Текст
                    ДРЕВНЕЙШИЕ ГОСУДАРСТВА НА ТЕРРИТОРИИ СССР
________ 1983
ИЗД М1.Л1,( ТВО "II X' кх-

АКАДЕМИЯ НАУК СССР ИНСТИТУТ ИСТОРИИ СССР ДРЕВНЕЙШИЕ ГОСУДАРСТВА НА ТЕРРИТОРИИ СССР МАТЕРИАЛЫ И ИССЛЕДОВАНИЯ 1983 год Ответственный редактор член-корреспондент АН СССР В. Т. ПАШУТО, в ИЗДАТЕЛЬСТВО «НАУКА» МОСКВА 1984
д 0505010000-232 042 (02)-84 34-84-Ш (О Издательство «Наука», 1984 г(
ПАМЯТИ ВЛАДИМИРА ТЕРЕНТЬЕВИЧА ПАШУТО 10 июня 1983 г. не стало Владимира Терентьевича Пашуто — крупного советского историка, коммуниста, человека яркого и многогранного таланта и высокого чувства долга. В. Т. Пашуто родился 19 апреля 1918 г. в Ленинграде. Весной 1941 г. он окончил Ленинградский государственный университет, где прослушал курсы как исторического, так и филологического факультетов. В годы Великой Отечественной войны он находился на ответственной комсомольской работе. В 1945—1948 гг. он аспирант академика Б. Д. Грекова, верным учеником и продолжателем дела которого оставался всю жизнь. С 1948 г. научная деятельность В. Т. Пашуто неразрывно связана с Институтом истории (затем Институтом истории СССР) АН СССР, где с 1969 г. он возглавил Сектор истории древнейших государств на территории СССР, а с 1977 г. — Отдел истории докапиталистических формаций. В 1976 г. В. Т. Пашуто был избран членом-корреспондентом АН СССР. Вся творческая жизнь В. Т. Пашуто была отдана изучению отечественной истории, которой он посвятил 15 книг и около 300 научных статей. Разносторонне научное наследие В. Т. Пашуто. Его
постоянный интерес к теоретическим и методологическим проблемам исторической науки сочетался с пристальным вниманием к широкому кругу проблем источниковедения, археографии, историографии, социально-политической истории, истории международных отношений. Творческий метод В. Т. Пашуто органически сочетал в себе партийность подхода к изучению прошлого, историко-филологические приемы исследования, сравнительно-исторический и типологический анализ конкретных явлений и процессов. Глубокий историзм был неотъемлемым свойством научных взглядов В. Т. Пашуто. Основные обобщающие исследования В. Т. Пашуто по масштабности проблематики и характеру содержащегося в них материала являются историко-теоретическими. Сквозной темой его многочисленных трудов была проблема генезиса и развития феодализма, разработанная им применительно к истории не только Древней Руси (разделы коллективной монографии «Древнерусское государство и его международное значение», 1965 г., и серия статей), но и других регионов в плане их синхростадиального изучения. Такова его докторская диссертация «Образование Литовского государства» (опубликована отдельной книгой в 1959 г. на русском и в 1971 г. на литовском языках), где были выявлены ступени формирования государственности, и раздел коллективной монографии «Пути развития феодализма» (1972 г.), в которой раскрыты особенности раннефеодальной структуры средневековой Эстонии, Латвии и Литвы и показаны формы общественно-политического синтеза в этом регионе. Данная проблема стала центральной и в изучении им памятников феодального права у древних пруссов («Помезания», 1955 г.) и славян о. Корчула («Корчула», 1976 г.). Эти исследования продолжили традиции историко-правовых штудий, заложенные Б. Д. Грековым. В центре творческих интересов В. Т. Пашуто неизменно находились проблемы социальной и политической истории домонгольской Руси. Истории периода развитого феодализма были посвящены его кандидатская диссертация «Очерки по истории Галицко-Волынской Руси», опубликованная в виде книги в 1950 г., многие статьи и разделы в обобщающих трудах «Очерки истории СССР» (1953 г.), «Всемирная история» (1957 г.). История международных отношений привлекала внимание В. Т. Пашуто со времен аспирантуры. Уже в 1947 г. вышла в свет его статья «Дипломатическая деятельность А. С. Грибоедова». Плодом многолетнего изучения международных связей Древнерусского государства стала его монография «Внешняя политика Древней Руси» (1968 г.). Книга посвящена Н. А. Тарасевич — жене, помощнице и вдохновительнице его работ. В этом труде и ряде статей В. Т. Пашуто показал традиционные и тесные связи нашей страны с народами и государствами Европы и Азии, ее значение и роль в средневековом мире. В 1971 г. книге была присуждена премия им. Б. Д. Грекова. Посвятив большую часть своих трудов древнерусской истории, В. Т. Пашуто обращается также к истории России XIV—XVI вв.
Совместно с Л. В. Черепниным он разрабатывал проблему формирования русского централизованного государства. В коллективной монографии «Древнерусское наследие и исторические судьбы восточного славянства» (1982 г.) показаны единые исторические и культурные истоки восточнославянских народов, идущие от Древнерусского государства, и общность закономерностей в развитии и судьбах русских, украинцев и белорусов. В основе творческого метода В. Т. Пашуто — всестороннее знание отечественных письменных источников, сочетавшееся с привлечением археологических и лингвистических данных, обогащенное постоянным и активным обращением к иностранным источникам на многих языках средневековья. Стремление максимально расширить источниковую базу изучения отечественной истории и тем самым подготовить основу для типологического, сравнительно-исторического анализа общественных процессов закономерно вылилось в основание В. Т. Пашуто нового серийного издания — «Древнейшие источники по истории народов СССР». Оно охватит широчайший круг античных и средневековых повествовательных, правовых, эпиграфических, картографических источников, многие из которых доныне были неизвестны или недостаточно использовались в отечественной историографии. С 1977 г. и по настоящее время под его редакцией издано пять выпусков этой серии. Разработка археографических, источниковедческих, исторических проблем, связанных с изучением издаваемых в этой серии памятников, побудила В. Т. Пашуто основать продолжающееся ежегодное издание «Древнейшие государства на территории СССР». Начиная с 1976 г. вышло семь томов ежегодника. Страстный патриот, В. Т. Пашуто последовательно изучал и популяризировал историю борьбы нашей страны с иноземными захватчиками, чему посвящены его книги «Героическая борьба русского народа за независимость в XIII в.» (1956 г.), «Александр Невский» (1974 и 1975 гг.), многие статьи в научной и широкой печати, выступления по радио и телевидению. «Иллюстрированная история СССР», «Иллюстрированная история Москвы» и ряд других работ, которым В. Т. Пашуто отдавал много сил и времени, служат благородному делу патриотического воспитания советских людей. Борьба за распространение исторического знания, против дилетантизма в отношении к истории, естественно, привела его к сотрудничеству с писателями, художниками, кинематографистами, которое началось еще в 1950-е годы, когда он редактировал книгу Н. П. Кончаловской «Наша древняя столица», на которой воспитывается уже не одно поколение детей. Он консультировал исторические романы и фильмы, опубликовал серию статей, посвященных теоретическим проблемам историзма искусства и историзма в искусстве. В. Т. Пашуто был присущ живой интерес к развитию исторической науки. Многочисленные статьи посвящены виднейшим представителям русской и советской историографии, ключевым проблемам изучения отечественной истории периода феодализма. Долгие годы он работал в зарубежных и советских архивах, собирая мате
риалы для критического изучения судеб русской эмигрантской историографии. Историк-марксист, В. Т. Пашуто вел непримиримую борьбу со всякого рода фальсификациями отечественной истории в современной буржуазной исторической литературе. Основные этапы развития буржуазной науки истории России, ее научные и политические тенденции детально прослежены им в постоянно публиковавшихся историографических обзорах и рецензиях. Этому посвящена и его книга «Реваншисты — псевдоисторики России» (1971 г.), статьи и доклады, подвергающие критике школьные учебники истории ФРГ, США, Швеции. Духом идейной убежденности пронизаны публицистические труды В. Т. Пашуто, его выступления на международных исторических форумах, проникнутые живым ощущением современности, причастности к идеологической борьбе и неизменной готовностью отстаивать коммунистические идеалы. Свой диалог с зарубежной исторической наукой он понимал не только как полемику с фальсификаторами нашей истории, но и как сложный процесс взаимного обогащения исторической мысли, поисков путей и форм плодотворного сотрудничества. Многие из начинаний В. Т. Пашуто возникли и развивались в творческих контактах с историками социалистических стран: издание серии «Древнейшие источники по истории народов СССР» совместно с учеными ГДР, Венгрии, ЧССР, Югославии; сборники статей, подготовленные вместе с историками ГДР. Труды В. Т. Пашуто занимают видное место в отечественной и международной исторической науке, многие из них переведены и изданы на языках народов СССР и за рубежом. Ряд работ был написан специально для крупных зарубежных изданий, таких, как «Британская энциклопедия». Международное признание научного авторитета В. Т. Пашуто выразилось в избрании его вице-президентом Международной комиссии по истории сословных и представительных учреждений. Велик и неоценим вклад В. Т. Пашуто в организацию исторических исследований в СССР. Неистощимый на идеи, постоянно преисполненный разнообразных замыслов, В. Т. Пашуто был инициатором и руководителем новых по типу и структуре изданий (серия «Древнейшие источники по истории народов СССР», многотомная советско-польская публикация «Литовская метрика», популярные, богато иллюстрированные истории СССР и Москвы), конференций и симпозиумов. Возглавив созданный в 1969 г. в Институте истории СССР АН СССР Сектор истории древнейших государств на территории СССР, он стал основателем и руководителем нового направления исследований, связанного с комплексным изучением истории Древней Руси и других ранних государств Восточной Европы, направления, для которого характерно соединение исторических и филологических научных методов, широкое использование не только отечественных, но и разноязычных иностранных источников по истории нашей страны. Много энергии отдал В. Т. Пашуто организации исторических исследований в нашей стране на посту председателя
Научного совета по исторической географии и картографии, председателя Аграрной комиссии, в качестве члена редколлегий и ответственного редактора многих серийных и обобщающих трудов. Талантливый педагог, В. Т. Пашуто оставил много учеников, работающих ныне в Москве и Ленинграде, Вильнюсе и Киеве. С увлечением и чувством большой ответственности он читал лекции и вел семинары в Историко-архивном и Областном педагогическом институте им. Н. К. Крупской, руководил работой десятков дипломников и аспирантов. Педагог по призванию, В. Т. Пашуто был необыкновенным человеком: блеск его ума и чувство юмора, человеческая широта и душевная щедрость притягивали к нему людей. В своей разносторонней научной и общественной деятельности он придавал большое значение воспитанию человека в человеке, формированию человеческой личности, ярчайшим образцом которой, он сам останется как в своих трудах, так и в памяти своих коллег. В. Т. Пашуто был из тех редких людей, которых называют Учителями. В. Т. Пашуто щедро дарил окружающим идеи, новые и смелые, заражал своей энергией и оптимизмом; работать с ним вместе было увлекательно и почетно. Многогранная творческая и организационная деятельность В. Т. Пашуто высоко оценена партией и правительством: он награжден орденом «Знак Почета» и медалями. Светлая память о В. Т. Пашуто навсегда останется в сердцах знавших его. Дело, которому он был верен до конца своих дней, будет продолжено его учениками и последователями.
ИССЛЕДОВАНИЯ А. В. Подосиное ОВИДИЙ И ПРИЧЕРНОМОРЬЕ: ОПЫТ ИСТОЧНИКОВЕДЧЕСКОГО АНАЛИЗА ПОЭТИЧЕСКОГО ТЕКСТА ВВЕДЕНИЕ Задача изучения древнейшей истории СССР, актуальность которой все явственнее осознается сегодня, поставила исследователей перед необходимостью комплексной разработки всей совокупности источников, начиная с древнейших упоминаний племен и народов на территории'СССР Г В настоящее время такая работа осуществляется силами сотрудников сектора истории древнейших государств на территории СССР Института истории СССР АН СССР с привлечением крупных ученых-источниковедов из многих научных центров СССР и социалистических стран. В подготавливаемую в рамках этой работы серию «Древнейшие источники по истории народов СССР» 2 войдут также выпуски, содержащие античные греко-латинские источники по истории Причерноморского региона 3. Одним из интереснейших источников античного времени, подготавливаемых к печати в составе серии, являются произведения знаменитого римского поэта августовской эпохи Публия Овидия Назона (43 г. до н. э.—18 г. н. э.). Наибольшую ценность для изучения древнейшего периода истории припонтийских народов представляют его поэтические «Послания с Понта» и «Печальные песни» («Тристии»), написанные в период ссылки в Томы — греческий город на западном побережье Понта (совр. Констанца). Жизнь в Томах (Овидий пробыл здесь с 9 по 18 г. н. э.) давала в распоряжение 1 См.: Пашуто В. Т., Новосельцев А. П., Щапов Я. Н., Чичуров И. С. Итоги и задачи изучения древнейших государств пашей страны. — История СССР, 1974, № 2, с. 89-93. 2 См. о нем: План-проспект «Корпуса древнейших источников по истории народов СССР»: (Материалы для обсуждения). М., 1971; Корпус древнейших источников по истории народов СССР: Материалы совещания археографов-медиевистов РСФСР. М., 1973; Пашуто В. Т., Рыбаков Б. А. О корпусе древнейших источников по истории народов СССР: (Материалы для обсуждения). М., 1974; Они же. О корпусе древнейших источников по истории народов СССР. — Вопр. истории, 1974, № 7, с. 49—54; Пашуто В. Т. Подготовка к изданию корпуса древнейших источников по истории народов СССР. — История СССР, 1976, № 1, с. 223—226. 3 Древнейшие источники по истории народов СССР: Тематика и состав выпусков по Европейскому региону. М., 1976, с. 9—26,
поэта большой и часто уникальный материал, характеризующий этническую, лингвистическую, социально-политическую и культурную ситуацию, сложившуюся в этом районе Причерноморья к началу нашей эры. Вместе с тем использование свидетельств Овидия в историческом исследовании наталкивается на ряд трудностей, которые обусловлены как поэтической формой, в которую они облечены, так и обстоятельствами личной судьбы и творчества Овидия. Включенность исторической информации в поэтический текст, обладающий своими специфическими законами отражения действительности, тенденциозность в описании места ссылки ставят проблему достоверности сведений Овидия, решению которой посвящена большая часть предлагаемой работы. Сложность этой проблемы заключается в том, что до сих пор остается практически не разработанной методика использования поэтического текста как исторического источника. Этим объясняется часто проявляющийся в историографии Овидия субъективизм в оценке достоверности и информативности исторических сведений Овидия, их некритическое использование. Конечной целью работы является установление на основе данных Овидия конкретных исторических фактов, характеризующих этническую, социальную, военно-политическую и культурную ситуацию в Северо-Западном Причерноморье в начале нашей эры. Для достижения этой цели необходимо провести большую предварительную работу по определению степени достоверности Овидиевой информации вообще и конкретных сведений в частности. Поскольку эту проблему приходится ставить по отношению к произведениям художественной литературы, в которой законы отражения действительности значительно усложнены по сравнению с жанрами документально-историческими и не могут быть поняты вне анализа природы поэтического, то для решения проблемы историзма данного источника необходим комплексный историко-филологический подход, позволяющий изучить источник с точки зрения его внутренней структуры со своими закономерностями функционирования. Соединение методов литературоведческого анализа и исторической критики источника представляется нам наиболее плодотворным путем исследования, отвечающим характеру рассматриваемого материала и современному развитию источниковедческой науки. Если томитанский период творчества Овидия, насыщенный обширной и интересной информацией очевидца, издавна привлекал внимание историков и источниковедов, то сведения поэта о понтийских народах, содержащиеся в его произведениях римского периода, практически остались вне поля зрения исследователей. При всей исторической незначительности и вторичности такого рода известий, обусловленной книжным, «ученым» характером их функционирования в поэзии Овидия, представляется все же необходимым собрать их все воедино и проанализировать с точки зрения их места в источ-никовом фонде по понтийской истории 4 4 Мы сознательно исключили из рассмотрения упоминания Овидия о Колхиде и Восточном Причерноморье, которые базируются почти исключительно на
Такой анализ позволяет более исторично подходить к оцейкё информации Овидия, заключенной в произведениях томитанского периода, поскольку дает представление об эволюции знаний Поэта о Причерноморье, помогает понять, что в его исторических сведениях продиктовано личными наблюдениями, а что можно отнести за счет литературной традиции и широкой образованности «ученого» поэта. Итак, задачей исследования Является изучение всего творчества Овидия как источника по истории Северного и Западного Причерноморья с особым вниманием к методике использования источников неисториографического характера (в данном случае — поэтического произведения). Поскольку публикация каждого выпуска серии «Древнейшие источники по истории народов СССР» должна быть основана на предварительном оригинальном исследовании круга проблем, связанных с публикуемым источником, данная работа также возникла в процессе осмысления Овидиева творчества и составления научного комментария к его фрагментам. Переводы текста Овидия (если специально не указан переводчик) выполнены нами. В подготовке исследования к печати немалую помощь оказал Научный фонд имени Александра Гумбольдта (Бонн), который в 1981 г. предоставил мне годичную стипендию для стажировки в ФРГ. Я приношу глубокую благодарность руководству фонда и тем коллегам, которые помогли сделать мою работу в Мюнхене и других университетских центрах ФРГ максимально эффективной. В заключение считаю своим долгом с глубокой благодарностью вспомнить имя члена-корреспондента АН СССР Владимира Терентьевича Пашуто, который с самых первых этапов работы над этой темой принимал в ней горячее участие. Без его руководства и поддержки трудно было бы представить завершение этой работы в ее настоящем виде. Часть I СВЕДЕНИЯ О СЕВЕРНОМ И ЗАПАДНОМ ПРИЧЕРНОМОРЬЕ В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ ОВИДИЯ РИМСКОГО ПЕРИОДА ТВОРЧЕСТВА Произведения Овидия, написанные им до ссылки, почти не изучались как источник по истории народов Понта Г Сводка фрагментов i переложении мифа об аргонавтах, поскольку весь свод таких упоминаний [ представляет специфическую группу источников, для которых необходим особый мифолого-типологический анализ. Такая работа была недавно проделана грузинской исследовательницей И. П. Гагуа (Г агу а И. П. Овидий Назон и древняя Колхида: Автореф. дис. . . . канд. ист. наук. Тбилиси, 1981). 1 Краткий обзор сведений о Северо-Западном Понте в произведениях Овидия римского периода содержится в нашей статье «К проблеме достоверности. . .»
этих произведений, имеющих отношение к истории Северо-Западного, Северного и Восточного Причерноморья, была опубликована (на латинском языке с параллельным русским переводом) в начале XX в. выдающимся русским филологом, историком и археографом В. В. Латышевым в составе капитального собрания античных источников «Scythica et Caucasica» 2. Сплошное прочтение сочинений Овидия, проведенное нами с целью отбора понтийской информации, в несколько раз увеличило число таких фрагментов, расширив тем самым наши представления о познаниях поэта в этногеографии Юго-Восточной Европы. I. КРАТКИЙ ОБЗОР ЛИТЕРАТУРНОГО ТВОРЧЕСТВА ОВИДИЯ РИМСКОГО ПЕРИОДА Прежде чем рассмотреть конкретное содержание этих фрагментов, необходимо кратко охарактеризовать состав литературного наследия Овидия, отметить основные вехи его творческого развития 3. Произведения Овидия дотомитанского периода распадаются на две большие группы, отражающие разные этапы творчества поэта. Первый период охватывает любовную лирику поэта, начиная с его самых ранних поэтических опытов и кончая примерно 2 г. н. э., и включает в себя «Любовные элегии» (Amores; далее: Ат.), «Послания героинь» (Heroides; далее: Пег.), «Средства для лица» (De medi-camine faciei), «Искусство любви» (Ars amatoria; далее: A. A.), «Лекарство от любви» (Remedia amoris; далее: Rem.). «Любовные элегии» относятся к излюбленному жанру римских поэтов, в котором Овидию принадлежит одно из ведущих мест в римской литературе. Этот жанр возник целиком на римской почве, предшественниками Овидия здесь были Галл, Тибулл, Проперций. Написанные элегическим дистихом, элегии разрабатывали тему любовных отношений между возлюбленными во всех возможных ситуациях. Вслед за «Любовными элегиями», принесшими молодому поэту шумный успех, Овидий обращается к трагедийному жанру. Как известно, им была написана не дошедшая до нас трагедия «Медея», которая высоко ценилась современниками и поздними критиками (с. 177—191). Полное название исследовательских работ см. в разделе «Библиография». 2 См.: SC, II, 1, с. 69—76, 103—104. Перевод Латышева был почти без изменений, но с небольшим комментарием воспроизведен в ВДИ, 1949, № 1, с. 768—772, 787—788. 3 Обзоры всего творчества Овидия см. в работах: Schanz М. Geschichte. . ., Th. II, 1, S. 264—353; Martini E. Einleitung. . .; Kraus W. P. Ovidius Naso, col. 1910 ff.; Wilkinson L. P. Ovid recalled; Frankel H. Ovid. . .; Stoessl F. Ovid. . .; Тройский И. M. История. . ., с. 422—430; Беркова Е. А. Овидий. . ., с. 436—462; и др. Прекрасную подборку выдающихся исследований по Овидию представляет собой издание Ovid, 1968. Подробнейший анализ литературы по Овидию последних десятилетий см. в книге: ANRW, 1981, II, 31, 4, посвященной специально творчеству Овидия.
поэта 4. Источником «Медеи» послужила, по-видимому, одноименная трагедия Еврипида. Детальная разработка темы Медеи и похода аргонавтов, осуществленная при написании трагедии, сказалась на многих ременисцен-циях этого мифологического сюжета в других, более поздних произведениях поэта. Однако этот опыт в жанре трагедии остался единичным. Овидий вновь обращается к любовной лирике, только теперь ее форма осложняется. Начатые еще до написания «Медеи» «Послания героинь» («Ге-роиды») представляют собой стихотворные послания от лица мифологических героинь (Пенелопы, Филлиды, Брисеиды, Медеи, Федры и др.) к покинувшим их возлюбленным и мужьям. Таким образом, прежняя любовная топика разрабатывается здесь уже на богатом историко-мифологическом материале. При написании «Героид» Овидий использовал большое количество источников, как римских, так и греческих. Гомер, Софокл, Еврипид, Каллимах, Аполлоний Родосский, Вергилий — таков далеко не полный перечень авторов, из произведений которых поэт черпал сюжеты и отдельные подробности. Следующую группу произведений, относящихся к любовной лирике Овидия, составляют поэмы «Средства для лица», «Искусство любви» и «Лекарство от любви». Общим для них является их пародийно-дидактический характер при той же ориентированности на любовную тематику. Крупнейшей из этих поэм является «Искусство любви», написанная, судя по некоторым намекам на события римской истории, во 2—1 гг. до н. э. В шутливо-пародийном тоне, имитируя дидактический эпос и приемы различных руководств (в частности, по риторике), Овидий «вооружает» 5 римское юношество искусством «любить по правилам» 6. Второй этап творческого развития поэта (2—8 гг. н. э.) — это обращение к мифологическим образам и сюжетам, представляющим в изложении Овидия целую энциклопедию античной мифологии. Пятнадцать книг Овидиевых «Метаморфоз» (Metamorphoses) содержат немногим меньше 12 тыс. гексаметров; это грандиозное собрание мифов (их насчитывается около 250), повествующих о превращениях различных персонажей (в основном из греческой мифологии) в животных, растения, камни, реки, острова и звезды. Принцип подачи материала здесь хронологический, хотя, конечно, говорить о точности хронологии не приходится из-за специфичности материала мифологических сказаний. Тем не менее основные этапы повествования построены так, что читатель получал представление об истории «изменений» с древнейших времен до современной ему эпохи. Жанр «Превращений» (таков перевод греческого слова Метощор-cpcoaei;) имел свою давнюю историю в греческой и римской литературах. 4 Tacit. Dial. 12; Quintil. Institut. X, 1, 98. 5 A. A. II, 741: arma dedi vobis. 6 A. A. I, 1—2: Si quis in hoc artem populo non novit amandi, Me legat, et lecto carmine doctus amet.
Особенно популярен он был в эллинистической «ученой» поэзии, которая увлекалась собиранием и обработкой малоизвестных, полузабытых мифов, как правило, местного происхождения. Прообразом и источником «Метаморфоз» Овидия были, по всей видимости, «Ка-тастеризмы» (Катаатерюр.ос — букв. «Превратившиеся в звезды») греческого ученого и поэта Эратосфена (ок. 284—202 г. до н. э.), в которых были собраны мифы о превращениях людей в звезды. Во II в. до н. э. грек Никандр написал в гексаметре ученую поэму 'Етерот-p.sva (букв. «Изменения»), содержащую мифы о превращениях в растения и животных. Под именем ’OpviDoyovca (букв. «Происхождение птиц») была известна поэма некоего Бойя (ВоТо;), описывающая превращение людей в птиц. Авторами «Метаморфоз» были также Парфений, Теодор и Дидимарх. На римской почве отдельные опыты такого рода встречаются в форме эпиллиев (их писали Цинпа, Цицерон, Псевдо-Вергилий). Однако впервые познакомил римлян с систематизированным собранием «превращений» Эмилий Макр (ум. в 16 г. до н. э.), опубликовавший в латинской обработке «Орнитогонию» Бойя. Овидий находился с Макром в дружеских отношениях. Видимо, именно Макр и его перевод натолкнули Овидия на мысль написать свои «Метаморфозы». Кроме поэтических собраний мифов, существовало, по-видимому и много прозаических трудов, собирающих, описывающих и каталогизирующих мифы, многочисленные пособия для риторических школ и компендиумы, которыми пользовались поэты и на которые, по-видимому, опирался и Овидий. Одновременно с созданием «Метаморфоз» Овидий работал над другим произведением, также мифологического характера, но на этот раз на материале преимущественно отечественной, италийской мифологии и отчасти истории. «Фасты» (Fasti — букв. «Календарь») — это своеобразный календарь памятных дней, праздников, обычаев и преданий, связанных с римскими культами и религиозными традициями. Овидий намеревался написать 12 книг, посвятив каждому месяцу римского календаря отдельную книгу, однако ссылка в Понт помешала поэту закончить «Фасты»: до нас дошло только шесть книг, охватывающих месяцы с января по июнь. «Фасты» Овидия относятся к тому направлению в поэзии, которое разрабатывало этиологические легенды. Мифы, объясняющие причины (atTi'at) и условия возникновения того или иного культа, обряда, названия местности и т. д., оказались в сфере внимания поэзии еще в эпоху александринизма, когда пробуждался интерес к антикварно-мифологическому материалу, обрабатываемому в поэтической форме. Классическим образцом такой обработки являются знаменитые «Причины» (Atxia) александрийского поэта и филолога первой половины III в. до п. э. Каллимаха. Ссылка в Томы, последовавшая в 8 г. н. э., прервала естественный ход развития поэтического творчества Овидия, вырвав его из при
вычной литературно-светской среды и заставив обратиться к новым образам, чувствам и переживаниям. Как видим, главными темами Овидиевой музы римского периода были эротика и мифология, часто сплавленные в единое целое (как это было в «Героидах» и «Метаморфозах»). Уже этот краткий обзор показывает, что сколько-нибудь значительных и конкретных сведений о северо-восточной окраине ойкумены здесь ждать не приходится. II. АЛЕКСАНДРИЙСКАЯ «УЧЕНОСТЬ» И РИТОРИКА Для правильного понимания Овидиева творчества необходимо также иметь в виду два обстоятельства: его риторичность и «ученый» александринизм. Последнее особенно важно при характеристике «Метаморфоз» и «Фастов». В самом деле, в обоих этих произведениях Овидий выступает прямым продолжателем жанров александрийской «ученой» поэзии, концентрировавшей свое внимание на поэтической обработке мифов и легенд, оперировавшей огромным ономастическим и повествовательным материалом, взятым из мифологии, истории, географии, астрономии, зоологии, ботаники и других наук. Уже в «Любовных элегиях», как и во всех последующих произведениях, Овидий широко использовал разнообразный мифологический материал, служащий для иллюстрации и украшения повествования. Насыщенность стихотворений мифологическими образами, сюжетами и именами, зачастую экзотическими, рассчитанными на искушенного в мифологии читателя, являлась отличительной чертой александрийской поэзии, влияние которой на римскую литературу со времен неотериков и Катулла было очень сильным. Именно этой ученостью поэта (poeta doctus) и объясняются по знания Овидия римского периода о понтийском регионе Ч Вопрос о влиянии риторики на творчество Овидия является одним из самых важных для источниковедческой разработки его произведений, поскольку с ним связана проблема достоверности сообщаемых им сведений. Как хорошо известно, риторическое школьное образование в римском обществе августовского века играло очень большую роль в воспитании будущих политических деятелей, входило в программу обучения римского юношества в качестве одного из важнейших компонентов 1 2. Овидий прошел все обычные для состоятельного римлянина этапы образования. В возрасте 13—14 лет он, уроженец города Сульмона, был послан отцом в Рим для получения риторического образования, 1 Анализ поэтической географии «Энеиды» Вергилия приводит исследователей к выводу, что она складывалась из нескольких пластов, главные из которых обусловливались «ученым» интересом к экзотическим, архаичным и малоизвестным названиям, орнаментацией стиля, развернутыми ассоциациями и др. (Wees Р. G. van. Poetische geografie in Vergilius’ Aeneis. Diss. Tilburg, 1970, p. 143). 2 См., например: Clark D.-L. Rhetoric in Greco-Roman Education. New York, 1957; Смирим В. M, Римская школьная риторика. . с. 95 и след,
необходимого для начала карьеры государственного деятеля. Известно, что Овидий занимался в школах знаменитых в то время в Риме преподавателей риторики Марка Порция Латрона и Ареллия Фуска 3. По свидетельству современников, Овидий достиг больших успехов в декламаторском искусстве, в сочинении свазорий (увещевательных речей какого-нибудь мифического или исторического персонажа, оказавшегося в определенном положении) и контроверсий, требующих хитроумной логической аргументации судебного порядка 4. Занятия риторикой наложили на поэтическое творчество Овидия заметный отпечаток; ее влияние на художественно-стилистические особенности изложения проявилось у нашего поэта, пожалуй, в большей степени, нежели у других йоэтов августовской эпохи 5. «На примере Овидия, — пишет Т. И. Кузнецова, можно видетщ как размываются границы между этими жанрами [т. е. риторикой и поэзией. — А. П.] и происходит их сближение»6. Уже в «Любовных элегиях», воспевших некую Коринну, которай, по мнению исследователей, была лишь плодом творческого воображения поэта, литературной фикцией, заметно сильное влияние риторики. Стремление и умение сказать все возможное по данному предмету, правильно расчленить основную тему на подтемы, изобретательно доказать подчас противоположные тезисы, обнаружить и убедительно привести все pro et contra, стройно расположить материал — во всем этом хорошо виден Овидий, мастер свазорий, отличный декламатор, ученик Фуска и Латрона 7. Риторичность музы Овидия проявляется во всех его произведениях. Однако наиболее сильно влияние риторики ощущается в «Ге-роидах» — индивидуализированных речах мифологических героинь. Можно сказать, что школьные свазории, в которых оттачивалось умение перевоплощаться в мифологический или исторический персонаж, требовалось знание всех обстоятельств той или иной ситуации, исчерпывалась вся возможная аргументация, послужили структурной основой «Героид» 8. Перенос свазорий из школы на публику, из пособий по риторике в художественную литературу, из прозы в стихи — таков смысл новаторства Овидия в «Посланиях героинь». 3 Любопытные свидетельства об Овидии этого времени сохранил Сенека Старший, который встречался с поэтом в аудиториях прославленных риторов {Sen. Controv. II, 2, 8 sqq.). 4 Sen. Controv. II, 2, 12. 5 О риторике в творчестве Овидия существует большая литература. Из важнейших работ отметим следующие: Cazzaniga A. Element! retorici. . .; Arnaldi Fr. La «retorica». . ., p. 23—31; Higham T. F. Ovid and Rhetoric, p. 32—48; Naumann H. Ovid and die Rbetorik, S. 69—86; Argenio R. Retorica e mitologia. . ., p. 51—79; Deratani N. Artis rhetoricae. . . 6 Кузнецова T. И., Стрельникова И. П. Ораторское искусство. . ., с. 156. В Ер. 11,5, 65 Овидий писал ритору Салану, что как риторика, так и поэзия «fontibus exit ab isdem». 7 Огромный материал из ранних произведений Овидия, свидетельствующий о широком использовании риторических приемов, приводит русский ученый Н. Ф. Дератани в своей капитальной работе «Artis rhetoricae. . .». 8 Sabot A.-F. Les 'Hero!des’. . ., p. 2590—2620.
Ш. ПРЕДСТАВЛЕНИЯ ОВИДИЯ О СКИФИИ И КАВКАЗЕ Сведения Овидия о Скифии и Кавказе, разбросанные по всем произведениям римского периода, носят по большей части характер случайных, ассоциативных упоминаний, или они являются местом локализации описываемых поэтом мифов. Анализ этих упоминаний показывает, что познания Овидия о Скифии и Кавказе не выходили за рамки обычных, традиционных для римской поэзии знаний этногеографического характера. Такого рода сведения образованные римляне получали из разнообразного справочно-компилятивного материала, содержавшегося в многочисленных компендиумах, трактатах и переложениях мифологических сказаний и географических описаний Ч Характерными особенностями историко-географических сведений, содержащихся в такого рода литературе, можно считать, с одной стороны, их мифологичность и древность (вспомним страсть эллинистической «ученой» поэзии к собиранию малоизвестных преданий и легенд), с другой же — их стереотипность и традиционность, обусловливаемые самим способом распространения таких знаний среди образованной части общества, особенно в римской литературной среде. Все это затрудняет использование таких произведений в качестве исторического источника. Скифия в представлении римских поэтов, испытавших воздействие александрийской поэзии, — это отдаленная северо-восточная окраина ойкумены, одна из наиболее известных историко-мифологических реалий, которыми так любили оснащать свою речь античные поэты со времени эллинизма 1 2. Отсюда — частое употребление скифского этнонима в перечислении нескольких варварских наименований, служащих для выражения идеи отдаленности, дикости, свирепости — словом, всего варварского 3. Именно в таком контексте встречается самое раннее упоминание Овидием Скифии в Am. II, 16, 39. Поэт отдыхает в родном городе Сульмона, но вдали от Коринны ему не милы эти благодатные места. «Кажется, — восклицает поэт, — что я живу не в Пелигнах, [известных своей] целебностью, и не в родном месте — отцовских деревнях, а в Скифии, у диких киликийцев и могучих британнов, и в скалах, которые красны от Прометеевой крови» 4. 1 Hartman J. J. De Ovidio poeta. . p. 39; Laudien A. Zur mythographischen Quelle. . ., S. 129—132; Grimal P. La chronologie legendaire. . ., p. 250 suiv.; Ludwig W. Struktur und Einheit. . ., S. 27. 2 Об античном восприятии Скифии и скифов см. в обобщающих работах М. И. Ростовцева (Скифия и Боспор. . .; ср. немецкое издание: Skythien und Bosporus. Berlin, 1931), Д. П. Каллистова (Античная литературная традиция. . с. 182— 197), И. В. Куклиной (Античная литературная традиция. . .); ср. также: Borzsak I. Die Kenntnisse. . S. 23 ff. 3 Ср., например: Verg. Buc. I, 63—67 (парфяне, германцы, афры, Скифия, бри-танны); Horat. Carni. IV, 5, 25—28 (парф, скиф, Германия, Иберия) и др. 4 . . .Sed Scythiam Cilicasque leros viridesque Britannos, Quacque Prometheo saxa cruore rubent.
С представлением о родине Овидия — италийских Нелигнах, славившихся благотворностью своего климата, должно было резко контрастировать упоминание «диких киликийцев», которые еще недавно терроризировали все Средиземноморье своими пиратскими набегами 5, а также скифов и британнов, обитавших в разных концах (северо-восток и северо-запад) ойкумены. Риторическое противопоставление двух контрастных миров — просвещенного и цивилизованного мира Римской империи («здесь») и грубой, дикой, варварской окраины («там») — обычный прием у римских поэтов, который, как мы увидим ниже, будет максимально развит Овидием позднее, в томитанский период творчества. В Met. VIII, 787—791 Овидий рисует (устами Цереры) такой образ далекой северной Скифии: Est locus extremis Scythiae glacialis in oris, Triste solum, sterilis, sine fruge, sine arbore tellus, Frigus iners illic habitant Pallorque Tremorque Et ieiuna Fames. . . (Есть местность на отдаленнейших берегах ледяной Скифии, печальная почва, не дающая всходов земля, без плодов и без деревьев; там обитают бездеятельный Мороз, Бледность и худой Голод. . .). Далее Овидий изображает богиню Голода, которая, живя в Скифии, «выдергивает ногтями и зубами редкую траву на каменистом поле» (vv. 799—800). Отметим использованный здесь Овидием прием персонификации понятий Frigus, Pallor, Tremor, приданных в качестве спутников богине Fames. Эта персонификация абстрактных качеств, широко распространенная в александрийской и римской поэзии 6, должна была подчеркнуть холодность и бесплодие скифского климата, страны. Такую же характеристику Скифии дают Овидиевы упоминания «снежной Скифии» (nivosa Scythia — Her. XII, 27) и «холодов Скифии» (f rigor a Scythiae — Met. II, 224). Это представление о Скифии как бесплодной пустынной равнине, где господствует вечный холод, унаследованное из греческой литературы 7, было, безусловно, преувеличенным, особенно в поэзии, которая нуждалась в контрастных, впечатляющих примерах, наиболее выпукло отражающих сущность того или иного явления. Холод и скудость растительности стали в римской поэзии непременным атрибутом Скифии 8. 5 По-видимому, еще свежа была память о блестящей победе Гнея Помпея вад пиратами-киликийцами в 67 г. до и. э. (см.: Flor. I, 41). 6 Ср. ту же Fames у Сенеки (Here. Fur. 69); сам Овидий неоднократно прибегает к этому приему (ср. Am. I, 2, 35: Amor, Blanditiae, Error, Furor; Met. XI, 593: Somnus; Ер. IV, 4, 15: Fama; Met. XII, 43: Fama; 59—61: Credulitas, Error, Laetitia, Timores, Seditio, Susurri). 7 См., например: Herod. IV, 7; 31; Strabo, VII, 3, 18. См. разбор литературы по этой проблеме в кн.: Доватур А. И., Каллистов Д. II., Шишова И. А. Народы нашей страны. . с. 258—259. 8 Ср.: Verg. Georg. Ill, 197: Scythiae hiemes; IV, 517—518: Hyperboreae glacies, Tanais nivalis, Riphaeae pruinae; Horat. Carm. IV, 5, 25: gelidus Scythes; Prop. II, 3, 11: Maeotica nix; II, 7, 17: hiberni Borysthenides etc. 2 Заказ M 1285 17
Цитированное место из «Метаморфоз» является в дотомитанском творчестве Овидия самым ярким проявлением того стереотипа, который сложился в римской поэзии вокруг понятия «Скифия». Несомненно, такое восприятие Скифии наложило отпечаток и на изображение той «Скифии», в которой поселился позже поэт-изгнанник, стало важным конституирующим фактором в поэтическом формировании «скифского» облика места его нового обитания. Одной из излюбленных и постоянных тем понтийских произведений станут сетования на холодный климат и бесплодие местной земли, рассчитанные на римскую публику, воспитанную на таком стереотипе 9. Где же располагал Овидий эту холодную и бесплодную Скифию? При всей расплывчатости и географической неопределенности его указаний, вызванных отсутствием специального ин тереса поэта к вопросам географии, можно все-таки, как кажется, приблизительно очертить местность, в которой локализуется его Скифия. Прежде всего, ясно, что она расположена, по Овидию, где-то на севере: так, ужасный (liorrifer) Борей, когда распределялись сферы владычества ветров, вторгся «в Скифию и в северные [земли]» (Scythiam septemquo trionem. — Met. I, 64—65). Прочие упоминания Скифии связаны с несколькими мифолого-географическими сюжетами, бывшими в широком употреблении в римской литературе; большая часть их представляет заимствования из греческой мифологии и древней географии. Это, прежде всего, мифическая география, отразившая легенду о походе аргонавтов в Колхиду и бегстве Медеи с Ясоном в Грецию. Скифские этнонимы, связанные с этим мифологическим циклом, встречаются в VI и XII «Посланиях героинь», которые имеют своей сюжетной основой именно поход Ясона в Колхиду, а также в седьмой книге «Метаморфоз», которая почти вся посвящена чудесным превращениям, сопутствовавшим борьбе Ясона за золотое руно. Упоминания Скифии, рассыпанные здесь, дают возможность установить, где локализовал ее Овидий. В Met. VII, 407 упоминается аконит (ядовитое зелье), который Медея привезла с собой некогда со скифских берегов — a Scytliicis oris (имеется в виду — из Колхиды). Метонимическое обозначение припонтийских народов и племен «скифскими» было в большом ходу у античных авторов, особенно у поэтов. В таком же расширительном смысле Овидий будет потом в понтийских произведениях называть скифскими Понт, страну, Петр, племена, климат и т. д. в районе Нижнего Дуная 10. Однако есть основания полагать, что, несмотря на такое метонимическое употребление этнонима «скифский» в значении «понтийский», Овидий отличал собственно Скифию от Колхиды. В послании Гипсипилы к Ясону выражается пожелание, чтобы Медея оставила Ясона и нашла себе другого мужа (VI, 108—109): 9 См., например: Tr. II, 95; III, 4В, 47—52. 10 См., папримор: Tr. III, 4, 46; V, 1, 21; V, 2, 62; Ер. I, 5, 27; II, 2, 112; IV, 9, 81 и др.
Illa sibi Tanai Scythiaeque paludibus udae Quaerat et a patria Phasidis usque virum (Пусть она ищет мужа на Танаисе, в болотах сырой Скифии и у истоков Фа-сиса п). Таким образом, Скифия здесь локализована в ином месте, чем колхидский Фасис (совр. река Риони); дается также ее характеристика: она расположена на Танаисе (совр. река Дон), в болотистой местности. Название paludes Scythiae, несомненно, имеет своим истоком paludes Maeoticae (Меотийские болота) — традиционное обозначение Азовского моря — и связывает локализацию Скифии с Мео-тидой. Любопытно, что точно такое же северопричерноморское расположение Скифии (и почти в таких же выражениях) дается Овидием и в «Тристиях» (III, 4В, 49—51): Bosphoros et Tanais superant Scythiaeque paludes, Vix satis et noti nomina pauca loci. Ulterior nihil est nisi non habitabile frigus (Далее находятся Босфор, Танане, болота Скифии и немногие имена малоизвестной местности. Далее пет ничего, кроме непереносимого для людей холода). Как видим, представления Овидия о северопричерноморской (та-наисской) Скифии существенно не изменились с момента его прибытия в Томы. Интересно в связи с локализацией Скифии рассмотреть упоминание ее в послании Медеи к Ясону, где Медея, сравнивая богатство и могущество своего отца Ээта и Креонта, отца Креусы — новой жены Ясона, говорит (XII, 26—27): Hie Ephyren bimarem, Scythia tenus ille nivosa Omne tenet, Ponti qua plaga laeva iacet (Этот [т. e. Креонт] владеет Эфирой [т. е. Коринфом], омываемой двумя морями, тот же [т. е. Ээт] — всеми [землями] вплоть до заснеженной Скифии, там, где расположен левый берег Понта). «Заснеженная Скифия», несомненно, противопоставлена здесь Колхиде, территория которой, чтобы подчеркнуть обширность владений Ээта, представлена граничащей со Скифией — самой отдаленной на севере, необитаемой и холодной страной. Итак, Скифия расположена на левом берегу Понта (laeva plaga Ponti). Что же здесь имеется в виду? В античной географической литературе под «левым» берегом Понта подразумевалось обычно Западное Причерноморье. В дальнейшем Овидий, живя в ссылке в западнопонтийском городе Томы, будет постоянно называть место своего пребывания «Левым Понтом» 12. 11 Выражение 'a patria Phasidis usque’ В. В. Латышев перевел «сродного Фа-сиса» (SC, II, 1, с. 70). А. Пальмер (Palmer A. Her., cd., р. 335) предлагает переводить «from the source of the Phasis», т. e. «от истоков Фасиса», что находит параллель в Am. Ill, 6, 40 (о Ниле): qui patriam tantae tam bene celat aquae. Список использованных изданий Оьидия и о форме их цитирования см. в разделе «Библиография». 12 Тг. 1, 2, 83; I,.8, 39; II, 197; IV, 1, 60; IV, 8, 42; IV, 10, 97; V, 10, 145; Ер. I, 4, 31; II, 2, 2; 111, 8, 17; IV, 9, 119. Подробнее о понятии «Левый Понт» у Овидия см. ниже, раздел 1 главы IV второй части.
Однако в период работы над «Героидами» представление о левом и правом берегах Понта было у Овидия, по всей видимости, довольно неопределенным. При том, что юго-восточное побережье Черного моря считалось «правым», а Колхида — наиболее удаленной точкой Понта 13, вся западная и северная часть моря могла считаться «левой». Характерно, что Овидий также считал Колхиду самой отдаленной точкой Понта (ср.: Her. XVIII, 157: Colchos et in ultima Ponti). Севернопричерноморская локализация Скифии, очевидная из других указаний в произведениях дотомитанского периода, позволяет предположить, что и здесь «laeva plaga» мыслится шире, чем только западное побережье, включая в себя севернопричерноморский ареал. Характерно следующее описание Арриана (РРЕ, 16): «До Апсара [местечко на восточном побережье Понта южнее Фасиса. — А. П.] мы плыли на восток по правой стороне Эвксина (sv тоб EoBeTvou). Ансар же показался мне крайним пределом длины Понта, так как отсюда мы держали путь уже на север вплоть до реки Хоба и за Хобом до Сингама. От Сингама мы повернули на левую сторону Понта (е; ттр Xaiav rcXeupav тоб Пбутои) до реки Гипп». Важным ориентиром для локализации Скифии, известной Овидию до ссылки, можно считать упоминание реки Гипанис (совр. Южный Буг), которая по Овидию, берет начало со Скифских гор (Scythi-cis de montibus ortus) и, будучи сначала пресной, портится затем горькими солями (Met. XV, 285—286). Известие о вкусе воды в Гипанисе восходит, несомненно, к Геродоту, который сообщает следующее (IV, 52): «Река Гипанис, выходя из озера, лишь на расстоянии пяти дней остается еще пресной, а затем на четыре дня плавания, вплоть до моря, вода ее делается горько-соленой. Ведь в нее впадает настолько горький источник, что, несмотря на свою незначительную величину, он делает воду реки совершенно горькой» 14. Любопытно, что Гипанис вытекает, по Овидию, с неких Скифских гор, хотя у Геродота, у которого Овидий, очевидно, заимствовал сведения о горькой воде в Гипанисе 15, говорится только о том, что его истоки находятся в Скифии и вытекает он из большого озера (Herod. IV, 52). Вероятно, здесь мы встречаемся с отзвуком широко распространенной в античности теории (хотя и не разделявшейся 13 Ср.: Apoll. Rhod. II, 1264: аргонавты прибыли в <&aa[v V eupu peovra %at гауала те(рат:а IIovtou. Страбон в связи с этим упоминает о ямбической поговорке (то те irapotpiaxw? Xe^Sev): «на Фасис, где кораблям последний бег» (si? ev&a vaualv еа^ато; Spopos), хотя и уточняет, что па самом деле рих05 Eo^efvou находится около Диоскуриады (XI, 2, 16). См. также: Veil. Patera. I, 40,1: ad eas nationes, quae dextra atque intima Ponti incolunt, Colchos Heniochosque et Achaeos. 14 Cp.: Vitruv. 136, 25—197, 5; Mela, П, 7; Solin. 14, 1 etc. 15 О зависимости Овидия от Геродота в описании места своей ссылки см.: Штиф-тар В. Овидий и Геродот, с. 238—242. Вывод ТПтифтара вполне* приложим и к произведениям дотомитанского периода: «Из сравнения обоих писателей мы можем заключить, что Овидий был знаком с Историей Геродота, и если не заимствовал у него прямо, что трудно было бы доказать, то, во всяком случае, на мировоззрение римского поэта это знакомство оказало известное влияние и оставило следы на его произведениях» (с. 242).
Геродотом) о существовании на севере Скифии Рифейских гор, которые Овидий, очевидно, имеет в виду, называя их просто Скифскими; в то же время мнение о том, что все скифские реки берут свое начало с гор, также было довольно популярным 16. Контаминацию этих двух версий и представляет, по-видимому, Овидиево сообщение. Издалека видится только крупное. Так, в соседстве со Скифией (а в ряде случаев непосредственно в ее пределах) появляется Кавказ — самый известный римлянам горный массив на северо-востоке ойкумены. В Met. II, 224—225, где говорится о холодах Скифии, которые не спасают ее от жара, вызванного падением с неба Фаэтона, следующим упоминается Кавказ: Caucasus ardet (пылает Кавказ). В предшествующих vv. 216—223 рассказывается, как загорелись горы Тавр, Тмол, Эта, Ида, Геликон, Гем, Этна, Парнас, Кинт, Эрике, Офрис, Родопа, Мимант, Микала, Диндима, Киферон. После упоминания Скифии и Кавказа перечисляются Осса, Пинд, Олимп, Альпы и Апеннины. Таким образом, упомянуты все наиболее известные в античности горные вершины и хребты 17. Скифия, как видно из перечисленных названий, единственное в длинном перечне гор наименование, означающее страну, а не горное образование. Поэтому едва ли правы те издатели, которые после слова frigora ставят точку с запятой или запятую, тем самым вычленяя Скифию в самостоятельный пункт перечисления. Скорее всего, Скифия названа здесь в связи с ее «знаменитым» холодом, который упомянут для контраста с пылающим Кавказом. Отсюда — более правильная пунктуация frigora: 18, подразумевающая последующее разъяснение того, почему беспомощны морозы Скифии: ведь Кавказ горит, несмотря на холод страны, в которой он расположен. В Met. VIII, 796—798 поэт прямо помещает Кавказ в Скифии. Он рассказывает, как ореада по повелению Цереры «прибыла в Скифию и на вершине суровой горы (ее называют Кавказом) освободила шеи драконов [которые доставили ее колесницу в Скифию. — А. П. ] от ярма» 19 20. Поэтическая традиция помещать Кавказ в Скифии берет свои истоки еще у Эсхила, начавшего «Прометея Прикованного» словами: «Мы прибыли в отдаленный край земли, в скифскую страну, в безлюдную пустыню. . .», имея в виду Кавказ, как это ясно из последующего текста 2°. 16 См., например: Aristot. Meteorol. II, 1; Mela, I, 115; Plin. NH, IV, 78, 80, 93. 17 Источником этих сведений для Овидия послужили, по-видимому, «каталоги» географическо-мифологического характера и различного рода компендиумы по мифологии (см.: Kienzle Н. Ovidius. . ., passim; Dietze J. Composition und Quellenbenutzung. . ., S. 18 ff.; Hartman J. J. De Ovidio. . ., p. 39). 18 См., например, в издании «Метаморфоз» Haupt М. Met., ed., I, s. v.: Non pro-sunt Scythiae sua frigora: Caucasus ardet (не помогают Скифии ее холода — пылает Кавказ). 19 Devenit in Scythiam: rigidique cacumine montis (Caucason appellant) serpentum colla levavit. 20 Aeschyl. Prom. Vinct. I, 1. О том, что Овидий также ассоциировал Кавказ с Прометеем, говорит упоминание о «скалах, которые красны от Прометеевой
Другой цикл мифов, связанных со Скифией и дающих некоторое представление о ней, — это легенды о том, как Ифигения, принесенная в жертву своим родным отцом Агамемноном в Авлиде, была перенесена Артемидой (Дианой) в Тавриду (Крым), где стала ее жрицей. Пространное изложение части этого мифа о прибытии в Тавриду Ореста и Пилада Овидий приводит позже в «Посланиях с Понта» (Ер. III, 2, 45—95), пытаясь придать давно известной ему легенде местный колорит. Там он помещает тавров в Скифии, называет скифского царя Тоанта, «знаменитого на Меотийском побережье (in Маео-tide clarus ora)», скифских жриц. О «таврских святынях тоантовой богини (Thoanteae Taurica sacra deae)» Овидий упоминает также в «Ибисе» (384). О знакомстве поэта с этим мифом еще до ссылки говорит пассаж о нимфах, которые «населяют лесное озеро скифской Дианы и соседние озера» (Met. XIV, 331—332). Контекст показывает, что речь здесь идет о почитании Дианы в роще около города Aricia, неподалеку от Арицийского озера в Италии. Диана называлась «Скифской» (Scy-thica), «Таврической» (Taurica), «Лесной» (Nemoronsis). Сохранилось предание, что жрец Дианы (rex nemorensis) избирался из числа рабов и претендент на это место должен был убить своего предшественника 21. Жестокость этого обычая дала повод отождествить местный культ с культом Дианы в Таврике, где, по преданию, приносились в жертву люди 22. Отсюда сложилась легенда, что Орест, бежав из Таврики вместе с сестрой Ифигенией, привез похищенный там идол Дианы в Арицию 23. О культе Дианы Скифской в Ариции сообщают многие греческие и латинские авторы 24. То обстоятельство, что Овидий назвал Диану Скифской, заставляет думать, что Овидию было известно скифотаврическое происхождение легенды. Это подтверждается еще одним упоминанием Дианы Арицийской, но на сей раз с эпитетом «Орестова» (Orestea) в Met. XV, 486. Подводя итог анализу упоминаний Скифии в произведениях Овидия дотомитанского периода, можно довольно точно очертить те пре- крови» в одном перечислении со Скифией, киликийцами и британнами в Am. II, 16, 39—40 (см. выше). 21 См.: Strabo, V, 3, 12. 22 О связи Дианы Арицийской с Таврической см.: Толстой И. И. Таврическая богиня, с. 166; HTssoira G. Religion. . ., S. 351 ff.; Alfdldi A. Diana Nemorensis, p. 140. 23 Относительно того, куда поместил Орест статую Дпаны, не было согласия уже в античности. Так, по Еврипиду (Iphig. Танг., 1446 и след.), Орест должен был доставить статую в Бравроп (Аттика). Павсапий, помимо афинской версии, приводит еще спартанскую (Артемида Орфия), каппадокийскую и лидийскую (III, 16, 7; 8, И). В Бернских схолиях к «Фарсалии» Лукана, упомянувшего царство скифской Дианы в Италии (III, 86), мы читаем: «Когда Орест по повелению оракула перенес в Афины кумир Дианы, то, по преданию, он не был принят по причине кровожадности божества и поэтому был отнесен в ту часть Италии, где Арицийская роща» (ср. схолии к VI, 74). Так происходило оправдание переноса названия на Италию. 24 См., например: Strabo, V, 3, 12; Suelon. Calig. 35; Vai. Нас. II, 300 sqq.; Schoi. ad Juvcn. XV, 115 etc.
ДеЛЫ, которыми поэт ее ограничивал. Скифия занимает, по Овидий^ территорию севернее Понта Эвксинского, рядом с Кавказом, вокруг Меотиды у реки Танаис, а также Крымский полуостров, доходя на Западе до Гипаниса и на севере ограничиваясь, вероятно, Скифскими (=Рипейскими) горами. Эта территория примерно соответствует размерам и форме Геродотовой Скифии и является ее традиционной локализацией в античной литературе. Из других упоминаний Овидия о северопричерноморских реалиях следует отметить сравнение бегущей Аталанты со скифской стрелой (Scythica sagitta), которой она не уступает в быстроте (Met. X, 588-590). Наименование стрелы «скифской» отражает тот факт, что основным оружием кочевников был лук со стрелами. Этноним «скифский» избран, по-видимому, потому, что скифы были одними из наиболее известных в античной традиции номадов, своего рода эталоном признаков кочевнического образа жизни 25. Заметим, что скифский лук и его форма были хорошо известны в античности. Считалось, что очертания побережий Черного моря имеют форму скифского лука 26. В «Фастах» (III, 719—720) Овидий, обращаясь к Вакху, напоминает о его триумфах у ситонов, скифов и индийских племен 27. Что касается ситонов (южнофракийского племени) и индов, то их перечисление в мифической географии путешествий Диониса-Вакха не вызывает никаких вопросов — они давно заняли там прочное место 28. По Аполлодору, Вакх из Фригии направился через Фракию в Индию. По мнению Овидия, таким образом, этот путь лежал через Скифию. Думается, однако, что скифский этноним появился здесь лишь как компонент этногеографического заполнения пространства на пути из Фракии (ситоны) в Индию. Скифия как восточный сосед Фракии 29 и северо-западный сосед Индии 30 в представлении античных географов вполне могла соединить собою в описании Овидия эти две далеко отстоящие друг от друга области античной ойкумены. Тем не менее из того же Геродота мы узнаем о чуждости скифам вакхических празднеств 31. Рассмотренный фрагмент ярко показывает отношение Овидия к этногеографическому мифологическому материалу: если та или иная «реалия» звучит в целом правдоподобно, то нет причин, почему она не может быть представлена в описании. Кроме скифских рек Гипаниса и Танаиса, о которых речь шла выше, Овидий упоминает в произведениях римского периода еще раз 25 Ср.: Verg. Aen. VIII, 725: sagittiferosque Gelonos (Geloni=Scythae); Herat. Carm. Ill, 4, 35: pharctratos Gelonos; III, 8, 23: iam Scythae laxo meditantur arcu; Senec. Here. Fur. 1127—1128: arcus Scythica tensus harundine: Lucan. Phars. VIII, 301: Scythicae sagittae=432; IX, 823: Scythica harundo. 26 Ср. уже у Hecat, Frg. 163; см. также: Strabo, II, 5, 22; Pltn. NH, TV, 86; Dionys. Perieg. 157—162 и др. 27 Sithona» et Scythicos longum narrare triumphos Et domitas gantes, turifer Inde, tuas. 28 Ср. упоминание ситонов в связи с Вакхом у Горация (Carm. I, 18, 9). О маршруте скитаний Диониса см.: A polled. Ill, 5, 1—2; ср.: Нот. II. VI, 130—140. 29 Herod. IV, 48—49. 30 Strabo, II, 5, 31. 31 Herod. IV, 79.
о Танаисе в Met. II, 241, а также об Истре (Met. П, 249) в перечне рек, которые будто бы загорелись от падения на землю Фаэтона, не справившегося с огненными конями Гелиоса. К числу редких и малоизвестных преданий, отвечающих воспитанным на александрийской ученой поэзии вкусам, относится рассказываемый в «Метаморфозах» миф о скифском царе Линке (Lyncus), превращенном Церерой в рысь за намерение убить своего гостя Три-птолема, который был послан богиней плодородия по всей земле, чтобы разнести людям семена культурных растений — дар Цереры (Met. V, 642—661). Миф о превращении Линка в рысь из других источников неизвестен. Более поздние авторы 32 в своем пересказе этого сюжета следуют Овидию. Превращение Линка в рысь строится у поэта на созвучии имени Аирхо; и греческого названия рыси Xoyi,—хб;, что, возможно, указывает на греческое происхождение мифа. Реминисценцией мифа, относящегося к Причерноморью, является также упоминание «кавказца Абариса» в Met. V, 85—88. Начиная с IV, 669, Овидий рассказывает историю о прибытии Персея в Эфиопию и спасении им Андромеды, дочери тамошнего царя Кефея, от морского чудовища. На пир, который состоялся по случаю свадьбы Андромеды и Персея, пришел брат Кефея Финей, бывший жених Андромеды, и, домогаясь своих прав на невесту, устроил драку, в которой он и его сообщники погибли от руки Персея 33. Среди убитых Персеем гостей Овидий называет «Полидегмона, происходящего из рода Семирамиды, кавказского Абариса, сына Сперхиона Ликета, не стригущего волос Гелика, Ф легия и К лита». Перечисленные мифологические имена, малоизвестные, но для убедительности изложения индивидуализированные с помощью патро- и матронимии, черт внешности или страны происхождения, приводятся здесь, как считают комментаторы 34, для придания рассказу элемента разнообразия и правдоподобия. Что касается Абариса, то, по свидетельству Геродота, он был гипербореем. «Он странствовал по всей земле со стрелой в руке и при этом ничем не питался» 35. Другие источники сообщают, что Абарис был жрецом Аполлона Гиперборейского, прибывшим из страны гипербореев в Элладу и прославившимся своими прорицательскими способностями 36. 32 Hyg. Fab. 259; Serv. Schol. ad Verg. Aen. I, 327. 33 Этот сюжет излагается также у Аполлодора (II, 4, 3). 34 См. комментарий в издании «Метаморфоз»: Haupt М. Met., ed., I, S. 164. 35 Herod. IV, 36. за Об Абарисе и его жреческих функциях см.: Pindar. Frg. 270; Plato, Charm. 158 b; Diod. Sic. Bibl. II, 47, 5; Porphyr. Vita Pythag. 28—29; Iambi. Vita Pythag. XIX, 90—92; Himer. Orat. XXV, 2, 11 (и Порфирий, и Ямвлих рассказывают об обучении Абариса у Пифагора); Origen. Adv. Cels. Ill, 31; Nonn. Panopol. Dionys. XI, 1, 32. Гарпократион (вторая половина II в. н. э.) сообщает различные датировки прибытия Абариса в Грецию: 1) 568 г. до н. э.; 2) при мидийском царе Крезе (560—540), 3) 692 г. до и. э. (см.: Harpocr. Lexicon, s. v. ’'Apapis).
Поэтической фантазией Овидия следует объяснить, по-видимому, убийство Абариса в схватке Персея и Финея в доме эфиопского царя, так как, по другим источникам, Абарис после путешествия по Элладе (называют также Крит и Италию) вернулся на родину в страну гипербореев. Вероятно, обычным для Овидия отождествлением понятий «Скифия» и «Кавказ» объясняется и «кавказский» этникон Абариса. Заметим, что Абариса часто называли также скифом, объединяя его с легендарным Анахарсисом37. Эпический характер «Метаморфоз», сказывающийся в структуре и художественных особенностях поэмы 38, определял тесную связь Овидия с эпосом, и в частности с Гомером. Таким гомеровским духом проникнуто описание жилища бога Сна, которое поэт помещает в «Киммерийской земле» (Met. XI, 597—615). Уже само начало эпизода звучит эпически: Est prope Cimmerios longo spelunca recessu. . . (Есть невдалеке от киммерийцев обширная пещера. . .) 39. Образ Киммерийской земли, куда Овидий помещает domus et penetralia Сна, заимствован им в главных чертах из «Одиссеи» Гомера (ср. XI, 13 и след.), где рассказывается о посещении Одиссеем подземного царства Аида, вход в которое локализовался Гомером в земле киммерийцев. Яркими красками описывает поэт пещеру «ленивого Спа», «куда никогда не может войти своими лучами Феб, ни при восходе, нив се редине пути, ни при закате. Земля испаряет смешанные с туманом облака, [стоит] полумрак сумеречного дня. . .; [там] обитает глухой покой; но из глубины горы исходит ручей с летейской водой, в котором волна с тихим журчанием шуршит камешками и навевает сны» 40. Нельзя не отметить почти буквальных соответствий этого описания с изображением Киммерийской земли у Гомера. Так, у последнего Одиссей, переплыв с товарищами Океан, достиг «народа и города киммерийских мужей, скрытых туманом и облаком (rjept xal vscpeXi] xsxaXup.p.evot); и никогда светоносное солнце (TjeXto; cpaeQcov) не бро 37 Strabo, VII, 3, 8; Himer. Oral. XXV, 2, 11. 38 См.: Вулих Н. В. Мировоззрение и художественный стиль Овидия. . ., с. 8 и след. 39 Est locus — часто употоебляющийся Овидием (ср. Нет. XV, 53; Met. II, 195' VIII, 787; XV, 332; Fasti, II, 491; IV, 337j Ер. Ill, 2, 45) и другими поэтами зачин эпического характера, означающий переход к новой значительной теме (ср. eaxt 8ё tis. . . у Нот. II. II, 811; XI, 711; 722; XIII, 32; Od. Ill, 293; Apoll. Rhod. I, 236; est locus. . .: Enn. Annal. XXIII, 5; Verg. Aen. I, 159; 530; III, 163 etc.). 40 Cm.: vv. 592 и след.: Est prope Cimmerios longo spelunca recessu, Mons cavus, ignavi domus et penetralia Somni, Quo numquam radiis oriens mediusve cadensve Phoebus adire potest: nebulae caligine mixtae Exhalantur humo dubiaeque crepuscula lucis. . . 602: Muta quies habitat; Saxo tamen exit ab imo Rivus aquae Lethes, per quern cum murmure la bens Invitat somnos crepitantibus unda lapillis.
сает на них свои лучи, ни когда оно восходит на звездное небо, ни когда поворачивает с неба к земле, но гибельная ночь распространилась над несчастными смертными». О распространенности такого восприятия земли киммерийцев в римской поэзии можно судить по «Панегирику Мессалле», приписывавшемуся в древности Тибуллу (64—66): Cimmerion etiam obscuras accessit ad arces, Quis nunquam candente dies adparuit ortu, Seu supra terras Phoebus seu curreret infra (Он [Одиссей. — А. П.] пришел даже к темным крепостям киммерийцев, куда никогда не являлся дневной свет с сияющей зарей, встает ли Феб над землей или опускается под землю). По-видимому, такой же пересказ Гомера представляют собой слова Вергилия в описании «скифской» зимы в Georg. Ill, 387—389: Turn Sol palientes hand unquam discutit umbras, Nec cum invectus equis altum petit aethera, nec cum Praecipitem Oceani rubro lavit aequore currum (Там солнце никогда не рассеивает сумрачные тени, стремится ли опо достичь на конях вершины неба или купает колесницу, спускаясь в красные воды Оксана). Не случайно также присутствие в описании Овидия Леты — мифической реки забвения, протекающей в Аиде. Эта деталь, связывающая царство Сна с подземным миром, подтверждает зависимость Овидия от Гомера. Соединение Леты и Киммерийских озер в единое целое встречается уже у Тибулла 41. С гипербореями связан у Овидия еще один редкий миф, историкогеографическое истолкование которого наталкивается на определенные трудности. «Рассказывают, — пишет поэт в Met. XV, 356—360, — что на Гиперборейской Паллене есть мужи, у которых тела покрываются легкими перьями, стоит им девять раз погрузиться в Тритоний-ское озеро. Говорят также, хотя я этому не верю, что и скифянки, окропляя свои тела зельями, упражняются в таком же искусстве» 42. Географическое расположение указанных местностей очень противоречиво и неопределенно. Палленой в античности назывался юго-восточный полуостров в Халкидике, однако определение «Гиперборейская» переносит Паллену совсем в другой на первый взгляд географический ареал, поскольку гипербореи жили, как считалось, в северо-восточной Европе, за мифическими Рипейскими горами 43. Возможно, однако, что приложение эпитета «гиперборейский» к Паллене восходит к тем временам (до VII в. до н. э.), когда Паллена 41 Tibull. Ill, 5, 24: Lethaeamque ratem Gimmeriosque lacus. 42 Esse viros fama est in Hyperborea Pallene, Qui soleant levibus velari corpora plumis, Cum Tritoniacam noviens subiere paludcm; Hand equidcm credo: sparsae quoque membra vcnenis Excrcere artes Scythides memorantur easdern. 43 Cp.: Herod. IV, 32—36. См. также: Доватур А. И., Каллистов Д. И., Ши-, шова И. А. Народы нашей страны. . ., с. 264—269.
и вся Фракия по отношению к основной территории Греции могла восприниматься как северная, гиперборейская 44. Есть также основания полагать, что саде миф о гипербореях имел изначально более близкую географическую локализацию 45 46: высказывают, например, предположение, что та часть легенды о гипербореях, которая связана с Дольфами, происходит из балканских стран 4(i. Филостефан прямо указывал, что само название этого народа происходит от имени фессалийца Гиперборея 47. Не исключено, что именно фракийские горы были первоначально известны как «Борейские» и «Рипейские», за которыми и помещали гипербореев 48. Тритонийское озеро (Трггот; Xcp,vq), упомянутое здесь же Овидием, обычно отождествляют с озером Эль-Джерид в Северной Африке, неподалеку от залива Малый Сирт 49. В данном случае Овидий помещает его на Паллене, т. е. во Фракии. Существовало ли там действительно такое озеро, или его следует приписать фантазии самого Овидия, не ясно. Вибий Секвестр (IV—V вв.), явно пересказывая Овидия, сообщает примерно то же: [Palus] Triton Thra-ciae, in quo qui se novies merserit, in avem convertitur, подтверждая, таким образом, фракийскую локализацию озера 50. Латинские словари К. Е. Георгеса и И. X. Дворецкого, следуя Овидию, выделяют Tritoniaca lacus в отдельное «озеро во Фракии», в то время как RE и КР обходят Овидиево озеро молчанием, считая его, по-видимому, плодом воображения поэта. Не исключена возможность, что, рассказывая о превращении людей в птиц после погружения в озеро, Овидий имел в виду какой-то культовый обряд, неизвестный нам из других источников. Возможно, однако, что связь понятий «скифский» и «гиперборейский» с перьями, покрывающими тело, кроется в образе страны, лежащей к северу от Скифии, в которой, по сообщению Геродота, «нельзя ничего видеть и туда невозможно проникнуть из-за летающих перьев. И действительно, земля и воздух там полны перьев, а это-то и мешает зрению» (IV, 7). Геродот, рационалистически толкуя эти сведения, считает, что «скифы и их соседи, образно говоря, называют снежные хлопья перьями» 51 (IV, 31). Примечательно, что непосредственно за этим 44 Ср. в следующей главе о Фракии как месте обитания Борея у Овидия и традиционную этимологию названия гипербореев как «за Бореем» (бтиер + Вбрга;). 45 См. примеч. 4 к SC в ВДИ, 1949, Л'? 1, с. 227. 46 Doebritz R. Hyperboreer. — RE, IX, 1, col. 263. 47 Schol. ad Pindar. 01. Ill, 28. Фракийцев прямо отождествляют с гипербореями: Serv. Schol. ad Aen. XI, 858; XII, 366; Schol. ad Horat. Carm. II, 20, 16. Фракийскую этимологию слова *Iitep₽6peot предполагает Покорны (Pokorny J. Indogermanisches etymologisches Wbrterbuch. Bern, 1950, V, S. 477); о фракийском происхождении культа гипербореев см.: Мtiller К. О. Die Dorier. . ., I, S. 272. 48 Ср.: Tit. Liv. XLV, 29, 8 — о горной цепи в Македонии под названием Bora mons; ср. разбор этих положений: Harmatta J. Sur Г origin du mythe des Hyper-boreens. — AAAH, 1955, t. Ill, fasc. 1—2, p. 57—66. 49 Cp.: Herod. IV, 178—180, 18,6—188. 50 De Hum., S. 154 (GLM, Riese); cp.: Lact. Fabul. 15, 26. 51 Ср. о снеге как перьях: Aeschyl. Ргощ. Vinct, 993; Sophocl. Antigon, 114.
рассказом Геродот сообщает известные ему сведения о гипербореях. Сходное описание дает и Плиний Старший (IV, 88): «Затем — Рипей-ские горы и страна, названная Птерофором (букв. «Пероносная». — А. 17.) из-за постоянно падающего снега, похожего на перья». Образ «Пероносной» страны, географически локализуемой между Скифией и гипербореями, мог послужить основой для мифологических построений поэта, работавшего в духе александрийской «ученой» поэзии. Не исключено также, что в данном фрагменте Овидия мы имеем дело со смутными отголосками преданий, восходящих к «Аримаспее» Аристея Проконесского (VII в. до н. э.), где, по мнению ряда ученых, отразились некоторые историко-мифологические и этнографические сюжеты, имеющие аналогии в Центральной Азии, Индии, Китае и других странах. Еще в 1933 г. А. Альфельди заметил, что многие Аристеевы персонажи (например, одноглазые аримаспы и грифоны, стерегущие сокровища) — порождения центральноазиатского фольклора 52. Э. Р. Доддс, развивая эту мысль, указал, что Эсхиловы форкиды, слепые девы в образе лебедя (xoxvopoptpoi), никогда не видящие солнца 53, также, возможно, восходят через Аристея к центральноазиатскому фольклору, где зафиксированы легенды о девушках-лебедях, живущих в темноте и имеющих глаза из свинца54. Дж. Д. П. Болтон также считает перья, наполняющие воздух, и лебедеподобных дев характерными элементами этого фольклора, приводя соответствующие китайские версии 55. Вполне поэтому возможно, что Аристеевы легенды, связывающие в единый комплекс гипербореев, аримаспов, скифов, лебедеподобных слепых дев, перья-снег и т. д., и отразились у Овидия в таком неясном для нас (из-за утраты многих промежуточных источников) виде. IV. СВЕДЕНИЯ ОВИДИЯ О ЗАПАДНОМ ПОНТЕ И ФРАКИИ Любопытно, что западное побережье Черного моря практически отсутствует в мифо-географическом кругозоре поэта до его ссылки в этот район. Не упомянут ни один прибрежный город, из гидрографии ему известен лишь Истр, однажды упомянутый (см. выше), имени гетов (или даков) мы не встречаем ни разу. А ведь во время Овидия район Нижнего Дуная все больше приковывал к себе внимание римлян в связи с расширением экспансии Рима в Понте, борьбой с местными гето-дакийскими племенами, сложными отношениями с греческими городами, установлением лимеса по Дунаю и т. д. Эхо этого интереса в широких кругах столичной общественности донесли до нас римские поэты, современники Овидия, например 62 Alfoldi А. — Gnomon. 4933, Bd. 9, HL И, S. 517 If. 63 Prom. Vinct. 794 sqq. Форкидам была также посвящена недошедшая драма Эсхила «Фор%15е<;». м Dodds Е. R. The Greeks and the Irrational. Berkeley; Los Angeles, 1951, p. 141, 162. 55 Bolton J. D. P. Aristeas of Proconessus. Oxford, 1962, p. 101.
Вергилий и Гораций, упоминавшие в своих произведениях гетов, даков и многие другие этногеографические и политические реалии х. Овидий, стоявший далеко от актуальных политических интересов двора и занимавшийся разработкой архаических мифологоисторических и географических сюжетов, в рамках которых не было места новой этногеографической реальности, прошел мимо нее. Если брать весь регион в целом, т. е. область южнее Днестра, западнее Черного моря и севернее Эгейского моря, то он представлен у Овидия римского периода лишь его южной частью — традиционно известной, хорошо освоенной еще греческой мифологией и литературой (начиная с Гомера 1 2) фракийской территорией, простирающейся от Геллеспонта вдоль Эгейского моря до Македонии и доходящей по рекам Стримон и Гебр через Родопы до Гема. До Дуная и западного берега Понта кругозор мифологии и основанной на ней литературы не простирался. Именно в этих рамках и оставался, как мы убеждаемся, Овидий, когда он упоминает фракийских царей, этнонимы, оронимы, гидронимы и пр. Все они ограничены несколькими мифологическими циклами или персонажами, хорошо известными еще в эпической традиции. С Троянской войной связаны упоминания фракийца Реса3, союзника троянцев, убитого во время ночной вылазки Одиссея и Диомеда (ср.: Нот. II. X, 434 sqq.). В связи с Троянским же походом называет Овидий «длинный Геллеспонт» 4. Ко времени после падения Илиона относится описанный Овидием эпизод об убиении фракийским царем (rex Thracum) Полиместором младшего сына Приама Полидора 5. Владения Полиместора находились на европейском берегу напротив Трои 6. «Фракийским пророком» (vates Thracius) назван у Овидия слепой Финей 7, живший у Салмидесса на фракийском побережье Черного моря и указавший аргонавтам дорогу к Колхиде 8. Несомненно, с Фракией связывал поэт в этот период место пребывания северного ветра Борея, который он упоминает, имея в виду миф о похищении Бореем Орифии — дочери афинского царя Эрех- 1 Специально откликам этих двух поэтов на политическую ситуацию во Фракии ! посвящены статьи болгарской исследовательницы Р. Гандевой (Gandeva R. [Das Interessc. . ., S. 103—109; Еайет. Thrakien und die Thraker. . ., S. 450— 462). 2 Cm.: Vasilescu M. Les Thraces. . ., p. 151 sqq. 3 Trei'cius Rhesus — Am. I, 9, 23; cp. Her. I, 42; A. A. II, 130—138; Met. XIII, 98, 249. 4 Longus Hellespontus (Met. XIII, 407), cp. angustus pontus Helles (Met. XI, 195), а также XVIII и XIX «Послания героинь», сюжет которых имеет местом действия именно Геллеспонт, ибо описывает отношения Геро и Леандра: послед- ний должен был каждую ночь переплывать море, чтобы увидеть свою возлюбленную Геро. 6 Met. XIII, 429 и след. 6 Est, ubi Troia fuit, Phrygiae contraria tellus Bistoniis habitata viris; Polymestoris illic Regia dives erat. . . (Met. XIII, 429—431). 7 Met. VII, 3. 8 Подробнее см.: A polled. I, 9, 21—22.
тея9. В А. А. 11,431 он прямо называет его «фракийским» (Threicius Boreas). От его предприятия, связанного с похищением Орифии, его «отвлекали Терей и фракийцы» 10, а после удачно проведенной «операции» Борей прибыл с новой супругой «к народам и в город кико-нов» п, т. е. в Исмар — легендарный город на фракийском побережье, который упоминается в «Одиссее» как первый пункт, куда причалил Одиссей после отплытия из Трои 12. Рационализируя этот миф, Овидий прямо говорит о фракийцах с бистонского побережья, похитивших Орифию, прикрывшись именем Борея 13. Таким образом, если в «космологической» части «Метаморфоз» Борей был тесно связан со Скифией (см. предыдущую главу), что понятно, если исходить из античных графических схем расположения частей света (здесь сказался «poeta doctus»!), то «poeta mythicus» следует совсем иным, мифологическим схемам, а они тесно связывают Борей с фракийским побережьем. Эта двойственная локализация Борея давала Овидию впоследствии, когда он оказался на северо-восточной границе Фракии, возможность утверждать, что он живет там, где рождается и где обитает Борей, и соединить представления о Борее скифском и фракийском. Овидий знает о фракийской родине Диониса, называя вакханок «фракийскими» 14, упоминая «ситонские» (=фракийские) триумфы Вакха 15. Орфей для него также Rhodopeius vates 16, его растерзанное менадами тело было принято Гебром. Не прошла мимо внимания Овидия и одна из. самых популярных аттических легенд о фракийском царе Tepee, женившемся на Прокне, дочери афинского царя Пандиона, и совратившем затем ее сестру Филомелу 17. Как известно из многочисленных переложений этого мифа, Прокна, чтобы отомстить мужу-злодею, дала Терею съесть мясо убитого ею сына Итиса, после чего все трое были превращены в различных птиц. В «Метаморфозах», посвященных различным «превращениям» людей, героев и богов, особенно подробно излагается этот миф, столь вписывающийся в общую структуру произведения (Met. VI, 424 и след.). Вот, пожалуй, и все фракийские сюжеты, встречаемые в произведениях Овидия римского времени. Географические рамки этих сюжетов заданы теми ландшафтными приметами, которые их сопро- Am. I, 6, 53; А. А. II, 431; Her. XVI, 343—344; Met. VI, 683 и след.; VII, 695; XI, 50. 10 Met. VI, 683: Boreae Tereus Thracesque nocebant. 11 Met. VI, 710: Giconum tenuit populos et moenia. . . 12 Gm.: Od. IX, 39—61. 13 Her. XVI, 343—344: Nomine ceperunt Aquilonis Erechtida Thraces, Tuta tamen hello Bistonis ora fuit. 14 Am. I, 14, 21: Threcia Bacche. 15 Fasti, III, 719. 16 Met. X, 11—12; cp. 50, 83. 37 Am. II, 6, 7; 14, 28; A. A. II, 383—384; Bern. 459—460; Fasti, II, 629; Met. VI, 424—682.
вождают. Это горы — Родопы и Гем, трижды упоминаемые вместе 18, из фракийских рек встречаются Гебр 19 и Стримон 20. Любопытным с точки зрения того, как работает этническая метонимия в понтийских произведениях Овидия, является рассмотрение фракийской этнической номенклатуры в его ранних произведениях. К одним и тем же персонажам часто в целях поэтического разнообразия и демонстрации учености автора прилагаются различные фракийские этнонимы. Так, например, Рес в одном месте назван «фракийцем» (Threicius — Am. I, 9, 23), в другом — «одрисским вождем» (Odrysius dux — А. А. II, 130), чуть же ниже — «сито-нийским» (Sithonius — А. А. II, 137). Терей также то Threicius (Met. VI, 424), то Odrysius (Met. VI, 490; ср. Rem. 459—460), женщины в его царстве — это Sithoniae nurus (Met. VI, 588). «Одрис-ский» (Odrysius — Met. XIII, 554) Полиместор — «царь фракийцев» (rex Thracum — Met. XIII, 436) — владеет страной, населенной бистонами (Bistoniis viris — Met. XIII, 430), и «ситонийскими полями» (Sithonios agros — Met. XIII, 571). «Родопская» Филлида в своем письме называет море, омывающее Фракию, то Sithonis unda (Her. II, 6), то BisIonia aqua (там же, 90). Совершенно очевидно, что этнонимы Sithonius, Bistonius и Odrysius являются практически метонимической заменой понятия Threicius. Поэтому появление их в понтийских элегиях не должно автоматически рассматриваться как свидетельство о каких-то реальных фракийских племенах; скорее это привычные для поэта синонимы к фракийскому наименованию. V. «ВАРВАРЫ» И «ВАРВАРСТВО» Поскольку одной из главных тем понтийских элегий станет позже тема варварства местной земли, представляется нелишним проследить, какое значение имели для Овидия римского периода понятия «варвары» (barbari) и «варварство» (barbaria). Античная культура, рано столкнувшаяся в процессе колонизационного движения с окраинными по отношению к рабовладельческим центрам Средиземноморья народами и племенами, которые, как правило, стояли на более низкой ступени социально-экономического, политического и культурного развития, разработала целую типологию «варварства» как явления, противостоящего «цивилизованному» античному обществу. На протяжении веков образ «варвара» трансформировался, развивался, дополнялся новыми чертами, а самое главное — получал различную этико-политическую оценку и окраску в зависимости от общих культурно-социальных концепций, распространенных 18 Her. II, 113—114; Met. VI, 87; X, 77; ср. также о Геме: Fasti, I, 390; Met. II, 219. Филлида названа «Rhodopcia» в Her. II, 1; оРодопссм, также; Met. II, 222; VI, 589. 19 Her. II,' 16; Met. II, 257; XI, 50, 30 Met. II, 257.
в данном обществе и в данное время. От враждебно-пренебрежительного отношения к варварам, когда подчеркивалось и выпячивалось их невежество, примитивность, суеверность, дикость и воинственность, до панегирически-восторженной идеализации их обычаев и нравов, при которой пресыщенной развращенности и морально-политическому упадку античного общества противопоставлялись «близость к природе» и умеренность, цельность нравов и наивная мудрость варваров, — таков диапазон взглядов на варварство, характерных для различных этапов развития античного общества \ Овидий, как легко можно судить по его произведениям, представлял собой типичный образец столичного жителя августовской эпохи, выросшего в условиях «pax Romana», который с прекрасным образованием, построенным на эллинской основе, сочетал утонченность художественного вкуса, изящество речи, элегантность и тонкость манер, изысканность бытового окружения, видя в римской светской жизни идеал социально-культурного развития общества. «Пусть другим нравится старина (prisca), я же поздравляю себя с тем, что родился именно теперь: это“время вполне мне по нраву. . . потому что в наши годы развился вкус (cultus adest) и ушла в прошлое грубость (rusticitas), свойственная нашим предкам» (А. А. III, 121-122, 127-128). Cultus, или urbanitas (остроумие, изящность, культурность, цивилизованность) в противопоставлении к rusticitas (деревенский образ жизни, простодушие, неразвитость, грубость) — такова антиномия категорий, имеющая для Овпдия ^субстанциональное значение 1 2. Весь круг сюжетов и тем раннего «любовного» цикла его произведений не выходит за рамки понятий и реалий, связанных с римской urbanitas и ее утверждением в качестве единственного условия достойного и счастливого существования. В основном в пределах этой оппозиции и существуют для Овидия в этот период понятия «варварство» и «варвар». Так, поэт называет себя варваром за то, что посмел грубо обращаться со своей возлюбленной (Am. I, 7, 19); в его любви много варварства: ведь он прихо-хит в ярость от ревности (А. А. II, 552), этого не соответствующего истинной urbanitas чувства. Несколько ниже Овидий ту же ситуацию (ревнующий муж) определяет уже прямо понятиями rusticus — urbs: «Чересчур груб (rusticus) тот, кого оскорбляет измена жены; 1 Подробнее см.: Каллистов Д. П. Античная литературная традиция. . с. 190— 197; Куклина И. В. Античная литературная традиция. . Широкова Н. С. Идеализация варваров в античной литературной традиции. — В кн.: Античный полис. Л., 1979, с. 124—138; Eichhorn A. Bdppapo? quid significaverit. Diss. Leipzig, 1904; Jtithner J. Hellenen und Barbaren. Aus der Geschichte des Na-tionalbewu[3tseins. Leipzig, 1923; Bengtson H. Hellenen und Barbaren. Gedanken zum Problem des griechischen Nationalbewu[3tseins. Miinchen, 1954; Grecs et Barbares. Six exposees et discussions. Geneve, 1961 (Entretiens sur I’Antiquite Glassique, 8); Amir Mehdi Badi'. Les Grecs et les barbares. L’autre face de 1’hi-stoire. Lausanne, 1963; etc. 2 Cp.: Andre J.-M$Qvid Ovidius de barbaria senserit?, p. 79—83.
тот недостаточно знаком с нравами Города (Urbis)» — Am. Ill, 4, 37. Варваркой названа также Медея, поскольку решилась убить собственных сыновей из ревности — чувства, достойного варварства (А. А. II, 382). Раньше, сетует Овидий (стихи которого не всегда открывают двери любимой), почитались искусства, а теперь считается невежеством и дикостью (barbaria) не иметь кучи денег (Am. III, 8, 4). Та же мысль развивается в А. А. II, 273—286, где поэт советует юношам дарить девушкам стихи, которые, однако, теперь не в чести по сравнению с дорогими подарками богачей. Здесь определение barbarus также переходит в плоскость понятий «urbanitas—rusticitas», что находит свое выражение в противопоставлении «doctae et non doctae puellae», смотря по их отношению к даримым стихам (281 — 282). Коринна в Am. Ill, 1, 58 названа варваркой за то, что бросила в воду разбитую ею табличку со стихами Овидия, которые были подарены им в день рождения возлюбленной. Обращение к разнообразному мифологическому материалу в «Ге-роидах», «Метаморфозах» и «Фастах», переработка Еврипидовой «Медеи» расширили сферу интересов Овидия, привели к соприкосновению со многими другими сторонами мировой истории и культуры. Теперь «варварство» ассоциируется у поэта с отдаленными землями и народами на периферии античного мира и часто выступает как противопоставление понятию «грек», что отвечает изначальному греческому значению этого слова, почерпнутому Овидием из греческих источников. В ряде случаев, однако, и здесь под словом barbarus подразумеваются бескультурие, дикость и грубость нравов. Противопоставление «греки — варвары» почти без всякого уничижительного оттенка можно видеть, например, в Her. VIII, 12, где говорится о barbara turba, которая могла бы захватить Спарту; в Met. VI, 423, где barbara agmina фракийского царя Терея угрожали Афинам; в Her. VI, 19; XII, 105, где Медея названа barbara как представительница иного, чуждого грекам мира. Брисеида посылает Ахиллу письмо, в котором греческие буквы с трудом изображены «варварской рукой» (vix bene barbarica Graeca notata manu — Her. Ill, 2). Храмовое изображение Дианы в Колхиде сделано «варварской рукой» (т. е. местным жителем) — Met. VII, 70, а сама Колхида называется barbara tellus — Met. VII, 53. Вместе с тем в «варваре» Tepee, царе Фракии, варварским является не только то, что он не грек, но и его дикие, «нецивилизованные» поступки по отношению к любимым женщинам (см. Met. VI, 515 и особенно 533: о diris barbare factis). В Her. VI, 81 Гипсипила прямо противопоставляет Медею-варварку арголидянкам (=гречанкам), однако и здесь определение barbara подразумевает еще и такую сторону ее «варварского» облика, как колдовство (ср. v. 19: barbara. . . venefica). Варваром именуется у Овидия и скифский царь Линк, пытавшийся убить «культуртрегера» грека Триптолема, который нес людям дар Цереры — начатки земледелия (Met. V, 657). И здесь 3 Заказ М 128Ь 33
определением barbarus Овидий хочет подчеркнуть контраст между «культурным» миром греков и «диким варварством». Заключительная часть «Метаморфоз», посвященная апофеозу Августа, содержит упоминание варварства, близкое к употреблению этого понятия в римской историографии; после описания побед Августа над «культурными» народами Овидий восклицает: «Зачем я буду перечислять тебе варварство (barbariam) — племена, живущие около обоих океанов? Все, что на земле обитаемо, будет принадлежать ему. . .» (Met. XV, 829—831). Таким образом, можно констатировать, что варварство в понимании Овидия в дотомитанский период жизни — это нечто противостоящее той духовно-этической атмосфере, которая культивировалась в римской светской среде, нечто географически удаленное и ми-фологически-экзотичное. Вместе с тем следует отметить, что тема варварства была бесконечно далека от Овидия, чьи литературные и жизненные интересы были тесно связаны с римской столичной жизнью, с urbanitas, противоположной barbaria. ВЫВОДЫ Как мы видели, проблемы истории и географии Понтийского региона, равно как и других окраин ойкумены, в целом мало интересовали Овидия в римский период его творчества. Большинство упоминаний, связанных с Понтом, носят мифологический характер и в определенной степени отражают состав древнейшего пласта мифологических легенд и преданий, связывавших Причерноморье с греческим миром. Некоторая часть мифов позволяет предположить участие в их создании поэтической фантазии самого Овидия. Poeta doctus в александрийском вкусе, он разворачивает действия своих персонажей то в «Киммерийской сумрачной стране», где обитает бог Сна, то в Скифии, царстве холода и скудости, где живет богиня Голода, приводит редкие мифы (каким, например, является миф о превращении скифского царя Линка в рысь). Представление Овидия о географии Скифии, которое можно выявить из разрозненных упоминаний ее в разных произведениях римского периода, является отражением традиционных знаний образованных римлян об этой отдаленной окраине античного мира, мало изменившихся со времен Геродота. Вторичный, книжный характер такого рода сведений значительно снижает их значимость для изучения истории Северного Причерноморья; они интересны, как правило, для суждения об уровне познаний самого Овидия и римского общества в области мифологии, географии и этнографии Скифии. Характерно, что из всех названий северо- и западнопричерноморских племен в произведениях Овидия встречается только один этноним — «скифский», который, локализуясь в основном в северопричерноморском регионе, в определенном контексте выступает и как метонимическая замена понятия «понтийский». Ни готов (да-ков), ни сарматов ? столь часто потом встречающихся в понтийские 34
произведениях, Овидий не упоминает. Из топонимики Северо-Западного Понта он называет лишь Истр (Дунай) и Гипанис (Южный Буг). Вся фракийская тематика ограничена территорией Южной Фракии, прилегавшей к Эгейскому морю, п основана на древних греческих мифологических сказаниях. Изучение познаний и степени осведомленности Овидия в области северо- и западнопонтийской этногеографии и мифологии в римский период его творчества поможет проследить в дальнейшем, что из его описаний местной страны, куда он прибыл в ссылку, объясняется литературной традицией и широкой образованностью «ученого» поэта, а что почерпнуто из личных наблюдений автора. Часть II ПРОИЗВЕДЕНИЯ ОВИДИЯ ПЕРИОДА ССЫЛКИ КАК ИСТОРИЧЕСКИЙ ИСТОЧНИК I. ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ИСТОЧНИКА И ИСТОРИОГРАФИЯ ВОПРОСА 1. Краткий обзор литературного творчества Овидия томитанского периода Овидий находился в зените поэтической славы, когда на него обрушился страшный удар: в 8 г. н. э. по приказу Августа он должен был покинуть Рим, семью, друзей и отправиться в пожизненное изгнание в Томы — греческий город на западном побережье Понта, недалеко от устьев Дуная. По вопросу о причинах ссылки Овидия существует огромная литература г. Наиболее осторожной и приемлемой в настоящее время является, вероятно, точка зрения, что Овидий был избран для примерного наказания с целью отвлечь общественное внимание от той серии скандальных событий в императорском доме, которые в годы, предшествующие ссылке Овидия, сотрясали семью Августа, показывая кричащее несоответствие нравственного облика членов императорской семьи официально проводимой Августом политике восстановления здоровых устоев общества 1 2. «Учитель прелюбодейной любви» (doctor obsceni adulterii — Tr. II, 212), автор Artis amato-riae — учебника такой любви, оказался, по-видимому, наиболее подходящей фигурой для этой цели. Вопрос о времени отъезда из Рима и прибытия в Томы решается на основе сопоставления хронологии стихотворений, написанных в период ссылки, с твердо установленными историческими датами. Согласно наиболее распространенной точке зрения Овидий отпра 1 Обоснованных и развернутых мнений, пытающихся пролить свет на эту проблему, насчитывается более сотни. Обзор их см. в кн.: Thibault J. С. The Mystery. . . 2 Гаспаров М. Л. «Ибис» . . ., с. 120.
вился в путь в декабре 8 г. н. э. и уже весной 9 г. Прибыл в Томы 3. Здесь его ожидала грустная жизнь изгнанника, вдали от дома, семьи, друзей, от привычной литературно-светской среды — жизнь, полная лишений и опасностей, слабых надежд на помилование, сменявшихся полным отчаянием. Умер Овидий в Томах в начале 18 г., где и был похоронен. Еще по пути в Томы Овидий с удивлением, по его словам, обнаружил, что муза не покинула его после постигшего его несчастья, и он в состоянии писать стихи 4 *. И потом, в течение всей жизни в Томах, поэтическое творчество было для Овидия единственным, по его признанию, утешением и поддержкой в трудной жизни изгнанника. Ссылка в Томы резко изменила содержание его поэзии: отныне центральной темой становится образ поэта, разлученного с родными и близкими, поэта, незаслуженно наказанного, вынужденного влачить жалкую жизнь вдали от Рима, Описание тягот изгнания, места ссылки, его климата и засилья варваров в Томах, жалобы на свою горькую судьбу, попытки оправдаться перед Августом и вымолить себе прощение, просьбы о заступничестве перед императором, обращенные к жене, друзьям и покровителям, похвала верным друзьям, ностальгическая тоска по прежней жизни — таково содержание «Тристий» (Trislia — букв. «Печальные песни») и «Посланий с Понта» (Epislulae ex Ponto), написанных элегическим дистихом в форме писем к родным и друзьям. Однако и в этих произведениях, рисующих личные, казалось бы, переживания автора, Овидий остается верным своей поэтической манере. Многочисленные мифологические экскурсы и параллели, риторические приемы построения речи и изящность стиля, тщательность отделки стиха показывают, что сугубо личный опыт поэта служит, кроме преследования насущных, практических целей (помилования, например), в немалой степени и задаче создания поэтического образа. В элегиях «печального» элегического цикла чувствуется автор «Героид», сумевший когда-то в своей фантазии воссоздать духовный мир несчастных героинь, разлученных с любимыми. Первую книгу «Тристий» Овидий написал и послал в Рим еще па пути в Томы (зима 8—9 гг. н. э.). Драматический отъезд из Рима и трудности путешествия составляют основное содержание одиннадцати элегий этой книги. По приезде в Томы Овидий пишет длинную элегию (289 дистихов), образующую вторую книгу «Тристий» (лето — осень 9 г.). В этой книге он обращается непосредственно к Августу, прося его о помиловании. Здесь же Овидий затрагивает вопрос о своей вине (carmen et error) и подробнее останавливается на неоправданном, с его точки зрения, обвинении в безнравственности «Искусства любви». 3 См. подробнее: Kraus W. Р. Ovidius Naso, col. 1917—1918. 4 Tr. I, 11, 9—10: Ipse ego nunc miror tantis animiquo marisquo Fluctibus ingenium non cecidisse meum.
Остальные «Тристии» (всего было написано 50 элегий в пяти книгах) разрабатывают ту же тему, те же сюжеты. Третья, четвертая и пятая книги, обрамленные каждая прологом и эпилогом, выходили в свет по мере написания элегий, по книге в год. Третья книга была завершена весной 10 г., четвертая — в начале 11 г., пятая — в начале 12 г. Однако внутри каждой книги Овидий располагает элегии не по временному принципу, а исходя из художественных задач, с тем чтобы, с одной стороны, избежать однообразия, с другой — достичь симметричности в соотношении разных частей книги. «Послания с Понта» продолжают ту же тему, что и «Тристии», с той лишь разницей, что теперь поэт, не опасаясь за судьбу своих друзей и покровителей, которых раньше он мог скомпрометировать обращением к ним, прямо адресует им свои послания. «Послания с Понта» состоят из 48 элегий в четырех книгах. Первые три книги составляют единое целое, поскольку имеют общий пролог (I, 1) и эпилог (III, 9), в которых содержится обращение к Бруту. По словам самого Овидия, послания, собранные в этих трех книгах, расположены беспорядочно, без какого-то единого принципа (sine ordine — Ер. Ill, 9, 53). Некоторые из этих посланий были написаны еще в период создания «Тристий», самые же поздние датируются 13 г. Четвертая книга содержит элегии, написанные в основном с конца 13 по середину 16 г., хотя встречаются и элегии более раннего времени (например, Ер. IV, 2 и 3). Отсутствие пролога свидетельствует о том, что эта книга была издана, по-видимому, уже после смерти поэта. Последние «Послания с Понта» написаны в более спокойном, более оптимистическом тоне, в них содержится сравнительно меньше жалоб на варварство окружающей Овидия жизни, столь характерных для «Тристий», больше сведений о его взаимоотношениях с местным греческим населением. Вместе с тем ряд исследователей отмечают в «Посланиях» (по сравнению с «Три-стиями») некоторый регресс в художественном отношении. В период ссылки (9—13 гг.) Овидием была написана также поэма «Ибис» (Ibis), состоящая из 321 элегического дистиха. Поэма названа так в подражание одноименному произведению Каллимаха, представляющему инвективу против Аполлония Родосского 5. «Ибис» Овидия направлен против неназванного врага, который, воспользовавшись ссылкой поэта, выступал с публичными нападками и клеветал на Овидия, докучал его жене и даже покушался на его собственность. Самые страшные напасти, беды и наказания, расклассифицированные по своим особенностям и почерпнутые из мифологии и истории, призывает он на голову своего врага. Эти проклятия составляют большую часть «Ибиса». 6 6 Противник Каллимаха уподоблялся в ней ибису — обитающей в Египте птице, о которой существовало мнение, будто она обладает нечистоплотными повадками. Вся поэма была пронизана каталогическими примерами из мифологии [и истории, повествующими о наказаниях и несчастьях, которых автор желает t своему врагу. О подражании Каллимаху Овидий сам говорит в своем «Ибисе» (ср.: Zlpfel С. Quatenus Ovidius. . .).
Судя по первым строкам поэмы, «Ибис» был написан в следующее пятилетие, после того как поэту исполнилось 50 лет, т. е. приходится на первые пять лет ссылки. Небольшое произведение, перенасыщенное мифологическими именами и фактами, зачастую непонятными и малоизвестными, вызвало необходимость его комментирования, в результате чего в некоторых рукописях содержатся анонимные схолии ко многим «темным» местам «Ибиса». К периоду ссылки относится также написание «Галиевтики» (Halieutica) — ученого трактата в гексаметре о рыбах и рыбной ловле, сохранившегося в неполном виде (130 стихов). По свидетельству Плиния Старшего 6, это стихотворение было начато Овидием в последние годы жизни в Томах. Оно не было закончено поэтом и было опубликовано после его смерти, как это произошло с «Фастами», четвертой книгой «Посланий с Понта» и, вероятно, с «Ибисом». Незавершенность и необработанность текста позволили некоторым исследователям выступить с опровержением подлинности «Галиевтики», что, впрочем, вызвало сильную критику со стороны большинства других овидиеведов 6 7. Ко времени жизни в изгнании относят также несохранившиеся произведения Овидия, о которых он сам упоминает в «Посланиях с Понта»: 1) стихотворение на паннонский триумф Тиберия, состоявшийся в начале 13 г.8; 2) стихотворение на смерть Августа, написанное сразу после получения известия об этом 9; 3) хвалебная ода в честь Августа и членов его семьи, написанная, по словам Овидия, на гетском языке 10 11. Рукописная традиция приписывает Овидию также «Утешительную элегию к Ливии» (Consolatio ad Liviam) — стихотворение, написанное на смерть сына Ливии Друза (ум. в 9 г. до н. э.), две «Элегии о Меценате» (Elegiae in Maecenatem) и элегию «Орешник» (Nux). Несомненно более низкий художественный уровень этих произведений, отсутствие упоминаний о них в других сочинениях Овидия, а также некоторые другие особенности памятников привели большинство исследователей к выводу о их неподлинности и. 2. Сведения Овидия о реалиях местной жизни (фактографический пересказ) Подавляющая часть информации о жизни Том и их округи содержится в «Тристиях» и «Посланиях с Понта». Если кратко суммировать то, что в поэтической форме Овидий рассказывает о месте своей ссылки, картина получится следующей. 6 Plin. NH, XXXII, И; XXII, 152. 7 Schanz М. Geschichte. . Th. II, 1, S. 399; Martini E. Einleitung. . ., S. 58. 8 Ep. Ill, 4, 5, 17—30, 39—40, 53—54, 85; ср. II, 5, 27 и след. 9 Ер. IV, 6, 17—18; ср. IV, 9, 131. 30 Ер. IV, 13, 19. 11 Подробнее ель о них: Schanz М. Geschichte. . . Th. И, 1, S. 342—347; Martini Е. Einleitung. . ., S. 64—69; Richmond J. Doubtful Works . ., p. 2744 sqq.
Поэт сослан в «отдаленнейшую окраину мира» 12, дальше которой нет ничего, кроме необитаемой из-за морозов земли 13, живет у устьев Дуная 14. Страна эта лежит под созвездиями Медведиц 15, здесь рождается северный ветер Борей 16, поэтому климат здесь прямо-таки «полярный»: круглый год стоит зима 17, снег не тает иногда по два года 18, ежегодно покрываются льдом Понт и Истр 19, застывают озера 20, вино, вынутое из сосуда, сохраняет его форму, поэтому его едят кусочками 21 и т. д. Подстать климату и ландшафт: унылая, однообразная пустыня лишена леса и всякой другой растительности 2а, только горькая полынь торчит среди необрабатываемых полей 23. Земля не родит здесь ни яблок, ни винограда 24, земледелием никто не занимается из-за страха перед варварскими набегами 25. Даже вода здесь почти непригодная для питья, с большой примесью соли и ила 26. Страну своего обитания Овидий называет Скифией 27, Понтом 28, Левым Понтом 29, Сарматской 30 или Гетской 31 страной, Томитан-ской землей 32 и т. д. Город, в котором поселился ссыльный поэт, был основан выходцами из Милета33. Его название (Тор.о£) объясняется убийством 12 Тг. I, 2, 85; 127—128; I, 3, 8; II, 199—200; III, 1, 30; III, 3, 3; III, 4я, 6; III, 13, 12; 27; V, 2, 31; Ер. I, 2, 72; I. 3, 49; II, 7, 66. 13 Tr. II, 194—196; III, 4”, 49—52. 14 Тг. II, 189; V, 1, 21; V, 7, 2; Ер. I, 5, 63; II, 4, 1; III, 3, 26; III, 4, 91; III, 5, 2. 16 Тг. II, 190; III, 2, 2; III, 4\ 47; III, 11, 8; V, 3, 7; Ер. I, 5, 74; IV, 10, 39. 16 Тг. III, 10, 11 и след.; III, 11, 8; Ер. IV, 10, 41. 17 Тг. III, 2, 8; III, 4В, 48. 51; III, 13, 11-12; IV, 4, 55; IV, 8, 41; V, 2, 64-66; V, 13, 21; Ер. I, 2, 26; I, 3, 37; 50; I, 7, 9-12; II, 2, 96; II, 4, I; II, 7, 72; III, 1, 2; 14 и след.; IV, 10, 37—44. 48 Tr. III, 10, 13—16. 19 Тг. III, 10, 27-30; 37-38; III, 12, 29; V, 10, 1-2; Ер. Ill, 1, 15-16; IV, 7, 7—10; IV, 9, 85—86; IV, 10, 32 и след. 20 Tr. III, 10, 25—26. 21 Tr. III, 10, 23—24. 22 Tr. III, 10, 70 и след.; V. 2, 63; V, 4, 9—10; V, 7, 43—44; V, 13, 21; Ер. I, 2, 25; I, 3, 51—52; 55—56; III, 1, 19—24; III, 8, 15—16; IV, 10, 31. 23 Tr. V, 13, 21; Ер. Ill, 1, 23; III, 8, 15. 24 Tr. III, 10, 71—74; III, 12, 13—16; Ер. I, 3, 51; III, 1, 13; III, 8, 13—14; III 12 14. 26 Tr.’lll’, 10, 68 и след.; III, 12, 13 и след.; V, 10, 23—24; Ер. I, 3, 51—56; I, 7, 13; I, 8, 61—62; II, 7, 70; III, 1, 11—14; IV, 2, 43—44. 26 Tr. III, 3, 7; IV, 8, 2; Ер. I, 10, 35; II. 7, 74; III, 1, 17-18. 27 Тг. I, 3, 61; I, 8. 40; III, 2, 1; III, 4, 46; III, 12, 51; IV, 1, 46; IV, 9, 17; V, 1, 21; V, 2, 62; V, 6, 19; V, 10, 14; Ер. I, 7, 9; I, 10, 3; II, 2, 110; III, 7, 29; IV, 6, 5. 28 Tr. I, 2, 94; III, 2, 8; III, 4, 46; III, 11, 7; V, 2, 1; 61; V, 10, 1; V, 13, 21; Ер. II, 7, 68; III, 1, 7; IV, 9, 14; 115. 29 Tr. I, 2, 83; I, 8, 39; II, 197; IV, 1, 60; IV, 8, 42; IV, 10, 97; V, 10, 145-Ер. I, 4, 31; II, 2, 2; III, 8, 17; IV, 9, 119. 30 Тг. I, 2, 82; I, 5, 62; I, 8, 40; IV, 8, 16; IV, 10, 110; V, I, 13; V, 3, 8; Ер. I, 2, 58; II, 7, 72. 31 Tr. I, 5. 62: I, 10, 14; V, 1, 1; V, 13, 1; Ер. I, 1, 2; I, 9, 45; III, 7, 19; IV, 4, 8. з2 Tr. V, 7, 9; Er. I, 1, 1; I, 6, 49; 1, 10, 32; III, 1, 6; III, 8, 2. зз Tr, I, 10, 41; III, 9, 3.
Медеей своего брата Абсирта, которого она зарезала (ср. греч. термо — «резать») на томитанском побережье, убегая с Ясоном от преследовавшего ее отца Ээта 34. Однако как сам город, так и все западное побережье Понта утратили свой эллинский облик в результате смешения с местным гетским населением 35. Греки переняли у варваров их костюм, включающий «персидские штаны» Зб, одеваются в шкуры з7, и, как варвары, не стригут волос и бород 38. У немногих из них сохранились «остатки греческого языка», но и те уже побеждены гетскими звуками з8. В самом городе большую часть домов занимают варвары40, скифы, сарматы и геты разъезжают по улицам на лошадях в полном боевом снаряжении 41, прямо на главной площади устраивают кровавые драки 42 и внушают всем ужас своей дикостью и воинственностью. Овидий постоянно жалуется, что живет среди сарматов и гетов 4з. В результате преобладания в городе негреческого населения вокруг Овидия звучит почти только гетская44, скифская45, сарматская 46 и фракийская 47 речь. Никто не знает здесь латинского языка 48, так что Овидия никто не понимает, здесь варвар — он сам 49 и вынужден объясняться с местными жителями жестами 50, в то время как греки разговаривают с варварами на каком-то общем наречии 51. Поэту некому прочесть свои стихи 52, не с кем побеседовать, поскольку в Томах он — единственный римлянин5з. Постепенно Овидий против своей воли выучивает местные варварские языки, гетский 54 и сарматский 55 и вступает в беседы с местными гетами, сарматами и скифами56. В одном из последних «По- з* Tr. III, 9, 5—34. 35 Tr. V, 7, 11—12; V, 10, 28. 36 Tr. IV, 6, 48; V, 7, 49; V, 10, 34. 37 Tr. III, 10, 19; V, 7, 49. 38 Tr. V, 7, 50. '» Tr. V, 2, 68; V. 7, 51—52. 4° Tr. IV, 6, 47; V, 10, 30. 41 Tr. V, 7, 13 и след. 42 Tr. V, 7, 47—48; V, 10, 43-44. 43 Tr. III, 3. 6; 63; III, 10, 5; III, 11, 55; IV, 1, 67; 94; IV, 10, 100; V, 1, 74; V, 3, 8; V, 5, 28; V, 12, 10; Ер. I, 2, 92; I, 5, 12; 62; 74; I, 7, 2; II, 1, 20; II, 2, 4; II, 7, 2; II, 10, 50; III, 2, 37; III, 5, 28; III, 9, 32; IV, 2, 2; IV, 8, 83; 84; IV, 10, 2. 44 Tr. V, 2, 68; V, 7, 52; V, 10, 37; V, 12, 58; Ер. II, 7, 31; III, 2, 40; 97— 102; IV, 2, 21—22; IV, 12, 17- 23. 45 Тг. Ш, 14, 47. Tr. V, 7, 55. 47 Tr. III, 14, 47. 48 Tr. V, 2, 67. 49 Tr. V, 10, 37 и след. 50 Tr. III, И, 9; III, 14, 43-44; V, 10, 35-38. 51 Tr. V, 10, 35. 52 Tr. III, 14, 39—40; IV, 1, 89-90; IV, 10, ИЗ; V, 2, 67; V, 7, 53—54; V, 10, 37-38; V, 12, 53-54. 53 Tr. III, 3, И и след.; V, 2, 67; V, 7, 53—54; V, 10, 37—38; V, 12, 53—54. 64 Тг. III, 14, 48; V, 12, 58; Ер. III, 2, 40. 55 Тг. V, 7, 56; V, 12, 58; Ер. III, 2, 40. 56 Tr. V, 7, 55-56; Ер. II, 7, 32; III, 2, 37; IV, 13, 21-22.
сланий с Понта» Овидий рассказывает, что он даже Написал на гет-ском языке оду в честь Августа и членов его семьи и выступил с ее рецитацией перед гетами, которым очень понравились его стихи 57. Некоторым диссонансом с этой картиной варваризации Том звучат редкие признания Овидия (особенно в последних «Посланиях с Понта») о том авторитете, которым он пользовался в греческой общине города 58, о жреческих функциях самого Овидия в культе Августа 59, о его участии в общественно-политической и культурной жизни греческого полиса (например, об устройстве им на свои средства игр в честь Августа 60). Овидий с гордостью сообщает о том, что греческие общины Том и других соседних городов Западного Понта почтили его специальным декретом о снятии с него налоговых повинностей и увенчали поэта почетным венком61. Понтийские произведения Овидия были даже переведены томитами на греческий язык 62. Если для внутригородской обстановки, как хотел показать Овидий, была характерна атмосфера страха перед местными варварами-горожанами, то в еще большей степени терроризировала греческий город угроза внешнего нападения. По словам Овидия, Томы были тесно окружены дикими воинственными варварскими племенами, живущими грабежом и разбоем63. Геты, скифы, сарматы, языги, бастарны, бессы, кораллы, синты находятся в состоянии непрерывной войны. Замерзающий зимойПетр уже не сдерживает орды кочевников, которые переправляются по льду реки и опустошают прилегающие к Дунаю местности 6А Вооруженные луком и стрелами всадники часто подступают к стенам самих Том, захватывают в плен тех, кто не успел скрыться за стенами города, забрасывают улицы и дома Том стрелами, смазанными змеиным ядом 65. Город в целях отражения вражеских набегов обнесен (правда, низкой и непрочной) стеной 66, и когда дозорные на башнях объявляют тревогу, на защиту города поднимаются все его жители и даже сам Овидий 67. Трижды рассказывает Овидий о взятии гетами двух крепостей, расположенных в нижнем течении Дуная (Эгис и Тресмис), и об успешных действиях римских легионеров и солдат одрисского царя 68. 67 Ер. IV, 13, 19 и след. 68 Ер. IV, 9, 87 и след.; IV, 14, 47—60. 59 Ер. IV, 9, 105—114. 6° Ер. IV, 9, 115—116. 61 Ер. IV, 9, 101—104; IV, 14, 51—56. 62 Ер. IV, 14, 41. 83 Тг. II, 191; 198; III, 10, 69—70; III, 11, 10, 14; IV, 1, 77 и след.; IV, 4, 59— 60; V, 2, 32; 69; V, 10, 15—16; V, 12, 20; Ер. I, 2, 13 и след.; I, 3, 57—60; I, 7, 11—12; II, 7, 68; III, 1, 7—8; 25—26; IV, 9, 82; IV, 14, 27-28. 64 Тг. II, 192; 203; III, 10, 7 и след.; III, 10, 33-34; III, 10, 53 и след.; III, 12, 29—30; Ер. I, 2, 79—80; IV, 7, 9—10. 65 Тг. IV, 6, 77; 84; V, 7, 16; V, 10, 21—22; Er. I, 2, 18; III, 1, 26; IV, 7, 11— 12; 36; IV, 9, 83; IV, 10, 31. 66 Тг. III, 10, 18; IV, 1, 75—84; V, 2, 70; V, 10, 18; 27; Ер. I, 2, 19; 24; I, 8, 62; II, 9, 37. 67 Тг. IV, 1, 69 и след.; V, 10, 15—26; Ер. I, 8, 5—8. 68 Ер. I, 8, 11; 19; IV, 7, 15 и след.; IV, 9, 79—80.
Мы видим, таким образом, Дто вся информация Овидия о мест-3 ной жизни сводится к трем основным мотивам: неудобства местных климатических и географических условий, варварское окружение внутри города и постоянная угроза внешнего нападения. Варьируясь в различных комбинациях, эти три темы-мотивы пронизывают собой все сюжеты, эпизоды и описания, в которых поэт обращается к изображению своей ссылки. Получающаяся картина обладает большой внутренней системностью и убедительностью, она рисуется Овидием довольно последовательно и логично, дает цельное и законченное изображение всеобъемлющего варварства, среди которого вынужден жить поэт. Как же восприняли эту картину исследователи истории Причерноморья и филологи-овидиеведы? 3. История изучения понтийских произведений Овидия как исторического источника Пожалуй, ни один римский поэт не может сравниться с Овидием в популярности, берущей свое начало еще в античности, не прекращавшейся в средние века и с такой силой проявившейся в новое время. Этим объясняется то внимание, которое с давних пор уделялось и уделяется теперь его творчеству 69. Библиография работ по Овидию поистине безбрежна 70. Из исследований общего характера отметим лишь самые значительные работы последнего столетия, дающие представление о художественном своеобразии понтийских элегий Овидия. Из такого рода работ прежде всего следует упомянуть энциклопедические сводки основных проблем, решенных и стоящих перед исследователями, в творчество Овидия, которые содержатся в капитальных трудах немецких исследователей первой половины XX в. М. Шанца (1911), Э. Мартини (1933) и В. Крауза (1942), являющихся основополагающими работами в области овидиеведения. Рассказывая о жизни Овидия в Томах, Шанц ограничивается кратким пересказом уже известных нам (см. предыдущий раздел) основных сведений поэта о холодном климате, сильной варваризации Том и внешней военной опасности 71, считая их, по-видимому, вполне достоверными. По мнению Мартини, население Том состояло из греков и местных этнических элементов (гетов и скифов), на латинском языке никто не говорил, и Овидий, выучив гетский язык, действительно написал на нем поэму. Вместе с тем исследователь отмечает как «тенденциозное преувеличение» утверждение поэта о том, что с жителями Том Овидий был вынужден общаться при помощи жестов 72. О варваризации томитов говорит также Крауз, считая, что 69 См.: Illuminati L. Ovidio nella critica. . . 70 См. далеко не полный обзор ее: Paratore Е. Bibliografia. . . Литературу по Овидию с 1960 по 1973 г., а также библиографию библиографии Овидия в этот период см.: Stroh W. Trostende Musen. . ., S. 2675—2684. Ср. также наш обзор «Овидий как источник. . .», с. 174—194. 71 Schanz М. Geschichte. . ., Th. II, 1, S. 327. Ср. такой же пересказ в кн.: Ri-pert Е. Ovide. . ., р. 194 sqq. 72 Martini Е. Einleitung. . S. 8—9.
«геты должны были играть довольно значительную роль в повседневной жизни Том, коль скоро Овидий имел возможность настолько хорошо выучить их язык, что мог даже на нем писать стихи» 7з. Из крупных работ последних тридцати лет, которые носят литературоведческий характер, следует упомянуть труды Л. П. Уилкинсон (1955), X. Рана (1955), Г. Френкеля (1956), Ив. Буйно (1957), Л. Винничук (1957, 1962), Ф. Штессля (1959), С. Д’Элиа (1959), Г. Лука (1961), Э. Дж. Кенией (1965), Й. Бенедума (1967), С. Дёппа (1968), Г. Г. Фреша (1968, 1976), Р. Дж. Диккинсона (1973), X. Б. Эванса (1973, 1976), Дж. Барсби (1978), Б. Р. Нагл (1980), В. Штро (1981) и др. 74 Не ставя задачи определить степень достоверности исторических данных понтийских произведений, исследователи-литературоведы многое сделали для разработки проблем их художественной структуры, жанровой специфики и места в творчестве Овидия. Важной их заслугой стала реабилитация произведений Овидия периода ссылки с точки зрения художественных достоинств, долгое время отрицавшихся филологами XIX в. Исследуя художественно-поэтические законы построения образной системы в «Тристиях» и «Посланиях с Понта», авторы литературоведческих штудий создают тем самым предпосылки для правильной оценки соотношения фиктивного и реального, «книжного» и почерпнутого из непосредственных наблюдений поэта в его сведениях о местной жизни, помогают представить механизм использования отдельных реалий в создании обобщающего художественного образа. Особенно интересны в этом плане работы, выясняющие отношение творчества Овидия (включая и томитанский период) к риторике, А. Каззаниги (1937), Ф. Арнальди (1958), Т. Ф. Хигхэма (1958), Г. Науманна (1968), Р. Ардженио (1971) и др. 75 Большое значение для осмысления отдельных аспектов хронологии понтийских элегий и посланий, их адресатов и конкретных реалий имеют многочисленные работы, содержащие комментарий к тем или иным книгам «Тристий» и «Посланий с Понта» или решающие определенные проблемы, с ними связанные. Таковы труды (диссертации и статьи) немецких исследователей второй половины XIX в. Б. Лоренца (1881), Г. Шульца (1883), Г. Гребера (1881 и 1884), Г. Вартенберга (1884 и 1889), О. Шрёдерса (1895) и др.; ученых XX в. — А. Гольдбахера (1904), Р. Эллиса (1913), Г. Немети (1913 и 1915), К. Геррманна (1924), А. Шольте (1933), Дж. Бэккера (1946), Т. Йонге (1951), У. Штаффхорста (1965), Г. Лука (1968, 1972) и др. 76 Проблема интерпретации сведений Овидия об истории Западного Понта^встала в европейской науке еще в прошлом веке 77. Однако 73 Kraus W. Р. Ovidius Naso, col. 1919. 74 Названия работ см. в разделе «Библиография». 76 См. примеч. 5 главы II первой части. 76 Названия работ см. в разделе «Библиография». 77 Одним из первых исследований, посвященных этой проблематике, является, по-видимому, работа (оставшаяся нам, к сожалению, недоступной): Cougnet А. La Dacia antica ed Ovidio Nasone. Nizza, 1884.
особенно активно она стала разрабатываться лишь в начале XX в. «Овидий в стране гетов» — так можно охарактеризовать тему около десятка публикаций, появившихся в первой половине нашего столетия. Основное внимание на этом этапе исследования обращалось на отбор и систематизацию сведений Овидия о Понтийской стране, раз бросанных по всем его произведениям, а также на их историческую оценку. Отсюда — описательный характер большинства работ такого рода, пересказывающих основные положения Овидиевых «жалоб». Поскольку античная история западного побережья Черного моря была изучена в то время еще недостаточно глубоко (нумизматический и эпиграфический материал еще только собирался, а систематических археологических раскопок вообще не проводилось), сведения Овидия рассматривались, как правило, в отрыве от конкретно-исторического материала. А так как картина, нарисованная Овидием, в главных своих чертах вполне вписывалась в общее представление о характере процессов, протекавших в начале нашей эры в низовьях Дуная, то вопрос о достоверности этой картины в целом решался положительно. В работах К. Братеску (1910—1911), А. Фридриха (1912), Г. Брэдфорда (1915), X. Гемана (1915), К. Престон (1918), Р. Куна (1927) и близких им по духу статьях Ш. Фавэ (1951) и Э. Галлетье (1940), посвященных специально анализу свидетельств Овидия о Томах, местных греках и варварах, этнолингвистической ситуации в греческом городе и другим проблемам истории Нижнего Дуная, большая часть Овидиевых данных признается вполне достоверной. Поскольку проблема варваризации Том является ключевой для оценки географического, этносоциального, политического, лингвистического и культурного положения городов Западного Понта, то именно ее освещение в историографии представляет для нас особый интерес и именно на этот аспект целесообразно обратить особое внимание. Все перечисленные авторы не сомневаются в сильной гетизации греческого населения Том. Фавэ, например, считает, что «варварский элемент (геты и сарматы) постепенно возобладал над греческим элементом, если не вытеснил его вообще» 78. Никто из исследователей не сомневается в широком распространении в Томах местных варварских языков, в овладении ими Овидием и в написании им «гетской поэмы», что является, по их мнению, подтверждением варваризации Том 79. Пересказ Овидиевых сведений без серьезной критики — характерная черта почти всех этих работ 80. Они, кстати сказать, небезын 78 Favez Ch. Les Getes. . ., p. 429. 79 Совершенно в таком же ключе написаны две статьи, появившиеся значительно позднее разбираемых {Denes Т. Ovide. . ., р. 7—9; Boireaud A. Les Getes chez Ovide. . ., p. 147—154). 80 Особенно характерен этот прием для упоминавшихся работ А. Фридрихе и Ш. Фавэ, сами названия которых предполагают описательный характер изложения (ср. название труда Фридриха: «Что поведал Овидий о жизни
тересны и для понимания того, как должны были воспринимать картину местной жизни, рисуемую Овидием, его римские адресаты. Конечно, указанные работы не ограничиваются только пересказом. Некоторые исследователи сделали ряд важных наблюдений, проливающих свет на отдельные противоречия в высказываниях Овидия по поводу деталей местной жизни. Так, например, А. Фридрих, подробно пересказав все, что Овидий говорит о местном климате, городе, варварах и т. д., и подчеркнув, что в целом эти сведения отвечают действительности, замечает, что, поскольку Овидий был поэтом, а не историком, кое-что в его описании преувеличено и иногда встречаются отдельные противоречия. В частности, Фридрих отметил противоречие между гетским, по Овидию, обликом Том и чисто греческим характером полисного устройства города, который, судя по данным нумизматики, уже при* Овидии был столицей (метрополией) объединения западнопонтийских городов 81. Однако это замечание не привело к каким-либо выводам источниковедческого поррядка. Слова Овидия о том, что никто в Томах не говорил на латыни, кажутся X. Геману преувеличением, продиктованным стремлением поэта представить свое положение в как можно более мрачном свете 82. Но и это замечание потонуло в доверчивом пересказе того, как гети-зировались греки, утратившие свои обычаи, костюм, чистоту греческого языка и т. д. Наиболее критически настроенная К. Престон, поставившая целью рассмотреть свидетельства Овидия «in an unsentimental way», справедливо отмечает тенденциозность Овидия, «не видевшего вокруг себя в ссылке ничего хорошего» 8з. По ее мнению, Овидий, как истинный poeta doctus, мало интересовался окружающей его жизнью, художественно, в духе александрийской поэзии расцвечивая свои произведения экзотическими подробностями вроде рассказа старого гета об Оресте и Пиладе в Ер. III, 2 84. Тем не менее Престон не сомневается в достоверности слов Овидия о гетизации греков, испорченности их языка под влиянием гетского, об овладении Овидием варварскими языками и т. д. С середины 50-х годов интерес к творчеству Овидия резко возрастает в связи с отмечавшимся в 1957 г. 2000-летием со дня рождения поэта. В 1957 г. в Румынии вышел сборник статей, посвященный специально изучению творчества великого поэта 85. В 1958 г. в Суль-моне, на родине Овидия, был проведен Международный конгресс овидиеведов, материалы которого были опубликованы в следующем году в Риме под редакцией Э. Параторе 86. В том же году в Риме появился том «Овидиевых штудий», содержащий ряд статей о томитан- и нравах в районе западного берега Эвксинского Понта?», или Фавэ: «Готы и их земля с точки зрения Овидия»). 81 Friedrich A. Quid Ovidius. . ., р. 17. 82 Gehman II. S. Ovid’s Experiences. . p. 52—53. 83 Preston К. Ли Author in Exile, p. 419. 84 Ibid., p. 417. 85 Publius Ovidius Naso. 88 Alli del Gonvegno. . vol. I—IL
сном творчестве Овидия 87. В 1958 г. в Париже под редакцией Н. Эреску вышел в свет сборник исследований, посвященных творчеству Т поэта 88. В этих сборниках для нас особый интерес представляют статьи Н. Ласку, Е. Лозована, Ск. Ламбрино, Р. Вульпе и других, в которых наряду с обычным пересказом Овидиевых сведений о различных сторонах истории и культуры Западного Понта впервые ставятся и общие вопросы достоверности этих сведений. Румынский ученый Ласку, отметив, что до него исторические, географические и этнографические данные Овидия использовались в основном потребительски, когда из контекста вырывалось то или иное сообщение, в кратком введении к статье 89 ставит ряд общих проблем, связанных с достоверностью Овидия как исторического источника. В частности, исследователь подчеркивает поэтический характер Овидиева творчества, мощиую силу воображения, присущую поэту, сильное влияние риторики, предполагающее использование стереотипных приемов и клише в описании поэтических объектов, особенности поэта александрийской школы. Все это, по мнению Ласку, в ряде случаев снижает точность и достоверность отображения действительности. Ценность Овидиевых свидетельств уменьшается также из-за тенденциозного стремления Овидия усилить мрачные тона в рисуемой им картине, желанием разжалобить своих римских адресатов и вымо-литтЛу Августа прощение 9о. Далее Ласку последовательно рассматривает сведения Овидия о географическом положении Добруджи, ее климате, растительности, сельском хозяйстве, местном варварском населении вокруг Том и в самом городе, варварах за Дунаем. Для исследования Ласку характерно постоянное сопоставление данных Овидия с известиями других античных авторов, а также с историко-археологическим материалом, накопленным румынской наукой. Это дало ему возможность констатировать ряд противоречий между сообщениями Овидия и реальной действительностью, в частности, между частыми упоминаниями сарматов и отсутствием археологических данных о сарматах южнее Дуная в рассматриваемое время 91, а также между утверждением Овидия о сильной варваризации Том и греческого языка, с одной стороны, и типично эллинским характером городских институтов и чистотой греческого языка, дошедшего в надписях Том этого времени, — с другой 92. I В то же время Ласку считает большинство сведений Овидия заслуживающими доверия и, по-видимому, не сомневается в распростра 87 Studi Ovidiani. 88 Ovidiana. . . 89 Lascu N. Pamintul . . ., p. 119 sqq. Краткое изложение на итальянском языке см.: Lascu N. Notizie. . . 90 Lascu N. Pamintul. . ., p. 119—125. 91 Ibid., p. 156—160. Ласку объясняет употребление сарматского этнонима у Овидия склонностью ученого поэта к редким и экзотичным названиям. 92 Ibid., р. 161—168. Ласку говорит в этой связи о тенденции поэта к преувеличению, чтобы подчеркнуть свою полную изоляцию от цивилизованного мира.
ненности в Томах варварских языков и в овладении ими Овидием. В других своих работах 93 Ласку придерживается тех же взглядов. Источниковой ценности томитанского творчества Овидия посвящена большая статья Лозована 94. В предисловии автор со всей резкостью ставит вопрос о противоречии, которое существует между поэтической, сугубо личной формой Овидиевых сочинений в ссылке и склонностью историков видеть в них «документальные данные о землях и народах Нижнего Дуная», своего рода «гетскую энциклопедию». Лозован задается вопросом, мог ли Овидий быть объективным в своих описаниях, коль скоро единственной его целью было вызвать жалость у своих римских друзей и покровителей, убедить их в необходимости сменить ему место ссылки. Исследователь справедливо протестует против слишком широкой географической экстраполяции сведений Овидия, которому были известны только Томы и в лучшем случае их ближайшие окрестности. Далее Лозован показывает, что многие сведения Овидия взяты им не из личного опыта и наблюдений за жизнью Том, но основаны на литературных источниках (Геродот, Страбон, Вергилий и т. д.). Это касается и описания климата, варваров, их характеристик, способов ведения войны, которые на фоне римского и — шире — античного восприятия варваров «Скифии», рисуемом Лозованом на большом источниковом материале, выглядят далеко не оригинально. Только в рамках литературных стереотипов, ставших в римской литературе и у Овидия своего рода клише, по мнению Лозована, можно проследить, что из сведений Овидия выходит за рамки ходячих избитых образов, а что можно считать плодом его непосредственных наблюдений 95. Однако ограничившись неудачным, на наш взгляд, примером об этнической неопределенности, по Овидию, населения Том, которая отличается от якобы точной и четкой диатезы Страбоновых племен в этом регионе (VII, 5, 2—3) и кажется Лозовану происходящей от действительного положения дел, автор приводит далее множество высказываний Овидия, в каждом из которых он находит или элемент преувеличения, или тенденциозного искажения исторической действительности. Это относится, как явствует из анализа Лозована, и к словам Овидия о жалких остатках (vestigia) греческого языка у обитателей Том (Лозован приводит данные эпиграфики и истории, свидетельствующие о высоком уровне культурного развития томитов), и к постоянным жалобам поэта на абсолютное отсутствие латиноязычного элемента в населении Том (Овидий сам противоречит себе, приводя немало сведений о римлянах в Томах), и к вопросу о состоянии общей культуры обитателей города, о развитии сельского хозяйства, водоснабжении и т. д. 93 См.: Lascu N. Ovidiu omul. . . (ср. также сокращенные переводы этой популярной книги на французский язык: Ovide. La poete exile a Tomi. Constantza, 1971, и немецкий: Der Dichter Ovid: sein Week und sein Leben in der Verban-nung in Tomis. Constantza, 1973). 94 Lozovan E. Realites pontiques. . . 95 Ibid., p. 355 sqq.
Из окружающего поэт отбирает лишь то, что созвучно состоянию его души, его стремлению изобразить свою жизнь в изгнании как можно более тяжелой. Отсюда, по мнению Лозована, проистекает малая ценность Овидиевой исторической информации. Вместе с тем автор оставляет в стороне от критического анализа проблему варваризации Том, не сомневаясь, как видно, в засилье гет-ского языка в городе и в факте написания Овидием «гетской поэмы». В другой статье 96, появившейся почти одновременно с разобранной выше работой, Лозован доверчиво пересказывает слова Овидия об овладении им гетским и сарматским языками, о тесном общении поэта с варварами Том и о произнесении им перед гетами стихотворения, написанного на гетском языке. «Можно предположить, — пишет Лозован, — и это не будет слишком смело, что, признанный истинным певцом понтийского побережья, Овидий к концу, своей жизни приспособился к гетской жизни. . .» и стал двуязычным (латинским и гетским) поэтом 97. Принятие этого «факта» позволило Лозовану поставить вопрос о наличии в готском языке оппозиции долгих и кратких гласных, а также о лексическом и стилистическом богатстве и развитости гетского языка 98. Нельзя не обратить внимания на противоречие, в которое впадает исследователь, отстаивая, с одной стороны, чистоту эллинской культуры и языка томитов, находя множество примеров поэтической трансформации исторических реалий, обусловленной характером творчества Овидия в изгнании, и признавая— с другой, широкое распространение в городе гетского языка и его носителей, а следовательно, сильную варваризацию Том, видя в этом свидетельстве достоверные факты. Непоследовательность и противоречивость в интерпретации однопорядковых данных этнического (гетизация Том) и лингвистического (Овидий в состоянии выучить готский язык) характера — черта почти всех работ подобного рода. Так, Н. Эреску в двух своих статьях, появившихся в тех же изданиях, что и статьи Лозована ", подвергая сомнению достоверность некоторых свидетельств Овидия (об отсутствии латинского элемента и плачевном состоянии греческой общины Том, о забвении поэтом латыни и т. д.), призывает тем не менее верить поэту, когда он говорит о том, что выучил гетский язык. Характерно, что признание этого обстоятельства привело Эреску к исторически неверному отождествлению греков, которые почтили Овидия снятием с него налогов и присуждением почетного венка, с гетами, признания со стороны которых будто бы добивался знаменитый римский поэт Jo°. 9е Lozovan Е. Ovide et le bilinguisme. . p. 396—403. 97 Ibid., p. 403. 98 В более поздней работе (Lozovan Е. Ovide, agonothete. . ., p. 172—181) Лозован, развивая тезис о двуязычности Овидия и гето-греческом характере Том, приходит к выводу о том, что греки почтили поэта снятием налогов и надписью на камне за выступление с «гетской поэмой» (возможно, она была не единственной у Овидия). 99 Herescu N. I. Poeta Getes, р. 404—405; Idem. Ovide, le Getique. . ., p. 55—80. 100 Herescu N. I. Ovide, le Getique. . ., p. 61 sqq.
Доверие к свидетельству Овидия о написании им «готской Поэмы» обнаруживается также в работах Д. Адамештяну 101, В.Буэску 102, Ск. Ламбрино 103, помещенных в тех же юбилейных сборниках. В статье последнего словам поэта о прочтении им «гетской поэмы» перед гетской аудиторией придается особое значение в связи с обоснованием Ламбрино тезиса о совместном проживании в Томах греков и гетов (une vie commune greco-gete)104. По мнению исследователя, о независимом, изолированном существовании этих двух этносов в городе говорят и слова Овидия о кровавом обычае гетов решать свои споры с помощью оружия, причем схватки происходили, если верить поэту, прямо на форуме (агоре) эллинского города. Это обстоятельство, по мнению Ламбрино, свидетельствует об официальном признании греками гетов и их институций. Выступление Овидия перед гетами рассматривается Ламбрино в этой связи как участие его в манифестации проживающих в городе гетов с целью засвидетельствовать свою лояльность по отношению к новому римскому императору Тиберию. Признавая наличие чисто греческого элемента в населении и государственном устройстве Том (Ламбрино приводит данные эпиграфики, нумизматики и археологии Том, свидетельствующие об этом), итальянский ученый, как мы видим, считает возможным вместе с тем признать, что большинство населения составляли геты, а смесь эллинов и варваров носила по преимуществу гетские черты 105. В 1958 г. появилась также статья Вульпе 106, в которой собраны наблюдения известного румынского историка над произведениями Овидия как историческим источником, сделанные им в предшествующих штудиях по истории нижнедунайских земель в античную эпоху, в частности в фундаментальной «Древней истории Добруджи», опубликованной еще в 1938 г. 107 Вульпе в целом высоко оценивает историческую ценность св.1 детельств Овидия об обстановке, сложившейся к этому времени в То мах, однако подчеркивает, что в произведениях поэта они играют лишь вспомогательную роль в изображении страданий лирического героя —- поэта-изгнанника. Отсюда выпячивание в изображении города его варварских черт, замалчивание роли греческого населения и его институтов в жизни Том. Рассматривая историю Том до приезда 101 Adamepteanu D. Sopra il «Geticum libollum». . ., p. 391—395. 102 Buescu V. Trois aspects «roumains». . ., p. 235—248. 103 Lambrino Sc. Tomis. . ., p. 379—390. 104 Ibid., p. 389. С этим тезисом солидаризуется и Лозован (Ovide, agonotheto. . ., р. 180). 105 Lambrino Sc. Tomis, p. 379—380. См. трезвую критику концепции: Pip-pidi D. M. Tomis. . ., p. 250—256. 106 Первоначально статья была опубликована в журнале «Studi Romani» (1958, VI, р. 629—648) под названием «Una citta di provincia allimite dell ’Imperio romano: Tomi al tempo di Ovidio», затем перепечатана без изменений в «Studi Ovidiani» (1959, р. 38—62) под названием «Ovidio nclla citta dell’ esilio». В 1972 г. та же статья вышла в сокращении под названием «Тоше an temps d’Ovide» (Revue Roumaine, 1972, N 2, p. 49—50). 107 Vulpe R. Histoire ancienne. . . 4 Заказ M 1285 49
туда Овидия, румынский исследователь отмечает сугубо эллинский его характер, на основании историко-археологических данных рисует картину цивилизованного греческого полиса, центра объединения городов Западного Понта 108. Это не помешало, однако, Вульпе принять на веру тезис Овидия о преобладании варваров и их языка в черте города (и как следствие этого — о написании поэтом гетских стихов) и других черт варваризации. Даже описание суровости местного климата Вульпе признает вполне заслуживающим доверия и соответствующим действительности, что даст возможность извлекать из него «реалии» 109. Вместе с тем в этой и последующих работах исследователя 110 содержится немало ценных наблюдений над военно-политической ситуацией на Нижнем Дунае, в которых сведения Овидия, поставленные в широкий историко-археологический контекст, получают большую источниковую ценность. Вообще, использование сведений Овидия для характеристики исторических процессов, протекавших в районе Добруджи в начале нашей эры, широко распространено в балканской историографии, в трудах таких историков, как В. Пырван, Хр. Данов, К. Дайковичу, Д. М. Пиппиди, В. Барбу, В. Канараке, Э. Кондураки, Й. Стоян и др.111 Следует отметить, что историков, как правило, в очень небольшой степени волнует проблема достоверности и Источниковой ценности его произведений. Чаще всего они принимают те или иные сведения поэта как вполне достоверные факты, которые подтверждают или опровергают те или иные исторические концепции. Работой, в некотором отношении подводящей итоги предшествующего изучения сочинений Овидия как исторического источника, следует признать большой труд болгарской исследовательницы Руски Гандевой, увидевший свет в 1968 г. 112 и дополненный рядом статей на аналогичные темы 113. В своем анализе «Тристий» и «Посланий с Понта» Гандева исходит из тезиса о качественно новой фазе творческого развития поэта в период ссылки, когда место «фиктивной» поэзии ученого поэта александрийского толка заступает новое «реалистическое» изображение духовной жизни изгнанника и окружающей его среды. Это обстоятельство, по мнению исследовательницы, определяет историческую достоверность его повествования, основанного на непосредственных наблюдениях и переживаниях, и «не оставляет места гиперкритике и сомнениям в объективной ценности Овидиевых сведений»114. Отсюда пристальное внимание Гандевой к каждому слову и высказыванию Овидия, стремление видеть за каждым из них реальный факт. 108 Xulpe R. Ovidio nella citta. . ., p. 44 sqq. 109 Ibid., p. 49—51. 110 Многие из них собраны в его книге «Studia thracologica» (1976 г.); см. также: DID, II. 111 Названия работ см. в разделе «Библиография». 112 Гандева Р. Овидий и населението. . . 113 См. в разделе «Библиография» на имя «Гандева Р.» (Gandeva R.). 114 Гандева Р. Овидий и населението. . ., с. 83; ср. также: Она же. Трима римски поети. . ., с. 392; Gandeva R. Zur Beurteilung. . S. 275—276.
Большая часть книги Гандевой посвящена исследованию этнолингвистической ситуации в Томах с упором на языковые связи и отношения, зафиксированные Овидием. Как и все предшествующие ученые, Гандева не сомневается в написании Овидием «гетской поэмы». На основании краткого «пересказа» этой поэмы, сделанного в Ер. IV, 13, 23—42, исследовательница ставит вопрос о некоторых фонетических, лексико-грамматических особенностях гетского языка, которые могут быть выяснены, если учесть, что гетский текст был положен на латинский размер (элегический дистих), а те образы и понятия, которые присутствуют в латинском пересказе, должны были иметь соответствующие эквиваленты в гетском языке. Важное место в исследовании Гандевой занимает вопрос о «socia lingua» (общем языке), на котором, по принятому большинством ученых мнению, разговаривали между собой варвары и греки и который являлся следствием «испорченности» греческогого языка под влиянием гетского 115. Исследовательница, критически рассмотрев предшествующую ей историографию вопроса, попыталась ревизовать традиционный взгляд на гетизацию греческого языка томитов и вследствие этого на варваризацию греческого населения вообще. «Реабилитация» греков как этнически, социально и культурно самостоятельного целого является одной из задач работы Гандевой. Как мы видели выше, этот вопрос вставал и до Гандевой, однако именно ей принадлежит заслуга ясной и решительной его постановки. Как же решается эта проблема, основополагающая для суждения о взаимоотношениях варваров и греков в Томах? Противоречие между многочисленными указаниями Овидия на варваризацию самих томитов и их языка и чисто эллинским характером культурной и общественной жизни томитов, как она выявляется по другим источникам (противоречие, впервые понятое как существенное), Гандева пытается снять и разрешить семантико-филологическим переосмыслением ряда мест у Овидия с целью перенесения на варваров тяжести Овидиевых «обвинений» греков в деградации их языка и культуры. Однако в большинстве случаев такие толкования, призванные привести к общему знаменателю сведения Овидия и факты истории, оказываются натяжками; новый смысл текста часто выпадает из общего контекста Овидиевых жалоб, является недостаточно оправданным с точки зрения исторической действительности. Невнимание к поэтической специфике и тенденциозности Овидиевых произведений (казалось бы, невозможное после работ Лозована, Ласку и др.) составляет, как представляется, главный недостаток работы Гандевой, повлекший за собой ряд неверных выводов. Годы, прошедшие после опубликования книги Гандевой, не дали источниковедческих работ по Овидию, столь же значительных и ка 115 Некоторым аспектам «socia lingua» посвящена также работа 1976 г.: Corte F. della. Il «Geticus sermo». . ., p. 205—216. Автор считает, что именно эту смесь гетского, греческого и сарматского (скифского) языков имел в виду поэт, говоря о «Geticus sermo»,
питальных 116. Следует отметить лишь несколько статей румынских исследователей, появившихся в 70-х годах, и рассматривающих отдельные аспекты проблемы источниковой ценности томитанских произведений Овидия. Мы имеем в виду, в частности, четыре работы Г. Бикира о сарматах в низовьях Дуная 117 118, в которых автор сопоставляет многочисленные письменные свидетельства о сарматах с археологическими данными, не фиксирующими присутствие сарматов в это время на территории Добруджи. Информация Овидия о сарматах в черте города представляется Бикиру простым поэтическим вымыслом (simpl plasmuiri poetice), призванным пробудить у читателей жалость к изгнанному поэту 11S. Высоко отзывается об исторической ценности Овидиевых произведений периода ссылки Г. Штефан 119, рассмотревший некоторые его данные о борьбе гетов против римского господства в низовьях Дуная. ' В 1972 г. была опубликована статья М. Мунтяну, где автор сравнивает сведения Овидия о гетах, сарматах, скифах и других племенах Добруджи с данными других античных авторов — Страбона, Помпо-ния Мелы, Плиния, Птолемея — и приходит к выводу, что все его сведения подтверждаются другими источниками и, следовательно, этнографическую информацию Овидия можно считать достоверной и точной 12°. Вызывает, однако, возражение сама правомочность такого сравнения без изучения обстоятельств появления той или иной информации у разных авторов, которая часто не может рассматриваться как синхронная написанию данных произведений. Недифференцированное отношение Мунтяну к привлекаемым для сравнения произведениям античных авторов снижает ценность его работы. В 1972 г. в Констанце состоялся I конгресс овидиеведов, созванный по инициативе Международного научного общества «Оvidian нт». Среди опубликованных в 1976 г. докладов конгресса 121 некоторые посвящены жизни и творчеству Овидия в изгнании. Так, статья Ж.-М. Андрэ рассматривает эволюцию Овидиева восприятия «варварства». В семантическое поле этого понятия, как Овидий его воспринимал в ссылке, входят, по мнению французского ученого, такие элементы, как удаленность от Рима, суровость климата, военная угроза, образ жизни, дикость нравов и невежество жителей 122. В статье А. Арическу сравниваются результаты последних археологических раскопок в Констанце с данными Овидия о крепостных стенах, башнях, воротах города. Автор приходит к выводу, что выска 116 Много интересных материалов, относящихся к общему осмыслению изгнаннической музы поэта, собрано в сборниках: Ovid, 1968; Ovid, 1973; ANRW, 1981. II, 31, 4. 117 Bichir Gk. Sarma|ii щ patrunderea lor. . .; Idem. Sarma|ii la Dunarea. . .; Idem. Relations. . .; Idem. Les Sarmates. . . 118 Bichir Gh. Sarma|ii ?i patrunderea lor. . ., p. 141. 119 $tefan Gh. Daci щ romani. . ., p. 150. 120 Munteanu M. Informa|iile date de Ovidiu. . ., p. 429—438. 121 Acta Conventus. . . 122 Andre J.~M. Quid Ovidius de barbaria sonserit?, p. 79—83.
зывания поэта, не противореча археологической картине, обогащают наши представления об устройстве укреплений Том 123. В своей статье Р. Вулканеску 124, касаясь положения внутри Том, отмечает, как и предшествующие авторы (ср., однако, точку зрения Гандевой), наличие процесса гетизации и деэллинизации греков-то-митов, отраженного будто бы Овидием, и обосновывает тезис о двух категориях гетов в Добрудже: 1) независимых от Том и создававших для них военную угрозу и 2) гетов, включенных в число томитов и вынужденных обороняться от своих же диких собратьев 125. Вулканеску разделяет также мнение исследователей о гетизации греческого языка, о смешанном населении города, о преобладании гетского этнолингвистического элемента 126. Несмотря на то что еще в 1968 г. Гандева справедливо и не без иронии критиковала Куна за отождествление диких гетов, которым Овидий будто бы читал свою поэму, с теми, кто почтил поэта снятием с него налогов и почетным венком, т. е. с греческой общиной Том и других городов Западного Понта 127, Вулканеску опять не делает различий между гетами и греками 128. Приведенный пример может служить лишним подтверждением тому, что именно такое впечатление стремился произвести на своих римских адресатов Овидий, хотя ввиду несоответствия его изображения действительности и не мог сделать это открыто. В монографии известного английского историка Р. Сайма 129 интересующей нас проблеме уделено всего четыре страницы (р. 16— 18; 164), однако позиция автора не вызывает сомнений: большую часть «местных реалий» (включая написание «гетской поэмы») Сайм приписывает намеренному преувеличению Овидия, его поэтико-риторической фантазии. При этом Сайм приводит для произведений ссылки целый каталог явных отступлений поэта от истины, характеризуя их как «flagrant untruths», «arrant deception» и тем самым ставя под сомнение достоверность также любого другого сообщения Овидия. Многие наблюдения Сайма, стоящие, как мы видим, особняком в зарубежной историографии, совпадают с выводами советской исследовательницы Н. В. Вулих, еще в 1974 г. выступившей против безоговорочного доверия к свидетельствам Овидия (к сожалению, ее статья «Три-стии. . .» осталась Сайму неизвестной). Такова в общих чертах история изучения «Тристий» и «Посланий с Понта» как исторического источника в зарубежной европейской науке. Основным достижением здесь явилось вычленение из произведений Овидия и накопление материала, относящегося к истории Нижнего Подунавья. Были поставлены многие проблемы источниковед 123 Aricescu A. Le пшг d’enceinte. . ., р. 85—90. 124 Vulcanescu R. Aspetti di civilizzazione. . ., p. 615—622. 125 Ibid., p. 615. 126 Ibid., p. 620. 127 Гандева P. Овидий и населението. . ., с. 39. 128 Vulcanescu R. Aspetti di civilizzazione . . ., p. 621. Такое же смешение гетов и греков допускают Рипер (Ripert Ё. Ovide. . ., р. 213—215), Дона (Denes Г. Ovide. . ., р. 7—9), Буаро (Boireaud A. Les Gates chez Ovide. . ., p. 152 — 153), Аваллоне (Avallone R. De Ovidii elegiaci humanitate. . ., p. 99). 129 Syme R. History inj^Ovid.
ческого порядка, рассматривались вопросы достоверности отдельных сведений Овидия, их интерпретации. Большинство исследователей последнего столетия высоко оценивали достоверность Овидиевой информации об истории Западного Понта, несмотря на то что при этом выявлялись иной раз довольно существенные противоречия (постепенно все более осознаваемые). Задача исследования исторических сведений Овидия до сих пор обычно формулировалась так: что можно извлечь из понтийских элегий об истории края. При этом нередко в тени оставались не менее важные вопросы: как это сделать, каков характер произведений Овидия как исторического источника, что можно считать достоверным, а чему верить нельзя, т. с. при фактографическом использовании Овидиевой информации не принималась во внимание (за исключением редких случаев) внутренняя жизнь этих «фактов» в контексте творчества Овидия. При почти полном отсутствии иных литературных источников об истории рассматриваемого региона в это время понятно желание исследователей извлечь из произведений Овидия максимум информации, тем более что при первом их прочтении создается довольно цельная картина окружающей поэта жизни, поданная во внешне «реалистической» и глубоко личностной форме, как отражение действительных перипетий жизни изгнанника. Отдельные скептические голоса, высказывавшие сомнения как в общей достоверности Овидиевой информации, так и в отдельных ее частях, потонули в дружном хоре защитников ее правдивости 130. В чрезмерном доверии к Овидию сказывалось также отсутствие внимания к специфике античного литературного процесса (чаще всего не принимавшегося в расчет вообще), модернизаторский подход к интерпретации «Посланий с Понта», которые уже априори воспринимались как нечто документально-дневниковое, исповедальное и потому достоверное. Важным препятствием здесь оказывалась также неразработанность методологических и методических вопросов, связанных с использованием в качестве исторического источника произведений неисторического характера. * * * Основные проблемы, разрабатывавшиеся в зарубежной историографии интересующего нас вопроса, не остались в стороне и от внимания науки в нашей стране. Интерес к творчеству Овидия вообще и периода ссылки в частности возник в России еще в XVII в.131 Его оживлению в XVIII в. 130 Характерно, что работа Лозована «Г'ealites pontiques. . .», 1959 г. (см. опей выше), впервые заострившая внимание на литературно-фиктивном и тенденциозном характере многих так называемых «исторических сведений» Овидия, не упоминается, кроме книги Сайма, ни в одной из последующих работ, проанализированных выше. 131 См., например: Верков П. Н. Овидий в русской литературе XVII—XVIII вв.— Вести. ЛГУ. Сер. истории, языка и литературы, 1973, № 14, вып. 3, с. 89. Одно из первых упоминаний «Фастов» Овидия содержится в переводной
способствовали такие факторы, как закрепление России на побережье Черного моря, начало археологического изучения памятников античной севернопричерноморской культуры и необходимость в связи с этим накопления и осмысления античных письменных источников, а также увлечение античной мифологией. Интерес к Овидию и его судьбе подогревался также распространенными .долгое время легендами и теориями о молдавской или даже южно-русской локализации места ссылки Овидия 132. Первым русским изданием понтийских элегий поэта является публикация латинского текста всех «Тристий» Овидия с русским переводом, осуществленная в 1795 г. профессором Харьковского университета И. Е. Срезневским 133. К переводу был приложен «Ключ к Плачу Публия Овидия Назона или довольнейший показатель всех собственных имен и главных материй» (с. 256—320), содержащий исторический, географический, мифологический и реальный комментарий, который отражал уровень развития науки того времени. Первой русской работой, посвященной непосредственно анализу этнической структуры нижнедунайских областей по сведениям Овидия, является статья главного библиотекаря Публичной императорской библиотеки Рудольфа Минцлова, опубликованная в Петербурге в 1853 г. на латинском языке 134. Эта работа осталась, к сожалению, практически неизвестной последующим исследователям, а между тем в ней содержится множество наблюдений, значительно опередивших свое время и до сих пор не потерявших значения. Так, анализ скифского этнонима, встречающегося в «Тристиях» и «Посланиях с Понта», приводит автора к выводу об отсутствии у этого имени какого-либо этнографического содержания. Минцлов справедливо говорит о двух значениях скифского этнонима у Овидия: географическом (Овидий живет в «Скифии», т. е. в стране северных варваров) и этическом (скифские, т. е. типично варварские нравы обитателей Добруджи). По мнению Минцлова, обилие этнонимов в повествовании Овидия еще не является доказательством присутствия этих народов вокруг Том. Только информация о гетах, разнообразная и всесторонняя, может быть объяснена непосредственными наблюдениями поэта. «Об остальных же варварских народах русской литературе уже в XI в. (Benesevic W. Spuren der Werke des Agypters Rhetorics, des Livius Andronicus und des Оvidius in altslavischer Uberset-zung. — Byzantinische Zcitschrift, 1925, Bd. 25, S. 311—312; ср.: Щапов Я. H. Древнерусский календарь на Руси. — В кн.: Восточная Европа в древности и средневековье. М., 1978, с. 342—345). 132 О разных версиях локализации Том см., например: Barbu V. Tomis. . ., р. 7—8. Легенды о местах захоронения Овидия рассматриваются в кн.: Формозов А. А. Пушкин и древности. . ., с. 41—57. Известно то большое внимание, которое проявлял к творчеству Овидия и особенно Овидия-изгнанника А. С. Пушкин (Byлих Н. В. Образ Овидия в творчестве Пушкина. — В кн.: Временник Пушкинской комиссии, 1972. Л., 1974, с. 66—71. См. там же исчерпывающую библиографию вопроса). 333 Плач Публия Овидия Назона. М., 1795. См. о ней: Луцъка Ф. Й. Перший повний переклад «Трютш» Овщ1я в Pocil, с. 74—82. 134 Minzlotf R. Recensio populorum Ponticorum. . ., p. 243—274.
он, скорее всего, узнавал из уст томитов или же из традиции, передаваемой античными поэтами и писателями» 135. Для работы Минц-лова характерно чувство историзма, сведения Овидия рассматриваются в исторической и хронологической перспективе, отмечается эволюция его познаний этногеографии окружающих Томы племен. Вместе с тем Минцлов некритически передает слова Овидия об овладении им местным варварским языком, об испорченности греческого, полном отсутствии латинского и т. д.136 Это неизбежно, когда асе ледов атель не выходит за рамки самих Овидиевых свидетельств, звучащих в целом очень убедительно и последовательно. К чести русской науки следует отметить, что одно из первых научно обоснованных мнений о локализации Овидиевых Том в Констанце (тогдашней Кюстенджи) принадлежит русскому историку П. В. Беккеру, в 1854 г. выступившему с большой статьей 137, немалую часть которой занимает сопоставление сведений Овидия о природном расположении Том с физико-географическими характеристиками Кюстенджи 138. Дальнейший обзор отечественной литературы по Овидию удобнее построить по трем направлениям: 1) историческая литература, привлекавшая сведения Овидия как источник для реконструкции исторической и этногеографической ситуации на Нижнем Дунае; 2) литературоведческие работы о томитанском периоде творчества поэта и 3) специальные источниковедческие штудии. Особого упоминания заслуживает широко использовавшаяся историками публикация текста и перевода фрагментов понтийских произведений Овидия, относящихся к истории Нижнего Дуная, которая была осуществлена в начале XX в. В. В. Латышевым в составе свода «Scythica et Caucasica» 139, который и сейчас остается настольной книгой каждого исследователя античного периода Причерноморья. Вместе с тем следует заметить, что изданная с прозаическим русским переводом, практически без вступительной статьи и комментария подборка выдержек из Овидия, лишенных, таким образом, поэтического и вообще литературного контекста, действительно может производить впечатление цепи объективных свидетельств 140 и исказить восприятие содержащейся в них информации у тех, кто не обратился к полному оригинальному тексту произведений поэта или специально не занимался их изучением как исторического источника 141. 135 Ibid., р. 248. 1зе Ibid., р. 260. 137 Беккер П. В. Материалы для древностей. . с. 255—309. Справедливости ради заметим, что еще лет за двадцать до Беккера Томы были отождествлены с Кюстенджи русским поэтом и любителем древностей В. Г. Тепляковым (см.: Формозов А. А. Пушкин и древности. . ., с. 51 и след.). 338 Беккер II. В. Материалы для древностей. . ., с. 272 и след. 139 SC, II, 1, с. 69—108. 140 Это впечатление еще более сильно в переиздании «Латышсвского» Овидия [(уже без латинского текста, который мог в какой-то степени корректировать восприятие перевода) в ВДИ, 1949, № 1, с. 222—243. 141 По-видимому, последним объясняется беглая характеристика данных Овидия, какую мы находим у М. И. Ростовцева: «Наиболее живым и реальным
Поскольку основная масса сведений Овидия относится к территории Добруджи, больше всего к творчеству Овидия обращались историки, писавшие об истории западнопонтийского побережья. Значительный интерес в этой связи представляют работы Т. В. Блаватской 142 и Т. Д. Златковской143. Существенным вкладом в проблему понимания данных Овидия о варваризации Том являются исследования Блаватской о социально-экономической, политической и культурной жизни западнопонтийских городов, которые, по ее мнению, на протяжении всего дорим-ского периода сохраняли типично эллинский характер во всех сферах своей жизни 144. «Находясь на краю огромной территории, населенной фракийцами и скифами, — пишет исследовательница, — греческие города Западного Причерноморья не стали частью грековарварского царства, подобного Боспору»; недолговечные союзы аристократии греческих городов с местной варварской знатью «не привели к появлению такого государственного строя, при котором господствующим слоем стала бы греко-варварская аристократия» 145. Эти выводы Блаватской были в основном приняты румынскими и болгарскими учеными, исследовавшими творчество Овидия как источник по истории Нижней Мезии 14<5, и не в малой степени повлияли на постановку ими вопроса о чистоте греческого элемента Том (см. выше). Отмечая значительное развитие культуры в городах Западного Понта, Блаватская объясняет жалобы Овидия на невежество то-митов поэтическим преувеличением 147, рассматривает его сведения о занятии томитов сельским хозяйством 148, о военно-политической ситуации в Добрудже 149 и др. Исследовательница признает за ними несомненную источниковую ценность, но в то же время отдает себе отчет в их тенденциозности. «Тристии» и «Послания с Понта», по ее мнению, «представляют действительность в слишком мрачных тонах: после столичной жизни город Томы казался Овидию значи- после картины, данной Геродотом и особенно Гиппократом, является тот образ сарматов, скифов и фракийцев, который нарисовал Овидий в своем изгнании» (Ростовцев М. И. Скифия и Боспор, с. 11; ср. с. 109). 142 Блаватская Т. В. Греки и скифы. . .; Она же. Внутреннее устройство. . .; Она же. Западнопонтийские города. . . 143 Златковская Т. Д. Мезия. . . 144 Блаватская Т. В. Внутреннее устройство. . ., с. 45; Она же. Западнопонтийские города. . ., с. 206 и след., 235 и след. 145 Блаватская Т. В. Внутреннее устройство. . ., с. 45. 148 См., например: Lascu N. Pamintul. . ., р. 163 sqq.; Гандева Р. Овидий и населението. . ., с. 46, 90, 94,101. Горячий сторонник гето-эллинского симбиоза в Томах Лозован, заимствовавший эту идею у Ламбрино, критикуя Блаватскую за отрицание такого симбиоза, упрекает всю марксистскую историческую школу в догматизме и в наследовании «антиримских и антиэллинских теорий Древней Руси» (Lozovao Е. Ovide, agonothete. . ., р. 180, Anm. 7), замечая при этом: «etrange constante». Я думаю, «странной» показалась бы она и самой Блаватской, и не подозревавшей о таких глубинных корнях своих научных наблюдений! ы? Блаватская Т. В. Западнопонтийские города. . ., с. 235. 148 Там же, с. 185. из Там же, с. 181.
тельно большим захолустьем, чем он был на самом деле. Опасности, которым подвергались томитяне, Овидий тоже, вероятно, преувеличивал, желая вызвать к себе сочувствие» 15°. Высоко оценивает достоверность сообщений Овидия Златков-ская: «Несмотря на мрачные тона, которыми поэт рисует картину жизни в Томи, все же в основе его посланий с Понта лежит достоверное отображение окружающей действительности» 150 151. «Бесспорно, — замечает далее Златковская, — послания поэта с Понта не вымысел, а достоверная летопись событий, в которой легко отделить факты от той субъективной окраски, которую придает им восприятие изнеженного знатного римлянина» 152. Если учесть, что дальнейший разбор свидетельств Овидия о жизни Том ограничивается приведением лишь нескольких его высказываний, в основном внешнеполитического и социально-экономического характера, которые действительно можно считать достаточно достоверными, то следует признать, что Златковской в целом удалось «отделить факты от субъективной окраски» и не впасть в нередкую у историков ошибку в оценке варваризации Том 153. К интересным результатам приходит Златковская, интерпретируя сообщения Овидия о захвате северодунайскими гетами крепостей Эгис и Тресмис 154 155 и некоторые другие вопросы истории Нижней Мезии. В трудах русских и советских историков литературы — В. И. Модестова, Ф. Ф. Зелинского, Д. И. Нагуевского, Н. Ф. Дератани, М. М. Покровского, А. И. Белецкого, И. М. Тройского, К. П. Полонской, Е. А. Берковой, М. Л. Гаспарова и др. — нашли свое отражение многие стороны творчества Овидия в изгнании. Оценка их зачастую расходится. Остановимся лишь на наиболее существенных высказываниях, относящихся к проблеме отражения в томитан-ских произведениях Овидия той действительности, которая окружала поэта в изгнании. Обсуждая, казалось бы, чисто литературоведческие проблемы, эти споры имеют непосредственный выход в область интерпретации исторических сведений Овидия. Замечательный образец глубокого проникновения в специфику античного сочинительства вообще и Овидиева творчества в ссылке в частности представляет обширная вступительная статья крупнейшего знатока античной литературы в дореволюционной русской науке Зелинского к книге переведенных им «Героид» ]б5. Анализируя принципы художественного построения «Тристий» и «Посла 150 Там же, с. 5. 151 Златковская Т. Д. Мсзия. . ., с. 33. Эта монография также известна Р. Гандевой. 152 Там же, с. 34. 153 Ср. ее осторожную, взвешенную позицию в этом вопросе на с. 36: «Даже если Овидий и преувеличивает, говоря, что „варвары занимают большую часть домов в Томи“, то все же представители различных племен составляли, по-видимому, немалый процент среди жителей греческих городов». Насколько эта оценка варваризации Том отличается от привычного доверчивого пересказа слов Овидия о мощной гетизации греческого города! 164 Златковская Т. Д. Мезия. . ., с. 43 и след., 52. 155 Зелинский Ф. Ф. П. Овидий Назон, с, IX—XLIII.
ний с Понта», ученый пишет: «Увы! Ни о крае, ни даже о душе поэта мы многого из этих поэм не узнаем. . . Современному читателю трудно вдуматься в эту психологию, но факт остается фактом. . . Едва почувствовав себя изгнанником, он стал искать и в себе, и в своём положении тех же господствующих примет, которые позволили бы Ому типизировать, так сказать, свою участь, превратить ее в своего рода „прогимназму“ об изгнании» 156 157. Далее Зелинский перечисляет основные мотивы («господствующие приметы»), которые используются Овидием как составные элементы построения образа «поэта в изгнании»; среди них он отмечает и «место изгнания, обязательно суровое и неприветливое» 1б7. Воспитанный на риторике 158, учащей в каждом индивидуальном случае искать и показывать приметы типического, «поэт всячески старается подвести себя и свою судьбу под этот общий канон — в этом его последнее утешение. . . Конечно, для поэтического воспроизведения этого канона нужна была не столько наблюдательность, сколько начитанность. . . Вот причины, почему мы из последних стихотворений Овидия узнаем об его жизни в изгнании далеко не столько, сколько мы были бы вправе ожидать, но кое-что мы все-таки узнаем» 159. И все-таки Зелинский не устоял перед соблазном включить в это «кое-что» слова Овидия об изучении им местных языков, что, естественно, привело ученого к отождествлению греков, окруживших поэта заботой и вниманием, с гетами, перед которыми он будто бы прочел свою поэму, написанную на их языке 16°. Несмотря на это, методический аспект анализа произведений Овидия периода ссылки, интерес Зелинского к литературно-риторическому контексту их оказались, на наш взгляд, плодотворными для понимания характера содержащейся в них информации. Эта позиция была затем продолжена и развита в работах К. П. Полонской 161, Н. В. Вулих 162, М. Л. Гаспарова 163. Принципиально иную трактовку творческой манеры Овидия периода ссылки мы можем видеть в работах М. М. Покровского 164, А. И. Белецкого 165, П. А. Иванова 166, Е. А. Берковой 167. Эти авторы высказывают мысль о новом, «реалистическом» этапе творческого пути Овидия, когда «мы сталкиваемся с изображением настоящих глубоких переживаний Овидия, с проявлением его подлин 156 Там же, с. XXXV—XXXVI. 157 Там же, с. XXXVI. 158 Большую работу посвятил изучению риторических приемов у Овидия Дера-тани (Deratani М. Artis rhetoricae. . .). 159 Зелинский Ф. Ф. II. Овидий Назон, с. XXXVI—XXXVII. 160 Там же, с. XXXVII—XXXVIII. 161 Полонская К. П. Овидий. . с. 306—326; Она же. — В кн.: Ярхо В. Н., Полонская К. II. Античная лирика. М., 1967, с. 194 и след. 162 Вулих Н. В. «Тристии». . ., с. 69—79. 363 Гаспаров М. Л. Овидий в изгнании, с. 189—224. 164 Покровский М. М. История римской литературы, с. 239—277. 365 Белецкий А. И. Овидий Назон и его творчество, с. VII—XXX. 169 Иванов П. А. Творчество. . . 167 Беркова Е. А. Овидий, с. 439—462.
ных чувств» 168. По мнению Берковой, «развитие творчества Овидия шло по линии преодоления александрийских образцов и создания новой, качественно отличной от александрийцев литературы: это был путь от „Любовных элегий44 к „Скорбным элегиям44, к подлинно лирической поэзии. . . Изображая суровый быт и безотрадную природу своего нового местопребывания, он выдвигает новый мотив, мотив реализма в искусстве» 169. Белецкий также считал, что в понтийских произведениях Овидию «впервые пришлось посмотреть на жизнь прямо, не сквозь прозрачный, узорный покров, сотканный литературой» 17°. Не случайно, по-видимому, именно на этих двух авторов охотно ссылается Гандева, для которой «реализм» Овидия является исходной посылкой в признании высокой степени достоверности исторической информации поэта. Еще дальше в утверждении «нового реализма» Овидия в произведениях ссылки пошел Иванов, считающий «Тристии» и «Послания с Понта» «первым образчиком субъективно-лирических произведений, близких по характеру построения новому времени» 171. Как «вопль наболевшей души» характеризует он главное содержание понтийских элегий, полемизируя с позицией Зелинского и других ученых. Отсюда постоянные, хотя и не подтвержденные анализом текстов, утверждения Иванова о реалистичности творческой манеры позднего Овидия и как следствие этого признание достоверности Овидиевых описаний климата, природы, нравов и быта местного населения 172. Аргументированным ответом на такое понимание томитанского творчества Овидия представляется нам недавняя статья Гаспарова 173, в которой нашли свое развитие и завершение идеи, высказанные автором еще в 1973 г.174 Овидий и в ссылке остается поэтом, переплавляющим личный опыт, личные чувства в нечто условное и объективированное, «остается верен своей обобщающей и логизирующей поэтике». «Мы узнаем, — пишет Гаспаров, — что старый Овидий был сослан, но с трудом выискиваем в его описаниях ссылки такие подробности, которые приложимы только к Томам и ни к какому другому северному месту. Нет, Овидий не искал в своих стихах индивидуального: он искал условного, и для того, чтобы изобразить это условное, использовал все свое словесное мастерство» 175. Идя вслед за Зелинским, Гаспаров отмечает «продуманное художественное по 168 Там же, с. 454; см. также: Покровский М. М. История римской литературы, с. 275. Ср., однако, его более ранние взгляды, согласно которым «у Овидия проблески искреннего лиризма буквально тонут в искусственной и шаблонной мишуре, заимствованной из его прежних произведений» {Покровский М. М. Материалы. . ., с. 6). 169 Беркова Е. А. Овидий, с. 459. 170 Белецкий А. И. Овидий Назон и его творчество, с. XXIII. 171 Иванов П. А. Творчество. . ., с. 16, ср. с. 12, 14—15. 172 Там же, с. 14. 173 Гаспаров М. Л. Овидий в изгнании, с. 189—224. 174 Гаспаров М. Три подступа. . ., с. 5—32. 175 Там же, с. 16.
строение» понтийских произведений Овидия, говорит о сознательном создании им нового жанра — стихов об изгнании, — выросшем на основе жанров элегии и стихотворного письма, которые он уже испробовал на «Героидах» 176. Описание условий местной жизни, по мнению ученого, является лишь одной из тем создаваемого жанра. Перечислив весь набор мотивов данной темы, Гаспаров отмечает: «При этом бросается в глаза, что все они заранее знакомы и Овидию, и читателям из популярных географических и этнографических книг — все это были факты настолько общеизвестные, что даже нет нужды искать для них те или иные „источники Овидия“» 17 7. Анализ структуры «Тристий» и «Посланий с Понта», проведенный Гаспаровым, убеждает, что нельзя относиться к ним как к «достоверной летописи событий», как проявлению новой «реалистической» линии в творчестве Овидия, побуждает к переоценке достоверности его сведений. И все-таки снова мы должны констатировать парадокс, характерный, вероятно, для большинства филологов, недостаточно детально знакомых с историей Западного Понта и не связывающих, как правило, проблемы творческого развития поэта с вопросами исторического источниковедения: Гаспаров пересказывает как заведомо достоверную данность (хотя и ссылается при этом лишь на высказывания Овидия) его жалобы па то, что «по-латыни в городе не говорил никто: большинство горожан составляли геты и сарматы, буйные и драчливые, меньшинство греки, давно перенявшие и варварский выговор, и варварскую одежду. . .» 178, о том, что Овидий написал по-гетски стихи об апофеозе Августа 179, и т. д. Из работ, появившихся после статьи Р. Минцлова и непосредственно связанных с источниковедческой проблематикой произведений Овидия, можно назвать лишь четыре. Это небольшая заметка В. Ф. Штифтара, где автор утверждает, что Овидий был знаком с «Историей» Геродота, «оставившей следы на его произведениях»180. Из этого интересного и справедливого наблюдения можно было бы сделать вывод о вторичном, книжном характере некоторых Овидиевых свидетельств о народах и племенах Нижнего Дуная, однако Штифтар приходит к заключению, что совпадение данных поэта с данными Геродота, описывавшего этническую ситуацию за четыре с лишним века до Овидия, показывает, «насколько добросовестно и правдиво Овидий описывал место своего изгнания»! 181 176 Гаспаров М. Л. Овидий в изгнании, с. 202—203. Представление о последних произведениях Овидия как «крике растерзанной души» (ср. «вопль наболевшей души» у II. А. Иванова) представляется Гаспарову наивностью романтиков XIX в., модернизаторски подходивших к оценке Овидия. Эту наивность автор считает поколебленной еще на рубеже XX в. (со ссылкой на работу Зелинского), однако рецидивы ее встречаются, как мы видели, и гораздо позже. 177 Там же, с. 207. 178 Там же, с. 201; ср.: Он же. Три подступа. . ., с. 14. 178 Гаспаров М. Л. Овидий в изгнании, с. 223. 180 Штифтар В. Овидий и Геродот, с. 238—242. 181 Там же, с. 242.
Следующие две работы аналогичного характера появились лишь через пятьдесят лет в связи с 2000-летием со дня рождения поэта. Авторы этих работ Л. М. Черфас 182 и Й. У. Кобов 183 считают произведения Овидия вполне достоверным источником и ограничиваются простым переложением его слов об обстановке в Томах и на Нижнем Дунае 184, высказывая без особых доказательств утверждения о смешанности населения Том, преобладании там гетов, наличии в городе скифов и сарматов и т. д., и т. п. И, наконец, в 1974 г. вышла работа ленинградской исследовательницы Н. В. Вулих185. Эта небольшая по объему статья открывает, на наш взгляд, принципиально новую страницу в понимании позднего Овидия как исторического источника. Для иллюстрации новизны и остроты постановки проблемы достаточно сослаться хотя бы на такой факт. Вулих впервые в научной литературе обосновала сомнение в том, что поэт выучил два варварских языка и, написав на гетском языке поэму, выступил с ее рецитацией на собрании гетов 186, а ведь это «факт», в котором не сомневался ни один из упомянутых выше ученых, как бы скептически он ни относился к проблеме достоверности Овидиевых исторических сведений. Вспомним также, что это обстоятельство на протяжении более чем столетия рассматривалось как один из главных показателей варваризации Том, а Гандева, например, около 20 страниц своей работы посвятила анализу гетского языка, каким он представляется из латинского пересказа «гетской поэмы». На наш взгляд, такая радикально иная постановка вопроса не может рассматриваться как какое-то случайное отклонение от широко принятого мнения или неоправданный парадокс. Написанию этой статьи предшествовало 15 лет изучения различных аспектов мировоззрения и творчества Овидия (в основном на материале «Метаморфоз») 187. Глубокое проникновение в духовный мир и психологию Овидия, понимание его литературного творчества, законов его сочинительства не могли не обратить внимания исследовательницы, когда она приступила к анализу «Тристий» и «Посланий с Понта», на их поэтическую специфику. Кроме того, следует отметить хорошую осведомленность автора в исторической ситуации, сложившейся в западнопонтийских городах ко времени ссылки туда Овидия, — осведомленность, почерпну 182 Черфас Л. М. Tristia Овидия. . ., с. 239—253. 183 Коб1в Й. Опис населения. . ., с. 42—50. 184 Черфас Л. М. Tristia Овидия. . ., с. 426 и след.; Коб1в Й. Опис населения. . с. 43 и след. 185 Вулих й. В. «Тристии». . ., с. 64—79. 186 Там же, с. 65, 72, 76—77. Вообще говоря, сомнение в достоверности этого «признания» Овидия уже высказывалось до Вулих. См., например: Kroll W. Studien zum Verstandnis der romischen Literatur. Stuttgart, 1924, S. 87: «Овидий желает вызвать сочувствие своим рассказом о том, что он был вынужден выучить гетский язык, и стыдится своего гетского стихотворения про Августа (безусловно, поэтическая выдумка)». На этой же позиции стоит и Сайм (Syme R. History in Ovid, p. 17: «It is only a piece of phantasy»). 187 Вулих й. В. Мировоззрение и художественный стиль Овидия. Там же на с. 35—36 см. перечень научных трудов исследовательницы.
тую не только из работ румынских и болгарских ученых, но и из личного опыта своего пребывания в Констанце. Таким образом, можно сказать, что в лице Вулих удачно слились две линии в изучении Овидия, ранее существовавшие как бы отдельно, — штудии историков, зачастую плохо понимавших законы поэтического творчества и потребительски использовавших его сведения, и исследования литературоведов, не касавшихся, как правило, источниковедческих проблем, хотя и создавших предпосылки для их понимания. Подчеркивая, что поэзия Овидия периода ссылки является «драгоценным источником» по истории западнопонтийских городов, Вулих указывает, однако, что «чрезмерное доверие к Овидию и забвение того обстоятельства, что поэтический памятник требует к себе особого подхода, приводит некоторых зарубежных ученых к ошибочным выводам и всякого рода „фантастическим" предположениям» 188. Рассмотрение сведений Овидия о климате и пейзаже Томитан-ской земли позволяет автору поставить вопрос о законах воспроизведения «реалий» в поэтических произведениях Овидия. «Основываясь на ряде реальных фактов, — пишет Вулих, — Овидий создает в своих элегиях своеобразный псевдомир, в котором реальность сочетается с привычными для образованного римлянина представлениями о далеком севере, о варварах, об их обычаях и нравах. Историку, ищущему новых „реалий" в произведениях изгнания, очень важно разобраться в самой манере работы поэта» 189. Шаг за шагом исследовательница прослеживает, как «из крупиц реальности вырастает гиперболизированный „обобщающий образ" места изгнания» 19°, основанный во многом на привычных для римской публики трафаретных представлениях о северной стране. Особое внимание Вулих уделяет проблеме взаимоотношений Овидия с местными жителями Том. Высказывания Овидия о своих задушевных беседах с гетами, о его овладении местными варварскими языками и выступлении перед гетами с «гетской поэмой» представляются исследовательнице «поэтическими декорациями», призванными представить в максимально мрачных красках варварство окружающей его жизни. Буквальное прочтение Овидия возможно лишь «в тех рамках, какие поставил своим читателям сам поэт, постоянно изображающий себя в окружении гетов и скифов» 191. Вулих отмечает противоречие между этими «декорациями» поэта и археологическими данными, показывающими, что «римский поэт провел годы изгнания в греческом городе, для которого были типичными элементы греческой культуры и греческого образа жизни» 192. Анализ последних «Посланий с Понта», показывающий, что Овидий в конце жизни выступал в роли носителя римской идеоло- 188 Вулих Н. В. «Тристии». . с, 64? 189 Там же, с. 66. 190 Там же, с. 68. 191 Там же, с. 72. 192 Там же, с. 73,
гии и культуры и в этом своем качестве пользовался признанием томитов, под которыми он здесь определенно имеет в виду греков, позволяет Вулих под «гетским поэтом», как называет себя Овидий, «понимать стихотворца, пользовавшегося греческим языком и выступавшего перед обитателями греческого города» 193. Конечно, работа Вулих не решила, да и не претендовала на решение всех проблем, связанных с интерпретацией корпуса Овидиевых сведений о Причерноморье, однако в ней четко поставлены методические проблемы изучения поэтического текста как исторического источника и с помощью этой методики получены некоторые принципиальные выводы исторического характера. Рассмотрение зарубежной и отечественной историографии вопроса, выявляя основные направления в его изучении, логику научного развития, дает возможность яснее сформулировать насущные и актуальные проблемы, которые мы ставим и пытаемся решить в настоящей работе. Поскольку до сих пор не было недостатка в работах, трактующих сведения Овидия, исходя из априорного признания их достоверности, мы видим нашу задачу в том, чтобы обратить внимание исследователей на факторы, противоречащие такому упрощенному взгляду на произведения Овидия. Отсюда — критическая направленность работы. II. ХАРАКТЕР ИЗОБРАЖЕНИЯ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ В ПОНТИЙСКИХ ПРОИЗВЕДЕНИЯХ ОВИДИЯ 1. Тенденциозность и апологетичностъ творчества В традиционном историческом источниковедении, имеющем дело с летописями, хрониками, историческими трактатами и прочими жанрами исторической литературы, важным элементом анализа источника является изучение позиции его автора по отношению к описываемому материалу. Как показывает историография, такой подход необходим и плодотворен даже при анализе источника, казалось бы максимально объективного по форме, когда автор декларативно провозглашает свое намерение изображать события sine ira et studio. Тенденциозность автора, его симпатии и антипатии, заданность его творчества, определяемая целью и стимулом написания того или иного произведения, накладывают ощутимый отпечаток на способ передачи и окраску сообщаемых им фактов, искажают отражение реальных событий, снижают степень достоверности его информации. Особенно резко вопрос о необходимости такого рода конкретно-исторического изучения, предваряющего историческое истолкование сведений, ставит марксистско-ленинская историческая наука, требующая за каждым источником видеть всю совокуп 193 Там же, с. 76.
ность экономических, социально-политических и психологических факторов, в сложном взаимодействии которых он возник. Эта проблема особенно важна для такого резко тенденциозного источника, каким являются поэтические «Тристии» и «Послания с Понта». В историографии последнего периода творчества Овидия неоднократно отмечалось, что главным стимулом его поэтической деятельности в ссылке являлась сугубо практическая цель — расположить в свою пользу общественное мнение в Риме, побудить своих римских друзей и покровителей, часть которых пользовалась большим влиянием на покаравшего поэта императора, вести активную кампанию за его реабилитацию; убедить самого Августа отменить приговор или хотя бы переменить место ссылки поэта на более близкое к Риму и более спокойное А Один из самых авторитетных исследователей Овидия — Р. Гандева писала, что Овидий в изгнании «все свои душевные силы направляет на одну единственную цель: сделать все возможное, чтобы с него было снято ужасное наказание. С этого времени всеми действиями поэта управляет мысль убедить тех, от кого зависит его оправдание, что его изгнание из Рима несправедливо. Весь свой талант Овидий ставит на службу делу спасения как своих гражданских прав, так и своего поэтического имени. Печатью этой конечной цели отмечены и поведение, и стихи изгнанника до конца его жизни. Изменяется форма выражения, изменяется его моральное состояние, однако на всем лежит отпечаток лихорадочных поисков убедительных фактов, аргументов, доказательств, вызывающих сочувствие деталей» 2. Прекрасное описание тенденциозности Овидия. Однако дальше этой констатации Гандева не пошла. Пожалуй, единственным, кто отметил принципиальную связь этого факта с проблемой достоверности Овидиевых исторических свидетельств, был Е. Лозован, считавший, что Овидий, поставив перед собой и своим творчеством такую цель, не мог быть объективным в своих жалобах на неудобства местной жизни 3. И действительно, эта задача пронизывает все элегии и послания, составляя их идейный стержень и лейтмотив. К кому бы ни обращался поэт — к жене, зятю, старому другу, восторженному почитателю Овидия, влиятельному покровителю или даже к самому Августу, — всюду мы видим разные (в зависимости от адресата и повода написания послания) выражения одной и той же идеи. О чем бы ни говорил Овидий, все служит лишь иллюстрацией незаслуженности столь тяжкого наказания, претерпеваемого поэтом, направлено на то, чтобы вызвать сострадание в общественном мнении римских читателей. 1 См., например: Полонская К. П. Овидий, с. 322; Lozovan Е. Realites ponti-ques. . р. 355 sqq.; Lascu N. Pamintul . . ., p. 122; Гандева P. Овидий инасе-лението. . ., с. 21, 78; Gandeva В. Zur Beurteilung. . ., S. 269—270; Гандева P. Трима римски поети. . ., с. 389; Гаспаров М. Л. Овидий в изгнании, с. 202, 213. 2 Гандева Р. Овидий и паселепието. . с. 78. 3 Lozovan Е. Realites pontiques. . ., р. 355; «II est legitime de se demander si Ovide pouvait etre objectif lorsquo son seul but etait d’apitoyer, de persuader»; cp.: Borzsak I. Die Konnlnisse. . ., S. 26—28; Wilkinson L. P. Ovid recalled, p. 333. 5 5 Заказ № 1285 65
«Плачевность» Овидиевых произведений, выраженная уже в самом названии «Печальных песен», является их основной тональностью. «Как плачевно наше положение, так плачевна и песнь: написанное соответствует своему содержанию», — говорит поэт 4 5. Овидий и сам не скрывает, что монотонные жалобы на жизнь в Томах сознательно направлены па достижение его полной или частичной реабилитации. В Ер. III, 9, 37—46, обращаясь к Бруту и отвечая ему на упреки римской публики в однообразии его понтийских элегий, он пишет как о выстраданной и наболевшей проблеме следующее: «О чем же другом могу я писать теперь, как не о недостатках этой жестокой страны, и о чем другом просить, как не о том, чтобы мне можно было умереть в другом месте? Несмотря, однако, на такое частое повторение одного и того же, едва ли кто слышит меня, и мои слова, на которые никто не обращает внимания, остаются без всякого результата. Хотя я пишу об одном и том же, но не к одним и тем же: через многих я хочу снискать себе помощи. Чтобы читатель дважды не натолкнулся на одно и то же содержание, нужно было просить из всех друзей одного только тебя, Брут? Не стоило того — простите за признание, ученые друзья, — мое спасение для меня дороже славы моего произведения» (перевод В. Е. Рудакова). Это важное признание поэта осталось не отмеченным сторонниками абсолютной достоверности Овидиевых исторических свидетельств, а между тем оно ярко показывает односторонность и резкую тенденциозность Овидиевой музы в изгнании. Итак, главное для Овидия — его спасение, его возвращение в Рим. Этот мотив и составляет основное содержание и цель его творчества. Отсюда — подчиненная роль всех остальных мотивов, и в частности темы невзгод жизни изгнанника 5. Одним из самых ярких элементов, призванных расцветить и наполнить эту тему, является описание местной страны, ее географического положения, климата, ландшафта, неустроенности быта и варварства окружающей поэта жизни, т. е. все то, что делает произведения Овидия историческим источником. Характерно, что нет ни одного факта, ни одного упоминания местной страны, который подавался бы в виде незаинтересованной, объективной информации. Каждая деталь здесь — продукт сознательного, продуманного нагнетания мрачного колорита места ссылки, которое должно было, по мысли поэта, показать кричащее несоответствие духовного мира утонченного римского поэта и среды, в которой он вынужден жить, должно было вызвать жалость у римских адресатов, побудить их к более активным действиям в его защиту. Ярким образцом такой вспомогательной подчиненной роли описания места ссылки может служить Ер. I, 2, обращенная к оратору и политическому деятелю Фабию Максиму, занимавшему ряд вы 4 Тг. V, 1, 5—6: Flebilis ut noster status est, ita flebile carmen, Materie scripto conveniente suo est. 5 См. об этой теме: Гаспаров М. Л. Овидий в изгнании, с. 206—209; ср.: Воц-ynot Yv. La poesie d’Ovide. . p. 89, 136,
соких должностей в Риме и имевшему влияние на Августа. Основная тема послания — просьба о заступничестве перед разгневанным императором. Стихотворение начинается с похвал знатности рода Фабиев (стрк. 1—4). Наказание Овидия заслуженное, но оно слишком тяжело (11—12), далее следует раскрытие этого тезиса (13—24), состоящее из краткого перечня ставших уже штампом у Овидия примет местной жизни (вражеские набеги, холодность климата, скудость растительности). Описав (в сравнении с мифологическими персонажами) душевные муки, испытываемые им в ссылке (25—58), Овидий снова переходит к главной теме своего послания: веря в снисходительность Августа, он просит Максима вступиться за него перед императором и, расточая похвалы ораторскому искусству и таланту Максима, побуждает его «принять на себя судебное дело» поэта. Задача Максима — тронуть сердце повелителя жалостным рассказом о невзгодах изгнанника (59—70). «Старайся только говорить трогательнее о несчастном изгнаннике 6», — наставляет Овидий своего потенциального защитника, — «ибо Цезарь не знает — хотя богу все известно, — какова жизнь в этой самой крайней точке [земли]». И далее Овидий снова рассказывает о тяготах ссылки, перемежая этот рассказ славословиями в честь Августа (71—100). В последней части послания поэт выражает надежду, что если Максим с помощью своего красноречия сможет убедительно изложить все так, как советует ему поэт, то его посредническая миссия будет успешной. Стихотворение заканчивается напоминаниями о прежних дружеских и родственных связях Овидия и Максима. Подобное вкрапление мотива «невзгод местной жизни» в просьбы о заступничестве характерно для большинства понтийских элегий Овидия. Естественно, что такое изображение места изгнания поэта, когда Овидий считает необходимым говорить исключительно о «недостатках этой жестокой страны» 7, не может не дать определенного искажения действительного положения дел. В качестве примера укажем на довольно известное обстоятельство: в «Тристиях» и «Посланиях с Понта» не нашли почти никакого отражения жизнь греческого населения Том, его институты, занятия, нравы 8. Редкие упоминания греков 9 приводятся лишь для того, чтобы рассказать о их варваризации, об испорченности их языка и т. д. Зато постоянны утверждения, что он живет «среди варваров», гетов и сарматов, которые, если верить Овидию, составляли большинство населения Том и определяли их облик. В том, что дело обстояло несколько иначе, мы будем иметь возможность убедиться ниже. Понятно, что в расчеты Овидия не входило описание благоустроенного и культурного греческого полиса с древними, эллин 6 v. 70: Lenia pro misera fac modo verba fuga. 7 Cp.: Poland F. Ovid’s Tristien. . ., S. 25 sqq.; Bouynol Yv. La poesie d’Ovide. . ., p. 99. 8 Особняком стоят Ер. IV, 9 и 14, опубликованные уже после смерти поэта и приоткрывающие несколько иную, противоречащую предшествующим описаниям картину Том (см. об этом ниже, раздел 3 главы III второй части). 9 См., например: Tr. III, 9, 1- 4; V, 7, 11—12, 51—52.
скими традициями общественной и частной жизни. Это противоречило бы картине вселенского варварства, призванной вызвать жалость и сочувствие к участи популярнейшего римского поэта 10. «Какое несчастье жить среди бессов и гетов тому, кто всегда был на устах у [римского] народа!» 11 — эта мысль определяет все описания местной жизни, являясь одним из сильнейших аргументов в его апологии. Все сказанное позволяет сделать общий вывод о резко тенденциозной направленности Овидиева творчества в изгнании, заключающейся в подчинении всех художественных средств понтийских элегий единственной задаче — вымолить прощение у Августа. Сознательное нагнетание в этой связи «ужасов ссылки» 12 не могло, по нашему мнению, не исказить реальной картины жизни в областях Нижнего Дуная и уж в любом случае не может рассматриваться как «достоверная летопись событий». 2. Жанрово-поэтическая специфика. Проблема «реализма» понтийских произведений Слова Овидия о том, что его муза — «правдивый показатель чрезмерных несчастий и играет роль неподкупного свидетеля» 13, часто воспринимаются учеными буквально, в них видят доказательство «реализма» нового художественного метода, развиваемого поэтом в понтийских произведениях 14, а отсюда делают вывод о достоверности исторических свидетельств Овидия 1б. Таким образом снимается необходимость изучения специфики поэтического отображения реальной действительности. Стоит подробнее остановиться на понятии «реализм» в художественном творчестве Овидия и на связи этого понятия с проблемой достоверности его исторических сообщений. Что подразумевается под термином «реализм»? Проблема реализма в искусстве и литературе античности (как, впрочем, и других исторических эпох вплоть до прошлого века) сложна и дискуссионна. Известная дискуссия о реализме в мировой 1° Это обстоятельство отмечено и Р. Гандевой (см.: Овидий и населението. . ., с. 21). 11 Тг. IV, 1, 67—68: Vivere quam miserum est inter Bessosque Getasque Ilium, qui populi semper in ore fuit! 12 Любопытно отметить в этой связи, что анализ душевного состояния Овидия, проведенный по его понтийским элегиям специалистом-психологом, привел последнего к выводу, что Овидий страдал «типичным депрессивным синдромом со всеми клиническими особенностями» (см.: Gelma Е. La depression melancho-lique du poete Ovide pendant son exil. — Le medicin d’Alsace et de Lorraine, 1933, II, 15, 1; cp.: Bouynot Yv. La poesie d’Ovide. . ., p. 168—170). 13 Ep. Ill, 9, 49-50: Musa mea est index nimium quoque vera malorum Alque incorrupt! pondeia testis babel. ii См. обзор работ А. И. Белецкого, E. А. Берковой, П. А. Иванова в разделе 3 главы II второй части. 15 См., например: Ганеева Р. Овидий и населението. . ., с. 82—83.
литературе, проведенная Институтом мировой литературы АН СССР в 1957 г.16, выявила неоднозначность понимания самого термина «реализм» разными исследователями и школами. Одни, понимая под реализмом целостный мировоззренческий и творческий метод, протестуют против расширительного употребления этого термина для всех времен и литератур, предлагая начинать его историю с эпохи Возрождения или даже с XIX в. Сторонники этого «узкого» понимания реализма считают, что реализму как методу присуще саморазвитие характера, историзм, т. е. изображение жизни в целостности, движении и развитии, в раскрытии социальной обусловленности событий. На основании такого определения они отрицают наличие реализма в античном искусстве 17. Антиковеды, касавшиеся в ходе дискуссии этого вопроса, отмечали ограниченность возможностей реалистического изображения действительности в античности 18, для которой можно говорить лишь об «элементах реализма» 19. Сторонники расширительного понимания термина «реализм» называют реалистическим любое произведение литературы и искусства, правдиво- отражающее жизнь, и видят в истории всемирного искусства извечную борьбу между реалистическим и нереалистическим направлениями. Естественно, при этом оговаривается, что в определенные моменты истории возможности реализма были ограничены, он лишь пробивал себе дорогу в лучших произведениях выдающихся мастеров среди всевозможных религиозных, мифологических и прочих нереалистических методов и способов художественного отображения действительности. Отсюда такие определения, как примитивный, стихийный, естественный, неосознанный, античный, средневековый и прочий реализм 20. Еще на дискуссии высказывалось мнение, что при четко осознаваемой дифференциации понятий реализма в узком и широком смысле 16 См. материалы, помещенные в «Известиях АН СССР». Отд-ние литературы и языка, 1957, т. XVI, вын. 1, с. 3—59; Проблемы реализма: (Материалы дискуссии о реализме в мировой литературе, 12—18 апреля 1957 г.). М., 1959; Вонр. литературы, 1957, № 5, 6. 17 См., например: Эльсберг Я. Спорные вопросы изучения реализма в связи с проблемой классического наследия. — В кн.: Проблемы реализма. . ., с. 30—34, 49; Жирмунский В. Становление реализма в мировой литературе и классический реализм XIX в. — Там же, с. 448. Ср. из совремепых работ: Сучков Б. Исторические судьбы реализма: Размышления о творческом методе. 4-е изд. М., 1977. 18 См., например: Асмус В. Ф. Об исторических пределах понятия «реализм». — В кн.: Проблемы реализма. . ., с. 539—545. 1У Ярхо В. Образ человека в классической греческой литературе и история реализма: (К постановке проблемы). — Вопр. литературы, 1957, № 5, с. 63— 81; ср.: Он же. Рец. на кн.: Kulturgeschichte der Antike. I. Griechenland. Berlin, 1976. — ВДИ, 1980, № 1, c. 207—208. 20 См. об этом: Затпонский Д. Реализм в литературе и в литературоведении. — Иностранная литература, 1977, № 2, с. 215—218. О живучести такого понимания реализма свидетельствует тот факт, что еще спустя 10 лет после дискуссии писались диссертации, отстаивавшие эту точку зрения (см., например: Певцова Р. Т. Реализм в связи с проблемами сущности и метода искусства: Автореф. дис. . . . канд. филос. наук. М., 1966).
слова две точки зрения перестают быть антагонистически противоположными и обе имеют право на существование, взаимно дополняя друг друга. Иное дело, что само определение реализма как осознанного художественного метода при всех попытках ого точной дефиниции оказывается тем не менее настолько расплывчатым, что сторонники «широкого реализма» часто без особого труда демонстрируют его действительность и для произведений более ранних эпох 21. Причина уязвимости и недостаточности таких определений, по-видимому, в том, что они настолько широки, что затрагивают или общеметодологические основы художественного творчества, или же общие законы отражения действительности, свойственные искусству вообще 22. Возвращаясь к Овидию и его «реализму», следует, очевидно, сразу отбросить предположение о том, что его творчеству приписывается реализм в узком смысле этого слова, реализм нового времени, реализм как метод, хотя попытки видеть такого рода реализм в античной литературе делались 23. Вероятно, здесь все же имеется в виду реализм в широком смысле слова, т. е. главной чертой его признается так называемая «правдивость» изображения. Настало время задаться вопросом, что же означает категория «правдивость», столь часто звучащая в определении реализма. Бросается в глаза расплывчатый, внеисторический характер этого понятия. На наш взгляд, оно вообще не может являться эстетической категорией 24 25. Если под правдивостью понимать наиболее полное соответствие изображения объективному прообразу реальной телесной действительности, то наиболее «правдивыми» в таком случае следовало бы признать произведения натуралистического направления 2б. Именно такая литература, ненамного отличающаяся от документальных жанров, была бы для историка, очевидно, наиболее ценной в смысле ее информативности о конкретном факте. Вместе с тем произведение искусства не было бы таковым, если бы оно не отражало хотя бы в какой-то степени реальной действительности, так как искусство (и литература в том числе) по своей сущности и есть эстетическое осмысление и постижение окружающего мира через образные средства. Другое дело — задаться вопросом, в какой степени в ту или иную историческую эпоху в той или другой эстетической системе «правда жизни», воспринимаемая как таковая тем или иным автором, соответствовала реальной действительности. 21 См. об этом, например: Тимофеев Л. И. Основы теории литературы. 3-е изд. М., 1966, с. 89 и след. 22 Там же, с. 90—98. 23 См., например: Певцова Р. Т. Реализм. . ., с. 22—23. Близок к этому и П. А. Иванов, сопоставляющий «реализм» Овидия с реалистической поэзией нового времени (см. выше, раздел 1 главы I второй частиц 24 Вероятно, ее можно отнести к области этики. 25 Ср. любопытное замечание А. М. Горького: «Если между реализмом и правдивостью автор ставит знак полного равенства, он сводит реализм к натурализму» (из архива). Цит. по ст.: Балабанова И. Горький о «правде факта» и правде жизни. — Творческий метод: Сб. статей. М., 1960, с. 288.
Известно, что познавательные способности каждой эпохи ограничены существующими в это время идеологическими, религиозными, эстетическими, естественнонаучными, психологическими и прочими факторами 2(\ Когда, скажем, Титмар Мерзебургский в своей «Хронике» в промежутках между сообщениями о политических событиях своего времени самым серьезным образом и подробно рассказывал о чудесах, предсказаниях и прочих мистических явлениях, явившихся ему лично или рассказанных другими, он едва ли мог усомниться в том, что это и есть «правда жизни», а его сочинению присуща «правдивость». Таким образом, понятие «правдивости» художественного произведения, рассматриваемое как стремление автора дать правдивое изображение реальной действительности, не может рассматриваться абстрактно, вне конкретно-исторического исследования всего комплекса гносеологических, идеологических и эстетических предпосылок данного творческого акта 26 27. Что же дает категория «правдивости» в этом смысле для понимания творчества Овидия томитанского периода? Прежде всего, отметим порочный круг, в котором оказались сторонники концепции Овидиева реализма, исходившие из «правдивости» изображения им окружающей действительности. Чтобы доказать достоверность исторической информации поэта, Гандева как историк ссылается на реалистичность его творчества, устанавливаемую литературоведами. Чтобы доказать реализм Овидия, литературоведы, в свою очередь, ссылаются на «правдивость» его сведений, доверчиво пересказывая как заведомо достоверное то, что он писал о диких гетах, скифах и сарматах, заполонивших улицы греческого города, о чудовищной деградации греков, их языка, обычаев, костюма, об овладении им гетским и сарматским языками, о полярном климате и т. д. Посылка и следствие в этом умозаключении меняются местами, обнажая его некорректность. Заметим, кстати, что о достоверности именно этих сведений и идет спор в историческом источниковедении: имеющиеся в нашем распоряжении твердо установленные факты истории Нижнего Подунавья нередко приходят в явное противоречие с тем, что поведал нам Овидий-«реалист» 28. Уже этот логический нонсенс показывает бесплодность обоснования достоверности Овидиевой информации «реализмом» его творчества — обоснования, фактически прикрывающего потребительское отношение к источнику. Но даже если представить себе, что Овидиево изображение местной жизни, абстрагируясь от частных, конкретных деталей, прези 26 Ср. замечание С. Т. Ваймана о том, что в дореалистическом искусстве мастер «правдиво отражал не объективную картину мира, а ложные представления о ней своих современников — факт, над который! следует призадуматься сторонникам теории „сплошного реализма"» (Вайман, С. Т. Проблемы теории реалистического метода, его формирования и современного развития: Автореф. дис. . . . д-ра фило л. наук. М., 1969, с. 21), 27 Ср.: Лихачев Д. С. Поэтика древнерусской литературы. 3-е изд. М., 1979, с. 147—148. 28 См., например: Вцлих II. В. «Тристии» . . ., с. 64—79,
рая, так сказать, мелкую прозу обыденности, оказывается «правдивым» с точки зрения более высокой степени реалистического отображения действительности, типизируя и обобщая ее на уровне реалистического искусства нового времени, то и это едва ли помогло бы историку в его попытках определить действительное положение вещей. С. Т. Вайман, характеризуя реалистический художественный метод (историю которого он, кстати, ведет лишь с эпохи Ренессанса), писал: «Степень правдивости детали в реалистическом произведении определяется не степенью ее лобового соответствия объективному прообразу, но мерой ее соответствия общему замыслу и поэтическому пафосу произведения. . . Ключом к художественной частности является не первичная, телесная реальность, а эстетически осознанная, вторичная реальность (курсив автора. — А. П.) — реалистическое произведение искусства как единая иллюзорно-предметная, чувственная концепция жизни» 29 * * *. Каждое слово этого высказывания можно отнести к томитанским произведениям Овидия: любое свидетельство поэта, возможно, и противореча истинному положению дел, прекрасно тем не менее соответствует «общему замыслу и поэтическому пафосу» его понтийских элегий, точно вписывается в его «иллюзорно-предметную, чувственную концепцию жизни» в Томах. Но как работать историку с этой «вторичной реальностью»? Защитники Овидиева реализма объяснить этого не могут. . . (Кстати, процитированный выше пассаж лишний раз показывает, как сложны и часто безуспешны попытки определить особенности творческого метода, характерного лишь для реализма нового времени, коль скоро сам Вайман категорически против расширенного понимания реализма.) По некоторым высказываниям указанных ученых можно заключить, что под «правдивостью» как показателем реализма поэта, возможно, понимаются (помимо разобранного выше «телесно-реального» аспекта) еще и такие: 1) психологически достоверная разработка сюжетов и чувств изгнанника; 2) искренность лирической исповеди поэта; 3) утверждение объективной реальности (собственная судьба изгнанного поэта) в качестве предмета изображения в отличие от до-томитанского творчества, насыщенного фикциями поэтического воображения. Рассмотрим каждую из этих позиций. Мастерство Овидия-психолога, действительно, вызывает удивление и восхищение у многих поколений его читателей. Оно-то и создает впечатление реалистичности письма. Однако едва ли такой «реализм» свойствен лишь понтийским произведениям I Овидия. Если взять его ранний «любовный» цикл стихотворений, мы должны будем признать и их реалистичность, поскольку в них даны яркие психологические зарисовки типов римской «золотой молодежи», 29 Вайман С. Т. Проблемы теории. . ., с. 12. Ср. замечание о том, что поэзия имеет дело не с фактами жизни (Tatsachen), но с их значением (Bedeutung von Tatsachen), не с реальностью (Realitat), а с представлениями о ней: Wi- ckert-Mick и at G. Dichtung als historischo Quelle, S. 57.
их любовниц, рабынь, матрон, обманутых мужей и т. п.30 Много ценного для характеристики римского общества августовской эпохи дают также «Искусство любви» и «Послания героинь» 31. Однако, переходя к проблеме достоверности такого рода реализма, уместно задаться вопросом, можно ли рассматривать эти произведения как отражение личных конкретных жизненных переживаний самого Овидия (лирического героя «Любовных элегий» и иногда «Искусства любви») и других персонажей этих произведений. На этот вопрос мы должны ответить отрицательно. Ни для характеристики реальной жизни самого поэта, ни хотя бы для решения «вечного» вопроса, действительно ли существовала Коринна — центральный образ большинства «Любовных элегий», последние не дают ничего 32. В Tr. II, 353—357 Овидий прямо писал о своих любовных стихах: Верь мне, привычки мои на мои же стихи непохожи: Муза игрива мои, жизнь —,безупречно скромна. Книги мои в большинстве — один лишь вымысел лживый И позволяют себе больше создателя их. Книга — не оттиск души, но просто дозволенный отдых. . .33 (перевод 3. Морозкиной). Более того, сами ситуации и положения, сюжетные ходы элегий отнюдь не выдуманы Овидием — по существу, он лишь перепевал своих предшественников, используя готовые элегические схемы. Единственное, что он внес в них своего, — это большой опыт психологических наблюдений и поэтическое мастерство, создающие ощущение необыкновенного реализма сценок. А как «реалистичны» в своей «типической ситуации» отвергнутой возлюбленной те, от чьего имени написаны откровенно «фиктивные» «Послания героинь», т. е. мифологических персонажей! Вот наглядный пример того, что реалистичность манеры письма, обусловленная мастерским психологизмом поэта, не означает исторической достоверности событий и реальности поступков, о которых повествует автор. Та же ситуация характерна и для понтийских произведений Овидия: создавая образ тоскующего на чужбине поэта, он последовательно и психологически точно разворачивает максимально возможную его парадигму, стремится выявить все его типические приметы 34, 30 Кстати, примером непоследовательности одного из самых ярых поборников нового реализма позднего Овидия — П. А. Иванова служит признание им «реалистичности» «Любовных элегий» поэта, поскольку-де они «отображают настоящую жизнь» {Иванов П. А. Творчество. . ., с. 6). 31 Покровский М. М. История римской литературы, с. 253. 32 См.: Там же, с. 247: «. . .было бы большой неосторожностью восстанавливать на основании элегий Овидия реальный роман (с Коринной.— А. П.) в его исторической последовательности». Ср.: Nicolai W. Phantasieund Wirklichkeit. . . , S. 107 — о любовных приключениях Овидия как «freies Spiel der Einbildungs- 33 Ср. у Катулла (XVI, 5—6): Сердце чистым должно быть у поэта, Но стихи его могут быть иными. 34 Ср.: Зелинский Ф. Ф. И. Овидий Назон, с. XXXVI — о стремлении Овидия «типизировать свою участь» изгнанника на основе «господствующих примет».
нисколько не поступаясь прежней силой воображения и фантазии, основываясь на опыте «Героид» и литературных реминисценциях 35. Таким образом, достоверная передача психологических ситуаций отнюдь не является особенностью только позднего Овидия и потому не может свидетельствовать о качественно новом реалистическом направлении его творчества 33. К сказанному тесно примыкает вопрос об искренности Овидиевой музы в изгнании (второй аспект «правдивости»). Можно заметить, что исследователи часто связывают «реалистичность» позднего Овидия с его лиричностью, субъективно-личностным фактором, будто бы проявившимся в понтийских элегиях par excellence. П. А. Иванов пишет, например: «В них Овидий заговорил не холодным голосом александрийского ученика, а голосом, исполненным тоски и отчаяния, правдиво и искренне раскрыв свою душу, подавленную страданиями и переживаниями в чужой и глухой стране» 37. Что ж, впечатление об искренности или искусственности описаний душевных переживаний поэта имеет право на существование, поскольку обусловливается не в малой степени субъективным ощущением того или иного исследователя от чтения текста. Однако можно ли из этого субъективного ощущения делать вывод о реализме и на этом основании говорить о достоверности исторической информации Овидия? Еще В. Ф. Асмус писал, что «история литературы как наука не может, не должна довольствоваться одними лишь ссылками на те или иные впечатления о реалистичности изображения, возникающие у литературоведов по поводу тех или иных произведений искусства» 38. Заметим, что «вопль наболевшей души» 39, по выражению П. А. Иванова, отнюдь не предполагает отказа Овидия от поэтического упорядочивания своих переживаний, их перевоплощения Ср. о построении образа «поэта в изгнании» у М. Л. Гаспарова (Овидий в изгнании, с. 203 и след.). 35 См.: Nicolai W. Phantasie und Wirklichkeit. . S. 108—110. 36 Античность дала начиная с Гомера немало произведений, явивших образцы глубокого проникновения в психологию человека, что, однако, не позволяет автоматически отнести их в разряд реалистических. Ср. замечание В. Н. Ярхо: «Я предпочитаю не пользоваться в применении к античности понятием реализм. . ., а говорить о возрастающем от Гомера до эллинистических поэтов мастерстве художественной характеристики и проникновении в индивидуальный мир. . .» (Рец. на кн.: Kulturgeschielite der Antike. I. Griechenland. Berlin, 1976. — ВДИ, 1980, № 1, c. 208). 37 Иванов П. А. Творчество. . ., c. 15. 38 Асмус В. Ф. Об исторических пределах понятия «реализм». — В кн.: Проблемы реализма. . ., с. 583—539; ср.: Петров С. М. Проблемы реализма в художественной литературе. М., 1962, с. 16. 39 Многие русские исследователи творчества Овидия испытали, по-видимому, могучее воздействие известных пушкинских слов, сказанных поэтом по поводу понтийских элегий и цитируемых почти во всех овидиеведческих работах: «В сих последних более истинного чувства, более простодушия, более индивидуальности и менее холодного остроумия. Сжолько яркости в описаниях чуждого климата, чуждой земли! Сколько живости в подробностях! И какая грусть о Риме! Какие трогательные жалобы!» (Пушкин А. С. Волное собрание сочинений: В 10-ти т. 4-е изд. М., 1978, т. VII, с. 289).
в стройную, обусловленную поэтическим опытом и талантом писателя художественную форму, о чем убедительно писал М. Л. Гаспаров 40 и о чем свидетельствует опыт «любовной» поэзии Овидия, рассмотренный выше. В любом случае, однако, понятие искренности или холодной расчетливости в Овидиевых описаниях тягот его жизни и душевного состояния мало что дает нам для определения степени достоверности его исторической информации 41. Едва ли убедителен и третий аспект «правдивости» — ориентированность понтийских элегий на действительность, избрание предметом изображения реальной ситуации — положения изгнанника (в отличие от «фиктивного» творчества римского периода). Напомним, что В. Разумный на дискуссии 1957 г. первым из трех признаков реализма как творческого метода предложил считать именно «ориентированность на действительность» 42. Критики, однако, справедливо указывали на чрезмерную широту этого понятия, позволяющего включать в разряд реалистических даже наскальные палеолитические изображения, скажем, охоты43. На наш взгляд, искусства, не ориентированного на действительность (тем или иным способом), вообще не может существовать, так как оно не могло бы в таком случае восприниматься. Весь вопрос в характере этой «ориентированности», который может быть самым разным. Что же касается лирики, то во все времена и у всех народов именно ей было свойственно предметом изображения выбирать внутренний мир героя, исследовать свое «я». Многие греческие и римские поэты (и среди них выдающиеся предшественники Овидия Катулл, Тибулл, Проперций) большую часть своего творчества посвятили именно этому, но можно ли каждый раз говорить на этом основании о реализме? Действительно, в понтийских произведениях Овидия на смену фиктивным персонажам и сюжетам приходит образ изгнанного на край света поэта, страдающего в ссылке и тоскующего по Риму, семье, друзьям, привычному образу жизни 44. Однако изменение объекта художественного воспроизведения жизни в рамках единого творческого процесса одного писателя, на наш взгляд, не может предполагать существенных изменений в самих эстетических принципах этого воспроизведения, поскольку они обусловлены общей, специфичной для данной эпохи системой видения и передачи фактов действительного мира 45. 40 Гаспаров М. Л. Овидий в изгнании, с. 202 л след.; ср. с. 215: «Овидий страдает и смотрит па свои страдания со стороны, он не изливает свои муки, а регистрирует их. . . Упорядочить свои внутренние переживания и представить их через внешние признаки — вот средства, которыми пользуется Овидий, чтобы справиться с самим собой». Ср. также: Bouynot Yu. La poeise d’Ovide. . ., p. 150. 41 Cp.: Frankel II. Ovid, p. 120. 42 Вопр. литературы, 1957, № 6, c. 62. 43 См. например: Тимофеев Л. И. Основы теории литературы, с. 91. 44 См. Tr. V, 1, 10: sumquc argumcnti conditor ipse mei; cp.: Rahn II. Ovids ele-gische Episte], S. YiO sqq.; Froesch JI. Ovid als Dichter. . ., S. 22 sqq.; I.echi F. La palinodia. . ., p. 1 sqq. 45 См. выше анализ работ ф. Ф. Зелинского и М. Л. Гаспарова.
Новаторство Овидия здесь очевидно: до него не существовало развернутого, подробного описания чувств и переживаний изгнанника, хотя некоторый опыт в изображении такого рода ситуаций у него уже был (вспомним «Героиды», в которых главный стержень посланий — чувства отвергнутой, покинутой, разлученной с возлюбленным женщины). Создание образа изгнанника предполагал тщательный отбор наиболее характерных, «типических» деталей действительности, предполагал художественное обобщение частного, отказ от конкретных подробностей, не вписывающихся в этот идеальный образ. А раз так, то подобного рода художественный реализм отнюдь не предполагает достоверности отдельных деталей. Таким образом, мы могли убедиться, что ни одно из толкований «реализма» позднего Овидия не выдерживает критики, поскольку изучение специфики античного сочинительства каждый раз внеисторически модернизируется, не отражая и не объясняя сути явления. Рассмотрение понятия реализма показывает бесплодность для исторического источниковедения простой констатации реалистичности манеры письма данного автора 4р. * * * По-видимому, все же не случайно исследователи, изучающие понтийские произведения Овидия, столь часто поддаются искушению приписать им реалистическое (в смысле «правдивости») направление и увидеть в них «достоверную летопись событий», по выражению одного из историков. Объяснение этого обстоятельства, а также правильное осмысление проблемы достоверности посланий поэта не могут быть найдены, на наш взгляд, без анализа такого важного для античной литературы понятия, как «правдоподобие». В этом плане чрезвычайно характерна и показательна мысль Аристотеля о том, что «задача поэта — говорить не о том, что было (та ysvofisva), а о том, что могло бы быть (сна dv уеуосто), будучи возможным (та Виуата) в силу вероятности или необходимости» 46 47. Историк, по мнению Аристотеля, отличается от поэта тем, что «один говорит о том, что было, а другой — о том, что могло бы быть. Поэтому поэзия философичнее и серьезнее истории, ибо поэзия больше говорит об общем (та хаЭбХои), история — о единичном (та хаО-’ ехаотоу). Общее есть то, что по необходимости или вероятности такому-то [характеру] подобает говорить или делать то-то: это и стремится [показать] поэзия, давая [героям вымышленные] имена, а единичное — это, например, что сделал или претерпел Алкивиад» 48. 46 Ср. замечание М. фон Альбрехта о работе Р. Гандевой «Zur Beurteilung. . .»: «Etwas unklar bleibt wie sich die realistische Wiedergabe, die die Verfasserin betont, mit der von ihr ebenlalls hervorgehobenen Tendenziositat Ovids vert-ragt» (Albrecht M. von. Forschungsbericht ‘Ovid’. — AAHG, 1973,26, S. 141). 47 Aristot. Poet. IX, 1451 а (перевод Аристотеля здесь и ниже М. Л. Гаспарова). 48 Ibid., 1451 b.
Это крайне важное обстоятельство, относимое Аристотелем к трагедии, но вполне приложимое к поэтическому творчеству вообще 49 50 51 52 53, не учитывается обычно при рассмотрении проблемы исторической достоверности произведений Овидия. А ведь высказывание Аристотеля ясно показывает, что для Овидия (как и для любого другого античного поэта) и для его читателей важно было не то, действительно ли геты занимали «большую часть домов» в Томах или действительно ли Овидий выучил гетский язык; достаточно было того, что это могло быть в таком далеком, малоизвестном, лежащем где-то на границе со Скифией городе и наиболее полно соответствовало характеру изображаемого образа и ситуации. Предостережением, обращенным к современным интерпретаторам Овидия, могло бы служить также следующее замечание Аристотеля: «Даже если ему [поэту. — А. ПА придется сочинять действительно случившееся, он все же останется сочинителем — ведь ничто не мешает тому, чтобы иные из случившихся событий были таковы, каковы они могли бы случиться по вероятности и возможности; в этом отношении он и будет их сочинителем» (Ibidem). Совершенно очевидно, что таким «сочинителем», т. е. поэтом, был и Овидий в Томах, сознательно и активно формирующий окружающий его жизненный материал. Его не особенно интересует сама ситуация, сырая и необработанная поэтически реальность б0, но он тщательно отбирает те детали, которые кажутся ему важными для создания поэтического образа, и, творчески их комбинируя, окрашивая и досочиняя в соответствии с «возможным по вероятности», лепит свою фиктивно-художественную систему б1. «В поэзии, — пишет Аристотель, — предпочтительней невозможное, но убедительное (mftavov aSovamv), возможному, но неубедительному (dirixavov xat Bovaxov)» 62. Такое понимание природы поэтического творчества снимало и для поэта, и для его читателей оценку описываемого по принципу «было — не было», «ложь — правда» б3, перенося основную тяжесть 49 Ср. анализ этого места Аристотеля в работе Г. Викерт-Микнат (Wickert-Mick-nat G. Dichtung als historische Quelle. . S. 58 sqq.), специально посвященной проблеме «поэзия как исторический источник». Исследовательница считает, что, как правило, основная часть поэтического произведения, то, ради чего оно было написано, «ist eine speziell von der Dichtung erschaffene Wirklichkeit, aus der sich historische Schliisse nicht ziehen lassen, weil sie keiner Realitat entspricht» (Ebenda). 50 Ср.: Полонская К. П. Овидий, с. 194: «Далеко не все обстоятельства ссылки и жизни в Томи становятся предметом изображения Овидия. Он отбирает только те, которые способны поразить своей необычностью, растрогать читателя». 51 См. об этом: Preston К. An Author in Exile, р. 417. Ср. также: Froesch Н. Ovid als Dichter. . ., S. 35: «Овидий не стремится дать читателям ясное представление о действительном ходе происходящего. Мы можем уже твердо установить, что его изображение представляет прежде всего типическое путешествие в ссылку. . .». 52 Aristot. Poet. XXV, 1461 в; ср. также: XXIV, 1460 а. 53 Миллер Т. А. Аристотель и античная литературная теория» — В кил Аристотель и античная литература, М,, 1978, с, 86,
на противопоставление понятий «правдоподобно — неправдоподобно» 54. Характерно, что даже Страбон, историк и географ, рассматривая поэтическую географию похода аргонавтов, как она отразилась в гомеровском эпосе, считает, что вполне возможно перенесение событий, связанных с Ясоном, из Понта в Океан за Геракловы столпы, «поскольку это легко могло быть принято слушателями благодаря господствующему тогда представлению (со; ебкараВгхта Вкх т-qv хате^о-uoav Sd^xv)»55. По мнению Д. П. Каллистова, «Страбон имеет в виду широко распространенный в античной литературе прием перенесения и отдельных образов, и целых событий из одного места в другое. Если „перенесение44 не грозило вызвать явного недоумения у читателей и могло быть ими принято, то такие приемы считались вполне правомерными» 5С С подобным поэтическим перенесением, выглядящим внешне «правдоподобно», но «ложным» с точки зрения реальной истории, мы не раз столкнемся при анализе конкретных сведений Овидия о местной стране 57. Если исходить из позиции, предполагающей примат правдоподобия над истинностью, то следует признать, что защита «правдивости» Овидиевой информации о Томитанской стране, ее людях и их нравах, предпринимаемая некоторыми современными овидиеведами, считающими зазорным для памяти великого поэта само предположение, что он мог «лгать» 58, выглядит по меньшей мере неуместной и бесплодной, поскольку она не имела или почти не имела для самого Овидия никакого значения (этическое «ложь —- правда» не пересекалось с эстетическим «правдоподобием») 59. Анализ понтийских произведений Овидия показывает вместе с тем, что одной из важнейших творческих задач для него являлось придание максимального правдоподобия своему повествованию о местной стране и ее жителях. Это желание было продиктовано не только самой природой поэтического творчества, но и вполне практическими соображениями — стремлением представить изгнанническую музу «правдивым показателем» своих невзгод и этим оказать воздействие на эмоции своих римских корреспондентов с целью ускорить отмену несправедливого и жестокого приговора. 54 Любопытно отмстить, что недавно В.Н. Ярхо, характеризуя расширительное понимание реализма, писал,о «правдоподобном (sic!) воспроизведении действительности с известной долей проникновения во внутренний мир человека» (Рец. па кн.: Kulturgeschichte dor Antike. I. Griechenland. Berlin, 1976. — ВДИ, 1980, № 1, c. 207). Замена традиционной «правдивости» на «правдоподобность» весьма знаменательна, поскольку свидетельствует о постепенно осознаваемой литературоведами некорректности использования понятия «правдивость». 55 Strabo, I, 2, 10. 56 Каллистов Д. П. Античная литературная традиция. . ., с. 196. 57 См. ниже главу IV. 58 См., например: Гандева Р. Овидий и пасолеписто. . ., с. 8, 23—24, 33—’34,46. 59 Ср.: Peter И. Wahrlioit und Kunst. . ., S. 421: «Fiir die Poesie gibtes indes wie fiir die Religion cine jenseits des Wirldichcn liegende Wahrbeit».
Именно этим продиктована особая забота Овидия о «достоверности» своего повествования, его беспокойство по поводу законного недоверия, выраженного в Риме некоторыми из его читателей относительно чрезмерно мрачного колорита рисуемой им картины ро, апелляция к очевидцам, побывавшим на Нижнем Дунае и могущим подтвердить его показания р1. Готовая, по-видимому, с интересом внимать поэтически «правдоподобным» описаниям Овидия, публика отказывалась им верить, когда поэт настаивал на их исторической достоверности. Именно поэтому описания Овидия тщательно продуманы: большинство его сведений не противоречиво и в целом дает последовательную и связную картину местной жизни, вполне способную убедить римских адресатов в ее истинности, тем более что знания о конкретной обстановке в этом районе в Риме к моменту ссылки Овидия были минимальны, а поскольку «Тристии» и «Послания с Понта» первоначально предназначались исключительно для римских читателей, у Овидия была полная свобода изображения частных реалий 60 * 62. Главное, что занимало его, — правдоподобие написанного, а это предполагало ориентированность на географические, этнографические и политические познания римского общества, поэтому правдоподобие должно было больше соотноситься с римскими оценками и вкусами, нежели с реальной понтийской действительностью. Вот почему значительные диссонансы в описании местной земли появляются у Овидия лишь в посланиях последних лет жизни в изгнании и именно в тех из них, где Овидий сталкивается с римлянами-очевидцами и с интересом, проявленным к его творчеству местными греками-томитами. Для последних, цо словам Овидия, разгневавшихся на поэта за искаженное изображение томитанской жизни, явно недостаточно было наличия в описаниях Овидия «правдоподобности»; они хотели бы видеть и не видели в них «правдивости» 63. Вот тот случай, когда поэтически значимая оппозиция «правдоподобие — неправдоподобие» сталкивалась с житейской оценкой (правда — ложь», и она этого столкновения не выдерживала. 3. Влияние риторики гдля понимания специфики воспроизведения реальной действительности в понтийских произведениях Овидия весьма важным оказывается анализ риторичности его творчества вообще и периода ссылки в частности. Хорошо известно, какое значение имела для Овидия риторика, риторическое образование 64. Пожалуй, ни один поэт античности не связал так тесно своей творческой манеры с риторическими кано 60 См., например: Ер. IV, 7, 1—6; Ер. IV, 9, 85; Ер. IV, 10, 35—36. 31 См.: Ер. IV, 7, 5—12; 9, 81 и след. «2 Ср.: Bouynot Yv. La poesie d’Ovide. . ., p. 88. 63 Ер. IV, 14, 13 и след. Подробнее см. ниже, раздел 4 главы III. 64 О риторике в дотомитапском периоде творчества Овидия см. выше главу II первой части.
нами и приемами, как Овидий. Они вошли в плоть и кровь его сочинений, без них для Овидия немыслимо создание любого поэтического образа, разработка любой поэтической темы. Можно сказать, что в поэзии Овидий был ритором, а в риторике — поэтом, настолько тесно переплелись для него эти два направления культуры, идеологии и искусства античности. Считать, что влияние риторики на произведения Овидия периода ссылки значительно уменьшилось за счет усиления личностносубъективного «искреннего» момента 65, значит недостаточно ясно понимать, чем была риторика для Овидия, а между тем она являлась для поэта единственным и универсальным способом упорядочения, расчленения и подачи материала, самой сутью его художественного метода По мнению всех исследователей, наиболее сильно влияние риторики в дотомитанском творчестве Овидия ощутимо в «Посланиях героинь». Но ведь известно также, что многие художественные приемы, найденные поэтом при написании «фиктивных» писем покинутых женщин, были им затем использованы и в создании нового жанра — жанра посланий покинутого всеми поэта в Рим из места его ссылки р7. Как «Послания героинь» выросли почти целиком из свазорий — школьных риторических упражнений, состоящих из увещеваний, просьб и убеждений какого-либо мифологического или исторического персонажа, так и понтийские элегии по самой своей структуре очень близки к этому жанру декламаций. Апологетичность понтийских посланий, которая пронизывает собой все их от начала до конца, превращая в одну большую оправдательную речь-увещевание, приводит в движение весь арсенал риторических средств, разрабатывавшихся в жанрах свазорий и контро-версий. Неоднократно отмечалось, например, что элегия второй книги «Тристий» построена целиком по схеме ораторской речи-апологии *?8. Здесь Овидий обращается непосредственно к Августу и, 65 Иванов П. А. Творчество. . ., с. 16; Беркова Е. А. Овидий, с. 456; ср.: Arge-nio R. Retorica e mitologia. . ., p. 51: «Поэзия Овидия, особенно периода ссылки. . . отмечена этой порочной тенденцией — украшать, преувеличивать и развертывать в гиперболическом виде представления и ситуации». 60 «Риторика, — пишет М. Л. 1'аспаров, — учила человека расчленять словом окружающий мир, выделять в нем темы, подтемы, развивать их по смежности и сходству, размещать и связывать их в гармонически стройные конструкции. Овидий был выхвачен из самого средоточия античного культурного мира и брошен на край света в добычу стихиям северной природы и страстям душевного смятения и отчаяния. Опыт словесности, опыт риторики был для него единственным средством преодолеть эту катастрофу, усмирить этот хаос, выжить — он должен был остаться поэтом, чтобы остаться человеком» (Гаспаров М. Л. Овидий в изгнании, с. 203); ср.: Он же. Три подступа. . ., с. 26: «Школой приятия мира — вот чем была риторика для Овидия». См., например: Покровский М. М. Материалы. . ., с. 4; Winniczuk L. Ovid’s Elegie. . ., S. 39—40; Rahn H. Ovids elegische Epistel. . ., S. 106, 110, 112; Naumann H. Ovid und die Rhetorik, S. 74; cp.: Dickinson R. J. The Tristia. . ., p. 159; «In summary, the form of the exile poems is a development of previous Ovidian models». 08 См., например: Ehwald R. Ad historiam. . ., p. 17 sqq.; Деуатани H. Ф. Из области риторики Овидия, с. 206; Wilkinsoi. L. Р, Ovid recalled, p. 302 sq.
мастерски отвергая обвинения, выдвинутые против него принцепсом (при этом искусно подчеркивая справедливость его гнева), просит о помиловании 69. Из констатации риторичности Овидиевых посланий вытекает важная проблема, связанная с местом и значением описаний Томи-танской земли в риторической структуре стихотворений. Если рассматривать эти описания в контексте риторических канонов, оказывается, что они имеют прямое отношение к той части построения декламации, которая называлась у римлян color («расцветка») и относилась к области более или менее свободного творчества самог< декламатора. В. М. Смирив писал о декламациях на исторические темы в римской школьной риторике: «Когда ритор разрабатывает тему, он волен „расцвечивать" ее, придумывая (или заимствуя откуда-нибудь) различные обстоятельства и подробности. . . Таким образом, заимствуемый из историков основной эпизод свободно трансформируется и пополняется придумываемыми подробностями в соответствии с нуждами жанра и декламатора» 70. Характерно, что примат «правдоподобия» над «правдой жизни», который отмечался выше как неотъемлемая черта поэтики Овидия, является, по существу, одним из главных принципов декламационной риторики. «Риторические фикции, — пишет Смирин, — не воспринимались как противоречащие нормальному порядку вещей. Больше того, риторическая обработка с ее заведомым произволом даже приближала предмет к существовавшему в общественном сознании „образу правдоподобности"»71. Еще Цицерон говорил, что «ораторам позволено переиначивать историю (ementiri in historiis) как угодно, лишь бы они могли сказать что-нибудь позатейливей (argutius)» 72. В «Риторике к Гереннию» прямо декларируется требование «правдоподобия» в риторическом выступлении, которое заключается в сообразности с обычаем, общим мнением, естественными условиями и обстоятельствами описываемого дела. «Если дело, — говорится в „Риторике", — будет доподлинное (res vera), все это тем не менее следует соблюдать в изложении, ведь часто действительность, если этого не соблюсти, не внушает доверия (fidem non potest facere); если же дело будет вымышленным (ficta), тем более следует соблюдать эти требования» 73. Хорошо известно, с какой полнотой и последовательностью Овидий воплотил эти риторические принципы в своих «Посланиях ге- 69 См. подробный разбор этой речи в работах Р. Гандевой: Овидий и населението. . ., с. 78—81; Zur Beurteilung. . ., S. 270—273; Трима римскипоети. . ., [с. 389—390; см. также: Evans И. В. Ovid’s publica carmina. . ., р. 38: «Tristia II is composed as a speech wich would be delivered in prose by an advocate in a law court». 70 Смирин В. M. Римская школьная риторика. . ., с. 99—100; ср.: Clarke М. L. Rhetoric at Rome, р. 91 sqq.; Кузнецова Т. И., Стрельникова И. П. Ораторское искусство. . ., с. 140, 149, 152—153; Bouynot Yv. La poesie d’Ovide..., p. 136, 139. 71 Смирин В. M. Римская школьная риторика. . с. 101. 72 Cicer. Brut. II, 42; ср.: De oratore, II, 59, 241. 73 Rheotr. ad Heren. I, 16 (перевод В. M. Смирина). 6 Заказ К» 1285 81
роинь» 74. Являясь (в художественном отношении) трансформацией той же формы посланий в новом жанровом контексте «писем изгнанника», «Тристии» и «Послания с Понта», несомненно, следуют прежним канонам в разработке темы с той лишь разницей, что раньше, по терминологии «Риторики», дело было вымышленным (ficta), а теперь речь шла о действительной судьбе поэта (res vera). Влияние на Овидия риторики в этом плане уже априори ставит вопрос о степени исторической достоверности, которой мы вправе ожидать от изображения поэтом деталей местной жизни 75 *. В связи с необходимостью риторической «расцветки» постулируемых Овидием положений (в данном случае нас интересуют описания местной жизни) большое значение имеет его феноменальная способность находить и максимально развивать те особенности, нюансы, ассоциации, черточки, которые «играют» на его поэтический образ, позволяют дать исчерпывающую парадигму характерных для этого образа мотивов. М. Л. Гаспаров, отмечая эту особенность поэта, справедливо пишет: «Из каждого выделенного мотива Овидий извлекает все, что возможно и невозможно, поражая читателя своей неистощимой изобретательностью. Каждая возникающая ассоциация разрабатывается им до предела, теряя под конец всякую связь с поводом, ее породившим» 7р. Это наблюдение помогает понять многие моменты в описании местной страны у Овидия. Анализируя исторические сведения поэта в их хронологической последовательности, можно заметить, как некоторые идеи, образы и детали, которые в начале были представлены как случайные ассоциативные находки, начинают затем из элегии в элегию обрастать новыми «деталями», саморазвиваясь в рамках нового становящегося жанра 77. Так рождается образ дикой, варварской страны, «полярный» климат и свирепые обитатели которой делают жизнь поэта невыносимой. В таком же плане следует, на наш взгляд, рассматривать и данные Овидия об этнолингвистической ситуации в Томах. Овидий приписывает себе все большее овладение местными варварскими языками 78, что часто воспринимается как свидетельство невольного прогресса в этом деле 79. Нам, однако, представляется, что здесь мы сталкиваемся не с изменением реальной ситуации, а с саморазвитием одного из мотивов, призванных усилить для римских читателей образ всеобъемлющего варварства, окружающего поэта в ссылке. 74 См. замечание Сабо о том, что Овидий в «Героидах», как это было в ходу в школьной декламации, часто сбивается на приличествующие общие места, патетику и т. д. там, где не хватало знаний историко-антикварного характера {Sabot A.-F. Les 'Heroides’. . ., р. 2620 sqq.). 75 Ср.: Peter Н. Wahrheit und Kunst. . ., S. 424; Wickert-Micknat G. Dichtung als historische Quelle, S. 57 ff. 78 Гаспаров M. JI. Три подступа. . ., с. 19. 77 Ср. о развитии идеи «поэзия как самоутешение»: Stroh W. Trostende Musen. . ., S. 2659 ff. ?8 См.: Tr. lil, 1, 17-18, 11, 9-10, 14, 29-30, 43-52; IV, 1, 1—2, V, 7, 55-60; 12, 57; Ep. Ill, 2, 40; IV, 13, 17-23. См., например: Гандева P. Овидий и населепието. . с. 52—59; Eadem. Uber die Sprache. . ., S. 93.
Эволюция этого мотива выглядит следующим образом. Одним из постоянных сетований Овидия на невзгоды ссылки является осознаваемое им самим возможное несовершенство его стихов, которое он объясняет отсутствием привычных и необходимых условий для творчества (книг, досуга, бытового комфорта, литературной среды и т. д.). Однажды в элегии (Tr. Ill, 1), посвященной судьбе его стихов и написанной в Юг. н. э. (т. е. на втором году жизни в Томах), среди прочих примет несчастной участи «Тристий» в Риме звучит следующая идея: «Если вдруг покажется, что кое-что здесь сказано не по-латыни, то ведь варварской была страна, в которой писал [поэт]» 80. Прожив всего год в Томах, Овидий едва ли мог настолько забыть латынь, чтобы ошибаться в ней. Создается впечатление, что здесь поэт случайно, в контексте вызывающего жалость самоуничижения, которым пронизано начало элегии, нащупал тему, которая прибавляла мрачных красок к ужасной и печальной картине варварства, — тему, которая в дальнейшем будет развиваться и дополняться. Пока еще она находится в зачаточном состоянии — возможные ошибки в латыни объясняются абстрактным варварством местной страны 81. В одиннадцатой элегии этой же книги «Тристий», написанной в том же 10 г. н. э., Овидий сообщает, что у него нет общего языка (commercia linguae) с диким народом 82. Наиболее полное раскрытие этой темы звучит в Tr. III, 14, 43—52: «Часто спрашиваю я о каком-нибудь слове, названии или месте, и нет никого, от кого я мог бы это узнать. Часто пытаюсь я что-нибудь сказать, и — стыдно признаться! мне недостает слов, я разучился разговаривать. Вокруг меня слышна почти только фракийская и скифская речь, и кажется мне, что я уже могу писать гетскими размерами (Geticis modis). Поверь мне, я опасаюсь, как бы понтийские слова не перемешались с латинскими и ты не прочел бы их в моих сочинениях. Поэтому удостой снисхождения эту книжку, какова бы она ни была, и извини условиями, [в которых я оказался по воле] судьбы». Историческая достоверность этих слов, хотя внешне и довольно «правдоподобных», не выдерживает никакой реальной критики. Первая гипербола заключается в том, что поэт, прекрасно владевший греческим языком, мог свободно общаться и, как мы знаем, общался с местными греками, о существовании которых он в настоящий момент «забывает», чтобы усилить варварский колорит сцены 83. К обычным преувеличениям поэта, призванным оказать эмоциональное воздействие на римских почитателей таланта Овидия, следует 80 Tr. Ill, 1, 17—18; ср. Tr. III, 14,29—30. 81 Ср. замечание Е. Лозована о первых жалобах Овидия на неблагоприятные условия жизни в изгнании для его творчества как «стилистической фигуре» (Lozovan Е. Ovide et le bilinguisme, p. 397). 83 Tr. Ill, 11, 9—10. 83 О греческом языке в Томах см.: Herescu N. Ovide. . ., р. 58. Э. Мартини (Ein-leitung. . ., S. 9) называет утверждение Овидия о том, что ему но с кем поговорить в Томах, «tendenziose Ubertreibung».
отнести и его «признание» 84 о забвении им латыни 85, так как, судя по дальнейшему творчеству Овидия, до конца его жизни уровень его произведений (с точки зрения владения им латинским языком) не претерпел сколько-нибудь заметной деградации 86. Весь контекст показывает, что слова Овидия о «гетских размерах», которыми он будто бы в состоянии писать стихи, едва ли представляют серьезный аргумент в пользу постепенного овладения им гетским языком. Скорее это остроумная находка поэта, вполне естественная как риторически правдоподобное следствие сказанного выше, призванная показать просвещенному римскому почитателю поэзии чудовищность ситуации, при которой он — великий римский поэт — вынужден перенимать чуждый ему язык 87. В дальнейшем этой находке предстоит расширяться и дополняться новыми «подробностями», так что в скором будущем (уже через два года) Овидий заявит, что он говорит по большей части по-сарматски (Тг. V, 7, 56), выучился гет-скому и сарматскому (Тг. V, 12, 58—Ер. III, 2, 40) и даже написал на гетском языке поэму (Ер. IV, 13, 17—23). Ни одно из этих утверждений не выдерживает столкновения их с реальной действительностью (см. следующую главу), служа в то же время ярким примером изобретательной способности поэта максимально, до предела разработать любой мало-мальски правдоподобный мотив, если только он служит созданию необходимого эффекта. Поскольку все «Тристии» и «Послания с Понта» посвящены «защите» одного-единственного «дела» (causa в риторической терминологии) — оправданию поэта и перемене места ссылки, то естественно, что и аргументация, приводимая Овидием, повторяется из элегии в элегию. Отсюда такое количество самоповторов, общих мест и клише, создающих впечатление монотонности и однообразия понтийских произведений Овидия 88 89. Его вариации на тему носят, по мнению исследователей, риторический характер 8Э. Поэтому мы считаем неправомочным, например, на основании буквального повторения Овидием фразы о том, что он «выучил сарматский и гетский языки» (nam didici Getice Sarmaticeque loqui — 84 Об этом же поэт упоминает в Тг. IV, 1, 1—2; V, 7, 57—60; V, 12, 57. Денэ сочувственно констатирует этот «факт» ассимиляции Овидия {Denes Т. Ovide. . ., р. 7). 85 Ср.: Herescu N. Ovide. . ., р. 59—60; Frankel Н. Ovid. . ., р. 237. 88 См. об этом подробнее: Luck G. Notes on the language. . ., p. 243, 260—263; Scholte A. Comm. Ер. I, p. XII sqq.; Frankel H. Ovid. . ., p. 145—156; Enk J. P. Disputatio. . ., p. 217; Froesch H. Ovid als Dichter. . ., S. 75—76, 85—86; Evans H. B. Ovid’s Apology. . ., p. 103. 87 Ср. Тг. V, 7, 55: Hie ego Romanus vates — ignoscite, Musae! — Sarmatico cogor plurima more loqui. 88 Об этом пишет H. Ласку (см.: Lascu N. Pamintul. . ., р. 122). 89 Ibid.; ср.: Bruck С. De Ovidio. . .; ср.: Покровский М. М. Материалы. . ., с. 2—3: «Несмотря на удивительную способность предлагать читателю давно знакомые сюжеты в новых, неожиданных комбинациях с своеобразными нюансами в их освещении. . . шаблонность в выборе мотивов весьма часто доходит у него до абсурда». Ср. буквальные совпадения в Тг. V, 12, 58 и Ер. III, 2, 40; Тг'. III, 10, 19 и V, 7, 49; Тг. III, 10, 33—34 и Тг. III, 12, 30 и Ер. IV, 7, 9—10; Тг. III, 10, 75 и Ер. I, 2, 23; Тг. III, 10, 11—16 и III, 12, 28 и др.
Tr. V, 12, 58 и Ep. Ill, 2, 40), делать вывод о хронологической близости этих двух произведений 90. Из признания риторичности Овидиева творчества в ссылке вытекает еще одна важная проблема — отношение к слушателю, читателю как объекту риторического воздействия, что также имеет немаловажное значение для оценки достоверности исторических сведений Овидия. 4. Проблема читателя: стереотипы восприятия Античная риторическая практика с самого своего зарождения хорошо понимала, что слово, чтобы быть убедительным, должно исходить из хорошего знания слушателя, аудитории, к которой это слово обращено. Софистическое красноречие Древней Греции, расцветшее в Афинах во второй половине V в. до н. э. и исходившее из знаменитого протагоровского положения о человеке как «мере всех вещей», имело ярко выраженный «личностный» подход при рассмотрении различных вопросов и меньше заботилось о «вещной», предметной истинности доказываемых положений. Главной задачей было убедить конкретного собеседника, исходя из его уровня сознания, развития и образования. Для античной риторики, по мнению М. М. Бахтина, «характерно, что отношение к конкретному слушателю, учет этого слушателя, вводится в самое внешнее построение риторического слова» 91. Исследователь справедливо полагает, что эта «открытая установка на слушателя» не только обнаруживается в композиционных, внешних особенностях риторических произведений, но и влияет на «глубинные пласты смысла и стиля» 92. Для понимания многих элементов рисуемого Овидием образа варварской страны весьма важным оказывается следующее наблюдение Бахтина: «Установка на слушателя есть установка на особый кругозор, особый мир слушателя. . . Говорящий стремится ориентировать свое слово со своим определяющим его фугозором в чужом кругозоре понимающего . . . строит свое высказывание на чужой территории, на его, слушателя, апперцептивном фоне» 93. Плодотворность бахтинской постановки вопроса о внутренней диалогичности слова (особенно в риторической литературе) была убедительно показана в недавней работе В. М. Смирина в применении к римской школьной риторике Августова века 94. В доказательство жизненности тезиса об ориентации на слушателя в римской риторической практике Смирин приводит весьма красноречивое высказывание Цицерона: «Приведи-ка мне человека сколь хочешь ученого, сколь хочешь проницательного и остроумного, сколь хочешь речистого, но если будет он незнаком с обыкновениями граждан, с при 90 Так делает Р. Гандева (см.: Овидии и населението. . с. 58). 91 Бахтин М. М. Вопросы литературы н эстетики. М., 1975, с. 93. 92 Там же. 93 Там же, с. 95. 94 Смирин В. М. Школьная римская риторика. . с. 108—113.
мерами, с установлениями, с нравами и желаниями сограждан своих, то не очень-то будут полезны ему те образцовые доказательства, из которых заимствуются доводы» 95. Если учесть, что каждая элегия, каждое послание Овидия с Понта представляет собой попытку убедить, разжалобить, смягчить, склонить к помилованию Августа и его окружение, римских друзей и родных поэта, такая направленность на читателя здесь становится очевидной. Сама их форма в виде доверительного обращения к конкретному лицу или группе лиц предполагала дифференцированное О1ношение к своему читателю, определяемое его общественным положением и степенью близости к Овидию. Исследователи давно заметили, что в разных посланиях тон обращения различен в зависимости от места, занимаемого в обществе адресатом 96. Уже А. Каззанига рассматривал это обстоятельство как один из элементов риторического построения «Посланий с Понта»97. Отсюда каждый раз свои приемы «воздействия» на читателя: к жене он обращается иначе, чем к Августу, к Фабию Максиму, занимавшему важные должности при Августе, иначе, чем к старому приятелю Аттику, и т. д. Отсюда и отбор того фактографического материала, которым Овидий иллюстрировал невзгоды своей жизни в ссылке. Обращение к Августу, бывшему, несомненно, в курсе важнейших этнических и военно-политических процессов на Нижнем Дунае, дает несколько иную, более сдержанную и более точную картину размещения варварских племен, чем письмо к другу, почти ничего не знающему об этом районе; послания, адресованные к римлянам, побывавшим в Западном Понте, существенно сужают круг жалоб Овидия на неудобства местной жизни; и, наконец, они сводятся до минимума в послании, в котором Овидий единственный раз обращается к жителям Том: здесь картина жизни Том предстает в совершенно ином, нежели прежде, освещении. Эти противоречия, обусловленные различным уровнем осведомленности адресатов Овидия об обстановке в Западном Понте, помогают составить более объективное представление о достоверности отдельных «реалий» у Овидия. Вместе с тем совершенно очевидно, что большую часть своих посланий в Р. м Овидий предназначал для прочтения не только тем, кому они были адресованы, но и более широкой читательской аудитории 98. Постоянно чувствующаяся оглядка на общественное мнение и вкусы образованного римского общества августовского времени приводила к тому, что Овидий должен был считаться не столько 95 Cicer. De oratore, II, 131 (перевод В. М. Смирина). 96 См., например: Graeber G. b'ntersuchungen. . ., S. 3; Winnicznk L. Listy O\\ i-diusza. . ., s. 194 sqq. 97 Cazzanii>a A. Element! retorici. . ., p. 30—35. 98 См., например: Evnns H. B. Ovid’s publica carmina. . ., p. VI; Idem. Ovid’s Apology. . ., p. 104—105; Kenney E. J. The poetry. . ., p. 40; Froesch II. II. Ovid’s Epistulae. . ., S. 110 — 112; Wiedemann Th. The political background. . ., p. 264.
с чувствами и взглядами конкретного корреспондента, сколько с обоб щенными представлениями просвещенного римлянина о том, что должно. Отсюда одна из главных особенностей изображения местной жизни, ее климата и обитателей: на все окружающее, на все происходящее вокруг него поэт смотрит как бы глазами римлян; единственной точкой отсчета в любом таком описании остается Рим, все сравнивается с Римом ". Говоря словами Бахтина, Овидий ориентирует свое слово целиком на кругозор римских читателей, строит свои описания на их апперцептивном фоне. Овидий хорошо понимал, какие ассоциации могут возникнуть у образованного столичного жителя в связи с местом ссылки поэта, изгнанного в саму «Скифию», и каких описаний ждут в Риме, и по мере сил и возможностей старался соотносить свое изображение Том с этими представлениями. В частности, этим объясняется нагнетание таких черт в описании понтийского климата и варварства местной земли, которые сложились в представлении образованного римлянина, стали стереотипными в римской ученой поэзии для изображения северного и северо-восточного варварского мира 10°. Изучение лексических, стилистических и образных стереотипов в творчестве Овидия может дать, на наш взгляд, интересные результаты для оценки реальности отдельных деталей описания местной жизни, поможет выяснить его литературные источники. Уже давно исследователи не без удивления отмечали в описаниях местной страны у Овидия многочисленные следы использования сведений и образов его поэтических предшественников — Вергилия, Горация и других античных писателей. «Это довольно курьезный случай, — пишет А. Каттэн, — но приходится констатировать, что Овидий, несмотря на возможность изобразить зиму [в Томах. —А. П.], опираясь на личный опыт, заимствовал тем не менее из описания скифской зимы у Вергилия даже детали (а ведь Вергилий не был лично знаком с этой страной)»99 100 101. Работы последнего десятилетия, посвященные сопоставлению и осмыслению соответствующих текстов Овидия (Tr. III, 10) и Вергилия (Georg. Ill, 349—383), дающих изображение «скифской зимы», показывают, что Овидий сознательно использовал описание Вергилия (имеются почти буквальные совпадения), расцвечивая и дополняя его деталями, ставшими знакомыми ему из личного опыта 102. Большую работу по определению литературных стереотипов и источников многих «местных реалий» у Овидия провел Е. Лозовая 103. Вспомним также замечание Ф. Ф. Зелинского о том, что о жизни 99 Ср.: Bouynot Yv. La poesie d’Ovide. . ., p. 130—132; Froesch H. Ovid als Di-chter. . ., S. 58 ff. 100 Наглядным образцом таких расхожих представлений могут служить упоминания Скифии в дотомитанском творчестве самого Овидия (см. выше главу III первой части). Ср. анализ образа Дунайского региона в римской литературе: Borzsak 1. Die Kenntnisse. . ., S. 23 ff. 101 Cattin A. La geographic. . ., p. 693. 102 См. подробнее ниже раздел 2 главы IV. 103 Lozovan Е. Realites pontiques. . ., p. 355 sqq.
в Томах мы «многого из этих поэм не узнаем», поскольку «поэт всячески старается подвести себя и свою судьбу под некий общий канон», для воспроизведения которого «нужна была не столько наблюдательность, сколько начитанность» 104. Об «автоматизме литературных реминисценций» у Овидия говорит Ив. Буйно 105. Н. В. Вулих, анализируя сведения поэта о климате и населении Добруджи, находит возможным говорить о создании «своеобразного псевдомира, в котором реальность сочетается с привычными для образованного римлянина представлениями о далеком севере, о варварах, об их обычаях и нравах» 106, исследовательница показывает, как трансформируются у Овидия общие места, заимствованные им из Горация, Вергилия и других античных авторов. Еще резче вопрос о вторичности Овидиевых исторических сведений ставит М. Л. Гаспаров. Перечислив несколько главных мотивов, из которых составляется описание обстановки в ссылке, он пишет: «. . .бросается в глаза, что все они заранее знакомы и Овидию и его читателям из популярных географических и этнографических книг — все это были факты настолько общеизвестные, что даже нет нужды искать для них те или иные „источники Овидия“. . . И, наоборот, о таких подробностях быта, о которых поэт должен был знать не столько из книг, сколько по опыту. . . он говорит лишь нехотя и бегло» 107. Ориентацией на римского образованного читателя, воспитанного на ученой александрийской поэзии, обусловлены и многие так называемые «местные» мифы, предания, каталоги и описания, которые Овидий в соответствии с александрийской поэтикой окрашивает местным колоритом. Сюда относятся, например, сведения Овидия каталогического характера о реках, впадающих в Понт 108, явно заимствованные из каких-то литературных источников, и описание рыб в «Галиевтике» — незаконченном поэтическом трактате о рыбной ловле. Большинство исследователей полагает, что Овидий описал здесь черноморских рыб 109 и поэтому основывался на личном опыте; источником его информации, по их мнению, могли стать местные рыбаки 110 111. Отсюда нередко делается вывод или о реализме его творчества в изгнании 1п, или о новом этапе его творческой деятельности, 104 Зелинский Ф. Ф. П. Овидий Назон. . ., с. XXXV--XXXVII. 105 См.: Bouynol Yv. La poesie d’Ovide. . ., p. 74—75; cp. p. 98, 139. 106 Вулих H. В. «Тристии». . ., c. 66. 107 Гаспаров M. Л. Овидий в изгнании, с. 207. Ср. об описании местностей и племен в Тг. Л, 187- 206: Evans Н. В. Ovid’s publica carmina. . ., р. 41: «There is nothing in this description wich Ovid could not have written from a general geographical knowledge of the Pontus area before he arrived there». 108 Ер. IV, 10, 45—58. юз Это мнение было в осторожной форме и только о десяти рыбах высказано еще Плинием Старшим (NH, XXXII, 11), что не подтверждается современными исследованиями (ср.: Capponi F. Halieuticon. Leiden, 1972, I, p. 4 sqq.). 110 См., например: Беркова E. А. Овидий, c. 457; Barbu V. Tomis. . ., p. 36; Гаспаров M. Л. Овидий в изгнании, с. 223. 111 Иванов П. А. Творчество. . ., с. 14—16.
связанном с приятием окружающего его мира 112. А между тем уже давно было показано, что «Галиевтика» описывает в основном рыб Средиземноморья и представляет стихотворное переложение какого-то прозаического греческого трактата, послужившего основой также для Плутарха, Элиана и Оппиана 113. В произведениях томитанского периода есть два мифологических рассказа, окрашенных «местным колоритом»: легенда об убийстве Медеей Апсирта около Том (Tr. III, 9) и миф об Оресте и Ифигении в Таврике (Ер. III, 2, 43—96; ср. также Tr. IV, 4, 61—68). Книжный, литературный характер первого мифа, излагающего хорошо известную в античности версию этимологии названия Том в связи с растерзанием Медеей своего брата, несомненен 114. Знакомство Овидия с этим мифом еще в период создания «любовного цикла» стихов видно хотя бы из краткого упоминания убийства Медеей Апсирта в Her. XII, ИЗ-116115 116. Наиболее яркий пример того, как Овидий сознательно актуализирует в связи с местом своего пребывания в ссылке хорошо известные римскому читателю мифы, дает миф об Оресте и Пиладе, увезших сестру Ореста Ифигению и статую Дианы из Таврики — царства скифского царя Тоанта, помещенный в письме одному из друзей поэта — Котте Максиму (Ер. III, 2, 43—96). Любопытно обрамление этого рассказа. В начале послания Овидий рассказывает о друзьях, отступившихся от него в трудный час, и превозносит верность немногих, сохранивших дружеские чувства к изгнаннику. Об этих друзьях, заявляет поэт, уже хорошо знают местные геты и сарматы. И когда однажды поэт беседовал с ними о дружбе (ведь он уже выучил гетский и сарматский языки), из толпы вышел некий старец и, заявив, что дружба высоко ценится также и варварами, рассказал легенду об Оресте и Пиладе, будто бы сохранившуюся в памяти скифов со времени их появления в Тавриде. Рассказ старого скифа вызвал горячее одобрение гетов, и Овидий восклицает, обращаясь к римским друзьям: «Что же должны делать вы, рожденные в авзонийском граде, [для моей защиты. — А. 7Т.], если такие дела трогают сердца даже грубых гетов?». Находятся исследователи, которые не сомневаются в реальности описанной Овидием сценки 11е. Слова поэта о беседах с местными варварами на моральные темы понимаются как показатель сильной варваризации Том и в то же время как проявление гуманизма и терпимости самого Овидия, не гнушающегося общением с варварами 117. Беседа, в которой скиф, геты, сарматы и римлянин Овидий свободно 112 См., например: Гаспаров М. Л. Овидий в изгнании, с. 223—224. 113 См.: Шмид Г. {Schmid G.) Exegetica. . ., с. 403—444. 114 Ср., например: Apollod. I, 24; Steph. Byz., s. v. Тор,гб;. 115 Этот миф упоминается также в Ibis, 435—436. 116 См., например: Gehman Н. S. Ovid’s Experiences. . ., р. 55; Lozovan Е. Ovide et le bilinguisnie, p. 399—401; Idem. Ovide, agonothete. . ., p. 181; Гапдева P. Овидий и населението. . ., с. 26—29, 71—73. 117 Ср.: Denes Т. Ovide. . ., р. 7—9.
понимают друг друга, служит поводом для далеко идущих выводов относительно этнолингвистической ситуации в Томах118. Не следует, однако, забывать, во имя чего была рассказана эта легенда. Весь контекст показывает, что единственная цель этого эпизода — побудить римских ходатаев за Овидия к более энергичной поддержке его дела 119. Вместе с тем уже давно было высказано и обосновано мнение о литературно-фиктивном характере этого рассказа, вложенного в уста старого скифа в полном соответствии с канонами и вкусами александрийской поэзии 12°. Н. В. Вулих писала по этому поводу: «. . .та интерпретация, в которой легенда изложена у Овидия, лишена каких бы то ни было местных элементов. Перед нами выступает поэт „александрийской школы“, выводящий под маской старого гета глубоко эллинизированного понтийца, сочувствующего гречанке и питающего отвращение к жестокому обычаю древности. . . У нас нет никаких оснований предполагать, что поэт рассказывает здесь о реальном факте» 121. Исследователи обращают в связи с этим внимание на близость Овидиевой версии мифа трагедии Еврипида «Ифигения в Тавриде»; возможно также использование трагедий римского писателя Паку-вия «Хриз» и «Дулорест», касавшихся того же сюжета 122. Таким образом, сам миф излагается Овидием по классическим литературным источникам, и потому едва ли права, например, И. Кечагмадзе, считавшая, что именно в местной среде Овидий почерпнул какие-то новые «причерноморские версии греческих сказаний» 123. Весь контекст описания беседы Овидия с местными варварами показывает, что это не больше чем «поэтические декорации», доверчивое отношение к которым может породить и порождает немало современных научных мифов. * * * Подводя итоги анализу изображения действительности в понтийских произведениях Овидия, следует отметить, во-первых, неплодотвор-ность и неисторичность приложения к творчеству Овидия категории реализма вообще и как обоснования достоверности его исторической информации в частности: такая постановка вопроса, по существу, упраздняет необходимость источниковедческого исследования его 118 Наиболее полно такие взгляды были изложены в работах Р. Гандевой (ср., например: Овидий и населението. . с. 26—29, 71—73). 119 Это обстоятельство особенно подчеркивается Н. В. Вулих («Тристии». . ., с. 74); ср. также: Мещеряков В. Ф. О культе богини Довы. . ., с. 109—110. 120 Саг., например: Ribbeck О. Geschichte. . .,11, S. 323—324; Preston К. An Author in Exile, р. 417—418; Frankel II. Ovid. . ., р. 250, n. 6; Staffhorst U. Comm. Ep. Ill, 1—3, p. 72—83; Wilkinson L. P. Ovid recalled, p. 334; Беркова E. A. Овидий, c. 456; Вулих II. В. «Тристии». . ., с. 74. 121 Вулих Н. В. «Тристии». . ., с. 74; ср. также: Мещеряков В. Ф. О культе богини Девы. . ., с. 109—110. 122 Ribbeck О. Geschichte. . ., II, S. 323; Cazzantga A. Element! retorici. . ., р. 56; Вулих II. В. «Тристии». . ., с. 74. 123 Ксагмадзе II. Овидий Назон о Грузии, с, 322.
произведений, поощряет потребительскую практику выхватывания из художественной ткани поэтического текста «фактов», приводит к созданию столь же глобальных, сколь и ложных исторических концепций. На наш взгляд, характеру античного творческого метода гораздо более отвечает категория «правдоподобия», находящая свое воплощение как в теоретических разработках античных мыслителей, так и в античной художественной практике. Анализ этой категории, а также вытекающих из нее особенностей Овидиевой музы в изгнании показывает, что априорному признанию Овидиевой информации о местной стране как достоверной препятствуют следующие факторы. Резкая тенденциозность творчества поэта в ссылке, заключающаяся в стремлении максимально очернить место своего нового пребывания, с тем чтобы вызвать жалость и сострадание римских друзей и покровителей, побудить их к более энергичным хлопотам в его защиту. Поэтический — типизирующий и обобщающий — характер его изгнаннической музы, коренящийся в природе античной поэзии вообще; предпочтение, отдаваемое вероятному, правдоподобному и убедительному перед истинным, конкретным и действительным. Мощное влияние школьной декламационной риторики, допускающей произвольную, но в пределах правдоподобия «расцветку» доказываемого тезиса; максимальная риторическая разработка всей возможной аргументации pro et contra с целью убеждения оппонента. Постоянная ориентированность на римского читателя, приноровление к его вкусам и представлениям и как следствие этого широкое употребление литературно-идеологических стереотипов, распространенных в античной и — уже — в римской литературе и обусловивших литературно-книжный характер многих так называемых «местных» реалий. III. ПРОБЛЕМА ДОСТОВЕРНОСТИ ИСТОРИЧЕСКОЙ ИНФОРМАЦИИ В ПОНТИЙСКИХ ПРОИЗВЕДЕНИЯХ ОВИДИЯ. ЗАКОНЫ ОТОБРАЖЕНИЯ РЕАЛЬНОСТИ И РЕАЛИЙ Несмотря на общий скептический вывод предыдущей главы, проблема достоверности сведений Овидия о местной жизни гораздо сложнее, чем кажется на первый взгляд. Было бы абсурдным утверждать, что любое сообщение Овидия, касающееся обстоятельств его жизни в Томах, является поэтическим (или риторическим) вымыслом поэта, сочиненным им в сугубо апологетических целях. Такой взгляд на Овидия был бы гиперкритическим заблуждением, отрезающим всякие пути к познанию исторической действительности. Несомненно, живя в Томах, Овидий не мог не замечать особенностей окружающей его жизни, не мог не удивляться необычным, с точки зрения столичного жителя, сторонам быта и жизни далекой окраины античного мира, каковыми были Томы. И эти его наблюдения должны были отразиться и в его творчестве.
Другой вопрос — как они отразились, с какой степенью полноты и насколько точно. Все наши предшествующие рассуждения показывают, что для самого Овидия задача адекватного отображения действительности не являлась и не могла явиться целью его творческих и жизненных устремлений. Отсюда следует, что реалии местной жизни если и получали какое-то отражение, то их изображение включалось в качестве элемента в структуру создаваемого Овидием обобщенного поэтического образа. Наиболее трезво и критически относящаяся к историческим сведениям Овидия Н. В. Вулих вместе с тем неоднократно подчеркивает, что, строя гиперболизированный, обобщающий образ места изгнания, Овидий опирается каждый раз на какие-то реальные факты кружающей жизни, вычленить которые из этого образа и является задачей историка Ч Прекрасный образец такого выявления «крупиц реальности» в поэтическом образе дает сама исследовательница, анализируя описание томитанского климата и ландшафта 1 2. Чтобы вычленить из поэтического образа (зачастую представляющего фиктивный художественный псевдомир) конкретно-исторические реалии, необходимо рассмотреть, как происходит превращение их в постоянные, обобщенно-поэтические характеристики. Для понимания действия механизма такого превращения попытаемся установить с достаточной степенью точности некоторые из корреляций между «реалией» и «образом», чтобы увидеть принципы трансформации первых во вторые, а для этого необходимо проанализировать противоречия (явные и скрытые), которые имеются между данными Овидия и материалами климатологии, географии, археологии, эпиграфики (внешние противоречия), а также противоречия между высказываниями самого Овидия (внутренние противоречия). Эти противоречия, обнажая «реалии» в «образе», помогут определить степень достоверности исторических сведений Овидия. 1. Внешние противоречия Наиболее наглядно приемы поэтической гиперболизации у Овидия можно проследить на его описании томитанского климата. Постоянным местом у поэта и одним из главных аргументов в просьбах о помиловании стали его сетования на крайне жестокие, почти полярные холода Добруджи 3. Если бы мы не знали, каков в действительности климат этого района (как не знали, вероятно, и римские адресаты Овидия), мы бы на основании описаний поэта вообразили себе картину, соответствующую климату примерно на широте Мурманска 4. Снег, не тающий по два года подряд, вечный (perpetuus, assiduus) мороз, несколько лет подряд застывающие Истр и Понт, 1 Вулих Н. В. «Тристии». . ., с. 66—68, 73, 78. 2 Там же, с. 66—70. 3 Ссылки см. выше в разделе 2 главы I второй части. 4 Ср.: Bouynot Yv. La poesie d’Ovide. . ., p. 101: «Читая Овидия, представляешь, что он живет около арктического океана»
страшный ветер, сносящий крыши домов и башни, и другие приметы «полярного» климата, последовательно утверждаемые поэтом, — все это хорошо известно римлянам по описаниям Скифии у Геродота, Страбона, Вергилия, Горация и других античных авторов. Аналогичные изображения Скифии мы встречаем у самого Овидия в произведениях, написанных еще в Риме. Слова поэта: «Есть местность на отдаленнейших берегах ледяной Скифии, печальная почва, не дающая всходов земля, без плодов и без деревьев: там обитают бездеятельный Мороз, Бледность, Дрожь и худой Голод», сказанные им еще в «Метаморфозах» (Met. VIII, 787—791), могли бы служить эпиграфом 5 к его томитанским произведениям. Ведь Овидий прямо заявляет, что он живет в Скифии, в отдаленнейших пределах земли, и этому месту поэтического действия он придает поэтические декорации, соответствующие представлениям римских читателей о Скифии 6. Можно ли извлечь из Овидиевых описаний климата какие-либо реалии? Очевидно, можно. Современные исследователи отмечают, что и в наше время в Констанце бывают (правда, очень редко) сильные морозы, доходящие до 20° ниже нуля, а море около берегов иногда промерзает на довольно широком пространстве 7, для Добруджи в зимние дни характерны сильные ветры 8. Несомненно, Овидий мог видеть и рыб, замерзших во льду моря, и корабли, застывшие около берегов 9, мог слышать о переправах через лед Дуная варварских племен 10 11. Однако, как справедливо замечает Вулих, «климат Констанцы характеризуется не только редкими морозами зимой, но и сильной жарой в летние дни, о которой Овидий не говорит никогда» и. Умалчивание об одних сторонах явления и гиперболизованное изображение других, выгодных для конструирования поэтического образа в определенных практических целях, не могли не приводить к созданию резко искаженной общей картины. Рисуя облик местной страны, поэт постоянно подчеркивает ее бесплодность, однообразный, пустынный пейзаж, невозделанные поля, заросшие полынью. Типичный образец такого описания представлен в Tr. III, 10, 67—78: «Даже и тогда, когда стоит мир, {жители! трепещут, боясь войны, и никто, налегая на плуг, не взрыхляет почвы. 5 Фреш заметил, что схема томитанской зимы была набросана еще в Met. VIII, откуда поэт потом позаимствовал стереотипные атрибуты Скифии (Froesch Н. Ovid als Dichter. . ., S. 65). 6 Еще Геродот писал, что области за Петром «необитаемы из-за холодов» (V, 10). Ср. также: Dtonys. Hal. Ant. Roman. XIV, 1; Opp. Суп. 141. О дунайском климате в изображении римской поэзии ср.: Borzsak I. Die Kenntnisse. . ., S. 24 ff. 7 Vulpe R. Ovidio. . ., p. 54; Idem. Tomi. . ., p. 48. 8 Cp.: Bratescu C. Clima Dobrogei. . ., p. 73. 9 Tr. Ill, 10, 47—50. 10 Tr. Ill, 10, 33-34. 11 Вулих II. В. «Тристии». . ., с. 68. Заметим, что Томы расположены всего на 2° севернее Рима и летних теплых дней там вдвое больше холодных (Воиу~ not Yv. La poesie d’Ovide. . ., p. 101—102).
Эта страна или видит врага, или боится, не видя его, и заброшенная земля бездеятельно простаивает, застыв в пустом оцепенении. Здесь сладкая виноградная гроздь не прячется в тени листьев, и клокочущее молодое вино не наполняет глубоких чанов. Страна лишена плодов, и Аконтию не па чем было бы здесь написать слова, чтобы их прочла его любимая. Здесь видишь только голые поля без зелени и без деревьев. . . О места, в которые не следует приезжать счастливому человеку! И вот, хотя так широко раскинулся огромный мир, как раз эта земля избрана для моего наказания» 12. Последние слова хорошо показывают включенность изображения ландшафта местной земли в общий контекст жалоб Овидия на невзгоды жизни в изгнании, долженствующих вызвать сочувствие у читателей. Вулих считает, что здесь, как и в описании зимы, па Овидиево изображение повлияло «обобщающее поэтическое представление о пустынности северных земель», сложившееся у римских поэтов (Горация 13, Вергилия 14) на основании сообщений античных географов и историков 15. Характерно, что слова Овидия об отсутствии в Томитанской земле растительности (v. 75: Aspiceres nudos sine fronde, sine arbore, campos), повторяющиеся несколько раз 16, почти буквально следуют строкам Вергилия, характеризующим ландшафт Скифии: neque ullae aut herbae campo apparent, ant arbore Erondes. Эта цитата из Вергилия хорошо подтверждает замечание Вулих о том, что «на окружающий его в изгнании мир природы Овидий смотрит глазами римлянина „века Августа", привыкшего ценить в природе ее „культивированность", богатство растительности, оживленные морские берега и т. д.» 17. Идея отсутствия в Добрудже всякого земледелия, тесно связанная с другой важной темой — постоянного страха перед нападениями враждебных варваров, препятствующих возделыванию полей, является еще одной «мрачной» чертой местной жизни, соответствующей римским представлениям о Скифии, и неоднократно используется поэтом для оттенения своего несчастного положения 18. Достоверность этой картины была обоснованно подвергнута сомнению. «Земледелие, — замечает Вулих, — было, как известно, основным занятием местного гетского населения, и поля далеко не всегда были столь унылыми и заросшими сорной травой, как их 12 Ср.: Tr. V, 2, 63; V, 4, 9-10; V, 7, 43-44; V, 13, 21; Ер. I, 2, 23—25; I, 3, 51—52; 55—56; III, 1, 19—24; III, 8, 15—16; IV, 10, 31. 13 Horat. Carm. I, 22, 17-20; II, 20, 13—16. 14 Verg. Georg. Ill, 352—353. 15 Вулих H. В. «Тристии». . ., c. 68; cp.: Bouynot Yv. La poesie d’Ovide. . ., p. 99: «Для Овидия местная страна не могла уже apriori быть ни живописной, ни оригинальной». 16 Ср. Ер. I, 2, 23: Adde loci faciem пес Ironde пес arbore tecti, и Ер. IV, 10, 31: hie agri infrondes. 17 Вулих H. В. «Тристии». . ., с. 69. 18 Ср., например: Tr. III, 10, 71—75; III, 12, 13 и след.; V, 10, 23—24; Ер. I, 3, 51-56; I, 7, 13; I, 8, 61-62; II, 7, 70; III, 1, 11—14.
изображает Овидий»19. Ученые установили, что зерно, которое являлось одной из важнейших статей торговли западнопонтийских городов, производилось главным образом фракийским населением черноморского хинтерланда 20. Довольно частым является также утверждение Овидия об отсутствии в Томитанской земле виноградарства 21. По мнению исследователей, наличие в Добрудже культа бога вина Диониса связано в основном с импортируемым вином, которое, как и в другие районы Понта, ввозилось из средиземноморских винодельческих центров. Об этом говорит большое количество амфор эллинистического и римского времени, обнаруженных при археологических раскопках. Однако в некоторых районах Добруджи (например, в Мурфатларе) производилось и свое вино 22. Таким образом, и здесь мы видим, как, опираясь на реальные приметы жизни (степная прибрежная равнина, чахлая растительность, резко отличающаяся от пышных лесов, садов и виноградников Италии, относительно слабое развитие сельского хозяйства и в основном импортируемое вино), поэт создает абсолютный поэтический образ природы северной Скифии, который наиболее отвечал представлениям о ней римлян. В качестве противоречия, обнажающего механизм построения поэтического псевдомира, следует указать на постоянные сетования Овидия на забвение им латыни 23, которые, хорошо укладываясь в поэтику образа поэта, оторванного от родной языковой среды, тем не менее противоречат всему реальному творчеству Овидия в период ссылки, высокий уровень которого (в смысле Latinitas — владения языком) прослеживается как в лексике и стилистике, так и в образно-поэтическом конструировании 24. Одной из важнейших проблем, возникающих в связи с оценкой достоверности исторической информации Овидия, является вопрос о местных варварских племенах Нижней Мезии ко времени ссылки Овидия. Если брать все упоминания варваров в совокупности, то окажется, что чаще всего Овидий упоминает гетов, скифов и сарматов. На этом основании большинство ученых, рассматривающих сведения Овидия как исторический источник, не сомневается в реальном присутствии названных племен на территории Добруджи. 19 Вулих II. В. «Тристив». . с. 68; ср.: Lozovan Е. Realites pontiques. . ., р. 367; Bouynot Yv. La poesie d’Ovide. . ., p. 100. 20 Pick В., Regling K. Die antiken Miinzen. . ., I, Hlbd. 2, S. 594—595; Parvan V. Getica. . p. 48, 132—133, 494—497; Canarache V. Unelte agricole. . ., p. 83— 109; Stoian J. tnlegatura cu vechimea. . p. 183—204; Florescu R. Agriculture in Dobrogea. . ., p. 367—392; Lascu N. Pamintul. . ., p. 152—153; Vulpe R. Ovidio. . ., p. 52; Gandeva R. Moralische und soziale Charakteristik. . ., S. 135; Златковская T. Д. Мезия. . ., c. 18—19; Блаватская T. В. Западнопонтийские города. . ., с. 185 и др. 21 Ср.: Тг. III, 12, 14; Ер. I, 3, 51; III, 1, 13; III, 8,13-14; III, 12, 14. 22 Vulpe R. Ovidio. . ., р. 53, п. 75. 23 Тг. III, 14, 45-46, 49-50; ср. Тг. Ill, 1, 17-18; IV, 1, 1-2; V, 7, 57-60; V, 12, 57. 34 См, об этом выше в разделе 3 главы II второй части,
Однако историко-археологический материал, особенно последних лет, а также сравнительные данные других авторов показывают, что если геты действительно составляли основную массу туземного населения Добруджи, то скифы ко времени ссылки Овидия уже не существовали здесь как некое единое целое, в то время как сарматы только-только начали появляться на берегах Дуная 25. Таким образом, «жить в Скифии», «бояться скифских стрел», страдать от «скифского климата», видеть постоянно на улицах города «скифскую толпу» и слышать вокруг себя «скифскую речь» Овидий едва ли мог, если иметь в виду реальное этническое наполнение названия «скифский». Тем не менее эти «поэтические декорации» легко могли быть восприняты римскими читателями, знавшими еще от Геродота, что севернее Истра начинается Скифия 26. Античным авторам известно было также о существовании в III—II вв. до н. э. на территории Добруджи Скифского царства 27, вследствие чего за ней закрепилось название «Малая Скифия» 28. Вергилий в своем описании скифской зимы, которое, как мы видели выше, было образцом для Овидия, также локализовал Скифию на пространстве между Меотидой, Петром и Родопами 29. Таким же противоречием является постоянное упоминание сарматов, присутствие которых в это время южнее Дуная археологически не зафиксировано 30. Однако появление сарматов на побережье Дуная в начале нашей эры является несомненным фактом 31, и здесь Овидий, впервые в античной литературе сообщающий о сарматах в низовьях Дуная, является ценным источником и отражает реальную действительность. Когда же поэт рассказывает, что живет среди сарматов, что большая толпа сарматов, смешанная с гетами, разъезжает по улицам города, и Овидий, чтобы быть понятым, вынужден говорить по большей части по-сарматски, и даже проводит с сарматами беседы на моральные темы, — здесь мьТедва ли признаем его сообщения достоверными 32. В качестве еще одного весьма красноречивого противоречия между сообщениями Овидия и историко-археологическими данными можно привести его описание Том и томитов, сильно расходящееся с тем, 25 Подробнее см. в нашей статье «Скифы, сарматы и геты. ✓.», с. 21—39 и ниже, в главе IV. 26 Herod. IV, 48, 51, 99; ср.: Plin. NH, IV, 80. 27 См. о нем: Блаватская Т. В. Греки и скифы. . ., с. 210—211; Златковская Т. Д. Мезим. . ., с. 11. 28 Strabo, VII, 4, 5. 29 Verg. Georg. III. 349—351: At non qua Scythiae gentes, Maeoticaque unda, Turbidus et torquens flaventes Ister arenas, Quaque redit medium Rhodope porrecta sub axem. 30 Vulpe R. Ovidio. . ., p. 139 sqq.; Lascu N. Pamintul. . ., p. 158—159; Bichir Gh. Sarma^ii p&trunderea lor. . ., p. 139 sqq.; Idem. Sarma^ii la Dunarea. p. 137 sqq. 31 См. об этом ниже, раздел 36 главы IV. 32 Ив. Буйно считает постоянные утверждения поэта о том, что он живет среди гетов и сарматов, неким символом (Bouynot Yv. Ба poesie d’Ovide. . р. 127).
что мы знаем о городе из других источников 33. Почти все, что Овидий сообщает относительно внутренней жизни Том, имеет целью показать варварство, захлестнувшее греческий город. Недаром литературоведы, далекие от исторической проблематики, воспринимая свидетельства Овидия о Томах буквально, еще и сейчас пишут, что в городе «большинство горожан составляли геты и сарматы, буйные и драчливые, меньшинство — греки, давно перенявшие и варварский выговор и варварскую одежду» з4. Р Между тем данные археологических раскопок и наблюдения над эпиграфическим материалом, происходящим из Том, убедительно свидетельствуют, что «римский поэт провел годы изгнания в греческом городе, для которого были типичными элементы греческой культуры и греческого образа жизни» з5. Однако об этом из произведений Овидия мы не узнаем почти ничего. В то же время описания варваров часто построены таким образом, что их можно отнести ко всем жителям Том, будь то греки или варвары. В одном месте Овидий открыто переносит черты варваров на греков-томитов: «[Здешние] люди едва заслуживают это имя, и в них больше звериной дикости, чем в волках: они не боятся законов, но справедливость отступает перед силой, и над побежденной законностью нависает воинственный меч. Шкурами и широкими штанами они оберегаются от жестоких морозов, а их страшные лица покрыты длинными волосами. У немногих еще сохранились остатки греческого языка, но и те ужо от гетских звуков стали варварскими. . .» (Tr. V, 7, 45—52). Бросается в глаза несовместимость такого описания с тем, что мы знаем о Томах этого времени по другим источникам и по последним «Посланиям с Понта» самого Овидия. Зная, как происходит в творчестве Овидия перевоплощение отдельных реалий в постоянные обобщенно-поэтические характеристики, мы имеем все основания предположить, что и здесь имела место такая же метаморфоза: несомненно, какую-то часть населения города составляли представители местных варварских племен, инкорпорированные в число жителей греческого полиса 36, и Овидий, конечно, имел возможность видеть их и слышать их речь. Однако возведение этого обстоятельства в абсолют в элегиях Овидия, который пишет о том, что «геты занимают большую часть домов» в Томах, а их язык настолько распространен в повседневной жизни города, что поэт его невольно выучивает, должно рассматриваться как гиперболическое искажение действительности. 33 Это противоречие было отмечено уже давно в работах А. Фридриха, Н. Ласку, Е. Лозована, Р. Вулыте, Р. Гандевой, Ив. Буйно, Н. В. Вулих и др. 34 Гаспаров М. Л. Овидий в изгнании, с. 201. 35 Вулих Н. В. «Тристии» . . ., с. 73; ср.: Рdrvan V. Getica. . ., р. 166—167; Vulpe В. Histoire ancienne. . ., р. 206—207; Lascu N. Pamintul. . ., p. 162; Lozovan E. Bealites pontiques. . ., p. 364—366; Pippidi D. M. Tomis. . ., T p. 254-256. 38’Cm.: Conduraclii E. Cu pnvire. . ., p. 46 sqq,; Златковская T. Д. Мезил. . ., "c. 36; Danov CLr. Thracian penetration. . ., p. 80; Scorpan C, Aspecte. . ., p. 139 sqq. 7 Заказ № 1285 97
2. Внутренние противоречия Внимательное сличение различных высказываний поэта об одном и том же предмете показывает, что, повторяясь в своих главных описаниях, Овидий иногда все же допускает противоречия с собственными прежними утверждениями. Эти противоречия, будучи вполне естественными для поэта, широкими мазками рисующего картину места своего пребывания, проливают некоторый свет на проблему достоверности его сведений о ситуации на Нижнем Дунае 37. Так, например, с одной стороны, поэт многократно заявляет, что он сослан на самый край земли (in ultimam terram), живет в отдаленнейшей стране (in orbe extreme), с другой — в Тг. III, 4В, 49—52 он упоминает Боспор, Танаис и болота Скифии, лежащие еще дальше от Рима, и восклицает: «Увы, как близка (quam vicina) от меня крайняя земля (ultima terra)!» Таким образом, ultima terra, в которой будто бы находится поэт, теперь оказывается только по соседству с ним (vicina). Заметим, что один такой штрих, одно признание, случайно вырвавшееся у поэта, способно перечеркнуть достоверность целой большой картины, старательно рисуемой поэтом, показывает декорационно-фиктивный характер многих описаний. Если мы коснемся описания климата, то и здесь утверждениям поэта о вечном, никогда не прекращающемся морозе 38 можно противопоставить его же описание томитанской весны в Тг. III, 12, где рассказывается о прекращении зимней стужи, о таянии снега и льда 39. Это противоречие можно наблюдать даже в пределах одной элегии. Рассказывая об опасности жизни среди воинственных племен, Овидий пишет в Тг. III, 10, 7 и след.: «Все-таки, пока стоит тепло (dum tamen aura tepet), мы защищены водами Истра. . .». Наличие в Томах теплой погоды подтверждается и следующим далее противопоставлением зимних холодов (см. стрк. 9: at cum tristis hiems. . . — «когда же печальная зима. . .»). Однако чуть ниже поэт, уже забыв о летних днях, повествует о Борее, который «скрепляет снег и делает его вечным» (стрк. 14: indurat; perpetuam facit), так что во многих местах снег обыкновенно остается по две зимы. Едва ли такой яркий поэтический штрих следует рационалистически объяснять, как это делает Р. Вульпе 40, картиной заснеженных Карпат, будто бы отразившейся в этом описании Овидия: Карпаты довольно удалены от 37 Ср. важное методическое замечание: Wickert-Micknat G. Dichtung als historische Quelle. . ., S. 59: «Nicht in der phantasievoll und planmapig ausgestal-teten Hauptsache der Dichtung ist Historic zu finden, sondern im Nebensachtli-chen, das beilaufig, unabsichtlich, manchina] sogar versehentlich vorgebracht wird. Durch die Priifung dieses Beiwerks, der Nebenumstande und Stimmungen der Fiillsel und Vergleichmomente, gelingt es, auf die Realitat in der Dichtung u stolen und sie historisch auszulegen». 38 Ср. Тг. V, 2,65—66: «меня мучит вечно холодное (nunquam sine frigore) небо и земля, постоянно (semper) обжигаемая белым морозом». 39 См. выше, раздел 2 главы 1 второй части. 40 Vulpe R. Tomi. . ., р. 48; Idem. Ovidio. . ., р. 54.
Том, а принимая во внимание нестабильность военно-политической ситуации в Добрудже, трудно предположить, что Овидий имел возможность предпринимать путешествия в глубь страны. Внутренним противоречием следует признать и следующий факт: объясняя обычно отсутствие в Томитанской земле всякого земледелия постоянной угрозой вражеских нападений41, в одном месте такой причиной Овидий выдвигает «неумеренный холод» (immodicum frigus), стоящий во все времена года (cuncta tempora) 42. Впрочем, в ряде случаев поэт как бы проговаривается, когда, например, описывая вторжение варваров-кочевников (Tr. III, 10, 51 и след.), рисует картину разорения и гибели крестьян: «Одни [из жителей] разбегаются, и поскольку никто не охраняет поля, [враги] растаскивают нсоберегаемое имущество (opes) —жалкое деревенское имущество: скот, скрипучие телеги и прочие богатства бедного поселянина» (стрк. 57—60). По мнению Ы. Ласку, речь идет о разграблении урожая, собранного гетскими земледельцами 43. В Ер. I, 8, 52—61 Овидий, жалуясь, что в Томитанской земле нельзя заниматься земледелием, дает столь колоритную картину того, как он пахал бы землю, понукая местных гетских волов «привычными им понуканиями», что исследователи приходят к выводу, что подобное описание могло возникнуть только при непосредственном наблюдении труда местных крестьян и представляет «большую документальную ценность» 44. Таким образом, и здесь отдельные детали, противореча остальным высказываниям Овидия, выдают литературно-фиктивный характер построений поэта. Согласно тенденции постепенно усиливать звучание того или иного мотива Овидий в Tr. V, 12, 53 полностью отрицает наличие книг в Томах: non liber hie ullus. . . adest, хотя несколько ранее говорил лишь об их недостаточном количестве (см. Tr. III, 14, 37— 38; non hie librorum, per quos inviter alarque, copia). Заметим, что без большого количества книг (местного происхождения, привезенных Овидием с собой или присланных ему римскими друзьями) невозможно представить себе создания в ссылке такого сложного и насыщенного огромным мифологическим материалом произведения, как «Ибис». «Галиевтика» также основывалась почти целиком на литературных источниках. Поэтому прав, вероятно, Е. Лозован, который подверг сомнению достоверность сообщения Овидия об отсутствии в Томах книг 45. Любопытные противоречия можно обнаружить и в сообщениях Овидия о составе населения Том. Так, например, постоянные сетования поэта на абсолютное отсутствие в Томах римлян, латиноязычного элемента 46 противоречат 41 См. выше, раздел 2 главы I второй части. 42 Ер. Ill, 1, 11—14. 43 Lascu N. Pamintul. . ., р. 151. 44 Ibid., р. 152: «Versurile acestea au о deosebita valoare documentary, oglindind intru totul realitatea dobrogeana»; ср.: Вулих H. В. «Тристии» . . ., c. 69. 45 Lozovan E. Realites pontiques. . ., p. 365—366. 46 См. выше, раздел 2 главы I второй части.
собственным словам Овидия, который рассказывает в послании к жене, что, будучи больным, продиктовал свое письмо кому-то из своего окружения (Tr. III, 3, 1—2). В Томы заходили корабли из Италии, владельцы которых находили приют в доме поэта (Tr. III, 12, 31—51). В Томах же в разное время жили видные римляне Весталис и Флакк (Ер. IV, 7, 1—4; IV, 9, 75—76, 119—120), там же находилась резиденция praefectus orae maritimae — представителя римской администрации на Западном Понте. Наконец, в Томах нашелся человек, переведший понтийские произведения Овидия на греческий язык (Ер. IV, 14, 15—16, 41). Таким образом, и здесь едва ли следует безоговорочно принимать постулируемый Овидием тезис о совершенном отсутствии в Томах латиноязычного элемента 47. Отмечавшееся выше внешнее противоречие между утверждениями поэта о том, что он живет среди скифов, и отсутствием историкоархеологических данных, подтверждающих этот тезис, дополняется следующим внутренним парадоксом: постоянно употребляя общее название страны — Scythia (5 раз) и метонимически передавая его через выражения типа Scythica iuga, Hister, Pontus, orae, regio и т. д., Овидий почти ничего не говорит о скифах как обитателях этого края, как о реальном населении этой «Скифии». Даже имени скифов — Scythae — нигде не встречается у Овидия (в отличие от «сав-роматов» и «гетов»), выдавая тем самым внеэтнический характер его употребления 48. Любопытно, что и в том единственном случае, когда Овидий рисует образ как будто реального скифа, рассказывающего миф об Оресте и Пиладе (Ер. III, 2, 45—47), оказывается, что этот скиф не местный уроженец, а пришелец из Таврической, «настоящей» Скифии. Противопоставление крымской Скифии и гетской земли, от которой первая «отстоит не так далеко» (longe non it a distal), приехавшего скифа и местной гетской толпы, «скифской» легенды и сочувствия ей местных жителей, по-видимому, не случайно и отражает тот факт, что ко времени ссылки Овидия скифов как реально и отдельно существующего этнического целого на территории Малой Скифии уже не было. Действие механизма превращения реалий в образ хорошо прослеживается также на противоречиях в высказываниях поэта о том, что он живет «среди варварства» (in media barbaria), отовсюду окружен варварами: гетами, савроматами, бессами и др. Если проследить за этими словами в хронологической последовательности, получается интересная картина. В первой книге «Тристий», написанной еще по дороге к Томам, содержатся, как и следовало ожидать, лишь самые общие характеристики Левого Понта как 47 Так же считают Э. Рипер (Ovide. . ., р. 198), Хр. Данов (Към историческия облик. . ., II, с. 25), Ск. Ламбрино (Tomis. . ., р. 380—381), Е. Лозован (Realites pontiques. . ., р. 365), Н. Эреску (Ovide. . р. 58—59), Н. В. Вулих («Тристии». . ., с. 73), Ф. делла Корте (Corte F. della. Il «Geticus sermo» . . ., p. 213). 48 Подробнее см. в нашей статье «Скифы, сарматы и геты. . .» (с. 24, 36—37 и ниже, раздел За главы IV).
варварского края. Так, поэт плывет к «диким берегам» (fora lit ora— I, 2, 83) Понта, «в Скифию» (I, 3, 61), «к гетским и сарматским заливам» (I, 5, 62), где расположены «дикие сарматские горы и горы Скифии» (I, 8, 40). Во второй книге «Тристий», написанной в первый год ссылки, Овидий уже жалуется, что он «выброшен среди врагов» (те-dios eiectus in hostes — II, 187). Последующий контекст не оставляет сомнений в том, что именно имел в виду изгнанник: враждебных варваров, пишет Овидий, «с трудом удерживают протекающие между нами воды Данувия»(стрк. 191 —192), «ближайшими землями владеют бастерны и савроматы» (стрк. 198), поэт «боится племен, которые едва сдерживаются Петром» (стрк. 203). Из этих первых сведений Овидия об окружающем его варварство недвусмысленно явствует, что под варварами здесь подразумеваются задунайские племена, которые создают постоянную угрозу вторжения на территорию Добруджи. В дальнейшем идея варварства местной земли начинает трансформироваться. Поэту, по-видимому, казалось недостаточно сильным аргументом в пользу перемены ссылки внешняя варварская угроза. Началось постепенное перенесение варварства внешнего на ближайшее окружение поэта 49. Уже в Tr. Ill, 1, 17—18 50 Овидий объясняет (правда, пока в достаточно туманном виде) возможные слабости своих произведений тем, что «варварской была страна, в которой писал» поэт. Овидий вынужден теперь влачить жалкое существование «в дикой стране между (inter) савроматами и гетами» (Tr. III, 3, 5—6). Характерный образец нарочитого «приближения» к себе дальних задунайских племен представляет Tr. III, 10. С самого начала элегии поэт заявляет, что он живет «в середине варварства» (стрк. 4 — in media barbaria) и его «окружают (cingunt) дикое племя савроматов, бессы и геты» (стрк. 5—6). Точно так же Овидий будет потом постоянно описывать свое положение, постепенно «конкретизируя», развивая этот общий тезис. Однако можно ли считать данное и все последующие высказывания такого рода относящимися к непосредственному окружению поэта 51 и говорить о варварском характере Том и их ближайших окрестностей, если поэт тут же недвусмысленно сообщает, что все эти племена (т. е. савроматы, бессы и геты) сдерживаются в теплое время года водами Истра (стрк. 7—8, 51—52)? Далее поэт рассказывает об опустошении варварской конницей, переправляющейся зимой через замерзший Дунай, придунайских районов. О том, что здесь имеются в виду именно прилегающие к реке районы, а не непосредственно томитанские окрестности, говорит употребление слова vi- 49 О поэтико-риторической возможности такого «перенесения» в рамках правдоподобия см. выше, раздел 2 главы II второй части. 50 Третья книга «Тристий» была завершена весной 10 г., т. е. через год после прибытия в Томы. 51 Ср. Гандева Р. Овидий и населението. . ., с. 100, примеч. 176: «Прочее като непосредни производители оставят варварите, обитаваши Томи и околносста му. Това е онзи свят, от който Овидий се оплаква, че е заобиколен: Sauromatae cingunt, fera gens, Bessique Getaeque (Tr. Ill, 10, 5)».
cina — «соседняя [с Дунаем] земля» (vicinam late depopulatin' liu-mum — стрк. 56). Однако затем Овидий так красочно описывает разграбление бедных деревень, что создается полное впечатление аутопсии. Перейдя незаметно в изображении этих местностей к описанию их безрадостного внешнего облика, поэт в конце элегии восклицает: «И вот, хотя так широко раскинулся огромный мир, как раз эта земля избрана для моего наказания!» (стрк. 77—78). Таким образом, уже в третьей книге «Тристий» Овидий, придерживаясь в целом реалий этнополитической ситуации в Нижнем Поду-навье, искусными и неприметными внешне приемами стремится создать фиктивные декорации своего ближнего окружения. Сознательное «приближение» к себе варварских племен, географический ареал которых в действительности был гораздо более широким, служит Овидию одним из средств создания мрачного образа местной земли, в рамках которого становится возможным рассказывать об осаде Том варварами, о варварах внутри города, об общении поэта с гетами и савроматами, о их языке и т. д. Любопытна в этом плане странная с точки зрения обычных утверждений Овидия о гетах внутри города оговорка, когда поэт пишет в Ер. I, 2, 75—-76 о том, что Августу «недосуг интересоваться, где расположены томиты, — эта местность плохо известна даже соседнему гету» (finitimo vix loca nota Getae). G одной стороны, геты, занимающие, по словам Овидия, большую часть домов в Томах (Тг. V, 10, 30; ср. IV, 6, 47), с другой — геты, почти ничего не слыхавшие о Томах, — характерный пример противоречия, показывающего, насколько далеко может зайти тенденциозно гиперболизирующая фантазия поэта. Выше уже отмечалось противоречие, связанное с изображением этнолингвистической ситуации в Томах и заключающееся в том, что, по словам Овидия, он оказался в полной языковой изоляции, «забывая» при этом о местных греках, с которыми он мог свободно общаться, так как прекрасно владел греческим языком. Нельзя не отметить и еще одного противоречия, указывающего на фиктивный характер высказываний Овидия об овладении им местными языками. Еще в Тг. III, 14, посланной в Рим в 10 г. н. э., поэт заявляет, что, кажется, он уже может писать «гетскими размерами» (Geticis modis — стрк. 48). С этого момента начинается довольно последовательное развитие новой идеи о невольном овладении им варварскими языками. В Тг. V, 7 (т. е. спустя два года) он уже сообщает, что вынужден в основном разговаривать по-сарматски (Sarma-tico more — стрк. 56), но вдруг в Тг. V, 10, написанной в первой половине 12 г., мы вновь читаем, что Овидий вынужден общаться с варварами только при помощи жестов (per gestum — стрк. 36), в то время как в Тг. V, 12, написанной в том же году, Овидий уже категорично заявляет, что «выучил гетский и сарматский языки» (стрк. 58). Такая непоследовательность, вполне объяснимая, если учесть поэтический характер сообщений Овидия о языке 52, вряд ли 52 Подосанов А. В. Этнолингвистическая ситуация. . ., с. 75—76.
может быть основанием для пересмотра хронологии написания отдельных элегий, который пытается произвести, например, Гандева 5з. 3. Четвертая книга «Посланий с Понта» и проблема достоверности исторической информации Овидия До сих пор рассматривались сравнительно незначительные, случайные для Овидия противоречия-оговорки, содержащиеся в его произведениях. Однако гораздо больший и принципиальный интерес представляют противоречия, существующие между сведениями о Томах в ранних и поздних произведениях поэта. Многие исследователи отмечают некоторый спад жалобных нот в последних «Посланиях с Понта» (четвертая книга их была опубликована уже после смерти поэта): в описании местной жизни здесь появляются новые элементы, ранее невозможные в Овидиевой поэтике, исчезают старые, наиболее одиозные черты. Особенно важны с этой точки зрения три послания четвертой книги, в которых Овидий апеллирует к очевидцам: 7-е послание, обращенное к Весталису, который участвовал в разгроме гетов в 12 г. н. э. при городе Эгис в нижнем течении Дуная и находился некоторое время в Томах, справляя здесь какие-то административные функции; 9-е послание, адресованное Грецину, консулу-суффекту 16 г., и содержащее обращение к его брату Флакку, правившему Западным Понтом в 15 г.; и, наконец, 14-е послание (к Тутикану), в котором Овидий прямо обращается к грекам-томитам. Первые два послания являются важным документом для установления степени достоверности сообщаемых Овидием сведений. По-видимому, гипертрофированное изображение «ужасов ссылки» вызывало все большее недоверие со стороны римских корреспондентов. Именно поэтому, обращаясь к очевидцам, побывавшим на Нижнем Дунае, Овидий просит их подтвердить истинность своих описаний. «Посланный к Эвксинским водам, — пишет Овидий в Ер. IV, 7, 1 — 6, — для того чтобы править суд в местностях, лежащих под полюсом, ты, Весталис, сам видишь, в какой земле мы живем, и будешь свидетелем того, что все мои жалобы правдивы (пес me testis eris falsa solere queri). Благодаря тебе. . . наши речи встретят (и не напрасно) доверие (non irrita fides)». Таким же стремлением рассеять сомнения римских читателей в достоверности своих слов пронизано обращение к Флакку («спроси Флакка, лгу ли я или действительно. . .» — mentiaran. . . — Ер. IV, 9, 85). В Ер. IV, 10, 35—36 Овидий, описав свои беды, жалуется Аль-биновану Педону: «То, кто приезжает от вас, говорят, что вы с трудом этому верите: как же несчастен тот, кто испытывает тяготы, превосходящие вероятие!» Это недоверие поэт стремится поколебать свидетельствами очевидцев. Можно предположить, что те реалии, истинность которых Овидий просит удостоверить очевидцев, заслуживают доверия, и, наоборот, следует поставить под сомнение те подробно 53 Гандева Р. Овидия и пасолопиото. . ., с. 55—58.
сти, о которых Овидий теперь умалчивает, боясь, что они не будут поддержаны его свидетелями. Холод в зимнее время (поэт остерегается теперь говорить о вечном морозе) 54, сарматские переправы через Истр, гетские набеги из-за Дуная, отравленные стрелы гетских кочевников — вот тот набор реалий, которые должны быть удостоверены римскими очевидцами 55. Суровость местного климата и внешняя опасность — только эти упреки местной земле и может высказать Овидий в речи, обращенной непосредственно к томитам 56. Ни слова не сказал поэт во всех трех посланиях относительно убогости культурной жизни в Томах, ч-кости ее обитателей, преобладания в городе гетов и сарматов, ужа< ющей варваризации греков, испорченности их языка, жестоких ра правах прямо на форуме, полном отсутствии в Томах римлян, всякого ремесла и земледелия — о всем том, в чем Овидий непрестанно пытается убедить своих римских читателей и в чем ему виделась главная причина его несчастного положения. Вместе с тем именно в этих посланиях (особенно в Ер. IV, 9 и 14) впервые приоткрываются подлинные реалии местной жизни, которым, на наш взгляд, можно вполне доверять, поскольку они удостоверены апелляцией к очевидцам. Так, мы впервые слышим о настоящих греках — хозяевах города, которых Овидий рисует как кротких и великодушных людей, с сочувствием относящихся к изгнаннику57; здесь мы узнаем о жреческих функциях самого Овидия в культе Августа 58, о его участии в общественно-политической и культурной жизни греческого полиса (возможно, что Овидий устраивал на свои средства поэтические состязания и был избран агонотетом 59); о том, что греческие общины нескольких западнопонтийских городов почтили Овидия снятием с него налоговых повинностей 60 и увенчали почетным венцом 61. В результате картина, рисуемая Овидием теперь, резко отличается от того, что нам было известно о внутригородской ситуации из более ранних произведений поэта. Поскольку она больше отвечает тому, 64 * 66 64 Ср.: Gahan J. J. Ovid. . ., р. 199 sqq. Автор также считает, что описания зимы в Ер. IV, 7, 9, 10, будучи обращены к очевидцам, дают надежный фундамент для определения реальных климатических условий в более ранних и более поэтических «Тристиях». 66 Ер. IV, 7, 7—12; Ер. IV, 9, 81—86. 66 Ер. IV, 14, 27—28. 87 Ер. IV, 9, 87—100; IV, 14, 45—50. 88 Ер. IV, 9, 105—114. 89 Ер. IV, 9, 115—116: natalem ludis. . . celebrare dei; Cp.: Parvan V. A propos du «basilous» . . ., p. 364; Vulpe R. Histoire ancienne. . ., p. Ill; Stoian J. Tomitana. . ., p. 176. Ср., однако, противоположную точку зрения об этом: Lozovan Е. Ovide, agonothete. . ., р. 178. Б0 Ер. IV, 9, 101 —104; IV, 14, 53—54. По мнению Р. Вульпе, речь идет о предоставлении ателии (атеХеюс) — освобождении от налогов (Ovidio. . ., р. 59; ср.: Martini Е. Einleitung. . ., S. 9). См. гипотетичное восстановление декретов греческих городов по аналогии с имеющимися: Lozovan Е. Ovide, agonothete. . ., р. 172—177. Дюлл {Dull R. Munera tomitana. . ., S. 140—143) считает, что в Ер. IV, 9, 101—102 речь шла об освобождении от налогов со стороны Флакка — начальника Мозии, т. е. со стороны римской администрации. 81 Ер. IV, 14, 55—54.
что мы знаем о социально-культурном облике Том по другим источникам, и обращена к очевидцам, следует признать, что большая часть предыдущих сведений Овидия о греческом городе является малодостоверной и нуждается в тщательном корректировании. В литературе такое изменение содержания и тона последних «Посланий с Понта» объясняют обычно более спокойной военной обстановкой на Нижнем Дунае, будто бы установившейся после отражения гетских набегов из-за Истра в 12 и 15 гг. в результате действий римского флота 62, или субъективным состоянием поэта, утратившего будто бы после смерти Августа всякую надежду на помилование и постепенно привыкшего к своей жизни в Томах, найдя «общий язык» с местным варварским населением 63 64 * 66. Иногда эти два обстоятельства рассматривают как дополняющие друг друга 64. Насколько основательны такие объяснения? М. Л. Гаспаров считает, что в результате принятых римлянами оенных мер активность варваров резко уменьшилась, вследствие чего «упоминания о варварских набегах исчезают из последних стихотворений Овидия. Одна из причин, питавших в Нем ненависть к Томам, исчезла» 65. Однако как раз в 7-м, 9-м и 14-м посланиях, в которых, по мнению Гаспарова, появились новые мотивы, Овидий просит удостоверить очевидцев в качестве одного из самых неблагоприятных моментов своей ссылки именно военную угрозу 66. Другое дело, что она теперь все чаще отдаляется географически к Истру, как это было и в первых хронологически рассказах Овидия о варварских вторжениях. Это обстоятельство только подтверждает тенденциозную необоснованность поэтического переноса опасности набегов из придунайских областей к непосредственным окрестностям Том, переноса, ставшего возможным при «правдоподобном» саморазвитии этой черты образа «варварской страны». Что же касается второго объяснения, то тексты показывают, что до конца своих дней Овидий продолжал ностальгически тосковать по Риму 67 и пытался найти сильного покровителя в лице то Тиберия, то Германика, для которого он предпринял даже переработку «Фастов». Едва ли стоит считать серьезным аргументом в пользу примирения Овидия с жизнью в ссылке его беседы с местными варварами, перед которыми он будто бы выступал даже с рецитациями своих стихов: фиктивный характер таких сообщений Овидия очевиден. 62 См., например: Златковская Т. Д. Мезия. . с. 52; Vulpe R. Ovidio. . ., р. 59. 63 См., например: Тройский И. М. История античной литературы. . ., с. 430; Vulpe R. Histoire ancienne. . р. 108; Frankel Н. Ovid., . . р. 155 sqq.; Не-rescu N. Ovide..., p. 60—77; Lozovan E. Ovide..., p. 403; Bouynot Yu. La poesie d’Ovide. . ., p. 273—275. Дюлл (Dull R. Munera tomitana. . ., S. 144) считает, что особое отношение томитов к Овидию (пожалование ему участка с домом, освобождение от налогов и т. д.), имело следствием изменение антитомитан-ского настроя поэта, большую терпимость к местным условиям и людям. 64 Гаспаров М. Л. Овидий в изгнании, с. 222. 66 Там же. 66 Ер. IV, 7, 11 и след.; IV, 9, 77-84; IV, 14, 14, 27—28. 67 См., например: Ер. 13, 37—50; 14, 5—14, 15, 21—32.
На наш взгляд, причина столь резкого изменения содержания в последних элегиях заключается в ином. Первые свои произведения Овидий писал, ориентируясь целиком на римского читателя, в это время еще мало знакомого с жизнью Западного Понта и готового принять любое изображение его климата, нравов и обычаев 68. Со временем в связи с прогрессирующим римский! освоением этого района все большее количество римлян (среди них люди, непосредственно входившие в круг римских друзей и знакомых Овидия) побывало на Западном Понте 69. Это обстоятельство должно было значительно затруднить Овидию посылку в Рим стихов, в которых гиперболическое изображение теневых сторон его ссылки уже не удовлетворяло римских адресатов и вызывало сомнение в их достоверности. Вместе с тем растущее уважение и внимание к поэзии Овидия со стороны местных греков-томитов (элегии Овидия были даже переведены на греческий язык70), также препятствовали свободе воображения поэта и его тенденциозности в описании местной жизни. Любопытно, что все негативные характеристики жизни в Томах содержатся почти исключительно в «Тристиях» и первых трех книгах «Посланий с Понта», написанных в 9—13 гг. По-видимому, в этот период своего творчества Овидий еще не принимал в расчет местную аудиторию, адресуя свои элегии исключительно римской публике. То обстоятельство, что послание Ер. IV, 14, свидетельствующее о приобщении томитов к числу читателей Овидия, написано, по-видимому, незадолго до 14 г. 71, многое объясняет в изменении картины жизни греческого города, проявившемся в последних «Посланиях с Понта». А ведь едва ли что-нибудь изменилось во внутренней жизни Том, с тех пор как Овидий писал о поразительной гетизации греков, чуть ли не о полной их ассимиляции с местными варварами; между тем таких описаний, как в Tr. V, 7, 45 и след, и V, 10, 27 и след., мы теперь не встретим. 4. «Ira publica»'. оценка достоверности сведений Овидия местными греками В Ер. IV, 14, 13—16 Овидий пишет: «Возделанное поле не так ненавидит сорняки, а ласточка — холод, как Назон ненавидит страну, такую близкую к почитающим Марса гетам. За такие слова на меня обижаются (suscensent) томиты, и мои песни вызывают гнев общества (iraque carminibus publica mota meis)». Мало кто из исследователей творчества Овидия обращал внимание на эти слова; между тем они имеют, на наш взгляд, большое значение 68 Ср.: Bouynot Yv. La poesie d’Ovide. . ., p. 88. 69 По мнению Вулих, «приток римлян и романизация побережья усилились в конце жизни Августа и в первые годы правления Тиберия» («Тристии» . . ., с. 65; ср. с. 73). 7» Ер. IV, 14, 41—42. 71 Wartenberg G. Quaestiones Ovidianao. . .,р. 109—112; SchanzM. Geschichte. . ., Th. II, 1, S. 332.
для определения степени достоверности томитанских произведении Овидия. Как видно из последующих слов, элегии Овидия были переведены на греческий и стали, таким образом, известны местным жителям. Что же в стихах Овидия могло возбудить «гнев народа» (iram populi, как выражается поэт ниже — стрк. 51)? Судя по контексту, недовольство томитов было вызвано искаженным, резко тенденциозным изображением местной жизни, которое при этом было направлено именно против них, томитов. Прекрасно понимая это, Овидий тем не менее стремится представить дело так, что его упреки были направлены лишь против суровости томитан-ского климата и угрозы внешних набегов 72, и резонно заявляет, что за это на него сердиться нельзя, поскольку такие факты соответствуют действительности и беспокоят самих томитов (стрк. 30). В самом деле, едва ли эти вещи могли так взбудоражить общественное мнение Том. По насколько искренни уверения поэта, что он «винит местность, а не ее жителей»? Главным аргументом в свою защиту становится у поэта следующий софистический (в лучших традициях школьной риторики) силлогизм: разве мог я плохо отзываться о вас, если вы так сочувственно и доброжелательно приняли меня и почтили столькими знаками внимания. Пытаясь оправдать себя в глазах местных греков, Овидий признается в любви к ним (стрк. 24: quos ego. . . amo), говорит о их верности изгнаннику (стрк. 46: turba fidelis), сочувствии (стрк. 55: publicus favor) и кротости (стрк. 47: molliter a vobis mea sors excepta; стрк. 48: mites Graios. . . viros), гостеприимстве (стрк. 60: hospita fida) милых Том (стрк. 59: сага Tomis). И это, конечно, соответствовало действительности, как, однако, верен и тот факт, что в предшествующих сочинениях ни о чем подобном не было и, по-видимому, но могло быть речи. Хотя Овидий предлагает каждому обратиться к памятникам своего труда (стрк. 25), чтобы убедиться, что ничего дурного о томитах не было сказано, мы, последовав его риторическому призыву, без труда найдем множество высказываний, которые едва ли понравились бы томитам. Прямо о томитах Овидий, действительно, говорит обычно редко, зато о варварах в чорте города — постоянно, причем, как уже отмечалось выше, свое описание варваров он часто строит таким образом, что его можно отнести и ко всем жителям Том, в том числе и грекам. Именно поэтому его изображение местной жизни получает сильно искаженную перспективу, позволившую многим современным исследователям говорить чуть ли не об ассимиляции греков гетами в ре 72 См. стрк. 25—29: «Пусть кто угодно развернет памятники нашего труда: ни в одном письме пот жалобы па вас. Я жалуюсь на холод, на угрожающие со всех сторон набеги и па то, что враг ломится в стены. Я написал вполне справедливые упреки против местности, а не людей».
зультате мощной варваризации всех сторон жизни греческой общины, утрате их этнической, языковой и социальной обособленности 73. Если такое впечатление сложилось у ученых, специально иссле^ довавших тексты Овидия, то как должны были воспринимать их рим ляне, мало знакомые с тем, что творилось в этой отдаленнейшей точке империи? Но это римляне, а какова должна была быть реакция местных греков-томитов, прочитавших у Овидия, что в Томах царит дикое, внушающее ужас варварство и полная анархия; что большая половина домов в городе занята бесчеловечными варварами и т. д., и т. п. Единственный раз в «Тристиях» Овидий решил сказать несколько слов о самих греках, и что же мы слышим: «Да и те, кто, как считают (creduntur — букв, «верят, что»), происходят из греческого города, также носят вместо отечественного костюма персидские штаныч (Тг. V, 10, 33—34). Ирония этой фразы, отказывая грекам в самом их имени, едва ли понравилась бы томитам. Итак, грекам, без сомнения, было на что «обидеться» в произведениях Овидия 74. Эта реакция местного населения, главного очевидца и непосредственного участника событий на Нижнем Дунае, служит, на наш взгляд, решающим аргументом в оценке достоверности сведений Овидия о внутригородской жизни Том, и в частности о степени варваризации местного греческого населения. Иначе воспринимает «общественный гнев» томитов Р. Гандева, относящаяся к Овидию как всецело достоверному и полноценному историческому источнику. Отмечая факт «моральной неустойчивости» Овидия в его отношении к императорскому дому 75, Гандева не допускает в то же время возможности «недобросовестного», по ее ловам, изображения поэтом своих отношений с местными греками; iS См., например: Ribbeck С. Geschichte. . ., II, S. 318, 324; Gehman N. S. Ovid’s Experiences. . ., p. 51; Preston K. An Author in Exile. . ., p. 414; Ripert E. [ Ovide. . ., p. 194 sqq., 213—215; Coon R. H. Ovid in Exile, p. 364; Martini E. Einleitung. . ., S. 9; Galletier E. Les preoccupations litteraires. . ., p. 444 sqq.; Favez Ch. Les Getes. . ., p. 429; Wilkinson L. P. Ovid recalled. . ., p. 325—331; cp.: Lascu N. Pamintul. . ., p. 162 sqq.; Lambrino Sc. Tomis. . ., p. 379; He-rescu N. Ovide. . ., p. 58; Denes T. Ovide. . ., p. 7—9; Boireaud A. Les Getes. . ., я 150—153; Vulcanescu R. Aspetti di civilizzazione. . ., p. 616; CortcF. della. ll «Geticus sermo» . . ., p. 210 sqq.; Ееркова E. А. Овидий, c. 454; Рикман Э. A. Этническая история. . ., с. 68; Гаспаров М. Л. Овидий в изгнании, с. 201. Особенно курьезно и наглядно эта точка зрения проявилась в работе Куна, который, рассказав о чтении Овидием своей поэмы гетам, продолжает: «They (т. е. геты. — А . П.) honor him with decrees and official exemptions» {Coon R. H. Ovid in Exile. . ., p. 362). Получается, что геты в Томах настолько взяли верх над греками, что распоряжались даже установлением и отменой пошлин! Несколько ближе к истине, но также курьезно выглядит мнение Лозована ч том, что греки почтили Овидия за прочтение. . . той же «гетской поэмы» {Lozovan Е. Ovide, agonothete. . ., р. 180—181). 74 Так же считают, кстати, Е. Лозован (Realites pontiques. . ., р. 359; Ovide, agonothete. . ., р. 180), Г. Гоман (Ovid’s Experiences. . ., р. 54: «We are struck gjwith suprise when Ovid pretends that he had not complained about the people») и X. Фреш (Ovid als Dichter. . ., S. 67: «kein Wunder schliejjlich, da(J die To-mitaner sich bei Ovid wogon dor Uborzeichnung ihror Heimat beschvert hahen»); ср. также: Dull R. Munora tomitana. . ., S. 144. 75 Танеева P, Овидий и населоппето. . ., с. 24.
его «чувство вежливости по отношению к греческой колонии и чувство правды» не позволили бы ему так очернить греков. Исследовательница всецело доверяет словам поэта о его невиновности, считая, что Овидий не может быть обвинен в «двуличии» и совершении «морального сальто-мортале» 76. В связи с этим Гандева склонна считать, как и Овидий, что причиной «гнева» томитов является «дурной переводчик» (стрк. 41: malus interpres), перенесший на греков черты варваров 77. Исходя из этой посылки, Гандева все описания, которые могут быть поняты как «хула» на греков, пытается интерпретировать как относящиеся только к варварам, что иногда приводит к натяжкам филологического порядка. При этом Гандова упускает, на наш взгляд, из виду поэтическую природу сочинений Овидия, которая, трансформируя реальную действительность в соответствии с законами жанра «печальной элегии» и целевой установкой автора, значительно снижает степень достоверности сообщаемых поэтом сведений 78 79. ф ф ф ' Исследование противоречий, заключенных как внутри произведений Овидия, так и между сообщениями поэта и конкретными историкогеографическими фактами, показывает, что обобщенно-поэтический образ местной страны строится, как правило, на основе действительных реалий, однако гиперболическое преувеличение одних, намеренное замалчивание и преуменьшение других 7Э, спонтанная эволюция и разрастание некоторых идей приводят к сильно искаженной с точки зрения действительного положения дел картине, в которой бывает очень трудно выявить рациональное зерно. Будучи «реалистическим» и «правдоподобным» в-риторико-поэтическом смысле, этот образ не выдерживает’и разрушается, когда сталкивается с действительностью (географическими, историко-археологическими реалиями, с мнением очевидцев и, наконец, самих томитов). Последние произведения Овидия, дающие сведения, резко отличающиеся от более ранних, отражают не естественное развитие обстановки на Нижнем Дунае, как представляется некоторым ученым, и даже не столько эволюцию мировоззрения самого Овидия, сколько изменившиеся условия творчества (освоение римлянами Западного Понта, знакомство местных греков с произведениями Овидия), препятствующие тенденциозному изображению особенностей местной жизни и быта. Соотнесенные с показаниями очевидцев и мнением самих томитов, последние «Послания с Понта» существенно уточняют степень до 76 Там же, с. 24, 33—34, 51. 77 Там же, с. 51. 78 См. критику такого упрощенного подхода к поэтическим произведениям Овидия у Лозована (Realitfe pontiques. . ., р. 355 и след.). 79 Ср.: Bouynot Yv. La poesie d’Ovide. . ., p. 102: «Что касается жизни в ссылке, Овидии пи па секунду не колеблется в систематическом использовании преувеличений или упрощений».
стоверности общей картины варваризации греческого города и заслуживают большего доверия, чем все предшествующие произведения Овидия. IV. КРИТИЧЕСКОЕ РАССМОТРЕНИЕ ДАННЫХ ОВИДИЯ ПО ГЕОГРАФИИ И ИСТОРИИ СЕВЕРНОГО И ЗАПАДНОГО ПРИЧЕРНОМОРЬЯ До сих пор конкретные сведения Овидия о жизни в Томах привлекались спорадически, лишь в той степени, в какой они могли пролить свет на проблемы, связанные с общей достоверностью его посланий и элегий. В настоящей главе мы попытаемся, основываясь на разработанных ранее методических посылках, дать систематическое изложение всего материала, который может быть извлечен из произведений Овидия для характеристики истории Северного и Западного Причерноморья. В этом нам поможет комплексный историко-филологический анализ с привлечением сведений других античных источников, а также данных истории и археологии. 1. Географическое определение Овидием места своего обитания Территория Добруджи, расположенная между нижним течением Дуная и центральной частью Балканских гор, получившая в 86 г. н. э. статус римской провинции под названием «Нижняя Мезия» (Moesia Inferior), во время ссылки Овидия входила в состав зависимого от Рима Одрисского государства х. Известно, что собственно Мезией Овидий Добруджу не называет ни разу. Единственный раз мезийский этноним в приложении к Нижнему Дунаю упомянут в Ер. IV, 9, 77, где поэт говорит, что Помпоний Флакк, начальствовавший на Западном Понте, «удерживал в прочном мире мисийские племена (Mysas gentes)». Как известно, мисами (Mysi, Миаос) назывались племена Малой Азии неподалеку от Геллеспонта, которые считались выходцами из Фракии. Связь мисов с фракийскими племенами подтверждалась в представлении античных авторов близостью названия фракийских мезов (Moesi, Motaoc). Отсюда литературная традиция, смешивающая названия Moesia и Mysia. Представление об этом смешении дает свидетельство Страбона, современника Овидия. Пытаясь аргументировать свою локализацию Гомеровых Моаос во Фракии, он пишет, что древние фракийские мезы были переименованы затем в Азии в мисов; а может быть, мисы были древнейшим названием и фракийских племен 1 2. Как бы то ни было, именно Moesi были в начале нашей эры названием фракийских племен Подуванья (это подтверждает и Страбон: Миоос.. . . , оо? vuv Moiaoi)? xaXooaiv —VII, 3, 2). 1 Златковская, Т. Д. Мезия. . с. 45, 49, 82. 2 Strabo, VII, 3, 2; 10.
Северо-Западное Причерноморье в начале нашей эры: 2 — греческие города; 2 — одрисские крепости; 3 — столица скифов в Крыму
Употребление Овидием этнонима Mysus вместо Moesus может в данном случае рассматриваться как следование литературной, намеренно архаизирующей традиции 3. Наиболее часто страну своей ссылки Овидий называет^ Скифией, Сарматской или Гетской землей, а также Понтом (Левым Понтом, Понтийской страной) и т. д. Историческое значение первых трех обозначений мы рассмотрим ниже при анализе упоминаний скифов, сарматов и гетов. Сейчас же остановимся подробнее на понятии (Левый) Понт. Как известно, в античности Понтом Эвксинским (или просто Понтом) называли Черное море. Отсюда многочисленные указания Овидия на Понт как море, рядом с которым он живет. Однако Понтом у него называется также страна на западном побережье моря 4 *, причем это название нередко уточняется определением «Левый». В связи с этим представляет интерес вопрос, является ли название «Левый Понт» у Овидия чисто географическим понятием или в нем кроется и какой-то политико-административный смысл. Как географическое определение название «Левый Понт» (в про тивопоставлении к «Правому») возникло очень рано из практики мореплавания б. Страбон упоминает «Левый Понт» как уже сложившееся понятие и объясняет происхождение этого названия следую-щим образом: «Для въезжающих в Эвксин из Пропонтиды по левую руку находятся земли Византия, принадлежащие фракийцам; эта местность называется „Левым Понтом" (та арсатера тоб Hovtoo), по правую руку находятся земли Халкедона. . . все они называются „Правым Понтом"» 6. Со временем географический термин «Левый Понт» приобрел политическое звучание. По мнению Б. Пика 7, в императорское время греческие западнопонтийские города образовывали некий политико-экономический союз, который уже при Августе носил имя «Понт». Чтобы отличить это политическое образование от малоазий-ского государства Понт, добавлялся эпитет «Левый». Монеты и надписи из Том более позднего времени называют город р^трбтсоМ? 116-vtoo, иногда’встречаотся и полное название б e6(bvup,o$ IIovtoi;8. Возможно, под этим именем скрывается союз городов под главенством Том, название которого позже звучит как xotvdv Пбутоо (или rcevTarcoXis, или eEarcokti;) 9. 3 Р. Гандевой видится в выражении Mysas gentes но литературная традиция, а отражение личного опыта поэта {Gandeva R. Uber die Sprache. . ., S. 94—95). В качестве аргумента в пользу этого тезиса исследовательница приводит отвергаемый нами «факт» изучения Овидием гетского языка, а также те колебания в написании этнонима, о которых говорит Страбон. Однако следует учитывать, что Страбон намеренно связывает эти два этнонима, чтобы доказать свою теорию знакомства Гомера с Фракией и Скифией. 4 Martini Е. Einleitung. . S. 54 ff.; Scholte A. Comm. Ер. I, р. IX—X. 6 Ср. Herod. Ill, 90: emo 8 г 'EkkiqGTOV'ciwv twv ski Se^ia eGuXeovti. 6 Strabo, XII, 3, 2; ср. VII, 3, 15; VIII, 1, 1. 7 Pick B., Regling K. Die antiken Munzen. . ., Bd. I, Hlbd 1, S. 67 ff. 8 Ibid., S. 68. 9 Vulpe R. Histoire ancienne. . p. 129—130; Златковская T. Д. Мезия. . .,
Вполне вероятно поэтому, что само название «Посланий с Понта» (ex Ponto) означает не море 10, а страну. К таким случаям употребления^ имени «Понт» можно отнести .угакже^ следующие места ^Tr. III, 2, 8: [me] Pontus habet; II, 4, 46: Scythicus cetera [mei] Pontus habet; III, 14, 50: Pontica verba; V, 2, 1: ubi e Ponto nova venit epistula; V, 2, 61: arva Ponti; V, 10, 1: ut sumus in Ponto; V, 13, 21: сапа prius gelido desint absinthia Ponto; Ер. II, 7, 68: Pontica terra; III, 1, 7: Pontica tellus; IV, 9, 114: Pontica terra; IV, 9, 115: Pontica tellus. Много раз встречается в понтийских элегиях Овидия название «Левый Понт» (ср. Тг. I, 2, 83: Laevi litora Ponti; I, 8, 39: ora Ponti Sinistri; II, 197: Euxini pars Sinistri; IV, 1, 60: Euxini litora Laeva; IV, 8, 42: maris Euxini terra Sinistra; IV, 10, 97: Laeva maris Euxini; V, 10, 14: terra Sinistra Scythici freti; Ер. I, 4, 31: Ponto Sinistro; II, 2, 2: Sinistra Euxini freti; III, 8, 17: regio Ponti Sinistri; IV, 9, 119: Laevus Pontus). Столь частое употребление понятия «Левый Понт» дает возможность говорить о его распространенности в обычной языковой npai тике того времени. Как пример административно-политического звучания этого названия могут рассматриваться следующие места: Тг. I, 2, 83; II, 197; IV, 8, 42; Ер. I, 4, 31; IV, 9, 119. Иногда Овидий обыгрывает это название, пользуясь вторым значением слова sinister — неблагоприятный, зловещий, пагубный (ср. Тг. V, 10, 14: et Scythici vere terra Sinistri freti). Это еще раз показывает неслучайный, традиционный характер такого названия, а упоминание «Левого Понта» в первой книге «Тристий» свидетельствует об известности этого названия в Риме, поскольку эта книга была написана еще по дороге в Томы. Таким образом, наряду с «морским» значением «Понта», несомненно присутствующим у Овидия, можно, как кажется, говорить и о следах административно-политического содержания этого понятия, подтверждающего наличие уже во время жизни здесь Овидия какого-то объединения западнопонтийских городов под главенством Том. С представлением о Скифии, в которой будто бы живет ссыльный поэт, тесно связаны его постоянные сетования на то, что он сослан на край света, под полярные созвездия Медведиц, туда, где рождается Борей. Поэтическим обобщением следует объяснять и утверждение Овидия, что он изгнан к «исходам семиустого Истра» (ad egressus septemplicis Histri — Тг. II, 189; ср. Тг. V, 7, 1—2; Ер. I, 5, 63; II, 4, 1-2; III, 3, 26; III, 4, 91-92; III, 5, 2; IV, 2, 37-38). С точки с. 55—56, 113—114; Stoian J. Tomitana, р. 243; ср.: Mihailov (,. The Western Pontic Koinon, p. 23—24. 10 Уилкинсон (Wilkinson L. P. Ovid recalled. . ., p. 322) переводит Epistulae ex Ponto как «Letters from the Black Sea»; как «Briefe vom Schwarzen Meer» представляет Ер. и В. Виллиге в двуязычном издании понтийских элегий (Р. Ovidius Naso. Briefe aus der Verbannung. Lateinisch und Deutsch / Ed. G. Luck, ubertr. von W. Willige. Zurich; Stuttgart, 1963).
зрения читателя, ориентирующегося из Рима, Томы вполне могли быть восприняты как лежащие в устье Дуная, однако в масштабах Добруджи расстояние в 90 км, отделяющее город от низовьев Дуная, является довольно ощутимым. Поэтому не лишено оснований предостережение Е. Лозована об опасности экстраполирования сведений Овидия, описавшего только Томы и их ближайшие окрестности, на более широкий географический ареал п. «Если Овидий, — пишет далее Лозован, — несколько раз упомянул gelidus Hister, то это не дает оснований говорить, что он проводил свой „уик-энд“ на берегу реки; в условиях военной опасности, в каковых жила Малая Скифия, подобные экскурсии совершенно невероятны или в любом случае должны были быть очень редкими». Вызывают размышления в связи с этим Овидиевы слова о семи-устом (septemplex) Истре. Античные географы и историки называют различное число устьев этой реки: пять 11 12, шесть 13 или семь 14. В римской поэзии, основывающейся на литературных источниках, было распространено мнение о семи устьях Дуная, вероятно, по аналогии с Нилом 15. Овидий, также неоднократно сравнивавший Истр с Нилом 16, имеющим семь устьев (ср. Met. XV, 753: septem-flua flumina Nili), называя Истр septemplex, следует здесь, невидимому, традиции, а не личным наблюдениям, поскольку современными исследованиями установлено, что в действительности число устьев Дуная ко времени Овидия соответствовало пяти 17. 2. Климат и ландшафт Выше уже разбирались противоречия в сообщениях Овидия о местном климате и ландшафте, отмечались расхождения данных поэта с тем, что мы знаем об этом в наше время. При общей гиперболичности картины «полярных» холодов и бесплодной пустынности пейзажа, рисуемой поэтом в соответствии со «скифскими» декорациями места своего пребывания, некоторые детали его описания, несомненно, могут быть приняты как реалии. В частности, заслуживает интереса сообщение Овидия о зимнем замерзании Дуная. Античная литературная традиция сохранила немало подобных свидетельств об Истре 18. 11 Lozovan Е. Realties pontiques. . ., р. 356. 12 Lierod. IV, 47; Pseudo-Scymn. 775; Arrian. PPE, 35; Dionys. Perieg. 298. 13 Plin. NH, IV, 79; Ptol. Ill, 10, 2. 14 Strabo, VII, 3, 15; Mela, II, 1, 8; Ammian. XXII, 8, 44-45; Solin. XIII, 1. 15 Cp.: Verg. Georg. IV, 292; Aen. VI, 800; Stat. Silv. V, 2, 136. 16 Cp.: Tr. Ill, 10, 27: Ер. IV, 10, 57—58. 17 См.: Петреску И. Г. Дельта Дуная, с. 153: «. . .во времена древних римлян Дунай впадал в море пятью устьями». Впрочем, известно, что дельта Дуная в античности постоянно пребывала в подвижности: некоторые устья могли заиливаться, пересыхать. Так, например, Тацит в конце I в. н. э. сообщает, что Дунай «впадает в Понтийское море шестью протоками (meatibus), седьмое устье поглощается болотами» (Germ. I). Ср. также: Агбунов М. В. Сопоставление. . ., с. 253 и след. 18 Историю этого «литературного топоса» подробно проследил <4>. Горпштейн (Hornstein F. ISTPOS AMASET0MEN02..., S. 154—161).
Любопытно, что, как установил Ф. Горнштейн, во всей античной литературе не было упоминаний о замерзании Нижнего Дуная до Вергилия, который считается основателем этого поэтикориторического топоса. Горнштейн считает, что Овидий, чья цель была разжалобить римских читателей, развил этот топос, столь хорошо вписывающийся в «арктическую» зиму, им рисуемую. Сам же поэт не бывал на Истре, ситуация в Добрудже не располагала к таким поездкам. Тем не менее аналогичные свидетельства античных историков показывают, что, разрабатывая эту тему в рамках литературного обобщения, Овидий отразил реальный факт19. Сообщение Овидия следует, по-видимому, признать достоверным, поскольку в Ер. IV, 7, 9—10 поэт призывает в свидетели правдивости своих слов Весталиса, побывавшего в 12 г. н. э. на Нижнем Дунае: «Ты сам видишь, как дикий языг, погонщик волов, проводит через срединные воды Истра нагруженные телеги». Некоторые ученые, основываясь на свидетельстве Овидия о ежегодном в течение трех лет замерзании Истра 20, высказывают предположение о том, что в начале нашей эры климат на побережье Западного Понта был более холодным и влажным 21. Едва ли, однако, следует буквально трактовать слова поэта: «Уже трижды останавливался от мороза Истр и трижды затвердевала волна Эвксинского моря с тех пор, как мы находимся на Понте. . .» (Тг. V, 10, 1—2). При склонности поэта делать отдельные яркие штрихи постоянными характеристиками места своей жизни счисление лет, проведенных в ссылке, через указание количества ледовых остановок Дуная и моря может расцениваться как риторическая «расцветка» постулируемого Овидием «полярного» холода Добруджи22. Поскольку классическим местом, наиболее полно раскрывающим парадигму изображения томитанской зимы у Овидия, является Тг. Ill, 10, 9—50, остановимся подробнее на этом описании. Как уже говорилось, многие исследователи отмечали близкое сходство изображения местной зимы у Овидия и «скифской» зимы у Вергилия (Georg. Ill, 349—383). Так, Вергилий пишет, что там, где живут скифы, «поля лишены какой-либо травы, а деревья — листвы» (стрк. 352—353: neque ullae ant herbae campo apparent, aut arbore frondes). Овидий также видит no dos sine fronde, sine arbore, campos (стрк. 75). Утверждению Вергилия, что в Скифии «безобразная земля лежит под снежными заносами и глубоким льдом», что там «всегда зима» (стрк. 354—356: semper hiems), соответствует следующее развернутое описание Овидия: «. . .когда же печальная зима покажет свое задубелое лицо и земля станет белой от мраморного льда, когда 1У Ibid., S. 156 ff. 20 См.: Тг. V, 10, 1—2. По данным за 1836—1950 гг., Дунай в своем нижнем течении (ок. 170 км от моря) замерзал 91 раз, в среднем на 40 дней в году; примерно раз в пять лет он остается свободным ото льда {Петреску И. Г. Дельта Дуная, с. 31). 21 Бунинский И. Е. О климате прошлого. . ., с. 34, 46; ср.: Эн же. Меняется ли климат?, с. И. 22 Возможность «сгущения красок» в описании «неимоверных холодов Скифии» признает и Бучинский (О климате прошлого. . с. 34).
Борей и снег не позволяют жить под Арктом, — тогда становится очевидным, что эти племена угнетены озябшим полюсом. [Везде] лежит снег, и, чтобы солнце и дожди не растопили его, Борей укрепляет его и делает вечным. Таким образом, не успевает еще растаять прежний, как выпадает другой, и во многих местах он обыкновенно остается два года подряд» (стрк. 9—16). Если у Вергилия «Кавры постоянно веют холодом» (стрк. 356), то, по Овидию, «такова сила разбушевавшегося Аквилона, что он сравнивает с землей высокие башни и уносит сорванные крыши» (стрк. 17—18). Совпадают и многие другие детали: о замерзании водной поверхности, в которой застывают корабли и которая становится мостом для повозок 23; о том, как замерзает вино в сосудах 24; о сосульках в бородах местных жителей 25; о звериных шкурах, которыми люди укрываются от холода 26. Любопытно отметить, что позже на этих же элементах будет построено описание скифской зимы у Сенеки в Hercul. Fur. (633— 641), у которого прослеживаются буквальные заимствования из Овидия 27. Конечно, Овидий не прямо заимствовал текст Вергилия, детали его описания, но он отталкивался от них и, расцвечивая их новыми подробностями, разрабатывал дальше 28. Подобная разработка заданного сюжета чрезвычайно напоминает то, как Овидий разрабатывал старые, хорошо известные элегические схемы и положения в «Любовных элегиях». Возникает вопрос, насколько достоверными могут быть сообщения Овидия, коль скоро он опирался на литературный источник. Для решения этого вопроса необходимо кратко рассмотреть, какова историческая и географическая основа описания «скифской» зимы у Вергилия. Долгое время полагали, что Вергилий построил свое изображение исключительно на литературных источниках, описывавших скифский, северопричерноморской климат. Отмечался риторический характер этого описания, основанного на сообщениях Гомера, Гесиода, Гиппократа, Геродота и других авторов, его искусственность, обусловленная противопоставлением «скифских» условий жизни на Крайнем Севере образу жизни ливийских пастухов, описанному несколько ранее 29. Такой взгляд на описание Вергилия приводил к недоуменному вопросу: зачем понадобилось Овидию вместо изо 23 Georg. Ill, 360—362; Tr. Ill, 10, 25—30. 24 Georg. Ill, 363—364; Tr. Ill, 10, 23—24. 26 Georg. Ill, 366; Tr. Ill, 10, 21—22. 26 Georg. Ill, 383; Tr. Ill, 10, 19—20. 27 Подробнее сопоставление текстов Сенеки и Овидия см.: Cattiu A. La geographic. . ., р. 690—693. 28 См.: Besslich S. Ovids Winter. . ., S. 179 ff.; Вулих H. В. «Тристии» . . ., с. 67. 29 См., например: Bellessort A. Virgile, son oeuvre et son temps. Paris, 1920, p. 130; Saint-Denis E. de. Commentaire aux «Georgiqucs». Paris, 1956, p. 108; Bich-ter W. Vergil, Georgica. Munchen, 1957, S. 304 sqq.; Grimal P. Cours sur les «Georgiques», Chant. III. Paris, 1962, p. 72.
бражения личных впечатлений прибегать к литературным схемам авторов, никогда здесь не бывавших? 30. Попытку увидеть в описании Вергилия «большое количество деталей очень точных, конкретных и живых», представляет статья Р. Мартена, появившаяся в 1966 г.31 Анализ географического определения места действия у Вергилия приводит исследователя к выводу о том, что его «Скифия» локализуется в треугольнике внутри Дуная, Черного моря и Родоп (Фракия и Мезия) 32. Сходство описаний Вергилия и Овидия Мартен объясняет следующим образом: попав в Томы, Овидий был поражен сходством того, что он увидел, с Вер-гилиевым изображением, с которым он был знаком еще в Риме. Данью уважения Овидия к своему великому предшественнику, его точности и достоверности представляются Мартену заимствования из Вергилия 33. Исходя из этой посылки, Мартен делает предположение, что источником информации Вергилия, совпадающей с Овидиевыми сведениями, могли стать материалы, полученные в результате нижнедунайских экспедиций римских войск и военных действий на Западном Понте (75, 66, 29 гг. до н. э.) 34. С "критикой позиции Мартена выступили 3. Бесслих 35 и Г. Б. Эванс 36, подробно рассмотревшие проблему взаимоотношений описаний Вергилия и Овидия. Правильное, на наш взгляд, объяснение этого заимствования дает Эванс, который считает, что в данном случае мы имеем дело с ярким примером Овидиевой практики описывать свой личный опыт с помощью подходящих литературных средств 37. Использование Овидием хорошо известного в Риме пассажа Вергилия — августовского поэта par excellence — придавало элегии гораздо большие возможности воздействия на Августа и римскую публику с целью вызвать их сочувствие 38. Эванс считает, что целевая установка Вергилия в описании зимы (противопоставить условия разведения скота и сельскохозяйственных работ в Ливии и Скифии) снимает вопрос об историко-географическом основании его «реалий», объясняемых целиком литературными источниками. Бесслих и Эванс настаивают, что Овидий воплотил в описании томитанской зимы свои собственные ощущения, свой собственный опыт, однако сделал это в формах, выработанных ранее римской литературой, ориентируясь на римские вкусы и представления 39. Правильный в психологическом и литературоведческом отношении вывод о самостоятельности Овидия в том, что касается его восприя 30 См., например: Cattin A. La geographie. . ., р. 693. 31 Martin R. Virgile et la «Scythie» . . ., p. 287-—302. 32 Ibid., p. 292—295. 33 Ibid., p. 295—296. 34 Ibid., p. 301—302; cp.: Pippicli D. M. Scythica Minora. . ., p. 159—170. 35 Besslich S. Ovids Winter. . ., S. 178—191. 36 EvansH. B. Winter. . ., p. 1—9; cp.: Idem. Ovid’s publica carmina..., p. 68—72. 37 Evans H. B. Winter. . ., p. 5. 38 Ibid., p. 7. 39 Besslich S. Ovids Winter. , S. 183—184; Evans H. B. Winter..., p. 5—6.
тия местного климата как чрезвычайно сурового по сравнению с италийским, а также значительной литературной переработки и переосмысления Вергилиева материала40, не может, однако, на наш взгляд, быть существенным в решении интересующего нас вопроса о степени соответствия его сведений о климате реальной действительности. Сильная субъективно-личностная окраска фактов в поэтическом контексте оставляет этот вопрос в значительной степени открытым, а использование в описаниях местной земли литературных форм и стереотипов, унаследованных от предшествующей литературы, делает невозможной буквальную интерпретацию любого высказывания поэта о месте своей ссылки 41. Тот же круг проблем действителен и для изображения Овидием равнинного, пустынного ландшафта окружающей его страны, где не растут деревья, нет винограда, а поля украшены лишь полынью. Зависимость этой картины от поэтических представлений о Крайнем Севере в римской поэзии несомненна, об этом речь уже шла выше 42. 3. Этнический состав «regionis Tomitanae» Описывая «окружающих» его варваров, Овидий охотно и часто называет их имена. Так, в его произведениях упоминаются геты, скифы, сарматы, языги, бастарны, бессы, кораллы, бистоны и некоторые другие. Многие из этих племен имеют прямое отношение к древней истории СССР, Румынии и Болгарии, поэтому этнографические сведения Овидия могут оказаться небезынтересными для изучения Северо-Западного Причерноморья в античную эпоху. Дело в том, что история придунайских земель является чутким сигнализатором этнических процессов и передвижений, происходивших на огромных территориях евразийских степей от Алтая до Дуная, поскольку Дунай был на протяжении многих столетий тем пределом, которого достигали в своем продвижении по северопричерноморским степям кочевые народы, начиная с киммерийцев, скифов и сарматов и кончая болгарами, аварами и венграми. К началу нашей эры этническая ситуация на территории Нижнего Дуная представляла собой довольно сложную и подвижную картину. Большие этнические перемены, совершавшиеся в степях Северо-Западного Причерноморья (распространение сарматских племен далеко на запад от Дона, усиление могущества гетов при Би-ребисте, вторжение бастарнов в междуречье Днестра и Дуная, 40 Об этом пишут: Bessltch S. Ovids Winter. . S. 180 fl'.; Вулих H.B. «Три-стии» . . ., с. 67. 41 Так. например, делает Р. Вульпе, пытаясь увидеть за каждым элементом Овидиева описания зимы «реалию» и забывая о зависимости поэта от Вергилия {Vulpe В. Ovidio. . ., р. 54 sqq.). 42 См. выше раздел 1 главы III второй части. Заслуживает внимания замечание Гартмана {Hartman J. J. De agro Tomitano. . ., S. 106) о том, что описанию томитанской степи в Ер. Ill, 1, 19—23, где выделены три главных признака (равнина, расстилающаяся как море; отсутствие деревьев; полынь), наиболее полно соответствует ставшее ко времени Овидия классическим описание Аравии у Xenoph. Anab. 1,5, 1: ev тобтю тбтсы ip p.ev т| qij azav, 6paX.6v (оакер МХатта, a(piv&iou бё тО.^ре?. . osvopov 6’ ouSsv kvyp.
сокращение границ скифского государства до территории Крыма), затронули и низовья Дуная. Тем интереснее сведения Овидия о варварах в Добрудже, особенно если учесть, что перед нами — очевидец, имевший возможность наблюдать жизнь племен regionis Tomitanae. Однако при анализе этнографических данных Овидия не следует забывать, что Овидий был прежде всего поэтом, а не этнографом и для него в большинстве случаев была важна не столько точная констатация этнических групп, проживающих в Томах и их окрестностях, сколько желание подчеркнуть, среди каких баснословно диких народов ему приходится влачить свое существование, а также склонность александрийского поэта к экзотическим наименованиям, приводимым в поэтическом контексте. На употреблении тех или иных этнонимов должны были также сказаться такие особенности поэтического текста, как метонимия, чередование эпитетов, этнони-мическое разнообразие в целях «расцвечивания» текста, жесткие рамки ритмической структуры избранного размера и т. д. Все это подчас затемняет смысл информации Овидия. В качестве иллюстрации к вышесказанному можно привести следующий отрывок из Ер. I, 2, 103—112. Обращаясь к Фабию Максиму, Овидий просит его выступить перед императором с ходатайством в защиту изгнанного поэта: «Ты не проси [Августа], чтобы мне было хорошо; проси, чтобы было плохо, но безопаснее и чтобы место моей ссылки находилось дальше от жестокого врага и чтобы грязный гет (squalidus Getes), обнажив меч, не отнял жизни, которую мне даровали живущие с нами божества. Наконец, если я умру, то пусть я буду погребен в более мирной земле и пусть мои кости будут лежать не в скифской почве (Scythica humus); пусть копыто бистонского коня (Bistonius equus) не попирает прах, плохо погребенный (как и подобает ссыльному), и если после смерти остается какое-либо чувство, то пусть моих манов не устрашает сарматская тень (Sarmatis umbra). . .» Характерно завершение этой ламентации: если бы Август выслушал эти слова, они бы тронули его, так же как тронут ими, вероятно, сам Максим (стрк. ИЗ—114). Итак, в одном контексте при описании одного события — своей возможной смерти — Овидий приводит сразу четыре племенных названия: гетского, скифского, бистонского и сарматского. Возникает проблема, действительно ли для Томитанской земли была характерна такая разноплеменность и Овидию в самом деле приходилось сталкиваться со всеми этими племенами, или в пестром чередовании этнонимов Овидий руководствуется только поэтико-риторическими и практическими (чтобы разжалобить) соображениями. Для решения этого вопроса необходимо провести контекстуальный анализ встречающихся у Овидия этнонимов в тесной связи с известными нам из других источников данными об этнической ситуации в районе Нижнего Дуная. а) Скифы Овидий дает в понтийских произведениях около 30 наименований, связанных со скифским этнонимом.
Скифское название употребляется Овидием в основном как обозначение местности, куда он приехал, — Scythia и как метонимическая передача названия Скифии^в поэтической речи — Scythica iuga, Hister, Pontus, paludes, orbis, fretum, humus, orae, regio, locus, fines, а также местного климата (Scythica aura, coelum, frigus) и оружия (Scythicae sagittae, arcus, pharetra). Вместе с тем, как уже отмечалось, имени скифов — Scythae — мы у Овидия не встречаем. Те несколько случаев, когда приложение скифского наименования к людям, населению, племенам могло бы свидетельствовать о наличии реального скифского этноса в Добрудже, обнаруживают метонимическое употребление этого этнонима. Так, в Ер. II, 8, 36 Овидий умоляет Августа: «Облегчи и сократи мое наказание хотя бы в самой малой степени и назначь место для ссылки, которое было бы удалено от скифского врага (daque procul Scythico qui sit ab hoste, locum)». Смысл этой фразы заключается в просьбе отозвать Овидия из «скифской» страны, название которой он, чтобы подчеркнуть враждебность ее обитателей, заменяет метонимическим понятием «скифский враг» 43. Характерно, что и здесь скифское имя выступает как прилагательное, чего почти никогда не бывает с обозначением гетов или сарматов. В Tr. V, 10, 48 встречается упоминание «скифских племен». Сетуя на опасность жизни среди воинственных, не знающих латыни варварских племен и подводя грустный итог, поэт говорит: «Я жалуюсь, друзья, что лишен родины и ваших лиц и что нахожусь здесь, среди скифских племен (atque hie in Scythicis gentibus esse queror)». Контекст показывает, что тут под скифскими племенами понимается вся совокупность живущих на территории Овидиевой «Скифии» племен, нравы которых он, не называя их имен (barbara turba — стрк. 28), до этого описывал. Что же касается «Threicium Scythicumque os» («фракийская и скифская речь» — Tr. III, 14, 47) и «vulgus Scythicum bracataque turba Getarum» («скифская чернь и толпа одетых в штаны гетов» — Tr. IV, 6, 47), то сочетание скифского этнонима с фракийским и гетским создает здесь дополнительный смысловой оттенок, значение которого мы обсудим позже. Итак, Овидий сослан в «Скифию». Рассмотрим теперь, насколько приложимо скифское название к району Добруджи. Для решения этого вопроса необходимо кратко остановиться на истории скифского присутствия на Нижнем Дунае. Несмотря на то что археологически прослеживаемый водораздел между скифским и гетским этническим элементом проходит начиная с VI в. до н. э. где-то в районе Днестра 44, политические границы время от времени возникающих сильных объединений племен нередко захватывали значительную территорию, не укладывающуюся 43 ho справедливому мнению Р. Минцлова, эпитет «скифский» в данном контексте имеет нс этнический, а этический смысл (скифский=дикий, варварский) (Minzloff R. Recensio populorum. . р. 258). 44 Мелюкова А. И. К вопросу о границе. . ., с. 79; Каришковсъкий П. И. Сгафи на Дуна!, с. 58.
в рамки этнических границ. Такими были гетские племенные союзы Дромихета и Биребисты, такой же была, по-видимому, держава скифского царя Атея, включавшая в себя в середине IV в. до н. э. территории южнее Дуная, и в частности Добруджу45. И хотя держава Атея просуществовала недолго, пав под ударом македонского царя Филиппа в 339 г. до н. э., однако, по мнению Т. В. Блаватской, «это не означало ухода скифов из Добруджи. . . Какая-то часть скифов осела на жительство в Добрудже и в предпоследнее десятилетие IV века играла там немаловажную роль» 46. В дальнейшем на этой территории образуется Скифское царство, существовавшее, судя по нумизматическим и эпиграфическим данным, в III—II вв. до н. э. и включавшее греческие города Томы и Одесс, где чеканились монеты скифских царей Канита, Хараспа, Акросы и др.47 Скифия в Добрудже, по-видимому, не была связана непосредственно со Скифией Северного Причерноморья, поскольку известно, что междуречье Дуная и Буга в это время занимали нескифские племена (бастарны) 48. Нижнедунайская Скифия для разграничения ее со старой, северопричерноморской Скифией получила у греческих географов название Малой Скифии49 *, впоследствии закрепившееся за ней надолго б0. Конец II века и I век до н. э. характеризуются последовательным разрушением скифского владычества в Малой Скифии — сначала под ударами бастарнов 51, затем, в середине I в. до н. э., — гетов, возглавляемых Биребистой, и, наконец, римлян, что привело к почти полной ассимиляции и уничтожению скифов как этнического целого 52 53, что, по-видимому, и отразилось уже у Овидия бз. 45 Strabo, VII, 3, 18; Just. IX, 2; Clem. Al. Strom. V, 5, 331; см.: Шелов Д. Б. Царь Атей. . ., с. 16 и след. 46 Блаватская Т. В. Греки и скифы. . ., с. 209; ср.: Мелюкова А. И. Скифия и фракийский мир, с. 243—244. 47 Блаватская Т. В. Греки и скифы. . с. 210—211; Златковская Т. Д. Мезия. . ., с. 11; Карисиковсъкий П. Й. Стифи на Дуна1, с. 59—60. 48 Блаватская Т. Д. Греки и скифы. . ., с. 210. 49 Strabo, VII, 4, 5: рлхра ХлиОча; ср. также V, И, 5, 12. 60 Еще в конце III в. и. э. в официальном списке провинций (Nominaprovinciarum omnium, 4) среди фракийских провинций фигурирует также название Скифии: «Dioecesis Thraciae habet provincias numero VI: Europa, Rhodope, Thracia, Haemimontus, Scythia, Moesia minor». 61 Венгерский исследователь Я. Харматта (Harmatta J. Studies. . ., p. 22—23) связывает крушение скифского владычества в Добрудже в конце II в. дон. э. с возникновением мощной сарматской державы в севсропричерноморских степях. 62 Незначительность археологического материала, оставленного скифами на территории Нижнего Дуная, приводит некоторых исследователей к скептицизму в вопросе о распространенности и значимости скифских племенных объединений в Добрудже (см., например: Шелов Д. Б. Западное и Северное Причерноморье. . ., с. 222; Каришковсъкий П. Й. Ск1фи на Дуна!, с. 60). 53 М. И. Ростовцев считает все же, что Овидий застал «только малочисленных скифов в Добрудже, играющих в Томи незначительную роль». Это, по его словам, «последние отголоски этнографической литературы греков о скифах» (Скифия и Боспор. . ., с. 109). Ср.: Iliescu V. The Scythians in Dobruja. .., p. 24: co времени Биребисты «скифы были ассимилированы и полностью инкорпорированы в массу автохтонных гетов, оставив лишь старое название провинции Добруджи».
Однако память о былом названии Добруджи — о Малой Скифии или просто Скифии — могла надолго остаться у жителей Том и других греческих городов, веками находившихся в тесных контактах со скифами. Поэтому не лишено оснований предположение, что столь частое и столь странное употребление Овидием названия «Скифия» в немалой степени обусловлено этой местной греческой традицией 54 *. Однако, на наш взгляд, основную причину приложения скифского этнонима к району Нижнего Дуная следует видеть в ином. Географическая близость Нижней Мезии к северопричерноморской Скифии (особенно с точки зрения римского жителя) делала возможным их поэтическое отождествление. «Правдоподобность» такого отождествления в глазах римских читателей обусловливалась несколькими обстоятельствами. Прежде всего, следует учитывать широко распространенное еще со времени Геродота (IV, 48—49; 51) мнение о том, что Скифия начинается непосредственно от Дуная. Понятие об Истре как юго-западной границе скифских племен долго сохранялось в античной историографии, даже тогда, когда реальное расселение племен Северо-Западного Понта уже не соответствовало этой схеме б5. Наблюдения над этнографическим материалом в римской поэзии показывают к тому же, что понятия «скиф» и «гет» вообще не имели строгого разграничения 56. Вместе с тем хорошо известно пристрастие римских поэтов к древним географическим названиям, которые могли уже давно не соответствовать действительности 57. Б. Н. Граков справедливо писал: «С эпохи Августа поэты выбирают безразлично имя скифов^ агафирсов, невров, будинов или гелонов для обозначения одним из этих имен всех народов и племен Северного Причерноморья. Эта манера встречается у греко-римских поэтов всего императорского времени, и выбор падал на то название, которое подходило под закон данного стихотворного размера».58 Это замечание верно, конечно, и для Овидия. Таким образом, не было ничего странного в том, что, отправляясь в район Нижнего Дуная, поэт жаловался, что его ссылают в Скифию. Показателен контекст, в котором первый раз в первой книге «Тристий», написанной еще по пути в Томы, прозвучало название «Скифия». В драматическом описании последней ночи в Риме, когда поэт прощался перед отъездом в ссылку с родными и близкими, с большой силой и мастерством рассказывается, как Овидий, уже отправляясь в путь, вновь и вновь возвращается, чтобы обнять плачущую жену, и здесь у Овидия вырывается восклицание: 54 См.: Bakker J. Th. Comm. Tr. V, p. 49; ср.: Иодосинов A.В/Скифы, сарматы и геты. . ., с. 25—26. 66 Ср. Plin. NH, IV, 80: «К северу от Истра, вообще говоря, все племена считаются скифскими, но прибрежные местности занимают разные племена, то геты, у римлян называемые даками, то сарматы, или по-гречески савроматы». 56 Riese A. Die Idealisierung der Natnrvolker. . ., S. 16. 57 Антикварно-литературный характер многих этнографических «данных» поэтов Рима хорошо показан в работе: Thomson J. О. Place-Names in Latin Poetry, p. 433—436. 58 Граков В. II. Скифы, с. 132.
Denique «Quid propero? Scythia est, quo mittimur», — inquam, «Roma relinquenda est». . . (Tr. I, 3, 61—62) (Наконец, я говорю: «К чему мне торопиться? Ведь Скифия [то место], куда меня отсылают, а оставлять приходится Рим». . .). Надо ли говорить, что здесь скифское название понадобилось поэту вовсе не для конкретного указания страны, в которой он должен отныне жить, но лишь для риторически сильного противопоставления двух контрастных миров, олицетворением которых и являются имена Скифии и Рима. Скифия здесь выступает не более как поэтический троп, означающий варварство, дикость, скудость и отдаленность места его будущей ссылки, расположенного и в самом деле где-то неподалеку от известной всем Скифии 59. Напомним, что некоторые данные60 позволяют считать, что Овидий и в период ссылки (как и в Риме) отдавал себе отчет в существовании «настоящей» северопричерноморской Скифии, в то время ограниченной пределами Крыма, которую современник поэта Марк Випсаний Агриппа в качестве единственной Скифии обозначает на своей карте как Scythia Taurica 61. В дальнейшем скифский этноним закрепится в этнической номенклатуре понтийских произведений Овидия, станет постоянной характеристикой места его ссылки, однако в отличие, скажем, от гетского наименования, прилагавшегося к конкретному населению, людям, он так и останется лишь общим метонимическим обозначением страны, выдавая литературно-экспрессивный характер своего употребления (хотя, возможно, и несколько осложненный традицией о Малой Скифии на Нижнем Дунае). Вместе с тем некоторые исследователи усматривают в столь частом употреблении Овидием скифского этнонима наличие реального скифского населения в окрестностях Том в начале нашей эры 62. Приводятся также археологические, эпиграфические и нумизматические свидетельства пребывания скифов на правобережье Нижнего Дуная с IV по I в. до н. э., а также сведения о скифах в этом районе в произведениях, синхронных Овидию, и более поздних авторов. Заметим, однако, что весь «скифский» материал, предоставляемый нам археологией, эпиграфикой и нумизматикой, относится к более раннему времени, нежели начало нашей эры. Специально сопоставлению данных Овидия о скифах с другими письменными источниками посвящена работа румынского историка М. Мунтяну рз. Тезис об исторической достоверности сведений Ови- 69 69 Ср. такое же риторическое сопоставление Скифии и Рима в Ер. I, 3, 37: Quid melius Roma? Scythico quid frigore peius? О значении этого выражения см. Borzsak I. Die Kenntnisse. . ., S. 28. 60 Ср. выше, раздел 1 главы III второй: части. 61 Plin. NH, IV, 91. Подробнее см. в нашей статье «Скифы, сарматы и геты. . .», с. 26—27. 62 Vulpe В. Histoire ancienne. . ., р. 56—58; Idem. — In: DID, II, p. 39; Idem. Ovidio. . ., p. 48—49; Idem. Tomi. . ., p. 47; Stein A. Die Legaten. . ., S. 9: Lascu N. Pamintul. . ., p. 158 sqq.; Гандева P. Овидий и населението. . ., с. 3, 21, 30, 44, 67, 68; Munteanu М. InformaQile. . ., р. 434—435. 63 Munteanu М. InformaQile. . ., р. 429—438.
Дия о скифах Мунтяну доказывает цитатами из произведений Страбона, Мелы, Плиния и Птолемея, будто бы подтверждающими присутствие в Добрудже скифов. При этом упускается из виду, что источники многих сообщений о скифах в Добрудже, как правило, значительно древнее написания упомянутых сочинений. Компилятивный характер большинства географических сочинений античности (образцом которых как раз и могут служить произведения Страбона, Мелы, Плиния и Птолемея) не позволяет рассматривать многие из их данных как синхронные автору Поэтому механические отсылки к текстам других античных авторов без дополнительного анализа хронологической соотнесенности этих данных не могут служить аргументом в пользу признания за Овидиевой Скифией реального этнографического наполнения. Заметим, кстати, что слова Плиния о скифах-пахарях южнее Том (IV, 44), на которые обычно ссылаются как на доказательство наличия скифского населения в Добрудже в I в. н. э., недвусмысленно говорят о далеком прошлом: totum. епш tractum. Scythae Aroteres cognominati tenuere («все это пространство раньше занимали скифы, называемые пахарями») 05. Важным аргументом в пользу наличия в Малой Скифии (и уже — в Томах) скифского населения представляются многим исследователям слова Овидия о «скифской речи», будто бы распространенной в Томах, и о «скифской черни», заполняющей улицы города. Рассмотрим, насколько такое их понимание справедливо. Первое упоминание о местных языках встречается у Овидия в третьей книге «Тристий» (14, 47), где поэт говорит, что «вокруг него слышна почти только фракийская и скифская речь» (Threicio Scythicoque fere circumsonor ore). Анализ других текстов, содержащих пары этнонимов применительно к языку, показывает, что распространение местных языков Овидий связывает исключительно с гетами и сарматами как их носителями ₽6. При таком внимании к гетскому и сарматскому едва ли Овидий мог иметь в виду еще какие-нибудь языки, о которых можно было бы сказать, что они звучат беспрерывно, как выразился поэт о скифском и фракийском. Вместе с тем малоупотребительный у Овидия фракийский этноним и обобщенно-поэтический, внеэтнический характер скифского заставляют думать, что поэт употребил эти два названия не в собственном, а в метонимическом смысле. Анализ соотношения скифского, фракийского, сарматского и гетского этнонимов показывает, 64 Ср., например, замечание М. И. Ростовцева о Страбоне: «Абсолютно невозможно. . . без подробного исследования каждого случая пользоваться мате-। риалом, даваемым Страбоном, если для нас небезразлично, относится ли данное известие к IV, III, II и I вв. до Р. X.» (Ростовцев М. И. Страбон как источник. . ., с. 366). 65 По мнению М. И. Ростовцева (Скифия и Боспор. . ., с. 50—56) и П. Й. Карыш-ковского (Ск1фи на Дуна!, с. 60), источник этого сообщения Плиния восходит к эллинистической эпохе. 66 См. Tr. V, 12, 58—Ер. III, 2, 40: nam didici Getice Sarmaticeque loqui. Ср. также Tr. III< 14, 48; IV, 1, 94; V, 2, 68; V, 7, 52, 56; V, 10, 37; Ер. II, 7, 31; III, 2, 97—102; IV, 2, 21—22; IV, 13, 17—23.
что под фракийской речью имелся в виду гетский язык, а под скифской — сарматский р7. Овидий был, по-видимому, знаком с отношениями этнического родства, существовавшими между фракийцами и гетами, скифами и сарматами и хорошо известными античным авторам р8. Такой же метонимией объясняется употребление Овидием скифского этнонима во втором случае: в Tr. IV, 6, 45—47 поэт жалуется на то, что он лишен родины, друзей и жены, зато «vulgus adest Scy-thicum bracataque turba Getarum». «Скифская чернь» и «толпа одетых в штаны гетов», помещенные рядом, показывают, что эти два понятия не отождествляются, а, напротив, разделяются поэтом 67 68 69. Уже через год в следующей книге «Тристий» поэт дает конкретизацию понятия «скифский», заменяя его почти в таком же контексте на «сарматский». В Tr. V, 7, 13—14 говорится: Sarmaticae maior Geticaeque frequentia gentis Per medias in equis itque reditque vias (Большая толпа сарматского и гетского племени разъезжает на конях по дорогам). Таким образом, и здесь едва ли стоит видеть в «скифском» наименовании какой-то этнический смысл. Итак, можно сделать вывод, что доказательства, приводимые в поддержку этнической значимости названия «Скифия» у Овидия, не выдерживают критики. И характер упоминания Скифии в произведениях поэта, и известная нам по другим источникам этногеогра-фическая и политическая ситуация в Добрудже показывают, что скифов как реального этнического целого на территории Малой Скифии к началу I в. н. э., по всей видимости, не было. б) Сарматы и языги Сарматы. Сарматский этноним встречается в понтийских произведениях Овидия столь же часто, как и скифский. Овидий был одним из первых в римской литературе, наполнившим это имя более-менее конкретным этнографическим содержанием 70. Сразу отметим, что собственного названия для обозначения страны, населенной сарматами, — Sarmatia — у Овидия не встречается в отличие от хорошо известного ему имени Scythia. Вместо этого он дает около десятка эпитетов, подобных «скифскому» и обозначающих метонимически всю местность вокруг Том, населенную варварами: Sarmatis tellus, sinus, iuga, loca, ora, solum, mare. В таком же расширительном смысле употребляются и обозначения «сарматского» оружия: Sarmaticae sagittae, spiculae, arcus. 67 См. подробнее в нашей статье «Скифы, сарматы и геты. . .», с. 36—38. 68 См., например: Herod. IV, 92—97: «геты, самые храбрые и честные среди фракийцев». Писавший примерно в одно время с Овидием Страбон указывает (VII, 2, 10), что геты — «племя, говорящее на одном языке с фракийцами» (opo'pjb'CTov rois Opa^iv ’e&vos); ср. также VII, 3, 2. Мнение об этническом родстве скифов и сарматов Овидий также мог почерпнуть из Геродота, утверждавшего, что «савроматы говорят по-скифски» (IV, 117). О влиянии «Истории» Геродота на Овидия в ссылке см.: Штифтар В. Овидий и Геродот, с. 242. 69 Такого же характера места из Tr. III, 11, 55; Ер. I, 7, 9—12; II, 1, 65—66. 70 Подосинов А, В. Скифы, сарматы и геты. . с. 27—31, 35—40.
Характерной чертой, отличающей употребление сарматского этнонима от скифского, является его приложение к людям, к конкретному населению. Так, например, поэт часто указывает, что он живет «среди савроматов» 71. На первый взгляд, обилие бытовых деталей, сопровождающих упоминания сарматов, подтверждает их существование: так, сарматы-волопасы гонят через замерзший Истр скрипящие повозки 72; большая толпа их, смешанная с гетами, разъезжает по улицам Том 73; поэт сетует, что ему приходится лицезреть вместо Августа сарматов 74; Августу недосуг интересоваться тем, что делают сарматы 75; сам Овидий, римский поэт, вынужден, чтобы быть понятым, разговаривать на языке сарматов 76, который он невольно выучил вместе с гетским 77; сарматы могут (потенциально) оказаться читателями Овидиевых творений 78; и, наконец, мы видим, как они беседуют с Овидием, выслушивая его рассказы о верных друзьях в Риме, и одобряют их верность изгнаннику 79. Такое разнообразие сведений о сарматах приводило исследователей к выводу о том, что сарматы были одним из сильнейших племен Малой Скифии и даже имели доступ в греческие города ко времени ссылки Овидия. Ярче всех эту позицию выразил румынский исследователь В. Пырван, который считал, что в начале нашей эры «Доб-руджа становится столь же сарматской страной, насколько раньше была гетской» 80. Это мнение долгое время было господствующим в литературе по Овидию 81. Однако в последние двадцать пять лет наблюдается развитие прямо противоположных взглядов на этот счет. Ученые обратили внимание на отсутствие археологических данных, которые свидетельствовали бы о проникновении сарматов, кочевавших в южнорусских степях, в Добруджу. На этом основании делается вывод о недостоверности сведений Овидия о сарматах в Добрудже 82. Употребление сарматского этнонима объясняется в таком случае склонностью поэта александрийской школы к редким малоизвестным названиям 83 или чисто поэтическим вымыслом, призванным вызвать жалость к себе римских корреспондентов 84. 71 Tr. II, 198; III, 3, 6; V, 1, 77. 72 Tr. III, 10, 34; 12, 30. 73 Tr. V, 7, 13. 74 Ер. II, 2, 95. 75 Ер. I, 2, 79. 76 Tr. V, 7, 55—56. 77 Tr. V, 12, 58; Ер. III, 2, 40. 78 Tr. IV, 1, 94. 79 Ер. III, 2, 37. 80 Parvan V. Getica. . ., р. 93. 81 Еще в 1969 г. Буаро писал, что большую часть местного населения составляли сарматы (Boireaud A. Les Getes. . ., р. 150). 82 См.: Nestor I. — In: Istoria Rominiei, I, p. 673; Vulpe R. — In: DID, II, p. 39; Idem. Ovidio. . ., p. 48 sqq.; Idem. Tomi. . ., p. 47; Lascu N. Pamintul. . ., p. 158—159; Idem. Notizie.. ., p. 312; Bichir Gh. Sarma|ii ф patrunderea lor. . ., p. 139 sqq.; Idem. Relations. . ., p. 55 sqq.; Idem. Les Sarmates. . ., p. 195 sq. 83 Lascu N. Pamintul. . ., p. 158. 84 Bichir Gh. Sarma^ii si patrunderea lor. . ., p. 141.
Р. Вульпе полагает, что, поскольку присутствие скифов в Добрудже установлено как археологически, так и по данным письменных источников, а о сарматах мы не имеем почти никаких археологических свидетельств, и, кроме Овидия, ни один из античных авторов не помещает их южнее Дуная, следует сделать вывод, что под именем сарматов Овидий везде подразумевает скифов, желая произвести вместе с тем более глубокое впечатление на своих римских читателей этим экзотичным именем 85. Однако, как мы видели выше, сам скифский этноним имеет у Овидия в приложении к Добрудже такой же, если не в большей степени, экзотический и внеэтни-ческий характер. Для того чтобы оценить достоверность свидетельств Овидия о сарматах, необходимо вкратце остановиться на том, какое место эти данные занимают в общем развитии римской этнографии сарматов. Большие этнические перемещения в Северном Причерноморье, вызванные распространением в последние века до нашей эры сарматских племен к западу от Дона, должны были отразиться и на положении придунайских областей. По словам Диодора Сицилийского, сарматы во II в. до н. э., перейдя Дон, заняли почти всю территорию прежней Скифии 86. О сарматах в бассейне Нижнего Дуная мы узнаем в основном из сообщений о деятельности римской военной администрации, распространившей свою власть с запада на восток по течению Дуная. Так, известно, что еще около 15 г. до н. э. римляне были вынуждены бороться против сарматских набегов из-за Дуная 87, а в 6—9 гг. н. э. римскому полководцу Цецине Северу пришлось направить свои легионы, занятые подавлением паннонско-далматинского восстания, в Мезию, подвергшуюся нападению даков и сарматов 88. Очевидно, в последние десятилетия I в. до н. э. активность сарматских племен, кочевавших в степях Северо-Западного Причерноморья, возрастала, отдельные племена достигали Дуная и даже вторгались в союзе с другими племенами на территорию, расположенную южнее Дуная. Об этом свидетельствует, в частности, поход, который Гней Корнелий Лентул, легат Паннонии, предпринял в 10—11 гг. н. э. по поручению самого Августа против даков и сарматов, отогнав их от 85 Vulpe В. Histoire ancienne. . р. 56—58; Idem. — In: DID, II, p. 39; Idem. Ovidio. . p. 48—49; Idem. Tomi. . p. 47. 86 Diodor. II, 43, 7; ср.: Смирнов К. Ф. Савроматы. . ., с. 286 и след. Я. Хар-матта выдвинул теорию о существовании между 125 и 61 гг. до н. э. мощного сарматского союза племен на огромной территории между Днепром и Дунаем. Этот союз, по его мнению, подчинил своей власти скифов Северного Причерноморья и Добруджи и активно участвовал в политической и военной борьбе Митридата против Римской империи (Harmatta J. Studies. . ., р. 16—39). Эту точку зрения поддержала Златковская (Златковская Т. Д. Проблемы расселения. . ., с. 227; ср.: Bichir Gh. Sarma|ii щ patrunderea lor. . ., p. 138; Idem. Relations. . ., p. 55—56; Idem. Les Sarmates. . ., p. 195 sq.). 87 Dio Cass. LIV, 20, 3. 88 Ibid., LV, 30, 3.
Дуная 8Э. Отзвуком этого похода является упоминание Августом в перечне своих политических заслуг прибытия в Рим посольства от бастарнов, скифов, сарматов и прочих племен с просьбами о дружбе и мире 89 90. Ближайший сподвижник Августа и крупный государственный деятель Марк Випсаний Агриппа помещает на своей карте мира к востоку от Дакии Сарматию 91. О савроматах вщшзовьях^Дуная упоминает и современник Овидия Страбон 92. Очевидно, миграция к Дунаю сарматских племен была процессом, стремительно нарастающим, так как уже писатели, жившие немногим позже Овидия, называют страну, примыкающую с севера к Дунаю, Сарматией и вообще имя сарматов прочно входит в номенклатуру северопонтийских варварских племен, употребляемую римскими авторами. Так, Помпоний Мела, писавший свою «Хорографию» около 44 г. н. э., говорит о Сарматии, доходящей до реки Истр и населенной сарматами 93. Квинт Курций Руф в 40-х годах того же века называет скифские племена к северо-востоку от Фракии частью сарматов, полемизируя с теми, кто считает их отличными от сарматов 94, а Сенека (середина I в. н. э.) прямо говорит о Дунае, который «разграничивает сарматские и римские пределы» 95 96 и «сдерживает сарматские вторжения» 9р. Плиний даже упоминает о сарматах, живущих к югу от Дуная 97. Таким образом,!'?мы видим, что сведения Овидия о сарматах оказываются в общем русле развития античной (римской) этногеографии сарматов и поэтому едва ли могут быть совершенно отброшены как недостоверные: присутствие сарматов в низовьях Дуная во время ссылки Овидия представляется несомненным 98. Иное дело — задаться вопросом, что в информации Овидия о сарматах заслуживает доверия, а что должно быть отнесено за счет риторико-поэтических и тенденциозно-гиперболических интенций автора. Выше уже отмечалось, что постоянной тенденцией поэта было географическое «перенесение» варварских племен и событий, с ними связанных, из района дунайского пограничья непосредственно в стены Том. То же самое происходит и с сарматским этнонимом. 89 Tacit. Annal. IV, 44; Flor. Epit. II, 28, 29. О датировке этого похода см.: Златковская Т. Д. Мезия. . ., с. 42—44. 90 RGDA, 31; ср.: Flor. Epit. II, 34, 6. 91 Plin. NH, IV, 81, 91. 92 Strabo, VII, 3, 13. Я. Харматта, опираясь на сообщение Страбона о кочевании сарматов между Доном и Дунаем и ссылаясь на неоднократные свидетельства Овидия о переправе их со скотом и скарбом через замерзший Истр, приходит к выводу, что Добруджа была постоянной зимней квартирой сарматов, искавших зимой пастбищ для скота (Harmatta J. Studies. . ., р. 25). 9ь Mela, III, 4, 33. 9* Curt. VII, 7, 3. 96 Sen. Nat. Quest., Prol. 9. 96 Ibid., VI, 7, 1. 9’ Plin. NH, IV, 41. 98 Harmatta J. Studies..., p. 25, 41; Munteanu M. InformaHile..., p. 433—434; Гандева P. Овидий и населението..., с. 30—31; Рикман Э.А. Этническая история..., с. 27—31; Подосинов А. В. Скифы, сарматы и геты..., с. 27—31; сп.: Bichir Gh. Relations..., р. 56.
Первые упоминания его в первой книге «Тристий» имеют чисто географическое звучание: в «сарматскую землю» (Sarmatis tellus) несут паруса его корабля (Tr. I, 2, 82); судьба забрасывает поэта в «гетские и сарматские заливы» (in Geticos Sarmaticosque sinus — Tr. I, 5, 62); местная земля отождествляется с «дикими сарматскими горами» (fera Sarmatica iuga). Обобщенный, расплывчатый характер этого этнонима в первой книге «Тристий» вполне соответствует неопределенности сведений о сарматах, которые он мог получить в Риме ". В таком же географическом смысле сарматское наименование будет не раз встречаться в дальнейшем наряду со скифским. В первой же элегии, написанной в Томах, Овидий сообщает, что левая часть Понта до Дуная принадлежит римлянам, а ближайшие за Петром земли занимают бастерны и савроматы (Тг. II, 197—198). Существует еще несколько мест, из которых мы узнаем с полной определенностью, что сарматы (савроматы) обитали за Дунаем и только зимой могли переправиться через замерзшую реку (Tr. III, 10, 5-8; 34; III, 12, 30; Ер. I, 2, 75-80). И хотя далее Овидий, следуя своему принципу, снова и снова вводит сарматов в среду, непосредственно окружающую поэта в Томах, такое сужение более широких географических рамок не может нас обмануть: идиллические сценки задушевного общения с варварами, язык которых он якобы выучил (а именно в этом контексте выступает большинство прочих упоминаний сарматов), как мы пытались показать выше, не что иное, как литературная фикция 10°. Важным подтверждением задунайской локализации сарматов является также тот факт-, что в Ер. IV, 7, 9—10 Овидий призывает в свидетели своей правоты Весталиса, который лично видел переправу сарматов (языгов) через Дунай. Как мы выяснили выше, это послание выделяется среди других большей степенью достоверности. Таким образом, единственное, что мы можем с уверенностью утверждать в связи с упоминанием Овидием сарматов и что соответствует как археологическим, так и литературным данным, — это появление отдельных отрядов сарматов на берегах Дуная и их военные вторжения на территорию Добруджи. Идти дальше этого утверждения и говорить о глубоком внедрении сарматского элемента в население Малой Скифии и даже в Томы было бы рискованно. Вопрос о связи сарматов с племенем языгов мы рассмотрим несколько ниже. Что же касается формы сарматского этнонима, следует отметить, что эпитет «сарматский» выступает у Овидия везде в форме Sarmati-cus или Sarmatis, в то время как для обозначения людей он использует исключительно форму Sauromates 101. Если учесть, что прилагательное от последней формы (Sauromaticus) не могло быть употреб- 89 * * * * * 89~ Напомним, что первая книга «Тристий» была написана до приезда Овидия в Томы. Овидий мог еще в Риме видеть карту мира Випсания Агриппы (ср.: Bouynot Yv. La poesie d’Ovide..., p. 88). 100 Такой же точки зрения придерживается Сайм (Syme R. History in Ovid..., p. 164). Ю1 Tr. II, 198; III, 3, 6; 10, 5; 12, 30; IV, 1, 94; Ер. I, 2, 79; II, 2, 95.
лено по той простой причине, что не умещалось в размер элегического дистиха, то придется признать, что Овидий не видел никакой разницы между сарматами и савроматами, но предпочитал более-менее йзвестной в Риме форме «сарматы» редкий для латинской речи этноним «Савроматы». Это отвечало его «александрийской» склонности к Экзотическим названиям, а также желанию показать, среди каких малоизвестных и отдаленных варваров он живет. Имя «савроматы» было широко распространено в греческой географической литературе, которая издавна помещала савроматов около Танаиса (Дона) 102. «Сарматский» этноним возник позже 103; под этим названием, как правило, фигурировали племена, продвинувшиеся в результате сарматской экспансии далеко на запад от Дона, и именно оно было лучше усвоено римлянами, чем старое, звучавшее почти мифологически. Поэтому первые упоминания сарматов в римской литературе, которые засвидетельствованы для Вип-сания Агриппы и Августа, говорят, как известно, о сарматах, а не савроматах. И после Овидия еще по крайней мере целый век римские авторы употребляют форму «сарматы». О савроматах впервые после Овидия в римской литературе упоминают (да и то только по отношению к меото-танаисскому региону) Мела 104 и Плиний 105, которые почерпнули сведения о них из греческой историко-географической литературы, широко использовавшейся ими. Так, Плиний, постоянно упоминая сарматов, следующим образом объясняет обнаруженный им в греческих книгах этноним Eaopop.axai: «Sarmatae, Graecis Sauro-matae» (сарматы, которые у греков называются савроматами) 106. О греческом источнике Овидиевых савроматов говорит форма пош. sing. Sauromates107 (от греч. Еаорор,атт]<;) вместо ожидаемой Sauromata. Языги. Овидий упоминает языгов (lazyges, греч. ’ТаСоуед) всего три раза 108. В Ер. I, 2, 75—80 Овидий говорит, что Августу «недосуг интересоваться. . . что делают савроматы, яростные языги (lazyges acres) и Таврическая земля, где почитается Орестова богиня, или какие другие племена, когда Истр останавливается от 102 Ср.: Herod. IV, 21, 57, 122—123. См. также: Доватур А. И., Каллистов Д. П., Шишова И. А. Народы нашей страны..., с. 363—365. 103 Уже в III в. до н. э. его упоминает Теофраст (De Hum. Frg. 172), однако еще долго в греческой литературе употреблялся этноним «савроматы», показывающий генетическую связь между двумя названиями (Смирнов К. Ф. О начале проникновения..., с. 191 и след,). 104 Mela, I, 22, 14; 19, 115—116; II, 1, 2. 105 Plin. NH, IV, 80, 88; IV, 16, 19; VII, 12. 106 Ibid., IV, 80. 107 Tr. Ill, 12, 30. 108 Ер. I, 2, 77; IV, 7, 9; Ibis, 135. Старые издания (например, Меркеля), основываясь на чтении многих поздних рукописей и Editio princeps Ro-mana 1471 г., читали имя языгов также в Tr. II, 191. Однако такое чтение не подходит по метрическим соображениям и потому отвергается большинством современных издателей и комментаторов (OwenS. G. On some passages..., p. 24; Idem. P. Ovidi Nasonis Tristium liber II, p. 154; Luck G. Tr., ed., II, 1, S. 115. Ср. издания: Elvrald R., Tr., ed., s, v. и Wheeler A. L, Tr., ed., s. v.).
холода, пересекают твердую спину реки на быстрых конях». Из этого контекста следует, что поэт локализует языгов, как и сарматов, за Дунаем. В Ер. IV, 7, 9—10, обращаясь к Весталису и прося его подтвердить искренность своих постоянных жалоб на тяготы местной земли, Овидий пишет: Ipse vides, onerata ferox ut ducat lazyx Per medias Histri plaustra bubulcus aquas (Ты сам видишь, как дикий языг, погонщик волов, проводит через срединные воды Истра нагруженные телеги). Наконец, в «Ибисе» (135) мы читаем, что фракийцы воюют луками (агси), а языги — копьями (hasta). Упоминание языгов Овидием имеет большое значение для понимания этнических и миграционных процессов, происходивших в северопричерноморских степях на рубеже нашей эры. Как известно из античных источников, языги были одним из передовых отрядов сарматской миграции на запад. Впервые в античной литературе они упоминаются (не считая Овидия) в «Географии» его современника Страбона. По данным последнего 109, языги-сар-маты занимали самую западную часть земель, лежащих между Днепром и Дунаем. Последующие свидетельства о языгах подтверждают крайне западное расположение этого сарматского племени 110. По-видимому, языги сначала жили в приазовских степях, где их локализовали Птолемей и Аммиан Марцеллин 111, а в начале нашей эры переселились к Дунаю 112. Продвижение на запад сарматов связывают с новыми волнами кочевников с востока; возможно, непосредственным толчком для миграции языгов послужило появление в придонских степях аланов в первые десятилетия нашей эры 113. Память об этом переселении могла сохраниться и в их названии: «языги-переселенцы» (’IdCuye; ol Метототас) 114. Уже в первые десятилетия I в. н. э. языги поселяются в Венгерской низменности в междуречье Тиссы и Дуная, где в непосредственной близости к границам Римской империи на протяжении веков становятся активными участниками военно-политических событий в этой части античного мира. Археологические исследования показывают, что путь туда лежал именно через Нижний Дунай, Олтению и Банат ш. 309 Strabo, VII, 2, 4; 3, 17. 110 Plin. NH, IV, 80; Tacit. Annal. XII, 29—30; Adrian. Anab. I, 3, 1-2; Appian. Mithr. XII, 69; Ptolem. Ill, 5, 1; Dio Cass. LXXI, 19; Ammian, XXII, 8, 31. 111 Ptolem. Ill, 5, 7; Ammian. XXII, 8, 31. Cp.t Смирнов К. Ф. Савроматы..., с. 290. 112 Sulimirski Т. The Sarmatians...,, р. 133. 113 См., например: Harmatta J. Studies..., р. 42; Хазанов А. М. Очерки военного дела..., с. 84. 114 Ptolem. Ill, 5, 1. 115 Pardusz М. Denkmaler der Sarmatenzeit Ungars. Budapest, 1941, Bd. I, S. 71; Златковская T. Д. Проблемы расселения..., с. 227.
Овидий был, таким образом, первым в истории античной этногеографии засвидетельствовавшим присутствие языгов на берегах Дуная. Обращает на себя внимание контекст упоминания языгов в Ер. IV, 7, 9—10. Здесь Овидий просит Весталиса удостоверить истинность того, что поэт уже дважды и почти в таких же выражениях утверждал ранее, но с одним отличием: раньше вместо имени языгов упоминались сарматы. Так, в Тг. III, 10, 33—34 Овидий писал: Perque novos pontes sub ter labentibus undis Ducunt Sarmatici barbara plauslra bovis (И по новым мостам, поверх катящихся волн [Дуная. — Л. ]1.] сарматские быки влекут варварские возы). Сходное описание встречаем в Тг. III, 12, 29—30: Nec mare concrescit glacie, пес, ut ante, per llislrum Stridula Sauromates plauslra bubulcus agit (И море уже не схвачено льдом, и савромат, иогошцик волов, уже не перевозит по Истру, как раньше, скрипучих возов). То, что во втором случае мы имеем аллюзию (хотя и со знаком минус) на первое описание, доказывается довольно точным параллелизмом в изображениях томитанской зимы в Tr. III, 10 и весны в Tr. III, 12, которые построены на одних и тех же основных элементах (и там и здесь снег, лед, который вырубают из озер, застывшее море, Истр, возы савроматов). И вот теперь Весталис должен подтвердить, что все эти приметы зимнего ландшафта соответствуют его личным наблюдениям. Снова упоминаются застывшее море (стрк. 7: ipse vides certe glacie concres-cere Pontum; cp. Tr. Ill, 12, 29), вино, которое застывает в сосудах (стрк. 8; ср. Tr. III, 10, 23—24), и, наконец, языги, переправляющиеся через Истр со своими возами. Несомненно, в данном случае Овидий просто подставил вместо имени «сарматов» языга. О чем может говорить эта метаморфоза? Если такая подстановка родственных сарматских названий не была вызвана лишь метрическими соображениями (что для Овидия при его ярком версификаторском таланте едва ли оправдано), то можно предположить, что употребление этнонима «языг» в рассказе для очевидца дает нам большую степень точности по сравнению с двумя предыдущими «сарматскими» описаниями. В таком случае не лишено оснований предположение, что именно языги, сарматское происхождение которых было известно Овидию, подразумевались поэтом каждый раз, когда он говорил о придунайских сарматах (такого мнения придерживается, в частности, Т. Сулимирский ш). Это подтверждается и традиционной диатезой сарматских племен, в которой крайне западное положение почти всегда отводится языгам. Тот факт, что обычно в описаниях Овидия преобладает сармат- 116 Sulimirski Т. The Sarmatians..., р. 134; ср. также: Златковская Т. Д. Проблемы расселения..., с. 227.
Ский этноним, можно объяснить большей распространенностью его (как и скифского наименования) в римской образованной среде, в которой «сарматы» были известны как одно из крупнейших варварских образований Северного Причерноморья и где едва ли знали о каких-то языгах. А ведь именно на эту публику, знакомую с Геродотом и другими греческими авторами, писавшими о танаисских савроматах, были рассчитаны этнические эффекты Овидия. Характерно, что в последний раз Овидий упоминает савроматов в Ер. III, 2, 40, написанной в 13 г. Больше мы нигде не встретим сарматского этнонима, за исключением дважды упомянутого «Сарматского моря» (mare Sarmaticum — Ер. III, 8, 8 и IV, 10, 38), которое не несет этнической нагрузки. Вероятно, когда более широкому кругу римлян стало известно, что именно языги были тем сарматским племенем, которое кочевало в низовьях Дуная, Овидий более осторожно стал использовать «сав-роматский» архаизирующий этноним, а в послании к очевидцу прямо заменяет его на «языгский». Любопытно, что и в первый раз языги названы в послании (Ер. I, 2, 75—80), также отличающемся сравнительно большей степенью достоверности, поскольку содержит обращение к Августу, осведомленному в делах Западного Понта, очевидно, более, чем кто-либо из римских адресатов Овидия. И, наконец, косвенным подтверждением отождествления языгов с сарматами может служить упоминание фракийцев-лучников и языгов, сражающихся копьями, в «Ибисе» (135). Поскольку обычным оружием фракийцев, по сообщениям античных авторов, были махеры (ра/оара — короткая сабля, кинжал) или дротики (dxovxiov) 117, комментаторы «Ибиса» видят во фракийском этнониме обозначение гетов 118 119, о которых Овидий не раз говорил как о лучниках 11Э. Подобно тому как в паре этнонимов «фракийская и скифская речь» мы усматривали метонимическую подстановку вместо названий «гетский» и «сарматский», данная оппозиция «фракийцы — языги» также может быть понята как замена обычного у Овидия сочетания «геты —- сарматы», тем более что копье было наиболее характерным оружием именно сарматов 120. Предположение о «языгской» подоплеке сарматских сведений Овидия является тем не менее лишь гипотезой, доказать которую, опираясь всего на три свидетельства о языгах и тридцать о сарматах, пока представляется невозможным. в) Геты Гетский этноним у Овидия самый употребительный. Он встречается 117 Thucyd. II, 98; Xenoph. Memor. Ill, 9, 2; Liv. XXXI, 39. 118 Ellis R. Ibis, ed., p. Ill; La Penna A. Ibis, ed., p. 29. 119 См. выше раздел 2 главы I второй части. 120 Strabo, VII, 3, ll;Sil. I tai. XV, 685; Stat. Achill. II, 132—133; Vai. Flac. VI, 162; Tacit. Annal. VI, 35; Hist. I, 79. Ср.: Блаватский В. Д. Очерки военного дела..., с. 114—117; Хазанов А. М. Очерки военного дела..., с. 44—50.
в «Тристийх» и «Посланиях б Понята» гораздо чаще, чем скифский и сарматский, вместе взятые (около 80 раз). Уже один этот подсчет показывает, что именно гетский элемент составлял основную часть варварского населения Малой Скифии, с которым, возможно, пришлось непосредственно столкнуться Овидию в его ссылке. Подобно скифскому и сарматскому, эпитет «гетский» прилагается К следующим понятиям: Getici sinus, litus (5 раз), fines (2 раза), tons, arva, loca, humus, служащим метонимическим обозначение: места ссылки поэта. Такого же рода упоминания гетского оружия Getica arma, arcus, sagittae. Частое утверждение поэта, что он живет среди гетов (inter Getas, in mediis Getis, in Getis), дополняется довольно подробной характеристикой их внешнего вида, нравов, языка и т. д. Только к гетам (в отличие от сарматского и скифского этнонимов) мы находим у Овидия эпитеты. Геты у него extremi, pharetrati, bracati, pelliti, hirsuti, intonsi, squalidi, Marticolae, infesti, male (non bene) pacati, inhumani, duri, crudi, rigidi, truces, feri, feroces, diri, saevi, stulti. Поэт рассказывает, как они разъезжают на конях по улицам города с ножами у бедра, с луками и колчанами 121, геты насмехаются над латинской речью Овидия, считая ее варварской 122; беседуют с ним 123 и сочувствуют его несчастью 124, сражаются с фракийским царем 125 126 и римскими отрядами 12е; под влиянием речи гетов, распространенной в Томах, язык местных жителей — греков сильно исказился 127 и стал почти варварским 128; гетский язык звучит повсюду, так что поэт поневоле его выучивает 129 и даже сочиняет оду, восхваляющую императорский дом, за что получает среди гетов имя поэта 13°. Такое обилие информации о гетах (даже если мы исключим заведомо сомнительные сведения о дружеских беседах с ними и написании «гетской поэмы») предполагает значительное распространение гетского этнического элемента в варварском населении Западного Понта. Обратимся к истории гетов в интересующем нас регионе. Тот факт, что геты, северо-восточная отрасль фракийского племенного массива, являлись древнейшим автохтонным населением Нижнего Подунавья, засвидетельствовано как археологическими раскопками, так и многочисленными литературными источниками, начиная с Геродота 131 и Фукидида 132. 121 Tr. V, 7, 13 и след. 122 Tr. V, 10, 38. 123 Ер. III, 2, 37. 124 Ер. II, 7, 31. 125 Ер. I, 8, 15—16. 126 Ер. IV, 7, 21; 9, 75 и след. 127 Tr. V, 2, 68. 328 Tr. V, 7, 52. 129 Tr. V, 12, 57; Ер. III, 2, 40. 130 Ер. IV, 13, 17. 131 Herod. IV, 93—97; V, 3, 4. 132 Thucyd. II, 96—98.
Анализ источникового материала показывает, что гетские племена издавна занимали земли по обоим берегам Нижнего Дуная. К северу от Дуная они распространялись на степную часть Прутско-Днестровского междуречья 133. На юге их территория простиралась от реки Осым (Asamus) на западе до побережья Черного моря на востоке, захватывая Малую Скифию. Включение в ареал гетской культуры районов севернее и южнее Дуная позволяет рассматривать регион от Днестра до Добруджи в историко-географическом плане как единое целое, а свидетельства Овидия о гетах — как важный источник по древней истории юго-западных областей СССР, прилегающих к Дунаю. В истории гетов выделяются два периода, связанные с созданием сильных политических объединений134. В IV—III вв. до н. э. возник мощный союз племен под руководством гетского вождя Дроми-хета. Гетские войска успешно противостояли тогда экспансионистским претензиям Александра Македонского и его преемников, разгромив в 293 (292—?) г. греков, предводимых полководцем Лиси-махом 135 136. Объединение Дромихета сложилось, по всей видимости, на территории севернее Дуная, в междуречье Прута и Днестра, судя по мирному договору между гетами и Лисимахом, по которому последний должен был вернуть гетам земли к северу от Истра 13р. Однако событием, имевшим решающее значение для той этнической ситуации, которую застал Овидий, было возникновение в середине I в. до и. э. могущественной гетской державы Биребисты, которая объединила под своим господством огромную территорию от Буга до Балкан 137. Гетами были захвачены и разграблены многие греческие города Западного Причерноморья. «Геты взяли ее [Ольвию.—А. П.] и остальные города по левому берегу Понта вплоть до Аполлонии, — рассказывает Дион Хрисостом. — Вследствие этого дела тамошних греков пришли в крайний упадок: одни города не «были восстановлены, другие — в плохом виде, и при этом нахлынула в них масса варваров» 138 139. Драматическую картину борьбы с наседающими варварами-ге-тами рисуют эпиграфические находки из западнопонтийских городов Месембрин, Том,” Истрии, Одесса: стены городов нередко разрушались, сами города разорялись, жители вынуждены были их покидать, оставшихся уводили в плен 1зэ. 133 Vulpe R. Studia thracologica..., р. 151; Златковская Т. Д., Полевой Л. Л. Городища Прутско-Днестровского междуречья..., с. 57—58; Мелюкова А. И. К вопросу о границе..., с. 79; Никулицэ И. Т. Геты IV—III вв. до н. э.с. 3. 134 Подробнее см.: Златковская Т. Д., Полевой Л. Л. Городища Прутско-Днестровского междуречья..., с. 56 и след. 135 Diod. XXI, 13; Pausan. I, 9, 6; Strabo, VII, 3, 8; 14. 136 Pausan. I, 9, 6. 137 Strabo, VII, 3, И; VII, 3, 2. Подробнее о царстве Биребисты см.: Златков-ская Т. Д. Племенной союз гетов под руководством Биребисты (I в. до н. э.). — ВДИ, 1955, № 2; Daicoviciu Н. Dacia de la ,Burebista la cuceritea romanS. Cluj, 1972; Criqan J.-H. Burebista epoca sa. Bucure^ti, 1975; Vulpe R. Studia thracologica..., p. 39—61. 138 Dion Chrysost. Or. Borysth. XXXVI (Dindorf, 2, p. 49). 139 Блаватская T. В. Западнопонтийские города..., с. 172—178,
Царство Биребисты просуществовало недолго, распавшись после смерти своего создателя на небольшие части, и в последней трети I в. до н. э. на территории Малой Скифии мы застаем гетские племена, во главе которых стояли мелкие царьки: Рол — на юге Добруджи, Дапиг — в центральной ее части и на севере, поблизости от дельты Дуная, — Цирак. О Цираке и Далиге известно, что они оказывали упорное сопротивление Марку Лицинию Крассу, в 29— 27 гг. до н. э. покорявшему гетские племена Нижней Мезии и получившему триумф «ех Thraecia et Geteis» 14°. Рол, перешедший на сторону римлян, потом около десяти лет правил объединенными под его началом гетскими племенами на большей части Малой Скифии ш. Однако вскоре после похода Красса территория Малой Скифии переходит под власть фракийского государства одрисов, зависимого от Рима; эта зависимость сохранялась до 46 г. н. э., когда Фракия стала римской провинцией, а Добруджа вошла в состав провинции Мезии. Хотя уже с конца I в. до н. э. римская администрация установила контроль над всем правобережьем Нижнего Дуная, еще долго геты не могли смириться с этим положением. Вероятно, не случайно Овидий называет гетов «плохо замиренными» (male pacati), почитающими Марса (Marticolae), враждебными (infesti) и т. д. Левобережные геты Валахии и Молдавии, лишенные привычных отношений с правобережьем, очевидно, постоянно держали под страхом вторжения эту вновь образовавшуюся римскую территорию. Еще Овидий был свидетелем таких набегов из-за Дуная 140 141 142. После депортации римлянами в первом десятилетии нашей эры 50 тыс. гетов из Валахии на южный берег Дуная, произведенной во время похода Лентула, активность гетских племен в этой части левобережья, по-видимому, резко спала, поэтому большую часть набегов из-за Дуная следует приписать гетам, жившим в северной Валахии и в Молдавии, т. е. непосредственно в нижнем течении Дуная 143. Итак, замиренные геты в Добрудже (на правобережье Дуная) и воинственные орды гетов за Истром, держащие под угрозой нападения придунайские земли, — такова ситуация, которую должен был застать Овидий в месте своей ссылки. В научной литературе неоднократно отмечалось, что геты, изображаемые Овидием, как бы разделяются на две группы: одни — те, кто нападает на мирное население, как правило, из-за Дуная, и другие, мирно соседствующие с томитами и занимающиеся скотоводством и 140 GIL, I2, р. 50. 141 Dio Cass. LI, 24, 67; 26, 1, 2, 5. Подробнее см.: Златковская Т. Д. Мезия..., с. 26—28; Vulpe R. Histoire ancienne..., р. 102—103. 442 Ср.: Tr. III, 10, 50—70; III, 14, 42; IV, 1, 66-84; V, 2, 31-32; V, 10, 15— 30; Ер. I, 2, 15—24; III, 1, 25—28 и др. 143 Vulpe R. Studia thracologica..., р. 128—136; ср.: Parvan V. La penetration..., p. 36 sqq.; Idem. Getica..., p. 75 sqq.; Daicoviciu C. — In: Istoria Rominiei, I, p. 289—290; Златковская T. Д. Мезия..., c. 41—44; Stefan Gh, Daci ф Romani..., p. 149—150.
землепашеством в окрестностях Том 144. Однако следует отметить, что Овидий в большинстве случаев сознательно не расчленяет эти группы, перенося черты гетов нападающих на гетов мирных для создания более мрачного «варварского» колорита местной страны. Любопытно, что когда Овидий в первый раз упомянул гетов (это было в первой же элегии, отправленной в Рим из Том), они, как и сарматы, локализовались у него за Дунаем (см. Тг. II, 191—192: «Кизигов, колхов, матерейские толпы и гетов с трудом™ удерживают протекающие между нами воды Данувия») 145 146. Многие из последующих высказываний о гетах представляют такое же неопределенно-поэтическое, как и в случае с сарматами, указание на то, что поэт живет между гетами (и савроматами, скифами, бессами) 14р, греки основали свои колонии в земле гетов 147, читать его стихи некому, кроме савроматов и гетов 148, и т. д. И лишь в последней книге «Тристий» и «Посланиях с Понта» Овидий разворачивает широкую картину своих идиллических отношений с гетами, будто бы живущими непосредственно в Томах. Любопытно, что вся информация о гетах вне города (чаще всего за Дунаем) сосредоточивается в тех элегиях, которые представляются наиболее достоверными вследствие того, что обращены или к Августу, или к очевидцам, побывавшим в этом районе. Таковы данные Овидия о гетах за Дунаем в Тг. II, 191—192, обращенной непосредственно к Августу; в Ер. I, 2, 75—80, где поэт рассказывает Фабию Максиму, с какими словами он должен обратиться к императору, ходатайствуя за Овидия; в Ер. I, 8, 15 и IV, 7, 9 и IV, 9, 77 и след., в которых Овидий повествует о битвах римских и одрисских войск с гетами, захватившими придунайские крепости Эгис и Тресмис; два последних послания адресованы непосредственным участникам этих событий; в Ер. IV, 14, 14, где содержится обращение к томи-там и Томы названы «столь близкими к воинственным гетам». Характерно, что о гетах внутри города во всех упомянутых посланиях нет ни слова. Это подтверждает, что большинство рассказов о гетах в черте города представляет собой тенденциозно-поэтический вымысел, хотя и опирающийся, возможно, на наличие какого-то гетского элемента в составе населения города и его окрестностей. Подробнее вопрос о гетах в Томах мы рассмотрим ниже, в разделе о варваризации греческого города. Что же касается гетов, нападающих из-за Дуная или населяющих хинтерланд понтийского побережья, то из произведений Овидия вырисовывается их довольно характерный внешний облик и обычаи. 144 См., например: Гандева Р. Овидий и населението..., с. 99; Златковская Т. Д. Мезия..., с. 35; Vulpe R. Tomi..., р. 47—49; Vulcdnescu R. Aspetti di civi-lizzazione..., p. 615. 145 Такое же задунайское расположение их предполагается в Тг. III, 10, 5> Ер. I, 2, 75—80; I, 8, 15 и след.; IV, 7, 19 и след.; IV, 9, 75—81. 146 См., например, Tr. III, 3, 6: Inter Sauromatas esse Getasque; Tr.[Ill, 11, 55: inter Scythiamque Getasque; Tr. IV, 1, 67: inter vivere Bessosque Getasque. 147 Tr. Ill, 9, 4: in Getis. 148 Tr. IV, 1, 94.
Так, мы узнаем, что геты (или «варвары», под которыми они подразумеваются) носили длинные волосы и бороды 149 150 151, одевались в звериные шкуры и шаровары 15°, составляли легкую конницу 1б1, причем их оружие состояло из лука 152 и колчана со стрелами, пропитанными ядом 153, и кинжала, который они носили на поясе 154. Внешний вид варваров и их одежды, который Овидий рисует, возможно, не без влияния стереотипов античной этнографии, перекликается с иконографией даков, известной по изображениям на колонне Траяна в Риме и метопам Траянова триумфального памятника из Адамклисси. Обычай пропитывать стрелы ядом существовал у многих народов и племен античной ойкумены. О смазывании стрел ядом у эфиопов и скифов сообщает Теофраст: «В Эфиопии есть некий смертоносный корень, которым намазывают стрелы, а в Скифии — он же и многие другие, из которых одни сразу убивают принявших их, а другие — в более или менее продолжительное время, так что некоторые умирают от истощения» 155. По Плинию 156, «скифы пропитывают стрелы змеиным ядом и человеческой кровью». О том же повествует Лукиан Самосатский157. Схолиаст Никандра рассказывает о парфянах и скифах, которые, «стреляя из луков, намазывают ядом наконечники стрел. . .» 158. Страбон сообщает об обычае отравлять стрелы у некоторых горских народов Кавказа 159. Подробно рассказывает о способе приготовления такого яда Аристотель 16°. Свидетельство Овидия о распространенности подобной практики среди местных варваров следует признать достоверным, поскольку в Ер. IV, 7, 11—12 и Ер. IV, 9, 83—84 поэт просит очевидцев подтвердить этот факт их собственным опытом. Некоторые признаки позволяют предполагать, что Овидий связывал обычай отравлять стрелы именно с гетами 161 162. Так, в Ер. IV, 7, 35—36, рассказывая о разгроме гетов под Эгисом, поэт так отзывается о героическом поведении Весталиса, участвовавшего в атаке на захваченный гетами город: «И тебя не остановила ни масса брошенных сверху копий, ни стрелы, влажные от змеиной крови». О гетах, смазывающих дротики ядом, сообщает также Силий Италик 1G2. 149 Tr. V, 10, 32; V, 7, 18; 50; Ер. I, 5, 74; III, 5, 6; IV, 2, 2. 150 Tr. IV, 6, 47; V, 7, 49; V, 10, 32; Ер. IV, 10, 2. 151 Tr. III, 10, 54; V, 7, 14; V, 10, 19—20; Ер. I, 2, 80. 352 Тг. V, 7, 15-16; IV, 10, НО; Ер. I, 8, 6; III, 5, 45; IV, 3, 52; IV, 9, 78; IV, 13, 35. 163 См. выше, раздел 2 главы I второй части. 154 Tr. V, 7, 19-20. 156 Theophr. De plant. X, 15, 2; ср.: Aelian. De nat. anim. IX, 15. 156 Plin. NH, XI, 279. 357 Lucian. Nigrin. 79. 158 Schol. ad Alexipharm. 207. 359 Strabo, XI, 2, 19. 160 Aris tot. De mir. auscult. 141. 363 По мнению A. M. Хазанова, речь у Овидия идет о сарматском обычае; (Очерки военного дела..., с. 41). 162 Sil. Ital. I, 324—326.
Впрочем, поскольку эта практика была широко распространена у понтийских народов, а Овидий часто, говоря о варварских набегах, не уточняет, какие именно племена в них участвуют, едва ли можно категорично отнести смазывание стрел ядом только к гетам. И, наконец, о форме гетского этнонима. Здесь, как и в случае с сарматским наименованием, мы можем отметить предпочтение, отдаваемое Овидием греческому варианту этого имени. Хотя в римской литературе наряду с «даками», название которых считается римским новшеством, употреблялось и традиционное греческое название «геты» 163, именно «Дакия» и «даки» привились в официальной римской номенклатуре северофракийских племен 164, в то время как греки еще долго называли эти же племена гетскими. Характерна в этом смысле ремарка Плиния (подобная той, которую он делает в отношении сарматов — «Graecis Sauromatae») относительно гетов, живущих около Дуная, которые, по его словам, «у римлян называются даками (Daci Romanis dicti)» 165. По свидетельству Страбона, даками называлась западная часть северофракийских племен, расположенная к северо-западу от Малой Скифии, в которой жили собственно геты 166. Очевидно, римская военно-политическая администрация, поскольку власть Рима распространялась к побережью Понта с запада на восток по Дунаю, познакомилась прежде всего с даками, включив затем в это понятие родственных и, возможно, часто союзных гетов. Грецизированная форма гетского наименования (Овидий дает форму nom. sing. Geles 167 из греч. Гетт^ вместо лат. Geta и асе. sing. Geten 168 169 из греч. Гет-гр вместо лат. Getam 168), по-видимому, больше устраивала Овидия, желавшего поразить римского читателя редкими названиями едва известных народов. г) Прочие племена (бастарны, бессы, кораллы, бистоны) Кроме скифов, сарматов и гетов, Овидий называет еще несколько племен, среди которых, по его словам, он вынужден проводить свою жизнь в Добрудже. Бастарны. Немаловажную роль в истории придунайских земель античной эпохи играли племена бастарнов (Bastarnae, Baaxapvai, Baaxepvai), появившиеся здесь в III в. до н. э. 163 В основном в поэзии; см., например: Verg. Georg. Ill, 460; Horat. Carm. IV, 15, 21. 164 Так, например, Агриппа на своей карте располагал к западу от Сарматип Дакию — VIII область из 24 областей orbis Romani. 165 Plin. NH, IV, 80. 16e Strabo, VII, 3, 12. 167 Ер. I, 2, 106; 5, 62; 7, 12; 8, 16; II, 1, 66; IV, 2, 22; 7, 48; 13, 18. 168 Tr. V, 3, 32. 169 Известно, что латинский язык иногда сохранял в словах греческого происхождения особенности греческого склонения, однако это случалось не так часто и, как правило, в именах собственных. О существовании в латинском языке латинизированной формы Geta свидетельствует прозвище римского императора, младшего брата и соправителя Каракаллы Публия Септимия Геты (Geta); ср. также: Terent. Phormio, 35: Amicus summus mens et popu-laris Geta...
Проблема происхождения и этнической принадлежности ба-старнов вызвала в научной литературе большую дискуссию 17°. Одни исследователи, опираясь на свидетельства Страбона, Тацита и Плиния 170 171, считают бастарнов германским племенем, другие, исходя из данных Полибия, Диодора Сицилийского, Плутарха, Тита Ливия и других авторов 172, причисляют их к кельтам (=галатам). Бастарны играли во II—I вв. до и. э. заметную роль в военнополитической жизни районов Нижнего Дуная, выступая в союзе со скифскими и гетскими племенами и создавая постоянную угрозу для греческих городов Западного Причерноморья 173. Именно в это время они попадают в поле зрения античных авторов. На протяжении I в. до н. э. гегемония бастарнов постепенно клонилась к упадку, сначала под ударами гетов, возглавляемых Биребистой, затем под давлением сарматских племен, проникавших из северопричерноморских степей в прикарпатский район. В последующие века мы слышим о бастарнах, входящих в различные союзы племен 174, но никогда они уже не выступали как самостоятельная политическая сила. Овидий упоминает бастарнов (бастернов) лишь один раз во второй книге «Тристий», написанной в первый год пребывания его в Томах. «До этого места, — пишет Овидий, имея в виду Дунай, — часть Левого Эвксина принадлежит римлянам, ближайшими же землями владеют бастерны и савроматы» (стрк. 197—198). Упоминание бастарнов в числе северодунайских племен, возможно, свидетельствует об их относительной активности еще в I в. н. э. Бессы. Дважды называет Овидий вместе с савроматами и гетами фракийское племя бессов. В Тг. III, 10, 5—6 он жалуется:«[Меня] окружают дикое племя савроматов, бессы и геты (Bessique Getaeque), о сколь недостойные моего дарования имена!» Примерно в таком же контексте звучит восклицание в Tr. IV, 1, 67—68: «Какое несчастье жить среди бессов и гетов (inter Bessosque Getasque) тому, кто всегда был на устах у народа!» 175. Бессы (Bessi, Взасос, Beoooi) — одно из многочисленных фракий-( них племен, населявших первоначально центральную часть северных склонов Родопских гор 176. Известно, что в конце I в. до и. э. в результате ожесточенной борьбы бессов против римского владычества первые переселились или были депортированы на территорию 170 См. о ней: Vulpe R. Le probleme des Bastarnes..., p.-l—17; cp.: Ekholm G9 The Peoples of Northern Europe. — CAH, 1936, XI, p. 59—60; KP, I, col. 838—839. 171 Strabo, VII, 3, 17; Tacit. Germ. 46; Plin. NH. IV, 81. 172 Polyb. XXV, 6; Diod. Sic. XXX, 19; XXXI, 14; Plut. Aem. Paul. 9, 12, 13; Liv. XLIV, 26—27; XL, 5, 57—58. 173 Vulpe R. Le probleme des Bastarnes..., p. 8, 11; cp.: Rostovtzeff M. Iranians and Greeks..., p. 116; Sulimirski T. The Sarmatians..., p. 128—130. 174 Рикман Э. А. Этническая история..., с. 329. 175 Ср. также сочетание бессов с гетами у Vai Flac. II, 231 sqq.; пес quos ster= nere Bessi |l nec Geticae potuere manus. 576 Liv. XXXIX, 53; Plin. NH, IV, 40; Strabo, VII, 5, 13.
Добруджи, где их присутствие (между Томами и Истрией) засвидетельствовано эпиграфическими документами 177е Таким образом, упоминание Овидием боссов как будто может служить дополнительным свидетельством наличия в Добрудже бес-ского этнического элемента. Однако это упоминание может быть также хорошим примером того, насколько, с одной стороны, для Овидия безразлична точная локализация племен Добруджи, с другой — как свободно он преобразовывает реалии местной жизни в соответствии со своей обобщающей и типизирующей поэтикой. Ведь перечислив в первом пассаже савроматов, бессов и гетов, Овидий уже в следующих строках недвусмысленно говорит об их задунайском расположении: «Все-таки, пока стоит тепло, мы защищены водами Истра». Кораллы. Это племя Овидий также упоминает дважды. В Ер. IV, 2, 37—38 Овидий, развивая перед поэтом Севером свою обычную сентенцию об отсутствии в Томах слушателей, риторически спрашивает: «Кому я здесь мог бы читать свои произведения, кроме желтоволосых кораллов (flavis Corallis) и других племен, какие обитают на варварском Истре ?» В послании к Суиллию, зятю поэта, высказывается заветное желание Овидия: «О, если бы можно было удалиться, наконец, от берегов, чересчур подверженных нападениям (subiecta) одетых в шкуры кораллов (pollitis Corallis) и от свирепых гетов» (Ер. IV, 8, 83—84). Кораллы (Coralli, КбраХХт) — племя, жившее у Гема в глубине гетской земли 178. Страбон помещает кораллов и бессов между Гемом и Понтом, относя их, ио-видимому, к фракийскому племенному миру 179. Аппиап же считает их сарматским племенем 18°. По месту обитания кораллов следует относить все же, очевидно, к фракийцам. Тот факт, что «кораллы» названы у Овидия в контекстах, в которых обычно употребляется гетский этноним 181, позволяет полагать, что в данном случае мы имеем дело с обычной поэтической вольностью — метонимической заменой одного фракийского этнонима на другой, звучащий более эффектно и экзотично, или поэтическим приближением отдаленного племени к непосредственному окружению Том. Пистоны. Фракийское племя бистонов (Bistones, Bcotovs;) обитало в Южной Фракии в долине реки Стримон и на эгейском побережье. 177 См.: Parvan V. Historia VII, N 18, 49—52; Vulpe R. Histoire ancienne..., p. 108 sqq. О боссах и их борьбе с Римом см.: Златковская Т. Д. Мезия..., с. 8—9; Condurachi Е. Din istoria cotropirii Romano..., p. 31 sqq.; Saratov T. Los Besses et Rome..., p. 141—150; Casson S. Thracian tribes..., p. 97 sqq. 178 См. о них: Tomaschek W. Die alton Thraker..., S. 97; RE, IV, 1, s. v. Coralli. 179 Strabo, VII, 5, 12: eI8-* oi -rcepi xov ATpiov zal ol окёр аитои o’ixouvts? рё/рt той Пб-vtou KopaXXot v.ai Beaaoi. . . 180 Appian, Mithr. 69: SaupopaTiov ot те Baatl^eioi '/.at TdCuyec xal K6paXA.oi %ai 0pfZ7.iov oaa 7677] тсара xov ’'laxpov vj 'PoBoK'/jv vj tov Aipov orzouaiv. 181 Ср., например: Tr. IV, 1, 94; V, 12, 51—58; Ер. I, 5, 11—12; III, 9, 31—32; IV, 10/2.
Эта локализация бистонов была хорошо известна Овидию еще в римский период творчества182. Еще в первой книге «Тристий», написанной по пути в Томы, Овидий дважды упоминает бистонский этноним в приложении к Южной Фракии, по которой пролегала часть его сухопутного маршрута 183. Об этом отрезке пути через землю бистонов он вспоминает также в Ер. IV, 5, 36. Поэтому вполне естественно, что высказывания Овидия о «бис-тонских сариссах» (Bistoniae sarissae), будто бы угрожающих жизни поэта в Томах 184, а также опасение, что после его смерти прах изгнанника будет попираться копытом «бистонского коня» (Bisto-nius equus) 185, расцениваются исследователями как поэтическая вольность, при которой «бистонский» этноним служит синонимом «фракийскому» 186. Едва ли можно, основываясь лишь на этих свидетельствах Овидия, делать предположения о переселении бистонов в Добруджу 187, как это имело место с бессами (см. выше). Такую же синонимичность с «фракийским» этнонимом позволительно усматривать в Sintus miles (Tr. IV, 1, 21), меча которого не боится муза поэта в изгнании (синтийцы населяли Южную Фракию). Метонимией объясняется и наименование владыки одрисов (Odry-sii — Ер. I, 8, 15), охранявших Эгис от задунайских гетов, ситоний-ским царем (Sithonius rex — Ер. IV, 7, 25) 188. 4. «Варваризация» греческого города Одним из наиболее важных вопросов истории античного Причерноморья является проблема встречи, контактов и взаимоотношений местного «варварского» населения и пришлых греков, основавших здесь свои колонии. Известный нам по археологическим, нумизматическим и эпиграфическим данным процесс варваризации греческих причерноморских городов, особенно усилившийся в первых веках нашей эры, протекал в разных районах Понта неравномерно и неодинаково. Это обусловливалось многочисленными факторами, главными из которых являются характер общественно-политической и экономической структуры греческого полиса, его замкнутость или, наоборот, тенденция включения в сферу своего влияния больших территорий, населенных местными племенами, интенсивность связей с остальным греческим миром и, наконец, характер социально-политических, этнических, миграционных и прочих процессов, протекавших в соседнем варварском мире. Свидетельства Овидия о варваризации Том обычно рассматриваются в литературе как уникальный рассказ очевидца, давшего 182 См. выше главу IV первой части, 183 Tr. I, 10, 23; 48. 184 Ер. I, 3, 59. 185 Ер. I, 2, 110. 186 Vulpe R. Ovidio..., р. 50; Casson S. Thracian tribes..., p. 98 sqq, 187 См., например: Златковская T. Д. Мезия,.., с, 9—10, 188 Ср. главу IV первой части,
«Зарисовку с натуры», которая может служить парадигмой этого процесса для прочих городов Понта, а также основой для типологических сравнений с другими районами античной окраины. Такой подход вполне понятен, если учесть, что 1) для периода с середины I в. до н. э. до середины I в. н. э. Овидий является единственным письменным источником по истории Том и западного побережья Черного моря; 2) Овидий и (в конце I в. и. э.) Дион Хри-состом лично побывали на Понте и зафиксировали письменно свои впечатления; 3) обилие, многоплановость и внутренняя непротиворечивость высказываний поэта о варваризации Том таковы, что при первом прочтении создается впечатление абсолютно достоверной информации. Однако более внимательный анализ этих свидетельств с учетом поэтического жанра, в котором работал Овидий, обстоятельств личной судьбы поэта, а также исторического материала, относящегося к Томам, позволяет во многих случаях внести в них важные коррективы. Мы уже отмечали в главе V первой части, что тема варварства в произведениях Овидия, созданных до ссылки, звучит очень приглушенно и нерегулярно. Литературно-эстетические и жизненные позиции поэта, тесно связанные с римской столичной жизнью, переводили понятие варварства в любовно-этическую или в экзотикомифологическую плоскость. Легко представить себе, какие чувства испытал Овидий, внезапно вырванный из привычной литературно-светской среды и поселенный в отдаленнейшем уголке Римской империи по соседству с легендарной Скифией — олицетворением вселенской дикости и варварства. В понтийских произведениях Овидия тема «варварства» окружающей его земли, людей, речи, быта, нравов становится одной из ведущих в образной системе нового жанра, сильнейшим аргументом в борьбе за возвращение в Рим или хотя бы перемену места ссылки. Отсюда подчиненность всех остальных элементов описаний идее «варварства». В понятие «варварства» у Овидия в период ссылки входили такие элементы, как удаленность от Рима, суровость местного климата, постоянная военная угроза, дикость нравов и внешнего вида обитателей города, их образ жизни, полное бескультурие (отсутствие книг, незнание латинского и испорченность греческого языков) и т. д. 189 Конечно, по сравнению с Римом, являющимся для Овидия средоточием «цивилизованности», идеалом urbanitas et elegantia, обстановка небольшого греческого города в Понте, испытавшего к тому же в недавнем прошлом ряд серьезных потрясений, казалась Овидию «ужасной» и совершенно варварской. Из произведений Овидия видно, что дифференциация местного значения «варвары-греки», несомненно имевшая большой смысл для греков-томитов, никак не отразилась в них. Это объясняется прежде всего тем, что изображение «циви 189 Andre J.-M. Quid Ovidius de barbaria senserit?, p. 79—83.
лизованного» греческого города не входило в задачи Овидия, ибо не вписывалось в его концепцию сплошного варварства; Следует также учитывать, что на окружающую его действительность Овидий смотрит исключительно глазами римлянина 19°, склонного расценивать любое несоответствие столичному modus vivendi как проявление варварства. Недаром, вероятно, из всего того набора характеристик варварства местной земли, который был перечислен выше, в элегиях последней книги «Посланий с Понта», признанных нами наиболее достоверными, остаются лишь те, которые относятся к удаленности от Рима, суровости климата и опасности внешних вторжений. Здесь Овидий должен был считаться как с мнением римских очевидцев, так и с чувствами и оценкой местных греков. Тем не менее большинство понтийских элегий вместо исторически предполагаемой оппозиции «Рим и греческий полис Томы — местные варвары», репрезентирующей противопоставление «цивилизованность — варварство», дает упрощенную и тем самым искаженную антиномию «Рим — Томы», последний элемент которой включает в себя как греков, так и местное варварское население. Такая направленность томитанских стихотворений Овидия вызывает необходимость в критическом отношении к этнографической и социально-политической информации Овидия, характеризующей внутригородскую ситуацию Том. Итак, что же в высказываниях поэта свидетельствует о сильной варваризации Том? Прежде всего, это постоянные утверждения Овидия, что он живет среди варварства, в варварской стране, среди варварских племен. Большую часть домов в Томах занимают варвары (геты), наводящие ужас на греческую часть поселения; они разъезжают на конях в полном вооружении по улицам города и устраивают кровавые драки прямо на форуме (агоре). Варварские языки подавили греческий, лишь кое-кто из греков говорит на своем языке, но и тот уже испорчен гетскими звуками. Греки утратили свои обычаи, язык и даже костюм: они, как и варвары, носят шкуры и штаны; длинные волосы и бороды завершают картину их варваризации 190 191. Рассмотрим достоверность каждого из этих утверждений. Выше мы ужо показали тенденциозно-поэтический характер утверждений поэта, что он живет среди варваров 192. Тезис об испорченности греческого языка томитов был убедительно опровергнут Р. Гандевой, привлекшей для сравнения эпиграфический материал из Том этого времени 193. Она же показала, что слова Овидия о сарматской и гетской толпе, разъезжающей по 190 Зависимость изображения варваров и их страны у Овидия от стереотипных представлений римлян о варварах вообще и северо-восточных в частности хорошо показал Е. Лозован (Realites pontiques..., р. 358 sqq.). 191 Отсылки к тексту см. выше в разделе 2 главы I второй части. 192 См. выше, раздел 2 главы III второй части. 193 Гандева Р. Овидий и населението..., с. 46, 94; ср.: Bouynot Yv. La poesie d’Ovide..., p. 108 sqq.; Stoian J. Tomitana..., passim; Pippidi D. M. Tomis..., p. 254.
vias m, имеют в виду не улицы города, а дороги Добруджи (regi-onis Tomitanae) 195. Характерно, что о гетах, занимающих «большую часть домов» в Томах и живущих «без всякого различия» с греками (nullo discri-mine), Овидий счел нужным упомянуть только в Tr. V, 10, 29—39. Трудно объяснить тот факт, что лишь на четвертом году жизни в Томах Овидий сообщил такую «потрясающую» с точки зрения его изображения местной жизни «реалию». Неоднократные указания на всеобъемлющее варварство места его обитания и тягот местной жизни здесь ограничивались до сих пор угрозой внешнего нападения. Можно предположить, что теперь Овидий счел нужным усилить рисуемую им картину новым штрихом: оказывается, нет спокойствия и внутри города. Этот штрих хорошо вписывается в изображение Овидием варваризации греческого языка, последовательно развиваемое им в рамках правдоподобных (с точки зрения жителя Рима) «поэтических декораций». L: Вспомним, что в Ер. IV, 14, где Овидий обращается непосредственно к томитам, изгнанник ни словом не обмолвился о «внутригородских» варварах, будто бы поглотивших греческую культуру, язык и внешний облик томитов, и что именно такое изображение £ реков — хозяев города вызвало отрицательную реакцию в среде томитов396. По вопросу о совместном проживании греков и варваров в городах Северо-Западного Понта дополнительный материал предоставляет Дион Хрисостом, который, также отмечая «варварские» черты в языке, внешнем виде и одежде ольвиополитов, ни разу не упомянул о варварах в черте города, чего он, по-видимому, не преминул бы сделать, коль скоро для этого были бы хотя бы какие-нибудь основания 19 7. Дважды упоминает Овидий о гетах, которые не боятся законов и решают спорные вопросы с помощью меча прямо на форуме 198. Ск. Ламбрино, основываясь на римской юридической терминологии, употребляемой Овидием в этих двух фрагментах (leges, aequum, iura, iniustum, ins dicere), считает, что речь здесь идет не о кровавых драках и отсутствии у гетов законов, а скорее о странности и варварском характере этих законов. Ссылаясь на сходные обычаи других варварских народов, Ламбрино утверждает, что здесь имеется в виду так называемый «божий суд», при котором победителю в дуэльной схватке помогает само божество (Марс). В связи с тем что отправление «гетской юрисдикции» (la seance d’un tribunal getique) происходит, по Овидию, на форуме Том, 194 Tr. V, 7, 13-14. 195 Гандева Р. Овидий и населението..., с. 25, 90. Ср. перевод С. В. Шервин-ского: «по просторам степным» (Овидий. Элегии и малые поэмы. М., 1973, с. 432). 196 Подробнее о «гневе» томитов и связанных с ним проблемах достоверности Овидиевой информации см. выше, раздел 4 главы III второй части. 197 См. подробнее нашу статью «Овидий и Дион Хрисостом...», с. 20 и след. 198 Tr. V, 7, 47-48; V, 10, 43-44. Ю Заказ № 1285 145
ученый делает далеко идущие выводы об официальном признании готских институтов со стороны греческих городских властей. «В Томах при совместной жизни греков и гетов каждый из двух народов вел изолированно свою жизнь», — пишет Ламбрино 3". С критикой такой концепции гето-греческого города выступили Д. М. Пиппиди 199 200 и Н. В. Вулих 201. Пиппиди называет ее «идиллической» и указывает, что она не имеет никаких оснований в исторической действительности понтийских городов. Двуобщинность и равноправие двух этносов в рамках античного города не имеют параллелей почти ни в одном из городов Западного и Северного Причерноморья (за исключением, может быть, Танаиса). Им свойственны, напротив, типично эллинский характер полиса и консерватизм традиционных политических и культурных обычаев 202 203 204. Считая интерпретацию Ламбрино неубедительной, Вулих полагает, что «при помощи терминов, подчеркивающих для римлянина справедливость происходящего на форуме судебного разбирательства, Овидий лишь указывает на жестокость и произвол, характерные для гетов» 2°3. Мы считаем, что такой взгляд более соответствует характеру изображения Овидием томитанской действительности. О проблеме распространения в Томах языков местных варваров выше уже говорилось. Кульминацией развития этой идеи, не имеющей, по нашему мнению, реального основания, явилось сообщение Овидия о прочтении им перед гетской аудиторией стихов, написанных на гетском языке 2°4. Поэтому остановимся на этом сообщении подробнее. Сокрушаясь по поводу возможного ухудшения качества его стихов, Овидий пишет, обращаясь к своему другу Кару — известному эпическому поэту, воспитателю детей Германика: «И тебе не следует удивляться, если будут с изъяном стихи, которые я — почти гетский поэт (paene poeta Getes) — пишу. Ах, стыдно [и сказать], я написал и на гетском языке (Getico sermone) книжку, и варварские слова составлены нашими размерами (nostris modis). И я понравился — поздравь меня, и стал называться поэтом [и] среди бесчеловечных гетов. Ты спрашиваешь о содержании? Ты похвалишь [меня] — я говорил о Цезаре». Далее следует краткий «пересказ» славословий в адрес умершего Августа, заместившего его Тиберия, вдовы императора Ливии и Друза и Германика. Потом он продолжает: «Когда я прочитал до конца эти [стихи], написанные неродной Каменой, и мои пальцы коснулись последнего листа [книжки], все закивали головами и 199 Lambrino Sc. Tomis..., р. 381—382; 387—389; ср.: Denes Т. Ovide..., р. 7—9; Гандева Р. Овидий и населението..., с. 24. 200 Pippidi D. М. I Greci..., р. 158, 285 sqq.; Idem. Scythica Minora..., p. 79; Idem. Tomis..., p. 250—256. 201 Вулих Н. В. «Тристии»..., c. 71. 292 Pippidi D. M. Tomis..., p. 253—256. 203 Вулих H. В. «Тристии»..., c. 71. 204 Ер. IV, 13, 19—38.
[стали трясти] полными [стрел] колчанами, и долго на гетских устах не стихал гул. И кто-то сказал: «Раз ты такое пишешь о Цезаре, то Цезарь уже давно должен был бы помиловать тебя». Даже он [так] сказал, а [между тем] меня, Кар, уже шестая зима видит сосланным под снежный полюс» (стрк. 33—40). Эта чрезвычайно живая картинка выдвигается защитниками ге-тизации города как последний и решающий аргумент в свою пользу. Гандева, которая не сомневается в написании и прочтении Овидием поэмы на гетском языке, две главы своей работы посвятила разбору фонетических, лексических и грамматических особенностей гетского языка, как они вырисовываются из краткого латинского пересказа Овидия 205. Смысл этого выступления Овидия ученые справедливо усматривают в необходимости для жителей Том принести присягу Тиберию, которого римский сенат 17 сентября 14 г. провозгласил новым императором 2°б. Овидий, надеясь на благосклонное отношение к нему со стороны Тиберия, принял, по-видимому, самое деятельное участие в выражении томитами своей лояльности новому правителю. Однако в вопросе о том, кто именно собрался для принесения присяги Тиберию, геты или греки, мнения ученых разошлись. Если большинство исследователей, с полным доверием воспринимая слова Овидия о гетах, считает, что именно они были участниками этой манифестации 2°7, то в последнее время было высказано также мнение, что «под „гетским поэтом11 следует понимать стихотворца, пользовавшегося греческим языком и выступавшего перед обитателями греческого города» 208 * — греками. Сразу заметим, что более реалистическая и достоверная картина жизни греческой общины Том, приоткрываемая в некоторых последних посланиях Овидия, показывает, что идея мощной варваризации греческого города (а следовательно, и здешняя этнолингвистическая ситуация), упорно отстаиваемая поэтом в более ранних элегиях, мало соответствует действительности 2°9. Уже Е. Галетье заметил, что в организованной поэтом рецитации его поэмы должны были участвовать довольно образованные слуша 205 См. главы «За квантитета в гетски език» и «Кьм лексиката на гетский език» {Гандева Р. Овидий и населението..., с. 7—21). По мнению Гандевой, гет-скому языку было свойственно различение долгих и кратких гласных, ведь Овидий должен был уложить гетские слова в гексаметр или элегический дистих (так же Lozovan Е. Ovide..., р. 402; ср.: Corte F. della. Il «Geticus sermo»..., p. 206), а также перфектные глагольные формы в гетском переводе латинских слов fuisse, abisse, ceperit. Овидий, как доказывает Гандева, сознательно использовал образы и понятия, близкие мировоззрению гетов (ср.: Parvan V. Getica..., р. 107; Lozovan Е. Ovide..., р. 402). По мнению Лозована, Овидий использовал для написания «гетской поэмы» греческий шрифт {Lozovan Е. Ovide..., р. 402). 20а Lambrino Sc. Tomis..., р. 384—386. Гандева Р. Овидий и населението..., с. 7—8; Вулих II. В. «Тристии»..., с. 76—77; Pippidi D. М. Tomis..., р. 250. 207 Ярче всех эту точку зрения выразили Ск. Ламбрино (Tomis..., р. 384—385) и Е. Лозован (Ovide, agonothete..., р. 180—181). 208 Вулих Н. В. «Тристии»..., с. 76. Ср.: Pippidi D. М. Tomis..,, р. 250 sqq.
тели 210. Д. М. Пиппиди считает, что для города, который с трудом защищается стенами от гордых и независимых гетов, было бы странно устраивать для них демонстрацию лояльности Тиберию с чтением гетских стихов 211. Утверждение Вулих, что поэма была написана на греческом языке и обращена к местным грекам, собравшимся по случаю принесения присяги Тиберию, хорошо согласуется с той картиной романизации причерноморских городов, которую рисуют источники I в. н. э.212 Вместе с тем исследовательница допускает, что Овидий мог вводить в свои стихотворения какие-то элементы местного греческого произношения, которые он объяснял воздействием гетского языка 213. Нам представляется, что сам характер и особенности изображения местной жизни, которые выявляются во всех произведениях томитанского периода и направлены на достижение как можно более мрачного и отталкивающего впечатления у римских адресатов, свидетельствуют в пользу именно такой интерпретации. Исследователи часто обращают внимание на колоритное описание вооруженных гетов, которые выражают свое одобрение оде Овидия криками и потрясанием оружием. Ламбрино видит в этом самое убедительное подтверждение того, что слушателями поэта были только геты 214. В отличие от Ламбрино Вулих допускает присутствие на собрании в Томах небольшой привилегированной части гетского населения, которая была по обычаю вооружена 215. При постоянной склонности поэта к преувеличению гетского элемента в структуре городской жизни Том такая трактовка кажется более убедительной. Любопытные реалии, связанные с поведением гетов на городском собрании, имеют параллели в обычаях других варварских обществ, зафиксированные римскими писателями. Так, Тит Ливий сообщает, что римлянам казался странным и страшным (nova terribilisque species) тот факт, что галлы по своему обыкновению приходили на собрание вооруженными (armati — ita mos gentis erat — in concilium venerant) 216. О таком же обычае собираться на обсуждение своих дел в вооружении рассказывает как об особенности древних германцев Тацит, причем поразительно напоминают Овидиево описание гетов следующие детали: когда собравшиеся хотят выразить одобрение оратору, они потрясают пиками — ведь воздать хвалу 210 Galletier Е. Les preoccupations litteraires..., р. 445; un auditoire plus ou moins lettre. 211 Pippidi D. M. Tomis..., p. 250—251; cp.: Syme B. History in Ovid..., p. 17 о «гетской поэме»: «It is only a piece of phantasy». 212 Так, известно, например, что уже в начале 14 г. н. э. в Истрии, находившейся неподалеку от Том, существовал храм, посвященный Августу (Histria I, р. 511; Pippidi D. М. Contribu|ii..., р. 334—335; Idem. Scythica Minora..., р. 171). 213 Вулих II. В. «Тристии»..., с. 76. 214 Lambrino Sc. Tomis..., р. 383, 386. 215 Вулих Н. В. «Тристии»..., с. 77. 248 Liv. XXI, 20, 1.
оружием — самый почетный способ одобрения (frameas concutiunt: honoratissimum adsensus genus est armis laudare. — Germ. 11, 2). Ламбрино, приведший эти аналогии, считает, что Овидием, таким образом, засвидетельствован для гетов общий многим другим индоевропейским народам обычай 217. Наблюдения Овидия, если они не литературная фикция, несомненно, делают честь поэту как этнографу и проливают свет на важные и интересные стороны жизни гетских племен. Вместе с тем позволим себе высказать ряд предположений, вызванных как характером творчества Овидия (в большой степени основанного на литературных источниках), так и некоторыми литературными аналогиями. В рассказах и Тита Ливия, и Тацита всякий раз подчеркивается необычность такого поведения варваров для римлян, у которых было запрещено являться в народное собрание с оружием. Возникает вопрос, не мог ли Овидий, когда ему понадобилось показать, как горячо местные «варвары» одобрили его выступление (а этот момент очень важен для Овидия, описывающего торжественное собрание, посвященное такому серьезному событию), использовать хорошо знакомый ему по литературе варварский обычай, чтобы тем самым придать большую достоверность своему, как мы пытались показать, малодостоверному рассказу и лишний раз подчеркнуть варварские черты в своем окружении? Но чей же труд мог стать таким источником? Тацит, очень похоже описывающий этот варварский обычай, не может приниматься в расчет, поскольку жил позже Овидия. Вполне возможно, что Овидий использовал данные Тита Ливия, своего прославленного современника. Есть материал, позволяющий судить об использовании сочинения Ливия как источника для написания «Фастов» 218. У Ливия охотно черпали этнографические и исторические примеры многие римские поэты (Лукан, Италик и др.) 219. Однако свидетельство Ливия об обычае варваров приходить на собрания вооруженными звучит довольно бегло и не отражает других подробностей их поведения, как они представлены у Овидия. На наш взгляд, непосредственным источником для описания Овидия могло послужить неучтенное Ламбрино свидетельство Цезаря, рассказывающее о таком же обычае галлов: в «Записках о Галльской войне» (VII, 20) Цезарь пересказывает речь галльского царя Вер-цингеторига, произнесенную им перед собравшимися галлами. Далее следует (VII, 21): Conclamat omnis multitude, et suo more armis concrepat, quod facere in eo consuerunt, cuius orationem adpro-bant. (Вся толпа поднимает крик и по своему обыкновению стучит оружием: так у них принято поступать по отношению к тому, чью речь они одобряют.) Эта фраза Цезаря могла бы послужить отличным образцом для описания Овидия; она содержит все его элементы и хорошо акцен- 217 Lambrino Sc. Tomis..., р. 386—387. 218 Safer Е. Livius als Quelle; Покровский M. M. Материалы..., с. 9. 219 Schanz М. Geschichte..., Th. II, 1, S. 439—440.
тирует необычный, варварский характер такого поведения (sue mo-more, consuerunt). В случае если Овидий действительно использовал это свидетельство Цезаря (что строго доказать, конечно, нельзя), ему оставалось только поэтически расцветить его, добавив в виде «конкретизации» хорошо известного римской публике описания Цезаря некоторые «местные реалии» (например, arma Цезаря превратились в pharetrae, которые составляли характерную деталь гетского вооружения, малопочтительный крик conclamal — в изумленный murmur). Тенденциозно-фиктивный в целом характер этого эпизода можно усматривать также в заключительных словах «гета», столь эффектно показывающих нелепость и нелогичность, по мнению Овидия, его все продолжающейся ссылки. Обращение к Кару, близкому к Гер-манику, с которым Овидий связывал последние надежды на помилование, приобретало, таким образом, большую степень эмоционального воздействия на адресата с целью добиться эффективной помощи и поддержки 220. Остается рассмотреть вопрос о внешнем облике томитов (длинные волосы и бороды, «скифский» характер костюма) как показателе их варваризации. Обе эти черты отмечены в довольно сходном контексте Овидием в описании Том и Дионом Хрисостомом в описании Ольвии 221, и именно в них видят, как правило, один из главных признаков варваризации греков. Однако заимствование греками местных форм одежды и оружия, наиболее пригодных для местного климата, и способов ведения войны с конными кочевниками едва ли представляет собой специфику варваризации полисов Северо-Западного Понта, поскольку присуще, вероятно, любым периферийным городам, находящимся в непривычных климатических условиях и в окружении местных племен 222. Примечательно, что слова Овидия о том, что греки-томиты переняли у варваров «персидские штаны» (Persica braca — Tr. V, 10, 33—34), и указание Диона на шаровары в костюме ольвиополитов воспринимаются обычно как абсолютно достоверные и в самом широком смысле, т. е. считается, что обычным нарядом греков стали скифские шаровары. Нельзя, однако, упускать из виду поэтический контекст «Печальных песен» Овидия, стремившегося максимально усилить варварский колорит места своей ссылки и строившего, как правило, на одной какой-то реалии целый образ, «своеобразный псевдомир». Едва ли относится ко всем жителям Ольвии и замечание Диона о их варварской одежде, поскольку сделано оно было при описании лишь одного из них, Каллистрата, который только 320 В этом видит главным смысл рассказа о «готском выступлении» Овидия и Д. М. Пиппиди (Pippidi D. М. Tomis..., р. 252). 321 Dion Chrysost. Orat. Borysth. XXXVI. Сравнение данных Овидия и Диона см. в нашей статье «Овидий н Дион Хрисостом...», с. 19—32. 322 Ср.: Латышев В. В. Исследования..., с. 185: «Принятие скифского костюма, без сомнения, было обусловлено особенностями местного климата, которому эллинское платье менее соответствовало».
что "вернулся в город в полном вооружении и на коне после несения военной службы вне стен города. «Он был опоясан, — говорит Дион, — большим всадническим мечом, одежду его составляли шаровары и прочее скифское убранство (dvaBop£8a<; el/e xal ttjv aXXrjv ОТоХтр ExU&lXTjv)». Конечно, такая одежда у греков Северного Причерноморья — не литературный вымысел. Надгробные рельефы с изображением боспорян римского времени также показывают распространение среди греков кочевнического костюма (преимущественно у вооруженных всадников), который включал в себя штаны типа персидских шаровар 223. Не следует, однако, полагать, что такая одежда была повседневной (как хотелось бы изобразить Овидию и как кажется некоторым исследователям)224. Вероятно, она использовалась в основном в зимнее время и только в коннице, перенявшей наряду с одеждой многие приемы ведения войны и типы вооружения у местной, более развитой конницы кочевнических племен. Едва ли можно также рассматривать длинные волосы и бороды местных греков как показатель их варваризации. Овидий, цель которого — поразить воображение римского читателя всеобъемлющим варварством окружающей его жизни, естественно, стремится представить длинные волосы (longae comae — Tr. V, 7, 50; 10, 32) «нестриженных» гетов как черту внешнего облика также и эллинов, деградировавших, живя среди варваров: «шкурами и широкими штанами они оберегаются от жестоких морозов, а их страшные лица покрыты длинными волосами» (longis comis — Tr. V, 7, 49—50). Однако длинные волосы и бороды были довольно обычными у причерноморских греков. Об этом недвусмысленно говорит тот же Дион, описывая собравшихся вокруг него ольвиополитов: «Философу очень понравилось бы это зрелище: все они были на древний манер, как говорит Гомер об эллинах, длинноволосые и бородатые». Показательно продолжение описания: «Один только между ними был выбрит, и его все поносили и ненавидели: говорили, что он сделал это не по какой другой причине, а из желания польстить римлянам и доказать свою дружбу к ним». Итак, длинные волосы и борода отнюдь не свидетельствуют о варваризации греков; наоборот, это продолжение древней греческой «моды», кажущейся римлянам, которые предпочитали короткие прически и гладковыбритые подбородки, или симпатичным архаизмом (как Диону), или показателем их варварства (как Овидию). Таким образом, ни одно из высказываний Овидия, стремящегося представить Томы максимально варварским городом, не выдерживает серьезной критики. Как мы видели выше, недостоверными и оскорбительными для себя сочли их и сами томиты, обидевшиеся на искаженное изображение городской жизни. Из других источников (и даже от самого Овидия) историки устанавливают, что для общественно-политической жизни Том был 223 См., например: Блаватский В. Д. Искусство Северного Причерноморья..., с. 44. 224 Ср.: Gehman Н. S. Ovid’s Experiences..., р. 51.
Характерен политический строй обычного греческого полиса со своим народным собранием (Дт.рщ;), городским советом (ВоиХ^), соответствующими магистратурами; его культура, как и в соседних городах Истрии и Каллатисе, носила эллинский характер 225. В надписях зафиксирована должность гимнасиарха, руководившего, как и везде в греческом мире, гимнасиями, имевшимися и в Томах; проводились различные схуст>е<;, где проходили драматические состязания 226. Высока была художественная культура томитов, строивших красивые мраморные храмы и другие общественные здания 227. Выше уже рассматривались сообщения Овидия о его участии в общественно-политической жизни греческого города, показывающей культурную активность томитов. На наш взгляд, эта картина жизни Том никак не может быть совместима с тем, что говорит Овидий о варваризации города 228. Из всего того, что поэт сообщает о внутригородской ситуации в Томах, следует, по-видимому, принять как в достаточной мере достоверные следующие моменты. Какая-то часть местного гетского населения Добруджи была инкорпорирована в состав жителей греческого города, так что поэт, несомненно, мог видеть их и слышать их речь 229. Возможно также, что его впечатления о диком виде, вооружении и поведении гетов основаны на лицезрении приезжавших в Томы для торговли или для решения каких-то политических вопросов. Интересно отметить, что такого рода впечатления от варваров можно было получить иной раз и в самом. . . Риме. Вот как описывал, например, Цицерон галлов, приехавших в Рим с жалобой на Марка Фонтея: «Вы воображаете, что они здесь [т. е. в Риме. — А. П.], щеголяя в своих военных плащах и шароварах (sagatos bracatosque), ведут себя скромно и смирно, как это в обычае у обиженных, когда они в качестве просителей и челобитчиков взывают к заступничеству судий? Ничуть не бывало; они расхаживают весело и гордо по всему форуму (passim Loto foro), наводя страх на людей 225 Blava^kaia Т. V. Organizarea..., р. 16, 26; Блаватская Т. В. Западнопонтийские города..., с. 191 и след., 237—238; Pippidi D. М. Tomis..., р. 254—256; Danoif Chr. М. Tomi. — КР, IV, col. 884-885. 226 Stoian J. La citta pontica..., p. 233 sqq.; Idem. Tomitana..., p. 173—176. 227 Canarache V. Tomis, p. 14 sqq.; Ванараке В. Археологический музей..., с. 71—74; Вулих Н. В. «Тристии»..., с. 73. 228 Такое совмещение проделывает Лозован, считающий, что Овидий был пожалован греческими властями города за свою(и) гетекую(ие) поэму(ы) {Lozovan Е. Ovide, agonothete..., р. 180—181). Логика примерно такая: за что могли греки наградить поэта? За его римские произведения? Но они не были известны в Томах. За понтийские элегии? Но они же направлены против самих греков, выставляя их дикими варварами. Сам Овидий по-гречески вроде бы не писал. Вывод: за гетские произведения, о коих он сам рассказывает, ведь он стал ingeniosus poeta inter Sauromatas. 229 См. примеч. 36 в разделе 1 главы III второй части. Хр. Данов считает, что, хотя после Биребисты должно было начаться массовое проникновение гетов в греческие города Западного Понта, фракийское влияние гораздо менее ощутимо в таких городах, как Томы и Истрия, нежели в расположенных южнее. Надписи показывают увеличение фракийского элемента здесь в более позднее время (Davon Chr. Thracian penetration..., p. 78—80; cp.: Doru-}iu Boila E. Zur Romanisierung..., S. 283 ff.).
своими угрожающими движениями и диким звуком своих варварских речей (cum quibusdam minis et barbaro atque immani terrore verborum)»230. Сходная картина весьма вероятна и для Том, что было вполне достаточным для Овидия, чтобы реконструировать в рамках его эстетической системы сплошь варварский облик города. Следует также допустить, что греки-томиты имели в своем языковом обиходе некоторые произносительные, а возможно, и морфолого-синтаксические особенности, которые развились в условиях длительной изоляции от основной территории распространения греческого языка и могли показаться Овидию, прекрасно владевшему греческим языком в его классическом варианте, следствием контактов с варварским населением Том и их окрестностей. Любопытно, что Дион Хрисостом, побывавший в Ольвии в 95 г. н. э., также отметил некоторую «испорченность» греческого языка ольвиополитов, объяснив ее, как и Овидий, варварским влиянием: «И хотя они обычно по-гречески говорят уже не совсем чисто (ход таХХа ooxeti аасрй< sXX7]vcCovre<;) из-за того, что живут среди варваров, однако Илиаду почти все знают наизусть» 231. Сходство между показаниями Овидия и Диона усугубляется тем, что и в Ольвии эпиграфические памятники этого времени также не дают сколько-нибудь заметного отклонения от норм греческого языка. Констатируя этот факт, А. И. Доватур считал, что, «по-видимому, и особенности ионийских говоров, и погрешности устной речи граждан Ольвии состояли в своеобразии выговора, каких-нибудь фонетических тонкостях, которые не фиксировались в письменности» 232. Не следует также отрицать заимствование греками определенных элементов «варварского» костюма, более пригодного к местным климатическим условиям. В целом необходимо отметить малую степень достоверности описаний Овидия, характеризующих внутригородскую жизнь Том. 5. Проблема римского освоения низовьев Дуная Уже сам факт ссылки Овидия в Томы свидетельствует о той романизации, которая все больше захватывала в начале нашей эры район Нижнего Дуная. Римское проникновение в Добруджу являлось целенаправленным осуществлением части далеко идущих экспансионистских планов Рима, направленных на завоевание восточных земель 233. Стремление римской администрации превратить Черное море в свое «внутреннее» озеро вело к наступлению по двум направлениям: с запада по Дунаю к «Левому» побережью Понта и с востока 230 Cicer. Pro М. Fonteio, 15, 33. 231 Orat. Borysth. XXXVI. 232 Доватур А. И. Краткий очерк грамматики боспорских надписей. — КВН, с. 797; ср.: Вулих Н. В. «Тристии»..., с. 72. 233 См. работы В. Н. Дьякова, Д. П. Каллистова, Е. С. Голубцовой, М. М. Слонимского, А. Г. Кузьминой и др.
через Малую Азию на Кавказ. Оба эти пути сомкнутся позже в Тав-рике, где с середины I в. н. э. будет размещен римский гарнизон. Завоевание низовьев Дуная было подготовлено покорением и превращением в конце I в. до н. э. в римские провинции среднедунайских земель Реции, Норика, Паннонии и завершено организацией в начале нашей эры провинции Мезия, в территорию которой первоначально входила только западная часть будущей Мезии. Прибрежные же земли вплоть до 46 г. н. э. находились под опекой клиент-ного Риму Одрисского государства, которому поручалось охранять пограничную линию по Дунаю 234 235. Из слов Овидия: «До этого места часть Левого Эвксина принадлежит римлянам, ближайшими же землями владеют бастерны и савроматы. Эта земля самой последней стала управляться авзоний-скими законами и едва держится на краю твоей, [Август], державы» 236 — некоторые исследователи заключают, что ко времени ссылки Овидия территория Нижнего Дуная уже вошла формально в состав римских провинций: провинции Македонии 236 или Мезии 237. Этот вывод как будто подтверждается и Страбоном, писавшим, что римляне «из всех материков владеют почти целой Европой, кроме части ее по ту сторону Истра и приокеанских стран, между Рейном и Танаисом» 238. Тем не менее очевидно, что власть римской администрации в районе Нижнего Дуная была в это время чисто номинальной, а реальные административные и военные функции исполняли од-рисские цари, зависимые от Рима 239. Овидий в полном соответствии со своими принципами изображения местной земли стремится всячески преуменьшить удельный вес римлян и черты романизации в Томах и Добрудже вообще. На основании частых утверждений поэта о полном отсутствии слушателей, которые могли бы понимать латинскую речь-240’,. многие исследователи делают вывод о практическом отсутстЩйк римлян в Томах 241. Заслуживает, однако, внимания точка зрения Гемана о том,, что* Овидий в данном случае мог иметь в виду отсутствие людей, разговаривающих на хорошей латыни 242, что для него — поэта, глубоко 234 Stein A. Die Legaten..., S. 13—14; Златковская, Т. Д. Мезия..., с. 30—33.. 235 Тг. II, 197—200: Hactenus Euxini pars est Romana Sinistri, Proxima Basternae Sauromataeque tenent. Haec est Ausonio sub iure novissima vixque Haeret in imperii margine terra tui. 236 Златковская T. Д. Мезия..., c. 34. 237 Marquardt J. Romische Staatsverwaltung, Bd. I, S. 302; Pippidi D. M. Contribu^ii..., p. 334—335, 381 sqq.; Idem. Scythiua Minora..., p. 171. 238 Strabo, XVII, 3, 24. 239 Златковская, T. Д. Мезия..., c. 34—35. 240 Tr. Ill, 14, 39—40; IV, 1, 89—90; IV, 10, 1'13; V, 2, 57; V, 7, 53-54; V, 10, 37—38; V, 12, 53-54. 241 См., например: Златковская T. Д. Мезия..., с. 37; Иандева Р. Овидий, и насе-. лението..., с. 47—52. 242 Gehman Н. S. Ovid’s Experience..., р, 52—53.
Неравнодушного к тому, на каком языке говорят вокруг него, — должно было быть равносильным невладению ими языком. Утрирование этого факта, по мнению Гемана, понадобилось Овидию, чтобы ярче оттенить свое печальное положение. Выше уже приводились факты, свидетельствующие о противоречивости высказываний Овидия о римлянах в составе Том и о наличии, даже по его сведениям, определенного количества римлян в этой «столице» западнопонтийских греческих городов 243. Конечно, процесс романизации низовьев Дуная только начинался, он не принял еще таких масштабов, как несколько десятилетий спустя, однако определенные черты прослеживаются уже в произведениях Овидия. Поэтому нам представляется более правильной точка зрения Э. Рипера, Хр. Данова, Ск. Ламбрино, Е. Лозована, Н. Эреску, Н. В. Вулих и др.244, критически рассматривающих высказывания поэта об абсолютном отсутствии в составе населения Том римского элемента. Любопытные и уникальные сведения сообщает Овидий о борьбе гетских северодунайских племен с римлянами в районе Нижнего Дуная. Первое сообщение такого рода содержится в Ер. I, 8, 11—19, где поэт рассказывает о захвате гетами в 12 г. и. э. города-крепости Эгиса (Aegi<y>sos, АТроащ), расположенного в дельте Дуная около совр. Тулчи (Tulcea) 245. Геты, по словам Овидия, в результате неожиданного нападения (inopino Marte) перебили одрисов (Odrysiis peremptis) и захватили эту хорошо укрепленную и расположенную на высоком месте крепость, однако выступивший против них одрисский царь, в котором исследователи видят Реметалка 246, подойдя к городу с огромным войском (innumero milite cinctus), возвратил себе Эгис. Этот рассказ Овидия свидетельствует, во-первых, о силе задунайских гетов, отваживавшихся брать укрепленные города и бороться против больших контингентов одрисских войск; во-вторых, (О военно-сторожевых функциях фракийских правителей, обязанных организовать оборону рубежей, проходивших по Дунаю, и державших в придунайских крепостях свои гарнизоны. О взятии Эгиса, но теперь уже римским флотом Овидий рассказывает еще раз в Ер. IV, 7. Здесь он дает развернутую батальную сцену, в которой воспевает героические подвиги адресата послания Весталиса. Из слов Овидия мы узнаем, что Эгис был отнят гетами у одрисского царя и удерживался ими до тех пор, пока по Дунаю не прибыли римские легионеры под командованием Вителлин. Теты отчаянно сопротивлялись, но силы были неравны, и город был взят приступом. 243 См. выше, раздел 1 главы III второй части. 244 См. примет. 47 в разделе 2 главы III второй части. 245 Упоминается также в Notit. dignit. 39, 9 и Itiner. Anton. 276, 2. По мнению Н. Гостара (fiostar N. Caspios Aegisos..., р. 115 sqq.), название Aegis<s>os — кельтского происхождения. 246 Vulpe R. Histoire ancienne..., p. 110; Златковская T. Д. Мезия..., c. 33.
Большинство исследователей не сомневается, что речь в данном случае идет о том же событии, что и в Ер. I, 8 247. Однако, на наш взгляд, из текста Овидия этот вывод непосредственно никак не следует. Более того, существуют некоторые данные, по которым можно предположить, что речь идет о двух разновременных захватах города. Прежде всего обратим внимание на тот факт, что если в первом рассказе Овидий ни словом не упомянул о роли римлян в разгроме гетов, то во втором, наоборот, ничего не говорится о действиях од-рисского царя. Возможно, что римляне вмешивались в нижнедунайские дела лишь тогда, когда одрисский гарнизон при вторичном захвате Эгиса гетами не мог обойтись без поддержки римского флота. Не следует также забывать, что между двумя посланиями лежит промежуток времени в несколько лет (Ер. I, 8 была написана осенью 12 г.248, а Ер. IV, 7, по мнению большинства ученых, — уже после смерти Августа [ум. в 14 в.], в правление Тиберия) 249. Мнение о том, что Эгис дважды был ареной борьбы с нападавшими из-за Дуная гетами, уже высказывалось в научной литературе 25°. На наш взгляд, возможно также, что второе описание Овидия относится вообще не к Эгису. К этому предположению приводит изучение рукописных особенностей текста Овидия. Дело в том, что оба упоминания в тексте Ер. IV, 7 Эгиса (стрк. 21 и 53) представляют собой конъектуру издателей, фактически не подкрепленную рукописным чтением. Большинство рукописей читают egylos или egiros, несмотря на то что в Ер. I, 8, 13 те же рукописи читают egis<V>us. Сходное описание боев за возврат придуиайского города, захваченного гетами, позволило издателям вслед за cod. О исправить не имеющий аналогий egylos/egiros на Aegis<V>os, существование которого подтверждается иными литературными свидетельствами. Однако не исключена возможность, что речь в этом послании может идти о другом эпизоде продолжительной борьбы гетов против римских и одрисских властей на Нижнем Дунае; в таком случае рукописное чтение может отражать название другого населенного пункта, хотя и неизвестного из иных источников. Упоминание Овидия о водной доставке римских легионеров под командованием Вителлия 251 свидетельствует о присутствии римского флота на Дунае уже во времена Августа 252. 247 Schulz Н. Quaestiones..., р. 33; Vulpe R. Histoire ancienne..., р. НО; Idem, Ovidio..., р. 58; Stein A. Die Legaten..., S. 19; Nemethy G. Comm. Ep., p. 68. 248 Pippidi D. M. In jural..., p. 419 sqq. 249 Wartenberg G. Quaestiones Ovidianae..., p. Ill; Schanz M. Geschichte..., Th. II, 1, S. 332. Cp.: Stein A. Die Legaten..., S. 14, который, объединяя события двух посланий в одно, считает на этом основании, что Ер. IV, 7 была написана ненамного позже Ер. I, 8. 250 См., например: Wartenberg G. Quaestiones Ovidianae..., р. 105; Minzloff R. Recensio populorum Ponticorum..., p. 272; Подосииов А. В. Скифы, сарматы и геты..., с. 34. 251 Вителлий Овидия отождествляется обычно с Публием Вителлием, занимавшим при Тиберии ряд важных военных должностей {Schuster М. Vi-tellius. — RE, IXA, 1, col. 385—391). 252 Vulpe R. Studia thracologica..., p. 135. T. Д. Златковская считает, что по-
Интересно также выяснить, какую должность занимал в это время Весталис и какую роль играл он в военных действиях против гетов. Ряд исследователей считает, что Весталис был центурионом примипилов (primipilaris) легиона Вителлия и прибыл в составе его войска по Дунаю 253. Действительно, дважды (стрк. 15 и 49) указывается на первый пил, в рядах которого сражался Весталис. Однако в первом случае говорится, что Весталис «устремился к первому пилу через гущу опасностей», во втором — лишь о вдохновляющем примере первого пила. Вызывает недоумение уже первое высказывание: зачем Весталису, если он был примипиляром, «устремляться к первому пилу»? Странными представляются и стрк. 29— 30, где после слов о прибытии солдат Вителлия следует как противопоставление: at tibi. . . venit. . .inpetus ire («но вдруг и тебе захотелось пойти в атаку»). Получается так, будто героические свершения Весталиса были обусловлены его личным желанием, а не приказом командира. Поэтому права, по-видимому, Т. Д. Златковская, полагая, что Весталис командовал вспомогательными отрядами римских войск, расположенными на Нижнем Дунае, а в описываемой битве координировал свои действия с действиями прибывших по Дунаю легионеров 254. Еще одно важное свидетельство о борьбе задунайских гетов с римской властью содержится в Ер. IV, 9, написанной не раньше лета 16 г. и обращенной к Гаю Помпонию Грецину. Рассказывая Грецину о его брате Флакке, также побывавшем на Западном Понте, Овидий пишет: «Недавно (modo), Греции, правителем этих областей был (praefuit) Флакк, и в его управление (sub illo duce) дикий берег Истра был в безопасности. Он удерживал в прочном мире мисий-ские племена, он своим мечом наводил ужас на сильных луками гетов. Он своей доблестью быстро возвратил захваченный [врагами] Тресмис (Troesmin) и обагрил Данувий дикой кровью» (стрк. 75-80). Из слов Овидия трудно понять, какой именно пост занимал Флакк в нижнедунайской области. По-видимому, он был правителем (легатом) Мезии 255. Город Тресмис (Troesmis, Trosmis, Тро'.сщсс, Троор.^, ТроорД, Грб5ори<;), известный по эпиграфическим 256 и литературным 257 источ- явление римского флота на Дунае следует относить к более раннему времени, еще к походам Красса (Златковская Т. Д. Мезия..., с. 52). 263 См., например: Vulpe R. Ovidio..., р. 58; Огиеров С. В. — В кп.: Овидии. Элегии и малые поэмы. М., 1973, с. 521—522; Гаспаров М. — В кн.: Публий Овидий Назон. Скорбные элегии. Письма с Понта. М., 1978, с. 254. 254 Златковская Т. Д. Мезия..., с. 52. 255 Nemethy G. Comm. Ер., р. 72; Parvan V. Getica..., р. 97; Vulpe В. Histoire ancienne..., р. НО; Idem. Ovidio..., р. 58; Stein A. Die Legaten..., S. 19; Lascu N. Pamintul..., p. 72; $tefan Gh. Daci ф romani..., p. 150. Вулих считает, что Флакк справлял в Томах должность префекта orae maritimae (Вулих Н. В. «Тристии»..., с. 73). 25S CIL, III, 6195, 6182, 6188, 6199, 7509, 7560. 257 Ptolem. Ill, 10, 5; Itiner. Auton. 225.
пикам, локализуется на правом берегу Дуная в районе совр. Иглицы (Igli^a). По всей видимости, здесь повторились события, происшедшие в Эгисе: геты Молдавии, переправившись через Дунай, захватили охранявшийся одрисским гарнизоном город и были выбиты оттуда лишь при вмешательстве римских легионеров. Освобождение Тресмиса от гетов произошло, как считает большинство ученых, в 15 г. н. э.258 Златковская, однако, датирует взятие Тресмиса 16 г.259 260. Ввиду неопределенности слов Овидия о том, когда Флакк правил на Нижнем Дунае (см. стрк. 75: modo — «только что, недавно»), трудно окончательно решить, в 15 или начале 16 ш могли произойти описанные Овидием события. Итак, сведения Овидия служат важным свидетельством о распространении римской административно-военной власти на низовья Дуная, а также об ожесточенной борьбе местных (гетских) племен против римских завоевателей. Отметим попутно, что во всех посланиях, где содержится информация о конкретных фактах борьбы римлян с местными «варварами», мы не встречаем уже той племенной пестроты, которая обычно украшает понтийские элегии Овидия. Это обстоятельство, объясняемое обращением к очевидцам, непосредственно принимавшим участие в схватках, должно вносить существенные коррективы в интерпретацию этнографических данных Овидия. 6. Сведения об истории Северного Причерноморья в произведениях периода ссылки Помимо сведений о прилегающих к Нижнему Дунаю племенах и народах, составляющих большую часть исторической информации, произведения томитанского периода содержат также некоторые свидетельства, относящиеся непосредственно к Северному Причерноморью. Сразу следует заметить, что информации, которую можно было бы рассматривать как полученную непосредственно в Томах, у Овидия почти не встречается. Редкие упоминания северопонтийских реалий обусловлены в основном желанием отождествить или приблизить место своей ссылки к «ужасному», с точки зрения римского читателя, миру Скифии и, как правило, основаны на литературных источниках, не отличающихся от тех, которыми он располагал в Риме. Уже отмечалось, что Овидий, объявляя страну своего пребывания Скифией, отдавал тем не менее отчет в существовании и другой Скифии — северопричерноморской 26°. Об этом говорит, например, его утверждение, что дальше места его ссылки нет ничего, кроме 258 Parvan V. Getica..., р. 97 sqq.; Vulpe R. Histoire ancienne..., p. 110; Idem. Ovidio..., p. 58; Lascu N. Pamintul..., p. 189; Вулих H. В. «Тристии»..., и. 73. 259 Златковская T. Д. Мезия..., с. 44. 260 См. выше, раздел 2 главы III второй части.
Босфора, Танаиса и скифских болот 261. Последние являются прозрачной алдюзией на обычное название Азовского моря — Меотий-ское болото (palus Maeoticum). И тем не менее Овидий не может удержаться, чтобы не назвать Добруджу «киммерийским берегом» 262, а зиму в Томах — «меотийской» 263, используя эту северопричерноморскую топонимику, так же как это он делал со скифским этнонимом. Желанием поэта представить Дунай как границу, за которой начинаются владения племен, живущих около Меотиды и дальше, объясняется, по-видимому, и упоминание в Tr. II, 191 неких кизи-гов (Ciziges), колхов и матерейских орд (Materea turba), будто бы едва сдерживаемых водами Истра 264. Хотя место это в текстологическом отношении издавна считается темным и вызывало многочисленные дискуссии, современные издатели считают, что рукописных кизигов можно отождествлять с близко звучащими Cisici Плиния 265, жившими около Меотиды и Танаиса 266; этноним Materea сближается 267 с племенем Азиатской Сарматии Макрос, упомянутым Птолемеем 268. Издатели, предпочитающие рукописным «матереям» конъектуру Р. Эллиса Teretea turba 269, приводят в качестве аналогии данные античных авторов о торетах (теретах), живших севернее колхов 27°. По поводу колхов — народа Восточного Причерноморья — мнения также разошлись. Одни считают, что так Овидий метонимически назвал скифов и сарматов 271, другие — что здесь мы имеем дело с поэтическим перенесением далекого народа, связанного с походом аргонавтов, в непосредственное окружение изгнанника с целью показать, в каком соседстве вынужден жить римский поэт 272. Едва ли, конечно, можно здесь говорить о какой-то активности реальных колхов в Западном Причерноморье 273. В любом 2S1 Tr. III, 4В, 49—50. 262 Ер. IV, 10, 1—2. 263 Tr. III, 12, 1—2. 264 Так думают: Owen S. G. On some passages..., p. 24; Schreuders 0. Observa-tiones..., p. 29: poetica licentia. 265 Plin. NH, VI, 19. Гостар (Gostar N. Metereaque turba..., p. 313—314) считает все же возможным сохранить чтение некоторых рукописей lazyges; см., однако, примеч. 108 настоящей главы. 266 Ellis R. Owen’s Tristia..., р. 191; Owen S. G. On some passages..., p. 24; Idem. P. Ovidi Nasonis Tristium liber II, p. 153. Ср. издания: F.hwald R. Tr., ed., s. v.; Wheeler A. L. Tr., ed., s. v. и Luck G. Tr., ed., I, s. v. 267 Luck G. Tr., ed., II, 2, S. 115. Cp.: Ehwald R. Tr., ed., s. v. 268 Plolem. V, 9, 17. H. Гостар предполагает, что часть этого северокавказского племени Птолемея могла продвинуться к I в. н. э. до Истра, часть же остаться на месте, где и была потом зафиксирована Птолемеем. Имя Mcrcijpoi он сближает гипотетически с Messeniani Плиния (NH, VI, 19, 7) и Mattzari (CIE, III, 5234). 269 Ellis R. Owen’s Tristia..., p. 191—193. Ср. издания: Owen S. G., Tr., ed., s. v. и Wheeler A. L. Tr., ed., s. v. 270 Dionys. Perieg. 682; Strabo, XI, 1, 11; Plin. NH, VI, 17; Steph. Byz. s. v. Tope-rai. 271 Parvan V. Getica..., p. 98. 272 Lascu N. Pamintul..., p. 185. 273 Gostar N. Metereaque turba..., p. 314,
случае, в приложении всех трех этнонимов к Истру мы имеем дело с литературной фикцией, долженствующей подчеркнуть, среди каких редких и отдаленных народов вынужден жить в ссылке поэт. Безусловно, литературными источниками объясняется упоминание Овидием в каталоге рек Понта, содержащемся в Ер. IV, 10, 45—58, северопричерноморских рек: Гипаниса, Тираса, Борисфена и Танаиса. Исследователи давно отметили также литературный характер излагаемой поэтом в Tr. IV, 4, 63 и след, и Ер. III, 2, 43 и след, версии мифа о Ифигении в Тавриде 274. По мнению Вулих, «интерпретация, в которой легенда изложена у Овидия, лишена каких бы то ни было местных элементов», а поэт вывел под маской старого гета (или скифа) «глубоко эллинизированного понтийца» 275. И это действительно так. Однако Овидий, чтобы придать большую убедительность и правдоподобие рассказу старика, стремится всячески актуализировать миф, придать ему черты достоверности устной традиции 276. Несмотря на чисто литературную, заимствованную из «классиков» основу мифа, нам кажется, в рассказе Овидия можно вычленить некоторые моменты, в которых, возможно, отразились, хотя и в сильно переработанной поэтической форме, какие-то реальные факты, связанные с почитанием в Херсонесе культа богини Девы (ПаргНуо<;). Из письменных и эпиграфических источников известно, что греки-херсонеситы главным божеством своего пантеона считали именно Деву, культ которой, по мнению некоторых ученых, был воспринят ими от местных таврских племен и затем отождествлен с поклонением Артемиде 277. Известно также, что в Херсонесе находился храм Девы, где стояла ее статуя 278, в честь Девы справлялся праздник, она считалась защитницей и покровительницей города 279. Не исключено поэтому, что Овидий мог почерпнуть часть информации от греков, приехавших из Херсонеса или побывавших там. Этими сведениями можно объяснить такие подробности в рассказе Овидия, как «современный» поэту храм с колоннами и сорока ступе- 274 См. выше, раздел 4 главы II второй части. 275 Вулих II. В. «Тристии»..., с. 74. 276 Ср. стрк. 51: fama refert; стрк. 62: dicunt; стрк. 64: creditur; стрк. 70: по-mina fama tenet. Ср.: Preston К. An Author in Exile, p. 417 — об этом характерном для Овидия литературном приеме. 277 Minns Е. Н. Scythians..., р. 543—544; Латышев В. В. К вопросу о культе..., с. 206 и след.; Толстой И. И. Таврическая богиня, с. 129 и след., 155 и след.; Ростовцев М. И. Новая книга..., с. 195 и след.; Пятышева Н. В. Культ греко-тавро-скифского божества..., с. 213—218; Соломоник Э. И. Новые эпиграфические памятники..., с. 76—87 и др. Ср., однако, точку зрения, согласно которой этот культ чисто греческого происхождения и функционирования: Пальцева Л. А. Культ богини Девы..., с. 30—46; Мещеряков В. Ф. О культе богини Девы..., с. 104—119. 278 Ср.: Strabo, VII, 42: «В этом городе [Херсонесе. — А. П.] есть святилище Девы (то Пар&е^ои’1ербД, какой-то богини..., имеющей храм и статую (vewv тт]? Satfiovoc v.ai Ijoavov)». Ср.: Mela, II, [13. 278 Толстой И. И. Таврическая богиня, с. 132,
нями, остаток алтаря и т. д.280 Отнесение же самого рассказчика (скорее всего, грека), а также доныне почитающих Диану херсоне-ситов к скифам могло быть вызвано обычной склонностью Овидия представлять обитателей Понта скифами или гетами. Интересные с исторической точки зрения сведения сообщает Овидий о гениохах и ахейцах, разбойничьих племенах северо-восточного побережья Черного моря между Синдикой и Колхидой, прославившихся как дерзкие пираты. В Ер. IV, 10, 25—28 Овидий сравнивает морские чудища Сциллу и Харибду с гениохами, чьи «корабли причинили морякам больше вреда», и с «враждебными ахейцами» (infestis Achaeis). «Хотя [эти племена], — пишет далее Овидий, — свободнее плавают в правой части [Понта], тем не менее и эта сторона небезопасна от них» (стрк. 29—30). Любопытные сведения о пиратской деятельности этих племен оставил Страбон (XI, 2, 12): «За Синдикой и Горгиппией идет вдоль моря побережье ахейцев, зигов и гениохов. . . они живут морским разбоем, для чего имеют небольшие, узкие и легкие ладьи, вмещающие около 25 человек и редко могущие принять 30; эллины называют их камарами (хар-ара?). . . Выходя в море на своих камарах и нападая то на грузовые суда, то на какую-нибудь местность или даже город, они господствуют на море». Вполне возможно, что пиратство во время ссылки Овидия действительно было распространено в Черном море. Страбон, хорошо знавший современный ему кавказский племенной мир (дядя его матери Моаферн был наместником Митридата Евпатора в Колхиде), свидетельствует о пиратских акциях гениохов и ахейцев и в римское время, причем особенно страдали от их нападений территории, подвластные именно римлянам: «В местностях, где есть [независимые] правители, обижаемые еще находят некоторую помощь со стороны своих вождей. . . области же, подчиненные римлянам, более беспомощны вследствие нерадения посылаемых [римлянами правителей]» 281. Такая перекличка с несомненно свежими данными Страбона позволяет предположить, что Овидий мог в Томах получить сведения о гениохах и ахейцах, препятствовавших морскому сообщению между припонтийскими городами. Различные толкования вызывает упоминание Овидием некоего царя Теромедонта, или Теродаманта, неизвестного нам по иным 28о См. Ер. III, 2, 49—54: «Еще и сегодня [там] стоит храм, опирающийся на мощные колонны; к нему поднимаются по сорока ступеням. Молва рассказывает, что там была священная статуя; чтобы ты не сомневался, — [скажу, что и ныне там] стоит пьедестал, лишенный [статуи] богини; алтарь, который был построен из белого камня, пропитанный пролитой кровью, стал красным, изменив свой цвет». Э. И. Соломоник (Новые эпиграфические памятники..., с. 85) и 10. А. Бабинов (Местные элементы..., с. 29 и след.) считают это описание весьма точным и подробно изображающим действительно существовавший храм с алтарем. Едва ли, однако, стоит доверять столь безоговорочно поэтической фантазии Овидия (ср.: Мещеряков В. Ф. О культе богини Девы..., с. 109—110). 281 Strabo, XI, 2, 12. Об активности гениохских племен и их борьбе с римскими войсками в I в. п. э. см. подробнее: Елъиицкий Л. А. Знания..., с. 184—188. Ц Заказ № 1285 161
источникам. В Ер. I, 2, 119 поэт, обращаясь к Фабию Максиму, просит его о заступничестве перед Цезарем. Искусная речь опытного оратора в защиту изгнанника должна, по мнению Овидия, тронуть душу принцепса. «Ведь ты будешь просить, — восклицает Овидий, — не Теромедонта 282, не жестокого Атрея и не того, кто скармливал своим лошадям людей». Исследователи отождествляют этого Теромедонта с Теродаман-том, упомянутым в «Ибисе» (383) 283. Там Овидий желает своему врагу погибнуть так же, «как те, кто познал львов Теродаманта 284 и таврические святыни Тоантовой богини». Основой для такой идентификации является упоминание Теромедонта в первом случае в ряду таких персонажей, как Атрей, накормивший своего брата Фиеста мясом его собственных детей 285, и фракийский царь Диомед (не назван), который кормил трупами своих гостей лошадей 286. Такая рядоположенность делает понятным намек на львов Теродаманта в «Ибисе», которых, по-видимому, этот царь кормил человеческим мясом. О том же говорят и древние схолии к «Ибису» 287, в которых сообщается, что Теродамант, «боясь быть убитым злоумышленниками, кормил львов человеческой кровью, чтобы сделать их еще свирепее и держать их в готовности на всякий случай». Эта ремарка подтверждает отождествление двух персонажей. Однако разные списки схолий расходятся в этническом определении Теродаманта. Одни называют его скифским царем (Thero-damas Scythiae rex fuit, qui etc.), другие считают его ливийцем (The-rodamantus genere Libys etc.). Несмотря на указание некоторых схолий на ливийское происхождение царя (что, на наш взгляд, логичнее, коль речь идет о львах), стало традицией видеть в Теродаманте (Теромедонте) скифа 288. Возможно, предпочтение скифской атрибуции Теромедонта вызвано соседством его с таврическим царем Тоантом в «Ибисе» (384), тем не менее мнение схолиаста о ливийском происхождении Теродаманта заслуживает, на наш взгляд, большего доверия 289. Мифологическая поэма «Ибис», написанная Овидием в ссылке, служит источником еще двух сообщений, связанных с историей Северного Причерноморья. 282 Рукописи дают чтения: theromedos, teromedon, t<h>eremedon и др. 283 См.: Ehwald R. Tr., ed., s. v.; La Penna A. Ibis, ed., s. v.; Nemethy G. Comm. Ep., p. 14. 284 Рукописи дают чтения: t<h>erodamant<h>oos, t<h>erodomant<h>eos, t<h>eromedomteos, theromadonteos etc. 285 Apollod. Epit. II, 10—13. 286 Apollod. Epit. II, 5, 8; Hyg. Fab. 250. . 287 См. текст схолий в издании: Ellis R. Ibis, ed., 1881. 288 Cp.: Nemethy G. Comm. Ep., p. 14; Рудаков В. E. — В кн.: Овидий Назон. Письма с Понта. СПб., 1893, с. 23; Ошеров С. В. — В кн.: Овидий. Элегии и малые поэмы. М., 1973, с. 520; Scholte A. Comm. Ер. I, р. 86. О том же со ссылкой на Овидия сообщает большинство солидных латинских словарей (см., например, словари К. Е. Георгеса, И. X. Дворецкого и др.). 289 Ср.: Bernert К. Therodamas. — RE, V, А, 2, col. 2447. М. Л. Гаспаров в примечаниях к двум упоминаниям этого царя в издании «Публий Овидий Назон. Скорбные элегии. Письма с Понта» (М., 1978, с. 245, 260) также присоединяется к ливийской версии.
В стрк. 329—330 поэт желает своему врагу остаться «нагим на Ахилловой земле, как некогда Леней с амастрийских берегов» 290. Некоторый свет на загадочную фразу Овидия опять-таки проливают схолии к «Ибису», которые существуют в семи близких вариантах. Если попытаться свести их воедино, получится следующий комментарий: «Леней (Leneus, Lempneus, Lepneus, Lennens), царь ама-стрийцев (Amastriacum) или амальфриков (Amalfricum), плененный (похищенный, изгнанный) Митридатом, царем пафлагонцев (своим тестем), был оставлен в одиночестве (убежал) на пустынном острове Ахилла, который находится в Понте (вар.: на острове Эсхина; на Дроме Ахилла, на острове Андугенес — Анхигенис — Армигенис), и погиб там от холода и голода, так как остров был пустынным (так как был оставлен своими)». Особняком стоит схолия в Pal. 1709, где под Ленеем понимается Дионисий Гераклейский, изгнанный Митридатом. При решении вопроса, о каком Ленее идет речь, мнения ученых разделились. А. Ростаньи 291, основываясь на схолии Pal. 1709, считает, что Овидий имел в виду Дионисия, тирана Гераклеи Понтийской (вторая половина IV в. до н. э.), известного своей тучностью и сонливостью 292. А. Ла Пенна 293 вслед за Бурманном отождествляет Ленея с Митридатом VI Евпатором, который часто назывался Дионисом 294. Этим обстоятельством может объясняться имя Lenaeus — один из эпитетов Диониса. Топоним Amastriacis. . . oris понимается в таком случае как синекдоха для обозначения всего Понта (город Amas-tris находился в подвластной Митридату Пафлагонии, напротив крымского мыса «Бараний Лоб» 295 296). Ахиллова земля у Овидия (Achillea humus) может быть отождествлена или с островом Белым, на котором существовал культ Ахилла Понтарха 29е, или с полуостровом «Ахиллов бег» (’A^iXXeco; Врбр.о?) — совр. Тендровской косой у северо-западного побережья Крыма, хорошо известной античным авторам 297, или же с поселением Ахиллейон (’А/iXXeiov), расположенным на восточной стороне Бос-пора Киммерийского около входа в Меотиду 298. Возможно также более широкое приложение Ахиллова имени к Боспору и всему 290 Aut ut Amastriacis quondam Lenaeus ab oris, Nudus Achillea destituaris humo. 291 Rostagni A. Ibis, ed., p. Ill sqq. 292 Cm. Memnon, FGH, III, 527—529; cp.: Diod. Sic. XVI, 36, 3. 293 La Penna A. Ibis., ed., p. 78—79. 294 Cm. Appian. Mithr. X, 113: MtSpiSaTTj? . . ., <b Aiovuaos zai Ебтсатсор emovupa тр; cp.: Cicer. Pro Place. XXV, 60; Pint. Quaest. Conv. I, 6, 2; Ps.-Dion Chrysost. XXVII, 6; Athen. V, 212 d. 295 Strabo, VII, 4, 3. 296 Arrian. PPE, 33. 297 Herod. IV, 55, 76; Lycophr. 193; Strabo, VIII, 3,19; Mela, II, 5; Plin. NH, IV, 83; Ptolem. Ill, 5, 2; cp.: Shot ad lb. Reg. 2061. 288 Strabo, VII, 4, 5; Steph. Byz., s. v. ’ApXXeiov.
Северному Причерноморью 2". В таком случае речь может идти о Митридате, бежавшем от римских войск на Боспор и погибшем там в 63 г. до н. э. от меча своего телохранителя 300. Р. Эллис 301, отвергая версию, связывающую Ленея с Дионисием Гераклейским и считая возможным отождествление его с Митридатом 302, предлагает в то же время еще одну возможность понимания Овидиева текста, а именно Ленеем (Лемнеем) мог быть назван Фи-локтет, оставленный греками на пути к Трое на острове Лемнос (отсюда Lemnaeus некоторых рукописей — лемносец). Amastriacae огае в таком случае рассматриваются как указание на участие Филоктета в экспедиции аргонавтов, побывавших на берегах Понта, а чтение некоторых рукописей, заменяющее achillea на echimea и восстанавливаемое Эллисом как Echidnea, намекает именно на Лемнос, поскольку и сам Филоктет был укушен змеей и другие ужаленные змеями исцелялись, по преданию, на Лемносе жрецами Гефеста 303, апо свидетельству Никандра 304, около Мосихла обитало особенно много змей, называемых xey^pcve;. Заметим, что эта остроумная гипотеза Эллиса едва ли состоятельна хотя бы потому, что о смерти Филоктета Овидий упомянул уже в другом месте «Ибиса» (vv. 253—254); примеров же, когда поэт дважды в разных местах желает врагу смерти одного и того же персонажа, в «Ибисе» мы не встречаем. На наш взгляд, существует еще одна возможность понимания загадочной фразы Овидия, а именно та, которую предлагает неизвестный автор схолий (см. выше). Эта простейшая интерпретация вполне логична и не противоречит ни тексту Овидия, ни известным историческим событиям (вхождение Амастрии в территорию Понтийской державы Митридата VI Евпатора; пустынность острова Ахилла-Левки; множество дочерей у Митридата и т. д.). Единственное препятствие для принятия этой версии — молчание античных источников об этом эпизоде истории Митридата, что и вынудило, по-видимому, исследователей искать объяснение данного места «Ибиса» в более известных сюжетах. Но ведь в «Ибисе» встречаются и другие персонажи, чья историческая или мифологическая идентификация не поддается определению на основании имеющихся у нас источников (см., например, vv. 285—288; 293—294; 317—318; 447—448; 451 — 452; 467-468; 523-524; 525-526; 541-542; 550; 591-592; 607 и др.). Любопытно, что нашему месту предшествуют аллюзии на греческих тиранов, часть которых нам также не известна (см. vv. 317—328); непосредственно перед Ленеем упомянут некий филесийский Адимант, 289 Ср. Alcaeus, Fgr. 48 В. Bergk: ’A^Akeu, о Szu&ixas peSets; cp.: Ellis R. Ibis, ed., p. 126; La Penna A. Ibis, ed., p. 79. См.: Хоммелъ X. Ахилл-бог. — ВДИ, 1981, 1, с. 53—76. 300 Appian. Mithr. 107 sqq. 301 Ellis R. Ibis, ed., p. 125—126. 302 Этой версии придерживается и M. Л. Гаспаров в комментарии к «Ибису» в кн.: Публий Овидий Назон. Скорбные элегии. Письма с Понта. М., 1978, с. 259. 393 См.: Schol. ad II. II, 725. 3°4 Nicand. Ther. 463 sqq.
совершенно незнакомый нам по иным источникам. Таким образом, нет ничего странного в том, что и имя амастрийского Ленея не дошло до нас в других источниках, кроме схолий к «Ибису», которые, несомненно, располагали более полным фондом сведений о древней истории, чем мы. Схолиями к «Ибису» мы обязаны еще одному интересному свидетельству, теперь уже связанному непосредственно с историей Бос-порского царства. В «Ибисе» (309—310) Овидий высказывает такое пожелание своему недругу: «Пусть будет названа благочестивой прелюбодейка, которая убьет тебя, подобно тому как была названа благочестивой та, которая из мести убила Левкона» 305 *. Схолии к этому месту согласны в том, что речь идет о понтийском царе Левконе, который будто бы убил своего брата Спартака. По одной версии (codd. G, С, Ask.), он мстил за любовную связь Спартака со своей женой Алкафоей (Alcathoe), по другой (codd. Mure, Р) — убил брата из-за любви к его жене. Все схолии единодушно сообщают также, что Левкои сам стал жертвой этой женщины. Codd. G, С, Ask. и Миге заканчивают комментарий следующими словами: unde Arion (quidem — Mure): Leucon occidit fratrem pro coniuge eumque Goniunx et causa mortis uterque fuit (Откуда некий Арион: Левкои убил брата за супругу, а та — его, и оба были причиной убийства). Кто такой Арион, которому принадлежит этот дистих, точно неизвестно, возможно, он идентичен ритору Ариону, об «’'ЕХеурь» которого упоминает Теон 30р. По мнению Эллиса 307, схолиасты имели в виду боспорского царя Левкона I, сына Сатира I, отца Спартока II и Перисада I, который правил с 389/388 по 349/348 г. до н. э.308 Несмотря на столь единодушное и категоричное указание схолий, Эллис сомневается в том, что сам Овидий имел в виду боспорского царя Левкона I, благополучно дожившего до глубокой старости и об адюльтере которого, якобы закончившемся насильственной смертью царя, античные источники, неплохо в общем осведомленные о Левконе, совершенно умалчивают зо9. Взамен Эллис приводит две античные легенды, которые могут, по его мнению, подразумеваться под словами Овидия. Первая, сохранившаяся у Гигина 31°, рассказывает о том, как жена фессалийского царя Атаманта Темисто по ошибке убила собственных сыновей, одного из которых звали Левконом 311. В определении pia, как считает Эллис, содержится аллюзия на имя Темисто (от греч. Эерсотб;— 305 Aut pia te caeso dicatur adultera, sicut Qua cecidit Leucon vindice dicta pia est. 303 Theon. Prog. II, 93—94. 307 Ellis R. Ibis, ed., p. 121—122. 308 См. о нем: Diod. Sic. XIV, 93, 1 и XVI, 31, 6; cp.: IOSPE, vol. II, p. XXII. 309 Ellis R. Ibis, ed., p. 121—122, 174—175. 310 Hyg. Fab. 4. 311 Это имя сообщает Apollod. I, 9, 2; cp.: Tzetz. Schol. ad Lycophr. 21.
Эйкойныи, справедливый, правильный), a adultera она названа потому, что стала женой Атаманта, когда была жива еще его первая жена Ино. В «Экскурсе» к изданию «Ибиса» 312 Эллис предлагает другое прочтение стрк. 309—310. Основываясь на сообщениях Ликофрона и схолиях к нему Цеца 313, он считает, что Овидий мог иметь в виду миф о критянине Левке (Аебхо;), совратившем и убившем Меду, жену воспитавшего его Идоменея, который ушел воевать под Трою. Чтобы отождествить этот миф (где Левк убивает Меду, а не наоборот) с тем, что сказал Овидий, Эллис предполагает или иной источник Овидиевой версии, или испорченность рукописного текста Овидия; при этом выдвигается следующий вариант чтения стрк. 310 — quae cecidit Leuco vindice dicta piast, что должно означать: подобно тому как Меда, являясь любовницей Левка, называлась при этом благочестивой, поскольку не стала терпеть мужа, убивающего ее детей. Однако, несмотря на остроумные (хотя и не без натяжек) толкования и конъектуры Эллиса, не исключена возможность отнесения фразы Овидия к боспорской истории. Как показали русские ученые314, речь у Овидия и его схолиаста может идти не о Левконе I, а о Левконе II (ок. 240—220 гг. до н. э.). Опираясь на свидетельство схолий, В, В. Латышев считает, что Левкои II со своей женой Алкафоей воцарился на Боспоре после Перисада II и правил вместе со Спартоком V, которого Латышев считает его братом 315 316. М. И. Ростовцев 31р, присоединяясь к этой точке зрения, считает возможным возводить сообщение Овидия о Левконе II к традиции, идущей от эллинистических авторов, возможно Филарха. По его предположению, слово pia у Овидия может отражать прозвище Алкафои Е6ое|3ф^. Поскольку Левкои II правил около 20 лет и о его образе жизни и смерти из других источников ничего не известно, ничто не мешает отнести слова Овидия именно к нему 317. Вместе с тем следует заметить, что эта наиболее правдоподобная атрибуция остается все же, за неимением других данных, достаточно гипотетичной. 312 Ellis R. Ibis, ed., р. 174—175. 313 Lycophr. 1214—1225; Tzetz. Schol. ad Lycopbr. 384, 1093, 1214 (добавим: Apollod. Epit. VI, 9—10). 314 И. А. Стемпковский, А. Б. Ашик, В. В. Григорьев, В. В. Латышев, особенно последний (см. его работу: IOSPE, vol. II, р. XVII—XVIII). 316 См. упоминание Левкона II в КВН, № 25; ср.: Brandis С. G. Bosporos. — RE, III, 1, col. 760; Minns E. H. Scythians..., p. 581; La Penna A. Ibis ed., p. 71; Gajdukevic V. F. Das Bosporanische Reich, S. 90—91. 318 Ростовцев M. И. Скифия и Боспор..., с. 39. 317 В. В. Струве выдвинул предположение, что слова схолиаста относятся к неизвестному по другим источникам Левкону, брату Спартока III, сына Эвмела. Сведения об этом эпизоде Струве приписывает предполагаемому местному историку, составившему свой труд по истории Боспорского царства не позднее середины III в. до н. э. {Струве В. В. Древнейший историк СССР. — В кн.: Этюды по истории Северного Причерноморья, Кавказа и Средней Азии. Л., 1968, с. 179—184). Однако эта гипотеза остается малоубедительной из-за некоторых хронологических неточностей и натяжек, допущенных исследователем.
выводы При слабой разработанности методики использования поэтического текста как исторического источника большинство исследователей доверчиво воспринимали исторические сведения Овидия томитанского периода как «достоверную летопись событий», что приводило их к далеко идущим выводам о сильной варваризации греческого города, о смешанном характере его населения, о проживании в Томах и Добрудже скифов, сарматов и гетов, о более холодном климате в то время и т. д. Однако анализ тенденциозности Овидия как человека и как римлянина, рассмотрение поэтической специфики его произведений, влияния на его творчество риторики и стереотипов восприятия северного варварского мира приводит к выводу о малой в целом степени достоверности исторической информации Овидия, включенной в общую систему образа «варварской страны», расположенной на Крайнем Севере. Механизм превращения отдельных реалий действительности в постоянные обобщающие характеристики поэтического жанра, прослеживаемые на противоречиях как внутри понтийских элегий Овидия, так и между его данными и свидетельствами иных источников, приводит к резко искаженной общей картине места его изгнания. Комплексный историко-филологический анализ всей совокупности данных Овидия о местной жизни позволяет вместе с тем определить, что из них соответствует действительности, а что является плодом поэтического конструирования изгнанника. Важнейшие итоги нашего анализа таковы. В целом описания Овидия представляют собой резко тенденциозное, гиперболическое изображение недостатков «Томитанской земли» с целью привлечь к себе сочувствие тех, от кого зависела отмена ссылки. Многие моменты изображения места ссылки связаны с сознатель' ным отождествлением его со Скифией, откуда переносятся многие «реалии», связанные с «полярным» климатом и варварством ее жителей. Вследствие этого большинство деталей, относящихся к климату, ландшафту и земледелию понтийской страны, представляются малодостоверными. Этнографические сведения Овидия показывают, что, несмотря на пеструю этническую номенклатуру, скифов в Добрудже он уже не застал, о сарматах (точнее, об их набегах из-за Дуная) только слышал, а геты действительно составляли основное «варварское» население Добруджи. Сообщение поэта о сарматах и языгах на Ду нае является ценным свидетельством об этнических процессах в Северном Причерноморье. Поэт провел годы ссылки в цивилизованном эллинском городе со всеми элементами греческого уклада, строя, быта и культуры, о чем свидетельствуют и признания (редкие и неохотные) самого Овидия. Его высказывания о сильной варваризации Том не могут быть признаны достоверными, служа лишь «поэтическими декорациями».
В связи с этим представляются поэтическим вымыслом и высказывания Овидия о лингвистической ситуации в Томах (испорченности греческого языка, распространенности «варварских», овладении Овидием гетским и сарматским языками и т. д.). Чрезвычайно интересны данные Овидия о военно-политической ситуации на Дунае: постепенном проникновении туда римской администрации, борьбе северодунайских гетов с одрисскими и римскими войсками. Эти сведения обладают большой степенью достоверности, так как помещены в «Посланиях с Понта» последней четвертой книги и описывают события, в которых участвовали римляне-очевидцы. Среди данных, относящихся непосредственно к Северному Причерноморью, вызывает большой интерес сообщение Овидия о бос-порском царе Левконе II, хотя достоверность его и не может быть пока доказана с полной очевидностью. Несмотря на скептицизм большинства общих выводов, связанных с проблемой достоверности поэтических сочинений Овидия, конкретный анализ отдельных его высказываний часто в состоянии пролить свет на истинное положение вещей, выявить те или иные ценные «реалии», уточнить наши знания об истории придунайских земель. Воссоздание картины греческого полиса, живущего в условиях варварского окружения, является важным этапом в моделировании процесса, взаимоотношений греческого и местного населения в колонизационной зоне Черного моря и других окраин античной ойкумены. Встреча поэзии с историей может и должна быть плодотворной, если к поэзии подходить исторически! БИБЛИОГРАФИЯ Издания произведений Овидия, использованные в работе * Р. Ovidi Nasonis Amores, Medicamina faciei femineae, Ars amatoria, Remedia amoris/ Ed. E. J. Kenney. Oxonii, 1961. P. Ovidii Nasonis Heroides, with the greek translation of Planudes/ Ed. by A. Palmer. Oxford, 1898. P. Ovidii Nasonis Epistulae Heroidum, quas H. Dorrie Hannoveranus ad fidem codd. edidit. Berlin; New York, 1971 (Texte und Kommentare, 6). P. Ovidius Naso. Mctamorphosen. Ziirich; Dublin, 1966. I. Bd.10/ Erkl. von M. Haupt, R. Ehwald, M. von Albrecht; II. Bd.5/ Erkl. von M. Haupt, 0. Korn. P. Ovidii Nasonis Metamorphoses/ Ed. W. S. Anderson. Leipzig, 1977. P. Ovidius Naso. Die Fasten/ Herausg., fibers, und.erkl. von F. Borner. Heidelberg, 1957—1958. Bd. 1. Einleitung, Text und Ubersetzung. Bd. 2. Kommen-tar (Wissenschaftliche Kommentare zu griechischen und lateinischen Schrift-stellern). * Издания цитируются в следующем сокращении: имя издателя (если их несколько, то только первого); сокращенное название произведения; сокращение «ed.», указывающее, что цитируется именно издание; том и часть, если они имеются; страница или отсылка к соответствующему месту текста (s. v.),
P. Ovidii Nasonis Fastorum libri sex/ Rec. E. H. Alton, D. E. W. Wormell, E. Courtney. Leipzig, 1978. P. Ovidii Nasonis Tristium libri V, [Ibis], ex Ponto libri IV, Halieutica, Frag-menta/ Recogn. S. G. Owen. Oxonii, 1915. P. Ovidius Naso. [Opera]/ Ed. R. Ehwald et F. W. Levy. Lipsiae, 1922. Vol. 3, fasc. 1. Tristium libri V, Ibis, ex Ponto libri IV. Ovid. Tristia, ex Ponto/ With an engl. transl. by A. L. Wheeler. London; Cambridge, 1924 (Repr.: 1939, 1953, 1959). P. Ovidius Naso. Tristia/ Herausg., libers, und erkl. von G. Luck. Heidelberg, 1967. Bd. I. Text und Ubersetzung; 1968. Bd. II. Kommentar. Lief. 1; 1972. Lief. 2 (Wissenschaftliche Kommentare zu griechischen und lateinischen Schriftstellern). P. Ovidii Nasonis Epistulae ex Ponto/ Ed. F. W. Lenz. Torino, 1938 (Corpus scriptorum latinorum Para vianum, 66). P. Ovidi Nasonis Ibis/ Ex novis codd. ed., scholia vetera, commentarium cum prolegomenis, appendice, indice add. R. Ellis. Oxonii, 1881. Roslagni A. Ibis. Storia di un pocmetto greco. Firenze, 1921. Publii Ovidi Nasonis Ibis/ Prolegomeni, testo, apparato critico e commento a cura di A. La Penna. Firenze, 1957. P. Ovidii Nasonis Halieutica, Fragmenta, Nux, Incerti Consolatio ad Liviam/ Ed. F. W. Lenz. Torino, 1939 (Corpus scriptorum latinorum Paravianum, 67); 19562. Литература Агбунов M. В. Сопоставление древних устьев Дуная, упоминаемых античными авторами. — В кн.: Археологические исследования Северо-Западного Причерноморья. Киев, 1978. Бабинов Ю. А. Местные элементы в религии Херсонеса Таврического. — В кн.: Социально-экономические проблемы истории древнего мира и средних веков: Сб. статей. М., 1972. Беккер П. В. Материалы для древностей города Томы и соседних ему приморских городов Понта Эвксинского. — В кн.: Пропилеи. М., 1854, IV. Белецкий А. И. Овидий Назон и его творчество. — В кн.: Публий Овидий Назон. Метаморфозы/ Пер. С. В. Шервинского. М.; Л., 1937. Беркова А. Е. Овидий. —- В кн.: История римской литературы. М., 1959. Т. I. Блаватская Т. В. Внутреннее устройство западнопонтийских городов в эпоху их автономии. — В ДИ, 1949, 3. Блаватская Т. В. Греки и скифы в Западном Причерноморье.—ВДИ, 1948, 1. Блаватская Т. В. Западнопонтийские города в VII—I веках до н. э. М., 1952. Blavatkaia Т. V. Organizarea interna a ora§elor grece§ti de pe ^armul de apus al Marii Negre intre sec. VII—I f. e. n. — In: Analele Romino-Sovietice. Seria istorie, 1954, VIII, Seria III, 4/8. Блаватский В. Д. Искусство Северного Причерноморья античной эпохи. М., 1947. Блаватский В. Д. Очерки военного дела в античных государствах Северного Причерноморья. М., 1954. Бунинский И. Е. Меняется ли климат? М., 1963. Бунинский И. Е. О климате прошлого русской равнины. Л., 1957. Вулих Н. В. Мировоззрение и художественный стиль Овидия (поэма «Метаморфозы»): Автореф. дис. . . . д-ра филол. наук. Л., 1977. Вулих II. В. Овидий и Август. — ВДИ, 1968, 1. Вулих Н. В. «Тристии» и «Послания с Понта» Овидия как исторический источник. — ВДИ, 1974, 1. Гагуа И. П. Овидий Назон и древняя Колхида: Автореф. дис. . . . канд. ист. наук. Тбилиси, 1981. Gaidukevic V. F. Das Bosporanische Reich. Berlin, 1971. Гаспаров M. Л. «Ибис» и проблема ссылки Овидия. — ВДИ, 1977, 1. Гаспаров М. Л. Овидий в изгнании. — В кн.: Публий Овидий Назон. Скорбные элегии. Письма с Понта. М., 1978.
Гаспаров М. Три подступа к поэзии Овидия. — В кн.: Овидий. Элегии и малые поэмы. М., 1973. Голубцова Е. С. Северное Причерноморье и Рим на рубеже нашей эры. М., 1951. Граков Б. И. Скифы. М., 1971. Дератани Н. Ф. Из области риторики Овидия. — Гермес, 1913, 3. Deratani К'. Artis rhetoricae in Ovidii carminibus praecipue amatoriis perspi-cuae capita quaedam. — Учен. зап. Московского ун-та, Отдел истории и филологии, 1916, вып. 45. Доватур А. И., Каллистов Д. П., Шишова И. А. Народы нашей страны в «Истории» Геродота^(тексты, перевод, комментарий). М., 1982. Древние фракийцы* в Северном Причерноморье. М., 1969. Дьяков В. Н. Пути римского проникновения в Северное Причерноморье: Понт и Мезия. — ВДИ, 1940, 3/4. Елъницкий Л. А. Знания древних о северных странах. М., 1961. Зелинский Ф. Ф. П. Овидий Назон. — В кн.: Овидий. Баллады-Послания. М., 1913. Златковская Т. Д. Мезия в I—II веках нашей эры. М., 1951. Златковская Т. Д. Проблемы расселения северо-восточных фракийцев и со-временные этнографические данные. — In: Pulpudeva. Semaines philippo-politaines de 1’histoire et de la culture thrace. Sofia, 1978, II. Златковская T. Д., Полевой Л. Л. Городища Прутско-Днестровского междуречья IV—III вв. до н. э. и вопросы политической истории гетов. — В кн.: Древние фракийцы в Северном Причерноморье. М., 1969. Иванов П. А. Творчество Публия Овидия Назона времени ссылки его в г. Томи: Автореф. дие. . . . канд. филол. наук. Киев, 1955. Каллистов Д. П. Античная литературная традиция о Северном Причерноморье. — История, зап., 1945, 16. Каллистов Д. П. Политика Августа в Северном Причерноморье. — ВДИ, 1940, 2. Канараке В. Археологический музей в Констанце. Констанца, 1967. Каришковьский П. И. Ск1фи на Дуна!. — Украшський кторичний журнал, 1971, 9. Кечагмадзе Н. Овидий Назон о Грузии. — Тр. Тбилисского гос. ун-та, 1958, 69. Ko6ie И. Опис населения i природы захщного Причорномор’я в творах Ов1-д!я. — В кн.: Публш Овщш Назон. До 2000-р1ччя з дня народження. Льв1в, 1960. Кузнецова Т. И., Стрельникова И. П. Ораторское искусство в Древнем Риме. М., 1976. Кузьмина А. Г. Дипломатическая подготовка римского вторжения в Северное Причерноморье (II в. до н. э. — I в. н. э.). — Учен. зап. Московского обл. пед. ин-та, 1966, т. 159, История, ф-т, вып. 6. Куклина И. В. Античная литературная традиция о древнейших племенах на территории СССР: Автореф. дис. . . . канд. ист. наук. Л., 1971. Латышев В. В. Исследования об истории и государственном строе города Ольвии. СПб., 1887. йй) Латышев В. В. К вопросу о культе богини Девы в Херсонесе Таврическом. — В кн.: Сборник Харьковского историко-филологического общества в честь дроф. В. П. Бузескула. Харьков, 1914. Латышев В. В. Scythica et Caucasica: Известия древних писателей греческих и латинских о Скифии и Кавказе. СПб., 1893—1906, т. I—II. Луцька Ф. И. Перший повний переклад «Тр1стш» Овщ1я в Pocii. — 1ноземна фыголопя, Льв1в, 1973, вып. 32. Питания класичшн фшологп, №11. Магометов А. X. Овидий и сарматы. — Тезисы докладов Всесоюзной научной конференции «Проблемы античной истории и классической филологии». Харьков, 1980. Мелюкова А. И. К вопросу о границе между скифами и гетами. — В кн.: Древние фракийцы в Северном Причерноморье. М., 1969. Мелюкова А. И. Скифия и фракийский мир. М., 1979. Мещеряков В. Ф. О культе богини Девы в Херсонесе Таврическом. — В кн.: Актуальные проблемы изучения истории религии и атеизма. Лч 1979*
Minzloff R. Recensio populorurn Ponticorum, quos Ovidius exul notos habuit. — In: Tire du «Bulletin de la classe historico-philologique de 1’Academie Imperial des Sciences de St.-Peterbourg», 1853, t. X, 20/21. Никулицэ И. T. Геты IV—III вв. до н. э. в Днестровско-Карпатских землях. Кишинев, 1977. Пальцева Л. А. Культ богини Девы в Херсонесе. — В кн.: Из истории античного общества. Горький, 1979. Петреску И. Г. Дельта Дуная: Происхождение и развитие. М., 1963. Подоенное А. В. К истории скифов в Добрудже: По сведениям Овидия. — В кн.: Симпозиум «Античная балканистика IV». М., 1980. Подосинов А. В. К проблеме достоверности сведений Овидия о скифах, сарматах и гетах. — В кн.: Проблемы социально-экономической истории СССР. М., 1977. Т. II. Подосинов А. В. Овидий и Дион Хрисостом о варваризации греческих городов Северо-Западного Понта в I в. н. э. — В кн.: Вопросы источниковедения и историографии истории досоветского периода. М., 1979. Подосинов А. В. Овидий как источник по истории Западного Понта: (Историографический обзор). — ВДИ, 1981, 2. Подосинов А. В. Скифы, сарматы и геты в «Tristia» и «Epistulae ex Ponto» Овидия. — В кн.: Древнейшие государства на территории СССР: Материалы и исследования, 1975 г. М., 1976. Подосинов А. В. Этнолингвистическая ситуация в Томи во время ссылки Овидия. — In: XVе Conference internationale d’etudes classiques des pays so-cialistes «Eirene», Nessebar, 2—6 octobre 1978. Resumes des communica-tiones. Sofia, 1978. Покровский M. M. История римской литературы. M.; Л., 1942. Покровский М. М. Материалы для характеристики Овидия. — ЖМНП, 1901, июль. Полонская К. П. Овидий. — В кн.: История римской литературы/ Под ред. Н. Ф. Дератани. М., 1954. Публш 0в1дш Назон. До 2000-р1ччя з дня нарождения. Льв1в, 1960. Пятышева Н. В. Культ греко-тавро-скифского божества в Херсонесе. — ВДИ, 1947, 3. Рикман Э. А. Этническая история населения Поднестровья и прилегающего Подунавья в первых веках нашей эры. М., 1975. Ростовцев М. И. Новая книга о Белом острове и Таврике. — Известия Археологической комиссии, 1918, 65. Ростовцев М. И. Скифия и Боспор: Критическое обозрение памятников литературных и археологических. Л., 1925. Ростовцев М. И. Страбон как источник для истории Боспора. — В кн.: Сборник Харьковского историко-филологического общества в честь проф. В. П. Бузескула. Харьков, 1914. Rostovtzeff М. Iranians and Greeks in South Russia. Oxford, 1922. Слонимский M. M. Экономические предпосылки политики Рима в Северном и Восточном Причерноморье в первые века н. э. — Учен. зап. Пятигорского пед. ин-та, 1956, т. 13. Смирин В. М. Римская школьная риторика Августова века как исторический источник (по «Контроверсиям» Сенеки Старшего). — ВДИ, 1977, 1. Смирнов К. Ф. О начале проникновения сарматов в Скифию. — В кн.: Проблемы скифской археологии. М., 1971. Смирнов К. Ф. Савроматы: Ранняя история и культура сарматов. М., 1964. Соломоник Э. И. Новые эпиграфические памятники Херсонеса. Киев, 1973. Толстой И. И. Таврическая богиня. — ЖМНП, 1917, май. Тройский И. М. История античной литературы. 2-е изд. Л., 1951. Формозов А. А. Пушкин и древности: Наблюдения археолога. М., 1979. Хазанов А. М. Очерки военного дела сарматов. М., 1971. Черфас Л. М. Tristia Овидия о причинах и первых годах ссылки: (В связи с 2000-летием со дня рождения Овидия). — Учен. зап. Латвийского ун-та, 1959, т. 29. Филологические науки, вып. 35. Шелов Д. Б. Западное и Северное Причерноморье в античную эпоху. — В кн,: Античное общество. М., 1967,
Шелов Д. Б. Царь Атей. — В кн.: Нумизматика и сфрагистика. 1965, 2. Шмид Г. Exegetica. VII, (XI). Рыбы в стихотворении Halieutica Овидия. — ЖМНП, 1906, сентябрь= Schmid G. Die Fische in Ovids Halieuticon. Zoolo-gisches und Lexicographisches. — Philologus, 1907—1910, Suppl. XI, HL III. Штифтар В. Овидий и Геродот. — ЖМНП, 1910, май. Acta Conventus omnium gentium Ovidianis studiis fovendis, Tomis a die XXV ad diem XXXI mensis Augusti 1972 habiti. Bucurestini, 1976. Adame^teanu D. Sopra il «Geticum libellum» (Pont. 4.13). — In: Ovidiana... Alfdldi A. Diana Nemorensis. — American Journal of Archaeology, 1960, 64, 2. Andre J.-M. Quid Ovidius de barbaria senserit? — In: Acta Conventus... Argenio R. Retorica e mitologia nelle poesie ovidiane dell’ esilio. — In: Fons Perennis/ Saggi in onore del prof. V. d’Agostino. Torino, 1971. Aricescu A. Le mur d’enceinte de Tomi a 1’epoque d’Ovide. — In: Acta Conventus... Arnaldi Fr. La «retorica» nella poesia di Ovidio. — In: Ovidiana... Atti del Convegno internazionale Ovidiano, Sulmona, 1958. Roma, 1959. Vol. I, II. Aufstieg und Niedergang der romischen Welt. Geschichte und Kultur Roms im Spiegel der neueren Forschung. B.; New York, 1981, II, 31, 4 [Ovid]. Avallone R. De Ovidii elegiaci humanitate et arte. — In: Acta Conventus... Bakker J. Th. P. Ovidii Nasonis Tristium liber V. Comment, exeg. Utrecht; Amsterdam; Paris, 1946. Barbu V. Tomis, orasul poetului exilat. Bucure^ti, 1972. Barsby J. Ovid. Oxford, 1978 (Greece and Rome, 12). Benedum J. Studien zur Dichtkunst des spaten Ovids. Diss. GiefSen, 1967. Berciu D. Stellung der Geten im Lichte der Archaologie. — Dacia, 1961, N. S., 5. Besslich S. Ovids Winter in Tomis. Zu Trist. Ill, 10. — Gymnasium, 1972, 79. Bichir Gh. Relations between the Sarmatians and the free Dacians. — In: Relations... Bichir Gh. Les Sarmates au Bas Danube. — Dacia, 1977, N. S., 21. Bichir Gh. Sarma^ii §i la Dunarea de Jos in lumina ultimelor cercetari. — Pontica, 1972, V. Bichir Gh. SarmaQi §i patrunderea lor la Dunarea de Jos. — Рейсе, 1971, II. Bdmer Fr. Ovid und die Sprache Vergils. — Gymnasium, 1959, 66; cf. eadem in: Ovid, 1968. Boireaud A. Les Getes chez Ovide (d’apres les Tristes et les Pontiques). — In: Caesarodunum, 1969, 3. Borzsak I. Die Kenntnisse des Altertums fiber das Karpatenbecken. Budapest, 1936, 19662. Bouynot Yv. La poesie d’Ovide dans les oeuvres de 1’exil: Diss. Paris, 1957. Brdtescu C. Clima Dobrogei. — Analele Dobrogei, 1928, IX, 1. Bratescu C. Dobrogea la Ovidiu. — In: Anuar de geografia §i antropogeografia. Bucure^ti, 1910—1911, II. Breadford G. Ovid among the Goths. — Yale Review, 1915, N. S., 4. Bruck C. De Ovidio scholasticarum declamationum imitatore. Diss. Giepen, 1909. Buescu V. Trois aspects «roumains» d’Ovide. — In: Atti del Convegno, vol. I. Bulgar Gh. Ovidiu 0 peisajul dobrogean. — In: Studii de literatura universala. Bucure^ti, 1960, 2. Canarache V. Tomis. Bucure^ti, 1961. Canarache V. Unelte agricole pe teritoriul RPR in epoca veche. — SCIV, 1950. Casson S. Thracian tribes in Scythia Minor. — JRS, 1927, 17. Cattin A. La geographic dans les tragedies de Seneque. — Latomus, 1963, 22, 41 Cazzaniga A. Elementi retorici nella composizione delle Lettere dal Ponto di Ovidio. Venegono (Varese), 1937. Clarke M. L. Rhetoric at Rome. London, 1953. Condurachi E. Cu privire la raporturilo dintre autochtoni §i greci in a^ezarile sclavagistc din Dobrogea. — SCIV, 1951, II, 2.
Condurachi E. Din istoria cotropirii Romane: Deportarea triburilor bessilor in Dobrogea. — In: Buletinul §tiin|ific al Academiei RPR, sec^ia §tiin^e istorice, filosofice $i economice-juridice. Bucuresti, 1951, III. Coon R. H. Ovid in Exile. — GJ, 1927, XXII, 5. Corciu N. L’attitude humaine d’Ovide envers les Tomitains. — In: Acta Con-ventus... Corte F. della. Il «Geticus sermo» di Ovidio. — In: Scritti in onore di G. Bon-fante. Brescia, 1976, vol. I. Corte F. della. Ovidio e i barbari danubiani. — In: Romanobarbarica. Roma, 1976, 1. Cougnet A. La Dacia antica ed Ovidio Nasone. Nizza, 1884. Daicovictu C. Situa^ia teritoriului geto-dacic de la Dunarea de Jos in vremea re-legarii lui Ovidiu. — Steaua, 1957, VIII, 11. Daicovictu H. Les Daces et leur civilisation. — In: XVе Congres International des sciences historiques. Bucuresti, 1980. Daicovictu H. Dacia de la Bnrebista la cucerirea romana. Cluj, 1972. Damste P. H. Ad Carmina Ovidii in Exilio Gomposita.— Mnemosyne, 1918, 46, 1. Данов Xp. M. Западният бряг на Черно море в древносста. София, 1947. Данов Xp. М. Към историяеския облик на древна Тракия II.—In: Годишник на Софийския университет, 1947, XLIII. Danoff Chr. М. Pontos Euxeinos. — RE, Suppl. IX, 1962. Danov Chr. Thracian penetration into the Greek cities on the West coast of the Black Sea. — Klio, 1960, XXXVIII. Danoff Chr. M. Tomi. — RE, Suppl. IX, 1962. Deferrari R. J., Barry M. I., McGuire M. A Concordance of Ovid. Washington, 1939. D'Elia S. Ovidio. Napoli, 1959. Denes T. Ovide ou 1’exil. — Ludus Magistralis, Bruxelles, .1966, 6. Detschew Dim. Die thrakischen Sprachreste. Wien, 1957 (Osterreichische Akade-mie der Wissenschaften. Philos.-hist. Klasse. Schriften der Balkankomis-sion, XIV). Dickinson R. J. The Tristia: Poetry in Exile. — In: Ovid, 1973. Dietze J. Composition und Quellenbenutzung in Ovids Metamorphosen. Hamburg, 1905.. Din istoria Dobrogei. I. Pippidi D. M., Berciu D. Ge^ii §i greci la Dunarea de Jos. Bucuresti, 1965; II. Vulpe R., Barnea J. Romanii la Dunarea de Jos. Bucuresti, 1968. Doblhofer E. E. Ovids Exilpoesie — Mittel, Frucht und Denkmal dichterischer Selbstbehauptung. — AU, 1980, 23, 1. Doblhofer E. E. Ovids Spiel mit Zweifel und Verzweiflung: stilistische und lite-raturtypologische Betrachtungen zu Tristia und Ex Ponto. — In: Wiirzbur-ger Jahrbiicher fiir die Altertumswissenschaft, 1978, 4. Dbpp S. Virgilischer Einflu [3 im Werk Ovids. Munchen, 1968. Dorufiu Boild E. Zur Romanisierung der thrakisch-getischen Bevolkerung der Dob-rudscha ini 1. bis 3. Jh. u. Z. Eine epigraphische Untersuchung. — In: Actes du IIе Congres International de Thracologie. Bucuresti, 1980, vol. II. Dull R. Munera tomitana. — In: Studi in onore di prof. G. Grosso. Torino, 1968/1969, vol. 2. Ehwald R. Ad historiam carminum Ovidianorum recensionemque symbolae: Programme. Gothae, 1892. Ehwald R. De scholiasta, qui est ad Ovidii Ibin, commentatio. Programme. Gothae, 1876. Ehwald R. Kritische Beitrage zu Ovids Epistulae ex Ponto. Gotha, 1896. Ellis R. Owen’s 'Tristia’. — In: Hermathena: A series of papers by members of Trinity College. Dublin, 1890, vol. VII. Ellis R. The second book of Ovids Tristia: A public lecture. London, 1913. Enk J. P. Disputatio de Ovidii «Epistulis ex Ponto». — In: Atti del Convegno..., vol. I. Evans H. B. Ovid’s Apology for ex Ponto 1—3. — Hermes, 1976, 104. Evans II. B. Ovid’s publica carmina: a study of the Tristia and Epistulae ex Ponto as poetic books: Diss. Univ, of North Carolina. Chapel Hill, 1973.
Evans H. В. Winter and Warfare in Ovid’s Tomis (Tristia, 3, 10). — CJ, 1975, 70, 3. Favez Ch. Les Getes et leur pays vus par Ovide. — Latomus, 1951, X 4. Florescu R. Agricultura in Dobrogea la inceptul stapinirii romane. — SCIV, 1956. Frankel H. Ovid. A poet between two worlds. 2nd print. California press, 1956. Friedrich A. Quid Ovidius de rcgionum in Ponti Euxini ora occidentali sitarum rebus ac cultu memoriae prodiderit. Teplitz, 1912. Froesch H. Ovid als Dichter des Exils. Bonn, 1976 (Abhandlungen zur Kunst-, Musik- und Literaturwissenschaften, 218). Froesch H. Ovids Epistulae ex Ponto I—III als Gedichtssammlung. Diss. Bonn, 1968. Fugier H. Communication et structures textuelles dans les Tristes d’Ovide. — Bevue Romane, Copenhague, 1976, 11, 1. Gahan J. J. Ovid: The poet in winter. — CJ, 1978, LXXIII, 3. Galletier E. Les preoccupations litteraires d’Ovide pendant son exil. — REA, 1940, XLII. Гандева P. Овидий и населението на антична Добруджа. — In: Годишник на Софийския университет, 1968, LXII, 1. Гандева Р. Трима римски пости за живота, за читателя и за изкуството си. — In: Годишник на Софийския университет, 1971, LXI, 1. Gandeva R. De Ovidio exsule misericordia «turbae Tomitanae regionis» com-moto. — In: Acta Conventus... Gandeva R. Das Interesse fiir die Daker, Geten und Gelonen bci Vergil und Horaz und seine historische Grundlage. — In: Thracia. Sofia, 1974, II. Gandeva R. Moralische und soziale Charakteristik der West- und Nordbalkanbe-volkerung bei Varro und Ovid. — In: Actes du Ier Congres International des etudes Balkaniques et Sud-Est Europeennes. Sofia, 1969, II. Gandeva R. Socia lingua in der griechischen Polis Tomi zur Zeit Ovids. — In: Das Nachleben des Lateinischen in der Feudalgesellschaft. Berlin, 1967. Gandeva R. Thrakien und die Thraker in den Werken von Horaz. — In: Studia in honorem V. Besevliev. Sofia, 1978. Gandeva R. Uber die Sprache der Geten nach Ovids Werken «Tristia» und «Epistulae ex Ponto». — In: Сборник по случай пюйсетгодишнината на акад. Вл. Георгиев (Известия на Института за български език, 1968, XVI). Gandeva R. Zur Beurteilung von Ovids Gedichten aus Verbannung. — Klio, 1969, 51. Gainer J. Kataloge im romischen Epos. Vergil — Ovid—Lucan. Augsburg, 1972 (Diss. Munchen). Gehman H. S. Ovid’s Experiences with Languages at Tomi. —CJ, 1915, XI. Goldbacher Al. Zur Kritik und Erklarung des II Buches der Tristien. — Wiener Studien, 1904, 26. Goslar N. Caspios Aegisos. Ovidiu, Pontica, 1, 8, 13.— Danubius, Galati, 1970, IV. Goslar N. Metereaque turba (Ovide, Tristia, II, 191). — Studii classice, 1961, 3. Graeber G. Quaestiones Ovidianae. Pars 1. Osterprogramm. Elberfeld, 1881. Graeber G. Untersuchungen iiber Ovids Briefe aus der Verbannung. Th. 2. Pro-gramm des Gymnas. Elberfeld, 1884. Grimal P. La chronologic legendaire dans les Metamorphoses. — In: Ovidiana... Harmatta J. Studies in the history and language of the Sarmatians. Szeged, 1970. Hartman J. J. De agro Tornitano (Ovid. Pont. Ill, 1, 19 sqq.). — Mnemosyne. N. S., 1911, vol. 39. Hartman J. J. De Ovidio poeta commentatio. Lugduni Batavorum, 1905. Hauben F. Adnuo and abnuo in Ovid Tristia 5, 10, 41—42. — American Journal of Philology, 1975, 96. Henderson A. A. Ovidius Numerans. — Liverpool Classical Monthly, 1978, III. Herescu N. Ovide, ]o Getique (Pont. IV, 13, 18: Paene poeta Getes). — In: Atti del Convegno..., vol. I. Herescu N. I. Poeta Getes. — In: Ovidiana... Herrmann K. De Ovidii Tristium libris V. Diss. Leipzig, 1924. Higham T. F. Ovid and rhetoric. — In: Ovidiana... Histria. Monografie archeologica. Bucure^ti, 1954, vol. I, Homme St. Owidyusza Ibis. — Eos, 1906, XII.
Hornstein F. ISTPOS AMAEET0MEN02. Zur Geschichte eines literarischen Topos. — Gymnasium, 1957, 64. Извори за старата история и география ва Тракия и Македония/ Избр. и перев. Г. И. Кацаров, Д. Дечев, В. Бешевлиев и др. 2-е расш. изд. София, 1949. Iliescu V. The Scythians in Dobruja and their relations with the native population. — In: Relations... Illuminati L. Ovidio nella critica antica e moderna. Pescara, 1965. Innocenti Pierini R. degl’. Un elegia etiologica di Ovidio (Tristia, 3, 9) et la Medea di Accio. — Quaderni dell’Istituto di Filologia classica. Firenze, 1977. Istoria Rominiei. Bucure§ti, 1960, I. Jonge Th. J. de. P. Ovidii Nasonis Tristium liber IV. Comment, exeg. Diss. Groningen, 1951. Kenney E. J. The poetry of Ovid’s exile. — In: Proceedings of the Cambridge Philology Society, 1965, 191 (N. S., 11); cf. idem in: Ovid, 1968. Kienzle H. Ovidius qua ratione compendium mythologicum ad Metamorphoses componendas adhibuerit. Diss. Basel, 1903. Kraus W. P. Ovidius Naso. — RE, 1942, XVIII, 2; cf. idem in: Ovid, 1968. Lafaye G. Les Metamorphoses d’Ovide et leurs modeles grecs. Paris, 1904. Lambrino Jic. Tomis, cite greco-gete, cbez Ovide. — In: Ovidiana... Lascu N. Notizie di Ovidio sui Geto-Daci. — Maia, 1958, oct. — decern., N. S., 10, IV. Lascu N. Ovidiu omul Д poetul. Cluj, 1971. Lascu N. Pamintul si vechii locuitori ai farii noastre in opera din exil a lui Ovidiu. — In: Publius Ovidius Naso... Laudien A. Zur mythographischen Quelle der Metamorphosen Ovids. — JPhV, 1915, N. S., 3. Lechi F. La palinodia del poeta elegiaco. I carmi ovidiani dell’esilio. — In: Atene et Roma. Firenze, 1978, 23. Leitich R. Der Einflu |3 der Argonautica des Apollonius von Rhodes auf Vergil und Ovid: Diss. Wien, 1939 (Maschinenschrift). Leopold H. M. R. Exulum Trias, sive de Cicerone, Ovidio, Seneca exulibus. Gonda, 1904 (Diss. Utrecht). Lorentz B. De amicorum in Ovidii Tristibus personis. Diss. Leipzig, 1881. Lozovan E. Ovide, agonothete de Tomes. — REL, 1961, 39. Lozovan E. Ovide et le bilinguisme. — In: Ovidiana... Lozovan E. Realites pontiques et necessites litteraires chez Ovide. — In: Atti del Convegno..., vol. II. Luck G. Notes on the language and text of Ovid’s Tristia. — Harvard Studies in Classical Philology, 1961, LXV. Ludwig W. Sruktur und Einheit der Metamorphosen O\ids. Berlin, 1965. Marchest С. Il secondo libro ovidiano dei Tristi. — In: Opuscoli accademici. Firenze, 1978, XIII. Marquardt J. Romische Staatsverwaltung. Leipzig, 1873. Bd. I. Martin R. Virgile et la «Scythie» (Georgiques, III, 349—383). — REL, 1966, 44. Martini E. Einleitung zu Ovid. Brunn; Prag; Leipzig; Wien, 1933 (Schriften der philosophischen Fakultat dor Deutschen Universitat in Prag, Bd. 12). ’ Nachdruck: Darmstadt, 1970. Mihailov G. The Western Pontic Koinon. — In: Epigraphica. Rivista italiana epigrafia. Faenza, 1979, XLI. Minns E. H. Scythians and Greeks. A survey of ancient history and archaeology on the North Coast of the Euxine from the Danube to the Caucasus. Cambridge, 1913. Muller К. O. Die Dorier. Breslau, 1824, I. Munteanu M. Informa|iile date de Ovidiu despre popula|ia teritoriului rural al Dobrogei, in compara|ie cu alte izvoare documentare. — Pontica, 1972, V. Nagle B. R. The poetics of exile: Program and polemic in the Tristia and Epistu-lae ex Ponto of Ovid. Bruxelles, 1980 (Collection Latomus, 170). Naumann H. Ovid und die Rhetorik. — AU., 1963, XI, 4. Nemethy G. Commentarius exegeticus ad Ovidii Epistulas ex Ponto. Bndapestini, 1915. Nemethy G. Commentarius exegeticus ad Ovidii Tristia. Bndapestini, 1913.
Nicolai W. Phantasie und Wirklichkeit bei Ovid. — Antike und Abendland, 1973, 19, 2. Ovid/ Hrsg. von M. von Albrecht und E. Zinn. Darmstadt, 1968 (Wege der For-schung, 92). Ovid/ Ed. by J. W. Binns. London; Boston, 1973. Ovidiana. Recherches sur Ovide/ Publiees a 1’occasion du bimillenaire de la nais-sance du poete par N.‘J. Herescu. Paris, 1958. Owen S. G. On some passages of Ovid’s Tristia. — CQ, 1914, 8. Owen S. G. P. Ovidi Nasonis Tristium liber II. Oxford, 1924. Paratore E. Bibliografia Ovidiana. Sulmona, 1958. Parvan V. Dacia. An outline of the early civilisation of the Carpatho-Danubian countries. Cambridge, 1928. 1 Parvan V. Getica. О protoistorie a Daciei. Bucuresti, 1926. Parvan V. Histria VII. — In: Academia Romana, Memoriile sectiunii istorice. SeriaHI, 1924, t. II. Parvan V. La penetration hellenique et hellenistique dans la vallee du Danube. Bucuresti, 1923 (Bulletin de la section historique de 1’Academie Romaine, X). Parvan V. A propos du «basileus» Cotys de Callatis. — Dacia, 1924, 1. Patsch K. Beitrage zur Volkerkunde von Siidosteuropa. — In: Sitzungsberichte der Wiener Akademie der Wissenschaften, Philol.-histor. Klasse, 1928, Bd. CCVIII, 2. Peter H. Wahrheit und Kunst. Geschichtsschreibung und Plagiat im klassischen Altertum. Berlin; Leipzig, 1911; Nachdruck: Hildesheim, 1965. Pick B., Regling K. Die antiken Miinzen von Dacien und Moesien. Berlin, 1898— 1910, Bd. I, Hbd. 1—2. Pippidi D. M. Autour de la chronologic des Epitres d’Ovide ex Ponto. — In: Recherches sur le culte imperial. Paris; Bucarest, 1933. Pippidi D. M. Contribu^ii la istoria veche a Romaniei. Bucuresti, 1967. Pippidi D. M. I Greci nel Basso Danubio dall’eta arcaica alia conquista romano. Milano, 1971. Pippidi D. M. In jurul cronologiei scrisorilor lui Ovidiu din Pont. — Pontica, 1972, V. Pippidi D. M. Scythica Minora: recherches sur les colonies grecques du littoral roumain de la mer Noire. Bucuresti; Amsterdam, 1975. Pippidi D. M. Tomis, cite geto-grecque a I’epoche d’Ovide? — Athenaeum, 1977, LV. Poland F. Ovid’s Tristien, Elegien eines Verbannten. Leipzig, 1881. Preston K. An Author in Exile. — CJ, 1918, XIII, 6. Publius Ovidius Naso. XLIII i. e. n. — MCMLVII e. n. Bucuresti, 1957. Rahn H. Ovids elegische Epistel. — Antike und Abendland, 1955, 7; cf. idem in: Ovid, 1968. Relations between the autochthonous population and the migratory populations on the territory of Romania. Bucuresti, 1975. Ribbeck 0. Geschichte der romischen Dichtung. Stuttgart, 1889, II. Richmond J. Doubtful works ascribed to Ovid. — In: ANRW, 1981, II, 31, 4. Riese A. Die Idealisierung der Naturvolker des Nordens in der griechischen und romischen Literatur. Heidelberg, 1875. Ripert Ё. Ovide. Poete de 1’amour, des dieux et de Г exit. Paris, 1921. Roesler R. Zur Geschichte der unteren Donaulander. Wien, 1864. T. I. Die Geten und ihre Nachbarn. Russu I. I. Limba traco-dacilor. Ed. II. Bucuresti, 1967. Sabot A.-F. Les 'Heroides’ d’Ovide: Preciosite, Rhetorique et Poesie. — In: ANRW, 1981, II, 31, 4. Salceanu Gr. De la «Metamorfose» la «Triste» §i «Pontice». — Pontica, 1971, IV. Sarafov T. Les Besses et Rome. La role des Besses dans la lutte des tribus thraces centre la penetration romaine dans les Balkans. — In: Actes du Ier Congres International des etudes Balkaniques et Sud-Est Europeennes. Sofia, 1969, II. Schanz M. Geschichte der romischen Litteratur bis zum Gesetzgebungswerk des Kaisers Justinian. Munchen, 1911, Th. II, 1. Scholte A. P. Ovidii Nasonis ex Ponto liber I. Comment, exeg. Diss. Amersfurtiae, 1933.
Schrader К. Die Zeit der Verbannung Ovids. — In: Nene Jahrbiicher fiir Philo-logie und Paedagogik, 1897, CLV. Schreuders 0. Observationes in P. Ovidii Nasonis ex Ponto libros I—III. L.ug-duni Batavorum, 1895. Schulz H. Quaestiones Ovidianae. Diss. Greifswald, 1883. Schulze К. P. Ovid tr. Ill, 12, 2. — In: Philologische Wochenschrift, Berlin, 1919, 12. Scorpan C. Aspecte ale continuita^ii §i romanizarii ba^tina^ilor din Dobrogea in lumina recentelor cercetari. — Pontica, 1970, III. Scorpan C. La continuite de la population et des traditions getes dans les conditions de la romanisation de la Scythia Minor. — Pontica, 1973, VI. Sofer E. Livius als Quelle von Ovids Fasten. Programm. Wien, 1906. Staffhorst L. Publius Ovidius Naso. Epistulae ex Ponto III, 1—3 (Kommentar): Diss. Wurzburg, 1965. $tefan Gh. Daci §i romani la gurgile Dunarii. — Pence, 1971, II. Stein A. Die Legaten von Mocsien. Budapest, 1940. Stoessl F. Ovid. Dichter und Mensch. Berlin, 1959. Stoian J. La citta pontica di Tomis. — Dacia, 1961, N. S., 5. Stoian J. In legatura cu vechimea teritoriului rural al Histriei. — SCIV, 1957. Stoian J. Tomitana. Contributii epigrafice la istorie cetatii Tomis. Bucuresti, 1962. Stroh W. Trostende Musen: Zur literarhistorischen Stellung und Bedeutung von Ovids Exilgedichten. — In: ANBW, 1981,' II, 31, 4. Studi Ovidiani. Roma, 1959. Sulimirski T. The Sarmatians. New York; Washington, 1970. (Ancient Peoples and Places, LXXIII). Syme R. History in Ovid. Oxford, 1978. Syme R. Lentulus and the origin of Moesia. — J RS, 1934, XXIV. Thibault J. C. The mystery of Ovid’s Exile. Berkeley; Los Angeles, 1964. Thomson J. 0. Place-names in Latin poetry. — Latomus, 1951, X, 4. Tolkien J. Homer und die romische Poesie. Leipzig, 1900. Tomaschek W. Die alten Thraker. — Sitzungsberichte der Wiener Akademie der Wissenschaften. Philol.-histor. Klasse, 1893—1894, CCXXVIII, CCXXX, CCXXXI. Trankle H. Textkritische und exegetische Bemerkungen zu Ovids Ars Amato-ria. — Hermes, 1972, 100, 3. Vasilescu M. Les Thraces dans les epopees homeriques. — In: Actes du IIе Cong-res International de Thracologie. Bucuresti, 1980, vol. I. Vulcanescu R. Aspetti di civilizzazione e di cultura getica nell’opera d’Ovidio. — In: Acta Conventus... Vulpe R. Histoire ancienne de la Dobroudja. Bucurest, 1938 (La Dobroudja. Aca-demie Romaine. Connaissance de la terre et de la pensee roumaines. IV). Vulpe R. Le probleme des bastarnes a la lumiere de decouvertes archeologiques en Moldavie. Bucarest, 1955. Vulpe R. Ovidio nella citta dell’ esilio. — In: Studi Ovidiani. Roma, 1959. Vulpe R. Studia thracologica. — In: Hommage au IIе Congres International de thracologie. Bucarest, 4—10 Sept. 1976. Bucuresti, 1976. Vulpe R. Tomi au temps d’Ovide. — Revue Roumaine, 1972, 26, 2. Wartenberg N. Die Abfassungszeit von Ovids Tristien und Pontusbriefen. — JPhV, 1889, 15. W artenberg G. Quaestiones Ovidianae quibus agitur de Tristium, Clbidis Epi-stularumque, quae «ex Ponto» inscribuntur, temporibus: Diss. Berolini. 1884. Weiss J. Die Dobrudscha im Altertum: historische Landschaftskunde. Sarajevo, 1911. Wickert-Micknat G. Dichtung als historische Quelle. — In: Saeculum, 1970, Bd. 21. Wiedemann Th. The political background to Ovid’s Tristia 2. — GQ, 1975, N. S., 25, 2. Wilkinson L. P. Greek influence on the poetry of Ovid. — In: L’influence gre-cque sur la poesie latine de Catulle a Ovide. Vanoeuvres; Geneve, 1953 (Fon-dation Hardt pour Г etude de 1’antiquite classique. Entretiens, II).
Wilkinson L. P. Ovid recalled. Cambridge, 1955. Willige W. Ovidius Relegatus. — AU, 1969, 12, 3. Winniczuk L. Listy Owidiusza do moznych protektorow i wiernycb przyjaciol. — Meander, 1962, 17. Winniczuk I. Ovid’s Elegie und die epistolographische Theorie. — In: Publius Ovidius Naso... Wissowa G. Religion und Kultus der Romer. Munchen, 1912. Zielinski Th. Les derniers jours d’Ovide en Dobroudja: realite et legende. — Revista Classica, 1939—1940, 11/12. Zingerle A. Ovidius und sein Verhaltnis zu den Vorgangern und gleichzeitigen romischen Dichtern. Innsbruck, 1869—1871, Hf. 1—3. Zipfel C. Quatenus Ovidius in Ibide Callimachum aliosque fontes imprimis defi-xiones secutus sit. Leipzig, 1910. A. V. Podosinov OVID AND THE PONTUS: AN APPROACH TO SOURCE STUDY OF POETICAL TEXTS The work presents a source study of Ovid’ poetry. On the first stage the author assembled and analyzed all references to the northern and western coasts of the Black Sea wich could be found in Ovid’s poems of his Roman period. As a rule they do not go beyond traditional Roman ethnogeographical ideas of a wild northern country inhabited by barbarian population. Nevertheless the analysis of these references is helpful in defining wich notions of Ovid in his Pontus exile were caused by the traditional conceptions, and wich ones were brought about by his direct personal impressions. Most of the study is devoted to the Pontic elegies — a source abundant in versatile information on the history of the Pontus. The author devises methods of the source study of poetical texts, his analysis disclosing the mechanism through wich certain realities were transformed into generalized poetical images. Therefore, the reverse procedure especially important for a historical source study can also be performed. A. V. Podosinov demonstrates the effectiveness of these methods by using as an example Ovid’s data on the geographical, ethnical, political, social and cultural situation in the western and northern Pontus.
Т. М. Калинина СВЕДЕНИЯ АЛ-ХОРЕЗМИ О ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЕ И СРЕДНЕЙ АЗИИ В 1983 г. отмечается 1200-летний юбилей великого ученого, математика и астронома средневекового Востока Мухаммеда ибн Муса ал-Хорезми. Полное имя его — Абу сАбдаллах Абу Джасфар Мухаммед ибн Муса ал-Хорезми ал-Кутруббули ал-Маджуси. Последние три части имени указывают на его происхождение: ал-Хорезми, т. е. потомок уроженцев Хорезма; ал-Кутруббули, т. е. живший 'в местечке Кут-руббул близ Багдада; наконец, ал-Маджуси, т. е. выходец из семьи огнепоклонников, скорее всего зороастрийцев, что весьма характерно для населения среднеазиатских областей К О жизни ал-Хорезми известно немного. Он работал в Багдаде при дворе халифа ал-Мамуна (813—833). В «Доме мудрости», созданном по инициативе халифа, проводились работы по переводам с греческого и сирийского языков трудов древних авторов по астрономии, географии, математике, медицине и т. д. Ал-Хорезми был участником астрономических исследований, составления карты мира, так называемой «карты ал-Мамуна», измерения градуса земного меридиана 1 2. Математические труды и астрономические таблицы («зидж») ал-Хорезми были издавна известны в Европе. Начиная с XII в. они переводились на латинский язык и сыграли огромную роль в становлении европейской астрономии и математики 3. Менее известной в Европе, но зато оказавшей определенное, хотя и не всегда явное, влияние на арабскую географию стала «Книга картины Земли» ал-Хорезми. Было установлено, что это сочинение написано между 837 и 846 гг.4 5 Оно представляло собой переработку на основе новых астрономо-математических данных «Географического руководства» александрийского ученого II в. н. э. Клавдия Птолемея б. Астрономические и географические воззрения последнего оказали решающее влияние на развитие арабской средневековой науки и одним из 1 Wiedemann Е. Al-Khwarizmi. — El, Bd. II, S. 978. 2 Vernet J. Al-Khwarizmi. — El, new ed., vol. IV, fasc. 77—78, p. 1071—1072. 3 Sezgin F. Geschichte des arabischen Schrifttums. Leiden, 1974, Bd. IV, S. 238—239. 4 Бартольд В. В. Введение к изданию Худуд ал-салам. — В кн.: Бартольд В. В. Сол. М., 1973, т. VIII, с. 511. 5 Nallino С. A. Al-Huwarizmi е il suo rifacimento della geografia di Tolomeo. — Beale Accademia dei Lincei, anno GGXGI, 1894, ser. 5a. Memorie della Class© di Scienze morali, storiche e filologiche, vol. II, pt. la. e Kramers J. II. The Legacy of Islam. London, 1937, p. 79—107.
основоположников внедрения древнегреческого научного мировоззрения в Арабском халифате был ал-Хорезми. « Книга картины Земли» составлена в виде таблиц с указанием широт и долгот пунктов, сгруппированных по семи климатам. (Птолемей делил обитаемую землю на 21 климат.) Начальным меридианом выбраны, как и у Птолемея, «Острова Счастливых» (идентифицируемые исследователями с Канарскими). После перечисления населенных пунктов идут таблицы с указаниями широты и долготы начальной и конечной точки гор и их цвета, затем — координаты пунктов по береговым линиям морей, островов, а также течений рек с указанием цифр их географических координат. Все данные являются основой для построения карт 7. Карты сохранились и в рукописи труда ал-Хорезми. Они изображают четыре различных региона, в том числе Азовское море. Карты мира в произведении, вероятно, не было 8. Текст единственной рукописи 1037 г. из библиотеки Страсбургского университета был издан в 1926 г. австрийским востоковедом X. Мжиком 9. Как он сам, так и другие востоковеды, занимавшиеся анализом сочинения ал-Хорезми, отмечали, что при описании известных местностей ал-Хорезми старался приводить в соответствие данные Птолемея с современными ему, а в ряде случаев изменял материалы Птолемея. Хорошо знакомые области ал-Хорезми легко идентифицируются, в то время как малоизвестные ал-Хорезми части света более всего соответствуют устаревшей информации Птолемея, хотя и не всегда поддаются отождествлению вследствие естественного графического искажения названий и совершенно измененных по сравнению с птолемеевскими координатных данных. Ряд исследователей, по-видимому, справедливо полагают, что изменение координатных данных проведено ал-Хорезми совершенно сознательно, систематически при составлении «карты ал-Мамуна» 10 11. Таким образом, прежде чем прийти к правильному чтению того или иного топонима в тексте ал-Хорезми, исследователь должен найти ему соответствия в материалах Птолемея, дать им объяснение или отметить их несовпадения. Необходимо также найти исторические и географические реалии для топонима, гидронима и т. д. Сложность и трудоемкость такого рода работы привели к тому, что доныне в мировой литературе имеются исследования сведений ал-Хорезми лишь для отдельных регионов: X. Мжика — для Африки, части Европы и др., К. Цегледи — для части Европы, X. Даунихта — для Азии, Р. Вибера — для Северо-Западной Европы п. Имеется также 7 Обзор литературы: см.: Крачковский И. 10. Арабская географическая литература. — В кн.: Крачковский И. Ю. Пзбр. соч., М., 1957, т. IV, с. 92—97. 8 Wieber В. Nordwesteuropa nach der arabischen Bearbeitung von Muhammad B. Musa al-Huwarizmi. Walldorf; Hessen, 1974, S. 9—36. 9 Das Kitab Surat al -ard des Abu Gacfar Muhammad Ibn Musa al-Huwarizmi/ Hrsg. von H. v. Mzik. Leipzig, 1926. (Далее: al-Huu>artzmi). 10 Nallino C. A. Raccolta di Scritti editi e inediti. — In: Astrologia, Astronomia, Geografia. Roma, 1944, p. 473; Ilonigmann E. Die sieben Klimata und die TtdXei? iKiaTjfit. Heidelberg, 1929, S. 156. 11 Mzik H. Africa nach der arabischen Bearbeitung des KI. Ptolernaeus. Wien, 1916; Idem. Osteuropa nach der arabischen Bearbeitung der береток;
перевод на польский язык отдельных фрагментов из книги ал-Хорез-ми12. На русском языке был осуществлен перевод отрывков по истории Африки южнее Сахары, что тоже составляет очень малую долю книги ал-Хорезми 13. Привлечение отдельных мелких сведений ал-Хорезми в работах советских ученых Б. Н. Заходера 14 и А. П. Новосельцева 15 носит случайный характер. В 1983 г. в связи с юбилеем ал-Хорезми появились переводы некоторых частей из его труда, выполненные Б. А. Розенфельдом 1р, однако исторические реалии к многим топонимам остаются спорными. В связи с тем же событием вышел в свет полный перевод «Книги картины Земли» ал-Хорезми на узбекском языке, выполненный А. А. Ахмедовым 1ра. Настоящая статья представляет собой результат работы, ведущейся с 1976 г. в Секторе истории древнейших государств на территории СССР Института истории СССР над выпуском Свода древнейших источников «Сведения ранних ученых Арабского халифата о народах нашей страны», в который вошли и фрагменты из книги ал-Хорезми. Территориям Восточной Европы и Средней Азии в сочинении ал-Хорезми отведено довольно значительное место. Перечисление населенных пунктов с указанием координат есть в конце глав о «го-одах» пятого, шестого, седьмого климатов и в главе о «городах» хюзади седьмого климата. Имеются также описания береговых линий Черного, Азовского, Каспийского морей, а также рек и гор. В перечислении населенных пунктов («городов») Восточной Европы и Средней Азии легко выделяются два принципа систематизации материалов ал-Хорезми. Первый принцип — следование хорошо известным арабам торговым путям. Иногда пункты на этих торговых дорогах совпадали с теми, что некогда были известны и Птолемею, постольку, поскольку сохранились они сами или их название за прошедшие семь веков. Второй принцип — полное или частичное следование материалам Птолемея в тех регионах, которые были мало известны. Примером применения первого принципа может служить перечень «стоянок» по южному побережью Каспия, в Среднюю Азию и des Kl. Ptolemaios von Muhammad ibn Musa al-Huwarizmi. — In: WZKM. Wien, 1936, Bd. 43, Hf. 3/4; Czegledy R. Die Karte der Donaulandschaftgruppe nach al-Huwarizmi. — In: Acta Orientalia Academiae Scientiarum Hungaricae. Budapest, 1950, т. 1, fasc. 1; Daunicht H. Dor Osten nach der Erdkarte al-Hu-warizmls. Bonn, 1968—1970, Bd. I—IV, T. 1—2; Wieber B. Op. cit. 12 ZA, I, s. 20—29. 13 Арабские источники по этнографии и истории Африки южнее Сахары VII— X вв. М., 1967, с. 269—292. 14 Заходер В. Н. Каспийский свод сведений о Восточной Европе. М., 1962, т. I, с. 119. 15 Новосельцев А. П. Восточные источники о восточных славянах и Руси VI — IX вв. — В кн.: Древнерусское государство и его международное значение. М., 1965, с. 373. 16 Из сочинении Мухаммеда ал-Хорезми/Пер. и примеч. Б. А. Розенфельда. — Вопр. истории естествознания и техники, 1983, № 1, с. 97—107. 16 а Мухаммад иби!Муса ал-Хорезми. Избранные труды/Пср. и коммент. А. Ахмедова. Ташкент, 1983. На узб. яз.
на Дальний Восток, помещенный ал-Хорезми в пятом климате. Широту пятого климата ал-Хорезми очерчивает 41°, хотя при указании городов широтные координаты колеблются от 38° до 42°; долготы — от 75° до 100°30\ (Подробно координатные данные не приводятся за недостатком места.) Указаны «города»: Дейлем, Казвин, Демавенд «в горах», Шалус «вблизи моря», Руйан, Амол «вблизи моря», Сари «вблизи моря», Кумис, Тамис «вблизи моря», Астарабаз, Джурджан «вблизи моря», Нишапур, Тус, Серахс, Мерв, Мерверруд, Амуйе, Бухара, Балх, Самарканд, Усрушана, Ходжент, Бенакет, Ахсикет, Тарбенд, Исфиджаб, Тараз — «город купцов»17. Как видим, здесь не требуется работы по идентификации названий, так как все топонимы отражают реальное положение дел в эпоху ал-Хорезми, а именно арабский, среднеазиатский или иранский итинерарий. В то же время такие пункты, как Джурджан, Самарканд, Сари, Астарабаз, Мерв имеют древние аналогии у Птолемея: соответственно Гиркания, Мараканда, Сараманна, Астабеной Гирканская, Антиохия Маргианская. Однако это совпадение едва ли отражает заимствование ал-Хорезми материалов Птолемея, здесь скорее простое совмещение древних и современных ученому IX в. данных. Другая особенность фрагмента, характерная и для иных частей, состоит в том, что в перечень городов вставлены названия целых областей: Дейлем, Демавенд, Кумис, Усрушана. Тем не менее в каждом отдельном случае имеется в виду точка на карте вне зависимости от ее реальных размеров. Такое явление, по-видимому, объясняется приспособлением известных ал-Хорезми названий к необходимости составления карты. В перечислении «городов» шестого климата (в последней его части) труднее проследить данные «дорожника». Здесь в названиях встречается больше графических искажений, поддающихся расшифровке только после научного анализа. В то же время здесь и немного аналогий с книгой Птолемея; встречаются чисто арабские названия. Широту шестого климата ал-Хорезми ограничивает 45°, хотя в этом фрагменте она колеблется от 41° до 45°; долгота определена от 69° до 170°. Названия «городов» даются ниже по номенклатуре ал-Хорезми: Завазан, Джурзан, Сисаджан, Нашава, Город у гор между двух Ворот, Бардаа, Басийа у гор и Ворот хазар, Хорезм, ал-Хазар, Невакет 18. Указанные выше точки с определенными координатами соответствуют Андзевацику, Картли, Сюнику, Нахчевани. «Город у гор между двух Ворот» требует особого комментария. В главе о горах ал-Хорезми называет «Ворота ворот» («Баб ал-Абваб») — традиционное наименование Дербента в арабской географической литературе, а у ал-Хорезми — Дербентское ущелье; называет он и «Ворота хазар и алан» («Баб ал-хазар-ва-л-лан») — Дарьяльское ущелье. Указанный город находился, следовательно, между двумя ущельями, т. е. где-то в горах восточного Кавказа. Более точная идентификация не представляется возможной. 17 Al-Huwarizmi, S. 27—28. I8 Ibid., S, 32.
Чтение данного топонима «Басийа» является условным. Текст по изданию X. Мжика дает форму «Р-ф-сийа», которая, по всей видимости, является искажением. Далее, при описании рек ал-Хорезми повторяет этот топоним именно в форме «Басийа», что отметил и издатель 19. Мжик справедливо связал его с птолемеевским пунктом Хабала, отметив, что через промежуточную сирийскую форму эти два написания имеют сходство 20. К тому следует добавить, что В. Ф. Минорский сопоставлял название пункта сАбсийа, упомянутое в одной из рукописей географа начала X в. ал-Истахри, с именем владетеля Кабалы (=птолемеевой Хабалы) сАнбасы, о котором есть сведения в труде энциклопедиста X в. ал-Массуди. Минорский считал, что земля птолемеевой Хабалы называлась иногда ал-сАн-басийа или ал-сАбсийа 21. Не исключено, что та же искаженная форма — ал-Басийа — встречается и в труде ал-Хорезми. Ал-Хорезми подчеркивает, что Басийа находилась «у гор и Ворот хазар». Возможно, в данном случае он дает сокращенную форму того же названия «Ворота хазар и алан», которым определял Дарьяльское горное ущелье (см. выше). В связи с этим интересно отметить известие историка IX в. ал-Балазури, что древний город Кавалак (т. е. Кабала—Хабала) именуется также Хазаран 22. Как видно, ал-Хорезми имел сведения о присутствии хазар на Кавказе, хотя бы в форме отражения в топонимах, что для IX в. было весьма характерно. Тем более загадочным является упоминание пункта под названием ал-Хазар в перечне «городов» после Хорезма. По координатам, а также при описании одной из рек Средней Азии (под названием Длинная и идентифицирующейся с Сырдарьей), которая в одном месте протекает мимо этого пункта 23, ясно, что ал-Хорезми помещает этот «город» восточнее Хорезма. Последний иден-тицифируется с городом Кят (около современного Беруни) на берегу Амударьи 24; этот пункт и у более поздних географов иногда носит двойное название 25. После пункта ал-Хазар в восточном направлении помещен пункт Невакет. Идентифицированный археологами, Невакет располагался в северной Киргизии в долине реки Чу 2р. Ближайшими к пункту ал-Хазар «городами», по данным координат, оказываются: южнее—Усрушана, Ходжент, Бенакет; юго-западнее— Тарбенд, Исфиджаб. 19 Ibid., S. 32, Anm. «f». 20 Mzik H. Osteuropa. . S. 166. 21 Hudud al-cAlam. The Regions of the World. A Persian Geography 372 A. H/932 A. D./Transl. and Explained by V. Minorsky. London, 1937, p. 402, kom. 34; [Минорский В. Ф. История Ширвана и Дербенда. М., 1963, с. 116 и с. 191, си. 147. Это наблюдение высказано в устном сообщении В. М. Бейлисом. 22 Liber expugnationis regionum aucotre Imamo Ahmed ibn Jahja ibn Djabir al-Beladsori. Leiden, 1866, p. 194. 23 Al-Huwarizmi, S. 147. 24 Негматов H. Государство Саманидов. Душанбе, 1965, с. 53. 26 Сводку сведений см.: Бартольд В. В. Кят. — В кн.: Бартольд В. В. Соч. М., 1965, т. III, с. 475. 28 Кожемяко П. Н. Раннесредневековые города и поселения Чуйской долины, Фрунзе, 1959, с. 7.
В связи с таким его расположением интересно вспомнить древнюю легенду, переданную Михаилом Сирийским (XII в.) и Абу-л-Фарад-жем Ибн ал-сИбри (Бар Габраем) (XIII в.), восходящую якобы к VI в. Эта легенда гласит, что в царствование византийского императора Маврикия (582 —602) из внутренней Скифии со стороны гор Имаус вышли три брата со своими сподвижниками. Часть их во главе со старшим братом Хазариком заняла страну Берсилию (по последним исследованиям, область Дагестана или еще более обширную) и стала называться хазарами 27. «Внутренняя Скифия» (или точнее «Скифия по сю сторону гор Имаус» в отличие от «Скифии за горой Имаус» Птолемея) в труде ал-Хорезми фигурирует как страна Ис-кутия, населенная тюрками (в отличие от страны Искутии, населенной тогузгузами, =Внешней Скифии Птолемея) 28. Координатные данные центра Искутии, населенной тюрками, не противоречат положению в ее пределах и «города» ал-Хазар. Не исключено, таким образом, что данные ал-Хорезми отражают древние сведения о расселении хазар среди прочих земель тюрок до их передвижения в Берсилию. Это тем более вероятно, что в сведениях ал-Хорезми находятся иной раз и отголоски сирийских источников 29. Следует иметь в виду и данные ал-Массуди (X в.) о связях хазар Итиля на Волге с военной прослойкой общества Хорезма (ал-арсийа или ал-ларисийа), что указывает на продолжающиеся и после IX в. связи хазар и Хорезма, восходящие, как полагают, к гораздо более раннему времени 30. Как и в предыдущем фрагменте, следует отметить совпадение ряда реально существовавших названий городов и областей во времена ал-Хорезми с наименованиями Птолемея, а именно Джурзан — Иберия, Сисаджан — Содукена, Нашава — Наксована, Басийа — Хабала, Хорезм — Хорасмия. Итак, при перечислении пунктов шестого климата в труде ал-Хорезми наблюдается как бы переходный этап в принципе систематизации им материала, а именно отклонение от реальных данных в сторону теоретического материала, но еще не до степени полного заимствования. Еще нагляднее этот процесс заметен при рассмотрении пунктов, приведенных в конце седьмого климата. Хотя они не относятся (как и многие из рассмотренных выше) к территории Восточной Европы и Средней Азии, обращение к данным о них яснее проиллюстрирует высказанную мысль. Широта седьмого климата ограничена 48°, хотя в рассматриваемом фрагменте широта колеблется от 46° до 63°; долгота определена от 50° до 172°, Перечисляются «города» на малоазийском побережье Черного моря, каждый из которых имеет аналогии у Птолемея, хотя целый ряд существовал и во времена ал-Хорезми: Халкедон на проливе, Гераклея, Итурма (Герма=Терма Птолемея), Исурнун на море 21 21 Перевод см.: Altheim F. Geschichte der Hunncn. Berlin, 1959, Bd. I, S. 91. 28 Al-Huwarizmi, S. 105. %9 Wieber B. Op. cit., S. 13—16 et passim. 30 Заходер В. H. Указ, соч., т. I, с. 155—157.
(Зефирион Птолемея), город Турма вблизи пределов горы (вероятно, Ласкорион Птолемея), Кимна (Комана Понтике Птолемея), Анкиза (Анкюра Птолемея), Зила (Зела Птолемея), город на море (возможно, Анкон Птолемея), Фулмиш (Полемонион Птолемея), Кирма на море (Керасус Птолемея), Дисиканийа на море около горы (Диоскурия, он же Севастополис Колхидский Птолемея) 31. Далее перечислены пункты областей Китая и Дальнего Востока. Таким образом, часть седьмого климата проходит по южному побережью Черного моря, ограничивает его восточную оконечность городом Диоскурия (на территории современного Сухуми 32 ) и уходит к странам далекой Азии. Северное побережье Черного моря и Приазовье включены ал-Хорезми в число земель, находящихся «за седьмым климатом последних обитаемых земель». Эту зону ал-Хорезми ограничил широтой 63°, хотя во фрагменте она колеблется от 49° до 68°; долгота определена 52°—172°. Названия населенных пунктов здесь сильно искажены, и соответствия с материалами Птолемея удается найти только после сравнительной работы с данными обоих авторов — по сходству названий и положения на карте, определенного координатами. Хотя последние и не совпадают, общее положение на побережьях позволяет выявить определенные соответствия. Итак, перечисляются: Истура на море, Растийанис на море, Ауфатарийа на море, Синийафа на море, Таурсана на море, Арсаса, Арусинийа на море, Танис на озере 33, Сурис на озере, Ксубис, Тирма на озере 34. Предлагаем комментарий к каждому наименованию. Р Истура на море — город Истрос Птолемея, располагавшийся неподалеку от дельты Дуная на северо-западном побережье Черного моря 35 36. Растийанис на море. В этом месте текста ал-Хорезми название искажено: вследствие отсутствия диакритических знаков оно нечитаемо. Однако при описании береговой линии Черного моря оно повторяется именно в указанной выше форме зр, и в такой же форме встречается у другого автора X в. — Сухраба, переписавшего с небольшими изменениями труд ал-Хорезми 37. Сопоставление сданными Птолемея позволяет полагать, что подразумевается птолемеевский город Ольвия, он же Борисфен (по названию протекающий рядом реки). Город находился между устьями Буга (Гипаниса Птолемея) 33 Al-IIuwarizml, S. 36; Mzik Н. Ostcuropa. . ., S. 166—168. 32 Инадзе М. П. Причерноморские города Колхиды. Тбилиси, 1968, с. 120. 33 В тексте стоит слово «батиха», означающее «широкое русло потока», «долина». Однако ал-Хорезми в тексте везде употребляет его в значении озера, а в данном случае оно может означать «слепок» с греческого «Меотис», поскольку имеется в виду Азовское море. 34 Al-Huwarizmi, S. 36. 35 Блаватская Т. В. Западнопонтийские города. М., 1952, с. 22—23. "’П 36 Al-Huwarizmi, S. 69. 37 Das Kitab cAgaib al-Akallm as-Sabca des Suhrab/Hrsg. von H. v. Mzik. Wi-enna, 1930, S. 43. (Далее: Suhrab),
и Днепра (Борисфена Птолемея) при впадении в черноморский лиман 38. Ауфатарийа — соответствует Евпатории Птолемея; город Г располагался, по мнению археологов, около современной Балаклавы 39. Синийафа — по названию и данным координат совпадает с пунктом Синопа Птолемея (совр. Синоп) на южном побережье Черного моря 40 41. Остается неясной причина упоминания пункта южного побережья Черного моря среди перечня городов Северного Причерноморья. М Таурсана. При описании береговой линии Черного моря ал-Хорезми приводит другой вид этого же названия: Саурсана ". По данным координат можно предполагать, что пункт соответствует Феодосии Птолемея42 с графическим искажением: Саудисайа — Саурсана. Город располагался в восточном Крыму и существовал, возможно, во времена и Птолемея, и ал-Хорезми. Его упоминают разновременные источники: в V в. — «Перипл» Анонима под именем Ардабда 43, в X в. — византийский император Константин Багрянородный под именем Кафа 44. Археологические раскопки подтверждают, что в районе Феодосии в VIII—IX вв. существовал ряд поселений, возродившихся на основе^античных 45 46. Арсаса. Судя по положению на побережье Азовского моря по данным координат, подтвержденному описанием его береговой линии 4Р, этот пункт следует соотнести с Гермонассой Птолемея 47. Гермонасса — город на азовском побережье Керченского пролива (совр. станица Таманская) 48. Археологи полагают, что после готского разорения в III—IV вв. он возродился в VIII в. или еще ранее 49. О древней Гермонассе, в X в. превратившейся в город Тама-тарху — Тмутаракань, известно и из византийских, и из древнерусских источников 50 51. Таким образом, не исключено, что этот пункт существовал и во II в., и в IX в. Арусинийа на море. По данным координат, пункт, скорее всего, соответствует Ойнантее Птолемея 61. Реалий нет. 38 Гайдукевич В. Ф. Боспорское царство. М.; Л., 1949,с.21; Mzik Н. Osteuropa..., S. 168. " 39 Гайдукевич В. Ф. Указ, соч., с. 302; Mzik Н. Osteuropa. . ., S. 168. 40 Максимова МГП. Античные города юго-восточного [Причерноморья.-М.; Л., 1956, с. 31—52; Mzik Н. Osteuropa. . ., S. 168. tb* 41 Al-Huwarizmi, S.e170. 42 Mzik H. Osteuropa. . S. 169. 43 Куликовский Ю. Аланы по сведениям классических и византийскихписателей. СПб., 1899, с. 17.' 44 Бартольд В. В. Кафа. — В кн.: Бартольд В. В. Соч., т. III, с. 453. 45 Якобсон Л. А. Средневековый Крым. М.; Л., 1964, с. 34. 46 Al-Huwarizmi, S. 157. 47 Mzik Н. Osteuropa. . ., S. 169. 48 Гайдукевич В. Ф. Указ, соч., с. 28. 49 Якобсон Л. А. Средневековый Крым, с. 34, 39; Плетнева С. А. Средневековая керамика Таманского городища. — В кн.: Керамика и стекло древней Тмутаракани. М., 1963, с. 63. 50 Якобсон Л. А. Раннесредневековые поселения восточного Крыма. — В кн.: Боспорские города. М.; Л., 1958, с. 480. 51 Mzik Н. Osteuropa. . ., S. 169.
Танис на озере. Танис — искаженное Танане Птолемея, город я устье Дона (близ совр. села Недвиговка) 52. Сурис на озере, т. е. на Азовском море. По положению на побережье, определенному данными координат, соответствует Наварису Птолемея 53 *. Археологи полагают, что Наварис можно связывать с Кобяковым городищем на нижнем Дону б4. Ксубис. По данным координат и сходству названий можно полагать, что пункт соответствует Эксополису Птолемея 55 * 57. Реалий нет. Тирма на озере. Этот пункт соответствует Тирамбе Птолемея в Приазовье б6. Предположительно Тирамба находилась на южном берегу Азовского моря около гирла Кубани (совр. пос. Пересыпь); однако есть мнение, что Тирамба — это совр. станица Голубинская неподалеку от Темрюка б7. Таким образом, информация о неизвестных ал-Хорезми землях Северного Причерноморья и Приазовья полностью заимствована из материалов Птолемея. Отбор ее определялся, возможно, указаниями «самого длинного дня» в книге Птолемея. Ведь долгота дня для арабских географов была важной величиной при определении положения «климатов» (т. е. широтных зон) и «киблы» (т. е. положения того или иного пункта по отношению к Мекке для совершения обязательной мусульманской молитвы). Для регионов Причерноморья и Приазовья Птолемей указывал долготу дня следующих пунктов: в описании второй карты Азии — Гермонассы, Ойнантеи, Тирамбы; в общем описании Азиатской Сарматии — Танаиса, Навариса, Эксополиса. Именно к этим пунктам привязываются и координаты населенных пунктов у ал-Хорезми. Вместе с тем не следует упускать из виду и то обстоятельство, что именно в VIII—IX вв. заново осваиваются районы восточного Крыма и Приазовья, существуют в Крыму и на Боспоре церковные епархии 58. Оживление жизни в этих районах также могло повлиять на отбор информации из книги Птолемея, если предполагать некое дополнительное сообщение, собранное ал-Хорезми. Указанные выше пункты «за седьмым климатом» встречаются еще раз в труде ал-Хорезми при описании береговых линий морей и озер. В описании морей ал-Хорезми не выделяет особо Черное. Он описывает береговую линию целого ряда морей, начиная с Гибралтара и кончая Черным морем, под заголовком: «Море Танджа, море Мар-таба, море Ифрикийи, море Барки, море Миера и аш-Шама, море Барки и Лазики. Часть каждого из них соединяется с частью дру- 52 Шелов Д. Б. Танаис и нижний Дон в III—I вв. до н. э. М., 1969, с. 15. 53 Milk Н. Osteuropa. . ., S. 169. 64 Шелов Д. Б. Танаис и нижний Дон в первые века нашей эры. М., 1972, с. 175. 56 Mzik Н. Osteuropa. . ., S. 170. 66 Ibid. 57 Историографию вопроса см.: Коровина А. К. Древняя Тирамба. — ВДИ, 1963, № 3, с. 126; Она же. Тирамба. — В кн.: Сообщения гос. музея изобразительных искусств им. А. С. Пушкина. М., 1968, т. 4, с. 54. 68 Якобсон Л. А. Средневековый Крым, с. 34—39, 29; Шелов Д. Б. Танаис и нижний Дон в первые века. . ., с. 154.
того» 59. Наименования даны по прибрежным областям и пунктам: море Танджа — Танжера (в совр. Марокко), пункта при впадении Гибралтара в Атлантику; море Мартаба — какого-то пункта или страны в Африке 60, а возможно, при минимальной конъектуре, — Мавритании (Мартана); море Ифрикийи — восточной части Северной Африки и Туниса 61; море Барки — плато в Киренаике 62; море Миера и аш-Шама — Египта и Сирии. Очевидно, что ал-Хорезми описывает Гибралтарский пролив и Средиземное море. Последним в этой цепи значится море Барки и Лазики. Мжик предположил, что наименование Барка у ал-Хорезми отражает Фракию 63, а Лазика — Ликию 64. Следовательно, по названиям ал-Хорезми отметил бы примерные границы Эгейского моря. Однако в труде арабского географа IX в. Ибн Хордадбеха и автора X в. Сухраба встречается сходный топоним — Барика в отношении к какой-то местности на Кавказе 65. Наименование же «Лазика» у арабских географов X в. означает царство лакзов — Эгриси на восточном побережье Черного моря 66. Не исключено при этом, что изначально формы «Барика» и «Лазика» и произошли от античных названий Фракии и Ликии, переосмысленных арабскими учеными начиная с ал-Хорезми на основе их знаний о Черном море. Во всяком случае, совпадение названий пунктов по береговой линии с их перечнем в седьмом и «за седьмым» климатах, как и данные координат, показывает, что ал-Хорезми имел представление о Черном море (Понте Птолемея и других античных авторов). Ал-Хорезми описывает береговую линию северного побережья Понта идущей мимо городов Диоскурия, «где разбивается гора Кавказ», Арусинийа (Ойнантея), Феодосия, Евпатория, Ольвия, затем мимо Истра береговая линия уходит к Константинополю. По данным ал-Хорезми, Черное море принимает реки, соответствующие Аксиаку Птолемея и Данубису (т. е. Дунаю) с его притоками и сильно разветвленным устьем 67. Таким образом, очертания Черного моря в основе своей совпадают с данными Птолемея. Самое разительное отличие — это разъединение Черного и Азовского морей. В рукописи книги ал-Хорезми сохранилась карта, изображающая «ал-Батиху», т. е. Меотис Птолемея. Карта представляет собой лишь схему, не всегда адекватную тексту. Вероятно, она является лишь грубым подобием действительной карты. К сожалению, в рукописи имеется лакуна именно в описании ал-Батихи 68. Тем не менее как 59 Al-Huwarizmi, S. 69. 60 Арабские источники по этнографии и истории Африки южнее Сахары VII— X вв., с. 372. 61 Там же, с. 363. 62 Despois J. Barka. — El, new ed., vol. I, fasc. 17, p. 1048—1049. 63 Mzik H. Einleitung. —Al-Huwarizmi, S. X. 64 Mzik H. Osteuropa. . ., S. 165. 65 Suhrab, S. 115; BGA, VI, p. 123. 66 Minorsky V. F. Lang D. M. Laz. — El, new ed., vol. V,rfasc. 89—90, p. 712— 714. 67 Al-Huwarizmi, S. 142; Czegiddy K. Op. cit., S. 68—71; Mzik H. Osteuropa. . . S. 182. 68 Al-Huwarizmi, S. 142; Крачковский И. Ю. Указ, соч., с. 95.
по карте, так и по тексту ясно, что Азовское море у ал-Хорезми не соединяется с Черным в отличие как от данных Птолемея, так и от реального положения вещей. Керченский пролив (Боспор Киммерийский Птолемея и других античных авторов) превращен ал-Хорезми в замкнутый залив Черного моря. Ал-Батиха (Меотис) же располагается у ал-Хорезми гораздо ближе, чем у Птолемея, к Северному Внешнему морю (—Сарматскому океану Птолемея). Последний считается адекватным Балтийскому морю у обоих авторов 69. Искаженным отражением картографического рисунка этого региона у Птолемея является связь ал-Батихи посредством двух рек с Северным Внешним морем. В тексте ал-Хорезми эти реки фигурируют под номерами (2375—2376) й (2377—2378) 70. Часть реки (2375—2376) может быть идентифицирована с рекой Ликос Птолемея, начинающейся, по его данным, в горах Б один и впадающей в Меотис. Вторая часть реки (2375—2376) соответствует у ал-Хорезми Турунтосу Птолемея, начинающемуся, по данным последнего, в Рипейских горах и впадающему в Сарматский океан. Ал-Хорезми соединил воедино эти две реки Птолемея и показал их одним потоком, текущим от Меотиса (ал-Батихи) в Северное Внешнее море через горы (915—916), соответствующие Рипейским горам Птолемея 71. Аналогичным образом искажен ал-Хорезми картографический рисунок течения реки Порит из гор Бодинон в Меотис и реки Хесинос из Рипейских гор в Сарматский океан, по данным Птолемея. Ал-Хорезми изобразил и эти реки одним потоком, текущим параллельно первому через Рипейские горы (915—916) от Меотиса (ал-Батихи) в Северное Внешнее море 72. Горы же (913—914), соответствующие горам Бодинон Птолемея, расположены несколько западнее, чем у Птолемея, что исключает их из направления течения описанных выше рек. Возможно, что подобное искажение информации Птолемея у ал-Хорезми отражает полученные последним сведения о начавшихся в IX в. интенсивных торговых и политических связях между североевропейскими территориями и южными землями посредством восточноевропейских водных путей 73. Кроме этих водных потоков, ал-Хорезми показывает на северном побережье Азовского моря реку Танис, очертания которой довольно точно воспроизводят Танаис Птолемея (Дон). С восточной стороны в Азовское море впадают, по данным ал-Хорезми, следующие реки: река без названия, берущая начало в горах Кавказа, соответствующая Вардану Птолемея; Аксис, вытекающая с Кавказских гор, соответствующая Псатису Птолемея; реки Марубис (Марубиос Птолемея), G9 Mzik Н. Osteuropa. . ., S. 173—174. 70 Здесь и далее в круглых скобках приводятся номера пунктов по изданию Мжика. Нумерацию произвел издатель. 71 Al-Huwarizmi, S. 149; Mzik Н. Osteuropa. . ., S. 185. 72 Ibid. 73 Брим В. А. Путь из варяг в греки. — Изв. АН СССР. VII сер. Отд-ние обществ. наук, Л., 1931, № 2, с. 201—247; Лебедев Г. С. Путь из варяг в греки. — Вести. ЛГУ, 1975, <№ 20. История, язык, литература, вып. 4, с. 37—43.
Туфанис (Феофаниос Птолемея), Амбитис (Ромбитес Птолемея), Атикитис (Аттикитес Птолемея), Анхарис (возможно, Ромбитес Малый Птолемея) 74. С западной стороны в ал-Батиху впадают, по сведениям ал-Хорезми, четыре реки, текущие с гор, соответствующие Амадокским горам Птолемея и идентифицирующиеся с птолемеевскими реками Геррос, Букес, Пасиакес, Каркинитес, а также «ручей», совместимый с рекой Агарос Птолемея 75. Итак, ясно, что восточное и западное побережья Меотиса у ал-Хорезми совершенно адекватны данным Птолемея, тогда как южное и северное совершенно отличны. По конфигурации ал-Батиха выглядит более вытянутой с запада на восток и более сжатой с севера на юг, чем Меотис Птолемея. При описании береговой линии ал-Батихи ал-Хорезми повторяет названия городов Тирма (Тирамба) и Танис (Танаис) 76. Интересно, что название Меотиса по городу Тирамбе — «озеро Тирма» — встречается уже в X в. у Сухраба, арабского автора, переписавшего с небольшими изменениями книгу ал-Хорезми 77, а в XII в. испаноарабский географ ал-Идриси передает также сведения об «озере Тирма» как явную реминисценцию информации ал-Хорезми 78. Следует также отметить, что представление о Меотисе как отдаленном от Черного моря водном бассейне, соединенном с Северным Внешним морем, проникло в более позднюю арабскую географию, хотя географы X в. хорошо знали о соединении Черного и Азовского морей. Отголоски подобных воззрений на Меотис можно встретить у ученых X в. ал-Баттани 79, ал-Массуди 80, Агапия Манбиджского 81 и др. Еще об одном небольшом водном бассейне, находящемся на территории Восточной Европы, ал-Хорезми дает сведения, основанные на Птолемее, но в сильно измененной форме. Речь идет об «озере Барастаниса», т. е. Борисфена 82. У Птолемея есть свидетельство об истоке Борисфена в небольшом озере, но на этом и кончается сходство информации обоих авторов. Озеро Барастаниса ал-Хорезми не соединяется посредством реки с Черным морем. Оно принимает две реки, не имеющие аналогий у Птолемея, а также соединяется посредством другой реки и ее притока с Северным Внешним морем. Мжик дает интерпретацию этих материалов ал-Хорезми, исказив 74 Mzik Н. Osteuropa. . S. 182—183. 75 Ibid., S. 185—186. 78 Al-Huwarizmi, S. 155—157. 77 Suhrab, S. 80. 78 Бейлис В. M. Ал-Идриси (XII в.) о Восточном Причерноморье и юго-восточной окраине русских земель. — В кн.: Древнейшие государства на территории СССР: Материалы и исследования, 1982 г. М., 1984. 78 Перевод см.: Крачковский И. Ю. Указ, соч., с. 103. 80 Перевод см.: Калинина Т. М. А1-Массуди о расселении русов. — В кн.: Восточная Европа в древности и средневековье. М., 1978, с. 17—18. 81 Перевод см.: Арабские источники по истории Африки южнее Сахары, с. 130- 82 Al-Huwarizmt, S. 153.
координатные данные и тем приблизив их к сведениям Птолемея; однако это искажение у него не оговорено и не доказано 83. Северное Внешнее море, кроме вышеуказанных водных потоков, принимает, по свидетельству ал-Хорезми, реки, соответствующие птолемеевским Хроносу, Турунтусу и Хесиносу 84. В целом Северное Внешнее море ал-Хорезми соответствует части Сарматского океана Птолемея. После впадения реки Хронос береговая линия, по данным Птолемея, поворачивает к северо-востоку и переходит на севере в «неведомые земли». По материалам ал-Хорезми, береговая линия Северного Внешнего моря после впадения реки, соответствующей Хроносу Птолемея, сохраняет широтное направление, затем поворачивает к северу и замыкается. Ал-Хорезми вводит информацию об «островах мужчин и женщин» в Северном Внешнем море. В тексте издания Мжик приводит варианты написания названий этих островов: Амаратус, Амаранус, и т. д. 85 Все варианты дают искаженную форму написания слова «Ама-занус», т. е. амазонки. Первоисточник информации, несомненно, восходит к широко распространенной в античном мире легенде об амазонках 86. Разделение амазонок на «мужчин и женщин» и размещение их на неких островах — дело рук самого ал-Хорезми или его информатора. Птолемей помещал амазонок на территории азиатской Сарматии (V, 8), т. е. примерно на территории между Доном и Волгой. Ал-Хорезми переносит «острова мужчин и женщин» в Северное Внешнее море. По некоторым предположениям, координаты «островов мужчин и женщин» в Северном Внешнем море показывают область Финского залива и южную часть Ботнического залива 87. Однако общее очертание -Северного Внешнего моря отражает все же в большей мере книжные, чем реальные, данные, поэтому было бы ошибочным искать конкретное географическое расположение «островов Амазанус». В то же время в описании рек ал-Хорезми показал настолько тщательно речную систему этих островов 88, что невольно напрашивается вывод о какой-то очень определенной, хотя и легендарной, информации. Более поздняя географическая традиция арабов, отразившаяся в сочинениях целого ряда ученых X—XIII вв., неизменно помещала амазонок (без разделения их на «мужчин» и «женщин») на севере Европы, однако эти материалы разного происхождения. Есть сведения, восходящие к античным, к легенде из Гиппократа; есть свидетельства, аналогичные взятым из «Орозия короля Альфреда» (конца 83 Мжик при переводе и реконструкции карты дает координату широты 49°, тогда как в тексте стоит 59° (A l-Huwarizmi, S. 153; Mzik Н. Osteuropa.’. ., S. 183—184). 84 Mzik H. Osteuropa. . ., S. 184—185. 85 Al-Huwarizmi, S. 89, Anm. «Ь». 86 Mzik H. Osteuropa. . ., S. 178. 87 Zeszyty NaukoweJUniwersytetu Jagiellonskiego. Krakow, 1957, N 13, Filo-logia (2, 3), s. 02. 88 Al-Huwarizmi, S. 154.
IX в.) 89. Описания же персидского анонимного сочинения «Худуд ал-сАлам» («Границы мира», X в.), ал-Идриси (XII в.) и Ибн Сасида (XIII в.) представляют собой прямые отголоски координатных данных книги ал-Хорезми в сочетании с расширенной, не отразившейся у ал-Хорезми информацией 90. Таким образом, картина водной системы Восточной Европы у ал-Хорезми, хотя и основана на данных Птолемея, все же являет собой довольно значительную переработку. Каспийское море ал-Хорезми именует по прибрежным областям: «море Хорезма, море Джурджана, Табаристана и Дейлема» 91. Так называли Каспий и географы более позднего времени, некоторые из них называли Каспий «морем Хазар» 92. Хорезмским (Хвалисским или Хвалымским) именуют Каспий древнерусские летописи 93 94. Однако в арабской литературе более позднего времени морем Хорезма называется не Каспийское, а Аральское море Ал-Хорезми поясняет в заглавии главы о Каспии, что это море — единственное (вахидун). Такое замечание означает, что Каспий не имеет соединения с каким-либо другим морем. Представление о морях как заливах Окружающего океана, имеющее античную основу, нашло свое отражение и у арабских ученых 95. Однако Каспийское море не подходило под постулат, что отмечал и Птолемей, поэтому не только ал-Хорезми, а и другие географы считали своим долгом подчеркивать такую отличительную черту Каспия. По конфигурации Каспийское море разнится от изображенного Птолемеем. В западной его части за отправную и одновременно конечную при описании берется точка координат, соприкасающаяся с горой Йун. Последняя соответствует горе Йуна Птолемея и имеет аналогию в армянских источниках, где Дербентское ущелье именуется Йон 96. Очертания береговой линии восточного побережья также” несколько изменены. По-иному показано впадение рек, соотносящихся с Курой и Араксом у Птолемея и в действительности. Птолемей отметил соединение двух рек, хотя Араке у него имеет отдельное устье. Ал-Хорезми представил Куру и Араке как не соединяющиеся реки 97. Кура носит название «ат-Тур»; более поздние арабские авторы име 89 Сводку сведений см.: Jacob G. Arabische Berichte von Gesandten an Germa-nische Furstenhofe aus den IX. und X. Jhr. Berlin, 1927. 90 Hudud al-cAlam, p. 58—59; Tuulio O. J. (Tallgren). Du nouveau sur Idrisi. Sections VII, 3 — VII, 5. Helsinki, 1936, p. 23—26; Seippel A. Rerum norman-nicarum fontes arabici. Osloae, 1896, p. 139. 91 Al-Huwarizmi, S. 80. 93 Бартольд В. В. Бахр ал-хазар. — В кн.: Бартольд В. В. Сон., т. III, с. 366; Daunicht Н. Op. cit., Bd. II, S. 587. 93 ПВЛ. М.; Л., 1950, ч. 1, с. 207—208. 94 Бартольд В. В. Бахр ал-хазар, с. 367. 95 Заходер Б. Н. Mare Hyrcanum в арабской географической литературе. М., 1960. 96 Егишэ. О Вардане7и|войне армянской/Пер. И. А. Орбели. Ереван, 1971, с. 31, 79, 179, примеч/ЗЗ. 97 Al-Huwarizmi, S. 139.
нуют эту реку ал-Курр 98. Река, идентифицирующаяся с Араксом, у ал-Хорезми не имеет названия; другие географы знают ее как приток Куры под названием ар-Рас ". Очертания северного побережья Каспия имеют сходство с конфигурацией его у Птолемея. Здесь показан также ряд рек, аналогичных птолемеевским: реки без названия, соответствующие рекам Алонтас, Рюммос, Дайкс (Урал) с притоками, а также Ра (Волга), идентичная как по названию, так и по положению с птолемеевской 10°. Восточная сторона Каспия схожа по очертаниям с данными Птолемея. Южное же побережье отличается по очертаниям береговой линии. Кроме того, здесь показана целая сеть реально существовавших во времена ал-Хорезми городов, перечисленных в пятом климате (см. выше). Юго-восточнее Каспия, по данным ал-Хорезми, лежит «озеро Балха», принимающее две реки: реку Балх и реку Длинную 101. По-видимому, под «озером Балха» ал-Хорезми понимает Аральское море, хотя у Птолемея есть сведения о некоем озере Окса (Оке аналогичен Балху ал-Хорезми). Однако сведения об озере Окса и местоположение его не совпадают у двух авторов. Оке — одна из крупнейших рек Средней Азии, реальная Амударья — был известен античным авторам задолго до Птолемея. Географы древности, в том числе Птолемей, полагали, что Оке впадает в Каспийское море. Это мнение вызвало большую историческую и географическую литературу 102. Исследования показали, что дельта реки расходилась на север к Аральскому морю, с одной стороны, и на запад, к впадине Сарыкамыша, — с другой. Воды Окса (Амударьи) постоянно изливаются в Аральское море и эпизодически проникали в древности в Сарыкамыш 103. Ал-Хорезми показал реально существовавшее в его эпоху впадение Амударьи (у него Балха) в Аральское море (озеро Балха), хотя само направление течения реки и ее изгибы отличаются как от данных Птолемея, так и от реального положения вещей. Тем не менее один из притоков Балха, возможно, соответствует реке Маргос Птолемея. По Птолемею, исток реки Маргос лежит в горах Сарифы. По данным ал-Хорезми, этот приток Балха «прорезает» гору, соотносимую с Сарифами Птолемея, и впадает в Индийский океан 104. Подобное представление о впадении одного из притоков Амударьи в Индийский океан (некоторые считали этим притоком реку Инд), возможно, имеет основой персидскую географическую традицию 105. 98 Бартольд В. В. Кура. — В кн.: Бартольд В. В. Сон., т. III, с. 472. 99 Там же. 100 Al-Huwarizmi, S. 157; Mzik II. Osteuropa. . ., S. 189; Daunicht II. Op. cit., Bd. II, S. 94. 101 Al-Huwarizmi, S. 145. 102 Бартольд В. В. Сведения об Аральском море и низовьях Аму-Дарьи с древнейших времен до наших дней. — В кн.: Бартольд В. В. Соч., т. III, с. 15—21. 103 Гулямов Я. Г. История орошения Хорезма с древнейших времен до наших дней. Ташкент, 1965, с. 27—33. 104 А1-Нuwariznu, S. 146. 105 Marquart J. EranSahr nach der Geographic des Ps. Moses Xorenacci. Berlin, 1901, S. 148.
Схожее воззрение встречается у Ибн Хордадбеха, автора IX в. 106, в X в. ал-Массуди считал необходимым опровергать без ссылок на авторство утверждение о впадении одного из притоков Амударьи в Индийский океан 107. Однако подобные представления не имеют ничего общего со взглядами Птолемея на этот регион. Тем не менее еще два притока Балха соответствуют птолемеевским рекам Охос и Даргоманес. Река Длинная, как и река Балха, впадающая в озеро Балха (Аральское море), соответствует Йаксарту Птолемея и реальной Сырдарье. Отличие представлений двух авторов об этой реке отразилось в ее названии: исток реки Длинной, по данным ал-Хорезми, лежит значительно восточнее истока Йаксарта у Птолемея, соответственно вся река удлиняется. По данным Птолемея, ее исток — около Комедских гор; по ал-Хорезми — некий источник далеко на востоке, южнее гор, соответствующих Аскатанкским горам Птолемея. В верхнем и среднем течениях реальная Сырдарья принимает множество притоков 108. Это обстоятельство отражено как в материалах Птолемея, так и в соответствующих сведениях ал-Хорезми, хотя они не всегда совпадают; две безымянные реки у ал-Хорезми аналогичны двум притокам Йаксарта у Птолемея из горы Нороссон, еще две безымянные реки — двум притокам из горы Асписийа Птолемея; одна безымянная река — реке Баскатис Птолемея, еще одна — реке Дюмос Птолемея; еще две реки без названия — притокам Йаксарта из горы Тапура Птолемея; наконец, еще четыре реки ал-Хорезми не имеют аналогий у Птолемея 109. Таким образом, свидетельства ал-Хорезми о водных пространствах Средней Азии лишь в некоторой степени базируются на материалах Птолемея; в целом они дают вполне оригинальную и в известной мере реалистическую картину. Ярким свидетельством творческой переработки данных Птолемея, приспособлением его материалов к современным ал-Хорезми является перечень «центров» стран в главе, которая называется «Места [на карте. — Т. ЯД, где описаны пределы стран» 110. Одной из таких стран названа «Германия — земля славян». Название этой земли и координаты ее центра соответствуют птолемеевской великой Германии, которая охватывает территорию между левобережьем Рейна, рекой Вислой и Германским океаном (т, е. Северным и частично Балтийским морями) 111. Птолемей еще не знает этнонима «славяне». Однако в том же ареале в VIII—IX вв. полабо-прибалтийские племена славян переживали процесс политической консолидации на основе раннеклассовых отношений 112„ Хотя коор- i°6 BGA, VI, р. 173. Ibid., VIII, р. 66. 108 Бартольд В. В. Сыр-Дарья. — В кн.: Бартольд В. В. Сон., т. III, с. 491. 109 Al-Huwarizmi, S. 147—148; Daunicht Н. Op. cit., Bd. IV, T. 1, S. 53. 110 Al-Huwarizmi, S. 104—105. Перевод см.: Из сочинений Мухаммеда ал-Хорезми, с. 97—100. 113 ВипЪигу Е. A. A|history of ancient Geography. London, 1883, vol. II, p. 588, 312 Die Slawen in Deutschland. Berlin, 1974, S. 7—14,187—211.
динаты «центра земли славян» у ал-Хорезми отвечают этому региону, не следует забывать малой осведомленности автора о Европе. Термин ^славяне» (ас-сакалиба — как отражение древнегреческого axXa[3oi) в IX в. встречается также у арабских ученых ал-Фер-гани, Ибн Хордадбеха, ал-Балазури в применении к народу Североевропейского региона (в понимании ученых Халифата), связанному политически с хазарами или близкому им территориально 113. Географы конца IX—-X в. уже дают более конкретную и подробную информацию о славянах, опираясь на хорошо осведомленный источник IX в. 114 В X в. энциклопедист ал-Массуди включает в состав славян немцев (ап-намджин) и тюрок (ат-турк) (вероятно, венгров) 115. Путешественник X в. Ибп Фадлан именует верховного правителя Волжской Булгарии «царем славян», понимая под этнонимом «славяне» население европейского Севера. Таким образом^ расширительное понимание этого этнонима было свойственно арабским ученым IX—X вв. вследствие многочисленности славянского населения и большого распространения славянского языка 116. Ал-Хорезми называет Сарматию — страну бурджан и Сарма-тию — страну алан. В первом случае он подразумевает Европейскую Сарматию Птолемея, охватывающую регион примерно от Вислы до Дона. Координаты «центра» этой страны у ал-Хорезми показывают область к северу от Дуная, вблизи гор, аналогичных горам Сарматским и Певкинским Птолемея, т. е. область придунайской Болгарии117. Этноним «бурджан» в применении к населению этой страны есть также в труде астронома IX в. ал.-Фергани118. В X в. бурджан как придунайских болгар, а иногда и смешивая их с волжскими, знает целый ряд арабо-персидских географов 119 120, хотя в X в. возникает и другая традиция византийского происхождения — приложение термина «бурджан» к населению Бургундии 12°. Вторая Сарматия ал-Хорезми, населенная, по его мнению, аланами, по координатам соответствует Азиатской Сарматии Птолемея, т. е. территории между Доном и Волгой. Интересно, что аланы упоминаются и у Птолемея, но как население Европейской, а не Азиатской Сарматии. Ал-Хорезми перемещает алан, существовавших и 113 Обзор сведений см.: Бартольд В. В. Славяне. — В кн.: Бар гольд В. В. Сон. М., 1963, т. II (1), с. 870—872. 114 Заходер Б. Н. Каспийский свод сведений о Восточной Европе. М., 1967, т. 2, с. 108—126. 115 Ковалевский А. П. Славяне и их соседи в первой половине X в. по данным ал-Массуди. — В кн.: Вопросы историографии и источниковедения славяногерманских отношений. М., 1973, с. 70. 116 Ковалевский А. П. Книга Ахмеда ибн Фадлана о его путешествии на Волгу в 922 г. Харьков, 1953, с. 159, примеч. 9; Минорский В. Ф. Указ, соч., с. 146; Togan Z. V. A. Ibn Fadlan’s Reisebericht. Leipzig, 1939, S. 208. 117 Mzik H. Osteuropa. . ., S. 178; Czegledy K. Op. cit., S. 66—67; ZA, I, s. 24. 118 Muhammedis Fil. Ketiri Ferganensis qui vulgo Alfraganus dicitur, Elementa Astronomica, arabice et latine. Amstelodami, 1669, p. 38. (Далее: Alfraganus). 119 Бартольд B.,B. Болгары. — В кн.: Бартольд В. В. Соч. М., 1968, т. V, с,. 509—510; ZA, I, s. 25. 120 ZA, II (2), s. 50, ods. 23.
в его время, на территорию, соответствующую Азиатской Сарматии; в пределы же Европейской Сарматии он помещает, как уже было сказано, бурджан. Есть предположение, что сближение Азиатской Сарматии Птолемея с названием «аланы» вызвано своеобразным восприятием ал-Хорезми греческого термина «Асийа» (т. е. Азия) — через этноним «ас» 121 (самоназвание алан, отраженное в топонимике, а также в русском языке, где аланы — асы называются ясами). Однако ал-Хорезми приводит название «Асийа» совсем в другом контексте, упомянув одну из областей в Малой Азии 122. Трудно также предполагать осведомленность его относительно самоназвания алан, не отразившуюся нигде более в его сочинении. Аланы были известны с рубежа нашей эры и в эпоху ал-Хорезми как народ, живший в Приаралье, Прикаспии, на нижнем Поволжье, нижнем Подонье, Северном Кавказе, в Крыму и т. д. 123 Столь широкий ареал расселения алан в разные эпохи, возможно, повлиял и на сведения о них в книге ал-Хорезми, хотя и в действительности часть аланского населения оставалась в местностях к востоку от Каспия в IX в. Не исключено, что эти данные ал-Хорезми отразились в книге ал-Бирупи (XI в.), который помещал алан между Аралом и Каспием 124. Так же как две Сарматии Птолемея, ал-Хорезми наполнил иным содержанием греческий термин «Скифия», о чем вкратце упоминалось выше. Птолемей называет Скифию по сю сторону горы Имаус, обычно именуемую Внутренней, и Скифию за горой Имаус, известную как Внешняя. Гора Имаус у обоих авторов соотносится с реальными Гималаями и частью Тибета 125. Внутреннюю Скифию Птолемея ал-Хорезми называет «Искутия — страна тюрок». С тюрками арабы столкнулись в VIII в. на территориях Прикаспия 126. Арабо-персидские географы X в. уже достаточно подробно рассказывают о расселении тюрок разных видов на обширной территории от Каспия до Китая 127; ал-Хорезми же упоминает их лишь в общем. Внешнюю Скифию Птолемея ал-Хорезми отводит для тогузгузов, т. е. токуз-огузов, основным ядром которых были уйгуры 128. Арабоперсидские авторы под именем тогузгузов понимали уйгур Восточ 121 ZA, I, s. 39, ods. 7. 122 Al-Huwarizmi S. 104. Перевод см.: Из сочинений Мухаммеда ал-Хорезми, с 97• 123 Бартольд В. В. Аланы. — В кн.: Бартольд В. В. Соч., т. II (1), с. 866; Кузнецов В. А. Аланские племена Северного Кавказа. М., 1962, с. 120—123. 124 Сведения см.: Волин С. К истории древнего Хорезма. — ВДИ, 1941, № 1, с> |92_____196. 125 Daunicht Н. Op. cit., Bd. I, S. 262-263; Bd. IV, T. 1, S. 6. 126 Бартольд В. В. Тюрки. — В кн.: Бартольд В.В. Соч., т. V, с. 583—584. 127 Сведения см.: Караев О. Арабские и персидские источники о киргизах и Киргизии. Фрунзе, 1968; Материалы по истории туркмен и Туркмении. М.; Л., 1939, т. 1, с. 151—217. 128 Бартольд В. В. Тугузгузы. — В кн.: Бартольд В. В. Соч., т. V, с. 568.
ного Туркестана 129, чему не противоречит й свидетельство ал-1 Хорезми. Прямым отражением данных Птолемея в главе о границах стран является упоминание еще двух областей: «джазира ат-Таукийа» и «страна ал-Йатиз». Слово «ал-джазира» в арабском языке означает «остров» и «полуостров». «Ат-Таукийа» являет собой искаженную форму греческого слова «Таврика». Как название, так и данные координат «центра» этой земли показывают на Херсонес Таврический Птолемея (Крымский полуостров) 130. По Птолемею, очертания Таврики показывают перешеек Карки-нитского залива, берега Понта, Боспора Киммерийского, Меотиса. Ал-Хорезми нигде не приводит отдельно описания этой области, однако при рассмотрении береговой линии Черного моря контуры Таврики вырисовываются вполне определенно, хотя имеют более вытянутые, чем у Птолемея, размеры береговой линии с запада на восток. Это изменение произошло вследствие разницы координат: широтная разница между Ольвией и Феодосией у Птолемея составляет 6° 20'; соответственно между Барастанисом и Саудисайей у ал-Хорезми — 10° 10'. Птолемей называет десять прибрежных пунктов; ал-Хорезми — только два, причем эти пункты ограничивают Таукийю с запада и востока. На западном побережье крайним пунктом и у Птолемея, и у ал-Хорезми назван один и тот же — Ауфатария (Евпатория); на восточном Саудисайя — у ал-Хорезми; Пантикапей — у Птолемея. В целом Таукийа ал-Хорезми имеет меньшее сходство с действительным Крымом, чем у Птолемея, и материалы Птолемея отражает весьма схематично, что свидетельствует о слабом знании ал-Хорезми причерноморского бассейна. Страной, граничащей с Таукийей (Таврикой), ал-Хорезми назвал «ал-Йатиз». В русском переводе ал-Хорезми дана форма «ат-Тира» и проведена идентификация с Тирасполем на реке Тир (Днестр)131. Однако издание Мжика передает это название в форме «ал-Йатиз» и в форме «ат-Тиз». Форму же «ат-Тир» показывает переписчик книги Хорезми Сухраб 132, видимо, исказив название. Мжик справедливо полагал, что наименование «ал-Йатиз» является искажением птолемеевского этнонима «языги меотийские» 133. Кроме него, Птолемей приводит этноним «языги-переселенцы». В более «чистом» виде этноним встречается в труде арабского ученого начала X в. ал-Баттани. Там также рядом с названием «Таврика» (Таурикийа Карсунисис Баралийас, т. е. реминисценция птолемеевского «побережье Херсо 129 Бартольд В. В. Двенадцать лекций по истории турецких народов Средней Азии. — Там же, т. V, с. 54, примеч. 30. 130 Mzik Н. Osteuropa. . ., S. 179. 131 Из сочинений Мухаммеда ал-Хорезми, с. 105. 132 Suhrab, S. 49. 133 Mzik Н. Osteuropa. . ., S. 179.
неса Таврического») стоит «Йазугус Махтаниса» (т. е. языги-перёсе-ленцы, «метанастай» Птолемея) 134. Языги — выходцы из среды ираноязычных сарматских племен — проживали во II в. до н. э. на территории Северного Приазовья, а на рубеже нашей эры часть их передвинулась на Дунай и Тиссу. В раннем средневековье этот народ не упоминается в источниках, поскольку он постепенно растворился в массе прочего населения Приазовья и Придунавья 135. Причиной отбора именно языгов из труда Птолемея в книги ал-Хорезми и ал-Баттани может быть то, что Птолемей рассматривал территорию обитания языгов как границу Европейской Сарматии. Возможно, такая отвлеченно-теоретическая передача информации об этой земле и обусловила представление арабских географов о ней как о некоей важной географической единице, а не как об области с реальным населением. Этим объясняется и искажение написания этнонима у ал-Хорезми и Сухраба, ставшего для них совершенно неясным. Интересно отметить, что схожее графически написание дает также книга арабского астронома IX в. ал-Фергани 136. Издание его «Элементов астрономии» было осуществлено в XVI в., критический аппарат в издании отсутствует. В перечне «земель за седьмым климатом» встречается странное для источника IX в. буквенное сочетание, которое при определенной постановке диакритических знаков читается как «ат-татар» (переведенное издателем Я. Голиусом на латынь соответственно «regnum tatarorum»). Источники IX в. еще не знают имени татар, поэтому исследователи давно предполагали ошибочность такой интерпретации и давали разные варианты исправления 137. Однако латинский и еврейский переводы труда ал-Фергани, осуществленные в эпоху средневековья, передают этот топоним в форме «Атир», «Тир» 138, весьма напоминающей искаженную форму «ат-Тир» Сухраба, которая, в свою очередь, передавала «ат-Тиз» или «ал-Йатиз» ал-Хорезми. По-видимому, ал-Фергани приводит то же имя, искаженное переписчиком или издателем в «ат-татар». Таким образом, данные Птолемея о землях вокруг Таврики, неясные для арабских ученых IX—начала X в., вошли в их книги как реминисценция. Информацией, совершенно не зависящей от Птолемея, является упоминание ал-Хорезми в главе о границах стран «области Шаша и Тарбенда» 139. аз4 Le Tabelle geografiche d’al-Battani/Trad. ed aim. Prof. C. A. Nallino. Torino, 1898, p. 8. 135 Vulic. Jazyges. — RE, Bd. IX, 1, Hb. XVII, S. 1189—1191. 136 Alfraganus, p. 38. a37 Fraehn Ch. Ibn Foszlan’s und anderer araber Berichte uber die Russen alterer Zeit. SPb., 1823, S. 237; Marquart J. Osteuropaische und, ostasiatische Streif-ziige. Leipzig, 1903, S. 273—280; Hudud al-cAlam, p. 391; ZA, I, s. 112, ods. 97. аза Alfragano Liber Aggregationibus scientie stellarum et principiis celestium motuum/Ed. R. Campani. Citta di Castello, 1910, p. 102 et n. 4. 139 Al-liunarizmi, S. 104.
Шаш — арабизированное название Чача, совпадающего с округом современного Ташкента 140. Тарбенд упомянут ал-Хорезми впервые в перечне городов пятого климата (см. выше). О его местоположении среди исследователей нет единого мнения, поскольку ученый XIII в. Йакут высказал мысль, что Тарбенд — это то же, что Отрар, а последний хорошо известен в период с VIII по XIII в. 141 Координаты центра области Шаша и Тарбенда в книге ал-Хорезми совпадают с регионом Ташкентского оазиса. Обзор данных ал-Хорезми о Восточной Европе и Средней Азии показывает, что сведения о Восточной Европе в большей степени, нежели материалы о Средней Азии, зависят от информации Птолемея, хотя и имеют весьма существенные отличия. Регион Средней Азии показан ал-Хорезми более реалистически. Не исключено, что данные, собранные для «карты ал-Мамуна», отразились в книгах и ал-Хорезми, и ал-Фергани, и ал-Баттани. Следует также учитывать и не всегда ярко выраженное, но тем не менее присутствующее влияние сведений из «Книги картины Земли» ал-Хорезми на ученых Араб,-ского халифата последующих веков. Т. М. Kalinina AL-KHWARIZMI’S DATA ABOUT EAST EUROPE AND MIDDLE ASIA The article is devoted to the analysis of information on Easteuropean and Middle-asian areas, preserved in Muhammed Ibn Musa al-Khwarizmi/’s «The Book of the Views of the World» (IX cent.). Special attention is paid to the problems of identification of toponyms, to the definition of their historical and geographical realities and its dependance on Ptolemy’s «Geography». 140 Бартольд В. В. Ташкент. — В кн.: Бартольд В. В. Соч., т. III, с. 499; Массон М. Е. Прошлое Ташкента. — Изв. АН УзССР, Ташкент, 1954, № 2, с. 107. 341 Кляшторный С. Г. Древнетюркские рунические надписи как источник по истории Средней Азии. М., 1964, с. 155; Буряков Ю. Ф. Историческая топография древних городов Ташкентского оазиса. Ташкент, 1975, с. 64—66.
Г. В. Глазырина ALABORG «САГИ о ХАЛЬВДАНЕ, СЫНЕ ЭЙСТЕЙНА». К ИСТОРИИ РУССКОГО СЕВЕРА Следствием тесных связей населения Скандинавии и Руси в IX — XI вв. явилось достаточно хорошее знание норманнами отдельных регионов нашей страны. Свидетельство тому — большое число восточноевропейских топонимов, сохранившихся в древнескандинавской письменности х. Преобладающая часть топонимов идентифицирована. Так, из 12 названий древнерусских городов, упомянутых в скандинавских источниках, только два — Гадар (Gacfar) и Алаборг (Alaborg) — еще не могут быть точно обозначены на географической карте 1 2. О последнем из них пойдет речь в данной статье. Обычно топонимом Alaborg обозначается датский город, современный Ольборг (Aalborg) на севере полуострова Ютландия 3. Он относится к группе топонимов, обозначавших места промысла рыбы в Дании, — значение одного из входящих в состав слова корней представляет собой название вида рыбы: первая часть ala—топонима Alaborg — это множественное число древнеисландского слова all — «угорь» 4. Город упомянут в Итинерарии аббата Николая, созданном около 1150 г. (древнейшая рукопись 1387 г.), как один из пунктов остановок паломников на пути из Норвегии в Рим 5. Этот топоним хорошо известен и сагам. Так, в «Саге о Магнусе, сыне Эрлинга», входящей в свод королевских саг «Круг Земной», рассказывается о норвежском конунге О лаве, который из Ослофьорда (из «Вика» в терминах саги) «направился на юг в Данию и следующую зиму был в Алаборге в Йотланде» 6. 1 Подробно о восточноевропейской топонимике см.: Свердлов М. Б. Сведения скандинавов о географии Восточной Европы в IX—XI вв. — В кн.: История географических знаний и открытий на Севере Европы. Л., 1973, с. 39—58; Мельникова Е. А. Древняя Русь в исландских географических сочинениях. — В кн.: Древнейшие государства на территории СССР: Материалы и исследования, 1975 г. М., 1976, с. 141—156. 2 Глазырина Г. В. Русский город в норвежской саге: К вопросу о достоверности исторических описаний в сагах. — В кн.: Древнейшие государства на территории СССР: Материалы и исследования, 1982 г. М., 1984, с. 48—55. 3 Jonsson F. Den islandske litteraturs historie tilligened den oldnorske. Koben-havn, 1907, s. 30. 4 Magoun Fr. P., Jr. The Pilgrim-Liary of Nikulas of Munkathvera: The Road to Rome. — In: Mediaeval Studies. Toronto, 1944, vol. VI, p. 317. 5 AlfrseOi Izlensk. Kobenhavn, 1908, b. 1, s. 13. 6 Снорри Стурлусон. Круг Земной/Изд. подгот. А. Я. Гуревич, Ю. К. Кузь-! менко, О. А. Смирницкая, М. И. Стеблин-Каменский. М., 1980, с, 573. For
Только в одном древнескандинавском произведении — «Саге о Хальвдане, сыне Эйстейна» — топоним Alaborg как бы перенесен в другой регион и обозначает город, расположенный на севере Руси, на что одним из первых обратил внимание К. Ф. Тиандер. Он высказал мнение, что в саге Алаборг «находится где-то в России» 7. Анализируя текст сочинения Адама Бременского и опираясь на ошибочное мнение этого автора о том, что аланы обитали на севере Восточной Европы, Тиандер производит название Alaborg от финского корня «а1а» — нижний — и высказывает предположение, что город следует искать «в водянистой местности», которая могла бы быть охарактеризована словом с корнем «а!а». Сами аланы, по свидетельству Адама Бременского, называли себя «Wizzi». Тиандер предположил, что это «Wizzi» могло отображаться на письме аналогично слову «Wisinus» у Саксона Грамматика, и проводит параллель Wisi—Wesi — весь 8. Материал, приведенный Тиандером, подводит к выводу, что Алаборг «Саги о Хальвдане, сыне Эйстейна» следует искать «в водянистой местности», населенной древним племенем весью, о котором в Начальной летописи сказано: «а на Белоозере сидят весь» 9. Точка зрения Тиандера осталась незамеченной, и в работах последующих исследователей вновь затрагивался вопрос о местонахождении Алаборга. Ф. Йоунссон более или менее конкретно сформулировал свою точку зрения, поместив Алаборг в Финляндии 10. Другие авторы (Ф. Шрёдер, Е. А. Рыдзевская) лишь констатировали, что Алаборг в «Саге о Хальвдане, сыне Эйстейна» несоотносим с Ольборгом в Дании, и не ставили перед собой задачу определения конкретного района, где по саге находился город и. Впервые эта проблема была поставлена Б. Клейбером в работе, посвященной анализу употребления некоторых древнерусских топонимов в скандинавских источниках, которая и сейчас остается единственным исследованием, где последовательно аргументируется высказываемая автором точка зрения о локализации Алаборга. Клей-бер, разбирая текст «Саги о Хальвдане, сыне Эйстейна», приходит к выводу, что Алаборг — это город на Белом озере 12. Более подробно аргументация Клейбера будет рассмотрена ниже. hann s!6an suOr til Danmerkr ok var inn naesta vetr eptir a Jotlandi i Alaborg.— Snorri Sturluson. Heimskringla / Ed. B. AQalbjarnarson.—Islenzk Fornrit. Reykjavik, 1951, b. XXVIII, s. 410. 7 Тиандер К. Ф. Поездки скандинавов в Белое море. — В кн.: Зап. историко-филологического .факультета С.-Петербургского университета. СПб., 1906, ч. 79, с. 284. 8 Там же, с. 47—48. 9 ПВЛ. М.; Л., 1950, ч. 1, с. 13. 10 Jonsson F. Op. cit., s. 30. 11 Halfdanar saga Eysteinssonar/Hrsg. von F. Schroder. Halle/Saale, 1917, S. 93; Рыдзевская E. А. Древняя Русь и Скандинавия в IX—-XIV вв. (Материалы и исследования). М., 1978, с. 85. Говоря о том, что Алаборг — «название невыясненное», Рыдзевская ссылается на те страницы работы Тиандера, где анализируется сообщение Адама Бременского об аланах, оставляя без внимания прямое указание ниже на то, что Алаборг нужно искать на Руси. 12 Kleiber В. Zu einigen Ortsnamen aus Gardarike. — In: Scando-Slavica. Copenhagen, 1957, t. 3, S. 218-223.
После исследования Клейбера было опубликовано езде несколько работ, авторы которых высказывают свой взгляд по вопросу о местонахождении Алаборга «Саги о Хальвдане, сыне Эйстейна». Разбирая упоминания древнерусских городов в исландских географических сочинениях, Е. А. Мельникова замечает, что по сагам Алаборг находится в Северной Руси 13 14. Также на севере Руси, однако указывая конкретные районы, помещают Алаборг авторы двух других работ: М.-Л. Хольмберг считает, что Алаборг следует искать в Прила-дожье и, X. Р. Эллис-Дэвидсон полагает, что это «какой-то город» на Онежском озере 15. На карте, имеющейся в книге Эллис-Дэвидсон, этот город обозначен на восточном берегу Онежского озера 16. К сожалению, авторы указанных исследований не приводят развернутого обоснования своих локализаций. Краткое знакомство с историографией показывает, что, за исключением исследования Клейбера, в большинстве работ не ставилась щель, опираясь на тщательный анализ «Саги о Хальвдане, сыне Нйстейна», последовательно обосновать свое представление о местонахождении города Алаборга, упомянутого в данном произведении. Общее мнение в настоящее время таково, что Алаборг «Саги о Хальвдане, сыне Эйстейна» находился на севере восточноевропейской части нашей страны. Конкретно же вопрос о положении города решается по-разному, называются район Белого озера (Клейбер), Приладожье (Хольмберг) и Прионежье (Эллис-Дэвидсон). Наличие таких противоречивых мнений заставляет нас обратиться непосредственно к самому произведению. «Сага о Хальвдане, сыне Эйстейна» относится к сагам о древних временах. Принятая в настоящее время классификация этой группы древнескандинавских произведений делит их на три подгруппы: саги героические, саги о викингах и приключенческие саги. Наша «Сага» принадлежит к последней из них 17. Произведение записано в середине XIV в. На русский язык сага не переводилась, имеется лишь краткий пересказ ее содержания в книге Тиандера 18. Вероятно, в этом следует видеть причину того, что данная сага мало использовалась, как, впрочем, и большая часть других саг о древних временах, в исторических исследованиях 19. 13 Мельникова Е. А. Указ, соч., с. 149. 14 Holmberg М.-L. От Finland och ovriga finnlander i den islandska fornlittera-turen. — In: Arkiv for nordsk filologi. Lund, 1976, b. 91, s. 176. 15 Ellis Davidson H. R. The Viking Road to Byzantium. London, 1976, p. 41. 16 Ibid., p. 48—49. 17 Schier K. Sagalitteratur. Stuttgart, 1970, S. 90. 18 Тиандер К. Ф. Указ, соч., с. 283—287. 19 Да и в тех случаях, когда авторы все же опираются на сведения по истории нашей страны, содержащиеся в сагах о древних временах, то они редко обращаются к самим текстам из-за отсутствия переводов, а вынуждены цитировать исследовательские работы. В качестве примера можно привести книгу А. Н. Насонова «„Русская земля" и образование территории Древнерусского государства» (М., 1951, с. 104), в которой автор в подтверждение своей мысли о первоначальном влиянии Ладоги на новгородском севере приводит свидетельства «Саги о Хальвдане, сыне Эйстейна», ссылаясь при этом не на издание текста произведения, а па статью Е. А. Рыдзевской «Сведения о Старой Ладогв'
Содержание части саги, из которой можно почерпнуть информацию об Алаборге, таково. В то время, когда норвежский конунг Эйстейн находился в викингском походе, власть в его государстве была захвачена одним из его подданных, а конунг Эйстейн отправляется на восток к Альдейгьюборгу (т. е. к Старой Ладоге). «В это время правил Лльдейгыоборгом тот конупг, которого звали Хергейр; он был преклонного возраста; Исгердой звали его жену; она была дочерью конунга Хлёдвера из Гаутлапда... У них была дочь Ипгигерда; она была красивее всех девушек и такого высокого роста, как мужчина; она была одаренной во многих отношениях; приемным отцом ее был человек, которого звали Скули, он правил Алаборгом и тем ярлством, которое там расположено» 20. В битве против конунга Эйстейна погиб конунг Хергейр, Альдейгью-борг переходит к Эйстейну, который объявляет мир и женится на королеве Исгерде, вдове конунга Хергейра. Конунг Эйстейн, находящийся в Альдейгыоборге, говорит своим сыновьям-побратимам: . «...ярл Скули правит к северу в Алаборге; там у него па воспитании Ипгигерда, дочь конунга Хергейра; Скули — большой герой, и мы ждем, что он выйдет против нас с войском, поэтому вы пойдете на восток навстречу ему и подчините себе страну... Они собирают теперь свое войско, Ульфкелль и Хальвдан, и идут, не останавливаясь, до тех пор, пока они не пришли к Алаборгу» 21. Побратимы захватывают Алаборг. «Тогда открыли сокровищницу; взяли они золото и серебро и все другое, что туда попало; но дали мир всем людям» 22. Подчинив себе все ярлство, побратимы возвращаются назад в Аль-дейгьюборг к конунгу Эйстейну. «После этого конунг отдал Ингигерду в жены Ульфкеллю и дал ему титул яр л а и Алаборг в управление и то государство, которое там лежало, и была там их пьяная свадьба; и затем отправился Ульфкелль в Алаборг, и взял на себя управление государством, и стал там верховным хёвдингом, и платил подать конунгу, и так продолжалось долгое время, и жила с ним в любви Инги-герда» 23. в древнесеверной литературе» (КСИИМК. М.; Л., 1945, вып. XI, с. 51—65), где о сведениях этой саги говорится предельно кратко. 20 Полностью приводятся цитаты, содержащие упоминания Алаборга. I penna tlma гёб fyrir Aldeigjuborg konung sa, sem Hergeir het; hann var vi6 aldr; fsgerQr het kona hans; hun var dottir HloSvers konungs af Gautlandi. . . Pau attu eina dottur, er Ingiger6r het; hun var allra meyja frfdust, ok sva stor vexti, sem karlmaor; flestir hlutir voru henni vel gefnir; hun var at fostri теб jarli peim, .er Skull het, hann гёб fyrir Alaborg ok jarlsriki pvi, sem par la til. — Halfdanar saga Eysteinssonar. Fornaldar sogur No-r6rlanda / Utg. af C. G. Rafn. Kaupmannahofn, 1830, b. Ill, 519—558 (далее: Fas, III), s. 521. 21 Skuli jarl геебг fyrir погбг I Alaborg; par er a fostri теб honum Ingige-гбг, dottir Hergeirs konungs; Skuli er kappi mikill, ok er oss von at hann muni komo a hendr oss теб her, pvi skulu pi6 fara austr amot honum, ok leggja landit undir ykkr, . . . Peir bjuggu nu her sinn, Ulfkell ok Half-dan, ok 1ёИа eigi fyrr, enn peir koma til Alaborgar.— Fas, III, s. 523. 22 Voru pa loknar upp f jarhir6slur; toku peir gull ok silfr, ok pat annat er pa lysti, en gafu gri6 monnum ollum. — Fas, III, s. 526. 28 Eptir petta gipti konungr Ulfkeli Ingiger6i, ok gaf honum jarlsnafn ok Alaborg^til forra6a, ok pat rfki sem- par la til, ok var pa drukkit brul-
В Альдейгьюборг на зимовку приплывают два человека «из Руссии», которые убивают конунга Эйстейна. «Мы теперь возвращаемся к [рассказу о том], что Ульфкелль находится на севере в Алаборге, и жена его Ингигерда; теперь они узнали о смерти конунга Эйстейна... Затем подготовились они к своей поездке и не останавливались, пока не прибыли они в Альдейгьюборг» 24. В Альдейгьюборге Ульфкелль стал требовать часть наследства, оставшегося после смерти конунга Эйстейна, но ему было отказано. «Тогда Ульфкелль отправился домой [из Альдейгыоборга в Алаборг] и собирает войско. Сигмунд [брат королевы Исгерды] тотчас пошел на север, и встретились они в том месте, которое называется Кракунес, и вступили тотчас в битву с ними...»25. Проиграв битву, Ульфкелль бежит сначала в Норвегию, затем на Восточный Путь и в Бьярмаланд, где сватает за своего брата Ульфа дочь конунга этой страны, говоря ему так: «...если ты отдашь за Ульфа замуж дочь твою, тогда я отдам Алаборг и Альдейгьюборг и все то государство, что там простирается, потому что это моя собственность» 2(i. Ульф женится на дочери конунга, и оба брата «принимают на себя оборону Бьярмаланда» 27. Против них идут Хальвдан, сын конунга Эйстейна, и ярл Скули и подчиняют себе страну28. Как следует из текста «Саги о Хальвдане, сыне Эйстейна», Аль-дейгыоборгом, находящимся в Гардарики, т. е. на Руси 29, правит конунг Хергейр. О его генеалогии ничего не говорится, хотя в сагах принято сообщать о происхождении и предках героев. Его женой была шведская принцесса Исгерда. Приемным отцом их дочери Ингигерды был ярл Скули, о предках которого нам также ничего не известно. Альдейгьюборг с прилегающими к нему землями переходит в руки норвежского конунга Эйстейна, который к тому же laup peirra; ok si6an for Ulfkell til Alaborgar, ok tok undir sik rikit, ok gjorSist par hof6ingi yfir, ok gait komingi skatt, ok for svd lengi fram, ok tokust upp astir теб peim IngigerQl. —Fas, Ш, s. 528. 24 Par tokum ver nu til, sem Ulfkell sitr погбг f Alaborg, ok kona fngigerOr; pan frettu nu lat Eysteins konungs. . . Si6an bjuggu pau ferd slna, ok lettu eigi, fyrr enn pau kvomu til Aldeigjuborgar. —Fas, III, s. 533. 25 For Ulfkell pa heim ok safnar li6i. Sigmundr for pegar погбг eptir ho-num, ok fundust peir par sem heitir Krakunes, ok slo pegar i bardaga теб peim. . .—Fas, III, s. 533. 26 . . . ef pu vilt gipta Ulfi ddttur pfna, pa vil ek leggja til теб Alaborg ok Aldeigjuborg, ok oil pau riki sem par fylgja, pvl pat et min eign. — Fas, HI, s. 539. 27 Ok tdku peir Ьгеебг landvorn fyrir Bjarmalandi. — Fas, III, s. 540. 28 Наряду с топонимом Alaborg в двух других произведениях — «Саге о Б оси» (Fas, III, s. 218) и «Саге о Хрольве Пешеходе» (Fas, III, s. 322) — встречается топоним Aluborg с другой огласовкой в корне слова. Возможно, это варианты одного топонима. Однако единичность упоминаний формы Aluborg не позволяет сделать окончательный вывод. 29 Fas, III, s. 554.
женится на королеве Исгерде, шведке по происхождению. Так в саге реализуется представление авторов произведения о присутствии скандинавов в Старой Ладоге. По тексту можно составить представление о границах государства конунга Эйстейна. Первоначально до захвата Альдейгьюборга конунгом Эйстейном территория государства ограничивалась самим Альдейгьюборгом с окружающими землями. В результате завоевательной политики к Альдейгьюборгу конунг Эйстейн смог присоединить и Алаборг с его землями, сделав его своим ярлством и поставив во главе своего приемного сына Ульфкелля. В саге подчеркивается непосредственная связь и зависимость Алаборга от Альдейгьюборга: Ульфкелль получает ярлство «в управление» (til forracla) п правит государством, выплачивая подать конунгу. Несомненно, в «Саге о Хальвдане, сыне Эйстейна» нашел отражение тот период русской истории, когда Новгород еще не распространил свое влияние далеко на север и районы вокруг Старой Ладоги находились непосредственно в сфере ее интересов и влияния, датированный А. Н. Насоновым временем до середины XI в. з0. Косвенным свидетельством этого можно считать тот факт, что название Новгорода в произведении даже не упоминается, хотя сам Новгород (H61mgar6r) часто фигурирует в сагах, а в некоторых из них даже называется столицей Руси 31. Интересна здесь и форма взаимоотношений между конунгом Альдейгьюборга и его приемным сыном. Конунг отдает Ульфкеллю ярлство «в управление», не делая его при этом полноправным властителем в полученных землях. Это подчеркивается тем, что Ульфкелль должен выплачивать конунгу Эйстейну подати, свидетельствующие о подвластности данной территории конунгу и подтверждающие зависимость положения Ульфкелля. Взаимоотношения этих героев саги отражают существовавшие в древнем обществе отношения между сеньором и вассалом, подобные древненорвежской вейцле 32, или между князем и дружиной, сходные с древнерусским кормлением 33. В саге отмечается, что к вновь образованному государству конунга Эйстейна примыкала Бьярмия. Это ясно следует из фрагмента, в котором Ульфкелль предлагает конунгу Бьярмаланда отдать в жены его дочь брату Ульфкелля, за что Ульфкелль обещает присоединить к Бьярмаланду Алаборг и Альдейгьюборг. 30 Насонов А. Н. Указ, соч., с. 73—74. А. В. Куза полагает, что присоединение Поволховья и Юго-Восточного Приладожья к новгородской территории произошло раньше {Куза А. В. Новгородская земля. — В кн.: Древнерусские княжества X—XIII вв. М., 1975, с. 152). 31 Например, в «Саге о Тидреке Бернском» (PiOriks Saga af Bern/Utg. af H. Ber-telsen. Kobenhavn, 1908, b. 1, s. 45; Kobenhavn, 1911, b. 2, s. 62—63). 32 Гуревич A. Я. Древненорвежская вейцла (из истории возникновения раннефеодального государства в Норвегии). — Научные доклады высшей школы. Исторические науки, 1958, № 3, с. 141—160; Он же. Образование раннефеодального государства (копец IX—начало XIII в.). — В кн.: История Норвегии. М., 1980, с. 130, 135—136. 33 Пашуто В. Т. Черты политического строя Древней Руси. —В кн.: Древнерусское государство и его международное значение. М., 1965, с. 51—53.
О самом Алаборге сага сообщает следующее. Город расположен к северу от Альдейгьюборга, но чтобы добраться до него, нужно идти на восток 34. В упомянутой выше работе Клейбер уделил большое внимание проблеме локализации Алаборга «Саги о Хальвдане, сыне Эйстейна». Автор оставляет без внимания тот факт, что в саге неоднократно указывается местонахождение Алаборга по отношению к Альдейгыоборгу «к северу», «на севере», «на север», поскольку, как пишет автор, севернее Ладоги лежит сначала Ладожское озеро, а вслед за ним — пустынный карельский край, где «никаких следов варягов не обнаружено» 35. Опираясь на свидетельство саги, что путь из Альдейгьюборга в Алаборг идет на восток 36, Клейбер делает вывод, что речь идет об опорном пункте варягов на Белом озере, поскольку оно располагается именно к востоку от Ладоги. В качестве аргумента, подтверждающего его точку зрения, автор приводит упоминание в Повести временных лет под 862 г. о разделе Северной Руси между тремя братьями-варягами Рюриком, Синеусом и Трувором, в котором сообщается, что Синеусу досталось Бело-озеро 37. Таким "образом, по мысли Клейбера, «Сага о Хальвдане, сыне Эйстейна» отражает установление зависимости района Белого озера от Ладоги. Историческая же подоплека легенды заключается в наличии опорных пунктов скандинавов в отмеченных летописцем местах, в частности на Белом озере, а также в Ладоге з8. В основу своей локализации Клейбер положил факт наличия или отсутствия следов скандинавского населения на данной территории, что, на наш взгляд, не совсем верно. Думается, что необязательно искать скандинавский элемент, ведь поселение, изображенное в саге под названием «Алаборг», могло быть этнически другим. Кстати, в тексте самой саги у Алаборга нет связей со Скандинавией: им правит ярл Скули, о генеалогии которого, как отмечалось выше, ничего не сообщается. к Неоднократное упоминание в саге о том, что Алаборг располагался к северу от Альдегьюборга, заслуживает внимания. При этом необходимо учитывать существование особенностей обозначения стран света в древнескандинавской литературе. Как доказано в ряде исследований, направление «север» не всегда совпадает со стрелкой компаса, а может также означать «северо-восток» с поправкой в 45° 39. Именно в этом направлении от Ладоги через Ладожское озеро располагается Олонецкий перешеек, являвшийся наиболее развитой частью древней Карелии40. Археологические исследования показали, что на этой равнинной территории в X—XIII вв. населе- 34 Fas, III, s. 523, 533. 35 Kleiber В. Op. cit., S. 221. 36 Fas, III, s. 523, 533. 37 ПВЛ, ч. 1, c. 18. 38 Kleiber B. Op. cit., S. 222. 39 Kinarsson St. Attataknanir i fornritum. Skirnir, CXXVII. ar. Reykjavik, 1953; Skold, Tryggve. Islandska vaderstrek. Scripta Islandica. Islanska sallskapets firsbok 16/1965. Uppsala, 1966. 40 Брюсова В. Г. По Олонецко!! земле. М., 1972, с. 98О
нйе, состоявшее из предков вепсов, карел-людиков и карел-ливви-ков, обитало по берегам рек Олонки, Видлицы и Тулоксы 41. Выявлена тесная связь Олонецкого перешейка в территориальном и в этническом отношении с юго-восточным Приладожьем 42. Один из древнейших населенных пунктов здесь — город Олонец на реке Олонке, в некотором удалении от Ладожского озера. Впервые он упомянут в Уставной грамоте новгородского князя Святослава Ольго-вича 1136/37 г.43 По мнению М. Фасмера, название этого города восходит к финскому слову «alanko» — «низина» 44. Тот же корень «а1а» присутствует в древнем карельском названии нижнего течения реки Олонца — Алавойнэ 45. Обратимся теперь к топониму «Алаборг». Клейбер связывает название города с тем же финским словом «alanko», но приходит к выводу, что из этого нельзя получить никаких сведений 46. Однако, если развить дальше его мысль, получается, что в названии «Алаборг» финский корень «ala-» соединен с обычным для древнеисландского языка формантом «-borg», служащим для образования названий городов, и «Алаборг» может быть расшифрован как «низинный город». Тем не менее сказанное не может служить основанием для полного отождествления Алаборга и Олонца, а является лишь доводом для сближения данных топонимов. Дело в том, что названием Олонец обозначался не какой-то отдельный населенный пункт, а целая местность 47. Ясно лишь, что на языке местного населения она характеризовалась словом с корнем «а1а». Отсюда объяснимо и употребление топонима Alaborg в «Саге о Хальвдане, сыне Эйстейна»: название более близкого и более знакомого скандинавам датского города Алаборга по созвучию начальных корней было перенесено на один из населенных пунктов в местности Олонец. В том, что это не сам город Олонец, лишний раз убеждает и то, что на территории города не удалось найти следов древнего поселения, в частности погоста, упомянутого в Уставной грамоте князя Святослава Ольговича 48. Древпей- 41 Овсянников О. В., Кочкуркина С. И. О древнем Олопце. — В кп.: Средневековые поселения Карелии и Приладожья: Сб. статей. Петрозаводск, 1978, с. 71. 42 Кочкуркина С. И. Юго-восточное Приладожье в X—XIII вв. Л., 1973, с. 63— 67. 43 Древнерусские княжеские уставы XI—XV вв./Изд. подгот. Я. Н. Щапов. М., 1976, с. 148. 44 Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. М., 1971, т. III, с. 135. Г. М. Керт и Н. Н. Мамонтова рассматривают несколько гипотез о происхождении названия «Олонец». Наиболее правильным, по их мнению, является возведение топонима к вепсскому alanukse — 'низкое место, низменность’ (Керт Г., Мамонтова Н. Загадки карельской топонимики. Петрозаводск, 1976, с. 69—71). Этой же точки зрения придерживается В. П. Нерознак (Не-рознак В. П. Названия древнерусских городов. М., 1983, с. 128). 45 Егоров Ф. И. Олонец. Историко-краеведческий очерк о городе и районе. Петрозаводск, 1959, с. 6. 46 Kleiber В. Op. cit., S. 223. 47 Брюсова В. Г. Указ, соч., с. 97. 48 Савватеев Ю. А. Археологические исследования на территории Карелии. —-В кн.: Средневековые поселения Карелии и Приладожья: Сб. статей. Петрозаводск, 1978, с. 34.
шие находки в этом городе относятся к XVII в.49 50 Мы можем только предположить, что автор саги, сам не бывавший на Руси, но имевший представление о географии русского Севера по письменным источникам и со слов очевидцев (купцов, воинов, путешественников), возвратившихся из Руси, контаминировал два топонима б0. G. V. Glazyrina ALABORG IN «HALFDANAR SAGA EYSTEINSSONAR». CONCERNING THE HISTORY OF THE RUSSIAN NORTH Basing on the analysis of the text of «Halfdanar saga Eysteinssonar» the author comes to the conclusion that the saga reflects the period of Russian history when Staraja Ladoga («Aldeigjuborg» of sagas) was still independent of Novgorod. The lands around Ladoga were included in the sphere of its interests, the region of Alaborg was among them. This place-name was not strictly identified yet. The author thinks and gives evidence that it could be associated with «Olonets» on the eastern coast of the lake Ladoga. 49 Овсянников О. В., Кочкуркина С. И. Указ, соч., с. 72. t 50 Это же объясняет наличие долгого гласного А в слове Alaborg, хотя в финском корне ala-, к которому возводится название города, присутствует краткий гласный.
В. А. Кучкин ВОЗНИКНОВЕНИЕ ТВЕРИ И ПРОБЛЕМА ТВЕРСКОГО ГОСТЯ В «РУКОПИСАНИИ» ВСЕВОЛОДА История Твери — одного из крупнейших политических, экономических и культурных центров средневековой Руси, то высветляясь в периоды успехов тверских князей, то уходя в тень в периоды внешних и внутренних потрясений, имеет немало туманного и неопределенного. Особенно неясна начальная история Твери, время и обстоятельства возникновения этого значительного поволжского города. В существующих трудах историков отсутствует системный анализ ранних данных о Твери, а потому время ее основания различными исследователями определяется по-разному: ок. 1135 г.1, временем Андрея Боголюбского 2, 1181 г.3, 1182 г.4, 1209 г.5 Называя разные даты возникновения Твери, историки, естественно, дают и неодинаковые объяснения причин становления этого города, нередко низводя их до случайностей. Для правильного решения проблемы необходим обстоятельный разбор всех древнейших свидетельств о Твери и основанных на них ученых мнений. Прошлое средневековой Твери, как и прошлое любого другого крупного русского города в феодальный период, должно изучаться по памятникам материальной культуры и свидетельствам письменных источников 6. Интерес к археологии Твери зародился еще в прошлом столетии 7, но только в советское время впервые было предпри- 1 Колосов В. И. Время основания города Твери. — В кн.: Тр. Ярославского областного съезда (Съезда исследователей истории и древностей Ростово-Суздальской области). М., 1902, с. 155; Ильин М. Я. Древняя Тверь. Торжок, 1958, с. 3. 2 Покровский В. Историко-статистическое описание Тверской губернии. Тверь, 1879, т. 1, с. 25. 3 Борзаковский В. С. История Тверского княжества. СПб., 1876, с. 17 и Примечания, с. 16—17, примеч. 83; Семенов Л. С. Путешествие Афанасия Никитина. М., 1980, с. 29. 4 Татищев В. Н. История Российская. М.; Л., 1964, т. III, с. 127; М.; Л., 1962, т. I, с. 355, ср. с. 439; Карманов Д. И. Собрание сочинений, относящихся к истории Тверского края. Тверь, 1893, с. 28, 30. 5 Тихомиров М. Н. Древнерусские города. 2-е изд. М., 1956, с. 42, 419. 6 Именно так был поставлен вопрос А. Н. Вершинским в 1935 г. в отличие от историографии дооктябрьского периода, при разработке истории Твери базировавшейся исключительно на отдельных данных письменных источников (Вершинский А. Н. Возникновение феодальной Твери. — Проблемы истории докапиталистических обществ, 1935, № 9/10, с. 109). 7 Борзаковский В. С. Указ, соч., с. 24. Сводка данных о памятниках материальной культуры, найденных в Твери к началу XX в., составлена В. А. Плстне-
йято археологическое обследование города. Начало положили раскопки 1934 г., проведенные под руководством Н. П. Милонова. На материалах этих раскопок Милоновым была написана статья 8, которая легла в основу всех последующих археологических штудий других авторов о ранней Твери. Основные выводы Милонова сводились к тому, что первоначальная крепость Твери помещалась между правыми берегами рек Волги и Тьмаки, а не при слиянии Тверды с Волгой, как предполагали дореволюционные исследователи; выявленный Милоновым тверской оборонительный вал должен датироваться, по мнению исследователя, XII в., а поскольку под валом прослеживался культурный слой толщиной в 30 см с остатками различных железных предметов, руды и шлака, Милонов заключил, что городу Твери XII в. предшествовало поселение XI в., жители которого занимались обработкой металла 9. Итоги, к которым пришел Милонов, оказываются весьма ответственными, совершенно по-новому рисующими зарождение Твери, по чтобы принять их, необходима оценка аргументации ученого. Как писал сам Милонов, археологические работы в Твери, которыми он руководил, начались осенью 1934 г.10 Имевший к ним непосредственное отношение А. Н. Вершинский уточняет, что длились они всего пять дней: с 19 по 23 октября 1Х. Милонов сообщает, что им было заложено шесть раскопов на мысу, образованном слиянием Волги и Тьмаки, и три раскопа близ Отроча монастыря у впадения Тверды в Волгу. Размер каждого из шести первых раскопов составлял 4,5 мХ4,5 м. Всего же была раскопана площадь в 120 кв. м 12. Но если исчислить площадь, вскрытую на правом берегу Волги, то она превысит 121 кв. м, т. е. будет больше, чем названная Милоновым общая площадь всех девяти раскопов. За неимением данных, объясняющих такую разницу, остается предполагать, что часть раскопов на самом деле имела площадь меньшую, чем 4,5 мХ4,5 м. Видимо, это были небольшие разведочные шурфы 13. На приложенном к статье плане самым маленьким по размерам показан раскоп № 3 14, но именно здесь удалось получить наиболее важные данные относительно возникновения Твери. Датировка вскрытого тут оборонительного вала сделана Милоновым на основании находок «стеклянных цветных браслетов в разрезе нижней насыпи вала» 15. Но если Милонов пишет о браслетах во множественном числе, то Вер- ным {Плетнев В. А. Об остатках древности и старины в Тверской губернии: К археологической карте губернии. Тверь, 1903, с. 172—188). 8 Милонов Н. П. Археологические разведки в Тверском кремле. — Проблемы истории докапиталистических обществ, 1935, № 9/10, с. 145—155. 9 Там же, с. 151, 154—155. 10 Там же, с. 146. 11 Вершинский А. II. Указ, соч., с. 109. 12 Милонов Н. П. Археологические разведки. . ., с. 148. 13 Шурфами в статье Милонова названы раскопы № 1 и 2 (Там же, с. 149, рис. 4; с. 151, рис. 6). 14 Там же, с. 147, рис. 2. 15 Там же, с. 150.
шинский указывает на остатки одного стеклянного браслета 14 * 16. В таком случае датировка вала XII в. оказывается крайне ненадежной. Принимая во внимание, что земля для вала обычно снимается с более ранних культурных слоев, метод датировки Милоновым тверского укрепления трудно признать состоятельным. Нельзя считать аргументированным и его заключение о существовании предшествовавшего городу Твери ремесленного неукрепленного селища XI в. Небольшая раскопочная площадь, обобщения по единичным находкам, а отнюдь не по всему археологическому комплексу, делает призрачной ту картину становления феодальной Твери, которую нарисовал Милонов. Вскрыв три участка на левом берегу Волги близ бывшего Отроча монастыря, Милонов решительно написал, что «разведки на левом берегу р. Волги доказали, что на стрелке между р. Волгой и р. Твердой не обнаружено слоя раньше XVII в. и что предположение о существовании города Твери (в XII в.) не может быть подтверждено данными археологических раскопок» 17. Но произведенные Милоновым разведки ничего подобного доказать не могут. Ведь археолог не обнаружил даже слоев XIV—XV вв., когда существование Отроча монастыря при слиянии Тверды с Волгой фиксируется многочисленными показаниями письменных источников 18. Последующие археологические раскопки Милонова в г. Калинине не дали материала для самой ранней истории Твери, но наблюдения за строительными работами на месте бывшего Спасского собора позволили выявить ряд предметов домонгольского времени, которые, по-видимому, дают большее основание говорить о существовании Твери в XII в. и именно на правом берегу р. Волги 19. Вышедшие в 50—60-е годы работы П. Н. Третьякова, П. А. Раппопорта и Н. Н. Воронина, обобщившие большой археологический материал, касаясь вопроса о возникновении Твери, целиком исходили из данных, полученных Милоновым, и ничего принципиально нового с фактической стороны в историю древней Твери не внесли 20. В 1978 г. археологические работы в г. Калинине возобновились, но пока вскрыты слои, относящиеся к периоду развитого средне 14 Вершинский А. Н. Указ, соч., с. 115. 17 Милонов Н. П. Археологические разведки. ... с. 154. 18 О крайней небрежности Милонова в фиксации хода раскопочных работ и яв- , ной неосновательности многих его обобщающих выводов, построенных на неверной интерпретации обнаруженных материалов, писал А. В. Никитин, характеризуя раскопки Милонова в Дмитрове в 1933—1934 гг. (Никитин А . В. К характеристике материалов раскопок в Дмитрове (1933—1934 гг.). — В кн.: Древности Московского Кремля. М., 1971, с. 268—274, 289). 19 Милонов Н. П. Гор. Калинин. Кремль. — В кн.: Археологические исследования в РСФСР, 1934—1936 гг.: Краткие отчеты и сведения. М.; Л., 1941, с. 74. 20 Третъяков П. Н. Восточнославянские племена. М., 1953, с. 274. Утверждение Третьякова, что Тверь возникла на месте группы ремесленных поселков, не может быть подтверждено фактическим материалом. См.: Раппопорт П. А. Очерки по истории военного зодчества Северо-Восточной и Северо-Западной Руси X—XV вв. — В кн.: Материалы и исследования по археологий'СССР. М.; Л., 1961, № 105, с. 11; Воронин Н. Л. Зодчество Северо-Восточной Руси XII—XV вв. М., 1962, т. II, с. 135—136 и примеч. 1—3 на с. 498.
вековья 21. Можно надеяться, что будут получены данные и по самой ранней истории Твери, и тогда зарождение и развитие этого крупного центра Северо-Восточной Руси станут намного яснее, но это еще дело будущего. Сейчас же приходится констатировать, что, несмотря на богатейшие возможности, археология внесла мало нового для понимания ранней тверской истории, и эту историю приходится воссоздавать главным образом по свидетельствам письменных источников. Именно памятники письменности лежали в основе всех работ второй половины XVIII—первой трети XX в. по истории Твери. С последней четверти XVIII в. в исторической науке распространилась версия о новгородском происхождении этого поволжского города. Указывая на тождественность названий города Твери и левого притока Волги р. Тверды, зафиксированных как в ранних русских летописях, так и в разговорном языке, историки делали из этого факта вывод, что Тверь первоначально была расположена в устье р. Тверды, а поскольку это было волжское левобережье и к тому же в среднем течении р. Тверды стоял принадлежавший Новгороду Великому Торжок, заключали, что Тверь также была новгородской 22. Мысль об идентичности названия города и реки была, безусловно, верной. В Новгородской I летописи старшего извода, именно в той ее части, что написана почерком XIII в., первые упоминания р. Тверды дают форму «Тьхверь», «ТьхвЪрця», а города Твери — «ТьхвГрь» 23. Зависимость топонима от гидронима здесь очевидна 24. Однако из такой зависимости вовсе не следует, что первоначальная Тверь стояла в устье р. Тверды. Перенос речного названия на поселение или даже на целый район может указывать на нахождение этого поселения или района вблизи от давшей им свое наименование реки, но необязательно на самой реке. Известна, например, московская волость Усть-Мерьска, существовавшая уже в 30-х годах XIV в.25 Свое основное название эта волость получила по р. Нерской (Мерьской), левому притоку р. Москвы. Но земли Усть-Мерьской волости были расположены не только по левому берегу р. Москвы, но и по правому берегу этой реки 26. Район собственно устья р. Нерской малопригоден для заселения. Гораздо больше для этого подходят земли по высокому правому берегу р. Москвы, расположенные против нерского устья. И карта XVIII в. как раз показывает эти 21 Леонтьев А. Е., Исланова И. В. Работы Волго-Окской экспедиции. — В кн.: Археологические открытия 1978 г. М., 1979, с. 70—71. 22 Основа этой версии была заложена еще Д. И. Кармановым в написанных в 1775 г. «Исторических известиях Тверского княжества» {Карманов Д. И. Указ, соч., с. 26, 30, 31). 23 НПЛ. М.; Л., 1950, с. 36 (л. 43 об.), 54 (л. 82 об.), 55 (л. 84). 24 Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. М., 1973, т. IV, с. 32— 33. Название реки Тверды (Тьхвери), по-видимому, угро-финское. 25 Духовные и договорные грамоты великих и удельных кпязей XIV—XVI вв. М.; Л., 1950, с. 7, 9. 26 Дебольскнй В. И. Духовные и договорные грамоты московских князей как историко-географический источник. СПб,, 1901, ч, 1, с. 5, рис. 4.
земли входящими в Усть-Мерьскую волость (стан) 27. Очевидно, заселение волости началось с правобережья р. Москвы, хотя название этой административной единицы было заимствовано от гидронима московского левобережья. Нечто подобное имело, по-видимому, место и в отношении Твери. К тому же при описании столкновений новгородцев с ростовцами и суздальцами в XI—XII вв. как будто нет намеков на существование в устьях крупных левых притоков верхней Волги новгородских поселений 28. Тем не менее возможное, но вовсе не обязательное логическое допущение о связи ранней Твери с Новгородом утвердилось еще в большей степени, когда в поле зрения исследователей попало «Рукописание» князя Всеволода-Гавриила Мстиславича — Устав, данный им купеческой организации при церкви Ивана на Опоках в Новгороде Великом. В одной из редакций этого Устава наряду с новгородским, бежецким, деревским и помостинскими гостями упоминался тверской гость, что стало трактоваться как признак принадлежности Твери новгородской территории по крайней мере в 30-е годы XII в. (этим временем датировали «Рукописание» Всеволода) 29. Однако и такая интерпретация статьи о тверском госте одной из редакций памятника, и датировка самого «Рукописания» нуждаются в серьезной корректировке. Чтобы внести соответствующие поправки, необходимо подробнее охарактеризовать указанный источник. «Рукописание» князя Всеволода новгородской церкви Ивана на Опоках сохранилось в 25 списках, которые делятся на две редакции (извода): Археографическую (23 списка) и Троицкую (2 списка) з0. Старший из списков Археографической редакции датируется 40— 50-ми годами XV в. 31 Основной список Троицкой редакции (второй список этой редакции является копией XIX в. с первого) относится к началу 60-х годов XVI в.32, т. е. примерно на 120—110 лет моложе. Первоначально в научный оборот была введена Троицкая редакция «Рукописания» 33. Через 30 с лишним лет в «Дополнениях к Актам историческим» эта редакция была напечатана вновь, но следом за ней была помещена Археографическая редакция, опубликованная, 27 ЦГАДА, ф. 1356, on. 1, № 2348. 28 ПСРЛ. Л., 1926—1928, т. I, стб. 238 (столкновение 1096 г.); стб. 302 и НПЛ, с. 23 (столкновение 1134 г.), с. 25 (столкновение 1139 г.); ПСРЛ. СПб., 1908, т. II, стб. 339 (столкновение 1147 г.); НПЛ, с. 32 (столкновение 1167 г.), с. 36 и ПСРЛ, т. I, стб. 386 (столкновение 1178 г.) и т. д. 29 Колосов В. И. Указ, соч., с. 155. I 30 Древнерусские княжеские уставы XI—XV вв./Изд. подгот. Я. Н. Щапов. М., 1976, с. 158—165. В дальнейшем это издание цитируется как основное и принимается разбивка «Рукописания» Всеволода на статьи, предложенная Я. Н. Щаповым. 31 Архив ЛОИИ, картон II, № 240, л. 303 об.—305 об. Датировка рукописи уточнена А. Н. Насоновым (НПЛ, с. 7). 32 ГБЛ, ф. 173/IV, № 54, л. 70—73. Водяной знак всей рукописи — сфера. Знак точно соответствует филиграни № 14029 справочника Брике — 1563 год (Briquet С. М. Les filigranes. 2-me ed. Leipzig, 1923. Vol. I—IV). 33 Русские достопамятности. M., 1815, ч. 1, отд. IV, с. 76—81.
правда, лишь по одному позднему списку XVII в.34 Публикаторы не анализировали расхождений между изданными ими редакциями «Рукописания», но отметили, что в целом памятник «относится к 1134—1135 гг. по следующим признакам: Мирослав начал посад-ничать в Новгороде в 1134, а в следующем году умер, а князь Всеволод изгнан новгородцами в 1136 г.» 35. В то же время они указали на ряд анахронизмов в грамоте Всеволода: необычный титул самого князя Всеволода, упоминание ипского сукна и архимандрита Юрьевского монастыря 36. В 1861 г. в «Православном собеседнике» появилась еще одна публикация Всеволодова «Рукописания». На этот раз была издана только Археографическая редакция, но по списку более древнему, чем в ДАИ, извлеченному из Кормчей 1493 г.37 Теперь издатели подняли вопрос о соотношении редакций. По их мнению, древнейшей должна быть признана напечатанная ими Археографическая редакция, поскольку в ней «не говорится о гостях тверском, бежицком, деревском и гостях Помостья, упоминаемых в первой редакции (имеется в виду Троицкая редакция „Рукописания44, напечатанная в ДАИ первой. — В. В.), вопреки определенному перечислению гостей низовских, полоцких, смоленских, новоторжских и новгородских (в той же уставной грамоте выше), которыми, по обеим редакциям, ограничивался круг купцов, взвешивавших свои товары в притворе церкви св. Иоанна Предтечи» 38. " По-видимому, эти наблюдения о соотношении редакций «Рукописания» не остались не замеченными В. С. Борзаковским, первым из историков поставившим вопрос о возможности использования грамоты Всеволода в качестве источника по истории Твери. Анализируя упоминание тверского гостя в Уставе церкви Ивана на Опоках, Борзаковский повторил то о его списках, что было указано публикаторами в «Православном собеседнике», правда без ссылок на это издание, и заключил, что свидетельство о тверском госте и, следовательно, о существовании Твери в 1134—1135 гг. (здесь Борзаковский следовал распространенной тогда датировке «Рукописания») «историческая критика не дозволяет принимать. . . за несомненно верное» 39. Осторожный подход Борзаковского к соотношению редакций «Рукописания» и свидетельству о тверском госте подверг критике В. И. Колосов. Пользуясь публикацией в ДАИ, но не зная других изданий памятника, Колосов нашел, что Археографическая редак 34 ДАИ. СПб., 1846, т. 1, с. 2—4 (Троицкая редакция), с. 4—5 (Археографическая редакция). Археографическая редакция напечатана по Толстовскому списку. О нем см.: Древнерусские княжеские уставы. . ., с. 160, М 13. 36 ДАИ, т. 1, с. 4. 36 Там же. 37sПравославный собеседник, 1861, кн. X, с. 210—226. 38 Там же, с. 211. 39 Борзаковский В. СЛУказ. соч., с. 18—19 и Примечания, с. 18, примеч. 86. В примечании Борзаковский своими словами изложил аргументацию издателей «Рукописания» в «Православном собеседнике» относительно соотношения редакций памятника.
ЦиЯ не только представлена более поздним списком, чем Троицкая, но и является позднейшей по содержанию. Сопоставив тексты редакций, Колосов отметил их расхождения в статьях 5, 15, отсутствие в Археографической редакции ст. 16 Троицкой редакции, разницу между ст. 16 Археографической редакции (именно так называемого Житийного вида этой редакции) и ст. 17 Троицкой 40. Сделав особый упор на различиях в ст. 15, Колосов пришел к следующим выводам: «Делает писец второго списка (т. е. списка Археографической редакции, который в ДАИ был напечатан вторым. — В. К.) большие добавления и изменения в распоряжении о дарах владыке, архимандриту и игумену за служение в храмовый праздник. . . и выдвигает целый ряд новых московских сановников в Новгороде, как-то: наместников великого князя, дворецкого, тиуна. . .» 41. Отсюда следовало, что второй список приноровлен уже к московским порядкам. Первый список, т. е. Троицкая редакция «Рукописания», древнее, а потому указание в нем на тверского гостя свидетельствует о существовании Твери уже в 30-е годы XII в. «Упоминание тверских гостей среди других купцов области Великого Новгорода, — резюмировал далее Колосов, — перестает быть невероятным, раз мы допустим, что поселение на устье р. Тверды (тогдашняя Тверь) находилось во время написания грамоты в новгородской области. Принадлежность же тогдашней Твери Новгороду в 1135 г. более чем вероятна» 42. Так анализировался Устав князя Всеволода церкви Ивана на Опоках, так возникало подтверждение старой мысли о новгородском происхождении Твери. При этом никакого комментария к тому, почему в Троицкой редакции «Рукописания» сначала в одной статье упоминаются низовский и другие гости, а затем совсем в другой доревской, бежецкий, тверской и с Помостья, на что обращал внимание Борзаковский, со стороны Колосова не последовало. Оставил без рассмотрения Колосов и ряд работ, в которых вообще отрицалось отнесение Всеволодова «Рукописания» к XII в. и сам памятник признавался значительно более поздним 43. Долгое время «Рукописание» Всеволода датировалось, несмотря на сомнения, высказанные еще издателями ДАИ и исследователями 80-х годов XIX в., 30-ми годами XII в., но в 1952 г. А. А. Зимин выступил со статьей, в которой привел более весомые, чем его предшественники, аргументы в пользу очень позднего в связи с новгородской судебной реформой 1385 г. происхождения «Рукописания». Как и 40 Колосов В. И. Указ, соч., с. 153—154. Нумерация статей дается по новейшему изданию «Рукописания» в «Древнерусских княжеских уставах». Исследование Колосова было написано много раньше его публикации. См.: Журнал 57-го заседания Тверской ученой архивной комиссии. Тверь, 1896, с. 8—13. 41 Колосов В. И. Указ, соч., с. 154—155. 42 Там же, с. 155. В подтверждение своего вывода Колосов ссылался на старую работу И. Д. Беляева, где содержалось ничем не мотивированное утверждение о заселении новгородцами (не новгородскими словепами, а именно новгородцами) Твери, Мологи, Костромы и, вероятно, Углича. 43 Голубинский Е. Е. История русской церкви. М., 1880, т. 1, 1-я пол., с. 535, примеч. 5; Суворов Н. С. Следы западно-католического церковного права в памятниках древнего русского права. Ярославль, 1888, с. 218.
Прежние исследователи, Зимин указал на две редакции Уставной грамоты Всеволода, подчеркнув, что Троицкая редакция является более древней. По мнению Зимина, об этом свидетельствуют отсутствие в Троицкой редакции заголовка грамоты (в Археографической редакции она озаглавлена «А се роукописание князя Всеволода» 44, причем этот заголовок принадлежит составителям юридического сборника, куда наряду с другими статьями, в частности с церковным Уставом Владимира, названным там «Рукописанием святого князя», вошла и грамота Всеволода), наличие указания на торговый суд (ст. 5) 45, чего нет в Археографической редакции, отсутствие упоминаний великокняжеских наместников, фигурирующих в Археографической редакции (ст. 15) 46. Зимин считал, что все эти отличия возникли в Археографической редакции «Рукописания» тогда, когда «Рукописание» попало в юридический сборник, соединенный с летописью, что имело место после 1433—1434 гг.47 Приняв Троицкую редакцию со всеми ее особенностями за древнейшую, Зимин перешел к датировке памятника. Он обратил внимание на титулование Всеволода: «владычествующю ми всею Рускою землею. . .», что во времена Всеволода должно было означать владычество над Киевом, а между тем Всеволод-Гавриил Мстиславич никогда не был киевским великим князем. На титуловании Всеволода, по мнению Зимина, отразилось представление о том, что новгородским князем может быть только великий князь. Церковь Ивана, которой было дано «Рукописание», согласно тексту последнего стояла на Петрятине дворище, тогда как, по данным XV в., она стояла «на Опоках», и здесь Зимин усматривал определенное противоречие, не поясняя, впрочем, конкретно, какое именно. В грамоте упомянут собор св. Спаса в Торжке, но этот собор был поставлен из камня только в 1364 г., и ранее его не было. Среди участников торгового суда, который должен был вестись на церковном дворе Ивана Предтечи, названы «житьи люди», а они упоминаются впервые только в 1372 г. в актах и в 1385 и 1398 гг. в летописях. Сукно «иньское», названное в «Рукописании» и изготовлявшееся во фламандском г. Ипре, появляется на новгородском рынке только в XIV—XV вв., как и сукно «тумасское». Анахронизмом является и упоминание тверского гостя, поскольку, по утверждению Зимина, Тверь впервые фигурирует в источниках только с начала XIII в. Столь же не соответствует действительности XII в. указание на архимандрита Юрьева монастыря, поскольку архимандрития там была учреждена между 1297 и 1324 гг. Наконец, в «Рукописании» в качестве денежных единиц фигурируют мордки. Впервые они упоминаются под 1396 г., но уже в результате денежной реформы 1410 г. мордки были ликвидированы. 44 Ср. тексты обеих редакций: Древнерусские княжеские уставы. . с. 163 и 160, вар. 1—4. 46 Там же, с. 164 и 161. 46 Там же, с. 165 и 162. 47 Зимин А. А. Уставная грамота князя Всеволода Мстиславича. — В кн.: Академику Борису Дмитриевичу Грекову ко дню семидесятилетия: Сб. статей. М., 1952, с. 127—128.
Таковы были аргументы Зимина относительно поздней датировки «Рукописания» Всеволода. «Следовательно, — подводил итог Зимин, — уставная грамота в дошедшей до нас редакции была составлена в самом конце XIV—начале XV в. Анализ ее текста не позволяет выделить первоначальный текст XII в., который позднее был переработан. Весь памятник настолько пронизан чертами исторической действительности XIV—начала XV в., что говорить о подлинной грамоте кн. Всеволода, положенной в его основу, не приходится» 48. Связав упоминаемый в «Рукописании» суд тысяцкого с судебной реформой 1385 г. в Новгороде, Зимин предложил датировать «Рукописание» концом XIV в.49 Выводы Зимина встретили возражение со стороны М. Н. Тихомирова. Согласившись с тем, что Троицкая редакция грамоты является первичной, а Археографическая — вторичной, прошедшей обработку в XIV—XV вв., Тихомиров назвал остальную аргументацию Зимина «сомнительными справками» 50. Однако, призвав оппонента к детальному исследованию, Тихомиров разобрал не все доводы Зимина в пользу поздней датировки Устава церкви Ивана на Опоках. Он указал лишь на то, что собор св. Спаса в Торжке упоминается значительно ранее 1364 г., а именно в 1329 г. 51 * Кроме того, Тихомиров склонялся к мысли, что заголовок грамоты, читающийся только во вторичной Археографической редакции, относится к первоначальному тексту документа, поскольку «рукописание» означает духовное завещание, а такое завещание и представляла собой Всеволодова грамота б2. Пышное титулование в документе Всеволода Тихомиров объяснял «попыткой Всеволода утвердиться в Переяславле в 1132 г.»53 *. Определенные колебания проявил исследователь при интерпретации упомянутых в «Рукописании» ипских (ипрских) сукон, тверского гостя и мордок. С одной стороны, он как будто согласился с Зиминым в том, что такие упоминания являются анахронизмами, с другой — предлагал проверить, не ввозились ли ипские сукна в Новгород в первой половине XII в. и не заменила ли собой в тексте памятника мордка какую-то более раннюю денежную единицу, фигурировавшую в первоначальном тексте б4. Таким образом, аргументы Зимина относительно тверского гостя, «житьих людей» и юрьевского архимандрита остались Тихомировым не разобранными, а стремление датировать «Рукописание» периодом между 1126 и 1135 гг.55 не было подкреплено точным указанием на те части памятника, которые можно было бы бесспорно возводить к XII в. Вскоре Тихомиров вновь вернулся к вопросу о времени написания Всеволодовой грамоты. Однако и на сей раз обстоятельного разбора 48 Там же, с. 128—130 и примеч. 40, 41, 47, 49. 49 Там же, с. 131. 50 Тихомиров М. Н. Крестьянские и городские восстания на Руси XI—XIII вв. М., 1955, с. 181—182. 61 Там же, с. 182. 62 Там же, с. 186. 63 Там же. 64 Там же, с. 182—183. 55 Там же, с. 186,
источника не последовало. Наоборот, из-за неточных указаний на редакции памятника получились новые ошибки и противоречия. Так, Тихомиров написал, что «первая редакция известна в списках XV в., вторая сохранилась в составе Троицкой летописи, переписанной в середине XVI в.», сославшись при этом на публикацию в ДАИ б6 *. Но первой там, как уже было сказано, напечатана именно Троицкая редакция по списку 60-х годов XVI в., а второй — Археографическая, которую Тихомиров почему-то назвал первой. Давая далее характеристику второй редакции, Тихомиров на самом деле анализирует Археографическую редакцию и указывает, что она «возникла не ранее XV в., а возможно, и позднее — в XVI в.» 57, забывая, что годом ранее он писал об этой редакции нечто иное. Под первой же редакцией он понимает текст Троицкой, но ошибочно утверждает, что она дошла в копии XV в.68 Неясно, к какой редакции относит Тихомиров упоминание тверского гостя, однако считает, что оно не соответствует «условиям начала XII в.», так как даже «в известиях начала XIII в. не имеем указаний на город Тверь, а только на устье реки Тверды, где впоследствии оп был основан» б9. Все это—явное недоразумение, поскольку Тверь упоминается, как можно будет убедиться ниже, и в XII в., и в начале ХШ в., причем именно в том летописном рассказе, который имел в виду Тихомиров 60, а об основании Твери в устье р. Тверды нет данных. В противоречии с самим собой Тихомиров далее писал, что такой указанный Зиминым анахронизм «Рукописания», как тверской гость, требует проверки и, возможно, вовсе не является анахронизмом р1. Указывая, по сути дела, на Троицкую редакцию как первоначальную, Тихомиров тем не менее сделал упрек Зимину в том, что «за более первоначальный текст он почему-то принял вторую редакцию устава, известную по Троицкой летописи» р2. Относя Устав по-прежнему к началу XII в.рз, Тихомиров не сумел добавить новых позитивных доводов в пользу XII столетия и по-прежнему не рассмотрел всех аргументов Зимина относительно датировки памятника ХГУГв. Запутав же вопрос о редакциях «Рукописания», Тихомиров только осложнил решение задачи о времени его создания. Значительную ясность в эту проблему внес В. Л. Янин. Изложив свои наблюдения надЛекстом «Рукописания» сначала кратко в одном из разделов монографии о новгородских посадниках 64, он по прошествии 15 лет опубликовал специальную статью на эту тему. Выводы Янина вкратце таковы. Старшей редакцией «Рукописания» князя Всеволода является Троицкая, поскольку ст. 15 этой редакции 66 Тихомиров М. Н. Древнерусские города, с. 114. 57 Там же. 68 Там же, с. 115. 59 Там же. 60 См. выше примеч. 23. 61 Тихомиров М. Н. Древнерусские города, с. 117. 02 Там же, с. 115. 63 Там же, с. 117. 64 Янин В. Л. Новгородские посадники. М., 1962, с. 82—89,
не знает другого денежного счета, кроме гривны серебра, а ст. 15 Археографической редакции знает как гривну серебра, так и более поздний рубль. К тому же согласно ст. 15 Троицкой редакции купеческие старосты и купцы должны были давать из собранных пошлин за взвешивание воска 25 гривен серебра на празднование дня Ивана Предтечи (24 июня). По статье же 15 Археографической редакции вместо 25 гривен серебра ивановский причт на праздник получал 35 пудов меда, по 40 калачей и хлебов, капусту и уксус, причем уже не от Иванской купеческой корпорации, а от великокняжеской администрации и антоновского игумена. Зафиксированная в начале 80-х годов XVI в. руга церкви Ивана на Опоках была исчислена из расчета стоимости 35 пудов меда. Следовательно, практика конца XVI в. основывалась на Археографической редакции «Рукописания». Очевидно, что именно эта редакция «Рукописания» была действующей в поздний период. Ранее же силу имели положения, закрепленные в Троицкой редакции, которая и является, таким образом, более древней 65. Подтвердив вслед за Зиминым этот факт, Янин перешел к датировке памятника, исходя из показаний старшей его редакции. При этом он подверг тщательной проверке всю аргументацию Зимина относительно возникновения «Рукописания» в XIV в. Эта проверка показала что титулатура князя Всеволода отразила тот порядок занятия новгородского стола великим князем владимирским, который сложился уже к концу XIII в. Искусственным оказалось противопоставление Зиминым названия церкви Ивана в «Рукописании» — «на ПетрятишЬ дворище» и в летописи XV в. — «на Опоках», поскольку первое определение явно древнее второго. Спасский собор в Торжке упоминается впервые не в 1364 г., как полагал Зимин, а в документе самого начала XIV в., причем определение новоторжских земель как «у святаго Спаса» показывает, что собор этот давно стал символом города. Термин «житьи люди» хотя и фигурирует только в источниках XIV и XV вв., тем не менее встречается так редко, что заставляет думать о совершенной его непоказательности. «Житьи люди», возможно, существовали уже в XII—XIII вв. Рассмотрение вопроса о бытовании в Новгороде ипрского и тумасского сукна следует, по мнению Янина, ограничить выяснением времени появления там ипрского сукна, поскольку тумасское сукно фигурирует только в младшей Археографической редакции- Устава. Что до ипрского сукна, то хотя его первое упоминание в связи с Новгородом относится к 1327 г., распространение в Северной Европе оно получило уже в XIII в. В целом же фламандские сукна широко внедряются на новгородский рынок во второй половине XIII в. Упоминание тверского гостя анахронистично для 30-х годов XII в., но не для XIII в., когда Тверь хорошо известна. Что касается юрьевского 'архимандрита, то юрьевский игумен мог так называться еще до учреждения в Юрьеве монастыре архимандритии, получая титул новгородского 65 Янин В. Л. К хронологии «Торгового устава» князя Всеволода. — В кн.: Археографический ежегодник за 1976 год. М., 1977, с. 64—66.
архимандрита, как это отмечено летописью под 1226 и 1270 гг. Термин «мордка» древнее 1396 г., он есть в берестяной грамоте первой четверти XIII в. В целом, заключает Янин, отмеченные Зиминым анахронизмы являются таковыми для XII в., но не для XIII столетия. Поэтому Янин предложил датировать «Рукописание» концом ХШ в. (после 1269 г.), когда в Новгороде была предпринята судебная реформа, обрел автономию торговый суд, перешедший в ведение тысяцкого и старост церкви Ивана на Опоках 66. Из приведенного обзора становится ясным, что, изучая «Рукописание» князя Всеволода Мстиславича новгородской церкви Ивана на Опоках, исследователи применяли, по сути дела, одну и ту же методику его анализа: сначала определяли, какая из двух редакций памятника старшая, а уже затем датировали эту редакцию, молчаливо полагая, что все индивидуальные своеобразия такой редакции отражают древнейшие особенности Всеволодова «Рукописания». Наиболее четко данная методика проведена Яниным. Однако еще Зимин, публикуя текст памятника, указал, что поздняя Археографическая редакция сохранила ряд лучших чтений «Рукописания» 67. В свою очередь, Тихомиров отметил, что заголовок Устава — «Рукописание» — «обозначает духовное завещание» и сама грамота была написана «перед каким-либо серьезным моментом» в жизни Всеволода 68. Следует напомнить, что заголовок есть только в младшей, Археографической редакции «Рукописания». Если он отражает черту первоначального документа, тогда этот документ должен восстанавливаться на основании статей обеих редакций, а не по одной редакции памятника. Естественно, что возводить ту или иную особенность сохранившихся текстов к их протографу можно только после тщательного анализа каждой такой особенности, выяснения, является ли она позднейшей или, напротив, рудиментом старого. Но каков бы ни был результат подобного анализа, бесспорным будет то, что общий текст двух редакций «Рукописания» должен отразить (хотя и неполно) содержание памятника в его древнем виде. Имеющиеся в таком общем тексте датирующие признаки позволят выявить по крайней мере время появления основы памятника. А индивидуальные особенности каждой редакции «Рукописания» могут тогда датироваться или временем появления основы грамоты, т. е. возводиться к ее протографу, или временем более поздним, или более ранним по сравнению с протографом. Поскольку в данной работе речь идет о древнейших свидетельствах относительно Твери, датировка общей основы дает возможность косвенно датировать и текст о тверском госте. Для определения общей основы двух редакций Уставной грамоты церкви Ивана на Опоках необходимо прежде всего выявить разночтения. За вычетом последних останется общий текст, который, несомненно, читался в протографе «Рукописания». 6й Там же, с. 66—68. 67 Памятники русского права. М., 1953, вып. II, с. 174. 68 Тихомиров М. Н. Крестьянские и городские восстания на Руси, с. 186.
Сопоставление Троицкой и Археографической редакций «Рукописания» показывает, что тексты их чрезвычайно близки между собой: в принципе сохраняется один и тот же порядок статей, содержание подавляющего большинства статей идентично. Смысловые различия сводятся к следующим. Троицкая редакция лишена какого-либо заголовка, текст начинается сразу со ст. 1. В Археографической редакции есть заголовок р9. В ст. 1 в Троицкой редакции читается «владычествующю ми», «всею областью Новгороцкою», «попы и дьяконы» вместо соответствующих фраз «властвоующе», «властию Новгородскою», «попы, и диакона, и дияка» Археографической редакции 69 70. В ст. 3 Троицкой редакции точно определено время, когда дается жалованье иванскому клиру: «на всякий год»71. В Археографической редакции такого указания нет 72. В конце ст. 5 Троицкой редакции относительно прерогатив, предоставляемых купеческим старостам, читается: «и соуд торговый» 73, чего нет в Археографической редакции 74. В ст. 7 в Археографической редакции стоит «ити имъ пошлиною», а в Троицкой последнего слова нет 75. По-разному сформулированы в обеих редакциях статьи 12. В Троицкой говорится: «А новгородцю не в'йсити ни на которого гостя», а в Археографической: «А новоторжьцу в бологодйть не в'йсити ни у которого же гостя» 76. В ст. 13 в Троицкой редакции после упоминания новгородского владыки есть фраза «и старостамъ коупець-кимъ, и коупцам», которой нет в соответствующей статье Археографической редакции77. Особенно большая разница наблюдается между редакциями в ст. 15. В Троицкой редакции указывается, что день Ивана Предтечи, в честь которого была названа церковь, надлежит праздновать «старостамъ купецкимъ и коупцамъ», а в Археографической — «старостамъ иваньскымъ коупцамъ». Далее в Троицкой редакции говорится, что купеческие старосты и купцы на праздник Ивана Предтечи расходуют 25 гривен серебра ежегодно «из в'йсоу из вощаного» и дают в церковь 70 свечей, темьян и ладан. В Археографической редакции ничего этого нет. Вместо приведенных установлений там указывается, что наместники и дворецкий великого князя получают в праздник Ивана Предтечи «по соукноу иньскому», а взамен дают 30 пудов меда. Тиун получает «соукно тоумаское», а дает 5 пудов меда. Антоновский игумен, который должен служить 69 Древнерусские княжеские уставы. . ., с. 163 и 160. Особый заголовок имеет Толстовский список Археографической редакции (Там же, с. 160, вар. 1—4). 70 Там же, с. 164 и 160. Во втором случае текст Археографической редакции явно старше текста Троицкой. Дело в том, что дьяк церкви Ивана Предтечи, которому назначается определенное годовое жалованье, упоминается в ст. 3 как Троицкой, так и Археографической редакций. 71 Там же, с. 164. 72 Там же, с. 161. 73 Там же, с. 164. 74 Там же, с. 161. 75 Там же, с. 161 и 164. 76 Там же, с. 165 и 162. Думается, что и здесь текст Археографической редакции древнее текста Троицкой, поскольку в Археографической редакции более четко проступает казуальное право. 77 Там же, с. 165 и 162.
в Ивановской церкви на третий день после Иванова дня, обязан поставить в церковь 40 калачей, 40 хлебов, капусту и уксус. В Троицкой редакции денежное вознаграждение владыке, юрьевскому архимандриту и антоновскому игумену за праздничные церковные службы исчислено в гривнах серебра и подчеркнуто, что это вознаграждение дается купеческими старостами и купцами; в Археографической же редакции размер денежного вознаграждения исчислен в рублях и не указано, кто это вознаграждение выплачивает. Помимо денег, владыка получает за службу, согласно Троицкой редакции, еще и «сукно иньское». Археографическая же редакция сукна не упоминает. Зато это сукно, по Археографической редакции, является единственным вознаграждением за службу юрьевскому архимандриту (по Троицкой редакции он получал г/а гривны серебра). Кроме того, указания на вознаграждения настоятелей новгородских монастырей св. Георгия и св. Антония в Археографической редакции текстуально оторваны от перечисления их служб 78. Далее в Троицкой редакции идет ст. 16, где как раз и говорится о тверском госте, которая совершенно отсутствует в редакции Археографической 79. В ст. 16 Археографической редакции отмечается, что куны с буевища собирает староста «иваньскии и поберескии», а в аналогичной статье 17 Троицкой редакции эта функция возлагается на старост «иваньских» и старост «побереских»80. Среди тех, кто должен заботиться о причте церкви св. Ивана, в ст. 18 Троицкой редакции названы среди других лиц и купцы. В ст. 17 Археографической редакции указание на купцов отсутствует 81. В заключительной, 20-й статье этой редакции упоминается придел в Ивановской церкви «пророка» Захарии, а на нарушающих постановления Устава призывается «тма и огнь», причем среди мстителей упомянут и «свя-тыи пророкъ Захарии». В последней, 21-й статье Троицкой редакции слов «пророка» и «огнь» нет, не упоминается в числе преследователей нарушителей «Рукописания» и пророк Захария 82. Исключив из рассмотрения перечисленные индивидуальные особенности Троицкой и Археографической редакций, можно перейти к характеристике их общей части, возводимой к протографу «Рукописания». Здесь следует указать на ряд признаков, датирующих этот протограф. В ст. 1 говорится, что церковь Ивана на Петрятине дворище поставлена князем Всеволодом-Гавриилом Мстиславичем. Каменная церковь «святого Иоанна. . . Нов'Ьгород'Ь на Петрятин'Ь двор^» была заложена князем Всеволодом в 1127 г.83 В ИЗО г. строительство церкви было закончено 84. Князь Всеволод-Гавриил стал новгород 78 Там же, с. 165 и 162. 79 Там же, с. 165. 8°. Там же, с. 163 и 165. 81 Там же, с. 165 и 163. 82 Там же, с. 163 и 165. 83 НПЛ, с. 21, под 6635 годом. О дате см.: Бережков II. Г. Хронология русского летописания. М., 1963, с. 242. 84 НПЛ, с. 22, под 6638 годом. О дате см.: Бережков II. Г. Указ, соч., с. 233, 242.
ским князем после того, как его отец Мстислав Великий ушел из Новгорода на Юг. Это случилось 17 марта 1117 г.85 Княжение Всеволода-Гавриила в Новгороде кончилось 28 мая 1136 г., когда восставшие новгородцы арестовали князя и заключили его под стражу86. В ст. 6 «Рукописания» упоминается посадник Мирослав, которому запрещалось вмешиваться в какие-либо дела Иванской корпорации. Речь, видимо, идет о посаднике Мирославе Гюрятиниче, который впервые стал посадником после 28 февраля 1126 г. и оставался им, скорее всего, до весны-лета 1128 г., когда его сменил Завид Дмитро-вич 87. Второй раз Мирослав Гюрятинич был выбран посадником после 10 февраля 1135 г., а 28 января 1136 г. он скончался 88. Если исходить из приведенных данных, то «Рукописание» князя Всеволода можно датировать или 1127 г., или 1135 — началом 1136 г.89 Однако в общем тексте Троицкой и Археографической редакций «Рукописания» есть и другие, значительно более поздние датирующие признаки. Так, в ст. 10 названа мордка, что, согласно Янину, ведет самое раннее к первой четверти Х1П в. В ст. 15 упомянут юрьевский архимандрит, под которым вслед за Яниным можно было бы понимать игумена Юрьевского монастыря, носившего титул архимандрита новгородского, а таковой впервые фиксируется летописью под 1226 г. Впрочем, терминология летописи, сообщающей о настоятелях Юрьевского монастыря — архимандритах новгородских, и терминология «Рукописания» существенно различны. Летопись говорит об «игуменах святого Георгия, архимандритах новгородских» 90, явно отличая игуменство в Юрьеве монастыре от новгородского архимандритства. «Рукописание» же точно указывает на «архимандрита святого Егоргиа» 91. Такой титул настоятели Юрьевского монастыря получили после 1297 г., как правильно указывал Зимин 92. В ст. 5 назван тысяцкий — должность, появившаяся в Новгороде лишь в конце XII в.93 Там уже упомянуты «житьи люди». О расхождении между Зиминым и Яниным в определении времени, когда начинает бытовать этот термин, выше уже говорилось. Затем по этому вопросу высказался Ю. Г. Алексеев, который пришел к заключению, что термины «житьи люди» и «черные люди» сменили термин «мень- 85 НПЛ, с. 20, под 6625 годом. О дате см.: Бережков II. Г. Указ, соч., с. 231, 233 242. 86 НПЛ, с. 24, под 6644 годом. О дате см.: Бережков Н. Г. Указ, соч., с. 233. Здесь не принимаются во внимание факты кратковременного оставления Всеволодом новгородского стола в 1132 г. 87 НПЛ, с. 21, 22; ср.: Янин В. Л. Новгородские посадники, с. 66, 68. 88 НПЛ, с. 23, 24. О датах см.: Бережков Н. Г. Указ, соч., с. 235, 243. 89 О том, что княжеские уставы могли даваться не только существующей, но и проектируемой церковной организации, см.: Щапов Я. Н. Княжеские уставы и церковь в Древней Руси XI—XIV вв. М., 1972, с. 138. 90 НПЛ, с. 65, под 1226 годом; с. 88, под 1270 годом. 91 Древнерусские княжеские уставы. . ., с. 165. 92 Под 1297 г. упоминается игумен Юрьевского монастыря Кирилл (НПЛ, с. 328). Под 1325 г. (но не 1324 г., как считал Зимин) упоминается уже архимандрит Юрьевского монастыря Моисей (НПЛ, с. 97). О последней дате см.: Бережков II. Г. Указ, соч., с. 283. 93 Янин В. Л. Новгородские посадники, с. 88,
шие люди» в 70—80-х годах XIV в.94 Таким образом, при всех разноречиях исследователей оказывается бесспорным тот факт, что основа Троицкой и Археографической редакций «Рукописания» была создана не ранее конца XIII в., а если правы Зимин и Алексеев в отношении «житьих людей», то и не ранее последней четверти XIV в. При этом вполне допустимо, что основа дошедших списков «Рукописания» строилась на базе действительного документа, данного князем Всеволодом Мстиславичем новгородской церкви Ивана на Опоках. Однако вычленить этот документ из сохранившихся текстов «Рукописания» в настоящее время чрезвычайно трудно 95 96. Как уже отмечалось, индивидуальные особенности каждой редакции «Рукописания» могут датироваться тем же периодом, что и его основа, или временем более поздним, в данном случае по меньшей мере после конца XIII в. А поскольку есть вероятность того, что при создании основы использованы материалы XII в., необходим анализ каждой такой особенности в отдельности, чтобы выяснить, не осколок ли это Всеволодовой грамоты XII в. Для поднятой темы первостепенное значение имеет ст. 16 Троицкой редакции «Рукописания», не находящая аналогии в Археографической редакции памятника. Приводим полностью ее текст по оригиналу, несколько упростив транскрипцию подлинника: «И язъ, князь великии Всеволодъ даль есми пошлины попомъ святого великого Ивана Петрятино дворище с купець в Роуси на память княземъ великымъ дЪдомъ моимъ и прадЪдомъ имати с коупець тая старина и в вЪкы съ тверского гостя, и с новгородцкого, и з бЪжицкого, и з деревьского, и съ всего Помостья» 9р. Как отмечалось выше, комментаторы этой статьи в «Православном собеседнике» считали, что здесь речь идет о том же сборе пошлин с купцов, о котором говорит ст. 10 обеих редакций «Рукописания». М. Ф. Владимирский-Буданов не согласился с такой интерпретацией ст. 16 Троицкой редакции и написал, что в ней «разумеются уже не весовые пошлины, а особая, вероятно гостиная, дань за помещение товаров. . .» 97. Иначе трактовал смысл статьи Зимин: «Князь Всеволод передает попам церкви Ивана Предтечи право взимать пошлины за остановку на Петрятине дворище новгородских, тверских и других купцов» 98. Таким образом, высказано три различных мнения относительно содержания ст. 16 Троицкой редакции. Из всего сказанного верным представляется лишь заключение Зимина о том, что право получения какой-то «пошлины» согласно 94 Алексеев 10. Г. «Черные люди» Новгорода и Пскова: (К вопросу о социальной эволюции древнерусской городской общины). — В кн.: Исторические записки. М., 1979, вып. 103, с. 254, примеч. 2; с. 255. 95 Ср. соображения по этому поводу Янина: Янин В. Л. Новгородские посадники, с. 89. 96 ГБЛ, ф. 304/IV, № 54, л. 72—72 об.; ср.: Древнерусские княжеские уставы, t с. 165, где слово «новгородцкого» передано с ошибкой. 97 Владимирский-Буданов М. Ф. Христоматия по истории русского права. 4-е изд. СПб.; Киев, 1889, вып. 1, с. 236, примеч. 17. 98 Памятники русского права, вып. II, с. 181, коммент, к статье 9 (в последней публикации «Рукописания» это статья 16).
разбираемой статье имели ивановские попы. Но Зимин почему-то полагал, что эта «пошлина» составляла налог за остановку на Петря-тине дворище различных купцов, в том числе и самих новгородских. Зачем нужно было местным купцам останавливаться на церковном, а не на своих дворах и платить при этом пошлину, Зимин не пояснил. Нет оснований и вслед за Владимирским-Будановым усматривать в содержании статьи намек на какую-то особую налоговую пошлину, нигде в «Рукописании» более не упоминаемую. В статье прямо сказано, что с купцов взималась «тая старина». Очевидно, имелась в виду норма, записанная в других статьях памятника, а не совершенно ему неизвестная. Какая же это была норма? Согласно ст. 3, ивановскому причту полагалось определенное вознаграждение за церковные службы. Вознаграждение выделялось «из в'Ъсоу вощаного», т. е. из пошлин, собиравшихся купеческой организацией при церкви Ивана Предтечи. Это была единственная привилегия ивановских священнослужителей. Однако ст. 16 Троицкой редакции не могла иметь в виду эту норму, поскольку в ней перечисляются купцы (гости) из разных мест, что было бы совершенно излишне, если бы речь шла о несоблюдении постановления статьи 3— неуплате денег церковникам купеческой корпорацией. Очевидно, речь в ст. 16 идет об ином, именно о передаче всего веса попам церкви Ивана на Опоках. Только так можно расшифровать ссылку на «тую» старину, т. е. давно сложившуюся практику; только так можно объяснить перечисление в статье купцов различных районов, с которых надлежало «имати. . .тая старина». Но если вощаной вес шел в пользу ивановских клириков, то это было явным нововведением, поскольку согласно статьям 9—11 операция взвешивания воска, прием и сохранение пошлин за это осуществлялись не причетниками, а двумя ивановскими старостами из старинных купеческих фамилий. Таким образом, ст. 16 Троицкой редакции, как отражающую новый порядок вещей, нужно признать более поздней, чем основа обеих редакций «Рукописания». Эта статья появилась в памятнике после конца XIII в. О позднем происхождении статьи свидетельствует и ее терминология. В статье указано, что пошлины попы берут «с купець в Роуси», а далее перечисляются гости тверской, новгородский, бежецкий, деревской и с Помостья. По смыслу статьи все названные территории входят в понятие «Русь». Но такое понятие могло прилагаться к этим землям только в послемонгольский период. В домонгольское время Русью называлась главным образом киево-чернигово-переяс-лавская часть Древнерусского государства ". Иными словами, если судить только по терминологии, ст. 16 Троицкой редакции могла появиться не ранее 40-х годов XIII в., а по отраженным в ней нормам — после конца XIII в. Возможно, что она была составлена в связи с событиями 70-х годов XV в., когда у ивановских попов отняли 99 Шахматов А. А. Разыскания о древнейших русских летописных сводах. — fB кн.: Летопись занятий Археографической комиссии. СПб., 1908, вып. XX, ^gc. 328—329 и примеч. 1 на с. 329: ср. примеч. 1, 2 на с. 328.
ругу, а затем вернули ее 10°. Не совсем обычное положение ст. 16 Троицкой редакции в комплексе других статей (до и после этой статьи последовательность статей в Троицкой редакции совпадает с черед-ностью статей в Археографической редакции «Рукописания») объясняется, видимо, тем, что она была приписана на нижнем поле лицевой части листа с текстом памятника, который был продолжен на обороте этого листа. При снятии копии с листа она, естественно, попала в середину текста «Рукописания». Таким образом, анализ ст. 16 Троицкой редакции Устава Всеволода церкви Ивана на Опоках показывает, что по своему содержанию, терминологии и расположению среди остальных статей она является поздней припиской к тексту «Рукописания», сделанной не ранее конца XIII в. Следовательно, упоминание в ней тверского гостя не может доказывать существования Твери в 20—30-е годы XII в. и принадлежности этого города к новгородской территории. Ошибочными являются и утверждения о возникновении Твери в начале 80-х годов XII в. или в первом десятилетии XIII в. Ученые, придерживавшиеся подобных точек зрения, не знали или забывали о существовании памятника, где Тверь прямо упоминалась много раньше названных ими дат. Речь идет о Сказании о Владимирской иконе божьей матери, сохранившемся в нескольких списках и изданном в 1877 г. В. О. Ключевским по тексту Милютинских Миней Четий 40-х годов XVII в.100 101 А. Н. Насоновым был обнаружен значительно более древний список Сказания, относящийся к 70-м годам XV в.102 Само Сказание было написано очень рано, по обоснованному предположению И. Е. Забелина — в 1168 г.103- В ^Сказании под заголовком «Чюдо 9» приведен эпизод следующего содержания: «А се бысть въ ТфЬри. НЬкаа жена боляшеть дЬтятем три дни. И приЬха попъ Лазарь и навита у них. Она 104 же въспроси попа о здравьи. Он же рече: „Здравы есме, нъ не велми. Боярыни наша в концишЬ есть“. Се же глаголющима, прииде вЬсть от нея: „О отца, поидита“. И рече има: „При срам!* есть, поне же смертна есмь“. Попъ же Лазарь рече ей: „Аще не обЬщаешися святЬи богородици Володимирьскои, и не избудеши“. Она же обЬщася. И рече попомъ: „Идите отсюду“. По-вел!з дати има ясти и пити. Прииде же вЬсть от нея, яко уже родила б'Ь сына и сама здрава. И посла златыа косы и усерязи свои къ иконЪ святыа богородица в Володимиръ, ими же обЬщалася 6”b» 105. Когда случились различные происшествия, в том числе приведенные выше, о которых повествуется в Сказании о Владимирской иконе, опре 100 Янин В. Л. К хронологии. . ., с. 62. 101 Ключевский В. О. Сказание о чудесах Владимирской иконы божьей матери. СПб., 1877. В. О. Ключевский издал памятник по списку ГИМ, Синод. № 808, л. 11—22 об. 102 ГБЛ, ф. 98, № 637, л. 383 об. — 390 об. Об этом списке см.: Насонов А. Н. История русского летописания XI—начала XIII века: Очерки и исследования. М., 1969, с. 140 и примеч. 43. 103 Забелин И. Е. Следы литературного труда Андрея Боголюбского. — В кн.: Археологические известия и заметки. М., 1895, № 2/3, с. 49. 104 Так в рукописи. Судя по контексту, здесь читалось «онъ», 1°5 ГБЛ, ф. 98, № 637, л. 389 об.—390.
делить довольно трудно. Можно думать, что изложены они в хронологической последовательности, поскольку первые два чуда от иконы произошли во время ее перевозки из киевского Вышгорода во Владимир-на-Клязьме, а другие — уже тогда, когда икона находилась во Владимире. В рассказе о втором чуде от иконы сообщается, что Андреем Боголюбским во Владимире была создана церковь святой Богородицы 1ое. Речь идет о владимирском Успенском соборе, законченном строительством в 1160 г.106 107 Рассказ о последнем, 10-м чуде упоминает только что построенные Золотые ворота во Владимире 108. А летопись под 1164 г. сообщает об освящении «церкы на Золотых ворот^хъ Володимери» 109. Как заметил еще Забелин, если в 1164 г. была освящена надвратная церковь, то сами ворота были воздвигнуты в 1163 г.110 Замечание Забелина можно несколько уточнить: Золотые ворота были построены не позже 1163 г. Следовательно, все чудеса с третьего по девятое включительно, о которых повествует Сказание, имели место между 1160 и 1163 гг. Исцеление тверской боярыни, о которой говорится в приведенном отрывке памятника (9-е «чудо»), по всей вероятности, произошло в 1162 г., незадолго до строительства Золотых ворот во Владимире, о падении которых рассказано в заключительном «чуде» Сказания. Сколь ни краток рассказ о боярыне из Твери, он содержит некоторые весьма ценные сведения о городе. Очевидно, что город относился к территории Владимиро-Суздальского княжества. Очевидно также, что в Твери в начале 60-х годов ХП в. имелась крупная боярская усадьба, где смог найти приют приехавший из Владимира Лазарь. Возможно, боярин — владелец усадьбы — был великокняжеским тиуном — наместником в Твери, почему у него и остановился владимирский причетник. На усадьбе или близ нее находилась церковь, где служил местный священник. Во всяком случае, рассказ упоминает тверского попа — собеседника Лазаря. Проживание в Твери боярина, наличие церкви указывают на то, что в 60-е годы XII в. Тверь была определенным административным центром. Таким образом, уже первое достаточно точно датируемое упоминание Твери рисует этот город не как рядовое, только что возникшее поселение, а как место сосредоточения феодальной власти, пункт, который прошел известный путь в своем историческом развитии. Когда же могла появиться Тверь, эта западная сторожа Владимиро-Суздальского княжества? Здесь уместно вспомнить о тех новгородско-суздальских столкновениях, которые начались в 30-е годы XII в., когда ослабла или порвалась связь Новгорода и Суздаля с Киевом и они вступили на путь суверенного развития, и которые продолжались на протяжении всего средневековья. Их 106 Там же, л. 387 об. 107 ПСРЛ, т. I, стб. 351, под 6668 годом. О дате см.: Бережков Н. Г. Указ, соч., с. 66. 108 ГБЛ, ф. 98, № 637, л. 390—390 об. 109 ПСРЛ, т. I, стб. 351, под 6672 годом. О дате см.: Бережков Н. Г. Указ, соч., с. 66. 110 Забелин И. Е. Указ, соч., с. 43.
рассмотрение, естественно, надо ограничить периодом до начала 60-х годов XII в., когда существование Твери бесспорно зафиксировано Сказанием о Владимирской иконе божьей матери. Уже возникновение соперничества между Суздалем и Новгородом привело к основанию Юрием Долгоруким в 1135 г. пограничной крепости на правом берегу Волги при впадении в нее Нерли Волжской—Ксня-тина ш. Видимо, последующее противоборство с Новгородом побудило Юрия к дальнейшему укреплению своих западных рубежей. Косвенно об этом свидетельствуют летописные описания новгородско-суздальского конфликта конца 40-х годов XII в. В марте 1147 г. Юрий выступил в поход против Новгорода и «взя Новый Торгъ и Мьстоу всю взя» 111 112. Ответный удар по Суздальскому княжеству новгородцев во главе с князем Святополком Мсти-славичем осенью 1147 г. не состоялся лишь из-за бездорожья 113. В 1148 г. за новгородцев вступился старший брат Святополка киевский великий князь Изяслав, опасавшийся усиления Юрия Долгорукого и его притязаний на киевский стол. На встрече с черниговскими князьями Владимиром и Изяславом Давыдовичами в Городце Остерском осенью 1148 г. он жаловался на то, что «стрыи мои Гюргии из Ростова обидить мои Новгородъ и дани от них отоималъ и на путех имъ пакости д'Ьеть», и требовал, чтобы Давыдовичи пошли с ним в поход на Суздаль 114. Те вынуждены были согласиться. Изяславу Киевскому удалось создать мощную коалицию против своего дяди. Помимо черниговских князей, в союзе с Изяславом выступили новгородцы, у которых с осени 1148 г. вместо Святополка начал княжить сын Изяслава Ярослав 115, и родной брат Изяслава смоленский князь Ростислав Мстиславич. В начале 1149 г. Изяслав отправился на север. Его путь лежал сначала к брату в Смоленск (сюда должны были подойти вышедшие за Изяславом его полки), а потом в Новгород 116. Новгородцы собрали большую рать, во главе которой Изяслав Киевский подошел к устью р. Медведицы, Именно здесь должны были собраться все противники Долгорукого. Но черниговские князья в поход так и не пошли, и Изяслав сумел дождаться только Ростислава, хотя и опоздавшего на четыре дня, но приведшего с собой смоленские и киевские полки 117. На западе суздальских владений Юрия Долгорукого его противники начали военные действия, Описания этих военных действий сохранились в трех летописных сводах. 111 Насонов А., Я. «Русская земля» и образование территории Древнерусского государства. М., 1951, с. 185. 112 ПСРЛ, т. И, стб. 339, под 6655 годом. О дате см.: Бережков Я. Г. Указ, соя., с. 147. 113 НПЛ, с. 27, под 6655 годом. О дате см.: Бережков Я. Г. Указ, соч., с. 233. 114 ПСРЛ, т. II, стб. 367. 115 НПЛ, с. 28. m ПСРЛ, т. II, стб.'368—369. Известие о выступлении Изяслава в поход на Юрия помещено в Ипатьевской летописи после сообщения об отъезде 9 января 1149 г. из Новгорода Северского в Смоленск дочери Святослава Оль-говича Черниговского. О дате см.: Бережков Н. Г. Указ, соч., с. 147—148. Ш ПСРЛ, т. II, стб. 370—371.
По свидетельству Лаврентьевской летописи, Изяслав «с Новгородцы, дошедъ Волги и повоевавъ ю и не оусп'й ничтоже Гюргеви и дошед Оуглеча поля, поворотися Новугороду. . .» 118. Новгородская I летопись дает иную картину событий. Изяслав и новгородцы «мъного воеваша людье Гюргево и по Волз'й възяша 6 городъкъ, оли до Ярославля попустиша, а головъ възяшя 7000, и воротишася роспутия д'йля» 119. Наиболее подробное описание похода сохранила Ипатьевская летопись. Согласно этому источнику, после встречи Изяслава с Ростиславом на устье Медведицы союзники двинулись вниз по Волге и подступили к Кснятину. Не получив никаких известий от Юрия, к которому они много раньше, еще из Смоленска, отправили своих послов, Изяслав и Ростислав «начаста городы его жечи и села и всю землю его воевати обаполы Волъгы; и поидоста оттол'й на Оуглече поле и оттоуда идоста на оустье Мологы» 12°. Став здесь, братья пустили полки «воевать къ Ярославлю». Дождавшись возвращения посланных войск, захвативших «полонъ многъ», киевский и смоленский князья в самом конце марта 1149 г. из-за начавшейся распутицы ушли восвояси 121. Сопоставляя показания трех летописей, можно убедиться в том, что известие Лаврентьевской летописи наиболее кратко и тенденциозно 122. Размеры опустошений, произведенных в начале 1149 г. Мстиславичами в Суздальской земле, в ней явно преуменьшены. Данные Новгородской и Ипатьевской летописей совпадают между собой и дополняют друг друга. Из Ипатьевской летописи становится очевидным, что оба берега Волги по меньшей мере в районе Кснятина принадлежали Суздалю. Здесь были «городы. . . и села», которые пожгли Изяслав и Ростислав. По-видимому, города являлись небольшими пограничными крепостями, которые успел поставить Юрий для защиты своего порубежья от новгородцев, а села — центрами княжеского или боярского землевладения в этом районе. Новгородская I летопись называет точную цифру — шесть поволжских городков, взятых союзниками. Несомненно, что это наиболее значительные суздальские города, стоявшие на Волге. К их числу могут быть отнесены Кснятин и Угличе Поле, которые упоминаются в летописных описаниях похода 1149 г., а также Молога 123. G какими же пунктами могут быть отождествлены три других города? 118 Там же, т. I, стб. 320, под 6657 годом. О дате события см.: Бережков Н. Г. Указ, соч., с. 61. 119 НПЛ, с. 28. 120 ПСРЛ, т. II, стб. 371, примеч. а и вар. 3. 121 Там же, стб. 371—372. О дате см.: Бережков Н. Г. Указ, соч., с. 147. 122 Следует заметить, что статья 6657 г. Лаврентьевской летописи в целом со-кращает статью 6657 г. Ипатьевской летописи, однако не в рассказе о походе Изяслава на Юрия (ср.: Насонов А. Н. История русского летописания, с. 92). 123 Город Молога прямо в летописях не называется. Из позднейших материалов известно, что он стоял при впадении р. Мологи в р. Волгу. Последний пункт Суздальской земли, до которого дошли Изяслав и Ростислав, было устье р. Мологи. Здесь они оставались довольно продолжительное время, дожидаясь возвращения посланных к Ярославлю полков. Остановка войск в устье Мологи имела, конечно, смысл только в том случае, если здесь было поселение.
Судя по тексту летописей, Ярославль не был взят противниками Юрия. Следовательно, его нельзя отнести к числу трех неизвестных городов. От Кснятина до Мологи, кроме Углича, никаких городов на Волге не было и в более позднее время. Очевидно, три неизвестных города стояли на Волге выше Кснятина. Действительно, здесь были три города, расположенные или на устьях, или недалеко от впадения в Волгу трех ее крупнейших притоков: Шоши, Дубны и Тверды. Города Шоша и Дубна впервые упоминаются под 1216 г. 124, но несомненно, что они существовали раньше своего первого упоминания в письменных источниках. В частности, Дубна как город археологически известна с XI в. 125 Стратегическое местоположение Шоши и Дубны, запиравших движение по Волге и ее притокам в глубь Суздальской земли, указывает на их довольно раннее возникновение как военных крепостей. К числу последних следует относить и Тверь, препятствовавшую проникновению новгородцев на суздальские владения со стороны Нового Торга и Тверды. Думается, что Тверь, Шоша и Дубна входили в число тех шести волжских городков, которые были взяты Изяславом и Ростиславом, точнее последним, при его движении по Волге к устью Медведицы 126. Недаром в распоряжении Ростислава были не только его смоленские полки, но и киевская сила. Не случайно, возможно, и то, что Ростислав подошел к устью Медведицы лишь через четыре дня после условленного срока. Связывая, таким образом, возникновение Твери с нарастанием новгородско-суздальского противоборства за волжский путь и поволжские земли, а также с задачами укрепления границ ставшего во второй четверти XII в. суверенным Суздальского княжества, можно относить основание этого города к периоду между 1135 и 1149 гг. Впрочем, следует помнить, что данные хронологические рамки являются гипотетичными, они могут быть подтверждены или опровергнуты в будущем на основании археологических данных. Но сколь бы ни были подвижны такие рамки, бесспорным будет то, что к началу 60-х годов XII в. Тверь уже существовала, причем даже в то время представляла собой определенный административно-феодальный центр. 124 НПЛ, с. 55. *25 Археологические раскопки на месте древней Дубны, стоявшей на мысу между правым берегом р. Волги и левым берегом р. Дубны в 4 км к северо-западу от современного г. Дубны, показали, что поселение здесь существовало в XI—XIII вв. (для датировки поселения концом X в. твердых оснований нет) (см.: Успенская А. В. Древнерусское поселение близ г. Дубна. — В кн.: Тр. Государственного Исторического музея. М., 1966, вып. 40, с. 105—111). 126 Н, В. Шляков полагал, что шесть городков, взятых у Юрия Мстиславичами в 1149 г., — это Скнятин, Устье Кашинское, Городище (Городец), Прилуки, Ченцы (Святославле Поле) и Угличе Поле {Шляков Н. В. О Поучении Владимира Мономаха. — ЖМНП, 1900, июль, с. 19). Однако археологическое обследование берегов р. Волги от Кснятина до Углича никаких городищ в этом районе не обнаружило (Очерки по истории русской деревни X— XIII вв. — В кн.: Тр. Государственного Исторического музея. М., 1956, вып. 32, с. 155—156 и карта «Поселения и курганные могильники. . .»).
V. A. Kuchkin THE EMERGENCE OF TVER’ AND THE PROBLEM OF THE «TVERIAN MERCHANT» IN THE STATUTE OF VSEVOLOD The initial history of Tver’ — one of the most important political centres of Russia in the mid-13th—15th centuries — is far from being sufficiently studied. Scholars date the foundation of Tver’ to the first half of the 12th century (prior to 1135), to the 1160s—1170s, to 1181, 1182 and even 1209 according to various written sources which they do not analize as a complex. Archaeological data also fail to clarify the problem because excavations undertaken by N. P. Milonov in Kalinin (formerly Tver’) during the 1930s were not extensive and therefore yielded only a few datable artifacts. Thus, N. P. Milonov’s conclusion that a settlement has already existed there as early as in the 11th century to become Tver’ in the 12th century appears to be baseless. The earliest reference (written though indirect) to Tver’ belongs to the Statute of the Novgorodian Prince Vsevolod in which a Tverian gost’ (merchant) is mentioned. Most frequently the Statute is attributed to the year 1135, though by now it is established that this manuscript dates to the 13th or even the 14th century. The allusion to the Tverian gost’ is an evident later addition to the text. Thus, the earliest reference to Tver’ can be dated to the year c. 1162 («The Tale of the Icon of Our Lady of Vladimir»). But it remains possible that Tver’ came into being some years earlier in the late 1130s—1140s when luri Dolgorukii was fortifying the borders of his Suzdal Principality with Novgorod.
РЕЦЕНЗИИ О. Р. Бородин ПЕРВАЯ СВОДНАЯ БИБЛИОГРАФИЯ ПЕРЕВОДОВ ВИЗАНТИЙСКИХ ИСТОЧНИКОВ Рецензируемый труд опубликован в качестве первого выпуска в серии справочных пособий к «Словарю раннесредневековой истории Восточной Европы», задуманной издателями с целью облегчить для специалистов пользование этой энциклопедией1 2. Справочник, составленный Вольфгангом Шуле, представляет собой библиографический указатель переводов на европейские языки византийских письменных памятников, цитируемых в греческой части (Serie В) названного словаря. Огромен объем работы, проделанной западногерманским ученым. В его «Библиографию. . .» включено подавляющее большинство переводов византийских источников, увидевших свет с начала нового времени (после 1500 г.), не только на западноевропейские, но и на славянские, румынский, венгерский, албанский, новогреческий, армянский, грузинский языки. Составитель учел как отдельные издания, так и публикации памятников в научных журналах и сборниках, хрестоматиях, в приложениях к монографиям и статьям. Достаточно полно представлены и фрагментарные издания источников, собрания эксцерптов. В первом разделе справочника (S. 13—28) перечислены сводные издания и сборники исторических документов — собственно визан-тиноведческие или имеющие византийские разделы. Переводы указаны в порядке алфавита языков. В большинстве случаев (к сожалению, не всегда) приводятся перечни авторов и названий (для анонимных текстов) произведений, включенных в то или иное собрание. Шуле упомянул здесь ряд редких публикаций, сравнительно мало известных за пределами тех стран, где они появились. Таковы хрестоматия Ф. Коса «Gradivo za zgodovino Sloven6ev v srednjem veku» (Ljubljana, 1902), издание К. Гана «Известия древних греческих и римских писателей о Кавказе» (Тифлис, 1884—1889. Т. 1—2) и др. Данный раздел «Библиографии. . .» не только полезен как 1 Glossar zur fruhmittelalterlichen Geschichte im ostlichen Europa. Beiheft Nr. 1. Bibliographie der Ubersetzungen griechisch-byzantinischer Quellen/Bearbeiter W. Schule. Wiesbaden, 1982. 2 Рецензия на вышедшие в свет выпуски «Словаря раннесредневековой истории Восточной Европы», принадлежащая перу М. В. Бибикова, опубликована в кн.: Древнейшие государства на территории СССР, 1981 г. М., 1983, с. 213— 218.
указатель, но и интересен тем, что дает широкую панораму публикаций сводов византийских переводных текстов в Европе за несколько столетий, т. е. в определенном аспекте, позволяет судить о величине интереса к византийской культуре читателей разных стран и эпох, о роли византийской тематики в системе школьного (гимназического) и университетского образования и т. д. Обширный второй раздел книги Шуле (S. 33—159) еще более информативен. Здесь собраны сведения о переводах конкретных византийских исторических памятников. Последние перечислены в алфавитном порядке в соответствии с именами их авторов или наименованиями произведений, приводимыми в сокращении. Сокращения даются согласно «Словарю раннесредневековой истории Восточной Европы», что облегчает использование «Библиографии. . .» в качестве справочника-приложения. Каждая отдельная позиция второго раздела «Библиографии. . .» содержит список полных переводов источника, а в ряде случаев и индекс публикаций отрывков из него на разных языках. О редкой тщательности, с которой готовил свой указатель Шуле, свидетельствует уже тот факт, что подборки переводов наиболее известных авторов (например, Прокопия Кесарийского, Иоанна Дамаскина, Анны Комнины и др.) содержат более десятка названий. При упоминании византийских бревиариев, лексиконов, переработок чужих произведений составитель использует четкую и продуманную систему отсылок, что позволяет не загромождать текст повторами и вместе с тем не затрудняет работу с «Библиографией. . .». В целом бесспорно, что Шуле составил исключительно полезный справочник. Реальная сфера его применения, несомненно, окажется шире первоначального замысла: он не только будет нужен при работе со «Словарем раннесредневековой истории Восточной Европы», но и явится ценным пособием для любого медиевиста, нуждающегося в использовании переводов византийских текстов. Он представляет интерес и для читателей-непрофессионалов, не владеющих греческим языком, но увлеченных историей византийской цивилизации. Разумеется, работа Шуле не свободна от недостатков. То, что в справочник включены только переводы авторов, цитируемых в «Словаре. . .», вполне понятно. Однако хотелось бы, конечно, видеть перечни переводов всех их произведений. Представляется, что, строго следуя за «Словарем. . .», Шуле проявляет здесь излишний педантизм, так как ему приходится исключать из рассмотрения важнейшие исторические памятники (такие, как трактат «О фемах» Константина Порфирородного, «Номоканон» патриарха Фотия, все работы Плифона, кроме географических, и т. д.). Наиболее яркий пример такого рода — библиография к «Corpus juris civilis», где перечислены все полные переводы Кодекса Юстиниана, Дигест и Новелл, но даже не упомянуты Институции 3. 3 Имеется, кстати, хороший русский перевод этого источника: Институты императора Юстиниана в четырех книгах/Пер. Ф. Проскурякова. СПб., 1859.
Во многих случаях составитель дает ссылки на те или иные издания в сокращении; например, называются лишь наименование и номер научного журнала или фамилия автора (переводчика) и год выхода книги в свет. Такая система иногда затрудняет для читателя поиски необходимого перевода, особенно на неродной язык. Характерный пример, осложненный, к тому же, ошибкой в датировке, см. в библиографии переводов Либания. Русское издание его речей обозначено «S. Sestakow. Kasan 1915» — имеется в виду: «Речи Ли-бания/Пер. с греч. С. Шестакова. Казань, 1912—1916. Т. I—II». Если вспомнить, что профессор С. Шестаков опубликовал во втором десятилетии XX в. целый ряд исследований и переводов, то становится ясно, как трудно по приведенной ссылке найти нужную книгу. В «Библиографии. . .» Шуле имеются неизбежные в подобных справочниках лакуны. Не упомянуты некоторые старые переводы, например итальянский перевод трактата «О постройках» Прокопия, выполненный в XVI в. Б. Эджо да Спо лети 4, французский перевод «Бревиария» патриарха Никифора, принадлежащий С. Море 5, и др. Опущены и некоторые современные публикации. Так, не указано второе издание (София, 1963) хрестоматии Д. Ангелова «Подбрани извори за историята на Византия». В данной рецензии естественно уделить особое внимание приводимой в книге библиографии русских и советских переводов византийских источников. В ней имеются заметные пропуски. В первом разделе издания Шуле не назван ряд сборников документов, в которых опубликованы значительные отрывки из сочинений византийских авторов. Это известная хрестоматия М. Стасюлевича «История средних веков в ее писателях и исследованиях новейших ученых», где приводятся выдержки из произведений Анны Комнины (СПб., 1907, т. III, с. 152—161) и Никиты Хониата (Там же, с. 566— 581); «Хрестоматия по истории средних веков» (под ред. Н. П. Грацианского и С. Д. Сказкина. М., 1939. Т. 1—2), в которой собрано много византийских эксцерптов (из сочинений Зосима — т. 1, с« 39— 41, 53, Прокопия — с. 48—51, 174—175, 192—197, Феофана Византийского — с. 175, Феофана Исповедника — с. 197—198, Продолжателя Феофана — с. 198—200, 204—205, патриарха Никифора — с. 203—204, Константина Порфирородного — с. 200—202, Кекав-мена — с. 205—209, Анны Комнины — с. 248—251, Никиты Хониата — с. 271—276 и других авторов). Труднообъяснимо, почему Шуле не включил в свой справочник книгу «Памятники византийской литературы IV—IX вв.» (отв. ред. Л. А. Фрейберг. М., 1968), содержащую множество ценных переводов, тем более что в «Библиографии. . .» указано ее продолжение — «Памятники византийской литературы IX—XIV вв.» (М., 1969). Во втором разделе «Библиографии. . .» не упомянута такая крупная публикация, как русский перевод «Деяний Вселенских 4 Procopio Cesariense. De gli edifici di Giustiniano inaperatore/Di greco in volgare tradotti per Benedetto Egio da Spoleti. Vinegia, 1547. 6 Abrege de 1’Histoire Byzantine de S. Nicephore, patriarche de Constantinople/ Traduit. . . . par le Sieur Moret . . . Paris, 1684.
соборов», выдержавший четыре издания 6. Шуле не дает ссылки и на перевод «Правил Вселенских и Поместных соборов» 7, несмотря на то что этот источник (в старом издании Г. А. Раллеса и М. Пот-леса, Афины, 1852—1859) был использован при подготовке «Словаря раннесредневековой истории. . .». Составитель не обратил внимания на русские переводы «Церковных историй» Феодорита Кир-ского, Сократа Схоластика и Созомена 8. Что касается Феодорита, то, вероятно, следовало указать также хотя бы наиболее полное русское издание его трудов: «Творения блаженного Феодорита, еп. Кирского» (М., 1885—1907. Ч. 1—7), где переведены все его произведения, перечисленные в «Библиографии. . .». Равным образом нужно было бы назвать не только второе (СПб., 1907—1908), но и первое (СПб., 1867) издание «Творений» Феодора Студита, полнее отразить переводы Иоанна Дамаскина 9. Из числа более новых публикаций полезна была бы ссылка на «Известия византийских писателей о Северном Причерноморье» (ИГАИМК. М.; Л., 1934, вып. 91), где напечатаны значительная часть трактата Константина Порфирородного «Об управлении империей», отрывки из книг «О фемах» и «О церемониях» 10. Не упомянут принадлежащий М. В. Левченко перевод важнейшего произведения Синезия Киренского «О царстве» (Византийский временник, 1953, VI, с. 327—357). Возможно, этот пробел объясняется тем, что в ведущей советской библиографии по античной истории А. И. Воронкова в разделе о Синезии 11 также пропущен перевод М. В. Левченко. Наконец, нужно отметить, что в поле зрения Шуле не попал вышедший недавно в Ереване армянский перевод Иоанна Скилицы 12. В некоторых случаях составитель допустил частные ошибки. Например, «Церковная история» Филосторгия была опубликована по-русски не отдельным изданием, как указано в «Библиографии. . .», а в качестве приложения к одноименному произведению Евагрия, и не в 1854 г., а в 1853 г. Издательница отрывков из «Истории» Лао-ника Халкокондила Е. Б. Веселаго неправильно названа в справоч 6 Первое издание: Деяния Вселенских соборов, изданные в русском переводе при Казанской духовной академии. Казань, 1859—1873. Т. 1—7. 7 Первое издание: Правила святых Апостол, Святых Соборов Вселенских и Поместных и Святых Отец с толкованиями. М., 1877—1884. Вып. [I]—VI. 8 Феодорит Курский. Церковная история. СПб., 1882; Сократ Схоластик. Церковная история. СПб., 1850 и Саратов, 1911; Церковная история Эрмия Созомена Палатинского. СПб., 1851. 9 Не упомянуто, например: «Изложение православной веры обстоятельное или Богословие» /Пер. архиепископа Амвросия. М., 1774. (В дальнейшем многократно переиздавалась). 10 Ограничивая список переводов «De administrando. . .», Шуле делает отсылку па «Byzantinoturcica» Д. Моравчика. Переводы эксцерптов из «De сегешо-niis. . .» (кроме немецких) он вообще не указывает. 11 Древняя Греция и Древний Рим: Библиографический указатель изданий, вышедших в СССР (1895—1959)/Сост. А. И. Воронков. М., 1961, с. 147—148. 12 Иоанн Скилица/Пер., предисл. и примеч. Р. М. Бартпкяпа. — В кпл Византийские историки, Ереван, 1979, Т. Ш. На арм. яз.
нике «Е. В. Veselij». Встречаются и иные мелкие неточности при указании годов изданий и в транскрипции русских слов и фамилий. Однако все замечания и исправления не могут повлиять на общую высокую оценку труда, проделанного Шуле. Его работа — это первый в мировой науке опыт подготовки указателя переводов византийских памятников на другие языки, первый и, бесспорно, удачный. Хочется надеяться, что в будущем появится более полный компендиум такого типа. Этот справочник должен будет содержать указания на все, как западные, так и восточные (в том числе средневековые), переводы всех произведений всех византийских авторов. Здесь должны быть тщательно расписаны хрестоматии и сборники отрывков из византийских источников, составлены аннотированные указатели. При подготовке подобного издания будут, конечно, учтены все достоинства и недочеты рецензируемой книги. Но до тех пор именно справочнику Шуле предстоит удовлетворять потребности ученых в библиографии переводов византийских текстов. И нет сомнений в том, что он предоставит специалистам, как историкам, так и филологам, философам, искусствоведам, массу полезнейшей информации.
А. В. Назаренко ДОКИЕВСКИЙ ПЕРИОД ИСТОРИИ ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЫ В «HANDBUCH DER GESCHICHTE RUBLANDS» (ФРГ)1 Очевидной тенденцией последних лет является стремление создать того или иного рода summa historiae восточноевропейского средневековья. Это, как правило, труды коллективные. Назовем только отечественную серию «Древнейшие источники по истории народов СССР», издающийся в ФРГ «Glossar zur friihmittelalterlichen Geschichte im ostlichen Europa» или подготавливаемую общими усилиями медиевистов социалистических стран «Enzyklopadie zur Friih-geschichte Europas», которая, несмотря на более широкое название, будет посвящена именно центрально- и восточноевропейским сюжетам. Одним из проявлений названной тенденции, без сомнения, можно считать и первый том выходящего в ФРГ «Handbuch der Geschichte Ruplands». Хотя он (первый том) и называется «От образования Киевского государства до Московского царства», первые его четыре выпуска (около 300 с.) почти целиком приходятся на докиевские древности Восточной Европы. И это совершенно правильно, ибо одним из веяний времени является как раз повышенный интерес к проблеме континуитета, исторической преемственности, этнокультурного синтеза в процессе государствообразования. Нет нужды напоминать, что для восточноевропейского региона, изначально этнически крайне пестрого, пронизанного разнонаправленными культурными импульсами, такая постановка вопроса является единственно плодотворной. Интересующий нас период освегцен в составе четырех разделов. Первые два кратки: один представляет собой археологическую справку от палеолита и кончая «доскифским» временем, т. е. серединой I тыс. до и. э. (К. Нарр), другой в самых общих чертах рисует этнолингвистическую ситуацию в Восточной Европе последних тысячелетий до н. э. и первой половины I тысячелетия н. э., насколько ее возможно восстановить по данным языкознания (В. Шмид). Главными как по объему, так и по важности излагаемого материала для дальнейшего являются третий раздел, имеющий целью дать историю региона от скифов до авар по письменным источникам (Р. Вернер), 1 Handbuch dor Geschichte Ru|31ands./Hrsg. M. Hellmann, К. Zernack, G. Schramm. Stuttgart, 1979—1980, Bd. 1, Lief. 1—4.
и часть четвертого раздела, состоящая из двух глав: «Восточные славяне и их соседи» и «Варяжский вопрос» (Г. Рюс). В целом, нам кажется, составителями найдена сбалансированная форма подачи материала между доступным для неспециалиста компендиумом и строго академической публикацией, снабженной обширной библиографией. Не останавливаясь более на очевидных достоинствах издания, хотим обратить внимание на самые существенные, на наш взгляд, методические недочеты и фактические неточности. Прежде всего бросается в глаза, что перечисленные выше разделы, написанные, что естественно, разными авторами, опираются, кроме того, и на разный источниковый материал. Как следствие сами собой возникают два вопроса: насколько полна в каждом отдельном случае эта источниковая база и, далее, насколько авторам, «сшивая» разнохарактерные разделы, удалось создать единое представление о догосударственном периоде в истории народов Восточной Европы. Задавший себе такой вопрос сразу же заметит главный принципиальный просчет комплекса рецензируемых разделов: полное отсутствие археологии в главах, написанных эрлангенским профессором Р. Вернером. Хронологически стыкующая лингвистическая глава В. Шмида не выполняет в должной мере этой своей задачи, так как цепочка фигурирующих в первом разделе археологических культур, сведенных для большей наглядности даже в особую таблицу, как бы повисает в воздухе, не находя никакого продолжения в разделе Вернера. У неискушенного читателя вообще может возникнуть впечатление, будто кобанская культура (до VI в. до н. э.) (с. 90—91) — последняя из выявленных на территории Восточной Европы археологических культур, будто, скажем, скифских и послескифских археологических древностей не существует или они не изучены. Даже важнейшие, этапные для проблем восточноевропейского этногенеза культуры, такие, например, как зару-бинецкая, Черняховская и т. п., не названы хотя бы по имени. Такая источниковая ущербность породила целый ряд существенных пробелов и неточностей при освещении полуторатысячелетнего периода от VII в. до н. э. до начала восточнославянской государственности. Если глава о греческих городах Северного Причерноморья и Вос-порском царстве достаточно полнокровна вследствие относительного обилия письменных сведений о них, то вся остальная Восточная Европа этого времени оказывается вне поля зрения автора; об анонимных «балтских, финно-угорских, иранских и германских народах» глухо упоминается только в связи с описанием границ восточноготской державы Германариха (с. 178); суждения о прародине славян (с. 181—182) сугубо декларативны, а хронология славянского расселения по Восточной Европе дается из общих соображений и совершенно ошибочна (с. 182). Так, по Вернеру, миграция славян в районы Верхней Волги и Поильменья начинается уже в конце IV—начале V в. (!) и достигает апогея в VI в., тогда как данные археологии свидетельствуют, что проникновение славян на территорию позднейшей Новгородчины произошло никак не раньше VII—VIII вв. (культура новгородских сопок), славянские же находки на Верхней
Волге, как кривичские, так и словенские, и того позже 2. Причиной этой миграции Вернер неосновательно считает готскую экспансию середины IV в. Если бы автор полагался не на одну только пересказанную Иорданом готскую «переселенческую сагу» (Wanderungssage), то он, вероятно, смог бы избежать также довольно навязчивого апофеоза кратковременной pax Gotliica на юге современной России (вторая половина III—первая половина IV в.). Свойственный ему известный гиперкритицизм, когда он говорит о славянах (так, например, отрицается славянская принадлежность «венетов» Плиния, Тацита и Птолемея), превращается в полную противоположность, как только речь заходит о готах. Тут мы читаем и о «государственной консолидации» готов в начале IV в. (с. 177), и о «системе управления» (Verwaltungssystem) готов на славянских территориях, которая включала в себя «подати и барщину (!) (Fron-dienst) славянских крестьян в пользу германских господ» (с. 182). Все это не более чем достойные сожаления голословные модернизации. Никакими письменными данными по внутренней истории восточноготской державы, как признает и сам Вернер, мы не располагаем, а археологические древности готов из контекста Черняховской культуры, как известно, практически не вычленяются; на эзоповском языке автора это звучит так: в Причерноморье готы «оставили обряд трупосожжения» и «переняли вооружение и способ боя сарматов» (с. 178). Не приходится удивляться, что в итоге как резюме достижений современной науки предлагается старый тезис М. И. Ростовцева 3 о готах как «предшественниках варягов с их обширным государством», под которым разумеется Древняя Русь (с. 197—198). Есть и примеры неоправданной избирательности изложения и случайности аргументации. Вот одна цепочка умозаключений из раздела Вернера: Venethi Иордана — славяне, так как сидят по Среднему Днепру (откуда это ясно?), а именно от старого названия лесостепного участка Днепра *Slav9ta и происходит, вероятно, другое название славян *slovene; при этом дается необъяснимая ссылка на Повесть временных лет (с. 180). Не говорим о шаткости самого силлогизма. В Повести временных лет такого гидронима нет, он упомянут в качестве загадочного эпитета Днепра в Слове о полку Игореве, и притом в форме Словутицъ’, ссылаться в качестве аргумента на пусть остроумную, но отнюдь не бесспорную гипотезу Г. Шрамма о происхождении этникона славяне 4 при наличии других, вовсе не менее обоснованных дериваций методически едва ли резонно; более того, построения эти совершенно излишни, поскольку в славянстве иордановых венетов никто не сомневается. 2 Седов В. В. Восточные славяне в VI- XIII вв. М., 1982, с. 64, 66, 188; Булкин В. А., Дубов И. В., Лебедев Г. С. Археологические памятники Древней Руси IX—XI вв. Л., 1978, с. 61 и далее, ИЗ и далее. 3 Bostovtzeff М. Les origines de la Russie Kievienne. — Revue des etudes slaves. Paris, 1922, N 2, p. 5—18. 4 Schramm G. Nordpontische Stromo. Namenphilologische Zugange zur Friihzeit des europaischen Ostens. Gottingen, 1973, S. 109 ff.
Зияющие пробелы характерны и для библиографической сводки при разделе Вернера. Достаточно сказать, что рубрика о древнейшей истории славян представлена десятком монографий, среди которых нет ни одной (!) польской, а из советских присутствуют лишь работа Н. С. Державина (1946 г.) и книга П. Н. Третьякова (1953 г.). Рубрика об аланах ограничена статьей Л. А. Мацулевича 1947 г., посвященной к тому же этногенезу народов Средней Азии; это при том, что существуют обобщающие, в том числе и монографические, труды по аланской археологии как в составе салтово-маяцкой культуры, так и в Северном Предкавказье; назовем здесь лишь работу В. А. Кузнецова «Аланские племена Северного Кавказа». М., 1962. Этот перечень можно было бы продолжить. От раздела по ранней истории Восточной Европы во всех отношениях выгодно отличаются главы, написанные Рюсом, в которых ретроспективно, вглубь до V—VI вв., освещен догосударственный период в истории восточного славянства. Автор широко привлекает данные археологии, и это до известной степени компенсирует их отсутствие в предыдущем разделе, хотя только в отношении восточнославянских материалов. Хотелось бы сделать лишь несколько уточнений по поводу традиционно щекотливых проблем: происхождения Руси и варяжского вопроса. Говоря (с должной осмотрительностью) о скандинавском присутствии на Руси в начальную пору восточнославянского государства, автор не пытается дать какого-либо хронологического членения этого скандинавского присутствия. Складывается впечатление, что с IX по XI в. на Руси имел место однородный период «скандинавской доминации». Между тем все случаи отождествления руси и норманнов «извне» относятся к IX—X вв. и никак не позже; именно этим периодом и ограничивается время, когда германоязычные скандинавы были внешними (дипломаты, князья) представителями Древнерусского государства. Начиная же по меньшей мере с правления Святослава Игоревича варягов на Руси следует считать уже неА иноплеменным элементом, составившим часть господствующего класса, а наемным корпусом при русских князьях, о чем летопись прямо говорит для времени Владимира и Ярослава. Полагая, будто еще в XI в. термины «варяги» и «русь» в Византии употреблялись как синонимы (с. 272), автор заблуждается. Императорские хрисовулы XI в., упоминающие о русских наемниках, В. Г. Васильевскому и позднейшей науке были известны в копиях. В изданных недавно оригиналах между 'Р&; и Вараууог отчетливо виден разделительный знак/. В заключение несколько слов о происхождении имени Русь. Рюс, сочувственно излагая гипотезу о скандинавских корнях этнонима (О др. шв. *roj>s-), справедливо замечает, что «исключить возможности локального южнорусского происхождения имени Русь нельзя», хотя и с оговоркой, что традиция ничего не знает о какой- 5 Lemerle Р., Guillou A., Svoronos ft. Actes de Lavra. Paris, 1970, vol. 1, n. 33, 38, 44, 48.
либо Руси в районе Среднего Днепра до появления здесь варягов (с. 270—271). Совсем ли так? Когда же сюда пришли варяги? Археологически скандинавы зафиксированы на Верхнем Днепре со второй половины IX в., а в Киеве — с X в. По письменным источникам их появление нельзя датировать ранее, чем 60-ми годами IX в., поскольку мы не знаем, откуда пришли в Константинополь Rhos Вертинских анналов. Однако уже в самом начале IX в.6 имя Русь было известно J южнонемецким книжникам; логично думать, что в немецком Подунавье скорее могли слышать имя именно днепровской Руси. Уже для середины IX в. на территории современной Австрии близ известного впоследствии торгового пути из Киева на Регенсбург удается выявить топонимику, восходящую к имени Русь 7, а ведь для того, чтобы топоним возник и был зафиксирован в юридическом документе, необходимо время. Значит, к середине IX в. русско-южнонемецкая торговля должна была быть уже достаточно устойчивой. Думаем, что перечисленные данные позволяют по-новому взглянуть и на подвергавшиеся сомнению показания «Жития св. Стефания Сурожского» и «Жития св. Георгия Амастрид-ского», согласно которым какая-то Русь была известна в Северном Причерноморье на рубеже VIII и IX вв. 6 Такова последняя, наиболее убедительная датировка рукописи «Баварского географа» {Novy R. Die Anfange des bohmischen Staates. Praha, 1969, T. 1: Mitteleuropa im 9. Jh., S. 140 ff.). 7 Назаренко А. В. Об имени «Русь» в немецких источниках IX—XI вв. — Вопр. языкознания, 1980, № 5, особенно с. 47—50.
ХРОНИКА Е. А. Мельникова СЕКТОР ИСТОРИИ ДРЕВНЕЙШИХ ГОСУДАРСТВ НА ТЕРРИТОРИИ СССР В 1982 г. Обобщение и критический анализ новейшей отечественной историографии всегда занимали важное место в работе сектора. В 1982 г. этот аспект приобрел особенно большое значение в связи с выходом в свет коллективного труда «Изучение отечественной истории в СССР между XXV и XXVI съездами КПСС». Итоги изучения феодальной формации у народов Восточной Европы были подведены в статье В. Т. Пашуто и А. А. Преображенского х; результаты исследований в области внешней политики и истории культуры России эпохи феодализма изложены В. Т. Пашуто и Я. Н. Щаповым 2. Наряду со статьями В. Т. Пашуто и Я. Н. Щапова в этом фундаментальном историографическом труде был опубликован ряд отдельных очерков и критических рецензий в периодической печати. С позиций марксистско-ленинского историзма 1 Пашуто В. Т., Преображенский А. А. Исследования по социально-экономической и внутриполитической истории СССР периода феодализма. — В кн.: Изучение отечественной истории в СССР между XXV и XXVI съездами КПСС. М., 1982, с. 356—380. а Пашуто В. Т., Хорошкевич А. Л., Санин Г. А., Никифоров Л. А., Орлик О. В., Хевролина В. М., Игнатьев А. В. Исследования по истории внешней политики России (X—начало XX в.). — Там же, с. 422—472; 'Зимин А. А., Клиба-нов А. И., Щапов Я. Н., Щетинина Г. И. Русская культура и общественная мысль в советской историографии, — Там же, с. 490—537. В. Т. Пашуто, Я. Н. Щапов, А. П. Новосельцев выступали против дилетантизма в отечественной исторической науке 3. К 1500-летнему юбилею г. Киева была опубликована коллективная монография В. Т. Пашуто, Б. Н. Флори, А. Л. Хорошкевич 4. В ней раскрывается важная роль древнерусского наследия в общности исторических судеб и путей культурного развития восточнославянских народов. В ней на новом материале показаны основные направления и этапы исторического развития России, Украины и Белоруссии после разорения Древней Руси ордами монголо-татарских ханов и оценена роль древнерусского наследия в истории трех братских народов. Это были три варианта закономерного, но неравномерного развития народов, длительное время осложненного иноземным господством Золотой Орды, Великого княжества Литовского, Речи Посполитой, Венгрии, Австрии и др. Политическое значение труда — в кри 3 Пашуто В. Т. По поводу книги И. Я. Фроянова «Киевская Русь. Очерки социально-политической истории».— Вопр. истории, 1982, № 9, с. 174—178; Свердлов М. В., Щапов Я. Н. Последствия неверного подхода к исследованию важной темы. — История СССР, 1982, № 5, с. 178—186; Новосельцев А. П. Некоторые проблемы историографии средневекового Закавказья. — Вопр. истории, 1982, № 3, с. 17—26. 4 Пашуто В. Т., Флоря Б. Н., Хорошкевич А. Л. Древнерусское наследие и исторические судьбы восточного славянства. М., 1982.
тике буржуазных концепций различных исторических истоков трех братских народов, истории Русского централизованного государства как лишенного исторической традиции продукта иноземной экспансии. Этому вопросу посвящена также статья В. Т. Пашуто в «Украинском историческом журнале» 5. В 1982 г. научная общественность СССР отмечала 100-летие со дня рождения выдающегося советского историка академика Б. Д. Грекова. К этой юбилейной дате был выпущен в свет сборник материалов, статей и воспоминаний под редакцией В. Т. Пашуто, который также написал вступительную статью к книге 6. В ней показано методологическое значение концепции генезиса феодализма в странах Восточной Европы, разработанной Б. Д. Грековым, для современной исторической науки. Среди прочих в книгу вошли исследования А. П. Новосельцева и Я. Н. Щапова 7. Кроме того, очерки научной, общественной и политической деятельности этого крупнейшего исследователя Древней Руси были опубликованы в периодической печати 8. Различные аспекты истории Древнерусского государства рассматривались В. Т. Пашуто, Я. Н. Щаповым, 5 Пашуто В. Т. Давньоруська спад-щина й шторична доля схщного слов’янства. — Украшський шторич-ний журнал, 1982, № 4, с. 77—87. 6 Пашуто В. Т. Б. Д. Греков как ученый и общественно-политический деятель. — В кн.: Исследования по истории и историографии феодализма: К 100-летию со дня рождения академика Б. Д. Грекова. М., 1982, с. 4—И; см. также: Он же. Б. Д. Греков как ученый и общественно-политический деятель: (К 100-летию со дня рождения). — История СССР, 1982, № 1, с. 81—86. 7 Новосельцев А. П. Арабский географ IX в. Ибн Хордадбех о Восточной Европе. — В кн.: Исследования по истории..., с. 120—127; Щапов Я. Н. Характер крестьянских движений на Руси XI в. — Там же, с. 137— 146. 8 Щапов Я. Н. Академик Б. Д. Греков как историк Киевской Руси. К 100-летию со дня рождения. — Вести. АН СССР, 1982, № 9, с. 129— 135; см, также примеч. 6. А. П. Новосельцевым. В. Т. Пашуто подчеркнул роль Куликовского сражения как поворотного пункта в борьбе русского народа с монголо-татарским игом 9. А. П. Новосельцев, проанализировав употребление титула «хакан» применительно к древнерусским князьям в восточных и древнерусских источниках, пришел к выводу, что этот титул был принят правителями русов уже в первой половине IX в. как символ, во-первых, их независимости от Хазарии, а в первой половине XI в. — от Византии, и, во-вторых, их главенствующего среди других правителей положения 10. Продолжается исследование в русских летописях древнерусских актов 11, сравнительно-типологическое изучение памятников права Древней Руси, южных славян 12, других сопредельных с Русью государств 13. Проблемы истории культуры и культурных связей России со странами Западной Европы рассмотрены в рецензии В. Т. Пашуто и В. И. Рутен-бурга на шеститомный труд «Очерки русской культуры XIII—XVII вв.» 14, в комментированной публикации Е. А. Мельниковой и Г. А. Некрасова курса лекций по истории России с древней 9 Пашуто В. Т. Историческое значение Куликовской битвы. — В кн.: Сказания и повести о Куликовской битве. Л., 1982, с. 262—290. 10 Новосельцев А. П. К вопросу об одном из древнейших титулов русского князя. — История СССР, 1982, № 4, с. 150—159. 11 Юрасовский А. В. Грамоты XI — середины XIV в. в составе русских летописей. — История СССР, 1982, № 4, с. 141—150. 12 Щапов Я. Н. Памятники церковного права IX—XII вв. Древней Руси и славянских стран: (Опыт сравнительно-исторического изучения). — В кн.: Исторические записки. М., 1982, т. 107, с. 303-331. 13 Старостина И. П. К вопросу об эволюции права Великого княжества Литовского в конце XV—начале XVI в.: (На примере сопоставления Судебника Казимира 1468 г. и I Литовского статута). — В кн.: Первый Литовский статут 1529 г. Вильнюс, 1982, с. 119—129. 14 Пашуто В. Т., Рутеибург В. В. Труд о великом наследии. — Совет, ская культура, 1982, 13 июля, № 56
ших времен до эпохи Петра I выдающегося шведско-финского просветителя X. Г. Портана (1770-е годы) 15. Прогрессивные взгляды Портана на развитие исторического процесса привели его к тщательно разработанной периодизации истории России, к объективной оценке роли тех или иных правителей в процессе становления централизованного государства. Историческим связям Древней Руси с зарубежными странами посвящен ряд работ. Особенно большое место заняли исследования русско-скандинавских связей. Впервые на основе изучения археологических, письменных и лингвистических данных поставлена проблема влияния восточноевропейского мира на скандинавский 16. Специальные работы посвящены русско-скандинавским матримониальным связям17, роли варяжских наемников в Византии 18. Историко-географические сюжеты разработаны в статьях Г. В. Глазыриной, Т. Н. Джаксон, Е. А. Мельниковой 19 *. 15 Первый университетский курс исто-: рии России за рубежом в XVIII в. X. Г. Портан. Основные черты русской истории/ Сост. Е. А. Мельникова, Г. А. Некрасов. М., 1982. Ротапринт. 16 Мельникова Е. А., Петрухин В. Я., Пушкина Т. А. Культурно-исторические взаимосвязи Восточной Европы и Скандинавии в раннее средневековье. — В кн.: IX Всесоюзная конференция по изучению истории, экономики, литературы и языка Скандинавских стран и Финляндии. Тарту, 1982, ч. 1, с. 148— 150. Ротапринт. 17 Джаксон Т. И. Исландские королевские саги о русско-скандинавских матримониальных связях. — В кн.: Скандинавский сборник. Таллин, 1982, вып. XXVII, с. 107— 115. 18 Бибиков М. В. Скандинавский мир в византийской литературе и актах. — В кн.: IX Всесоюзная конференция..., с. 153—154. 19 Глазырина Г. В. Описание укреплений Полоцка в «Саге о Тидреке Бернском». — Там же, с. 158— 160; Джаксон Т. Н. Еще раз о «Великой Швеции». — Там же, с. 151 — 153; Мельникова Е. А. Этнонимика севера европейской части СССР по древнескандинавской письменности Не прекращается изучение и истории, культуры и литературы государств Европы в эпоху античности и средневековья. А. И. Сидоров ведет изучение философии гностицизма20; М. В. Бибиков разрабатывает проблемы поздневизантийской историографической и художественной литературы 21; Е. А. Мельникова обратилась к вопросу о формах организации торговли в Северной Европе в XI — XIII вв. 22 Византийская географическая номенклатура исследуется М. В. Бибиковым 23. Важное место в работе сектора занимает критика буржуазных концепций истории России. Рецензии М. В. Бибикова, В. И. Матузовой, Е. А. Мельниковой, В. Т. Пашуто, И. С. Чичурова продолжают традиции принципиальной, строго научной полемики с зарубежными историками и источниковедами 24. и «Повести временных лет». — В кн.: Северная Русь и ее соседи в эпоху раннего средневековья. Л., 1982, с. 124—127. 20 Сидоров А. И. Гностицизм и философия: (учение Василида по Ипполиту). — В кн.: Религии мира. История и современность. Ежегодник. 1982 г. М., 1982, с. 159—183; Он же. Проблема гностицизма и синкретизм позднеантичной культуры в историографии. — В кн.: Актуальные проблемы классической филологии. М., 1982, вып. 1, с. 91—148. 21 Бибиков М. В. Творческий мир византийской литературы. — Вопр. литературы, 1982, № 1, с. 259— 266; Idem. Historiographische Gat-tungen der Byzantinischen Prosa und Poesie. — In: XIV Internatio-naler Byzantinistenkongress. Ak-ten. Wien, 1982, T. II. Teilband 3, S. 3-9. 22 Мельникова E. А. Ранние формы торговых объединений в средневековой Северной Европе. — В кн.: Скандинавский сборник. Таллин, 1982, вып. XXVII, с. 19—29. 23 Бибиков М. В. К изучению византийской этнонимии. — В кн.: Византийские очерки: Труды советских ученых к XVI Международному конгрессу византинистов. М., 1982, с. 148—159. 24 Бибиков М. В. Рец. на кн.: Bei-trage zur byszantinischen Geschichte im 9.—11. Jh. Praha, 1978. — В кн.:
По общим проблемам истории народов Восточной Европы и западноевропейских стран сектор заслушал ряд научных докладов и сообщений. Вопросы истории и культуры Древней Руси рассматривались в докладах В. В. Кропоткина (Институт археологии) «Об этнической принадлежности Черняховской культуры», М. Ф. Мурь-янова (Институт русского языка) «Ра-венская тема в письменности Киевской Руси», А. Н. Робинсона (Институт мировой литературы) «Маршрут хождения апостола Андрея», В. Л. Янина (МГУ) «Новые находки берестяных грамот в Новгороде», Я. Н. Щапова «К характеристике княжеских съездов на Руси в XI в.». Исторические судьбы славянских народов в иноэтничной среде были темой выступления О. Р. Бородина (Институт всеобщей истории) «Славяне в Италии и Истрии в VI—VIII вв.». Влияние * * Публикационной и источниковедческой деятельности сектора в 1982 г., как всегда, уделялось немало внимания. Вышел в свет очередной выпуск свода «Древнейшие источники по истории народов СССР», подготовленный сотрудниками ЛОИИ А. И. Доватуром, Д. П. Каллистовым, И. А. Византийский временник. М., 1982, т. 43, с. 274—276; Матузова В. И. Реф. кн.: Old English Literature in Context. Ed. J. D. Niles. Cambridge; Totowa (N. Y.), 1980. —-РЖ. Общественные науки за рубежом. Сер. Литературоведение, 1982, № 3, с. 71—74; Она же. Реф. кн.: Scammell G. V. The World Encompassed. London; New York, 1981. — Там же. Сер. История, 1982, № 4, с. 158—159; Мельникова Е. А. Проблемы древнескандинавской литературы в журнале «Скандинавистика» (ФРГ). — Там же. Сер. Литературоведение, 1982, № 2, с. 82—87; Пашуто В. Т. Средневековая Русь в журнале «Jahrbucher fur Geschichte Osteuro-pas». — Вопр. истории, 1982, № 4, с. 152—158; Чичуров И. С. Рец. на кн.: Darruzes J., Westerink L. G. Correspondance de Theodores Daph-nopates. Paris, 1978. — Byzantini-sche Zeitschrift, 1982, Bd. 75, N 1, S. 15—16. восточных славян и кочевого мира на материальную культуру скандинавов было освещено в докладе Е. А. Мельниковой, В. Я. Петрухина (Советская энциклопедия), Т. А. Пушкиной (МГУ) «Культурно-исторические взаимосвязи Восточной Европы и Скандинавии в раннее средневековье». Проблемы западноевропейской общественной мысли периода средневековья характеризовались в докладах М. А. Барга (Институт всеобщей истории) «Некоторые особенности средневекового историзма», И. Ирмшера (ГДР) «„Перенос" или „Обновление империи" ?», В. И. Матузовой «Элементы готики в „Хронике земли Прусской" Петра из Дусбурга». В. Т. Пашуто сделал доклад об издании «Семинарий Кондакова», выпускавшемся русскими историками-эмигрантами в Белграде. * Шишовой 25. Фундаментальное издание фрагментов «Истории», повествующих о народах Северного Причерноморья, Северного Кавказа, Средней Азии, вносит важный вклад в изучение истории этих регионов античного периода. Обстоятельное и тщательное комментирование (историческое, археологическое , историко-географическое, филологическое) текста с использованием всей огромной историографии вплоть до 1980-х годов позволило во многих случаях заново осмыслить исторические и историко-географические сведения Геродота. На заседании сектора были обсуждены следующие выпуски свода: «Исландские королевские саги, ч. 1», подготовленный Т. Н. Джаксон,, и «Византийская агиографическая литература», написанньш И. С. Чичуро-вым. Оба тома содержат наряду с уже известными источниками ряд новых, не использовавшихся ранее сведений о народах Boctohhoii Европы. Обобщение всей совокупности материалов приводит авторов к ряду новых выводов о характере ранних русско-скандинавских и русско-византийских отношений. 25 Доватур А. И., Каллистов Д. П., Шишова И. А. Народы нашей страны в «Истории» Геродота (тексты, перевод, комментарий). М., 1982.
В связи с планируемой подготовкой картографической серии свода сектор под руководством В. Т. Пашуто и Я. Н. Щапова провел совещание, на котором выступили Б. П. Полевой (Ленинград), И. В. Пьянков (Душанбе), Я. Р. Дашкевич (Львов), В. М. Бейлис (Ворошиловград), были обсуждены характер и принципы издания античных и средневековых карт, возможности дальнейших поисков еще не опубликованных картографических материалов в архивах и книгохранилищах СССР и за рубежом. Был также заслушан доклад Б. П. Полевого «Методика анализа средневековых географических карт». Источниковедческой проблематике посвящено несколько статей, опубликованных сотрудниками сектора. А. П. Новосельцев продолжает изучение сведений восточных авторов о народах Восточной Европы 26, А. В. * * Популяризации и ознакомлению широкого читателя с достижениями отечественной исторической науки служит немалое количество трудов сотрудников сектора. В 1982 г. вышла в свет на молдавском языке монография В. Т. Пашуто «Александр Невский» з0 *, в которой ярко показана роль этого выдающегося политиче- 26 Новосельцев А. П. К вопросу об отражении истории Армении в саса-нидских памятниках. — В кн.: Кавказ и Византия. Ереван, 1982, вып. 3, с. 21—28; см. также примеч. 7. 27 Подосинов А. В. Поэтический текст как исторический источник (на материале римской поэзии). — В кн.: Актуальные проблемы изучения и издания исторических источников: Всесоюзная научная сессия, посвященная 60-летию образования СССР. Сухуми, 1982, с. 70—72. Ротапринт. 28 Бибиков М. В. Проблемы исторического анализа памятников средневековой литературы (на византийском материале). — Там же, с. 23—24. 29 Грацианская Л. И. «География» Страбона как исторический источник: Автореф. дис. . . . канд. ист. наук. М., 1982. 30 Пашуто В. Александру Невский. Кишинэу, 1982. На молд. яз. На Подосинов рассмотрел возможности и методику использования поэтического текста в качестве исторического источника 27, М. В. Бибиков поставил вопрос о принципах отражения исторической действительности в византийской литературе 28. Л. И. Грацианская, подводя итоги многолетних исследований текста, литературной и историко-научной традиции памятника, защитила кандидатскую диссертацию на тему «„Геогра-фия“ Страбона как исторический источник» 29. Она показала, что это произведение, доныне считавшееся механической компиляцией, является творчески осмысленным и систематическим — в рамках представлений самого Страбона — описанием мира, потому анализ конкретных известий требует учета всего контекста памятника. * ского деятеля в борьбе русского народа за независимость. Проблемы взаимного обогащения и взаимного влияния таких различных сфер духовной жизни, как наука и искусство, рассмотрены в статье В. Т. Пашуто, где поднят принципиально важный вопрос об историзме литературы и историзме в литературе 31. Заметки и отчеты сотрудников сектора информируют о происходивших в 1981—1982 гг. международных и внутрисоюзных конференциях и симпозиумах 32 * * *. Важной составной частью информационной работы является ознакомление зарубежных историков с достижениями отечественной исторической науки. Обзор состояния не русском языке книга была издана в 1974 и 1975 гг. 31 Пашуто В. Т. Литература и история: пути творческого содружества. — Литературное обозрение, 1982, № 7, с. 12— 17; см. также примеч. 21. 32 Бибиков М. В. XVI Международ- ный конгресс византинистов. — Вопр. истории, 1982, № 3, с. 151 — 154; Он же. Византийская историо- графия и традиции древней и сред- невековой историографии. — В кн.: Византийский временник. М., 1982, т. 43, с. 284—286; Щапов Я. fl.
следований истории Древней Руси был сделан В, Т. Пашуто 33. Советские исследования в области медиевистики и византиноведения освещаются в аннотированных библиографиях и обзорах, подготовленных М. В. Бибиковым и И. С. Чичуровым 34. На протяжении 1982 г. состоялся ряд международных, всесоюзных и региональных конференций, в которых принимали участие сотрудники сектора. В. Т. Пашуто был председателем, а Е. А. Мельникова — членом Оргкомитета по проведению IV симпозиума комиссии советских и шведских историков (Новгород), на котором В. Т. Пашуто и Т. Н. Джаксон выступили с докладом «История России эпохи феодализма в шведских школьных учебниках»; Е. А. Мельникова, В. Я. Петрухин, Т. А. Пушкина — «Культурно-исторические взаимосвязи Восточной Европы и Скандинавии раннего средневековья». В XVI конгрессе антиковедов социалистических стран «Эйрене» (Прага) участвовали Л. И. Грацианская («Греко-римский синкретизм в историкогеографической мысли рубежа н. э.») и А. В. Подосинов («Картография в Греции и Риме. К проблеме единства античной культуры»). Я. Н. Щапов (совместно с Н. В. Синицыной) зачитал доклад «Древний и средневековый Международный семинар «От Рима к „Третьему Риму“». — Вопр. истории, 1982, № 3, с. 150—151; Мату-зова В. И. Польша на XV Международном конгрессе исторических наук в Бухаресте. — РЖ. Общественные науки за рубежом. Сер. История, 1982, № 1, с. 159—161. 33 Pasuto V. Stand, Perspektiven und Wege der Erforschung der Geschichte der Kiever Rus’. — In: Gesellschaft und Kultur Russlands im fruhen Mittelalter. Halle/Saale, 1981, S. 42—57; Idem. Ziel und Aufgaben des «Korpus der altesten Quellen zur Geschichte der Volker der UdSSR». — Klio, 1982, vol. 64, N 2, p. 533—542. 34 Bibikov M. V. Bibliographic (Chro-nik, Diskussionsbeitrage und Er-ganzungen zu den Hauptreferaten).— In: XVI Internationaler Byzantini-stenkongress. Akten. Wien, 1982, T. II, Teilband 1, S. 128—129; Bibikov M. V., Cicurov I. S. — In: Byzantinoslavica, Praha, 1982, t. 43. Рим в русской письменности XI— XV вв. (о значении слов «Рим», «римский» и «римлянин») за. На заседании советско-польской комиссии историков выступила И. П. Старостина («Некоторые черты общего и особенного в развитии права Великого княжества Литовского и Русского государства в конце XV—начале XVI в.»). Состоялась очередная встреча советских и польских историков по подготовке издания «Литовской метрики», в которой из сотрудников сектора приняли участие В. Т. Пашуто, Н. И. Щавелева, И. П. Старостина. В 1982 г, опубликованы выступления в прениях участников XV МКИН, среди которых были В. Т. Пашуто и Я. Н. Щапов 36. В Таллине состоялась IX Всесоюзная конференция по изучению истории, экономики, литературы и языка Скандинавских стран и Финляндии. Е. А. Мельникова участвовала в подготовке и проведении этой конференции, на ней выступили с докладами М. В. Бибиков («Скандинавский мир в византийской литературе и актах»), Г. В. Глазырина («Описание укреплений Полоцка в „Саге о Тидреке Берн-ском“»), Т. Н. Джаксон («Еще раз о „Великой Швеции“») и Е. А. Мельникова совместно с В. Я. Петрухиным и Т. А. Пушкиной 37. На всесоюзной сессии «Актуальные проблемы изучения и издания исторических источников» (Сухуми) были представлены доклады А. В. Подосинова и М. В. Бибикова 38. В конференции «Новгород древний — Новгород современный» с докладом «Новгород Великий в древнескандинавской письменности» выступила Е. А. Мельникова. 36 Scapov J. N., Sinitsyna N. V. La Rome antique et medievale dans les textes russes de XIе au XVIе siecle (Etude zur le sens des mots russes «Rim», «rimskij» et «rimlianin»). — In: Universita degle studi di Roma. «Da Roma alia terza Roma». Roma, 1982, p. 157—169. 36 Pasuto V. — In: Comite international des sciences historiques. XVе Congres. Bucurest. Actes, Bu-curest, 1982, t. IV (1), p. 111—114; Scapov Ja. — Ibid., p. 93—94, 672—673. 37 См. примеч. 16, 18, 19. 38 См. примеч. 27, 28.
Широкие и многообразные связи сектор продолжал поддерживать с научными учреждениями и вузами как СССР, так и социалистических стран. В подготовке отдельных выпусков свода сектор сотрудничает с Институтом всеобщей истории, Институтом славяноведения и балканистики, ЛОИИ АН СССР, Симферопольским пединститутом, Институтом истории АН УССР и др. Поддерживаются тесные контакты с историческим (А. П. Новосельцев .и Я. Н. Щапов) и филологическим (М. В. Бибиков, Е. А. Мельникова, И. С. Чичуров) факультетами МГУ, где сотрудники сектора читают спецкурсы, руководят курсовыми И ДИПЛОМНЫМИ работами. В рамках сотрудничества с Министерством просвещения СССР И. С. Чичуров принял участие в обсуждении школьных программ по истории. Сектор принял ряд зарубежных ученых, некоторые из которых выступили с докладами и информационными сообщениями на заседаниях: К. Ра-бека Шмидта (Дания), Я. Буриана (ЧССР), И. Ирмшера (ГДР), Д. Эко (Франция), Н. Ангерманна, Д. Зи-мона, Л. Бургманна, К. Аретина, А. Хольвега (ФРГ), М. Живаинович (СФРЮ). Продолжается работа над подготовкой совместных выпусков свода с Академиями наук ГДР, ВНР, СФРЮ, ЧССР, «Энциклопедии ранней истории Европы» (ГДР), в составе Главной редакции которой В. Т. Пашуто и Я. Н. Щапов, «Византийского лексикона» (ГДР).
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ ВДИ — Вестник древней истории ГБЛ — Государственная библиотека СССР им. В. И. Ленина ГИМ — Государственный исторический музей ДАИ — Дополнения к Актам историческим, собранные и изданные Археографическою комиссиею ЖМНП — Журнал Министерства народного просвещения ЗНТШ — Записки Паукового товари-ства 1м. Шевченка ЗООИД — Записки Одесского общества истории и древностей ИГАИМК — Известия Государственной Академии истории материальной культуры КВН — Корпус боспорских надписей. М.; Л., 1965 КСИИМК — Краткие сообщения о докладах и полевых исследованиях Института истории материальной культуры ЛОИИ — Ленинградское отделение Института истории Академии наук СССР НПЛ — Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов ПВЛ — Повесть временных лет ПСРЛ — Полное собрание русских летописей РГО — Русское географическое общество СА — Советская археология ТОДРЛ — Труды Отдела древнерусской литературы Института русской литературы (Пушкинского Дома) Академии наук СССР ЦГАДА — Центральный государственный архив древних актов АААН — Acta antiqua Academiae Sci-entiarum Hungaricae AAHG — Anzeiger fur die Altertums-wissenschaft, hg. von der Oster-reichischen Humanistischen Gesellschaft, Innsbruck ANRW — Aufstieg und Niedergang der romischen Welt. Geschichte und Kultur Roms im Spiegel der neuerne Forschung. Berlin; New York AU — Altsprachliche Unterricht В GA — Bibliotheca geographorum ara-bicorum/ Ed. M. J. De Goeje. Lug-duni; Batavorum, 1870—1894. Vol. I—VIII CAH — The Cambridge Ancient History CIL — Corpus Inscriptionum Latina-rum CJ — The Classical Journal CQ — The Classical Quarterly DID — Din istoria Dodrogei. I. Pippidi D. M., Berciu D. Ge^ii §i greci la Dunarea de Jos. Bucure^ti, 1965; II. Vulpe K., Barnea J. Romanii la Dunarea de Jos. Bucure^ti, 1968 El — Enzyklopaedie des Islam. Leiden; Leipzig, 1913—1936. Bd. I-IV El, new ed. — The Encyclopaedia of Islam, new edition. Leiden; London, 1954—1983. Vol. 1—5 FGH — Fragmente der griechischen Hi-storiker/ Hrsg. von F. Jacoby. Berlin, 1923—1958 GLM — Geographi Latini minores/ Ed. A. Riese. Heilbronnae, 1878 IOSPE — Inscriptiones orae septen-trionalis Ponti Euxini graecae et latinae/ Ed. B. Latyschew JPhV — Jahresberichte des Philologi-schen Ver e ins J RS — Journal of Roman Studies KP — Der Kleine Pauly, Lexicon der Antike. Munchen, 1964—1975, I—V
RE — Paulys Real-Encyclopadie der classischen Altertumswissenschaft/ Neue Bearbeitung, begonnen von G. Wissowa, hrsg. von W. Kroll REA —Revue des Etudes Anciennes REL — Revue des Etudes Latines SC — Латышев В. В. Scythica et Cau-casica. Известия древних писателей греческих и латинских о Скифии и Кавказе. СПб., 1893—1906. Т. I—II SCIV — Studii cercetari de istorie veche, Bucuresti WZKM — Wiener Zeitschrift fur die Kunde des Morgenlandes ZA, I, II (2) — Zrodla arabskie do dziejow slowianszczyzny. Wroclaw; Krakow, 1956, t. I; Wroclaw; Warszawa, 1977, t. II, cz. 2
СОДЕРЖАНИЕ Памяти Владимира Терентьевича Пашуто.......................... 3 ИССЛЕДОВАНИЯ А. В. Подосинов Овидий и Причерноморье: опыт источниковедческого анализа поэтического текста ..................................... 8 Введение ..................................................... 8 Часть I Сведения о Северном и Западном Причерноморье в произведениях Овидия римского периода творчества ..................... 10 I. Краткий обзор литературного творчества Овидия римского периода . ......................................... 11 II. Александрийская «ученость» и риторика................. 14 III. Представления Овидия о Скифии и Кавказе.............. 16 IV. Сведения Овидия о Западном Понте и Фракии............. 28 V. «Варвары» и «варварство»............................. 31 Выв оды.................................................. 34 Часть II Произведения Овидия периода ссылки как исторический источник 35 I. Общая характеристика источника и историография вопроса 35 1. Краткий обзор литературного творчества Овидия томитанского периода ............................... 35 2. Сведения Овидия о реалиях местной жизни (фактографический пересказ)............................... 38 3. История изучения понтийских произведений Овидия как исторического источника................... 42 II. Характер изображения действительности в понтийских произведениях Овидия................................ 64 1. Тенденциозность и апологетичность творчества ... 64 2. Жанрово-поэтическая специфика. Проблема «реализма» понтийских произведений................ 68 3. Влияние риторики............................ 79 4. Проблема читателя: стереотипы восприятия .... 85 III . Проблема достоверности исторической информации в понтийских произведениях Овидия. Законы отображения реальности и реалий...................................... 91 1. Внешние противоречия............................. 92 2. Внутренние противоречия.......................... 98 3. Четвертая книга «Посланий с Понта» и проблема достоверности исторической информации Овидия 103 4. «1га publica»: оценка достоверности сведений Овидия местными греками................................... 106 IV . Критическое рассмотрение данных Овидия по географии и истории Северного и Западного Причерноморья .... 110 1. Географическое определение Овидием места своего обитания........................................... 110 2. Климат и ландшафт............................... 114 3. Этнический состав «regionis Tomitanae».......... 118
а) Скифы ............................... 119 б) Сарматы и языги...................... 125 в) Геты................................. 133 г) Прочие племена (бастарны, бессы, кораллы, бистоны) ............................... 139 4. «Варваризация» греческого города......... 142 5. Проблема римского освоения низовьев Дуная .... 153 6. Сведения об истории Северного Причерноморья в произведениях периода ссылки................... 158 Выводы...................................... 167 Библиография................................ 168 Т. М. Калинина Сведения ал-Хорезми о Восточной Европе и Средней Азии 179 Г. В. Глазырина Alaborg «Саги о Хальвдане, сыне Эйстейна». К истории русского Севера..................................... 200 В. А. Кучкин Возникновение Твери и проблема тверского гостя в «Рукописании» Всеволода................................ 209 РЕЦЕНЗИИ О. Р. Бородин Первая сводная библиография переводов византийских источников.......................................... 232 А. В. Назаренко Докиевский период истории Восточной Европы в «Handbuch der Geschichte Ru^lands» (ФРГ)................. 237 ХРОНИКА Е. А. Мельникова Сектор истории древнейших государств на территории СССР в 1982 г....................................... 242 Список сокращений .................................. 249
ДРЕВНЕЙШИЕ ГОСУДАРСТВА НА ТЕРРИТОРИИ СССР. МАТЕРИАЛЫ И ИССЛЕДОВАНИЯ. 1983 год Утверждено к печати Институтом истории СССР Редактор издательства С. А. Левина. Художественный редактор Н. Н. Власик. Технический редактор Е. В. Лойко. Корректоры Ф. А. Дебабов, Ю. Л. Косорыгин ИБ № 28552 Сдано в набор 24.02.84. Подписано к печати 07.06.84. Т-13308. Формат 60X90 Vie- Бумага книжно-журнальная Гарнитура обыкновенная Печать высокая Усл. печ. л. 16. Уч.-изд. л. 19,7. Усл. кр. отт. 16,25 Тираж 4500 экз. Тип. зак. ^s 1285 Цена 2 р. 10 к. Издательство «Наука» 117864 ГСП-7, Москва В-485 Профсоюзная ул., 90 Ордена Трудового Красного Знамени Первая типография издательства «Наука» 199034, Ленинград, В-34, 9 линия, 12
2 р 10 к. ДРЕВНЕЙШИЕ ГОСУДАРСТВА НА ТЕРРИТОРИИ СССР МАТЕРИАЛЫ И ИССЛЕДОВАНИЯ. 1983 ГОД. Очередной выпуск ежегодника содержит монографическое исследование А. В. 11одо синова «Овидий и Причерноморье: опыт источниковедческого анализа поэтического текста». Автор подводит итоги, своего длительного изучения произведений великого римского поэта, рассматриваемых’ как источник по нс гори и Северного и Северо-За ладного Причерноморья, намечает методику источниковедческого изучения поэтических памятников. В ежегодник вошло также несколько статей, касающихся истории и источниковедения древнейших государств на территории СССР, рецензии и хроника научной жизни сектора истории древнейших, государств Института истории СССР АН СССР.