ЭСО31С (
В. Н. Орлов
Мой маленький котёнок
Смышлёный и пушистый.
Он рыжий, рыжий, рыжий
От носа до хвоста.
Я сделаю из Васьки
Известного артиста,
Я сделаю из Васьки
Учёного кота!
Я должен постараться,
Чтоб Васька стал великим,
И публику талантом
Он сразу покорил.
Чтоб он ходил направо
И песенки мурлыкал,
Чтоб он ходил налево
И сказки говорил.
Способности большие
Дала ему природа,
И он уже прекрасно
Мурлыкает в усы.
Но требует всё время
Особого подхода —
И к Ваське подхожу я
С кусочком колбасы.
Для Васьки не жалею
Ни ласки, ни колбаски:
Придёт пора, и в зале
Не будет лишних мест.
Покуда же я Ваське
Рассказываю сказки
И песни напеваю,
Он слушает да ест.
КРУГЛЫЙ год
1впьется.
t
21 марта — день весеннего равноденствия, — у
день с ночью меряется: полсуток на небе солнышко, ]
полсуток — ночь. В этот день в лесу празднуют Но- ®
вый год — к весне поворот.
Солнце начинает одолевать зиму. Рыхлеет, ноз-
дрится, становится серым снег, уж не тот, что был .
зимой, — сдаёт! Знать по цвету видно, что дело идет «
к лету. С крыш свисают ледяные сосульки, блестя,
струится по ним вода — и капает, капает... Натека-
ют лужи, и уличные воробьишки весело полощутся v
в них, смывая с перьев зимнюю копоть. В садах зве-
нят радостные бубенчики синиц.
Весна прилетела к нам на солнечных крыльях. У
нее строгий порядок работы. Первым делом она ос-
вобождает землю — делает проталинки. А вода ещё
спит подо льдом. Спит под снегом и лес.
Утром 21 марта, по старинному русскому обы-
чаю, пекут жаворонки — булочки с носиком, с изю-
минками на месте глаз. В этот день у нас выпускают
на волю певчих птиц. И с этого дня, по новому наше-
му обычаю, начинается месяц птиц. Ребята развеши-
вают на деревьях тысячи птичьих домиков — скворе-
чен, синичников, дуплянок; перевязывают кусты для #
гнезд; уст;
гостей.
В мартё курочка под порожком н
задушевное вдово
"Пускать в ход кулаки — распоследнее дело" — лю-
бимые слова моей бабушки. Не выносит она, когда
дерутся. "Разве, — говорит, — это по-людски, рукам
волю-то давать?"
Хоть бабушка и женщина, а женщины вообще, по-
моему, не дерутся, но я с ней всё же согласен. Чего
хорошего в драке? Ну скажите сами, только откровен-
но. Тебя стукнут — обидно и больно. Ты стукнешь —
тоже мало радости.
Но вот какая вышла у нас прошлой зимой история.
Пристал к нашему двору бродяжка пёс. Если бы его
выкупать, он стал бы беленький, а так какой-то неоп-
ределенного грязного цвета. Но мы все равно Бель-
чиком его назвали. "Вот, — думаем, — будет лето,
сходим с ним на речку и выкупаем".
Ноги у Бельчика короткие. Уши мохнатые, торч-
ком, только самые кончики вперёд свисают. А морда
до того весёлая, так и кажется: вот-вот улыбнётся.
Все во дворе его привечали. Кто косточку вынесет,
кто хлеба кусок. А я один раз семечки грыз и насыпал
немножко на снег. "Может,
думаю, — и ему понравится?"
Бельчик склонил голову набок,
посмотрел на меня и... тоже стал
грызть семечки. Слизывает со сне-
га, жуёт, только треск стоит! Но, вид-
но, не очень понравились — морщит-
ся, головой трясёт, кожурки
вместе с зёрнышками выплё-
вывает. По-моему, он просто
из вежливости грыз. Неудобно
было отказываться, раз я угощал. Хороший, словом,
пёсик. Ласковый. Кто бы его ни погладил, он в ответ
знай хвостиком виляет. Не зарычит, не оскалится. Я
хотел сразу взять его к себе домой, да мне не разре-
шили.
Вот иду я из хлебного магазина и вижу: стоит у на-
ших ворот парень в высокой такой шапке. Да и сам-то
длиннущий. А перед ним — Бельчик. Умильно загля-
дывает парню в лицо. Как всегда, хвостом крутит.
Смотрю — тот наклонился. Чмокает толстыми губа-
ми, протягивает руку. Бельчик с радостью к нему!
Подпрыгнул даже. И вдруг — как взвизгнет,
как отскочит. Выбежал
на мостовую, ла-
пой трёт нос. И
скулит — ну
совсем будто
плачет. А
парню смеш-
но! Прямо стоять
не может от смеха, при-
сел на корточки. Машет
рукой, а в руке —
папироска. С
дымком.
хлебом. Он и выпрямиться не успел, как сел в снег,
ноги в стороны. И шапка с головы слетела.
Конечно, он тут же поднялся во весь рост. И сдачи
не пожалел. Пошел я домой с расквашенным носом.
Не успел дойти до своего подъезда — навстречу
мне бабушка. "Ну, — думаю, — сейчас и от неё вле-
тит. Сейчас скажет: "Вот что значит — пускать в ход
кулаки. Распоследнее дело!" И ещё пуще стало мне
обидно. Чуть-чуть не заревел, сознаюсь.
Но бабушка сказала:
— Видела я из окна твои похождения. Забирай со-
баку домой, хватит ей беспризорничать.
А насчет кулаков — ни слова.
Вот какая история.
5
ЖИЛА БЫЛА СКАЗКА
А. Лопатина
ria высокой снежной горе, где всегда лежит снег,
родилась у Матушки-зимы дочка Снежинка. Матуш-
ка-зима устроила дочке колыбельку из снежного об-
лака и глаз не могла отвести от дочки, такая она роди-
лась красавица — тоненькая, стройная, с серебристы-
ми пушистыми локонами.
Выросла Снежинка и выпорхнула из своей снежной
колыбельки. Стала проситься:
— Отпусти меня, Матушка-зима, по миру полетать,
землю посмотреть.
Много дочек Матушка-зима отпустила на землю, а
с этой, последней, так жалко расставаться было.
— Оставайся лучше здесь, доченька, — попроси-
ла она. — Здесь всегда холодный чистый воздух.
Здесь ты останешься живой и невредимой. А на зем-
лю скоро весна придёт, прилетит тёплый южный ве-
тер, обнимет тебя, приголубит, и полюбишь ты его.
В ту же минуту ты и растаешь, так и не успеешь мир
посмотреть.
Послушалась Матушку Снежинка, осталась жить на
снежной вершине. Но такая она была непоседа, ни ми-
закружит он тебе голову, полюбишь его и растаешь в
его объятиях.
— Не полюблю, Матушка, — смеялась Снежин-
ка. — У меня ведь ледяное сердце, оно любить не
умеет.
Однажды устала Снежинка летать и уснула на од-
ном маленьком облачке. Разбудила её нежная музы-
ка. Посмотрела Снежинка, а на краю облака сидит
стройный кудрявый юноша и играет на свирели песни.
Песни те, волшебные и ласковые, проникли Снежин-
ке прямо в сердце, и потеплело оно.
— Как чудесно ты играешь! — воскликнула Снежин-
ка восхищенно.
— Спасибо, девочка Снежинка, — ответил юно-
ша. — Это была моя последняя репетиция весенних
песен земли. Я уже выучил все мелодии: и звон капе-
ли, и говор талой воды, и трели жаворонка. Теперь
мне пора на землю, прощай.
— Возьми меня с собой, —
попросила Снежинка, — я
давно хотела землю по-
смотреть, да Матушка не
пускала.
— Полетели, если есть
охота, — звонко крикнул
юноша — Южный ветер.
вместе с ней на полянку в густом ле-
су. Здесь он спел ей свою песен-
ку первой капели. От ласковых
объятий Южного ветра и вол-
шебных звуков песенки со-
всем растаяло сердце Сне-
жинки и превратилось в кап-
лю талой воды.
Южный ветер сказал:
— Прощай, Снежинка, мне
пора дальше лететь, — много
мест на земле, где ждут не
дождутся моих песен.
— Поцелуй меня на прощание, Южный ветер, —
попросила Снежинка. — Пусть не летать мне больше,
но ничего нет в мире прекраснее твоих песен.
Так горячо и ласково поцеловал Южный ветер Сне-
жинку, что растаяла она вся и ушла в землю прозрач-
ными каплями. Только маленькая ямочка образова-
лась в снегу. А из ямочки выглянул белый, нежный ко-
локольчик с двумя зелёными листиками.
— Здравствуй, Южный ветер, посмотри на моё но-
вое платьице.
С тех пор всегда, когда прилетает тёплый Южный
ветер и поёт свою песню первой капели, выглядывает
из-под снега нежный подснежник.

В. М. Волков
£гор Васильевич пришёл к нам утром, когда мы
ещё завтракали. Я замер — в руках у него была кало-
ша. Юркина калоша, которую я потерял вчера в са-
ду у Егора Васильевича. Когда мы с Серёжкой и Толи-
ком с Большого заулка трясли у него грушовку. Юр-
кину калошу я надел по ошибке — она соскочила с бо-
тинка.
— Лександровна, — обратился Егор Васильевич к
нашей бабушке, не глядя ни на нас, ни на наших
мам. — В деревне такие новенькие у твоих... — И по-
ложил калошу на печную приступку. — Будет вре-
мя — загляни. Весь огород ископали...
Сказал, поклонился и вышел.
Моя мама бросилась к калоше. Подошла с ней к ок-
ну, вздохнула с облегчением.
— Это не Вовкина. — И радостно посмотрела на
меня.
Тётя Поля молча взяла калошу из маминых рук.
Мельком глянула. Сомнений не было — чья это кало-
ша. Там внутри лиловилась Юркина фамилия (это чтоб
в классе не перепутали).
— Я не лазил! — громко сказал Юрка.
— Я... тебе покажу — не лазил! — отчётливо и мед-
ленно проговорила тётя Поля. — А это что? — ткну-
ла она пальцем в калошу. И срываясь на крик: — А ну,
выдь!
Юрка вышел из-за стола.
— Я не лазил... Я у Веньки был. Спросите у него.
Он говорил без страха. Ведь он действительно не
лазил. И Венька может подтвердить, что они вчера
весь вечер проторчали на пруду — плот гоняли.
— Мы на плоту ката...
Юрка не успел договорить. Удар калошей пришёл-
ся по руке. Он едва успел прикрыть лицо.
— На плоту, говоришь... — распалялась тётя Поля,
потрясая калошей над вертящимся Юркой, а другой
рукой держа его за ворот рубахи.
— Поля, не расходись! — крик-
нула моя мама. — Поля!
— Да что это такое... —
тилась вокруг них бабуш-
ка, пытаясь при-
крыть Юркину го-
лову руками. —
Господи! Да раз-
ве можно так...
Юрке удалось
всё-таки вырваться, и
он вылетел в дверь.
К обеду Юрка не
пришёл. Не явился
суе-
10
он и к ужину. Тётя Поля с мамой бегали по всей дерев-
не. Это их бабушка настрополила: мало ли что мало-
му в голову взбредёт!
Искал Юрку и я. И нашёл. За огородами. Он сидел
на поваленной ветле вместе с... Егором Васильеви-
чем.
Незаметно, прячась в кустах, я подошёл ближе.
Они сидели ко мне спиной.
— Ты гляди, гляди, — какая роскошь в небе, — го-
ворил Егор Васильевич. — И ведь всякий раз по-ино-
му. Я каждый вечер сюда прихожу. Как на молитву. В
красе день кончается. И в ней же зачинается. Вот ведь
как на земле устроено... А ты — про калошу. Тьфу!
Выбрось из головы. Я ведь сказал — верю тебе! Ты
слышишь?
— Слышу, — отвечал Юрка и судорожно вздыхал.
— Ну, будя, будя, — гладил Егор Васильевич Юрку
по голове, — жизнь-то она долгая, всякого в ней ещё
хлебнёшь... Ты вон лучше на закат полюбуйся... на
пышность эту...
Я отполз в сторону. Посмотрел на закат. Там, как
всегда, было по-волшебному красиво. Но от этого
мне стало ещё хуже.
зуызстзуйте!
T. Чинарёва
Шёл по школьному коридору Владик Ушаков. На-
строение у него было неважное. Заигрался вчера во
дворе, спать лег поздно. Утром мама едва разбу-
дила.
Шёл Владик, в пол смотрел и не замечал никого
вокруг. Даже учительницу Антонину Павловну не за-
метил. Зато она Владика сразу заметила. Сказала
громко:
— Здравствуй, Владик! Ты ничего не забыл?
Владик сразу вспоминать начал, какие сегодня уро-
ки. Неужели физкультура?
— Разве лыжи велели принести? — неуверенно
спросил он.
— Какие лыжи? Сегодня рисование!
— Тогда ничего не забыл! — обра-
довался Владик. — Я цветные ка-
рандаши всегда ношу в портфеле.
— Ах, Владик, Владик... — пока-
чала головой учительница. — Я ведь
вовсе не о цветных ка-
рандашах!
Ничего не понял
Владик. В класс при-
шёл — всё из порт-
феля на парту вы-
сыпал. Линейка, ре-
зинка, простой каран-
даш и цветные. Всё
для рисования есть. Альбом в шкафу лежит, его де-
журные выдадут.
Тут звонок прозвенел.
— Здравствуйте! — сказала Антонина Павловна. —
Некоторые дети рассеянными стали, по утрам "здрав-
ствуйте" дома забывают...
Владик Ушаков всё понял!
На следующее утро шёл он в школу весёлый. Бу-
дильник разбудил его вовремя. Успел Владик за-
рядку сделать и съесть на завтрак варени-
ки. В общем, настроение не то,
что вчера.
Бежал он по лестнице, пе-
репрыгивая через две ступень-
ки, издали заметил Антонину Пав-
ловну и крикнул что было силы на
весь коридор:
— Здра-а-сь-те-е!
— Владик! — схватилась за
голову Антонина Павлов-
на. — Разве так делают
люди воспитанные?
— Ты всех оглушил своим криком... Я с тобой как
здороваюсь? "Здравствуй, Владик..." И смотрю пря-
мо в твои глаза. И ты сразу понимаешь, как я рада те-
бя видеть сегодня...
Опустил голову Владик и решил, что завтра он свою
ошибку исправит.
Назавтра он не стал кричать через весь коридор.
Он подошел к Антонине Павловне, когда она разгова-
ривала с двумя учительницами — по пению и из пер-
вого "Б".
— Здравствуйте, Антонина Павловна! — сказал Вла-
дик и даже в знак уважения голову наклонил. Ему так
хотелось, чтобы учительницы увидели, какой он сего-
дня воспитанный и как рад видеть Антонину Павловну.
Но учительницы головами покачали, а Антонина
Павловна вздохнула огорченно и ответила:
— Здравствуй, Владик...
Владик Ушаков никогда не думал, что так трудно
быть вежливым.
14 15
А. А. Фет
Опять незримые усилья,
Опять невидимые крылья
Приносят северу тепло;
Всё ярче, ярче дни за днями,
Уж солнце чёрными кругами
В лесу деревья обвело.
Заря сквозит оттенком алым,
Подернут блеском небывалым
Покрытый снегом косогор;
Ещё леса стоят в дремоте,
Но тем слышнее в каждой ноте
Пернатых радость и задор.
Ручьи, журча, и извиваясь,
И меж собой перекликаясь,
В долину гулкую спешат,
И разыгравшиеся воды
Под беломраморные своды
С весёлым грохотом летят.
А там по нивам на просторе
Река раскинулась, как море,
Стального зеркала светлей,
И речка к ней на середину
За льдиной выпускает льдину,
Как будто стаю лебедей.

Кто-то с полночи нагрёб
На проталину сугроб,
Над землёю разомлелой
Пронесясь зимою белой.
Старый снег на убыль шёл,
Внук за дедушкой пришёл.
Дзинь! Прохожий замирает
И подмигивает мне:
—Хорошо весна играет
На серебряной струне!
Утром греюсь на завалинке.
На село пришла весна.
От сосульки до проталинки
Серебристая струна.
Солнце весело печёт,
С крыш завеянных течёт.
С вешней песней ветер пляшет,
Чёрными ветвями машет,
Понагнал издалека
Золотые облака.
В. И. Иванов
Тёплый ветер вихревой,
Непутёвый, вестовой,
Про весну смутьянит, шалый,
Топит, топчет снег отталый, Й
Куролесит, колесит,
Запевалой голосит...
18
УТРО ПРИРОДЫ
С. А. Пророкава
Утро в природе всегда хорошо, особенно утро
раннее. Весенние потоки, ручьи, прозрачные и холод-
ные, снежные глыбы, доживающие последние часы.
Художник любил нежный рисунок кустарников,
только что сбросивших зимние одежды. И какое мно-
гообразие оттенков умел он увидеть в тонких робких
стеблях, во влажном песчанике, в бурых дорожках,
оставленных на очищающейся от снега земле!
Казалось, вместе с пробуждением природы, нахо-
дила новые силы и кисть Левитана. Прозрачная мар-
товская лазурь окутывает все этюды весны. Таким яс-
ным воздух бывает только в марте, таким глубоким
снег бывает тоже только в марте.
Левитан увидел однажды, как горкинская лошадь
Дианка, впряжённая в сани, остановилась у крыльца
большого дома. Его привлёк этот мотив — дом, оза-
рённый солнцем, голубые тени на снегу, тёмный на-
сторожившийся лес.
Картина писалась быстро (снег ведь не будет ждать)
и была закончена в несколько дней.
19
Люлю стояла рядом, пока создавалось это искри-
стое полотно, названное потом коротким словом
"Март". В нём — опавший снег, предчувствие весны и
сокрушающая сила солнца. Глядя на него, мы словно
впитываем тревожный, волнующий запах весны.
Зима ещё цепляется за жизнь. И художник показы-
вает борьбу холода с теплом, угрюмости с улыбкой.
Тёплый свет солнца спорит с холодной небесной лазу-
рью, тёмные сосны отступают перед теплом озарён-
ных светом деревьев. Ослепительно сверкают синие
тени на снегу.
Вглядитесь внимательнее в эту картину. Художник
примирил в ней спор тёплых течений весны со студё-
ными струями уходящей зимы. Синее небо и жёлтая
стена. Холодный и тёплый цвета' рядом. Казалось, это
звучит дисгармонично. Но художник искусно вводит в
холодную синеву солнечное тепло, а жёлтую стену
пронизывает голубизной. И спор приходит к мирному
созвучию. Картина не раздражает, а умиротворяет.
Привычно представление о том, что снег белый. Но
если всмотреться в то, как его написал Левитан, то
поймёшь, почему он кажется таким трепещущим, ды-
шащим. Он белый и, вместе с тем, мерцает разными
цветами, воспринимая всё богатство синего неба,
жёлтого солнца, тёмных елей.
Художнику удалось создать картину русской при-
роды в канун весны. Именно так светит солнце повсю-
ду на Руси, когда приходит звонкий месяц март.
проклятый пароход
курортной пристани качался белый дом-паро-
ход. Труба, балкончик для капитана, внизу круглые
окошечки, чтобы рыбы могли заглядывать в каюты.
Спереди нос острый, сзади — тупой... Вода подшлё-
пывает снизу, верёвка скрипит, из пароходной печ-
ки — дым.
"Гу-гу!", как труба противно лает. Все затыкают
уши, а я не могу... Зина берёт меня на ручки, — я дро-
жу, доски под нами тоже дрожат, — и несёт меня на
эту противную штуку. Сзади — папа.
Прогулка! Мало им места на земле... Я хоть пла-
вать умею, а они что будут делать в своих ботинках и
чулках, если дом перевернётся?
Продолжение. Начало в № 6 за 2002 г.
Люди шли — шли — шли. Чистые костюмчики, из
карманов — платочки (зубных щёток в петличках, сла-
ва Богу, ещё не носят!), — и все толкаются, и все из-
виняются. Пардон! А ты не толкайся, и пардона твое-
го не нужно, а то все лапы отдавили...
Сели на скамейки по бокам и вверху, и внизу, как
воробьи на телеграфных проволоках... Небо качает-
ся, улица качается и наш пол качается. И я совсем по-
терял центр тяжести, присел на пол и распластался,
как лягушка на льду.
Так мучить сухопутного фокса! За что?!
"Гу-гу-гу!" — Поехали. Все машут лапами, посыла-
ют безвоздушные поцелуи. Подумаешь... На три ча-
са уезжаем, и такое лицемерие. Подкрался к заго-
родке посреди парохода и посмотрел вниз: железные
лапы ходят, чмокают и переворачиваются, а главная
нога, вся в масле, вокруг себя пляшет... Машина. "Чи-
ки-фуки, фуки-чики, пики-Микки, Микки-пики..."
Да остановись ты хоть на минутку!!
б'
Пока шли проливчиком — ниче-
го. А потом заливчик, а потом...
ух! Там море, тут море, небо с во-
дой кругом сошлось, горизонты
какие-то со всех сторон появи-
лись... Разве так можно? А земля
где? За пароходом — белый кипя-
ток, чайки вперегонку за нами ле-
тят и кричат, как голодные котя-
та... Столько рыбы в море, целый
день обедать можно, что им ещё
Ну что ж, раз прогулка, нечего
под скамейкой пресмыкаться. По-
шёл по ногам, ноги вежливо раз-
ву пле. (Извините, если
вам нравится!)
У матросов деревян-
ные башмаки — корабли-
ками, у пассажиров обык-
новенные, белые и жёлтые
туфли. Практично и сим-
метрично. А у дам, что ни
ноги, то другой фасон: с
бантами, с пряжечками, с
красной решёткой, с зелё-
ными каблучками... Кто им
эти фасоны выдумывает?
Был у капитана на балкончике. Старенький, тол-
стенький, борода, как у рождественского деда, глаз-
ки голубенькие. Расставил ноги и забавляется: повер-
нёт колесо с палками в одну сторону, потом в другую,
потом в третью, а сам в трубку рычит: "Доброе ут-
ро! Полдоброго утра! Четверть доброго утра!" — А
может быть, я и напутал.
Нашёл кухню. Пол себе качайся, а она своё дело
делает. Варит. Повар сунул мне в нос омара... но я на
него так посмотрел, что ему стыдно стало, и он вы-
сморкался — (повар).
А пол всё подымается, волны, как бульдоги, со всех
сторон морды в пене, и все на меня кивают. Ай! По-
\ дымается, опускается. Смейся!
' । на сушу, не-
бось ему тоже будет несладко.
Посади-ка краба
бось ему тоже бу
------------/П”-------г-1-
41 нА Ветер свистит и выворачивает
Г	>
W "11
уши наизнанку. Ай!..
У нашего соседа слетела в
воду шляпа. "Свежеет!" — ус-
покоил его Зинин папа. Дуреет, а
не свежеет... Ба-бах! Ба-ба-бах!
глаза и тихонько-тихонько визжал: море! Золотое
моё море... Ну, перестань, ну, успокойся! Я никогда
больше не поеду. Я маленький фокс, ничтожная со-
бачка, за что ты на меня сердишься? Я никогда тебя не
трогал, никогда на тебя на лаял (ух, как я врал!)...
Да, так оно тебе и перестанет. И вот я вышел из се-
бя. Вспыргнул на скамейку, повернулся к морю спи-
ной и наступил лапой на спасательный круг. На всякий
случай, если бы пришлось спасать Зину, её папу и ка-
питана. Повар пусть тонет... Злой фокс. Зачем я пишу
такие гадости? Спас бы и повара, пёс с ним...
Всё? Нет, не всё! Жадные сухопутные люди не зна-
ют уже, что и придумать. Мало им берега, леса, по-
ля, шоссе. Летать им надо! Сели на бензинную эта-
жерку... и полетели. Даже смотреть страшно. Но
ведь летают отдельные сумасшедшие, у них, верно,
нет родителей, и некому их остановить. А по морю ка-
таются все: дети, мамы, папы, дедушки и даже груд-
ные младенцы. Вот судьба ("судьба" — это
вроде большой, злой летучей мыши) их и на-
казывает...
Качались и докачались. Собаки, го-
ворят, себя нехорошо ведут. Ага! Со-
баки... Посмотрели бы вы, как ведут
себя на пароходе люди в новых кос-
тюмчиках, с новыми платочками в
карманах, когда начинается качка!
Я закрывал глаза, старался не
дышать, нюхал лимонную короч-
ку... Бррр!
Но Зина — молодец. И её па-
па — молодец... А я... лучше не
спрашивайте.
Когда показалась земля,
земля,
миленькая зеленая
твёрдая земля с домиками, со-
бачками, мясными лавками и
купальными будками, я завиз-
жал так пронзительно, что пере-
кричал даже пароходный гудок.
Клянусь и даю честное собачье слово, что лапа моя
никогда на пароходе больше не будет! Почему меня
всюду за собой таскают?.. Завтра Зинин папа затеет
прогулку на облаках, так я с ними летать должен?!
Пардон! Силь ву пле! (Извините, если вам нравится!)...
Ага! Так и знал. Этот невозможный папа подцепил
рыбака и заказывает ему на завтрашнюю ночь барку
с луной и рыбной ловлей...
На луну я и с берега посмотрю, а рыбу — кушай-
те сами...
Море сегодня, правда, тихое, — знаем мы эту ти-
шину. Но в комнате ещё тише. Пол не качается, пото-
лок не опрокидывается, пена не лезет в окошко, и лю-
ди вокруг не зеленеют и не желтеют. Брр!..
(Продолжение следует)
25
ИСТОРИЯ ИЗ ИСТОРИИ
С. П. Алексеев
ПРИВИВКА
Плохо было в России с медициной в прошлые вре-
мена. Не щадили людей разные болезни. Часто болез-
ни бывали страшные: холера, чума, оспа.
В годы царствования Екатерины II снова оспа при-
шла на русские земли. Погибли тысячи людей.
Тревожило это императрицу. Знала она, что в за-
рубежных странах найдено лекарство — вакцина для
борьбы с оспой. Сделай прививку от оспы — и мину-
ет тебя болезнь.
Решила Екатерина II пригласить к нам в страну ино-
странных врачей. Пусть привезут вакцину. Пусть нач-
нут её прививать жителям России.
— Да что ты, матушка, — говорят приближён-
ные. — Россия — страна огромная. Не напасёшься на
всех вакцины.
— Так ведь столько людей умирает!
— Не печалься, матушка, — опять говорят Екатери-
не. — В России людей много. Помрёт половина, и то
не заметишь.
Распорядилась императрица начать прививки как
раз со своих приближённых, с тех, кто часто бывает в
Зимнем дворце.
А кто часто бывает в Зимнем дворце? Графы, кня-
зья, камергеры, статс-дамы, важные генералы.
— Вот с них и начнём, — сказала Екатерина II.
Узнали приближённые, взмолились:
— Матушка, пожалей!
Боялись разных прививок тогда в России.
— Так ведь это же лекарство, вакцина, — объясня-
ет Екатерина II.
— Не надо лекарства, — твердят приближённые. —
Наши предки без этой вакцины жили. Проживём и мы.
— Не позволю. Лучше умру! — сказала графиня
Добужинская.
— Не допущу! Лучше сойду в могилу, — сказал ка-
мергер Прозоровский.
— Уволь, матушка, — заявил гене-
рал Оглоблин-Саблин.
Не отступилась Екатерина. Назна-
чила она специальный день для при-
вивок. Приказала быть всем: и ста-
рым, и молодым, и простуженным, и
здоровым. Смирились приближённые.
Съехались они в назначен-
ный день в Зимний дво-
рец. Стоят хмурые. На
докторов как змеи,
как волки смотрят.
— Ну, кто
первый? —
спросила Ека-
терина.
Нет желаю-
щих быть первым.
— Кто первый? — повторила Екатерина.
Снова гробовое молчание. Ясно Екатерине II — не
находится смелый. С детства Екатерина была реши-
тельной. Сделала шаг к докторам, оголила руку:
— Прошу, приступайте.
Зажмурились приближённые. Страшно!
Сделали доктора прививку Екатерине II.
Улыбается Екатерина. Жива. Здорова.
Осмелели теперь приближённые. Вышла вперёд
графиня Добужинская. Перекрестилась:
— Пронеси, Господи!
Вышел вперёд камергер Прозоровский. Перекре-
стился:
— Прости грехи прошлые!
Вышел вперёд генерал Оглоблин-Саблин. Перекре-
стился. Обратился к Екатерине II:
— Благослови, матушка.
Благословила генерала Оглоблина-Саблина Екате-
рина.
После Петербурга разъехались доктора по разным
местам России. Хотя и здесь не всё сразу гладко по-
шло. Были и слёзы. Однако постепенно успокоились
люди. Утёрли слёзы. Пропали страхи.
Неслось по России:
— Не трусь. Не робей. Сама матушка императри-
ца первой прививку сделала.
ПОТ6Л1КИН
Потёмкин был одним из ближайших сподвижников
Екатерины II.
Был он известен ещё до турецкой войны. Когда Тур-
ция напала на Россию, Потёмкин был послан на вой-
ну генералом.
Отправляясь на войну, Потёмкин стал изучать ту-
рецкий язык. Особенно понравились ему два слова:
"Берабель гель!" Это означало: "Вперёд, за мной!"
Звучными оказались слова.
— Берабель гель! Берабель гель! — повторял По-
тёмкин.
Потёмкин был смел и решителен. Рост у него ог-
ромный. Плечи широкие. Руки могучие.
Приехал Потёмкин на войну с турками. Как-то вече-
ром верхом на коне один, без охраны, Потёмкин на-
правлялся из одного военного отряда в другой и на-
ткнулся на конный разъезд турецких солдат.
Отступать некуда. Леса нет. Кругом степь. Понял
Потёмкин — конец. И вдруг вспомнил он турецкие
слова. Привстав в стременах, громко закричал:
29
— Берабель гель! Берабель гель! — и помчался
вперёд.	<Й[|
Не разобрались в темноте вражеские солдаты. Ре- Wy
шили, что перед ними какой-то важный турецкий N А |
офицер. Поскакали они за Потёмкиным. Вывел тот
их на передовые русские посты. Крикнул русским J ,И
солдатам:	''tAll
— Стреляй!
Расстреляли солдаты в упор противника.
Слухи о подвиге и находчивости Потёмкина дошли
до Екатерины. Наградила она его боевым орденом. А
при встрече спросила:
— Выходит, турецкий язык помог?
— Помог, матушка.
— Вперёд, за мной! — рассмеялась Екатерина II.
— Берабель гель! — повторил Потёмкин.
Екатерина II знала многие иностранные языки, в
том числе английский, французский. Решила теперь
изучить и турецкий.
Приехал Потёмкин как-то опять в Петербург.
— Мархаба! (Здравствуй!) — поприветствовала его
Екатерина. — Гюкайдын! (Добрый день!) Насылсыныз?
(Как дела?)
— Отлично идут дела! — рассмеялся теперь По-
тёмкин.

to
Как же мне их приручить?
Может, строго проучить?
Не ботинки я шнурую,
А шнурки я дрессирую.
Нет. Я их не накажу!
— Как не стыдно вам! — скажу.
— Ну-ка, снова! Дружно!
Делайте, как нужно!
Друг за дружкой прошмыгните
И в колечки пронырните.
В бантик завяжитесь!
И весь день держитесь!..
По дорожке мы бежали.
Я весь взмок. Шнурки в пыли.
Молодцы шнурки! Держались
И меня не подвели!
чудеса в решете
Олег Кургузов
— Мама, встань, пожалуйста, на голову, — про-
сит Гришка, стоя на голове.
— Ну, уж нет! — резко отказывалась мама. —
Моя голова для другого дела.
— Папочка, встань, пожалуйста, на голову, —
умолял Гришка.
— Может быть, ещё и ушами похлопать! — воз-
мущался папа. — Ты посмотри на маму, на меня, на
кота Тимофея, наконец! Разве мы стоим на голове?!
Ты в меньшинстве. Значит, ты не прав!
Тогда Гришка раскрыл свои книжки там, где в них
были картинки, и поставил сех нарисованных дево-
чек и мальчиков, тётенек и дяденек и даже одного
милиционера на голову.
— Ну, а теперь кто в меньшинстве? — спросил он.
— Если тебе так нравится, стой на голове, — сда-
лись мама и папа. — Только мы не
пойдём у тебя на поводу.
Но вот наступил Гришкин день
рождения. И ради этого события
мама и папа решили пойти у сына
на поводу — встали на голову. Ма-
ма на свою, а папа на свою.

Приходит Гришка из школы и видит эту удивитель-
ную картину. А родители говорят:
— Поздравляем с днём рождения! Это наш сюр-
приз!
Только они не привыкли вверх ногами разговари-
вать, им тело на подбородок давило и говорить меша-
по. Поэтому вместо: "Поздравляем с днём рожде-
ния!" у них получилось: "Пзвзэм здн рэшди!"
Но Гришка всё понял. Он обрадовался этому сюр-
призу на голове больше всякого подарка на ногах. И £
сам тут же на голову встал.
Скоро родители устали стоять на голове и хитрень-
ко так говорят:
— Грш мжбыт сесь зстл ипит чэстртэм?
Что означало:"Гришенька, может быть, сесть за
стол и выпить чая с тортом?"
— Нет, — говорит Гришка нормальным языком (он
же тренированный в головном стоянии). — Хоть я и
люблю торт, но давайте, пожалуйста, ещё немножко
постоим.
Так они и простояли на головах весь вечер. Потом
от усталости спать легли.
И засыпая, Гришка бормотал:
— Чай с тортом все пробовали. А вот дня рожденья
на голове ни у кого не было...
читаем всей семьёй •
34
(По Н. С. Лескову)
Л. Н. Толстой
(Собрался в одном городе суд присяжных. Были
присяжными и крестьяне, и дворяне, и купцы. Стар-
шиной присяжных был почтенный купец Иван Акимо-
вич Белов. Все купца этого уважали за добрую жизнь:
и честно вёл дела, никого не обманывал, не обсчиты-
вал и людям помогал. Был он по местам, и привели к
ним подсудимого, конокрада, за то, что он у мужика
лошадь угнал. Только хотели начать судить, Иван Аки-
мович встал и говорит судье: "Простите меня, госпо-
дин судья, я не могу судить".
Удивился судья: "Как, говорит, почему?"
— Да так, не могу. Отпустите меня.
И вдруг задрожал у Ивана Акимовича голос, и за-
плакал он, заплакал так, что и говорить не может. По-
том оправился и говорит судье:
35
— Не могу я, господин судья, судить потому, что
я и отец мой, может быть, много хуже этого вора; как
же мне судить такого же, как я. Не могу, отпустите,
прошу вас.
Отпустил судья Ивана Акимовича и потом вечером
позвал его к себе и стал спрашивать: "Отчего вы, го-
ворит, отказываетесь от суда?"
— А вот отчего, — сказал Иван Акимович и расска-
зал судье про себя такую историю.
— Вы, говорит, думаете, что я сын купца и что я ро-
дился в вашем городе. Это неправда. Я сын крестья-
нина, отец мой был крестьянином, первый вор в окру-
ге, и помер в остроге. Человек он был добрый, да
только пьяный, и в пьяном виде и мать мою бил, и буя-
нил, и на всякое дурное дело был готов, а потом сам
же каялся. Раз он и меня с собой вместе на воровство
повёл. И этим самым разом моё счастье сделалось.
— Было дело так. Был мой отец в компании с вора-
ми в кабаке, и стали они говорить, где бы им пораз-
житься. А мой отец и говорит им: "Вот что, ребята. Вы
знаете, говорит, купца Белова амбар, что на улицу вы-
ходит. Так вот в амбаре этом добра сметы нет. Толь-
ко забраться туда мудрено. А вот я придумал. И при-
думал я вот что. Есть в этом амбаре оконце, только
высоко да и тесно, большому человеку не пролезть.
Так я вот что вздумал. Есть, говорит, у меня парниш-
ка, ловкач мальчишка, — это про меня, значит, — так
мы, говорит, возь-
мём его с собою,
обвяжем его
верёвкой, под-
содим к окну,
он влезет,
спустим его
на верёвке,
а другую ве-
.36
бу-
рёвку ему в руки дадим, а на эту самую верёвку
дет он нам добро из амбара навязывать, а мы будем
вытягивать. А когда наберём сколько надобно, мы его
назад вытащим".
— И полюбилось это ворам, и говорят: "Ну, что ж,
веди сынишку".
— Вот пришёл отец домой, кличет меня. Мать го-
ворит: "На что тебе его?" — "Значит, надо, коли зову".
Мать говорит: "Он на улице". — "Зови его". Мать зна-
ет, что, когда он пьяный, с ним говорить нельзя, иско-
лотит. Побежала за мной, кликнула меня. И говорит
мне отец: "Ванька! Ты лазить горазд?" — "Я куды хошь
влезу". — "Ну, говорит, идём со мной". Мать стала
было отговаривать, он на неё замахнулся, она замол-
чала. Взял меня отец, одел и повёл с собою. Повёл с
собою, привёл в кабак, дали мне чаю с сахаром и за-
куски, посидели мы до вечера. Когда смеркалось, по-
шли все — трое всех было — и меня взяли.
— Пришли мы к этому самому дому купца Белова.
Тотчас обвязали меня одной верёвкой, а другую дали
в руки и подняли. "Не боишься?" — говорят. — "Чего
бояться, я ничего не боюсь". — "Лезь в окно да смот-
ри, оттуда доставай что получше: меховое
больше, да обвязывай верёвкой,
той, что в руках. Да привя-
зывай, смотри, не на
конец верёвки, а в
середину верёв-
ки, так, чтобы,
когда мы выта-
щим, у тебя бы
конец оставал-
ся. Понима-
ешь?" — гово-
рят. Как не по-
нять, понимаю.
— Вот подсадили они меня до оконца, пролез я в не-
го, и стали они спускать меня по верёвке. Стал я на
твёрдое и тотчас стал ощупывать ручонками. Видать
ничего не вижу, — темно, только щупаю. Как ощупаю
что меховое, тотчас к верёвке, не к концу, а к сере-
дине навязываю, а они тащат. Опять притягиваю ве-
рёвку и опять навязываю. Штуки три таких чего-то вы-
тащили, вытянули к себе всю верёвку, значит — бу-
дет, и потянули меня кверху. Держусь я ручонками за
верёвку, а они тащат. Только потянули до половины:
хлоп! Оборвалась верёвка, и упал я вниз. Хорошо, что
попал на подушки, не зашибся.
— Только в это самое время, как я после узнал,
увидал их сторож, сделал тревогу, и бросились они
бежать с наворованным.
— Они убежали, а я остался, ушли они. Лежу один
в темноте, и страх на меня нашёл, плачу и кричу: Ма-
ма, мама! Мама, мама! И так я устал и от страха, и от
слёз, да и ночь не спал, что и сам не
слыхал, как заснул на подуш-
ках. Вдруг просыпаюсь,
стоит против меня с фона-
рём этот самый купец Бе-
лов и с полицейским.
Стал меня полицей-
ский спрашивать, с
кем я был. Я ска-
зал — с от-
цом. — "А кто
твой отец?" И
стал я опять
плакать. А
Белов, ста-
рик, и гово-
рит поли-
цейскому: "Бог
с ним. Ребёнок — душа Божья. Не годится ему на от-
ца показывать, а что пропало, то пропало".
— Хороший был покойник, Царство Небесное. А
уж старушка его ещё жалостливее. Взяла она меня с
собою в горницу, дала гостинцев, и перестал я пла-
кать: ребёнок, известно, всему радуется. Наутро
спрашивает меня хозяйка: "Хочешь домой?" Я и не
знаю, что сказать. Говорю: да, хочу. "А со мной оста-
ваться хочешь?" — говорит. Я говорю: хочу. "Ну и ос-
тавайся".
— Так я и остался. И остался, остался, так и жил у
них. И выправили они на меня бумаги, вроде подкиды-
ша, приёмышем сделали. Сначала жил мальчиком на
посылках, потом, как стал подрастать, сделали они
меня приказчиком, заведовал я в лавке. Должно быть,
служил я недурно. Да и добрые люди были, так полю-
били меня, что даже и дочь за меня замуж отдали. И
сделали они меня заместо сына. А помер старик —
всё имение мне и досталось.
Так вот кто я такой. И сам вор и вора сын; как же
мне судить людей. Да и не христианское это дело, гос-
подин судья. Нам всех людей прощать и любить надо,
а если он, вор, ошибся, то его не казнить, а пожалеть
надо. Помните, как Христос сказал.
Так сказал Иван Акимович.
И перестал судья спрашивать и задумался сам о том,
можно ли по христианскому закону людей судить.
KPOAUi шуток
С. Е. Вольф
Мне подарили фотоаппарат.
Завтра я куплю себе плёнку и сфотографирую па-
мятник Александру Сергеевичу Пушкину в саду.
Плёнку я проявлю, отпечатаю снимки, разложу их
на столе и буду смотреть.
Я буду смотреть и смотреть и вдруг увижу, что сам
я сижу в саду на скамеечке, против памятника велико-
му поэту. Против памятника Александру Сергее-
вичу Пушкину.
Я буду долго глядеть на него, и он вдруг
сойдёт вниз, погуляет немножко по саду, а
потом подойдёт к моей скамейке и скажет:
— Прошу извинить меня, я не помешаю?
— Ой, что вы, что вы! — воскликну я. —
Пожалуйста!
Я посмотрю сбоку на его добрые, грустные
глаза, не удержусь и произнесу, волнуясь:
— А я вас знаю, Александр Сергеевич! Вы — вели-
кий поэт Александр Сергеевич Пушкин.
— Ах, — очнётся он. — Откуда ты меня знаешь?
— Что за вопрос?! — воскликну я. — Ну что за во-
прос?!
— Да-да, верно, — скажет он, сообразив. — Я по-
забыл совсем, я о своём думал.
— Вот так встреча! — скажу я.
— "Мороз и солнце, день чудесный...", знаешь? —
вдруг спросит он.
— Конечно, — скажу я. — "Ещё ты дремлешь, друг
прелестный...", правильно?
— Правильно, — скажет он. — А как дальше?
И я стану читать ему дальше: "Пора, красавица,
проснись..."
Я буду читать, смущаясь и краснея, но с выражени-
ем, как и надо, а потом вдруг покраснею ещё боль-
ше, оттого что вспомню: несколько строчек в конце я
вовсе не знаю, и раньше не знал, не выучил, и мне по-
ставили за это в школе три с минусом.
— Дальше я не знаю, — скажу я печально.
— Как же так, как же так? — расстроится Алек- Л
сандр Сергеевич. — "Вся комната янтарным бле-
ском..."
— "Озарена весёлым треском...", — чуточку вспо-
минаю я.
— Мальчик! Как же это можно — озарить весёлым
треском? Там же точка после "озарена". Что же это
получается?
Он вздохнёт тяжело, поднимется со скамейки, пой-
дёт, пойдёт... И снова я увижу, что он памятник.
— Александр Сергеевич! — закричу я. — Куда же
вы?! Я не буду больше! Не буду! Я хотел пригласить
вас в зоосад. Там белые медведи! Я хотел вас позна-
комить с Женькой Кисейкиным, моим другом! Я хо-
тел...
Я буду звать его долго — и всё зря: он не шелох-
нётся.
И я увижу себя вовсе не в саду, а дома, за столом,
перед фотографиями.
Не буду я завтра покупать плёнку. Ну её совсем!
Пропади она пропадом.
Пойду-ка и выучу сперва всё это замечательное
стихотворение.
V HAG fi ГОСТЯХ
_*________d
42
Польская писательница
Люцина Ле гут
^/^одном городе (в каком, этого я вам не скажу,
всё равно вы его нигде не найдёте) были улицы с
удивительными названиями. Была там, например,
одна улица Канареечная, а другая Миндальная. И
ещё была улица Клетчатая и даже улица Полевой
мыши. Но тот случай, о котором я сейчас расскажу,
произошёл вовсе не на этих улицах, а на улице За-
колдованной розы!
Итак, на улице Заколдованной розы был небольшой
магазин. Если взглянуть на витрину этого магазина,
станет ясно: магазин не простой, а музыкальный. В ка-
кой другой витрине могли вы увидеть гитару, флей-
ту и балалайку?
А владельцами магазинчика были
два сверчка. Одного звали пан Те-
офас, другого — пан Боло. Пан Те-
офас носил костюм коричневого
цвета, а у пана Боло была розовая
жилетка в мелких цветочках. В об-
щем, это были два очень милых и
умных сверчка.
Слушайте дальше.
Вот на улице Заколдованной
розы наступило утро. Петух
пропел восьмой час, и пан
Теофас проснулся.
— Ого, — сказал он, —
кажется уже утро?
— Да, — сказал пан Боло и
пошёл открывать магазин-
чик.
Затем они выпили кофе. Хо-
тя это были всего лишь сверч-
ки, но пить кофе по утрам они
любили! Итак, они выпили кофе
и отправились в магазин прода-
вать музыкальные инструменты.
Между тем на улице Заколдованной розы началось
движение: громыхая, проезжали брички и телеги,
мчались автобусы, кричали продавцы газет, молочник
вёз молоко, пекарь разносил хлеб, а зеленщик — зе-
лень.
Петух собрался было пропеть девять часов, когда
возле музыкального магазина появилась первая
покупательница.
Это была Муха, а с нею двое сыновей.
Поглядев на инструменты, выставлен-
ные в витрине, Муха заявила:
— Нам сюда! —
нув в дверь своих детей, сле-
дом вошла и сама.
— Добрый день! — по-
здоровались с Мухой оба
сверчка и вопросительно
на неё посмотрели.
Нужно прямо сказать,
что Муха была пре-
и протолк-
скверно воспитана. Не отве-
тив на приветствие, она тут
же объявила, что у неё не-
обыкновенные дети, гениальные
дети, чудесные дети...
— Вот этого зовут Бубчо! А
этого — Бобо! И нам нужен музы-
кальный инструмент приятного то-
на, чтобы он не издавал грубых и
резких звуков.
— Гм... — подумав, сказал пан Тео-
фас. — Такой инструмент у нас как
будто имеется.
— М-да... — прибавил пан Боло. — И
возможно — Это скрипка!
Тут он достал с полки одну из
скрипок и заиграл на ней. И так
заиграл, что все заслушались!
— О скрипке я и думала. Приходите сегодня на кон-
церт, который дадут мои гениальные дети. Сегодня,
в три часа! Ровно в три часа!
С этими словами она выхватила из рук пана Боло
скрипку и удалилась из магазина, сперва протолкнув
в дверь своих сыновей.
— Ги
зами. —
но заиграть сразу?
— М-да, — прибавил Боло. — Это грубая
ошибка. Они будут жестоко наказаны.
Но жестоко нака-
заны были оба
сверчка. Впро-
чем, об этом
дальше.
А сторож уже
приклеивал на сте-
. — сказал пан Теофас, провожая Муху гла-
Она, вероятно, думает, что на скрипке мож-
чудеем ыб
СХГИПКЕ
ни,и>т
ДАЮТ
спеши । р
Купить вилеш'
ВАС РОМО в три /
клНТЬ1 I
XAVTj-J
нах домов большую афишу. Хотите
знать, что было на ней? Вот что:
"БУБЧО И БОБО —
ЧУДЕСНЫЕ ДЕТИ,
СЕГОДНЯ НА СКРИПКЕ
КОНЦЕРТ ДАЮТ.
СПЕШИТЕ, СПЕШИТЕ
КУПИТЬ БИЛЕТЫ!
ВАС РОВНО В ТРИ
МУЗЫКАНТЫ ЖДУТ!
И что же вы думаете? К
трём часам собрались все
любители музыки. И точно в
три концерт начался.
— Смелее, дорогой! — сказала Муха одному из
сыновей.
— Не робей, дружок! — одобрила она другого. —
Помоги брату.
Тут Бобо схватил смычок за один конец, Бубчо — за
другой, и дело пошло! Уж они пилили-пилили по стру-
нам — взад и вперёд, взад и вперёд... Точь-в-точь как
это бывает, когда пилят дрова большой и острой пи-
лой.
— Ой! — вскричал пан Теофас, издали услышав эти
звуки. И тут же покрепче заткнул себе уши.
— Что-то невыносимое! — прибавил
пан Боло, сделав то же самое.
А каково было слушателям этого
концерта? Они, конечно, тотчас разбе-
жались.
ха, схватив несчаст-
ную скрипку, смычок и
обоих сыновей, помча-
лась в музыкальный
трясся.
— Разве это скрипка? — крикнула она с порога. —
На ней играть невозможно...
— Нужно сначала учиться, — робко промолвил пан
Теофас.
— И немало учиться, — прибавил пан Боло.
— Учиться?! Моим необыкновенным детям этого не
надо. Лишь бы инструмент был подходящим!
На этот раз пан Теофас предложил трубу и так на
ней заиграл, что можно было заслушаться.
— Именно это мне и нужно! Берём трубу! — ска-
зала Муха и вылетела из музыкального магазина.
И дети за ней следом.
Тем временем наступила темнота. Но бедным
сверчкам было не до неё. Они понимали, что от надо-
едливой Мухи нет спасения. Пан Теофас лежал с го-
ловной болью. Пан Боло то и дело менял ему холод-
ные компрессы.
— Как нам быть? — спрашивал Теофас слабым го-
лосом.
— Не знаю, — уныло отвечал ему Боло.
Потом пан Теофас уснул, но пан
Боло спать не мог. Ему мерещи-
лось, что он со всех сторон окру-
жён мухами. Их две, три, четы-
ре... семнадцать... двадцать пять...
девяносто. И все они с трубами. И
все трубят. И все сердятся.
Бедный пан Боло до утра не
смыкал глаз.
утром снова явилась Муха.
— Нет, — заявила она
им, —труба не годится.
Бобо и Бубчо не могут
на ней играть.
И пришлось пану Боло восемь часов подряд выби-
рать одной-единственной Мухе один-единственный ин-
струмент.
— Нет, — говорила Муха, когда пан Боло предла-
гал ей флейту. И виолончель была ей не по вкусу. И ги-
тара ей не нравилась. А рояль казался слишком гро-
моздким.
Гремучая Змея явилась из джунглей за трещотка-
ми. Но оба сверчка — и пан Боло и пан Теофас — за-
няты были только Мухой, одной Мухой и больше ни-
кем. И, рассердившись, Змея ушла ни с чем.
Рассердилась и Черепаха, которая хотела купить се-
бе гребешок, чтобы играть на нём. И Летучая мышь,
которой нужна была маленькая свистулька, тоже ни с
чем улетела из музыкального магазина.
К вечеру Муха наконец выбрала губную гармошку.
— Вот это инструмент! Вот это подходит для моих
детей! Завтра в три часа приходите на концерт!
— Но ведь и на губной гармошке нужно учить-
ся... — робко сказал пан Боло.
Но Муха взглянула на него так ядовито, что он при-
кусил язык.
А сторож уже приклеивал на заборе афишу:
"БУБЧО И БОБО —
ЧУДЕСНЫЕ ДЕТИ,
ДАЮТ КОНЦЕРТ
НА ГУБНОЙ ГАРМОШКЕ,
СПЕШИТЕ, СПЕШИТЕ
КУПИТЬ БИЛЕТЫ!
НАЧАЛО В ТРИ,
НИ МИНУТЫ ПОЗЖЕ!"
Ы П1

Оба сверчка — и пан Теофас
и пан Боло — этой ночью спать
не ложились. Всю ночь они ду-
мали. А так как это были
ЧУДЕСНЫЕ
ДДКГГ КОНЦЕГ
ИД ПЕНОЙ
CnEUlWTB/Wt
йА В ТАйЩ
48
очень умные сверчки, то в
конце концов они всё же
м придумали, как им избавить-
ся от надоедливой Мухи и её
детей. Утром петух ещё не
успел прокукарекать и пя-
ти часов, когда пан Тео-
фас и пан Боло крадучись
/Z вышли из музыкального
магазина. Они повесили на
двери большой замок и объ-
явление:
"Музыкальный магазин закрыт навсегда! Мы уеха-
ли, а куда — не скажем!"
И оба укатили на бричке в неизвестном направлении.
На Теофасе был его любимый коричневый костюм, на
Боло — розовая жилетка в цветочках. Оба были счаст-
ливы: вот как ловко они избавились от Мухи!
— Гм... — задумчиво проворчал пан Теофас. —
Возможно, она когда-нибудь и поймёт: без ученья не
бывает уменья!
— М-да, — прибавил пан Боло. — Что верно, то
верно! Вот и вся история про музыкальный магазин,
который стоял на улице Заколдованной розы. А в ка-
ком городе эта улица, я вам не скажу. Да вы всё рав-
но этот город не найдёте на географической карте.
Пересказала с польского Г. Лукина
Ребята и зверята
В. Н. Орлов. Учёный кот ......................... 2-я	обл.
Круглый год
В. В. Бианки. Март ................................... 1
Задушевное слово
К. С. Киршина. Вот какая история .	.................. 2
Жила-была сказка
/к. Лопатина. Снежинка ............................... 5
Занятные истории
В. М. Волков. Калоша ................................. 8
Т. Чинарёва. Здравствуйте! .......................... 11
Поэзия детям
А.	А. Фет. Опять незримые усилья..................... 14
В.	И. Иванов. Март .................................. 16
Г. Н. Семёнов. Веснянка ............................. 17
Чудные мгновения
С. А. Пророкова. Утро природы ........................18
Рассказ за рассказом
Саша Чёрный. Дневник фокса Микки. Проклятый пароход...20
История из истории
С. П. Алексеев. Прививка. Потёмкин .................. 25
Бывает и такое
Михаил Пластов. Шнурки ...............................30
Чудеса в решете
Олег Кургузов. День рождения вверх ногами ..............32
Читаем всей семьёй
Л. Н. Толстой. Воров сын ...............................34
Кроме шуток
С.	Е. Вольф. Озарена весёлым треском .................39
У нас в гостях
Люцина Легут. Музыкальный магазин ....................42
© ИФ “УНИСЕРВ”, ежемесячный литературный детский журнал для
домашнего чтения № 3 (75), 2003, издаётся с января 1997 года.
Труппа ‘ВКонтакте
http#/lDk.com/readJorJieard