В Плену иллюзий. Критика буржуазной философии в Германии - Хайзе В.

Автор: Хайзе В.
Теги: история философии философская критика
Год: 1968
Похожие
Буржуазная философия и ревизионизм в империалистической Германии
История и Антиистория. К критике методологии буржуазной философии истории
В плену мелкобуржуазных иллюзий
Современная буржуазная философия
Текст
                    Вольфганг Хайзе
В ПЛЕНУ ИЛЛЮЗИЙ
Критика
буржуазной философии
в Германии

Wolfgang Heise
AUFBRUCH IN DIE ILLUSION
Zur Kritik der biirgerlichen Philosophic
in Deutschland
VEB DEUTSCHER VERLAG DER WISSENSCHAFTEN
BERLIN, 1964

Вольфганг Хайзе
В ПЛЕНУ ИЛЛЮЗИЙ
Критика
буржуазной философии
в Германии
Перевод с немецкого
Б. В. Богданова, Н. В. Мотроишловой
и Е. А. Сафроновой
Редакция и послесловие
проф. А. С. Богомолова
ИЗДАТЕЛЬСТВО «ПРОГРЕСС»
МОСКВА 1968

РЕДАКТОРЫ А. А. МАКАРОВ и Е. А. ФРОЛОВА
Редакция литературы по вопросам философии и права
1-5-5
8-68

ОТ ИЗ ДАТЕЛЬСТВА
В книге философа-марксиста из Германской Демо¬
кратической Республики Вольфганга Хайзе, предлагае¬
мой вниманию читателя, исследуются важнейшие тео¬
ретические проблемы истории и критики современной
буржуазной философии в Германии, причем рассмотре¬
ние сосредоточивается главным образом на проблема¬
тике современной идеологической борьбы, происходящей
в ее сердцевине — философии. Автор не излагает самой
истории философии последнего столетия в Германии —
предполагается, что читатель в определенной степени
знаком с нею. Главное для него — охватить внутреннюю
закономерность исторического развития философии в
этот период, его формы, тенденции, внутренние причин¬
ные связи этого развития с изменениями условий жиз¬
ни немецкого общества. Все это осуществляется на ос¬
нове строгого и умелого применения научных прин¬
ципов историко-материалистического объяснения идей¬
ных явлений.
Исходная установка автора обусловлена тем, что пе¬
реживаемый немецкой буржуазной философией XX века
духовный кризис объективно и спонтанно находит вы¬
ражение в повороте к религии — явлении, могущем быть
совершенно четко зафиксированным во всех течениях
буржуазной мысли. Поворот этот не единовременный
акт, но длительный и сложный процесс, развертываю¬
щийся с 1848 года. И хотя к нему нельзя свести все
многообразие явлений философского развития, он вы¬
ражает наиболее существенное — бессилие не только от¬
дельного человека, но и целого класса, современной бур¬
жуазии, перед историческим прогрессом. Именно отсюда
автор выводит целый ряд идеологических явлений —
превратное отражение общественных отношений капи¬
талистического общества в философских концепциях и
практическую и теоретическую их мистификацию со все¬
ми вытекающими отсюда последствиями.
5

На фоне кризиса буржуазной философии особенно
отчетливо выступает торжество в ГДР гуманистических
и демократических традиций, наследником которых вы¬
ступает 'пролетариат с его научным мировоззрением —
диалектическим материализмом.
Оригинальная и глубокая книга В. Хайзе пробуж¬
дает мысль, заставляет читателя задуматься над мно¬
гими вопросами. Не все утверждения автора бесспорны.
Некоторые из возможных возражений высказаны в об¬
стоятельном послесловии проф. А. С. Богомолова к на¬
стоящему изданию, анализирующем основные идеи
книги.
Издание рассчитано на читателей, интересующихся
марксистской критикой современных идеалистических
философских течений.
В русском переводе книги учтены значительные до¬
полнения, сделанные автором в конце 1967 года спе¬
циально для русского издания.

ГЛАВА /
К ПОСТАНОВКЕ ВОПРОСА
1. ПОВОРОТ к РЕЛИГИИ
Буржуазная философия в Германии конца XIX — на¬
чала XX столетия, со времени перехода к империализ¬
му, находится в состоянии углубляющегося кризиса.
Для его протекания характерно относительно единооб¬
разное направление в развитии философских школ. От¬
влечемся в данной связи прежде всего от того, что
определенные моменты этого кризиса имели место зна¬
чительно раньше. В то время как буржуазный материа¬
лизм, поскольку он выступал с претензией на самостоя¬
тельное завершенное мировоззрение, после первой ми¬
ровой войны и Октябрьской революции постепенно от¬
мирает, несмотря на постоянное воспроизводство сти¬
хийного естественнонаучного материализма, идеалисти¬
ческая школьная философия развивается во взаимном
антагонизме, взаимопроникновении и взаимодействии, с
одной стороны, позитивистских тенденций, а с другой —
тенденций к иррационалистско-мифологическим религи¬
озным постановкам и решениям проблем. При выработ¬
ке содержательно определенного, специфически фило¬
софского мировоззрения доминирует поворот к концеп¬
циям, которые имеют религиозный характер или тяго¬
теют к религии. Это становится очевидным при рассмот¬
рении, во-первых, той линии развития, которая ведет от
философии жизни и феноменологии к философии экзи¬
стенциализма в ее современных формах, и, во-вторых,
внутреннего изменения традиционных школ, таких, на¬
пример, как неокантианство. В философии, не связанной
с церковными догмами, наряду с растущим антагониз¬
мом к науке наблюдается процесс воспроизведения рели¬
гиозных представлений и направлений, в то же время
в данное столетие католическая неосхоластика разви¬
вается таким образом, что представляет в настоящее
время одну из самых сплоченных и организованных
группировок внутри буржуазной философии.
Это своеобразное развитие не ограничивается фило¬
софией как дисциплиной, преподаваемой в высшей шко-
7

Jie, а вливается в русло общего идеологического двй-
жения буржуазии, внутри которого специфическая
функция философии состоит в мировоззренчески-теоре-
тическом и методологическом обосновании политиче¬
ской и социальной идеологии и демагогии немецкого
империализма. Эта связь нередко завуалирована, осо¬
бенно явной эзотеричностью деятельности тех идеоло¬
гов, которые сделали философствование своим главным
занятием. Тот факт, что эта связь проявляется через
различные опосредования, которые в силу разделения
труда и дробления идеологической сферы раскрывают
философию только внешне, поверхностно, не изменяет
ничего в ее особой функции. Философия, несмотря на
ее теоретически-абстрактную форму и постановку про¬
блем, вырастает из социальной классовой практики, от¬
ражает ее и ведет к ней. Она часть идеологического
механизма господства буржуазного общества на совре¬
менном этапе развития.
Процесс поворота буржуазной философии к религии
связан непосредственно с тем, что на различных этапах
развития классовой борьбы в Германии и во всем мире
оформлялась и развивалась специфически империали¬
стическая идеология, особая идеология господства и
агрессии. Немецкая военная идеология периода первой
мировой войны была связана с традиционно-церковны¬
ми идеями; она была тесно связана также и с прусско-
консервативными монархическими концепциями. Воен¬
ная демагогия периода второй мировой войны, гитле¬
ровско-фашистская расовая идеология официально в
основном отделилась от традиционно-церковных форм,
однако в качестве мифологического учения о спасении
она сама носила религиозный характер. Идеологиче¬
ская ориентация немецкого империализма на третью
экспансию использует в мировоззренческом отношении
церковные традиции, эта ориентация, по существу, ори¬
ентация клерикальная. В этих отличиях проявляется
как специфическое развитие немецкого империализма,
дважды терпевшего крушение в своих притязаниях на
завоевание мирового господства, так и нарастающее
внутреннее бессилие империализма, которое стало оче¬
видным с тех пор, как социализм победил сначала в
одной стране, а затем стал мировой системой. В них
отражается процесс умирания капитализма, находяще¬
8

гося на той стадии всеобщего кризиса, которая харак¬
теризуется его углублением и расширением.
Если в рамках этого развития буржуазной идеоло¬
гии философия осуществляет свою специфическую тео-
ретически-методологическую функцию, то это развитие
означает в то же время реализацию особого империа¬
листического интереса в рамках философии. Конечно,
это узкоклассовое содержание не выражается открыто.
Философская форма идеологии служит как раз тому,
чтобы придать этому содержанию видимость всеобщно¬
сти, достоинство мирового порядка, а своим притяза¬
ниям дать санкцию общечеловеческого и необходимого
и тем самым одновременно глубоко индивидуального
решения. Причем это действует тем лучше, чем более
спонтанно осуществляется производство философских
идей через анархию различных конкурирующих школ и
групп в форме теоретической проблематики и полемики.
Связь, которая закономерно вырастает из материаль¬
ной практики, осуществляется спонтанно в особых ус¬
ловиях философского мышления, в его специфической
форме и его особых традициях в Германии.
Характеристика «поворот к религии» имеет в виду
не религию в смысле какой-то определенной церкви, а
самые общие, существенные черты религии как специ¬
фической исторической формы общественного сознания.
Эта характеристика служит тому, чтобы понять вну¬
треннюю связь идеалистического решения основного
вопроса философии, структуры мировоззренческой кон¬
цепции, иррационалистической методологии и воспроиз¬
водимого в них и ими обусловливаемого отношения к
общественной реальности. Разумеется, этот поворот вну¬
три философии, не связанной с религиозными догмами,
воплощался небезотносительно к религиозной и церков¬
ной традиции, не без опоры на традиционно сформиро¬
вавшееся поведение и соответствующие ему историче¬
ски обусловленные структуры мышления и чувствова¬
ния и модели мира. Однако речь идет ни в коем случае
не о простом повторении религиозных представлений
прежних столетий, а о том, что мы должны рассматри¬
вать этот процесс как возрождение мифологии и теоло¬
гии. Было бы иллюзией полагать, что возможно простое
повторение или продолжение схоластического философ¬
ствования в современных условиях. Хотя религиозные
представления могут быть традиционно оформлены и
обусловлены и находиться внутри церковной сферы, но
их обиходное содержание, их значение и роль выра¬
стают все же из противоречий современной обществен¬
ной жизни; одновременно они обусловлены отношением
к сложившемуся в обществе и используемому на прак¬
тике знанию объективных закономерностей природы.
Скажем, в III и IV веках представление о боге могло
быть связано с неразвитым и в большой степени даже
утраченным знанием иначе, чем это допустимо сегодня,
когда укрощается атомная энергия, начался период кос¬
мических полетов, работают электронно-вычислительные
машины, а химия далеко превзошла мечты алхимиков.
Буржуазия заинтересована в развитии естествозна¬
ния, поскольку оно ускоряет прогресс производительных
сил, используемый для получения более высокой при¬
были. Заинтересованность в развитии естествознания и
использовании его результатов приобретает основопола¬
гающее значение для буржуазной идеологии и филосо¬
фии, поскольку эта заинтересованность вырастает, не¬
смотря на противодействующие факторы, из материаль¬
ного интереса. Можно сказать, что противоречие между
характером современных производительных сил и гос¬
подствующими в буржуазном обществе производствен¬
ными отношениями отражается буржуазией как классом,
заинтересованным в сохранении этих отношений, в фи¬
лософии и идеологии и проявляется в виде противоре¬
чия между стремлением к техническому приложению
знания и заинтересованностью в его мистификации при¬
менительно к обществу, к внутренним взаимосвязям и
закономерностям развития последнего, в виде противо¬
речия между вынужденным признанием данных естест¬
вознания, с одной стороны, и рожденным реакционными
классовыми интересами отрицанием данных марксист¬
ско-ленинской науки об обществе — с другой. Это про¬
тиворечие в значительной мере обусловливает теоретико¬
познавательную проблематику. Оно проявляется также
во взаимном антагонизме различных философских школ
и направлений. Определяющей стороной в этом противо¬
речии является классовый интерес буржуазии, который
доминирует также в сфере мировоззренческих обобще¬
ний, где философскому мистицизму внутри буржуазной
философии противостоит в качестве академического н$-
10

правления лишь идеалистический позитивизм со своими
разновидностями, но уже не научно обоснованный ма¬
териализм. Из этого противоречия проистекает также
своеобразно извращенный характер провозглашенных
мифологем, в результате чего религия, теснимая фило¬
софским развитием, все более обнаруживает свою ус¬
ловность, опровергается уже повседневной практикой.
Этот процесс поворота к религии составляет пред¬
мет нашего исследования. Однако мы не будем описы¬
вать его здесь в деталях, наша задача — показать его
закономерность. Эту закономерность мы находим в со¬
вокупной связи общественного жизненного процесса,
который включает в себя процесс формирования позна¬
ния и сознания.
Формирование современной буржуазной философии
в Германии является выражением и результатом идео-
логически-мировоззренческого оборонительного и реак¬
ционного движения буржуазии против возможности, не¬
обходимости и действительности социалистического пре¬
образования и его идей. Это движение началось как
реакция на впервые самостоятельно выступившее на
сцену рабочее движение, которое приобрело качествен¬
но новые черты после Парижской коммуны при перехо¬
де от капитализма свободной конкуренции к империа¬
лизму и стало преобладающей тенденцией со времени
Октябрьской революции и первой мировой войны.
В развитии буржуазной философии происходит раз¬
рыв с традицией. Хотя у современной философии име¬
ются типичные предшественники, однако в целом она
находится в глубоком противоречии с философией пе¬
риода восхождения буржуазии. Современная филосо¬
фия характеризуется отказом от результатов, которые
были достигнуты мыслителями молодой антифеодаль¬
ной буржуазии, до того как открыто выявились проти¬
воречия буржуазии и пролетариата. Так, было отверг¬
нуто антирелигиозное просвещение, буржуазный мате¬
риализм, диалектические концепции истории и буржу¬
азно-гуманистическая демократическая концепция чело¬
века.
Этот поворот не единичный акт, а процесс, осущест¬
влявшийся после революции 1848 года. Возьмем, на¬
пример, замену идеалистической диалектики Гегеля
(как правило, с целью выдвижения на первый план
11

консерватизма его системы и с целью затушевывания
революционных потенций его метода) либеральным по¬
ниманием прогресса с его пошлостями и иллюзорной
перспективой социальной гармонии. На главной линии
развития буржуазного мышления этот либеральный оп¬
тимизм сплетается с технократическими утопиями и
реформистскими концепциями. Он принимает избитую
форму «умеренного» оптимизма, который отрицает об¬
щий прогресс, то есть прогресс, выходящий за рамки
буржуазного общества. Одновременно появляются раз¬
личные пессимистские трактовки квиетистского или ге-
роическо-активистского характера, которые покоятся на
религиозных моделях исторического развития или на
моделях круговорота. Реальной революционной комму¬
нистической перспективе по мере прогресса коммуни¬
стического преобразования мира буржуазия может про¬
тивопоставлять лишь бесперспективность или иллюзор¬
ную перспективу.
Тем самым мы подходим к сути нашей проблемати¬
ки. Иезуит Август Бруннер пытался в статье, появив¬
шейся в 1963 году, представить в качестве нормы сле¬
дующую христианскую позицию, направленную против
марксизма: «Всюду, где он (бруннеровский христиа¬
нин.— В. X.) выполняет волю бога, он действует в
истинном смысле исторических событий, не отважи¬
ваясь, подобно марксизму, измерить заранее ход и на¬
правление событий. И история, таким образом, остается
тем, что она есть. Если же попытаться получить на ос¬
новании законов точное предвидение будущих событий,
то история перестанет быть историей и человек снова
впадет в природное и дочеловеческое состояние» L
Норма Бруннера состоит в том, чтобы история оста¬
валась тем, чем она была. Миллионы христиан, которые
сегодня мужественно борются за разоружение и сохра¬
нение мира, совместно активно строят социализм, от¬
вергают эту позицию. Следует лишь заметить, что упо¬
мянутый выше факт поворота к религии является ре¬
троградным в развитии буржуазной философии, ибо в
нашу эпоху социальных революций среди масс, тради¬
ционно исповедующих христианство, происходит про-
1 August Brunner, Der Gott der Geschichte, in: «Stimmen
der Zeit», Januar 1963, S. 250.
12

цесс политической активизации гуманистического со
держания христианства, растет восприятие антиимпе¬
риалистических, демократических и социалистических
целей. Уже это стоит в абсолютном противоречии с рас¬
суждениями Бруннера. Он в конечном счете требует
слепой веры в иррационально-непредвидимый, не под¬
дающийся влиянию «ход истории». Его утверждения,
что, согласно марксизму, якобы можно точно знать все
будущее, являются дешевой демагогией. То, что мы
знаем,— это закономерности, взаимосвязи, узловые
пункты исторического процесса; мы точнее познаем бли¬
жайшие этапы, и само это познание есть процесс, кото¬
рый прогрессирует в ходе сознательного строительства
социалистического общества. Этот процесс настолько
же объективно обусловлен, насколько он субъективен,
открывает новые возможности и методы и ведет к все
более высокой степени точности. Однако нельзя дать
рецепта для всего будущего — процесс познания буду¬
щего предполагает непрерывное обновление творческих
усилий. Все же этапы этого будущего довольно ясно
выступают перед нами, если мы, например, сравним
между собой программы Коммунистической партии Со¬
ветского Союза.
Бруннер же, напротив, в качестве критерия «челове¬
ческого» превозносит слепоту, бессилие по отношению
к законам общественного развития. Он находится в
плену представлений человека, который подчинен им
же самим созданным жизненным условиям, и творит
иллюзии этого человека.
Выявляющийся здесь антагонизм восходит к основ¬
ному противоречию нашей эпохи. Поворот к религии,
характеризующий мировоззренческую сторону кризиса
буржуазной идеологии, является как идеальным пред¬
восхищением, так и моментом кризиса буржуазной
идеологии, который в свою очередь следует рассматри¬
вать в качестве составной части общего кризиса капи¬
тализма. В этой связи буржуазная философия является
отражением общественного бытия: отражением роли
буржуазии в обществе, в котором ей экономически и
политически принадлежит господствующая функция, от¬
ражением перспективы ее развития перед лицом расту¬
щих внутренних сил, подрывающих ее господство, к
тому же все это происходит в мире, который все больше
18

Освобождается от этого господства и в котором про¬
грессирует социализм. Это отражение осуществляется
внутри особой сферы философской рефлексии и миро-
воззренчески-теоретического обобщения. Это отраже¬
ние— не пассивное копирование, а попытка активного
овладения процессом, поэтому оно лежит не вне клас¬
совой борьбы, а представляет собой прямо или косвен¬
но ее идеальную форму. Идея о том, что история якобы
остается тем, чем она была, является здесь выражением
классово обусловленного устремления в том мире, в ко¬
тором история именно не остается тем, чем она была, а
становится и должна стать осознанным процессом со¬
циалистического творчества.
Теоретическое постижение и отражение отношения
сознания и объективной реальности, общественного со¬
знания и общественного бытия само воспроизводит объ¬
ективно реальное отношение, а именно отношение со¬
циально активного и мыслящего субъекта к взаимосвя¬
зям его собственного практического бытия. Поэтому
само это отражение может быть понято и объяснено
только исходя из исторически конкретных определенных
взаимосвязей и процессов.
Отсюда следует, что определение нашей эпохи имеет
исходное теоретическое и методологическое значение
для борьбы с буржуазной философией. Именно потому,
что начатая Октябрьской революцией революционная
эпоха всемирной истории — а тем самым и нашей исто¬
рии—познана с точки зрения ее социального содержа¬
ния, внутренних закономерностей и ее диалектики, ста¬
ло возможным понять буржуазную философию как
идейное отрицание этого содержания эпохи, как реак¬
цию на него соответственно различным этапам классо¬
вой борьбы как в национальном, так и интернациональ¬
ном масштабе. Поэтому в качестве основы всего даль¬
нейшего изложения приведем здесь определение нашей
эпохи, признанное в международном марксистско-ле¬
нинском рабочем движении: «Современная эпоха, ос¬
новное содержание которой составляет переход от ка¬
питализма к социализму, есть эпоха борьбы двух проти¬
воположных общественных систем, эпоха социалисти¬
ческих и национально-освободительных революций, эпо¬
ха крушения империализма, ликвидации колониальной
системы, эпоха перехода на путь социализма все новых
14

народов, эпоха торжества социализма и коммунизма
во всемирном масштабе. В центре современной эпохи
стоят международный рабочий класс и его главное де¬
тище— мировая система социализма»2.
Только эта колоссальная, составляющая основной
фон эпохи сила, а именно подъем революционного дви¬
жения, вооруженного научной идеологией марксизма-
ленинизма, только союз пролетариата, науки и техни¬
ки, впервые реализующийся в социалистической миро¬
вой системе, объясняют, кого и почему нужда застав¬
ляет молиться богу, в которого никто больше не может
верить.
Как бы ни были многогранны революционные про¬
цессы в естествознании, как бы ни захватывало у нас
дыхание при виде новйх знаний и открытий, какой бы
глубокой ни была современная научно-техническая ре¬
волюция, духовный облик нашего времени несет на себе
отпечаток борьбы между социализмом и империализ¬
мом, отпечаток противоречия между теми идеями, ко¬
торые освобождают человека и позволяют ему стать
сознательным творцом его общественной жизни, и
идеями, которые приковывают его к власти капитала.
Только на этом фоне можно решить вопрос о месте
естественнонаучного познания в человеческой шкале
ценностей.
Тем самым оправдывается то, что в центре нашего
исследования стоит связь, которая существует между
решением основного вопроса философии, решением про¬
блемы единства материализма и диалектики и основ¬
ной проблематикой нашей эпохи применительно к от¬
рицанию буржуазной философией их социально-истори¬
ческой метины.
2. ФИЛОСОФСКАЯ РЕАКЦИЯ В БУРЖУАЗНОЙ ИСТОРИИ
ФИЛОСОФИИ
В многочисленных трудах буржуазной истории фи¬
лософии «поворот к религии» изображается как «фило¬
софия современности» или («философия XX столетия»,
причем импульсы и масштабы ее концепций непосред¬
2 «Программа Коммунистической партии Советского Союза»,
«Материалы XXII съезда КПСС», М., Госполитиздат, 1961, стр. 322,

ственно определяются этим поворотом. Более того,
перед лицом глубоких потрясений буржуазного обще¬
ства все более обнаруживается осознание им факта
историчности собственного положения, осознание того,
что оно находится на определенном пограничном и по¬
воротном пункте. Отсюда следует все усиливающееся
взаимопроникновение исторического и систематического
изложения. Само по себе это всегда имеет место в со¬
временном изложении, поскольку история буржуазной
философии богата философскими концепциями, выте¬
кающими из определенного осознания переходного ха¬
рактера эпохи и соответствующих динамике капитализ¬
ма взрывов. Однако если философия, идущая от Джор¬
дано Бруно через Декарта вплоть до Гегеля и Фейер¬
баха, видела новое там, где оно действительно было, по
крайней мере в тенденции, и олицетворяла собою это
новое, хотя и делала это по-разному, то теперь она не
видит нового и выдает за новое преобразование старо¬
го. Диалектический и исторический материализм пред¬
стает как нечто преодолимое, когда он в качестве ло¬
кального события XIX столетия заключается в рамки
прошлого, в результате чего действительное развитие
должно, конечно, выглядеть еще более непонятным и
катастрофичным.
В той мере, в какой пробивает себе дорогу совокуп¬
ный процесс и развивается радикальность точек зрения,
происходят характернейшие изменения в интерпретации
того, что совершается в буржуазной философии. Пока¬
зательно прежде всего то, что различные этапы этого
процесса списываются со счета как прошедшие и расце¬
ниваются как враждебные; все резче и радикальнее вы¬
ражается перелом в историческом развитии философии.
То, что прежде выступало в виде преодоления наруше¬
ний, устранения материалистического грехопадения
XIX века, постепенно получает характер тотального по¬
ворота и отказа от прогрессивной буржуазной филосо¬
фии в целом, причем исторический поворотный пункт
переносится назад от 1848 года к французской револю¬
ции, а оттуда к Декарту и к Ренессансу. В этом аспек¬
те историзм как интерпретация эпохи приобретает цен¬
тральное 131начение, между тем как ib качестве ложного
историзма он ориентирует на всеобщий кризис, на мни¬
мые причины этого кризиса и их иллюзорное преодоле-

ние. «Поворот к религии» является философской иллю¬
зией буржуазии о возможности выхода из кризиса, рож¬
денной в канун ее исторической гибели.
Проиллюстрируем это на некоторых примерах.
В 1923 году, то есть вскоре после национальной ката¬
строфы в первой мировой войне, вышел четвертый том
истории философии Ибервега-Гейнце в переработке
Трауготта Константина Остеррайха, который сам был
представителем, хотя и не особенно влиятельным, пово¬
рота к религии, в данном случае к парапсихологиче¬
скому мистицизму. Однако в своей исторической части
этот том представляет традицию либерального истори¬
ческого исследования. Ограниченный в своих теорети¬
ческих основах идеалистическими историческими кон¬
цепциями, он устанавливает следующие вехи примени¬
тельно к рубежу XIX и XX столетий.
С 1870 года Остеррайх датирует «новый подъем фи¬
лософии»— сравнительно с предшествующими десяти¬
летиями,— который якобы начинается с неокантиан¬
ства и позитивизма в борьбе против материализма и
затем форсируется оплодотворенным «науками о духе»
философствованием Ницше, Дильтея и др. Однако толь¬
ко «около 1900 года началась новая эпоха в филосо¬
фии»3. Она «характеризуется ослаблением натуралисти¬
ческого догматизма, отказом от влияния механистиче¬
ского естествознания и признанием значимости наук о
жизни. Наивная самоуверенность безбожного механи¬
ческого мировоззрения была... подорвана»4 5. «Место ма¬
териалистического и психологического основного убеж¬
дения последних десятилетий занимает убеждение о
превосходстве духа над материальным миром. Все бо¬
лее и более открывается перспектива нового научно
обоснованного воззрения на мир и человеческую жизнь,
которое было бы в состоянии возвратить обществу точ¬
ку опоры, утраченную вместе с потерей традиционной
религии»Б.
Незадолго до этого, в 1919 году Петер Вуст привет¬
ствовал в «Восстановлении метафизики», исходя из тео-
3 Т. К. Osterreich, Die deutsche Philosophic des 19. Jahrhun-
derts und der Gegenwart, цит. no: Friedrich Oberweg, Ge-
schichte der Philosophic, Berlin, 1923, S. 313.
4 Там же.
5 Зам	।	- — ,

ffl	J С р	'
I Е И ! О77Г F М А

логической августинианско-схоластической точки зре¬
ния, это развитие в философии и одновременно выска¬
зывал свое мнение относительно проблем, которые под¬
няла революция 1848 года: «Страдание, которое повсю¬
ду пронизало души из-за насильственного упразднения
старых форм и порядков, должно было уравновеситься
радостью, наполняющей верующего наблюдателя, когда
он видит, как посреди бури европейского страшного
суда из оставшихся развалин постепенно поднимается
новый образ духа»6. Он вырисовывается в ходе обра¬
щения к метафизике. А это в свою очередь представ¬
ляется Вусту симптомом мирового поворота, который
приближает к богу. Вуст считал подлежащим преодо¬
лению и преодолеваемым «субъективизм» XIX века, под
которым он понимал совокупность всех тех тенденций,
которые противостоят католическо-схоластическому по¬
ниманию мира: материализм, кантианство и позити¬
визм, социализм и буржуазный гуманизм. При этом он
пользуется теологическим методом с целью уравнять
между собою в качестве ^субъективизма» материали¬
стический ответ на основной вопрос философии и идеа¬
лизм, поскольку последний не имеет открыто теологи¬
ческого характера и утверждает автономию природы,
человека или научного познания, а с другой стороны,
желает поддержать тенденции к теологизации, стремле¬
ние к постановке религиозных вопросов, даже если эти
тенденции выступают в нерелигиозном одеянии. Цель
исторического движения, которое он на манер религиоз¬
ного витализма восторженно изображает как мировой
поворот, «какого мы не видели уже столетия»7, пред¬
ставлялась ему в философии на экзистенциалистский
манер. «Ибо высшая задача философии в конце концов
состоит не в том, чтобы ненасытной гонке знаний пода¬
вать в качестве пищи точные понятия. Философия уже
давно с избытком выполнила бы свою задачу, если бы
она подвела человека непосредственно к бездне бытия.
Там он, потрясенный, мог бы склониться и молчать над
темной, загадочной глубиной»8.
6 Peter Wust, Die Auferstehung der Metaphysik, Leipzig,
1920, S. 17.
7 Там же, стр. 257.
8 Там же, стр. 278.
18

Вуст подвел теологический итог той тенденции раз¬
вития, о которой Освальд Кюльпе возвестил еще в
1901 году: «Все развитие от Беркли — Юма — Канта до
современного позитивизма должно быть преодолено,
чтобы метафизика могла праздновать свое воскрешение
внутри естественных наук и возвышаясь над ними»9.
Николай Гартман параллельно Вусту требовал «пробу¬
ждения от критической дремоты»10. Следовательно,
если во время борьбы против материализма неоканти¬
анство и позитивизм оценивались прежде всего как ис¬
ходный пункт для «восстановления философии», то с
той точки зрения, которая обща у них с антиматериа¬
лизмом, они оказались уже тормозом дальнейшего раз¬
вития, исходный пункт которого они составляли.
Но теперь речь идет не только о «метафизике». Еще
во время первой мировой войны шел спор о том, явля¬
ются ли «идеи 1914 года» новым открытием или про¬
дуктом последних десятилетий. Поражение немецкого
империализма позволило увидеть войну и предвоенные
годы в новом свете; возмущение, связанное с потерей
военных иллюзий, создало взаимопроникновение осуж¬
дения и дальнейшего проведения прежней линии, по¬
скольку внутри буржуазной философии продолжали
проводиться прежде всего самые реакционные тенден¬
ции, которые в конце концов в вульгарной форме «на¬
ционал-социалистского мировоззрения» достигли офици¬
ального государственного признания в период гитлеров¬
ской фашистской диктатуры. И эта связь оценивалась
тогда философскими идеологами как то подлинно новое
двадцатого столетия, что наконец нашло свое воплоще¬
ние и осуществление в нацистском государстве немец¬
кого империализма. Пограничной чертой оказалась те¬
перь первая мировая война, тем более что идеологиче¬
ским исходным пунктом были так называемые военные
переживания и опыт белого террора в ходе послевоенно¬
го кризиса — и то и другое развертывалось на тревож¬
ном фоне Октябрьской революции и консолидирующе¬
гося первого в мире социалистического государства, су-
9 О s w а 1 d К й 1 р е, Die Philosophic der Gegenwart, Leipzig,
1913, S. 152.
10 Nicolai Hartmann, Diesseits von Idealismus und Realis-
mus, in: «Kantstudien», Bd. XXIX, H. 1—2, 1924, S. 160 f.
19

Шествование которого поставило под fconpoc буржуаз¬
ный порядок. Мировоззренчески, применительно к наи¬
более общим связям, «воскрешение метафизики» необ¬
ходимо было вести дальше, ибо авантюристская «реали¬
стическая» политика гитлеровского фашизма требовала
философского «реализма» соответствующего калибра.
Мы кратко обрисуем концепцию одного типичного
представителя гитлеровской фашистской идеологии,
Герхарда Лемана, который изложил ее в 1943 году, в
«Немецкой философии современности».
Из открыто национал-социалистской и расистской
точки зрения Лемана (он был поклонником Розенбер¬
га) вытекали понимание исторических связей и выбор
традиций согласно масштабу пригодности различных
философских направлений для непосредственной аполо¬
гетики гитлеровской фашистской политики. Ее мифоло¬
гия возводилась в ранг подлинно нового, в выражение
стремлений XX века. В противоположность этому для
XIX столетия характерны «идеалистические, научные и
познавательно-критические»11 тенденции, которые про¬
должают жить в аполитичной позиции и постановках
проблем школьной философии. Новое же, согласно его
предвестникам — Ницше, Чемберлену, Лагарду и т. п.,
раскрылось лишь в мировой войне. Таким образом, со¬
гласно Леману, буржуазная философия делится на та¬
кие этапы: отзвуки XIX столетия, распад и переход к
новому «восстановлению», ведущему от экзистенциализ¬
ма через «онтологию» к чисто иррационалистической
метафизике Клагеса, Юнга и др., и наконец достигает
вершины в «политической философии» нацистских при¬
дворных идеологов, таких, как Розенберг, Крик, Бойм-
лер, Хайзе, в «народнополитическом» расистском «реа¬
лизме». На методологических осложнениях дополни¬
тельного принципа выбора, связанного с антисемитиз¬
мом, здесь нет нужды останавливаться.
Для нашего исследования существенно, что среди
того, что должно быть преодолено, оказывается не
только материализм, но, как и прежде, специфически
сциентистское, то есть относительная связь с отдельны¬
ми науками и ориентация на их методологические про¬
11 Gerhard Lehmann, Die deutsche Philosophic der Gegen-
wart, Stuttgart, 1943, S. 47.
20

блемы. Им противостоит концепция, для которой миро¬
вая война 1914 года завершила XIX столетие, но она
отнюдь не окончилась в 1918 году, а с гитлеровской
войной «вступила в последнюю и решающую стадию»12.
Против «философии сознания», вследствие ее созерца¬
тельности, был выдвинут козырь политического активиз¬
ма, и одновременно подчеркивалось, что «именно в по¬
нятии общности, как его выработал политический реа¬
лизм наших дней, имеется религиозное содержание» 13.
Таким образом, миф XX столетия сбывается в практи¬
ке гитлеровско-фашистского ведения войны, и Леман
определяет «философию чувства современности» как
«активистскую, реалистическую, экзистенциалистскую»,
как интерпретацию того «бытия в войне, которое не
знает никаких других гарантий, кроме силы общности и
воли к победе» 14.
Параллельно этому можно видеть школьно-традици¬
онную схему, которую Гейнц Хаймзет изложил в своем
приложении к «Учебнику по истории философии» Вин-
дельбанда, а также в изданиях, которые появлялись
как во время гитлеровского фашизма, так и после его
разгрома.
Когда он пишет, что философия XX столетия высту¬
пает как «борьба против ставшего могущественным на¬
строения и способа мышления, которое с XX века угро¬
жало захлестнуть и подчинить жизнь и науку, то есть
против натурализма и естественнонаучного мировоззре¬
ния» 15, то он понимает под этим борьбу буржуазного
материализма в духе Геккеля против позитивизма, и в
особенности против диалектического материализма, как
предпосылку и тенденцию господствующей философии и
гитлеровского фашизма и послевоенного времени. Тен¬
денции, ведущие в будущее, Хаймзет видит в филосо¬
фии жизни, онтологии и антропологии. Именно в пер¬
спективе и характеристике последних выявляется специ¬
фически фашистская концепция: «Новый пафос мышле¬
ния о будущем без утопий, без веры в наперед задан¬
ную и движущую вперед закономерность прогресса —
12 Там же, стр. 7.
13 Там же, стр. 20.
14 Там же, стр. 24.
15 Wilhelm Windelband, Heinz Heimsoeth, Lehr-
buch der Geschichte der Philosophic, Tiibingen, 1950, S. 583.
21

вера в сущностную незавершенность и открытость че¬
ловека, устремленная в героическое воля к утвержде¬
нию бытия, как оно проявляется в своих великих воз¬
можностях над безднами, без гарантий примирения,
страстное стремление к тому, чтобы открыть подлинную
действительность жизни и встретить ситуацию человека
в мире без прикрас, как она есть сама по себе: в
«разумном», как и в противном разуму, в трагическом
или абсурдном, в постижимом или полностью непости¬
гаемом— таковы стимулы, действующие сегодня в фи¬
лософии человека. Но в противоположность всякой
ограниченной самоуверенности позитивистско-трансцен¬
дентального века... эта философия исходит именно из
тех основных фактов человеческой жизни, из которых
проистекают раздвоенность и обреченность, бездна и
неуверенность, нужда, вина и забота, как и противоре¬
чия нашей деятельности» 16.
Нельзя не увидеть здесь программирования ирра¬
ционалистически обоснованного активизма, который у
Лемана получил более открытое выражение. Важным
симптомом его является раздраженное размежевание с
«ограниченной самоуверенностью» философствования в
неокантианско-позитивистском смысле. Исходным пунк¬
том становится резюмирующее общественный опыт и
его интерпретацию в буржуазном духе «знание о сущ¬
ностной конечности и зависимости нашей жизни... о не¬
устранимом наличии угрозы всем формам бытия и
творениям, о ненадежности и неустойчивости чело¬
века» 17.
Хаймзет отождествляет, что является обычным в
буржуазной философии, человека вообще с буржуа, ко¬
торый до 1914 года чувствовал себя еще уверенно, но в
период общего кризиса капитализма потерял веру в
«движущую вперед закономерность прогресса».
Весьма характерно, что после разгрома гитлеров¬
ского фашизма и перед лицом возникновения социали¬
стической мировой системы в Западной Германии на
основе восстановления немецкого империализма не про¬
изошло никакого качественного изменения в концеп¬
циях философии истории, если брать ведущие линии,
16 Там же, стр. 612.
17 Там же.
22

напротив, тенденции к мифологизации скорее даже
обострились.
С феноменологически-экзистенциалистских позиций
высказывается в отношении школьно-традиционной схе¬
мы нечто более радикальное. Так, Людвиг Ландгребе
пишет: «Если для конца XIX столетия истолкованный
наукой мир и его культура были последней бесспорной
данностью, то движение, начатое после первой мировой
войны, следует рассматривать как результат оконча¬
тельного крушения этого истолкования»18. В противо¬
положность этому современную буржуазную филосо¬
фию он интерпретирует в более широком аспекте.
В кризис якобы впало не только всякое изложение, по¬
строенное согласно научному образцу и научному мето¬
ду, а все мышление нового времени с Декарта, «кризи¬
сом и перевертыванием которого является философия
современности» 19. Он заявляет, что реставрация тради¬
ционного философствования невозможна, речь идет о
большем: «Преодоление позитивизма, отказ от идеи о
господстве человека над самим собой в мышлении, ин¬
струментом (органоном) которого является логика, не
может осуществиться просто путем возврата к тради¬
ционной метафизике... Ибо все такие попытки... закан¬
чивались в конце концов позитивизмом и нигилиз¬
мом»20. Следовало бы «создать в мыслящем сознании
возможность... для того, чтобы вновь воспринимать язык
вещей и вновь услышать призыв бога»21. О своеобра¬
зии этого мышления, стоящего по ту сторону логики,
которое должно создать возможность для восприятия
божьего призыва и речи вещей, мы скажем ниже. Су¬
щественно здесь то, что в качестве нового проклами¬
руется разрыв со всем философским развитием, начи¬
ная с Декарта, и в этом движении вспять усматри¬
вается единое философское движение со времени первой
мировой войны. Содержанием этого разрыва объяв¬
ляется отбрасывание научной интерпретации мира. Это
движение нацеливается на новый подход к бытию, к
богу. Подобную же оценку мы находим у Герхарда
18 Ludwig Landgrebe, Philosophic der Gegenwart,
Frakfurt a. M„ 1958, S. 14.
19 Там же, стр. 21.
20 Там же, стр. 1154.
21 Там же, стр. 155.
S3

Крюгера, который конструирует третий период («совре¬
менного мышления», возникший после первой мировой
войны: первый простирается от Декарта до Канта, а
второй — от Фихте (ошибочно понимаемого как роман¬
тик) вплоть до историзма, до первой мировой войны.
«Когда мировая война покончила с последними остат¬
ками средневековой организации, монархии и идеей со¬
словной организации и когда благодаря этому одряхле¬
ла последняя внешняя опора неустойчивой жизни, для
философии также наступила существенно новая ситуа¬
ция, из которой возникла философия существования»22.
Крюгер требует «западноевропейского» осознания
Платона и христианства, бога как носителя смысла
жизни и соответствующей идеалистической метафизики
в древнейшем стиле протестантской схоластики.
Обобщенную формулировку дал Клаус Циглер на
философском конгрессе в Бремене в 1950 году: в Ре¬
нессансе и Просвещении осуществился процесс демифо¬
логизации. Теперь начался обратный процесс. Ему ка¬
жется, что «западноевропейская высшая цивилизация
со времени первой мировой войны впала в состояние
возрастающей нестабильности и неуверенности. Ныне
кажется, что специфически мифические или «исходящие
от бога» («numinosen») качества неслыханного и вели¬
чайшего должны стать непосредственной составной
частью объективных реальных связей мира и жизни»23.
Эта концепция мифических качеств как составных
частей объективных связей мира воспроизводит действи¬
тельное отношение к действительным связям мира и
жизни, которое характеризуется тем, что эти связи пред¬
ставляются субъекту в качестве превосходящей силы,
огромной превосходящей власти и утверждаются имен¬
но благодаря бессилию субъекта. Циглер наивно выска¬
зывает здесь то, о чем, собственно, идет речь при поворо¬
те к религии.
Очерченные связи все же иллюстрируют процесс, ко¬
торый начался с «нового подъема философии», прибли¬
зительно с 1870 года, когда окончилась эпоха буржуаз¬
22 Gerhard К г й g е г, Grundlegung der Philosophic, Frankfurt
a. M., 1958, S. 150.
23 «Symphilosophein. Bericht fiber den Dritten Deutschen Kongrefl
fiir Philosophic, Bremen, 1950», Mimchen, 1952, S. 265.

ных революций и первая пролетарская революция ужё
бросила тень на иллюзии относительно подъема буржуа¬
зии. С переходом к империализму и обострением на ру¬
беже столетий всех противоречий происходит постепен¬
ный поворот к философии жизни и метафизике если еще
и не в качестве ведущей тенденции, то все же в качестве
тенденции, ослабляющей и разлагающей «сциентист¬
скую» либеральную позитивистскую и неокантианскую
школы. После 1918 года все более усиливается (поворот
к религии, мистицизму, «метафизике» и к экзистенциа¬
листскому философствованию; этот поворот достигает
своей кульминационной точки в гитлеровско-фашист¬
ском расизме, аналогично тому, как на предыдущем эта¬
пе, последовавшем за «релятивизмом» довоенного вре¬
мени, восхвалялась как откровение абсолютного война
1914 года. После крушения мифа XX столетия усили¬
вается ориентация философии на традиционную христи¬
анскую церковь при одновременном дальнейшем раз¬
витии внецерковных мифологических концепций, особен¬
но экзистенциализма. При этом углубляется осознание
противоречия между тем, что буржуазная философия
совершала и совершает, и требованиями действительнос¬
ти: ведь социалистический переворот привел уже к соз¬
данию на немецкой земле первого социалистического го¬
сударства. Столь недвусмысленно, как у вышеназванных
ее представителей, это положение дела в буржуазной
истории философии не рассматривается, и таким одно¬
значным оно не представляется. Перед лицом сплочен¬
ности марксизма-ленинизма неустранимая внутренняя
раздробленность буржуазной философии действует глуб¬
же и болезненнее, кризис ее становится более осознан¬
ным, попытки его преодоления более лихорадочными, а
разочарование более глубоким. Тот факт, что внутрен¬
нее единство проявляется именно через раздробленность
и «некоммуникативность», незаметен для находящегося
в плену буржуазной философии. Вольфганг Штегмюллер
открыто выражает философскую растерянность, однако
делает это в обычной манере, представляя кризис бур¬
жуазной идеологии просто как духовный кризис: «Подоб¬
но тому как для современного человека метафизика и
вера перестали быть чем-то само собой разумеющимся,
мир так же утратил для него свою самоочевидность. Ни¬
когда еще в истории не было столь сильным сознание
25

загадочности и сомнительности мира, и никогда эти воп¬
росы не занимали умы столь сильно, как сегодня; с дру¬
гой стороны, может быть, еще 'никогда не было столь
сильным требование к человеку занять ясную позицию
относительно хозяйственной, политической, социальной,
культурной проблематики сегодняшней общественной
жизни. Знание и вера не поспевают более за потреб¬
ностями существования, потребностями жизни. Проти¬
воположность между метафизической потребностью и
скептической основной точкой зрения образует первый
громадный разрыв в духовной жизни современного чело¬
века, а противоречие между неуверенностью в жизни и
незнанием конечного смысла жизни, с одной стороны, и
необходимостью ясного практического решения, с дру¬
гой— образуют второй разрьив»24.
«Поворот к религии» является как раз попыткой пре¬
одолеть или сделать терпимыми эти противоречия, кото¬
рые в свою очередь понимаются и формулируются ис¬
ходя из иллюзорных оснований. Эти основания иллюзор¬
ны, ибо «метафизическая потребность» и тоска по окон¬
чательно обоснованному жизненному смыслу самой сво¬
ей эмоциональностью маскируют как раз те действитель¬
ные эмпирические связи, которые порождают эти пот¬
ребности. Это определение относится к .ведущей, пози¬
тивно-содержательной, концептивной линии философско¬
го 'мировоззрения. В качестве соперника и одновременно
элемента, имманентно подготавливающего русло в бур¬
жуазной философии, она имеет позитивизм в его раз¬
личных разновидностях. Выражение «поворот к религии»
характеризует тенденцию, а не результат и не означа¬
ет, что он не приходит к какой-либо конкретной религии;
это выражение характеризует определенную внутреннюю
связь, которая будет далее пояснена. Подобная тенден¬
ция не может с необходимостью ни осуществляться в чи¬
стом виде, ни полностью взять верх, и именно потому,
что она вытекает из общественной практики, которая,
помимо всего прочего, порождает и требует постоянного
развития науки, что способствует крушению отдельных
философских учений.
24 Wolfgang Stegmuller, Hauptstromungen der Gegen-
wartsphilosophie, 2. Auflage, Stuttgart, 1960, S. XXX.
26

Фриц Хайнеман также должен был признать в своем
изложении: «Мы говорили, что судьба философии в XX
веке выражается в том, что она утратила свою почву и
ее задача — вновь обрести твердую базу. Все основные
попытки в первой половине столетия были попытками,
идущими в этом направлении, и все они терпели круше¬
ние, поскольку предложенный ими базис был слишком
узким»25. Хайнеман своим скороспелым эклектизмом не
может расширить этот базис. Однако сама констатация
ценна. Немногословно и, что касается классификации,
но не оценки, в какой-то мере правильно характеризу¬
ет католический философ Герман Крингс современное
положение в буржуазной философии. Ее «раскол обнару¬
живается в том, что три главных направления филосо¬
фии оказываются сегодня <в своем мышлении так отда¬
лены друг от друга, что между ними не только нет, но и
вообще не может быть никакого диалога. Эти три на¬
правления суть: во-первых, диалектический материа¬
лизм... во-вторых, эмпиризм и аналитическая философия,
которая распространена прежде всего в англо-американ¬
ской языковой сфере; в-третьих, онтологическая филосо¬
фия, или философия бытия, независимо от того, пони¬
мается ли бытие как чистое сознание или как экзистен¬
ция, как субстанция или как функция, рассматривается
ли оно как всеобщее и неизменное или как единично¬
историческое. Онтологическая философия, как и прежде
и в соответствии с европейской традицией, связана с За¬
падной Европой»26,
25 FritzHeinemann, Schicksal und Aufgabe der Philosophic
im 20. Jahrhundert, in: «Die Philosophic im 20. Jahrhundert», hrsg. v.
Fritz Heinemann, Stuttgart, 1959, S. 288.
26 «Jahrbuch der Goerresgesellschaft», 1962/1963, S. 1.

ГЛАВА II
ОБЩИЕ ПРЕДПОСЫЛКИ
1.	ГЕГЕЛЬ И «НАЧАЛО» ФИЛОСОФИИ
В «Истории философии» Гегель писал: «Для того
чтобы... философия могла появиться у того или иного
народа, этому должен предшествовать разрыв в действи¬
тельном мире. Философия выступает тогда в качестве
примирения с разложением, которое охватило мысль;
это примирение осуществляется в идеальном мире, в ко¬
тором человек ищет прибежище, когда земной мир боль¬
ше не удовлетворяет его. Философия начинается с зака¬
та реального мира»1.
В этих фразах заключены гегелевская глубина и его
«ложный 'позитивизм». Его глубина очевидна, когда он
берет исторический разрыв в качестве исходного пункта
философствования, когда он закат реального мира
рассматривает как основу философской постановки
вопроса, которая выдвинута реальностью земной прак¬
тики.
Однако исторический диалектик Гегель перестает
быть диалектиком, когда определяет философию просто
как осознание конца времен и как мысленное примире¬
ние болезненных антагонизмов действительности, как ду¬
ховное исполнение того, что оказалось неисполнимым
в земном мире, как -примирение «только в духовном ми¬
ре, но не в земном»2. Здесь вступает в действие теологи¬
ческая тенденция его идеализма, заложенная в консер¬
ватизме системы и определяющая эту систему как тео¬
логию примирения.
Маркс в «Экономическо-философских рукописях» по¬
казал, что гегелевское чисто духовное снятие отчуждения
является его практическим утверждением; это ясно по¬
вторяется в вышеупомянутых положениях в качестве
1 G. W. F. Hegel, Vorlesungen uber die Geschichte der Philo¬
sophic, in: G. W. F. Hegel, Samtliche Werke, Bd. XVa, Leipzig,
1944, S. 151.
2 Там же.
28

отношения философской системы к действительности, к
разрыву, происшедшему в действительности, то есть в
качестве программы примирения в идее.
На закате феодальной и в начале буржуазной эпохи
Гегель как консервативный буржуазный мыслитель уже
сознательно представляет точку зрения современного
капиталистического мира. Ни у какого другого мысли¬
теля мы не находим столь заостренных противоречий.
В своем учении о движущей силе противоречия Гегель
в универсальной связи, охватывающей и природу и об¬
щество, резюмировал достижения революционного бур¬
жуазного мышления применительно к диалектике разви¬
тия и довел это учение до высшей зрелости в рамках ис¬
торически возможного. В то же время он вполне опре¬
деленно в качестве сущности философии, которая яко¬
бы обретает покой и завершается в его системе, сфор¬
мулировал становящийся апологетический и консерва¬
тивный характер буржуазной философии. В своей общей
программе примирения он в качестве всеобщего миро¬
воззренческого отношения к реальности выразил имен¬
но консервативное отношение к основному противоре¬
чию собственно буржуазного общества. Однако буржуаз¬
ная философия возникла отнюдь не как философия при¬
мирения, а как философия наступления на средневеко¬
вый феодальный жизненный порядок и его воззрения на
Жизнь. Действительный разрыв, образующий исходный
пункт этой философии, был жизнеобразующим элемен¬
том. Она углубила этот разрыв, разрешая те противоре¬
чия между старым феодальным порядком и новыми
буржуазными отношениями, которые развивались в его
недрах. Гегель словом и делом провозгласил победу но¬
вого буржуазного общества.
Перспектива гибели реальностей этого общества, по¬
бедившего мир феодалов, стала осязаемой, когда стал
очевидным «разрыв» в самом собственно буржуазном
мире. Пока этот разрыв казался преходящим нарушени¬
ем и мог прикрываться иллюзиями, буржуазия верила,
что можно отказаться от концептуальной философии.
Он стал одновременно исходным пунктом «возрождения
философии» и тем самым исходным пунктом современ¬
ной буржуазной философии, которая начинается с упад¬
ком ее реального мира. Она является превратным фило¬
софским сознанием гибели и гибнущих.
29

Мы понимаем разрыв в действительности не в гегель¬
янском духе, как «разлад с внешним» и «внутреннее не¬
соответствие между тем, чего дух желает, и тем, чем он
должен довольствоваться»3. Наоборот, разрыв лежит в
самих материальных отношениях, он получает свое на¬
учное осознание в марксистской идеологии как идеологии
активной, революционной стороны этого противоречия,
идеологии пролетариата, а свое неадекватное осозна¬
ние— со стороны реакционной, консервативной. Здесь
этот разрыв выступает как противоречие между стары¬
ми иллюзиями, представлениями, идеалами и практиче¬
ской реальностью. Здесь происходят разложение и пере¬
стройка того сознания, которое имеет предпосылкой это
материальное противоречие, а целью — его увековечение.
Это противоречие можно примирить только в мысли, а
потому невозможно преодолеть пропасть между иллю¬
зиями и реальностью. Все же эта перестройка является
непродуктивной реакцией, отрицанием своей противопо¬
ложности— социальной истины. Не дух является субъек¬
том, а действительные общественные индивиды и субъекты
постигают в идеях свое исторически-общественное бытие.
Философия капитализма в историческую фазу его уми¬
рания является фактически философским становлением
осознания собственной гибели. Гегелевские определения
здесь уже недостаточны. Операция примирения реальных
противоречий лишь в мыслях соответствует консерватиз¬
му и созерцательности в отношении специфических об¬
щественных основ существования капиталистических
отношений. Она имеет целью стабилизировать основное
противоречие. В противовес движению, направленному
на разрешение противоречия как в национальных, так и
в интернациональных рамках, движению пролетариата,
революции угнетенных и эксплуатируемых масс, новой
социалистической действительности буржуазная филосо¬
фия развивает активистскую практическую тенденцию
контрреволюционного содержания и крайней агрессив¬
ности. Именно этот активизм характеризует существо
тенденций, торжествующих в общем развитии немецкой
буржуазной философии.
Гегель выразил внутреннюю мировоззренческую сущ¬
ность буржуазной идеалистической философии в период
3 Там же, стр. 154.
30

сумерек ее богов. Это поворот к религии. Он характери¬
зует существо мировоззрения умирающей, перезрелой,
ставшей паразитической буржуазии.
В определенном отношении гегелевское положение о
том, что философия начинается с гибели реального мира,
верно, хотя и не в гегелевском смысле. С гибели фео¬
дального мира началась буржуазная философия. С мо¬
мента, когда начинает вырисовываться гибель буржуаз¬
ного мира, начинается социалистическая философия.
Именно в ходе этого процесса буржуазная философия
впала в состояние неустранимого кризиса. Кризис пред¬
ставляет собой действенное проявление противоречия
между действительностью и этой философией, он вырас¬
тает из отношения буржуазной философии к «разрыву в
действительности», он движется в рамках производства
идей «примирения» реально непримиримого. Однако та¬
кое «примирение» в мысли (а о нем речь идет даже в
активистских философских концепциях, в философии
контрреволюционного самоутверждения империализма)
имеет в качестве внутренней предпосылки идеалистиче¬
ский ответ на основной вопрос философии. Кризис бур¬
жуазной философии является кризисом философского
идеализма. Они становятся идентичными в нашу эпоху
перехода от капитализма к социализму, в эпоху рево¬
люций, в результате которых исчезают социальные ос¬
новы идеализма. Поэтому вопрос о внутренней взаимо¬
связи, которая существует между ответом на основной
вопрос философии, на вопрос об отношении материи и
сознания, и различными теориями и методами истолко¬
вания мира и общества с буржуазной Сточки зрения яв¬
ляется для нашего изложения решающим. И притом он
является решающим в двояком отношении: как вопрос
о связи теоретического познания и как вопрос о выра¬
стающем из классовой практики интеллектуальном отно¬
шении к действительности в нашу эпоху.
2.	К КРИТИКЕ ТЕОРЕТИЧЕСКОЙ КОНЦЕПЦИИ ГЕОРГА
ЛУКАЧА
Мировоззренчески-философское обобщение является
по своей направленности универсальным обобщением,
направленным на все бытие целиком, конкретнее — на
мир, окружающий человека и включающий его. Это
31

обобщение ставит вопрос о наиболее общих связях бы¬
тия, познания и действия. В это общее отношение вклю¬
чается одновременно и ответ на основной вопрос фило¬
софии: на вопрос об отношении между материей и соз¬
нанием. Это вопрос о том, что является первичным вну¬
три этого отношения: является ли таковой материя, объ¬
ективная реальность, существующая вне и независимо
от человеческого сознания, природа, или таковым вы¬
ступает человеческое сознание или его продукты, бог
или его обезличенные производные, которым приписы¬
вается объективное существование, независимое от че¬
ловека и мира. Противоположные ответы на этот во¬
прос, как известно, делят философию на два основных,
борющихся направления, борьба которых между собой
определяет главное содержание истории философии.
Материализм признает первичность материального
бытия, признает сознание в качестве продукта и отра¬
жения этого бытия. Идеализм выводит материальное
бытие из сознания, будь то из субъективного человече¬
ского сознания или из того сознания, которому приписы¬
вается мнимая объективность.
Эти партии в философии борются между собой со
времени своего возникновения в античном рабовладель¬
ческом обществе. В противоположных ответах на основ¬
ной вопрос философии отражаются противоположные
отношения в обществе и к обществу. Оба ответа имеют
свои социальные и гносеологические корни в самой об¬
щественной практике. В конечном счете борьба партий в
философии выражает тенденции, устремления, интересы
антагонистических классов и сама является моментом
классовой борьбы. В диалектике этой борьбы классов
воплощается исторический прогресс философского поз¬
нания, воплощается история философии как история
прогрессирующего познания.
Обе стороны отличаются как своим отношением к
науке, то есть к прогрессирующему позитивному позна¬
нию действительности, так и своим отношением к рели¬
гии как специфической, исторически преходящей форме
общественного сознания. «Поворот к религии», кото¬
рый выше уже характеризовался как основная миро¬
воззренческая тенденция и мера кризиса буржуазной
философии, является в ходе борьбы между материализ¬
мом и идеализмом, в том числе в его «позитивистской»
32

форме, последним .преобразованием идеализма в послед¬
ней фазе классового общества. В нем становится оче¬
видной классовая сущность идеализма. Его возможное
познавательное содержание исчезает. И это еще следует
раскрыть.
В «Материализме и эмпириокритицизме» Ленин по¬
казал, что эта борьба между материализмом и идеализ¬
мом является основной проблемой споров в философии
нашего столетия и что, если глубина и многогранность
основного вопроса философии остаются непонятыми,
движение философской мысли искажается.
В непоследовательном применении этого положения я
вижу существеннейшую теоретическую слабость работ
Георга Лукача, посвященных изучению развития и кри¬
зиса буржуазной философии. Именно «потому, что он
первым подверг всеобъемлющему анализу развитие ир¬
рационалистических тенденций в немецкой философии, и
потому, что научное содержание его исследования не
поглощается ревизионистскими концепциями, то есть не
снимается ими, необходимо ближе коснуться этой основ¬
ной теоретической слабости, тем более что марксистско-
ленинская критика хотя и констатировала ее относитель¬
но единодушно, но, пожалуй, дальше этого не пошла.
Известное единодушие существует в констатации общей
ревизионистской тенденции, которая выразилась в отк¬
лонении от основных принципов марксизма-ленинизма
и привела к тому, что Лукач искал своеобразные обособ¬
ленные опосредования между крайними социальными
противоположностями, буржуазией и пролетариатом, со¬
циализмом и империализмом. Диалектика классовой
борьбы как в социальном, так и в идеологическом пла¬
не, диалектика разрешения исторических противоречий
искажается в результате обособления целей отдельных
этапов рабочего движения — так произошло в отноше¬
нии антифашистской борьбы и антиимпериалистической
борьбы за мир. В политическом плане это выражается в
отступлениях Лукача от идеи диктатуры пролетариата,
а в идеологическом — в том, что общие категории, такие,
как прогресс, демократия, разум, реализм, понимаются
так, будто они возвышаются над антагонистическими
противоречиями и обособлены от них4.
4 См.: «Georg Lukacs und der Revisionismus», «Eine Sammlung
von Aufsatzen», Berlin, 1960.
2—202
33

Такая же тенденция установлена в философском
мышлении Лукача. В его работах налицо своеобразное
противоречие между многочисленными конкретными
анализами, а также теоретическим подчеркиванием
примата противоположности материализма и идеализ¬
ма, с одной стороны, и его общей исторической концеп¬
цией— с другой. Ибо в этой общей исторической концеп¬
ции борьба между диалектикой и антидиалектикой вы¬
тесняет борьбу между материализмом и идеализмом
или же эта борьба выглядит оторванной от борьбы ма¬
териализма и идеализма. Ниже мы рассмотрим связан¬
ную с этим теоретическую проблему.
В своей книге «Разрушение разума» Лукач попытал¬
ся проанализировать философскую предысторию гитле¬
ровского фашизма и соответственно предысторию его
идеологии. Все развитие в целом он определяет как тен¬
денцию к «иррационализму» как противовесу «рацио¬
нализма» и характеризует общий процесс преимущест¬
венно в аспекте «разрушения разума». Следовательно,
необходимо выяснить, в каком смысле употребляется
здесь понятие разума и соответственно его отрицание,
выяснить, какое историческое значение приписывается
тому, что обозначено этими понятиями. Определения
того, что означает иррационализм как целостное явление,
Лукач дает, но лишь разбросанно. Он попытался резю¬
мировать их следующим образом: «Дискредитация ра¬
зума и рассудка, некритическое возвеличение интуиции,
аристократическая теория познания, отказ от идеи об-
ществен1но-истор1ическо1го прогресса, создание мифов и
т. д. — таковы мотивы, которые мы находим почти у
каждого иррационалиста»5.
Далее эти общие черты конкретизируются. «Ирраци¬
онализм... является формой реакции (реакция в двояком
смысле — в смысле вторичности и ретроградности) на
диалектическое развитие человеческого мышления. Раз¬
витие иррационализма, таким образом, зависит от раз¬
вития науки и философии; на поднимаемые ими новые
вопросы он реагирует тем, что изображает их как псевдо¬
проблемы, причем провозглашает мнимую принципиаль¬
ную неразрешимость проблем в качестве высшей формы
5 Georg Lukacs, Die Zerstdrung der Vernunft, Berlin, 1954,
S. 10 f.
34

постижения мира. Стилизация провозглашаемой нераз¬
решимости под ответ и притязания на то, что в этом ук¬
лонении и отказе от ответа, в этом бегстве от него яко¬
бы заключается позитивный ответ, истинное постижение
действительности, — важнейший признак иррационализ¬
ма» б.
Это положение должно быть рассмотрено в связи с
более общим тезисом: «Точка зрения за или против ра¬
зума одновременно является решением вопроса о сущ¬
ности философии как таковой, о ее роли в общественном
развитии. Уже потому что сам разум не может быть
чем-то парящим над общественным развитием, чем-
то беспартийно-нейтральным, а постоянно отражает,
осознает конкретную разумность (или неразумность)
общественного положения, отражает направление раз¬
вития, постигает его и тем самым ускоряет его или тор¬
мозит» 7.
Альтернативой иррационализму у Лукача, очевидно,
выступает разумность, которая в свою очередь совпада¬
ет с прогрессивностью. «При всей общественно-истори¬
ческой обусловленности этих содержаний и форм (разу¬
ма.— В. X.) прогрессивность любого положения или тен¬
денций развития является чем-то объективным, действу¬
ющим независимо от человеческого сознания. Постига¬
ется же это движущее вперед как разум или неразу¬
мие, утверждается или отвергается то или иное, именно
это является решающим, существенным моментом пар¬
тийности, классовой борьбы в философии»8. Ибо вокруг
«дальнейшего развития или разрушения разума идет...
сегодня мировоззренческая борьба между прогрессом и
реакцией»9. Понятие разума означает здесь нечто пере¬
ливающееся между субъективной и объективной диалек¬
тикой, между методом отражения, отражаемым и их
оценкой. Этому соответствует преобладающее методо¬
логическое определение иррационализма.
Приведенные моменты касаются существенных сто¬
рон дела, но они все же, на наш взгляд, не охватывают
иррационализм как мироовоззренчески-философское дви¬
6 Там же, стр. 83.
7 Там же, стр. 6.
8 Там же, стр. 7.
9 Там же, стр. 74.
2
35

жение внутри идеализма, точнее, как специфическую
форму реакции с позиций идеалистической трактовки
природы и общества. В то время как общее «противо¬
поставление прогресса и реакции формально остается
вне содержательного классового определения, слишком
поспешно уравниваются социальные, политические и ми-
ровоззренчески-философские позиции. Разум выступает
как нечто общее объективному идеализму Гегеля и ди¬
алектическому материализму, которым в качестве обще¬
го противника противопоставляется иррационализм. Как
бы метко и убедительно ни определял Лукач во многих
конкретных анализах классовый фронт и действитель¬
ное мировоззренческое содержание исследуемой теории
применительно к борьбе между материализмом и идеа¬
лизмом, тем самым выходя за рамки своего категориаль¬
ного схематизма, все же здесь искажается общая связь,
а в последующем — также и многие анализы. Справед¬
ливо отмечаемое им мифотворчество выглядит лишь
следствием интеллектуального метода, который разры¬
вает внутреннюю взаимосвязь между идеализмом и ре¬
лигией, иррационализмом и неосхоластикой. Отношение
между противоположностью материализма и идеализма
и всемирно-историческим классовым фронтом нашей эпо¬
хи хотя и намечается, но не проводится как теоретиче¬
ский принцип познания. Тем самым искажается, на наш
взгляд, закономерность общего процесса развития бур¬
жуазной философии.
Нет нужды убеждать Лукача в том, что борьба меж¬
ду материализмом и идеализмом является центральной
мировоззренческой проблемой. «Материализм является
центральным вопросом сегодняшней философской ситу¬
ации» 10. Это совершенно верно. Но обоснование, которое
приводит Лукач, недостаточно: «...поскольку диалекти¬
ческий метод сегодня может проявиться только на осно¬
ве материалистического мировоззрения»11.
Это было бы верно лишь в том случае, если бы мате¬
риализм и диалектика были бы внешни друг другу, если
бы материализм в мировоззренческом отношении сводил¬
ся к простой констатации того, что материя существует
10 Georg Lukacs, Existentialismus oder Marxismus?, Berlin,
1961, S. 137.
11 Там же.
36

вне и независимо от 'Сознания, а диалектика не (вклю¬
чает никаких мировоззренческих позитивных высказы¬
ваний о реальности. Тезис Лукача абстрагируется от то¬
го факУга, что сам материализм может быть последова¬
тельным материализмом только в качестве диалектиче¬
ского материализма, что только благодаря своему рас¬
пространению на исследование общества он стал диалек¬
тическим материализмом и одновременно последователь¬
но проведенным материализмом и благодаря этому смог
преодолеть традиционные доктринерские формы фило¬
софии. Именно в этой связи центральная проблема фи¬
лософского положения современности представляется
в качестве классовой проблемы. Эта связь у Лукача от¬
сутствует— не в абстрактной констатации, а в конкрет¬
ном применении к негативному материалу современной
буржуазной философии. Здесь он отрывает исторический
материализм от диалектического и изолирует теорию
познания от первого, что обнаруживается в его выведе¬
нии антидиалектики из общественной практики.
В работе «Экзистенциализм или марксизм?» Лукач
анализирует кризис буржуазной философии. Новым в
буржуазной философии империалистического периода
он считает то, что она представляет собой прежде всего
«идейное отражение империализма как высшей и пос¬
ледней стадии капитализма» 12. «Проблема заключается
не просто в противоположности идейного мира буржу¬
азии и империалистической общественной действительно¬
сти, а в противоречии действительного хода этой обще¬
ственной действительности и скрывающей ее непосред¬
ственной видимости. Вследствие этого возможно, что при
случае субъективно честный мыслитель ставит общест¬
венную действительность с ног на голову...» 13. И в этой
связи Лукач рассматривает («фетишизацию» как «осно¬
вополагающую идеологическую форму проявления капи¬
талистического общества»14. Его вывод следующий: «Для
философии здесь важно, что застревание на фетишиза¬
ции действует в антидиалектическом направлении»15.
«Значительная часть интеллигенции настолько далеко
отстоит от процесса труда, определяющего действитель¬
12 Там же, стр. 8.
13 Там же.
14 Там же, стр. 9.
15 Там же.
37

ную структуру и закон движения общества, настолько
глубоко вплетена в мир второстепенных и третьестепен¬
ных явлений общественного производства, который она
воспринимает в качестве первичного, что идейное разо¬
блачение фетишизации становится прямо-таки невоз¬
можным» 16.
Видимо, здесь заключена теоретическая сущность
концепции. Было бы правильно и необходимо остано¬
виться на вопросе об объективных основах буржуазной
философии, проанализировать объективные условия фи¬
лософского отражения и вскрыть социальные и гносеоло¬
гические корни идеализма и метафизики. В противном
случае они остаются исторической мистерией. Однако
делается ли это здесь в должной мере? Лукач справед¬
ливо указывает на товарный фетишизм и вытекающее
из него вуалирование внутренних материальных связей.
Однако этот фетишизм выглядит как чисто теоретико¬
познавательная категория, оторванно от производящих
его отношений. Как явление, как видимость, закрываю¬
щая объективные, действительные связи, фетишизм воз¬
никает и действует на основе господства производства
над производителем. Но именно это отношение, которое
со своей стороны многократно опосредовано, является
корнем, объективной основой идеалистического искаже¬
ния действительности. Абстрагирование от этого отно¬
шения мистифицирует товарный фетишизм. Он, в самом
деле, действует в антидиалектическом направлении, но
лишь на основе идеалистического искажения. Он воз¬
действовал также на домарксистский материализм, оп¬
ределяя его структуру. Консервативное отношение к ос¬
новам буржуазного общества ведет к его абсолютизации
в философской рефлексии. Поэтому идеалистическая
интерпретация общества является как исторической по¬
знавательной границей буржуазной философии, так и —
в борьбе против марксизма — ее собственно конструк¬
тивным принципом. Если эта связь разорвется, то ис¬
чезнет возможность понять развитие иррационалистиче¬
ской философии как исторически закономерного изме¬
нения идеализма; тогда исчезнет основа для того, что¬
бы познать и генетически раскрыть внутреннее единст¬
во различных школ идеализма, и вообще основа для
16 Там же, стр. 10.
38

постижения классово обусловленной необходимости иде¬
ализма для буржуазии как класса, борющегося против
революционного рабочего движения и его идей. Внутрен¬
няя связь между идеалистическим ответом на основной
возрос философии и спонтанно-буржуазной классовой
практикой и включающимся сюда отношением к осново¬
полагающим закономерностям общественного развития
в нашу эпоху, что мировоззренчески обобщается и, та¬
ким образом, нормируется,—именно все это является
объективным мотивом антиматериалистического и анти¬
диалектического классового фронта в сфере мировоз¬
зренческого обобщения.
Тенденция Лукача к обособлению противоположнос¬
ти диалектики, или разума, и антидиалектики является
в конечном счете выражением отрыва теории познания
от исторического материализма и вытекает из узкой те¬
оретико-познавательной интерпретации товарного фе¬
тишизма. Изоляция этого фетишизма от порождающих
его практических отношений есть результат разрыва ге¬
нетической связи, которая находит свой теоретический
коррелят в недиалектическом понимании отношения ма¬
териализма и диалектики. Как идеализм вырастает из
общественной практики, как связаны классовая борьба
и философия — это изучается и рассматривается Лука¬
чем только отчасти, поэтому он, на наш взгляд, сверх
всякой меры ссылается на психологию интеллигенции, в
то время как основой, исходным пунктом, а тем самым
и движущим теоретическим мотивом развития иррацио¬
нализма является идеализм в его различных формах.
Ведь в идеалистическом ответе на основной вопрос фи¬
лософии не только выражается основное отношение соз¬
нания и действительности, но и нормируется отношение
познающего субъекта к своей общественной действитель¬
ности, причем эта норма сама вырастает из структуры
материально-практических отношений. Теперь это сле¬
дует рассмотреть подробнее.
3.	СОЦИАЛЬНОЕ ЗНАЧЕНИЕ МАТЕРИАЛИСТИЧЕСКОГО
ПОНИМАНИЯ ОБЩЕСТВА
Буржуазная философия в Германии в период идеоло¬
гической подготовки буржуазной революции достигла
своего апогея в произведениях Гегеля и Фейербаха. Од¬
39

нако, когда пролетариат начал выступать с самостоятель¬
ными требованиями как в национальном, так и в интер¬
национальном масштабе, стала очевидной классово
обусловленная ограниченность философского познания,
которое застыло на «точке зрения буржуазного общест¬
ва». В 40-е годы XIX столетия сложились объективные
и субъективные условия для достижения материалисти¬
ческо-диалектического познания единства природы и об¬
щества, для преодоления спекулятивной фазы филосо¬
фии и перехода к философии научной. Этот шаг совер¬
шили Маркс и Энгельс, которые «...решились без сожа¬
ления пожертвовать всякой идеалистической выдумкой,
которая не соответствует фактам, взятым в их собствен¬
ной, а не в какой-то фантастической связи. И ничего
более материализм вообще не означает. Новое направ¬
ление отличалось лишь тем, что здесь впервые дейст¬
вительно серьезно отнеслись к материалистическому
мировоззрению, что оно было последовательно проведе¬
но— по крайней мере в основных чертах — во всех рас¬
сматриваемых областях знания»17. Именно это было
невозможно с буржуазной точки зрения. Ей внутренне
присуще консервативное отношение к общественной
практике капитализма. Это отношение сделало идеали¬
стическую интерпретацию общества решающим классо¬
вым барьером, который детерминировал и вместе с тем
исключил познание общества. В процессе развития клас¬
совых противоположностей эта идеалистическая интер¬
претация общества стала конструктивным мировоззрен¬
ческим принципом.
В «Тезисах о Фейербахе» Маркс в 1845 году в об¬
щем виде сформулировал взгляд на классовые границы
буржуазной философии, когда он впервые развил но¬
вую коммунистическую точку зрения как противопо¬
ложность всей буржуазной философии, включая и ее
самое прогрессивное, ближе всего стоящее к пролетари¬
ату направление. Главная ошибка предшествующего ма¬
териализма заключается в непонимании общественной
практики. Поэтому он застыл в метафизических конст¬
рукциях и остался в плену идеалистической интерпрета¬
ции общества. Хотя прогрессивный идеализм и разви¬
вал «активную сторону», но абстрактно, как идеальную
17 К. М а р к с и Ф. Энгельс, Соч., т. 21, стр. 301.
40

деятельность. Все же, как и буржуазный материализм,
он не понимал действительную материальную практику,
общественную деятельность, изменяющую и преобра¬
зующую природу и общество. Гениальность «Тезисов
о Фейербахе» заключается, помимо всего прочего, в том,
что Маркс в них подчеркнул связь, которая существует
между этим непониманием материальной практики, прос¬
тым созерцанием буржуазного общества и буржуазного
индивида и реальным отношением к этому обществу;
непониманию соответствует созерцательное, узкообъяс¬
нительное и консервативное отношение, которое как раз
и воплощает интерес буржуазии как класса, консервиру¬
ющего, утверждающего и охраняющего классовое об¬
щество.
Очевидно, что это непонимание практики само явля¬
ется продуктом и отражением практики, определенной
исторической практики капитализма. Это непонимание,
как и его противоположность — действительное понима¬
ние, являются в равной мере продуктами этой практики.
Мы говорим прежде всего о выводах материалисти¬
ческого понимания общества. Благодаря тому, что об¬
щественное бытие не выводится больше из сознания или
из его продуктов, стало возможным познание общест¬
венного бытия в его качестве, специфике, специфиче¬
ской закономерности движения и структуры.
Общественное бытие не является суммой веществен¬
ных тел. Метафизическая интерпретация должна сводить
общественный жизненный процесс к психологическим и
зоологическим процессам и по-прежнему выдавать за
движущую силу общественного развития в конечном
счете идеально-психологические мотивы и движущие
силы. Все это ничего общего не имеет с материалисти¬
ческим пониманием истории. Подобные трактовки мы
находим у вульгарного материализма XIX века. Он ин¬
терпретирует общественные процессы лишь мнимоесте¬
ственнонаучным образом, по образцу той модели, кото¬
рая сама социально обусловлена; тот факт, что бытие
рассматривается как вещественное, так же общественно
обусловлен, как и интерпретация его движения. Напри¬
мер, в социал-дарвинизме эта интерпретация является
специфической идеологизацией капиталистической кон¬
курентной борьбы, проецируемой из общества на приро¬
ду и из нее снова на общество.
41

Напротив, точная естественнонаучная концепция об¬
щественного жизненного процесса отнюдь не подчиняет
его внеобщественным факторам и не интерпретирует
его ни по образцу модели, взятой из внеобщественных
специфических областей, ни по образцу модели непос-
родственно индивидуального жизненного опыта, ибо здесь
общественные действия выглядят идеально опосредован¬
ными. Если общественное бытие признается существую¬
щим независимо от общественного сознания, то тем са¬
мым впервые создается возможность понять специфику
общества как совокупности отношений индивидов, как
результата и связи их взаимных действий. Тогда обще¬
ство понимается уже не как покоящаяся вешь или вне-
историчная природа, а как исторический процесс произ¬
водства и воспроизводства общественной жизни. Рас¬
пространение материализма на понимание общества
обладает собственной специфической логикой; оно ведет
к раскрытию диалектики общественного самодвижения.
Постигая в производстве действительную связь между
обществом и природой, признавая производственные от¬
ношения, зависящие от производительных сил в качестве
определяющих внутри многообразия общественных отно¬
шений, оно впервые делает возможной общественную
науку как своим требованием конкретного исторического
анализа, так и доказательством наличия законосообраз¬
ности в производственных отношениях 18. Из диалектики
отношений между производительными силами и отноше¬
ниями, в которые люди вступают в производстве, стали
объяснимыми возникновение, внутренняя противоречи¬
вость и гибель различных исторических общественных
формаций. Благодаря этому стало возможным понять их
образование и гибель как «естественно исторический
процесс», который является именно процессом социаль¬
но действующих людей, результатом их бесчисленных
практических взаимодействий. Если факты общественной
жизни познаны в своей конкретной связи, то теория при¬
обретает новое отношение к практике. Познание роли
производства включает познание роли производителей,
трудящихся масс. Познание закономерностей капитализ¬
ма включает познание необходимости социализма, рево¬
люционного свержения капитализма. Открытие внутрея-
18 См.: В. И. Ленин, Поли. собр. соч., т. 1, стр. 138'.
42

него противоречия между общественным трудом и част¬
ным присвоением, между характером производительных
сил и производственными отношениями помогает проле¬
тариату как важнейшей производительной силе научно
осознать свои объективные исторические интересы и за¬
конность своей деятельности. Классовая борьба как фе¬
номен, описанный задолго до Маркса, доказывается те¬
перь как нечто с необходимостью вытекающее из соци¬
альной структуры; познается ее объективная логика, а
тем самым и диктатура пролетариата как ее необходи¬
мый результат, как диктатура того класса буржуазного
общества, который одновременно является будущим
строителем социализма. Таким образом, коммунизм,
контуры которого могли быть расшифрованы уже в от¬
чужденной форме капитализма, познается как историче¬
ская необходимость. Он мог быть предсказан как ре¬
зультат развития общества; он больше не утверждался
доктринерски и как утопическая вера, а доказывался
исторически и потому возвышался до революционной
программы.
Только теоретическое знание капиталистического об¬
щества позволяет пролетариату, как самому революци¬
онному классу этого общества, преобразовать социаль¬
ные отношения и тем самым преобразовать самого себя.
Домарксистская теория была не в состоянии познать
эту внутреннюю диалектику общественного процесса
развития, она поэтому не могла быть руководством к
сознательному преобразованию общества.
Указанные связи свидетельствуют, что распростране¬
ние материализма на рассмотрение общества тождест¬
венно, в смысле логических выводов, с доказательством
закономерности возникновения, с раскрытием структуры
и доказательством преходящего характера общественных
формаций. Распространение материализма на рассмот¬
рение общества включает в логику процесса прогресси¬
рующего обобществления труда объективную социали¬
стическую перспективу и тем самым реголюционное и
критическое отношение к капиталистическим производ¬
ственным отношениям.
Конечно, исторически рассматриваемое (и с матери¬
алистической точки зрения это неизбежно) развитие
протекало в обратном направлении. Когда Маркс впер¬
вые высказал идею об исторической миссии рабочего
43

класса, его познание было сформулировано еще аб¬
страктно философски, его материализм еще не был за¬
вершен, а представлял собой только постановку вопроса.
И лишь начиная с этого постижения революционной
роли рабочего класса, датируется «скачок» в истории
философии, и Маркс смог выработать это знание только
тогда, когда в Париже он столкнулся с действительным
движением борющегося рабочего класса. Это открытие
было поворотным и исходным пунктом: постижение ре¬
волюционных потенций внутри общественной связи, ре¬
альное отрицание капитализма вело от философского к
конкретно экономическому пониманию, к открытию роли
труда и его антагонистических форм развития, вело от
изучения отчужденного труда к определению антагони¬
стических классовых отношений эксплуатации и от их
позитивного содержания к наброску социалистической
исторической картины в «Экономическо-философских
рукописях». В «Тезисах о Фейербахе» то, что Маркс вы¬
сказал в рукописях, поднимается на ступень общего
философского и одновременно классово обусловленного
осознания, а затем систематизируется в «Немецкой идео¬
логии» с достигнутых новых позиций научного комму¬
низма и в противоположность «реальному гуманизму»
предшествующего периода. Научному коммунизму дол¬
жна была предшествовать реальность самостоятельно
выступившего пролетариата. Отправление от этой дей¬
ствительности как от исходного пункта произвело пере¬
ворот, революцию в теории и имело одновременно ре¬
зультатом новое революционно-критическое научное от¬
ношение к социальной действительности, что само яв¬
ляется условием ее практического преобразования с
помощью тех сил, от существования и действия которых
Маркс отправлялся. Нет нужды останавливаться здесь
на многообразных проблемах идейной подготовки этого
скачка в истории философского и научного познания.
В этом процессе впервые могли быть объединены и были
объединены материализм и диалектика^ диалектика
«деятельной стороны», с буржуазной точки зрения, дол¬
жна была развиваться только идеалистически — как
отражение в отчужденной форме.
Этот вывод из материалистического понимания об¬
щества соответствует объективному интересу матери¬
ального освобождения рабочего класса путем перево¬
44

рота в общественных материальных отношениях. Идеа¬
листическое мировоззрение вообще, как и идеалистиче¬
ское понимание общества в частности, ведет — примени¬
тельно к изменению общества — в лучшем случае лишь
к изменению сознания, к объяснению общества. Тем
самым обосновывается лишь изменение идеологических
отношений. Оно не затрагивает основополагающих, оп¬
ределяющих материальных отношений, составляющих
внутреннюю связь общественной практики. Оно, таким
образом, утверждает эти отношения. Оно нормирует
консервативный образ действий, приспособление к этим
отношениям. Поэтому противоположность между мате¬
риалистическим и идеалистическим пониманием общест¬
ва отражает уже применительно к этому теоретическому
основному вопросу классовый фронт между буржуазией
и пролетариатом, противоположность между социалисти¬
ческой и капиталистической общественными системами.
4.	ГОСПОДСТВО ПРОИЗВОДСТВА НАД ПРОИЗВОДИТЕЛЯМИ
КАК ОБЪЕКТИВНАЯ ОСНОВА ИСТОРИЧЕСКОГО
ИДЕАЛИЗМА
Непонимание материальной практики буржуазного
общества и ее идеалистически искаженное отражение
вырастают из условий самой этой практики, являются
ее исторически необходимым продуктом, выступая как
духовное воспроизведение материальных отношений.
Поэтому Маркс и Энгельс писали в «Немецкой идеоло¬
гии»: «Если во всей идеологии люди и их отношения
оказываются поставленными на голову, словно в камере-
обскуре, то и это явление точно так же проистекает из
исторического процесса их жизни, — подобно тому как
обратное изображение предметов на сетчатке глаза про¬
истекает из непосредственно физического процесса их
жизни» 19.
Для того чтобы объяснить происхождение идеали¬
стического искажения из капиталистического жизненно¬
го процесса, необходимо изучение как таких моментов,
которые общи всему классовому обществу, так и тех,
которые специфичны для капитализма. Мы отвлекаемся
здесь от тех моментов, которые проистекают из перво¬
19 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 3, стр. 25
45

начального бессилия людей по отношению к природе и
из незнания природных связей, они существенной роли
для нашего периода не играют. Нет необходимости так¬
же опрашивать о специфических трансформациях рели¬
гиозных представлений в идеалистической теории, что
наблюдается начиная с возникновения идеализма как
реакции на материализм, например у Платона. Опреде¬
ленные стороны взаимоотношения идеализма и религии
позднее будут затронуты.
Прежде всего идеалистическое обобщение имеет свои
гносеологические корни, опорные пункты внутри повсе¬
дневной деятельности и познания. Поскольку все обще¬
ственные действия опосредуются сознанием, может по¬
казаться, что они произведены сознанием. Поскольку
человеческий труд является сознательным, целенаправ¬
ленным трудом, может показаться, что подлинным аген¬
том процесса труда является человеческое представле¬
ние о цели. Поскольку познание является мысленным
воспроизводством мира, мир может показаться продук¬
том сознания. В свою очередь одновременно могут абсо¬
лютизироваться отдельные ступени, стороны, а также
границы внутри процесса познания.
Эти гносеологические корни идеализма предпола¬
гаются здесь. Они обусловливают возможность идеали¬
стического обобщения и образования идеалистических
систем. Фактическое же их формирование вытекает из
их социальных корней. Здесь следует учесть мысли, раз¬
витые Марксом и Энгельсом в «Немецкой идеологии»
относительно социальных оснований идеализма, когда
они выводили идеологически искаженное отражение из
условий разделения труда и классового деления, из раз¬
рыва умственного и физического труда, из обособления
различных сфер материальной и духовной деятельности.
Они сняли покров с видимости и одновременно отмети¬
ли факт и объяснили причину того, что господство опре¬
деленных классов выступает как господство идей, что
господствующие мысли являются выражением господ¬
ствующих материальных отношений20. Это нужно иметь
в виду, когда мы будем говорить подробнее о существен¬
ных связях — о последствиях господства производства
над производителями, об обособлении отношений от ин¬
20 См. там же, стр. 16, 49.
46

дивидов и о значении этого обособления для идейного
отражения. Обособление отношений от индивидов, чьи¬
ми отношениями они являются, обособление обществен¬
ных производительных сил от индивидов, чьими силами
они являются, — таково искаженное перевертывание,
происходящее в материально-общественной практике.
Идеализм выступает как обособление субъективно-идей¬
ного продукта от объективной реальности, продуктом
которой он является; в религиозных, как и в идеалисти¬
ческих концепциях, над человеком господствует продукт
его головы. Мир производится от его продукта, его отра¬
жения. Во 'всех общественных формациях, базирующих¬
ся на товарном производстве, прежде всего при капита¬
лизме, процесс производства господствует над произво¬
дителями. Это своеобразное перевертывание пронизы¬
вает всю совокупность общественных отношений, оно
определяет отношение производителей к продукту, к
своему труду,, к общественным взаимоотношениям, ко¬
торые они сами приводят в действие, к совокупной свя¬
зи общественного процесса производства, который сам
ведь является результатом действий производителей на
базе результатов деятельности предшествующих поко¬
лений. В «Немецкой идеологии» Маркс и Энгельс сле¬
дующим образом характеризуют это отчуждение: «Соци¬
альная сила, т. е. умноженная производительная сила,
возникающая благодаря обусловленной разделением
труда совместной деятельности различных индивидов, —
это социальная сила, вследствие того, что сама совмест¬
ная деятельность возникает не добровольно, а стихийно,
представляется данным индивидам не как их собствен¬
ная объединенная сила, а как некая чуждая, вне их стоя¬
щая власть, о происхождении и тенденциях развития ко¬
торой они ничего не знают; они, следовательно, уже не
могут господствовать над этой силой, — напротив, по¬
следняя проходит теперь ряд фаз и ступеней развития,
не только не зависящих от воли и поведения людей, а
наоборот, направляющих эту волю и это поведение»21.
Этим характеризуется основополагающее различие
между досоциалистическими, стихийными,( развивающи¬
мися независимо от субъективной воли общественными
формациями и коммунизмом: «Строй, создаваемый ком¬
21 Там же, стр. 33.
47

мунизмом, является как раз таким действительным ба¬
зисом, который исключает все то, что существует неза¬
висимо от индивидов, поскольку существующий строй
есть ведь не что иное, как продукт существовавшего до
сих пор общения между самими индивидами. Таким об¬
разом, с условиями, порожденными прежним производ¬
ством и общением, коммунисты практически обращают¬
ся как с неорганическими,, но при этом они отнюдь не
воображают, будто намерением или предназначением
прошлых поколений было доставить им материал, и не
считают, что условия эти были неорганическими для соз¬
дававших их индивидов»22.
Для того чтобы точнее постигнуть связь между ха¬
рактером этого перевертывания, происходящего в мате¬
риальной практике, и его духовным воспроизведением и
для того чтобы более четко очертить связь между мате-
риалистически-научным отражением материальных отно¬
шений общественной жизни и точкой зрения коммуни¬
стического общества, следует на них остановиться под¬
робнее.
Господство процесса производства над производите¬
лями само является продуктом общественного развития
и представляет собой определенную фазу развития об¬
щественной производительной силы. В «Очерках кри¬
тики политической экономии» Маркс указывает на это в
чрезвычайно содержательном замечании: «Отношения
личной зависимости (вначале совершенно первобыт¬
ные) — таковы те первые формы общества, при которых
производительность людей развивается лишь в незначи¬
тельном объеме и в изолированных пунктах. Личная
независимость, основанная на вещной зависимости, —
такова вторая крупная форма, при которой впервые об¬
разуется система всеобщего общественного обмена ве¬
ществ ун1иве,реальных отношений, (всесторонних потреб¬
ностей и универсальных потенций. Свободная индивиду¬
альность, основанная на универсальном развитии инди¬
видов и на превращениях их коллективной, обществен¬
ной производительности в их общественное достояние,—
такова третья ступень. Вторая ступень создает условия
для третьей»23.
22 Там же, стр. 71.
23 К а г 1 М аг х, Grundrisse zur Kritik der politischen Okonomie,
Berlin, 1953, S. 75 f.
48

Здесь следует отвлечься от специфики личной зави¬
симости. В данном случае нас интересует ступень веш-
ной зависимости, которая начинается с товарного про¬
изводства и развивается до общественной системы при
капитализме. Отношения вещной зависимости представ¬
ляют собой — как исторически более поздние — одновре¬
менно «выработку всеобщей основы отношений личной
зависимости»24. Они со своей стороны, освобожденные от
иллюзий, снова переходят в отношения личной зависи¬
мости. Господство производства над производителями
развивается из первобытного разделения труда, обмена,
товарного производства. С ними развивается эксплуата¬
ция человека человеком — в первой форме превращения
человека в товар как instrumentum vocale*.
Маркс и Энгельс точно проанализировали и раскры¬
ли, как возникли стихийное разделение труда, обмен и
товарное производство,, каким образом продукты труда
становятся товаром в качестве продуктов совершаемых
независимо друг от друга частных работ, как обществен¬
ный совокупный труд возникает из совокупности этих
частных работ и как устанавливается общественная
связь в обмене продуктов, как .развивается всеобщая за¬
висимость производителей друг от друга в процессе
прогрессирующего разделения труда, как эта связь опо¬
средуется вещественными товарами и выражается в ме¬
новой стоимости продукта. Общественное совокупное
производство «возникает в качестве объективной связи
лишь из взаимодействия производителей, которые про¬
изводят в развитом товарном производстве непосред¬
ственно для общества, для других, не производя, одна¬
ко, непосредственно общественно. Они поэтому подчи¬
нены общественному производству, но не господствуют
над ним. Ибо «их собственное столкновение друг с дру¬
гом создает для них некоторую стоящую над ними
чуждую им общественную силу; их взаимодействие вы¬
ступает как не зависящий от них процесс и как не зави¬
сящая от них власть»25. Специфическая закономерность,
внутренняя связь этой объективной цепи, возникающей
из контакта частных производителей, складывающихся
24 Там же, стр. 81.
* говорящее орудие — Ред.
25 Там же, стр. 111.
49

в систему взаимодействий, прокладывает себе дорогу
независимо от сознания и воли индивидов. «Необходимо
вполне развитое товарное производство для того, чтобы
из самого опыта могло вырасти научное понимание, что
отдельные частные работы, совершаемые независимо
друг от друга, но всесторонне связанные между собой
как звенья естественно выросшего общественного разде¬
ления труда, постоянно приводятся к своей обшественно-
чро'порциональной мере. Для появления этого научно¬
го понимания необходимо вполне развитое товарное
производство потому, что общественно необходимое для
производства продуктов рабочее время прокладывает
себе путь через случайные и постоянно колеблющиеся
меновые отношения продуктов частных работ лишь на¬
сильственно в качестве регулирующего естественного за¬
кона, действующего подобно закону тяготения, когда на
голову обрушивается дом»26.
Это свидетельствует о бессилии индивидов по отно¬
шению к общественному совокупному процессу и внут¬
ренне присущим ему закономерностям, хотя именно этот
процесс является не чем иным, как интегралом их дея¬
тельности, а закономерности реализуются лишь в их
действиях и благодаря им. Товарное производство впол¬
не развивается лишь при капитализме, как бы велика
ни была его роль в предшествующих формациях. Господ¬
ство производства над производителями, которое неизме¬
римо выросло по сравнению с предшествующими фор¬
мациями, достигает здесь своей крайности и своего чис¬
того развития. Это исчерпывающе изложено Марксом,
открывшим закон производства стоимости и производ¬
ства прибавочной стоимости и показавшим логику внут¬
ренних противоречий капитализма. Здесь отношение от¬
чуждения, поскольку рабочая сила стала товаром, дости¬
гает в самом процессе производства своего крайнего
обострения, которое вытекает из отрыва рабочего от ма¬
териальных условий производства, из продажи его рабо¬
чей силы и ее потребления капиталом при условии про¬
грессирующего обобществления труда:
«Если мы рассматриваем процесс производства с точ¬
ки зрения процесса труда, то рабочий относится к сред-
ггвам 1производства не как к капиталу, а просто как к
26 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 23, стр. 85.
50

средствам и материалу своей целесообразной произво¬
дительной деятельности... Иное получится, если мы будем
рассматривать процесс производства с точки зрения про¬
цесса увеличения стоимости. Средства производства тот¬
час же превращаются в средства высасывания чужого
труда. И уже не рабочий употребляет средства произ¬
водства, а средства производства употребляют рабочего.
Не он потребляет их как вещественные элементы своей
производительной деятельности, а они потребляют его
как фермент их собственного жизненного процесса; а
жизненный процесс капитала заключается лишь в его
движении как самовозрастающей стоимости»27.
Подчинение труда капиталу завершает по мере раз¬
вития капитализма перестановку — превращение произ¬
водителя в одушевленную принадлежность потребляю¬
щего его процесса производства. В этой перестановке,
даже извращении соотношения между мертвым и живым
трудом, между стоимостью и трудом, который создает
стоимость, как моментом капиталистических отношений,
господство средств производства над производителями
достигает одновременно своего крайнего выражения28.
Энгельс пишет об этом: «Во всяком обществе со стихий¬
но сложившимся развитием производства, — а современ¬
ное общество является именно таким,— не производи¬
тели господствуют над средствами производства,, а сред¬
ства производства господствуют над производителями.
В таком обществе каждый новый рычаг производства
необходимо превращается в новое средство порабощения
производителей средствами производства»29. Господство
процесса производства над производителями, превраще¬
ние взаимных отношений индивидов в чуждую подчи¬
няющую их силу, «как бы ее ни представлять себе — как
силу природы, случайность или в любой другой форме, —
есть необходимый результат того, что исходным пунк¬
том здесь не является свободный общественный инди¬
вид»30. Применительно к этому отношению индивид
является несвободным, бессильным, ведет себя не как
сознательный преобразователь своих жизненных усло¬
27 Там же, стр. 320.
28 Там же.
29 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 20, стр. 303.
80 Karl Marx, Grundrisse zur Kritik der politischen Okonomie,
S. 111.
51

вий, а приспосабливается к ним и вынужден к ним при¬
спосабливаться; его независимость является зависимо¬
стью от вещественных сил, он относится к своему обще¬
ственному бытию и тем самым к своей производствен¬
ной деятельности только как к средству индивидуального
существования, подобно тому как при капитализме его
производственная деятельность является голым сред¬
ством самовозрастания капитала.
Бессилие то отношению к созданным собственными
силами общественным условиям жизни, к общественному
процессу производства может быть устранено только пу¬
тем социалистического 'преобразования общественных от¬
ношений. Только путем обобществления средств произ¬
водства и коллективного, планомерного регулирования
процесса производства, путем возможного на социали¬
стической основе научного отношения к общественным
условиям жизни и к природе люди -превращаются -в (про¬
цессе (производства, в (процессе социалистического и ком¬
мунистического преобразования в сознательных творцов
своей общественной жизни, труд становится «самоосуще-
ствлением, (предметным воплощением субьекта, становит¬
ся поэтому действительной свободой»31, люди становятся
субъектом, который сознательно регулирует силы приро¬
ды и собственное обобществление. «То объединение лю¬
дей в общество, которое противостояло имдосихпор как
навязанное свыше природой и историей, становится те¬
перь их собственным свободным делом. Объективные,
чуждые силы, господствовавшие до сих пор над историей,
поступают под контроль самих людей. И только с этого
момента люди начнут вполне сознательно сами творить
свою историю, только тогда приводимые ими в движение
общественные причины будут иметь в преобладающей
и все возрастающей мере и те следствия, которых они
желают. Это есть скачок человечества из царства необ¬
ходимости в царство свободы» 32.
Эта противоположность между классовым общест¬
вом, покоящимся на частной собственности, и коммуни¬
стическом обществом, покоящимся на собственности об¬
щественной, как противоположность между господством
производства над производителями и планомерно соз¬
31 Там же, стр. 505.
82 К. Маркой Ф. Энгельс, Соч., т. 20, стр. 295.
52

нательным господством производителей над произвол
ством, дает возможность определить глубину противопо¬
ложности материалистического и идеалистического по-
нима1ния общества.
Идеалистическая теория общественных связей, в ка¬
ких бы многообразных и разнообразных формах она ни
выступала, воспроизводит в мыслях ту перестановку
первичного и вторичного, которая практически действует
при господстве продукта над производителями. Эна одно¬
временно является ядром всегда с необходимостью антро-
поморфистского идеалистического мировоззрения. Однако
оно отнюдь не возникает лишь как непосредственое отра¬
жение анализируемого отношения, а опосредствовано
вытекающим из него обособлением идеологических отно¬
шений. Идеалистическая теория предполагает разрыв
умственного и физического труда, классовое деление,
возникновение государства и права, разделение труда
внутри идеологической сферы, а также имеющее значе¬
ние для общественного индивида идеальное опосредова¬
ние общественной совокупной связи политическими, пра¬
вовыми, а также религиозными отношениями, института¬
ми и т. д. Сколь многообразны идеологические отноше¬
ния, столь многообразны и возможности их мысленной
абсолютизации — вплоть до крайнего иллюзионизма,
который полагает, что в психическом можно найти осно¬
вы общественного взаимодействия и его движущих сил.
Здесь невозможно подробно останавливаться на свое¬
образии обособления отношений под углом зрения лич¬
ных отношений, окаменевших традиционных и государ¬
ственных порядков, специфической роли религиозных
институтов, политических порядков и т. д. и тем самым
останавливаться на специфической форме их мыслен¬
ного отражения.
Маркс и Энгельс специально анализировали эту
связь в «Немецкой идеологии»: «Существовавшие до
сих пор производственные отношения индивидов должны
выражаться также в качестве правовых и политических
отношений... В рамках разделения труда эти отношения
должны приобрести самостоятельное существование по
отношению к индивидам. Все отношения могут быть вы¬
ражены в языке только в виде понятий. Уверенность, что
эти общие представления и понятия существуют в каче¬
стве таинственных сил, есть необходимый результат
53

того, что реальные отношения, выражением которых они
являются, получили самостоятельное существование.
Эти общие представления, кроме их отмеченного значе¬
ния в обыденном сознании, приобретают еще особое
значение и развитие у политиков и юристов, которых
разделение труда толкает к возведению этих понятий в
культ и которые видят в них, а не в производственных
отношениях, истинную основу всех реальных отношений
собственности»33.
Идеалистическое теоретическое отражение является
как продуктом, так и защитой, воспроизведением и бла¬
годаря этому упрочением упомянутого выше бессилия
индивидов по отношению к коренным связям их соб¬
ственного общественного действия, к результатам их
деятельности. Это отражение сохраняет бессилие гем,
что оно никогда не допускает, чтобы «социальная сила»
выступала как то, чем она является в действительности,
она выступает не как результат взаимодействия самих
людей, а как чуждая внеобщественная сила — природа,
бог, судьба, идея и т. д., — по отношению к которой
действия людей представляются зависимыми от их соб¬
ственных субъективных движущих сил и мотивов, а так¬
же от отношения к этой силе.
Сюда включаются субъективистские теории, которые
определяют сущность человека как вечную природу, как
религиозную сущность, как духовную сущность. Как бы
ни варьировались эти концепции, они отрицают специфи¬
ческий, материальный характер производственных отно¬
шений, не понимают материальной практики, первич¬
ности общественного бытия по отношению к созна¬
нию.
При этом в период подъема буржуазии доминируют
те интерпретации, которые хотя и фантастически, но все
же объясняют эту силу как дружественную человеку,
как разумную и позитивно расположенную к нему: при¬
рода представляется как разумно закономерная, бог —
как разумно планирующий, гуманный механик мира,
бог и мир — в качестве единой разумно-закономерной
божественной природы, или бытие подчиняют гегелев¬
ской идее в ее диалектической рациональности. Этот мир
толкуется как лучший из всех возможных миров — он
33 К- М а р к с и Ф. Э н г е л ь с, Соч., т. 3, стр. 360.
54

либо уже осуществился, либо осуществится только в бу¬
дущем, по мере осуществления разумного общества бур¬
жуазии, тогда как в истории бога или природы порядок
и план поступательно воплощаются в реализации бур¬
жуазных отношений собственности и их «разума» или
подчиненной им человеческой природы.
В противоположность этому в период обострения
классовой борьбы между буржуазией и пролетариа¬
том— прежде всего после Парижской коммуны — и в
еще большей степени с началом всеобщего кризиса ка¬
питализма эта «природа» или же ее концепции прини¬
мают во все возрастающей мере произвольные и враж¬
дебные человеку черты. Здесь продолжается и разви¬
вается то, что уже было подготовлено антиреволюцион-
ными, реакционными философскими учениями первой
половины XIX века: таков католицизм времен реставра¬
ции, таковы идеи Шопенгауэра, Шеллинга, Кьеркегора
в многообразно варьирующихся, приспосабливающихся
к новым потребностям видах.
Однако в какой бы форме ни. выступала идеалисти¬
ческая теория, она не постигает сущности материальной
общественной практики. Это непонимание соответствует
тому бессилию по отношению к чуждым закономерно¬
стям общественной жизни, которые господствуют в этой
практике. В то же время непонимание сохраняет это
отношение бессилия, так как исключает сознательное
изменение общественных отношений. Тем самым оно не¬
посредственно соответствует интересу того класса,
господство которого на них покоится. Классовая огра¬
ниченность буржуазной философ,ии в познании общест¬
венного бытия является вместе с тем приведением в
действие классового интереса, который исключает соци¬
алистический переворот и стремится к безусловному
сохранению частной собственности на средства произ¬
водства, потому что этот интерес предполагает частную
собственность.
Бессилие по отношению к совокупному процессу об¬
щественного производства является условием и основой
власти буржуазии, а в настоящее время — прежде всего
монополистической буржуазии как эксплуататорского
класса. Буржуазия поэтому, безусловно, заинтересова¬
на в том, чтобы увековечить иллюзию, будто господство
класса является господством идей или их продуктов,
55

объективированных в надмировой сфере в качестве чуж¬
дых человеку сил.
Идеалистически искаженное отражение, которое вос¬
производит отмеченное выше ’.перевертывание внутри ма¬
териальной практики и выводимых из нее отношений,
только потому может возникать в повседневном созна¬
нии, а также в теории, что существуют специфические,
непосредственно определяющие сознание опосредова¬
ния. Речь здесь идет не о специфическом классовом мыш¬
лении, которое как бы вырастает из социальной позиции.
«Так как процесс мышления сам вырастает из извест¬
ных условий, сам является естественным процессом,
то действительно постигающее мышление может быть
лишь одним и тем же, отличаясь только по степени, в
зависимости от зрелости развития, следовательно, также
и от развития органа мышления. Все остальное —
вздор»34.
Это опосредование между материальным жизненным
процессом и его отражением, которое, таким образом,
непосредственно определяет сознание, является спосо¬
бом проявления именно этого жизненного процесса, его
отношений и связей. Под способом проявления пони¬
мается не субъективный обмен мнениями, а объективное
проявление материальных связей, как бы их внешность,
которая прежде всего представляется сознанию. Прояв¬
ление и сущность всегда находятся в противоречивом
отношении, которое каждый раз должно быть конкретно
определено. Противоречие между ними, как оно имеет
место при капиталистических отношениях, и характери¬
зует скрытость и 'замаскированность внутренней связи в
ее проявлении, имея своей основой товарный фетишизм,
открытый Марксом. «Следовательно, таинственность то¬
варной формы, — пишет Маркс, — состоит просто в том,
что она является зеркалом, которое отражает людям об¬
щественный характер их собственного труда как вещ¬
ный характер самих продуктов труда, как общественные
свойства данных вещей, присущие им от природы; по¬
этому и общественное отношение производителей к сово¬
купному труду представляется им находящимся вне их
общественным отношением вещей»35.
84 К. М а р к с и Ф. Э н г е л ь с, Соч., т. 32, стр. 461.
35 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 23, стр. 82-
56

В знаменитой главе о товарном фетишизме Маркс ис¬
следует, как это своеобразное явление возникает из
двойственного характера труда, который производит то¬
вары, возникает в практике обмена, в практическом об¬
щественном контакте частных производителей, в прак¬
тике, которая является бессознательной по отношению к
обусловливающему ее и в ней пробивающему себе доро¬
гу закону стоимости. «Их собственное общественное дви¬
жение принимает форму движения вещей, под контролем
которого они находятся, вместо того чтобы его контро¬
лировать» 36.
В «Капитале» мистический характер «отчужденной
формы проявления экономических отношений» раскрыт
и показан как закономерный результат товарного произ¬
водства вообще, производства и воспроизводства капи¬
тала в особенности. Если товарный фетишизм действует
во всех общественных формациях, в которых имеет мес¬
то товарное производство и денежное обращение, то
своей высшей точки мистификация достигает при капи¬
тализме, который заменяет непосредственные личные от¬
ношения господства и порабощения в прежних форма¬
циях опосредованными вещественными отношениями. Эн
возникает уже непосредственно внутри производствен¬
ной сферы, хотя развит здесь еще в самой слабой степе¬
ни и обнаруживает свой общественный характер в клас¬
совой борьбе. Однако здесь одновременно начинается
мистификация. «С развитием относительной прибавоч¬
ной стоимости при собственно специфически капитали¬
стическом способе производства, развивающем общест¬
венные производительные силы труда, эти производи¬
тельные силы и общественные связи труда в непосред¬
ственном процессе труда кажутся перенесенными с труда
на капитал. Благодаря этому капитал уже становится
весьма таинственным существом, так как все обществен¬
ные производительные силы труда представляются при¬
надлежащими ему, а не труду как таковому, и возника¬
ющими из его собственных недр»37.
В процессе обращения «отношения первоначального
производства стоимости отступают совершенно на зад¬
ний план»38, поскольку только в нем может реали¬
36 К.; М а р кс и Ф. Энгельс, Соч., т. 23, стр. 85.
37 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 25, ч. II, стр. 395.
38 Там же.
57

зоваться стоимость и прибавочная стоимость, кажется,
что они возникли из процесса обращения. Наконец, в
конкуренции закон стоимости пробивает себе дорогу
через анархию капитала, в бесчисленных случайностях
и вовсе не может быть наблюдаем тем, кто находится
внутри этого движения. При этом практика ткет еще
более плотный покров: «Действительный процесс произ¬
водства, как единство непосредственного процесса про¬
изводства и процесса обращения, порождает все новые
формы, в которых все более теряется нить внутренней
связи, отношения производства все более приобретают
самостоятельное существование по отношению друг к
другу, а составные части стоимости закостеневают в са¬
мостоятельные одна по отношению к другой формы»39.
Маркс вводит здесь превращение прибавочной стои¬
мости в прибыль, специфические закономерности нормы
прибыли, превращение прибыли—через конкретное дви¬
жение 'конкуренции — в среднюю прибыль, стоимостей —
в цену производства, далее, процесс выравнивания капи¬
тала, который ведет к средним ценам и средним прибы¬
лям, так что здесь конкретная прибыль капитала уже
отрывается от прибавочной стоимости, которую капитал
выжимает из рабочих, и выступает в качестве средней
нормы прибыли, внутренне присущей капиталу. «Деле¬
ние прибыли на предпринимательский доход и процент...
завершает обособление формы прибавочной стоимости,
закостенение ее формы по отношению к ее субстанции,
ее сущности»40. В результате кажется, что процент про¬
изошел из капитала. Так появляется в качестве край¬
ней мистификации та «тринитарная формула», согласно
которой процент происходит из капитала, земельная
рента — из земли и заработная плата — из труда, тогда
как основное отношение, производство прибавочной сто¬
имости, эксплуатация и соответствующее распределение
прибавочной стоимости между капиталистами и земель¬
ными собственниками полностью скрыты. По отношению
к этой маскировке следует также принять во внимание
совокупное движение производства и воспроизводства
капитала в смене конъюнктуры и кризисов как в наци¬
ональных, так и в мировых рыночных связях, как в на¬
39 К- Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 25, ч. II, стр. 396.
40 Там же, стр. 397.
58

циональной, так и в интернациональной конкурентной
борьбе, которые в свою очередь представляются агентам
производства как «непреодолимые, стихийно господству¬
ющие над ними законы природы и проявляются по от¬
ношению к ним как слепая необходимость»41.
Именно этот способ проявления, который дан капи¬
талистическим товарным производством, действует не¬
посредственно на сознание «агентов производства», ко¬
торые «чувствуют себя совершенно как дома среди этих
отчужденных и иррациональных форм... ибо они движут¬
ся в этих формах внешней видимости и постоянно имеют
дело с ними»42. Таким образом, практикуемые ими са¬
мими общественные отношения, следовательно, собствен¬
ная материальная общественная деятельность, высту¬
пают в отчужденной, обособленной форме. Движение,
опосредованное через вещи, выступает как движение
этих вещей, общественные отношения в своей историче¬
ской и исторически преходящей определенности высту¬
пают как якобы вечные, естественные свойства элементов
производства. Именно потому, что 'Производство господ¬
ствует над производителями, потому что естественная не¬
обходимость пробивает себе дорогу как слепая равнодей¬
ствующая, необходимость собственного действия высту¬
пает как чуждое непреодолимое и надчеловеческое при¬
родное принуждение. Результат собственной материаль¬
ной деятельности превращается в чуждую силу, высту¬
пающую в овеществленной форме капитала. Однако не¬
достаточно видеть только эту сторону «перевертыва¬
ния» — его оборотная сторона заключается в «субъекти¬
визации» материальных основ производства.
На это указывал Маркс: «...уже в товаре и в еще
большей степени в товаре как продукте капитала, заклю¬
чены овеществление общественных определений воспро¬
изводства и субъективизация материальных основ про¬
изводства, характеризующие весь капиталистический
способ производства»43.
К сожалению, это указание Маркса учитывается не¬
достаточно. А оно дает нам ключ к тому, чтобы опреде¬
ли. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 25, ч. II, стр. 399.
42 Там же, стр. 398.
43 Там же, стр. 543.
59

лить буржуазное идеологическое понимание общества в
его объективно обусловленной структуре.
Овеществление общественных определений произ-
изводства и субъективизация материальных основ про¬
изводства являются двумя сторонами одного отношения,
они взаимно друг друга обусловливают. Материальная
основа производства, материальный характер производ¬
ственных отношений субъективизируется, поскольку их
общественный характер выступает как природное свой¬
ство вещественных элементов и продуктов. Независи¬
мость индивида, которая скрывает его вещную зависи¬
мость и одновременно является лишь ее субъективным
выражением, дает возможность сознанию, опосредую¬
щему деятельность, выступать в качестве ее (причины и
движущей силы; таковыми считаются субъективные ин¬
тересы, мотивы, идеи. Поскольку отчужденное отношение
к собственным отношениям производства отражается в
сознании, зависимость от обособленных отношений вы¬
ступает как субъективное господство идей, абстракций
или их трансформаций. Именно потому, что обществен¬
ные отношения выступают как внешние, чуждые усло¬
вия деятельности, их субъективная мотивизация превра¬
щается в мнимообъективный источник, а индивиды ис¬
толковывают свои действия как результат свободного
решения, согласно модели непосредственного опыта вну¬
три сферы обращения. Таким образом, в идеальном они
обретают иллюзорную силу, которой они лишены в ма¬
териальном. Соответственно этому в качестве обществен¬
ной связи выступает не материальное производство, а
идеологические отношения — государство, религия, мо¬
раль. Исходя из этого, общественный процесс истолковы¬
вается затем как осуществление субъективно-идеального.
Когда же субъективное опосредование абсолютизируется
в идеалистической интерпретации, а вместе с тем субъ¬
ективизируются материальные основы процесса произ¬
водства, то все это непосредственно обусловлено тем,
каким образом проявляются для индивидов, принадле¬
жащих капиталистической формации, общественные
взаимосвязи.
В субъективном отражении воспроизводится практи¬
ческое перевертывание и отчуждение. Категории, которые
предназначены для характеристики общей связи обще¬
ственно-исторического бытия и с помощью которых пы-
60

гаются выявить некую иллюзорную универсальную связь
мира, носят антропоморфические черты — бог, разумная
природа, шопенгауэровская воля или ницшеанская воля
к власти, идея Гегеля или ее иррационалистские произ¬
водные — в то время как различные способы выведения
общественного движения из субьективной идеальности
вынуждены подчинять это движение внеисторической и
внесоциальной «природе», пытаться, подобно Дильтею,
понимать историческое из внеисторической психики и др.
И если в современных теориях, порожденных кризисом,
главной проблемой современности выступает противо¬
речие между технически-индустриальным миром и ми¬
ром не соответствующей ему субъективной морали, то
здесь перед нами также стоит разделение общественного
жизненного процесса на вещественно-техническую мате¬
риальность и субъективную идеальность; обособленная
сила общественных отношений выступает здесь в каче¬
стве природного свойства освобожденной от оков техни¬
ки, и качестве противовеса которой мобилизуются субъ¬
ективные убеждения или их выражение в общественных
институтах.
Только эта связь позволяет понять идеализм как ре¬
шающую основу и одновременно как познавательную
границу буржуазной общественной и исторической идео¬
логии, поскольку движение материального исторического
процесса не познается и не может познаваться из его
внутренней диалектики. Отчужденная объективность об¬
щественного совокупного процесса, производительной
силы общества и тем самым сил составляющих его ин¬
дивидов, с одной стороны, отчужденная субъективность
агентов этого процесса—с другой, отражаются в кате¬
гориях, в построении теорий, мировоззренческих кон¬
цепциях философского или религиозного характера, ко¬
торые не только воспроизводят отношение отчуждения,
но одновременно являются его продуктом, составной
частью и практическим посредником. Они содействуют
тому образу действий, который подчинен отчуждению.
Применительно к формированию сознания все это
происходит в специфической форме. Если отвлечься от
традиционных связей, в которых из поколения в поколе¬
ние передаются соответствующие схемы интерпретации
как результаты исторически предшествующего бессилия,
то теоретическое формирование идеологий происходит
61

благодаря тому, что абсолютизируется способ проявле¬
ния исторических отношений и объективная или субъек¬
тивная непосредственность фиксируется в качестве при¬
нятого исходного пункта. Таким образом, абсолютизиро¬
ванная, опосредующая роль сознания — индивидуально¬
го и общественного — выдается за сущность и смысл
или основу материальной связи. Это, разумеется, воз¬
можно только при условии, что общественный жизнен¬
ный процесс не просматривается насквозь, его взаимо¬
связи и закономерности не подчинены человеку, что фи¬
зический и умственный труд разделены и зафиксирова¬
ны в разделении на классы, а тем самым при условии,
когда господствующие классы распоряжаются сред¬
ствами и условиями духовного производства. В этой
связи нет возможности останавливаться на идеологиче¬
ском преобразовании индивидуального сознания, кото¬
рое отнюдь не является tabula rasa, а также на том, что
всякая непосредственность относительна.
Однако все же речь идет здесь о закономерности об¬
разования идеологии, которая отнюдь не абсолютна, а
действует как власть отношений над индивидами, как
тенденция, противоположная действительно познающему
мышлению. Ее границы выводятся из классового инте¬
реса, а не из имманентной логики процесса познания.
Причина того, что Маркс и Энгельс сумели разорвать
заколдованный круг фетишизированной видимости, за¬
ключалась как в зрелости объективных отношений, так
и в степени точности «познающего мышления», которое в
философии и науке готовило и подготовило методы это¬
го разрыва. Ибо теперь раскрыт товарный фетишизм,
как раскрыто то, что не Солнце вращается вокруг Зем¬
ли, а Земля — вокруг Солнца, что не бог создал чело¬
века, а люди создали богов. Это отношение раскрывает¬
ся лишь тогда, когда не только доказана ложность ил¬
люзии, фиксирующей голую видимость, а сама иллюзия
показана как необходимый продукт. «Раз понята связь
вещей, рушится вся теоретическая вера в постоянную
необходимость существующих порядков, рушится еще до
того, как они развалятся на практике. Следовательно,
тут уже безусловный интерес господствующих классов
требует увековечения бессмысленной путаницы»44, —
44 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 32, стр. 461—462.
62

писал Маркс в письме к Кугельману. Маркс имеет здесь
в виду вульгарную политэкономию, которая оставалась
в пределах форм видимости. Путаница проистекает из
повседневного облика капиталистических отношений,
она определяет практическое повседневное сознание и
систематизируется, обобщается теоретиками соответ¬
ственно их особым условиям производства—как теоре¬
тическая мистификация, преобразуется и фиксируется
соответственно традициям и т. д. Тогда познание капи¬
тулирует перед видимостью, которая скрывает сущность,
познание становится — как идеальное производство —
точной противоположностью, активным препятствием
познающему мышлению. Если прорыв мистифицирован¬
ных явлений с необходимостью ведет к открытию внут¬
ренней диалектики капитализма, к доказательству его
преходящего характера, опосредует и тем самым обос¬
новывает критическое революционное отношение к ос¬
новным условиям капитализма,* то незнание подчиняет
человека слепой власти отношений, одновременно
утверждает те отношения, которые являются условиями
господства. Буржуазия не заинтересована в том, чтобы
разрушить эти мистификации, так как они являются
жизненным элементом иллюзий о жизненности ее гос¬
подства и питательной средой ее апологетики.
Господство буржуазной идеологии над рабочим клас¬
сом основывается в первую очередь на спонтанном дей¬
ствии общественных отношений на сознание масс, вы¬
текает из спонтанного их давления на практические по¬
вседневные интересы и их непосредственный, обуслов¬
ленный мистифицированными явлениями горизонт.
Буржуазный классовый интерес нуждается в том,
чтобы препятствовать научному познанию общества,
пролетарский классовый интерес, напротив, активизирует
познание и движет его вперед. Эта связь одновременно
показывает необходимость марксистско-ленинской пар¬
тии как соединения научного социализма и рабочего
движения. Только средствами научного познания можно
было прорвать мистифицированную видимость и познать
внутреннюю связь общественной жизни. И только в бо¬
рющейся организации, руководимой революционной тео¬
рией, на основе новых сознательных отношений социа¬
листическое сознание может стать органически усвоенной
теорией, массовой идеологией, руководством к дейст-
63

вию — перед лицом общества, чей непосредственный об¬
лик, как и идеологические средства власти, отрицают
социалистическое познание.
В противоположность этому буржуазная историче¬
ская и общественная идеология проделала характер¬
нейший поворот в своем отношении к общественной исти¬
не. В период подъема она развивалась в направлении
прогрессирующего, научного познания, раскрывающего
явления, хотя и не умея во своей природе прийти к
цели. Охарактеризованные -выше преграды познанию
были вплоть до той эпохи, 1Когда Маркс, Энгельс раз¬
рушили их, в первую очередь историческими преградами;
апологетический момент, хотя и действовавший, не нару¬
шал еще прогресса познания, который в целом осуще¬
ствлялся в борьбе против феодального порядка. Поло¬
жение изменилось, однако, в процессе развития и от¬
крытого проявления противоречия между буржуазией и
пролетариатом, которое стало главным, в то время как
противоположность буржуазии и дворянства отступила
на задний план. Апологетика становится доминирующей,
из ограниченности познания вырастает принцип, направ¬
ленный против познания действительности, конструк¬
тивный принцип буржуазной идеологии. На место не¬
предвзятой постановки вопроса выступила апологетиче¬
ская конструкция. И чем более открытый характер при¬
обретает 'классовая противоположность, тем больше
буржуазная идеология ориентируется на стабилизацию и
прикрытие и тем больше идеалистическое перевертыва¬
ние действительности в отражении становится для нее
теоретическим средством мистификации. Одновременно
с этим пробил час заката для буржуазного материализ¬
ма как мировоззрения, исторический идеализм — через
философское обобщение — становится нормой мировоз¬
зрения.
Изложенное здесь не рассматривается как универ¬
сальная схема выведения идеализма. Хотя этого и недо¬
статочно, оно все же указывает основные условия об¬
разования философской идеологии в буржуазном
обществе и с его точки зрения. Этого, однако,
достаточно для того, чтобы исправить тезис Лукача.
Применительно к познанию общественных отношений
товарный фетишизм способствует воспроизводству гос¬
подства продукта над производителями в мышлении, в
64

общественном сознании. Он порождает идеалистическое
отражение общественного жизненного процесса. Одна¬
ко этот вид искаженного отражения сам является сред¬
ством социальной интеграции, подчиняет человека не¬
познанной власти капиталистических отношений. Этот
идеализм является предпосылкой иррационализма. На
его .почве рационалистическая метафизика превращается
в иррационализм. Однако это уже больше не вопрос
метода мышления, а вопрос изменения отношений инди¬
видов к силам и связям, господствующим над их жиз¬
нью. Воспроизведение материального в интеллектуаль¬
ном образе действия на основе капитализма, находяще¬
гося в состоянии кризиса, — такова связь, исходя из ко¬
торой иррационализм должен быть понят и показан как
поворот к религии.
5.	ИСТОРИЯ ФИЛОСОФИИ — ПОЗНАВАТЕЛЬНЫЙ ПРОЦЕСС
Поворот к религии является характерным для бур¬
жуазной философии периода заката капитализма. Он
является активным отрицанием сущности философии как
научного познания и одновременно поворотом против
истории философии. Ибо последняя в целом является
процессом прогрессирующего познания, путем от незна¬
ния к знанию, от сырых представлений через смелые
спекуляции, через возвраты к дофилософским представ¬
лениям и способам мышления — к научному познанию,
а именно к философии марксизма-ленинизма. И это от¬
нюдь не само собой разумеющийся факт, а оспаривае¬
мый и в реакционной философии полностью отвергае¬
мый. Это утверждение и на самом деле является отнюдь
не очевидным. В данной работе оно также не может
доказываться: это можно сделать только историческим
исследованием, здесь же оно может быть только очерче¬
но в некоторых аспектах. Уже давно были поставлены
вопросы, которые вплоть до сегодняшнего дня требуют
нового и углубленного ответа, и наши ответы, как и их
отрицание, находят свою историческую аналогию. Жела¬
ние найти определенные ритмы, круговые движения в
последовательности систем, имеют при всем их схема¬
тизме реальные основы. При попытках установить типы
систем можно ссылаться на типические формы философ¬
ских систем, которые со своей стороны возникали как
3—202
65

путем непрерывного следования друг из друга, так и
независимо друг от друга. И все же в противоречивом
движении расцвета и упадка, в утверждении и отрица¬
нии, в движении вперед, возвратах, в воскрешении под¬
ходов и решений проблем можно показать прогрессиру¬
ющее совокупное движение, 'показать в «одинаковой»
проблематике ее углубление, расширение, качественное
преобразование, а в типологии «систем», которые, как
таковые, представляют собой уже исторически отжившие
формы, показать преобразования внутри одного типа,
тем самым показать историческое развитие материализ¬
ма и идеализма. Действительное осуществление истори¬
ко-материалистического рассмотрения позволяет понять
диалектику этого движения, которое охватывает субъект
и объект философии и постигает их связь в ее историч¬
ности, как развитие, являющееся продуктом развития
общественных процессов производства, позволяет опре¬
делить ее как исторический процесс познания. Оно ведет
одновременно к познанию форм сознания, общих всем
классовым формациям, и воплощенного в них познава¬
тельного процесса. Оно обнаруживает также глубочай¬
ший разрыв в философском предвосхищении бесклассо¬
вого, коммунистического общества. Но изгибы кривой
от начала к новому началу позволяют только более на¬
глядно проявиться непрерывности процесса философско¬
го освоения действительности.
Однако с самого начала существенным признаком
философии является научно-теоретическое содержание.
Она аргументирует, доказывает, объясняет. Она не
имеет иных критериев, кроме тех, которыми располагает
любое другое теоретическое познание истины. Она отри¬
цает религиозный образ действий. Философия начинается
с ионийцев как объяснение мира из его собственных свя¬
зей, которые с самого начала осмысливались по анало¬
гии с непосредственным опытом об окружающем мире.
Освобождение от мифологической фантастики, возник¬
новение и развитие антагонизма между материализмом
и идеализмом, борьбы между стремлением к научно-ма¬
териалистическому объяснению мира и миропониманием,
предполагающим религию, воспроизводящим ее или к
ней приводящим. Взаимное ограничение, а также взаи¬
мопроникновение философии и религии определяет из¬
вилистый, не прямолинейный, а отклоняющийся и вновь
66

возвращающийся к ним и восстанавливающий их верный
подход, ведущий вперед путь.
Он осуществился в результате первого последова¬
тельного проведения материализма, материалистическо¬
го ответа на основной вопрос философии применительно
к обществу, что явилось составляющим эпоху переломом.
Философия стала положительной наукой, из спекуляции
стала знанием. История философии утратила бы свою
внутреннюю связь, логику, которой она обладает при
всей своей нелогичности, свое единство в многообразии и
разрозненности своих достижений, если ее не понимать
как процесс познания, даже если этот процесс неизбеж¬
но нуждался в фантастических формах, спекулятивных
обходных путях, понятийно оформленных догадках, вы¬
раженных в виде теории смелых прозрений. Она яв¬
ляется процессом познания, направленным на наиболее
общие связи природы и общества,, мира и человеческой
жизни, бытия и сознания.
Однако эта связь впервые стала понятной благодаря
диалектико-материалистической марксистской теории от¬
ражения, примененной к истории философии. Только
тогда стала понятна диалектика философского познания
и иллюзий, иллюзорных форм рационального познания,
а также рациональных форм мировоззренческих иллю¬
зий, рационального познания и фантастического обобще¬
ния, преходящих форм и устойчивого познавательного
содержания, постановок проблем и исторических возмож¬
ностей их решения.
Разумеется, тем самым разрывается самодовлеющая
духовно-историческая связь. Моменты истины становят¬
ся постижимыми лишь из соотношения философии и дей¬
ствительности. Результат познания философской истины,
ставшей наукой в философии марксизма,, является ус¬
ловием для того, чтобы познать рудиментарные формы,
которые лежат на пути достижения истины. И марк¬
сизм, творчески развиваясь в своем движении вперед,
будет глубже и продуктивнее осваивать прошлое. Этого
требует историческая конкретизация теории познания
применительно к философскому познанию.
Не завершенность систем и не абсолютная уверен¬
ность философов в истинности их концепций, а познава¬
тельное содержание и постановка проблем, охватываю¬
щих действительность, определяют историческую непре¬
з*
67

рывность философского познания. Тем самым живой
процесс освоения этой действительности с его конкрет¬
но-историческими установками и наличными возможно¬
стями становится разрушающей силой по отношению к
преходящим формам философских систем и притяза¬
ниям на абсолютную истину. Неистинная форма абсо¬
лютного является там даже исторически необходимой и
неизбежно недостаточной формой обобщения.
Фридрих Энгельс указывал на преходящий характер
образования систем: «У всех философов преходящей
оказывается как раз «система», и именно потому, что
системы возникают из непреходящей потребности чело¬
веческого духа: потребности преодолеть все противоре¬
чия» 45.
Форма образования философских систем оказывалась
лишь видимым, относительным преодолением противо¬
речий, она постоянно разрушалась в противоречии меж¬
ду философской системой мира и самой действительно¬
стью в процессе прогрессирующего познания. Марксист¬
ская философия делает плодотворные выводы из этого
опыта, истолковывает провозглашенные абсолютными
истины как относительную форму относительных истин,
которые все же в историческом процессе исторически
углубляющегося и расширяющегося познания прибли¬
жаются к абсолютной истине. Энгельс писал: «Раз
мы поняли это, — а этим мы больше, чем кому-
нибудь, обязаны Гегелю, — то всей философии в старом
смысле слова приходит конец. Мы оставляем в покое
недостижимую на этом пути и для каждого человека в
отдельности «абсолютную истину» и зато устремляемся
в погоню за достижимыми для нас относительными
истинами по пути положительных наук и обобщения их
результатов при помощи диалектичеокого мышления»46.
Именно этот скачок в методе философствования, ко¬
торый включает разрыв со старыми формами систем,
гарантирует непрерывность истории философии как про¬
цесса познания, находящегося в сознательной и плодо¬
творной связи с положительными науками. И, наоборот,
их реальное отношение к действительности поднимается
до философского осознания в теории познания. Общий
45 К- Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 21. стр. 278.
46 Там же.
68

процесс познания определяет норму образования миро¬
воззрения.
Таким образом, диалектика абсолютной и относи¬
тельной истины становится центральной проблемой ис¬
следования истории философского 'познания. Марксист¬
ская философия отнюдь не относится к домарксистской,
как абсолютная истина к относительной. Сама диалек¬
тика относительной и абсолютной истины пронизывает
и ту и другую. Она также не бросает на произвол судь¬
бы, подобно позитивизму, специфически философские
устремления, хотя и может их проследить только в по¬
ступательном движении познания в отдельных науках,
в качестве теоретического его обобщения и применяемо¬
го к соответствующей теории метода. В этом смысле как
теоретически и методически практикуемое осознание
связей философия пронизывает процесс познания кон¬
кретных наук. Именно этого она в состоянии достичь,
будучи наследием и продолжением выработанного на
протяжении всей истории философии познавательного
инструментария.
Непонимание этой диалектики привело в немарксист¬
ской трактовке истории философии к противоречивым
результатам — от нигилизма и релятивизма до концеп¬
ций внеисторической философской истины, стоящей
якобы выше всякого исчисляющего рассудка.
Позицию, отрицающую исторические достижения фи¬
лософии с точки зрения позитивизма, развивает, напри¬
мер, Ганс Рейхенбах в своей книге «Возникновение на¬
учной философии». Научная философия сводится у
него к логическому и теоретико-познавательному анали¬
зу наличного материала отдельных наук и строит свою
модель теории по образцу аксиоматически-дедуктивных
систем. Эта позиция явно антидиалектична и антиисто¬
рична, поскольку воспроизводит метафизические черты
и тем самым ограниченность просветительской самоуве¬
ренности. «История спекулятивной философии является
историей заблуждений философов, которые были не в
состоянии дать ответы на ими же поставленные вопро¬
сы; а ответы, которые, несмотря на это, они давали, мо¬
гут быть объяснены только психологическими мотива¬
ми. История научной философии, напротив, является
историей проблем, а проблемы решаются не с помощью
спекулятивных обобщений или поэтических описаний
69

отношений между человеком и миром, а путем техниче¬
ской работы. Философские системы не внесли ничего в
развитие науки»47. Это ложно не только фактически
в отношении конкретного познания, происходившего
внутри философских систем, но также и в отношении вы¬
работки нашего абстрактного мышления, в отношении
его истории. Постоянно предпринимаемые попытки умо¬
заключать о мире в целом, о его непознанной цельности,
о бесконечном и неограниченном, исходя из части мира,
из ограниченного горизонта опыта и знания, являются
как раз той формой, в которой развивается абстрактно¬
философское мышление. Его возможности создавались
в постоянных попытках, неудачах, новых попытках, со¬
ответствующих вновь достигнутому историческому го¬
ризонту, в решении заключенного здесь внутреннего
противоречия. Конечно же, гораздо легче опровергнуть
Фалеса, чем поставить его вопрос в исторических усло¬
виях VI века до н. э. и найти на него ответ.
Не (случайно, а соответствует основной метафизиче¬
ской позиции позитивистского идеализма Рейхенбаха
(именно поэтому в его концепции идет речь о третьем
пути, по ту сторону материализма и идеализма, несмот¬
ря на отказ от объективного и религиозного идеализма,
несмотря на некоторые точки соприкосновения с мате¬
риализмом), что диалектика нм категорически отвер¬
гается. Отправляясь от родственных философских пози¬
ций, Эрнст Топич пытается изобразить «конец метафи¬
зики»48 как конец всякой философии, обладающей по¬
зитивным мировоззренческим характером. В это «дока¬
зательство» включен тезис, что диалектический метод
выводится «из архаического предания... а именно преж¬
де всего из мифа о падении и очищении души, который
мы встречаем уже у Платона. В поздней античности
этот миф был развит. Считалось, будто весь мир произо¬
шел от бога, отделился от него, но с тем, однако, чтобы
вернуться к нему и примириться с ним в акте спасения.
...Своим чрезвычайным распространением диалектиче¬
ский ритм — первоначальное состояние, грехопадение и
47 Hans Reichenbach, Der Aufstieg der wissenschaftlichen
Philosophic, Berlin, o. J., S. 137.
48 Ernst Topitsch, Vom Ursprung und Ende der Metaphy-
$ik? Wien, 1958,
70

спасение мира и человека — обязан тому обстоятельству,
что он объясняет гнет со стороны действительности,
основанной на иррациональных ценностях, как интегри¬
рующую составную часть такого мирового порядка, ко¬
торый сам в свою очередь все-таки определяется в по¬
следнем счете ценностями, причем в более широких рам¬
ках этого мирового порядка «негативное» является не
только необходимым, но и с необходимостью преодоле¬
ваемым» 49.
И путь этой диалектики якобы идет затем от мифов
о спасении к мифологизирующему философствованию,
от Платона и Плотина к гносису, связывается с апока-
липтикой и эсхатологией иудеев в раннехристианских
спекуляциях, .идет к Дионисию Ареопагиту и Скоту
Эриугене, к мистике Майстера Эккарта вплоть до позд¬
ней мистики Якоба Бёме. Одновременно действует каб¬
балистика XVI и XVII столетий, последняя соединяется
со спекуляциями вюртембергского пиетизма у Бенгеля и
Этингера, включая сюда последнего отпрыска эсхатоло¬
гического направления в лице Иоахима Флорского. Да¬
лее путь якобы ведет от Гегеля к Марксу. И тогда марк¬
совская концепция снятия отчуждения выглядит сле¬
дующим образом: «Здесь христианско-гностическая тео¬
рия спасения совершенно явно обращена во внутрь ми¬
ра. Подобно тому как у Гегеля оконечение бога в станов¬
лении человека и в смерти Христа достигает своего выс¬
шего пункта,, но одновременно и своего поворота к
возрождению в боге и тем самым к достижению истин¬
ной божественности, — самоотчуждение человека дости¬
гает своего высшего пункта и своего поворота к дей¬
ствительному отрешению человеческой сущности через
человека и для человека в страданиях полностью ове¬
ществленного, превратившегося в товар пролетария»50.
Имея в виду критику Марксом идеализма в «Экономи-
ческо-философских рукописях», где он анализирует
отражающееся в гегелевской концепции выражение дей¬
ствительного отчуждения в знании и мышлении, Топич
подчеркивает: «Можно было бы даже рассматривать ее
как столкновение между эсхатологическо-апокалиптиче¬
49 Ernst Topitsch, Sozialphilosophie zwischen Ideologic und
Wissenschaft, Neuwied, 1961, S. 37.
50 Там же, стр. 263.
71

скими и в узком смысле гностическими компонентами
этого предания»51.
Эта борьба с диалектикой необычайно характерна.
Мы не хотели бы здесь подробно останавливаться на
искажениях и подтасовках, например на утверждении,
будто марксистская диалектика, подобно гегелевской
триаде, схематична, будто она подобна пустой форме,
которую можно наполнить любым содержанием, будто
ее понятие отчуждения представляет собой произволь¬
ное смешение различного рода связей и т. д. Это момен¬
ты, вытекающие из искажающего воздействия метафи¬
зических понятий и в то же время из недостаточного
определения материалистической диалектики в ее про¬
тивоположности идеалистической диалектике Гегеля.
Решающим является то, что антидиалектика Рейхенба-
ха и Топича— они здесь взяты только в качестве при¬
меров— является одновременно выводом из их теорети¬
ко-познавательных позиций, что эта антидиалектика
должна отвергать познание как отражение, что она дол¬
жна отвергать вместе с учением о диалектике человече¬
ского познания его исторический характер. В позити¬
вистскую схематику укладывается только количествен¬
ный рост типологически гомогенного познавательного
процесса современного естествознания. Не удивительно,
что антидиалектика как методологическая предпосылка
его исследования высказывает в результате только то,
что было взято в качестве предпосылки.
Взглянем теперь на способ рассмотрения Топича, на
его оценку Марксовой «апокалиптики». Они нацелены,
как это уже было у ревизионистов, начиная с Бернштей¬
на, именно на диалектику как революционную душу
марксизма; без нее марксизм для них вполне приемлем.
Можно было бы, конечно, привести немало подоб¬
ных соображений. И без сомнения, мы мало бы знали
о мышлении Гете и его поэзии, если бы мы рассматри¬
вали их просто как дальнейшее развитие рудиментарных
форм, имеющихся у наших человекообразных предков.
Можно — и, вероятно, с интересными результатами —
посмотреть, как Топич средствами своей позитивист¬
ской социологии науки доказывает то же самое, что из¬
давна утверждалось теологами на основе богатого опы¬
51 Там же, стр. 264.
72

та 'преследования еретиков и судов над атеистами: что
Маркс антитеолог, секуляризированный апокалиптик,
что коммунизм является секуляризированной надеждой
мятежных сектантских движений на тысячелетнее цар¬
ство и т. д. Теолог, поскольку он себя всерьез принимает
в качестве теолога, интерпретирует мир теологически.
В результате Маркс превращается в воплощение анти¬
христа. Этот штемпель в течение столетий всякий раз
ставится на все движения, которые пытались превратить
земную юдоль в небесное царство на земле. Позитивист
приходит здесь к тем же самым результатам. Он при¬
нимает в качестве научного именно то отношение к об¬
щественной действительности, которое застревает на
стадии позитивистской описательности, бывшей прежде
нормой теологического благонравия: терпение и приспо¬
собление, в лучшем случае умеренное усовершенствова¬
ние, укрепляющее основы существующего. Это лишь
иная мотивировка поклонения власти фактического, его
повседневной тривиальной форме. И такое рассмотре¬
ние вполне осмысленно, поскольку оно не просто выис¬
кивает внешние связи представлений без анализа фак¬
тически подразумеваемого, а изучает сравнимые мате¬
риальные способы действия в их связи. Этим мы, конеч¬
но, не хотим сказать, что дали здесь формулу, которой
исчерпывается содержание книги Топича.
Да и выделенная здесь проблема еще не решена
этим. Ибо неоспорим тот факт, что существует традиция
диалектического мышления, что она разрабатывалась в
рамках религиозно-идеалистического мышления, что
эта традиция, означающая дальнейшее усвоение и пере¬
работку, ведет к Гегелю и марксизму. Можно оспари¬
вать только изоляцию этой традиции от ее реальных
мирских связей, от выбираемого в зависимости от об¬
стоятельств и отражаемого—пусть даже в фантастиче¬
ской форме — содержания действительности. Следует
оспаривать мысль, будто традиции форм мышления со¬
держат что-либо, помимо истинности или неистинности
того, что осмысливается; следует оспаривать,, наконец,
идею, будто диалектика Маркса сводится к трансфор¬
мированной схематике спасения. Вызывает возражение
также и то, что диалектика якобы имеет свои источники
главным образом в религиозном учении о спасении.
Творящий мир бог-творец находит свой земной прооб¬
73

раз в производителе. Диалектика самого процесса тру¬
да, первоначально отражаемая совершенно беспомощно,
прежде всего процесса труда, происходящего в антаго¬
нистических социальных формах, является отражением
не неба землею, а земной практики небесной сферой.
Диалектика мышления как эманации, которая имеет
дело с путем от тождества к различию, к противополож¬
ности, к отчуждению и его снятию, воспроизводит в
фантастическо-идеальной сфере земные структуры; они
не «секуляризируются», а с необходимостью выявляют
свое мирское содержание с прогрессом познания, с про¬
грессирующими попытками познать действительность.
Специфика марксистской диалектики состоит, поми¬
мо всего прочего, в том, что, распространяя материа¬
лизм на познание общества, она вскрывает самодвиже¬
ние общественной жизни, что исключается методом ана¬
логий Топича. Маркс не вносит диалектику в общество,
а с помощью выработанных и испытанных, диалекти¬
чески воспринятых и используемых понятий,, отнюдь не
изобретенных им, а открытых, смог показать внутренние
противоречия материальной общественной практики и
законы ее движения. Он их не сконструировал, они все¬
гда существовали в той или иной форме. Это были
противоречия практической деятельности самих людей,
и они обусловливали и определяли их мышление. И да¬
же тогда, когда оно было отчуждено от действительнос¬
ти, эти противоречия все же отражались в нем. Анало¬
гично тому, как тайна небесного семейства заключается
в земной семье, религиозная концепция отчуждения,
только в другой сфере, является фантастическим выра¬
жением земного отчуждения, а философские категории
отчуждения являются идеалистически обобщенным и
перевернутым отражением практически испытываемого
отчуждения. И подобно тому как действительно познаю¬
щее мышление вырастает из действительных отношений,
оно подготавливается вначале еще бессильным рефлек¬
тирующим мышлением, которое только благодаря мате¬
риалистической диалектике избавляется от своей от¬
чужденности от действительности и постигается как
резюме совокупного научного познавательного процес¬
са (а отнюдь не только спекулятивной традиции), как
резюме объективной диалектики самой действительнос¬
ти. Способ рассмотрения истории как истории духа, как
71

бы он пи выдавал себя за социологический способ рас¬
смотрения, отрицает действительный исторический про¬
цесс отражения в его многообразных формах именно как
отражение. Поэтому он не в состоянии понять историче¬
ский, изменяющий самого себя в своей обусловленно¬
сти и связях процесс общественного накопления опыта в
практическом процессе жизни — от повседневной прак¬
тики и до специализированного, методически дисциплини¬
рованного приобретения знания, от повседневно форми¬
рующих мировоззрение моментов до мировоззренческого
обобщения наличных знаний, опыта и мнений, с по¬
мощью унаследованных средств — понять его, как рас¬
ширяющийся, противоречивый и все же в целом акку¬
мулирующий знания, коллективный и исторический про¬
цесс познания. Тем самым одновременно отпадает воз¬
можность определить исторически и социально диффе¬
ренцирующиеся отношения всеобщих элементов познания
и форм мышления к предполагаемому ими и факти¬
чески охватываемому в массовидном процессе опытному
содержанию. Как бы мало ни было сделано в этом отно¬
шении, однако лишь на этом пути доказывается, из ка¬
кого 1повседнев1ного практического освоения мира сла¬
гаются и приобретаются абстрактные формы диалекти¬
ческого мышления.
Однако подробное рассмотрение этого вопроса озна¬
чало бы необходимость выйти за рамки нашего иссле¬
дования и заняться конкретной диалектикой абсолютной
и относительной истины. Очевидно, что уже ее непони¬
мание позитивистами ведет к отказу от философских
традиций. Однако этот вопрос затрагивает все школы
буржуазной философии. Относительный и преходящий
характер философских систем поставил их перед про¬
блемой, решение которой является определяющим для
познания собственного исторического места и одновре¬
менно характеризует фактическое отношение к истории
философии как истории прогрессирующего познания.
Историческая диалектика философского познания, хотя
п на другой манер, чем у упомянутых выше философов,
разрушается метафизической альтернативой и заме¬
няется агностицизмом и релятивизмом или их превра¬
щением в мистицизм. Николай Гартман, например пы¬
тался в принципе отказаться от систем в пользу про¬
блем, которые он ставит на место абсолютных истин в
75

последней инстанции. Прежде всего он противопостав¬
ляет друг другу проблемы и системы. Это правильный
исходный пункт. Если смотреть исторически, проблемы,
например отношение мышления и бытия, необходимости
и случайности, решались в рамках различных противо¬
положных друг другу систем. Однако здесь следует учи¬
тывать, что «система» никогда не была тем, чем она мо¬
жет показаться, если исходить из рассуждений Гартма¬
на, не была голой дедукцией из предвзятых точек зре¬
ния, а сама выступала в качестве попытки решения, хо¬
тя часто мнимой и исторически ограниченной. Кроме
того, в пользу этого противопоставления говорит и то,
что в каждой исторически данной философской системе
содержание проблемы необходимо выводит нас за пре¬
делы завершенной системы и логики ее внутренней по¬
следовательности.
Но Гартман метафизически преувеличивает эту про¬
тивоположность. Он лишает проблемы исторического
смысла, а системы списывает со счета, как историческую
относительность. Исторически относительными, следова¬
тельно, и неистинными становятся системы, решения про¬
блемы, философские точки зрения. Изображение проб¬
лем как застывших в надвременности выражает соб¬
ственный аноретический метод Гартмана, а сами они, по
существу, остаются неразрешимыми. Так он говорит
о проблемах, которые Кант характеризовал как метафи¬
зические: «Никакое человеческое мышление не релит
эти проблемы, но и никакое человеческое мышление не
имеет права отклонять их на этом основании. Их можно
не видеть, но их нельзя просто создавать из мира. Мысль
их никогда не создавала, поэтому она не может их так¬
же уничтожить. Она получает их вместе с царством яв¬
лений, от которых она отправляется»52.
Неразрешимость проблем есть одна сторона дела.
Другая сторона — их надысторичность: «Исследователя
систем... интересует надвременное и надысторическое у
великих мыслителей, то, что не охватывается ни идеа¬
лизмом, ни реализмом. То, что в философии является
надысторическим, необходимо должно стоять над всякой
52 Nicolai Hartmann, Diesseits von Idealismus und Rea-
lismus, in: «Kantstudien», Bd. XXIX, H. 1—2, 1924, S. 166.
76

точкой зрения; оно, следовательно, должно стоять по
эту сторону идеализма и реализма»53.
Мнимая беспредпосылочность, что является здесь вы¬
ражением феноменологического понятия «epoche», озна¬
чающего отказ от суждения о существовании феноме¬
нологически усматриваемого, является оборотной сторо¬
ной отказа от исторического подхода и абсолютизацией
проблем как вечных инстанций. Заключенное здесь уве¬
ковечение их проблемного характера в качестве вечной
неразрешимости «превратило бы философию в бессмыс¬
ленное занятие, что вступает в противоречие с некоторы¬
ми конкретными анализами и решениями, имеющимися у
самого Гартмана. Утверждаемая иллюзорная свобода от
точки зрения скрывает действительную точку зрения,
подобно тому как метод скрывает свой подразумевае¬
мый механизм конструирования и гипостазирования.
Философские проблемы отнюдь не вечны, а выраста¬
ют из движения общественной практики и «познания, из
заключенных в них противоречий, и их теоретическое
решение само следует понимать как результат истори¬
ческого процесса движения познающего мышления на
основе растущей власти людей над природой и общест¬
вом. Проблемы решаются, возникали и возникают но¬
вые проблемы, и некоторые «вечные», то есть существу¬
ющие со времени возникновения философии, будут ре¬
шены. Научное решение будет в свою очередь исходным
пунктом новой постановки вопроса, дальнейшим углуб¬
лением, не покоящейся абсолютной истиной, а процес¬
сом прогрессирующего познания. Однако здесь не место
анализировать метафизические предрассудки в философ¬
ском подходе Гартмана, анализировать отнюдь не сво¬
бодную от определенной точки зрения сортировку им
вечных проблем и обусловленных временем решений.
Во всяком случае, концепция «исследования» как об¬
суждения проблем без настоящей перспективы их реше¬
ния снимает историю философии как познавательную
связь. Если предполагается абсолютная метафизическая
модель истины и диалектика абсолютной и относитель¬
ной истины не понимается и, следовательно, относитель¬
ное выступает как неистинное, то история философии
представляет собой лишь картину перманентного кру¬
53 Там же, стр. 162.
77

шения друг после друга и в противовес друг другу сос¬
тавлявшихся моделей мира, выдвигающих абсолютист¬
ские притязания. Неизбежный результат этого — песси¬
мизм и разочарование. Это стало решающим моментом
в философии Дильтея и одновременно роковым для его
попыток преодолеть исторический релятивизм. Его по¬
пытка добиться этого путем отказа от познавательного
характера философии, вывести и соотнести на агности¬
ческой и субъективно-идеалистической основе типы тер¬
певших крушение «метафизик», отправляясь от места
их возникновения, от субъективного понятия «жизнь»,
вывести философско-трансцендентальным психологиче¬
ским способом и в тотальности духовной жизни как вне-
исторической основе исторического изменения и произ¬
водства отыскать ту причину, за которой больше ниче¬
го не может быть дано, неизбежно должна была потер¬
петь крах. Его понятие «жизни», унаследованное от
классического идеализма, является отрезвляющей транс¬
формацией гегелевского духа, который, лишившись диа¬
лектики, 'вернулся к субъективности, притом так, что
философия из мысленного воспроизведения мира стала
лишь выражением души, тщетно пытающейся высказать
свое мнение о мире.
Исходный пункт таков: «Оглянемся ли мы назад или
вокруг себя, везде мы видим в хаотическом беспорядке
многообразие философских систем. И всегда, с самого
своего зарождения они исключали и опровергали друг
друга. И проблеска надежды не видно на победу той
или иной из них» 54. Противоречие между «притязанием
на общезначимость всякой философской системы и ис¬
торической анархией этих систем»55 остается непонят¬
ным, если его не рассматривать как историческое проти¬
воречие относительных форм философского познания
мира, если создание, взаимный антагонизм и опроверже¬
ние «систем» не принимаются как форма, в которой
осуществляется философский прогресс. Попытка Диль¬
тея преодолеть релятивизм остается абстрактным заяв¬
лением: «Таким образом, от гигантской работы метафи¬
зического духа остается историческое сознание, которое
54 Вильгельм Дильтей, Типы мировоззрения и обнаруже¬
ние их в метафизических системах, в: «Новые идеи в философии»,
сб. № .1, СПб., 1912, стр. 119.
55 Там же, стр. 124.
78

она повторяет в (себе и таким путем узнает в ней непости¬
жимые глубины -мира. Последним словом духа является
не относительность каждого мировоззрения, а собствен¬
ный суверенитет по отношению к каждому из них и пози¬
тивное сознание этого, подобно тому, как в цепи различ¬
ных способов действия духа для нас остается одна ре¬
альность мира»56. Но если одновременно 'признается,
что «мы, разумеется, ничего не знаем о реальном мире,
как существующем вне нашего сознания»57, то крайность
разочарования превращается в добродетель мнимого са¬
мопознания. Если он признает прогресс в философии, но
находит его «в возрастающем сознании человеческого
духа об образе своих действий, их целях и предпосыл¬
ках, рассмотренных как целое»58, то ведет этот прогресс
в качестве критики чистого и исторического разума
лишь к познанию незнания, к замкнутости в горизонты
непостижимой в своих основаниях, допускающей лишь
описание субъективности. История философии остается
грудой развалин утраченных иллюзий. Насколько пра¬
вильно Дильтей признавал в отношении современной
философии жизни, что она принимает «свой угол за весь
мир», настолько его собственный идеализм и отказ от
материалистической теории отражения вынудили его
оставаться в закоулке агностицизма и разочарования.
В числе преемников Дильтея находится Гельмут
Плесснер. Его мышление ведет к такой же беспомощ¬
ности. В противовес современному идеализму он снача¬
ла справедливо подчеркивает научный характер фило¬
софствования: («Но философ так же не может отказаться
от силы обоснования с помощью рациональных средств,
как не отказывается от них ни одна наука, посколь¬
ку он хочет убедить других в истинности своего пони¬
мания, и он признает свой долг вести дискуссию с каж¬
дым, кто готов войти в суть его аргументов. Начиная с
греков философия так же прочно держалась на глас¬
ности своего форума и своих тем, как и на вере в при¬
нудительную силу обоснования, и тем самым четко от¬
56 Вильгельм Дильтей, Сущность философии, в: «Филосо¬
фия в систематическом изложении», СПб., 1909, стр. 61.
57 Там же, стр. 6.
58 Wilhelm Dilthey, Die Typen der Weltanschauung und
ihre Ausbildung in den metaphysischen Systemen, in: Wilhelm
D i 1 t h e i, Gesammelte Schriften, Bd. VIII, Leipzig, 1931, S. 9.
79

граничивалась от мистической и художественной сфе¬
ры»59. Плесснер аргументирует здесь исходя из рацио-
налистически-либеральной традиции. Это отделяет его
от иррационалистического сектантства. Но эта противо¬
положность является формальной сравнительно с содер¬
жательной общностью. Он укореняет противоречие меж¬
ду рациональной формой философствования и иррацио¬
нальной действительностью, о которой и исходя из кото¬
рой философствуют, документируя таким образом лик¬
видацию философией жизни либерального научного на¬
правления. «Вплоть до сегодняшнего дня незавершенная
борьба в философии... до сегодняшнего дня снова пос¬
тоянно вспыхивающий спор об известных 'последних воп¬
росах, касающихся мышления и бытия, человеческой
жизни и мира, допускают еше другое решение — призна¬
ние того, что в большинстве философских проблем речь
идет о «мнимых проблемах». Парадоксы науки, которая
не прогрессирует и перед которой все время встают но¬
вые заманчивые задачи, ликвидировались бы, если бы их
постоянное возобновление и крушение можно было бы
поставить в связь с чем-то, что обновляется всегда иным
и непредвидимым образом с каждым человеческим су¬
ществованием»60. И здесь история превращается в без¬
различное изменение, в поток непредвидимого пустого
изменения в качестве резюме неустранимых альтернатив
в философии эпохи классового общества, которые пони¬
маются не исторически, а абсолютизируются. Плесснер
считает, что парадоксы коренятся в том, что «каждый
человек в каждом поколении приобретает опыт, который
прошедшая история так же мало может передать ему,
как и он — собственный опыт грядущим поколениям»61,
и, таким образом, «ничем не заменимая встреча с людь¬
ми и вещами, традициями, результатами во всегда оди¬
наковых и все же постоянно новых ситуациях бытия по¬
рождает перед лицом смерти напряжения, из которых
возникает философствование»62.
Плесснер искусственно изолирует здесь частное от
общего внутри индивидуального исторического опыта,
59 Helmut Plessner, Zwischen Philosophic und Gesellschaft,
Berlin, 1953, S. 101 f.
60 Там же, стр. 103.
61 Там же. стр. 104.
62 Там же.

он раздувает неповторимое в противоположность повто¬
ряющемуся, превозносит отношение изолированного ин¬
дивида в его особой ситуации к своим жизненным проб¬
лемам, которые дальше не анализируются, к устойчивой,
не подлежащей развитию, подверженной все же постоян¬
ному историческому изменению сфере, к сфере, лежа¬
щей по ту сторону научного исследования и его пред¬
метной соотнесенности. Эта сфера по своему предмету
не поддается якобы прогрессирующему исследованию.
В «недостижимом и неповторимом бытии»63 человека
лежит источник философствования, которое поэтому об¬
ладает именно экзистенциальным характером: «Человек
имеет дело с последними вещами всегда неповторимым
образом. Если вокруг их загадок вращаются религия и
искусство, то это с равным правом относится и к фило¬
софскому мышлению»64. Гем самым загадки жизни аг¬
ностически и метафизически предполагаются в качестве
особой сферы переживания как постоянные, необъясни¬
мые и неразрешимые. Однако философия превращается
тогда в духовный жизненный акт, лишенный возможнос¬
ти решить вопрос об истине. «Платоновская идея и ари¬
стотелевская энтелехия, субстанция Спинозы и кантов¬
ская антиномия моральной свободы, фихтевское Я и ге¬
гелевский дух, классовая борьба Маркса, шопенгауэров¬
ская воля и бергсоновский жизненный порыв являются
не гипотезами или односторонними аспектами основы
мира, а концепциями, через которые мир и человеческая
жизнь получают лицо, ответы на загадочность «бытия»
в целом»65. В качестве «мышления из первоначала» фи¬
лософия поставляет в конечном счете изолированные
концепции, которые не могут быть проверены на опыте.
Те л самым Плесснер снова приходит к релятивизму,
который обосновывается агностицизмом философии
жизни. Парадокс существования науки, не имеющий ре¬
зультата, обоснован в качестве рационально-научной
формы содержания,, заложенного в иррациональности
субъективного переживания как ответа на загадки жиз¬
ни. То, что позитивизму кажется мнимой проблемой,
становится здесь вечной загадкой. То, что позитивизм
63 Там же, стр. 106.
64 Там же, стр. 107.
65 Там же, стр. 112.
81

передает эмоциям, утверждается здесь как духовное
производство вне контроля над истиной. Конечно, если
платоновское учение об идеях должно быть неконтроли¬
руемо в таком же смысле, как и учение Маркса о клас¬
совой борьбе, то остается только ночь субъективизма, в
которой все кошки серы. Согласно Плесснеру, «прогресс
в философии существует лишь... в той мере, в какой она
благодаря связи с методологически дисциплинирован¬
ным и предметно направленным мышлением участвует
в прогрессе конкретных наук»66,, но остаются загадки
жизни, безуспешность попыток их концептуального ре¬
шения; таким образом, подлинный философский прог¬
ресс отрицается, поскольку отрицается уже возмож¬
ность философской истины. Связь агностицизма и мета¬
физического метода отчетливо проявляется здесь в ра¬
зобщении индивидов, атомизации их опыта, иррациона-
лизации связей, в которых и на основе которых он на¬
копляется, в отрицании всеобщего в особенном как ме¬
тоде иррационализма. Впрочем, мировоззренческое за¬
труднение остается — это сознание «собственной нич¬
тожности и беспочвенности» философии и тем самым ее
неистинности. В своей основе это отражает действитель¬
ное положение дел: практику успешно прогрессирующей
конкретной науки в общественно-мировоззренческой об¬
щей связи, по отношению к которой лоэнание заявляет и
должно заявлять о своем бессилии. Такова картина дви¬
жения, которое лихорадочно устремляется к своему кон¬
цу. Плесснер,, предпринявший попытку проанализировать
немецкую духовную жизнь на закате буржуазной эпо¬
хи, сам является выразителем беспомощности этой фи¬
нальной ситуации.
Этот пессимистичный релятивизм Дильтея и Плес-
снера отнюдь не снимается, а только переоценивается —
выдвинутое Дильтеем положение о научной недоказу¬
емости философской истины принимается в качестве ар¬
гумента для утверждения качественно особой, специфи¬
чески философской или метафизической «истины», лежа¬
щей по ту сторону конкретных наук. В результате в
историко-философских концепциях труды великих фило¬
софов, разобщенных и превращенных в монументы, при¬
обретают своеобразный характер индивидуального от¬
66 Там же, стр. 115.
82

кровения с содержанием, никогда однозначно и объек¬
тивно не определимым, а только 'подлежащим осуществ¬
лению. Следовательно, не существует никакого философ¬
ского прогресса. Это — отрицание философского про¬
гресса познания наиболее характерно выражается в на¬
правлениях, исходящих от Дильтея и Гуссерля и преж¬
де всего от определяемых хайдеггеровской постановкой
вопроса.
Так. например, Альвин Димер пишет относительно
истории философии: «Не существует никакого ‘прогрес¬
са, подобного 'прогрессу конкретных наук, а существует
прогресс только в направлении к новым вопросам и но¬
вым взглядам, при этом их прояснение возможно лишь
в повторении пройденного; поэтому философское всегда
актуально, и поэтому философский труд всегда может
быть жизненным»67.
Ганс Георг Гадамер поясняет: «К элементарному
опыту философствования принадлежит тот факт, что
классики философской мысли, если мы попытаемся их
понять, выдвигали претензии на истину, которые совре¬
менное сознание не может ни отклонить, ни превзойти.
Наивное самолюбие современности может восставать
против того, что философское сознание допускает ту
возможность, что его философское понимание ниже ран¬
гом, чем понимание Платона и Аристотеля, Лейбница,
Канта или Гегеля... Следует согласиться, что при ана¬
лизе текстов этих мыслителей познается истина, которая
не может быть достигнута другим путем, даже если это
противоречит тому масштабу исследования и прогресса,
которым наука сама себя измеряет»68.
Здесь открыто выражено возражение науке: филосо¬
фия в противоположность науке базируется на особом
философском «опыте», который по своей сущности яв¬
ляется эстетизированной формой и выводом религиозно¬
го откровения, руководимого священными текстами, ко¬
торый находит свои модели в истории теологии и кото¬
рый теперь поднят Гадамером, следующим за Хайдег¬
гером, до модели философского познания в качестве гер¬
67 Alwin Diemer, Geschichte der Philosophic, in: «Philoso¬
phic» («Fischer-lexikon»), hrsg. v. A. Diemer u. I. Frenzel, Frankfurt
a. M., 1958, S. 107.
68 Hans Georg Gadamer, Wahrheit und Methode, Tiibin-
gen, 1960, S. XIV.
83

меневтики идеалистически понятой истории духа, и при¬
том в чрезвычайно характерном смысле, касающемся
отношения традиции и современности. «Само понима¬
ние,— пишет Гадамер, — следует считать не столько дей¬
ствием субъективности, сколько проникновением в со¬
бытие, запечатленное в предании, в котором прошлое
и современность постоянно опосредуются»69. Аналогич¬
но тому как в буржуазном обществе мертвый труд гос¬
подствует над живым, так здесь, в этой консервативной
модели, мысли прошлого господствуют над современ¬
ным мышлением. «Традиция в философии, — писал Гер¬
хард Крюгер, — является метафизической истиной, кото¬
рая никогда не переставала занимать наше мышление
начиная с Сократа, Платона и Аристотеля... Тот, кто
философствует, должен серьезно заботиться о том, что
сказали древние и что выдающиеся классические мысли¬
тели своего времени — Сократ, Платон и Аристотель. Эти
философы-классики имеют для нашего мышления непре¬
ходящее значение, представляют собой руководящий
авторитет. Если истиной является то, что мы признали
как истину, тогда философия, рассмотренная историко¬
философски, является платонизмом»70.
Эта фетишизация традиций является формой реак¬
ции на историчскую реальность, которая разрушает и
опровергает традиционные иллюзии; фетишизация явля¬
ется бегством в священное пространство иллюзий вне¬
временного, стабильного, спасительного мирового по¬
рядка в качестве филологически обставленной мечты.
Этот ответ на утрату исторической перспективы, на клас¬
совый опыт исторического бессилия является позитив¬
ной крайностью в отношении негативного, неустойчивого
релятивизма. Это очевидные симптомы кризиса буржу¬
азной философии, кризиса идеализма, который больше
не в состоянии осмыслить исторические связи, как это
ему удавалось еще делать в философии Гегеля. Истори¬
ческая бессвязность вытекает из актуальной бесперспек¬
тивности как исходного пункта философствования.
Позитивистский нигилизм в отношении истории фи¬
лософии, пессимистический исторический релятивизм
69 Там же, стр. 274.
70 Gerhard К г й g е г, Grundfragen der Philosophic, Frankfurt
a. M., 1958, S. 281.
84

Дильтея, который абсолютизирует относительное в исто¬
рическом, ,и теологический платонизм, который боится и
ненавидит ’историческое, относительность, гартмайов¬
ская неисторическая концепция истории философии как
истории проблем или псевдоисторическая трактовка ис¬
тины в учении Хайдеггера о проявлении бытия, которое
со своей стороны уклоняется от рациональной постижи¬
мое™,— таковы в своих крайностях исключающие друг
друга и все же взаимопроникающие возможности отри¬
цания действительного исторического познания, эстети¬
зации или теологизации философии, сами являющиеся
симптомами философствования, которое отказывается
от задачи постигнуть действительность с помощью по¬
нятий, достичь познания в свете и с помощью достиже¬
ний современной науки в нашем сегодняшнем мире.
Причем система Гартмана, своеобразно переливающая¬
ся, содержащая действительные прозрения и одновре¬
менно схоластически бесплодная, занимает известное, не
втискивающееся в определенные рамки, особое поло¬
жение.
Но тем самым еще не дан ответ на вопрос о том, че¬
го достигла и могла достичь история философии как раз
для решения этой задачи. Платон, например, сегодня
действительно превзойден в смысле конкретного позна¬
ния, и убежденный платоник обманывает самого себя,
как бы он ни ссылался на авторитет учителя. И все же
мы не могли бы решать современные проблемы без поз¬
навательных достижений Платона, находящихся внутри
его реакционной системы, враждебной историческому
прогрессу своего времени. Эти достижения вошли в на¬
шу систему понятий. Не идеалистическая система, не за¬
щита религии, а достигнутое им более высокое осозна¬
ние колоссальной борьбы за бытие, раскрытие теорети¬
ко-познавательных проблем и интеллектуальных обстоя¬
тельств дела, но не интерпретация их, а также его схва¬
тывание реальных связей в рамках антиматериалистиче¬
ской системы, противостоящей действительному мировоз¬
зренческому и общественному прогрессу, в системе борю¬
щейся против материализма и одновременно против его
самоуверенной наивности. Таковы моменты действитель¬
ного прогресса познания, именно в связи с его отрица¬
нием, моменты, которые вошли в исторический прогресс
познания и от которых невозможно отказаться. И нао¬
85

борот, дальнейшее движение мысли требовало преодо¬
ления платоновского идеализма; без него была бы не¬
возможна диалектика Аристотеля. История философии
как наука должна осуществить полное осознание исто¬
ричности, достижений и путей познания в свете совре¬
менного интеллектуального овладения миром и его из¬
менения. Без последнего, как своего исходного пункта,
она была бы архивом прошлого, демонстрирующим при
всей технической завершенности в деталях произвол
субъективного мнения, стремление к поучениям. Все эго
предполагает, что история философии входит в система¬
тическое познание, полностью исходит из его действи¬
тельно достигнутых возможностей в свете революции в
естествознании, в свете революции в общественных нау¬
ках и философии и понимает их как составную часть
действительной истории становления людей благодаря
труду, преобразованию ими мира и самих себя. Здесь нет
возможности пояснить это подробно. Таким образом, не
существует непреходящего характера философского поз¬
нания, а лишь его историческая категоричность. И если
классические труды рассматриваются как непоколеби¬
мые авторитеты, причем в отвлечении от коллективного
исторического процесса познания и жизненных связей,
то это обращение к выдающимся трудам в их неповто¬
римой индивидуальности абсолютизирует специфически
исторический феномен — особую, специфически спекуля¬
тивную форму философского обобщения, включающую
индивидуальное и устанавливающую абсолютно спон¬
танно индивидуальное вйдение, ту форму, которая соот¬
ветствует лишь одной фазе истории философии, посколь¬
ку она впервые зарегистрировала акт рождения ее науч¬
ности.
Конечно, прогресс в философском познании не сле¬
дует рассматривать по образцу прогресса в физике. Это
связано со сложностью предмета и всем комплексом ус¬
ловий его познания. И этот предмет философии, не иден¬
тичный с предметами, о которых размышляют отдельные
философы, раскрывается как закономерная связь исто¬
рических вопросов лишь с точки зрения марксистского
познания, 'следовательно, раскрывается с точки зрения,
находящейся по ту сторону спонтанного философство¬
вания. Тем более что та действительность, которая фи¬
лософски уже преодолена или хотя бы предпринята по¬
86

пытка к ее преодолению, сама развивалась в истори¬
ческом процессе; только в этом процессе был создан че¬
ловеческий мир, и его развитие было и остается в то же
самое время условием познания всеобщих природных
связей. Философия отражает совокупность исторического
опыта и познания, а также «значимого» незнания. Она
осуществляет это в социальном жизненном процессе, ко¬
торый ее порождает и производит, создает ее субъект,
является ее существенным объектом. Она подчинена, та¬
ким образом, жизненным условиям и классово обуслов¬
лена в классовом обществе. Она развивается здесь как
активное концептуальное формирование мировоззренче¬
ской классовой идеологии. Классовые интересы, как бы
слабо они ни были осознаны, определяют точку зрения,
постановку проблем, направление обобщения, оценку и
горизонт опыта в исторически изменяющемся «положении
дел; классовая борьба является их движущей силой. Тот
факт, что она, как познание, идеологически опосредова¬
на, что это опосредование само представляет условия
жизни и познания и одновременно—ограниченность по¬
знания,— это постигается только с той точки зрения, ко¬
торая лежит вне интересов эксплуатирующих классов.
Философия прогрессирует не в своей классовой функ¬
ции. Последняя очерчивает исторически закономерные
условия и движущие силы философского познания, фор¬
мирование философского мировоззрения, но она не ха¬
рактеризует содержание философии с точки зрения ис¬
тинности, определимой лишь из отношения к объектив¬
ной реальности. В ней воплощается (история «действи¬
тельно познающего мышления» в отношении ее всеоб¬
щего предмета и в зависимости от совокупного общест¬
венного процесса познания, и здесь действуют специфи¬
ческие закономерности отражения.
«Таким образом, — пишет Энгельс в «Анти-Дюрин¬
ге»,— оказывается, что люди стоят перед противоречи¬
ем: с одной стороны, перед ними задача—познать ис¬
черпывающим образом систему мира в ее совокупной
связи, а с другой стороны, их собственная природа, как
и природа мировой системы, не позволяет им когда-либо
полностью разрешить эту задачу. Но это противоречие
не только лежит в природе обоих факторов, мира и лю¬
дей, оно является также главным рычагом всего умст¬
венного прогресса и разрешается каждодневно и посто¬
87

янно в бесконечном прогрессивном развитии человече¬
ства...» 71
Это прогрессивное развитие человечества включает
становление философии в качестве науки: «главный ры¬
чаг всего умственного прогресса» действует после воз¬
никновения марксизма в новых условиях. Они сами
характеризуют исторически новые закономерности фи¬
лософского познания. Их отрицание является поворотом
к религии.
6.	ИДЕАЛИЗМ И РЕЛИГИЯ
Связь между идеалистическим ответом на основной
вопрос философии, социальные корни и функция кото¬
рого в рамках капиталистических общественных отноше¬
ний изложены выше, и иррационализмом обозначена оп¬
ределением «поворота к религии», как основной харак¬
тернейшей черты современной буржуазной философии в
Германии.
Идеализм воспроизводит в философском сознании
реальное перевертывание действительных отношений и
отчуждение, происходящее в практической жизни обще¬
ства. Отражение общественных отношений, а тем самым
философская переработка общественного опыта предпо¬
лагает это перевертывание. В этой переработке воспро¬
изводится бессилие буржуазной философии по отноше¬
нию к действительности, что одновременно является об¬
щественным консервативным утверждением и подтверж¬
дением капиталистических отношений. «Изменение со¬
знания изолированно от отношений,— чем философы за¬
нимаются как профессией, ремеслом, — само есть про¬
дукт существующих отношений и неотделимо от них.
Это идеальное возвышение над миром есть идеологиче¬
ское выражение бессилия философов по отношению к
миру»72.
Поворот к религии как общая черта развития бур¬
жуазной философии включает в себя отказ от буржуаз¬
ного материализма, атеизма и рационализма, включает
переход к иррационалистическим и антинаучным мето¬
дам познания, создание иррационалистической картины
71 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 20, стр. 36.
72 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 3, стр. 376—377.
88

мира, имеющей мифологический характер, эмоционали-
зацию философии, ее переход к исполнению функций
назидания, заботы о душе, функций спасения, а также
обновление теолого-догматически обусловленной схола¬
стической философии. Все это следует понимать прежде
всего в качестве приближенного резюме.
В каком смысле берется здесь понятие религия? Под
религией здесь подразумевается не форма определенной
церкви, а сама общая структура религиозного поведения
как практически-духовная форма поведения и сознания
людей в классовом обществе, а именно касательно их от¬
ношений к условиям, связям и силам, созданным ими са¬
мими в ходе их общественной практики.
Если мифологические представления и культы были
внутри первобытного общества фантастическими отра¬
жениями, направленными на то, чтобы путем иллюзор¬
ных форм преодолеть реальное бессилие перед приро¬
дой и одновременно служили эмоциональному укрепле¬
нию и нормативной связи этого общества, то с возник¬
новением рабства во все возрастающей степени разви¬
ваются религии господства и спасения. Нужда, которая
должна была быть изгнана религиозно-иллюзорным об¬
разом, все менее основывалась на бессилии перед приро¬
дой, но все более — на бессилии перед общественными
отношениями, па эксплуатации человека человеком. Со¬
ответственно изменяется и религиозная фантастика. Ес¬
ли прежде она отражала господствующие в повседнев¬
ной жизни силы, проецируя на природу человеческие
отношения, виды деятельности и мотивы, как правило
по аналогии с собственным горизонтом опыта, и под¬
чиняя их, то в классовом обществе это во все большей
степени происходит с общественными силами, с резуль¬
татами собственных действий людей, которые обособля¬
лись от людей и выступали как чуждые им силы и по¬
рядок. Вероятно, исходя из тех форм, которые уже были
развиты, грубые антропоморфические первобытные фор¬
мы религиозной фантастики в соединении с политиче¬
ским развитием и т. д. приняли абстрагированный, «оду¬
хотворенный», потусторонний характер. Как бы много¬
образно это ни протекало, в качестве всеобщей тенден¬
ции пробивает себе дорогу развитие по направлению к
специфическим религиям господства и спасения, причем
санкционированию земного господства, эксплуатации и
89

нищеты эксплуатируемых отвечало иллюзорное спасе¬
ние в духе — в мистическом или оргиастическом акте ли¬
бо в потустороннем мире после этой жизни и т. п. Рели¬
гия из иллюзорного преодоления бессилия перед приро¬
дой стала иллюзорным преодолением и практическим
утверждением бессилия перед общественными силами,
которые были настолько велики, что за тысячелетия
классового господства, вплоть до буржуазного просве¬
щения, все политические классовые движения нуждались
в религиозных лозунгах. Когда идеологи допролетар-
ских плебейских фракций в эпоху крестьянских войн
развили мысли, указывающие далеко в будущее, ставя¬
щие под вопрос частную собственность и призывавшие
к революционному штурму существующих феодальных
отношений, то эти действия высшей исторической твор¬
ческой силы масс, действия революции также казались
им чужими действиями, представлялись действиями бо¬
га— продукта мысли, выступающего в качестве пред¬
мета общественной веры. Таким образом, религия в фан¬
тастической форме отражает как негативно-экономиче¬
ское— в бессилии перед природой, так и (с развитием
общественных производительных сил) позитивно-эконо¬
мическое— в бессилии людей перед ими самими же соз¬
данными общественными отношениями и их движением.
При этом интеллектуальное бессилие воспроизводит
практическое бессилие и является одновременно средст¬
вом для его упрочения. Но в качестве религии спасения
религия является иллюзорным счастьем и практическим
подчинением, иллюзорным спасением и практическим
приспособлением для угнетенных и эксплуатируемых
классов, в то время как господствующим классам она
служит в качестве демагогии и оправдания их господ¬
ства, в качестве самоутверждения и средства господст¬
ва— в качестве религиозного воззрения, соответствую¬
щего ему поведения верующих и организационного их
регулирования внутри религиозных обществ и институ¬
тов.
«В религии люди превращают свой эмпирический
мир в некую лишь мыслимую, представляемую сущ¬
ность, противостоящую им как нечто чуждое»?3. Объяс¬
няется это существующим состоянием материального
73 К- Ма ркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 3, стр. 146.
90

мира. Если же мы теперь спросим о самой общей струк¬
туре религиозного поведения, то данное определение
еще недостаточно. В равной мере это определение отно¬
сится и к идеалистической интерпретации мира. Религи¬
озная фантастика самостоятельных псевдосущностей
создает не только объекты религиозного обращения с со¬
ответствующими общественными и институциональными
связями, но через религиозное опосредование включает
также отношение к силам, господствующим над обще¬
ственной и индивидуальной жизнью, а в рассматривае¬
мой нами исторической связи — и отношение к результа¬
там взаимных общественных действий, к общественным
отношениям как обособившимся от индивидов связям.
Религия характеризуется здесь Энгельсом как «непо¬
средственная, т. е. эмоциональная форма отношения лю¬
дей к господствующим над ними чуждым силам, природ¬
ным и общественным»74. Однако это не следует пони¬
мать как психологическое определение. Оно включает
историко-материалистический анализ именно тех сил,
которые господствуют в жизни. И эти «силы» раскрыва¬
ются анализом как результаты взаимных действий лю¬
дей, как социальные отношения в (классовом обществе,
как обособленные продукты общественных действий.
Что касается внешнего описания, то аналогичные опре¬
деления религии можно найти в современной науке о
религии, если она сама не теологизирована. Например,
в изданном Ринггреном и Штрёмом очерке общей исто¬
рии религии авторы отмечают следующие «существенные
моменты религии»:
«1) интеллектуальный момент: люди убеждены, что
существует сила или силы, имеющие контроль над чело¬
веческой судьбой и сохраняющие духовные и матери¬
альные ценности, в которых чувствуется потребность;
2)	эмоциональный момент: люди чувствуют себя за¬
висимыми от этой силы (этих сил) и переживают раз¬
личным образом эту связь с нею (с ними);
3)	поведенческий момент: религия выражается через
известные действия или определенное поведение, напри¬
мер через жертвы, молитвы или через выполнение оп¬
ределенных этических требований;
74 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 20, стр. 329.
91

4)	социальный момент: религия требует объединения
и создает формы объединения, внутри которых люди
совместно работают, чтобы достичь предлагаемых рели¬
гией ценностей»75.
Это определение, которое приведено здесь лишь как
пример, описательно затрагивает совершенно различные
моменты, но чрезвычайно поверхностно, не понимая, во-
первых, связи между религиозными представлениями
и данной исторической реальностью, а во-вторых,—
между религиозным поведением и обществом, вклю¬
чает только субъективно полагаемые объекты, но не объ¬
ективные связи, в которых и на основе которых имеет
место религиозное поведение. Это описательное опреде¬
ление соответственно комбинирует различные моменты
как внешние друг другу. Это внешне кажущееся осто¬
рожным эмпирическое описание вуалирует теорию и
метод: оно устраняет из мнимофактического социаль¬
но-историческую связь, а также взаимосвязь отра¬
жения.
Поэтому собранному составителями богатому по со¬
держанию материалу не хватает той подлинной установ¬
ки, которая позволяет понять религию в реальной, эм¬
пирической, общественной, жизненной связи, как произ¬
ведение людей, действующих и производящих при опре¬
деленных материальных условиях, и тем самым понять
религию в ее возникновении и развитии.
Определение Энгельса предполагает, таким образом,
анализ материальных жизненных связей и осуществляе¬
мого в них отражения общественных отношений.
Мы попытаемся теперь ближе определить «эмоцио¬
нальность». При этом не следует пытаться развить уни¬
версальное определение религиозного поведения, а нуж¬
но прежде всего подчеркнуть черты, существенные для
христианской традиции, которая различными способами
оказывает 1влияние на современную буржуазную филосо¬
фию в Германии и составляет окружающую ее среду.
Сначала здесь будут установлены только некоторые,
очень общие структурные связи. На процесс конвенцио-
нализации, опустошения и обесценивания религиозных
форм будет указано позднее. Поскольку здесь речь идет
75 Helmer Ringgren, Ake V. Strom, Die Religion der
Volker, Stuttgart, 1959, S. 1 f.
92

только об установлении очень общих черт эмоциональ¬
ности, что опять-таки является только средством для
того, чтобы очертить поворот к религии в философии как
изменение ее отношения к общественной реальности, то
можно отказаться от детальной полемики с многочи¬
сленными тенденциями религиозных теорий, исходящих
из идеалистических позиций.
Эмоциональность означает здесь три взаимосвязан¬
ных момента. Во-первых, в этом отношении не преодо¬
левается ступень чувственно-образного отражения, так
что чувственное явление в соответствующем антропо¬
морфно-образном представлении возвышается до фети¬
ша, обладает фантастическим «значением» и может быть
включено в фантастическую связь.
Во-вторых, эмоциональность отношения означает то,
что оно осознается в чувственной сфере, что отношение
бессилия осознается в специфическом чувстве к рели¬
гиозному объекту, который выступает в качестве пре¬
восходящей силы. Это чувство, безусловно, невозможно
определить однозначно, оно принимает в историческом
развитии, у различных религиозных объединений соот¬
ветственно формам культа различные форму и акцент,
которые в последнем счете определяются объективными
условиями, фактическими отношениями индивидов меж¬
ду собой и к общественному совокупному процессу в со¬
ответствующую эпоху.
При отвлечении от разнообразных особенностей мож¬
но установить, что это специфически религиозное чув¬
ство связи с воображаемыми религиозными объектами
как могущественной реальностью, выступающей как
предмет веры, фантастически воспроизводит и одновре¬
менно мистифицирует действительное бессилие перед
обособившимися силами, опосредует практическое под¬
чинение им и иллюзию освобождения. Специфически
религиозное чувство довольно часто описывается как
чувство священного ужаса, как испытание «совершенно
иного», божественной власти, чего-то сверхмогуществен¬
ного, чудовищного, как переживание того, от чего люди
целиком зависят. В религиозном переживании чуждая
сила выступает как сверхсила, иллюзорно-фантастиче¬
ский характер которой отнюдь не противоречит тому,
что люди верят в ее реальное существование и иллюзор¬
но воспринимают ее из опыта.
93

Эта псевдореальность «совершенно иного» бога яв¬
ляется фантастической проекцией непонятной общест¬
венной сверхсилы как коррелята субъективного, чувства
бессилия, порожденного действительным отношением,
причем этот коррелят является искаженным преувели¬
ченным образом того, кто его создал. Эта «логика» по¬
казана уже Фейербахом. Однако характеристика нега¬
тивных чувств, чувств бессилия, уничтожимости и стра¬
ха недостаточна. Они представляют только одну сторо¬
ну, которая неразрывно связана с другой, а именно с
иллюзорным снятием страха, беды и т. д. в прибежище,
спасении, воскрешении, в причислении к лику святых и
в «испытании» божественной любви, вплоть до экстати¬
ческого растворения в некоем могущественном сущест¬
ве, до включения в толпу поборников бога для мифиче¬
ской полемики и избрания для более высокой миссии.
Обе стороны могут пронизывать друг друга, они могут
также представлять различные ступени развития и мо¬
гут быть развиты вплоть до техники чувствования; во
всяком случае, они представляют двойственное отноше¬
ние связи между человеком и религиозной сверхсилой,
связи, внутри эмоциональной сферы которой проявляется
затем в иллюзорной личной встрече обеих (религиозное
«знание», связи опосредованной, как правило, институ-
циализированными традициями. По существу, эмоцио¬
нальное отношение бессилия превращается только в по¬
зитивное.
Применительно к специфически эмоциональному от¬
ношению и связанному с ним образованию объекта дог¬
матическая фиксация, теоретическая систематизация и
даже рационализация фантастического отражения обще¬
ственных отношений и сил являются вторичными, ибо
эмоции держатся на наглядности силы и бессилия. Од¬
новременно образования неизменных форм представле¬
ний, практики культа и т. д. сами являются условием
для образования традиций, для относительного обособ¬
ления и институциализирования религии в качестве об¬
щественных средств ее внедрения.
Третья сторона эмоциональности лежит в специфиче¬
ском личном отношении между индивидом и богом, в ка¬
кой бы форме это ни выступало и как бы разнообразны
ни были эти опосредования: через слово, таинство или
священника. Во всех опосредованиях это отношение од-
94

повременно имеет характер мнимой непосредственности,
причем со стороны верующего индивида налицо позиция
полного самоотречения, в конечном счете принятия на
веру откровения, готовности, -подобно сосуду, ‘принять
чуждое содержание, позиция повиновения не (подлежа¬
щему обсуждению приказу, безусловно верующего вос¬
приемника обращенного к нему откровения. Разумеется,
в этом иллюзорном отношении верующий является сосу¬
дом, вмещающим земное содержание -в фантастической
форме. Этот личный момент должен быть подчеркнут,
ибо именно его структура всплывает затем в концепции
Ясперса об отношении экзистенции и трансценденции
или в хайдеггеровском нетерпеливом ожидании диктата
бытия.
Не случайно католический философ Ганс Кёлер в
своей книге «Основы диалектического материализма в
европейском мышлении» по «праву причисляет к этим
«основам» не только общие достижения (прогрессивного,
эмансипирующегося от религии философского мышле¬
ния, но и внутри христианской мистики обнаруживает
с чутьем инквизитора установку на измену там, где «в
мышлении Эккарта личное отношение между богом и
человеком полностью отступает на задний план, и вместо
этого на первый план выдвигается онтологический эле¬
мент»76. Нам нет нужды следовать за Кёлером в его до¬
вольно фантастичной, путаной конструкции линии разви¬
тия, которая ведет от измены богу к преданности космо¬
су и от нее — к чисто внутримировой преданности кол¬
лективу. Во всяком случае, возникшее в первобытную
эпоху это своеобразное отношение личностей и отноше¬
ние господства, выражающееся в иллюзорной форме как
отношение к божественной сверхсиле, которая в свою
очередь исключает активный, рациональный, интеллекту¬
альный образ действий и устанавливает в качестве нор¬
мы субъективную пассивность и терпение, принадлежит
к арсеналу религиозного направления, особенно в хри¬
стианской традиции.
Поскольку мир святости является лишь проекцией и
идеально-фантастическим воспроизведением неподвласт¬
ных земных отношений, то в универсальное — по модели
представлений, взятых из непосредственного окружающе-
76 Hans Kohler, Griinde des dialektischen Moterialismus im
europaischen Denken, Munchen, 1961, S. 21.
95

го мира, — возводится хорошо известная, знакомая и
практикуемая земная сила, которая моделирует миро¬
вой порядок по образцу земного и снова спускается на
землю. Она выступает в качестве нормы, основы и об¬
щей связи земных отношений. Данные отношения, та¬
ким образом, санкционируются, освящаются, их мораль¬
но-политические и юридические санкции и гарантии ок¬
ружаются ореолом святости, а космическое всемогуще¬
ство конкретизируется в форме правящей власти. Это
может быть доказано и уже доказывалось на фактах,
начиная от старой космической мифологии Междуречья
и до католического естественного права. Одновременно
действительные связи общественной жизни прикрыва¬
ются тем самым мнимой силой религиозной власти; дан¬
ные отношения в свою очередь мистифицируются и объ¬
ясняются как результат идеологического установления
порядка, действительные же материальные отношения,
хотя человек сталкивается с ними повседневно в ходе
эмпирической практики, субъективизируются видимос¬
тью иллюзорного соотношения человеческой практики со
счастьем и несчастьем, проклятием или благословением,
то есть путем придания этим отношениям религиозного
«смысла», а возможность рационального в них проник¬
новения исключается.
Двойственность религиозного эмоционального отно¬
шения, с одной стороны, и сопоставление идеалов спа¬
сения с несвободной реальностью — с другой, возмож¬
ность по мере надобности вложить в религиозную фор¬
му конкретное, специфически земное содержание и при¬
менить к нему религиозное отрицание или утверждение
в качестве призыва в преданности наличному порядку
или возмущению против него во имя священного наказа
или права — все это содействует тому, что различные
классы могут выявлять свои противоположные интере¬
сы в религиозно-иллюзорной форме, и тому, что, с дру¬
гой стороны, религиозная форма в целом доминирует
в направлении упрочения наличного и примирения
божьей волей тех, кто может чувствовать, что обстоя¬
тельства жизни их отнюдь не балуют.
«Поворот» современной буржуазной философии к ре¬
лигии означает, что внутри философии как теоретическо¬
го мировоззрения и метода становится доминирующей
тенденция к осуществлению эмоционального отношения
96

к господствующими общественной жизни силам капита¬
лизма. Это тенденция к ликвидации философии как ра¬
ционального объяснения мира. Эмоциональность высту¬
пает в многообразных способах, в лежащих по ту сто¬
рону науки попытках мнимонепосредственного, личного
подхода к действительности, к бытию и в иррационали¬
стических, мифологических моделях бытия, а также в пе¬
ренесении в философию религиозных мотивов и форм
мышления. В дальнейшем мы рассматриваем прежде
всего переход, путь к этим религиозным моментам. Фи¬
лософские учения, которые исходят из религиозной веры
в откровение, которые, таким образом, уже предполага¬
ют результат движения, отправляясь от религиозной
традиции, представляют меньший теоретический интерес.
В этом процессе идеализм как путь к поповщине дово¬
дится до своего исторического конца. Эта логика фило¬
софского развития имманентна идеалистическому подхо¬
ду, но она осуществляется и толкается к этим выводам,
означающим элиминацию рационального содержания,
самой логикой классовой борьбы. Путь к религии буржу¬
азная философия проходит, возводя идеализм в классо¬
вую норму философского мировоззрения, отрицая есте¬
ствознание в качестве конститутивного источника обра¬
зования мировоззрения, а в отражении социальной
проблематики и ее мировоззренческого обобщения она
вынуждена спускаться в борьбе против социализма и
против его революционной теории на позиции религиоз¬
ной иррациональности. Однако она с необходимостью вы¬
нуждена сохранять за рациональностью в лучшем слу¬
чае характер подручного инструментария.
Хотя философия и не растворяется в религиозном от¬
ношении (и как мы увидим, этого и не может произойти),
но это общая тенденция, которая столь же закономерно,
как и стихийно, стремится к воспроизведению религиоз¬
ной непосредственности и зависимости. Она нацелена
на отставку собственно философского духа, так как клас¬
совая проблематика отчуждения, исторического бесси¬
лия, состояния кризиса толкает в силу идеологических
предпосылок к философским решениям в духе «спасе¬
ния».
В «Святом семействе» Маркс и Энгельс писали:
«Имущий класс и класс пролетариата представляют од¬
но и то же человеческое самоотчуждение. Но первый
4—202
97

класс чувствует себя в этом самоотчужденйи удовлетво¬
ренным и утвержденным, воспринимает отчуждение как
свидетельство своего собственного могущества и облада¬
ет в нем видимостью человеческого существования»77.
С громовым ударом Парижской коммуны, с переходом
к империализму в ходе и после катастрофы первой миро¬
вой войны, а затем перед лицом исторически неудержи¬
мого поступательного коммунистического преобразова¬
ния все сильнее осознается отчуждение как бессилие,
как бедствие; видимость человеческого существования
разрушается самими результатами капиталистической
деятельности, а благополучие подрывается классовой
борьбой пролетариата и борьбой угнетенных колониаль¬
ных народов, вытесняется растущим и неуспокаиваю-
щимся сознанием кризиса и бессилия. Классы, которые
воспринимают отчуждение как свою силу, могут в пери¬
од кризиса осознавать это только отчужденпьш, бессиль¬
ным, искажающим действительность образом. Зарожде¬
ние этого кризиса является началом перехода к ирраци¬
оналистической и религиозной философии, разрабаты¬
вающейся на теоретической основе идеализма, который
сформировался уже в борьбе против придерживающего¬
ся материализма рабочего движения. Однако противо¬
речие между самоутверждением и сознанием кризиса,
поскольку оно фактически неразрешимо, вынуждает к
переходу в эмоциональную, безусловную связь с аван¬
тюризмом собственной силы. Идеалистическая филосо¬
фия является уже продуктом бессилия перед обособив¬
шимися общественными отношениями так же, как и ре¬
лигия. Если это бессилие рассматривается как бедствие,
которое рационально более непреодолимо, то эмоцио¬
нальное соединение с силами, которые господствуют над
жизнью и одновременно являются условиями собствен¬
ной классовой силы, становится классовой потребностью.
Такова логика социальной позиции, интересы существо¬
вания которой подразумевают отрицание объективной
закономерности общественного развития и тем самым
в теоретико-познавательном отношении включают отри¬
цание общественной истины.
В целом совершается переход от субъективного иде¬
ализма неокантианского или позитивистского толка к
77 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 2, стр. 39.
98

эклектическому, как правило объективному идеализму
иррационалистического толка, сохраняющему субъектив¬
но-идеалистические моменты и основы; он ведет от фи¬
лософствования, методологически ориентированного на
критику познания и абсолютизирующего в качестве 'сво¬
ей основы модель математического естествознания, к
философствованию, отражающему в основном отчуж¬
денный опыт общественных отношений и историческое
бессилие, а также назревающий и разразившийся уже
кризис капитализма в различных формах его проявле¬
ния. Наблюдается определенная идеологичеоки-философ-
ская реакция консервативной стороны основного проти¬
воречия нашей эпохи, происходит качественное измене¬
ние внутри идеалистического философствования, хотя
предшественник1и его были в XIX столетии, связь с кото¬
рыми также несомненна (Шопенгауэр, Шеллинг, Кьер¬
кегор). Теперь религия и философия в определенном
отношении совершенно родственны. Рассмотрим их общ¬
ность и различие.
Идеализм связан с религией уже со времени своего
возникновения. Он представляет ее партию в философии.
Эта связь одновременно является преобразованием,
переходом ее в теоретически обоснованную форму сис¬
темы. Однако идеализм возникает, например, в грече¬
ской философии после того, как появился материализм,
возникает в качестве реакции рабовладельческой ари¬
стократии на демократию и связанное с демократией
софистическое просвещение и материализм, как реакция,
направленная на защиту религии. Радикализм Платона
известен. И именно у Платона философское отражение
консервирует религиозную проблематику спасения, так
как родина человека, согласно его учению, находится в
царстве вечных идей, от которых он отчужден и царство
которых он вновь обретает, вспоминая вечносущий
идеальный порядок.
Теоретико-познавательные установки этого идеализ¬
ма, которые ведут к гипостазированию общих понятий,
становятся вполне действенными только благодаря рели¬
гиозному акцентированию и классовой абсолютизации
духовной деятельности.
Общность религии и идеалист-ической философии ле¬
жит в отрицании материализма, в выведении мира из
продуктов сознания, то есть самосознания, в трактовке
4*
99

создания действительного мира как антропоморфическо¬
го акта творения и тем самым в удвоении действитель¬
ности. Эта общность заключается в фетишизации бесси¬
лия человека перед природой или перед условиями соб¬
ственного общественного бытия, а также в субъективиза¬
ции материальных основ этого бытия, следовательно, в
утверждении существующего путем его канонизации или
сведения всех изменений к изменению субъективной
внутренней сущности и изменению истолкования. Реаль¬
ное бессилие не снимается, а утверждается иллюзорной
силой мысли. Для господствующих классов это означа¬
ет самоутверждение, а для эксплуатируемых масс —
подчинение; для обоих — практическое утверждение су¬
ществующего, которое не снимается только отрицанием,
ограничивающимся внутренней, чисто духовной сферой,
Платон сам точно выразил тот факт, что религия необ¬
ходима для господства.
Идеализм, как философия эксплуататорских господ¬
ствующих классов, является философской мыслью их
господства. Бессилие, с которым они сами относятся к
историческому процессу, становится бедствием только в
кризисные периоды. Но вместе с тем в идеалистическом
извращении отражается действительное бессилие. Оно
отражается в подмене реальных отношений чисто интел¬
лектуальным отношением, поскольку оно является прак¬
тически бессильным отношением и нуждается в иллюзи¬
ях .относительно закономерностей и объективного сово¬
купного движения истории.
Исторические пределы власти людей над природой и
их неизбежное бессилие, существующее в классовом об¬
ществе, перед стихийно прокладывающими себе дорогу
объективн ы м и законом ер н остями об щественн ой жмени
для материализма имеют значение исторической ограни¬
ченности. Но для идеализма те же границы являются
условиями его жизни и конструктивными принципами.
Хотя материализм в противоположность идеализму на¬
правлен на возрастающую власть людей над природой
и над самими собою, он проводится последовательно
только там, где он в диалектическом и историческом ма¬
териализме предвосхищает сознательное общественное
господство над производством.
Общность идеалистической философии и религии не
должна затмевать основополагающих различий, кото¬
200

рые существуют между ними. Когда мы характеризуем
развитие современной буржуазной философии в Герма¬
нии как поворот к религии, это означает нечто большее,
чем общность идеалистического философствования и ре¬
лигии; эта характеристика имеет в виду особое внутрен¬
нее отношение, специфический переход, но не такое от¬
ношение к религии, какое свойственно, например, про-
теологической философии Лейбница и Гегеля.
Попытаемся пояснить это различие.
Философия возникла на относительно высокой сту¬
пени развития производительных сил и конкретного поз¬
нания естественных связей как особая форма обществен¬
ного сознания, которая представляла нечто качествен¬
но иное по отношению к религиозно-мифологическому
мировоззрению и объяснению, представляла научно-по¬
нятийное, выросшее из естествознания и неразрывно с
ним связанное, разумеется первоначально наивное,
универсальное объяснение мира и общее мировоззрение.
На место откровения, рассказов о богах и наивно ант¬
ропоморфического перенесения межчеловеческих отноше¬
ний на универсум она поставила знание объективных,
имманентных миру связей, которые научно доказывались
и настойчиво исследовались, как бы несовершенно с
использованием поверхностных аналогий и спекуляций
это первоначально ни происходило, только так оно и
могло происходить. Когда теологизирующие историки
философии, как, например, Вернер Егер, пытаются это
возникновение нового подчинить старому, религиозному
объяснению мира и при этом раздувают неизбежные
признаки старого, которые заключаются уже в самих
языковых характеристиках, тем самым прикрывается
именно решающее и существенное, ставится на голову
действительное положение вещей, противоположность
новой философии и старой религии. Новы уже направ¬
ленность на научное объяснение мира, обобщение кон¬
кретного знания, попытки исходить из действительного
опыта и понятийного его обобщения. По своей сущнос¬
ти философия как рационально обоснованное научное
объяснение мира противостоит тем самым мифологиче¬
ской натурфантастике, противостоит как теоретическое
решение, как попытка ответа на вопросы о всеобщих свя¬
зях, в которых протекает человеческая жизнь, религиоз¬
ному учению о спасении. Поэтому философия возникла
101

как материализм. Ее возникновение означало громад¬
ный прогресс в познании: общие связи мира и жизни,
которые прежде подлежали религиозно-мифологической
интерпретации, стали предметом рационального научно¬
го познания.
Когда идеализм, как партия религии внутри фило¬
софии, выступил в качестве реакции на этот прогресс,
этого нельзя уже было делать средствами старой, непо¬
средственно религиозной аргументации, простым продол¬
жением учений проповедников и наивно уверованной на¬
родной мифологии. В противоположность гениальной
наивности первых философских материалистов, которые
на место фантастического и ложного хотели поставить
убедительное и разумное объяснение мира, философы-
идеалисты реагировали в известном смысле более осоз¬
нанно: прямо отрицая материализм, они выдвинули ос¬
новной вопрос философии в центр спора, причем исходи¬
ли из реакционных классовых позиций. Теперь наука и
религия, познание природы и действительности и фан¬
тастика больше не противопоставлялись; противоречие
между ними приняло новую форму, форму противопо¬
ложности материализма и идеализма внутри философ¬
ско-теоретического отражения.
Таким образом, идеализм в качестве основного на¬
правления внутри философии предполагает материализм,
а также первоначально с ним непосредственно связанные
конкретные науки и борется с материализмом в той же
сфере философско-мировоззренческого теоретического
обобщения, в сфере специфически философского отраже¬
ния, которого достигла философия, и борется теми тео¬
ретическими средствами, которые созданы философией.
Идеализм поэтому противостоит материализму в качест¬
ве теории, в форме научного познания, выдвигая притя¬
зания на доказательство и возможность обоснования об¬
щих связей мира и познания, притязания сделать логи¬
чески необходимые выводы из данных фактов. Он высту¬
пает как светская научная теория мира.
Поэтому философский идеализм существенно отли¬
чен от теологии. Теология открыто предполагает нали¬
чие определенного собрания каким-то образом выявлен¬
ных или известных религии догматических воззрений,
она интерпретирует и систематизирует эти догмы, пыта¬
ется их рационально обосновать и разъяснить, понять их
102

глубже в качестве догм и тем самым 'пытается придать
существующему учению дополнительное вспомогательное
средство для поддержки религиозного убеждения. Оче¬
видно, это свидетельствует уже о явном противоречии
между религиозным и мирским, научно ориентированным
воззрением. В собственной деятельности теология непре¬
менно пользуется философско-идеалистическими сред¬
ствами, не становясь из-за этого философией. Этому не
противоречит тот факт, что при условии подчинения
всех форм общественного сознания религии, как то было
в средние века, философская проблематика поднималась
и пробивала себе дорогу первоначально в этих теологи¬
ческих рамках, пока это подчинение не было подорвано
открытыми атеистическо-материалистическими вывода¬
ми. В то время как философия уже по самой своей фор¬
ме представляет противоречие религии, идеализм внут¬
ри философии является специфической партией религии.
В качестве отрицания материализма и материалисти¬
ческого значения естественнонаучного познания идеа¬
лизм борется против единственно подлинной альтернати¬
вы религиозно-фантастическому мировоззрению. Путем
идеалистического перевертывания действительных отно¬
шений или агностического обесценивания и релятивиза¬
ции научного познания он упраздняет действительное
познание в пользу фантастической связи или извлекает
иллюзорные открытые возможности для религиозных
учений из других, даже научно узаконенных источников.
Наконец, в позитивных спекуляциях идеализм способ¬
ствует воспроизводству религиозного содержания в ка¬
честве результата философского мышления или фило¬
софской интерпретации религиозных догм. Но как бы
различны ни были содержание и методы идеалистиче¬
ских философских учений, они в принципе ведут к ре¬
лигии даже путем позитивистского отрицания ее альтер¬
нативы. Религиозное переворачивание действительных
отношений воспроизводится философско-теоретическим
образом, философия даже осуществляет функции тео¬
логии— вспомним платоновский монотеизм и изложение
мифов, кантовское обоснование бога, свободы и бессмер¬
тия как постулатов практического разума или гегелев¬
скую интерпретацию религии, в которой ее «ложный
позитивизм» также оказывается пригодным для ре¬
лигии.
103

Идеализм вообще не может, если он (представляет
позитивную концепцию действительности, отказаться от
мифологических элементов, даже если они выступают в
секуляризованной и абстрактной форме.
Однако этого еще отнюдь недостаточно для того,
чтобы охарактеризовать фактическое содержание идеа¬
листической философии. Отношением к религии не исчер¬
пывается содержание идеалистических систем. Их отли¬
чие от религии не следует сводить ik одной только
форме.
Исторически неизбежная в силу ограниченного сос¬
тояния естествознания ограниченность домарксовского
материализма и неспособность понять внутренние связи
общественной жизни, вытекающая из исторических соци-,
альных основ, общеизвестна. При определенных истори¬
ческих условиях идеалистическая философия давала!
возможность приблизиться в рамках искаженно-спекуля¬
тивной формы к решению тех проблем, которые были
еще не решены на почве материализма. Развитие диа¬
лектики в XVIII и XIX столетиях, в особенности достиже¬
ния немецкой философии от Канта до Гегеля, являются,
тому примером. Маркс не случайно подчеркивает в «Те¬
зисах о Фейербахе», что «активная сторона», творчески
продуктивная активность человеческой деятельности и
познания осознавалась идеалистической философией в
пределах возможностей, допустимых этой философией,
хотя она тоже не понимала материальной деятельности
и интерпретировала ее как идеальную практику, тем са¬
мым абсолютизируя духовную деятельность. Наряду с
этим, несмотря на данную ограниченность, при опреде¬
ленных исторических условиях внутри сферы абстракт¬
но-формальных связей складывались возможности, осо¬
бенно в математике, достичь более глубокого познания,
чем это было возможно на основе тогдашнего материа¬
лизма— примеров тому достаточно, начиная от пифаго¬
рейцев до Лейбница.
Эта возможность и необходимость «рационального
содержания» в идеалистических философских учениях не
означает, что это содержание всегда было налицо, что
именно идеалистические учения всегда были носителем
прогресса познания, прогресса, которому в определен¬
ном отношении они могли способствовать, одновременно
отрицая его. Если мы сопоставим Лейбница с окказио-
104

нацистами Гейлинксом и Мальбраншем или внутри не¬
мецкой философии с представителями школьной фило¬
софии Буддеусом или Крузиусом, Канта с Эберхардом
и Якоби, Гегеля с поздним Шеллингом или его ортодок¬
сальными приверженцами, Фихте с Гербартом и Лотце,
то значительное различие становится здесь очевидным.
Это отличие касается именно рационального содержа¬
ния, идейно-философской глубины, с которой в иска¬
женной идеалистической философской форме отражается
объективная реальность и затрагиваются ее проблемы.
Оно касается одновременно тенденции развития, исхо¬
дящей из этого рационального содержания, касается
того, насколько каждой системе принадлежит опреде¬
ленное место внутри исторического познавательного про¬
цесса и насколько оно выводит за пределы наличных си¬
стем, создает возможности прогрессирующему познанию
и, наконец, касается тесно связанных с этими сторонами
социальной и политической партийности и перспективы,
живущих в философии и в ней выражающихся.
Это отличие касается одновременно конкретного от¬
ношения философии и философских учений к развитию
науки на данной стадии их связи с философией или от¬
деления от нее. Это различие выражается как в пози¬
тивных достижениях конкретно научного характера, так
и в философско-абстрактной форме, а также в идейном
предвосхищении будущих результатов.
Понятийно-рациональная форма и возможность полу¬
чения рационального содержания отличают философ¬
ский идеализм от религии.
Хотя корни философского идеализма и основные ме¬
тоды перевертывания действительных отношений общи
с религией, идеализм не может достигнуть свойственной
ей эмоциональности, напряженности, пока он действует
в качестве философии и не желает переходить в теоло¬
гию. Его рациональность, способствующая объективно¬
му познанию относительной истины, по сравнению с ре¬
лигиозной формой становится менее эффективным сред¬
ством защиты, ибо религия считает, что подлинная исти¬
на лежит выше всякого разума: «Credo, ut intellegam»
и «Credo, quia absurdum» * — таковы основоположения,
* «Верую, чтобы понимать» и «Верую, ибо абсурдно».— Ред.
105

касательно которых положение «Intellego, ut credam» **
становится формой подчинения рационального познания
эмоциональной непосредственности откровения и пре¬
вращением иррационального акта веры в пустое от¬
стаивание абсурдных идей.
Философский идеализм является пустоцветом, но
пустоцветом на древе познания, как писал Ленин, в то
время как религиозное эмоциональное отношение бесси¬
лия исключает познание. Только в фантастически отчуж¬
денной форме может в нем земное содержание становить¬
ся действенным и обосновывать действия, соответствую¬
щие земным потребностям.
Именно поэтому мы должны проводить различие
между идеалистической философией и религией, несмот¬
ря на тесные связи и родство между ними. Существуют
две формы общественного сознания, которые здесь про¬
тивостоят друг другу. С переходом к эмоциональности
философия теряет свой специфический характер как фи¬
лософия и становится переходом к собственно религии,
подобно тому как она становится теологией с переходом
к толкованию текстов священных писаний как подлинной
истины.
Борьба между материализмом и идеализмом дости¬
гает нового этапа с возникновением диалектического и
исторического материализма как научного философского
мировоззрения революционной рабочей партии, когда
идеализм окончательно побеждается теоретически и
исторически. Обе стороны противоречия, которые в сво¬
ем движении являются в последнем счете воспроизведе¬
нием антагонизма классов, качественно изменяются.
С революцией в истории философии, которую совер¬
шили Маркс и Энгельс, идеализм утратил свою истори¬
ческую правомочность и познавательную необходимость.
До этого он всегда имел перед собой исторически и со¬
циально ограниченный материализм, который не был в
состоянии постигнуть диалектику человеческой деятель¬
ности и человека как субъекта и в силу этого оставался
непоследовательным материализмом. Но Маркс и Эн¬
гельс освободили материализм от всех классово обуслов¬
ленных ограниченностей и освободили одновременно от
его исторической ограниченности, от догматической при¬
♦* «Понимаю, чтобы верить».— Ред.
ж

вязанности к определенной ступени познания природы й
благодаря применению его к обществу до конца после¬
довательно провели его в качестве диалектического ма¬
териализма, причем они сохранили в нем в снятом виде
рациональное наследие идеалистической философий. Они
освободили его от догматического отношения к науке^
особенно к естествознанию, от роли спекулятивной науки
наук и тем самым превратили его в науку. Они превра¬
тили его из созерцательной интерпретации мира в рево¬
люционное мировоззрение коммунистического преобра¬
зования общества, из догмы в науку, из объяснения
мира в руководство к сознательным действиям.
Теперь возникла качественно новая поляризация: в
то время как материализм, творчески развитый Лени¬
ным, стал мировоззрением партии нового типа и тем са¬
мым стал в процессе борьбы против капитализма и им¬
периализма, в ходе строительства нового социалистиче¬
ского мира массовым и действительно все более господ¬
ствующим мировоззрением, идеализм как реакция на
этот процесс все более открыто и последовательно выяв¬
ляет свою враждебную, ведущую к религии сущность,
все более открыто разоблачает свой консерватизм, отра¬
жающий и укрепляющий бессилие людей по отношению
к условиям своей общественной жизни. Он стал в наше
столетие мировоззрением умирающего капитализма, как
в своей иррационалистической, так и в позитивистской
форме, которая в противоположность первой отказы¬
вается от идейной направленности.
Тем самым в буржуазной философии начинается на¬
стоящий процесс разрушения специфических достижений
философии как особой формы общественного сознания,
а также в отношении исторических достижений предше¬
ствующей философии. Как бы многопланов, противоре¬
чив этот процесс ни был, он является закономерным вы¬
ражением начавшегося исторически неизбежного, окон¬
чательного кризиса буржуазной идеологии, он является
выражением декаданса философии классового общества.
Это определяющая, преобладающая тенденция в разви¬
тии буржуазной философии в Германии.

ГЛАВА III
ФИЛОСОФИЯ БУРЖУАЗНОГО ПРАКТИЦИЗМА
1.	ОСНОВНЫЕ ТЕНДЕНЦИИ БУРЖУАЗНОЙ ФИЛОСОФИИ
ГЕРМАНИИ XIX СТОЛЕТИЯ
Чтобы полнее раскрыть кризис буржуазной филосо¬
фии, необходим прежде всего краткий философский об¬
зор, а также рассмотрение истоков этого кризиса.
В истории немецкой философии XVIII и XIX столетий
в рамках идеалистической философии существовали две
тенденции, которые три всей своей общности имели про¬
тивоположное значение и оказывали противоположное
действие. Во-первых, мы имеем линию, содержащую в
целом позитивные для философского развития, подлин¬
но творческие познавательные моменты и постановки
проблем; эта линия ведет от Лейбница, как одного из
самых значительных немецких представителей метафи¬
зики XVII столетия1, связанной с научно-мирским со¬
держанием, к развивающейся из Просвещения «содер¬
жательной реставрации» этой метафизики, которая идет
от Лессинга, Канта и Гердера до Гегеля. Это линия того
философского направления, которая внутри идеалисти¬
ческой философии выражает устремление поднимаю¬
щейся буржуазии к эмансипации и’в которой это устре¬
мление находит своих философских выразителей.
Противоположность этому составляет консервативная
антинаучная линия, которая исходит из католической и
протестантской поздней схоластики в XVIII веке и нахо¬
дит своих защитников среди теологов вольфовской
школьной философии, а своих типичных представите¬
лей— среди философов реставрации первой половины
XIX столетия в лице Шеллинга, Шопенгауэра и Бааде¬
ра. Во второй Головине столетия она переживает жал¬
кий финал в так называемом позднем идеализме и одно¬
временно— обновление в «научном синтезе» Гартмана
и Вундта и неокантианских и позитивистских школах и
так достигает XX столетия.
1 См. К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 2, стр. 141.
108

В обеих линиях речь идет об идеализме, который в
качестве реакции противостоит материализму, причем
материализму прогрессивной буржуазии, прежде всего
Нидерландов и Англии, -позднее — Франции, а также
представителям материалистической мысли в Германии.
Материалистическая линия в Германии в значительной
мере недооценивалась; в Матиасе Кнутцене и Вагнере
она находит характернейших противников Лейбница, а
в лице Бухера, -предполагаемого издателя «Переписки о
сущности души»,— активного критика идеалистического
понимания души, использующего естественнонаучную
аргументацию; эта линия выявилась в весьма плодотвор¬
ном немецком спинозизме в качестве агрессивной пози¬
ции, противостоящей господствующей идеал истически-
теологической школьной философии университетов и
просвещению, связанному с придворной бюрократией.
Спинозизм ведет от Штоша в XVII веке к Лау в начале
XVIII столетия, от Христиана Эдельмана, еще в значи¬
тельной мере находившегося под влиянием идеализма, к
Лессингу и Гердеру. Причем спинозизм все более созна¬
тельно воспринимает материал действительности сквозь
призму материалистической теории познания, одеянием
которой он становится. В философских идеях Гете он до¬
стигает наиболее близко подходящей к материализму
формы и своего высшего пункта, связывая здесь мате¬
риалистические взгляды Спинозы с концепциями всеоб¬
щего природного развития, охватывающими и общест¬
во. Эта материалистическая линия выступает в даль¬
нейшем в более или менее действенной форме, стоящей
ближе к французскому материализму, у Кнебеля, Эйн-
зиделя и Форстера, достигает новой ступени у Бюхнера
и Гейне и своей вершины — у Фейербаха. Эта линия в
целом больше, чем какая-либо иная философия, связа¬
на с демократическими антифеодальными движениями и
является самым последовательным мировоззренческим
их выражением.
В сравнении с развитием материализма во Франции
материализм в Германии имеет довольно слабую тради¬
цию. Он длительное время существовал в качестве неле¬
гального тайного воззрения под гнетом феодально-абсо¬
лютистского, а также патрицианского террора, затем
выступил открыто в относительно мало обязывающей,
завуалированной и поэтизированной форме и лишь в
109

сороковые годы XIX столетия обрел воинствующую ши¬
роту. Несмотря на это, он был (подлинно прогрессивным
направлением, самым тесным образом связанным с есте¬
ствознанием и демократическими движениями.
Материализм, если отвлечься от проявлений при¬
дворной моды, был мирской просветительской формой
идеологии эмансипации угнетенных классов. Он был
связан многочисленными нитями с действительным оп¬
позиционным движением и имел более сильную полити¬
ческую направленность, чем это можно заметить при
поверхностном рассмотрении философских формулиро¬
вок. Связь его с ранним оппозиционным движением,
происходившим еще в религиозной форме, в форме сект,
проявляется в непосредственном с ними контакте. До¬
статочно здесь вспомнить о роли Готфрида Арнольда, о
просветительской функции антитринитариев или об эво¬
люции Христиана Эдельмана, который вышел из сек¬
тантской оппозиции, освободясь от ее ограниченной узос¬
ти и через восприятие Спинозы дошел до просветитель¬
ского мировоззрения. Упоминавшийся выше Кнутцен
уже в 70-х годах XVII столетия провозгласил, что можно
очень хорошо жить без бога и властей, и ссылался при
этом на разум и природу. Он в своеобразной форме, по-
новому, сознательно и атеистически продолжил револю¬
ционную традицию. Однако действительная непрерыв¬
ность материалистической и революционной мысли долж¬
на была еще долго оставаться недостаточно известной,
скрытой покровом официальных учений и учреждений.
Постоянные жалобы теологов на растущее влияние
атеизма и поток апологетической литературы указывают
на оппозицию большего размера, чем нам сегодня эго
известно об эпохе феодально-абсолютистского господ¬
ства.
И все же по сравнению с философией во Франции в
Германии доминирует идеализм.
Историко-экономические основы этого развития ис¬
черпывающе изложены Марксом и Энгельсом, равно
как и причины преобладания философского идеализма,
представляющего собой «продолжение немецкой истории
в идее»2 и одновременно являющегося государственно
2 К. Маркс, К критике гегелевской философии права, Введе¬
ние, в: К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 1, стр. 419.
ПО

устанавленной и уполномоченной3 университетской фи¬
лософии, которая должна была исполнять свою государ¬
ственную должность, защищая бога, свободу и бессмер¬
тие, а если это невозможно было делать исходя из теоре¬
тического разума, то использовать практический разум.
Буржуазная философия никогда не выходила за эти
позиции, а после революции 1848 года очутилась позади
них; адеализм 'полностью утратил свое возможное раци¬
ональное содержание и во все возрастающей степени
становился прямой реакцией против марксистского ма¬
териализма и руководимого им рабочего движения.
Буржуазный материализм приобрел довольно широкое
влияние в качестве образовательного движения в так
называемом вульгарном 'материализме Бюхнера и мо¬
низме Геккеля, которые пытались связать его с есте¬
ственнонаучным учением о развитии. В конце концов
он был о(пошлен и в качестве «монизма», причем так и
не преодолев барьера метафизики и ее ограниченности в
области истолкования природы. Напротив, в области об¬
щественной теории он разделял реакционные буржуаз¬
ные концепции вплоть до социал-дарвинизма. Наконец,
в 'период общего кризиса капитализма он перестал иг¬
рать идеологически важную роль в качестве философ¬
ского антитеологичеекого и антиидеалистического миро¬
воззрения внутри буржуазной философии.
Но отсюда следует, что характернейшей чертой со¬
временной буржуазной философии является отказ от
имевшегося в ней истинного содержания, отказ от мате¬
риализма, как и от рациональных элементов идеалисти¬
ческой диалектики. Философский прогресс познания,
вершиной которого в буржуазной философии были Ге¬
гель и Фейербах, воплощается после 1848 года вне ее
сферы. Старый дух ни перед чем не останавливающегося
теоретического исследования исчез; после 1848 года
«официальные представители этой науки стали откро¬
венными идеологами буржуазии и существующего госу¬
дарства, но в такое время, когда оба открыто враждеб¬
ны рабочему классу»4.
3 К. Маркс, Дебаты о свободе печати, в: К. Маркс и
Ф. Энгельс, Соч., т. 1.
4 Ф. Энгельс, Людвиг Фейербах и конец классической немец¬
кой философии, в: К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 21,
стр. 317.
щ

Как наглядно показал Энгельс, образованная Герма¬
ния после потерпевшей неудачу революции выбросила
за борт классическую философию и вместе с идеалисти¬
ческой спекуляцией выбросила диалектику; буржуазия
и ее идеологи ориентируются отныне на индустриальную
практику и эмпирическое естествознание, результаты ко¬
торых были тогда обобщены вульгарным материализмом
в антитеологическом, но ограниченно метафизическом
виде. Этот материализм коренился в мелкобуржуазном
оппозиционном движении и выражал его половинчатость,
разделяя его антисоциализм.
Среди образованной публики имели хождение «плос¬
кие размышления Шопенгауэра»5, как мировоззренче¬
ское утешение и выражение разочарования, бывшего ре¬
зультатом крушения иллюзий, связанных с революцией
1848 года. Шопенгауэровская философия способствова¬
ла выработке у интеллигенции аристократического воз¬
держания по отношению к массам и политической прак¬
тике; консервативно-верноподданническое поведение и
политическое бессилие выдавались за мудрый взгляд на
трагическое состояние мира; эстетизированный псевдо-
буддизм служил в качестве религии образованных при
соответствующем духу времени признании результатов
естествознания на практике и мировоззренческо-теоре¬
тическом их отрицании в субъективно-идеалистической
системе. Даже по отношению к материализму были до¬
пущены частичные уступки при всей радикальной к нему
враждебности.
Университетская философия в ее традиционных фор¬
мах не могла больше удовлетворять потребности бур¬
жуазии во второй половине XIX века, так как она, в
основном следуя Шеллингу, повернула в сторону теиз¬
ма и веры в откровение, спекулятивно догматически, в
лучшем случае эклектически относилась к естествозна¬
нию и обнаружила свою неспособность эффективно про¬
тивостоять естественнонаучной аргументации материа¬
лизма. Она принадлежала к исчезающему патриархаль¬
ному сословие упорядоченному миру и находилась
далеко от линии развития современного индустриального
капитализма. Философскими направлениями, более все¬
5 Ф. Энгельс, Диалектика природы, в: К. Маркс и
Ф. Энгельс, Соч., т. 20, стр. 368.
112

го соответствующими 'потребностям немецкой буржуа¬
зии, экономически поднимавшейся быстрыми темпами,
стали в условиях домонополистического капитализма не¬
окантианство и объединяющиеся «под именем позитивиз¬
ма тенденции эмпирическо-сенсуалистического субъек¬
тивного идеализма. В качестве реакции на материализм
и во все возрастающей степени на марксизм и рабочее
движение они соответствовали в основном позициям
либеральной буржуазии, той либеральной буржуазии,
которая отнюдь не решалась вести действительную борь¬
бу за свои антифеодальные цели, которая из страха пе¬
ред национальным и демократическим движением на¬
родных масс, в особенности веред революционными
устремлениями 'пролетариата, 'повернула на путь ком¬
промисса со старым классом крупных земледевладель-
цев в прусским абсолютизмом.
В этой связи с 60-х годов развивается неокантиан¬
ство как антиматериалистическая реакция, постепенно
после 1870 года становится доминирующей философией
в сфере высшей школы и, несмотря на возникновение
новых направлений, сохраняет эту позицию до периода
первой мировой войны и даже в двадцатые годы, но
значение его уже сильно падает, при этом в нем -проис¬
ходят характернейшие изменения.
В неокантианстве и несколько более поздних направ¬
лениях позитивизма были разработаны самые общие
теоретико-познавательные концепции, которые легли в
основу развития современной философии, за исключе¬
нием особых традиций неосхоластики.
Философские потребности, выросшие из оснополага-
ющих интересов либеральной буржуазии, были нацеле¬
ны на такую философию, которая утверждала бы бур¬
жуазную практику и господствующий порядок как нор¬
мальный и вечно прогрессирующий и которая могла бы
дать теоретическую основу для политической концепции.
Эта философия должна была обладать способностью
вести борьбу с социализмом с помощью современных
средств, активно противостоять материализму, но одно¬
временно интерпретировать мощный подъем естествозна¬
ния таким образом, чтобы признать его результаты, ис¬
пользовать nix в интересах буржуазии м в то же время ис¬
ключать тормозящее влияние спекуляций и теологии в той
мере, в какой они препятствуют развитию естествознания.
119

Отсюда вытекает выбор традиций и специфическая
форма философии неокантианства и позитивизма. При¬
верженность к Канту, с одной стороны, Юму и Берк¬
ли— с другой, является одновременно попыткой отверг¬
нуть развитую в идеалистической философии диалектику,
включая «драконово семя» гегелевской философии. Путь
назад к метафизическому методу, и прежде всего к субъ¬
ективному идеализму Канта, является в этом отношении
чрезвычайно типичным. Он отчетливо выявился в разви¬
тии бывших гегельянцев, таких, как Ф.-Т. Фишер и Ру¬
дольф Гайм. Маркс метко характеризовал кантовский
идеализм как перевод французского и английского ре¬
ального либерализма в немецкий идеальный либерализм,
как результат бессилия немецкой буржуазии6. Возврат
к Канту во второй половине XIX столетия вытекает ско¬
рее отнюдь не из слабости и раскола буржуазии, а из
ее продолжающегося развития, из ее растущей противо¬
положности пролетариату. Эта противоположность за¬
ставляет ее становиться эпигонской и возвращаться к
тем традициям, которые пригодны для нее. Не случайно,
что за возвратом к Канту последовал возврат к Фихте
и даже Гегелю, однако не в смысле прежнего прогрессив¬
ного развития к диалектике, а в смысле оживления спе¬
цифических реакционных черт этого мыслителя, причем
гегелевская диалектика превращается в иррационали¬
стическую софистику по образу и подобию философии
жизни. Возврат к Канту и Юму составляет исходную
позицию этого развития, которое приводит к возро^жде-
нию теологических элементов.
«Сократовская спасительная деятельность всего нео¬
кантианства преследовала... собственно великую куль¬
турную цель освободить путь платонизму грядущей
философской эпохи»7, — писал теолог Петер Вуст в
своей книге «Восстановление метафизики». Гем самым
он по-своему выразил специфическую функцию не только
неокантианства, но одновременно и позитивизма, выразил
односторонне, поскольку из позитивистской и неоканти¬
анской философии возник отнюдь не только платонизм и
ими был очищен путь не только для платонизма. Ука¬
6 См. К- Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 3, стр. 182.
7 Peter Wust, Die Auferstehung der Metaphysik, Leipzig,
1920, s. 123.

занная функция состояла и состоит в борьбе с материа¬
лизмом с помощью теоретико-познавательных средств и
псевдоестественнонаучных аргументов, причем в борьбе
как с самим философским материалистическим направ¬
лением, так и со стихийным материализмом естествоис¬
пытателей, естественнонаучным материализмом, про¬
тив стихийного, неосознаваемого, неоформленного, фи-
лософ1ски-бессоз1нательнюго убеждения подавляющего
большинства естествоиспытателей в объективной реаль¬
ности внешнего мира, отражаемой нашим сознанием8.
Этот стихийный материализм неискореним, посколь¬
ку он с необходимостью вырастает из практики. Отсюда
вытекает постоянная сохраняющаяся функция позити¬
визма, неокантианства и других направлений внутри
буржуазной философии, то есть тех идеалистических на¬
правлений, которые борются с материализмом внешне
законными естественнонаучными средствами. При этом
они используют в зависимости от степени их развития
отдельные дисциплины (например, физиологию чувств),
а также, и это в первую очередь, неизбежный кризис
естествознания во время крушения и преодоления старых
теорий или открытия новых теоретически еще не осмы¬
сленных фактов или, наконец, особенности развития на¬
учного метода, как, например, математизацию, причем
они признают практические результаты естествознания,
но отрицают их мировоззренчески-материалистическое
значение.
2.	НЕОКАНТИАНСКАЯ РЕАКЦИЯ НА МАТЕРИАЛИЗМ.
КОГЕН КАК ТИПИЧНЫЙ ПРИМЕР
Неокантианская философия выдвигается в 60-е годы в
качестве идеологической тенденции непосредственно как
реакция на естественнонаучный материализм и рабочее
движение. Эта связь выступает отчетливо, если мы рас¬
смотрим «Историю материализма» Фридриха Альберта
Ланге, предпринявшего попытку опровергнуть материа¬
лизм на основе широкого исторического материала. Лан¬
ге с самого начала ставит в тесную связь «теоретиче¬
ский» и «этический материализм» и пытается опроверг¬
нуть теоретический материализм с точки зрения физио¬
8 См.: В. И. Ленин, Поли. собр. соч., т. 18, стр. 367.
115

логически-психологического кантианства, а так называе¬
мый этический материализм — с «позиции идеала»; тем
самым он пытается преодолеть две мнимые формы ма¬
териализма: эгоистическую мораль, основанную на ман¬
честерской точке зрения «интереса», и материализм «со¬
циалистической партии переворота». То, к чему это све¬
лось, является мелкобуржуазным реформизмом. Ланге
отнюдь не был, как это уже ясно, либеральным буржуа,
а был, по крайней мере в годы своего наибольшего
влияния, мелкобуржуазным антилиберальным демокра¬
том, который играл активную роль при освобождении
рабочего движения от либерального руководства и во
включении рабочих в демократическую борьбу; по отно¬
шению к социалистическому движению он вел себя
практически доброжелательно и в целом поддерживал
его, в то время как в своем сочинении о рабочем вопро¬
се он теоретически не выходил за пределы плохо пони¬
маемого дарвинизма9.
Неокантианство первоначально выступило как фило¬
софия либеральных методов господства буржуазии, оно
развивалось с самого начала как «этический» социализм
в сочетании с профессорской демагогией, но одновремен¬
но оно действовало в качестве буржуазной идеологии
внутри рабочего движения. Ланге, субъективно высту¬
павший против подчинения рабочего класса буржуаз¬
ной идеологии, стал на основе объективного содержания
своего учения родоначальником обеих тенденций, первая
продолжалась Когеном, Наторпом и другими, а вторая—
учениками Ланге — Хёхбергом, Эдуардом Бернштейном,
Максом Адлером и другими. Обе тенденции обнаружи¬
лись позднее, раскрыв свою сущность в качестве аполо¬
гетики «военного социализма» немецких империалистов.
Ланге является примером того, как в тот момент,
когда мелкобуржуазное демократическое движение ли¬
шается самостоятельного значения, изменяется классо¬
9 См.: Friedrich Albert Lange, Geschichte des Materia-
lismus und Kritik seiner Bedeutung in der Gegenwart, Iserlohn, 1866;
Die Arbeiterfrage, Duisburg, 1865. См.: Энгельс — Марксу от
111.3.1865 г. К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 31, стр. 81; Эн¬
гельс— Ланге от 29.3.1865 г. Там же, стр. 392—395; Маркс — Ку-
гельману от 27.6.1870 г. Там же, т. 32, стр. 570; Ф. Меринг,
История германской социал-демократии, Москва — Петроград,
т.т. I, II, 1923.
116

вая роль его идей и примиренческих иллюзий. В качест¬
ве мелкобуржуазных иллюзий внутри рабочего движе¬
ния они становятся идеологическим средством господ¬
ства крупной буржуазии.
В борьбе -против материализма характернейшая чер¬
та неокантианства состоит в том, что оно переосмыслило
теологизиро<ванные традиционные школьные направле¬
ния на базе использования естествознания. Его отноше¬
ние к естествознанию представляет собой именно специ¬
фический модернизм. Это выражается в сведении фило¬
софии к методологии и критике познания и тем самым в
предоставлении частным наукам всего позитивно-содер¬
жательного познания мира.
Это давало неокантианству возможность открыто вы¬
ступать как против идеализма, так и против материа¬
лизма как якобы спекулятивной метафизики, причем (и
это соответствует характеру неокантианства как фило¬
софской оборонительной позиции, которая подготавли¬
вает мировоззренческое наступление) естественнонауч¬
ный материализм признается в качестве эвристического
принципа в исследовании природы, признается в форме
атомистического механицизма, оценивается в качестве
гипотезы и одновременно умаляется в мировоззренческом
отношении. Поколением позднее мы находим у Вебера
и других подобное же «признание» исторического мате¬
риализма как интересного средства исследования и эв¬
ристического принципа.
Противоречие между заинтересованностью в позна¬
нии и заинтересованностью в мистификации непосред¬
ственно обнаруживается в идеалистической интерпрета¬
ции данных естествознания. Оно выражается в том, что
философия превращается в средство теоретико-познава¬
тельной интерпретации естествознания и средство пре¬
пятствовать тому, чтобы из достижений естествознания
извлекались материалистические мировоззренческие вы¬
воды. Отсюда снова извлекается вывод о законности
идеалистического способа рассмотрения общества. Если
принципы такого рассмотрения применительно к облас¬
ти естествознания имеют значение формы, затрагиваю¬
щей только всеобщую мировоззренческую связь и непо¬
средственно не затрагивают его содержания, то приме¬
нительно к рассмотрению общества такой подход приоб¬
ретает содержательное конструктивное значение. Все это
117

Имеет у различных направлений неокантианства и пози¬
тивизма различные формы, однако ведет к одинаковым
результатам.
Таким образом, «кантианский поворот» -в философ¬
ском анализе уводит от самой объективной реальности
к рассмотрению ее отображения в науке, отображения,
вырванного из действительной связи и изолированного,
а это вследствие разрыва связи действительности и от¬
ражения, совершенного в неокантианской школе, осо¬
бенно марбургским и баденским направлениями, имеет
своим следствием абсолютизацию субъекта и отрицание
вещи в себе, которую Кант всегда признавал и предпо¬
лагал. В противоположность этому, более слаборазвитое
агностическое направление (Ланге, Риль) пытается
использовать естественнонаучные данные психологии
чувств непосредственно для опровержения материализ¬
ма и воплощает поэтому уже переход к позитивизму с
попыткой опровергнуть материализм по программе Лан¬
ге путем использования выводов естествознания. Самую
крайнюю и наиболее четко выраженную субъективно¬
идеалистическую концепцию создал Герман Коген, осно¬
воположник Марбургской школы. У него субъективный
идеализм и универсальный методологизм достигают
своей наиболее чистой формы.
Коген является столь же последовательным субъек¬
тивным идеалистом, как и рационалистом. Он рассма¬
тривает математическое естествознание и его методы как
модель познания.
Свой «критический идеализм» он определяет двумя
моментами:
1.	«С одной стороны, на переднем плане должен
оставаться конструктивный характер мышления, то, что
мир вещей покоится на базе законов мышления...
Определяющей идеей идеализма является тезис: не
существует вещи иначе, чем в мышлении и из мышле¬
ния» 10.
2.	«Видовое отличие (от догматического идеализма)
заключается исключительно в ссылке на науку; это толь¬
ко в ней вещи даны и доступны для философских вопро¬
сов: звезды даны не на небе, а мы характеризуем в
10 Hermann Cohen, Das Prinzip der Infinitesimalmethode,
Berlin, 1883, S. 126.
118

науке астрономии в качестве данных те предметы, кото¬
рые отличаем от... продуктов мышления как основанные
на чувственности. Чувственность коренится не в глазу,
а в raisons d’astronomie *...» 11
Таким образом, идеалистическую крайность, соглас¬
но которой чистое мышление ничего не может считать за
данное, должно произвести данные из самого себя, Коген
сочетает с фетишизацией данных систем и теорий от¬
дельных частных наук 12. Мышление здесь само -произ¬
водит ощущения, пространство и время воспринимаются
лишь как категории, и получается, что мышление про¬
изводит природу для науки. Но не делается ни одного
шага за эти пределы, природа берется только как бес¬
конечный процесс сознания, протекающий в конкретных
науках.
Отсюда недалек путь до исторического идеализма.
Здесь также осуществляется трансцендентальный пово¬
рот к оправданию существующего, то есть значимого в
духе буржуазной общественной идеологии.
«Всякая философия должна руководствоваться фак¬
том науки, — заявляет Коген. — Это указание мы при¬
знаем за вечное в кантовской системе. Аналог матема¬
тике образует правовая наука. Она может быть охарак¬
теризована как математика наук о духе — и прежде все¬
го как математика этики»13. Таким образом, этика чистой
воли возводится в логику науки о духе, аналогично то¬
му как логика чистого сознания формально определяет
естественные науки. Содержанием чистой воли стано¬
вится самосознание в его формальной всеобщности.
Его определения нацелены на всеобщность. Она реали¬
зуется в государстве. «Не в воспринимаемой чувствами
единичности и особенности заключается единство чело¬
века, а в абстрактном единстве, которое производит чис¬
тейшую действительность: в единстве государственной
всеобщности, в единстве государственной нравствен¬
ности» 14.
* доводах астрономии.— Ред.
11 Там же, стр. 127.
12 См.: Hermanti Cohen, Kants Theorie der Erfahrung,
2. Aufl., Berlin, 1885; Logik der reinen Erkenntnis, Berlin, 1922.
13 Hermann Cohen, Ethik des reinen Willens, 3. Aufl., Ber¬
lin, 1921, S. 67.
14 Там же, стр. 83.
M9

Эта концепция утверждения состояния сознания в
науках берет в качестве критерия содержания именно
форму систематической науки и отсюда уравнивает ма¬
тематику и (правовую науку в их значении систем. Одна¬
ко математика является законной научной основой и
методическим инструментом естествознания; правовая
же наука, напротив, является теорией и систематизацией
буржуазного классового права, в котором частные инте¬
ресы буржуазии провозглашаются всеобщими нормами
права, в котором получают свое нормативное выражение
существующие отношения собственности и где устанав¬
ливаются нормы поведения с целью сохранения и обес¬
печения этих отношений. Право является идеологиче¬
ским выражением существующих отношений, которые
создали государство и право. Эти действительные отно¬
шения отнюдь не созданы государственной властью, а,
напротив, сами они — созидающая ее сила. «Помимо то¬
го, что господствующие при данных отношениях инди¬
виды должны конституировать свою силу в виде госу¬
дарства, они должны придать своей воле, обусловлен¬
ной этими определенными отношениями, всеобщее вы¬
ражение в виде государственной воли, в виде закона,—
выражение, содержание которого всегда дается отно¬
шениями этого класса, как это особенно ясно доказы¬
вает частное и уголовное право»15.
Абстрактное субъективное выражение этих отноше¬
ний поднимается Когеном до определения иллюзорной
чистой воли, продукт власти господствующих классов
возвышается до самоопределения чистой воли в качестве
этики, которая в свою очередь должна быть обоснована
в качестве логики науки о духе. Эта абстрактная идеа¬
лизация обыденной жизни дает затем тот идеал, противо¬
поставляемый эмпирической действительности, которая
в свою очередь считается здесь продуктом сознания и
ставится перед действительностью как бесконечная зада¬
ча с теологической гарантией вечности.
И здесь уместно сравнение этики Когена и Канта,
ибо оно показывает, что эпигонство, превратившееся в
реакцию, порождает карикатуру на прообраз. Кант про¬
тивопоставляет в своей этике буржуазные идеалы фео¬
дальному миру. Коген исходит из буржуазно-капитали¬
15 К- Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 3, стр. 322.
120

стических отношений. Кант идеализирует и углубляет
volonte generale* Руссо до самоопределения практиче¬
ского разума, он переводит эту идеологическую, полити¬
ческую формулу революционной ликвидации феодаль¬
ного неравенства и феодально-абсолютистской неволи на
спиритуалистический немецкий язык всеобщего законода¬
тельства индивидуальной воли на основе практического
разума. Эта формула превращается в нечто потусторон¬
нее действительному состоянию, превращается в идеал
доброй воли, который, вероятно, можно и должно тре¬
бовать и выдвигать в качестве критерия, но при этом не
действовать революционно. Одновременно он представ¬
ляет собою протест, который направлен против сослов¬
ного неравенства и теологического учения о морали.
Однако в структуре этики Канта заключены подлинные
открытия в отношении всеобщих форм морального соз¬
нания, как бы антинаучно они.ни выступали. Это соот¬
ветствует буржуазно-просветительскому характеру его
этики. Формализм этой этики, которая заключена в
практическом разуме, то, что, как казалось французско¬
му материалистическому Просвещению, следует из при¬
роды, и природы буржуазной, — этот формализм выте¬
кает из спиритуализации идеала гражданина, которому
приписывается характер всеобщности и необходимости,
причем идеально гармонизируются частные и всеобщие
интересы и предполагается общество равных. Эта двой¬
ная идеологизация не включает только того, что фор¬
мальное равенство прикрывает неравенство собственни¬
ков и неимущих. Она способствует также тому, что фор¬
мальная всеобщность отождествлялась и отождествляет¬
ся с конкретно-содержательной общностью существую¬
щего порядка, с существующим государством. Для при¬
менения этой мысли предоставлялись самые богатые
возможности от феодально-абсолютистского государства
образца эпохи Фридриха до буржуазного государства,
поскольку именно оно порождает видимость своего над¬
классового положения.
Кантовская этика в качестве этики доброй, всеобщей
формальной воли отражает-бессилие немецкой буржуа¬
зии в противоположность английскому и французскому
буржуазному Просвещению, в противоположность кон¬
* — общую волю.— Ред.
121

кретнЫм (политическим требованиям английского илй
французского либерализма. Это бессилие, поскольку еще
не было налицо (практических последствий капитализ¬
ма, способствовало его абстрактно-всеобщей трактовке,
оно обусловливало углубление иллюзий революционной
буржуазии Франции и одновременно обусловливало их
обобщение. Неразвитость немецкой буржуазии становит¬
ся также ясной в наличии значительных остатков у Кан¬
та сословного нормирования (противопоставление граж¬
дан и соотечественников), в сохранении христианских
оценок («радикальное зло»). Здесь следует сослаться
на оценку Маркса и Энгельса в «Немецкой идеологии»,
а также ina Меринга, на его (полемику с неокантиан¬
ством 16.
Однако кантовская этика является этикой антифео¬
дального протеста еще в форме покорности, гражданско¬
го гуманизма, который только начинает осознавать свои
цели. Она сочетает ограниченность буржуазной идеоло¬
гии с ограниченностью неразвитой, лишь становящейся
буржуазии. Однако в этой перевернутой и искаженной
форме заложено глубокое предчувствие человеческой
свободы и самоопределения.
Коген исходит из кантовской этики как наличного
мыслительного материала. Однако в его руках она изме¬
няется. Вместо того чтобы развивать указующие вперед,
истинно критические элементы, он сводит ее ограничен¬
ности в систему либеральной апологетики, сочетающей¬
ся с псевдосоциалистической мишурой.
Он противопоставляет буржуазной реальности и
власти их абстрактно-идеалистическое выражение и
требует осуществления последнего от идеального госу¬
дарства, требует идеализации действительного классо¬
вого государства. Таким образом, он возводит в -сущ¬
ность юридическую видимость равенства всех перед за¬
коном, а экономические особенности буржуазии возво¬
дит в нечто общечеловеческое, выдавая условия ее
существования за общечеловеческие и интерпретируя
власть господствующих классов в данном идеальном
искаженном ее изображении как принцип действия, как
16 Franz Mehring, Immanuel Kant; Kant und der Sozialis-
mus, in: Franz Mehring, Gesammelie Schriften, Bd. 13, Berlin,
1961.
122

определение чистой воли, которое, разумеется, никогда
не может быть адекватным принципу.
Кант дал формулировку категорического импера¬
тива: «Поступай так, чтобы ты всегда использовал че¬
ловечество в своем лице и в лице всякого другого как
цель, «но никогда не использовал лишь как средство».
Эта формула использования человека и человечест¬
ва в качестве цели и средства подразумевает буржуазное
равенство и свободу и выражает в философской форме
лишь то, что проделывают противостоящие друг другу
товаровладельцы при свободном товарном обмене. Это
показал Маркс. Поскольку в акте обмена каждый до¬
бивается только своей цели, используя другого как сред¬
ство, то каждый становится средством только для дру¬
гого, в то время как он одновременно является само¬
целью. Таким образом, каждый с необходимостью яв¬
ляется для кого-то и целью и средством в одном и том
же акте, в котором он свободно противостоит другому
как равный и равноправный товаровладелец и удовле¬
творяет свой интерес, удовлетворяя в то же время инте¬
рес другого 17.
Это идеальное выражение, обращенное против фео¬
дального неравенства и кабалы, имеет буржуазно-рево¬
люционное значение. Ореолом человечности оно не окру¬
жено. Категории цели и средства сами возникли перво¬
начально из отношений человека и вещи, где средство
служит производителю вещественным инструментом для
достижения цели. 'Перенесение этого понятия на отноше¬
ние человека к человеку предполагает превращение че¬
ловека в раба, в говорящее орудие. В качестве двойст¬
венного отношения, в котором каждое лицо одновремен¬
но является целью и средством, эти категории обобщают
общество простого товарного производства, которого,
как такового, не существует. Как общая фраза о равен¬
стве, она прикрывает действительное неравенство при
капитализме, прикрывает тот факт, что пролетариат
функционирует именно как средство производства при¬
бавочной стоимости, что капитал является самоцелью.
Таким образом, эта формула категорического импе¬
ратива, хотя и возникла из буржуазных отношений, ни¬
17 См.: Karl Marx, Grundrisse zur Kritik der politischen Oko-
nomie, Berlin, 1953, S. 155 f.
123

когда не может реализоваться при капитализме. Если
она критически применяется против капитализма, то она
опять-таки отнюдь не выводит за его пределы, а крити¬
кует его, отправляясь от его собственных иллюзий и
элементарных основ. Коген пытался обосновать социа¬
лизм с помощью этого понятия человека как самоцели,
точнее, охарактеризовать это определение как социа¬
лизм. Поэтому неизбежно, что он посредством катедер-
социалистических описаний готов ликвидировать поня¬
тие «капитализм» и лелеет неопределенные планы «го¬
сударственно-социалистической» ассоциации, однако при
этом утверждает вечность собственности, в крайнем слу¬
чае ограниченной в идеальном государстве, которое
должно быть выразителем этого социализма.
Из этой проблематики становится ясным, что он
имеет в виду, когда заявляет: «Этика ставит вопрос о
самосознании. Самосознание образует бытие мораль¬
ности» 18. И поскольку это самосознание мыслит буржу¬
азно и повторяет спиритуалистически и абстрактно то,
чем буржуазия является практически, то он заявляет
рабочему классу: «Проблема собственности не может
быть переложена с плеч предпринимателя-капиталиста
на плечи наемного рабочего»19. Если нравственное
«бытие», самосознание, идеал все же невозможно реа¬
лизовать, то нравственность тем не менее останется,
даже если небо и земля исчезнут20; таким образом, дей¬
ствительный материальный социализм окажется в выс¬
шей мере излишним, а данная трактовка категорического
императива будет «социалистическим» подтверждением
буржуазного общества. Но как раз в этом и состоит
смысл «критического» оправдания данного содержания
нормативного сознания.
Когеновская система трансцендентального идеализма
представляет собой в качестве радикального субъектив¬
ного идеализма систему методов «создания предмета» в
теоретической, этической и эстетической «сфере» и ведет
прямо к идеалистическому пониманию общества. Фор¬
мализм такого рода производства предмета ведет к то¬
му, что его содержанием становятся, во-первых, сложив¬
18 Hermann Cohen, Ethik des reinen Willens, S. 617.
19 Там же.
80 Там же, стр. 415.
124

шееся математическое естествознание, во-вторых, бур¬
жуазные иллюзии в особой форме «сознания добросо¬
вестного чиновника», в форме либеральных тенденций и
сознания катедер-социалистического оттенка. Другими
словами, «признанное» и «общепринятое» в духовном
хозяйстве буржуазии смазывается субъективно-идеали¬
стическим маслом и тем самым гармонизируется, а
именно соответственно воззрениям той части буржуазии,
которая при существующих отношениях между капита¬
листами и рабочими склоняется к либеральным методам.
Коген философски сформулировал иллюзии этого на¬
правления.
3.	ПОЗИТИВИСТСКАЯ РЕАКЦИЯ НА МАТЕРИАЛИЗМ
Эмпириокритицизм Маха и Авенариуса был (перво¬
начально наиболее действенным направлением позити¬
визма, которое отличалось от прежних направлений
подобного рода (Конт, Спенсер) тем, что хотело быть
не синтезом частных наук, а методологией науки. По
отношению к крайнему логическому неокантианству
марбургского толка эмпириокритицизм представляет
собой сенсуалистическое дополнение и одновременно
противоположность ему в пределах субъективного идеа¬
лизма.
В последующем изложении мы опираемся на «Мате¬
риализм и эмпириокритизм» Ленина. Его выводы сохра¬
няют свою силу «и сегодня. Эмпириокритизм, как непо¬
средственный предшественник неопозитивизма двадца¬
тых и последующих годов, оказал более широкое влия¬
ние и, пожалуй, был более важен для дальнейшего раз¬
вития, чем неокантианство, по крайней мере чем его
логистическое направление. Крайний рационализм по¬
следнего вступил в непримиримый конфликт с тенден¬
цией к иррационализму, в то время как позитивизм
мог легче учитывать эту тенденцию, хотя оба направле¬
ния и расчищали ей путь. Одновременно эмпириокрити¬
цизм обнаружил гораздо более удобные возможности
приспособления к развитию современного естествозна¬
ния, чем кантианство, которое должно было отказывать¬
ся от одного элемента кантовской философии за другим,
в особенности в свете развития неевклидовой геометрии
и ее физического применения внутри теории относитель¬
125

ности, так что в конце концов ему остались лишь неко¬
торые основные мотивы кантовской философии, которые
имели мало общего со своим оригиналом.
Неокантианство было более откровенным идеализ¬
мом, который выдавал себя за научную методологию,
находящуюся вне так называемой «метафизики» мате¬
риализма и объективного идеализма. Эмпириокритицизм
же прячет свой идеализм, он претендует на то, чтобы
быть третьей партией, стоящей выше материализма и
идеализма и вообще выше всякой возможной «метафи¬
зики», то есть той философии, которая высказывается
об объективной реальности, лежащей по ту сторону сфе¬
ры ощущений, независимо от того выражается ли это
в материалистических или идеалистических понятиях.
Эмпириокритицизм якобы является лишь чистым осозна¬
нием того, что такое научное познание. Мах и Авена¬
риус отказались от слова идеализм, но не от его сущ¬
ности. Покоясь на субъективных иллюзиях, в борьбе
против материализма идеализм становится демагогией.
Эмпириокритицизм — это субъективный идеализм сен¬
суалистического толка, следующий Беркли и Юму; он
является идеалистическим номинализмом, который пы¬
тается избежать солипсистских выводов путем логиче¬
ской непоследовательности, о чем поздний Витгенштейн,
непосредственный основатель неопозитивизма, открыто
заявляет:
Его «антиметафизическая» позиция—пустая види¬
мость. Согласно этой позиции, можно якобы воздержать¬
ся от высказываний об объективной реальности. В дей¬
ствительности же позитивизм является субъективно¬
идеалистической онтологией, которая скрывает свою
сущность. Это относится к основополагающему тезису,
согласно которому существующее — это якобы ощуще¬
ния или «элементы», что справедливо также по отноше¬
нию к протаскиваемым биологическим концепциям и, на¬
конец, к вопросу о познающем субъекте.
Подобно неокантианству позитивизм желает быть
теорией эмпирической науки, теорией опыта. Если мар¬
бургское направление абсолютизирует логический эле¬
мент и считает, что постигаемое в опыте как бы произ¬
водится процессом мышления безличного характера, на¬
правленным на вещи, то Мах и Авенариус абсолютизи¬
руют чувственную сторону процесса познания, отры¬
126

вают ощущений от реальности й от ощущающего чело¬
веческого субъекта, раздувают их до самостоятельного
фетиша, по отношению к которому субъект представляет
собой некий аспект, отличительный комплекс ощущений.
Таким образом, процесс общественного познания, в ко¬
тором отражается реальность, превращается в своеоб¬
разно овеществленную, вывернутую -наизнанку форму,
по отношению к которой лица означают лишь придаток,
теряя свое качество познающих субъектов и являясь
скорее функциями имманентного сознанию мыслитель¬
ного процесса. Таков результат овеществления личности
применительно к самой структуре теоретико-познава¬
тельной концепции. Это следствие вполне логично: если
процесс ощущения отрывается от реальности, то он
приобретает отчужденно иррациональную форму. Если
при этом все же гарантируется объективность, то про¬
цесс ощущения должен превращаться в самозаводящий-
ся автомат или продукт сознания, не имеющего носите¬
ля. Субъект не противостоит действительности в качест¬
ве познающего существа, а противостоит процессу
ощущения, «данному». По отношению к этому данному
можно только приспосабливаться. Соответственно этому
понятия у Маха превращаются в ориентирующие имена
для комплексов ощущений; закономерности, которые
познала наука, сводятся к ограничениям ожиданий или
вероятностей. Поэтому Мах и Авенариус сформулирова¬
ли принцип экономии мышления, или наименьшей тра¬
ты сил, который опять же, причем непоследовательно
и в противоречии с собственными предпосылками, обос¬
новывается биологически.
Если реальность при таком взгляде выступает как
определенный имманентный сознанию конгломерат фак¬
тов, фактов как данных чувств, то наука превращается
в рациональный инструмент упорядочения иррациональ¬
ной связи. Ее результатом является не познание объек¬
тивной связи, которую наука более или менее адекватно
отражает, а создание полезной модели ориентации или
модели действия.
Специфическая роль эмпириокритицизма состояла в
том, чтобы разрушить наивный, стихийный материализм,
который в повседневной научно-технической и политиче¬
ской практике является элементарной основной предпо¬
сылкой всякого мышления и деятельности или по мень-
127

шей мере воспрепятствовать тому, чтобы этот стихийный
материализм поднялся от практического 'признания к
теоретическому осознанию. Это делалось в такой фор¬
ме, которая была внешне научной и по видимости шла
навстречу наивному материализму.
Видимость ’научности (покоится, во-первых, на утвер¬
жден™, будто эмпириокритицизм, подобно физике, при¬
знает эмпирический опыт, что только он выражает то, что
делает физика, что он желает предохранить ее от метафи¬
зики тем, что признает лишь чистый опыт, чувственное
ощущение как источник знания. В этой ссылке на прак¬
тику естествознания в связи с созданием мнимой объек¬
тивности, которая якобы содействует научному позна¬
нию в противовес субъективному произволу, заключена
видимость научности, которая усиливается еше более
путем формальных языковых аналогий и метода изло¬
жения, выразившегося позднее наиболее резко в логи-
с тич ески форм улируе мы х изложен и ях н ео п озит ив и з м а.
Отрицание отражательного характера человеческого
познания, а тем самым и объективной материальной ре¬
альности, существующей вне сознания, упраздняет дей¬
ствительный процесс познания, снимает его объект, а
тем самым—возможность познать истину и различие
между иллюзией и реальностью. Беркли решил проблему
по-своему, перейдя от субъективного идеализма к теоло¬
гическому объективному идеализму и сделав бога твор¬
цом представлений. Коген, как открытый субъективный
идеалист, допускает возникновение объективности из
всеобщей закономерности творящего мышления. Мах и
Авенариус, которые желали обосновать свою концепцию
в последовательно эмпирическом духе, были вынуждены
возвысить ощущения до мнимообъективной предметнос¬
ти, тем самым обосновать отвергнутое отражательное
отношение, но уже внутри сознания, в перевернутой и
искалеченной форме. Отсюда вытекает полное перевер¬
тывание действительных отношений в форме релятивист¬
ского номинализма. Если в действительности ощущение
является субъективным по форме и объективным по со¬
держанию, то объективность означает, что ощущение
отражает объективные, существующие независимо от
ощущающего материальные свойства, которые в свою
очередь опосредованы материальными процессами.
В махизме это отношение искажается дважды: объек-
128

Тийное содержание выступает в качестве субъективной
примеси, а субъективная форма — в качестве содержа¬
ния, в качестве единственно «данного», вне которого и за
которым больше ничего нет. Не мир отражается в пере¬
живании, а сами переживания являются миром. Обособ¬
ленная таким образом сфера ощущения становится
предметом познания. Словечко «элемент» вместо триви¬
ального «ощущение» должно выразить мнимую индиф¬
ферентность к физическому <и психическому.
Если отношение между отображением и реальностью
разрушается, то одновременно отвергается диалектика
отношения общего и частного. Вполне логично, что Мах
и Авенариус теоретически также отрицают всеобщее,
закономерность в качестве познания, как они практи¬
чески утверждают их в качестве субъективной концепции
и средства ориентировки. Одно они должны делать ради
идеализма, другое — ради формального признания науч¬
ной практики. Гротескность этого отношения становится
отчетливой, когда, например, Мах принимает детерми¬
низм за теоретическую необходимость для исследовате¬
ля, но за нечто устранимое для анализа исследования.
В эмпириокритической принципиальной координации
Авенариуса мы находим проявление этого карикатур¬
ного отражательного отношения в том же самом духе
и с той же целью, но здесь только в качестве отношения
субъекта и объекта, в качестве неразрывной координа¬
ции «я» и окружения, которые оба якобы даны эмпири¬
чески в одинаковом смысле. Фактически внутри акта
познания объект является именно объектом субъекта, по¬
скольку познание без познающего субъекта невозможно.
Это тривиальность. Но эта тривиальность становится
конструктивным принципом идеалистической теории по¬
знания именно потому, что она отождествляет предмет
и отражение предмета. Объективная реальность сущест¬
вует независимо от становления познания. То, что она
объект познания, не является ни ее свойством, ни выте¬
кающей из ее сущности приуроченностью к сознанию.
Если теоретиконпознавательное отношение между субъ¬
ектом и объектом онтологизируется, что происходит
тогда, когда отрицается объективная реальность вне
сознания, а сознание абсолютизируется, то «я» и окру¬
жающий мир, сознание и бытие, субъект и объект пре¬
вращаются в одинаковые по смыслу категории, опреде-
5-202
129

Лйюшей стороной которых являемся субъект. Здесь вы¬
является тайная онтология эмпириокритицизма.
Эта имманентная сознанию корреляция субъекта и
объекта не является открытием Авенариуса. Она входит
в фонд субъективного идеализма. Она является именно
конструктивным принципом, который должен помочь
обойти солипсистские (выводы. Авенариус придал этому
принципу лишь более действенную форму. Подобную
исходную позицию мы находим у большей части совре¬
менных идеалистов, от Гуссерля до Хайдеггера и Яспер¬
са. Отношение субъекта и объекта используется в каче¬
стве конструктивного принципа для самых различных
идеалистических конструкций, используется при продол¬
жении демагогических ссылок на наивный реализм для
обоснования принципа «жизненного мира» у Гуссерля,
для обоснования идеи бытия-в-мире у Хайдеггера или
для ограничения реальности как относительного явле¬
ния, для обоснования идеи исчезающего существования
между экзистенцией и богом у Ясперса. Здесь коренится
многообразно варьируемая схема мышления, которая
следует из субъективно-идеалистической предпосылки.
Следует только попутно заметить, что соотношение субъ¬
екта и объекта отнюдь не ограничивается теорией по¬
знания, что оно применимо во всех сферах деятельности
и всякий раз должно определяться по-новому. В процес¬
се труда речь идет о материальном отношении, например
о том, что создается путем целенаправленной осознан¬
ной человеческой деятельности. Ошибка возникает тогда,
когда теоретико-познавательное отношение интерпрети¬
руется, с одной стороны, как онтологическое, а с другой
стороны, переносится на теоретико-познавательные ос¬
новные вопросы с одновременным уравниванием соот¬
ношений субъекта-объекта, совершенно различных по
природе их содержания и формам.
Власть человека как субъекта над объектом его про¬
изводственной деятельности растет по мере того, как он
отражает в сознании, подчиняет и применяет те общие
объективные закономерности, которым подчинен объект.
Именно потому, что он признает первичность материи
по отношению к сознанию, человек приобретает власть
над природой, не как «теоретико-познавательный субъ¬
ект», а как действительное общественное существо. Он
не приспосабливается к природе, подобно животному,
130

аналогично тому как мысль в маховской трактовке при¬
спосабливается к ощущениям, а сознательно изменяет
природу.
Отношение (приспособления, которое, по Маху, долж¬
но существовать между ощущением и мыслью, во многом
является метафизической конструкцией. Эта концепция
разрушает диалектическую связь, которая существует
между общим и отдельным в объективной диалектике и
в субъективном ее отражении, между объективной и
субъективной диалектикой — как применительно к лопи-
ческой структуре, так и применительно к историческому
процессу освоения на основе практики, — а также диа¬
лектику тесно с этим связанного, но не идентичного
соотношения чувственной и рациональной ступеней по¬
знания. Отрицанием отражательного отношения, с одной
стороны, и объективного существования всеобщего — с
другой, все различные элементы познания сводятся
к отношению между ощущениями и мышлением внутри
сознания. Между обеими сторонами существует, по Ма¬
ху, отношение поверхностности и чуждости, причем от¬
дельное изолируется, а общее субъективизируется. Пред¬
варительно идеалистически истолкованный «данный» факт
оказывается продуктом искусственной изоляции «вещи»,
вырванной из общей связи, в которой сущность совпа¬
дает с проявлением. Это чистейшая мыслительная кон¬
струкция. В свете данных психологии «элементы» Маха
также являются продуктом ложной абстракции. Они
образуются путем отвлечения от человеческой практики
и даже специфически человеческого, то есть рациональ¬
ного элемента в чувственной сфере. Вывод, будто нам
даны в конечном счете лишь ощущения, будто мы имеем
мир лишь в «сознании», представляет собой теоретиче¬
ское обобщение не «водимой ни к какому чувственному
опыту запоздалой рефлексии, более того — исходящей
из идеалистических посылок интерпретации, но никак
не «описания». Нас интересуют не дальнейшие логиче¬
ские ошибки, а тот характер действий, который находит
свое теоретическое выражение в позитивистской теории.
Он выясняется из позитивистского понятия «факт», ко¬
торый в познании должен лишь описываться. Факт и
здесь также всегда является фактом сознания, посколь¬
ку он считается «элементом» содержания сознания и,
как таковой, является продуктом метафизики. Единич¬
5*
т

ное овеществляется, лишается своей конкретности, (пре¬
вращается в абстрактную разобщенность, и то, что Ма¬
хом предполагалось здесь в качестве данного, в дейст¬
вительности возможно только в мысли. И это в свою
очередь является показателем определенной социальной
установки, когда требуют приспособления к данным
фактам, как к «действительности».
Позитивный «факт», который уже является опреде¬
ленной интерпретацией, выдается за действительность.
В ^противоположность ему связи, закономерности, необ¬
ходимость трактуются всегда в качестве чего-то субъ¬
ективного, субъективного приспособления, ориентиров¬
ки, ожидания, ограничения. Мах и Авенариус опери¬
руют аргументами Юма против объективного характера
каузальности, они подменяют объективную закономер¬
ность субъективной целесообразностью экономии мыш¬
ления и биологического приспособления, понимая их
в качестве, субъективного принципа обобщающего опи¬
сания «фактов». Отсюда следует философское обесцени¬
вание теории. Ее достижения, необходимо имеющие об¬
щий характер, утрачивают характер истины. Они пре¬
вращаются в инструмент, который оказывается пригод¬
ным или непригодным.
Мах чрезвычайно типичным образом разрывает тео¬
рию и практику и противопоставляет их друг другу, об¬
наруживая тем самым классовый характер своей фило¬
софии.
«Во время исследования каждый мыслитель по необ¬
ходимости теоретически детерминист»21,— заявляет он
и одновременно оспаривает детерминизм в философской
теории. Для физика он необходим, а для философии яко¬
бы нет. Напротив, утверждает он, «тот, который в тео¬
рии является крайним детерминистом, на практике все
же бывает вынужден оставаться индетерминистом»22.
Философская теория, которая касается теории и практи¬
ки, природы и общества, остается «позитивистской», тео¬
рия же естественных наук должна быть детерминист¬
ской и материалистической, но ее результаты не должны
обобщаться. Именно об этом и заботится философия, ко¬
торая признает эти результаты в конкретных науках и
21 Эрнст Мах. Познание и заблуждение. М., 1909, стр. 287.
22 Там же, стр. 288.
132

теоретически отрицает в целом, так что в общественной
практике применительно к ее общим связям имеет силу
индетерминизм, поскольку эти связи существуют лишь в
качестве субъективных конструкций23.
Но отсюда следует двоякий вывод. Во-первых, нор¬
мативная сила фактического, о которой учит (позитивизм
права, имеет теоретико-познавательную основу в фети¬
шизации «факта» в названном смысле, в фетишизации
данного, при одновременном непризнании общих связей
в природе и обществе. А это как раз и является призна¬
нием существующих общественных связей, их утвержде¬
нием, но поскольку не указывается никакой возможной
основы их изменения в отношении к их внутренней свя¬
зи, то (принимается позитивистская концепция.
Во-вторых, из сказанного следует прагматический
инструментализм, в рамках которого признается теория
и знание в конкретных науках, но признается лишь в
качестве технического средства для достижения целей
якобы «индетерминированного» субъективного произ¬
вола.
В конце концов сознание, если оно придерживается
норм этой теории, фиксируется на поверхности чувствен¬
ного явления. Познание общественных связей становится
принципиально невозможным, так как, согласно этой
теории, оно может относиться в лучшем случае к физи¬
ко-техническим или телесно-биологическим процессам, но
принципиально не к материальным связям общественной
жизни, отнюдь не отражаемым в высказываниях о чув¬
ственных ощущениях. Ибо эти материальные связи су¬
ществуют только в практических действиях людей, как
их внутренняя связь, как нечто главное среди бесчис¬
ленного множества общественных отношений и действий.
Если абсолютизируются явления или их субъективное
отношение, то научное познание общества, которое охва¬
тывает сущность противоречивых явлений, становится
невозможным. Изменение общества с этих позиций
остается технологическим, гигиеническим изменением
или изменением психологическим, манипулирующим со¬
знанием в духе реформизма и техники господства, ко¬
торая утверждает существующие порядки и стремится
способствовать беспрепятственному их функционирова¬
23 См.: В. И. Ленин, Поли. собр. соч., т. 18, стр. 199 и след.
133

нию. Внутренняя связь, строй, как таковой, исключа¬
ются здесь из (познания.
Отсюда можно понять, (почему ревизионистский ре¬
формизм может аргументировать позитивистски, почему
провозглашенная еще Махом тенденция к стабильнос¬
ти24 могла быть поднята Петцольдом до общественного
идеала, почему позитивистская теория права принципи¬
ально превращает право в единственный инструмент су¬
ществующей власти, почему позитивистская социология
развивается как описание того, что выступает на поверх¬
ности и в качестве техники господства посредством ма¬
нипуляции.
Позитивистская фиксация сознания на поверхности
явлений включает в качестве нормы подчинение сущест¬
вующему и агностически затуманенному конкретно-об¬
щему. Оно не нуждается в том, чтобы его познавали,
если оно признается в качестве факта. То, что для гос¬
подствующих классов является здесь самоутверждением,
для эксплуатируемых становится социологией порабо¬
щения. Как мысли относятся к ощущению, так и инди¬
вид должен, согласно основной позитивистской модели,
относиться к реальности: он должен приспобляться к
ней. Это содержание заключено в идеалистической фор¬
муле «данности».
Позитивистская философия Маха, Авенариуса и их
последователей является, собственно, антиф|илосо|фией,
ибо она отрицает общее, изучаемое философией, отри¬
цает возможность философского мировоззрения. Напро¬
тив, она конституируется как инстанция, затрудняющая
мировоззренческие выводы из исследования в области
естественной науки. «Мировоззрения» либерально отсы¬
лаются в сферу частных мнений при растущей нетерпи¬
мости к материализму и атеизму и растущей терпимос¬
ти к теологии, тогда как спекуляции неизменно откло¬
няются в той мере, в какой они могли бы воспрепятство¬
вать ходу естественнонаучных исследований.
Особое влияние махизма началось в последнюю чет¬
верть прошлого столетия, когда благодаря революцион¬
ному развитию физики стала очевидной ограниченность
классической физики и несостоятельность механистиче¬
ской модели природы: было открыто поле как форма
54 Эрнст Мах, Познание и заблуждение, стр. 118 и след.
134

материи, атом оказался не неделимой и необъяснимой
механистически составной частью материи, микрофизи-
ческие процессы лишились образной наглядности, меха¬
нистический отрыв пространства и времени от материи
и движения в макрофизической сфере оказался несосто¬
ятелен. Очевидной стала относительность научного по¬
знания, но столь же очевиден и его прогресс. Однако
философское обобщение этого было невозможно средст¬
вами механистического материализма XIX столетия, по¬
следователями которого являлось большинство естест¬
воиспытателей. Но от диалектического материализма
они были далеки из-за влияния своей социальной среды.
Тем более навязывалась им философия, которая, каза¬
лось бы, была связана с их собственным опытом, кото¬
рая интерпретировала обнаружившуюся относительность
познания релятивистски, а факт механистической огра¬
ниченности старого материализма, как и отсутствие на¬
глядности в области <микрюфиз1ичеоких процессов, истол¬
ковывала как исчезновение материи. Им казалось, что
проблематика и недостаточность ллеханистически поня¬
той каузальной связи разрешалась тем, что каузаль¬
ность истолковывалась как субъективное средство описа¬
ния; естествоиспытатели признавали действительный
ход физического исследования, но в качестве средства
утешения от разочарования, вызванного крушением
привычных представлений, они были готовы признать,
что в действительности познается не реальность, а лишь
описываются данные ощущения, тогда как убеждение в
объективном существовании материи является устарев¬
шей метафизикой. Здесь нет возможности излагать все
это подробно; важно только то, что таким путем, не¬
смотря на противоречия с физиками, подобными Больц¬
ману и Планку, настаивавшими на материалистических
позициях, удалось скрыть философское значение новых
открытий, именно посредством субъективно-идеалисти¬
ческих, агностических и релятивистских интерпретаций
сохранить практицизм конкретных наук, гарантировать
практическое включение этих новых открытий в спокой¬
ный стабильный порядок, связи которого в природе и
в обществе будто бы в последнем счете непознаваемы.
Именно здесь сохранился махизм как запрещающая ин¬
станция против материалистических и диалектических
интерпретаций и как средство, пролагающее путь для
135

Открыто идеалистических интерпретаций. Значение этик
открытий ;в их дальнейшей (перспективе, как и значение
философского понятия материи для материалистической
концепции, и тем самым также сущность кризиса в фи¬
зике, понял лишь В. И. Ленин: «В философском отно¬
шении суть «кризиса современной физики» состоит в
том, что старая физика видела в своих теориях «реаль¬
ное познание материального мира», т. е. отражение объ¬
ективной реальности»25. «Суть кризиса современной
физики состоит в ломке старых законов и основных
принципов, в отбрасывании объективной реальности вне
сознания, т. е. в замене материализма идеализмом и
агностицизмом»26.
Таким образом, эмпириокритицизм характеризуется
как типичная буржуазная идеология; он стоит за одно
со всем позитивизмом того времени: он является идео¬
логией буржуазного успокоительного приспособления к
существующему порядку, идеологией утвердительного
включения в буржуазный общественный порядок и по¬
рядок господства, который принимается в качестве ста¬
бильного, постоянного, находящегося в безопасности и
одновременно само собой разумеющегося порядка. Он
не предлагает никакой активизирующей концепции, а
является выражением, в сущности мнимофилософским,
самоограничения практическим, полезным, повседнев¬
ным, является выражением практицизма, обороняю¬
щегося от всякой мысли, которая могла бы все это по¬
ставить под сомнение. Он является апологетикой совре¬
менной буржуазной практики, которая абсолютизирует¬
ся, воспринимает свои принципы как само собой разу¬
меющиеся «факты», а свое движение — как гармонич¬
ный, якобы сам по себе воплощающийся прогресс ко все
лучшему, стабильному, которое всегда уже доверитель¬
но предполагает гармонию в целом и вопрос о его суще¬
ствовании отклоняет как метафизику. Не случайно, что
эмпириокритицизм политически был представлен либе¬
ральной буржуазией, целиком соответствовал ее рефор¬
мистской политике и выражал ее настроения, пока клас¬
совая борьба не поставила под вопрос эту политику и
не принудила перейти к более активистическим тенден¬
25 В. И. Ленин, Поли. собр. соч., т. 18, стр. 271.
26 Там же, стр. 272—273.
136

циям. Эмпириокритицизм выражает одновременно ин¬
теллектуальное мелкобуржуазное приспособленчество к
существующему три одновременной фетишизации дея¬
тельности, сложившейся в результате специфического
разделения труда.
4.	НЕОКАНТИАНСТВО И ПОЗИТИВИЗМ КАК КЛАССОВЫЕ
ИДЕОЛОГИИ И ИХ ОТНОШЕНИЕ К РЕЛИГИИ
Мы обрисовали обе крайние формы субъективного
идеализма, логистическое неокантианство, и сенсуали¬
стический эмпириокритицизм, которые возникли как ре¬
акция на материализм и современное естествознание,
устремляющееся к диалектическому материализму. Спе¬
цифически современная особенность этого направления
заключается в его сугубо научно-теоретической ориента¬
ции и в отказе от содержательного философского миро¬
воззрения. Независимо от аргументации, рационалисти¬
ческой или сенсуалистической, субъективный идеализм
характеризуется здесь именно своей формой, направлен¬
ной на интерпретацию позитивного познания конкретных
наук, а в философском плане —ограниченной «крити¬
кой».
Характерным моментом этих обоих направлений яв¬
ляется позитивистско-эмпирическое устремление, которое
сводит философию к идеалистической теории познания
и тем самым к методу борьбы с материалистическими
выводами из данных конкретных паук. Каковы бы ни
были различия между отдельными школами, единым для
них является интерпретация общего, закономерного, ю
есть как раз специфического предмета науки как чего-то
субъективного: либо как априорной рациональной формы
сознания, либо как субъективного соглашения, инстру¬
мента, схемы упорядочивания, сокращения опыта и т. д.
В дальнейшем нет необходимости анализировать раз¬
ницу между различными направлениями и школами
внутри субъективно-идеалистической позитивистской ли¬
нии в буржуазной философии. Они остаются в рамках
названных границ. Лаже если, например, Алоиз Риль
принимает объективную реальность как существующую
вне сознания, то одновременно он устраняет ее с помо¬
щью субъе<кт1ивно-!идеалистически мотивированного агно¬
стицизма. Нас в данной связи не интересует спор между
Ж

представителями открытого агностицизма и привержен¬
цами различных критических и иных методов, выражаю¬
щий стремление завуалировать суть этих учений. Поло¬
жение о том, что психология может заменить филосо¬
фию (что при названной позиции вполне логично), так¬
же отвечает лишь той маскировке, которая служит уза¬
кониванию идеалистической философии в качестве «точ¬
ной», конкретной науки. К концу XIX столетия казалось,
что философия, насколько она преподавалась на
кафедрах высшей школы, растворяется в теории позна¬
ния и психологии. «Психологизм оказался удобной осно¬
вой для успокоения в условиях изменчивых фактов со¬
временности» 27, — огорченно писал неокантианец Вин-
дельбанд. Он выразил здесь буржуазную неудовлетво¬
ренность такого рода теоретико-познавательным метоцо-
логизмом и формализмом. Виндельбанд подчеркивает
свое недовольство весьма характерным образом: «Эта
теория познания была симпатична для того времени,
когда оспаривалась возможность философского миро¬
воззрения, поскольку считалось, что для реальной дея¬
тельности нет надобности в мировоззрении»28.
Здесь он уловил, хотя и ложно адресовал «времени»,
существенный признак всего теоретико-познавательного
направления, его относительную индифферентность к
мировоззрению. Следует лишь иметь в виду, что эта
индифферентность существует на базе отрицания мате¬
риализма. Соответственно этому остается частным делом
признание себя сторонником любого идеалистического
или религиозного мировоззрения, в случае если не мо¬
гут решиться на псевдогероический и очень удобный
агностицизм. Но именно этот агностицизм является под¬
линным предпольем религиозных представлений. Ему
достаточно признания факта невозможности получить
истинные знания о мире с помощью научно-рациональ¬
ных средств. Иллюзорно допуская переход к различного
рода откровениям, к особым, лежащим по ту сторону
науки и рациональности путям, к «я» и миру или богу,
агностицизм тем самым оказывается методом, обесце¬
нивающим научное познание.
27 Wilhelm Windelband, Die Philosophie im deutschen
Geistesleben des 19. Jahrhunderts, Tiibingen, 1909, S. 89.
28 Там же, стр. 82 и след.
Ж

Буржуазный материализм был антитеологическим, й
он нашел в лице Фейербаха мыслителя, который в ре¬
лигиозной фантастике вскрыл специфическую форму
религиозного отражения и одновременно внутреннюю
фактическую связь, существующую между идеалистиче¬
ским и теологическим пониманием мира. Естественно¬
научный материализм Бюхнера, Молешотта и других не
выходил, по существу, за пределы материализма Фей¬
ербаха, однако последовательно сохранял атеистические
позиции. С переходом к модернизированному неокан¬
тианству или позитивистскому идеализму после 1848 года,
и особенно после 1870—1871 годов, была тотчас же вос¬
становлена связь с религией, хотя она первоначально и
выступала только завуалированно. Ибо с отрицанием
объективной материальной реальности вне человеческого
сознания или с улаживанием этого вопроса агностиче¬
ским путем принципиальная атеистическая аргумента¬
ция сразу лишилась первоначальной основы. Ленин
подробно показал это в «Материализме и эмпириокрити¬
цизме». Терпимость в отношении религиозных воззрений
как субъективно допустимого убеждения (здесь имеется
в виду терпимость применительно к решению вопроса об
истине) открывает дверь религии, подобно тому, как это
делала неокантианская философия Когена, который хотя
и критикует мифологические персонифицированные
представления о боге, но одновременно реабилитирует
бога как идею, гарантирующую установление гармонии
между человеческой природой и моральным законом.
Открыто признается теология в имманентной философии
Шуппе, Шуберта-Зольдерна и других. Мах лично хотя и
был атеистом, но собственная его философия отнюдь не
позволяла обосновать его атеизм. Его последователь
Ганс Корнелиус уже мог совместить со своей филосо¬
фией поворот к («божественному». Таким образом, отно¬
шение всей этой философской линии к существовавшим
в Германии формам религии было эклектичным, поверх¬
ностным, приспособляющимся, хотя и не активно ут¬
верждающим, но, во всяком случае, не отрицающим их
в философском отношении. Эта линия не отрицала ре¬
лигии даже тогда, когда принципиальное «да» было вы¬
ражено в виде «нет» по отношению к определенным ее
формам. Но тем самым буржуазная критика религии в
условиях реакции на прогресс и проникновение матери¬
139

алистических и атеистических мыслей в рабочее Движе¬
ние лишилась своей ударной силы.
Тот факт, что это произошло в связи с утверждением
достижений конкретных наук, которые как раз в есте¬
ствознании скачкообразно двигались вперед, произошло
в связи с утверждением революционно развивающейся
техники в области производства, его количественным и
качественным развитием, произошло в связи с ориента¬
цией на практику и реальность, по отношению к кото¬
рым идеальное царство мысли казалось пустым нраво¬
учением, и одновременно при агностическом и субъек¬
тивно-идеалистическом затуманивании этой реальности,
а тем самым и связей, в которых осуществлялась прак¬
тика, этот факт указывает нам на глубоко лежащие,
классово обусловленные связи философствования. Ста¬
новится непосредственно очевидным то противоречие,
которое характеризует всю позитивистскую тенденцию в
области методологии науки: философская теория ориен¬
тирует на конкретно-научную эмпирическую практику и
одновременно отрицает ее действительно материалисти¬
ческое содержание. Очевидно, что этот тип теоретико-
познавательной проблематики вырастает отнюдь не из
научной практики как самого конкретного познания. Это
не проблематика, выдвинутая, существом дела; пробле¬
ма возникает здесь из того противоречия, что способ
действия, который с необходимостью диктуется естест¬
вознанием, техникой и производственной деятельностью
и применяется на практике, признается буржуазией в
той мере, в какой способствует получению прибавочной
стоимости и может быть подчинен господству капита¬
ла, но при условии, чтобы их имманентные материали¬
стические и диалектические революционные принципы не
могли быть применены к самим общественным отноше¬
ниям, в которых они употребляются.
Очевидно, это противоречие возникает в тот момент,
когда пролетариат начинает самостоятельно выступать
в идеологической и политической сфере. В специфиче¬
скую классовую задачу и функции буржуазной филосо¬
фии входит задача преодолеть это противоречие идео-
логически-иллюзорным способом и задача подчинить
действительное познание природы, являющееся неизбеж¬
ным условием буржуазного производства, иллюзиям бур¬
жуазного -сознания относительно общественных связей.
140

Это значит подчинить этим иллюзиям Движение й пер¬
спективы познания, а тем самым и само мировоззрение
и в результате интегрировать их. Реализуется все это
таким образом, что действительное познание природы
используется, и в то же время его мировоззренческие
выводы остаются ни к чему не обязывающими; с одной
стороны, с необходимостью гарантируется развитие это¬
го познания, а с другой стороны, ликвидируется его ма¬
териалистическое содержание.
Все это «позитивистское» направление философство¬
вания, лишь некоторые примеры которого мы обрисова¬
ли, представляет собой нечто большее, чем специальную
тенденцию философской дисциплины в высшей школе,
дисциплины, оторванной от жизненной практики и кото¬
рая перед лицом многократно обсуждавшегося «круше¬
ния немецкого идеализма» обеспечивает себе жалкое
право на существование лишь в качестве специальной
теоретико-познавательной дисциплины. Системы не ру¬
шились, а отодвигались в сторону как излишние и не¬
нужные. Но то, что приобретало здесь свою форму в
академически ограниченном философствовании, пред¬
ставляет собой нечто большее, чем борьбу философов
за право на существование. Это направление обретает
свою «правильность» именно благодаря выражению и
философскому формулированию того, что буржуазия де¬
лает и желает, выражению с точки зрения и сквозь очки
той буржуазии, революционный период жизни которой
остался уже позади.
Поэтому этот позитивизм неокантианского или ма-
хистского толка является философским выражением
действительной классовой позиции, является типичной
философией буржуазии определенной эпохи и положе¬
ния. Последнее характеризуется тем, что буржуазия
больше уже не является революционной, но еще не вы¬
нуждена классовой борьбой пролетариата и империали¬
стической борьбой за мировое господство, то есть обо¬
стрением противоречий, к созданию активистских кон¬
цепций господства и агрессии. Вместе с тем существует
решающее противоречие классового антагонизма. Пока
этого давления не существует, а оно возникает быстро,
еще достаточно успокоительной веры в силу фактиче¬
ского, «данного», веры в наличное совокупное движение,
в непосредственно практически наличное и его движе¬
141

ние, еше достаточно «критически» предотвращающей
гарантии от беспокоящих факторов.
Эту философию, определяемую позицией буржуазии
как класса, точнее, «либеральной» буржуазии, необхо¬
димо объяснять, если следовать ее основной тенденции,
отнюдь не специфическими условиями Германии, не
классовым компромиссом. Тем самым мы расходимся с
концепцией Георга Лукача, которая обосновывается им
следующим образом:
«Философия этого периода является мыслительным
отражением классового компромисса. Философия отхо¬
дит от ответа на последние мировоззренческие вопросы.
Мыслительным теоретико-познавательным выражением
этой тенденции является агностицизм... Роль философии
сводится к наблюдению за тем, чтобы никто не перехо¬
дил те границы, которые установлены познанию сущно¬
сти, чтобы никто не делал выводов из естественных и
общественных наук, которые ставили бы под сомнение
капитализм в качестве единственного общественного по¬
рядка, ведущего к счастью, или таких выводов, которые
могли бы оказаться в противоречии с положениями ре¬
лигии. Эта философия принципиально отклоняет вопрос
о мировоззрении, как вопрос, к которому наука будто
бы не имеет никакого доступа и который в научном
смысле неразрешим. Конечно, эта философия, которая
фактически выступает как неокантианство и позитивизм,
является не единственной, а только господствующей
философией этого периода... Господствующей философи¬
ей является философия профессоров... она становится
специальной наукой, что представляет собой лишь дру¬
гую сторону решающего, принципиального отказа от
всякого вопроса о мировоззрении. Тем самым она отка¬
зывается от своей старой общественной роли быть фор¬
мой выражения в мысли великих всемирно-исторических
интересов восходящего класса. Благодаря тому, что опа
готова занять мировоззренческую позицию, необходи¬
мую для тогдашней буржуазии и с точки зрения классо¬
вого компромисса смыкающуюся с реакцией, отдельные
шаги и результаты становятся... все более безразличны¬
ми для буржуазного класса. Выработку этих деталей
буржуазия полностью передает интеллигенции, в пер¬
вую очередь интеллигенции, состоящей в бюрократиче¬
ском государственном аппарате. Таким образом, этот со¬
U2

ответственно развитому капиталистическому разделению
труда относительно обособленный слой становится об¬
щественным носителем этой новой философии». Лукач
подчеркивает относительность этой самостоятельности,
однако заявляет: «...Существуют особые жизненные
проблемы этого слоя, которые определяют форму и со¬
держание философии»29. В изложении Лукача характе¬
ристика роли *и теоретико-познавательной сущности этой
философии выглядит правильной, но отнюдь не его те¬
зис о том, что именно это направление философии яв¬
ляется мыслительным отражением классового компро¬
мисса, а также и не его переоценка специфической роли
интеллигенции для развития философии. Лукач ставит
агностицизм, и по праву, в центр своей критики. Вопрос,
следовательно, состоит в том, является ли агностицизм
специфическим выражением классового компромисса не¬
мецкой буржуазии с юнкерски-феодальными силами.
Предшествующие разъяснения показали, как этот аг¬
ностицизм, первоначально в форме неокантианства, раз¬
вивался не только как реакция на теоретические воззре¬
ния материалистического характера, но также на их
применение к социальной жизни внутри рабочего движе¬
ния. Эта буржуазная философская реакция восприняла
свои социально-политические стимулы из отношений
между буржуазией и пролетариатом. Она отражает
прежде всего не компромисс, а то, что буржуазия стра¬
шится пролетариата больше, чем юнкерства, с которым
ее связывали совместные интересы эксплуататорских
классов. Противоположность по отношению к пролета¬
риату выступала для буржуазии Германии на первый
план еще до того, как развернулась противоположность
между нею и дворянством. Компромисс между экономи¬
чески быстро усиливающейся буржуазией и приспосаб¬
ливающимся к современному крупному землевладению
дворянством облегчал и ускорял выдвижение на первый
план тех черт господствующего эксплуататорского клас¬
са, которые он принял еще до того, как стал политиче¬
ским господствующим классом, — типичных черт после¬
революционной буржуазии. И именно в этих чертах бур¬
29 Georg Lukacs, Existenzialismus und Marxismus, Berlin,
1951, S. 12 f.

жуазия выявила свою идеологическую общность с анг¬
лийской и французской буржуазией.
Эти черты вытекали из послереволюционного поло¬
жения, с одной стороны, и из классовых противополож¬
ностей между буржуазией и пролетариатом, быстро уг¬
лубившихся благодаря индустриальному перевороту,— с
другой. Гарантия процесса укрепления и расцвета ка¬
питалистического порядка при одновременном интересе
к развитию естествознания с целью прибыльного инду¬
стриально-технического развития стала доминирующим
философским стимулом. Из национальных традиций,
конкретной политической и социальной ситуации, степе¬
ни зрелости и внутренней дифференциации буржуазии
возникли различия в процессе, который быстро разло¬
жил и перевернул сословный порядок и полуфеодаль¬
ные, традиционно-патриархальные отношения. Переме¬
на внутри буржуазной идеологии глубока. Из идеологии
эмансипации она превратилась в апологетику собствен¬
ного господства. В целом можно сказать, что, рассматри¬
вая приближенно и схематически, мы могли бы просле¬
дить деление буржуазной философии на две линии, пер¬
вая из которых, доминировавшая прежде всего в пери¬
од господства Священного союза, реставрировала уста¬
ревшие идеалистические спиритуалистические концеп¬
ции и традиционные теологические учения, вторая дела¬
ла вид, что выбрасывает за борт все спекуляции, под ко¬
торыми она подразумевала материалистические и ди¬
алектические достижения философии буржуазной эман¬
сипации, чтобы обратиться к позитивным конкретным на¬
укам, к «практике». Она отрицательно относилась к пер¬
вой линии, поскольку эта линия внутри естествознания
выступала как спекулятивная, но в то же время прими¬
рительно, поскольку общие мировоззренческие’убежде¬
ния признавались ею в качестве гипотетических возмож¬
ностей или методических теоретико-познавательных
предпосылок. Эта линия пережила известные превраще¬
ния—от попыток научного синтеза до сведения филосо¬
фии к методологии и теории познания, от Конта, Милля
и Спенсера к Маху, Пуанкаре и Расселу.
Привившись в Германии позднее, первое направление
позитивизма XIX столетия не получает здесь самостоя¬
тельного выражения и воспринимается в основном пас¬
сивно. Методологическое же направление довольно рано
Ш

получает самостоятельное развитие, обусловленное
уже кантовской традицией 1И ранним и быстрым разви¬
тием марксистского рабочего движения, причем исполь¬
зование определенных естественных наук для обоснова¬
ния агностицизма шествует здесь рядом с логистически-
формалистической тенденцией.
Очевидно, что тенденцию философского развития в
соответствии с ее философской сущностью невозможно
вывести из классового компромисса буржуазии с дво¬
рянством.
Едва ли можно согласиться, что материализм был
прирожденной буржуазной философией. Лишь во Фран¬
ции в период идеологической подготовки революции
материализм долгое время был революционным воззре¬
нием буржуазии. В Германии это была в лучшем слу¬
чае короткая весна в канун революции 1848 года, а
также в 50—60-е годы. Однако перед лицом зрелого
пролетарского движения мировоззренческие фронты,
соответствовавшие либеральной и демократической ли¬
нии, определились уже рано; это линия, которая ведет
от Гейне и Бюхнера к Фейербаху и к естественнонауч¬
ному материализму, и это линия, ведущая от «Молодой
Германии» и младогегельянства к неокантианству и по¬
зитивизму. Материализм является выражением типично
буржуазных интересов только при определенных усло¬
виях, когда в революционном конфликте дворянства
с довольно сознательной и сильной буржуазией теоло¬
гия и идеализм выступают как непосредственно связан¬
ные с силами феодализма. Так обстояло дело во Фран¬
ции. Так должно было начаться развитие в Германии.
После революции у буржуазии не было потребности
в открыто материалистической философии. Напротив,
классовая борьба пролетариата научила буржуазию
ценить церковь как гарантию покоя и порядка. Это, од¬
нако, не означает, что совершенно исчезла враждебность
по отношению к традиционным церковным верова¬
ниям. Просветительские традиции развивались далее,
будучи довольно часто связаны с позитивизмом, и вы¬
являлись в конфликтах; однако это уже было делом
не ведущих сил буржуазии, а во все большей степени
делом демократической мелкобуржуазной оппозиции.
Энегельс следующим образом обрисовал положение
цосле революционных битв в середине столетия;
145

«Больше чем когда-либо важно было теперь держать
народ в узде моральными средствами. Первым же и
важнейшим моральным средством, которым воздейству¬
ют на массы, оставалась все та же религия. Отсюда —
поповское засилье в школьных советах, отсюда—возра¬
стающее самообложение буржуазии для поддержки вся¬
кого рода ревивализма, 'начиная от ритуализма и кон¬
чая «Армией спасения».
И теперь наступило торжество британской респек¬
табельности над свободомыслием и религиозным индиф¬
ферентизмом континентального буржуа. Французские и
германские рабочие прониклись мятежным духом... Для
французской и немецкой буржуазии оставалось лишь
одно крайнее средство: отбросить втихомолку свое сво¬
бодомыслие... Со своим материализмом буржуа попали
в беду. «Die Religion muss dem Volk erhalten werden»
(«Религия должна быть сохранена для народа»)—та¬
ково последнее и единственное средство спасения обще¬
ства от полной гибели. К несчастью для самих себя они
открыли это только тогда, когда сделали со своей сто¬
роны все возможное, чтобы навсегда разрушить рели¬
гию» 30.
Так писал Энгельс в 1892 году, обозревая развитие
отношений буржуазии к религии, складывавшихся после
революционного периода во второй половине XIX столе¬
тия. Его изложение ясно показывает, почему атеизм и
материализм больше не уживаются с буржуазными ин¬
тересами.
Однако осуществляется этот поворот с большими
противоречиями, и путь от буржуазной идеологии и по¬
литики, скажем, 60-х годов до мифологической массовой
демагогии в духе национал-социализма и до политиче¬
ского клерикализма довольно далек.
Неокантианско-позитивистский агностицизм харак¬
терен для того положения, когда буржуазный материа¬
лизм больше не соответствовал интересам буржуазии и
когда в то же время процесс освобождения буржуазной
культуры от традиционных церковных форм в духовном
мире и организациях не был завершен, а скорее форсиро¬
30 Ф. Энгельс, Развитие социализма от утопии к науке. Вве¬
дение к английскому изданию, в: К;. Маркс и Ф. Энгельс, Соч.,
т. 22, стр. 317—318.
146

ван переворотом старых полуфеодальных, патриар¬
хальных отношений, быстрым 'прогрессом естествозна¬
ния и техники. Геббелев мастер Антон больше не мог
понимать такой мир, а ведь на него, как верующего, опи¬
ралась церковь. Таким образом, мы встречаемся с тен¬
денцией практической поддержки церкви для целей
господства, поскольку она стояла в тесной связи с кон¬
сервативными старыми классами и государственным ап¬
паратом, и одновременно тенденцию ослабления воздей¬
ствия ее идеологии. И только в результате новых потря¬
сений после Парижской коммуны, прежде всего в про¬
цессе перехода к империализму, здесь начали происхо¬
дить изменения. Они готовились антилиберальной, кон¬
сервативно-ортодоксальной реакцией, одерживающей
верх внутри церкви, как протестантской, так и католиче¬
ской, в которой эта реакция достигла своего предела в
выступлении Ватикана в 1870 году с догмой о непогре¬
шимости папы.
Во второй половине столетия сказалось в качестве
доминирующего движения ниспровергающее, разруша¬
ющее все набожные традиции воздействие капитализма.
Климат вновь возникающих больших индустриальных
городов был в целом антитеологическим даже тогда, ко¬
гда фабриканты культивировали набожность и сохраня¬
ли видимость патриархальности. Так, через 20 лет пос¬
ле высказывания Энгельса теолог Эрнст Трёльч писал:
«Наш образованный мир находится отчасти под влия¬
нием Франции... литература которой с 1848 года опреде¬
ляет просвещенный и демократический образ мысли, а
все разрушающая беллетристика и ничего не уважаю¬
щий атеизм которой именно сегодня оказывают влия¬
ние на чистейшие души. К этому добавляется еще то, что
пролетарские нижние слои питают острейшую нена¬
висть к церкви и тем самым также к христианству вооб¬
ще, едва ли отличаемому ими от церкви»31. Свидетельст¬
во Трёльча, которое можно предпочесть многим другим,
чрезвычайно ценно. Он констатирует, что представитель¬
ная буржуазная интеллигенция выражает в отношении
к существующей церкви имеющие важные последствия
31 Ernst Troeltsch, Die Religion im deutschen Staat, in:
Ernst Troeltsch, Gesammelte Schriften, Bd. II, Tiibingen, 1913,
S. 73.
147

'Индифферентные 'Воззрения, среди которых налицо так¬
же тенденции антиклерикализма и вольнодумства. Он,
однако, не отождествляет буржуазию и ее интеллиген¬
цию, что, конечно, верно. Одновременно он резко отли¬
чает (позицию «образованных» от принципиальной пози¬
ции рабочего класса, который организационно был пред¬
ставлен тогдашней социал-демократией.
Чрезвычайно характерно то, что Трёльч равп-ым об¬
разом тщательно различает «умеренный» либерализм и
радикальные демократические воззрения внутри буржу¬
азной интеллигенции. При этом не следует забывать,
что буржуазный демократизм как самостоятельная дви¬
жущая сила после 1870 года почти совсем перестал ощу¬
щаться.
Чрезвычайно интересен дальнейший ход мыслей
Трёльча: «Однако с этой позицией религии в обществе
резко контрастирует ее теперешнее огромное значение в
государственной политике»32. И Трёльч ссылается на
центр и консервативную партию в немецком рейхе. Он
характеризует консерваторов как партию «прусского
крупного землевладения, примыкающих к нему крестьян
и промышленного среднего сословия, усиленную чиновни¬
чеством и целой толпой тех, кто в присоединении к этим
слоям общества ищет доступ к знатным и официальным
кругам»33. Лютеранский протестантизм, к которому эта
партия себя причисляет, он характеризует детальнее:
«Таким образом, вплоть до сегодняшнего дня эмоцио¬
нальная позиция господствующих классов покоится, на
их собственный взгляд и на взгляд их подданных, на
патриархальных чувствах покорности земному автори¬
тету, который установлен богом для упорядочения зем¬
ных вещей и при этом связан только их совестью. Это
означает громадное эмоциональное укрепление позиций
власти и развитие совершенно определенных, связанных
с этим качеств господствующих и подчиненных. Это оз¬
начает возможность привлечь к себе в силу одинаковых
основных религиозных настроений все среднее сословие,
патриархально чувствительное в духе лютеранского ка¬
техизиса. Это объединяет крестьянскую этику с юнкер¬
ской. Это, наконец, позволяет привязать к партии мас¬
32 Там же, стр. 14.
33 Там же, стр. 75.
148

су людей, совершенно чуждых в классовом отношении,
но являющихся религиозными единомышленниками»34.
Эта характеристика кажется правильной постольку,
поскольку она указывает на связь протестантской орто¬
доксии и юнкерского консерватизма, которая в общнос¬
ти религиозного убеждения верующих находит средство
подчинения своему политическому руководству итересов
не юнкерских классов. Однако Трёльч пренебрегает
здесь, как и в других оценках буржуазии как класса,
процессом слияния верхушки банковского и промышлен¬
ного капитала с дворянством, которое в то время только
еще принимало вид крупнокапиталистических земельных
собственников в феодальном облачении. С другой сторо¬
ны, в оценке Трёльча содержится замечание, что рабо¬
чие и те, кого он называет «образованными», избегают
церкви — это чрезвычайно характерное противоречие.
Оно состоит в том, что, с одной стороны, однозначно оп¬
ределенный класс, современный пролетариат, изобра¬
жается как освободившийся из-под опеки церкви, а с
другой стороны, берется не класс, а 1«образованные».
Здесь имеется в виду общая сфера современного бур¬
жуазного образования. Буржуазная культура эмансипи¬
ровалась от церковной опеки уже в XVIII веке, и ро¬
мантический рецидив не мог надолго удержаться под
напором современной жизни.
Эта традиция в значительной мере определяла сов¬
ременную буржуазную норму образования. Она, конеч¬
но, изменилась после 1848 года. С одной стороны, рас¬
ширялся общий горизонт образования, ориентированного
на естествознание, для которого эстетическое является
придатком, служащим лишь наслаждению; с другой сто¬
роны, мы встречаем разочарование в отстаивании клас-
сически-гуманистических идеалов перед лицом мира, ко¬
торый постоянно низвергает эти идеалы в повседневной
современной капиталистической практике. Отсюда ре¬
зиньяция Раабе, Шторма и других. Наконец, существо¬
вал широкий слой «образованного филистерства», тот
слой с гимназическим сословным образованием, который
соединял культ прусского немецкого государства с за¬
пасом цитат из классической литературы, обосновывал
притязание на политическую власть, исходя из культур¬
34 Там же, стр. 78.
149

ного наследия, и культивировал то шовинистическое са¬
момнение, которое на практике железом и кровью стре¬
милось утвердить иллюзии у ’народа, поэтов и мыслите¬
лей.
Однако мировоззренческие и религиозные потребнос¬
ти не исчезли. Они постоянно воспроизводились капита¬
листической практикой. И здесь, поскольку эта практика
опустошила исторические традиционные формы, вступи¬
ла в действие такая эстетически-музыкальная культур¬
ная деятельность, как организация досуга, и соответст¬
вующая ей индустрия культуры в качестве фабрики ил¬
люзий, которая возвышалась над скучной повседневнос¬
тью, доставляя иллюзорное избавление от тех бед, ре¬
альность которых является реальностью капитализма.
Одновременно это служило украшением фасада абсо¬
лютистско-монархической надстройки. То, что Шопенга¬
уэр писал об искупительной функции музыки, нашло у
Рихарда Вагнера свое выражение в музыке искупитель¬
ного опьянения. Искусство желанного бегства из повсед¬
невности базируется на бессилии и резиньяции по отно¬
шению к этой повседневности, выражается ли это в бег¬
стве в эстетику, как у Фейербаха, Бёклина и Мареса, в
искусстве одновременно пессимистического и развлека¬
тельно-юмористического приспособления, как у Шпит-
цвега или Буша, или в псевдоискусстве исторических
карнавалов, или одетого в героическое облачение прус¬
ско-немецкого упоения властью у Пилоти или Антона
фон Вернера. Таким образом, внутренне противоречи¬
вое общее состояние бегства от реальности в искусство
выступает то как оппозиция, то как примитивное укра¬
шательство, общая функция музыкальной культуры как
составной части буржуазной жизни «обогащается» после
романтической прелюдии ею уже предвосхищенной функ¬
цией удовлетворения потребностей в спасении и возвы¬
шении.
Поэтому еще недостаточно, когда с полным правом
указывают на наличие внутреннего родства с позитивиз¬
мом в натуралистических и тому подобных эстетических
устремлениях протеста против официального искусства,
выражающихся в бегстве от повседневности, или против
ее лживого украшательства. Несомненно, импрессиони¬
стское воспроизведение действительности как суммы чув¬
ственных раздражений может быть поставлено во внут¬
150

реннюю связь с эмпириокритицизмом и может быть до¬
казано одинаковое отношение обоих к реальности. Но
более важно здесь то, что позитивистски-практическое
поведение оставляет «приватное» место потребностям в
спасении и возвышении и требует для них эстетического
удовлетворения, которое не может быть достигнуто ра¬
ционально-теоретически, так же как оно не может быть
интенсивно пережито и в качестве сознательного само¬
обмана. Именно во взаимном антагонизме различных
течений устанавливается внутренняя свйзь. В целом
можно сказать, что современное буржуазное образова¬
ние освободилось от теологии (поскольку оно двигалось
прогрессом естествознания и осознавало современную
жизнь), освободилось по крайней мере в той степени, в
какой буржуазия и ее интеллигенция были носителями
этого образования.
Но эта характеристика отнюдь не достаточна для то¬
го, чтобы определить действительное ’поведение буржуа¬
зии как класса. Фактически в домарксовский период ма¬
териализм и атеизм, хотя они и выражали классовые
потребности, были достоянием только интеллектуаль¬
ного авангарда. Масса принадлежащих к этому классу
оставалась связанной церковными традициями, подт¬
верждая эту связь как традицию и соглашение. И имен¬
но эта сторона усиливается после революции. Буржуа¬
зия как класс оставалась официально связанной с хри¬
стианской церковью, преимущественно протестантской.
Это традиционное отношение было в достаточной мере
обязывающим к тому, чтобы отгородиться от материа¬
лизма и атеизма и подавлять их общественное воздей¬
ствие; это отношение было выражением согласия с
данным общественным порядком, однако оно было до¬
вольно эластичным, чтобы не позволять церкви препят¬
ствовать ни практическим делам, ни специальным на¬
укам. Око отнюдь не обязывало к поддержке прусских
консерваторов, но в то же время характеризовало поло¬
винчатость немецкого либерализма и благодаря люте¬
ранскому смирению керед государством облегчало рост
единства с прусско-немецким военным деспотизмом.
Традиционные формы все больше получают новую
пищу и новое содержание из социальных источников ре¬
лигиозных представлений, специфических для капита¬
лизма, и служат имеете с тем ((именно (потому, что они
151

в .качестве традиционных фюрм являются нормами подчи¬
нения буржуазному обществу) в качестве средств господ¬
ства над народными массами. Тезис Энегльса, что буржуа¬
зия снова обращается к религии как средству господства
там, где она в противоположность английской буржазии
начала эмансипироваться от религии, не устраняется, сле¬
довательно, описанием, которое дает Трёльч. Противоре¬
чие заключается в поведении самой буржуазии. Энгельс
показывает основополгающее, вытекающее из отноше¬
ния к пролетариату отношение к религии как к средст¬
ву и продукту классового господства. Описание Трёльча
относится к совокупности результатов освобождения но¬
вых производительных сил, развития естествознания, к
капиталистическому перевороту в старых сословных от¬
ношениях, с которыми церковь как организация была
тесно связана. Церковь лишь постепенно настраивается
на новые отношения, превращается из феодального ап¬
парата господства в буржуазный. Описание Трёльча
ничего не говорит о буржуазии как классе и относится
лишь к тем фракциям, и прежде всего к становящемуся
все более многочисленным слою интеллигенции, которые
активно определяли облик художественной и научной
культуры крупных городов и которые, конечно, постепен¬
но освобождались от церковного влияния.
Трёльч правильно различает буржуазно-либеральные
и демократические тенденции в плане их мировоззрен¬
ческой радикальности. Последние в определенном отно¬
шении продолжают просветительско-демократические и
атеистические традиции от естественнонаучного мате¬
риализма до Союза монистов, по крайней мере в прог¬
рессивном крыле этого союза. Этому противостоит вся
официальная неокантианско-позитивистская философия,
которая соответствует либеральной тенденции. Ее агнос¬
тицизм, по-разному обосновываемый, характеризует те
ограничения научного познания, которые нужны были
для подчинения буржуазным обычаям в их церковно¬
религиозной трактовке. В то же время она ограничивает
теологические и спекулятивные воззрения, что необходи¬
мо для обеспечения технико-научной практики и эмпи¬
рической научной деятельности. Как христианство по
традиции могло совмещаться и совмещалось с индиф¬
ферентностью в частной сфере и функционировало в ка¬
честве официально-моральной нормы лояльности, та^ ‘И
159

позитивистская философия являлась философским обес¬
печением именно этой позиции: она лишает почвы ате¬
изм, открывает дверь вере и хотя оспаривает ее науч¬
ную законность, но зато признает ее в качестве частной
возможности, не решая вопроса об ее истинности. Анта¬
гонистическую же противоположность знания и веры,
атеизма и теологии она относит к возможным, в равной
мере оправданным решениям вопроса о вере, не притя¬
зающим на истину. Тем самым позитивистская филосо¬
фия переносит вопрос о мировоззренческой истине в
сферу субъективного частного 1мнения. Таким образом,
не оправдывается ни тезис о классовом компромиссе
как основе неокантианско-позитивистской философии, ни
тезис Лукача о том, что эта философия уклоняется от
ответа на последние мировоззренческие вопросы. На ос¬
новной вопрос философии дается однозначный, а именно
идеалистический ответ. Этот идеалистический ответ яв¬
ляется предпосылкой для мнимой индифферентности по
отношению к позитивным высказываниям о мировых
связях и перспективах. Индифферентность мнима, по¬
скольку она в силу своей предпосылки исключает -мате¬
риализм и отрицает диалектику. Отказ от философского
мировоззрения представляет собой одновременно и тер¬
пимость к любым традиционным мировоззрениям, если
они не являются материалистическими. Как бы ни был
необходим стихийный материализм для практики, по¬
зитивизм оказывается средством воспрепятствовать то¬
му, чтобы материализм не стал сознательным.
Таким образом, в этой неокантианско-позитивистской
философии оправдывается и подтверждается внутрен¬
няя противоречивость буржуазии как класса, еще быст¬
ро поднимающегося экономически, уже принимающего
участие в политической власти, во всяком случае ею за¬
щищаемого, но больше уже не революционного, который
свое господство над пролетариатом принимает за вечное,
в лучшем случае за осложненную «помехами» природ¬
ную данность, который считает гарантированными свои
перспективы, относится к традициям и науке с точки зре¬
ния практической полезности, а к процессу своего соб¬
ственного подъема — как к бесспорно гарантированной
возможности. Неокантианская формула бесконечного
процесса подразумевает, вместе с либеральной иллюзией
прогресса, также понимание современности как части бес¬
155

конечного процесса улучшения, который как будто бы
механически и естественно вытекает из одной только
деятельности капитализма. Противоречия в отношении
к пролетариату и к развивающемуся капиталистическо¬
му обществу, в отношении к естествознанию и технике,
с одной стороны, и к связям собственной общественной
жизни — с другой, к новым научным данным, с одной
стороны, традициям и обычаям — с другой, эти противо¬
речия, которые вырастают из объективного положения
класса и им фактически приводятся в действие, прикры¬
ваются агностицизмом и примиряются в иллюзиях. Та¬
ким способом, лишь переводящим практицизм в фило¬
софско-теоретическую сферу, эти противоречия внешне
могут примиряться, потому что относительная неразви¬
тость классовых противоречий еще позволяет представ¬
лять действительную борьбу как преходящие помехи
гарантированной бесконечной перспективе. Именно по¬
этому функция философии сводится к роли охраны гра¬
ницы— здесь характеристика Лукача верна, — которая
препятствует и должна препятствовать перенесению ма¬
териалистического отношения к природе на общество.
Однако классовый компромисс сыграл ускоряющую
роль в образовании этой философии. Поэтому тенден¬
ция к позитивистскому научному синтезу, которая раз¬
вивалась первоначально в Англии и Франции и в кото¬
рой, несмотря на всю половинчатость, еще заключался
элемент притязания на содержательно определенное
буржуазное мировоззрение, в Германии имела довольно
неэффективные последствия. Здесь с самого начала оп¬
ределенную роль сыграло бессодержательное методоло¬
гическое теоретико-познавательное направление, тем
более, что это направление именно в силу своего специ¬
ально научного формализма в качестве официальной
школьной философии безоговорочно входило в санкци¬
онированную обычаем государственную научную дея¬
тельность. Само собой разумеется, что это свидетельству¬
ет о компромиссной позиции отдельных философов в по¬
литических, моральных и социальных воззрениях. Толь¬
ко из этой позиции не может быть выведен ответ на ос¬
новной вопрос философии.
Двойственное «либеральное» отношение к религии
и церкви уже освещалось. Вопрос о том, какие возмож¬
ные подходы к религиозным представлениям и позициям
154

даны внутри самой этой философии, нельзя вывести из
частных воззрений философов, хотя теологический их
отпечаток часто является симптоматичным для «специ¬
ально философского» содержания. Отношение к религии
глубже, фундаментальнее, оно заложено уже в основном
отношении к общественной реальности, которое здесь
воспроизводится философски.
Эта философия буржуазного практицизма возводит
в норму элементарнейшее стихийное отношение приспо¬
собления, будь то приспособление к чувственно данному
или приспособление, когда нормативное содержание бур¬
жуазной идеологии выступает в фетишизированной са¬
мостоятельности в качестве данных разума. Бездумно
практическая позиция сильнее выражена в махизме.
Практицизм прежде всего отражается в отношении
теории познания и отдельных наук. Так, ученик Диль-
тея Макс Фришайзен-Кёлер заявляет в своей книге «На¬
ука и действительность» (1912), в которой он в рамках
субъективного идеализма ведет мнимый бой против ло¬
гизирующего неокантианства за объективность позна¬
ния предмета, используя выдвинутые Дильтеем аргумен¬
ты относительно эмоционального переживания сопро¬
тивления, причем эту объективность он снова устраняет
с позиций имманентной философии: «...Общее теоретико¬
познавательное представление, что сознание так же объ-
емлет меня, как и мир, уничижительно только для соб¬
ственно метафизических рассмотрений, которые хотят за
сознанием постигнуть абсолютное. Анализ, который до¬
казал существование мира как обусловленного сознани¬
ем, решительно ничего не изменяет во внутренних отно¬
шениях этого царства пространственно-временных собы¬
тий... Природа и духовный мир продолжают существо¬
вать в своем своеобразии, в своей противоположности и
своих отношениях и ни в одном пункте не испытывают
модификации из-за результатов теоретико-познаватель¬
ного осмысления. Как бы логично ни распространялось
это на тотальность действительного в целом, теоретико-
познавательное осмысление в отношении определения
реальности индифферентно частичному содержанию, оно
изучает только условия, которым подчинено целое... По¬
этому в конечном счете лишь вопрос терминологии, как
называть целое применительно к этим конституирующим
условиям. Пусть мир характеризуется как феномен, как
155

представление или как сон, как иллюзия или галлюци¬
нация— против этого нет возражений, пока исключается
недоумение, является лй мир моим феноменом, моими
представлениями... На какую бы формулу ни решались,
ясно, что она безучастна... в отношении всякой частной
проблемы в упорядочении данного»35.
Эти положения Фришайзена-Кёлера подтверждают то,
что до сих пор говорилось о всей тенденции неоканти¬
анско-позитивистской философии: «либерализм» приме¬
нительно к интерпретации тотальности мира примыкает
к вариациям идеалистической интерпретации, исключая
всякий материализм.
Особенно типично подчеркивание безразличия тео¬
ретико-познавательного отражения для положительных
конкретных наук. Самые общие связи — «тотальность
действительного» — метафизически отрываются здесь от
особенностей отдельных областей и внешне противопо¬
ставляются им. Это разрушение диалектического един¬
ства дает возможность теоретической софистике призна¬
вать материалистические концепции внутри естествозна¬
ния, ограничиваться этим и одновременно переносить
«тотальность действительного» в имманентность созна¬
ния. В действительности же эти самые общие связи им¬
манентны отдельным областям науки как объективно,
в реальной предметности, так и в процессе ее субъектив¬
ного реального отражения. Речь здесь идет именно о
том, чтобы воспрепятствовать их осмыслению в познава¬
тельном процессе. Провозглашение безразличия фило¬
софской критики познания к научному познанию явля¬
ется очевидным признанием ее действительной незначи¬
мое™ для реального познания. Но как раз в этом скры¬
вается ее социальная сущность.
Прежде всего в качестве «данности» принимаются
существующие конкретные науки в их специализирован¬
ной наличной форме, так как они развились в современ¬
ном буржуазном научном производстве. Они предстают
в качестве самодеятельного процесса и абсолютизирован¬
ной разобщенности. Связь — тотальность действительно¬
го — чужда и внешня этому процессу. Эта философия от¬
казывается от общей связи вместо того, чтобы отыски¬
35 Max Frischeisen-Kohler, Wissenschaft und Wirklich-
keit, Leipzig, 1912, S. 474 f.
156

вать эту тотальность на пути обобщения, чтобы именно в
общей связи искать свой предмет, который, как таковой,
не изучается и не может изучаться никакой частной на¬
укой, но к которому приводит всякая наука, — ведь в их
предмете общая связь представляет определенную сторо¬
ну и в конечном счете объединяющий момент. Сведение
тотальности действительного к отношению бытия и соз¬
нания 'подменяет вопрос о самых общих связях действи¬
тельного вопроса о самом общем отношении сознания
к этому действительному, подчиняет действительное от¬
ражению. Таким образом, мистифицируется действитель¬
ная общая связь, которая имманентна всякому челове¬
ческому бытию и действию и, безусловно, необходима
для научного их «понимания. Если «я» и мир имманентны
сознанию, то оба они становятся предикатами неизвест¬
ного субъекта. Напротив, если провозглашается бессвяз¬
ность в действительном мире, то отдельные науки, кото¬
рые изучают особые сферы и стороны объективной ре¬
альности, искусственно обособляются. И остается только
одна теоретическая точка опоры, позволяющая отдель¬
ным наукам обрести единство — окольный путь, отправ¬
ным пунктом которого является субъект.
Отсюда вытекают дальнейшие ‘выводы. Этот вид фи¬
лософской рефлексии утверждает в качестве реального
познания не отдельные науки, а деятельность науки как
общественного института, оторванного от материальной
практики и вообще вырванного из своей социальной свя¬
зи. Наука превращается в фетиш. Ее конкретное состоя¬
ние выдается за нормативную данность.
Но хотя познавательная незначительность филосо¬
фии применительно к конкретному позитивному позна¬
нию и утверждается так энергично, все же совершается
это отнюдь не для того, чтобы обосновать исчезновение
философии. Она не занимается упорядочением данного.
Определенное конкретное состояние теории и метода воз¬
водится до уровня нормы. А это состояние является ре¬
зультатом их выделения и движения именно внутри бур¬
жуазного общества. Это выведение норм вытекает из
наиболее общих теоретико-познавательных предпосылок,
в особенности из теоретико-познавательной абсолютиза¬
ции «опыта», который не является отражением.
Если эта теория познания применительно к естест¬
вознанию функционирует в качестве таблицы заповедей
157

ее теоретико-познавательного и мировоззренческого
обобщения и представляет здесь собой нечто вроде тео¬
ретико-познавательного охвостья, то применительно к
общественной науке она совершает нечто гораздо боль¬
шее— она возводит в норму стихийно развитую идеали¬
стическую основу. Старая христианская противополож¬
ность духа и тела снова выступает здесь в виде противо¬
положности естественных и общественных наук. Теоре¬
тико-познавательный метод, имеющий целью установить
эту противоположность, состоит в абсолютизации разли¬
чий внешнего и внутреннего опыта, вещного предметного
опыта и опыта субъективности. Возведение в предмет
общественной науки опосредствующей роли сознания в
человеческой деятельности включает, уже начиная с те¬
оретико-познавательной установки, два момента: во-пер¬
вых, отрицание независимых от сознания материальных
отношений в качестве общественного бытия и, далее,
фиксацию сознания на 'субъективно воспринимаемой
поверхности общественной жизни.
Ее реальность как реальность действительной имма¬
нентной материальной связи исчезает за мнимой тоталь¬
ностью индивидуального или коллективного наличного
состояния непосредственного субъективного опыта. То,
что является познавательным подходом к общественной
реальности, путем к рациональной теории, к теоретиче¬
скому постижению внутренних необходимых связей про¬
тиворечивых явлений, тем самым раздувается здесь в
сущность и самопознание.
Напротив, тогда вторичным является вопрос о том,
приводятся ли в связь данные психического опыта с от¬
дельными результатами биологии, конструируется ли
вечный дуализм или составляется субьективно-идеали-
стичеокое псевдоединство в духе психомонизма. Таким
образом, в то время как применительно к естествознанию
найденные там специальные закономерности признают¬
ся и задним числом интерпретируются идеалистически,
внутри общественной науки традиционный идеализм
возводится в закон благодаря исходной субъективно¬
идеалистической предпосылке и с самого начала делает¬
ся невозможным познание закономерностей самой обще¬
ственной жизни. Если познание есть путь от явления
к сущности, то эта неокантианская и позитивистская фи¬
лософия принуждает сознание ограничиться явлением
158

Перед лицом исторической эпохи, постижение которой
стало возможным.
Этим путем теоретико-познавательно узаконивается
то, что делает вульгарная экономия и философски вос¬
производит в своей ограниченности практицизм, который
признает лишь полезные и пригодные «факты». Гак оп¬
ределена философская позиция, оправдывающая и теоре¬
тически обосновывающая способ действий, который об¬
ращает внимание лишь на практически полезное,
а остальное предоставляет традиции и бдительно следит
только за тем, чтобы буржуазные дела оставались в по¬
рядке, не зная ни мировоззренческих, ни социально¬
теоретических помех.
Маркс показал, сколь сложным продуктом является
поверхность общественной жизни, ее проявление, проти¬
востоящее агентам жизненного процесса. Мистификация,
которая здесь существует объективно и закрепляется
благодаря буржуазным интересам, нашла свое адекват¬
ное философское выражение в фиксации сознания на
поверхности явлений, в поклонении «данному». Буржуаз¬
ный материализм, при всей своей ограниченности, сде¬
лал благодаря разоблачению религиозной видимости
первый, хотя и непоследовательный, шаг к тому, чтобы
выйти за пределы буржуазной данности. Первый такой
подход содержится также в гегелевском понимании исто¬
рии как самопроизводстве человека благодаря труду,
хотя и выраженном в идеалистических понятиях. Это
только самые крайние случаи, в которых критическое
отношение к действительности общественной практики
получило философское выражение. Стремление устра¬
нить эту опасность является печальной заслугой первого
реакционного философского движения в немецкой бур¬
жуазной философии.
Ответ на вопрос о начале религиозной тенденции
внутри этого философского направления может быть дан
путем доказательства общности между религией и фор¬
мально ей противостоящей теорией познания, с ее верой
в факты и науку применительно к реальности обществен¬
ной жизни. Обеим, религиозной фантастике и столь не¬
фантастически выглядящей неокантианско-позитивист¬
ской философии, присуща фиксация сознания на поверх¬
ности общественной жизни. Религия является эмоцио¬
нальным отношением немощи перед силами, которые
159

Господствуют в общественной жизни. Позитивистская
философия является теоретическим основанием для того,
чтобы это бессилие было отражено не иначе, как в
фантастических формах, хотя сама она этим и не за¬
нимается. Но она открывает этому путь. По отношению
к чуждым и могущественным общественным явлениям
она предписывает то же самое отношение бессилия, она
отражает в себе господство производства над человеком,
фиксирует интеллектуальное бессилие по отношению к
производству и оказывается тем самым продуктом прак¬
тического бессилия. Ее служебная охранная роль заклю¬
чается не в чем ином, как в стремлении безусловно га¬
рантировать это интеллектуальное бессилие. Это бес¬
силие еще не ощущается как бедствие. Класс еще чув¬
ствует себя находящимся в поступательном движении,
классовые противоречия еше обострились не настолько,
чтобы для их снятия нужны были иные, отличные от
традиционных средства. В этом совмещении веры в
факты и доверия к официальной традиции, утвержде¬
ния науки и агностической мистификации собственного
общественного бытия, в этой позиции, которая в силе
факта обоготворяет факт силы, заложены все элементы,
которые развернулись в дальнейшем развитии буржуаз¬
ной философии; для этого не хватало только тех, кото¬
рые расшатали бы призрачную гармонию и уверенность.
«Критика познания» заботится о том, чтобы к тому вре¬
мени, когда пробьет час мифологии, были методически
исключены все противостоящие силы. Ибо больше не
удовлетворяют успокоение и упование на «данное» и на
выдаваемое за бесконечный процесс. Но уже заложены
прочные основы для того, чтобы отказаться от тех боль¬
ших духовных достижений, которые были приобретены
в процессе эмансипации бюргерства от средневекового
мира, и впасть под маской научности в духовную ди¬
кость. Поэтому позитивистско-неокантианская филосо¬
фия могла господствовать в Германии только относи¬
тельно краткий период, но она надолго сохранила свою
функцию борьбы с поворотом от стихийного материа¬
лизма к материализму сознательному и выбивалась впе¬
ред, после того как ее великое время окончилось вместе
с первой мировой войной, только в фазу относительной
стабилизации. Буржуазная психология включает стре¬
160

мление интерпретировать относительно благоприятную
конъюнктуру как нормальное, устойчивое состояние.
Но в зародыше имелись налицо также теоретические
подходы к активным содержательным концепциям — та¬
ковыми были подход к биологизму и волюнтаризму у
Маха и Авенариуса, переход от формальных концепций
субъективного духа к содержательным, которые близко
стоят к мистическим платонизирующим тенденциям, пе¬
реход от формальной методологической к содержатель¬
ной трактовке функции бога (Коген и Наторп прошли
этот ’путь), перенесение биологических естественнонауч¬
ных связей на общественные конфликты (в социал-дар-
винизме и у Ницше), подход к иррационализму в резуль¬
тате абсолютизации чувственной непосредственности и
т. д. Однако более детально этот переход будет показан
в другой связи.
И наконец, будущая проблематика заложена в двой¬
ственном отношении к традиционной церкви, содержав¬
шемся в терпимости к обычаям: налицо возможность в
период растущего отчуждения церкви от масс выбро¬
сить ее как средство господства за борт, но налицо и
тенденция к ее активизации, реорганизации, приспособ¬
лению. Причем, выбирая между этими возможностями,
буржуазия возвращается на исходе классового общест¬
ва, после крушения эрзац-церквей, к старейшим и тра¬
диционным.
6-202

ГЛАВА /V
К ВОПРОСУ О ФОРМИРОВАНИИ ФИЛОСОФИИ
ИМПЕРИАЛИСТИЧЕСКОЙ БУРЖУАЗИИ
1.	О НАЧАЛЕ СПЕЦИФИЧЕСКИ ИМПЕРИАЛИСТИЧЕСКОЙ
ЛИНИИ В БУРЖУАЗНОЙ ФИЛОСОФИИ
Позитивистско-неокантианская философия до насту¬
пления общего кризиса капитализма была доминирую¬
щим типом академического философствования. Этот
тип философствования мог доминировать до тех пор,
пока конвенциональные и традиционные морально-по¬
литические и мировоззренческие связи внутри буржуаз¬
ного общества Германии с его монархнчески-милита-
ристской надстройкой выступали как нечто само собой
разумеющееся, неоспоримое и безупречное в своей
силе.
Эту ведущую роль неокантианство и позитивизм ут¬
ратили, когда катастрофа первой мировой войны похо¬
ронила иллюзию уверенности, когда общественному по¬
рядку, в котором господствовал монополистический ка¬
питал, пришлось все определеннее и грубее защищать¬
ся непосредственно от всего исторически нового, открыв¬
шего ныне эпоху перехода от капитализма к социализ¬
му. Против этого нового, которое назревало в собствен¬
ной стране и которое в Советском Союзе победоносно
противостояло остальному миру и неудержимо развива¬
лось, уже была недостаточна философия, обосновываю¬
щая лишь сохранение данного состояния и простое его
утверждение. Философия должна была выдвинуть кон¬
цепции активистского характера.
По существу, академическая философия названно¬
го направления с переходом к империализму становит¬
ся для буржуазии в известном смысле уже запоздалой
философией. Она доминировала именно внутри акаде¬
мической сферы, с ничтожным радиусом действия, во¬
площала ее традиционализм и косность по отношению
к быстро прогрессирующему развитию. Переход начи¬
нается даже не только с реакции на революционные
162

движения 1917—1923 годов, он начинается раньше,
когда школьная философия еще не была вытеснена,
но фактически ее влияние начало падать. Переход на¬
чался, когда буржуазия увидела уже исполненными
свои национальные требования, когда она была сильно
напугана Парижской коммуной, а безуспешность зако¬
на против социалистов выявила, что в лице революци¬
онного рабочего движения на сцену истории выступала
новая, кажущаяся ей зловещей сила, которую невоз¬
можно убрать с пути или подавить. Одновременно бур¬
жуазия переходила от капитализма свободной конку¬
ренции к монополистическому капитализму, к империа¬
лизму. Растущие внутренние противоречия и начавшая¬
ся борьба за передел мира потребовали своего идео¬
логического оправдания и идей, действующих на мас¬
сы мобилизующим образом. Кривая этого развития
проходит от Ницше к собственно военной философии
1914—1918 годов в ее первой фазе. В противовес этому
академическая школьная философия продолжала в
целом оставаться в пределах традиционного методоло-
гизма и продолжала признавать господствующие кон¬
сервативные и национал-либеральные идеи. Однако и
она не могла стоять в стороне от изменений — она под¬
готовила поворот внутри теоретико-познавательной ме¬
тодологической сферы. Поэтому не следует недооцени¬
вать ее участие в выработке собственно империалисти¬
ческой философии — содержательная сторона концеп¬
ций Ницше, Чемберлена, Ратенау и др. дополняется
развитием иррационалистической методологии, внутри
неокантианства это делается Риккертом, а особенно
Дильтеем и Гуссерлем. Что же касается содержания,
то решающие стимулы к его изменению пришли из
сферы, лежащей вне академической деятельности, из
сферы эстетической культуры. Та романтика раскаба¬
ления, упоения, превознесения власти и избавления,
безграничной эмансипации и эстетически услаждаемого
крушения, которая и производилась и маскировалась
экономической повседневной практикой капитализма,
которая была имманентна тенденции этой практики и
одновременно создавалась как потребность в эстетиче¬
ском глянце с целью вуалирования грубого характера
ее дел, послужила здесь прелюдией и эмоционально-об¬
разным предвосхищением философии империализма
6*
163

в качестве отражения и противоположности капитали¬
стической повседневности, в качестве фантастического
дополнения ее отчуждения. То, что было прелюдией в
сфере эстетической эмоциональности и использовалось в
качестве не принимаемой всерьез декорации политиче¬
ской власти, это в условиях возрастающей противоречи¬
вости общественной жизни и созревания империалисти¬
ческих экспансионистских устремлений побуждало к
формулированию социально-биологической идеологии,
побуждало к оформлению нового мировоззрения, к соз¬
данию программы действий, сформулированной в общем
философском виде. Так, например, Байрейтский кружок
переделал эстетические импульсы музыки Вагнера в
крайне реакционную политическую идеологию. Ницше
нашел свой ответ на Коммуну в программе обновления
культуры, исходя из духа музыки Вагнера; его поворот
от эстетического романтизма шопенгауэровского проис¬
хождения к позитивизму был, по существу, лишь пере¬
ходом к тому, чтобы более грубо и неприкрыто высво¬
бодить социально-политическое и мировоззренчески-про-
граммное содержание.
Цезура, которую Ницше представляет собою в ря¬
ду буржуазных философов, становится непосредственно
явной в его сопоставлении с Якобом Буркхардтом. Их
первоначальное совпадение, их первоначальное, внеш¬
нее созвучие, а затем буркхардтовское «нежелание по
нимать» и «неумение понимать» не следует превращать,
как это делал Эдгар Салин, в решающий всемирно-ис¬
торический момент. Здесь разочарованный представи¬
тель буржуазно-патрициански, консервативно-либе¬
рально настроенной культуры, раздробленной индуст¬
риальным капиталом и уничтожаемой в современном
предприятии, столкнулся с выразителем как открытого,
так и скрытого варварства империализма, этой высшей
и последней стадии капитализма. Конечно, оба они на¬
ходились в оппозиции к своему времени, к его культу¬
ре, оба глубоко чувствовали, что наступил историче¬
ский кризис, оба субъективно сходились в стремлении
защищать «культуру» от современной жизни. Однако
эта общность все же была видимостью. Буркхардт был
разочарован, он чувствовал глубокое противоречие ме¬
жду современным индустриальным и деловым миром
и своими аристократически окрашенными буржуазно¬
164

гуманистическими идеалами, он в качестве историка
кризисной эпохи пытался разобраться в современной
проблематике, он чувствовал сильный страх перед «мя¬
тежом масс», угрожавшим на пути к всеобщему «ра¬
венству» в праве голоса и с ужасом видел приближе¬
ние времени, которое, колеблясь между «современной
демократией» и «абсолютным, лишающим прав деспо¬
тизмом» 1 военной диктатуры, приведет через мировую
войну к новой империи. Он отрицал капиталистическую
конкурентную борьбу и одновременно отвергал расту¬
щую политическую активность народных масс, он ви¬
дел, что со времени французской революции, развязав¬
шей эти силы, назревает великий революционный пере¬
ворот, который, как ему казалось, разрушит ценимую
им культуру, принадлежавшую сословному бюргерст¬
ву. Его позиция была позицией резиньяции, пессимиз¬
ма, созерцательности, бессилия, осознания того, что он
отодвинут историческим процессом в сторону, не имея
сил и возможности в него вмешиваться. Его идеал ин¬
дивидуальности, ставший уже эстетическим идолом,
превратился в голый фон, на котором еще отчетливее
была видна испорченность его времени.
Эта позиция, многоплановость и внутренние коле¬
бания которой здесь невозможно анализировать подроб¬
нее, находит свое четкое выражение в мысли Бурк¬
хардта о том, что насилие и власть, как таковая, есть
«зло».
«И теперь зло на земле является, без сомнения,
частью великой всемирно-исторической экономии: это
насилие, право сильного над слабым, подготовленное
уже в той борьбе за существование, которая наполня¬
ет всю природу, животный и растительный мир, кото¬
рая продолжена в человеческом мире в виде грабежа
и убийств в былые времена, а ныне — в виде вытесне¬
ния, истребления или порабощения более слабых рас,
более слабых народов, а внутри тех же самых рас —
более слабых государственных образований и более
слабых общественных слоев внутри того же самого го¬
сударства и народа»2. Об этой экономии мировой исто¬
ка к о Ь Burckhardt, Briefe, hrsg. v. Fritz Kaphan, Leipzig,
o. J., Brief an Friedrich Preen vom 13.1 V. 1882.
2 J а к о b Burckhardt, Weltgeschichtliche Betrachtungen,
hrsg., v. R. Marx, Leipzig, o. J., S. 262 f.
165

рии Буркхардт говорит загадками: «А эти побежден¬
ные силы были, может быть, благороднее и лучше; хо¬
тя лишь победители возводят, пусть и движимые жаж¬
дой власти, будущее, о котором они сами не имеют ни¬
какого представления»3. Однако будущее остается тем¬
ным, здесь «мы никогда не знаем, что бы произошло,
если бы нечто, будь это даже самое ужасное, не со¬
вершилось» 4. Буркхардт, таким образом, пытается
найти некоторое «утешение» в результатах, к которым
приводит историческое насилие и в конце концов сно¬
ва скептически его отбрасывает. Мысль об историче¬
ской необходимости здесь утрачена, мысль об историче¬
ском прогрессе стала проблематичной. Хотя Буркхардт
и сохраняет моральную оценку, определяемую в духе
христианства, она наталкивается на затруднения, свя¬
занные с характером истории. Хотя он смутно чувст¬
вует спонтанность исторического действия, последняя не
осознается, а принимается как судьба. Буркхардтов-
ская моральная оценка силы зла самого по себе запре¬
щает, в сущности, всякое политическое действие, тем
более что оно якобы ведет из мрака в неизвестность.
Но как раз эта оценка власти подчиняет субъект имен¬
но той власти, которая господствует в действительно¬
сти, как власть зла, ибо она делает субъект беззащит¬
ным. Конечно, Буркхарда и Ницше связывают различ¬
ные элементы: элементы образовательного и социаль¬
ного рода, однако оба они занимают позицию, противо¬
положную демократическим и социалистическим дви¬
жениям. Полные презрения, они отмежевываются от
манчестерского либерализма. И все же противополож¬
ность есть, но она лежит глубже: Буркхардт судит с
позиций патрицианского прошлого, а Ницше с точки
зрения ближайшего будущего буржуазии. Ницше ут¬
верждает в качестве добра здоровье, в качестве вели¬
кого— то, что для Буркхардта является злом. Для
Ницше жизнь — это воля к власти, бытие — воля к
власти, и движение состоит в том, что «всякая сила в
любой момент развивает все свои последствия»5.
«Мир, рассматриваемый изнутри, мир, поскольку в
определении и обозначении его мы можем пользоваться
3 Там же, стр. 263.
4 Там же, стр. 266.
5 Фридрих Ницше, Собр. соч., т. 2, М., 1903, стр. 36.
166

его «познавательным характером» (intelligiblen Charak-
ter) был |бы просто ^волевым стремлением к власти и
более ничем"»6. Эта концепция, произвол и «необосно¬
ванность которой очевидны, является по своей сущно¬
сти конструкцией бытия, социально и политически де¬
терминированной, является онтологизированным субъ¬
ективным идеализмом, политическим желанием, контр¬
метафизикой, сконструированной из установки Шопен¬
гауэра и позитивизма, и апологетикой классового гос¬
подства, созданной в противовес тому, что кажется
грозящей опасностью: «Мораль в настоящее время яв¬
ляется в Европе моралью стадного животного...»7. Ниц¬
ше видит в ней восстание рабов: «...Все сильнее и силь¬
нее беснующийся вой, все более и более неприкрывае-
мое щелкание зубами анархических собак, которые те¬
перь бродят по улицам европейской культуры: с ви¬
ду как бы в оппозиции к мирно трудолюбивым демо¬
кратам и идеологам революции и еще более к фило-
соф.астерам и мечтателям о братстве, которые называ¬
ют себя социалистами и хотят «свободного общества»,
в действительности же представляя единое со всеми
ими по своей глубокой и инстинктивной враждебности
ко всем другим общественным формам, которые не бу¬
дут формой автономного стада (вплоть до отказа от
самого понятия «господин» и «раб» — ni dieu, ni mai-
tre*, гласит социалистическая формула); представляя
единое и потому тягучее сопротивление, которое ока¬
зывается всякому индивидуальному притязанию, вся¬
кому индивидуальному праву и преимуществу...»8
Этот движимый ненавистью и страхом выпад Ницше,
который демонстрирует классовый аффект в качестве
конструктивного принципа, находит затем свою мета¬
физическую лжеаргументацию в легко разоблачаемой
апологетике эксплуатации: «„Эксплуатация" не есть
принадлежность испорченного, или несовершенного, или
примитивного общества: она принадлежит к сущности
всего живущего как органическая основная функция,
она есть следствие истинного стремления к власти, кото¬
6 Там же, стр. 56.
7 Там же, стр. <131..
* — ни бога, ни раба.— Ред.
8 Там же, стр. 132.
167

рое есть стремление к жизни. Предположим, что как
теория — это ново, но как реальная действительность —
это основной фактор всей истории: будем же настолько-
то правдивы по отношению к самим себе!»9
И отсюда, исходя из концепции мира, в которой «вся¬
кое событие в органическом мире является „определе¬
нием, установлением господства”» 10, узаконивается «ве¬
ликолепная, жадно ищущая добычи и победы бродячая
белокурая бестия»11 в качестве воплощения здоровой
полноценной жизни.
От разрушения мнимообъективного религиозного и
идеалистического осмысления и оценки буржуазной тра¬
диции Ницше перескакивает к открытому субъективиз¬
му «воли к власти». Негативные и позитивные выводы
его мышления толкают к тому же решению, к которо¬
му принуждает общественная практика, переход от ка¬
питализма свободной конкуренции к монополистическо¬
му капитализму. Используя социал-дарвинизм в его са¬
мых крайних философских выводах, Ницше тем самым
воплощает в .мыслях то, что капитализм свободной кон¬
куренции осуществляет на деле при образовании моно¬
полистической буржуазии: формирование олигархии, ко¬
торая желает не буржуазной свободы, а неограниченно¬
го господства. Он выводит формулы, которые открыто
настраивают на господство над массами и грядущую
мировую войну как на последний и единственный ар¬
гумент в пользу насилия. Картина мира, которую он на¬
брасывает, является лишь убогим мировоззренчески-аб-
страктным описанием этого насилия, узаконивающим
его.
Буркхардт не понимает роли насилия в истории, он
осуждает его морально как зло и, разочаровавшись,
склоняется к скепсису. Ницше понимает эту роль наси¬
лия еще меньше — он абсолютизирует, эстетизирует и
мифологизирует ее в своей концепции волюнтаристиче¬
ского идеализма и учит безусловному согласию с наси¬
лием как чистейшей жизненной деятельностью, учит
безусловному усилению власти, которое для него всег¬
да является социальным усилением власти, господства
9 Там же, стр. 222.
11 Фридрих Ницше, Генеалогия морали, II, афоризм 12.
11 Там же, I, афоризм 11.
168

над рабом как основной формы этой власти. Буркхардт
не оправдывает насилия, но иррационализирует его.
Для Ницше насилие, мировоззренчески обобщенное, яв¬
ляется самоцелью, насилие для него не нуждается ни в
каком узаконении, ни в каком содержании, а само в
качестве власти и ее деятельности является содержа¬
нием.
У обоих мы имеем дело с типичным образованием
иллюзий, в которых явления, выступающие в действи¬
тельности в качестве средства, орудия и формы соци¬
ально-экономических процессов, возвышаются до уров¬
ня первичности, поскольку именно эти явления высту¬
пают в качестве первичного при таком рассмотрении,
которое останавливается на поверхности процесса, кото¬
рое оторвано от сферы производства и с точки зрения
которого субъективные намерения идеологически пре¬
вращаются в причину действия.
Здесь нет нужды повторять аргументацию Энгельса
против теории насилия Дюринга. Идеи Дюринга в свое
время прилежно изучались Ницше. Когда Буркхардт за¬
являет, что насилие «возникает уже благодаря неравен¬
ству природных человеческих способностей» 12, в этом
обнаруживается, что он по сути дела не так далеко от¬
стоит от основной теоретической концепции Ницше, что
он отличается от него скорее в силу противоположной
оценки насилия. Оценка Буркхардта в своей идеол.оги-
чески-абсолютной форме отражает реальное историче¬
ское и политическое бессилие, которое подтверждается
проклинанием власти и борьбой за власть. Оценка
Буркхардта восходит к христианской традиции. Ницше,
напротив, обожествляет власть и насилие. Он в этом
отношении не отличается от официальных теологов, ко¬
торые благословляли знамена пруссачества. Однако
Ницше идет гораздо дальше; открыто военное и терро¬
ристическое насилие как сущность всякого внешнего и
внутреннего отношения господствующего класса он
возводит в мировоззрение, в норму истории, прежде все-
\о будущего.
Мифологическая концепция Ницше о воле к власти
как сущности бытия характеризуется определенной но¬
12 Jakob Burckhardt, Weltgeschichtliche Betrachtungen,
S. 32.
169

визной. В противовес квиетистскому «буддизму» Шо¬
пенгауэра воля становится здесь активистской и агрес¬
сивной. «Воля к власти» — фантастическая формула
буржуазного самоутверждения, она является социал-
дарвинистски сформулированной программой империа¬
листической борьбы за место под солнцем и формулой
открытого, незавуалированного террористического гос¬
подства насилия над народными массами.
Мы рассматриваем здесь Ницше только как наибо¬
лее типичный пример. Мы не ставим перед собой зада¬
чи дать отдельный, подробный анализ всей его исто¬
рической концепции. Мы рассматриваем его только как
наиболее влиятельного, оригинального и последователь¬
ного из всей толпы идеологов. Последние частью стоят
в оппозиции по отношению к академической филосо¬
фии, частью порождены консервативной борьбой про¬
тив либерализма, они отчасти настаивают на «новом»
философствовании, ориентированном религиозно-миро¬
воззренчески, и выступают в качестве мировоззренче¬
ского предвосхищения тех тенденций, которые потом
стали «урожайными» в «народных» и пангерманских
устремлениях, в неоромантике и кружке Георге. Здесь
следует иметь в виду Лагарда ih Лангбена, Хассе и Клас¬
са, Чемберлена и Аммона и даже Марра и Альвардта.
В ходе исторического рассмотрения не следует также
упускать из виду речь Вильгельма II. Конечно, в этом
случае дело скорее не в философии, а в ее политиче¬
ском переложении и применении. Но все же в характе¬
ристике духовного упадка, которым отличается импери¬
алистическая идеология, «должностные» классифика¬
ции и разграничения неприменимы.
2.	КЛЕРИКАЛЬНАЯ ФИЛОСОФИЯ
Этот поворот в отношении «профессиональной фи¬
лософии» был бы охарактеризован лишь наполовину,
если бы мы ограничились только рассмотрением фило¬
софии жизни и родственных ей направлений. Поворот
характеризуется в то же время подъемом католической
схоластики. Этот подъем в свою очередь становится
составной частью процесса усиления католической церк¬
ви в нашем столетии, выражающегося в то же время
в образовании современного политического клерика¬
170

лизма, причем это усиление опять-таки означает в пер¬
вую очередь рост церковных кадров и их политически-
идеологического влияния. Хотя католическая церковь
не только является, как прежде, крупным земельным
собственником, а представляет собой на основе исклю¬
чительной концентрации капитала первоклассную орга¬
низацию монополистического капитализма, она превра¬
тилась в надстройку современного монополистического
капитализма. Ее усиление обусловлено тем, что ее сред¬
невековая идеология и модернизированные кадры цели¬
ком соответствуют потребностям господствующей бур¬
жуазии, что она отрицает непосредственно те идеи и
устремления, которые с переходом к империализму от¬
рицались буржуазией и с которыми ею ведется борьба.
Поворот от либеральной к империалистической иде¬
ологии, от идеологии капитализма свободной конкурен¬
ции к идеологии монополистического капитализма вклю¬
чает отказ от антифеодального буржуазного просвеще¬
ния, от его мировоззренческих и демократических идей
эмансипации. Поэтому результат этого поворота был
уже предварительно оформлен в реакционной католи¬
ческой идеологии, которая именно к данному периоду
завершила процесс своего приспособления к буржуаз¬
ному обществу. Католической церкви пришлось в те¬
чение XIX века примириться с современным буржуаз¬
ным обществом и современным государством, она обос¬
новалась в них, оставаясь прежде всего оплотом круп¬
ного землевладения при непримиримой враждебности
к «современным» идеям, а именно к либеральным и де¬
мократическим буржуазным идеям, которые она одно¬
временно использовала для своих целей под лозунгом
«свободы церкви». В то же время она была врагом вся¬
кой массовой демократической деятельности, требуя
безусловного политического подчинения масс господст¬
вующим классам аналогично подчинению мирян руко¬
водству церкви. Здесь не может рассматриваться чрез¬
вычайно противоречивый, робкий, вынужденный про¬
цесс буржуазного приспособления церкви в период ме¬
жду конкордатом Наполеона, этим входным би'летом в
современное буржуазное общество, и Вселенским со¬
бором 1870 года, который довел до крайности церков¬
ный централизм и догматизировал непогрешимость пап¬
ства, за чем непосредственно последовала вынужден¬
171

ная ликвидация церковного государства и связанная с
ликвидацией феодализма «спиритуализация» католиче¬
ской церкви. В XIX столетии католическая церковь из
составной части феодальной надстройки и феодальной
власти превратилась в составную часть надстройки ка¬
питализма. Последние шаги в изменении этой функции
произошли приблизительно в конце столетия, в понти¬
фикате Льва XIII. Характерно то, что главный удар
направлялся в первую очередь уже не против буржуаз¬
ного либерализма и «секуляризма», а против социали¬
стического рабочего движения и что одновременно раз¬
вивалась специальная социальная демагогия классово¬
го примирения и ориентация на клерикальные рабочие
организации как на инструмент включения рабочего
класса в буржуазное общество. Идеал монархии как
специфически христианской государственной формы
был отброшен; развивались принципы более эластич¬
ной теории государства, которая, однако, имела крайне
антидемократический, авторитарный характер, допуска¬
ющий любое фашистское заострение. Все более систе¬
матически развивались методы организации мирян в
клерикально руководимые массовые объединения, а
также методы приспособления для политической борь¬
бы тех организаций, которые уже были сформированы
в XIX столетии.
Это приспособление и преобразование католицизма
как церковной организации происходило на основе ее
превращения в капиталистическую силу. Католицизм,
как это всегда было в истории, шел рука об руку с ре¬
акционными классами; с переходом к империализму он
превратился в конечном счете в инструмент господства
крупных земельных собственников и монополистическо¬
го капитала. Типично, что Немецкая партия центра при
всем ее демагогическом использовании демократиче¬
ских и социальных требований постоянно следовала ли¬
нии империалистической экспансии и антисоциалисти¬
ческой борьбы.
Другие церкви также стали составной частью импе¬
риалистической надстройки, однако самую большую
выгоду из этого процесса извлек католицизм в силу
своей особой организационной и идеологической струк¬
туры. Он стал прототипом политического клерикализма.
Он развернул бурную деятельность и создал самосто¬
172

ятельную идеологию. В той мере, в какой развивался
общий кризис капитализма, на первый план выступала
клерикальная формы борьбы против социализма, ис¬
пользование религиозных предрассудков масс для под¬
чинения их интересам господства монополий и мобили¬
зации в империалистических интересах.
Этому развитию, которое совершается наряду с су¬
щественным усилением политической власти и внешней
организации католицизма, соответствует развитие сов¬
ременной социальной и государственной теории римско¬
го католицизма. Не случайно, что ведущими теорети¬
ками здесь были иезуитские теоретики и что именно не¬
мецкие и австрийские иезуиты играли при этом доми¬
нирующую роль. Они были активнейшей силой этой
«модернизации» католицизма. Так, английский католик
Майкл П. Фогерти в обширном труде «Христианская
демократия в Западной Европе 1820—1953 годов» пи¬
шет: «Очевидно, самой влиятельной школой, воззрения
которой оформили как папские разъяснения, так и
практическую программу, является школа немецких и
австрийских иезуитов. Шесть основателей этой школы,
чья деятельность падает на период с 1868 пода до первой
мировой войны, отцы Майер, Коста-Розетти, Лемкуль,
Бидерлак, Катрейн и Пеш, переработали традиционное
католическое учение о естественном праве с целью
применения его к современной жизни в главных на¬
правлениях, которым с тех пор всегда следовали ос¬
тальные церкви. Прежде всего Ф. Пеш существенно
разработал философию «солидаризма», которая являет¬
ся не чем иным, как политической и общественной тео¬
рией, и сегодня лежащей в основе христианско-демо¬
кратической программы... Ее самые выдающиеся пред¬
ставители сегодня о. Гундлах, о. фон Нель-Бройнинг и
о. Месснер» 13.
Эта цитата приведена и как свидетельство той веду¬
щей роли, которую в международном масштабе сыгра¬
ла клерикальная идеология, разработанная в связи с
немецким империализмом. То, что Ватикан опирался
именно на немецкий империализм, определяется его
структурной несамостоятельностью: он приспосаблива¬
13 Michael Р. Fogarty, Christliche Demokratie in West-
europa 1820—1953, Basel—Freiburg—Wien, 1959, S. 488.
173

ется всякий раз к сильнейшим и реакционнейшим си¬
лам. Поэтому он после второй мировой войны преиму¬
щественно ориентируется на США. Вместе с тем здесь
с самого начала обнаруживается роль Германии как
места зарождения международной реакции в смысле
формирования крайне реакционной империалистической
идеологии. Происходит обновление средневековой то¬
мистской схоластики. Конечно, это обновление было от¬
нюдь не новым начинанием, ибо как одна из тенденций
наряду с другими эта тенденция существовала в учеб¬
ных заведениях и институтах. Энцикликой «Aeterni
patris», которую Лев XIII провозгласил в 1879 году,
Фома Аквинский был возведен в образец церковного
философствования. Тем самым его философское учение
было не только унифицировано и дисциплинировано, но
и одновременно превращено в обязательную основу
для того философско-идеологического наступления, ко¬
торое было начато этой энцикликой. В качестве главно¬
го противника рассматривался первоначально «секуля¬
ризм», буржуазно-либеральный атеизм, определявший¬
ся естествознанием, и материализм или же индиффе¬
рентизм.
Линию, против которой папство ориентировало
борьбу в мировоззренческом отношении в первую оче¬
редь, очень ясно охарактеризовал Вильгельм Оствальд,
который сам не был материалистом, однако был воин¬
ствующим атеистом: «Мы признаем,— заявил Оствальд
на конгрессе Союза монистов в 1911 году,— что для
нас, монистов, понятие науки неодолимо выдвигается
на то место, которое для менее развитого духа прежде
занимало понятие бога. Все, что человечество в виде
желаний и надежд, целей и идеалов вкладывало в по¬
нятие бога, теперь исполняется для нас наукой»14.
Мы можем здесь отвлечься от того, что та наука,
которую имеет в виду Оствальд, на самом деле лишь
частично вытесняет веру в бога (и своей аргументаци¬
ей и — это главное — своим практическим применени¬
ем), поскольку она не учит тому, как устранить соци¬
альные корни религии. Оствальд целиком находится
под влиянием буржуазного просветительского убежде¬
14 Цит. по: Hans Leisegang, Deutsche Philosophic im 20.
Jahrhundert, Breslau. 1928, S. 22.
174

ния, и по отношению к нему сохраняет силу та крити¬
ка, которую Маркс примерно за 70 лет до этого обра;
тил против антирелигиозной борьбы младогегельянцев
и Фейербаха.
Цитата скорее показывает, против кого в первую
очередь направлялась мировоззренческая борьба. Ведь
в католических концепциях, вплоть до сегодняшнего
дня, за корень всякого зла, когда оно трактуется исто¬
рически, выдается буржуазная эмансипация от средне¬
векового господства церкви.
Отныне томистская философия стала философской
нормой именно потому, что она имеет синкретический
характер и в средневековье исполняла роль системы
примирения разума и веры. Именно это примирение
было самым настойчивым желанием церкви в мировоз¬
зренческом отношении перед лицом современного мира,
не упрямое открытое отрицание науки, а такое «при¬
мирение», которое обеспечивает примат догмы.
Уже незадолго до этого, на Вселенском соборе, ко¬
торый развил до предела внутрицерковную централиза¬
цию в канун утраты церковного государства, поднял
должностной церковный авторитет папства и победил
старую систему церковных соборов, видевшую высший
церковный авторитет не в папе, а в церков1ном соборе,
именно на этом соборе крайняя внутрицерковная реак¬
ция ставит на первый план применительно к вопросам
веры отношение веры и разума. В «Constitutio de fide»,
принятой 24 апреля 1870 года, излагается томистское
понимание соотношения веры и разума. Было подчерк¬
нуто, что вера и разум не могут противоречить друг
другу; «естественное откровение» утверждается норма¬
тивно, и осуждается всякий, кто утверждает, что су¬
ществование бога не может быть достоверно познано из
творения с помощью естественного света разума.
Одновременно утверждается, что якобы существует
сверхъестественное откровение, которому как уста¬
новленной богом догме разум должен подчиниться в
случае противоречия. Данное установление осуждает
тех, кто отрицает чудо, его познаваемость и доказуе¬
мость.
Тем самым были намечены рамки примирения нау¬
ки и религии. Теорией и методом этого примирения яв¬
ляется томизм, его сердцевину соответственно этому со¬
175

ставляют доказательства существования бога. Ядром
же веры является чудо, непостижимая тайна.
Но примирение веры и разума означает здесь одно¬
временно попытку интеграции современного развития ес¬
тествознания в средневековой системе Фомы Аквин¬
ского, которая считается уже осуществившей при¬
мирение.
«Тем, что он точно, как подобает, различил разум и
веру, но объединил и то и другое в дружественном сою¬
зе, он сохранил права обоих, а также позаботился о до¬
стоинстве обоих таким образом, что разум, вознесен¬
ный на крыльях святого к своему высшему человеческо¬
му совершенству, едва ли способен подняться выше,
едва ли вера может требовать от разума более обшир¬
ных и убедительных доказательств, чем те, которые уже
достигнуты благодаря Фоме»,— вот что заявил Лев
XIII в своей энциклике и что его последователи часто
подтверждали как норму томистской системы. Это ил¬
люстрируется папским антимодернизмом, борьбой про¬
тив либеральных по своей сущности тенденций приспо¬
собления католицизма к современному образованию,
к содержанию преподавания, толкованию «Священного
писания» и исторической критике Библии. Модернизм
был осужден с кафедры в энциклике «Pascendi domini-
ci gregis». Как теологические новаторы начала XIX сто¬
летия, как тот Гермес, с которым полемизировал Маркс,
так и немецкие представители модернизма, и самый зна¬
чительный из них Герман Шель, должны были подчи¬
ниться, и они подчинились, как до них это сделали епи¬
скопы, протестовавшие против догмы о непогрешимости
папы. «Церковь не сводится к вере, церковь есть дис¬
циплина» 15~16.
На такой догматически-дисциплинарной основе воз¬
вышается неосхоластическое философствование. Фило¬
софия здесь — служанка теологии, к которой она сво¬
дится, одновременно предполагая ее. Томистская систе¬
ма уже исторически имеет характер примирения и
посредничества, синкретизма, поскольку в томизме отра¬
жаются, связываются, синтезируются все существен¬
ные схоластические и античные философские традиции,
15-16 Цит. по: Friedrich Heiler, Der Katholizismus. Seine
Idee und seine Erscheinung, MOnchen, 1923, S. 242.
176

за исключением материализма и атеизма, и в первую
очередь традиции аристотелизма и неоплатонизма.
Получившейся в итоге философии свойственна не¬
обычайная изворотливость — это некое внушительное
учение, которое готово предоставить каждому свое, что¬
бы в итоге включить его в свою священную связь.
Для одного — это «рационализм», для другого — ирра¬
ционализм, поскольку разум останавливается на поро¬
ге тайны; против идеализма берклианского типа то¬
мизм подчеркивает реализм: наличие реальности, су¬
ществующей независимо от человеческого индивидуаль¬
ного сознания — от растений до ангелов; против идеа¬
лизма гегелевского типа томизм подчеркивает конкрет¬
ную одушевленность бытия, против агностицизма — ра¬
циональную познаваемость творения, а против научно¬
го убеждения в познаваемости всего бытия — непозна¬
ваемость бога и его планов спасения. Одному Фома до¬
казывает реальность чуда, другому — реальность анге¬
лов, третий согласен принять с томистскими коммен¬
тариями квантовую физику. Одному неотомизм согла¬
шается признать вечность частной собственности, а
другому — его притязания на «справедливость»; одно¬
му—величие разума, а другому—его ничтожество перед
откровением; одному — трагический раскол, а друго¬
му— гармонию бытия; одному — упадок в истории и
конец всех вещей, другому — убежище в боге. Это пере¬
числение можно было бы продолжить. Связь строгой по-
нятийности и иррациональности, эклектизма и строгой
систематики, разума, который издали походит на здра¬
вый метафизический рассудок, и труднейшей логики,
педантичной техники доказательства и недоказуемой
набожной веры — эти своеобразные переливы, даже по¬
клоны на все стороны маскируют суть крайней религи¬
озной иррациональности, с которой перед лицом ре¬
шающих основных вопросов философии спадает обвет¬
шавший покров мнимонаучного и мнимофилософского
одеяния.
Борьба католической философии, в особенности нео¬
томизма, направляется в первую очередь против мате¬
риализма. Однако в то же время она направлена против
субъективного идеализма, поскольку он исключает объ¬
ективный идеализм томистского толка и его притязание
на обладание истинным познанием и поскольку субъек¬
177

тивный идеализм связан с бужуазной идеологией эман¬
сипации. Тем самым неотомизм начинается как наступ¬
ление против неокантианства и позитивизма. «Знаком
современной мудрости дня... является внутренняя неу¬
стойчивость относительного познания истины, много¬
кратно противоречащего себе в лице своих собствен¬
ных представителей, познания, которое не выводит за
имманентное восприятие, то есть основанное исключи¬
тельно на внутренней жизни, хотя и закономерно упо¬
рядоченное». Здесь корень «этого современного воззре¬
ния на мир, сошедшего с прочных путей абсолютно до¬
стоверных и сохраняющих вечную ценность норм исти¬
ны»17,— так начинается нападение Антона Зейца на
Канта. Этим мы хотим сказать не то, что, конечно,
Канта основательно критиковали уже прежде, а то, что
обновление схоластики совпадает в буржуазной фило¬
софии с тенденцией перехода от агностицизма и мето¬
дологии науки к обязательным мировоззренческим кон¬
цепциям, к содержательному мировоззрению. Этот про¬
цесс протекает параллельно «восстановлению мета¬
физики».
Речь идет здесь о большем, чем о наступлении на
один лишь субъективный идеализм. Томизм и соответ¬
ственно его модернизация выступают с притязанием на
то, чтобы подать проходящую сквозь смену веков phi-
losophia perennis как преемственную, в сущности непо¬
колебимую, но подлежащую обновлению традицию.
Эти мнимовечные истины, заключенные в традиции, яв¬
ляются теми философскими соломинками, за которые
хватаются в потоках бурной революционной эпохи пе¬
рехода к социализму. Иоганн Хиршбергер, например,
ссылаясь на своих коллег, настаивает на истинности
этой линии философствования, которая на почве старой
philosophia perennis «вечно обновляется и может да¬
вать ответ на все вопросы современности, делая это с
ясностью и определенностью, которая во времена ду¬
ховных бедствий имеет неоценимое значение. У всех
этих мыслителей (имеются в виду такие философы, как
Хертлинг, Диров, Боймкер, Гайзер и Майер.—В. X.)
17 «Abhandlung auf den Gebiet der Philosophie und ihrer Ge-
schichte. Festgabe zum 70. Geburtstag von Georg Freiherr von Hert-
ling», Freiburg, 1913, S. 331 f.
178

обнаруживается определенный багаж философских
учений, который их объединяет. Имеются истины вооб¬
ще и вечные истины; познание человека включает mo¬
dus cognoscentis*. Оно не становится от этого релятиви¬
стской субъективностью; более того, само бытие позна¬
ваемо и имеет объективный характер; оно допускает
разделение на сотворенное и несотворенное бытие, акт и
потенцию, прообраз и отражение, на слои телесного,
живого, душевного и духовного бытия; душа человека
нематериальна, субстанциальна и бессмертна; тем са¬
мым человек существенно отличается от животного;
мораль, право и государство ориентированы на вечные
нормы; а первая причина всего бытия, всякой истины
и ценности есть трансцендентный бог» 18.
Этот метафизический минимум допускает, конечно,
различия, которые нас здесь не интересуют. Важнее
то, что Хиршбергер особенно подчеркивает идеалисти¬
ческий характер томистской философии: «Основная
позиция всегда питалась духом платоновско-аристоте¬
левской философии и ее метафизики сущностей, форм
и идей, следовательно, той метафизики, которая при¬
нимает всерьез положение, что ens metaphysicum ** есть
ens intelligibile *** и, как таковое, является «по приро¬
де более ранним»; выражаясь исторически, душу мета¬
физики Аристотеля следует искать в mundus intelligi-
bilis**** Платона, у него самого, а также в более позд¬
нем развитии» 19.
Тем самым Хиршбергер обращается против модер¬
низированного аристотелизма. Со своей точки зрения,
он последователен. Эта схоластическая метафизика
должна платонизировать Аристотеля, должна одновре¬
менно устранить элементы диалектики в его учении и,
следовательно, исказить, свести к идеализму, а матери¬
ализм выбросить за борт. Это означает, что дана нор¬
ма принятия и признания субъективно-идеалистиче¬
ских идей, насколько они могут непосредственно свя¬
* —1 способ познающего.— Ред.
18 Georg Hirschberger, Geschichte der Philosophic,
2. Teil, Freiburg, 1958, S. 512 f.
** — метафизическое сущее.— Ред.
*** — умопостигаемое сущее.— Ред.
**** — умопостигаемый мир.— Ред.
19 Georg Hirschberger, op. cit., S. 513.
179

зываться с религией и служить в качестве особого пу¬
ти к предписанным абсолютным, вечным истинам.
Кантовский субъективизм мешает теперь именно в си¬
лу того, что он ликвидировал схоластическое доказа¬
тельство бытия бога, поднял до нормы познания нау¬
ку и опыт, в силу того что он был просвещением.
Это философствование является по своей сущности
антифилософским. Ибо его предпосылка — отрицание
философии как самостоятельной формы общественного
сознания, подчинение философии вере, чуду, открове¬
нию, а его целью является полное sacrificium intellec¬
ts *. С большой проницательностью примененная и
развитая интеллектуальность и вся философия, даже в
своей по-средневековому зафиксированной, спекулятив¬
ной, донаучной аристотелевско-томистской форме, ан¬
нулированы в мифологической связи. Применительно
к истории это означает не только крайнее обострение
борьбы идеализма против материализма внутри фило¬
софии, когда идеализм выступает непосредственно как
теология и тем самым раскрывает свою сущность, но
одновременно и аннулирование мировоззренческого
прогресса, совершившегося со времени буржуазной
эмансипации, и тем самым аннулирование эмансипации
философии и науки от теологи. Борьба этой философии
есть борьба лишь формально модернизированной, ока¬
меневшей традиции за продолжение той линии обску¬
рантизма, которая нашла свое классическое выражение
в «Sillabus» 1864 года. Однако в отличие от того време¬
ни вот уже около ста лет эта линия не рассматривается
ведущими идеологами буржуазии в качестве примера
преходящего признака средневековья. И если они в на¬
стоящее время непосредственно с этой линией и не свя¬
заны, то все же пришли к концепциям, по существу с
ней сходным.
Подъем этой католическо-схоластической философии
является тем самым не чем-то новым, а воскрешением
старого, давно опровергнутого мира идей. То, что эти
идеи, берущие начало в докапиталистические времена,
вновь активизированы и могли активизироваться, свя¬
зано именно с тем, что они выполняют новую функцию
в надстройке империализма, функцию, которая одно¬
* — жертвоприношение интеллекта.— Ред.
180

временно обща всем идеям эксплуататорских классов.
Специфическое включение в надстройку современного
империализма является собственно активизирующим,
оживляющим элементом. Это свидетельствует и о глу¬
боком идеологическом кризисе буржуазии, ради своего
господства вынужденной отказываться от собственных
же идей эмансипации. Этим объясняется тот факт, что
подъем неосхоластики, начавшийся в закоулке совре¬
менного философствования, вначале едва замеченный
и встреченный улыбками стоящей вне католической
церкви академической школьной философией либе¬
рального типа, с началом всеобщего кризиса капита¬
лизма достигает ступени, когда философы католицизма
становятся полноправными представителями буржуаз¬
ной философии. Если для первой фазы характерна де¬
ятельность группы историков как первых систематиков
общественной теории, то после 1917 года типичной
становится деятельность прежде всего тех философов,
которые широко превозносят католицизм как выход
из кризиса буржуазной идеологии, а в кризисе буржу¬
азной философии превозносят поворот к религии и ме¬
тафизике вплоть до теололии— Шелер (порой), Гвар-
дини, Прживара, Вуст, Ганс Урс фон Балтазар и
другие — или создают клерикально-исторические кон¬
цепции как модели будущего, как это делают Демпф
и Эйбл. Если первоначально в борьбе против марксиз¬
ма-ленинизма на первом плане стояла борьба против
исторического материализма, который в своих полити¬
ческих выводах интерпретировался как результат де¬
мократии и французской революции, что характерно
для фашистского направления, и в противовес этому
взращивались в фашистском духе антидемократические
и антисоциалистические общественные учения, то в
результате второй мировой войны на первый план все
более выдвигается непосредственная борьба против
диалектического материализма; теперь начинается
столкновение с философией диалектического материа¬
лизма, которая прежде демагогически приравнивалась
к механистическому материализму, и в этой борьбе со¬
здается мировоззренческое обоснование антикоммуниз¬
ма (Веттер, Гоммес, Де—Фриз и другие), и в то же
время социальные теории и теории государства ориен¬
тируются все больше и больше на видимость демокра¬
181

тизма, на «умеренную демократию», а также на расту¬
щий государственно-монополистический капитализм
американского и западногерманского толка. В проти¬
воположность распространяющимся настроениям кри¬
зиса и безнадежности клерикализм пытается внедрять
дух готовности к борьбе, отстаивать социологически и
религиозно обоснованный оптимизм. Именно поэтому
он все больше выступает в качестве ведущей идеоло¬
гии капитализма, гибель которого она вуалирует.
Однако здесь следует отметить, что этот «подъем»
католической философии является в то же время про¬
цессом ее разложения и приспособления. Этот процесс
проявляется в тенденциях наводнения томизма различ¬
ного рода эластичными концепциями вплоть до религи¬
озного экзистенциализма, переработки значительных
научно-теоретических моментов позитивизма, дополне¬
ния социального учения эмпирической социологией,
применяющей позитивистские методы. Этот процесс
проявляется одновременно в весьма характерных
сдвигах в клерикальной борьбе с марксизмом-ленини¬
змом. Здесь путь ведет от простого очернения с помо¬
щью методов, аргументированных преимущественно
онтологически (Веттер), к так называемой марксоло-
гии и либеральному культур1но^критическо1му буржуаз¬
ному приспособлению Маркса, причем в центр ставит¬
ся проблема отчуждения и утверждается тезис о не¬
способности человека ликвидировать отчуждение свои¬
ми силами. Моделью считается написанная Калывезом
биография Маркса, воспринимаемая немецкими идео¬
логами как методологическая канва.
XX век показал, какое значение имели те процессы
развития внутри философии, которые начались почти
незаметно, первоначально оставаясь без внимания в
гетто католицизма, в агрессивной манере изложения
попутчиками, а затем внутри академической филосо¬
фии перешли в дискуссию о методе. Сами идеологи не
осознавали, что именно они были инициаторами фило¬
софского оформления потребностей монополистическо¬
го капитала. Их протест против XIX столетия, протест
против «бездушного» мира, их консервативно-догмати¬
ческое осуждение современных идей и т. д. носили сти¬
хийный характер, который предвосхищал будущее вар¬
варство немецкого империализма, по крайней мере
182

в качестве эстетического салонного почитания сверх¬
сильных фигур или в качестве апологетики колониаль¬
ных эксцессов. В этих делах идейного порядка непо¬
средственность соответствующего стремления скрыва¬
ла классовую функцию постановки вопросов и резуль¬
татов. Идеологическая форма философской общности
скрывала то, что здесь создается философия умираю¬
щего ка1питализ(М1а, создается последнее философское
оружие в целях самосохранения.
Сказанное позволяет увидеть, какими различными
путями и из каких различных исходных пунктов совер¬
шалось развитие — это были и сугубо консервативная
католическая позиция, и прусско-консервативная, а
также академически-романтизированная и специально¬
методологическая позиция, имевшая свою классовую
основу в среде либеральной буржуазии. Либерализм
как политически профилирующее направление сам
давно растворился в монархическом национал-либера-
лизме и, несмотря на все их противоречия, закрепил
союз юнкерства и крупной буржуазии. В идеологиче-
ски-философском развитии здесь очень рано обнаружи¬
вается слияние различных фракций империалистиче¬
ской буржуазии. Осуществлявшееся в международных
масштабах слияние республиканско-демократической и
монархически-реакционной буржуазии произошло в
Германии рано и на основе союза между буржуазией
и юнкерством, оно наложило свой отпечаток на ду¬
ховный облик юнкерски-буржуазного немецкого импе¬
риализма.
Таким образом, речь идет о едином по своей сущ¬
ности процессе, о переходе к «реакции по всей линии» в
сфере идеологии и философии. Он включает как пере¬
ход от либерально оформленной, так и от консерва¬
тивно-традиционной точки зрения к позициям, которые
соответствуют новым, империалистическим потребно¬
стям. Эта внутренняя связь допускает, разумеется,
противоположность фракций — так, Ницше ужасал
связанных с церковью людей, поскольку провозглашал
смерть бога, в то время как сам он яростно боролся
с либералами, или, говоря точнее, со старой либераль¬
ной идеологией; таким образом, между «либеральной»
фракцией империалистической буржуазии, как ее
представлял Макс Вебер, и «пангерманцами», между
183

идеологами центра и консерваторами существует явное
различие. Однако применительно к совокупному дви¬
жению это не качественное различие, а скорее диффе¬
ренциация в оформлении империалистической идеоло¬
гии, которая вытекает из различия частных интересов,
методов достижения империалистических целей, после¬
довательности и искренности, с какими они высказыва¬
лись и проводились.
3.	ФИЛОСОФСКОЕ ОСОЗНАНИЕ КРИЗИСА КАК ИСХОДНЫЙ
ПУНКТ ОБРАЗОВАНИЯ КОНЦЕПЦИЙ
Переход к собственно империалистическим кон¬
цепциям внутри философии начинается с обнаружения
ненадежности и с критики тех обычаев, идеалов, норм
и традиций, на которые так естественно полагалась
вышеупомянутая либеральная тенденция. Переход на¬
чинается как стихийное осознание наличия угрозы бур¬
жуазному порядку господства со стороны революцион¬
ного движения рабочего класса и как осознание того
факта, что по отношению к этому движению уже боль¬
ше недостаточны традиционные мировоззренчески-мо-
ральные нормы поведения, что на них нельзя поло¬
житься, что они не принимаются доверчиво рабочим
классом. С другой стороны, оказалось, что именно эти
буржуазно-традиционные формы, обычаи и т. д. в оп¬
ределенном отношении являются тормозом той прак¬
тики, которая осуществляется и проектируется круп¬
ной буржуазией, развивающейся в монополистический
капитализм. Сочетание угрозы существующему поряд¬
ку господства извне с чреватой взрывами империали¬
стической агрессивностью получает теперь свою особую
окраску благодаря чувству «неудовлетворенности», вы¬
званному данными порядками, которое, кроме назван¬
ных элементов, включает в себя также чувство расту¬
щего бессилия по отношению к автоматизму обществен¬
ного процесса, становящегося все более чуждым, могу¬
щественным и бесчеловечным. Именно для интеллиген¬
ции последний аспект приобретает особое значение в
качестве симптома кризиса культуры. Осознав угрозу
индивиду в его индивидуальной сфере действия и обра¬
зования в виде натиска конформизма со стороны ка¬
питализма, она угадывает в этом последствия своего
184

превращения в наемного рабочего. Но эта проблемати¬
ка, волнующая интеллигенцию — и здесь следует воз¬
разить Лукачу,— является, по существу, воспроизведе¬
нием более общей проблематики, которая несет каждому
классу и слою свои особые аспекты и благодаря прог¬
рессирующей изоляции различных сфер общественной
жизни друг от друга, благодаря капиталистическому
разделению труда и видимости обособления этих сфер
получает иллюзорный блеск неповторимого своеобра¬
зия. Но в действительности реальное содержание проб¬
лематики, волнующей интеллигенцию, заключается в
воспроизведении соответствующей классовой пробле¬
матики. Основополагающее отношение идеолога к клас¬
су, идеологом которого он является, не снимается отно¬
сительной изолированностью, как и количественным
увеличением интеллектуальной деятельности во всех
сферах производства. Последнее является скорее усло¬
вием того, что иллюзии общественного сознания буржу¬
азии представляются не только особой отраслью про¬
изводства, но и производятся с притязанием на все¬
общую значимость.
Дело в том, что носителем философии, ее создате¬
лем является «интеллигенция», как бы различно в ка¬
чественном и количественном отношении она ни высту¬
пала. Так будет до тех пор, пока останется противопо¬
ложность между физическим и умственным трудом.
Теперешнее своеобразие ее положения в обществе и ее
отношения к господствующим классам представляет
особые условия производства тех идей, в которых она
выражает в идеологических, для эксплуататорских
классов с необходимостью иллюзорных формулах, объ¬
ективное бытие господствующих и других борющихся
за господство, а также низложенных классов.
Поэтому ложен тезис Лукача: «Интеллигенция соз¬
дает философию для интеллигенции»20. Если он за¬
тем заявляет: «Фашизм переводит все достижения им¬
периалистической философии на реакционный язык на¬
циональной и социальной демагогии самого реакцион¬
ного монополистического капитализма, он выносит ее
с кафедр, из салонов, из кафе на улицу»21, то он забы¬
20 Georg Lukacs, Marxismus oder Existentialismus?, Berlin,
1951, S. 14.
21 Там же.
185

вает, что именно этот перевод был делом нанятой фа¬
шизмом интеллигенции. Интеллигенция никогда не
философствует ради интеллигенции, это иллюзия элиты
философского производства. С другой стороны, в клас¬
совом обществе отношение между концептуальным
производством идей и классом, выражением интересов
которого оно является, а также теми классами, которые
идеологически подчинены,— процесс многократного опо¬
средования. Даже с церковных кафедр никогда не
проповедовались и не проповедуются непосредственно
схоластические спекуляции.
«Неудовлетворенность» различным образом и с раз¬
личными акцентами отражает не только в качестве
неопределенного осознания проясняющуюся неуверен¬
ность и бесперспективность буржуазного господства, не
только становящийся ощутимым развращающий, бес¬
человечный характер капиталистических производст¬
венных отношений, но эта неудовлетворенность одно¬
временно находит свою пищу в тех стихийных и неяс¬
ных настроениях протеста всех классов и слоев, кото¬
рые разрушаются движущимся вперед индустриаль¬
ным капитализмом, традиционная мелкая собствен¬
ность которых обесценивается и чей ограниченный, но
внешне устойчивый способ бытия разрушается, тех
слоев, которые, постоянно испытывая угрозу сверху,
чувствуют страх перед возможностью опуститься вниз.
Неудовлетворенность отражает это в особом преломле¬
нии через производственные условия интеллигенции,
которые через государственную институционализацию
и анонимный рынок принуждают духовную деятель¬
ность к наемному труду и производству ходовых
товаров.
Осознание кризиса, осознание обременяющей нуж¬
ды или угрозы является действительным, непосредст¬
венным исходным пунктом для новых по содержанию
философских концепций империалистической эпохи.
Объективные социальные противоречия, внутренние и
внешние, осознаются в идеологизированной форме в
различных сферах философской проблематики и ее
дисциплин и с разнообразных, индивидуально опреде¬
ленных исходных позиций; эти противоречия проявля¬
ются как кризис традиционного морально-политическо¬
го и духовного порядка, находящегося теперь под угро¬
186

зой или перезрелого и ставшего непригодным, и про¬
являются одновременно как требование или акт рож¬
дения того, что должно прийти на место этого порядка
в качестве новых ценностей, идеалов, целей. Подлин¬
ная мобилизующая концепция в философии заключает¬
ся именно в тех идеях, которые должны представить
преодоление кризиса. Однако в противоположность уве¬
ренности либеральной буржуазии относительно буду¬
щего здесь обнаруживается, что это решение не явля¬
ется решением, что никакое «решение» не снимает
классовую борьбу, а воспроизводит ее во все возраста¬
ющей мере. Ницше понимал свое философствование
как такое трагическое философствование, бесперспек¬
тивность которого выявляется в факте воз!вращения того
же самого как формулы мертвящего исторического хо¬
да событий, бессилия этого хода. Он исходил из созна¬
ния глубокого потрясения и нестабильности общества:
«То, о чем я повествую,— это история ближайших
двух столетий. Я описываю то, что надвигается, что те¬
перь уже не может прийти в ином виде,— появление
нигилизма. Эту историю уже можно теперь рассказать,
ибо сама необходимость приложила здесь руку к делу.
Это будущее говорит уже в сотне признаков, эта судьба
повсюду возвещает о себе; к этой музыке будущего
уже чутко прислушиваются все уши. Вся наша евро¬
пейская культура уже с давних пор движется в какой-
то пытке напряжения, растущей от десятилетия к деся¬
тилетию, и как бы направляется к катастрофе: беспо¬
койно, насильственно, порывисто, подобно потоку,
стремящемуся к своему исходу, не задумываясь, боясь
задуматься»22. Ницше еще в период кажущейся безо¬
пасности, уверенного подъема, в период «защищенной
силой обращенности в себя» и начавшегося прусско-
немецкого упоения мировой империей, почувствовал эту
внутреннюю катастрофичность европейской буржуаз¬
ной «культуры», имея в виду совокупность жизненно¬
го порядка, и открыто заговорил о варварстве, скры¬
вающемся за фасадом христианской благопристойности
и буржуазной степенности. Революционная борьба
французского и немецкого пролетариата была для Ниц¬
ше побудительным толчком. Начиная с Ницше решаю¬
22 Фридрих Ницше, Поли. собр. соч., т. IX, М., 1912, стр. 3.
187

щей проблемой становится противоречие между старой
буржуазной моралью равенства и буржуазными пот¬
ребностями в господстве, обесценивание ценностей и
проектируемое создание новой шкалы ценностей ста¬
бильного господства, «открытие» смерти бога, тем са¬
мым «бессмысленности» жизни. Таким образом, он вы¬
разил сильный страх перед Парижской коммуной и из¬
влек отсюда выводы относительно дальнейшей перспек¬
тивы 23.
С переходом к империализму, следовательно, на ру¬
беже столетия неудовлетворенность углубилась до сте¬
пени беспокойства, вызываемого растущим бессилием
относительно экономико-социального развития, его про¬
тиворечий и его «автоматизма».
Пример Ницше показывает, что философское созна¬
ние кризиса отражает, во-первых, существующие и по¬
степенно усиливающиеся элементы общего кризиса ка¬
питализма еще до его наступления и предвосхищает
этот кризис в ожидании будущих катастроф и потрясе¬
ний, которые угрожают буржуазному обществу, кажу¬
щемуся еще стабильным. После наступления общего
кризиса кризисное сознание отражает его с буржуаз¬
ной классовой точки зрения. Это сознание одновремен¬
но принимает более общий характер, распростра¬
няется вширь и поднимается до степени аффективного
ужаса.
Одновременно это кризисное сознание является осо¬
знанием кризиса буржуазной философии, становлени¬
ем сознания того, что уже не может больше продол¬
жаться спокойное академическое философствование в
старом духе. Неокантианство уже было ответом на бо¬
лее раннюю стадию этого кризиса: оно отстаивало пра¬
вомерность существования философии путем развития
ее в специальную дисциплину, пытаясь «спасти» ее в
окружающем мире «практицизма».
Начавшаяся теперь стадия характеризуется, напро¬
тив, тем, что практика господства буржуазии сама тре¬
бует активизирующего философски-мировоззренческого
выявления перспектив, а буржуазная философия с не¬
обходимостью может теперь удовлетворить эту потреб¬
23 См.: Georg Lukacs, Die Zerstdrung der Vernunft, Berlin,
1954, S. 244 f.
188

ность все более неадекватным образом. Новый момент
в осознании кризиса буржуазной философии состоит в
том, что философия не только не удовлетворяет больше
своим классовым задачам, ограниченное социальное со¬
держание которых исчезает в общетеоретической фор¬
ме, но и в том, что и сама «жизнь» уже нуждается в
новом философском проникновении и руководстве.
Эта практическая потребность активизирует со сво¬
ей стороны неотложность разрешения в мировоззрен¬
ческом плане противоречий между быстро идущим впе¬
ред познанием в конкретных науках и философскими
моделями, в которые это познание включается, с по¬
мощью которых оно интерпретируется и которые функ¬
ционируют в качестве мировоззренческой схемы ожи¬
дания. Это состояние простирается от кризиса основ в
математике и логике через революцию в физике вплоть
до взрыва традиционных исторических моделей, выз¬
ванного колоссально выросшим богатством историче¬
ского материала. Прямо или косвенно противоречие ме¬
жду буржуазной философией и реальностью выража¬
ется в постоянном производстве и воспроизводстве фи¬
лософских основ кризиса, который до сих пор не полу¬
чил никакого разрешения и уже больше никогда его
не получит. Осознание кризисного характера общего
состояния дел включает в мировоззренчески-историче-
ском отношении также осознание кризиса буржуазной
философии.
Это кризисное сознание, как осознание разрыва в
самой действительности и разрыва между философией
и действительностью, является отправным пунктом
для того, чтобы ориентировать философское мышление
в направлении преодоления кризиса, для того чтобы
ликвидировать бедственное положение,— выступает ли
это в той форме, что этот кризис непосредственно осо¬
знается как исторический кризис, либо в той форме, что
он осознается лишь как специфически духовное бедст¬
вие. Тем самым философия становится лишь философией
иллюзорного преодоления кризиса.
Одновременно в кризисном сознании специфическим
образом осознается кризис буржуазной философии. Он
является таким историческим фактом, который охваты¬
вает становление реакции, утрату веры в возможность
истины, разложение буржуазной философии и тенден¬
189

цию к религии. Его не следует смешивать с кризисом
буржуазной идеологии, он становится составной ча¬
стью последнего применительно к изменению буржуаз¬
ного мировоззрения перед лицом фактов социалистиче¬
ского преобразования мира. Кризис идеологии вклю¬
чает разложение общей идеологии как идеологии гос¬
подства. Кризис буржуазной философии охватывает
другой процесс — разложение философии как специ¬
фической формы общественного сознания, на основе
негативного отношения к истине, порожденного клас¬
совым интересом. Кризис буржуазной философии на¬
чался тогда, когда буржуазия перестала быть прогрес¬
сивным классом и ей в лице марксизма противостояла
революционная философия пролетариата. Кризис на¬
чался в Германии с буржуазной революции 1848 года.
Пока буржуазия периода капитализма свободной кон¬
куренции могла предаваться либеральным иллюзиям,
до тех пор ее удовлетворяла философия практицизма,
которая представляет собой первый доминирующий тип
упадка. Ее равнодушие по отношению к академическим
специальным дисциплинам демонстрирует якобы «здо¬
ровую» самоуверенность этого практицизма. Однако ей
снова стала нужна философия, когда внутренние проти¬
воречия капитализма обострились до такой степени,
что дальше уже невозможно было идти не задумыва¬
ясь, невозможно идти по-старому.
И теперь начинается лихорадочная философская де¬
ятельность; буржуазная философия снова выступает с
притязанием на то, чтобы дать ответ на великие вопро¬
сы времени и мировоззрения. Именно это философст¬
вование демонстрирует острый кризис буржуазной фи¬
лософии. В лихорадочном производстве идей осущест¬
вляется в целом процесс разрушения.
Для господствующего класса вообще является ха¬
рактерным то, что противоречия классовой борьбы, его
собственное историческое бессилие толкают его к про¬
изводству философских идей. Дела у него идут, как у
обывателя Теобальда Маске, которого описывает Штерн-
хайм в комедии «Брюки». Жена Маске потеряла во
время прогулки свои панталоны. Маске в припадке бе¬
шенства произносит дома следующие слова: «Прокля¬
тие иметь такую жену, такую неряху, девку и звездоче¬
та. (Вне себя.) Где Мир? (Он хватает жену и ударяет
190

ее головой о стол.) Вниз, в кастрюлю, на покрытый
пылью пол твоей комнаты, а не в небо, слышишь, ты!
Этот стул блестит? Нет! Дерьмо! Есть ручка у этой
чашки? За что я ни возьмусь, везде дыра. Дыра на ды¬
ре в таком существовании. Жутко. О человек, поду¬
мать только! Благосклонная судьба преподнесла мне
службу, которая приносит 700 талеров...»24 «Мир» Мас¬
ке в беспорядке. Когда Маске прочел в газете о мор¬
ском змее, он философствует так:
«Что у меня общего с этим змеем? Не возбуждает ли
он по крайней мере мою фантазию? Для чего это все?
(Поднимается.') У нас своя комнатка. Тут нам все зна¬
комо, все прибавлялось постепенно, входило по очере¬
ди, стало нам дорогим и ценным. Должны ли мы бо¬
яться, что наши часы вдруг извергнут пламя, что пти¬
ца вылетит из клетки и жадно набросится на собаку?
Нет. Часы бьют шесть, когда наступает, как и три ты¬
сячи лет назад, шесть часов. Вот это я называю поряд¬
ком. Вот это мы любим, вот это мы сами»25.
Среди драматургов Штернхайм, несомненно, один
из значительнейших буржуазных критиков мира немец¬
кого империализма. То, что он разоблачает здесь в сце¬
не припадка ярости Теобальда Маске и в его размыш¬
лении о прорехах в существовании,— это в своей осно¬
ве та типичная форма, в которой разбиваются иллюзии
о прекрасно упорядоченном мире, которые, как это слу¬
чилось у Маске, не воспроизводятся; разрыв с дейст¬
вительностью и в действительности глубок, он вынуж¬
дает осмысливать эти прорехи.
В период до начала общего кризиса капитализма
определились уже все основные мотивы того кризисно¬
го сознания, которые позднее радикализировались и
проявились в буржуазной философии перед лицом обо¬
стрения классовой борьбы, сопоставления с социалисти¬
ческой реальностью, перед лицом крушения немецкого и
заката мирового империализма.
В дальнейшем следует указать на некоторые типич¬
ные примеры теоретически оформленного кризисного
сознания, первоначально лишь в качестве материала.
24 Carl Sternheim, Aus dem biirgerlichen Heldenleben,
1. Teil, Berlin, 1947, S. 19.
25 Там же, стр. 22.
191

Наш тезис заключается в том, что это кризисное созна¬
ние констатирует философские концепции в качестве
необходимо иллюзорного преодоления кризиса, что об¬
щественный опыт исторического бессилия буржуазии
является, таким образом, исходным пунктом ее миро¬
воззренческих концепций. Кризисный опыт в теорети¬
ческом отражении является уже интерпретацией, оцен¬
кой, детерминированной классовой позицией, является
традиционно-идеологической исходной позицией вооб¬
ще, философской школьной традицией в частности.
Уже сама «постановка проблемы» является здесь иде¬
ологизированной постановкой, которая не допускает
социалистического решения, а признает возможным
только решение в духе сохранения буржузного обще¬
ства. В самом определении отрицательного здесь уже
заключен момент «позитивного» решения, уже сами
диагнозы ставятся в аспекте идеологической терапии.
Решающим для нас здесь является прежде всего то,
что буржуазные идеологи вводятся здесь в заблужде¬
ние самим результатом развития и проявлениями
буржуазного общества. Собственно империалистическая
линия исходит в значительной мере из этого чувства
кризиса и теоретической его формулировки, из этого
психоза.
Вильгельм Виндельбанд как ведущий историк фило¬
софии Баденской школы неокантианства попытался
выразить в программном виде, в формулах своей шко¬
лы классовые задачи буржуазной философии: самый
значительный момент современности, писал он в 1909
году, «происходит из социального движения, которое у
нас... придало всей жизни совершенно измененную
структуру. Беспокойное стремление охватило в равной
мере все без исключения слои населения. Стали истин¬
ными слова Гегеля: массы выдвигаются вперед. Они
вступили в то историческое движение, которое прежде
разыгрывалось главным образом над ними, в немного¬
численной верхней прослойке... никогда почва убежде¬
ний, на которых должна строиться социальная сущ¬
ность, не была столь глубоко подорвана и не была
столь шаткой и непрочной, как в наши дни...»26. «Пере¬
26 Wilhelm Windelband, Die Philosophic im deutschen
Geistesleben des 19. Jahrhunderts, Tiibingen, 1909, S. 109 f.
192

оценка Ницше всех ценностей не зря стала лозунгом
наших дней. В могучем перевороте всех жизненных от¬
ношений начала, в самом деле, плавиться унаследован¬
ная субстанция наших ценностей, и давление сомне¬
ний, которые опрокинула на нас схватка между стары¬
ми и новыми формами жизни, повсюду дало о себе
знать как глубокое чувство беспокойства и тоска по
новому упрочению убеждения... то, чего мы ждем се¬
годня от философии,— это осмысление постоянных цен¬
ностей, которые приписаны над изменяющимися инте¬
ресами времени к более высокой духовной действи¬
тельности» 27.
Описание Виндельбанда исходит прежде всего из
буржуазно-консервативной, академически специализи¬
рованной позиции, которая выражается в буржуазных
ценностях, соответствующих состоянию буржуазного
общества до того, как осуществилось подлинное высво¬
бождение современного капитализма, полное развер¬
тывание капитализма свободной конкуренции и начал¬
ся переход к монополистическому капитализму и с
этим — завершение индустриализации Германии. Одна¬
ко Виндельбанд выразил нечто большее, чем сетование
о разрушенных традициях. В противовес так называе¬
мому господству масс, «демократизирующемуся и соци¬
ализирующемуся бытию масс» он указывает буржуаз¬
ной философии на задачу осмысления стабильных, не¬
измененных ценностей, которые было бы невозможно
поколебать как основу социального порядка и которые
массы не посмели бы поколебать. Как бы ни было все
это иллюзорно во многих отношениях, мышление нео¬
кантианства, ориентированное теорией ценностей и под¬
рывавшее подлинно кантианские основы, направлено
на стабилизацию порядка, находящегося под угрозой,
путем установления неизменных ценностей, имеющих
для общества нормативную силу. Неокантианство не
имеет никакого представления о том, что именно сама
мертвящая капиталистическая практика эксплуатации
и конкурентной борьбы является той силой, которая
разрушает традиционную шкалу ценностей тем, что оп¬
ровергает «действительные» моральные ценности бур¬
жуазного гуманизма и превращает их в фразы, хотя
27 Там же, стр. 118 и след.
7—202
193

классовое господство Нуждается во лжи освященного
ореола и производит эту ложь, поскольку нуждается в
морально-идеологическом главенстве над массами.
Наряду с Ницше в качестве идеолога, создающего
концепции на основе этого кризисного сознания, дейст¬
вовал Фердинанд Тённис, который чаще всего недооце¬
нивается в этой роли. Если у Ницше на первый план
выдвигается классовый аффект, направленный против
революционной борьбы народных масс, то у Тённиса —
все проясняющееся представление о бессилии и бес¬
помощности по отношению к имманентным тенденциям
развития капитализма, по отношению к фактическому
превосходству общественных отношений, по отношению
к власти капитала и его движению. Если исходная по¬
зиция Ницше характерна для развивающихся мировоз-
зренчески-политических установок борьбы, то исходные
позиции Тённиса характерны для тех многочисленных
диагнозов, которые отражают неудовлетворенность ка¬
питализмом и поставляют теории, ведущие через псев¬
докритику к концепциям иллюзорного примирения со¬
циальных противоречий и к фиксации бессилия перед
материальными отношениями.
Тённис так характерен именно потому, что у него
основная теоретико-методологическая концепция вела
к выводам, которые лежали вне его сознательных наме¬
рений. Дело в том, что он является подлинным осново¬
положником современного деисторизированного и пси¬
хологизирующего метода в немецкой социологии. Выра-*
жая настроения протеста мелкобуржуазных и крестьян¬
ских слоев, испытав непосредственное влияние Маркса
и Энгельса и немало списав у них, он свел эмпириче¬
ское содержание в теоретическую систему внеисториче-
ских категорий, которая смогла затем стать основой
различных мелкобуржуазных школ империалистической
демагогии и восприятия и нейтрализации антикапита-
листических настроений.
Тённис возвещает о перспективе гибели буржуазно¬
го общества, утверждая, что классовая борьба ведет
якобы к гибели всякой цивилизации. «Государство для
них (неимущих масс.— В. X.) является врагом. Оно
противостоит им как чуждая и холодная власть. Внеш¬
не уполномоченное самими массами... оно на самом де¬
ле противостоит всем их потребностям и желаниям, яв¬
194

ляется защитником собственности, которой они не вла¬
деют, является средством принуждения к военной служ¬
бе для отечества, которое выступает для них, как
очаг и алтарь только в виде теплой комнаты на верх¬
нем этаже... в то время, как их собственная жизнь де¬
лится между трудом и отдыхом, между мукой фабрики
и радостью кабака. Таким образом, крупный город и
общественное состояние являются порчей и смертью
для народа, который напрасно стремится стать могу¬
щественным благодаря своей большой численности...
Толпа достигает сознательности... Она поднимается от
классового сознания к классовой борьбе. Классовая
борьба разрушает общество и государство, которые
она желала преобразовать. И поскольку в обществен¬
ной и государственной цивилизации искажена вся
культура, то сама культура в этой своей изменившейся
форме гибнет и от нее остаются разве только расчленен¬
ные корни»...28
Тённис перенял от марксизма множество определе¬
ний капиталистической эксплуатации, определений
«вещной» формы этой эксплуатации и внутренней диа¬
лектики капитализма. Однако они вмонтированы у не¬
го в совершенно измененную связь и в качестве опре¬
делений «общества» (Gesellschaft), противопоставля¬
емого «сообществу» (Gemeinschaft), лишены своего
подлинного смысла, ибо в основу обоих этих понятий
кладется шопенгауэровски истолкованная субъективная
воля: в основу первого — рационально целесообразная
воля, а в основу второго — эмоциональная воля. Таков
диагноз, поставленный им своему веку, спешащему к
катастрофическому концу, движимому фатумом классо¬
вой борьбы, определяющей исторический круговорот об¬
щества: из сообщества возникает общество, которое в
свою очередь с необходимостью гибнет, как это было в
античности и как это происходит в современном буржу¬
азном мире.
Тённис отрицает перспективность не только капита¬
лизма, но одновременно и социализма, который он в
конечном счете отождествляет с капитализмом в каче¬
стве рационалистической цивилизации. Если он идеали¬
28 Ferdinand Tonnies, Gemeinschaft und Gesellschaft,
4—5. Aufl., Berlin, 1922, S. 246 f.
7*
195

зирует «сообщество» (первобытный коммунизм и фео¬
дализм, включая все формы патриархально, идилличе¬
ски, религиозно и традиционно прикрытой, покоящей¬
ся на непосредственных отношениях эксплуатации), то
«общество» выступает у него как воплощение законо¬
мерно гибнущего века рациональности, рациональных
целенаправленных отношений в духе естественного пра¬
ва, эгоизма и т. д. Понятие «общество» охватывает у
Тённиса товарное производство, капитализм и социа¬
лизм. Поэтому понятие «общество» удобно как широкое
выражение неудовлетворенности капитализмом, посколь¬
ку оно исключает социализм как качественно отлич¬
ную альтернативу и одновременно включает его как
равноценный вариант и в то же время делает вторич¬
ным подлинную основу общества — материальные про¬
изводственные отношения.
В эти рамки Тённис втискивает теперь в качестве
моментов или факторов кризиса то, что идеологизиро¬
ванно выступает как его причина и симптом,— «холод¬
ную» автоматическую, эгоистическую рациональность,
капиталистическую эксплуатацию, классовую борьбу,
овеществление и господство квазиавтоматически дейст¬
вующих чуждых отношений, разрушение докапитали¬
стической морали, религии, обычаев, обезличивание ин¬
дивида и т. д. При этом он перенял у Маркса некото¬
рые существенные моменты, но поставил их в такую
связь, что революционные выводы исключаются, дейст¬
вительная историчность капитализма вуалируется, и од¬
новременно вместе с диалектикой с помощью субъек¬
тивистской волюнтаристской метафизики устраняется
материализм. Отсюда получается, что общность суще¬
ствует по ту сторону капитализма и социализма, по ту
сторону классовой борьбы; не требуется никаких су¬
щественных изменений этой концепции для того, чтобы
из реакционной утопической тоски по этому сообщест¬
ву получились империалистические демагогические раз¬
глагольствования о третьем пути и видимости револю¬
ции путем образования общества, путем обновления
или пробуждения воли.
Во всяком случае, либеральная утопия, вера в без¬
граничный прогресс, добрую совесть ничем не наруша¬
емого буржуазного самосознания, принятие без коле¬
баний технического прогресса — все это у Тённиса ут¬
196

рачено и исчезло во мраке созданной им картины ме¬
ханической системы, спешащей к гибели.
Последователи, по существу, в дальнейшем выяв¬
ляют только особые аспекты того, что Тённис уже пред¬
восхитил в своей специфической интерпретации; крити¬
ка «механистичности» капитализма была воспринята
прежде всего философией жизни, хотя и без прямого
обращения к адресату — капитализму; подобно тому
как у Тённиса капитализм скрывается за «обществом»,
здесь он скрывается за рациональностью, застывшей
жизнью и т. д. Вальтер Ратенау попытался, например,
затронуть в понятии «механизация» центральный фе¬
номен «современности». Этот философствующий круп¬
ный промышленник находил механизацию в «раскаба¬
лении механики»29, благодаря которому механизиро¬
ванное производство стало самоцелью. Ратенау ви¬
дел его в механизированном владении капитала и в
его формах, в структуре и функциях государства, в
ставшей универсальной научной деятельности, в обра¬
зовании нивелированного, однородного механизиро¬
ванного общества. Здесь индивид стал винтиком, ис¬
пользуемым в машинизированном массовом процессе,
причем труд развился бы в «чуждую функцию», в «при¬
способление жизни и души к механизму»30.
Ратенау, таким образом, изображает, в сущности,
только менее конкретно и в еще большом отрыве от
экономики, чем Тённис, различные стороны современ¬
ного капитализма как бесчеловечно чуждой системы,
созданной человеком и превратившейся в могуществен¬
ную самоцель, в господина над человеком. Ратенау,
следуя за Ницше, объясняет возникновение этой систе¬
мы расовой теорией. Одновременно основа этого меха-
низирования обнаруживается им опять в субъективном
как результат целенаправленного, рационально наце¬
ленного мышления, интеллектуализма и утилитаризма.
Он предсказывает гибель, заявляет, что это механизи-
рование несет «смерть сердцу уже сегодня. Дело в том,
что в первооснове своего сознания этот мир страшится
самого себя; его собственные сокровеннейшие побуж¬
»Wal«ther Rathenau, Zur Kritik der Zeit, Berlin, 1912,
S. 65.
80 Там же, стр. 90.
Ш

дения обвиняют его и стремятся к освобождению от це¬
пей неусыпной целенаправленной мысли... Он чувству¬
ет, что материя не делает его счастливым, и он обречен
домогаться ее всякий раз заново»31.
Здесь мы укажем лишь, с одной стороны, на пере¬
ход Ратенау к мистицизму, а с другой — на видимость
реформизма с современным государственно-монополи¬
стическим содержанием.
Во многом близкую позицию занимает Эмиль Гам-
махер в своей книге «Главные вопросы современной
культуры» (1914). Гаммахер пытался, исходя из субъ¬
ективного идеализма и гегельянства, развить свою фи¬
лософию, которая в конечном счете обосновала бы не¬
обходимость мистики как мировоззренческой перспек¬
тивы. На его попытках умертвить марксизм нам здесь
нет нужды останавливаться. Он делал это на том же
уровне, как и другие занимавшиеся этим ремеслом.
Гаммахер главное зло культуры современности ви¬
дит тоже в «рационализме», он ставит этот «рациона¬
лизм» в связь с концепцией Ницше о морали толпы
и пропагандирует «преодоление просвещения» в каче¬
стве задачи современности.
Он подробно говорит о кризисе, который якобы вы¬
текает из антагонизма рационализма и жизни. Капита¬
лизм будто бы является результатом рационализма:
«Его целью является обогащение человека, завоевание
нового мира. Создавая благодаря прогрессу новую
вещественную культуру, противостоящую индивиду как
господствующая жизненная сила, он разрушает лич¬
ность, в которой он тем не менее нуждается вследст¬
вие неизбежной незаконченности своего успеха и тем
самым готовит свою собственную гибель »32.
Гаммахер, с одной стороны, развивает тезис о мо¬
гущественном и разрушающем характере бесчеловеч¬
но чуждых общественных сил, которые он, с другой
стороны, полностью субъективизирует. Он находит эту
тенденцию в обособляющейся и дробящейся научной
культуре, которая все больше изолируется от жизни’ и
является релятивистской в своих выводах; он следую¬
31 Там же, стр. 135.
32 Emil Hammacher, Hauptfragen der modernen Kultur,
1914, S. 99.
198

щим образом определяет ее применительно к экономи¬
ке: «Беззащитная масса рабочих противостоит незна¬
комой власти, которая все больше обезличивает свои
социальные отношения и механизирует свою работу»33.
«Рациональное» развитие хозяйства ведет к рафи¬
нированному разделению труда, «которое хотя и спо¬
собствует применению капитала в экономическом смы¬
сле, но самого рабочего принижает до незначитель¬
ной... частичной функции»34. Однако этим определяет¬
ся все общественное состояние: «Причиненный таким
образом ущерб, с его естественным последствием, от¬
чуждением между «я», душой человека и его призва¬
нием является теперь более общим, он типичен также
и для духовной культуры современности...» 35
Эта «духовная культура» находится в опасности,
ибо ведь больше не существует «даже приблизитель¬
но гарантированного и общепризнанного, неоспаривае¬
мого общего убеждения о состоянии мира, о смысле су¬
ществования» 36. Оплакивается засилье мышления, мы¬
шления аналитического в противоположность синтети¬
ческому, которое без религии якобы в конечном счете
разлагающе действует на науку. Утверждается, что ра¬
ционализм в духовной культуре и хозяйстве, возник¬
ший из просвещения, привел в XIX веке к социальной
атомистике, к абстрактному бытию для себя, породил
спешку и беспокойство современной культуры, принес
век масс и общественного мнения, лишил индивидов,
как и общество, их «органического центра», привел к
разрушению национальной культуры, к всеобщему от¬
чуждению, к интеллектуализму, который оборачивает¬
ся волюнтаризмом масс и, таким образом, борьбой не
на жизнь, а на смерть между индивидом и массой.
Дело в том, что если бы массы победили, то был бы
умерщвлен всякий культурный прогресс. Если бы ин¬
дивид оставался господином, то он был бы оторван от
народа, так что и это также привело бы к гибели. По¬
пыткой Гаммахера придумать новый идеал культуры
для спасения от кризиса с помощью его концепции «со-
33 Там же, стр. 101.
84 Там же, стр. 4.
35 Там же.
36 Там же, стр. 8.
199

здайия органической всеобщности» здесь нет нуЖдЫ
интересоваться.
Гаммахер показателен и очень интересен именно
потому, что он эклектик, который собирает различные
мотивы и пытается их объединить посредством выму¬
ченной диалектики младогегельянского типа. Он начи¬
нает с положения: «Последним фактом современной
культуры для меня является воля жить сознательно».
Эта воля в качестве мистического факта является ис¬
ходным пунктом, а в чистом мистическом видении, вы¬
ступая как мировоззрение высшей «зрелости»,— ее ко¬
нечным пунктом. Этот идеализм ставит вещи на голо¬
ву, в результате чего «социальный вопрос», «отношение
между объективной и субъективной культурой, которо¬
му подчинена противоположность между капиталом и
трудом», выступает как «особый случай общей пробле¬
мы: индивид и общество»37. Та же самая схема, кото¬
рую Гаммахер использует для борьбы с социальной
атомистикой, удерживает его в плену идеалистическо¬
го схематизма специфически буржуазного метафизиче¬
ского противопоставления индивида и общества.
Сходная проблематика влияет на Зиммеля и опре¬
деляет его поворот от крайне релятивистского субъек¬
тивного идеализма к сближению с объективным идеа¬
лизмом в духе философии жизни. Для него обособле¬
ние экономического движения как якобы автономной
силы становится моделью для тенденции «жизни» со¬
здавать и противопоставлять объективные формы, ко¬
торые затем обособляются.
Он считает, что экономика выросла из потребностей,
голода и т. д. Затем она обособилась, поскольку прои¬
зошел «полный переворот, благодаря которому хозяй¬
ство действительно становится миром для себя, как
только оно становится процессом, протекающим по чи¬
сто объективным, вещно-техническим закономерностям
и формам, для которых живые люди лишь носители,
исполнители имманентных этому процессу и из него вы¬
текающих необходимых норм, когда и владелец и ру¬
ководитель предприятия являются не чем иным, как
рабочим и мальчиком на побегушках, рабами произ¬
водственного процесса. Насильственная логика разви¬
37 Там же, стр. 5.
200

тия этого процесса не спрашивает о воле субъектов, о
смысле и необходимостях их жизни. Хозяйство идет те¬
перь своим принудительным ходом, целиком так, как
будто бы люди существуют ради него, а не оно ради
людей. Из всех тех миров, формы которых создавало
развитие жизни в самой себе и из самой себя и кото¬
рые затем находили свой центр в самих себе и со
своей стороны подчиняли себе жизнь, нет, пожалуй, ни
одного, который по своему происхождению так бес¬
спорно и органически врос бы в самую непосредствен¬
ную жизнь... и одновременно ни одного мира, который
после каждого поворота оси противопоставлялся бы
благодаря своей чисто вещественной логике и диалек¬
тике подлинному смыслу и подлинным требованиям
жизни с такой бесцеремонной объективностью, с таким
демоническим насилием, как современное хозяйство.
Напряженность между жизнью и тем противостоянием
жизни, которое приобретает свои формы, целесообраз¬
но созданные самой жизнью, стала здесь основной нор¬
мой и, конечно, также трагизмом и карикатурой» 38.
К началу своего философствования Зиммель создал
в «Философии денег» либеральную, постоянную, в духе
философии жизни апологетику капитализма с позиций
индивидуалистического личного наслаждения. Потре¬
бовалось насильственное обострение всех обществен¬
ных противоречий, включая мировую войну, чтобы он
от импрессионистского, в духе философии жизни ко¬
кетничанья перешел к меланхолическому «трагизму
культуры», которая начала становиться все более тре¬
вожной и чуждой.
Для Зиммеля трагизм капиталистического отчуж¬
дения становится вечной характерной чертой «жизни»,
и здесь его концепция жизни находит свою основную
модель: «Я не могу видеть здесь никакого иного выхо¬
да, кроме метафизического... Как на своей физиологи¬
ческой ступени жизнь является беспрестанным созида¬
нием... так и на ступени духа она создает нечто, что
является чем-то большим, нежели жизнь,— создает объ¬
ективное, творение, нечто значительное в себе самом и
законное. Это возвышение жизни над собой. Это воз¬
38 Georg Simmel, Lebensanschauung, 2. Aufl., МйпсЬеп —
Leipzig, 1920, S. 91.
?0J

вышение жизни за пределы самой себя... есть сама
ее собственная непосредственная сущность... В реляти¬
вистском процессе над субъективно-психологическим
ходом событий возвышаются независимые от него фор¬
ма и истина, норма и абсолютное — до тех пор, пока
они снова не познаются как субъективные, потому что
развилась более высокая объективность, и так далее
в беспредельность процесса культуры. Конечно, в этом
также заключается трагизм, трагичность духа вооб¬
ще — то, что жизнь, часто болезненно, наталкивается
на творения, которые она произвела из самой себя, как
жестко объективные» 39.
Эта «жизнь» есть шифр для иррационализированно-
го и ставшего анонимным процесса отчужденного об¬
щественного производства. Туманное понятие Зиммеля
находит здесь свою эмпирическую основу, по отноше¬
нию к которой оно является пустой мистификацией.
Общественно-исторически определенный и обусловлен¬
ный частной собственностью характер отчужденного
труда декларируется здесь в качестве характерной чер¬
ты «жизни», «жизнь» превращается в субъект, который
объективируется в качестве духа и полностью в «пози¬
тивистском» и некритическом духе Гегеля отчуждается.
Однако здесь, в общем месиве «жизни», как раз и ис¬
чезает подлинная общественно-человеческая сфера и
тем самым тот продуктивно-активный момент, кото¬
рый Гегель постиг в факте самосоздания человека по¬
средством труда. Напротив, модели структуры отчуж¬
денного труда и отношения, лишенные своей социаль¬
но-исторической и классово обусловленной сущности,
возвышаются до всеобщей формы проявления жизни
как «духа», в результате чего капиталистическое от¬
чуждение выступает в качестве нормального проявле¬
ния жизни как чуждого, отчуждающегося субъекта и
поэтому как не устранимая, человеком не созданная
или не находящаяся под его влиянием трагичность.
Как велико здесь падение с гегелевской вершины мы¬
сли! Из гегелевской диалектики у Зиммеля всплывают
только иррационализированные, остаточные формы,
абстрактные и лишенные ее энергии. Однако к такой
постановке проблемы, втиснутой в схематику идеали¬
39 Там же, стр. 94 и след.
W2

стически истолкованного отношения субъекта-объекта,
Зиммель был приведен давлением объективной об¬
щественной проблематики отчуждения, которая при¬
нуждала его двигаться от релятивистского субъективно¬
го идеализма к мнимой объективности «метафизики жиз¬
ни», подобно тому как эта проблематика двигала гар¬
монизирующее неокантианство к субъективизированной
и иррационализированной видимости диалектики неоге¬
гельянства. Таким образом, социальные противоречия
принуждали к изменениям метода философской интер¬
претации в духе апологетического приспособления. Дей¬
ствительное капиталистическое отчуждение исторически
преходяще, оно устранимо революционным действием,
социалистической перестройкой отношений и построени¬
ем коммунистического общества. Но трагичность жиз¬
ни вечна — эта формула буржуазных идеологов провоз¬
глашает вечность бессилия людей по отношению к соб¬
ственным действиям. Однако уже то, что бессилие опи¬
сывается в качестве «трагичности», указывает на факт,
что это бессилие, как таковое, все же познается. Бур¬
жуазная уверенность, лолагание на ход общественного
процесса, на ход «жизни» уже позади. Это становле¬
ние отчуждения и неуверенности определяет в равной
мере как специально философскую, так и относящуюся
непосредственно к индивиду проблематику рефлексии.
Уже Ницше писал: «Распад, следовательно, неопреде¬
ленность свойственны этому времени: ничто не стоит на
твердых ногах и твердой пере в себя (даже брониро¬
ванное военное государство), все живут для завтра,
ибо послезавтра сомнительно (также и в европейской
политике). Все скользко и опасно на нашем пути, и
при этом лед, который нас пока еще держит, стал уже
так тонок, что все мы чувствуем жуткое дыхание отте¬
пели— там, где мы еще ходим, скоро больше никто не
сможет ходить» 40. Этот взгляд принимается за характе¬
ристику как общего состояния, так и перспективы инди¬
видуальной жизни.
Скептически настроенный Дильтей пытался на свой
манер преодолеть релятивизм и обрести твердую почву.
Все мировоззрения, выступавшие с притязанием на бе¬
40 Friedrich Nietzsche, Gesammelte Werke, Bd. XV,
Leipzig, 1911, S. 188.
203

зусловную истину, он растворил в относительности исто¬
рически данных равноценных типов мировоззрения, с
которыми люди были связаны, между которыми только
и возможен выбор и которые не выводятся друг из дру¬
га. Он пытался избежать заколдованного круга анар¬
хии мышления и беспочвенности релятивизма, полагая,
будто основу для выработанных мировоззрений можно
найти в субъективности переживания. Он апеллирует к
элементарному пониманию жизни, которое он, противо¬
реча самому себе, рассматривает как общечеловеческое
и таким образом пытается обосновать историчность фи¬
лософских систем во внеисторической психологии, из
предположения о существовании всегда одинаковой че¬
ловеческой природы. Определение этого элементарного
понимания жизни, притязающего на общечеловечность,
весьма характерно, поскольку оно указывает на клас¬
совую и историческую обусловленность: «Таким обра¬
зом, жизненный опыт различно оформляется у отдель¬
ных лиц. Общая подпочва у всех них — представление о
силе случая, о непрочности всего, что у нас есть, что
мы любим или ненавидим и боимся, о постоянной угро¬
зе смерти, всесильно определяющей для каждого из
нас значение и смысл жизни»41.
Этот коренной опыт не общечеловечен, а является
социально-историческим продуктом; он скорее не опыт,
а интерпретация. Он предполагает реальность вырас¬
тающей из практики капиталистических отношений аб¬
стракции атомарного наличного бытия и в то же время
отражает пустоту, бессодержательность и бессилие
именно этого индивидуального существования под углом
зрения разочарованной религиозной потребности в спа¬
сении и утопических ожиданий безопасности. Для него
характерно вынесение за скобки социальных отношений,
которые здесь противопоставлены индивиду как внеш¬
няя данность, тем более что они лежат вне интимных
эмоциональных связей; более существенным является вы¬
несение за скобки всей производственной сферы, творче¬
ского труда. Представление о «силе случая» предпола¬
гает взгляд на объективные связи как на непостижимую
41Wilchelm Dil the у, Gesammelte Schriften, Bd. VIII,
Berlin—Leipzig, 1931, S. 79. См. также: «Новые идеи в философии»,
№ 1, стр. 127.
204

судьбу, представление о смерти как основе значения жи¬
зни предполагает взгляд на пережитую ею «бессмыс¬
ленность» как на нечто нормальное. «Перед мышлением,
внимание которого направлено на общее и целое, вы¬
ступает из сменяющихся данных жизненного опыта пол¬
ный образ самой жизни; жизненность и в то же время
закономерность, разум и произвол, в отдельных частях
может быть и что-то ясное, но в целом нечто совер¬
шенно загадочное... Средоточие всего непонятного со¬
ставляют зачатие, рождение, развитие и смерть... С пер¬
вого взгляда на мертвеца смерть непостижима для жи¬
зни, и именно на этом основывается прежде всего наше
отношение к миру как чему-то другому, чужеродному,
страшному... И чуждость жизни возрастает по мере то¬
го, как человек знакомится с постоянно существующей
в обществе и природе борьбой, с постоянным уничтоже¬
нием одного существа другим и с жестокостью того, что
происходит в природе» 42.
Как бы ни был рационален исторический анализ об¬
разующего мировоззрение жизненного опыта, Дильтей
здесь лишает его историчности, абстрагируется от дей¬
ствительной исторической полноты и многообразия,
ограничивается такой абстрактно-неисторической мо¬
делью опыта, в которой применительно к действительно¬
сти и обществу доминирует отношение чуждости. При
этом он не анализирует подразумеваемые оценки. Он
абсолютизирует личный опыт, накопленный в определен¬
ной исторической ситуации и пережитый не столько в
качестве жизненного опыта, сколько в качестве опыта
противоречия между мировоззрением, полученным сооб¬
разно образованию, и оценкой, с одной стороны, и об¬
щественной действительностью— с другой. Это противо¬
речие определяется оценками, которые исходят из хри¬
стианских и просветительско-идеалистических традиций.
То, что здесь выдается за самое абстрактное обоб¬
щение истории формирования мировоззрений, в действи¬
тельности является лишь абстрактным остатком этих
мировоззрений после теоретического и практического
опровержения их конкретных форм, остатком, сформу¬
лированным как настроение и потребность в мировоз¬
42 Там же, стр. 80. См.: «Новые идеи в философии», № 1,
стр. 129.
205

зрении. Именно в этом и отражается идеологическое со¬
стояние буржуазии того .периода, когда сама жизненная
практика создает такую потребность, когда в качестве
резюме опыта на первый план выдвигаются депрессив¬
ные моменты, бессилие и крах, но когда традиция бур¬
жуазного просвещения и науки еще довольно сильна,
чтобы не допустить обращения ни к одному из давно
опровергнутых традиционных метафизически-спекуля-
тивпых воззрений, но когда в то же время эта традиция
уже недостаточно сильна, чтобы способствовать созда¬
нию .позитивного мировоззрения, поскольку уже доволь¬
но четко проясняется общая бесперспективность. Диль-
тей остерегается того, чтобы собственными научными
средствами дать заменитель перспективы или мировоз¬
зрения. Однако именно благодаря своей агностической
субъективно-идеалистической концепции «понимания» он
подготовляет методологическое средство для того, чтобы
незаметно вывести мировоззрение из других отличных
от науки источников. Дильтей сделал выводы из бур¬
жуазного историзма. Его результатом является резинья¬
ция, примирение с судьбой.
Поскольку оказывается, что буржуазная практика не
функционирует уверенно и нормально, встает вопрос о
ценности действия, поскольку именно этой практикой
снесены традиционные ценности. Одновремено этот ха¬
рактер растерянности свидетельствует о том, что как раз
поставленные Дильтеем вопросы, вопросы-загадки, яв¬
ляются старыми вопросами, на которые уже давались
спекулятивные религиозные или идеалистические отве¬
ты. Из противоречия между современной научностью,
не допускающей никакого ответа, с одной стороны, и
«неуверенностью духа в себе самом» — с другой, вырас¬
тает, заявляет далее Дильтей, «основное настроение со¬
временной философии» — «боль пустоты... сознание
анархии во всех более глубоких убеждениях... неуверен¬
ность в ценностях и целях жизни»43. И напрасно он
спрашивает: «...Где средства преодолеть анархию убе¬
ждений, которая угрожает обрушиться?» 44
43 W i 1 с h е 1 m Dilthey, Gesammelte Schriften, Bd VIII,
S. 198.
44 W i 1 c h e 1 m Dilthey, Gesammelte Schriften, Bd V, Lei¬
pzig, 1924, S. 9.
206

Все то, что создали и одновремено разрушили прак¬
тика, анархия и конкурентная борьба капитализма, вы¬
ступает здесь в идеологическом отражении, выступает
лишь как результат духовного развития. Здесь несом¬
ненно влияние развития естествознания, как и общест¬
венных наук, разлагающе действующих на «значимую»
буржуазную традицию мировоззренческих и моральных
норм и иллюзий. Историческое исследование доказало
историческую относительность политических и мораль¬
ных идей и институтов, масса исторического и этногра¬
фического материала представила абсолюты в качестве
лишь относительных случаев наряду с другими случая¬
ми; оценки добра и зла, квалифицировавшиеся в каче¬
стве безусловно действующих оценок, раскрылись как
относительные, варьирующиеся в зависимости от усло¬
вий; наделение жизни и действия смыслом, в который
люди верили, как в неизменный, после расшифровки его
исторической относительности и условий его генезиса
выступило как чистый произвол. Антропоморфический
«смысл» бытия исчезает перед лицом естественнонаучно¬
го познания, а астрономия высмеивает ожидания кос¬
мической смысловой связи, взятой из человеческих цен¬
ностей. Чрезвычайно выросший опытный и научный ма¬
териал не подходит больше под схемы традиций буржу¬
азной идеологии и низводит их до уровня формальных
связей истолкования, не имеющих никакой ценности,
взрывает убеждения и оценки, типы конструкций буржу¬
азной философии и религиозной традиции. Бог, мировой
дух и категорический императив не могли рационально
сообразовываться с термодинамикой, дарвинизмом и эт¬
нологическим исследовательским материалом. Таким
образом, в истории самого научного познания заключа¬
ется взрывчатый материал, который разрушает тради¬
ционные модели ценностей и обобщений.
Но речь идет здесь о большем. Противоречие между
тем, что познано, и самой идеологически обусловленной
мировоззренческой моделью обобщения и социологиче-
ски-моральным нормированием было воспринято в ка¬
честве духовного кризиса, в качестве серьезного жиз¬
ненного бедствия именно на фоне практического проти¬
воречия между идеологической традицией и жизненной
практикой, между действительностью и субъективным
осмыслением, между ожиданием и реальным результд-
wi

том практики. И именно такова сама практика капита¬
лизма, который разрушает все приятные иллюзии и
обесценивает все ценности, как это было показано
Марксом и Энгельсом в «Манифесте Коммунистической
партии»45.
И именно в связи с Дильтеем должны быть рассмот¬
рены традиционные оценки и ожидания применительно
к философии, поскольку как раз он осознал относитель¬
ность наследуемых систем. При этом должна быть по¬
казана иссякающая традиция углубленного протестан¬
тизма и опустошенного классического идеализма, неза¬
висимо от того, развивает ли Дильтей приоритет внут¬
реннего мира перед внешним опытом применительно к
пониманию действительности, ожидает ли он от филосо¬
фии выполнения религиозных функций, идейной направ¬
ленности и т. д. или прямо в религиозном духе утвер¬
ждает, что философия должна была «сделать высшую
жизнь доступной научному оправданию», что с очевид¬
ностью показывает, что эта «высшая жизнь» требует'
оправдания внутри противоречащей ей общественной
практики46. Это обнаруживается в то же время в его
колебаниях между признанием «господства инстинктов»,
выраженным в биологических понятиях, с одной стороны,
и их оценкой как «ужасных» — с другой, в чем выра¬
жается несоответствие между опытом и схемой интер¬
претации. Разочаровывающий результат, сформулиро¬
ванный Дильтеем, отражает действительные размеры
разрушительного процесса, который принес современ¬
ный капитализм, безбрежность его релятивизма, раз¬
рушения традиционных представлений о ценностях и
масштабах, и все это в тот момент, когда потребность
в порядке, безопасности, во всеобще и безусловно дей¬
ствующих воззрениях и т. д. становится господствую¬
щей потребностью буржуазии и осознается в качестве
таковой. Глубокая историческая растерянность, что яв¬
ляется последним словом у Дильтея, одновременно со¬
ставляет исходный пункт влиятельной феноменологиче¬
ской школы, поставляющей новые методы отыскания ил¬
люзорных ответов, гарантий и иерархий ценностей
и т. д.
45 См.: К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 4, стр. 427.
46 Ср.: Arnold Gehle n, Formen und Schicksale der Ratio,
in: «Blatter fur deutsche Philosophic», Bd. 17, H. 1—2, 1943.
Ж

Гуссерль, как и Дильтей, остается в пределах субъ¬
ективного идеализма. Его (намерение состоит в новом
•обосновании философии как точной науки, его замыслы
направлены на преодоление релятивизма, историзма и
«натурализма». Однако в силу имманентной логики его
социально-исторической позиции и его системы его «нау¬
ка» стала (педантично вымученной противоположностью
науке, методом произвола интуитивного видения. Обра¬
тимся к исходному пункту Гуссерля, к той «нужде», ко¬
торая толкает его к определенным выводам. «Духовная
нужда нашего времени стала поистине нестерпимой. Ес¬
ли бы только теоретическая неясность относительно
смысла исследованных науками о природе и духе «дей¬
ствительностей» тревожила наш покой, а именно то, на¬
сколько ими (познается бытие в своем конечном смысле,
что такое это «абсолютное» бытие и познаваемо ли оно
вообще. Но ведь нет; мы терпим крайнюю жизненную
нужду, такую нужду, которая распространяется на всю
нашу жизнь. Каждый момент жизни есть точка зрения,
всякая точка зрения подчиняется какому-либо должен¬
ствованию, какому-либо суждению о значимости или не¬
значимое™ согласно предполагаемым нормам абсолют¬
ного значения. Пока эти нормы были неприкосновенны,
пока они не были нарушены и высмеяны скепсисом, до
тех пор единственным жизненным вопросом был вопрос
о том, как лучше всего было бы соответствовать им.
Но как же быть теперь, когда все нормы вместе и каж¬
дая в отдельности оспариваются или эмпирически иска¬
жаются и когда они лишены их идеального значения?
Натуралисты и историцисты борются за миросозерца¬
ние; но и те и другие с различных сторон прилагают
свои усилия к тому, чтобы перетолковать идеи в факты,
а всю действительность, всю жизнь превратить в непо¬
нятную безыдейную смесь «фактов»47.
Здесь становится ясным, что борьба Гуссерля против
«психологизма» и «натурализма» не была только борь¬
бой с целью исправить заблуждения. Речь шла о «жиз¬
ненном бедствии», об устойчивости и общезначимости,
следовательно, о жизненном порядке.
47 Edmund Husserl, Philosophie als strenge Wissenschaft,
in: «Logos», Bd. I, 1910—1911. (Русский перевод: «Логос», кн. I,
1911, стр. 51.)
!09

Гуссерль ужасается сильнее, чем Дильтей, послед¬
ствиям все переворачивающей динамики капитализма
применительно к духовно-идеологической области,
включая выводы, которые вытекают из внутренней ло¬
гики научного развития. Однако в своей основе это
ужас перед теми результатами буржуазных действий и
мышления, которых не ожидали и не (предполагали.
И феноменология казалась ему, как и его привержен¬
цам, волшебной палочкой, указующей в текучке повсе¬
дневности, опыта, враждебного мира постоянное, про¬
должающееся, чистую сущность.
Этот род кризисного сознания в обществе, перед
первой мировой войной еще выглядевшем стабильно,
является субъективным исходным пунктом для порож¬
дения новых концепций, мировоззрений, философских
учений. В них отражается процесс разрушения буржу¬
азного общества, декаданс его культуры, подспудная
ненависть угнетенных и эксплуатируемых классов, тог¬
да как борьба рабочего класса постоянно чувствуется,
как болезненная заноза. В этом сознании в различных
аспектах предчувствуется назревание катастрофы пер¬
вой мировой войны, назревание всеобщего кризиса ка¬
питализма. Тем самым это сознание кризиса становится
исходным пунктом для образования концепций стаби¬
лизации и борьбы, для конструкций идеального ста¬
бильного царства «значимого», сущностей, автономной
духовной жизни, вплоть до романтических концепций
народной души и самой жестокой из всех теорий — ра¬
систской. Субъективная непосредственность кризисного
опыта, связь с этой непосредственностью и тем самым
связь с условиями буржуазной идеологии действует
таким образом, что довольно регулярно происходит по¬
ворот от протестующего начала к псевдорешению, ко¬
торое стабилизирует действительные условия «кризиса»
и действует в направлении его обострения. Более того,
она ткет иллюзии, на основе которых могут утверж¬
даться именно империалистические интересы. Таким об¬
разом, протест, таящий в себе демократические импуль¬
сы, остается также бессильным до тех пор, пока он не
находит пути к действительному революционному дви¬
жению рабочего класса, пока он не прорывает огра¬
ниченный буржуазный классовый горизонт внутри идео¬
логии. Именно таким типичным выражением этой фа-
гю

tальной ситуации является Теодор Лессинг, который
был демократически» настроенным мыслителем, чей
субъективный эмоциональный протест против удушаю¬
щего автоматизма и чуждой власти отношений, против
их воспроизводства в противоречии между духом, изо¬
лированным от жизни, и бездушной жизнью, скрывает¬
ся в псевдоидиллии философии жизни, аналогичной
концепции жизненного потока у Бергсона. Из протеста
против определенного, но непонятного, общественного
состояния возникает, так как субъективное его отраже¬
ние выступает в качестве реальности, протест против
отчужденного от жизни духа, против «раскола субъек-
га-объекта», и возникает, поскольку Лессинг остается
в пределах теоретико-познавательных предпосылок
традиционной буржуазной философии, мистицизм фан¬
тастического единства в потоке переживания, в «ж1изни».
Позже Лессинг развил все это в пессимистические прог¬
нозы культуры, в то время как его давний друг Кла-
гес подвел мысли Лессинга, общие мысли философии
жизни, к религиозной мифологии, дав «земной» жизни
расистскую основу в лице арийца, а духу как проти¬
востоящему жизни и обнищанию инстинктов и опусте¬
нию души человечества дал принцип «иудаизма», но¬
сителем которого являются антиарийцы, евреи. Лессинг,
который в философском отношении был мелкобуржуаз¬
ным демократом, все же не вышел за пределы атмос¬
феры философии жизни, а тем самым и за пределы ир-
рационализации реальности. Его политический демокра¬
тизм мог поэтому основываться только на моральных
аргументах.
Эта схема кризисного опыта и иллюзорного разре¬
шения воспроизводится в различных сферах — от утон¬
ченной философии через литературу вплоть до различ¬
ных сектантских группировок с мессианистскими тен¬
денциями, вплоть до вульгарной всенемецкой и антисе¬
митской демагогии.
Художественная литература в различных фазах ее
развития также отражает глубокое беспокойство, вы¬
явившееся на первом этапе империализма: в мессиа-
нистских надеждах в конце столетия—в этом отноше¬
нии типичен «Эммануель Квинт» Гауптмана, — в на¬
строениях конца века относительно бренности существу¬
ющего и наслаждения исчезающим мгновением, в
211

переходе чувства декаданса в более глубокий Декадент¬
ский варваризм воплей о силе и насильственных дей¬
ствиях, жестоких у Ницше, опоэтизированных у Ге¬
орге и его аристократического круга, где ницшеанская
модель господства стала олицетворением будущего по¬
рядка, будущего гоаподства над массами», тем самым
преодоления «омассовления». Другой вариант, состоя¬
щий в колебании между декадентскими идеями о
наслаждении и эстетизированной религиозностью, пока¬
зывает Рильке; более честен и резок протест раннего
экспрессионизма, который выразил отвращение к господ¬
ствующим порядкам и все же должен был застрять в
путанице общего протеста. С семидесятых годов мож¬
но проследить, как возрастает неуверенность, беспокой¬
ство, как одновременно нарастает тенденция к спасе¬
нию путем бегства от этого страха и забот в фантаст¬
ку, в практические авантюры, наконец, обращение к си¬
ле. Непосредственно в предвоенные годы становится все
сильнее именно эта тенденция, тенденция, которая по¬
лагает найти «спасение» в деятельности империализма,
в мировом рейхе, в новом социальном порядке, помимо
социализма, в разжигании войны — именно эти идеи
проводила затем милитаристская философия. Однако
весь этот отливающий всеми цветами радуги идеологи¬
ческий процесс был осуществлением потребностей им-
периалиэма, не сознаваемым самими его проводниками,
и одновременно приспособлением к этим потребностям;
он различными гранями отражал .процесс образования
империалистической идеологии с позиций бессилия от¬
носительно общественного совокупного процесса, отра¬
жая процесс интеллектуального воспроизведения этого
бессилия и видимости решения, с тенденцией к «спасе¬
нию», практическим результатом чего было в конечном
счете именно санкционирование материальной практики
немецкого монополистического капитализма, готовивше¬
гося завоевать весь мир. Это свидетельствует о произ¬
водном, отражательном характере совокупного идеоло¬
гического процесса и одновременно о том, что данное
движение еще играло роль внутри относительно узких
интеллигентских слоев, в то время как общественные
отношения »в целом казались еще надежными и идеоло¬
гия питала иллюзии относительно этой надежности.
Этим ничего не меняется в том, что именно в криви-с-
212

ных .пунктах рождались «новые» идеи и что здесь ин¬
теллектуальное развитие было в то же время предвос¬
хищением.
Роберт Музиль в своем монументальном романе
«Человек без особенностей» попытался проанализиро¬
вать это духовное развитие. Здесь не место, руковод¬
ствуясь именно этим произведением, которое начинает¬
ся чрезвычайно критически и реалистически и все же
растекается в безбрежности и отчаявшейся беспомощ¬
ности, анализировать воспроизведение .схемы кризиса
применительно к сфере искусства на стадии 'более позд¬
него развития. Во всяком случае, это произведение со¬
держит отличную симптоматику идеологического раз¬
ложения и изобилует проницательными наблюдениями—
насколько Музиль остается в пределах описания. Он
выразительно резюмирует развитие в одном замечании:
«Но целостность — не осознанная участниками, посколь¬
ку она выходила за их узкий исторический горизонт,—
была только фазой в следующем процессе: к 1870 году
конституировался огромный европейский организм. До
1890 года он исчерпал полученный фонд идей: был доб¬
родетельным в борьбе против грюндерства, послевоен¬
ного опьянения и тому подобного до тех пор, пока все
идеи не были опустошены. Затем, около 1890 года, на¬
ступил духовный кризис собственной души. Но он ни¬
чего не принес. Появившаяся около 1910 года идея спа¬
сителя является уже разочарованием, следовательно,
поворотом к религии и душе. Синтез души и разума не
удался. Это ведет по прямой линии к войне» 48. И далее
высказывается скептическая альтернатива: «Имеется
только один выбор: следовать этому мерзкому времени
(с волками жить — по-волчьи выть) или стать невроти¬
ком»49. И эта альтернатива указывает на ограничен¬
ность, на неспособность преодолеть поверхностность
буржуазного интеллектуального горизонта и тем самым
преодолеть глубочайший консерватизм всего процесса.
«Синтез души и разума» является при этом лишь прог¬
раммой исцеления субъективной ограниченности и раз¬
ложения индивида при капиталистическом разделении
48 Robert Musil, Der Mann ohne Eigenschaften, Hamburg,
1956, S. 1634.
49 Там же, стр. 1636.
213

Труда, исцеления сугубо интеллектуальной (проблемати¬
ки, .поскольку собственная деятельность интеллекта
принимает чуждую форму, форму товара, а ’вместе с
тем внутренняя ее логика противостоит гибнущей бес¬
сильной психике: это как раз то самое повторяющееся
противоречие, которое одновременно выступает в соот¬
ношении деятельности и 'мышления и находит свою ос¬
нову в конечном счете в основном противоречии капи¬
тализма. И само это противоречие отнюдь не затраги¬
вается, если кое-что подчищается в его воздействиях,
с какой бы субъективной страстностью, нетерпением и
мукой это ни совершалось.
Разумеется, идеологическое развитие не ведет к
войне, оно не вызывает последнюю. Первая мировая
война возникла в силу материальных экономических
движущих сил, она была неизбежна на основе нерав¬
номерности развития капитализма в эпоху империализ¬
ма. Но это развитие идеологически содействовало соз¬
реванию войны.
Осознание кризиса жизни и духовной сферы обост¬
ряется с наступлением общего кризиса капитализма и
его развертывания. Его сущностью остается историче¬
ское бессилие человека, а в действительности буржуа¬
зии, и в то же время бесперспективность буржуазного
общества. Рушится то, что еще в 1914 году выступало
в качестве уверенно господствующего, империалистиче¬
ски упорядоченного мира, выступало как господство
над безмолвными народами Азии и Африки. За полвека
буржуазия испытала возникновение социализма и его
развитие в мировую систему, испытала колониальные
революции, но смогла понять закономерно прогрессиру¬
ющий процесс социалистического овобождения народов
лишь как некий чуждый рок и некую могущественную
силу, по отношению к которым опа пытается утвердить¬
ся всеми средствами своей власти.
Идеологическая кризисная проблематика, которая
уже в структуре становления своего сознания таит ло¬
гику иллюзорных решений, исторически неизбежна. Она
является результатом стихийности развитии капитализ¬
ма. Дело в том, что в ней осознается противоречие меж¬
ду тем, чего буржуазия ожидала от высвобождения ка¬
питализма, и действительными! прямыми и косвенными
результатами этого высвобождения, то есть результата¬
ми

ми собственной деятельности, причем это сознание не
покидает и не способно покинуть пределы стихийности!,
а тем самым — сферу бессилия перед совокупным про¬
цессом. Это кризисное сознание, включая связанные с
ним концептуальные «решения», опосредует процесс
идеологического, а тем самым также и практического
приспособления к изменившемуся миру, исходя именно
из позиции господствующих классов, приспособления в
духе гарантии, расширения, отвоевывания своего гос¬
подства, таким образом, в духе сохранения именно тех
условий, которые породили кризис.
Однако до того, как этот процесс может быть рас¬
смотрен подробнее, должна быть подробнее изучена об¬
щая связь, в которой развивается философия в отноше¬
нии ее мировоззренческих концепций, а именно образо¬
вание, структура и развитие империалистической идео¬
логии в Германии.
Империалистическая идеология охватывает идеи им¬
периалистического господства, точнее, идеи господства
монополистического капитала. Соответствуя своему
классовому содержанию и своей классовой функции, эти
идеи находятся во внутренней систематической связи.
Она пронизывает все формы общественного сознания
как отражения общественного бытия. Эти идеи могут
выступать как в вульгарно-агитаторской форме, так и
быть преподнесенными на благородном и изысканном
языке. Они могут быть сознательной демагогией— объ¬
ективно они в каждом случае демагогия,— а также
страстно отстаиваемым и пережитым содержанием
убеждения. Именно в этой связи, которая образуется с
переходом к империализму, происходят изменения в
буржуазной философии. При этом решающее, самое
глубокое назначение этой философии состоит в том,
чтобы выработать мировоззрение борьбы .против рево¬
люционного коммунистического движения и преобразо¬
вания. Она становится философией контрреволюции,
как в непосредственно актуальном, так и в исторически
обобщенном смысле.
И этот характер контрдвижения определяет буржу¬
азную идеологию в целом и философию в особенности.
В нем изменилось и то и другое. Логика этой реакции
на коммунистическое движение такова, что она, исхо¬
дя из кризиса, прибегает ко все более фантастическим
и авантюристическим решениям и 'именно в этом про¬
цессе сводится к примитивному духовному направлению.
Отсюда вытекает клерикализация, отсюда тот процесс,
который Томас Манн характеризовал как «отказ от
Девятой симфонии».
Это высказывалось также и в самой буржуазной
идеологии, но, конечно, в более торжественной форме и
романтически приукрашенном виде, например Гуго фон
Гофманшталем, который был больше мембраной, чем
мыслителем, был тем, кто популяризировал формулу о
консервативной революции: «Я говорю о процессе, в
центре которого мы находимся, о синтезе, таком мед¬
ленном и величественном, если смотреть на него извне,
и столь мрачном и подвергающем испытаниям, если на¬
ходиться в нем. Медленным и величественным мы мо¬
жем называть процесс, если мы .примем в расчет тот
факт, что долгий период развития от конвульсий века
Просвещения до нас является только промежутком в
этом процессе, что он, собственно, начинается как
внутреннее контрдвижение против той перестройки ду¬
ха XIV столетия, которое мы в двух аспектах имеем
обыкновение называть Ренессансом и Реформацией.
Процесс, в котором мы находимся, является не чем
иным, как консервативной революцией в таком объеме,
в каком его еще не знает европейская революция.
Целью революции является форма, новая немецкая
действительность, в которой могла бы участвовать вся
немецкая нация» 50.
Так интеллектуальная иллюзия ткет романтический
покров для поднимающегося фашизма. Мне кажется,
что демагогическая формула «консервативной револю¬
ции» наглядно выражает основную тенденцию империа¬
листической идеологии, ее исторический консервативный
смысл, ее тенденцию к контрреволюционному активиз¬
му и, наконец, тенденцию разрушения всего того духов¬
ного процесса, который буржуазия однажды осущест¬
вила.
50 Hugo von Hoffmann sthal, Das Schrifttum als gei-
stiger Raum der Nation, Miinchen, 1927, S. 26.

ГЛАВА V
ТЕОРЕТИКО-ПОЗНАВАТЕЛЬНЫЕ
И СОЦИОЛОГИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ИДЕОЛОГИИ
НЕМЕЦКОГО ИМПЕРИАЛИЗМА
1.	О СООТНОШЕНИИ ИДЕОЛОГИИ И ФИЛОСОФИИ
Под идеологией мы понимаем совокупность общест¬
венных взглядов класса: художественных, философских,
религиозных, эстетических, моральных, юридических и
политических воззрений, в которых отражаются поло¬
жение и интересы этого класса. При этом не имеется в
виду сумма индивидуальных взглядов отдельных пред¬
ставителей этого класса. Идеология означает как раз
всеобщее в этих воззрениях: ведь здесь отражаются все¬
общие условия господства данного класса и его интере¬
сы. А в силу этого рассматриваемые воззрения всегда
закономерно взаимосвязаны. Именно эта их связь, про¬
истекающая из объективного объединения интересов, и
отливает различные взгляды в особые идеологические
формы юридического, религиозного и т. д. сознания.
Это последнее в свою очередь приобретает обществен¬
ную объективность в качестве таких образований, как
политическая теория, произведение искусства, религи¬
озная догма и порядок отправления культа, установ¬
ленный закон, а также в виде некоторых соответствую¬
щих данным образованиям, но все же особых отношений
организационного и институционального типа. Однако
всего этого еще не достаточно для понимания реальной
идеологии. Буржуазная идеология является идеологией
господства, идеологией эксплуатирующего класса. Свою
функцию господства она и осуществляет благодаря то¬
му, что способствует выработке таких воззрений, норм
и т. д., которые нормируют и мотивируют поведение, со¬
ответствующее именно условиям -буржуазного классово¬
го господства, служащее этому господству. В качестве
господствующей идеологии она есть идеология подчине¬
ния классов, угнетаемых буржуазией. Этим классам
господствующая идеология просто внушает, что особые
интересы буржуазии, особые условия ее господства яв¬
ляются всеобщими интересами и всеобщими естествен-
217

НЫмй условиями общественной жизни. Следовательно, та
или иная идеология в ее своеобразии должна опреде¬
ляться не только классовым содержанием, но также и
специфической функцией господства и соответственно
ее специфической ролью в борьбе и взаимоотношениях
классов. Империалистическая идеология, например, оз¬
начает проповедь полного подчинения немонополисти-
чеоких классов и слоев диктату монополий. Иное дело—
социалистическая идеология, когда она в качестве гос¬
подствующей идеологии проникает в головы индивидов,
принадлежащих непролетарским классам и слоям. Для
них, так же как и для пролетариата, социалистическая
идеология не означает господства чего-то чуждого; она
несет с собой идеальное освобождение от подчинения
ограниченностям частнособственнической идеологии; она
пробуждает к историческому творчеству. Империалисти¬
ческая идеология претендует на го, чтобы выдать иллю¬
зорные представления господствующего класса о себе
самом за норму для всех членов общества. Что ка¬
сается марксистско-ленинской идеологии, то она яв¬
ляется научным познанием необходимости и условий
освобождения пролетариата, а вместе с ним и всего об¬
щества от эксплуатации и порабощения.
Идеологию нельзя рассматривать как нечто •изоли¬
рованное и застывшеее или как раз и навсегда данную
абстрактную теорию. Действительно, идеология, как та¬
ковая, существует только в процессе ее общественного
производства и воспроизводства. В своем непосредст¬
венном виде она возникает как идеальное выражение
материальных отношений классового общества и одно¬
временно как отражение того всеобщего, что присуще
классу,— всего, что перед лицом других классов делает
определенных индивидов представителями именно это¬
го класса, что ставит их в специфические отношения
друг к другу. Речь идет о всеобщем, которое существу¬
ет в тесной связи и на основе специфической совокуп¬
ности чувств, настроений, опыта, обыденных мнений,
аффектов, иллюзий, традиций индивидов данного клас¬
са—словом, того, что не очень удачно именуется «клас¬
совой психологией». В силу этого основой идеологии яв¬
ляется массовидный эмоциональный и рациональный
процесс отражения. Идеология возникает не через про¬
стое объединение и суммирование мнений представите¬
лю

лей класса. Она включает и их, но отражает она сово¬
купные условия данного класса в их отношении ко все¬
му обществу, находящемуся в определенной фазе раз¬
вития классовой борьбы. Идеология отражает их, раз¬
вивая далее преднайденные традиции, и осуществляет
она это как в форме всеобщих идей, так и под особым
углом зрения разделения труда в сфере идеологии (при¬
чем последнее со своей стороны предполагает обособле¬
ние различных сфер общественного разделения труда в
классовом обществе). Ибо идеология формулируется и
получает объективное оформление благодаря деятельно¬
сти интеллигенции того или иного класса.
Идеологическое производство — это специфическая
функция интеллигенции, активной в теоретическом отно¬
шении. Когда же идеология в качестве отражения от¬
ливается во всеобщую форму, она в свою очередь воз¬
действует на жизненный процесс, (проникает в процесс
обыденного познания в качестве нормирующего и воспи¬
тывающего момента.
Отношение идеологии и» общественной психологии са¬
мо не является постоянным: для каждого класса в
связи с объективными условиями формирования его
идеологии, соответствующими его общественному поло¬
жению, оно всякий раз определяется особым образом.
Здесь необходимо различать классы эксплуатируемые и
эксплуатирующие, господствующие и порабощенные,
различать специфические особенности их формирования,
особые условия классовой борьбы и т. д. Вспомним о
совершенно особых условиях, при которых была выра¬
ботана самостоятельная идеология пролетариата, и о
качественных отличиях ее от всех предшествующих
идеологий. А с другой стороны, напомним только, что
описываемое кризисное сознание еще ни <в коей мере не
достигает теоретического уровня и почти непосредствен¬
но, во всяком случае в своих исходных пунктах, отра¬
жает социальную психологию, правда под особым углом
зрения специалиста в области идеологии и философии.
И в конце концов влияние некоторых философов, таких,
как Ницше, Шпенглер, Хайдеггер, Ясперс и др., объяс¬
няется только тем, что неясным настроениям, стремле¬
ниям и т. д. они придали «осознанное», объективно
сформулированное выражение — они выразили их в фи¬
219

лософски-всеобщем виде. Далее следует указать и на то,
что эти настроения, чувства, иллюзии класса, с одной
стороны, вновь и вновь оживают и спонтанно воспроиз¬
водятся. Но с другой стороны, традиционно они уже
пронизаны идеологией, которая стала повседневной при¬
вычкой, предрассудком, обычной жизненной ценностью
и т. д. Вспомним о роли шовинизма и реваншизма. Та¬
кое широкое воздействие идеологии и делает возмож¬
ным влияние Шпенглера и Хайдеггера; она вообще
только и делает возможной саму их философию: идео¬
логия связана с этими философскими воззрениями непо¬
средственно, именно через них она и функционирует.
По отношению к ним идеология не является чем-то
внешним, не является только специальной «профессио¬
нальной» традицией; она есть не что иное, как обыден¬
ная жизненная иллюзия, которая над ними господствует.
Не написана пока еще история философии, которая ис¬
следовала бы в качестве особой проблемы бесспорные,
«само собой разумеющиеся» идеологические предпосыл¬
ки философствования.
Способ и метод отражения общественного бытия в
такой же мере зависят от его исторически данной мате¬
риальной структуры, как и от особых классовых интере¬
сов того класса, с позиций которого оно, это бытие, от¬
ражается. И здесь мы также имеем дело с условиями,
порождающими теоретико-познавательную сущность
идеологии, истинное ее содержание.
Условия господства монополистического капитала
требуют мистифицированного, превращенного сознания,
превратного отражения. Сама эта мистификация не яв¬
ляется продуктом произвола. Она вырастает из всеоб¬
щих условий существования буржуазной идеологии, про¬
истекает из объективного способа проявления капитали¬
стических производственных отношений в сознании
агентов и модифицируется в результате образования мо¬
нополистического капитала. А этот способ проявления
в свою очередь соответствует характеру капиталисти¬
ческих отношений и является объективным элементом,
вырастающим из повседневной практики товарного про¬
изводства и обмена. Однако то обстоятельство, что этот
способ проявления фиксируется в его непосредственно¬
сти и соответствующим образом определяет основную
форму буржуазной идеологии, само зависит от классо¬
220

вого интереса, деформирующего познавательный про¬
цесс, удерживающего его на поверхности, превращаю¬
щего познавательный интерес в апологетику господства.
Здесь необходимо исторически определить саму осо¬
бую роль философии в рамках идеологии, так как она
зависит от традиции, этапов развития, классового ха¬
рактера и обусловлена изменяющимся отношением друг
к другу различных форм общественного сознания. На¬
пример, по отношению к 1марксистско-ленинской идео¬
логии диалектический и исторический материализм пред¬
ставляет собой всеобщую мировоззренческую основу,
теоретическую и методологическую. Он является науч¬
ной идеологией, исключающей религию.
Буржуазная идеология лишена этого единства. Со¬
циальные взгляды буржуазии никогда не могут быть
свободны от религиозной формы фантастического от¬
ражения. В империалистическую идеологию как идео¬
логию умирающего капитализма включена и буржуаз¬
ная эмансипация от религии, буржуазное просвещение,
но эта идеология не смогла по-настоящему унаследо¬
вать и развить их результаты. Она нападает на рели¬
гиозное отражение, не будучи в состоянии устранить
повседневное разрушительное действие религии.
Но ее внутренняя противоречивость относится не к
одним только формам отражения общественного бы¬
тия. Внутри идеологии не существует вообще никакого
единства. Соответственно этому не существует никакой
определенной религии и никакой философии, которые
можно было бы рассматривать как мировоззренческую
и методологическую основу буржуазной идеологии. Это¬
му препятствует уже характерное для капитализма
обособление друг от друга различных сфер идеологии,
что является результатом капиталистического разделе¬
ния труда. Что не исключает исходящих от определен¬
ных частных сторон буржуазной идеологии претензий
на роль целостного мировоззрения: тенденции к абсолю¬
тизации охватывают различного рода мировоззрения,
начиная от («биологического» и кончая («художествен¬
ным», причем каждая из таких попыток неизбежно тер¬
пит крах и должна по своей сути оставаться эклектиче¬
ской и непоследовательной.
Итак, закономерное единство буржуазной идеологии,
вырастающее из ее классового содержания и функцио¬
221

нальной роли на определенном историческом этапе
классовой борьбы, осуществляется не только в различ¬
ных идеологических формах, но и проявляется в анар¬
хии различных направлений, устремлений и тенденций
внутри этих форм. Причем эти последние являются тра¬
диционными, данными, они исторически воспринимаются
и развиваются далее. Конкурентная борьба внутри
класса буржуазии воспроизводится здесь в духовной
форме. В то же время по отношению к анархии и эклек¬
тизму стабилизирующим образом действует именно объ¬
единяющая тенденция империалистической идеологии,
демагогически опирающаяся на идеи и мыслительные
традиции классов, угнетаемых монополистическим капи¬
талом.
При наличии этих предпосылок буржуазная фило¬
софия функционирует в качестве единого теоретическо¬
го инструмента для развития, разработки и обоснова¬
ния как в «методологическом, так и в теоретическом от¬
ношении всеобщих мировоззренческих концепций. А ми¬
ровоззренческая постановка вопроса уже включает ос¬
новополагающие принципы общественно-исторических
концепций.
Мы этим не хотим сказать, что находящиеся на го¬
сударственной службе философы, философы по профес¬
сии, и формируют эти единые концепции. Так тоже мо¬
жет быть, но может быть и иначе.
Что касается религиозного мировоззрения, то оно
опирается на традиции и всегда является предвзятым.
Дело философа в этом случае состоит в его обоснова¬
нии, теоретически аргументированной разработке, в фи¬
лософском руководстве этим мировоззрением, причем
здесь совершенно второстепенным является то обстоя¬
тельство, кто именно этим занимается, философ-профес¬
сионал или теолог. Конечно, философия не действует
вширь, а если действует, то в очень ограниченной сте¬
пени. Она существует в качестве специального занятия
эзотерической элиты, в ней есть свое разделение труда,
она специализирована и академически институционали¬
зирована. Однако философские воззрения и методы им¬
манентны общественным взглядам, необходимы для них.
И те из философских взглядов, которые затем* обрета¬
ют широкое влияние, как правило, проходят через це¬
лый ряд промежуточных, опосредствующих звеньев, че-
222

рёз аопар^т целой индустрии общественного мнения й
культуры. Хотя на 1первый взгляд может показаться,
что между тонкими теоретико-познавательными иссле¬
дованиями и политическими лозунгами мало общего,
философия в определенном смысле находится в имма¬
нентном отношении к лозунгам дня, причем отношение
между философией как особой идеологической формой
и политическими лозунгами ни в коей мере не являет¬
ся отношением только внешнего параллелизма. Пред¬
ставим себе, например, связь, которая существует, с
одной стороны, между интеллектуально возвышенным,
«утонченным» и столь претенциозным в эстетическом
отношении декадансом буржуазного гуманизма, кото¬
рый осуществлялся Ницше, Клагесом, Шпенглером, Юн¬
гером и др. и который вел к обожествлению непосредст¬
венной жизни и переживания, брутального, воинствен¬
ного акта силы, разрастающегося сказочного взлета
«кроваво-хронической» фантастической силы, и, с дру¬
гой стороны, между гитлеровской, фашистской демаго¬
гией о голосе крови, уничтожающем голос разума. Оба
эти явления представляют собой продукты разрушения
буржуазно-гуманистических идеалов, моральной дег¬
радации и обесчеловечивания, порожденных капитали¬
стической практикой. Но эстетическое варварство пред¬
восхитило варварство политическое. Эстетическое вар¬
варство создало для политического мировоззренческое
оправдание, создало предпосылку для провозглашения
его в качестве всеобщей программы, предоставило воз¬
можность официального устранения лицемерия, служив¬
шего для него препятствием.
Конечно, расизм Ницше отразил существовавшее в
XIX веке национальное, колониальное и социальное уг¬
нетение. Но в то время как Ницше вместе с другими
идеологами, придерживавшимися сходной ориентации,
и в противовес либерально и демократически направ¬
ленной буржуазной идеологии, выступал с проповедью
разделения людей на расы господ и рабов, он уже пред¬
восхищал программу жесточайшего, откровеннейшего
империалистического угнетения. Он не создавал саму
эту программу, но выявил пока еще скрытую, движу¬
щую к ней тенденцию, отлил ее в формулу, принятую в
философии, и придал этой тенденции как идеологическо¬
му стремлению философскую, а значит, мировоззренче-
223

ски всеобщую форму, тем самым облегчив ее практиче¬
ское осуществление.
В рамках развития буржуазной философии линия,
побуждающая к движению вперед, формирующая кон¬
цепции и в этом смысле «продуктивная», выполняет
функцию предвосхищения: она не только предвосхища¬
ет более позднее широкое воздействие, но формирует
способы поведения, нормы, ощущения кризиса и дела¬
ет это раньше, чем они встают во всей своей остроте,
становятся «обыденными» и господствующими. Она об¬
ращает внимание на зародыши последующего развития
внутри класса буржуазии прежде, чем это делает офи¬
циальное классовое сознание. Не случайно, что филосо¬
фы, которые в период той или иной конъюнктуры вы¬
ступили с мировоззренческим формулированием конъ¬
юнктурных иллюзий, были очень скоро забыты. Если
оставить в стороне их непосредственную юбилейно-ора¬
торскую деятельность, то можно сказать, что они не
оказали никакого воздействия по сравнению с филосо¬
фами «кризиса» в собственном смысле, чья деятельность
образует непрерывную линию развития. Это говорит о
том, что необходимо со всей серьезностью относиться к
буржуазным философам, создающим концепции, их надо
рассматривать как философов, программирующих буду¬
щую практику. Конечно, это программирование находит¬
ся во власти стихийности. Мыслители не в силах пред¬
видеть общественные результаты своего мышления, они
не могут предсказать осуществления того, что они лишь
смутно ощущают, так как все, что было ими воспринято,
и притом еще в зародышевой форме, само получило от¬
ражение через превращенное сознание. Но эти резуль¬
таты важны, ибо, воспринимая те или иные современные
проблемы и тенденции, они предвосхищают будущие
тенденции буржуазной идеологии и классовой практики.
Возьмем, к примеру, того же Ницше. Пусть для сво¬
его времени он был аутсайдерам. Но он очень точно по¬
чувствовал противоречие между буржуазными иллю¬
зиями подъема и моралью, практическими потребностя¬
ми крупного капитала, нацелившегося на борьбу за ми¬
ровое господство; он стремился провозгласить варвар¬
ство, заключенное в самой капиталистической практи¬
ке, великим здоровым началом и освободить его от мо¬
ральных оков — то варварство, которое практически до¬
224

стигло своего крайнего выражения в империалистиче¬
ских войнах, в белом терроре гражданских войн и, на¬
конец, в фашизме. То, что современникам казалось в
Ницше болезненной фантазией, на самом деле было
предвосхищением бесчеловечного, звериного характера
империализма, результатом тенденций, которые он по¬
чувствовал и воплотил в форме «эстетической» невин¬
ности.
Эта функция философии, связанная с предвосхище¬
нием будущего, вырастает из присущего ей свойства
отражать действительность. Ибо ее всеобщие мысли
воспроизводят, даже если это делается в абсолютно
превращенной форме, всеобщие материальные отноше¬
ния, которым придается идеальное выражение и ко¬
торые отражаются в особом аспекте, с классово-бур¬
жуазной точки зрения. А классовый аспект внутрен¬
не присущ идеологически-теоретическим предпосыл¬
кам, всеобщим концепциям, идеальным моделям и
нормам.
То или иное разрешение «кризиса», стихийно осу¬
ществляющегося и философски выражаемого, и проис¬
ходит в направлении, которое уже заложено во всеоб¬
щих свойствах империалистической идеологии: во все¬
общей структуре буржуазной идеологии, скованной то¬
варным фетишизмом. Особенно же ярко —в схема¬
тизме буржуазной идеологии, в повороте к «реакции
по всем линиям», в специфической форме превращен¬
ного сознания, в мистификации и в направленности на
мобилизацию, для которой подыскивается философская
мотивировка.
Поскольку «кризис» здесь не становится переход¬
ным этапом на пути к действительной критике импе¬
риализма и капитализма, но является только отправ¬
ным пунктом, в результате возникает философия, ко¬
торая полностью укладывается в рамки мобилизующей
идеологии. «Укладывается» — это, пожалуй, слишко-м
механистически сформулировано: ибо мобилизующая
идеология не является для философии неким заранее
данным и внешним вместилищем, но развивается, если
иметь в виду ее мировоззренчески-философокую сторо¬
ну, как раз исходя из философии. «Разрешение» выте¬
кает из данных предпосылок, рассматриваемых под уг¬
лом зрения их стабилизации и развертывания, отража¬
8—202
225

ет в превращенной форме всеобщие социальные отно¬
шения и побуждает к деятельности, конкретное содер¬
жание которой — исключительно обслуживание интере¬
сов господствующих классов.
Поэтому то обстоятельство, что мировозэренчески-
концептуальные философские учения, как правило, бы¬
ли и остаются тесно связанными с империалистической
политикой антидемократического, антилиберального,
консервативного и фашистского толка, выражает не
внешний параллелизм, а стихийно действующую зако¬
номерность. Не случайно также и то, что иллюзиям ли¬
беральных методов соответствуют в научно-методологи¬
ческой сфере формалистическая позиция, мировоззрен¬
ческий релятивизм и что именно в этом направлении
все же преобладают тенденции крушения и релятивиза¬
ции либерально-демократических иллюзий. А отсюда
осуществляется — и история дает тому достаточно при¬
меров— разоружение перед иллюзиями фашистского и
т. п. типа. Типичной в этом отношении является, прав¬
да на различных уровнях, деятельность Карла Манн¬
гейма, Альфреда Вебера и Карла Ясперса в преддве-
ри гитлеровского фашизма. Здесь проявляется особая
функция а нтико мм у низ м а — стимулир ов а ние ф апиивма.
Этой основной тенденции полностью соответствует то
обстоятельство, что различные формы консервативно-
националистической университетской философии, не под¬
вергаясь сколько-нибудь существенным изменениям, не¬
прерывно господствуют со времени Веймарской респуб¬
лики— и в период гитлеровского фашизма и при бонн¬
ском режиме. Что касается «погромов» 1933 года, то они
касались демократов и евреев, не имевших доминирую¬
щего влияния. После 1945 года в Западной Германии не
произошло сколько-нибудь существенных изменений,
если при рассмотрении перехода от нацистской к кле¬
рикально-ориентированной идеологии отвлечься от про¬
блемы чисто личностной преемственности. Некоторые
философы, которые были слишком тесно связаны с на¬
цистской пропагандой, на время отошли на задний план.
А затем через борьбу против марксизма-ленинизма про¬
изошел поворот к обновленной, выработанной в изме¬
нившихся условиях своеобразной мобилизующей идео¬
логии.
Независимо от того, связаны ли они были с универ-
226

ситетокой карьерой или нет, философы, чья деятель¬
ность была характерной для этой линии мировоззрен-
чески-содержательного, создающего концепции фило¬
софствования, в большинстве своем стояли и стоят на
«правом» фланге фракционной шкалы буржуазной по¬
литики. Это справедливо по отношению к Ницше и
Шпенглеру, Хайдеггеру и Ясперсу, Фрейеру и Гелену, по
отношению к представителям схоластики, к придворным
философам гитлеровского фашизма Боймлеру, Крику и
др., по отношению к Кайзерлингу и Юнгу, Эйблу и
Демпфу. Это относится в первую очередь ко всей ли¬
нии Немецкого философского общества, которое было
основано в 1917 году в качестве союза, цель которого
усматривали в борьбе против «ненемецкой» философии.
Методологические концепции Дильтея и Гуссерля здесь
впервые оказались пригодными. Не случайно, что на
этом правом фланге стояли те философы, которые через
неокантианство пришли к объективному идеализму (как
Коген и Наторп ко времени первой мировой войны),
иррационализму (как Риккерт) или неогегельянству.
Последнее больше всего относится к Глокнеру.
В качестве доказательства можно сослаться не толь¬
ко на вклад в откровенно империалистическую пропа¬
ганду философов, начиная от Зиммеля и кончая Вунд¬
том, от тех, кто уже был назван выше, и кончая Рота-
кером, Гэрингом, Хайметом и др. Существует и более
глубокая связь; речь идет не о внешнем сосуществова¬
нии политического осмысления и философской позиции
(такая внешняя связь типична для Геккеля как предста¬
вителя естественнонаучного материализма). Ведь в ми¬
ровоззренческом концептуальном развитии с его общей
тенденцией движения к религии, к мистицизму и т. д.
имманентным потребностям формирования империали¬
стических концепций соответствовало то обстоятельство,
что крах либеральных иллюзий, развенчание которых не
посягало на их буржуазные предпосылки, имел своим
фактическим следствием выработку фашистских иллю¬
зий. Связь состоит в том, что материальные условия
империалистического классового господства стихийно
действовали и в качестве условий идеологического фор¬
мирования концепций, закономерным образом выража¬
лись в этих концепциях, в производстве фантастического
философского отражения, созданного с целью разреше¬
8*
22ft

ния наступившего и обострившегося всеобщего и идео¬
логического кризиса буржуазии.
Поворот к религии в буржуазной философии осу¬
ществляется в рамках присущего ей специфического спо¬
соба мировоззренческого обобщения, (который состоит
в том, что особый горизонт интересов и опыта буржуа¬
зии выражается во всеобщей форме, а условия ее гос¬
подства формулируются абстрактно как идеальные ус¬
ловия и в этом отражении приобретают характер нор¬
мативных и нормальных, вечных и естественных. Так
порядок господства буржуазии, относительный и исто¬
рически преходящий, изображается в качестве нормы
мирового порядка; грозящий ему конец предстает в ви¬
де конца мира. Социальная психология буржуазии воз¬
водится в ранг нормативного духовного облика челове¬
ка, как такового. По необходимости некритическое от¬
ношение к основам собственного классового господства
ведет к растворению их историчности в мнимой естест¬
венности; тогда и кризис этих основ выступает в виде
кризиса человечества, а борьба против буржуазного
порядка—как восстание против некоего вечного поряд¬
ка. И не важно, как этот последний обосновывается.
Отсюда возникает специфическая демагогия и мировоз¬
зренческая форма, в которой буржуазия заявляет свои
претензии на господство. Подчинение ее господству ока¬
зывается подчинением божественному, естественному
порядку и т. д., подчинение мыслям о ее господстве —
подчинением всеобщей «истине». Так создается карти¬
на самоинтерпретации, где восходящее движение бур¬
жуазного общества рисуется в виде восхода звезды, а
его гибель —в виде апокалипсиса. Отсюда проистекает
и специфическая демагогия. Принятие буржуазной фи¬
лософии как якобы всеобщей и внеклассовой истины
идеологически вводит в сферу господства капитала.
Многообразие видов буржуазной философии, за кото¬
рым скрывается общая им всем структура, в этой свя¬
зи получает особую функциональную роль: различными
путями, которые в том или ином случае связаны с оп¬
ределенными традициями, содержаниями, почерпнуты¬
ми из опыта, вести! в конечном счете к одной цели.
В этом осуществляется специфическая надстроечная
функция буржуазной философии: поскольку особое
классовое содержание выступает под покровом всеоб¬
228

щего, общезначимого, действующего как будто непос¬
редственно, изолированно от класса, постольку оно и
может быть проведено в форме всеобщего и господст¬
вующего. Данная функция выполняется благодаря то¬
му, что философия развивает такие мировоззренческие
идеи, такие концептуальные интерпретации времени,
общества и человеческого Я, наконец, такие способы по¬
ведения, которые позволяют руководить отдельным ак¬
том поведения, не посягающего на основы капитализма,
относящегося к нему со всем терпением, принятием,
приспособлением и даже в конечном счете с агрессивной
защитой. При этом защита осуществляется не с точки
зрения отстаивания 'особого социального и политическо¬
го порядка господства узкоограниченного класса, а в
форме защиты всеобщего порядка, который следует ут¬
вердить. По отношению к конкурирующим империали¬
стическим странам она может приобретать националь¬
ный оттенок, в борьбе против мировой социалистической
системы маскируется в западническую или христиан¬
скую личину, при столкновении с внутренними револю¬
ционными силами ратует за естественный порядок, как
таковой.
Расхождение с основной закономерностью нашей
эпохи перехода от капитализма к социализму, защита
умирающего капитализма в его крайней форме немец¬
кого империализма — вот что определяет особенность
немецкой философии нашего столетия.
Она подвержена вместе с тем и действию всеобщих
закономерностей, присущих развитию буржуазной идео¬
логии нашей эпохи. Ниже мы попытаемся, имея в виду
теоретико-познавательный аспект, определить некото¬
рые всеобщие и существенные черты этой идеологии.
2.	ВСЕОБЩИЕ ОСНОВНЫЕ ЧЕРТЫ
С переходом к монополистическому капитализму и
империализму буржуазия осуществила и идеологический
поворот: приблизительно в то же время она развила в
основных империалистических странах специфически им¬
периалистическую идеологию1. Идеология эта функцио-
1 См.: А. С. Иерусалимский, Внешняя политика и дипло¬
матия немецкого империализма в конце XIX века, М., 1950.
229

пировала и функционирует в качестве идеологического
средства господства, апологетического обоснования по¬
литики финансового капитала; она отражает его стре¬
мления и формулирует его теоретические взгляды. ,
В Германии этот переход наиболее отчетливо проя¬
вился в развитии и деятельности Пангерманского сою¬
за, важнейшей пропагандистской организации монопо¬
листического капитала2, во все большем распростране¬
нии его идеологии, а также в аналогичной официаль¬
ной имперской идеологии, проповедующей поворот к
«мировой политике», звериное содержание (которой наи¬
более резко выражено в речах Вильгельма II. Эту идео¬
логию агрессии прусско-немецкого империализма и ми¬
литаризма питали традиции шовинистической консерва¬
тивно-милитаристской идеологии германско-христиан¬
ской империи, традиции контрреволюционных, антисо¬
циалистических и антидемократических программ, из¬
ложенных часто в вульгарной форме антисемитизма,
и связанный с этим культ военной силы и государ¬
ства как орудия экспансии, как милитаристской ма¬
шины. Эта традиция в немецкой идеологии была сплав¬
лена с агрессивно-империалистическими идеями о
мировой экспансии Германии, демагогически подхваты¬
вающими и канализирующими определенные антикапи-
талистические настроения, с идеями об исторической
миссии германской культуры, о всеобщей миссии гос¬
подства германско-арийской расы, расы господ, над низ¬
шими расами, о необходимости империалистической экс¬
пансии и колониальной политики, — необходимости, ко¬
торой было дано геополитическое обоснование.
Исторически отсталый политический порядок Герма¬
нии превратился в этой идеологии в преимущество гер¬
манского «органического» порядка, проигранная бур¬
жуазная революция из неудачи превратилась в истори¬
ческое достижение, а победоносная буржуазная револю¬
ция западных противников— в признак их неполноцен¬
ности. Так феодальные ценности преобразовывались в
ценности крупной буржуазии. Что касается внутреннего
порядка, то как следствие этих идей возникает диктату¬
ра, осуществляемая кайзером,—диктатура, вокруг ко¬
2 См.: Jiirgen Kuczynski, Propagandaorganisationen des
Monopolkapitals. Studien zur Geschichte des deutschen Imperialismus,
I, II, Berlin, 1950.
230

торой постоянно возводят ореол; во внешней же поли¬
тике война в скрытой или в явно высказанной форме
выступала как цель, уже подразумевающая уничтоже¬
ние народов. Все это было выставлено в качестве тре¬
бования, пропагандировалось, внушалось Классом и
Чемберленом, Вольтманом и Лагардом, Блайем и Бар¬
тельсом, пропагандировалось как в официальной прессе
и пропагандистских сочинениях, так и в толстых томах,
вещалось с папертей и кафедр. Это делалось различны¬
ми способами и в разных направлениях: дипломатически
или откровенно грубо, в виде националистского сепа¬
ратизма или в форме пангерманского империализма,
высказывалось то в романтической, то в псевдонаучной
форме, выдавалось за правовую претензию «немецкого
духа» или «немецкой крови», «немецкого труда» или
оружия, немецкого прошлого и будущего. Генрих Манн
в «Верноподданном» довольно наглядно изобразил но¬
сителя этой идеологии. Претензии гипертрофированного
шовинизма на господство над всем миром, представшие
в качестве мнимого права, неосуществление которого
было бы несправедливостью, а осуществление оправды¬
вало бы силу и угнетение и освящало «бы все и всякое
внутреннее зло—вот что в период перед первой миро¬
вой войной характеризовало идеологию подготовки вой¬
ны. Более общей ее основой были верноподданнические
кайзеровские формы сознания, вдалбливаемые всем
официальным аппаратом воспитания и традициями.
В 1905 году консервативный буржуазный историк
Эрих Маркс торжественно писал об «империалистиче¬
ской идее современности»: «Разрыв с либеральным уни¬
версумом очевиден: повсюду старый либерализм, про¬
поведовавший свободное движение, гармонию интере¬
сов, ограничение государственной власти,— этот либе¬
рализм с его морально-политическими идеалами и дог¬
мами, в которые он так искренне верил, отступил на
задний план. Мир стал более жестоким, воинственным,
даже более исключительным»3. И в качестве идеолога
Эрих Маркс приветствует именно этот империализм,
«великую и далеко идущую политику силы», он при¬
ветствует империализм, экономическая сущность кото¬
3 Erich Mareks, Die imperialistische Idee der Gegenwart, in:
Erich Mareks, Manner und Zeiten, Leipzig, 1918, Bd. II, S. 233.
231

рого от него скрыта, именуя его «сильным воспитате¬
лем», «знаменем штурма», и возвещает о признаках
грядущей борьбы государств. Он приветствует эту борь¬
бу как борьбу народов, которая всегда «означала жизнь
и энергию», как великую «творческую» силу.
Империалистические идеи возникли и распростра¬
нялись во всех тех главных центрах капиталистического
строя, в которых закономерно совершался переход от
капитализма свободной конкуренции к капитализму
монополистическому. Финансовой олигархии нужна бы¬
ла идеология борьбы, которая соответствовала бы по¬
требностям новой эпохи, эпохи, которая в отличие от
предшествующей уже не имела относительно мирного
характера, но приобрела черты скачкообразного, ката¬
строфического развития через противоречия, обострив¬
шиеся до насильственных катаклизмов. Обострилась
борьба империалистических сил за рынки сбыта, сферы
приложения капитала, за сырье и рабочую силу. Она
разгоралась как борьба за передел уже поделенного
мира, как борьба за мировое господство.
Назревала мировая война. Движущая сила этого
развития заключена в экономике. Концентрация произ¬
водства на огромных предприятиях сразу ускорила
обобществление труда, но одновременно обострила про¬
тиворечие между общественным характером труда и
частным присвоением. Что касается капитала, то бла¬
годаря процессам централизации и концентрации воз¬
ник монополистический капитал; благодаря сращиванию
промышленного и банковского капитала образовалась
финансовая олигархия, все увеличивающиеся массы ка¬
питала сосредоточивались в руках все меньшего коли¬
чества владельцев. Капитализм достиг своей последней
и высшей стадии, на которой до крайности обострились
все противоречия: основное противоречие и вытекающие
из него противоречия между капиталом и трудом, меж¬
ду эксплуатируемыми, угнетенными нациями колони¬
альных и зависимых стран и империалистическими дер¬
жавами, а также противоречия между этими последни¬
ми. Эти противоречия привели к тому, что капитализм
стал чреват социалистической революцией. Империа¬
лизм является ее историческим кануном.
Поэтому одно лишь обострение конкурентной борь¬
бы империалистических держав за мировое господство
232

ни в коей мере не определяет характер их идеологии.
В ней скорее отражается объективная историческая
позиция финансового капитала; она отражает капита¬
лизм в канун социалистической революции и» является
оружием сохранения империалистического классового
господства. С самого начала она была в высшей степе¬
ни антикоммунистической и контрреволюционной; ког¬
да разразился всеобщий кризис, эта сторона стала оп¬
ределяющим, а на втором этале кризиса — абсолютно
доминирующим ее содержанием. Мессианизм, одной из
форм которого был развенчанный миф об американском
веке, в ходе нарастающего кризиса капитализма и по¬
бедоносно наступающей социалистической революции,
а также колониальных освободительных революций все
более и более наполняется этим контрреволюционным,
авантюристически-беоперспективным содержанием. Это
те же самые движущие силы, которые выполняют агрес¬
сивную миссию не только в борьбе с аналогичными кон¬
курирующими силами, .но и в борьбе против собствен¬
ного уничтожения и исторического конца.
Таким образом, идеология финансовой олигархии
вырастает из «классового интереса, который есть отрица¬
ние исторической закономерности перехода от капита¬
лизма к социализму, отрицание освобождения произво¬
дительных сил общества, наиболее существенная из
которых — сам рабочий класс, от всякого рабства и
порабощения; причем это отрицание относится как
к революционному движению, неизбежно возникаю¬
щему в собственной стране, так и к международ¬
ному движению социалистического освобождения на¬
родов.
Различные империалистические центры развивают
различные конкретные идеологии в соответствии с их
особым положением и традицией, внутренними и внеш¬
ними условиями развития и их исторической ситуацией.
Идеология немецкого империализма в различных фазах
ее развития отражает и его историческую отсталость —
провал буржуазной революции, союз между крупной
буржуазией и юнкерством — и его «молодость», когда
он вторгается в уже поделенный мир; провал этого им¬
периализма в борьбе за новый передел мира она отра¬
жает в форме реваншизма; затем, после 1917 года, роль
немецкого империализма как ударной силы междуна¬
23Z

родной империалистической реакции она отражает в
виде крайнего антикоммунизма и космополитизма. При¬
чем последний одновременно выражает растущее взаи¬
мопереплетение международного финансового капитала.
Особое историческое положение немецкого империализ¬
ма обусловливаем тот факт, что он формирует наиболее
крайнюю форму империалистической идеологии, а так¬
же раньше других выявляет черты идеологического кри¬
зиса буржуазии.
Ниже будет сделана попытка определить, имея в ви¬
ду теоретико-познавательный аспект, некоторые основ¬
ные и всеобщие структурные свойства и закономерные
тенденции идеологии империализма, вырастающие из
исторической и социальной его позиции,— тенденции,
которые со своей стороны находят специфическое выра¬
жение в различных идеологиях.
В Германии систематически выявить основные чер¬
ты империалистической идеологии впервые попытался
Рудольф Гильфердинг в книге «Финансовый капитал»,
законченной в 1905 году и вышедшей в свет в 1909 году.
Несмотря на известные слабости книги, несмотря на по¬
следующее ренегатство Гильфердинга, эта книга пред¬
ставляет собой значительное достижение.
Гильфердинг характеризует новые черты идеологии
финансового капитала следующим образом.
Вначале он выдвигает на первый план противопо¬
ложность новой идеологии по отношению к либеральной:
«Эта идеология, однако, полностью противоположна ли¬
берализму; финансовый капитал хочет не свободы, а
господства; в самостоятельности отдельного капитали¬
ста он не видит смысла — он требует его объединения с
другими, он ненавидит анархию конкуренции и жаждет
организации, правда только для того, чтобы быть в со¬
стоянии подниматься на все более высокие ступени кон¬
куренции...
Требуется мощное в политическом отношении госу¬
дарство, которому уже не нужно в его торговой поли¬
тике принимать во внимание противоположные интере¬
сы других сил... Государство, которое может повсюду
вторгнуться в мир... чтобы быть в состоянии превратить
весь мир в сферу приложения своего финансового кали*
тала и проводить политику экспансии, присоединять
новые колонии...—такой становится политика неограни-
234

ценной силы, которую требует финансовый калита-
лизм» 4.
И Гильфердинг разъясняет: «А потребность в поли¬
тике экспансии революционизирует все мировоззрение
буржуазии»5. Финансовый капитал >«не удерживает ни¬
чего из гармонии капиталистических интересов; напро¬
тив, он знает, что конкурентная борьба все более ста¬
новится политической борьбой за власть. Идеал мира
померк, место идеи гуманизма занял идеал величия и
мощи государства»6.
Он характеризует «поворот в национальном мышле¬
нии, которое больше уже не признает права каждой
нации на самоопределение и независимость и которое не
является больше выражением демократической веры в
существующее в национальном масштабе равенство все¬
го, что присуще человеку»7. «В качестве идеала теперь
выступает забота о том, чтобы обеспечить своей нации
господство над миром,— стремление столь же неограни¬
ченное, как и стремление капитала к прибыли, из- кото¬
рого и возникает стремление к господству»8. «Так как
подчинение других наций совершается благодаря силе,
то есть весьма естественным путем, то кажется, будто
господствующая нация обязана этим господством своим
особым естественным качествам, скажем своим расо¬
вым качествам. Таким образом, в расовой идеологии
дается обоснование стремления финансового капитала
к власти, облаченное в естественнонаучную форму... Ме¬
сто демократического идеала равенства заступает идеал
олигархического господства. Но если в области внешней
политики этот идеал, казалось бы, охватывает всю на¬
цию, то в области внутренней политики преобразование
идеала состоит в том, что подчеркивается позиция гос¬
под в противовес интересам рабочего класса»9.
Гильфердинг указывает на крушение иллюзий и ци¬
низм по отношению к «померкнувшим идеалам»10, на
4 Rudolf Hilferding, Das Finanzkapital, Berlin, 1947,
S. 462 f.
5
6
7
8
9
Там
Там
Там
Там
Там
же, стр. 463.
же, стр. 464.
же.
же.
же, стр. 464 и след.
10 Там же, стр. 465.
235

обесценивание «гуманистического опьянения», идеала
справедливости как прекрасной мечты и т. д. и по-свое¬
му указывает на противоречие: «Он (империалист.
В. X.) очень озабочен смягчением того, что реально
противоречит капиталистическим интересам; он пони¬
мает всю внутреннюю политику как дело борющихся
друг с другом, но также и объединяющихся капитали¬
стических синдикатов. Но как он увлекается, как теря¬
ет всякий контроль, когда он разоблачает свои собст¬
венные идеалы...
С жестокой ясностью он взирает на народы и видит
над всеми ними только свою собственную нацию. Она
является действительной, она живет в мощном государ¬
стве, которое постоянно увеличивает эту свою мощь...
Подчинение частных интересов более высокому всеоб¬
щему интересу, которое составляет условие всякой жиз¬
неспособной социальной идеологии, достигается тем,
что чуждое народу государство и сама нация связыва¬
ются воедино, а национальная идея в качестве движу¬
щей силы оказывается поставленной на службу полити¬
ке. Классовые 'противоречия исчезают и снимаются во
имя целого. На место борьбы классов, которая для иму¬
щих является опасной и безысходной, поставлена сов¬
местная деятельность нации, объединенной во имя на¬
ционального величия»н. «Следовательно, империализм
осуществляет разрушение всех иллюзий с тем, чтобы
самому создать новую и еще более грандиозную»11 12.
Вот что в общем и целом говорит Гильфердинг. Ему
принадлежит научная заслуга: он попытался вывести
всеобщие черты империалистической идеологии из эко¬
номики империализма. Правда, в пределах той огра¬
ниченности, которая обнаружилась уже в тогдашнем
его произведении. Поскольку он пренебрегает сферой
производства, недооценивает значение концентрации
производства и сферы обращения, изменение в миро¬
воззрении буржуазии он слишком односторонне выво¬
дит только из «стремления к политике экспансии», а не
из движения внутренних противоречий в первую оче¬
редь. И хотя он правильно усмотрел в стремлении к
экспансии момент, способствующий формированию
11 Там же, стр. 466.
12 Там же, стр. 465.
236

идеологических концепций, все-таки этот момент был
сильнее ориентирован на подготовку империалистиче¬
ской агрессивной войны, чем это нашло и могло найти
выражение у Гильфердинга. После двух мировых войн
понять это очень несложно. Но существеннее то, что
выработка этих концепций была гораздо глубже и не¬
посредственнее связана с реакцией на классовую борь¬
бу пролетариата, чем это представлялось Гильфердин-
гу. Выработка олигархического идеала является в пер¬
вую очередь реакцией на внутренние обстоятельства;
она начинается уже в либеральной идеологии как ответ
на самостоятельные выступления пролетариата. По от¬
ношению к Германии это особенно верно: либерализм,
как таковой, в своей квазиформальной чистой форме
в ней никогда не господствовал, но эволюционировал
от предмартовского либерализма к национальному ли¬
берализму, который уже тогда был антидемократиче¬
ским. У Гильфердинга, несомненно, имеют место элемен¬
ты 1приукрашивания буржуазного либерализма; при
этом в него вкладывается содержание, свойственное
главным образом мелкобуржуазному демократизму.
Правильно здесь констатируется, что:
1)	либеральная идеология была отброшена, буржу¬
азный демократизм подвергся отрицанию;
2)	буржуазный идеал равенства был заменен тези¬
сом о неравноценности наций, праве сильного и пре¬
тензиями на мировое господство, а затем — олигархи¬
ческим идеалом господства;
3)	верна характеристика демагогической функции
как демагогии относительно иллюзорной общности ан¬
тагонистических классов, внешней задачей которой яв¬
ляется борьба за мировое господство.
Неточна характеристика расовой идеологии. Правда,
в своей зародышевой форме она первоначально возник¬
ла в колониальном мире, но в систематическом виде бы¬
ла разработана как теория внутреннего угнетения, кото¬
рая одновременно могла функционировать как теория
экспансии. Это отчетливо видно на примере Гобино и
Чемберлена, а также и Ницше. Это была как раз та¬
кая теория, которая могла привести в теоретически
взаимосвязанную форму отрицание демократии внутри
страны и вне ее. Если взять, например, гитлеровско-фа¬
шистскую диктатуру, то она показала, что расизм сна¬
237

чала служил орудием подавления социалистических и
демократических сил; уничтожение евреев было прояв¬
лением внутреннего террора и запугивания, хотя одно¬
временно была выработана модель для терроризиро¬
вания и искоренения других народов.
Гильфердинг говорит о мировоззренческом (Повороте,
в то время как поворот, который он на самом деле ха¬
рактеризует, касается только политических и социаль¬
ных воззрений, а ни в коей мере не мировоззрения в це¬
лом. Представляется, что как раз известные кантиан¬
ские элементы, которые есть в его книге — Ленин
указал на это,— и сделали его слепым по отношению к
мировоззренческим изменениям, которые, правда, охва¬
тывают названные воззрения, но одновременно подра¬
зумевают более широкую и более объемлющую связь.
Поэтому в сферу анализа Гильфердинга не попадает
характерный для империалистической идеологии процесс
отхода от традиций прогрессивной буржуазной идеоло¬
гии периода подъема, процесс разрушения таких тра¬
диций, как традиции Просвещения; не рассматривается
им и соответствующий поворот к фантастически-религи-
озным формам, от которых некогда эмансипировалась
прогрессивная буржуазия.
Немецкая милитаристская идеология периода первой
мировой войны соответственно ее господствующим отно¬
шениям и традициям была в мировоззренческом отно¬
шении глубоко пронизана традиционно-церковными ве¬
яниями; гитлеровско-фашистская идеология явно заклю¬
чала в себе религиозно-фантастические черты «мифа
XX столетия». Современный же боннский режим, про¬
должая традиции политического клерикализма двадца¬
тых и начала тридцатых годов, снова пропагандирует
клерикальную идеологию в качестве господствующей, в
качестве боевой идеи класса, который некогда во имя
разума боролся со средневековыми предрассудками и с
церковью как феодальной силой.
Наконец, Гильфердинг не говорит о существенном
для идеологически-мировоззренческого развития эле¬
менте паразитизма — указания на него нет в его эко¬
номическом и политическом анализе. А соответственно
отсутствует и рассмотрение черт, которые присущи им¬
периализму как умирающему и паразитирующему ка¬
питализму и которые определяют и его идеологию. Но
238

только исходя из этого — о чем мы сейчас только упо¬
мянем — можно полностью понять буржуазный декаданс
как в идеологии, так и в искусстве.
И все-таки Гильфердинг охарактеризовал существо
изменения политической и идеологической надстройки
монополистического капитализма.
Ленин на основе своего анализа, применяющего диа¬
лектический материализм и в силу этого впервые ухва¬
тывающего внутреннюю диалектику империализма как
высшей стадии капитализма, следующим образом поды¬
тоживает эти существенные моменты: «Политической
надстройкой над новой экономикой, над монополистиче¬
ским капитализмом (империализм есть 'монополистиче¬
ский капитализм) является поворот от демократии к по¬
литической реакции. Свободной конкуренции соответ¬
ствует демократия. Монополии соответствует политиче¬
ская реакция... И во внешней политике, и во внутренней,
одинаково, империализм стремится к нарушениям демо¬
кратии, к реакции. В этом смысле неоспоримо, что им¬
периализм есть «отрицание» демократии вообще, всей
демократии...» 13
Ленинская характеристика является и более всеоб¬
щей и более глубокой. Она касается самого существа
империалистической политики и идеологии. Если речь
идет о внутренних отношениях немецкой нации, то она
означает стремление монополистического капитала к
неограниченному господству, к подчинению всей нации
его господству, к подавлению всех противоборствующих
сил, а значит, движение к тотальному господству с при¬
менением различных средств политического распоряже¬
ния властью. По отношению к другим государствам и
нациям это означает: стремление к насильственному
расширению, к новому переделу сфер империалистиче¬
ского господства, к подчинению и порабощению других
наций и народов. Подготовка войны и агрессия — имма¬
нентные тенденции экономического базиса империа¬
лизма.
Связь между наступлением на демократические от¬
ношения во внутренней и внешней сферах совершенно
очевидна; она становится непосредственно зримой во
внутренней милитаризации, направленной на подавле-
13 В. И. Ленин, Поли. собр. соч., т. 30, стр. 93.
239

HHie народных масс и их мобилизацию для внешней аг¬
рессии. И наоборот, внешняя агрессия служит средством
для укрепления внутреннего господства.
Отрицание демократии относится и к политическим
методам господства и к идеологии как системе идей это¬
го господства. Это означает разрушение демократиче¬
ских традиций в буржуазной идеологии, поворот к ре¬
акции — в виде обращения к реакционной идеологии
XIX века. И в самом деле, нет империалистической идео¬
логии борьбы, которая не имела бы своих предшествен¬
ников, не заимствовала бы определенных элементов из
реакционных течений XIX века — от антисемитизма и
политического католицизма до идеи мировой экспансии
Германии. Однако это продолжение традиций есть од¬
новременно их преобразование: на основе нового клас¬
сового содержания формируется новая идеология. Клас¬
совое содержание ее иное, видоизменены ее формы
и методы. Например, новой является форма разрушения
демократических традиций: они разрушаются не только
путем открытого упразднения. Как правило, это ниспро¬
вержение является конечным продуктом процесса. Де¬
мократия ликвидируется также путем замены содержа¬
ния ее понятий противоположным. Например, идея на¬
ционального самоопределения была когда-то идеей осво¬
бождения угнетенных наций. Но этот лозунг самоопре¬
деления был наполнен противоположным содержанием,
когда всегерманская пропаганда стала прославлять пер¬
вую мировую войну, империалистическую агрессию как
борьбу за национальное самоопределение, когда во вре¬
мя второй мировой войны этот лозунг был применен
для расширения власти немецкого империализма и одно¬
временно для подчинения других наций. Наконец, эта
старая мелодия, содержанием которой теперь уже яв¬
ляется идея об экспансии господства монополистиче¬
ского капитала, служит боннскому режиму для пропа¬
ганды новой войны, для пропаганды реванша. Это из¬
вращение содержания, замена его противоположным
позволяет доказывать, что старые демократические
идеи — такие, как демократия, свобода, равенство, на¬
род, нация и т. д.,— суть понятия, присущие и импе¬
риалистической идеологии. Но здесь одновременно ска¬
зывается оборонительный характер этой идеологии. Она
вынуждена приспосабливаться к народным массам; она
240

уже не может, как это делала реакция XIX века, просто
кичиться старыми добрыми временами, присягать в вер¬
ности традиции; она должна предполагать разрушение
этой традиции. Ибо народные массы стали политически
активными, открыто вышли на историческую арену;
даже внешнее господство над массами в период импе¬
риалистической войны больше уже невозможно без
их согласия, без того самообмана, будто война слу¬
жит их собственным интересам. Ибо война стала
тотальной войной, втягивающей в свою орбиту все
население.
Специфический характер империалистической идео¬
логии выражается в том, что она отражает в идеологи¬
ческой форме интересы монополистического капитала.
На тех или иных этапах развития она создает концеп¬
ции для практической экономической и государственной
политики. И все же ее специфика проистекает из того,
что она предназначает это содержание для другого клас¬
са— для объекта эксплуатации и подавления, что она
является идеологией для тех, кого требуется подчинить
империалистическим интересам.
Но эта идеология должна выполнять не только функ¬
цию подавления, функцию организации и подчинения.
Тенденция к войне, к насильственному переделу эконо¬
мически и территориально уже поделенного мира — вот
что неотделимо от империализма, с необходимостью вы¬
растает из его экономики. Для подготовки и проведения
этой войны необходима мобилизация масс. В силу этого
империалистическая идеология имеет характер такой
военной мобилизации. Монополистический капитал нуж¬
дается в массах, которые так же работали, боролись и
умирали бы за него, как они работали, боролись и уми¬
рали бы во имя собственных интересов. Равным обра¬
зом в его идеологии есть сторона, обращенная к наро¬
дам, которые уже покорены или которые предстоит по¬
корить, к зависимым народам, чьи демократические ин¬
тересы идеология монополистического капитала отри¬
цает в такой же мере, в какой она должна «интегриро¬
вать», а также мобилизовать эти народы.
Таким образом, сущность и внутренняя структура
империалистической идеологии обусловливается ее
ролью — ролью средства, призванного примирить те
внутренние и внешние противоречия, на которые натал¬
241

кивается монополистический капитал в его неограничен¬
ном стремлении к прибыли.
Отсюда может быть выведена основная структура
империалистической идеологии. Характеристика Гиль-
фердинга относится исключительно к определенному
типу этой идеологии, который сформировался перед на¬
ступлением всеобщего кризиса капитализма и характе¬
ризовал тот исторический этап, когда империализму еще
не противостоял социализм как общественная система.
Ниже мы ограничимся рассмотрением лишь того ядра
империалистической идеологии, которое составляют ос¬
новные социальные и политические проблемы.
(«Основная структура» характеризует внутреннюю
связь идей империалистической идеологии и указывает
на те условия, которым она должна удовлетворять, что¬
бы выполнять свою специфическую идеологическую
функцию в интересах финансовой олигархии. Она, эта
структура, закономерно вытекает из объективных про¬
тиворечий общества. По отношению к определенным
идеям, как мыслительным содержаниям, она носит фор¬
мальный характер. Причем эта структура (в виде клас¬
сового содержания) образует специфическое содержа¬
ние структуры, тогда как определенные идеи есть ее из¬
меняющаяся форма. Она определяет содержание этих
идей как инструмента господства монополистического
капитала, роль которого — угнетение и мобилизация
масс во имя целей, направленных против объективмо-
исторических интересов, против исторической законо¬
мерности перехода к социализму.
То обстоятельство, что империалистическая идеоло¬
гия являет собой чрезвычайно пеструю картину, что на¬
ряду с понятием нации выступают такие понятия, как
народ, раса, демократия, наряду с шовинистическими
идеями все более выдвигаются идеи космополитические,
что наступление новой эпохи перехода к социализму
вызывает со стороны империалистической идеологии но¬
вые и новые реакции,— все это делает правомерным во¬
прос о структурной общности, которая в рамках этой
идеологии придает всем представлениям такого рода
характер империалистических.
Поскольку монополистический капитал вообше бази¬
руется на капитализме, в фундаменте империалистиче¬
ской -идеологии лежат всеобщие существенные черты,
242

свойственные буржуазной идеологии вообще. Ее специ¬
фика проистекает из крайнего обострения всех противо¬
речий в соединении с тенденцией к подчинению всего
общества интересам монополистического капитала, в
наиболее крайней форме представленного государствен¬
но-монополистическим капитализмом, и в особенности —
из того факта, что она является идеологией мобилизации,
обращенной к народным массам в эпоху социальных ре¬
волюций.
Важнейшим противоречием было и остается здесь
основное противоречие капитализма, противоречие меж¬
ду общественным характером труда и частным присвое¬
нием, которое проявляется в классовой борьбе буржуа¬
зии и пролетариата. Однако речь идет не только об этом
противоречии. Оно является ядром более широко
простирающегося противоречия между империализмом
и народом, между монополистическим капиталом и объ¬
ективными интересами всех немонополистических клас¬
сов и слоев. Это противоречие постепенно выдвигается и
обостряется в нашем веке. Оно проистекает из устремле¬
ния монополий подчинить и присвоить себе все произво¬
дительные силы нации.
Монополистический капитал противостоит организо¬
ванному рабочему движению; одновременно он стоит
перед растущим антиимпериалистическим, демократиче¬
ским движением. Но с другой стороны, он нуждается в
народных массах как производителях и объектах экс¬
плуатации, как человеческом материале для своего
господства, для ведения войны. Ему нужны народные
массы — рабочий класс, а также и другие промежуточ¬
ные слои, которые имеют объективно противоположные,
а вовсе не родственные с монополистическим капиталом
интересы. В связи с этим элементарным условием идео¬
логического господства — а само оно выступает как со¬
ставная часть экономическо-политического механизма
господства — является невежество народных масс, кото¬
рые не должны осознавать объективных общественных
условий своего собственного действия и бытия, своих
объективных общественных классовых интересов, непри¬
миримости классовых противоречий и вытекающей от¬
сюда необходимости ниспровержения политического гос¬
подства буржуазии и установления собственной госу¬
дарственной власти.
243

Монополистический капитал имеет олигархическую
и антидемократическую ориентацию, так^ как всякая
тенденция к политической самодеятельности, для которой
буржуазная демократия предоставляет определенные
возможности, должна быть направлена против него са¬
мого. Но ему приходится скрывать свою враждебность
народу, свой антидемократический характер, ибо без
масс он ничто.
В силу этих причин неотъемлемой составной частью
империалистической идеологии является ее социальная
демагогия, которая утверждает иллюзорную общность
между эксплуататорами и эксплуатируемыми. Деклари¬
руется ли эта общность как нация, раса, народное сооб¬
щество или общность христианская, она должна способ¬
ствовать примирению классов, примирению непримири¬
мого, должна замазывать антагонизмы, чтобы внушить,
что противоречия надо принять как «семейные» разли¬
чия, существующие по воле бога или естественным обра¬
зом. Таким образом, империалистическая идеология все¬
гда является идеологией затушевывания внутренних
классовых противоречий, идеологией, сочетающей дема¬
гогические рассуждения об «общности», о примирении
классовых противоречий с элитарной концепцией.
По отношению к этой «общности» внутреннее проти¬
воречие затем изображается внешним. Ее границы, ко¬
торые она подразумевает как особая общность, воздви¬
гаются то перед внутренним «врагом», якобы угрожаю¬
щим этой «общности» (а в действительности грозящим
монополистическому капиталу), то перед предполагае¬
мым объектом эксплуатации и завоевания. По отноше¬
нию к этим последним «общность» изображается как
нечто более высокое по достоинству, как носитель некой
фантастической легитимной миссии господства, а сами
объекты экспансии выступают как нечто второсортное,
как материал для агрессии и угнетения. Решающее же
значение имеет то, что иллюзорная общность как носи¬
тель «высших» всеобщих интересов получает свое содер¬
жание, свою цель из внешнего отношения —она осуществ¬
ляет «миссию», осуществляет ее как нация, раса, сооб¬
щество, единое в своей вере, традициях, носящее харак¬
тер кровной или духовной общности. Миссия обосновы¬
вается различными способами, но, во всяком случае,
ответственность за агрессию всегда возлагается на вра-
244

fa, от которого надо ^защищаться». В то же время
миссия рассматривается таким образом, будто сообщест¬
во выполняет волю высшей «силы», возложившей на
«общность» ответственность,— волю бога, судьбы, приро¬
ды. Это «высшее» освящение придает одновременно свя¬
зям «общности» вид мировоззренчески-моральной нормы.
Таким образом, демократическая концепция равен¬
ства подрывается во всех отношениях. Если идет речь
о внутренних делах, то это осуществляется в смысле
установления иерархического порядка, в смысле монар-
хически-милитаристски-бюрократического порядка кай¬
зеровской Германии, расчлененного соответственно с
принципом вождизма, еще более бюрократизированного
фашистско-гитлеровского «народного сообщества»,
включая сословную клерикальную концепцию «демокра¬
тических союзов». Если речь идет о внешних отноше¬
ниях, то концепции равенства заменяются теориями не¬
равенства, точнее, неравноценности народов и наций,
разделения их на народы, призванные господствовать, и
народы, предопределенные к рабству, на развитые и
неразвитые, на ведущие'и нуждающиеся в руководстве,
на народы, оказывающие поддержку, и народы, нуж¬
дающиеся в помощи.
Отрицание демократии во внутренних отношениях
имеет еще один аспект. Идеология подчинения «общ¬
ности» некой «миссии» является идеологией подчине¬
ния нации интересам монополистического капитала.
Поэтому внутреннюю границу «общности» проводят
там, где пробиваются действительные социальные ан¬
тагонизмы, где действительные интересы трудящихся
масс в политическом и экономическом отношениях
вступают в конфликт с господствующим классом, где
противоречие, обусловленное существованием капитала,
движется к своему разрешению. В силу этого граница
такой «народной общности» воздвигается против рево¬
люционного рабочего движения, она ведет в конечном
счете к обособлению сообщества от всякой демократи¬
ческой деятельности, в форме которой также может
выступать рабочее движение. Идеология предвосхи¬
щает и пытается завершить тенденцию к тотальному
практическому господству монополистического капита¬
ла в экономическом, политическом и идеологическом
отношениях. И тогда по ту сторону границы примире¬
245

ния классов начинается террор, вступает в действие
альтернатива «друзья — враги».
Внутренний «враг» оказывается тогда предателем,
агентом, двойником, союзником врага внешн&го: подоб¬
но безродному отщепенцу, чужаку он отрицает «мис¬
сию» и т. д. Фашистский антисемитизм доказал, что и
иллюзорные противоречия, образование иллюзорных
групп может служить моделью для внутреннего и
внешнего террора.
Следовательно, основополагающая характеристика
империалистической идеологии состоит в том, что имен¬
но защиту реальных интересов народных масс, в первую
очередь революционных сил, пролетариата, она считает
враждебной деятельностью и осуждает ее.' Чуждость
этим силам оценивается в соответствии с самыми высо¬
кими критериями, а их выступление в свою защиту объ¬
является враждебной подрывной работой, чем-то недо¬
стойным человека. Так, в кайзеровской Германии со¬
циал-демократия рассматривалась как сила, чуждая
«нации», а демократические идеи расценивались как не
совместимые с «национальным» мышлением. На дележе
они были не совместимы с гипертрофированным шови¬
низмом правых в период Веймарской республики. По¬
добно этому, в боннской «демократии» общедемократиче¬
ские выступления за упрочение мира на пути разоруже¬
ния стали символом коммунизма и враждебности по
отношению к якобы свободному строю — примеров
сколько угодно. Метод проведения внутренней границы,
за которой узаконен террор, а внутри которой прости¬
рается сообщество с мнимой классовой гармонией,—
этот метод с некоторыми нюансами, правда весьма важ¬
ными, становится особенно характерным для всего
империалистического идеологического господства в
Германии.
И его, этот метод, даже «углубляют»: поскольку под¬
чинение должно стать тотальным, оно касается и инди¬
вида с его психическими реакциями; тот, кого представ¬
ляют внешним «врагом», чуждым и враждебным сооб¬
ществу элементом, чья деятельность изображается «под¬
рывной», — тот для индивида оказывается «канальей»,
«тоталитаристом среди нас» (каких тут только выра¬
жений ни подбирают). Все это направлено на нормиро¬
вание сокровеннейшей душевной жизни, на то, чтобы
246

воспитать ощущение неспокойной совести в случае от¬
клонения от норм.
Именно здесь действуют институты и общественные
механизмы, прямо или косвенно воспитывающие конфор¬
мизм и вынуждающие к нему: начиная от милитарист¬
ского казарменного воспитания и принуждения к осу¬
ществляемому в масштабах государства признанию
лояльности (так, как это было, например, в гитлеров¬
ском фашистском государстве; таковы же антикоммуни¬
стические нормы боннского государства об исповедном
регулировании совести) и кончая быстро разрастающим¬
ся в нашем столетии целым индустриальным аппаратом,
который руководит формированием мнений, убеждений,
вкусов.
Эта форма образования относительно гомогенного и
внешнего отношения друзей-врагов, форма образова¬
ния границ, за пределами которых господствует одно
лишь насилие, зоологическое право сильного, — особен¬
но важное звено в цепи идеологического, а значит, и
психологического приобщения к .империалистической по¬
литике, на пути запугивания и демагогии.
Именно здесь узловой пункт воспитания в духе им¬
периалистического варварства и в духе всего того, что
его в'ызывает. Восхваления у Ницше белокурой бестии
и речи, разжигавшие антисемитские настроения, взы¬
вавшие к общенемецкому духу, отличаются друг от
друга только в оттенках, так же как и варварские речи
Вильгельма II — от концепции государственной власти
Макса Вебера. Эта линия была продолжена антиболь¬
шевистской Лигой и идеологией «корпуса освобожде¬
ния», Шпенглером и Юнгером, гитлеровским фашиз¬
мом; и наконец, она завершилась обоснованием необ¬
ходимости атомного вооружения, необходимости жерт¬
вовать и быть готовыми к антикоммунистической моби¬
лизации идеями, высказанными в послевоенное время
папой Пием XII, Ясперсом, Гундлахом, составившими
благодаря им официальную доктрину боннской рес¬
публики, а также основу психологической войны. И
пусть изменяются аргументы, слова, пусть варварство
выступает открыто или завуалированно, существенным
наряду с социальным содержанием остается метод ир¬
рационального проведения границы, по ту сторону кото¬
рой начинаются варварство и насилие.
247

В подобной связи совсем нетрудно найти предшест¬
венников этой идеологии: можно дойти вплоть до пре¬
дыстории и провести. различие между внутренней и внеш¬
ней моралью орды, находившейся на полуэйивотном
уровне. Но это докажет только, что предыстория чело¬
вечества еще не закончилась, и совсем не раскроет
действительные движущие силы, ничего не скажет о том,
где именно проводится граница. Ибо речь идет вовсе не
о некой вневременной, по наследству передающейся
склонности к варварству, но о продукте современного
высокоиндустриализированного капиталистического об¬
щества. Возникшая в это время атавистическая склон¬
ность к варварству совсем иная, чем то, что существо¬
вало на уровне наивного примитивизма: она является
продуктом повседневной и в массовых масштабах осу¬
ществляемой эксплуатации, обнищания, деформации и
развращения человека как рабочего материала капита¬
ла; она разоблачает «гуманистическую» сущность моно¬
полистической погони за прибылью, когда она конкрети¬
зирована и превращена в политически-моральную норму
для ее человеческих инструментов.
Всеобщие черты империалистической идеологии наи¬
более четко выступают в демагогии, направленной на
непосредственную подготовку и ведение войны, они до¬
стигают своего завершения в демагогии крестового похо¬
да против коммунизма.
Здесь всего отчетливее выдвигается внешняя, экс¬
пансионистская, агрессивная сторона. Внутреннее обра¬
зование— «общность» — выступает одновременно в виде
идеологической формулы, предназначенной для собира¬
ния внутренних сил во имя осуществления империали¬
стического стремления к власти во всем мире. Демагоги¬
чески же дело изображается так, будто сообщество чер¬
пает свое содержание из внешней миссии, которая объ¬
является внутренней необходимостью, историческим
предназначением, и т. д. и смысл которой усматривается
в господстве сообщества (на самом деле — в господстве
капитала) над другими народами, превращенными в ра¬
бочую силу, и над чужими территориями, ставшими
источниками получения сырья и сферами вложения ка¬
питала.
Именно эта сторона в наибольшей степени представ¬
лена в идеологии немецкого империализма, так как он
Ш

и агрессивен, и в то же время, несмотря на свою значи¬
тельную экономическую силу, слаб для того, чтобы су¬
щественным образом изменить соотношение сил в
капиталистическом мире. Мы пока отвлекаемся от того,
что со времени Октябрьской революции и второй миро¬
вой войны он слаб для того, чтобы изменить в свою
пользу соотношение сил между капитализмом и социа¬
лизмом. Отсюда 'проистекает особенно ярко выраженный
авантюризм идеологии, особая фантастика (типа идеи
об особо одаренной расе, право и обязанность которой —
господствовать над другими народами), отсюда же —
идеологическое убеждение, что благодаря акту войны,
в соответствии с этой миссией, будет установлен «новый
порядок» в мире. В то время как для прежних империа¬
листических государств существовала необходимость
идеологически прославлять, изображать законной мис¬
сией уже существующее господство, немецкий империа¬
лизм стал ориентироваться на его завоевание. Он начал
уповать на акт насилия, получивший фантастическое
обоснование, на специфическое стремление к войне, ко¬
торое не могло не приобрести черты чуда: уж очень
эфемерна была его основа. Отсюда и возникают различ¬
ные концепции блицкрига, постоянно терпящие круше¬
ние и постоянно обновляющиеся, — концепции, в кото¬
рых по сравнению с идеологиями английского, француз¬
ского или американского империализма особенно силь¬
на мифологизация: мифологическая интерпретация
внутренней взаимосвязи всех сил как внутреннего един¬
ства и субъективного стремления, а также обожествле¬
ние государства и военной силы, представляющее непо¬
средственное продолжение прусского милитаризма.
Итак, империалистическая идеология обнаруживает
следующие черты, которые встречаются во всех идеоло¬
гиях немецкого империализма:
1.	Демагогия иллюзорного «сообщества», которая
снимает все классовые противоречия в их объективной
непримиримости и распространяется на сферу нацио¬
нального господства немецкого монополистического ка¬
питала.
2.	Демагогия «миссии», направленная на изменение
внешних отношений, на расширение власти этой «общ¬
ности», претендующей .на миссию господства, по мень¬
шей мере на миссию руководства другими народами.
249

3.	Основное условие этой «общности» — безоговороч¬
ное признание частной собственности на средства произ¬
водства. Политическая же структура ее характеризуется
стремлением заменить буржуазный эгалитаризм иерархи-
чески-сословными и милитаристски оформленными отно¬
шениями подчинения. Временами, в периоды разверты¬
вания революционного движения (пролетариата и рас¬
пространения направленной против коммунизма либе¬
ральной демагогии, эта сторона может отступать на зад¬
ний план, однако усиливается по мере милитаризации.
Эта «общность», следовательно, имеет элитарную
структуру, по сути своей она антидемократична.
4.	Эта «общность» имеет как внутри, так и вовне,
везде, где классовая борьба против господства монопо¬
лий обретает политическую форму, четко обозначенную
границу, по ту сторону которой находится враг — кров¬
ный враг, человек низшей расы и т. д.; с этим врагом
принципиально не может быть никаких связей, и всякое
насилие, против него направленное, считается законным.
5.	Средством, при помощи которого реализуется
миссия «общности», во всех случаях является насилие,
военная сила. Эта демагогия открыто, прямо или в фор¬
ме неявного следствия, вытекающего из политического
требования провозглашения миссии, имеет целью импе¬
риалистическую войну, которая объявляется необходи¬
мой для выполнения миссии сообщества; при этом от
каждого члена «общности» требуется безусловное по¬
слушание и готовность к самым крайним жертвам.
6.	В качестве внешней формы, представителя и объ¬
единяющей, скрепляющей силы выступает государство
как представитель всеобщего интереса.
Эти всеобщие элементы, вместе взятые, разрастаются
в модель империалистической идеологии и характери¬
зуют ее различные стороны. Здесь сформулированы те
условия, которые должны быть выполнены, чтобы соот¬
ветствующая идеология могла способствовать импери¬
алистической системе господства, функционировать в ка¬
честве духовного орудия в деле создания массового
базиса для идеологических морально-политических отно¬
шений. В конкретном же процессе формирования созна¬
ния эта модель действует как всеобщая схема, которая
должна предвосхищать интерпретацию общественного
опыта индивидов, канализировать его и благодаря этому
250

отделять от объективных и реально существующих
основополагающих общественных отношений. При этом
данная формула базируется на извращении, маскировке
действительных общественных противоречий, а значит,
отвечает интересам финансовой олигархии; но она
утверждает и мнимую идентичность индивидуального и
всеобщего интереса.
То обстоятельство, что иллюзорная идентичность
антагонистических интересов может приобрести массо¬
вое влияние, стать идейным содержанием и мотивом по¬
ведения, не может быть объяснено исключительно моно¬
полией господствующего класса на институты, аппарат
и средства, осуществляющие формирование обществен¬
ного мнения. Возможности такой «превращенной» ин¬
терпретации должны быть заложены в самой повседнев¬
ной жизни. Действенность буржуазной идеологии объ¬
ясняется и тем, что последняя возникает из самих мате¬
риальных условий жизни и отражает их, причем в такой
форме, где внутренняя связь скрыта за способом прояв¬
ления. Это противоречие явления и сущности, которое
Маркс подробно проанализировал в связи с капитализ¬
мом, определяет эту идеологию — и ее теоретическую
форму, выраженную в специализированных идеологиях,
и ее массовое усвоение. Подобно тому как из отчужде¬
ния отношений от индивида проистекает идеалистическое
обособление мыслей, как из разделения труда в усло¬
виях классового общества возникает обособление раз¬
личных сфер идеологии, так из определенных процессов
общественной действительности вырастает упомянутая
кажущаяся идентичность, которая затем превращается
в «опыт», уже проникнутый этой иллюзорностью и из¬
вращенностью. Особенно сильное воздействие при импе¬
риализме оказывает все более расширяющаяся сеть иде-
ологически-организаторских отношений, вырастающая
из обобществления труда; усиливается роль государст¬
ва, подчиненного монополистическому капиталу, оказы¬
вают сильное влияние возникающие отсюда связи, а
также противоречивые отношения империалистических
государств, которые в период военных действий рассма¬
тривают друг друга как «врагов», благодаря чему вну¬
тренняя «общность» кажется очевидной. Особое значе¬
ние в связи с влиянием этих факторов имеют и живу¬
щие в массах идеологические традиции, которые в свою
251

очередь возникли из реальных связей и условий жизни
прошлого. Эти традиции —в форме предрассудков, цен¬
ностей, верований, отношений лояльности — говорят о
том, что старая формация еще оказывает влияние.
Основная форма империалистической идеологии
нуждается в наполнении конкретным содержанием.
Свой конкретный вид получает она главным образом в
результате интерпретации того, что обосновывает «общ¬
ность» с содержательной стороны, что является предме¬
том миссии, какая мнимая необходимость скрыта за
этой миссией, кто отрицается как враг «общности» и ее
миссии. Так как речь идет о демагогии для масс, это
определение содержания всякий раз указывает на кон¬
кретную идеологическую ситуацию, в которой находятся
народные массы и которая зависит от их положения,
расслоения, традиций и идеологической зрелости. Неза¬
висимо от разделения на внутреннюю и внешнюю идео¬
логию обязательно требуются определенные «теории»,
направленные на непосредственное оправдание и выра¬
ботку империалистической политики, на ее апологетиче¬
ское или общемировоззренческое узаконивание; они
должны обеспечить высшее освящение, общемировоз¬
зренческое оправдание, а благодаря этому и моральную
обязательность этой политики.
Таким образом, «общность» нуждается в соответству¬
ющих «толкованиях» ее связей — «толкованиях», кото¬
рые могут развертываться и в традиционалистском, и в
псевдоестественнонаучном, и в религиозном, соответст¬
венно мировоззренческом направлениях, но всякий раз
при принципиальном исключении материальных отноше¬
ний. Например, миссия обосновывается с помощью гео¬
политики, если речь идет о конкретных требованиях, а в
общей форме выводится из мнимой внешней угрозы,
изображается как оборонительная деятельность; возве¬
дение применения силы в нормальное явление может
морально-политически «обосновываться» с помощью
социального дарвинизма, выводиться из необходимости
защиты от всяких вымышленных угроз. В качестве пра¬
ва она может обосновываться расистски; как деятель¬
ность, направленная на освобождение себя и других, она
«обосновывается» при помощи псевдонародной, псевдо-
либеральной и клерикальной демагогии. Стремление не¬
мецкого империализма к мировому господству с самого
начала воплощалось в жажде гегемонии на Европей¬
ском континенте, в движении на Восток, в Азию и Афри¬
ку; только от конкретного соотношения сил зависело, бу¬
дет ли «обоснование» этого стремления шовинистическим
или космополитическим. И как правило, выдвигались по
отношению к разным слоям оба типа обоснования.
Если речь идет о вышеназванных моментах основной
структуры империалистической немецкой идеологии в
связи с ее позитивным иллюзорным мыслительным со¬
держанием, то наиболее очевидно действительное содер¬
жание ее выступает в антикоммунизме, который имма¬
нентен любой идеологической форме. В антикоммунизме
находит свое наиболее концентрированное выражение
противоречие между интересами финансовой олигархии
и' объективным законом развития общества, в нем же
воплощается в наиболее полном виде демагогическая
сущность империалистической идеологии, связанная с
извращением действительности, переворачивающим ее с
ног на голову; в антикоммунизме эта идеология рас¬
крывает свою функцию, свою роль средства тотально¬
го подчинения общества диктату финансового капи¬
тала.
Основная форма мобилизующей идеологии монопо¬
листического капитала выражает самые общие струк¬
турные черты. Она определяет функцию, которой долж¬
ны удовлетворять в качестве переменных особые идеоло¬
гии. Но одновременно она отражает одну всеобщую за¬
кономерность: если речь идет об основополагающих
материальных связях и классовых отношениях, то здесь
возникает антагонистическое противоречие сознания и
реальности. Это противоречие и есть условие поведения,
которое соответствует осуществлению претензии импери¬
ализма на роль системы господства, враждебной наро¬
ду: для народных масс их действительный собственный
интерес выступает как враждебный, противостоящий
иллюзорному всеобщему интересу, а интерес классового
врага, выступающий в превращенной и отчужденной
форме всеобщего интереса, изображается как их соб¬
ственный интерес. За всеобщей формой, в какой высту¬
пает интерес, укрывается особый интерес монополисти¬
ческого капитала. Именно такое превращенное сознание
и необходимо, чтобы опосредовать идеологические мо¬
рально-политические отношения внутри империалисти¬
253

ческой системы господства. В этом и состоит роль им¬
периалистической идеологии.
Отсюда также следует, что в области познания свя¬
зей, (Противоречий и законов движения общественного
бытия идеологическим условием господства капитала
является извращение истины. Здесь — в борьбе против
основанного на фактах познания, присущего марксист¬
ско-ленинской теории и марксистско-ленинскому движе¬
нию,— совпадают антисоциализм и отрицание общест¬
венной истины. Тенденция к подавлению всякой практи¬
ческой самостоятельности трудящихся масс подразуме¬
вает и подавление в сфере теории, подавление, касаю¬
щееся познания. Поэтому империалистическая идеоло¬
гия, как правило, получает идеалистическое или мифо¬
логическое обоснование, она сплавлена с религиозными
представлениями, из фантастичности которых только и
можно вывести безусловную обязательность морально-
политических условий иллюзорного сообщества и мни¬
мое благо как альтернативу действительному самоосво¬
бождению масс.
Все, о чем было сейчас сказано, — это общие черты,
в рамках которых в период подготовки первой и второй
мировых войн формируется одна специфическая осо¬
бенность демагогии немецкого империализма, выражаю¬
щая его специфические, направленные против старой
конкуренции свойства. Поскольку он является загнива¬
ющим и умирающим империализмом, то преодоление
загнивания — сохранение существующего способа рас¬
пределения, ослабление кризиса, преодоление послед¬
ствий поражения в мировой войне — прокламируется
экстремистскими и активистскими направлениями как
якобы революционный скачок, как «рождение» «юного»
народа, национальное пробуждение, «благо». При
этом весьма типично, что прославляются как раз архаи¬
ческие традиции, с тем чтобы обосновывать «молодость»
народа и одновременно прокламировать для своего соб¬
ственного народа и для других народов «новый поря¬
док», который опять-таки выводится из древнейшей
истории или вообще из предыстории, а будет ли это
«рейх» или естественное право — зависит от потребнос¬
тей. И если реальная бесперспективность превращается
в фантастику относительно будущего, то современность
романтически критикуется как сплошная спячка. Эта
254

черта выступает на первый план в те периоды, когда
империализм стремится изменить унаследованное им и
уже не удовлетворяющее его Состояние, когда он нуж¬
дается в крайней форме массовой демагогии для осуще¬
ствления этого изменения. Указанное обстоятельство не
мешает империализму в борьбе с социализмом оправ¬
дывать именно такое состояние как лучшее из всех воз¬
можных; пользуясь парламентскими методами, он и
диктаторские методы прославляет как специфически
немецкую традицию, отличную от западной «демокра¬
тии», как это было 'перед первой мировой войной, а
внутри контрреволюционного движения также и перед
второй мировой войной и в ходе ее. После второй миро¬
вой войны на руку империализму оказывается всеоб¬
щая клерикализация западных государств Европейского
континента, «которая типична для второго и третьего
этапов общего кризиса капитализма, а значит, и для
углубления идеологического кризиса буржуазии.
Этот «новый порядок», который должен иметь корни
еще в древности, с самого начала является весьма ха¬
рактерным основным элементом немецкой империали¬
стической демагогии, касающейся будущего: именно он
скрывался за обещанными Вильгельмом II «прекрасны¬
ми временами», он господствовал во всегерманской про¬
паганде как исконно германская модель, которая разрос¬
лась в гитлеровский фашизм и была им осуществлена
самым звериным способом; он звучал и звучит как фан¬
тастическая мелодия будущего в клерикальных концеп¬
циях христианского Запада. Он всегда изображается
как «новый порядок», преодолевающий кризис, излечи¬
вающий от разорванности, взрывающий бессилие; он вы¬
ступает как внутриполитическое оправдание подавления
всех антиимпериалистических устремлений и как экспан¬
сия с целью установления «нового порядка» в Европе.
Названные черты империалистической идеологии
равным образом очерчивают, заостряя внимание на граж¬
данине политического государства (Staatsbiirger) как
иллюзорном образе своих государственно-социальных
перспектив и обязанностей, идеал гражданина «Citoyen-
ideal), соответствующий потребностям монополистиче¬
ского капитала 14.
14 См. К. Маркс, К еврейскому вопросу, в: К- М а р к с и
Ф. Э н ге л ьс, Соч., т. 1.
255

Гражданин как гражданин политического государ¬
ства (Citoyen als Staatsbiirger) представляет иллюзор¬
ный всеобщий интерес буржуазного общества как все¬
общий интерес собственности, в соответствии с которым
каждый гражданин политического государства рассмат¬
ривается как собственник независимо от того, является
ли он владельцем средств производства или собствен¬
ником рабочей силы. Маркс уже в «Еврейском вопросе»
раскрыл эту сторону гражданина как иллюзию буржуа,
он показал также, что именно буржуа скрывается под
маской («правового человека» (droits de 1’homme). Очень
важно в данной связи проследить (правда, тут потре¬
буется дальнейший анализ, и здесь мы можем только
упомянуть об этом), как идеал гражданина при импе¬
риализме претерпевает изменение по сравнению с фор¬
мированием идеала при капитализме свободной конку¬
ренции. При этом старый идеал с его эгалитарными чер¬
тами не исчезает вовсе, но продолжает функциониро¬
вать— прежде всего в форме социал-демократической
идеологии — как идеологическое интегрирующее сред¬
ство, направленное против рабочего класса; он одновре¬
менно («взращивается» в массовых масштабах, когда
империалистическое государство поддерживает види¬
мость демократии и законности. Однако по сравнению с
прогрессивным и ясным образованием идеала француз¬
ской революции этот идеал в новых условиях носит рез¬
ко выраженные бюрократические черты и в соответствии
с огромным расширением государственного аппарата в
период империализма подкрепляется традицией прусско¬
го милитаризма и авторитарного государства, специфи¬
ческой идеологией государственного чиновничества.
Однако по мере движения от идеологии капитализма
периода 'Свободной конкуренции к империалистической
идеологии происходят более глубокие изменения: граж¬
данин (Citoyen), этот политический идеал гражданина
политического государства (Staatsbiirger), подчиненного
монополистическому капиталу, все более наделяется ин¬
струментальными чертами. Место норм правового ра¬
венства все чаще занимают концепции субстанциальной
или сознательной зависимости, которые противопостав¬
ляют послушание доминирующей ранее способности к
решению и абсолютизируют его. Гражданин в старом
смысле, по существу, остается одобряющим субъектом.
256

В империалистическом смысле он выполняет свою
функцию как носитель миссии, исполнитель приказаний,
как кайзеровский верноподданный, как последователь
фюрера, как человек-орудие.
Но значение этих идеалов нельзя преувеличивать.
Ведь они связывались с соответствующими вознаграж¬
дениями, с разжиганием той иллюзии, что поскольку и
в той мере, в какой каждый гражданин рассматривается
государством как собственник, он и имеет перспективы
и шансы только как собственник. При этом великая мис¬
сия для каждого обещала стать большим гешефтом: от
обещанных земель для заселения до дешевых рабов, по¬
ставляемых другой расой и другими народами, от уча¬
стия в бизнесе вооружения до «собственности для всех».
Иными словами, империалистическая идеология посту¬
лировала и обещала трудящимся массам не только бо¬
лее высокую миссию, но одновременно укореняла иллю¬
зию, будто они, превратившись в буржуа, могут влиться
в общество как раз в тот момент, когда они прине¬
сут себя в жертву империалистическим интересам. Эта
идеология разлагает массы, разжигая собственнические
инстинкты и иллюзии вплоть до опьянения властью силы
и возможности быть господином над рабами. Следова¬
тельно, она действует деморализующе. Член сообщества
не только поставлен в связь с высокой миссией, которая
придает его жизни смысл, в качестве «частного лица»
он одновременно участвует в бизнесе. Правда, если
принимать во внимание его собственные интересы, то и
это участие оказывается иллюзорным: даже в том слу¬
чае, когда участие в бизнесе, казалось бы, сулит золотые
горы, оно в конечном счете покупается ценою катастро¬
фы или даже жизни.
Изменившееся отношение между гражданином и
буржуа состоит в следующем: решающая, всеохватываю¬
щая сторона гражданина состоит ныне в господстве
над ним определяющих государство и держащих его
в руках классовых сил финансового капитала. Бур¬
жуазные «права человека» являются препятствием для
подготовки человеческого материала к империалистиче¬
ской войне. Отсюда проистекает, особенно на базе го¬
сударственно-монополистического капитализма, следую¬
щая тенденция империалистической идеологии: претен¬
зия на овладение индивидом, требование, чтобы он пол¬
9—202
257

костью слился с целым, с «общностью». Й эти требова¬
ния выдвигаются с тем большей силой, чем интенсивнее
проводится милитаризация. В то время как капиталисти¬
ческая практика с необходимостью продуцирует отде¬
ление частной сферы от сферы общественной, а дейст¬
вительное движение постоянно опровергает иллюзию
гражданина, монополистический капитал стремится про¬
тащить под маркой интереса общества свой особый ин¬
терес, превращенный в тотальную норму, пытается осу¬
ществить это на пути идеологической мобилизации и
организационного воздействия на народные массы, воз¬
действия с целью окончательного обеспечения себе воз¬
можности манипулировать человеческим материалом.
Монополистический капитал пытается иллюзорным
образом преодолеть противоречие между гражданином
и буржуа. Однако те же объективные отношения разви¬
вают внутри буржуазной идеологии противоположную
тенденцию, а благодаря этому формируют и политиче¬
скую модель поведения: нарастающую изоляцию эгои¬
стичного буржуа, который не хочет быть средством для
«высоких» целей и для которого, напротив, общество
есть средство для его частного существования. Это отра¬
жается, например, в противоположных тенденциях бур¬
жуазных концепций свободы. «Свобода» внутри буржу¬
азной идеологии вообще стала формулой стихийного
самоутверждения и иллюзорной самодеятельности. Что
касается концепций свободы, то в них благодаря мили¬
таристским идеологиям мобилизации развивается тен¬
денция понимать свободу как подчинение высшему го¬
сударственному «порядку», в свою очередь фантасти¬
чески и иррационально обоснованному. Особенно отчет¬
ливо проявляется это в гитлеровско-фашистской и кле¬
рикальной концепциях свободы. С другой стороны, в по¬
нимание свободы включается содержание частной прак¬
тики буржуа, наслаждения внутри случайного индиви¬
дуального радиуса действия; при этом объективные со¬
циальные отношения берутся как данные естественным
образом, а содержанием редуцированной свободы ока¬
зывается, по существу, мнимая свобода одного только
субъективного мнения и потребления. В признании отно¬
шений собственности и общественного порядка как
естественных осуществляется признание господствующе¬
го класса, для которого эти отношения являются усло¬
258

виями его господства. Реальной во всех случаях остает¬
ся только свобода капиталистической собственности,
реализуется только власть крупных собственников, ко¬
торая в соответствии с научным -понятием свободы есть
в то же время историческое бессилие и несвобода.
Антикоммунистическая мобилизация буржуа как
частного человека осуществляется через внушаемый ему
страх потери частной сферы свободы, которая в дейст¬
вительности является сферой рынка, заведомо подчи¬
ненной и подверженной манипуляции. Наиболее отчетли¬
во это выражается во внушении различных хобби с по¬
мощью рекламы. Случайности, субъективности, в худ¬
шем смысле, пустоте этой частной свободы, зависящей
от собственности, соответствует здесь все усиливающаяся
фантастика по отношению к высшим ценностям «чело¬
века», именем которых она прикрывается и под защитой
которых служит целям империалистической политики.
Так буржуа становится управляемым, приспосабливае¬
мым объектом экономического механизма эксплуатации
и господства, а гражданин превращается в человеческий
материал империалистической политики.
Обе стороны вместе составляют противоречие, кото¬
рое грозит перерасти в конфликт. Идеологически это
отражается в противоборстве либеральных .и клерикаль¬
ных ценностей и норм, в противоположности между по¬
зитивистским принятием существующего состояния и фан¬
тастическим конструированием перспективы, в противо¬
положности свободы как частного эгоистического на¬
слаждения и свободы как выполнения авантюристской
миссии.
Противоречие это имеет практическое значение: пусть
частная личность и является управляемой, но ориента¬
ция на частное существование может оказаться препят¬
ствием для мобилизации. Это явно сказывается в ми¬
литаристских жалобах на недостаточную готовность к
жертвам, в гитлеровско-фашистской демагогии, направ¬
ленной против «мещанства», в стенаниях клерикалов об
эгоизме и «материализме», склонном к земным радо¬
стям. Напомним только, что эта нарастающая противо¬
речивость и тенденция к иллюзорному примирению про¬
тиворечий -проявляется в иррационалистической идеали¬
зации, превращающей буржуа в человека, как такового;
она приводит к образованию многообразных концепций
9*
259

примирения, например концепций, существующих в кле¬
рикальной идеологии.
Отсюда, во всяком случае, можно сделать вывод, что
раскрытое Марксом отношение буржуа н гражданина
по мере развития к монополистическому капитализму,
в особенности государственно-монополистическому, пре¬
терпевает характерные .изменения, которые обусловли¬
вают деградацию обеих сторон. Здесь становится явным
кризис политической и моральной идеологии буржуа¬
зии.
3.	ИМПЕРИАЛИСТИЧЕСКАЯ ИДЕОЛОГИЯ — ОТРИЦАНИЕ
ОБЩЕСТВЕННОЙ ИСТИНЫ
Отношение названных выше общих основных черт
империалистической идеологии к общественной реально¬
сти, особенно к ее основополагающим внутренним свя¬
зям, можно правильно определить только в том случае,
если мы .не будем забывать, что полученные путем аб¬
страгирования основные свойства следует понимать как
структурную модель, как то общее, которое внутренне
присуще действительным идеологиям. Касаясь идеоло-
гически-политических отношений масс, подчиненных и
эксплуатируемых монополистическим капиталом, они,
эти свойства, образуют структурную модель, идеально
опосредующую данные отношения.
Конкретные идеологии (по отношению и реальному
процессу формирования общественного сознания они со
своей стороны являются всеобщими) всегда представля¬
ют собой особенное, содержательное наполнение всеоб¬
щих форм, которые в отличие от изменяющегося содер¬
жания остаются относительно постоянными. И подобно
тому как основная модель не может быть выбрана про¬
извольно, так и конкретные идеологии не подвержены
никакому произволу в плане этой содержательности.
В действительной идеологии нет никакого сообщества,
как такового, но всегда только особое сообщество, ос¬
новывающееся на специфических связях и общностях.
Подобно тому как действительное подчинение господст¬
вующему классу прикрывается иллюзорной формой со¬
общества, так и специфические связи этого сообщест¬
ва— в рамках общности, снимающей классовые проти¬
воречия,— носят иллюзорный характер. Эти определен¬
ия

ные иллюзии общности абсолютизируют, однако, дейст¬
вительные традиционные и устойчивые идеологические
общности, ‘покоящиеся на таких действительных общнос¬
тях, как национальность, история, гражданство и т. д.,
на общих духовных традициях — таких, как общность
веры, наконец, на измышленных общностях, в свою оче¬
редь основанных на традиционных ценностях — таких,
как расизм. В то же время действительная идеология
обещает — сейчас или в будущем, но всегда лживо —
осуществление традиционных целей борьбы, желаний,
чаяний и стремлений народных масс, устранение сегод¬
няшней нужды и т. д.; она комбинирует, причудливо
сплетает традиции и видения будущего, чтобы каждому
по возможности дать что-то свое. Яркий пример этого —
гитлеровско-фашистская демагогия.
Равным образом и отрицание «общности» — враг —
всегда конкретно определяется как отрицание опреде¬
ленной «общности». Если она задумана как «расовая
общность», то враг принадлежит к противоположной ра¬
се; если она рассматривается как «общность» христи¬
анская, то враг изображается антихристом и т. д. При
этом господствующая идеология в своем развитии и со¬
держательной определенности стремится, насколько
это возможно, объединить существующие уже традиции,
чаяния и т. д. И именно потому, что по отношению к
особенному структура являет собой всеобщее, потому,
что все идеологические системы должны выполнять ана¬
логичные функции, происходит сильное взаимопроникно¬
вение различных идеологий; та или иная господствую¬
щая идеология представляет собой конгломерат различ¬
ных элементов, которые должны соответствовать раз¬
личным направлениям и традициям и одновременно от¬
вечать потребностям различных слоев и классов. Если
основные свойства закономерно вырастают из классо¬
вого интереса и условий его осуществления, то опреде¬
ленная идеология пребывает в сфере более широких
отношений, закономерно обосновывающих эту идеоло¬
гию, обусловливающих направление ее развития, метод
оправдания и характер ее содержания.
Ниже мы кратко остановимся на общем отношении
общественного бытия и общественного сознания в связи
с идеологией немецкого монополистического капитала.
На этой основе будет определено отношение идеологии
261

как иллюзорного осознания общественного действия к
основополагающим закономерностям развития общест¬
ва—в свете наступления и развития переходного пери¬
ода от капитализма к социализму. В заключение будут
даны мировоззренческие и методологические выводы.
А) ПРЕВРАЩЕННАЯ ФОРМА ОТРАЖЕНИЯ
Из сказанного следует, что идеология монополисти¬
ческого капитала, поскольку она есть отражение обще¬
ственного бытия, является превращенным отражением,
то есть отражением, искажающим действительные отно¬
шения, переворачивающим их с ног на голову. Это пере¬
ворачивание распространяется как на основное противо¬
речие общественной жизни, так и на те связи, которые
касаются отношения первичного и вторичного, опреде¬
ляющего и определяемого, обусловленного и обусловли¬
вающего, причины и действия.
Так, в превращенной форме выступает основной
классовый антагонизм. Наиболее крайней формы это
переворачивание достигает вследствие антикоммунизма,
который для масс означает отчуждение их элементар¬
ных исторических жизненных интересов и их превратное
изображение в виде враждебного, абсолютно противо¬
положного; их освобождение интерпретируется как раб¬
ство, а действительное рабство ;в условиях господства
капитала — как свобода.
Характерный пример и специфический кульминаци¬
онный пункт этого переворачивания — практически вы¬
рабатываемые парламентаристские иллюзии, касающие¬
ся акта выборов под сенью боннского режима. После
того как СДПГ утратила самостоятельное лицо, офици¬
альные партии в этих выборах не выдвигают на суд из¬
бирателей никаких альтернативных политических пред¬
ложений, касающихся основных вопросов национальной
жизни, войны и мира, воссоединения и т. д., не говоря
уже об определяющей социальной структуре этой жиз¬
ни. Выборы проходят в условиях подчинения господству
монополий, приспособления к нему. При этом создается
видимость политической самодеятельности масс, види¬
мость решения в этой сфере их бессилия, видимость, ко¬
торая не затрагивает ни политического курса, ни систе¬
мы господства. Субъективный акт выборов осуществля¬
ло?

еФся под давлением весьма совершенного в техническом
отношении манипулирования сознанием, использующего
средства психологической рекламы. Его результатом
является парламент, этот придаток авторитарного пра¬
вительства, инструмент правительства, а также инстру¬
мент финансовой олигархии, подчиняющей себе прямо
или косвенно и правительство, и государственный ап¬
парат, и парламент, превращенный в арену закулисной
игры и прямое продолжение концернов. Власть капита¬
ла политически осуществляется здесь благодаря неви¬
димой сети тесно спаянных, переплетенных друг с дру¬
гом бюрократии концернов, государства, церкви, воен¬
ной и партийной бюрократии и соответствующего аппа¬
рата, а также благодаря тому, что существенную часть
бюрократии составляет правое руководство профсоюзов
и СДПГ — в особенности это относится к фракциям,
прямо проводящим империалистическую политику.
Акт выборов создает и поддерживает у людей иллю¬
зию их решающего участия в политике боннского пра¬
вительства. Эта видимость скрывает действительное по¬
ложение совершенно противоположного свойства. Субъ¬
ективная видимость личной власти индивида и власти
тех, кто избран, тех, кто должен придавать решению ха¬
рактер личностного решения (что рекламируется как
специфическая сила, способствующая формированию
личности), — все это и есть иллюзорная сфера, которая
скрывает действительное безвластие избирателей, детер¬
минированность их поведения, действительную функцию
правительства как представителя интересов и воли мо¬
нополистической буржуазии, власть аппарата, осуществ¬
ляющего ее господство. Эта иллюзия силы и власти яв¬
ляется как раз средством сохранения безвластия. Иллю¬
зия, будто человек является политическим субъектом,
на деле есть средство, превращающее его в объект ма¬
нипуляции. Верноподданный все равно управляем —
даже если он воображает, что не является верноподдан¬
ным.
Но если механизм парламентаризма выражает гос¬
подство концернов, то это не значит, что выборы утра¬
чивают всякий смысл. Они могут быть элементом дейст¬
вительного самоопределения народных масс, хотя толь¬
ко в том случае, если стимулируют реальные сознатель¬
ные силы, которые осуществляют свои действительные
263

жизненные интересы в борьбе против господствующей
империалистической, клерикально-милитаристской сис¬
темы, действительно борются за них и делают это в той
мере, в какой указанные институты еще пригодны для
этой борьбы. Следовательно, средством самоопределе¬
ния эти выборы становятся в том случае, если они явля¬
ются элементом широкой антиимпериалистической, де¬
мократической и социалистической борьбы масс. Но
именно против борьбы масс и направлен аппарат влас¬
ти боннского режима. Самоопределение осуществляется
только в борьбе против замаскированной и грубой силы
империализма как власть народа и лишение власти его
врагов. Бессмысленной крайностью и практическим са¬
моубийством оборачивается эта иллюзия там, где импе¬
риалистическая идеология становится сознанием рабочих
и крестьян, из которых сделали «человеческий матери¬
ал» для антисоветской агрессии. Здесь фантастика вы¬
ступает как непосредственное отражение абсолютной
бесперспективности действия, которое некогда нашло
свое завершение в Сталинграде и может кончиться атом¬
ным кошмаром.
И именно такие крайности показывают, что эта прев-
ращенность, эта мистификация реальности должна быть
достигнута и достигается в идеологии. Она ведет к от¬
чужденным, слепым действиям, которые служат чужим
интересам и пренебрегают своими собственными. Конеч¬
но, и это действие не просто является слепым, оно с ус¬
пехом может пользоваться и самой современной техни¬
кой— от сбрасывания бомб до массовых фабрик смерти.
Слепота касается понимания внутренне закономерной,
исторической общесоциальной связи и исторической пер¬
спективы, внутри которых это действие является одним
из моментов. Идеология этого вида опосредует и отра¬
жает отчужденное поведение, не понимающее своей соб¬
ственной сущности и служащее чуждым интересам. Ес¬
ли говорить о действительных предпосылках такого пове¬
дения, то его следует признать бессильным и слепым,
и потому, когда речь идет о его содержании, оно вы¬
ступает как крайне консервативное перед данными со¬
циальными отношениями эксплуатации рабства, перед
существующим господством капитала. Оно не осознает
связи своего собственного бытия и своего действия.
Перевертывание касается не только искажения в
264

идеологии основных общественных антагонизмов. Такое
искажение свойственно и ядру идеологии, которое не¬
посредственно определяет политическое поведение. А это
ядро включено в более широкие связи, которые его
«обосновывают» и узаконивают, нося более обший ха¬
рактер, так как сами отражают более общее отношение.
Они отражают основополагающее отношение и поведе¬
ние перед лицом определяющей материальной необходи¬
мости общественной жизни, они отражают бессилие пе¬
ред стихийностью, и притом таким образом, что отраже¬
ние становится иллюзией, идеальным средством осуще¬
ствления и сохранения этого бессилия. В результате ос¬
новополагающее отношение между общественным бы¬
тием и общественным сознанием отражается превратно.
Отсюда вытекает фантастическое мировоззренческое
обобщение. А по отношению к ядру социально-полити¬
ческой идеологии эти всеобщие связи выступают в ка¬
честве его общетеоретического обоснования. Превратное
отражение основополагающих антагонизмов классовой
борьбы теоретически основывается на переворачивании
соотношения первичного и вторичного: первичное, об¬
щественное бытие выступает в качестве вторичного, про¬
изводного. Идеальное опосредование превращается в
причину, в общественую движущую силу, имеющую оп¬
ределяющее значение. Видимость же обосновывается та¬
ким образом, что материальные отношения, в первую
очередь производственные отношения, понимаются как
результат духовного решения, как заложенные в духе,
как порядок, учрежденный духом или богом, как якобы
внеобщественные, извечные природные условия. Здесь мы
видим взаимопереплетение субъективного произвола и
чуждой человеку фатальности, которое следует рассмот¬
реть подробнее. Но как бы там ни было, каждый раз об¬
щественная жизнь, общественое бытие в его материаль¬
ности, структуре, в необходимости его развития оказыва¬
ются мистифицированными. Отсюда мистификация рас¬
пространяется и на бытие вообще, причем это обобще¬
ние в силу идеологического переворачивания снова ока¬
зывается первичным. В историческую эпоху, когда бес¬
силие по отношению к природе практически преодолено,
общественное бессилие становится основой мировоззрен¬
ческой фантастики. Все это — если речь идет о нашей
эпохе — не ново. Однако в период перехода к социализ¬
Ж

му здесь в связи с поворотом фронтов классовой борьбы
появляется новое качество: акцентирование бессилия
оборачивается отрицанием исторического движения, ста¬
новится мировоззренческим аспектом классовой борьбы
против социализма.
В теоретико-познавательном смысле это переворачи¬
вание неадекватно отображает отношения общественно¬
го бытия и сознания; в практическом же смысле такая
неадекватность оказывается средством оставить это бы¬
тие в неприкосновенности, утвердить его, подчиниться
его данности, поскольку здесь исключается сознательное
изменение капиталистических общественных отношений.
Б) О ПРАКТИЧЕСКИ СОЗДАВАЕМОЙ МИСТИФИКАЦИИ
ОБЩЕСТВЕННЫХ ОТНОШЕНИЙ
Противоречие между материальными отношениями и
их воспроизведением в буржуазной идеологии возникает
в силу специфического характера капиталистической
общественной формации — как в том всеобщем смысле,
который объединяет ее со всеми досоциалистически¬
ми общественными формациями, так и в смысле специ¬
фической, свойственной только ей структуре товарного
производства и капиталистических производственных
отношений. Это противоречие обостряется в силу осо¬
бенностей исторически конечной стадии капитализма
как последней стадии предыстории человечества, сти¬
хийности общественного развития, господства производ¬
ства над производителем, то есть в силу стихийности
социального жизненного процесса.
Раскрытая Марксом «вещная зависимость» как
структурная форма капиталистических общественных
отношений касается и структуры буржуазной идеологии,
а значит,— иллюзорного характера буржуазной неза¬
висимости и «свободы», логики мистификации общест¬
венных отношений, проистекающей из связи между
объективной экономической структурой, ее объективны¬
ми «превращенными» способами проявления, ее субъек¬
тивным, существующим на основе классовых интересов
отражением. Стадия империализма, в силу изменения
материальных отношений и образования монополистиче¬
ского капитала, действует таким образом, что одной из
определяющих тенденций становится углубление проти¬
266

воречия между сущностью общественных отношений и
их проявлением, которое делается все менее прозрач¬
ным для агентов производства. На этой тенденции осно¬
вывается идеологическая классовая борьба буржуазии,
на нее опираются аппарат и техника господства буржу¬
азии, которые по сравнению с прошлыми эпохами вы¬
росли и претерпели качественные изменения.
Но это только одна из тенденций, и притом не един¬
ственно определяющая, а в общем и целом подчиненная
тенденция по сравнению с более широкой и объемлющей
тенденцией разрешения противоречий производительных
сил и производственных отношений через классовую
борьбу пролетариата. Отсюда, из реального движения—
и только отсюда, — возникает идеологическое господство
буржуазии, а благодаря этому также и мистификация.
Движение буржуазной идеологии, напротив, ориентиро¬
вано на сохранение и упрочение этой мистификации, что
является выражением ее непосредственного классового
интереса. Одновременно мистификация является жизнен¬
ным элементом и законом идеологии.
Развитие монополистического и государственно-мо¬
нополистического капитализма доводит эту вещную за¬
висимость до крайнего выражения. Ее основу образует
прогрессирующее обобществление труда в условиях ка¬
питализма. Концентрация производства в грандиозных
производственных системах, возрастающая концентрация
капитала и образование монополий умножают эту веще¬
ственную зависимость. А при данных социальных усло¬
виях они создают и систему идеологически-организаци-
онных отношений зависимости государственно-монополи¬
стического механизма господства, обостряют противоре¬
чие между отчужденной формой проявления экономиче¬
ских отношений и их существенной внутренней связью.
Обособление этих отношений от индивида обусловлива¬
ет новые формы и возможности, а также нарастание ил¬
люзорного обособления мыслей как идеального отобра¬
жения. Все это, вместе взятое, делает процесс овещест¬
вления всесторонним: он проникает во все сферы об¬
щественной жизни, усиливает обособление различных
сторон общественной деятельности, усугубляет види¬
мость того, что производители являются только челове¬
ческими винтиками и придатками самостийно и твор¬
чески действующей техническо-организаторской произ-
267

родственной системы. Одновременно, помимо отношений
массового рынка, возникают новые, дополнительные
связи.
Тогда поведение людей по отношению друг к другу
выступает в форме зависимости от обособившегося тех¬
нического аппарата и огромных организаций, социальная
сущность которых замаскирована. Одновременно нара¬
стает разделение труда, а с ним — и социальная диффе¬
ренциация. Неуклонное возрастание поляризации обще¬
ства на буржуазию и пролетариат ускоряется благодаря
более существенному расколу внутри самого производст¬
венного процесса. Вследствие существования тенденции
к обособлению групповых интересов, осуществляемой по¬
средством особых механизмов коррупции — таких, как
образование рабочей аристократии, — эта дифференциа¬
ция усиливается как спонтанно, так и сознательно, до¬
ходя до обострения конкурентной борьбы внутри рабо¬
чего класса: борьбы квалифицированных рабочих про¬
тив менее квалифицированных, наемных рабочих против
служащих. При этом массовое включение умственной
деятельности в сферу наемного труда только маскиру¬
ется положением служащего. Одновременно отмирание
самостоятельного среднего слоя затушевывается сущест¬
вованием целого ряда по видимости самостоятельных, а
в действительности зависимых от монополий функций
по поставке и ремонту, которые вместе с наличием здесь
определенной группы служащих могут породить види¬
мость «нового среднего слоя».
Монополии завоевывают господство также и во вне-
производственной сфере: производитель, поскольку он
выступает как потребитель, становится объектом мани¬
пуляции, которая начинается с рынка товаров первой
жизненной необходимости и технических потребитель¬
ских товаров и простирается до сферы «свободного вре¬
мяпрепровождения». Возможность более легкого приоб¬
ретения технических товаров, достигнутая благодаря
растущей производительности массовой продукции, соз¬
давая иллюзию более высокого жизненного стандарта,
не только маскирует наличие более существенной по
своему уровню эксплуатации, но и формирует новые
экономические и идеологические отношения зависимо¬
сти и линии влияния.
268

Одновременно, помимо надстроечных явлений, раз¬
вивается дополнительный механизм маскировки, отлич¬
ный от идеологических связей. Монополистический ка¬
питал создает огромный бюрократический аппарат гос¬
подства — бюрократию концернов, партийную машину и
раздутый государственный аппарат, включая вооружен¬
ный аппарат насилия. И именно рост государственного
аппарата усиливает видимость его самостоятельности;
маскируется не только то обстоятельство, что этот ап¬
парат стал инструментом монополистического капитала,
но и то, что он есть инструмент наиболее сильных моно¬
полий, что он служит перераспределению национального
дохода в их пользу, упрочению рынка вооружений за
счет народа.
Развитие монополистического капитализма законо¬
мерно порождает государственно-монополистический ка¬
питализм. Последний способствует углублению проти¬
воречия между явлением и сущностью. Он универсали¬
зирует основное противоречие капитализма, создавая
общегосударственную систему эксплуатации; но в силу
этого само противоречие маскируется. Анархия, имма¬
нентно присущая капиталистическому производству,
маскируется целой системой рационального регулирова¬
ния, планирования и организации в масштабе всего на¬
родного хозяйства.
Наиболее высокий в рамках капитализма уровень
обобществления капитала (это ограничение частного
капитала, предпринятое, разумеется, при сохранении
капитализма как частнособственнической системы гос¬
подства) служит прикрытием для классовой власти
крупных собственников.
Государственно-монополистическое регулирование
изображается регулированием, осуществляемым в инте¬
ресах целого, в интересах общества, народного хозяй¬
ства; его целью провозглашается обеспечение роста,
стабильности и полной занятости. На самом деле оно
обеспечивает условия для сохранения и функционирова¬
ния системы господства финансовой олигархии, а в ее
рамках создает условия для монополизации. Прямо или
косвенно оно наделяет условия господства финансового
капитала принудительностью государственной власти.
«Государственно-монополистический капитализм со¬
единяет силу монополий с силой государства в единый
Ж

механизм в целях обогащения монополий, подавления
рабочего движения и национально-освободительной борь¬
бы, спасения капиталистического строя, развязывания
агрессивных войн» 15.
В силу этого изменяются условия, в которых осуще¬
ствляется формирование и развертывается влияние им¬
периалистической идеологии. Ведь соотношение экономи¬
ки и политики изменяется, и идеологически-политические
и организационные отношения приобретают возрастаю¬
щее значение в рамках всей системы.
Соединяя власть монополий с властью государства,
государственно-монополистический капитализм тяготеет
к превращению в систему господства, охватывающую
все общество, осуществляющую экономическое, полити¬
ческое и идеологическое руководство обществом, его
организацию. По своим потенциям данная система пол¬
ностью подчинена целям финансовой олигархии. Не слу¬
чайно то, что первая форма государственно-монополи¬
стического капитализма возникла в условиях военной
экономики. Он начал формироваться во время первой
мировой войны в империалистических странах, в особен¬
ности в Германии, значительно усилился после мирового
экономического кризиса и в ходе второй мировой войны;
на втором и третьем этапах всеобщего кризиса капита¬
лизма стал доминирующим явлением в развитых импери¬
алистических государствах.
Его образование — реакция на обострение внешних
и внутренних противоречий системы, реакция, направлен¬
ная на то, чтобы упрочить стабильность политико-эконо¬
мических отношений системы и обеспечить ее функцио¬
нирование, использовав для этого государственную
власть. Это ответ империализма на характерные особен¬
ности нашей эпохи. Современная форма империализма
есть ответ на возникновение мировой социалистической
системы и крах колониальной системы; одновременно
здесь имеет место приспособление капиталистических
производственных и политических отношений к высоко¬
му уровню обобществления труда, вызванному в пер¬
вую очередь технической и научной революцией.
15 «Программа Коммунистической партии Советского Союза»,
Политиздат, 1965, стр. 26—27.
270

Мы находим здесь свидетельство обострения проти¬
воречия между характером производительных сил и ка¬
питалистическими производственными отношениями.
Данное обстоятельство и вызывает необходимость, впер¬
вые за все время существования капиталистических от¬
ношений, в народнохозяйственной руководящей и регу¬
лирующей деятельности, в планирующей деятельности
государства. Так активная роль государства в общест¬
венном процессе воспроизводства становится условием
существования этой системы получения прибылей.
Однако необходимость все более планомерно руко¬
водить экономическими процессами в масштабе народно¬
го хозяйства реализуется так, что власть монополий
универсализируется, она реализуется в противовес пря¬
мому и косвенному давлению рабочего класса и антимо¬
нополистических классовых сил. Выступая в форме тех¬
нико-экономической необходимости, она тем не менее
реально осуществляется через универсальную репрессив¬
ную систему власти господствующей финансовой оли¬
гархии.
Это определяет содержание самой функции государ¬
ства как регулятора, его роль в деле мобилизации масс
капитала, далеко превышающую возможности отдельных
концернов. Экономическая необходимость здесь опреде¬
ляется стремительно возрастающим объединением ка¬
питала, индустриализацией хозяйства как раз в веду¬
щих, с экономической и технической точек зрения, облас¬
тях производства. Наконец, оказывает свое влияние тот
факт, что инфраструктура совершенно устарела. Так соз¬
даются условия для сохранения стабильности системы
и ее экономического роста.
Новое отношение между экономикой и политикой вы¬
текает из экономической активности государства, кото¬
рая стала универсальной в силу экономической необхо¬
димости. В результате уже в процессе экономических
конфликтов приходится прямо или косвенно сталкивать¬
ся с политической властью; политические конфликты
предстают как* экономические, и наоборот.
Поскольку процесс превращения капитала в аноним¬
ный достиг своего апогея, усиливается видимость, буд¬
то основополагающие материальные отношения, классо¬
вые отношения растворяются во вторичных или опосре¬
дованных связях —в отношениях идеологически-органи-
т

зационных. Эта видимость, имея свои истоки в органи¬
зационной структуре крупного предприятия, превраща¬
ется в идеологически-организационную модель общества.
Весьма характерная для концепций государственно-
монополистического типа идеологически-практическая
иллюзия, будто обществом можно управлять как одним
концерном, вырастает непосредственно из практических
отношений. Из этого процесса концентрации политиче¬
ской и экономической власти вытекает первостепенное
значение борьбы за демократию, за ограничение власти
монополий, за то, чтобы в перспективе — через госу¬
дарственный аппарат регулирования — подчинить обще¬
ственный процесс позитивной власти демократических
сил.
Во-вторых, из самого факта возникновения универ¬
сальной репрессирующей власти вытекает настоятельная
необходимость противопоставить организованному офи¬
циальному обществу организацию пролетарских и в бо¬
лее широком смысле всех демократических сил. Без са¬
мостоятельной организации они останутся только мате¬
риалом для господства. Итак, с образованием государ¬
ственно-монополистического капитализма отчуждение
достигает высшего, универсального уровня; вместе с
этим возникает и мистификация. Эта высшая ступень
капитализма имеет тенденцию к созданию тотальной,
опосредованной в идеологическом и организационном
отношениях системы господства капитала над общест¬
вом.
Но перед индивидом государственно-монополисти¬
ческий капитализм предстает облеченным в форму пред¬
ставительства всеобщего интереса, интересов нации и
интереса самого индивида, выступает как его государ¬
ство, требующее от индивида деятельности и жертв.
С этим тесно связано следующее обстоятельство: ап¬
парат идеологического господства вырос в количествен¬
ном и качественном отношениях, а всеобъемлющая
система, охватывающая воспитание, информацию, обра¬
зование, культуру, использование свободного времени,
система идеологического использования власти и ниве¬
лирования превратилась в бизнес и средство господства.
Одновременно все сильнее развивается тенденция, в со¬
ответствии с которой недостаток мобилизующих идей,
оказывающих действенное влияние на историческое раз¬
т

витие, восполняется организационными отношениями и
связями. Это проявляется как в примитивной форме
национал-социализма с его многоступенчатой организа¬
ционной системой, многократно охватывающей каждое
отдельное звено, так и в замаскированной и рафиниро¬
ванной форме современной боннской системы с много-
слойностью клерикальных, милитаристских, экономиче¬
ских союзов. Сюда же относится тенденция к превраще¬
нию профсоюзов и СДПГ в силу коррупции их руковод¬
ства в составную часть государственного аппарата. Эти
союзы имеют еще и то преимущество, что они могут пря¬
мо отвечать непосредственным личным интересам — со¬
ответственно тому, что изображается в качестве личного
интереса, — и регулировать их. Здесь также возникает,
на разных уровнях, иллюзия власти, существующая в
рамках системы подчинения и безвластия масс.
Это имеет значение и для сферы формирования ин¬
дивидуального мнения, духовного производства и его
«потребления». Буржуазная свобода от феодальной опе¬
ки и принудительного регулирования давно уже превра¬
тилась в зависимость от денежного мешка и рынка; кон¬
формизм буржуазного культурного производства, в осо¬
бенности «культурной индустрии», превратил это в ге¬
шефт, а гешефт — в культурную норму; свободную прес¬
су он привел к внутреннему конформизму с внешними
предписаниями и полицейским регулированием. Прежде
чем либеральная свобода была уничтожена фашизмом,
она уже была в большей своей части устранена под дав¬
лением монополий, осуществлявших фабрикацию мне¬
ний. Инструментализация культуры и формирования
мнений как сферы бизнеса и средства господства, замас¬
кированная для производителей «свободным» отношени¬
ем покупателя к товару, развертывается под покровом
отчуждения и стихийно, в и через сознательное руковод¬
ство, направляющее эту стихийность. Следовательно, то,
что кажется внутренней свободой изолированного на¬
слаждения индивидуальным культурным продуктом, и
есть именно мнимо свободная форма духовного подчи¬
нения чуждому принуждению, принуждению господст¬
вующего класса.
Все это составляет и реальную силу и тенденцию, ко¬
торые, однако, не следует преувеличивать, ибо подчине¬
ние интереса массы и истины классовому интересу не
может их ликвидировать. Товарный фетишизм также не
следует фетишизировать, как это делает Теодор Адор¬
но 16, не следует приписывать его тотальности сверхъес¬
тественную, механически осуществляющуюся власть и
вследствие этого сводить критику, и критику в конечном
счете консервативную, к чисто мыслительному устране¬
нию того, что есть только закостеневшая сфера прояв¬
лений. Именно благодаря этому отрицаются революци¬
онные потенции всех угнетенных, а сама критика стано¬
вится в высшей степени рафинированным утверждени¬
ем существующего в результате родственного младоге¬
гельянству «диалектического» процесса мысли, грубая
истина которого проступает в антисоветской направлен¬
ности.
Такая критика остается признанием существующего,
если она не открывает в самой диалектике общественных
отношений сил, способных их преобразовать, и поэтому
не указывает, как это должна делать теория, путей для
преобразующей практики. Таким образом, она остается
reservatio mentalis * *, ибо она есть совершаемая как бы
со стороны интерпретация того, что все равно прини¬
мается. Здесь и пролегает граница, внутри которой в
буржуазной идеологии марксизм принимается как ин¬
теллектуальный инструмент и превращается вопреки его
сущности в простой способ интерпретации. Теоретически
это выражается в его спиритуализации.
Правда, нелегко проникнуть сквозь противоречивый
способ проявления, особенно в условиях, когда изолиро¬
ванный внешний образ капиталистических центров в
свете благоприятной конъюнктуры предполагается в ка¬
честве нормы, а историческая связь, в которой высту¬
пают преходящие состояния, оказывается вытесненной.
Так, в буржуазной литературе часто выставляется тезис,
что пролетариат исчез, что он превратился в средний
слой, что благодаря повышению жизненного уровня в
«обществе изобилия» отсутствует предсказанная Марк¬
сом пауперизация. Например, Юрген Хабермас, вышед¬
ший из школы Адорно, выставляет как «аргумент про¬
тив Маркса» следующее: «Пусть масса населения, если
судить по ее объективному положению в производствен¬
16 См. особенно: Max Horkheimer u. Theodor Ador-
п о, Dialektik der Aufklarung, Amsterdam, 1947.
* — мысленным воздержанием.— Ped,
?74

ном процессе, является «пролетарской»; она не имеет
никакой фактической власти для того, чтобы распоря¬
жаться средствами производства. В этом не может ни¬
чего изменить и так называемый народный капитализм...
Но с другой стороны, отстранение от распоряжения сред¬
ствами производства уже не связано с отстранением от
социальной компенсации (доход, обеспечение, воспита¬
ние и т. д.), так что это объективное положение субъек¬
тивно нигде не переживается как пролетарское. Классо¬
вого сознания, тем более революционного, сегодня нель¬
зя обнаружить в основных слоях рабочего класса. Вся¬
кая революционная теория в этих условиях лишена сво¬
его адресата»17. Хабермас в этой связи устанавлива¬
ет: «Равным образом и господство, будучи оборотной
стороной отчуждения, теряет значение четкого выраже¬
ния отношения власти, зафиксированного в договоре о
найме рабочей силы. В той мере, в какой упрочиваются
и экономический, и политический статут «людей, заня¬
тых на службе», отношения личного господства отсту¬
пают на задний план по сравнению с анонимным при¬
нуждением, непрямым руководством — во все более ши¬
роких сферах общественной жизни указания теряют
форму приказа и с помощью манипуляции, использую¬
щей социальную технику, преобразуются так, что под¬
чиненные, объединенные разумным образом, могут созна¬
тельно и свободно выполнять свои обязанности» 18.
Хабермас не вступает на скользкий путь прямого
декретирования бесклассового общества. И его наблю¬
дение о целях идеологического манипулирования спра¬
ведливо. Однако предпосылки и критерии неправильны.
Как показывают существующие в Западной Германии
официальные стремления к установлению чрезвычайно¬
го законодательства или закона о воинской повинности,
господствующий класс знает, что он ни в коей мере не
может положиться на одно манипулирование: последнее
функционирует только внутри той сферы, где принужде¬
ние способно принять безобидную форму естественного
внешнего условия.
17 J й г g е n Habermas, Theorie und Praxis, Neuwied, 1963,
S. 164.
18 Там же, стр. 164 и след.
275

Отличие современного капитализма от капитализма
свободной конкуренции неудовлетворительно опреде¬
ляется Хабермасом как раз в той части, которая отно¬
сится к характеристике способа господства. Договор о
найме рабочей силы никогда не был «четким выраже¬
нием» отношения власти; напротив, буржуазное равен¬
ство в нем оказывалось способом маскировки неравен¬
ства между владельцем капитала и 'продавцом рабо¬
чей силы, а буржуазная свобода сводилась к признанию
друг в друге независимых сторон, продающих товары.
И как бы ни изменилась бытующая на ’предприятиях
форма приказа, какие бы вариации его ни вводились с
помощью социально-политической манипуляции, прика¬
зание не теряет структуры, свойственной ему как отно¬
шению господства, хотя и выступающего в виде техни¬
ческой необходимости. Не исчезает присущая приказа¬
нию структура команды, касающейся использования
купленной рабочей силы. Однако еще существеннее то,
что на империалистической стадии буржуазное государ¬
ство— этот аппарат насилия, маскирующий благодаря
кажущейся самостоятельности свое классовое содержа¬
ние,— все глубже вторгается в социальные отношения.
Отношение насилия здесь всего отчетливей обнаружи¬
вается в милитаризации, а также в обострении социаль¬
ного конфликта. Государство всегда использует принуж¬
дение к 'конформизму и ограничению, а таким принуж¬
дением и очерчиваются рамки непрямого, косвенного
управления. Оно функционирует в виде институциона¬
лизированной классовой гарантии — гарантии тотально¬
го использования индивидов как материала для развя¬
зывания и ведения войны, использования на благо всей
системы господства капитала. И только классовая борь¬
ба порабощенных, их политическая борьба за демокра¬
тические права в состоянии ограничить эту тенденцию.
Особенно поучительным по отношению к этой функции
империалистического государства и методам ее осуще¬
ствления является изучение того, как обосновывается
запрет Коммунистической партии, а также многочислен¬
ные политические процессы в Западной Германии.
Прямое и косвенное давление на индивида при мо¬
нополистическом капитализме особенно увеличивается
с наступлением государственно-монополистического ка¬
питализма.
276

Либеральный метод ограничивается насильственно
навязанным практическим конформизмом угнетенных
слоев. Милитаризация, подготовка империалистической
войны упраздняют его, он все больше и больше отодви¬
гается на задний план в результате применения малых
форм этой войны, таких, как борьба против устремлений
колониально зависимых и угнетенных народов к свобо¬
де, как фашистские упражнения. Но в то же время на¬
циональная и интернациональная классовая борьба за
демократизацию внутренних и внешних отношений воз¬
рождает либеральный метод. Однако то, что кажется
составной частью имманентного развития капитализма,
даже «очищением», есть просто эффект приспособления,
защитительный эффект, частный аспект во всеобщем
кризисе. Горизонту частника, горизонту отдалившегося
от политики буржуа в их приспособлении к системе ка¬
питалистического господства претит лишь тотальность
этой системы и ее управляющего экономикой политиче¬
ского насилия, от которых страдает и он сам. И разу¬
меется, этот горизонт не становится менее ограничен¬
ным, если он получает теоретически оформленный вид.
Кратко рассмотренные выше механизмы маскировки
в теоретическом отражении ведут к абсолютизации объ¬
ективной видимости, абсолютизации ближайших посред¬
ствующих звеньев и их субъективных аналогов.
Хабермас сам видит, поскольку он безоговорочно
признает объективный процесс пролетаризации, что ад¬
ресат революционной теории не исчез. И совсем уж
недоказуемо его утверждение, будто сейчас уже нельзя
обнаружить классового сознания (какими бы качествен¬
ными отличиями оно ни обладало), осознания противо¬
положности буржуазии и пролетариата, осознания вза¬
имной враждебности сторон этого противоречия и исто¬
рической миссии пролетариата. Оно опровергается фак¬
том усиления коммунистических партий в высокоинду-
стриализированных странах; а ведь выставленный тезис
претендует на то, что он выражает всеобщую тенденцию
развития. Утверждение, будто значительно снизился
уровень классового сознания, опровергается и фактом
постоянно усиливающегося в международном масштабе
стачечного движения. И не раз эмпиристски-позитивист-
окие исследования, 1неомот.ря на всю опра1Н1ичен1ность ме¬
тода, должны были признать, что сознание социально¬
277

го противоречия является реальностью, хотя подчас оно
выступает в неотчетливой форме. То, что пролетарское
классовое сознание может находиться на низком уров¬
не, что оно может быть искаженным, что в своем раз*
витии оно может (наталкиваться на препятствия, что
стихийно оно не может подняться до социалистического
понимания,— все это не новые явления. И пусть бур¬
жуазия благодаря своему опыту борьбы против социа¬
лизма усовершенствовала методы своего идеологического
господства, построила всеохватывающий интегрирующий
механизм, это совсем не является аргументом против на¬
личия диалектики классовых (противоречий. Пролетар¬
ское классовое сознание в отдельных империалистиче¬
ских государствах, например в США и Западной Гер¬
мании, в силу существования многообразного комп¬
лекса взаимодействующих причин и факторов в самом
деле является неразвитым. Но этот факт, который надо
анализировать, а не принимать как некое нормальное
состояние. И то, что такой анализ (он выходит за
рамки настоящего исследования) не превратился еще в
марксизме в теорию закономерностей формирования
социалистического сознания в условиях современного
капитализма и соревнования между мировыми систе¬
мами социализма и капитализма,— это тоже не аргу¬
мент в пользу фетишизации фактов, превращения их в
некие надысторические результаты в системе связей
нашей эпохи.
Хабермас, однако, оставляет диалектику перед ли¬
цом этих «фактов» — некоторые из них, особенно харак¬
терные для Западной Германии, он возводит во всеобщую
форму. Он впадает в теоретическое обожествление
прошлого, поддерживая иллюзии о конъюнктуре и ре¬
формах, распространяемые государственно-монополисти¬
ческим капитализмом: «Принудительный контроль за
широкими общественными сферами имеет организацион¬
ные формы, способствующие упрочению определенного
социального положения и сглаживанию социальных
бедствий; он вызывает к жизни своего рода продол¬
жительную институционализированную реформу, так что
саморегулирование капитализма благодаря силе «само¬
дисциплины» представляется возможным. Особое обозна¬
чение для этого развития возникло в США: new capita¬
lism — новый капитализм. В отличие от этого представ¬
278

ляется возможным рекомендовать советский путь социа¬
лизма только как метод ускоренной индустриализации
для слаборазвитых стран» 19.
То, что Хабермас описывает как саморегулирование,
есть, по существу, функция государственно-монополи¬
стического капитализма. Он, безусловно, выполняет роль
защитника социальной стабилизации, но на основе рас¬
тущей структурной нестабильности капитализма. Урав¬
нивание капитализма и социализма как вариантов ин¬
дустриализации, которая якобы составляет их главное
содержание (что в теоретическом отношении основы¬
вается на обособлении производительных сил, низведен¬
ных до уровня простых технических средств),— это
уравнивание игнорирует противоположное классовое
содержание, а вместе с этим материальность и диалек¬
тику социальных отношений. Уже Бернштейн в свое
время выдвигал сходный аргумент, который явился от¬
ражением совершенно аналогичного процесса общест¬
венного развития в конце XIX века; этот аргумент был
опровергнут полувековым периодом перехода от капи¬
тализма к социализму. Представление о капитализме,
который сам себя реформирует, не ново: первые иллю¬
зии разбила первая мировая война, а их новый вариант
был уничтожен мировым кризисом и второй мировой
войной. Восходящее движение социалистической миро¬
вой системы — после того, как ожидания и предсказа¬
ния о ее крахе потерпели провал — подрывает постро¬
енные на иллюзиях нормы капиталистической апологе¬
тики. Способ приспособления капитализма к изменив¬
шемуся миру, к состоянию кризиса, ему внутренне при¬
сущему, практическое убеждение, будто противоречие
между прогрессивно развивающимся обобществлением
труда и частным присвоением теперь можно экономиче¬
ски преодолеть только с помощью государства,— все это
здесь абсолютизируется и превращается в модель бу¬
дущего. Об относительном затишье в отношениях меж¬
ду буржуазией и пролетариатом мечтают как о нор¬
мальной и длительной стабилизации отношений. Разу¬
меется, поводы, формы, темпы социалистической рево¬
люции в высокоиндустриализированных странах значи¬
тельно отличаются от форм социального преобразова¬
19 Там же, стр. 165.
#3

ния, которые имели место 40 лет назад; конечно, диа¬
лектика производительных сил и производственных от¬
ношений в условиях борьбы двух мировых систем, рас¬
пада колониализма, в условиях осуществляющейся
в рамках обеих систем 'научно-технической революции
обретает новые формы своего движения, новые формы
разрешения противоречий. Однако совершенно непра¬
вильна постановка вопроса, при которой вопреки опыту
нашей эпохи отдается предпочтение метафизической мо¬
дели примирения перед антагонистической структурой
социальных отношений.
Западногерманский марксист Вольфганг Абендрот
справедливо возражает Хабермасу: «Разве исчезло из
памяти то, с какой стремительностью кризис 1929 года
привел к снижению жизненного уровня рабочих, — кри¬
зис, который сменил аналогичную уверенность в ста¬
бильности? Разве Третья империя не была имманентным
порождением системы? Разве перманентная структур¬
ная безработица в США не стала чем-то неотъемлемым'
И разве, наконец, момент отчуждения в этом общест¬
ве— его видит и сам Хабермас — ... также и, по его мне¬
нию, не обусловливается экономической структурой?
Разве специфическое свойство данной системы — избе¬
гать экономических катастроф, приходя к катастрофам
политическим, —не заставляет господство, завоевывае¬
мое ценой постоянной угрозы разрушения стабильности,
снова выступать в обнаженной, неприкрытой форме, не
заставляет господство достигать степени крайнего вар¬
варства? И что меняется от того, что технические воз¬
можности осуществления господства после второй миро¬
вой войны необычайно усовершенствовались?
И разве ключом к постановке вопроса об отношении
классовой ситуации и классового сознания рабочего не
остается замечание Маркса (в пометках по поводу Гот¬
ской программы), его возражение в адрес учения об
«истинном законе заработной платы» Лассаля: «Систе¬
ма наемного труда является системой рабства, и притом
рабства тем более сурового, чем больше развиваются
общественные производительные силы труда, безразлич¬
но, лучше или хуже оплачивается труд рабочего... Это
равносильно тому, как если бы рабы, открыв, наконец,
тайну своего рабства, подняли восстание, а один из них,
весь еще во власти устаревших представлений, вписал
бы в программу восстания: рабство должно быть уничто¬
жено, потому 'что при системе рабства продовольство-
вание рабов не может подняться выше определенного,
весьма низкого максимума!» 19а.
И действительно, разве в других высокоиндустриа-
лизированных государствах, где основой является обще¬
ство организованного капитализма и где рабочие сей¬
час в самом деле достигли высокого жизненного уров¬
ня,— разве зо Франции, Финляндии, Бельгии, Англии и
Северной Италии исчезло пролетарское классовое со¬
знание? 19Ь
Хабермас соединяет элементы марксистской диалек¬
тики в воззрение, имеющее в конечном счете либе¬
ральный характер. Аргументация Абендрота разверну¬
та на аутентичной социалистической основе (хотя в ря¬
де других вопросов мы с ним расходимся).
Во всяком случае, можно констатировать, что «пре¬
вращенный» способ проявления социальных связей, а
также их проявление для индивидов, которые действу¬
ют и данных рамках и деятельность которых эти связи,
собственно, и представляют,— этот способ обретает в
условиях господства монополистического капитализма
новые качества по сравнению с капитализмом свобод¬
ной конкуренции. Подчинение индивида капиталу воз¬
растает, становится более тотальным, а вследствие это¬
го его бессилие перед лицом совокупного общественного
процесса увеличивается в зависимости от того, как и в
какой степени он подчиняется этим отношениям.
Это бессилие осознается в превратной форме —та¬
ким образом, что кристаллизующиеся здесь чуждые от¬
ношения выступают как сверхъестественная сила, ми¬
фически и фантастически раздутая, они превращаются
в настоящие джунгли для индивида, требуют от него
приспособления и послушания. Одновременно такая ви¬
димость автоматически порождает иллюзии, будто
люди, стоящие у штурвала этого огромного корабля,
«делают историю», а каждый такой «человек» является
носителем исторического решения в соответствии с не-
19а к. М а р к с и Ф. Энгельс, Соч., т. 19, стр. 24—25.
19Ь См.: «Planting und klassenlose Gesellschaft», in: «Der Griff
nach der Zukunft», hrsg. v. Robert Junk und Joseph Mundt, Мйп-
chen, Basel, 1964.
281

кой волей, которая, однако, является сверхчеловеческой
и чуждой человеку.
Реальному бессилию индивида соответствует то, что
он скован превращенным способом проявления его соб¬
ственного общественного бытия. Эта скованность вовсе
не является фатальной. Она была неизбежной, когда
индустриальный капитализм переживал период своего
детства. В тот период, когда самостоятельная борьба
пролетариата создала для этого эмпирические возмож¬
ности, Маркс и Энгельс выступили против того, чтобы
считать такую скованность границей познания. И хотя
предметная иллюзорность и усилилась, она в то же
время стала и более прозрачной.
Объективные условия для этого даны в виде реаль¬
ного противоречия между капиталом и трудом, между
империализмом и народом: это противоречие можно
уловить в виде конкретного конфликта повсюду, где
народные интересы тяготеют к освобождению от давле¬
ния монополистического господства, оно проявляется в
самой элементарной экономической борьбе рабочих и
крестьян, в борьбе против нарастающей милитаризации
и фашизации, в борьбе за упрочение самых общих, наи¬
более элементарных жизненных интересов нации, в
борьбе за упрочение мира против немецкого милита¬
ризма. Конфликт, в котором конкретно проявляется ос¬
новное противоречие, есть объективный исходный пункт
для того, чтобы преодолеть верноподданническое пове¬
дение, чтобы разрушить питаемые конъюнктурой иллю¬
зии гармонии интересов, чтобы в процессе деятельности
все более обретать сознание собственных исторических
интересов, а также сознание общих национальных ин¬
тересов. Правда, наличие объективной основы, возмож¬
ности и необходимости еще не означает действительно¬
го субъективного сознания и соответствующих органи¬
зационных действий рабочего класса. Для этого необ¬
ходимо воздействие марксистско-ленинской партии.
В) СОХРАНЕНИЕ СТИХИЙНОСТИ В ПРОТИВОВЕС ПРОЦЕССУ
РАЗВИТИЯ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОГО СОЗНАНИЯ
Господство монополий претендует на тотальную, не¬
ограниченную власть. Но этой тотальности оно никогда
не достигает, ибо именно эта претензия порождает внут¬
282

ренние и внешние противоречия, ведет к кризису и во¬
енным катастрофам, делает необходимость разрешения
основных противоречий все более настоятельной и ощу¬
тимой; вместе с тем растет и распространяется дейст¬
вительная власть народа вне сферы господства импе¬
риализма. Так, за кулисами огромного аппарата гос¬
подства немецкого империализма — при всей его опас¬
ности — все-таки скрывается историческое бессилие пе¬
ред процессом перехода к социализму и крушения им¬
периализма. Это и есть вопрос о развитии субъектив¬
ных условий, о понимании народными массами собст¬
венных интересов, об их организации, мобилизации и
руководстве со стороны революционного рабочего клас¬
са, об объединении, организации и воспитании самого
рабочего класса марксистско-ленинской партией. Зако¬
номерность этого доказала предшествующая история
перехода к социализму.
Специфическая функция империалистической идео¬
логии по отношению к этому познавательному процессу
имеет негативный характер. Она состоит именно в том,
чтобы препятствовать познанию основного противоре¬
чия, удержать сознание масс на поверхности явлений,
сковать их превращенным способом проявления, пре¬
пятствовать проникновению через явление в сущность.
Эта функция направлена на достижение того, чтобы са¬
мому явлению был придан фантастический вид. И эта
иллюзорная форма ставит на место действительных свя¬
зей собственного действия связь чуждую и фантастиче¬
скую, именно таким образом отражая господство дей¬
ствительных отношений над индивидом. Благодаря это¬
му в идеальной сфере осуществляется подчинение про¬
изводителя системе монополистического капитала.
В рамках этого бессилия развертывается власть
идеологически-политического и культурного аппарата
господства монополистического капитала. Она не менее
бессильна по отношению к самой сущности обществен¬
ных связей: она является инструментом, призванным
увековечить власть монополистического капитала — ту
власть, которая имеет оборотной стороной бессилие,
безвластие масс.
Функция, суть которой препятствовать обществен¬
ному познанию, реализуется через позитивное содержа¬
ние тех связей и представлений, которые должны, от¬
283

правляясь от поверхности явлений, выразить их вну¬
треннюю связь и значение. С субъективной точки зре¬
ния это есть движение от относительно непосредственно¬
го опыта, всегда уже подразумевающего стихийную ин¬
терпретацию, к фантастическому, иллюзорному изобра¬
жению связи, в которой, как полагают индивиды, они
находятся и участвуют. Отсюда следует мотивация дей¬
ствия в соответствии с нормами, за которыми стоит
чуждая 'классовая воля. Методологическое следствие со¬
стоит в том, что по отношению к всеобщим связям до¬
минируют представления, которые формируются не ра¬
ционально, а эмоционально, при этом даже создается
возможность аффективного привеска: например, судь¬
ба— бог — раса и т. д. Приспособление к чуждой силе
отношений в познавательном процессе ведет к фикси¬
рованию, удержанию не только внешних способов про¬
явления, но также и субъективно-эмоциональной ступе¬
ни познания закономерностей движения общества; оно
ведет в этой связи к отрицанию рационального позна¬
ния и простой «рационализации» аффектов. Бессилие
поведения отражается в этой форме субъективизма, од¬
новременно ее порождая; в познании это бессилие вос¬
производится как интеллектуальное бессилие.
Этот теоретико-познавательный аспект находится в
рамках более широкой связи, которая касается вообще
поведения человека перед лицом основных закономер¬
ностей его собственного действия и поведения, перед
лицом закономерностей общественной жизни, которые
пролагают себе дорогу через это действие. Эти законо¬
мерности действовали в досоциалистических обществен¬
ных формациях независимо от воли и сознания чело¬
века — соответственно «самобытности» общественного
развития в целом, соответственно господству производ¬
ства над производителем.
Это означает, что общественная активность людей
проявляется в соответствии со своим непосредственным
интересом, что и сознательно они действуют, исходя из
этого интереса; но, однако, они не могут разглядеть
и определить общественных последствий своего дейст¬
вия, будучи связанными непосредственным и близлежа¬
щим. Общественные последствия пробивают себе доро¬
гу в качестве закономерной связи независимо от воли и
сознания действующих индивидов. Этот процесс имеет
284

стихийный характер. Сознание, благодаря которому по¬
ведение опосредуется, также носит стихийный характер,
оно не ухватывает объективной необходимости соб¬
ственного действия. Альтернатива стихийности и созна¬
тельности ни в коей мере не обрисовывает чисто психо¬
логические связи, но относится к объективному поведе¬
нию, а также к содержанию сознания, соответствующе¬
му этому поведению. Сознание, которое имеет своей
предпосылкой бессилие по отношению к общественным
связям, носит стихийный характер. Сознание, которое
предполагает власть над жизненными условиями обще¬
ственного развития, которое в соответствии с этим дол¬
жно быть научным, отражающим закономерности этого
развития и фактически схватывающим его матери¬
альные потребности,— такое сознание в обозначенном
только что смысле носит «сознательный» характер.
Одновременно оно является классовым: бессилие перед
лицом социальных отношений есть условие власти
буржуазии. Противоположность стихийности и созна¬
тельности в нашу эпоху тождественна противополож¬
ности буржуазного и социалистического сознания и дей¬
ствия.
Планирующая и регулирующая деятельность госу¬
дарственно-монополистического капитализма здесь ни¬
чего не изменяет. Она развертывается в рамках сти¬
хийности. Общесоциальные потребности лишь просту¬
пают за всеобъемлющей стабилизацией господства фи¬
нансовой олигархии.
Научное социалистическое сознание является выра¬
жением объективного требования, чтобы отношения соб¬
ственности были приведены в соответствие с созданным
капитализмом общественным характером производи¬
тельных сил, чтобы отношения собственности были со¬
ответственно преобразованы и производство развива¬
лось отныне на основе общественной собственности, что¬
бы производство было подчинено человеку, чтобы об¬
щество планомерно, сознательно, через совместный кон¬
троль формировало условия своего существования- Эта
сознательность, если речь идет о ее теоретической фор¬
ме, и есть марксизм-ленинизм в его творческом раз¬
витии.
Она осуществляет свое реальное действие не только
в форме теории, но и как сознание организованно дей¬
ствующих людей, как сознание важнейшей производи¬
тельной силы общества, самих производителей, которые
не могут обрести его стихийно: социалистическое со¬
знание в его научной форме должно быть внесено в со¬
знание производителей марксистско-ленинской партией.
Партия, как высшая классовая организация, соединяет
социалистическую теорию с рабочим движением, под¬
нимает это движение до уровня его теории и делает его
преобразующей революционной силой на пути перехода
от капитализма к коммунизму.
Этот процесс соединения является одновременно
массовым процессом познания, который ведет к пони¬
манию собственного классового опыта. В целом же речь
идет здесь об историческом процессе познания, охваты¬
вающем массы и ими осуществляемом, о процессе по¬
знания, которое поднимается на новую ступень в осо¬
знании пролетарской классовой борьбы и завершается
массовым формированием коммунистического человека.
Таким образом, преодоление стихийности начинается
еще в условиях господства капитала благодаря интел¬
лектуальному предвосхищению гибели этого господ¬
ства, начинается в форме сознательной организованной
революционной классовой борьбы за социалистическое
преобразование общества, в форме политической борь¬
бы, развертывающейся еще прй господстве экономиче¬
ских закономерностей капитализма, в условиях бесси¬
лия перед лицом этих закономерностей. Цель состоит
здесь в том, чтобы завоевать политическую власть как
инструмент социалистического преобразования эконо¬
мики, в результате итреодолеть это бессилие, сформиро¬
вать сознательные силы, управляющие общественной
жизнью, перевести общественный жизненный процесс
из чуждой необходимости в свободное действие. Это и
есть процесс снятия отчуждения благодаря развитию
позитивной сознательной власти и силы обобществлен¬
ного индивида. Однако задачей нашего исследования не
является изучение данного аспекта в условиях развития
социализма.
В этой нашей трактовке практической мистификации
внутренних общественных связей мы, естественно, име¬
ли перед глазами фазу мирного развития и период бла¬
гоприятной конъюнктуры — мы использовали ее как мо¬
дель, чтобы выявить новые тенденции. И эти тенденции
286

йыступили в более всеобщей и абсолютной форме, чем
та, в которой они на деле осуществляются. А как же
обстоит дело в период кризиса и империалистической
войны, когда противоречие между иллюзией и действи¬
тельностью становится явным, когда империалистиче¬
ская практика обнаруживает свою враждебность наро¬
ду, когда монополистический капитал обнаруживает
свою кровавую сущность? Такие фазы развития делают
противоречие империалистической идеологии и действи¬
тельности более уловимым, в это время легче распо¬
знать иллюзии как иллюзии. Одновременно резче обо¬
значаются классовые фронты, становится более явным
характер капиталистической системы как единства
эксплуатации и уничтожения человека человеком. Одно¬
временно возникают новые связи идеологического ха¬
рактера, например внутри милитаристской организации
и в сфере военной практики. Но если кризис может на¬
учить серьезно думать, то он может и деморализовать,
когда давящая нужда заставляет хвататься как за со¬
ломинку за самые ходячие обещания. Можно было бы
сказать, что возможности прийти к пониманию, осозна¬
нию растут, но здесь нет никакого автоматизма. Напро¬
тив, весьма отличающиеся друг от друга две мировые
войны доказывают, как трудно для индивида пробить¬
ся сквозь туман фраз, иллюзий, непонятого опыта.
Они доказывают необходимость марксистско-ленинской
классовой организации, которая опосредует для инди¬
вида результаты научного познания и втягивает его в
познавательный процесс, позволяющий ухватить зако¬
номерное в рамках ограниченного и случайного гори¬
зонта его опыта. Только в социалистическом сообщест¬
ве марксизм может существовать как идеология, как
теория и творческий познавательный процесс, здесь
впервые он получает силу, способную преодолеть — вну¬
три сознательных отношений сообщества и благодаря
им — огромное идеологическое давление капиталисти¬
ческого мира. Коллективное социалистическое поз1на1иие
общественного бытия требует такого посредствующего
звена, как организатор, как социальная связь, как но¬
ситель,— иными словами, оно требует марксистско-ле¬
нинской партии. Именно здесь обнаруживается, что по¬
ложения Ленина, развитые в работе «Что делать?», об¬
ладают все возрастающим значением для современных
287

йысокоиндустриальных государств монополистического
капитала.
Эта революция в науке и мышлении, процесс тесно¬
го объединения науки и массового мышления является
длительным и противоречивым; он связан с отступле¬
ниями, заблуждениями, застоями; это процесс, который
осуществляется скачками, зачастую же только в скры¬
той форме, даже -когда он кажется застойным. В данной
связи важно лишь следующее: здесь мы имеем дело с
таким идеологическим движением, которое осущест¬
вляется исторически закономерно и необходимо, которое
руководится и организуется революционной партией
пролетариата. Идеологическое движение буржуазии есть
реакция на него, оно противоположно социальному дви¬
жению пролетариата и его идеям.
Поскольку марксистско-ленинская идеология насле¬
дует также и научные достижения, демократические и
гуманистические идеи буржуазии, то противоположное
движение отказывается от этих достижений, оно низво¬
дит себя на все более примитивный уровень.
Выше мы охарактеризовали свойство этой идеоло¬
гии, состоящее в том, что она удерживает сознание на
поверхности явлений, представляет собой превращен¬
ный способ проявления общественной жизни. Но опре¬
делить ее как простое препятствие познанию недоста¬
точно. ‘Она направлена против реального прогрессивно¬
го познавательного процесса. Отсюда и сущность этого
идеологического движения: сохранение и абсолютиза¬
ция стихийности, развивающейся <из экономического ба¬
зиса империализма в борьбе против исторического дви¬
жения от капитализма к социализму, против процесса,
в ходе которого народные массы становятся более со¬
знательными и выступают за свое освобождение.
Г) МИРОВОЗЗРЕНЧЕСКИЕ И МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ СЛЕДСТВИЯ
Под углом зрения этой тенденции к сохранению сти¬
хийности можно объяснить процесс мифологизации и
теологизации империалистической идеологии. Посколь¬
ку религия есть эмоциональное выражение бессилия
перед лицом господствующих над жизнью сил, религи¬
озные верования, которые представляют собой фанта¬
стическое отображение, постольку из действительного
288

бессилия Масс перед лицом капитала (бессилия, Кото¬
рое в периоды кризиса и мировых войн ощущается как
катастрофа, ниспосланная самой судьбой) спонтанно
возникают религиозные воззрения и поведение. Послед¬
ние воспроизводят реальное бессилие в качестве бесси¬
лия интеллектуального. Империалистическая идеология,
которая предполагает, утверждает это бессилие, пы¬
тается сохранить его, превратить в мнимую силу воен¬
ного активизма — эта идеология с необходимостью и во
все возрастающей степени включает в себя религиозные
элементы. Она должна окружать фантастику антиком¬
мунистической миссии сиянием религиозной святости.
Тенденция к религии как практически-духовному от¬
ношению возникает из действительного бессилия масс
перед лицом общественной связи, которая противостоит
им в качестве чуждой, катастрофически развивающейся
сверхъестественной силы. Но подобное же бессилие ис¬
пытывает и сам господствующий класс. Если для масс
чуждой судьбой представляется чудовищное давление
самих отношений, поскольку они к ним приспосаблива¬
ются и ведут себя верноподданнически, то для буржуа¬
зии такой судьбой становится все более ощутимое бес¬
силие по отношению к историческому процессу, бесси¬
лие перед лицом того обстоятельства, что революции
сотрясают почву у нее под ногами, бессилие перед ми¬
ровой социалистической системой, которая делает бу¬
дущее уничтожение буржуазии фактом сегодняшнего
дня. Лживая демагогия состоит здесь как раз в том,
что нужды масс изображаются причинами страха для
буржуазии и «миссия» империалистической деятельно¬
сти превращается в святое дело ее, буржуазии, спа¬
сения.
Поворот к религии внутри империалистической идео¬
логии становится тем более острым, что он выражает
реакцию против революционного познавательного про¬
цесса масс. Религия не имеет ничего общего с научны¬
ми методами. Она является препятствием для научного
познания общественных связей, она удерживает их осо¬
знание на том уровне, который в лучшем случае был
свойствен средневековой спекуляции.
Отсюда следует, что в качестве мировоззренческого
обоснования империалистической идеологии выступают
концепции, религиозные по своей структуре, а в качест-
10-202
289

йё ее основной черты — прогрессирующая эмоционДЛй-
зация сознания, относящегося к общественному пове¬
дению. То, что в философии выступает в виде интуити¬
визма, в политической демагогии — в информации, осу¬
ществляемой средствами массовой коммуникации,—
встречается нам в качестве теологии откровения, в фор¬
ме апелляции к чувству и инстинкту, в качестве прини¬
жения роли интеллекта по сравнению с образно-эмоцио¬
нальными представлениями. Это демонстрирует вну¬
треннюю связь, которая существует между феноменоло¬
гией и техникой капиталистической рекламы: обе обра¬
зуют звенья одного процесса.
Такова единая закономерная связь, которая детер¬
минирует духовный кризис буржуазии и составляет за¬
кон образования империалистической и антикоммуни¬
стической идеологии. Из исторической позиции буржуа¬
зии, из ее негативного, реакционного и ретроградного
поведения по отношению к исторически необходимому и
необратимо прокладывающему себе дорогу социалисти¬
ческому преобразованию вытекает тенденция к насиль¬
ственному сохранению стихийности в идеологической
сфере, к ее идейной абсолютизации как нормы духов¬
ного поведения. Следствием этого являются искажение
реальных отношений в иллюзорном сознании и возни¬
кающая отсюда основная структура империалистиче¬
ской идеологии, идеологии умирающего капитализма.
В основной мировоззренческой структуре это отра¬
жается в виде тенденции к мифологизации, в виде по¬
ворота к религии — эмоциональной реакции на сла¬
бость перед лицом общественных сил; это одновременно
проявляется в ее методологии: в субъективном отноше¬
нии— в эмоционализации, а в объективном — в удержа¬
нии сознания на поверхности общественных явлений.
Весь этот процесс формирования сознания следует по¬
нимать как отрицание общественной истины в борьбе
против ее осознания и признания, составляющего субъ¬
ективный элемент социалистической революции. Одно¬
временно этот процесс есть отражение и мотивация от¬
чужденного поведения, направленного против объектив¬
ных исторических закономерностей перехода от капита¬
лизма к социализму.
Внутри империалистической идеологии это опреде¬
ляющая тенденция образования мировоззрения; она
290

наиболее прямым образом обнаруживает классовое со¬
держание данной идеологии.
Но не следует абсолютизировать то, что закономер¬
но выступает в виде тенденции. Последняя обнаружи¬
вается во взаимодействии и борьбе с другими тенден¬
циями; ее «чистое» изображение служит прояснению
этой закономерности, но отнюдь не описывает факти¬
ческий процесс.
Развитие производства, техники и науки с их по¬
требностями в рациональном осуществлении жизненно¬
го процесса, в целесообразной организации и перспек¬
тивном планировании — это развитие порождает значи¬
тельные модификации.
Последние выступают как в форме многообразных
комбинаций, чаще всего в виде освобождения от ирра¬
циональных барьеров (здесь, при том условии, что ар¬
сенал рационально-технических средств расширяется,
одновременно совершается изменение их смыслового и
ценностного содержания). К числу модификаций при¬
надлежит, наконец, также и мнимый отказ в духе по¬
зитивизма от неизбежных мировоззренческих высказы¬
ваний. А такой отказ снова идет рука об руку со сти¬
хийным обожествлением состояния процветания, свой¬
ственного периодам конъюнктуры. То, что в позитивном
мировоззренческом контексте соответствует основной
тенденции, затем выступает как церемониальный струк¬
турный элемент, включенный в повседневную реаль¬
ность практицизма. Но даже и здесь данному моменту
придана негативная функция — выхолостить, подменить
и совсем устранить смысл жизни (в чем и проявляется
отчуждение между индивидом и общественным жизнен¬
ным процессом).
Однако чем больше нарушается относительная ста¬
бильность, чем больше эмоциональное «подключение»
индивида оказывается необходимым с точки зрения си¬
стемы, тем более усиливается тенденция, суть кото¬
рой— прямая активизация религиозной иррационально¬
сти как средства идеологического принуждения.
4.	К ВОПРОСУ О КРИЗИСЕ БУРЖУАЗНОЙ ИДЕОЛОГИИ
Охарактеризованные выше основные черты были из¬
ложены статически. Мы отвлекались от того, что соб¬
10*	Ш

ственно империалистическая идеология развивается по¬
степенно, в условиях сильнейшей конкурентной борьбы
фракций, и претерпевает изменения в зависимости от
соответствующих фракций, от хода всеобщего разви¬
тия. В дальнейшем ее необходимо рассматривать диф¬
ференцированно— в зависимости от различных классов,
к которым она обращена, соответственно в зависимости
от действенности или, наоборот, утраты определенных
традиций и традиционных идеологических связей (ска¬
жем, таких, как традиции монархизма и церкви).
Важнейшее изменение является следствием реакции
на движение основных классовых сил во всем мире и в
Германии. Оно связано с наступлением эпохи перехода
от капитализма к социализму, начатой Великой Ок¬
тябрьской социалистической революцией. Одновременно
начинается всеобщий кризис капитализма, а также за¬
кономерно и кризис буржуазной идеологии.
Империалистическая идеология — это уже идеология
умирающего капитализма. Ибо империализм, как пока¬
зал Ленин и как доказала практически история послед¬
них пятидесяти лет, есть умирающий капитализм. Ле¬
нин особенно подчеркивает момент образования моно¬
полий и прогрессирующее обобществление труда как
моменты и стороны этого отмирания.
Понадобилось всего несколько лет, чтобы внутрен¬
ние противоречия империалистической мировой системы
не только нашли свое отчетливое выражение в залпах
первой мировой войны, но и настолько обострились в
ее ходе, что закономерным образом наступил всеобщий
кризис капитализма — именно как переломный пункт в
полном уничтожении империалистической системы, как
«всеохватывающий кризис капитализма как социальной
системы»20. Он разразился вместе с потрясениями пер¬
вой мировой войны и нашел отчетливое выражение в
Октябрьской революции. Началась эпоха перехода от
капитализма к социализму, с которой капитализм всту¬
пил в стадию своего распада и гибели.
Кризис буржуазной идеологии есть момент и одно¬
временно отражение всеобщего кризиса капитализма.
При этом речь идет о процессе более фундаментальном,
20 См.: «Основы марксизма-ленинизма», М., 1962, стр. 269.
См. особенно определение всеобщего кризиса капитализма.
292

чем кризис какой-либо буржуазной идеологии, например
кризис революционной якобинской идеологии перед ли¬
цом развернувшегося наступления капитализма или
кризис немецкой либеральной идеологии перед лицом
опруссачивани'я Германии и перехода к империализму.
Здесь речь идет о процессе разложения буржуазно¬
го идейного господства, а тем самым отношении этих
идей к угнетенным, а также о разложении буржуазной
гистемы идей. Это внутреннее разложение порождается
растущим (противоречием между буржуазным идейным
миром и общественной реальностью революционной
переходной эпохи и одновременно постоянным стремле¬
нием приспособить идеологию к изменившейся ситуа¬
ции, соответственно преобразовать ее в смысле реакции
на указанное противоречие, в смысле желания остано¬
вить историческое развитие. Преобразование и приспо¬
собление осуществляется здесь в двух формах: во-пер¬
вых, в виде намерения дать буржуазии интерпретацию
мира и концепцию поведения и, во-вторых, в форме
практической мобилизующей идеологии. Цель этой идео¬
логии состоит в том, чтобы разрешить противоречие
между социализмом и империализмом посредством
устранения социализма, стабилизировать противоречие
между характером производительных сил и старыми
производственными отношениями, соответственно оста¬
вить в неприкосновенности классовые антагонизмы — и
все это в тот период, когда указанные противоречия во
все большей степени разрешаются на революционной
основе.
Элементы идеологического кризиса обнаружились
еще раньше. Марксистская идеология, возникнув уже в
середине XIX века, знаменует для буржуазной идеоло¬
гии появление новой антагонистической силы. Одновре¬
менно внутри буржуазной идеологии в решающие исто¬
рические поворотные пункты начинаются глубокие кри¬
зисные процессы — такие, например, какие возникли
после буржуазной революции 1848—1849 годов в Гер¬
мании, после 1870—1871 годов, после Парижской комму¬
ны, во всей Европе. Но в то время буржуазия была
еще в состоянии, разрабатывая специфически империа¬
листическую идеологию, преодолеть эти кризисные эле¬
менты (что означает, что их-то и имеет в качестве
своей предпосылки данная идеология) благодаря соз¬
293

Данию особой империалистической идеологии мобили¬
зации, благодаря развитию оппортунизма и социал-ре¬
формизма. Эти последние, коль скоро они осуществляют
заимствования из марксизма и являются ревизионист¬
ским искажением марксизма, служат выражением ра¬
стущей исторической слабости капитализма и его идео¬
логии.
Частные кризисы обострились, когда буржуазия пре¬
вратилась в господствующую силу и соответственно в
класс, наделенный властью, когда она стала классом
консервативным, по мере развития и обострения проти¬
воречия между ней и рабочим классом. Это отражается
в переходе от идеологии освобождения к простой апо¬
логетике и демагогии господства, обнаруживается в от¬
ходе от идей Просвещения, а внутри философии — в
борьбе с материализмом и его извращении. Буржуаз¬
ный либерализм становится консервативным и отде¬
ляется от демократизма. В качестве характерного типа
буржуазной идеологии капитализма периода свободной
конкуренции побеждает вначале либеральная идеоло¬
гия, которая хотя и признает и утверждает технический
прогресс, но является консервативной во всем, что ка¬
сается общественных отношений; эта идеология вопло¬
щает гармонически-утопические идеалы будущего и мо¬
дель развития; эклектически сохраняя традиции идео¬
логии освобождения, она вместе с тем отказывается от
революционного содержания последней.
Разработка империалистической идеологии имеет
своей предпосылкой потрясения, возникшие в результа¬
те развития рабочего движения; новый идеал экспан¬
сии и обожествление силы выражали не только экспан¬
сионистские потребности монополистической буржуазии,
но одновременно рассматривались — от Ницше до Сеси¬
ля Родса — как мнимое преодоление внутренних соци¬
альных конфликтов.
При этом в буржуазной идеологии осуществляется
новый качественный поворот: от практицистских и тра¬
диционных идей к собственно империалистическим мо¬
билизующим концепциям «миссии», которые, правда,
развивали дальше старые реакционные традиции
XIX века, а также и традиции консервативной полити¬
ки буржуазии. Усиливается поворот к активному раз¬
ложению и открытой деградации самой традиции эман¬
294

сипации, освобождения, более того, она используетсй й
качестве антисоциалистической демагогии; усиливается
поворот к идеологической реакции, к отказу от идеи
равенства и концепции прогресса, к отказу от гумани¬
стического идеала в пользу нарастающей ожесточенно¬
сти, к специфически империалистической демагогии, а
в мировоззренческом отношении — поворот к религии, а
вместе с нею и к клерикализму, к мифологически-фанта-
стическим концепциям, к иррационалистическим мето¬
дам в философии.
Итак, поскольку процесс внутреннего разложения
буржуазной идеологии, как регрессивный процесс, до¬
стигает новой ступени вместе с осуществлением перехо¬
да к империализму, можно с полным правом говорить
о кризисе буржуазной идеологии как о перманентном
состоянии, наступившем со времени всеобщего кризиса
капитализма.
Этот кризис предполагает нечто большее, чем про¬
стое изменение буржуазных идей. Он касается одно¬
временно и их функционирования во всей системе капи¬
талистического господства. Будучи составной частью и
отражением всеобщего кризиса капитализма, он харак¬
теризует конечную стадию буржуазной идеологии, так
как эта последняя в ходе всего исторического процесса
теряет способность прочно привязать массы к системе
господства капитала. Этот кризис обусловливается и
определяется изменениями в капиталистической систе¬
ме, которая уже не может больше угнетать народы и от
которой народы один за другим освобождаются. С это¬
го времени буржуазная идеология является реакцией на
данный процесс, реакцией на происходящие социали¬
стические и антиимпериалистические революции. Будучи
идеологическим отражением капиталистического бази¬
са, она реагирует на все международное движение, ко¬
торое она также отражает. Реагирует же эта идеология
таким образом, что она и отражает процесс утраты ка¬
питалистического господства и одновременно превра¬
щается в бесполезную попытку сдержать это движе¬
ние и повернуть его вспять. С этого момента буржуаз¬
ная идеология вынуждена отражать существующий, по¬
бедоносно распространяющийся социализм, отражать с
бессильной позиции слепого отрицания, тогда как пре¬
жде она отрицала только саму возможность и необхо-
295

дйМость социализма как потенциальной опасности. По¬
следствия этого ниже будут рассмотрены подробно. Ре¬
альность социализма, с одной стороны, нарастание все¬
общего кризиса — с другой, имеют своим последствием
сравнительно быстрый износ и разрушение идеологиче¬
ских связей капитализма, а значит, вообще связей клас¬
сового общества, утрату ими своей целостности. А из-за
этого нарастает стремление каким-либо способом вос¬
становить эти связи и насильственно упрочить их. Анти¬
коммунизм становится главным содержанием буржуаз¬
ной идеологии. В то время как в духовном развитии
человечества процесс социалистического освобождения
и развития как идеальная сторона революционной прак¬
тики становится определяющим фактором, какими бы
многообразными ни были исходные пункты и какими
бы противоречивыми в силу весьма различных уровней
развития народов ни были пути, перед лицом этого мас¬
сового процесса развития буржуазная идеология выну¬
ждена стать оборонительной, она вынуждена приспо¬
сабливаться к нему. Объективная диалектика классовой
борьбы и в национальном, и в интернациональном мас¬
штабе создает для буржуазии безвыходную ситуацию,
так что ее практические и идеологические реакции на
нарастающее крушение господства не могут надолго за¬
держать революционный процесс. Напротив, в приспо¬
соблении и ответной реакции буржуазной идеологии во¬
площается сила этого процесса, а разложение идеоло¬
гии и одновременно сужение ее возможностей только
форсируются.
Благодаря развитию социалистической системы со
времени Октябрьской революции вплоть до нашего вре¬
мени доказано, что с крахом господства империализма,
империалистической буржуазии связано освобождение
от господства идей, которые узаконивают гнет и за¬
ставляют терпеть его. Это, конечно, чрезвычайно слож¬
ный процесс, узловым пунктом которого является за¬
воевание власти рабочим классом и превращение в ре¬
зультате этого марксизма-ленинизма в господствующую
идеологию; это процесс, который осуществляется в ходе
построения социалистического общества, а частично
впервые при переходе к коммунизму.
Каким бы сильным ни было действие империалисти¬
ческой идеологии в метрополиях империализма, каким
296

бы противоречивым ни было развитие прежде колони¬
альных и зависимых, а теперь освободившихся нацио¬
нальных государств, кризис буржуазной идеологии, рас¬
сматриваемый в мировом масштабе, характеризуется
тем, что она утрачивает сферы своего господства, что
усиливающаяся социалистическая система оказывает
активное влияние, что происходит постоянно прогресси¬
рующее крушение идеологического господства буржуа¬
зии. Этот кризис характеризуется, наконец, процессом,
в котором сама буржуазная идеология изменяется, пы¬
тается приспособиться к новым условиям, чтобы сохра¬
нить систему, сходящую со сцены. Именно в этом со¬
стоит ее разрушение. Положение сегодня характери¬
зуется тем, что социалистическая мировая система ста¬
новится непобедимой реальностью, что империалисти¬
ческое колониальное царство разрушено, а силы, борю¬
щиеся против империализма, за социалистическое пре¬
образование, стали решающим фактором мирового раз¬
вития, тем, что со времени Октябрьской революции бур¬
жуазии, еще сохраняющей господство, противостоят в
ее собственных странах боевые марксистско-ленинские
партии, причем действие мировой социалистической си¬
стемы на эти страны закономерным образом усили¬
вается. Важными этапами в развитии кризиса буржу¬
азной идеологии с момента наступления этого кризиса
являются, во-первых, образование мировой социалисти¬
ческой системы и начало второго этапа всеобщего кри¬
зиса как следствие того разрушительного действия, ко¬
торое оказала на капитализм вторая мировая война, и,
во-вторых, начало третьего этапа всеобщего кризиса,
который в идеологическом отношении имеет своей пред¬
посылкой фактическую непобедимость мировой социа¬
листической системы.
Основательный анализ кризиса буржуазной идеоло¬
гии пока еще не осуществлен; здесь он также не может
быть дан. Этот анализ должен представлять собой ис¬
следование исторического процесса с точки зрения его
национальных особенностей, специфики его этапов; это
должен быть анализ образования, роли, действия и ис¬
пользования различных идеологических тенденций,
субъективных и объективных условий процесса низло¬
жения идеологий как особых систем идей — низложе¬
ния, имеющего своей основой победное шествие соци$-
лизма, с одной стороны, и практику буржуазии — с дру¬
гой. К такому анализу относится исследование развер¬
тывания противоречия между идеологией и реальностью
и способов его влияния на массы, а также изучение
того, как определенные идеологии становятся непригод¬
ными для применения в практике господства самой
буржуазии. Отсюда проистекает возрастающая идеоло¬
гическая активность империалистической буржуазии,
которая пытается вновь и вновь установить и укрепить
идеологические связи в противовес всему общественно¬
му развитию в его национальном и международном
масштабе. Позитивной стороной такого анализа было
бы исследование условий и закономерностей образова¬
ния социалистического, демократического антиимпериа¬
листического сознания в условиях развитого империа¬
лизма, достигшего уровня всеобщего кризиса, а отсюда
и доказательство настоятельной необходимости марк-
систско-лен'инской партии, а также исследование новых
возможностей формирования революционного сознания,
его превращения в идеологию масс. Обрисованный
выше процесс глубокого фетишизирования обществен¬
ных связей является в конечном счете подчиненным по
сравнению с процессом преодоления этой фетишиза¬
ции, совершающимся как благодаря объективному са¬
моразоблачению империалистической буржуазии, так и
благодаря субъективным условиям — благодаря дея¬
тельности марксистско-ленинских партий, благодаря
М1НОРОЧИ сленны м успех а м соци а ли отеческого м ира.
Кризис идеологии, если речь идет об идеях самого
буржуазного господства, представляет собой процесс ее
изменения и переделки перед лицом революционных
преобразований мира. Это ответ на освобождение масс
от империалистического и капиталистического господст¬
ва, на глубокое потрясение основ мировой системы импе¬
риализма. Такая реакция направлена на сохранение и
восстановление господства монополистического капита¬
ла; одновременно она является идеологической борьбой
против марксистско-ленинской идеологии и, более того,
против всех прогрессивных и демократических идей, в
форме которых происходит осознание интересов народа.
Ниже мы попытаемся охарактеризовать важнейшие
моменты этого кризиса, поскольку они проявляются в
изменении идей.
?98

1.	Буржуазная идеология основана на иллюзии веч-
ности, нормальности, само собой разумеющегося капи¬
тализма, а значит, и частной собственности на средства
производства. Но эта иллюзия давно была теоретически
опровергнута марксистским учением. Практически же
она была разрушена Октябрьской революцией и по¬
строением социализма в одной стране. Благодаря обра¬
зованию мировой социалистической системы становится
очевидным, что это практическое опровержение на при¬
мере Советского Союза носит характер всеобщей исто¬
рической необходимости. Вследствие этого оказывается
практически доказанным характер нашей эпохи как
эпохи перехода от капитализма к социализму. Таким
образом, буржуазная идеология получает всеохваты¬
вающее теоретическое и практическое опровержение,
когда доказывается в мировом масштабе, насколько
устарел ее реальный базис. К числу практических дока¬
зательств принадлежат, кроме того, высокие в количе¬
ственном отношении темпы роста социалистического
производства; невозможность милитаристскими спосо¬
бами уничтожить этот всемирно-исторический факт и,
наконец, открываемый социализмом новый простор для
безграничного развертывания человеческих творческих
сил, как, например, завоевание космоса.
Однако недостаточно установить только это опровер¬
жение буржуазной идеологии. Она по самому существу
своему является неистинной, и неистинность ее дока¬
зана.
Это вопрос не только внешнего рассмотрения, он за¬
трагивает внутренний жизненный нерв буржуазной
идеологии — ведь она должна отражать в качестве объ¬
ективной реальности процесс своего собственного отри¬
цания, отрицания своего собственного базиса. Исходя
из ее структурных предпосылок, из ее идеологических
моделей нельзя рационально понять это новое как исто¬
рически закономерное. Она пытается понять это новое
через своего рода искажающую призму — прежде всего
понять его как нарушение, катастрофу, как нечто ирра¬
циональное.
Это, конечно, не имеет абсолютного значения. По
мере того как становятся очевидными сила и превос¬
ходство социализма, становится явным и то, что исто¬
рическое развитие определяют силы, борющиеся за со¬
299

циализм против империализма, становится ощутимой
недолговечность схем, навязываемых буржуазной идео¬
логией, растет чисто материальное принуждение к по¬
знанию, а вместе с тем и подвижность, изменчивость
идеологии, т. е. появляется возможность разорвать око¬
вы буржуазной идеологии.
Для кризиса буржуазной идеологии характерно то,
что возникла новая ситуация, и перед лицом развиваю¬
щегося социализма в идеологической мистификации бо¬
лее сознательно, более насильственно и старательно
утверждается субъективистское истолкование матери¬
альных основ буржуазного общества, еще более жестко
и организованно ведется борьба против всякого крити-
чески-революционного сознания; при этом социализм
изображается гипертрофированием человеческого воле¬
вого и планирующего начал. Социальная и мировоз¬
зренческая апологетика впадает в дуализм — дуализм
фантастики в ее религиозной форме и форме позитивиз¬
ма, обожествляющего данное, наличное состояние.
В борьбе против новой социалистической реальности
во все возрастающей степени развиваются такие идеи,
которые выдаются за неопровержимые рациональным
способом. Их гносеологическое оправдание по отноше¬
нию к мотивации действия совершается таким образом,
что они выносятся из сферы научно-материалистическо¬
го познания. Одновременно во все возрастающей мере
развиваются техника манипулирования сознанием и со¬
ответствующие научные дисциплины; осуществляется
попытка оживить традиции духовного рабства всех
классовых обществ — такие традиции, которые возводят
консервативность, слепоту по отношению к существую¬
щим социальным связям в устойчивую норму, принятую
на веру. И если все эти моменты уже с самого начала
были специфической существенной чертой империали¬
стической идеологии, то с момента наступления всеоб¬
щего кризиса они чрезвычайно развились и даже стали
сознательным устремлением; наконец, разрушения ми¬
ровой войны и ее последствия оказали глубокое разла¬
гающее воздействие на существующие политические и
моральные традиции (причем эти последние необходи¬
мо различать в зависимости от национальных особен¬
ностей) .
Вследствие этого доведено до крайности то, о чем
300

уже давно говорили Маркс и Энгельс: «Чем больше
форма общения данного общества, а следовательно и
условия господствующего класса, развивают свою про¬
тивоположность по отношению к ушедшим вперед про¬
изводительным силам, чем больше вследствие этого рас¬
кол в самом господствующем классе, как и раскол меж¬
ду ним <и подчиненным классом,— тем неправильней
становится, конечно, и сознание, первоначально соответ¬
ствовавшее этой форме общения, т. е. оно перестает
быть сознанием, соответствующим этой последней; тем
больше прежние традиционные представления этой фор¬
мы общения, в которых действительные личные интере¬
сы и т. д. и т. д. формулированы в виде всеобщих инте¬
ресов, опускаются до уровня пустых идеализирующих
фраз, сознательной иллюзии, умышленного лицемерия.
Но чем больше их лживость разоблачается жизнью, чем
больше они теряют свое значение для самого созна¬
ния,— тем решительнее они отстаиваются, тем все более
лицемерным, моральным и священным становится язык
этого образцового общества» 21.
2.	Нигде идеализирующие фразы, сознательные ил¬
люзии и намеренное извращение не воплощаются так
конкретно, как в антикоммунизме. Отныне он стано¬
вится важнейшим идеологическим орудием империализ¬
ма, специфическим ядром его идеологии. В антикомму¬
низме агрессивная антидемократическая сущность этой
идеологии получает наиболее концентрированное внеш¬
нее и внутреннее выражение.
Антикоммунизм, если его рассматривать в междуна¬
родном масштабе, был в период революционного кризи¬
са 1918 года передним краем буржуазной идеологии.
В процессе подготовки второй мировой войны он объ¬
единился с различными концепциями конкурирующих
друг с другом империалистических сил, с такими, как
расовая теория и шовинизм; на втором этапе всеобщего
кризиса он стал однозначно и открыто доминирующей
идеологией, объединяющей различные направления им¬
периалистической идеологии. Охарактеризованная выше
схема империалистической идеологии получает в нем
свою «классическую» форму.
21 К. Маркой Ф. Энгельс, Соч., т. 3, стр. 283—284.
301

Главное содержание антикоммунизма — «клевета на
социалистический строй, фальсификация политики и це¬
лей коммунистических партий, учения марксизма-лени¬
низма» 22. Это содержание характеризует его как идео¬
логическое орудие соответствующей политики, политики
крайней и агрессивной реакции против социализма и
рабочего движения. До 1917 года антикоммунизм был
по преимуществу внутриполитической боевой позицией
и демагогией крупной буржуазии и крупных помещиков,
чему в качестве практического следствия соответство¬
вал оголтелый террор, такой, как в период разгрома
Парижской коммуны. Затем это отношение неограни¬
ченной враждебности было перенесено на межгосудар¬
ственные отношения — сначала на отношение к первому
социалистическому государству, а потом к государствам
мировой социалистической системы. При этом дело
изображается так, будто применение силы и вмешатель¬
ство во внутренние отношения здесь совершенно за¬
конны.
Чрезвычайно характерно, что ненависть империали¬
стов к Советскому Союзу выявляется с самого дня его
основания: с самого начала он объявляется «империа-.
диетической» силой, направленной на завоевание мира,
азиатской ордой, разрушением культуры и христиан¬
ства, восстанием масс и т. д., иначе говоря, просто вну¬
шается, что по отношению к идеологическим исходным
позициям он является чистым негативом, врагом.
Тем самым внутренняя демагогия империализма об¬
ретает свою завершенность, искажение соотношения сил
достигает самой крайней формы: в антикоммунистиче¬
ской демагогии революционная борьба рабочего класса
превращается в крайнюю форму махинаций, в деятель¬
ность чужих агентов, результат происков «других
стран» и т. д.
Антикоммунизм становится, таким образом, главным
методом политически-идеологического угнетения народ¬
ных масс и подчинения их господству финансовой оли¬
гархии, он является идеологией такой политики, кото¬
рая соединяет террор и ненависть, обман и запугива¬
ние, убеждение и угрозу. По своей сущности антиком¬
22 «Программа Коммунистической партии Советского Союза»,
стр. 51.
302

мунизм является империалистической идеологией, кото¬
рая мотивирует как раз такое поведение, которое слу¬
жит господству монополий.
С самого начала он функционирует, например, в
Германии в качестве государственной доктрины немец¬
кого послевоенного государства и остается таковой в
Федеративной республике. В качестве государственной
доктрины он служит одновременно уничтожению, иско¬
ренению, а в конце концов и полному разрушению тех
относительно ограниченных формальных завоеваний,
тех прав, которые были отвоеваны народными массами
в 1918 году и которые им надлежало прежде всего по¬
лучить сразу после 1945 года.
Антикоммунизм одновременно является инструмен¬
том тотального политико-идеологического подчинения
общества политике монополий. Не случайно, что все го¬
сударственные и негосударственные институты, зани¬
мающиеся воспитанием и формированием мнений и под¬
чиненные крупному капиталу, проповедуют антикомму¬
низм всеми демагогическими, лживыми средствами,
вплоть до прямого уголовно наказуемого подлога, кле¬
веты и угроз; не случайно, что антикоммунистическая
унификация является предпосылкой и составной частью
милитаристской политики мобилизации.
Антикоммунизм ни в коей мере не ограничивается
монополистической буржуазией, он разделяется и пред¬
ставителями средней и мелкой буржуазии и т. д., а од¬
новременно вносится, особенно правыми силами СДПГ,
в ряды рабочего класса. Поэтому антикоммунизм носит
общебуржуазный характер. Но такая характеристика
обрисовывает отношение к капитализму как к целому.
Если же речь идет о стадии монополистического капи¬
тализма, то она касается лишь одной стороны дела.
Мелкий буржуа, одержимый мыслью о том, что у него
отнимут его мелкую собственность, в самом деле ограб¬
ляется, и ограбляется монополистическим капиталом.
Собственность мелкого капиталиста переходит к круп¬
ному. Оба капиталиста полагают, что благодаря анти¬
коммунистическому образу действий они смогут удовле¬
творить свои интересы. В действительности же они не¬
способны противостоять господству крупных монополий,
их политическому курсу, который осуществляется под
знаком антикоммунизма; они неспособны противостоять
30$

и ликвидации демократии, так как и это последнее про¬
исходит под флагом защиты от коммунизма. В то время
как противоречие между интересами монополистическо¬
го капитала и интересами всех классов и слоев, им
эксплуатируемых, объективно становится все более ра¬
зительным, антикоммунизм превращается в решающий
метод приковывания именно этих эскплуатируемых и
зависимых слоев к монополистическому капиталу, ста¬
новясь «спасительным» средством их обмана.
Диалектика классовой борьбы не допускает никако¬
го другого разрешения: агрессивная антикоммунистиче¬
ская позиция превращает каждого, независимо от его-
фактического классового положения и объективного
классового интереса, в инструмент самых реакционных и
агрессивных сил, во всяком случае, создает таким силам
простор для беспрепятственного господства. И это имеет
0*00606 значение для рабочего класса. Направленный
против рабочего класса, антикоммунизм является мето¬
дом его раскола, запутывания и идеологически-полити-
ческого подчинения капиталистическому господству. Ан¬
тикоммунизм вносится в ряды рабочего класса буржу¬
азной агентурой, оппортунизмом и ревизионизмом, а
вследствие раскола рабочего движения все более приво¬
дит к тому, что СДПГ с ее оппортунистическим руко¬
водством и профсоюзы теснее и теснее объединяются с
существующим ныне государством, оказываются привя¬
занными к политике финансовой олигархии. Сам анти¬
коммунизм, таким образом, превращается в прямой
инструмент этой политики. По своему непосредственно¬
му содержанию идеология антикоммунизма есть клевет¬
ническая, разжигающая страсти травля против Совет¬
ского Союза, стран мировой социалистической системы
и против коммунистических партий. Характерным в этой
травле является то, что в соответствии со своим мето¬
дом лжи она зависит от «позитивных идеалов», которые
внушаются тем, кто служит объектом демагогии, и ко¬
торые живут в умах этих людей в качестве желаний и
иллюзий. При этом антикоммунизм оперирует альтерна¬
тивами, которые, что очень характерно, исключают друг
друга.
Сначала коммунизм клеветнически осуждается с по*
мощью того аргумента, будто он приносит полную анар¬
хию, господство массы, людей, ценность и значение цо-
торых признается самым ничтожным, людей необразо¬
ванных и т. д. Это обычное, тысячелетнее чувство стра¬
ха, которое охватывает господствующие классы эксплуа¬
таторов перед лицом революции эксплуатируемых
масс,— это, дескать, нашествие варваров. Оно апелли¬
рует ко всем инстинктам и страхам собственника.
Одновременно коммунизм отвергается как «диктату¬
ра», которая подменяет свободу и демократию терро¬
ром. Этот прием, возникший, впрочем, после Октябрь¬
ской революции, а после второй мировой войны снова
возрожденный, апеллирует к мелкобуржуазным демо¬
кратическим иллюзиям, а также к демократическим
идеалам и к пацифистским мечтам о примирении. В то
же время в качестве свободы и демократии провозгла¬
шаются существующие порядки империалистического
господства.
И наконец, коммунизм отвергается не потому, что
он является беспорядком, но из-за того, что он пред¬
ставляет собой тотальный порядок, что он якобы яв¬
ляется бесчеловечной системой. Здесь страх и чувство
бессилия, охватывающие индивидов и переживаемые
ими в условиях господства монополий, обобщаются и
превращаются в позитивную картину ужаса.
Но тогда коммунизм изображается уже не восста¬
нием масс, а диктатурой заговорщических групп, кото¬
рые поднялись на волне слепого массового движения и
утверждают господство своей «элиты». В целом же или
коммунизм подменяется иллюзорным негативным изоб¬
ражением, которое и стремятся внедрить в сознание
масс, или ему вменяется в вину то, что в действитель¬
ности делает сама буржуазия. Не случайно, что здесь в
самых различных вариантах всплывают все те аргумен¬
ты, которые уже со времени французской революции
обращались против движения масс.
Все эти линии демагогии были развиты уже очень
рано, в первые годы после Октябрьской революции. Со
временем обнаружились, однако, характерные отклоне¬
ния, общий смысл которых состоит в том, что комму¬
низму вначале вменялось в вину устранение классов, а
затем — мнимое формирование новых классов. Здесь мы
видим симптомы того, что буржуазия уже больше не
отваживается открыто защищать свой классовый строй.
В Германии, до тех пор пока буржуазия использовала
преимущественно методы либерально-парламентарного
господства, преобладала демагогия свободы и демокра¬
тии для рабочего класса, сейчас принятая на вооруже¬
ние правыми социалистами, демагогия свободы для де¬
мократически настроенных групп мелкой и средней бур¬
жуазии. Обвинения в анархизме были предназначены
для консервати1вно настроенных слоев населения, при¬
чем гитлеровский фащизм связал их со своим изобра¬
жением системы: он проецировал, вменял в вину ком¬
мунизму то, что он сам осуществлял на практике. По¬
сле второй мировой войны эта линия без каких бы то
ни было перерывов была продолжена, хотя теперь уже
не в расистской форме, а преимущественно в клерикаль¬
ной мотивировке, в сплаве с демагогией свободы — в
полном соответствии с новой ситуацией.
Неизбежность того, что коммунизм нельзя устранить
при помощи военной силы, оказалась побудительной
причиной для возникновения различных концепций, ни¬
велирующих качественные различия систем. Такова, на¬
пример, концепция единого «индустриального» общест¬
ва, которая мысленно устраняет классовые противоре¬
чия или с диверсионными целями раздувает значение
национального вопроса и политических форм, чисто сло¬
весно принимая социалистические отношения. С этим
связан переход от аффективной ненависти к псевдона¬
учной форме. Данное развитие, подразумевающее чисто
формальное сближение при постоянно сохраняющейся
враждебности, одновременно обнаруживает кризис ан¬
тикоммунизма, вызванный победным движением социа¬
листических государств.
Именно в антикоммунизме и находит свое воплоще¬
ние демагогическая сущность империалистической идео¬
логии, а вместе с тем относительная взаимозаменяе¬
мость конкретных идеологий. Каждое реакционное на¬
правление имеет свое обоснование антикоммунизма.
Теологические концепции истолковывают коммунизм как
восстание против бога и его порядка, а его ниспровер¬
жение— как святую миссию верующих; расовая же тео¬
рия изображает его восстанием низших рас, тогда как
уничтожение коммунизма она считает восстановлением
естественной иерархии рас; неолиберальная идеология,
которая также пропагандируется правыми социалиста¬
ми, толкует коммунизм как несвободу, «тоталитаризм»,
ЗОЬ

господство государства и (массовое существование. Идео¬
логи геополитической и культурно-империалистической
ориентации изображают коммунизм той Азией, против
которой Европа, дескать, должна защищаться, против
которой она якобы ведет вечную борьбу. Эти направ¬
ления в то же время взаимопроникают и объединяются
друг с другом.
Весьма характерно и то, что против коммунизма
буржуазия вынуждена развивать идеологию борьбы, в
большей степени выдвигающую принципы, и притом
принципы более высокой мировоззренческой общности,
чем в эпоху конкуренции. Например, зомбартовская
демагогия периода первой мировой войны о борьбе «ге¬
роев» против «ремесленников» оказывается с этими ее
альтернативами недостаточной; это относится и к дема¬
гогической идее о борьбе немецкой глубоко искренней
души против холодного французского механистического
рассудка. Идея эта, впрочем, применялась и в противо¬
положной, бергсонианской трактовке, согласно которой
уже французская душа ведет борьбу против немецкого
приземленного, механистического и скучного рассудка.
Антикоммунистическая демагогия свидетельствует о том,
что здесь речь идет о чем-то более фундаментальном, о
целом.
Так антикоммунизм становится важнейшим идеологи¬
ческим оружием империализма. Он выражает историче¬
скую оборонительную позицию, определяет характер из¬
бираемых средств: лжи, демагогии и насилия. Внутрен¬
нее следствие его состоит в том, что он стимулирует фа¬
шистскую и агрессивно-экспансионистскую политику.
Одновременно он выполняет функцию объединения всех
врагов социалистической, демократической и националь¬
ной борьбы народов за свободу. «Под этим черным зна¬
менем объединились ныне все враги социального про¬
гресса: финансовая олигархия и военщина, фашисты и
реакционные клерикалы, колонизаторы и помещики, все
идейные и политические пособники империалистической
реакции. Антикоммунизм — отражение крайней степени
деградации буржуазной идеологии» 23.
23 «Программа Коммунистической партии Советского Союза»,
стр. 52.
307

Антикоммунизм, хотя он и является главным идеоло¬
гическим оружием, вернее, именно потому, что он им
является, есть выражение крайней степени разложения
буржуазной идеологии, так как в нем аккумулируются,
резюмируясь в крайних формах идеологии и политики,
противоречия между империалистической идеологией и
научной истиной, между исторической закономерностью
и классовыми интересами монополистического капитала
и связанных с ним реакционных классов и слоев, меж¬
ду жизненными интересами народов и интересами им¬
периализма. Колеблясь между обманом и самообманом
религиозно-фантастических аргументаций и софистиче¬
скими манипуляциями, быстро меняя аргументы, он ве¬
дет к развенчанию всякой рациональной аргументации,
с тем чтобы подготовить людей к активной ненависти,
основанной на внушенном страхе.
Именно в силу того, что антикоммунизм способен
объединиться со всеми реакционными направлениями и
традициями и на самом деле объединяется с ними, имен¬
но в силу того, что он использует и извращает даже
прогрессивные тенденции, антикоммунизм доказывает
безразличие и инструментальный характер этих тради¬
ций по отношению к лежащему в их основе содержа¬
нию, манипуляционно-технический характер идеологиче¬
ских вариантов, служащих простыми связующими
звеньями, и иллюзорного позитивного содержания. Бла¬
годаря этому антикоммунизм и способствует их объеди¬
нению, а одновременно и их выхолащиванию.
Одновременно здесь обнаруживаются моменты спе¬
цифической политической и идеологической слабости.
Антикоммунизм превращает своих идеологов и полити¬
ков в рабов собственной лжи и заставляет их неверно
оценивать действительное соотношение сил и перспекти¬
вы в соответствии с логикой классово обусловленного
мышления, исходящего из желаемого, а не действитель¬
ного. Поэтому его крушение перед лицом действитель¬
ных сил социализма является неизбежным. Напомним
только о попытках антикоммунистических крестовых по¬
ходов, о бесчисленных прогнозах относительно близкой
гибели Советского Союза и его планового хозяйства, а
также смерти коммунистической партии в Германии, ко¬
торая столько раз приговаривалась к ней.
По-иному обстоит дело с антикоммунистическими
308

предрассудками, распространенными в Массах. Ведь мас¬
сы являются специфическим объектом обработки анти¬
коммунистической демагогией, и внушаемый им пред¬
рассудок преподносится как ценность, заложенная еще
до всякого рационального суждения. Однако противоре¬
чие реальным общественным отношениям и собственным
жизненным интересам, которое превращает такую оцен¬
ку в средство привязанности угнетенных к господствую¬
щему классу, заложены возможность и необходимость
его разрешения, а тем самым неустойчивость и уязви¬
мость предрассудков, а значит, их преодолимость.
Последнее же зависит от степени движения народных
масс в борьбе за осуществление их жизненных интере¬
сов, от роли и разъяснительной работы коммунистов, ог
растущего воздействия мировой социалистической систе¬
мы. Что касается последнего, то достаточно упомянуть
о расширении представлений о Советском Союзе бла¬
годаря запуску в СССР орбитального спутника земли.
Само собой разумеется, антикоммунистическая про¬
паганда опиралась и опирается, насколько это возмож¬
но, на эмпирические данные. Она использовала и про¬
должает использовать все неизбежные трудности роста
социализма, чтобы с их помощью развенчать, оклеве¬
тать саму общественную систему, она даже вменяет в
вину коммунизму как общественной системе последст¬
вия мировых и гражданской войн. Она, разумеется, ис¬
пользует также и ошибки, ошибки роста, такие, как яв¬
ления, связанные с культом личности. Но все эти явле¬
ния антикоммунистическая пропаганда изображает так,
что их сущность извращается. И чем больше в этом от¬
ношении благодаря экономическому подъему Советского
Союза и мировой социалистической системы, благодаря
растущей роли социалистических и рабочих партий ан¬
тикоммунизм лишается почвы, тем больше он сам впа¬
дает в кризис.
3.	Другим основным элементом кризиса буржуазной
идеологии является утрата перспективы, чувства уве¬
ренности в будущем. Правда, уже раньше это было
предвосхищено теми идеологами, которые особенно чув¬
ствительно реагировали на вызревание всеобщего кри¬
зиса и давно уже почувствовали внутреннюю неустой¬
чивость капитализма, в первую очередь в Германии, где
они были представлены именами Ницше и Ратенау. Но
309

заботы такого рода оставались лишь тревожными пред¬
чувствиями чисто культурного свойства сравнительно
узкой группы интеллигентов. С наступлением же (всеоб¬
щего кризиса неустойчивость, утрата уверенности в пер¬
спективе приобретают гораздо более общий характер, и
пессимистические настроения и теории, растущие как
грибы после дождя, являются выражением этих на¬
строений.
Буржуазия и ее идеологии все больше осознают соб¬
ственное общественное бессилие перед лицом динамики
и внутренней взрывчатой силы, заключенной в капита¬
лизме, перед лицом революционных процессов, проис¬
ходящих в мире; одновременно достоянием обществен¬
ного опыта становится противоречие между собствен¬
ными планами, намерениями и концепциями людей и
результатами действий, которые этими планами и на
мерениями мотивируются. Грандиозная проба сил им¬
периализма в ходе первой мировой войны повлекла за
собою результаты, которые противоречили намерениям,
иллюзиям, желаниям отдельных империалистических
держав: Октябрьскую революцию, революционный кри¬
зис, всеобщий экономический кризис и нужду; ни одна
из проблем империализма не была в действительности
разрешена, противоречия между конкурентами обостри¬
лись, все отчетливее надвигалась колониальная рево¬
люция. С этого времени начинаются противоположные
по своему характеру процессы развития противостоя¬
щих друг другу социальных систем.
В то время как в Советском Союзе, несмотря на
огромные лишения, планомерно и систематически стро¬
ится новое общество, крушение буржуазной идеологии,
которой придается роль упрочения перспективы, стано¬
вится очевидным, а объективная бесперспективность са¬
мого капитализма — совершенно отчетливой. Всякое дея¬
ние империализма, если его рассматривать в целом,
дает противоположный результат. Этот процесс продол¬
жается со времени похода 14 государств, через расша¬
тывание относительной стабилизации в период мирового
экономического кризиса, через гонку вооружений и крах
вооруженной борьбы гитлеровского фашизма за пере¬
дел мира и за ликвидацию социализма, подводя к кру¬
шению «американского века». Монополистическому ка¬
питалу не удалось ни достигнуть стабильного экономи¬
310

ческого положения, ни приостановить победное движе¬
ние социализма и колониальные революции.
Оборотной стороной крушения классовой стратегии
империализма является крах идеологии, при помощи
которой эта стратегия обосновывалась, крушение ожи¬
даний, связанных с этой стратегией, начиная от иллю¬
зий стабилизации, от иллюзорной веры в преодоление
кризиса благодаря новому строю фашистского оттенка
(независимо от того, воплощается ли он в клерикаль¬
ной форме или форме гитлеровского фашизма) и кончая
иллюзиями «политики отбрасывания» («Roll-back-Poli-
tik»).
Историческая слабость данной позиции отражается
в бессилии перед лицом неудержимо усиливающегося
социализма. Его подъем был и остается фактом, при¬
нуждающим отказаться от излюбленных представлений
о гибели Советского Союза, о его внутренней слабости
и т. д. Здесь резюмируется буржуазный опыт, относя¬
щийся к результатам собственного экономического дей¬
ствия и мышления в XX веке. И этот опыт не может
быть иным, ибо действия империализма стихийно на¬
правлены против объективной исторической необходимо¬
сти перехода от капитализма к социализму. В силу этого
и утрачивается уверенность в перспективе.
Однако объективная бесперспективность — из-за то¬
го, что она со всей очевидностью выявляется в период
всеобщего кризиса, из-за подъема социализма,— отра¬
жается с точки зрения безусловного сохранения и за¬
щиты империализма, с точки зрения исключения всяко¬
го критического отношения к его экономическим осно¬
вам, отражается с точки зрения условий, предпосылок,
форм идеологии империалистического господства. Вера
в перспективы, которая доминировала вплоть до наступ¬
ления всеобщего кризиса, несмотря на то что противо¬
положные тенденции уже имели место, была иллюзор¬
ной уверенностью, но видимостью, оправданной тем, что
империализм господствовал над миром. Со времени
первой мировой войны и Октябрьской революции эта
уверенность, эта вера в стабильность буржуазного ми¬
рового порядка начинает подрываться, конечно, по-раз¬
ному, что зависит от особого положения различных им¬
периалистических сил. Распространение пессимистиче¬
ских настроений, ощущения жизненной пустоты, безнз-
911

дежности, утраты смысла существования, растущей не¬
уверенности, ощущение грозящей катастрофы — все это
пока еще непосредственное отражение, выражение кон¬
кретного опыта, который складывается в условиях кри¬
зиса и в котором болезненно осознается противоречие
между иллюзиями ожидания и самой действитель¬
ностью. Эти настроения, а также их фиксированное вы¬
ражение в литературе, философии и т. д. с самого нача¬
ла сформированы и определены тем, что они являются
разочарованиями по поводу иллюзорных идеологических
ожиданий. Они фиксируют противоречие между идеоло¬
гией и действительностью, делая специфический крах
буржуазной политики и идеологии чем-то общечелове¬
ческим. Одновременно они являются предпосылкой вы¬
двигаемых концепций активизации. К числу основных
черт буржуазной идеологии принадлежит то, что она
выдает специфически буржуазный интерес за интерес
всеобщий, за общечеловеческую норму, одновременно
отрицая качественное развитие за пределами капита¬
лизма; более того, такое развитие силятся изобразить
гибелью человечества, погружением во «внеисторич-
ность» («Geschichtslosigkeit»). Буржуазия сама не сда¬
ется. При этом ее идеологическая реакция является по¬
воротом к иррационально мотивированному активизму,
проявляется ли он в виде героического пессимизма или
в форме фантастического, по большей части теологиче¬
ского обоснования мнимых перспектив; обе эти формы
в свою очередь могут включать в себя частичный опти¬
мизм, питаемый иллюзиями конъюнктуры. Таким обра¬
зом, утрата перспективы ведет в идеологическом разви¬
тии если не к простому квиетизму — этот последний в
лучшем случае может действовать как отвлекающая
идеология,— то к ущербному конструированию идеоло¬
гических моделей, фантастических перспектив и соответ¬
ственно к столь же фантастическому превращению бес¬
перспективности в общечеловеческую норму. В обоих
случаях существенные социальные связи мистифици¬
руются и превращаются в роковые иррациональные си¬
лы. Следовательно, моделью является не пессимизм шо¬
пенгауэровского типа, но его преобразование в специ¬
фический активизм по образцу Ницше, Шпенглера, Юн¬
гера, Хайдеггера и др. Гитлеровско-фашистская идеоло¬
гия комбинировала оба метода. Сегодня преобладает так
312

йазываемый «сдержанный» оптимизм, который имеет Мё-
сто и в случае клерикально-теологической идеологии.
Здесь следует упомянуть об одной характерной тен¬
денции. На первом этапе всеобщего кризиса капита¬
лизма наряду с технократическими утопиями был рас¬
пространен жесткий и явный пессимизм. Советский
Союз, будучи изолированным, мог казаться лишь от¬
дельным узконациональным случаем. На втором же
этапе всеобщего кризиса утверждается и доминирует
идеология, которая придает мнимым и лишенным вся¬
кой ценности перспективам теологическое и технократи¬
ческое обоснование. Теперь уже мировая социалисти¬
ческая система оказывает столь сильное влияние, что
утрата перспективы в шпенглеровском смысле, ставшая
было нормой, оказалась бы признанием поражения в
идейной борьбе. Но одновременно, что чрезвычайно ха¬
рактерно, эти носящие оптимистический оттенок мнимые
целевые перспективы, которые являются не чем иным,
как спроецированными в будущее иллюзиями периодов
высокой конъюнктуры, сопровождаются сознанием их
нереальности; в них уже, собственно, и не верят.
Хотя обрисованное положение и видоизменяется (в
силу новых возможностей технической революции, в
силу вытекающей отсюда необходимости государствен¬
но-монополистического планирования), все же противо¬
речие между техническими возможностями и обществен¬
но-человеческим будущим, между тем, что могло бы
быть, и между угрожающим современным положением
вещей — это противоречие преодолевается лишь при по¬
мощи насквозь апологетических иллюзий. Правда, по¬
следние могут служить отправным пунктом для анти-
капиталистической критики, о чем мы еще будем гово¬
рить. Осознание кризиса, ставшее теперь всеобщим в
том, например, виде, в каком оно передается через
художественную литературу, доказывает неверие в эти
иллюзии; уже ясно, что они являются всего лишь идеа¬
лизирующими фразами.
Кризис буржуазной идеологии отражается вместе с
тем и в основной проблематике идеологической продук¬
ции, которая направлена на то, чтобы перед лицом
кризиса капитализма и приближающегося крушения
этого господства дать — и именно для его поддержа¬
ния— ложные перспективы, превратить их в мотивацию
313

й концептуальную основу действия. Что касается сймих
иллюзорных перспектив, то они постоянно опровер¬
гаются практикой. Отсюда проистекает неизбежно уси¬
ливающаяся дискредитация позитивных целей, выдви¬
гаемых антикоммунистическими демагогическими систе¬
мами, которые в свою очередь способны лишь варьиро¬
вать развитую выше основную схему.
Одновременно эти теоретические конструкции, зани¬
мающиеся изобретением перспектив, все более релятиви¬
зируются в силу того, что осознание кризиса в рамках
идеологии становится все более значительным. Нараста¬
ющее осознание преходящего характера и сомнительно¬
сти буржуазного мира становится и исходным пунктом
этих теорий, и их неустранимым противоречием. Проти¬
воречие между объективной бесперспективностью, субъ¬
ективным осознанием кризиса и классовой потребностью
в таких мнимых перспективах, придающих уверенность
действию, может «разрешаться».
4.	Всеобщий кризис капитализма, неудержимое на¬
растание антиимпериалистической и антикапиталистиче-
ской борьбы придает империалистической идеологии обо¬
ронительный характер (оборонительный в историческом
смысле, что, конечно, не противоречит ее агрессивно¬
сти). Особенно характерным здесь является то, что она
вынуждена все больше и больше маскировать империа¬
листические интересы и цели. Если перед первой миро¬
вой войной, например, империализм совершенно откры¬
то объявлялся системой господства над колониальными
народами, а мнимая неполноценность этих народов вы¬
давалась за нечто естественное, то в ходе развития осво¬
бодительной борьбы колониальных народов здесь про¬
изошли заметные изменения. Колониализм оказался вы¬
нужденным прибегать к мимикрии; посредством неоко¬
лониалистской демагогии он пытается сделать хорошую
мину при плохой игре, соблюдая двойственную «гума¬
нистическую» и дипломатическую форму и утверждая,
что этим народам оказывается «помощь в целях раз¬
вития».
Еще важнее то, что в борьбе против коммунизма
идеологи империализма выдвигают такие аргументы, а
антикоммунистическую борьбу ведут таким образом, как
будто они выступают во имя демократии и свободы,
цивилизации или христианского Запада, общего блага,
314

культуры, народного духа или во имя расы, во имя веры
и морали. При этом они никогда не признаются, что
борьба на самрм деле ведется во имя сегодняшнего ка¬
питализма. И только самоослепление, вызванное побед¬
ным упоением, однажды заставило Геббельса прогово¬
риться; он сделал свое известное признание: надо
драться во имя собственного здравия (man wolle sich
gesundstoBen).
В прямом соответствии с антикоммунистическими ло¬
зунгами социальная демагогия растет в количественном
и качественном отношениях. В соединении с антикомму¬
низмом как орудием идеологической борьбы она приоб¬
ретает новое значение, тем более что традиционные
методы маскировки социальных противоречий были раз¬
биты уже благодаря первой мировой войне.
В соответствии с традицией, с существованием вы¬
сокой конъюнктуры или кризисной ситуации идея при¬
мирения классов, совместной деятельности классов,
вплоть до мысли об исчезновении классовых противо¬
речий,— все это выдавалось за свойства современного
состояния или нового строя, который вот-вот возникнет.
Причем эта демагогия выступала то в форме «социаль¬
ной демократии», то «народного сообщества» — в на¬
родническом или клерикальном обрамлении, то в виде
«партнерства» и т. д.; все это, говорят нам, имеет место
в таком обществе, которое якобы характеризуется соци¬
альным «нивелированием», «превращением в средний
класс», органически-гармоническим социальным расчле¬
нением, даже исчезновением классов и процессом депро¬
летаризации. А называют ли его или еще станут его на¬
зывать национальным социализмом, обществом благо¬
состояния, народным капитализмом или как-нибудь ина¬
че, уже безразлично. Сама эта демагогия служит как
делу антикоммунистической борьбы монополистического
капитала, так и его специфическому методу, суть кото¬
рого— в вооруженной борьбе против конкурирующих
империалистических сил привязать «собственный» рабо¬
чий класс к колеснице монополистической политики. Это
началось уже в период первой мировой войны, когда
правые социалисты начали приветствовать «военный со¬
циализм»; Макс Шелер, например, опираясь на фило¬
софию жизни, изображал войну против Англии как
войну против «капитализма». В период второй мировой
315

войны гитлеровско-фашистская демагогия еще усилен¬
нее эксплуатировала идею, будто происходит борьба
немецкого «социализма» против западных «плутокра¬
тий». Сюда же относятся и многочисленные теории мни¬
мого изменения самой природы капитализма. В XIX веке
они были еще либеральными и несли в себе’ протест;
в XX веке они превратились в теории «общества благо¬
состояния», которое якобы интегрирует и будет интегри¬
ровать и рабочий класс.
Характерной чертой такого рода демагогии, затуше¬
вывающей классовые антагонизмы, является тенденция
все усиливающейся мимикрии. Естественно, эта особен¬
ность составляет элемент буржуазной идеологии и в
XIX веке, и в период перехода к империализму. Однако
со времени наступления всеобщего кризиса социальная
демагогия приобретает центральное значение для импе¬
риалистической буржуазии — она становится главным
идеологическим инструментом, призванным запутать ра¬
бочий класс и сбить его со своего пути. Эта особен¬
ность, если ее рассматривать исторически, выражает
оборонительный характер империалистической идеоло¬
гии, необходимость для нее прибегать к мимикрии, к
маскировке.
Одновременно здесь отчетливо проступает одно ха¬
рактерное противоречие: обострение противоречия меж¬
ду опровергнутой иллюзией и реальностью обостряет
также противоречия внутри империалистической идео¬
логии, а в силу этого стимулирует ее разложение.
С одной стороны, социальная демагогия является
весьма уязвимой, ибо она противоречит непосредствен¬
ному классовому опыту. Вовсе не случайно то, что одно¬
временно она использует и непосредственно технические
дисциплины, созданные для подчинения рабочего клас¬
са, и соответствующих специалистов, а также и те спо¬
собы, которые разработаны в социологии предприятия
и социальной психологии. Но с другой стороны, моно¬
полистическая буржуазия в своей собственной экономи¬
ческой и политической практике разрывает искусный
покров, сотканный ее идеологией; это происходит благо¬
даря постоянно нарастающей эксплуатации, в силу об¬
щей тенденции ее политики к отстранению народных
масс от всякого политического решения, с помощью на¬
сильственной «классовой гармонии», то есть ее классо¬
316

вой диктатуры, использующей аппарат государственно-
монополистического капитализма, милитаризации и фа¬
шизации.
Однако та же тенденция, которая принуждает импе¬
риалистическую буржуазию к усиленной демагогии о
лримирении классов, порождает противоположную тен¬
денцию в идеологии: по мере обострения всеобщего
кризиса все более развивается тенденция к разрушению
демократии, находящая наиболее законченное идеологи¬
ческое выражение в элитарных теориях, иерархических
моделях господства и т. д. Между этими концепциями и
социальной демагогией возникает затем либо явное про¬
тиворечие типа фракционного спора, либо эклектическое
сосуществование, как это имело место, например, в гит¬
леровско-фашистской и клерикально-милитаристской
идеологиях. При этом процесс производства социаль¬
ной демагогии и ее постоянного сбыта ведет к взаим¬
ному сближению, к сплаву и переходу друг в друга
различных идеологических направлений, которые от¬
правлялись от различных традиционных основоположе¬
ний и поначалу жестоко боролись друг с другом. Впо¬
следствии они также в какой-то степени различаются,
но, в сущности, пропагандируют одинаковую модель для
различных кругов. Либерализм становится неолибера¬
лизмом, с ним сближается и правосоциалистическая
идеология — после второй мировой войны уже совершен¬
но откровенно; обе идеологии сближаются с клери¬
кальной демагогией, которая со своей стороны предается
открытому антидемократизму и с которой смыкается
«демократия союзов», соответствующая полуфашистско¬
му уровню современного государственно-монополистиче¬
ского капитализма. Специфическая для государственно-
монополистического капитализма Западной Германии
концепция господства наиболее четко выражена в тео¬
рии «сформированного общества», носящей откровенно
эклектический характер. Этот процесс редукции импе¬
риалистической идеологии, характеризующийся сужени¬
ем сферы ее действия, становится особенно отчетливым
с наступлением второго этапа всеобщего кризиса.
Всем этим взаимопереплетающимся и сближающим¬
ся направлениям присуща общая тенденция к усилива¬
ющейся мимикрии, нарастание и усиление демагогии.
317

При этом, конечно, рассмотренные выше механизмы мас¬
кировки, которые вырастают из практики современного
капитализма, используют и абсолютизируют наиболее
очевидные явления.
Особенно типичной в данном отношении является
тенденция, в соответствии с которой хотят, замалчивая
или изгоняя само название «капитализм», превратить
его в явление, «канувшее» в прошлое. Место капита¬
лизма занимает тогда «индустриальное общество» «тех¬
нического века». Все, что делает общество обществом —
производственные отношения, то есть определенные ма¬
териальные отношения индивидов друг к другу, которые
одновременно характеризуют противоречия между ка¬
питализмом и социализмом,— все благодаря этому ис¬
чезает. Об этом больше и не спрашивают. И сколь бы
демагогическим с научной точки зрения ни был этот
трюк, он обнаруживает глубокую слабость тех, кто вы¬
нужден прибегать к мимикрии.
5.	Превращение антикоммунизма в империалистиче¬
скую агрессивную идеологию в свою очередь отражает
то обстоятельство, что отныне противоречие между ин¬
тересами конкурирующих между собой империалисти¬
ческих держав и антиимпериалистическими интересами
само становится противоречием, разлагающим империа¬
листическую идеологию изнутри.
До Октябрьской революции каждая империалисти¬
ческая держава имела в качестве внешнего противника
или объекта для завоевания только конкурента из того
же лагеря. И ее идеологическим оружием был шовинизм
вкупе с демагогией национальной «миссии», смотря по
обстоятельствам принимавшей ту или иную специфиче¬
скую формулировку.
Теперь же буржуазии никак не обойтись одним шо¬
винизмом: она нуждается в специфически антикомму¬
нистической, космополитической идеологии, отражающей
ее общие интересы. Уже и прежняя империалистическая
идеология имела космополитические черты. Однако они
выступали в виде идеи о мировой империи с явным
доминированием в ней определенной империалистиче¬
ской силы; так было, например, в свойственной немец¬
кому империализму идеологии средней Европы. Но перед
лицом социальной революции уже нельзя было опери¬
ровать только этим. В результате и развивается идео-
318

лбгия космополитического антикоммунизма, выражаКн
щая всеобщие империалистические интересы.
Эти всеобщие интересы империалистов перед лицом
пролетариата и пролетарской революции не устраняют,
однако, конкуренции между ними, ни в коей мере не
примиряют противоречия, которые в период углубле¬
ния всеобщего кризиса даже обостряются.
Но отсюда возникает противоречие, которое на одной
стороне порождает идеологии «Европы», объединяемой
контрреволюционным насильственным путем, а на дру¬
гой — идеологии борьбы за гегемонию, за подчинение
и низвержение тех или иных конкурентов. Более того,
империализм ни в коей мере не может покончить с шо¬
винизмом. Это порождает противоречие внутри идеоло¬
гии: с одной стороны, колебания между космополитиз¬
мом и шовинизмом разных оттенков, а с другой — тен¬
денцию выражения и маскировки одного через другое,
в конечном же счете также и переход одного в другое
как выражение различных стратегических линий импе¬
риализма. Причем необходимо принять во внимание, что
это противоречие подвержено характерным изменени¬
ям: в то время как на первом этапе всеобщего кризиса
побежденные в первой мировой войне страны открыто
проповедовали шовинизм как свою идеологию, с на¬
ступлением второго этапа доминирует космополитиче¬
ская сторона. Идеология «народного союза» и лозунг
пан-Европы поднялись в противовес крайнему шовиниз¬
му гитлеровского фашизма — идеологии, в такой же
степени империалистической, но в конце концов развен¬
чанной в пламени второй мировой войны. Космополи¬
тизм второго этапа всеобщего кризиса возник как спе¬
цифическая идеология подчинения всех капиталистиче¬
ских интересов империализму США. Он стал той фор¬
мой, в которой между западноевропейскими организа¬
циями развертывается борьба за гегемонию в Европе,—
борьба, замаскированная государственно-монополисти¬
ческими организациями. Эта же форма служит для их
объединения против американских конкурентов. Но
прежде всего она используется во имя совместного угне¬
тения «своих» народов, для взаимной безопасности пе¬
ред лицом революционного развития, для совместной
борьбы против развивающегося социализма. Тенденция
к прорыву национальных ограничений, заключенная в
319

кОнеУйбм счёте в характере современных производитель¬
ных сил, осуществляется здесь в виде космополитиче¬
ского объединения монополий против народа. Причем
имеет место тяготение к нарушению национального су¬
веренитета и уязвлению национального сознания. Шови¬
низм же от этого не исчезает. Он не доминирует над
космополитизмом — последний стал более действенным,
а в качестве идеологии НАТО он получил более широ¬
кое распространение, чем после первой мировой войны.
Однако противоречие не устраняется. С одной стороны,
особые цели различных империалистических сил, в осо¬
бенности немецкого империализма, преследуются при
помощи космополитических лозунгов; с другой стороны,
требуется и разжигание шовинистической горячки. Ан¬
тикоммунизм же в целом используется как идеологиче¬
ское оправдание вмешательства во внутренние дела дру¬
гих стран. В процессе обострения противоречий между
западноевропейскими государствами и другими империа¬
листическими державами конкурентная борьба все боль¬
ше осуществляется под покровом космополитической
фразеологии, фразеологии, которая одновременно слу¬
жит для антикоммунистической мобилизации. Но неиз¬
бежно и то, что при этом специфически шовинистиче¬
ские элементы, хотя и в модифицированной форме, так¬
же действуют еще активнее. Перманентное же противо¬
речие действует в целом деструктивно, ослабляя идео¬
логическое действие обеих тенденций благодаря их вза¬
имному устранению: ведь оно принуждает к колебанию,
подобному тому изменению, которое выявилось в гит¬
леровской фашистской пропаганде, когда она, напав на
Советский Союз, пустила в ход фразеологию о «защите
Европы».
6.	Названные моменты представляют собой только
некоторые стороны кризиса буржуазной идеологии. Но
они не исчерпывают этот кризис во всей его полноте:
здесь речь идет лишь о самых важных сторонах, кото¬
рые непосредственно касаются общественного воздейст¬
вия этой идеологии на формирование идеологических
отношений.
Другой момент, на который мы здесь можем только
указать, хотя он и требует основательного исследова¬
ния,— это особый процесс, который предварительно мож¬
но обозначить как приспособление к идеологии рево¬
320

люционного рабочего Движения. Он совершался И со¬
вершается на различных уровнях.
Диалектика классовой борьбы, с одной стороны, вы¬
нуждает буржуазию по мере развития рабочего движе¬
ния вносить свою идеологию в рабочее движение, вы¬
ступая под социалистическим флагом. Сначала она осу¬
ществляет это на пути ревизионизма и оппортунизма.
С другой стороны, что особенно характерно для перио¬
дов обостренной классовой борьбы, буржуазии прихо¬
дится соединять свою собственную идеологию мобили¬
зации масс с социалистической демагогией. При этом
и идеология буржуазных рабочих партий, и фашистская
идеология мобилизации .переживают кризис. Диалекти¬
ка, о которой только что шла речь, действует и в дру¬
гом направлении: традиционная буржуазная модель
мышления становится непригодной для теоретического
решения собственно социальных проблем.
Наряду с прямым отрицанием марксистской теории
вступает в действие в ряде случаев замаскированное,
а зачастую и просто открытое приспособление к Марк¬
су, которое глубоко проникло в социологию и фило¬
софию.
Действительная граница такой адаптации, а одно¬
временно и центральный пункт борьбы против Марк¬
са— это признание революционных возможностей ра¬
бочего класса. Поскольку без этого ядра от марксист¬
ской теории остались бы только разрозненные элемен¬
ты, поскольку без этого ядра она утратила бы свою
внутреннюю связь, постольку еще ревностнее осущест¬
вляют такую адаптацию, стремясь включить в буржу¬
азную идеологию предварительно препарированного
Маркса. Интенсивность адаптации увеличивается по
мере нарастания всеобщего кризиса; при этом имеются
различия в странах, находящихся на разных уровнях
капиталистического развития. Что касается ревизиониз¬
ма, то он частично является предвосхищением собст¬
венно буржуазных концепций.
Рассмотренный процесс нельзя понимать только в
духовно-историческом аспекте. Ведь именно реальная
сила общественных противоречий заставляет буржуаз¬
ную идеологию обратиться к диалектике, к марксист¬
ским идеям; здесь сказывается также недостаток дру¬
гих мыслительных средств. Обозначенная тенденция
Ц—202
321

одновременно открывает путь, идя по которому, Можно
переработать идеологию, изменить ее классовые пози¬
ции, если направить ее на понимание сущности нашей
эпохи. А ведь в этом сегодня и состоит в конце концов
любое использование Маркса применительно к дейст¬
вительному социализму.
Данный процесс является тем ферментом, который
необходим для оценки буржуазной идеологии и техни¬
ки господства; он простирается вплоть до планирующей
деятельности государственно-монополистического капи¬
тализма и одновременно активно стимулирует формиро¬
вание общественно-политических концепций.
Широко развившаяся в послевоенные годы марксо-
логия, современная социология относятся к рассматри¬
ваемым явлениям. То же можно сказать об экзистен¬
циализме и родственных ему течениях, превративших
отчуждение в свою центральную тему.
На этом пути возникает множество переходных фе¬
номенов. Демагогическая маскировка, ревизионизм и
неподдельное стремление к социализму с внешней сто¬
роны могут выглядеть очень похожими, они даже могут
отчасти переплетаться друг с другом. В таких случаях
необходим конкретный анализ.
Но все сказанное подтверждает кризисное состояние
буржуазной идеологии, которая должна заимствовать у
своего противника духовное оружие самопознания и
самоутверждения. А ведь это путь, на котором — какая
ирония судьбы! — реальное влияние оказывает социа¬
лизм как идея и как общество, в то время как псевдо-
социалистическая демагогия, от военного социализма
периода первой мировой войны до национал-социализ¬
ма, постепенно сама разоблачает себя в глазах народ¬
ных масс. Кризис носит тотальный характер. Он про¬
являет свое действие и действует различным способом
в сферах идеологии, развившихся в противоположные и
обособившиеся области; он обнаруживает свое действие
во всей совокупности политических, мировоззренческих
и моральных связей. Его можно обнаружить и в кризи¬
се философии, и в кризисе исторического сознания и со¬
ответствующих исторических наук, в позитивистских
^концепциях, таких, как социологические теории кризиса,
в анархии моральных ценностей и идеалов и в упадке
искусства. И пусть для индивида кризис вовсе не яв¬
322

ляется роком, он, однако, определяет совокупный ха¬
рактер буржуазного мира идей, определяет постоянно
вопреки всем выравнивающим тенденциям прорываю¬
щуюся в нем анархию и деструкцию.
В ходе этого кризиса господствующая империали¬
стическая буржуазия, а также и ее идеологи разви¬
вают все большую и большую активность с целью вос¬
препятствовать осознанию народными массами их соб¬
ственных исторических интересов. Цели этой активности
и ее методы предопределены объективными условиями и
империалистическими интересами. Эта идеологическая
активность, в которой все же воспроизводится кризис
идеологии, как раз в том и состоит, что в противовес
общественной истине, вопреки самому историческому
процессу выдвигаются иллюзии, указываются мнимые
пути выхода из всеобщего кризиса. Иллюзорные альтер¬
нативы выдвигаются вопреки процессу преобразования
мира, развивающемуся с исторической неизбежностью;
дело представляется таким образом, будто этот процесс
является случайным, будто его можно избежать и по¬
вернуть вспять. Самообман является одновременно ус¬
ловием обмана масс, хотя идеи в обоих случаях и раз¬
личны.
Возрастающая идеологическая активность содержит
в себе попытку спасти такую ситуацию, которая харак-^
теризуется ускоренным катастрофическим развитием,
скачкообразными поворотами, постоянно возникающими
кризисными явлениями и т. д., а также постоянной тщет¬
ностью стремлений справиться с общим историческим
развитием.
В условиях все более широкого реального идеологи¬
ческого воздействия тех сил, которые борются против
империализма и за социализм, перед лицом кризиса,
ниспровергающего все обещания, перед лицом империа¬
листической практики, постоянно опровергающей собст¬
венную идеологию,— в этих условиях обнаруживается:
эта возрастающая, но ущербная идеологическая актив¬
ность является выражением того обстоятельства, что
буржуазия своей собственной практикой вынуждается к
постоянным переменам в идеологии, ибо то, что только
вчера было модным, сегодня оказывается тормозом для
практики. Более того, в действие вступает разрушитель¬
ный процесс, процесс деструкции идеологии. Этот про¬
11*
323

цесс начался еще раньше, но сейчас он приобрел чрез¬
вычайно ускоренные темпы. Для этой деструкции ха¬
рактерно то, что конкретные идеологии становятся не¬
пригодными: они исчерпали себя в качестве средства
господства; поэтому для нее характерна также принуди¬
тельная необходимость постоянно приспосабливать
идеологии к новым ситуациям.
В этом процессе империалистическая идеология все
более теряет свою способность действовать в качестве
мобилизующей идеологии. Конечно, кризис идеологии ни
в коей мере не означает немедленной утраты этой спо¬
собности, он вовсе не означает, что больше не удается
мобилизовать массы для осуществления империалисти¬
ческих целей, хотя бы на время. Однако в целом про¬
бивает себе дорогу и становится постоянным процесс
разрушения, процесс деструкции. Доказательством это¬
го является ответ народных масс — антиимпериалистиче¬
ская борьба, борьба за утверждение социалистического
мира.
Результат этого процесса, которому соответствует ак¬
кумулированный опыт масс, формулируется в програм¬
ме КПСС: «Буржуазия уже не в состоянии выдвинуть
идеи, которые могли бы увлечь за собою народные
массы» 24.
Последним периодом идеологической продуктивности
империализма был период перед первой мировой вой¬
ной. Последние периоды временного фанатизма, вооду¬
шевления народных масс, вызванного средствами де¬
магогического опьянения, совпадают с периодами ус¬
пешного расширения фашистских диктатур.
Преобладающая после второй мировой войны амери¬
канизированная антикоммунистическая идеология еще в
состоянии оглуплять и запугивать, фантастически раз¬
жигать страх, но она не может воодушевить на борьбу
во имя будущего — она в состоянии только путем запу¬
гивания добиться готовности защищать сомнительное на¬
стоящее. Поиски направляющих идей начались после
второй мировой войны и продолжаются поныне. Таково
собственное, против воли сделанное признание беспер¬
спективности буржуазного общества.
24 «Программа Коммунистической партии Советского Союза»,
стр. 51.
Ш

5.	О ПРОЦЕССЕ РАЗЛОЖЕНИЯ ИМПЕРИАЛИСТИЧЕСКОЙ
ИДЕОЛОГИИ
Демагогия господства немецкого монополистического
капитала — и в ее форме примиряющей идеологии, и в
форме идеологии мобилизующей — противоречит не
только общественной истине. Она борется против позна¬
ния этой истины народными массами. Демагогия не
просто возникает из пассивной неспособности к позна¬
нию, а является активным инструментом угнетения.
В конечной стадии своего господства империалисти¬
ческая буржуазия тяготеет во внутренних и внешних
отношениях к чистому насилию. Что касается ее «миро¬
любия», то буржуазия в ряде случаев оказывается к не¬
му вынужденной из-за существования направленных
против нее классовых сил. Противоречие, которое опре¬
деляет ее отношение к исторически необходимым запро¬
сам общественного развития, вызывает также и противо¬
речие между буржуазной идеологией и общественной
истиной; оно, наконец, воспроизводится в отношении
между классом и идеологией. Это последнее отношение
основано на технике власти, оно является нигилистиче¬
ским, то есть таким отношением, которое направлено на
построение неаргументированных в конечном счете ут¬
верждений и на расширение власти. Этим объясняется
также -и быстрое изменение внутри империалистической
идеологии, существующее при всей константности основ¬
ной структуры. Эти изменения сводятся к маскировке ее
содержания. А маскировка избирается в зависимости
от ситуации. Что касается интеллигенции, занятой про¬
изводством идеологии, то для нее данный процесс пред¬
ставляется в виде чрезвычайно быстрой смены людей,
еще недавно бывших в моде, ведущих представителей,
«слава» которых была основана на конъюнктурных ма¬
нипуляциях с общественным мнением.
Этот манипуляторский подход к идеологии не под¬
разумевает четкости идеологических отношений. Он яв¬
ляется практицистским и циничным поведением, созна¬
тельная сторона которого ограничена непосредственным
интересом, направленным на получение прибылей и осу¬
ществление господства, а также ограничена использо¬
ванием тех идей, которые служат удовлетворению этого
интереса. Однако такое ограниченно-циничное сознание
325

в целом постоянно стоит перед угрозой попасть в плен
собственной пропаганды.
Чрезвычайно характерным в этом отношении являет¬
ся следующее место из доклада Эрнста Трёльча, про¬
читанного им в 1922 году: «Осуществлявшаяся обеими
сторонами культурная и моральная пропаганда миро¬
вой войны показывает, что в условиях современных
демократических отношений моральная и философско-
историческая демагогия совершенно необходима для по¬
литики, направленной на мобилизацию масс. Эта была
мораль и философия истории, использованная в военных
целях — и использованная централизованным, полити¬
чески обусловленным журнализмом, к которому ученые
зачастую только приспосабливались... И такова вообще
сегодня, в условиях кошмарно обострившейся борьбы
за существование, роль морального фактора, по крайней
мере официальной и политической морали: мораль стала
средством в борьбе за моральное разоружение против¬
ника, а вовсе не правилом для своего собственного по¬
ведения» 25.
Беспокойство Трёльча о таком состоянии, весьма ти¬
пичном для морально-политической практики современ¬
ного капитализма, остается всего лишь риторическим.
Он тотчас же переходит к активному построению кон¬
цепции идеологий в интересах немецкого империализма
с его особой антисоциалистической линией, пролегающей
где-то между либерализмом и консерватизмом. Наивно
и цинично он подтверждает, исходя из своей позиции, то,
что Ленин считает закономерностью: «...Без масс не
обойтись, а массы в эпоху книгопечатания и парламен¬
таризма нельзя вести за собой без широко разветвлен¬
ной, систематически проведенной, прочно оборудованной
системы лести, лжи, мошенничества, жонглерства мод¬
ными и популярными словечками, обещания направо и
налево любых реформ и любых благ рабочим, — лишь
бы они отказались от революционной борьбы за свер¬
жение буржуазии»26.
Для охарактеризованной Лениным системы идеологи¬
ческого господства специфично то, что возникает целый
25 Ernst Troeltsch, Deutscher Geist und Westeuropa, Тй-
bingen, 1925, S. 3.
26 В. И. Ленин, Поли. собр. соч., т. 30, стр. 176.
326

ряд научных дисциплин, подлинный смысл которых со¬
стоит в разработке техники для этой системы, в усовер¬
шенствовании техники влияния на массы, манипулиро¬
вания массами, «психологической мобилизации» и «мо¬
рального вооружения». Участившиеся в буржуазной ли¬
тературе жалобы на манипулирующий характер идеоло¬
гий (который, как правило, становится очевидным в
устаревших, ретроградных и кризисных идеологиях) в
общем и целом являются средством вменить противнику
в вину то, чем сам ревностно занимаешься. Однако уси¬
ленное развитие техники, направленной на штопанье
дыр в идеологических связях и отношениях господства,
указывает именно на потребность в таком штопанье, то
есть на фактически существующий кризис. Противоре¬
чие между этой адеолопией империал истического руковод¬
ства массами и действительностью само оказывает раз¬
лагающее воздействие на идеологическую систему гос¬
подства. Различные идеологии быстро сходят со сцены,
ибо действительность сильнее их, ибо вера в них дер¬
жится лишь до тех пор, пока успехи, казалось бы,
говорят в их пользу. А сам процесс развенчания идео¬
логий порождает нарастающее равнодушие. В ходе
обострения противоречия между миром империализма,
развитие которого становится все более кризисным и
база которого постоянно сужается, и между восходя¬
щим социализмом в этом процессе возникают две обус¬
ловливающие друг друга тенденции: все большее усиле¬
ние фантастики, с одной стороны, и цинизм, связанный с
развенчанием иллюзий, равнодушие — с другой. В силу
этого собственно конструктивная проблема для идеоло¬
гов состоит в том, чтобы проложить мост от развенчан¬
ных иллюзий -к фантастике, которая становится все бо¬
лее авантюристической и в то же время приобретает
более трезвый характер. При этом новая идеологическая
форма использует и подправляет структуру, а также и
другие элементы идеологий, разрушенных и развенчан¬
ных самой действительностью. Это разрушение базирует¬
ся на отношении, складывающемся между действитель¬
ным опытом масс и демагогиями, посредством которых
стремятся привязать массы к колеснице империалисти¬
ческого господства: те, кто дает все новые и новые обе¬
щания — а внушаемое массам мировоззрение включает
обещания на будущее, — постоянно терпят провал; а
327

те, кто йм поверил, переживают разочарование, которое
становится все более катастрофическим.
Однако обе эти тенденции, имеющие место в образо¬
вании и восприятии идеологий, не являются всего лишь
следствием краха идей мировой империи и классовой
гармонии. Формироваться, достигать своего крайнего
выражения и распространяться они могут только опи¬
санным выше специфическим образом, ибо противоречие
между всеобщей идеологией и лишающимся иллюзий
поведением существует и в повседневной практике.
И если на одной стороне существует фантастически-де-
магогический идеал гражданина, то теряющие иллю¬
зии идеализм и практицизм отражают трезвую и жесто¬
кую сферу капиталистических джунглей, сферу борьбы
за существование в этих условиях, отражают в форме
непосредственно ограниченного практицистского эгоиз¬
ма буржуа и массового стихийного воспроизведения его
в виде вынужденной, продиктованной средой нормы по¬
ведения. Например, если социологи католицизма именно
в условиях возросшей политической власти клерикализ¬
ма жалуются на то, что церковная община стала со¬
стоять преимущественно из женщин, детей и стариков,
то здесь мы находим выражение усиления власти клери¬
кализма, а не только отражение прогрессирующего раз¬
рушения традиционного благочестия. В случае обеих
тенденций речь идет о стихийном и тупо-ограниченном
способах поведения, которые весьма стремительно могут
переходить друг в друга и отношение которых друг к
другу показывает, что при всей их противоположности
они обладают внутренней общностью. Вот почему идео¬
логия гражданина (citoyen) является средством для
осуществления буржуазных цинично-эгоистичных инте¬
ресов, и, наоборот, цинизм, когда он распространяется
в массах, включает в себя поведение, связанное с безус¬
ловным принятием капиталистических отношений. Все
это выражается в сосуществовании двух тенденций: во-
первых, тенденции к созданию фантастически-религиоз-
ной идеологии мобилизации, а во-вторых, к обожествле¬
нию индивидуального благосостояния.
Быстрая дискредитация империалистической идеоло¬
гии, а вместе с этим смена ее форм и аргументации со¬
ставляет момент в целостном непреодолимом процессе
разложения. Здесь, именно в ходе прогрессирующего на¬
328

растания фантастики, в процессе отказа от рациональ¬
ной аргументации, осуществляется движение к нигилиз¬
му и чисто манипуляторскому отношению к идеологии.
Игра в ложные аргументы все более превращается в
принцип, принцип лжи.
Этот процесс разложения особенно быстро происходит
в периоды кризисов и послевоенных катастроф, на фоне
анархии вновь и вновь отпочковывающихся друг от дру¬
га идеологических тенденций, прежде всего в случае
краха таких государственно-обязательных идеологий,
какими были официальная идеология вильгельмовской
Германии или идеология гитлеровского фашизма. Здесь
заключена одна из причин того, что, несмотря на сти¬
хийную тенденцию к объединению и уравниванию, еди¬
ная, мировоззренчески объединенная идеология уже не
может быть создана буржуазией. Она может быть про¬
ведена лишь в государственном порядке, тем более что
традиционные морально-политические связи после пер¬
вой мировой войны уже не оказывают массового воздей¬
ствия.
Этот процесс снашивания идеологии, возникающий в
результате противоречия между идеологией, соответ¬
ствующими ей ожиданиями и реальным опытом масс
(поскольку они не освободились или еще не освободи¬
лись от чуждого идеологического господства)—этот
процесс ни в коей мере не способствует освобождению.
Напротив, он вызывает к жизни мышление, связанное с
приспособлением к существующему, со специфичным для
периодов кризиса ожиданием чуда.
В общем и целом этот процесс происходит на различ¬
ных уровнях идеологии: в различных формах для раз¬
ных классов, слоев и специфических традиций. Если его
рассматривать исторически, то можно сказать, что он
начинается с разрушения монархистско-сословных тра¬
диций и простирается вплоть до того периода, когда воз¬
никают разочарования по поводу сменяющихся «фюре¬
ров». Он, этот процесс, разрушает и традиционные, и
вновь учреждаемые ценностные иерархии — от милита¬
ристского кастового порядка и чиновничьей иерархии до
иерархии, построенной в зависимости от уровня образо¬
вания. В индивидуальной жизни данный процесс осу¬
ществляется тем молодым верноподданным, который
прошел официальную вильгельмовскую, веймарскую,
гитлеровско-фашистскую или боннскую школу и кото¬
рый сравнивает заученные идеалы со своим опытом.
Здесь мы находим объяснение поведения тех или
иных «рассерженных молодых людей» из буржуазной
молодежи: от молодежного движения до целого «скепти¬
ческого поколения». При этом можно и нужно разли¬
чать, какие классы, слои, круги в общесоциальном или
специфическом смысле попадают под влияние католи¬
цизма, под непосредственное воздействие политических
событий, особых традиций и т. д.
В то же время отношение к традиции само является
противоречивым. Переход к монополистическому капи¬
тализму ни в коей мере не приостанавливает тенденции
к разрушению традиционных отношений, норм, ценно¬
стей. Напротив, он значительно усиливает эту тенден¬
цию. Данная тенденция не является делом субъектив¬
ного произвола, но есть объективное следствие существо¬
вания и развития капиталистических отношений. Но с
другой стороны, империалистическая идеология нуж¬
дается в определенных традициях. Та же самая зако¬
номерность, которая вызывала со стороны революцион¬
ной буржуазии оживление прошлого и превращение его
в героические иллюзии, обусловливает псевдогероизм и
гальванизацию прошлого со стороны контрреволюцион¬
ной буржуазии. Действенность такого рода гальваниза¬
ции (вспомним о мифах «империи», германизма и хри¬
стианского Запада) в свою очередь основывается на
ограниченности и противоречивости действительного раз¬
рушения традиций в народных массах. И если, напри¬
мер, с наступлением современной капиталистической
индустриализации, с образованием больших городов
разрушается церковная община, покоившаяся на на¬
глядных личных отношениях, то этот процесс вовсе яе
идентичен утрате традиционными христианскими убеж¬
дениями их влияния. И как бы ни жаловались на то, что
церкви опустели, что община стала состоять из женщин
и стариков, все-таки упадок культурного христианства
еще не является непосредственным выражением дейст¬
вительного атеистического просвещения. Усиливающееся
равнодушие верующего относится к практическому зна¬
чению церкви для непосредственной, повседневной, обо¬
зримой сферы существования. И если церковь вытесне¬
на из этой сферы повседневной жизни, вытеснена как
330

институт освящения и пророчествования, то еще сохра¬
няется ее значение как института освящающего, еще
сохраняются неуправляемые и непознанные жизненные
связи. Буржуазный практицизм ни в коей мере не взры¬
вает ни в своей сублимированной, ни в массовой дейст¬
венной форме слепоты стихийного поведения. Напротив,
он это поведение и осуществляет. Но именно поэтому
консервируется весь этот сонм социальной фантастики,
непосредственно элиминированной из поведения,— фан¬
тастики, в которой удерживаются традиционные связи,
отразившие социальное бессилие прошлых столетий и
превратившие его в прочную идеологическую форму. Эти
представления (от институтов мы здесь отвлекаемся)
относятся в данном случае к всеобщим жизненным, об¬
щественным и мировым связям; фантастическая связь
просто становится здесь выражением действительного
социального бессилия. Постоянное наличие этого бесси¬
лия, превращение его в обычай становится предпосыл¬
кой активизации фантастических представлений в усло¬
виях кризиса. Наделение индивидуального и обществен¬
ного бытия фантастическим смыслом является при этом
коррелятом его практического и практицистского «обес¬
смысливания». Последнее является выражением дейст¬
вительного отчуждения и бессилия индивида. Оно осо¬
знается в противоречии между традиционными, фанта¬
стически обоснованными представлениями о смысле и
ценностях и действительной эмпирической жизненной
действительностью; затем оно снова ведет в сферу ил¬
люзорных смысловых содержаний и религиозных проро¬
честв. Поскольку смысл и ценность не могут быть выве¬
дены из ограниченного практицизма, поскольку мобили¬
зация иллюзий требует большой мировоззренческой це¬
ленаправленности и осмысленности, постольку империа¬
листическая идеология, чтобы быть действенной, прибе¬
гает к активизации традиций. Так, на основе своей соб¬
ственной, объективно обусловленной структуры (а имен¬
но отражения господства мертвого труда над живым,
прошлого — над современностью) империалистическая
идеология должна при помощи исторических форм мас¬
кировать свою антиисторическую сущность. Это стано¬
вится возможным в силу иллюзорного отождествления
интересов масс с интересами господствующих классов.
Исходным пунктом для него становятся в этом случае
331

еще действующие, устаревшие и превратившиеся в
условность традиции, которые в свою очередь именно
благодаря их политической активизации сильнее втяги¬
ваются в процесс разрушения.
Эта связь ведет к тому, что в процессе разложения
империалистической идеологии традиции активизируют¬
ся, а затем эти традиции, теперь уже выступающие в их
специфической функции в системе империалистической
идеологии, вовлекаются в процесс разложения. По мере
износа специфически буржуазных традиций гальвани¬
зируются добуржуазные, вызываются к жизни анархи¬
ческие и фантастические моменты. Клерикализм есть
последняя позиция империалистической идеологии, так
как он использует последние, сравнительно нетронутые
еще традиции, имеющие относительно широкое распро¬
странение. Что касается дальнейших перспектив, то все
это, по всей видимости, будет иметь своим результатом
принятие анархии идеологических устремлений. Во вся¬
ком случае, процесс разложения империалистической
идеологии, как таковой, ни в коей мере не ведет к раз¬
рушению связей с империализмом — он только подры¬
вает их прочность и создает возможность освободиться
от них. Процесс разложения не ведет непосредственно
к познанию; противоречие между опытом и демагогией
становится разве только исходным пунктом для преодо¬
ления иллюзии. Речь идет лишь о людях и идеях, ко¬
торые оказались развенчаны благодаря познанию тех
классовых сил, которые вели Германию к гибели. Но
так или иначе, данный уровень исповедуемой идеологии
и непосредственного опыта оказывается пройденным, а
с другой стороны, отсюда возникают новые формы при¬
способления; оппозиция же сектантски отделяется от
общества. И только тогда, когда разочарование ведет к
активной оппозиции, к принципиальной оппозиционной
деятельности, которая предполагает не просто смену
фюрера, но стремится к разрешению в Германии основ¬
ного противоречия, когда она тем самым хотя бы в ми¬
нимальной степени включает элементы сознания, тогда
возникает первая предпосылка для освобождения от
чуждого идеологического господства.
В качестве примера можно процитировать письмо
читателя в западногерманский журнал «Neue Politik»,
которое ведет к познанию, хотя и не осуществляет его
332

со всей определенностью, не осуществляет скачка от
эмоционального разочарования и возмущения к актив¬
ному познанию:
«Странно, как это вновь и вновь удается сознатель¬
но прививать массам (в особенности немецким) (полити¬
ческую лень, инертность? Опять, скажете вы, немец, со¬
знательно воспитанный в духе инертности? Пусть будет
нам примером небольшое извлечение из недавней не¬
мецкой истории.
Перед первой мировой войной.
Весь народ верен кайзеру. Быть непригодным к воен¬
ной службе значило вообще потерять все права. Непри¬
годный почти уже не считался человеком. В лучшем
случае он был достоин сожаления. Молодежь с полной
убежденностью была готова к смерти во имя отечества.
Весь мир нужно оздоровить по немецкому образцу. До¬
лой тех, кто недоволен!
Перед второй мировой войной.
Народ, империя, фюрер! Хайль! Молодежь (это я
знаю по себе) снова всем сердцем была готова к смерти.
Долой тех, кто недоволен!
Перед третьей мировой войной.
Кто не поддерживает политику правительства, тог
коммунист. Кто идет не с нами, кто не верит тому, что
пишет «пресса», кто говорит или действует вопреки это¬
му, тот не продвинется дальше, он обречен на мораль¬
ную смерть. Весь народ обожает старого канцлера и
добровольно марширует навстречу новой войне»27.
В своей страстной критике автор забывает о действи¬
тельных противоборствующих силах, которые времена¬
ми, во имя того, чтобы проводилась официальная линия,
так хорошо здесь описанная, подвергались страшному
гонению. Он забывает прежде всего о революционном
рабочем движении. Поэтому и адресат его обвинений
сомнителен: «Я обвиняю старших!» Ведь классовый во¬
прос не тождествен вопросу о поколениях. Стихийность
такого «разочарованного поведения» и является формой
сохранения основополагающих идеологических уз. Ин¬
теллигенты здесь не представляют исключения; напро¬
тив, они демонстрируют все чрезвычайно точно, они
даже придумывают в данном случае особые формулы.
27 «Neue Politik», Hamburg, 6. Jg., № 33 (19.8.1961).
333

Все это формирует особый облик общественных наук
буржуазно-идеологического толка, как они существуют
после второй мировой войны. Приведем один пример.
Гельмут Шельский в книге «Определение места не¬
мецкой социологии» пишет: «Реального опыта этого
состояния (господства фашизма. — В. X.) было доста¬
точно, чтобы сегодня мы отклонили не только эту специ¬
фическую идеологию, но и вообще господство всякой
идеологии, проповедующей порядок и опирающейся на
мировоззрение... Потребность, которая сегодня выяв¬
ляется у немецкой социологии — стать универсальной
ориентацией в мире, стать социальной ориентацией, —
должна быть определена как потребность в нейтралист¬
ской, неавангардистской идеологии неантагонистическо¬
го характера... Такая идеология для нас — универсаль¬
ное объяснение мира и социальных связей, которое дает
индивиду чувство общей ориентировки, но не выступает
в виде рационализированной и систематизированной
веры и не принуждает его немедленно примкнуть к ка¬
кому-либо идеологическому фронту, признать его...
Этот нейтрализм лучше всего достигается в том слу¬
чае, если в качестве ценностей, на которые опирается
подобное истолкование и которые с самого начала могут
давить на него в социально-эмоциональном смысле, если
в качестве такого рода ценностей будут взяты несомнен¬
ные, снимающие дальнейшие споры и удержавшиеся
ценности так называемого западного, а точнее, западно¬
европейского и североамериканского общества: смесь
христианства и гуманизма, свободы личности и социаль¬
ной справедливости, то есть либерализма и социализма,
ценности нашего прошлого с их непринципиальным кон¬
серватизмом и ценности редуцированного таким же
образом поведения революционного толка, связанного г
критикой времени и направленного на его усовершен¬
ствование. Запад объединится на базе того, что оста¬
нется от его идейных разногласий...»28.
«Неавангардистская» идеология Шельского является
по своей сущности антикоммунистическим конформиз¬
мом. Она объединяет обломки либерально-реформист¬
ских и фашистских концепций на базе академического
28 Helmut Schelsky, Ortbestimmung der deutschen So-
ziologie, Diisseldorf — Koln, 1959, S. 23.
834

псевдолиберализма, который допускает всякую свободу,
кроме одной — поставить под сомнение сами принципи¬
альные основы боннского государства. Сторонники «ли¬
берально-консервативного» поведения научились ценить
терпимость после печального опыта гитлеровского фа¬
шизма, после того как терпимость по отношению к ака¬
демическим представителям нацистского режима стала
для них настоятельной потребностью. Шельский замал¬
чивает здесь клерикальную линию в социологии, кото¬
рая ни в коей мере не уклоняется от политического ре¬
шения, он обходит и действительное решение в пользу
империалистического господства, которое является ос¬
новой этого разочарованного конформизма. Социология
здесь является эмпирической специальной дисциплиной,
направленной на осуществление целей господства, целей
рынка. Поскольку процесс разрушения идеологии вызы¬
вает к жизни такого рода редуцированные идеологии,
одновременно создаются предпосылки для последующей
идеологии мобилизации и борьбы. Наконец, Шельский
замалчивает (и он должен в соответствии со своей пози¬
цией делать это), что редукция, которую он имеет в
виду, касается различных по типу идеологий: как импе¬
риалистических концепций, себя опозоривших, так и
концепций, содержащих прогрессивное буржуазное на¬
следие. В идеологии «западного минимализма» это на¬
следие (например, права человека французской револю¬
ции) уже выполняет антикоммунистическую функцию.
Процесс разложения буржуазной идеологии являет¬
ся процессом кризиса и упадка этой идеологии, если
иметь в виду упадок и саморазложение ее конкретных
идеологических форм. Он является тотальным, а значит,
может быть обнаружен во всех сферах духовной жизни;
он сопровождается нарастающим чувством неуверен¬
ности. Смена идеалов и кумиров, колебание между чув¬
ством опьянения и отрезвления, закат вчерашних звезд,
обилие «измов», которым присягают, правда лишь на
короткое время, — все это отражает данный процесс, как
его отражает и рынок эстетических мод. Разрушение
формы прекрасного, которая утверждалась еще перед
первой мировой войной, хотя и тогда уже осознавалась
ложность этих утверждений, превращение их в простую
фразеологию — это разрушение вело к культу безобраз¬
ного, к созданию варварской псевдокрасоты, как это
999

было, например, в гитлеровско-фашистской декорацион¬
ной скульптуре или в ханжеских провинциальных идил¬
лиях. Жалобы на обессмысливание бытия превратились
в нигилистическое наслаждение этой бессмысленностью.
Разрушение гуманистического образа человека принад¬
лежит к той же системе связей, что и обесценивание
ценностей, что и постоянно возобновляющиеся попытки
насильственно удержать то, что уже развенчано. Весь
процесс обнаруживает тенденцию к варваризации, при¬
чем здесь выступает двойственность нигилизма и авантю¬
ристской фантастики. Обе эти крайности соединяются,
например, в том обосновании нравственного одобрения
атомного вооружения, которое предпринимает иезуит
Гундлах. В соответствии с ее собственными социальны¬
ми и имманентными предпосылками для буржуазной
идеологии здесь не существует никакого выхода, есть
только возможность пустого воспроизведения многооб¬
разных возможных вариантов и путей приспособления.
Разумеется, для человека, который подпал сегодня под
господство этой идеологии, выход существует. Но это
уже особая тема.
6.	к ВОПРОСУ О МЕТОДЕ ПРИСПОСОБЛЕНИЯ
ДОСОЦИАЛИСТИЧЕСКИХ ИДЕОЛОГИЙ
Все предшествующее суммарное изложение носит
гипотетический характер и не претендует на роль теории
империалистической идеологии. Такая теория может
быть получена только в ходе обстоятельного анализа
исторического развития и должна обнаружить свое зна¬
чение в конкретно-историческом исследовании и прогно¬
зировании. В данной связи речь идет только о вычлене¬
нии теоретико-познавательного аспекта, который отно¬
сится и к идеологии в целом, и к философии, как ее осо¬
бой форме.
Основная познавательно-методологическая черта этой
идеологии, в данной связи имеющая решающее значе¬
ние, черта, сохраняющаяся во всех ее вариантах, — это
отчуждение от действительности общественного созна¬
ния, которое отражает вполне реальное капиталистиче¬
ское отчуждение. Это отчуждение распространяется на
основные материальные закономерные связи обществен¬
ной жизни. Сюда включаются и переворачивание othq-
шения (первичного и вторичного, удержание сознания на
уровне объективной видимости, тенденция к мнимой не¬
посредственности и эмоциональности. При теоретическом
рассмотрении это толкает к идеализму. Но специфиче¬
ское качество такого идеализма можно отчетливо обна¬
ружить в иррационализации и эмоционализации — двух
моментах одной и той же связи. Но именно этот аспект
(идеализм (как всепроникающая теоретическая характе¬
ристика империалистической идеологии, поскольку идео¬
логия концептуально, мировоззренчески формулируется
на уровне общественной науки) вовсе не лежит на по¬
верхности. Правда, он отчетливо усматривается в таких
идеологиях, которые имеют клерикальный оттенок, но
в псевдонаучной биологистической или позитивистской
апологетике он выступает уже в более замаскированной
форме, так же как и в обыденном сознании, выступаю¬
щем в «материалистическом» обличье. Он особенно
часто оспаривается применительно к гитлеровско-фа¬
шистской идеологии. Когда Освальд Нелль-Бройнинг
говорит: «Общество предполагает объективную мировую
систему, исключающую всякий субъективный произвол,
коренящуюся в порядке бытия (в порядке, сотворенном
богом); эта система столь же обязательна для всякого
совместного человеческого действия, сколь и для дей¬
ствия индивида» 29,— то здесь очевиден идеалистический
характер, с неизбежностью присущий клерикальной
идеологии. Идеалистическое извращение является не
только теологической предпосылкой по отношению к
действительному миру, но и следствием искажения, за¬
трагивающего саму структуру определения и объяснения
общественных фактов. Здесь человечески-общественное,
исторически-относительное субъективное оценивание, ко¬
торое в классовом обществе всегда носит классовый
характер, превращается в составную часть вечного со¬
творенного порядка; исторически-относительный продукт
общества становится его вечной нормой, отражение
превращается в закон самого отражаемого. В гитлеров¬
ско-фашистской же идеологии, которая взывала к крови
и земле, к расе и природе, идеалистический характер не
столь очевиден. Поэтому в дальнейшем мы раскроем
ее религиозные черты.
29 Oswald Nell-Breuning, Wirtschaft und Gesellschaft,
Freiburg, 1956, Bd. I, S. 89.
w

Идеалистическое искажение вовсе не создается впер¬
вые империалистической идеологией. Оно имеет место
уже в традиционных идеологиях, получивших массовое
распространение. Марксизм-ленинизм в историческом
смысле создает первое материалистическое мировоззре¬
ние масс, если не считать всегда существующий практи¬
ческий стихийный материализм, который не является
осознанной теорией. Выше мы указали на социальные
корни идеализма и религии при капитализме. В классо¬
вом обществе они возникают, и возникают специфиче¬
ским образом, в силу практического бессилия, эксплуа¬
тации и отчуждения масс во всех докапиталистических
формациях, построенных на эксплуатации, и существен¬
ным образом определяют мировоззренческую структуру
идеологий, которые воздействуют на массы. К традици¬
ям этих последних примыкает империалистическая идео¬
логия, причем способ связи с традицией сам становится
составной частью такой ее специфической структурной
черты, как демагогия. Специфически империалистиче¬
ский характер, реальное классовое содержание офици¬
альной идеологии мобилизации (маскируются, облекаясь
в форму идей, убеждений и традиций, популярных среди
народных масс, тех идей, которые являются концентри¬
рованным выражением как их собственного историче¬
ского бессилия, продуктом прошлого материального и
духовного рабства, так и отражением их стремлений к
освобождению. Иной раз то и другое выступает нераз¬
личимо, иногда же в изолированности друг от друга.
Империалистическая идеология по возможности маски¬
рует свое классовое содержание при помощи идеологи¬
ческих форм, традиций и т. д., в которых народные мас¬
сы сформулировали свои желания, надежды и цели и в
которых они выразили свой опыт. Благодаря этому ме¬
ханизму связи с традицией происходит идеологическая
интеграция через подтасовку: во все то, что традицион¬
но и стихийно переживается как ценное и обязывающее,
подсовывается новое классовое содержание, так что мни¬
мое выражение интересов и мнимое самоутверждение
получают противоположное с классовой точки зрения
содержание. В силу этого оно и становится средством
привязывания масс к колеснице империалистического
господства.
Сказанное относится не только к наиболее общим ми¬
998

ровоззренческим моментам, но также и к особым соци¬
альным и политическим содержаниям. Возможность для
этого предоставляется стихийным характером традици¬
онной идеологии.
Свойство быть антикоммунистической идеологией мо¬
билизации не относится к самой сущности христианской
веры. Но реакционная сущность империализма прояв¬
ляется как раз в демагогическом применении тех рели¬
гиозных понятий, к которым в силу их массового рас¬
пространения он примыкает, чтобы проводить свои осо¬
бые, бесчеловечные интересы во имя и под флагом рели¬
гиозных форм. Если традиционное религиозное содержа¬
ние отражает реальное поведение, связанное с бесси¬
лием, то благодаря клерикализму как форме империа¬
листической идеологии оно становится средством анти¬
коммунистической мобилизации.
Это происходит через отождествление мировоззренче¬
ских противоречий с противоречиями социальными, че¬
рез отождествление коммунизма с атеизмом, а импери¬
ализма с христианством, причем социальное содержание
мистифицируется и иррационализируется благодаря ре¬
лигиозному оцениванию. Клерикализм при этом про¬
должает выполнять в современных условиях социально-
политические функции церкви в системе капиталистиче¬
ской надстройки. Он включает церковь в механизм гос¬
подства монополистического капитала и одновременно
отрицает всю сумму гуманистического содержания, за¬
ключенного в христианской форме. Клерикализм отри¬
цает миролюбивые, гуманистические и демократические
устремления верующих, объединенных в церковные
организации; он превращает в свою противоположность
такие традиционные ценности, как человеческое достоин¬
ство, справедливость и свобода, связывая их с нормами
капитала.
К сущности мелкобуржуазных, демократических иде¬
алов равенства и свободы, которые возникли в условиях
товарного производства и их отражали, также не отно¬
сится' то, что они, претерпев определенные изменения,
стали оружием как раз такого класса, который стремит¬
ся только к собственной свободе и к ликвидации самого
формального буржуазного равенства. Вообще-то про¬
межуточные между буржуазией и пролетариатом слои
формируют идеологию примирения, притупления, смяг¬
339

Чения противоречий, которая разделяется рабочей ари¬
стократией, а также и мелкой буржуазией. Эта идеоло¬
гия проистекает из условий их промежуточного и пере¬
ходного существования. Империалистическая социаль¬
ная демагогия всегда носит такую мелкобуржуазную
маску примирения классовых противоречий в рамках
«сообщества», ибо она есть идеология для тех, кто дол¬
жен быть целиком подчинен и оказывается подчинен¬
ным интересам монополистического капитала.
Мы привели здесь лишь типичные 1примеры. В дей¬
ствительности же речь идет о всей совокупности досоци¬
алистических идеологических связей и идейных тради¬
ций, которые оказывают влияние на массы и которые
используются, извращаются, искажаются в своей струк¬
туре — все равно, идет ли речь об искажении нацио¬
нального чувства в духе шовинизма, об извращенном
использовании религиозных традиций или о тех случаях,
когда историческим традициям в демагогических целях
придется героическое обличье. Вспомним только, как гит¬
леровско-фашистская крестьянская политика выступала
под маской традиций Крестьянской войны; вспомним,
наконец, о том, как классовые и сословные традиции
мелкого собственника, постоянно опровергаемые капита¬
лизмом на практике, применялись во всенемецкой, кле¬
рикально-фашистской, псевдонародной и гитлеровско-фа¬
шистской пропаганде. Речь идет здесь также о сумме
коллективных опытов и переживаний, с самого начала
уже имеющих идеологический отпечаток — начиная от
военного опьянения 1914 года и кончая опытом инфля¬
ции, кризиса и т. д. Причем настроения подъема, рево¬
люционные, но неясные и стихийные устремления, страх
перед утратой имеющегося могут предоставлять и пре¬
доставляют возможности для конформизма.
Поскольку эти многоразличные идеологические ком¬
плексы, к которым примыкает империалистическая де¬
магогия, являются выражением интересов тех или иных
классов и слоев, занимающих промежуточное положение
между буржуазией и пролетариатом, необходимо поста¬
вить вопрос о том, обладают ли они и в какой мере могут
обладать самостоятельным значением в общих рамках
совокупной империалистической системы политического,
экономического и идеологического господства. Критерий
того, присуще ли им самостоятельное значение, заклю¬
340

чается в следующем: могут ли эти идеологии мотивиро¬
вать политическое поведение, направленное на ниспро¬
вержение господства монополий.
Стихийное формирование и воспроизводство таких
традиционных идей и идеологий, которые являются вы¬
ражением интересов промежуточных классов и слоев,
подчиненных процессу концентрации капитала, не дают
возможности действительно представить эти интересы.
Так, стихийный подъем традиционного чувства нацио¬
нального единства, которое касается только абстрактно
понятой национальности, не может по-настоящему вы¬
разить национальные интересы.
Став идеологизацией (в том смысле, о котором гово¬
рил Энгельс), они начинают выполнять функцию подчи¬
нения интересам монополистического капитала. Свою
же подлинную классовую функцию они могут выполнять
тогда, и только тогда, когда они связаны с элементами
сознательности. Для сегодняшнего дня это означает за¬
висимость от глубины и последовательности, с какой
благодаря элементам сознательности ухватывается
основное социальное противоречие в Германии и (порож¬
дается стремление к его прогрессивному разрешению, к
низложению власти монополий и милитаристов. Лишь
в данном случае подобные идеи оказываются в состоя¬
нии отразить объективные интересы промежуточных сло¬
ев. Они смогут стать действенными лишь в той мере, в
какой они становятся мотивами политической и экономи¬
ческой деятельности, направленной против немецкого
империализма. И снова мы видим здесь процесс, эффек¬
тивность, сила и интенсивность которого зависят от ан¬
тимонополистического единства сил мира, руководимых
революционным рабочим движением, этой главной силой
борьбы за упрочение мира. Именно потому, что рабочий
класс исторически стал ведущей силой нации, самостоя¬
тельное демократическое и гуманистическое содержание
такого рода идей и идеалов впервые может обнаружить
свое благотворное действие и сохраниться в качестве
реального содержания в рамках такого единства.
Наоборот, антикоммунизм обрекает эти идеи на под¬
чинение господству монополий, на то, что они низводят¬
ся до роли инструмента, который служит целям, проти¬
воположным первоначальным замыслам.
В общей форме можно сказать, что империалистиче¬
341

ская идеология стремится использовать в своем дуЯё
действующие традиции, желания, настроения народных
масс, стремится рассортировать их, притупить, изменить
их функцию. В принципе от этого не застрахованы все
те идеи, которые не являются последовательными марк¬
систско-ленинскими идеями. И это вообще основная
черта и условие действенности империалистической иде¬
ологии. Выступает ли она в форме «демократической»
идеологии примирения после первой или второй миро¬
вых войн, или реваншистской, подстрекающей к войне
демагогии в форме гитлеровско-фашистского псевдосо¬
циализма, или боннского клерикализма, то обстоятель¬
ство, какая именно идеология в тот или иной период
выступает на первый план, зависит от ситуации, от свя¬
зующих звеньев, оказывающих массовое воздействие,
от стихийных устремлений. И подобно тому, как эти по¬
следние не создают империалистическую идеологию
(хотя они в том или ином выражении также являются
результатом их превращения в доктрины, различающие¬
ся в зависимости от слоев, классов, особых традиций),
идеологи господствующего класса ни в коей мере не сво¬
бодны в выборе идеологии, а должны со своей стороны
приспосабливаться к тому, что уже существует. Идеоло¬
гическая политика империалистической буржуазии ука¬
зывает, таким образом, на соответствующие связующие
звенья, которые демагогически выдаются за истоки осо¬
бых направлений этой политики. Как именно это проис¬
ходит, совершенно отчетливо показывает развитие За¬
падной Германии. После 1945 года там господствовали
антифашистско-демократические тенденции, частично
тяготевшие к социализму. Значительного влияния доби¬
лась также церковь. Нацистские идеи в неизменной фор¬
ме также продолжали существовать, хотя и скрыто.
Мнимый антифашизм и антикоммунизм, дополненные
христианством, и послужили всеобщими объединяющими
рамками для того, чтобы исходя из них, используя анти¬
коммунизм, постепенно перевести действовавшие среди
рабочего класса социалистические тенденции, демокра¬
тические и антифашистские устремления в русло агрес¬
сивных империалистических установок, чтобы связать их
с традиционной империалистической идеологией. При
этом происходит содержательное элиминирование их
первоначальных демократических замыслов, во все воз¬
342

растающей степени определяющее также и вербальные
формы. В ином виде это становится отчетливым на при¬
мере реваншистской истерии. Обнаруживается, что здесь
мы имеем дело не с таким процессом, который затраги¬
вал бы одно только руководство мыслями, но также и с
процессом создания и осуществления идеологического
господства империализма.
Отправляясь отсюда, можно понять включение специ¬
фически религиозных традиций в империалистическую
идеологию, причем речь идет как раз о ее государствен¬
но-официальных формах. Здесь необходимо четко раз¬
личать: 1) христианское осмысление, которое может
быть формой гуманистического, антимилитаристского и
демократического поведения и целенаправленности и ко¬
торое в его основных моральных направлениях может
лишь при социализме осуществить свои собственные
ценности, и 2) клерикализм как церковно-институцио¬
нальное использование христианства в целях антикомму¬
нистической мобилизации, интеграции в пределах сферы
господства крупной буржуазии. Именно современность
показывает, что с изменением соотношения сил в мире
между капитализмом и социализмом, с ростом демокра¬
тических устремлений масс антиимпериалистические на¬
строения, настроения в пользу социальной революции
завоевывают себе почву в сфере влияния церкви. Они
принуждают официальную иерархию ко все более серьез¬
ному приспособлению и даже, как показывает пример
папы Иоанна XXIII, к тому, чтобы одобрить стремление
масс к миру.
Революционные мировые процессы принуждают Ва¬
тикан к отказу от его наиболее реакционных социальных
концепций, чтобы массы, особенно в Азии, Африке и
Южной Америке, не отождествляли его с империализ¬
мом. Это привело к отказу от принципа неприкосновен¬
ности и святости права собственности в энциклике
Павла VI «Populorum progressio», к допущению, хотя и
с оговорками, экспроприации собственности в интересах
«общего блага», привело к позиции, направленной про¬
тив империалистического неоколониализма, против аме¬
риканской войны во Вьетнаме30.
30 См. также: R. Bellman, Katholische Soziallehre und die
Friedensfrage, «Einheit», 1967, № 6, S. 766 ff.
343

Дифференциация здесь заходит довольно далеко. Идя
на 'подобные уступки (когда происходит отказ от реак¬
ционных политических позиций во имя соединения церк¬
ви как института, когда соглашаются на реформы в
рамках эксплуататорского режима), представители фор¬
мальных, модернизированных тенденций в то же время
примыкают к прямому союзу между национальной кле¬
рикальной верхушкой и монополистической буржуазией.
По существу, так обстоит дело в Западной Германии и
в США. Отмеченное изменение зависит прежде всего от
того, .в какой мере приведены в движение массы верую¬
щих католиков, от того, в какой степени они выдвигают
требования политических и социальных изменений и на¬
сколько действенно борются за их осуществление. Дан¬
ный процесс и толкает церковь к приспособлению, при¬
водит клерикализм к нарастающему кризису, порождает
противоречия между верующими и иерархией, а также
противоречия внутри самой иерархии, противоречия
между национальной клерикальной верхушкой и Вати¬
каном. Именно относительная всеобщность христиан¬
ского мировоззрения и тот факт, что церковь при капи¬
тализме является одновременно составной частью аппа¬
рата господства и организацией верующих, делают воз¬
можным противоречие антагонистических классовых
позиций внутри христианства, а также принуждают к
демагогической христианской маскировке империали¬
стической идеологии.
7.	К ВОПРОСУ О ДЕМАГОГИИ В ЕЕ ПСЕВДОНАУЧНОЙ
И МИСТИФИЦИРУЮЩЕЙ ФОРМАХ
По отношению к тенденции клерикализации и мифо¬
логизации империалистической идеологии понятие «но¬
вой мифологизации» поворота к религии представляет
известную трудность. Оно имеет смысл применительно
к буржуазной идеологии Просвещения. Но оно не име¬
ет смысла по отношению к официальной господствую¬
щей идеологии всей империалистической фазы немецко¬
го капитализма. Ведь либеральная буржуазия, носитель
идей Просвещения, никогда не была господствующим
классом. Когда буржуазия окончательно завоевала
власть, она уже не была старой либеральной буржуази¬
ей, глашатаем Просвещения, но стала монополистице-
ской буржуазией, 'которая использовала й либеральнее,
и фашистские методы и которая соответственно вела се¬
бя в идеологическом отношении.
Официально в кайзеровской Германии господствова¬
ло христианско-церковное мировоззрение, где доминиро¬
вал протестантизм. Важнейший пропагандистский ин¬
струмент монополистического капитала, Всегерманский
союз, был, по существу, ориентирован в консервативно¬
церковном духе, отчасти склонялся также и <к мифологи¬
ческой германской вере. Его пропаганда соединяла ре¬
лигиозные элементы с псевдонародными и социал-дар-
винистскими обоснованиями шовинизма. Типичным в
этом отношении было, например, сочинение Фрица Блея
«Место немецкой нации в мире» («Die Weltstellung des
Deutschtums»). «Бог, который вдохнул в человека свое
живое дыхание, мыслит в нас. Он проникает в нас че-,
рез нашу совесть, через заложенное в нас свойство дви¬
гаться к чистому совершенству. Он жаждет войны всех
против всех, чтобы победителем из нее вышли самые луч¬
шие, самые добродетельные. Сильный должен господство¬
вать. Он должен передать свои свойства грядущему,
он должен разрастись до пределов рода, народности, а
в конечном счете и человечества, которое не может про¬
двинуться вперед с помощью обиженного богом стад¬
ного человека, довольного своим настоящим...» 31 То, что
бог на стороне более сильных батальонов, настолько же
принадлежит к кодексу веры прусской государственной
церкви, насколько религиозное санкционирование при¬
суще власти жандармов, юнкеров и монархов.
Католицизм в этом отношении тоже не отстает. Во
время первой мировой войны Герман Бар писал в жур¬
нале «Hochland»: «В этой войне где-то обязательно дол¬
жно возникнуть что-то новое, иное, неизвестное, ибо мы
чувствуем себя освобожденными, чувствуем себя спа¬
сенными. Предвоенное время -было угрожающим из-за
своей произвольности. Все казалось случайным, и нигде
не чувствовалось насильственного закона... Теперь же
мы повсюду ощущаем необходимость, повсюду — твер¬
дая поступь определяющей силы... Мы жили в сплошной
релятивности и в первый раз снова обнаружили присут-
31 Цит. по: Н а г г у Р г о s s, Die Zerstdrung der deutschen Po
litik 1871—1933, Frankfurt a. M., 1959, S. 60.
345

СТйие абсолюта»32. И Иоганн Пленге, один из создате¬
лей «идей 1914 года», видит «окончательность и величие
идей 1914 года в новом единении с богом»33. В чем он,
не будучи католиком, оказывается заодно с католиком
Баром.
Эти доводы, характерные для шовинистической го¬
рячки среди интеллигентов, уже не нуждаются в таких
дополнениях, как официальные заявления церкви о ми¬
ровой войне как биче божьем, как о наказании за ма¬
териализм и недостаточное послушание, за упадок хри¬
стианской веры. К ним ничего не прибавляют официаль¬
ные проклятия в адрес врагов, молитвы за победы не¬
мецкого оружия, а также имевшие христианский отте¬
нок концепции мировой империи протестантских консер¬
ваторов или теории политиков и идеологов центра, при¬
ветствовавших экспансию.
Лишь сравнительно узкое направление среди интел¬
лигенции осуществляло переход от Просвещения к ми¬
фологии, опираясь при этом на нерелигиозные предпо¬
сылки. Прототипами в этом отношении были Ницше,
Зиммель и др. Они осуществляли это движение в рам¬
ках буржуазного образования, стоявшего по ту сторону
политической власти. Широкое же распространение это
направление получило благодаря синтезу с официаль¬
ным христианством — вот почему X. Ст. Чемберлен дол¬
жен был стремиться «доказать» Ariertum Christi *.
В период Веймарской республики протестантизм как
церковный институт оставался консервативно-национа¬
листически и антидемократически ориентированным; в
борьбе против парламентской демократии он был свя¬
зан с монархическими и немецко-националистическими
буржуазными правыми партиями. Одновременно он дол¬
жен был порвать с демократическими тенденциями. По¬
литический католицизм активизировался и предпринял
первую попытку, опираясь на партии центра, выбраться
из «опалы» и достигнуть определяющего политического
влияния. Как политическая сила он затем уступил место
гитлеровскому фашизму как лучшему борцу с больше¬
82 Hermann Bahr, Ideen von 1914, «Hochland», Jan., 1917,
S. 54.
33 Johann Plenge, Zur Vertiefung des Sozialismus, Lei¬
pzig, 1919, S. 70.
* — арийское происхождение Христа.— Ped.
346

визмом, он расчистил фашизму путь34. Но хотя церков¬
ные институты играли сравнительно важную роль, прак¬
тика первой мировой войны, призывы церкви к победе
и разгрому врагов (они имели место во всех воевавших
странах), а также и бессилие этих институтов перед
лицом глубокого кризиса усилили отчужденность масс
по отношению к ним. Но тем больше религиозные пред¬
ставления оказывали влияние на так называемые «на¬
родные» группы, разрастаясь здесь постепенно до веры
в чудо; они действовали и внутри многочисленных сект,
занятых поисками спасения и проповедовавших обновле¬
ние; они стали объединяться с расизмом и антисемитиз¬
мом, образовывая запутанные мистические представле¬
ния, начиная от немецкого христианства и кончая не ме¬
нее христианской идеей «немецкой веры». В то же вре¬
мя внутри интеллигенции постоянно ширилось движение
к иррационализму и мифологнзму. Это мировоззренче¬
ское движение наконец одержало победу в гитлеровском
фашизме и благодаря ему. А фашизм одержал победу
над консервативными немецкими националистами и пан¬
германистами, у которых он в то же время позаимство¬
вал большинство идей; он победил и слишком косные
консервативные церковные инстанции, которые тоже
внесли свою лепту в антикоммунистическую мобилиза¬
цию и в разжигание ненависти против Веймарской рес¬
публики как «безбожной» власти, но которые не осили¬
ли динамики контрреволюционного, социально-демаго¬
гического массового движения. И если эта мировоззрен¬
ческая линия соответствует в политическом отношении
привязыванию масс к самой реакционной и наиболее ми¬
литаристской фракции монополистической буржуазии,
то по отношению к ней и либеральная интеллигенция
оказалась бессильной. Более того, она — через психоло¬
гию и социологию — дальше развивала процесс разру¬
шения своих старых идеалов; наконец, она дошла до
культа иррационального elan vital * *, бессознательного.
То духовное поведение, которое Бар возвестил и выра¬
зил по отношению к войне, еще раз было воспроизведе¬
но «в более глубокой» форме. Шовинизм приобрел ре¬
34 См. в этой связи работы из серии «Церковь и империя»
(Мюнстер, !1933), особенно Михаэла Шмауса (Schmaus), Иозефа
Лортца (Lortz), и Ф.-Г. Тешнера (Taeschner).
* —жизненного порыва.— Ред.
347

лигиозный оттенок, приобрел черты «спасения», изобра¬
жался найденной наконец общественной связью.
Доминирующая империалистическая идеология, свя¬
занная с религией, ни в коей мере не исключает псевдо¬
научных, так называемых естественнонаучных концеп¬
ций, но, как правило, объединяет и их. Такими концеп¬
циями, которые принадлежат к постоянному арсеналу
немецкого, ад не только немецкого, империализма, явля¬
ются социальный дарвинизм, неомальтузианство, расо¬
вая теория и геополитика в стиле Хаусгофера. Все эти
концепции в свою очередь могут выступать в тесной свя¬
зи друг с другом.
По своей природе это явление чрезвычайно близко
использованию, функциональному и демагогическому
извращению традиционных представлений, имеющих
хождение в массах. Бурное развитие естествознания бы¬
ло связано с усиленным вниманием к этим представлени¬
ям. Развитие науки привело к познанию действительно¬
го, закономерного — в противовес спекуляции. Оно дало
доказуемое знание — в противовес фантазии. Научное
знание давало власть над природой. Когда оно распро¬
странялось вширь, то способствовало освобождению от
религиозных верований. И что удивительного в том, что
возникло стремление придать идеологическим форму¬
лам, в которых капитал нуждался в целях осуществле¬
ния своего господства, всеобщность, необходимость и
прочность форм естественнонаучного познания? В этом
случае существующее буржуазное господство представ¬
лялось результатом некоторого независимого от воли
природного процесса, на ход которого нельзя ока¬
зать никакого влияния; тогда империалистическая борь¬
ба за власть внутри и вне страны (включая и военные
катастрофы) выступала в виде естественной и нормаль¬
ной.
Наше утверждение ни в коей мере не оспаривает са¬
мого факта существования этих теорий, оно лишь опре¬
делит ту связь, в которой они существуют и оказывают
влияние. Наш тезис выражает тенденцию, которая ппо-
лагает себе дорогу в ходе исторического процесса. Ко¬
нечно, определенные направления, скажем позитивизм,
непосредственно не имеют теологической формы. Но они
ведут к религии, 'расчищают для нее путь — уже тем,
что они борются против действительно антирелигиозных
348

духовных направлений, таких, как материализм, стре¬
мятся их устранить.
В определенной степени оказанное относится и ik био-
логистическим концепциям. Во-первых, их естественно¬
научный смысл сводится к чистой фразе: он состоит
лишь в том, что частные, ограниченные естественнона¬
учные знания непосредственно переносятся на общество,
социально-исторические процессы объясняются на осно¬
ве биологических, а человеческим действиям и внутрен¬
не присущим им закономерностям придается чуждая им
форма нечеловеческой и необщественной, внеисториче-
ской природы. На практике закону джунглей, закону
капиталистической конкурентной борьбы, претензиям
немецких империалистов на господство над людьми
придается якобы от природы возникшее, нечеловеческое
достоинство вечного закона природы; одновременно да¬
ется обоснование их варварской жестокости, что гово¬
рит, между прочим, о нечистой совести.
Сфера действия и возможности преобразования это¬
го биологизма являются ограниченными. Особенно от¬
четливо это видно на примере расовой теории. Свою по¬
литическую действенность она получила отнюдь не бла¬
годаря естественнонаучным работам по замеру черепов,
но в результате произвольного соединения социальных
и душевных качеств со строением тела, с цветом кожи
и т. д., — соединения, которое нельзя оправдать никаки¬
ми естественнонаучными аргументами. Как раз в расо¬
вой идеологии оценка по внешности все более упраздня¬
ется. Уже X. Ст. Чемберлен находил основу расы в са-
моинтерпретации и самоощущении и утверждал, что
отказ от расизма говорит о нечистой совести нечистой
крови.
Ганс Ф. К. Гюнтер рассматривал [расу как платонов¬
скую идею, Розенберг развивал мистическую концепцию
расовой души, кочующей через всю историю. Это и был
«миф XX века», возводивший в фетиш голос крови.
Ссылка на факторы строения тела — сколь запутанной и
ненаучной выглядит она здесь, в этой специфической
социальной связи! — была для этого мифа всего лишь
простым «украшением» и псевдонаучной вывеской.
Совершенно ненаучной и теологической является ин¬
терпретация национал-социалистского расизма как «ма¬
териализма». Такое понимание — излюбленный аргу¬
349

мент антикоммунистической клерикальной демагогии,
которая пытается отождествить дискредитировавший се¬
бя в глазах народных масс гитлеровский фашизм с ком¬
мунизмом.
Биологистические социал-дарвинистские и иные тео¬
рии, которые сводят историю к связям внеобщественно-
го свойства и стремятся вывести из этих последних исто¬
рическое движение, не имеют ничего общего с историче¬
ским материализмом. Общественное бытие состоит не из
суммы тел, а из общественных отношений людей; обще¬
ственное движение есть движение этих отношений, а от¬
нюдь не физиологическое телесное движение (не говоря
уже о мистически описываемой и мнимоабсолютной мас¬
совой наследственности). Естественнонаучный матери¬
ализм, непосредственно перенесенный на общество через
подмену общества необщественными факторами, неиз¬
бежно превращается в идеализм, как только он стре¬
мится интерпретировать общественное развитие. Это не
только доказано историей, но с логической необходи¬
мостью следует из его предпосылок.
Общественные отношения и взаимодействия в их ма¬
териальности нельзя понимать ни физикалистски, ни
психологически. Выведение их из телесного фактора
кончается мифологией массовой наследственности и ис¬
подволь выливается в мифологию рас, расовой души,
якобы проходящей через всю историю, выливается в
психологизацию, как это видно на примере теории Фрей¬
да. Абсолютизация телесного фактора при абстрагиро¬
вании от материальных производственных отношений,
если даже она применяется к объяснению элементарней¬
ших социальных связей, — эта абсолютизация требует
затем постулирования самостоятельной души, инстру¬
ментом или проявлением которой становится тело, посту¬
лирования жизненной воли, того или иного вида психи¬
ческой «силы». При этом на практике, как правило, оп¬
ределенные исторически и классово обусловленные пси¬
хические привычки, а также их идеальные объяснения
превращаются в вечную естественную норму.
Следует признать, что такого рода псевдоестествен-
нонаучные концепции в рамках немецкой буржуазной
идеологии сейчас играют гораздо меньшую роль. Они
типичны для конца XIX и начала XX века. Но позднее,
в связи с нарастающей теологизацией, стало обнаружи-
350

йаться, что они становятся подчиненным элементом й
рамках концепций, которые все более проникаются фан¬
тастикой. Например, национал-социалистская идеология
лишь в незначительной степени может быть сведена
к этим элементам, несмотря на наличие в ней биологи-
стической расовой теории и теории культивирования.
После 1945 года, в связи с преобладанием клерикализ¬
ма, эта форма теоретического обоснования империали¬
стической политики в Германии стала относительно не¬
популярной. Она продолжает утрачивать влияние, хотя
имеют место и различные попытки ее возрождения в си¬
лу влияния американского неомальтузианства. Аргумен¬
ты расистской евгеники не исчезли и в определенном
отношении приняты на вооружение той критикой (и про¬
гнозированием) культуры, которая прибегает к медицин¬
ской аргументации и часто бывает связана с самым
резким отвержением цивилизации. Поскольку анализи¬
руются эмпирические факты, эта концепция носит уже
другой характер. Сейчас же речь идет не о ней, а об
идеологической функции сведения социальных связей к
биологическим, внеобщественным, «природным».
8.	О КЛАССОВОМ ХАРАКТЕРЕ ТЕОЛОГИЧЕСКОЙ
АРГУМЕНТАЦИИ И РЕЛИГИОЗНЫХ ЧЕРТАХ
ГИТЛЕРОВСКО-ФАШИСТСКОЙ ИДЕОЛОГИИ
Закономерная тенденция к мифологизации в импе¬
риалистической идеологии нашла особенно яркое воп¬
лощение, свой кульминационный пункт в идеологии гит¬
леровского фашизма. Она была кульминационным пунк¬
том потому, что империалистическая буржуазия здесь в
первый и в последний раз предприняла попытку господ¬
ствовать над массами, вызвать их ослепление с помо¬
щью «официальной» веры и идеологии, развитой ею са¬
мой и не ориентированной в традиционно-церковном
духе. В это «мировоззрение» вошли многие моменты
традиционной христианской религии — в особенности в
качестве средства заигрывания также и с кругами ве¬
рующих при помощи демагогии «позитивного христиан¬
ства». Теологи постоянно стремятся подчеркнуть анти¬
христианские, антицерковные черты национал-социализ¬
ма, изобразить его результатом материалистической на¬
уки, отказавшейся от бога. Особенностью клерикальной
351

Демагогий является интерпретация фашизма -как след¬
ствия атеистического восстания против бога; крах фа¬
шизма изображается результатом этого бунта.
В лапидарной форме это выражено в «Основных
принципах христианско-демократической партии Рейна
и Вестфалии» от 1945 года: «Бог — господин истории и
народов. Христос — сила и закон нашей жизни. Немец¬
кая политика в условиях господства национал-социализ¬
ма извратила эту истину, игнорировала ее. Поэтому-то
немецкий народ и был втянут в катастрофу. Поэтому
спасение и движение вперед зависит от действенности
христианских жизненных сил народа. Значит, мы приз¬
ваны к построению демократического государства, ко¬
торое является христианским, немецким и социаль¬
ным» 33.
Еще более резкая формулировка дана в «Программе
Христианско-демократического союза британской окку¬
пационной зоны» от 1946 года, к которой непосредствен¬
но причастен Аденауэр: «С эпохой, когда в Германии
духовной основой было материалистическое мировоззре¬
ние, когда оно господствовало над государством, эконо¬
микой и культурой —с этой эпохой должно быть покон¬
чено... Место материалистического мировоззрения вновь
должно занять мировоззрение христианское...»35 36
В то же время, когда был основан ХДС — реакцион¬
ная «христианская» партия, оплот антикоммунизма,—
постепенно начали развиваться и старые милитарист¬
ские организации. Процитируем здесь один отрывок из
воззвания организации «Стальной шлем»: «Идеалисти¬
ческой позиции «Стального шлема» соответствует отказ
от материалистических учений эпохи, ушедшей в прош¬
лое, и в этой связи особенно — провозглашение борьбы
с большевизмом...»37
Такого рода свидетельств можно было бы привести
великое множество. И все это не ново. Подобную аргу¬
ментацию можно обнаружить во всей традиции антиде¬
мократической и антисоциалистической реакционной
клерикальной идеологии. Правда, в зависимости от об¬
35 Leo Schwerin g, Die Entstehung der CDU, Koln — Lin-
denthal, 1946, S. 35 (цит. no: Helmut Bertsch, CPU/CSU de-
maskiert, Berlin, 1961, S. 58).
36 Там же, приложение (документы), № 7, стр. 638 и след.
87 «Der Stahlhelm», 8.3.1954.
352

стоятельств она относилась к различным событиям И
объектам — таким, как первая мировая война, револю¬
ция 1918 года, инфляция и т. д.
Речь идет об использовании пустой мировоззренче¬
ской формы, которая, наделяясь изменяющимися кон¬
кретными содержаниями, именно в силу своей всеобщ¬
ности призвана опосредовать всеобщее классовое содер¬
жание антисоциалистической и антидемократической
позиции.
Подобная аргументация вообще типична для разви¬
того после 1945 года метода клерикальной демагогии
господствующего класса Западной Германии. Поначалу
она принимает мнимоантифашистский облик, критикует
государственную идеологию, методы гитлеровского фа¬
шизма и его неуспех, а одновременно маскирует свой
собственный экономический базис и свою классовую
сущность — господство самых агрессивных слоев финан¬
совой олигархии. Но смысл этой демагогии заключается
даже не в том, чтобы отвлекать внимание от действи¬
тельных виновников. Действительный смысл ее состоит
в том, чтобы достичь старых целей с помощью новых
методов, чтобы с помощью демагогического утвержде¬
ния, будто гитлеровский фашизм и коммунизм имеют одну
и ту же природу, будто они идентичны, утвердить и про¬
вести антикоммунизм как линию, общую и для гитле¬
ровского фашизма, и для боннского режима. В рамках
этой демагогии антифашистским настроениям и устрем¬
лениям подсовывается в качестве противника совершен¬
но противоположный объект. Но в этом случае она дей¬
ствует одновременно и примиряющим и мобилизующим
образом, что соответствует старым целям немецкого
империализма. Благодаря этому политически активизи¬
руется идеологическая связь, которая в свою очередь
дает дорогу силам, некогда выступавшим в качестве но¬
сителей гитлеровского фашизма и его политики, — связь,
основанная на подчинении этим силам. Если непосред¬
ственно после 1945 года и почти до 1949 года эта дема¬
гогия служила целям примирения, маскировки и пере¬
группировки сил монополистического капитала, то в
дальнейшем она стала выполнять функцию мобилиза¬
ции, постепенной идеологической подготовки к войне.
Аденауэр в своей программной приветственной речи
перед Всемирным евхаристическим конгрессом 1961 го-
12—202
353

Дй точно 'подытожил эту Линию клерикальной демагогий
«В результате этой войны материалистический атеизм
перешел в наступление; с 1945 года он находится в са¬
мом сердце Европейского континента, в сердце Запада,
он даже угрожает его духовному ядру... Западное насле¬
дие... только тогда можно успешно защитить от натиска
большевизма, если свободные народы Европы преодоле¬
ют национально-государственный эгоизм и будут все
сильнее сплачиваться. Благодаря этому они также об¬
ретут духовные и материальные силы, чтобы выполнить
свою миссию во имя жизни мира, во имя любви и сво¬
боды — помочь слаборазвитым странам и народам Азии
и Африки» 38. В этом рассуждении совершенно очевидно
прямое соединение антикоммунизма, космополитизма
как идеологии «интеграции» и неоколониализма — то
есть политическое следствие такого рода аргументации,
то, во имя чего она и развертывается.
Следовательно, ее исходным пунктом является мас¬
кировка империалистического классового содержания
гитлеровского фашизма с целью продолжать его дело.
Маскировка осуществляется при помощи утверждения,
будто идеология фашизма была материалистической и
атеистической, будто фашизм представлял собой «гос¬
подство материализма». В действительности же это го¬
лословное утверждение, ложь, противоречащая фактам.
Фашизм не был ни тем, ни другим. Он вовсе не пред¬
ставлял нецерковного или антицерковного мировоззре¬
ния, он не был ни антирелигиозным, ни антиидеалисти¬
чески м; напротив, он выдвинул множество форм соеди¬
нения христианских религиозных представлений с ра¬
сизмом и «народными представлениями».
Один пример. Обосновывая нюрнбергские расистские
законы, Герман Геринг заявил: «Бог создал расы. Он
не хотел ничего одинакового, поэтому мы далеки от то¬
го, чтобы эту расовую чистоту ложным образом превра¬
щать в равенство»39. Ненависть к «равенству» гитлеров¬
ские фашисты разделяют с фашистами-клерикалами.
Достаточно вспомнить о постоянно повторяющихся клят¬
38 «Bulletin des Presse- und Informationsdienstes der Bundesre-
gierung», 29.7.1960.
39 Цит. no: Leon Poliakov und Josef Wulf, Das Dritte
Reich und seine Denker, Berlin, 1956, S. 7.
354

венных уверениях энциклик, признающих угодное богу
неравенство.
И еще одно дополнение к нашей постановке вопроса.
Теолог Эшвайлер заявлял: «Богоданное естественное
достоинство человека нигде не может быть признано
столь основательно, как в мировоззренческой вере, сог¬
ласно которой в мире может быть истинным и благост¬
ным лишь такой интеллект, который действует через ра¬
су и кровь»40. Ибо «национал-социализм противопостав¬
ляет либеральным и материалистическим идеям о госу¬
дарстве народное сообщество, основанное на крови и
судьбе: закон крови и земли»,— так сказано в «Книге
немецкого крестьянина»41.
Когда перед зданием Берлинского университета про¬
исходило сожжение книг, символическое значение кото¬
рого было раскрыто затем сожжением людей в Освенци¬
ме, то первый «глашатай» закричал, бросая книги в
огонь: «Против классовой борьбы и материализма за
народное сообщество и идеалистическую жизненную
ориентацию! Я предаю пламени писания Маркса и Ка¬
утского!» 42
На территории концлагеря в Освенциме на стене
были выбиты следующие слова, принадлежащие пресло¬
вутому Теодору Эйке (мы приводим здесь часть цита¬
ты): «Мы ненавидим зловоние ладана: он загрязняет
немецкую душу, подобно тому, как евреи загрязняют
расу. Мы верим в бога, но не в его представителей, это
было бы идолопоклонничеством и язычеством. Мы ве¬
рим в нашего фюрера и в величие нашего отечества...» 43
Это всего лишь некоторые примеры. Таких примеров
можно было бы отыскать сколько угодно в произведе¬
ниях немецких защитников Христа или сторонников дви¬
жения за германскую веру, в мифотворчестве поборни¬
ков «нордического видения бога», сторонников божест¬
венного откровения, в крови и народном сообществе.
Аналогичные примеры можно найти в религиозных раз¬
делах всей официальной литературы «земли и крови» и
40 Там же, стр. 50.
41 «Das Buch des deutschen Bauern», bearb. v. Friedrich Wil¬
helm Runge, Berlin, 1935, S. 2.
42 Leon Poliacov und Josef Wulf, Das Dritte Reich
und seine Denker, S. 121.
43 Там же, стр. 262.
12*
355

в рифмованных молитвах за фюрера. Наконец, можно
было бы привести примеры из религиозно-философских
спекуляций Гиммлера или из доказательств Розенберга,
будто еврей должен быть «материалистическим монис¬
том» и почему так должно быть; можно, наконец, сос¬
латься на риторические, направленные к «господу бо¬
гу» заклинания Гитлера. Таким многообразным было
мировоззренческое обрамление национал-социалистских
взглядов, которые группировались и вокруг расизма, и
вокруг традиционных воззрений, используя также и про¬
дукты распада этих последних. Можно вспомнить и обо
всех этих учреждениях орденов — от ордена неотамплие¬
ров до ордена артаманов или Фульского общества, за¬
тем объединение «Священные источники немецкой силы»
Матильды Людендорф, — обо всех этих объединениях,
источником которых был католицизм, но которые имели
антицерковную расистско-религиозную ориентацию. С
начала века они стали ^асти как грибы после дождя.
Что касается мировоззренческого обоснования, то здесь
царил полный хаос; но каким бы пестрым ни представ¬
лялось «мировоззрение» сторонников таких объединений,
в них была общая черта: мистицизм, временами имев¬
ший псевдонаучный оттенок, а временами принимавший
форму идеалистического мистицизма, уже не нуждавше¬
гося в такого рода маскировке. Признание бога — в ви¬
де христианского бога, слегка «германизированного»,
или бога в отчетливо германизированном или аризиро-
ванном вариантах, в виде пантеистического обожествле¬
ния и одухотворения мира, в виде нордической судьбы
или провидения — это столь же общая черта таких воз¬
зрений, как и борьба против материализма и атеизма.
Религиозный элемент существовал не только в «на¬
ционал-социалистском мировоззрении», он обнаруживал
свое действие — и насаждался сознательно — в массовой
пропаганде гитлеровского фашизма; особенно яркое вы¬
ражение он получил в культе фюрера. Слепое повинове¬
ние личности Гитлера подразумевало безусловное, осно¬
ванное на вере послушание, чувство непосредственной
зависимости — вплоть до ожидания чего-то сверхъесте¬
ственного, ожидания чуда, которое должны совершить
человек, судьба, провидение или бог. Все это внушалось
при помощи целенаправленной манипуляции, субъектив¬
но принималось и проводилось в жизнь. Достаточно про¬
356

цитировать передовую статью из еженедельника «Das
Reich» от 31 декабря 1944 года, чтобы продемонстриро¬
вать эту мешанину безумия, веры и демагогической тех¬
ники. Эта статья была написана Иозефом Геббельсом и
называлась «Фюрер». Из всего этого лживого вздора
приведем только нижеследующие слова: «Он — тот утес,
о который разбиваются штормовые волны целого океа¬
на ярости, которую они (враги.— В. X.) разожгли... За
ним как стена стоит его народ. Народ взирает на фюре¬
ра глазами, полными веры, даже тогда, когда не видит
его. Он доверяет фюреру так, как только вообще мож¬
но доверять человеку. Он — немецкое чудо. Все осталь¬
ное, что у нас есть, вполне объяснимо, оно имеет свои
основания и причины; и только он один — нечто необъ¬
яснимое, тайна и миф нашего народа. Он — в каждом
из нас.
Нация ощущает его как свою добрую совесть... Здесь
действует высшее провидение. Он совершенно лишен
всяких претензий... но никакая сила на земле не может
помешать ему выполнить свою миссию. Настанет день, и
великое страдание, которое сегодня легло тяжелым бре¬
менем на весь мир, найдет свое внезапное разрешение в
том порыве, который он вдохнет в человечество... Он —
преобразователь человечества». Когда Геббельс писал
это, власть гитлеровского фашизма уже рушилась, на
горизонте маячил призрак кровавого, огненного конца,
но безумие еще не прекращалось.
В этой связи настоятельно необходимо рассмотреть
прямые указания, адресованные гитлеровско-фашист¬
ской пропаганде: как разъяснения самого Гитлера, таки
концепции идеологов гитлеризма в той их части, где
речь идет об обработке эмоций и их порабощении при
помощи отключения «разорванного» рассудка, благода¬
ря формированию образного восприятия и эмоции под
знаком такого рода «благостности». Приведем пример
из разъяснений Эрнста Крика, взятых из приложения
к его книге «Национал-политическое воспитание»: «Опи¬
раясь на революционный инстинкт, национал-социалист¬
ская агитация пользуется преимущественно не интел¬
лектуальными доказательствами и аргументами, но опи¬
рается на изначальную силу ритма, которая обитает на
границе между всем рациональным и иррациональным,
а также пользуется всем тем, что родственно ритму и
357

излучает его стимулирующее воздействие. Сюда относит¬
ся скандирование хором и вообще все искусство господ¬
ства над массовыми сборищами — искусство возбуж¬
дать массы и руководить ими. Опираясь на тот же са¬
мый инстинкт, национал-социализм гораздо охотнее
пользуется символом и его всепроникающей нагляд¬
ностью, чем рациональным понятием: свастика, формы
приветствия, Третья империя — всему этому свойственна
непосредственная движущая сила всего символического,
родственная силам, идущим откуда-то из недр земных.
Все это называют романтическим, примитивным, хао¬
тическим— и здесь есть своя правда. Но этим еще ни¬
чего не доказывается и ничего не опровергается: ведь
здесь раскрывается нечто движущее, иррациональное,
элементарное, откуда в конечном счете проистекает си¬
ла формирующего историю, фатально-бесповоротного
движения. И без этой силы народ должен был бы уме¬
реть, а история — прекратить свой ход; поскольку же
она существует, в народе и истории осуществляются но¬
вое бытие и новое становление. Этот процесс и носит
название революции»44.
Эта ложная идеалистическая интерпретация, которая
отождествляет биологистическую форму с философским
содержанием и затушевывает классовое содержание, —
эта интерпретация исключает возможность действитель¬
ного идеологически-политического и социального позна¬
ния гитлеровского фашизма, а значит, — возможность
ликвидации его причин.
И даже Гельмут Плесснер при всей его либеральной
и антифашистской ориентации не смог избежать влияния
этой логики — влияния, имевшего место вопреки его соб¬
ственным замыслам и намерениям, которые были в оп¬
ределенной, хотя и в ограниченной степени, прогрессив¬
ными и гуманистическими. И если в частностях его кри¬
тика социал-дарвинизма, расизма и т. д. является пра¬
вильной, то вся концепция в силу свойственных ей цен¬
ностных критериев и теоретико-познавательных предпо¬
сылок глубоко родственна теологическим конструкциям.
Поэтому-то Плесснер не обладает действительными ис¬
ходными предпосылками для критики современного фа¬
шизма.
44 Ernst Krieck, Nationalpolitische Erziehung, Leipzig,
1933, S. 38.
358

6 своей книге «Запоздавшая нация» Нлесснер пи¬
шет: «Имея в виду спонтанную логику, которая лежала
в основе исторических этапов развития европейского не¬
верия, нельзя забывать о внутренней двойственности
этой логики. И если кажется естественным то обстоя¬
тельство, что всякий утраченный авторитет прошлого бу¬
дет заменен новым и что этот последний будет ближе и
понятнее, то очень редко принимают во внимание дру¬
гое: эти последовательные замены, коренящиеся в био¬
логическом материализме, одушевлены желанием обре¬
сти свободу, стремлением сделать человека свободным
не только от христианства, но в конечном счете вообще
от всякого подчинения. И чем основательнее сознание
проясняет себе все, что касается его прежних верований,
тем глубже погружается оно в бытие — для того, чтобы
наконец затеряться в механизме природы. Сверхмиро¬
вой священный порядок оплодотворяет разум, разум
оплодотворяет историю, последняя — экономику и об¬
щество, их место наконец заступает кровь. Во имя небес¬
ного знамения и спасения существуют внутримировое
знамение и спасение в виде эволюции знания и умения.
Когда же вера в прогресс исчерпывается, человек обре¬
тает опору в том, что имеет дочеловеческую и предче-
ловеческую природу — в народном начале»45. Сама воз¬
можность разговоров о такой «логике» в принципе имеет
своей предпосылкой теологическое воззрение, а также
теологическое понимание процесса секуляризации как
последовательного перехода от истинной религии к та¬
ким низкосортным религиям и к таким авторитетам, ко¬
торые все более и более склоняются к злу и ко всему
земному, природному, недостойному. С методологиче¬
ской точки зрения здесь обнаруживает свой сомнитель¬
ный характер близкая философии жизни теория духов¬
ной истории, лишенная критериев истинности,— теория,
которая последовательно ведет к уравниванию истинно¬
го и ложного (говоря, в сущности, лишь об оттенках
различия, но не о принципиальной противоположности
истинного и ложного). При этом—как в случае Плес-
снера — социологические элементы привносятся чисто
внешним образом.
45 Helmut Plessner, Die verspatete Nation, Stuttgart,
1959, S. 106.
359

Действительное движение имеет принципиально иной
характер и подчиняется другой логике. Процесс разру¬
шения религии буржуазным просвещением, будучи про¬
грессивным познавательным процессом, ведет в сферу
познания общественного бытия. Свое научное объяснение
религия влервые находит в марксизме. В этом случае ее
авторитет отнюдь не заменяется другим авторитетом —
здесь становится очевидным иллюзорный характер само¬
го религиозного авторитета. Процесс биологизации и
психологизации, свойственный только буржуазной идео¬
логии, имеет совершенно иной характер. Здесь сама ре¬
лигия не разрушается, деструктивная форма скрывает
за собой процесс последовательного преобразования
религии и соответственно выработку небрежного пози¬
тивистского отношения к ней. При этом социальная поч¬
ва и решающие формы поведения, питающие религию,
сохраняются, а их действительная мировоззренческая
альтернатива, материализм, подвергается нападкам и
гонению. По мере того как объективная проблематика
кризиса субъективно выражается в виде потребности в
благе и избавлении, по мере того как буржуазный обще¬
ственный порядок погрязает в окончательном кризисе,
вновь активизируются традиционная церковь и ее ве¬
рования, а наряду с этим создаются мифологические
конструкции псевдоцерковного характера. Официальная
идеология гитлеровского фашизма носит именно такой
псевдорелигиозный характер.
Имея в виду тот факт, что «национал-социалистское
мировоззрение» выполняло религиозные функции, мож¬
но отчетливее понять интенсивное воздействие и подчи¬
няющую силу этой идеологии. Речь идет здесь не только
о ложном воззрении, но о таком ложном представле¬
нии, которое способствовало нарастающей фанатично¬
сти нацистского поведения, которое обещало людям, по¬
верившим в это воззрение, придать смысл их жизни.
Религиозные черты гитлеровско-фашистской идеоло¬
гии заключаются в следующем:
1.	Наиболее общие связи, определяющие и жизнь на¬
рода, и жизнь отдельного человека, выступали в от¬
чужденно-мистифицированной форме чуждой, в конеч¬
ном счете непознаваемой воли — в виде судьбы, прови¬
дения, бога, которым следует подчиниться.
2.	Одновременно непосредственные общественные
360

связи мистифицировались: они изображались «проявле¬
ниями» и воплощениями расы, обнаруживающейся, го¬
ворящей и действующей через голос крови. Наиболее
гротескно и извращенно общественный антагонизм вы¬
ступал здесь в виде противоречия между арийской бла¬
городной расой и евреями, этой враждебной расой, дья¬
вольской причиной всего зла; данный антагонизм пода¬
вался и как противоречие между избранными и теми,
кто подлежит уничтожению, и как противоречие между
злом и добром. Этот общественный антагонизм пода¬
вался именно в образно-мифологической форме, кото¬
рая применялась по отношению к явлениям, совершен¬
но противоположным друг другу (финансовый капитал
и коммунизм).
3.	Представление об освобождении от «зла» и побе¬
де арийцев носило черты избавления, иррационального
качественного скачка, якобы устраняющего все зло,
позволяющего перейти от одиночества к сообществу, от
страха — к уверенности, от нужды — к благополучию, от
существования, утратившего всякую ценность,— к на¬
полненному ценностями, или от существования, связан¬
ного лишь с отрицательными ценностями,— к положи¬
тельному, утверждающему бытию.
4.	И вот тогда, между иррациональной судьбой, или
богом как сверхчеловеческой силой, и кровью, то есть
иррациональной силой в само*м человеке, появляется
фюрер — носитель блага, носитель всех забот, источник
всего справедливого, «посредник». Теперь благо и зло
определяются в связи с ним, а поведение, подобающее
расе или народу, определено в следующей рекоменда¬
ции: только подчиняясь и следуя фюреру, «народное
сообщество» сохраняет свой облик и порядок. При этом
фюрер становится воплощением откровения, впервые
оправдывающего откровение крови.
5.	Все эти моменты: бог над нами и в нас, отноше¬
ние к фюреру, следование и подчинение — лежат по ту
сторону рациональности и наиболее отчетливо вопло¬
щаются в сознательном стремлении «не умничать».
Речь идет о соединении веры в чудо и мистики; под¬
чинение сулит величайшее благо, а в рамках его,
разумеется, обещает и индивидуальный гешефт. При
этом признается необходимость догматического подчи¬
нения.
36J

6.	В тесной связи с этим находятся и культовые
формы: это и приветствия, и освящение знамен, и об¬
разование элитарных корпораций, и культ мучениче¬
ства, и символика смерти, и магическое посвящение, и
романтика предков, это, наконец, и пафос крестовых по¬
ходов.
Напомним только, что все эти моменты дополнялись
технически рафинированными методами запугивания, им
на помощь приходили террор и угрозы, самый настоя¬
щий страх. Вспомним, что все это достигло наиболее
крайнего выражения в подчинении верноподданного ин¬
струментализированного человека и его прав насильст¬
венным эксцессам, освященным авторитетом государст¬
ва. Напомним также, что действительное подчинение
трудящихся масс этой новогерманской религии не уда¬
лось.
Чудовищно то, что посредством данной идеологии
«маленького» человека-соотечественника склоняли к та¬
кому поведению, которое требовало от него безусловно¬
го и слепого подчинения, рабского послушания, отдачи
всех сил во имя политики и интересов, совершенно про¬
тивоположных его собственным. Вся дополнительная ма¬
лая коррупция является только средством усовершенст¬
вования военной машины путем подключения к ней это¬
го «маленького человека», которого хотели сделать еще
более чувствительным к «вере» в имманентное благо,
порожденное особой гениальностью расы господ.
Перед таким человеком политика господствующего
класса предстает как миссия расы, к которой он сам
принадлежит внутренним образом, его полная несвобо¬
да изображается свободным служением собственному
делу. Звериные методы борьбы, применявшиеся немец¬
ким империализмом и милитаризмом, становились для
него чуть ли не разновидностью закона природы, бого¬
данной победной заповедью расы. Подчинение диктату
монополий выступает для такого человека как образо¬
вание сообщества, упрочивающего его собственное по¬
ложение; его инструментальное существование при та¬
ком безумном видении предстает как возвышение че¬
ловека— господина над рабами. Пусть концерны во
время инфляции совершенно разорили его и сделали
безработным; теперь он мог бороться против тех, кто ви¬
новен во всем,— против «евреев». Берегись, смертный!

О том, чтобы и дальше все разбивалось таким же обра¬
зом, позаботятся провидение, фюрер, немецкая делови¬
тость и раса.
Такое поведение было эмоциональным, слепым; оно
апеллировало к фантастическим представлениям, было
полностью враждебно реальным его зависимостям. Бу¬
дучи по сути дела полным подчинением власти капита¬
ла, оно в то же время основывалось на иллюзии, что
можно достигнуть личного благополучия и подтвердить
собственную принадлежность к избранным. Все это, без
всякого сомнения, и есть религиозные элементы и чер¬
ты; правда, это отнюдь не законченная «религия», но
воззрение, составленное из остатков традиционных ре¬
лигиозных систем. Здесь — гальванизация прежнего
христианского представления, возникшая в условиях,
когда раздаваемые церковью обещания уже ничего не
могут дать, когда разорваны традиционные связи. И на¬
конец, послевоенный (1945 год) поворот к церкви гово¬
рит о том, что в этот период, когда наступил крах и
вместе с ним всем стало ясно, сколь нечиста совесть
церковников,— в этот период бог был заменен, но прин¬
цип религиозной фантастики остался неизменным.
Конечно, если речь идет о реальном способе поведе¬
ния, то здесь надо отличать друг от друга абсолютные
претензии и их применение, фантастическую идеальную
модель «гражданина» и действительные интересы «бур¬
жуа», которые весьма конкретным образом обусловли¬
вались и в то же время были еще более иллюзорными.
Но само это различие в свою очередь приобретало прак¬
тические оттенки в религиозном поведении католиков и
протестантов.
Следовательно, теологизирующая критика задевает
разве что внешние черты национал-социализма. Она за¬
тушевывает как раз его религиозные черты.
Когда Плесснер принимает на вооружение теологи¬
ческую логику, он смазывает решающие качественные
противоположности, объединяя их в целостный идеаль¬
ный процесс. Он, в частности, недифференцированно
подходит к тому потоку фантастики, который тянется от
идеи о сверхчеловеческом способе укорененности чело¬
века в фантастическом потустороннем мире к представ¬
лению о дочеловеческом способе сохранения человека в
мифологическом, построенном на общности крови на¬
363

родном сообществе, а от этой последней идеи — снова
к фантастике потустороннего мира.
Что касается последнего шага, то Плесснер, опубли¬
ковавший свою книгу в 1935 году, еще не мог его пред¬
видеть. Но во всяком случае, и тогда существовала воз¬
можность идеологически осмыслить это действительное
противоречие идеологии, отыскать закон его развития, а
значит, выработать доказательную -противоположную
позицию по отношению к фашистскому варварству, про¬
тив которого выступал Плесснер.
9.	АНТИКОММУНИЗМ —ОТРИЦАНИЕ НАЦИОНАЛЬНЫХ
ЖИЗНЕННЫХ ИНТЕРЕСОВ
Буржуазная идеология в Германии XX века опреде¬
ляется тем, что всеобщий кризис капитализма совпа¬
дает с особым кризисным состоянием немецкого импе¬
риализма и находит в нем свое выражение. Этапы раз¬
вития всеобщего кризиса капитализма по сути дела
совпадают с историческим крушением этого особенно аг¬
рессивного юнкерско-буржуазного империализма. Крах
его первой попытки завоевать мировую империю совпал
с наступлением всеобщего кризиса, а крушение его вто¬
рой попытки — с началом второго этапа этого кризиса.
Первый этап начинается вместе с революционным штур¬
мом монархии, вместе с революцией 1918 года; в этот
период революция и контрреволюция вступают в воору¬
женную борьбу друг с другом. Второй этап начался
разгромом гитлеровского фашизма, в период, когда на¬
чалось антифашистское и демократическое преобразова¬
ние в тогдашней советской оккупационной зоне. Здесь
были устранены экономические основы империализма —
монополистический капитал и крупная земельная собст¬
венность— и устранены благодаря деятельности трудя¬
щихся масс, руководимых рабочим классом.
К началу третьего этапа всеобщего кризиса капита¬
лизма в Германии уже имеется прочное социалистиче¬
ское государство, неотделимая часть мировой социали¬
стической системы. Банкротство реваншистской полити¬
ки и устремлений боннского -режима было очевидным.
Когда разразилась Октябрьская революция, немец¬
кие империалисты были в числе интервентов. Вторая
мировая война знаменовала победу Советского Союза
364

над фашистской Германией. Начало третьего этапа де¬
монстрирует и в самой Германии силу мировой социа¬
листической системы. Но политика немецкого империа-
лизма привела к двум национальным катастрофам: к
расколу Германии; сейчас же она угрожает самому су¬
ществованию немецкого народа — из-за опасности ядер-
ной войны как следствия реваншистских устремлений
боннского режима.
Эта политика, опровергнутая исторической практи¬
кой, со времени Октябрьской революции велась под тем
лозунгом, будто «миссия» Германии — быть «оплотом» в
борьбе против большевизма.
Непосредственно после поражения во второй .мировой
войне эта идеология функционировала как средство, по¬
могающее втереться в доверие к победившим империа¬
листическим конкурентам, как залог будущего сотруд¬
ничества; для этого прибегали к установлению внутрен¬
него «покоя и порядка», к террористическому подавле¬
нию социалистических устремлений.
Рассматриваемая идеология служила средством усу¬
губления экономического гнета, расширения арены по¬
литической борьбы, средством упрочения милитарист¬
ского потенциала, средством ремилитаризации. При до¬
стижении достаточной экономической и политической
мощи она изменяет свое лицо и становится выражением
претензий немецкого империализма на роль гегемона
в делах Западной Европы; она отражает непосредствен¬
ную подготовку к агрессии, сбрасывает пацифистскую
маску и превращается в агрессивно-милитаристскую ев¬
ропейскую идеологию. Она, эта идеология, становится
знаменем «интеграции» Европы под эгидой немецкого
империализма и под лозунгом антикоммунизма.
Данная реакционная идеология уже с 1918 года слу¬
жила средством давления и выполняла эту роль при
проведении мирных переговоров, использовалась для
«обоснования» антикоммунистического террора. Она
была официально узаконена западными державами в
Локарно. Под ее знаменем совершал свой марш гит¬
леровский фашизм, она была главным аргументом для
поддержки фашизма политическим клерикализмом.
Именем этой идеологии была развязана агрессия про¬
тив Советского Союза, под ее знаменем после 1945 года
объединились немецкие, американские и английские мо¬
365

нополисты, чтобы сорвать антифашистские действия и
устремления. Она была знаменем восстановления не¬
мецкого империализма вплоть до его атомного воору¬
жения.
Так обнаруживается единая линия, -которая тянется
еще от попыток «сохранить» немецкий империализм,
предоставив ему функцию первой среди интервентов ан¬
тисоветски ориентированной силы, тянется от того вре¬
мени, когда правительство Эберта, придерживавшееся
западной ориентации, отклонило великодушные предло¬
жения помощи со стороны молодого советского государ¬
ства, и вплоть до всей характерной для шестидесятых
годов практики и демагогии, связанной с подготовкой
войны.
Совершенно «классическим» образом тезис о немец¬
ком «оплоте в борьбе против большевизма» объединяет
внутреннюю и внешнюю контрреволюцию, агрессивные
империалистические и реваншистские цели, предатель¬
ство национальных интересов с империалистическими
стремлениями к мировому господству. Что касается
формы, то здесь применяется лживая «защитительная»
демагогия, которая ставит реальные связи с ног на го¬
лову. Эта идеология отражает основные экспансивные
и агрессивные тенденции развития немецкого империа¬
лизма; те или иные ее акценты отображают изменения
в соотношении сил между социализмом и капитализ¬
мом, а также между империалистическими державами.
Социально-демагогическая и мировоззренческая оболоч¬
ка, которая затем быстро устаревает, помогает приспо¬
собить основные концепции к изменяющимся идеологи-
чески-политическим массовым ситуациям и настроени¬
ям массы. На примере этой идеологии можно точно про¬
демонстрировать все структурные моменты империали¬
стической демагогии — в особенности ее насильственный
характер, ее направленность на мобилизацию к войне,
лживые заклинания о важной миссии, в конечном счете
ее демагогическую сущность, коренным образом извра¬
щающую социальную действительность.
Что касается принципиального социального и поли¬
тического содержания этих концепций и их меняющих¬
ся гибельно заманчивых мелодий, то здесь выражается
та линия политики немецкого монополистического капи¬
тала, которая характерна для всеобщего кризиса капи¬
366

тализма. Она объединяет всю совокупность идеологии,
связанных с оправданием чаяний мирового господства,
экспансионистских и реваншистских устремлений. Имен-
но постоянство содержания по сравнению с используе¬
мыми в демагогических целях мировоззренчески-теоре-
тическими формами и обоснованиями, с этими быстро
меняющимися, хотя и требующими беспрекословного
(повиновения божествами, а также '.прочная связь с со¬
циальной контрреволюцией и империалистической экс¬
пансией— все это характеризует рассматриваемую идео¬
логию как типичное явление кризиса идеологии немец¬
кой крупной буржуазии. Лживо проповедуя идеи на¬
циональной миссии, она способствует подчинению на¬
ции классовому интересу крупной буржуазии, империа¬
лизму как системе, катастрофическому ходу империали¬
стической политики.
Здесь отражается также специфическая функция не¬
мецкого империализма внутри мировой системы импе¬
риализма в эпоху перехода от капитализма к социализ¬
му. Об этом Вальтер Ульбрихт писал: «Со времени Ок¬
тябрьской социалистической революции сохранение ре¬
акционных империалистических отношений в Германии
и попытка воспрепятствовать победе немецкого рабочего
класса становится жизненным интересом не одного толь¬
ко немецкого империализма, но в такой же степени и
других западных империалистических держав, прежде
всего империализма США. Устранение империалистиче¬
ского господства в Германии должно было бы иметь
своим следствием крушение империализма, по крайней ме¬
ре в Европе. И наоборот, упрочение империалистическо¬
го господства в Германии или хотя бы на большей части
территории Германии означает сохранение империали¬
стического господства над большей частью Европы...
Но тогда главным врагом революционного немецко¬
го рабочего класса в его борьбе за разрешение жизнен¬
ного национального вопроса — и притом не с 1945 го¬
да, а начиная с периода между двумя мировыми вой¬
нами— является не только опытный немецкий империа¬
лизм, но одновременно и другие наиболее сильные им¬
периалистические державы»46.
46 Walter Ulbricht, Referat zum Grundrifi der Geschichte
der deutschen Arbeiterbewegung, in: «Einheit», August 1962, Sonder-
heft, S. 46.

Таким образом, сам тезис об «оплоте» является вы¬
ражением объединения интересов немецкого империа¬
лизма и империализма западноевропейского и северо¬
американского. Его шовинизм — только форма, при¬
крывающая космополитическое содержание, поскольку
немецкая нация служит только средством осуществле¬
ния общих интересов международного империализма как
системы, средством борьбы против коммунизма.
Антикоммунизм в немецкой истории постоянно играл
такую роль, расплачиваться за которую приходилось
всей нации — рабочему классу, трудящимся массам и
даже части буржуазии. Страх перед пролетариатом при¬
вел буржуазию в 1848—1849 годах в лагерь реакции,
заставил ее предать революцию и интересы буржуазно-
демократического преобразования в Германии. Но вме¬
сте с этим были воздвигнуты препоны на пути нацио¬
нального единства, на установление которого была на¬
правлена деятельность народа. Убийство Розы Люксем¬
бург и Карла Либкнехта знаменует начало той крова¬
вой политики, следствием которой оказалась националь¬
ная катастрофа второй мировой войны.
Антикоммунизм, когда он пропагандируется и осу¬
ществляется как национальная миссия, означает полное
отрицание действительных потребностей существования
и развития немецкой нации. Посредством шовинистиче¬
ской антикоммунистической демагогии эти потребности
отрицаются: ведь цели крупной буржуазии выдаются
за национальные интересы.
Возможность для этого заложена в специфическом
характере национальных связей в их историческом раз¬
витии. С одной стороны, национальное объединение яв¬
ляется исторической реальностью, конкретным воплоще¬
нием исторической связи — оно является специфической,
отграниченной общностью и сообщностью, обладающей
исторической определенностью, языковыми, культурными
и экономическими особенностями; эта общность разви¬
вается на данной, исторически отграниченной террито¬
рии. С другой стороны, она носит и специфически клас¬
совый характер— сначала как объединение, руководи¬
мое буржуазией, как нация, сложившаяся еще ранее в
ходе длительной исторической практики формирования
ее традиций. В то время как буржуазия в экономиче¬
ском, политическом и идеологическом отношениях про¬
368

водит свои интересы, выдавая их за национальные, в то
время как она подчиняет своим интересам интересы
эксплуатируемых ею классов,— для классов и слоев,
промежуточных между буржуазией и пролетариатом,
национальное объединение представляет чисто иллюзор¬
ную общность, поскольку подчиняет их интересам бур- т
жуазии и ее государства. В то же время пролетариат,
по мере становления его социалистического сознания,
видит в нации сферу и арену борьбы за выполнение сво¬
их интернациональных задач, за исполнение своей ро¬
ли— стать ведущим классом нации.
Задача развитой, дифференцированной социологии и
социальной психологии — определить специфическую
функцию, которую национальные отношения выполняют
в идеологии и практике различных классов и слоев, за¬
нимающих промежуточное положение между буржуази¬
ей и пролетариатом и изменяющихся под влиянием это¬
го своего положения. Следовало бы выяснить, из каких
классов и слоев формировалась и формируется, как пра¬
вило, массовая основа шовинистической политики.
Здесь надлежало бы изучить различные функции, ко¬
торые выпадают на долю отношения между действи¬
тельным и воображаемым интересом; между осознанием
социального положения и общности и между реальны¬
ми и идеальными узами, объединяющими со всей на¬
цией. При этом, естественно, надо учитывать всю мно¬
гоплановость национального объединения. Необходимо
изучить эту функцию как возведение частных интересов
во всеобщую форму, как способ приковать к чуждым
интересам и иллюзорному сообществу, изучить в ее объ¬
ективном смысле, во всей данной совокупности нацио¬
нальных отношений, а также в рефлективной форме
субъективного отражения, то есть в виде национально¬
го сознания или осознания.
Но было бы ошибкой, если бы мы однозначно свели
национальные отношения к такой классовой функции.
Национальные связи охватывают более широкий круг
явлений — начиная от традиционных форм и кончая воз¬
можностями развития нации. Выступая в форме осозна¬
ния общих традиций и жизненных интересов, нацио¬
нальные связи заключают в себе возможность подчи¬
нить исторически отжившие и ограниченные требования
историческому прогрессу всей нации, временные выго¬
369

ды —общенациональным жизненным потребностям. Все
это -имеет особое значение, когда речь идет о противо¬
речии между империализмом и жизненными интересами
нации, в первую очередь упрочением мира как основ¬
ным условием существования нации, ее прогрессивного
развития.
Национальная демагогия немецких империалистов и
их идеологов могла успешно действовать только пото¬
му, что идея нации глубоко проникла в массы в ре¬
зультате длительной борьбы за ее единство. Это со¬
здало возможность для того, чтобы в демократическое
национальное сознание проник буржуазный шовинизм.
Особые исторически-социальные условия образования
немецкого национального государства, специфическая
роль буржуазии в этом процессе, его антидемократи¬
ческая и антисоциалистическая направленность прида¬
ли этому шовинизму специфический оттенок, обеспечи¬
ли» его сплав с особого рода политическим поведением.
Проведенное Бисмарком объединение империи казалось
вначале осуществлением вековечной мечты о нацио¬
нальном единении, реализацией того, за что боролись
лучшие представители немецкой нации. Благодаря это¬
му qui pro quo были затронуты глубокие националь¬
ные чаяния, распространенное -среди широких народных
масс спонтанное чувство национального единства. Но
при это-м демократическое содержание прежних чаяний
было совершенно выхолощено: они использовались ис¬
ключительно в целях подготовки к проведению политики
крови -и железа. Национальное чувство масс таким об¬
разом было привязано к колеснице государства господ¬
ствующего класса, к его политике — оно было отделено
от его демократического содержания. Теперь оно стало
отождествляться с традиционным верноподданническим
духом немецкого мещанства, с его лояльностью, лишен¬
ной всякой критичности, оно сплавилось и отождестви¬
лось с пассивным верноподданнически послушным от¬
ношением к якобы самостоятельному и представляюще¬
му всю «нацию» государству, классовое содержание ко¬
торого исчезло под -маской всеобщего представитель¬
ства.
А из-за отождествления национального чувства вер¬
ноподданных и шовинизма господствующего класса сам
щовинизм стал тем ядом, который в известном смысле
выполнял мобилизующую роль, но одновременно, если
говорить об общественных отношениях, оказывал ослаб¬
ляющее воздействие. Дело в том, что шовинизм в про¬
тивоположность демократическому представлению о на¬
ции .подразумевает неравноценность наций, а также пре¬
тензию немцев на ведущее положение. Он включает
идею, будто национальное величие равнозначно военной
силе и истинно национальным деянием является война,
направленная на порабощение других народов и завое¬
вание нового жизненного пространства. Происходит са-
моотождествление с этими внешними силами, доходя¬
щее до крайнего «ура-патриотизма» и стремления к ми¬
ровой империи. Оно становится своего рода социально-
психологической компенсацией действительного субъек¬
тивного бессилия, реального отсутствия влияния на по¬
литику государства, одновременно оно является идеаль¬
ным ^мотивом в пользу того, чтобы служить этому го¬
сударству. Но благодаря этому интересы господствую¬
щих классов, прежде всего империалистической буржуа¬
зии, выступают в форме собственных побуждений уг¬
нетенных.
Здесь произошло дальнейшее развитие того явления,
которое немецкие придворные идеологи XVIII столетия
называли «патриотизмом». В то время — перед лицом
французской буржуазной революции — обнаружилось
четкое противоречие между «патриотическим» воспита¬
нием в духе феодального абсолютизма, которое своим
действительным содержанием имело всего лишь верно¬
подданническую лояльность, и действительными «пат¬
риотами», приветствовавшими французскую революцию
и связывавшими ее с собственными целями немецкого
народа. Это было различие между буржуазно-револю¬
ционным патриотизмом и демагогическим псевдопат¬
риотизмом феодально-абсолютистского толка, причем
последние осколки старого мира были превращены
в модель «национального» человека. Революционный
патриотизм в Германии XVIII века включал в себя со¬
лидарность с угнетенными народами и с революционны¬
ми движениями. Демагогический же псевдопатриотизм
подразумевал увековечение существующего, увекове¬
чение антинационального раскола на мелкие государ¬
ства, упрочение существующего национального угнете¬
ния. Он уживался с феодальным космополитизмом и
371

вполне гармонировал с остатками феодального импер¬
ского сознания: речь шла о гражданине Священной Рим¬
ской империи германской нации.
Этот лсевдопатриотизм нашел свое продолжение в
шовинизме, теперь уже превратившемся в идеологиче¬
ское средство приковывания к буржуазному господству
и ’буржуазной политике. Для угнетенных классов он
стал таким же способом объединения с государством
немецкого империализма, каким раньше он был по от¬
ношению к агрессивному прусско-немецкому милитариз¬
му, его непосредственному предшественнику.
Решающим является то, что шовинизм ставит нацио¬
нальное чувство на службу антинациональной полити¬
ке: он, например, вполне примиряется с той политикой
отказа от национального суверенитета, которая осуще¬
ствляется боннским правительством.
Но одновременно шовинизм примыкает к тому ве¬
ликому множеству социальных ожиданий и чаяний, ко¬
торые имеют стихийно-традиционный характер или воз¬
никают вновь и которые в этой отчужденной форме
становятся всего лишь иллюзией национальных связей.
Здесь и реакционные мечты о старых добрых временах,
которые ушли в прошлое из-за наступления капитализ¬
ма; это и мечта найти где-то в другом мире, отличном
от жесткого и деморализующего мира конкурентной
борьбы, прочное «священное» сообщество; мечта осво¬
бодиться от повседневного унижения, к которому при¬
водит капиталистический бизнес, освободиться от прину¬
дительного подчинения и приспособления. Одновремен¬
но это мечта обрести такое социальное единство, кото¬
рое сообщает индивиду ценность и достоинство, которое
придает ему как «немцу» особую индивидуальную зна¬
чимость, в котором на индивиде концентрируется вни¬
мание. Здесь, таким образом, все направлено на то, что¬
бы иллюзорно истолкованные национальные отношения
стали ширмой, скрывающей действительную и весьма
жестокую капиталистическую борьбу за существование.
И без дальнейших объяснений понятно, что именно эта
тенденция к ложному использованию национального
чувства является одним из средств сохранения сущест¬
вующих капиталистических отношений— подобных, на¬
пример, бегству в сферу религии и религиозных сооб¬
ществ.
372

Одновременно шовинизм опирается на такие чувст¬
ва, в которых осознаются отношения между индивидом
и его социальной и географической средой — например,
на любовь к родине, на местную провинциальную огра¬
ниченность, вырастающую из приспособления и привыч¬
ки, на приверженность к отжившим отношениям. Он
опирается даже на вполне оправданное чувство гордо¬
сти за все национальные культурные достижения; он
объединяет все политически-идеологические тенденции
такого рода.
То обстоятельство, что возникающее таким образом
шовинистическое ослепление порождает неспособность
разрешить действительные национальные проблемы, есть
уже простое следствие. Ибо эти проблемы являются
всегда классовыми — даже в том случае, если речь идет
о причиненной той или иной нации обиде, например о
Версальском договоре. Если же национальные связи
иллюзорным образом освобождаются от классового со¬
держания, становятся формой без специфического соци¬
ального содержания, если эти связи превращаются в
простую приверженность «национальному государству»
и в направленность против его «врагов», тогда такие
национальные проблемы становятся неразрешимыми и
лишь способствуют сохранению шовинистического
угара.
Симптоматична в этом отношении судьба националь¬
ного гимна «Германия, Германия превыше всего». Он
возникает как законченное выражение страстного
стремления к демократическому единству. Но какой
страшный танец смерти сопровождался этим гимном!
С песней о праве и свободе были погребены и право, и
свобода! «Превыше всего» приобрело шовинистический
оттенок господства «над всеми». Слова о братском еди¬
нении распевались как раз в то время, когда лучшие
представители немецкой нации героически боролись про¬
тив гитлеровского фашизма или томились в концентра¬
ционных лагерях, когда еврейское население истребля¬
лось газами, когда во имя войны массы подверглись
муштре, из них выбивалось все человеческое. «По-брат¬
ски» стояли вместе палач и жертва, владелец концерна
и рабочий, помещик и батрак. Скованный той иллюзией,
будто он причастен к мощи великой Германии, 'будто в
нем течет кровь господина, эксплуатируемый должен
373

был жертвовать (Последним — своей жизнью и вообра¬
жать, что он делает это во имя нации. А вместе с ро¬
стом числа убитых росли прибыли; нация, захлебнув¬
шись в крови и преступлениях, шла к катастрофе.
И даже тогда, когда в братскую могилу были брошены
дети и старики, новобранцы последнего призыва, их со¬
провождала эта песня, возбуждавшая празднично-тор¬
жественное настроение, настроение причастности к свя¬
щеннодействию.
Такой нации, которой клялись, нации как братской
общности никогда не было. Одни просто лгали, когда
говорили так, другие заблуждались. Сущность этой ил¬
люзии в том, чтобы в братском единении с империали¬
стами отдать себя в их распоряжение как «человеческий
материал». Если немец не освобождался от этой ил¬
люзии, его ожидало только одно — стать верноподдан¬
ным, стать инструментом уничтожения собственной
нации.
Он был приговорен к тому, чтобы служить силам,
направлявшимся против его национальной жизни, про¬
тив его жизненных интересов. И чем больше человек
расходует свои эффекты и эмоции во имя такого пред¬
ставления о нации, чем искреннее он верит в демаго¬
гию боннского правительственного банка, прессы и цер¬
ковной кафедры, тем настоятельнее действует эта за¬
кономерность.
Соединение антикоммунизма и шовинизма как им¬
периалистических концепций чисто негативным спосо¬
бом выявляет единство социальной и национальной
проблем; последняя является классовой проблемой не¬
зависимо от того, идет ли речь о внутренней структуре
и развитии нации, об отношении к ближайшим соседям
или о взаимодействии в сфере всеохватывающих миро¬
вых политических отношений.
Такие исторические формы общности, как племя и
нация, возникают на основе определенного способа про¬
изводства, они вызываются к жизни самим экономиче¬
ским жизненным процессом. Основополагающее значе¬
ние по сравнению с другими отношениями имеет здесь
закон обязательного соответствия производственных от¬
ношений характеру производительных сил. Действие
этой закономерности на соответствующем этапе истори¬
ческого развития приводит к тому, что феодальная об-
374

щественпая формация заменяется капиталистической и
что в ходе этого процесса происходит объединение в
национальную общность. В дальнейшем же, когда
образование наций при капитализме завершается,
происходит превращение буржуазной нации в нацию
социалистическую, причем последняя претворяет в
действительность все свои наиболее широкие возмож¬
ности.
Отсюда следует, что нация как специфически исто¬
рическое социальное образование и как форма «гори¬
зонтального» объединения отнюдь не является застыв¬
шим образованием. Она вовсе не является неким неиз¬
менным состоянием, но подвержена развитию и изме¬
нению. Она и существует только в социально-историче¬
ском процессе.
Мы знаем, что нации являются исторически сложив¬
шимися стабильными общностями — они отличаются
общностью территории, языка, хозяйства и культуры.
Общность нашей нации реализуется в большом количе¬
стве специфических связей и отношений, элементы ко¬
торых складывались в ходе длительной истории немец¬
кого народа на основе постепенного внутреннего его
объединения, а также внешнего обособления, в ходе
объединения племен и народностей, этнически весьма
разнообразных. Эти последние впервые обретают свое
внутреннее единство и устойчивость в период образова¬
ния национального рынка,—в тот период, когда в борь¬
бе против (Тгжившего феодального строя происходило
становление и развитие капитализма.
Но было бы совершенно неправильно пытаться по¬
нять единство и стабильность нации метафизически, как
нечто данное, неподвижное. Методологической предпо¬
сылкой для такого понимания является отделение на¬
ционального единства и объединения от социального со¬
держания, определяющего, формирующего и осущест¬
вляющего это единство. Если такое отделение имеет ме¬
сто, то нация, как нечто вечное, противопоставляется
социальному развитию. Эта абстракция является нена¬
учной и ложной. Но она, конечно, имеет определенные
исторические и теоретико-познавательные корни. Такое
абстрагирование является непосредственным стремлени¬
ем класса, который отождествляет свои специфические
интересы, свое господствующее положение с нацией,
S79

Обособленная таким образом нация должна затем вы¬
водиться из источников, лежащих где-то в стороне от ее
социального жизненного процесса, например из крови
и земли. Причем последние становятся мистическими но¬
сителями выводимых из них национальной души, поли¬
тической и культурной истории, традиций.
Нация ни в структурном, ни во временном, ни в (про¬
странственном отношениях не является чем-то самостоя¬
тельным и абсолютным. Нация —всего лишь специфи¬
ческая форма, в рамках которой начиная с зарождения
буржуазного общества развиваются производительные
силы, производственные отношения .и культура. Благо¬
даря этим последним, которые и составляют содержа¬
ние, играют решающую роль, и создается данная фор¬
ма. В свою очередь в зависимости от определенных ус¬
ловий она будет 'преодолена при коммунизме, причем
все богатство многообразных отношений, ею созданных,
не -будет утрачено.
Итак, вопрос о том, в чем же заключается нацио¬
нальная общность, а отсюда — стабильность нации, тре¬
бует только .исторически конкретного разрешения. Воз¬
никновение и развитие нации вытекает ври данных
внешних отношениях из диалектики (производительных
сил и» производственных отношений, она черпает свое
содержание из внутренних классовых отношений и из
отношений к другим народам. В этом процессе и фор¬
мируется впервые единство нации. И поэтому она всегда
имеет специфический классовый характер. Ее надо опре¬
делять, учитывая отношение между объективны ми за¬
кономерностями, воздействующими на материальный
жизненный процесс нации, и теми потребностями к на¬
циональному объединению, которые есть у господству¬
ющего класса.
Немецкая нация сформировалась под эгидой буржуа¬
зии. Это соответствовало объективной необходимости
развития производительных сил при капитализме. Об¬
разование Германской империи в 1871 году означало
осуществление революционных требований 1848 года,
но осуществление реакционным способом — на путях
верхушечной революции, недемократического бонапар¬
тизма Бисмарка, что имело своим результатом главенст¬
во милитаристской Пруссии над всей Германией. Со¬
зданное таким способом политическое объединение не
376

просто исключало демократическое народное движёнйё,
наиболее мощной и сознательной силой которого уже
в то время было немецкое рабочее движение эйзенах-
цев, оно было направлено против этого движения. На¬
чавшемуся объединению сопутствовало дальнейшее и
еще более усилившееся угнетение других народов и на¬
ций — Польши, Эльзас-Лотарингии. Что касается соци¬
алистического рабочего движения, то оно, напротив,
сделало знаменем своей внешнеполитической программы
демократические отношения между нациями и государ¬
ствами; оно отало осуществлять основные принципы
про лета р ского .интерн ационализма.
И сколь бы прогрессивным по сравнению с феодаль¬
ной раздробленностью ни было это запоздалое образо¬
вание немецкого национального государства, создавше¬
го свободный путь для развития капитализма и нацио¬
нальную арену борьбы для рабочего движения, все же
оно было созданием единой сферы господства крупных
земельных собственников и крупной буржуазии над их
подданными. И в этом союзе в период перехода к мо¬
нополистическому капитализму и империализму веду¬
щей силой милитаристского антидемократического режи¬
ма как во внутренней, так и во внешней политике ста¬
новится крупная буржуазия. Такое единство возникло
и развивалось как отрицание прогрессивного, буржуаз¬
но-демократического немецкого национального движе¬
ния, протянувшегося от традиций антифеодального Про¬
свещения, немецкой классики до революционной демо¬
кратии 30-х и 40-х годов, движения, (которое затем, во
второй половине столетия, после крушения революции,
постепенно стало ослабевать и исчезать. Оно, это един¬
ство— и здесь источник описанного только что отрица¬
ния,— одновременно было направлено против револю¬
ционного рабочего движения, мыслители и руководите¬
ли которого, Маркс и Энгельс, наиболее последователь¬
но и перспективно развили идеи демократического един¬
ства. И в тот период, когда буржуазия еще не стала
господствующим классом, пролетариат заявил о себе
как исторически необходимая, ведущая сила нации, осу¬
ществляющая специфически национальные чаяния.
Рабочий класс со всей объективной необходимостью
стал ведущей 'Силой нации в тот период, когда истори¬
чески на повестку дня встало разрешение присущего
377

капитализму и* обострившегося противоречия между об¬
щественным характером производства и частным при¬
своением. Только рабочий класс способен упрочить су¬
ществование -нации, объединить ее силы, сообщить им
стимулы к неограниченному развитию. Субъективно ра¬
бочий класс становится такой силой по мере того, как
он, организованный и руководимый марксистско-ленин¬
ской партией, сам обретает единство, боевую силу и
мощь.
Развитие немецкой нации, в 1871 году объединенной
в свое единое государство, есть результат борьбы глав¬
ных ее классов. Что касается прусско-немецкого един¬
ства, осуществленного Бисмарком, то его классовый
характер проявился в законах против социалистов;
«народное сообщество» гитлеровского фашизма, его про¬
поведь классовой гармонии обнаружили свою классовую
сущность в варварском терроре, направленном против
рабочего движения и демократических сил. В империа¬
листических же походах первой и второй мировых
войн, направленных на завоевание мирового господст¬
ва, судьба всей нации оказалась той ценой, которую
пришлось заплатить за стремление к громадным прибы¬
лям. Общая закономерность, согласно которой развитие
нации обусловлено диалектикой классовой борьбы (при¬
чем диалектика эта определяет и отношение к другим
нациям и государствам: ведь эксплуатация внутри на¬
ции порождает эксплуатацию других народов),— эта
закономерность в ее конкретной форме, в связи с осо¬
быми немецкими условиями, определяет возникновение
и формы разрешения национального вопроса в Гер¬
мании.
«Внутри немецкой нации были, в сущности, две про¬
тивоположные классовые силы, которые уже после за¬
вершения исторического процесса становления немец¬
кой нации во второй половине прошлого столетия воз¬
действовали друг на друга, а вследствие этого—до на
пути развития всей нации. Это были, с одной стороны,
капиталистические (позднее — монополистические) и юн¬
керские силы, а с другой стороны, рабочий класс. Борь¬
ба, обусловленная объективными интересами этих клас¬
сов, и определяла решающим образом путь развития
нации, ее судьбу. Политическое поведение, определяе¬
мое объективными интересами этих классов, приобрета¬
378

ло два диаметрально противоположных направления.
И здесь с исторической точки зрения было возможно
только «или—или»: эксплуатация и угнетение народа,
его материальное и духовное ограбление, принесение
его в жертву целям успешной войны, что в конце кон¬
цов означало бы атомное уничтожение нации. Или на¬
против, революционная борьба за освобождение народа
от всех цепей эксплуататорского общества, за развер¬
тывание его производительных творческих сил, за унич¬
тожение милитаристского господства, ибо только это
уничтожение равнозначно сегодня спасению нации»47.
Отклонений от этой логики не существует. Она по¬
рождается закономерностью, в силу которой происхо¬
дит смена общественных формаций на основе развития
производительных сил. И нет ничего третьего, кроме
объединения нации под господством монополистической
буржуазии или под руководством рабочего 'класса.
Уже с того времени, когда Маркс и Энгельс выска¬
зывали требования коммунистов Германии, пролетар¬
ская классовая борьба подразумевает постановку задачи
буржуазно-демократического преобразования и образо¬
вания единой демократической республики. Со времени
перехода к империализму постановка этой исторической
задачи должна была стать составной частью борьбы
против монополистического капитала и его государст¬
ва: ее можно было осуществить только в процессе ан¬
тиимпериалистического преобразования, необходимым
образом перерастающего в социалистическое. И по¬
скольку освобождение рабочего класса означает осво¬
бождение всего общества, то здесь конкретно-историче¬
ская форма осуществления такова: в борьбе против им¬
периалистической буржуазии рабочий класс выступает
как ведущая сила нации. В этой борьбе, во взаимопере¬
плетении и даже в отождествлении национального и со¬
циального интересов, уже подготавливается в виде
огромного антиимпериалистического единства новая, со¬
циалистическая нация.
Развитие антифашистско-демократических преобразо¬
ваний имеет своим необходимым следствием социали¬
стическое преобразование в ГДР. Препятствовать этому
преобразованию — значит обязательно способствовать
47 «Einheit», Hf. 9, 1961, S. 1291.
379

восстановлению империализма в Западной Германии.
А само это следствие является результатом классовой
борьбы послевоенного периода, объединяющей нацио¬
нальные и интернациональные силы. В самой же Гер¬
мании противостоят друг другу социализм и империа¬
лизм— две исторические формации, две эпохи, две ан¬
тагонистические мировые системы. И это в рамках одной
нации, которая, как и всякая другая нация, совершенно
объективно и в силу собственных внутренних условий
существования подчинена закону нашей эпохи,— закону
перехода от капитализма к социализму. В ходе этой
классовой борьбы в Германии, в условиях борьбы меж¬
ду двумя общественными системами, а в Западной Гер¬
мании— между антагонистическими классовыми сила¬
ми будет вновь создано единство немецкой нации. Ан¬
тагонистические системы не могут образовать нацио¬
нального единства. Оно будет образовано только бла¬
годаря преодолению противоречия между империализ¬
мом и народом, которое уже устранено в ГДР и долж¬
но быть устранено в Западной Германии. Следователь¬
но, единство немецкой нации возникает в процессе про¬
грессивного развития социалистической Германской Де¬
мократической Республики и развертывания в Западной
Германии антимонополистического и антимилитаристско¬
го классового союза, руководимого рабочим классом.
Ибо, кроме рабочего класса, никакая другая сила не в
состоянии сформировать такое национальное единство.
Только рабочий класс, двигаясь к единым действиям и
объединяя миролюбивые силы, стимулирует в Западной
Германии демократическое развитие, направленное на
образование миролюбивого государства — государства,
которое устранило бы власть монополий и создало бла¬
годаря этому предпосылки для мирного перехода к со¬
циализму48-50.
Силы, борющиеся против немецкого и международ¬
ного империализма и за социализм в Германии, стре¬
мятся к осуществлению всего жизненно необходимого
для нации, а значит,— к осуществлению закономерного
перехода к социализму в особых условиях Германии
В это время антикоммунизм, в его политической и идео¬
логической практике, является отрицанием такой жиз- 48
48-50 £м там же> СТр 55 и СЛед.
380

ненной необходимости. Марксистско-ленинская теория
нации указывает немецкому рабочему движению исто¬
рически необходимый путь национального самоопределе¬
ния. Реваншистская и антикоммунистическая демагогия
самоопределения превращает последнее в простую фра¬
зу, скрывая за этой фразой противоположное содержа¬
ние. Она выступает в форме демагогического оправда¬
ния аннексий, когда речь идет о делах внешнеполитиче¬
ских, а в области внутренней политики склоняется к де¬
магогической проповеди одобрения существующего по¬
рядка. В обоих случаях происходит подчинение нацио¬
нального интереса империалистическому господству.
Национальное самоопределение, взятое в полном
смысле этого слова, есть философское понятие свободы,
конкретизированное применительно к людям, объединен¬
ным в национальную общность, то есть применительно
к нации как такой общности. Оно охватывает диалекти¬
ку свободы в ее отношении к нации. Связанное с исто¬
рическими условиями, национальное самоопределение,
как и диалектика свободы вообще, является продуктом
истории. Нет самоопределения, как такового, существует
самоопределение в его отношении к исторической необ¬
ходимости и историческим возможностям национального
развития на основе данного состояния производительных
сил и производственных отношений.
В этом смысле национальное самоопределение свя¬
зано с позитивным содержанием: оно означает, что те
общественные силы, которые вследствие исторической
необходимости являются носителями национального раз¬
вития, действительно определяют это развитие и спо¬
собствуют свободному развертыванию производительных
сил нации. Если же речь идет о внешних отношениях, то
здесь подразумеваются, по крайней мере, демократиче¬
ские отношения равенства между нациями. Националь¬
ное самоопределение, с другой стороны, связано с отри¬
цанием: здесь оно означает освобождение от всякого
национального угнетения и чуждого господства во внеш¬
них отношениях, а во внутренних отношениях — осво¬
бождение от господства тех сил, которые направлены
против национальных интересов. Национальное само¬
определение означает также — и эта идея была идеали¬
стически обоснована Кантом и Фихте по отношению к
моральному самоопределению,— что здесь речь идет не
381

о произвольном мнении, но о связи с имманентным зако¬
ном, в данном случае с материальной закономерностью,
которая лежит в основе национального развития и про-
лагает себе дорогу в виде потребности в упрочении су¬
ществования, единства и творческого развития.
Все это нуждается в историческом объяснении, отно¬
сящемся как к классовой борьбе, так и к характеру со¬
знания.
В нашу эпоху национальный вопрос больше не яв¬
ляется в первую очередь вопросом о национальных
меньшинствах многонациональных государств. Буржуа¬
зия, некогда знаменосец национального движения, с ее
превращением в империалистическую буржуазию стала
космополитической и антинациональной. Из освободите¬
ля наций, каким он был во времена борьбы с феодализ¬
мом, капитализм империалистического периода, по сло¬
вам Ленина, превратился в величайшего угнетателя на¬
ций. Соответственно этому национальное самоопределе¬
ние носит в нашу эпоху антиимпериалистический харак¬
тер. Антимонополистическая сущность национального са¬
моопределения особенно четко выступает в такой стра¬
не, как Германия, которая сама была империалистиче¬
ским угнетателем, которая подверглась расколу в целях
империалистического господства, на значительной части
которой сохраняется экономическая, политическая и во¬
енная зависимость от воли иноземного, американского,
монополистического капитала.
Национальное самоопределение в Германии возмож¬
но только в результате свержения господства империа¬
лизма, национального и иноземного.
И даже национальная свобода, завоеванная победо¬
носной восходящей буржуазией, осуществленная в не¬
многих национальных государствах, да и то в ограничен¬
но капиталистическом смысле,— и такая свобода с са¬
мого начала сопровождалась национальным угнетением.
Это последнее имеет доминирующее значение в эпоху
империализма, становится существенной чертой его гос¬
подства. Против национального угнетения направлены
не только революции угнетенных и зависимых колони¬
альных стран.
И перед самими империалистическими странами
встает исторически необходимая задача — разрешить ан¬
тагонизм империализма и нации. Ведь в то время, когда
382

Монополистический капитал подчиняет себе всю нацйЮ,
его политика оборачивается предательством интересов
нации, в том числе национального суверенитета. Они те
только приносятся в жертву интересам монополистиче¬
ского рынка: из-за подготовки антисоциалистической
атомной войны возникает опасность для самого физиче¬
ского существования нации.
Поэтому вопрос о мире является ядром националь¬
ного вопроса в Германии; ведь национальный вопрос
потому и существует вообще, что еще сохраняется гос¬
подство империализма и милитаризма. В силу этого на¬
циональное самоопределение в Германии до тех пор
носит ограниченный характер, пока сохраняется власть
эксплуатирующего класса. Национальное самоопределе¬
ние охватывает всю совокупность внутренних и внешних
отношений. Понятие самоопределения шире, чем поня¬
тия внешнего суверенитета и суверенности .народа, ка¬
сающиеся той стороны самоопределения, которая связа¬
на с государством.
Национальное самоопределение есть процесс, в ходе
которого народные массы, опираясь на свою растущую
силу, сознательно формируют внутренние и внешние от¬
ношения национального бытия в соответствии с объек¬
тивными закономерностями своей общественной жизни.
Именно взаимосвязь внутренних и внешних отношений
образует содержание понятия самоопределения, имею¬
щего значение для современной эпохи перехода от ка¬
питализма к социализму.
Субъектом и одновременно объектом этого самоопре¬
деления являются народные массы. Когда мы говорим
о массах, мы не имеем в виду такие диффузные массо¬
вые образования, какими являются, например, массы
избирателей в условиях парламентской демократии.
Народные массы — это, напротив, классовые силы, осо¬
знающие свои исторические интересы и сознательно бо¬
рющиеся за их осуществление, способные и готовые к
разрешению основного противоречия нашей эпохи. Это
антиимпериалистические классовые силы, руководство
которыми осуществляется со стороны революционного
рабочего движения.
Самоопределение только тогда является правом
масс, когда они сильны. А сила эта в первую очередь
зависит от их сознательности и организованности, от их
383

Действий, благодаря которым они проводйФ —в npoW
вовес воле враждебных классов — свою собственную
волю, осуществляют общественные преобразования.
Итак, национальное самоопределение есть исторический
процесс завоевания и утверждения этой власти. Усло¬
вием его является все более глубокое осознание объек¬
тивной закономерности; ведь слепота, стихийные жела¬
ния ведут к подчинению чуждым законам. Националь¬
ное самоопределение есть тот процесс, в ходе которого
немецкий народ берет в собственные руки и сознательно
формирует свою судьбу.
Для Западной Германии национальное самоопреде¬
ление начинается в ходе установления миролюбивых и
демократических отношений, в результате обуздания ми¬
литаризма и выхода из НАТО. Вначале самоопределение
имеет общедемократическое антиимпериалистическое со¬
держание, оно является самоопределением по отноше¬
нию к существенному интересу нации — заинтересован¬
ности в мире. Но отсюда оно закономерно ведет к еди¬
ной социалистической Германии, которая впервые пол¬
ностью реализует самоопределение, расцветая в социа¬
листической семье народов. Самоопределение, следова¬
тельно, есть процесс сознательного осуществления важ¬
нейших потребностей нашего национального развития.
Сущность нашей эпохи заставляет переосмыслить по¬
нятие национального самоопределения. Развитое здесь
определение предполагает в качестве своей предпосылки
исторический материализм, марксистский анализ нации
и материалистическое понимание свободы: понятие сво¬
боды нации как сознательного самоопределения можно
получить только исходя из имманентной диалектики на¬
ции. Буржуазно-демократическое понятие самоопределе¬
ния, затрагивающее главным образом внешние связи,
включено в это определение: ведь в нашу эпоху оно не¬
обходимо имеет антиимпериалистическое содержание
Поскольку империалистическая идеология имеет дема¬
гогический характер, уже со времени наступления все¬
общего кризиса капитализма лозунг самоопределения
включается в ее арсенал. Внутренняя цель, скрыто за¬
ключенная в реваншистской идеологии боннского режи¬
ма, состоит в том, чтобы насильственно пересмотреть
результаты второй мировой войны, восстановить в преж¬
них границах сферы господства немецкого империализ¬
384

ма, причем такое восстановление подразумевает аннек¬
сию ГДР- В соответствии с этой своей формой идеология
реваншизма нуждается в доктринерском шовинизме, ко¬
торый, совсем по образцу мюнхенской политики, пони¬
мает «самоопределение» как господство над другими на¬
родами. Здесь, как и вообще в случае шовинистического
извращения национальных отношений, все переворачи¬
вается с ног на голову. Шовинистический призыв к са¬
моопределению сразу предполагает слепоту познающе¬
го субъекта по отношению к классовым интересам; его
предпосылкой является разочарованный шовинизм, по¬
рожденный крахом претензий на мировое господство.
В результате раскола немецкая нация оказалась раз¬
битой отнюдь не на две нации, но на две части, нахо¬
дящиеся на различных уровнях исторического развития.
Ее единство исторически необходимо и возможно, но
здесь речь идет вовсе не о заранее данном, статичном,
чуть ли не семейном союзе. Возможное единство ба¬
зируется на общности национальной истории, которая
породила одни и те же классовые силы, уже победив¬
шие в ГДР, тогда как в Западной Германии они еще
должны выполнить свою историческую задачу. Рабочий
класс, руководимый своей революционной партией, яв¬
ляется главным носителем единства и перспектив разви¬
тия нации, он формирует нацию вновь.
Из этого движения, из отношения к социализму мы
и получаем новое национальное самосознание, образ та¬
кой немецкой истории, которую мы развиваем далее в
противовес традициям милитаризма, рабства и бесче¬
ловечности. И это общее прошлое, которое наследуется
и продолжает свою жизнь в борьбе за упрочение мира
в Германии и за национальное возрождение — именно
оно, подобно общей задаче, идеальным образом опре¬
деляет единство нашей нации, предвосхищает будущее
государственное единство и способствует осознанию того,
что движение к этой цели действительно осуществляет¬
ся. Это та линия нашей истории, которую раньше по¬
давляли, но которая нашла полный простор для своего
развития в ГДР. Она еще требует простора для своего
осуществления во всей Германии. Это та линия, которая
идет от Крестьянской войны, революции 1848 года, кото¬
рая начинается от Союза коммунистов и простирается
до антифашистской борьбы в гитлеровских концлагерях.
13—202
. 385

Это линия нашей гуманистической национальной куль¬
туры, которая начиная со средневековья развивалась в
противоречивых и мучительных условиях и которая во¬
плотила— в форме классической поэзии, в музыке, в
философских идеях — глубочайшие чаяния и устремле¬
ния нашего народа. Это и научные достижения, и тех¬
ническая производительность, развитые нашей нацией,
ценность которых дискредитировали люди, вредительски
использовавшие их в целях разрушения и получения
прибылей. Это совокупность тех сил, идей, устремлений
и активных действий нашей нации, которые способство¬
вали борьбе за возрастание власти человека над приро¬
дой, за прогрессивное развитие человеческих отношений,
за освобождение производительных, жизнедеятельных
сил. Это те силы, которые участвовали в тяжелой борь¬
бе за объединение, за свободное развитие нашего наро¬
да, за его общественный прогресс-
Здесь — развитие традиции немецкого рабочего дви¬
жения, осуществляющего идеи Маркса и Энгельса, тра¬
диции, образующей единую и всеобъемлющую линию, в
русле которой все национальное, демократическое и гу¬
манистическое наследие объединяется и сохраняется.
Это и есть наша традиция, противостоящая линии, веду¬
щей от Священного союза к НАТО.
Возрождение нашей нации началось тогда, когда мо¬
нополисты и юнкеры были лишены власти и было учреж¬
дено первое немецкое миролюбивое государство. Благо¬
даря этому прекратилась непрерывная традиция пора¬
жений немецкой революции, была доведена до конца
прерванная борьба и все силы народа были освобожде¬
ны во имя движения к коммунистическому будущему.
Одновременно был расчищен путь для завязывания дру¬
жественных, братских отношений с другими народами,
прежде всего со странами социалистического лагеря.
Была создана возможность для того, чтобы наша тради¬
ция солидарности с другими народами, наша традиция
интернационализма стала живой стимулирующей силой,
чтобы благодаря этому были преодолены отношения
подчинения и была обретена человечность.
Этот путь еще не пройден до конца: «Социализм —
будущее всего немецкого народа. Он поднимет нацио¬
нальное сообщество на более высокую ступень. Благо¬
даря построению социалистического общества и устра¬
386

нению классового антагонизма немецкая нация получит
новую социальную основу. Только превратившись в со¬
циалистическую нацию, она обретет стабильное единст¬
во, прочную перспективу мирного развития и почетное
место среди наций мира»51.
10.	О НЕКОТОРЫХ РАЗЛИЧИЯХ МЕЖДУ ИДЕОЛОГИЯМИ
МОБИЛИЗАЦИИ НЕМЕЦКОГО ИМПЕРИАЛИЗМА НА ПЕРВОМ
И ВТОРОМ ЭТАПАХ ВСЕОБЩЕГО КРИЗИСА КАПИТАЛИЗМА
Поскольку империалистические идеологии мобилиза¬
ции вырастали из соединения специф1и,че*ских 1интересю1В
немецкого империализма с интересами мировой импе¬
риалистической системы как целого, эти идеологии как
во внутриполитическом, так и во внешнеполитическом от¬
ношениях отличались особенной реакционностью и аг¬
рессивной направленностью. Что касается первого эта¬
па всеобщего кризиса, то сказанное относится больше
всего к гитлеровско-фашистской идеологии, этой наи¬
более агрессивной форме фашизма. Если речь идет о
втором и третьем этапах всеобщего кризиса, то здесь
следует выделить идеологию боннского режима, кото¬
рая представляет собой смесь либеральной идеологии
«свободы и демократии», идеологии англосаксонского
империализма по преимуществу, с католическим и про¬
тестантским клерикализмом в его специфическом не¬
мецком облике. Основой этой идеологии является ста¬
рая империалистско-милитаристская идея экспансии.
Специфически немецкая форма обусловлена неудачей
буржуазно-демократических преобразований, становле¬
нием юнкерско-буржуазного империализма, а также по¬
стоянством основных намерений господствующего класса
и его государства, начиная с прусской империи и кончая
современным боннским государством.
Далее, она определена и тем, что империалистиче¬
ские походы, направленные на завоевание мирового гос¬
подства, два раза потерпели крах. Наконец, оказал
влияние и тот факт, что парламентарная демократия
была в свое время сформирована по образу и подобию
империалистических стран-победительниц и должна была
51 «Programm der Sozia 1 istischen Einheitspartei Deutschlands»,
Berlin, 1963, S. 165.
13*
387

воспрепятствовать социалистическим и демократическим
преобразованиям. Этим обусловлена также своеобраз¬
ная подвижность идеологии немецкого империализма:
при наличии различных реакционных вариантов воз¬
можны быстрые ее преобразования. Здесь действует в
качестве тенденции и предпосылки, оказывающей 'нара¬
стающее разрушительное воздействие, существование
противоречия между мировоззренчески-политическим
образованием концепций, их архаическим, основанным
на традиции отбором, с одной стороны, а с другой,—
практикой и техникой современной жизни капиталисти¬
ческого общества, революционизированной техническими
преобразованиями, которые в свое время стали осуще¬
ствляться стремительно и теперь уже не знают оста¬
новки.
Это противоречие становится очевидным в фантасти¬
ческом романтизировании «народных» и гитлеровско-
фашистских идей, в клерикализме, а также — путем раз¬
рушения марксистской традиции — в возвращении со¬
временной Социал-демократической партии Германии на
мировоззренческие позиции христианских и идеалисти¬
ческих традиций, сочетаемых с политическим прагма¬
тизмом.
Понимание того, что борьба обоих главных классов,
пролетариата и буржуазии, точнее, пролетариата и им¬
периалистической финансовой олигархии, является опре¬
деляющим внутренним антагонизмом, а также понима¬
ние того обстоятельства, что политика и идеология не¬
мецкого империализма претерпевают быстрые измене¬
ния,— все это служит основой для познания закономер¬
ностей процесса развития этой идеологии, дает крите¬
рии такого познания.
Мы находим здесь также тот угол, под которым не¬
обходимо подвергнуть критике историческую апологети¬
ку современного немецкого империализма. Так, Гарри
Просе пишет, что все развитие «правых» — начиная от
сторонников пангерманизма и кончая гитлеровскими
фашистами — можно объединить, имея в виду «контр¬
революционную направленность против либерального
правового государства и представительной демокра¬
тии» 52.
52 Harry Pross, Die Zerstorung der deutschen Politik
1871—1933, Frankfurt a. M., 1959, S. 8.
388

Этот вывод, который здесь приведен только как ана¬
логия, пренебрегает тем основным фактом, что «либе¬
ральное правовое государство» Веймарской республики
(само носило контрреволюционный характер, что оно
возникло* в результате разгрома революционных сил
^контрреволюционными войсками в 1918—1923 годах, что
это государство имело своим исходным пунктом союз
Эберта с Тренером и Легина со Стиннесом.
Господство немецкого финансового капитала, неза¬
висимо от того, какую политическую форму оно исполь¬
зует, является по существу своему реакционным. Ис¬
пользуются ли методы «либерального правового госу¬
дарства» или методы фашистской, открыто террористи¬
ческой диктатуры — это обстоятельство является вто¬
ричным по сравнению с главным, определяющим фак¬
том: это господство после 1918 года имело своей пред¬
посылкой вооруженное подавление движения революци¬
онного рабочего класса. Кровавый террор гвардии Нос¬
ке и «свободного корпуса» был именно таким методом —
он создал политические предпосылки и упрочил те осно¬
вы, на которых затем покоилась либеральная «право¬
вая государственность». «Чистая демократия» Эберта,
Шейдемана и др. фактически была знаменем всей ре¬
акции; с ее помощью оправдывали террор против рабо¬
чего класса. Поскольку же рабочий класс не захотел
добровольно приспособиться к системе буржуазно-клас¬
сового господства, «чистая демократия» стала для него
милитаристской диктатурой.
Таким образом, с точки зрения осуществления бур¬
жуазией ее власти история Веймарской республики яв¬
ляется историей применения и использования либераль¬
ного метода господства, но на основе вооруженной
контрреволюции. При этом рассматриваемый метод,
применение которого означает уступку народным мас¬
сам, постепенно и систематически сходит со сцены,
уступая место фашистским мероприятиям. И наконец он
полностью ликвидируется из-за перехода к фашистской
государственной форме и к фашистским методам непо¬
средственной подготовки войны. От либерального мето¬
да отказываются, когда с его помощью больше не
удается предотвратить пролетарскую революцию. Путь
постепенной фашизации, путь подрыва и постепенного
разрушения парламентской демократии, по которому
389

пытался идти Брюннинг, уже не мог перед лицом обо¬
стряющегося кризиса дать сколько-нибудь ощутимой
гарантии того, что рабочее движение будет полностью
подавлено и что развернется подготовка к войне- И тог¬
да буржуазия вступила на путь гитлеровского фашизма,
на путь организации активной и массовой контрреволю¬
ционной основы, кровавого террора, самого необуздан¬
ного шовинизма, на путь неограниченной диктатуры
наиболее реакционных и агрессивных групп финансо¬
вого капитала. В новых условиях, после второй мировой
войны, западногерманская финансовая олигархия дейст¬
вует в основном так же, с той лишь особенностью, что
подавление антифашистских и демократических устрем¬
лений в Западной Германии вначале было осуществлено
силами оккупировавших страну империалистических дер¬
жав. С их помощью было упрочено господство финан¬
совой олигархии.
Парламентарная демократия здесь вновь сыграла
роль средства, используемого для отвлечения и прими¬
рения, и послужила ширмой для реорганизации власти
монополий; снова — на этот раз под знаком клерика¬
лизма— осуществляется постепенный отказ от демокра¬
тических прав, чисто фашистские мероприятия прово¬
дятся при помощи методов либерального правового го¬
сударства. И здесь снова идут по пути милитаризации.
Система организации масс вновь приобрела империали¬
стическое содержание, притом в еще более усиленной
и утонченной форме. СДПГ опять оказалась инструмен¬
том, используемым для раскола рабочего класса. При¬
крываясь лозунгом социализма как ближайшей задачи
дня, социал-демократическая партия неизменно возво¬
дила препятствия на пути любого антиимпериалисти¬
ческого мероприятия и действия. На этот раз значи¬
тельно сильнее выступает ее политически-идеологическая
и экономическая зависимость от существующей системы
господства. Сказанное относится и к профсоюзам. Тен¬
денция превращения социал-демократической партии и
профсоюзов в непосредственный инструмент поддержа¬
ния господства буржуазии усиливается. Правосоциали¬
стическая идеология Веймарского периода была на¬
правлена на то, чтобы обманывать рабочий класс, под¬
меняя путь к социализму сотрудничеством классов и
парламентской буржуазной демократией. Современной
390

же СДПГ приходится — вовсе не отказываясь от дема¬
гогии— поступиться самой социалистической целью в
угоду милитаристской гонке вооружений; она поставле¬
на перед необходимостью открыто перейти на сторону
частной собственности. Следовательно, сфера демагоги¬
ческого оправдания господства сужается; при этом
происходит взаимопроникновение различных идеологи¬
ческих направлений, которые в свою очередь отра¬
жают различные социальные и политические противо¬
речия.
Итак, развитие империалистической идеологии после
1917 года необходимо рассматривать в свете двух обус¬
ловливающих друг друга и взаимопроникающих мето¬
дов господства. Между ними, как было показано, су¬
ществует не только отношение последовательности или
параллельности. Они в то же время являются и противо¬
положными, поскольку выражают интересы двух про¬
тивоположных фракций господствующего класса, специ¬
фическую направленность их интересов. А это в свою
очередь зависит от всей совокупности изменяющихся
отношений немецкого империализма к конкурирующим
империалистическим системам. Из экономического и по¬
литического единства вырастает единство идеологиче¬
ское, причем здесь снова доминирующее значение при¬
обретает охарактеризованная выше специфическая функ¬
циональная роль мировой системы империализма в борь¬
бе против социализма.
Если в период второго вооруженного похода немец¬
кий империализм еще верил, что он может один создать
мировую империю, создать ее в борьбе против империа¬
листических государств Европы и против США, то после
второй мировой войны вследствие изменившегося соот¬
ношения сил между социализмом и империализмом как
во всем мире, так и в Германии, после возникновения
мировой системы социализма, немецкий империализм
стал ориентироваться на то, чтобы в союзе с империа¬
лизмом США достигнуть гегемонии над европейскими
капиталистическими странами и таким образом взять
реванш. Поэтому в его официальной послевоенной идео¬
логии значительно явственнее выступают на первый
план те элементы, которые носят космополитический от¬
тенок и выражают общие* интересы империализма в его
борьбе с социализмом.
391

Идеология «либерального» метода господства не
представляет для немецкой финансовой олигархии
чего-то совершенно нового. Правда, начиная с 1848 года,
а особенно после 1870 года немецкая буржуазия все
более явно отказывалась от демократических и либе¬
ральных традиций и в целом придерживалась вполне
прусско-милитаристских и монархических ориентаций.
Но с другой стороны, в связи с внешним и внутренним
положением, сложившимся после 1918 и 1945 годов,
каждый раз обнаруживалась настоятельная необходи¬
мость для нее обращаться и к таким либеральным ме¬
тодам и идеологии.
Но уже издавна империалистическая буржуазия для
выражения своих особых интересов в противовес инте¬
ресам капиталистических западных держав применяла
среди прочих такой прием: в своей идеологии она вос¬
хваляла политическую отсталость опруссаченной Герма¬
нии, ее иллюзорный парламентаризм и монархизм, оце¬
нивая их как специфически немецкую особенность, по¬
казатель более высокой значимости по сравнению с «де¬
кадентскими» демократиями. Вместе с тем появляется
возможность оправдывать разрушение «западной» демо¬
кратии и ликвидацию «западного либерализма» в фа¬
шистском «государстве фюрера».
Содержанием «либерального» метода с самого нача¬
ла было осуществление интересов империалистической
финансовой олигархии в соответствующих условиях клас¬
совой борьбы. Именно поэтому он заключал в себе воз¬
можность перехода в свою противоположность. Поэтому
после 1918 года создалась своеобразная ситуация, когда
изложенная в Веймарской конституции идеология «ли¬
берального правового государства» хотя и формулиро¬
вала формальные демократические права, но одновре¬
менно утверждала и право их нарушения в пресловутой
48-й статье. Не случайно эта статья была включена по
инициативе идеологов и политиков «либерального» кры¬
ла империалистической буржуазии. Что же касается
СДПГ, то она была в подлинном смысле консерватив¬
ной партией этой конституции. В целом же именно в
период Веймарской республики впервые была осущест¬
влена эта особая совместная игра, участниками которой
были империалистическая буржуазия и бюрократия оп¬
портунистических партий и профсоюзов. Все это нашло
392

свое идеологическое выражение в демагогической про¬
поведи «свободы и демократии», противопоставленной
коммунистической «диктатуре» — той проповеди, кото¬
рая должна была прославлять буржуазную по своей
сути диктатуру, выдавая ее за господство народа. Вы¬
ражением такой политики были и являются демагоги¬
ческие заявления о сотрудничестве классов и «общности
национальной судьбы», к которым СДПГ прибавляет
демагогические и ложные утверждения об «экономиче¬
ской, хозяйственной демократии» и «плановом капи¬
тализме».
Для этой идеологии было характерно то, что она
выдавала существующее государство за воплощение за¬
конности, когда речь шла о внутренней политике; во
внешнеполитическом отношении она примыкала к фра¬
зеологии «демократического пацифизма» о союзе на¬
родов. Такая идеология полностью гарантировала сбли¬
жение с официальными идеологиями империалистиче¬
ских западных держав. По своему идейному содержанию
она представляла собой смесь социально-реформист¬
ских, парламентско-демократических и либерал ьно-за-
коннических иллюзий; смесь либерализма, значительно
преобразованного и ослабленного в угоду интересам
финансовой олигархии, с его идеологическим суррога¬
том, приспособленным для целей рабочего движения,—
правым социализмом.
В условиях мирового экономического кризиса бур¬
жуазия уже не могла подавить рабочее движение и
осуществлять свою политику парламентарными метода¬
ми. По мере того как она вновь усилилась и концентри¬
ровалась, «либеральные» методы и идеология были
оставлены.
Поскольку мелкобуржуазные слои, первоначально
одобрительно относившиеся в своей значительной части
к демократии, поняли дело так, что демократическое
государство в ходе и в результате инфляции и кризиса
предало их, поскольку после соответствующей демаго¬
гическо-реваншистской обработки эти слои усмотрели
именно в демократическом государстве как особой «си¬
стеме» причины всех своих бед, постольку Социал-де¬
мократическая партия Германии, обеспечив достаточно
широкую, массовую и активную базу для своей поли¬
тики, перешла на сторону крупной буржуазии. Однако
393

в конечном счете именно антикоммунизм помог СДПГ
обеспечить раскол рабочего класса, а в результате —
ослабить его мощь, облегчить тем самым победу гитле¬
ровского фашизма.
Специфически империалистическая идеология моби¬
лизации возникла после 1917 года в противовес либе¬
ральной идеологии и либеральным методам, выполняв¬
шим прежде всего функции сохранения, упрочения су¬
ществующего состояния, функцию отвлечения и маски¬
ровки. Противопоставление «центра» и «правых» само
является составной частью империалистического мето¬
да господства: хотя оно и выявляло конкретные эконо¬
мико-политические противоречия, главной его функцией
была маскировка основного противоречия, противоречия
между буржуазией и пролетариатом. При этом позиции
«центра» придавалось особое значение из-за его борьбы
с радикализмом «левых» и «правых», в конечном счете
расчищавшей путь для «правых». С другой стороны, в
результате антикапиталистические настроения масс ока¬
зались направленными именно против демократии как
государственной формы — она стала объектом реван¬
шистской истерии и была объявлена продуктом пора¬
жения, «ненемецкой» государственной формой и носите¬
лем «политики исполнения» (Erfiillungspolitik). Эта со¬
вокупность обстоятельств облегчила переход к фашизму,
исходной точкой которого была позиция «центра», а
также псевдореволюционное массовое движение — при¬
чем выбор между обоими путями перехода зависел от
конкретной ситуации классовой борьбы и глубины кри¬
зиса.
После 1945 года игра повторилась — с вариациями,
о которых уже говорилось. Здесь имело место носившее
с самого начала официальный характер сочетание ан¬
тикоммунизма, реваншизма, псевдодемократизма и
практического расширения власти элитарного государст¬
ва, которое в процессе милитаризации становилось кле¬
рикально-милитаристской диктатурой. Псевдо демокра¬
тизм же сохранялся и использовался в качестве маски¬
ровки.
В силу изменившихся условий международной клас¬
совой борьбы «чистая демократия» стала знаменем объ¬
единенной реакции в ее борьбе против коммунизма, зна¬
менем психологической войны, направленной на органи¬
зацию контрреволюции в ГДР. Фашизация, лишь по
видимости направляемая «центром», ибо ее реальными
носителями являются ХДС—ХСС, партии сильнейших
и агрессивнейших монополий; эта фашизация также
осуществляется под знаменем защиты «демократии и
свободы».
«Новым» элементом, появившимся в империалисти¬
ческой идеологии Германии после 1918 года, является
реваншизм. Реваншизм нельзя смешивать с деятель¬
ностью и борьбой, основанными на национальном само¬
сознании и признании несправедливости империалисти¬
ческого угнетения Германии, узаконенного Версальским
договором. Реваншизм, пропагандируемый с 1918 го¬
да,— это империалистическая идеология, предпосылкой
которой является разочарование, вызванное крушением
надежд на создание германской мировой империи. Ре¬
ваншизм считает несправедливым поражение в борьбе
за новый передел мира, за место под солнцем и в силу
этого требует якобы во имя самой справедливости ре¬
ванша за поражение, осуществления империалистиче¬
ских целей. Реваншизм нацеливает на войну во имя ре¬
ванша за поражение, подогревает эмоции и сознание
людей, обещая «возрождение». Ему, как правило, свой¬
ственно демагогическое утверждение, будто все внутрен¬
ние бедствия проистекают из этого внешнего поражения
и что реванш, следовательно, вновь приведет в порядок
все немецкие дела. Поэтому реваншизм является шо¬
винизмом империализма, потерпевшего поражение. Он
маскирует свое классовое содержание: в качестве субъ¬
екта, которому пришлось испытать несправедливость, он
рассматривает «нацию», «народ», «империю»; их нацио¬
нальная честь, права, жизненное предназначение и мис¬
сия, их «право на самоопределение» оказываются ущем¬
ленными.
В силу сказанного реваншизм становится неотъемле¬
мой составной частью идеологического оправдания аг¬
рессии со стороны немецкого империализма. Он соеди¬
няет в себе постоянное стремление к экспансии (эту
задачу формулировали еще сторонники пангерманизма)
с непосредственной целью — пересмотреть границы, при¬
чем такие притязания выступают в виде правовой пре¬
тензии, оправдывающей войну. Реваншизм выступает и
в форме демагогии, которая опирается на истолкование
395

нации как «общности судьбы», Иё зависящей от классо¬
вых противоречий. Здесь его претензии таковы: он изо¬
бражает внешнюю агрессию универсальным избавлени¬
ем от всех внутренних бед. В этом отношении реван¬
шизм действует особенно интенсивно, так как он при¬
мыкает к совершенно оправданным традиционным на¬
циональным чувствам; он одновременно сливается с шо¬
винистическим искажением этих чувств. Кроме шови¬
нистских ценностей сюда подключается прусско-немец¬
кий милитаризм, усматривающий в военной силе и экс¬
пансии критерий величия и мощи государства, милита¬
ризм, для которого ценность немецкой нации измеряет¬
ся мнимой неполноценностью других наций, следова¬
тельно, ее предназначением — быть нацией, угнетающей
другие народы.
Интенсивное воздействие реваншизма основывается,
наконец, на том, что массам внушается, будто внешняя
сила государства есть своего рода компенсация внут¬
реннего бессилия обывателя.
В зависимости от ситуации реваншизм выступает в
более или менее откровенной форме. С 1918 года по на¬
стоящее время он остается составной частью идеологии,
служащей целям подготовки войны. Он выражает ко¬
ренные интересы разгромленного немецкого империализ¬
ма и является средством подчинения интересам этого им¬
периализма тех классов и слоев, которые объективно
имеют антимонополистические интересы, но подвержены
влиянию реваншистской демагогии.
Противоречие между гипертрофированными ожида¬
ниями, которые были внушены демагогическими оправ¬
даниями войны и в период краткого опьянения победа¬
ми превратились в прочную веру, с одной стороны, и
катастрофическими результатами — с другой, обуслови¬
ли ирреально-фантастический характер, насильственный
авантюризм, которые, как правило, свойственны реван¬
шизму. Ведь успехи он рассматривает как подлинно
«типичное», нормальное достижение, в то время как по¬
ражение изображается результатом ошибки, которую
можно было бы избежать (война на два фронта), след¬
ствием, связанным с действиями внутреннего врага
(«пятая колонна»), или со стечением неблагоприятных
обстоятельств (генерал Зима). И поскольку реваншизм
требует покончить с несправедливостью, то с социально¬
396

психологической точки зрения он оказывается средством
отождествления всех крахов и разочарований индивиду¬
ального существования с «несправедливостью» в отно¬
шении нации. В дело вступают шовинистское опьянение
и планомерно разжигаемая истерия — и шовинизм на¬
правляется на то, чтобы идея об устранении несправед¬
ливости была воспринята. В этой сфере иллюзий агрес¬
сивная готовность к войне становится настроением,
имеющим эмоциональную окраску особого рода.
Реваншизм нельзя отождествлять со всей идеологи¬
ей мобилизации — он составляет лишь ее политическое
ядро. Идеология мобилизации — более широкое явление:
она включает внутри- и внешнеполитические цели, а
также их демагогическо-мировоззренческое оправдание.
Она носит «тотальный» характер — и ему должны соот¬
ветствовать сильнейшие субъективные движущие силы.
Когда, например, Роберт Ингрим в «Rheinischer Мегкиг»
выдвинул лозунг освобождения «неосвобожденных ча¬
стей империи» 53 как лозунг дня, оправдывающий атом¬
ное вооружение и подстрекающий к вооруженной агрес¬
сии, то здесь дело не ограничивалось требованием аг¬
рессивного пересмотра границ и нападения на ГДР,
ЧССР и Польшу, а в конечном счете и на Советский
Союз. Он выразил свое требование в характерной кле¬
рикально-демагогической форме: он говорил об «избав¬
лении», о взывающих к освобождению «частях импе¬
рии», сливая воедино романтические напоминания о
Священной Римской империи германской нации, гитле¬
ровско-фашистскую демагогию великогерманского «рей¬
ха» и, наконец, специфически католическую концепцию
империи архангела Михаила, противостоящей сатанин¬
ско-коммунистической империи. К специфическим осо¬
бенностям реваншизма такого толка принадлежит то,
что он выступает как с откровенной жестокостью, так
и с жестокостью замаскированной. В последнем случае
он выдает себя за «защиту», а в защите в свою очередь
усматривает мировую и европейскую миссию. Так, Аде¬
науэр заявил на 76-м Немецком католическом конгрессе
в Фульде: «Борьба между христианством и материализ¬
мом разгорается все интенсивнее, фронт борьбы охва¬
тывает весь земной шар. На долю Германии, на долю
53 «Rheinischer Merkur», 20.6.1952.
397

христиан в Германии, на долю католиков выпала реша¬
ющая роль в этой борьбе. Материализм, который руко¬
водит нападением на весь мир из своего бастиона, Со¬
ветского Союза, сделал первой целью своего нападения
Германию»54.
Отсюда возникает идея «миссии» и освящение ре¬
ваншистских претензий.
Вся эта мистификация направлена на поддержку
конкретных целей; она соединена также с соответствую¬
щими специфически милитаристскими идеями, со специ¬
фической реваншистской демагогией «отечества», кото¬
рую проповедуют земляческие союзы, созданные специ¬
ально во имя осуществления агрессивных целей. В по¬
литическом отношении она соединена с различными
идеями империи, 'народности и т. д. Свою внутреннюю
цементирующую связь она получает из антикоммунизма.
Необходимо сравнить именно это христианское обосно¬
вание с обоснованием, предпринятым в известном ге¬
неральном меморандуме 1960 года, а этот последний —
с гитлеровско-фашистской аргументацией. Такое сравне¬
ние обнаруживает и постоянные, и варьирующиеся
структуры демагогии мобилизации. В ней соединяются
демагогическое прославление прошлого и ирреальная
фантастика будущего, причем будущее истолковывается
как восстановление, осуществление изначальных задат¬
ков или вечных законов. Действительное содержание вы¬
дает себя в этом выведении из прошлого или внеисто-
рического.
Нарастание кризиса буржуазной идеологии — и от¬
ражающегося в ней кризиса капитализма, в особенно¬
сти немецкого империализма — обнаруживается весьма
характерным образом в том различии, которое сущест¬
вует между идеологией подготовки второй мировой вой¬
ны и идеологией ремилитаризации после 1945 года.
И той и другой свойственны антикоммунизм, реван¬
шизм, демагогические идеи о примирении классов, гео¬
политическая и мальтуазианская аргументация, демаго¬
гические утверждения об особой миссии немцев и тра¬
диционные милитаристские идеи. Однако существуют
ощутимые различия в важнейших оттенках, в комбини¬
54 «Ihr sollt mir Zeugen sein», 76. Deutscher Katholikentag 1954,
Fulda — Paderborn, 1954.
398

ровании внутренней и внешней направленности и т. д.—
различия, в которых выражается изменение соотношения
сил между социализмом и империализмом, а также
ослабление немецкого империализма, сужение сферы его
влияния. Существует также прямая и непосредственная
преемственность двух идеологий, поскольку нацистские
идеи продолжают оказывать прямое действие. Соответ¬
ственно налицо преемственность социального базиса та¬
ких идей, отчасти и организаций, через которые воз¬
рождаются и поддерживаются особые формы империа¬
листической обработки, «денацификации» и ремилита¬
ризации.
А) к ВОПРОСУ ОБ ИДЕОЛОГИИ ГИТЛЕРОВСКОГО ФАШИЗМА
Специфические особенности демагогии мобилизации,
возникшей в период подготовки второй мировой войны
и объединившей в форме гитлеровско-фашистской де¬
магогии наиболее крайние и агрессивные элементы раз¬
личных антидемократических, националистических на¬
правлений (тех, что имели пангерманистскую ориента¬
цию и сопровождались разгулом антисемитизма),— эти
особенности были выражены уже Гитлером, когда он
говорил о своих целях. В 1928 году Гитлер заявлял:
«Во-первых, следует освободить наш народ от безна¬
дежно запутанного интернационализма и систематиче¬
ски воспитывать его в духе фанатического национализ¬
ма... Во-вторых, воспитывая наш народ так, чтобы он
боролся против безумия демократии, чтобы он осознал
необходимость авторитета и власти фюрера, мы оторвем
его от бессмысленности парламентаризма. В-третьих,
освобождая наш народ от жалкой веры в помощь извне,
то есть от веры в примирение народов, в мир во всем
мире, в союз народов и международную солидарность,
мы разрушим сами эти идеи. Есть только одно право
в этом мире, и это право — собственная сила...»55
Это откровенно циничное, направленное непосредст¬
венно на военную агрессию воспитание народа, означа¬
ющее подготовку «человеческого материала», имело
55 «Rede Hitlers v. 25.9.1928» (nach «Frankfurter Zeitung»
26.9.1928), цит. no: Walter Hofer, Der Nationalsozialismus,
Dokumente 1933—1945, Frankfurt a. M., 1957, S. 37).
399

свою специфику: оно обслуживалось идеологией, высту¬
павшей в виде социального и политического учения о
благе. В этой идеологии давались обещания установить
будущее фантастическое благо, установить новый внут¬
ренний и мировой порядок, восстановить тысячелетнюю
империю, освободить от всех сегодняшних бед и завое¬
вать «гигантское» будущее.
Эта идеология соединяла крайний реваншизм, на¬
правленный в первую очередь против западноевропей¬
ских империалистических государств, с антикоммуниз¬
мом, обращенным против рабочего движения и Совет¬
ского Союза, главной цели империалистического завое¬
вания. Сюда подключалась социальная демагогия, эк¬
лектически собранная из всевозможных элементов и по¬
догревающая надежды и ожидания: она обещала уста¬
новление гомогенного «народного сообщества», столь
же надежно защищенного, сколь и «воинственного», об¬
щества со «своеобычной основой». В нем, как обещали,
не будет классовых противоречий, не будет бедственных
кризисных состояний, будут реализованы надежды раз¬
личных людей на возвышение, в нем будет устранена
всякая угроза потерять имеющуюся собственность. Про¬
возглашался и путь, ведущий к такому «народному со¬
обществу»,— ликвидация веймарской системы, «ноябрь¬
ского государства», ликвидация и искоренение рабоче¬
го движения, антисемитские погромы. Что касается
внешних перспектив этой народной общности, то их
предполагалось осуществить благодаря наращиванию
военных сил. В соответствии с этим само сообщество
должно было иметь элитарную, авторитарную структу¬
ру, быть организованным по милитаристскому принци¬
пу подчинения фюреру и опираться на сословную осно¬
ву. Наиболее широкой и всеобъемлющей идеей, полу¬
чившей непосредственную теоретическую непререкае¬
мость, был расизм, который изображал господство
следствием естественной предопределенности рабского
состояния и особых расовых качеств; отсюда выводи¬
лись внутренняя диктатура и приспособление к господ¬
ствующим взглядам, необходимые якобы для соблюде¬
ния единства, диктуемого этим расовым своеобразием.
Выводилась отсюда и необходимость практики террора,
запутывания, деморализации, осуществляемой через
разгул антисемитизма. При этом расизм изображал им¬
периалистическую экспансию таким образом, что она
превращалась в выполнение той миссии, которую народ,
призванный господствовать, должен выполнить по от¬
ношению к народам, обреченным на рабство. Внуша¬
лась мысль, будто внутренние «нужды» будут преодоле¬
ны благодаря тому, что вся нация сразу обретет общее
благо. Что касается внешних «затруднений», то они по¬
лучили геополитическое обоснование: это были трудно¬
сти, якобы испытываемые «народом без пространства».
Поэтому их предполагалось разрешить путем развязы¬
вания захватнической войны, похода немцев на Восток
во имя будущей мировой империи.
Такая смесь: фантастический переход от нужды к
благу, слепое эмоциональное повиновение, вера в фюре¬
ра и его благодеяния, фантастическая вера в благоде¬
тельную силу собственной расы, слепое подчинение и
вера в чудо — все это в соединении с мифом о священ¬
ной арийской расе и противоположной дьявольской ев¬
рейской расе сообщало данной идеологии религиозные
черты. Проистекающее отсюда поведение крайне слепо,
стихийно, авантюристично. Оно остается слепым по от¬
ношению к действительным закономерностям и связям
социального развития. Субъективизм, который превра¬
тил мистические образы в фантастическую объектив¬
ность, неизбежно порождает абсолютно неправильное
понимание объективных сил, переоценку собственных
возможностей.
Характерны также и другие моменты, которые каса¬
ются различия между идеологией мобилизации, как она
существовала со времени первой мировой войны, и гит¬
леровско-фашистским методом. Даже если гитлеровский
фашизм не создав а л заново эти особенности, но заим¬
ствовал из старого арсенала пан германисте ко-империа¬
листической демагогии, он наделил их новым смыслом
и придал им новый акцент.
ДЕМАГОГИЧЕСКИЙ ПСЕВДОСОЦИАЛИЗМ
Это была специфическая демагогия, учитывающая
нужды масс и растущие а1нтикапиталистические настро¬
ения. Установление открыто террористической диктату¬
ры наиболее реакционных групп финансовой олигархии
401

она выдавала за «немецкий социализм» и осуществле¬
ние социальных 'потребностей масс.
В период подготовки первой мировой войны полити¬
ческие отношения в Германии прославлялись и демаго¬
гически противопоставлялись — в качестве более до¬
стойного строя, в качестве «органического» монархиче¬
ского порядка — «механистическому», лишенному вся¬
кой духовности «капиталистическому демократическому
западному началу», а также «азиатскому деспотизму».
Проводить и дальше такое внешнее разграничение при¬
ходилось под давлением всеобщего кризиса, ставшего
болезнью дня, под давлением растущей нужды масс,
особенно средних слоев, попадавших в ряды пролета¬
риата. Оказывали свое влияние реваншистская и анти¬
коммунистическая направленность интересов финан¬
совой олигархии, стремление противостоять растущему
влиянию идей марксизма при помощи особенно гнусной
демагогии, демагогии псевдосоциалистического тол¬
ка, призванной замаскировать господство империа¬
лизма и мобилизовать массы для защиты этого гос¬
подства.
«Национал-социализм», который обещал все блага
социализма и одновременно сохранение частной собст¬
венности, был в то же время идеологическим оформле¬
нием идеи немецкой «миссии» в противовес западным
«(плутократиям» и «азиатскому» коммунизму. Он интер¬
претировался как третий путь между действительным
социализмом, выдаваемым за уравнительный комму¬
низм, и между капитализмом, отождествленным с либе¬
рализмом и демократией. Говоря о Веймарской респуб¬
лике, гитлеровско-фашистская демагогия клеймила ее
такими эпитетами, как «западная», основанная на «ра¬
венстве», подобном марксистскому, или «капиталистиче¬
ская», «антинациональная», продукт деятельности «пя¬
той колонны», результат деятельности «ноябрьских пре¬
дателей».
Элементы этого немецкого социализма были разви¬
ты уже некоторыми представителями катедер-социализ-
ма, в особенности Вагнером, они были дальше развер¬
нуты в предвоенный период народными сектантами. За¬
тем, у представителей правосоциалистической демаго¬
гии, занятой пропагандой первой мировой войны, у та¬
ких, как Ленш, Пленге, Наторп, он приобрел черты, род¬
402

ственные апологетике милитаризма 553. После 1918 года
из апологетики военного социализма выросла контрре¬
волюционная антилиберальная и антикоммунистическая
программа, которая была направлена против Веймар¬
ской республики и коммунистической партии. Мы имеем
в виду в этой связи Штадлера, Шпенглера, Меллера
ван ден Брука и др. Такой псевдосоциализм, соединен¬
ный с антисемитизмом, и стал средством обуздания
массовых антикапиталистических настроений. Он был
предназначен для того, чтобы воспрепятствовать сти¬
хийному становлению сознания и, используя мелкобур¬
жуазные иллюзии примирения, своеобразную романти¬
ку основанного уже в послевоенный период «сообщества
фронтовиков», направить их против коммунизма и ли¬
берального демократизма. Итак, насущным нуждам масс
было придано демагогическое обрамление — обещание,
что спасение принесут «революционные» действия. При¬
чем за осуществление этого «социализма» выдавалась
такая деятельность, которая полностью соответствовала
интересам государственно-монополистического капита¬
лизма и служила для них маскировкой.
То обстоятельство, что немецкая финансовая олигар¬
хия пользовалась псевдо-социалистической демагогией и
и ее финансировала, говорит, с одной стороны, о чрез¬
вычайной структурной гибкости господства монополий
в период кризисных ситуаций — капитализм был на¬
столько дискредитирован в глазах народных масс, что
при помощи прямой апологетики нельзя было поднять
во имя его интересов никакого массового движения. Но
с другой стороны, этот метод демагогии показывает,
насколько хорошо господствующий класс научился при¬
останавливать малейшее движение в сторону осуществ¬
ления этого «социализма», всякие поползновения к ис¬
полнению обещанного. Тем, кто верил в демагогию, был
дан кровавый урок 30 июня 1934 года.
Характерно для этой демагогии, что она служила
выражением интересов немецкого империализма, на¬
правленных против конкурентов. Демагогии для внут¬
ренних целей соответствовала демагогия «внешняя», ко¬
торая противопоставляла «молодой», неудовлетворен-
55а См.: Johann Plenge, Sozialismus ist Organisation.
403

йый, угнетенный, «пролетарский» народ старым, бога¬
тым, сытым и т. д. народам. Для такого рода аргумен¬
тации и демагогии всемирной миссии немцев (во время
первой мировой войны ее особенно интенсивно развива¬
ли Ленш, а затем Меллер ван ден Брук) весьма харак¬
терным являются мысли Ганса Церера, которые он вы¬
сказал в июне 1933 года в журнале «Die Tat».
«Если национальный социализм, в самом деле, яв¬
ляется организационной формой для всех угнетенных
народов и призван к тому, чтобы искоренить либера¬
лизм— а это сегодня стало ясно,— то миссией Германии
является создание законченной формы социализма для
всего мира. Освобождая себя, она освобождает угнетен¬
ные народы и весь мир... Эта страна выносит на своих
плечах всю тяжесть, этот народ отмечен богом...»56
Здесь мы видим всего лишь интеллектуально-хан¬
жескую форму того, что более ординарно проповедовал
Геббельс.
АНТИСЕМИТИЗМ И РАСОВАЯ ТЕОРИЯ
Охарактеризованная выше социальная демагогия со¬
храняла большое влияние потому, что была соединена
с расовой теорией и антисемитизмом. Этот сплав в гит¬
леровско-фашистской идеологии был поднят до уровня
«мировоззрения», сохраняющего поистине религиозные
эмоции. Расовая теория и антисемитизм оправдывали
применение силы во внутренних и внешних делах; в со-
циал-дарвинистской форме они проповедовали право на
насилие, право на порабощение и уничтожение всех на¬
родов. Шовинизм, обновленный при помощи расовой
теории и антисемитизма, создал наиболее примитивную
формулу, при помощи которой оправдывалось образова¬
ние сообщества под диктатом монополий: формулу изб¬
ранности, террористического подавления классовой
борьбы, разрушения демократии; здесь же получила
свое обрамление звериная демагогия, лживо возлагаю¬
щая на «евреев» вину за все беды капитализма. Здесь
нашло свое место и демагогическое оправдание мирово¬
го господства немецкого империализма — в виде форму-
56 «Die Tat», Jena, Hf. 3, 1933, цит. no: «Dokumentation der
Zeit», XII, Jg., Hf. 268 (4/1960), S. 25.
404

Лы об утверждении господства арийской расы. Мистиче-
ски-магическим образом эта формула объединяла как
империалистических конкурентов, так и Советский Союз
и коммунизм вообще; они якобы образуют простое суб¬
станционально-расовое единство ценностей, порожден¬
ных дьяволом и достойных уничтожения.
Это прокламирование господства германо-арийской
расы, объединенное с практикой антисемитизма и опи¬
рающееся на террор против всех антифашистских сил,
оказалось решающим идеологическим средством запу¬
гивания, развращения и разжигания звериных инстинк¬
тов.
В данной связи существенны три момента: 1) во
внутренних делах— открытая, жестокая ориентация на
насильственное господство, во внешних — на войну и по¬
рабощение; 2) синтетический характер антисемитской
расовой демагогии, поскольку все враги .немецкого им¬
периализма в этой поистине демагогической формуле
объединялись как участники международного «еврей¬
ского заговора». Каждому из них приписывалось нечто
противоположное тому, что имело место в действитель¬
ности, и вменялось в вину именно как противникам при¬
тязаний немецкого империализма на мировое господст¬
во; 3) антисемитизм вкупе с псевдосоциализмом функ¬
ционировал как демагогия, служащая целям отвлечения
от антикапиталистических настроений и их обуздания,
целям подавления демократии. Она оказалась практиче¬
ски предвосхищением и своеобразным опытом обраще¬
ния с другими народами 57.
ПСЕВДОРЕВОЛЮЦИОННЫЙ АКТИВИЗМ
Для гитлеровско-фашистской идеологии мобилиза¬
ции характерно то, что она выступила против револю¬
ционных сил пролетариата, руководимых коммунистиче¬
ской партией, против тех сил, которые поддерживали
Веймарскую республику, сопровождая это выступление
псевдореволюционным пафосом: 1933 год объявлялся
57 Подробнее об этом см.: Wolfgang Heise, Antisemitis-
mus und Antikommunismus, «Deutsche Zeitschrift fiir Philosophic»,
Hf. 12, 1961, S. 1423 ff.
405

«национальной революцией», «рождением» народа, «ре¬
волюцией справедливости» (Фрейер). Тот (процесс, ко¬
торый перед 1933 годом был связан с необходимостью
мобилизоваться в борьбе против Веймарской респуб¬
лики, впоследствии изображался (прогрессирующим и
приобретающим всеобщий характер включением граж¬
данина государства в процесс приведения «тотального
государства» в состояние «тотальной мобильности» с
целью получения наивысших результатов в достиже¬
нии безусловной, беспрекословной «готовности к дейст¬
вию». Речь идет здесь об организации и воодушевлении
того «движения», вехами которого были кризис, террор,
подготовка войны и сама война, которое было направ¬
лено :в этой связи на «безостаточную» инструментализа¬
цию человека три помощи всех средств массовой дема¬
гогии, организационных средств, при помощи террора.
И именно к числу этих средств относится «революцион¬
ный» пафос, при помощи которого оправдывались пере¬
вороты, поскольку подобная активность провозглаша¬
лась «рождением народа», его мнимой самодеятельно¬
стью. Характерно здесь соединение демагогии, которая
провозглашала мнимую активность народа, изображала
народ биологически-душевно-исто рическим колоссом,
который может «пробуждаться» и существовать вне
классовых противоречий, с тотальным подчинением ор¬
ганизации, с государственной мобилизацией этого же
самого «народа». Причем мобилизация велась во имя
государства, по отношению к которому не было прав,
но существовали только обязанности, что как раз и со¬
ставляло идеал столь же неограниченного, сколь и за¬
маскированного господства финансовой олигархии.
Этот активизм является псевдореволюционным: он
направлен исключительно на осуществление господства
финансовой олигархии, на милитаризацию. Активизмом
мы называем его потому, что здесь речь идет о воспита¬
нии в духе постоянно активного поведения, о воспита¬
нии такой политической активности, которая ведет от
внутреннего переворота, провозглашаемого «револю¬
ционным» и объявляемого «национальной /революцией»,
к «революционизированию» внешних отношений —к ус¬
тановлению «нового порядка» в Европе.
В мобилизующей идеологии субъектом этой «рево¬
люции» выступает «народ», воплощением его воли ока¬
406

зывается фюрер; формой его исторически предначер¬
танного самоосуществления — «Третья империя», орга¬
низованная ino типу «тотального государства». Это по¬
следнее подразумевает организованный господствующий
народ, абсолютно послушный своим правителям и в ко¬
нечном счете только одному «фюреру», и менее достой¬
ные народы, предназначенные к рабству. Чрезвычайно
характерно также и то, что этот активизм оказывался
ориентированным на военно-насильственные действия,
что он требовал беспрекословного послушания, а само
послушание, повиновение связывал только с (Приказом
и ни в коем случае не с законностью.
Теории, которые истолковывают машиноподобный
активизм, избежавший бюрократических и преступно-
садистских методов таким образом, что сам активизм и
его движение превращаются в «динамику нигилизма» —
данные теории (у Раушнинга, например) 'мистически
фальсифицируют его подлинное содержание. Этот акти¬
визм практически соединяет гражданскую войну с не¬
обузданностью империалистических устремлений к вла¬
сти и экспансии; имея в виду демагоги чески романтизи¬
рованный идеал воспитания, он формирует послушных
исполнителей, создает человеческий материал для фа¬
шистской диктатуры и ее политики. То, что такой акти¬
визм можно было осуществить лишь частично, что при
этом требовались демагогические обещания относитель¬
но дележа громадной военной добычи,— это другой во¬
прос, которого мы не будем касаться. Активизм — если
его взять без всякий мишуры — по сути своей является
нормой слепого поведения фанатического верноподдан¬
ного, подчиненного открытой, неограниченной фашист¬
ской диктатуре.
На долю этих религиозно-фантастических, псевдосо-
циалпстических и псевдореволюционных черт гитлеров¬
ско-фашистской идеологии выпала интегрирующая
функция. Они предполагают классовый антагонизм
между объектами мобилизации и теми классовыми си¬
лами, в интересах которых они были мобилизованы, не
исключаемый 'бесчисленными материальными подачка¬
ми и пожертвованиями. Классовое содержание гитлеров¬
ско-фашистской идеологии и «мировоззрения» — под¬
держка империалистических устремлений. Это обстоя¬
тельство и раньше было доказано и подвергнуто анализу
407

марксистскими авторами, например Гансом Гюнтером
в книге «Хозяева собственного духа»58.
В немарксистской литературе мы часто находим ха¬
рактеристику мнимой «мелкобуржуазности» фашизма, а
также ряд связанных с этой характеристикой замеча¬
ний, относящихся к области социальной психологии и
психологии масс. Типична в этом смысле книга Евы
Райхман — работа содержательная, но обходящая, од¬
нако, главные -и решающие проблемы. Там сказано:
«Здесь уже потому не может быть речи о духовно-исто¬
рическом выведении системы идей из какой-нибудь дру¬
гой, что национал-социализм не представляет собой
сколько-нибудь законченной системы идей... В самом де¬
ле, эта духовная деятельность (фюрера национал-соци¬
ализма.— В. X.) отнюдь не состояла в создании и по¬
пуляризации новой, законченной идеи — она заключа¬
лась в выражении стихийных желаний масс, в изложе¬
нии их в понятной форме... Это была сумма не связан¬
ных друг с другом, независимых друг от друга идеоло¬
гических элементов, каждому из которых была придана
совершенно особая форма осуществления желаний...
Массы привносили здесь всего лишь свои психологиче¬
ские потребности. Массам не требовался антисемитизм,
но они стремились ненавидеть; они не требовали расо¬
вой теории, но они хотели испытывать чувство превос¬
ходства. Им не нужна была легенда о «пятой колонне»,
но они хотели сложить с себя чувство вины за проигран¬
ную войну. Принцип фюрерства не был их требованием,
но они всегда скорее были склонны подчиняться, чем
самостоятельно принимать решения»59.
Развязывание инстинктов и пренебрежение к голосу
совести, псевдорелигиозность, регрессивная потребность
в успокоенности, безответственность и добровольное
подчинение авторитету, реабилитация ненависти — та¬
кова характеристика сущности и функции нацистского
мировоззрения.
Нельзя отрицать, что здесь сказано много справед¬
ливого о психологических механизмах; но психологиче¬
ские характеристики, несмотря на социальные отграни¬
58 См.: Ганс Гюнтер, Хозяева собственного духа, М., 1935.
59 Eva Rcichmann, Die Flucht in den Hafi. Die Ursachen
der deuischen Judenkatastrophe, Frankfurt a. M., o. J., S. 220 f., 229.
40$

чения этой «массы», постольку остаются поверхностны¬
ми, поскольку они субъективизируются и пребывают в
одной только сфере субъективных чувств, реакций и
мнений. И здесь еще вовсе недостаточно указать на
факт финансовой поддержки фашизма со стороны вла¬
дельцев тяжелой промышленности, а также на пере¬
оценку всех традиционных ценностей в ходе конкурент¬
ной борьбы.
Недостаточно духовно-исторический анализ заме¬
нить социально-психологическим выведением. Все то, что
здесь превращено в желания масс, есть па самом деле
продукт господства немецкого империализма, является
отражением идей, оправдывающих его господство, от¬
ражением того обесчеловечивания и искажения, кото-,
рые возникли и проводились в жизнь в ходе этого гос¬
подства. Содержание идей гитлеровского фашизма еще
не получило «духовно-исторического» выведения, если
точно установлено, что в этих идеях не было ничего ори¬
гинального и что они почерпнуты из всего арсенала им¬
периалистической идеологии, если доказано, что это
была идеология господства над массами, демагогия, а
следовательно, инструмент манипулирования. Предпо¬
ложим, мы процитируем слова Гитлера: «У нас же в
Германии, где в жилах каждого настоящего немца те¬
чет одинаковая кровь, где подлинные немцы смотрят на
мир одинаковыми глазами, говорят на одном и том же
языке,— у нас не может быть никаких классов, а есть
только народ и ничего больше...»60 Здесь мы не касаем¬
ся вопроса о том, сознавал ли Гитлер, что все это де¬
магогия, или не сознавал. Мы не говорим сейчас о том,
что такие слова оказывали психологическое воздействие,
порождая иллюзию общности. Важно подчеркнуть здесь,
что классы на самом деле существовали, классовая
борьба приняла весьма острые формы, нарастала рево¬
люционная ситуация. Коммунистическая партия полу¬
чила массовую поддержку, антикапиталистические на¬
строения охватили даже мелкую буржуазию и кре¬
стьянство. Монополии при помощи старых методов рас¬
кола в рядах рабочего класса и парламентской демо¬
кратии уже не могли обуздать массы. Кризис глубоко
поразил всю систему. И монополии в этих условиях
60 Там же, стр. 249.
409

Шли на все. Они нуждались теперь в методах угнете¬
ния, маскировки и ослабления классового сознания;
человек, который был бы на самом деле рабом произ¬
водства и экономических выгод, но чувствовал бы себя
господином,— вот что им было нужно. И для воспита¬
ния такого человека было предназначено слово «народ».
Каковы были надежды, которые тот или иной идеолог
связывал с этим словом,— это уже не имеет значения.
Сущность такой демагогии заключается в том, что на¬
дежды масс совершенно расходились с ее устремления¬
ми. То обстоятельство, что немалая часть населения
полагала, будто псевдореволюция нацистского режима
обещает выполнить ее желания, является результатом
обработки этих массовых групп всем стихийным дви¬
жением капиталистической системы, результатом их де¬
морализации в джунглях конкурентной борьбы. Кроме
того, здесь мы видим следствие политики целенаправ¬
ленного ограбления населения крупными концернами —
инфляции и безработицы, а также результат непрерыв¬
ной идеологической обработки. Сама же идеология, а в
особенности ее эклектичность, была результатом всего
идеологического развития империализма.
Поэтому указание на «манипуляторский характер»
империалистической идеологии61 вовсе не может слу¬
жить опровержением ее непрерывности, что пытается
сделать Хельга Гребинг, набросав вначале идеологиче¬
скую предысторию гитлеровско-фашистской идеологии.
В еще меньшей степени приемлем тезис Раушнинга о
«революции нигилизма». Исходят ли, как Ева Райхман
или Хельга Гребинг, из идеала гуманистической бур¬
жуазной демократии или, как Раушнинг, из иллюзорного
представления о консервативной европейской христиан¬
ской «революции», предохраняющей от большевизма,—
в обоих случаях не поставлены основные классовые во¬
просы, касающиеся сущности и преодоления гитлеров¬
ского фашизма. Диагноз и терапия здесь еще не за¬
кончены; эти концепции сами не покидают той почвы,
которая породила фашизм,— социального строя, свя¬
занного с господством монополистического капитала.
Отсюда и наделение самостоятельностью таких произ¬
61 См.: Helga Grebin g, Der Nationalsozialismus. Ursprung
und Wegen, Miinchen, 1959, Кар. 3.
410

водных явлений, как «нигилизм». Такой нигилизм — си¬
ла, по отношению к которой все идеологии являются ин¬
струментами манипулирования и господства,— специ¬
фичен для национал-социализма. Он вообще свойствен
буржуазии, стоящей в преддверии крушения. Историче¬
ский опыт показывает, как быстро триединый бог усту¬
пил место богу расы, а после гибели этих богов они
были вновь восстановлены — в традиционной, теперь
уже католической форме.
Абсолютно непригоден для анализа и понимания
гитлеровско-фашистской идеологии — а также и самого
фашизма как политической системы немецкого импе¬
риализма — известный тезис о тоталитаризме. Он при¬
надлежит к арсеналу средств социальной мимикрии.
Функция этого тезиса заключается по сути дела в отож¬
дествлении гитлеровского фашизма и коммунизма, что
имеет своей целью дальнейшее развитие гитлеровско-
фашистского антикоммунизма в тех условиях, которые
создались после второй мировой войны. Именно в этих
условиях он впервые обретает свою современную фор¬
му, форму антикоммунистической демагогии. Данный
тезис имеет своей основой идеализацию буржуазного
парламентаризма и соответственно христианские по
своей сути, консервативные социальные концепции. Од¬
нако истоки этих концепций уводят нас в прошлое —
они совпадают с возникновением аргументов антиком¬
мунизма, построенных в духе формальной демократии.
И даже реформистская аргументация и аргументация
формально-демократического стиля, выдвинутая на ру¬
беже веков в противовес революционному марксизму,
была как бы предвосхищена в произнесенных в рево¬
люционном 1848 году парламентских речах Токвиля,
весь пафос которых был рожден страхом перед рево¬
люционным пролетариатом. Эта аргументация имела
свои корни и в буржуазном и мелкобуржуазном псев¬
досоциализме.
Известное изменение, а одновременно и разработку
концепция тоталитаризма получила в годы прошлой ми¬
ровой войны, когда США, вступив в союз с СССР, бо¬
ролись против гитлеровского фашизма и когда разруше¬
ние фашистами буржуазной демократии и создание
тоталитарного государства было предметом научного
анализа (Франц И. Нейман, Зигмунд Нейман и др.).
411

Этот сдвиг был затем сведен на нет холодной войной.
Воинствующие антикоммунистические концепции вы¬
росли на основе старых концепций (пример послед¬
них — книга Ясперса «Духовная ситуация нашей эпо¬
хи»). Такие концепции мы видим, например, у Ханны
Арендт или у ренегатов коммунизма (Бэрнхем, Борке-
нау и др.). Они были развиты и клерикалами (напри¬
мер, Бохенским). Наконец, Карл И. Фридрих разрабо¬
тал наиболее систематизированную модель. Модель
тоталитаризма получила широкое распространение в
исторических работах о современности. Ее влияние ощу¬
щается даже в такой квалифицированной книге, как
«Захват власти национал-социализмом» («Die national-
sozialistische Machtergreifung») Брахера, Зауэра и
Шульца, где сам материал и конкретное изложение
очень пластично опровергают основную теоретическую
концепцию. Фридрих, определяя модель «тоталитарной
диктатуры», наделяет ее следующими чертами: «Одна
идеология, одна партия, единая террористическая тай¬
ная полиция, монополия службы информации, монопо¬
лия в области вооружения и экономика с централизо¬
ванным руководством»62. При этом он тщательно устра¬
няет социальное содержание, замазывает классовый
характер господства. Он создает модель по форме
идеального типа, где связь экономики, политики и идео¬
логии мистифицируется и где в качестве предпосылки
выступают идеализированные ценности буржуазной
идеологии, которые служат принципам конструирова¬
ния псевдонаучного негативного образа. В общем и
целом эта концепция тоталитаризма принадлежит к
сфере идеологического конструирования, а не к области
научных теорий.
И только познание объективных связей обществен¬
ной формации в особой фазе развития ее внутренних
противоречий, а значит, познание классовой структуры
и диалектики классовой борьбы, создает возможность
правильного определения социальной сущности гитле¬
ровско-фашистской идеологии. Значит, социальное со¬
держание нацистской идеологии раскрывают не субъ¬
ективные мнения носителей этой идеологии, но отра¬
62 С а г 1 J. Friedrich, Totalitare Diktatur, Stuttgart, 1957,
S. 19.
412

женная в представлениях, идеях и т. д. деятельность в
рамках всей совокупности социальных отношений, затем
объективное содержание этой деятельности в период
кризиса капитализма, перед лицом классовых противо¬
положностей, а следовательно, объективная значимость
этой деятельности для общества, где господствует фи¬
нансовый капитал. Если все дело сводится к социальной
характеристике людей, непосредственно веривших идео¬
логии, то в тени остается именно социальная сущность
этой идеологии, инструмента подчинения господству
финансового капитала, инструмента мобилизации во
имя интересов последнего. В этой связи возьмем всего
лишь один пример, особенно красноречивый в своих
следствиях; его недавно привел Христиан фон Кроков.
Он не без основания пишет: «Почти ни одна анти-
либеральная теорема, прославляющая власть и борьбу,
«решение» и «решимость», не была впервые выдвинута
в период Веймарской республики: почти все они имели
свои истоки в духовном развитии предвоенного време¬
ни, а частично уходили корнями в глубь XIX столетия.
Приблизительно с середины этого столения можно про¬
следить, как политическое мышление все последователь¬
нее и настойчивее склоняется к идеологии сильного
государства. Во всем мировоззрении национал-социа¬
лизма, которое было составлено из романтического
историзма и плохо понятого Ницше, из социал-дарви-
низма и пангерманизма, из опыта 1914 года,— во всем
этом нет таких идей, которые не носились бы в воздухе
очень давно»63.
С точки зрения истории идей все изложено правиль¬
но. Но такая история идей только тогда обеспечивает
действительное познание, когда она рассматривает идеи
в их реальном функционировании в совокупном процес¬
се общественного развития. Кроков же пытается понять
гитлеровский фашизм и его идеологию, обращаясь глав¬
ным образом к их непосредственным носителям: «Итак,
между капитализмом и его враждебным братом, социа¬
лизмом, оказались те силы, которые олицетворяли тра¬
63 С h г i s t i a n Graf v. Krockow, Tocqueville und das
Problem der Gleichheit in Deutschland, in: «Humanitat und nolitische
Verantwortung», hrsg. v. R. Reich, Erlenbach, Ztirich u. Stuttgart,
1964, S. 161.
413

диционный социальный порядок Германии и стояли пе¬
ред угрозой вытеснения, а может быть, даже перед
опасностью уничтожения:
а)	аграрное население — от крупных собственников
до мелкого крестьянства;
б)	средние и мелкие собственники, выходцы из
прежнего «среднего сословия» — они подвизались в
торговле, ремесле и мелкой промышленности;
в)	служащие, представители гражданской бюрокра¬
тии, а также военные, которые в силу особого социаль¬
ного престижа были теснейшим образом связаны с со¬
словными идеями и с мыслями о монархическом эли¬
тарном государстве;
г)	евангелические церковные общины, о которых
можно сказать то, что сказано выше;
д)	образованные слои, поскольку они руководство¬
вались исконно немецким принципом образования и бы¬
ли его представителями.
Казалось, стремительная и неудержимая индустриа¬
лизация делала совершенно нереальной возможность,
чтобы эти во многих отношениях родстбенные группы и
при грядущем порядке могли получить столь же значи¬
тельный вес. И случилось то, чего все же не предпола¬
гали ни марксисты, ни верящие в прогресс либералы
XIX столетия,— эти группы объединились и составили
специфическую контрреволюционную силу, отстаиваю¬
щую неравенство»64.
И как бы ни превосходило это понимание все попыт¬
ки «объяснить» гитлеровский фашизм из демонии Гит¬
лера или забвения бога, все-таки данная «попытка
систематически объяснить немецкую судьбу исходя из
основополагающих механизмов эпохальных связей»65
приводит к противоречию. Последнее возникает из-за
того, что автор следует психологической линии аргумен¬
тации, которую мы охарактеризовали выше. Это проти¬
воречие, разрешение которого у Крокова затемняет, а
не разъясняет действительное положение вещей, выгля¬
дит следующим образом: «Фундаментальная двойствен¬
ность национал-социализма проявилась также и в том,
что хотя он выступал против плутократии и большевиз¬
64 Там же, стр. 166 и след.
65 Там же, стр. 182.
414

ма идеологически, а в конце концов и на поле битвы,
он совершенно не посягал на капитализм в своей стра¬
не. Он даже способствовал развитию капитализма и
пользовался его силами (к тому же привлекались и
большевистские практики!). А в результате... Гитлер за
12 лет принес больше урона тем слоям, которые при¬
вели его к власти, чем целое столетие либерального
капитализма и демократического социализма... Социаль¬
но-революционное воздействие национал-социализма
сыграло не последнюю роль в том, что ФРГ без особых
проблем и почти без напряжения смогла развиваться
на либерально-капиталистической основе»66.
В действительности же фундаментальную двой¬
ственность национал-социализма можно объяснить ис¬
ходя из его функции, представляющей массовую осно¬
ву, демагогию и политику, поставленную на службу
диктатуре финансового капитала. Он представляет со¬
бой яркий образец приспособления к идеям, традициям,
устремлениям классов, угнетенных и эксплуатируемых
крупной буржуазией, образец их извращения. Правда,
если национал-социализм рассматривать как нечто
внешнее капитализму, в том духе, что он, дескать, «спо¬
собствовал» развитию капитализма, «пользовался»
его благами, тогда в тени оказывается именно взаимо¬
зависимость между национал-социализмом и капита¬
лизмом, которая существовала и пролагала себе доро¬
гу независимо от сознания фашистов, участников этих
событий. Когда Кроков пытается освоить содержание
явлений, опираясь на понятия Гоббса, Токвиля и по¬
нятия современной социологической концепции «инду¬
стриального общества», то именно социальная структу¬
ра выпадает из сферы анализа. Идеологические проб¬
лемы заслоняют от нас материальные отношения; по¬
верхностное понятие равенства у Токвиля скрывает
эксплуатацию; формально всеобщая концепция «инду¬
стриального общества» маскирует реальную власть мо¬
нополистического капитала, за «тоталитарной» формой
национал-социалистического господства пропадает ее
содержание — государственно-монополистический капи¬
тализм. Когда описываются в основном социально-пси¬
хологические аспекты, то социализм, превращаемый в
66 Там же, стр. 177 и след.
415

вариант «равенства», остается непонятым. В конечном
счете здесь поддаются иллюзии благополучия, основан¬
ной на действительных материальных достижениях, но
одновременно предполагающей все более глубокое под¬
чинение; благосостояние рассматривается как провоз¬
вестник «равенства».
Когда Кроков говорит: «Принципиальное социальное
равенство осуществлялось как материальное обеспече¬
ние для всех»67, он абстрагируется от катастроф наше¬
го века, он абсолютизирует равенство, которое при ка¬
питализме существует в форме неравенства и господ¬
ства капитала. И такое-то «равенство» он изображает
сущностью современного государственно-монополисти¬
ческого капитализма, этой наиболее крайней формы гос¬
подства финансового капитала над массами. Тем самым
он формулирует реформистскую иллюзию. А это снова
ведет к исходному пункту: не осознается сущность того
процесса и тех классовых отношений, которые вызвали
к жизни гитлеровский фашизм; за этой, в значительной
степени поверхностной «глубиной» проступают только
лишь формальные, а не содержательные социальные
отношения эпохи.
То, что для Крокова выступает как фундаменталь¬
ная двойственность национал-социализма, как раз и
есть его сущность: противоречие идеологической формы
и практики, программы и результата отражает проти¬
воречие между антагонистическими классовыми интере¬
сами, противоречие между активной массовой основой
и господствующей классовой силой, которое существует
объективно, независимо от всех субъективных иллюзий.
Гитлеровско-фашистская идеология функционировала в
качестве демагогии, обеспечивавшей тотальное подчи¬
нение государству немецкого монополистического капи¬
тала, помогавшей под покровом иллюзий осуществить
его власть и защищать интересы капитала под маечкой
народного интереса. При этом в понятии демагогии со¬
держится как субъективный элемент обмана, так и объ¬
ективная функция, которая существовала независимо от
субъективных иллюзий. Мнимая «социально-револю¬
ционная» функция национал-социализма есть по сути
дела осуществление власти монополистического капита¬
67 Там же, стр. 185.
416

ла, содействие его росту и усиливающейся концентра¬
ции. И в данном отношении социальная структура ФРГ
та же, что и в гитлеровской Германии, господствующий
класс в ней тот же.
Однако гитлеровско-фашистская демагогия никогда
не смогла бы оказывать такого воздействия, не могла
бы подчинять себе людей, если бы она не сулила ощу¬
тимых материальных выгод, если бы к святости имени
гражданина она не прибавляла гешефт буржуа. Об
этом с полным правом писал Иоганнес Бехер, вынося
приговор гитлеровско-фашистской идеологии: «Специ¬
фическая действенность была достигнута нацистской
идеологией благодаря тому, что она сулила материаль¬
ные преимущества и временами действительно предо¬
ставляла их для широких слоев. На антисемитизме на¬
живались не только банки, не только бюро путешествий,
но также и арийские врачи, которые заполучили хоро¬
шо поставленную еврейскую платную практику и ин¬
струменты за баснословно малые суммы, если не вооб¬
ще бесплатно. Наживались сотни тысяч маленьких
людей, участвовавших в бизнесе вооружения, в строи¬
тельстве казарм, в поставке оружия и обмундирования.
Сотни тысяч людей получали прибыли, участвуя в уни¬
чтожении свободных народов — даже в лагерях смерти
были люди, извлекавшие из них выгоду. Нацистская
идеология имела особый успех в той своей части, где
она была идеологическим оправданием коррупции, ко¬
рыстолюбия, безудержного делячества, где именем на¬
ции она идеологически освящала эгоистические ин¬
стинкты наживы и ограбления» 68. Печальным подтверж¬
дением справедливости этих слов могут служить много¬
численные письма немецких солдат, в которых фразео¬
логия о всемирно-исторической миссии использовалась
для оправдания беззастенчивого разбойничьего гешеф¬
та, связанного с убийствами.
Инстинкты наживы и ограбления, о которых говорит
Бехер в своем выразительном описании, корыстолюбие
и беззастенчивое делячество вовсе не являются специ¬
фикой гитлеровского фашизма. Они являются истори¬
ческими продуктами, способом поведения человека, на
68 Johannes R. Becher, Erziehung zur Freiheit, Berlin,
1946, S. 97.
14-202
417

которого накладывает свой отпечаток частная собсТйей*
ность, «владение», которого формирует практика высо¬
коразвитого капитализма, эксплуатации и конкурентной
борьбы, человека, который получает империалистиче-
ски-милитаристское и фашистское воспитание и являет¬
ся здесь объектом манипуляции, который приспосабли¬
вается к системе и становится ее инструментом. Но
пусть даже все эти черты вовсе не характеризуют ис¬
черпывающим образом индивида, как такового, а также
поведение «немцев» в условиях гитлеровского режима
(вспомним о моральном величии антифашистского со¬
противления), все же речь здесь идет о способах пове¬
дения, в которых получила свое индивидуальное отра¬
жение всеобщая социальная практика, внутренне прису¬
щее капиталистической системе единство эксплуатации
и уничтожения. Эта практика отражалась в индивиду¬
альном моральном обычае обращения с «врагами».
И пока господствуют частная собственность и капита¬
лизм, действительной основой чисто поверхностной ци¬
вилизации будет оставаться скрытое варварство, кото¬
рое при империализме в соответствующих условиях про¬
рывается и становится государственной нормой.
Б) ОБ ИДЕОЛОГИИ БОННСКОГО РЕЖИМА
Если мы теперь сравним гитлеровско-фашистскую
идеологию мобилизации с соответствующей идеологией
боннского режима, то здесь прежде всего бросается в
глаза одно важное различие, обусловленное крахом фа¬
шизма, его дискредитацией в массах и вообще изменив¬
шимся соотношением сил в мире.
Обеим идеологиям свойственны рассмотренные вы¬
ше всеобщие черты империалистической идеологии:
цель обеих — мобилизовать народные массы на такие
действия, которые враждебны их собственным истори¬
ческим интересам и способствуют осуществлению инте¬
ресов части ’немецкой финансовой олигархии, стремя¬
щейся к ©ойне. Различие состоит отнюдь не в классовом
содержании: обе идеологии выражают одни и те же
классовые интересы монополистического капитала и ми¬
литаризма. Не изменились и конечные цели, связанные
с этими интересами. Но изменились исторические усло¬
вия, при которых немецкий империализм будет доби¬
418

ваться осуществления этих целей. Возрождение немец¬
кого империализма после его поражения происходит,
с одной стороны, в условиях прогрессирующего роста
мировой социалистической системы (включая и ГДР),
а с другой стороны, в условиях второго и третьего
этапа всеобщего кризиса капитализма. Имеет место
зависимость немецкого империализма от империализ¬
ма США. При этом немецкий империализм, сообщник
США по антикоммунистической борьбе,— это такой пар¬
тнер, который все усиливается, получает все большую
самостоятельность и даже становится конкурентом.
Благодаря таким межнациональным государственно-мо¬
нополистическим организациям, как Монтанский союз,
Общий рынок и НАТО, он превращается в «опорный
пункт объединения всех реакционных сил в Западной
Европе... Он соперничает с другими империалистиче¬
скими странами, включая США, за господство в Запад¬
ной Европе и в странах Африки и Азии»69.
Главное противоречие — противоречие между социа¬
лизмом, системой, одерживающей все новые победы и
все больше определяющей дальнейший ход истории, и
империализмом, колониальная система которого оказа¬
лась подорванной,— является доминирующим в мире и
действует таким образом, что непосредственная реак¬
ция против мировой социалистической системы, оборо¬
нительная по своему историческому содержанию, в выс¬
шей степени агрессивная по своей практической форме,
определяет и внутреннюю и внешнюю стороны импе¬
риалистической идеологии. Так, антикоммунизм не про¬
сто становится государственной доктриной Бонна (это
было и при гитлеровском фашизме), он становится
здесь центральной «позитивной» идеей. Антикоммунизм
не является одной из идей, существующей наряду с
другими, как это может казаться при первом рассмо¬
трении. Он стал интегрирующим моментом всех импе¬
риалистических социальных и политических идей. Анти¬
большевизм выступает здесь в значительно более край¬
ней форме, чем при гитлеровской системе. Он объеди¬
няет империалистическое стремление к экспансиям и
реваншизм. Он одновременно выполняет функцию мо¬
69 «Programm der Sozialistischen Einheitspartei Deutschlands»,
S. 51.
14*
419

тива, демагогического предлога и интегрирующего сред¬
ства. Он прикрывает социальную и политическую реак¬
цию при помощи империалистических устремлений во¬
вне. Антикоммунизм определяет внутреннюю структуру
идеологии боннского режима, отбор традиций, мировоз¬
зренческое обоснование, возможности разработки ее
различных вариантов (в смысле рассмотренных выше
механизмов отождествления); он определяет и приня¬
тые внутри этой идеологии границы терпимости.
Внутреннее единство этой идеологии, внешние фор¬
мы которой весьма многоразличны, обусловлено соци¬
альными и политическими целями господствующего
класса и соответствующими им функциями интеграции,
а также общей основой — современным государственно-
монополистическим капитализмом. Формы и методы за¬
висят от новых — объективных и субъективных, внут¬
ренних и внешних — условий. Главные идеи в зависимо¬
сти от того, к кому они обращены, облечены либо в
форму альтернативы коммунизму, либо в форму либе¬
ральной альтернативы национал-социализму. При этом
первая альтернатива относится к самому содержанию
капиталистического классового интереса, существующе¬
го в изменившихся социальных условиях, а вторая аль¬
тернатива характеризует лишь тактику осуществления
этого интереса. На базе основной антикоммунистической
концепции в официальную идеологию проникает в ка¬
честве «позитивного» начала идея сообщества, являюще¬
гося антиподом коммунизма — сообщества, которому
якобы «угрожает» коммунизм. На самом деле под мас¬
кой социального или европейского сообщества выступа¬
ют господство и экспансия немецкого империализма.
В этой апологетике современный капитализм оказыва¬
ется обществом классового примирения, партнерства и
даже обществом, где устранены классы и дан полный
простор для развития индивидуальной свободы. Во
внешних же отношениях при помощи такого содержа¬
ния капиталистической свободы, то есть действительной
свободы капитала во внешних отношениях, пропаганди¬
руется космополитическая идеология Европы как знамя
политики интеграции Европы. К этому присоединяется
также принципиальное непризнание результатов второй
мировой войны. Вследствие этого реваншизм обретает
современную форму, а европейское единство — агрессий-
*20

ную направленность. В этих условиях вновь возникает
концепция немецкой миссии как главной силы Европы,
соединенная с гипертрофированным обожествлением си¬
лы, успеха, жизненного уровня, положения, что в свою
очередь включает боязнь потерять благосостояние и
право собственности,— боязнь, служащую эмоциональ¬
ным источником антикоммунизма. Идеологическая нор¬
ма, побуждающая к мистификации внутренних общест¬
венных связей, заключается уже в признании тех основ¬
ных и заранее данных ценностей, которые получают кле¬
рикальное или по крайней мере идеалистическое обос¬
нование и выражают в этой «священной» форме самый
пошлый буржуазный интерес. Ценности эти — остатки
буржуазных «западных» ценностей, практицистско-кон-
венциональный характер которых находит свое выраже¬
ние в неспособности найти для них, несмотря на господ¬
ство клерикализма, единое теоретическое и мировоззрен¬
ческое обоснование. Здесь мы находим невольное при¬
знание безразличия по отношению к мировоззренческим
основам, превращенным в инструментальные идеи.
Идеология боннского режима представляет собой
эклектическую мешанину идей, некоторые из которых
имеют источник в либеральных традициях немецкой фи¬
нансовой олигархии, тогда как другие примыкают к де¬
мократическим моделям западного империализма, они
черпаются и из традиции его военной партии; они бе¬
рутся также из клерикальных традиций, которые объе¬
диняют оба направления. Специфика здесь заключается,
в сущности, в том, что все эти идеи, дающие мировоз¬
зренческое и социально-политическое обоснование целей
и касающиеся исторических связей, суть отвергнутые
историей и оставленные позади традиции. Этой идеоло¬
гии интеграции внутренним образом присуща также и
дезинтегрирующая тенденция, тенденция к обособлению
ее элементов, рожденная практической разобщенностью
интересов, возникающей вопреки официальной програм¬
ме гармонии и нивелирования. Говоря все это, мы от¬
нюдь не имеем в виду демократическую оппозицию, цель
которой — мирное сосуществование в Германии и за¬
щита основных демократических политических прав. Мы
не имеем в виду и социальную оппозицию, вербующую¬
ся из рядов рабочего класса и трудового крестьянства.
Речь идет о скрытой анархии, характерной для господ¬
421

ствующего класса и его системы, а также для его идео¬
логического господства, — той анархии, которая только
замаскирована конъюнктурой. Эта анархия проявляется
в сосуществовании и взаимопроникновении манипули¬
рующего практического прагматизма и официальной
религиозности, в противоречии между декларируемой
христианской демократичностью и теми настроениями,
которые индивид в самом деле принимает всерьез, в
противоречии между фразой и делом, между воскресной
проповедью и повседневной практикой, между предвы¬
борными обещаниями и действительной практикой пра¬
вительства. А в силу этого анархия, с одной стороны,
порождает дискредитацию всех идеалов, а с другой —
пО|дгот ав лив а ет ф ет и ши з а ци ю, а б оо л ютиз а цию »н екото -
рых идеологических аспектов из всего наличного арсе¬
нала средств, доступных такой фантастической абсолю¬
тизации.
Рассмотрим некоторые аспекты этой идеологии.
Особые интересы немецкого империализма и его аг¬
рессивные и аннексионистские устремления проводятся
под флагом космополитизма, под прикрытием лозунгов
об «объединении Европы», о сохранении и консолида¬
ции западной культуры, об «оборонительном» характере
атлантического сообщества. Ссылаются также на мни¬
мую коммунистическую опасность.
Это показывает, что немецкий империализм теперь
уже больше не может прямо говорить о подчиненной
именно ему мировой империи. Свои притязания на ге¬
гемонию он прикрывает прежде всего тем, что отказы¬
вается от национального суверенитета, тем, что скло¬
няется к космополитизму и антикоммунизму, этой идео¬
логии, выражающей космополитические, всеобщие им¬
периалистические интересы.
Но в результате этого возникает противоречие. По¬
скольку немецкий империализм *не может прекра¬
тить шовинистическую травлю против социалистических
стран, поскольку при помощи одного только космополи¬
тизма он не может обосновать реваншизм так, чтобы
последний стал активно формируемой империализмом
массовой основой, в процессе ремилитаризации вновь
возрождаются старые милитаристско-шовинистские идеи.
Разрушение действительного национального сознания
выступает в форме колебания между шовинизмом и
422

(космополитизмом, гсрийосйщим в жертву нацию как
историческую общность. Первая форма их синтеза имеет
место тогда, когда в виде ближайшей цели требуют
восстановления «империи». Вторая форма — приписыва¬
ние этой «империи» европейской миссии.
Пример первого представляет выставленное Зеебо-
мом требование восстановления Великой германской им¬
перии. «Вся Германия — на востоке и на западе, на се¬
вере и на юге — принадлежит к сфере свободных куль¬
тур, к сфере христианского Запада. И она хочет в этой
сфере оставаться. И при этом нужно выразить идею
империи в ее собственном смысле, а именно: Герман¬
ская империя как правопорядок была создана по обра¬
зу и в соответствии с принципом божественного творе¬
ния. Такой она должна быть и в будущем»70.
По мысли Зеебома, Германская империя охватывает
все области, где некогда селились немцы. Якоб Кайзер
считает, что сюда относятся также Австрия, часть Швей¬
царии и Эльзас-Лотарингия 71. Что касается антикомму¬
нистической «миссии», то здесь в качестве примера до¬
статочно сослаться на формулу Аденауэра об особой
немецкой задаче — быть защитой Запада от угрозы с
Востока.
Развитие таких идеологических лозунгов показывает,
сколь подвижным является их сочленение друг с дру¬
гом. Космополитизм — это не только выражение общих
интересов империалистических держав, но одновремен¬
но и знамя их конкурентной борьбы, точнее, борьбы
каждой из этих держав за подчинение остальных.
И чем больше растет экономическая власть и воен¬
ная мощь западногерманского капитала, тем более от¬
крыто выступают на передний план специфические и
особенно агрессивные интересы немецкого империализ¬
ма. Что касается тактики, то она остается и должна ос¬
таваться прежней: прикрываясь именем «Европы»
и т. п., отстоять собственные интересы в противовес ин¬
тересам конкурентов. Эти противоречия неизбежно уси¬
ливаются вместе с обострением реальных противоречий
70 «Parlamentarischer Rat», 8.5.1949, Bonn, 10. Sitzung, S. 219.
Цит. no: Karl В i 11 e 1, Der Revanchismus als Kriegsvorbereitung
der Bundesrepublik, Berlin, o. J., S. 39.
71 Там же, стр,. 42.
423

между империалистическими державами и группами
монополий, что в свою очередь создает неустойчивость
милитаристского союза НАТО. «Европа» стала сегодня
прикрытием борьбы антагонистических интересов.
Центральное значение имеет здесь то обстоятельст¬
во, что Федеративная республика записала на своих по¬
литических знаменах требование воссоединения Герма¬
нии, но практически проводила и проводит политику
раскола и углубления раскола. Что касается воссоеди¬
нения, то способом его осуществления объявляется ан¬
нексия, а путем к нему провозглашается политика силы
и объединения в пределах НАТО — предприятие заве¬
домо нереальное и практически ведущее к банкротству
этой политики.
Противоречие между такой политикой и разговора¬
ми о воссоединении, реваншистская истерия, проведение
курса на сохранение раскола, политика измены нацио¬
нальному суверенитету не только углубляют противо¬
речие между идеологией, касающейся внутренних отно¬
шений, и идеологическим оправданием внешних отноше¬
ний, но разлагающе действует на оба типа идеологии.
Это разложение усилилось из-за открытого банкротства
политики силы: достаточно вспомнить о 13 августа
1961 года и его последствиях. Когда бессилие стало оче¬
видным, то, с одной стороны, более интенсивной стала
пропаганда идеологии интеграции, а с другой сторо¬
ны— возросла шовинистическая истерия. Неизбежное
следствие — разочарование в невыполненных шовинисти¬
ческих обещаниях, а также растущее неверие в «евро¬
пейское» или атлантическое сообщество.
Здесь не только заключен стимул к осуществлению
правящими группами западногерманского империализ¬
ма более гибкой политики, но и источник сомнений, ох¬
ватывающих круги буржуазии, которые начинают по¬
нимать, что мирное сосуществование в Германии явля¬
ется жизненной необходимостью. Говоря о результате
развития ФРГ, Гельмут Голльвицер с горечью констати¬
рует: «Так уж сложилось, что защитники того пути, ка¬
ким предполагается идти, выступают в роли пророков
и говорят: «Гражданин ФРГ живет так хорошо, как не
жил никогда, ФРГ — консолидированное суверенное го¬
сударство, сильное в экономическом отношении и все
более набирающее военную мощь». Так уж сложилось,
424

что и любители предостерегать пророчески восклицают:
«Раскол прочей, коммунистическое господство в ГДР
также установлено прочно, внутренние сомнения отошли
на задний план, усиленно действуют в новом виде ста¬
рые духи; национальная катастрофа завершена, недове¬
рие к немцам в полной мере означает опасность для
других народов». Из Герма1ни1и снова исходит, хотя и в
ином облике, чем прежде, опасность для мира: вновь
дело изображается так, будто сохранение мира и пред¬
отвращение невиданной ужасной катастрофы возможно
только вопреки немцам... Истина же такова: политика,
от имени которой обещают воссоединение, впадая при
этом в обычный немецкий самообман, и есть причина
того, что воссоединение до сих пор не достигнуто»72.
Голльвицер пока еще стоит по ту сторону идеологиче¬
ской баррикады антикоммунизма; он уходит в сторону
от классовой проблемы. Но его характеристика полити¬
ки ФРГ верна. Словеса о воссоединении через аннексию
при помощи НАТО — либо чреватый крахом самообман,
либо сознательная демагогия.
Крах политики силы стал более явным в тот момент,
когда спала послевоенная конъюнктура и когда (с се¬
редины 60-х годов) обнаружились кризисные явления.
В этот же период противоречия империалистических
конкурентов привели к кризису НАТО. Данные явления,
а также растущие внутренние противоречия, обнаружив¬
шиеся благодаря критике, которую развернули профсою¬
зы (особенно «ИГ-металл») и интеллигенция, привели в
1966 году к острому кризису политики ХДС—ХСС. Что¬
бы преодолеть его, была модифицирована стратегиче¬
ская концепция ведущих сил немецкой финансовой оли¬
гархии. Старых целей хотели добиться при помощи со¬
ответствующих средств. Такие средства — «гибкая» во¬
сточная политика, усиленное объединение внутренних
сил при помощи государственно-монополистического ме¬
ханизма регулирования и господства, отказ от демокра¬
тии, обеспечение относительно широкого массового ба¬
зиса для империалистической политики посредством об¬
разования широкой коалиции с СДПГ. Здесь и усмат¬
72 Helmut Gollwitzer, Die sich selbst betriigen, in: «.Ich
lebe in der Bundesrepublik», hrsg. v. Wolfgang Weyrauch, Miinchen,
q. J., S. 128 f.
#4

ривалось «национальное единство», назначение которо¬
го— выполнить долгосрочную программу всестороннего
упорядочения механизма господства и переложить все
тяготы на трудящихся.
Перечисленные меры в значительной степени служат
той цели, чтобы научно-техническая революция осу¬
ществлялась на государственно-монополистической поч¬
ве, чтобы росла конкурентная способность западногер¬
манской экономики и одновременно усиливалась гонка
вооружений.
Можно предсказать и крах коалиционного прави¬
тельства, и результат предательской политики СДПГ,
которая была предназначена для усиления ХДС. Та¬
ким результатом будет кризис; в конце концов придется
отказаться от правого курса, которого в настоящее вре¬
мя все более интенсивно придерживаются.
«Гибкая» внешняя политика немецкого империализ¬
ма, которая является не столь уж новой, в 1965—
1966 годах была сформулирована Францем Иозефом
Штраусом. Стратегическая целостная концепция
внешнеполитических и внутриполитических отношений
была провозглашена Эрхардом в 1965 году. Речь идет
о теории «сформированного (formierten) общества» — о
наиболее концентрированной форме специфического го¬
сударственно-монополистического понимания перспек¬
тив, о программе, обязательность которой вовсе не бы¬
ла поставлена под сомнение падением правительства
Эрхарда. Сохранилась или изменилась терминология —
это уже вопрос второстепенный.
Концепция Штрауса изложена в его книге «Проект
для Европы». Новое в этой концепции — это отнюдь не
ее цели. Правда, Штраус исходит из понимания того,
что ФРГ уже не сможет насильственным путем и в ко¬
роткий срок присоединить к себе ГДР. Но отсюда от¬
нюдь не вытекает для него признания результатов вто¬
рой мировой войны. Напротив, выводом является рас¬
считанная на длительный срок стратегия изменения
status quo. Экспансия немецкого империализма, такова
идея Штрауса, должна осуществиться и привести к «но¬
вому порядку» в Европе — совершенно в старом смысле.
И в пределах этого «нового порядка» Западная Герма¬
ния благодаря своей экономике станет гегемоном. «Объ¬
единение Западной Европы должно быть щагом на пу¬
496

ти к Соединенным Штатам Европы, к которым я мог
бы причислить также Среднюю и Восточную Европу.
Объединенная Европа должна будет занять позицию
самостоятельной державы, расположенной между США
и Советским Союзом, с тем чтобы в мировой борьбе по¬
литических сил обеспечить перевес свободного обще¬
ства» 72а.
Ближайшей стратегической целью является, таким
образом, создание «промежуточной Европы» как «зоны,
расположенной между Советским Союзом и Западной
Европой». Эта зона, по мысли Штрауса, по сути дела
охватывает и социалистические государства, которые
предполагается оторвать от СССР, а затем через всю
совокупность политических, культурных и экономиче¬
ских влияний постепенно присоединить к империалисти¬
ческой системе. Так представляет себе Штраус «осво¬
бождение» социалистических стран и превращение их в
объект экспансии немецкого 1импер1иал1изма.
Прежде всего ставятся две цели, выполнение кото¬
рых в перспективе должно послужить изменению status
quo:
1)	«Всякий шаг, направленный на объединение Ев¬
ропы, а благодаря этому направленный и на усиление
автономии Европы, будет иметь своим следствием изме¬
нение status quo — само собой разумеется, это измене¬
ние будет в пользу Запада»72ь. Следовательно, речь
идет об активизации усилий, направленных на объеди¬
нение империалистических держав Западной Европы во
имя целей германского империализма.
2)	В связи с проблемой проектируемой «промежу¬
точной Европы» говорится: «Речь идет о том, чтобы пу¬
тем воздействия на эти страны, а также благодаря
жестким переговорам с Москвой в ходе длительной
работы вновь добиться превращения этих государств в
составные части Европы — прежде всего в том смысле,
в каком и употребляется выражение «промежуточная
Европа» * 72 с.
Средством здесь должны послужить, например, кре¬
диты, которые «в большей степени будут помогать об¬
72а F. J. S t г а и 6, Entwurf fйг Europa, Stuttgart, 1966,
S. 26—27.
72b Там же, стр. 102.
72c Там же, стр. 46.
427

новлению Европы, чем делу экономического усиления
восточноевропейских режимов»72d. Итак, речь идет об
экономическом влиянии с последующим политическим,
культурно-идеологическим закабалением и т. д.
Не подлежит никакому сомнению, что в этом напра¬
влении предпринимаются определенные усилия; но так¬
же несомненно и то, что они заведомо являются тщет¬
ными. Главным здесь является требование сделать Ев¬
ропу атомной силой. Изменение соотношения сил, кото¬
рое тут предполагается, со всей внутренней логикой
предполагает политику постоянной напряженности, а в
конце концов и войны. При этом ее бесперспектив¬
ность— только оборотная сторона действительной опас¬
ности, выражение растущей агрессивности.
Рассмотренная концепция исходит из следующего
положения: «Не может долго существовать такая Гер¬
мания, которая в экономическом отношении является
великаном, а в политическом — карликом» 726. Делу
преодоления этого противоречия должна служить «ев¬
ропейская стратегия движения вперед». Здесь становит¬
ся совершенно очевидным, что европейские цели на де¬
ле являются простЫхМ средством реализации шовинисти¬
ческого стремления к превращению в великую державу.
Этот наиболее поздний образец официозной идеоло¬
гии Европы демонстрирует иное отношение к открытому
шовинизму, чем прежние этапы. И само по себе такое
отношение в его развитии отражает в общем и целом
усиление западногерманского империализма, но усиле¬
ние в такой политической мировой ситуации, когда воз¬
можности для реализации его экспансионистских целей
становятся все более ограниченными, прежде всего бла¬
годаря экономическому и военному развитию социали¬
стических стран.
В самом начале — приблизительно до 1952 года — в
системе государственной идеологии Западной Германии
доминировал космополитизм вкупе с национальным ни¬
гилизмом. С 1953 года, когда империализм усилился
и постепенно обрел самостоятельность, наряду с офици¬
альным космополитизмом концепций Европы и Запада
возрастающую роль стали играть разжигаемые шовини-
72d Там же, стр. 42.
72е Там же, стр. 150.
428

стические настроения. Тогда же самосознанию бюрге¬
ра, современника «экономического чуда», хозяйствен¬
ный успех стал казаться подтверждением старых пре¬
тензий и ценностей, уже опровергнутых историей.
Конечно, шовинизм в 1945 году вовсе не исчез, он
лишь притаился или принял сектантскую форму. Но уже
через 12 лет, когда правящая группа ХДС—ХСС про¬
возгласила, что послевоенный период закончился, что
завершилась фаза реставрации и начался период новой
экспансии, «национальная волна» явилась прелюдией к
«национальному собиранию» коалиционного правитель¬
ства. Шовинизм, эта империалистическая манипуляция
и гипертрофирование реального чувства национальной
зависимости, выступает как идеологическая связь, удоб¬
ная для сохранения господства. Он является формой
государственного сознания, готового к жертвам, тогда
как антикоммунизм кажется всего лишь негативной,
а космополитизм — слишком интеллектуальной идеоло¬
гией.
Прежний федеральный канцлер Эрхард, обосновы¬
вая будущее «формирование» общества в Западной
Германии (то есть ее современную фашизацию), точно
определил роль национализма:
«Больше, чем когда-либо, немецкая внешняя поли¬
тика нуждается... сегодня во внутренней сплоченности
нашего государственного организма и в высокой эконо¬
мической продуктивности. Чем отчетливее выступит
единство немецкого народа со своим государством, со
своим отечеством, тем более концентрированной и еди¬
ной предстанет Германия перед всем миром. И тем
большую готовность понять нас проявит мир»72\
Как раз в объединении внутренних сил во имя эк¬
спансии состоит существо «формирования» — этого дол¬
госрочного проекта обеспечения особой формы господ¬
ства немецкого государственно-монополистического ка¬
питализма.
Поскольку проводится такая политика, направленная
на «национальное воспитание» и т. п., совершенно неиз¬
бежной становится активизация праворадикальных
группировок, прямо примыкающих к нацистским идеям.
72f Erhardt auf dem 13. Bundesparteitag CDU, Diisseldorf, 1965,
цит. no: «Dokumentation der Zeit», Heft 344, 1965, S. 22.
429

Эти группировки объединяют недовольных и становятся
популярными. Такова НДПГ. Здесь идеологический под¬
текст правительственных деклараций формулируется
совершенно откровенно. Это новое неофашистское дви¬
жение выполняет сразу несколько функций. Создается
видимость, что фашистские силы в ХДС—ХСС придер¬
живаются нейтральной политики. Собственный же по¬
ворот вправо они оправдывают тем, что вообще имеет
место угрожающая правая радикализация. Наконец,
штурмовые группы, всегда готовые возродиться, предна¬
значаются для пресечения всякого возможного сопротив¬
ления, для расправы с демократией, которая пока «ле¬
гально» допускается.
До тех пор пока антиимпериалистические демокра¬
тические силы не приобретут эффективной силы, данная
тенденция будет расти.
Сказанное вовсе не означает, что происходит отказ
от космополитизма. Он претерпевает содержательные
изменения: из идеологии, направленной на подчинение
гегемонии США, он все более становится внешней фор¬
мой, скрывающей шовинизм.
Если из всей социальной идеологии, обслуживающей
систему господства, рассмотреть специфическую форму
мистификации классовых противоречий между буржуа¬
зией и пролетариатом, то мы увидим здесь по сути де¬
ла всего лишь вариации старой схемы классового со¬
трудничества, примирения классов, классовой общности,
«социального мира»,— на этот раз в применении к раз¬
витым отношениям государственно-монополистического
капитализма, существующего в условиях длительной
конъюнктуры, в ходе которой безработица не играла
никакой роли. Гитлеровский фашизм пользовался псев-
досоциалистической демагогией, которая одновременно
выражала противоречие между немецким империализ¬
мом и его конкурентами. «Национал-социалистская» де¬
магогия о сообществе тесно объединяла национальные
и социальные узы в понятии «народного сообщества»,
причем содержание этого понятия составили романти¬
зированные ценностные представления о немецкой от¬
сталости, прообразом которых служили отношения, раз¬
рушенные капитализмом. Все эти представления оказа¬
лись непригодными после исторического краха гитле¬
ровского фашизма, после практического опровержения
430

его идеологии, ибо в мире вообще и для немецкого им¬
периализма в частности сложилась новая ситуация. Ан¬
тисемитизм уже не может быть использован в качестве
официальной демагогии.
Главное противоречие мирового развития, общие ин¬
тересы мировой империалистической системы, преобла¬
дание империализма США (правда, идущее на убыль),
дальнейшее развитие капитализма в смысле его «аме¬
риканизации», то есть его модернизации под влиянием
дальнейшего технического и научного преобразования,—
все это также влечет за собой структурные изменения
социальной демагогии, все большее освобождение мас¬
сового сознания от господства традиционных ценностей
докапиталистических формаций. В силу этого происхо¬
дит обусловленное самой практикой разрушение старых
демагогических идеологий романтического типа, хотя
последние сохраняют сферы своего влияния. Став ил¬
люзорными мечтами, они сохраняют свое воздействие на
всю индустрию развлечений, они удерживаются и в
школьных учебниках. Псевдосоциализм теперь уже не¬
пригоден для монополистического капитала даже в ка¬
честве исходной демагогической позиции. Доказательст¬
вом может служить то, что непосредствено после
1945 года псевдосоциадиетические лозунги служили для
обуздания и ослабления антиимпериалистических уст¬
ремлений масс. Это относится и к Аленской программе
ХДС, и к словам Шумахера о социализме как ближай¬
шей задаче, которые были всего лишь повторением ло¬
зунга СДПГ в первые годы Веймарской республики:
«Социализм грядет». Эта демагогия одновременно служи¬
ла цели дальнейшего развития гитлеровско-фашистского
антикоммунизма. Но по мере того как из политики со¬
хранения старых классовых отношений вырастала поли¬
тика милитаризации, подготовки реванша, атомного во¬
оружения, политика вновь воспрянувшего немецкого
империализма, по мере того как длительная конъюнк¬
тура порождала иллюзию ее бесконечности, прежние
методы обуздания антикапиталистических настроений
были отброшены, ибо они оказались препятствием на
пути антикоммунистической мобилизации, открывая
возможность, правда, в высшей степени ограниченную,
для оговорок по поводу существующих отношений соб¬
ственности, Завершением этого развития оказалось
43]

официальное признание частной собственности и «сво¬
бодной экономики» со стороны СДПГ благодаря уча¬
стию этой (партии в коалиционном правительстве.
Социальная демагогия боннского режима характе¬
ризуется тем, что в ней представлены всеобщие свойст¬
ва буржуазной идеологии, как таковой. Космополитиз¬
му, относящемуся к идеологическому пониманию внеш¬
них связей, соответствует такая форма апологетики эко¬
номических отношений, которая становится все более
общей и одновременно все более прямой и обнаженной.
Эта апологетика развивает далее традиционные либе¬
ральные, реформистские и клерикальные концепции два¬
дцатых и начала тридцатых годов. Она нацелена на то,
чтобы наложить табу на классовые антагонизмы, со¬
здать иллюзию гармонии между индивидом и общест¬
вом, между трудом и капиталом. Что касается совре¬
менных жизненных условий, то на них, конечно, не об¬
ращают внимания. Все сказанное осуществляется хотя
и различными, :но взаимодополняющими способами.
Иной раз утверждают просто, что классы исчезли, что
существуют классовый мир, партнерство, получающие
институциональное оформление в различных союзах.
Выдвигается требование «производственного сообще¬
ства» и даже «производственной семьи». С помощью
клерикальной аргументации прокламируется трудовое
сообщество прежде всего на основе социотехнических
манипуляций. Возвещается также «благополучие для
всех» как наличное состояние и ближайшая цель, «соб¬
ственность для всех» как заманчивая перспектива.
Утверждают при этом, что вопрос о собственности имеет
ничтожное значение в современном «индустриальном
обществе», социальный характер которого также вся¬
чески маскируется. Заявляют также, что капитализм
превращается или будет превращаться в народный ка¬
питализм и т. д.
Во всяком случае, объект эксплуатации финансово¬
го капитала должен, с одной стороны, ощущать себя
мелким буржуа, человеком, причастным к большой кух¬
не монополистического капитала. С другой же стороны —
чувствовать себя и вести как член сообществ, от
производственного объединения и до западного мира
как целого, он должен функционировать как лицо от¬
ветственное, как носитель одной из функций. Для этого
на нем, этом человеке, испытывают весь механизм со¬
циологической техники, основанной на принципах социо¬
логии предприятия и социологического манипулирова¬
ния сознанием. Отношение подчинения, послушания
распространяют прежде всего на производственную сфе¬
ру, а отношение свободы — на сферу потребления. Гос¬
подство монополий изображается «социальным рыноч¬
ным хозяйством», а «свободное соревнование» превра¬
щается в универсальную социальную модель. В то же
время развитие государственно-монополистического ка¬
питализма и развертывающейся внутри него системы
организационно-экономических связей и системы обеспе¬
чения (обычно со ссылками на высокую конъюнктуру и
дальнейшее повышение производительности труда) ил¬
люзорным образом выдается за «государство благосо¬
стояния». То, что на деле является результатом борьбы
рабочего класса и воздействия прогрессивно развиваю¬
щегося социалистического мира, выдается за чистое до¬
стижение капитализма. Эти различные, но тесно свя¬
занные друг с другом типы идеологии довольно часто
подвергались марксистскому анализу и критике.
В данной связи важно следующее. С одной стороны,
эта социальная демагогия во всех ее оттенках оказы¬
вает разлагающее воздействие на классовое сознание —
при условии, если вступает в действие стихийный меха¬
низм маскировки, о котором шла речь выше. «Господ¬
ствующим кругам западногерманской крупной буржуа¬
зии, опирающимся на зарубежных империалистов, уда¬
лось в силу их значительного экономического влияния,
а также в силу благоприятных условий длительной
послевоенной конъюнктуры экономически и политически
привязать к колеснице своей системы определенную
часть рабочего класса, мелкой буржуазии и большую
часть интеллигенции. Экономическое положение способ¬
ствовало порождению иллюзий о характере обществен¬
ного строя в Западной Германии у значительной части
рабочего класса и у представителей других слоев»73.
С другой стороны, говоря о кризисе буржуазной
идеологии, следует отметить его углубление. Гитлеров¬
ско-фашистская демагогия о народном сообществе спо¬
73 «Grundrifi der Geschichte der deutsch^n Arbeiterbewegung», in;
«Einheit», Sonderheft, Aueust 19G2, S. 179.

собствовала развитию иллюзий о сообществе, порож¬
дающем ценности. Что же касается официальной со¬
циальной демагогии, то она приобретала индвидуалисти-
ческую форму: ее разговоры о сообществе не выходили
за рамки утверждений о том, что каждый якобы имеет
равные шансы на достижение успеха в своем деле. Эта
демагогия была не в силах способствовать развитию
позитивного сознания, касающегося сообщества. Мы не
говорим уже о том, что практика классовой борьбы
со своей стороны разрушает иллюзии. Как раз «левые»
в католическом социальном движении пытаются теперь,
высказав открыто все то, о чем официально умалчи¬
вают, создать на основе христианских уз глубокие отно¬
шения в духе сообщества. Причем они в принципе не
могут отказаться от рассмотренной выше идеологиче¬
ской схемы классового примирения. Но, подчиняя дей¬
ствительность идеалу, эта теория все же вынуждена
признать существование классовых противоречий.
«Слово «класс» принадлежит к числу тех понятий,
которые оказывают весьма значительное стимулирую¬
щее воздействие на широкие круги... И такая установ¬
ка — явное выражение следующего обстоятельства:
сколько бы ни пытались не принимать во внимание со¬
перничающие друг с другом притязания на власть, про¬
тивоположные интересы больших общественных групп,
сколько бы ни отвергали существующие общественные
конфликты, все же их причины от этого не устраняют¬
ся. Мечты о социальной гармонии и согласии сводятся
на нет, когда мы трезво воспринимаем реальные со¬
циальные отношения. Вместо этого факт размежевания
социальных классов, по-видимому, стремятся замаски¬
ровать, усиленно и тенденциозно подчеркивая формулу
„социального партнерства"» 74.
Автор этого высказывания Гейнц Будде вовсе не
является принципиальным противником социального пар¬
тнерства. Напротив, придерживаясь католического уче¬
ния об общем благе и примирении классовых противо¬
речий, он поддерживает эту формулу. Но он сопостав¬
ляет иллюзорный идеал и действительность и, будучи
представителем католического рабочего движения, при¬
74 Н е i n z Budde, Das Bild des Arbeiters in der Gegenwart,
in: «Das Bild des Arbeiters in der katholischen Sozialbewegung».
Koln, 1960, S- 74 f.
434

знает всю лживость обещаний благополучия. Он уста¬
навливает даже, что о равноправии партнеров, то есть
о партнерстве, не может быть и речи. И об этом Гейнц
Будде сожалеет, поскольку с точки зрения католическо¬
го социального учения (во всяком случае, в его модер¬
низированной в недавнее время форме) «тот элемент
общественного строя, который называется трудом, яв¬
ляется более достойным, значительным, чем тот, кото¬
рый именуется собственностью»75. Его социальная де¬
магогия, и притом весьма типичная для «левого» ва¬
рианта католической демагогии, заключается в следую¬
щем: в качестве требований будущего выступает то, что
неолиберальным и клерикальным апологетам кажется
свершением сегодняшнего дня,— смягчение классовых
противоречий благодаря политике собственности, право
участия в принятии решений, постепенная демократиза¬
ция «хозяйственного сообщества» на основе учета дея¬
тельности каждого человека в рамках сообщества, ре¬
организация народнохозяйственного процесса распреде¬
ления и т. д.76. В действительности же через механизмы
государственно-монополистического капитализма осу¬
ществляется процесс нового перераспределения в поль¬
зу монополий.
Будде, который здесь является типичным примером,
в этой своей программе примирения, выдержанной в
духе клерикального социального учения, лишь повто¬
ряет те идеи, которые он раньше так резко критиковал,
говоря об «официозной социальной доктрине» и высту¬
пая против «мистики единства», находящей свое выра¬
жение в таких понятиях, как партнерство, производ¬
ственное сообщество, производственная семья. «Эта
своеобразная оценка нашей социальной действитель¬
ности при ближайшем рассмотрении всегда оказывается
совершенно специфическим мышлением и идеологией
средних слоев, мышлением и идеологией, которые сей¬
час доминируют, вызываются к жизни соображениями
политической целесообразности, старательно насаж¬
даются. Социология как наука относит, правда, эти
мыслительные содержания некритического обществен¬
ного мнения к категории социальных предрассудков. Но
75 Там же, стр. 76.
76 Там же, стр. 78.
435

между тем они упрочиваются; ведь сомневаться в них,
отвергать их — значит поставить себя перед опасностью
открытого общественного преследования» 77.
Сейчас в Западной Германии имеется достаточное
количество теоретических мнений, а также практических
действий трудящегося люда, которые опровергают ми¬
стику единения — и отвергают, несмотря на духовное угне¬
тение. Для нас здесь важно то, что такие высказывания
появляются также и в официальной церковной литера¬
туре. Характеристика «идеологии средних слоев» ка¬
сается, однако, только внешней формы — она ничего не
говорит о ее содержании. Конечно, существует стихий¬
ная идеология средних слоев, но ее классовая функция
и классовое содержание вытекают из характера всей
социальной системы. И специфика империалистической
социальной демагогии заключается, в сущности, в том,
что на место пролетарского классового сознания под¬
ставляется такое иллюзорное «сознание средних слоев».
За иллюзорной свободой здесь скрывается зависимость,
благодаря иллюзии смягчения противоречий действи¬
тельная власть монополий преуменьшается, маскирует¬
ся и в конце концов вообще отвергается. «Мышление
средних слоев» и есть тот тип сознания, которое финан¬
совый капитал хотел бы сделать сознанием людей —
объектов его господства. Когда теоретики католиче¬
ского социального движения предупреждают, что нель¬
зя предаваться иллюзиям о достигнутой будто бы «де¬
пролетаризации», когда они открыто отмежевываются
от иллюзорных ожиданий социальной гармонии, когда
они совершенно открыто, подобно Паулю Йостоку78,
определяют современное общество как общество клас¬
совое, то здесь мы еще не находим реальной альтерна¬
тивы по отношению к рассмотренной выше тенденции.
Изменяется и становится более дальновидной только
тактика: конъюнктура не обожествляется, принимается
в расчет кризисный цикл. Но и эта тактика строится со
специальной целью обуздания и преодоления антика-
питалистических настроений. У истоков католического
рабочего движения стоит замысел — «сделать так, что¬
77 Там же, стр. 67.
78 См.: Hans Paul Bahrdt, Walter Dircks u. a.,
Gibt es noch ein Proletariat?, Frankfurt a. M., 1962.
436

бы сознание, руководствующееся ценностями отечества,
народного государства, империи, преданное монархии,
было признано совершенно естественным достоянием
трудящихся индустриального общества, чтобы все эти
ценности были упрочены»79. Подобным же образом об¬
стоит дело с ориентацией на «новый капитализм» за¬
падного образца, которой в полной мере подвержены и
реформистские иллюзии80. Но одновременно начинают
понимать, что идеологические связи, представленные
официальной социальной идеологией, нестабильны и что
прагматизм, связанный с ориентацией на личный успех,
находится под угрозой кризиса.
Эта линия, представленная наиболее отчетливо таким
документом, как энциклика «Mater et magistra», яв¬
ляется более современной, чем та социальная теория,
которая в современных условиях придерживается не¬
прямой апологетики и ориентируется на иллюзорное ре¬
формирование капитализма. Эта последняя в свою оче¬
редь отличается от простого восхваления существующе¬
го порядка, она по отношению к наличным отношениям
и власти представляет собой не что иное, как идеологи¬
ческий менеджеризм. Вот как выражается это в тезисе
доминиканца Франца Мартина Шмельца: «Социальные
проблемы решены раз и навсегда. Остается проблема
идеологии» 81.
«Разрешение» идеологической проблемы при суще¬
ствующем разрешении социальных вопросов состоит,
с одной стороны, в абсолютном отвержении такой кар¬
тины мира и системы ценностей, которая отклонялась
бы от клерикальных норм. С другой стороны, имеет
место усиленное восхваление существующего порядка,
а благословение бизнеса превращается в один из мо¬
ментов клерикального благословения атомного воору¬
жения. Весьма выразительный пример этого мы нахо¬
дим в левокатолическом журнале демократической
79 Joseph Paulus, Das Bild des Arbeiters in der Katholi-
schen Sozialbewegung im Werden der Arbeiterverbande und die So-
zialpolitik, in: «Das Bild des Arbeiters in der Katholischen Sozialbe¬
wegung», S. 24.
80 Cm.: Wolfgang Heise, Mater et magistra — ein Doku-
ment der allgemeinen Kriese des Kapitalismus, in: «Deutsche Zeit-
schrift fiir Philosophic», Heft 12, 1962, S. 1475 ff.
81 F. M. Schmolz, Ideologic und Ordnung in Mater et Ma¬
gistra, in: «Die neue Ordnung», Heft 2, 1962, S. 95.
437

ориентации «Werkhefte». В его комментариях показано,
с какой ясностью даже с позиций христианского миро¬
воззрения можно разгадать сущность монополистиче¬
ского капитала и его апологетики, использующей впол¬
не земной разум для земных вещей. Мы выборочно про¬
цитируем комментарии к речи епископа* при открытии
нефтеочистительного завода в Ингольштадте:
«,,В этот неповторимый и полный значения час от¬
крытия подобает, как нам кажется, взглянуть в глубь
вещей, за пределы внешних проявлений../4
Что касается «Эссо», то это всего лишь дочернее
общество «Стандард ойл»... И конечно, для простых
потребителей бензина весьма трудно бросить взгляд
в глубь явлений — куда-то дальше своей бензоколон¬
ки. Но все же слишком хорошо известно, что амери¬
канское правительство едва ли может решать вопро¬
сы войны и мира, политики в отношении Востока или
Венесуэлы, вопрос об ограничении вооружений или
об эмбарго на вывоз труб, не принимая во внима¬
ние деловых интересов «Стандард ойл».
«...Бросить взгляд в глубь вещей, за пределы внеш¬
них проявлений, meta physik,— это значит сделать по¬
пытку ухватить метафизическую действительность, при¬
коснуться к глубокому смыслу, подключить происходя¬
щее ко всей совокупной действительности человеческого
существования... Рассматривать нечто в себе и с объек¬
тивной точки зрения — это значит больше, чем удовле¬
творить некую потребность или развернуть хозяйствен¬
ную деятельность с целью получения прибыли...»
В самом ли деле епископ хочет сказать о связи
между нефтяным бизнесом и политикой?
«...К сожалению, так уж получилось, что мы в на¬
шем способе анализа оказываемся в плену частностей,
что процесс секуляризации, который привел к профани-
рованию всех жизненных сфер, охватил также и об¬
ласти экономики, техники и труда. Над ними уже не
осталось никакого нимба...»
Здесь епископ заблуждается. И дело не только в
том, что под навесом моей бензоколонки к рожде¬
ственской ночи устанавливают елку.
«В действительности же дело обстоит иначе. И эти
сферы причастны к богу. Все, что в них происходит,
является осуществлением божественного замысла... То,
438

что здесь осуществляется, есть даже нечто большее: не
только осуществление божественного замысла, но даже
продолжение собственного деяния и труда божьего. То,
что здесь осуществляется и будет осуществляться,—
это подражание, хотя и очень робкое, словам творяще¬
го: «Да будет...»
В самом деле, робкое подражание: «Да будет
«Эссо»...»
«И разве не падает блеск от такого глубокого усмо¬
трения действительности на все то, что хотя и подвер¬
гается пока лишь предварительному рассмотрению, но
рассматривается со всей тщательностью? Но и здесь
еще не охвачена вся действительность, которая заслу¬
живает такого рассмотрения. К идее о божественной
причастности человеческого труда ведет нас мысль о
служении человеческому сообществу. Все, что здесь
происходит, вплетено в рамки сообщества — это и есть
служение многих многим...»
К сожалению, для иллюстрации этой «мысли» я
в данный момент не располагаю цифровым материа¬
лом относительно распределения собственности в
рамках «Стандард ойл», биржевой стоимости ее ак¬
ций, прибылей, распределения дивидендов и т. д. Но
вот наконец многое проясняется:
«Такою предстает действительность, если немного
глубже заглянуть в нее. Но то, что есть, то и должно
быть. Это существующее должно быть усмотрено, при¬
нято, должно стать желаемым. Оно должно из онтиче-
ски-объективного стать этически-субъективным, стать
высшим нравственным деянием. И тот, кто работает во
имя этого, может рассматривать свое действие как
высшее призвание, как участие в осуществлении боже¬
ственного замысла, как продолжение деяния и труда
божьего, а в силу этого — как службу своим человече¬
ским братьям...»
Так вот какой предстает действительность, если
ее подвергнуть метафизической маскировке: «То, что
есть, то и должно быть». Это относится и к «Эссо»,
и к «Стандард ойл». Вот они-то и должны быть
«усмотрены, приняты, должны стать желаемыми».
Ведь у них -г- концессии для эксплуатации нефтяных
районов, а епископ стоит за тех, кто наверху... Он
просто включается в необозримое племя церковных
499

сановников, чье деяние и труд состоят в том, чтобы
утверждать, одобрять существующее, как таковое,
наделяя весьма проблематические капиталистические
отношения нимбом божественного одобрения...
Скандал не в том, что церковь рассматривает
бюргеров, «Эссо» и государство как своего рода кон¬
цессионеров для сильных мира сего. Забавно то, что
епископы, сияя от радости и произнося торжествен¬
ные речи, приспосабливаются к ожиданиям бюрге¬
ров, «Эссо» и государства...»82.
Эта критика говорит сама за себя—критика прак¬
тики католической церкви, которую осуществил один
из католиков, опираясь на девиз Карла Крауса: «Вой¬
ны и деловые книги ведут с именем бога». Мы не верим,
правда, наигранной веселости автора.
Здесь мы находим свидетельство в пользу того, что
противоречия между идеологией и реальностью, проти¬
воречия в сфере самих действительных материальных
отношений становятся ощутимыми. Официальная идео¬
логия благосостояния не может вытеснить сознание про¬
тиворечивости, преходящего характера, нестабильности
общественного состояния. Нарастает — и даже у апо¬
логетов этого состояния — понимание того, что социаль¬
ная идеология «мышления благосостояния» не может
выйти за пределы только негативной функции, что со¬
общество и единомыслие оказываются лишь фразой,
лишенной реального содержания.
Смешивая правильное и ложное, писатель Мартин
Вальзер пишет: «Экономические законы, в соответствии
с которыми развивается современное общество, были
созданы для того, чтобы предоставить по возможности
более полный простор для деловитости меньшинства.
То обстоятельство, что от ожидаемых и в самом деле
пожинаемых благ некая часть отделяется в пользу всех
остальных, используется для оправдания данной эконо¬
мической модели. И несмотря на это, еще не удалось
заинтересовать народ делами такого государства. Мас¬
сами сегодня можно располагать вовсе не благодаря
одному так называемому благосостоянию: государство
сплачивает скорее страх перед коммунизмом. Служа¬
щие и рабочие сегодня уже не подвергаются эксплуа¬
82 «Werkhefte», Februar 1964, S. 48 ff.
440

тации в процессе производства — времена такого найв^
ного капитализма прошли. Сегодня они подвергаются
эксплуатации в качестве потребителей. Благодаря тонко
развитому механизму пробуждения потребностей они
становятся рабами навязанных желаний, которые они
принимают за свои собственные. Коммунизм же изобра¬
жается злейшим врагом, который вновь бы все у них
отнял» 83.
От наивных представлений, будто экономические за¬
коны созданы по чьему-то произволу, будто «эксплуа¬
тация» в процессе производства есть модель XIX века,
можно отвлечься — они сами являются результатом
современных механизмов функционирования и маски¬
ровки. Но очень характерно утверждение, что буржуаз¬
ный практицизм, который разделяется и подкрепляется
идеологией благосостояния и рыночной экономики, не
сумел в содержательном смысле установить никаких
отношений общности. К государству остаются равно¬
душными, и если его одобряют, то лишь как гарантию
сохранения благосостояния, достижение которого от¬
нюдь не является его заслугой.
Противоречие между официально декларируемой
идеологией и идеологией практически осуществляемой
достигает своей особой остроты в том отношении, кото¬
рое устанавливается между клерикальной идеологией
со всеми ее притязаниями на абсолютный характер и
современной капиталистической практикой. Клерика¬
лизм находит свое выражение в клерикально-верхушеч¬
ном милитаристском государстве, в руководящих госу¬
дарственных партиях — ХДС—ХСС, этих партиях круп¬
ной буржуазии, где христианскими являются только
атрибуты; наконец, в идеологическо-политическом гос¬
подствующем положении христианских церквей, которое
является более значительным, чем когда-либо в истории
буржуазного общества в Германии. Клерикализм яв¬
ляется методом империалистической буржуазии, при
помощи которого она осуществляет свою власть, опи¬
раясь на церковные институты, авторитет церкви и на
распространенные в массах воззрения, используя их
как средство интеграции и господства и в идеологиче¬
ско-политическом, и в организационном отношениях.
83 «Ich lebe in der Bundesrepublik», S. 112 f.
441

Гитлеровский фашизм пьггался сделать основой
Своей идеологии воззрение, которое хотя и вырастало
из религиозных традиций, но имело нерелигиозную фор¬
му. Таким образом, он пытался воспользоваться неко¬
торой эрзац-религией. Он смог несколько потеснить, но
никак не вытеснить церковь. Но когда после дискреди¬
тации гитлеровского фашизма перед лицом истории
крупная буржуазия перешла к христианству, этому ми¬
ровоззренческому знамени всех антикоммунистических
сил, этот переход преследовал следующие цели. Во-пер¬
вых, в церковных взглядах стремились отыскать миро¬
воззренческий в конечном счете элемент, который мог
быть в любое время активизирован в борьбе против со¬
циализма. Во-вторых, христианство использовалось для
подмены мировоззренческими вопросами социальных
проблем, для затушевывания последних. При помощи
этих воззрений хотели снять с финансовой олигархии
вину за немецкую катастрофу, усмотрев причину по¬
следней в греховном отказе от религии. Но здесь с са¬
мого начала стремились к тому, чтобы можно было де¬
магогически отождествить коммунизм и гитлеровский
фашизм. Конечной целью была маскировка церковью
собственных классовых интересов. Правда, традицион¬
ные церковные организации вначале относились к гит¬
леровскому фашизму терпимо и в целом его поддержи¬
вали, ибо он обещал искоренить коммунизм и парла¬
ментарную демократию. Однако из-за того, что гитле¬
ровский фашизм претендовал на тоталитарное господ¬
ство в области мировоззрения, церковные силы вступи¬
ли с ним в конфликт. Несмотря на взаимные стычки,
церковь благословляла фашизм, объявляла его церков¬
но-государственным институтом. В конечном счете их
объединяли антикоммунистические и шовинистические
настроения. Многие люди, в силу религиозных мотивов
посвятившие себя борьбе с фашизмом, вовсе не получа¬
ли одобрения со стороны официальной церкви. Зато по¬
сле победы их действия были провозглашены заслугой
церкви как института. Видимость антифашистского про¬
шлого, то обстоятельство, что церковный аппарат не
понес никакого урона, заставили склониться к клери¬
кальной форме. Сюда присоединились и большая попу¬
лярность церкви после 1945 года, и ее традиция — быть
особой организацией, призванной обеспечить власть гос¬
442

под'ствующего класса. И пусть внутри самой'церкви как
организации верующих противостоят друг другу раз¬
личные классовые линии, пусть церковь и отличается от
государства и ХДС, имея особые интересы и выполняя
особые функции, все-таки церкви как идеологические
организации являются составной частью системы гос¬
подства, несмотря на все различия между ними и этой
системой.
Эта политика по сути дела является продолжением
той клерикальной политической линии, которая привела
к фашизму и над которой гитлеровский фашизм в
1933 году одержал победу, затем разгромив ее. Здесь
специфика заключается только в тактике постепенной
фашизации и «легального» террора. Продолжая старую
линию, ее модернизируют при помощи «достижений»
техники господства государственно-монополистческого
капитала, при помощи отказа (из-за поражения фашиз¬
ма) от гитлеровско-фашистского сословного идеала; бо¬
лее современной оказывается и ориентация на империа¬
лизм США. Католицизм в настоящее время получил
значительный перевес над протестантизмом, так как он
обладал более совершенной организационной структу¬
рой, более прочной опорой в массах, образованными
кадрами, идеологией господства, аккумулировавшей в
себе тысячелетний опыт. И даже численное соотношение
между верующими в Западной Германии существенно
изменилось в пользу католицизма (42%, тогда как в
прежней единой Германии насчитывалось лишь 37%
католиков). Именно поэтому католическая иерархия
непосредственно заинтересована в расколе Германии.
Обладая межнациональной организацией и идеологией,
католический аппарат господства как нельзя более пол¬
но соответствует империалистической политике «инте¬
грации Европы»; последняя же вполне отвечает исход¬
ной космополитической концепции католической идео¬
логии и провозглашается воплощением «христианского
Запада». Разветвленная система массовых организаций
католического аппарата, его развитая техника религи¬
озно-политического руководства прямо включена в со¬
вокупный механизм осуществления власти современ¬
ным государственно-'монополистическим капитализмом,—
включена как зависимая функциональная система в
сеть бюрократии, союзов, партий и т. д. В целом же та¬
443

кая роль клерикализма полностью соответствует тради¬
ционной политике католической иерархии в Германии;
когда нужно, она встает на сторону наиболее реакцион¬
ных и могущественных групп правящего класса-
Самое главное в клерикальной демагогии то, что она
затушевывает классовые противоречия национального и
международного масштаба, провозглашая главным про¬
тиворечием мирового развития противоречие между
христианством и атеизмом. Исходя из этого, она под¬
вергает проклятию коммунизм как атеистическое вос¬
стание против бога, цель подавления которого в прин¬
ципе оправдывает любые средства.
На место национал-социалистской демагогии о на¬
родном сообществе и «общей нужде» она ставит учение
об «общем благе» и гармонически справедливом сотруд¬
ничестве классов. Клерикальная демагогия безоговороч¬
но поддерживает частную собственность, говоря о ней
как о «естественном праве», установленном богом, и
дополнительном («праве», вытекающем из свойств чело¬
веческой личности. Прикрываясь маской «демократии»,
она поддерживает господствующий метод полного от¬
странения народных масс от участия в политическом
решении. Такая поддержка осуществляется также под
видом признания «умеренной демократии» (да и то к
этому вынуждает только разгром фашизма), ее сред¬
ствами оказываются оспаривание суверенитета народа
и требование безоговорочного авторитета государства.
Одновременно отказываются от критики капитализма
под предлогом критики его «извращений», а извраще¬
ния— совсем в. духе рассмотренной демагогии — тре¬
буют и обещают преодолеть. Эта демагогия предостав¬
ляет в распоряжение неоколониализма организацию и
антикоммунистическую идеологию. В деле атомного во¬
оружения и подготовки войны она играет особенно зна¬
чительную роль: истреблению солдат во имя интересов
немецкого империализма придается божественный
«смысл»; воспитывается готовность к жертвам и к кре¬
стовому походу во имя борьбы против коммунизма. Это
в достаточной мере показывает, сколь активна роль ка¬
толических и евангелических теологов в пропаганде во¬
оружения Западной Германии — вплоть до морального
оправдания атомной войны, которая якобы необходима
для защиты христианских ценностей. В то же время
Ш

клерикальная апологетика может выступать с претен¬
зией, будто она увещевает в пользу мира, проповедует
всеобщее примирение. И тут же она выдвигает лживые
обвинения в адрес «атеистического коммунизма», заяв¬
ляя, что он является причиной нужды и страха. Она
восхваляет мир и в то же время требует осуществления
христианского жизненного принципа как главного усло¬
вия мира. Она может ратовать за мирное сосущество¬
вание и одновременно призывать к контрреволюции в
социалистических странах.
Клерикальная идеология была подвергнута анализу
и критике в марксистской литературе84 — были рассмо¬
трены и ее социальные и политические концепции и ис¬
пользующие их организации, речь шла также о поли¬
тических силах и практических деятелях клерикализма.
Действенность идеологии клерикализма обусловливается
ее относительной традиционной устойчивостью, автори¬
тарным способом убеждения, ее укорененностью в раз¬
личных церковных организациях, она обусловливается
многозначностью ее форм, многослойностью структуры
ее идей — всех этих средств, помогающих установить
замаскированную систему идеологическо-политического
подчинения политике немецкого империализма. Она
действует как идеология социального и политического
умиротворения, маскировки и мистифицирования обще¬
ственной структуры, притупления классового и разру¬
шения национального сознания. Она действовала и дей¬
ствует как официальная идеология немецкого империа¬
лизма, она доставляет мировоззренчески-историческое
оправдание для его политики «интеграции Европы», она
формирует нормы для отношения к государству, служит
для воспитания идеологически обосновываемого и воз¬
действующего на эмоции антикоммунистического фана¬
тизма-
Но и мировоззренческая сущность этой идеологии, и
возможности ее действия говорят о кризисе буржуазной
идеологии. По сравнению с фашизмом наблюдается
84 См.: Heinz Mohrmannu. a., Katholische Soziallehre —
Klerikaler Volksbetrug, Berlin, 1960; Herbert Bertsch, CDU/CSU
demaskiert, Berlin, 1961; H. Mohrmann u. a., Mater et magi-
stra—70 Jahre Klerikaler Apologetik des Kapitals, Berlin. 1962г
445

даже углубление кризиса; данная идеология остается
жить после гибели фашизма как его наследница. Этот
кризисный характер впервые становится в полной мере
ощутимым благодаря системе противоречий между офи¬
циальной гражданскдй идеологией и практически испо¬
ведуемой гражданской идеологией, которые обостря¬
ются в процессе разложения империалистической идео¬
логии.
С самого начала клерикальная идеология — там, где
она выступает не только как норма для признания и
уважения, но должна быть практически, социально обя¬
зательной,— самими ее адептами сводится к практиче-
ски-трезвому уровню. Подобно тому как епископ, кото¬
рого мы цитировали выше, усматривал в открытии фи¬
лиала концерна деяние божие и благословлял все суще¬
ствующее, так в экономической политике ХДС христи¬
анские принципы сводятся к неолиберальной концепции
«социальной рыночной экономики», а эта последняя вы¬
глядит на деле как хозяйство, где усиливается власть
концернов. Весьма деликатно церковь заставляют иг¬
рать особую роль: быть инстанцией на службе сильных
мира сего, освящать практические потребности и ценно¬
сти— и не больше. Так, государственный секретарь
Мюллер-Армак, выступая перед евангелическими рабо¬
чими кругами ХДС—ХСС, заявил:
|«По вполне понятным причинам в европейском раз¬
витии уже издавна приобрела специфическую глубину
конкретизация социальной ответственности на основе
установок веры. Ни один социальный строй не может
отказаться от того, чтобы его носителем было ценност¬
ное сознание, которое также является предпосылкой от¬
ветственности за ближнего. Механизм рынка разъедает
прежде всего ценностный фундамент... Но хотя функция
христианского осмысления наших задач в обществе яв¬
ляется уникальной, мне представляется столь же необ¬
ходимым подчеркнуть, с другой стороны, относительную
самостоятельность инструментального порядка, в рамки
которого данное осмысление включено. Общество, в ко¬
тором мы живем, также и в этом отношении является
плюралистическим обществом, в котором сосуществуют
католики, протестанты и секуляризированные люди...
Организационная проблема целостного свободного по¬
рядка состоит, однако, в том, чтобы в нем с необходи-
446

Мостью сосуществовали различные ценностные структу¬
ры и чтобы ни одна из групп не могла присвоить себе
тотальное право быть представителем целого. Христиан¬
ские группы также вступают в отношение с обществом,
где существуют различные группы и ценностные пред¬
ставления... И это плюралистическое общество едва ли
может соответствовать тому порядку, который дедуци¬
рован из содержания какой-нибудь специфической
веры»85.
В этом высказывании Мюллер-Армак отсылает като¬
лическую критику номинальной веры к рыночному эко¬
номическому механизму. Но он идет дальше: он прого¬
варивается, что безусловный авторитет божественных
заповедей встречает ограничение в экономической прак¬
тике. Отвергая абсолютные претензии одной «группы»,
он отнюдь не требует терпимости. Он выступает с тре¬
бованием абсолютного характера тех ценностей, кото¬
рые лежат в основе концепции социального рыночного
хозяйства,— он превращает их в общие ценности «плю-
|рал1истическо1го» общества, покоящегося на нормах сво¬
бодного движения капитала, на свободе собственности
и свободной продаже рабочей силы. Но это и есть те
фундаментальные ценности, в признании которых едины
все официальные партии —от ХДС до СДПГ периода
Годесбергской программы. Иррациональность этих «цен¬
ностей» — выражение норм стихийного поведения, ру¬
ководящим началом которого является прибыль. Выдви¬
гаемый Армаком взгляд на социальное рыночное хозяй¬
ство как объединяющую формулу общественной страте¬
гии, цель которой якобы состоит в том, чтобы достиг¬
нуть гармонического единства («личной свободы, эконо¬
мической и социальной устойчивости и роста»86 * 88,— этот
взгляд только выявляет все то, что практически осуще¬
ствляется в интересах сильнейших монополий современ¬
ного государственно-монополистического капитализма.
А в условиях конъюнктуры даже удается сдержать
взрывную силу социальных антагонизмов. Однако по¬
скольку связь, внутренний принцип общественного дви-
85 Alfred Muller-Armack, Das gesellschaftspolitische
Zeitbild der sozialen Marktwirtschaft, in: «Evangelische Verantwort-
ung», Heft 12, 1962, Beilage, S. 5.
88 Там же.
447

Жёйия остаётся под запретом, то санкционируется Дви¬
жение капитала. Так, Зигфрид Бальке, придерживаю¬
щийся западнохристианской аргументации, говорит в
своей книге «Разум в нашу эпоху»: «Хотя индустриаль¬
ное общество, наблюдаемое в его становлении, значи¬
тельно усовершенствовало свои материальные основы,
но сущность его как общественной формы еще не из¬
вестна. Ему не хватает духовного содержания, обяза¬
тельности представлений о порядке, что уже развито и
имеет место в общественно-политическом сознании хри¬
стианского социального порядка»87. Затем он декрети¬
рует: «Наука (какая? — В. X.), во всяком случае, при¬
шла к заключению, что логически бесперспективно вы¬
водить принцип распределения из самой экономики и
таким способом стремиться к обоснованию социального
строя»88. И здесь Бальке описывает главное табу своей
идеологии предпринимательства (а также и то, что
означает свобода социального рыночного хозяйства):
«Решение, касающееся свободы, самоответственности и
права самоопределения индивида, обусловливает реше¬
ние в пользу свободно ориентированной экономики»87 88 89.
А отсюда Бальке делает вывод: «Социальное обеспече¬
ние как правовая претензия... есть продажа личной сво¬
боды государству»90- Оказывается, что право личного
самоопределения во всем его величии в равной мере от¬
носится к директору банка и его прачке: каждый дол¬
жен знать свое место. Решение во имя такой свободы,
свободы более сильного, и есть основная ценность капи¬
талистического рыночного хозяйства.
Здесь проявляется специфическая функция клерика¬
лизма: даже если оставить в стороне его исходные со¬
циальные позиции, все равно ясно, что он служит делу
религиозного освящения существующего порядка, осу¬
ществляет превращение материальной объективности
наличного общественного состояния в субъективные
ценности. Тем самым существующий порядок получает
метафизическое обоснование. 'Однако именно в этом
87 Siegfried Balke, Vernunft in dieser Zeit, Diisseldorf—
Wien, 1962, S. 31.
88 Там же, стр. 38.
89 Там же, стр. 26.
90 Там же, стр. 38.
448

механизме —а он-то и показывает, как необходимо с
идеологической точки зрения подобное освящение в тех
случаях, когда не хотят открыто, цинично демонстриро¬
вать зоологический эгоизм,— религиозное представление
становится сознательной иллюзией и в ходе массового
использования подвергается разрушению, неизбежно
осуществляемому самим господствующим классом.
Вместе с названными выше элементами идеология
боннского режима включает в себя элементы разложе¬
ния: ведь она, с одной стороны, выступает под лозун¬
гом защиты свободы и демократии, а с другой стороны,
неминуемо должна требовать их ликвидации во имя
милитаризма. А милитаризация разрушает свободу и
демократию для обычного верноподданного. Финансо¬
вая олигархия только тогда может использовать демо¬
кратию, когда последняя уже перестает быть демокра¬
тией, когда политическая деятельность масс во имя
собственных интересов допускается в лучшем случае
как псевдоактивность. Милитаризация же требует ра¬
стущего принудительного конформизма, послушания,
слепого и непререкаемого подчинения авторитету, а
значит, усиливающегося фашистского подавления дей¬
ствительных устремлений народа. И вот именем демо¬
кратии как «свободного порядка» подавляется массо¬
вая демократическая деятельность, объявляемая огра¬
ничением свободы; развивается система легального тер¬
рора. Так получается, что во имя демократии разру¬
шается она сама: уже отказ от демократии, основанной
на «плебисцитах», в пользу «представительной» демо¬
кратии, отчетливо это доказывает.
Но здесь существуют важные идеологические след¬
ствия. Чем шире осуществляется милитаризация, тем
более обесценивается официальная идеология. Милита¬
ризация с необходимостью гальванизирует исторически
отжившие и отвергнутые традиции. Но взаимное сбли¬
жение мнимого антифашизма и фашизма ни в коей
мере не ведет к «деидеологизации» — оно ведет к ци¬
низму. Защита Запада становится выгодным делом для
человека, инструмента этой защиты. Но из-за этого
равнодушия и технизации политико-моральные мотивы
лишаются той силы, которая присуща самодеятельно¬
сти, действительно активному участию. Правда, внут¬
ренние колебания мобилизующей идеологии между аме¬
15—202
449

риканским бизнесом и католическим благословением в
высшей степени опасны, если принять во внимание со¬
временные средства ведения войны. Но все-таки эта
идеология лишена действительно мобилизующей силы.
И если такое противоречие присуще любой империа¬
листической милитаристской идеологии, то следует при¬
знать, что в современных условиях оно достигло край¬
него обострения.
Идеология боннского режима не только отражает
все большую неспособность маневрировать. Она отра¬
жает необходимость в маскировке и одновременно — в
сбрасывании этих масок. Она не только отражает идео¬
логический кризис, демонстрируя неспособность развить
позитивное содержание, объединенное главной идеей; не
только обнаруживает объективную бесперспективность,
невозможность прийти к мобилизующему реалистиче¬
скому идеалу будущего, подменяемому теологическими
конструкциями. Она есть выражение позиции, которая
объективно является последней. Бесспорно, немецкий
империализм никак не сможет успешно осуществить
имманентно присущего ему стремления к экспансии, к
войне на путях реванша, к завоеванию ГДР, к нападе¬
нию на Советский Союз — то есть именно те тенденции,
которые определяет и выражает его идеология.
Эта идеология мобилизации к атомной войне нахо¬
дится в абсолютном и непримиримом противоречии с
жизненными интересами народных масс, которым такую
идеологию внушают, она должна замаскировать это
противоречие. Сторонники этой идеологии хотят, чтобы
внушалась вера в незаконченность второй мировой вой¬
ны, и в то же время считают необходимым отмежевы¬
ваться от гитлеровского фашизма; но в ходе ремилита¬
ризации этой идеологией с неизбежностью возрожда¬
ются фашистские традиции; прикрываясь именем свобо¬
ды и демократии, отмежевываются от фашизма; затем,
тоже во имя свободы и демократии, обосновывают не¬
обходимость ликвидации последних. Далее следует от¬
крытый отказ от свободы и демократии, поскольку они
препятствуют милитаризации. С помощью либеральных
аргументов эта идеология должна освящать жизненный
уровень и конъюнктуру, чтобы затем при помощи мили-
таристски-клерикальных аргументов требовать жертв;
она восхваляет свободу индивида и в то же время в
450

духе клерикального милитаризма требует его подчине¬
ния делу подготовки войны. Прикрываясь именем на¬
циональных интересов, она отказывается от нацио¬
нального суверенитета; прибегая к традициям потерпев¬
шего поражение немецкого милитаризма, она рисует
перспективы его будущих побед. Во имя спасения Евро¬
пы этически обосновывается превращение Германии в
атомную пустыню. Немецкий милитаризм не может
больше использовать удобную однопартийную систему
Гитлера — уж слишком она себя дискредитировала. Но
ему приходится подчинить все буржуазные партии
ХДС, объединить разнообразные идеологии под знаком
антикоммунистического конформизма- Правда, в этих
же рамках — с целью более широкой мобилизации — с
необходимостью допускаются все идеологии и тради¬
ции: от монархизма до традиций СС. Приходится реа¬
билитировать то, что одновременно подвергается про¬
клятию. Исключаются же в общем и целом все те
идеи, из которых могут вырасти демократические огра¬
ничения господства монополий и политики подготовки
к войне.
И хотя клерикализм сегодня официально господ¬
ствует, его действенность остается ограниченной; в ко¬
нечном счете то основное противоречие, которое в Гер¬
мании разделяет классы, вносит раскол и в клерикаль¬
ные общины.
В то же время этот клерикализм является симпто¬
мом «последнего рубежа». То обстоятельство, что бур¬
жуазия вынуждена прибегать к христианским представ¬
лениям, чтобы развить мировоззренческую антикомму¬
нистическую мотивацию, то есть прибегать к таким воз¬
зрениям, с которыми она некогда боролась, что она
стимулирует превращение этих представлений в офици¬
ально-государственную идеологию,— все это показы¬
вает, что ее собственные мировоззренческие идеи стали
непригодными и уже не в состоянии прямо воодушев¬
лять людей во имя целей капитализма и вообще земных
целей. И вот опорным пунктом становятся еще уцелев¬
шие, наиболее реакционные мифологические церковные
суеверия — из тех, что были одновременно и разруше¬
ны, и сохранены капиталистической практикой.
Но конформизм, связанный с признанием религии,
не в состоянии образовать сколько-нибудь единой идео¬
15*
451

логии; он не может устранить церковный религиозный
раскол — так же, как он не в состоянии действенным
образом противостоять растущему индифферентизму,
равнодушному отношению масс к содержанию церков¬
ных учений и к культовым формам.
При этом боннский режим имеет своей опорой бю-
рократически-институциональную фашизацию, методы
последовательного перехода от клерикального по своей
сути элитарного государства к клерикально-милита¬
ристской диктатуре, постепенную («легальную» подго¬
товку милитаристской диктатуры; население здесь шаг
за шагом «приучают» к военным приготовлениям. Все
это, вместе взятое, характеризуется стремлением ком¬
пенсировать недостаточную готовность к активным дей¬
ствиям организационными скрепами, легальным при¬
нуждением и финансовой коррупцией.
Современная идеология мобилизации имеет своей
предпосылкой разочарование в предшествующих фор¬
мах идеологической мобилизации и примирения. Она
обретает форму синкретизма отживших традиций. Этот
синкретизм в его политически-социальной форме разви¬
вается внутри антикоммунистического конформизма, а
мировоззренческое выражение он находит в конфор¬
мизме антиатеистического, более или менее идеалисти¬
ческого и религиозного толка. Идеологический рынок
по сути дела переполнен множеством традиционных
идей, взаимопроникающих, сосуществующих и борю¬
щихся друг с другом. А внутри этого рынка — через
влияние церковных и школьных авторитетов, благодаря
утонченности современной рыночной рекламы и техни¬
ки обработки общественного мнения — проводятся те
или иные удобные руководящие идеи, соответствующие
всеобщей идеологической схеме. При этом конформизм
в целом способствует принятию различных традицион¬
ных направлений, взаимопроникновению либеральных,
реформистских, клерикальных и гитлеровско-фашист¬
ских традиционных идей.
Различие между гитлеровско-фашистской и клери¬
кально-милитаристской идеологией мобилизации, без
сомнения, говорит об усилении кризиса буржуазной
идеологии, который не может быть преодолен благодаря
прогрессу в области техники манипулирования. Это об¬
наруживается в углубляющемся противоречии между
452

официальной идеологией и идеями, предназначенными
для торжественных случаев, и между повседневным
практическим сознанием.
Так, западногерманский социолог Ральф Дарен-
дорф пишет: «Если рассмотреть нормы и действитель¬
ное поведение человека в Федеративной республике се¬
годняшнего дня, то придется удивляться тому, насколь¬
ко они опровергают тот стереотип немца, который из¬
вестен из литературы. Еще и сегодня многие люди в
других странах ориентируются на привычные черты
предполагаемого немецкого национального характера:
прилежность, основательность, умение подчиняться, лю¬
бовь к военному, дисциплина, склонность к романтике
и т. д. Но между тем немецким обществом по существу
дела руководят другие ценности: стремление к личному
успеху, ориентация на свободное время, на потребление,
индивидуализм, подчеркнутое отклонение всякой воен¬
ной дисциплины, деловитость, «материализм» — вот яв¬
ные черты современного социального поведения. Нет
никакой цементирующей идеи, которая ставила бы
«целостность» общества выше блага индивида. Напро¬
тив, индивид и его личное счастье в современной За¬
падной Германии находятся на верху ценностной шка¬
лы»91. И Дарендорф многократно указывает — и без
всякого негативного к этому отношения — на «материа¬
лизм господствующих ценностей», на «материалистиче¬
скую ориентацию человека».
Картина, нарисованная Дарендорфом, пусть и гру¬
бая, в какой-то степени отражает обычный повседнев¬
ный буржуазный практицизм и вырастающие из него
нормы, возникающие после дискредитации сословно¬
буржуазных норм. В ней отражается ценностный ба¬
ланс «буржуа», «приватного» человека, полностью при¬
способленного к капиталистическим отношениям.
Правда, сопоставление с традиционным «стереоти¬
пом немца» вряд ли могло быть удачным: собственно,
противоположностью по отношению к «приватному» по¬
ведению является идеал гражданина (мы пока отвле¬
каемся от сомнительности самого изображения немец¬
кого национального характера). В общем-то речь идет
91 Raloh Dahrendorf, Gesellschaft und Freiheit, Mun¬
chen, o. J., S. 315.
453

вовсе не о новом явлении, но о совершенно обычном
буржуазном поведении в условиях конъюнктуры, варьи¬
рующемся в зависимости от состояния производитель¬
ности труда, степени отчуждения труда. Здесь следует
принять во внимание и тенденцию к аполитичности, ко¬
торую порождает государственно-монополистический
капитализм. Можно дать аналогичные описания, опи¬
раясь на всю историю буржуазного общества, ибо здесь
большей частью заимствуются масштабы тех шкал цен¬
ностей, которые были разрушены и ликвидированы ка¬
питализмом. Подобные же определения можно найти в
церковных жалобах на практический материализм, жа¬
лобах церковных социологов, которые с беспокойством
констатируют возврат практицистского христианства.
«Сегодня всюду ощутимо состояние внутреннего рассеи¬
вания, мы всюду встречаем безрелигиозность и прак-
тицистское безбожие. Хрупкие стены чисто внешнего
вероисповедания разрушаются» — такова главная мысль
корреспонденции агентства Гердер от декабря 1962
года 92.
Жалобы на нарастающее религиозное равнодушие,
материализм, непопулярность церковников, бессилие
церковных миссий не прекращаются. Все старания Ва¬
тиканских соборов, их политика приспособления не мо¬
гут устранить причин неверия. Начертанная Дарендор-
фом картина хотя и включает практически признанные
ценности и престижные нормы, но она не касается сте¬
пени их осуществления, не говорит о балансе счастья,
об уровне гуманизма и культуры; она не говорит о
страхе перед силой этих ценностей, не касается условий
и возможностей их осуществления, не говорит о качест¬
вах наслаждений, лежащих вне отчужденного труда.
В характеристике Дарендорфа исключены также и эле¬
менты, которые сознательно сохраняются в действи¬
тельном мировоззрении из соображений низменного
практицизма. Материализм, о котором здесь говорится,
не имеет ничего общего с философским материализмом;
если судить по его описанию, он имеет своим источни¬
ком осмеянное уже Энгельсом обывательское представ¬
ление о материализме. Это слово используется в дан-
92 См.: Harrv Schmelzer, Helmut Schwarz, Die
Krise des Katholizismns und die klerikale Soziolo^ie imd Sta+istik,
in; «Deutsche Zeitschrift fiir Philosophic», Hf. 12, 1962, S. 1508 ff.
454

йом случае для обозначения практического поведения,
направленного на непосредственно ощутимые матери¬
альные ценности, на те блага, которые может потре¬
бить изолированный индивид. Для такого поведения
общественная зависимость есть только средство для
индивидуального существования; для него общество ни¬
чем не отличается от природной среды, ибо требует
приспособления; труд и наслаждение в этом случае но¬
сят на себе печать отчуждения.
Связь практицизма и мировоззрения, повседневной,
морализирующей идеологии и идеологии мобилизации
уже была рассмотрена. Практика, описываемая Дарен-
дорфом, обслуживается при помощи той идеологии, ко¬
торую Шельский назвал ущербной неавангардистской
идеологией западного минимума. Ее официальным про¬
тивовесом, воплощением святости являются те идеоло¬
гии, которые либо носят откровенно клерикальный ха¬
рактер, либо опираются на фундаментальные ценности,
принятые на веру без всякого обоснования — такова,
например, Годесбергская программа СДПГ. Когда они
находят свое теоретическое выражение, их идеалисти¬
ческий теоретико-познавательный характер становится
несомненным; нормой же осмысления тех связей, кото¬
рые порождают практицизм, становится особого рода
иллюзорное, превратное понимание.
Однако здесь выявляется существенное противоре¬
чие между этими действительными нормами поведения
и ценностями, между стремлением выдвинуть на первый
план индивида, его счастье, его успех, его потребление
и официальной мобилизующей идеологией, которая обя¬
зана воспитать готовность к жертвам — по крайней
мере когда речь идет о бундесвере. И это тем более
важно в условиях, когда рассмотренный выше процесс
разрушения одновременно в значительной степени
ослабляет действенность таких идей, которые призы¬
вают к активности, жертве, («самоотдаче». Это имеет
своими следствиями, с одной стороны, нарастающее
мировоззренческое оскудение официальной идеологии
боннского режима, а с другой,— усиление манипулятор¬
ских мировоззренческих устремлений во имя антиком¬
мунистического воспитания. «И здесь требуется муже¬
ство, чтобы вызвать к жизни эмоциональные силы, ко¬
торые наше время, отдавшееся материализму, так охот¬
455

но и с насмешливым состраданием отвергает. Правда,
мы могли бы усомниться, и не без основания, действи¬
тельно ли рациональные элементы воздействуют на че¬
ловеческую историю как доминирующий импульс»,—
пишет некто Герхард Бауман, требуя, чтобы «мы вновь
оживили динамическое идейное достояние нашей жиз¬
ненной основы. Мы сознательно говорим: оживили
вновь, ибо фактом остается то, что западное духовное
достояние надолго заключено в интеллектуальное гет¬
то...»93. Еще более откровенно высказывается клери¬
кально-фашистский идеолог Винфрид Мартини, говоря,
будто «свобода, по всей видимости, не пробуждает в
широких слоях народа никакого желания ее защи¬
щать» 94. Демократия также оказывается «западным»
оборонительным лозунгом. Мнение Мартини по данно¬
му вопросу: «Демократия, очевидно, только там может
пробуждать защитные импульсы, где она еще действует
как иррациональный миф... Против того, что мы стре¬
мимся сделать демократию иррациональным мифом (!),
который один в состоянии затронуть душевные силы
граждан, возразить нечего... Мы должны со всей серьез¬
ностью спросить себя, наступило ли для нас это время...
Национализм сегодня не действует разрушительным
образом, но он больше уже не объединяет; и мы тщетно
ищем ему замену»95.
Тот цинизм, с которым признается необходимость
фабрикации мифов, Мартини превосходит только то¬
гда, когда объявляет Иностранный легион образцом для
бундесвера: ведь он был мифом для самого себя, объ¬
единившим одних только военных исполнителей, кото¬
рых можно было использовать подобно механизирован¬
ным моделям- Это и есть подлинный нигилизм, который
здесь, в практической дискуссии, выступил с жестокой
откровенностью.
Те факты, которые цинично описывает Мартини и
которые он пытается преодолеть во имя милитаризации,
чуть ли не повсеместно и с горечью воспринимаются
как свидетельство бессилия официальной клерикальной
идеологии: «Каково же, собственно, то понимание сво¬
93 «Wehrkunde», Heft 4, 1958, S. 189.
94 Там же, вып. 12, 4958, стр. 655.
95 Там же.
456

боды, которого достигают на Западе? В большой поли¬
тике свобода уже совершенно открыто и вопреки всем
взаимным уверениям является весьма сомнительным
признаком, говорящим о праве более сильного. А сво¬
бода в личной сфере? Разве она есть нечто иное, чем
свобода достигнуть для себя определенного жизненного
уровня? Разве свобода наряду с холодильником и теле¬
визором не стала одним из потребительских благ за¬
падного комфорта, которыми пользуются, изнашивая и
затем выбрасывая их? Мы стали потребителями свобо¬
ды. Но собственно, продолжаем ли мы продуцировать
ее в нашей жизни? Есть ли еще источники, из которых
ее можно черпать?»96
Так жалуется теолог Гельмут Тилике — с той целью,
чтобы сделать из «свободы» антикоммунистический при¬
зыв. Его концепция свободы как причастности богу в
данной связи не столь интересна. Фантастика разви¬
вается в качестве альтернативы капиталистической
практике, для ее антикоммунистической защиты. Но
именно эта практика лишает фантастику ее ореола.
Александр фон Рюстов делает признание, которое по
своей сути является всего лишь восхвалением налично¬
го состояния, но которое из-за своей наивной жестоко¬
сти выдает автора больше, чем он рассчитывал: «Для
целей нашей сегодняшней ситуации вполне достаточ¬
ным является следующее определение свободы: свобо¬
да есть то, чего нет по ту сторону железного занавеса и
чем мы здесь, у нас, по эту сторону железного занаве¬
са, обладаем, несмотря на все частные недостатки.
И для наших целей этого достаточно. Мы все знаем
совершенно точно, что здесь имеется в виду»97.
Свобода здесь, с одной стороны, становится бессо¬
держательной формой, в которую облечено чисто субъ¬
ективное мнение, а с другой стороны, она объявляется
исключительным достоянием Запада.
Только подчиняться тому, что имеется в наличии,—
вот реальное содержание теологической формулы Ти¬
лике, требующей фанатического подчинения богу как
чуждой, неведомой силе. На самом деле здесь отра¬
90 «Wo stehen wir heute?», hrsg. v. Hans Walter Bahr, Guters¬
loh, 1960, S. 64.
?7 «Frankfurter Allgemeine Zeitung», 29.1.1960, S. 9,
497

жается ta власть, которую имеют над наличным со¬
стоянием чуждые общественные силы. Господство чуж¬
дой, мистифицированной общественной силы капита¬
ла— эта историческая несвобода — выступает как сво¬
бода для владельца капитала и как подчинение фанта¬
стической сверхсиле: здесь одно обусловливает другое,
есть одновременно и ложь, и истина своего другого.
Концепция Рюстова, определяющего свободу как
военный долг, соответствует клерикальной универса¬
листской претензии — осуществить такую свободу в
ГДР, в Советском Союзе, во всем мире. Уже за всеобщ¬
ностью теоретических формулировок скрывается, актуа¬
лизируется программный замысел, классовая агрессив¬
ность.
Формулировка Рюстова в силу ее бесстыдной откро¬
венности весьма типична для апологетики существую¬
щего порядка- Все сказанное концентрируется в том ча¬
сто высказываемом утверждении, будто современная
эпоха является послеидеологической и будто мощные
идеологические системы сошли со сцены. Однако здесь
лишь обнаруживается, что идеи, служащие империали¬
стической мобилизации, достигли уровня сознательной
иллюзии. По мере победоносного развития социалисти¬
ческого мира и реализации идей социализма и комму¬
низма все сильнее становится принудительная необхо¬
димость делать ставку на собственность и силу. Эти
последние — подлинная суть «священных ценностей».
По сравнению с гитлеровско-фашистской фазой кри¬
зис буржуазной идеологии в Германии углубился, что
было результатом революционного развития в мире и в
Германии, результатом крушения реакционных, агрес¬
сивных империалистических сил. Различные аспекты
являются выражением указанных моментов. Прежде
всего весьма характерным является факт возврата к
клерикальной идеологии, традиционной добуржуазной
идеологии фантастического характера; но сделать ее
общественно-обязательной при этом не удается. Идео¬
логическая анархия остается непреодолимой. Углубле¬
ние кризиса выражается в следующем. Гитлеровский
фашизм еще пытался противопоставить коммунизму
утопию сообщества, хотя и насквозь иллюзорную. Те¬
перь же едва-едва удается противопоставить коммуниз¬
му апологетику, изменчивую в своем конкретном миро¬
458

воззренчески-теоретическом обосновании, противопоста¬
вить идею «защиты» западного достояния. Не удается
выдвинуть всеобъемлющей, интегрирующей идеи, пози¬
тивной, воодушевляющей социальной перспективы. На¬
против, резко ощущается отсутствие такой идеи, не¬
устранимое сползание к частностям и непригодность
имеющихся заповедей. Здесь мы находим отражение
идеологической дезинтеграции. Единство, идеологиче-
ски-политическую интеграцию можно обнаружить разве
в негативном аспекте идеологии, в антикоммунизме, ре¬
альной альтернативой которого является капиталисти¬
ческий практицизм. Ему соответствует господство эгои¬
стического индивидуализма, для которого общественная
связь является внешним средством для поддержания
существования, условной фразой, средством для утвер¬
ждения престижа. Туманности гражданского идеала со¬
ответствует преобладание циничного практицизма; про¬
тиворечие между частным и общественным становится
более резким. Нарастает равнодушие по отношению к
идеологическим вопросам. Противоречие между офици¬
альными ценностями и воскресными проповедями, с од¬
ной стороны, повседневной практикой и реальностью —
с другой, никогда не было столь значительным; оно
осознается теперь и на уровне субъективного на¬
строения.
К концепции «сформированного общества» примы¬
кает попытка создать и претворить в жизнь программу
идеологически-политической стабилизации, попытка,
предпринимаемая перед лицом надвигающихся эконо¬
мических и политических кризисных явлений. Она,
безусловно, является бесперспективной — не в том смы¬
сле, что она не производит фашизирующего воздей¬
ствия, а в том, что идеологической стабилизации обес¬
печить не удается. Эта программа «сформированного
общества», провозглашенная в 1965 году,— долгосроч¬
ная общественно-политическая программа и концепция
наиболее реакционных сил немецкого монополистиче¬
ского капитала. Это модернизированная программа
фашизации, учитывающая потребности научно-техниче¬
ской революции и имеющая экспансионистские цели.
«Сформированное общество» провозглашается универ¬
сальной моделью общества. Оно должно «служить об¬
разцом объединенной Европы... руководящей идеей в
459

деле нового преобразования нашей части земного шара
и вообще моделью для экономического и социального
развития других народов... Одновременно это общество
служит... делу идеологического и политического ниспро¬
вержения социализма»98.
Эта безумная претензия — всего лишь новое издание
старого лозунга, будто миру следует придать немецкую
сущность; в особенности народы африканских, азиат¬
ских и латиноамериканских государств должны будто
бы руководствоваться этой сущностью как своим идеа¬
лом и программой. Ибо формирование, как здесь заяв¬
ляют, является результатом развития «индустриального
общества», которое как раз в Западной Германии до¬
стигло своего высшего развития.
Идея «сформированного общества» не нова. По
своей сути она является смесью клерикальных и кон¬
сервативных концепций, социологической теории «инду¬
стриального общества», а также результатом буржуаз¬
ных социологических учений о предприятии и институ¬
тах. Данная концепция развивает в точности ту же
идеологическую схему, которая была ранее изложена и
которая современным государственно-монополистиче¬
ским капитализмом была только радикализирована.
Принципиальной моделью становится, здесь ориента¬
ция всего общества на достижение «всеобщего блага»,
носителем которого должно быть государство, значи¬
тельно усилившее свою власть. Кроме того, ориентиру¬
ются на классовую гармонию и классовое сообщество,
на сплошную организацию общества по кооперативно¬
му принципу, резко подчеркивая при этом ведущую со¬
циальную роль крупной промышленности, а значит, и
крупной буржуазии. О «миссии» мы уже говорили.
Основной политической тенденцией является движение
к иерархическому принципу дисциплинирования на¬
ции— движение через антикоммунизм, радикальный от¬
каз от буржуазной демократии, через усиление антили¬
берализма.
Если мы ближе присмотримся к этой концепции, то
обнаружим в ней следующие утверждения:
1.	Сформированное общество является третьей фа¬
зой индустриального общества. Первая фаза — «классо¬
98 «Dokumentation unserer Zeit», Berlin, 1965, Heft 344, S. 22.
460

вое общество XIX столетия». Вторая фаза, наступившая
в конце первой мировой войны,— «плюралистическое
общество, основанное на союзах». В нем крупные сою*
зы рабочих, работодателей, крестьян и т. д. борются
друг с другом за влияние, участие в распределении об¬
щественного продукта. Ныне наступила третья фаза,
когда политический, мировоззренческий и социальный
плюрализм якобы устраняется и преодолевается, сме¬
няясь высшим уровнем организованного единства и
интеграции.
2.	Сформированное общество, заявляют далее, есть
высокоинтегрированное, целиком индустриализирован¬
ное и организованное сообщество «групп», работающих
на кооперативных началах. И эти группы не раздира¬
ются социальной борьбой и культурно-мировоззренче¬
скими разногласиями: они внутренне едины, гомоген¬
ны; ведь все эти кооперированные группы направляют
свои усилия на «общее благо». Вполне в духе высоко¬
развитого капитализма сформированное общество осно¬
вывают на «социальном рыночном хозяйстве», которое-
де подчиняет высшим политическим решениям разли¬
чающиеся между собой интересы, поддерживает дина¬
мическое равновесие между экономическим ростом,
стабильностью и социальной устойчивостью, а значит,
как утверждают сторонники этой концепции, нивели¬
рует социальные различия.
3.	Сформированным немецким обществом, продол¬
жают сторонники этой концепции, руководит автоном¬
ное государство, самостоятельное по отношению ко
всем интересам отдельных групп, носитель «всеобщего
блага». В результате это общество представляет собой
«сообщество, построенное по принципу деятельности»
(Leistungsgemeinschaft) — общество без антагонизмов,
рационально функционирующее и организованное, еди¬
ное предприятие. Для устранения антагонизмов и тре-
буется-де «современная техника управления и политиче¬
ского формирования воль», «новые формы государ¬
ственного господства» — реформирование парламента,
партий и финансов. Термин «свободно-демократиче¬
ский» в этом случае означает включение в систему гос¬
подства, свободную от всяких помех.
4.	Сформированное общество, говорят нам, есть об¬
щество с четко выраженным общесоциальным созна¬
461

нием. Последнее является решающим, объединяющим
моментом в данном обществе.
«Общество, чтобы быть дееспособным, нуждается во
всеобще-обязательных целях, то есть таких, которые
сохраняют свое значение для всех членов этого обще¬
ственного организма. Поскольку и пока какое-либо об¬
щество можно считать здоровым, оно ожидает или тре¬
бует от своих ведущих политиков, чтобы они указали
общесоциальные цели и объяснили, на каком уровне
исторического развития находится общество»99.
Вся эта концепция, которая в ее существенных чер¬
тах была разработана социологами Гётцем Брифом,
профессором политических наук, и философом Эриком
Фёгелином, публицистами Рюдигером Альтманом и
Иозефом Германом Уиландом, есть специфическое
оформление всеобщих стратегических целей, которое
может быть легко заменено иной формулировкой. По¬
этому следует отличать друг от друга данную формули¬
ровку, вытекающую из агрессивных интересов финан¬
совой олигархии, и демагогически-идеологическую фор¬
му обоснования и осуществления тех же целей.
Изложенным выше целям — ускоренными темпами
достигнуть усиления экономической и военной мощи не¬
мецкого империализма, создать для этого внутренние
предпосылки — служит рассмотренная программа. От¬
сюда и возникают ее цели: идеологическо-политическая
организация, нивелировка и мобилизация общества.
Усилившаяся тотализация власти крупного капита¬
ла, '.наиболее четко выступившая в форме государствен¬
но-монополистического капитализма, служит подрыву
демократии, который осуществляется под лозунгом «пре¬
одоления плюрализма», служит тотальной интеграции
профсоюзов в фашистском смысле и устранению всякой
оппозиции. Моделью здесь является практически нереа¬
лизуемое понимание общества как большого концерна,
на службу которому поставлены современное руковод¬
ство предприятием и социотехника.
Эта модель возникает из самой социальной практи¬
ки и особенно близка общественно-политической идео¬
логии государственно-монополстического капитализма.
Внутрипроизводственные отношения крупного концерна
99 Там же, стр. 23.
462

(включая анонимность капитала, разделение фукций
собственника и управляющего), эту модель технологи¬
чески оправдываемой организационной структуры ра¬
ционально организованных и идеологически опосредо¬
ванных отношений, она переносит на общесоциальные
отношения. Тогда программа организации политико¬
идеологических отношений и манипуляции ими приво¬
дит к национальному «сообществу, построенному по
принципу деятельности» (Leistungsgemeinschaft) (если
следовать терминологии клерикального учения об обще¬
стве) •
Возникает видимость, будто материальные классо¬
вые отношения, как бы исчезающие за опосредующими
их организационными, техническими отношениями, со¬
вершенно растворяются в квази-«органических» функ¬
циональных отношениях внутри национальной коопера¬
тивной структуры. Эта демагогическая иллюзия строит¬
ся на поверхностной видимости, воспринимаемой чисто
стихийно. Одновременно речь идет о программе фаши¬
зации, сознательно примыкающей к аналогичным чер¬
там гитлеровского фашизма, вполне признанного пред¬
шественника концепции «сформированного общества».
Западногерманский публицист Рейнхард Опиц, ко¬
торому мы обязаны первым и наиболее основательным
на сегодняшний день анализом концепции «сформиро¬
ванного общества», совершенно справедливо отмечает:
«Сформированное общество — это общество, цели¬
ком организованное по принципу экономической рацио¬
нальности. В интересах экономической динамики (и в
полном соответствии с интересами концернов) выраба¬
тываются критерии, согласно которым проверяются
желания, воззрения на мир, морально-ценностные пред¬
ставления, научные и художественные достижения, ко¬
гда все они признаются пригодными для этого общест¬
ва или направленными против него. Будучи причислен¬
ным к негативным элементам, здоровое общесоциальное
сознание автоматически должно устраняться как созна¬
ние, враждебное обществу («разрушительное»). Объек¬
том рыночной экономической манипуляции становится
не только социальное существование человека, но и его
сознание. В этом обществе, организованном по типу
предприятия, в обществе, где структура «немецкого ра¬
бочего фронта», поименованная «высокоразвитой демо¬
463

кратией», стала повсеместным организационным прин¬
ципом,— в нем уже -не остается места для гуманизма,
демократии, для социальных и либеральных мыслей».
И автор далее выступает с альтернативной идеей:
«Здесь сама собой возникает проблема: может быть,
вообще нет иных средств пресечь эту экономизацию де¬
мократии, кроме демократизации экономики, как этого
требует Объединение немецких профсоюзов в своей но¬
вой программе действий» 10°.
Для рассматриваемой программы особенно харак¬
терно то, что она имеет клерикальный оттенок. Но это
уже разлагающийся клерикализм, который цинично
манипулирует религией, этой сосгав1ной частью ««обще¬
социального сознания проектируемого верноподданного.
Ведь это «формирование» призвано превратить рабо¬
чий класс в стадо технических исполнителей, послушно,
добровольно и радостно позволяющих собой распоря¬
жаться. Гётц Бриф объявляет, например, что «форми¬
рование» профсоюзов натолкнется на ту трудность, что
рабочие вообще с большим трудом могут привыкнуть к
«долгосрочному, прогнозирующему мышлению» пред¬
принимателей. Следует поэтому освободить их от «опиу¬
ма народа», то есть от веры, будто человек может об¬
рести благо только ib пространстве и времени»».
Опиц комментирует: «Пусть религия и служит сего¬
дня целям предприятия. И все же промышленникам не
следует от имени религии определять то, что им подо¬
бает делать. И наоборот, религии — так же как и нау¬
ке— не подобает консультироваться у промышленников
и у них черпать подлинные принципы» 100 101-
К тому же другой автор этой программы, Рюдигер
Альтман, выбалтывает, что типичным аргументом яв¬
ляется аргумент, который способен упрочивать клас¬
совый антагонизм, устраняя его чисто иллюзорным об¬
разом. В результате предполагается двигаться к замк¬
нутому идеологическому единству: «Ведь в кризисные
эпохи обращение к совокупному общественному созна¬
нию необходимо для того, чтобы упрочить солидарность,
сцементировать общество» 102. При этом Альтман по су¬
100 Там же, стр. 30.
101 Там же, стр. 29
102 Там же.
464

ти дела отождествляет совокупное общественное созна¬
ние с сознанием национальным.
Разумеется, возможно вычленить в этой концепции
специфически мировоззренческий момент. Но имманент¬
ное развитие западногерманского империализма в его
стадии государственно-монополистического капитализ¬
ма, развитие, протекающее в условиях технической ре¬
волюции, толкает его перед лицом внутренних и внеш¬
них противоречий к идеологической активности. Послед¬
няя имеет своей целью усиление зависимости от импе¬
риалистического государства, все большее отстранение
масс от политической деятельности и политического ре¬
шения, постоянное притупление классового сознания,
для чего используются и демагогические утверждения,
и государственное принуждение. Идеологической фор¬
мой такого подчинения все чаще становится шовинизм.
«Сформированное общество» — все что угодно, но
только не цель, способн-ая воодушевить массы. Это про¬
грамма, предназначенная для совершенствования тех¬
ники господства,— оборотная сторожа политики экспан¬
сии. Специфические стороны данной концепции одновре¬
менно очерчивают радиус действия государственно-мо¬
нополистического капитализма.
Все эти способы не в силах устранить идеологиче¬
ский кризис — ведь он порождается объективными про¬
тиворечиями. Экономические кризисные явления послед¬
них лет (несмотря на участившиеся стремления к ни¬
велировке) сделали более очевидной внутреннюю анар¬
хию, а также тенденцию к дезинтеграции. Последние
лишь временно могут быть затушеваны такими сред¬
ствами, как коалиционное правительство ХДС—ХСС—
СДПГ; они могут только углубляться.
Одновременно растет — хотя в общем и целом пока
еще очень медленно — социальная и политическая оппо¬
зиция, объединившая свои усилия вокруг борьбы за де¬
мократию, значит, вокруг борьбы за ограничение клас¬
совой власти монополий, борьбы, развертывающейся в
новых условиях государственно-монополистического ка¬
питализма. Официальные же заклинания о «сообщест¬
ве» опровергаются практически самими их авторами:
при появлении малейших кризисных экономических яв¬
лений верхи начинают говорить на жестоком языке
классовой борьбы. Это опровержение — ц чрезвычайных
465

законах, как и вообще в расширении государственного
механизма господства.
Сколь бы стабильной на первый взгляд ни казалась
власть империалистической идеологии в политических
решениях и повседневной практике, по своей внутренней
сути она стала непрочной- Самый обычный практицизм
является средством подчинения существующему режи¬
му, поскольку представляется, что последний упрочи¬
вает конъюнктуру и гарантирует ее длительность. Кри¬
зисные явления действуют дезинтегрирующим образом.
И здесь возникает вопрос, который в данной связи
может быть только поставлен, а не разрешен: вопрос о
закономерности познания внутренних общественных
связей, общественной истины как массового процесса.
Теперь, после схематичного рассмотрения логики ма¬
скировки, напрашивается вопрос о той логике, в соот¬
ветствии с которой для части 'немецкого рабочего клас¬
са и немецкого народа, еще находящихся под властью
империализма, эта маскировка рушится, осознаются
объективные общественные связи, познаются собствен¬
ные исторические потребности и силы. Дело в том, что
кризис идеологии сам по себе не порождает позитивно¬
го познания. Он в высшей степени облегчает ниспровер¬
жение духовного рабства. Но познание не пробуждается
автоматически. Оно должно сознательно достигаться и
вырабатываться. Теоретико-познавательная постановка
проблем одновременно является запросом политической
практики.

ГЛАВА VI
О КРИЗИСЕ БУРЖУАЗНОЙ ФИЛОСОФИИ
1.	О СООТНОШЕНИИ МЕЖДУ «МИРОВОЗЗРЕНЧЕСКОЙ
ФИЛОСОФИЕЙ» И ПОЗИТИВИЗМОМ
Среди последователей Ницше выделяется Мартин
Хайдеггер, который во многих отношениях представляет
немецкую буржуазную философию в целом. В годы ве¬
ликого кризиса он был модным представителем экзи¬
стенциализма, философски сформулировавшим чувство
страха и потерянности, охватившее тех, кто попал под
жернова капитализма. Не осознав происхождения и
тенденций развития этих чувств, он превратил их в
нормы человеческого существования. Под маской «рас¬
кованности» он сообщил эзотерическую и проникнутую
презрением к массам форму выражения именно слепым
действиям и порывам бюргерства и его интеллигенции,
которых кризис лишил почвы под ногами. И в эту фор¬
му оказалось возможным вложить любое реакционное,
но ни в коей мере не демократическое и тем более со¬
циалистическое содержание. Хайдеггер стал философом
гитлеровского фашизма. Его призывы и речи, полные
крайнего шовинизма, патетического усердия в призна¬
нии немецкого «взрыва», упрямого провинциализма, по¬
казывают, какое содержание было теперь придано по¬
нятию «экзистенции». Они указывают на самую прямую
и позитивную связь его мышления с тем, что демагоги¬
чески изображалось народным движением, но что на
самом деле было террористической диктатурой жесто¬
ких сил монополистического капитализма L Хайдеггер
1	См.: Ра u 1 Н й h и е г f е 1 d, In Sachen Heidegger, Hamburg,
1959, особ, глава «Wissensdienst fiir Hitler»; G. Schneeberger,
Erganzung zu einer Heidegger-Bibliographie, Bern, 1960; его же,
Nachlese zu Heidegger, Bern, 1962; Georg Mende, Studien iiber
die Existenzphilosophie, Berlin, 1956 (русск. перев.: Георг Мен-
де, Очерки по философии экзистенциализма, М., 1958); W. R. Be¬
yer, Heidegger Katholizitat, in: «Deutsche Zeitschrift fiir Philoso¬
phic», Hf. 2, 3, 1964.
467

не только разделял их иллюзии. Он разделял и их клас¬
совую партийность. Он продолжает придерживаться
своего прежнего стиля мышления и поведения сейчас,
когда империя, которую он провозглашал, захлебну¬
лась в крови и огне и когда возрождающийся немецкий
империализм нашел в нем глашатая, мистически углуб¬
ляющего все то, что считается официально приемлемым.
Хайдеггер начал с субъективного идеализма, а затем,
осуществив тщательно маскируемый им самим пово¬
рот, пришел к религиозному объективному идеализму.
Глашатай одинокой экзистенции стал пророком гряду¬
щего «бытия», мыслитель, говоривший о религиозной
потерянности, теперь среди тех, кто жаждет религиоз¬
ных уз. В 1946 году в своем «Письме о гуманизме», по
поводу которого так много спорили, он писал: «Неуже¬
ли мышление и дальше будет уходить в сторону от
осмысления бытия, после того, как бытие, столь долго
предаваемое забвению, в настоящий момент заявило о
себе — и заявило через потрясение всего сущего?»2
Что касается нашего века, то он характеризуется «зам¬
кнутостью измерения святости (Heil). Быть может, в
этом состоит единственное отклонение от святости (Un-
heil)»3. Это мышление, рассматривающее благо и от¬
клонение от него, затем определяется конкретнее: «Мы¬
шление относится к бытию как грядущему. Мышление
как мышление включено в свершение (Ankunft) бытия,
в бытие как это свершение. Мышление с самого начала,
как судьба, вверено бытию. Бытие, следовательно, есть
судьба (Geschick) мышления»4. И затем: «Мышление
своим сказыванием (Sagen) * только доводит до языко¬
вой формы невысказанное слово бытия... Бытие, све¬
2 Martin Heidegger, Uber den Humanismus, Frankfurt
a. M., 1947, S. 38.
3 Там же, стр. 37.
4 Там же, стр. 46.
* Хайдеггер употребляет в данном месте отглагольное сущест¬
вительное «Sagen» (от «sagen» — говорить), означающее в соответ¬
ствии с правилами образования отглагольных существительных в
немецком языке процесс высказывания мысли. Мы сочли возмож¬
ным условно, поскольку точный перевод одним термином практи¬
чески невозможен, употребить неологизм «сказывание». По своему
смыслу он будет тогда близок к «сказанию», что и раскрывается
в дальнейшем рассуждении В. Хайзе, раскрывающего мифологиче¬
ский смысл идеи Хайдеггера.— Прим. ред.
468

тясь, достигает языка. Бытие — всегда на пути к
нему»5.
Нельзя ограничиться одной только пародией на при¬
чудливое вербальное мышление Хайдеггера, на превра¬
щение его «сказывания» в псевдопоэзию. Для характе¬
ристики такого превращения типично следующее «ска¬
зывание», похожее на игру масок в старогерманских
заклинаниях: «Бытие впервые открывает для блага
вход в сферу благополучия, а ярости — вход в область
зла»6. Гораздо серьезнее то, что это языкоблудие ин¬
терпретируется как проявление бытия. Здесь речь идет
о чем-то более существенном, чем в случае тех ирони¬
ческих высказываний, которые можно встретить в на¬
родной поэзии самых глубин Шварцвальда,— несмотря
на то, что и здесь имеет место несомненный баварско-
ограниченный провинциализм. Нет, важно прежде всего
то, что в данном случае мышление разрушается, и в
качестве мышления, стоящего по ту сторону научно-ра¬
ционального разума и совершенно явно направленного
против него, достигает уровня грез и молитвы. И не
случайно, а в силу внутренней логики это мышление
привело к заклинаниям о «свершении» бытия, к мифо-
логически-опоэтизированным «сказываниям», к поведе¬
нию, связанному с ожиданием «диктата бытия». При
этом на деле в ранг откровения возводят всего лишь
случайные содержания сознания. Не случайно и то, что
эти пророчества о бытии оказались связанными с даль¬
нейшим развитием этой миссии Ницше, что теперь раз¬
вернулась великая борьба за сферы, в которых раскры¬
вает себя «бытие». Эта мысль, разрабатываемая со всей
интенсивностью (притом, бесспорно, наиболее крупными
мыслителями современного немецкого буржуазного
мира), в данном процессе вновь и вновь опровергающая
сама себя, имеет своим прямым следствием восстанов¬
ление религиозного мышления. Ибо характеристики мы¬
шления и бытия, которые имеет в виду Хайдеггер, не
относятся ни к рациональному научному мышлению, ни
к бытию в смысле материи или объективной реальности.
Это бытие есть гипостазирование экзистенции, отделен¬
ной от существующего и превращенной в самостоятель-
5 Там же, стр. 45.
6 Там же, стр. 44.
469

йую силу и сущность: то, что является связующим зве¬
ном, раздувается до пределов мистической основы. Пу¬
стейшая всеобщность со всей ее неопределенностью
становится высшим определением. Это «бытие» во всем,
стоящее по ту сторону сущего, а также и мышление,
растворяются здесь в личностной связи, в непосредст¬
венных отношениях откровения и избавления, в отноше¬
нии откровения с его благостными перспективами. Бы¬
тие обретает религиозные качества чего-то иного, неве¬
домого, насильственного, самого далекого и в то же вре¬
мя самого близкого, оно обретает свойства неведомого
бога, который хочет явиться в этот мир. Мышление при
этом преобразуется в религиозное деяние: «Мышление,
мысли которого не только исчисляют, но вообще опре¬
деляются из отличного от сущего (Andere des Seien-
des), называется сущностным. Вместо того чтобы ис¬
числять сущее при помощи сущего, оно погружается
в бытие в поисках истины бытия. Это мышление отве¬
чает самому замыслу бытия, поскольку человек передо¬
веряет свою историческую сущность простоте единствен¬
ной необходимости, которая не понуждает, выступая в
форме принуждения, но создает нужду, исполняемую в
свободе жертвования. Нужда эта — в том, чтобы была
обретена истина бытия, все равно, выпадает ли это на
долю человека или всего сущего. Жертвенность же —
вырастающее из самого основания свободы и потому
свободное от всякого принуждения погружение челове¬
ческого существа в сохранение истины бытия для всего
сущего. В виде жертвенности осуществляется скрытая
благодарность, которой достойно только благодеяние и
в качестве которой бытие вверяет себя человеку, чтобы
человек принял на себя роль стража по отношению к
бытию. Первоначальное мышление есть отзвук благост¬
ности бытия, в котором светится и осуществляется Един¬
ственное: то, что является сущим» 7. «Сущностное мыш¬
ление» становится здесь средством осуществления маги¬
ческого поведения. Нужда, которая осуществляется че¬
рез посредство мышления, погружает человеческое су- * S.
7 Martin Heidegger, Was ist Metaphysik?, Nachwort,
S. 49. Cp.: Christian Graf v. Krockow, Die Entscheidung.
Eine Untersuchung uber Ernst Junger, Carl Schmitt, Martin Heidegger,
Stuttgart, 1958.
470

щество в состояние жертвенности — той, что есть бла¬
годарность и единственное средство разрешения нуж¬
ды. Эта пустая формула впервые обрела свое эмпириче¬
ское содержание в принятии гитлеровско-фашистской
практики, она выступила тогда как то специфическое, по
отношению к чему опасность атомного уничтожения
оказывалась ’несущественной — эта последняя даже ока¬
зывалась возможным средством выполнения замысла
бытия, все равно, «выпадает ли это на долю человека
или всего сущего».
Это мистическое бытие, отличное от сущего, от дей¬
ствительности,— продукт мысли, раздутый и превращен¬
ный в чуждую силу. Это псевдобог, для которого чело¬
век нужен только как хранитель, как страж. Этот вы¬
мышленный абсолют, который, однако, не так уж абсо¬
лютен, ибо он может быть забыт, в качестве бытия
имеет историю, нуждающуюся в человеке: созданное
субъектом вновь возвращается к субъекту. Это религи¬
озная форма иллюзорного самоутверждения, которая
приписывает идеальному продукту, богу возможность
исключительного отношения к человеку, отношения ре¬
лигиозно-благостного. Это «сущностное» мышление, пре¬
вращающее бытие в абсолют и одновременно вынуж¬
денное вверять бытие мышлению, впадает в чисто тео¬
логическое противоречие: в теории требуется связать
воедино бога и самостоятельность человека. Такова ло¬
гическая месть за себя религиозного самопроецирова-
ния, которое может быть преодолено только актом веры.
Хайдеггер — логическое завершение того философско¬
го развития, зачинателем которого был Ницше. Фило¬
софия Ницше с ее учением о разделении людей <на расы
господ и рабов была активной реакцией на первую
пролетарскую революцию. В то же время он сделал
последовательный вывод из движения Просвещения,
воскликнув: бог умер! Но этот вывод он сам сделал
лишь на основе разочарованной религиозности: без того
смысла, который придается богом, жизнь бессмысленна.
Понятие («смысла» здесь уже отягощено тем ожиданием
бога и ценности, которое является свойством антропо¬
морфной конструкции мира. Бессмысленность мира го¬
ворит в этом случае лишь о неисполненности иллюзор¬
ного ожидания — она ничего не говорит о характере са¬
мой действительности. Вопрос и ответ порождаются
472

внутриобщественьыми мотивами, потребностями и струк¬
турами— проекциями последних, перенесенными на уни¬
версум. То, что звезды сияют равнодушно и холодно,
переживается как нужда и боль, как точная копия рав¬
нодушия и холодности отчужденных общественных от¬
ношений. С огромной яростью громил Ницше христиан¬
ство, объясняя его гальванизацией старых переживаний.
В особенности нападал он на пиетизм его исходных
принципов. Но в результате он пришел всего лишь к
негативному воспроизведению христианства. Противопо¬
ставив верованию свободный дух, он добрался лишь до
эстетического мифа. Его ниспровержение ценностей на
деле было прокламированием ценностей того класса,
власть которого полагалась теперь только на аргумен¬
ты силы и насилия. Ницше стал символом дальнейшего
развития. И причина этого — не его индивидуальность,
но положение вещей, глашатаем которого он был.
И именно его многоразличные замыслы были под¬
хвачены и развиты по-новому в философии — начиная с
философии жизни и кончая экзистенциализмом. Некото¬
рый отход от Ницше был по сути дела обусловлен лишь
страхом перед теми следствиями, к которым вела его
философия, он означал бегство в обыденность; это были
либеральные и христианско-мелкобуржуазные призывы
к примирению, безжалостно развенчиваемые самой ре¬
альностью. Ницше предвосхитил все дальнейшее идео¬
логическое развитие, включая и поворот к мифу.
Путь философии жизни и экзистенциалистской фи¬
лософии, как это становится очевидным в тех результа¬
тах, к которым приходит хайдеггеровское мышление,
есть путь непосредственно к началу религии, к оживле¬
нию всех мистических формул. Движение к религии и
является ядром того многократно обсуждавшегося «по¬
ворота», который осуществил Хайдеггер: это поворот к
восстановлению религиозного поведения внутри фило¬
софии. С теоретической же стороны он включает пово¬
рот от субъективного идеализма к объективному. О его
неизбежности знал уже епископ Беркли, которому субъ¬
ективный идеализм нужен был для борьбы с материа¬
лизмом, а объективный идеализм — для сохранения его
теологии. Это и была историческая модель развития.
В то время, когда Ницше в аффективной форме возве¬
щал о смерти христианского бога, началась реставрация
472

католической философии, начиная с возрождения Фомы
Аквинского и кончая реставрацией концепций «нормаль¬
ной философии». В этом движении между крайностями
существуют бесчисленные переходные звенья, вновь и
вновь осуществляется возврат к философскому тради¬
ционному наследию, воспроизводятся традиционные ан¬
тропоморфные модели бытия. Путь здесь пролегает от
субъективного идеализма к идеалистическим конструк¬
циям мира, от «экзистенции» к «бытию», от забвения
действительного индивида — к абстракции от самой
действительности, этой пустой форме, содержанием ко¬
торой является фантастически интерпретированный со¬
циальный опыт.
Для этого развития, связанного с возвратом к арха¬
ическим традициям, характерна эпигонская философия
Гельмута Куна, ученика Хайдеггера, склоняющегося к
католицизму. «Как показал Платон, философствующий
человек, потрясенный тем, что нравы и законы, унасле¬
дованные им от предков, теряют свою силу, охваченный
сомнениями на тот счет, можно ли понять доступный
чувствам мир из него самого,— этот человек ставит во¬
прос об истинном бытии как основании всего сущего.
И он ставит вопрос... можно ли найти основу его соб¬
ственной жизни в таком бытии... Но соединение видения
и формирования жизни, которое лежит в самом осно¬
вании философии, есть человеческое отражение природы
самого бытия: бытие неразрывно связано с благом. Вы¬
разим это более современным языком: вопрос о бытии
есть одновременно вопрос о смысле бытия» 8. И здесь-то
возникает стародавняя модель антропоморфного конст¬
руирования картины мира. Модель бытия набрасывают
исходя из общественного мира; затем бытие становится
«основанием» человеческого порядка. Ибо «смысл бытия
не может представать иначе чем в форме порядка; он
выступает в форме порядка бытия, развертывающегося
в упорядоченное многообразие, а также и как порядок
последовательного раскрытия смысла — вплоть до от¬
кровения всей полноты бытия, снимающего все вопро¬
сы» 9. Именно этот порядок имеет значение для человече¬
8Helmut Kuhn, Das Sein und das Gute, Miinchen, 1962,
S. 11 f.
9 He 1 m u t Kuhn, Begegnung mit dem Sein, Miinchen, 1954,
S. 70.
473

ской личности, которая должна включиться в него И
может подчинить его себе. Но тогда она греховно отвое¬
вывает себе «плацдарм» для такого созерцания смысла,
откровения, порядка и ценности: «Сущность порядка
бытия включает в себя и то, что в жизни личности она
может подтверждаться или отрицаться, исполняться или
разрушаться» 10.
Это новое издание средневекового мышления като¬
лического толка, несмотря на всю традиционную схола¬
стику в формулировании понятий, но в то же время и
благодаря ей, ведет к полному разрушению философии.
Проецирование в высшей степени относительного бла¬
га, к которому человек стремится, внедрение его в бы¬
тие в качестве порядка — все это в точности повторяет
те объективно-идеалистические конструкции, которые
уже со времени своего исторического возникновения
были реакцией против материализма. Такое же «виде¬
ние» просвечивает в пожелтевших книгах; в жизни же
оно оборачивается всего лишь консервативным одобре¬
нием существующей власти капитала, этого «порожде¬
ния» порядка.
Современная философия жизни и экзистенциалист¬
ская философия, находившиеся вне церковных связей и
первоначально развивавшиеся в русле протестантизма,
теперь прямо перешли к религиозному способу философ¬
ствования. На этом пути они отказались от тех идей,
которые с самого начала отрицал и против которых бо¬
ролся томизм, то есть как раз от философских дости¬
жений буржуазной эмансипации.
Обе линии, католически-схоластическая и философия
жизни, одна с самого начала, а другая — в итоге, тре¬
буют отказа от традиций великого развития, начавше¬
гося со времени Ренессанса и продолжавшегося вплоть
до середины XIX века, отказа от малейших намеков на
эти традиции. Итак, они требуют отказа от того вели¬
кого процесса просвещения и борьбы за научное миро¬
воззрение, на высшем этапе которого был сформирован
марксизм. Именно из-за этого буржуазная эмансипация
превратилась для них в ересь. Поворот в мировоззре¬
нии ко всему средневековому, архаическому, варварско¬
му сопровождается позитивистским отказом от всякого
10 Там же.
474

мировоззрения. Это и есть, собственно, результат того
«обновления философии», которое началось после 1870
года. 'Оно ведет к отказу от философии и переходу к
религии.
В этом суть кризиса современной буржуазной фило¬
софии. Кризис заключается вовсе не в том, что предме¬
том философского рассмотрения становится кризисное
состояние общества, крушение капиталистической и раз¬
витие социалистической общественной формации. Ведь
следствием обращения философии к этому историческо¬
му предмету могли бы быть своеобразные возможности
познания. Кризис здесь связан с тем, что в данном про¬
цессе буржуазная философия используется особым об¬
разом, что она является философией гибнущего класса.
В силу имманентной логики своей классовой точки зре¬
ния, в силу того, что философское оружие он исполь¬
зует для защиты всего отжившего, философия эта шаг
за шагом сама себя дискредитирует. При этом она утра¬
чивает свою специфику — свойство быть теоретическим
мировоззрением, обобщением наличного знания в форме
научной теории. И здесь нет ничего общего с таким яв¬
лением, когда в форме религиозной спекуляции проби¬
вается философское познание, например у Якоба Бёме.
Развитие современного идеализма состоит в том, что
элемент поворота к религии, элемент фантастики ста¬
новится абсолютно доминирующим и в конце концов
превращается в содержание, взрывающее саму теоре¬
тическую форму.
Однако поворот к религии является многоступенча¬
тым противоречивым процессом, который вовсе не не¬
посредственно очевиден. Он осуществляется как посте¬
пенно нарастающая концептуальная тенденция философ¬
ского развития. Однако внутри буржуазной философии
всегда налицо специфическое противодействие этой тен¬
денции.
Мистификация не просто является негативной реак¬
цией на развитие и распространение научного, револю¬
ционного марксистского мировоззрения. Одновременно
в философской форме происходит отрицание того, в чем
настоятельно нуждается то общество, продуктом кото¬
рого данная философия является и к сохранению кото¬
рого она стремится,— отрицание самого факта естест¬
вознания и техники. Их развитие, углубление научного
475

познания и соответственно дальнейшее сознательное по¬
корение природы является условием капиталистического
развития производительных сил. Естествознанию, техни¬
ке, производственной практике имманентно и объектив¬
но свойственны материализм и диалектика — здесь они
находят свое стихийное подтверждение. Сама логика
дела заставляет естествоиспытателя в процессе его прак¬
тической деятельности, реального и конкретного позна¬
ния стоять на материалистической точке зрения. Позна¬
ние объективных закономерностей принуждает его кон¬
кретно обнаруживать в физиологических, биологиче¬
ских и т. д. процессах диалектику, которая остается для
него скрытой, если речь идет об общественных связях.
Противоречие между потребностью в мистификации са¬
мой природы социальных жизненных процессов и вы¬
званным погоней за прибылью интересом к познанию
внеобщественной природы не только порождает проти¬
воречивый, неустойчивый характер мифологических кон¬
цепций, но и внутри совокупного философского движе¬
ния вызывает противоречие между позитивизмом и ми¬
фологизирующими, антипозитивистскими по содержанию
концепциями. Отсюда вырастает идеологическая необ¬
ходимость в субъективном идеализме позитивистского
оттенка. Правда, последнему не удается встать в ряд
мировоззренчески-обязательных концепций. Более того,
он претендует на освобождение от мировоззрения. Од¬
нако позитивизм является как раз такой философией,
которая под маской научности еще соглашается принять
результаты естествознания, но отвергает необходимость
признать их реальное философское содержание.
В свое время позитивистско-неокантианская филосо¬
фия играла доминирующую роль — она была идеологи¬
ей господствующих групп буржуазии. В той мере, в ка¬
кой эти последние были поколеблены в ходе кризиса,
данная философия также утратила свое господствующее
положение. Но она продолжает сохраняться в специфи¬
ческой функции —как философия, направленная на нис¬
провержение естественнонаучного материализма и слу¬
жащая препятствием к переходу на позиции диалекти¬
ческого материализма. Фетишизируя все эмпирически-
практическое в своей метафизической интерпретации и
в технических оценках, эта философия выражает пози¬
цию чистого практицизма. Поэтому она ни в коей мере
476

не является только философией, замыкающейся в по¬
требности естественнонаучной интеллигенции, хотя это
тоже ей свойственно. Одновременно она очень симпто¬
матична для периодов конъюнктурного затишья. По от¬
ношению же к разрушительному процессу, которому
подвержены все сколько-нибудь содержательные фило¬
софские концепции, рассматриваемая философия яв¬
ляется псевдокритической промежуточной позицией. Вы¬
ше мы рассматривали противоречие между идеологией
мобилизации и практицизмом. Внутри современной бур¬
жуазной философии это противоречие выступает как
противоречие между тяготеющими к мифологии содер¬
жательно-концептуальными философиями, направленны¬
ми на формирование мировоззрения, и формальной на¬
учностью позитивизма. Здесь вообще отражается судь¬
ба «рациональности» буржуазного характера: перед ли¬
цом нарастающей «иррациональности» общества для
буржуазии Ratio становится технизированным и форма¬
лизованным. Наряду с рациональностью, относящейся к
производству и к технике господства и имеющей место
на отдельном предприятии и в концерне, простираю¬
щейся вплоть до механизмов государственно-монополи¬
стической системы, развивается иррациональность со¬
держания социальных связей и общественного движения
в целом.
Философское размышление над совокупными соци¬
альными связями, когда последним придается мировоз¬
зренческий смысл или когда они рассматриваются в
плане исторической перспективы, все больше скатывает¬
ся к иррационализму и мифологии. Философское же
размышление над практической рациональностью дви¬
жется, если рассматривать здесь основную мировоззрен¬
ческую платформу, к позитивистским концепциям, пре¬
имущественно к «свободным от мировоззрения» теории,
логике и методологии.
Хотя спор между философами обоих направлений и
маскирует их глубокую внутреннюю общность, на деле
они с необходимостью дополняют друг друга. Сказанное
не противоречит тому, что в определенных условиях,
например при гитлеровско-фашистской диктатуре, пози¬
тивизм подвергается агрессивным нападкам. В форме
практицизма он уже не вполне пригоден для формиро¬
вания мобилизующих философских систем: он действует
477

на последние разлагающим образом. С другой стороны,
мы обнаруживаем также и взаимопроникновение обеих
тенденций, их переход друг в друга. Ведь уже исходная
платформа позитивизма заключает в себе элементы, ги-
постазирование и содержательное осуществление кото¬
рых ведет на позиции противоположного направления.
Достаточно напомнить в этой связи о близких к пози¬
тивизму и порожденных им позициях Дильтея, Ницше,
Зиммеля, в известной степени и Гуссерля. И наоборот,
можно упомянуть о биологизме у Маха, Авенариуса,
Петцольда и др.
Здесь находит свое выражение неразрешимость того
противоречия, которое обусловливается принципиальны¬
ми основами существования буржуа: в качестве собст¬
венника средств производства он приветствует револю¬
ционное развитие производительных сил, но в то же
время должен отрицательно относиться к общественным
революционным последствиям этого развития.
Обнаруживается также, что позитивизм — если гово¬
рить о нем не как о школе-секте, но как о специфической
линии субъективного идеализма с естественнонаучной,
методологической ориентацией,— есть путь к религиоз¬
ности. Оба основных философских направления едины в
борьбе против материализма; оба представляют собой
антиматериализм и антидиалектику. А позитивизм как
философия практицизма и порождает ту слепоту, кото¬
рая в кризисных случаяк превращается в религиозность.
Данное противоречие говорит и о том, что ни одна
из этих тенденций не может вытеснить и действительно
преодолеть другую. Поворот к религии терпит крах как
раз из-за их собственных предпосылок. Историческая по¬
следовательность одновременно означает систематиче¬
ское сосуществование и взаимное сближение. История
современной буржуазной философии необходимым обра¬
зом сохраняет и вновь воспроизводит исходные принци¬
пы этой философии. Конечно, от самих представителей
мифологии, которые яростно восстают против позити¬
визма, это обстоятельство скрыто. Оно столь же неве¬
домо им, как и закономерное движение их собственно¬
го материального базиса — а значит, сущность их дея¬
тельности. Но и наоборот: Карнап в своей критике Хай¬
деггера не обнаруживает более глубокого понимания
действительности, чем сам Хайдеггер. Ибо оба они
478

движутся в .пределах внешнего проявления Действитель¬
ных отношений. Позитивистское направление абсолюти¬
зирует фактическое, взятое в (изолированности, а дру¬
гое— растворяет фактическое .в фантастическом.
Оба направления останавливаются перед внутренней
и необходимой связью общественной жизни; при этом
для первого вечность буржуазного общества оправды¬
вается через вечность данных фактов, для второго —
через вечность мистерии, якобы стоящей за фактами, все
равно, идет ли здесь речь о божественном порядке или
о воле к власти.
Для одного направления военные катастрофы и кри¬
зисы являются .помехами и просчетами, а для друго¬
го— судьбой. Оба они исходят из стихийности буржу¬
азного поведения, остаются в рамках этой стихийности
и даже превращают ее в норму.
Однако в пределах взаимодействия этих тенденций,
противоречивым образом влияющих друг на друга, дей¬
ствующих совместно, ведущей и определяющей является
мифологизирующая, мировоззренчески-концептивная фи¬
лософия. Она и является в собственном смысле фило¬
софией кризиса, в то время как позитивизм — это скорее
защитительная по отношению к материализму и откло¬
няющаяся от него тенденция. Первое же направление
есть активно и наступательно борющаяся .против мате¬
риализма философия.
Но при этом позитивизм вкраплен в различные си¬
стемы и служит для того, чтобы естествознание было и
практически признано, и одновременно отвергнуто. Это
имеет место, например, у Хайдеггера, когда он даег
близкую к прагматизму интерпретацию науки, и у Яс¬
перса, когда тот в духе кантианства растворяет науку
в некоей мистической связи. От позитивизма тянется
прямая нить к иррационализму, если исходным пунктом
делают не чувственные факты, а факты переживания
сознания, как это имеет место, например, у Дильтея.
Очень характерный пример их непосредственной свя¬
зи дают Зиммель, соединяющий крайне иррационали¬
стическое представление о жизни с чрезвычайно форма¬
лизованной социологией, и Макс Вебер, для которого
наука есть позитивистско-технический инструментарий,
тогда как процесс жизнедеятельности общества объяв¬
ляется иррациональным по своей природе. При этом
479

Вебер понимает социологию как Техническую дисципли¬
ну, созданную во имя «борьбы богов».
Тем самым становится яснее и то, что поворот к ре¬
лигии вовсе не означает абсолютного приобщения к
определенной религии и церкви, хотя влияние послед¬
них в рамках буржуазной философии чрезвычайно воз¬
росло. Тенденция перехода к религии во многом содер¬
жит в себе момент разложения. Ведь церковь как осо¬
бый священный институт современного буржуазного об¬
щества, несмотря на широкую клерикализацию послед¬
него, является все-таки одним из объединений наряду
с другими. Поскольку же возможности для образова¬
ния новой религии и соответствующего ей формирова¬
ния социальных групп исчерпаны, в результате возни¬
кает философия, насквозь проникнутая религией, склон¬
ная к теологизированию и мистике, клерикально ори¬
ентированная. Это такое образование, которое и не
соответствует образу обязательной религии и по своей
сути не является философией, философским мировоззре¬
нием, обобщающим научное познание. Такая филосо¬
фия уже не может противостоять процессу разложения.
Не случайно Карл Лёвит с досадой жалуется: «Совре¬
менная немецкая философия не хочет знать того, что
является истиной; одновременно она не хочет отвести
подобающего места неверию скепсиса; она не придер¬
живается и традиционной христианской веры. Она со¬
скальзывает к той неопределенной религиозности, ког¬
да предпочитают цитировать поэтов и когда недостаток
субстанциональной религиозности подменяют абсолюти¬
зацией философии. Уже больше не могут и не хотят
отличать друг от друга простое мнение (doxa), истин¬
ное знание (episteme) и подлинную веру (pistis)... Дух
времени стал столь ущербным, что вместо понимания
существующего, и существующего не теперь или в бу¬
дущем, а всегда, требуют назидания и «смешения мыс¬
лительных различений». При помощи такой неопреде¬
ленности стремятся погрузиться в ощущение существен¬
ного, прийти к бессодержательной интенсивности, пола¬
гая, будто таким образом можно погрузить субъектив¬
ность в глубины бытия» п.
11 Karl L о w i t h, Wissen und Glaube, in: Karl L 6 w i t h,
Wissen, Glaube, Skepsis, Gottingen, 1958, S. 7.
480

Так Левит, ученик Хайдеггера, говорит о филооофии
жизни и об экзистенциалистской философии, скатываю¬
щейся к назидательности. Конечно, сам Лёвит ошибочно
предполагает, что вера может иметь содержание, он
отвлекается и от роли католической философии. Однако
он указывает на близость к религии, на религиозный
назидательный элемент, заключенный внутри филосо¬
фии. Одновременно он характеризует и ту неопределен¬
ность, преодолеть которую этой философии не дано,
разве только она откажется от самой себя.
Вольфганг Штегмюллер не без оснований считает
характерным для современной буржуазной философии
«процесс взаимного отчуждения, нарастающую утрату
коммуникаций между философами различных направле¬
ний..., Тот, кто исследует основы, понимает под философ¬
ской деятельностью нечто совершенно иное, чем предста¬
витель мировоззренческой философии; сторонник априо-
ристской метафизики бытия —совершенно иное, чем мы¬
слитель, начинающий с анализа феноменов» 12.
Это описание имеет смысл, если речь идет о субъек¬
тивном понимании и поведении философов — но только
в этом случае. К объективному содержанию философии
оно не относится: не относится ни к ее ответу на прин¬
ципиальные вопросы философии, ни к ее положению в
духовной борьбе нашей эпохи, эпохи перехода от капи¬
тализма к социализму.
В дивергенции различных направлений, которая осу¬
ществляется в ходе борьбы против социализма, против
его философской теории и ведется различными спосо¬
бами и методами, но всегда на мировоззренческой и
теоретико-познавательной основе идеализма, на миро-
воззренчески^философском уровне фиксируется стихий¬
ность буржуазного отношения к норме, некритическое
отношение к общественной материальной практике. Ска¬
занное относится и к слепому практицизму, опирающе¬
муся на позитивистские нормы, и к авантюристическо¬
му активизму, имеющему религиозную мотивацию и
контрреволюционную целенаправленность.
12 Wo Ifgang Stegmuller, Hauptstromungen der Gegen
wartsphilosophie, 2. Aufl., Stuttgart, 1960, S. XXXIV.
16-202
481

2.	ИДЕАЛИЗМ-КЛАССОВАЯ НОРМА БУРЖУАЗНОГО
МИРОВОЗЗРЕНИЯ
Ведущие направления современной буржуазной фи¬
лософии Германии, философии империалистического ти¬
па, возникшие и ставшие влиятельными в этот период,—
а к ним принадлежат развившиеся после неокантиан¬
ства и позитивизма, наряду с ними и в борьбе против
них школы: феноменология и философия жизни, «кри¬
тический реализм», «онтология», неосхоластика и фило¬
софия существования, — представляют собой различные
оттенки философского идеализма. То относительно «но¬
вое», что отличает их от прежних тенденций, отнюдь не
касается ответа на основной вопрос философии. Если мы
поставим вопрос о самой сути и тенденции развития, то
обнаружим, что его сутью является закономерность раз¬
вития философского идеализма. Последний предпола¬
гается и остается основой; развитие осуществляется в
борьбе против материализма, причем во все возрастаю¬
щей степени— в борьбе против диалектического матери¬
ализма. Философский идеализм не есть нечто непосред¬
ственное; он является реакцией на те изменения мира,
которые осуществляет мировое ксшмунистичеоко'е движе¬
ние. С диалектическим же материализмом внутренне
связаны революционные теория и !мировоззрени1е.
Борьба против социализма и материализма не сво¬
дится к прямым нападкам, но она принадлежит к са¬
мому ядру «позитивного» формирования концепций в
их мировоззренческой части; она определяет ответ на
основной вопрос философии.
Здесь нельзя принимать на веру отказы от «идеа¬
лизма», часто очень резкие: в этом случае, как правило,
имеются в виду такие идеалистические системы, как ра¬
ционализм Просвещения, система Гегеля или субъектив¬
ный идеализм неокантианского типа. Реакционная им¬
периалистическая философия эпохи кризиса и активист¬
ские концепции мира тяготеют к содержательно опреде¬
ленным мировоззрениям, к иллюзорному признанию ре-
альности, к связи с жизнью, к ориентированности в
мире.
Этот поворот к обязательному мировоззренческому
содержанию все более интенсивно осуществляется по
мере того, как становится ощутимым глубокий кризис
482

буржуазного общества. Уже учение Ницше о воле к вла¬
сти было характерно в этом отношении. Этот поворот
был значительно ускорен благодаря тому опыту, кото¬
рый буржуазия получила вследствие катастрофы — раз¬
грома немецкого империализма в ходе первой мировой
войны. Эрнст Хорнеффер, весьма характерная для этой
тенденции фигура, в 1920 году требовал «выработки со¬
держательно-синтетического мировоззрения, создания
метафизики». «Нужды эпохи требуют любой ценой соз¬
дать мировоззрение. Ибо только на прочном фундамен¬
те всеобщего воззрения на мир и на жизнь можно вновь
вдохнуть новые силы в разрушенную индивидуальную и
социальную жизнь» 13. Это и есть путь от «формальной
науки о принципах», которая предполагала практицист-
ски-удовлетворенное поведение, к концептуальному «ми¬
ровоззрению».
Альфред Фиркандт следующими словами начинал
свою работу «Преодоление позитивизма в современной
немецкой социологии»: «Как известно, после краха
идеалистической философии во второй и последней тре¬
ти прошлого столетия позитивизм стал господствовать
над всей нашей духовной жизнью. Но на рубеже столе¬
тий во всех областях снова произошло изменение. Во
всех сферах возник новый идеализм, который сущест¬
венно потеснил и продолжает теснить позитивизм и на¬
турализм, распространенный в ведущих кругах духов¬
ной жизни. И сегодня он в значительной степени поко¬
лебал господство этих сил над нашей духовной
жизнью»14. Фиркандт с удовлетворением констатирует
этот факт. Его стремление заключается в том, чтобы
использовать в социологии современные направления —
в особенности феноменологию. Он даже не требует это¬
го: в 1926 году он попросту подводит итоги.
Историк философии Гейнц Хаймзет описывает дан¬
ный процесс в соответствии со своим главным устремле¬
нием: «Сама реальность с качественной полнотой непо¬
средственных данностей опыта, все то, что в своем пред¬
полагаемом богатстве считалось недоступным для пер¬
спектив человеческой науки,—все это вновь приобре¬
13 Ernst Horneffer, Der Platonismus und die Gegenwart,
Kassel, 1920, Vorwort.
14 «Jahrbuch fiir Soziologie», Bd. II, Karlsruhe, 1926, S. 66.
16*
483

ло особую и даже главную ценность по сравнению с
конструктивными претензиями рассудка (как монистиче-
ски-позитивистского, так и идеалистического). Возник¬
ло... новое сознание иррационального, а вместе с
этим — вопрос о других возможностях подхода к реаль¬
ному и способах данности реального, лежащих по ту
сторону точного научного ratio» 15.
Хаймзет видит в обновлении метафизики «всеевро¬
пейское движение, направленное против позитивизма и
научной философии», параллельно которому движется,
по его мнению, философия жизни, «победоносный удар
по мыслительным привычкам конца XIX столетия» 16.
В то время как Хорнеффер защищает теологизирую-
щий платонизм, Хаймзет склоняется к онтологии Нико¬
лая Гартмана. Характерно здесь подчеркивание «вне-
рационального» подхода к «действительности». Для того
чтобы получить возможность релятивизировать, снять,
заключить в скобки естественные науки или включить
их в спекулятивную, внерационально найденную связь,
как правило, сохраняют, предполагают и модифицируют
многократно отвергавшийся субъективный идеализм.
Как это происходит, будет показано в дальнейшем.
В 1919 году Макс Шелер с преувеличенной востор¬
женностью приветствовал начало нового «европейского
мировоззрения». Это было в период, когда иллюзии пер¬
спективности империалистического развития еще не бы¬
ли столь жестоко развенчаны реальностью, как на вто¬
ром и третьем этапах общего кризиса. Это новое ми¬
ровоззрение «будет подобно первому появлению в цве¬
тущем саду человека, которого длительное время дер¬
жали в темной тюрьме. И такой тюрьмой была наша че¬
ловеческая среда и вся ее цивилизация, ограниченная
рассудком, который направлялся лишь на механическое
и механизируемое. А такой сад — пестрый божий мир.
И мы видим, как он открывается нам — хотя еще в от¬
далении— и светло приветствует нас» 17.
16 Heinz Heimsoeth, in: Windelband — Heim-
soeth, Lehrbuch der Geschichte der Philosophic, Tubingen, 1950,
S. 587.
16 Heinz Heimsoeth, Lebensphilosophie und Metaphysik;
in: «Blatter fGr deutsche Philosophic», Bd. X, 1937, S. 384.
17 Max Scheier, Versuche einer Philosophic des Lebens, in:
Max Scheier, Vom Umsturz der Werte. Abhandlungen und Auf-
satze, Berlin, 1955, S. 339.
484

Высказанная с таким пафосом мысль Макса Шелера
привлекает своим оптимизмом. Но для полного понима¬
ния ее следует поставить в связь с высказанной Шелером
пессимистической идеей о растворении в массе и ниве¬
лировании этой якобы неизбежной судьбе цивилизации,
с оспариванием исторического прогресса как целостного
процесса, в связь с шелеровской религиозной философи¬
ей, имеющей католически-августинианскую направлен¬
ность, в связь с клерикальной социальной демагогией,
которую также представлял Шелер. Из этой феномено¬
логии затем исходил и Николай Гартман.
Приведенные примеры показывают, что сознание
данного поворота для самих его участников выступало
как программа, как иллюзия движения к «действитель¬
ности», к «миру», к «жизни» или «бытию, к «вещам».
Теперь, дескать, философия буржуазии должна пока¬
зать, «как существует ммр и 'как следует создавать «ми¬
ровоззрение». Но этот пафос действительности породил
под маркой «действительности» еще более обманчивые
иллюзии; будучи идеализмом и борясь против материа¬
лизма, он превращает иллюзию в мировоззренческую
норму. Наспех сконструированная, эта философия «дей¬
ствительности» ведет к еще более глубокой деструкции,
ибо сама действительность все больше ускользает из
рук.
Этот идеализм, в различных его оттенках, выступая
с претензией на создание позитивно-содержательного
мировоззрения, которое могло бы мотивировать пове¬
дение, по существу, отказывается от «формальной» по¬
знавательно-методологической философии науки, а точ¬
нее говоря, становится ведущей тенденцией, хотя и внут¬
ренне связанной с противоположной тенденцией — пози¬
тивизмом.
Решающее значение имеет здесь то обстоятельство,
что рассматриваемая философия имеет антиматериали¬
стический и конформистско-идеалистический характер
независимо от того, выступает ли идеализм в «чистой»
форме или в виде эклектических образований. Идеали¬
стически превращенное мировоззрение, мировоззрение
фантастическое, становится философской классовой нор¬
мой также и в том случае, когда фантастика прибегает
к непознаваемому или обращается к «духовному бы¬
тию», как это было у Николая Гартмана.
485

Причина здесь в том, что буржуазия оказывается
вынужденой к безусловному конформизму по отноше¬
нию к своему официальному мировоззрению. Ее вынуж¬
дают к этому революционные изменения в мире, начав¬
шееся и победоносное социалистическое преобразование,
теоретической основой которых является диалектичес¬
кий материализм как научное мировоззрение.
Буржуазный материализм XIX века, задумавший со¬
здать самостоятельное мировоззрение и еще перед пер¬
вой мировой войной в форме геккелевского монизма ак¬
тивно боровшийся против идеализма и клерикализма,
со времени наступления всеобщего кризиса капитализ¬
ма постепенно сходит со сцены. Правда, он продолжил
свою жизнь в деятельности Союза свободных мыслите¬
лей, имевшего ярко выраженную мелкобуржуазную ори¬
ентацию. Союз этот находился под влиянием реформиз¬
ма и 1наряду с материалистическими концепциями при¬
нимал учения идеалистические, обнаруживая родство с
Союзом монистов.
И хотя стихийный естественнонаучный материализм
постоянно воспроизводился и воспроизводится, метафи¬
зический 'материализм традиционного типа совершенно
исчерпал свои внутренние возможности. Теперь он боль¬
ше не имел непосредственной связи с развитием есте¬
ственных наук, прежде всего с развитием физики и био¬
логии. Перенесение на общество естественнонаучных, в
особенности биологических, концепций не только вело к
историческому идеализму и к крайне реакционным кон¬
цепциям, сползающим к объективно-идеалистическому
мистифицированию природы, но и служило оружием в
борьбе против исторического материализма.
Например, теория Фрейда, в основе своей механи¬
стическо-материалистическая, превратившись в психо¬
аналитическое истолкование общества, привела к пси¬
хологизации и биологизации общественных процессов.
При этом модель для психологизации и биологизации
была взята из интимной сферы буржуазной семьи, аф¬
фективная структура которой и была абсолютизирована.
Эта концепция не только была освобождена от принци¬
пиальных материалистических убеждений ее автора, не
только использовалась как идеалистическая конструкция
для мистификации материальных отношений, но одно¬
временно выполняла роль социальной техники для при¬
486

способления индивида к отйратительным и гнеТущйм
отношениям капиталистического общества.
В то время как массы в целом все более освобожда¬
лись от клерикальной опеки, буржуазия и ее интелли¬
генция стали все чаще обращаться к антиматериалисти¬
ческим, идеалистическим и религиозным способам мыш¬
ления.
Идеалистический, то есть ошибочный, ответ на ос¬
новной вопрос философии, переворачивание с ног на
голову реального, доступного познанию и познанного
основополагающего отношения между материей и со¬
знанием есть наиболее всеобщее и фундаментальное вы¬
ражение превращенного сознания, отражающее господ¬
ство капиталистических отношений, их материальную
власть в виде господства идей. В силу этого он вы¬
ражает и опосредует стихийное отношение к обществен¬
ному движению. Но здесь мы видим не простое отра¬
жение, но одновременно и борьбу против материализ¬
ма, все более широкую и более модернизированную в
своих методах, имеющую своим основанием борьбу про¬
тив материального преобразования общественных отно¬
шений. Идеализм в принципе подменяет материальное
освобождение рабочего класса особым актом сознания.
Отсюда и проистекает безусловная заинтересованность
эксплуататорского класса в защите идеализма. Этот ин¬
терес, осуществляя свое действие через теоретико-позна¬
вательные и историко-социальные корни идеализма, про¬
водится в жизнь как безусловная норма. Поскольку гос¬
подство буржуазных отношений в идеологии выступает
в превращенной форме господства идей, то на первый
план выдвигается исключительно защита таких идей пе¬
ред лицом исторической угрозы, — и защита их как
«мирового порядка», как «принципа». Ибо, только впа¬
дая в мировоззренческую иллюзию, буржуазия может
объявлять свое господство господством собственных
идей, даже духа вообще. Мы уже видели, что сами эти
«идеи» неизбежно должны претерпевать огромные из¬
менения и маскировать свою сущность.
В силу этого классовая проблематика очень важна,
непосредственно важна для формирования мировоззре¬
ния. Общественный опыт предоставляет для него ма¬
териал; в то же время естествознание вое более утра¬
чивает здесь ту роль непосредственно действующего фак¬
457

тора, которую оно через свои позитивные познаватель¬
ные достижения еще играло в геккелевском монизме.
Сейчас же естествознание в лучшем случае эклектиче¬
ски вводится — в своих результатах — в различные он¬
тологические системы; в духе агностицизма или- праг¬
матизма оно «заключается в скобки», и наконец ре¬
зультаты его идеалистически интерпретируются. Мы от¬
влекаемся здесь от отдельных остатков натурфилософ¬
ских спекуляций.
Решающее значение имеет то, что для основных фи¬
лософских концепций рассматриваемого направления
естествознание не играет определяющей роли: оно не
служит для них ни источником, ни дающим модели и
подлежащим обобщению материалом. Здесь нет ничего
общего ни с тем однозначным использованием естество¬
знания, какое мы видим во французском материализме
или в философии Гете, ни даже с тем двойственным к
нему отношением, которое мы наблюдаем в метафизи¬
ке XVII века и ее содержательной реставрации в фило¬
софии Канта и Гегеля. Правда, результаты естествозна¬
ния подвергаются истолкованию, но в смысле их вклю¬
чения в заранее заданные философские рамки. Особен¬
но однозначно это делает томизм. Этот идеализм и его
специфические мировоззренческие формы имеют своим
основанием не исторически неизбежные и преодолимые
ограниченности познания природы .Свою модель, мотив,
структуру они получают исключительно из общественно¬
го опыта и классовых потребностей.
Здесь-то и получает отражение тот факт, что бур¬
жуазия стала классом, препятствующим общественному
развитию, а значит, развитию производительных сил.
Ее вполне устраивает то, что практический путь разви¬
тия естествознания, необходимого для технических це¬
лей, нельзя преградить никакими спекулятивными дог¬
мами. Что соответствует и тому ее интересу, который
связан с ее положением в производстве, и тому, который
она преследует в существующих условиях классовой
борьбы. Ведь познанная истина (скажем, стихийный ма¬
териализм, который необходимым образом вырастает из
естественнонаучной деятельности, в то же время опира¬
ясь на эту последнюю как на свою предпосылку) в ми¬
ровоззренческом смысле «заключается в скобки». Не¬
когда обобщение такой истины соответствовало инте¬
488

ресу буржуазии. В наши дни спекулятивная натурфило¬
софия, как она развивается, например, в феноменологи¬
ческой форме Гедвигой Конрад-Марциус, больше не иг¬
рает существеной роли.
В мировоззренческих концепциях экзистенциализма
и неотомизма естествознание не играет никакой роли;
в онтологии эта роль является подчиненной. Оно не иг¬
рает никакой роли и в философии жизни, даже если
речь идет о таких демагогических псевдообразованиях,
как биологизм и витализм. Философски обобщаемая
сфера опыта зависит от исторического взаимодействия
классовых интересов.
В современой буржуазной философии, в явной или
замаскированной форме, доминирует внутриобществен-
ная (проблематика, проблематика идеологической клас¬
совой борьбы, причем таким образом, что из специфи¬
чески социального формирования идеологий и законо¬
мерностей этого формирования вытекает структура и
тенденция развития буржуазной философии.
Здесь возникает ситуация, в корне противоположная
тем отношениям, которые существовали в период рас¬
цвета буржуазной философии. Философия Джордано
Бруно была мировоззренческим обобщением открытия
Коперника. Это обобщение вовсе не следует механиче¬
ски из простого опровержения геоцентрической карти¬
ны мира. Оно вызвано к жизни общественно-идеологи¬
ческими потребностями, опытом и мироощущением клас¬
са, который освобождался от оков средневековья, фео¬
дализма и церковного конформизма, который выступал
за высвобождение человеческих производительных сил.
Монадология Лейбница, (несмотря на ее идеалистический
и даже теологизирующий характер, отражает свойства
универсальной диалектической связи, обобщает и твор¬
чески развивает позитивное познание; она выходит за
пределы того ограниченного состояния, в каком на¬
ходились в XVII веке метафизически-механистические
частные науки.
Обе названные философские формы — каждая специ¬
фически историческим способом—осуществляют подлин¬
ный прогресс философского познания, опирающийся на
прогрессивное развитие всего познания в целом.
В противовес этому формирование и развитие фи¬
лософии империалистической буржуазии нельзя рас^
4Ю

сматривать как форму, путь или даже обходный путь
познавательного прогресса — она является отрицанием
познания. Образование ее концепций отнюдь не опре¬
деляется прогрессом естественнонаучного познания.
Идеализм как мировоззрение обретает свое содержание
не из реального стремления к познанию действительно¬
сти, но из апологетики существующего буржуазного
мира, стоящего перед угрозой гибели. Он проникнут
иллюзиями субъективизма, который пытается задержать
крушение буржуазного способа существования; специ¬
фический классовый кризис он выдает за мировой кри¬
зис, а особый субъективизм, присущий классу,— за субъ¬
ективизм человечества. На этой основе и возникает мо¬
дель «бытия». Рассматриваемую философию следует
определить как субъективизм, ибо она получает свои
содержательные концепции не из познания объективной
реальности, но из апологетической защиты и дальней¬
шего преобразования унаследованных ею традицион¬
ных иллюзий буржуазного господства; традиции здесь
наследуются, одновременно деформируются и активизи¬
руются. В своих основополагающих концепциях данная
философия не выходит за пределы сферы иллюзий.
Если говорить о ее истоках, ядре, мотиве и главных
областях применения, то в этом отношении ее конкрет¬
ное содержание черпается из переработки и обобщения
буржуазного классового опыта. Так, свою основную тен¬
денцию и существенные черты эта философия получает
из кризиса буржуазной идеологии, нашедшего отраже¬
ние в философском сознании, кризиса, который в свою
очередь отражает всеобщий кризисный характер капи¬
тализма. Кризис пытаются преодолеть внутри идеологии
и на основе ее предпосылок.
Данное отношение можно проиллюстрировать сле¬
дующим примером.
Незадолго до прихода к власти гитлеровского фа¬
шизма в «Blatter fur deutsche Philosophic» появилась
длинная статья психолога и философа Феликса Крюге¬
ра, озаглавленная «Проблема целостности». Философия
Крюгера вращается вокруг понятия «целостности» как
центральной категории идеалистической метафизики,
которую он противопоставляет рационализму, пребы¬
вающему на уровне абстрактной всеобщности, и эмпи¬
ризму, абсолютизирующему отдельное, обособленное. Но
4<ю

этим метафизическим альтернативам Крюгер противопо¬
ставляет не диалектику, а теологическую метафизику
«целостности», исключающую диалектические противо¬
речия. Исходя из иррационалистического понимания
чувства как «тотальной целостности» каждого пережи¬
вания, поэтому также «изначальной формы всех внут¬
ренних явлений», Крюгер превращает целостность в уни¬
версальную категорию для характеристики «структур¬
ности» жизни — этой формообразующей основы и
оформленного органического порядка, истолкованного
в смысле своеобразного пантеистического мистицизма.
В данной статье, освещающей систематические и ис¬
торические вопросы, нас интересует программная сто¬
рона. Там сказано: «Сам немецкий идеализм стремится
к дальнейшему преобразованию с помощью фактиче¬
ского смысла, к тому же усиленного благодаря при¬
нуждению; в нем содержится претензия на включение
всей действительности и прежде всего душевной...» 18
Чрезвычайно примечательно, что для Крюгера дальней¬
шее преобразование немецкого идеализма тесно связано
с шовинистско-реваншистским объединением сил нации,
еще полной «молодых свежих сил», нации, «чьи мысли¬
тели и художники глубоко прикоснулись к тому, что
имеет отношение к самим корням человеческого бытия,
к народному началу и что повсюду связано со структур¬
ностью жизни» 19.
Выработка новой формы начинается вместе с «прео¬
долением» разлагающего влияния современной индуст¬
рии и с борьбы против Версальского диктата; она со¬
держит в себе претензию — быть составной частью фор¬
мирования нового Запада. Машинная техника и орга¬
низация по типу предприятия разрушили-де человече¬
скую «целостность» общества и индивида. «Бытие чело¬
века в единстве с самим собой и с окружающим его
миром разрушено. Однако народы, идущие вперед — в
том случае, если они хотят существовать и далее,—
указывают на такие силы, которые сейчас демонически
угрожают народам, поскольку они отторгнуты от жиз¬
ненного целого» 20. Выступая против «либеральной веры
18 Felix К г й g е г, Das Problem der Ganzheit, in: «Blatter fiir
deutsche Philosophic», Bd. VI, 1932/33, S. 138.
19 Там же, стр. 138—139.
20 Там же, стр. 137.
491

в прогресс», Крюгер истолковывает процесс обособле¬
ния частей как разложение «целостности», а такое раз¬
ложение— как специфический кризис, угрожающий жиз¬
ни. «Жизненное начало утратило форму; ему угрожает
распад, ибо части, обособившись, противостоят друг
другу и вырываются из тех целостных единств, к ко¬
торым они как части принадлежат» 21.
Диагноз следствий, возникающих из преобразования,
которое осуществляется в «трудовом мире», Крюгер
суммирует в словах: «Теперь под вопрос принципиаль¬
ным образом ставится само человеческое бытие»22.
«Целостность» — это понятие, которое первоначаль¬
но использовалось для объяснения определенных психи¬
ческих процессов, здесь становится универсально истол¬
кованной категорией онтологической схемы порядка,
примененной ко всей жизни, становится моделью мира
и одновременно политическим идеалом. По Крюгеру, в
«целостном» мистическим образом коренится все живое.
Исходя из него, Крюгер требует порядка нации как
целостного соподчинения частей. Жалобы на воздейст¬
вие индустрии не ведут к критике капитализма, но лишь
к требованию нового объединения того целого, части
которого обособились,— и притом объединения на осно¬
ве целого.
Результатом может быть — и так оно и было в дей¬
ствительности — осуществление «тотального господства»
финансовой олигархии через посредство фашистского
государства, которое здесь принимается в форме роман-
тически-народной модели; «обновление» «молодой» на¬
ции благодаря вечно живым силам германского мыш¬
ления в рамках целостного движения — вот она, роман¬
тическая мишура контрреволюции. Мнимый антикапи¬
тализм, который в данном случае оплакивает утрату
личностных связей, органическое «членение» общества и
внутренний раскол человека, может противопоставить
осужденному им «количественному идеалу равенства»
только идеализацию военной диктатуры. Причина в том,
что он не затрагивает материальных основ и отношений
собственности. Освобождение мыслится только через
политическую власть; образование нового (и в то же
21 Там же, стр. 135.
22 Там же, стр. 137.
492

время старого) членений предполагается осуществить
как политическую государственную форму «органическо¬
го» образца. Так государственно-монополистическое раз¬
витие капитализма черпает романтический вариант сво¬
ей демагогии из ложно истолкованной традиции. «На
долю Запада выпадает хаос» — угрожающе значится в
конце статьи, «и менее благородные расы» (ценностная
иерархия рас также принадлежит к «структурному на¬
чалу» жизни) «получат перевес или — очищается путь
для коренной реформации»23. Ибо: «Чем больше опас¬
ность, тем настоятельнее становится потребность в си¬
лах порядка, в тех силах, которые формируют симво¬
лы и осуществляют руководство»24.
Феликс Крюгер здесь выступает представителем
Лейпцигской психологической школы, взгляды которой
С. Л. Рубинштейн справедливо считает крайне идеали¬
стическими и ненаучными и характеризует как «реак¬
цию иррационалистического мистического идеализма
против лучших тенденций декартовско-локковского по¬
нятия сознания как знания»25. Но одновременно Крю¬
гер является представителем буржуазной философии.
Здесь мы находим классический образец того, как идеа¬
листический философский исходный пункт способствует
превращению «целостности», в противоположность поня¬
тию целостного в гештальтпоихологии, в мистическое
качество, иррационализирует ее. Одновременно целост¬
ность становится универсальной схемой, которую любят
применять к сфере живого — начиная от амебы и кон¬
чая политикой и философией. В основе понятия целост¬
ности вначале лежала романтическая политико-соци¬
альная модель, которая теперь, в конкретных условиях
классовой борьбы в XX веке, приобрела фашистскую
направленность и социальным содержанием которой
стала крайняя реакция финансовой олигархии. Причем
данная модель стала выполнять крайне шовинистиче¬
скую функцию — апологетики особых интересов немец¬
кого империализма в его борьбе против «тумана запад¬
ных фраз и евразийского угара». Порядок здесь озна¬
23 Там же, стр. 138.
24 Там же, стр. 1139.
25 С. Л. Рубинштейн, Основы общей психологии, М., 1946,
стр. 69.

чает господство, расчленение по типу господства в про¬
тивоположность «механическому равенству».
Исходя из этой сферы идеологических иллюзий, пред¬
полагают, что «целостность» может стать как диагно¬
стикой, так и терапией кризиса. Это такая диагности¬
ка, которая совершенно не затрагивает материальных
отношений, и такая терапия, которая рекомендует для
разрешения кризиса способствовать развитию империа¬
лизма, бороться против демократии и социализма,всту¬
пить на путь реванша. Специфически демагогический же
ее оттенок связан с требованием восстановления «на¬
родной целостности» как иллюзорного сообщества.
Приведенный нами пример достаточен для того, что¬
бы выявить содержание и направленность «обновле¬
ния» немецкого идеализма, осуществляющегося в эпоху
возникновения и первого этапа общего кризиса. В на¬
званной работе Крюгер отражает специфически реван¬
шистскую политику и идеологию немецкого империа¬
лизма в период подготовки второй мировой войны.
Крюгер демонстрирует весь опыт кризиса и фашист¬
ского его разрешения, дальнейшее развитие идеализма
с «помощью фактического смысла, усиленного принуж¬
дением». Он выступает против идеализма прошлого, по¬
скольку в нем заключены рационализм и диалектика; он
принимает участие в иррационалистическом преобразо¬
вании идеализма. Решающее значение в этой связи
имеет социальный опыт. Ревностный пропагандист эк¬
зистенциализма Иоганн Пфейфер в то же время, что
и Крюгер, обрисовывает расположение сил в филосо¬
фии. И здесь еще более отчетливой становится специ¬
фическая маскировка идеализма, мнимая близость к
действительности, выступившая в виде эмоционального
постулата. При этом фашистские следствия отнюдь не
являются очевидными. Пфейфер изображает экзистен¬
циализм третьим путем между натурализмом и идеа¬
лизмом. В его аргументации просвечивает внутренняя
религиозность, характерная и для постановки проблем,
и для разрешения их. Он выступает против «натурализ¬
ма», который превращает бытие природы, материаль¬
ной природы в бытие вообще, в бытие в себе26: «Опас¬
ность натурализма—это его ограниченность: человек
26 Johannes Pfeiffer, Existenzphilosophie, Leipzig, 1933,
494

прочно заключается в сферу ощутимого, природного, в
сферу застывшей, безмолвной необходимости; он втис¬
кивается в давящую узость «только-так-жизни» (nur-so-
Leben), «только-однажды-так-бытия» (nur-eininal-so-
Seins), он отчужден от своей скрытой идеальности, ко¬
торая заставляет его задавать вопрос о смысле,
требовать оправдания»27.
Пфейфер выступает и против идеализма, который,
по его мнению, разоблачив натурализм как «метафи¬
зику», набросал великий образ человека: «Собственно,
жить — значит участвовать в бытии ценностей, норм,
идеалов; подлинный человек — это солдат идеи; идея
для него является и требованием, и тормозом, и уте¬
шением; она усиливает в таком человеке хрупкую и бру¬
тальную фактичность»28. Но: «Опасность идеализма —
его призрачность: человек как чистое разумное сущест¬
во, как форма реализации идеи отделяется от фунда¬
ментальной изначальности своего существования и на¬
правляется против последней... Он становится глухим
к тихому, но неотвратимому зову конкретной ситуации,
того или иного «Ты»; за всеобщим и бесконечным он
забывает, что он единичное существо, помещенное в
сферу конечного... В обоих случаях человек как чело¬
век разрушается; в обоих случаях фактическое сущест¬
вование индивида приносится в жертву вневременному
и всеобщему, вневременно-бесконечному: в натурализ¬
ме— в жертву бытию природы, замкнутому и развиваю¬
щемуся по кругу, а в идеализме — в жертву замкнутому
и развивающемуся по кругу бытию идеи»29. В противо¬
вес этому Пфейфер выдвигает «реализм» человеческого
существования, от Якоби до Кьеркегора и Ницше, в ка¬
честве той третьей линии, которая ведет к Хайдеггеру и
Ясперсу. Он выдвигает «реализм экзистенций», для обос¬
нования которого служит уже не всеобщая абстрактная
мысль, как это было в старом идеализме, но индивиду¬
альное переживание.
Здесь, в этом теологизированном языке, дает о себе
знать общественный опыт, практика отчуждения, а че¬
рез них — и определенное отношение к данному капита¬
27 Там же, стр. 16.
28 Там же.
29 Там же, стр. 16—17.
495

листическому обществу; неосознанная стихийность по¬
следнего при интерпретации натурализма и материализ¬
ма выдается за тотальное овеществление. То, что Крю¬
гер описывает квазиобъективным языком, здесь высту¬
пает в форме переживаний субъекта. Отказ же от идеа¬
лизма касается только того типа идеалистического фи¬
лософствования, который еще был способен сохранять
прогрессивное рациональное содержание.
И если идеализм буржуазной философии во всех его
вариантах отражает бессилие индивидов по отношению
к совокупному социальному процессу, отражает обособ¬
ление отношений, отчуждение как форму господства ве¬
щи над личностью, мертвого труда над живым; если
идеализм, как было показано выше, есть продукт и ин¬
теллектуальное отражение всех этих обстоятельств, то,
с другой стороны, он образует предпосылку для фило¬
софской обработки общественного опыта буржуазии и
ее идеологов, которые в свою очередь подвергаются де¬
терминирующему влиянию объективных отношений, а
также способов их проявления. Давление фактов при¬
водит к тому, что сами эти факты, такие, как факты
классовой борьбы, мировая война и поражение, револю¬
ция и кризис, в духовной сфере появляются уже в от¬
чужденной форме. Для того чтобы более конкретно оп¬
ределить форму идеалистического философствования,
необходимо понять сам опыт кризиса в его обусловлен¬
ности, то есть понять источник особого содержания это¬
го идеализма.
3.	ОСНОВА И ГЛАВНЫЕ ПРИНЦИПЫ КРИЗИСНОГО
СОЗНАНИЯ
Буржуазное философское сознание кризиса есть от¬
ражение растущей внутренней нестабильности и «уми¬
рания» капитализма в его империалистической стадии.
Это — совершенно неадекватное и едва брезжащее со¬
знание окончательного кризиса капитализма, кризиса,
вначале только созревающего, а затем приобретающе¬
го четкую форму. Это — постепенное непосредственное
осознание и выражение идеологического кризиса бур¬
жуазии. Причем материальные процессы выражаются
через надстроечные формы, через различные формы
общественного сознания, через непосредственный опыт
496

и специфическое восприятие «социальной психологии»
класса. По своему содержанию и по своей основопола¬
гающей проблематике это есть осознание в его самой
начальной стадии, постепенное и по необходимости не¬
адекватное осознание бесперспективности и бессилия
буржуазии как класса.
Многообразны, многоразличны те формы, в которых
«кризис» — это бедствие — становится проблемой, под¬
лежащей решению. Например, сознание кризиса высту¬
пает в такой теоретической форме, когда признается не¬
достаточность традиционных философских основ и мето¬
дов, исторических концепций и социальных моделей,
мировоззренческих концепций, направленных на выра¬
ботку перспектив, ценностей и на интерпретацию взаи¬
мосвязей. Или фиксируется противоречие между обще¬
принятыми нормами и убеждениями и новым общест¬
венным опытом, а также вновь и вновь обнаруживаю¬
щаяся в процессе прогрессивного развития неспособ¬
ность вновь созданных концепций практически и теоре¬
тически разрешить это противоречие. Такие противоре¬
чия сами по себе являются основой всякого философ¬
ского развития, хотя, вообще говоря, здесь они напол¬
няются особым содержанием. Дело в том, что данное
противоречие познается под углом зрения упрочения и
сохранения буржуазного общества перед лицом истори¬
ческого процесса, ведущего его к гибели, перед лицом
восходящего движения нового, социалистического мира;
на той же основе пытаются чисто иллюзорным образом
разрешить данное противоречие. Видимость философ¬
ского прогресса оборачивается регрессом, воплощается
в исторически оборонительной позиции.
Итак, основой осознания кризиса является историче¬
ское бессилие буржуазии, соответствующее объективно¬
му положению ее как класса, существующего на закате
классового общества, как такового. Если речь идет о
катастрофическом развитии капитализма за последние
20 лет, то здесь исходным пунктом осознания кризиса
является постепенное осознание противоречия между
идеологией и действительностью, между идеологией и
ее иллюзиями, ожиданиями, нормами, пониманием
перспектив развития и действительностью—в той ча¬
сти, которая связана с практикой эксплуатируемых масс
и включает результаты собственного действия.
4.97

Побудительным стимулом для буржуазного фило¬
софского мышления является стихийное стремление к
преодолению этого противоречия, имеющее целью соз¬
дать философскую конструкцию, философию стабиль¬
ности и господства. Эта цель может быть осознана, но
может оставаться и неосознанной. До тех пор пока фи¬
лософское мышление остается в рамках буржуазной
идеологии, ее предпосылок и свойственных ей форм
сознания, оно остается подчиненным объективному,
классово обусловленному механизму «идеологиза¬
ции»— в том смысле, в каком это слово употреблял Эн¬
гельс: ведь предпосылки буржуазной практики не ста¬
вятся под сомнение; они просто берутся под защиту.
Неизбежно подпадая под влияние иллюзий, это мышле¬
ние переключается на защиту и сохранение основного
противоречия капитализма, перемещенного в область
политической практики; оно стремится способствовать
империалистическому интересу к господству и экспан¬
сии.
Основная проблематика этой философии была уже
давно предсказана Марксом и Энгельсом. «Современное
буржуазное общество.., создавшее как бы по волшеб¬
ству столь могущественные средства производства и об¬
мена, походит на волшебника, который не в состоянии
более справиться с подземными силами, вызванными
его заклинаниями»30.
Философское кризисное сознание отражает бессилие
по отношению к «подспудным силам», ведущим к рево¬
люции на той стадии развития, когда внутренние проти¬
воречия заставляют саму буржуазию и ее идеологов
воспринимать бессилие как бедствие, а кризис — не как
преходящее, но как перманентное состояние.
Решающий поворотный пункт, после которого возни¬
кает всеобщее осознание бессилия, имеет место тогда,
когда коммунизм перестает быть призраком, идеей, пар¬
тией, борющейся за власть, но становится реальной со¬
циальной действительностью. Этот пункт — Октябрь¬
ская революция, с наступлением которой разразился
всеобщий кризис капитализма.
Основная проблематика этого кризисного сознания,
30 К. М а р к с и Ф. Э н г е л ь с, Соч., т. 4, стр. 429.
4W

взятого в узком смысле, была косвенно предугадана
Марксом в «Grundrisse zur Kritik der politischen Okono-
mie»: «Кажется, будто старое воззрение, в котором че¬
ловек, а вместе с ним и ограниченные национальные,
религиозные и политические определенности как будто
бы являлись целью производства, уступило место ново¬
му миру, где производство является целью человека, а
богатство — целью производства. Но чем на деле яв¬
ляется богатство после устранения ограниченной бур¬
жуазной формы, как не продуцируемой в ходе универ¬
сального обмена совокупностью потребностей, способно¬
стей, наслаждений, производительных сил и т. д. инди¬
видов? Это есть полное развитие человеческого господ¬
ства над силами природы — как над силами так назы¬
ваемой природы, так и над силами собственной приро¬
ды. Разве не здесь мы находим абсолютное развертыва¬
ние творческих задатков индивидов, предпосылкой ко¬
торого является одно лишь предшествующее историче¬
ское развитие, превращающее в самоцель эту целост¬
ность развития, то есть развитие человеческих сил как
таковых, не приспосабливаемых к заранее заданному
масштабу — здесь индивид не воспроизводит себя в не¬
коей определенности, но самостоятельно производит
свою целостность. И разве не здесь он стремится не ос¬
таваться чем-то ставшим, но включается в абсолютное
движение становления? В буржуазной экономии — и в
ту эпоху производства, которая ей соответствует — пол¬
ное развертывание внутренних потенций человека высту¬
пает как полное опустошение, это универсальное опред¬
мечивание — как тотальное отчуждение, а ниспровер¬
жение всех определенных односторонних целей как
принесение собственной цели в жертву целям совершен¬
но внешнего характера»31.
Маркс сжато обрисовывает здесь исторические до¬
стижения, границы, необходимость и неизбежно преходя¬
щий характер «ограниченной» буржуазной формы про¬
изводства; он характеризует те противоречия, в рамках
которых осуществляется развертывание производитель¬
ных потенций человека в условиях капитализма.
В данной связи важны три указанных им момента:
31 К а г 1 М а г х, Grundrisse zur Kritik der politischen Okonomie,
Berlin, 1953, S. 387.
499

а) «полное опустошение» внутренних потенций чело¬
века;
16) тотальное отчуждение от опредмеченных общест¬
венных отношений и отношений производства;
в) «ниспровержение всех определенных односторон¬
них целей», которые подчиняются и приносятся в жерт¬
ву производству прибавочной стоимости. Средство и
цель теперь как бы переменились местами: то, что было
связано с революционной разрушительной ролью капи¬
тализма перед лицом отживших, ограниченных условий,,
превратилось в самоцель.
Все то, что для буржуазии и ее идеологов выступает
как специфическая проблема, как «кризис», а не как
процесс сам по себе, — все это предполагает возникно¬
вение в самой действительности такого рода социаль¬
ных, экономических и политических противоречий. Точ¬
нее говоря, свойственные капитализму внутренние про¬
тиворечия достигают такого качественного обострения
и становятся настолько катастрофическими по своей
широте, что и самому буржуазному обществу явно гро¬
зит уничтожение, крах; его стабильность не может быть
сохранена и восстановлена на его собственной основе.
Имущий класс, который и раньше мог переживать
«самоотчуждение»32, все же обладал тогда «видимостью
человеческого существования». Теперь он начинает утра¬
чивать эту видимость, ощущать свое отчуждение, чув¬
ствовать свое историческое бессилие. Видимость челове¬
ческого существования разрушается, ощущение благо¬
получия утрачивается именно тогда, когда отчетливо
осознается практическое бессилие перед лицом социали¬
стического движения в собственной стране и во всем
мире, когда все более катастрофическое развитие капи¬
тализма само заставляет переходить от «спокойного
наслаждения» собственной властью к напряженному са¬
моутверждению. «Деятельность по сохранению проти¬
воречия» срывает маску с псевдочеловеческого сущест¬
вования, обнаруживая за ней технизированное варвар¬
ство. То обстоятельство, что интеллигенция, этот по ви¬
димости свободный, а на деле зависимый слой, чувст¬
вует такое бессилие и варварство раньше и непосредст¬
веннее, чем класс в целом, объясняется ее особым по¬
32 См.: К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 2, стр. 39.
500

ложением. Правда, сказанное не отменяет того, что она
выражает и предвосхищает классовую проблематику
кризиса, причем <не только своего собственного.
Поэтому прежде замалчивавшиеся моменты отчуж¬
дения, о котором в философском плане еще говорили
как о судьбе пролетариата, стали связывать с буржуа¬
зией. Правда, не с самим ее социальным существовани¬
ем, но с постигнувшим ее бедственным состоянием, ис¬
толковываемым как «самоотчуждение». Буржуазия свя¬
зана со ставшим и должна защищать ставшее в борьбе
против становления, кем бы оно ни осуществлялось:
существование буржуазии базируется на подчинении
текущего состояния производительных сил «ставшему
бытию» ее господства. Но и в области идей она может
осмысливать революционное социалистическое становле¬
ние, только опираясь на модель собственного ставшего
бытия.
Значение сказанного возрастает в связи с тем, что
ядро объективной проблематики кризиса составляет
движение пролетариата, могильщика буржуазного об¬
щества. Классовая борьба пролетариата есть та решаю¬
щая сила, которая настолько существенно изменяет дей¬
ствительность, что буржуазия и ее идеологи начинают
осознавать: их общественный порядок находится под
угрозой. Они утрачивают иллюзию своей безопасности,
ибо выявляется их неспособность затормозить историче¬
ское движение к социализму, обнаруживается крах всех
попыток ликвидировать это движение, которое в конеч¬
ном счете все более усиливается и выходит победителем
из всех внутренних и внешних становлений. Вот почему
бессилие по отношению к историческому процессу
здесь впервые ощущается именно как бессилие, как
бедствие, причем отсутствует возможность понять не¬
примиримость классовых противоречий и историческую
необходимость социалистического преобразования. Пе¬
ред лицом такой проблематики становится ощутимым,
что теперь уже нельзя обойтись традиционными идеями,
методами, идеалами. Одновременно обнаруживается,
что развитие капитализма, ниспровержение им всех тра¬
диционно-сословных ограничений, ограниченностей,
идиллий, сведение эксплуатации к открытой, бесстыд¬
ной, прямой и жестокой эксплуатации, тенденция к не¬
ограниченному расширению производства — это такое
501

Движение, которое породило свою революционную про¬
тивоположность. А последняя приняла характер чего-то
угрожающего и чуждого.
И хотя классовая борьба пролетариата определяет
ядро проблематики кризиса, в философском обобщении
превращаясь в осознанную проблему, она уже не высту¬
пает в этом своем существенном значении: определяю¬
щими моментами становятся моменты второстепенные,
производные. Здесь обнаруживается зависимость бур¬
жуазного идеолога от всего горизонта опыта, от идео¬
логического видения, связанного с разделением труда,
от исходной позиции, предопределенной в мировоззрен¬
ческом и философском отношениях, от конкретно-исто¬
рического этапа. При этом, как правило, складывается
противоречие между заданной идеологическо-философ¬
ской исходной позицией и жизненным опытом, причем
последний уже включает в себя -обусловленные такой
исходной позицией механизмы отбора, истолкования и
оценки. И данное отношение в его конкретности нельзя
будет понять, если оно схематизировано. Его необходи¬
мо осмыслить как процесс образования идей, включен¬
ный во всю совокупность общественных взаимодейст¬
вий. Правда, для того чтобы понять весь процесс фило¬
софско-идеологического движения, нельзя хотя бы вна¬
чале обойтись без известного упрощения.
Отсюда выявляются характерные основополагающие
мотивы, которые имеют конститутивное значение для
буржуазной социальной философии и философии исто¬
рии. Они показывают, как происходит отражение объек¬
тивных противоречий средствами того сознания, дея¬
тельность которого направлена на «сохранение противо¬
речия, буржуазии и пролетариата», они выявляют ис¬
ходные позиции, дающие себя знать при постановке тех
философских вопросов, ответ на которые можно искать
и с конструктивной точки зрения.
Основополагающие мотивы, которые свидетельству¬
ют о крушении опыта исторического бессилия, эти «кам¬
ни преткновения», а значит, выдвинутые для решения
философские проблемы, состоят в следующем.
1.	Бессилие по отношению к историческому процес¬
су производства, по отношению к производительным си¬
лам, созданным самим человеком, а также и созданным
им производственным отношениям, участником которых
502

он является, — это бессилие, раньше обнаруживавшееся
лишь частично в циклических кризисах, теперь стано¬
вится основной проблематикой всеобщего характера.
В метафизической форме оно выражается в превраще¬
нии техники в самостоятельное движение, в обособле¬
нии социального аппарата (государства, производствен¬
ных организаций), а с другой стороны, — в виде «вос¬
стания» масс как чуждой внешней силы. Капитал либо
овеществляется, либо субъективируется; его сущность
при таком двойном идеологическом искажении подме¬
няется его количественным противоречием.
2.	Данная модель определяет и представление о со¬
вокупном историческом процессе; она разрушает исто¬
рическую перспективу, исходя из уверенности в вечном
господстве буржуазного строя. В силу этого историче¬
ский процесс приобретает чуждый, фатальный, иррацио¬
нальный характер.
3.	Что касается субъективной стороны дела, то здесь
возникает проблематика опустошения, нивелирования,
угрозы для индивида, этой жертвы чуждых сил и чуж¬
дых обстоятельств. Для индивида, брошенного в чуж¬
дый мир, отношения, в которые он вступает, его обще¬
ственная деятельность предстают как внешне чуждая
сила и как внешняя субъективность. Отсюда, а также в
силу названных выше моментов в буржуазной филосо¬
фии возникает проблематика утраты смысла, бессмыс¬
ленного бытия, нигилизма.
4.	Бессилие по отношению к объективному процессу,
который на деле представляет собой отчужденное дей¬
ствие и его результат, и опустошение индивида отра¬
жается специфическим образом:
а)	в универсальном кризисе уверенности, ибо тради¬
ционные, а также и вновь найденные социальные «исти¬
ны» оказались опровергнутыми на практике и в тео¬
рии;
б)	в универсальном мировом кризисе, когда вместе
с выявившейся нестабильностью, угрожающим харак¬
тером отношений ставятся под сомнение соответствую¬
щие им ценности и нормы, постоянно опровергаемые на
практике.
5.	Когда всеобщие социальные связи начинают ста¬
виться под вопрос, когда возникающее на такой основе
обобщение, касающееся сущности мира и ее проявле¬
503

ний, превращается в иррациональную судьбу, рацио¬
нальность воспринимается как «формальная» всеобщ¬
ность, как что-то внешнее и чуждое, «отчужденное» от
действительности. Тогда «подлинную» действительность
Я и Мира находят в эмоциональности и, что характер¬
но, в пассивных эмоциях (озадаченность, страх, одино¬
чество и т. д.). В силу этого субъективное отношение к
тем силам, которые господствуют над жизнью, остается
в тени, они «переживаются» на эмоциональной основе;
затем отсюда извлекаются категории, определяющие
сферу объективного.
Все эти моменты приобретают свой специфический
всеобщий характер с наступлением всеобщего кризиса
капитализма, хотя ни один из них сам по себе не яв¬
ляется «новым». Их специфическое значение, а также
иллюзорное стремление к их преодолению определяет¬
ся логикой классовой борьбы в философии: разрешение
какого-нибудь бедственного состояния предстает как
альтернатива и реакция на действительные альтернати¬
вы и перспективы социалистического преобразования и
соответствующего научного мировоззрения.
Эти кризисные моменты действуют перманентно: ре¬
шения, конструкции, направленные на преодоление и
самосохранение в рамках кризиса, вновь и вновь — так
же, как во всеобщем процессе разрушения, — пережи¬
вают крах в периоды острых кризисов и катастроф.
Причиной тому — их собственные внутренние противоре¬
чия. «Решения» конструируются вновь, вновь возникают
соответствующие концепции, предпосылкой же здесь
является исключение действительного социалистическо¬
го преобразования, осуществляющегося в борьбе про¬
тив таких «решений». Они пребывают в рамках непоня¬
того спонтанного движения и абсолютизируют спонтан¬
ность в ущерб осознанию. Они остаются в пределах
бессознательного отношения к действительному законо¬
мерному социальному движению; поэтому со всей необ¬
ходимостью они возводят что-либо лежащее на поверх¬
ности в ранг объективности; они фетишизируют непо¬
средственную субъективность. Но именно поэтому они
остаются в пределах схематизма традиционной буржуаз¬
ной философии, однако при этом усиливается деструк¬
ция и нарастает регресс.
Это чистейшая философская конструкция: действи¬
ям

тельный кризис капиталистической системы мирового
господства, который в последнее пятидесятилетие про¬
явился столь ощутимо, хотели бы «снять» чисго мысли¬
тельными средствами — хотя с совершенно практиче¬
ской целью, — хотели бы подменить таким «снятием»
победоносный процесс освобождения народов. Именно
здесь проявляется буржуазная классовая партийность
этой философии. Так же как в теории буржуазный идео¬
лог подчиняет капиталу его враждебную противополож¬
ность, так и здесь, в пределах всеобщего мировоззре¬
ния, он превращает в негативный момент все необозри¬
мое позитивное содержание нашей эпохи. И от этой
классовой позиции не приходится ожидать ничего дру¬
гого. Историческое бессилие, специфическое положение
буржуазии — на закате ее общества, — при посредстве
мировоззрения возводится в ранг общечеловеческого
бессилия, что осуществляется как раз в целях сохра¬
нения данного общества.
И здесь всеобщее распространение идеализма как
мировоззренческой нормы получает свое действительное
оправдание и методологически-мировоззренческое значе¬
ние. Специфическое содержание и свою особую форму
этот идеализм приобретает на основе превратного и
партийно обусловленного отражения общественных про¬
цессов и связей, взятых под углом зрения кризиса и
его «разрешения»; это определяет его специфическую
фантастику, которая отражает отчуждение со своей соб¬
ственной точки зрения.и которая вытекает из историче¬
ского бессилия буржуазии и ее бесперспективности.
4. ЧУЖДАЯ ОБЪЕКТИВНОСТЬ
Выше было показано, как уже в период перехода
к империализму кризисное философское сознание от¬
ражает капиталистические отношения в виде чуждой,
самостоятельной жизненной оболочки, а пролетарскую
классовую борьбу — в виде восстания масс. Здесь сле¬
дует прежде всего вспомнить о Ницше и Тённисе,
Гаммахере, Зиммеле и Ратенау. «Чуждую» форму они
получают в результате опыта бессилия, представляюще¬
го в то же время позитивную жизненную основу бур¬
жуазии. Отражение совершается в рамках порожденно¬
го капитализмом перевернутого отражения обществен-
505

ньтх отношений, когда личности проявляются как ве¬
щи, а вещи — как личности и когда, таким образом, ма¬
териальная основа субъективируется.
Тот факт, что кризисное сознание возникает еще до
начала общего кризиса, что вместе с ним уже заранее
формируется общая структура для всех последующих
форм, доказывает, что оно само порождено внутренни¬
ми противоречиями капитализма, отражает их, что его
категории вытекают из стихийного отражения и интер¬
претации буржуазных отношений, из осуществляющего¬
ся в этих отношениях поведения и его результатов. Это
важно отметить потому, что антикоммунистические
«теории» толкуют коммунизм именно по этой схеме са-
моинтерпретации.
Обратимся теперь к развитию кризисного сознания
после начала общего кризиса, и прежде всего непосред¬
ственно к концепции общества, не рассматривая пока
форм их мировоззренчески-фантастических обобщений.
Эти концепции с прогрессирующей обостренностью от¬
ражают процесс нарастания тревоги в обществе, уни¬
версализации его пороков, достигающих ужасающих
форм, все возрастающую неуверенность, проникновение
в сознание отчуждения, которое его себе подчиняет н им
же обусловливается, сознание этого отчуждения в виде
пустоты, бессилия, в виде становящейся чуждой самой
себе субъективности и мертвой, враждебной объектив¬
ности, проявляющейся как чуждая сила.
В то же время подобная ситуация порождает тео¬
рии, направленные не столько на познание, сколько на
технику господства, на разработку методов господства
с тем, чтобы стабилизировать растущие классовые ан¬
тагонизмы в интересах консервации господства капита¬
ла и скрыть их от эксплуатируемых. В этом состоит
основная классовая функция эмпирических дисциплин
социологии и политических «наук», они остаются пре¬
имущественно в сфере действия позитивизма, который
хотя и не претендует на мировоззренческие концепции,
однако занимает такую позицию, которая достаточна
для определения и описания явлений на поверхности и
способствует методической разработке техники фикси¬
рования стихийных процессов и приложения ее к стихий¬
ному сознанию масс.
506

Здесь получается весьма характерное разделение
труда между мировоззренчески-исторической концепту¬
альной тенденцией и тенденцией, ориентированной на
технику господства; в то же время эти тенденции взаим¬
но проникают друг друга, тем более что обе покоятся
на одной и той же иллюзорной теоретической основе
буржуазной идеологии и нормативно исходят из незыб¬
лемости буржуазной частной собственности. Последнее
особенно бросается в глаза, если мы обратимся к так
называемой социологии производства, которая ограни¬
чивает себя непосредственно внутренними производст¬
венными отношениями, некритически принимая отноше¬
ния материального производства и не идя дальше непо¬
средственной организации производства. Внутри же этой
организации она опять-таки превращает субъективную
мотивацию не только в предмет исследования, но и в
объект воздействия. Разрабатываемые ею технические
средства носят в основном социально-стабилизующий и
социально-восстановительный характер и заключаются,
в сущности, в технике использования обусловленной
буржуазным развитием стихийности в среде рабочего
класса и вообще 'среди трудящихся масс, выступая в
виде технических средств связи с господством капитала
через связь с « производством». Не случайно Альфред
Фиркандт писал в справочнике по социологии: «Посте¬
пенно начинают понимать, как важно дополнить техни¬
ку покорения машины техникой покорения человека» 33.
И не случайно он записал это в справочнике, который
вышел в свет к моменту, когда мировой экономический
кризис 1931 года достиг своей высшей точки.
Эта сторона дела в последующем не должна быть
забыта. Фиркандт пишет в той же статье: «У нас абсо¬
лютизируются отдельные целевые системы, отдельные
цели преследуются в каждой системе абсолютно «ра¬
ционально», без учета влияния, оказываемого ими на
другие жизненные сферы и на жизнь в целом. Логиче¬
ский ход их развития оказывается самоцелью, а чело¬
веческие личности — шахматными фигурами, которые
нужны лишь для того, чтобы правила игры были при¬
33 Alfred Vierkandt, Kultur des 19. Jahrhunderts und der
Gegenwart, in: «Handworterbuch der Soziologie», Stuttgart, 1931 (есть
издание 1959 года), S. 147.
507

менены для них наиболее совершенным способом:
«Проникновение в субъект оказывается уже не целью и
смыслом целого, а, в сущности, не имеющим значения
частным делом» (Зиммель). Капитализм, империализм,
бюрократия и парламентаризм превратились в такие
силы, которые вышли из-под нашей власти: мы уже не
являемся их хозяевами, мы их рабы»34. «Великие тен¬
денции все чаще раскрываются нам как демоны, как
сущность, обладающая могущественной жизненной силой
и собственной закономерностью, соединяющая в себе и
свет и тени, означающая и благословение и проклятие.
Тяжелая трагедия современной жизни состоит в том,
что мы признаем эти силы и должны иметь с ними дело,
должны мириться с их разрушительными действиями
ради использования их творческих сил»35.
Здесь философ и социолог Фиркандт выражает свое
глубокое чувство кризиса, сознание бессилия перед «де¬
монами» рационализма, капитализма, тенденции к вещ¬
ности, индивидуализма и демократии, которые он иде¬
ально-типически, но достаточно внепонятийно описывает,
не ухватывая внутренней взаимосвязи, которая и дол¬
жна оставаться для него скрытой в силу его принципи¬
альной позиции философа жизни и эмпирически-’интуи-
тивистских методов. Это «реалистическая» апологетика
весьма характерна. Фиркандт уже не может — как ко¬
гда-то Прудон — пытаться отрицать «дурные стороны»
капитализма и защищать хорошие. Он относится к ка¬
питализму, как ветхозаветные евреи — к своему богу:
как к демону и богу добра и зла, который требует по¬
слушания и безусловного повиновения.
Этот «трагизм», о котором говорит Фиркандт, да и
не только он, представляет эстетическую формулу, за
которой скрывается цинизм. «Трагизм современной жиз¬
ни» сводится в действительности к тому, что муки ка¬
питализма для масс подменяются пороками господст¬
вующего класса и что эти пороки в качестве «трагики
жизни» превращаются в своего рода привычное для
жизнеощущения качество «жизни». Это один из вариан¬
тов косвенной философской апологетики капитализма,
модель которой была создана Шопенгауэром. Подобным
34 Alfred Vierkandt, Kultur des 19. Jahrhunderts und der
Gegenwart, S. 154.
35 Там же, стр. 142.
508

же образом в литературе декаданса проявляется песси¬
мистическая меланхолия как феерия, стимулирующая
сохранение домашнего очага, заботливо созданного в
этой -обесцененной жизни и неизменность которого рев¬
ностно охраняется. Рассуждения Фиркандта чрезвы¬
чайно типичны. Можно было бы привести множество
подобных им.
Здесь можно было бы сослаться — как на типичные
для первого этапа общего кризиса — на сочинения Мак¬
са Вебера военного времени, в которых раскрывается
«роковой» процесс безудержной «рациональной» бюро¬
кратизации: «Она (бюрократическая организация госу¬
дарства и концернов. — В. X.) в союзе с мертвой маши¬
ной трудится над тем, чтобы восстановить форму такой
системы зависимости в будущем, с которой люди ког¬
да-нибудь, возможно, вынуждены будут покорно сми¬
риться, подобно феллахам древнеегипетского государ¬
ства» 36.
Акценты меняются: то в качестве определяющей
тенденции называется техника, то процесс бюрократи¬
зации и «аппаратизации», то, наконец, рмассовление
(Vermassung).
В 1931 году Ясперс писал в «Духовной ситуации
эпохи», что «сегодня появилось специфическое чувство
бессилия: человек сознает себя прикованным к ходу
вещей, которыми, он считает, он может управлять...
Гордость за сегодняшнее универсальное познание и вы¬
сокомерные претензии этого господина мира на то, что¬
бы создавать вещи по своей собственной воле, в истин¬
ном и лучшем виде, переходят все границы, которые от¬
крывают доступ в сознание бессилию, подавляющему
его»37. И специфику этого современного мира Ясперс ви¬
дит в «массовом характере заботы о существовании».
«Водоворот современного существования делает не¬
познаваемым то, что собственно происходит...»38 В этой
непознаваемости Ясперс видит «господство аппарата» и
«господство массы». Современный порядок существова¬
36 М а х Weber, Parlament und Regierung im neugeordneten
Deutschland 1917, in: M a x Weber, Gesammelte politische Schriften,
Munchen, 1921, S. 151.
37 Karl Jaspers, Die geistige Situation der Zeit, Leipzig,
1931, S. 6.
38 Там же, стр. 25.
509

ния стремится к тому, чтобы, «выступая в роли универ¬
сального аппарата существования, сузить духовный мир
человеческого существования индивидуума...»39 «Нико¬
гда еще, возможно, не существовавший страх за свою
жизнь является зловещим спутником современного че¬
ловека» 40.
Демония техники и «восстание масс» становятся ло¬
зунгами.
После второй мировой войны эта тенденция усили¬
вается.
Пауль Тиллих пишет, например: «...Человек XX века
потерял осмысленный мир и себя самого, жившего за
счет смысла, получаемого из единого духовного центра.
Созданный человеком мир объектов втянул в себя того,
кто его создал, и этот последний потерял в нем свою
субъективность. Он стал жертвой своих собственных
продуктов...»41 Ибо «безопасность, которая обеспечи¬
вается посредством хорошо функционирующих механиз¬
мов ради технического господства над природой и по¬
средством быстро растущего организаторского контро¬
ля над обществом, покупается высокой ценой: человек...
сам становится средством в сфере служебных
средств» 42.
И Эдуард Шпрангер: «Мы, люди сегодняшнего дня,
имеем такое чувство, будто руль, собственно, давно уже
ускользнул из наших рук»43. «Все народы... живут те¬
перь под гнетом вызывающего тревогу, но гордо произ¬
носимого лозунга: необходимо исследование! Однако
мы уже абсолютно не знаем, какую достойную цель не¬
обходимо перед ним поставить. Таково следствие эман¬
сипации системы средств от управления ею посредст¬
вом целесообразно заданной цели»44. «Наша современ¬
ная культура представляет систему неограниченного
распоряжения неограниченными средствами... ужасаю¬
щее состязание с пространством и временем, с силами
природы и общества... дурная бесконечность победила
39 Там же, стр. 41.
40 Там же, стр. 55.
41 Р a u 1 Tillich, Der Mut zum Sein, Stuttgart, 1954, S. 102.
42 Там же, стр. 101.
43 Eduard Spranger, Leben wir in einer Kulturkrise?, in:
«Wo stehen wir heute?», Giitersloh, 1960, S. 13.
44 Там же, стр. 15.
510

по всей линии... этот бесконечный прогресс в основе сво¬
ей также не имеет цели»45.
Такие мысли развивал Шпрангер, когда он попы¬
тался ответить на вопрос «Живем ли мы в состоянии
культурного кризиса?» для сборника «Где мы сегодня
находимся?» (1960). Более поколения тому назад,
•в 1926 году, Шпрангер говорил еще не так пессимисти¬
чески и не так безразлично. В заключении доклада («Тео¬
рия культурных циклов и проблема упадка культуры»
он заявил: «Мы вступили в период кризиса... Недально¬
видному он может показаться смертельным. Но только
ему. Для взгляда, обращенного ко всемирной истории,
это покажется как ritardando * возвестившего о себе
возрождения. Именно в этом заключается животворная
функция чувства гибели и тоски по прогрессу; направ¬
ленная на пробуждение мессианских надежд. Ведь на¬
дежда окрыляет дело. Всем этим сегодня располагаем
мы, немцы, ибо на нас возложено трагическое предна¬
значение проложить путь для других в новой мировой
истории...» 46.
Так говорил Шпрангер еще тогда, когда после пер¬
вой катастрофы немецкого империализма революцион¬
ное движение было подавлено, рынок стабилизировал¬
ся, рационализация выбросила массы рабочих на ули¬
цу и наступила лихорадочная концентрация капитала:
германский империализм готовился к своему последне¬
му наступлению. Так философски вырабатывалось со¬
знание его «миссии». Того, что должно было вновь воз¬
родиться, нельзя было заранее учесть, заявляет Шпран¬
гер, намечая хотя и несколько темную, но все же доста¬
точно определенную перспективу для германского импе¬
риализма. Это было не первое возрождение, которое
прогнозировалось буржуазными философами XX века.
Но вернемся назад, к собственно проблематике кри¬
зиса.
Весьма обширная концепция «современности» после
второй мировой войны была развита Гансом Фрайером,
который истолковывает названные моменты как момен-
45 Там же, стр. 17.
* — замедление.— Ред.
46 Eduard Spranger, Kulturfragen der Gegenwart, Heidel¬
berg, 1953, S. 40.
511

ты «вторичной» системы в отличие от «первичных» до-
индустриальных отношений и создает теорию «индуст¬
риального века» — не капитализма!
Вторичная система, образовавшаяся в ходе индустри¬
альной революции, является, по его словам, системой
рационального действия. И то, что люди здесь произ¬
водят, оказывается в конечном счете их собственной
тюрьмой.
Эта система, поясняет Фрайер, характеризуется тем,
что машинное производство, подобно модели, определяет
всю общественную жизнь, что «работа», производство,
управление человеческим и природным сырьем стано¬
вятся господствующими внутри общественных отношений
не на основе исторически созданных предпосылок, а пу¬
тем рационального утверждения. Рационально человек
включается в план как производитель и потребитель,
нормируется и уравнивается в отношении биологиче¬
ских и культурных потребностей, вводится в механиче¬
ские циклы производства, сводится к функции колесика
в гигантском производстве; как гражданин государства
и объект управления он становится простым винтиком
и планово созданным и обработанным голосом в поли¬
тическом механизме. Он подчинен существованию обще¬
ственной машины, живет в ритме полностью скалькули¬
рованного производственного процесса, поставленный
на свое место незримой бюрократией, является точкой
на предприятии, где, согласно Бёрнхему, господствуют
управляющие. Окружающий общественный мир безду¬
шен и чужд, индивид опустошен, он направляется лишь
внешними механизмами, функционирует в соответствии
с чуждым планом и чуждым управлением, он лишь бес¬
сильно прозябает перед лицом государственного, про¬
изводственного и культурного аппарата. Конкретный
человек сведен к своему минимуму; будучи частицей
массы, он лишь исполнитель функции, точка пересече¬
ния внешних для него функций, средство аппарата об¬
щества, превратившегося в самоцель, но он уже не лич¬
ность. Он «отчужден», причем в массовом масштабе.
Массовое существование «принимает человека на свой
невидимый транспортный конвейер: он катится по не¬
му, хотя ему кажется, что он свободен. Жизнь у него
отнята институтами и администрацией, по крайней мере
она поставляется готовой к употреблению, подобно про¬
512

чим сортовым товарам. Человек изживается. Единст¬
венное, что от него требуется, — это чтобы он приспосо¬
бился, по возможности вплоть до своей самой внутрен¬
ней сущности»47.
В связи с нашей проблемой не столь важно, насколь¬
ко сильно ограбил и исказил Фрайер Маркса. Это во¬
обще характерно для всей кризисной идеологии. Го¬
раздо важнее, каким образом Фрайеру удается изобра¬
зить все современное буржуазное общество в качестве
созданной техникой вторичной системы отчуждения и
самопроизводной обесчеловеченной формы, не опреде¬
ляя основные материальные отношения, классовые от¬
ношения как их основу: он фетишизирует технику, а
также идеолого-организаторские отношения и отноше¬
ния обращения, абстрагированные от отношений собст¬
венности. С этим связаны его попытки клеветать на
коммунизм как на итог и завершение этой «вторичной
системы». Фрайер — разочарованный гитлеровский фа¬
шист. Хотя раньше он объявлял национал-социализм
«революцией справа», после поражения гитлеровского
фашизма он возложил надежду на преодоление «от¬
чуждения» XIX века и т. д. — в соответствии с изменив¬
шимся положением — на слабый базис «западного» со¬
знания консервативного типа.
Близок Фрайеру Арнольд Гелен. Подведя в своей
антропологической системе псевдобиологический фунда¬
мент под гитлеровский фашизм, он также стал вырази¬
телем его мерзостей, пытаясь «научно» обосновать си¬
стемы племенного отбора и поведения.
«Общественные, экономические и технические отно¬
шения приобретают сегодня высшую власть, которая
вынуждает к введению понятия приспособления, когда
необходимо описать поведение человека. Большие су¬
перструктуры новой цивилизации приобретают само¬
стоятельность и отчуждаются (Гегель, Маркс), они на¬
сильственно придают внутреннему и внешнему поведе¬
нию человека форму приспособления...»48 И далее:
47 Hans Freyer, Theorie des gegenwartigen Zeitalters, Stutt¬
gart, 1957, S. 227. Вышеприведенный отрывок в основном заимство¬
ван из рецензии Вольфганга Хайзе в: «Deutsche Zeitschrift fiir Phi¬
losophic», H.l, 1958, S. 159 f.
48 Arnold Gehle n, Die Seele im technischen Zeitalter, Ham¬
burg, 1957, S. 39.
17—202
513

«Индустриальное развитие покрыло мир космиче¬
ской сетью организаций, функциональное переплетение
которых давно уже вышло за границы рационального.
Наряду с планированием великого пространства высту¬
пает планирование великого времени, времени быстрых
перемен. Экономическая, политическая и социальная
межконтинентальная атмосфера насыщена несчастьем,
последствия ее разрядки принесли бы уверенность в
каждый дом и в каждое сердце, но, с другой стороны,
нет никакого сомнения и в том, что рациональное и
удовлетворительное познание детерминанты того, что
происходит, невозможно. Насилие над общественным
мнением перед лицом непостижимых, но сильно воздей¬
ствующих фактов представлялось бы, возможно, извест¬
ным ослаблением напряженности, если бы это насилие
не перекрещивалось с неуверенностью в том, каких,
собственно, действий следует ожидать — в соответствии
с часто высказываемыми убеждениями или вопреки им.
Широко распространенные несправедливость, эпизоди¬
ческие потрясения социального организма, беспокойное
положение идеологии, когда она то лихорадочно выдви¬
гается, то снова снимается интеллектуалами, полная ка¬
питуляция перед эгоизмом, брошенные походя и небреж¬
но упреки, обнаруживающиеся вдруг страшные звер¬
ства — все это стало уже общим местом, сводящимся к
тому, что человечество, мол, еще не нашло стабильного
нравственного отношения к индустриальной культуре и
вообще ко всей совокупности современных ему усло¬
вий... В конечном счете кризис кажется нам тотальным
в том смысле, что основные координаты интерпретации
мира стали сомнительными» 49.
Отношение «человечества» и «совокупности совре¬
менных ему условий» оказывается здесь отношением
одинокого поселенца к девственному тропическому ле¬
су, хотя условия и есть «человечество», вернее, его
продукт—• ведь они находятся не вне его действия. Ге¬
лен берет здесь в качестве реальности эмпирический
горизонт подчиненного обстоятельствам индивида, при¬
способленного объекта, лишь стихийно функционирую¬
щего носителя функции в данном механизме. Он реф¬
лектирует как чуждую сущность условий, так и отчуж¬
49 Там же, стр. 52.
514

дение субъектов, ибо адовы муки Освенцима вовсе не
являются порождением техники кремации. Следует
лишь заметить, что его умеренно морализующая крити¬
ка культуры никого не уязвляет, что она санкционирует
так называемый диагноз, отвечающий данному состоя¬
нию, что она выдает власть капитала за власть обстоя¬
тельств, за фатум и лишь констатирует устарелость
уже более неприменимой сегодня основной координаты
интерпретации мира, определяет, так сказать, условие в
модусе приспособления.
Можно было бы привести еще много подобных при¬
меров, в которых формулируется бессилие перед чуждой
объективностью, в которых выражается как бы окаме¬
нелость могущественной технической и организаторской
среды, — среды, которая как независимая власть скры¬
вает власть господствующего класса, которая выступает
и как форма и как условие своей власти. Такие приме¬
ры лишь варьировали бы уже изложенное выше — будь
это в концепции «аппаратизации» жизни, с которой вы¬
ступил Альфред Вебер, продолжив диагноз своего бра¬
та; будь это в форме «левой» критики Хоркхаймера и
Адорно, критики гегельянского толка, искажающей
Маркса во имя антимарксистских целей, допускающей
даже увековечение товарного фетишизма и овещест¬
вления и отрицающей действительную классовую диа¬
лектику, критики, которая, однако, знает, что именно
она делает со своих классовых позиций; будь это в кри¬
тике Гюнтера Андерса, признающей самостоятельность
власти вещей, или, наконец, в клерикальной критике,
настроенной скорее гневно-душеспасительно. Все эти
мировоззренческие и категориальные варианты выра¬
жают одно и то же восприятие и переживание бесси¬
лия индивида перед могущественным миром отноше¬
ний, .вещей, институтов.
Ганс Барт пишет: «Если мы проверим... современные
диагнозы, прогнозы и рецепты, которые предлагаются в
разнообразных философских концепциях культуры и
техники, то нельзя избежать впечатления давящей моно¬
тонности. Человек современности во всевозрастающем
масштабе чувствует себя отданным во власть спонтан¬
ных закономерностей экономики, техники и бюрократи¬
ческих организаций, охватывающих все сферы и этапы
жизни...
17*
515

Эти диагнозы свидетельствуют о нездоровом состоя¬
нии самоотчуждения. И рецепты сводятся не к чему
иному, как к ликвидации отчуждения» 50.
* Если отвлечься от теоретической интерпретации и
обобщений, касающихся конкретного человека совре¬
менности, то можно было бы принять все это за отра¬
жение действительного состояния. Но лишь постольку
поскольку: Марксов анализ отчуждения, точнее, отчуж¬
денного труда, исходил из установления отделения ра¬
бочего от своего продукта и вел к процессу труда, а
отсюда — к выведению классовых отношений из этого
процесса. Понятие отчуждения включает «активную сто¬
рону», в том числе и производственную деятельность
человека как последнего действующего лица, а следова¬
тельно, и как действующего лица в снятии отчуждения,
в снятии капиталистических отношений. Ибо «если про¬
дукт труда не принадлежит рабочему, если он проти¬
востоит ему как чуждая сила, то это возможно лишь
в результате того, что продукт принадлежит другому
человеку, не рабочему. Если деятельность рабочего для
него самого является мукой, то кому-то другому она
должна доставлять наслаждение и жизнерадостность.
Не боги и не природа, а только сам человек может
быть этой чуждой силой, властвующей над челове¬
ком» 51. Именно то, что когда-то расшифровал Маркс,
скрывается в демонах, прячется за вещами, исчезает за
институтами.
Примеры показывают, каким образом собственные
общественные связи и их движения, движение произ¬
водительных сил и производственных отношений, взаим¬
ная общественная зависимость и действующие в ней
общественные силы проявляются как чуждая власть,
как враждебно разрушительная, нечеловеческая власть:
«возникшие из воздействия — людей друг на друга»,
они производят впечатление чуждых господствующих
сил. «Та сумма производительных сил, капиталов и со¬
50 Н an s Barth, Ober die Idee der Selbstentfremdung des
Menschen bei Rousseau, in: «Zeitschrift fiir philosophische Forschung»,
Meisenheim/Gland, 1959, S. 34.
51 К. Маркс и Ф. Энгельс, Из ранних произведений, М.,
1956, стр. 568.
516

циальных форм общения, которую каждый индивид и
каждое поколение застают как нечто данное, есть ре¬
альная основа того, что философы представляли себе
в виде «субстанции» и в виде «сущности человека», что
они обожествляли и с чем боролись,— реальная основа,
действию и влиянию которой на развитие людей ни¬
сколько не препятствует то обстоятельство, что эти фи¬
лософы в качестве «самосознания» и «Единственных»
восстают против нее»52. Это положение взято из «Не¬
мецкой идеологии», оно непосредственно направлено
против субъективно-идеалистических концепций младо¬
гегельянцев и против фейербахианского толкования об¬
щества. В процессе распада гегелевской школы, однако-,
уже созревали, хотя в недостаточно еще завершенном
виде, основные типы буржуазной философии, которые в
последующем постоянно видоизменялись. Прямо-таки
поразительно, насколько процитированное положение
подходит к «экзистенциалистской революции». Позиции
младогегельянцев развивались тогда, когда немецкая
буржуазия еще не была господствующим классом, хотя
буржуазная философия исчерпала уже свои возможно¬
сти. И вот в конце буржуазного господства когда-то ра¬
ционально определяемая «субстанция» получает нега¬
тивную оценку чего-то чуждого, принимает иррацио¬
нальный характер и в противоположность «сущности че¬
ловека» становится рациональной формой независимо¬
го, жизнеотчуждающего внешнего .инструментария. Если
Гегель признавал разум в действительной жизни, то те¬
перь разум принимает вид ставшего самостоятельным
целесообразно-рационального механизма и раскованно¬
сти техники. Если в идее буржуазного разума было за¬
ложено признание бесконечного прогресса, то теперь
перспектива темна, чужда, враждебна. Чуждая объек¬
тивность через призму идеологизации переносится на
исторический процесс, как таковой.
Однако прежде чем перейти к этим определениям
перспективы, необходимо более подробно остановиться
на системе толкования. Идеализм в интерпретации об¬
щества вырастает из классового проявления его гносео¬
логических корней и имеет свою непосредственную осно¬
52 к. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 3, М., 1955, стр. 37.
517

ву в превращенной форме явления. От нее он и полу¬
чает свою особую специфику. Она-то и определяет ин¬
терпретацию в буржуазном преломлении: отражение
абсолютизирует непосредственные и производные явле¬
ния— вещные средства и товары, сознательно принима¬
емые идеологические и организаторские отношения или
закрепленные за ними институты, а также непосредст¬
венные отношения в сфере обращения и, наконец, субъ¬
ективные мотивации.
При определении того, что означает собственно связь
различных сторон и движения «отчужденной» общест¬
венной жизни, материальные производственные отно¬
шения, в которые люди вступают независимо от свое¬
го сознания, выносятся за скобку, выдаются за производ¬
ные. Можно сказать, что общественное бытие покрыто
завесой непосредственной субъективной и объективной
видимости. И получившая независимость метафизически
изолированная техника, техника сама по себе, вне свя¬
зи с общественным трудом, который превращается ею
в производительную силу, вне диалектики производст¬
венных отношений и производительных сил, техника как
автоматика не является общественным бытием, несмот¬
ря на то, что она со своей стороны идеально обоснова¬
на. Еще меньше затрагивает общественное бытие псев-
доматериалистические теории, сводящие его к типам
телосложения, расам и т. д. В результате классовая
борьба хотя и описывается, но не истолковывается как
закономерный результат противоречий между произво¬
дительными силами и производственными отношения¬
ми. В целом следует констатировать, что на основе
свойственного буржуазной идеологии переворачивания
происходит субъективизация материальных основ об¬
щества.
В философской рефлексии базис оказывается над
надстройкой, надстройкой над специфическими, выпол¬
няющими свои функции идеологическими формами. Та¬
ким образом, здесь один за другим возникают демо¬
ны— «техника» и «массы». Поэтому наряду с техникой
абсолютизируются и идеологические отношения, а эти
последние в свою очередь включаются в систему кате¬
горий, которая конструирует, с одной стороны, абст¬
рактную субъективность, с другой же — обесчеловечен¬
ную объективность и проектирует одну на другую. От¬
518

сюда проистек ает п с и х о л оги з и р ов ание, биологи з и р ов А -
ние и теолопизирование истории.
В то же время этот идеализм проявляет свой клас¬
совый характер. Он допускает острейшую критику об¬
щественных условий, не касаясь их материальных ос¬
нов. Эти последние уже санкционированы в теоретиче¬
ских предпосылках. Таким образом, уже здесь исход¬
ному -пункту теории присуща партийность, в самой тео¬
рии приводящая как раз к той консервативой -позиции
по отношению к материальным отношениям, которая
на практике является жизненной основой буржуазии.
Это характерно и для терапии «самоотчуждения», и
для диагнозов и симптоматологии, которым уже имма¬
нентна апологетика. Они ведут в конечном счете к ут¬
верждению существующего общественного строя, иск¬
лючая тот случай, когда они разрывают узкие рамки
буржуазно-классового горизонта и переходят на социа¬
листические позиции.
Характерен используемый здесь категориальный ап¬
парат. Для него показательно прикрытие экономиче¬
ских связей с помощью интерпретации, происходящей в
основном из внеэкономической сферы — это может быть
внеобщественная, или субъективная, или же внутринад-
строечная сфера. И именно здесь возникают метафизи¬
ческие альтернативы определенных понятийных пар, ко¬
торые опять-таки находятся в тесной связи друг с дру¬
гом и которые уже здесь проясняют подход к мировоз¬
зренческим обобщениям и к выведению из традицион¬
ных мировоззрений: так, с одной стороны, ставятся, на¬
пример, субъект, личность, человек, индивидуальность,
внутренее, душа, сам, сущность, общность, культура, ор¬
ганизм, жизнь, естественный порядок, а с другой — объ¬
ект, вещь, техника, инструмент и машина, масса, внеш¬
нее существование как существование общественное
(существование для других: «man»), общество, циви-
лизиция, механический, машинизированный аппарат
существования, механическая целесообразная система,
искусственный порядок, отчуждение и т. д.
В этом уже заложено, вернее, здесь имманентно
присутствует мировоззренческое обобщение, поскольку
вторая сторона выступает как продукт, отчуждение, от¬
ходы первой, и в то же время проявляется по отноше¬
нию к ней как самостоятельная сила, как чуждая обо¬
519

лочка, тюрьма, стадия распада и т. д. Отношения одно¬
го к другому с этих позиций могут вполне быть сведе¬
ны к более общему отношению субъекта к реальности.
Кратко изложенная здесь категориальная 'Схемати¬
ка свойственна позитивно-содержательной мировоззрен¬
ческой структуре- Но было бы односторонним ограничи¬
вать фетишизацию объективного лишь этими, столь оче¬
видными тенденциями, ибо подобная же отчужденная
объективность отражается, воссоздается и рефлектиру-
ется как в позитивистской философии и социологии, так
и в теории и методе «левой» позиции Хоркхаймера и
Адорно, соединяющей гегелевские и марксистские мо¬
менты, весьма родственной младогегельянству, разви¬
вающей его через амальгамирование различными ин¬
гредиентами (Кьеркегор и Фрейд). Позитивизм со сво¬
ей теоретико-познавательной исходной позиции уже не
дает никакой возможности для критического подхода
к общественной реальности: абсолютизация непосредст¬
венно данного, фактического, уже существующего име¬
ет в виду слепое позитивное отношение к буржуаз¬
ному обществу, утверждения власти уже существую¬
щего. Эта интеграционная функция позитивизма пол¬
ностью раскрыта Хоркхаймером и Адорно: «Чем даль¬
ше заходит процесс самосохранения через буржуазное
разделение труда, тем сильнее принуждает он к само-
отчуждению индивидов, которые должны телом и ду¬
хом приспосабливаться к технической системе. Этому
опять-таки отвечает ясность мышления: в конце кон¬
цов, по всей видимости, трансцендентальный субъект
познания как последнее воспоминание о самой субъек¬
тивности устраняется и подменяется тем более беспре¬
пятственной деятельностью автоматических механизмов
порядка. Субъективность улетучивается, превращаясь
в логику как бы произвольных правил игры с тем, что¬
бы действовать более беспрепятственно.
Позитивизм, который в конце концов не остановился
и перед призраком в буквальном смысле, перед мыш¬
лением, как таковым, устранил последнюю разделяю¬
щую инстанцию между индивидуальным поведением и
общественной нормой. Технический процесс, р котором
овеществляется субъект после его устранения из соз¬
нания, свободен от многозначности мифического мыш¬
ления и от всякого смысла вообще, так как разум, как
520

таковой, превратился в простое вспомогательное сред¬
ство всеохватывающего хозяйственного аппарата... Если
для теории в качестве единственной нормы остается
идеал единой науки, то практика превращается в
безудержное производство мировой истории. Полностью
охваченное цивилизацией собственное Я, растворяясь,
превращается в стихию этой бесчеловечности, которой
цивилизация с самого начала стремится избежать»63.
Эта функция технической интеграции в позитивизме
уже достаточно подвергалась критике, бесчеловечность
хозяйственного аппарата также. Однако в «Диалекти¬
ке просвещения» она раскрывается как продукт «прос¬
вещения», как механика абсолютно самостоятельного
самодвижения, как тотальное овеществление при то¬
тальном подавлении индивидов, так что имманентной
диалектике этой механики приносится в жертву опреде¬
ляющая диалектика классовой борьбы, борьбы рабоче¬
го класса, в том числе и возможность ее самоутверж¬
дения вообще- В соответствии с этим «непримиримость»
критического отношения ко всем формам проявления
капиталистического отчуждения выступает как абст¬
рактная мера их снятия, соединяющая как моменты,
свойственные Руссо, так и моменты религиозные. Поэ¬
тому это отрицание действительности капитализма свя¬
зано с непримиримым отрицанием действительной аль¬
тернативы — социализма.
Таким образом, в «критической теории» чуждая объ¬
ективность признается неизбежной. Уже .в «Диалектике
просвещения» говорилось: «Радикальное обобществле¬
ние есть радикальное отчуждение» 533 . В основе его —
несмотря на всю критику идеализма — лежит как раз
тот идеалистический схематизм, который в свое время
у Гегеля критиковал Маркс, что, мол, опредмечивание
идентично отчуждению. «За возрастание своей власти
люди расплачиваются отчуждением от того, над чем они
власть осуществляют»53Ь. Отсюда следует тезис о пол¬
ном закостенении современного общества, о неспособ¬
ности познать революционные потенции внутри этого * 5
53 Max Horkheimer, Theodor Adorno, Dialektik der
Aufklarung, S. 43 f.
5за Там же, стр. 79,.
5зЬ Там же, стр. 24.
521

общества; диалектика в результате этого, в противо¬
положность Марксу, из научного самосознания револю¬
ционных сил буржуазного общества превращается в со¬
зерцательное сознание универсальных, непрекращаю-
щихся «ложных связей». Она сводится к диалектике
идентичного и неидентичного. Она становится «негатив¬
ной диалектикой», которая, будучи абсолютно имма¬
нентной капитализму, обнаруживает его отчуждение,
постольку в критическом плане она является «отрица¬
нием отрицания, не переходящим в позитивное»53с.
Она становится «онтологией ложного состояния», аль¬
тернативой которого является не более совершенное со¬
стояние, порожденное материально и революционным
способом за счет его собственной потенции, а некое уто¬
пическое «иное», некое лишь угадываемое, но необъяс¬
нимое «примирение», некая «истинная» идентичность.
«Позитивное» отрывается от диалектического мышле¬
ния, оставаясь прикованным к негативному, к ложному
состоянию, выступая лишь как его мыслительная кри¬
тика. В своей «Негативной диалектике», вышедшей в
свет в 1966 году, Теодор Адорно систематизировал эту
свою позицию с наибольшей последовательностью, прев¬
ратив ее в метод восхваляемого несчастного сознания.
«Чем безжалостнее с объективно-антагонистических по¬
зиций врывается общество в любую ситуацию, тем ме¬
нее достоверно какое-либо моральное решение. Что бы
ни предпринимали индивиды или группа .против тоталь¬
ности, они подвержены ее злу, и ничуть не меньше тот,
кто абсолютно бездействует. К тому же и первородный
грех подвергнут секуляризации»531.
В результате возникает философская стена плача,
однако диалектика объективна: независимо от субъек¬
тивного мнения она приводит действие в соответствие с
данными отношениями, отрицание на словах становится
утверждением на практике.
Диалектика — поскольку она, несомненно, может быть
использована для анализа духовно-исторического — ста¬
новится здесь застывшим методом отрицания: она умол¬
кает именно перед материальными, классовыми антаго-
“'Theodor Adorno, Negative Dialektik, Frankfurt a. M„
1966, S. 396.
53 d Там же, стр. 239.
522

низмами, имеющими решающее значение. Она не спо¬
собна преодолеть свое инструментализирование и подой¬
ти к изолированному, отдельно взятому индивиду; этот
последний остается исходным и целевым пунктом, кри¬
тическим Я, которое трусливо оберегает себя от коллек¬
тивности действительного классового движения и поз¬
воляет превратить позицию всеобщих оговорок в кри¬
тическое бессилие и действительное бессилие критики-
Так непримиримая критика становится формой аполо¬
гетики. Так из менторской критики позитивизма выра¬
стают его либеральный критический брат и его нечи¬
стая совесть. Однако более подробное изложение этих
вопросов вышло бы за рамки нашего исследования.
Итак, сверхсила капиталистических отношений и сила
подвергшегося острой критике «господства» утвержда¬
ется в мышлении, которое в свою очередь утверждает
их в своей критике: критика институциализированного
общества принадлежит к арсеналу социально-психоло¬
гического подновления господствующей системы. В то
же время это направление представляет особый слу¬
чай всеобщей тенденции: со времен Тённиса обращение
к Марксу стало составной частью философско-социоло-
пического мышления, которое оперирует элементами
Марксова понимания и познания, лишенными их внут¬
ренних связей; идеологи господствующего класса уже
больше не могут обходиться без заимствований, они
нуждаются в поставленном с ног на голову марксизме,
в притупленном марксизме, чтобы понятийно охватить
собственные классовые проблемы. Кризис буржуазной
философии выражается и в этом самоочевидном дока¬
зательстве исторической устарелости ее традиционного
понятийного инструментария.
5.	ПОТЕРЯ УВЕРЕННОСТИ В ПЕРСПЕКТИВЕ
Составной частью кризисного сознания и отражения
им действительности является потеря буржуазией уве¬
ренности в своей перспективе- Потеря уверенности в
этой перспективе представляет неадекватное осозна¬
ние того, что капитализм идет к своему концу. Неадек¬
ватно оно потому, что его социальное содержание ос¬
тается скрытым, а объективный процесс проявляется
523

как нечто иное, отличное от того, чем он является на
самом деле,— в иллюзорном свете. Константа буржуаз¬
ной частной собственности отражается в иллюзорном
свете, одновременно осуществляется отрицание действи¬
тельной исторической альтернативы, социализма. Это
осознание имеет философский характер, так как вопросы
будущего развития общества оно связывает с общими
мировоззренческими вопросами, являясь отражением в
их сфере, в этой плоскости всеобщности.
Непосредственным выражением этого служит отказ
от традиционной идеи прогресса, отрицание ее. Это
отрицание происходит в форме, принятой у мыслите¬
лей подымающейся буржуазии,— в виде великой исто¬
рической перспективы будущего поступательного раз¬
вития человечества, а также в форме добропорядочно¬
го либерального представления об эволюции по напра¬
влению к гармонически растущему счастью при про¬
стом расширении капитализма. Несмотря на свое жал¬
кое рациональное зерно, эта либеральная иллюзия
есть иллюзия апологетическая, которая разбивается
самой -реальностью капитализма и империализма-
В ходе катастроф и кризисов XX века эта либе¬
ральная идеология прогресса потерпела крах: иллюзия
прямолинейно-гармонического и автоматически совер¬
шающегося прогресса разбилась в катастрофе первой
мировой войны. Такой гуманистически настроенный мы¬
слитель, как Теодор Лессинг, выразил сомнение, охва¬
тившее его в связи с войной, которая потенциально вы¬
разила всю муку, все пережитое отчуждение в обще¬
стве.
«Лучшим символом истории кажется мне та сахар¬
ная фабрика около Суше (Фландрия), которая во вре¬
мя войны, с 1914 по 1916 год, пятьдесят раз переходи¬
ла от французов к немцам и столько же раз снова от¬
биралась у немцев, причем всякий раз несколько сот че¬
ловек бывало убито и ранено, и всякий раз оставшиеся
в живых трубили шумную победу, один раз на той, дру¬
гой раз на другой стороне; но в конце концов все оста¬
валось по-старому и вызывало новые бои... Этот бес¬
смысленный ад никогда 'нескончаемых боев за переме¬
ну власти, эта непрекращающаяся борьба всех против
всех, ради которой растрачиваются такие огромные силы
и таланты, труд и ценности, что десятой части этой энер¬
524

гии, поставленной на службу духа, было бы достаточно,
чтобы превратить землю в рай...— когда закончится эта
мука? Какой же бог должен был открыться в этой ни¬
когда не рвущейся ужасной цепи названий битв и имен
воинов, грабежей и главарей грабителей, мародеров и
скотов, обманутых и обманутых обманщиков, често¬
любивых ораторов и счастливых солдат, которые все
вместе, подобно несчастной земле, все только и вра¬
щаются вокруг себя самих. Ценность этой так назы¬
ваемой мировой истории такова, что она могла бы слу¬
жить материалом для новеллистов и энтузиастов; в
остальном же весь исторический хлам мог бы быть пре¬
дан огню...»54
Исторический процесс как отчужденное «бессмыс¬
ленное» насилие охватывает общество, облик которого
представляется Лессингу тюрьмой для жизни: «Итак,
мы, отдельные живые люди, с давних пор помещены в
огромную империю-гигант воображаемых призраков:
здесь и общество, и административное учреждение, го¬
сударство и церковь, каста и группа и все немилосерд¬
ные и чисто воображаемые абстракции: право, закон,
школа, добродетель, величие, человек, честь, всеобщее
благо, порядок, наука, семья, отечество и т. д. Нахо¬
дясь среди всех этих воображаемых сил, отдельный жи¬
вой человек, даже лучший, во имя чего-то взращивает¬
ся, как ищейка и дьявол, по отношению к каждому дру¬
гому отдельному живому человеку, так что отдельная
человеческая жизнь, точно триумф громких идеалов, в
конечном счете представляет в высшей степени реаль¬
ный ад»55.
Однако эти призраки вовсе не плод воображения-
Под этим названием кроется лишь догадка о том, что
они являются человеческим продуктом и поэтому могут
быть преобразованы человеком, что кажущийся окаме¬
нелым чуждый мир капитализма с его системой подав¬
ляющих человека идеологических сил не имеет вечной
природы: это неадекватное обозначение того, против
чего здесь направлено стихийное возмущение, порож¬
денное мукой жертв именно этих условий и сил.
54 Theodor Lessing, Geschichte als Sinngebung des Sinn-
losen, Miinchen, 1921, S. 73.
65 Там же, стр. 26.
525

Каким образом эта стихийность возмущения вос¬
создает в модели спасения основную структуру того,
против чего он восстает, каким образом Лессинг, исхо¬
дя-из позиций буржуазного индивида, создает экзистен¬
циалистскую утопию бегства от действительной борьбы
при всем глубоко и честно воспринимаемом отрицании
общества современного капитализма,— все это раскры¬
вается в его тезисе о |Перспективе: «Только тот человек,
который потерял последнюю надежду, последнее убе¬
жище, которому ничего не остается, кроме голого, без¬
надежного жизненного ощущения своего однократного,
короткого «Теперь» 1и «Здесь» и кроме уверенности ib том,
что в соответствии с чисто естественными законами ко¬
мар и муравей, капля воды и камешек столь же нич¬
тожны и столь же значительны, как его собственное,
потерянное в бесконечности историческое существова¬
ние, только человек без опоры и поддержки и без ка¬
кого-либо иного смысла жизни, кроме того, который он
сам вносит в жизнь, может взять в свои руки судьбу
земли. Вместо того чтобы ожидать от слепого порядка
природы реализации ценностей и требовать справедли¬
вости от звезд, он начинает обостренно-болезненно и
крайне уязвленно создавать бессмысленно-хаотический
элемент непреклонной власти случая в смысле идеаль¬
ных ценностных норм, соответствующих силам, будь это
тогда, когда он в духе Эллады строит в центре хаоса
огороженный маленький сад Эпикура, будь это, когда он
более глубоко наподобие Индии учит живущих -совер¬
шенствоваться в духе и в духе умирать. Только благо¬
даря этому жизнь... начинает иметь историю»56.
Освобождение жизни от ложно заданного смысла
воссоздает, если сознательно схватываются не действи¬
тельные исторические связи, собственные иллюзорные
предпосылки этого освобождения. Однако именно эти
связи и упускаются Лессингом в эмоциональной тоталь¬
ности его отрицания фраз и объективных связей, и бла¬
годаря этому испытываемое бессилие получает соответ¬
ствующее дополнение и подтверждение лишь в модели
иллюзорного спасения.
В этой связи Лессинг оспаривает общественный -про¬
гресс, который представляется ему идеологической фра¬
56 Там же, стр. 76.
526

зой и обманом, исходящими от существующих господ¬
ствующих сил: «Дьявольский фон известных теорий раз¬
вития (у Гегеля, Дарвина, Конта) таков: опустошаю¬
щая душу механизация культуры, распространяемая
буржуазно-капиталистической Европой, в гипотезе исто¬
рического развития имеет соблазнительно-обманчивую
кулису. Если именно история является залогом -прогрес¬
са, то тогда всякая сила, достигшая господства, может
спокойно покоиться на вере в то, что она может являть¬
ся временной вершиной необходимого естественного
процесса и также по праву осуществлять свою насильст¬
венную власть. Прогресс, культура, развитие народа, го¬
сударства и отечества — все это знакомые пустые фра¬
зы, за которыми ничего не скрывается, кроме само-
оправдывания стремлений к власти и успеху со стороны
господствующих или стремящихся к господству
групп»57.
«Тотальная подозрительность» Лессинга по отноше¬
нию к идеологии, отвергая существующую власть, аб¬
солютизирует отрицание всякой власти, а это представ¬
ляет собой модернизированную религиозную форму
утверждения бессилия. И прежде всего нетрудно уви¬
деть, что Лессинг здесь имеет в виду механистическое
апологетическое понимание прогресса, которое откры¬
вает ему лишь один аспект в системе тех господствую¬
щих «абстрактных всеобщностей» буржуазно-капитали¬
стической Европы, сущность которых обнаруживается в
борьбе. Однако насколько мало он сумел преодолеть
анархистский эмоциональный социализм, настолько же
мало он понял и объективную историческую диалектику
и противоречивость общественного прогресса в классо¬
вом обществе; он видел здесь только одну сторону про¬
гресса, которая включает страдания масс, разрушения,
развращение людей, он видел только тот прогресс, ко¬
торый шествует по растоптанной культуре и по порабо¬
щенным народам. Поэтому он и не мог понять возмож¬
ности оптимизма как сознания исторической перспекти¬
вы, которое переживает эти противоречия, будучи уве¬
ренным в том, что борьба рабочего класса будет иметь
своим результатом мирный, процветающий коммунисти¬
ческий мир. Он не понял оптимизма, который качествен¬
57 Там же, стр. 125.
527

но отличается от того оптимизма господствующих клас¬
сов, который превозносит существующие условия как
лучший изо всех возможных миров и прославляет вся¬
кое развитие как путь ко все более лучшему. Подобно
тому как у него противоположностью отчужденным все-
общностям выступает страдающий, чувствительный ин¬
дивид, разочарованное, подавленное «я», так и истори¬
ческий процесс выступает по отношению к последнему
как иррациональная сила, которой можно, пожалуй, ге¬
роически противостоять, но которую нельзя преодолеть
в общественной творческой деятельности. Это вытекает
из его философских и социально-теоретических -предпо¬
сылок. Подобно тому как он спасается от абстрактной
всеобщности отчужденного мышления в иррационализ¬
ме своей философии жизни, так и придание смысла
бессмысленной истории становится у него субъектив¬
ным произволом, попыткой хоть чем-то «опьянить» се¬
бя. Лессинг не может преодолеть противоречие между
своей позитивной политической деятельностью в борьбе
против милитаризма и колониализма и своим- мировоз¬
зренческим учением, между своими социальными убеж¬
дениями и своей теорией, между анархизмом своих ос¬
новных принципов и альтруизмом своего поведения.
В конечном счете это и 'приковало его к идеологии об¬
щества, которое он ненавидел и которое изобразил та¬
ким образом, что оно отплатило ему смертью от рук
фашистов.
Однако то, что у Лессинга выступает как возмуще¬
ние, выражавшееся с демократических позиций, в гос¬
подствующей идеологии и философии .превращается, на¬
оборот, в косвенную демагогическую апологетику, кото¬
рая превращала крушение либеральных иллюзий обще¬
ственного прогресса в отрицание всякого прогресса, в
утверждение трагизма жизни и т. д. Если критика Лес¬
синга по своей направленности была политически про¬
грессивной (хотя и весьма относительной в своем теоре¬
тическом значении) реакцией на буржуазную идеоло¬
гию, поставленную перед лицом практики мировой вой¬
ны, то для философии господствующего класса крити¬
ка означала лишь вызванное определенными эмпириче¬
скими причинами принуждение к развитию апологети¬
ки в направлении практического развенчания иллюзии
как апологетики мнимого их развенчания. При этом кри¬
тика могла опять-таки сочетаться с философскими иде¬
ями, выражавшими кризисные настроения уже накану*
не мировой войны, и в частности с идеями Ницше. Да¬
же если развенчание иллюзий могло выступать в ка¬
честве исходного или подготовительного пункта, несом¬
ненно, что в соответствующей философской теории про¬
гресс должен был отрицаться и как истинное посту¬
пательное общественное развитие, а вместе с тем и как
развитие, выводящее за пределы буржуазного общества
(ввиду революционного переворота в России и револю¬
ции в Германии). По сути дела речь здесь идет о фи¬
лософской концепции движения истории как прогрессив¬
ного процесса. Этому движению приписывается тенден¬
ция к поступательному развитию, оспаривающая лежа¬
щие в его основе закономерности и придающая ему ха¬
рактер простого движения, предсказать которое невоз¬
можно, характер роковой иррациональности или псев-
доестественного повторения истории. При этом движе¬
ние, как таковое, «демонизируется» и овеществляется.
В то же время оно теряет свой человеколюбивый пози¬
тивный характер, приобретает черты опасности, угрозы
катастрофы, непонятности, непостижимости бурного по¬
тока, который стремится к неизвестному концу.
Откровенно грубая альтернатива либеральной идее
прогресса была высказана уже Ницше в виде формулы
о вечном повторении истории, и эта формула действует,
пока продолжают действовать биологически-расистские
концепции. Недалеко от него стоит и X. Ст. Чемберлен,
когда он заявляет: «Величайшее из всех заблуждений
состоит в признании того, что наша цивилизация и
культура являются якобы выражением всеобщего про¬
гресса» 58-
Это было в начале века. После второй мировой войны
Романо Гвардини, философский представитель немецко¬
го католицизма, заявил: «Во всяком случае, слепая бур¬
жуазная вера во внутреннюю надежность прогресса по¬
колеблена. Многие чувствуют, что «культура» есть не¬
что иное, чем это полагало новое время: не прекрасная
уверенность, а риск не на жизнь, а на смерть, о кото¬
58 Н. S t. С h a m b е г 1 a i п, Die Grundlagen des 19. Jahrhunderts,
15. Auflage, Miinchen, 1915, S. 9.
599

ром никто не знает, каков будет его конец»59. Гвардини
заявляет это в связи со своим тезисом о «конце нового
времени».
Если подобное характерно для поворота в развитии
буржузного мировоззрения с начала столетия и непо¬
средственно до наших дней, то в рамках этого развития
Освальд Шпенглер был наиболее влиятельным предста¬
вителем философии истории.
Идея Ницше о повторении истории была поднята
Освальдом Шпенглером на уровень идеи исторической
системы: в вечном и равномерном ритме растут, расцве¬
тают и гибнут культуры как монадологически замкну¬
тые в себе растениевидные организмы, представляющие
со своей стороны развитие соответствующей индивиду¬
альной души культуры. Эта концепция становления
культур как растений в сооответствии с органически-ро-
ковой закономерностью угасания их в виде механически
застывших цивилизаций, не подверженных изменениям
и влияниям в своей возвышенной бесцельности, уже она
является обобщением, представляя мировоззренческую
систему, которая формально позволяет дать соответст¬
вующее определение границ и принципов современности.
Ибо эта мифотворческая концепция исходит, из да¬
леко не оригинального толкования современности. Рас¬
крытые выше симптомы толкуются Шпенглером как
«цивилизация», следовательно, как умирающая, старе¬
ющая, застывающая культура. Однако это умирание и
угасание он интерпретирует таким образом, что обнару¬
живается именно предельное раскрытие империализма,
разрушение демократии, когда появляется «цезаризм»
как историческая необходимость. Здесь кризис «ликви¬
дируется» таким образом, что он оказывается историче¬
ской необходимостью, а империализм и милитаризм —
в конечном счете бесперспективной завершающей ста¬
дией и» в то же время неотвратимо роковой задачей.
Фатализм здесь не квиетистский, а активистский.
«Империализм — это чистая цивилизация. В его по¬
явлении лежит неотвратимая судьба Запада...»60 «Здесь
"Romano Guardin i, Das Ende der Neuzeit, Wiirzburg,
1951, S. 99.
"Освальд Шпенглер, Закат Европы, т. I, М., 1923,
стр. 38.

нет выбора. Здесь не имеет никакого значения даже со¬
знательная воля отдельного человека или целых клас¬
сов и народов. Тенденция к расширению — это рок, неч¬
то демоническое и чудовищное, охватывающее позднего
человека эпохи мировых городов, заставляющее его
служить себе независимо от того, хочет ли он этого или
не хочет, знает ли он об этом или нет»61. С неумолимым
пафосом всевидящего Шпенглер объявляет об утверж¬
дении того, что является имманентной тенденцией импе¬
риализма, говоря об этом с псевдосоциалистическим от¬
тенком как о задаче, поставленной судьбой.
Поскольку эта .мифология судьбы имеет своих пред¬
вестников, она снова получает свое конкретное содер¬
жание из опыта бессилия перед историческим процес¬
сом, который несет действительную гибель капитализму,
но который преподносится как «трагедия».
Конкретные содержания при этом выступают в ха¬
рактерной аффективной и метафизически оторванной
форме. Так, Шпенглер проводит классовую линию:
«Буржуазия имеет границы; она относится к культуре;
она охватывает в лучшем смысле всех принадлежащих
ей под названием народа, populus, demos, причем дво¬
рянство и духовенство, ремесло и наемный труд включа¬
ются в нее как отдельные составные части.
Цивилизация уже застает это понятие и снимает
его через понятие четвертого сословия, массы, которое
в принципе отрицает культуру с ее соответствующими
формами. Это нечто абсолютно бесформенное, ненави¬
дящее всяческую форму, ранговые различия, упорядо¬
ченное имущество, упорядоченное знание. Это новое ко¬
чевое население городов мира, для которого рабы и
варвары античного мира, шудра Индии, все, чем явля¬
ется человек, образуют нечто равномерно текущее,пол¬
ностью порвавшее со своим происхождением, не знаю¬
щее уже более своего прошлого и не имеющее буду¬
щего. Поэтому четвертое сословие становится выраже¬
нием истории, которая переходит во внеисторическое.
Масса — это конец всего, радикальное Ничто»62. В то
же время эта ужасающая перспектива конца мобилизу-
61 Там же.
62 Oswald Spengler,
Miinchen, 1923, Bd. II, S. 442 f.
Der Untergang des Abendlandes,
531

ёт против действительных стремлении народных масс,
которые были здесь изображены по обычной пугаю¬
щей схеме-
Столь же демонизированными оказываются экономи¬
ка и техника. «...Человек фаустовской природы превра¬
тился в раба своего творения. Все его число и система
его жизненного положения вытолкнуты машинами на
путь, на котором нет никакой остановки, ни одного
шага назад...»63
Итак, «экономический мир машинной индустрии»
принуждает «к послушанию как предпринимателей, так
и фабричных рабочих. И те и другие — рабы, но не гос¬
пода машины, которая только теперь раскрывает свою
дьявольскую тайную силу...»64 Наряду с этим «столь
же титанически» начинается «натиск денег на эту ду¬
ховную власть»65 66 (имеется в виду индустрия), пока вос¬
ход цезаризма не разрушит диктатуру денег и их поли¬
тического оружия — демократии. И здесь Шпенглер
уводит в сферу мифологизирования милитаристской дик¬
татуры фашистского характера, которую он предвос¬
хитил в следующем образе: «Меч побеждает деньги, во¬
ля господина снова покоряется воле к добыче... день¬
ги преодолеваются и ликвидируются только кровью»06.
Это будет, говорит он, преодоление «капитализма», это
будет «социализм» как «воля к тому, чтобы, выйдя за
рамки всех классовых интересов, вызвать к жизни мощ¬
ный политико-экономический порядок, систему благород¬
ных забот и обязанностей, которая сохранит в твердой
форме целое для решающей битвы истории...»67 И
вплоть до тех пор, пока империалистический цезаризм
не закостенеет, не варваризируется вновь, пока не ста¬
нет добычей более сильного победителя: «Так зрелище
высокой культуры вновь завершает весь этот чудесный
мир божеств, искусств, идей, битв и городов первобыт¬
ными деяниями вечной крови, которая в своем вечно
циркулирующем космическом потоке остается одной и
той же»68.
63 Там же, стр. 625.
64 Там же, стр. 626.
65 Там же, стр. 627.
66 Там же, стр. 629.
67 Там же.
68 Там же.
532

Еще мрачнее зазвучало это снова бо время мирово¬
го экономического кризиса в «Человеке и технике».
«Механизирование мира вступило в стадию опаснейше¬
го перенапряжения... Все органическое погибает от рас¬
пространившейся вокруг организации. Искусственный
мир пронизывает и отравляет естественный. Сама циви¬
лизация превратилась в машину...»69 И Шпенглер видит
симптомы гибели в том, что «фаустовское мышление на¬
чинает насыщаться техникой»70, «начинается бегство
прирожденных вождей от техники»71, возникает мятеж
рук против их судьбы, индустриальная монополия бело¬
го человека гибнет, («...начало катастрофы...»
В нашем контексте речь идет лишь об определен¬
ных моментах, а не об анализе философии Шпенглера,
как таковой.
Буржуазия сама не сдается. И этот прогноз относи¬
тельно гибели также представляет идеологию борьбы,
будь то в смысле внушения пассивности массам или в
смысле активизации господствующего класса, «господ¬
ствующей расы» по Шпенглеру. Ни одна из этих кон¬
цепций кризиса не имеет для буржуазии неблагоприят¬
ных последствий. Уже в силу своих теоретических пред¬
посылок они могут его не иметь.
Шпенглер представляет характерный пример того,
как нужда превращается в добродетель.
Основа и исходный пункт философии истории Шпен¬
глера не рассмотрение чего-либо исторически всеобще¬
го, а именно реакция на силы, непосредственно или опо¬
средованно господствующие в современной жизни.
Шпенглер отражает бессилие перед ними, возводя их в
фатум, во всеобщую роковую необходимость, требуя по¬
корности этой судьбе.
Отражение им реальных связей — несмотря на про¬
ницательность в частностях — характеризуется демони¬
зацией этих «жизненных сил». Эти демоны обосновыва¬
ются вновь в связях совершенно иррационально данной
субъективности, которая превращается в действующую
субстанцию — в качестве души культуры и расовой сущ¬
69 Oswald Spengler, Der Mensch und die Technik, Miin
chen, o. J., S. 55.
70 Там же, стр. 57.
71 Там же, стр. 52.
533

ности, как душевной силы. Так, у него «судьба машин¬
ной техники... возникает из внутренней душевной по¬
требности»72. Эта субъективность материальных основ
жизни со своей стороны превращается в форму, которая
получает в качестве своего содержания специфическое
капиталистическое варварство с псевдобиологическими
объективными определениями: человек — это хищник,
конкурентная борьба в духе социал-дарвинистского иде¬
ологизирования проявляется как основное естественное
состояние души, как норма и расовая сущность-
Именно отсюда эта уже гипостазированная субъек¬
тивность переносится в сферу объективности всеобщих
связей и, становясь природой, «жизнью», приобретает
демонически-роковые черты.
Модель общества становится моделью мира и вме¬
сте с тем содержанием мировоззрения. Охарактеризо¬
ванные отношения бессилия, которые распространяются
на общественные силы и в которых воссоздается пере¬
вернутое отражение, переносятся на реальность в це¬
лом. Все лежащее вблизи общества формирует модель
мира. Эта последняя как «природа» несет черты не об¬
щества непосредственно, а черты спроецированного на
нее, идеологически искаженного отражения общества.
Тот факт, что при этом абсолютизируется именно
насилие, характеризует Шпенглера не только как выра¬
зителя наиболее агрессивных сил; здесь через социал-
дарвинизм последователей Ницше определенная отно¬
сительная форма, освобожденная от социального со¬
держания действительного движения, раздувается путем
абсолютизации милитаристских иллюзий господства до
мировой сущности.
Решающим в этом отношении оказывается то, как
посредством исторической бесперспективности обосно¬
вывается активизм, в котором общественные тенденции
и силы, испытываемые в качестве чуждых сил как ро¬
ковые и необходимые, воспринимаются в их отчужде¬
нии. Отсюда обосновывается активизм их реализации.
Всемирно-исторический гром гремит прямо из тучи от¬
крытой, насильственной диктатуры империализма, обри¬
совывается на манер «роковой» необходимости. И все
это рядится в характерный маскарадный костюм: за¬
72 Там же.
534

драпированный под ануичность цезаризм выдается за
«социализм» (в действительности это -просто вариант
«военного социализма»).
Насильственный активизм, который выводится из
концепции Шпенглера, несет вполне определенные ан¬
тикоммунистические, фашистские черты. Исторический
пессимизм, с одной стороны, отодвигает колец, с другой
же — этот конец не является победой над коммунизмом,
а как раз возвращением к старому; мир империалисти¬
ческой конкуренции лишь обобщается, выступая ввиду
существующей на веки веков расовой борьбы империа¬
листических хищников. Если умирает «фаустовская»
культура, то превращенные в феллахов, лишенные гос¬
под массы уже больше не интересуются последующей
«культурой» как добычей. Страх перед народными мас¬
сами сменяется их развращением, превращением в ма¬
териал для господства, в сырье для милитаризации.
Этим, однако, мысленно зачеркивается действительная
альтернатива классовой перспективы, на ее место при¬
ходит иллюзия альтернативы души культуры и расы.
Возможность же коммунистической революции фокус¬
ническим образом изымается. Благодаря этому капита¬
листическое общество, интерпретируемое социал-дар-
винистски и обобщенное в духе философии жизни, вы¬
ступает как вечная природа. Великий «реалист» и фети¬
шист фактов Шпенглер оказывается просто иллюзиони¬
стом.
Концепция Шпенглера характерна для того перио¬
да, когда социализм мог казаться частным русским
явлением, а противоречия между империалистическими
державами — доминирующими. И они действительно
доминировали до тех пор, пока не разразилась вторая
мировая война как борьба за передел земли между ми¬
ровыми империалистическими державами-
Соответствующие концепции следовало бы перечис¬
лить. С позиций философии жизни исторический песси¬
мизм наряду со Шпенглером наиболее последовательно
развивал фон Клагес, для которого «дух как антипод
души» возвышается до роли исторического убийцы жиз¬
ни. Активистский характер носит юнгеровская концеп¬
ция «рабочего» как «показателя» технически высоко¬
развитого империалистического мира, который нашел
свое воплощение в материальных битвах первой миро¬
535

вой войны, а свою формулу — в «тотальной мобилиза¬
ции».
Модным понятием, которое после испытаний военной
катастрофы, падения монархии, революции и инфляции
концентрированно выразило потерю буржуазной уве¬
ренности в перспективе, была «историчность»73. Про¬
звучало оно еще раньше. Оно играло решающую роль
уже в релятивизме философии жизни Дильтея. Но в
философии жизни оно было меланхолическим выраже¬
нием — в духе эстетической созерцательности — реля¬
тивности и преходящего характера исторической обу¬
словленности всех явлений. В вильгельмовской Герма¬
нии «историчность» ощущалась еще в .скрытой форме.
Теперь она стала выражением потери уверенности, по¬
давленности жестокостью переворотов по отношению к
изолированному индивиду. Небольшой сдвиг в смысле
слова и историчность становится выражением именно
отрицания исторических связей, бессвязности, иррацио¬
нальности, безотчетности и ненадежности исторического
процесса, конкретности каждой отдельной неповтори¬
мой «ситуации», в которой изолированный индивид
должен «принять решение»- Переплетение иррациональ¬
ной фатальности и конкретных решений в «децизиониз-
ме» становится специфически окрашенным поведением,
которое находит свое выражение в диалектической тео¬
логии’, особенно у Гогартена, Гризебаха и Бультмана,
в народнически ориентированной социологии Фрайера
и прежде всего у Карла Шмитта, у Юнгера, а в фило¬
софском отношении — особенно в философии существо¬
вания Хайдеггера74.
Характерно, что экзистенциалистская позиция вос¬
производит противоречие между опустошенной субъек¬
тивностью и мертвой объективностью, исходя исключи¬
тельно из субъекта. Экзистенциализм Хайдеггера на¬
ходит историчность не в объективных исторических свя¬
зях, не в действительных общественно-исторических
процессах, а в «подлинности» «экзистирования»: «Схва¬
ченная конечность экзистенции вырывается из бесконеч-
73 См.: Gerhard Bauer, Geschichtlichkeit, Wege und Irrwe-
ge, eines Begriffs, Berlin, 1963.
74 Cm.: Christian Graf v. Krockow, Die Entscheidung.
Eine Untersuchung uber Ernst Jiingcr, Carl Schmitt, Martin Heideg¬
ger.
536

иопо многообразия навязывающихся последующих воз¬
можностей удовольствия, легкомыслия, скрытности и
переносит существование в однозначность его судьбы.
Этим мы обозначаем лежащее в сфере 'подлинной реши¬
мости первоначальное событие существования, в кото¬
ром оно свободно предает себя смерти ради ее самой,
унаследованную, но в то же время н свободно избран¬
ную возможность»75. Затем утверждается: «Подлин¬
ное бытие к смерти, то есть конечность временности,
есть скрытая причина историчности существования»76-
Историчность является здесь игрушкой своей противо¬
положности, выражением антиисторичное™ толкования,
которое признает в истории лишь унаследованные воз¬
можности по ту сторону действительного общественно¬
го существования. Решение остается, таким образом,
пустым и неопределенным, как и эта историчность, о
которой лишь известно, что ей недостает какой бы то
ни было определенной связи с историческими процесса¬
ми, что она, в сущности, беспокоится о своем собствен¬
ном бытии и вращается в сфере абсолютизированного
горизонта опустошенной субъективности. Правильно го¬
ворит Плесснер: хайдеггеровский «анализ стремится к
устойчивой конфигурации «в» человеке, которая сопут¬
ствует всей истории и которая способствует созреванию
истории; это ни к чему не обязывающая структура исто¬
ричности, которая потеряла. всякое действительное со¬
держание, а следовательно,-всякое значение»77. Это и
верно и неверно; ибо бессодержательность такой исто¬
ричности именно благодаря своей иррациональности и
в ней получает реальное содержание из весьма прини¬
женной и профанированной действительности: содер¬
жание слепой стихийности, которое, будучи содержани¬
ем свободного субъективного решения, позволяет «про¬
светить» утверждение фашистской власти. Но это про¬
изойдет несколько позже- В предфашистский период мы
находим решительную потерю ориентировки бесприют¬
ной экзистенции, которая, как и общественная перс¬
75 Martin Heidegger, Sein und Zeit, TQbingen, 1957,
S. 384.
76 Там же, стр. 386.
77 Helmut Plessner, Zwischen Philosophic und Gesell¬
schaft, Bern, 1953, S. 21.
537

пектива, утратила сознание объективных исторических
связей.
Философия Карла Ясперса формулирует эту бес¬
перспективность не с такой, как у Хайдеггера, враж¬
дебностью к истории, а также не в его активистическом
стиле. Он пишет скорее на квиетистский манер, внушая,
что всегрешное движение современного общества есть
как бы нормальная юдоль скорби. Он лихорадочно реа¬
гирует лишь на коммунистическую критику, перейдя
впоследствии к активным антикоммунистическим кон¬
цепциям. «Шифр истории — это крушение подлинного...
го, что истинно рушится, но оно может быть повторено
и, «будучи заново понятым, снова ожить. Эта возмож¬
ность не состояние, подобное длительности, не истори¬
ческая значимость, приобретаемая в результате воз¬
действия на формирование мира, а продолжающаяся
борьба мертвых, чье бытие еще не решено, поскольку
новые люди подхватывают «факел кого-то, внешне по¬
гибшего, пока крушение не завершилось... Крушение —
это конец»78. То, что в «Духовной ситуации эпохи»
Ясперс описал как настроение времени, здесь сформу¬
лировано в виде философской всеобщности — конкрет¬
ная бесперспективность класса возведена в определение
человеческой экзистенции.
К подобным же выводам приходит Артур Либерт,
иррационализирующий исторический процесс в резуль¬
тате своего спора с марксизмом- В этой связи его при¬
митивистская интерпретация Маркса не представляет
интереса. Но он является примером порожденного нео¬
кантианством приспособления гегелевской диалектики
как субъективной парадоксии.
«Действительная реальная основа истории и ее дей¬
ствительная реальная цель,— наставительно заявляет
Либерт,— это не псевдореальность естественной жизни
и не псевдо'реальность так называемого прогресса или
«счастья», а истина и действительность творческого духа,
который является также творцом и носителем экономи¬
ческой жизни. Если историческое рассматривать как
«обусловленное» экономическими отношениями и эмпи¬
рией соответствующих общественных состояний, то тог¬
78 Karl Jaspers, Philosophic, Bd. Ill, S. 183.
538

да оно не только будет предоставлено случаю, но и в
результате сведения к социологическому, догматическо¬
му обожествлению экономических сил и общественных
отношений лишится своей тайны, своего мистического
ценностного характера, своей религиозной демо<нии и не¬
выразимой глубины своей диалектики»79.
Кризис, (наступивший в результате поражения гер¬
манского империализма, и классовые бои Ноябрьской
революции отразились на позиции Либерта- Он отно¬
сится не столько к самостоятельным, сколько к умам,
чутко улавливающим колебания моды. Начиная с Но¬
ябрьской революции он видит -причину всех зол в ут¬
рате мифа, в уходе в «материальную» жизнь. Потрясе¬
ния кризиса открыли ему «невыразимую глубину» диа¬
лектики как парадоксии религиозной демонии.
Весьма характерно, что такой философ, как Хайдег¬
гер, хотя он и поддерживал открыто гитлеровский фа¬
шизм, не отказывался, однако, от своей «пессимистиче¬
ской» концепции, конкретизируя ее политически. Так, в
1935 году он говорил: «Эта Европа, все еще готовая в
жестоком ослеплении заколоть себя кинжалом, зажата
сегодня огромными тисками между Россией, с одной
стороны, и Америкой — с другой. Россия и Америка,
если рассматривать их метафизически, одно и то же:
безотрадное неистовство выпущенной на свободу техни¬
ки и беспочвенной организации стандартного человека.
Если самый последний уголок земного шара завоеван
техникой и стал экономически эксплуатируемым... если
премя стало лишь скоростью, мгновенностью и синхрон¬
ностью, а историческое время исчезло из существования
народов, если боксер считается народным героем, ес¬
ли миллионы массовых собраний означают триумф,
тогда, именно тогда над всеми этими привидениями
простирается как призрак вопрос: «Для чего? Куда? И
что потом?»
Духовный распад земли зашел так далеко, что на¬
роды стоят перед угрозой потери последней духовной
силы, которая помогла бы хотя бы увидеть распад (от¬
носящийся к судьбе бытия.— В. X.) и дать ему, как та¬
ковому, оценку. Это обычное утверждение не имеет ни¬
79 Arthur Liebert, Materialistische Geschichtsphilosophie,
in: «Handworterbuch fiir Soziologie», Stuttgart, 1956, S. 369 f.
539

чего общего ни с культурным пессимизмом, ни, разу¬
меется, с оптимизмом, ибо наступление мрака, бегство
богов, разрушение земли, превращение людей в массу,
презрительное недоверие ко всему творческому и сво¬
бодному достигли на всей земле такого масштаба, что
столь детские категории, как оптимизм и пессимизм,
давно уже стали смешными»80.
Хайдеггер называет свою философию историко-поли¬
тической, даже — в гипертрофированной самопереоцен-
ке — «событием бытия», имеющим гитлеровско-фашист¬
скую политическую направленность: «Вопросы, как об¬
стоит дело с бытием, означают не что иное, как повто¬
рение начала нашего духовно-исторического существо¬
вания с тем, чтобы превратить его в другое начало —
когда начало снова начинается еще первоначальнее и
именно со всем странным, мрачным, ненадежным, что
приносит с собой истинное начало»81.
Эта мешанина из народнического романтизма, свя¬
занная с «метафизической» ориентацией на глубину и
спасение, как раз и приводит к одному философско¬
му— хотя еще и эзотерическому— знаменателю спе¬
цифическую направленность удара германского импе¬
риализма тех лет.
Характерны безапелляционные аффективные оценки
Хайдеггера, которые пронизывают уже «Бытие и время»
и не только как основные эмоциональные настроения,
но и как конструктивный классово определенный прин¬
цип: противопоставление экзистенции и подлинности
неподлинно.му и подрывающему мир существованию,
массе, общественности, «Мап», отражает реакционную,
антидемократическую позицию класса, который следует
определять в соответствии с его многослойной структу¬
рой, который кичится своим классовым и национальным
достоинством; это противопоставление отражает и со¬
ответствующий этой позиции идеал, и религиозное раз¬
двоение духовной и телесной сущности, и, наконец, про¬
винциально-сектантское разделение на избранных и
обыкновенных, простых людей с их греховной жизнью.
Еще большую ясность в эти речи вносит тот факт, что
80 Martin Heidegger, Einftihrung in die Metaphysik, Tu¬
bingen, 1953, S. 28.
81 Там же, стр. 29.
540

в них проявляется идеализация совершенно иллюзорно¬
го аристократического прошлого, формулировка дейст¬
вительной природы которого сознательно не дается. Как
же Хайдеггер обойдется без «презрительного недоверия»
ко всему творческому?
Своеобразная двойная связь «вопроса о бытии» с
вульгарной демагогией вокруг вопроса о массе, вернее,
о ее социально-психологическом субстрате, накануне и
в период гитлеровского фашизма становится здесь оче¬
видной, она как раз и является подходящей сферой для
«метафизического» обоснования политических тенденций
господствующего класса.
В хайдеггеровских заклинаниях Европа оказывается
несущей спасение от метафизически уравненных анта¬
гонистов— от Америки до России, несущей спасение как
изнутри, так и вовне; однако в апокалиптический час
покинутости бытия фашистское «вторжение» отождест¬
вляется с хайдеггеровским новым началом как «возоб¬
новлением» европейского начала. Народнически-про-
винциалистский. аффект достигает здесь своей метафи¬
зической глубины и европейского размаха: -при таком
направлении удара насилие именно в антидемократиз¬
ме и псевдоантикапитализме обретает философский
язык, который подготавливает к европейской авантюре.
Гитлеровский фашизм нуждался и в целенаправлен¬
ном оптимизме повседневной -пропаганды; он организо¬
вывал «оптимизм» в «силе через радость», однако в его
философской концепции доминируют абсолютно песси¬
мистические черты, доминирует «героический песси¬
мизм», лишенный всякой уверенности в будущем, для
которого «новый порядок» в Европе был осенен таин¬
ством неизбежного божественного света- Героическая
фразеология фашистского выступления оставалась по¬
зой в сфере сознания, которое провозглашало вечную
борьбу рас и -народов как иллюзорную форму утверж¬
дения вечности классового общества и его внутренних и
внешних антагонизмов, которое переносило неизмен¬
ность расовой души из расовой теории в основу практи¬
ки исторических изменений и в этом выведении совре¬
менного из немыслимого вечного скрывало и в то же
время высказывало мечту о вечности существующего
господства. Борьба против концепции общественного
прогресса, против концепции истинного и исторического
541

развития, включающего качественные изменения, не
только входила составной частью в политическую и
идеологическую борьбу против Веймарской парламен¬
тарной республики, против традиции буржуазно-либе¬
рального и демократического мышления и против со¬
циализма. Она накладывала в то же 'время табу на бу¬
дущее, которое должно будет стать лишь простым про¬
должением современности.
Эрвин Мецке в 1935 году в пылу азарта опублико¬
вал книгу «Мысли о немецкой философии истории», в
которой он свел воедино все аргументы против «догмы
прогресса», опираясь на концепцию, иррационализиру-
ющую исторический процесс и толкующую его в конеч¬
ном счете волюнтаристски, а также попытался опро¬
вергнуть в духе фашистского авантюризма связь меж¬
ду идеей прогресса и перспективой будущего- Если бы
история «шла вперед рационально, по линии равномер¬
но гладкого или даже закономерного и планомерного
развития»82, это противоречило бы ее сущности. Дема¬
гогически упрощенный вопрос о закономерностях исто¬
рии не был у Мецке даже поставлен во всем своем
смысле, скорее механистическая модель этих закономер¬
ностей идентифицирована здесь с «планомерностью».
Познание исторической закономерности позволяет в
принципе делать прогнозы. Социалистический переворот
был прогнозирован заранее в силу его закономерности,
он был познан в своей необходимости и возможности!
задолго до его осуществления и осуществлен в резуль¬
тате сознательного познания объективных закономер¬
ностей. Благодаря этому перевороту создаются социаль¬
ные возможности для перехода к планомерному исто¬
рическому процессу как сознательному построению ус¬
ловий жизни общества. Это во-первых. Во-вторых, про¬
гресс постоянно отождествляется с либеральной мо¬
делью. Однако в ней великая традиция исторических
концепций поступательного развития истории оспарива¬
ется так же, как и диалектическая концепция историче¬
ского материализма. Тенденция Мецке сводится к прин¬
ципиальному отрицанию общественного прогресса и
законов общественного развития: «Эти исторические
82 Erwin Metzke, Geschichtliche Wirklichkeit, Tiibingen, 1935,
S. 20.
542

системы, «поскольку в них развивается идея прогресса
(как в своей спекулятивной, так и позитивистской фор¬
ме), постоянно приводят к тому, что упускаются из ви¬
ду первоначальные силы: психологизированный закон
начала, в соответствии с которым народы и люди начи¬
нают свой путь, сила крови, пробуждающаяся сила
воспоминания и мифа...»83 Конечно, уже все это ро¬
мантическое выдумывание чуждых сил может затемнить
историю. Но Мецке идет дальше: «Для схемы подобных
толкований истории... характерен постулат единства и
единообразия человечества и его исторического разви¬
тия... Различия рас релятивизируются насильственно так
же, как стираются пространственные и временные рас¬
хождения и особенности бытия и, уж подавно, острые
противоречия между реальными народно-государствен¬
ными целостностями»84. Если последнее благодаря по¬
знанию исторического развития из простого факта ста¬
новится только познанным фактом — оставим в стороне
нелепый способ выражения,— то первое: миф о вечной
душе расы — оказывается, несомненно, абсолютно несов¬
местимым с познанием исторического развития. Эта
идея, исходящая из псевдонаучной апологетики господ¬
ства, допускает не возможность развития, а лишь воз¬
врат подобного как формулу претензии на господство.
Отсюда проистекает тотальная иррационализация
отношений будущего: историческое проникновение в бу¬
дущее оказывается в принципе авантюрой, сочетанием
самоутверждения и бесперспективности. «...Это не удов¬
летворяет потому, что рационализированному прогрес¬
су недостает органа мрачной власти судьбы в таинстве
будущего — он может исполнять лишь свой собствен¬
ный закон, подчиняя самого человека закону механи¬
стического учета вещей вне их будущего»85. «Ни по
аналогии, ни с помощью индукции или дедукции исто¬
рия не может быть заранее вычислена... Менее всего бу¬
дущее может быть заранее определено путем примене¬
ния какой-либо теории, путем установления с помощью
вычисления и сравнения; вернее же всего, тогда, когда
становление становится волей, оформившимся дейст-
83 Там же, стр. 18.
84 Там же, стр. 19.
85 Там же, стр. 22.
543

Вием... мы знаем, что в результате нашего участия ста¬
новится действительным то, чем мы, в сущности, не рас¬
полагаем, что лежит за пределами нашей воли и дей¬
ствия... Тайна и величие исторического становления...
направляются не в соответствии с человеческими наме¬
рениями, а остаются для него просто трансцендентны¬
ми» 8б.
Формула, данная ничтожным эпигоном, говорящая
банальности, не только раскрывает сознание перспекти¬
вы ,в философии, ориентированной в типично гитлеров¬
ско-фашистском духе, но хорошо характеризует и спе¬
цифическое отношение к общественной реальности, од¬
ним из аспектов которого является отношение к буду¬
щему. Бессилие перед материальным жизненным про¬
цессом становится безусловной нормой стихийного, сле¬
пого поведения. Общественные связи переносятся в сфе¬
ру непознаваемого, практика же отдается иррациональ¬
ной, свободной от теории воле того, кто призван к дей¬
ствию в качестве фюрера- По этому поводу очень удач¬
на критика, данная Хоркхаймером и Адорно: «Сегодня,
с преобразованием мира в индустриальный, столь широ¬
ко раскрылись перспектива всеобщего и общественная
-реализация мышления, что в результате этого власть
имущие стали отвергать мышление как простую идео¬
логию. Это предательское выражение нечистой совести
клики (в конечном счете олицетворяющее экономиче¬
скую необходимость), когда ее откровения, начиная с
интуиций фюрера и кончая динамическим мировоззре¬
нием, в прямую противоположность прежней либераль¬
ной апологетике уже не признают более свои преступ¬
ные действия необходимым следствием закономерных
связей. Предназначенная для этого мифологическая
ложь о миссии и судьбе даже не является полной не¬
правдой: уже не объективные законы рынка руководят
действиями предпринимателей и ведут к катастрофе.
Более того, сознательное решение генеральных дирек¬
торов выполняется как равнодействующая, которая не
поддается принудительному воздействию слепого меха¬
низма цен, этому старому закону собственности, а вме¬
сте с тем судьбе капитализма»87.
86 Там же, стр. 23 и след.
87 Max Horkheimer, Theodor Adorno, Dialektik der
Aufklarung, S. 52.
544

В связи с действиями «генеральных директоров» как
представителей власти капитала это выглядит еще не¬
достаточно отчетливо- Правильнее увидели это авторы
в отношении классовых норм, 'неосознанности общест¬
венно-исторических связей в целом как главного содер¬
жания господствующей идеологии, защищающей прак¬
тику господствующего класса, и вместе с тем как нор¬
мы практики и мышления для тех, над кем осущест¬
вляется, это господство. То, что для одних является ил¬
люзией исполнения их власти, для других должно ка¬
заться их миссией, назначением, милостью, правом и
высшей необходимостью. Историческое бессилие стано¬
вится для фашистского авантюризма добродетелью, го¬
товность же к войне — нормой поведения: «Идея прог¬
ресса направлена на исполнение собственных желаний,
общечеловеческих потребностей в счастье и гармонии.
Однако для будущего требуется именно категорический
отказ от них, неограниченная раскрытость ддя действи¬
тельности, которая идет к нам такой, какой она всегда
умеет быть. Будущее достигается через отказ от завере¬
ний, через безусловную подготовленность к нему, в опас¬
ности, в жертвах, борьбе»88- А затем это служит в каче¬
стве объектов «истинного фюрерства».
После второй мировой войны ситуация изменяется.
Фашизм потерпел крушение, его иллюзии практически
опровергнуты. Главное противоречие между социализ¬
мом и империализмом доминирует однозначно и оче¬
видно для всего мира, в том числе и Германии. И мыс¬
лители поверженного и вновь поднявшегося германско¬
го империализма, теперь партнера американского им¬
периализма в мире, практически демонстрирующем ко¬
нец империалистического господства,— эти мыслители
отражают новую ситуацию, однако со старой классовой
направленностью и старыми мыслительными средствами.
Кризис сознания перспективы не преодолевается. Ча¬
стично он выражается в иных формах — соответственно
новым условиям; новая уверенность в перспективе не
достигается, она должна лежать в сфере религиозной
трансценденции. Вряд ли можно дождаться ее ввиду
развития мировой социалистической системы и распада
колониальных империалистических государств.
88 IE г w i n М е t z k е, Geschichtliche Wirklichkeit, S. 22.
1’8—202
545

В то же время противоречия между социалистиче¬
ской и империалистической мировыми системами, меж¬
ду социалистической и буржуазной идеологией вынуж¬
дают к разработке концепций самоутверждения и аль¬
тернативы, концепций, которые проектируют будущее
как вечное состояние современного высокоразвитого
капитализма в соответствии с апологетической моделью
саморегулирующейся длительной коньюнктуры при
мистификации классового господства. Подобные модели
продлевают современный капитализм, они питаются за
счет переживаний и настроений послевоенной коньюнк¬
туры. Однако это лишь формальные перспективы: ин¬
дустриально неразвитым народам противопоставляется
по содержанию лишь вечное состояние настоящего как
картина будущего, в отношении же масс империалисти¬
ческих центров осуществляется апологетическое обого¬
творение существующего состояния. Наконец этой мо¬
делью подменяется коммунизм как вариант «индуст¬
риализации».
Однако эта добропорядочная концепция обволаки¬
вается кризисным сознанием и подавляется страхом,
который вырастает из переживания катастроф импе¬
риалистического мира и бурного развития мировой ре¬
волюции, который отражает в то же время возрастаю¬
щее отчуждение собственного капиталистического обще¬
ства во все усиливающемся бессилии индивидов перед
независимыми от них аппаратом, бюрократией, гигант¬
скими индустриальными организациями и т. д., и видит
уже обозначенными контуры человечества, все более
превращаемого в муравейник.
'Обе тенденции в принципе мало различаются меж¬
ду собой, ибо первая полностью умещается в рамках
второй. Так, им общи выступления против закономерно¬
стей исторического развития, закономерностей общест¬
венного прогресса, в котором совершаются качествен¬
ные изменения, который осуществляется через смену
формаций. Этому вовсе не противоречит, что явления
государственно-монополистического капитализма в ре¬
формистской апологетике обозначаются как социалисти¬
ческие. В противовес коммунизму как реальной истори¬
ческой альтернативе защищается господство монополи¬
стического капитала: прогресс, как бы он ни толковался
и каким бы естественным для техники он ни признавал¬
546

ся, не должен и не может выйти за эти пределы. Отсю¬
да колебания между обожествлением существующего
состояния и его продлением 1на будущее, с одной сторо¬
ны, и пророчеством несчастий — с другой. Это радика¬
лизируется с помощью нового момента: через сопостав¬
ление с возможностью разрушительной атомной войны.
«Вечная человеческая склонность состоит в том, что¬
бы с помощью системы стабильного порядка в государ¬
стве, экономике или церкви скрыть первоначальный тра¬
гически-бездонный характер исторической экзистенции,
хотя при трезвом рассмотрении ни одна напряженность
отношений не проявляется столь однозначно, как в от¬
ношениях между вечным возникновением и исчезнове¬
нием, между планированием и действительной судьбой,
между творением и уничтожением. Атомная мощь пора¬
зительным образом сделала эту -первоначальную по¬
лярность исторического бытия — родство света и тьмы,
вершины и пропасти — очевидной для всех и ведет к
институциональному увековечению трагической экзи¬
стенции. Можно обманывать себя относительно эконо¬
мического благосостояния или авторитета королей, свя¬
щенников, церквей, можно обманывать себя относитель¬
но любой формы случайного до сих пор сохранения жиз¬
ни над бездонной раздвоенностью бытия. Полностью
скрыть с помощью оптимизма трагическое восприятие
жизни, как это делали просветители XVIII века, верив¬
шие в прогресс века техники, уже невозможно»89.
Георгу 3ибер-су это кажется признаком конца века
техники, поскольку человечество достигло границ сво¬
их возможностей. В середине вырывающегося вперед
XX века оно пришло к выводу о необходимости требо¬
вать возвращения к так называемым вневременным цен¬
ностям, к божественному, которое три тысячи лет назад
достигло своего высшего уровня и которому только еще
предстоят изменения, требуемые временем и культурой,
и о необходимости предугадать новое время стабильно¬
сти. Испытания и угроза атомной бомбы в общем углуб¬
ляют кризисное сознание. Более того, в результате лик¬
видации Советским Союзом монополии США на атом¬
ную бомбу идеология подготовки империализмом атом¬
89 Georg Siebers, Das Ende des technischen Zeitalters,
1963, S. 145.
IS*
547

ной войны в варианте «лучше быть мертвым, чем крас¬
ным», в этой формуле абсолютной и безусловной связи
с капиталистической собственностью, разоблачила как
свою скрытую жестокость, так и фантастически-авантю-
ристический элемент в лихорадочном производстве ар¬
гументов для оправдания атомного перевооружения бун¬
десвера.
Эта перспектива исторического безумия, этот абсо¬
лютный нигилизм уничтожения — как бы ни звучали ми¬
ровоззренческие формулы заклинаний — является край¬
ним следствием антикоммунизма. Ценой тотального
уничтожения она разрушает мировоззренческие надст¬
ройки над тощей фактической основой сохранения им¬
периалистического господства и именно этим выража¬
ет бесперспективность, объективную и смутно предчув¬
ствуемую. Тотальная фантастика религиозной аргумен¬
тации как обоснование абсолютного нигилизма импе¬
риалистического господства—об этом вещают печаль¬
но знаменитые фразы патера Гундлаха, в которых он
оправдывал атомное перевооружение Западной Герма¬
нии и пытался устранить моральные препятствия, те
именно фразы, которые не должны быть забыты: «И да¬
же гибель целого народа в проявлении верности богу
против нападения неверных может представлять такую
значимость, что это могло бы быть оправдано»90. «И да¬
же если при этом должен погибнуть мир, то и тогда
не могло бы быть ни одного аргумента против нашей
аргументации. Ибо, во-первых, у нас есть твердая уве¬
ренность в том, что мир не продолжается вечно, и, во-
вторых, мы не несем ответственности за конец мира.
Поэтому мы можем сказать, что господь бог, который
благодаря своему предвидению ввел нас или дал нам
возможность войти в такую ситуацию, когда мы долж¬
ны выразить это признание в верности его порядку, тог¬
да он и примет на себя ответственность»91.
Необходимая оборона в устах агрессора, благослове¬
ние реальных проектов убийства и самоубийства наро¬
дов: здесь проявляется крайний цинизм силы, который
отступает лишь перед растущей, в том числе и военной
90 Gustav G u n d 1 а с h, Die Lehre Pius XII vom modernen
Atomkrieg, in: «Stimmen der Zeit», April 1959, S. 8.
91 Там же, стр. 13.
548

силой социализма, тем более что и среди крупной бур¬
жуазии историческое самоубийство как перспектива вы¬
зывает сомнения. Однако эта возможность, как и опас¬
ность войны, отнюдь не исчезла. Ее идеолого-философ¬
ские и теологические формулировки характеризуют
внутренние выводы антикоммунизма как буржуазную
позицию и идеологию, а в то же время и субстанциаль¬
ное содержание столь различных мировоззренческих ва¬
риантов, какие представлены Густавом Гундлахом
и епископом Дибелиусом, Карлом Ясперсом и АрминОхМ
Молером или Эриком Фогелином. И все же проблема
стоит еще шире. Тревожащее продолжение атомного
перевооружения германского империализма в сочетании
с его реваншистскими устремлениями — это реальность,
и замалчивание этой реальности включает позитивное
отношение к ней, связь с ней даже у тех, кто по этому
поводу не сказал ни одного слова.
Это означает нечто новое по сравнению с первым
этапом общего кризиса: бесперспективность замаскиро¬
вана более глубоко, однако она проявляется как созна¬
ние возможности тотального уничтожения, как следст¬
вие реализации того, что прокламируется в официаль¬
ной политике. С необычной легкостью она строит опти¬
мистически устремленные проекты, врывается грубо,
с откровенным цинизмом во многие модели настоящего
и будущего и действует там как момент страха за свою
жизнь. Смысл будущего, как и его возможная гарантия
и путеводный образ, отыскиваются теперь более интен¬
сивно в сфере религиозного, чем когда-либо раньше со
времен буржуазного Просвещения, усиливается анало¬
гично этому и тенденция к простому бегству от исто¬
рического процесса.
Протестантский профессор Герхард Крюгер, напри¬
мер, пишет: «Все человечество сегодня находится в дви¬
жении, и пока это так, оно знает, что это движение, от¬
носительность чисто исторического, становится ката¬
строфой, если оно не успокоится снова в прочном и
истинном порядке» 92.
Это не просто один из вариантов теологического про¬
рочества, которое могло бы быть изречено сто лет на¬
92 Gerhard Kruger, Grundfragen der Philosophic, Frank¬
furt a. M., 1958, S. 150.
549

зад. Это — изречение буржуазной философии середины
XX века, попытка заключить в скобки действительное
историческое движение как «чистую историчность», про¬
тивопоставив ему иллюзорную стабильность трансцен¬
дентного порядка. Действительный мир, очевидно, ли¬
шает эту стабильность опоры. Крюгер типичен для раз¬
вития от экзистенциализма к схоластике.
Эта защита «исторического» как такового, бегство
из становления в воображаемое трансцендентное бы¬
тие, в желанный надысторический порядок принимает
разнообразные формы. Она даже не исчерпывается крю-
геровским аффектом страха. Своего католического двой¬
ника она находит в философии Куна, она находит род¬
ственную реакцию в интерпретации истории духа у
Карла Лёвита, для которого, как и для Хайдеггера, она
еще с античных времен является историей распада. Лё-
вит ищет заветную модель «естественного понятия мира
как всегда-сущего и объемлющего, в котором человек
в силу своей природы живет и умирает» 93. Юрген Ха¬
бермас не прав, когда он отмечает стоический отход Лё¬
вита от исторического сознании 94 и подчеркивает момент
его отклонения от проблематики действительности.
Лёвитовская модель всегда-сущей, отстраняющей исто¬
рическое и космически упорядоченной природы, а также
всегда-сущей природы человека, как созданная по ан¬
тичному образцу модель созерцания, означает совершен¬
но аналогичное бегство из смятения в покой иллюзии.
Именно Лёвит попытался, в первую очередь в «Мировой
истории и священных событиях» 95, посредством деструк¬
ции исторического и эволюционного мышления о буду¬
щем, как секуляризованного ожидания спасения, вы¬
двинуть как альтернативу безбудущность и аисторич-
ность псевдоантичного, в основе своей эстетизированно¬
го, космологического мышления. Он лишь философски
формулирует сознание безбудущности, мечту о длящей¬
ся современности стабильного мира как космической
идиллии.
Таким образом, Лёвит сводит тенденцию аисторич-
ности к чистой формуле — с акцентом на освобождение
98 К а г 1 Lowith, Wissen, Glauben und Skepsis, S. 67.
94 «Merkur», Juni 1963, S. 576 ff.
95 Karl Lowith, Weltgeschichte und Heilgeschehen, Stuttgart,
550

от гнетущего исторического: «Насколько, однако, для нас
само собой разумеющимся стал тот факт, что в современ¬
ный «мировой момент» все существующее потрясается,
настолько это все же недопустимо для мышления, пре¬
тендующего на осмысление сущего в целом, допускаю¬
щего растворение мира в мировой истории и в ее миро¬
вых заботах, как будто наш 'исторический мир, человече¬
ский мир есть уже и универсум! Всегда-продолжающееся
сущее в целом, по своей природе, не может быть потря¬
сено общим всемирно-историческим моментом... Мир пе¬
реживает наше конкретное и историческое бытие-в-мире.
Как мир не подобен мировой истории, так и живущий
по своей природе человек не является просто историче¬
ской экзистенцией...» 95а В качестве альтернативной мы¬
слительной возможности здесь выступает «признание та-
кого-и-не-иного-бытия», в котором мир и человек прояв¬
ляются первоначально и окончательно. Однако делают
ли они это?
Когда Лёвит полагал, что проекция специфических
человеческо-исторических отношений -на природу, по¬
скольку это не имеет отношения к человеку, является об¬
наженным субъективизмом, возможно, он и прав. Только
это вовсе ничего не говорит об аисторизме природы. Ко¬
гда же он упрекает марксизм в том, что тот будто бы не¬
достаточен для понимания мира, поскольку исходит из
человека и его исторического мира, то он упускает, что
марксистская философия абсолютно не претендует на
конкуренцию с естествознанием, а способствует инфор¬
мации о человеческой природе. Его материалистическая
аргументация в пользу того, что «мир»—имеется в ви¬
ду природа без человека — может существовать именно
без человека, человек же не может существовать без ми¬
ра,— эта аргументация бесплодна в метафизическом ги-
постазировании всегда-сущей природы (что, очевидно,
означает лишь, что эта последняя не движется в одном
направлении с человеческой историей). С другой сторо¬
ны, попытка вырваться из истории является иллюзией,
как и «всегда-сущая» человеческая природа, в сущности,
представляет лишь отрицание историчности без обяза¬
тельного объяснения по существу. То, что выступает как
95aKarl L б with, Gesammelte Abhandlungen, Stuttgart, 1960,
S. 177.
551

обоснованный аргумент в форме критики теологическо¬
го или хайдеггеровского субъективизма, здесь абсолю¬
тизируется, превращаясь в метафизическую статику фи¬
лософского созерцания природы.
Фриц Кауфман характеризует антиисторизм Левита в
словах более верных, чем можно было предположить,
когда он утверждает, что это «не наивная внеисторич-
ность, а глубокая историчность, вливающаяся в новый
натурализм, рафинированная простота преданности есте¬
ственным событиям и судьбе, которая распоряжается
человеком почти так же, как другими существами, какое
бы значение он сам себе ни придавал и как бы он ни
чванился»96.
Однако в качестве природы — мы не говорим об ил¬
люзиях философии — выступают здесь реальные обще¬
ственные силы, определяющие жизнь отдельного инди¬
вида.
И все же бегство из истории остается частным ака¬
демическим удовольствием. Более действенными и более
характерными наряду с отчаянными жалобами по пово¬
ду возникновения нетрадиционного лишенного исторично¬
сти и плененного современностью человеческого типа яв¬
ляются попытки историко-философских концепций обос¬
новать более действенную позицию, имеющую целью по¬
кончить с коммунизмом. Однако именно здесь проявляет¬
ся своеобразная надломленность сознания перспективы.
Оптимизм там, где о нем говорится, имеет частный ха¬
рактер, он смягчен, умерен, пессимизм же не несет ни
ницшеански-активистских, ни шопенгауэрски-квиетист-
оких черт, он уступчив, стоичен, а теологическое обрам¬
ление дает еще возможность сохранить в определенной
связи относительный оптимизм, гарантирующий ему как
его ограниченные права, так и его религиозную незначи¬
тельность и сохранение. Всеобщий общественный прогресс
оспаривается, прогресс «в целом» отрицается в принци¬
пе, точно так же как в отношении техники он признается
без раздумий, но его связь с перспективой общественно¬
го развития мистифицируется. По-видимому, не случай¬
но, что в ответ на философский проект Освальда Шпен¬
96 Fritz Kaufmann, Geschichtsphilosophie, in: «Die Philo¬
sophic im XX. Jahrhundert», hrsg. v. Fritz Heinemann, Stuttgart,
1959, S. 496.
552

глера не появилось ни одного труда подобной силы, не
считая работ Тойнби. Если мы исключим теологические
концепции, то противопоставленные марксизму историче¬
ские проекты окажутся чрезвычайно эклектичными, изло¬
манными, сведенными к субъективной позиции и к субъ¬
ективному горизонту, а неясность перспективы обнару¬
жится в нечеткости исторических определений. Это оче¬
видно на примере крайнего феноменологического субъек¬
тивизма у Фрица Кауфмана: «В противоположность неот¬
крытому, опустошенному или застывшему смыслу исто¬
рических феноменов, их исторически живой смысл вы¬
текает из исторически живого смысла человека, который
переносит будущее, настоящее и прошлое в продуктив¬
ную всестороннюю цластическую взаимосвязь. Зато по¬
литический лозунг принимает диалектическое выражение
«консервативной революции!». Феноменологически легче
всего этот процесс проиллюстрировать на примере обра¬
зования горизонта, которое глубоко, хотя без достаточ¬
ного подчеркивания его активистских черт, проанали¬
зировал Гуссерль. По мере того как жизнь идет вперед,
горизонт прошлого наполняется все новыми содержания¬
ми, которые модифицируют смысл старого, а горизонт
будущего — такими содержаниями, в которых затемнен¬
ные нити, тянущиеся из прошлого в будущее, оценивают¬
ся как действительные или недействительные и опреде¬
ляются более точно. Однако такое перенесение не есть
простое перенесение прошлого в будущее. Оно имеет так¬
же характер проекта, который вытекает из персональной
оценки нашей жизненной ситуации, оценки ее живых сил
и дает направление, в котором мы подходим к вещам и
допускаем их к себе. Мы вместе творим это будущее,
хотя оно даже не является нашим личным делом. Все
происходит в развитие «общего тезиса» о мире, который
мы принимаем как данный, и общего взгляда на этот
мир, мировоззрения, которое само имеет свою историю
и свои исторические перемены и которое, однако — по¬
ка оно не нарушено, — придает свои типические черты
каждому отдельному воззрению и действию» 97.
Эта феноменология на деле является феноменологией
сознания, структуры сознания побуждаемых историей
людей, взятого с формальной стороны. Она остается ли¬
97 Там же, стр. 511.
55S)

шенной исторического горизонта субъективностью, кото¬
рой с объективной стороны противостоит простой реля¬
тивизм. Из этой философии истории не вытекает ниче¬
го _ИМенно в виду решающих исторических фронтов
нашей эпохи,—кроме требования покорного приспособ¬
ления к данному и дальнейшего прозябания во всеоб-
щих неясных связях. «Итак, мы постоянно находимся
перед мистерией судьбы, которая порою приносит на¬
шим планам неожиданное, даже удивительное исполне¬
ние и, кроме того, спасает нас в крушениях. Однако она
чаще проявляется как молчание ночи, в которое мы бе¬
жим и в котором налицо опасность потерять самих се¬
бя...» Однако есть утешение: «Это именно и есть при¬
знак доверчивой жизни, признак того, что она полагает¬
ся на первоначальные созидательные силы -и является
близкой и, еще сомневаясь, <при всей двусмысленности
исторического существования, находит терпение для
дальнейшего лишенного иллюзий труда. Еще в темноте—
все время соскальзывая в темноту—мы заявляем о сво¬
ей принадлежности к роду, который стремится к све¬
ту» 98-
История остается сведенной к частному горизонту
изолированного индивида, и эта философия истории яв¬
ляется душеспасительной проповедью о том, что все
должно продолжаться так же. «Куда? Для чего?» — об
этом она умалчивает: она сводит индивида к горизонту
его случайного бытия. Это является в то же время и
иллюстрацией метода феноменологии: он остается им¬
манентным сознанию, пребывает в спонтанности того,
что там заранее имеется, лишенный методической воз¬
можности хотя бы поставить вопрос об объективных
связях, независимых от сознания. Сам методологический
подход уже отсылает познание к сознанию индивида и
делает его ответственным за мир.
Характерно -развитие Карла Ясперса. Антикомму¬
низм привел его к политизации философии, к активиза¬
ции ее в холодной войне, а также к конструктивизации
экзистенциализма как философии истории. Мировоззрен¬
ческая сторона этого развития выражается во все более
сильном проявлении откровенно религиозных моментов,
требующих веры и набожности и исповедующих их, в
98 Там же, стр. 514.

восприятии бога как гаранта экзистенциалистски Мисти¬
фицированной буржуазной свободы. Философия^ истории
служит ему альтернативой коммунизму, который в каче¬
стве «тоталитаризма» считается просто врагом. Конструк¬
тивные принципы выступают как превращенные в само¬
стоятельные сущности ценности и нормы либеральной
обывательской идеологии. Однако этот либерализм при¬
способлен к империализму, отрицает либеральную ра¬
циональность и активизирован в антикоммунистическом
духе. К тому же он придает обратный смысл своей фа¬
шистской противоположности. Конструкция истории, как
таковая, расплывается в агностицизме, который стано¬
вится определенным, однозначным лишь в борьбе про¬
тив материализма и коммунизма. Она стремится объ¬
единить и примирить все мотивы кризисного сознания в
целом, хочет дать перспективу, не имея возможности
придать ей определенный смысл. Когда Ясперс прослав¬
ляет жертву в борьбе против коммунизма как исполне¬
ние смысла человеческой экзистенции и ее утверждение,
когда он обосновывает атомное перевооружение с по¬
мощью морального кодекса «свободного Запада» и
оставляет в конечном счете всю перспективу в туман¬
ной неопределенности, требует разума и в то же вре¬
мя неизбежно переходит его границы везде, где он
мог бы быть исторически активным и определеным, то
сама перспектива выводится из отрицания коммунизма.
При этом он — как это уже давно происходит в буржу¬
азной философии истории — ограничивает прогресс на¬
учно-технической сферой. Однако это может иметь смысл
лишь как пример кризиса перспективы в философии, ко¬
торая имеет в виду перспективу в борьбе против комму¬
низма и приводит к инфляции всех понятий. Подробнее
на философии Ясперса придется остановиться в другой
связи.
Революционные процессы в нашу эпоху — как соци¬
альные и политические преобразования, так и научно-
техническая революция — рефлектируются под впечатле¬
нием крушения германского империализма и его возрож¬
дения, имея целью исключить альтернативу коммунизма.
В связи со всеобщим поворотом к религиозным пози¬
циям сближаются концепции современности и истории у
Хайдеггера и Юнгера, с одной стороны, Гвардини и Пи¬
пера— с другой.
555

В принципе здесь реализуется всеобщая схема, ин¬
терпретирующая современность как мировой поворот,
конструирующая или мистифицирующая будущее по мо¬
дели буржуазного прошлого или настоящего и при этом
провозглашающая «конец нового времени», конец раз¬
вития, начавшегося с Ренессанса, конец автономии че¬
ловека, по существу же, конец идеологии буржуазной
эмансипации'. Причем этой освободительной идее «гу¬
манизма»— толкуемой здесь в самом широком смыс¬
ле— оказывается подчиненным даже марксизм. Ибо
именно с этой, прямой или косвенной религиозной по¬
зиции, сущность марксизма интерпретируется как чело¬
веческий субъективизм — в то время как бог рассматри¬
вается как реальность, а естественноправовые идеалы —
как его объективный порядок. В этом сходятся томист
Гоммес и склоняющийся к Хайдеггеру феноменолог
Ландгребе.
Эти модели будущего имеют в то же время специфи¬
ческую связь с прошлым. Если настоящее воспринимает¬
ся как поворот, то с ним кончается и новое время, кото¬
рое толкуется в двойственном смысле: как эпоха субъ¬
ективизма, завершающаяся якобы в марксизме и осуще¬
ствляемом на практике коммунизме, и в то же время как
эпоха эмансипации людей oil традиционного «охранитель-'
ного» порядка и перехода их к безграничной власти над
природой, расковыванию техники и к господству техники.
Заострение хода мыслей на марксизме как раз, собст¬
венно, И является поворотным пунктом к тому, чтобы
свести на нет буржуазное прогрессивное прошлое и та¬
ким образом притупить марксизм и исключить его клас¬
сово противоположный характер, конструируя при этом
единую линию, исполненную в виде фантомов, являющих¬
ся результатом метафизической пародии на нечеловече¬
ские, овеществленные стороны капитализма. Здесь не¬
возможно изложить это более подробно. Во всяком слу¬
чае, к одной и той же точке пересечения движутся и кле¬
рикально-католические концепции и соответствующие им
евангелические (Тиллих, Х.-Д. Вендланд, Тилике) и до¬
минирующее вне собственно теологии направление «эк¬
зистенциального» философствования, в котором тради¬
ции философии жизни и феноменологии соединяются с
хайдеггеровскими тенденциями — здесь особенно следует
упомянуть самого Хайдеггера, Ландгребе, Эрнста Юнге¬
556

ра и Фридриха Георга Юнгера, Вольнова, Ульмера,
Брёкера, Крюгера и др.
Несмотря на полемику 'между (ними, эти концепции
связаны одна с другой. Настоящее в них трактуется как
точка пересечения конечной фазы цивилизации и нача¬
ла нового, «технического», высокоиндустриального «по¬
требительского общества» и т. п. Больший акцент дела¬
ется на модель будущего, которая, в* сущности, пред¬
ставляет идеализацию и идеологизацию капитализма
США и в качестве основы предлагает «•американизацию»
западноевропейского капитализма и поступательное раз¬
витие государственно-монополистического капитализма:
сюда относятся Фрайер, Гелен, Шельский, Альфред Ве¬
бер и в определенном отношении также Ясперс и Ферди¬
нанд Фрид. Идеологически мировоззренческие выводы
делаются при этом различные. Соответствующие оценки
будущего видны из цитированных выше диагнозов на¬
стоящего. Очевидно, что эта концепция будущего, кон¬
цепция «индустриального века» как новой «волны куль¬
туры» (Гелен), которую по значению можно якобы срав¬
нивать лишь с процессом перехода человека к оседлости,
старательно исключает собственно социальные вопросы,
классовые вопросы.
Сборник достаточно представительных ответов, оза¬
главленный «Где мы сегодня находимся?» является об¬
стоятельным подтверждением сказанного. Сами ответы
на вопрос, рассмотренные в целом, остаются выраже¬
нием крайней нерешимости, возведенной в статье учени¬
ка Гелена — Шельского в теоретический принцип и от¬
меченной печатью окончательности. Отвлекаясь от пу¬
гающих апокалиптических религиозных концепций,
Шельский дает ответ от имени «специальной науки»:
«Поскольку научное мышление давно стало той самой
средой, в которой мы живем, науки не позволяют уже
более использовать себя для определений, выходящих за
рамки общепринятого»99. Это признание буржуазной со¬
циологии есть признание того, что с позиций рациональ¬
ного познания уже невозможно более подходить к на¬
шему собственному миру. Шельский остерегается искать
этому социологические причины. Несмотря на весь скеп¬
99 Helmut Schelsky, Zur Standortsbestimmung der Gegen-
wart, in: «Wo stehen wir heute?», S. 194.
557

сис, это вместе с тем путь, проложенный в иррацио¬
нальность. Тезис о том, что «кульминационный пункт се-
куляцизированного врачевания мира пройден» 10°, возво¬
дит в норму, несмотря на притянутые за волосы оценки
и определения, беспомощность класса.
И все же господствующим остается чувство бессилия
и бесприютности, стояния на повороте, перспективы
которого неясны, лишь временами вытесняемое иллю¬
зиями конъюнктуры. «Человек уже не владеет механи¬
ческой закономерностью, которую он сам ввел в дейст¬
вие. Эта закономерность владеет им»100 101. Так пишет
Фридрих Георг Юнгер в своей книге «Совершенство тех¬
ники», возводя технику в демона, превращая ее в нече¬
ловеческую, насильственную механику. Его еще более
влиятельный брат Эрнст Юнгер формулирует отсутст¬
вие уверенности в перспективе следующим образом:
«Вещи, которые мы видим или думаем, что видим, не
имеют еще имен. Когда мы их произносим с помощью
слов, мы угадываем их неточно и не заставляем их нам
подчиняться. Там, где мы говорим о мире, может быть
война. Планы счастья превращаются в планы убийства,
часто в течение одной ночи. Историческое название при¬
ложимо лишь к определенной плоскости, подобно клас¬
сической физике или традиционной войне. Вещи изме¬
няются в тайне от нас...»102
Выход же из неуверенности представляется здесь чу¬
дом, превращением несчастья в счастье. «...Это всеоб¬
щая, возвращающаяся боязнь, которая растет и держит
нас в своей власти. Если ее назвать апокалиптической,
как это часто бывает, то с точки зрения масштаба это
соответствует действительности, поскольку она вклю¬
чается как космическая угроза. Господствует, конечно, не
это, или, вернее, не только боязнь конца, но и беспокой¬
ство по поводу больших вторжений, и все они вместе
создают свет и тени поворота эпохи. В этом аспекте ги¬
бель освобождается не от боязни ее, а скорее от своей
бесперспективности. Она обретает свой смысл. Гам,
где виден смысл, могут приноситься жертвы» 103.
100 Там же.
101 Friedrich Georg J й n g е г, Die Perfektion der Tech-
nik, Frankfurt a. M., 1953, S. 197.
102 Er ns t J й n g e r, An der Zeitmauer, Stuttgart, 1959, S. 100.
103 Там же, стр. 182.
558

Мы понимаем, как здесь эмоциональность действи¬
тельной бесперспективности капитализма превращается
в фантастическое ожидание, в придание смысла готов¬
ности к жертве, «смысл» которой рационально недока¬
зуем, он объявляется лишь посвящением в таинство.
Юнгер именно и «возносит» себя как посвященного
в таинство видения, когда 'пишет:
«За необычными явлениями, которые волнуют нас в
это время и (наполняют нас то надеждой, то боязнью,
скрывается нечто общее». Но это ни в коем случае не
конец капитализма. Ни в коем случае не приход комму¬
нистического века. Различия между тем и другим сни¬
маются в «видимом» образе «рабочего», выступающего
как персонификация технического господства. «Общее»
Юнгера лежит в другой плоскости. «Первопричина при¬
водит себя в движение, это должно быть необходимо
связано с большими потрясениями. То, что мы, как нам
кажется, видим теперь в виде системы, лишено более вы¬
сокой реальности. Наша техника сама по себе не имеет
ценностного смысла, она имеет значение, но не цен¬
ность, значение в отношении того, что наступает. Про¬
цесс относится к истории земли, он охватывает историю
человека и завершает ее, по крайней мере в том смыс¬
ле, в каком мы ее до сих пор понимали». Имевшийся до
сих пор исторический опыт оказывается по сравнению
с этим недостаточным, его методы бесплодны. «Человек
не справляется с чем-либо более сильным, он должен
уступать ему. Поэтому сегодня простительно многое из
того, что раньше было непростительным как в действии,
так и в бездействии. Лучшие сведения мы получаем из
образного мира мифов и культов, из фантазии в более
глубоком смысле слова...»104
Эрнст Юнгер оказывается характерным симптомом
того, что готовится в буржуазном мире, в империали¬
стической политике. Эзотерическая форма прикрывает
у него определенное содержание. Сумел же он после
второй мировой войны «увидеть» в борьбе против ком¬
мунизма вечный мифический закон встречи Востока и
Запада.
Здесь — в книге «У оплота времени» (1861)—скры¬
тая авантюристическая жестокость атомной войны уже
!°4 Там же, стр. 307.

заранее морально узаконена и ей дано высшее освяще¬
ние как порыву земной истории. Жертва получает смысл.
Он «распознается» там, где исчезает разум. Здесь речь
идет не о спорных концепциях или теоретических заб¬
луждениях. Там, где в надвигающейся гибели грезится
начало войны и антикоммунистические крестоносцы чув¬
ствуют себя космическими актерами, дискуссии быть не
может. Так Юнгер уведомляет; он не познает, он вы¬
сказывает то, что уже готовится. Он выражает формулу
последней империалистической авантюры. Он делает вы¬
вод из действительной бесперспективности капитализ¬
ма: если мы снимем мистический налет, то останется
фигура гангстера, который стреляет во все стороны,
останется фашистская смертная клятва. Здесь следует
разделять то, что Юнгер выдает за «настроение време¬
ни», и тенденцию, направление активизации, использо¬
вания и преобразования этого «настроения».
Эта панорама философских голосов, которая имеет
тенденцию к расширению, служит подтверждением то¬
го факта, что кризис буржуазной философии включает
и кризис уверенности в перспективе. В определение кри¬
зисных моментов в отношении современности входят
проекты будущего. Бессилие перед современными обще¬
ственными процессами переносится вперед, как бессилие
перед неясным грядущим будущим.' В этих формулах,
какое бы разнообразие они ни представляли, выра¬
жается скорее простое беспокойство, непосредственный
рефлекс, чем чувство бессилия. В то же время в нем —
через идеологические структурные формы — проявляет¬
ся нормирование стихийного поведения как в настоя¬
щем, так и в будущем. Интегралом нашего поведения в
действительности становится эта иррациональная судь¬
ба. В то же время здесь отражается нарушенность пер¬
спективы, если иметь в виду содержание нашей эпохи
как эпохи перехода от капитализма к социализму. Мы
видели отражение этого содержания реакционной сто¬
роны основного противоречия эпохи. Защита капита¬
лизма против социализма усиливает отчуждение, кото¬
рое обнаруживается в утверждении того, что защища¬
ется, и в осознании существования для него как внут¬
ренней, так и внешней угрозы. Отношение к этой дейст¬
вительности собственного утверждаемого и отчуждаемо¬
го общества, отношение, которое становится средством
5ЭД

идейно-мировоззренческой связи со всей действитель¬
ностью, определяет и философию— ответ на ее основ¬
ной вопрос, развитие философских методов и постанов¬
ку (проблем: до сих пор мы пытались наметить лишь
этот исходный пункт и основные позиции в отношении
к обществу, имея в виду их относительно конкретное
отражение.
Однако было бы односторонним сводить «перспектив¬
ное мышление в буржуазной философии, как и связан¬
ные с философией теории, к названным тенденциям.
В последние десять лет особое развитие получают тен¬
денции, которые таят в себе весьма противоречивые воз¬
можности и общефилософское значение которых в бу¬
дущем, по моему убеждению, значительно возрастет.
Ибо одна из этих возможностей состоит в том, что
здесь предметная проблематика выходит, на границы
возможного в рамках буржуазной идеологии. Ибо в фи¬
лософских, как и в специально-научных суждениях,
обозначаются контуры тех социальных процессов, кото¬
рые в недрах капитализма материально подготавлива¬
ют коммунизм. Отсюда вырастает идеологическая тен¬
денция, которая, несмотря на наличие некоторых пред¬
шественников, носит все же в целом относительно но¬
вый характер. Эти новые контуры становятся видимы¬
ми и воспринимаемыми и в том случае, если это проис¬
ходит под противоположным идеологически-классовым
знаком — в моделях индустриального общества, неока¬
питализма и т. д.
Все большее значение приобретает критика концеп¬
ций отказа от будущего и критика того практицизма,
для которого будущее является лишь продолжающимся
и улучшенным настоящим. Католический публицист
Вальтер Диркс о подобном практицизме пишет следую¬
щее: «Разумеется, начнутся путешествия в космос, и
в каждом доме появится стиральная машина и множе¬
ство иных но*вых вещей, создающих комфорт, однако в
структуре нет необходимости что-либо менять. Поды¬
мется курс, возрастут цены, заработная плата, претен¬
зии, однако в целом ничего не изменится. Все общества
всех времен постоянно менялись. Наше же останется та¬
ким, какое оно есть. На будущее наложено табу. Счи¬
тается неприличным о нем говорить... Во всемирно-по¬
литической сфере действует все тот же, лишь несколько
5W

видоизмененный механизм страха и иллюзии... Альтер¬
натива, перед которой мы стоим, в самых своих край¬
них случаях означает уничтожение мира или мировую
солидарность и мировую организацию. Оба представ¬
ления одинаково неудобны, одно — поскольку это ката¬
строфа, другое — ввиду его сложности и трудности. Эти
альтернативы не выдумываются, их не чувствуют, их
не переживают. Ни серьезность катастрофы, ни колос¬
сальная, требующая напряжения всех сил сложность
позитивной альтернативы не играют в нашем мышле¬
нии той роли, которую им следовало бы играть. По¬
скольку обе возможности неудобны, мы их отвергаем и
живем настоящим» 104 .
Размышления Диркса недалеко уходят от простой
констатации недостатков, и уж вовсе они не касаются
действительной классовой альтернативы, и тем не менее
они симптоматичны. Самые широкие коллективные уси¬
лия, направленные на подобное осмысление будущего,
в последние годы получают между собой определенную
связь: модели нового мира, которые начиная с 1964 года
создавались Робертом Юигом и Йозефом Мундтом, а
также превращающаяся постепенно в дисциплину «фу¬
турология», как ее пропагандирует Осип К. Флехтхайм,
наконец, сюда же относятся как усилия прогрессивных
сил, направленные на то, чтобы изобрести исключающую
войну мировую модель интернациональных связей и
кооперации, так и усилия к тому, чтобы предусмотреть
и направить последствия и перспективы научно-техниче¬
ской революции, что, например, было выражено на съез¬
де индустриального профсоюза «Металл», посвященном
проблеме «Автоматика, риск и шанс» 104 ь.
Объективная диалектика производительных сил и
производственных отношений, как и факт существова¬
ния и влияния мировой социалистической системы в ус¬
ловиях борьбы обеих систем, оказывают здесь принуди¬
тельное воздействие, которое побуждает к созданию но¬
вых идеологических концепций и в то же время способ¬
на Art. Walther Dirks, Die Zukunft als Tabu, «Deutsch¬
land ohne Konzeption», hrsg. v. Jungk u. Mundt, Miinchen—Wien—
Basel, 1964, S. 49 ff.
104b Cp.: «Automation, Risiko und Chance», Beitrage zur zweiten
Internationalen Arbeitstagung der Industriegewerkschaft Bundesre-
publik, Redaktion: Gunter Friedrichs, Frankfurt a. M., 1965, Bd. 2,
562

ствует отказу от традиционных оценок и норм буржуаз¬
ного мышления.
В современных условиях господства монополистиче¬
ского капитала быстрое развитие 'производительных сил
получает побудительный стимул благодаря научно-тех¬
нической революции, возрастающему обобществлению
труда и возникающему отсюда укреплению социальных
взаимосвязей и взаимозависимостей, благодаря возра¬
стающей роли буржуазного государства в отношении его
социальной и экономической функции регулятора и по¬
средника и соответственно в отношении растущего зна¬
чения идеологических и организационных связей. Отсюда
с необходимостью возникает все более растущая рассу¬
дочная рефлексия в отношении экономической и обще¬
ственно-политической деятельности, касающаяся ее
структур и ее прогнозов. Развитие общественных произ¬
водительных сил с их социальной динамикой все сильнее
вынуждает капитализм к форсированию всех возможно¬
стей для планирования общественного процесса в соот¬
ветствии с научной прогностикой, что со своей стороны
форсируется противоречием между социализмом и импе¬
риализмом. Развитие современных научных методов и
средств, возрастающая индустриализация научно-позна¬
вательного процесса, включая возможности безграничной
технизации — так же как и адаптация Маркса, — пред¬
ставляют средства для этой цели.
Противоречие между общественным характером тру¬
да и частной формой присвоения воспроизводится здесь
в противоречии между техническими возможностями
общественного планирования и их реализацией в рамках,
ограниченных классовыми интересами и интересами гос¬
подства монополистического капитала. Справедливо пи-
cq^n Вольфганг Абендрот: «Благодаря этому преодоле¬
ние противоречий между формой всеобщественного пла¬
нирования, которое организованный капитализм допус¬
кает, а в исключительной ситуации превращает в необ¬
ходимость, и его рамками, ограничивающими носителей
планирования принадлежностью к руководящим слоям
организованного капитализма, а содержание планиро¬
вания — обеспечением возможностей прибыли для своих
гигантских экономических структур, — преодоление это¬
го противоречия превращается в непосредственную по¬
требность исторического периода, в который мы живем,
563

если человечество не хочет подвергаться постоянной
опасности самоуничтожения в результате иррациональ¬
ных акций, возникающих из этой ситуации»104С.
Характерно, что социолог Вальтер Ф. Берендт, кото¬
рый занимает противоположную Абендроту позицию со¬
вершенствования империализма как системы в духе го¬
сударственно-монополистического капитализма и кото¬
рый маскирует механизм эксплуатации и господства
капитализма с помощью благозвучной формулы «дина¬
мического общества», приходит к следующему утвержде¬
нию: «В биологической и физической областях мы
обретаем все большую свободу от стесняющих условий
окружающего мира, обретаем все большую сферу сво¬
боды и действия человека как живого существа. И на¬
против, в решающей области, то есть в общественном,
эта сфера автономии до сих пор все еще отрицается в
силу устаревших социальных структур и устаревшего
образа действия; и за это сегодня все мы в ответе» 104d.
Его критика «инфантилизма в ведущих общественных
идеях и формах жизни нашего времени», точно так же
как его критика формализма буржуазной демократии,
охватывает (важные связи, однако все это он совершает
в свете либеральной утопии государственно-монополи¬
стического капитализма, в свете мобилизации и активи¬
зации демократии, практически нереальных для систе¬
мы, отрицающей демократию. Поэтому следующее
утверждение его носит не пассивный, а активный харак¬
тер: «Истинная угроза для нынешнего человека возни¬
кает из его общественного окружения, следовательно, в
конечном счете из него самого. Она коренится в отста¬
вании социально направленного духа от бурно прогрес¬
сирующего, технологически направленного духа, то есть
в том факте, что нынешний человек обрел способность
радикального коллективного саморазрушения именно
благодаря его достижениям в установлении господства
над природой и что он избегает опасности подтверждать
Ю4с Wolfgang Abendrot h: Planung und klassenlose Ge¬
sellschaft Planung in Richtung auf eine klassenlose Gesellschaft, in:
«Der Griff nach der Zukunft», hrsg. v. Jungk u. Mundt, Miinchen—
Wien—Basel, 1964, S. 249.
104d Richard F. Berendt, Gesellschaftliche Dynamik als
Aufgabe der Demokratie, in: «Jahrbuch ftir kritische Aufklarung Club
Voltaire», Bd. 11, hrsg. v. Gerhard Szczesny, Munchen, 1965, S. 294.
564

эту способность, потому что его способность к индивиду¬
альному и коллективному самоформированию порази¬
тельно отстала от его способности к формированию
материального мира»104е.
Однако Берендт не сможет найти никакого решения:
уже теоретическая посылка, идеалистически определяю¬
щая противоречие, выдвинута таким образом, что из нее
следует лишь приспособление психического поведения к
технико-социальным условиям. Тем не менее разрешение
этого противоречия не может быть найдено, если его
предпосылка, создание социалистических отношений,
столь агрессивно отвергается.
Во всяком случае, мы можем установить, что из со-
циадьно-технической, экономической и технической
практики, а также из все продолжающегося подъема
производства и из познания возможностей технических
и научных производительных сил возникает и растет
новая уверенность в будущем, которая в противополож¬
ность практицистскому «дело и так пойдет» или деше¬
вому оптимизму имеет действенный смысл, внушающий
веру в возможности собственных сил и стимулирующий
их; она возникает в результате познания возможности и
потребности спланированной и рациональной организа¬
ции общества и связана с сознанием того, что с появле¬
нием этой общественной организации наступает истори¬
ческий „поворот, содержание которого в значительной
степени определяется техникой. Это находит выражение
не в спекуляциях, а в конструктивных практических кон¬
цепциях будущего.
Необходимо для себя уяснить, что здесь, с одной
стороны, отражается усиление государственно-монополи¬
стического господства, а также его арсенал средств, его
концепция будущего при интеграции всей совокупности
социально-технической теории и практики, что здесь, в
аспекте борьбы мировых систем, куется решающее
идеологическое и действенное оружие. Но в то же время
здесь очевидна и другая сторона. Во-первых, на этой
основе развиваются манипулятивные модели технокра¬
тического фашизма, которые в точности соответствуют
организационным потребностям государственно-монопо-
104е Richard F. Be г end t, Der Mensch im Lichte der
Soziologie, Stuttgart, 1963, S. 143.
565

диетического капитализма, при этом они вполне могут
включать парламентарные формы — как это случается в
модели формирующегося общества, — так же как и мо¬
гут прокламировать концепции будущего термитного
общества. И все же программно-оперативная функция
гораздо важнее идеологической.
С другой же стороны, потребности развития произ¬
водительных сил в условиях автоматизированного про¬
изводства порождают дальнейшие рассуждения о внут¬
ренних возможностях и потребностях под углом зрения
развития демократии, причем таким образом, что стано¬
вятся очевидными пределы, создаваемые частной соб¬
ственностью. Нередко это бывает связано с концепциями,
которые вопрос о том, каким образом можно было бы
преодолеть существующую классовую власть капитала,
утопически переводят в область техники и технократии.
Либеральные проклятия по адресу планирования со¬
храняют в настоящее время не более чем демагоги¬
ческую функцию. Философ Гюнтер Андерс пишет: «Если
раньше будущее представлялось нам главным образом
как нечто от нас закрытое, как в принципе неизвестное,
как то, что выступает malgre nous, короче, как ве¬
личина не-свободы, познать которую мы можем лишь,
направляя и корригируя себя постоянно, то теперь мы
рассматриваем его главным образом как нечто нам
известное, то есть как нами самими спроектированные и
упорядоченные пространство и сферу господства, коро¬
че: как величину нашей свободы, в которую, впрочем —
но это уже второстепенно, — может ворваться что-либо
непредвиденное» 104f.
Г. Андерс — прогрессивный, гуманистический критик
по проблемам культуры и марали. Он находится под
влиянием марксизма и даже адаптирует его. Он остав¬
ляет открытыми вопросы о социальных условиях и свя¬
зях этого планирования, толкуя их как приведенную в
действие свободу. В отношении социальной системы он
многозначен. И все же его тезис свидетельствует о но¬
вой для буржуазной философии позиции, если мы срав¬
ним его соображения с «умеренным» пессимизмом, про-
104f Giinter Anders, Was ist Planting, in: «Der Griff nach
der Zukunft», hrsg. v. Jungk u. Mundt, Miinchen—Wien—Basel, 1964,
S. 48.
566

явившимся на VII конгрессе Немецкого философского
общества. Здесь находят выражение иное понимание
общества и иное самосознание.
Я привел несколько (примеров из серии книг «Модели
грядущего мира». Шкала упомянутых здесь теоретиков,
защищающих во всей своей совокупности мирное сосу¬
ществование, простирается от социалистических и демо¬
кратических позиций до иллюзорных позиций «третьего
пути» и даже вплоть до сознательно и откровенно импе¬
риалистических, государственно-монополистических по¬
зиций. Это пример из интернациональной литературы, в
которой классово закономерно перекрещиваются поли¬
тически противоположные линии: в зависимости от того,
идет ли речь о социо-техническом совершенствовании
существующего состояния империалистической власти,
или же об идеях обеспечения мира во всем мире и ко¬
операции, или о концепциях будущего, построенных на
потребностях техники или производительных сил в це¬
лом, включая массы производителей.
* Размышления о будущем, вызванные процессами со¬
циальных и технических преобразований нашей эпохи,
с необходимостью наталкиваются прежде всего как на
факт концентрации монополистической власти, так и в
целом на ограничения, создаваемые частной собствен¬
ностью. То, что по своей непосредственной функции слу¬
жит совершенствованию и устройству будущего в инте¬
ресах господствующих капиталистических сил и что по¬
рождается потребностями развития производительных
сил и потребностями социального самоутверждения, спо¬
собствует в то же время и тому, что из этих рассужде¬
ний научно-технического и социально-прогностического
порядка, из тенденций преодоления отчужденной обще¬
ственной структуры возникает подход к пониманию со¬
циалистического преобразования как революции произ¬
водительных сил против сдерживающих их производст¬
венных отношений, а не просто бедности против богат¬
ства. То, что возникает на почве всеобщего кризиса как
техническое средство государственно-монополистического
господства и что в настоящее время развилось в целую
систему научного исследования и комплексного приме¬
нения различных дисциплин, представляет в то же вре¬
мя — если это рассматривать как процесс общественного
познания, направленный на познание социальной струк¬
567

туры в целом, — революционную потенцию: если сопо¬
ставлять не взгляды авторов, а сущность их воззрений.
Философское значение тенденции, изложенной здесь
еще не дифференцированно, состоит в том, что теорети¬
чески и практически здесь идет речь об отношении че¬
ловека к процессу его собственной общественной жизни
и что в логике непосредственно данных сущностных во¬
просов содержится внутренняя связь с общественным
процессом в целом.
Мне представляется, что здесь, в сфере напряженно¬
сти между антагонистическими общественными система¬
ми, с одной стороны, и в борьбе за практическую
организацию будущего в системе капиталистических
стран —с другой, лежит область научно-идеологических
споров, которая в будущем будет приобретать все боль¬
шее значение. Поэтому революционные рабочие партии
должны противопоставить (концепциям планирования,
служащим господствующим классам и основывающимся
на существующем соотношении сил, свои конкретные
концепции будущего. И при этом как раз то, что являет¬
ся решающим духовно-практическим оружием капитала,
должно стать оружием против капитала, и из их позна¬
ния со всей последовательностью должны быть сделаны
выводы, что наука становится непосредственной произ¬
водительной силой. Мы исказили бы картину, если бы
стали приравнивать эту ориентированную на практику
тенденцию к легко опровержимым всеобщим социаль¬
ным и мировым моделям, например к позитивистским
взглядам. Речь идет о гораздо большем, чем может вы¬
явить критика Адорно и других, хоть и справедливая в
частностях: о процессе осознания перспективных воз¬
можностей производительных сил, развитых и развиваю¬
щихся дальше внутри капитализма, но в то же время и
о технике приспособления империалистического господ¬
ства к условиям современного производства.
Однако то, что здесь, будучи рационализацией сти¬
хийности в планировании, обращении, социотехнике, в
приложении кибернетики к производственному процес¬
су и т. д., развивается в форме качественно расширен¬
ной производственно-технической рационализации капи¬
тализма, может привести в действие и процесс познания,
который приведет на порог социалистического сознания,
тем более что этот процесс развивается не имманентно.
568

из капитализма, как такового, а происходит в мире, ко¬
торый, в сущности, уже определяется социализмом.
Поскольку процессы развиваются в этом направле¬
нии, они, в сущности, определяются уже революционным
развитием. Вернемся же, однако,* назад, к собственно
предмету нашего исследования — к философской тенден¬
ции, которая является результатом рефлексии общест¬
венного бессилия и отчуждения и которая в своей миро-
воззренчески-созидательной функции до сих пор от это¬
го не понесла существенного ущерба.
6.	ПОВОРОТ к РЕЛИГИИ-КРИЗИС БУРЖУАЗНОЙ
СТИХИЙНОСТИ
*
Мы видели, как капиталистические отношения, полу¬
чая теоретическое отражение внутри буржуазной идео¬
логии, проявляются в виде нестабильных, сомнительных,
отчужденных и властных, как они принимают характер
нечеловеческого, порабощающего человека автоматиз¬
ма, который превращается в нечто неизвестное, угрожа¬
ющее, в катастрофу, и как классовые связи с этими от¬
ношениями позволяют в соответствии с ее моделью опре¬
делять исторический процесс в целом — за исключением
того случая, когда пассивный агностицизм превращает
историческую слепоту по отношению к абсолюту, непо¬
знаваемость в норму.
Отношение доверия, которое когда-то позволяло вос¬
принимать капитализм как нечто естественное, нормаль¬
ное, как условия, порожденные самой природой, уже
исчезло: именно капиталистические общественные отно¬
шения отказывают теперь буржуазии в подтверждении,
которое раньше они ей предоставляли. Произошло ха¬
рактерное превращение: Маркс в «Нищете философии»
указывал на то, что методу буржуазной экономии свой¬
ственно интерпретировать капитализм как естественный
институт, а докапиталистические формации, особенно
феодализм, как искусственные. В результате этого исто¬
рия оказывается прекращающейся в капитализме, на ее
место приходит вечное господство естественных зако¬
нов 105. Уже само определение капиталистической обще¬
ственной формации как «естественной» выдает тот факт,
105 См.: К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 4, стр. 142 и след.
569

что ее отношения сознаются действующими лицами,
вступающими в них, вовсе не как результат их взаим¬
ных действий и условий, созданных деятельностью пред¬
шествующего поколения — производительных сил и 'про¬
изводственных отношений, — а проявляются уже как
чуждые, внешние естественные условия, и прежде всего
как чуждая, независимая сила. «Естественность» капи¬
талистических отношений как формула буржуазной иде¬
ологии выражается в том, что буржуазия как господст¬
вующий класс относится и должна относиться некрити¬
чески, консервативно, стихийно к условиям своего соб¬
ственного существования, что она находится в их власти.
Во-вторых, поскольку природа понимается еще как
разумная, а не демонизируется в духе Ницше (вспом¬
ним о 'противопоставлении разумно-естественного капи¬
тализма неразумно-неестественному феодализму), ее по¬
нятие выражает тот факт, что здесь капиталистиче¬
ские отношения отражаются на определенной стадии
развития, представляя еще такие формы развития про¬
изводительных сил, в которых буржуазия могла найти
самое себя и утвердиться. Ее господство еще казалось
обеспеченным на длительный срок, а классовая борьба
считалась преодолимой помехой.
Теперь все обстоит по-иному. Перемена оценок — что
является искусственным, а что естественным — глубоко
симптоматична. Именно об оценках, а не о познании
идет здесь речь, ибо эта понятийная пара возникает в
результате идеологического отражения, которое выносит
за скобки специфику общественных отношений, скры¬
вает их особую «природу».
Переоценка консервирует в то же время старый ме¬
тод оценки, который в искусственном видит именно пре¬
ходящее, сомнительное, даже греховное. Здесь речь идет
о глубоком страхе перед раскованными производитель¬
ными силами и перед растущими внутренними противо¬
речиями капитализма, которые превратились в подав¬
ляющую индивид оболочку, противостоящую ему в виде
техники, государственного, военного и экономического
аппарата, которые в целом носят характер «сделанно¬
го», организованного и в то же время имеют значение
независимой, действующей в силу собственного автома¬
тизма машины, самостоятельной технической «цивилиза¬
ции». В предметном определении того, что страшит, уже
570

всегда действует мимикрия. Для капитализма таковым
всегда выступает его производное или техника. И по
сравнению с этим настоящим идиллия прошлого оказы¬
вается органической и родной, чем-то доступным и
близким*. Так обстоит дело у идеологов от Тённиса до
Фрайера и Гелена.
Именно развитые общественные отношения, которые
когда-то естественно утверждали буржуазию, теперь
отказывают ей в этом утверждении, не давая ей возмож¬
ности занять по отношению к ним критическое отноше¬
ние— с классовых позиций буржуазии. Для буржуазии,
не имеющей возможности выйти из сферы стихийности,
слепой зависимости и связанности, эта стихийная зави¬
симость от отношений материального существования при
капитализме выступает как зависимость от чуждой, не¬
преодолимой силы, как «нужда», от которой невозможно
избавиться. Несмотря на это, эта сила представляет то,
что необходимо утверждать, что сознательно порождает
неясность и неустойчивость существования классов, и
что в то же время, во имя сохранения именно этого
существования, не может быть обнаружено. Подобное же
социальное самоутверждение, реализованное в буржу¬
азной идеологии, препятствующей действительному по¬
знанию, выступает как активная классовая борьба про¬
тив социализма и коммунизма в виде политического
движения, общественной реальности, а также в виде
теории в этом пассивном познавательном процессе. От¬
ношение идеолога и класса выражается в том, что пер¬
вый мысленно наталкивается на барьеры и доходит до
освобождения от них теоретически, класс же сталкивает¬
ся с ними и доходит до освобождения от них в практи-
черкой жизни. Отрицание ко>м<мунизма как раз и озна¬
чает привязанность к слепой стихийности буржуазного
господствующего строя и в то же время является отри¬
цанием не только ее снятия, но и ее познания, которое
необходимо включает и закономерность снятия. Поэто¬
му движение капитализма мистифицируется как судьба,
как чуждый, иррациональный незримый ход судьбы, ко¬
торому мысленно подчинен и процесс революционного
взрыва и разрушения капитализма. В этом случае он
усваивается интеллектом, таким образом, что остается
непознанным. Так, бессилие, испытываемое перед про¬
цессом социалистического преобразования и защищае¬
571

мое столь же неистово, сколь и немощно, бессилие перед
процессом, в котором народные массы становятся хозя¬
евами своей истории, мистифицируется капитализмом
по своему образу и подобию, становясь чуждой судьбой.
Современная буржуазная философия выступает как
философия -стихийности, как отрицание сознания. Поэто¬
му она является философией стихийного поведения, сти¬
хийной практики и апологетики этой практики, будучи
сама ее продуктом.
Она подавлена стихийно проявляющейся закономер¬
ностью капиталистической экономики, которая разви¬
вается на основе частной собственности на средства про¬
изводства и реализуется в этой экономике как слепая
необходимость. В то же время в другом смысле она на¬
ходится во власти той всеобщей закономерности диалек¬
тического отношения производительных сил и производ¬
ственных отношений и процесса ее проявления, которая
когда-то привела к возникновению капитализма, а те¬
перь, в условиях капиталистических отношений, получает
кризисное проявление и ведет через все обостряющееся
противоречие капитала и труда к необходимости и воз¬
можности социалистического революционного преобра¬
зования капитализма. Наконец, она планомерно прово¬
дится в жизнь и реализуется в сознательной и организо¬
ванной борьбе рабочего класса, в революции угнетенных
и эксплуатируемых масс через установление диктатуры
пролетариата и построение социализма и коммунизма.
Этот закономерный процесс освобождения и развития
сил народа властвует и над буржуазной философией,
однако в ином виде. Она состоит в имманентно позитив¬
ном отношении к капиталистическим отношениям, явля¬
ясь средством их духовного воспроизводства, средством
обеспечения их стихийного функционирования, следова¬
тельно, и обеспечения социальных условий. Капиталисти¬
ческая экономика нуждается для своего сохранения в
духовной слабости и неосознанности. К закономерности
же исторического развития по направлению к социализ¬
му, к процессу его осуществления буржуазная филосо¬
фия относится негативно, выступая как инструмент и
идеологическая форма умирающего капитализма, стре¬
мящегося, умирая, противостоять непобедимому новому.
Связь со стихийностью как элементарный классовый
интерес и в то же время как потребность развивается,
572

однако, в противоречиях, действительное разрешение ко¬
торых могло бы быть достигнуто через преодоление бур¬
жуазной точки зрения, через занятие критической пози¬
ции по отношению к капитализму. Объективное положе¬
ние вынуждает подобную критику стать моментом апо¬
логетики, оно обусловливает косвенную апологетику, ко¬
торая, однако, не подрывает апологетической связи
между теорией и реальностью.
Отсюда в общей тенденции философско-теоретическо¬
го развития возникает всеобщая структура, которая ду¬
ховно воспроизводит действительное отношение к силам,
господствующим в социальной жизни буржуазного об¬
щества: действительное бессилие воспроизводится как
бессилие духовное. Рациональность фиксируется на по¬
верхности, вернее, формализуется, привязывается к яв¬
лению или технизируется как средство достижения ир¬
рациональных целей или религиозных откровений. Сущ¬
ность же общественных явлений мистифицируется, агно¬
стически затемняется или фантастически конструируется,
причем чуждая сила интерпретируется как религиозная,
а действительная необходимость—как божий дар. Как
в отношении метода познания, так и в отношении теоре¬
тических построений, касающихся определения мировых
и жизненйых связей, начинает проявляться процесс «эмо-
ционализации», который выступает как интеллектуаль¬
ное выражение фиксирования и реализации эмоциональ¬
ного отношения к общественным силам, господствую¬
щим в жизни. Эта эмоциональность является выраже¬
нием и продуктом стихийности общественного движе¬
ния капитализма, выражением и продуктом господства
производства и его закономерностей, слепо воздейству¬
ющих на индивида общества. Упомянутый «поворот к
религии» по своему существу является философским
рефлексом непосредственно эмоционального отношения
к этим «силам». Эту эмоциональность в определенном
смысле следует понимать шире, чем религию, в опреде¬
ленном же смысле — уже. Шире потому, что она выхо¬
дит за рамки специфической формы религиозного отра¬
жения, уже потому, что она не поглощает религию, ибо
религия включает культ, религиозные организации и
проч. В то же время эмоционализация философии озна¬
чает именно поворот к религии, поскольку либо фило¬
софия становится служанкой теологии, либо она сама,
573

своими средствами порождает способы религиозных
представлений и поведения. Наконец, она охватывает
специфическую теоретико-познавательную методическую
сторону, когда в качестве ее объективного продукта вы¬
ступают мифологические представления.
На предшествующей стадии общественного развития
буржуазия не занимала никакой особой позиции по от¬
ношению к силам общественной жизни. Поскольку она
чувствовала не угрозу, а поддержку с их стороны, она
могла позволить себе позитивистское к ним пренебре¬
жение и даже разграничивала религию и философию в
духе разделения труда, как равноправные «ценности
культуры».
Поворот к религии проявляется только тогда, когда
раскованные буржуазией силы выходят из-под ее власти
настолько, что она сама начинает практически чувство¬
вать свое бессилие перед ними — в классовой борьбе
пролетариата, в победе социализма в одной стране и в
мировой системе.
Как было уже показано в предыдущей связи, эта
эмоционализация носит общеидеологический, то есть
пронизывающий всю идеологию, характер. Специфиче¬
ская функция этого процесса, направленная на сохра¬
нение господства, была также показана. На этом можно
не останавливаться. Гораздо важнее здесь понять, как
эмоционализация и поворот к религии как ее мировоз¬
зренческое содержание осуществляются в жизни в виде
фиксирования стихийного сознания, осуществляемого
через возврат к прошлому и в то же время через связь
с существующими буржуазными отношениями.
Таким образом поведение, связанное с общественны¬
ми отношениями и потому определяющее для мировоз¬
зрения, становится классовой нормой, которую Энгельс
определял как раз как специфически религиозное отно¬
шение, как непосредственно эмоциональное поведение.
В этом повороте к воспроизводству эмоционально-не¬
посредственного отношения к общественным «силам» и
процессам, который осуществляется как мировоззренче-
ски-философское отношение к реальности, как таковой,
состоит основная тенденция современной буржуазной
философии. В этом и заложена общность различных ге¬
терогенно проявляющихся школ, например, экзистенциа¬
лизма и томизма.
574

Разумеется, это очень общее определение. Оно обо¬
значает закономерную связь, которая осуществляется
внутри постановки и разрешения философских проблем
и имеет весьма разнообразные предпосылки, а потому и
различные результаты. Поворот к религии не означает
также и поворота к какой-либо определенной религии.
Здесь речь идет о тенденции в философии, которой про¬
тивостоит, например, прогрессирующий процесс разруше¬
ния и опустошения традиционных религий. Это не озна¬
чает, что эта тенденция должна иметь своим результа¬
том определенное, примыкающее к традиционным фор¬
мам церкви исповедание, хотя и эта тенденция после вто¬
рой мировой войны чрезвычайно усилилась. Она может
даже в качестве исходного пункта принять оппозицию по
отношению к христианской церкви, как это было, напри¬
мер, у Ницше и у большинства философов гитлеровско-
фашистского толка. Однако как раз они проповедовали
новый миф. С другой стороны, понятия возрождения
мифологии также недостаточно, ибо, как правило, здесь
речь идет не о простом производстве мифов. Тенденция
к теоретико-познавательному эстетическому кокетнича¬
нью с мифом является лишь определенным направле¬
нием, и старательное утверждение мифических взглядов
и «событий» несет слишком явную печать тоски по уте¬
рянной родине и гораздо меньше — печать твердой веры
в реальность мифического откровения.
Тенденция к религии как раз не может быть осу¬
ществлена в «чистом», а лишь в .преломленном виде, ско¬
рее как разрушение философии, чем как посвящение
себя «позитивной» религии. Точно так же усиление вли¬
яния томизма является не результатом перехода некато¬
лических философов к католицизму, несмотря на факты
такого перехода, а результатом активизации религиозных
организаций, ослабления буржуазного противодействия
клерикализму и общих социальных и идеологических
причин, способствующих клерикализации.
Эта эмоционализация философии, поворот к религии
происходят внутри и на основе идеализма. Последний
представляет наиболее общее теоретическое выражение
общественного бессилия. То, что идеализм, однако, при¬
нимает этот особый вид, что он в середине XX века пре¬
вращается в философские концепции Ясперса и Хайдег¬
гера, то, что он всецело утрачивает все рациональные
575

элементы, которые у него когда-то могли иметься и име¬
лись, — все это по уже названным причинам является
закономерным. Их внутренние выводы как путь к по¬
повщине доведены до конца. Ибо для того, чтобы миро¬
воззренчески обобщить непосредственный общественный
опыт, ‘подходит как раз идеалистический антропомор¬
физм; лишь в рамках идеалистического образа мышле¬
ния можно воспроизвести религиозную мыслительную
структуру и образ переживания, теоретически вывести
из индивидуальной нужды мировую нужду, из неудачи
практических решений — потребность в спасении. Здесь
теоретико-познавательное толкование субъекта, возник¬
шее на базе буржуазного индивидуализма, находит свое
отождествление с религиозным субъектом, с индивиду¬
альной душой. Отсюда духовное пристанище этой души,
в действительности же остатки религиозных, мировоз¬
зренческих и т. д. традиций, испытывая кризис перед
лицом противоречивой действительности, могут превра¬
щаться в мировоззрение, индивидуальное может утвер¬
ждаться как всеобщее, частное раздуваться до косми¬
ческого. Это опыт бессилия и крушения, который, буду¬
чи взят в его субъективной непосредственности, усматри¬
вается и объясняется не в соответствии с его условиями,
а абсолютизируется именно в этой непосредственности
и иллюзорности и снова подавляется в иллюзии.
Здесь следовало бы еще раз обобщить моменты это¬
го опыта:
опыт исчезновения буржуазных систем ценностей и
жизненных идеалов в потоке капиталистической прак¬
тики;
опыт разрушения исторической перспективы и исто¬
ричности, относительности, надломленности и угрозы
буржуазному господствующему строю;
опыт непосредственной конфронтации с непреодоли¬
мой пролетарской революцией и ее победоносным дви¬
жением вперед, дополняемым антиимпериалистической
колониальной революцией и крушением колониальной
системы, которая еше в 19С0 году казалась незыблемой,
и в то же время опыт бессилия перед проявляющимся
все более чуждо, враждебно, катастрофически, даже де¬
монически самодвижением системы капиталистического
производства, которая в действительности является ре¬
зультатом деятельности самих практиков;
576

опыт опустошения, развращения, бессилия индивида
и, наконец, обессмысливания его бытия; все эти момен¬
ты представляют различные стороны одной связи, реша¬
ющей характерной чертой которой является бессилие
буржуазии перед пролетариатом как революционной си¬
лой.
Эта общественная проблематика также находит свое
теоретико-познавательное выражение в проблематике
релятивизма. Релятивистское и историческое исчезнове¬
ние абсолютно значимых истин воспринимается во все
возрастающей степени как бедствие, как неустойчивость,
и в соответствии с этим снова и снова делаются попыт¬
ки преодолеть релятивизм, не имея возможности уничто¬
жить его в действительности.
Эти моменты, которые здесь могут быть охарактери¬
зованы лишь в первом приближении, образуют исходный
пункт философской рефлексии кризиса. Они характери¬
зуют «опыт», включают уже in konkreto интерпретации,
как таковые. Они с различных сторон отражают — и это
имеет решающее значение — смерть капитализма еще до
наступления фазы высшего развития его внешних сил.
Эта смерть — объективный процесс, независимый от воли
и сознан1ия буржуазных идеологов. Он отражается с по¬
зиции бессилия перед историческим движением в таких
формах и условиях, в каких это движение капитализма и
подымающегося социализма представляется идеологу,
стоящему на позиции сохранения классового господства,
позиции старого, при условии действия особых идеоло¬
гизирующих факторов на поверхности общественного
движения. Подобная буржуазная кризисная идеология
представляет тотальное «отчуждение» по отношению к
процессу закономерного движения собственно экономики
в ее развитии, кризисе и смерти. Именно потому, что
производство объективно господствует над производите¬
лями, что общественные связи, становясь независимыми
от человека, объективно превращаются в чуждую силу,
классовая позиция сохранения этого бессилия, как, сле¬
довательно, и заинтересованности в сохранении капи¬
тализма, становится основой опыта тотального бессилия
перед процессом исторического становления, который
устраняет установившееся. И наоборот, борьба против
капитализма, революционная борьба рабочего класса яв¬
ляется абсолютной противоположностью этого процесса.
19—202

процессом, опосредованным классовой борьбой против
буржуазии, через поражение которой достигается власть
и господство над условиями общественного существовав
ния. Буржуазная философия нашей эпохи есть филосо¬
фия исторического бессилия и иллюзорной власти как
реакция на этот 'процесс. Империалистическая филосо¬
фия как раз и является идеологической акцией во имя
сохранения этой противоположности буржуазии и про¬
летариата: она порождена именно кризисом, реальным
бессилием. Ее мировоззренческие обобщения представ¬
ляют в то же время оружие классовой борьбы, возведе¬
ние бессилия одного общественного класса во всеобщую
норму в качестве бессилия перед экономическим и по¬
литическим господством этого класса.
В этом смысле названные моменты исходного опыта
философской реакции определяют философскую пробле¬
матику, являясь специфическим отражением объективной
классовой проблематики. Часто кажется, что они непо¬
средственно «переживаются» и «испытываются», однако
эта непосредственность — лишь видимость, продукт мно¬
гообразных связей и процессов. То, что кажется непо¬
средственным, является социальным, идеологически-
структуральным и, наконец, опосредованным и детерми¬
нированным уже обусловленной разделением труда само¬
стоятельностью различных идеологических сфер и фило¬
софских дисциплин. Поэтому совпадающая основная
проблематика, через которую внутри извращенного и из¬
вращающего идеологизирующего сознания проявляются
бессилие, бесперспективность и кризис буржуазной обще¬
ственной формации, преломляется многообразными спо¬
собами как в отношении специфически теоретической
специальной сферы, так и в отношении соответствующе¬
го особого горизонта опыта философов на различных
этапах развития. На первом плане могут стоять пробле¬
мы истины или вопросы действующих моральных норм,
проблемы смысла жизни или обоснования наиболее на¬
дежного метода познания, могут выдвигаться на первый
план непосредственная политико-социальная проблема¬
тика или проблемы искусства. И все же целое специфи¬
ческим способом воспроизводится внутри каждой особой
предметной области. То же самое относится к социоло¬
гическим дифференциациям, ибо различные мыслители и
соответственно направления различаются в зависимос¬
578

ти от связей с определенными группами буржуазии и
мелкой буржуазии, они бывают более или менее силь¬
но связаны с тем или иным 'слоем, и в то же время они
различаются по своим традиционным исходным пози¬
циям, по традиции, от которой они отправляются.
Однако несомненно, что кризис капиталистической
системы отражается здесь с различной силой и с различ¬
ных сторон. Поскольку принимается точка зрения сти¬
хийности, а кризисные моменты в их кажущейся непо¬
средственности фетишизируются как конструктивный
исходный пункт для их постоянно^необходимого в лю¬
бой форме «преодоления», постольку мышление стихий¬
но получает именно то направление, которое соответ¬
ствует сохранению, обеспечению, защите и расширению
системы империализма. Именно здесь обнаруживается
общественная классовая норма мышления, остающегося
в плену буржуазной стихийности.
Разумеется, каждый из названных моментов может
стать исходным пунктом для более глубокой постановки
вопросов и более правильного познания в связи с попыт¬
ками мысленно преодолеть эту стихийность, познать
истинные причины явлений, понять их как продукт имен¬
но капитализма и диалектики его гибели. Поэтому каж¬
дый из них может стать и исходным пунктом для пере¬
хода к научному социалистическому сознанию, к дости¬
жению критического и революционного отношения к ка¬
питализму. Однако для этого необходимо прорвать
сферу идеологизации. В то же время необходима связь
с практической революционной деятельностью, начинаю¬
щейся с борьбы против политического господства моно¬
полистического капитала. Это означает переход на со¬
знательную пролетарскую классовую точку зрения.
В противном случае всякое познанное бессилие вос¬
производится лишь в голове, сознательные предпосылки
его преодоления исключаются, тогда как власть капи¬
тала утверждается. Это становится почвой для развития
активных мировоззренческих философских тенденций,
носящих специфически империалистический классовый
характер.
Фактическое развитие буржуазной философии пока¬
зывает, что эта философия со своих непосредственных
исходных позиций действительно пытается найти реше¬
ния, пути преодоления кризиса, осуществить стабильный
19*
579

порядок, осмыслить направление действий и нормы,
которые порождены непознанной необходимостью. Если
мы отвлечемся от уже охарактеризованной «позитивист¬
ско-эмпирической» линии, которая в потрясаемой кри¬
зисом Германии представляет лишь побочную линию
сравнительно с англосаксонскими странами характери¬
зующимися своими стабильными принципами, с одной
стороны, и более крепкими церковными традициями — с
другой, то из тенденции преодоления этого кризисного
опыта возникнет собственно концептуальная линия не¬
мецкой философии, развивающаяся в постоянном изме¬
нении, в параллельном и взаимном действии депрессии
и иллюзорного подъема, в криках о помощи и шумной
деятельности, в жалобах на бессмысленность и новых
открытиях старых идей. Философия здесь представляет
собой прежде всего попытку овладения этим, опытом
бессилия и попытку на этой основе найти «позитивную»
смысловую концепцию, которая как подтверждает осно¬
ву кризиса, так и узаконивает деятельность в империа¬
листическом духе. Она непосредственно переходит здесь
к показанной выше демагогии, узаконивая философски
ее основную схему.
Таковы исторические тенденции этой философии. От¬
сюда вырастает ее внутренняя структура. Она пытается
мысленно преодолеть кризис, с тем чтобы показать его
разрешимым в смысле сохранения существующего поло¬
жения, в смысле исключения реальной альтернативы со¬
циализма. Она пытается превратить нужду в доброде¬
тель, «нет» — в «да», неустойчивость—в опору, достичь
«позитивной позиции». Она носит поэтому глубоко иллю¬
зорный характер, будучи в состоянии приписывать исто¬
рической бесперспективности лишь иллюзорную перспек¬
тиву, процессу становления — лишь иллюзорный вечный
порядок, который воспроизводит мечту о прошедшем бы¬
тии. Наиболее крайними здесь выступают концепция
Ницше о превращении нигилизма слабости в нигилизм
силы, в громогласное «да» по отношению к жизни и кле¬
рикальная томистская концепция, на черной совести ко¬
торой лежат частичные уступки, которые не только не
противопоставляют современному миру догматизирован¬
ного средневекового философа, его «мировой порядок»,
но и приписывают последний современности как соб’
ственно продолжающееся истинное бытие,
580

Эти обе крайности — открытый нигилизм или его
«преодоление» в религиозной фантастике — определяют
проникающие друг друга тенденции.
Поэтому в этом движении, которое направлено про¬
тив действительного знания и познания, против позна¬
ваемого и уже познанного, имеется элемент парадокса,
который может быть или завуалирован в робких не¬
определенностях, или выступать открыто, элемент credo
quia absurdum как парадоксальное утверждение ирра¬
циональной «жизни», как «прыжок» в область веры, как
«риск», за которым скрывается лишь познаваемое не¬
верие, как «сущностное мышление», как вера в откро¬
вение и т. д., отсюда в то же время вытекает логическая
нечеткость мышления, которое ссылается на источники,
лежащие по ту сторону научной достоверности, в резуль¬
тате чего теологической тенденцией по-прежнему остает¬
ся именно примирение знания и веры. Эта спекуляция
неспокойной совести, разбитой воли весьма характерна
для развития в целом. В сущности, каждый найденный
результат преодоления релятивизма разлагается тут же
снова. Отсюда рождается тенденция к переносу фи¬
лософии из сферы формулируемых результатов в не¬
определенность субъективной позиции. Это свойственно
не только самим системам, но может быть обнаружено
и при изменении моды, при чередовании депрессии и
религиозных порывов.
Подлинное содержание всех этих философских ака¬
демических направлений от позитивизма до философии
жизни, от философии жизни до экзистенциализма, от
методологии науки до «обновления» метафизики и онто¬
логии, от историзма до философии и социологии истории,
от скептического разрушения веры до обновления схо¬
ластики, вплоть до тенденции всех основных течений к
религии, если они не отправляются от нее, подлинное
содержание этого движения состоит в иллюзорном пре¬
одолении кризиса. При этом философские течения имеют
различные функции соответственно их внутренним раз¬
личиям. Однако при всех этих различиях проявляется —
в соединении или же в противопоставлении — эта двой¬
ная функция пассивности и активности, обязательного
нормирования стихийного поведения в духе империа¬
лизма: пассивность в отношении материальных основ
господства капитала, активность в отношении активного
581

утверждения контрреволюционных и экспансионистских
тенденций германского империализма через демагогию
разрешения кризиса.
Поворот к религии — это поворот от неокантиански-
позитивистского идеализма, ориентированного .на мето¬
дологию и критику познания, направленного в основном
на естественнонаучную модель, являющегося субъектив¬
ным идеализмом, к эклектическому иррационалистиче¬
скому объективному идеализму, который как охраняет
субъективный идеализм, так и пытается превратить его
в объективный. Это и есть подлинное теоретическое со¬
держание перехода к «содержательному» мировоззрению
в противоположность мировоззренческой индифферент¬
ности, вернее, формализму прежнего типа.
Именно потому, что здесь речь идет о практических
связях, отражающихся в философии, опосредованных
ею мировоззренчески-методологически и ее же и опре¬
деляющих, поворот в буржуазной философии оказывает¬
ся столь фундаментальным философским рефлексом на
историческую «смерть» буржуазии в специфических
исторических условиях Германии.
Поворот осуществляется:
1.	В отношении теоретического принципа — в перехо¬
де от научно-теоретического субъективного идеализма к
«содержательно»-мировоззренческому, эклектическому и
иррационалистическому объективному идеализму.
2.	В отношении метода — в переходе от методов, по
крайней мере формально ориентированных на естест¬
венные -науки, к иррационалистическим и антинаучным
методам, которые воспроизводят в основном отношения
религиозного откровения.
3.	В развитии от постоянно возобновляющегося кри¬
зиса ценностей и «смыслов» к колебаниям между ниги¬
лизмом и фантастически-религиозным толкованием. Эго
является в то же время пунктом, через который общест¬
венная проблематика ведет непосредственно в мировоз-
зренчески-всеобщее, причем результат обнаруживается
в «мировоззрении», а методы — в иррационализме.
4.	Вместе с тем изменяется и функция философии:
теоретическая философия превращается в «толкование
мира», приобретая душеспасительные функции.
5.	В отношении традиций это означает:
а)	в общем развитии, грубо говоря, в виде мысли*
689

тельной схемы реализуются две тенденции; одна вос¬
производит схоластическую модель мира (томизм,
онтология, критический реализм), другая воспроиз¬
водит частично секуляризированную мыслительную
схему мистики в виде мистицизма (философия жиз¬
ни, феноменология, экзистенциализм). Если мы возь¬
мем «научное» производство в целом, то .ситуация
напомнит поздний эллинизм, переплетение и взаим¬
ное проникновение александрийской философии и де¬
монологии;
б)	что касается ее рационального, эмансипаторского,
научного содержания, то оно прогрессивно сокра¬
щается, зато происходит возврат к мелкобуржуазной
мещанской реакционной философии, связанной с фео¬
дализмом (Шопенгауэр, Шеллинг, Кьеркегор, Баадер
и т. д), а кроме того, и поворот к средневековью — к
схоластической традиции, — вплоть до раннего хри¬
стианства и романтической архаики.
6.	Буржуазная философия второй половины XIX века
характеризовалась тем, что религия для нее означала
или сферу прошлого, или условность и ценность внеш¬
него образа: она оставалась объектом рассмотрения, но,
будучи догматическим выражением и религиозной эмо¬
цией, являлась философски незначительной, не говоря
уже о враждебности ей философии буржуазной эманси¬
пации. Поворот к религии характеризуется тем, что от¬
рицается именно это вынесение религии за скобки, что
философия или привязывается к существующим цер¬
ковным доктринам и подчиняется им, или сама усматри¬
вает в религиозном «опыте» источник, обнаруживающий
истину, в мифе — философско-значимое высказывание, а
в религиозных эмоциях — характерные признаки специ¬
фически философского опыта.
В последующем на некоторых из этих аспектов надо
остановиться более подробно, хотя бы в общих чертах.
7.	ТЕНДЕНЦИЯ ПЕРЕХОДА К ОБЪЕКТИВНОМУ ИДЕАЛИЗМУ
Поворот от познавательно-критического и методоло¬
гизирующего субъективного идеализма к объективному
идеализму имманентно заложен уже в исходной систе¬
ме, как поворот к более определенному по содержанию
высказыванию о бытии, о мире. И наборот, объективному
583

идеализму имманентен субъективный идеализм, посколь¬
ку он представляет утверждение субъективного как объ¬
ективного, как псевдореальности. Субъективный идеа¬
лизм со своей -стороны стремится к объективному, желая
этим избежать солипсистских выводов и остаться миро¬
воззрением.
Внутрр различных познавательно-методологических
субъективно-идеалистических направлений этот поворот
как обращение «к объекту» происходит через онтологи¬
зирование принципа интенциональности, вновь ожив¬
ленного Брентано исходя из схоластического наследия.
Другой путь — это путь мистификации и раздвоения
принципа корреспонденции, или принципиальной коор¬
динации, когда подход к собственной и существенной
реальности отыскивается на мистическом пути по ту сто¬
рону противоположности субъекта-объекта. И нако¬
нец, третий путь — это путь раздувания субъекта в тео¬
рии познания до квазибожественной субстанции. Эти
возможности перехода от субъективного к объективному
идеализму таковы, что они не допускают еще бога как
реальность; бог, будучи сохраняем вначале как услов¬
ность, конструктивно включается лишь к концу пути, в
то время как собственно теологическая философия от¬
правляется от бога, как от полагаемой реальности и от
реальности его творения. При этом продолжает оказы¬
вать влияние и уровень распада спекуляции XIX века —
отзвуки теологизирующего идеализма И. Г. Фихте, Вайс¬
се и т. д.; мифологизирующая традиция романтики от
Крейцера к Вагнеру; Шопенгауэр, а также эклектизм
Э. фон Гартмана.
Переход к объективному идеализму сказывается на
всех философских течениях. Неокантианство марбург¬
ского направления прошло через настоящий кризис по¬
знания, когда оно в XX веке было вынуждено дать ответ
на проблемы кризиса и занять мировоззренчески-содер-
жательную позицию: Коген провозглашал монотеизм,
Наторп развивал неоплатонистскую систему в духе иде¬
алистической онтологии, соединяя в ней разнообразные
спекулятивные традиции—от Мейстера Эккарта до
Николая Кузанского и Гегеля. В то же время оно отка¬
залось от типичной либеральной идеи о религии в гра¬
ницах гуманности. Оставаясь в рамках субъективно-
идеалистической конструкции, Риккерт все же продви¬
5*4

гается к ее границам благодаря своей концепции огра¬
ниченности сознания в себе — с тем чтобы избежать со¬
липсизма — и благодаря построению абсолютно значи¬
мого царства ценностей. Таким путем, благодаря вклю¬
чению воли, через посредство должного, в теорию по>-
знания он расчистил внутри неокантианства путь к раз¬
рушению буржуазной рациональности.
В то время как неокантианство застывает в схолас¬
тике метафизических понятий, неогегельянство идет
дальше. Оно также сохраняет субъективный идеализм,
толкует Гегеля в духе Канта, что особенно характерно
для позднего Виндельбанда, И. Кона, Т. Литта, ирра-
ционализирует его — Кронер, Либерт; отказывается от
диалектики в пользу иррациональной парадоксии фило¬
софии жизни — Глокнер; и, наконец, ведет к провозгла¬
шению мистики как следующей ступени философии —
Гаммахер. При этом неогегельянство менее самостоя¬
тельно, скорее это постановка диалектических проблем,
продиктованных реальностью, но взятых из арсенала
кантианства и связанных в то же время в основном с
философией жизни. В принципе здесь происходит имен¬
но такое же развитие.
Философия Дильтея, как и субъективный идеализм
вообще, есть прежде всего философия имманентности
сознания. И все же она делается текучей, расцвечивает¬
ся благодаря использованию понятия «жизни» как объ¬
ективной всеохватывающей деятельности и обусловли¬
вающей все духовное производство взаимосвязи бытия.
В этом понятии «жизни» сливаются психологические и
биологические моменты. По мере того как Дильтей пы¬
тается вывести убеждение в реальности внешнего мира
из переживания противодействия, а в результате 'преоб¬
разует объективную реальность в способ переживания,
«жизнь» исподволь превращается в иррациональное,
нематериальное объективное существование. Причем
функция субъективного идеализма в теоретико-познава¬
тельной аргументации — и это типично — состоит в том,
чтобы опровергнуть материализм и субъективизировать
всякое познание, направленное на объективные законо¬
мерности. И наоборот, «понимание» тогда становится
основным подходом к «жизни». Если философия жизни
Дильтея является скорее подступом к нему, пытаясь по¬
зитивистско-агностически уклониться от высказываний
5&

о мире и избежать «метафизики» в неокантианском
смысле, то у Ницше постановка вопроса становится все
более определенной.
В теории познания Ницше — радикальный субъекти¬
вист и релятивист. Он делает «жизнь» как действующий
субъект субъектом познания, интерпретирует эту «жизнь»
как волю к власти и гипостазирует ее, превращая в бы¬
тие. Здесь он соприкасается с объективным идеализмом,
который, однако, не конструируется здесь через утвер¬
ждение мышления, мысли, в качестве абсолюта, а яв¬
ляется волевым и эмоционально-аффективным моментом
души.
Понятие жизни у Георга Зиммеля также вполне
увязывается с его релятивистским субъективным идеа¬
лизмом кантовского толка. Здесь жизнь также — но еще
более формально, чем у Ницше,— превращается в нечто
всеобъемлющее, включающее объект и субъект, но
имеющее своим символом лишь субъект. Здесь также
налицо, с одной стороны, противодействие материализ¬
му в теории познания, с другой — переход к псевдообъ-
ективным определениям, которые, как это было уже по¬
казано, и возвышают у Зиммеля специфический общест¬
венный опыт до сущности жизни, проявляющейся одно¬
временно в качестве биологической жизни.
В целом для философии жизни характерно, что в тео¬
рии познания она остается субъективным идеализмом,
«трансрациональным априоризмом» (Лерш). В то же
время подобно всякому объективному идеализму она
делает из неопределенной объективности жизненного по¬
тока 'свою псевдообъективность. Этот эклектизм и отли¬
чает ее от объективного идеализма гегелевского типа.
Для последнего бытие было рационально познаваемым
и самопознающим духом, ибо оно есть разум, идея.
Поскольку же в философии жизни бытие толкуется ир¬
рационально, субъективный идеализм выступает как
разрушение рациональности процесса познания и в то
же время как исходный пункт специфически иррацио¬
нальных методов.
Путь феноменологии также весьма характерен. Гус¬
серль исходит первоначально из позитивистских пози¬
ций и, пытаясь доказать объективность познания, при¬
ходит к феноменологическому методу, который выносит
за скобки вопрос о реальности вообще и рассматривает,
586

с другой стороны, всеобщее как «чистую сущность». Он
приходит к платонизму, утверждающему всеобщее, сущ¬
ность как идеально и совершенно очевидно данное. Сущ¬
ность снова включается в сознание через свойственную
неокантианству постановку вопроса, направленную к то¬
му, чтобы раскрыть трансцендентальную конституцию
феномена в субъективности. Этот субъективизм и приво¬
дит Гуссерля к концепции абсолютной субъективности,
которая исподволь превращается в божественную субъ¬
ективность: «эгология» становится гностикой. Вопрос о
достоверном, поставленный по «жизненной необходи¬
мости», находит свой ответ у бога в «первоначале»
(Ursprung) собственной души.
Субъективно-идеалистическая основная позиция Гус¬
серля столь же однозначна, как и у Беркли, как бы она
ни отличалась от него в частностях.
«Феноменология в целом, — говорит Гуссерль в
«Формальной и трансцендентальной логике», — являет¬
ся не чем иным, как научным самосознанием трансцен¬
дентальной субъективности, которое вначале происходит
непосредственно, даже с известной наивностью, потом же
критически настраивается на логос ее самой, самосозна¬
нием, идущим от факта к сущностной необходимости, к
«пралогосу», от которого ведет происхождение все про¬
чее логическое... Вся критика логического познания, ло¬
гики творящего, да и — уже опосредованная логи¬
кой— критика познания во всех видах наук как феноме¬
нологический результат является самотолкованием
субъективности, осмысливающей свои трансценденталь¬
ные функции. Все объективное бытие, вся истина имеет
основу своего бытия и познания в трансцендентальной
субъективности... Если эта субъективность осуществляет
самопознание систематически и универсально — то есть
как трансцендентальная феноменология, — то она нахо¬
дит... как бы конституированным в себе самой все «объ¬
ективное» бытие и всю объективную истину...» 106 Воз¬
врат к «абсолютному Ego» повторяет аргумент Беркли:
«Трансцендентный мир, с которым люди связаны и в ко¬
тором они сообщаются друг с другом и со мной как г
человеком, в котором они познают друг друга, думают,
106 Edmund Husserl, Formale und transzendentale Logik,
Halle, 1929, S. 242.
587

действуют, творят, rte прекращается в результате Моего
феноменологического осмысления, не обесценивается, не
изменяется, а лишь познается»107.
Все остается так, как оно есть. То, что здесь прояв¬
ляется как понимание, есть простое утверждение.
Однако Гуссерль на этом не останавливается, он
идет дальше «назад», он открывает — а как же может
быть иначе! — именно традиционное и конвенциональное
содержание религиозного сознания как последний ответ
на затруднение, для преодоления которого он ищет «са-
моизбавления» на пути феноменологического познания.
«Наиболее существенные из всех вопросов, — пишет
он позднее, — ...это все же метафизические, они касают¬
ся рождения и смерти, последнего бытия «Я» и объек¬
тивированного как человеческий мир «Мы», теологии,
которая в конце концов ведет назад, в трансценденталь¬
ную субъективность и в свою трансцендентальную исто¬
ричность, и, разумеется, как самого высшего,— бытия
бога как принципа этой теологии и смысла этого бытия
в отношении бытия первого абсолюта, бытия моего
трансцендентального «Я» и открывающейся для меня
трансцендентальной всесубъективности. Сюда же отно¬
сится «конституция» мира как принадлежащего нам —
говоря от бога, постоянное творение мира в нас, в на¬
шем трансцендентальном, последнем, истинном бытии» 108.
Путь Гуссерля совершенно однозначен, он идет от
субъективного идеализма к мистическому объективному
идеализму, теологически разрушающему этот субъек¬
тивный идеализм, интегрирующему субъективное, кон¬
центрирующемуся в понятии бога. Он ведет от абсолю¬
тизации субъективного «трансцендентального сознания»
к гипостазированию второго абсолюта как основы для
этого сознания.
У Макса Шелера феноменологический метод с само¬
го начала ставится на службу теологической и волюнта¬
ристской онтологии, его функция заключается в том,
чтобы придать быстро меняющейся спекуляции ценность
«О1рипи1нально1го» видения. На католическом этапе Ше-
107 Там же, стр. 243.
108 Цит. по: Alwin D i е m е г, Die Phanomenologie und die
Idee der Philosophic als strenge Wissenschaft, in: «Zeitschrift fur
philosophische Forschung», Bd. XIII, S. 248 f.
588

лер признавал реальность мира как реальность бога, на
послекатолическом он развивает волюнтаристский ква¬
зипантеизм, дуалистически охватывающий дух и порыв
как космические силы. «Это старая мысль Спинозы, Ге¬
геля и многих других, что первосущее становится
внутренне присущим человеку посредством акта, подоб¬
ного тому, когда человек видит себя основанным в
нем»109. Это «знать-себя-основанным» есть «лишь ре¬
зультат... активного подведения центра нашего бытия к
идеальным требованиям бога и попыток исполнить их,
а в процессе их исполнения создать прежде всего воз¬
никающего из первоначала «бога» как возрастающее
проникновение духом и порывом»110. Эта последняя
принципиальная мысль Шелера, которая не имеет ника¬
кого отношения ни к Спинозе, ни к Гегелю, а в лучшем
случае карикатурно повторяет Шеллинга, именно и
представляет переход от схоластики августинианского
толка, подкрашенной философией жизни, к мистицизму,
по-прежнему религиозному, но повернутому к активизму.
Хайдеггеровская мифология бытия уже была охарак¬
теризована. Его «поворот» есть поворот от экзистенциа¬
листского субъективного идеализма, который приписы¬
вает теоретико-познавательному субъекту «экзистенцию»
в виде абстрактно взятого христианского представления
о душе и наделяет его психологическими свойствами
(страх, забота и т. д.), к мистическому объективному
идеализму, причем бытию придаются личностные каче¬
ства ужасного, насильственного, впрочем, также и бла¬
гого и т. д.
Его субъективно-идеалистический исходный пункт
терминологически замаскирован, старый -принцип кор¬
респонденции кажется раздвоенным, с одной стороны,
как «бытие-в-мире» в виде сущностного состояния чело¬
веческого «существования», причем «мир» именно сущ¬
ностно поглощается существованием, с другой же сторо¬
ны, — в мистическом отношении экзистенции и бытия,
причем в процессе развития Хайдеггера центр тяжести
меняется.
Ясперс выносит за скобки — посредством «утвержде¬
ния сознания» — действительный мир как явление, как
109 М а х Scheier, Die Stellung des Menschen im Kosmos,
Munchen, 1947, S. 84.
110 Там же.

мир, исчезающий между душой и богом, между экзис¬
тенцией и трансценденцией. И здесь формально налицо
то же раздвоение принципа корреспонденции, но лишь
в том смысле, что тривиальная принципиальная коорди¬
нация Авенариуса получила теперь более высокое ми-
стериозное освящение. С другой же стороны, все точные
определения исчезают в безграничном движении духа.
Ясперс сочиняет мистическую религию без церковной
догматики, его система включает релятивизм и получает
определенность лишь в антиматериализме.
Для томизма положение 'дел очевидно. Некоторые
соображения могут быть высказаны относительно онто¬
логии Николая Гартмана. Преодолевая неокантианство,
Гартман, усвоив пропагандировавшийся Шелером есте¬
ственный взгляд на мир, основанный на методе фено¬
менологического наблюдения, опровергает субъективный
идеализм с помощью аргументации в пользу объектив¬
ного существования внешнего мира, продолжающей «во-
люнтативный реализм» Макса Шелера, путем подчерки¬
вания эмоциональных актов, в которых реальность со
всей жестокостью «идет нам навстречу». Однако естест¬
венное рассмотрение мира — при ближайшем изуче¬
нии — оказывается абсолютно не соответствующим по¬
ложению дел, так Гартман развивает онтологию расслое¬
ния мира. Феноменально понимаемые различия между
мыслью и мыслящим мозгом приводят его к конструк¬
ции системы слоев, которая ведет от дорсального мате¬
матического бытия через неорганическое к органическо¬
му, к психическому и духовному бытию. Фиксация про¬
стой видимости ведет здесь к выдумыванию сущностей,
к субстанциальным конструкциям, которые при всех
терминологических различиях именно в отношении по¬
знания общества достигают того, чего достигает в этом
всякий идеализм. Так, этика Гартмана превращается в
учение о ценностях, приписывает ценностям идеальное,
независимое от субъекта бытие. Только весьма странно,
как затем эта прославленная идеальность расписывает
в высшей степени своеобразные добродетели и достоин¬
ства хозяйства консервативной буржуазии. Какие бы
серьезные аргументы ни выдвигал Гартман, в частности,
против субъективного идеализма, как бы метко ни кри¬
тиковал он теологию и как бы далек ни был от теологиз-
мов, его система носит эклектический характер, его реа¬
590

лизм — это реализм иллюзии, реального утверждения
того, что кажется реальным. В принципе здесь с ним
сближаются такие «критические реалисты», как Бехер и
Венцль, которые занимаются онтологической метафи¬
зикой старого вида: Бехер—с гипотетическим допуще¬
нием бога, Венцль — с католическими выводами, пред¬
ставляющими в то же время молчаливое допущение
бога.
Мифологизирующая философия жизни Людвига
Клагеса, мистическая философия культуры графа Гер¬
мана Кайзерлинга, идеалистическая «метафизика» Мак¬
са Вундта, эклектически-идеалистическая философская
концепция Шпрангера, склонившаяся в конце концов
перед теологией, — все они столь же характерны для
этого поворота, как и философская линия расизма —
от философии Чемберлена, смешивающей те же кантов¬
ские и религиозные моменты, вплоть до Розенберга, ко¬
торый, как деликатно выразился один фашистский исто¬
рик философии, устремлен «к иррационализму жизни,
связывающему веру в могущество крови толкованием
действительности как проявления бога в нас и через нас
самих»111, причем и эта философия сохраняет свой кан-
товски аргументированный агностицизм. К этой рубрике
относятся, наконец, и «реализм» Боймлера, который вы¬
двигает грубо циничную мифологию политической «реаль¬
ности», и Герман Шварц, предпринявший попытку син¬
теза мистики Эккарта и «немецкого переживания кро¬
ви» в виде философии нацистской общности. Difficile cst
satiram non scribere * *.
Поворот к объективному идеализму не всегда может
быть легко обнаружен. Это, во-первых, результат того,
что сохраняется, как было показано, субъективный идеа¬
лизм, а во-вторых, потому, что этот идеализм в боль¬
шинстве случаев отрицает свой характер, что он маски¬
руется, что иррациональность утверждаемой действи¬
тельности скрывает ее идеальный характер, что фантас¬
тика преподносится в виде реальности, используя при
этом вновь возродившееся утверждение о том, что идеа¬
лизм XIX века, «философия сознания XIX века», а так¬
111 Gerhard Lehman, Die deutsche Philosophic der Gegen-
wart, Stuttgart, 1943, S. 516.
* Трудно не написать сатиру. — Ped.
591

же материализм должны быть преодолены, что следует
преодолеть даже субъективистскую «метафизику нового
времени» и дать возможность говорить об истинном бы¬
тии. Этому отвечают и методы крайне интимного сбли¬
жения с действительностью, по крайней мере по направ¬
ленности. Однако подход к действительности остается
по ту сторону науки и рациональности. Но каковы бы
ни были частные определения — всплывают ли в качест¬
ве последней основы мира бог, иррациональная жизнь,
квазиперсональное бытие, мистическая трансценден-
ция — здесь налицо объективный идеализм. В этих оп¬
ределениях олицетворяется общее понятие последней
высшей силы, от которой должна зависеть вся реаль¬
ность, как фантастический образ действительной силы,
стоящий над жизнью. То, что является продуктом дей¬
ствительной материальной жизни общества, оказывается
ее творцом. То, что представляет собой самостоятельный
мифологизированный результат человеческой деятель¬
ности, выступает как чуждая сила и внеобщественная
первопричина жизни. Субъективный же идеализм сохра¬
няется при этом в теории познания и в понимании обще¬
ства. Таким образом, то, что отражает бытие, стано¬
вится его демиургом. Отчужденность придает ему ха¬
рактер религиозно-чуждого, деспотичного, стоящего вне
познаваемой закономерности. Имевшаяся в буржуазном
рационализме, как и в идеалистической диалектике,
убежденность в закономерности всей реальности и в ее
познаваемости полностью отрицается. Отрицаются в
принципе и идеал научной философии, а вместе с ним
и претензии на научное мировоззрение. Вопреки извест¬
ным исключениям, например Гартман, главная тенден¬
ция идет в направлении к видению мира, «более высоко¬
му, чем любой разум». Типично положение Германа
Херригеля, которое характеризует процесс в целом:
«Бесконечность всеобщего, в которое погружена идея,
тонет и возникает другая бесконечность: бесконечность
нерационального, единичного, элементарного, роково¬
го»112 *. Легко понять, как этому иррационализму проти¬
востоит позитивистское разделение единичного и субъек¬
тивизация всеобщего. Если мы возьмем самую, кроме
112 Hermann Н err i gel, Der Mensch in der Wirklichkeit,
in: «Blatter fur deutsche Philosophic», Bd. XVI, 1942, S. 43 ff.
W

схоластики, процветающую «школу», феноменологию,
то ее развитие весьма удачно характеризуется в крити¬
ческой статье Альвина Димера.
Димер в своей статье характеризует феноменологию
как вид гностики, как школу, а группы, на которые она
раздроблена, как гностические общины: «Первоначаль¬
ный позитивистский возврат к вещам, как таковым, ста¬
новится, таким образом, мистическим возвратом к пра¬
родительницам, становится мистическим видением не
только абсолюта, как такового, но сущностное виде¬
ние вещей становится видением всех вещей в боге».
В ходе развития феноменология превращается в проти¬
воположность первоначальной программы: «Феномено¬
логия, напротив, стала сегодня религиозно-гностическим
откровением, «открытием», призывным словом и т. д.
скрытого абсолюта, логоса» 113.
Следует лишь заметить, что Димер полагает, будто
этих последствий, которые он правильно характеризует,
хотя и не схватывает их социально-исторических связей,
он может избежать, делая выбор в пользу позитивист¬
ской, нейтральной феноменологии, которая отказывается
от того, чтобы определять сущность сущего, и исполь¬
зует для этого аксиоматику всевозможных метафизиче¬
ских школ. Однако этим лишь воспроизводится исход¬
ный пункт Гуссерля, так что старая игра с чуть заме¬
ненными картами может начаться вновь.
Поворот к объективному идеализму не только приво¬
дит к теоретической общности с религиозным мировоз¬
зрением. По существу, он включает ее, и это выступа¬
ет все более отчетливо в ходе развития. Вначале про¬
являются весьма противоположные варианты, которые
соответствуют различным традициям. Так, в биологиче¬
ских концепциях — у Ницше, Шпенглера и т. д. — мож¬
но видеть пародию на старое буржуазное представление
о природе, которая благодаря пантеизму и мистической
традиции столь же обожествлялась, сколь и демонизи¬
ровалась. Потом начинают действовать возникшие в
прошлом из христианства традиции классического идеа¬
лизма, и в то же время активизируется традиционное
христианство. Этот поворот к иллюзорной объективности 115
115 Alwin Di erne г, Die Phanomenologie und die Idee der
Philosophic als strenge Wissenschaft, a. a. O., S. 249.
§93

характеризует не только «содержательность» идеализ¬
ма; ее непосредственная специфическая функция состо¬
ит в том, чтобы закрепить классовые иллюзии буржуа¬
зии, укоренить иллюзии ее господства в потустороннем
мире, во внеисторическом, в лежащем вне общества,
обеспечить им устойчивость, стабильность, не подвер¬
женную течению событий и классовым боям, и добиться
этим объективно гарантированного смысла жизни.
Чем сильнее действительные общественные процессы
разрушают эти определенные содержания, тем фантас¬
тичнее их утверждения, с тем большим усердием окружа¬
ется капитализм этим орелом святости. И тем сильнее
как стихийная потребность в мировоззренческой самоин-
терпретации и ориентации, так и потребность в господ¬
стве.
Эдуард Шпрангер писал, когда он еще верил в ил¬
люзию преодоления мировоззренческого и социального
кризиса с помощью вполне традиционных средств: «Все
мы — Риккерт, феноменологи, направление, примыкаю¬
щее к Дильтею,— встречаемся на большой арене во¬
круг безвременного в историческом, вокруг сферы чув¬
ства и его исторического выражения в возникающей
конкретной культуре, вокруг теории ценностей, которая
ведет за пределы чисто субъективного»114 115. И он видел
этот путь, ведущий к основанному на всеобщей связи,
разумному и нормирующему порядку, в '«новой» филосо¬
фии духа, которую следует еще создать и которая будет
развиваться посредством толкования Гегеля. Даже по¬
сле второй мировой войны он еще находит источники
святости в глубине связанной с богом души 115. Эта объ¬
явленная и утверждаемая Шпрангером философия духа
впоследствии была существенно разрушена, сломана эк¬
зистенциализмом. Последний выступил непосредственно
как «реализм» экзистенции против «натурализма» и
«идеализма», 'претендуя на то, чтобы быть третьей пар¬
тией, причем под первой он понимал материализм и по¬
зитивизм, которые якобы сводят человека к внешней
природе, а под второй — рационалистический идеализм,
сводящий человека к всеобщему. Это имело демагогиче¬
ский характер. Экзистенциализм сводил человека к «кон¬
114 .Eduard Spranger, Lebensformen, 3. Aufl., S. 399.
115 Eduard Spranger, Leben wir in einer Kulturkrise?,
a. a. O., S. 2L
594

кретной» экзистенции — в действительности к пустейшей
всеобщности — как простому самосознанию и в то же
время абсолютизировал его психологические случайнос¬
ти. В результате идеализм идет к крайнему иррациона¬
лизму.
Отсюда чрезвычайно характерно, что вначале весьма
действенный шаг — формулирование кризисных настрое¬
ний, подчеркивание одиночества, нужды, покинутости и
опустошенности чувств индивида, угроза его «собствен¬
ному бытию», его «истинному бытию» в бессмысленном
и чуждом мире — мог стать для философии существова¬
ния лишь исходным пунктом и переходным моментом,
потребностью, за которой последует объявление о спа¬
сении. Это было обозначено уже у Ясперса и Хайдегге¬
ра. У первого оно привело к «метафизике», у второго —
к мифу бытия. Благодаря этому возникают теологиче¬
ские предпосылки понятия экзистенции.
Буржуазия именно как класс нуждается в мировоз¬
зрении, которое создает иллюзию сохраняющегося по¬
рядка в мире и ценностях и придает жизни смысл в ус¬
ловиях капитализма, ставших бессмысленными перед
лицом истории. Исходя из социально-психологических
традиций этого класса, индивид также нуждается в
спасительном исцелении от своей слепо переживаемой
нужды. И наконец, для защиты классового господства
и для проведения в жизнь империалистических интере¬
сов он нуждается в мировоззрении, которое придает
контрреволюционным и агрессивным действиям добрую
совесть и высшее освящение.
Отто Фридрих Больно»в .впоследствии — уже под вли¬
янием государственно-официозного аспекта «позитив¬
ной» философской позиции, как этого требовал гитле¬
ровский фашизм — пишет об экзистенциализме сле¬
дующее: «Граница, на которой экзистенциализм должен
прорваться из себя и через себя самого, находится на
переходе от отчаяния к новой вере. Если в кризисные
времена чрезвычайного отчаяния возврат к чистой экзис¬
тенции может быть последним убежищем, то создание
нового бытия достигается все же только за счет силы
вновь приобретенной веры»116. Очень показательно, что
116 Otto Friedrich Bollnov, Existenzphilosophie, Stutt¬
gart, о. J., S. 429.
595

«создание» гитлеровско-фашистского «нового бытия» ос-
новывалось в целом именно на вере, но не на знании.
Требования Вольнова были выполнены не только зачи¬
нателями экзистенциализма, следовавшими как бы пред¬
метной логике исходного пункта, теологической концеп¬
ции экзистенции, — он был развит «конструктивно» даль¬
ше его последователями, особенно политически актив¬
ными деятелями, находившимися на службе гитлеровско¬
го фашизма, например Хайзе, Боймлером и др.
Это постоянно возобновляющееся воссоздание иллю¬
зорной объективности доказывает не только ее социаль¬
но-психологическую необходимость для буржуазии, оно
показывает, что переход к объективному идеализму сам
порожден социальным насилием, являясь в конечном
итоге результатом классовой борьбы и ее последствий.
Причем характерно, что эта иллюзорная объективность
все более принимает традиционно-христианский харак¬
тер, что при этом активизируются докапиталистические
традиции. Герхард Крюгер после падения гитлеровского
фашизма заявил следующее: «Только в присутствии бо¬
га мы имеем направляющее начало для нашего мышле¬
ния, в нем нам дана вселенная как целое, а вместе с на¬
шим местом в этом целом — смысл нашего бытия»117.
В биологическом мистицизме имеется еще один ру¬
диментарный элемент, направленный на поиски цели¬
тельных свойств в действительной, хотя и целиком ми¬
стифицированной и мифологизированной жизни, а имен¬
но тенденция к «самоискуплению». Здесь, однако, соз¬
нание бессилия и вместе с тем фантастика сверхсилы
достигают крайней точки, хотя и не в результате инсти¬
туциональной традиции католической церкви, а в резуль¬
тате самого философского движения. Это последнее на¬
чинало с ницшеанского религиозного заявления о смер¬
ти бога. Эрзацмистерия потерпела крушение во второй
мировой войне. На этом мировоззренческая фантазия ис¬
черпывается, и напряженность идеи направляется на
возрождение древнейшего подгнившего традиционного
кредо — quia absurdum. Философия приготовляет для
нее путь, превращаясь в схоластику.
117 Gerhard Kruger, Grundfragen der Philosophic, S. 268.
596

8.	ИРРАЦИОНАЛИСТИЧЕСКИЕ МЕТОДЫ
КАК ЭМОЦИОНАЛЬНОЕ ОТНОШЕНИЕ
К ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ
Повороту к объективно-идеалистическому мировоз¬
зрению соответствует и поворот в философской мето¬
дологии, которая узаконивает иррационалистический
характер этого идеализма. Он выражается в поисках
иррационалистических методов, то есть таких методов,
которые в ‘противоположность научному познанию носят
интуитивистский, эмоционально обусловленный харак¬
тер, направленный на внешнее или внутреннее открове¬
ние, и которые обеспечивают как бы непосредственный
подход к мистифицированной реальности по ту сторону
эмпирической и рациональной науки. Примечательна их
неконтролируемость, их претензия на то, чтобы способ¬
ствовать более высокому уровню познания, лежащему по
ту сторону мирской науки и преодолевающему вульгар¬
ную эмпирию и рассудочность. Различные методы при¬
водят к фетишизации «непосредственности» — от непос¬
редственности простого чувственно данного вплоть до
непосредственности мнимого откровения, от непосредст¬
венности эмоциональной ступени познания вплоть до
личного прямого общения с мистифицированным объек¬
том. То, что в действительности выступает как историче-
ски-социальный продукт человеческой деятельности, про¬
является, таким образом, в непосредственности чуждо¬
вещной данности: таким путем отношения вторгаются
в глубь субъективной сферы как чуждая сила. Ибо эти.
методы — методы не только мистификации, но и при¬
способления как бессильного эмоционального поведения.
Это означает в то же время фиксацию сознания на пер¬
вом и самом непосредственном опыте, с одной стороны,
исключающую его порыв к научному познанию, а с
другой — прокладывающую пути к мистификации внут¬
ренних связей.
Итак, эта непосредственность является непосредст¬
венностью лишь с психологической точки зрения. В дей¬
ствительности же во всех этих содержаниях сознания
речь идет о синтетическом продукте общественного по¬
ведения, опыта, застывшего в предрассудках и фантаз-
мах, об остатках традиционных содержаний, которые
как общественная традиция представляют как бы само¬
597

стоятельную консервативную силу. Общее между ними
состоит в том, что они требуют от субъекта не напря¬
женности разума, а пассивно покорного поведения, а в
отношении содержания откровения — не столько крити¬
ческого мышления, сколько подражания, исполнения,
послушания и веры.
Для философских методов субъективного идеализма
характерен призыв к «естественному» взгляду на мир,
который онтологизирует и метафизически раздувает
идеалистически интерпретируемое отношение субъекта-
объекта в теории познания и переносит акцент на «са¬
мовыражение», 'производное от иллюзорного объекта,
впадая, таким образом, в противоречие с откровенным
субъективизмом. Наиболее крайние формы подобного
рода «объективности» мы находим в теологической кон¬
цепции, которая подразумевает божественное открове¬
ние, с тем чтобы -потом, с помощью спекуляции, суметь
достичь сферы схоластической систематики. Переход от
субъективного идеализма к иррационалистской онтоло¬
гии осуществляется в теории познания через методы
«понимания», как их развивает Дильтей, и через «сущ¬
ностное вйдение» Гуссерля. 'О чем, собственно, идет
речь, что ранее программно уже было рыражено как
суть совокупного движения — это сформулировано Ниц¬
ше еще в его раннем сочинении о происхождении траге¬
дии. Именно здесь особенно видно, как кажущиеся столь
абстрактными теоретико-познавательные вопросы ока¬
зываются вопросами классовыми. Ницше высказал это
наивно. Поэтому на этом вопросе, хотя бы и кратко,
следует остановиться.
В этом сочинении Ницше, ссылаясь еще на Шопенга¬
уэра и прославляя Вагнера как героя национального
культурного обновления, толкует всю культуру XIX века
как аналог поздней александрийской культуры, как од¬
ряхлевшую псевдокультуру и противопоставляет ей иде¬
альный образ дионисийской эстетической культуры. Со¬
крат представляется ему первым декадентом, зачинате¬
лем либеральной теоретической александрийской культу¬
ры, которая разрушила миф с помощью рационалистиче¬
ской науки. Прислушаемся к его аргументации: «Нельзя
скрывать от себя, однако, всего того, что кроется в лоне
этой сократовской культуры. Оптимизм, мнящий себя
безграничным! Раз так, то нечего и пугаться, когда соз¬
598

ревают плоды этого оптимизма, когда общество, про¬
квашенное вплоть до самых низших слоев своих подоб¬
ного рода культурой, мало-помалу начинает содрогаться
от пышных вожделений и сладострастных волнений, ког¬
да вера в земное счастье для всех, когда вера в воз¬
можность такой всеобщей культуры знания мало-помалу
перекидывается в грозное требование такого алексан¬
дрийского земного счастья... И заметьте это: александ¬
рийская культура нуждается в сословии рабов, чтобы
иметь прочное существование; но она отрицает, в своем
оптимистическом взгляде на существование, необходи¬
мость такого сословия и идет поэтому мало-помалу на¬
встречу ужасающей гибели, неминуемой, как только эф¬
фект ее прекрасных, соблазнительных и успокоительных
речей о «достоинстве человека» и «достоинстве труда»
будет окончательно использован. Нет ничего страшнее
варварского сословия рабов, научившегося смотреть на
свое существование как на некоторую несправедливость
и принимающего меры к тому, чтобы отомстить не только
за себя, но и за все предшествующие поколения»11'8.
Нетрудно увидеть, что здесь в форме критики куль¬
туры дается ответ на вопросы классовые и что сделан¬
ный им вывод связан с восприятием им опыта Париж¬
ской коммуны. Ницше критикует демократическую и ли¬
беральную идеологию равенства за то, что она будто
бы прикрывает эксплуатацию и благодаря своему опти¬
мизму и учению о равном достоинстве и равных правах
всех людей внушает «рабскому сословию» мятежный
дух. Он выступает в защиту открытого рабства, которое
силой утверждает и идеологически подкрепляет право
господина на раба. Он первый философ белого террора.
Легко также понять, что Ницше фактически раскрывает
действительную лживость либеральной идеологии — но
он делает это в интересах и во имя увековечивания бур¬
жуазного господства, эксплуатации пролетариата, в фор¬
ме, опять-таки идеологизирующей эти отношения.
Именно в этой связи Ницше переключается и на те¬
оретико-познавательные вопросы. Следуя Шопенгауэру,
он мистифицирует противоречие между явлением и сущ¬
ностью, оспаривает, ссылаясь на субъективно-идеалисти- 118
118 Фридрих Ницше, Рождение трагедии. Из посмертных
произведений (1869—1873), т. I, М., 1912, стр. 125—126.
599

ческие и агностические аргументы, действительное ма¬
териалистическое познание и утверждает сущность дио¬
нисийского мира, достигаемую лишь интуитивно, тол¬
куемую насильственно-волюнтаристски,— то, что позже
он превратил в бытие как «волю к власти».
Здесь мы и подходим к его теоретико-познавательной
аргументации. Сократ для Ницше является «первооб¬
разом теоретического оптимизма», который, «опираясь...
на веру в познаваемость природы вещей, приписывает
знанию и познанию силу универсального лечебного сред¬
ства». Научное познание является здесь для Ницше
только иллюзией: «...глубокомысленная иллюзия... та не¬
сокрушимая вера, что мышление, руководимое законом
причинности, может проникнуть в глубочайшие бездны
бытия и что это мышление не только может познать бы¬
тие, но даже и исправить его» 119. Поэтому он, странно,
превратно понимая Канта, прославляет его как фило¬
софа, которому будто бы удалась «победа над скрытоле-
жащим в существе логики оптимизмом, который в свою
очередь представляет подпочву нашей культуры» 12°.
Принципиальная неисправимость «бытия», порожден¬
ная классовым строем, выступает здесь как программа
Ницше, которая была сформулирована позже в «Вечном
возвращении равного». И именно она должна быть охра¬
няема посредством обесценивания логики, чьи опасные
выводы он разглядел у парижских коммунаров посред¬
ством обесценивания всякого познания. И интеллекту¬
альное поведение, которое он ставит на их место, яв¬
ляется эмоциональным, упоительным переживанием, как
бы мифическим единением с мировой основой, которая
и есть алчная, умертвляющая и порождающая жизнен¬
ная воля 121.
Этот «гармонический» переход от антикоммунисти¬
ческого аффекта к иррационалистски мотивированному
активизму насилия, от сознания угрозы буржуазному
обществу через разрушение буржуазно-демократической
и либеральной в собственном смысле идеологии и отказ
от нее через отказ от буржуазной веры в науку и рацио¬
нализм к мифологизирующему обскурантизму — все
это делает Ницше чрезвычайно типичным.
119 Там же, стр. 109, ПО.
120 Там же, стр. 120-
121 См. там же, стр. 71 и след., 140 и след., 155—156.
600

Он первым в современной буржуазной философии от¬
крыто связал классовые и теоретико-познавательные во¬
просы. Он высказал тайну полного поворота в методоло¬
гии: «неизменность» этого социального бытия требует
метода, оставляющего это бытие непознанным, метода,
воспринимающего эмоционально-созерцательно одну
лишь его поверхность. Отсюда берет начало, еще в про¬
тивоположном содержании,— выдвижение так называе¬
мых дескриптивных методов, которые уже в самой сво¬
ей постановке сводятся и в отношении внешнего, и в от¬
ношении внутреннего опыта к воспроизведению непо¬
средственно «данного», видимости.
В этой связи опять-таки важно понять не только
ущерб, который наносится субъективным идеализмом и
агностицизмом рациональному познанию основных внут¬
ренних общественных связей материального бытия. Ра¬
циональность не просто отрицается, но она сводится к
тому, чем она сама выступает в буржуазной практике,—
К техническому отношению цели и средства, <к средству,
направленному на иррациональные цели, она технизи¬
руется и инструментализируется. Именно поэтому субъ¬
ективно-идеалистическая интерпретация всеобщего поз¬
воляет превращать его в инструмент лишь субъективно¬
го метода, как это было показано уже на примере по¬
зитивизма. Именно это, однако, нисколько не противо¬
речит, по сути дела, смыслу иррационализма, а скорее
содержится в нем.
Наиболее характерной личностью для такого перехо¬
да является Макс Вебер. Из его концепции, заимствован¬
ной у Риккерта, Зиммеля и Дильтея, следует «невозмож¬
ность научного представления практических позиций,
исключая случаи исследования средств для заранее
твердо заданной цели, ибо различные системы ценнос¬
тей мира находятся в непрекращающейся борьбе друг с
другом» 122.
Это программное положение предполагает теорию
познания Вебера. Она носит субъективно-идеалистиче¬
ский характер. В то же время она объективирована в
предмете социальной науки. Этот предмет представляет
социальное действие, определяемое Вебером не по его
22 Max Weber, Wissenschaft als Beruf, in: Max Weber,
Gesammelte Aufsatze zur Wissenschaftslehre, Tiibingen, 1922, S. 545.
601

объективному содержанию и связям, а в соответствии
с его субъективным мотивом, с полагаемым им «смыс¬
лом». Эта мотивация, по его мнению, может быть ясно
понята и определена, исходя из мотива «смысла» дейст¬
вия. Вебер варьирует философию Риккерта, особенно его
учение о ценностях, придавая ему двойственный смысл.
С одной стороны, значимые ценности имеют определяю¬
щее значение только для социолога при выделении им
существенного из «иррационального потока жизни», с
другой же стороны, действия людей в конечном счете
определяются ценностными решениями, которые не могут
быть рационально-научно узаконены. В противополож¬
ность им наука свободна от ценности. Поэтому практи¬
ческие позиции в общественной борьбе не могут быть
научно обоснованы, можно лишь указать средства и
шансы осуществления данной цели. Познание, таким об¬
разом, сводится к техническому инструменту, служаще¬
му упорядочению иррационального -многообразия пос¬
редством субъективно-идеалистического толкования все¬
общего, оно становится инструментом для не подлежа¬
щих ее суждению решений по поводу действия, ирра¬
ционально в конечном счете мотивированного и происхо¬
дящего в условиях иррациональных связей.
Вебер говорит то, что буржуа делает. Охота за при¬
былью как заданная цель не нуждается в каком-либо
рациональном обосновании. Борьба за сохранение клас¬
сового господства над пролетариатом исходит из само¬
очевидного .признания этого господства. Каждый исхо¬
дит из своих позиций, из своих интересов, преследует
свои интересы в классовой и конкурентной борьбе. Все¬
общая связь, опосредованная через анархию рынка, ос¬
тается для него иррациональной. В идеологическом опос¬
редовании через государство она принимает идеально¬
иллюзорную форму. Здесь высокий уровень рационали¬
зации на отдельной фабрике, в отдельном производст¬
венном организме воспроизводится в анархии целого.
Вебер, будучи идеалистом, идеологизирует моральные и
религиозные мотивы, превращая их в действительные
движущие силы, в то время как они, наоборот, являются
рефлексом действительных движущих сил. Одновремен¬
но с этим они приобретают у него облик чуждых сил:
«Множество древних богов, расколдованных и поэтому
принявших вид безличных сил, выходят из своих гроб¬
602

ниц и стремятся к власти над нашей жизнью и ’присту¬
пают к своей вечной борьбе между собой...»123 «И над
этими богами, их борьбой властвует судьба, но отнюдь
не ,,наука“» 124.
Эти идеи, которые Вебер изложил в виде программы
в своем знаменитом докладе о науке, как профессии,
отвергают науку в пользу объективной «судьбы», «борь¬
бы богов», за которых-де нужно решительно выступать.
Лично Вебер отрицает всякое «видение», относя его к
кино, он находит точные критические слова по поводу
модной романтической религиозности — и в то же время
сам углубляет ее, ссылаясь в политике на харизматиче¬
ского вождя, в мировоззренческом развитии — на про¬
рока и спасителя, и отрицает в принципе возможность
научного познания закономерности общественного раз¬
вития. Ибо именно отношение к целям действия, а вмес¬
те с тем к действительным связям общественной жиз¬
ни— образно говоря, к борьбе богов — он передает то¬
тальной иррациональности. Здесь не место исследовать
свойственную Веберу фетишизацию разделения умствен¬
ного труда, специализации; ясно одно: он превращает
ученого в инструмент стихийной силы и силы стихий¬
ности— в ее технического посредника. А эта рациональ¬
ность иррационалистами вовсе не отвергается: только они
находят пророка и спасителя уже в собственной душе.
И напротив, из посылок Вебера следует, что как раз
усвоение «определяющего» не является делом науки, что
для мотивов поведения имеет значение не познание, а
убеждение, но что эти убеждения приобретают дейст¬
венность не научным, а иным путем.
Освальд Шпенглер высказывает это же грубее: «Соб¬
ственно, целью моей работы был образ мира, в котором
можно жить, а не система мира, которую можно умо¬
зрительно анализировать... Деятельный человек живет
в вещах и с вещами. Ему не нужно доказательств, он их
часто даже не понимает. Физиономический такт — одно
из слов, смысла которого, собственно, никто не понял,—
вводит такого человека гораздо глубже в суть вещей,
нежели это мог бы сделать любой метод, построенный
на доказательствах... Поэтому фактическое стоит в со¬
123 Там же, стр. 547.
124 Там же, стр. 546.
603

вершенно ином отношении к мысли, нежели у всех Си¬
стематиков. У систематика оно составляет мертвый (ма¬
териал, из которого извлекаются законы. У меня же это
примеры, которые освещают пережитую мысль, а она,
собственно, может быть выражена лишь в такой форме.
А так как это не научно, то тут необходима необычай¬
ная сила восприятия...» 125
Необычная сила восприятия проявляется, таким об¬
разом, в ненаучном физиономическом такте как дар ге¬
ниальности, который со своей стороны особенно тесно
связан с «вещами». Настоящее только чувствуется — од¬
нако это настоящее является именно всеобщей связью
фактов: «Центром моего построения служит идея судь¬
бы... Опасность тут в том, чтобы не счесть понятия судь¬
бы лишь за другое обозначение причинного ряда, кото¬
рый действительно здесь содержится, хотя и неприметно.
С этим научное мышление никогда не совладает. Взгляд
на прочувственные пережитые факты блекнет, как толь¬
ко начинают мыслить аналитически. Судьба — слово, со¬
держание которого надо чувствовать... От судьбы путь
идет к трудно постижимому переживанию, которое я
обозначаю как глубинное переживание...» 126
«Судьбе» как иррациональной объективности соот¬
ветствует фокус-покус физиономического такта и чув¬
ство судьбы. О дальнейших конструкциях внутри фило¬
софии Шпенглера говорилось ранее. Здесь остается
лишь возможность amor fati *, уступки непознаваемой,
неопровергаем'ой фактической «судьбе», которая слу¬
жит лишь ‘ обозначением идолопоклонств перед непо¬
стижимыми общественными силами. Эта теория препят¬
ствует их познанию, она непосредственно предполагает
их непостижимость. Мистификация полная. Аподиктич-
ность, с которой Шпенглер объявляет гибель Запада и
приход цезаризма, включает в то же время безгранич¬
ный произвол, который обосновывается историко-реля¬
тивистски, а также мистически в духе философии жизни.
Так, он утверждает, что «...вся картина окружающего
мира есть функция самой жизни, отражение, выраже¬
125 Освальд Шпенглер, Пессимизм ли это?, М., 1922,
стр. 16—17, 19—20.
126 Там же, стр. 20—21.
* —любви к судьбе.— Ред.
604

ние, символ живущей души, взятой сама по себе. По¬
знания и оценки суть такие действия живых людей
(а каких же еще? — В. X.). Для раннего мышления
внешняя действительность есть продукт сознания и по¬
вод для этической оценки: для позднего мышления она в
первую очередь символ. Морфология мировой истории
неизбежно приводит к всеобщей символике... Истины
существуют только по отношению к определенному че¬
ловечеству...» 127
Это субъективный идеализм типа esse est percipi * * в
историзированной и в то же время в мистифицирован¬
ной форме, чье конечное качество обнаруживается в воз¬
ведении «формы» на уровень сущности, а соответству¬
ющего «значения» «формы» — в символ. Затем это ста¬
новится путем к мистике «судьбы» как иллюзорной
объективности. Биологизму Шпенглера скрыто имма¬
нентен религиозный элемент. Он открыто проявляется
в сфере феноменологии, развивающейся по линии от
Гуссерля к Хайдеггеру.
Шпенглеровский интуитивизм груб, открыто субъек¬
тивен и склонен к мифологизированию. И тем сильнее
он действует. Интуитивизм Гуссерля более эзотеричен,
более тонок. Гуссерль исходит из традиционного идеала
философии как строгой науки. Неокантианцы пытались
осуществить этот идеал путем сведения философии к
критике познания и методологии. Вначале эта тенденция
имелась и у Гуссерля. Однако он — в значительно боль¬
шей мере, чем неокантианство,—культивирует сторону,
непосредственно фетишизирующую соответствующую
данность сознания, подчеркивает в познании пассивно
воспринимаемую сторону, вообще сводит в конце кон¬
цов познание к созерцанию, но к внутреннему созерца¬
нию идеальных предметов, поскольку «реальное» для
него случайно, и все это в рамках имманентности со¬
знанию, в рамках субъективного идеализма, ибо пред¬
мет без направленного на него сознания, объект без
субъекта был для Гуссерля немыслим.
В результате предмет философии фактически ограни¬
чивается наличным сознанием, его структурой и содер¬
127 Освальд Шпенглер, Закат Европы, т. 1, Москва —
Петроград, 1923, стр. 48.
* —существовать — значит быть воспринимаемым.— Ред.
6Q5

жанием. При всем антипсихологизме Гуссерля он осно¬
вывается на разных исторически возникших психических
состояниях. Все это методически обстоятельно разрабо¬
танное сущностное видение (следовало бы вспомнить о
проблеме реальности в ее отношении к предмету и Я, о
феноменологической редукции как об обнажении утвер¬
ждающей, конституирующей деятельности сознания как
трансцендентальной субъективности) превращается в
простую фетишизацию содержания данного сознания
или же абстракций этого содержания, и все это благо¬
даря тому, что оно, это видение, отрывает сознание от
реальности, что оно сводит рассмотрение к созерцанию,
сосредоточенному лишь на субъективности, имея иллю¬
зорную цель открыть только в ней последнюю необходи¬
мость и достоверность, источник всех смыслов.
Таков путь к мистицизму. Но Гуссерль не фетишист
переживания, он стремится к рациональному обоснова¬
нию. И если он все же становится основателем специ¬
фического метода иррационализма, то за это следует
благодарить логику его идеалистического подхода, более
того, специфику его феноменологии, которая проникла
в глубь позитивизма. Ибо Гуссерль желает признавать
критерием истины лишь явную очевидность, и внутрен¬
нее созерцание как интуицию, как сущностное видение
он возводит в решающий момент своего метода: не кон¬
струкция предмета, как в неокантианстве Марбургской
школы, а видение «первоначальной» самоданности, ко¬
торая, однако, в свою очередь может быть достигнута
лишь внутри дознания, ибо лишь здесь лежит необходи¬
мость. Но это видение в своей пассивной форме может
воспроизводить лишь данное: и тем изощреннее, чем
больше утверждается очевидность как априорная струк¬
тура и сущностное свойство сознания. Оно реализуется
лишь в субъективной самоинтерпретации. Благодаря
этому открывается дверь для волюнтаризма по мере то¬
го, как из метода созерцания возникает щедро одарен¬
ный сущностный взгляд. Поэтому феноменологическая
школа столь многообразна: в видении способом очевид¬
ности, устанавливаемой каждым данным автором, она
возвещает данность предметов самим себе, видение,
«опыт»; каждый может видеть то, что он в соответствии
со своим желанием имеет намерение видеть. Возмож¬
ность действительного контроля теряется. Шелер видит
606

иначе, чем Хайдеггер и Пфендер, чем Гейгер и Кауф¬
ман; Гедвига Конрад-Мартиус— иначе, чем Эдит
Штейн. Вещи в боге могут видеться как откровения бы¬
тия, как сущности времени или ангелов, ибо — как од¬
нажды выразилась Гедвига Конрад-Мартиус — можно
иметь сущностный взгляд, а можно его и не иметь 128.
И если сущность ангела невидима, то это вина наблю¬
дателя.
Неизбежно, что таким образом открывается путь к
развязыванию философской спекуляции, что в этой свя¬
зи феноменология оказывает «освобождающее» дейст¬
вие— к ужасу ее создателей, — это неизбежно. Она
узаконивает субъективную волю. И все же именно в этом
освобождении утверждается одна закономерность: рас¬
крытая выше эмоционализация. Ибо отныне непосредст¬
венное переживание получает даже более высокий по¬
знавательный смысл, чем в философии жизни. Теперь
эзотерический, специфически философский «опыт» ста¬
новится исходным пунктом философствования, теперь
философия в отношении ее метода может быть оправ¬
дана как особый способ «опыта», как нечто высшее по
сравнению с частной наукой. Когда Макс Шелер опре¬
деляет феноменологию как «посвящение себя видению
сущности вещей, как движение глубокой веры в не¬
опровержимость всего просто и очевидно «данного»,
как мужественное самоосвобождение в видении» 129, то
этой концепции уже имманентны взгляды о неисправи¬
мости бытия. Познание становится для него соучастием,
эмоциональность и эффективность — основными усло¬
виями познания. Склонность Шелера к католичеству
совмещается в то же время с сильным влиянием Ниц¬
ше. Если мы приложим сюда его теорию познания, то
в эту связь войдут как раз те исторические рамки, в ко¬
торые он ее заключил как клерикал-реакционер.
Тот факт, что философия освободилась от господства
церкви, становится для него составной частью «разру¬
шения ценностей», которое принес с .собой «буржуазно-
капиталистический век». «Это, собственно говоря, воис-
128 Hedwig Conrad-Martius, in: Einlertung zu Adolf
Reinach, Was ist Phanomenologie?, Miinchen, 1951, S. 15.
129 M a x Scheier, Abhandlungen und Aufsatze, 2. Bd., Leip¬
zig, 1915, S. 197.
607

тину восстание рабов в мире интеллектуалов... которое
вместе с подобным же восстанием низших против выс¬
ших в этосе (выдвижение исключительного индивидуа¬
лизма против принципа солидарности, утилитарных цен¬
ностей против жизненных и духовных ценностей, а этих
последних против ценностей святости), в институтах
(возвышение сначала государства против церкви, нации
против государства, экономических институтов против
нации и государства), в сословиях (класс против сосло¬
вия), в понимании истории (техницизм и учение об эко¬
номической истории)... образует тесно связанную симп¬
томатику именно этого всеобщего разрушения ценно¬
стей» 130.
Шелер пропагандирует с клерикальных позиций то,
чего Ницше требовал с позиций неклерикальных — а
именно отмены достижений буржуазной эмансипации.
Не мешало бы добавить сюда и шелеровский культ ка¬
толических «ценностей святости», распространение его
пропагандистских сочинений в первую мировую войну и
его клерикальную социал-демагогию.
В этой связи речь идет о применимости феноменоло¬
гии. Просто и очевидно данными кажутся Шелеру имен¬
но католические ценности и учения, данность этой ие¬
рархии ценностей для «ценностного чувствования», ко¬
торое является специфическим ценностным органом и
выступает как первичное по отношению к рациональ¬
ности.
В свой католический период Шелер выдвигал в каче¬
стве условия философии «любовь духовной личности в
целом к абсолютной ценности и бытию (богу), смире¬
ние естественного Я.-.» 131 и т. д., причем в этом акте
только и могла быть понята та самая иерархия религи¬
озно-фантастически истолкованной реальности. На про¬
тяжении обоих периодов своего развития он понимал зна¬
ние как «бытийное отношение»: в форме сущностного
знания как «соучастие» в конкретном бытии другого и
как особый способ этого соучастия — любовь. Однако
философия, заявляет временный католик, требует пози¬
ции, которая была бы «определяемым любовью актом
130 М а х Scheier, Vom Wesen der Philosophic, in: Max
Scheier, Vom Ewigen im Menschen, Leipzig, 1921, S. 78 f.
131 Там же, стр. 106.
608

соучастия сути конечной человеческой личности в сущ¬
ности всех возможных вещей». Общим выводом, который
он делает и который является выводом феноменологии,
как и непосредственным выражением религиозной пози¬
ции, выступает следующий тезис: «Наука... не имеет ни¬
какого значения для достижения и установления миро¬
воззрения» 132.
Шелер делает тот же вывод, который сделал рас¬
критикованный им Макс Вебер, —он проникает через
двери, оставленные открытыми Вебером. Способ для
этого он заимствует из феноменологии, которую он к то¬
му же и расширяет. «Ценности» постигаются чувством,
понятия познаются, метафизические связи видятся или
постигаются с помощью очевидного априорного сущно¬
стного знания, наука же — это лишь doxa * * в платонов¬
ском смысле. Шелеровская социология знания по своей
основной концепции реакционная, выступающая против
«ниспровержения ценностей» программа, которая в то
же время хочет и может эклектически отрицать не
столько науку, сколько «знание господства», имеющее в
конечном счете только техническое значение. Различие
между религией, метафизикой и наукой он видит в том,
что первая является высшим инструментом, философия
ненаучна, а наука служит вспомогательным инструмен¬
том. Здесь им воспроизводится иерархия воспринимае¬
мых чувством ценностей. Все отношения общественно-
политической деятельности переносятся, таким обра¬
зом, в область иррационального, в сферу интуитивного
познания, эмоциональных актов и религиозных убеж¬
дений.
В основе всего этого лежит мистический персона¬
лизм, который лишь в позднейших трудах смягчается
пантеизмом, но не исчезает совсем. Мистичен он пото¬
му, что личность, согласно Шелеру, признается не объек¬
тивируемой, а данной лишь в исполнении своих актов,
что знание определяется отсюда как соучастие, а отно¬
шение познания как отношение бытия и что оно полу¬
чает свое высшее содержание в религии.
В то же время в этом видении сущности раскрывает¬
ся «самоданность» видимого как самоинтерпретация ви¬
132 М а х Scheier, Schriften zur Soziologie und Weltanschau-
ungslehre, Bd. «Moralia», Leipzig, 1923, S. 8.
* — мнение.— Ped.
20—202
609

дящего. Религия получает значение в соответствии с ре¬
лигиозной, а «метафизика» — в соответствии с метафи¬
зической интерпретацией, и лишь наука не толкуется
в соответствии с имманентными ей, стихийно материали¬
стическими взглядами. Это «лишь» раскрывает, однако,
суть концепции, которая подчиняет науку «высшему»
познанию, толкуя ее просто как сумму определенных
частных наук, не имеющую внутренней связи. Вйдение
же носит аристократический характер: тот, кто не чув¬
ствует шелеровской иерархии ценностей, тот слеп и в
отношении к ценностям, у него отсутствует «орган», спо¬
собный постичь ценности в ценностном чувствовании.
Макс Шелер является примером того, как посредст¬
вом феноменологического метода умерщвляется научное
познание, прежде всего в вопросах мировоззрения и фи¬
лософии, как в этих вопросах в качестве источника вы¬
двигаются внерациональные акты, мнимый внутренний
опыт, интуиция, в сущности же — произвол. Он прояс¬
няет и процесс эмоционализации. «Ценностные чувства»
должны включать объективную иерархию не только си¬
стемы субъективных ценностей, но и опосредованный
ими порядок объективного мира и бытия. Априорное
сущностное вйдение оказывается способом познания
«метафизических» связей объективного бытия. Фактиче¬
ски внутрь сферы чувств в качестве конструктивного ис¬
ходного пункта философии переносятся весьма опосре¬
дованные и идеологически обусловленные отражения и
репродукции, определяемые непосредственно как мате¬
риальными, так и иллюзорными интересами, формируе¬
мые традицией, которые, однако, в действительности,
будучи зависимы от конкретных непосредственных явле¬
ний, с научно-теоретической и логической точки зрения,
детерминируются столь же случайно, сколь и социаль¬
но-классово и социально-психологически. В результате
этого научно-критическое мышление, в сущности, под¬
меняется пассивным, ослабляющим даже силу психоло¬
гического воздействия переживанием, в результате чего
стихийность субъекта в ее исторически-классовой детер¬
минированности возводится в сан философской очевид¬
ности. Однако внутри этой индивидуально проявляющей¬
ся субъективности давит гнет господствующих отноше¬
ний, в условиях изменчивости непосредственного «опы¬
та», внешних явлений и отношений, субъективной опре-
610

деляемости интересов и идеологии побеждает именно
та тенденция, которая соответствует приспособляемости
к данным господствующим отношениям и способствует
ей, будучи опосредована как через традицию, так и че¬
рез господствующую, подавляющую все идеологию. Для
индивидов господствующего класса именно таково соот¬
ветствующее 'их условиям поведение. Для угнетенных же
классов эта становится средством приспособления, по¬
скольку критическая дистанция и объективность позна¬
ния в отношении определяющих связей должны быть
ими преодолены. И это имеет тем большее значение, чем
большую самостоятельность для стихийно действующего
индивида получает идеология, созданная классом на
основе его материального положения, и чем больше она
выступает как непосредственная причина, определяющая
поведение. С этой точки зрения эмоционализация ха¬
рактеризует и упразднение возможной критической ди¬
станции, и перенесение приспособленческого рефлекса
внутрь общественных отношений капитализма и импе¬
риализма, и принципиальное нормирование эмоциональ¬
но-непосредственного стихийного поведения по отноше¬
нию кним.
Лихорадочная тяга Шелера к апологетике основ¬
ных тенденций немецкого империализма, включая и кос¬
венную апологетику (вспомним его гротескную концеп¬
цию о смерти капитализма в результате биологического
вымирания носителей капиталистического сознания) 133,
не столько вопрос его индивидуального характера,
сколько существа самого этого метода. Даже колебания
классовой психологии он поднимает на уровень философ¬
ского откровения. То, что Энгельс определял ’как идео¬
логизацию, получает здесь более «высокую» степень от¬
чуждения от действительности и приходит в результате
к действительному бессилию, отвергая мышление в
пользу чувства и «видения».
Таким образом, феноменология открыто вводится в
сферу иррациональной методики, которая методологиче¬
ски была подготовлена уже в философии жизни Диль-
тея, а по содержанию разработана у Ницше. Мировоз¬
зренческий релятивизм Дильтея играет здесь значитель¬
ную роль, поскольку он стремится сконструировать фи¬
133 М а х Scheier, Die Zukunft des Kapitalismus, in: Max
Scheier, Abhandlungen und Aufsatze, S. 381 ff.
20*	611

лософию, стоящую по ту сторону традиционно фиксиро¬
ванных типов, которая разобьет их «скорлупу» (Ясперс)
во имя встречи с непосредственной действительностью.
Именно этот поворот узаконен возведением субъектив¬
ной эмоциональности на уровень философского органа.
Правда, Хайдеггер, соединяя Дильтея и Гуссерля,
пытается обезопасить себя от видения лесов и лугов:
«Способ встречи бытия и бытийных структур в модусе
феномена должен быть сначала выведен из предметов
феноменологии. Затем исходная позиция анализа, так
же как и подход к феномену и проникновение через по¬
крывающую его оболочку, требует собственного мето¬
дического обоснования. В идее «оригинального» и «ин¬
туитивного» постижения и экспликации феноменов зало¬
жена противоположность наивности и случайного, «не¬
посредственного» и неожиданного вйдения» 134.
Если здесь «феномен» — это «обнаруживающееся в
себе самом», то «методическая гарантия» ни в коей ме¬
ре не отрицает случайности в вещно-познавательном
смысле того, что там обнаруживается, тем более что
обнаруживающееся есть интерпретации. Методическая
гарантия функционирует как раз таким способом, что
общественная реальность проявляется в основном лишь
через призму определяемого, классово-психологически
окрашенного «толкования». Это именно и обнаруживает
субъективно-идеалистический исходный пункт его пози¬
ции в вопросе о «бытии сущего». «Философия, — опре¬
деляет Хайдеггер, — есть универсальная феноменологи¬
ческая онтология, которая, исходя из герменевтики су¬
ществования и будучи аналитикой экзистенции, закре¬
пила конец направляющей нити всех философских во¬
просов там, откуда они берут начало и куда они воз¬
вращаются» 135. Здесь индивидуалистическая мыслитель¬
ная модель опрокидывается, причем человеческое суще¬
ствование толкуется таким образом, что сущность его
оказывается экзистенцией, которая в свою очередь сво¬
дится к 1«бытию» сущего. Хайдеггер отрывает экзистен¬
цию от человека и мира, превращая ее в самостоятель¬
ную «сущность» со специфическими свойствами. Идеа¬
лизм при этом маскируется, поскольку понимание
134 М а г t i n Heidegger, Sein und Zeit, 8. Aufl., Tubingen,
1957, S. 368.
135 Там же, стр. 38.
612

превращается в «вид бытия» «существования». Если мы
теперь поставим вопрос, что же для Хайдеггера прояв¬
ляется в экзистенции как сущности существования и в
самом существовании, то станет очевидной «случай¬
ность» видимого — ибо под именем «бытийного настрое¬
ния» выступают социально-психологически обрамленные
настроения, в том числе типично религиозная опреде-
ляемость структуры, поскольку существование «низво¬
дится» до «Мап», до повседневности, в которой страх
тревожится о «бытии-в-мире». «Страх... возвращает су¬
ществование из заброшенности в мир», в то время как
заброшенность в мир, в общественность, в «Мап» озна¬
чает «бегство в пристанище общественности... бегство
от бесприютности, в которую... заброшено существова¬
ние». «...К важнейшему состоянию существования... от¬
носится страх как основное настроение. Спокойно до¬
верчивое бытие-в-мире есть модус бесприютности суще¬
ствования, но не наоборот. Бездомность должна пони¬
маться экзистенциально-онтологически как самый пер¬
воначальный феномен» 136.
Разъяснение действительного экзистенционального
страха, вырастающего из крушения немецкого империа¬
лизма, из периода кризиса и революции, раскрывает
идеологический механизм подготовления феноменов. Он
превращается в основную настроенность «этого» суще¬
ствования путем раздувания слепоты действительного
страха перед «заброшенностью» в действительную исто¬
рическую реальность. Тем самым осуществляется гло¬
бальное определение отношений человека и общества как
чего-то чуждого и внешнего, мистификация действитель¬
ных отношений через религиозную категорию сущност¬
ного пристанища и удаленности от земной родины. Все
это со времен религиозной философии Платона состав¬
ляло идеалистический путь спасения. Страх как чувство
безрассудочное получает познавательное значение. Мы
не отрицаем существования страха как социально обус¬
ловленного состояния, как возможного всеобщего состо¬
яния по отношению к неуправляемым, отчужденным об¬
щественным отношениям. Однако фетишизация страха
как возврата в подлинную собственную сущность как
раз и подменяет возможность даже постановки вопроса
136 Там же, стр. 189.
613

о действительных условиях, причинах субъективного ре¬
флекса, в котором общественное бессилие доходит до
сознания. В результате страх становится как бы основ¬
ным перманентным состоянием. Именно в этом и за¬
ключается социальная функция, господствующая функ¬
ция экзистенциалистской картины озабоченности: она
превращает страх в глубокое наслаждение самоутвер¬
ждением себя как истинного существования. Эта сфера
фантастики, до которой раздувается эмпирический ма¬
териал, характеризует и логику последующего развития
Хайдеггера. Вопрос о «бытии» есть для него запрос та¬
кого бесприютного индивида о спасительном пристани¬
ще в качестве акта созерцательного приспособления.
Тот факт, что эмоциональный взлет гитлеровского фа¬
шизма иногда находил и должен был находить свой
философский рефлекс в виде народного «прорыва» на¬
рода к «собственной сущности», закономерен лишь поэ¬
тому, являясь следствием именно этих факторов. Подоб¬
но тому как «экзистенция» возникает из религиозной
философии Кьеркегора, так и она в свою очередь тре¬
бует «бытия» в виде неизвестного, искомого бога.
У позднего Хайдеггера это бытие обдумывается, при¬
поминается, человек же по отношению к нему становит¬
ся «просветом», который образуется, как только бытие
«выходит за свои пределы». Во времена покинутости
бытия Хайдеггер ожидает бытие. Это готовность к мис¬
тическому откровению, ожидание явления неизвестного
бога, который должен и хочет прийти. Ибо бытие, та¬
кова его главная мысль, — это случай137. Навстречу это¬
му бытию должен быть проложен путь в мышлении, в
«сущностном мышлении». Это «мышление начнется
лишь тогда, когда мы убедимся, что веками прослав¬
лявшийся разум является упорным противником мыш¬
ления» 138. Это мышление «не ведет, подобно наукам, к
знанию... не приносит никакой полезной житейской муд¬
рости... не решает никаких мировых загадок... не при¬
дает непосредственно никаких сил для действия» 139.
137 Ср.: Otto Poggeler, Sein als Ereignis, in: «Zeitschrift
fiir philosophische Forschung», 1959, S. 597 ff.
138 M а г t i n Heidegger, Holzwege, Frankfurt a. M„ 1950,
S. 247.
139 Martin Heidegger, Was heiBt Denken?, Tiibingen,
1954, S. 1Щ.
614

Феноменологическое вйдение объективируется здесь й
проявлении бытия с акцентом на религиозное спасение.
Субъекту же остается размышление, которое должно
подготовить путь к переживанию бытия, путь, который
несет с собой ликвидацию всякого понятийного мышле¬
ния. «Говорит ли душа? Говорит ли мир? Говорит ли
бог?» — так писал Хайдеггер в конце одного из своих
поэтических произведений в прозе, выражая завершаю¬
щий вывод своей философии. «Все выражает отказ в од¬
ном и том же. Отказ ничего не берет. Отказ дает» 14°.
Опустошенное мышление ищет мистического просвет¬
ления здесь, в конце пути своего саморазрушения. Од¬
нако это разрушение как раз и является составной ча¬
стью метода познания, который духовно воспроизводит
стихийное поведение в общественной действительности и
для нее таким образом, что оно по своему содержанию
находит избавление от бедствий обреченности именно в
насильственно-контрреволюционной акции, которая ста¬
новится лишь мифическим перенесением пороков капи¬
тализма на буржуазную демократию. Если раньше — в
1927 году — он превращал в фетиш экзистенциальный
страх буржуазного индивида, то — в процессе перехода
к объективному идеализму — начинает фетишизировать¬
ся фашистская жестокость и агрессивность как акт не¬
посредственного насилия. Если первый был подходом
к бытию, то последнее — его проявление.
В 1935 году Хайдеггер в лекции «Введение в мета¬
физику» интерпретировал Софокла. Здесь представляет
интерес не столько произвольное, фашистско-деспотиче¬
ское огрубление поэзии Софокла, сколько вывод: «Самый
бесприютный человек таков, каков он есть, ибо, в сущ¬
ности, он требует лишь пристанища и хранит его, что¬
бы из него вырываться и крушить то, что его подавляет.
Само бытие бросает человека на путь этого увлечения,
которое принуждает его помимо его собственной воли
бежать в бытие, чтобы привести его в действие и от¬
крыть, таким образом, сущее в целом. Поэтому насиль¬
ник не ведает ни доброты, ни умиротворения (в обыч¬
ном смысле), ни успокоения, ни удовлетворения в ус¬
пехе или выгоде... Во всем этом насильник как творец *
140 Martin Heidegger, Der Feldweg, Ttibingen, 1953.
615

йидит лишь видимость завершенности, которую он <нё
признает. В желании неисполнимого он отбрасывает
всякую помощь. Гибель — это его глубочайшее и широ¬
чайшее «да» по отношению к тому, кто подавляет. Ис¬
тория активно утверждает себя в победителе, в бытии.
Будучи брешью для открытия действующего бытия в
сущем, существование человека проявляется как собы¬
тие, «происшествие», в котором вдруг подымается и
включается в работу истории насилие освобожденной
сверхмощи бытия» 141.
«Сущностное» мышление рефлектирует существую¬
щую практику, а именно практику фашистов, оно пере¬
нимает не только их политические иллюзии, но и ведет
их глубже в «бытийно-историческое». Но это видение
того, что там существует, видит именно фантастическую
самоинтерпретацию фашистского действия, более того,
оно снова перетолковывает ее, делает ее же вывод, ин¬
терпретируя «бытие» как нечеловеческое и как насилие,
превращая действительную фашистскую бесчеловечность
и насилие в акции бытия. Это видение бытия представ¬
ляет собой отдачу себя во власть господствующей не¬
постижимой силы как силы своего класса в мифологи¬
зированной и в то же время отчужденной форме. Вся
традиция злоключений немецкой истории нужна для то¬
го, чтобы сочинить этот миф бытия, в котором высшее
исполнение сводится к раскованному насилию и к по¬
давлению,— вроде мифа об обезумевшем «колесничем»,
который стремится ввысь и тяжело падает вниз. Здесь
получают мировоззренческое обоснование иллюзии поли¬
тических идеологических отношений — и именно в них
обосновывается поведение, которое точно соответствует
потребностям фашистской диктатуры немецкой финан¬
совой олигархии. Этого примера было бы достаточно,
чтобы раскрыть феноменологическое видение Хайдегге¬
ра в соответствии с его действительными функциями.
Оно прорывает «господствующую оболочку» и методи¬
чески обоснованно ведет феномен к обнаружению само¬
го себя: вопрос о бытии сущего раскрывается здесь как
вопрос об отчужденной общественной силе. Метод по¬
141 Martin Heidegger, Einfiihrung in die Metaphysik,
Tiibingen, 1953, S. 125.
616

знания есть метод тотального, слепого подчинения ей
как переход от страха к спасению.
Подобно тому как Хайдеггер воспринимает страх,
заботу, потрясение и т. п. и превращает их в подходы
к бытию, так и 'они в свою очередь могут сочетаться с
противоположными «позитивными» состояниями. Отто
Фридрих Вольнов, который учит душеспасительной фи¬
лософии добропорядочного самоустройства в боннском
«экономическом чуде», проводит именно эту мысль в
своей книге «Новая безопасность» и развивает на ее
основе симптоматический тип желательного философ¬
ского мышления: он хочет дополнить хайдеггеровскую
самораскрываемость, которую он принимает буквально,
надеждой. Вольнов пытается придать этому большую
вероятность тем, что страху, унынию и т. д. раннего
Хайдеггера он противопоставляет как «метафизическо¬
му опыту» более светлые чувства. Что касается таких
чувств, как доверчивость, безопасность, надежда, то, по
его мнению, здесь речь идет не просто о состояниях ду¬
ши, а «о возможностях действительного метафизическо¬
го опыта, который объясняет бытие таким способом, что
никакой иной был бы невозможен» 142 143.
Эта философия настроения приобретает религиозные
черты в том случае, когда она признает первичной но¬
вую «безопасность» как определенность чувств, точнее
сказать, как «доверие к глубинным силам», которое
относится «лишь к принципиально неопределяемой по
содержанию основе» и «целиком связано с уязвимостью
состояния, подлежащего всякий раз конкретному опре¬
делению» из.
Будучи рассмотрена абстрактно, она представляет
собой иррациональный прыжок в достоверность веры,
которая принимает страсть за истинную реальность же¬
лаемого. Социально-психологическое значение этой по¬
зиции, которая представляет лишь вариацию «героиче¬
ского пессимизма» как уверенности обывателя, здесь не
может быть проанализировано более детально. Она бо¬
лее выдает духовное состояние буржуазии, чем откро¬
венный экзистенциализм. Философия же здесь раство¬
ряется в пустой эмоциональной убежденности.
142 Otto Friedrich Bollnow, Neue Geborgenheit, Stutt¬
gart, 1955, S. 147.
143 Там же, стр. 158.
617

Вольнов выступает последователем не столько фено¬
менологии и экзистенциализма, сколько философии жи¬
зни, которая обязана своей академической методикой
иррационального понимания «пониманию» Дильтея. Ее
превращение в моду связано с культом переживания в
противоположность умертвляющему и механическому
разуму (Ратенау здесь особенно показателен), которое,
наконец, находит поклонника своего религиозного экс¬
таза в Клагесе, интерпретирующем дух, мышление, со¬
знание как нарушение и разрушение жизни и стараю¬
щемся внести в «продолжающийся экстаз» упоительную
иллюзию освобождения.
Чрезвычайно симптоматично, что ценностные акцен¬
ты отчуждения, будучи перенесены с общества, подхо¬
дят не только для внешней реальности, но что они в то
же время переносятся и на разум, что всеобщее прояв¬
ляется как чуждое единичному, абстрактное — как
враждебное конкретному и индивидуальному, всеобщее
мышление—как принуждение к обезличиванию. Анти¬
рациональность, которая в то же время является анги-
научностью, тем более очевидна, что именно с ее по¬
мощью могут быть непосредственно объяснены общест¬
венные недуги как (продукты «бездушного» рассудка.
Ницшеанская критика уравнительного мышления в пла-^
не каузальности содержит наряду с социальным афрон¬
том также и этот элемент, направленный к освобождению
от чуждого насилия. Поэтому-то дионисийскому состоя¬
нию опьянения и приписывается элемент освобождения.
Переживание или видение, которые как раз и фикси¬
руют индивидуальную пассивность в теоретико-познава¬
тельном процессе, показывают, что именно в действи¬
тельном эмоционально прикрытом бессилии индивид
утверждается более реально, более личностно и более
индивидуально, чем при хладнокровном мышлении.
С этой позиции философии жизни оказывается, что как
в естественнонаучном материализме, так и в рациона¬
листическом идеализме индивид исчезает, будь это в
сфере природных закономерностей или в чисто мысли¬
тельном осознании. В идеалистической теории познания
поэтому все более господствует иррационализм, озна¬
чающий подмену метафизического абстрактно мысля¬
щего субъекта психологическим субъектом, которому
иллюзорно приписывается тотальность человеческой
618

сущности, хотя в действительности это абстракция.
Концепция Дильтея о цельной человеческой сущности,
например, была подобной эстетической моделью: немыс¬
лимо, чтобы она работала. Далее, внутри этой псевдо¬
тотальности рациональность обесценивалась, превраща¬
лась в побочный феномен субьекта. Этот субъект ирра-
ционализировался — как уже более не объективируемый
носитель эмоциональных, волевых и т. д. актов — у Ше-
лера как мистическая личность, у Хайдеггера и Яспер¬
са— в понятии экзистенции. Этот субъект и оказывается
носителем «опыта», как он понимается в философии
жизни.
Инструктивный вывод с позиции философии жизни
дается в изложении Филиппа Лерша.
«Поскольку философия жизни исходит из внутрен¬
него опыта, рационально-дискурсивное мышление ли¬
шается своего значения как единственное представитель¬
ное «объективное» познание. Функция познания припи¬
сывается всем нерациональным процессам переживания,
как, например, инстинктам, аффектам, страстям, стрем¬
лениям и чувствам. Переживанию придается первона¬
чальное и самостоятельное объективное значение, оно
преступает границы чисто субъективного и способству¬
ет введению мира в опыт... Теоретико-познавательная
точка зрения философии жизни нацеливается в конце
концов на трансрациональный априоризм, который стоит
в резком противоречии с рациональным априоризмом
Канта»144. «Опыт» Лерша, таким образом, имеет ир¬
рационально-априорную основу, мы не хотим касаться
здесь «механистической» логики, он подчеркивает пер¬
вичность «внутреннего опыта» как переживания перед
внешним, ибо в последнем «мир проявляется не как
углубленный вовнутрь чувственный облик, а как поряд¬
ковая структура безличных предметов, в которой каче¬
ства, открытые лишь внутреннему переживанию, отбра¬
сываются как не имеющие онтологического значения и
сводятся к объективной реальности количеств» 145. Мета¬
физику этой альтернативы опроверг еще Гегель, здесь
же становится очевидным, как метафизика включается
144 Р h i 1 i р р L е г s с h, Grundsatzliches zur Lebensphilosophie,
in: «Blatter fiir deutsche Philosophic», Bd. X, 1937, S. 29 f.
145 Там же, стр. 28.
619

в иррационализм. То, что Лерш еще претендует на «эк¬
зистенциальную» религиозность, что человек как animal
metaphysicum * становится у него «непосредственно бо¬
гом», стоит лишь упомянуть.
«Теория опыта» философии жизни последовательно
ведет, как показывает именно пример Лерша, к религи¬
озному мистицизму. Она характеризует консервативный
метод эмоционального проникновения в общественно
значимое, она ведет в то же время (аналогично Хайдег¬
геру) к дифференциации этого значимого соответствен¬
но силе, но это значит власти. Она имплицирует, нако¬
нец, безграничный произвол переживания именно тех
социально-классовых содержаний, рациональное обос¬
нование которых уже более невозможно. Поэтому ме¬
тод философии жизни — в связи и наряду с религиоз¬
ным видением — и играет такую центральную роль во
всей совокупности контрреволюционных стремлений,
будь то эзотерических идеологов «консервативной ре¬
волюции» или в вульгарной форме гитлеровского фа¬
шизма и его идолопоклонства перед «голосом крови».
Здесь также налицо непосредственый переход к фанта¬
стическому политическому мифу, будь это «миф XX сто¬
летия»— в противовес «разрушительному» разуму — или
клерикальный народный миф в стиле Эдгара Юнга, как
он пропагандировался в «Господстве неполноценных»,
или в конце концов в бесчисленных концепциях об осо¬
бой немецкой душе с народным, традиционым, своеоб¬
разным и т. д. образом переживания. Сюда относятся и
культ сновидения и опьянения у Эрнста Юнгера, и его
видение образа «рабочего», сюда относится и специфи¬
чески национал-социалистское мифотворчество. В них
сплошь доминирует иррационалистическая тенденция,
направленная к тому, чтобы вывести их содержание из
«чувства и видения», а на деле к тому, чтобы совесть
могла избежать рационального и эмпирического конт¬
роля, чтобы она культивировала антирационалистиче-
ский аффект как протест против «западного» или «ев¬
рейского» интеллектуализма. В то же время эта тен¬
денция является одной из сторон широкого религиозно¬
го течения, которое на пути освобождения от господст¬
ва разума и расторможения того, что воспринимается
* — метафизическое животное.— Ред.
620

как чувство, душа и т. д., стремится достичь спаситель¬
ной связи с новой действительностью фантастическо-по¬
литического характера — с «действительностью» крови,
расы, народной души и народной общности, экзистенции
и «империи», связи со спасительной иллюзорной общ¬
ностью, с личностями и вождями, несущими благо и
истину.
В период после второй мировой войны не только раз¬
витие Хайдеггера или философия настроения Вольнова
сопровождается клерикализацией. Экзистенциализм об¬
наруживает прямой переход к религиозному в филосо¬
фии Ясперса. Феноменология также все более действует
в направлении теологизации как через утверждение ос¬
новного метафизического опыта, так и в дальнейшем
развитии Хайдеггера в духе подготовки почвы для
«будущего» Евангелия или в непосредственной связи
теологии и философии.
Мистицизм Ясперса был уже кратко изложен.
В этой связи следует добавить кое-что по поводу его
метода. Для философии Ясперса характерно, что по
форме она сильнее, чем Хайдеггер, утверждает научное
познание, но в то же время она, по крайней мере в той
же степени, релятивизирует его. Оно становится знанием
о явлении, через которое должен пройти экзистенциаль¬
ный мыслительный путь, который остается в неподлин¬
ном. Логическое мышление проходит мимо «подлинно¬
сти» экзистенции и трансцендентности; обе предметно
неуловимы, к первой «апеллируют», вторая «утверждает¬
ся». Следуя своему пути, Ясперс повторяет мистическую
формулу Витгенштейна, не связывая себя, однако, заго¬
вором молчания. В его «Метафизике», третьем томе
«Философии», говорится: «То, что может быть обнару¬
жено и должно быть доказано, — это конечное проник¬
новение в особенное. Экзистенции и трансценденции в
смысле этого бытия там не существует. Если они мыс¬
лятся, то мысль принимает логические формы, которые
разрушают ее как проникновение. Значение мысли дол¬
жно быть проверено не логическими, а иными призна¬
ками, а именно силой ее экзистенциального озарения в
призыве к свободе или силой утверждения трансцен¬
дентности в легком разрушении ее как предмета. Если
аргументация как выражение трансцендирования при¬
нимает обличье доказательства, то это последнее рушит¬
621

ся в качестве истинно полагаемого. Подобное неистин¬
ное доказательство сохраняет свое значение благодаря
способности передаваться, от которой оно, оставаясь не¬
познаваемым, зависит в трансцендировании» И6.
Последовательный субъективный идеализм и застыв¬
ший метафизический метод представляют собой предпо¬
сылку для возвышения до мистерии этого «истинного»,
«объемлющего» бытия. Познание здесь выключается,
остается экзистенциальный акт, выражение которого
уже означает извращение. Этот акт носит религиозный
характер, он предполагает «крушение» — лишь в нем и
«испытывается бытие». Последним словом этой метафи¬
зики является скачок от страха к покою — парадоксаль¬
ный акт веры, который имеет своей целью спасение от
земного мира в боге, причем Ясперс догматически рас¬
творяет определенного христианского бога, превращая
его в неопределеную трансценденцию. Его агностицизм
доходит до упразднения форм религиозной догмы и слу¬
жит сохранению ее эмоционального содержания. В то
же время в ходе постоянно возобновляющегося экзи¬
стенциального процесса он отрицает достоверность веры.
Этот отказ от догматически застывшей формы и цер¬
ковно-религиозного понимания достоверности является
в чем-то действительным отказом от традиционного хри¬
стианства, но в то же время и приближением филосо¬
фии к этому христианству, к его преддверью. У Ясперса
оно вытекает из специфически протестантских предпо¬
сылок. Философская спекуляция, как и мифический об¬
раз, становятся «шифрами» невыразимого, лишь экзи¬
стенциально утверждаемого. Агностицизм преображает¬
ся в мистерию чтения «шифров» как единственной фор¬
мы, в которой «трансценденция» раскрывается экзистен¬
циальному сознанию. Однако в таком случае читаемое
может быть воспринято также только в призыве и
утверждении. Мысль о невыразимом утверждается имен¬
но через свою нелогичность.
Когда Ясперс считает очевидным и доказуемым толь¬
ко окончательное проникновение в особенное, то этот
тезис имеет своей предпосылкой метафизический разрыв
диалектики особенного и всеобщего, конечного и беско-
146 К а г 1 Jaspers, Philosophic, Bd. Ill, Metaphysik, Berlin,
1932, S. 17.
622

нечного. Мысль о бесконечном как трансценденции
может поэтому иметь место только в разрушитель¬
ной метафизике онтологизированной формальной логи¬
ки, в логическом противоречии и парадоксе. Это — пред¬
метное мышление, которое полагает «беспредметное».
Что такое субъект и объект, которые Ясперс понимает
в духе неокантианства и лишь экзистенциалистски ин¬
терпретирует как пристанище духа, что их обоих в ко¬
нечном счете объединяет и что в них «проявляется»,—
так это «объемлющее», как истинный «предмет» фило¬
софии, хотя оно не может быть предметом. Относитель¬
но этого можно лишь заверить. Поэтому философская
вера требует «основной операции, направленной к тому,
чтобы заверить относительно наличия объемлющего че¬
рез преодоление всей предметности в неизбежно все бо¬
лее опредмечиваемом мышлении, то есть она требует
прорвать пристанище нашего бытия (что проявляется в
разрыве субъекта и объекта), не выступая в действи¬
тельности по внешнее пространство» 147.
И здесь у Ясперса развивается псевдодиалектика,
которая — с точки зрения логики — является распадом
формальной логики, а с точки зрения метода — софис¬
тикой. Эта «диалектика» обозначается как «...разрыв
противоречий на антиномии без разрешения, прорыв в
неразрешимость, в противоречивое, означает также вы¬
ход к границам, где бытие кажется абсолютно разор¬
ванным, мое собственное бытие становится верой, а
вера — постижением кажущегося абсурдным»148. То, что
Ясперс постигает как возможную диалектику, он заве¬
ряет подтверждением «объемлющего» в отношении по¬
знания простого явления, в котором для него раство¬
ряется всякое познание, поскольку все познание есть
«толкование», связанное с разрывом субъекта и объек¬
та. В соответствии с этим он намечает логику с тем,
чтобы показать, «как неудовлетворительность рацио¬
нального для постижения основных вопросов философии
ведет к тому, что развертывается мышление, которое
сталкивается с принципами рационального, движется в
противоречиях, тавтологиях, кругах, но не для того,
147 К а г 1 Jaspers, Der philosophische Glaube, Frankfurt a.
M„ 1958, S. 22.
148 Там же, стр. 23.

чтобы нарушать произвольно и субъективно принципы,
а исходя из другого порядка... В подобных антологи¬
ческих и алогических формах всеобщая способность к
передаче не получает такой возможности, как в формах
науки. Философское содержание обязано тому, кто идет
ему навстречу»149 *. В этом «философском мышлении
происходит прорыв через рациональность, которая мог¬
ла бы быть абсолютизирована, однако этот прорыв сам
происходит с помощью рациональных средств. Он выхо¬
дит за пределы рассудка, не теряя, однако, рассудка» 15°.
После того как Кант опроверг рациональное доказа¬
тельство бытия бога, потребовалась именно антилогика,
чтобы утвердиться в философской вере в то, что бог су¬
ществует. Ясперс, для которого всякое познание яв¬
ляется толкованием, который все познаваемое раство¬
ряет в агностицизме и зашифровывает, воспроизводит
в философском мышлении теологическое содержание.
Особенность Ясперса по сравнению с прочими экзистен¬
циалистами состоит в том, что он не выдает себя за
мистика интуиции и переживания. Он пытается связать
«разум» и «экзистенцию». Однако «разум» для него не
научный разум, а мышление «объемлющего». Этот уже
охарактеризованный разум как философское мышление
переводит всякое знание в «подвешенное состояние»,
как знание о явлениях и читает шифры, не позволяя,
однако, их абсолютизировать. Этот разум, определение
которого Ясперс постепенно нашел в той мере, в какой
он соединил открытую трансценденцию и бога, точнее,
вложил в трансценденцию еще более религиозное содер¬
жание,— этот разум как собственно метод философство¬
вания является фактически методом синкретизма, он
представляет собой редуцированный «метафизический»
ratio рациональной теологии. Он является псевдомышле¬
нием остатка христианской веры в абстрактной диффуз¬
ной форме — отношения экзистенции и трансценденции
и в то же время методом, посредством которого из это¬
го, так сказать, прошлого выводится позиция по дей¬
ствительным политическим вопросам. И здесь обнару¬
живается весьма своеобразная сторона этого разума:
149 К а г 1 Jaspers, Philosophische Autobiographic, in: Karl
Jaspers, Philosophic und Welt, Miinchen, 1958, S. 371 f,
*50 Там же, стр. 372.

он принимает как рациональное именно иллюзии либе¬
ральной идеологии. Однако этот либерализм в век им¬
периализма принял столь опустошенный характер, что
превратился в форму абсолютного авантюризма, подоб¬
но «разумной уверенности» в существовании бога, ко¬
торая со своей стороны принимает бога как парадокс,
как просто непознаваемое в полную противоположность
рациональной теологии, исходившей из «рационально¬
сти» и признававшей в таком случае механическую за¬
кономерность и («целесообразность» мира, делавшей вы¬
вод о совершенном разуме его создателя. Неразумному
миру Ясперса соответствует иррациональность транс-
ценденции. Неолиберальная фразеология становится
формой выражения, аргументацией, демагогией крайней
империалистической идеологии, становится аргумента¬
цией именно для крайностей неразумного, контрреволю¬
ционного, авантюристического действия, когда она,
ссылаясь на «Первоначало», проводит защиту капита¬
лизма под видом защиты мировоззренческих иллюзий.
Мистификация буржуазной свободы как экзистенциаль¬
ной и трансцендентально дарованной (превращает за¬
щиту капитализма в религиозное жертвоприношение во
имя смысла жизни. «Тот, кто хочет обосновать свою
жизнь рациональными доказательствами и потому на¬
верное знать о будущем ходе вещей, тот должен сомне¬
ваться. Тот же, кто выводит задачу человека скорее из
первоначала его свободы, чем из трансценденции, будет
вдохновенно делать то, что может. Тот, кто открыт глу¬
бине трансценденции, уже не нуждается ни в каком
обосновании. Перед чудовищным и неисповедимо мол¬
чащим все наши рассуждения являются лишь мысли¬
тельными актами подтверждения в сфере доступного
нам с тем, чтобы мы были готовы воспринимать его
нашими чувствами и с твердостью удерживать»151.
Ибо: «Достаточно того, что бог есть. Это только по¬
следний горизонт, от которого все вводится в истинные
отношения» 152.
Самым характерным для философии Ясперса яв¬
ляется то, что она соединяет крайнюю теологизирую-
151 К а г 1 Jaspers, Die Atombombe und die Zukunft des Мец-
schen, Munchen, 1958, S. 459.
152 Там же, стр. 492.
625

щую иррациональность с утверждением рационально
принудительного доказательства в науке, взятой как
частная наука; что она соединяет антикоммунизм, иду¬
щий к крайнему контрреволюционному авантюризму, с
оппозицией фашизму, которую следует принимать
всерьез. Поэтому в крайних формах этих противоречий
обнаруживаются и такие нюансы, которые в конечном
счете являются результатом основной позиции буржу¬
азного либерализма, исторически давно уже проявляю¬
щего тенденцию к исчезновению.
В неопределенности трансценденции проявляется в
виде определенного содержания безусловная связь с
империалистическим господством, опосредованная ми¬
стификацией иллюзий этого господства. Из нее выте¬
кает безусловное «нет» в отношении научного познания
внутренней закономерности общественного движения,
карикатурно схваченной в так называемом тотальном
знании. Причем это безусловное «нет» в отношении на¬
учного объяснения именно тех иллюзий, которые со
своей стороны являются продуктом и средством стихий¬
ного поведения людей в условиях капитализма. Мисти¬
ческие отношения между экзистенцией и трансценден-
цией представляют собой связь индивида со стихийной
силой господства капитала, мистифицированной посред¬
ством идеологизации и теологизации, а также с силой
иллюзий буржуазного индивида, как и его связи с не¬
постижимым для него целым. Непостижимость этого
целого как общественной связи доказывается с по¬
мощью агностицизма, субъективного идеализма, а дока¬
зательство осуществляется посредством алогики этого
разума. То, что у Хайдеггера совершает феноменологи¬
ческое видение, здесь делает разум, который не подле¬
жит контролю, а открыт лишь экзистенциальному ис¬
полнению. Однако содержание этого разумного в силу
его идеалистичности и теологичности сводится посред¬
ством синкретического интегрирования, релятивирова-
ния 'И формализирования традиционного буржуазного
мировоззрения к необходимому для защиты минимуму.
Ясперс избегает даже credo quia absurdum, вводя аб¬
сурдное в мышление.
Однако было бы неверным сводить Ясперса лишь к
той мировоззренческой тенденции, которую он пред¬
ставляет. Именно потому, что возможности развития
62Q

отдельных мыслителей, их образ мыслей и поведения в
целом не могут быть полностью исчерпаны подобным
определением тенденции, что действительная жизнь
значительно более противоречива, следовало бы сделать
некоторые отступления и дополнения.
Ибо в книге Ясперса «Куда идет Федеративная рес¬
публика», вышедшей в свет в 1966 году, появляются
новые, сравнительно с прежними, характерные черты,
порожденные, однако, его либеральной позицией. Если
его книга «Атомная бомба и будущее человечества»
(1958) может еще, хотя и с известным упрощением,
означать оправдание атомного перевооружения Запад¬
ной Германии, то теперь Ясперс дает сильную и убеди¬
тельную критику официальной политики федерального
правительства, парламента и правящих партий, нако¬
нец, положения в целом, опираясь на дебаты в бундес¬
таге по поводу сроков давности нацистских преступле¬
ний, на дискуссии о чрезвычайных законах и т. д. Он
называет при этом возможные тенденции развития: «От
партийной олигархии к авторитарному государству, от
авторитарного государства к государству диктатуры, от
государства диктатуры к войне» 152а. Чрезвычайные
законы он определяет как шаги к «усилению господства
предпринимателей, партийной олигархии и, наконец... к
диктатуре и возрастающей военной угрозе» 152Ь. Он при¬
знает, что военная угроза исходит от того, «кто желает
изменения существующих границ, а не от того, кто же¬
лает их сохранения»1520. Если раньше — еще в 1958 го¬
ду— он хотел бы приравнять «риск тотальной гибели»
к «самоопределению из свободы», то сегодня он знает,
что мира, не так, как это было когда-то, следует, безус¬
ловно, желать.
Это уже новые перспективы, особенно когда Ясперс,
еще критически анализируя роль народных масс как
объектов господства и простых субъектов аккламации,
настаивает на праве народа защищаться от деспотиче¬
ской диктатуры и присягает на верность всеобщей стач¬
ке как модели, с помощью которой был когда-то сме¬
ша К а г 1 Jaspers, Wohin treibt die Bundesrepublik, Miin-
chen, 1966, S. 174.
I52b Там же, стр. 279.
152c Там же, стр. 235.
627

тен капповский путч. Он борется против чрезвычайно¬
го законодательства, используя убедительную мотива¬
цию, что, мол, оно «сделает невозможным революцию
населения против войны».
При этом Ясперс не порывает со своей антикомму¬
нистической позицией. Однако давление государственно-
монополистического господства со всеми его политиче¬
скими и идеологическими последствиями активизирует
его либерализм, ведет его с объективной последователь¬
ностью к смелым демократическим требованиям, в ко¬
торых он выступает как раз за то, чего требуют и ком¬
мунисты. В этом философско-социологическом позна¬
нии философская логика, однако, отсутствует, на ее ме¬
сто настойчиво заступают научные, рационально прину¬
дительные доказательства, действует разум, утверждае¬
мый им в последние годы все более сознательно и ак¬
тивно.
Разумеется, нет никаких оснований для того, чтобы
отказываться от критики философского иррационализ¬
ма Ясперса и его теорий времен холодной войны. Одна¬
ко важно отметить, что эти теории в целом возникают
из традиции исторически прогнившего либерализма, из
которой в борьбе против западногерманского милита¬
ризма и политики фашизации возникают и гуманисти¬
ческие и антифашистские идеи, отнюдь не обусловлен¬
ные со своей стороны мировоззренческими предпосылка¬
ми экзистенциализма.
В отношении своего философски-мировоззренческого
мышления Ясперс представляет одну из форм псевдора-
ционального обоснования религиозного содержания в
современной буржуазной философии. Мы видели его
стремление выразить мышление в алогических формах.
Наряду с этим, представляя компактное направление
внутри академической философии, в противоположность
Ясперсу, хотя и имеющему широкое влияние, но не яв¬
ляющемуся первооснователем направления, действует
схоластическая философия, понятийный аппарат кото¬
рой продолжает средневековую традицию. Ее платони-
зированный аристотелизм служит построению филосо¬
фии, которая имеет в виду откровение и должна толко¬
вать отношение творца к творению как основополагаю¬
щее отношение.
Вместе с тем имеет влияние и школа Гуссерля, мо¬
628

дифицированная, в частности, Хайдеггером, развивае¬
мая Эугеном Финком, Ландгребе и др., точно так же
действует, создавая свою школу, и Хайдеггер. На од¬
ном примере можно показать, каким образом все это
общее развитие обнаруживает здесь тенденцию к абсо¬
лютизации субъективного «опыта» как внутреннего
свершения, каким образом здесь — в развитии методи¬
ческих принципов — фетишизация именно субъективно¬
го, социально определенного и получившего традицион¬
ную форму опыта бессилия приобретает мировоззренче¬
ское значение.
Здесь опять речь пойдет об основе становления ми¬
ровоззрения, об основном философском принципе. Мы
снова находим здесь тот же «метафизический опыт»,
который уже известен из ранних примеров. Ученик Хай¬
деггера Вайшедель определяет этот метафизический
опыт в следующем тезисе: «От религиозного опыта -ме¬
тафизический .опыт отличается... тем, что он не яв¬
ляется, подобно первому, простой встречей с божест¬
вом, а есть встреча с божественным как основой бы¬
тия...» 153
Здесь следует лишь заметить, что, согласно толко¬
ванию этого опыта, боги всех без исключения религий
должны представлять объективные реальности, ибо они
воспринимаются всегда как общественные объективные
содержания сознания, «данные очевидно и просто».
Согласно Вайшеделю, в метафизическом опыте в
противоположность религиозному «основа бытия и бы¬
тие познаются метафизически таким образом, что они
обнаруживаются в сущем; для религиозного же опыта
путь через сущее по меньшей мере не является основ¬
ным, его совершенная форма выступает скорее через
непосредственную встречу с божеством... 1\4етафизиче-
ский опыт — это такое отражение сущего (включая соб¬
ственную экзистенцию познающего), в котором послед¬
нее как бы просвечивает, и именно таким образом, что
оно обнаруживает свое бытие и основу своего бы¬
тия» 154. И Вайшедель пытается продемонстрировать
подобный фундаментальный «метафизический опыт».
153 Wilhelm Weischedel, Wesen und Aufgabe der me-
taphysischen Erfahrung, in: «Actes du X-ieme Congres International
de Philosphie», Vol. IV, Amsterdam — Louvain, S. 122.
154 Там же, стр. 122.
629

Поэтому да позволено будет привести несколько про¬
странных цитат. «Простое рассмотрение вещи, такое, в
котором речь идет лишь о том, что эта вещь сущест¬
вует. Вначале наблюдающему это кажется загадоч¬
ным... То, что в его бытии кажется загадочным, могло
бы и не существовать. Более обстоятельно, чем при
взгляде на отдельную вещь, это может быть испытано
при взгляде на вещи вообще: в моменты, когда мир
просвечивается и встает вопрос, существует ли он вооб¬
ще и существуем ли мы сами. Попытка усмотреть чи¬
стое бытие вещей завершается, таким образом, в опыте
возможности Ничто, который происходит не как холод¬
ный отзвук разума, а как настоящее потрясение...»155
Отсюда же возникает и «вопрос... о бытии, которое су¬
ществует, несмотря на возможность небытия, и об ос¬
нове сохраняющегося над Ничто бытия...» «Таким об¬
разом, бытие, воспринимаемое метафизически, первона¬
чально противостоит как сохранение сущего, пропасти
возможного небытия»156. И этот опрокидывающий ме¬
тафизический «опыт» оправдывается тем, «что в нем
становится присутствующей сама вещь» 157. Заявление
Вайшеделя о том, что из опыта основы бытия
может как высшая дисциплина вырасти метафизи¬
ческая теология, «само собой» вытекает из такого рода
опыта.
То, что здесь представляется содержанием «опыта»,
является на деле кружением в себе спекулирующего
субъекта, как такового. То, что названо «опытом», есть
мыслительные абстракции, дополненные религиозными
чувствами. Возможное небытие вещей в их тотальности
является простым отрицанием мысли, а не опытом, ко¬
торый здесь гипостазируется. Эти спекуляции не следо¬
вало бы принимать всерьез, если бы из них не выводи¬
лось окончательное узаконение всякой иррационально*
сти, если даже отвлечься от самообмана этого мнимого
«опыта». Однако субъекги1В1ная случайность и получает
ведь здесь значение общезначимого, в случайности и
зарождаются мировоззренческие нормы поведения, ко¬
торые порождают слепое подчинение отражающемуся,
155 Там же, стр. 124.
156 Там же.
157 Там же, стр. 125.
630

иногда даже вопреки антифашистским выступлениям
Вайшеделя. Однако здесь речь идет не о личностях.
Пауль Фердинанд Линке, с которым нас многое
принципиально разделяет и с которым, однако, нас
объединяет приверженность научным принципам фило¬
софствования как идеалу, в своем посмертном сочине¬
нии «Явления упадка в философии современности» вер¬
но характеризует этот процесс разрушения рациональ¬
ности. Линке показывает разрушительные последствия
«понимания» Дильтея и феноменологии Гуссерля: «От¬
нюдь не было поэтому счастливым обстоятельством, ко¬
гда мыслительные миры обоих людей соединились в
личности Хайдеггера и когда из весьма сомнительного
феноменологического «видения» развилась еще более
сомнительная экзистенциальная герменевтика этого за¬
мечательного мыслителя. С тех пор процесс распада
идет полным ходом и уже «прогрессировал» до явного
отрицания безусловно необходимого инструмента вся¬
кого философского познания логики. Разуму «дана от¬
ставка» и идея логики растворяется в водовороте пер¬
воначального вопроса, ибо «всякое опровержение в об¬
ласти сущностного мышления абсурдно» 158.
Но критика Линке недостаточна. Недостаточно лишь
констатировать отставку разума. Недостаточно даже
доказывать, что в отрицании материалистической диа¬
лектики идеалистическая метафизика превращается в
иррационализм. Внутренняя связь раскрывается в том,
что отношение между сознанием и реальностью, вер¬
нее, между сознанием и общественной реальностью,
сводится к поведению, соответствующему защитной сти¬
хийной практике буржуазии, опосредующему ее и под¬
чиненному ей, как поведению эмоционально-непосред¬
ственному. И как таковое, оно возводится в норму.
Средством этой редукции является фетишизация «не¬
посредственности» как идеологического рефлекса «дав¬
ления» со стороны отчужденной общественной реально¬
сти. Она фетишизируется, в то время как психологиче¬
ская очевидность — в форме ли методической подготов¬
ленности в духе феноменологии, в духе ли пережива¬
ния, предлагаемого философией жизни, интуиции или
158 Paul Ferdinand Linke, Niedergangserscheinungen in
d?r Philosophic der Gegenwart, MOnchen — Basel, 1961, S. 86 f.
6‘Л

«метафизического основного опыта» (в которых пере¬
живаются фантастические содержания сознания)—ин¬
терпретируется как способ встречи с «истинной» дей¬
ствительностью. В то же время по отношению к ней
развивается фактически пассивно-покорное отношение,
и именно там, где с нею «встречаются» как с чуждой
сверхсилой, опосредованной фантастическим отраже¬
нием. Общая тенденция была уже намечена Максом
Шелером, .когда он заявил: «Позиция познания, следо¬
вательно, не должна быть позицией натиска, как в но¬
вейшей науке, но позицией покорности и самоотда¬
чи» 159.
Мы видели, что при этом отчужденные продукты со¬
знания принимаются как отражения, продукты и опо¬
средования отчужденных общественных отношений. Тот
факт, что покорность превращается в самоотдачу, что
она приобретает оттенок блага и спасения, поскольку
имеет своим содержанием именно слепую зависимость
и рабство, означает восстановление религиозной пози¬
ции внутри буржуазной философии.
Посредством указанных моментов обнаруживается
тенденция к перестройке аппарата философских кате¬
горий. Эта перестройка представляет собой движение
внутри метафизического образа мышления и характе¬
ризуется весьма многослойным и непрямолинейным
переходом от метафизически-механистических категорий
к метафизически-иррационалистическим, зачастую орга¬
нологическим категориям.
Очевидная недостаточность механистической мысли¬
тельной модели в виде все более разрушающих ее во¬
пиющих противоречий общественной жизни, проблема¬
тика, возникшая в связи с научным прогрессом, и, на¬
конец, противоречия между академической философией
и практикой жизни и вытекающие отсюда внутренние
противоречия — все это вынуждало к отказу от ориен¬
тированной на механистическую модель категориальной
систематики, которая типична еще для раннего неокан¬
тианства и позитивизма, как и для механистического
материализма. В действительности речь идет о все
большей ощутимости объективной диалектики, которой
159 М а х Scheier, Die Wissensformen und die Gesellschaft,
1926, S. 245.
63?

метафизика чем дальше, тем меньше может противо¬
стоять. Эта проблематика в смысле философских поня¬
тий ,может быть разрешена только с помощью диалек¬
тического материализма. Однако именно табу в отно¬
шении материализма, включающего материалистиче¬
скую диалектику, приводит к тому, что механистиче¬
ским категориям противопоставляется иррациональная
альтернатива, которая именно в своей иррационально¬
сти сохраняет механизм. Это, в сущности, как раз та¬
кие категории, которые вырастают из специфически ир¬
рациональных методов познания.
Это тенденция, действующая стихийно, непрямоли-
нейно, многими путями. Обусловленная реальностью
диалектическая постановка проблемы в то же время
приводит к некоторому оживлению гегелевской диалек¬
тики— однако в смысле, несвободном от субъективного
идеализма и иррационализирующем диалектику, даже
сам Гегель иной раз превозносится как иррационалист.
На первый взгляд прежде всего побеждали грубые
органологические категориальные структуры, тем более
что они полностью отвечали официальной идеологии
гитлеровского фашизма, они поддерживались, подготав¬
ливались и переживались теми, кто видел их эмпириче¬
скую основу в субъективности непосредственного пере¬
живания. Отсюда шло их развитие как антропологиче¬
ских и мировоззренческих определений, амальгамиро¬
ванных исторической традицией. Об единообразии не
может быть и речи, можно говорить лишь об инфляци¬
онном плюрализме, который находит свое единство в
отрицании материалистической диалектики, в свалке
иррационалистически и .метафизически разрушенных и
подгнивших остатков из истории домарксистской фило¬
софии, а также теологии.
Названные альтернативные структуры намечаются в
том случае, когда, например, метафизически-субстан-
ционалистскому монизму в духе механистического ма¬
териализма или спиритуализму противопоставляются
дуализм, плюрализм, полярность или многослойность
бытия; абстрактно-всеобщему — особенное, единичное
или конкретное; количеству — качество; механистически
толкуемой каузальности — внекаузальность или целесо¬
образность; механической сумме изолированных ча¬
стей — «целостность» как специфическая всеобщая
633

связь; причинной закономерности развития — развёрты¬
вание «образа»; прямолинейно-количественной концеп¬
ции развития — концепция «растительного» развития,
цикличности развития, иррационально и необъяснимо
порождающего новое. Если отвлечься от традиционной
схоластической системы, то в послевоенный период для
частичной, ограниченной агностическим туманом рацио¬
нальности и для эмоционально насыщенного вербально¬
го мышления характерны дальнейшее разрешение орга¬
нологических альтернативных определений и тенденция
к агностически-иррациональной «открытости». Особенно
типична, пожалуй, весьма старая тенденция, которая
понимает качественно различные и противоположные
формы движения материи как метафизическое сочета¬
ние слов, вечный дуализм, необъяснимый сам по себе,
возникший автономно или посредством иррационально¬
го акта творения.
Социальная противоречивость, обостряющаяся в хо¬
де развития, ведет к псевдодиалектике парадоксии и к
органологической концепции примирения. Если первая
представлена главным образом в экзистенциалистской
философии, в частности в ее соприкосновении с диалек¬
тической теологией — стоит лишь вспомнить Пауля Тил¬
лиха,— то вторая характерна для неосхоластики. Когда
католический философ Бернхард Лакебринк заявляет:
«В сердце сущего возгорается не взрыв противоречия, в
нем живет покой все более совершенного компромис¬
са»160 и противопоставляет диалектике томистскую ана-
лектику, то этот тезис имеет своей предпосылкой не
только мифологию творчества, но и включает социоло¬
гическую модель, которая возводится в норму модели
бытия. В этой связи следовало бы указать и на множе¬
ство дуалистических мифологизирующих концепций, ко¬
торые со своей стороны подменяют диалектическое про¬
тиворечие перманентной полярностью, понимают его не
как энергическое отношение, направленное на его раз¬
витие, а как вечную, «трагически» неразрешимую посто¬
янную антиномию.
Здесь возникает псевдодиалектика полярностей: дио¬
нисийский — аполлоновский, дух — жизнь, душа — дух
160 Bernhard Lakebrink, Der aristotelisch-thomistische
Staatsgedanke, in: «Philosophic und politische Bildung», hrsg. v.
H. Holzapfel, Diisseldorf, 1960, S. 37.
634

и т. д., и тут же соответствующие концепции понятий,
например «противоположность» в духе Гвардини.
Конечно, в некоторых этих категориях заложен под¬
ход к правильной критике механицизма, однако идеали¬
сты и антидиалектики превращают его в свою противо¬
положность, особенно явно, например, в концепции эн¬
телехий у Ганса Дриша.
Мировоззренческое же и социально-классовое значе¬
ние этих категорий лежит в иной плоскости. Благодаря
своей иррациональности они могут получать многознач¬
ные содержания. Они включают ценности: так, противо¬
поставление органического и механического дает прио¬
ритет первому. От механического же, как особый слу¬
чай, ставится в зависимость овеществление, извраще¬
ние и нивелирование, закономерно порождаемые капи¬
тализмом, это отождествляется с рациональным, с без¬
душно исчисляющим рассудком, все это переносится в
свою очередь на механизм выборов в парламентарной
демократии, которой в таком случае противопостав¬
ляется модель «органического порядка» как более цен¬
ная «структура общности» с «органической субордина¬
цией»— типичная модель фашистского господства как
в клерикальной, так и в национал-социалистской разно¬
видностях. Для такого «органического» мышления ха¬
рактерно притупление и консервация действительных
противоречий в иерархическом гармоническом строе.
Классовая борьба оказывается неестественной, неорга¬
нической.
В то же время «органическому», которому придается
человеческий смысл, приписывается позитивное содер¬
жание всех тех чувств, которые возникают на базе
разочарования в капитализме, из отчужденного отно¬
шения к безжалостному механизму его промышленно¬
го и торгового производства, тогда как специфика ма¬
териальных отношений прикрывается туманом бездуш¬
ной механики, которая нуждается в изменении проти¬
востоящей ей общности, то есть только ib изменении
бездушности, образа мыслей и т. д., а не частной соб¬
ственности.
Разумеется, либеральная метафизическая концепция
развития недостаточна. Однако ни концепция возврата
подобного, ни концепция цикличности истории ни в ка¬
кой степени не затрагивают ее недостаточности, а
635

скорее как раз имеющийся в ней элемент рациональ¬
ного: то, что развитие есть развитие то восходящей
линии. Они включают в качестве мировоззренческой
формулы отказ от буржуазного прогресса, выдвигая на
тервый -план варварские последствия буржуазного
господства. Не случайно эта формула была использо¬
вана в идеологии «консервативной революции». Она
не содержит никакого рационального разъяснительно¬
го смысла и не (претендует на него, она хочет выра¬
зить «жизненное чувство» и установить господство.
Каким именно образом в иррациональности „этих
категорий скрывается программирование стихийного
действия, видно из отрицания; здесь достаточно про¬
цитировать лишь выдержку из доклада Карла йёля
«Преодоление XIX века в мышлении современности»,
относящегося к 1927 году: «Пессимизм XIX столетия
в действительности представляет собой признание дли¬
тельного страдания и бессилия субъекта перед миро¬
вой сверхюилой объекта, он означает распятие субъек¬
тивного на объективном, и этот пессимизм появляется
как лично пережитое следствие великой деперсонали¬
зации, объективизации, внутренней нейтрализации,
нормализации, нивелирования, генерализации, всех
этих порождений в отдельности и в целом, короче, на¬
правления всеобщей связи... Культу Робинзона
XVIII века отвечает культ массы XIX века, культу лич¬
ности и души XVIII века — культ вещи и всеобщее про¬
изводство XIX, что вызвало великое отчуждение мира,
привязало все субъективное к объективному и вскорми¬
ло одно в другом, свело все индивидуальное к универ¬
сальному, все варианты к константам, всю свободу к
необходимости. Все свободное и новое, все особенное и
собственное, короче, все свойственное Ренессансу, было
при этом подавлено или даже низвергнуто, и в то же
время своеобразие всего высшего и внутреннего было
спущено в широкую низину привычного и внешнего
массового существования. Так, дух сводился к побуж¬
дению души, душа отодвигалась на задний план как
феномен или даже эпифеномен человека, человек вклю¬
чался в животный мир, жизненный мир таким же обра¬
зом втягивался в механику атомов, а природа натяги¬
валась на абсолютно математические формы простран¬
ства, времени и массы. Таким образом, дух, в сущно¬
636

сти, воспринимался психологически, душа — антропо¬
логически, человек — биологически, жизненный мир —
механически, а в конце ухмыляется пустая симметрия,
всеобщая схема, именно абсолютно связующая мате¬
матическая формула мира» 161.
И наряду с этим Йёль прославляет возникновение
современной буржуазной философии как Ренессанс при¬
роды, жизни, человека, души и голоса.
Чрезвычайно характерно, что эта тенденция воспро¬
изводится в аргументации ее категориальной альтер¬
нативы, что она начинается с переходом к империализ¬
му и в ходе поступательного развития раскрывается все
вновь. При этом все чаще разыгрывается причудливый
спектакль о том, что подготовленное этой тенденцией
развитие скомпрометировано и осуждено на пораже¬
ние. Это показывает, что демагогия псевдоантикапита¬
лизма с перспективой фашизма не имеет выбора среди
своих категорий. Эти и подобные аргументы накануне
первой мировой войны были направлены против XIX ве¬
ка, во время первой мировой войны — против предвоен¬
ного времени, после поражения они разоблачали войну
как продукт отрицаемого, потом они были повернуты
против Веймарской республики, подготовили фашизм в
клерикальном, национал-социалистском и «народном»
духе, а после второй мировой войны снова были ис¬
пользованы против гитлеровского фашизма, на этот раз,
в частности, с позиций клерикального толкования госу¬
дарства и общества с одновременной направленностью
против коммунизма.
В этом применении раскрывается сущность катего¬
риальных изменений, изложенных здесь далеко не пол¬
но, лишь приближенно. Теперь нужно остановиться на
проблематике. Существо дела более сложно и неясно,
чем это может показаться после того, что изложено. На
втором и третьем этапах общего кризиса капитализма
появились новые тенденции, противостоящие друг дру¬
гу; с одной стороны, позитивистская теория науки, а с
другой — экзистенциализирующие феноменологические
направления и неосхоластика — если исключить осталь¬
ных последователей академических направлений про¬
161 К а г 1 J о ё 1, Die Uberwindung des 19. Jahrhunderts im
Denken der Gegenwart, in: «Kantstudien», Bd. XXXII, H. 4/1927,
S. 481.
637

шлого. Благодаря развитию частных наук, особенно ма¬
тематики и логики, возникло дополнительное переплете¬
ние проблем. Только полное подключение материали¬
стически понимаемой истории философии в целом (ана¬
лиз мировоззренческого, а также религиозного мышле¬
ния, с одной стороны, с другой — детальный анализ
структуры мировоззренческих категорий как выделение
и переработка общественного опыта, понятого из его
объективных жизненных связей) может более точно
определить внутреннюю необходимость развития миро¬
воззренческих систем на исходе классового общества.
Тот факт, что прежде, в сущности, принимались во вни¬
мание только социальные корни философской мысли¬
тельной системы, лежащие внутри буржуазного общест¬
ва, являлся необходимым ограничением, которое дол¬
жно быть снято. С буржуазной философией, которая со
своей стороны опирается на самые общие формы и
структуры сознания формаций, покоящихся на эксплуа¬
тации, заканчивается антагонистическая фаза развития
человечества, которая как целое создает предпосылки
этого развития. И это происходит в условиях научно-
технического и индустриального развития, которое в
силу своей имманентной необходимости отрицает эту
формацию, а также ее мыслительное отражение. Таким
образом, мы находимся не в конце, а в начале исследо¬
вания. Возможной моделью дальнейших исследований
мог бы стать анализ восприятия Маркса буржуазной
философией и социологией, которые на современном
этапе имеет принципиально большее значение, чем на
ранних этапах классовой борьбы, и приобретает все
возрастающее значение в процессе развития идейных
споров в условиях мирного сосуществования, а также в
процессе углубления всеобщего кризиса. Это восприя¬
тие идей человека, который указал на гибель буржуаз¬
ного общества как на историческую закономерность,
восприятие со стороны духовных представителей этого
общества само по себе является моментом кризиса бур¬
жуазной философии.
9.	АЛЬТЕРНАТИВА
В 1946 году Томас Манн писал французу Пьеру
Полю Сагаву: «Конец эпохи буржуазной культуры я бы
638

отнес не к 1933 году, а уже к 1914. Потрясение, кото¬
рое мы тогда ощутили, коренилось в чувстве, что нача¬
ло войны исторически означает конец одного мира и на¬
чало чего-то совершенно нового. С тех пор все нахо¬
дится в возбуждающем и преобразующем движении, и
это будет продолжаться еще долго... Я сын буржуазно¬
го индивидуализма и по природе (если я не стану по¬
правлять себя с помощью разума) очень склонен сме¬
шивать буржуазную культуру с культурой вообще и
видеть варварство в том, что идет ей на смену. Однако
моя симпатия к изменяющейся жизни учит меня, что
противоположностью «культуры», какой мы ее знали,
является не варварство, а общность. Я думаю в первую
очередь об искусстве. Для послебуржуазного мира бу¬
дет характерно, что он освободит искусство от величе¬
ственной изоляции, которая была плодом эмансипации
культуры от культа, возведет ее в ранг своего рода ре¬
лигии. Искусство будет освобождено от того одиночест¬
ва, в котором оно оказалось с глазу на глаз с образо¬
ванной элитой, именуемой публикой. Да, собственно,
этой публики больше и не существует, так что искусство
скоро окажется совершенно одиноким, одиноким до
вымирания, разве что оно найдет путь к «народу», то
есть, если выразиться неромантично, к массам. Я ду¬
маю, что весь его жизненный настрой изменится, и
именно в сторону жизнерадостной убежденности. Ме¬
ланхолическая амбиция в значительной мере спадет с
него, и новое простодушие, даже безмятежность станут
его составными частями. В нем будет будущее — оно
само снова увидит в себе слугу общности, которая бу¬
дет охватывать гораздо больше, чем образование, и бу¬
дет не обладать культурой, а, вероятно, быть ее подо¬
бием...» 162
Это писал «сын буржуазного индивидуализма», сто¬
явший ко времени «Размышлений аполитичного» по ту
сторону баррикады. Находясь там, он в процессе длив¬
шихся десятилетия перемен перерабатывал опыт эпохи
и наконец пришел к «социальному гуманизму». Осозна¬
ние гибели буржуазного мира вынесло его, поэтическо¬
го историка этой гибели, на волну новой эпохи, содер¬
жание которой он познавал и признавал как эпоху
162 Th о m a s М а ип, Briefe 1937—1947, о. О. 1963, S. 475.
639

общности. Речь идет не о том, что Томас Манн не был
марксистом, а о том, что он как буржуазный гуманист
пытался познать новое там, где оно действительно
было, что он, следовательно, освободился от ослепляю¬
щих иллюзий, которые приковывают к господству ка¬
питала.
В нашу эпоху буржуазный гуманист вошел в непре¬
одолимое противоречие с господством крупного капита¬
ла. Революционные идеалы буржуазной эмансипации
приобрели такие масштабы, что стали разоблачать гос¬
подство буржуазии. Однако буржуазный гуманист не
может абстрактно шагать на месте, если не хочет поте¬
ряться в бессильных сетованиях; он должен, если он
хочет действовать, выбирать в классовой борьбе между
народом и империализмом. И существует историческая
закономерность, что одна часть господствующего клас¬
са переходит на позиции революционного класса, что
часть интеллигенции этого класса вступает во все более
глубокие противоречия с материальными и идеологиче¬
скими отношениями, с условиями своей деятельности,
что она начинает понимать полярность классов, что она
благодаря силе, зрелости развития, притягательности и
умной политике революционных рабочих партий приоб¬
щается к марксизму и выступает против империализма
за пролетариат, который она же сама экономически
представляет. Это движение от империалистически-бур-
жуазной идеологии по направлению к социалистической
марксистско-ленинской идеологии проходит разнообраз¬
ные промежуточные ступени, когда вначале цель неиз¬
вестна или же только достигается. И все же в нашу
эпоху это движение является закономерностью духов¬
ного развития, следовательно, не преодолимой, а лишь
замедляющейся — всякими реставрациями, коррупция¬
ми, охотой на коммунистов и давлением конформизма —
закономерной тенденцией в движении интеллигенции,
даже если оно, как, например, в Западной Германии,
несмотря на значительную традицию такого движения
в Германии, порой может отойти на задний план. Ко¬
нечно, пути и формы различны, условия в настоящее
время иные, чем пятьдесят или тридцать лет назад, и
процесс в целом едва ли еще исследован. Культ лично¬
сти и связанные с ним явления оказали здесь значи¬
тельное задерживающее влияние.
640

Однако здесь приобретает политический смысл то,
что с точки зрения познания должно пониматься как
переход от слепой привязанности к проникновению в
исторические взаимосвязи, когда испытываемое практи¬
ческое отчуждение стремится к тому, чтобы быть осмы¬
сленным, когда испытываемое бессилие стремится к
власти разума, когда пережитая война и угрожающая
опасность новой войны вынуждает ставить вопрос о
тайне, как и кем делаются войны, вопрос об интересах,
которые они защищают, в качестве экзистенциального
вопроса.
Вальтер Бениамин, который, как интеллигент, стоял
на пути к революционному рабочему движению, выра¬
зил свое понимание в формуле «пути с односторонним
движением», когда уже больше не существует движе¬
ния назад, в агонизирующий фашистский буржуазный
порядок: «В гибельные ночи последней войны (первой
мировой войны.— В. X.) тело человечества было потря¬
сено чувством, подобным счастью эпилептика. И рево¬
люции, которые последовали за ним, стали первой по¬
пыткой подчинить себе новое тело. Власть пролетариа¬
та— это показатель его здоровья. Если он не охвачен
этой дисциплиной до мозга костей, то никакие паци¬
фистские рассуждения его не спасут» 163. По сравнению
с этим существенным содержанием познания хилиасти-
ческие моменты, которые сохраняет Бениамин, становят¬
ся второстепенными. Его развитие было прервано гит¬
леровским фашизмом.
Поэтому здесь следовало бы вспомнить о следую¬
щем: изложенная тенденция в развитии буржуазной
философии не является абсолютным законом. Это зако¬
номерная тенденция, вытекающая из мировоззренчески-
философских последствий подчинения современным от¬
ношениям капитализма и в то же время последствий,
которые выявляются в мировоззренческом плане из
противоположной позиции, направленной против миро¬
вого коммунистического движения и руководящего им
познания, а также против антиимпериалистического
освободительного движения и борьбы народов за мир.
Оба названных момента и идентичны и неидентичны:
163 W а 11 е г Benjamin, Schriften, Bd. I, Frankfurt a. M.,
1955, S. 581.
21—202
641

идентичны как выражение объективных интересов клас¬
са буржуазии, как мыслительное воссоздание образа
действия, направленного на укрепление и утверждение
современного капитализма. Они неидентичны постоль¬
ку, поскольку второй момент, как субъективное осмы¬
сление, не вытекает с абсолютной неизбежностью из
первого. Лишь в марксизме-ленинизме существует орга¬
ническая связь теории, организации и общественного
движения как внутренне неразрывное проявление един¬
ства мировоззрения, теории общества и политико-соци¬
альной практики, и всякое противоречие между этими
сторонами, всякая абсолютизация одного из моментов
искажает целое. Противоречие же между теорией и
практикой при стихийном поведении неизбежно. Оно
даже характеризует именно специфическую взаимо¬
связь общественного бытия и сознания.
Однако это противоречие помогает нарушить логи¬
ку вещей, которая вносит в основную мировоззренчес¬
кую позицию норму практико-политического поведения
в процессе общественной жизни и для него. Поэтому то,
что сказано о социально-практическом содержании ос¬
новных мировоззренчески-теоретических позиций, не яв¬
ляется оценкой политических и моральных убеждений
их (носителей. В этом отношении они носят лишь харак¬
тер возможного. В то же время это отражает аспект
возможности разбить оковы духовно-практической нор¬
мы поведения, вытекающей из политического, экономи¬
ческого и идеологического господства капитализма.
Однако простая имманентность подобной противо¬
речивости еще не порождает духовного движения. Оно
вырастает из рефлексии, из отражения объективных
антагонизмов и связей общественной жизни, чья внут¬
ренняя связь опять-таки опосредуется через соответст¬
вующие специфические аспекты, отношения и через
включающий ее опыт и познание. При этом следует учи¬
тывать, что действительная сфера опыта и его горизонт
всегда шире, чем теоретическая оболочка, в которой он
обрабатывается, что они богаче, содержательнее, чем
это допускает механизм интерпретации и отбора в бур¬
жуазной вдеологии. И все же решающим — основой
всего идеологического движения, а вместе с тем и инди¬
видуального развития — является тот факт, что проти¬
воречие, имманентное экономическому базису герман¬
ского империализма, создает внутри буржуазной фило¬
софии основу для возможности разорвать заколдован¬
ный круг безусловной связи с господством империализ¬
ма, дать соответствующее философское отражение ан¬
тимонополистическим и социалистическим стремлениям
народа, даже если еще не достигнута точка зрения ди¬
алектического материализма или революционной тео¬
рии социалистического движения. Как ни трудно это в
условиях жестокого гнета политического и идеологиче¬
ского административного господства, как ни тяжело это,
в особенности для Германии, которой недостает тради¬
ции победоносной буржуазной революции и которая по¬
знала буржуазную демократию только как норму импе¬
риалистического господства, все же эта возможность
существует, способствуя все большему возрастанию
буржуазно-демократической тенденции внутри филосо¬
фии. Слабее всего она проявляется внутри государст¬
венно-бюрократической философии, которая, будучи
непосредственно связана с механизмом господства, яв¬
лялась и является специфической службой мировоз¬
зренческого проведения в жизнь империалистической
идеологии и своего рода духовной полицией для борьбы
против антиимпериалистических и социалистических, а
особенно материалистических идей в сфере мировоззре¬
ния. Однако мыслительное богатство философии не свя¬
зано с должностным положением в механизме господ¬
ства. Узы слепой стихийности, привязанность к норме
приспособленческой некритически-консервативной пози¬
ции, к материальным отношениям современного капита¬
лизма— это не рок, поскольку это только классовое
насилие осуществляет здесь принуждение, прикрываясь
естественнореальной формой. Источники силы, способ¬
ной подорвать это насилие как в практическом, так и
в духовном смысле, заложены именно в этой реально¬
сти отношений. Это имманентные ей противоречия.
В нашу эпоху перехода от капитализма к социализму
познание внутренних связей буржуазного общества до¬
стигается через их собственные антагонизмы, как и че¬
рез осмысление их реального разрешения в социалисти¬
ческой действител ьности. В ф илософ око- миров озарен -
ческом отношении всякому истинному познанию, если
оно охватывает объективные связи, имманентна объек¬
тивная диалектика. К познанию принуждают противо¬
21
643

речия, начиная с самых общих проблем современного
существования, с проблемы обеспечения мира и усло¬
вий этого обеспечения, с причин военной угрозы, через
социальные конфликты к противоречиям, которые про¬
являются в возможностях современной техники и огра¬
ничениях частнособственнического общества, вплоть до
проблематики индивида с его жизненными условиями в
современном капитализме; от изложенного в прежней
связи восприятия кризиса до национальной проблема¬
тики; повсюду мышление как «естественный процесс»
может утвердить себя. И задача марксистской филосо¬
фии и социологии состоит в том, чтобы здесь in konkre-
to поднять бытие до сознания, показать объективные
противоречия, возможность и необходимость их разре¬
шения и схватить при этом необходимые ступени позна¬
ния в их логике, чтобы перейти от частных связей к
всеобщим.
Не покорное бессилие, характерное для теории Мак¬
са Хоркхаймера, смешанной с заимствованиями из
марксизма, как раз обратное необходимо нам. Он пи¬
шет: «Старая теория считала, что будущее определенно.
То, что сегодня распространяется социология, есть при¬
знак ее полезности и в то же время ее слабости. Социо¬
логия, когда она становится свободной, смотрит в прош¬
лое иначе, чем философия, проповедующая буржуазный
мир и его науку. Она обращается к тем историческим
фазам, когда европейское общество еще чувствовало в
себе силы связать с действительностью собственный
принцип, способствовать установлению правильных от¬
ношений между людьми. Рассуждая об этом потенциа¬
ле, она пытается сохранить позиции, на которые после
грядущих катастроф вернется человечество, возможно
более умудренное опытом» 164. Хоркхаймер хорошо зна¬
ет, что катастрофы, угрожающие сегодня, едва ли дадут
возможность обозревать его музей утраченных иллю¬
зий. Имманентный фатализм тайно поклоняется той
силе, которую он критикует. Иллюзии буржуазного об¬
щества относительно действительных отношений между
людьми опровергнуты практически именно этим буржу¬
азным обществом. И социалистическая теория уже дав¬
164 Max Horkheimer, Philosophic und Soziologie, in:
«Kolner Zeitschrift fur Soziologie», II. Jahrg. (1959), S. 164.
644

но объяснила, как и почему оно нуждается в этих ил¬
люзиях. («Собственный принцип» буржуазной социоло¬
гии есть принцип частной собственности. Наша эпоха
демонстрирует новое общество, правда еще находящее¬
ся в процессе становления, выявляет новый принцип,
который Томасом Манном был понят глубже, чем со¬
циологом и философом Хоркхаймером. Не как слабо¬
сильная элита греховного сознания проходит философ¬
ски рефлектирующая интеллигенция через предстоя¬
щие ей испытания. Нет: связь эпохи столь же мало яв¬
ляется мистерией, сколь мало можно сказать о силах,
пронизывающих эту связь, что они существуют лишь
в фантазии марксистов. Это доказывается любым срав¬
нением состояния мира одно или два поколения назад
с современностью, хотя подобные теории смирения и
нередки.
Всякая познавательная связь дает возможность
прийти к истинному философскому познанию, каждая
дает для этого определенный подход, ибо конкретное
Познание имеет свою предметно-логическую закономер¬
ность и ведет к всеобщему. Однако вывод в значитель¬
ной степени зависит от того, как и насколько при этом
снимается давление насильственного идеологического
господства монополистического капитала, как и на¬
сколько разрушены узы стихийности, действующей в ус¬
ловиях конформистского насилия. И условием для это¬
го является отнюдь не чисто теоретический акт, кото¬
рый никогда не может создать основу опыта, а реаль¬
ная связь с антиимпериалистическим и социалистиче¬
ским движением. Внутренняя логика духовного движе¬
ния закономерно ведет в конечном счете к марксизму-
ленинизму, предполагая, однако, при этом преодоление
антикоммунизма, имеющего специфическую функцию,
направленную к тому, чтобы перехватить эти подходы
и интегрировать их. Правый социализм оказывается
ныне особенно надежным средством для того, чтобы
превратить оппозицию буржуазной интеллигенции в ее
противоположность, вводя антиимпериалистические на¬
строения в рамки верноподданнической законности, и
используется в то же время для введения в заблужде¬
ние рабочего класса.
Однако при этом речь идет вовсе не о сосуществова¬
нии различных идеологий в одной голове, а именно о
645

принципиальной возможности перехода. Здесь следова¬
ло бы только заметить, что этот переход совершается
отнюдь не гармонично, а глубоко противоречиво, что
задерживание на определенном этапе может привести
к противоположному результату или вылиться в бес¬
плодный сепаратизм, что, наконец, симбиоз коммуни¬
стических и буржуазных идей при известных обстоя¬
тельствах, когда он выступает под видом марксизма,
может функционировать в качестве буржуазного реви¬
зионизма. Одна из причин этого заложена в буржуаз¬
ном интеллектуальном индивидуализме с его склонно¬
стью к абсолютизации каждой особой, своеобразной
точки зрения. Во всяком случае, здесь идет речь об
очень сложном и еще недостаточно исследованном ис¬
торическом процессе.
Здесь идет речь не просто о желательном: у нас в
Германии существует гуманистическая и демократиче¬
ская традиция, которая имеет и свое философское со¬
держание и включает столь различные силы, как Томас
и Генрих Манн, Альберт Швейцер и Карл фон Оссиц-
кий, имеется традиция естественнонаучного материализ¬
ма, которая в недавнем прошлом вновь была активизи¬
рована; у нас есть традиция немецкой интеллигенции,
которая примкнула к рабочему классу: от Маркса и
Энгельса через Розу Люксембург и Франца Меринга
вплоть до Бертольта Брехта и Иоганнеса Р. Бехера, и
мы имеем сегодня в ГДР социалистическую интелли¬
генцию, ’которая совершила этот переход. Чем большие
масштабы принимает в Германии мирное сосущество¬
вание— и это необходимо во имя нашего существова¬
ния,— тем острее становятся идейные разногласия, тем
решительнее будет становиться идеологическая классо¬
вая борьба, тем скорее выявятся возможности того,
чтобы и в области мировоззрения взяли верх миролю¬
бивые, демократические, антиимпериалистические тен¬
денции. Сущность нашей эпохи состоит в том, что прав¬
да относительно общества, каждое истинное мировоз¬
зренческое знание находится в противоречии с той иде¬
ологией, которая вопреки всем действующим силам за¬
щищает исторически умирающую капиталистическую
систему.
Этот момент перехода, отход от буржуазной идеоло¬
гии и философии, поворот к марксизму — не в смысле
646

его адаптации, а в смысле более глубокого пони м ани я
и тенденции к изменению общественного бытия,— еам
по себе является одной из сторон кризиса буржуазной
идеологии. В то же время это и один из аспектов кри¬
зиса буржуазной философии. В рамках своих собствен¬
ных предпосылок она может лишь воспроизводить са¬
мое себя.
С буржуазной точки зрения это значит: «Прекраще¬
ние упования на космический мир через коперников¬
ский поворот позитивной науки, начавшийся с круше¬
ния геоцентрической картины мира и продолженный
через Дарвина, Маркса и Фрейда, привело к тому, что
отказ философии от собственного суждения о мире па¬
радоксальным образом завершился в двух диаметраль¬
но противоположных позициях: в ее превращении в ин¬
струмент обобщения и в ее изоляции в своем собст¬
венном Я» 165. Давайте продолжим этот тезис Хельму¬
та Плесснера указанием на католическую схоластику
и аналогичные явления, которые касаются религиозно¬
го суждения о мире, и внесем исправления, поскольку
во всех этих направлениях инструментальная функция
духовной интеграции реализуется в существующих ус¬
ловиях. Духовные возможности при всем их формаль¬
ном многообразии ограничены рамками этой интегра¬
ции. Причина этого заложена в предшествующем: кру¬
жение во лжи, прикрытие и сокрытие общественной ре¬
альности имманентны этим основным тенденциям.
Для философского мышления остается лишь две
возможности — или воспроизводить кризис, или достичь
критического, революционного отношения к его матери¬
альным и духовным предпосылкам. А последнее значит
встать в критическое и революционное отношение к
собственному обществу, привести в действие процесс
познания, который ведет к познанию условий и законо¬
мерностей перехода от капитализма к социализму, то
есть основного содержания нашей эпохи. Тогда фило¬
софия — в новом диалектическом соотношении с част¬
ными науками — снова обретет возможность выносить
истинные, научно контролируемые, практически доказу¬
емые суждения о мире.
165 Н е 1 m u t Pless пег, Zum Situationsverstandnis gegen-
wartiger Philosophie, in: «Philosophic», Fischer-Lexikon, Frankfurt
a. M., 1958, S. 17.

КРИЗИС НЕМЕЦКОЙ БУРЖУАЗНОЙ ФИЛОСОФИИ
В ОЦЕНКЕ ВОЛЬФГАНГА ХАЙЗЕ
(ПОСЛЕСЛОВИЕ)
Итак, мы закончили чтение интересной работы
Вольфганга Хайзе «В плену иллюзий». Перед нами про¬
шла целая череда философских концепций, социологиче¬
ских построений, идеологических иллюзий, выработан¬
ных немецкой идеологией на протяжении последних ста
лет. Подобно надводной части айсберга — да простит нам
читатель столь избитое сравнение — исследование проф.
Хайзе возвышается над скрытым от глаз колоссальным
материалом духовной жизни капиталистического обще¬
ства в Германии предымпериалистической и империали¬
стической эпох. Итог этого исследования перед нами.
Но для того чтобы разобраться в его особенностях, не¬
обходимо вдуматься в причины и характер имен но такой
постановки вопросов, с которой мы встречаемся в книге.
Специфическое положение Германской Демократи¬
ческой Республики в современном мире определяется
ее позицией как передового бастиона социалистическо¬
го мира в Европе. Граница, разделяющая ГДР и За¬
падную Германию, не просто отделяет друг от друга
два государства — она выражает политически, экономи¬
чески и идеологически основное противоречие современ¬
ного общества, противоречие между мировой системой
социализма и капитализмом. И пожалуй, ни одна из со¬
циалистических стран не испытывает такого бешеного
идеологического натиска буржуазии, как Германская
Демократическая Республика. В едином антикоммуни¬
стическом порыве сливаются ныне демагогия «свобод¬
ного мира», либерально-буржуазные идеологические об¬
разования, сохранившиеся со времен Веймарской рес¬
публики, религиозная идеология, мифологизирующие
философские и исторические концепции, подводившие
немецкую буржуазную идеологию к фашизму, наконец,
сохраняющиеся в Западной Германии остатки самой
фашистской идеологии. Отпор этим доктринам, реши¬
тельная борьба с ними всегда были первым долгом не¬
мецких марксистов.
648

Уже в 1946 году, на съезде КПГ, Вильгельм Пик
указал на необходимость освободить духовную и куль¬
турную жизнь немецкого народа «от всякого фашист¬
ского 1И реакцию много хлама... и дать возможность иде¬
ям боевого гуманизма, истинной свободы и демократии,
взаимопонимания народов и общественного прогресса...
превратиться в господствующие силы в нашей культур¬
ной жизни» L Основной линией борьбы против буржуаз¬
ной идеологии стала критика религиозного миросозер¬
цания, взятого политическим клерикализмом, пришед¬
шим к власти в ФРГ, на службу империализму. «Этот
союз милитаризма с политическим клерикализмом стал
необходимым для немецкого империализма, поскольку
нацизм дискредитирован в глазах народов мира и не¬
мецкого народа своими чудовищными преступлениями
и окончательно обанкротился. Единственная возмож¬
ность получить определенный массовый базис для не¬
мецкого империализма после 1945 года состояла в
клерикализме. С этой стороны миллионы верующих в
Западой Германии меньше всего ожидали фашизма.
Политический же клерикализм, используя религиозные
воззрения верующих, ставит их под гнет милитарист¬
ских планов и их осуществления»1 2. Эта идеология все
более превращает смерть за интересы НАТО в нравст¬
венную заповедь и христианский долг3.
Именно эту тенденцию, как ведущую тенденцию не¬
мецкой буржуазной идеологии в целом, в философии в
частности, берет в качестве исходного пункта В. Хайзе.
«Поворот к религии» означает для него не просто воз¬
рождение традиционных религиозно-философских уче¬
ний, хотя и это имеет место (например, в неотомизме).
«Поворот к религии как общая черта развития буржу¬
азной философии включает отказ от буржуазного мате¬
риализма, атеизма и 'рационалиома, переход (к ирраци¬
оналистическим и антинаучным методам познания, со¬
здание иррационалистической картины мира, имеющей
мифоло'ги'чеокий xapaiKrep, эмоционал>изац1ию философии,
ее переход к исполнению функций назидания, заботы
1 W. Pieck, Reden und Aufsatze, Bd. Ill, Berlin, 1950,
S. 43—44.
2 W. U 1 b r i c h t, Freiheit, Wissenschaft und Sozialismus, Ber¬
lin, 1959, S. 61.
3 См там же, стр. 60.
649

о душе, функций спасения... Религия здесь подразуме¬
вается не в форме определенной церкви, а в смысле са¬
мой общей структуры религиозного поведения» (стр. 88—
89). Упрощенно говоря, В. Хайзе стремится рассмотреть
немецкую буржуазную философию под углом зрения
того, как в ней отражается позитивно-экономическое
бессилие современного человека капиталистического об¬
щества по отношению к наличным общественным отно¬
шениям, каким образом интеллектуальное бессилие
воспроизводит практическое бессилие и одновременно
выступает средством упрочения последнего (см. стр. 90).
Эта общая установка конкретизируется автором на
многообразном материале немецкой буржазной филосо¬
фии—от неокантианства и позитивизма и до современ¬
ного иррационализма. И надо сказать — удачно. Обра¬
тим внимание на интересное раскрытие аппарата ин¬
терпретации общественных отношений с помощью та¬
ких категорий, как «техника», «инструмент», «масса»,
«отчуждение» и т. д. (стр. 519—520); на раскрытие ме¬
ханизма, с помощью которого модель общества пре¬
вращается в модель мира (стр. 534); на блестящий ана¬
лиз того, как современная буржуазная идеология ме¬
няет оценки своего бытия, превращая то, что представ¬
лялось ей когда-то «естествен1ным», в «искусственное»
(стр. 569 и далее).
«Поворот к религии» справедливо рассматривается
В. Хайзе как выражение кризиса буржуазной филосо¬
фии. В гл. VI книги, посвященной этому вопросу, под¬
робно рассматриваются важнейшие проблемы кризиса
буржуазной идеологии в целом ряде аспектов. Мотивы
кризиса суммируются на стр. 502—504, а отражаемые
в нем главные моменты социального опыта современ¬
ной буржуазии — на стр. 577. По обстоятельности ана¬
лиза кризиса современной -буржуазной философии книга
представляет собой незаурядное явление в современной
марксистской литературе.
И все же, закрывая книгу, испытываешь некоторое
чувство неудовлетворенности. Оно вырастает из опреде¬
ленной — необходимой, но нигде автором специально
не оговариваемой и потому представляющейся недо¬
статком — односторонности авторской позиции. Возь¬
мем, например, итоговую оценку современной идеали¬
стической философии: «Этот идеализм и его специфи¬
ке

ческие мировоззренческие формы имеют своим основа¬
нием не исторически неизбежные и преодолимые огра¬
ниченности познания природы. Свою модель, мотив,
структуру они получают исключительно из обществен¬
ного опыта и классовых потребностей» (стр. 488,
курсив наш.— А. Б.). Аналогичные оценки в изобилии
встречаются в книге. И надо сказать, они убедительно
обосновываются. Однако эта убедительность аргумен¬
тации достигается явной узостью исходного пункта ана¬
лиза и исходной методологической установки. Посколь¬
ку же, как сказано, автор нигде не оговаривает одно¬
сторонности своего подхода как приема анализа, он мо¬
жет рассматриваться именно как установка, принцип.
Нам представляется, что узок исходный пункт ис¬
следования — «поворот к религии» как всеобщая черта
оовременой буржуазной философии; узка и методоло¬
гическая установка на анализ «социально-гносеологи¬
ческих» корней современного идеализма, то есть особен¬
ностей отражения, познания им социальных условий и
общественных отношений капиталистического общества.
Между тем марксистская история философии основы¬
вается на анализе социальных и гносеологических кор¬
ней идеализма.
При характерной для книги проф. Хайзе постанов¬
ке вопроса исключительным предметом исследования
становится идеологическая сторона философии, тогда
как ее познавательное содержание исчезает. Ясно, что
с этой точки зрения современная буржуазная филосо¬
фия должна выступать как некий провал в истории фи¬
лософии, представляющей собой, как справедливо пока¬
зывает проф. Хайзе, посвятивший этому § 5 гл. II свое¬
го труда, историю процесса познания, а не мартиролог
человеческих заблуждений. Но для того чтобы доказать
правомерность изъятия всей современной идеалистиче¬
ской философии из познавательной связи историческо¬
го развития— а нам думается, что доказать этого про¬
сто нельзя,— во всяком случае, мало тех общих сообра¬
жений, которые высказывает проф. Хайзе и которые
сводятся в общем к констатации антинаучности и анти¬
материалистичности современной буржуазной фило¬
софии.
Мы не собираемся отвергать точку зрения и общую
установку проф. Хайзе как ошибочную; то, что им сде¬
651

лано в плане анализа современной германской филооб-
фии как идеологического явления, представляется нам
важным и интересным. Более того, его методологиче¬
ская установка — но не исходный пункт — разделяется
многими советскими исследователями современного иде¬
ализма, в особенности иррационализма. Так, М. К- Ма¬
мардашвили видит смысл исследования экзистенциа¬
лизма в том, чтобы раскрыть «те реальные социаль¬
ные явления, на которых вырастает указанный стихий¬
ный опыт сознания в буржуазном обществе» L Итогом
подобного рассмотрения — возьмем крайнюю форму —
оказывается утверждение, что экзистенциализмом «па¬
тология буржуазного общественного сознания возво¬
дится в цельный, законченный и исторически оправдан¬
ный тип мышления» 1 2. Теоретическое обоснование тако¬
го способа рассмотрения современного иррационализма
содержится в обстоятельной статье «Иррационализм» в
«Философской энциклопедии».
Против этой методологической установки мы и хо¬
тели бы возразить, поскольку ее значение выходит дале¬
ко за пределы рассматриваемой книги проф. Хайзе.
Подчеркнем лишь, что последний уделяет основное
внимание тому, как выражается в современной буржу¬
азной идеологии господство отношений капиталистиче¬
ского общества над человеком и как отражаются обще¬
ственные отношения господства человека над челове¬
ком, в то время как указанные советские исследовате¬
ли подчеркивают те «иррациональные формы, в виде
которых обособленные и оторванные друг от друга эле¬
менты буржуазных общественных отношений выступа¬
ют на поверхности капиталистического общества»3,
то есть подходят к проблеме более широко и в то же
время более утонченно.
Наши возражения — суммарно — сводятся к тому,
что, во-первых, в философии искажающее превратное от¬
ражение общественных отношений не только опосреду¬
ет восприятие процессов, происходящих в естествозпа-
1 М. К. Мамардашвили, Категория социального бытия и
метод его анализа в экзистенциализме Сартра, в сб.: «Современный
экзистенциализм», изд-во «Мысль», М., 1966, стр. 152.
2 Э. Ю. Соловьев, Экзистенциализм и научное познание,
изд-во «Высшая школа», М., 1966, стр. 154.
3 «Философская энциклопедия», т. 2, М., 1962, стр. 320.
652

нии, но и, наоборот, испытывает воздействие со сторо¬
ны научного познания, негативно или позитивно. Если
взять лишь эту первую сторону дела, то познавательное
содержание современной буржуазной философии — и
без того весьма обедненное ее исходной идеалистиче¬
ской точкой зрения — останется вне нашего поля зре¬
ния. А следовательно, окажется фактически неосуще¬
ствимым выполнение поставленной В. И. Лениным в
«Материализме и эмпириокритицизме» задачи — срав¬
нения по всем основным пунктам теории познания диа¬
лектического материализма с современными идеали¬
стическими теориями познания 1 и тем более неосущест¬
вимым окажется исследование связи современного иде¬
ализма с новейшим естествознанием2.
Во-вторых, сведение всех многообразных тенденций
современной буржуазной философии к «повороту к ре¬
лигии» — при всех оговорках, имеющих целью пока¬
зать, в сколь широком смысле понимается здесь «рели¬
гия»— также неизбежно оставляет в тени те 'стороны
современного идеализма, которые имеют определенный
интерес для философа-марксиста.
Конечно, под сказанным не имеется в виду, что
марксизм нуждается в «дополнении» со стороны бур¬
жуазной философской мысли. Диалектический матери¬
ализм— достаточно зрелая философская теория, спо¬
собная к самостоятельному развитию на своей собствен¬
ной основе. Но это не значит, что мы можем пренебре¬
гать тем, что делается современной немарксистской фи¬
лософией,—ее постановками вопросов, ее решениями,
даже ошибочными, ее внутренними противоречиями.
Тем более что общеизвестны уже неблагоприятные для
нашей философии и для развития науки последствия
односторонне идеологического подхода к целому ряду
явлений, сочетающих в себе собственно научные и иде¬
ологические элементы: формальной генетике, матема¬
тической логике, кибернетике, теории относительности,
семантике и т. д. Нельзя проходить мимо того, что обо¬
стренные противоречия капиталистического общества
сплошь <и рядом заставляют серьезного мыслителя
уловить такие тенденции в общественной жизни, в ис¬
1 См. В. И. Ленин, Поли. собр. соч., т. 18, стр. 379.
2 См. там же, стр. 379—380.
653

кусстве, в научном познании, которые могут встать и
перед ученым, посвятившим себя исследованию социа¬
листического общества — пусть и в иной, качественно
специфичной форме. Вот почему в наше время столь
опасен для марксиста односторонний подход к исследо¬
ванию современной идеалистической философии, если
только эта односторонность ие осознана яоно м не ого¬
ворена специально.
У нас нет возможности, конечно, восполнить одно¬
сторонность анализируемой книги проф. Хайзе. Глав¬
ное для нас — это именно специально оговорить эту од¬
носторонность, порожденную спецификой подхода к со¬
временной буржуазной философии в условиях ожесто¬
ченной идеологической борьбы Социалистической единой
партии Германии и народа ГДР против идеологии ми¬
литаризма и клерикализма. Вместе с тем попробуем
выделить некоторые основные моменты познавательно¬
го содержания идеалистической философии в Германии
XX века, на которые необходимо обратить внимание
философу.
В книге В. Хайзе подробно проанализированы соци¬
альные противоречия современного капитализма в За¬
падной Германии, их нарастание с нарастанием обще¬
го кризиса капитализма, их идеологическое следствие —
уход в религиозные мировоззренческие иллюзии. Но ав¬
тор не обратил достаточного внимания на то, как на
эту социальную ситуацию накладывается несводимый
к социальному процессу процесс развития естествозна¬
ния, то, что мы называем революцией в естествознании
на рубеже XIX и XX веков и в гносеологическом аспек¬
те кризисом гносеологических основ естественнонаучно¬
го материализма XIX века. Кризис этот исходил из
крушения иллюзии естественнонаучного материализма,
а вместе с тем и старого позитивизма, будто научное
•мировоззрение, имеющее достоинство абсолютной исти¬
ны, может быть создано простым перенесением в фило¬
софию последних достижений естествознания, «превра¬
щением физики в метафизику». Именно здесь корени¬
лась возможность того отказа от мировоззренческой
значимости науки, который и был выражен в приводи¬
мых автором словах Макса Шелера; «Наука... не име¬
ет никакого значения для достижения и установления
мировоззрения» (стр. 609). Но ведь это только начало,
654

а не итог новой мировоззренческой рефлексии. Между
тем В. Хайзе останавливается на констатации того, что
приведенное высказывание Шелера «является выводом
феноменологии, как и непосредственным выражением
религиозной позиции» (там же).
Отказ от мировоззренческой значимости науки име¬
ет глубокие гносеологические корни в относительности
научного знания, его способности претерпевать качест¬
венные изменения, и релятивизм современной идеали¬
стической философии не может, следовательно, быть
сведен к его социальным корням, а заслуживает спе¬
циального теоретико-познавательного анализа с точки
зрения истории науки. Более того, констатация данной
кризисной ситуации теории познания естественных наук
рождает в рамках буржуазной философской мысли да¬
леко не однозначную реакцию. Поиски 'выхода ориенти¬
рованы по меньшей мере в трех направлениях, соответ¬
ствующих трем главным тенденциям .современной бур¬
жуазной философии. Позитивистская философия ищет
выхода в теоретико-познавательной установке, превра¬
щающейся в неопозитивизме в «анализ языка науки»;
иррационалистические школы — в иррационально-мифо-
логизирующей картине «жизни» и человека; религиоз¬
ная философия в возвращении к традиционной религи¬
озной философии (неосхоластика).
При всем сходстве этих направлений, порождаемом
общей классовой позицией и общей идеалистической
установкой, они не сводимы друг к другу. Существенно
различаются их позиции в понимании науки: для нео¬
позитивистов она — объект философского «анализа»;
для иррационалистов — сфера отчужденного абстракт¬
ного «знания», противостоящего «жизни» или «экзистен¬
ции»; для неосхоластов — совокупность «истин разума»,
подлежащих гармонизации со сверхразумными «исти¬
нами веры». Существенно различаются они и в пони¬
мании мировоззрения (скептицизм; эмоционально окра¬
шенный субъективизм, переходящий в мифологизм;
теологизированный догматизм соответственно); и в по¬
нимании самой философии («анализ», имеющий целью
устранить «метафизику»; «экзистенциальное философ¬
ствование»; «преддверие веры», praeambula fidei). Вот
почему принятая в советской историко-философской
науке классификация основных направлений современ¬
655

ной буржуазной философии, учитывающая вое эти тен¬
денции, представляется более отвечающей сути дела,
чем попытка В. Хайзе свести их к одному только «пово¬
роту к религии»
Правда, достаточно широкое понимание этого «пово¬
рота», о чем уже говорилось, дает автору возможность
избежать многих последствий указанной односторонно¬
сти. Ню опасность остается—и в первую очередь опас¬
ность потерять из виду те теоретические проблемы, ко¬
торые буржуазная философия ставит иной раз раньше,
чем философы-марксисты, в более острой, иной раз гро¬
тескной фор1ме. Без правильного решения этих вопро¬
сов не обойтись, и игнорирование их постановки буржу¬
азной философией приводит только к тому, что объек¬
тивный ход событий все равно заставляет с ними счи¬
таться, только уже в гораздо более неблагоприятных
условиях, когда вокруг самих этих проблем создается
идеалистический ореол, когда мм уже дано идеалисти¬
ческое решение, утверждающееся в сознании многих лю¬
дей с прочностью предрассудка. Между тем универсаль¬
ная характеристика современной буржуазной филосо¬
фии, подобная «повороту к религии», априори заставля¬
ет видеть в идеалистической философии только псевдо¬
проблемы. Но хотя последних немало в современном
идеализме, надо еще доказать, что данная конкретная
проблема есть на деле псевдопроблема.
Приведем два примера. В XX веке в самых разных
направлениях выдвигается на первый план «проблема
человека». И не случайно. Человек является высшей
ценностью общества, но в условиях империализма все
больше ставится под угрозу человек как личность, ин¬
дивидуальность, более того, ставится под угрозу само
1 В советской литературе отмечается наличие в современной
буржуазной философии трех основных тенденций: наукообразной
позитивистской, иррационалистической и религиозной. Это деление
было обосновано в работе Т. И. Ойзермана «К вопросу о главных
течениях современной буржуазной философии» («Вестник МГУ»,
сер. экономики, философии и права, 1958, № 2). См. также статью
А. С. Богомолова, И. С. Нарского и Ю. К- Мельвиля «О некото¬
рых особенностях критического анализа современной буржуазной
философии» («Вопросы философии», № 9, 1967). На конкретном
материале современной буржуазной философии эта точка зрения
развернута в целом ряде работ, в том числе в шестом томе «Исто¬
рии философии» (изд-во «Наука», М., 1965).
656

существование человечества на нашей планете, которая
без особого труда может быть превращена в пустыню.
Смутно уловив эту угрозу, философы-идеалисты ищут
ее источник в самом человеке, в его «существовании»,
в априорной «структуре» человеческой личности. Очень
просто отбросить такую постановку вопроса, справедли¬
во оценив ее как новую попытку косвенной апологии
капиталистического общества, выдающую пороки капи¬
тализма за следствие внутренней противоречивости
«человека вообще». Опираясь на марксистскую теорию
общества, мы без труда объясним эти противоречия и
пороки капитализма из его общественных отношений.
Но хватит ли этого для теоретического изображения
личности, индивидуума? Есть ли у нас сейчас готовые
средства для такого воспроизведения — средства, кото¬
рые могли бы стать теоретическим ориентиром для пси¬
хологии личности, для искусства, социологии? Если и
да, то в самой общей, принципиальной форме, не пре¬
ломленной сообразно особому предмету исследования,
человеку.
Но как легко исходя из этого демагогически обви¬
нять марксизм в «забвении человека» и требовать «гу¬
манизма» как «философии, которая пытается разре¬
шить все философские проблемы в перспективе челове¬
ка, которая охватывает не только антропологические
проблемы, подобные (проблемам человетеской приро¬
ды, отчуждения, свободы и т. д., но также все иные
онтологические, эпистемологические и аксиологические
проблемы» И как сложно давать отпор и буржуаз¬
ным извращениям марксизма, и позитивным «философ¬
ско-антропологическим» построениям в условиях, ког¬
да ежегодно выходят за рубежом десятки книг, посвя¬
щенных «философской антропологии», а вера, будто
марксизм «растворил» человека в обществе, преврати¬
лась в общее место не только буржуазной пропаганды,
но и концепций многих авторов, считающих себя близ¬
кими к марксизму, если не марксистами. Не удивитель¬
но, что известное запоздание с разработкой «проблемы
человека» — как бы ни рассматривали мы пути ее реше¬
ния— затруднило не только само решение, но даже и
1 М. Marcovic, Humanism and Dialectic, в: «Socialist Hu¬
manism», N. Y., 1965, p. 85.
657

постановку вопросов «философской антропологии» в
рамках марксизма1.
Вторая проблема — «отчуждение». Карл Маркс по¬
ставил ее в связи с критикой Гегеля в «Экономическо-
философских рукописях» как проблему отчужденного
труда и его социальных последствий. Поскольку в по¬
следующих трудах К. Маркса понятие отчуждения на¬
чинает употребляться в достаточно узком смысле гос¬
подства продукта труда над производителем, обуслов¬
ленного капиталистическим способом производства, оно
в течение длительного времени вообще не использова¬
лось марксистской философией. Это позволило буржу¬
азным философам взять на себя инициативу в его «вос¬
становлении», что привело к всестороннему извраще¬
нию понятия «отчуждение» 2. Реальный факт отчужден¬
ного труда, характерный для эксплуататорского обще¬
ства, стал 'рассматриваться как универсальная черта
всякого общества, как явление, позволяющее якобы
всесторонне осветить положение человека в обществе.
Вместе с тем неразработанность проблемы примени¬
тельно к социалистическому обществу привела к це¬
лому ряду теоретических трудностей, тяжело сказав¬
шихся и на марксистской науке, и на практике со¬
циалистического строительства, и на п ропата нд|в. Ибо
опять-таки проблема, даже имевшая своим источни¬
ком деятельность К. Маркса, представляющая огром¬
ное познавательное и практическое значение, пришла
к нам вновь из буржуазной и ревизионистской лите¬
ратуры в искаженном виде, в форме апологетической
идеалистической конструкции.
В порядке возражения некоторые могут сказать,
что обе эти проблемы принадлежат как раз к социаль¬
ной области и их решение в буржуазной философии
1 В последние годы развернулась острая дискуссия по вопро¬
сам «философии человека» в СССР, ГДР, Чехословакии, Польше и
других социалистических странах. В ее ходе выявились столь край¬
ние позиции, как, с одной стороны, утверждение, что человек стал
единственным специфическим предметом философии, а с другой,
что в философии марксизма нет места специальной «философской
антропологии»; есть и та точка зрения, что философия есть и ис¬
следование действительности, и самопознание человека.
2 См.: Т. И. Ойзерман, Проблема отчуждения и буржуаз¬
ная легенда о марксизме, изд-во «Знание», М., 1965.
658

представляет собой как раз пример превратного отра¬
жения существующих общественных отношений и в ка¬
честве такового могут быть без труда проанализирова¬
ны и раскрыты. Однако последнее, увы, не делается и
во многом потому, что ряд действительных проблем
был принят в силу их идеалистического облачения за
псевдопроблемы.
Но остановимся на тех действительных философских
проблемах, 'которые ставятся в современном идеализме
и заслуживают нашего внимания, но не получили отра¬
жения в книге В. Хайзе и без тщательного разбора ко¬
торых затрудняется наше движение вперед. Конечно,
мы можем лишь схематично набросать здесь содержа¬
ние этих проблем I Вот их краткий перечень.
1.	Проблемы, связанные с решением основного во¬
проса философии и последовательным его проведением
в теории познания.
2.	Проблемы диалектики как логики и теории по¬
знания.
3.	Проблемы логического анализа научного по¬
знания.
4.	«Человеческий элемент» в познании.
В марксистско-ленинской философии основному во¬
просу философии — вопросу об отношении бытия и со¬
знания— уделяется большое внимание. И не случайно:
он действительно является критерием философской кон¬
цепции, определяя ее содержание. Однако мы сами за¬
частую обедняем проблематику, связанную с этим дей¬
ствительно основным вопросом, сводя его просто к кон¬
статации того, признается или не признается объектив¬
ность окружающего нас мира, и не задумываемся над
тем, какие теоретико-познавательные последствия отсю¬
да выводятся. Так, в книге В. Хайзе идеализм выво¬
дится из господства производства над производителя¬
ми (гл. II, § 4) и характеризуется как превратное отра¬
жение этого господства. Но ведь этим сказано далеко
не все. И прежде всего остается неясным, почему бук¬
вально все современные философы совершенно недву-
1 Читателя, желающего более подробно ознакомиться с этой
проблематикой, мы отсылаем к нашим книгам: «Англо-американ¬
ская буржуазная философия эпохи империализма» (изд-во «Мысль»,
М., 1964) и «Немецкая буржуазная философия после 1865 года»
(изд-во МГУ, 1968).
659

(мысленно признают объективность внешнего мира и в
этом смысле являются «реалистами», и все же их мож¬
но и должно, характеризовать как идеалистов. В книге
В. Хайзе этот вопрос решается только в отношении к
объективному идеализму (в особенности религиозного
толка). Между тем он представляет значительный ин¬
терес с той точки зрения, что в теории познания прак¬
тически вся современная идеалистическая философия
(кроме, может быть, неотомизма) представляет собой
субъективный идеализм. И причина этого — как раз
неспособность и нежелание серьезно считаться с при¬
знанием объективности внешнего мира, но вместе с тем
и объективные трудности, вытекающие из специфики
познавательного процесса.
Со времени Беркли и Юма вступил в силу аргумент,
согласно которому мы непосредственно знаем только
наши ощущения, содержание нашего сознания. Следо¬
вательно, мы можем осмысленно говорить только о дан¬
ном сознании. В конце XIX века эта мысль выражает¬
ся иначе: мы знаем только то, что мы знаем, то есть
мы знаем наше знание. Следовательно, тот мир, кото¬
рый мы знаем,— это мир, описанный наукой, «построен¬
ный» математическим естествознанием, содержащийся
в «напечатанных книгах», как выражается Г. Коген.
И материализм ничего не может возразить против этой
точки зрения, пока он не станет серьезно и последова¬
тельно на позиции практики как основы познания и кри¬
терия истины, практики как непосредственной связи со¬
знания с миром. Разработка этой проблемы стала сейчас
одной из основ современной психологии. На материа¬
ле современной буржуазной философии она экспли¬
цируется в связи с философией В. Дильтея, -Г. Зимме¬
ля, критической онтологией Н. Гартмана и многими
другими течениями немецкой философии. Она, бесспор¬
но, заслуживает большего, чем беглые замечания
В. Хайзе относительно критики М. Фришейзеном—Кё¬
лером субъективного идеализма (стр. 155—156), раз¬
вертывающиеся в плане одного лишь раскрытия непо¬
следовательности «либерального» отношения к религии.
Мы уже указывали в другом месте1 на опасность,
проистекающую из поверхностного понимания основно¬
1 См.: «Вопросы философии», № 9, 1967, стр. 1114—115.
660

го вопроса философии и формального Применения прин¬
ципа борьбы материализма и идеализма в современ¬
ных условиях. Думается, что приведенные краткие со¬
ображения достаточны для выявления того направле¬
ния, в iKaiKoiM следует вести критический анализ совре¬
менной буржуазной философии, чтобы показать несо¬
стоятельность ее претензий подняться «выше» материа¬
лизма и идеализма. Так или иначе, обходить эти вопро¬
сы— даже посредством социального выведения идеали¬
стического решения основного вопроса из «переворачи¬
вания» наличных общественных отношений — значит
затушевывать объективное гносеологическое содержа¬
ние современного идеализма.
С решением и систематическим проведением в тео¬
рии познания основного вопроса философии непосредст¬
венно связаны проблемы диалектики как логики и тео¬
рии познания. Они, к сожалению, совершенно не затро¬
нуты в книге проф. Хайзе, хотя в немецкой идеалисти¬
ческой философии последнего столетия — от неоканти¬
анства и имманентной школы и до экзистенциализма —
они стоят в центре философской полемики. Достаточно
указать на концепцию «логики первоначала» Г. Когена,
чтобы увидеть невозможность объяснить неокантианст¬
во Марбургской школы вне анализа всей линии разви¬
тия идеалистической диалектики, идущей от Фихте и
Гегеля к неокантианству. Невозможно понять ни рацио¬
нальное содержание, ни идеалистическую сущность уче¬
ния Э. Кассирера о функциональном понятии вне диа¬
лектического понимания конкретности понятия и марк¬
совской критики Гегеля, принявшего способ восхожде¬
ния от абстрактного к конкретному за способ развития
самого конкретного, а не его воспроизведение мыслью.
Вот здесь-то уж никак нельзя ограничиться соображе¬
ниями социально-политического порядка.
Мы уже говорили, что наиболее рельефно социаль¬
ная проблематика выступает при анализе современного
иррационализма. Но опять-таки иррационализм оказы¬
вается теснейшим образом связанным с проблематикой
диалектического мышления. Один из важнейших его
гносеологических источников — понимание диалектиче¬
ских противоречий, необходимо возникающих в ходе ис¬
следования действительности, как чего-то алогичного,
внерационального, как «скандала для рассудка». Огсю-
661

да изображение диалектики как «сделанного рацио¬
нальным иррационализма» (Р. Кронер), отсюда пере¬
ход к мистике, которая в своем реальном гносеологи¬
ческом содержании есть учение о непосредственном
слиянии противоположностей (конечного и бесконечно¬
го, временного и вечного, бога и человека и т. д.).
Просто сказать в этой связи, что на самом деле диа¬
лектическая традиция в рамках религиозно-идеалисти¬
ческого мышления имеет свои корни в диалектике про¬
цесса труда, осуществляющейся в антагонистическом
обществе (см. стр. 73—75),— значит сказать очень мно¬
гое, может быть решающее, но далеко не все. Относи¬
тельная самостоятельность общественного сознания,
как и тот факт, что последнее связано не только с
превратным отражением общественных условий, но и с
реальным научным познанием реальной диалектики
объективного мира, заставляют нас учитывать не толь¬
ко социальное содержание, выраженное в религиозной
форме, но и реальную диалектику, выраженную в этой
неадекватной форме. Без этого невозможно до конца
разоблачить врагов марксизма, сводящих марксистскую
диалектику к мифу о спасении. Мы не видим без этого
и возможности разобраться в содержании послевоен¬
ных работ Ясперса, в частности в его «философской ло¬
гике», изложение которой было начато книгой «Об
истине» L
Можно много говорить о том, как в немецком идеа¬
лизме последнего столетия отражаются реальные проб¬
лемы диалектики как логики и теории познания: проб¬
лемы содержательной («теоретико-познавательной»,
«философской») логики в имманентной школе, в Мар¬
бургской школе неокантианства, особенно у Наторпа,
в неогегельянстве и экзистенциализме; проблемы абст¬
рактного и конкретного; проблемы, связанные с пони¬
манием противоречий и т. д. Здесь мы не найдем, ко¬
нечно, готовых, приемлемых для марксиста решений;
мы не видим и возможностей «примирения» марксист¬
ской и современной идеалистической мысли. Но иссле¬
дование современного идеализма под этим углом зре-
1 См. нашу статью: «Некоторые проблемы послевоенной эволю¬
ции экзистенциализма К- Ясперса», «Вестник МГУ», № 1, 1956,
стр. 71—74.
662

ния имеет, с нашей точки зрения, глубокий теоретиче¬
ский смысл L
В книге В. Хайзе практически не затронуты теоре¬
тические проблемы современной аналитической филосо¬
фии (неопозитивизма). Видимо, это в немалой степени
связано с тем, что после аншлюса Венский кружок и
примыкавшие к нему группы в Германии прекратили
свое существование на немецкой земле и перенесли
свою деятельность в США и Англию, да и после второй
мировой войны играют в Западной Германии незначи¬
тельную роль. Когда же о неопозитивизме заходит
речь, В. Хайзе ограничивается правильными, но недо¬
статочными для философского исследования соображе¬
ниями относительно его мировоззренческого скептициз¬
ма, открывающего пути для религиозно-мифологическо¬
го, эмоционального и т. д. философствования, которым
«научный» неопозитивизм не может противопоставить
ничего положительного. Очень интересны соображения
В. Хайзе по этому поводу, изложенные в § 4 гл. II.
Но как быть с конкретными логическими проблемами,
которые ставятся и решаются философами-аналитика¬
ми в их роли специалистов-логиков? Например, с ин¬
дуктивной логикой Райхенбаха, независимой от разо¬
бранной В. Хайзе (слишком кратко, пожалуй) его ис¬
торико-философской концепции? О такого рода явле¬
ниях мы должны судить в строгом соответствии с ука¬
заниями В. И. Ленина относительно усвоения и пере¬
работки тех завоеваний, которые делаются буржуаз¬
ными специалистами в частных науках1 2. Но есть о чем
поговорить и применительно к собственно философской
проблематике, рассматриваемой неопозитизмом.
Мы отвергаем, например, неопозитивистский прин¬
цип верификации как критерий отличения научных
предложений от «метафизических» и связанную с этим
функцию «интеллектуального надсмотрщика», припи¬
санную философии. Но разве не помогает его использо¬
вание в качестве элементарного, первоначального прие¬
ма анализа установить бессодержательность, скажем,
иррационалистических построений? Мы отвергаем прин¬
1 См. подробнее в нашей статье: «Идеалистическая диалектика
в двадцатом столетии», «Вопросы философии», № 3, 1966.
2 См.: В. И. Ленин, Поли. собр. соч., т. 18, стр. 363—364.
663

цип верификации и семантический критерий истины в
качестве универсальных гносеологических критериев ис¬
тинности. Но разве не наводят они на важную, но к
сожалению, слабо разработанную в диалектическом ма¬
териализме мысль о различных уровнях анализа истин¬
ности научных положений, от простого чувственного вос¬
приятия и до практики как окончательного критерия
истины? Противопоставление Р. Карнапом «внутрен¬
них» и «внешних» вопросов теории является, конечно,
средством обоснования позитивистской концепции, ис¬
ключающей 'мировоззренческие вопросы. Но в руках ди¬
алектического материалиста оно становится средством
обоснования жизненности философского исследования
как исследования, выходящего за непосредственные
рамки данной конкретной науки, представляющего со¬
бой подлинно «.мета-физическое», выходящее за преде¬
лы физики, как и любой другой конкретной науки ис¬
следование1. Думается, что теоретическое рассмотрение
данной проблемы с точки зрения диалектического ма¬
териализма представляет немалый интерес в плане уточ¬
нения соотношений философии и конкретных наук.
Мы уже цитировали выше югославского философа
М. Марковича, призывающего создать «гуманистиче¬
скую философию», в которой онтология была бы «фи¬
лософской теорией человеческого мира», теория позна¬
ния— «теорией человеческого знания», а не формали¬
зованных научных языков, аксиология — «теорией конк¬
ретных, исторически данных и меняющихся ценностей»,
а не абсолютных, трансцендентальных идеалов и норм
и т. д.2. Иными словами, мы слышим призыв к выявле¬
нию «человеческого элемента» в предмете философско¬
го исследования в качестве самого интересного и важ¬
ного в философии. Каково бы ни было отношение к
этому лозунгу — а мы считаем, что в нем немало раци¬
онального,— следует всегда иметь в виду, что он выд¬
винут и развит именно идеалистической философией
XX века. Конечно, разрабатывая намеченную этим ло¬
зунгом линию, нередко ссылались на философию прош¬
1 См. подробнее в нашей книге: «Англо-американская буржу¬
азная философия эпохи империализма», изд-во «Мысль», М., 1964.
стр. 358—361.
2 См.: М. М а г с о v i с, Socialist Humanism, р. 84—85.
664

лого — на «homo-mensura» Протагора в особенности. Од¬
нако лишь в XX веке «человеческий элемент» стал не
только объектом философского исследования, но и сред¬
ством идеалистической спекуляции в самых широких
масштабах. «Гуманизм» Ф. Шиллера и «эксперимен¬
тальная логика» Дьюи; «душа» в противовес «теорети¬
ческому» и «чувство истины» в противовес ее доказуе¬
мости в философии жизни Зиммеля; «экзистенциаль¬
ная» истина философии существования — все это про¬
явления одной тенденции, сводящейся к стремлению
выявить индивидуально человеческое в том, что обычно
понимается только как общезначимое, например в ис¬
тине. «То, что я знаю, может знать всякий,— сердцем
моим владею я один»,— цитирует «Страдания молодо¬
го Вертера» Г. Зиммель L Сложнейшие схоластические
рассуждения экзистенциалистов об истине выразитель¬
но суммирует Габриэль Марсель: «Бессмысленно было
бы сказать, что кто-то умер за соответствие вещи и ин¬
теллекта»; но человек ведь способен умереть за исти¬
ну»1 2. Как оценить этот специфический подход к делу?
Конечно, в первую очередь следует отметить, что все
это основано на незаконном изъятии «сердца» и «соот¬
ветствия вещи и интеллекта» из общественных отноше¬
ний, рождающих протест Вертера или готовность уме¬
реть за истину. Данный аспект достаточно глубоко рас¬
крыт в марксистской философии. Но нельзя этого ска¬
зать о другом — о закономерностях преломления обще¬
ственных отношений в индивидуальном сознании, в душе
и судьбе индивида. Пока такое преломление остается
только делом художника — вспомним, например, «Жизнь
Галилея» Бертольта Брехта...
Поставленная здесь философская проблема не сво¬
дится, как можно подумать, к моральной проблеме.
Это именно проблема диалектики индивидуального,
особенного и всеобщего применительно к человеку как
чувствующему, действующему и мыслящему существу.
И до тех пор, пока она не решена — а в марксистской
мысли пока сформулированы лишь самые общие от¬
правные пункты для ее решения,— буржуазный инди¬
1 Г. Зим мел ь, Гете, М., 1928, стр. 216.
2 См.: G. Marcel, The Mystery of Being, vol. I, Chicago,
1960, p. 71—72.
665

видуализм, выражающийся в конечном счете в «антро¬
пологизме» экзистенциалистской установки или уста¬
новки философии жизни, может рассчитывать на доста¬
точно широкое влияние. В. Хайзе же рассматривает все
это в одном плане — в плане выражения эмоционально¬
го отношения к действительности.
Конечно, затронутые нами проблемы не исчерпыва¬
ют круга вопросов, подлежащих рассмотрению и раз¬
работке в связи с критическим анализом современной
буржуазной философии в Германии. Мы кратко оха¬
рактеризовали их именно с целью показать существен¬
ную ограниченность подхода к ней, предлагаемого проф.
В. Хайзе, ограниченность, которая, не будучи специально
и четко оговорена, имеет тенденцию к превращению в
односторонность. Сказанное относится и к пониманию
«поворота к религии» как сути развития немецкой бур¬
жуазной философии в XX веке, и к «социально-гносео¬
логическому» анализу, оставляющему в стороне собст¬
венно гносеологические проблемы.
Мы могли бы возразить и против некоторых кон¬
кретных оценок автором философской проблематики,
выдвигаемых в книге. И здесь речь идет не об ошиб¬
ках—проф. Хайзе прекрасно знает и убедительно ис¬
следует свой предмет,— но о том, что сам методологи¬
ческий подход, избранный автором, невольно вынужда¬
ет его опускать многие важные пункты исследуемых
концепций. Так, В. Хайзе рассматривает в качестве
«типичного примера» неокантианской реакции на мате¬
риализм философию Германа Когена. Это, конечно, со¬
вершенно справедливо. Однако в таком случае остают¬
ся неохваченными реакция на исторический материа¬
лизм как теорию социального прогресса, на диалекти¬
ческий материализм как единый метод общественных и
естественных наук и, наконец, переход к иррационализ¬
му. Эти же пункты были бы — в полном соответствии с
замыслом В. Хайзе — выявлены, если бы он взял при¬
мером Баденскую школу (Г. Риккерт, Э. Ласк). Очень
интересное сопоставление воззрений Я- Буркхардта и
Ф. Ницше (стр. 163—169) в определенной степени про¬
игрывает в силу того, что В. Хайзе берет опять-таки
одну линию в философии Ницше (точнее, даже в ниц¬
шеанской идеологии) , а именно трактует ее исключи¬
тельно как «идеологию мобилизации». При этом волей-
666

неволей он упускает другую функцию ницшеанства, в
течение некоторого времени, особенно на рубеже XIX
и XX веков, выступавшего в качестве интерпретации ос¬
тро чувствуемого социального кризиса L
Жаль, что, освещая воззрения Э. Гуссерля, В. Хай¬
зе не коснулся его позднейших работ, в особенности
«Кризиса европейских наук». Тогда стал бы гораздо
более убедительным его тезис о том, что философия Гус¬
серля тоже представляет собой форму кризисного соз¬
нания: то, что было «зашифровано» в «Философии как
строгой науке», расшифровывается в «Кризисе». Но с
другой стороны, феноменология Гуссерля оказалась со¬
вершенно не освещенной в ее теоретико-познаватель¬
ном содержании и ее влиянии на современную идеали¬
стическую философию.
Или обратимся к анализу отношений между «миро¬
воззренческой философией» и позитивизмом — одному
из интереснейших мест книги. Кратко, но очень точно
исследует проф. Хайзе взгляды Хайдеггера, показывая,
как за хайдеггеровским языкоблудием, за его голово¬
ломными фразами, больше похожими на шарады, скры¬
вается классовая позиция и в то же время религиозно¬
мистическая установка. В такого рода анализе легко
можно скатиться к вульгарному социологизму, если не
к голословным политическим обвинениям. Проф. Хай¬
зе тонко раскрывает смысл положений, которые легко
пародировать, как то нередко и делалось, но которые
содержат нечто более глубокое — «позитивную связь его
(Хайдеггера.— А. Б.) мышления с тем, что демагогиче¬
ски изображалось народным движением, но что на са¬
мом деле было террористической диктатурой жестоких
сил монополистического капитализма» (463). И все
же в конечном счете остается непонятным, каким обра¬
зом можно в XX веке возрождать, причем не без успе¬
ха, мистически-магическое мышление? Почему в наш
век, когда научное мышление одерживает одну победу
над природой за другой, можно надеяться на способ¬
ность слова выразить «бытие»? Причем это будет не
1 См. интересный анализ вопроса в книге: Hans Kauf¬
mann, Krisen und Wandlungen der deutschen Literatur von We¬
dekind bis Feuchtwanger, Aufbau-Verlag, Berlin und Weimar, 1966,
S. 35—44.
667

слово научного языка, но слово в его изначальном зна¬
чении, слово поэтическое и т. д. Раскрыв социальную
сторону дела, В. Хайзе не выявляет тех сторон челове¬
ческого языка, которые делают его чем-то более слож¬
ным, нежели средство общения ученых,— социальным
явлением, имеющим свою историю, свою эволюцию, ре¬
зультаты которой очень далеки от исходного пункта,
но по ним можно, подобно палеонтологу, восстановить
этот исходный пункт, «бытие» (точнее, социальное от¬
ношение) давно прошедших эпох. Поэтому-то «бытие»,
обнаруживаемое Хайдеггером в языке, что и выражено
в его фразе «язык есть дом бытия», не просто «гипо-
стазирование экзистенции, отделенной от существующе¬
го и превращенной в самостоятельную силу и сущ¬
ность» (стр. 469—470). Суть дела —в глубоких связях
языка с общественными отношениями, раскрыть кото¬
рые Хайдеггер не может, хотя и нащупывает один из
путей подхода к ним L С другой стороны, не случаен
и интерес Хайдеггера к поэтическому языку, вызывае¬
мый такими его особенностями, как мотивированность
поэтического слова целостностью образного смысла, на¬
личие в нем как бы двух слоев реальности, образной и
обыденной, и т. д.1 2 * * * * * 8.
Иначе говоря, исследование концепции позднего
Хайдеггера в этом аспекте открывает перед нами нема¬
ло важных и интереснейших гносеологических проблем.
И хотя превратное, гротескное изображение и решение
их Хайдеггером может заслонить от нас эту проблема¬
тику, оно же может и открыть глаза на нее.
Нет необходимости умножать замечания подобного
рода. Думается, читателю уже ясна наша мысль: необ¬
ходимым дополнением к авторскому рассмотрению фи¬
1 См. Маркс — Энгельсу в Манчестер [Лондон], 25 марта
1868 г.: «...Общее [Allgemeine] означает у германцев и скандинав¬
ских народов не что иное, как общинную землю, а частное [Sundre,
Besondre] — не что иное, как выделившуюся из этой общинной зем¬
ли частную собственность [Sondereigen]... Выходит, что логические
категории все же прямо вытекают из «наших отношений» [aus «unse-
rem Verkehr»]». (К. M a p к с и Ф. Э н г е л ь с, Соч., т. 32, стр. 45.)
Интереснейший анализ с этой точки зрения (независимо от Маркса)
-основных понятий античной философии произвел английский исто¬
рик философии Ф. Корнфорд (F. М. Cornford, From Religion to
Philosophy, Harper, N. Y., 1957; 1-et ed., 1912).
8 См. «Вопросы философии», № 6, 1965, стр. 160.
668

лософской мысли Германии последнего столетия долж¬
но было бы быть рассмотрение ее в гносеологическом
плане, основанное на анализе связей основных течений
буржуазной философии с революцией в естествознании
на рубеже XIX и XX веков, специфического преломле¬
ния в современном идеализме диалектической тради¬
ции, специфики отношения современной буржуазной фи¬
лософии к основному вопросу философии и т. д. Впро¬
чем, может быть, с этого следовало бы начинать, и то¬
гда многие из выводов В. Хайзе были бы гораздо до¬
казательнее.
Немецкий читатель книги проф. В. Хайзе имеет пе¬
ред советским читателем то преимущество, что он, бу¬
дучи значительно ближе знаком с философской лите¬
ратурой исследуемого автором периода, без особого
труда может расшифровывать, дополнять, разъяснять
для себя кратко упоминаемые автором концепции, иде¬
ологические и исторические явления. Для советского
читателя это представит некоторую трудность. Но труд¬
но судить за это писателя, тем более что умение пи¬
сать, по остроумному и меткому замечанию Фейербаха,
состоит в том, чтобы подразумевать в читателе ум (и,
добавим, знание предмета) и желание разобраться в
написанном, выявить те отношения, условия и ограни¬
чения, при которых высказанное автором положение
только и имеет значение и может быть мыслимо. Мы
попытались сформулировать некоторые из таких усло¬
вий и ограничений, без которых автора легко было бы
обвинить в односторонности. Думается, что читатель,
который внимательно отнесется к книге проф. В. Хай¬
зе и будет неоднократно к ней возвращаться, пойдет
по этому же пути. И тогда ценность этой и без того
поучительной книги значительно возрастет.
А. С. Богомолов,
д-р философских наук,
проф. Московского
го суд а р ста ен н ого у н ив ер си т ет а

СОДЕРЖАНИЕ
От Издательства	 5
Г лава I. К постановке вопроса	 7
1.	Поворот к религии	 7
2.	Философская реакция в буржуазной истории философии 15
Глава II. Общие предпосылки	 28
1.	Гегель и «начало» философии	 28
2.	К критике теоретической концепции Георга Лукача . .	31
3.	Социальное значение материалистического понимания
общества	 39
4.	Господство производства над производителями как
объективная основа	исторического идеализма	....	45
5.	История философии	— познавательный процесс	...	65
6.	Идеализм и религия	 88
Г лава	III. Философия буржуазного практицизма	108
1.	Основные тенденции буржуазной философии Германии
XIX столетия	 108
2.	Неокантианская реакция на материализм. Коген как
типичный пример	115
3.	Позитивистская реакция на	материализм	125
4.	Неокантианство и позитивизм как классовые идеологии
и их отношение к религии	137
Глава IV. К вопросу о формировании философии империали¬
стической буржуазии	162
1.	О начале специфически империалистической линии
н буржуазной философии	162
2.	Клерикальная философия	170
3.	Философское осознание кризиса как исходный пункт
образования концепций	184
Г лава V. Теоретико-познавательные и социологические аспекты
идеологии немецкого империализма	217
•1. О соотношении идеологии и философии	217
2.	Всеобщие основные	черты	229
3.	Империалистическая идеология — отрицание общест¬
венной истины	  260
а)	Превращенная	форма	отражения	262
670

б)	О практически создаваемой мистификации обще¬
ственных отношений	266
в)	Сохранение стихийности в противовес процессу
развития социалистического сознания	282
г)	Мировоззренческие и методологические следствия 288
4.	К вопросу о кризисе буржуазной идеологии . . . .	291
5.	О процессе разложения империалистической идеологии 325
6.	К вопросу о методе приспособления доаоциалистиче-
ческих идеологий	336
7.	К вопросу о демагогии в ее псевдонаучной и мистифи¬
цирующей формах	344
8.	О классовом характере теологической аргументации и
религиозных чертах гитлеровско-фашистской идеологии 351
9.	Антикоммунизм — отрицание национальных жизненных
интересов	 364
10.	О некоторых различиях между идеологиями мобилиза¬
ции немецкого империализма на первом и втором эта¬
пах всеобщего кризиса капитализма	387
а)	К вопросу об идеологии гитлеровского фашизма .	399
б)	Об идеологии боннского режима	418
Г лава VI. О кризисе буржуазной философии	467
1.	О соотношении между «мировоззренческой филосо¬
фией» и позитивизмом	467
2.	Идеализм — классовая норма буржуазного мировоззре¬
ния 	 482
3.	Основа и главные принципы кризисного сознания	.	.	.	496
4.	Чуждая объективность 		505
5.	Потеря уверенности в перспективе	523
6.	Поворот к религии — кризис буржуазной стихийности	569
7.	Тенденция перехода к объективному идеализму	.	.	.	583
8.	Иррационалистические методы как эмоциональное от¬
ношение к действительности	597
9.	Альтернатива	638
Кризис немецкой буржуазной философии в оценке Вольфганга
Хайзе. (Послесловие)	648

В. Хайзе
В ПЛЕНУ ИЛЛЮЗИЙ
Художник Ю. Максимов
Художественный редактор Л. Шканов
Технические редакторы В. Мещерякова и
Г. Живрина
Сдано в производство 19/VI 1968 г.
Подписано к печати 30/Х 1968 г.
Бумага 84X108,/32 бум. л. 10'/2
35,28 печ. л.,
Уч.-изд. л. 37,62 Изд. № 9/7920
Цена 2 р. 46 к. Зак. 202
Издательство «Прогресо
Комитета по печати при Совете Министров
СССР
Москва Г-21, Зубовский бульвар, 21
Московская типография № 20
Главполиграфпрома
Комитета по печати при Совете Министров СССР
Москва, 1-й Рижский пер., 2