения о вещах, то что это, как не самое достоверное'сви-
детельство о том, что и сейчас покрыто еще глубоким мраком
неведения то, «знанием» чего гордится »наш век. При этом мы
предполагаем, что никто из «знающих» людей не ошибается
добровольно, не противится свету, как говорит Иов (24, 19).
Наконец, свидетельством являются и все выходящие в свет в столь
большом количестве книги, которые суть не что иное, как
искры, высекаемые столкновением умов и рассыпающиеся во все
стороны, причем каждая надеется, что она зажжет пламя.
Однако до сих пор еще не зажглись истинные факелы, и эта
постоянная тьма разногласий и сомнений еще не показывает
восхода сияющего солнца истины.
„ 12. У нас есть свидетельства видных мужей
пользе дляТиТ- V0M> ЧТ0 НаУКИ В Т0М ВИДе> В каК0М 0НИ
ненных дел. обычно преподаются, недостаточно
приспособлены к потребностям повседневной (communis)
жизни. Философия, говорит один знаменитый писатель1,
обращена [лицом] к школам, и нет человека, который обратил бы ее
к потребностям жизни; она устрашает своими хитросплетениями
и занимается только завязыванием и развязыванием узлов,
сделанных ею же самою. Она предлагает человеку хлеб из камня,
который ломает зубы и утомляет умы колючими пустяками.
А вот что говорит другой автор: изучение философии
представляет собой в настоящее время не Что иное, как трудное и quasi-
занятое ничегонеделание; оно приносит мало пользы: это
верчение белки в колесе, при котором люди постоянно бросаются
головой вниз, не двигаясь в то же время с места. То же самое
делаем и мы, когда философствуем; много трудясь, мы мало
чему научаемся, да и это немногое делает нас не лучше, а часто
хуже. Об этом совершенно правильно говорит опыт. Люди
образованные не только редко превосходят необразованных в
стремлении к добродетелям (которые являются основой гражданского
общения), но даже по большей части оказываются ниже их в
отношении пригодности к задачам жизни. Я говорю не только
об одних грамматических буквоедах: относительно большинства
стремящихся ввысь философов и богословов справедливо, что,
хотя в своих отвлеченных умозрениях они кажутся себе орлами,
в делах жизненных и общественных они не более, как кроты.
Отсюда и вышла поговорка: «Хороший схоластик — плохой политик».
Между тем, школа должна была бы быть преддверием жизни.
ГМетафизика1 13* БеРУ> в частности> метафизику. Известно,
L ψ J* какими похвалами превозносится до небес
изучение ее как самого прочного основания и самого блестящего·
1 Повидимому, Людовик В и в е с, в кн. III «О причинах извращения
наук» (De causis corruptarum artium). (Примечание в Брновском издании,
1914 г.)
399

завершения мудрости. И, если мы правильно оцениваем вещи,
это так и есть. Однако, так как эта царица наук устрашает
такими шипами и закутана в такой мрак, что лишь немногие
усваивают эти тонкости, да и те, кто усваивает, совершенно
игнорируют ее применение к наукам более низшего порядка, то
получается, что она остается только в своих собственных
пределах и не приносит никакой пользы для человеческих 'дел, кроме
мгновенного удовольствия, которое она доставляет своим
адептам. Поэтому же, далее, некоторые от нее отрекаются совершенно
и изгоняют ее не только из философского обихода (как,
например, сторонники Петра Рам ус а), но даже и из академий,
как бесполезный аппарат бесшюднейшей суетности. Иоанн
Ангелий Верденхаген свидетельствует, что шведский
король, славной памяти Густа в-А д о л ь φ (который, как
показывают его подвиги, был рожден для дел} а не для пустяков),
государственным эдиктом изгнал из своего царства всякие
занятия метафизикой: -ни один книгопродавец иод страхом
конфискации не имел права ввозить такие книги; никто из
подданных не смел их читать, чтобы государство не поддавалось чарам
нового варварства и чтобы для ведения дел были не пустые
спорщики и толкователи, а деловые люди.
14. Изучение логики и риторики должно было
Логика и рито- gbI ближе подойти к потребностям жизни, так
как эти науки провозглашают своей
специальностью изложение правил мышления и ораторского искусства
(этими двумя видами связывания обнимается все, что мыслится
о вещах). Однако само дело неопровержимо свидетельствует,
что отзыв Аконтия1 совершенно справедлив. Он говорит:
диалектиков везде множество; но если ты посмотришь на их
сочинения и споры, то ты найдешь только диалектиков. Посмотри на
множество людей, хорошо обученных предписаниям риторики; и
хотя бы их речь была соответствующей [делу], красивой,
изящной, обильной, однако для ее убедительности ты пожелаешь в
ней больше силы, и твердости. Таковы же отзывы и об остальных
искусствах и науках: мы занимаемся ими больше, чем требуется
для хорошего отправления житейских дел.
15. Наконец, нужны ли свидетельства о том,
О многочислен- чт0 наши научные занятия не организованы
ных отклонениях так> чтобы они вели нас прямым и безошибоч-
7т богТеЙ ЦеЛИ~ ньш иУтем к нашей конечной цели — к богу?
Согласно всем свидетельствам очевидно, что
в наших академиях много безбожия, роскоши, тщеславия,
расточительности, ссор и всяческого своеволия. Далее, и само учение,
какое там преподается, — увы! для многих является не чем
иным, как основанием лукавства, инструментом для совершения
i lacodi Acontii Epištola ad Joh Wolf ium Tigurinum De ratione edendorum
lidrorum. (Примечание в Брновском издании 1914 г., 1, р. 337).
400

в течение всей своей жизни несправедливостей, так что
относительно большого числа наших ученых справедливо то, на что
жалуется бог: «Они мудры на то, чтобы делать зло; делать же
доброе они не умеют» (Иерем., 14, 22). И таких людей мудрость
вводит [к нам]. Сюда относятся слова бога, что избрано не много
мудрых, так как мудрость мира сего есть безумие перед богом
(1 Кор., 1). На нас же не оказывает влияния этот голос божий;
мы спокойно изучаем языческую мудрость и не стремимся к иной
мудрости. В самом деле, та мудрость, к которой до сих пор
призывают нас школы, почерпнута из язычества и заражена
змеиным ядом. Она только принимает вид той науки о добре и зле,
к которой она относится надменно, а не заботится о любви,
которая творит. И так как в силу наследственной извращенности
мы всегда более готовы извинять, чем исправлять наши
проступки, то сверх того получается, что мы льстим себе, стараясь
оправдывать испорченность своей природы, думая, что мы не можем
измениться, потому что мы испорчены. Как будто бы не должен
был быть противоядием для этой испорченности страх божий,
который бог столько раз объявлял началом и концом мудрости.
Резюме ^* Итак, обычно практикуемые научные
занятия:
1) дают бесконечную работу;
2) рассеивают ум своей чрезвычайной запутанностью;
3) являются постоянной школой заблуждений;
4) представляют собою помеху в житейских делах;
5) наконец, что всего более печально, дают многообразные
поводы к тому, чтобы уклоняться от бога.
17. Об этом столь бедственном состоянии наук
°э Р0еп)СТВаХ ПР°" и занимаЮ1Дихся ими ученых уже давно жале-
тив этого. ли (некоторые лучшие люди; они старались
отыскивать различные средства .против этих болезней. Одни
советовали отбросить всю античную мудрость, заимствованную от
язычников; другие настаивали на том, чтобы сделать отбор и
использовать искусства и философию лишь в очень небольших
размерах; некоторые хотели предпринять реформу и переработку
всех наук, притом то так, то иначе. И, конечно, более чем
необходимо, чтобы помогали советом или помощью все, кто может
быть полезен. Прежде всего известно, что не такое пустячное
дело знать то, что сообщают ходячие (vulgares) науки и что
стоит стольких и столь больших трудов; если надо затратить
труд, то он должен принести более обильные плоды. Затем, нам
надо защищать себя и науки от порицаний необразованной
толпы. Те, кого предпочитают ей, называя их людьми
образованными, вовсе не превосходят ее знанием вещей, благопристойностью
нравов, благочестивым рвением; она [толпа] часто замечает, что
эти люди только подражают примеру более простых, и либо
поднимает их на смех, либо начинает выказывать презрение к
научным занятиям. И наконец нужно, чтобы мы не навлекли на
26 Заказ Ni 5063
401

себя гнева бога, который, послав нам с неба дар мудрости,
хочет восстановить в нас свой образ, чтобы мы !не навлекли
гнев тем, что стали бы употреблять столь божественный дар
не для его прославления.
18. Однако, так как излечение болезни насту-
чин ТстольНбольшо" пает оттого> что мы Узнали ее причину, мы
го зла должны посмотреть, не можем ли, мы с
уверенностью проникнуть до корней того
большого зла, от которого страдает дело науки, и открыть их, чтобы
оттуда был более надежный переход к средствам исправления.
Поэтому я скажу, каковы, по моему мнению, причины
отдельных, уже перечисленных нами зол; а вместе с тем и. объясню, что
им надо противопоставить в качестве противоядия.
19. Излишняя затрата времени на научные
Излишняя затра- занятия, как они обычно происходят, возни-
та времени имеет кает, повидимому, от трех причин. Во-первых,
три причины. от небрежности в различении необходимого.
ι. слишком боль- Происходит то, на что жаловался Сенека:
шую примесь не не- г ' ^
обходимого. что мы не знаем -необходимого потому, что
изучаем не необходимое. Так это и есть. Если
из [программ] наших занятий исключить то, что 'менее
необходимо, то у нас было бы в распоряжении, по меньшей мере, вдвое
больше времени и мы затрачивали бы вдвое меньше труда.
Не ^необходимым надо считать: во-первых, все,
[что не необходимо. что можно не знать без ущерба для
образования; такова большая часть тех пустяков,
которые заимствованы у язычников: например, имена богов с их
лживыми историями и „тому подобными баснями. Затем все, на
что затрачиваются силы ума без всякой заметной пользы, каково
большинство грамматических правил, которыми мучат умы
детей, тратя на них целые годы, и прочие вещи такого же сорта,
которые не будут иметь никакого применения вне школы.
Наконец, все хитросплетения вещей и слов не вылущивают зерна, а
лишь держат его закрытым. И такого рода вещами наполнено
большинство школьных книжек, которые поэтому мешают и
развлекают юношество вещами по большей части бесполезными
и не необходимыми. И удивительно ли, что так редко
встречаются люди, получившие более основательное образование?
Средством против этого будет то, чтобы в состав образования
вошли только вещи и слова совершенно несомненные и имеющие
лишь вполне обоснованное применение. Ибо, засеяв одной мерой
чистого ячменя югер поля, мы соберем такую же жатву, как
если бы разбросали по десяти югерам десять мер мякины,
смешанной с ячменем, затратив на это в десять раз больше труда.
2. Беспорядочность 20· Во-вторых, изучение наук является каким-
изучаемого материа- ТО беЗВЫХОДНЫМ ЛабирИНТОМ, В КОТОрОМ бОЛЬ-
ла* шинство бесцельно блуждает среди
хаотического разнообразия вещей, среди какого-то океана, в котором
402

легче утонуть, чем его исчерпать. Это делает изучение
неотчетливым, так как изучаемое не приведено в достаточно прочный и
очевидный порядок. Поэтому необходимо, собрав разбросанное,
сжать его в малом объеме.
Средством против этого недостатка будет, если все,
подлежащее изучению — крупное и мелкое, — мы расположим в столь
наглядном порядке, чтобы приступающие к изучению имели бы
его перед собой так же отчетливо, как свои пальцы, и уже на
основании начала могли предусмотреть и середину и конец; —
если они будут уверены в том, что весь океан образования они
проплывут на том же самом корабле; на который они теперь
всходят, вплоть до достижения желаемого совершенства.
21. В-третьих, изучение наук делается не-
лениеИкЛИ^очам.рем" обычайно растянутым от стремления некото-
. " рых ко всяким мелочам; им нет конца и меры
как в отношении вещей, так и в отношении слов. Поэтому те,
кто предается описанию отдельных вещей в какой бы то ни было
отрасли наук и искусств и привыкает много над этим трудиться
или получать от этого наслаждение, те находят, конечно,
достаточно приятное занятие для своего ума, но неизбежно
испытывают задержку в понимании всеобщей мудрости. Наполнив свой
ум теми или иными частностями известного рода, они едва
находят в нем место для всего остального.
Средством против этого будет составление по правилам
искусства книжки, в которой был бы дан правильный анализ всего,
что существует и о чем можно мыслить, и все сводилось бы к
своим настоящим родам и видам,—и притом так, чтобы все, что
надо сказать о той или другой вещи, было бы сказано вместе с
тем и сразу также обо всем, о чем это может быть сказано. Таким
образом, можно надеяться, что все будет и короче, и основатель-
инее, так как ум при помощи этих немногих правил сможет
освободиться от бесчисленных преград, сможет своей собственной
силой подойти ко всему и во все проникнуть. Правильно говорит
Сенека: «Нужно [для мудрости] небольшое количество
предписаний, — нужны предписания действительные; нужно только
посеять семена: хотя они и малы, но, если они попадут в
удобное место, они раскроют свои силы и из ничтожества вырастут
в очень большие вещи».
22. Я считаю, что причиной того, что путь за-
Трудность науч- нятий кажется трудным и негладким, является
ных занятий име- то, что, во-первых, им не предшествует долж-
ет три причины: ная подготовка к усвоению изучаемого и не
примешивается в достаточной степени к полез-
1. Рабский способ ному приятное, для того чтобы приманить лю-
постановки занятий. дей. ^ ^ ^ ^ ^ приХ0ДИЛ) так он и д0.
пускался к занятиям. С учащимися обходились
не так, как обычно обходятся на пиру с гостями — гуманно и
радостно, — а так, как обходятся на тяжелой работе с рабами:
26*
403

с криком, насилием, побоями. Ведь кулаки и палки, розги и
плети были в школах самым обычным блюдом и ежедневным
десертом. И что удивительного, если людей от этого тошнило и они
ничего не понимали? Ведь, действительно, ничто с такой
легкостью не становится трудным, как если оно выполняется против
воли. Как же могли бы быть легкими занятия науками,
которые проходили в состоянии дрожи и трепета? Так не обучают ни
одному механическому искусству. Строгость необходимо наводит
страх; страх столь же неизбежно приводит в смятение ум, так
что человек «не понимает, где он находится; а если он более или
менее слабого здоровья, то испытывает некоторое
головокружение. Поэтому, для тото чтобы овладеть умами, приманить и
ободрить их, нужно искусство. Искусство это состоит частью в
гуманности обучающих, частью в разумности метода — для того
чтобы изучение наук стало приманкой для умов и начало
казаться простой забавой.
23. Во-вторых, значительная часть трудностей
ния ^ещей6 00ъясне" зависит от того, что учащиеся изучают вещи
не посредством личного рассматривания их,
а при помощи рассказа о них, содержащего в себе неясности.
Эти рассказы с трудом напечатлевают в уме образы вещей и
плохо удерживаются в памяти, так что либо снова из нее
исчезают, либо различным образом смешиваются между собой.
Средством против этого будет представлять все на личное
рассматривание и на чувственное восприятие (видимое — на
восприятие зрением, объекты вкуса — на восприятие вкусом,
осязаемое—на восприятие осязанием и т. д.). Я легче и прочнее
запомню образ слона после однократного восприятия его самого
(или, по крайней мере, его изображения), чем если мне десять
раз расскажут о нем, так как:
Медленно дух возбуждается тем, что воспринято слухом;
Быстро познание того, очи что верные зрят1.
24. Третьей и важнейшей трудностью является
з. все еще имею- тот метод, каким обычно передаются науки и
щееся несовершен- L J
ство метода. искусства, — метод, недостаточно
согласованный ни с вещами, ни с человеческим умом.
Все кричат, конечно, о том, что надо переходить в порядке
природы, т. е., — от предыдущего к последующему, от общего к
частностям, наконец, от известного к неизвестному; но что есть
на самом деле? Мы не видим ничего подобного: ύστερα πρότερα
(«последующее ранее предыдущего») в действительности
затемняет все искусства и науки (если исключить математику).
Ибо, если бы книги, которые мы имеем, постепенно переводили
ι Цитата из Горация (Episi, II, 3, ст. 180—181):
Segnius irritant animos demissa per aures,
Quam quae sunt oculis subjecta fideliqus.
404

ум от известного к неизвестному непрерывным поступательным
движением, то читатели, стремящиеся к науке, пришли бы ко
всему неизвестному столь же верно, как мог бы человек
взобраться на любую самую высокую скалу, если бы в ней были
сделаны ступеньки. Так как этого нет и никто не воспринимает того, о
чем говорят эти книги (кроме разве людей особенно способных,
которые в состоянии своим личным остроумием проникнуть в
положение вещей и подняться своей собственной силой, или тех,
кому то же самое устно разъясняется и так и этак и кто
начинает видеть кое-что как бы сквозь туман), то это является
несомненным доказательством того, что тут уму приходится идти не
последовательными ступенями, не по ровному пути, что его тащат
по кочкам, ямам, пещерам и расселинам.
Средством против этого будет такое построение наук и
искусств, при котором везде начинали бы с наиболее известного и
затем медленно и постепенно подвигались к менее известному.
Тогда первые основные положения будут бросать свет на вторые,
вторые — на третьи, третьи — на четвертые и так далее до
конца — подобно тому как в цепи одно звено захватывает другое и
тянет его. И это одно, как мы думаем, даст нам достойное
вознаграждение за труд, если мы сможем настоящим сочинением
показать, как это надо сделать.
25. Для того факта, что истина не проникает
Троякая причи- весь обиход наук, можно с полным основанием
на того, что исти- указать троякую причину.
на во всей лите- ** г j г j
ратуре страдает. А именно: I —разногласия между науками,
II—недостаточную внутреннюю связь метода с
самими вещами, III — частью небрежность, частью неуместную
пышность выражений и стиля.
26. Итак, во-первых, я по совести свидетель-
1. разногласия ме- ствую, что в книгах, какие мне довелось ви-
жду науками. J 7 ' ^
деть, я до сих пор не заметил ничего, в
достаточной степени отвечающего величию и достоинству вещей,
ничего, что исчерпывало бы всю их совокупность, хотя бы это были
книги по пансофии, энциклопедии, сборники вызывающих
удивление искусств (artis mirabilis), или под какими бы названиями
они ни предпочли появляться. Гораздо меньше видел я, чтобы
весь аппарат человеческого ума строился на основании
незыблемых принципов и на вечной истине, так чтобы все — от начала
до конца — было внутренно связано, без всякого нарушения
непрерывности истины. Ибо до сих пор никто еще, может быть, не
ставил дела так, чтобы, установив и взаимно уравновесив во всех
отношениях всеобщие принципы вещей, он со всех сторон
(quaquaversus) окружил бы растекающееся многообразие вещей
некоторыми гранями разумных оснований. Между тем, благодаря
всеобщей и соразмеренной гармонии между всеми вещами, этим
открылась бы сама собой скрытая и тем не менее неизменная и
непобедимая истина вещей. Я говорю, что, повидимому, никто до
405

сих пор еще не исследовал того, каким образом посредством
самых всеобщих принципов познания и правильного выведения из
них следствий вплоть до последних заключений можно открыть
некоторый всеобщий путь для познания истины вещей. Себе
воспевают [хвалу] метафизики; себе аплодируют физики; себе
создают хороводы астрономы; себе сочиняют законы этики; себе
вымышляют пьедесталы политики; себе устраивают триумфы
математики; для себя царствуют богословы. В отдельных
специальностях и науках почти все создают себе особые принципы, на
основании которых строят и защищают свои воззрения, ставят ни
во что то, что другие выводят из своих предположений.
Однако таким образом оказывается невозможным отыскать
во всем разлитую и везде стремящуюся к соединению истину.
Поэтому, пока люди обращают внимание только на самих себя и
на свои фантазии, результат так же не бывает свободным от не-
согласованностей, как если бы в музыкальном хоре каждый стал
петь сам по себе, не обращая внимания на общий всем ритм. Или
кто-нибудь думает, что может существовать хорошо устроенное
государство там, где каждый живет не по общим законам, а по
своему произволу? Разве мы не видим, что ветви дерева могут
жить только при том условии, что все они одинаково тянут сок
из общего им ствола общими всем корнями. И разве ветви
мудрости можно оторвать одну от другой, сохраняя невредимой их
жизнь, т. е. истину? Никто не должен быть физиком, не будучи
в то же время и метафизиком; или этаком, не будучи ранее
физиком (конечно, обладающим знанием человеческой природы);
или логиком, не будучи знакомым с реальными науками; или
богословом, юристом, медиком, не ставши ранее философом; или
оратором и поэтом, не будучи в то же время всем этим? Света,
рук, правил лишает себя тот, кто устраняет от себя что-нибудь
из познаваемого. Конечно, астрономы, например, никогда не
осмелились бы ввести и защищать столь противоречивые и
нелепые гипотезы, если бы свои предположения они черпали из
общей основы истины; не было бы и других столь недостоверных и
обманчивых [воззрений]. Все это передается так, что почти
»никто не строит чего-либо, чего бы другой не разрушал или не
замышлял разрушить. Ведь философия Платона казалась
действительно изящной и божественной; ,и однако, какие пустые
умозрения вывела из нее школа перипатетиков?
Философия Ари стотеля казалась самой себе достаточно
изящной; и однако как порицали ее христианские философы за
то, что она никоим образом не соответствует во всем ни
божественному писанию, ни истине вещей! Астрономы со своими
сферами, эксцентриками и эпициклами в течение стольких веков
были довольны самими собой, однако Коперник опроверг их.
Коперник достойным одобрения способом построил свою
новую астрономию на основах оптики, — однако так, что его
построений не допускают никоим образом физические принципы
405

непоколебимой истины. Гильберт, увлекшись умозрениями
относительно магнита, хотел вывести из них всю философию,
однако с очевиднейшим нарушением физических принципов. Вряд
ли и Кампанелла может торжествовать победу, восстановив
в естествознании принципы античного философа Парменида.
Исключение составляет только одна оптическая труба Галилее
Галилея. Что же еще можно привести?1
Конечно, если бы все выводили свои воззрения из общих и
тождественных для всех принципов, то мыслители не встречали
бы сопротивления со стороны слушателей и не утрачивали бы
самой истины, которая по большей части исчезает при споре.
И пока излагаются вещи бесполезные (не вытекающие из
всеобщего основания), они не могут не казаться темными и
двусмысленными и не возбуждать сомнений и недоумений в умах
слушающих.
Далее, для того чтобы заставить с ними согласиться,
отовсюду поспешно нахватывают принципы, недостаточно известные, не
согласованные одни с другими, не содержащие в себе
несомненной истины, подверженные различным ограничениям и
исключениям (таково большинство положений ходячей философии и
богословия).
И что может отсюда получиться, кроме тягостных
противоречий и споров: тошно слушать такие колебания и разногласия
относительно вещей, которые сами по себе ясны.
27. Поэтому дело должно быть поставлено
Лекарство от этого. иначе. надо П03аб0ТИТЬСЯ О ТОМ, ЧТОбы ПрИХО-
дящая при ясном свете истина вещей смогла избегнуть пробелов,
колебаний и противоречий и преодолеть все ошибки. Однако мы
думаем, что это может случиться только в том случае, если лучи
истины, рассеянные во всем, соединятся воедино — так, чтобы
выявилась одна и та же симметрия во всем чувственном,
умственном, а также и в божественно-откровенном.
И ее может открыть только приведение в единство
принципов познания (которые могут быть только тройственными: чув-
1 Соображения Коменского о теориях астрономов и философов неясны
и неотчетливы (что значит, например, его мысль, что построения Коперника
никоим образом не допускаются физическими принципами?). Вообще мысли
Коменского о методологии наук показывают, что он принадлежал к тому
периоду в развитии науки, когда эти вопросы еще не были ясны
философам. Собственные воззрения Коменского окрашены платонизмом; он
настаивает на важности общих понятий и положений, не учитывая роли
эксперимента, с одной стороны, и исходных «ясных и отчетливых понятий»
механического характера, которыми был так силен Декарт. Вообще из Pansophiae
Prodromus видно, что во время написания этого сочинения Коменский не
знал трудов Декарта. Вряд ли основателен и приговор Коменского о
Гильберте... По вопросам научной методологии Коменский
ограничивается общими рассуждениями; но он не может указать конкретно тех методов,
какими должна строиться наука: «сведение всего к своим настоящим родам
и видам» и тому подобные выражения Коменского могут дать, в лучшем
случае, классификации, но не научные законы природы.
407

ство, разум и божественное откровение) и консолидация их до
непоколебимой силы: этим могут быть сняты разногласия
относительно вещей. Ибо после обнаружения основания вещей
необходимо откроется либо ошибка той или другой из спорящих
сторон, либо основание различия наук, которое, конечно, в
различных отношениях правильно чувствует и та, и другая сторона
(может быть, и говорит, хотя бы отдельные точки зрения не
понимали одна другую, ввиду того что не было воспринято
основание). И конечно, или этим путем могут быть изгнаны ошибки,
различными способами овладевающие умами смертных, и
мышление сможет быть поставлено в ясном свете, или же никаким
иным. Ибо после восхода ясного солнца истины должен, кроме
того, исчезнуть дым бесконечного числа мнений и, наконец,
должен быть разгромлен с божией помощью и сам туман атеизма.
28. В качестве второй причины колебаний
методо"еустойчивость истины я назвал неустойчивость методов. Она
состоит в том, что писатели вообще не
прилепляются к самим вещам, для того чтобы, не изменяя, передать их
вполне так, как они существуют сами по себе, а насильственно
приводят вещи к некоторому фиктивному и ими самими
придуманному согласию и тысячею способов запутывают их. Это не что
иное, как искажение образов вещей в уме и изменение их
природной формы. И тогда что же может появиться вместо вещей, как
не чудовища? Далее, несомненно, что вообще не может быть
метода, параллельного вещам, если все вещи не приведены в
уме в такую гармонию, какою они связываются между собой вне
ума. До настоящего времени придумано по произволу много
философий, которые были снова опровергнуты другими. Подобным
же образом надо смотреть и на догматы или на системы
богословия: они могут создаваться и разрушаться, так как они
придуманы не в соответствии с неизменной нормой вещей, а согласно
неповоротливому правилу того или иного мозга.
29. Поэтому пусть погибнут все неясные, при-
лекарство. думанные до сих пор и имеющие быть
придуманными впредь по произволу умов методы, чтобы когда-нибудь,
наконец, все вещи стали излагаться по единому,
соответствующему им порядку. И мы доказываем, что нам надо искать
христианской философии (или, скорее, пансофии), в которой все
восходило бы от незыблемых принципов к незыблемой истине и
было бы согласовано между собой при помощи постоянной
гармонии, — чтобы это создание ума было столь же связно, как связна
сама мировая 'машина. Как вся совокупность вещей управляется
не нашим произволом, а неизменно протекает по своим законам,
так и ее зеркало — пансофия — пусть излагается методом, от
которого нельзя отступить, хотя бы кто-либо и страдал страстью
к изменениям. А это будет достигнуто, если все будет излагать-
ся демонстративно, с доказательствами, через причины и их
ближайшие следствия. Однако для этого совершенно необходимо
408

учить о вещах и изучать их не на основании внешних о них
свидетельств, а на основании самих вещей. Свидетельства
авторитетов могут как прикрашивать вещи, так и объяснять их: во
всяком случае они приковывают внимание изучающего к наименее
важному и отвлекают его от вещей к самим себе; «сами же вещи
не могут напечатлеваться на чувствах иначе, чем так, как они
есть. Там, где ощущений недостаточно, надо применять разум,
действующий по определенным нормам, так чтобы он не мог
ошибаться. И, наконец, там, где и разум бессилен, должно прийти
на помощь божественное откровение. Эти три. познавательных
принципа должны быть положены в основу пансофии, чтобы
затем можно было не считать за изречение оракула всего, что
выйдет из уст или из-под пера кого-либо из философов и
богословов, — чтобы, сняв очки, мы смотрели на самые вещи и
тщательно исследовали, что именно они собой представляют. Даже
великие люди кое о чем мыслили довольно легкомысленно; а их
почитатели ввели в обычай преклоняться перед такими
воззрениями. Это легко показать на многих примерах; но я воздержусь от
этого в надежде, что .пред лицом света истины окажется
очевидным бесконечное число случаев такого рода.
30. Третий предрассудок, вредящий истине, это,
чи3' иНбол™ость.ре* как я 'сказал> небрежность речи или излишняя
болтливость. Он состоит в том, что для
объяснения вещей применяются слова, фразы, выражения
неподходящие, в переносном смысле,, гиперболические, приблизительные, —
особенно когда поэты или ораторы, или даже философы и
богословы, находящиеся под влиянием поэтического или ораторского
стиля, либо преувеличивая, либо преуменьшая, применяют к
вещам по своему обыкновению краски и оттенки, благодаря
которым вещи принимают вид, отличный от их природного. И что же
это, как не прикрасы? Ведь истина вещей хочет, чтобы ее
созерцали в ее чистом свете, без привходящей окраски. Небрежность
же речи состоит в том, что применяются темные слова и
выражения, а также в том, что некоторые термины остаются
непонятыми (таковы, например, для латинян и для остальных из нас
термины греческие), или, наконец, в том, что недостаточно верные
формулировки выставляются в качестве норм истины. Такими
промахами (стыдно сказать, но это чистая правда!) кишат
сочинения философов и богословов.
ρ 31. Итак, я утверждаю, что причиной, произ-
езюме. водящей и сохраняющей ошибки в изучении
наук, является,.как я сказал, разного рода бесполезности в
составе изучаемого, различные его извращения и различные
промахи в выражении истины. Кто же, конечно, может познать
вещи, как они есть, если они представляются отрывочно, не в
своем порядке, не в своем виде? Ведь когда игнорируется
соразмерность в каком угодно частном предмете, заблуждение
становится чрезвычайно легким. Когда вещи не рассмотрены в их по-
409

рядке, совершенно очевидно, что везде окажется лабиринт. Более
чем вероятно, что когда вещь появляется не в своей окраске, она
обманывает очи. Отсюда почти бесконечные ошибки
относительно бесконечного числа вещей; отсюда этот производящий такую
путаницу и вызывающий отвращение хаос книг, который едва в
состоянии выносить мир. Отсюда в столь просвещенный век
(таким названием люди у нас тешатся) такая, бедность сбетом; как
Тантал, будучи в воде, жаждал воды, так и мы в эпоху
«просвещения» жаждем света, будучи окружены книгами, жаждем книг
и среди людей образованных ищем образования. Я обхожу
молчанием еще довольно частую виновницу ошибок, а именно
страсть к созданию партий и сект. Ведь недаром Гален сказал,
что те, кто примыкает к той или другой секте, делаются
глухими и слепыми; они не только не слышат и не видят того, что
легко слышат и видят остальные, но и не хотят изучать истину и
противятся тем, кто таковую преподают, — совершенно так же,
как пьяные лапифы гонят от себя кулаками и ногами хирурга,
приготовляющегося приложить лекарство к их ранам.
Почему схола- ^* Если занятия словесными науками не под-
стическое обучение готовляют достаточно к делам жизни, то виной
не подготовляет этому является укоренившаяся в школах при-
достаточно к жиз- вычка, или, скорее, болезнь, в силу которой в
неннои деятельно- юношеские годы ум обременяют
грамматическими, риторическими и логическими
пустяками, а реальное обучение, которое должно просветить и
подготовить ум к практической деятельности, откладывается до перехода
в -высшую школу под тем предлогом, чтобы, обладая более
зрелым суждением и получив соответствующее развитие (jam par),
ум мог разбираться в реальных вещах более успешно. Но обычно
бывает так, что, истощив пыл первой молодости, каждый спешит
скорее к цели своего обучения (ad facultatem suam), забыв о
необходимой предварительной подготовке. Больше того, все почти
богословы, юристы (politici), медики, в великом своем
заблуждении scientes volentes1, перепрыгивают изучение метафизики,
физики и математики как -некую лишнюю для себя помеху, тогда
как основательность суждения никогда не приобретается без
основательного образования.
В противовес этому молодежи нужно уже заранее
преподносить все, что ей встретится в жизни, и посредством серьезных
упражнений готовить ее к еще более серьезному. Как нельзя
сделаться мастером, не упражняясь в мастерстве, писцом — не
упражняясь в письме, состязателем (disputator)—не упражняясь
в состязании, так и дети могут стать [настоящими] людьми не
иначе, как через обращение с тем, с чем имеют дело люди; так,
чтобы в жизни им ничего не могло бы встретиться такого, чего
бы они уже не видели наперед в изображении, в чем бы они не
ι То есть сознательно и добровольно.
410

упражнялись в школе. Более того, вся философия должна быть
построена таким образом, чтобы быть живым изображением
вещей и незаметно располагать души к жизненным делам.
33. И что удивительного в том, что словесная
к бог приближает школа не приближает своих питомцев и к
богу. Еще не оставила она языческого нечестия,
безрассудно отвращаясь от дел божиих и даже самого бога и
славу нетленного сменяя на призраки вещей тленных. Вот
почему апостол и говорит, что языческие философы истощились в
своих размышлениях и, думая стать мудрецами, сделались
глупцами, и бог отдал их во власть их собственных нечистых
влечений, ибо служили они творению больше, чем Творцу,
благословенному во веки (Римл., 1, 21—24). Но ей богу, разве и теперь
дело обстоит иначе? Большинство мудрецов наших, так же как
и те, мудрствуют без бога. Не от него они черпают и не к нему
направляют свою мудрость, но черпают ее от творений и
направляют к творениям же. Возносятся они в делах своих, забывая о
боге; только себя самих и прочий тлен почитают, только себе и
ему служат. Себя назвал бог альфой и омегой, началом и
концом всех вещей, из него же, им, же и в нем же вся суть. Но кто
из него (т. е. из страха его) черпает свою мудрость? Кто им (т. е.
под водительством его слова и его духа) стремится познать
мудрость? Кто в нем (т. е. и себя и все свои дела посвящая его
славе) хочет вместить свою мудрость? Закрывают на все это свои
глаза многие.
От себя самих мы начинаем, сами по себе продвигаемся
вперед, сами для себя являемся целью. Окрыленные собственной
самоуверенностью, мы начинаем, на собственные силы
опираемся, собственным светом руководимся, собственной выгоды и
славы добиваемся, и так мы от себя самих к себе же
возвращаемся, увлекаемые мирской суетой, пока и сами не истощимся
до конца. Таков скорбный путь всякой плоти, на блуждание
по которому неизбежно обречены и самые мудрые, как только
они отходят от бога.
„ 34. Средство против этого—ш всей пансофии
Противоядие. * *>
ν таким образом разбросать семена истинного
познания и страха божия, чтобы, куда ни обратится человек,
всюду бы он видел, что ничто не бывает без бога. Даже более
того: христианскую эту пансофию так надо составить, чтобы она
была не чем иным, как непрестанным побуждением к богоиска-
нию повсюду, не чем иным, как точным руководством к
нахождению всюду искомого бога; не чем иным, как верным образом
почитания найденного бога. Пусть благодаря этому она будет
как бы священной лествицей к восхождению через все видимые
вещи к невидимой вершине всего, высочайшему божьему
величеству (в сиянии которого все низшее представляется нам не более
как отблеском сего истинного света), к конечному успокоению в
нем, как в неподвижном центре покоя и в цели всех желаний, к
411

погружению для вечного блаженства в этот источник жизни, из
которого исходят истоки радостей.
Если мы этого (а равно и того, о чем говорилось выше) не
достигнем, тщетны будут все наши усилия, бесцельно само наше
существование, бессмысленно все то, что мы делаем. Попрежне-
му «мудрецы» будут блуждать по своим лабиринтам, попрежне-
му школы будут катать свои сизифовы камни \ попрежнему
будет кружиться мир в [своей] безумной пляске.
35. И так как дело это очень важное, от ко-
Делателю дела торого зависят и слава божия, и благополучие
х^мТТсиленТая человеческого рода, то со всем жаром душев-
помощь. ным призовем бога, дабы, умилосердясь над
нами, отверз он темные очи наши, да во свете
его узрим свет. Ибо Христос не только сказал: «Просите
и дастся вам», ήο также: «Ищите и обрящете, стучите и
отверзется вам» (Матф., 7, 7). С мольбами и воздыханиями неослабно
потщимся, да совлечем с вещей одевающую их пелену и
наставим людей в ясном свете видеть всюду великие дела божий,
коими они окружены.
36. Выступая .как человек, вносящий новый
На чем основы- светильник или хотя бы искорку огня, чтобы
вает автор свою возжечь этот светильник, я меньше всего рас-
уверенность, когда считываю на собственные силы, но в глубочай-
он на этом наста- шем смирении полагаюсь на милость божию
ивает? и небесную помощь, коей не оставлены будут
наши усилия во славу его и на благо многих.
На том, что при- Богу, видящему сокровенное сердца моего,
спело время соз- ведомо: не гордость 'ума, но побуждения со-
дания храма пре- вести движут мною, и где я только могу при-
светлого мудрости. ^
JAF нести какую-либо пользу, там я готов это
сделать, чтобы хоть поощрить этим тех, кто
может сделать больше. А больше сделать по прошествии столь
долгого времени теперь уже и можно, и должно.
37. Внемли, читатель: это множество научных
Материал для исследований, достижений в области искусств,
него уже собран. раскрытых тайн, идейных столкновений,
изданных в свет плодов ночных бдений по всем
почти возможным вопросам, — что это все собою, спрашивается,
представляет, как не образовательный материал, добытый в
различных лесах и каменоломнях всего мира, обработанный
различным образом и различными мастерами и снесенный в различные
груды, но еще продолжающий находиться в разбросанном
состоянии. Остается лишь приложить руку к тому, чтобы придать
этим грудам искусную и надлежащую форму, т. е. выстроить
некий всеобщий, украшенный светом истины и гармонией храм
ι По мифологическим сказаниям древних греков, Сизиф, царь Эфиры,
названной впоследствии Коринфом, за разбой и измену был осужден в
подземном царстве на бесцельный мучительный труд, который заключался во
вкатывании в гору камня, который снова скатывался с горы.
412

мудрости, который по справедливости можно было бы воспеть
словами Лукреция:
Но ничего нет отраднее, чем занимать безмятежно
Светлые выси, умом мудрецов укрепленные прочно:
Можешь оттуда взирать на людей ты и видеть повсюду,
Как они бродят и путь, заблуждаяся, жизненный ищут1
или описать по Соломону: Премудрость воздвигла себе дом и
высекла для него семь столбов, заколола жертву,
растворила вино, приготовила трапезу и разослала слуг своих, чтобы
объявить на собраниях и высоких местах города: Придите,
вкусите от моего хлеба и от вина, которое я растворила для
вас. Оставьте детское неразумие и живите, и ходите по путям
премудрости (Притчи, 9,1—6). Если к построению этой базилики
истинной мудрости не приступят насадители мудрости, они
уподобятся неискусному строителю, вечно воздвигающему некое
сооружение и никогда его не завершающему. Приходится даже
бояться за словесное учение, как бы не обрушилось оно от
собственной тяжести, как бы не было оно смыто неудержимым
потоком авторов, если этому потоку не будет противопоставлено
никаких плотин.
38. Но здесь требуется такое строительное
План этого хра- искусство, которого напрасно было бы ожи-
можетШнамСтоепо^ Дат"Ь 0Т человека> иб° Д°м> ДОСТОЙНЫЙ муд-
дать# рости, и построить может только сама
мудрость. Где же находится мудрость? И где место
разумению (Иов, 28, 12)? Единый бог разумеет путь ее и познал
место ее. Проникает взор его до концов земли (mundi), и все,
что под солнцем, видит он. Дает он силу ветрам и размеряет
потоки вод. Закон он полагает дождям и путь — бурям ревущим.
Он один видит и излагает ее, ибо он приготовил ее и исследовал
ее (Иов, 28, 23—27).
И Моисей не мог построить божией скинии, пока не получил
указаний от бога. Воззри, сказал бог, и сделай по образцу,
который был показан тебе на горе (Исход, 25, 40). Слава тебе,
боже, показавший нам и образец для построения храма
мудрости, Пансофии, — дела твои и слово твое, дабы, подобно тому
как дела и слова твои суть истинный и живой образ, так и все,
что мы делаем, могло бы быть истинным и живым
отражением дел твоих и слов.
39. Да простят мне ученейшие мужи, о трудах
А разве ничего коих решаюсь высказываться. Все виденные
подобного до сих мною до сих пор «энциклопедии»2, даже наи-
пор не возникало? более по своему построению удачные,
больше напоминают цепь искусно подобранных
звеньев, чем художественно составленный из колесиков и могу-
1Лукреций, О природе вещей, 11,7 — перевод Ф. А. Петровского,
М., 1937.
2 См. здесь мою вводную статью к «Предвестнику всеобщей мудрости»,—
А. К.
413

щий самостоятельно двигаться автомат; больше похожи на
тщательно выложенный штабель леса, чем иа дерево, растущее из
собственного корня, развивающееся своей природной силой в
ветви и листья и приносящее плоды. Мы же жаждем живых корней
наук и искусств, живого дерева их, живых плодов. «Пансофией»
я и называю то, что могло бы служить живым отражением
мира, — отражением, где все было бы одно с другим связано,
друг друга поддерживало, было бы друг для друга плодотворно.
Таким образом хотелось бы нам составить Пансофию в виде
такой книги, которая представляла бы собой:
1. Целостный краткий курс всеобщего образования.
2. Яркий светоч для человеческого ума.
3. Твердое мерило истины.
4. Верную картину жизненных дел и занятий.
5. Блаженную лестницу к самому богу.
40. Чтобы иначе выразить мое заветное стрем-
Пансофия все ление я думаю составить нечто такое, в чем,
должна привести к J J * '
числу, мере и весу, подобно тому как бог все расположил по
числу, мере и весу (Премудр., 11, 25),
1) было бы перечислено «по порядку все, что когда-либо
существовало и существует, дабы ничто не ускользнуло от
познания;
2) было -бы измерено и наглядно представлено отношение
всех вещей как к целому, так и друг к другу;
3) наконец, все было бы взвешено и с очевидностью
доказано, дабы знать точную истину о всех вещах.
Первое послужит к тому, чтобы знание стало
всеобъемлющим, к чему мы стремимся в первую очередь.
Второе — к тому, чтобы оно стало ясным и отчетливым, и
этого мы страстно добиваемся.
Третье — «к тому, чтобы оно стало истинным и прочным, чего
мы всего больше жаждем.
41. Такую книгу, повторяю, хочу я составить, которая
заменяла бы собой все сокровищницы всеобщего образования. В ней
не должно быть пропущено ничего существенного, и чтение этой
книги само по себе должно наполнять умы мудростью. Все это
благодаря тому, что вещи представлены в ней в непрерывной,
ясной и четкой взаимозависимости, все выводится из своих
собственных корней, из своего собственного существа, и каждая
вещь оказывается тою самою,.как она названа, и.представляется
именно так, как она есть на самом деле. Ибо все [в этой книге]
обусловлено самой неизменной и внутренне связанной истинной
сущностью вещей. Все это, однако,—<в сжатом виде, ибо
предназначено служить для краткой и быстро текущей жизни. Все—в
доступной форме, ибо должно вносить в умы свет, а не
потемки. И все — в его внутренней целостности и обоснованности,
через непрерывную причинно-следственную , связь, поскольку мы
нуждаемся в твердо установленной истине, а не в надуманных
414

мнениях. Все доступные познанию вещи (относятся ли они к
естествознанию, к морали, к искусствам, к богословию или к
метафизике) должны преподноситься с такой же точностью и
достоверностью, как в математических доказательствах, чтобы не
оставалось никакого места сомнению. Таким образом, не только будет
с очевидной ясностью и (совершенно) безошибочно постигнуто
все существующее, но, сверх того, откроется источник и для
дальнейших бесконечных размышлений, соображений и открытий.
42. О, как это было бы желательно! Насколько
Насколько важ- в лучшем положении были бы тогда челове-
витьбЫта0кубю пансо- ческие Дела. Ведь книги—это инструмент наса-
фическую книгу. ждения мудрости, а подлинно хороший, т. е. во
всех отношениях совершенно правильный,
инструмент в руке мастера не дает возможности ошибиться.
Поэтому если бы для научения и изучения всеобщей мудрости
существовал такой инструмент, какой я описал, то не только учащаяся
молодежь могла бы получить настоящее образование (что, по
словам Меланхтона, имеет больше значения, чем завоевание
Трои), но и для всех, рожденных людьми, был бы открыт
удобный путь к'познанию всеобщей основы вещей, для разумного
созерцания творений божиих и распоряжения своими собственными
делами. Мрак заблуждений легко уступил бы тогда столь ясному
свету, и среди людей, занявшихся настоящим делом и по
испытанным путям устремившихся к серьезным целям, прекратились
бы споры, войны, раздоры, от которых сейчас так страдает мир.
Столкновения ведь вызываются взаимными досаждениями,
досаждения — раздражением, раздражение—различием
устремлений, различие же устремлений — различным настроением
воль и душ, а различное настроение—произвольным и
беспорядочным блужданием среди мира. А будет найдена в нем
настоящая дорога (которая может быть только одна, ибо сущность
истины — в единстве и простоте),—и исчезнут распутия, т. е.
поводы ко (всем) расхождениям, спорам и заблуждениям.
43. И по милосердию божию заживут язвы (на теле) школ,
церквей и государств и, с восстановлением мира в христианском
мире, не только всякий христианский род процветет в любви к
истинной мудрости и благочестию, но, быть может, тем же светом
просветятся и будут приведены в христианскую веру (открытым
для них по божественному определению путем истины) даже и
неверные. И узрим, наконец, предреченное некогда в пророчестве:
наполнится земля познанием господа, как море наполнено водой
(Ис, II, 9), и будет господь царем всей земли, будет тогда
господь единый, и имя его одно (Зах., 14, 9). Откроется путь к
Сиону столь прямой, что и неразумные не смогут заблудиться (Ис,
35, 8). И будет построен (как другим пророком предсказано) в
последние дни, на вершине горы, дом господень великий, и
стекутся к нему народы, ш поспешат многие племена, говоря: при-
идите, взыдем на гору господню, да научимся путям его. И пере-
415

куют (продолжает слово божие) мечи свои на орала и копья
свои на серпы; не подымет более народ меча на другой народ и
войны вести разучатся (Михей, 4, 1).
Можно ли на ^ -^0 можно ли на это надеяться? Конечно
это надеяться? Да> если только будет создано это всеобщее
руководство для человеческого ума, при
посредстве которого умы людские могли бы при ясном свете
по !непрерывному ряду ступеней подняться, не оступаясь, от
основания вещей до самых их вершин. Через это соделаемся мы
зрителями театра премудрости божией, и не смогут тогда души
человеческие не исполниться радостью и веселием и не воззвать
друг к другу: приидите, взыдем на гору господню, да научимся
путям его.
Основания этой 45. В возможности же создания такого руко-
надежды. водства (т. е. совершенного «пансофического
ι все [на свете! метода) убеждает нас следующее:
подвластно Прежде всего, известно, что сколь ни бесчис-
человеку. ленными представляются вещи по своему
множеству, сколь ни несоизмеримыми по своей различной
величине, сколь ни таинственными по сокрытой в глубине своей
истинной сущности, — все они ниже человека, все они
подчинены его уму. Ибо все вещи созданы ради человека, но ниже его
по достоинству. Отчего же ему, последней вершине творений,
чистейшему образу своего создателя, соединяющему в себе
одном все, что есть наиболее совершенного во всех других
созданиях, не может быть свойственно познавать до конца и самого
себя и все прочее? Ведь если поставил бог человека свидетелем
своей мудрости, наверное, не мог он не, сделать его достаточно
на то способным. Так это было бы в том только случае, если бы
бог создал вещи несоразмерно уму или ум несоразмерно вещам.
Но лишь одно есть действительно слишком великое, величие чего
не исследимо (Псалм., 144, 3). Остальное же все сотворено по
числу, мере и весу (Премудр., 11, 21, Ис, 40, 12), и нужно
поэтому все исчислять, измерять и взвешивать, пока глазам нашим
не откроется всеобщая гармония.
46. Во-вторых, бог все сотворил хорошим, гово-
2. вложенное в рИТ священное писание. Но — все в свое
сердца желание. г /rT* о ιι\ τ«
время (Экклез., 3, 11), т. е. постепенно. Так
неужели напрасно вложил он в человеческие сердца желание
мира, желание познать то, что бог сам делает, от начала до
конца? (Там же.) Да, напрасно/ если бы это желание не достигало
своей цели. Но не свойственно высшей мудрости делать что-либо
напрасно.
3. нельзя прене- 47. В-третьих, мы уже имеем громадный за-
збнРаения^ Успехами пас созданных по сие время столь великим
трудом и тщанием книжных памятников (то-
numenta librorum). Неужели все они ничего не стоят? Но я уже
показал, что это невозможно, — невозможно благодаря верхов-
416

ному покровителю всех вещей, который ничему не позволяет
совершаться напрасно, даже заблуждениям. Пусть, следовательно,
люди грезили и заблуждались во многих вещах, — однако бог,
как вечное и неизменное основание истины, не может не
устроить все это к тому, чтобы самые заблуждения с необходимостью
служили бы постепенному раскрытию и укреплению истины.
Между тем, многое уже, как известно, прекрасно открыто: так
почему же нельзя надеяться, что то же будет и с остальным?
Ведь это не мало, что Эвклид, Архимед1 и другие довели
понимание количества до такой ясности, что при помощи числа,
меры и веса можно прямо чудеса делать. Это не мало, что медики,
герметики2 с помощью химии научились отделять от природных
веществ их качества и добираться до их голой сущности. Это не
мало, что Веруламий в своем поразительном «Органоне»
открыл безошибочный способ исследования подлинной природы
вещей.
АЮнгий Сакс3,который постарался довести в настоящее
время логическое искусство до такого совершенства, чтобы
можно было устанавливать справедливость тех или иных
предложений и вскрывать ложность софистических доказательств с такой
же аподиктической достоверностью, с какою выводится любая
проблема Евклида. Приводить ли другие [примеры]? Как клином
выбивается клин, так одно открытие подталкивается другим в
наше, столь обильное талантами, время. Так следует ли
отчаиваться в возможности такого открытия из открытий, благодаря
которому все, что только ни было добыто столькими умами,
стало бы достоянием всего человечеакого рода и каждого человека
в отдельности? И не только стало бы общим достоянием * все,
что только добыто истинного, но и вместо всех (других) спосо-
1 Эвклид. ΣτοιΧεΤα (Элементы), кн. XIII, Δεδομένα, Φαινόμενα.-—
Архимед, Περί σφαίρας και κυλίνδρου κύκλου μέτρησις, περί επιπέδων
ίσυρροπών, περίκωνοειδέωνκαίσ φαιροειδεων, περί έΧίκων и т. д. (Примечание
Брновского издания, т. I, 1915 г., стр. 355:)
2 Алхимики.
3 Иоахим Юнгий Сакс родился в Любеке, принадлежал к
крупнейшим писателям своего времени. Его главные произведения посвящены
логике и метафизике. Кроме того, он излагал (vykládal) сочинения
Аристотеля. Коменский имеет в виду его произведение «Logiica Hamburgensis»
(Гамбургская логика). Коменский считал Юнгия за совершеннейшего
знатока своей специальности. Работы его не встретили, однако, признания
современников, и в 1639 г. Коменский написал Гартлибу: «Прочел я недавно
в своем письме о том, что г. Юнгий своими прекрасными _ логическими
открытиями снискал себе так мало успеха в Ростоке и Гамбурге, что не
только философы, но и богословы, как осы, набросились на этого достойного
мужа (чем он был так потрясен, что едва согласился на опубликование
своей работы при своей жизни), прочел — и подивился глупости человеческой,
которая и себе самой, и всем современникам препятствует в каком бы то
ни было успехе и в дьявольском ослеплении и ненависти стремится
заглушить даже самые лучшие начинания». (Из примечания к § 47 Брновского
издания, т. I, 1915 г., стр. 355.)
27 Заказ λ« 5063
417

бов самого добывания истины утвердился бы один. О, как это
было бы прекрасно!
4. Все светочи бы- 48· ВеДЬ еСЛИ Д° СИХ П0Р ДЛЯ КаЖДОЙ ОТДеЛЬ-
ли бы заменены од- ной вещи были свои инструменты, чтобы ее
ним* вскрывать, свои правила, как с ней
обращаться, свои весы, чтобы ее взвешивать, то чего бы только мы
не достигли, если бы все инструменты объединялись в4 один
инструмент, все правила — в одно правило, все весы — в одни
весы?! Чем больше свечей, тем больше и света. Нужно лишь
найти способ, как все светочи соединить в один светоч, т. е. как
все эти различные и, можно сказать, бесчисленные открытия,
познания, соображения могли бы быть сведены к единой,
непрерывной, вечной и неизменной форме открытий, познаний и
соображений. Найдя этот способ, мы и будем иметь то, что нам требуется.
Отчего же его не найти? Ведь у нас есть уже позади и
немалые «леса» вещей познанных, и достаточно яркий светоч, с
которым мы можем достигнуть и остального. Так направим же
наши усилия, сверх этого, к последней цели всех вещей и всего
пути. Ибо если доступно дальнейшее, то доступно и самое
основное. Одна лишь вечность, к коей мы предназначены, может
поставить предел нашему уму. Но то, что находится во
времени, все это лежит в пределах досягаемости нашего разума, лишь
бы только были достигнуты корни, т. е. вечные, постоянные,
неизменные основания вещей, сообразно с которыми все
существует и делается.
5. обетование бо- 49. Есть у нас и прямо выраженное обетова-
жие с последних ние с последних времен: будет, что многие
времен· пройдут, и умножится знание (Дан., 12, 4).
И, во всяком случае, многие уже прошли и исследовали (в наше
время — больше, чем когда-либо) так или иначе небо и землю,
моря и острова, все царство природы и книги божественного
откровения. Что же [теперь] остается, как не [ждать] исполнения
второй части пророчества.
Обсуждение спо- 50- Но перейдем, наконец, к самой сути де-
соба составления ла, к тому способу, каким это столь желаемое
пансофической дело может быть осуществлено. Достаточно
книги· это явствует, конечно, из того, что было уже
сказано как о причинах развала словесного учения, так и о
противодействующих этому средствах. Однако не мешает
выразить это еще более определенно.
51. Я полагаю, что достигнуть всестороннего
Три необходи- познания вещей, овладения ими и использова-
мые вещи. ния их можно не иначе, как только через
посредство нового и всестороннего
1. Пересмотра всех сокровищ и описей их;
2. Сопоставления описей с вещами, чтобы убедиться, таковы
ли вещи (на самом деле), как показано в нашем перечне или
списке;
418

3. Нового всеобщего перераспределения того, что окажется
налицо, с целью его нового и всестороннего использования.
52. Пересмотр всех сокровищ преследует ту
го, тоСтогда-лиС<£ цель> чтобы установить, какое же наследство
существовало, мы имеем и с чем вообще людям приходится
иметь дело. Более чем верно, что люди не
знают своего добра; не понимают того, что ведь они обладатели
мира, владыки тварей, соучастники бога в самой вечности. Оттого,
что лишь немногие это знают, верят в это и в этом убеждены, и
происходит, что люди в большинстве случаев занимаются делами
пустыми и вредными и, в конце концов, как недостойные,
исключаются из наследования. Вот почему подобает христианам
хорошенько взвесить слова апостола: мир ли, жизнь ли, смерть ли,
настоящее ли, будущее ли — все ваше, вы же — христовы, а
Христос — божий (1 Кор., 3, 22).
53. Неспроста сказал я, что вместе с вещами1
а также авторов, нужно пересмотреть и их описи. Ученые тру-
которыеι писали о ды наши до такой степени обширны и разно-
каких оы то ни *> ^
было предметах. образны, что редко кто помнит их хотя бы по
названиям, не говоря уже о том, чтобы знать
каждый из них в отдельности и чего они от нас требуют.
Нужно их описать для людей подобно закону [божию], ясно и прямо
(Второз., 27, 8). И так как они должны быть описаны
тщательно, то надо проследить, чтобы ничего не было пропущено.
Нужно поэтому использовать все ранее кем-либо составленные
обзоры, всеобщие и специальные, древние и новые. Хотя их
чрезвычайно много, однако предпринять труд по созданию синопсиса
всего написанного совершенно необходимо, даже если бы их
было еще больше. Но некоторые замечательные памятники, в
том числе книги Соломона Премудрого о растениях и животных,
уже погибли. Поскольку искать их уже напрасно, нужно
захватить по крайней мере те, которые имеются налицо, и в первую
очередь — самое священную книгу божию, библию, которая
есть не что иное, как комментарий самого бога на все то, что
дал он нам в этой жизни и хранит для будущей. Но так как
она говорит лишь о боге или, чаще всего, о душе, то не
следует обходить и тех книг, которые трактуют о материях более
низких, книг, составленных философами, медиками, юристами,
механиками, изобретателями всевозможных вещей, историками,
космографами, чтобы из всех отдельных наук образовалась,
•наконец, единая всеобъемлющая иаука наук и искусство
искусств, т. е. Пансофия.
54. Я здесь имею в виду не то, чтобы собрать
Но с какой в этод книге различные мнения всех писате-
целью? о г
леи о вещах, как это делают те, которые
измеряют степень образованности большой начитанностью, чтобы
иметь возможность приводить о вещах различные мнения
различных авторов, или, набрав такого рода лоскутьев и
27*
419

издав их вместо книг, приобрести таким путем известность. И
дело не в простом сопоставлении между собой различных
мнений,, как это делают те, которые процеживают различные
вопросы pro et contra1 и наполняют томы опровержением
неугодных им мнений. Но я хочу, собрав в этом пансофическом труде
&сех тех, кто только писал о благочестии, о нравственности, о
науках -и искусствах, будь то христианин или магометанин,
иудей или язычник и к какой бы он ни принадлежал секте —
пифагореец, академик2, перипатетик3, стоик, ессей 4, грек;
римлянин — древний или новый, доктор или раввин, какая бы то ни
была церковь, синод, собрание — всех их допустить и
выслушать, что каждый из них даст хорошего.
55. Я на этом настаиваю вот почему:
Почему здесь 1. То, что мы создаем, является сокровищни-
должны бытьдопу- цей всеобщей мудрости, которою род челове-
щены все авторы? Ческий должен владеть сообща. Поэтому и
1. Речь идет оде- ^ ^ „ ^ J
ле, общем для всех, справедливо, чтобы в ней были представлены
все умы, все народы, секты, эпохи.
2. сам бог не дела- 2. Все мы, посланные в мир, восседаем В
Обет между ними раз- -, г „
ницы. щем театре мудрости божиеи; нам же,
христианам, по праву светит еще, сверх того, и
свет божественного откровения. Но почему бы не было
позволительно и всякому иному, хотя бы и незначительнейшему
человеку, если он что-либо, по его мнению, увидит замечательного,
скромно возвысив руку и голос, возвестить об этом остальным?
5. бог распределил 3· Было бы неправдоподобно, если бы все
дары свои различным было предоставлено в какую-нибудь ЭПОХУ
образом« ž "
кому-нибудь одному или немногим, а
остальные не получили бы ничего. Но, подобно тому как ни одна
страна не производит всего, но что-нибудь производит каждая, так
й бог отдельные искры своего света распределил между
человеческими умами по разным временам и народам. Дух веет, где
Хочет, сказал Христос, говоря о святом духе и его действии.
И нет недостатка в примерах, показывающих, что и вне церковной
ограды дух мудрости осенял многих и многих, как, например,
Иова, Элифаза, Элиуя5, Меркурия, Трисмегиста,
Сократа, Эпиктета, Цицерона. Поэтому решительно
никем нельзя пренебрегать (/случается ведь и огороднику слово
кстати молвить), особенно в таких вещах, которые можно
исследовать с помощью естественного света разума. Очень верно
Веруламий сравнивает различные мнения людей о природе
вещей с различными толкованиями на один и тот же текст, —
толкованиями, из которых одно может оказаться лучшим в од-
1 За и против.
2 Последователь Платона.
3 Последователь Аристотеля.
4 Ε с с е и — религиозная секта в древней иудейской религии.
5 Элифаз и Элиуй — собеседники Иова, — по библии (см. Кн.
Иова, гл. 2, 11 и гл. 32, 2).
420

ном отношении, другое — в другом и каждое помогает заметить
что-либо новое. Не найдется, стало быть, ни одной настолько
плохой книги, в которой нельзя было бы обнаружить хоть что-
нибудь хорошее; если не что-либо другое, то, во всяком случае,
хотя бы повод для исправления какой-нибудь ошибки.
4. истину легче 56. Известно, что никто не заблуждается по
найти, собрав различ- доброй воле (ибо с какой целью он желал бы
ные мнения воедино. этого?)> HQ всякий 3аблУЖДаеТСЯ, бУДУЧИ
увлечен чем-либо, похожим на истину; посему и в заблуждениях
заключается [известный] смысл. Вот почему и заблуждения надо
принимать во внимание, поскольку имеешь дело с разумными
созданиями, с людьми. Таким образом, из собранных вместе
[различных] рассуждений легче вскрывается обман,
правдоподобие уступает место подлинной правде, тень уступает место свету.
е „ Если кого-либо осуждают, не выслушав, .—
5. Никого ке следу- J J
ет осуждать, предва- пусть даже осуждают справедливо, — право-
£ГТшавН° ег° не вы" сУДие все же терпит ущерб, потому что дело
могло обстоять не так, как оно было
представлено на суде; поэтому нужно», по возможности, стараться узнать
все до конца. Не говоря уже о случаях крайнего раздражения,
бывает, что из предвзятого мнения или подозрения человек к
человеку относится с таким предубеждением, что даже не хочет
выслушать его доводов. Разве это не то же самое, что сказать
брату своему «рака»1?
е. даже заблужде- Пускай тот или другой [человек] погрешает в
ния могут приносить чем-либо, пускай он даже в чем-либо глубоко
пользу* заблуждается; кто не знает, что чужая
ошибка может послужить предостережением мудрому, чтобы не сде*-
лать ошибки самому. И строителям пансофии чужие
заблуждения, даже самые поводы к заблуждениям, могут дать много
полезного ко все большему и большему усовершенствованию
создаваемой ими пансофии.
Мы все желаем, чтобы люди избавились ког-
7. когда-нибудь дол- да-либо от распрей, чтобы прекратились раскол
жны быть прекраще- и взаимная вражда между людьми. Но они
ны все раздоры, a r í
это может быть до- не прекратятся, пока будут существовать
прХдТниТйГкЧ?ар- подозрения, которые люди питают друг к дру-
монии. гу. А подозрения не исчезнут, пока люди все
вместе и каждый в отдельности не будут
окончательно удовлетворены в отношении всех вопросов и со*
мнений, как своих собственных, так и чужих. А удовлетвориться
они не могут до тех пор, пока не будут выслушаны мнения всех
и каждого, пока они не будут спокойно сопоставлены и
возведены к одним и тем же законам ясной и непререкаемой истины,
которые будут ими обоюдно установлены.
1 «Рака» (евр.)—пустой человек. Такое название своего ближнего
Христос признает преступлением, подсудным верховному судилищу (см. Матф.
5,^2).
421

β. пример древнего 57. Наконец достойно замечания то обстоя-
народа божьего. ТеЛЬСТВО, ЧТО При ПОСТрОвНИИ СВЯЩвННОЙ
СКИНИИ Моисеевой и храма Соломонова израильтяне собрали и
передали строителям не только собственные сокровища, но и
добычу, отнятую у врагов народа божьего — египтян,
филистимлян и аммонитян. Ибо и золото собиралось отовсюду,
приносились и драгоценные камни, происходившие не из Святой земли,
привозились и кедровые деревья, срубленные на Ливанских
горах, — все это во славу бога израилева и ради блеска дома его.
Таким же образом и при возобновлении этого храма Зороваве-
лем внушил бог царю Киру не только предоставить для этой
цели собственную свою царскую сокровищницу, но повелеть и
подданным своим во всех подвластных ему царствах помогать
израильтянам, чем какая страна богата: и серебром, и золотом,
и съестными припасами, и скотом (I кн. Ездры, 1, 1—4).
Почему же бы и строителям храма премудрости не пускать в дело
все, что только найдется драгоценного и блестящего, откуда бы
оно ни происходило? Даже гаваоняне, хотя и преданные
проклятию, были использованы для рубки деревьев и доставки их
к дому бога нашего (Иисус Навин, 9, 23). Так оно выходит, так
оно и должно быть.
58. А что до сих пор я, повидимому, держал-
Апология авто- ся иного мнения, проявлял непримиримость и
ра* внушал другим ненависть к Аристотелю и ко
[всему этому] языческому сброду, то, да, я не отрицаю, что следуя
примеру тех, кто вместе с Неемией возревновал о юношах
израильских, на стогнах иерусалимских состязавшихся, говоря не по-
иудейски, а по-азотски (Неем., 13, 24), й жаловался на то, что в
наших школах языческая мудрость и красноречие преобладают
над христианской наукой, а это во всяком случае возмутительно.
И в тысячу раз лучше было бы, чтобы сгинула вся эта непотребная
нечистота языческой мудрости, чем чтобы ею соблазнены были
души, которые Христос хочет исполнить духом своим. Но сейчас
речь идет не о преобладании язычества или о его погибельном
смешении с христианством. Так как вся земля приносит дары
свои царю вселенной, Христу, и как всякий поток, берущий свое
начало от этого источника, возвращается к нему, оставив позади
всякую нечистоту,— то да приступят язычники и арабы и пусть
принесут ко украшению дома бога нашего, что могут, в
особенности потому, что пансофия рассматривает не только нашу
коренную задачу — спасение души, но и житейские дела. А ими-то
язычники преимущественно и занимались. Тут-то они и не могли,
не подметить кое-что полезное; и было бы напрасным
предрассудком и легкомыслием это отвергать. Итак, допустим и их, но с тем
условием, что если они измыслили, написали или открыли что-
нибудь истинное и разумное,— все это будет обращено на пользу
общую, а если что-либо из сказанного или сделанного ими
окажется неудачным, идущим против истины и благочестия, то
422

пусть заставят их замолчать, дабы не вечно нечестие
препиралось с благочестием, заблуждение — с истиной, мрак — со светом.
59. Но здесь потребно будет беспристрастие и
п осмотрительность, чтобы в суждении не осу-
при пересмотре -, t */*
писателей должно Дить кого-либо зря. Ибо случается, что мы
быть соблюдаемо приписываем другим ложные взгляды, которых
беспристрастие и они не разделяют, — приписываем потому, что,
осторожность. увлеченные предубеждением или страстью, мы
извращаем мнение этих писателей. Каждый
является лучшим истолкователем своих собственных слов. В
передаче же чужих мнений даже сам прославленный Аристотель,
говорят, не был непогрешим. Доказывая свое учение и
опровергая древних философов, он так извращал их, что поневоле их
взгляды казались очень странными; в действительности же, быть
может, они не так уже расходились ни с истиной, ни с
воззрениями Аристотеля. Если же дело обстоит таким образом (а ославить
человека ничего не стоит), то составителям пансофии следует
быть весьма осмотрительными. Ведь здесь дело не в победе
какой-нибудь одной партии над другой, а в достижении всеобщей
гармонии; и, конечно, нужно всячески стараться посредством
нахождения истины, лежащей посредине, приводить между собою
в согласие враждебные мнения, о чем еще будет речь дальше.
60. Это — насчет пересмотра вещей и описи их.
Насколько необ- Но необходимо еще, как я сказал, сделать со-
ходимо сопостав- доставление и выяснить, все ли описано, что
ление написанного „ ' '
с действительно- 'существует в действительности, все ли сущест-
стью, вует, что описано, и таково ли оно на самом
деле, как оно описано. Ведь если
действительность и ее описание не совпадают точно друг с другом, это
сбивает ум с толку и вовлекает его в заблуждения. Более чем верно,
что и в наших «перечнях» (что особенно свойственно некоторым
направлениям, склонным принимать грезы и призраки за явь)
имеется слишком много такого, чего нет в действительности; и
наоборот, в сокровищницах бога и природы есть многие вещи,
еще не отмеченные нами, и, наконец, весьма многое не таково,
как толкуют наши книги. Вот почему совершенно необходимо все
толкования сравнить с действительностью. Только тогда, и
отнюдь не раньше, когда мы это сделаем, выявятся и смогут быть
восполнены, устранены и исправлены все пробелы, излишества и
неправильности [в наших знаниях].
61. Но кому из смертных по силам эта работа,
и насколько оно принимая во внимание как бесконечную чис-
затруднительно, ленность, так и бесконечное разнообразие
вещей естественных, сверхъестественных, моральных,
художественных. Бели люди, до сих пор занимавшиеся исследованием вещей,
даже в отдельных отраслях так много находили запутанных
узлов, что у весьма многих пыл их разрешался в жалобах и на
невообразимую сложность природы, и на не (поддающееся исследо-
423

ванию переплетение причин, и на всюду встречающуюся
непримиримую вражду противоположностей, и на крайнюю
недостаточность человеческого ума для преодоления всех этих
трудностей,— то что будет, если кто-либо захочет распутывать с самого
начала все эти узлы, взятые в целом.
62. Но нечего падать духом. Где сила не берет,
но при наличии возьмем умением. Исследователи выяснили до
надежных спосо- сих ПОр так мало вещей, потому что они проби-
дежно. Н6 " вались вперед, рассчитывая почти
исключительно лишь на силу ума и непосредственное
прилежание. Между тем голой рукой, так же как и предоставленным
самому себе умом, многого не достигнешь, а при наличии
соответствующих инструментов и пособий дело выйдет и легче, и вернее.
Все дело в способе. Стало быть, нужен лишь способ, применяя
который к вещам и к учениям о вещах, можно было бы удобно
отличить необходимое от не необходимого, полезное от
бесполезного, истинное от ложного.
63. Таким способом исследования природы яв-
Философский ме- ляется, повидимому, открытая славным В е ρ у-
тод Веруламия. ламием искусная индукция, которая
поистине заключает в себе путь для проникновения в
тайны природы1. Однако, поскольку она требует непрерывного
труда многих людей и поколений (saeculorum), и чем она
сложнее, тем сомнительнее кажется ее результат,— многие отнеслись
к этому славному открытию с пренебрежением, как к чему-то
бесполезному. Нам же при построении пансофии эта индукция
мало поможет, потому что она (как я уже сказал) рассчитана
лишь на раскрытие тайн природы, а у нас речь идет о
действительности в целом. Следовательно, мы нуждаемся в каком-то
совершенно другом способе, который, быть может, и удостоит
явить нам — ищущим бог милосердый. Кто прячется, чтобы
его искали, для того и заставляет себя искать, чтобы быть
найденным (Притчи, 25, 7; Ис, 5, 15). Не допустит бог, чтобы
поиски твои остались бесплодными (пишет Блаженный Фульгенций
к Мониму)2, — бог,- который вдохновил тебя на них, ибо
непреложно его верное обещание: просите и дастся вам, ищите и
обрящете, стучите и отверзется вам.
64. Приступая к изложению того, что господь
Общие черты ме-, бог наш открыл и дал увидать нам—просящим,
тода всеобщего со- ИЩущИМ и стучащимся, умоляю и заклинаю от-
гласования для по- J J J ^ ,
строения пансофии. нестись к этому с должным вниманием, чтобы
иметь возможность · обсудить это разумно.
В кратких чертах я обрисую сейчас весь этот вопрос.
ι Имеется в виду Novum Organum sivé iudlcia vera de interpretatione
naturae Iíbíí II.. (Примечание Брыовского издания, т. I, 1915 г., стр. 363).
2 Fulgentii episcopi Ruspensis, ad Monimum, libri III, 1. I, с I—«O
двояком предопределении божьем добрых к славе, злых к наказанию», § 3.
(Примечание Брновского издания, т. I, стр. 363.)
424

I. Три вещи составляют все содержание нашей человеческой
науки, если хотите,— всеведения: познание бога, 'познание
природы, познание искусства.
Под «искусством» следует понимать все, что относится к
человеческой деятельности, размышлениям, речам и трудам. Под
«природой» — все то, что возникает и образуется
самопроизвольно благодаря силе, вложенной в самые вещи. Под «богом» — его
могущество и мудрость, как они благостью [божией] выявляются
в словах его и делах от века и доселе. Кто знает эту троицу, тот
все знает, ибо из этого троякого рода вещей состоит все в мире.
65. II. В познании указанных трех вещей необходимо
добиваться совершенства. Нельзя считать достаточным кое-что знать
о боге, кое-что о природе, кое-что об искусстве (что доступно и
невеждам, и даже совершенным глупцам); все, что может быть
понятно, мы должны понимать вполне и совершенно точно.
66. III. Совершенное познание вещей — это их верное
познание. Ибо, если наше знание не обладает истинностью, то оно
принимает мираж за действительность и превращается в насмешку
над знанием.
67. IV. Знание обладает истинностью тогда, когда вещи
познаются такими, каковы они суть в действительности. Ибо если
они познаются иначе, чем существуют, то это будет не познание,
а заблуждение.
68. V. Вещи познаются так, как они существуют в
действительности, в том случае, когда они познаются так, как они воз-
никли.
Ведь всякая вещь такова, какою она сделана; если же не
такова, какою она сделана, значит, это просто уродство.
69. VI. Всякая вещь создана сообразно своей идее, т. е. по
определенному плану (ad certam quandam) благодаря которому
она смогла стать тем, что она есть.
Ибо если что-либо не могло бы осуществиться, то и не
осуществляется, и если что-либо не могло бы стать таким, то оно
таким и не становится. Идеей называется, следовательно, то τοδ1,
та возможность, в силу которой вещь есть то, что она есть.
70. VII. Следовательно, все, что только ни совершается,
осуществляется сообразно идеям, будь то дела божий, дела природы
или дела искусства.
Так как идея есть определенный план или разум вещи, то
нельзя себе и представить, чтобы бог, который сам есть разум
всякого разума, мог что-либо сделать без идеи, т. е. без
определенного плана. Подобным образом и природа, производящая
хорошо устроенные вещи, и соперник природы, искусство, не могут
ничего создавать без плана.
71. VIII. Искусство заимствует идеи своих созданий от приро-
ды, природа — от бога, бог — от самого себя.
1 Родительный падеж определенного члена в греческом языке выражает
отношение предмета к его целевому назначению.
425

Первое—общеизвестно, о чем свидетельствуют пословицы:
искусство бессильно без природы; искусство — соперник природы;
искусство подражает природе; искусство — дитя природы. Но не
с меньшим основанием можно сказать и так: природа бессильна
без бога; природа — соперник бога; природа — дитя бога;
природа подражает богу. Бог же никому не подражает, кроме
самого себя; не может иначе и не хочет. Не может потому, что в
своей вечности ничего не имеет, KpOiMPe самого себя; откуда бы он,
следовательно, мог еще почерпнуть начало или форму своих
творений? Не хочет — потому, что будучи всеблагим, он не может
ничего желать, кроме того, что само является наибольшим
благом — единым, вечным и совершенным — а таким благом и
является только он сам. Скажут, бог по произволу измыслил идеи
творимых им вещей. Но с какой же, позвольте узнать, целью? Если
бог и сейчас не делает ничего напрасного через природу, то
зачем бы он стал делать это вначале? Зачем, имея в себе
совершеннейший образец всякого совершенства, стал бы он
выдумывать что-то иное? Дабы не проявлять всего своего величия? Но
именно его-то он и хотел сделать очевидным (Римл., 1, 20).
Дабы отступлением от самого себя показать всю глубину своей
премудрости? Но это лишь умалило бы полноту славы его, указывая
на то, что есть и вне его нечто совершенное: а это невозможно.
Итак, несомненно, что как творения, так и идеи творений не
могли возникнуть ниоткуда, кроме как из сего источника. И если
среди творений мы наблюдаем, что всякий делатель стремится
уподобить 'предмет своего дела самому себе, то почему должны мы
отрицать это в Создателе, от которого они его заимствуют?
Особенно, если иметь в виду, что у бога не может быть никакой
иной цели своих творений, кроме самого себя. Итак, несомненным
остается, что бог ниоткуда не черпал ни целей, ни зиждущей
силы, ни формы для своих творений; только само вещество, в
котором собственно и заключается отличие твари от Творца,
создал он из ничего К
72. IX. Замышляя мир, бог замышлял, следовательно, самого
себя, так что вообще творения пропорциональны Творцу.
Ибо то, что образуется, необходимо должно соответствовать
своему образцу, что не мешает наличию в этом соответствии
известных ступеней, наличию в нем большей или меньшей
очевидности. Так, сын божий называется подобным отцу или
отражением отца (Евр., 1, 3), и даже человек назван образом божиим
(Быт., 1, 26; 1 Кор., 11, 6), да и все остальное не чему иному
уподобляет Писание, как некоему образу божию, когда оно
говорит, что невидимые свойства божий после сотворения мира стали
видимыми (Римл., 1, 20) и что в величии видимого и
сотворенного яснее может познаваться Творец (Премудр., 13, 5). Оттого-то
1 Коменский следует здесь известной четырехчленной классификации
причин вещей, введенной Аристотелем: causa finalis (цель), causa fosmalis
(форма), causa materialis (вещество)
426

и произошло, что язычники назвали природу не только дочерью
божией, но и самим богом. Что такое природа, говорит Сенека,
как не бог и не божественный разум, которым проникнут мир как
в своем целом, так и в своих частях К
73. X. И так как все пршшстно идеям божественного разума,
то одно всегда причастно другому и все друг другу взаимно
соответствует.
Ибо две вещи, совпадающие с некоей третьей, совпадают и
между собой.
74. XI. Все вещи тождественны друг с другом по своему
основанию и различаются между собою лишь формою, так как в боге
они существуют, как в своем архетипе (прообразе), в природе—
как в своем эктипе (отображении), в искусстве—как в своем ан-
тетипе (противообразе).
Это подобно единой форме у печати. Сначала она возникает в
уме того, кто ее делает или заказывает. Затем она вырезывается
на металле; наконец отпечатывается на воске. Будучи тройной,
она все же едина, так как из первой образуется вторая, из
второй — третья, каждая последующая по образцу предыдущей. Так
и идеи, возникающие в разуме божием, налагают свой отпечаток
на творения, творения же, способные разумно действовать,— на
создаваемые ими вещи.
75. XII. Основание всех вещей, как в их создании, так и в их
познавании, есть гармония.
Гармонией музыканты называют приятное со-
„ЛТ,^ такое гар" звучие нескольких тонов. Такое же согласное
звучание представляют собой вечные
исключительные свойства божества, сотворенные свойства природы,
свойства, выраженные художником в искусстве. Как те, так и
другие и третьи гармоничны как сами по себе, так и в отношении
друг к другу, ибо природа есть образ гармонии божественной, а
искусство — образ природы.
76. XIII. Первым условием гармонии является,
Для нее необхо- чтобы не было никакой разноголосицы.
димы три условия. Музыкальная гармония слагается из самых
различных и даже противоположных тонов, и,
однако, противоположность эта приводится к согласию. Так и
весь мир состоит из противоположностей (ибо без
противоположностей не было бы ии истины, ни порядка, ни самого бытия
мира). Так в Писании многое кажется друг другу
противоречащим. Однако все это в нашем духе приводится и должно
приводиться к согласию для образования всеобщей гармонии. Как в
божеских, так и в наших человеческих делах, мнениях и словах
все должно объединиться всеобщим согласием, а всякое
кажущееся разногласие—исчезнуть. Но так как этой тайны люди не
понимают, то философы хватают из природы, богословы — из
1 S е η е с а, De benet. Ι., IV, с. 7. (Примечание Брновского издания
1914 г., т. I, стр. 366.)
427

Писания, одни — одно, другие — другое, и сталкивают природу
с природой, Писание с Писанием, извлекают из всего этого
противоположные выводы и возбуждают споры и пререкания. Все
это неизбежно должно исчезнуть, как только явится свет
всеобщей гармонии. Ибо истина всегда совпадает сама с собой.
77. XIV. Второе требование гармонии, чтобы не было чего-
нибудь несозвучного.
В вещах естественных и в произведениях искусства, очевидно,
все гармонично. В животном, в дереве, в музыкальном
инструменте, в корабле, в колеснице, в книге, в доме и т. д. все части
пропорциональны как со своим целым, так и между собою. Что
же касается вещей божественных, то могут усомниться в том,
приходят ли они в какую-нибудь пропорциональность с вещами
естественными и с произведениями искусства. Ведь кто-нибудь
может думать, что у божественного величия нет ничего общего
с сотворенными вещами. Но надо знать, что все, что есть в
копии, необходимо должно быть, и притом в превосходной степени,
и в архетипе: река имеет в себе нечто от своего источника,
тень — от тела, копия — от оригинала. Затем, еоди
произведения природы таковы, что нельзя даже придумать для них лучших
форм (что признает Гален в VI кн. в гл. I), и если одна
природа не может меняться и преобразовываться в другую (о чем
свидетельствует Τ е ρ τ у л л и а н, гл. 29), то чем является
природа, как не живым образом того-, в ком все изначала в высшей
степени превосходно, неизменно и не подлежит превращению?
Наконец сам бог в Писании приписывает себе уши, очи, уста,
руки, ноги, сердце, лицо, спину, а также называет себя огнем,
скалой, крепостью, якорем. С какою целью делает он это, если
все эти слова не могут изобразить ничего в боге? А если могут,
то не что иное, как то, что есть на самом деле, так как слово бо-
жие есть норма истины. Мы знаем, что это сказано фигурально
(ибо кто захочет впасть в безумие антропоморфизма?); однако
никто не отрицает того, что в основе этих фигуральных
выражений (метафор и парабол) есть некоторая пропорциональность
или тождество, так как, прежде чем высказать их, нужно, чтобы
такое тождество существовало. Поэтому, как искусственное
соответствует естественному некоторой пропорциональностью, так и
естественное — божественному.
78. XV. Третье свойство гармонии состоит в том, что
хотя бы разнообразие звуков и мелодий было бесконечным, однако
оно возникает из немногих начал и определенных видов раз*
личий.
Все различия гармонии, сколько бы их ни придумали и
скользко бы ни могли придумать, возникают из семи тонов и трех
созвучий. Все тела, сколько бы их ни было в мире, образуются из
очень небольшого количества элементов и из нескольких
качественных различий. Также и во всем остальном: множественность
и разнообразие есть не что иное, как разнообразное повторение
428

сходного. Например, хотя дерево имеет тысячи тысяч листьев,
однако все они одной и той же формы, цвета и качества. И
сколько бы ни было во всем мире деревьев одной и той же породы,
все они одинаковы, одинаково действуют и сами претерпевают
одинаковые воздействия. Точно так же и деревья различных
пород имеют некоторые общие основания своего бытия.
79. XVI. Поэтому, раз будут изучены основания
су?ьСН°Внаилу"шие вещей и виды Различия между ними, будет
основы познания. изучено все. Так, тот, кто в музыке изучил
основание тонов и ритмов, умеет петь и сочинять
всякие мелодии. И даже придуман способ, благодаря
которому органисты на основании одного «баса», так
называемого «генерал-баса», могут петь все мелодии, так что не
может получиться никакой дисгармонии, хотя бы симфония
состояла из сотни голосов. Таким же образом, кто изучил общие
основы произведений искусства, вещей естественных и
сверхъестественных, тот сможет различать и производить бесконечное их
количество. Например, кто узнал, что такое прекрасное в себе
или каким требованиям удовлетворяет понятие красоты, тот без
всякого учителя будет знать, что такое прекрасный ангел,
прекрасная душа, прекрасное тело, прекрасный цвет, прекрасная
речь, прекрасные |Нравы и т. д. И обратно,—то, что не будет
согласоваться с этой идеей, не покажется ему прекрасным. О, как
удобен этот путь к познанию многого, состоящий в том, чтобы
иметь открытыми источники вещей.
80. XVII. Эти общие основания вещей должны
Идеи вещей дол- быть отвлекаемы от вещей при помощи неко-
жны быть отвле- ТОп0й индукции; их надо считать нормами ве-
каемы от конкрет- ť„ г, J л. ι
ного ν щей. Например, в чем состоят формы'
красоты, добра, совершенства, пользы, порядка,
жизни, ощущения, — этого надо искать во всем, что прекрасно,
что благо, совершенно,—при помощи разумного выделения того,
что не относится к сущности красоты, добра, совершенства
и т. д.,—пока не останется сама чистая форма. Ибо все, что
существует, имеет некоторое определенное основание, в силу которого
оно существует. Поэтому все существующее необходимо сходится
в некотором общем способе существования: живое—в способе
жизни, ощущающее—в способе ощущения, прекрасное—в
некотором определенном способе существования, в силу которого оно
называется прекрасным, и т. д. В таких общих и как бы внешних
основаниях вещей ('идеях), если они тщательно отвлекаются от
всего, из чего состоит вся совокупность вещей, будет состоять как
общий ключ к пониманию вещей, так и норма для действий,
удивительный указатель новых изобретений и, наконец, надежный
ι Термин «форма» равносилен термину «идея»; таким образом Ко-
менский здесь стоит на позициях платоновского идеализма.
429

лидийский камень1 для распознавания мнений, словом;
некоторый богатый источник прекраснейших размышлений2.
Идеи отвлекают- 81. XVIII. Эти нормы истины должны отвлекать-
ся преимуществен- ся от тех вещей, которые существуют так, что
но от естествен- иначе они не могут существовать у и с которыми
ных вещей. каждому удобно производить где угодно эскпе-
рименты, — т. е. от естественных вещей, вещей природы.
Вещи божественные сами по себе неиоследуемы: они
познаются только постольку, поскольку они отражаются природой или
же открываются словом божьим. Искусство, поскольку в нем
есть разум или достоверность, заимствует их от природы и часто
говорит вздор. Поэтому тем поприщем, на котором мы охотимся
за идеями вещей, является преимущественно природа (конечно,
при помощи слова божия, т. е. Писания). Природа является
самым истинным отображением дел божьих, указывающим, что и с
какою целью бог сделал, делает и будет делать. Из этих двух
источников — природы и Писания — должны быть построены
те нормы для основания пансофии, с помощью которых все — и
самое великое, и самое малое, и высшее, и низшее, первое и
последнее, видимое и невидимое, сотворенное и несотворенное —
должно быть приведено в единую истинную, везде себе и вещам
соответствующую гармонию (или, скорее, пангармонию), лучше
которой ничего не может быть.
82. Сказанное касается новой нормы размыш-
Каков должен ления о всех вещах; теперь о новой форме их
быть метод по- расположения. Ибо мы считаем, что в пансо-
строения пансо- К * <,
ф„и# фии необходимо должен применяться самый
совершенный метод, а именно такой, который
так связывает умы с вещами, что они ставят себе целью
познание до конца и больше чувствуют плоды основательного знания,
чем трудности его изучения. Это будет так, если:
83. I. Подразделения мира будут точны, если
ι. всеобщие под- они будут рассекать жилы й члены всех вещей
£ильные.ния болеепра" так, чтобы все было наглядным, все было на
своем месте без всякой путаницы.
2. уничтожить все 84. П. Надо обращать внимание на значение
двусмысленные опре- » ι <а * * s
деления. выражении (особенно более общих,
употребляющихся в отношении ко всем частным
случаям), чтобы в них не оставалось ничего непонятного, чтобы они
были свободны от омонимов, так как из этого могут происходить
впоследствии разногласия и споры. Это достигается тщательным
iLydius lapis — у Плиния, «Hist. nátur.», XXXIII, 126(43).
(Примечание Брновского издания 1914 г. Svazek I, стр. 369).
2 Соображения Коменского относительно идей, или общих оснований
вещей, и их роли в познании не особенно отчетливы: под термином «идеи»,
или «нормы», или «формы», предписания и т. п., он объединяет и
определения (например, математические), и то, что называют реальными законами
природы. Вообще для него было еще неясно различие между
математическими и естественно-научными положениями.
430

определением вещей,—таким, какое обычно предпосылают своим
доказательствам математики.
85. III. К делениям и определениям должны
из^га?ГГсюНИприРУод^ присоединяться положения, или теоремы, и
вещи. правила со своими доказательствами.
86. IV. И все это (подразделения, определения,
должны быРтГписания правила, т. е. все, что обозначается общим
начата παντός, %ατ' ЗВаНИеМ «Предписаний»), ДОЛЖНО бЫТЫ 1) ЯС-
αδτό\ Χαθολοο πρώτον ным 2) имеющим только не подлежащее СО-
(всеобщими, самодо- ' оч ^ ^
влеющими). мнению применение, 3) истинным само по себе,
всегда и везде. Эти три требования с полным
правом были до сих «пор выставляемы в большинстве
философских и богословских сочинений как желательные. Иб'> многое
излагается спутанно, многое не имеет вовсе никакого применения
(или очень малое), кое-что справедливо только в зависимости
от случайных условий. Например, теорема метафизики:
субстанция не может иметь в себе больше или меньше [признаков] —
неверна, а если бы и была верна, то не имела бы никакого
применения. Действительно, муж—в большей мере человек, чем
зародыш; орел—более птица, чем летучая мышь; солнце—в большей
степени светило, чем луна. И разве не праздное дело говорить, что
всякая свинья есть свинья, всякая лошадь есть лошадь? Разве
кто-либо это отрицает? Кому нужно это навязывать?
Предписания же пансофии содержат только положения серьезной науки.
5. общие теоремы 87. V. Общие предписания лансофии должны
должны быть чисты- быть реальными и практическими аксиомами,
МИ яксипмями
т. е. такими положениями, которые
заслуживают доверия сами по себе, которых не надо доказывать при
помощи более «первых» положений, а надо только иллюстрировать
примерами так, чтобы всякий человеческий ум немедленно
признал их за норму истины, как только воспримет их. И такие
понятия, напечатленные нашему духу божеством, такие факелы ума,
бросающие свет на все частности, должны быть ключом к
деятельности. Надо только всячески остерегаться, чтобы не
допустить в качестве аксиомы чего-либо, что не является таковой на
самом деле. Ведь недаром Бэкон Веруламский, Стрезо
и другие жалуются на то, что ходячие логические правила
утверждают и отрицают неосновательно, так что лишь редко они
служат для доказательства, по большей же части—только для
оспаривания (при помощи исключения, ограничения, приведения
примеров, опровержений, т. е. вообще посредством споров).
88. VI. Все частное во всей пансофии не долж-
Частное служит но ПрИВНосить ничего нового; оно должно быть
ст"вом° доказатель~ только специальным расширением
предшествующих ему общностей, как мы это видим
в дереве, в росте животного: у дерева и животного не
вырастают ежегодно новые члены или ветви, а лишь развиваются
дальше прежние.
431

89. Философия, построенная таким "образом,
со5ииМеНеНИе ПаН" будет: 1) легкой для усвоения, ибо в ней одно
с фии* будет вытекать из другого; 2) истинность ее
будет прочной, так как все последующее будет основываться на
предыдущем; 3) она будет чрезвычайно полезна в применении,
так как в ней отлично раскроются основания всего мыслимого.
И действительно, такое изложение всеобъемлющей науки будет
не только рассадником [знания], но некоторым образом будет и
оплодотворять его, заставляя все глубоко укореняться, чтобы
изучающие не только поддавались увещаниям, но и принуждались
к согласию посредством доказательств. Это именно и делает
образование прочным.
90. Никто из математиков не говорит: «по Π и-
аподикти™ Фаг°РУ трижды три будет девять», или
«Евклид выделяет три вида непрерывных
величин: линию, поверхность и тело». Все геометры согласны в том,
что в треугольнике три угла равны двум прямым, однако кто так
нескладно твердил бы такие положения, ссылаясь на авторитеты,
того бы осмеяли: в геометрии прямо доказывается, что положение
правильно и что иначе быть не может, хотя бы не было никогда
ни Пифагора, ни Евклида. Точно так же и в метафизике,
физике, этике, политике должно быть стыдом приводить
авторитеты там, где дело может решаться рациональными основаниями.
91. Таким методом мы стремимся также и
^,Jíce должнобыть к тому, чтобы вся работа над пансофией могла
строго упорядо- J s * *
чено совершаться без повторения чего бы то ни
было и чтобы эта краткость (все сочинение
должно быть чрезвычайно сжатым изложением вещей) не вызывала
неясности, так как при последовательном движении вперед
дальнейшее освещается уже ранее изученным. Так войдет в
обыкновение также и при составлении книг применение правила военного
построения: что никакое место не защищает само себя, а
защищается другим, — если все преподаваемое будет получать свет
и силу от того, что стало известным раньше.
92. В важнейших вопросах надо присоединять
К идеям надо авторитет Писания, как свидетельства уст
прибавить свиде- божьих; а также и свидетельства чувств при
тельства бога и J г
чувст помощи опыта, так как для разума истинность
вещи подкрепляется экспериментом. Как у
математиков из доказанной теоремы выводится научное положение, а
из доказанной проблемы вытекает следствие, так из предписаний
пансофии должно безошибочно следовать познание и действие.
93. VII. Если какого-либо положения нельзя
Если чего нельзя довести до демонстративной достоверности, а
доказать, то это между тем оно полезно, то его надо отнести
птблшаттескГЪ к ЧИСЛУ вопросов, требующих обсуждения, или
надо выставить его проблематически, указав
основание, говорящее за то и за другое решение, — для того
4*2

чтобы всем можно было судить, за какую альтернативу
говорят больше обстоятельства дела, а также и для того,
чтобы другим людям остался случай решать когда-нибудь
такие проблемы и отыскивать в таких вопросах непогрешимую
•очевидность истины. Ибо бог обычно сообщает людям свет свой
постепенно, а где идут с постепенностью, там естественно
постепенно же продвинуться далее. При этом то, что было сообщено
в научной форме, хотя бы по количеству оно было невелико, для
применения будет иметь большое значение. Ибо лучше владеть
немногим, но достоверно, в полной мере и правильно, чем
носиться мыслью по безбрежности: это последнее дает лишь смутное и
основанное на предположениях знание, первое же сообщает
неизменные и твердые познания.
94. Между этой книгой пансофии (если она
методуаЛа ЭТ°МУ бУдет составлена) и теми книгами, какими
пользуемся мы сейчас, было бы такое же
различие, какое есть между музыкальным инструментом,
совершенно приспособленным для полной гармонии, с одной стороны, и
несовершенным, во многих отношениях испорченным в своих
важнейших частях, с там и здесь поломанными, разноголосящими
дудками — с другой. Или какое есть различие между тщательно
составленной партитурой, при одном взгляде на которую
органист или игрок на кифаре легко может сыграть любую мелодию,
и теми нотами голосов симфоний, которыми можно пользоваться
только нескольким лицам и которые не всегда и не везде
согласуются друг с другом.
95. Часто думая о том, как велико будет при-
Почему автор менение этой книги для изучения мудрости, я
КЗ.СЭ.СТСЯ ЭТОГО -/ **
молю бога и не перестаю просить его, чтобы
он пробуждал героические умы, трудами которых мог бы быть
зажжен столь великий свет миру. И так *ак он дал мне быть
в числе тех, кто признает несовершенство человеческих дел и
серьезно желает их улучшения, то я и счел для себя не чуждым
испробовать, не прольет ли через меня некоторый новый свет
божественная благость (ибо веяние небесное веет, где оно захочет),
или, по крайней мере, не смогу ли я дать толчок другим,
которым божественное провидение дало больше умственных сил,
образования и досуга к тому, чтобы сделать в этом отношении
больше, чем могу сделать я. И кто вменит мне в вину, что я
сильно хочу быть полезным христианскому юношеству как через
самого себя, так и через других? Вообще мне следовало бояться
того, как бы столь необходимое дело не осталось в области
только обещаний, если бы публике не было сообщено ничего,
кроме пожеланий. Поэтому я сделал то, на что бог дал мне силы,
чтобы и меня лучше поняли, когда я дам образец, и чтобы
другие, кого побудит к этому бог, имели пример для облегчения им
подражания»
28 Заказ № 5063
433

како" ^* ^ ДУмаю также, что не следует обойти мол-
онСэтоК°рассказы- чанием и того> по какому случаю я осмелился
вает. " приступить к столь важному делу, как и в
каком порядке я его осуществлял и, наконец, с
каким, по моему суждению, успехом. Все это я делал только*
потому, что я считаю 'необходимым раньше представить на
справедливый суд все, что я предложил. Насколько я в этом
успел, об этом будет свидетельствовать сама наша книжка
по пансофии; под ее влиянием само, собою сложится мнение
у правильно судящих людей.
97. Идет уже двадцатый год с того времени,
Более глубокое как я почувствовал впервые стремление искать
объяснение довода средств для облегчения трудностей научных
этой книги. занятий, — и это под влиянием моей
несчастной судьбы, которая, увы, отняла у меня почти
все годы моей юности. Будучи ребенком-сиротой, без отца и без
матери, я, по небрежности опекунов, был до такой степени
заброшен, что только на шестнадцатом году жизни смог ознакомиться
с элементами латинского языка. Однако, по благости божией, это·
естественное ознакомление зажгло во мне такую жажду, что
с того времени я никогда не переставал работать и стремиться
восполнить ущерб, причиненный мне в детстве, восполнить
не только по отношению ко мне самому, но и по отношению
к другим. Меня печалило то, что людям (особенно моим
согражданам) было скучно изучать науку. Поэтому я много думал над
тем, каким образом не только побудить множество людей к тому,
чтобы они полюбили научные занятия, но и указать, на какие
средства и чьими трудами можно открыть школы, в которых
юношество получало бы хорошее образование по более легкому
методу. Однако так как вскоре (на 24-м году жизни) я бы я
посвящен в служители церкви и так как божественная заповедь:
«Сие твори» была перед моими очами, то мне пришлось
отложить в сторону мои заботы о школьном деле. Однако когда
через пять лет после этого я, с божьего попущения, был вместе
с другими изгнан и, живя в изгнании и вернувшись на пепелище
школьной работы, стал читать различных авторов, то я
наткнулся на целый ряд таких, которые в это самое время начали
трудиться над улучшением методов научных занятий, а именно: на
Ратихия, Гельвика, Рения, Риттера, Глаумия,
Цецилия и, в первую голову, на Иоанна Валентина
Андреэ1, человека пылкой души и выдающегося (defaecatae)
ума, а также на Кампанеллу и Веруламия,
знаменитых восстановителей философии. Из этого чтения я вынес
большие надежды на то, что столько различных искр сольются,
наконец, в целое пламя. При этом я не мог удержаться, чтобы не
заметить кое-где и некоторых недостатков и пробелов. И, опираясь
1 См. «Великая дидактика», «Привет читателям», § 9—10.
4M

на прочные основания, я старался придумать, что можно было
бы сделать и что не допускало бы колебаний. И после многих
размъпцлений, приведя все к незыблемым законам и нормам
природы, я написал «Великую дидактику», излагающую способ
легко и основательно учить всех.
«Дверь языков» 98, Когда я поработал над компендиумом пра-
послужила пово- вил Для изучения языков и представил его
дом для составле- публике для рассмотрения под названием
ния «Двери ве- «Открытой двери языков», он был принят с
щеи>>· исключительным и единодушным одобрением
со стороны людей ученых и был рекомендован в качестве верного
и подлинного средства изучения языков. Это дало мне новый
повод попытаться составить также «Дверь самих вещей», или, если
хотите, «ключ» к человеческому уму, раскрывающий всеобщим
образом чувства для познания всего.
Если бы этот труд удался, я считал бы, что им можно
добиться достижений в такой же степени более важных, в
какой правильное мышление выше способности просто болтать
латинские слова.
99. Не было недостатка в людях, которые
С какой надеж- сомневались в возможности составить такую
А0И* «Дверь» (или «ключ»), ибо я сообщил о своем
плане друзьям. Меня же одушевляло стремление ко всеобщей и
постоянной гармонии вещей: все, что люди могут познать,
допускало сведение к некоторым конечным по числу, но
бесконечным по применению правилам. Я рассуждал так. Если язык, этот
главный истолкователь духа, при своем бесконечном богатстве
может быть так проанализирован, что допускает выражение всех
важнейших понятий конечным числом звуков, то почему неясные
понятия нашего ума нельзя таким же образом привести в
соответствие с группировкой самих вещей? Ибо, хотя вещи вне ума
кажутся чем-то безграничным, тем не менее они, как и сам мир,
суть изумительное создание божие; они состоят из немногих
элементов и из немногих различий в формах, и все изобретения
искусства могут быть сведены к определенным родам и
определенным сочетаниям. А так как вещи, понятия о вещах и
изображения этих понятий (слова) параллельны между собой, то я и
думал, что эти самые основные элементы могут быть одинаково
переданы как при помощи вещей, так и при помощи понятий и
слов. Мне приходило также в голову, что химиками изобретены
сущности (или духи) вещей, настолько свободные от избытка
материи, что в малой капле их может заключаться огромная
сила минеральных веществ, которая окажет в составе ^лекарств
больше действия, чем они смогли бы оказать всей своей массой.
И (думалось мне) неужели нельзя придумать что-либо,
посредством чего предписания мудрости, рассеянные по столь
обширным просторам наук и даже как бы бесконечно разбросанные
вне своей области, можно было бы некоторым образом объеди-
28*
435

нить и концентрировать? Не надо отчаиваться, всякое отчаяние
есть оскорбление бога, который обещал помочь просящим,
ищущим, стучащимся в двери. Поэтому я и решил, что создание
некоторого универсального рассадника образования возможно.
100. Поэтому я, во имя божие, начал состав-
В «Двери ве- лять такую ткань вещей, соблюдая и здесь
щей» намерение тот же метод каким я пользовался при состав-
автора осущест- гг τ, *
влено. J лении «Двери языков». И прежде всего я
поставил целью—так же, как там латинские
слова, — так здесь все достойные человеческого познания вещи
собрать вместе как бы в некоторую сокровищницу. Во-вторых, я
старался все приводить только один раз, — не считая выводов, а
также тех случаев, когда без упоминания о чем-нибудь нельзя
разъяснить что-либо другое. В-третьих, все должно было
приводиться не иначе как на своем месте и в собственном смысле, т. е.
в самом естественном порядке вещей и в самом ясном смысле
выражений, так, чтобы здесь давалось все значительное, что
содержится в совокупности вещей мира и во всех книгах и
библиотеках,— и все это в кратком и ясном изложении. Если бы я
достиг того, чтобы при помощи этой нашей «Двери» удалось
подготовить переход к вещам и к пониманию всех книг—без
помощи наставника, то я получил бы право на часть той похвалы,
какою Тимофей Брайт наделяет изобретателей краткости и
наглядности. Из всех, говорит он, частей философии, в каких
трудились любители истины и те, кто изучали высшие вопросы
(íerum optimarum), нет ни одной, которая была бы полезнее для
жизни или питала бы дух более благородным удовольствием,
чем та, при помощи которой другие знания приводятся к
краткому и ясному виду. Поэтому надо приветствовать благодарной
памятью труды тех, кто прилагали старание к тому, чтобы
учащиеся освободились как от скуки многословия, так и от терниев
и лабиринтов трудностей (о физике С к ρ и б о н и я, гл. I).
101. В этом только и состояло мое намерение,
Более возвышен- КОгда я начал этот труд: коротко и ясно охва-
ная забота ^ rj £Г
тить все. Однако по воле божиеи случилось
так, что во время работы над этим сочинением у меня явилась
более высокая мысль и забота —собрать от самых оснований все
более истинное, лучшее и наиболее подходящее для нас,
христиан, в смысле использования в этой и в будущей жизни. Я уже
говорил подробно о том, что такое намерение было необходимо.
И для того чтобы это сочинение было «Дверью» не только в
[чтение] авторов, но и еще более в самую совокупность вещей, я
внес туда все, что мне показалось выдающимся как в
божественных и человеческих делах, так и в книгах, — не в смысле
суеверного и мало полезного трудолюбивого составления каталогов, а
скорее в виде раскрытия истинных оснований всего и объяснения
в главных чертах главных моментов, из которых легко
складывался бы. смысл остального. Поэтому здесь содержится и кое-
436

что новое, не только уже найденное, но и подлежащее
нахождению,^ такое, чего, быть может, нет нигде в другом месте.
И новый и более полный порядок вешей часто приводил
меня к тому, к чему, повидимому, не приходил до сих пор
еще никто другой.
102. Для того чтобы «Дверь» была одновре-
Эта сДверь ве- менно и дверью в божественные писания, я
ГвееИр1еСвЬ бо™- стаРался: Π Все догматы священного кодекса
венные писания божия относить к правилам пансофии —
каждую в своем месте, а все истории
иллюстрировать примерами, чтобы юношество узнавало отсюда все те
данные нам великие и драгоценные обетования, благодаря
которым мы делаемся причастными божественной природе (2 Петр.,
1, 4), и чтобы оно имело впоследствии опору не только без вреда
для себя знакомиться со светскими писателями, но и охрану
против искушений всей~жизни. 2) Самые темные выражения из
Писания я старался так цитировать в соответствующих местах,
чтобы цитирование, сделанное в надлежащем месте, бросало свет
на излагаемое и служило вместо комментария. 3) Я старался
в разных местах так пользоваться фразами и мудрыми
выражениями Писания, чтобы юноши осваивались как с содержанием,
так и со стилем духа святого, и чтобы в самой библии им
не могло встретиться ничего, не известного им ранее.
103. При этом мы преподносили не то или
кафолического бо- другое богословие — так, как оно имеет место
гословия. rj ' о ,
у отдельных вероисповедании, — но всеобщую
и кафолическую истину,—не спускаясь к тому, в чем имеется
возможность опасного, двойственного истолкования или где
нельзя показать выхода в несомненное. Ибо, по нашему мнению,
правильнее кое-чего не знать, чем знать ошибочно, как указывает
апостол (Филипп., 3, 15, 16). Я надеюсь, что при помощи
всеобщего исследования принципов я достиг того, чтобы для такого
рода опасного двумыслня, а отсюда — и заблуждения, не
оставалось почти никакого (повода, что разумный читатель легко
заметит после того, как будет устранена большая часть поводов
к ошибкам. Подобно тому как человек, прямо и без компромисса
присоединившийся к одному из двух противоречивых
высказываний (что бывает в Писании даже при чисто буквальном его
истолковании), не может не считаться с противоположным
высказыванием, а часто—и находиться под сильным влиянием
последнего, так не могут не исчезнуть без огромной для человека
радости бывшие ранее трудности, путаница и смущение, раз
открыт средний смысл и обе крайности приведены в согласие.
Тогда отлично соединяется воедино то, что было истинного
в каждой отдельной части, а то, что примешивалось там или
здесь ложного, — исчезает. Это мы выше назвали единственным
путем приведения в гармонию всякой истины и уничтожения
разногласий в мире.
437

104. В отношении порядка передачи наук мы
ι a «lvu или надеемся, что с божиеи помощью дали образец
правильного метода, рассекающего вещи так,
как они есть и образуются, и ставящего их перед глазами. Ибо
я убежден, что нами открыты в метафизике совершенно
правильные общие положения, идя через которые к отдельному, можно
достичь самым ясным образом некоторых элементарнейших
оснований как вещей, так и понятий и выражений, так что можно
будет составить новый правильный и до сих пор еще не
виданный анализ всех вещей.
105. Метафизика эта не будет отличаться ка-
па^^ическТяТ- кой бы т0 ™ было запутанной утончен-
тафизика. ностью — такой, чтобы ее могли усвоить
только острые и уже опытные в изучении вещей
умы. Она будет ясной и до такой степени доступной каждому
здравому уму, что даже восьмилетние дети смогут овладеть всей
этой метафизикой, а при ее помощи — и всеми элементарными
науками и искусствами, без всякого труда, напротив, с большим
наслаждением. Все основные положения наук мы изложили в
виде афоризмов (или аксиом) —истинных, как я надеюсь, не
пустых, а основательных, не имеющих исключений, таких, что их
не надо защищать доступными прободению щитами
ограничивающих положений, так как они непоколебимо стоят сами
благодаря свету всеобщности и силе истины.
106. И из этих очевидных самих по себе истин
Как из этого вы- мы ничего не приводим без основания, предпо-
водится остальное, лагая что бы то ни было другое, как бы из
милости добиваясь заранее согласия. Нет, мы все
наперед доказываем, т. е. стараемся выводить непрерывно, —
исходя из первых принципов метафизики, — одно из другого,
вплоть до последних и мельчайших различий вещей. И притом
с такой очевидностью, с какой обычно доказываются положения
математические, — так что надо дать веру как последним, так и
первым из них — в силу последовательности и полной
непрерывности доказательства истины. В книгах, излагающих только
прежде найденное, этого нельзя было провести в достаточной мере
потому, что в них не приводились причины вещей. Мы же
обходимся с человеческим умом так, как обычно обращаются с молодыми
лошадьми их укротители: они сначала применяют более мягкие
удила — такие, которые скорее приятны этим животным, чем
мучат их, и заставляют их бежать по ровным и приятным для бега
местам быстрее, чем по круговым извилинам.
107. Это особенно имеет место в нашем методе
Трихотомиче- в TaKOg удивительной степени в силу того, что
СКИС^ Д6Л6НИЯ* чз
все важнейшие представления вещей совер-
шаются в нем при помощи трихотомий. При этом я утверждаю, что
ι «Трихотомией» называется логический прием деления понятий и
классификации их по трем признакам или в три группы.
438

-я искал этого не тенденциозно, не в силу какого-либо суеверия;
эти трихотомии сами собою представлялись мне [коренящимися];
в некоторых важных, имеющих большое значение
обстоятельствах, в первых атрибутах вещей (едином, истинном, добром),—
так что я иногда останавливался в изумлении, пораженный
новизною дела. Я начинал, исходя из примеров в какой-либо одной
отрасли, — и видел, что то же самое имеет место и везде.
Поэтому я не осмеливался противиться истине вещей,
представляющейся по большей части в виде тройственной тайны; напротив,
я скорее был рад схватить такую гармонию священной
троичности. И я с наслаждением прослеживал ее в остальном, нигде
(я в этом твердо уверен) не насилуя вещей, которые как бы
самопроизвольно располагались таким образом. Я считал, что это
ΉρπΗεΰ6τ пользу еще и учащимся; а именно: во-первых, в
качестве пособия для запоминания — память любит разграничения
как при нахождении нового, так и при запоминании; во-вторых,
для понимания самих вещей: оно по большей части отлично
открывается природой вещей. В этом я резюмирую мнения всех,
кто будет оценивать дело благочестиво, внимательно, в страхе
божием; причем я уверен, что в этом выражается не суетность
фантазии, а истина самих вещей. Таким образом, пансофия,
открывая эти тройственные христианские тайны, служит вечному
триединому Ягове1, единому всесильному, мудрому и благому и
вечно посвящена поклонению ему.
108. И пусть никто не оскорбляет слово
Аналогия с на- «пансофия». Мы знаем единого «Пансофа», —
званием «пансо- т ^ /1Л «~ 0-ч Тд ' Л
фИЯ2> единого мудрого бога (Римл., 16, 27). Мы же
говорим о человеческой пансофии, т. е. о
значении того, что бог хочет, чтобы мы знали. Что сокрыто от
нас, то находится у господа бога; то же, что он открыл, он
открыл нам и сынам нашим (Второз., 29, 29). И мы убеждаем
•смертных, чтобы они не игнорировали этого из-за
тщеславной неблагодарности.
109. Во Христе скрыты все сокровища мудро-
Почему пансо- сти и науки (Колосс, 2, 3); мы же объяс-
фия называется « ν
«христианской». няем 3Десь преимущественно тайны Христовы,
для того чтобы люди признали, что ими
руководит его дух, и поняли, как через посредство его и вечной
мудрости и силы божией было все сотворено и все
происходит, пока не настанет конец, когда он передаст отцу царство и
всю власть и все могущество (1 Кор., 1, 24). Почему же нам
не быть гордыми тем, что мы вместе с Христом передаем
истинное и спасительное знание всех вещей? Пользоваться пансофией
прилично именно нам, христианам, а не кому-либо другому, так
жак вне христианства пансофии нет и быть не может. Еще
Августин некогда утверждал, что только христианство есть
Древнееврейское название бога — Иегова, или Ягова.
439

истинная философия (в 3-й книге, «Против академиков»1; гл. 19).
И действительно, вне божественной церкви нет Откровения,,
а без Откровения чувства человека не проникают за пределы
настоящей жизни, эта же жизнь ограничена столь узкими
пределами, что, рождаясь, мы уже умираем и конец ее тесно
связан с началом... Чем же выдающимся может быть мудрость,
собранная одними чувствами и лишь немного выходящим за
пределы чувств умом, — мудрость, в течение нескольких дней
тешащая нас теми или другими разукрашенными
наслаждениями, а потом отпускающая нас с пустыми руками? Поэтому мудр
тот, кто мудр для вечности. И пусть вместе с тем наши
предшествующие слова научат возможно мудрее проводить настоящую
жизнь. Отлично сказал в высшей степени озаренный муж:
только одни христиане знают, потому что они говорят от бога;
остальные же болтают вздор, так как говорят от себя.
110. Прибавлю, что пансофия есть правильный путь к
святому незнанию: она одна может научить нас тому, что вся наша
наука есть не что иное, как тень, если ее сравнить с блеском той
светлой мудрости, какая есть в боге.
111. Пансофию, или всеобщую мудрость, надо
Троякое обосно- ИЗучать так, как мы рекомендуем и пытаемся
вание названия ^ J
спансофия». испробовать, т. е. в трех отношениях: во-
первых, в отношении к самим вещам, против
пренебрежения которыми мы предостерегаем, доказывая, что
силы человеческого ума надо развивать для покорения всего
существующего; во-вторых, в отношении наук, которые, по
нашему убеждению, представляют собой не разрозненные зна-,
ния, а единую науку, обнимающую все., В-третьих, в отношении
тех, для пользы которых создается наука, а именно: для пользы
всех тех, кто называет себя «христианами». Соответственно
этому можно надеяться и на троякую пользу от этого сочинения, а
именно: для людей образованных, для юношества в школах и
для всей массы христиан.
112. Однако мы предприняли написать не
Почему надо го- «Пансофию», а «Дверь в Пансофию», так как
ворить о «Двери ť ' г Ύ
в Пансофию» мы прослеживаем не все и не во всех
отношениях (это было бы бесконечной задачей,
далеко выходящей за пределы сил одного человека), а лишь
главные и основные черты всего. Высшей целью богослова
является (и должно являться) — указывать людям путь к тому,
чтобы проникнуть сквозь все видимое и внешнее к невидимому
и вечному. И кто будет иметь право поставить мне в вину, если
я сделаю для этой цели не особенно много и »кое-что не вполне
отчетливо! Почти вся наука юристов посвящена тяжбам из-за
земных и преходящих вещей, т. е. из-за мелочей и пустяков. И
повидимому, они сами признают, что их не касается более
возвышенная мудрость. Ибо Безольд — мудрейший правовед
нашего времени, пишет (в конце своего рассуждения о совокуп-
440

ности всех наук) следующее: «Я позволил бы себе определить
«полиматию» (знание многого) как знание, состоящее из
высших отраслей и из некоторой высшей мудрости,
заимствующей всего более из богословия, много из медицины и мало
что из юриспруденции».
113. Поэтому я не оправдываюсь в том, что я,
Почему так трак- богослов, пытаюсь указать пробелы такого
тует это богослов, рода полиматии (или, точнее говоря, «памма-
тии», — всезнания). Скорее я горжусь тем,
что я получил от господа моего благодать явиться хоть каким-
нибудь органом для прославления его милосердия. Евангелие,
данное Иисусом Христом, для меня священно и дороже самой
жизни. И я не хочу ничего и не стремлюсь ни к чему, кроме как
к тому, чтобы быть верным истолкователем его тайн. Господь
сказал Петру не только: «паси овец моих», но и «паси агнцев
моих» (Иоанн, 21, 15). Поэтому я знаю, что для меня всего
более подходящим будет содействовать богословам в том, чтобы
они серьезно заботились о возвращении как тех, так и других
на плодородные пастбища в горах Израиля, где они покоились
бы на зеленеющих травах и паслись бы на тучных кормах
(Иезекииль, 34, 13), особенно после рассеяния божьего стада
(если оно когда-либо случится из-за нападения зверей), —
чтобы овцы и агнцы божий как можно скорее собрались опять
вместе. Поэтому я с пророком благословляю господа, который
напоминает мне, что я тот, кто слушает и познает.
114. Я не буду извиняться за необработанность
Необработан- стиля. Я не мог, да и не хотел щекотать слух.
НОСТЬ СТИЛЯ. гч I *> J
Этого в мире и без меня более чем достаточно.
Для дела важнее, чтобы умы образовывались для чистой и
простой мудрости, а это произойдет легче, если вещи будут
представлены в обнаженном виде, без прикрас и отделки. Поэтому
я только стараюсь выразить смысл, черпая с полным основанием
вместе с Плинием надежду, что разум хороших и ученых
людей поставит пользу и поддержку выше нравящейся
приятности, что они предпочтут краткое и сжатое изложение сущности
дела качествам стиля.
115. Я больше всего прошу и заклинаю, чтобы
Требования ав- никто не произносил обо мне поспешного суж-
Т1Рачтобы его чита- дения, не рассмотрев дела. И я боюсь этого
ли без предубежде- не напрасно: я знаю, как легко и с какой над-
НИЯ. '
менностью некоторые, ослепленные великими
именами древних, отвергают все новое, как совершенно
фантастическое, не считая даже достойным его выслушать и увидеть. Но
им следовало бы помнить изречение Соломона: «Кто отвечает, не
выслушав, показывает себя глупым и бестолковым» (Притчи, 18,.
13). Я прошу не того, чтобы люди услужливо давали мне
одобрение в деле неизученном, а чтобы они посмотрели, бросает ли
предлагаемое ясный свет на вещи, дает ли, как обещает, бесспорные
441

нормы истины. Я по крайней мере совершенно убежден
свидетельством самих вещей в том, что это так. Однако так как
мышление смертных робко и наши предвидения недостоверны
(Премудр., 9, 14), то я охотно приглашаю к рассмотрению всех,
кого бог наделил живым умом и острым суждением, так, чтобы
•они могли вникнуть в кратко изложенные всеобщие истины
относительно вещей. Таких людей я хочу просить, во-первых, чтобы
они, сняв очки предвзятых мнений, рассмотрели свободным
умом и в чистом свете это зрелище вселенной, судя о вещах
не согласно ранее слышанному, а сообразно с самими вещами,
как мы их видим и осязаем. Если они не станут их наблюдать,
то они обманут не вещи, а самих себя — подобно тому как тот,
кто смотрит сквозь окрашенное стекло, окрашивает (ошибочно)
не вещи, а свои зрительные образы. Поэтому надо остерегаться
обращать больше внимания на свои мнения, чем на истинность
вещей. Я надеюсь, что для всех благоразумных людей будет
большим удовольствием, если мы, полагаясь на способности
(privilegium), которыми мы все одинаково одарены, будем
.рассматривать вещи свободно, без посредников и будем изучать не
мнения о вещах, а обратимся к рассматриванию, ощупыванию
-самих вещей, к их выделыванию, к овладению ими. И пусть
никто не заподозрит, что мы хотим отвергнуть чужие мнения для
того, чтобы дать место нашим. Нам чуждо такое тщеславие.
Мы не делаем и не будем делать ничего другого, кроме того,
чтобы из [тройного] списка божия (из природы, Писания и
совести) просто переписывать в наши таблицы вещи настоящего и
будущего века — так, как они происходят. Если мы сделаем это
недостаточно хорошо, то это будет с нашей стороны вина, но не
обман. Мы слишком слабы для того, чтобы стараться создавать
учеников себе, и достаточно смелы для того, чтобы подготовлять
таковых природе, богу (и своей совести).
116. С этой целью мы сделали новый обзор
Почему мы не (anatomiam) мира, чтобы тех, кто ищет не
приводим автори- v „ ' ť ' ^ '
тетов мнении, а истины, можно было перевести от
человеческих книг к книгам божественным. И
это не потому, чтобы мы презрительно относились ко всяким
авторитетам, но потому, что мы считаем справедливым, чтобы
они отошли в сторону на то время, пока мы углубляемся в сами
вещи, — так как мы знаем, что авторитеты применяются во
вред свободе суждения. В первой и во второй книгах нашей
«Пансофии» мы цитируем кое-что из философов, чтобы
установить основы пансофии, однако не как таковые, а в умах тех,
:кто, имея предвзятые мнения, должен быть их лишен, должен
начать пользоваться, в качестве советчиков, теми авторами,
которыми до сих пор пользовался в качестве руководителей. Мы
крайне редко и лишь в важных вопросах цитируем других
авторов, которые уже раньше отметили ту же истину, какую
излагаем мы, — притом не в качестве судей, а в качестве свидете-
442

.лей, от которых необходимо исходить, — для того, чтобы
разумные суждения всех людей совпали с тем, что вытекает из
•основания истины.
2. Надо читать 1 *7· Во-ВТОрЫХ, Я ПрОШу, ЧТОбы О НаШИХ ВОЗ-
.сшюшь, а не отрыв- зрениях составляли обоснованное суждение,
*ками. τ-»
изучив в них все от начала до конца. Если
кто-нибудь не понял, из какой основы все возникает и каким
образом все связано, то напрасно он будет пытаться судить об
отдельных вещах, рассматриваемых с этой точки зрения, так
как бессистемное расположение вещей лелко причиняет
трудности даже в легких случаях. Всякий сможет взойти на самую
высокую башню и сойти с нее, если он идет по ступенькам,
Но уничтожьте несколько ступенек, и тотчас
Значение посте- он либ° не сможет двинуться вперед, либо
ценности градации, окажется в пропасти. Или если живописец
начинает рисовать чье-либо изображение, то
никто не может быть настолько опрометчивым, чтобы решиться
перечеркнуть его рисунок, хотя бы, быть может, по первому
взгляду он ему и не понравился. Нет, ибо он выжидает, пока
изображение не будет закончено, и только тогда решает,
соответствует ли рисунок оригиналу. Так же и о комедии не следует
•судить по одной сцене, по одному акту, а тем более—по одному
пассажу, так как в них может быть что-либо, что покажется
запутанным и нелепым. Искусство автора видно по тому, как он
разрешает весь конфликт.
118. Наконец, я прошу, чтобы образованные
3. Я прошу, чтобы
те, кто могут, вое- читатели, помня о моем намерении, не позво-
с?аткиИ наши нел°" лили мне отойти от моей цели, — все равно,
будет ли правильно или неправильно то, что
я предложил; а именно, чтобы это дело служило успехам нашего
века. Либо я ничего не понимаю, либо то, что я предлагаю,
•сможет многим открыть глаза, научить их лучше мыслить об
изучении наук (litterarum studiis ), а через это — и о школах, о
церкви, о государстве и о всем роде смертных. Кто первый
постарается использовать перед людьми образованными это мое
•сочинение, имеющее целью побудить новым начертанием
универсального, истинного и основательного образования к
улучшению чего-либо из теперешнего устройства учебного дела, тот
пусть ободрится духом. Во всяком случае, мы правильно
поставили цель, к которой должны быть направлены старания всех
■смертных (если они не хотят исчезнуть навеки). Мы
расположили в ясном порядке средства, ведущие к этой цели, и
открыли безошибочный способ использования этих средств. И,
наконец, на материале всего познаваемого мы даем образец того,
как все знания сходятся в едином знании. А если'где есть у
меця промахи — потому ли, что я недостаточно выполнял
поставленные мною задачи, или потому, что я недостаточно точно
ориентировался в намеченных мною рубриках — я не считаю
443

нужным просить в этом извинения: я надеюсь легко получить
снисхождение у разумных и понимающих дело людей — ввиду
огромного количества затронутых вопросов, непосильного для
одного человека, и тончайших различий между вещами, легко
укрывающихся от остроты одного ума.
119. И это особенно потому, что до сих пор
Один человек не не было видано, чтобы ум одного человека
может сделать ^ *
ЮЛА¥^ что-либо изобрел и довел до полного совер-
шенства. Ведь либо я, маленький человек,
возьму на себя то, в чем, ка.х я вижу, отказано всем, либо от
меня одного будут требовать того, чего никогда не требовали
ни от кого. Для сил и заслуг одного человека (если можно говорить
о том, в чем надо признать единственно славу божию) достаточно
дать начало для дела, которое может быть потом завершено. И это
завершение надо предоставить трудам других людей, дух кото·
рых захочет возбудить бог, как некогда он возбудил их к
построению вещественного храма в своем святом граде Иерусалиме.
120. Чтобы побудить их, бог велел пророкам
Увещание к лю- обратиться к ним с увещанием. Народ гово-
дям образованным рИЛ: еще не ПрИШЛ0 время строить дом бо-
относительно серь- «, т^ ^
езного изучения жии- Как будто настало уже время вам жить
пансофии. в домах разукрашенных (laqueatis), а дому
божьему пребывать заброшенным? И так
говорит господь воинств: «Положите сердца ваши на
путях ваших; вы посеяли многое и собрали мало; вы ели
и не насытились; вы пили и не опьянели; вы укутывались и
не согрелись; и тот, кто собирал деньги, опустил их в дырявый
мешок. Так говорит господь воинств: положите сердца ваши на
путях ваших» (Аг., I). Услышьте вы, руководители наук и
мудрости во святом христианском народе, вы, из которых
большинство действительно делает и испытывает нечто подобное. Не
время теперь, говорят многие, браться за какую-то высшую
мудрость, — ее надо предоставить будущей жизни. И очень
многие, обольщая себя такими соображениями, успокаиваются
на бесполезном и смутном познании вещей и на других своих:
частых утехах. Какая от этого польза? Вы сеете многое, говорит
глас божий (т. е. вы кладете много труда на дело образования
умов), но вы мало собираете в житницы ваши. Вы поглощаете
(даже пожираете) книги, но не насыщаетесь. Вы пьете из
любого попадающегося вам источника, — и все вы укутываетесь
[различными] покровами, отовсюду собираете плащи
авторитетов, — и, тем не менее, никогда в достаточной степени не
согреваетесь светом истины. Поэтому положите же, наконец, сердца
ваши на путях ваших и решитесь строить с любой затратой
труда и средств вместе с нами роскошный храм для обитания
мудрости. Я говорю: мудрости, чтобы изящно создать при помощи
божественного иохусства театр по образцу [божественного!
архетипа. В нем, как и подобает божественному начинанию, не дол-
444

жно быть ничего бесполезного, ложного, сбивчивого, — только
полезное^ истинное и приятное. В этот храм пусть будут
призваны люди, бросившие пустое изучение преходящих вещей; пусть
их пригласят к самим источникам истины и добра и отвлекут их
•от привычного тумана тщеты к обладанию прочными благами.
И это случится, если такая дверь мудрости будет отворена в
христианских школах для христианского юношества и если в
них будут показаны ценнейшие сокровища мудрости.
Настоящее не- 121· Есть и ДРУгое применение этого нашего
большое сочинение небольшого труда для наставления юношест-
в своем заверше- ва; и оно очень полезно. Ибо как для нового
нии может слу- вина, по слову Христа, всего более подходят
™ΜΤπ!Γ.ν новые мехи (Матф., 9, 17), так и умы юно-
ственно юношеству, „ \ *г » > / > j
шеи, как новые и чистые сосуды, еще не
заполненные пустыми понятиями пустой науки, всего лучше
могут питаться новыми и более чистыми понятиями,
чтобы привыкать черпать не основанную на предположениях
и поверхностную, а реальную, обоснованную и прочную
мудрость. Я говорю: не такую мудрость, которая приспособлена
к пустой пышности умственного щегольства, к школьным
состязаниям, а ту, которая служит приобретению основательных
суждений о вещах, умножению новых открытий и, наконец,
надежному достижению конечной цели жизнивечного блаженства.
122. В-третьих, мы стремились еще к тому,
а также в сильной чтобы сооруженный таким образом амфитеатр
степени—и всему ^ rj„ г^ чг
христианству. божественной мудрости стал общим для всего
человеческого рода, чтобы весь христианский
народ, какого бы то ни было сословия, возраста, пола,
языка, был приглашен и введен в рассмотрение и созерцание
тех удивительных школ, которые на виду у всех всегда и
везде создает мудрость божия. Ибо все, рожденные
людьми, должны быть направляемы к одной и той же цели —
к славе божией и к своему собственному блаженству; и из этого
нельзя исключать никого: ни мужчины, ни женщины, ни
ребенка, ни старика, ни знатного, ни плебея, ни ремесленника, ни
селянина. Ибо все мы одинаково порождение божие (Деян., 17,
28); всем посланным в мир одинаково заповедано: «придите и
видите дела господни» (Псалм., 46, 9). И наконец, всем
приходится проводить эту жалкую жизнь в неприятностях и в
унынии духа (как свидетельствует Соломон), так как все вообще
нуждаются в противодеянии против тщеты жизни и в средствах
для облегчения тооки. А такие средства можно найти только с
помощью истинной мудрости.
123. Поэтому я хочу и заклинаю, чтобы муд-
Поэтому я писал р0СТЬ изучалась впредь не только на латин-
на народном язы- г ^ г »
ке ť ском языке, чтобы она не оставалась запертой
в стенах школ, как это имеет место до
настоящего времени, причем народ и народные языки находятся в ве-
445

личайшем презрении, чем им наносится величайшая обида. Пусть
всякому народу все передается на его собственном языке и тем
дается повод всем заниматься свободными искусствами
предпочтительно перед заботами этой жизни, перед стремлениями
к почестям, к богатству и к остальным суетным вещам, как это·
постоянно бывает, причем человек растрачивает свои силы и
жалким образом губит свою жизнь и душу. И пусть вместе с
науками и искусствами получают изящную обработку и сами эти
языки. Поэтому я и решил издать эти наши сочинения, если
будет на то воля божия, как на латинском, так и на родном
языке. Ведь никто, зажегши светильник, не прячет его под спуд, а
ставит в подсвечник, чтобы он светил всем находящимся в доме,,
по слову Христа (Матф., 5, ст. 25). Ведь на это нужны
спрятанные сокровища и скрытая мудрость? (Эккл., 41, 18). Поэтому
пусть все, изучающие мудрость, стараются и в этом проявить ее
блистание; пусть они говорят: «смотрите, — трудился не для
одного себя, но и для всех, ищущих истины» (Эккл., 24, 39).
124. С этой-то целью я и изменил несколько·
глав°ияВаНИе 3&" пРежнее заглавие моего сочинения, поставив
гл БИЯ# вместо Janua (Дверь) —Porta (Врата). Здесь
название «врата» казалось мне более отвечающим цели. Ибо
через «дверь» люди входят поодиночке, а через «врата» — целыми
толпами. Дверь, после того как в нее войдут отдельные люди,
обычно запирается, городские же ворота бывают всегда открыты.
Таким же образом знание латинского языка, который прежде
открывал путь к науке, доступно только некоторым; стремление
же к мудрости обще всему человеческому роду. Через латинский
язык входят желающие или те, кому это Ήyжнo; через родные
языки, как мы уже показали, должны входить все, рожденные
людьми. Поэтому пусть будут открыты врата, ведущие к мудрости.
И дай, боже, чтобы мы уже в поднебесном мире увидели образ
того, что ты открыл относительно будущего Иерусалима: чтобы
врата его были открыты весь день, и чтобы больше не было ночи
(Апокал., 21, ст. 25). Аминь!

ОТДЕЛЬНЫЕ
СОЧИНЕНИЯ
ИЗ ОПЫТА
ПЕДАГОГИЧЕСКОЙ
РАБОТЫ

О КУЛЬТУРЕ ПРИРОДНЫХ ДАРОВАНИЙ.
(De angeniorum cultura.)
(Речь, произнесенная в главной аудитории Потокской школы, 24 ноября
1650 г. Яном Амосом Коменским, Мораванином из Венгерского Брода.)
Перед вами выступает на сцену новый человек, для которого
и вы сами являетесь новым обществом. Новизну эту доказывает
настоящее необычайное собрание, на котором, как это и
полагается при начале нового дела, присутствуют не только
достопочтенные, знаменитейшие и ученейшие представители науки и
церкви, но также знатные, благороднейшие господа и именитые
граждане здешнего города и его окрестностей.
Вы удивлены, я полагаю, присутствием человека, видеть
которого вам и на ум не приходило; для меня это также
неожиданно, так как и у меня не было этого в мыслях. Как же это
случилось? — спросим мы друг друга. Не к этому ли случаю
применяются слова комического поэта: «С нами боги
обращаются, как с мячиками: бросают куда хотят», или еще лучше —
пророка: «Знаю, господи, что не в воле человека путь его, что
не во власти идущего давать направление шагам своим»
(Иерем., 10, 23).
Действительно, мои собственные помыслы, а также и советы
мне со стороны других людей1, уже в течение нескольких лет
клонились совершенно в другую сторону. Однако иначе
направил шаги наши тот, который управляет всем: отвращая нас от
Запада и Севера, он повелел идти к вам на Восток2. Тогда-то
именно Светлейшая княгиня Трансильванская и владетельница
венгерских земель госпожа Сусанна Лорантфи3 из героического
рвения к возвеличению славы божией, с благочестивым
намерением, троекратно повторенными милостивейшими письмами
соизволила вызвать и нас для совета о столь священном и трудном
1 Очевидно, имеются в виду советы Коменскому со стороны его
английских друзей, убеждавших его заняться исключительно
научно-исследовательской работой для построения «Пансофии».
2 Под Западом имеются в виду Англия, Франция, Голландия и
Вольные города Германии, куда неоднократно приглашали Коменского, а под
Севером—Швеция, на службе у которой Коменский проработал почти 7 лет.
3 Мать молодого венгерского князя Сигизмунда Ракочи.
29 Заказ № 5063
449

деле. Она намеревалась преобразовать на более широких и
совершенных началах существующую в сем королевстве с
самого начала церковной реформации славную гимназию —
родоначальницу правоверных1 венгерских школ. И я не мог
противиться такому призыву, внушенному самим богом (таким
признали его те, волей и сочувствием которых мне следовало
руководиться2).
Богу угодно было, чтобы и сам я почувствовал в себе
необыкновенное стремление к тому же. Явившись сюда на
некоторое время, почему бы мне не испытать, что именно желает
совершить через наше ничтожество десница того, который
обычно для дел своих пользуется ничтожнейшими в глазах мира
средствами.
О, если бы не напрасным обольщением было мое убеждение,
что здесь оправдывается та старая поговорка, что бог «подобное
приводит к подобному». Признаюсь, что я, смиренный раб
Христа, искренно познал свою немощность и в сознании этой
немощи охотно выискиваю те искры света, которые небесный
отец светов не перестает ниспосылать нам, ученикам этой
поднебесной школы, и с благодарностью воспринимаю их, откуда
бы они ни посылались. Я также начинаю убеждаться, что и вас
коснулось сознание своего несовершенства и вы всецело
одержимы стремлением к лучшей, высшей и полнейшей образованности.
Отсюда у меня возникает светлая надежда, что нас,
объединенных в этом желании, не оставит благодать того, который мужам
желаний, боящимся его, и кротким обещал милость свою и
откровение пути своего (Дан., 9, 23, Псалм., 25, 10, 13, 15).
Итак, любезные мои венгры, вы, моя надежда, да мыслим право
о господе, и в простоте сердца ищем его; человеколюбив бо дух
Премудрости (Премудр., 1, 1, 6). Любящих ее она любит, и
усердно ищущие найдут ее (Притчи, 8, 17). Для того же, чтобы
мы уже начали искать премудрость теперь же, когда я
впервые выступил перед лицом вашим, я почитаю долгом сказать
вам: приступите с бодрым духом и выслушайте благосклонно,
когда я буду держать речь о столь необходимом для нас с вами
деле. Дай бог, чтобы вы не пожалели о том, что меня
выслушали.
Какой же предмет рассуждения оказался бы достойным столь
многочисленных слушателей, отвечающим нашим общим
стремлениям и, наконец, мог бы послужить для нас побуждением к
1 «Правоверными» (orthodoxas) школами Коменский считает
реформатские школы в противоположность католическим.
2 Несмотря на неоднократные приглашения, Коменский отправился в
Венгрию только с разрешения Лешненской общины «чешских братьев»,
рассчитывавших на помощь чешским изгнанникам со стороны
Трансильванского княжеского дома, игравшего первостепенную роль в Венгрии
и оппозиционно настроенного по отношению к австрийским императорам иа
династии Габсбургов.
450

делу, которое предпринимается нами с самыми серьезными
намерениями? Я избрал тему, приноровленную к месту, ко
времени и к лицам и которая, благодаря предоставленному мне
их светлостями случаю, вышла из-под моего пера (sub manu
mihi natum est), а именно:
О КУЛЬТУРЕ ПРИРОДНЫХ ДАРОВАНИЙ.
Чтобы высказаться об этом во славу божию и в честь тех,
которые поручили нам это дело, я полагаю наиболее удобным для
себя и для вас, а равно и отвечающим существу самого дела
вести рассуждение в следующем порядке:
Во-первых [раскрыть], что такое природное дарование и в
чем заключается воспитание (cultura) дарований.
Во-вторых [выяснить], что необходимо требовать, чтобы
дарования не оставались необработанными, как дебри лесов или пески
пустынь; но чтобы они были возделываемы тщательно, как мы
обыкновенно возделываем огороды, виноградники и сады.
В-третьих [показать], каким образом такое образование
можно было бы удачно привить целому народу, в частности,
есть ли условия для некоторого, более широкого, полнейшего и
лучшего образования природных дарований в вашем народе.
Наконец, так как нужно иметь в виду не только повод к
столь высоким стремлениям, но и благоприятные для них
условия, то в дополнение ко всему указанному нужно еще
рассмотреть, почему вопрос ставится именно теперь и почему именно
в этом городе. Почему это дело во имя божие должно быть
начато именно нами, здесь присутствующими, без всякого
дальнейшего отлагательства и без ожидания других, более
благоприятных, обстоятельств. И каким образом.
Изложив все это по порядку и возможно кратчайшим
способом, мы, с благочестивыми желаниями и искренними молитвами,
предоставим все это дело богу и тем, которые здесь заступают
его место.
Слово «дарование» в этом случае обозначает ту врожденную
силу нашей души, которая делает нас людьми. Именно эта сила
делает нас, созданных по образу божию, способными к
пониманию всех вещей, к выбору из понятых нами вещей — одних
лучших, к настойчивому достижению избранных, наконец — к
4 свободному господству над вещами, уже достигнутыми, и к
наслаждению ими, а через то — и к возможно большему
уподоблению богу (который все ясно разумеет, всего свято желает,
всемощно совершает и всем преславно управляет). Угодно вам
подробнее слышать об этом? — Так слушайте!
Человеку прирождены — четыре части (partes) или качества
(gradus), или способности (facultates). Первая называется ум
(mens)—зеркало всех вещей, с суждением (Judicium) —живыми
весами и рычагом всех вещей, и, наконец, с памятью (memo-
29*
451

ria) —кладовою для вещей. На втором месте—воля (voluntas) —
судья, все решающий и повелевающий. Третья — способность
движения, исполнительница всех решений. Наконец, речь — ис-
толковательница всего для всех1. Для этих четырех деятелей в
теле нашем имеется столько же главнейших вместилищ и
органов: мозг, сердце, рука и язык. В мозгу мы носим как бы
мастерскую ума; в сердце, как царица в своем дворце, обитает
воля; рука, орган человеческой деятельности, является достойным
удивления исполнителем; язык, наконец, — мастер речи,
посредник между различными умами, заключенными в различных,
друг от друга разделенных телах, связывает многих людей в
одно общество для совещания и действования. Так изваял нас
наш творец! Этими четырьмя пределами ограничил он свой
малый мир2. Так осуществляем мы в себе все свойства
божественного образа. Действительно, быстрый ум, облетая небо и
землю, способностью понимания все покоряет, способностью
суждения все разграничивает и распределяет и в сокровищницах
памяти все складывает. Воля, со своей свободою решения,
избирая из всего лишь то, что она облюбует, и отвергая то,
чего не одобрит, надо всем царствует. Рука, следуя
предначертаниям ума и приводя в исполнение постановления воли,
производит новое и только что не создает новые миры. Наконец язык,
перечисляя по мере надобности все то, что было обдумано,
высказано, совершено (или то, что еще должно быть обдумано,
высказано, совершено), и расцвечивая все это своими красками,
распространяет свет от света, приумножает его и от одних
людей переносит к другим.
Итак, вы понимаете, любезнейшие слушатели, что природным
дарованием в нас является то, благодаря чему мы представляем
собою образ божий, т. е. маленьких богов, оставаясь, тем не
менее, людьми. А отсюда, я полагаю, уже легко понять, в чем
состоит воспитание природных дарований. Именно: в каком
смысле о человеке говорится, что он усовершенствует поле,
огород, виноградник и какое-либо искусство и, наконец, свое
собственное тело, — в том же смысле можно говорить, что он
усовершенствует и душу свою или свое природное дарование.
Он совершенствует каждую вещь, приспособляя и
приноравливая ее к своим потребностям, приготовляя, изощряя, сглажи-
1 Согласно психологическим понятиям своего времени Коменский
различает в уме три рода функций: 1) воспринимающую образы внешнего мира,
2) оценивающую в виде суждения и 3) сохраняющую в сознании результаты
первых двух функций. Воле Коменский приписывает функцию свободного
выбора из того, что представляется благом. Самый процесс деятельности,
руководимой суждением (разумом) и свободным выбором воли, Коменский
объясняет механизмом деятельности органов чувств, а также рук и речи
(Ср. «Выход из схоластических лабиринтов», § 33—43).
2 Под «малым миром», или микрокосмом, разумеется человек с его
свойством отражать в себе весь внешний мир, именуемый в философии
«большим миром» — макрокосмом.
452

вая, украшая ее таким образом, чтобы она соответствовала
своей цели и на деле приносила наибольшую пользу. Так поле,
огород, виноградник тогда называются хорошо обработанными,
когда они приносят много хороших плодов и овощей. Искусство
считается хорошо усовершенствованным, когда оно легко и
изящно производит свои творения. Тело выхолено, когда волосы
хорошо причесаны, кожа гладка и здорового цвета и когда в
работе оно проворно. Точно так же и духовное дарование
человека будет тогда усовершенствовано, когда, во-первых, он
приобретет способность обо многом мыслить и во все быстро
вникать; во-вторых, когда он будет опытен в тщательном
различении вещей между собой, в выборе и преследовании всюду
одного доброго, а также в пренебрежении и удалении всего
злого; в-третьих, когда он будет искусен и в выполнении
совершеннейших дел; в-четвертых, когда будет уметь красноречиво
и поучительно говорить для лучшего распространения света
мудрости и для яркого освещения всего существующего (res)
и мыслимого (mens).
Хочешь ли узнать хорошо образованного (bene cultus)
человека? Наблюдай за его действиями и движениями, за его речью
и даже молчанием, равным образом — за его походкой,
посадкой, осанкой, глазами, руками и за всем, относящимся к нему:
всюду будут просвечивать приличие, достоинство и любезность;
всюду он будет верен сам себе; во всем изящен и аккуратен.
Хочешь познакомиться с ним в деле? Все плавно идет под его рукой,
так как всякое дело поведет он разумно, по предварительном
здравом обсуждении. Хочешь слышать его речь? Он может
дельно рассуждать о чем угодно, не обнаруживая ни в чем
постыдного невежества. Если, напротив того, ему надо молчать,
то даже самое молчание он сумеет, смягчить благоразумием и
приличием, чтобы и из молчания его ты мог чему-либо
научиться. Если он вращается между людьми — одно удовольствие на
него смотреть. Если ему когда-либо придется жить без
сообщества людей, никогда он не будет чувствовать себя одиноким, так
как он полон серьезных мыслей и утешения в работе. В жизни
он так ведет себя по отношению ко всему доброму и злому, что
на деле обнаруживает, что он умеет различать вещи и может
распознавать полезное от бесполезного. Идет ли все по его
желанию, — он не заносится, не гордится, не становится
высокомерным. Впадает ли он в несчастье, — он все тот же: не
опускается, не падает духом, не отчаивается. Одним словом, — «кто
мудр, тот приспособится ко всевозможным обычаям» — говорит
поэт. А мы скажем: кто мудр, тот всюду сумеет быть полезным
и будет подготовлен ко всяким случайностям.
Если бы можно было показать тебе хорошо образованный
целый народ, то ты увидел бы, что в нем все, или, по крайней
мере, большинство именно таковы, какими я очертил отдельных
лиц. Если желаете, чтобы я еще подробнее разъяснил вам это.
453

я сделаю это путем сопоставления образованных народов с
необразованными, или так называемыми «варварами».
1. Образованные люди суть истинные люди, т. е. человечны
по своим нравам; варвары же отличаются скотской грубостью
или же зверской жестокостью, так что, кроме человеческого
образа (если только они говорят, а не ревут), едва ли и
признаешь в них что-либо человеческое.
2. Если ты присмотришься к порядку, господствующему в
общественных и частных делах у хорошо образованного народа,
там все идет, как часы; если затронута одна часть, приводятся
в движение и все остальные: одно колесико толкает другое, и все
определяется числом, мерой и весом. У варваров же все похоже
на развязанный сноп или песок без цемента.
3. Возьми взаимоотношения людей между собой. В
образованном народе все служат друг другу, каждый на своем месте
выполняет то, что полезно ему и другим. У варваров же никто
не считается с потребностями другого: все делается вразброд, а
потому один другому мешает, и получается общая сутолока.
4. У образованных народов все стихии мира несут людям
дань, и даже самые недра земли не могут скрыть от них свои
сокровища (металлы, драгоценные камни и минералы). У
необразованных все пропадает без пользы: они не умеют ни
подчинять себе природу, ни сосать ее грудь, ни даже пользоваться
ею тогда, когда она сама изливает на них дары свои.
Отличнейший климат, плодороднейшая земля, удобнейшие для судоходства
реки остаются без использования, как это можно видеть у
американских народов, проводящих грубую жизнь, подобно
диким зверям1.
5. Образованные народы не дозволяют ни одному клочку
земли пустовать, никакому материалу пропадать бесполезно.
Деревья и хворост, камни и щебень, даже песок и уличную грязь
они подбирают и находят всему этому известное употребление.
У необразованных же, смотришь,—ничто не возделывается, сор и
грязь, кругом все гниет и разлагается.
6. Отсюда у первых даже самые бесплодные по своей природе
области, не представляющие ничего, кроме песка, или скал, или
болот и мхов, так хорошо обрабатываются, что кажутся раем.
У необразованных же народов даже страны, сами по себе имеющие
вид рая (где, как кажется, само небо вступило в брачный союз
с землею), засоряются отбросами и теряют свою прелесть.
7. Вот почему образованные народы в избытке располагают
не только всеми необходимыми для жизни предметами, но и
различными удобствами, даже роскошью; тогда как необразованные
едва имеют средства влачить жизнь, питаясь по-звериному
сырой пищей.
1 Имеются в виду туземные американские племена в том состоянии,
в каком их нашли европейские переселенцы после открытия Америки.
454

8. Образованные, заботясь и о будущем, обеспечивают себе
все необходимое в жизни, — даже для непредвиденных случаев,
какие могут их постигнуть: неурожая, нападения врагов, моровой
язвы или иных болезней. Они своевременно противопоставляют
им благоустроенные житницы, арсеналы, аптеки. У варваров же
не существует никакого разумного попечения о жизни, здоровье,
безопасности; живут они изо дня в день, от случая к случаю; все
у них необдуманно и случайно.
9. Народ образованный обнаруживает изящество своего ума
даже красивой и изящной одеждой, так как все и каждый,
малый и великий, знатный и незнатный, одеваются если не
изысканно, то во всяком случае опрятно; тогда как необразованные
ходят нагими или полунагими, в лохмотьях и рубищах, грязные и
истощенные.
10. Образованный народ имеет великолепные многолюдные
города, полные произведениями искусств и ремесл. У
необразованного — вместо городов пустыри, а если он что-нибудь и
называет (Городом, то это не более, как жалкие лачуги.
11. Образованные народы, связанные узами закона, содержат
свои области, а в них города, села, дома, отдельные семейства и,
наконец, самих себя в границах установленного порядка, так что
никому нельзя безнаказанно их переступать. У народов же
необразованных или ложно образованных место свободы занимает
своеволие: кому что вздумается, тот то и делает, не зная ни в чем
никакой узды.
12. Отсюда у первых все безопасно, безмятежно, тихо и
спокойно, а у последних господствуют кражи, разбои и насилия; а
потому нет истинной безопасности, и все полно козней и страхов.
13. У народа истинно образованного даже среди сельских
жителей нет деревенской грубости: до того все 'проникнуто городской
утонченностью нравов. У необразованных, наоборот, и горожане
суть те же селяне, и сам город по нравам — не что иное, как
настоящая деревня.
14. Люди, принадлежащие к образованному народу,
приветливы к пришельцам, ласково указывают дорогу, вежливы к тем,
кто к ним обращается, остерегаясь причинить им какую-либо
неприятность. Варвары же или отталкивают от себя незнакомцев,
или сами бегут от них, и, во всяком случае, отпугивают их от
общения с собой своими гнусными нравами.
15. У образованных народов ленивые люди и здоровые нищие
нетергашы; их даже вовсе нет, так как каждое государство
держит всех своих граждан в порядке и печется о своих бедных.
У варваров — целые полчища ленивых людей, которые,
поддерживая свое существование нищенством или воровством и
грабежами или существуя в нищете и голоде, производят различные
смуты и бедствия. И если с этим злом и борются, то только с
помощью силы; и тогда начинается сплошная каторга, угнетения,
казни и истязания.
455

16. Образованные, находя удовольствие в свободных науках и
искусствах (artes liberales)1, охотно занимаются ими, ни одного
из них не выпуская из поля зрения. Они исчисляют звезды и
измеряют небо, землю, пропасти и невесть что, не желая, чтобы где
бы то ни было, хотя бы в отдаленнейших областях земли, воды,
воздуха, что-либо происходило ими не понятое. Они стараются
также узнать: бег веков, как далеко отстоим мы от начала мира,
как скоро мы можем ожидать его конца, чтобы, имея перед
глазами прошедшее, лучше располагать настоящим на пользу
будущего. Необразованные [не только] всего этого, а даже и самих
себя не знают, не задумываясь о том, откуда они пришли сюда,
куда пойдут, что происходит с ними или вокруг них; а потому они
несведущи в прошедшем, неразумны относительно настоящего,
не приготовлены ни к чему, что предстоит в будущем.
17. Образованных услаждает лира Орфея2, и они охотно
предаются божественной музыке, чтобы, пленяясь сладостью
звучной гармонии, тем лучше всюду ей внимать тто примеру
Давида и Соломона. Необразованные же — ослы в музыке; если
услышишь между ними какие-либо звуки, то разве—нестройный
гам пьяных или дикие гиканья неуклюжих плясунов.
18. Наконец образованные живут между собой мирно,
исполненные света, разума, благой воли и чистой совести,, довольные
богом и собой и радуясь своим сокровищам. Необразованные, не
обладая ничем внутри самих себя, всецело (Предаются одной
внешности и, гоняясь вместо вещей за призраками, становятся
предметом насмешек, чахнут и, наконец, гибнут. И пусть гибли
бы, если бы этой смертью они не обрекались бы заживо и на
смерть вечную! Но если уж необходимо гак бывает, что люди, не
достойные этого имени, отклоняются от своего предназначения-
блаженной жизни, то лучше бы им вовсе не родиться или, точнее,
лучше родиться не людьми, а немой тварью, чем рождаться
такими людьми, которые никаким человеческим образованием не
возвышаются до истинной человечности.
Надеюсь, вы поняли теперь, благосклоннейшие слушатели, что
такое человек или народ образованный и чем образованные
отличаются от необразованных. Нужно, однако, сверх того, иметь
также в виду, что верх человеческой образованности есть
благочестие, или страх господень, который прославляется как венец
1 Под «artes liberales» или просто «liberalia» в средние века
разумелись так называемые «свободные науки», или «изящные искусства». В состав
«artes liberales» входили три науки (искусства) гуманитарного порядка,
науки тривиума (trivium): грамматика, риторика и диалектика,—и
четыре науки, послужившие зародышем реальных знаний, науки квадри-
в и у м a (quadriváum): арифметика, геометрия, музыка и астрономия. Эти
«свободные» науки или искусства противопоставлялись «несвободным»
(illiberalia) искусствам, которыми считались ремесла.
2 По древнегреческим мифологическим сказаниям, Орфей, сын Эагра
и музы Каллиопы, славился своим талантом пения; своим пением он
укрощал даже диких зверей и стихии мира.
456

премудрости (Сирах, 1, 18). Без этого же и самый образованный
будет чистейшим варваром, ибо бог всех нечестивых называет
несмысленными и приравнивает их к скотам (Псалм., 49, 21, 94,
8). Они умны — говорит господь — на зло, но добра делать не
умеют (Иерем., 4, 22). Называя себя мудрыми, обезумели (Римл.,
2, 5, 22). И еще: Как вы говорите: мы мудры, и закон господень
у нас? Вот они отвергли слово господне; и нет в них никакой
мудрости (Иерем., 8, 8, 9). Такую мудрость апостол называет
земной, животной, бесовскою (Иак., 3, 15), хотя сыновья Агари
(люди плотские1) только и ищут этого земного знания; купцы
земные и баснословы и исследователи знания, они не познают
пути истинной премудрости и не помнят стезей ее (Вар., 3, 23).
Так как между образованнейшими народами Европы
встречаются и такие, которые образованы не по образу (божию, а по
образу сатаны, то я должен вас, мои дорогие, предостеречь, чтобы
кого-либо не сбило с толку слово «образование», которое
одинаково относится к людям, изощренным как во зле, так и в добре.
Лучше вовсе не получить образования, чем приобрести его для
мирских сует, гордости, обманов, хитростей, нечестия или
лицемерия; лучше остаться народом грубым, но простым и
богобоязненным (каковы были в первые века, во времена патриархов),
чем приобрести тот лоск, которым прикрывает себя свет.
Однако же и грубое невежество влечет за собою незнание бога и
пренебрежение к улучшениям, тогда как истинное познание всех
вещей есть путь к познанию бога; а чем более мы познаем его, тем
более любим. Да исчезнет же злоупотребление образованием и
останется одна польза от него!
Об истинном же и спасительном образовании людей я, сверх
того, добавлю, что никто не может сделаться образованным без
воспитания или культивирования, т. е. без прилежного обучения и
попечения2. Если же скажут или подумают, что «духовное
дарование есть дар божий и вложено в нас его десницей, а потому
может ли человек совершенствовать дела божий?», — то я
отвечу: те дела божий, которые Творец изъял из нашей власти,
действительно не могут быть ни изменены, ни, тем более,
усовершенствованы нами, как, например: внешний вид мира, течение
звезд, небесные явления и т. п. Все же то, что он вложил в нашу
руку или душу, он как бы подчинил нашей власти, так что от
нашего усмотрения зависит приспособить все это к нашим
потребностям и с этой целью перемещать, переделывать,
отшлифовывать, т. е. вообще, совершенствовать. Здесь подразумеваются
камни, металлы, травы, дерево, животные и само наше тело.
На равном основании Премудрый строитель восхотел, чтобы в
нашей власти и на нашей обязанности было совершенствовать и
1 По библейским сказаниям, Агарь была наложницей Авраама, поэтому
ее дети и считались детьми «плотскими», т. е. низшими по своим качествам
сравнительно с детьми законной жены.
2 Сравни «Великая дидактика», главы V и VI.
457

свои врожденные способности: ум, волю, руку, язык, чтобы
каждая из них прямо-таки блистала своей отделкой и отвечала
своему назначению. Ибо, если бы он что-либо из дарованного нам,
или нас самих, изъял из нашей власти, то этим он умалил бы в
нас то величие, которым нас украсил (т. е. свой образ). Однако
же он не по-желал умалить его, а потому предоставил нам право
распоряжаться собой так или этак и самих себя
усовершенствовать с его помощью. Итак, нам нужно такое образование, которое
делало бы нас способными всегда все правильно разуметь,
желать, делать, высказывать; только тогда, достигнув умом, душой,
рукой и языком должного совершенства, мы будем справедливо
называться людьми. Отними образование духа, и ты увидишь, что
люди, хотя и пасутся и тучнеют чревом, но скудеют духом;
здоровеют телом, но болеют душой; блестят кожей, но грязны
совестью. Ибо почему для человека, земной твари, должны
существовать иные условия, чем для других земных тварей? Взгляни
на драгоценный камень, лучезарно блистающий в царской короне
или на княжеском пальце. Таким он, полагаешь, и родился?
Ошибаешься, если так думаешь. Он родится шероховатым, темным,
грязным; ты бы его и с земли не стал поднимать. Чтобы он
заблестел, надо его скоблить, чистить, пилить, гранить,
обтачивать, выравнивать, обтесывать, всячески шлифовать и
полировать. Даже грубый камень, 'служащий для постройки домов,
башен, стен, колонн и других подобных потребностей, может идти в
дело не иначе, как ограненный, вытесанный и установленный
нашей рукой. Равным образом металлы, созданные для важнейших
потребностей нашей жизни, приходится вырывать, плавить,
очищать, отливать и ковать различным образом: иначе пользы от
них будет не больше, чем вот от этой земляной грязи. От
растений мы получаем пищу, питье, лекарство; однако травы и хлеба
нужно для этого сеять, бороновать, косить, молотить, молоть,
толочь; деревья — сажать, подчищать, удобрять, снимать с них
плоды, сушить последние и т. д.; еще более сложной и
разнообразной обработки требуют они, если предназначаются для
изготовления лекарств или для строительных целей. Животные,
например такие, которые служат нам самой своей жизнью или же
как тягловая сила, повидимому, хотя и сами могут все добывать
для поддержания самих себя, однако, чтобы пользоваться их
работой для тех потребностей, для которых они нам дарованы, ты
никогда не обойдешься без предварительного их приучения. Вот,
посмотрите: конь рожден для войны, бык — для упряжки, осел—
для вьюка, собака — для сторожевой службы и охоты, сокол и
ястреб — для ловли птиц и т. д.;. однако, если ты каждого из них
не приучишь к его делу, они ничего не будут стоить. Так и
человек: его тело предназначено для трудов, однако мы видим, что
кроме голой способности, ему ничего больше не прирождено.
И сидеть, и стоять, и ходить он должен быть постепенно приучаем:
даже есть и пить он не умеет без приучения. Откуда бы явилось
458

такое преимущество для нашего ума, нашей воли, нашей руки,
нашего языка, чтобы последние могли, без предварительной
подготовки, в совершенстве исполнять свои обязанности? Нелепо
было бы даже этой предположить, ибо для всех тварей существует
один закон: получать начало из ничего и постепенно зозвышаться
и совершенствоваться как по своей сущности, так и по действиям.
Итак, необходимо все дарования развивать в совершенстве,
чтобы родившийся человеком учился и действовать по-человечески.
Но прежде всего необходимо, чтобы такую обработку получали
те, кто должен стать зерцалом, правилом и опорой для других,
т. е. кто предназначен к управлению какой-либо частью
человеческого общества: семьей, школой, городом, царством. Но надо
наставлять и тех, кого природа предназначила к подчинению,
чтобы они умели разумно покоряться и повиноваться порядку. Надо
обучать бездарных, чтобы они доставляли какую-нибудь пользу,
хотя бы ремесленным трудом; надо обучать даровитых, чтобы,
по чрезмерной подвижности ума, они не ударились во зло и не
погибли бы от собственных заблуждений. Хорошим натурам
образование нужно для того, чтобы предохранить их от
испорченности; нужно оно и испорченным, чтобы исправить их природные
недостатки: так было, по его собственному признанию, с С о к ρ а-
т о м, испорченная и склонная к порокам природа которого была
исправлена благодаря воспитанию. Одним словом: как
плодородная земля при отличной обработке становится раем, а если
остается в небрежении — печальной пустыней, наполненной
крапивой, тернием и гадами, так и дарования при прекрасном
воспитании совершенно уподобляют нас ангелам и даже самому богу,
образ которого отражают; оставленные в пренебрежении,
низводят нас к скотам, а совершенно отдалившись от своего
первообраза, увы,—даже к самим нечистым духам! Итак,
усовершенствование природных дарований, которое одно может
возвысить нас до уподобления богу, необходимо людям более всех
сокровищ мира, почестей, удовольствий и всего, что только может
входить и обыкновенно входит в круг наших желаний, и потому
оно должно быть высшей целью наших стремлений.
Теперь спрашивается: возможно ли культуру природных
дарований распространить на какой-либо народ в целом, и каким
образом можно было бы легко привить ее народу, еще
недостаточно образованному. Впрочем, я не вижу нужды ставить вопрос
об этой возможности, когда об этом свидетельствует самый факт
наличия у многих народов блестящей культуры, хотя и едва ли
вполне совершенной у какого бы то ни было народа. Очевидно,
однако, что возможно быть и вполне образованным, если
отнестись к этому делу с серьезным усердием и желанием, так как
вовсе не трудно·, а тем более не невозможно направлять
известное дело туда, куда оно уже само по себе клонится, только бы
были устранены препятствия и разумно направлялось само его
природное стремление. По крайней мере не требуется особенного
459

искусства, чтобы из птицы наверняка сделать птицу, из коня —
коня, из воды — воду, из камня—камень (т. е. достигнуть
того, чтобы птица летала, конь бегал, вода текла, камень лежал
там и так, как тебе угодно), а следовательно, — и из человека
сделать человека, если только знаешь способ для этого. Ибо
природа всех людей одна и та же. Если хорошо знаешь одного, —
знаешь всех; если умеешь сделать образованным одного, —
сумеешь и всех. Многим даже без чужого руководства, по
внушению более щедрой к ним природы, удается достигнуть того, что
они находят в самих себе и учителя, и ученика, и учение, и путь,
или метод учения. Я разумею самоучек, которые, без
постороннего руководства, становятся учеными, честными,
'предприимчивыми и красноречивыми. Правда, не все бывают так счастливы, и
многим достаются в удел более скромные способности, но, как
справедливо пел Го ρ а ц и й:
Столь дикого нет никого, кто не мог бы смягчиться,
Если к учению свое ухо с терпеньем приложит,
так как (говорит Овидий)
Ведомо, что уж одно изученье искусств благородных
Нравы смягчает всегда и дикими быть не дает К
И в самом деле, каким бы человек ни родился, он рождается
человеком, т. е. (как сказал Климент
Александрийский) «одушевленным полем», а потому (добавляет
Гиппократ) «какова роль семян в отношении к земле, такова же и
роль знания в отношении к человеческому духу». Как нет
такого несчастного поля, которое, будучи возделано, не восприняло
бы каких-нибудь семян и не принесло бы плода, так едва ли
бывают окончательно бесплодными и дарования, если только онивоз-
делываются прилежно, получая всяческую, какая только
возможна, помощь. Средств, служащих общему развитию [человека],
восемь. Я скажу о них, вы же выслушайте только и тогда вы ч
поймете, что вам советуют дело, во всех отношениях
прекраснейшее и легко осуществимое.
I. Первое средство состоит в том, чтобы родители и няньки
полагали первое основание счастливому развитию природных
дарований, старательно заботясь, чтобы с детьми не
приключилось чего-либо пагубного для их жизни, здоровья, чувств,
нравов. Об этом многое следовало бы сказать, но здесь не место.
Мы написали по этому предмету, еще 18 лет тому назад, особую
книгу под заглавием Schola materna — «Материнская школа»—
на немецком и польском языках2. Там описывается, какие обя-
1 Размеренная речь заимствована из перевода Модзалевского.
2 Первоначально это сочинение Коменского было написано на чешском
языке в 1632 г. Немецкий перевод, отредактированный самим Коменским,
был опубликован в польском городе Лешно (Лиссе) в 1633 г., а затем в
Лейпциге. Польский перевод этого сочинения был издан в 1636 г. в городе
Торне.
460

занности лежат на родителях в отношении их ребенка: до того, как
они его зачнут, пока мать носит его в утробе, во время
появления его на свет и в его нежнейшем, требующем особенных забот,
возрасте, чтобы прежде всего и главнейшим образом они сами
не погубили его своей дорого обходящейся беспечностью или не
испортили равносильным жестокости баловством. Это составляет
краеугольный камень подлинного воспитания дарований, первое
основание общественного благополучия, при правильном о нем
попечении.
II. На втором месте стоят воспитатели, попечению которых
родители вверяют сыновей с той целью, чтобы те внушали все
доброе дарованиям еще слабым, но уже предрасположенным к
росту, подавали примеры "честности, указывали образцы всяких
разумных действий и остроумной речи и, таким образом, не
упуская ни одного удобного случая, напечатлевали в них образ
божий и умело вылепливали эти хрупкие произведения, этих своих
Меркуриев К Велика польза от этого дела, если оно ведется
разумно, потому что первый возраст имеет свойство воска, из
которого можно все вылепить, и, подобно обезьянам, подражает
всему, что только видит, — хорошему и дурному. Вот почему нет
ничего справедливее изречения, утверждающего, что мы остаемся
на всю жизнь такими, какими нас воспитали в отрочестве.
III. Третьим средством общественного образования являются
общественные школы, как бы общественные мастерские
гуманности. Здесь надежными учителями, облеченными общественным
авторитетом, удобопонятно преподается все, что необходимо
знать и чему необходимо веровать, что говорить и что делать;
здесь же усердным и непрерывным упражнением во всем,
заслуживающем уважения, развивается и укрепляется в детях
склонность к науке, мудрости, добродетели и красноречию. Все это
совершается приятно, когда учителя и на деле являются тем, чем они
слывут, будучи как бы ходячими библиотеками и живыми
примерами всего, что нужно делать и чего избегать, так что
подражать им и легко, и надежно. Ибо легко следовать правильно за
тем, кто правильно идет впереди, и «каков предводитель, таковы
и предводимые». Счастлив народ, получающий наставления в
многочисленных и разумно устроенных школах!
IV. Четвертым средством всеобщего образования и в
школах, и вне школ служат хорошие книги, подкрепляющие
дарования более широким познанием вещей, всевозможными
добродетелями и потоками красноречия. Говорю — хорошие книги, —
ибо, если они действительно хорошо и мудро написаны, то
представляют поистине осело-к для отточки дарований, напилок для
изощрения разума, мазь для глаз, воронку для вливания
мудрости, зеркало чужих мыслей и действий и руководство для на-
1 Воспитатель здесь сравнивается с ваятелем, который из глины лепит
•статую Меркурия.
461

ших собственных. Если бы какой бы то ни было народ во всей
своей массе в достаточной мере был обеспечен такими книгами,
он был бы озарен светом. Подчеркиваю: светом был бы озарен
любой народ во всей своей массе, если бы он в достаточной мере
был обеспечен хорошими книгами.
V. Следующее, 'пятое, средство изощрения дарований —
частое общение с мужами учеными, благочестивыми, деятельными
и красноречивыми, общение, заключающее в себе скрытую, но
самую действенную силу для нашего преобразования. Ибо
справедливо сказано: как прогуливающийся под лучами солнца все-
таки согревается, а при продолжительности прогулки он к тому
же и загорает, хотя бы он прогуливался и с другой целью; так
точно тот, кто вращается среди людей (добрых или злых,
образованных или невежественных, .мудрых или глупых), непременно
усвоит, хотя бы и бессознательно, нечто из их дарований и
нравов. Следует поэтому заботливо отстранять от дурного
товарищества молодежь того народа, которому мы хотим сообщить
образование, и постоянно привлекать ее к общению с людьми
учеными, благочестивыми, честными и усердно занятыми делом: тогда
молодежь не может не усовершенствоваться. С этой целью многие
государи и иные отцы отечества у различных народов находили
нужным или приглашать к своей молодежи мудрых мужей из
других стран, или отправлять к ним своих, чтобы они жили там и
совершенствовались не днями или месяцами, но целыми годами.
VI. Однако недостаточно жить в общении с мудрецами, чтобы
привыкать всю жизнь проводить в труде; сами юноши должны
постоянно упражняться в деятельности; только тогда выйдут из
них будущие мастера, если они приобретут соответствующий
навык. Действительно, никто иначе не научается избегать ошибок,
как часто ошибаясь, осознавая и исправляя эти ошибки; никто не
делается мастером, не упражняясь в мастерстве К Именно в
такой школе постоянного практического опыта, начиная с раннего
возраста, возникли военные познания Ганнибала, так как он,'
будучи еще мальчиком, сразу же последовал за отцом в лагерь
и всю жизнь только и делал, что воевал. Таков и Александр
Великий, и другие древние герои, воспитанные практическим
опытом. Но к чему вспоминать древних? И ныне превозносимая
выше других мудрость венетов и белгов2, а также
благоденствие их государств происходят не из другого источника, как из
обычая с ранних лет упражнять своих сыновей в трудовой
жизни и в общественных делах. Там сын хотя бы дворянина,
барона, графа, сенатора и даже самого дожа не допускается к поче-
1 «Nemo nisi fabricando fabricatur» — это изречение Комекский цитирует
в разных своих сочинениях. Ср. «Великая дидактика», XXI, § 5 и «Пансо-
фическая школа».
2 Под этими античными названиями подразумеваются жители передовых
в культурно-экономическом отношении республик того времени — Венеции
и Нидерландов.
462

стям иначе, как постепенно, начиная свое служение родине
(вместе с самыми простыми людьми) не иначе, как с низших
должностей, и достигает высших только после основательного
ознакомления с предшествующими. Таким путем все делаются ло*в-
кими и способными ко всему, и никому не дозволяется быть
праздным или бесполезно обременять землю.
VII. Седьмое средство, содействующее общественному
воспитанию природных дарований, составляют сами мудрые
правители с их благочестиво-ревностным попечением (чтобы у
подвластных им не было недостатка в школах, у школ—в учителях, у
учителей—в учениках, у учеников—в книгах и прочем необходимом,
у всех же—в мире и в общественном спокойствии). Так заботились
о своих народах Давид, Соломон, Иосафат и другие благочестивые
еврейские цари, а Антонин Пий, щедрейший из римских
императоров, назначил в каждой провинции (не исключая и самых
отдаленных) особое содержание для служителей муз. О Карле
Великом читаем, что однажды, когда к нему провозглашенному
государем Галлии1, пришли из Шотландии два философа, он
спросил их, чего они желают. Они отвечали, что принесли
новому государю новый дар — мудрость. Государь спросил, что это
за мудрость? и они с философской прямотой отвечали, что до
них дошел слух, будто в его государстве школы в упадке и нет
попечения о науках, а потому они пришли подать совет об
устроении школ. Тогда император, приняв их совет, основал
Парижскую академию, а вскоре и много других школ. Отсюда ведет
начало блеск галльского2 народа — между европейскими
народами самого образованного. О, если бы таких Карлов, Антонинов,
Юстинианов, Константинов, Иосафатов, Соломонов, Давидов
выдвинул бог среди всех, доселе необразованных народов!
Тогда бы вся вселенная поднялась от варварства до блеска.
VIII. Наконец последнее и необходимейшее средство при
культуре дарований есть — благодать от бога, — того бога,
«без (воли которого ничего в человеке не происходит, который
один может отверзать очи слепым и содействовать тому, чтобы
мы не были подобны коням и несмысленным лошакам» (Псалм.,
32, 10), который один есть тот свет, что освещает всякого
человека, грядущего в сей мир, и света этого тьма не обымет, т. е.
не захочет соприкоснуться с ним и быть освещенной им. С нашей
же стороны требуется лишь одно — стремиться к свету и,
обращаясь к нему, воспринимать лучи блеска его, чтобы быть в
свете. Это обращение совершается как через молитвы и
призывание, что явствует из примера Соломона, так и через старание
сохранить души и тела наши чистыми от грехов, ибо «в лукавую
душу не войдет дух премудрости» (Премудр. Сол., 1, 3, 5).
Таким образом, чтобы довести до блеска умственное и нравствен-
ное состояние того или иного народа, нужно устранить все пре-
1 Древнеримское название Королевства франков.
2 То есть французского.
463

пятствия, которые, находясь между нами и богом, производят
затмение умов; таковы: чрезмерная привязанность к миру и
мирским делам и «пренебрежение небесным, — греховная
скверна, оскверняющая и омрачающая души, и, наконец, оскудение в
молитвах и вере. Если служители евангелия приложат старание
для устранения всех этих препятствий и не преминут оробуждать
людей от усыпления, возбуждать в них стремление к лучшему и
указывать это лучшее, испрашивая его у бога воздыханиями и
молитвами, — тогда легко будет умолить бога, чтобы «он
приподнял покрывало, покрывающее все народы, и снял поношение
с народа своего по всей земле» (Ис, 25, 7, 8).
Вы видите, мои слушатели, что полная и всеобщая
культура природных дарований не невозможна ни для какого
народа, даже самого варварского, если только люди захотят
руководствоваться разумом. Но возникает вопрос о моем и вашем
народе: имеют ли они потребность в приобретении некоей
лучшей образованности и каким образом? Сомнение это вызывается
врожденным человеческой природе самолюбием и слепым
пристрастием к себе, которое не видит собственных недостатков. Мы
также люди и также можем страдать человеческими слабостями.
Ибо хотя и весьма достоверно, что в ином народе нет никакой
культуры природных дарований; в ином — она слаба и
причисляется к вещам второстепенным; в ином хотя и существует, но
превратна, так как направлена на один внешний и светский
лоск; кое-где хотя и направлена к лучшему, но скудна и
холодна, — однако как мало таких, которые, оставаясь
довольными собой, своими привычками и нравами, признали бы эти
недостатки. Известно, что большинство самообольщается и любит
собственные язвы; нужно остерегаться, чтобы не обольститься
и нам; вот »почему следует кое-что сказать об этом предмете;
однако — кратко и осторожно, так как никто не любит, когда
неосторожно дотрагиваются до его язв.
Что касается до нас, венгров и моравов, то сказать по
правде, и мой, и ваш народ доселе еще недостаточно образован1.
Поэтому у нас, в сравнении с образованнейшими народами Европы,
нет никакого особенного умственного блеска; к тому же и на
церковном небосклоне, среди других ярких светил, нас считают как
бы туманностями. Но в настоящее время я не забочусь о
достижении какого-либо блестящего образования для своих
соотечественников, так как это было бы напрасно и затевать2; а потому
ι Моравы того времени по образованию стояли несравненно выше
венгров, но Коменский ставит образование моравов на один уровень с
образованием венгров, очевидно для того, чтобы не затронуть национального
самолюбия присутствующих.
2 Вследствие Тридцатилетней войны (1618—1648) Моравия, как и все
Чешское королевство, была лишена самостоятельной культурной жизни.
Под гнетом Габсбургов и католической церкви чехи уже не могли делать
дальнейших успехов в области духовной культуры и даже удержать
прежний уровень развития образования.
464

соседская любовь заставляет меня обращаться к вам, любезные
соседи мои венгры, и преимущественно перед другими серьезно
убеждать вас, чтобы вы старались ближе узнать свои
достоинства и недостатки, изощряя первые и искореняя последние. Я не
утверждаю, что культура природных дарований в вашем народе
вовсе была забыта, но совершенной культуры не было. Чтобы и
вы сами признали это — если еще не признали, — я осмелюсь
сравнить обработку ваших дарований с обработкой вашей
земли. Что последняя у вас возделывается, это доказывает обилие
хлеба, вина, скота; но что она возделывается не настолько,
насколько возможно, доказывают существующие до сих пор
пустыри или полупустыри, и поверхностная обработка остальных
земель. Вот почему необходимейшие для жизни вещи (не говоря
уже о предметах роскоши) производятся у вас не в таком
разнообразии, как это возможно в такой благодатной стране. Ни
зданий, ни одежд, ни утвари нет у вас в таком количестве и
великолепии, как в других странах; нет у вас и столь же
населенных, как в других странах, сел, местечек и городов. Не
добываете вы, наконец, собственным трудом ископаемые ваши
богатства — металлы и драгоценные камни, предоставляя другим
ими обогащаться. Словом, ваша счастливая страна могла бы
кормить вдвое и втрое большее население, чем она кормит, если
бы она возделывалась вся и возделывалась разумно. Вы могли
бы, пожалуй, вдесятеро больше иметь довольства и блеска, если
бы знали свои сокровища и умели ими пользоваться. Каждый
ваш селянин мог бы жить по-дворянски, каждый дворянин мог
бы по-княжески купаться в богатстве и удовольствиях. Равным
образом само дело достаточно говорит, что у вас имеется налицо
и некоторая культура дарований. Есть у вас и школы, а в
школах — учащие и учащиеся, и даже в большом числе: отсюда-
то и выходит так много говорящих по-латыни, что известное
изречение Штурма — «Нет такого народа, где бы ты не
встретил человека, говорящего по-латыни, который мог бы тебе,
страннику, указать дорогу» — пожалуй, применимо к вам
вернее, чем к какому-либо другому народу, даже из самых
образованных. И какая у вас любовь к христианской религии! Какое
изобилие храмов и священнослужителей почти в каждом
селении! Какое стечение народа при божественных службах! Если
бы, странствуя в праздничные дни по многим местностям, я не
видел этого собственными глазами, я, может быть, другим бы и
не поверил: так велико равнодушие в этом отношении у
соседних с вами народов! Не говорю уже о других вещах,
доказывающих, что вы вовсе не так низко стоите и что вы уже
сбросили с себя скифскую дикость1. Тем не менее правдивость
заставляет меня признать, что духовная образованность у вас еще не
достигла вершины, но остановилась на полпути. Это доказы-
1 Коменский считал венгров родственными скифам.
30 Заказ № 5063
465

вается шероховатой, скудной и несвязной латынью ваших школ;
доказывается исключением из них большинства изящных
искусств; доказывается тем, что в них еще не допущены высшие
отрасли знаний — медицина и юриспруденция, равно как и
наивысшие—философия и богословие. Доказывают то же самое и
города ваши, в которых имеются еще не все роды ремесл и
ремесленников; доказывают и доселе еще дикие нравы черни и мало
облагороженная наружность и мало ли что еще... Думаю, что нет
никакой нужды еще долее останавливаться на доказательствах этого,
зная, что благоразумнейшие из вас сами сознают это и ревностно
ищут случаев для улучшения образования. Ревнуйте же, мои
дорогие, ревность ваша не будет бесплодной: ибо я вижу и, не
колеблясь, могу удостоверить, что если вы, мои венгры, сумеете
воспользоваться своими дарованиями, то не уступите в
мудрости ни одному народу Европы, так как и ваша природа, и
небо, и земля не против вас; напротив того: как телом, так и
душой вы свободны в собственной стране. Мне не
безызвестно, что дарования ваши считаются слишком грубыми, как это,
может быть, и вам самим кажется. Положим, что это
действительно так. Но разве это обстоятельство может служить
препятствием к изучению мудрости? Так же мало, как и
возделыванию земли твердость ее в сухое лето или вязкость —
в мокрое. Будь даже вся земля глинистой, вспахать ее [конечно]
было бы очень трудно и требовало бы большого количества
рабочего скота. Но зато как роскошно вознаграждает она эти
тяжелые труды доброкачественностью и обилием получаемого
урожая! Так же рассуждайте и о своих духовных дарованиях.
Невидимый творец душ наших — бог .распределил духовные
дары не только между отдельными людьми, но и между
народами таким образом, что у иных — они как пух, у иных — как
дерево, у иных — как олово, у иных — как железо и сталь. Но
именно это разнообразие указывает на божественную мудрость:
такого разнообразия требует польза самого дела, ибо не все мы v
можем изготовлять только из воска, глины, гипса: нам бывают
нужны также мрамор, железо и сталь. Но разве нельзя и
стальной меч, который сделан из стали именно для того, чтобы
сильнее разить, вместе с тем и позолотить, чтобы он еще и
блестел? Так и народ, издревле преданный железному Марсу1,
может посвятить себя золотому искусству и, где это нужно,
сдерживать свою силу и проявлять свой блеск. Милые соседи,
говорю я это не ради красноречия, но чтобы воодушевить вас
1 Марс — бог войны у римлян. Коменский, очевидно, имеет в виду
свидетельство Геродота о том, что у скифов (принимаемых Коменским за
предков современных ему венгров; см. примечание 1) в каждой области
были устроены святилища «Аресу» (греческий бог войны, соответствующий
римскому Марсу) в виде огромных куч хвороста с водруженным наверху
старинным железным мечом — атрибутом «Ареса», — в жертву которому
приносился каждый сотый пленник. — Прим. переводчика.
466

к познанию своих достоинств и к достижению того, чего еще
недостает им до полного совершенства. Ушам я не даю
ничего1, но стараюсь воздействовать на души. Докажите же, прошу
вас, что ваша земля обладает не одними обширными
равнинами, где вода может лишь застаиваться и образовывать одни
болота, но богата также и горами, и источниками живых вод,
доставляющих приятное орошение. Докажите, говорю, что у вас
дома имеются источники не только воды, но и духовных
дарований. Докажите, что вы владеете не только рудниками золота
в недрах земли вашей, но и рудниками мудрости в душах
ваших. Смело и мужественно стряхните с себя скифскую скверну,
если что-нибудь от нее еще осталось в вас, чтобы явиться
наконец, в полном блеске. Чтобы вселить в вас уверенность, я, с
божьей помощью, прочту то, что написал в другом месте
(в «Новейшем методе языков», гл. XXVI, §9), и применю к
предмету настоящей речи. «Пишут, что Греция была маленькая
страна, жители которой, желая иметь хлеб для пропитания,
привозили зерно с Лесбоса (плодоноснейшего астрова), из города
Эразо, между тем как, приложив должный труд к земледелию, они
могли бы в избытке получать хлеб с собственных полей. Достойно
смеха, если это верно! Но более чем достоверно то, что
подобная и даже более пагубная леность овладела племенем ученых,
которым бог на тех же условиях вверил духовное поле,
плодороднейшее во всех отношениях; но они редко обрабатывают его
так, чтобы иметь у себя дома все необходимое для
поддержания духовной жизни. Мы призываем из чужого народа и из
другого века какое-нибудь дарование, чтобы оно вещало нам свои
прорицания. Если же мы и возделываем у себя дома
дарования, то весьма немногие из нас возделывают их так, чтобы
поддерживать себя собственными средствами, большинство же живет
нищенством, к личному и общественному (говоря прямо)
бесчестию и ущербу. Не много мы находим потому, что не много
нас, нищих». Тщетно оправдание: «Не каждый может все
[делать] и не каждая земля все родит». Ведь каждая земля что-
нибудь да родит. В каждом даровании, если в нем порыться,
можно открыть свою жилу2. Платон (в своей книге «О
государстве») сказал: «Никому не дозволяется черпать воду из
чужого колодца раньше, чем докажет перед властями, что он
прилежно старался вырыть себе колодец в собственном доме,
но не мог достигнуть этого никакими трудами и издержками».
Подобное тому говорит и премудрый Соломон: «Пей воду из
твоего водоема и текущую из колодца твоего» (Притчи, 5, 14).
Наконец «Христос желает, чтобы учитель церкви старое и новое
выносил из своей сокровищницы» (Матф., 13, 52). Если даже
в божественных делах предоставляется возможность выносить
ι То есть я не ставлю себе задачей услаждать ваш слух.
2 В том смысле, в каком говорят, например, о «золотоносной жиле».
30*
467

из своей сокровищницы, и к возможности присоединяется еще
желание, — то почему не применить того же и к прочим
вещам, проистекающим, главным образом из источника чувств и
разума»?
Эти приведенные из другой книги мысли должны быть
применимы и к настоящей цели. Внемлите же мне, прошу вас, мои
родичи и соплеменники: венгры, моравы, чехи, поляки и-сла-
вонцы! Неужели мы будем поступать столь же глупо и смешно,
как вот эти, достающие хлеб и воду от других (между тем как
дома у них нашлись бы поля и колодцы, если бы только они
захотели их копать)! Доколе мы будем жаждать чужих школ,
книг и дарований, ими одними стремясь удовлетворить наш
голод и жажду? Или мы, по воле божией, вовсе лишены
духовных полей? Почему же мы их не возделываем у себя дома?
Почему мы тщательно их не орошаем, не пашем, не перепахиваем
второй и третий раз? Почему их не бороним, не засеваем? Словом,
почему мы дома не подготовляем обильнейших жатв? Почему
мы охотнее бежим, как нищие, подбирать чужие колосья? Знаю,
что это дозволено бедным и нуждающимся, что от самого бога
даровано им такое преимущество (Лев., 19, 9, 10); однако
премудрому сыну Сирахову нищенство казалось столь постыдным
делом, что, по его выражению, «лучше умереть, чем
нищенствовать» (гл. 40, 29). Или вечно будем мы, как здоровые
нищие, выпрашивать у других народов разные сочиненьица,
книжицы, диктовочки, заметочки и отрывочки и бог весть что еще?
Или всегда будем мы, вместе с неверным управителем, тянуть
одну песню: «копать не могу», а никогда не запоем той другой
песни: «христарадничать стыжусь», охотнее воруя с чужих
столов и из чужих книг, чем заготовляя у себя дома целые бочки
масла и меры пшеницы? (Лука, 16, 3). Зачем мы всегда лишь
в чужих колодцах ищем воды удовольствий или каких бы то
ни было отличных изобретений? Зачем мы не открываем своих
собственных источников? Трудно тебе, ленивец, доказать нам,
что ты не мог открыть в себе никакого источника воды! Ведь
Творец твой облек тебя, созданного наравне с другими по
образу его, доблестью, он даровал тебе смысл, язык, глаза, уши
и сердце для изобретений. Он исполнил тебя учением разума,
вдохнул в тебя разумение духа и наполнил сердце твое
чувством (врожденными понятиями), указал тебе (законом своим)
добро и зло и вложил око свое (т. е. подобие своего
всеведения — проницательность ума) в сердце твое, раскрывая пред
тобой величие дел своих (рассеянных в мире), чтобы ты
превозносил святое имя его, и хвалился дивными делами его, и
провозглашал величие дел его; так вещает премудрый Сын Си-
рахов (гл. 17, 1), во славу щедрот божиих ко всем нам ив
посрамление наше, если мы не образумимся.
После того как я стал замечать в вас такую жажду лучших
познаний в отношении вашего народа, милые венгры, я питаю
468

иные надежды. Я смотрю на это стремление ваше, как на
вложенное в вас самим богом: ибо он, в своей высочайшей
мудрости, ничего не творит напрасно и ничего не начинает без
цели. Не сомневайтесь, что он довершит дело свое, основание
которому заложил в вас. Когда земледелец видит, что сад, поле
или виноградник покрывается обильным цветом, у него не без
основания является надежда на хороший урожай. Когда
копатель колодцев ранним утром видит поднимающийся из земли
некий пар, он принимает его за признак сокрытых там вод.
Точно так же, когда в душе человека или даже целого народа
проявляется любовь к мудрости и страсть к учению, то не без
основания можно надеяться, что вот-вот пробьется ключ и что
уже наступает жатва мудрости. Только не отступай от
предпринятого, любезный венгерский народ! При помощи божьей ты
можешь соделатъ себя всецело и прекрасно образованным, если
только не преминешь принять восемь вышеприведенных средств
для всеобщего образования, а именно:
1. Если ты предложишь вниманию своих граждан
переведенную на ваш язык книжечку «Наставление к Материнской
школе» и убедишь их следовать ее указаниям.
2. Если ты посоветуешь родителям (особенно знатным,
богатым и не могущим уделять время тщательному воспитанию
своих детей) пользоваться педагогами, причем, однако, те,
которые привлекаются к руководству детьми, должны сами быть
сделаны зрячими и способными к столь священной
обязанности.
3. Если ты всюду откроешь школы и обеспечишь их
правильным методом и мудрыми, владеющими этим методом
учителями, создав- таким образом из школ истинные мастерские
гуманности.
4. Если обеспечишь свою страну хорошими и мудрыми
книгами, не только латинокими, но и отечественными,
занимательно излагающими все, достойное изучения, и приведешь своих
земляков к тому, что, вместо плотских удовольствий и
праздности, они полюбят науки и искусства и будут заниматься'
ими.
5. Если ты, ради ученого общения, призовешь откуда-либо
мужей просвещенных, мудрых, даровитых, изобретательных или
дашь поручение своим людям, посланным в чужие страны,
пересаживать на родину и прививать в ней все, что только им
удастся где-либо подметить прекрасного, гениального,
изящного, почитая своим долгом распространять здесь, дома, все,
наилучше ими изученное, а не так, чтобы, возвратившись, снова
подлаживаться (как доселе поступала большая часть таких
путешественников) к нравам народца грубого и необразованного
и вследствие этого оставить все попрежнему вязнуть в старом
болоте, теряя, таким образом, плоды своего путешествия.
6. Если ты постараешься осзободить народ от лености и празд-
469

ности и всех (а преимущественно юношей в школах и вне школ),
занять полезными делами, чтобы "весь народ представлял собой
как бы пчельник или муравейник (государство, где не видно
никакой праздности).
7. Если люди, занимающие высокое положение, —
родовитые, богатые, знаменитые, начнут несколько мягче
обращаться с подчиненным простонародьем, мало-помалу привлекать его
к лучшему, относясь к подвластным им людям не как к
рабочему скоту, но именно как к людям, носящим образ божий, и
соучастникам будущей жизни, и усерднее заботясь об
усовершенствовании их души и тела, нравов и образа жизни.
8. Если, наконец, пастыри церкви будут строже наблюдать
затем, что относится к истинному выполнению истинного
христианства и внутреннего благочестия, чтобы все, малые и великие,
обращаясь к богу с более чистою душою, стали способны более
полно воспринимать лучи его, — тогда воистину исполнится то,
о чем поет Псалмопевец: «Близко будет спасение его и водворится
слава его в земле нашей» (Псалм., 85, 10). Дай бог, чтобы все
это ТОЧ1НО выполнили те, кому надлежит! Особенно же те,
которые наиболее имеют возможность или поощрять, или приводить в
исполнение, или расширять это святое предприятие — князья
народа и представители его обоих руководящих сословий1.
О если бы в ушах их зазвучали мудрые слова Цицерона,
сказавшего: «Какой больший и лучший дар можем мы предложить
отечеству, как не тот, чтобы воспитать и обучить юношество,
особенно при таких нравах и в такие времена, когда оно до того
пало, что только общими усилиями может быть обуздано и
укрощено»; а также то золотое изречение ГТлатона, которое
доселе более знают, чем исполняют: «Тогда только, наконец,
государства станут счастливыми, когда править ими будут ученые
или когда правители -их будут стремиться сами сделаться
учеными и мудрыми».
Ты, перл народа, Сигизмунд Ракочи, на которого народы
начинают взирать, как на лучезарную звезду, ты будешь у нас
для этого города, а отсюда, по воле божией, и для всего
отечества, тем блистающим солнцем, которое освещает, согревает и
оплодотворяет лучами своими этот наш, вернее божий, садик. Твою
светлейшую и в то же время нашу общую милостивейшую мать,
благочестивую рачительницу как этой школы, так и церкви, ты
воодушевишь благочестивыми мыслями о том, что ничего нельзя
представить себе более великого, высокого и святого, чем то
дело, которому преданная богу душа своими обетами,
стремлениями, помыслами и даже [первыми] попытками уже дала
начало. А именно: с помощью преобразованного, шире и лучше
распространенного в этом народе способа изучения мудрости
усилить блеск отечества, возвысить благосостояние церкви и
ι То есть дворянство и духовенство.
470

возвеличить славу всевышнего бога1. Пусть благочестивейшая
Табита помнит золотое изречение, принадлежащее Бернарду,
что «просвещать душу [людей] знанием не менее богоугодно, чем
снабжать [их] тело пищей». И "как более милосердия в том,
чтобы накормить многих бедных, чем немногих, так более благочестия
и в том, чтобы сообщить знание многим, чем немногим. Пример
широчайшего милосердия показал Иосиф, когда он, по
»ниспосланной ему божественной мудрости, во время голода кормил не
только отца и братьев своих, но и все царство Египетское и
население окрестных племен. Точно так же в высшей степени
богоугодно сделать причастными благочестию и мудрости не только
своих детей и подвластных, но и целые племена, особенно когда
соседей угнетает голод, но голод не по хлебу, не жажда воды, а
голод и жажда по слушанию слова Иеговы (Амос, 8, И)2. Это
великое было бы дело, если бы во время гонения бог воздвиг
нового богобоязненного Авдия, который, целыми сотнями
принимая к себе пророков божиих или сынов пророческих, укрывал
бы их от неистовства Иезавели и питал бы их своим хлебом и
водою несмотря даже на засуху и бесплодие, при нестерпимой
дороговизне хлеба (I Царств, 18, 3, 4)3. Ты же, преславная душа,
размыслишь мудро об этом, воодушевляя себя и свою
достославную мать на это доблестное предприятие, и приложишь
старание, чтобы на деле осуществились намерения, направленные
к столь исключительной цели, благочестиво подчиняя твое дело
благости божией. Мы же остальные, в сердце которых бог
вложил подобное стремление, не преминем своими молитвами,
советами, трудами и бдительностью содействовать вашим святым
начинаниям.
Впрочем, имеются у нас налицо и такие обстоятельства,
которые препятствуют осуществлению нашей надежды и грозят
или разрушить, или ослабить ее, чего не случится, если мы
будем мужами, постоянными в доблестном предприятии. Прежде
всего может, повидимому, устрашать обширность самого дела,
так как исправлять испорченное, конечно, гораздо труднее, чем
созидать новое, это знают мудрые. Но надо принять во
внимание, что к каждому прекрасному делу присоединяются затруд-
1 Коменский и шел к венграм в надежде, что венгерский народ под
руководством трансильванского князя Ракочи сокрушит ненавистный для
гонимых чехов австрийский Габсбургский дом и поможет восстановлению
самостоятельности Чехии и свободе вероисповедания, принятого в общине
«чешских братьев».
2 Во время Тридцатилетней войны, завладев Чехией, немецкий
император из династии Габсбургов, Фердинанд II (1619—1637), насильно навязал
чехам-протестантам католическое вероисповедание и запретил издание
славянских книг. О «голоде» чешского населения по слушанию так называемого
«священного» писания, или слова Иеговы, на своем родном языке и по
вере предков здесь и говорит Коменский.
3 Таким «Авдием» был венгерский княжеский дом Ракочи, разрешивший
изгнанникам из Чехии, так называемым «моравским братьям», поселиться
в Венгрии и свободно исповедовать свои религиозные убеждения.
471

нения; так уж установлено божественной мудростью, чтобы все
прекрасное являлось наградой не за леность, а за труд. Итак,
пусть это будет трудно, лишь бы не невозможно; не будем
смущаться! Эту трудность победят любовь и сознание [нашей]
светлой цели. Что за беда сделать попытку в серьезном деле? Уж
лучше тысячу раз потерпеть неудачу в попытках, чем тысячу раз
откладывать столь славное, столь угодное богу дело, столь
полезное всем нам, столь необходимое для потомства.
Опасаться приходится и предубеждений; едва ли что-либо может быть
задумано так счастливо, чтобы не быть извращенным теми,
которые составляют о нем свое суждение не по доводам разума,
а лишь по примерам и по привычке. Они полагают, что
правильно делается лишь то, что основано на привычке, и не
выносят ничего, что хоть малейшим образом от нее отступает и
представляется новым. Невежде сладко само невежество,
порочному мил самый порок как его собственный образ, который
он боится утратить. Заставишь ли иного учиться чему-либо
другому, кроме как только привычному? или по другому, чем
привычный, способу? Ему покажется, что его переносят в
другой мир, и он станет бояться, что волны океана поглотят его на
этом неведомом пути. Ленивый говорит: «Лев на улице,
погибну я посреди площади» (Притчи, 22, 13). Но мы советовали бы
вам собственным примером рассеять такой ложный страх,
чтобы не было повода подражать ему. Никогда дух человеческий
не принуждал себя ни к чему столь трудному, чего бы, надеясь
на бога и добродетель, он не одолел.
Надо также опасаться и ненависти зложелателей, которые,
если не смогут ничего другого, то будут пытаться
противодействовать нововведениям, внушая к ним подозрения. Что
касается зависти, то я, по крайней мере, научился не завидовать
никому, кто бы ни выдавался ученостью, или добродетелями, или
красноречием в каком бы то ни было сословии, народности,
вероисповедании или секте. Если бы кто вздумал завидовать мне
(который сам по себе ничто, и не могу сделать ничего, разве не сподобит
совершить через меня что-либо благодать божия), я постараюсь
это предотвратить, если смогу; если же нет, то бог будет щитом
простоты моей. Если кто станет противодействовать стремлению
к нововведениям, тот обнаружит собственное недомыслие. Ибо
не ново то, что восходит к старым, даже вечным идеям: нам
же предписывается все у себя обновить как велением божиим,
гласящим: «Распашите у себя новые нивы» (Иерем., 4, 3), так
и самим примером: «Вот я делаю все новым» (Апок., 2, 5),т.е.
падшее и растленное привожу в состояние непорочности. Есть
и такие, что шепчут об опасностях, которые повлечет за собой
изменение привычного хода дел* Примеры это подтверждают.
Моисей едва не был побит камнями со стороны израильтян,
освобожденных им из Египта и ведомых к обладанию землею
Ханаанской. Чего стоило пророкам, апостолам и даже самому
472

Христу обновление божественной религии! Ликург, исправляя
государство македонян, вызвал восстание ростовщиков, во время
которого лишился глаза и едва спас жизнь бегством. А
сколько раз в Афинах и в Риме происходили возмущения против
законодателей, старавшихся улучшить государственный строй! Но
когда совершается дело божие, а не наше, должно внимать богу,
который повелевает, а не самим себе, которые страшимся. Да
сокрушатся же зависть и злоба, прежде чем они извратят дело
божие или тех, которые являются верными работниками перед
богом! Премудрость божия в том и проявляется, что если она
и допускает погибель одних из своих избранных, то зато через
нее она приводит других из них к награде, а дело свое — к
цели.
Итак, откинув всякие колебания, вы, в народе, в граде сем
богом пробужденные умы, действуйте так, чтобы уже при
существующих условиях, уже теперь, уже здесь, уже
самостоятельно, не ожидая других, начать это дело божие — исправлен
ние ваших школ! прежде же всех других — этого Ракочиев-
ского Атенеума1, чтобы он был образцом для прочих, как бы
истинным оселком дарований, истинной (после уничтожения
остатков варварства, если они еще сохранились) мастерской
гуманности, истинным родником мудрости, истинной
лабораторией языкознания.
Немедленно приступить к этому приглашает вас, с одной
стороны, гальциона2, ниспосланная в это государство свыше, а
с другой — варварство у других народов, даже у тех, которые
сами себе кажутся весьма образованными и презирают
других, — имею в виду те варварские войны и жестокости,
которыми доселе разоряют, губят, ниспровергают друг друга в
Италии, Испании, Галлии, Англии, Шотландии и т. д. Мы же,
отклоняя наших сограждан от подобного зверства и приводя
их к кротости, постараемся показать тем недоучкам, насколько
иные нравы приличествуют народам, облагороженным науками
и искусствами. И если те замешательства в делах, которые мы
усматриваем у всех народов, являются по божественному
промыслу не столько смутами, сколько — школой, в которой
дарования благочестивых упражняются, а дарования
развращенных из состояния испорченности возвращаются к исправлению,
и если иные, может быть, не понимают этой тайны, — то мы,
которые понимаем ее, докажем это понимание. А чтобы и им
дать возможность понять это, воздвигнем школу улучшения и
ι В Риме при императоре Адриане (117—138) Атенеумом была открыта
высшая школа, получившая содержание от государства; здесь изучали
грамматику, юриспруденцию, философию и ораторское искусство в новом,
антиреспубликанском духе.
2 Гальциона — по верованиям древних греков, морская птица, похожая
на ласточку, служащая предвестницей тишины на море и эмблемой мира и
спокойствия.
473

образец исправления вещей, чтобы и другие, если пожелают,
следовали за нами. Если же и другие народы, получившие
отдых от войн (именно германцы), начнут за это время восста-
новлять разрушенные мастерские гуманности, а они уже
начинают, тогда мы, воодушевленные их примером, будем делать
то же самое, чтобы, передавая друг другу искры, возжигать
факелы общего дела. Более же всего побуждают нас ныне к
действию ниспосланные свыше благоприятные обстоятельства, в
лице пробужденных духом светлейших князей наших, готовых
зажечь в своем лицее1 свет лучшего метода вместе с пылким
рвением к начатому делу. Создавать благоприятные для наших
дел обстоятельства не в нашей власти, упустить же
представившиеся — зависит от нашего усмотрения, но если мы
упустим этот благоприятный случай, нам придется заглаживать
двойную вину, — неблагодарности и лености. И так как, по
благости божией, у нас нет недостатка в тех, кто идет впереди,
то да не будет недостатка и в тех, которые последуют за ними!
Но почему эти благие намерения нужно исполнить именно в
этом месте, в этом городе и в этой школе, — этого также
следует коснуться хоть вкратце. Во-первых, потому, что святое
усердие предков именно здесь заложило краеугольный камень
благочестия основанием национальной школы, которую
великодушие и щедрость славнейших наших князей (недавно в бозе
опочившего, блаженной памяти, князя2 и оставшейся после не:
го светлейшей вдовы) укрепили новыми пожертвованиями и
готовы еще более возвысить. Конечно, легче пристраивать, что
требуется, к однажды уже возведенным зданиям, чем
закладывать совершенно новые. Во-вторых, потому что этой школе вашей в
текущем году исполнится уже столетняя годовщина со времени ее
основания, и сама роковая сила времени (если таковая
существует) вынуждает нас ожидать или, вернее, — предвидеть в
жизни этой шкалы перемену к лучшему или худшему. От
вашего благоразумия и благочестия будет зависеть позаботиться о
том, чтобы перемена эта была к лучшему. В-третьих, потому,
что во всей Венгрии правоверная церковь уже привыкла
настолько уважать эту Потокскую школу, что отсюда избираются
ректоры для большинства прочих школ, и всего лучше
поэтому, чтобы эти возделыватели дарований имели здесь хорошо
устроенную мастерскую для собственного усовершенствования
и учились бы здесь не просто начальствовать в школах, но и
приносить им пользу. Здесь, говорю, пусть будет Вефиль3, дом
1 Лицеем называет здесь Коменский организуемую им в Сарос-Потоке
пансофическую школу. Первоначально лицеем называлось место, где вел
занятия с своими учениками греческий философ Аристотель.
2 Юрий Ракочи, умерший в 1648 г. Потокская школа основана в 1551 г.,
т. е. около столетия раньше. — Из примечания Л. Н. Модзалевского.
3 Вефиль, по библейским сказаниям, служил центром для гонимых
служителей еврейского бога Иеговы.
474

божий, где, под руководством Илии и Елисея, стекающиеся
отовсюду сыны пророческие могли бы иметь свои собрания.
И пусть школа эта слывет школой божией, в которой учителем
будет один бог; мы же все будем восседать у подножья его,
чтобы слушать лишь толкование трех книг божиих: природы,
Писания и внутренней книги разума — совести1. К этому надо
добавить, в-четвертых, прелесть самого места и изобилие всего
необходимого для жизни. Само название города служит здесь
добрым предзнаменованием, так как «поток» на общем языке
всех славянских племен означает «реку». И, в самом деле,
прекрасная река Бодрок, изобилует водой и рыбой, соседние горы—
отличными винами; окрестные поля — плодами и скотом, леса
и рощи — зверями и птицами. Мы надеемся поэтому, чт© здесь
будет самое удобное местопребывание для муз, в каком бы числе
ни стекались сюда их питомцы. Правда, из-за грязи город
получил название Сарос-Поток (Болотный поток), но это не
должно нас смущать. Лучшая культура уничтожит эти болота,
и тогда (если я верно пророчу) потомство (если еще не сами мы
собственными глазами), вместо болотистых равнин, увидит здесь
прекрасную каменную мостовую, а вместо деревянных построек—
каменные, чтобы владетель этого места мог когда-нибудь сказать,
как некогда Цезарь Август: «Я нашел Рим кирпичным, а оставлю
его мраморным».
Нет причины считать это место не( вполне удобным и
вследствие присутствия здесь двора2. Правда, поэты — древнейшие
носители мудрости — не без основания уверяли, что музы
привыкли обитать не в дворцах городских и царских, но в местах
уединенных и на неприступных горах — Парнасе и Геликоне;
согласно с тем, что, как говорит Овидий:
Песен слагатели уединенья, спокойствия ищут
или Гораций:
Весь писателей хор любит лесок, убегая из града.
Потому-то академия Платона, лицей Аристотеля и
прочие учебные заведения древних помещались вне города.
Однако мы з/наем, что ученые сестры (музы) впоследствии
переселились в самую середину городов и в наши дни с
удовольствием обитают в самых многолюдных городах, — лишь бы
только, если уж нельзя вполне отделить их от окружающего их
народа, они были достаточно ограждены от рыночного шума и
придворной суеты. Так и устроено здесь у нас предками, и в
этом отношении обнаружившими свою мудрость.
1 Ср. «Пансофическая школа», 1, 18, 27 и «Законы хорошо
организованной школы», VI, 1.
2 Разумеется двор младшего князя, Сигизмунда, и матери его Сусанны.
Старший князь, Юрий II, владел Семиградией (Зубек).—Из примечания
Л. Н. Модзалевского.
475

Мне остается коснуться того, почему приступить к делу
преобразования здешних школьных занятий следовало бы именно
нам самим, которые здесь присутствуем, друг друга видим и
друг с другом беседуем (с вашего разрешения включая сюда и
себя, которого вы избрали и пригласили к себе для совместного
ведения этого дела). Для этого не нужно целого арсенала
доказательств: достаточно одного: Мы сами замыслили это дело, на нас
лежит и обязанность его исполнить. Не точно ли так же, когда
Иосиф, во время борьбы с голодом, подал совет о построении
житниц и об избрании начальника над ними, он услышал от
Фараона: «Ты им и будешь, поскольку тебе пришло в голову дать
этот совет». А когда в Греции кто-то хвастал какой-то пляской,
исполненной им на острове Родос, он получил ответ: «Здесь
Родос, здесь пляши!» Так и к вам, внушившим светлейшим
князьям свои предположения о преобразовании этой школы; к
вам, убедительно доказавшим необходимость призвать сюда
опытных учителей, учредить типографскую мастерскую и открыть
общественную столовую для учащихся; к вам, наконец,
собравшимся сюда и принявшим участие в деле, необходимо относятся
эти слова: «Здесь Родос, здесь пляшите!» «Здесь Египет, здесь
приготовляйте житницы ради устранения духовного голода!»
Если вы этого не сделаете, уподобитесь тем, о которых Христос
сказал: «Они говорят и не делают. Связывают бремена тяжелые
и неудобоносимые и возлагают на плечи людям, а сами не хотят
и перстом двинуть их» (Матф., 23, 3, 4).
Что касается меня, то я выражаю вам полную готовность не
бежать от бремени, которое ваши просьбы, советы друзей1 и
сам бог возложил на меня: в этом вы и сами, конечно,
убедитесь. И если богу и вам так угодно, я не отказываюсь служить
для вас примером, ибо, если от дела вашего благость божия
даст нам увидеть нечто доброе, — то, я уверен, от этого будет
и общая польза церкви. Итак, памятуя, для какой цели я
временно призван, послан и привлечен сюда, я постараюсь, по
мере сил, выполнить свое дело. Во-первых, я постараюсь приятным
общением с вами сильнее расположить и лучше привлечь вас
и ваших соотечественников к более ревностному изучению
гуманистических наук. Я постараюсь помочь в лучшем
составлении методических книжек, которые были бы оселками ваших
дарований, напильниками для изощрения суждения о вещах и
руководством в языке (латинско-отечественном). В-третьих,
примером и постоянным упражнением я постараюсь указать
учащемуся юношеству способ успешно объяснять и применять эти
книги. И, наконец, я постараюсь таким образом обеспечить воз-
1 Одним из решающих моментов в согласии Коменского. взять на себя
работу в Сарос-Потоке были не только официальное приглашение,
исходившее от княжеской семьи, но и письма венгерского вельможи Толнея. Тол-
ней был известен Коменскому по дружественным связям с покровителем
Коменского в Англии—Гартлибом.
476

можность (насколько бог позволит) полного, с помощью вас же
•самих, преобразования как этой школы, так и прочих
правоверных1 школ во всей Венгрии. С помощью вас самих, ибо сам
ή, 60-летний старец, не снесу на своих плечах такого бремени,
а если бы и снес, не так-то безопасно и приятно было бы мне,
чужеземцу, принимать на себя должность, вызывающую
зависть. Подавать добрые советы, если потребуется, можем и
мы, даже иноземцы, даже бессильные старцы, но каждый
трудолюбивый человек или целый народ сам должен заботиться о
своей собственной пользе.
Итак, я буду смотреть и уже смотрю на вас, славнейшие
профессора и учители этой знаменитой школы, как на верных
советников, как на дорогих союзников и друзей, как на
усердных сотрудников в этом деле божием. Соединим же, прошу,
наши руки, соединим сердца, соединим молитвы во имя
господа и праведной силы его! Праведный, он не оставит святых
стремлений и усилий без обещанной им помощи. Приветствую
теперь и вас, дружная рать учащихся, которые вписались в это
ополчение против варварства. Приветствую не как моих
будущих учеников, но — как соучеников истины и света, с
радостью подражая тем римским полководцам, которые, для
поднятия духа в своих ратниках, называли их обыкновенно не
воинами, но соратниками, делились с ними своими планами, как
с союзниками, и, крепко спаяв их души таким гуманным
отношением, совершали славные подвиги. Позвольте мне также
привести пришедшее мне на мысль прелестное восклицание
Филиппа Меланхтона, который, войдя однажды в
тривиальную школу2 и обнажив голову, так приветствовал учащуюся
молодежь: «Здравствуйте, господа бакалавры, магистры,
доктора, синдики, консулы, сенаторы, секретари, канцлеры» и т. д.3.
Когда же некоторые присутствующие приняли это со смехом,
он ответил: «Я не шучу, а говорю серьезно, ибо именно в
таких мужах, после нашей смерти, будут нуждаться государство,
церковь и школа. Откуда же нам их ожидать, как не из этой
учащейся толпы?» Так и я, мои милые ученики, без смеха
и без шуток, во имя тех надежд, которые я возлагаю на вас в
своей душе, не колеблюсь приветствовать вас как
знаменитейших ректоров школ, достопочтенных пастырей церкви,
уважаемых окружных сениоров и судей, благороднейших
гофмейстеров, секретарей и канцлеров, а также распространителей света в
этом народе, искоренителей нечестия, варварства, смут и т. д.,
1 То есть реформатских.
2 Тривиальной школой сначала в древнем Риме, а затем в средине века
называлась низшая школа. Когда эта школа служила составной частью
ученой школы, в ней обучали трем предметам: грамматике, риторике и
диалектике.
3 См. примечание к гл. I, § 8 «Школы младенческого возраста».
477

не колеблюсь и наставлять вас в мыслях и действиях, которые
сделали бы вас таковыми.
Обращаюсь равно и к вам, благородные отпрыски,
надежда отечества, цвет дворянства, которые здесь пребываете или
будете пребывать впоследствии! С помощью счастливо
получаемого вами образования возрастайте и вы счастливо в деревья,
приносящие обильный плод, под листьями которых гнездятся
птицы небесные — ваши будущие подданные! Я уже смотрю на
вас, как на будущих покровителей церкви, попечителей школ,
свет и опору семей, украшение народа, красу отечества.
Постарайтесь не обмануть столь великой надежды, наше же дело—
смотреть, чтобы к этому и поводов никаких не возникало.
Да будет Иегова также милостив ко мне, так как я ничего
не ищу и не буду искать у вас, мои венгры, кроме вашего же
благоденствия, пока я здесь с вами. Вы же только молите
бога, чтобы нам, решающимся на это святое предприятие, он
сохранил жизнь, дал крепость, ниспослал мир; чтобы он послал
нам новых и истинных питателей церквей и школ; чтобы
сохранил тех, которых уже даровал нам; чтобы ниспослал им
долгоденствие и наделил их духом мудрости, совета и силы к
святому совершению того святого дела, которое начато во имя
Всевышнего! чтобы наделил этим духом и тех, кого вы получите в
руководители ваших учебных занятий, так чтобы они, при
помощи божией, сделались для вас истинными вождями
истинной мудрости.
В качестве же дороги к мудрости мы решаемся предложить
вам, во-первых, прекрасный краткий курс латинского языка для
достижения его приятной чистоты приютными же путями; во-
вторых, — зеленые луга совершеннейшей философии для
разумного исследования смысла всех вещей (конечно, в той мере,
в какой это соответствует христианской скромности);
в-третьих, — прекрасные упражнения в свободных искусствах
(арифметике, геометрии, астрономии, оптике, музыке и в прочих
полезных для жизни знаниях) для усвоения искусного их
применения; в-четвертых, — отменную шлифовку нравов, чтобы вы
вышли отсюда воспитанными гражданами, способными к
обхождению с какими угодно людьми; наконец — священные
тайны богословия, теоретического и практического, чтобы вы
уразумели, что страх божий есть начало и венец премудрости и,
таким образом, проникнувшись здесь строгим благочестием,
вышли отсюда (по изречению Христа-Спасителя),как «светмира и
соль земли»1. Поймите, дражайшие, как горячо желаем мы
приносить вам пользу! И если только и вы будете так же горячо
стремиться к совершенствованию, то вы можете на многое
надеяться от божественной благости. Но я снова и снова прошу вас,
1 Содержание занятий в Потокской школе см. во второй части «Пансо
фической школы».
478

чтобы вы напрягли все силы к подавлению лености и своим
прилежанием доказали, как высоко вы цените те благоприятные
возможности, которые ниспосылает вам бог.
Остается только испросить у~ бога милости к нам, чтобы он,
по вечной благости своей, по которой он не отвергает смиренных
сердцем и не отвращает от себя тех, кто всецело посвящает себя
ему, сподобил своим благословением и это наше предприятие.
Вложи, боже, всем нам в сердце, чтобы все помыслы, все усилия
свои мы устремляли на общественную пользу отечества и твоей
в нем церкви! Наполни, святый боже, всех нас этим желанием и
дай нам также силу выполнить это наше желание, как бы мало
нас ни было, чтобы твоя хвала совершалась из уст младенцев и
сосущих. Свет твой, господи, истина твоя, благословение твое
пусть наполнит как эту школу, так и все прочие в этом царстве
и во всем христианском мире! Сохрани церковь твою среди этих
смут в царствах и среди запустения в народах. Даже в самых
бедствиях умножь ее светом и очисти ее на всяческое
услаждение тебе, как повсюду, так и в этом царстве. Воздвигни для нее
благочестивых питателей и защитников; для школ же —
славных зиждителей: Моисеев, Давидов, Соломонов, Иосафатов, Ио-
сий, Константинов и др., и верных сподвижников их: Ааронов,
Нафанов, Иойадов, Илий, Елисеев и всех мужей по сердцу
твоему. Тем же, которых ты уже воздвиг, а в том числе и
светлейшим князьям нашим и другим начальникам и покровителям
Евангелической церкви в этом царстве, — всем им сохрани жизнь,
здоровье, силу и ревность на служение тебе чистым сердцем;
укрепи же с небеси силою твоею и возвеличь их! Услышь нас,
господи, во славу пресвятого имени твоего! Да будет близко к
боящимся тебя спасение твое! Да водворится слава твоя с нами
в земле нашей! Милость и верность да встречаются! правда и
мир да лобызаются! (Псалм., 85, 10, 11). Да явится через рабов
твоих дело твое! Да будет слава Иеговы, бога нашего, с нами, и
дело рук наших ты сам утверди! (Псалм., 90, 16, 17). Аминь. Во
имя Христово. Аминь.
Вы же, меценаты, патроны, покровители, пастыри,
сенаторы, граждане и гости, здравствуйте,
будьте счастливы и молите небо
о благоденствии этой школы
и тех, которые прилагают
труд к увеличению
света ея!
Я все сказал.

ПАНСОФИЧЕСКАЯ ШКОЛА, ТО ЕСТЬ ШКОЛА ВСЕОБЩЕЙ
МУДРОСТИ1,
учреждение которой было желательно уже многие годы у всех
народов и которая теперь под покровительством сиятельного
господина Сигизмунда Ракочи счастливо призвана к жизни
у Венгров в Саросском Потоке в 1651 году спасения нашего2.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
НАЧЕРТАНИЕ ПАНСОФИЧЕСКОЙ ШКОЛЫ.
1. Согласно обычному словоупотреблению под
Что такое шко- словом «школа» понимают как здание, так и
ла воо ще. собрание, в котором обучаются для
приобретения познания вещей, понимания и умения применять всякого
рода искусства. Хотя человек родится способным ко всему, но на
самом деле он ничего не знает, кроме только того, чему он
научен благодаря руководству других людей и часто
повторяемому опыту, а потому его необходимо учить всему и для
этого посылать в мастерскую, где это делается. Оттого-то у
высоко образованных наций есть столько же школ, сколько
искусств; есть даже гимнастические (атлетические) школы, где
юношество обучается употреблению оружия и т. п.
2. Под ученой (literaria) школой мы разумеем
Что такое уче- учреждение, где упражняются молодые люди,
ная школа. недавно вступившие в жизнь и
намеревающиеся приступить к житейским занятиям.
Какова должна з. Истинными школами подобного рода, мае-
г^ноГтГшкол1 юрскими гуманности, должны быть все
учебна ные заведения (ludi literám),
предназначенные для обучения юношества. Но большинство
школ, увы! слишком уклонились от своей цели и занимаются
только тем, что играют науками, или, скорее, тоскливо мучатся
ι Или «Всеобъемлющая мастерская мудрости».
2 Перевод с издания I. A. Comenii, Opera didactica omnia Amsterdami,
1657, pars III, р. 10—50.
480

над ними. Они не делают ничего, что бы соответствовало
нуждам всей жизни, занимая умы лишь отдельными крохами наук,
вещами совершенно посторонними для действительной жизни.
И вполне справедливо говорят: «они не знают необходимого,
потому что изучают не необходимое».
4. Мы желаем иметь школу мудрости, и при-
Что ™ко% шко" том всеобщей мудрости, пансофическую шко~
рости^60 ЩеИ МУД" ЛУ> т- е- мастерскую, где к образованию
допускаются все, где обучаются всем предметам,
нужным для настоящей и будущей жизни, и притом в совершен-
ной полноте (omnino). И все это должно вестись столь
надежным путем (NB), чтобы из обучавшихся в ней не нашлось
никого, кто бы совершенно ничего не знал о вещах, ничего бы не
понимал в них и не в состоянии был бы сделать истинного и
должного применения и, наконец, не был бы в состоянии удачно
(commode) выражаться.
5. Мы желаем, чтобы все получили такое об-
Что значит, что разование, чтобы всякий, кто родился чело-
все должны быть г / * I
обучаемы. веком (т. е. создан по подобию божию и
предназначен богом для вечного блаженства, но
будет шествовать среди бурь житейских), — был предохранен
от опасностей и метаний в различные стороны, а также не погиб
навеки, сбившись на пути к пристанищу вечного покоя. Ибо в
этом — все важное для каждого человека (Эккл., 12, 13).
Этого все должны остерегаться больше всего (именно вечных
опасностей для души), хотя невозможно всем дойти до того, чтобы
знать все подробности истины и добра (ибо они бесконечны),
понять их и наслаждаться ими.
6. Мы желаехМ, чтобы новички мудрости были
Что значит что обучаемы всему. А именно, во-первых, чтобы
все должны быть
обучаемы всему Умы наполнялись светом познания того,
незнание чего было бы вредно; даже руки
вместе с другими способностями должны быть подготовлены ко
всякому хорошему делу; язык должен быть вооружен
приличествующей плавной речью.
7. Мы желаем, чтобы имам внедрена была
ι ТТозня.нио вешен ^
вся совокупность лучшего из всей области
знания. А именно, чтобы ничего не существовало ни на небе, ни на
земле, ни в воде, ни в подземных глубинах, ничего в теле
человека и в душе его, ничего в священном писании, ничего также
в ремеслах, в хозяйстве (oeconomia), в государственной жизни,
в церкви, ничего, наконец, в жизни и смерти и в самой
вечности, — чего бы основательно не постигали юные кандидаты
мудрости; чтобы они все знали необходимое, понимали причины
всего, знали истинное и спасительное применение всего, чтобы,
таким образом, дух каждого из них стал точнейшим подобием
всеведущего бога, светозарнейшим зеркалом его творений (ludo-
rum), вернейшим отраженным миром.
31 Заказ Я« 5063
481

8. К познаниям надо присоединить подготовку
2# действНи°яТ в к деятельности, в чем необходимо упражнять
наших учеников, т. е. к познанию вещей нужно
прибавить практическую деятельность. Без этой деятельности даже
человек, знающий вещи, будет неумело вращаться 'Среди вещей, и,
даже будучи знаком с искусством, он будет представляться
неспособным и вследствие этого не годным для житейской деятельности.
Чтобы чего-либо подобного не случилось с учениками пансофи-
ческой школы, она ради этой высокой цели прибавит требование,
чтобы никто из обучающихся в ней не был выпускаем, прежде
чем он не будет самым лучшим образом напрактикован в тех
видах деятельности, которые требуют особенной
предусмотрительности, чтобы наши ученики в этом месте обучения учились
не для школы, а для жизни. И пусть отсюда выходят юноши
деятельные, на все годные, искусные, прилежные, — такие,
которым со временем можно будет без опасения доверить всякое
житейское дело. Если бы были подобные школы, и притом у
каждого народа (gente), то это было бы всеобщим
противоядием против лености и косности, а потому и против нестроения,
бедности, нечистоплотности. В особенности это будет достигнуто,
если школы эти, сверх того, приучат (как и должно быть в
действительности) украшать деятельность честными нравами и всем
приятной речью, и станут увенчивать все это богобоязненностью,
сердцем, воспламененным любовью к богу и готовностью
проводить жизнь угодным богу образом.
9. Последнее, к чему стремится пансофическая
3. Изящество речи.
щ v школа, это — усовершенствовать язык всех
настолько, чтобы довести его до приятной речистости. И это не
только на каком-нибудь одном языке, но также еще и на трех
ученых языках, которые посвящены описанию крестной смерти
Христа и поэтому как бы рекомендуются божеством для
изучения народами, стремящимися усвоить евангелие, — на языках
латинском, греческом и еврейском. На латинском потому, что
этот язык в настоящее время считается первым
образовательным средством и связью между народами; на греческом потому,
что он — родной для латинского, который без него не может
быть вполне понят, преимущественно же потому, что он служит
охранению и истолкованию тайн Нового Завета. Что же касается
еврейского языка, то нечего и говорить о том, что сынам церкви он
служит для понимания изречений Ветхого Завета и потому
никоим образом не может быть исключен из пансофических занятий.
10. К этому мы прибавим: все это в пансофи-
Что значит учить 4ecKOfi школе должно быть изучаемо, дела?-
совершенно (от- - ~> „ ,^л
П]П0Г мо, соблюдаемо в совершенстве, т. е. с такой
легкостью и обеспеченностью успеха, чтобы
наподобие механических мастерских ничего в ней не делалось
насильственно, но все происходило естественным путем и чтобы
впоследствии каждый ученик становился магистром.
482

Что значит, что 1J· Вот наши желания относительно пансофи-
пансофическая ческой школы. Мы утверждаем, что она долж-
школа предназна- на быть предназначена для устроения законов
чается для устрое- истинного христианства. Ибо что такое хри-
кия законов хри- стианство? Разве оно не есть ясный свет в
стианства: « ^
наших сердцах, озаряющий нас, дабы
просветить нас познанием славы божией (2 Коринф., 4, ст. 6).
Разве оно не дело божие, открывающее глаза слепым,
чтобы они обратились от тьмы к свету (Деян., 26, ст. 18). Разве
мудрость христиан не есть мудрость, угодная богу, руководимая
Христом, вечной премудростью бога, который один знает, что
подобает нам знать, и который умел и мог положить предел
нашему христианскому всезнанию, ограниченному человеческим
неведением. Ибо посредством естественного света, который, как
свет истинный, просвещает всякого человека, приходящего в мир
(Иоанн, 1, 9), посредством света своего закона, ибо закон есть
свет (Притчи, 6, 23),, наконец, посредством всего того, что он,
живя среди людей, показал им словом и делом; он научил нас
облекаться в нового человека, обновленного по образу того,
который нас создал (Колосс, 3, 10). И пусть никто не говорит:
Христос учил нас возрождаться, а не заниматься науками,
искусствами, языками. Ибо этого он не воспрещает, а
предпосылает в составе того света, который, как сказано, просвещает
каждого человека. Разве он не послал с неба духа святого как
учителя языков; разве он не заповедал, чтобы божественный
свет (евангелие) постоянно передавался от одного народа к
другому в церкви? Поэтому нельзя представить себе ничего
более христианского, чем заботиться всем нам о распространении
царственного, т. е. христова, света.
12. Особенно когда Христос отнес все к еди-
И как это пре- НОМу закону любви, заповедуя словом и
примером, сам от себя и через апостолов, чтобы
никто не искал блага только себе, но всем (Матф., 28, 19; Римл.,
12, 17; Коринф., 10, 24 и др.). Этой заповеди следовали
апостолы, стараясь проповедать народам Христа надежду славы,
убеждая всякого человека и наставляя всякого во всей мудрости,
чтобы сделать всякого совершенным во Иисусе Христе
(Колосс, 1, 28). И «Пансофическая школа» стремится только к
тому, чтобы принести пользу каждому человеку, каждому народу,
насколько сможет проникнуть свет божий, потому что это самое
требуется от истинного христианина.
13. Школ, устроенных согласно этим законам,
И как это необ- еще нет; но их надо и МОжно учредить.
ходимо. j^ Необходимость этого становится
очевидной, так как мы не должны быть неблагодарными богу, который
призвал нас из мрака к своему дивному свету (1 Петр., 2, 9).
Напротив, мы должны скорее отовсюду собирать лучи света и
заставить их отражаться от одного человека к другим и наконец
31 *
483

ко всем, чтобы все мы стали сынами света, светом в господе
(Лука, 16, 8; Ефес, 5, 6). Если мы этого желаем, то
учреждение всеобщих мастерских света необходимо.
15. Необходимость учреждения пансофических школ
становится еще очевиднее, когда мы представляем себе опасность,
возникающую от пренебрежения делом, приносящим столь
значительную пользу. Так как без полного света нельзя вполне
познавать вещи, а без полного познания нельзя выбрать лучшего,
а без серьезного выбора не может быть также серьезной
деятельности, то без серьезных усилий и труда мы не сможем достигнуть
своих целей. Следовательно, чтобы достигнуть нашей цели —
блаженства, мы должны совершать правильные действия; а
чтобы действия были правильны, мы должны стремиться к тому,
чтобы наш выбор не уклонялся в сторону, а для этого
необходимо дать ясное понимание вещей. Но до понимания ничто не
доходит, прежде чем не пройдет через чувство. Поэтому незнание
вещей (первый источник всякого человеческого несчастья и
испорченности, как говорит о том слово божие: истреблен будет
народ мой за недостаток ведения; Осия, 4, 6) следует
основательно удалять из человеческих умов и возжигать в них
всеобщий свет, в котором все можно видеть ясно и в котором доброе
везде различается от злого, для того чтобы люди избегали
последнего и достигали первого, направляя к нему свои стремления.
16. Необходимость эта становится все более и более
настоятельной, так как мы приближаемся к концу времен *, когда все
достигает своей высочайшей ступени: мрак и множество
различных заблуждений, а также возникающие из этого
несправедливости. И если даже допустить, что божеством дан свет наук, что
с неба нам подан светильник истины, то все же этими дарами
мы воспользовались только отчасти. Поэтому справедливо,
чтобы науки, искусства, языки и сама религия, которые до сих пор
росли по частям, ныне были соединены воедино так, чтобы то,
что до сих пор знали многие, теперь узнал всякий, дабы — по
1 Под «концом времен» имеется в виду конец мира. Вместе со
многими учеными своего времени Коменский разделял убеждение, что на
смену этому старому миру и обществу придет новый, более совершенный,
мир, руководимый самим Христом. Одни верили, что Христос придет править
земным миром, а Другие — к ним принадлежал и Коменский —
предполагали, что новый мир и новое общество людей будет создано в результате
распространения и внедрения в жизнь евангельского христианского учения.
Оба эти течения объединялись в одном основном, называвшемся
«хилиазмом» (от греческого словаX'i\ια — тысяча), т. е. верой в тысячелетнее
царствование Христа на земле. По одним символическим расчетам начало этого
царствования падало на конец XVII в., по другим — на более позднее
время. По разъяснению Ф. Энгельса «Хилиастические мечтания раннего
христианства представляли... удобный опорный пункт» для плебейской части
общества, не имевшего никакой собственности и подвергавшей «сомнению
учреждения, воззрения и представления, общие всем покоящимся на
классовых противоречиях общественным формам» (К. Маркс и Ф. Энгельс,
Соч., т. VIII, Гиз, 1930, стр. 131).
481

слову апостола — быть совершенным человеком во Христе.
И так как сатана не перестает затемнять свет мраком, то возьмем
на себя обязанность противопоставить всему его мраку
всеобщий свет, чтобы с помощью божьей рассеять весь этот туман.
u 17. Но достижима ли та широта, к которой
Но ВОЗМОЖНО ЛИ -ч η
это? мы стремимся? Возможно ли распространение
Это возможно, среди всех людей полного всеобщего знания?
если Возможно, если только мы не будем направ-
занимат"ся "мело^мТ. лять свои природные силы на незначительные
дела, не будем одержимы той болезнью,
которая, по словам Сенеки, была свойственна грекам; если
затем мы не будем направлять наши желания на странные и
запретные дела и ими заниматься, к чему именно склонял сатана
первых людей и как это он и доныне делает; но будем
стремиться только ко всему, что показывает нам величие божие,
цели мира и созданий и наши обязанности относительно всех
дел, что выводит нас, таким образом, к пограничным камням
между наукой и неведением и предохраняет от стремительного
впадения в заблуждение.
2. если мы обра- 18. Подобное всезнание вполне приличествует
тимся к указаниям, человеку и вполне возможно для него. Ибо
данным богом. s
бог предназначил его здесь для владычества
над вещами, а там для сопричастия своей вечности и создал его
соответственно этим целям, — а именно, по своему образу.
Ввиду этого бог открыл ему письмена всего изучаемого, т. е. три
свои книги: мир, воздвинутый вокруг нас и полный дел его; дух,
данный нам, внутренне полный разумения и содержащий в себе
число, меру и вес всех вещей; наконец, закон, данный нам в
руки, истолковывающий там и здесь не- понятое нами и
предостерегающий нас от уклонения от первоначальной цели. В этих
трех книгах, или зеркалах, он предложил нашему созерцанию
все, что он хотел, чтобы мы знали.
19. Чтобы созерцать это, бог дал нам три
тельноТудГм1 п^име! глаза: I — чувства, постигающие все телесное;
нять все данные нам Ц разум, иССЛвдуЮЩий все уМСТввННОв, U
средства. III _ веру, постигающую все сокровенное.
Но в качестве орудия орудий он дал нам руки, чтобы искусно
делать все то, что требует выполнения на практике, и язык,
чтобы с удивительной скоростью произносить все, что нужно
привести в связь с знанием другого. Поэтому нет, повидимому, ни
малейшего недостатка ни в чем на тот случай, если бы
кто-нибудь преисполнился серьезным желанием все узнать, все
сделать, все высказать, несмотря на разнообразие умов, благодаря
которому один скорее и сильнее чувствует, понимает, верит,
делает и говорит одно, другой — другое.
20. Тут кто-нибудь мог бы — как это и бы-
Возражение. вает — сделать гиппократово возражение, что
°твет L жизнь коротка, а искусство требует долгого
485

времени. Я бы ответил на это: но ведь дано достаточно времени,
чтобы приготовиться -к жизни; человек растет мало-помалу,
медленно, до двадцатого года и дальше, а это — столько времени,
сколько не дано никакому другому телесному созданию. В то
время как гораздо большие тела быка, верблюда, слона и др.
вырастают в продолжение двух или трех лет, рост человеческого
тела и развитие его достигают зрелости едва на двадцать пятом
году. Для какой же цели, как не для той, чтобы в течение столь
большого времени не способный к исполнению житейских
обязанностей человек посредством непрерывающейся шлифовки
сделался, наконец, ко всему способен?
21. И само дело говорит за это. Какие были
°твет п* бы у нас силы и способности, если бы мы
перестали заниматься мелочами, все равно, человеческими или
дьявольскими, — делами, которыми жалким образом заполняют
свою жизнь и на которые жалко растрачивают ее жалкие
смертные. Несомненно, люди, получившие светское образование,
чувствуют себя обладателями высокоодаренного ума, если они
проглатывают и разжевывают громадные библиотеки и
раздуваются от всеведения. Этого не было бы, если бы они, вместо
стольких стоячих трясин, обратили свое прилежание на три
единственных источника истинного всеведения, на книги божий1.
В самом деле, в свете божьем увидели бы мы свет (Псалм., 36,
10), и на живущих в стране тени смертной воссиял бы свет
(Исайя, 9, ст. 2).
22. Таким образом, можно обучать всех всему
возможности6 ° всеобщим способом. Осведомлять всех всему
' нужному при помощи,всеобщих средств, лишь
бы мы не пренебрегали применять эти средства.
23. Но легко ли это? Конечно, не трудно,
а также о легко- ^ г;
сти· доказател^- чтобы вещь двигалась туда, куда она
естество того, что она ственно стремится по природе; мало того, она
велика при еде- рвется вперед. Что камень катится вниз, вода
ланных допуще- стекает в долину, птица летает, четвероногое
ниях* животное бегает—все это необходимо и вовсе
не нуждается в принуждении; каждая вещь делает то, к че*му
чувствует себя от природы способной, если только ей в этом не
ставят препятствий. Поэтому и людей не нужно побуждать все
познавать, делать хорошее, говорить приятное, так как человеку
врождена любовь к изучению, к производству одного из другого,
желание говорить о том и о другом. Мало того, дух наш есть
некоторый автомат (некоторая божия машинка, постоянно
работающая посредством собственного движения), так что он
нуждается только в направлении, чтобы ничего не происходило
без меры, без порядка, без пользы.
1 Речь идет не только о так называемом «священном» писании, но и о
книгах природы и человеческого ума. Ср. § 18 и «Законы хорошо
организованной школы», VI, 1.
4?б

24. Сюда присоединяется и то, что всем врождено
стремление к делу скорее как к чему-то связному, нежели как к чему-то
отрывочному, что никто не желает быть запертым в тесных
пределах, а всякий всегда охотнее- стремится к целому, чем к части.
Если кто сомневается в этом, пусть сделает опыт на ребенке,
живущем еще природными влечениями. Попробуй начать
рассказывать ребенку историйку или басню, соответствующую его
пониманию, и прерви свой рассказ на середине: как он,
исполненный желанием узнать целое, будет к тебе приставать и
упрашивать довести рассказ до конца!.. То же самое будет, если
начнешь ему строить домик, клетку или что-либо подобное; он
не устанет просить тебя окончить постройку или попытается сам
закончить ее. Таким же образом лепечущий ребенок — плохо ли,
хорошо ли — подражает всякой речи, какую он слышит. И как
не надеяться, что все произойдет вполне подобно этому, если
школа будет универсальной? Разве она не будет представлять
подобие театра, в котором приятно и привлекательно в общих
чертах будет изображаться полный цикл вещей и деятельнос-
тей (как преходящих, так и вечных)? Разве каждый из пас в
отношении бога не ребенок, которому было бы приятнее
познакомиться с целой поэмой божией, нежели с одним
ее отрывком?
25. Мы видели, какой нужно желать школы и
Универсальные На каких основаниях. Мы виделги также, что
средства для уни- этим желаниям не препятствует· их неиспол-
версальнои муд- ť J
р0СШл нимость; напротив, если мы сумеем
воспользоваться данными средствами, будет
устранена даже всякая трудность. Теперь следует выяснить, каковы эти
средства и каково их применение.
26. Уже было указано, что данные богом универсальные
средства для универсальной мудрости — троякого рода. Если
человеческое трудолюбие прибавит к ним три других средства,
то мы получим то, чего ищем.
27. Богом даны нам:
Богом даны три ^ Три божественных зрелища (theatri), или
средства r г
F три книги, открывающие человеку все, что ему
необходимо знать, представляющие образцы всего, что нужно
делать, и дающие материал для всего, о чем должно говорить
(ср. выше § 18).
П. Далее человеку даны три глаза, одаренные стремлением
подражать всему виденному, а также распространять среди
людей практику и знание вещей (§ 19).
III. Мы наделены медленно протекающей юностью (§ 20),
чтобы никто не испытывал недостатка во времени для
подготовки к жизни.
487

28. Таким образом, -господь выказал особен-
Вспомогателыше ную заботу о нас, дав нам для достижения
средства, предла- мудрости указанные средства, к которым, как
гаемые способно- я выше заметил, наша изобретательность
человека. стороны должна прибавить три других. Это 1) хорошие
книги, представляющие собой извлечения из
книг божьих1; 2) надежные учителя, способные с помощью этих
книг ввести юношество в содержание книг божьих, и 3) хороший
метод, облегчающий тяготу учения и обучения.
ι. книги, вводящие 29· Как никт0 не может читать человеческие
в божественные кни- КНИГИ, Н6 будучи обучен ИСКуССТВу ЧТеНИЯ ΠΟ-
ги· средством азбучных упражнений, так никто не
прочтет надлежащим образом божественных книг, если не
будет предпослано умелое введение. Поэтому
необходимы (приспособленные к человеческим силам) элементарные
книги, которые бы открыли наши чувства для более отчетливого
схватывания вещей, которые, далее, изощрили бы наш разум,
чтобы он проникал в глубину вещей, и которые, наконец,
принудили бы нашу веру быстрее и тверже доверять Откровению.
2. хорошие руково- 30. Но так как немногие могут учить самих
дители* себя (быть автодидактами) или могут
заняться этим поздно и с потерей времени, то эти занятия мудростью
требуют руководителей, которые сами были бы также
универсальны, т. е. людей, обнимающих умом все знание и знающих
его применение, готовых служить всем, доказывающих это на
деле и ежедневно возжигающих от своего света свет,
правильнее сказать светильники.
3. целесообразный 31· Пансофические занятия требуют и пансо-
метод введения (в фического метода, столько же универсального,
знание)' сколько и везде согласного с самим собой,
приятного и легкого, чтобы как учащие, так и учащиеся
чувствовали не отвращение от трудов, а их плоды и радость. Таким
образом, школа перестанет быть лабиринтом, толчейной мельницей2,
темницей, пыткой для умов, а станет для них скорее
развлечением, дворцом, пиршеством, раем.
32. Приятная сторона школ такого рода
всенародного порядка! цело К0Ренится в порядке, который обнимает
все, что происходит в школе. Ибо только
порядок есть душа вещей. Через него возникает, живет и
достигает своего совершенства все, что рождается, живет
и развивается. Где он устойчив, там все устойчиво; где он
колеблется, там все колеблется; где он расшатан, там и все рас-
1 Предполагается три книги: 1) книга природы, 2) книги, созданные
человеческим умом, 3) книги так называемого «священного» писания. Ср.
здесь же § 18 и «Законы хорошо организованной школы», VI, 1.
2 Работа на толчейной мельнице являлась особенно тяжелой, почему
Коменский и сравнивает старые методы работы в школе с работой на
толчейной мельнице.
488

шатано и приходит в хаос; а когда порядок восстанавливается,
тогда восстанавливается и все.
33. Прочное устройство пансофической шко-
школуЯД°подобной лы бУдет состоять в том, что в ней всюду
часовому автомату будет царствовать полный порядок в
отношении дел и лиц, места и времени, книг
и работ, наконец, и в отношении вакаций1. Этой школе,
созданной для человеческих детей божественной мудростью, и
следует придать вид аккуратно идущих часов, в которых есть все,
что нужно для их самопроизвольного хода, в которых нет ничего
(будь это хоть малейшее колесо, или колонка, или зубчик)
бесполезного, но все так расположено, что движется только
приложением тяжестей, как если бы все было живым и притом самым
регулярным образом, — наоравляя своим движением мысль на
движение неба и на течение мирового времени.
34. Порядок делает школу духовной мастер-
и типографскому ской, похожей на типографию, где книги
искусству, быстро умножаются с такой скоростью, изяществом и
и изящно запечат- J , ±
левающему обра- правильностью орфографии, которая граничит
зование ума. с чудесным, чему нельзя было бы поверить,
если бы это не было общеизвестным. С той же,
говорю я, легкостью, быстротой, изяществом и верностью в
школах должно умножаться знание и запечатлеваться в
чувствах и умах мудрость. Это происходит так же, как в
типографии, где в один день не печатают целой книги, а ежедневна
отпечатывают один лист, и откуда через известное время
выходят сотни и тысячи объемистых и изящных книг — носительниц
скрытой в них мудрости.
35. Чтобы освободить школы мудрости ОТ ВСЯ-
Для полной шко- кого нестроения, я попытаюсь с божьей по-
2ыйНторядотМвПте- мощью привести все [из чего они состоят] в
ми отношениях. точный порядок таким образом:
1. Вещи, подлежащие преподаванию и изучению.
2. Лица, которые 'Призваны учить и учиться.
3. Орудия (instrumenta) обучения: книги и т. п.
4. Места, которые должны быть предназначены для обучения.
5. Время, которое должно быть установлено для занятий.
6. Сами работы.
7. Перерывы и вакации.
I. Порядок, касающийся того, чему следует учить и учиться.
36. Во главе этого отдела следует поставить
Три главных пра- требование, чтобы учили и учились, предла-
вила для того, че- гали и осуществляли: 1) первичное — раньше
иУучитьсяТ УЧИТЬ остального; 2) более важное — раньше менее
важного; 3) имеющее связь — одновременно,
1 Сравни составные элементы школы в «Законах хорошо организованной
школы», 1, 2—5.
489

37. Первичным является (1) чувственное по сравнению с
интеллектуальным, последнее по сравнению с откровенным; (2)
целое по сравнению с частями и (3) простое по сравнению со
сложным.
38. Более важное есть бог перед человеком, человек — перед
другими созданиями, душа — перед телом; равным образом
духовные вещи — перед телесными, небесные — перед земными,
вечные — перед временными и, следовательно, благочестие —
перед образованием нравов, нравы — перед наукой и т. п.
39. Параллельна или соотносительна вещь, «понятие о вещи
и ее словесное выражение; ибо представления суть образы
вещей в уме, а слова суть образы представлений. Отсюда следует
необходимый вывод, что уму должны быть предлагаемы вещи,
рассматривая которые он образует образы вещей и которые он,
постигнув, может сейчас же научиться называть. Таким образом
надлежит всегда соединять три следующих элемента: вещи, ум
и язык, и притом таким образом, чтобы предшествовало
чувственное восприятие вещей, затем следовало указание
относительно правильного их понимания, наконец, чтобы присоединялось
название. Если что-нибудь из этого пропущено, явится прореха;
если что-нибудь сделано в обратном порядке, получится
неровность.
к чувственное пре- 40. Восприятие вещей внешними чувствами
жде умственного, а Идет прежде представлений; ибо нет ничего в
последнее прежде от- г г »
кровенного. сознании, чего раньше не было бы в
ощущении. Откровение же (так как оно дополняет
наше знание о том, до чего мы не доходим ни чувством, ни
разумом, но о чем мы охотнее узнаем все через самих себя, если это
возможно) находит свое естественное место лишь после
представлений. Другая причина того, почему в школе мудрости
должно быть преподаваемо прежде всего чувственное, за ним
умственное и, наконец, то, что, исходя из божественного
откровения, требует веры и послушания (с устранением чувств и
разума), такова: вещи лучше всего познаются таким образом, как
они возникают и следуют одна за другой. Бот прежде всего
сотворил мир, наполненный его творением, которое мы
рассматриваем посредством наших чувств; затем — человека,
исполненного разума, — человека, который может познать самого себя
не прежде, чем увидит себя наполненным образами вещей; ибо
только тогда познает он, что он есть мир в малом, подобие
всеведущего бога, только тогда умножит он в себе свет разума и
наслаждение, сопоставляя различным образом один с другим
отвлеченные образы вещей, разделяя их и снова соединяя.
Наконец, созданному и введенному в мир для его созерцания
человеку бог дал, обратившись к нему со своим словом, известные
наставления, которые должны его поучать относительно
правильного употребления вещей и должного послушания Творцу. Этот
порядок не может быть перевернут; и нет сомнения, что наша
490

школа, закладывая основы великого света, должна занимать
учащихся сначала чувственным, затем умственным, наконец,
откровенным.
2.целое прежде ча- 41. Целое изучается раньше частей, потому
стеи. (Роды раньше * / V ^
видов.) что оно больше их (ибо всякое целое больше
своей части) и поэтому скорее входит в
соприкосновение с чувствами и сильнее на них отпечатлевается.
Большой предмет виден даже издали, а малые — только тогда, когда
к ним подойдешь ближе и когда их рассматриваешь один за
другим. Далее: целое есть одна вещь, частей — много: а одну
вещь можно постигнуть легче и скорее, нежели многие. То же
правило имеет место и по отношению к роду и виду; ребенок
легче выучивается узнавать дерево, нежели определять виды
деревьев. Следовательно, «целые» вещи, т. е. роды, должны быть
самым первым предметом учения и обучения, и только за ними
должны следовать части и виды так, чтобы знание отдельных и
специальных вещей (индивидуумов) составляло высшую ступень
человеческой мудрости. Это доказывает и пример Соломона,
который умел говорить обо всех вещах — как величайших, так и
малейших, и был мудрее всех (1 Царств, 4, 33).
42. Простое также должно предшествовать
сложн11?С.стое~прежАе сложному: оно изучается легче. Мальчик,
например, скорее выучивается писать и
произносить десять цифр, нежели различные соединения чисел до
бесконечности. Также и двадцать пять букв1 изучаются легче,
нежели составляемые из них многие тысячи слов. Так как при общем
изучении языков, наук, искусств, знаний, мудрости, наконец,
даже самого благочестия выступают известные простые вещи,
из соединения и различного распределения которых происходит
все разнообразие материала (почему они и называются
началами или элементами тех знаний), то эти начала, если только они
везде надлежащим образом предпосылаются, дают удивительно
ясный, легкий и приятный метод обучения и изучения.
Святое правило 43· Но ЭТ0МУ мет°ДУ придает мудрость и осве-
метода — изучать щает его то золотое правило, чтобы преиму-
более важное пре- щественным, более важным и занимались
жде менее важ- преимущественно. Так как бог, в котором и
ног0· через которого все существует, к которому все
стремится и в котором все имеет свой конец, занимает важнейшее
место в пансофических занятиях, то все мы должны учить и
учиться, всюду иметь его перед глазами, думать о нем, любить
его, бояться, славить его внутренним почитанием и стремиться к
нему, как к высочайшему нашему благу. Тогда с радостью мы
будем искать пути к нему и к вечному блаженству и, найдя его,
будем ему верными, будем остерегаться уклониться от него. На-
1 Имеются в виду 25 букв латинского алфавита.
491

конец, мы привыкнем разумно заниматься тем, что нужно для
этой преходящей жизни, как чем-то, требующим ограничения и
оставления позади нас. Счастлива та школа, которая учит
ревностно изучать и делать хорошее, еще ревностнее — лучшее, и
всего ревностнее — наилучшее.
44. Наконец, метод будет сберегать труд через
Имеющее между соединение параллельно идущих вещей, т. е.,
СОООИ РВЯ"?!» ИЗЛЛ· ^
чается параллель- например, если параллельно будут изучаться
но. письмо и чтение, познание вещей и их
наименование, если, следовательно, будут
совмещаться понимание, деятельность и правильное употребление
речи. Таким образом, обучение надобно всегда вести по всем этим
пунктам к следующей ближайшей ступени1.
II. Порядок, касающийся лиц.
Порядок клао 45. Порядок, касающийся лиц, водворится в
СОв· школе от распределения учащихся в
зависимости от возраста и успехов по отделениям, или куриям, которые
мы, согласно принятому в школах обозначению, называем
«классами». Класс, следовательно (в этом случае), есть не что иное,
как соединение в одно целое одинаково успевающих учеников,
для того чтобы легче можно было вести вместе к одной и той же
цели всех, -кто занят одним и тем же и относится к обучению с
одинаковым прилежанием.
46. Чтобы исчерпать всю область познаваемо-
п н6М(Ь КЛ5СС0В го во всем его объеме,, мы организуем семь та-
ш^олыЧеСК°И ких кл^ссов (предпослав им школу родного
языка, где обучают начальному чтению). Три
первых, низших, класса должны служить возбуждению внешних
чувств; столько же классов должно служить усовершенствованию
понимания вещей и, наконец, последний класс — посредством
света Откровения — возвышению умов к богу. И так как
точнейшее деление познаваемого обнаруживает в нем реальное,
умственное и словесное бытие, то раннее детство в первых трех
классах мы занимаем преимущественно словесным бытием, т. е.
чувственным анализом языка, привлекая к этому поверхностное
знание вещей. Четвертый класс мы назначаем для изучения
реального бытия, объясняемого философией путем тщательного
сопоставления и открытия законов всех вещей. Пятый класс
исследует умственное бытие, проникая в тайны человеческого ума.
Шестой класс извлекает из всех этих вещей пользу для
разумного устроения им настоящей жизни. Наконец, седьмой класс
полнее покажет путь к будущей жизни, а также путь для
домогающихся блаженства.
ι Ср. «Великая дидактика», XIX, Пробл. VI.
492

47. Для отличия друг от друга эти семь -клас-
„Jtnuu^u HMeHtxu сов мы будем называть следующими именами:
классы. 1 — вестибулярный1,
II — януальный 2,
III — атриальный3,
IV — философский,
V — логический,
VI — политический и
VII — богословский, или теософический.
w олиа«« та«, 48. Отсюда ясно, что я следую совету Альсте-
η ничему То.к. „
да, который рекомендовал установить три
грамматических класса и столько же гуманитарных. Здесь впервые
появляется троякого рода грамматика для объяснения: 1)
оснований, 2) состава и 3) украшений языка. Затем следует: 1)
прямо на все вещи направленная познавательная способность
человеческого ума; 2) способность направленного на себя самого
духа — властвовать над собой в данных ему пределах — и
3) стремление улучшать человеческое общество. Мы прибавляем
еще седьмой класс — класс богословских занятий, чтобы мы
образовывали не только сыновей мира сего, но и наследников
неба.
III. Порядок, касающийся учебных пособий, книг.
1. Семиклассная 49. Он будет состоять в следующем: J. Эта
школа должна семиклассная школа должна иметь семь книг,
»меть семь
классных книг. между которыми вся сумма того, что должно
составить предмет мудрого изучения и
обучения (см. выше § 4, 6, 7, 8, 9), изложена так, что ничего не
придется искать в другом месте, но все необходимое можно будет
найти в них. И это сделано для той цели, чтобы каждый
прошедший все классы этой школы и исчерпавший назначенные для
всех этих классов книги мог выйти универсально ученым и не
находиться во вредном неведении относительно всего, что
необходимо.
ι—з Эти названия классов Коменский заимствует из названий некоторых
частей дома древних римских богатых и знатных людей — патрициев.
С улицы входу в дом предшествовала площадка между линией фасада и
наружной дверью дома. Эта часть дома называлась вестибулюм (от
латинского слова vestibulum) и соответствовала нашей прихожей или раз-
девалвне. В дальнейшем вестибулярный класс мы будем называть «п ред-
д в е ρ н ы м». Следующая часть дома римского патриция называлась janua—
дверь. Следовательно, название класса «януальный» целесообразнее
по-русски передать словом «в χ о д н о й», или, еще лучше,
«вступительны й». Буквальный перевод словом «дверной» не выяснял бы
сущности назначения этого класса. Третьей от входа частью дома римских
патрициев была центральная, так сказать, общественная часть дома —
atrium — что означает по-русски зал, гостиную, в которой хозяин
принимал посетителей и проводил время в кругу своей семьи. В дальнейшем
мы и называем этот класс термином «з а л ь н ы й».
493

2. Каждая из упомянутых книг должна содер-
2. Каждая из жать в себе курс соответствующего класса —
содержать ^себе так> чтобы каждый ученик был уверен, что он
весь курс класса, все свое носит с собой 1 и что никто не лишит
3. Все книги дол- его этого достояния, и тем усерднее старался
жны быть записа- плавать по своему малому океану.
кЫщем ПЛаВП1иШо) ^ ^се эти книги Д°лжны быть так составле-
методу^ U1 ны> чт°бы учителям и ученикам не приходилось
блуждать в них, как в лабиринте, но чтобы
они находили в них такое удовольствие, какое находят в
привлекательном саду.
IV. Порядок, касающийся места.
50. Относительно помещений обязателен такой
1. Сколько клас- порядок: во-первых, сколько классов, столько
СОВ, СТОЛЬКО КОМ- g> г
нат' учебных -комнат; иначе учащие и учащиеся не
будут в состоянии беспрепятственно делать
свое дело; им будут постоянно мешать вид и голоса тех, кто
занимается чем-либо другим. Чтобы, следовательно, все, занимаясь
одним и тем же делом, исполняли его с полным вниманием, они
должны быть ограждены от постороннего шума: классы должны
быть отделены один от другого.
51. Во-вторых, в каждой учебной комнате не-
сятков ^Луче°ников" обхоДимо еЩе дальнейшее разделение, особен-
столько скамеек. ' но> если число учеников велико. Их следует
поделить на десятки и каждому такому
отделению указать особое помещение, равно как во главе его
поставить декуриона (десятского), дав ему титул «инспектора»,
«руководителя», или «педагога» и выбрав его из учеников,
выдающихся своим возрастом, способностями или прилежанием,
или же из числа тех, кто уже прошел этот класс и уже сведущ
в том, чем тут занимаются, чтобы он тем легче мог помогать
классному учителю.
52. Его обязанностью будет: 1) замечать, все
Обязанности де- ли своевременно приходят в класс и на своих
J' ли местах сидят; 2) наблюдать, чтооы каждый
занимался тем, чем ему следует заниматься, и 3) в случае, если
он заметит, что кто-нибудь более слаб или медлителен и потому
не в состоянии поспевать за другими, помочь такому или указать
на него учителю. Словом, он должен оберегать свой десяток как
•вверенное ему стадо, идти во главе его, подавая хороший
пример в прилежании и добродетелях, и во всем остальном держать
себя как добросовестный заместитель учителя и ревностный
соперник других десятских (декурионов). Если он не исполняет
1 Перефразировка выражения одного из древних философов: omnia тез
mecum porto — все свое (все свои богатства, т. е. знания) я ношу с собой.
494

тщательно своих обязанностей, ίο его следует устранить от
декурионата и притом публично, чтобы это послужило
предостережением для других.
53. Наконец, следует еще отметить то, что учи-
постоянно АвидеНть тель Д°лжен занимать надлежащее место, от-
учителя. кУДа бы он мог всех видеть и где сам был бы
у всех на виду. Я не могу допустить, чтобы
учитель стоял где-нибудь в углу или в стороне, в толпе, или
чтобы он, прохаживаясь, подходил то к одному, то к другому
ученику, диктовал или объяснял что-нибудь отдельно кому-либо
из учеников (или нескольким, но не всем)... Учитель должен, как
солнце всего мира, стоять на высоте, откуда бы он мог
одновременно на всех распространять лучи учения, притом сразу одни
и те же и равномерно освещать всех. Кафедра поэтому должна
стоять выше, нежели скамьи, — на стороне, противоположной
окнам, и так, чтобы, если учитель (для автопсии ^) что-нибудь
рисует на доске, все это видели ясно и отчетливо.
V. Порядок, касающийся времени.
54. Если где-либо нужно мудрое распределение
. ,™«Лем«оС0«1„ит времени, то больше всего оно нужно, несом -
мудрое распреде- r ^
ление времени. неннго, там, где прилагают старание к
приобретению мудрости: чтобы и частичка ее не
пропадала без пользы и не оставляла умы неоплодотворенными,
а также, с другой стороны, чтобы время, отмеренное нам богом,
правда, в достаточном количестве, но слишком суживаемое
нашей скупостью, не вызывало бы насилия над умами. В пансо-
фической школе время должно быть так распределено, чтобы
отдельные годы, месяцы, дни и часы имели свои определенные
задания, которые должны быть разрешены в свое время.
Но как это сделать?
в приспособлении 55· Для каждого класса должен быть назначен
заданий к средним таКОЙ ПрИСПОСОблеННЫЙ К СреДНИМ СПОСОбнО-
способностям. стям родовой курс, чтобы его можно было
легко усвоить з продолжение одного года, но так, чтобы и с быстро
и медленно работающим умом было возможно пройти его в
одинаковый промежуток времени. Это принесет существенную
пользу: на слишком быстрые способности следует наложить путы,
ι Автопсия, автэфтезия — термины, трудно передаваемые на русском
языке. Педагогическое назначение и смысл автопсии и автэфтезии Коменский
объясняет в трактате «Выход из схоластических лабиринтов», § 46 и ел.
Буквально в переврде с греческого языка автопсия означает личное
созерцание, а автэфтезия — личное ощущение. В переносном смысле эти
термины могут быть переданы русским словом «наглядность», однако с
дополнительным соображением, во-первых, о некотором личном усилии
созерцающего, во-вторых, о включении в это понятие и восприятий других
органов чувств, кроме зрения.
495

для того чтобы они не были обессилены раньше времени;
слишком же слабые головы следует возбуждать примером и участием,
приводить в движение и поддерживать, чтобы они, по крайней
мере, не отставали.
В одновременном 5б· ОтСЮДЗ Следует, ЧТО будет СОГЛаСНО С TJK-
начале^ и окончании бованиями хорошего порядка, если все клае-
занятий в классах. сы будут начинать и заканчивать свои
годовые занятия в одно время: весной, или, что, повидимому,
удобнее, осенью. Поэтому вне этого времени никого не следует (как
общее правило) принимать в школу, чтобы обучение всех
подвигалось равномерно и курс одинаковых занятий заканчивался
всеми учениками каждого класса в конце года. Это должно
происходить так же, как в типографии, где с самого начала
печатания отпечатывают столько. экземпляров [каждого листа],
сколько надо отпечатать экземпляров всей книги, так что потом
нельзя ничего ни добавить, ни выкинуть без ущерба. Если все это
исполнять надлежащим образом, то каждый класс по истечении
года может целиком перейти в высший класс, показывая тем,
как умножается образование.
57. Что касается до месячных, четвертных, полугодовых и
других заданий, .то дальше будет говориться о них пространнее.
Замечу вообще только следующее: ни в один день юношество
не должно заниматься более шести часов, и притом только в
классе; на дом ничего не следует задавать (особенно в младших
классах), кроме того, что имеет отношение к развлечениям и
домашним услугам. Если кто-либо скажет, что не давать ученикам
никаких занятий вне школы значит давать слишком много
свободы, то я на это отвечу: 1) Школа называется учебной
мастерской; следовательно, именно в ней, а не вне ее, надо делать то,
чем обусловливается научный успех. 2) Сколько ни приказывай,
чтобы ученики делали вне школы то или другое, они все-таки—
таково уж свойство юности — будут исполнять это лишь
поверхностно, небрежно и с ошибками; а уж лучше ничего не
делать, чем делать с ошибками. 3) Я так распределил время
занятий, чтобы на работу приходилось восемь часов, столько же на
ночной отдых и еще восемь часов на выполнение житейских
обязанностей и на развлечения. Я прошу быть терпимым и к тому,
чтобы ученики не испытывали недостатка времени для
выполнения кое-чего по собственному усмотрению (что отвечает их
природе) и чтобы, выполняя свои работы, они снова
становились склонными к тому, что они должны делать по нашему
мнению.
58. Но эти ежедневные занятия, в течение шести часов, ни в
коем случае не должны продолжаться беспрерывно, — между
ними должны быть промежутки для отдыха. В предобеденные
часы должны упражняться преимущественно ум, суждение,
память, а в послеобеденные — руки, голос, стиль и жесты.
496

VI. Порядок, касающийся занятий.
заня-
Занятия разде- 59. В отношении состава в каждом классе
ляются на: должны быть занятия: главные,
второстепенные и τρετ,ΒεοτεΉβΗΗΗε. Главные занятия суть
те, которые заключают в себе сущность, ядро и содержание
мудрости, красноречия, честного поведения, равно как и благочестия;
таковы занятия языками, философией и богословием.
Занятия второстепенные суть те, которые слу-
2. Второстепен- жат для главных вспомогательными и нужны
НЫ6
для лучшего усвоения первых; таковы
занятия историей, при которых дело не в изучении общих,
определенно установленных мировых событий, а в собирании
исключительных случаев, и мн. др. (см. § 70).
Под занятиями третьей степени я разумею за-
3. третьестепен- g0Ty 0 вещах> не дающих ничего для мудрости,
ные* красноречия, добрых нравов и благочестия, но
весьма способствующих свежести здоровья и бодрости духа;
таковы, например, различные развлечения, игры и т. п. Но так как
ничто из этого не должно быть устранено из пансофической
школы, то все следует вставить в общий порядок таким
образом, чтобы ничто не встречало в другом помеху, но одно
помогало другому.
60. Главные занятия должны вестись в
первую очередь: 1) во всех классах, 2)
постепенно и 3) по одному и тому же методу.
Если я говорю: во всех классах, то я требую,
чтобы у учеников всегда и везде
совершенствовались:
1. Чувства — для все более и более
отчетливого наблюдения вещей.
2. Ум — для все более и более глубокого
проникновения в вещи.
3. Память — для все лучшего и лучшего
усвоения.
4. Язык — для того, чтобы понятое уметь
высказывать все лучше и лучше.
5. Руки — чтобы со дня на день искуснее
выделывать то, что нужно.
6. Дух — чтобы лучше и лучше
предпринимать и производить все, что достойно
уважения.
7. Сердце — чтобы пламеннее любить и
призывать все святое.
61. Я говорю: постепенно, т. е. я хочу* чтобы
то, чему положено было основание в первом
классе, в следующих классах получало
постоянный рост, точно таким же образом, как ежегодно все более
Главные
тия
в области:
1. Чувства.
2. Ума.
3.
4.
5.
6.
7.
Памяти.
Языка.
Рук.
Духа:
Сердца.
Во всем должно
упражняться
везде, но постепенно.
32 Заказ № 5063
497

разрастается удачно посаженное деревцо, причем оно· постоянно
сохраняет свои первоначальные ветви, только доводя их до все
большего развития.
Так как строго определенных ступеней в каждом занятии
есть три: начало, продолжение и завершение, то при надлежащем
их прохождении мы будем идти от одних достижений к другим.
Вот эти ступени в семи предметах первостепенного значения.
62. Первая ступень чувств, или чувственных
венныхТУвоспРиятий?т" восприятий, наблюдается у всех малых детей
в том, что они начинают поворачивать глаза
к свету, уши к звукам, зубы к вкусным вещам и т. п. Вторая
ступень у взрослых, но еще не обученных искусству, состоит в
том, что они при помощи многочисленных упражнений много и
ясно видят, слышат и т. п. На третьей ступени люди уже знают
способ действия, причины и различия в свете и красках, в
лучеиспускании, в видении, в зрительных приборах и т. п., равно как
и то, что входит в область других чувств, и научаются
пользоваться остротой своих чувств для понимания тонкостей.
63. Понимание вещей также имеет три ступе-
2. Ступени ума. н^ ^а nepBOg СТуПени мы воспринимаем ИС-
торически, что что-нибудь есть, на второй — научно, что и
почему есть, и на третьей ступени — при помощи умозаключения,
т. е. разумно, рассматриваем основания какой-нибудь вещи,
так что можем выдумать даже новую вещь того же рода.
Например, если кто-нибудь знает употребление компаса и,
наученный лишь опытом, умеет им пользоваться, то он стоит на
первой ступени знания. Но если он понимает и основания таким
образом устроенного компаса, то он находится на второй
ступени. Если же, наконец, он дошел до того, что в состоянии
выдумать scioterica нового вида, то он стоит на третьей ступени.
64. Ступени памяти следующие: первая — во-
3. ступени памяти. 0бще удерживать в голове вещь, вторая —
уметь перечислить большее и более важное, и третья —
передать все до мельчайших подробностей.
65. Для рационального занятия языками су-
4. ступени языка. ществуют те же ступени: лепет (отдельные
слова), связная речь (loquela) и красноречие·. На первой
ступени изучаются основания языка, слова, которые надо в
отдельности понимать, произносить и изменять, особенно краткие,
первоначальные и простые; на второй учат, как связывать из слов
фразы и строить из них предложения и периоды, на третьей
ступени—как из всех этих словесных элементов вытекает поток
речи, приятный и действующий на других.
5. ступени упраж- 66. Рука также приучается к движениям и к
нения· известной деятельности: прежде всего'мы
начинаем владеть ею и двигать по желанию своего разума, затем
делаем свою работу без очевидных ошибок и, наконец,
работаем красиво и быстро.
498

67. То же самое можно наблюдать и в поведе-
изученияТоведе^я. нии: мы прежде всего остерегаемся грубых
промахов, затем более тонких и, наконец,
доходим до того, что в наших действиях, жестах и словах все
становится благоприличным и приятным.
7. ступени благоче- 68. По таким же ступеням идет и образова-
стия· ние сердца или души для внутреннего
благочестия. Первая ступень — теоретическая, т. е. истинное и полное
знание того, что бог открыл, повелел, обещал (ибо знать
только это, даже в тонкостях, доступных ангелам, есть не более как
порог благочестия). Вторая ступень — практическая, т. е.
постоянное упражнение в вере, любви, надежде посредством
живой деятельности. Об этом Писание говорит таким образом:
разум верный у всех, исполняющих [заповеди его], или, как
звучит еврейский текст: хороший успех всем, исполняющим
заповеди его (Псалм., 11, 10). Последняя ступень есть совершенство
веры, любви, надежды, вплоть до уверенности, — то, что
апостолы называют совершенной уверенностью и совершенным
разумением (Колосс, 2, 2, Евр., 6, 11 и др.), все побеждающей
верой (1 Иоанна, 5, 4), любовью божьей, излитою в сердца
наши духом святым (Римл., 5, 5), изгоняющею страх (1 Иоанна,
4, 18), надеждой, которая для души есть как бы якорь
безопасный и крепкий и входит во внутреннейшее, за завесу (т. е. на
небо,—Евр., 6, 19, 20), где она является нашим предтечею,
миром божьим, который выше всякого чувства (Филипп., 4, 7), и
т. д. Ибо подобное твердое убеждение делает то, что мы (как
это бог открывает для неколеблющейся веры, чему он строго
заповедует следовать, что он обетовал нам в надежде за
надежду) чувствуем, что бог обитает в нас и мы обитаем в боге, и
поэтому уже под небом начинаем вести небесную жизнь (т. е.
среди скорбей преисполняться чувством вечного блаженства).
69. Я сказал (§ 60), что эти главные занятия должны все
вестись по одному и тому же методу. Это достигается: 1)
посредством постоянного параллелизма предметов, понятий и слов;
2) посредством знания, понимания, применения; 3) посредством
примеров, правил, упражнений. Упражнения, или практика,
происходят посредством самостоятельного наблюдения,
самостоятельной речи, самостоятельных действий. Предмет, подлежащий
изучению, или то, что должно быть сделано или сказано,
сначала надлежит хорошо показать или проделать, или выразить
словами; затем, в случае необходимости, пояснить так, чтобы
никто не мог не понять его, затем* посредством подражания
(все равно, — будет ли это сделано посредством повторения
объяснения вещей, или запечатления в памяти, или выполнения
рукой) делаются опыты воспроизведения, и притом так долго и
тщательно, что образец передается самым точным образом.
Таким только путем возможно достигнуть того, что ни один день
не пройдет, не оставив после себя следа (linea), мало того, не
499

пройдет ни одного часа, в который бы не было сделано нового
и очевидного приращения к знанию.
70. Занятиями второстепенными я назвал те,
Второстепенные которые для первостепенных служат под-
рода™* двоякого держкой, а именно: 1) занятия историей,
2) умственные занятия, организованные в
силу непосредственного интереса, и 3) некоторые
экстраординарные занятия, предоставляемые некоторым учащимся вне
обычного порядка (о них см. § 83).
ι. занятия исто- 71. Так как изучение истории чрезвычайно ра-
рией· дует чувства, возбуждает фантазию,
украшает ученость, обогащает язык, изощряет суждение о вещах и
молчаливо развивает благоразумие и т. п., я требую, чтобы оно
постоянно сопровождало главные занятия во всех классах. Но
и эти занятия следует расположить по ступеням так, чтобы они
находились в согласии с целями отдельных классов в главных
занятиях. Так, например, третьему классу (раньше нельзя, да и
не нужно, начинать этих занятий, потому что для начинающих
вместо истории служит сама номенклатура вещей) можно
предложить сборник историй, имеющих отношение к ежедневной
жизни, — а именно, моральные рассказы, способные вызвать
любовь к добру и отвращение ко злу. Для четвертого,
философского, класса можно рекомендовать историю естественных
вещей, представляющую редкие и удивительные явления в
творениях божьих. Для пятого, или логического, класса годится
история механических проблем, дающая наслаждение уму
человеческому, излагающая то, чего искали и что изобрели, то, что
еще надо искать и изобретать. Политическому -классу хорошую
услугу окажет история обычаев, которая должна повествовать о
различных обычаях народов. Для последнего класса приятной
спутницей будет всеобщая история, которая должна иметь
своим предметом течение веков и разнообразные столкновения
человеческого ума и глупости (как между собой, так и с
промыслом божьим), удивительные случаи и т. д.
2. различные уп- 72. Так как только упражнение делает людей
ражнения. искусными, а мы исполнены стремлением
сделать людей сведущими во всех вещах, искусившимися во всем и
поэтому годными ко всему, мы требуем, чтобы во всех классах
учащиеся упражнялись на практике: в чтении и письме, в
повторении и спорах, в переводах прямых и обратных, в диспутах
и декламации и т. д. Упражнения такого рода мы разделяем на
упражнения: а) чувств, Ь) ума, с) памяти, d) упражнения
в истории, е) в стиле, í) в языке, g) в голосе, h) в нравах
и i) в благочестии.
ι. Упражнения 73. Упражнения чувств необходимы прежде
чувств· всего и не должны нигде и никогда
прерываться, потому что для ума чувства суть путеводители к науке.
Поэтому мы должны стараться, чтобы все то, знание чего мы
500

а также все
школьные книги.
желаем сообщить ученикам, было представляемо их чувствам,,
чтобы сами предметы, будучи непосредственно налицо, трогали,
приводили в движение, привлекали чувства, а последние — в
свою очередь — ум, и таким образом, чтобы не мы говорили
ученикам, а сами вещи. Как бог поступает с нами в этой школе
мира, где он все зрелище природы наполнил картинами,
статуями и образами, и притом такими, которые можно видеть,
осязать, вкушать, слышать, обонять и т. д., посредством которых
он молча, но внушительно поучает нас, присовокупляя в слове
своем лишь весьма немного правил, — так должно поступать и
в нашей школе, чтобы то, что нужно знать о вещах, было
преподаваемо посредством самих вещей; т. е. должно, насколько
возможно, выставлять для созерцания, осязания, слушания,
обоняния и т. п. сами вещи, либо заменяющие их изображения.
пусть вся школа Частью таких упражнений чувств будет, если
будет полна изобра- мы наполним все стены учебной комнаты, из-
ЖбНИи
вне и внутри, картинами, письменами,
изречениями, эмблемами и т. п., но об этом подробнее ниже.
74. Также и книги могут быть наполнены
изображениями такого рода; расход,
однажды сделанный для подобной цели, сослужит
службу всем школам, а не только той, для которой эти
изображения будут сделаны. Это будет и прочнее, и тогда учеников
можно будет обучать не только в общей учебной комнате, но и
в любом месте. И если это достижимо, то следует сделать и то
и другое, чтобы как стены, так и книги содержали изображения
всевозможных вещей, которые мы хотим глубоко запечатлеть в
уме юношей, так, чтобы куда ни обратят они глаза, всюду им
попадались эти предметы. Здесь применимо положение: лучше
изобилие, чем недостаток.
75. Упражнения ума, обыкновенно, будут про-
2. Упражнения ума. исходить непрерывно на отдельных,
проводимых по нашему методу, уроках. Каждая задача прежде
иллюстрируется и объясняется, причем от учеников требуется показать,
поняли ли они ее и как поняли. Так как мы воспитываем
людей, а не попугаев, то они должны быть постоянно руководимы
ясным светом ума. Хорошо также в конце каждой недели или
перед вакациями, по усмотрению учителя, устраивать
повторения. Репетиции эти учитель должен распространять на все, чем
занимались на данной неделе, в данном месяце, в данном
триместре; при этом прилежные, твердые в знаниях и послушные
ученики должны получать похвалу, а остальные—порицание.
з памяти 7б· Упражнения памяти должны
практиковаться беспрерывно, ибо вполне справедливо
говорит Квинтилиан: «Мы знаем столько, сколько
удерживаем памятью». Но мы никоим образом не должны обременять
учеников и заставлять их мучиться дома заучиванием наизусть;-
мы должны только посредством достаточного и приятного повто-
501

рения ясно понятого достигнуть того, чтобы все само собой
закрепилось в памяти. Чтобы убедиться, засело ли в памяти
изученное таким образом, можно устроить такого рода упражнения,
чтобы ученикам предоставить случай вызывать друг друга на
соревнование, кто из них в состоянии точнее передать прежние
уроки. Можно, например, во время недельных испытаний
дозволить низшему вызвать высшего1 перед лицом всех товарищей
на состязание памяти; награда победителю — высшее место.
Таким образом, посредством обоюдного соревнования (сидящие
ииже будут иметь желание подняться выше, а сидящие выше
будут опасаться понижения) можно возбуждать прилежа)ние всех
и в высшей степени обогащать память, сокровищницу мудрости.
77. Упражнения в истории можно отнести к
4. В истории.
упражнениям памяти, так как и здесь
ученики могли бы вызывать друг друга [на состязание]; но здесь
следует применить другой порядок. Можно, например, назначить
один час (хотя бы в среду, в послеобеденный час, вскоре после
еды), когда всем ученикам школы читают обычные
«Гражданские ведомости», если где таковые имеются. Если же их нет, то
следует читать из французско-бельгийского «Меркурия»2 и
пояснять, что где-либо на земле случилось замечательного за
последнее полугодие. От этого будет двоякая лольза: 1. Это укрепит
учеников в употреблении языка. 2. Будет способствовать до
известной степени изучению современной истории (например,
знания того, какие цари теперь живут, с кем они в мире, с кем
ведут войну те или иные народы, какие состоялись сражения и с
каким исходом, какие города осаждены и взяты и т. п.). 3.
Наконец, ученики мимоходом ознакомятся 'С географией и с
положением стран, причем учитель для незнакомых с подобными
вещами расскажет все это подробнее, нежели автор статьи,
излагавший события вкратце для читателей, знакомых с
личностями и местностями.
5 я стиле 78. Обычные упражнения в стиле должны
также происходить ежедневно и притом в
последний послеобеденный час: цель их — 'приучить руку быть
ловким истолкователем ума. При этом ничто не мешает
устроить еще необычные упражнения; например, начиная с третьего
класса давать ученикам совет почаще писать письма, все равно,
к отсутствующим ли родственникам, или друзьям, или двоим
назначенным для этого ученикам — друг другу и притом об одном
предмете. Десятские должны при этом следить, чтобы никто из
их десятка не уклонялся от подобного рода необычных
упражнений. Учитель же от времени до времени (хотя бы ежемесячно,
ι Высшее и низшее нужно понимать в смысле места в разрядных
списках, а не в буквальном смысле.
2 Имеется в виду альманах (сборник) событий мировой истории 1605 —
1645 гг., вышедший в Париже в двадцати шести томах.
502

около календ1), должен спрашивать, сколько писем, кому и
насколько прилежно каждый написал в .прошедший месяц. Затем
пусть он заставит того или другого ученика, которого он сам
назовет, прочесть вслух какое-либо письмо. Наконец, пусть он
даст возможность встать и прочитать свою работу тому, кто
думает, что он был прилежнее или счастливее обычного и что он
произвел что-нибудь лучшее в сравнении с тем, что сейчас
слышал. Трудно -поверить, насколько подобного рода упражнения
способствуют изощрению ума и стиля.
79. Ученики будут иметь хорошие упражне-
языке. ния в языке> если в латинск.ой школе будут
говорить только по-латыни. Для развития чистоты языка
полезно устраивать разговоры вне обычного времени и притом таким
образом: стражем прилежания, называемым «Знаменем
исправления» (Signum emendationis), мы делаем книжку из белой
бумаги под названием Priscianomastix, или Бич Присциана2; она
дается в виде наказания в руки тому, кто погрешит против
Присциана; туда он должен занести свою ошибку против
латинского стиля. Таким образом, возникает каталог ошибок, и
ученики, часто заглядывая в него и узнавая, в чем они больше
в'сего делают промахов, научаются избегать ошибок. Особенно
если будут установлены степени наказания, а именно:
погрешающему впервые наказание назначается довольно мягкое;
допустившему ту же ошибку вторично — самое строгое. Ибо тот, кто,
будучи неоднократно наказан, не образумливается,
обнаруживает крайнее упорство. Такой «Бич Присциана» принесет ту
пользу, что ученики будут стараться не повторять одних и тех же
ошибок; в особенности же он поможет удалять идиотизмы3;
унгаризмк4, славянизмы и германизмы, которыми обыкновенно
портят латынь. Бич Присциана должен быть не столько
наказанием за допущенную ошибку, сколько средством предохранения
от ошибок; он должен дать ученику возможность видеть свои и
чужие ошибки и отвыкать от них.
80, Упражнения голоса представляет музыка,
7. в голосе. ежедневное пение — в школе и вне школы —
духовных песен. От этой обязанности не следует освобождать
никого: ни благородных, ни простых; все должны, по примеру
Давида, приучаться воспевать господа и петь псалмы — как на
собраниях набожных людей в церкви и в школе, так и дома,
ι Календами у древних римлян назывался первый день каждого месяца.
2 Присциан — римский грамматик VI в. в Константинополе. Его
«Грамматические наставления» пользовались исключительным успехом в
качестве учебника в первой половине средних веков. Следовательно,
выражение «Бич Присциана» означает—наказание за ошибки против Присциана, т. е.
за ошибки в латинском языке (Ср. «Великая дидактика», ^XXIV, 29, XXVI, 7).
я Идиотизмы, идиомы — от греческого слова ίδιος — особенный
своеобразный — особенности, свойственные тому или иному языку.
4 Унгаризмы—венгеризмы, так как Венгрия в западноевропейском
произношении и транскрипции обозначается словом Ungaria, а венгры — ungapii.
503

частным образом. На нотное пение также следует назначить
определенные часы. Не мешает ввести и музыкальные
инструменты; это особенно приличествует благородным.
81. Так как наше обучение имеет более высо-
8. в нравах. к^ю цель> нежели образование одних
литераторов, то следует обратить внимание на развитие благородных
нравов. Это должно послужить всем к украшению и к
воспитанию привлекательного обхождения; а благородным, кроме того,
к особенной ловкости в ведении дел и к благородному
достоинству в словах, жестах и действиях. Таким образом, надлежит
устраивать упражнения, посредством которых юноши усваивали
бы привычку делать все, достойное уважения, благоразумно и
с энергией. Эти упражнения будут такого рода:
1. Учитель будет заботиться о том, чтобы юноши делали все,
что делают, с полной энергией, с вниманием, без малодушия и
не отворачивая глаз и лица.
2. Он будет им часто поручать заботиться о том или ином
деле, исполнить то или другое поручение, устроить то или
другое и дать в надлежащем порядке дельный отчет в том, что и
как сделано. Хотя это иногда и не бывает необходимо, так как
некоторые поручения учитель может исполнить лучше или сам,
или через кого-либо другого, тем не менее, чтобы упражнять
прилежание учеников и приучать их умело исполнять дела, —
пренебрегать такими упражнениями никак не следует, особенно с
теми учениками, которых хотят сделать особенно деятельными
людьми. Как мы учимся письму писанием, рисованию —
рисованием, пению — пением, так и деятельности мы учимся путем
деятельности и исполнения различных действий именно в то
время, когда мы их исполняем. Отсюда положение, которое мы
приведем здесь наподобие изречения оракула: работая, 'мы сами
развиваемся (fabricando fabricamur).
3. Затем вся школа и каждый класс ее пусть представляет из
себя государство, со своим сенатом1 и председателем сената, со
своим консулом2 или судьей, или претором3. Пусть они в
известные дни на общих собраниях разбирают дела, как это
происходит в благоустроенном государстве. Это будет
действительно подготовлять юношей к жизни путем навыка к такого
рода деятельности.
82. Упражнения в благочестии будут состоять
9 В благочестии **
"в том, что не будет дозволено ложиться в
постель и вставать, садиться за стол и уходить из-за стола, начи-
1 Сенатом в период Республики в древнем Риме назывался
состоявший из патрициев верховный государственный совет, являвшийся
верховным руководителем государства.
2 Консулами в древнем Риме в период Республики назывались высшие
должностные лица, руководившие всеми важнейшими делами государства.
3 Преторами в республиканском древнем Риме назывались должностные
лица, руководившие судебными делами Республики; они являлись обычно
помощниками консулов.
504

нать занятия и кончать их без воссылания к господу вздохов,
без произнесения молитв и пения песнопений, без
благочестивого чтения и обдумывания божественного слова, дабы ученики
привыкали видеть, что все начинается и заканчивается во имя
бажие, и обращали внимание на то, что главный учитель,
образующий и просвещающий нас, великий податель всяких благ,
есть не тот или другой человек, но бог, к которому одному мы
должны обращать нашу душу, и что, чем чище душа,
обращающаяся к нему, тем яснее она просвещается и чем смиреннее она
перед ним преклоняется, тем обильнее приток к ней его милости.
83. Из второстепенных занятий остается ука-
что тякое акг-
траординарные за- зать еще„на внеочередные задачи, которые
дачи# должны быть предлагаемы известным лицам.
Чтение некоторых сочинений, достойных
ознакомления с ними, не требует ни томительных объяснений, ни
участия и руководства учителя. Сюда относятся диалоги св. К а-
с τ а л и о н а, разговоры Эразма и его трактат о нравах,
разговоры В и в е с а и его «Введение в мудрость», «Письма» Τ е к-
стора, Мануция, Сенеки и др., исторические сочинения
Непота, Юстина, Курция и др., а также поэты и
подобные сочинения разного другого содержания.
О ^· Подобные внеочередные чтения должны
быть допускаемы по трем причинам, а именно:
1. Потому что уроки при классных чтениях соразмеряются со
средними способностями; поэтому чтобы более способные
головы не оставались незанятыми, будучи задерживаемы на одном
и том же предмете больше, чем этого требует их понятливость,
им должно быть дозволено проходить лишнее и прочитывать
писателей, не уклоняющихся от курса класса. Такое чтение не
нарушает проходимого в данное время учебного курса, а скорее
способствует его усвоению.
2. Потому, что таким образом, а именно благодаря
соревнованию, еще больше возбуждается прилежание прочих
учеников и любовь к занятиям, так как никто (за исключением
вполне равнодушных к учению) не желает быть в числе последних.
3. Потому, что они при этом учатся (и под руководством
учителя привыкают) рационально читать писателя.
85. Но тут следует соблюдать известное бла-
Способ выполне- горазумие. Во-первых, в самом начале курса
ния* известного класса, прежде чем ученики
привыкнут к обязательным авторам и урокам, не следует дозволять
им заниматься чем-нибудь вне обычного порядка, набивая этим
свои головы; это можно дозволить лишь по истечении первого,
второго или третьего месяца. Во-вторых, не должно дозволять
одному ученику читать различных авторов; пусть один все
время читает одного автора, другой — другого, чтобы не произошло
путаницы. Пусть учитель распределит их по своему
усмотрению между учениками; пусть он сообщит им об особенностях и
505

стиле писателя и научит, как с пользой читать его, как выбирать
в нем все, заслуживающее внимания, и заносить это в свою
записную книжку. Наконец, пусть учитель раз в неделю
во-внеочередной час соберет этих учеников вместе, узнает, сколько
каждый прочитал из своего автора, и заставит их прочитать или
сказать наизусть сделанные извлечения. Это должно
происходить в присутствии прочих учеников, чтобы другие, если
заметят что-нибудь красивое или достопримечательное, также могли
занести это в свои записные книжки. Таким образом, то
полезное, что отдельный ученик вычитает, принесет пользу всем,
даже менее способным, которые, не утомляясь этим внеочередным
чтением, смогут усвоить себе его суть.
86. Третьестепенные занятия содействуют не
за1«тияЬеСТеПеННЬ1е столько внутренней культуре ума, сколько
внешней подвижности тела и через это —
развитию свежести ума. Сюда принадлежат в особенности игры
и драматические представления.
« „ 87. Под играми мы понимаем движения духа
1. Игоы.
и тела, которые в годы юности ни в коем
случае не следует задерживать, а скорее вызывать и развивать;
но их необходимо проводить благоразумно, чтобы от них не
произошло вреда, а была польза. Таковы телесные, гигиенические
упражнения, сопровождаемые движением, например бегание,
прыгание до известного пункта, умеренная борьба, игра в мяч, в
шары, кегли, жмурки и другие подобные, которые можно
проводить без нарушения благопристойности. Полезно также выйти
из дому и гулять на дворе или в саду, но всегда лучше вместе,
чем в одиночку, чтобы и упражняться в разговоре и отдохнуть,
освежиться. Можно разрешать также сидячие игры, но только
такие, в которых есть повод изощрять остроумие: как,
например, шахматы и т. п. Игры в карты и кости следует совершенно
запретить прежде всего потому, что это игры азартные, затем
потому, что, благодаря неизвестности исхода, они скорее
возбуждают дух, чем успокаивают, и, наконец, потому, что вследствие
частого злоупотребления ими они пользуются дурной славой.
2. желательны дра- 88. Мне небезызвестно, что из некоторых школ
матические представ- изгнаны театральные представления, в осо-
ления· бенности комедии; но в пользу того, чтобы их
удержать и ввести там, где их нет, говорят разумные
основания. Прежде всего: этими публичными представлениями на
сцене перед зрителями можно развивать остроту человеческого ума
более мощно, нежели какими бы то ни было наставлениями
или всей силой дисциплины. От этого и происходит то, что
вещи, назначенные для усвоения памятью, легче запечатлеваются
в ней, если они, таким образом, представляются в живой форме,
нежели, если их только слышат или читают; таким способом
легче заучиваются многочисленные стихи, изречения, даже
целые книги, нежели гораздо меньшие вещи посредством одного
506

затверживания. Далее и ввиду последующего — одно ведь
следует из другого — они служат прекрасным поощрением для
учеников, когда те знают, что перед многими должна быть
произнесена или похвала прилежанию, или порицание лености.
Затем (в-третьих) и для учителей подобная личная проба
прилежания вверенных им питомцев служит поощрением, внушая им
уверенность, что от их похвалы зависит выступление на сцене
порученных им учеников, и представляет случай обнаружить
служебную ревность. Эти же представления, в-четвертых,
радуют и родителей, и они не жалеют издержек, видя, как их дети
хорошо идут вперед и имеют успех перед публикой. Таким
путем, в-пятых, лучше обнаруживаются выдающиеся таланты, и
легче заметить, кто к каким занятиям преимущественно годен,
равно как и то, кто из бедных учеников более достоин
поощрения. Наконец (и это самое главное, — мало того, этого одного
вполне достаточно, чтобы рекомендовать театральные
представления), так как жизнь людей (особенно тех, что
предназначаются для церкви, государства и школы), которым школа берется
дать образование, должна быть посвящена беседам и действиям,
то таким образом — посредством примера и подражания —
юноши кратким и приятным путем приучаются наблюдать в
вещах различные стороны, сразу отвечать на различные
вопросы, искусно владеть мимикой, держать лицо, руки и все тело
сообразно с обстановкой, управлять своим голосом, изменять
его, — словом, благопристойно выполнять всякую роль и во
всем вести себя непринужденно, оставив в стороне граничащую
с деревенскими манерами застенчивость.
89. Напротив, никакого значения не имеет
Ответ на возра- возражение некоторых, что у древних
считалось позорным выступать актером.
зорноАктерств°вать п°" ^то не совсем правильно; ибо известно, что
Цицерон, столь великий и в отношении
чести столь требовательный человек, был дружен с актером Ρ о с-
ц и е м. Далее, мы восхваляем вовсе не профессию актера, а
только подготовку к серьезным делам посредством этих игр
(разумеется, в форме, приспособленной к юношескому возрасту).
Наконец, сюжеты древних комедий бывали обыкновенно
легкомысленными, пошлыми, нечистыми, стихи грязными и
неудобопроизносимыми; в них выступали сводники, продажные
женщины, паразиты, лукавые рабы, распущенные и расточительные
юноши и другие в этом роде; всего этого лучше не знать, не
говоря уже о том, что нехорошо, чтобы благонравный юноша
играл столь непотребные роли. Но мы можем выбрать прекрасные
и достопримечательные истории (безразлично, священные или
светские, выдуманные или действительные), которые
когда-нибудь понадобятся образованному человеку, и посредством
приятного и живого представления не только основательно
запечатлеть их в памяти, но, кроме того, содействовать приобретению
507

той живости, той резвости в изображении, какие должны себе
усвоить юноши во всем.
90. Мне небезызвестно, что некоторые набож-
миро?кемасках и гри" ные люДи считают мерзостью надеть на лицо
маску или нарядиться в женское платье,
потому что бог (Второз., 22, 5) запретил это. Но бог запретил там
скрывание злодеяний и поводов к ним; а здесь нет и тени
подобного преступления. Того и· другого можно избежать при нашем
методе, устранив все посторонние истории и допуская
сценическую обработку наших классных курсов. Эти игровые
упражнения являются в то же время прекр.асной подготовкой к
серьезным вещам; без них мы напрасно будем надеяться на полную
культуру духа. Мы их сохраним у себя с тем, чтобы в каждую
четверть давалось одно театральное представление. О способе
исполнения скажем после подробнее.
VII. Порядок, касающийся перерывов и вакаций.
91. До сих пор (см. § 59) мы говорили о порядке,
касающемся занятий, теперь мы скажем о перерывах в занятиях. Так
как недолговечно то, что не чередуется с отдыхом (а мы хотим
развивать способности так, чтобы они были долговечны), то
необходимо, чтобы за работой следовал отдых — промежутки
покоя. Каковы должны быть эти перерывы? Ежечасные,
ежедневные, еженедельные и годичные. А именно, требуется, чтобы
после каждого часа напряженной умственной работы давался
получасовой отдых, а после завтрака и обеда по меньшей мере час
для гуляния и развлечения. Наконец, после окончания дневной
работы — восемь часов для покоя и сна; а именно, от восьми
часов вечера до четырех часов утра. Далее, два раза в неделю,
по средам и субботам, все время после обеда должно быть
свободно от классных занятий и отведено для частных занятий и
развлечений. Также должны быть свободны от занятий по одной
неделе до и после годовых христианских праздников
(рождества, пасхи, троицы) и, наконец, целый месяц во время сбора
винограда.
92. Если кто-нибудь думает, что при назначении вакаций мы
были слишком щедры, то пусть он только примет в расчет, что
все же для занятий остается полных 42 недели в год, в каждой
неделе 30 часов. А это составит в год 1260 часов. По правилам
нашего метода ни один час не должен проходить без нового
полезного приращения к образованию; подумайте же, какую
массу образованности и мудрости можно собрать в целый год и
сколько, наконец, за целые семь лет.
93. Здесь я прилагаю таблицу, содержащую распределение
работ для всех классов. Чем она проще, тем более можно
надеяться, что все будет свободно от путаницы и затруднений.
508

Часы до обеда:
1. От 6 до 7 часов — чтение и повторение священных
песнопений и Писания, молитва.
2. От 772 до 8V2 часов — главная классная задача, больше
теоретически.
3. От 9 до 10 часов — то же, больше практически.
Часы после обеда:
1. От 1 до 2 часов — музыка или другое приятное
математическое упражнение.
2. От 2V2 до 37г часов — история.
3. От 4 до 5 часов — упражнения в стиле.
Конец общего начертания школы.

ПАНСОФИЧЕСКОЙ ШКОЛЫ
ЧАСТЬ ВТОРАЯ,
СОДЕРЖАЩАЯ СПЕЦИАЛЬНОЕ ОПИСАНИЕ ЕЕ СЕМИ
КЛАССОВ.
Теперь дадим описание классов в отдельности и, предполагая,
что каждый имеет свою особую классную комнату, проследим по
порядку:
1. Какое название дать каждому классу и на каком основании.
2. Какими изображениями украсить стены.
3. Какие благочестивые упражнения установить в начале и в
конце работы.
4. Какие классные книги изучать как главные предметы курса.
5. Какие математические упражнения давать после завтрака.
6. Что здесь и там проходить из истории.
7. Каким стилистическим упражнениям нужно обучать и
каким образом.
8. Какие установить дополнительные занятия и как.
9. Какие допускать игры и развлечения (особого характера
для каждого класса).
10. Какие репетиции, испытания и театральные представления
учредить в каждом классе.
1.«Преддверный» (подготовительный) класс (Classis vestibularis).
Надпись на двери: «Да не вступает сюда никто без знания
грамоты».
1. Смысл надписи тот, что не должно до-пускать никого, кто
еще не сведущ в грамоте, но только тех, кто умеет читать. Если
принимать тех, которые еще не умеют читать, то это послужит
задержкой не только для учителя этого класса, но и для всего
состава^ учеников. Стало быть, новобранцы мудрости должны
покончить со своими упражнениями в первоначальных элементах
где-либо в другом месте, чтобы они приходили сюда уже
грамотными.
510

2. Для того чтобы принятые сюда имели повсю-
Изображения в ду куда они ни обратятся, поучения для своих
классной комнате. "Jy J/A ť > j μ
чувств,— все четыре стены комнаты нужно
расписать предметами, которые они будут изучать здесь. А именно:
1) вполне чисто написанные буквы латинского письма
(прописные и строчные, древний и курсивный шрифт), по которым
ученики должны научаться каллиграфии;
2—3) образцы склонений и спряжений, на которые должны
смотреть начинающие при склонении имен и спряжений глаголов
до тех пор, пока им не наскучит быть в зависимости от
написанного перед ними и пока им, по основательном усвоении и
укреплении через упражнение, не станет приятнее говорить все на
память, чем утомлять глаза рассматриванием;
4) самые краткие нравственные изречения, содержащие
важнейшие жизненные правила, которые ученики должны заучить
на память к концу учебного года.
Закон божий ^ ^ля благочестивых упражнений следует
выделить главы катехизиса вместе с некоторыми,
самыми краткими, песнопениями и молитвами.
Классная книга *' первая книга «преддверного» класса носит
* заглавие cardines rerum, т. е. «Пределы вещей»,
из которых состоит мир, корни слов, из которых вырастает
язык, и таким образом обнимает первые и самые элементарные
основания нашего знания с прибавлением учения о
нравственности для детей.
5. И для математики также следует уже здесь
Занятия матема- назначить известный курс, так чтобы было яс-
тикои
но, что совсем не в шутку написал Платон над
дверями своей школы: «Да не вступает сюда никто без знания
геометрии». В древности было мудрое правило, чтобы
юношество, приступающее к изучению мудрости, начинало с изучения
числа и меры и предварительно упражнялось в этом. Ведь точно
таким образом, как мир и все гармоническое создано и
созидается по числу, мере и весу, так и дух наш посредством изучения
числа, меры и веса достигает света и проницательности для
более разумного исследования вещей Поэтому-то науке, которая
занимается количественным отношением вещей, и дано имя
«математики», т. е. «науки»1.
И в самом деле, для несведущих в математике сокрыты многие
тайны вещей. Поэтому при поступлении детей в школу всеобщей
мудрости мы с само-го начала ставим преддверие к божественной
премудрости, чтобы вместе с буквами дети учились также писать,
выговаривать и понимать числа. Это необходимо уже для того,
чтобы они были в состоянии понимать и легко объяснять числа,
1 Μαθημάτων (disciplinarum) по-гречески слово μάθημα первоначально
означало познание, науку вообще, и только с ростом научных знаний это
слово стало обозначать познание количественных отношений.
51!

которые содержатся в назначенной для «Преддверия» книге. Это
будет для них началом учения о числах. Из геометрии мы не
даем им ничего, — мы только заставляем их рисовать точку и
линию; из музыки — скалу тонов и ключей вместе с сольфеджи-
ями1. Ибо нельзя допустить, чтобы питомцы муз были несведущи
в музыке; потому-то некогда Фемистокл, оттолкнувший
лиру, считался необразованным человеком.
История ^' ^ля ИСТ0РИИ здесь нет никакой книги, кроме
классной книги. Из нее можно рассказать
ученикам по поводу того или другого слова что-нибудь на их родном
языке, для того чтобы занять их слух -и воображение и наполнить
дух их любовью к истории.
7. Упражнения в стиле точно так же будут состоять не в чем
другом, как в списывании слов, переводе на родной язык и
обратно, в склонении и спряжении, то по книге (или по
изображениям на стене), то на память. Однако к концу года можно
испробовать также соединения слов в предложения.
8. Собственно дополнительных занятий мы не
Дополнительные указываем, кроме каллиграфии и рисования,
^dtiMiMH. чтобы ученики тем ревностнее занимались ими
частным образом.
Игры. 9. Игры дозволяются, и притом такие, которые
приспособлены к возрасту и народному обычаю.
Театральное 10. Театральным представлением будет публич-
представление. HbIg ЭКЗамен в таком виде, что из учеников
каждый выберет партнера и начнет осаждать его вопросами;
притом, в конце первой четверти года — из первой главы
«Преддверия»2, в конце второй четверти — из второй и третьей, после
третьей четверти — из остальных глав, а по истечении учебного
года — из грамматики, приложенной к «Преддверию».
При правильной постановке дела борцы, участвующие в этой
первой стычке, унесут с собой хорошую добычу: а именно,
первые, низшие основания латинского языка, а с ними — философии
и логики*3.
II. Вступительный класс.
Надпись на двери: «Да не вступает сюда никток не сведущий
в мерах».
1. Из сказанного уже понятен смысл этого изречения. Так как
числа, проливая больше света на различия вещей, употребляются
1 Сольфеджио — от итальянского solfeddia — означает ноты для
постепенного упражнения голоса в пении или для упражнения руки в музыке.
2 Имеется в виду учебник латинского языка, написанный Коменским.
3 По совершенно правильным взглядам Коменского, изучение языка
должно быть соединено с изучением самой действительности (предметов и
явлений), выражаемой в языке. А потому естественно, что уже первые
занятия языком вводят учащихся и в понимание элементов философии и
логики.
512

здесь уже чаще, то необходимо, чтобы сюда были привнесены
начала математики—по крайней мере в тех пределах, в каких мы
указали их для первого класса.
2. Хорошо иметь здесь изображение вещей,
класснойЖкомнатеВ огшсанных в книге этого класса (тех, которых
нельзя иметь для непосредственного
наблюдения в здешней стране), а именно: на одной стене—изображение
вещей естественных, на другой — искусственных. Две
остальные стены пусть содержат грамматические правила — об
особенностях, на которые необходимо обращать внимание в
отношении родного языка.
Закон божий ^* Следует присоединить также благочестивые
упражнения вместе с изучаемым в этом
классе катехизисом.
4. Классной книгой служит здесь вторая часть учебного курса1,
содержащая внешнее распределение вещей и языка, в триедином
сопоставлении, а именно: словарь с латинского на родной язык,
полная и ясная грамматика, достаточная для естественного и
простого строения языка, и текст януального, или
вступительного, класса — краткая история вещей.
Математика ^* ^"3 аРиФметики ученики должны научиться
сложению и вычитанию, из
геометрии—фигурам на плоскости, из музыки — в совершенстве изучить соль-
феджии.
История. 6. В качестве книги по истории служит и здесь
не что иное, как текст «Двери» 2. Если учитель
будет повторять его в час, назначенный на историю, и если он,
пользуясь любым материалом (который ученики уже в
предыдущий час прошли так, что усвоили как слова, так и содержание),
при подходящем случае приятным образом будет рассказывать
ученикам какие-нибудь полезные вещи, пленяя тем их
слух и ум, то ему легко удастся, если только он прилежный
учитель, возжечь в них желание почаще слышать какие-либо
исторические сообщения.
7. Упражнения в стиле обнимают на этой сту-
Упражнения в пени построение фраз, предложений и
периодов. Ученики должны при всяком слове (имени
существительном, прилагательном, глаголе, наречии, предлоге
и т. д.) находить зависящие от него слова и уметь делать
построения согласно правилам. После того как это упражнение про-
1 «Второй частью учебного курса» Коменский называет составленную им
еще в начале 30-х годов XVII в. .Janua Hru uarum reserata» _ «Открытая
дверь языков», неоднократно им переработанную. См. Амстердамское
издание Сочинений Коменского, часть III. Там это сочинение называется так:
« Eruditionás scholasticae, pars II, janua, rerum et linguarum struUuram exhibens»
(«Вторая часть школьного образования, дверь, заключающая в себе
структуру вещей и языков»).
2 См. примечание 1.
33 Заказ № 5063
513

длится шесть месяцев, ученики могут начать образовывать из
комбинаций слов всякого рода предложения и упражняться в этом
в течение целого триместра. В последнюю четверть они могут
упражняться в разборе и образовании периодов.
8. Предметов дополнительных здесь не должно
„а„ оп?лнительных быть, чтобы не отягощать неокрепшие умы, ко-
ЗаНЯТИИ ЗДбСЬ Н6Т· ^ •->
торым еще опасно разбрасываться. Одним
только могут они заниматься — тем, что представляет основу
всякого' обучения, а именно: точным усвоением различных вещей,
а затем — их названия и сохранения усвоенного в памяти.
Л 9. Род игр определяет учитель.
10. Театральные представления будут состоять
в том, что текст «Двери» разбивается на простые вопросы и
ответы, и эти разговоры представляются потом некоторыми
учениками на сцене.
III. «Зальный» класс.
Надпись: «Да не вступает сюда никто, не владеющий словом».
1. Это следует понимать в том смысле, в каком Цицерон
говорит, что он не может учить говорить (красноречиво) того, кто
не умеет говорить *. Если особенность этого класса — научать
украшению речи, то как может кто-либо изукрашивать то,
чего в нем нет? Следовательно, от того, кто сюда поступает,
требуется знание строения простого и естественного языка; иначе
его пребывание здесь будет бесполезно.
И б ж 2. Если украсить стены этой комнаты талант-
р и ' ливо исполненными ' рисунками, а также
избранными замечаниями относительно украшения речи, то это
принесет отменную пользу.
3 б 3. Можно составить собрание священных гим-
ожии. Ήοβ^ псалмов и молитв# А так как здесь уже
начинается чтение священного писания, то должно дать в руки
первую часть Извлечения из библии (оно должно быть
сделано словами самого священного писания, но сокращено и приспо1-
соблено к детскому пониманию). Благодаря ежедневному
.'чтению, объяснению, повторению и заучиванию на память
отрывков из него ученики привыкнут быть в общении с богом и с
благочестивыми мыслями.
к 4. Основной книгой этого класса будет третья
классная книга. часть уЧебного курса2, излагающая украшения
вещей и латинской речи. К ней прибавлены предписания изящно-
1 Ср. «Великая дидактика», XXII, 7.
2 Эту часть учебника латинского языка Коменский назвал Atrium.
См. III часть Амстердамского издания. Там эта книга озаглавливается так:
Eruditionis scholasticae, pars III, Atrium, rerum et linguarum ornamenta exhi-
bens (III часть школьного обучения, атриум, заключающая в себе
украшения вещей и языков).
514

го стиля и реперторий, называемый латино-латинским
лексиконом; они открывают искусство разнообразить речь на тысячу
различных ладов. (Заметь: второй класс показывает источник
чистой латинской речи; этот — третий — ее ручейки и реки.)
Математика ^* ^3 аРиФметики войдут умножение и деление
вместе с «Картинкой» К е б е с а1, из
геометрии — фигуры твердых тел, затем симфоническая музыка и
первые начала латинской поэзии с избранными стихами К а τ о н а,
Овидия, Тибулла и др.
6. Из истории здесь следует изучать достопамятные
рассказы из священной истории, чтобы насадить стремление к
добродетелям и отвращение к порокам.
Стиль 7. Здесь нет никаких иных упражнений в
стиле, кроме изменений фраз, предложений и
периодов, и притом в первый месяц только через перемещение
слов и членов, в следующие два месяца — через замену их, что
уже значительно труднее; в четвертый и пятый месяцы — через
идиоматизмы, в шестой и седьмой — через тропы и фигуры, в
восьмой и девятый — через распространение, в десятый — через
сокращение (кто знает пути распространения, тот очень легко
сумеет затем и в обратном порядке сделать сокращение); в
одиннадцатый месяц, наконец, можно испробовать основы метрики.
8. Давать этому классу еще дополнительные
Дополнительные занятия я считаю делом сомнительным. Уче-
занятия.
никам достаточно дела со своими прямыми
задачами; им нужно ясно усвоить столь разнообразные способы
изменений в языке, наблюсти их как следует и искусно
подражать им. И богатый плод с этого класса пожнут они лишь
тогда, когда будут в состоянии объяснять любого латинского
писателя и затем выражать все на этом ученом языке.
ρ 9. Известные виды отдыха могут быть допу-
екреации. щены или назначены в определенные часы.
10. Театральные представления следует устра-
Театральные ивать (да они, может быть, уже и существу-
представления. ют^ β стиле комедий под названием «Школа-
Игра» 2; они изображают самые привлекательные действия,
причем все перечисленное содержание этого класса может быть живо
представлено-.
1 К е б е с — ученик Сократа — написал сочинение под названием
«Картинка». Это сочинение аллегорически изображало человеческую жизнь.
2 За время пребывания в Лешно и Сарос-Потоке Коменский написал
ряд школьных драматических произведений на латинском языке. По
содержанию, запасу слов и оборотам речи эти пьесы соответствовали
содержанию образования в отдельных классах. Общее собрание этих пьес поэтому
носит заглавие «Школа-Игра, или живая энциклопедия», т. е.
«Сценическая практика двери языков». (См. III часть Амстердамского издания
Сочинений Ком-енского, а также IX том Брновского издания Полного
собрания сочинений Коменского.)
515

IV. Философский класс.
(Вместе с подчиненным изучением греческого языка.)
Надпись: «Да не вступает сюда никто без знания истории»
(tiistorianum).
1. Надпись эта означает: основания вещей не в состоянии
понять тот, кто не познал еще самих вещей. Ибо сначала
нужно знать, что что-нибудь есть, прежде чем начать исследовать,
откуда это и как. Следовательно, этим дается знать, что дверь
философии открыта только для тех, кто (из школьных книг
обоих предшествующих классов) начал объяснять вещи в мире
с их внешней стороны, называть, изменять названия и через
это различать их.. Теперь, благодаря проникновению от
внешнего во внутрь, представляется возможным исследовать само
нутро вещей. Что остальных не должно еще считать за
способных к философии, может считаться делом решенным.
Изобоаж ^ Классная комната должна содержать изоб-
ения. ражения, представляющие расчленение вещей;
арифметические, геометрические, механические (статические) и
тому подобные изображения; изображения анатомии,
химической лаборатории со всеми ее принадлежностями и т. д.
За 0 б о 3. Для наставления в религии следует
составить особую книгу, содержащую избранные
гимны и псалмы, вместе с образцами для молитв утром и
вечером, до и после учения, перед обедом и после него. К ним
можно присоединить Извлечение из Нового Завета, содержащее
жизнь Христа и апостолов и важнейшие изречения и учения в
таком порядке, чтобы из четырех евангелистов составилась одна
непрерывно идущая история.
v о и 4. Классной книгой служит здесь четвертая
■ЧЛаССНаЯ книга.
часть школьного курса, содержащая первую
часть «Дворца мудрости»1, в котором обзор созданий должен
быть выполнен таким образом, чтобы было очевидно, чьей
властью совершается все в природе. Здесь имеет место и
дальнейшее облагораживание языка (все пишется в стиле,
приспособленном к предметам) и еще более блестящее прояснение ума
через прямое рассматриванье всех предметов.
м 5. Из арифметики здесь преподается правило
пропорций (так называемое тройное правило,—
а из геометрии—тригонометрия, к которой примыкают основания
статики. [К этому присоединяется] инструментальная музыка.
„ 6. Естественная история2 доставит умам вели-
стория. кое удовольствие и свет, для того чтобы луч-
1 Эта книга осталась ненаписанной.
2 Как видим, Коменский пользуется понятием истории в широком
смысле, включая в содержание истории не только историю человеческих
обществ, но и историю природы, а в другом месте (см. логический класс, 6)
историю техники, а также так называемую «священную» историю.
516

ше понимать все, встречающееся в природе; ее следует
составить из сочинений Плиния, Элиана и др.
Стиль 7. В качестве учителей для упражнений в
стиле надо привлечь древних писателей. Но так
как к этому классу следует отнести изучение греческого языка
(от обычных учебных часов не остается ни одного, который
можно было бы уделить на этот предмет, а переносить его на
добавочные часы нецелесообразно ввиду того, что он тогда стал бы
слишком низко цениться), то мы отведем для него последний
послеобеденный час, назначенный для упражнений в стиле, в
надежде, что от этого не потерпят ущерба упражнения в латинском
стиле, — которые со всей силой возобновятся в следующем
классе — тем более, что истории, написанные для этого класса в
гладком стиле авторов, дают разнообразные сведения
относительно различных вещей и что, благодаря последующему
грамматическому и риторическому экзамену, можно добиться того,
чтобы на это было обращено внимание.
8. Итак, дополнительным предметом в этом
Дополнительные классе является изучение греческого языка.
предметы. v J r
Хотя я не отрицаю того, что этот язык сам по
себе труден и содержит обширный материал, однако ввиду того,
что более солидное образование, как его требует эта школа,
никоим образом не может обойтись без знания этого языка,
трудность (если таковая есть) должна быть преодолена. Я надеюсь,
что она не будет так уж велика,—во-первых, потому, что не для
всякого ученого необходимо изучить этот язык вполне; затем
потому, что то, что достаточно для понимания Нового Завета (а
об этом преимущественно идет дело), не особенно значительно;
наконец, потому, что если бы все-таки остались некоторые
терния, их можно устранить с помощью хорошего метода и
остающаяся работа будет столь приятна, что при четырех
еженедельных часах, отведенных на этот предмет, к концу курса, т. е. по
истечении года, трудности можно преодолеть. Тогда весь Новый
Завет можно будет читать по-гречески и понимать, а вместе с
тем могут быть понимаемы учениками следующих классов
писания евангельские без толкователя, — в таком виде, в каком они
вышли из уст и из-под пера апостолов. Было бы великим
делом — с пользой черпать воду жизни из самих источников;
можно было бы, кроме того, перенести к нам еще из языческой
греческой письменности кое-что в отменно прекрасных
изречениях, сентенциях и целых сочинениях.
и 9. Об играх я не хочу говорить ничего, так как
желательно, чтобы ученики постепенно более
и более обращались от них к вещам серьезным. Вполне
приличный отдых для тела и духа не должен быть
запрещаем как вообще человеческой природе, так и этому
возрасту.
517

10. Представить философскую сцену в фило-
Театральные софском классе далеко не неуместно. Такими
представления. ^ ^ ^ тт гт
* могли бы быть «Циник Диоген, выведенный на
сцене, или вкратце-о философии» (de compendiosephilosophando);
драма уже готова и уже три раза с успехом была поставлена в
латинских школах.
V. Логический класс.
Надпись: «Да не вступает сюда никто, не сведущий в философии».
1. Смысл сказанного — в следующем: Если кто-либо еще не
наполнил духа, созерцателя вещей, образами вещей, то он не
сможет их и обдумывать, так или иначе располагать и
исследовать. Ибо что можно видеть, искать, исследовать там, где еще
ничего нет? Сюда'вполне справедливо подходит известное
изречение: чистый логик есть чистейший осел. Итак, чтобы не делать
из людей ослов, мы не хотим допускать сюда никого, кто не
приносит с собой ничего, кроме чистого ума (т. е. только tabel-
lam rasám, или пустую доску, на которой еще ничего не
написано, как любил выражаться Аристотель). Пусть он
сначала пойдет и наполнит дух свой образами вещей, в точности
отвлеченными от вещей (как мы это установили в предыдущем,
философском классе). И тогда пусть придет он и научится
усваивать сокровище всего им приобретенного и. то, что еще предстоит
приобрести для немедленного и сознательного употребления.
Изображения 2' ИзобРажения Должны предлагать или
избранные правила логики и некоторые
художественно составленные картины проявлений духа и
распространения его на область вещей, или и то и другое,'или еще что-либо,
что может быть придумано полезного. Ученику нет досуга
самому останавливаться на этом; он будет иметь время, когда вещи
потребуют этого, в последующей жизни.
За о б · ^· УпРаж'нениями в благочестии будут служить
здесь гимны, псалмы и молитвы, как бы
новый трут для священного огня, возжигаемого на алтаре сердца.
К этому следует присоединить пересказ всей библии, или
библейское руководство (Manuale Biblicum), так называемую «Дверь
святыни», содержащую в собственных словах Писания главные
элементы всего священного писания (истории, догматы,
изречения), но только в сокращенном виде и притом расположенные
таким образом, чтобы в продолжение одного года все могло быть
изучено и главная сущность священного писания могла быть
исчерпана рассудком (а большая часть — и памятью). Если к
каждому утреннему часу присоединить главу из Нового Завета на
греческом языке, то точно так же можно было бы в течение
года покончить с греческим текстом Нового Завета (последний
заключает в себе 260 глав; столько же первых утренних часов
имеют 43 недели, считая по шести часов в неделю).
518

Классная книга 4* В качестве классной книги здесь следует
иметь пятую часть учебного курса. Она
содержит полеты ума человеческого в область различных искусств,
наряду с теми границами, в которые он должен быть заключен.
Здесь разум, уже исполненный образами вещей, возвращаясь к
самому себе, созерцает свое собственное существо, т. е.
подвергает испытанию собственные и чужие представления о вещах,
чтобы везде точно и искусно отличать предположения от
истины. Это сочинение будет разделено на три части. Во-первых,
материальную часть, содержащую ту часть пансофии, которая
разъясняет как уже сделанные, так и предстоящие изобретения
человеческого ума и силу искусства, изливающегося на
творении. Во-вторых, вместо формальной части там будет
«логическое искусство»; оно покажет, что вся мастерская человеческого
разумного мышления отлично оборудована и что все может
быть найдено с ^помощью аналитического, синтетического и
синкретического (сопоставляющего, или сравнивающего) метода,
приведено в порядок и истинное отделено от вероятного и
ложного. В-третьих, будет приложен репорторий, или указатель, всех
вещей, которые человеческий ум может найти и которые он
обыкновенно находит как тогда, когда он стоит на правильном
пути, так и тогда, когда он блуждает без дороги.
Математика · ' 5* ^ля послеобеденных развлечений будут здесь
служить:
а) из арифметики — правила товарищества и смешения,
фиктивные предположения;
б) из геометрии — измерение длины, ширины и высоты;
в) из географии и астрономии — учение, в общих чертах, об
обоих полушариях;
г) из оптики — несколько главных положений.
и 6. Для того чтобы в занятиях историей
сделать шаг вперед к более важному, мы ставим
здесь историю механики, объясняющую изобретение вещей (где,
когда, по какому поводу то или другое было или случайно
открыто, или выслежено и подмечено благодаря размышлению).
Это весьма приятное питание для умов1.
7. Для стиля теперь время привлечь образцо-
Упражнения в вых писателей, и притом следует брать
писателей того времени, когда процветала латынь.
Ибо хотя наши школы пекутся более о вещах и всякий
благоразумный человек справедливо предпочтет мудрость, связанную с
Цицероном, глупой болтливости, однако высшее
благоразумие советует нам желать скорее того и другого вместе, чем
только одного из них. Как блестящие драгоценные камни нам
приятнее видеть оправленными в золото, чем в свинец, и как золотые
кольца украшают чаще драгоценными каменьями, нежели стек-
См. примечание к § 6 «Философского класса».
519

лышками, так следует прилагать старание и к тому, чтобы
воспринятое умом было выражено прекрасным языком. Но так как
существуют различные степени стиля, то, по нашему мнению, на
этой ступени следует выработать тот средний,
приспособленный к вещам стиль, который свойственен историкам. И потому в
этом классе ради стиля следует изучать лучших историков:
Корнелия Непот а—«О знаменитых полководцах Греции», К у р-
ц и я — «О деяниях Александра», Цезаря с его
«Комментариями», Ю -с τ и н а и др.
8. Дополнительных занятий здесь нет; разве
Дополнительные что те кт0 ВОзымеет желание усовершенство-
занятия. ' ^ J r ^
ваться в греческом языке, будут читать бегло
кое-что из наиболее изящных писателей: например, речи Исо-
крата, легкие для понимания и полные прекрасных
выражений; а также этические трактаты Плутарха, С и ρ а χ а и т. п.
Иг 9. К числу забав, служащих для отдыха, мож-
гры* но причислить состязание в разгадывании
Театральные загадок И т. Д.
представления. ^ Прекраснейшее представление могло бы
дать состязание триединого искусства — Грамматики, Логики и
Метафизики. Сперва борьба из-за первенства, а затем их мирное
соглашение — мудро управлять всем в царстве Мудрости — и их
поцелуй. Эта драма, в которой .пятьдесят человек участвующих,
представляет много привлекательного. Кроме того, она во
многих отношениях проливает свет на то, как правильнее понимать
самые основы искусства речи, рассуждения и действия.
VI. Политический класс.
Надпись: «Да не вступает сюда никто, не мыслящий разумно,
или не опытный в логике».
1. Логике свойственно полагать границы человеческому
мышлению, а людям, играющим роль в государстве, особенно
свойственно, как полагают, руководствоваться разумными
основаниями и руководить другими.
Изображения 2* Изображения будут состоять в искусных
рисунках, передающих силу истинного
порядка и налагаемых им оков. Подобного рода изображением могло
бы быть изображение человеческого тела, представляющее его
в четырех различных видах: 1) с отсутствием известных членов,
2) с их избытком (двухголовое, трехглазое, четырехрукое и
тому подобное тело), 3) с уродливо помещенными или даже с
правильно поставленными, но отделенными друг от друга и не
находящимися в связи членами и 4) совершенное тело, в котором
части связаны, красиво сложены и т. д.
Закон божий ^* Сообразно этой ступени следует установить
упражнения в благочестии; для закона божия
должен служить полный текст библии.
520

4. В качестве классной книги здесь должна
Классная книга. СЛуЖИТЬ третья часть «Дворца всеобщей
мудрости», наглядно представляющая разумность человеческого
общества (насколько далеко она простирается). Весь свет знания,
доселе собранный, должен (так как все это имеет в виду
человеческое общежитие) быть поставлен перед глазами, как вещь,
лучше других удовлетворяющая запросам человеческой жизни.
Математика 5* Развлечение в послеобеденное время дадут:
в арифметике — логистика *, в геометрии —
архитектоника, в географии — изображение мира, изящно
составленное в небольшом объеме, наряду с той частью
астрономии, которая содержит теорию планет и учение о затмениях.
Ист00и 6· Из истории на долю этого класса при-
ст рия. ходится история обычаев, которая, если
ее как следует изукрасить, может быть в высшей степени
интересной и полезной.
7. Ради стиля объясняются писатели, зани-
Писатели, кото- мающие видное место; так, в прозе — С а л-
ГспосоТ и™: л ю с τ и й и Цицерон, из поэтов - Вер-
ния. гилий, Гораций и др. Относительно
способа и характера обращения с ними сказано
было в книге о новейшем методе2, в главе XVII; здесь следует
прибавить несколько замечаний относительно того, как вести
упражнения в стиле. Ученики должны привыкнуть (тем более,
что они сведущи в грамматике, риторике и логике) свободно
выражаться о вещах, придется ли им говорить согласно
правилам искусства без подготовки, например о предмете,
который задал учитель, или на тему, которая служила материалом
для их состязания, или составить предварительно обдуманное
(но в течение не слишком большого времени) сообщение
относительно задач более трудных. Эту работу должны исполнять в
прозаическом стиле все, не исключая никого. Наоборот,
упражнения к поэтическом стиле не следует вести со всеми, так как
вполне справедливо, что поэтами люди скорее рождаются, чем
делаются. Едва ли можно ожидать от поэзии серьезной пользы
(будь то для церкви или для государства) при скупо ртведен-
ном, едва для самого нужного достающем времени; не следует
занимать юношей вещами бесполезными или полезными в малой
степени. Лучше учить их, по примеру муравьев и пчел, во время
юности делать запасы на зиму и на старость, чем, подобно
стрекозам, проводить лето в песнях, а затем голодать. Как хорошо
предостерегает своего брата Мурет против искусства поэзии:
«Писать дурные стихи, — говорит он, — позорно, посредствен-
1 Логистика — искусство применять исчисление для сравнения
величин в геометрии, астрономии, музыке и в обыденной жизни.
2 «Methodus lánguarum novissima,» (Новейший метод языков) — весьма
ценное произведение Коменского; к сожалению, еще не переведено на
русский язык.
521

ные — бесславно; хорошие — слишком трудно для того, у кого
есть еще другие занятия». Однако нельзя в силу этого оставлять
непрочитанными поэтов или препятствовать поэтическим
упражнениям, если кто чувствует к ним склонность. Исключительную
прелесть заключает в себе эта гармония слов, мыслей,
подобранных по числу, мере, значению членов; одного из благороднейших
удовольствий для слуха и сердца лишают себя и своих
учеников те педанты, которые сами пугаются изучения поэзии и
удерживают от него своих учеников.
8. Из дополнительных занятий Я не могу ре-
Дополнительные комендовать ничего другого, как то, чтобы
занятия. ^ťJ ' '
личному прилежанию всех учеников этого
класса было предоставлено читать хороших, по совету учителя
выбранных писателей, делать себе извлечения редких слов,
прекрасных оборотов, особенно же изящных мыслей, и, таким
образом, как бы выжихмать весь сок их. Следует также советовать
привыкать осмысленно выражаться и иметь в запасе меткие
изречения, которые они, при подходящем случае, могли бы
искусно пустить, как стрелу, в цель; они могут также, взаимно состя-
зуясь, упражняться в этом искусстве. Если кого-нибудь, кроме
того, охватит желание посвятить себя более глубокому изучению
греческого языка, тому следует дозволить, и даже
рекомендовать, чтение некоторых писателей, например таких историков,
как Φ у к и д и д, поэтов, как Г е с и о д, и др.
9. Можно бы кое-что сказать и относительно видов отдыха; но
я предоставляю это на волю каждого. Следует только обращать
внимание на то, чтобы отдых не отсутствовал совсем, а с другой
стороны, чтобы его не было слишком много и чтобы при этом не
происходило ничего непристойного и опасного.
10. В театре могут быть представлены: Соломон—
благочестивый, мудрый, богатый и славный, а затем заблуждающийся,
нарушитель закона, привлеченный к наказанию и снова
образумившийся, или трагедия о суетности мира.
VII. Богословский класс.
(К нему присоединяется изучение еврейского языка.)
Надпись: «Да не вступает сюда ни один нечестивец».
1. Смысл этой надписи объясняет священное писание словами:
страх господень — начало премудрости. Это та истинная
премудрость, которой нет доступа в душу коварную (malitiosam) и
которая не обитает в теле, подверженном греху. Об этом
с полным правом напомним в самом начале тем, кто хочет
вступить в это святилище.
„ - 2. Изображения будут заимствованы из священ-
Изображения. r J J *, „„„„
ного писания и через это будут таинственно
внедрять в сердца сущность этой божественной мудрости. На
522

одной стене могут также помещаться таблицы еврейской
грамматики; точно так же на других -стенах, на дцерях, окнах, кафедре
могут быть написаны избранные еврейские изречения, которые
при начале богословских занятий раскрывают новичкам их смысл
и возбуждают в них любовь к священному языку, а впоследствии
исполняют их даже и восхищением и т. д.
Закон божий 3* Средствами возбуждения благочестия будут
служить: а) избранные псалмы и церковные
гимны; Ь) самые выдающиеся молитвы — как собранные из
священногочписания, так и заимствованные из творений
знаменитых богословов и некоторых святых мучеников; с) запись того, во
что должно веровать, что должно делать и на что должно
надеяться—все это слодами самого Писания—для ежедневного чтения.
4. В качестве классной книги здесь служит
Классная книга последняя часть «Дворца мудрости», изобра-
в о частях»
жающая конечное назначение человека под
небом мудрости (а именно, общение душ с богом) в трояком
делении, а именно:
1) Сборник «воспарений духа к богу» посредством лестницы
вещей, которые суть, были и будут. Здесь вся вселенная (опять-
таки по известному уже порядку «Двери») излагается так, чтобы
по поводу всякой вещи, как хорошей, так и дурной, было
сообщаемо, как учит нас о ней бог в Писании или здравый разум; как
небо, земля и все, что в ней есть, возвещают славу божию и учат
почитать достойное поклонения Существо, как они служат
наградой за благочестие или*наказанием за безбожие и т. д. Словом,
доведенные до этой мудрости юноши должны быть научаемы
тому, как из всего, что является перед взором человеческим или
проникает в сердце, извлекать средства, укрепляющие веру,
оживляющие любовь и поддерживающие надежду на вечное
милосердие,—так, чтобы они повсюду, куда ни обратятся, чувствовали
себя залитыми божественным светом и еще под небесами1 начали
блистать друг перед другом небесной славой.
2) На 'место формальной части здесь прилагается ключ к
книгам божьим, т. е. практическое руководство о том, как (с
целью освящения) с пользой читать священные книги, как
смотреть на дела божьи в мире как бы на наших руководителей к
богу и, наконец, как с пользой слушать откровения совести, как
бы некоего, данного нам от бога увещателя, наставника, судьи и
свидетеля. Может быть, удалось бы присоединить и параллелизм
троякой книги божией; а именно, триединый комментарий на
божественные книги: 1) посредством самого Писания; 2)
посредством рассуждений разума; 3) посредством чувственного
опыта. В качестве такого рода комментария мы предложили в
«Методе LL»2 в главе 23 параграф 14 и след.; если же намерения
1 То есть еще в течение земной жизни. — Прим. переводчика,
2 «Methodus Mnguarum novissima»
523

эти хороши, то ввиду такой желанной цели должен быть сделан
почин, как бы дело ни пошло вначале. Но где же он должен быть
сделан, как не во всеобщей школе мудрости? и затем где удобнее
это сделать, как не на этом месте?
3) Можно было бы присоединить богословский указатель
всего того, что содержится в тайнах спасения (будет ли это
истинно и согласно со строгой верой, или ошибочно и еретич-
но), — указывая соответствующие места.
м 5. К математическим развлечениям могут быть
присоединены добавления. Из арифметики
таковыми могут быть священные и мистические числа,
рассеянные по всему Писанию; затем может быть объяснено священное
зодчество на ковчеге Ноя, на Моисеевой скинии, Соломоновом
и Иезекиилевом храме, Новом Иерусалиме (Откр., 21, 10 и ел.).
Из астрономии может быть взято счисление и вся система
священной хронологии.
и 6. В этом классе проходится всеобщая история
. стория. в избранных очерках, обнимающая, однако, все
главные перемены в человеческом роде только с особым
отношением их к церкви, ради которой стоит и существует мир, так
чтобы было видно, как здесь совмещается вся сила
божественного провидения. Ибо таким образом явится, наконец,
возможность спасительно созерцать течение времен.
7. Следует ли вести здесь также и упражне-
Ораторские ния в ЯЗЫке и стиле? Конечно,— чтобы никоим
упражнения. ~ *
J * образом не было отступления от метода
гармонии. Но эти упражнения должны носить божественный и, по
возможности, возвышенный характер. Тем, кто хочет посвятить
себя духовной деятельности, всего лучше обратить свое рвение
на устрояемые в классах (которые могут служить прообразом
будущей церкви) благочестивые собрания, притом ежедневно
посвящая на одно из таких собраний по получасу; тут не должно
говорить ничего, кроме того, что, будучи заимствовано из
собственных изречений божьих (а именно — в отношении
содержания, выражения, произношения и стиля) и прекрасно
обработано, может возбудить во всех слушателях добрые, благочестивые
чувства. Для достижения этого должно соблюдать предписания
божественной риторики, а не гоняться за приманками
человеческого красноречия. Для будущих деятелей на политическом
поприще полезно будет подобным же образом упражняться
в кратких, остроумных, обоснованных речах (или
повествовательного, или аналитического, или судебного характера).
Особенно рекомендуются речи, подобные тем, которые произносятся
на общественных собраниях, свадьбах, крестинах, похоронах
и пр., для того чтобы мудрым обращением к присутствующим
напомнить им о том, что необходимо, и пробудить в них добрые
чувства.
524

8. Из дополнительных занятий придется здесь,
воыо™ЛНИтелЬНые наРяДУ с чтением некоторых избранных древ-
ЗЗ.НЯТИЯ· о о о
неиших и новейших писателей, заняться
священным еврейским языком — дело, необходимое для всех
будущих богословов. Этим языком должны заниматься все без
исключения так ревностно, чтобы каждый в конце класса мог
для себя читать и понимать библейский текст. Этого легко можно
достигнуть при помощи разработанного разными учеными
метода этого древнего простого языка. И пусть посвятившие себя
государственной деятельности также возьмут на себя этот
небольшой труд, который даст им возможность слушать, как
некогда апостолы и пророки провозвещали на своем родном
языке великие дела божий; этого им нельзя запрещать, наоборот,
их следует привлекать к тому, чтобы они (в убеждении, что
прекрасное дело понимать язык, возникший одновременно с
миром), из желания познакомиться со столь глубокой древностью
(в сравнении с которой греческий и латинский язык можно
назвать новыми), не задумались приложить к этому делу столь
небольшое старание.
и 9. Развлечения допустимы и здесь, только они
* не должны идти в разрез с занятиями рели-
Сценические гиозного класса.
представления. ια Могут ш бшъ и здесь зрелища? Отчего
же нет? И даже интенсивнее, чем в других 'классах.
То, что происходит в жизни общественной, само по себе
носит характер зрелища: поэтому тех, кого в скором
времени надо будет послать в общественную жизнь, "следует
приучать к тому, чтобы они умели прилично держаться в
обществе и искусно подчинять себя выпадающим на их долю
обязанностям; и это-то и есть главная цель этих упражнений. Что же,
следовательно, нужно делать? Соответственно учебному
материалу этого класса можно было бы представить в живом
изображении героическую добродетель веры, преодолевающую все
препятствия, или прекрасные плоды истинного благочестия.
Главное лицо в первой драме, которая уже готова1, — Авраам;
во второй—Давид, и притом под таким заголовком: Давид
в унижении, благочестивый, всеми презираемый, угнетенный,
а затем великий, всем любезный, знаменитый, торжествующий.
Обсуждение вопросов о школе, так организованной.
Таков план семиклассной пансофической школы. Я нахожу,
что могут быть предложены еще некоторые вопросы, а именно
следующие:
I. Будет ли пансофическая школа существовать в
действительности или только в воображении?
1 См. примечание к § 10, III, «Зального», класса.
525

П. Возможно ли в течение семи лет прочно укоренить в умах,
притом еще детских, столь многое и столь великое?
III. Что предстоит делать тем, кто доведен до этой ступени?
IV. Как, наконец, осуществить все это?
Чтобы не оставить никаких сомнений, я хочу дать ответ на
каждый из этих пунктов.
I.
Нужны ли еще словесные доказательства там, где дела
налицо. Впрочем, если кто думает, что здесь еще нет всего, что
образует человека до полной человечности, то пусть он укажет,
чего, по его мнению, недостает, будь то в отношении языков,
вещей, нравов, или — во что все разрешается — благочестия. Во
всяком случае, что латинский язык, который сейчас считается
основой всего образования, будет изучаться здесь действительно
основательно, — это подтвердится фактически, и притом иначе,
чем сейчас: он будет изучаться с охотой. Греческий и еврейский
языки должны служить средством для более близкого познания
самого бога. Бели здесь не преподаются реалии 1 во всех
частностях, то нужно принять в соображение, что это, во-первых, не
обещано, да и невозможно, чтобы один ум воспринял в себя все
частности, хотя бы человек занимался этим всю свою жизнь;
тем менее можно было бы в этом смысле исчерпать все это
в течение семи лет. И однако на деле здесь будет преподаваться
все во всех классах. Мало того, никто не должен быть отпущен
из этой школы, пока он не пройдет до конца тройной книги
божией; а именно, пока он, во-первых, не узнает, не поймет и не
усвоит применения всего, что содержит'мир, и пока он не будет
в состоянии говорить обо всем (поскольку это касается всех
более важных вещей); во-вторых, пока он не исследует
золотоносных россыпей духа и не будет в состоянии назвать
выкопанные оттуда сокровища премудрости божией, и, наконец,
в-третьих, пока он не усвоит священное писание—ручейки
сокровенной премудрости божией — в их буквальном и
таинственном смысле (опять-таки, говорю я, поскольку это касается
главных вещей).
Если окажется, что мы в чем-либо не осуществим это наше
столь полное предначертание, то это будет простительно, пока
не будет выполнено все теми, которых господь призывает одного
за другим. Ведь и все бывает на первых ступенях несовершенно,
а затем на последующих дополняется и совершенствуется. Я, с
божией помощью, принялся за исправление этих начал, чтобы
никто не имел права бросить мне в упрек известное изречение:
«Всего понемногу, в общем — ничего». Ибо я стремлюсь достиг-
1 То есть отдельные науки о естественных, реальных предметах и
явлениях мира (физика, астрономия и т. п.). Ср. план Латинской школы в
«Великой дидактике», гл. XXX.
526

нуть как во всех частностях, так и в целом не чего-нибудь, но
всего и целого, т. е. оснований, главнейших построений,
важнейших положений и сути всего,— так, чтобы тот, кто постиг это,
мог бы обо всем здраво судить, ни в каком важном вопросе не
делать вредных промахов и, таким образом, вооруженный этим
общим познанием всех вещей, мог бы быть допущен до всех
человеческих и божественных книг, а затем и до самой
житейской деятельности.
И.
Возникает другое сомнение: возможно ли, чтобы даже это,
наиболее главное, в назначенный для изучения его семилетний
период времени было исчерпано умами, и притом детскими.
Я отвечаю: если мы с помощью метода добьемся того, чтобы
работа учащихся уменьшилась, их отвращение исчезло, их
бодрость увеличилась, то для посредственных голов в течение семи
лет все это будет доступно. Кто видал «Nobile Triaennium»
(Знаменитое трехлетие) Клоппенбурга, признает, что там
требуется от ума гораздо больше работы. И если это
руководство считалось разумным, хотя оно не было проверено на
практике, то почему же не признать нашего, где [на'изучение]
отводится больше времени, предлагается меньше задач и дается
лучшее руководство? Сомневаться в успехе дела нет никакой причины
для того, кто знает силу поступательного движения
(арифметического и географического); а последняя — удивительна.
Справедливо говорит кто-то: чтобы быстро попасть туда, куда хотят
прийти, не столько необходимо бежать, сколько не отставать.
Легко можно доказать на бесчисленных примерах, что значит
настойчивость. Известна пословица, и она весьма верна: капля
долбит камень не силой, но частым падением; так и человек
становится ученым не через насилие, но через частое чтение. Как
миниатюрно малы зернышки, которые уносит муравей и, однако,
в какую кучу они вырастают за лето? Крошечными каплями
цветочного сока наполняют пчелы свои соты; и сколько ячеек
наполняют они в один-два месяца! И не произойдет ли то же самое,
если наши пчелки, под нашим руководством, в течение
нескольких часов соберут в ячейках своей памяти сперва несколько
слов, а затем прекрасные изречения (а они очень легко могут
сделать это при столь привлекательном методе) и будут так
делать в течение семи лет. Мы надеемся, что самый опыт внушит
веру; бог же да поможет благому начинанию.
III.
Что будут делать вышедшие из пансофиче-
с к о й школы.
Наконец спрашивают: Что станут делать юноши, которые
пройдут эту школу, особенно если они окончат ее на
шестнадцатом или на восемнадцатом году жизни? Я отвечаю: прежде всего
527

они будут благодарить бога за то, что они счастливо перешли
Иордан и дошли до прелестей земли обетованной. Ибо так как
они уже в состоянии читать великие божественные книги, то они
будут в состоянии в течение всей своей жизни в высшей степени
наслаждаться ими; причем им не нужно будет руководство, но
лишь один или несколько товарищей, для того чтобы испытывать
больше радости.
Далее, воспитанные таким образом юноши — в случае, если
они еще не годятся для житейской деятельности вследствие
своего возраста, тем более будут пригодны, если им поручить
руководство детьми, особенно из знатных семейств, — для того
чтобы таким образом начало улучшаться и состояние отечества
во всех областях.
В-третьих, если некоторые не получат такой работы, то они
могут остаться при ректоре школы (уже как студенты или как
прослужившие свой срок солдаты) и при нем лучше
приготовиться для того будущего призвания, которое каждый изберет.
Ибо для них приходит уже время выбрать определенное
жизненное поприще, на котором каждый может служить богу и
человеческому обществу, и приложить все старание к этой своей
специальности. Один всецело посвятит себя богословию, другой —
медицине, третий — философии и школьному делу, четвертый,
может быть, — астрономии (так, чтобы отечество имело среди
граждан все специальности); иной поступит на княжескую
службу или посвятит себя хозяйственным занятиям (чтобы в будущем
вести приятную, почетную и благочестивую жизнь на пользу
своей семье и на украшение отечества) и вообще—тому, что
служит к поддержанию общественного блага и порядка.
Распределив, таким образом, учеников по классам их будущих занятий,
ректор сможет прийти им на помощь советом, так чтобы молодые
люди знали, какими хорошими писателями им заниматься, как
читать их с пользой, как им учредить в своей среде Геллиевы
коллегии, причем всем должна быть дана возможность
пользоваться общественной библиотекой.
Наконец, более достаточным (особенно юношахМ благородного
происхождения и тем, кого природа снабдила более благородным
умом) можно рекомендовать путешествия к другим выдающимся
по своему образованию народам; но не за тем, чтобы поглядеть
и на манер детей подивиться на горы, реки, моря, здания,
различные одежды народов и тому подобные чисто внешние вещи,
но за тем, чтобы, под влиянием бесед с мудрыми мужами и
похвальных обычаев хорошо образованных народов, стать более
развитыми сравнительно с теми, которые не видят ничего, кроме
того, что можно найти у них дома.
IV.
1. Так как правило всякого искусства состоит не в том, чтобы
просто делать что-либо, но в том, чтобы доводить все до конца,
528

то является вопрос: как взяться за это столь важное дело? Я
отвечаю: это очень легко, лишь бы не было недостатка в
необходимых принадлежностях, из которых (кроме милости всевышнего
бога и высоких властей) следует предпочтительно назвать
четыре: книги, классные комнаты, учеников и учителей.
2. Относительно книг следует заметить, что наибольшая часть
трудностей состоит в том, что мы не все книги еще имеем
налицо в таком виде, в каком они должны употребляться.
Необходимость в новых книгах, тщательно составленных по законам
метода, является в силу следующих трех обстоятельств:
во-первых, потому, что у нас нет таких книг, которые бы содержали
истинные и полные извлечения из трех книг божиих1 и благодаря
этому были бы вполне верным введением к этим книгам; во-
вторых, потому, что необходимо, чтобы они были чистыми, без
всякой примеси ереси или какой-либо языческой пошлости;
в-третьих, потому, что их должно быть большое количество,
так, чтобы их хватило для столь большого, как мы надеемся,
числа учащихся.
3. Последней трудности легко было бы помочь через
типографское их умножение, если бы только все было готово для
печати. Но этого до сих пор еще нет, что, понятно, пугает всякого.
Выпустить такое большое количество книг, исполненных
сообразно тщательно обдуманным идеям, представляется огромной
работой; да она и не может быть исполнена одним человеком,
особенно пожилым, у которого смерть стоит за спиной.
4. Но так как я более двадцати лет занимался этим
предметом и добрая часть материала уже готова, то я льщу себя
надеждой, — если бог мне поможет и один или два ученых мужа
окажут содействие, — настолько привести эту работу в
исполнение, насколько это возможно и обычно бывает на начальной
ступени. Я хочу оставить это дело моим преемникам и особенно
также моим ученикам; пусть они его дальше продолжают, исправляют,
пополняют; пусть это служит им не только образцом для легкого
подражания, но и побуждением к скорейшему выполнению.
5. Чтобы изобретения уже на начальной ступени
приближались к совершенству,—это прямо невозможно; возможно и даже
легко прибавлять к найденному, пока искомое не станет
завершенным. Невозможно было бы для Колумба, открывшего
Америку, открыть всю окружность этого материка вместе со
всеми вокруг лежащими островами (на это не хватило бы жизни
одного человека), но для преемников его это оказалось
возможным. Изобретатель печатного искусства не пошел далее самых
первых его начал; а до какого совершенства довели это дело
его ученики!
6. Превыше всего чудесно то, что в этом отношении говорит
Спаситель о себе и о своих последователях, в словах: «верую-
См. примечание к § 28 I части «Пансофической школы».
34 Заказ № 5063
529

щий в меня сотворит дела, которые творю я, и сотворит больше
сих». Если я, грешник, могу надеяться, что мои ученики некогда
произведут большее, то дайте мне из вашей среды избранные
таланты, которым доставляет удовольствие заниматься этим
и которые, раскапывая открытые золотоносные россыпи
мудрости, обогащают добычею света при помощи божией как самих
себя, так и делают богатыми других. Результаты будут таковы,
какие даст бог, и на какие вы сами, может быть, не смеете
надеяться.
7. Таких талантов жду я от вашего народа предпочтительнее,
нежели от какого-либо другого, так как я в ревностных
молитвах начал выражать пожелания вам блага, — пожелания, чтобы
ваш народ начинал поднимать голову благодаря изучению
мудрости. Если я желаю, чтобы вы овладели ею, то мне надо
воодушевить ваши умы, привлечь их сюда, осветить их этим
светом. И, согласно положению вещей, не может и быть иначе,
как то, что те, кто должен поддерживать нас, были бы
поддержаны нами укреплением своих сил. Никакая повивальная бабка
не в силах вывести на свет плод, если не будет живого и
сильного движения и напряжения -самого плода. А вывести разум на
свет из мрака невежества есть не что иное, как исполнить
обязанность духовной акушерки. Так, мудрейший из философов,
Сократ, сын афинской повивальной бабки, обыкновенно
говорил о себе, что он не может больше ничего делать, как
оказывать уму услуги повивального искусства, т. е. раздувать
божественные, сокровенно лежащие в душе каждого человека искры
и вызывать из них пламя. Придя за тем, чтобы помочь
разрешению от бремени умов ваших, мы вовсе не хотим вдохнуть жизнь
в мертвых, а как бы подвинуть живых к проявлению признаков
деятельной жизни.
8. Поймите же хорошо, что я говорю; и тогда вы возложите
свою надежду не столько на меня, сколько на себя и на своих
[близких], чтобы разумно начать и выполнить это дело мудрости,
и притом 'не моей и не вашей силой, но силой того бога, для
которого является радостью устроить хвалу из уст младенцев
и грудных детей, дабы смирить врага и мстителя.
9. Сама вечная, во плоти открывшаяся Премудрость
приступила к своему делу таким образом, что она избрала тех,
через кого должен был распространиться свет евангелия, не из
тонких господ, которые считали самих себя мудрецами, но из
толпы необразованных. Христос преподал нам также (чтобы мы
лучше постигли эту тайну) правило, что новое вино вливают не
в старые мехи, но в новые. Если мы будем следовать этому
правилу и примеру того, кто его дал, то мы можем быть уверены,
что не уклонимся с пути мудрости. Я скромно держусь
положения: сам собой придет разум к вам и к вашим близким.
10. Что касается вообще снабжения книгами, необходимыми
для пансофической школы, то не следует отчаиваться, если на-
530

лицо все, для того потребное. Я мог бы, пускаясь в частности,
показать вам также, как я надеюсь, что та или другая книга
может быть составлена быстро и хорошо; но я отложу этот
вопрос, пока не приду к убеждению, что этот путь вообще не
противен вам.
11. Что касается устройства классных комнат, то я надеюсь,
что это будет не моя забота. Да в этом деле не будет и никаких
трудностей, если укоренится убеждение, что всякая деятельность
может совершаться беспрепятственно только тогда, когда
каждый класс, т. е. собрание людей, занимающихся одновременно
одним и тем же, освободившись от всего, что могло бы отвлекать
его, с напряжением будет заниматься этим единственным своим
делом. Поэтому следует попросить наших Соломонов, чтобы,
если будет решено открыть эту всеобщую палестру мудрости,
эту всеобщую мастерскую для образования всего народа, — они
серьезно принялись за устройство классных комнат.
12. Далее, что касается учеников, то я заранее предвижу, что
у вас не будет недостатка в целых их стадах так же, как
жарким летом не бывает недостатка в растениях, которые пьют росу
выпадающего дождя. Следует скорее позаботиться о том, как
бы разместить их по квартирам и как бы поддержать более
нуждающихся. Для прокормления учащихся следует учредить
столовые, и притом троякого рода: а) совершенно даровые, для
прокормления бедняков; б) наполовину даровые, где часть стола
оплачивается, а часть дается в виде одолжения, и, наконец,
в) пансионы, где платят за содержание, а ученье имеют
даром.
13. Подыскать подходящих учителей, которым была бы по
силе столь великая задача,— вот что будет трудно. Ибо подобно
тому, как ни одна вещь не может делать ничего иного, как то,
что есть она сама (белое — белить, тяжелое — придавливать,
горячее — согревать), так никто не может сделать людей
мудрыми, кроме мудрого; никто — красноречивыми, кроме
красноречивого; никто — нравственными или благочестивыми, исключая
нравственного или благочестивого; никто — математиками,
естественниками или метафизиками, кроме сведущего в этих науках.
Словом: никто не может сделать другого пансофом, — всемуд-
рым, исключая того, кто сам пансоф. Следовательно, надобно
сыскать мудрецов, красноречивых ораторов, математиков,
метафизиков, словом, людей всемудрых, которые стояли бы во г^аве
пансофической школы; особенно же должен быть передовым
вождь и руководитель всех учителей.
14. Но где сыскать нам таких людей? Из какой страны нам
их выписать? Мое мнение насчет этого может быть ясно из того,
что я сказал несколько выше: в нашем собственном доме надо
искать их; надо привлечь их из нашего народа; они будут
верными проводниками нашими в этом предприятии. Но можно ли
на них рассчитывать? Я непоколебимо держусь того убеждения,
34*
53!

что не будет недостатка в людях, которые во славу божию умело
возьмутся за это дело.
15. Надежду эту я обосновываю трояко. Во-первых, на
способности пансофического метода создавать себе свои орудия,
а также и самих работников для пользования этими орудиями.
(Если мы не совершенно обманываемся, то возможно и даже
необходимо, чтобы пансофы рождались вместе с самой пансо-
фией и были воспитаны в ее колыбели.) Во-вторых, надежда
моя основывается на* том, что ваши умственные способности не
отступят перед трудами и трудностями, если только будет
надежное руководство. Поэтому надо искать руководителей для
этого благороднейшего воспитания умов, — будут ли таковые
уже утонченно воспитаны и энциклопедически образованы, или
в них будет только стремление к энциклопедическому знанию
и благородству и резко выраженная ненависть к лености и
варварству — недостаткам, которые они желают видеть раз
навсегда искорененными; тогда с божьей помощью они будут
победителями и приготовят великий триумф себе и своему народу.
Третье основание: настойчивость в этом деле; а именно, если
для классов будут назначены определенные учителя, которые,
постоянно внушая другим данные для исполнения предписания,
постоянно будут наставлять и самих себя. Таким образом, один
день будет все время научать другой, так что, кто сегодня был
несведущим, завтра будет обладать знанием и принесет свои
наблюдения, обязательные как для него, так и для его
преемников. Таким образом, с божьей помощью, успехи учащих и
учащихся неизменно пойдут вперед.
16. Таких людей—исполненных любой ко всеобщей мудрости,
готовых для нее на перенесение трудностей, послушных добрым
советам, обладающих тихим нравом, от всего сердца
благочестивых—следует, как драгоценные камни, искать для этого божьего
дела. И где только можно увидеть их, там и следует брать —
как будто бы бог показывал на них простертым
перстом,—упрашивать их и стараться приобрести их просьбами и подарками
всякого рода.
С другой стороны, пусть приходят сюда и те, кому их
собственное сознание говорит, что они — люди именно такого рода
и что они не ошибочно имеют о себе столь хорошее мнение. И им
-^ожет быть дозволено принять участие в пансофическом
преподавании изящных наук, чтобы испытать в данном случае
истинность известной поговорки: «кто учит других, учит себя». Ибо
как Августин .— этот в высшей степени пылкий почитатель
Христа, деятельнейший и неутомимейший работник церкви,
какой только мог быть,— чувствовал, что он, пиша, преуспевал
и, преуспевая, писал (как он об этом сам свидетельствует), так
и эти отменные мужи, кто бы они ни были, поучая других всему,
будут поучаться всему и сами и, ежедневно преуспевая во всем,
532

будут в состоянии со дня на день все лучше выполнять все, что
они сейчас выполняют вместе с нами в элементарном виде.
18. В самом деле, либо тот свет всеобщей мудрости, который
по великой милости божией начинает нам светить, есть свет
ложный, либо должны подтвердиться известные слова Соломона:
«Стезя праведных—как светило лучезарное; она все более
светлеет до полного дня» (Притчи, 4, 18).
С своей стороны, во имя святой веры, я ничего не упущу из
того, что должно быть предпринято первым руководством для
кандидатов и будущих «мистов», или жрецов мудрости.
19. Однако прежде всего я советую покончить с тем, что
требуется для устройства трехклассной Латинской школы, —
чтобы нам начать строить нашу башню не с верхушки, а с
основания. И так как школы прежде всего и главным образом
нуждаются в книгах, то надобно утолить эту первую жажду; это
лучше поможет осуществить и устройство более крупного дела—
высших классов.
20. Лучшее да внушит господь другим, на суд которых
повергаю я это дело! А он сделает это, если мы при столь
священном предприятии выкажем себя набожно настроенными,
разумными и осмотрительными. Ибо хотеть и жаждать добра, просить
и надеяться на бога, изыскивать средства для исполнения и
держаться за них, — вот царская дорога, чтобы прибыть туда,
куда хочет вести нас бог.
Сенека в восьмом письме говорит:
Я делаю для потомства нечто такое, что для него может быть
полезно, и т. д. Я показываю другим правильный путь, который
я сам, утомленный от блужданий, поздно познал.
Примечание. Для семи классов следует назначить такое
же количество учителей, чтобы каждый украшал свою Спарту 1
как можно тщательнее; во главе же всех надобно поставить
ректора, на обязанности которого должно лежать ежедневно
обходить классные комнаты, чтобы видеть, все ли, повсюду ли и во
всякое время идет в добром порядке, не пристало ли где-нибудь
что-либо вредное, или не делается ли что-либо небрежно. Если
кто-либо из учителей, вследствие болезни или вследствие еще
какой-нибудь уважительной причины, не может исполнять своей
обязанности, οή должен заступить его место, чтобы не было
никаких упущений и перерывов. Так как для этого необходим весьма
деятельный, ученый, предусмотрительный муж, то для него (как,
конечно, и для классных учителей) должно быть назначено
весьма приличное содержание так, чтобы ни один человек
выдающегося ума не имел побуждения покидать это место и искать
другого. Лишь тогда можно будет все содержать в хорошем со-
1 Для древних спартанцев их родина Спарта была самым дорогим из
того, что они ценили в жизни. Для укрепления и возвеличения Спарты они
не щадили даже самой жизни. Этим выражением Коменский и призывает
своих читателей к бесконечной преданности науке и всеобщей мудрости.
533

стоянии, если действительно выдающиеся мужи будут твердо
вести все юношество. Сократа, который некогда с великим
рвением занимался с юношами, раз спросили: почему он не
возьмет на себя лучше какой-либо государственной должности?
И он ответил на это: больше делает тот, кто образует многих
способных вести государственные дела, чем тот, кто сам
управляет государством. Так будет и здесь: эти пансофические обра-
зователи умов при своей работе будут иметь в виду благо
отечества, церкви и государства гораздо более, нежели те, кто
действуют вне этой мастерской в качестве каких бы то ни было
магистратов, политиков и священнослужителей. Следовательно,
столь значительный работник будет заслуживать значительного
вознаграждения, при котором он мог бы в полном довольстве,
спокойно (или, скажу лучше, с воодушевлением), ревностно
заниматься столь возвышенным делом.
Но откуда взять требуемые для этого значительные суммы?
Собственно говоря, не моя задача находить эти источники;
однако я предлагаю следующие соображения.
1. Разве не правильно писал Лютер: Если для постройки
и защиты города или пограничной крепости расходуют десять
червонцев, то для мудрого воспитания одного юноши следует
израсходовать сто, даже тысячу. Ибо, мудрость лучше силы1
(Экклез., 9, 16).
2. Разве те, которых бог благословил свыше обычного и
которым даровал богатство, почести, власть, .не обязаны в свою
очередь свершить что-либо свыше обычного во славу божию?
3. Разве не обязаны все люди одинаково, по предписанию
божественного закона, приносить богу седьмую часть своего
времени и десятую часть своих внешних благ? А может ли кто
надеяться дать лучшее применение десятой части своего
имущества (или хоть двадцатой или тридцатой), чем если он будет
поддерживать орудия славы божией? Едва ли он в состоянии
придумать что-либо лучшее.
4. И если бы первые лица в народе, высокие покровители и
пастыри церквей, и, наконец, все остальные дворяне и горожане
пожелали отдать на это десятую (или хоть двадцатую) часть
своих доходов,—то разве не пришлось бы уже скоро воскликнуть
(как и при построении скинии): Народ приносит больше, чем
надобно! И, как тогда, пришлось бы повелеть: Пусть никто не
прибавляет ничего более (Исх., 36, 5, 6).
5. И разве (как и тогда) не может князей народных охватить
такая же потребность жертвовать, стремление приносить
драгоценные камни и щедрые подарки? (Исх., 35, ст. 27.) И разве не
станут жертвовать побуждаемые их примером и другие
благочестивые души? (Исх., 35, 29.)
1 См. «Великую дидактику», гл. 33, § 10.
534

6. Разве не было бы побуждением для богатых, если бы
имена и фамилии тех, кто отличился своей благочестивой
щедростью, стали предавать памяти потомства? Ведь видим же мы
нечто подобное во многих университетах, где коллегии, классные
комнаты (аудитории), библиотеки, общежития, даровые
столовые и т. п. называются по именам их основателей, на
бессмертную славу им и на благодарную память в потомстве? Мало
того, то же самое было при постройке стен иерусалимских, причем,
было помечено на вечное воспоминание и даже внесено в
священные книги, какое лицо или семейство построило какую часть
или какие ворота в стене (Неем., 3).
7. Разве нельзя было бы, наконец, тем, кого бог изобильно
одарил благами, но кому он отказал в наследниках, на которых
вместе с их именем могло бы перейти и благословение божие,—
разве нельзя было бы внушить им, что они не могут сделать
лучшего применения своим внешним благам, как употребив их
на благочестивые и торжественные цели (во славу божию, на
преуспеяние церкви, на прославление отечества) и т. д. и т. д.
(ср. слова Давида в 1 Паралип., 29, 9—18).

ОБ ИЗГНАНИИ ИЗ ШКОЛ КОСНОСТИ (IGNAVIA)1.
Ко всем гражданам2 всех школ, особенно же
к проницательным попечителям славной школы в Потоке·
Дело молодых работать,
дело старых советовать.
Председателям,, учителям и ученикам школ — во Христе
здравствовать!
Не без удовольствия смотрю я на представляющиеся мне
случаи оказывать услуги христианскому юношеству и школам
и не против воли пользуюсь я этими случаями, будучи уверен,
что они предоставляются самим провидением: только бы было
у нас усердие взяться за них. Самые болезни дают повод и
толчок к изысканию необходимых оздоровляющих средств, самый
беспорядок — к восстановлению порядка, сами дурные нравы —
к созданию хороших законов. Однако дело показывает, что не
всегда мы преодолеваем нашу медлительность и приводим
в движение необходимые средства. Большей частью мы
предоставляем дела их собственному течению или считаем свой долг
исполненным, если мы жалобами и сетованием даем знать, что
мы далеки от незнания наших бедствий. И вот мы жалуемся,
что, видя перед собой нечто лучшее, мы вязнем в тине неурядицы,
и все-таки погрязаем в ней, потому что либо у нас не хватает
решимости дыбраться оттуда, либо мы никак не приложим рук
к делу с надлежащей серьезностью и умением.
Вот отчего раз обуявшие нас недуги в такой степени прочно
укореняются, что даже при неблагоприятных обстоятельствах
1 Точно следуя латинскому тексту, это сочинение нужно было бы
озаглавить так: «Воскрешенный Форций, или об изгнании косности из школ».
Однако первая часть заглавия — «Воскрешенный Форций» — имеет случайный
характер и сбивает с толку современного читателя, не знающего ни Фор-
ция, ни его «воскрешения». Поэтому мы и позволяем себе такую
вольность в заглавии.
2 Под «гражданами» школ нужно понимать учащих и учащихся. Ко-
менский неоднократно проводит ту мысль, что школы, подобно
республикам, должны иметь свою организацию на принципах коллегиальности и
самоуправления с своими особыми представительными учреждениями (сенат)
и должностными лицами. (См. «Законы хорошо организованной школы».)
Поэтому естественно, что Коменский называет учащих и учащихся
«гражданами» школ.
.536

непрерывно прогрессируют. Это наблюдение античная мудрость
выразила образно в сказании о борьбе Геркулеса с лернейской
гидрой, борьбе необычайно трудной, так как, лишь только он
отрубал одну из ее многочисленных голов, на ее месте сейчас
же вырастали две новые. Как бы там ни было, мы должны
бороться с нашими пороками до тех пор, пока с помощью божьей
их не победим. Мне же, в частности, предстоит теперь вступить
в бой с язвой школ — косностью, повод к чему подает нам
поднятая давно одним мудрым человеком жалоба на небрежность
и на поверхностное только исполнение обязанностей почти всеми,
кто учит в школах,— не исключая нашей. Казалось, можно было
надеяться, что, раз возжен свет лучшего метода, господствующая
в школах рутина тем самым хоть до некоторой степени будет
вытеснена. Но что пользы зажигать факел, когда люди не хотят
открывать глаз? Мне опять приходит на мысль известное
изречение ученейшего мужа: тщетно стремиться к улучшению
методов, если не удастся удалить из школ косность. И вот, в видах
ее устранения, надумал я опубликовать золотую книгу
Иоахима Форция «О способе занятий», замечательно
воодушевляющую любовью к занятиям всех учащих и учащихся в школах.
Я отпечатал у нас эту книгу. — О, если бы только с тем же
успехом, с каким несколько лет тому назад то же самое сделал
Эрпений в Бельгии! Эрпений сообщает, как много
благодарностей получил он от всех за рекомендацию этого писателя. У
нас нет ничего подобного, повсюду глубокое молчание. Читают
ли его или не обращают на него внимания, понимают ли его или
не хотят понять, — этого я не знаю; во всяком случае, мое дело—
добиваться, чтобы его поняли. Известный вопрос моралистов,
должно ли делать добро неблагодарным, для христианина
вопрос, полагаю, совершенно праздный. И Христос говорит (Матф.,
5, 44, 45), и апостол удостоверяет (2 Фессал., 3, 13); и даже
сам Сенека, руководимый светом естественного разума,
признает, что должно жалеть несчастных. Несчастен же тот, кто не
видит своего же блага; несчастен тот, кто не знает пути к тому,
что составляет предмет его самого сильного стремления;
несчастен и тот, кто знает средства для достижения своей цели, но
пренебрегает ими; однако несчастнее всех тот, кто даже не хочет
видеть того, что ему полезно, кто не слушает и даже ненавидит
путеводителя, кто отталкивает человека, указывающего ему, чем
он болен и как ему вылечиться. О, да пребудем мы в подражании
богу, продолжая желать блага и приносить пользу, божиим
поспешением, даже и тем, кто этому противится. Вот что дало
повод к появлению настоящего сочинения, которое я озаглавил
«Воскрешенный Форций» и издал с той целью, чтобы, померкший
в своем прежнем виде, он предстал перед нами в новом облике,
более ясно изложенный и лучше приспособленный к нашим
условиям. К заглавию я прибавил подзаголовок: «Об изгнании
из школ косности»; ведь, пока не будет устранена косность, эта
537

необъятная глыба, загораживающая дорогу ко всему славному и
прекрасному, до тех пор, думаю я, все другие указания, все
увещания, все добрые пожелания, все усилия и заботы
благочестивых покровителей, все щедрые вспомоществования, все
устроенные нами коллегии, аудитории, общежития, наконец, все
хорошие уставы и их блюстители, словом, — все окажется и
навсегда останется тщетным. Так поставим же перед собой
эту задачу — изгнание косности, этого столь вредоносного
хищника, из садов мудрости, или, вернее, озаботимся приведением
в исполнение наших собственных начинаний. Я первый покажу
пример своим рвением, я сам.не пожалею никаких усилий и даром
предоставлю в распоряжение всех тех, кто причастен к школе и кто
вообще пожелает, это краткое печатное произведение. Однако
под условием, во-первых, что оно будет прочитано: ведь книги
пишут не для моли, а для людей; во-вторых, что это будет
сделано с пониманием; ибо читать и не понимать — то же, что
совсем не читать; в-третьих; что не преминут говорить друг с
другом об этом предмете и таким образом друг друга взаимно
поощрять. Будьте же, прошу вас, общительны, а не замкнуты,
ибо первое есть свойство света, второе — признак мрака.
ОБ ИЗГНАНИИ косности из школ.
1. Порядок нашей работы пусть будет такой же, как если бы
у нас шло совещание относительно какого-либо вопроса.
Сначала предположим случай, вызывающий беспокойство. Затем
изыщем средства, способствующие устранению зла. Наконец,
нашедши их, постараемся внушить необходимость их применения
тем, кто имеет к этому делу какое-либо отношение.
2. Случай, который вызывает наше беспокойство,— некая
тайная болезнь, в которую впали наши школы, и болезнь эта их
так изнурила, что у них нисколько не остается подлинной силы
или хотя бы краски в лице; осталась только худоба и бледность.
Между тем, спасительные средства они от себя отталкивают или
принимают их неохотно, да и, приняв, не чувствуют никакого
улучшения, а, наоборот, приходят в еще большее расстройство
и падают еще ниже.
3. Я отдаю себе отчет в том, что зло это имеет много причин,
и причин весьма разнообразных. Однако я полагаю, что
(поскольку в настоящее время отдельные проявления зла уже
изучены и средства против них уже изысканы) все они могут быть
приведены к одному общему источнику. Это известного рода
укоренившаяся спячка и равнодушие, которые мешают людям
как самим видеть истинную цель школы, так и открывать глаза,
когда кто-либо другой им ее указывает; и, наконец, даже видя
эту цель, — они не в состоянии стряхнуть с себя эту спячку.
538

4. Чтобы разъяснить дело, разберем по порядку те три
момента, которые заключаются в заголовке:
1) школу, которая по своей идее есть не что иное, как поприще
труда, пусть даже приятного, но все-таки труда (§ 5—22);
2) косность, полновластно и гибельно завладевшую школами
<§ 23—39);
3) изгнание косности, этого вредного хищника, как
единственное возможное средство для оздоровления школ, — выяснив
попутно и вопрос о том, на чьей обязанности лежит это изгнание
<§ 40 и ел.).
5. Школу всего проще можно определить как собрание
учащих и учащихся. Но и обучение есть один из видов труда;
в этом смысле школа и есть поприще труда.
В самом деле, учить—это значит вводить в науку не
знающих науки, учиться — это значит быть руководимым. Но кто
ведет, тот предшествует; кого ведут, тот за ним следует.
Предшествовать и следовать значит во всяком случае идти, а кто
идет, тот не стоит, не лежит, не спит, не позевывает, но
бодрствует, действует, напрягает свои нервы, находится в движении
всем своим существом и достигает своей цели только благодаря
этому непрерывному движению.
6. Иной по неопытности возразит, что слово «школа»
(греческое σΧολη) означает досуг, покой, а покой противоположен
работе. Такому я отвечу: да, но работе механической,
утомляющей тело, от которой ученики с тем, очевидно, и освобождаются,
чтобы все свои природные силы направить на более сильную
умственную работу.
7. В латинском языке школа иногда называется Indus, т. е.
игра; и опять-таки не ради того, конечно, чтоб ученики могли
думать, что они могут заниматься игрой в кости, карты или
шахматы или предаваться другим бесполезным забавам,— но в том
смысле, что она представляет собой тихое 'Пристанище,
специально устроенное для научных знаний, нисколько не
обременительных и не утомительных, но, подобно игре, лишь приятно и легко
упражняющих ум и тело.
8. Что школа есть не что иное, как рабочая мастерская
(laboratorním), ясно уже из почетных эпитетов, данных школам, или
из метафорических [образных] определений, которыми весьма
удачно характеризуют занятия школы и лиц, посвятивших себя
школьной жизни. Рассмотрим некоторые из них.
9. Во-первых, школа называется мастерской гуманности, в
которой молодые и необразованные люди образуются (eíforman-
tur), чтобы вполне воспринять черты подлинной гуманности,
чтобы не остаться болванами, а выйти из нее живыми образами
божиими, созданиями, в наибольшей степени похожими на их
Создателя. В мастерских (особенно ремесленных, скульптурных,
живописных) нет места для праздности и -праздных людей, там
539

кипит непрерывная работа — пилка дерева, стругание, обточка,
долбление, резьба и расписывание — по пословице — «ни дня
без штриха»1, и не допускается никаких праздников, кроме
данного богом воскресенья. И в школах дело должно быть
поставлено так, чтобы эти мастерские мудрости не уступали ни одной
механической мастерской в смысле трудового напряжения и
чтобы они не знали никаких праздников, исключая посвященных
богу.
10. Школы весьма метко называют также мастерскими света,
так как главнейшая их цель — просвещение умов, чтобы
рассеивать мрак врожденного нам неведения, заблуждений и грехов.
Но если представлять себе школу в виде мастерской света и
светильников, то тем самым должно предполагать наличие в ней
деятельных и бодрых работников, часть которых разыскивала
бы материал для изготовления из «его светильников, другие
изготовляли бы фитили, топили бы воск или сало, вставляли
фитиль, выливали и вынимали - из форм свечи, упаковывали то,
что уже готово, третьи приготовляли бы трут, ударяли бы сталью
о кремень и извлекали искры; зажигали серничками свечи,
вставляли их в подсвечники, доставали свечные щипцы, снимали
нагар и делали так, чтобы все становилось освещенным.
11. Удачно также сравнивали школы со строительным
искусством, потому что, в самом деле, люди здесь подготовляются
для того, чтобы, подобно хорошо обтесанным камням, войти в
состав общественного здания — хозяйственного, политического,
церковного — и содействовать прочности и красоте постройки.
Если же смотреть на это дело не как на чисто человеческое,
ибо оно собственно и не есть таковое,, но как на дело вечной
Премудрости, которое она только осуществляет руками людей,
то совершенно справедливо будет и в пример взять само
воплощение этой Премудрости — премудрого Соломона. Когда он
хотел построить богу храм, себе — дворец, а жене своей,
дочери фараона, — дом (символизирующие церковь, государство и
школу), то он собрал для этого ошеломляющее количество
искусных и прилежных работников. На Ливан послал о-н
восемьдесят тысяч лесорубов и плотников и семьдесят тысяч
грузчиков вместе с тысячью тремястами надсмотрщиков. Нарубленные
и обрезанные здесь кедры были доставлены к морскому берегу,
связаны в плоты и переправлены в Иерусалим. Литейные
работы производились на полях Иерихонских между Сокхофом и
Цартаном. Все это наглядно показывает, что тщательная
обработка живых камней и бревен для строительства церковного и
государственного невозможна без предварительной, усиленной и
очень тщательной, подготовки их посредством школьных наук.
Следовательно, школа знает только работу, но, при правильной
постановке дела, работу приятную, подобно работам в благо-
L Nulla dies sine linea. Это латинское выражение, по преданию, будто бы
заимствовано у известного греческого живописца Апеллеса.
540

воином лесу Ливана или в долинах роз в окрестностях
Иерихона (3 Царств.; 5, 15 и 7, 46.)·
12. Если мы посмотрим на школу, как на паству агнцев бо-
жиих, пасущихся на лугах мудрости, то увидим, что и в этом
случае она означает работу и труд, а не праздность и леность.
Этому нас учит праотец Иаков, который, пася с тестем своим,
Лаваном, стадо его, говорил, что он служил ему всеми силами
(Быт., 31, 6), что днем томился он от жары, ночью — от стужи
и что сон убегал от глаз его (ст. 40). А когда бог сетует на
пастырей Израиля, что они не пасут стад своих, слабых не
укрепляют, и больной овцы не врачуют, и пораненной не
перевязывают, и угнанной не возвращают, потерянной не ищут (Иезек.,
34,4), то он ясно указывает, какой неусыпности, какой
заботливости, какого труда требует также и человеческая паства (будет
ли то паства «овец» в церкви, или «баранов, козлов, быков, мед-
цедей и львов» в государстве, или, наконец, «ягнят, козлят, телят
и львят» в школе).
13. Не неуместно сравнивают также школы с питомниками;
ведь на самом деле они представляют собой питомники для
церкви и государства. Именно, как разумный садовник сеет и сажает
молодые деревца не тотчас же на то место, где они потом
должны стоять и приносить плоды, но в особое место в саду, которое
он называет питомником или рассадником, точно так же и людей
нельзя тотчас же поместить в церковь и в государство и
предоставить им там развиваться, но нужно развивать их заранее, в
юношеские годы, не обремененные еще тяготами жизни и
наиболее пригодные для упражнения во всех делах. Как садовник
в своем питомнике прилагает величайшие усилия, чтобы юные
растеньица вырастали нормально из семян или чтобы, вырытые
в лесу и перенесенные в сады, хорошо укрепились и привились;
как затем он неотступно поливает, пересаживает, прививает
черенки, чтобы сделать их способными к хорошему плодоношению,
очищает и чего только не делает, пока растения, укрепленные
многолетним заботливым уходом за ними, не окажется
возможным пересадить на определенное место в саду и заставить их
приносить плоды,— совершенно так же бывает и здесь: и здесь
питомники церкви и государства необходимо требуют большой
заботливой работы, если мы не хотим, чтобы наши растеньица,
будущие плодоносные деревья, зачахли, стали бесплодными и
окончательно погибли.
14. Но всего правильнее сравнивать школу с ложем
роженицы, как и апостол требует, чтобы новообращенных христиан
считали за новорожденных младенцев и питали их словесным
чистым молоком (1 Петр., 2, 2). И философ Сократ, который
был сыном повивальной бабки и который, сам сделавшись
мудрецом, насыщал и многих других своей мудростью, по своему
собственному признанию, исполнял дело повитухи. И это очень
остроумно. В самом деле, бог оплодотворил семенами мудрости
541

и добродетелей свой излюбленный образ — человеческую
природу, так что она во всех своих отдельных представителях
обладает даром и способностью к учению, были бы только люди,
которые ласковой и умелой рукой могли бы счастливо выводить
на свет божий прекрасное дитя мудрости, статное дитя
красноречия, веселое и живое дитя добродетели. Но и в родильных
домах нет места бездеятельности, и там идет оживленная
работа: пока мать мучится родами, бабка приносит ей лекарства,
служащие для облегчения болей, искусно мешает.и разумно
применяет их; да и все присутствующие только и заняты тем, что
способствуют сохранению жизни ή здоровья роженицы и
дитяти, а если ничего другого не могут сделать, то хоть молятся. Так
как же можно думать, что духовное повивальное искусство
менее серьезно и трудно и что им можно заниматься беззаботно
или для забавы?
15. Нако-нец, не без основания школу называют также ареной
состязания муз и сравнивают с войной. Именно здесь из
отборной молодежи составляется войско, предназначенное для того,
чтобы бороться с врагами человеческой природы: невежеством,
заблуждениями, пороками, и чтобы изгонять из области церкви
и государства всю эту скверну грубости, безбожия и т. п. Но кто
же когда-либо видел, чтобы война велась без трудов и лишений?
Ее начинают не для удовольствия, но для нее идут на бедствия
и страдания, пока, с напряжением всех сил, она не будет
доведена до конца и пока сам полководец и все военачальники и
простые воины не обретут вновь мир и покой, славу и богатую
добычу с радостью и ликованием.
16. Отсюда ясно, что такое школы, и, что они требуют людей
деятельных, что относится и к учащим, и к учащимся, и к тем,
которые приставлены к тем и другим как ε'ργοδ/ ωκται, т. е. к
начальникам и руководителям. Чтобы еще лучше это выяснить,
рассмотрим теперь в отдельности образец хорошего учителя,
хорошего ученика, хорошего школьного начальника.
17. Хорошим учителем является тот, кто старается не только
слыть, но и быть таковым, т. е. учителем, а не одной лишь
личиной учителя. Следовательно, он не должен уклоняться от
связанного· с учительством труда, а сам его выискивать; исполнять его
не ради формы, а серьезно; не на ветер, но для прочной и
постоянной пользы учащихся, применяя к себе и внушая ученикам
слова Сенеки: «Благородные умы питает работа. Не
довольно того, что ты только не отрекаешься от работы — ты должен
ее требовать; не достойно мужа бояться пота» 1. Хороший
учитель ищет учеников («Хороший наставник радуется, если
учеников у него много», говорит Фабий2). Он ищет, чему учить,
1 Письмо 31, 7.
2 М. Фабий. Квинтилиан, О воспитании оратора, 1, 2, 9.
(Примечание Брновского издания.)
542

ибо он горит нетерпением обучить всех всему, что только
возможно. Он думает о том, как учить, чтобы напиток науки
проглатывался без побоев, без воплей, без насилия, без отвращения,
словом, приветливо и приятно. -Подобно усердному ваятелю, он
старается по возможности красиво изваять и расписать божий
изображения, без конца их шлифует и отделывает, чтобы
придать им наибольшее сходство с оригиналом. Как чистый и
непорочный служитель вечного света, он горит нетерпением
рассеять умственный мрак и пролить свет во все мысли и действия.
Как предприимчивый архитектор, всюду валит он лес знаний,
свозит его в одно место, доставляет, куда следует, соразмеряет,
выравнивает и обрезает его так, чтобы, все во всех отношениях
приладив и подогнав, застроить затем все уголки человеческого
существа. Как хороший пастырь, он постоянно находится у
своего стада, с неусыпной заботой о том, как устеречь своих агнцев
от ярости диких зверей, как предохранить их от заразительной
болезни, удержать от ложных путей, направить на' здоровое
жизненное пастбище и напоить их потоками вод живых. Как
рачительный садовник, он ухаживает за всеми растениями под
небом, которые поручено ему взрастить в саду его, чтобы они в
течение всего времени своего произрастания пользовались
хорошим уходом и были оживляемы и укрепляемы поливкой и
удобрением. Как добросовестный акушер, призванный к постели
мучащихся родами умов, он будет неусыпно заботиться, чтобы
умы легче и счастливее разрешались от бремени. Наконец, как
энергичный полководец, высланный против варварства и
безбожия... и т. д. Счастливы школы, имеющие таких учителей!
18. Равным образом хороший ученик будет не чем ирым, как
тем, что вполне точно соответствует его имени: он будет сгорать
от нетерпения учиться, не боясь никаких трудов, лишь бы
овладеть наукой. И его благородный дух будет питать работа; мало
того, что он не будет избегать труда, он будет даже искать его
и не бояться напряжения и усилий. Он будет ставить себе
целью не что-либо посредственное, но самое высшее, постоянно
стремиться чему-нибудь научиться, пока он чувствует, что ему
чего-либо недостает, и постоянно искать, у кого ему учиться,
во всем подражая своим учителям и соревнуясь с своими
сотоварищами, всеми силами стараясь сравняться с одними,
превзойти других. Без сомнения, он будет подобен хорошему
материалу, стремящемуся превратиться в прекрасный образ, в
подобие самого бога; подобен чистому воздуху, который жаждет
быть пронизанным лучами света; подобен выравненному для
постройки месту, которое остается только заполнить всеми
прекраснейшими зданиями мудрости; подобен агнцу, рвущемуся к корму
на пастбище; подобен благородному растению, готовому стать
деревом божьего рая и принести прекрасные, ароматные плоды
в великом изобилии; подобен душе, которая чувствует себя
оплодотворенной божественным семенем и, покорная заботам пови-
543

тух, производит живой отпрыск мудрости и добродетелей;
наконец, подобен хорошему солдату, который следит за каждым
мановением своих вождей и ревностно добивается добычи.
19. Хороший попечитель (curator) школы тот, кто прилагает
всевозможные старания к преуспеянию школы и кто не
чувствует себя хорошо, если не в хорошем состоянии его школа. Он
смотрит на нее, как на свою Спарту1, всячески поддерживать и
украшать которую составляет его призвание. Он делает то, что
делает хороший главнокомандующий со своим войском; он
снабжает его хорошими полководцами и командирами, научает их в
свою очередь вербовать или путем упражнений воспитывать
хороших солдат и, наконец, устанавливает в войске надлежащий
порядок. Снабжая его наилучшим вооружением, подчиняя его
законному порядку, обязывая его к верности присягой и
заботясь о назначении и своевременной уплате всем причитающегося
жалования, ведя их затем на врага и побуждая их неослабно
стоять в деле, — он никогда не позволяет войску быть в
сонливом покое, но постоянно поддерживает в нем бодрость
крепостными работами, фуражировками, набегами, стычками с
неприятелем. Когда же дойдет дело до битвы, он объезжает войска,
устанавливает или приводит в порядок их ряды, все время
убеждая, воодушевляя, возбуждая их обещаниями и угрозами,
возвращая бегущих, поддерживая слабых, хваля храбрых и т. п.,
словом, неутомимо работает и все делает, чтобы добиться
победы. Ведь он знает, что при дурном ходе дела отечество погибнет,
а сам он покроет себя стыдом и презрением; что только победа
обеспечит отечеству безопасность, а ему самому — триумф
20. Смотри, как здесь везде требуется живость и усердие,
постоянный подъем духа, напряжение сил, неутомимое
прилежание, непрестанный ряд усилий и как бы непрерывное
бодрствование, а не остановки и отступления; не оглядывание на
сделанное, а предвосхищение того, что еще остается сделать, пока
не будет достигнута цель.
21. Но так ли все это оказывается в школах, с таким ли
жаром все там делается? О, если бы это было так! Тогда бы видно
было, как и здесь, благодаря бдительности и усердию,
благословением божиим все преуспевает.
22. Но все это похищает у нас то губительное и наводящее
оцепенение чудовище, о котором мы начали говорить — косность.
В стремлении изгнать ее из умов, рассмотрим теперь: 1) что
такое косность; 2) в какой степени глубоко овладела она
школами и 3) как велико ее вредное влияние.
23. Косность есть отвращение к труду в соединении с
леностью. С нею увязаны: 1) бегство от работы и уклонение от зада-'
1 «Spartám, quam nactus es, orna»(«Украшай Спарту, которая является твоим
достоянием»). Эта фраза—перевод с греческого (Diog., 8, 16; Euripid., Fragm..
№ 723). (Примечание Брновского издания.) См. наше примечание к
заключительному приложению к «Пансофической школе».
544

ваемых работ; 2) вялое, холодное, поверхностное и безучастное
исполнение их и, наконец, 3) медлительность и прекращение уже
начатых работ.
24. А разве не замечаем мы повсюду в школах все эти три
явления? Разве не охотнее уходят из них учащие и учащиеся, чем
поступают туда? Конечно, за исключением некоторых,
кто'(Принужден в них оставаться, щотому что здесь зарабатывают свой
хлеб, которого иначе добыть не умеют. Но разве и те, которые
в них остаются, не предпочитают тратить свое время на
бездействие и праздность? И разве в часы, которые они принуждены
посвящать занятиям, не ведут они дела сонно, вяло, флегматично,
лишь бы отбыть время? И разве, в конце концов, не бегут они
оттуда, как от работы на мельнице, не достигнув даже цели
обучения?
25. Переходя, в частности, к учащим, необходимо отметить,
что господство над ними косности выражается прежде всего в
том, что они не думают, как бы приобрести самим себе свет
истинного и полного просвещения, и еще менее того принимают
на себя труд, потребный для достижения такого просвещения.
Для подтверждения этого я поставлю перед их глазами в виде
зеркала то изречение Эразма, которое приводится Φ op ц и е м,
когда он говорит:
«Кто начнет учить кого-нибудь (кого-нибудь, говорит он, т. е.
одного; тем более это относится, стало быть, к тому, кто захотел
бы обучать всю школу и посвятил бы этому призванию свою
жизнь), тот постарается преподать ему самое лучшее; но, чтобы
преподать наилучшее и притом самым правильным образом,
нужно, собственно, знать все или, если в этом отказано уму
человеческому, по крайней мере, самое главное из каждого
учебного предмета. И в отношении его, т. е. учителя классических
языков, нельзя довольствоваться десятью или двенадцатью авторами,
но я буду требовать от него знакомства со всем кругом научного
знания, чтобы для него (заметьте это хорошенько), даже если
он берется учить лишь самой малости, ничего не оставалось
неизвестным. Следовательно*, он должен будет одолеть все «племя»
писателей, чтобы остановиться на лучшем; отведать от всех,
никого не пропуская и т. д.»1. Но кто из учителей заботится о
приобретении в первую очередь для себя подобного рода полного
образования, чтобы стать живой библиотекой, ярким солнцем для
своих учеников, освещающим их со всех сторон?
26. Отсюда следует, что тот, кто мало знает, малому может
и учить и что он не умеет, да и не дает себе труда добиться
успехов от своих учеников. В каких школах руководители их
знакомят учеников с хорошими авторами? Сколько авторов
ежегодно они 'проходят? Десять или двенадцать? А ведь Эразм еще
и этим не довольствуется.
' ι Цитата взята из трактата Эразма «De ratione instituendi discipulos».
(Примечание Брновского издания.)
35 Заказ № 5063
545

27. Но если даже и занимаются с учениками тем или иным
автором, с каким прилежанием это делается? Сколько часов в
день ведется преподавание? Много ли таких людей, которые,
подобно Φ о ρ ц и ю, могут сказать о себе: «Ежедневно я
преподавал в продолжение двенадцати часов; кроме того, ради
упражнения в красноречии, я иной раз еще произносил речь — о боге
ли, о мире ли, о других ли вопросах» (ср. гл. XVI его сочинения,
озаглавленного «De ratione docendi» (о методе ученья). Где
найдешь таких Форциев?
28. Что сказать мне о питомцах школ? Разве не известно, что
они осаждены со всех сторон их злейшим врагом—косностью?
Прежде всего их ум и сердце опутаны таким густым мраком,
что они даже не различают сияние истинного и полного
образования. Поэтому они и не чувствуют внутренней в нем потребности;
для них, подлинных рабов полуобразования, довольно только
капельной дозы наук, подобно тому как равнодушный и ленивый
пленник, даже и будучи в состоянии разорвать свои оковы и
освободиться из мрачной темницы, нисколько не заботится
об этом, предпочитая влачить свою жизнь в темноте и
смраде.
29. Далее, косность и уши им заложила, так что они
тяготятся слушать своих учителей, если даже и является к тому
возможность. А если они их слушают, то все равно, как если бы
не слушали; сколько бы лет они ни учились, они так и остаются
не чем больше, как учениками.
30. И глаза их заволокла и сделала незрячими косность, так
что они слишком ленивы для того, чтобы хоть дома читать
книжки; по имени они—студенты, т. е, люди, предавшиеся
изучению изящных искусств и наук, на самом же деле
они—питомцы косности и апатии.
31. Что мне сказать об их языке? Что он у большинства
точно прилип к гортани, доказывает редкость вопросов,
бесцветность ответов, небрежность в изложении.
32. Что сказать о внутренних чувствах? И там все мертво.
Они не имеют ни малейшей потребности пасти свой ум на лугах
мудрости; они отказываются утруждать память, ежедневно
заучивая что-либо наизусть и слагая это в тайниках своего духа;
еще менее склонны они изощрять свой разум собственным
размышлением.
33. Руки у них делаются до того дряблыми, что они не
заботятся даже выписывать себе ценные замечания из писателей,
чтобы вооружить себя (без чего невозможно стать ученым)
сокровищем подобных извлечений.
34. Эта праздность отдельных членов имеет результатом
расслабление и изнеможение всего тела и духа, так что, наконец,
большинство, забывая о той цели, для которой они сделались и
стали называться студентами и посвятили себя школьной жизни,
проводит время в еде, питье и сне (не только ночью, но даже
546

сверх потребности и днем) и в этом ленивом покое и расточает
свои юные годы, прекрасную весну своей жизни.
35. Если они и принимаются за какого-либо рода занятия, то
занятия грязные, не достойные благородного звания студента:
кости, карты, фехтованье, кулачный бой, праздношатанье,
пустые разговоры, бесшабашные попойки, ночной разгул и т. д.
36. А какой характер носит попечение о школах со стороны
схолархов [начальников школ]? Какое старание прилагают они
к предупреждению беспорядков? Насколько серьезно их рвение,
когда дело идет об устранении неустройств? В иных местах
совсем нет начальников над школами, потому что они не
поставлены. А где таковые есть, то редко бывают они достойными своей
должности, бдительными и энергичными, исполняющими, как
подобает, свои обязанности. Они редко посещают школы, редко
проверяют учащих и учащихся, редко выговаривают нерадивым
и т. д., но предоставляют дело собственному течению, только
чтобы никого не обидеть.
37. Что иное может выйти из всего этого, как не то, что мы
видим в рабочих мастерских, где ленивые работники убивают
время на сон, игру и ничегонеделанье и где все работы остаются
недоконченными или неисполненными? Что иное, как не то, что
происходит на строительстве, где нужный материал не нарублен,
не отесан, не обрезан и не обработан, как следует, и где,
поэтому, места для построек остаются пустыми или вместо обещанных
дворцов являются хижины, да и те со щелями, кособокие,
неотделанные и уродливые? Что иное, как не то, что происходит
на войне, где нерадивые полководец·и солдаты, даже при
наличии всех данных для победы, упускают ее из рук? Что иное, как
не то, что наблюдается в садоводстве и полеводстве, когда на
заброшенных полях вырастает сорная трава, вместо
прекрасных кустарников — тернии, вместо плодовых деревьев — одни
бесплодные?
38. Таким образом, вследствие господствующей в школах
нерадивости, они не приносят ожидаемого плода; из своих
мастерских выпускают они, вместо стройных статуй, грубые чурбаны,
вместо светильников мира—дымные головни, вместо невинных
агнцев — похотливых козлов, вместо плодородных деревьев —
колючий кустарник. Если хотите устранить когда-либо эти
недостатки, нужно изгнать из школ косность.
39. Но что значит изгнать? Это значит принять
насильственные меры против того, что причиняет нам большое неудобство
и не хочет исчезнуть само собой или же не может быть удалено
спокойным образом. Тогда мы кричим, отталкиваем руками, или
бьем дубиной, или выгоняем кнутом или каким-нибудь другим
подобным орудием, способным внушить страх и обратить з
бегство.
40. Итак, если мы требуем изгнания косности, то тем самым
мы требуем применения насильственных мер против гадкой при-
547

вычки, погружающей нас в бессилие и сковывающей нас какой-
то сонливой апатией, вследствие чего мы становимся
неспособными предпринять состязание в достижении мудрости. И
притом—выкорчевать косность до конца, чтобы она уже никогда не
была терпима в недрах школы.
41. Но кто приложит руку, чтобы изгнать это чудовище?
Рассказывают, что когда известный, воспетый поэтами вепрь
каледонский разорял поля Этолии и страшно опустошал прекрасно
возделанный виноградник царя Энея, то собрались самые
сильные охотники со всей Этолии, чтобы убить этого вепря1. А когда
у нас волк производит опустошения в стаде, то обыкновенно
собираются дворяне, горожане и крестьяне и защищают свой скот.
И когда неприятель вторгается в пределы нашего отечества, то
никто не отказывается взяться за оружие. Не должны ли и мы
все таким же образом сплотиться здесь, где полю
государственному, винограднику церковному, пастве христовой, —
юношеству — причиняется гораздо больший вред, чем какой мог бы
нанести какой-либо хищный зверь или озлобленный враг.
42. Прежде всего изгонять это чудовище надлежит, конечно,
тем, в которых оно преимущественно укоренилось. Но кто же это
такие? Часто »слышатся жалобы на учащих, а те приписывают
вину учащимся. Но, несомненно, не без греха обе стороны.
Учащие чувствуют неохоту бодро учить, ученики слишком ленивы
для того, чтобы старательно учиться. Следовательно, обе
стороны обуяла небрежность; но большая доля вины ложится на
учителей, потому что они являются как бы ее источником, из
которого на учащихся льются ручьи гибельного подражания.
43. Впрочем, заботу об этом должны взять на себя вообще
все те люди, труды которых, добродетели, добрая слава,
собственная совесть, наконец благосостояние терпят ущерб от этого
чудовища. В школах сюда относятся учащие и учащиеся вместе с
их инспекторами; вне школ — родители, пастыри духовные и те,
попечению коих вверены все дела человеческие, т. е. начальники
христианские.
44. Учащие должны изгонять косность как из себя самих, так
и из своих учеников.
45. Из себя самих, — помня о высоте своего призвания,
которое бог выразил словом пророка: «Дабы ты насаждал небо и
утверждал землю» (Ис, 51, 16). Смотри,—значит школа есть
сад церковный, основание государственное, а вы, начальники
учащегося в школзд юношества, вы являетесь садовниками того
и другого рая, земного и небесного. Что же может быть для вас
более почетного, как соответствовать этому своему званию.
* Ср. Ovid., Metám., VIII, 260. По мифологическим преданиям
древних греков, вепрь каледонский представляется чудовищным зверем,
опустошавшим поля и виноградники в одной из частей древней Греции, Этолии.
Этот вепрь был будто бы убит лишь благодаря общим усилиям греческих
героев.
548

46. Да содействует изгнанию косности пример трудолюбивых
ремесленников, из которых каждый (если только он не
какой-либо выродок) стремится отличиться в избранном им для себя
искусстве и овладеть всеми (необходимыми в его работе
приемами и способами. Кузнец умеет так размягчать железо, что оно
становится растяжимым, как воск, после чего он придает ему
любую форму. Литейщик умеет плавить металлы так, что они
растопляются, и тотчас же создает из них прекрасные статуи.
Живописец умеет так изобразить каждое лицо, как будто бы оно
было живое. Садовник умеет с безошибочной уверенностью
сеять, выращивать и придавать красивый вид растениям. А об-
разователям человечества разве не стыдно стоять ниже их?
47. Даже и независимо1 от этого сравнения не мешает
подумать, как позорно очутиться в противоречии с самим собой и
только называться тем, чем на самом деле не являешься. Что
такое невежественный учитель, пассивный руководитель других,
как не тень без тела, облако без дождя, источник без воды,
лампа без света, следовательно, пустое место. Да будет ему стыдно!
Ты же, раз ты дозволил поставить себя на то или иное место,—
ε соответствии с этим и действуй. Ты получаешь солдатское
жалованье— так будь солдатом. Ты изображаешь собой учителя—
так учи или сложи с себя эту маску.
48. Следует также принять в соображение и те неприятности,
каких должны ожидать себе ленивые учителя. Ведь если прав
был Диоген1, когда он, увидя мальчика, ведшего себя
неприлично, бил палкой его воспитателя и говорил: «так это ты его
так наставляешь?», то на том же основании должны
остерегаться побоев и те учителя, ученики которых постоянно
проявляют незнание и дурное поведение. Ибо извинительно делать
проступки тем, кто, будучи предоставлен самому себе или весьма
плохо руководим, не умеет еще управлять собой; вся вина
падает на их косных и неумелых руководителей, отвечающих за
безупречность поведения тех, которых они приняли под свое
руководство.
49. Особенно же должны были бы разорвать наложенные
злосчастной косностью оковы, с одной стороны, награда,
обещанная верным просветителям других, т. е. вечное сияние на небе,
подобное красоте тверди (Дан., 12, 3), с другой стороны,—
страшные молнии божий: «проклят, кто дело божие делает
нечестно» (Иерем., 48, 10), «проклят, кто слепого сбивает с пути»
(Второе., 27, 18), «горе вам, вожди слепые...» (Матф., 23, 16),
«горе вам, пастыри, которые пасете самих себя... мои же стада
не пасете» (Иезек., 34, 2, 3), «горе тем, которые соблазняют
одного из малых сих» (опять слова Христа—Матф., 18, 6,), а
соблазняет тот, кто не наставляет, тогда как он мог бы это
сделать, так как это входит в его обязанность. Но если горе со-
1 Греческий философ-циник (414—323 гг. до н. э.).
549

блазняющему одного, во сколько же раз больше горе тому, кто
вследствие своей небрежности губит многих.
50. Из учеников косность изгоняет ревностный учитель тремя
способами. Во-первых, постоянным примером прилежания и
деятельности, постоянным трудом на их глазах. О, какое это имеет
значение! Один тлеющий уголь, брошенный в груду потухших
уже углей, если его хорошо раздуть, зажжет все. И один
"Александр, бросающийся в глубокие сугробы снега или в
бушующие реки, или в густую толпу врагов, заставит следодать за
собой и 'приведет к победе все войско1. Искорени же в себе леность,
верный учитель, и скоро ты увидишь, как она исчезнет у твоих
учеников. Такой мужественный Форций, не затрудняющийся
ежедневно прилежно учить четыре, шесть, восемь, десять часов,
не почувствует недостатка в людях, бодро и с успехом готовых
ему подражать.
51. Во-вторых, из опасения наскучить им одними только
призывами к смотрению и слушанию, надобно предоставить им и
практические упражнения, мало того,—надобно их даже
обязывать и понуждать к этим упражнениям. Пусть учитель
заставляет их подражать тому, что он говорит, пусть он обращает
внимание на то, как они подражают, и пусть ошибающегося он
тотчас исправляет. Так в непрерывном делании будет возрастать
и разум. Ибо человеческая природа склонна к деятельности; она
рада всякому движению и упражнению, умей лишь дать ей
надлежащее направление, а не притуплять ее.
52. В-третьих, дружественная и мирная беседа будет
содействовать тому, что они не будут дрожать перед учителем, как
перед тираном (ибо боязнь приводит ум в замешательство), но
будут любить его, как отца, и обращаться с ним непринужденно.
Сознаюсь, что при посещении некоторых школ я удивлялся и
соболезновал, видя, как неискусно велось дело обучения. Я
заметил, что иные учителя весь свой авторитет основывают на том,
чтобы как можно меньше говорить с учениками, но, расхаживая
мимо них с видом истуканов, швырять им задания, все равно,
как собакам — кости, а затем приходить в бешенство, если они
выполняются неудачно. Что это, как не способ подавлять
естественную наклонность и насильственно вызывать отвращение
к занятиям? Что же ты — идол? у тебя есть язык — и ты не
говоришь? у тебя есть уши — и ты не слышишь? у тебя есть
глаза— и ты не видишь? Ты хочешь, чтобы тебе поклонялись? Не
сможешь ты стать* богом для своих учеников, пока не
перестанешь быть идолом; не сможешь исполнять дело учителя, пока ты
не научишься поступать, как отец.
53. Конечно, ученики и сами должны стараться избавиться от
косности. Как уже сказано, нет более действительного способа
1 Имеются «в виду известные эпизоды из сражений и походов
Александра Македонского: переправа через реку Граник, переход через снеговые
горы на пути в Перейду и в Бактрию, штурм крепости маллов в Индии.
Г)50

привить им это стремление, чем пример и разумное, руководство.
Если же приходится действовать при помощи доводов разума и
убеждений, то прежде всего нужно внушить любовь к мудрости,
затем следует подсластить необходимые для достижения ее
труды, и лишь в том случае, если ученики все еще не поддаются,
прибегнуть к дисциплинарному воздействию.
54. Итак, в первую очередь нужно как можно больше
превозносить мудрость, чтобы ученики, опьяненные любовью к ней,
не чувствовали труда, потребного для ее достижения. Но что
значит быть мудрым? Это значит знать различие вещей, всюду
предпочитать доброе злому, лучшее — менее хорошему, всегда
уметь найти лучшие средства к достижению намеченных благих
целей, иметь .наготове нужные для их применения способы и
таким образом, где бы ты ни был и что бы ты ни делал или в
каком бы положении ни находился,—ясно все видеть и быть в
состоянии и другим служить добрыми советам'и; быть человеком
увлекательного красноречия, прекрасной нравственности и истинной
религиозности, через то снискивать любовь от бога ή от людей и
таким образом уже в этой жизни быть счастливым и блаженным.
55. Для достижения столь великого блага не следует жалет^
никаких усилий; ведь путь добродетели труден и без напряжения
сил ничего сдадного не достигнешь. За свои дары богвел'ит
смертным платить трудами; но нет ничего недоступного для
добродетели, которая всякую работу предпочитает безделью. И кто
берется за наивысшее, тот должен спознаться и с ночным
бодрствованием и трудами -и избегать пиров роскоши и всего, что
ослабляет дух. Александр1, будучи юношей, покорил мир
благодаря тому, что он никогда не мешкал; можно преодолеть и мир
наук, если идти не останавливаясь и ежедневно занимать
чем-либо свой ум. Косность есть скверный и достойный отвращения
порок, потому что она превращает человека — ближайшее к
ангелам творение, в неуклюжий чурбан. Обратите внимание на
другие творения неба и земли, каждое из которых тем благороднее,
чем оно деятельнее и живее, — например, солнце и весь хор
небесных созвездий, в их от века установленном постоянном
течении, или ангелов в их постоянном служении. И, наоборот, чем
что-либо неподвижнее, тем оно ненавистнее и презреннее, как
камни и грязь, для того и назначенные, чтобы их топтать.
56. Если кого эти примеры не убеждают удалить от себя
косность, то, если он еще мал, гони косность из него розгой; если
же он уже в возрасте, тогда гони его самого вон из школы как
воплощенную леность. Что в самом деле делать незанимающемуся
среди занимающихся, если он и без того фактически скорее
отсутствует, чем присутствует среди них. Небольшая дружина
решительных воинов представляет большую силу и скорее победит
врага, чем бесконечное множество трусов и лентяев.
1 То есть Александр Македонский.
551

57. Но что могут сделать начальники школы, схолархи1, для
того чтобы удалить косность из школ? — Все, если они выполнят
следующие пять требований. Во-первых, если они обеспечат
юношество хорошими, т. е. учеными, набожными,
доброжелательными (humanos), работящими учителями. Эти последние
должны быть учеными — потому что никто не может учить
других, если он сам мало знает; набожными — шотому что только
таким обещано преуспеяние во всем, что бы они ни делали
(Псалм., 1,3); доброжелательными — потому что подобные
люди, сколько сами получают света от бога, столько же с охотою
изливают и на других и потому что они готовы без всякого
стеснения и сами научиться тому, чего еще не знают, и других
научить без всякой зависти; работящими же, наконец, — потому,
что вся школа, как мы раньше видели, есть рабочая мастерская
(laboratorium).
58. Во-вторых, начальники школ (схолархи) не должны
довольствоваться тем, чтобы только привести однажды дело в
надлежащий порядок, потому что дурные привычки (как и
дурная природа), даже если их изгнать палкой и колотушками, все-
таки в конце концов снова возвращаются2. В-третьих, они
должны чаще посещать школы, чтобы убеждаться, все ли исполняют
свою обязанность. В-четвертых, они должны заботиться о
своевременной выдаче жалованья, для особенно же прилежных — и
об особенном вознаграждении; с другой стороны, они должны
неукоснительно держать небрежных в страхе как угрозами
наказаний, так и действительным их наложением. Наконец, в-пятых,
они должны приказывать ежегодно дважды прочитывать вслух
все школьные законы, чтобы никто не оставался в неведении
относительно своих обязанностей и не имел возможности извинять
свою нерадивость незнанием.
59. Могут ли здесь сделать что-нибудь родители? — Очень
много. Насколько верно то, что косность нельзя удалить из
церкви и государства, если она не будет устранена из школы,
настолько же справедливо и то, что ее нельзя искоренить в
школах, если она не будет изгнана из семьи, и что, наоборот, дети,
поощряемые в семье к деятельности, тем самым получают
прекрасную подготовку и для школы. Одно весьма мудрое
изречение гласит: «Род человеческий и в колыбели нужно оберегать от
косной бездеятельности, губящей всю жизнь». По этой причине
умный народ парфяне, а позднее — спартанцы строго приучали
своих детей ежедневно к движению и работе, как и к
немедленному во веем послушанию, для чего не давали им завтракать,
прежде чем состязанием в беге и в бросании диска не доведут
их до изнеможения и до пота на челе. Если бы школы
получали юношей, уже получивших такую закалку (а не ленивых лур-
1 Назначение и роль схолархов см. в «Законах хорошо организованной
школы», XXIII.
2 Гораций, Письма, 1, 10, 24. (Примечание Брновского издания.).
552

банов, как бывает в действительности), как легко можно было
бы построить на этом основании какие угодно виды школьной
работы!
60. Итак, благочестивые и мудрые родители могут оказать
большое содействие изгнанию косности из школы, если они еще
в семье никогда не будут потакать этому пороку, т. е. ни сами не
будут вести праздную жизнь, ни детям своим и другим членам
семьи не будут позволять предаваться отупляющему бездействию,
но будут настаивать на том, чтобы все, что имеет руки и ноги,
находилось в движении и было занято .какой-нибудь полезной
работой. Даже совсем маленькие дети, которые еще не в
состоянии заниматься чем-либо более серьезным, пусть занимаются
играми, только бы не предавались тупой неподвижности.
61. Если бы к этому присоединились еще теплые молитвы
родителей к богу и своевременная отдача детей в школу, если
бы они никогда по какой бы то ни было причине не отрывали их
от школы и если бы они постоянно узнавали у детей, чем они
занимаются и какие оказывают успехи, — это не могло бы не
укрепить и школьную работу. По меньшей мере, родители могли
бы хоть за обедом или за ужином (когда это не отнимает
времени и когда вообще нужно о чем-нибудь побеседовать ради
души) спрашивать детей, что они выучили за этот день. И если
они будут отвечать на эти вопросы, не заставит себя ждать и
искомый результат, — со дня на день ум их и язык будут все
более и более развиваться.
62. Поразительно много могут содействовать восстановлению
и сохранению благосостояния школы, если серьезно этого
захотят, пастыри церкви. Если бы они, говорю я, хотели не только
называться служителями Христа, но и быть его последователями
и распространять свое пастырское оопечение не только на
взрослых, т. е. овец, но и на детей, т. е. на агнцев, то, по примеру
Христа, они уготовали бы себе радость с теми, с которыми
веселятся бог и ангелы. Не то, чтобы они сами воспитывали
юношество: на это недостанет сил их; но они должны прилежно
наставлять образователей юношества (родителей, мамок,
воспитателей, учителей, ректоров и т. д.) в их обязанностях согласно
слову божию и неустанно поощрять их серьезным увещанием,
предостережением, заклинанием, наблюдением, исправлением.
Встретив же сопротивление, они должны иметь наготове
«оружие воинствования их, сильное богом на разрушение замыслов
и всякого превозношения, восстающего против познания божия»
(2 Коринф., 10, 4).
63. Пастырское участие в серьезной заботе о школе будет
состоять также часто, даже постоянно, в сообществе со всей
церковной общиной воссылаемой к богу горячей молитве, да
ниспошлет он на школу свое небесное благословение. В
благоустроенных государствах и церквах, когда люди ищут себе
пропитания от рудников, от соляных копей или от торговли — да и во
553

время посева, жатвы, сбора винограда — заведен похвальный
обычай устраивать общественные молебствия, чтобы попросить
божию помощь работам, доставляющим населению средства для
жизни. Но ведь здесь—нечто большее, чем забота о добывании
хлеба, вина, соли, золота; здесь дело идет об «урожае» добрых
и мудрых мужей на благо современникам и потомству. О, что
это за святое дело, если всюду, где имеется гимназия, этот
первый рассадник для государства и церкви, при всех
богослужениях воссылаются молитвы к богу, которыми народ, родители,
опекуны, няньки, а также и сами учителя, ученики, начальники
школ и должностные лица воспламеняются к священной
ревности при исполнении своих обязанностей и с неба призывается
благословение божие. Только человек, не умеющий ценить вещи по
достоинству, может не придавать этому значения.
64. О, да возбудит бог пламенного Илию из среды этого
народа, или — если есть на это милость его — несколько таковых,
которые обратили бы сердца отцов к детям и сердца/детей—к
отцам, чтобы, когда придет господь, он не поразил .землю
проклятием (Малах., 4, 5, 6). Ах, где Иоанн Креститель, который
в пламенном гневе своем достиг бы того, чтобы царство
премудрости восхищаемо было силою (Матф., 11, 12).
65. Не следует забывать своих обязанностей и людям,
поставленным у дласти. Пусть каждый из них применяет к себе то, что
сказала царица Савская Соломону: посадил тебя господь на
престол свой царем во имя Иеговы, бога твоего (2 Парал., 9, 8);
т. е. помня, что он поставлен на место господне, делал бы только
то или предпочтительно то, что служит и к прославлению имени
господня, и к поднятию народного благосостояния; и притом —
не только на данный момент, что достигается правильным
управлением государством и церковью, но и на будущее время, что
достигается заблаговременной подготовкой юношества в школах.
Следующий век будет именно таким, какими будут
воспитанные для него будущие граждане. В обилии мудрых —
счастье мира, говорит мудрейший царь1, под скипетром которого
процветало как изучение мудрости, так, вместе с ним, и все
другое (Премудр., 6, 26).
66. Но как именно эти высокопоставленные люди должны
поддерживать бодрый дух в школах? Во-первых, также через
пример, всюду проявляя энергию и распорядительность, так
чтобы и другие ободрялись, видя, о сколь многих делах болеют
они сердцем. Ибо*редко обманывает поговорка: «каков поп,
таков и приход».
67. Далее, они могут это делать, открывая новые школы,
восстанавливая пришедшие в упадок, преобразуя такие, в которых
хромает учебное или воспитательное дело, поставляя в
руководители юношества и в школьные инспектора людей почтенных,
1 Соломон.
55 \

мудрых, набожных, деятельных; людей, если таковые вообще
найдутся,— ахиллесовою склада1; чтобы они не являлись, как
трутни, в пчелиные улья, для того лишь, чтобы пожирать мед,
но как пчелы, с любовью его собирающие. Они могут это
сделать, если они обеспечат верным работникам приличное
содержание, так, чтобы голод не вынуждал их бежать от этого
священного призвания. Я разумею такие оклады, которыми могли
бы быть довольны хорошие люди, (посвящающие свои силы богу
и христианскому юношеству, а чрез то — церкви и государству.
Иначе оправдается вполне справедливое четверостишие:
Коль в лампу масла не нальют,
Она светить во тьме не будет:
Так блекнут силы, если труд
Награды должной не добудет2.
68. Наконец, люди, поставленные у власти, могут это
сделать поднятием авторитета школьных руководителей, принятием
их под защиту собственного авторитета, чтобы доблесть и
честность не страдали от злословия и нападок мелких людишек и
врагов доблести, которые, не будучи в состоянии ей подражать,
пускают в ход против невинных свои тайные происки,
подрывая тем уже налаженное или начавшее налаживаться дело.
Подобное неразумие человеческое и злокозненная хитрость
сатанинская способны расстраивать или, по меньшей 'мере,
задерживать даже наилучшие предприятия и планы, если не бодрствуют
те, которые поставлены выше, и если они, полагаясь на помощь
божию, не разрушают диавольские хитрости.
69. Мы исследовали, как злонамеренность противится
доблести, косность — деятельности. Происходит это, конечно, путями
тайными и скрытыми, составляющими характерную черту злой
совести. Вступал я и в препирательство с нерадивыми, стараясь
им показать, что им бы и места здесь не было, если бы добро
возымело каким-либо образом предпочтение перед пошлостью.
А злоумышленных да поразит гнев господень или гнев тех,
которые поставлены /на место господа!
70. Ворчат они, будто новый метод очень труден; что он не
приспособлен к природе человеческого духа. Если бы они только
захотели выслушать, что говорит Сенека3: «Великодушный
считается не с своими личными силами, а с силами
человеческой природы!» Если бы только, повторяю, эти духовные пигмеи
умели сообразоваться не с текущим настроением умов в школе,
но с самой природой ума и природой школы!
71. В частности, жалуются они на трудность новой грамма-
1 По мифологическим представлениям древних греков, Ахиллес считался
выдающимся героем по своим силам, ловкости и энергии. Следовательно,
под людьми ахиллесового склада надо понимать выделяющихся,
недюжинных людей.
2 Стихотворная форма перевода взята у Адольфа и Любомудрова.
* Dial., IX, б, 2.
555

тики. Если они и дальше будут делать то же самое, то я
вправе буду поставить в начале ее Шоппово заглавие
«Философская грамматика, предназначенная к тому, чтобы ученики были
учителями, а учителя — учениками». В самом деле, если учителя
не хотят быть впереди, то пусть будут впереди хоть ученики;
если не ваши, то какие-нибудь другие.
72. Я же буду неуклонно, как если бы речь шла о каком-
либо таинстве (ибо это и есть таинство),. настаивать на том,
чтобы молодежь привыкала ничего не делать, ничего не
говорить, ничего не думать иначе, как во всеоружии
соответствующих способов и правил, так, чтобы, когда учеников спросят:
что, каким образом и почему они так думают, говорят и
делают? — они умели бы дать в этом отчет. А для этого нужно
не такое обучение, которое дается у нас обычно.
73. Если кому-нибудь не нравится в этих вещах мое
прямодушие, тот не знает, что значит сила любви, которая не
останавливается перед тем, чтобы хоть за волосы извлечь кого-либо
из пламени или омута, как бы ни было ему неприятно
выполнение подобной обязанности. Будем же, прошу вас, помнить,
что мы — люди, рожденные для человечности, а не для
жестокосердия, и нет жестокосердия в том, кто добивается лишь
всеобщего смягчения нравов.
74. Я считаю вполне .и совершенно правильным, чтобы мы,
будучи поставлены на эту дорогу, взаимно возбуждали друг в
друге бодрость не только сло-вами, но и примером, не только
одним примером, но и словами. Для мальчиков, (которые
стремятся по ристалищу к цели, сказаны слова поэта:
Того, кто отстает — покроет короста ι.
Будем же исполнять свое дело, особенно в этом, гораздо
более важном стремлении к мудрости, мы все, мужи и юноши.
Ведь,1 кто не хочет здесь бежать, того, бесспорно, покроет
короста косности. Если она кому шонутру, пусть себе ею утешается.
Я говорю и буду говорить впредь только с людьми более
подвижными; с ними одними я занимаюсь и впредь буду заниматься.
75. Однако я все-таки не теряю надежды, что посеянное
здесь во имя божие семя божьим велением созреет до жатвы,
если не тотчас, то все-таки своевременно. Вот земледелец ждет
драгоценного плода от земли и для него терпит долго, пока
получит дождь ранний и поздний, — говорит апостол (Иак., 5, 7).
Надейтесь и вы вместе со мной, души благороднейшие! И если
вы надеетесь, то к надежде на помощь божию присоедините свое
собственное прилежание. Чтобы побудить вас к этому, я и
задумал составить это сочинение об изгнании косности из школы;
теперь, когда оно с божией помощью готово, передаю и
посвящаю вам его, мои дорогие венгерцы. Благоденствуйте и
преуспевайте, взаимно ободряя друг друга! Ибо солнце ваше восходит!
1 Гораций. Epist., И, 3, 417. (Примечание Брновокого издания.)
5£6

ПОХВАЛА ИСТИННОМУ МЕТОДУ.
По сказанию о Дедаловом лабиринте и нити Ариадны;
произнесена в Потоке при открытии первого,
т. е. подготовительного (vestibularis), класса латинской школы
13 февраля 1651 года.
Благороднейший покровитель, знатнейшие, почтеннейшие и
славнейшие мужи и вся дружина обучающихся! Мы собрались
здесь во святое имя божие для того, чтобы приступить к
исполнению нашего решения: привести в порядок ряды нашего
учащегося юношества, поставить ему вождя в воинствовании
словесном и завязать перестрелку, т. е. положить почин
первоначальному обучению. Правда, по моему мнению, благоразумнее
было бы отложить дело до того, как будет готово все оружие,
необходимое для боя, т. е. до того, как будут отпечатаны все
предназначенные для этой цели книги, которые из-за отсутствия
типографов до сих пор даже еще не начаты 'печатанием.
Поскольку [перед походом] надо все учитывать, я опасаюсь, что это
может остановить или замедлить наше (продвижение. Тем не
менее, так как вам не нравится дальнейшая отсрочка, я буду
больше подчиняться вашему желанию, чем своему убеждению. Не
таким уж будет грехом, если сначала, как это и вообще бывает,
дело пошло бы у нас шероховато. Об одном лишь прошу: не
ставить в вину мне или моему методу, если мы не сразу
получим тот успех, какого желаем: бог даст, со дня .на день дело
пойдет лучше.
Дабы ободрить вас этой надеждой, я и решил предпослать
нашему нынешнему заседанию краткое рассуждение о славе и
пользе истинного метода.
Чтобы приятнее вам было меня слушать, задумал я, по
примеру Верховного учителя, открыть уста свои в притчах и
рассказать вам о воспетых древними блужданиях по лабиринту и о
выходе из этих блужданий с помощью счастливо затем полученной
нити Ариадны. Внимание, благосклонные слушатели!
Постараюсь, чтобы, слушая, вы не скучали, а выслушав — не пожалели
[о затраченном времени]. Постараюсь доставить вам умственное
развлечение, показав, как вымысел складно приходится к делу.
Но сначала я изложу самую легенду, как ее рассказывали
557

древние, а затем уже применю ее и к настоящему нашему
учреждению, т. е. к раскрытию вреда, вызываемого беспорядком, и
пользы, проистекающей от порядка.
Легенду древние излагали так. У Миноса, царя острова
Крита, была жена Пасифая, женщина чудовищной похотливости,
которая, прелюбодейно сойдясь с быком, родила чудовище —
получеловека-полубыка, прозванное Минотавром. Случилось, что
прибывший на Крит в качестве гостя гениальный строитель
Дедал предложил царю свои услуги по части художественных
построек, и царь просил его выстроить Лабиринт, т. е. сооружение
с запутанным выходом, с тем чтобы сделать его темницей для
чудовищного ублюдка. Дедал и построил здание, до того
изобиловавшее [всевозможными] закоулками, залами, каморками,
переходами, лестницами вниз и вверх, что кто бы туда ни был
посажен или ни забрел своей охотой, был бы обречен на вечное
блуждание в нем, не находя выхода. Царь Минос заключил в
нем свое чудовище, Минотавра, и повелел вталкивать туда на
съедение чудовищу или на голодную смерть приговоренных к
смерти злодеев. Случилось так, что сын афинского царя Тезей,
заведенный [своей] любознательностью на Крит, был [также]
схвачен, и его должны были бросить туда же. Но так как юноша он
был прекраснейший, то сжалившаяся над ним дочь царя Миноса,
Ариадна, по совету Дедала, снабдила его средством, как
избавиться от вечных блужданий и [конечной] гибели. Средство очень
простое, но вполне отвечающее своему назначению. Это был клубок
ниток. Привязав конец нити у входа и разматывая его по пути, он
мог найти выход, возвратившись тем же путем, каким он шел
вперед. Хитрость удалась. Освободившейся Тезей увез с собой
Ариадну, устроительницу своего спасения. После смерти отца
Тезей сделался царем в Афинах и совершил столь
достопамятные подвиги, что среди многих [других] он один считается
равным Геркулесу. Среди других его подвигов ему приписывают
учреждение палестры, т. е. сведение борьбы к искусству
состязаний, которые до тех пор ограничивались одним [грубым]
соперничеством в росте и силе, не имевшим ничего общего с
искусством.
Вот вам, слушатели, легенда. А какой смысл вкладывала в
нее мудрость древних,— мифологи толкуют следующим образом.
Лабиринт, говорят они, означает сложность человеческой
жизни, до того изобилующей всяческими трудностями, что лишь с
помощью исключительной мудрости можно из них выпутаться.
А особенно это относится к тем, кто поставлен у кормила
правления, к царям и князьям народов: перед ними вечно встают
бесконечные трудности, одна тяжелее другой. Вот почему так
много говорят о Тезее все писатели. А то, что Тезей не мог
выбраться [из лабиринта] без искусства Дедала, значит, что без
ума и вдохновения в больших предприятиях никогда не бывает
достаточно одной силы и напористости. Так легенду о Тезее и
558

Дедале объясняет и прилагает к человеческой жизни
замечательнейший мифолог нашего времени (Наталис Комес) Ноэль.
Однако эту легенду можно гораздо точнее и яснее применить
к делам человеческим, рассматривая ее как живое подобие всех
тех затруднительных положений, которые благополучно
разрешаются с помощью божественной премудрости.
Царь всего Крита Минос пусть знаменует царя вселенной —
бога. Когда с его женой Пасифаей, т. е. с человеком, сотворил
блуд адский бык, т. е. Сатана, народилось от этого чудовище
Минотавр — это мудрость, состоящая из смешения семени
божественного и сатанинского, по своим высшим качествам —
привлекательная и небесная, похожая на божественную, а по
низшим — земная и безобразная, увлекающая в сторону
грубости. Так и мы захотели стать богами, но с печатью диавола: мы
подобны богу обладанием способностью к всезнанию, диаволу
же равны нарушением повиновения. Чтобы наказать нас, царь
вселенной и превратил для нас сад радости в лабиринт; да не
разумеет плотский человек, домогавшийся всеведения, от начала
и до конца дел божиих, содеянных им в мире (Зккл., 3, 11).
Таково Соломоново свидетельство о мире, как о великом
лабиринте, заключающем в себе все меньшие лабиринты. И мы
блуждаем в этих бесконечных меньших лабиринтах, каждый в
своем. Не верите? Не сомневайтесь. Нет ничего достовернее, чем
то, что для каждого человека, как это, по крайней мере, обычно
бывает, его занятие (для хозяев—их хозяйство, для политических
деятелей — политика, для богословов — богословие, для
юристов — юриспруденция, для медиков — медицина, для
философов — философия, для логиков — логика, для грамматиков —
грамматика) представляет лабиринт запутанных ходов, который
Вергилий называет безысходным1, а Катулл —
необозримым2. Не находя из него выхода, большинство либо погибает
от голода, в никогда не насыщаемом смертельном томлении по
истинной мудрости и [другим] благам, либо становится добычей
чудовища, т. е. впадает в чудовищные, еретические,
погибельные мнения, будучи яростно раздираемо взаимной ненавистью,
распрями и убийством, как это и наблюдается в
государственной, церковной и школьной жизни всего мира.
Тезей, сын афинского царя, означает тех, кому присуща
любовь к истинной мудрости (так как Афиной греки 'называли
Минерву, почитавшуюся ими как богиню мудрости). И эти сыны
мудрости, в силу ли врожденной человеческому уму
любознательности, под влиянием ли чужих примеров — примеров
людей, сбившихся с прямого пути, — случается, -попадают в
лабиринт. Но дочь вечного царя, вечная, все созидающая,
сохраняющая и исправляющая мудрость, сжалившись над ними,
оказывает им свое содействие, чтобы они могли выбраться из этих
1 Вергилий, Энеида, VI, 27. (Примечание Брновкжого издания.)
2 Катулл, Стихотворения, 64, 115. (Примечание Брновского издания.)
559

переплетений; выбраться при помощи средства, повторяю,
самого простого, но вполне отвечающего своей цели и очень
удачно представленного в образе нити. В самом деле, что можно
представить себе проще нити? Нет в ней ни неразрешимых уь-
лов, ни формы, кроме протяженности в длину, ни каких-либо
свойств, кроме гибкости и непрерывности. Но ведь простота, или
чистосердечие, и прямота, или справедливость,1 — это [как раз]
то самое, что Божественная мудрость предлагает нам везде в
своем слове в качестве спасительного средства во всех
трудностях. Простота и прямота да охранят меня, говорит Давид
(Псалм., 25, 21). Марфа, Марфа,— говорит Христос,— ты
беспокоишься о μήογομ, а одно только 'Нужно (Лука, 10, 42).
И также: Придите ко мне все труждающиеся и обремененные, и
я успокою вас. Возьмите иго мое на себя и научитесь от меня,
ибо я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим
(Матф., 11, 28). И опять: Светильник для тела твоего есть око твое;
если око твое будет чисто, то все тело твое будет светло (Матф.,
6, 22). И у Соломона: кто ходит в чистоте, тот ходит в
безопасности (Притчи, 10, 9). Итак, простота, и прямота, и единство,
или единообразие, и кротость со смирением, а пе вызывающая
надменность, искание и забота о связи и цельности [во всем] —
вот что мудрость бож'ия уготовала [нам] как средство против
всех человеческих хитросплетений. Если хотите, покажу вам это
на одном-двух примерах.
В лабиринтах богословия нить Ариадны .есть чистейшая
вера, приемлющая все божественное откровение без всяких
мудрствований. Это есть чистейшая любовь, соблюдающая все
божественные заповеди без всяких кривотолков. Это есть
чистейшая надежда, уповающая на все божественные обетования,
нимало не смущаясь тем, что обещанное не [вполне] еще
объявилось. Блаженные патриархи, пророки, апостолы, мученики и все
чистые сердцем и богобоязненные христиане владели этой
нитью чистейшей веры, любви и надежды!
В медицине такой нитью Ариадны является воздержание и
простой стол, в сочетании с умеренным [физическим] трудом.
В первые времена мира это заменяло патриархам всякое леченье и
содействовало продолжительности их жизни чуть ли не до
тысячи лет. Счастливы и по сию пору 'воздержанные, не ведающие
ни слабительных, ни пилюль, ни клизм, ни надрезов на коже
(scarificationes), ни кровопусканий, ни [всех] подобных (как
выражается благочестивый теолог А ρ е ц и й) телесных
истязаний.
В юриспруденции такой Тезеевой нитью является искание
добра и справедливости и суждение о делах, исходящее от
любви или, если уже для любви не остается места, то (во всяком
случае) суждение, исполненное терпимости, ибо, где царствует
1 Автор пользуется здесь двояким значением слов simplicitas и rectitudo.
560

правосудие, смягчаемое человеколюбием (ничего не уступающее
недостойным из-за пристрастия и ничего не взыскивающее с
достойных из-за неприязни, всегда награждающее добро похвалой
и поощрением, всегда преследующее зло обличениями и
карою),—оттуда не могут не бежать пороки, там не может не
укрепляться и не возрастать добродетель. Счастливо государство,
где во всех живет подобное стремление к добру и
справедливости! А без него, чем больше хлопочут юристы, тем больше они
усложняют свой лабиринт, утомляют и расстраивают умы
бесконечным запутыванием и распутыванием всевозможных казусов
на конечную гибель [делу].
Но обратимся, однако, к лабиринтам школьным, дабы [и]
здесь, с помощью божией, изобрести нить Ариадны, способную
нас из них вывести. Великим лабиринтом является в школьном
деле, во-первых, сама многочисленность подлежащих изучению
предметов: и языки, и философия, и математика, и мораль, и
чего только еще нет. Если взять школьную науку в целом, то
это — какой-то густой, непроходимый лес, неисчерпаемый океан.
Затем — такое разнообразие подлежащих изучению предметов,
что стоит только посмотреть, как закружится голова! Наконец,
метод преподавания и обучения настолько запутан, что всякий,
желающий пройти через сад науки, наталкивается на тысячи и
тысячи поворотов, изгибов, околиц и так заморочит себе голову,
что едва отыщет выход к ясному свету мудрости; большинство
же неизбежно застревает в пещерах суемудрия и .находит в них
как бы свою могилу.
Отсюда сразу же и ясно, в какого рода Ариадниной нити
нуждаются школы. Они нуждаются в таком, тщательно
обдуманном методе занятий, который, будучи простым и легким,
давал бы, однако, возможность смело и успешно проникать во все
пещеры наук. Вместе с тем этот метод должен быть настолько
прочен, что, как бы далеко он ни простирался, он никогда бы не
изменял в странствованиях по наукам. Обладая такого рода
методом обучения — прекрасным, гибким и надежным, при
содействии многих умов и при помощи божией тщательно
разработанным и доведенным до такой ясности, что его не без
основания можно сравнить с нитью Ариадны,—обладая этим методом,
мы не скрываем его от вас, племя афинян и сыны Минервы,
т. е. мудрости!
В чем именно заключается способ наиболее легкого усвоения
всех предметов,— сейчас об этом не позволяет подробно
распространяться время, намекну лишь кратко. Вы же, возлюбленные
Тезеи, глубже испытаете этот способ на собственном опыте,
если только проявите склонность следовать нашему руководству и
если наш метод не покажется вам слишком уж простым. Знайте,
что пройти из конца в конец все изгибы словесного лабиринта
и не быть им поглощенным и не погибнуть — вы можете
посредством постоянного применения анализа и синтеза.
36 Заказ № 5063
561

В какой бы закоулок вы ни попали, анализ ничему не
позволит ускользнуть от вашего внимания (что составляет основу
любого рода учености). А синтез из ущелий теории снова выведет
вас в [просторные] поля действия. Если же присоединить к ним
еще и светильник сравнения, то где бы вы ни оказались, у вас
[всегда] будет с собой свет. Вам кажется, что я говорю
загадками? Эти загадки разгадает и разъяснит само дело. Словом,
тождество, или однородность метода в 'преподавании ли языков,
истории ли, философии ли, богословия ли, других ли всех
[наук] — вот что является светильником сравнения, который так
осветит множество и разнообразие подлежащего изучению,
чтобы можно было одним интеллектом .постигнуть одновременно
многое другое, похожее и непохожее, различное и
противоположное. Преодоление одной какой-либо трудности тотчас же
обеспечивает преодоление многих других. Но, <как я уже сказал,
здесь нет надобности входить в более подробные объяснения
тайны лучшего метода.
Изложенная в правилах, подлежащая ежедневной
иллюстрации на практике, она ни для кого из вас, кто только пожелает,
не останется неизвестной.
А теперь мы лишь покажем на примере обучения латинскому
языку (чтобы впоследствии сделать это более полно), в чем до
сих пор, в самом деле, заключается этот лабиринт в
первоначальном обучении, — лабиринт, из которою мальчики, юноши,
взрослые, зрелые люди и даже иные старцы, в беспрерывном по
нему блуждании в течение всего своего детства, юности или
даже всей жизни, едва находили, а [иной раз] даже так и не
находили выхода. В нашей же школе, будем надеяться, злосчастный
лабиринт этот превратится в приятный сад благодаря
подразделению всего курса этого обучения на три ступени, на три
класса, проходимые в трехлетний промежуток времени. В
первом классе путем постоянного параллелизма вещей и слов
закладываются основы латинского языка и вообще всей изящной
литературы; во втором — постигается строение языка; в третьем —
[ко всему этому] прибавляется то, что служит украшением
речи. Закончив эти три класса, можно будет, бог даст, вступить и
на луга высшего обучения и, установив в них подобным же
образом отдельные задачи и соответствующие задачам средства,
приятно пройти и эти луга. Будем же воспламененным духом
неустанно молить Отца светов, от него же саыше исходит всяк
дар совершен, да сбудется это по нашему желанию.
Вы же, возлюбленные венгры, блюдите, да не пренебрежете
этой милостью божией [к вам]. До сих пор не было у вас
недостатка в Дедалах, искусных строителях лабиринтов, в коих
погрязла молодежь, увлеченная своей любознательностью, ни в
чудовищах софистических блужданий, в пасти которых погибали
юноши. Так неужели вы откажетесь принять предлагаемую вам
[теперь] путеводную нить Ариадны — этот метод, который даст
562

возможность легко их все пройти и благополучно из них выйти.
Надеюсь, что нет. Надеюсь и вижу уже, с какой радостью и
с каким рвением вы начинаете и продолжаете учение, идя этим
путем! Поздравляю вас с добрым, неленоетным подвигом
учения! О, поверьте, не обольстит вас надежда ваша, если только
в начатом вами учении пребудете вы бодры, деятельны,
постоянны!
А теперь перейдем [непосредственно] к тому делу, ради
которого мы собрались: дабы первый, низший, класс Латинской
школы получил [здесь], с высшего соизволения, свое начало. Сейчас
будет объявлен и со стороны высокородного господина Фогта,
именем их светлейших высочеств, утвержден законно избранный
руководитель этого первого класса. [Затем] будет прочтен список
молодых людей (в достаточно большом количестве — 113
человек), поступающих [сюда] для получения образования. Наконец,
пока совершается обряд освящения всей школы, будут
оглашены законы [школы]. Во имя господне!
(Затем последовал самый акт открытия [школы!).
36*

О ПОЛЬЗЕ ТОЧНОГО НАИМЕНОВАНИЯ ВЕЩЕЙ.
РЕЧЬ, ПРОИЗНЕСЕННАЯ ПРИ ОТКРЫТИИ ВТОРОГО,
ВСТУПИТЕЛЬНОГО ι, КЛАССА (В ПОТОКЕ) 14 МАРТА 1651 ГОДА.
Высокочтимые слушатели всех сословий!
Слава богу! Наступает пора весны,- которая все призывает
к жизни, — наступает время равноденствия, когда на всем
земном шаре, у всех народов день равен ночи, а затем и время
света, когда солнце, пребывая в северных знаках аодиака и стоя
почти отвесно над нашей годовой, почти не покидает нашего
горизонта.
Да дарует же бог, чтобы возвратилась также и весна церкви!
Да дарует бог, чтобы солнце мудрости взошло и на нашем
горизонте! Да дарует бог, чтобы наш народ, стал наравне с
образованнейшими нациями! К этому именно направлены мои
преобразовательные усилия, начатые по воле высочайших князей и
согласно собственным стремлениям. Прилощите же <к ним новые
стремления, дорогие, чтобы как зерно мы достигаем того, что
вытекает из естественного хода вещей, так же верно» с божьей
помощью, мы выполнили и то, что мы обязались осуществить
своим искусством и старанием.
Недавно мы открыли первый, или подготовительный, класс
Латинской школы, и снабдили его методическими указаниями,
чтобы начинающие учиться заложили здесь первые, но прочные
основы познания вещей и языка. Сегодня предстоит нам
открыть второй класс, «вступительный», в котором маленьким
адептам истинного образования должно быть 'преподано все
строение вещей и языка в простом и естественном порядке,
чтобы достаточно подготовить умы их для более высоких
занятий.
Так как мне необходимо, размышлял я, сказать что-либо в
качестве вступления, то возникает вопрос: какой предмет мне
следовало бы избрать для моей речи? Желательно было бы,
конечно, указать на преимущества порядка и постепенности и
доказать необходимость того, что во дворец образования не
следует врываться через окно или подземные ходы, но должно
См. «Пансофическая школа», ч. I, § 46—47.
564

вступать чрез преддверие, вход и атриум1. Однако, подходя к
делу ближе, лучше всего, повидимому, будет наставить вас в
пользе точного наименования, потому что последнее
представляет для всего образования не только издалека ведущую
дорогу, но широко раскрытую дверь, непосредственно в него
вводящую. Излагая соображения относительно этого предмета, я
прошу вас склонить ко мне терпеливо слух ваш. Я не стану
слишком долго вас задерживать, если встречу с вашей стороны
необходимое внимание.
Ничего, как известно, нельзя ни хвалить, ни порицать, не
поняв предварительно сути и свойств того предмета, который
подлежит похвале или порицанию. Тщетной поэтому оказалась
бы моя попытка говорить перед вами, моими слушателями, о
достоинстве точного наименования вещей, если не условиться
наперед о том, что понимать под таким наименованием.
Поэтому я хочу объяснить вам это, если вы захотите выслушать.
Человеческий язык состоит из слов. Слова же относятся не
к чему-то несуществующему, но к вещам, которые они
обозначают; причем, обозначая их, они вместе с 'собой переносят их
образ из ума говорящего в ум слушающего. Отсюда ясно, что
ничего не значащие слова, — например, «болда, датит, фиту»,
которых, быть может, и нет ни в каком языке, бесполезны,
точно так же, как и такие слова, которые хотя и имеют
известное значение, но оно нам не известно, как, например, арабские
слова: «абах, ибил, ха» и пр. Следовательно, речь тем лучше,
чем более содержит она вещей и смысла, и тем непригоднее,
чем менее заключает она вещей и понимания. Ибо, именно в
этом заключается преимущество человеческой -речи перед
словами попугаев и преимущество разговора мудрых мужей перед
болтовней старых баб.
Точным же бывает наименование вещей, если оно: 1) полно,
2) параллельно вещам и 3) вполне продумано.
1) Наименование вещей полно, если оно для всего, что
существует и имеет свою собственную, от других отличную,
сущность, содержит также и собственное, от других отличное,
название, так что среди вещей не существует ничего, для чего не было
бы имени, ничего, что имело бы два имени, наконец, ничего,
что имело бы общее имя с другой вещью. Этим мы избегаем как
недостатка, так и излишка и неясности в речи и достигаем
возможности все, о чем думаем, выражать удачно, ясно и отчетливо.
2) Это едва ли осуществимо, если не будет установлен
параллелизм вещей и слов, т. е. когда мы перебираем вещи по
их порядку, то каждая отдельная вещь должна облечься в свое
особое название, и, наоборот, когда мы перебираем слова по их
порядку, то каждое слово должно получить свой предмет.
1 Атриумом называлась главная часть дома древних римских патрициев,
соответствующая нашим залам.
565

3) Это точное (Приурочение вещей к словам и слов к вещам
может быть установлено не иначе как »при помощи внимательной
мысли, вникающей как в вещи, так и в слова. — Она вникает
в вещи, чтобы знать, что каждая из себя представляет, из каких
частей состоит, что и каким образом она благодаря им
исполняет, — она вникает в слова, чтобы понимать, в чем
заключается свойственное каждому слову особое значение и откуда
происходит его смысл. Достигнув этого, мы в состоянии
установить и точную номенклатуру вещей.
Могут возразить: а к чему это? какая польза в этом
копаться? не довольно ли знать только то, что требуется в
повседневной жизни? Что нам за дело до остального, что за нужда
гоняться за всем* на свете и »привязываться к .каждой мелочи?
Отвечаю: человеческая (природа так устроена, что она
представляет образ единственно мудрого, т. е. всеведущего бога.
Если сознательно и самовольно уклонишься от этого подобия,
то отступишь от предначертания божья; даже более того,
отступишься от себя самою, не желая быть тем, чем хочет тебя
сделать бог. Но разве знание, — возразят нам опять, —
невозможно без этой номенклатуры вещей? На это пусть отвечает
Соломон (Премудр., гл. 7), указывающий на то, что именно
делает мудрым; это то, что он (т. е. мудрый) раскрывает все,
что обнимает и сокрывает в недрах своих небо, земля и море.
Но если недостаточно выслушать Соломона, так послушаем
самого бога, по свидетельству которого точная номенклатура
вещей есть основание человеческой мудрости, — мало того,
даже человеческого всезнания. Ибо, сотворив первого человека
по образу своему и введя его в школу рая, он заставил его
начать с отшлифовки в себе зеркала божественного образа,
рассмотрев все вещи и дав им имена. И мы не будем подражать
этому? К чему же и мы равным образом получили зеркало ума?
к чему глаза? к чему язык? к чему вступили мы в этот
великолепный театр мира, изобильно повсюду наполненный столькими
зрелищами? Что же нам делать, если мы не займемся этим,
особенно в юношеские годы, когда мы по воле Творца не спот
собны ни на какие другие дела именно ввиду той цели, чтобы
мы могли справиться с изучением и наименованием вещей? На
что же обратим мы врожденное всем людям стремление к
знанию? Какими вещами наполним его ненасытность? Ибо, по
свидетельству Соломона, глаз не наполняется видимым, ухо —
слышимым, разум *— познанием вещей, хотя мы ежедневно
видим, слышим, воспринимаем что-либо новое (Эккл., 1, 8).
Может быть лучше заполнить его бесполезными пустяками, нежели
серьезными предметами? Если ты вообще не сбросишь
человеческой природы, то куда ни повернись, ты непременно будешь
что-нибудь делать; ты принужден, волей или неволей, отдать
юношеские годы тем или иным занятиям. Но ты, быть может,
предпочитаешь заниматься безделием, чем делом? Посвящать
5fifi

свой досуг ничего не стоящим вещам, ведущим лишь к
отупению, вместо познания, к пустословию, вместо разумной речи?
Кто, будучи даже взрослым, умеет говорить лишь одними
словами, а не делами, тот и человеком-то считаться не вправе.
Ступай прочь, примкни к попугаям, сорокам, воронам,
скворцам, которые также издают членораздельные звуки, только без
понимания, почему они и не представляют из себя речи, — это
лишь пустой звук без смысла. Не воображай, что ты говоришь,
пока ты высказываешь вещи, тебе не понятные; это значит
болтать, а не говорить... Если бы ты даже в совершенстве знал
свой родной язык, да еще сверх того латинский, греческий,
еврейский и другие, да хотя бы даже все языки мира, все-таки,
если тебе недостает понимания вещей, которые лежат в основе
слов, ты был бы не более, как попугай, а вовсе не мудрец. Ибо
мудрость заключается в обширном, истинном, ясном познании
вещей, а не в словах, которые без понимания вещей суть нечто
попугайское, звук без смысла. Тысячу раз возвращаюсь я к
этому, ибо никогда не напрасно повторять то, что недостаточно
ясно; тем более, что до сих пор положение дел таково, что у вас,
в этом народе, как раз не обращается на это достаточного
внимания.
Мне снова могут возразить: точное понимание вещей — это
дело философов, а не наше. На это я отаечу: что значит быть
философом? не значит ли это разумно вращаться среди божьих
творений? не значит ли это изучить начало, середину и конец
вещей, т. е. их назначение? а разве это не обязанность всех,
поставленных среди творений божьих, если только они не хотят
существовать попусту, себе же во вред, бредить, ошибаться,
обманываться, падать и гибнуть? И разве ты, как и всякий другой
сын Адама, не образ божий, не наследник земли, не повелитель
тварей? почему ты сам себя исключаешь? почему ты сам
лишаешь себя права на свое наследство? почему ты сам
закрываешь себе глаза? почему ты сам хочешь отнять у себя то, чего
не отнимают у тебя ни бог, .ни природа, ни обстоятельства?
«У кого на то есть досуг, а у нас нет». — Что я слышу? Нет
досуга, чтобы быть людьми? Если есть досуг на изучение кое-
чего, что волей или неволей знать необходимо, то почему — не
всего, к изучению чего есть возможность? Разве лучше быть
лишь частичкой человека, чем человеком? И если есть время
для поверхностных занятий, то почему его не находится для
занятий солидных? Казалось бы — его должно быть тем более:
ведь в них и бесконечно больше удовольствия, и бесконечно
больше пользы. Однако изучение латинского языка без
изучения вещей не только бесполезно, но даже прямо вредно, потому
что понятия, не проверяемые вещами, становятся нетвердыми,
шаткими, сомнительными, одно принимается за другое, откуда
и возникают всякого рода заблуждения. Правильно в этом
смысле пишет Платон: «Многие занимаются словами, не вни-
567

кая в самые вещи, о которых говорят. От этого потом и
возникает много бесполезных вопросов и споров, которые лишь
запутывают разум». — О, как это справедливо! Ведь это-то и есть
источник заблуждения — вещи (приспособлять к словам, а не
слова к вещам, т. е. извращать истинную сущность вещей в
угоду фальшивой или бессмысленной номенклатуре. А ведь
именно это и делают те, которые изучили слова какого-нибудь
языка без тщательного сопоставления их с вещами; таким
-путем невозможно не нарушить истины и не затруднить ее
понимания.
Будем же надеяться, что мы осуществляем доброе дело,
основывая сегодня второй класс Латинской школы с целью
преподавания и изучения в нем точной номенклатуры вещей,
имеющих в мире наиболее существенное значение. С помощью
божьей, мы уже имеем то, что нам для этого нужно: общую
наглядную сводку вещей и слов, в которой параллельно
сопоставлена как бы вся мастерская мира, со всем, что она
содержит, т. е. полный состав слов латинского языка. И все это в
простых словах, в маленьких предложениях и пв таком
непрерывном и последовательном порядке, что конец можно найти
только в конце, и все посредствующие звенья, — как вещи, так
и слова, — каждое 'помещено на своем месте, так что нет
'никаких повторений. И притом все изложено так ясно, легко и
плавно, что с удовольствием читается и без труда понимается,
и так, что ученик, пройдя, увидав и поняв все это-, получает
уверенность, что он ознакомился со всеми родами вещей и
постиг полностью язык, поскольку это требуется для начала.
«Дверью языков» назвал я эту общую номенклатуру вещей,
сообразно с чем и этот класс назван «вступительным».
Приступите же с бодрым духом, вы, юные адепты
начального образования, откройте живее это «извлечение» из мира и
научитесь точно применять к встреченным вами вещам те имена,
которые им соответствуют. Если сначала будет вам трудновато,
зато от дальнейших занятий вы скоро получите удовольствие
для ума, а затем и большую пользу, если только учителя ваши
будут вести занятия увлекательно, все обстоятельно показывать,
все толково объяснять и посильными упражнениями доставлять
вам развлечение. Пусть только тот, кого мы даем вам теперь
первым руководителем, счастливо начал бы дело, — вот чего
мы всеми силами желаем, о чем молимся, напоминаем, на что
надеемся. А вы, изучив с прилежанием этот, на первый взгляд
поверхностный перечень вещей, будете в состоянии легче
проникнуть затем в само нутро и приобрести себе более
основательное познание вещей, которое будет вашим спутником и во всем
помощником в продолжение всей вашей жизни. В самом деле,
если, исходя отсюда, кто-либо захочет глубже погрузиться в
познание природы, искусства, морали или перейти -к искусству
красноречия, он всегда будет в состоянии тем легче сделаться
568

хорошим философом, естествоиспытателем, врачом,
художником, сельским хозяином, государственным деятелем, чем
правильнее понял он наружные различия всех вещей и
свойственные им названия; именно таким" путем ему следует идти.
Я указал, таким образом, для класса, который мы
собираемся основать, и его цель, и те средства, которые ведут к этой
цели. Но так как /помещение, в котором мы собрались,
представляет новую, присоединенную к классным зданиям, учебную
комнату, то ее необходимо еще освятить для общественных
занятий.
К тебе, вечная премудрость божия, Иисусе Христе,
обращаемся мы и молим тебя смиренно, ниспошли лучи своего
милосердия и яви место сие поприщем упражнений в доброй
нравственности и мудрости, для чад церкви твоей предназначенных
и тебе ранее всего посвящаемых! Осени его, как твое достояние,
и всех, с добрым намерением здесь подвизаться хотящих, как
верных рабов твоих, теперь и всегда твоим благословением, так,
чтобы обитала здесь с нами милость твоя и слава и чтобы все
научающиеся еще здесь, на земле, постигали мудрость, которая
пребудет и на небесах!
Благослови также светлейших князей, которые желанием
возвеличить славу твою споспешествовали большему и лучшему
возрастанию этой школы. Помяни и всех благочестиво
ревнующих о преуспеянии сего намерения их высочеств! Венцами
благословения твоего увенчай их и с ними всех основателей,
ревнителей, попечителей, управителей и наставников благочестивых
школ в этом государстве и во всех странах христианских и,
наконец, все христианское юношество, учению благочестия себя
посвятившее, да благораспространится и расширится царство
твое под небом. Аминь.
А теперь пусть благороднейший господин Фогт, милостивый
покровитель нашей школы, и первый ехоларх нарекут и властью
учительской облекут того, кто избран в наставники этого
второго -класса; пусть будет ему прочтен список юношей
рыцарского звания и из других сословий, назначенных учениками,
и т. д.

ПРАВИЛА ПОВЕДЕНИЯ, СОБРАННЫЕ ДЛЯ ЮНОШЕСТВА
В 1653 ГОДУ.
Научись сперва добрым нравам,
а затем мудрости, ибо без первых
трудно научиться последней.
(Сенека)
Кто успевает в науках, но отстает
в добрых нравах, тот больше от-
стает, чем успевает.
(Народная поговорка)
I. О нравах вообще.
1. Основание нравственности есть такое настроение
человеческого духа, в силу которого человеку приятно вести себя
так, чтобы нравиться богу и добрым людям.
2. Юноша, где бы ты ни был, помни о том, что ты
находишься в присутствии бога и ангелов, а может быть — и людей.
3. Поэтому остерегайся делать что-либо такое, что не
пристойно пред величием божиим и ангелов и в глазах людей.
4. Да будет чист дух твой ради господа и твоей совести; лицо
же твое и поведение, речь и весь внешний вид да будут чисты и
честны ради ангелов и людей.
5. Но из всего этого не должно нравиться ничто поддельное
и подкрашенное; единственным правилом всех твоих действий да
будет естественность и подлинно доброе.
II. О выражении лица, состоянии всего тела
и телодвижениях.
Находясь в приеутствии кого-либо, достойного уважения,
держи себя следующим образом:
1. Стой прямо.
2. Голова должна быть обнажена.
3. Выражение лица должно быть не печальным и мрачным,
но, с другой стороны, и не дерзким и то и дело меняющимся, а
смягченным выражением непринужденной скромности.
4. Лоб должен быть ровным, а не сложенным в морщины.
570

5. Глаза не должны блуждать, смотреть искоса, щуриться
или дерзко перебегать туда и сюда; с другой стороны, они не
должны быть неподвижно устремлены в одну точку, но смотреть
все время скромно и должны быть направлены на того, с кем
говоришь.
6. Нос должен быть чист и высморкан.
7. Губы — не надуты, но в их естественном положении.
8. Рот — не раскрыт и разинут, и не искривлен, также и не
стиснут, но закрыт слегка смыкающимися губами.
9. Не следует кусать губ, еще того менее — высовывать и
показывать язык.
10. Шея должна быть выпрямлена, а не склонена на один
бок.
11. Плечи должны быть приподняты равномерно, а не так,
чтобы одно было ниже другого.
12. Руки не должны находиться в движении, т. е. нельзя ими
чесать голову, ковырять в ушах или в носу, теребить волосы
или производить другие неподходящие движения.
13. Если стоишь, то стой прямо, опираясь на обе ноги, а не
на одну из них, как аист, и не растопырив их, но слегка
соединив.
14. Если сидишь, сиди скромно, не прислоняясь спиной к
стене, не облокачиваясь локтем на стол, не нагибаясь в какую-
нибудь сторону, не двигая ногами.
III. Поведение при естественных побуждениях.
1. Что делаешь, делай благопристойно.
2. Если смеешься, так пусть это будет именно смех, и
притом умеренный, а не громкий хохот. (Смеяться в ответ на все,
что говорят и делают, есть свойство глупых (легкомысленных)
людей, ни от чего не сме&ться — простоватых. Держись и здесь
золотой середины.)
3. Если тебя одолевает слюна, то плюнь, но только в
сторону, чтобы не оплевать кого-нибудь. (Часто плеваться —
неприлично, глотать слюну — похоже на животное.)
4. Если тебя одолевают сопли, то высморкайся, только не
рукавом и не шапкой, но платком или двумя пальцами (опять-таки
отвернувшись), так чтобы не замарать пальцев; сопли разотри
ногой, чтобы не возбуждать ничьей брезгливости.
5. Нападет на тебя зевота, чиханье или кашель, отвернись
или держи руку перед ртом и делай это по возможности
бесшумно.
6. Пускать от себя ветры — постыдно, остерегись.
7. Если ты сколько-нибудь заботишься о приличии, —
очищение производи только в местах отдаленных.
8. Громко дышать и храпеть свойственно скорее медведям,
чем людям.
571

IV. О прическе и одежде.
1. Давать отрастать волосам на голове до того, что они
покроют лоб или спустятся на плечи, апостол запрещает.
2. Какие бы у тебя, однако, ни были волосы, .пусть они
всегда будут причесаны и чисты, свободны от грязи, перхоти
и вшей.
3. Шляпа, платье, обувь и пояс должны быть чисты, не
запачканы грязью и пылью или еще чем-либо худшим.
4. Выходить полуодетым, точно так же как и носить сюртук
или плащ, накинув лишь на одно плечо, более прилично для
паяца, чем для занимающегося науками.
V. О выходе.
1. Никогда не выходи в общество иначе, как вымывшись,
причесавшись и прилично одевшись.
2. На улице и в других местах, где могут увидать тебя люди,
веди себя благопристойно, так чтобы никто не мог упрекнуть
тебя в чем-либо предосудительном.
3. Походка твоя пусть будет хорошо соразмерена: не
слишком медленна, потому что это обнаруживает леность, но не
слишком быстра и поспешна, так как это указывает на
легкомыслие.
4. Идучи, передвигай ноги равномерно; не подскакивай, не
размахивай руками, не переваливайся, не смотри в землю, но и
не забрасывай головы назад и пр.
VI. При разговоре.
1. Речь пусть будет предназначена для того, чтобы учить или
учиться, иначе лучше молчать.
2. Если нужно говорить, то сознание должно предшествовать
языку, а не наоборот, чтобы не заАминаться или не брать назад
свои слова, если скажешь что-либо неподходящее.
3. Чтобы быть вполне понятным, выговор должен быть ясен
и отчетлив.
4. И голос у говорящего должен быть мягким и спокойным,
а не крикливым, раздражающим слух, но и не бормочущим про
себя, едва доходящим до слуха.
5. Если говоришь, то говори языком, а не головой или рукой,
или всем телом, т. е. не качанием тела и жестами.
6. Если спрашиваешь или отвечаешь на вопрос, делай это
ясно, коротко, просто.
7. Прерывать говорящего, прежде чем он окончит свою речь,
в высшей степени некультурно.
572

8. Если в разговоре нужно сказать о чем-либо неприличном,
то предпошли предварительно извинение или передай
описательно, так чтобы вещь не совсем приличная достигла слуха и
чувства не иначе, как в пристойном выражении.
VII. Правила поведения утром.
1. Кто посвятил себя наукам, тот не будет сонливым; после
семи часов сна он поспешит к работе (Аврора — подруга муз1).
2. Проснувшись, помысли о боге; возблагодари его за то, что
он охранил тебя в темной ночи, и моли его, чтобы он сделал
тебе следующий день счастливым.
3. Встав с постели, причеши волосы, вымой лицо и руки
чистой водой, выполощи рот и прилично оденься.
4. Каждому встречному желай счастливого дня.
5. Покончив с «приветствиями, возьмись за свои книги и
обдумай, что тебе нужно сделать в этот день.
6. Сообразив, что тебе нужно делать, принимайся за
серьезное исполнение этого и, чтобы все шло в порядке, распредели
все разумно, призывая на помощь бога.
VIЦ. Поведение в школе.
1. Спеши в школу, как на игру (оиа и есть такова); не
пропускай ее никогда.
2. Захватывай с собой школьное оружие, которое тебе
необходимо в данный день и в данный час.
(Стыдно занимать у другого ученика книги, бумагу, перья и
чернила.)
3. Занимай тотчас свое место, а не чье-либо чужое.
4. Не о-бременяй других болтовней и шумом до прихода
учителя; веди себя скромно во всем.
5. Обращайся с тайным воздыханием к вечной премудрости,
Христу, чтобы он ниспослал тебе свой разум; ибо без его
содействия все наше старание будет тщетным.
% Так как. он дает просящим, отверзает стучащим, помогает
^находить ищущим, то прилагай все свое старание к делу, так
как он не окажет никакой помощи тому, кто сам усердно не
будет трудиться.
1 По мифологическим представлениям древних римлян, — Аврора —
дочь Титана и Земли, богиня утренней зари. Само слово «Аврора»
происходит от двух латинских слов: aureus — золотой и hora — час; буквально,
следовательно, это слово означает золотой час. Музы, по
мифологическим представлениям древних греков, — полубогини, покровительницы
искусств. Поэтому занятия в школах в древней Греции назывались «музи-
ческими» или «музоугодными». У нас теперь этот корень слова удержался
в словах, образованных от слова «музыка».
573

7. Стыдись иметь ученого учителя и ученые книги, а самому
оставаться неученым.
(Итак, прилагай труды к тому, чтобы знать то, что знает
учитель и что изложено в твоих книгах.)
8. Для поддержки памяти служат дневники; отмечай себе
в них, что тебе нужно выучить из того, что тебе еще не известно.
Итак, не иметь дневника или вести его небрежно служит ясным
признаком беспечного ученика и заслуживает порицания.
9. Считай несчастным тот день или тот час, в который ты
не усвоил ничего нового и ничего не прибавил к своему
образованию.
10. Отпущенный из школы, безотлагательно иди дохмой; не
беги по улицам; не останавливайся; не делай ничего
неприличного.
11. Если тебе в доме нужно оказать услугу родителям или
хозяевам, то оказывай немедленно; если тебя пошлют
куда-нибудь, исполни поручение точно и быстро возвратись домой,
чтобы было ясно, что занятие наукой полезно во всем.
12. Время, которое остается у тебя от оказания услуг,
посвящай повторению выученного. (Нет ничего бол ее драгоценного в
жизни, чем время; кто теряет время, тот теряет жизнь.)
IX. По отношению к учителю.
1. Люби учителя, как отца, и нигде не оставайся с большим
удовольствием, чем под его наблюдением.
2. Оказывай учителю всякое почтение и послушание на
словах и на деле.
3. Смотри на учителя как на живой пример (в смысле
образования, нравственности, набожности) и старайся подражать
ему во всем.
4. Когда учитель говорит, внимательно слушай; когда он
что-нибудь подсказывает словами или рукой, подражай этому;
когда он обращает внимание на ошибку, исправляй ее.
5. Остерегайся как-либо оскорбить или огорчить учителя.
(Неповиновение по отношению к учителям или по отношению
к родителям есть грех Исава !, а насмешка сверх того — Хако-
во преступление2, которое должно быть наказано божиим
проклятием.)
6. Старайся избегать всего, чем можешь навлечь на себя
побои.
1 По библейским сказаниям, Исав, сын Исаака, проявил
неповиновение отцу, за что и был наказан.
2 По библейским сказаниям, Хам, сын Ноя, проявил грубое отношение
к отцу в виде насмешки над его наготой. За это Хам был проклят отцом.
Это библейское предание лежит в основе существующей и доныне
квалификации проступков, называемых «хамствомж
574

7. Если все-таки навлечешь на себя наказание за
допущенный проступок, то не ропщи; если тебя похвалят за добродетель,
радуйся и старайся заслужить похвалу еще больше.
X. По отношению к товарищам.
1. Считай всех товарищей по ученью за друзей и братьев.
2. Живи со всеми дружно.
3. Не вступай в борьбу ни из-за чего, за исключением наук,
но и в этом случае не затевай споров и враждебных выходок,
но состязуйся прилежанием.
4. Больше люби более ученых и более скромных товарищей
и охотнее дружи с ними.
5. Кого хочешь превзойти в похвале за прилежание, того
чаще вызывай на состязание.
6. Прилагай наибольшее старание к тому, чтобы не
поддаться вызванному тобой на состязание, но одолеть его.
7. Будучи побежденным, не гневайся на победителя, но пусть
это послужит тебе побуждением для победы над ним на
будущее время.
8. На таких условиях прекрасно будет победить или быть
побежденным; как то, так и другое будет служить точильным
камнем доблести и прилежания.
9. Кто сам не хочет решиться на подобного рода состязание
в отличии, того пусть осмеивают и презирают, как ленивое
животное1.
XI. В обращении со всеми.
1. Води знакомство только с теми, кто тебя может сделать
ученее или лучше, или ты его.
2. Как яда, избегай легкомысленных товариществ; дурные
разговоры портят хорошие нравы.
3. Однако ввиду того, что жить придется в шуме света,
следи за собой, чтобы не давать примера чего-либо неприличного и
самому не воспринимать такового·. Относительно обращения с
людьми позаимствуй несколько советов у мудрых.
4. Люби всех добрых, не раздражай ни одного злого.
5. Не бросай своего, не уничтожай и не презирай чужого.
6. Состязайся с добрым в исполнении своих обязанностей, не
вступай ни с кем в ссору и брань.
7. Со всеми будь обходителен (ласков), ни с кем не
поступай по капризу.
8. Если возможно, лучше оказывать благодеяния, чем
принимать их.
1 Ср. «Пансофическая школа», X, 44.
575

9. Не гонись за похвалой, но изо всех сил старайся
действовать похвально.
10. При встрече с кем-нибудь приветствуй его; перед
уважаемыми лицами даже обнажяй голову, уступай им место и
свидетельствуй им свое 'почтение поклоном.
11. Отвечай на приветствия других.
12. Остановиться с кем-либо, уставить глаза на незнакомого
считается неприличным; ни на кого не обращать внимания —
глупым.
13. Приучайся выдерживать взгляд людей почтенных:
излишняя застенчивость свойственна деревенщине.
14. Если говоришь с кем-либо, имеющим высокий сан, от
времени до времени упоминай его почетный титул. (Если
говоришь с незнакомым, звание которого от тебя ускользнуло, то
будет весьма прилично, если ты ученого назовешь учителем,
духовное лицо — отцом духовным, чиновника — господином,
наравне стоящего — другом или братом.)
15. Не клянись; речь твоя да будет «да» и «нет».
16. Не отпирайся, если сделаешь ошибку, но сознайся в ней
и попроси прощения.
XII. В церкви.
1. Пусть никто, кому дорога слава господня и собственное
спасение, не устраняется от божественной службы.
2. Каждый должен носить с собой свою книгу псалмов и
свою библию, если только он ее имеет*
3. Все должны идти из школы в церковь сомкнутыми,
правильными рядами.
4. Каждый должен занимать свое место (как в школе), а не
сидеть где попало.
5. Заняв свое место, пади ниц перед богом и вручи ему душу
свою.
6. Все время, пока стоишь в церкви, веди себя как бы ты
был перед очами божиими; тщательно наблюдай за тем, чтобы
ни в словах, ни в жестах, ни в мимике, ни в мыслях не
проскользнуло ничего такого, что не пристойно перед богом.
7. Когда община начинает петь псалмы, то не молчи, как
новичок среди христиан; пусть каждый превращает сердце и
уста в органы божией славы.
8. Благословению, раздаваемому во имя божие служителем
слова, внимай с благоговением и принимай его с верою.
9. К общественным молитвам каждый да присовокупляет свои
воздыхания, поднимая руки и глаза для молитвы.
10. Во время чтения священного писания слушай не иначе,
как стоя и с обнаженной головой. ,
П. Если услышишь, что приводится какое-нибудь место из
L76

священного писания, для того чтобы объяснить слово божие
через божие же слово, которое тебе дотоле было незнакомо, —
открой его тотчас в своей библии и отметь его себе.
12. Обладающие необходимым навыком в скорописи
(начиная с учеников второго класса) должны записывать проповедь
карандашом; таким путем можно прогнать сонливость и
рассеянность и собрать богатейшее сокровище подлинно божественной
премудрости и прекрасных сведений о всевозможных вещах.
13. По возвращении в школу все должны пересказать
учителю то, что они вынесли из божественной службы.
14. Если окажется, что кто-нибудь в церкви спал, болтал или
занимался неприличными вещами, то проступок должен быть
наказан самым строгим выговором.
XIII. За столом.
1. За столом веди себя — как пред алтарем1 — набожно и
благонравно.
2. Никогда не забывай молиться перед едой и после нее;
ведь благословение нисходит свыше.
3. Если тебе случится прислуживать за столом, будь
услужлив и поспевай глазами за всем.
4. Если тебе, младшему, придется сидеть за столом со
старшими, то будь предусмотрителен, чтобы не сделать чего-нибудь
такого, что противоречит добрым нравам.
5. Признаком деревенщины является:
а) Садиться без приглашения.
б) Занимать более видное место.
в) Класть на стол локти.
г) Или, наоборот, держать руки под столом.
д) Ломать хлеб и другие кушанья руками или
обгладывать зубами.
е) Перехватывать у других лучший кусок.
ж) Нагружать ложку до краев, как воз.
з) Подносить ко рту слишком большое количество пищи,
и) Пачкать пальцы.
к) Обгладызать зубами кости.
л) Подставлять другим объедки.
м) Вынимать кусок изо рта и снова класть его на тарелку.
н) Во время еды чесать в голове, болтать, смеяться и т. п.
о) Одновременно жевать и разговаривать.
п) Пить, имея во рту еду.
р) Пить с переполненным ртом или с причмокиванием.
1 Принятие пищи по религиозным воззрениям требует особо
благоговейного отношения, так как блага продуктов земли и человеческого труда, по
этим воззрениям, рассматриваются как дары божий, а не как результат
личных трудов человека.
37 Заказ № 5063
577

с) Ковырять в зубах ногтями или ножом.
6. Юноша должен есть для подкрепления сил, а не из
прожорливости.
7. Пить нужно, вытерев рот, и умеренно, не более двух,
много трех умеренных глотков.
8. Ребенок за столом не должен говорить ни слова, если его
не опросят.
9. Не следует сидеть до окончания обеда, особенно если
присутствуют гости, но, приняв столько пищи, сколько надобно,
следует встать, затем, убрав свою тарелку и раскланявшись с
сотрапезниками, отойти и прислуживать стоя.
XIV. После обеда.
1. Вымой руки, выполощи рот и вычисти зубы, чтобы
выглядеть опрятным.
2. Не берись за книги, чтобы не возбуждать ум к высшей
деятельности в то время, когда происходит пищеварение.
3. Но избегай также послеобеденного сна, язвы духа;
доставляй себе отдых прогулкой, пристойными разговорами или игрой,
пока не окончится пищеварение.
XV. Во время игры и отдыха.
1. Во время, назначенное для отдыха от работ, освежай себя
игрой, которая доставляет телу силу, а духу — оживление;
таковы: игра в обручи, в шары, в кегли, в мяч, беганье, прыганье.
Но все это должно быть в меру, в присутствии или с разрешения
учителя.
2. Запретные игры суть: кости, карты, борьба, кулачный бой,
плаванье и другие бесполезные и опасные игры.
3. Украшение игры: подвижность тела, жизнерадостность
духа, порядок, игра с толком и по правилам и победа доблестью,
а не хитростью.
4. Пороки в игре: леность, вялость, недоброжелательство,
заносчивость, крик и коварство.
5. В расплату за игру не следует давать ни денег, ни книг, ни
письменных принадлежностей, ни других вещей, с которыми
связаны известные расходы, но пусть побежденный делает то, что
прикажет ему победитель; например, пусть он скажет какое-
либо изречение щи расскажет историю, или сочинит стих, или
сделает что-либо смешное.
6. Во время игры надобно говорить по-латыни, чтобы игра
имела двоякую пользу, а именно: оживление тела и духа, с
одной стороны, и успехи в научных познаниях, с другой1.
7. С началом учебных часов следует от развлечения
возвращаться к ученью.
1 Ср. «Законы хорошо организованной школы», XV, 15, XX, 8, XXIV, 6,
578

XVI. Правила поведения вечером.
1. По окончании ужина не начинай ничего нового, а иди на
прогулку, пой, хвали бога и припоминай свои дневные занятия.
2. После вечерней молитвы никто не должен отлучаться из
дому, но идти на покой, пожелав родителям и членам семьи
доброй ночи.
3. Придя в спальную комнату, припомни (или стоя перед
постелью, или на коленях) наедине с собой, как ты провел день.
4. Если заметишь, что совершил грех, проси у Христа
прощения и обещай ему исправиться.
5. Если ничего подобного не придет на ум, возблагодари его
за его милосердие, которое предохранило тебя от греха.
6. Затем поручи себя ему всем'сердцем, чтобы он охранил
тебя от козней лютого врага, от страха ночного и от нечистых
сновидений.
7. В постели, в интересах здоровья, не ложись ни на лицо,
ни на спину, но ложись на правый бок, а в середине ночи —
на левый.
8. Если в комнате спит несколько человек, то, обменявшись
друг с другом взаимными пожеланиями доброй ночи, нужно
избегать всякого развлечения (разговора и шума); здесь должно
быть полное спокойствие.
9. Пока заснешь, повторяй избранное изречение, усвоенное
тобой в этот день, чтобы заснуть с хорошими мыслями и с ними
же и проснуться.
Так поступай и будешь жить (Лука, 10, 28).
37*

ЗАКОНЫ ХОРОШО ОРГАНИЗОВАННОЙ ШКОЛЫ
Попечителям — привет!
Почтеннейшие! Аристотель мудро назвал жизнь, не
руководимую никакими общественными законами, циклопической1,
а в другом месте он заявил, что государственное благополучие
покоится на законах. Точно так же мудро говорит об этом
другой философ в противоположной форме: кто захотел бы
разрушить государство, тот стал бы нарушать порядок.
Следовательно, мы, желающие благополучия маленькому государству нашей
школы, должны оградить его законами. И так как мы желаем,
чтобы наше государство никогда не подверглось разрушению, то
с необходимостью мы должны всемерно позаботиться о том,
чтобы однажды установленный в нем порядок никогда не был
нарушен. Эти соображения и послужили поводом к тому, чтобы
изложить порядок всей школы в «законах», т. е. в кратких и
полновесных положениях.
I. Законы школьного порядка, касающиеся работы лиц
и дисциплины
1. Организованным является то, начало и конец чего
настолько связаны со всеми промежуточными членами, что все взаимно
и в целом содействует общей цели.
2. Так как в школе сталкиваются:
I. Работа, подлежащая исполнению,
II. Действующие лица,
III. Узы, связывающие то и другое, т. е. дисциплина,
то работа лица и дисциплина должны быть приведены в со-
вершенный порядок.
3. Работа заключается частью в главнейшей цели, ради
которой существуют школы; частью — в средствах, предназначенных
для достижения цели: место, время, образцы того, что нужно
делать, книги; частью — в способе действия, или методе.
ι По мифологическим представлениям древних греков, циклопами
назывались одноглазые человекоподобные чудовища, жившие в пещерах в
одиночку Так, о циклопе Полифеме сообщается, что «был нелюдим он,
свиреп, никакого не ведал закона» («Одиссея», IX песнь).
580

4. Лица суть частью те, кто почерпает знания, т. е. ученики
вместе с их декурионами (десятскими), частью те, которые
преподают знания—школьные (общественные) учителя вместе с
частными воспитателями под наблюдением и руководством
ректора; затем те, кто пускают дело в ход, — инспектора и школьные
начальники. Сюда, конечно, присоединяются избранные мужи,
выделенные со стороны церкви и государственного строя,
которым, вследствие их особливо наблюдающихся набожности,
мудрости и преданности, государство и церковь вручают свою
надежду на счастливое возрастание последующих
поколений.
5. Узы, связующие школы, суть законы и исполнение
законов, т. е. дисциплина, которая должна иметь свои границы.
II. Законы относительно целей школы, подлежащих
предпочтительному осуществлению.
1. Главнейшей целью христианской школы должно быть то,
чтобы она представляла мастерскую для выработки из людей
подлинных людей, из христиан — подлинных христиан. Это
будет в том случае, если все, допущенные к этому сообществу
мудрости, будут становиться: 1) мудрыми умом, 2)
обладающими плавной приятной речью, 3) способными в работе, 4)
воспитанными в нравах и 5) благочестивыми сердцем.
2. Знать, действовать и говорить — вот в чем соль мудрости,
необходимая услада всей человеческой жизни, без чего все было
бы нелепо, безвкусно и обречено на гибель. Каждая из наших
жертв (которую мы здесь приносим богу, т. е. именно
христианское юношество) да посыпается солью (Левит., 2, 13, Марк,
9, 49).
Учить только умению говорить и не учить вместе с тем
понимать (т. е. учить языкам без понимания вещей) — это значит не
усовершенствовать человеческую природу, а только придать ей
наружное, поверхностное украшение. Учить же понимать вещи,
но не учить вместе с тем действовать — есть вид фарисейства:
говорить, но не делать (Матф., 23, 3). Наконец, понимать и
делать вещи, не отдавая себе, однако, отчета в пользе знания и
действия, это — полуневежество. Чтобы образовать людей,
знающих вещи, опытных в деятельности и мудрых в использовании
знания и действия, наша мастерская гуманности, школа, должна
вести умы через вещи таким образом, чтобы везде соблюдалась
польза и предупреждалось злоупотребление. Это принесет
значительную пользу во всей жизни (хозяйственной,
государственной, церковной).
4. И так как в жизни приходится вращаться не только среди
вещей, но и среди людей, то и школы, как мастерские доброде-
581

телей и человечности, должны сделать своих питомцев
способными также и для общения с людьми (во всяком обществе).
5. Наконец, так как мы постоянно ходим перед очами бо-
жиими, то все должны быть приучены во всякое время взирать
на него и свято почитать его. Поэтому школа должна стараться
быть мастерской внутреннего благочестия и истинным
святилищем.
6. Следовательно, во всех действиях и упражнениях в школе
следует стремиться к тому, чтобы юные кандидаты в жизнь
научились все, что ,им встретится в жизни, 1) знать, 2) уметь,
3) излагать, 4) применять к добродетели и 5) к
благочестию.
7. При соблюдении этих целей школа могла бы быть и будет
служить истинным рассадником государства и церкви,
прекрасным прообразом жизни и счастья, пятиструнной арфой святого
духа, исполняющей сладчайшие гармонии для слуха божия.
III. Законы о месте занятий.
1. Сколько классов, столько же должно быть учебных комнат,
чтобы каждый курс занимался отдельно и никогда не
отвлекался (от занятий] посторонним шумом.
2. Каждая учебная комната должна быть снабжена
кафедрой и достаточным количеством скамей; последние должны быть
расставлены таким образом, чтобы учитель постоянно имел
перед глазами всех обращенных к нему учеников.
3. Кафедра должна находиться не у окна или между окнами,
но с противоположной стороны, так, чтобы свет, падающий на
учеников сзади,.делал видимым учителя вместе со всем, что он
делает (в особенности, если он пишет на доске).
4. В классных комнатах все должно быть опрятно, где
возможно, — даже изящно, чтобы ученики всюду, куда они ни
обратятся, имели возможность воспитать в себе любовь к чистоте
и затем впоследствии содержать подобным же образом свои
собственные жилища.
5. Весьма полезно, если курс каждого класса будет расписан
на стенах, дверях, окнах, колоннах учебной комнаты (в форме
ли изречений или кратких предложений, или в картинах и
эмблемах), для того чтобы постоянно действовать на чувство,
воображение и память.
6. Для общественных актов, будут ли то праздничные
собрания или театральные представления, должен существовать осо>-
бый зал, вмещающий всю школу, .но он не должен быть
украшен картинами. Так как здесь собираются лишь в редких
случаях и для экстраординарных актов,, то чувства должны быть
устремлены единственно на сценическое действие и не должны быть
отвлекаемы посторонними предметами.
582

IV. Законы о надлежащем распределении времени.
Мудрое распределение времени есть основа для
деятельности. Поэтому мы «предписываем следующее:
1. Для работы и отдыха должны быть одни и те же деления
времени, именно часовые, дневные, недельные,, месячные и
годовые.
2. Каждый час должен иметь свою определенную задачу,
которая непременно должна быть разрешена; раз она разрешена,
дается отдых приблизительно в полчаса.
3. Серьезным занятиям посвящается ежедневно только
четыре часа, к которым присоединяются: один час утром для
молитвы, «после обеда — для музыкальных или математических
развлечений, после школы — для повторения сделанного за этот
день. Все остальное время остается свободным для домашних
дел, пристойного отдыха и частных занятий1.
4. Еженедельно остается свободным послеобеденное время —
в среду и субботу; воскресенье должно быть посвящено богу.
5. В каждую четверть года одна неделя посвящается
театральным представлениям, проводимым в течение пяти дней
(см. об этом ниже — IX).
6. Ежегодно каждый класс начинает и кончает свои занятия
осенью. Вне этого времени никто не принимается в школу, чтобы
не вносить беспорядка в работу, исключая разве тех случаев,
когда кто-нибудь является вскоре после начала ученья и можно
ожидать, что он благодаря частным занятиям нагонит других.
Если он это обещает, то это можно разрешить.
7. Ежегодно бывает четыре большие вакации по восьми дней
до и столько же после годичных церковных праздников: 1)
рождества Христова, 2) пасхи, 3) троицы и 4) полный месяц по
случаю сбора винограда.
8. Где работы по уборке винограда не отвлекают от школы,
там могут иметь место каникулярные праздники, но разумно,
чтобы дать отдохнуть умам, а не ослабить их.
V. Законы об образцах для проведения работы.
1. То, что подлежит в школе изучению (познанию,
изложению или действию), нужно .показать на таких примерах, созерцая
которые можно было бы им подражать. (Без примера ничему не
выучишься.)
2. Предлагаемое в виде примера должно быть точным, чтобы
при тщательном подражании нельзя было ошибиться.
(Невозможно не перенять ошибки от ошибочного образца.)
ι Статьи о распределении времени изложены в «Пансофической
школе»^ 57 — 58, 59, 91, 93.
583

3. Образец, предложенный для подражания, должен
представлять собой или подлинный предмет или его изображение по
подлинному оригиналу, будет ли то скульптурное изображение,
или картина, или описание на словах. (Однако лучше всего
иметь живое созерцание самого предмета.)
4. Что не может быть представлено в изображении (ка>х,
например, добродетели), возможно, однако, в подражании.
В зтом учитель должен служить живым примером1.
VI. Законы о книгах.
1. «Книгой» в широком смысле называют то, что нас научает
и наставляет. Так, существуют книги божественные и
человеческие. К божественным книгам относятся: 1) книга природы
(сам мир), 2) книги священного писания и 3) книги совести.
Человеческие же книги содержат или как бы объяснения
образцов вещей или возмещают собой ряд оригиналов, одновременно
предлагая и разъясняя вещи.
2. Правда, поскольку наша школа есть школа гуманности,
она не устраняет ни одной из человеческих книг (разве уж там
будет содержаться что-либо ничтожное, бесполезное, вредное).
Однако ввиду того, что мы намерены воспитывать своих
питомцев больше для бога, нежели для мира, мы желаем, чтобы и
здесь также господствовали преимущественно божественные
книги.
3. Так как существует мнение, что эти последние в силу своей
возвышенности превосходят понимание нежного возраста, то
человеческие книги допускаются с той щелью, чтобы они
открывали путь к чтению и пониманию божественных книг и были
верными путеводителями во всем том, что должно знать или не
знать, делать или не делать, на что надеяться или чего бояться.
4. Те [книги], которые хорошо этому содействуют, должны
быть нашими, а те, которые не содействуют, должны быть
устранены.
VII. Законы, касающиеся метода, которого нужно
придерживаться при обучении и учении.
1. Далее, нам необходим надежный метод в занятиях, чтобы,
следуя его предписаниям, воспитатель юношества так же быстро,
как и изящно, приводил души к мудрости, красноречию,
искусствам, добродетелям и благочестию, подобно тому как мастер
механических искусств обрабатывает данный материал при
помощи данных инструментов и делает его годным к употреблению.
2. Вечным законом метода да будет: учить и учиться всему
через примеры, наставления и применение на деле или
подражание.
1 Ср. «Пансофическая школа», § 73—74.
584

3. Пример есть уже существующий предмет, который мы
показываем. Наставление есть речь о предмете, разъясняющая,
как он возник или возникает. Применение или подражание есть
попытка сделать подобные же вещи.
4. Между этими тремя сторонами (моментами) метода
должно быть установлено такое соотношение, чтобы пример
равнялся одной, наставление — трем, подражание — девяти едини-'
цам. Например, если в каждый час должен быть окончен
известный урок, то последний должен быть распределен таким
образом, чтобы в течение Vie часа предмет был показан и рассмотрен,
в течение 3АбЧаса предмет был объяснен и воспринят в том виде,
как обыкновенно он возникает, и чтобы остаток часа (3/4 часа)
был отведен на подражание или на упражнения и исправление
ошибок, без которых при обучении дело никогда не обходится.
5. При теоретических занятиях место подражания занимает
повторение посредством испытания (per examen) того, что было
предложено и объяснено, чтобы стало ясным, правильно ли
восприняли ученики и могут ли они все пересказать то же самое
и тем же способом.
6. Этот поистине практический метод (обучающий всему
через личное наблюдение, личное чтение, личный опыт) должен
быть применяем повсюду, чтобы ученики приучались всюду
возвышаться до учителей.
VIII. Законы для испытаний.
1. В этом смысле могущественное действие оказывают
школьные испытания (ибо что знает тот, кто не испытуется?—Сир., 34,.
10): 1) часовые, 2) дневные, 3) недельные, 4) месячные, 5)
триместровые, 6) годовые.
2. Часовые испытания производятся учителем, дневные —
декурионом (десятским), недельные — самими учениками,
месячные — ректором, триместровые и годовые — начальниками
школ.
3. Учитель испытывает ежечасно всех своих учеников (хотя
не каждого в отдельности, если их много), частью наблюдая
глазами, внимательны ли они, частью выспрашивая (например:
Такой-то или такой-то, повтори это. Что я только что сказал?
Как это ты понимаешь? и т. п.).
4. Ежедневно по окончании школьных занятий десятский
повторяет с находящимися под его надзором, выспрашивая все, что
было сделано в течение целого дня, причем он добивается и того,
чтобы правильно понятое было прочнее усвоено.
5. Еженедельно, и именно в послеобеденное время последнего
свободного от занятий дня1, ученики испытывают себя сами,
1 То есть в субботу; см. IV, 4.
585

взаимно поощряя к прилежанию состязанием из-за места. При
этом всякий ученик, занимающий [в разрядных списках] низшее
место, имеет право вызвать на состязание занимающего высшее
(даже из другого десятка). Если занимающий высшее место
побежден, то он должен уступить победителю свое место и занять
низшее; если он не побежден, то остается на своем месте.
6. Раз в месяц ректор (в сопровождении местного священника
или кого-нибудь из начальников школы), посещая все классы,
производит строгое испытание, выполнены ли месячные задания
и насколько тщательно это исполнено.
7. Триместровый экзамен производится тем или другим
школьным начальником совместно с ректором, чтобы узнать, кто
в сравнении с другими способнее по памяти, языку и поведению
и кто является более достойным для выставления напоказ при
раздаче публичных наград за прилежание.
8. С особой торжественностью должен быть производим
ежегодный экзамен; он происходит осенью перед переводом из
класса в класс в присутствии всех школьных начальников. Здесь
должно выясниться, пройдены ли все задания всего года и с
надлежащим ли успехом как вообще, так и д частностях. Так как
здесь невозможно или, во всяком случае, очень трудно было бы
во всей массе учеников проэкзаменовать всех и каждого, то тут
дозволительно воспользоваться военной хитростью. А именно,
вызывают вне очереди из рядов то того, то другого и заставляют его
отвечать на вопросы по всему годичному заданию. Или выбирают
по жребию из каждого десятка по одному, по два или по три
ученика, которых пред лицом всего отделения, вместо всех, и
испытывают, все ли они удерживают прочно в уме всё из того,
что было пройдено в течение года. Ведь, если эти, не будучи
выбранными как более способные, но назначенными «аудачу по
жребию, оказались в состоянии выдержать экзамен, то можно
надеяться, что и другие подобным же образом в состоянии
сделать это и что тут нет обмана.
9. Если при этом выяснится, что некоторые в их научных
занятиях слишком отстали, то начальники школ вместе с ректором
и учителями должны составить решение, допустить ли таких
учащихся к последующим занятиям, или они должны быть
возвращены родителям и избрать другое жизненное занятие.
10. Наконец, происходит перевод; в том же классе
оставляются только некоторые — для исполнения обязанностей декурионов
(десятских).
IX. Законы о театральных представлениях.
Мы говорим о театральных представлениях, так как ученики
должны давать представления в присутствии многих лиц,
созванных с этой целью. Подобного рода представления очень полезно
даоать в школах. Так как жизнь всякого человека так устроена,
586

что он должен вести разговор и действовать, то нужно
руководить юношеством кратчайшим путем и таким приятным образом,
как пример и подражание, чтобы оно приучилось наблюдать
различия в вещах, уметь тотчас реагировать на различия, делать
приличные движения, держать лицо и руки да и все тело
сообразно с обстоятельствами,.изменять и сообразовывать голос, ело-,
вом, проводить любую роль приличным образом и во всех этих
случаях держаться благопристойно, будучи далеким от всякой
деревенской застенчивости. Сообразно с этим мы определяем:
1. Чтобы каждый класс ежегодно четыре раза выставлял
своих учеников на подмостки театра.
2. Чтобы распределенное по различным ролям было
представлено все, пройденное в течение триместра.
3. Чтобы представления во всех классах были закончены
в одну неделю, и именно так, чтобы низшие классы играли
дважды в один и тот же день, один раз до полудня, другой раз
после полудня.
4. Чтобы самые торжественные представления давались в
конце года, перед переводом из класса в класс.
X. Законы об отдыхе.
Хотя наш метод посредством сочетания с некоторого рода
развлечениями устанавливает все занятия так, что все наши
умственные упражнения могут считаться играми — однако, так как
юношеский возраст таков, что требует проведения времени более
в телесных движениях, нежели в умственных упражнениях, не
следует отказывать юношеству и в подобного рода отдыхе.
Следует, однако, придать ему такой характер, чтобы не только не
препятствовать, но, наоборот, содействовать благочестию,
благопристойности и успеху в занятиях мудростью. Это произойдет
в том случае, если будет соблюдено следующее:
I. Игры должны быть такого рода, чтобы играющие привыкли
смотреть на них не как на какое-нибудь дело, но как на нечто
побочное. (Следовательно, играм и отдыху отводится время не
раньше, чем обеспечены серьезные занятия. Как для покоя л сна
наступает время лишь тогда, когда тело утомится от работ, так и
для десерта—лишь тогда, когда покончено с настоящими
кушаниями.)
II. Следует играть так, чтобы игра способствовала здоровью
тела не менее, чем оживлению духа. (Поэтому Платон
обыкновенно настаивал на том, чтобы тело не упражняли без
упражнения духа и наоборот. Итак, мы желаем, чтобы избегали тех
игр, которые утомляют тело своей напряженностью, а также тех,
которые ослабляют тело и дух; таковы сидячие игры и такие,
которые держат дух в возбужденном состоянии, вызывая страх
или надежду на успех. Сюда принадлежат те игры, в которых
587

дело решает случай или в которые играют из-за большого
выигрыша, например: игра в кости, в карты и т. п. Игры наших
учеников должны состоять в движении, например в прогулке,
беганье, в, умеренном п^иганье и т. д.1).
III. Следует играть так, чтобы игра не грозила опасностью
для жизни, здоровья, приличия. Этой опасности подвергают себя
безрассудные люди при лазании по деревьям, плавании, борьбе
и т. д.
IV. Следует играть так, чтобы игры служили преддверием
для вещей серьезных. (Например [заимствовать игры] из
экономических, политических, военных областей жизни и пр.
Следовательно, можно делать экскурсии за город, чтобы смотреть
деревья, травы, поля, луга, виноградники и работы, которые там
производятся. Можно также заняться объяснением планов и
стилей построек и лично осмотреть работы занятых при этом
мастеров. Далее, можно образовать войско, назначить полководцев,
начальников сотен, разбить лагерь, образовать боевую линию
и пр. Но если участвующие хотят извлечь удовольствие из игр
всякого рода, то они должны выбирать руководителя, по
усмотрению которого ведется игра, чтобы все привыкли попеременно
распоряжаться и повиноваться. Способ проведения подобного
рода игры может свободно изменяться, и тогда он доставит не
менее пользы, чем удовольствия.)
V. Следует играть так, чтобы игра оканчивалась раньше, чем
она надоест. (Ведь ею хотят доставить не отвращение, а отдых.)
VI. Наконец, хорошо будет, чтобы почаще (если не всегда)
при игре учеников присутствовал учитель, не за тем, конечно,
чтобы отдыхать, но чтобы наблюдать, вдк бы не произошло чего-
либо непристойного и неподходящего.
VII. При строгом соблюдении этих условий игра становилась
бы не только игрой, но и серьезным делом, т. е. или развитием
здоровья, или отдыхом для ума, или преддверием (подготовкой)
для жизненной деятельности, или всем этим одновременно.
XI. Законы относительно поведения.
Недавно мы распорядились отпечатать правила доброго
поведения в их общем виде 2. Мы желаем, чтобы все имели их в
руках, читали, соблюдали с той целью, чтобы наша школа была
не чем иным, как мастерской благопристойности. Для
достижения этой цели мы устанавливаем следующее:
1. Все наши [ученики] должны делать все скорее из любви
к добродетели, чем из страха перед наказанием.
2. Делать они должны не то, что им нравится, но то, что
предписывают законы, и то, что приказывают толкователи законов,
1 Ср. «Пансофическая школа», VI, 87.
2 Имеется в виду помещенное нами выше сочинение Коменского
«Правила поведения, собранные на пользу юношества».
588

учителя. (Действовать более по воле другого, чем по
собственной,— вот одно из основных положений христианства.)
3. Пусть ученики во всем, что должны делать, приучаются
предвидеть цель изыскивать средства и выжидать
благоприятного случая.
4. Поэтому никогда не следует делать ничего иного, кроме*
того, что подсказывается хорошей, благовидной целью, при
стремлении к которой не придется испытывать стыда, а по достижении
ее — раскаянья.
5. Если начинают входить в дело, то должны привыкнуть
не оставлять его до тех пор, пока цель не достигнута.
6. Однако к цели следует стремиться не скачками, но
постепенно, чтобы дела шли своим чередом, а не поспешно.
7. Пусть приучаются знать только полезное. (Следовательно,
пусть везде имеют это в виду и к этому стремятся.)
8. Каждый должен привыкать сосредоточиваться, не быть
рассеянным, для того чтобы все делать вполне обдуманно.
9. Нельзя допускать, чтобы кто-либо был безучастным к
своему делу. (Если окажется, что кто-нибудь работает вяло,
заставляй его работать больше других; и если нет никакого серьезного
дела, то пусть он лучше играет, чем бездельничает. Подвижность,
желание работать и отсюда выносливость в работе — это
громадное сокровище в жизни.)
10. В сне, в еде и в питье ученики наши должны быть
воздержанны и избегать всякой неумеренности. (Наш Атеней
посвящен музам, а не Вакху \ а свет мудрости требует трезвой души.)
11. Послеобеденный сон (как вредный для здоровья и
духовных сил) нельзя дозволять ни одному из наших питомцев. (Ночь
и мрак сама природа назначила для отдыха, свет и день для
работы. Итак, послеобеденный отдых — эта дурная привычка,
сильно распространенная среди венгерцев,— следует отменить,
заменив несвоевременный покой гуляньем, разговорами, игрой,
12. Тело, как жилище души, все наши питомцы должны
держать не изнеженно, однако же опрятно.
13. Точно так же, как орудие души, тело у всех наших
учеников должно развивать для подвижности подвижностью; и
закалять его к работе работой.
14. И так как наша школа есть школа мудрости, а не войны,
то оружием всех питомцев должны служить книги, но не мечи.
(Следовательно, употребление оружия следует воспретить совсем.
Когти, рога, хоботы и клыки бесполезны для овец и ягнят.)
15. Наклонность к брани и злословию должна быть настолько
удалена, что право на это теряет даже тот, кто попытался бы
обратиться к брани по справедливому случаю.
1 Атеней — храм, посвященный богине Афине, по верованиям древних
греков, покровительнице науки и искусств. Каждая из муз, по тем же
верованиям, покровительствовала одному из девяти искусств. Вакх — бог
вина и веселья.
589

16. Капризы и деревенская грубость не терпимы ни в ком.
Все должны приучать себя к вежливости, услужливости в словах
и делах. Школе подходит быть городом, но не деревней.
17. Гордое и пренебрежительное отношение к другому
должно всячески искоренять всюду, где бы оно ни обнаружилось,
чтобы все привыкли одинаково почитать образ божий как в других,
так и в себе самих.
18. Особую заботу следует прилагать к тому, чтобы не
вселилась в кого-либо страсть к присвоению чужого; никто, присвоя-
ющий себе чужое добро, не должен оставаться безнаказанным.
19. Ложь—рабский порок, не может быть терпима ни в ком.
Пусть все привыкают откровенно говорить правду, даже если
бы пришлось сознаться в вине, чтобы никогда не было заметно
разлада между сердцем и устами — этого самого презренного
порока.
20. Если в ком-нибудь будет замечено в чем-либо отступление
[от прадил], того следует дружелюбно убеждать, а убеждаемый
должен дружественно принимать увещание.
21. Если же увещаемый не воспринимает этого по-братски и
даже отказывается принять увещание, то его следует привести к
учителю, устраняя всякие соображения о личной дружбе или
неудовольствии и руководясь единственно желанием бороться со
злом, чтобы оно как-нибудь не пустило корней.
22. Кроме того, пусть ректор раз в неделю (хотя бы в первый
послеобеденный час в воскресенье) созывает вместе все
школьное общество и, прочитав правила доброго поведения, пусть
осведомляется, как каждый усвоил их слова и смысл, и, если нужно,
пусть потребует объяснить и иллюстрировать их примерами.
Одновременно пусть проверит, не было ли с чьей-либо стороны
допущено в прошедшую неделю против этого проступков. Если
десятские укажут на что-либо или если кто-нибудь в чем сознается,
то следует применить то более, то менее строгие взыскания,
смотря по размеру проступка. Но пусть каждый учитель наказывает
своих учеников, все равно своей или чужой рукой, если
проступок такого рода, что его нужно исправить ударами.
XII. Законы о воспитании (colendi) благочестия.
Мы желаем, чтобы все наши питомцы, как предназначенные
для неба христиане, самым ревностным образом предавались
занятиям благочестия не в голой теории, но через постоянную
живую практику. Поэтому:
1. Все наши питомцы под страхом вечного осуждения, по
слову Христову, должны остерегаться соблазнить кого-либо дурным
примером (открытым или тайным, выходящим, однако, наружу)
и, наоборот, должны быть для всех образцами благочестия.
2. Как невозможно видеть солнце без солнца, так невозможно
познавать, любить и почитать бога без бога. Поэтому все наши
590

питомцы должны прежде всего научиться обращать к богу все
желания своего сердца и свои помыслы, чтобы всюду, где бы они
ни были, помнить о том, что они ходят перед очами божиими,
живут пред лицом его.
3. Так как бог, в нем же мы живем и движемся, и
существуем, есть начало и конец всего, то никогда не следует пропу-'
екать случая, чтобы ©се питомцы нашей" школы с 'пламенным
сердцем хвалили и призывали бога: приходя в школу и выходя
из нее, перед работами и после них, 'перед едой и после нее,
перед сном и после сна.
4. Формулы молитв (заимствованные главным образом из
псалмов Давида и из писаний других благочестивых мужей)
должны быть наготове для каждого класса, чтобы каждый
привыкал изливать желанья своего сердца и воссылать их
к богу.
5. Так как в устах грешника никакая хвала не звучит
приятно, то все должны проводить жизнь, достойную бога, и от всех
должно требовать такой жизни и чистого сердца. Причем нельзя
терпеть ни в ком ни малейшего, даже едва заметного пятна
нечестия.
6. Для того чтобы все были (преисполнены познанием
божественной воли, никому не дозволяется отсутствовать при
катехизических упражнениях, чтении библии, изъяснении таинств веры
(в церкви или школе); чтобы все наши питомцы (по примеру
Тимофея) — сызмальства привыкали знать священное писание
(2 Тим., 3, 16).
7. Допускающий' в данном случае небрежность, а тем более
оскорбление благочестия, должен быть очень строго наказан, ибо
здесь проявляется порок развращенной воли, а не слабость
ума.
XIII. Законы хорошего порядка среди всех граждан
нашей школы.
Таковы законы, касающиеся ρ а б о ты [школ ы]; теперь
следует рассмотреть, как удерживать в порядке лиц, составляющих
школьное общество, и сперва в общем.
1. Прежде всего, допущенные сюда учащие и учащиеся
должны проникнуться убеждением, что они призваны богом
образовывать в себе образ божий, т. е. принимать участие в мудрости,
добродетели и блаженстве божием.
2. Итак, пусть каждый ежедневно просит бога и вместе с
Соломоном желает, чтобы ему дано было сердце, боящееся и
познающее бога; пусть ревностно работает каждый на своем месте,
ожидая благоволения от божией благости.
591

3. Чтобы творить это единодушно для общего созидания, все
объединяются так, что образуют благоустроеннейшее государство,
имеющее свой сенат, свои коллегии, курии и декурии Ч
4. Школьный сенат (здесь — в школе в Потоке) должен
состоять из профессоров и классных учителей. Их постоянный
председатель — ректор, а кто-нибудь, владеющий пером,— секретарь.
5. Школьные матрикулы 2 должны находиться у ректора; в них
каждый, вступающий в школу в качестве нового гражданина,
должен собственноручно внести свое имя и этим обязаться
добросовестно исполнять школьные законы.
6. Подобным же образом заводятся ежегодники, которые
также хранятся у ректора, но к ним должен иметь ключ и один из
профессоров; в них секретарь записывает единогласно
принятые в заседаниях сената решения:
(I) Основание школы, ее рост и перемены.
(II) Имена ректоров и профессоров, сообразно с тем, как они
меняются.
(III) Торжественные акты, бывшие в то или другое время.
Здесь же будут обозревать все программы, торжественные
речи и т. п.
7. Каждый класс также должен иметь вид маленького
государства с своим собственным сенатом, состоящим из десятских и
их заместителей; председательствует в нем руководитель первого
десятка.
(Чтобы лучше содействовать общей внимательности, учителя
выберут себе в помощники из числа своих- учеников наиболее
способных и зарекомендовавших себя прилежанием столько человек,
сколько у них в этом году окажется по десяти учеников. А чтобы
все точнее следовало своему течению, следует избрать этих
десятских из учеников того же класса, предназначенных к переводу
в следующий класс. Ибо, таким образом, пройдя уже весь курс
класса и зная в нем все, они в состоянии будут оказывать
надлежащую помощь учителю и действовать среди новых учеников
класса в качестве помощников учителей. Но питомцы церкви не
могут допустить, чтобы их определяли к этому против их воли;
ι Все эти термины Коменский заимствует из практики государственной
жизни древнего республиканского Рима. Сенат — важнейший орган в
государственной жизни, состоявший из наиболее богатых представителей
привилегированного сословия — патрициев. Коллегии — это учреждения,
в которых дела решались по большинству голосов в противоположность
единоличному решению, принятому в органах исполнительной власти. Курия —
одно из тридцати делений, по которым группировались патриции при
выборах и в других случаях государственной и общественной жизни.
Декурии — отделения по 10 человек.
2 Первоначально слово матрикул (от латинского matrix — матка,
источник) обозначало церковные документы о рождении, крещении,
бракосочетании, кончине (в русском обиходе — метрики). С развитием школ,
особенно университетов, матрикулами называли и главнейшие документы,
лодтверждающие принадлежность учащегося к данному учебному заведению,
и изучаемые им науки (у нас теперь — зачетная книжка).
592

поэтому, ввиду безвозмездности их труда, точно так же как и для
отличия перед сотоварищами, их должно называть иподида-
скалами (т. е. помощниками учителей). Поэтому
выполнявшие такие обязанности в одном классе не будут более
задерживаться где-либо, но должны быть беспрерывно продвигаемы в
следующие, высшие, классы.)
8. Можно дозволять, хотя и не заставлять, чтобы десятские
каждого класса по меньшей мере раз в неделю собирались в
своей учебной комнате и обсуждали, не произошло ли где-либо
нарушение порядка, и если они что-нибудь заметят, то
исправляли бы либо самих себя, либо увещали своих сотоварищей,
вышедших за пределы дозволенного, или примиряли бы возникшие
среди них мелкие ссоры. Если это им не удастся, то они должны
обратиться к учителю.
XIV. Законы для родителей и опекунов, отдающих своих детей
в нашу школу.
Очевидно, необычайного 'противодействующего средства
требует вредный обычай то вступать в школу, то покидать ее, то
начинать, то бросать занятия, не добиваясь в них чего-либо
серьезного, а следовательно, не достигая и истинного образования. Если
дело обстоит так, то не следовало ли бы подчинить строгой
дисциплине всякого, кто сам хочет поступить в нашу
благоустроенную школу. И раньше, чем внести ученика в матрикул, пусть
будет принята следующая формула обязательства.
1. Я добровольно и с полным правом передаю своего сына
учителям этой школы для законченного обучения его наукам,
нравам и благочестию.
2. Я оставляю его в этой школе и не буду брать его отсюда до
полного окончания курса учения.
3. Чтобы доставить ему возможность беспрерывно делать
успехи, я или совсем не буду отвлекать его [от школы], или
допускать это весьма редко.
4. Если, однако, когда-нибудь, вследствие какой-либо
неустранимой задержки, это допущу, то обещаюсь снова послать его в
школу как можно скорее.
5. Если я не буду действовать таким образом и вследствие
этого успехи его будут ниже, чем я надеюсь, то винить я буду себя,
а не школу.
Затем отец и сын должны подписать матрикул и тем обязать
себя к исполнению обещанного.
XV. Законы для учеников.
1. Никто, допущенный в эту школу, не должен иметь другого
намерения, кроме одного,—преуспевать с божией помощью в
полезных науках, добрых нравах и истинном благочестии.
38 Заказ № 5063
593

2. Следовательно, никто не должен здесь уподобляться тени,
но каждый должен быть живым членом в живом теле, относясь
ко всему с живым интересом; в противном случае его следует
удалить.
3. Прежде всего каждый должен с чистым сердцем бояться
бога и никогда не делать ничего против его воли и против своей
совести, но, воздавая богу хвалу, всегда обращаться к его
помощи.
4. Каждый должен искренно любить своего учителя как
второго отца, тщательно и с готовностью подчиняться во всем его
указаниям. Подобное почтение должен он проявлять также и по
отношению к учителям других классов.
5. После учителя он должен почитать также его заместителя,
десятского, и следовать ему во всех его добрых наставлениях.
6. Он должен жить в дружбе со всеми своими сотоварищами
и никого не обижать рукой или словом, так, чтобы ссоры и
несогласие были далеки от нашей школы.
7. В урочный час каждый ио данному знаку должен тотчас же
отправляться в учебную комнату и занимать свое, а не чужое
место.
8. Если кто-либо по неотложной причине принужден
отсутствовать, то он должен о своем отсутствии и причине отсутствия
оповестить дежурного (сам или через другого, или письменно),
чтобы дежурный дал знать об этом учителю. Кто этим
пренебрежет один раз, тому на первый раз следует сделать выговор; кто
допустит это дважды или трижды, того во всяком случае нужно
задержать в школе для того, чтобы он наверстал с другими то,
что пройдено в его отсутствие, или подвергся наказанию.
9. На молитве каждый должен присутствовать с вниманием и
не думать ни о чем другом, как только о боге. Кто обнаружит
признаки нерелигиозного настроения, тот должен подвергнуться
наказанию.
10. Молитву должны читать все по очереди, чтобы все через
то приучались надлежащим образом призывать бога.
11. Когда учитель что-либо говорит, показывает, объясняет,
то все должны слушать с напряженным вниманием, и если им
прикажут подражать этому, то они должны подражать возможно
скорее.
12. Затем, если он что-либо спрашивает, то все в одинаковой
мере должны напрягать свое внимание, чтобы каждый, от кого
он потребует ответа, был готов тотчас дать его.
13. Все должны привыкнуть читать, писать, говорить, даже
размышлять и действовать отчетливо, внятно и без всякого
замешательства.
14. К еженедельному экзамену каждый должен явиться
хорошо подготовленным, чтобы заслужить похвалу, а не порицание.
15. Всем должно быть позволено в школе и вне ее
разговаривать друг с другом, однако только по-латыни и о предметах при-
594

личных. Кто не умеет выразить своих мыслей по-латыни, пусть
молчит или пусть спросит, как это надобно сказать, и потом
скажет; чтобы это не оставалось ему неизвестным впоследствии,
пусть он запишет это себе в свой дневник.
16. Блюстителем прилежания в подобном деле должен быть
[штрафной] значок за латинский язык; каждый, кому он попадет
в руки, обязан в наказание произнести одно хорошее изречение,
а тот, у кого этот значок останется на ночь, должен произнести
три изречения.
17. В уходе за телом все должны соблюдать чистоту.
Каждый, кто явится в школу нечесанным, немытым или неприлично
одетым, получает значок по поведению, за который следует
такая же расплата, как за значок по латинскому языку.
18. Все должны приучаться к пристойности в движениях; тот,
кто выказывает нескромность, легкомыслие, необдуманность и
грубость, подвергается строгому выговору и получает значок за
[плохое] поведение.
19. Находясь вне школы, идя по улицам, разговаривая с
людьми, все должны помнить »правила скромности и
добродетели.
20. Кто не отвыкает от неподобающих поступков, несмотря ни
на увещания своих сотоварищей или своего десятского, ни на
штрафные значки, того следует подвергнуть наказанию розгой.
Если и таким образом не исправится, то его следует отвести к
ректору школы для наказания по его усмотрению.
XVI. Обязанности декурионов (десятских).
1. Десятский должен наблюдать за тем, чтобы все члены его
десятка своевременно были налицо в школе (до прихода
учителя), заняли свои места, а также следить за тем, чтобы
подготовился тот, кто должен читать молитву.
2. Если когда-нибудь десятский сам не может присутствовать
[в школе], то должен назначить кого-нибудь в качестве своего
заместителя, чтобы тот тем временем поддерживал хороший порядок.
3. Если кого-либо не хватает [в классе], десятский должен
сообщить о том учителю тотчас после входа его в классную
комнату.
4. [По окончании] молитвы он должен также доложить учителю
о том, у кого оставались на ночь значки за поведение, латинский
язык и другие, для того чтобы были заслушаны штрафные
изречения.
5. Во время чтения, письма или какого-либо упражнения
десятский должен следить за каждым из своих сотоварищей и
помогать им, если видит, что кто-либо делает ошибку.
6. Вне школы он должен обращать внимание на то, все ли
его соученики достаточно прилично ведут себя, увещевать тех,
33*
595

которые в чем-нибудь провинятся, а непослушных приводить к
учителю.
7. Особенно должен он наблюдать за тем, все ли присутствуют
на священных церковных службах и прилично ли ведут себя при
пении священных гимнов и во время всего богослужения.
8. Десятские должны заботиться о своевременном открытии
классной комнаты перед школьными занятиями и о закрытии ее
по окончании учения, о сохранении помещения в чистоте; это
осуществляется еженедельно по сменам одним [учеником].
9. В случае отсутствия десятского заботиться обо всем этом и
наблюдать за всем этим будет его заместитель.
10. Прилежный десятский должен получить в награду
почетный титул иподидаскала, или помощника учителя, а нерадивого
нужно наказать или с позором отрешить от должности.
XVII. Специальные обязанности для служек (фамулянтов1).
(Для бедных учеников, которых по принятому в венгерских
школах обычаю, приглашают к себе знатные или студенты для
услуг.)
1. Под страхом наказания розгой их нужно обязывать
постоянно быть налицо во время учебных занятий и не отсутствовать
под каким-либо вымышленным предлогом.
2. Если же кого-либо заставляют отсутствовать неотложные
услуги, он должен принести о том свидетельство от своего
господина.
3. Опущенное при этом классное занятие следует возместить
приватно прилежанием; ученик должен переписать и выучить из
книг своих товарищей то, что было пройдено.
4. При еженедельном экзамене фамулянты должны
присутствовать все без всякого исключения и поэтому должны
покончить свои домашние дела раньше,
5. Все это будут они делать тем охотнее И старательнее, чем
больше они желают приобрести расположение своих господ и
через то — средства к продолжению своих занятий.
6. Но и в школе они будут исполнять обязанности по уборке
помещения, по приведению его там в чистоту, и столько раз.
сколько это нужно, по требованию учителя или десятского.
7. Чтобы это не было для них стыдно и чтобы это служило
побуждением к прилежанию в занятиях, им должно быть
разрешено при недельных экзаменах вступать в состязание друг с
другом за освобождение от этих общественных услуг на следующую
неделю.
1 Фамулянт (служка) — от латинского слова famulus (слуга) — особый
тип учащихся из бедняков. Обучаясь вместе с богатыми своими хозяевами,
фамулянты обязаны были в то же время оказывать своим господам всякие
услуги, преимущественно физического порядка.
593

X1VIII. Законы для коллегии, т. е. для всех живущих в
общежитии,—как студентов, так и знатных.
1. Каждый, поступающий сюда, должен помнить, что он
вступает в дом мудрости и дисциплины, и должен поддерживать
настроение преданности дисциплине и уважения к законам.
2. Каждый должен жить в помещении, отведенном ему
управляющим общежитием, и держать это помещение в полном
порядке и чистоте.
3. Без разрешения управляющего общежитием, который здесь
называется «старшим», или по меньшей мере своего
инспектора никто не должен выходить из общежития, а если будет
необходимо выйти по каким-либо делам, он должен
своевременно вернуться назад.
4. В общежитии никто не должен праздно бродить взад и
вперед, а, скорее, именно благодаря общежитию следует
привыкать к хорошо упорядоченной жизни.
5. Никто не должен входить в чужую комнату,
предварительно не постучав.
6. Ночью никто не смеет вступать в спальню другого.
7. Всеобычные пиры не разрешаются никому (ни тайно, ни
открыто).
8. Когда стучится в дверь управляющий, будь то днем или
ночью, каждый должен тотчас же открыть ее.
9. В восемь часов вечера все должны идти спать (ночная
работа никоим образом не должна продолжаться дольше девяти
часов); вставать должны утром в четыре часа (или ни в коем
случае нельзя спать дольше, чем до пяти часов).
10. Встав, каждый должен сделать свою постель, затем в
течение полчаса привести в опрятный вид свое тело, причесаться,
вымыться, прилично одеться и через полчаса приступить к
молитве, а затем к работе.
11. Без особо уважительной причины никому не разрешается
отсутствовать на общих молитвах.
12. Все должны тщательным образом заботиться о мирной
жизни, никто не должен обижать другого, обиженный не должен
мстить и должен быть готов восстановить любовь и добрые
отношения при (помощи дружеского примирения.
XIX. Законы для воспитательного учреждения в Потоке.
1. Всякий, кто должен быть допущен [в школу], обязан
представить от той церкви, к которой он принадлежит, свидетельства
о законорожденности и беспорочном поведении, чтобы доказать,
что он имеет право на продвижение.
2. Затем следует подвергнуть испытанию его дарования и
успехи, чтобы выяснить, способен ли он к научным занятиям.
Это [испытание] будет лежать на обязанности ректора.
597

3. Если же случится, что желающих поступить найдется
больше, чем 'имеющееся число предназначенных для общежития
стипендий, то следует распорядиться так, чтобы из числа
совершенно равных во всем остальном учеников более
нуждающиеся получили даровой стол, а остальные—часть содержания;
если же для них не достает мест, то нужно позаботиться о них
как-нибудь иначе.
4. Получившие наполовину даровой стол обязаны внести
причитающуюся плату предварительно за весь год.
5. Допущенные и с благодарностью пользующиеся
стипендией должны пользоваться ею до окончания учебного курса, за
исключением тех случаев, если кто-либо пожелает освободиться от
стипендии, найдя какие-нибудь средства или будучи призван к
педагогии, или же, наконец, если кто-нибудь за свои бесчестные
поступки подвергнется лишению стипендии.
6. Все питомцы [интерната] должны подчиняться всем
законам этой школы, даже старательнее остальных, служа для всех
образцом честности, скромности, благочестия и прилежания,
чтобы как-нибудь не укоренилось убеждение, что благодеяния
оказываются недостойным людям.
7. Все должны внимательно слушать то, что во время
завтрака и в обеденное время читается вслух чтецом, чтобы, по
окончании чтения и еды, каждый удержал в памяти что-
либо, что ему особенно понравилось, и чтобы, таким
образом, все взаимно поощряли друг друга прекрасным упражнением
во внимании.
XX. Законы о педагогиумах и педагогах.
Правда, мы надеемся, что в нашей школе, учрежденной по
этому методу, классных учителей будет достаточно для какого
угодно количества учеников, и, кроме часов, определенных для
классных занятий, нет никакой надобности утомлять умы
учащихся еще приватными работами. Тем не менее, хорошо было бы
к благородным юношам приставлять частных педагогов:
во-первых, и прежде всего—для надзора за их поведением, чтобы
предоставленные вполне самим себе и лишенные в своей
частной жизни примеров хорошего обращения, они не научились
чему-либо дурному; затем — для более верной заботы о
благочестии, чтобы они никогда не забывали бога (ложатся ли они,
встают ли, или делают иное что); в-третьих—для развития ума
и языка, которые образовываются и укрепляются в процессе
постоянного общения с образованным человеком, не говоря уже
о том, что учащимся следует предоставить все то, что является
полезным в жизни, и этим отчасти облегчить общественное
сожительство и распространить его среди возможно большего
числа людей. Для достижения этих целей нужно соблюдать
следующее:
598

1. Воспитательской должности не должен домогаться никто
в частном порядке, так же как не может и получить таковую
без ведома 1и специального поручения ректора или начальника
педагогов.
2. Нельзя доверить дело воспитания ни одному
необразованному человеку, а тем более человеку плохому в нравственном
отношении, и уж никоим образом тому, чье благочестие и
совесть сомнительны.
3. А кому доверено дело воспитания, тот, призвав божие
содействие, должен стараться обладать качествами образованного,
нравственного, истинно благочестивого человека, врага всякой
лести, способного воспитывать других.
4. Воспитатель должен тщательно следить также и за тем,
чтобы вполне соответствовать своему имени, т. е. чтобы
непрерывным руководством одним или многими учениками развивать
их и содействовать постоянным и хорошим успехам.
5. Однако он не должен тормозить классное обучение, т. е.
он не должен делать ничего, уклоняющегося [от классного
обучения] или в уклоняющейся форме, но делать и обсуждать на
дому как раз то и точно таким же образом, что делает классный
учитель со всем классом.
6. Следовательно, перед обучением в школе нужно заранее
разъяснять ученику смысл того, что затем обсуждается в школе,*
чтобы что-либо не запугивало кажущейся трудностью, и если бы
что-нибудь подобное обнаружилось, то нужно это устранить
своевременным объяснением, чтобы ученики, имеющие воспитателей,
в общественной школе схватывали все быстрее остальных,
получали бы похвалу перед прочими и вместе с тем надежду и
побуждение успешно пройти и дальнейший курс.
7. Точно так же, когда питомцы придут из школы домой,
воспитатели должны заставлять их воспроизвести то, что там было
сделано, во-первых, для того, чтобы они лучше усвоили
воспринятое там, а во-вторых, для того, чтобы научились постепенно и
в историческом порядке перечислять сделанное.
8. Чтобы добиться умения обо всем быстро говорить по-ла-
тыни, все разговоры с учеником воспитатели должны вести по-
латыни.
9. Все педагоги должны также прилагать старания к тому,
чтобы быть не только руководителями своих питомцев, но также
и друзьями их. Это произойдет в том случае, если воспитатели
будут верными охранителями своих воспитанников во всем
добром, чтобы их питомцы, будучи предоставлены самим себе,
вместе с добродетелями не усвоили в чем-либо и пороков и чтобы и
то и другое не вошло в привычку одновременно.
(Следовательно, разница между теми учениками, которые
наряду с классным обучением имеют еще частных воспитателей, и
теми, которые ;не пользуются таковыми, будет такая же, как
разница между полем, засеянным хорошим семенем и сверх того
599

очищенным прилежной рукой от прорастающих сорных трав, и
таким полем, которое засеяно тем же хорошим семенем, но
предоставлено самому себе, с тем чтобы лучшие растения сами
заглушили худш'ие. Иногда это и удается; но вернее рассчитывать
на плод с того поля, которому помогает рука, выпалывающая
сорную траву.)
XXI. Законы для учителей.
1. Учителями должны быть люди «набожные, честные,
деятельные и трудолюбивые; не только для вида, но и на самом
деле они должны быть живыми образцами добродетелей, которые
они должны привить другим. (Ничто притворное не может быть
продолжительным.)
2. Чтобы быть в состоянии бодро выполнять обязанности
своей профессии и предохранить себя от скуки и отвращения,
они должны, во-первых, остерегаться слишком низко ценить себя
и относиться к самим себе с презрением. Кто сам считает
постыдным быть учителем и остается им только ради денег,
конечно, бежит оттуда, как с жерновой мельницы, лишь только найдет
другой род занятий, обеспечивающий большее вознаграждение.
Но наши полагают, что они поставлены на высоко почетном
месте, что им вручена превосходная должность, выше которой
ничего не может быть под солнцем, именно, чтобы маленькое
подобие бога доводить до сходства с богом или, как говорит бог у
пророка (Ис, 51, 16), насаждать небо и основывать землю, т.е.
полагать основание церкви и государства. Уверенные, что их
труды служат на благо человеческого рода, они будут воспевать с
Давидом: мне выпал жребий самый приятный, мне досталось
прекрасное наследство (Псалм., 16, 6), и будут стараться,
поскольку это от них зависит, сделать все возможное для столь-
возвышенной цели.
3. И так как это столь великое дело приходится
предпринимать рискованным образом с применением собственной мудрости
и собственных сил, то прежде всего они смиренно предадут
самих себя, свои работы и преуспеяния своих учеников богу, по
примеру великого наставника, указывающего, что он достиг
одного, что никто из тех, кого ему дал отец, не погиб, и
просящего отца соблюсти их в своей добродетели (Иоан., 17, И, 12).
4. Итак, ближайшая забота будет состоять в том, чтобы
мощно увлекать учеников благим примером; ибо нет ничего
естественнее, как то, чтобы последующие ступали по следам
предыдущих и чтобы ученики воспитывались (se componant) по образцу
учителя. Руководство· только в виде слов и предписаний
обладает силой сообщить делу только весьма слабое движение.
Поэтому наши учителя должны остерегаться походить на тех придо-
600

рожных Меркуриев1, которые только показывают простертой
рукой, куда нужно идти, а сами не идут.
5. Наши учителя должны помнить, что юношество,
посвященное Христу, должно направлять преимущественно туда, куда
хочет привести Христос, именно к небу. Итак, прежде всего должно
посвятить души дознанию того Отца, который находится на
небесах, воле нужно внушить любовь во всем исполнять волю бо-
жию, чтобы нам творить ее на земле так, как творят ее ангелы
на небесах, и, наконец, должно возбудить надежду на вечное
милосердие его. Всему этому они должны неукоснительно учить
своих учеников своею достойною небес ангелоподобною жизнью,
остерегаясь примером какого-либо мирского дела соблазнить
кого-нибудь из малых сих (ибо тем, кто это делает, Христос
предвещает горе).
6. Но так как учителя получают не таких лиц, которых они
тотчас же должны вести к небу, но таких, которым
предназначено первоначально вести среди людей, здесь, под небом,
человеческую и богоугодную жизнь,—они должны приучать
вверенных им также и к требуемому от каждого человеческому
образованию и к доброму повиновению законам человеческого
общества, и опять-таки прежде всего и лучше всего примерами, нежели
предписаниями. Следовательно, развитие умеренности и
трезвости, а через то— здравого и бодрого духа будет лежать на
обязанности всех учителей; пусть пиры платоновские будут им
приятнее, нежели пиршества сибаритские2. Подобным образом
учителя должны заботиться о том, чтобы быть для учеников в пище
и одежде образцом простоты, в деятельности — примером
бодрости и трудолюбия, в поведении — скромности и благонравия, в
речах—искусства разговора и молчания, словом, быть
образцом благоразумия в частной и общественной жизни.
7. Наконец, так как успехи в благочестии и нравственности
идут лучше, когда ум, оснащенный светом познания, умеет
сделать лучший выбор среди вещей, а познание вещей почерпается из
наук, то пусть учителя помнят, что их питомцы и в этом должны
быть осведомлены. А потому учителя должны знать, хотеть и
уметь сделать умы всех своих учеников мудрыми, языки —
красноречивыми, руки — искусными для письма и других действий, и
Меркурий, по мифологическим представлениям древних римлян,
считается посланником богов, охранителем от опасностей в пути. В честь его
ставились придорожные столбы с изображением его с протянутой рукой,,
указывающей направление пути.
2 Имеются в виду пиры, описание которых дал греческий философ
Платон (428—347 до н. э.) в своем известном произведении «Пир». В этом
произведении дается описание не пира, а философской беседы на пиру на
тему о сущности любви. Вообще древнегреческие пиры заполнялись
значительным литературным, философским и художественным элементом. Под
сибаритскими пирами имеются в виду пиры и весь образ жизни
жителей города Сибариса, находившегося в Южной Италии при Тарентском
заливе. Сибаритские пиры отличались чувственным характером, роскошью
и изнеженностью.
601

опять-таки при оомощи постоянных примеров, наставлений и
практики.
8. Итак, показывай им так, чтобы они что-нибудь видели,
объясняй так, чтобы они понимали, заставляй их подражать,
чтобы и они также могли выражать то, что ты можешь. И как
только у них явится надежда, что они могут это сделать,
заставляй их повторять до тех пор, пока они не будут в состоянии
делать это правильно и быстро. Итак, пусть хорошие учителя
полагают, что (заметь хорошенько) самые маловажные
обязанности— диктовать что-либо, гораздо же более важные —
наблюдать, внимательны ли ученики, частым спрашиванием
возбуждать силу ума, чтобы они понимали, и в процессе исправления,
когда( ученики сбиваются, искусно исправлять.
9. Чтобы быть в состоянии выполнить все это без скуки,
необходимо относиться к ученикам по-отечески, с серьезным
страстным желанием им успехов, как будто бы учителя являлись
родителями духовного развития учащихся. При этом они должны
все делать более добродушно, нежели строго, помня слова
Горация:
Все голоса за того, кто приятное свяжет с полезным.
Это возраст, который — не зная еще бремени жизни —
измеряет полезное только сообразно с его приятностью и требует
скорее сахара и меда, нежели настоящего кушанья.
10. Хороший учитель не пропускает ни одного удобного
случая, чтобы научить чему-либо полезному. Итак, если нашим
учителям придет на ум научить чему-либо хорошему, то они
никогда не упустят такого случая, будет ли то в школе в присутствии
всех, или вне ее частным образом, с кем-либо одним, но в этом
последнем случае дело происходит затем следующим »образом:
то, что ученик усвоил частным образом, он должен повторить
в классе перед всеми с двоякой пользой, во-первых, чтобы все
привыкли внимательно воспринимать также и то, что говорится
кому-нибудь вне школы, и уметь передавать смысл воспринятого;
во-вторых, чтобы то, что говорится кому-либо одному по какому-
либо поводу, служило на пользу всем; ибо школьный учитель
должен быть одинаково учителем всех.
11. Как сами они должны осуществлять прежде всего
первоначальное и главнейшее, так и учеников своих учить тому же и
требовать от :них, чтобы они соблюдали это в таком, а не в
обратном порядке, т. е. они должны прежде всего учить самому
необходимому благочестию, затем добродетели в обращении с
людьми и, наконец, внешнему украшению жизни—наукам.
12. Итак, прежде всего пусть под страхом вечного
проклятия учитель остерегается терпеть, чтобы кто-либо уклонялся от
благочестия, но пусть старается держать всех в страхе божием.
Если он этого не добьется, то пусть считает весь свой труд
затраченным даром.
602

13. Далее, учителя должны наблюдать, чтобы молитва общая
и частная происходила с благочестивыми жестами и с сердцем,
вознесенным к богу. Каждую среду должны они заниматься с
учениками законом божиим, каждую субботу должны прилежно
приготовлять их к воскресенью, каждое воскресенье должны все
участвовать в общественном богослужении, каждый учитель с
своим отделением на особом месте; они также должны
настаивать на том, чтобы все ученики записывали проповедь и
повторяли ее затем в понедельник на первом уроке.
14. Сколько раз совершается в церкви святое причащение,
столько раз учителя должны приготовлять учеников с осрбым
чувством благоговения либо к тому, чтобы они приняли
достойное участие в священном таинстве, либо к тому, чтобы они
благоговейно созерцали столь священное таинство.
15. Из числа нравственных добродетелей особенно
настойчиво должен он рекомендовать и внедрять путем упражнений
способность переносить труды, больше того, стремление к ним;
ибо, достигнув этого, они будут иметь великое сокровище для
жизни.
16. Каждый учитель должен в особенности иметь перед гла-
*зами цель и задачи своего класса, чтобы, хорошо зная, чего он
должен достигнуть, все направлять сообразно с этим; он
добьется похвалы, если всех своих учеников доведет до этой цели,
заслужит позор, если допустит, чтобы кто-либо не достиг ее.
XXII. Законы для ректора.
1. Ректор должен помнить о том, что он является главным
светом для всей школы и ее опорой.
2. Поэтому он должен заключать в себе образец
добродетелей, благочестия и трудолюбия и во всех отношениях служить
живым законом и правилом (по которому легко выправляется
все неровное).
3. Свой авторитет перед другими он должен поддерживать
чистотой в моральной жизни, гуманным обращением с каждым
и неутомимой бодростью в исполнении обязанностей; он должен
также тщательно следить за тем, идут ли по его стопам все
коллеги, учителя и воспитатели.
4. И так как он не имеет собственного класса, то, исходя из
того взгляда, что все ученики представляют его класс (что они
и суть в действительности), он должен ежедневно освещать всех
подобно солнцу, со всех сторон освещающему небо.
5. От времени до времени он должен скрыто или явно
проверять жизнь частных учителей и их занятия со своими
учениками.
6. Он должен постоянно заботиться о том, чтобы ничего не
делалось против законов и установлений [школы], но чтобы все
603

сохранялось на своем месте, в своем порядке и в своей силе; и
если он видит, что что-либо выходит из своей колеи, он должен
тотчас же принять меры к исправлению и предотвратить худшее
зло.
7. Особенно он должен сам помнить и от времени до
времени напоминать своим товарищам, что никого нельзя научить
через одни наставления, но что обучение происходит через
частое показывание и постоянное подражание, чтобы учителя
предпочитали быть и были бы лучше возбудителями, нежели
образователями способностей, руководителями, а не
диктаторами [молодежи], и чтобы это было не последней из тайн лучшей
дидактики.
8. Он должен добросовестно хранить под своим верным
попечением, как лучшее сокровище, архив школы (в котором
заключаются данные об основании, привилегиях, законах и
статутах, а также акты и история школы).
9. Точно так же он должен тщательно беречь матрикулы1 и
записывать туда имена всех вступающих в школу и выходящих
из нее или, лучше, пусть заставляет каждого записываться
собственноручно с присоединением данных года, месяца и числа.
10. Каждому приходящему и желающему быть принятым §
школу он должен сперва прочитать школьные законы и спросить
его, обещает ли он соблюдать их, должен также дать понять ему,
что права гражданства [в школе] доступны лишь тем, кто готов
подчиняться законам и наказаниям школы и кто (подкрепит это
собственноручной подписью.
11. Он должен быть гостеприимен по отношению к
чужестранцам и пришельцам2.
12. Желающим уйти из школы и требующим свидетельства о
прилежании и честном поведении он должен выставить отметки
сообразно с истинным положением дела и по заслугам каждого.
13. Он должен добросовестно позаботиться о городах и
школах, просящих учителей для школ, снабжая. своими
свидетельствами только тех, кто этого заслуживает.
14. Он должен вести историю школы и вносить в летопись ее
дсе главнейшие события. В наиболее важных вопросах, однако,
1 Матрикул см. выше, примечание к стр. 594.
2 Речь идет, очевидно, не вообще об иностранцах и пришельцах, что не
имело бы никакого смысла вносить в обязанности ректора школы, а об
иностранцах и пришельцах из учителей и учащихся (студентов). Так же как
и члены других цеховых организаций, по средневековым традициям,
сохраняющимся в некоторых западноевропейских странах и до настоящего
времени, учителя й студенты перекочевывали из одного города в другой в
поисках лучших мест для усовершенствования в науках. По отношению
К этим иностранцам и пришельцам Коменский и требует от ректора
гостеприимства. В соответствии с этим параграфом стоят и два следующих:
§ 12—о добросовестной аттестации учащихся, выходящих из школы, и
§ 13—о такой же добросовестной рекомендации учителей для городов,
ищущих учителей для школ. И то и другое опять-таки представляет собой
естественно сложившиеся права цеховой организации ученых.
604

пусть он действует не по своему личному усмотрению, но
предварительно созвав сенат и спросив у него совета.
15. Он должен быть убежден, что правильное распределение
наград и наказаний есть основа государства, и только сообразно
с этим пусть и распределяет их.
XXIII. Законы для схолархов1.
Когда спартанцы получили от Ликурга хорошие законы, они
все-таки не считали еще их имеющими достаточную силу, <пока
не поставили сверх того номофилаков 2, т. е. стражей законов.
Это было весьма умно, ибо и лучшие законы напрасны, если их
не исполняют. А законов не станут исполнять, если нет стражей,
которые побуждают к их исполнению. Таким образом, и для
наших школьных законов следует назначить номофилаков,
чтобы раз предписанное всегда оставалось в силе. И те из нас, кто
призван вести борьбу с потоком невежества и варварства и
снабжен оружием для победы иад врагом, должны вести эту борьбу
не пустым бряцанием оружия, но серьезным и решительным
натиском. Мы назовем их «схолархами», заимствуя их имя от
школы. Их обязанности следующие:
1. Они должны знать, что им поручена высшая забота о
питомнике для государства и церкви (т. е. основы человеческого
счастья в настоящем и будущем). Следовательно, они должны
серьезно смотреть за тем, чтобы это общественное дело не
»потерпело какого-либо ущерба.
2. Далее, они должны считать, что школа — их Спарта,
которую они должны украсить достойным способом 3. Так как
другие служат ей больше своей ученостью, а они, скорей, примером
за устремлениями, то они должны держать себя так, чтобы быть
в состоянии своей бдительностью побуждать одних,
закономерностью своих действий приводить к норме других.
3. Они должны заботиться о тех учителях школы, которые
отличаются благочестием, ученостью и превосходством перед
другими в искусстве ведения дела, как о людях, которые
являются как бы созданными для этого призвания знанием и умением
посвятить жизнь свою богу и юношеству и принести пользу
отечеству и церкви.
4. Они должны знать, что для блага школы будет лучше,
если такие люди будут в ней постоянно, чем если то и дело
будут происходить перемены, и должны желать и прилагать ста-
1 Схоларх — начальник школы — от греческих слов: σγολη —
школа и άρ/ω —начальствую, управляю, а вместе эти оба слова означают
должностное лицо, функции, права и обязанности которого Коменский
излагает в этой главе.
2 Номофилак — страж законов, от греческих слов:-ор. — закон и ψ ατ-
το> — охраняю стерегу.
3 Ср. примечание к «Об изгнании из школ косности», § 19.
605

рание к тому, чтобы умеющие руководить юношеством постоянно
стояли во -главе [школ]. Итак, господствующий здесь обычай,
чтобы в школу были 'Привлекаемы только кандидаты на
должность священников \ которые вскоре затем покидают школу,
следует отменить. Призвание к школе есть нечто особое по
сравнению с призванием к духовной должности; кто способен к этому
(а быть учителем есть особый дар божий), тот пусть посвящает
этому делу всю свою жизнь. И где бы ни появились такие люди,
как будто бы бог указывал на них простертым перстом, следует
принимать их с радостью, привлекать просьбами и наградой
поддерживать и ободрять их и, если они расположены остаться
при этом занятии, охранять их от несправедливостей.
5. Если все же кому-нибудь, вследствие самой
продолжительности, эта деятельность наскучит и он, может быть, захочет
перейти к другому роду занятий или уйти на покой, то не следует
насильно удерживать его (как раба, прикованного к жерновой
мельнице), так как это не принесло бы ни малейшей пользы
школе, требующей всего добровольного. Не следует также
отпускать его с негодованием или с оскорбительным замечанием;
так как по отношению к этому сословию (statum) не допустимо
что бы то ни было, нарушающее его честь и достоинство.
6. И так как, по изречению Высшего -покровителя .мудрости
и правды, каждый работник достоин своей награды, то схолархи,
как его представители, должны считать своею обязанностью
заботиться о том, чтобы учителя также получали свое
справедливое и достаточное содержание, чтобы кто-нибудь из них не был
вынужден как-нибудь пренебречь своей должностью ή заняться
чем-либо иным, или по крайней мере не имел бы какого-либо
повода к небрежности в своих работах или к жадности. (Правду
говорят: работа становится противной, если за ней не следует
награда.)
7. За утвержденными уже на работе они должны следить,
достаточно ли искусно исполняет каждый обязанности своей
профессии. Под этим предлогом они не будут находить для себя
затруднительным неоднократно (то сообща, то в одиночку)
посещать школу, присутствовать при работах и таким образом
возбуждать к постоянному прилежанию, в одинаковой мере как
учащих, так и учащихся. Ибо присутствие Турна воодушевляет
в сражении,2 и слушатель при занятиях возбуждает к рвению
и τιρ.
8. С особой тщательностью они должны заботиться о том,
чтобы в присутствии учеников сохранить неприкосновенным и
1 Этот обычай существовал не только «здесь», т. е. в Венгрии, но и во
всей Германии вплоть до начала XIX века. Только с введением
государственных экзаменов на должность учителя средней школы этот обычай
постепенно стал отмирать в Германии, да и в других странах.
2 Это выражение взято из «Энеиды» Вергилия. Турн — древний
царь рутулов, враг Энея. Его борьба с Энеем воспета Вергилием.
606

чистым авторитет учащих и предохранить учителей от низкой
оценки их.
Пренебрежение к учителям прямо влечет за собой нарушение
всей дисциплины.
9. Если же они заметят в ком-либо из учителей, или даже в
ректоре, или в самом главном учителе пороки или слабости в
жизни, или небрежность в исполнении обязанностей, то они не
должны этого терпеть, но дружелюбно увещевать
провинившегося, однако наедине, чтобы этого не заметил кто-либо из
учеников и не возымел повода к неуважению.
10. Если кого-либо из учителей нужно освободить или
принять вновь, то, чтобы, по возможности, предотвратить вторжение
в школу слишком больших беспорядков, обыкновенно следует
позволить делать это не иначе, как только во время обычной
подготовки к новому учебному году, следовательно во время
перевода учащихся в но-вые классы.
11. Под покровом светских властей и церкви надзор схолар-
хов должен простираться на юношество всего города и
окрестностей, а также на родителей и опекунов. Они должны
наблюдать за тем, как родители и опекуны воспитывают детей:
приготовляют ли их для школы, посылают ли они детей в
общественную мастерскую добродетели, или нет, и почему они иногда
удерживают их дома; они должны иметь право делать [таким
родителям и опекунам] увещания, а противящихся привлекать к суду
духовных лиц или, если они и на это не обращают никакого
внимания, отдавать на суд светских властей.
12. И так как мудро сказано, что охрана человеческого рода
должна найти место прежде всего в колыбели (то есть, что
главным образом в юном возрасте нужно удерживать от зла), то
схолархи должны обращать свое особенное внимание, чтобы в
школу не закралось что-либо такое, что развращает
нравственность и благочестие.
13. Если школ будет (и даже должно быть) несколько, то
схолархи должны наблюдать за тем, чтобы школы во всех
отношениях были единодушны и чтобы тщательно соблюдать
согласие в среде учителей; они не могут терпеть, чтобы в этом
освященном обществе мудрости разгорались ненависть и распря или
даже зависть и вражда.
14. Праздник освящения школы (когда празднуется день
основания школы и память о благочестивой благотворительности
ее основателей передается позднейшему потомству) должен
справляться ежегодно, и по этому случаю должны быть
торжественно прочитаны все законы. Таким образом, схолархи будут
заботиться о том, чтобы возобновлять в памяти весь порядок и
поддерживать его в силе.
15. Особенно напоминаем мы о весьма распространенном
обычае приставлять к начинающему учиться довольно неученых
людей, тогда как тут как раз нужен ученейший человек и муд-
607

рейший, чтобы правильно заложить первые основания
образования (eruditionis). Ибо, кто меньше знает, тот с меньшей
ясностью учит. А если самое первоначальное не будет ясно понято,
то и в последующем тем меньше будет ясности; и тот не
поднимется к большему, кто не силен в меньшем.
16. Наконец, схолархи должны твердо знать, что правильное
распределение наград и наказаний есть основа к сохранению
этого их государства. Поэтому они должны специально
наблюдать за тем, чтобы какая-нибудь добродетель не лишена была
своей награды, а порок не остался безнаказанным; таким путем
они легко все сохранят в силе.
XXIV. Законы относительно школьной дисциплины.
1. Никакое нарушение законов не должно быть терпимо ни
в ком, начиная с высших и кончая низшими.
2. Однако для наказаний должны быть известные ступени в
соответствии с проступками. Наибольшим обычным у нас
наказанием будут розги *, наименьшим — разумный выговор. При
побоях следует постоянно предохранять голову.
3. Проступки, происходящие от небрежности, а не от
упрямства, не следует строго наказывать, но в то же время не нужно
давать им и усиливаться вследствие снисходительности. Одно
упрямство следует переламывать со всей строгостью и
основательно искоренять как корень всего злого.
4. Если кто-либо, вследствие порока рассеянности,
невнимательно слушает, смотрит куда-нибудь в другую сторону,
читает или пишет посторонние вещи, болтовней мешает быть
внимательным себе и другим и вообще провинится в чем-либо
подобном, то его нужно призывать к порядку частыми
замечаниями до тех пор, пока этот порок не будет излечен.
5. Кто нарушает честь ссорой, драками, непочтительным
отношением к кому-либо, божбой, проклятьем, недозволенной
дружбой с предосудительными людьми, того нужно застращать
строгим выговором и, если слова не помогают,— розгой.
6. Нарушающие законы относительно языка подвергаются
соответствующему наказанию: кто попадется в том, что он
разговаривает не по-латыни, тот должен загладить свою вину
заучиванием наизусть латинских слов, предложений, рассказов,
историй.
7. Кто приносит ложные жалобы родителям, опекунам или
друзьям на своих сотоварищей, воспитателей и учителей, того
следует наказать строго как за то, что он разглашает тайны
школы, так и за то, что он говорит ложь и неблагодарен по
отношению к своим учителям и своей лживостью нарушает
нормальные отношения и смущает настроение добрых людей.
1 Ср. здесь же XI, 20, XVII, 1, XXIV, 5, 8, 9.
608

8. Десятский за свою намеренную провинность должен быть
наказан вдвое строже в пример другим. Если он будет замечен
в проступках по своей должности (при замечаниях,
напоминаниях и донесениях), то его следует или сменить (если можно
найти более достойного), или подвергнуть наказанию розгой,
так как он не может быть порочным без того, чтобы не вовлечь
в пороки десять других, и, следовательно, подрывает школьную
дисциплину.
9. Если кто-либо из старших [учеников] распространяет
пренебрежение и оскорбление законов и школьной дисциплины, то
тот, кому .непосредственно подчинен провинившийся, обязан, во-
первых, образумить его наедине. Если это не поможет, то он
должен высказать ему порицание перед всем собранием. Если и
это бесполезно, то следует донести об этом ректору, который
обязан, созвав школьный сенат, обстоятельно разобрать дело и
присудить дерзкого к телесному наказанию; если же он опять
окажется неисправимым, то его следует изгнать из общества его
ученых собратий. Мы не желаем применения более строгих
карательных мер, кроме самого жестокого и страшного — удаления
или исключения, как удаляют паршивую овцу из стада, чтобы не
заразить других.
10. Наконец, пусть поддержание дисциплины всегда
происходит строго и убедительно, но не шутливо или яростно, чтобы
возбуждать страх и уважение, а не смех и ненависть.
Следовательно, при руководстве юношеством должна иметь место
кротость без легкомыслия, при взысканиях — порицание без
язвительности, при наказаниях — строгость без свирепости.
XXV. Законы о соблюдении законов.
1. Так как по опыту известно, что все мы более склонны к
злу (особенно в юношеском возрасте) и в течение нескольких
часов можем быть до того испорчены праздностью или пороками,
что нескоро можем возвратиться к беспорочности духа, то
должна быть налицо постоянная и в высшей степени бдительная
охрана законов. Иначе было бы безразлично — не иметь
никаких законов или не соблюдать их: гораздо хуже, когда
разнузданность бешено срывается с цепей, нежели, когда она совсем
не заключена в оковы [законов].
2. И так как за законы приходится бороться больше, чем за
стены, как мудро имели обыкновение говорить древние (так как
можно жить без стен, но никоим образом государство не может
существовать без законов, как это показывает пример и
лакедемонян), то нужно считать за нечто непреложное, что все
благополучие школы состоит в добросовестном исполнении законов.
3. Однако опять-таки не без основания Архизилай
говорит: где много врачей, там много болезней, и где очень много
39 Заказ № 5063
609

законов, там много и преступлений. Поэтому благосостояние
школы следует полагать не столько в увеличении количества
законов, сколько, наоборот, в тщательном соблюдении однажды
данных. Отсюда следует, что не нужно легко допускать, чтобы к
этим дашим законам прибавляли новые, за исключением разве
крайней необходимости; лучше твердо соблюдать эти немногие,
хорошие, общие, однажды данные.
4. И так как Цицерон сказал: Законы говорят ко всем
одним и тем же голосом (Об обязанностях, кн. 2, гл. 12), — то
должно стараться, чтобы законы были одни и те же для всех,
независимо от личностей. Они не должны являться сетями
паука, в которые попадаются маленькие мушки, тогда как большие
насекомые и шершни их разрывают.
5. Терпеть в школьном обществе кого-либо испорченного
(потому только, что он богат или знатен, или из посторонних
соображений, потому что iHe хотят огорчить его или его
родителей), тем более не хотеть удалить из школы небрежного,
нерадивого, предающегося пьянству или в каком-либо отношении
непристойного учителя — есть несомненный признак расшатанной
дисциплины школы.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Эти законы были написаны для школы в Потоке, но не были
там приняты (так как усилие создать семиклассную школу не
имело успеха). Я все-таки присоединил их сюда1, чтобы не
пропало то хорошее, что здесь содержится. Школа же в Потоке,
если в ней когда-либо произойдет ослабление порядка, будет
иметь в этих законах напоминание, указывающее правильный
путь. Мы не будем завидовать, если они могут принести какую-
либо пользу другим [школам].
1 То есть к сочинениям, написанным в Венгрии.

Заглавие и начало трактата Я. А. Коменского „Выход из схоластических
лабиринтов" опубликованного в IV части амстердамского издания
Собрания сочинений. (Перевод см. ниже).
ВЫХОД ИЗ СХОЛАСТИЧЕСКИХ ЛАБИРИНТОВ НА РАВНИНУ
ИЛИ
Дидактическая машина, механически сконструированная для
того, чтобы при обязанностях обучения и учения не задерживаться
на месте, но идти вперед.
1. Мы взяли на себя двоякую задачу, но с одной и той же
целью — доказать, что найден выход из схоластических мелочей
(неприятностей), или что освещается путь для того, чтобы
наверное найти этот выход. Я предлагаю это показать на примере
нити, которую Ариадна дала Тезею1, и на одной искусной
машине, назначенной для движения.
2. Выше2 я показал, что этот мир, наша жизнь в нем и
профессия представляет для каждого из нас лабиринт, если мы не-
1 См. «Похвала истинному методу».
2 См. амстердамское издание 1657 г., III часть, стр. 742—743: В речи
«Похвала истинному методу», произнесенной в Потоке 13 февраля 1651 г.
39*
611

сведущими бродим среди божиих дел, и каким образом дочь
вечного царя, Премудрость божия, не оставила нас без совета,
поручая нам везде следовать за простым и справедливым (прямым):
ср. Псалм., 25, 21; Лука, 10, 42; Матф., 11, 28 и 6, 22; Притчи
Солом., 10, 9; к этим местам следует еще прибавить Эккл. 7, 29:
«бог сотворил человека правым, а люди (пустились во многие
помыслы».
3. Теперь нужно показать: 1) что многие школы до оих пор
являются поистине лабиринтами, бесконечно извращающими
природные дарования, и 2) что найдена нить — правильный и
простой метод, который уже больше не даст запутываться в них до
бесконечности.
4. Что школы являются лабиринтами, это очевидно, ибо они
не имеют никаких достаточно твердых и определенных целей;
для [достижения] целей [не имеют никаких] средств; наконец,
для применения средстц — [никаких определенных] правил.
5. Ибо, если спросишь: в чем школы полагают свою задачу?
следует ответ: [изучение] языков, наук, искусств. Но каких
языков? каких наук? каких искусств? и в каком объеме? Все это
нигде не определено й1 вследствие этого шатко. Учат, чтобы учить,
и учатся, чтобы учиться, т. е. занимаются для того, чтобы
заниматься; никогда не наблюдается уверенности, что будет
достигнута цель работы или же, что достигнута именно поставленная
цель, которой домогались.
6. А каковы средства? Хватаются за что-то неопределенное;
верного ничего нет. Если и считают что-либо за верное средство,
то это языческие книжонки, из которых нельзя почерпнуть
истинного познания ни бога, ни самих себя, ни вещей; в них блуждали
по лабиринтам сами языческие писатели — эти слепые
путеводители слепых; посредством этих книг они влекут умы к тем же
лабиринтам, водят их кругом и запутывают, не находя выхода.
7. Если же посмотреть на правила деятельности, то здесь ты
найдешь все исполненным лабиринтов, по свидетельству
мудрейшего Лубина, который оказал: Распространенный способ
обучения мальчиков в школах представляется мне таким, как если
бы кому-нибудь было поручено, с вознаграждением за его труд
и усердие, придумать способ или план, по которому бы учителя
доводили своих учеников, а последние доходили до познания
латинского языка только чрезмерным трудом, со страшным
отвращением, с бесконечными мучениями и только через очень долгий
промежуток времени (об этом пространнее в VII главе
«Новейшего метода языкознания»). Здесь говорится о том, как
запутаны занятия латинским языком, — но нет также другого
общепринятого способа для преподавания и изучения и других
языков, наук и искусств.
8. Так, следовательно, открыт другой, лучший, более гибкий
[способ обучения]? В чем он заключается? Я отвечаю: В
естественном методе, который все так представляет внешним и внуг-
612

ренним чувствам, что ученики все воспринимают охотно и с
радостью; он основывается на самой человеческой природе,
созданной богом в качестве госпожи над вещами, сформированной
соразмерно с вещами и таящей в себе самой цель, в себе
самой меру и, наконец, в себе самой силу подниматься до
совершенства.
9. Человеческая природа, утверждаю я, будучи подобием
бога, и является такой простой и правильной, гибко проникающей
во все извилины Ариадниной нитью; она имеет такую длину, что
ее хватает для измерения всех лабиринтов; никогда не
запутываясь, будучи крепко намотана на клубок (вокруг своего
центра), она не распустится. Применение этой пущенной в оборот и
размотанной надлежащим порядком нити будет вполне надежно
для установления целей школы, средств и правил для их
осуществления.
10. Тогда-то станет ясно, что цель школ должна состоять в
том, чтобы человек соответствовал своему назначению, т. е.
чтобы он получил образование во всех тех пунктах, которые
совершенствуют человеческую природу. Он должен быть способен
сделаться таким, чтобы управлять теми вещами, обладание
которыми ему обещано (Быт., 1, 28); он создан, чтобы разумно
управлять самим собой и действовать, руководясь разумной и
свободной волей, жить разумно, спокойно и пристойно, для
взаимных услуг с ближними и, наконец, ходить незапятнанным перед
господом и ожидать величайшей награды, именно — от самого
бога (Быт., 15, 1 и 17, 1). Все это вместе взятое есть единый
клубок целей, который постоянно надо держать в руках и
никогда не выпускать, на что бы мы ни направляли наши занятия.
Если это соблюдать, то цель школ станет единой, простой и
правильной; ее будет достаточно, чтобы (на этой первой ступени)
предотвратить все заблуждения, — всесторонне облагородить
человека и, какие бы ни изучались частности (в области
литературы, нравов, благочестия), изучать совокупное целое, а не нечто
уродливое, отрывочное или разорванное. Во всем, что хорошо,
прекрасно и полезно, наша природа всегда и везде предпочитает
целое части, солидное — пустому, прочное — шаткому, и
поэтому-то она и предначертывает занятым ее культурой школам
пределы, до которых они должны облагораживать природу.
11. Но сюда же шринадлежат и подчиненные цели: теория,
практика, употребление вещей. Ибо все, что ни приходится
делать нашей природе, она желает, стремится, пытается узнагь
под собственным же ее руководством, стремится к умению это
выполнить и воспользоваться сво*ими знаниями и умениями.
Отсюда следует, что школы, движимые и исполненные
потребностями природы, должны учить: 1) теории, 2) практике и 3)
употреблению всех хороших и полезных вещей. Это значит, что они
везде и всегда должны учить: 1) что, чем, как что-нибудь
существует, чтобы понимание вещей, нигде не встретило (препятствия;
613

2) как в точности 'происходит, чтобы уметь воспроизвести
подобное; 3) чему служит это знание и умение, чтобы
предусматривать подходящее употребление каждой вещи. Словом, не
следует что-либо изучать, чему-либо учиться и знать что бы то ни
было бесцельно, ради любопытства, чтобы только знать; но
следует учиться для того, чтобы знать, как что-либо происходит. Но
опять же не так, чтобы было все равно, остается ли оно без
пользы или служит для злоупотреблений, но чтобы все служило
для прекрасного, подобающего, спасительного употребления в
жизни.
12. Та же природа 'показывает и средства, ведущие к
указанным целям. Ибо, что она желает знать, то она исследует, что
желает уметь, то пытается воспроизводить, и чем желает
воспользоваться, то и приспособляет"сёбёГна пользу. Вот
постоянный, естественный метод исследовать все, достойное изучения,
осуществлять попытки сделать то, что должно быть сделано,
достойное применять все, подлежащее использованию.
Следовательно, школы будут хорошо снабжены средствами и будут
свободны от бесчисленных лабиринтов на этой ступени, если будут
иметь для исследования образцы всего, подлежащего 'познанию,
орудия для всего, чем выполняется данная работа, и если
относительно правильного употребления всех вещей они будут
снабжены указаниями во избежание злоупотреблений.
13. Наконец, та же самая природа предначертыв-ает себе и
школам также и правила для деятельности. Никогда не доверяя
вполне чужим глазам или сообщениям относительно
теоретического познания вещей, она с радостью направляет на все
собственные чувства. Поэтому школы должн'ы представлять все
собственным чувствам учащихся так, чтобы они сами видели,
слышали, осязали, обоняли, вкушали все, что они могут и должны
видеть, слышать и т. д., — они избавят, таким образом,
человеческую природу от бесконечных неясностей и галлюцинаций, на
борьбу с которыми в другое время должна быть направлена вся
наша жизнь. А по отношению к практике человеческая природа
опять-таки замечательна, так как она сама страстно желает
все пытаться осуществить и притом до тех пор (ибо она
чрезвычайно деятельна), пока не видит, что вещи подчиняются ей и в
ее руках имеют хороший результат. Пусть же школы следуют
этому и приучают учеников подражать всему, данному им для
исполнения, и делать это разумно до тех пор, пока они не
овладеют своим делом. Наконец, так как человеческая природа не
желает ничего знать, делать и иметь напрасно и бесполезно,
то и школы не должны вносить ничего такого, чтобы кто-нибудь
из учеников делал или знал что-либо такое, чему он не знает
применения. Это значит: уже в школе следует приучать всех
учеников применять к делу свои знания и мудрость, держась в
отношении к вещам, которые находятся у них под руками, в
отношении к ближним, с которыми они вместе живут, и в отноше-
614

яии к багу, под оком которого они ходят, так, чтобы с пользой
продолжать в течение всей жизни начатое в школе направление.
14. Вот это и есть нить Ариадны, естественный метод,
простой, правильный, легкий и т. д., краткая и смотанная в клубок
нить, достаточная, если правильно ею воспользоваться, чтобы
вывести из всех извивов лабиринтов. Но, быть может, кто-
нибудь спросит: Разве наш метод не таков? Видеть в идее, как
что-нибудь должно быть, легче, чем ручаться за то, что так уже
есть на самом деле. Я отвечаю: и то, что обозначается как
совершенное, имеет свои ступени; следовательно, если оно еще не
достигло высшей ступени, то лишается и своего названия. Если
я столько лет исследовал пути естественного метода, что могу
установить его, то, надеюсь, с помощью божией, я достиг кое-
чего.
15. Ибо, во-первых, я твердо устанавливаю универсальные
цели, исследуя образование всей человеческой природы,
продвигая юношей к тому, чтобы они, преследуя эти цели, чувствовали,
что телу, уму и душе в этой и в будущей жизни хорошо есть и
будет, а следовательно, если все или многие будут вполне
образованы в познаниях, добродетели и благочестии, то семья,
государство и церковь будут находиться в полном благополучии.
Кто читает и перечитывает все мои работы, тот видит, что все в
них к тому и направлено.
16. Но какими средствами? Тем, что я открыл глаза на три
книги божий: природу, Писание и совесть. Их именно имеют
целью, к ним подготовляют все написанные мною для
юношества сочинения (хотя это совершается бессознательно и, повидимо-
му, ради совершенно другого дела). Если кто еще не знаком с
моими книгами, пусть ознакомится — и найдет в них тому
подтверждение.
17. Предписываемые и применяемые мной правила
продвижения суть те же самые, которые предписывает сама природа,
именно — чтобы все делалось посредством теории, практики и
применения, и притом так, чтобы каждый ученик все изучал
сам, собственными чувствами, пробовал все произносить и
делать и начинал все (Применять. У своих учеников я всегда
развиваю самостоятельность в наблюдении, в речи, в практике и я
применении, как единственную основу для достижения прочного
знания, добродетели и, наконец, блаженства; яснее я хочу это
показать (в трактате «Живая типография») на тайнах
искусства книгопечатания1.
ι Трактат «Живая типография» напечатан в IV' части амстердамского
издания сочинений Коменского, стр. 85 — 96. В этом трактате Коменский
сравнивает работу школы с агрикультурой, с рисованием, скульптурой,
архитектурой и особенно подробно останавливается на аналогии школы
с работой типографии (ср. «Великая дидактика», гл. ХХХП).
615

18. Если для верного, быстрого и легкого сообщения
ученикам я выделил еще не все отдельные предметы (materias),
достойные знания, то еще не следует думать, что ничего не
сделано. Хорошо достигнуть хоть какого-нибудь предела, если не
дано пойти дальше. Но бог даст другим пойти дальше, если мы не
окажемся неблагодарными в отношении к тому, что уже
найдено. Я взял на себя задачу разъяснить известные главнейшие
отделы, на которых основываются поворотные моменты наук,
способностей, красноречия, мудрости, здоровья и которыми в
настоящее время можно было бы ограничиться. По Августину,
больше значения имеет хорошо знать немногое, нежели иметь
только мнение о бесконечно многом. По Плинию, выгоднее
меньше сеять, да зато лучше вспахивать. Наконец, по Сенеке,
лучше знать немногое, но делать из него правильное
употребление, нежели знать многое, не имея 'понятия, к чему оно
«пригодно.
19. Мой метод, следовательно, освобождает умы от всяких
лабиринтов и предлагает им немногое, но необходимое для
жизни (этой и той); немногое, но прочно усвоенное посредством
упражнений; немногое, но зато такое, что обеспечивает применение
его на деле.
20. Но кто-нибудь может вспомнить и возразить мне, что ведь
я сам сознался, что мои книги, назначенные для юношества,
представляют трудности вследствие слишком большого
нагромождения вещей и слов (Ventilabrum Sapientiae, § 64).
Отвечаю: дело действительно обстоит так, как я сам сознался. Но
нить Ариадны открывает путь к уничтожению трудностей, чтобы
и здесь предлагалось немногое, но много (Non multum, sed mul-
ta). Руководясь этим правилом, я готов признать подлежащими
исправлению и свои книги, даже те, которые будут выходить
здесь, в Амстердаме, поскольку в них могли быть отмечены
явные недостатки.
21. Это — о легкости метода -по Ариадниной нити. Кроме
того, нужно желать, чтобы метод человеческого образования стал
механическим, т. е. предписывающим все столь определенно,
чтобы все, чему будут обучать, учиться и что будут делать, не
могло не иметь успеха, как это бывает в хорошо сделанных часах, в
телеге, корабле, мельнице и во всякой другой, устроенной для
движения машине. Как материал, который берет в свою
мастерскую слесарь, шляпный мастер, ткач, портной, сапожник,
зеркальщик, становится ножом, шляпой, платком, платьем, обувью
или зеркалом, так и всякий ребенок, которого мы принимаем в
нашу мастерскую гуманности, или человечности, должен выйти
оттуда человеком. Человеком, говорю я, т. е. истинным образом
бога, истинным господином вещей, настоящим властелином
самого себя и своих дел.
22. Но может ли метод стать столь надежным? Может, если
будет построен механически, т. е. 1) из всех необходимых для
616

этого принадлежностей, 2) взаимно подчиненных одна другой и
3) связанных столь крепким сцеплением, чтобы при движении
одного все приходило в движение. Если налицо эти три данных,
то дело пойдет вперед; и не двинется вперед, если недостает
хоть одного из них. Здесь дело происходит таким же образом,
как в часах (или в какой-либо другой движущейся машине);
если недостает чего-либо необходимого или части расположены
ненадлежащим образом, или связи ослабли, машина
становится бесполезной, так как перестает совершать движения.
23. Каковы необходимые условия для дидактической
машины? Каков порядок расположения ее частей? Каково их
сцепление? Ответ: При механической структуре какой-либо машины
необходимо обращать внимание: 1) на имеющуюся в виду цель—
ту работу, которую машина должна произвести; 2) на
средства—на то, чтобы она была в состоянии произвести
имеющийся в виду результат (effectum); 3) на определенные способы
такого упорядочения и распределения этих средств, чтобы
желаемый результат последовал как бы сам собой. Следовательно, и
для дидактической машины необходимо отыскать: 1) твердо
установленные цели, 2) средства, точно приспособленные для
достижения этих целей, и 3) твердые правила так пользоваться
этими средстцами, чтобы было невозможно не достигнуть цели.
24. Твердо установленная цель механического метода
троякая: знание, деятельность, речь, т. е. все правильно познавать,
все хорошее уметь правильно исполнять ]и то, что необходимо,
уметь сообщать другому. Так как отдельные предметы содержат
в себе многое и различное, то этот механический метод требует
так поставить дело, чтобы все подлежащее изучению изучалось:
1) легко, 2) скоро, 3) основательно. 1. Легко, — чтобы не
запугивать чем-либо умы, а скорее привлекать их. 2. Скоро, — так
как нам приходится изучать гораздо больше, нежели нашим
предкам, между тем как времени жизни нам отмерено меньше,
чем им, и так как жизнь должна быть проведена не в учении,
а в деятельности. 3. Основательно, чтобы мы в этот старческий
век мира действительно знали то, что знаем, а не только
думали, что знаем.
25. Средства, могущие привести нас к этому, суть: три
универсальных объекта, которые научают нас всему, три главных
субъекта, которые в нас образовываются, и тройное орудие
этого образования.
26. Три универсальных объекта, созерцая которые мы лотом
открываем в себе мудрость, суть: бог, мир, человек. Ибо эти
три объекта содержат все; вне их нет ничего. Кто знает их, тот
знает все; кто знает их правильно, тот мудр. Строго говоря, все
это есть бог; но так как он есть сокрытый в себе бог (Иезек.,
45, 15), сокрытый в глубинах своей вечности, который, однако,
открылся трояким образом: 1) сотворением видимого мира,
сделавшись видимым в творениях своего могущества, 2) созданием
617

человека по своему образу и подобию, откуда исходят («при
посредстве ума человеческого, как бы канала его истечения)
бесконечные образцы его мудрости и, наконец, 3) откровением
своего слова, где он дает нам указания своей воли и своего к нам
благорасположения, — то выходит, что существуют, как
говорится, три божественные книги, из которых все познается:
1) книга жира, или природы, 2) книга ума и познания и,
наконец, 3) книга закона, или Писание. Эти три книги учат нас, что
мы должны знать и чего не знать, так что для совершенного
образования человеческой природы в них ничего не может
отсутствовать.
27. Три [стороны] особенно должны подлежать в нас
образованию: ум, воля и способности к действию. Ум есть внутренний
глаз души, который ко всему обращается, воспринимает в себе
образы всех вещей, радуясь поэтому свету познания и
созерцания. Воля есть внутренняя рука души, простирающаяся затем,
чт<"'бы схватить и усвоить себе все, признанное за благо, и
поэтому радующаяся обладанию вещами и ощущению удовольствия.
Способности [к действию] суть внутренняя сила души,
внушающая членам побуждение овладеть вещами, которые познаны умом
и выбраны волей; они радуются возможности действовать и
движению (среди них способность речи выдается по сравнению с
другими инструментами действий). И так как эти три стороны,
будучи развиты в нас правильным образом, делают нас
блестящем подобием бога, как бы всезнающими, как бы всехотящими
(наслаждающимися хорошим) и как бы всемогущими, то для
истинного и полного образования человека (к чему стремится
механический метод) ни одна из этих трех сторон не может и не
должна остаться неразвитой.
28. Орудий для этого образования также три: чувства, разум
и изложение, или откровение. Чувства — это окна души, через
которые, посредством зрения, слуха, обоняния, вкуса и осязания,
ей представляются и дают о себе знать существующие вещи. Разум
есть зеркало души, при посредстве которого произносится
суждение о какой-либо где-либо находящейся (вне сферы чувств)
вещи, когда она, однако, дает о себе знать посредством
какого-нибудь своего проявления. Способность изложения есть труба
души, посредством которой, благодаря чьему-нибудь сообщению,
становятся известными вещи, лежащие вне сферы чувств и
соображения (т. е. то, чего нельзя постигнуть ни чувствами, ни силой
мышления). Так как посредством трех этих орудий все можно
понять (ибо весь внешний мир подчинен чувствам, творения ума
исследуются разумом, а Откровение воспринимается верой), то в
деле формирования человека при этом механическом методе не
должно быть недостатка ни в одном из этих орудий.
29. Итак, для машины совершенного метода требуются
опять три средства. Теперь следует вопрос: по какому способу
установить их и использовать, чтобы весь этот аппарат не оказал-
618

ся бесполезным или чтобы он при применении не представлял из
себя нечто запутанное, уродливое или слабое?
30. Здесь прежде всего следует заметить, что самые эти
средства (в совокупности и отдельности), если рассматривать их в их
естественном состоянии, лучше всего показывают и способ их
употребления. Я хочу показать это по порядку. Сначала, в каком
порядке следует их применять, затем, как следует применять
каждое в· отдельности и, наконец, как применять их к человеку.
31. Первое правило должно быть таково: Мы должны
применять вещи в таком порядке, в каком бог создал их, или как они
обычно следуют одна за другой или одна другой предшествуют,
а не в ином порядке. Например, в соответствии с целями метода,
люди, во-первых, должны обучаться знанию, действиям и речи,
так чтобы прежде всего и больше всего учиться познавать, затем
разумно действовать и, наконец, о том и о другом (когда это
необходимо) говорить. Основание: потому что в таком именно
порядке все одно из другого истекает. Знание есть дело ума, как
источника, из которого вытекают ручейки действий и речи;
последние чисты, если источник чист, мутны, если источник мутен.
Поэтому, учить кого-нибудь (или дозволять кому-нибудь)
действовать, прежде чем о;н поймет, что он делает, значит
образовывать не человека, но животное; учить говорить о вещах без их
понимания — значит делать кого-нибудь попугаем, а не
человеком. Таким образом, необходимо, чтобы знание предшествовало
действию, т. е. нужно просветить умы, прежде чем требовать от
них действий и речей. Но из этих последних действие должно
идти прежде слова, ибо оно более необходимо как для себя, так
и для. ближних, тогда как речь существует только для других.
Итак, пусть будет непреложным [следующее правило]: прежде
всего следует образовывать умы, потом руки и, наконец, язык.
32. Между предметами знания первое место занимает мир,
созданный прежде всего, затем человек, введенный в уже готовое
зрелище мира, и, наконец, обращенный к нему голос божий,
раздавшийся уже в раю, а потом неоднократно в Писании. Все это,
следовательно, должно быть познаваемо в таком именно
порядке. Представляющиеся чувствам со всех сторон произведения
мира есть первое; для учеников мудрости они суть как бы первые
элементы, доставляющие чувствам упражнения. Затем, человек
будет созерцать себя самого с врожденными ему общими
понятиями, естественными побуждениями и способностями,
заложенными в нем, как в подобии божием, числом, мерой и весом вещей,
чтобы делать заметные успехи в мудрости, разумно рассматривая
все в себе и вне себя. Наконец, он будет с пользою слушать, как
бог гремит с неба и разъясняет свои тайны (чему его не могут
верно обучить ни 'мир, ни его собственный ум); это—не говоря
уж о полной вере — наполнит наш дух до совершенства,
насколько подобное возможно под небом. Итак, прочно установим
следующее: движение нашей мудрости должно начинать книгой
619

природы, продолжать книгой ума и завершать книгой Писания.
33. Между субъектами образования первое место опять-таки
занимает ум, второе — воля, третье — способности к
деятельности; так как ум освещает путь воле, а воля повеледает
действиям. Итак, чтобы действия не попадали на ложный путь, воля
должна быть правильно во всем наставлена всему
предшествующим факелом ума, а чтобы ум был в состоянии это делать, он
должен быть просвещен прежде всего, чтобы, видя · истинное
различие вещей, он мо?г судить о том, что можно одобрить и что
следует отвергнуть, и предоставить это воле. Так должно быть,
а не иначе.
34. Равным образом чувство улавливает и различает то, с
чем оно непосредственно соприкасается и что вообще ему
доступно; разум—то, что обнаруживает лишь известные следы, в то
время как главная часть вещи, остается сокрытой; наконец,
Откровение и вера выводят наружу из бездны вечности тайны,
которые иначе были бы скрыты вечностью. Следовательно, более
известное следует изучать прежде, затем менее известное и,
наконец, самое неизвестное. Чувства мы имеем общие с
животными, разум — общий со всеми людьми, вера в бога не дана
каждому (2 Фессал., 3, 2). Итак, самое общее должно предшество^
вать: по закону метода через общее доходят до частного и
особенного.
35. Вот что следует сказать о необходимом соблюдении этого
порядка в средствах нашего образования. Однако следует также
обращать внимание и на то, чтобы мы иной раз и не подались в
этом назад, именно когда приходится уяснять или закреплять
предыдущее через последующее. Например, говоря о строении
речи, полезно, может быть, кое-что напомнить о структуре
размышлений и сочинений. И слово божие может (да и имеет
обыкновение) напоминать полезное относительно помышлений сердец
наших, а также относительно внешнего мира: откуда он
происходит, для чего и как он сотворен, что с ним некогда будет
и т. д. Ибо вера иногда исправляет разум, чтобы он не
заблуждался, а разум — чувство, чтобы оно не обманывало, и пр.
Следовательно, посредством взаимодействия все служит друг
другу на обоюдную пользу, хотя при первом начинании и при
дальнейшем движении по необходимости удерживается тот
естественный порядок, который мы показали в § 31—34.
36. Что касается частностей, то каждая из них должна быть
трактуема так, как допускает или, скорее, требует этого ее
природа. Например, так как знание (или мудрость) есть ничто без
ясного представления воспринятых умом вещей, то и сравнение
производится не иначе, как через различное рассматривание
различных вещей. А именно. Если бы можно было видеть ум
необразованного человека, то представилась -бы окруженная
мраком пещера, в которой не разберешь ровно ничего или, по
крайней мере, ничего отчетливо, в.которой все темно и спутано.
620

А если бы можно было проникнуть в ум человека образованного
и мудрого, то представился бы ярко освещенный, украшенный
множеством картин дворец, способный без конца восхищать
глаз. Но откуда все это в таком дворце? Не само от себя: ибо
по своей природе и этот ум, как всякий другой, пуст и подобен
чистой доске. Если в нем находится что-либо из картин, то их
нужно было нарисовать. Следовательно, если хочешь, чтобы
кто-нибудь что-либо знал, то предоставь это ясно его чувствам,
и он будет знать это. Ты хочешь, чтобы он знал много?
Показывай ему много. Если ты захочешь, чтобы он знал все, тогда и
показывай все. Эта внутренняя доска ума обладает безграничной
восприимчивостью; она всегда готова воспринять, если кто-
нибудь хочет что-либо дорисовать. Но это достигается
только тогда, когда ум постоянно многое видит, слышит, ис-
пытует.
37. Так как движения так или иначе модифицируются и
приобретаются постепенно, то и деятельность может быть усвоена
не иным каким-либо способом: чтобы приобрести уверенность и
привычку в своих действиях, нужно учиться этому не иначе, как
часто повторяемыми опытами и упражнениями, а не через
чужое или собственное наблюдение. Следовательно, умения
действовать можно достигнуть не иначе, как частыми действиями
и многократными упражнениями. Это—неопровержимая истина.
38. Являясь некоторым видом деятельности, речь, или
способность говорить, также происходит не иначе, как путем
постоянного наблюдения над вещами, для обозначения которых она
служит, чтобы они были обозначены совершенно ясно, а не наоборот.
39. Но в чем же будет состоять естественный способ
просвещения ума? Этому научит нас определение понятия «ум».
Именно, если ум (как сказано в § 27) есть внутреннее око души,
которое ко всему обращается, от всего воспринимает образы,
радуясь свету и наблюдениям, то и предлагай ему беспрерывные
наблюдения, через ясный свет метода — и он постоянно будет
обращаться к ним, постоянно извлекать из них изображения и
радоваться украшению себя ими, как дворец — картинами. И
так как он есть внутреннее око души, то приводи его в
соответствие с внешним оком тела, с его видами деятельности и
упражнения, и ты вскоре заметишь, как нужно упражнять ум с
механической точностью. Глаз никогда не насыщается зрением (как и
ухо — слышанием, говорит Соломон). Следовательно, и ум не
насыщается созерцанием. Отсюда проистекают различные
дидактические законы чрезвычайной прочности, а именно:
I. Он хочет знать многое? Малым не удовлетворяется? Итак,
предлагай ему многое и не обманывай его незначительным
количеством предметов.
П. Однако он не хочет быть загромождаем и рассеиваем
посредством множества впечатлений, предлагаемых одновременно;
он требует одного вслед за другим. Следовательно, не загромож-
621

дай и не рассеивай его одновременно многим, но давай ему
одно за другим через известные промежутки времени.
III. Ум радуется созерцанию разнообразного? Ему легко
наскучивает однообразие? Следовательно, соединяй полезное с
приятным и увлекай его сменой впечатлений.
IV. Он постоянно требует новых объектов и чувствует
отвращение к предметам обыденным? Старайся же и ты ежедневно
предлагать ему как бы нечто новое, чтобы он не встречал вещей,
которые ему 'противны.
V. Глаз (внутренний и внешний) предпочитает -изучать то,
что предлагается его наблюдению лучше в целом виде, с
внутренней и наружной стороны, нежели одну только часть.
Следовательно, если ты ему что-либо показываешь, то доказывай
сперва в целом виде, потом по частям, с внутренней и внешней
стороны; таким путем ты наверное удовлетворишь его
стремление к познанию этой вещи.
VI. Что ум знает, то желает он знать твердо; ошибка в
какой-либо вещи отпугивает его. Следовательно, предлагай ему
только истинное, остерегайся обманывать его ложным.
VII. Он радуется также прочной истине, и сомнение его
смущает (сомнение обременительно для духа, как камешек в
башмаке—для ноги; всякое сомнение мучительно). Итак, не
предлагай ему ничего сомнительного или разрешай скорее его сомнение,
чтобы его дух, освобожденный от беспокойства, был радостен.
VIII. Ум всегда требует доказательств утверждаемой истины.
Следовательно, если ты предлагаешь какое-либо утверждение,
делай так, чтобы в доказательствах не было недостатка.
IX. Но ум требует несомненных свидетелей (которые и сами
не обманывают и не позволяют себя обманывать), и потому
самых ближайших: таких, которые бы он знал, а не только верил
в них. А так как ничто не ближе к вещи, чем вещь сама к себе, то
поэтому он ценит всего выше показания вещей, а затем — тех,
кто воспринимает вещь собственными чувствами, и здесь опять-
таки всего больше — самого себя, как самого ближайшего к
самому себе; ибо он доверяет самому себе и своим чувствам более,
чем другим. Следовательно, если ты хочешь укоренить в
учащемся полную веру в какое-либо утверждение, то привлеки таких
свидетелей, которых нельзя поставить под сомнение. Прежде
всего и главным образом привлеки, если возможно, самое вещь,
представив ее собственным чувствам учащегося. Если это
невозможно, то возьми тех, кто были самоличными свидетелями
вещей, строгих исследователей истины и пр. и пр.
X. Но так как ум в познании вещей идет постепенно, то, _щ>
первых, он должен знать, что что-либо существует (это
называют просто знанием или ознакомлением); во-вторых, что это
такое по своим причинам (это называется пониманием);
в-третьих, он должен знать, как использовать свое знание, т. е. знать,
для чего это знание полезно. Эту последовательность необхо-
622

димо соблюдать всюду; повсюду ум должен «переходить от
исторического познания вещей к разумному пониманию, а затем к
употреблению каждой вещи. Этими путями просвещение ума
безошибочно ведет к своим целям подобно машине с
собственным движением.
40. Но как мы будем механически трактовать волю? Так
же, как то допускает и даже требует ее «природа, что показывает
определение 'понятия. Мы определили волю (§ 27) как
внутреннюю руку души, схватывающую и стремящуюся присвоить себе
все, признанное за хорошее, удовлетворяющуюся наслаждением
вещами и вкушением приятного. Теперь мы посмотрим, как это
выражается в дидактических правилах.
I. Как ум (или разум) требует истинного, так воля—благого.
Итак, если ты учишь чему-нибудь человека, то сделай так, чтобы
он понимал не только истинное, но и хорошее (т. е. честное,
полезное, приятное), и ты вскоре увидишь, что его воля обращена
на это. Воля является, очевидно, повелительницей своих
действий; однако ранее, чем определить, что должно быть сделано,
она слушается своего внутреннего советника, разума или
рассудка (который выясняет ей, что хорошо и что дурню, что лучше и
что хуже).
II. Большее количество добра побуждает волю более,
меньшее — менее. Правильное указание различия между добром в
злом воздействует на волю, подобно тому как тяжести — на
движущиеся в ту и другую сторону весы. Как весы должны
склониться туда, куда перевешивает тяжесть, так и воля — туда,
куда тянет тяжесть лучшего.
III. Но так как воля по своей собственной природе свободна,
почему она или свободно выбирает то, что представлено ей как
нечто доброе, или же предпочитает даже и то, что только
расписано как доброе, то с ней необходимо обращаться так
осторожно, чтобы она не думала, что ее свободному решению
причиняется насилие, и не отвергала из-за этого чего-либо
действительно доброго. Следовательно, здесь нужно величайшее
благоразумие.
IV. Точно так же, как разум, и воля есть бездна, которую
нельзя наполнить немногими благами, но которая жадно
стремится ко многому. Нельзя, следовательно, обманывать ее
потребности и заставлять ее спокойно довольствоваться малым;
наоборот, ее следует поощрять, показывая ей 'много благ, чтобы
она стремилась ко многому; ибо это возбуждает бодрость.
V. Как и ум, воля испытывает отвращение, если ее
задерживать на одном и том же предмете, и протестует, если ее
постоянно кормить одним и тем же. Поэтому следует увлекать волю
разнообразием и заманивать ее, насколько возможно (внешними
и внутренними), приманками чувств.
VI. Привлекаемая разнообразием, воля постоянно переходит
от одного блага к другому, обращаясь туда, где чует что-либо
623

доброе. Поэтому следует озаботиться о том, чтобы, к какой бы
области занятий она ни обращалась, она постоянно встречала
вещи, которые привлекали бы ее к себе подлинной честностью
или полезностью, или -приятностью, или всеми этими качествами
одновременно. Таким образом, непрерывная цепь благ будет
постоянно держать ее в своей власти.
VII. Так как воля предпочтительнее наслаждается благом в
его полноте, нежели какой-либо его частью внешней или
внутренней, то должно позаботиться о том, чтобы, если какой-либо
вещи присуще что-либо доброе, она была предъявляема глазам
в полном объеме и во всех своих частях извне и изнутри. Таким
путем мы добьемся того, чтобы воля повсюду наслаждалась
всеми благами благодаря полноте наслаждения, и мы 'постоянно
будем поддерживать ее в бодрости.
VIII. Воля требует наслаждения действительными благами и
отвергает кажущееся. Следовательно, ей нужно постоянно
предлагать что-либо действительно хорошее, а не только по
видимости.
IX. Она желает постоянно пользоваться своими благами; ей
противно быть лишенной их. Следовательно, ей нужно
тщательно указывать, каковы те блага, которых у нее нельзя отнять.
X. Воля любит тех, от кого она видит или ожидает
удовлетворения своих желаний, и, наоборот, ненавидит тех, от кого
встречает препятствия, отстраняет их от себя, если только
может, или же держится в стороне от них. Поэтому волю следует
приучать к изучению того, чем можно всегда наслаждаться, и к
избежанию того, вследствие чего она могла бы лишиться своих
радостей.
XI. Воля любит совокупность благ и общее наслаждение
благами (сюда относится также поговорка: каждое благо стремится
соединиться с подобным себе, или еще: без товарища нет
приятности в обладании каким бы то ни было благом), ища и
надеясь, таким образом, найти увеличение радости. Следовательно,
нужно заботиться о том, чтобы все блага, насколько возхможно,
стали общим достоянием, так как в этом заключается
ручательство их общей ценности и радости.
XII. Воля в стремлении к благам идет постепенно: начало
наслаждения составляет погоня за благом; середину составляет
наслаждение в обладании им; завершение — прочность
постоянного обладания. Следовательно, этой градацией нужно
пользоваться везде: воля должна продвигаться сперва к поискам того,
что признано за благо, затем к обладанию им и, наконец, к
упрочению обладания. При таком способе обхождения с волей
склонность ко всякому благу происходит »подобно механическому
действию чаши весов.
41. Остаются еще способности, являющиеся как бы
дополнительными инструментами и побуждениями души для достижения
и осуществления познанных и желаемых вещей. При правильном
624

трактовании их, механические свойства им присущи несравненно-
более, нежели функциям (in munis) ума или искусству
управления волей. Ибо, как механик-ремесленник при данном
материале и инструментах искусством того или другого обращения
с ним [материалом] достигает того, чтобы безупречно исполнить
намеченную работу, так же дело обстоит и при всякой
естественной способности (видении, слушании, разговоре, при том
или другом действии); при помощи известного, того или другого
приспособления органов к объектам — получается результат, к
которому мы стремимся. Так как в этом не может быть сомнения,
то я не стану больше останавливаться на этом самом по себе
ясном деле.
42. Относительно механического приспособления чувств,
разума и веры к предметам следует произнести то же суждение;
их следует применять так, как этого требует их природа.
Например, чувство непосредственно наталкивается на вещи и,
схватывая их, стремится их познать. Сообразно этому следует
предоставить ему наталкиваться на все, что оно должно познать,
чтобы оно было уверено, что оно схватывает и познает не через
доверие к другим, но именно само, путем созерцания, слушания,
ощущения вкуса. Пусть оно не только наталкивается [на вещи];
но даже владеет ими, останавливает, берет их, поворачивает;
оно должно не поверхностно только задеть вещь и затем
предполагать, что что-либо существует, но вполне охватить и
удержать, чтобы знать, что она существует.
43. А так как разум проникает в то, чего не видит, через
надежные показания видимого (именно, благодаря связи, которую
он устанавливает с необходимостью между каким-либо
признаком вещи и самой вещью), — то следует упражнять его в
распознавании признаков вещей (причин и следствий, субъектов и
их свойств, различий и противоположностей и пр.); следует
повсюду внимательно наблюдать и различать, что из чего следует.
Таким путем разум привыкнет легко, быстро и прочно
устанавливать связь с механической точностью и, укрепившись, не
будет заблуждаться.
44. Вера, примыкающая к чужому свидетельству о вещах,
должна обращать внимание не на что другое, как прежде всего
на то, чтобы ум верно понял дающего свидетельские показания;
ватем, чтобы он был уверен, что свидетель достоин доверия, сам
не поддается обману и не обманывает другого. Если эти две
предосторожности соблюдены, то будет безопасно с
механической уверенностью признать авторитеты и положиться на них с
полной верой.
45. О порядке применения учебных средств и о том, как
механически обращаться с каждым из них наряду с другим, нужно
сказать то, что вытекает [из предписания § 30]. Нужно
соблюдать то же самое, что и при применении их к человеку (как в
механическом искусстве).
40 Заказ № 5063
625

46. Выше мы установили три ступени человеческой мудрости:
теорию, практику, хресис; изучать эти три ступени нужно
постепенно при соблюдении, однако, свойственного каждой ступени
способа применения. Ибо:
I. Теория разрешается при помощи представления предмета,
анализа и автопсии1.
II. Практика требует образца, синтеза и автопраксии 2.
III. Хресис3 [обнимает] правила, синкризис и автохресию4.
47. Именно, если хочешь, чтобы кто-нибудь что-либо знал,
чтобы он понимал, как что-либо происходит, каким образом, в
какой мере, из чего оно составлено и пр., то необходимо: 1)
чтобы ты предлагал ему это для наблюдения в целом виде и со
всех сторон; 2) затем ты должен на его глазах разложить это
на большие части, каждую из них снова на свои меньшие, из
которых оно составлено, прибавив к этому название каждой
составной части; 3) но чтобы он присутствовал при этом с участием
чувств, сам все созерцая, ощупывая, обнюхивая, вкушая, слушая
и сам произнося названия. Это и есть то, что мы называем «авто-
псией» или лучше, в более общем виде, автофтезией5. При
наличии этих трех ступеней следует знание вещи с механической
точностью; если же хоть одна из них отсутствует или уклоняется от
своей нормы, дело не идет вперед.
48. Но ты хочешь, чтобы твой ученик умел что-либо сделать
1 Ср. «Великая дидактика», гл. XXI. Термин автопсия заимствован
из греческого языка и составлен из двух слов: αυτός — сам и ό'ψέω —
желать, видеть, а эти два слова вместе означают стремление к
самостоятельному созерцанию предметов или явлений.' У Коменского термин
«автопсия» применяется в смысле природной наклонности человека к
самостоятельному, личному, деятельному созерцанию или рассматриванию изучаемого
реального материала.
2 Автопраксия — термин составлен Коменским из двух греческих слов:
αυτός — сам и τφάττω — делаю; вместе оба слова означают чью-либо
личную деятельность. Мы не можем подобрать одно русское слово для
обозначения этого довольно сложного и своеобразного понятия. Известный в
русской литературе термин самодеятельность близок к этому
понятию, но не тождественен с ним, так как в понятии
самодеятельности обычно слишком сильно подчеркивается элемент личной инициативы,
в понятии же автопраксии — преимущественно самый процесс
деятельности.
3 Хресис — от греческого слова Ζρήις— употребление, пользование —
лучше всего передать русским словом «применение».
4 Лвпгохиесия — ог двух греческих слон: αύτύς — сам и /ρησις
пользование, применение — не поддается передаче на русский язык одним
словом. Поэтому мы переводим его двумя словами: «самостоятельное
применение».
Синкризис — от двух греческих слов: συν—с (предлог) и Χρησΐς —
разногласие, спор — означает примирение разногласий путем их
сопоставления.
5 Автофгпезия — от двух греческих слов; αυτός — сам и αΐσθησις —
чувствование, ощущение. Трудно перевести одним русским словом, а
поэтому лучше всего передать его словами: «самостоятельное ощущение».
626

или произвести? Этого ты можешь достигнуть при - соблюдение
опять-таки трех условий: 1) Покажи ему образчик того, что он
должен делать. 2) Покажи ему, как это делается, начиная с
самых мелких частей и составляя- из них большие, пока не выйдет
из этого целое (§ 43). Как анализ исходит из наибольшего, т. е.
из целого, и кончает наименьшим, — так синтез начинает с
наименьшего и кончает наибольшим, т. е. целым. 3) Но заставляй
его самого быстро подражать всему (начиная с самого малого и
кончая самым большим) и наблюдай, чтобы он, пробуя
подражать, не попал на ложный путь; сбивающегося с правильного
пути исправляй до тех пор, пока он не научится (sciat) делать
безошибочно. Это мы и называем автопраксией — собственно
упражнением. При соблюдении этих трех данных осуществляется без
всякой трудности все искусство; при отсутствии хотя бы одного
из них ничто не приходит в исполнение или же, во всяком
случае, осуществляется очень медленно, с потерей времени и
несовершенно.
49. Но ты хочешь, кроме того, сделать ученика разумным в
применении науки и искусства? Соблюдай три следующих
условия: 1. Наставляй его посредством правил, чему служит эта вещь.
2. Применяй синкризис, т. е. сравнение того, каким знанием или
искусством воспользоваться хорошо, лучше и всего лучше, или,
наоборот, каким дурно, хуже, всего хуже злоупотребить: первое
для того, чтобы ему подражать, второе — чтобы его избегать.
3. Вели подражать добродетелям и избегать пороков посредством
αύτοχρησιν (автохресии), т. е. применять уже добытое знание
только на доброе. Ибо кто только видит, как другие хорошо
пользуются вещами, не пытаясь подражать им сам, тот станет из
сведущего в искусстве — неискусным, из знающего — незнающим;
мало того, даже способный правильно мыслить, говорить,
действовать все-таки будет не пригоден к этому вследствие неумелого
применения.
50. Наконец, в школах является (необходимость учредить
упражнения не только в науках и искусствах, но также и во
всеобщей мудрости. Этим должен быть устранен тот упрек,
который делают ученому сословию, именно, упрек в схоластицизме
(т. е. в непригодности к практическим делам).
51. Таким образом, в искусстве обучения все будет как бы
механическим: все составные части являются хорошо между
собой упорядоченными, крепко связанными и дающими свои
результаты. Однако как никакая техническая машина не может быть
устроена с таким великим искусством, чтобы не нужно было
присматривать за ней и наблюдать, все ли в порядке, и
восстанавливать и переделывать, если что-либо расшаталось или пришло
в расстройство, наконец, даже усовершенствовать новыми
изобретениями (ибо мы — человечики, а не боги, способные,
подобно творцу-художнику, раз и навсегда производить совершенные
40*
627

творения), — так и эта дидактическая машина постоянно
стремится к полному совершенству.
52. А на вопрос, находится ли это наше изобретение уже на
такой ступени, что оно в состоянии делать успехи и давать свои
результаты, я отвечаю — не в моем духе было бы хвалить свои
изобретения; я лучше предпочту воспользоваться евангельским
изречением: Приди и посмотри! Пусть само дело возбудит веру.
Но каким образом? Те материальные машины обыкновенно
применяются к различному различным образом, однако все —
таким образом, что каждая из них делает то, что она должна
делать. Следовательно, и нашу дидактическую машину можно
будет применить ко всему, чему где-либо учат, будь то в школах
или вне их; в школах частных и общественных, филологических,
философских и каких бы то ни было, а кроме школ — к учению
в церкви, дома, повсюду. Но так как я обещал дать троякий
выход из лабиринтов, то это и должно быть здесь сделано.
Я хочу указать, что может быть открыт троякий род школ,
где эта дидактическая машина даст полные результаты.
Именно:
I. Если заблагорассудят основать школу, где будут
преподавать и изучать латинский язык (а благодаря ему — и все
необходимое для жизни) предпочтительно при помощи практики и
привычки, путем подражания древним; форму для этого мы
покажем в следующем трактате «Воскрешенный Лациум».
П. Если сверх всего «ужно присоединить искусство и
правила, то форму школы, устроенной по подобию типографии, мы
покажем и назовем «Живая Типография».
III. Если бы, с привлечением величайшего благоразумия, дух
домогался и отважился с божьей помощью достигнуть чего-либо
в этом роде абсолютного и совершенного, то я покажу, как
может возникнуть, по прообразу первой райской школы,'
благоустроенная школа, под руководством которой послушные ей
будут становиться истинно мудрыми и счастливыми. Относящееся
сюда сочинение носит заглавие: «Возвращенный рай церкви».
Эти три [сочинения] следуют далее по порядку1.
1 В Амстердамском издании 1657 г.

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ
К «ВЕЛИКОЙ ДИДАКТИКЕ»
АКАДЕМИЯ
Назначение академий. В. Д. XXXI, 1—2.
Состав профессоров и студентов академий. В. Д. XXXI, 3—7.
Метод занятий в академиях. В. Д. XXXIV, 11.
Кого допускать к путешествиям. В. Д. XXXI. 14.
Издания извлечений из всякого рода авторов. В. Д. XXXI, 8—10.
Общественный и государственный контроль академий. В. Д, XXXI, 12,
Экзамен при выпуске из академий. В. Д. XXXI, 13.
Школа школ, или дидактическая коллегия. В. Д. XXXI, 15.
ДИДАКТИКА
Мотив перевода В. Д. на латинский язык, 16—18. В. Д. «Привет
читателям», 16.
Предшественники Коменского. В. Д. «Привет читателям» 10.
A priori — как метод построения дидактики. В. Д. «Привет
читателям», 3, 15.
A posteriori — В. Д. «Привет читателям». 2.
Дидактика как теория обучения. В. Д. «Привет читателям», § 1.
Значение дидактики. В. Д. «Привет читателям», 5.
Польза дидактики. В. Д. «Польза д-ки», 1—7.
Веская дидактика, как универсальное искусство учить всех всему.
В. Д «Ппияет читателям», 3. 6 8.
ДилятогожЬия. В. Д. XXXII, 5—14.
Дчдяктиирско^ wpKvrcTBo до точности и изящества типографского
искусств, в. Л. ХХХП. 2.
Ην>κ"ο найти способ привести в движение дидактическую машину. В. Д.
XXXIII, 1—3.
ДИДАКТИЧЕСКИЕ ПРАВИЛА
Занятия нужно начинать с возбуждения серьезной любви к предмету.
В. Д. XVIII, 16.
6 видов способностей у детей. В. Д. XII, 18—24.
Ко всем способностям нужно подходить с одним и тем же искусством или
методом. В. Д. XII, 26—31."
Обучать тому, что полезно. В. Д. XVII, 44—45. XVTTT 8—9.
Все выводить из незыблемых начал вещей. В. Д. XVIII. 28(1).
Сначала нужно охватить идею предмета в общем, потом переходить к
частностям. В. Д. XVTII, 16ПТ); 18.
Указание основоположений в различных главах В. Д. о
последовательности продвижения во всем. В. Д. XIX, 51.
629

Слова нужно преподавать и изучать не иначе, как в соединении с
вещами. В. Д. XIX, 45.
Искусство и опытность для посева и насаждения. В. Д. XVI, 3.
Различия между вещами должно передавать хорошо. В. Д. XX, 23.
Все подлежащее изучению нужно сперва предлагать в общем виде, а
затем по частям. В. Д. XX, 19.
Части вещей нужно рассматривать в их порядке, положении и связи с
другими частями. В. Д. XX, 20.
Всему обучать посредством изучения причинных связей. В. Д. XX, 18.
Крепким м. б. только связанное во всех своих частях. В. Д. XVIII, 12.
Последующее должно основываться на предыдущем. В. Д. XVIII, 32 (1),
Естественность и последовательность обучения. В. Д. XVI, 19.
На каждом предмете нужно останавливаться до тех пор, пока он не
будет понят. В. Д. XX, 22.
Легкость, основательность и краткость, как искусное преподавание. В. Д.
XX, 1.
Десять оснований легкости обучения. В. Д. XVII, 2.
Переход от более легкого к трудному. В. Д. XVII, 28.
Всему учить при помощи доказательств, а не авторитарно. В. Д. XVIII,
28 (II); 35 (II).
Все нужно изучать последовательно, сосредоточивая внимание в каждый
данный момент только на чем-либо одном. В. Д. XX, 21.
Все усвоенное д. б. передаваемо другим. В. Д. XVIII, 40 (II).
Необходимость ясного изложения. В. Д. XVII, 4 (II).
Привлекать наглядные пособия. В. Д. XVII, 42.
Порядок — душа вещей. В. Д. XIII, 1.
Искусство обучения не требует ничего иного, кроме искусного
распределения времени, предметов и метода. В. Д. XIII, 15—16.
Планирование работы в школе. В. Д. XIX, 39.
Распределение времени в течение суток достаточно для приобретения
великих богатств учености. В. Д. XV, 16.
Распределение учебных занятий по классам с особыми заданиями на год,
месяц, день, час. В. Д. XVI, 50.
Занимать учеников в одно и то же время только одним предметом.
В. Д. XVI, 32.
Виды необходимого отдыха вообще. В. Д. XV, 12, 14.
Поощрения к занятиям. В. Д. XXVI, 5.
Единообразие при обучении. В. Д. XVII, 47—48.
Нужно прежде всего сделать ученика восприимчивым к обучению. В. Д.
XII, 17.
Внимание в школе развивает жизненную привычку к внимательности
В. Д. XIX, 22.
Голос учителя. В. Д. XXXII, 16.
Назначенное к выполнению д. б. выполнено без всякого перерыва. В. Д.
XVI, 56 (III).
9 правил для преподавателей наук. В. Д. XX, 15—23.
Последовательность в привлечении к обучению различных психо-физиче
ских функций. В. Д. XVI, 37.
ДОБРОДЕТЕЛЬ
Общее благо должно быть общей собственностью и в общем
пользовании. В. Д. XXXIII, 15.
Развитие добродетелей нужно начинать с самых юных лет. В. Д.
XXIII, 13.
Этика в дошкольном возрасте в 12 п. п. В. Д. XXVIII, 20.
В школах следует рбучать не только "наукам, но и нравственности и
благочестию. В. Д. XVIII," 12.
Величайшее наслаждение от радости, испытываемой своим внутренним
расположением при добродетельной жизни. В, Д. X, 13.
630

«Кто успевает в науках, а отстает в добрых нравах... тот скорее отстает,
чем успевает». В. Д. X, 17.
Нравственное воспитание сравнительно с обучением наукам, искусствам и
языкам. В. Д. XXIII, 1.
Нравственное воспитание в школах. В. Д. XXIII, 2.
Добродетели основные или кардинальные. В. Д. XXIII, 4.
Корень благонравия в человеке — гармония. В. Д. V, 13—17.
Добродетели д. б. внедрены юношеству все без исключения. В. Д.
XXIII, 3.
Мудрость, ее источник. В. Д. XXIII, 5.
Умеренность. В. Д. XXIII, 6.
Как учиться мужеству. В. Д. XXIII. 7.
Как учиться справедливости. В. Д. XXIII, 8.
Выносливость в труде, как вид мудрости. В. Д. XXIII, 9, 11.
Как учиться благородному прямодушию. В. Д„ XXIII. 10.
Готовность служить всему человеческому роду. В. Д. XXIII, 12..
Добродетелям учатся постоянно осуществляя честное. В. Д. XXIII, 14.
Пример родителей, кормилиц, учителей, сотоварищей. В. Д. XXIII, 15.
Наставления и правила жизни при нравственном воспитании. В Д.
XXIII, 16
ДИСЦИПЛИНА
Дисциплина при нравственном воспитании. В. Д. XXIII, 18.
Дисциплина — искусство проявлять строгость, цель дисциплины, В, Д
XXVI, 2—3.
Дисциплина, как метод. В. Д. XXVI, 1.
Дисциплина «небесного солнца». В. Д. XXVI, 8—13.
Пример солнца для сокращения работы в школах. В. Д. XIX. 13.
Дисциплина и ее ступени — учебный процесс. В. Д. XXXII, 17—27.
Наказания более строгие. В. Д. XXVI, 4, 6—7.
ИЗУЧЕНИЕ ЯЗЫКОВ
Правила языков должны поддерживать и укреплять практику В. Д.
XXII, 12.
Каждый язык нужно изучать не путем правил, а на практике. В. Д
XXII, 11.
На каждый язык нужно отвести определенное время занятий.· В. Д.
XXII, 10.
В каком порядке следует изучать иностранные языки. В. Д. XXII, 9.
8 правил для изучения различных языков. В. Д. XXII, 8—16.
Изучение языков должно идти параллельно с изучением вещей. В. Д.
XXII, 3—4.
Только родной язык и латинский нужно изучать в совершенстве. В. Д.
XXII, 17.
До какого объема и совершенства нужно изучать языки. В. Д. XXII,
2, 5, 7.
Какие языки и для кого являются необходимыми. В. Д. XXII, 1.
Для чего изучаются языки. В. Д. XXII, 1.
4 рода учебников по языкам для учащихся и преподавателей. В. Д.
XXII, 19—23.
Четыре ступени изучения языков. В. Д. XXII, 17.
Все языки можно изучать одним и тем же методом. В. Д. XXII, 16.
Правила языков д. б. грамматическими, а не философскими. В. Д.
XXII, 13.
Пособия к учебникам по языкам. В. Д. XXII, 24.
Упражнения нужно начинать с элементов, а не с целых работ. В. Д
XXI, 8.
631

ЛАТИНСКАЯ ШКОЛА
Содержание обучения в латинской школе. В. Д. XXX, 1—3.
Реальные науки должны предшествовать диалектике и риторике в
латинской школе. В. Д. XXX, 5.
Название и порядок расположения б классов латинской школы В. Д.
XXX, 4.
Математика в латинской школе. В. Д. XXX, 7—8, 10.
Класс диалектики в латинской школе. В. Д, XXX, 12.
Место и характер этики в латинской школе. В. Д. XXX, 11.
Метафизику нужно предпосылать физике в латинской школе. В. Д.
XXX, 9.
Учение о природе д. б. предпосылаемо учению о нравственности в ла
тинской школе. В. Д. XXX, 6.
Класс риторики в латинской школе. В. Д. XXX, 13—14,
История в латинской школе. В. Д. XXX, 15—16=
МЕТОД ОБУЧЕНИЯ
Распределение занятий по методу в латинской школе. В. Д. XXX, 17.
Научная постановка метода обучения заключается в установлении на
определенный отрезок времени задач и качества обучения. В. Д. XVI, 4.
Примеры открытий и технических изобретений свидетельствуют о
возможности открытия нового метода обучения. В. Д. XII, 3—7.
Длинным и затпуднительным является изучение латинского языка в
старой школе. В. Д. XI, 11—13.
Не свободный, а насильственный метод обучения в старых школах. В. Д.
XI, 9.
Метод обучения д. б. возведен в научную теорию. В. Д. XVI, 4.
Анализ и синтез. Предпочтительность синтетического метода перед
аналитическим. В. Д. XVIII, 28 (III).
Естественный метод — кратчайший путь для учащихся. В. Д. XIX, 40.
Самые науки, преподаваемые в школах д. б. согласованы с методом
преподавания. В. Д. XX, 24.
Синтез и анализ в их сочетании при совершенном преподавании
искусств. В. Д. XXI, 14.
Естественный метод последовательного применения различных
способностей. В. Д. XXVIII, 7.
Преимущества нового метода. В. Д. XXXII, 4.
ОБРАЗОВАНИЕ
Образование человека должно начинаться в раннем детстве. В. Д.
VII, 2—9.
Образование — развитие человека и человеческих качеств. В. Д. II, 5,
VI, 3—5.
Образование необходимо всем без исключения: тупым и даровитым,
богатым и бедным, начальствующим и подчиненным. В. Д. VI, 7—10.
Недостатки образования:
1) в знании номенклатуры,
2) в отсутствии связности одних знаний с другими. В. Д. XVIII,
27; 35 (1).
Благоприятные условия для получения образования. В. Д. XVI, 25.
Нужно давать сначала самое общее образование, а потом частности,
т. е. сначала понимание целого. В. Д. XVI, 45.
Наиболее благоприятное время для образования в различные возрасты
жизни и части суток. В. Д. XVI, 10.
Нет таких тупых голов, которые ничего бы не воспринимали при
надлежащем образовании. В. Д. XII, 16.
632

4 условия для проникновения юноши в тайны наук. В. Д. XX, 3.
Наука, как внутреннее созерцание вещей. В. Д. XX, 2.
Перечень основных разделов научного и общего образования в
материнской школе. В. Д. XXVIII, 2—21.
Назначение научного образования для развития человека. В. Д. XVIII, 12.
ОБРАЩЕНИЕ
Обращение к богословам. В. Д. XXXIII, 16—17.
Обращение к государственным властям. В. Д. XXXIII, 18—19.
Обращение, к родителям. В. Д. XXXIII, 11.
Обращение к воспитателям юношества. В. Д. XXXIII, 12.
Обращение к ученым. В. Д. XXXIII, 13.
Более полезен государству тот, кто сделает многих способными управ
лять государством, чем тот, кто управляет им сам. В. Д. XXXIII, 14.
Правильно заботиться о юношестве — значит также управлять и
преобразовывать церковь и общество. В. Д. XXXIII, 13.
ОСНОВАТЕЛЬНОСТЬ ОБУЧЕНИЯ
Школы стремятся научить учащихся смотреть чужими глазами. В. Д.
XVIII, 25.
«Шелухой слов, пустой попугайской болтовней, отбросами и чадом
мнений» заполняются умы учащихся вместо истинной сущности вещей. В. Д.
XI, 10.
Что значит правильно обучать юношество. В. Д. XVIII, 22.
Нужно учить почерпать знания из рассмотрения самой природы вещей.
В. Д. XVIII, 28.
Подкреплять основаниями разума — значит всему учить, указывая
причины. В. Д. XVIII, 36—37.
Сравнение основательно обученного человека с самостоятельно
растущим деревом. В. Д. XVIII, 27.
10 правил для достижения основательности обучения. В. Д. XVIII, 4.
Упражнения под руководством учителя. В. Д. XVIII, 46.
При усвоении предмета надо обдумать, какую это принесет пользу.
В. Д. XVIII, 40 (1).
Все правильно понятое умом д. б. закреплено в памяти. В. Д. XVIII
32 (II), 33.
Основательность обучения не может быть достигнута без более частых
И искусных повторений и упражнений. В. Д. XVIII, 43.
Привлекать духовную пищу, пережевывать, переваривать, выделять и
сообщать другим. В. Д. XVIII, 43 (I—III).
Упражнение в обучении других вне школы. В. Д. XVIII, 47.
ОБЩЕПЕДАГОГИЧЕСКИЕ ПОЛОЖЕНИЯ И ВЗГЛЯДЫ
(Философия воспитания)
Видимый мир создан, чтобы служить размножению, питанию и
деятельности человеческого рода. В. Д. III, 3—4.
Воспитание юношества — самый действительный способ восстановления
рая. В. Д. «Всем», 15, 19—21.
Что значит предусмотрительно воспитывать юношество. В. Д. «Всем»,
22—23.
В нашей власти, чтобы дети путем правильного воспитания сделались
хорошими. В. Д. XII, 25.
Попечение и воспитание детей — дело родителей. В. Д. VIII, 1.
В заботе о воспитании детей всем надо объединиться. В. Д. «Всем», 30.
На помощь родителям в воспитании детей даются школьные учителя.
В. Д. VIII, 2.
633

Необходимо общественное покровительство, поддержка и авторитет.
Б. Д. XXXIII, 10.
Дети — образец возрождения. В. Д. «Всем», 16—18.
Эта жизнь — только подготовление к вечной жизни. В. Д. III, 1—6.
«Познай самого себя». В. Д. 1, 1—2.
Тройное местопребывание человека и тройная жизнь. В. Д. II, 10—И.
Утрата человеком рая. В. Д. «Всем», 4—5.
Возвращение нашего рая. В. Д. «Всем», 6—7.
Восстановление рая. В. Д. «Всем», 13—14.
Все у нас превратно и испорчено. В. Д. «Всем», 11—12.
Почему народ не заботится о своих недостатках. В. Д. «Всём», 10.
ОЩУЩЕНИЯ
Универсальная роль ощущений, как для получения материала для
размышлений, так и для самого акта мышления. В. Д. XV, 8.
Ощущения — начало познания, источник истины и точности знаний,
самый надежный проводник памяти. В. Д. XX, 7—9.
«Золотое правило» для учителей. В. Д. XX, 6.
Постоянно привлекать к восприятию внешние чувства. В. Д. XVI1,
41 (III—IV).
Наглядные пособия. В. Д. XX, 10.
ПРИРОДОСООБРАЗНОСТЬ
Учитель — помощник природы. В. Д. XIX, 54.
Стремление учиться прирождено человеку. В. Д. XII, 17.
Из каждого человека выходит человек, если нет порчи. В. Д. XII, 13.
Почему нет надобности ни в чем, кроме легкого побуждения
учащихся — руководства ими при обучении. В. Д. XII, 12, 14.
Как вызвать расположение к занятиям. В. Д. XVII, 13, 14—20.
Природосообразность при построении дидактики. В. Д. XIV, 7.
«Искусство сильно ничем иным, как подражанием природе». В. Д.
XIV, 1.
Каждая вещь легко позволяет себя направлять туда, куда влечет ее
природа, и сама охотно устремляется туда. В. Д. XII, 10.
Учить соответственно силам учащихся. В. Д. XVII, 35, 38.
Как все выводить из собственных основ. В. Д. XVII, 24.
СОКРАЩЕННОСТЬ ОБУЧЕНИЯ
Упражнения в стиле нужно проводить одновременно с развитием
духовных сил. В. Д. XIX, 48.
Учебная работа должна приносить более чем один результат. В. Д.
XIX, 42-44.
Упражнению в чтении нужно учиться одновременно с письмом. В. Д.
XIX, 47.
Заблаговременная подготовка книг и других учебных пособий. В. Д..
XIX, 32—33.
Занятия в одно и то же время и в одном и том же классе всех
учащихся одним и тем же. В. Д. XIX, 38.
Подражание искусству текстильщицы, мельника, механиков, весовщиков
для изобретения сокращенных путей из школьной работы. В. Д. XIX, 1.
Учитель может обучать несколько сот учащихся. В. Д. XIX, 16.
Преимущество работы учителя со всем классом. В. Д. XIX, 28—30.
Способ проверять диктанты и письменные работы. В. Д. XIX, 25.
Одновременное внимание учителя к классу в целом, к отдельным
ученикам. В. Д. XIX, 23—24.
Как организовать классы и занятия в них, чтобы учитель обучал многих
учеников. В. Д. XIX, 18—19.
634

8 условий поведения учителя во время урока. В. Д. ΧΪΧ, 20.
Серьезное изучение посредством игр и развлечений. В. Д.' XIX, 50.
Способ исправлять систематические упражнения. В. Д. XIX, 26.
УМ ЧЕЛОВЕКА
Способность нашего ума воспринимать бесчисленные числа миллионов
образцов. В. Д. V, 11.
Сравнение ума
1) с землей,
2) с садом,
3) с чистой доской и его безграничность. В. Д. V, 9.
Сравнение ума с воском, на котором оттискиваются бесчисленные печати.
в. Д. V, 10.
Чуждое для ума. В. Д. XIX, 54.
Что нужно опускать при изучении и обучении. В. Д. XIX, 52.
Слишком специальное. В. Д. XIX, 55.
Не необходимое. В. Д. XIX. 53.
Ум более велик, чем мир. В. Д. V, 11.
Сравнение ума с глазом или зеркалом. В. Д. V, 12.
Внимание, как свет учения. В. Д. XX, 12.
УСТРАНЕНИЕ ПРЕПЯТСТВИЙ И ПОМЕХ
Родители не противодействуют злу и не умеют этого делать. В. Д.
«Всем», 27.
Пропускать занятия никому не разрешается. В. Д. XVI, 56 (IV).
Пользоваться книгами, только допущенными в данном классе. В. Д.
XIX, 31, XVI, 62 (I—II).
Излишние, бесполезные умственные занятия покрывают" ум пылью. В. Д.
XX, 4.
Оберегать детей от сообщества испорченных людей. В. Д. XXIII, 17.
Недопустимость телесных наказаний при неуспехе в обучении. В. Д.
XVII, 41 (1).
Недопустимо в одном и том же году изучать различные предметы. В. Д.
XVII, 30.
Устранение препятствий легкости обучения. В. Д. XVII, 9.
Дурное товарищество учащихся не терпимо. В. Д. XVI, 62 (III).
Губительное действие дурных примеров на юношество. В. Д. «Всем», 26.
УЧЕБНЫЕ КНИГИ
Полнота, точность и доступность учебных книг. В. Д. XIX, 34.
Учебные книги д. б. одного и того же издания. В. Д. XIX, 36.
Преимущества диалогического изложения учебных книг. В. Д. XIX, 35.
Краткость основательных книг для изучения. В. Д. XIX, 41.
Идея материнской школы отдельной книжки в качестве руководства
родителям и школам. В. Д. XXVHI, 24.
Содержание учебных книг начертать на стенах классной комнаты. В. Д.
XIX, 37.
УЧИТЬ ВСЕХ ВСЕМУ
Что значит учить всех: в школы нужно отдавать не только детей
богатых или знатных, но и всех вообше: знатных и незнатных, богатых и
бедных, мальчиков и девочек во всех городах и местечках, селах и деревнях.
В. Д. IX, 1—8.
Как нужно понимать обучение всех всему. В. Д. X, 1.
635

«В школе всех должно учить всему тому, что касается человека»-
В. Д. X, 18.
Вещи, как предметы для изучения юношеством. В. Д. XX, 5.
ЧЕЛОВЕК
Человек* и его качества. В. Д. «Всем», 2—3.
«Возвышенность человеческой природы». В. Д. 1, 3—4.
В чем осуществляются 3 цели человека. В, Д. IV, 6.
«Мы живем тройной жизнью: растительною, животной, умственною или
духовной». В. Д. 1, 4.
Нет предела нашим желаниям, устремлениям, действиям,
усовершенствованию. В. Д. II, 6—8.
Что значит «быть образцом божьим». В. Д. IV, 5.
Человек — микрокосм. В. Д. 1, 3.
Сущность человека и второстепенное. В. Д. IV, 7, 9.
Сущность души составлена из трех способностей: разума, воли и памяти
В. Д. X, 7.
Что Коменский понимает под «природой» человека. В. Д. V, 1—2.
Вечные основы, заложенные в человеке мудростью. В. Д. V, 3—7.
Автодидакты и их достижения. В. Д. V, 8.
Естественнее для человека стать мудрым и благонравным. В. Д. V, 25.
Человек, как существо, способное к обучению. В. Д. VI, 1—2.
Как приобретаются знания добродетелей, благочестия. В. Д. VI, 1.
Без воспитания человек становится только зверем. В. Д. VI, 6.
Что значит «быть разумным созданием». В. Д. IV, 3.
Что значит быть владыкой всех созданий. В. Д. IV, 4.
ШКОЛА
Потребность в школах. В. Д. VIII, 5—9.
Школа, как учреждение для обучения юношества обоего пола. В. Д.
VIII, 2, 4, 5—9.
Школа для образования богатых и бедных, знатных и незнатных. В. Д.
IX, 1—2; XI, 6.
Школа призвана учить всех тому, что касается человека. В. Д. X, 18.
Назначение школы производить и распространять свет мудрости. В. Д.
VIII, 8; XII, I.
Школы, как мастерские людей. В. Д. «Всем», 33, В. Д. XI, I.
Задачи школы — развивать способности, совершенствовать языки и
развивать нравственность. В. Д. X, 2, 17.
Главнейшие недостатки существующих школ. В. Д. XI, 7—9.
Пути устранения недостатков в школьной работе. В. Д. XI, 14.
Основы преобразования школ к лучшему. В. Д. XII, 2; XIII, I.
Основы деления школ на 4 возрастных периода. В. Д. XXVIII, 1—3.
Для кого предназначаются все 4 ступени школы. В. Д. XXVIII, 8—9.
4 ступени школ соответствуют 4 временам года. В. Д. XXVII, 5.
Материал и способ преподавания во всех 4-х ступенях школ. В. Д.
XXVII, 4—6.
Распределение труда и покоя, занятий и досуга — необходимое условие
правильного устройства школ. В. Д. XV, 13.
В школах остаются в пренебрежении благочестие и нравственность.
В. Д. XI, 8.
Изыскать путь избежания ошибок в несовершенных школах. В. Д.
XI, 14.,
Какими д. б. новые школы. В. Д. XII, 2.
8 причин, задерживающих успех в школах. В. Д. XIX, 3—10.
Из школ выходят даже ослы и своенравные мулы. В. Д. XI, 8.
635

Существующие школы доступны только для некоторых более
состоятельных. В. Д. XI, 6.
Школы для детей — место истязания для умов. В. Д. XI, 7.
Школа должна находиться в спокойной местности. В. Д. XVI, 56 (11).
5 препятствий осуществлению новых-школ. В. Д. XXXIII, 4—9.
ШКОЛА РОДНОГО ЯЗЫКА
Школа родного языка с особой учебной книгой для каждого из 6—7
классов. В. Д. XXIX, 8—9.
Пределы и цель школы родного языка. В. Д. XXIX, б (I—XII), 7.
Легкий метод обучения в школе родного языка. В. Д. XXIX, 17.
Несогласие Коменского о возможности миновать школу родного языка
для детей, преднамечаемых к ученым профессиям. В. Д. XXIX, 1—5.
Природные особенности детей школы родного языка. В. Д. XXIX, 10—11.
Иностранные языки в школе родного языка. В. Д. XXIX, 19.
Переписывание печатных книг собственной рукой учащихся. В. Д.
XXIX, 18.
Технические термины. В. Д. XXIX, 12—17.

УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН'
Августин Аврелий (354—430)—виднейший представитель
христианской церкви-. После бурно проведенной молодости был профессором
красноречия в Римской империи. Затем принял христианство. Будучи епископом,
вел решительную борьбу с так называемыми «ересями» в христианской
церкви. Наибольшей известностью пользуются его сочинения: «De civitate deb
(О граде божием) и «Confessiones» (Исповедь). Последнее сочинение
послужило примером для «Исповеди» Ж. Ж. Руссо и «Вопросов жизни» Н. И. Пи-
рогова — XIV, 13; XIX, 35, 47; XXIV, 20; XXV, 18; XXV, 25.
Агрикола Георг (Бауэр) (1494—-1555) — гуманист, ученый-геолог,
внесший значительный вклад в минералогию и в науку о горном деле своего
времени. Его минералогическая система была принята вплоть до XIX
столетия. Главнейшие его сочинения: «De ortu et causis subterraneorum» (О
происхождении и причинах земных недр), «De re metallica» (О металлическом
деле), «De mensuris et ponderibus Romanorum et Graecorum» (О мерах
и весах у римлян и греков). — X, 2.
Александр Великий (356—323 гг. до н. э.) — македонский царь,
крупнейший полководец. Сын и преемник царя Филиппа, ученик греческого
философа Аристотеля. Уже в раннем детстве Александр обнаруживал
исключительную способность тактичного обращения с людьми. Во время
победоносных войн в Азии и Африке содействовал распространению* эллинизма на
Востоке, а также ознакомлению греков с культурой Востока. — XII, 21;
XV, 4.
Альштед Иоганн-Фридрих (1588—1638) — профессор философии Гер-
борнского университета, где он был учителем Коменского. Оказал на
Коменского исключительное влияние. Впоследствии — профессор
философии и богословия в Вейсенбурге в Семиградии. Его сочинения: «Triumfus
bibliorum sacrorum» (Триумф священных книг), «Encyclopaedia in IV tomas
divisa» (Энциклопедия, разделанная на 4 тома). — XXIX, I.
Андреэ Иоганн-Валентин (1586—1654) — был известным духовным
сановником на своей родине в Вюртембергском королевстве. Выступал против
механического изучения латинского языка в ученых школах и катехизиса в
народных школах. — «Привет читателям», 10.
Аристотель (384—322 irr. до н. э.) — крупнейший философ и ученый
древнего мира, заложивший основы как гуманитарных, так и естественных
наук. Основатель школы в Ликее, (отсюда название учебных заведений —
лицей). Воспитатель Александра Македонского. Ученик Платона. Оказал
колоссальное влияние на всю последующую философию. В Средние века
Аристотель был известен преимущественно своей формальной логикой и той
частью своей философии, которая пригодна была для католической церкви
и господствующих классовых интересов эксплуататорского общества. «Схо-
1 При составлении Указателя, кроме, общих справочных пособий,
использованы аналогичные указатели в Veškeré Spisy lana Amosa " en-
ského Svazek IV; Brno 1913; и в «Великой Дидактике» Я. А.
Коменского. Латинский текст с русским переводом А. Адольфа и С. Любому д-
рова, М., 1896.
638

ластика и поповщина взяли мертвое у Аристотеля, а не живое... из
логики Аристотеля (который всюду на каждом шагу, ставит вопрос
именно о диалектике, сделали мертвую схоластику, выбросив
все поиски, колебания, приемы постановки вопросов». (В. И. Лени н,
Философские тетради, Гос. изд. полит, литерат., 1938, стр. 332).
Фр. Энгельс указывает на ряд прекрасных образцов диалектики в логике
Аристотеля (Фр. Энгельс, Анти-Дюринг, Гиз, 1928, стр. 80, 213, 214, 340,
357); см. также «Диалектику природы» Энгельса (К. Маркс и
Ф. Энгельс, Соч., т. XIV). Сочинения Аристотеля принято разделять на
4 группы: 1) логика, 2) метафизика и естествознание, 3) этика и
политика, 4) поэтика и риторика. Коменский под флагом борьбы с
язычеством вместе с передовыми мыслителями своего времени боролся
с философией Аристотеля в том извращенном виде, в* каком она была
известна.—V, 9, 19; XII, 17; XV, 1; XVII, 7; XVIII, 25; XXIII, 10; XXIV,
' 20; XXV, 25, 27.
Архимед (287—212 гг. до н. э.) — величайший математик и механик
древнего мира. Арифметику обогатил трактатом «Псамит», геометрию —
трактатами «О шаре и цилиндре», «Об измерении длины окружности».
Во время осады Сиракуз римлянами он строил машины, причинявшие
огромный урон неприятельским силам. Так, огромными зажигательными
стеклами он сжег римский флот. Убит римским солдатом при взятии города
римлянами. — X, 1; XII, 3; XIII, 15.
Бембо Пиетри . (1470—1547) — секретарь Иоанна Медичи, ставшего
римским папой под именем Льва X. При папе Павле Ц1 Бембо стал
кардиналом. Написал на латинском и итальянском языках ряд сочинений,
отличавшихся образцовым стилем.— XXV, 12.
Бернард Клервосский (1091—1153) — клервосский аббат. Пользовался
исключительным влиянием на современников в силу своих личных
качеств строгого подвижника. Грозный обличитель пороков тогдашнего
католического духовенства, советник пап и третейский судья. Его проповедь
воодушевила Западную Европу для Третьего крестового похода. — V, 8.
Бодин Илья (Elias Bodinus) (1600—1650)—педагог и грамматик.
Издал трактат об искусстве обучения (1621). — «Привет читателям», 10.
Вергилий Марон Публий (70 т. до н. э. — 19 г. н. э.) — крупнейший
римский поэт Августовской эпохи. Из его произведений наиболее известны
«Bucolica», или «Eclogae» — десять идиллий из пастушеской жизни с
аллегорическим содержанием, «Georgica» — дидактическая поэма в четырех
частях, трактующая о различных отраслях сельского хозяйства:
земледелии, садоводстве, животноводстве и пчеловодстве. Наибольшей известностью
пользуется до се/го времени его поэма «Aeneis» — «Энеида». В этой
поэме Вергилий подражал гомеровской «Одиссее», выводя происхождение
римлян от троянцев, а римского императорского дома Юлиев — от
вымышленного героя Энея. — XXI, 9; XXV, 19, 26.
Вивес Людвиг (1492—1540)—крупнейший ученый-гуманист; в
философии — предшественник Бэкона и Декарта. Родился в Испании.
Занимался воспитанием дочери английского короля Генриха VIII. Первый
писал о воспитании девушек. Из многочисленных его сочинений наиболее
известно «De anima et vita» (О душе и жизни) (1538). Педагогический
характер носят следующие его сочинения: «De ratione studii puerilis
epistolae II» (Два письма об основе обучения юношества), «De tradendis
discáplinis, sive de institutione Christiana» (О ^ преподавании учебных
предметов, или о христианском воспитании), «De institutione feminae christianae»
(О воспитании христианской женщины), «Satellitium animi, sive symbola
Principům institutioni potissimum destinata» (Помощники духа, или символы,
обозначающие наилучшие принципы воспитания). Некоторые книги Вивеса
современники называли «золотыми книжечками» (libelli aurei). — V, 1;
XVIII, 33; XXI, 1; XXII, 5.
Вольфштирний (Wolfstirn), — немецкий дидактик. — «Привет
читателям», 10.
639

Гален Клавдий (Claudius Galenus) (131—201) — один из наиболее
известных врачей времен римских императоров. Родился в Пергаме, там же
провел свою юность и начал изучать философию и медицину. В
философии природы один из первых выразителей телеологического
взгляда: возникновение и строение каждого органа, по его мнению, зависит
от его назначения в организме. Тем не менее, на основании анатомических
вскрытий трупов животных и даже людей, дал описание многих
органов. В его сочинениях заложены основы анатомии и физиологии,
фармакологии и диагностики. Как врач пользовался большим авторитетом
до конца Средних веков. Из его сочинений сохранилось до нас около
200 названий; эти сочинения представляют собой сводку мнений и
цитат различных философов и ученых древнего мира по вопросам
медицины. — XXXÍ, 8.
Гварино Ипполит (Guarinoni Ippolito) (жил в первой половине
XVII столетия) — врач в Галле; автор оригинальной книги «Ужасы
опустошения человеческого рода» (Инголыптадт 1610). — XV, 3.
Геликон — название горы в западной части одного из государств
древней Греции, в Беотии. По мифологическим преданиям греков на этой
горе жили музы —- покровительницы искусств. Отсюда слово «Геликон»
получило нарицательное значение места, содействующего вдохновению
в области искусств. — XXV.
Геллий Авл (Gellius Aulus) (130—170) — римский писатель. Живя в
Риме и Афинах, занимался философией и ораторским искусством,
поддерживая оживленные отношения с учеными своего времени. Написал
известное сочинение «Noctes atticae» (Сумерки аттического мира) в 20
книгах, представляющее собой ряд заметок по поводу бесед автора с
современными ему учеными, а также ряд извлечений из малоизвестных
греческих и римских писателей. — XXXI, 8.
Гельвиг Христофор (1581—1617) — профессор богословия и восточных
языков Гиссенакого университета. Прекрасно владел еврейским языком.
Занимает выдающееся место среди методистов. На эту тему известно его
сочинение «Grammatica universalis, continens еа, quae omnibus Unguis
sunt omia» (Универсальная грамматика, содержащая в себе то, что есть
общего во всех языках). Гельвиг был одним из тех двух ученых, которые
представили" в 1612 г. Дармштадскому ландграфу Людвигу похвальный
отзыв о методе Ратихия. — «Привет читателям», 10.
Гиерон Младший (268—215 пг. до н. э.) — сиракузский царь. Украсил
.Сиракузы великолепными зданиями, содействовал развитию земледелия
и промышленности. Из его сооружений известен огромный корабль,
построенный под наблюдением Архимеда и не вмещавшийся ни в одной
гавани Сицилии, а потому подаренный египетскому царю Птолемею. —
XII, 3; XIII, 8.
Гиперий Андрей (1511—1564) — богослов реформатской церкви.
Первоначально был преподавателем диалектики и риторики в Париже,
^затем, посвятив себя богословию, получил профессорскую кафедру в Мар-
бурге. Писал и по вопросам педагогики на немецком и латинском
языках. — XXIV, 20.
Гиппократ (460—377 гг. до н. э.) — знаменитейший ученый и врач в
древней Греции. Потомок рода Асклепиадов, славившегося целым
поколением врачей. Во время своих путешествий в молодые годы изучал
медицину у врачей различных стран. Заслуга Гиппократа заключается
в том, что он первый поставил медицину на научную основу. Его выводы
основываются на точном наблюдении и изучении болезненных симптомов.
Наиболее известны два его сочинения, переведенные с греческого языка на
латинский: «De аеге, aquis et locis» (О воздухе, водах ^ и местах),
«Epidimtorumlibri septem» (семь книг об эпидемиях). — XIV, 8; XV, 1:
XIX, 37; XXXI, 8, 13.
Гораций Квинт Флакк (Horatius Quintus Flaccus) (65—8 гг. до н. э.) —
главнейший представитель римской литературы, поэт Августова века.
Родился в Венузе, откуда название «венузийский поэт». Образование
640

получил сперва в Риме, а затем в Афинах. При помощи своего
покровителя Мецената приблизился ко двору, сошелся с Августом, который сильно
благоволил ему. Гораций писал сатиры, эподы (переход от эпической к
лирической поэзии), послания и письма в стихотворной форме.—V, 25; XVIII,
23; XX, 9; XXV, 19.
Григорий Назианский (328—390) — представитель так называемых
отцов и учителей христианской церкви. Вместе с Василием Великим
и Иоанном Златоустом получил образование в Афинском университете.
Его сочинения состоят из множества писем, стихотворений и нескольких
десятков речей. — «Привет читателям», 3; XXXIII, 17.
Гроций (Grotius de Groot) Гуго (1583—1645) — голландский юрист
и государственный деятель. Вынужден был бежать из Голландии
вследствие политико-религиозных распрей. Служил во Франции, а затем по
приглашению канцлера Оксенштирны, — в Швеции. Основатель науки
международного права. Из его сочинений наиболее известны: «De jure belli
et Dacis» (О праве войны и мира), «De mari Hbero» (О свободном море).-
XXXIII, 7.
Гуларций Симон (1543—1628) — протестантский богослов в Женеве. —
VI, 6.
Давид — второй израильский царь библейской истории (1055—1015 гг.
до н..э.). Ему приписывают псалмы, неоднократно цитируемые Комен·
ским. — XXXIII, 18, 20.
Дедал — легендарное лицо. По сказаниям греческой мифологии,
строитель лабиринта на о. Крит. Вместе с сыном Икаром скрылся в этом
лабиринте, после того как за убийство изобретателя гончарного станка Талооса
присужден был ареопагом к смерти. При помощи изобретенных им крыльев
вместе с Икаром вылетел из лабиринта; но, поднявшись слишком близко
к солнцу, Икар спалил крылья и утонул в море. — XIV, 3.
Диоген из Синопа (404—323 гг. до н. э.) — знаменитый
философ-циник, жил частью в Афинах, частью в Коринфе. — «Всем стоящим во главе
человеческих учреждений», 29; «Польза дидактики», 5.
Доцемий Юстус (Docemius Justus) — советник курфюрста Бранденбург-
ского. Сделал неудачную попытку дополнить и расширить «Janua linguarum
reserata» (Открытая дверь языков) Коменского·. — XXII, 6.
Дрессер Матфей (1535—1607) — профессор классических языков и
красноречия в университетах Эрфурта, Иены, Лейпцига; ректор
княжеской школы в Мейсене. Из его сочинений известно «De nova et antjqua
disciplina» (О новой и старой дисциплине). — VI, 6.
Евдем (Eudemos) (около 300 г. до н. э.) — астролог и математик
древнего мира. — XXI, 10.
Иероним Блаженный (330—419) — один из виднейших так называемых
отцов и учителей западной христианской церкви. Перевел «священное
писание» на латинский язык; этот перевод известен под названием «Вульгаты».
Оставил, кроме того, много других сочинений. — XVIII, 8; XXXI, 8.
Иоанн Златоуст (347—407) — один из крупнейших представителей
так называемых отцов и учителей христианской церкви. Получил блестящее
образование в Афинском университете. В качестве пресвитера христианской
церкви прославился своими проповедями. В 396 г. был избран архиепископом
в Константинополе. От него осталось 804 проповеди по всем вопросам
христианского вероучения и нравственности. Своими проповедями против
распущенности нравов вооружил против себя константинопольскую знать
и умер в ссылке в Армении. — XXV, 5.
Иосиф Флавий (37—95) — еврейский историк и военачальник.
Принадлежал к секте фарисеев. Вместе с соотечественниками принимал
участие в восстании против римлян. Попал в плен. Затем вместе с
императором Титом участвовал в осаде Иерусалима. После разрушения
Иерусалима жил в Риме. Главнейшими его сочинениями являются: «История
первой войны римлян с иудеями», «Древнейшая история Иудеи»,
«Автобиография». Некоторые из его сочинений переведены на русский язык. —
VIII, 3. ťJ .
41 Заказ № 5063
641

Исидор (570—636) — один из выдающихся латинских писателей
VI—VII столетий. Испанский епископ. Среди всеобщего упадка литературы
и науки поддерживал знание классических (греческого и латинского)
языков. Из многочисленных его сочинений наибольшей известностью
пользуется «Originum seu Etymologiarum libri XX» (20 книг о происхождении,
или этимологии). — XXV, 17.
Исократ (Isokrates) (436—338 гг. до н. э.) — знаменитый ритор и
учитель красноречия в Афинах. Не обладая необходимыми физическими
данными, сам никогда не произносил речей. Над подготовкой лучших
из своих речей работал годами: над «Панафинейской» речью — 3 года,
а над «Панегириком» — 10 лет. Школа Исократа дала лучших
представителей греческого красноречия, оказав влияние на развитие римского
красноречия, в частности на Цицерона. — XVII, 12.
Камерарий Либгард (1500—1574) — один из замечательнейших
ученых XVI в., владевший с одинаковым успехом рядом наук. 18-ти лет
от роду он уже получил профессорскую кафедру. Внес значительные
преобразования в Лейпцигсклй университет. В 1530 и в 1555 гг. выступает
в качестве депутата на Аугсбургских сеймах. Был близко знаком с Ме-
ланхтоном и другими реформаторами. Оставил после себя ряд трудов по
философии, гражданской и церковной истории. — VI, 6.
Карл Великий (742—814)—сначала король франков, а затем
коронован папой Львом III императором Западной Римской империи. Рядом
военных походов и административными мерами создал огромное
государство с отчетливой организацией. Учреждал школы; призывал к своему
двору таких крупных ученых своего времени, как Алкуин, Павел
Диакон и др. — VIII, 3.
Катон Старший Марк Порций (234—149 гг. до н. э.) родился в
Тускуле (отсюда его нередко называют Тускуланским). Еще в молодых
годах переселился в Рим. Славился строгим поведением, мужеством на
войне и неподкупностью в мирной обстановке. Был избран цензором
(блюститель нравов) Римской республики. Непримиримый враг роскоши и
пристрастия к иноземным влияниям, в особенности к прогрессивным греческим
влияниям. Непримиримый враг могущества соперничавшего с Римом
Карфагена. Считается основателем прозаической римской литературы. До нас
дошло небольшое его сочинение по сельскому хозяйству «De re rustica»,
содержащее практические наставления по сельскому хозяйству. — XII, 24.
Квинтилиан Марк Фабий (род. в 35 ir., умер ок. 100 г. н. э.), один из
наиболее ярких представителей педагогической теории своего времени.
Известно его сочинение «Institutio oratoria» (Наставление в ораторском
искусстве). Это первая попытка дать теорию римского воспитания. Пользуясь
покровительством императора Веспасиана, открыл первую общественную
школу ораторского искусства, в которой получали высшее образование
молодые люди, готовившиеся к государственной деятельности. Он же был
первым профессором, получавшим содержание в размере 100 000 сестерций
(на наши деньги 5000 руб.) из государственной казны.— XVIII, 33; XXI, 7.
Киннер Киприан (Kinner Cyprian) — немецкий дидакт. Упоминается
Коменским как расширитель его «Janua linguarum reserata» (Открытая
дверь языков). — XXII, 6.
Киприда (Kypris) — другое название богини Афродиты (Венеры),
присвоенное ей по имени о. Кипр. По греческой мифологии Киприда —
дочь Зевса, жена Гефеста и возлюбленная Ареса, богиня брака и нередко
богиня чувственной, изменчивой любви. — IX, 7.
Кнапий Григорий (1564—1638) — польский иезуит и профессор
красноречия, математики и богословия. Его словарь, упоминаемый Коменским,
сначала появился в Кракове в 1620 г. под заглавием «Thesaurus polono-
latino-graecus» (Сокровищница польско-латинско-греческого языка), а потом
издавался еще несколько раз. — XVIII, 25; XXII, 25.
Колумб Христофор (1446—1506) — бесстрашный, неутомимый
мореплаватель, открывший Америку и ряд островов. По проискам врагов
неоднократно подвергался тюремному заключению. — XII, 4.
642

Лактанций Фирмиан (Lactantius Firmianus) — (год рождения неизвестен,
ум. в 340 г. н. э.) — ритор, впоследствии наставник сына Константина
Великого. Оставил много сочинений преимущественно религиозного
характера. По простоте и чистоте язык Лактанция, подобно языку Цицерона,
считается классической латынью. — V, 20; XXIII, 7.
Ливии Тит (Livius Titus) (58 г. до н. э.—17 г. н. э.) — римский
историк. Главное его сочинение: Римская история от основания города до
9 г. дон. э. (Titi Livii ab urbe condita libri), всего 142 книги; до нас дошли
первые десять книг и с 21 по 45 кн. — XXXI, 8.
Липсиус Юст (1547—1606) — известный голландский ученый-филолог.
Был профессором в Лувене, где написал лучшие свои сочинения. Ему
принадлежит издание римского историка Тацита. Среди других сочинений
филологического порядка ему принадлежит и «Physiologia Stoicorum»
(Физиология по учению стоиков), Антверпен, 1604. — XXX, 6.
Лонголий (Longueil) Христофор (1488—1522). — Жил и работал в
Париже. Хороший знаток Цицерона, рабски подражавший ему в своих
письмах и речах. — X, 2.
Лубин Эйлгард (Lubinus Eilhardus) (1565—1621) — профессор
богословия и поэзии в Ростокском университете. Известен своим изданием
«Нового Завета» на греческом, латинском и немецком языках и «Учебником
для рационального изучения греческого и латинского языков».-' В этом
учебнике он возражает против механического изучения языка. — «Привет
читателям», 10, 12; XXVI, 13.
Лютер Мартин (1483—1546) — вождь церковной реформации в
Германии, представитель умеренной, бюргерской партии. В процессе борьбы за
реформу церкви уделял серьезное внимание организации народного
образования. Боролся против языческого содержания образования в
университетах, где главное внимание уделялось изучению греко-римской литературы.
Защищал идею всеобщего обучения по мотивам религиозного порядка,
чтобы все могли читать библию. Наиболее важно в этом отношении его
послание к бургомистрам и дворянству: «An die Bürgermeister und Ratsherrn
aller Städte Deutschlands dass sie christlische Schulen aufrichten und halten
sollen», 1524 г. Перевел библию на немецкий язык и тем, по замечанию
Энгельса, «дал в руки плебейскому движению мощное орудие» (К. Марк;
иФ. Энгельс, Соч., т. VIII, 1931, стр. 135). Подняв общее движение
против феодализма, Лютер перед лицом революционного движения* плебеев
отступил в сторону умеренной реформы. В начале своей реформационной
деятельности предлагал омыть руки в крови пап, кардиналов, епископов
и всей остальной своры римского Содома (Там же, стр. 133).
Впоследствии, боясь революционного движения плебейских элементов, Лютер занял
реакционную позицию: «Их [крестьян] нужно бить, душить и колоть тайно
и открыто так же, как убивают бешеную собаку!» — Босклицает Лютер
(Там же, стр. 135). После этого и в вопросах народного образования
Лютер проводит весьма умеренные взгляды, далекие от идеи всеобщего
обучения. — XIX, 50; XXI, 3; XXXIII, 19.
Луцилий — имя лица, к которому философ Сенека обращается в своих
письмах. — XV, 6.
Меланхтон Филипп (1497—1560) — в молодости гуманист, позже —
реформатор церкви, сподвижник Лютера, ученый своего времени, знаток
классических языков. По выражению Фр. Энгельса, «прообраз
филистерского и чахлого кабинетного ученого» (К. Маркс и Ф. Энгельс,
Соч., т. VIII, Гиз, 1931, стр. 140). 17 лет от роду он уже с университетской
кафедры объяснял произведения Вергилия, Теренция и Цицерона.
Обосновал классическую систему образования, особенно настаивая на изучении
греческого языка. Из его педагогических сочинений наиболее известны:
«De corrigendis adolescentiae studiis» (Об исправлении научных занятий
юношества), «Ratio scholae Norembergae nuper institutae» (Устав школы,
основанной в Нюренберге), а также употреблявшиеся в течение нескольких
столетий учебники греческого и латинского языков. Именуется почетным
41*
643

званием Praeceptor Germaniae (наставник Германии). — «Привет
читателям», 5; XVII, 3; XXV, 17.
Меркурий — по мифологическим представлениям римлян, бог,
первоначально — покровитель полей, позже — дорог и торговли. Изображается
Меркурий и как вестник богов, в дорожной шапке, с жезлом в руках
и с крылышками у ступней. — XII, 13, 24; XXXI, 5.
Навуходоносор — вавилонский царь. По библейским данным,
израильский пророк Даниил в юности при дворе Навуходоносора овладел
халдейской (вавилонской) мудростью. — V, 22; VIII, 3.
Нестор — мифический герой поэмы Гомера «Илиада», сын Пелея,
царь Пилоса, старейший из греков; с 90 судами участвовал в войне
греков против троянцев, считался у греков мудрейшим советником. — VII, 3.
Овидий Публий Назон (Ovidius Publius Naso) (43 г. до н. э. —- 17 г.
н. э.) — один из наиболее даровитых римских поэтов эпохи Августа. Был
приближен ко двору Августа. За неизвестную вину в 9 г. н. э. был сослан
в г. Томы (теперь Кюстанджи) на берегу Черного моря, где и умер в
заточении. Наиболее известны следующие его сочинения: «Methamor-
phoses» (Превращения) в 15 книгах, написанные гекзаметром, «Fosti»
(римские хроники-легенды о происхождении римских празднеств), «Amores»
(Песни любви), «Ars amandb (Искусство любви). — VIII, 7; XXI, 17;
XXIV, 20; XXV, 2, 10.
Олимп — название горы в древней Греции. По религиозным
верованиям греков, на Олимпе жили боги.
Парнас — гора в древней Греции. По религиозным верованиям греков,
на Парнасе обитал бог красоты и искусств — Аполлон, а также музы,
покровительствовавшие искусствам.
Пико Мирандола Джиованни (Pico dela Mirandola Giovanni) (1463 —
1494). Изучал в Болонском университете каноническое право, философию
и другие науки. Подвергался преследованию как еретик. В последние
годы жизни занят был опровержением иудейской и магометанской религий.
Обладал феноменальной памятью — мог повторить 20 000 слов в том
порядке, в каком они были сказаны. — XV, 4.
Питтак — один из семи мудрецов древней Греции конца VII —
начала VI вв. до н. э. Освободил свою родину г. Митилен на о. Лесбос — от
тирана Меланхра. Искусно и мудро управлял городом. Приписываемое ему
Коменским выражение: «познай самого себя» в действительности
принадлежит другому мудрецу — Хилону из Лакедемона. — 1,1.
Пифагор (вторая половина VI в. до н. э.) — известный греческий
философ, основатель философской школы пифагорейцев. Родился на о. Самосе.
По преданиям, в юности много путешествовал и будто бы позаимствовал
основные черты своих математических и религиозно-политических взглядов
от халдеев, египтян, финикиян, евреев и др. В зрелом возрасте поселился
в южной Италии (Великая Греция), в г. Кротоне. Внес значительный
вклад в математику и музыку. Он «рассматривал число, количественную
определенность — как сущность вещей» (Энгельс, Диалектика
природы, Партиздат, 1936, стр. 82), оставляя, однако, без объяснения, как
происходит движение и как без движения и изменения совершается
возникновение и гибель... (Там же, стр. 105—106). Создал теорию
переселения душ. Его учение о числе и гармонии оказало большое влияние на
греческого философа Платона. — V, 5; X, 1.
Плавт Тит Макций (Plautus Titus Maccius) (около 254—184 гг. до н. э.) —
известный римский автор комедий. Первоначально служил при театре, потом
завел торговлю. Разорившись, начал писать комедии, имевшие большой успех.
Шекспир и Мольер заимствовали сюжеты некоторых своих комедий у Плавта.
Приведенное в тексте место заимствовано из комедии «Truculentus»
(Ворчун). — XX, 9; XXIV, 2; XXV, 2, 10, 19, 25, 27.
Платон (429—349) — выдающийся философ древней Греции, ученик
Сократа, учитель Аристотеля. По основному философскому направлению
наиболее яркий представитель идеализма. Педагогические воззрения
Платона теснейшим образом связаны с его философскими и политическими взгля-
644

дами. Наиболее полно развиты эти взгляды в его сочинениях политического
характера — «Государство» и «Законы». Занятия со своими слушателями
Платон вел в своем имении, неподалеку от Афин, называвшемся Академа,
отсюда произошло название высших учебных заведений — академия.
Платон не только философ, но и поэт. Большинство его сочинений представляет
собой непревзойденные образцы художественной литературы, излагающей
самые глубокие философские вопросы. В ряде философских построений
Платона христианская догматика почерпала свое основание. —V, 20; VI, 6; XI,
2; XIX, 35; XX, 16; XXIV, 5; XXV, 17, 22, 25, 27; XXXI, 8, 14.
Плутарх (около 46—120 гг. н. э.). Лучшими его сочинениями являются
сравнительные жизнеописания выдающихся людей древнегЬ греко-римского
мира и его трактаты по нравственности. Жизнеописания служили
предметом для воспитательного чтения в средней школе. Ими зачитывались
многие писатели нового времени, в том числе Ж--Ж. Руссо.—XII, 21, 25; XXI, 8.
Присциан (Priscianus) —7-римский грамматик в Константинополе в VI в.
Известно его сочинение по латинской грамматике под названием «Institutio-
nes grammaticae» (Грамматические наставления) в 18 книгах,
пользовавшееся исключительным успехом и авторитетом в качестве учебника в
средние века. — XXIV, 29; XXVI, 7.
Рамус Петр (Pietre de la Ramée) (1515—1572) — пользовался большой
известностью как математик и гуманист в Парижском университете.
Ратовал за реформу преподавания. Составил учебники латинского и греческого
языков, принятые в школах в эпоху Коменского. За свои философские
взгляды неоднократно подвергался преследованиям. Был убит в Варфоломеевскую
ночь 24/VIII 1572 г. — XVII, 27.
Ратихий (Ratichius Ratke) Вольфганг (1571—1635) — виднейший
немецкий педагог-теоретик. Родился в Голштинии. Обучался в гамбургской
гимназии*, затем в Ростоке — философии и богословию. Бросил занятия
богословием и изучал еврейский язык. Побывал в Англии, а затем изучал
математику в Амстердаме, где прожил 8 лет. После выступления с проектом
реформы преподавания на Франкфуртском съезде немецких князей в 1612 г.,
делал попытки реформы образования по предложению князей в Аугсбурге
(1614), Веймаре, Кетене (1619), Магдебурге (1620), Рудольфштадте (1622);
вступал в переговоры с канцлером Швеции, Оксенштирной, по .тому же
вопросу. Но нигде не доводил дело с ycnesxoM до конца—отчасти из-за
неуживчивого характера, самомнения и самонадеянности, отчасти из-за »того, что,
как справедливо заметил Оксенштирна, «сумел указать болезни школы, но
не мог найти лекарства против зла». Главнейшие его сочинения:
«Универсальная энциклопедия», 1619; «Универсальная грамматика», 1619; «Новый
метод преподавания», 1626; «Мемориал», представленный съезду князей в
1612 г. во Франкфурте. Оставил несколько учебников для средней
классической школы (по грамматике и логике). Оказал значительное влияние на
оформление дидактических взглядов Коменского.—«Привет читателям», 10.
Рений Иоганн (1574—1639 гг.)—педагог и ректор школ. — «Предвестник
всеобщей мудрости», 97.
Риттер Стефан (?—ум. 1620) — ректор школ, автор элементов
грамматики для школ. — «Предвестник всеобщей мудрости», 97.
Росций — знаменитый актер древнего Рима; друг и учитель Цицерона
в искусстве декламации. — «Пансофическая школа», ч. I, 89.
Сакс Юнгий Иоахим (1587—1657 гг.) — профессор логики и физики в
Гамбурге.—«Предвестник всеобщей мудрости», 47.
Саллюстий Гай Крисп (96—35 гг. до н. э.) — римский историк,
составил римскую историю от смерти Суллы до заговора Катилины, историю
заговора Катилины, историю войны римлян с Югуртой. — «Пансофическая
школа», ч. II, VI, 7.
Сенека Люций Анней (умер в 65 г. н. э.) —один из выдающихся
римских философов-стоиков. Воспитатель Нерона. Был обвинен в соучастии в
покушении на жизнь Нерона. Направление философии Сенеки весьма
близко к христианству. Оставил множество сочинений — трактатов, трагедий,
124 письма к Люцилию о различных вопросах философии. Коменский не-
645

однократно цитирует Сенеку.—V, 18, 19; VII, 5; XV, 16; 18; XVI; 25; XVII,
8; XIX, 19, 46, 47, 53; XXIII, 1, 11; XXIV, 5; XXV, 22.
Скалигер Иосиф (1540—1609)—виднейший филолог Франции. Сын
известного итальянского философа и памфлетиста—Юлия-Цезаря Скалигера.
В 1594 г. переселился в Голландию, где получил профессуру в Лейдене.
Разносторонне образованный человек. В одинаковой мере владел
классическими, западноевропейскими и восточными языками и естествознанием
своего времени. Создал основы научной хронологии и опыт документально
обоснованной мировой истории. Издавал классических по своему
достоинству римских авторов с комментариями к ним. Благодаря его трудам Голландия
стала в его время во главе других стран в области филологической
науки.—XVI, 31.
Сократ (469—399 гг. до н. э.)—греческий философ. По происхождению
и занятию—ремесленник-ваятель, выбитый из колеи обычного для него
образа жизни новыми философскими течениями в Греции. Вторую половину
своей жизни посвятил педагогической деятельности внешкольного порядка
среди афинской молодежи. Центральной проблемой его философии было
учение о добродетели, выводимой им из мудрости и знания. В
противоположность новейшим философско-политическим течениям своего времени, Сократ
опирался на старину—нравы и обычаи предков. В теории познания и в
общих принципиальных философских позициях он—идеалист. Своими
выступлениями против отдельных личностей вызвал большое раздражение
против себя со стороны руководителей политической жизни Афин, был
приговорен к смерти и казнен.—Оказал исключительное влияние на дальнейшее
развитие греческой философии, в особенности на своего юного слушателя,
впоследствии крупнейшего мыслителя—Платона. Сократ ничего не писал.
Его философское учение известно по сочинениям Платона и Ксенофонта.—
«Всем стоящим во главе человеческих учреждений...», 29; XXIV, 5, 24; XXX,
13; XXXIII, 14.
Соломон (ок. 1015 — 975 гг., или, по другой хронологии, 970 — 983 гг.
до н. э.)—библейский царь израильский. Сын царя Давида. Провел ряд
больших и изящных построек в Иерусалиме. По преданиям, слыл за мудрейшего
из людей. Ему приписывают библейские книги: «Притчи Соломона», «Ек-
клезиаст», «Песнь песней». Коменский неоднократно цитирует Соломона.
Стевин Симон (ум. 1633 г.)—выдающийся голландский математик.
Провел ряд работ технического порядка по устройству плотин.—XXIX, 12.
Стобей Иоанн (жил во второй половине V в. н. э.). Весьма начитанный
человек. Составил для своего сына сборник извлечений из различных
греческих авторов (около 500) по всем отраслям знаний. В сборнике имеются
извлечения из авторов, не дошедших до нас. — «Польза дидактики», 5.
Тацит Корнелий (ок. 54 — 117 гг. н. э.) — историк-прагматист
императорского Рима. Особый литературный талант Тацита заключается в
психологическом анализе действующих лиц. Из сочинений Тацита черпаются
сведения по истории первобытных германцев. — XXXI, 8.
Теренций Публий (190—159 гг. дон. э.)—выдающийся римский писатель
комедий. По сравнению с комедиями Плавта, его комедии отличаются более
тщательной отделкой и изяществом. В средние века его комедии не только
читали, но и представляли в школах.—XXI, 7; XXIV, 20; XXV, 2, 19, 26.
Тертуллиан Квинт Септимий Фларент (150—230 гг. н. э.) — писатель
христианской церкви. Особенно известно его сочинение «Apologeticum»
(Защита), опровергавшее возводившиеся на христиан обвинения в непочитании
ими императоров и непризнании государственного строя. — «Привет
читателям», 15.
Тимофей — знаменитый музыкант из Милета (446—357 гг. до н. э.). —
XXI, 12; XXV, 23.
Ювенал Децим Юний (ок. 60—130 гг. н. э.) — великий сатирик своей
эпохи. Получил риторическое образование в Риме. В своих сатирах
беспощадно бичевал римское общество своего времени. — IX, 7.
Юлиан (331—363 гг. н. э.) —римский император с 361 г. по 363 г. Пле-
646

мянник Константина Великого. Несмотря на полученное христианское
воспитание, имел влечение к языческой философии и религии. Преследовал
христиан и получил прозвание «Отступник». От него дошло несколько
сочинений и писем на греческом языке. — XXV, 12.
Фауст Иоганн (Faustus Jan) (род. ок. 1480 г., ум. ок. 1539 г.) —
помощник Гутенберга по книгопечатанию. — XII, 5.
Фемистокл (V в. до н. э.) — известный афинский полководец. Его
жизнеописание дано Плутархом. — XII, 21.
Фест Секст Помпеи (II в. н. э.).—римский грамматик. Воспользовался
для своих работ трудом ученого археолога Веррия Флакка о значении
слов. В эпоху Карла Великого из трудов Феста сделал извлечения Павел
Диакон. — II, 8.
Филипп (382—336 гг. до н. э.) — македонский царь, фактически
подчинивший себе Грецию. Отец Александра Македонского. — XII, 21.
Флютт Роберт (1574—1637)—врач и физик в Оксфорде. Много
путешествовал; побывал во Франции, Испании, Италии, Германии. Был
сведущ в математике и механике, что, однако, не предохранило его
мировоззрения от мистицизма и запутанности. Так, например, в библии он искал
источников для химии. — XX, 11.
Форций Иоахим (ум. в 1536 г.) — ученый филолог и математик. Родом
из Антверпена. Воспитание получил при дворе императора
Максимилиана I. Из его сочинений наиболее известно «De ratione studii liber» (Книга
об основах занятий). Коменский переиздал эту книгу под заглавием «For-
tius redivivus» (Воскрешенный Форций). -— XVIII, 44.
Фрей Ян Цецилий (ум. в 1631 г.) — профессор в Париже. Занимался
философией и медициной. Стоял за изучение латинского языка
практическим путем. — «Привет читателям», 10; XXXIII, 1.
Фульгенций (ок. 500 г. н. э.) — писатель христианской церкви,
живший частью в Северной Африке, частью на о. Сардиния, частью в Риме.
Его сочинения посвящены борьбе с так называемыми ересями того
времени— арианством и пелагианством. — XXIV, 27.
Хризипп (Chrysippus) (280—206 irr. до н. э.) — главный представитель
стоической философии, о котором говорили: «Если бы не было Хризиппа,
то не было бы и стоиков». Известен как весьма плодовитый писатель,
написавший до 700 сочинений. Но только одно его сочинение, «О провидении»,
найдено при раскопках Геркулана. — XXXIII, 15.
Дельз Авл Корнелий (начало н. э.) — написал лучший для своего
времени трактат по медицине. — XXXI, 8.
Цеппер Вильгельм (1594—1614) — современник Коменского.
Церковный проповедник в Герборне. — XXIX, 1.
Цицерон Марк Туллий (106 — 43 тт. до н. э.)—величайший из римских
ораторов и выдающийся писатель. Получил прекрасное образование и скоро
цобился известности. Во время его консульства раскрыт был плебейский
заговор, во главе которого стоял Катилина. Политическая линия
Цицерона была неустойчива. — В его сочинениях мы находим довольно развитую
теорию воспитания применительно к потребностям его времени. —
Коменский очень часто цитирует Цицерона. — V, 13; VII, 5; XIV, 7; XVII, 8; XIX,
18, 35; XXI, 10; XXII, 5, 7; XXV, 2, 17, 19, 25, 26, 27; XXXI, 8.
Шопп Каспар (1576—1649 гг.) — известный в свое время
"немецкий ученый в области классической филологии, политик и дипломат.
Отличался большой сварливостью, почему и был прозван canis grammaticus
(грамматическая собака). — «Об изгнании косности из школ», 71.
Штурм Иоганн (1507—1589 гг.) — знаменитый ректор Страсбургской
гимназии, прекрасный организатор школы, положивший прочные основы
классического образования, независимо от церкви; основой этого
образования служило усвоение классической латыни в противоположность так
называемой «кухонной» латыни средневековья. Школа Штурма служила
образцом классической гимназии в европейских странах до начала XIX в. —
«Предвестник всеобщей мудрости».
647

Эвклид (около 300 г. до н. э.) — математик в Александрии. В своих
«Элементах» привел в научную систему известную в то время так
называемую чистую математику. — «Предвестник всеобщей мудрости», 47, 90.
Элиан (III век до н. э.) — софист. Оставил 13 книг различных
историй и 17 книг по истории развития животных. — «Пансофическая школа»,,
ч. II, IV, 6.
Эврипид (480—406 гг. до н. э.) — один из виднейших авторов трагедий
древней Греции. Написал около 80 драматургических произведений, из
которых восемнадцать являются известными трагедиями. — IX, 7.
Эдем — древнееврейское слово, означает «блаженство». По библейским
сказаниям — роскошный сад, в котором обитали Адам и Ева до
грехопадения.
Эзоп (ок. VI в. до н. э.) — греческий автор басен. Был обвинен в
святотатстве и сброшен со скалы. Его басни долго ходили в устном предании
в качестве образцов практической мудрости, затем в поэтической форме
были литературно обработаны Феодором Авиеном. — XVIII, 23.
Эпиктет (жил в I в. н. э.) — распространял учение стоиков в Риме.
После декрета императора Домициана в 94 г. о запрещении всем
философам проживать в столице Эпиктет перебрался в Никополь в Эпире. Здесь
он занимался изложением своих взглядов, по примеру Сократа, на
площадях и в портиках храмов. Учение Эпиктета изложил его ученик, историк
Арриан. Эпиктет занимался, главным образом, практическими вопросами
этики о терпении, воздержании, стоических добродетелях и т. п. — XXIV, 5;
XXV, 22.
Эразм Дезидерий Роттердамский (1467—1536) —выдающийся
представитель немецкого гуманизма. Родился в Голландии. Жил не только на
родине и в Германии, но и во Франции, Англии, Италии. Приобрел
европейскую известность как реформатор науки вообще и в особенности —
филологических наук. Издал многих классиков античного мира и «Новый Завет»
на греческом языке. Известен также своей борьбой с схоластами и
католическим монашеством. Ему приписывают известное сатирическое
произведение под названием «Encomium moriae» (Похвала глупости). Сначала
поддерживал Лютера, затем вступил с ним в полемику. Занимает не последнее
место среди «титанов по силе мысли, страстности и характеру, по
многосторонности и учености» своей эпохи. Однако по7 своему отношению к
практическим политическим запросам своего времени принадлежит, по выражению
Фр. Энгельса, «к благоразумным филистерам, не желающим обжечь
себе пальцев» (Ф р. Энгельс, Диалектика природы, Паргдчдат, 1936.
стр. 87). — XXIV, 20; XXV, 19, 22; XXX, 13.
Эскулап — название бога врачебного дела, Асклепия. По религиозным
представлениям греков, Эскулап не только покровительствовал лечению
больных, но даже воскрешал мертвых.
Эрпений — издатель сочинения Форция в Бельгии. — «Об изгнании
косности из школ».
Ювенал Децим Юний (ок. 60—130 гг. н. э.) — великий сатирик
своей эпохи. Получил риторическое образование в Риме. В своих сатирах
беспощадно бичевал римское общество своего времени.
Юстин — римский писатель II в. н. э., составил извлечения из
всемирной истории Помпея Трога. — «Пансофическая школа», ч. I, 83, ч. II,

СОДЕРЖАНИЕ
Стр.
Предисловие 3
Ян Амос Коменский, его жизнь и педагогические сочинения. ... 5
ПЕДАГОГИЧЕСКИЕ СОЧИНЕНИЯ Я. А. КОМЕНСКОГО
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Лабиринт света и рай сердца (отрывки)
Перевод с чешского Я. Я. Степанова, СПБ, 1904.
К читателям 73
Глава I. О причинах путешествия в свет 75
Глава II. Путешественник достал в проводники Вездесуща ... —
Глава III. Обман навязался в товарищи 76
Глава IV. Путешественник достал узду и очки 77
Глава V. Путешественник смотрит на свет с высоты 78
Глава VI. Судьба распределяет занятия 80
Глава VII. Путешественник осматривает площадь света 81
Глава VIII. Путешественник обозревает состояние и порядки
женатых 86
Глава IX. Путешественник обозревает положение ремесленников 90
Глава X. Путешественник обозревает сословие ученых, прежде
всего вообще . · · 97
Глава XI. Путешественник является к философии 103
Глава XII. Путешественник обозревает алхимию ПО
Глава XIII\ Путешественник смотрит на Rose-Crucios Hl
Глава XIV. Путешественник обозревает медицину 114
Глава XV. Путешественник обозревает юриспруденцию .... —
Глава XVI. Путешественник смотрит на утверждение в звании
магистров и докторов 115
Глава XVII. Путешественник обозревает сословие верующих \\ß
Глава XVIII. Путешественник обозревает религию христиан . -118
Глава XIX. Путешественник обозревает сословие правителей . -125
Глава XX. Сословие солдат 129
Глава XXI. Сословие рыцарское 132
Глава XXII. Путешественник очутился среди журналистов . . -133
Глава XXIII. Путешественник обозревает замок Фортуны и прежде
всего вход в него Р4
Глава XXIV. Путешественник обозревает нравы богачей . . . -136
Глава XXV. Нравы людей, пребывающих в светской роскоши . . 137
Глава XXVI. Нравы высших мира 140
' Глава XXVII. Слава знаменитых в свете 141
Глава XXVIII. Путешественник начинает отчаиваться и спорить
со своими проводниками 143
649

Стр.
Глава XXIX. Путешественник осматривает замок королевы света
Мудрости , . 145
Глава XXX. Путешественник обвинен в замке Мудрости . . . . —
Глава XXXI. Соломон с громадной свитой пришел в замок
Мудрости 148
Глава XXXII. Путешественник осматривает тайные судилища и
управление света 149
Глава XXXIII. Соломон открывает суету и прельщение света . .155
Глава XXXIV. Соломон обманут и соблазнен 156
Глава XXXV. Соломоново товарищество распалось, взято под
стражу и ужасною смертью изгнано со света 157
Глава XXXVI. Путешественник хочет убежать со света . . . .158
Великая Дидактика
Привет читателям ". 164
Всем, стоящим во главе человеческих учреждений, правителям
государств, пастырям церквей, ректорам школ, родителям и
опекунам детей 169
Польза дидактики 180
Положения, развиваемые в содержании глав 182
Глава I. Человек есть самое высшее, самое совершенное и
превосходнейшее творение 184
Глава II. Последняя цель человека находится за пределами этой
жизни 185
Глава III. Эта жизнь является только приготовлением к вечной
жизни 189
Глава IV. Есть три ступени приготовления к вечности: познание
себя (и вместе с собой — всего), управление собой и
стремление к богу 191
Глава V. Семена образования, добродетели и благочестия
заложены в нас от природы ' 194
Глава VI. Человеку, если он должен стать человеком, необходимо
получить образование 204
Глава VII. Образование человека с наибольшей пользой
происходит в раннем возрасте. Оно даже только в этом возрасте
и может происходить 208
Глава VIII. Юношество должно получать образование совместно
и для этого нужны школы 211
Глава IX. Школам нужно вверять всю молодежь обоего пола . .214
Глава X. Обучение в школах должно быть универсальным . . .217
Глава XI. До сих пор не было школ, вполне соответствующих
своему назначению 222
Глава XII. Школы можно преобразовать к лучшему 225
Глава XIII. Основою преобразования школ является точный
порядок во всем 235
Глава XIV. Точный порядок для школы, и притом такой, который
не в состоянии были бы нарушить никакие препятствия,
следует заимствовать у природы 238
Глава XV. Основы для продолжения жизни 242
Глава XVI. Общие требования обучения и учения, т. е. учить и
учиться 248
Глава XVII. Основы легкости обучения и учения 260
Глава XVIII. Основы прочности (основательности) обучения и
учения 271
Глава XIX. Основы кратчайшего пути обучения * . 284
Глава XX. Метод наук в частности 301
650

Стр
Глава XXI. Метод искусств 309
Глава XXII. Метод языков . , 316
Глава XXIII. Метод нравственного воспитания 322
Глава XXIV. Метод насаждения благочестия 327
Глава XXV. Если мы желаем, чтобы школы были вполне
реорганизованы на истинных началах 336
Глава XXVI. О школьной дисциплине 350
Глава XXVII. О четырехступенном устройстве школ в соответствии
с возрастом и успехами учащихся 354
Глава XXVIII. Очерк (идея) материнской школы 358
Глава XXIX. Идея школы родного языка 363
Глава XXX. Очерк латинской школы 369
Глава XXXI. Академия 374
Глава XXXII. О всеобщей совершенной организации школ . . . 379
Глава XXXIII. Об условиях, необходимых для практического
применения этого всеобщего метода 385
Предвестник всеобщей мудрости. Перевод с латинского проф.
В. И. Ивановского и Н. С. Терновского 392
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
О культуре природных дарований. Перевод с латинского Н. С.
Терновского . . 449
Пансофическая школа. Перевод с латинского проф. В. И.
Ивановского 480
Об изгнании из школы косности. Перевод с латинского Н. С.
Терновского 530
Похвала истинному методу. Перевод с латинского Н. С.
Терновского 557
О пользе точного наименования вещей. Перевод с латинского
Н. С. Терновского 564
Правила поведения. Перевод с латинского проф. А. А. Краснов-
ского 570
Законы хорошо организованной школы. Перевод с латинского
проф. А. А. Красновского 580
Выход из схоластических лабиринтов. Перевод с латинского
проф. А. А. Красновского 611
Предметный указатель к «Великой Дидактике» и «Предвестнику 629
всеобщей мудрости»
Указатель имен 638

Ян Амос Коменский
Избранные педагогические сочинения
Редактор В. Н. Вишняков
Художник Ю. М. Сигов
Технический редактор С. Т. Шикин
Корректоры: Я. Я. Бурджелян и В. А. Гречишникова.
^ ý ϋ
Сдано в набор 17/ХЫ954 г. Подписано к печати 20/VII-1955 г.
60χ92ΐ/ΐ6· Печ. л. 40,75 + 0,06 вкл. Уч.-изд. л. 42,31+0,04 вкл. Тираж
20 тыс. экз. А03746
* :·: 5«:
Учпедгиз, Москва, Чистые пруды, 6.
Заказ № 5063. Типолитография Крымиздата, г. Симферополь, ул. Кирова, 23.
Цена без переплёта 11 р. 45 к. Переплёт 2 руб.